Smiles In The Mist (джен)

Примечания:

Что ж, в этот раз меньше года перерыв. Хороший знак!

Если вы ещё тут, или вы помните, или, напротив, вообще забыли о существовании этой работы и теперь побежали перечитывать, маякните, это очень поможет продолжить в ближайшем обозримом будущем.

В истории остались уже главы финала, где начнут стрелять все заложенные ружья, раскрываться интриги. И мне очень хочется скорее это принести вам.

В гостиной что-то громыхнуло. Северус выхватил палочку и в три прыжка ворвался в комнату. На полу поскуливал домовик и пахло чем-то жжённым.

— Как ты обошел защиту? Ты кто?

Домовик подул на кончик уха, а затем уставился своими огромные глазищами на Северуса.

— Магия эльфов может обходить чары волшебников, сэр. Но вы не должны волноваться: я пришел передать послание госпоже Лили Снейп.

— Кто твой хозяин? Зачем ему это нужно?

И дальше наставлять палочку на эльфа было глупо, и убирать ее тоже пока было рановато. Когда Северус в ужасе представлял, как кто-то пробивает защитные заклинания, врываясь в их дом, это точно был не чей-то домашний эльф.

— Ты служишь Люциусу Малфою, да? — из-за спины раздался голос Лили.

Северус резко обернулся.

— Ты чего здесь? Мы же договаривались, что если что-то произойдет, то ты берешь Гарри и бежишь к метле!

Лили пожала плечами.

— Прости. Я тоже пришла на грохот, — она пожала плечами.

Северус помотал головой. Это изначально было наивно: полагать что они готовы отразить настоящее нападение. Даже после всего, что произошло, шум в гостиной ощущался как просто шум, никакой опасности.

Северус вздохнул.

Он последний идиот. После того как Эйлин… как мама… он не имел права облажаться, и тут же позволил застать себя врасплох. И кому: эльфу Малфоя. Тот переминался босыми ногами по паркету и выглядел жалко с этими своими обожженными ушами.

— Я рад видеть госпожу снова. Для меня честь быть посланником к госпоже Лили Снейп после того, как она спасла юного наследника.

Лили улыбнулась, присаживаясь на корточки на уровень роста незваного гостя.

Северус напрягся. Могла ли безрассудная помощь Лили засчитаться, как долг жизни?

— Хозяин просил передать что-то очень важное. Что-то, что Добби обязан забыть, как только вернется обратно.

Северус покосился на Лили, которые выглядела чересчур расслабленной. Она скорее всего даже не поняла, что произошло, когда она исцелила первенца Малфоев. А вот Люциус наверняка сразу догадался, что остался связан такой мощной магией, что у него не было иного выбора, кроме как попытаться расплатиться. Только вот что это за информация, которая сравнима по ценности спасению жизни?

— Хозяин велел передать, что его господину передали нечто очень важное, что может касаться сына госпожи Лили Снейп, — пролепетал эльф.

Северус похолодел, все его мускулы напряглись в ожидании продолжения.

— Появилось Пророчество: «В союзе того, кто отринет тьму ради света, и отвергнувшей свет ради тьмы, на закате седьмого месяца родится тот, кто сокрушит Тьму. И озарится Свет по Мраке».

— Что это означает? — нахмурилась Лили. — Это же какой бред!

Эльф затряс головой так сильно, что его гигантские уши едва не шлепали по щекам.

— Хозяин говорил, что это очень важно услышать госпоже Лили Снейп. И что его долг на этом исполнен.

Щелкнув пальцами, эльф исчез, не давая ни малейшей возможности спросить еще хоть что-то.

— Сев… — озадаченно начала было Лили.

Но он уже мчался вниз по лестнице, к лаборатории. Дрожащими руками выхватил первую попавшуюся пробирку, извлёк из виска серебристую нить воспоминания — пока оно пылало в голове, пока каждое слово звучало ясно.

Важно было сохранить его целиком. Разобрать каждое слово. Потому что иначе они трупы.

Он заткнул пробирку пробкой и аккуратно пометил ее обратно в ящик.

— Сев! — Лили теперь тоже торопливо спускалась по лесенке, придерживаясь за перила. — Что произошло? Это же… это же не может быть правдой? С чего бы нам доверять словам Малфоя? Он лжец и Пожиратель смерти… с чего бы ему…

Северус зажмурился, сжимая зубы, чтобы не ляпнуть грубость. Ведь на самом деле он не был зол на Лили. На самом деле он был в ужасе. Поэтому ему хотелось наорать на неё, прокричать, насколько глупо то, что она продолжала говорить. Потому что она всё еще не могла осознать, что им уже вынесли приговор.

Ледяной пот выступил на лбу. Северус открыл рот, но тут же захлебнулся воздухом.

Лили замолчала. Видимо, догадалась по его лицу.

— Долг, о котором говорил эльф, — хрипло проговорил Северус. — Это один из самых сильных магических контрактов. И даже такой беспринципный эгоист, как Малфой, не способен его игнорировать. И похоже почувствовал, что та информация, которая попала ему в руки, может засчитаться, как его исполнение. Передавать это тебе — огромный риск. И раз он всё-таки решился это сделать, значит у Малфоя было железное доказательство, что это Пророчество истинно. Точнее, то что тот, кому он служит, так считает. Но что важнее…

— То, что оно касается Гарри, — голос Лили дрожал.

— Это тоже не обязательно правда.

— Но в это поверил Он, да? Или может поверить. И поэтому рассказав нам о такой угрозе заранее, Малфой возвращает долг жизни своего сына нашему Гарри, верно?

— Что-то вроде того. И поэтому я и побежал собрать воспоминание, пока оно не успело исказиться.

Лили закрыла лицо руками. Он приобнял ее со спины и поцеловал в макушку, а затем легонько подтолкнул обратно к лестнице наверх. Они вместе поднялись в комнату на втором этаже, где сопел во сне их маленький сын.

— Мне так страшно, — прошептала Лили. — Я готова на что угодно ради него… но… что нам теперь делать?

Северус смотрел как её самые прекрасные глаза снова наполняются слезами и не мог подобрать слова, в которые поверил бы сам. Он взялся обоими руками за перегородку кроватки, пытаясь унять растущую дрожь. Мысли вихрями крутились в голове и в внутри этого урагана вместо ока бури разливалось отчаяние.

За ним тогда даже не охотились, так хотели наказать за непослушание, его небольшой бунт, а он едва сумел выбраться живым. А сейчас. Сейчас на них нацелился Он. Лично.

Какой это к черту долг жизни? Рассказать о том, что они все обречены?

Северус задыхался, сжимая пальцы так сильно, что побелели костяшки.

Надо бежать. Бежать со всех ног. Так чтобы никто не смог их найти. Забиться в такую глубокую нору, что сама Смерть не отыщет.

Только где это место? Как они туда попадут? Сколько у них вообще времени? Дни? Часы? Сколько защитные заклинания ни накладывай, всё бесполезно. Он просто не знает ничего, что могло бы остановить Его.

Северус повернулся к Лили.

— Мы пойдем к Дамблдору.

* * *

— Ты что-то обдумываешь, — Лили посмотрела на него поверх колен, прижав их к груди. — Я тебя знаю. У тебя в голове крутится идея, а ты вместо того чтобы рассказать, пережёвываешь её в одиночку.

— Считай, что мне просто нечем заняться, — проворчал Северус, отворачиваясь.

— Северус.

— Это настолько несусветная глупость, что даже самый последний идиот не будет её озвучивать, чтобы не позорить само понятие идеи.

— Северус, — голос стал строже.

Он вздохнул.

— Хорошо. Только пообещай, что мы не будем это обсуждать всерьёз.

— Ничего не обещаю. Говори.

Он замялся, потом буркнул:

— Я думал про ментальную магию.

Лили выпрямилась, заинтересованная.

— Ну вот, — кисло заметил он. — Я же говорил, что ты заинтересуешься.

— Продолжай, — мягко сказала она.

— Когда я проверял палочку Эйлин… «Фините» не выявило ни одного боевого заклинания. Но нападавшие умерли от Авады.

Лили нахмурилась.

— Ты думаешь, она…?

— Я думаю, что, возможно… она заставила кого-то использовать её. С помощью ментальной магии.

Он сделал паузу, будто сам только что услышал всю дикость своих слов.

— Это звучит безумно. Для того, чтобы Авада сработала, нужно искреннее желание. Даже Империус не способен это вызвать — по крайней мере, обычный. Но если… если моя мать действительно смогла вложить нужное намерение… то, может быть, и я способен на нечто подобное.

— Твоя мать как-то сказала, что ты сильнее, чем она.

— Это не имеет значения. Даже если я потрачу годы на подготовку, этого всё равно не хватит на то, чтобы заставить Его хотя бы идти медленнее.

Он замолчал. Лили тоже молчала. И от этой тишины становилось только страшнее.

* * *

На столе лежал пустой конверт и пергамент с рецептом простенького зелья, которое он научился варить ещё два года назад. Рецепт был испещрён бессмысленными пометками: какие-то цифры, случайные буквы, никак не соответствующие строкам, у которых были приписаны.

Генри едва сдержался, чтобы не швырнуть всё это в камин.

Неужели после всего, что Горбин наговорил, он заслужил вот это? Рецепт? Почему просто не сказать правду? Почему снова загадки?

Он потёр лицо ладонями.

А если… если Горбин не мог написать открыто? Если это не бессвязный бред, а подсказки?

Генри склонился над листом. Одна из пометок гласила:

«Подумать, что я могу сделать, чтобы исправить эту ошибку?»

Как же знакомо это звучит. Кажется, целую вечность он задавался этим вопросом. И Горбин помог найти верный ответ.

Это же тот самый состав, где Генри бросил лишнее зерно ятрышника. И решением… решением проблемы было капнуть сок златоглазки! Разумеется!

Генри покопался в сундуке. Кажется, у него было немного сока под рукой. Когда он собирал вещи, сметал в сундуки всё не глядя и где-то в куче безделушек: среди старых перьев и пересохших чернильниц должна была лежать пробирка.

И точно! Он выудил склянку наполненную соком златоглазки. Промочил салфетку, аккуратно провел ею по тексту рецепта и затаил дыхание.

Секунда — ничего. Потом другая. И вдруг, буквы начали меняться. Блеклые строка дрогнула, стала темнее, плотнее, смылась старая надпись, уступая место новой.

Слова, спрятанные под поверхностью, выступали на пергаменте, словно только и ждали, когда он догадается.

Почерк был невероятно знакомый. Ровный, резкий, с чуть скособоченными «т». Генри склонился ниже и начал читать.

Если ты читаешь это — значит, ты не безнадёжен. Впрочем, ты таким никогда и не был.

Всё время, что ты провёл в лавке, ты не переставал меня удивлять. И сейчас я верю, что ты сумел разгадать мой нехитрый шифр.

Не забывай об этом. Не забывай, если мои слова для тебя ещё хоть что-то значат.

Я знаю, что не справился как отец. С самого твоего появления я амбициозно взвалил на себя непосильную задачу — и теперь хлебнул последствий.

То, что я наговорил тебе… ничто иное как самообман старого глупца.

Я сам опрометчиво заключил договор, который не сумел довести до конца. Ты здесь совершенно не виноват.

Сейчас в лавке тихо. Очень тихо. Эта тишина убивает. Мне придётся смириться с этой тишиной.

Мне придётся с ней смириться. Потому что ты заслужил принести свой смех, своё неуёмное любопытство и свои вездесущие вопросы туда, где им и место — туда, где их всё это время ждали.

Я украл их у твоего настоящего отца. Украл три года шума в коридоре, бесконечных «а почему» за ужином, живой, кипучей радости первооткрывателя.

Теперь всё это исчезло. И тишина, что осталась, бьёт сильнее, чем любые заклятия.

Ты очень близок к ответам, Генри. Ты сможешь достучаться до истины. Я бы хотел тебе рассказать всю правду, но не могу. Я готов умолять тебя вернуться, но тоже уже не могу.

Напоследок лишь скажу, что хотел бы разделить с тобой горе о потере Бэркеса.

Я знаю, что он был счастлив познакомиться с тобой и заботиться о тебе едва ли не сильнее меня. И ты имеешь право горевать о нём. Не смей больше себя винить. Надеюсь, это то единственное что я ещё способен сделать для тебя, Генри: помочь загладить те ужасные слова, что сказал тебе. Загладить всю вину перед тобой я уже не смогу никогда. Но надеюсь, что однажды ты всё же захочешь со мной поговорить.

А пока будь сильным, Генри. Твой потенциал принесёт слишком много власти тому, кто сумеет его применить в своих целях. Не дай никому запудрить тебе голову. В замке нет никого, кому можно доверять.

Есть игроки, чей свет ослепляет сильнее, чем тьма проникает в разум. Не позволяй никому тебя одурачить.

Ответ на всё лежит в том же дне, который для тебя так важен.

Горбин.

Генри снова и снова пробегал глазами по строчкам. Пальцы, сжимающие пергамент слегка дрожали.

Чувства, запертые внутри все эти недели, хлынули бешеным потоком. Он был так счастлив — счастлив до боли — осознавать, что Горбин гордился им и верил в него всё это время. Но в то же время…

Получалось, что Горбин лгал ему с самого начала? И только делал вид, что помогает с расследованием?

На самом деле он знал кто такой Генри ещё с момента, как тот переступил порог Горбин и Бэркес, но предпочел скрыть? Проводил какой-то странный эксперимент?

Но почему?

Почему он просто не связался с его родителями… точнее с его отцом, кто бы он ни был.

И ещё, с кем это Горбин в итоге заключил сделку? Этот кто-то тоже находится в замке? И он то тоже пытается добиться своих целей, связанных с Генри, наряду с… что ж это уже очевидно… наряду с Волдемортом?

Генри в последний раз перечитал всё, закрепляя в памяти. Затем достал палочку и негромко прошептал:

— Инсендио.

Пергамент вспыхнул, и в следующую секунду от него остался только пепел. Как бы он ни решил относиться к Горбину — сейчас, позже, в будущем — его отчаянная попытка передать нечто настолько важное не должна пойти прахом.

Он с усилием поднялся и, не убирая палочку, прошёл к столу.

И впервые за два дня всё же притронулся к завтраку.

Пальцы дрогнули, подцепляя ложку. Каша в тарелке загустела, больше напоминая штукатурку, чем еду. Генри долго смотрел на неё, будто пытался понять: это правда еда или тоже иллюзия, как всё остальное.

Порцию пропущенного ужина, похоже умяли Крэбб или Гойл. Рядом на салфетке лежал пирожок. Немного заветренный, с небольшим укусом по краю. Видимо, его уже не осилили.

Генри не стал придираться. Осторожно взял пирожок, откусил. Тесто было заветренным, а курица всё ещё пряталась где-то внутри, но желудок с благодарностью отозвался на попытку хоть чем-то его утешить.

Он ел молча, упрямо, почти с вызовом — как будто завтрак был доказательством, что он всё ещё способен стоять на ногах, даже если под ними земля давно треснула.

В окно постучали.

— А ты вовремя, — хрипло пробормотал он, не поднимаясь.

На подоконнике топталась сова — пёстрая, нахальная, с манерами маленького генерала. Гермионина Пестричка.

Сова снова ударила клювом по стеклу, на этот раз с раздражённым треском. Генри вяло махнул рукой, дожёвывая очередной кусок. Потом поднялся, щёлкнул замком — и окно отворилось.

Сова плюхнула письмо прямо в тарелку с кашей, цапнула когтями остатки пирожка и выпорхнула наружу.

Генри чертыхнулся, вылавливая конверт. Остывшая овсянка загустела, поэтому катастрофы не произошло, но он измазался, пока вытаскивал пергамент.

Вытерев руки о салфетку, он развернул письмо.

Генри. Срочно. Пожалуйста, выйди ко входу в гостиную. Я не уйду, пока ты не появишься. — Гермиона.

Он уставился в строчки. Потом перечитал. Потом ещё раз.

Ещё вчера — а может, час назад — он бы развернулся и спрятался обратно под полог, даже не открыв письмо. Но сейчас… сейчас что-то изменилось.

Может быть, всё дело было в Горбине. Или в пепле, оставшемся от письма. Или в том, что, несмотря ни на что, Гермиона продолжала пытаться достучаться до него.

Или в том, что впервые за долгое время он не хотел оставаться один.

Генри поднялся, накинул мантию прямо на пижаму. На чистку зубов и шнурки сил не хватало, но он решительно направился к выходу из комнаты.

В гостиной сидело несколько старшекурсников. Терри, в красках что-то рассказывавший Дженни Фарли, замер на полуслове, уставившись на Генри. Но тут же, спохватившись, отвел взгляд и продолжил говорить, но уже чуть сдержаннее. Дженни проводила Генри печальным взглядом.

— Эй, Горбин, — окликнула его она. — Твои однокурсники собрали для тебя конспекты. Забери сегодня.

Генри кивнул.

Она хотела сказать что-то ещё, но промолчала.

Генри дошёл до выхода, толкнул дверь. Массивный портал со скрежетом открылся.

Там, под ближайшим факелом, нервно перетаптываясь с ноги на ногу, стояла Гермиона. Когда дверь отворилась, она вздрогнула, подняла голову — и на лице отразилось облегчение.

— Генри! — выдохнула она. — Я уже начала думать, что ты…

Он пожал плечами, чуть насмешливо:

— Ну вот, думать не пришлось. Я здесь.

Гермиона быстро оглядела его: мятая мантия, туфли на босу ногу, шнурки болтаются, глаза усталые. Хотела что-то сказать — и не сказала. Просто взяла его за руку.

— Пойдём. Есть место, где нас никто не услышит.

Он не сопротивлялся. Плёлся рядом, чувствуя, как в ладони её пальцы — тёплые, живые, будто якорь.

— Ты ел? — спросила она.

— Что-то вроде. — Он криво усмехнулся. — Пирожок, который делал вид, что в нём была курица.

Гермиона фыркнула, как будто хотела рассмеяться, но передумала. И всё равно это было лучше, чем тишина.

Они шли рядом в молчании. Шаги по каменному полу отдавались глухо и тяжело. Генри не спрашивал. Он выглядел измотанным, как человек, который только что выкарабкался из-под рухнувшей стены — и боялся, что сейчас она снова обрушится.

Гермиона раз за разом бросала на него взгляды, будто проверяла, не исчез ли он, не свернул ли назад. Она сжимала в руке пергамент с заметками. В этом уже не было необходимости: вся история сложилась в голове в идеальную, пугающе ясную картину. Но держать бумаги было проще, чем держать всё это внутри.

Наконец, они свернули в полутемный проход. Дверь в заброшенный кабинет открылась со скрипом. Гермиона быстро юркнула внутрь, Генри за ней. Он прикрыл дверь — почти машинально — и облокотился на неё спиной.

— У меня тоже есть новости, — сказал он. — Кто начнёт?

Гермиона посмотрела на него. Голос её был тише, чем обычно:

— Это связано с… Горбином?

— Да. Он отправил мне письмо сегодня утром. Похоже, он с самого начала знал, кто я. Но почему-то не может рассказать. Кажется, он заключил сделку с кем-то в Хогвартсе.

Гермиона резко выдохнула — почти как от толчка в грудь. Потом вскинула подбородок:

— Что ж… кажется, одной загадкой станет меньше.

Она сделала шаг ближе.

— Потому что я сделок не заключала. И попросила кое-кого рассказать тебе всё, как есть. Он скоро придёт сюда.