Summertime Of Our Lives (гет)

— Если он только что-нибудь сделал ей, я убью его.

Я практически чувствую, как кровь отливает от моего лица, и даже дышать становится тяжело. Прямо за моей спиной этот голос продолжает:

— Где он? Ты видишь его?

Мне не просто хочется провалиться под землю: мне жизненно важно преуспеть в этом. Если бы можно было трансгрессировать на территории лагеря, меня бы уже здесь не было. Я сажусь еще прямее, почти ощущая взгляды, которые уже должны прожигать мою окаменевшую спину, и механически беру чашку с кофе. Я прирос к своему месту, и одновременно меня здесь совсем нет.

Когда Джеймс, которого я слышал, оказывается рядом со мной, а Ал садится напротив, я настолько напряжен, что даже не могу открыть рот, чтобы поздороваться. Я просто смотрю на друга и уже знаю, что будет.

— Его здесь нет, — хмурится Альбус, не глядя в мою сторону. — Я сам найду его, кажется, у нас совместное занятие.

— Ты найдешь его, как же, — неприязненно отвечает Джеймс. — Я сам с ним разберусь, сегодня у Митча тренировка после обеда…

— Я тоже хочу знать, что произошло, так что… О, Саммер пришла, я спрошу у нее, — Ал встает, направляясь к выходу, и я перевожу взгляд на Джеймса: тот сканирует зал тяжелым взглядом, полностью игнорируя меня. Они оба меня не замечают. На мгновение я даже думаю, что сработало невербальное заклинание, и я под Дезилюминационным. Как ни странно, это не вызывает во мне радости: только неприятные воспоминания и горечь. К тому же, это все равно оказывается не так.

— Этвуда видел? — сквозь зубы спрашивает Джеймс, и я только догадываюсь, что вопрос обращен ко мне, потому что на меня он все еще не смотрит. Несколько секунд уходит на то, чтобы вспомнить, о ком речь.

— Кайла? Нет, — отвечаю я, не двинувшись. Джеймс, наконец, фокусирует на мне взгляд.

— Плохо, — медленно произносит он. — Но для него хорошо.

Мне все еще не по себе, но я все-таки уточняю, едва повернув голову:

— Что с ним не так?

— Не знаю, — усмехается он, но выглядит это невесело. — Но будет все не так, когда я его найду.

— Эй, за Кайла я вам всем надеру задницу, и плевать мне, какие у вас с ним проблемы, — раздается привычно вызывающий голос Саммер. Выглядит она, однако, усталой. Она садится рядом со мной и кладет руки на стол, как будто ее привели сюда против воли. Я перевожу взгляд на Ала, но тот так и остается стоять возле нее, продолжая игнорировать меня. Это уже странно.

— Мы просто хотим поговорить с ним, — заверяет Альбус явно не в первый раз. — Никто не собирается его убивать…

— Говори за себя, — одергивает брата Джеймс, не сводя глаз с дверей.

Я хочу спросить, что происходит, но не могу заставить себя.

— Слушай, я видела Лили, я была с тобой, и что бы с ней ни случилось — это не Кайл, — с нажимом повторяет Саммер. Помолчав, цокает языком и добавляет: — У него девушка дома, и он бы никогда не стал обманывать ни ее, ни любую другую, понятно?

— Девушка? — Джеймс мрачнеет еще больше. — Тогда все понятно.

Он садится за стол и откидывается на спинку скамьи. Ал устраивается рядом. Неведомым образом я замечаю каждый их жест.

— Наверное, Лили узнала об этом, — вздыхает Альбус. — На ней лица не было, она даже ничего не объяснила.

— Может быть, — пожимает плечами Саммер и поднимается, видимо, считая разговор оконченным. — Но я вас предупредила, — напоминает она серьезно и, улыбнувшись Алу, оставляет нас. То есть меня с ними. Я слишком напряжен, чтобы понять, о чем шла речь, но имя Лили, несколько раз произнесенное ими, не дает мне покоя. Наконец, я решаюсь:

— Так что с Кайлом?

Джеймс морщится:

— Ты же слышал: у этого мудака девушка в Америке, а он пытался окрутить нашу сестру.

Я так удивлен, что почти готов засмеяться. Но это не может быть правдой.

— Что? — только и переспрашиваю я.

— Я вчера вечером встретил Лили: не говори, что я рассказал тебе, ей точно не понравится, — Ал поджимает губы, и я автоматически киваю. — В общем, она была вся в слезах, и я от нее ничего не добился, только обещания рассказать, в чем дело, сегодня.

Крупицы моего спокойствия и уверенности, приобретенные за время их разговора с Саммер, исчезают в один миг. Неосознанно я сжимаю кулак и чувствую, как похолодели пальцы. Почему я так боюсь, если я знал, что все так и будет?

— Но все, что мне удалось узнать — даже больше догадаться — дело, как всегда, в парне, — заключает Ал. — Ну, а это Кайл, кто же еще.

— Я с первого дня тебе говорил, что меня он раздражает, — Джеймс бросает на Альбуса неприязненный взгляд.

— И все равно это Лили! — хмурится Ал. — Что было делать, на цепь ее сажать? Знаешь же, как она реагирует…

— Лили уже успокоилась, ты сам сказал, — прерывает его брат. — А этому придурку я внятно объясню, почему нельзя приближаться к моей сестре…

— К нашей сестре, — поправляет его Альбус.

— Да что ты все время лезешь, какая разница? — заводится Джеймс. — Ты бы так заботился о ней, до того, как она нашла мудака, у которого есть девушка! — и, ударив по столу с такой силой, что звенит посуда, он быстро уходит.

— Какого хрена, Джеймс?! — кричит Ал ему вслед, но на него тут же оборачиваются соседние столики, и он трясет головой, явно желая забрать слова назад. Потом поднимает на меня взгляд и спрашивает:

— А ты-то чего такой пришибленный? — он устало трет глаза и достает волшебную палочку, за которой я слежу, пока он создает вторую чашку и убирает обратно в карман.

Я только качаю головой. Ал не настаивает.

Значит, вот как все обернулось. Альбус и Джеймс узнали, что кто-то обидел Лили, и логично предположили Кайла. Логично? Разве у них был повод так думать? Разумеется, я был под еще меньшим подозрением, но Этвуд? Между ними же ничего, абсолютно ничего не может быть. Это очевидно. Почему они так решили? Я чего-то не знаю?

И все-таки это определенно лучше, чем если бы Ал узнал про нас с Лили. Вряд ли бы он так спокойно реагировал, если бы на месте Кайла был я. То есть я и был там. Это его они «поставили» на мое место. Даже смешно, что у него тоже оказалась девушка дома. Тоже оказалась. Я кривлюсь, надеясь, что Альбус не заметил. Все получилось слишком неправильно. Так не должно было произойти. Я не собирался говорить Лили про Аделу. Я пытался увести разговор подальше от предназначенных не ей слов, но это все равно всплыло, когда я уже не ждал. Она не должна была узнать. Я не планировал этого. Не хотел.

Я снова иду по этому кругу «не хотел-не должна-что делать», который прочно засел в моем мозгу с того момента, как я понял, что Лили ушла. Хотя сначала это казалось развязкой. Концом. Мы с Лили были вместе, она все узнала, это разрыв. Все. Мне удалось продержаться на этой мысли несколько часов. Я даже уверился в том, что все легко закончилось. После этого она как будто исчезла: я не видел ее ни на улице, ни во время мероприятия, ни после — хотя искал. Искал просто, пытаясь убедить себя, что это нормально, что ее нет. Это казалось нормальным до того момента, пока я не вернулся в свою комнату. Там было что-то, напоминающее о ней. Сначала я подумал, что она забыла какую-то из своих вещей, но я не мог быть таким невнимательным, чтобы пропустить это перед приходом Ала. Я был слишком осторожен, чтобы оставить хоть что-то. Но что-то осталось.

Я не мог уснуть, даже когда Ал, очевидно, вырубился. Тупо смотрел в потолок, и все, абсолютно все лезло в мою голову так, что хотелось оторвать ее и повесить к домовикам, как это издревле делали Блэки. Смешалось все: разговор с Лили, который я перекроил тысячу — не меньше — раз, почти забыв, каким он был в начале; вина, которую я совсем не ждал и даже не испытывал, но она все равно пришла; страх — неожиданно жуткий, животный — что будет, когда обо всем узнает Альбус. Лили хотела, чтобы я рассказал ему сам, но я осознавал с каждой минутой, что никогда не смогу поговорить с ним об этом. Я был прав с самого начала: Лили не стоила моей дружбы с Алом.

И теперь я упорно пытался раздавить другую мысль, свежую, от которой мне становилось только хуже: стоила.

Она того стоила.

Если бы не это, я бы спокойно уснул, ожидая только, как друг обо всем узнает и как я буду чувствовать себя полным дерьмом, глядя ему в глаза. Из-за этой дурацкой мысли, я начинал видеть другую сторону: что Лили вовсе не была ошибкой — и тогда сон снова пропадал. К утру я настолько устал думать, передумывать и просчитывать, что готов был слушать бьющий по мозгам звон будильника целую вечность.

Альбус ушел раньше меня, и на некоторое время мне полегчало. Но теперь он снова сидит напротив, и я уже чувствую, как мои виски точит мигрень.

Выкинь Лили из головы и радуйся, что все повесили на Кайла.

Встань на сторону Ала и отомсти Кайлу вместе с ним.

Расскажи ему, что это был ты.

Он простит.

Он не простит.

Поговори с Лили, это не конец.

Вот уж совсем бред.

Я трясу головой, надеясь, что она заболит сильнее и я не смогу думать ни о чем, кроме этого.

— Как прошел ужин? — спрашивает Альбус в тот момент, когда я уже не ждал от него вопроса. Обоюдное молчание устраивало меня, потому что никаким образом не могло затронуть нас с Лили.

— Быстро, — говорю я, как следует взвесив ответ. На случай, если Джеймс упомянет когда-нибудь, что видел меня вчера, стоит придерживаться именно этой версии. — Я ушел уже через полчаса. Там какие-то… проблемы были.

— Селине что-то не понравилось? — чуть улыбается Ал, и я вижу, что он хочет вернуть настроение не только себе, но и мне. Подыграть, наверное, лучшее, что я могу сделать.

— Думаешь, я не способен развлечь девушку? — я поднимаю брови.

— Четырнадцатилетнюю? — вопросом на вопрос отвечает он.

— Это летний лагерь, — напоминаю я прохладно. — Как ты сам в прошлом году развлекал победительницу?

Альбус закатывает глаза.

— У меня была Беттани.

— А у меня… — начинаю я, не подумав. — А, подловил, — я прищуриваюсь, мысленно давая себе оплеуху. Альбус смеется.

— Да ладно, просто хотел узнать, было ли что-то интересное. А что за проблемы?

— Да так, неполадки с посудой, — я пожимаю плечами. — В общем, ничего особенного. Забудь.

Он кивает, но мне не удается так легко выкинуть это из головы. Может быть, стоило смириться с тем, что Селина выкупила меня? Все пошло под откос с самого начала: не стоило приходить к Мелани, когда я понял, что могу оказаться наедине с дочерью директора. Если бы я знал, какова альтернатива ужину с ней, я бы пошел на это чертово свидание. Когда Мелани подвела меня, мне не стоило нападать на нее. Теперь я бы многое отдал, чтобы просто проигнорировать эту оплошность. Если бы я не надавил на сестру, она бы не привела ко мне Лили. Выходит, я сам виноват. Никто, кроме меня, не может нести ответственность, что на этом злосчастном ужине оказалась именно Лили. Это моя ошибка. И первое, что я должен сделать — поговорить с Мел.

Завтрак как раз подходит к концу, так что мы с Алом идем в учебный корпус, где по дороге я придумываю, как подступиться к Мелани. Если она выслушала мои упреки после аукциона и все равно постаралась помочь, она должна быть очень зла сейчас. Особенно, если Лили уже рассказала ей, что произошло. Думаю, что могу отозвать ее на Боевой магии и все уладить. Это будет очень сложно, я знаю, но, в конце концов, она отойдет. Всегда отходит.

Мысленно придумывая текст извинения, который точно сработает, я на автомате киваю Альбусу, когда тот прощается со мной и иду дальше, только у самой двери кабинета понимая, куда пришел. Я не поговорю здесь с Мел. Боевая магия стоит вторым занятием.

— Доброе утро, мистер Малфой, — приветствует меня профессор Купер, и я освобождаю ему проход.

Это не боевая магия. Это Политические Процессы Магического Мира. Девушка на первой парте — это Лили.

— Прошу вас, закройте дверь, и мы начнем, — снова обращается ко мне преподаватель, и я берусь за ручку, даже не чувствуя ее. Я смотрю на Лили, хотя определенно не должен этого делать. Но фокус, открытый за завтраком, срабатывает и здесь: я не могу понять, видит ли меня она. Проходя ко второму ряду парт, я даже радуюсь, что я задержался, и мое место заняли. С того, где я сижу теперь, совсем не видно Лили. Для этого нужно сильно развернуться и найти просвет между чужими головами. И, убедившись, что сделать это случайно не получится, я обращаю все свое внимание на профессора, мысленно повторяя каждое слово, которое он произносит. Вдобавок к устоявшейся мигрени, это действительно работает.

Отвлечь Мел на Боевой магии мне не удается, так что я нагоняю ее в толпе спешащих на обед атлантов и сразу увожу в сторону. Пока мы не удаляемся на достаточное расстояние от остальных, она бросает на меня странные взгляды, но первой разговор не заводит. Я начинаю с уже отработанной фразы:

— Прости, я был не прав. Мне не стоило злиться на тебя и…

— Я не хочу это слушать, — устало прерывает она меня. — Ты рассказал ей, да? Теперь она знает про Аделу? — Мелани, кажется, не нужен ответ. Она смотрит на меня взглядом человека, который не просто все понял, но и успел смириться. — Зачем?

Я осекаюсь и начинаю хмуриться, как будто действительно пытаюсь понять, зачем. Только ответить мне нечего.

— Ты понимаешь, что теперь будет?

— Перестань говорить со мной, как с ребенком, Мел, — цежу я. — Я, по-твоему, идиот?

— Идиот, потому что знал, чем рискуешь! — распаляется она. — Теперь она расскажет Альбусу, и ты останешься один, потому что он твой единственный друг!

— Она не расскажет Альбусу. Она… — я издаю смешок. — Она хочет, чтобы я сам рассказал ему.

Мелани выдыхает сквозь зубы, а потом уверенно кивает:

— Много хочет. Может, ей еще…

— Я и сам думал об этом, — вырывается у меня.

Она останавливается почти у черты пляжа, куда мы незаметно дошли. Долго молчит.

— Давай, ты расскажешь с самого начала, хорошо? — Мел заглядывает мне в глаза, и становится понятно, что она остыла или очень успешно скрывает свой гнев. Я киваю и иду вслед за ней дальше, к деревянному помосту бара. На пляже никого нет, да и пространство слишком открытое: вряд ли кто-то сможет, хотя бы ненароком, подслушать. Хватит с меня таких случайностей.

Мелани садится прямо на ступени, бросает сумку, гремящую склянками, и я принимаю это за сигнал, чтобы начать. Сперва мне кажется, что все уложится в паре фраз, очевидных и правдивых, но потом меня пробивает на искренность. Мел смотрит куда-то за горизонт, опустив подбородок в ладони и упершись локтями в колени. От нее не исходит никакой реакции — хорошей или плохой — так что уже через минуту я забываю, что здесь вообще есть кто-то кроме меня. Я проговаривал все это уже десяток раз, но только теперь, замолчав, я чувствую, что все стало немного проще.

— И оставить вину на плечах Кайла ты не хочешь? — спрашивает Мелани, все так же глядя вдаль.

Я вздыхаю.

— Не в том дело. Просто… может, стоит признаться Альбусу? Я хочу, чтобы у меня по-прежнему был друг.

— Сейчас у тебя есть друг, — с нажимом произносит Мел. — Неосведомленный верный друг. А если ты расскажешь ему, что сделал с его сестрой… Хотя ничего ты, по большому счету, с ней не сделал. Подумаешь, разбитое сердце…

— Думаешь, я разбил ей сердце? — отвернувшись, спрашиваю я.

Мелани молчит.

— Может и так, — она пожимает плечами. — Сколько вы были вместе? Неделю? Две? Ты сам-то уже влюбился?

— Она разозлилась из-за того, что я не сказал ей, что у меня есть невеста, — я игнорирую ее вопрос, потому что он неважен. — Говорила, что я был помолвлен все эти четыре года, которые она на меня потратила, или как-то так. Но я не знаю, что мог сделать ей до лагеря.

Мелани в упор смотрит на меня, даже не моргая.

— Так вот с чего вся эта истерика! Я понять не могла, с чего она так в тебя вцепилась после недели отношений! Должно быть, хорошая актриса Лили, если четыре года изображала мстительную дурочку! Невероятно! — она начинает хохотать, но быстро перегорает. — Буду смотреть на нее с чуть большим уважением.

— Скажи уже что-то, что я пойму, — хмурюсь я. — Это, конечно, хорошо, что ты догадливая…

Она на секунду поджимает губы и произносит:

— Да, Скорпиус. Я думаю, ты разбил ей сердце.

— За четыре года ненависти и всего семь дней… семь дней? — возражаю я. Не верю.

— За четыре года… любви, — тихо отвечает Мел. — Не знаю, как она показывала это все время, и почему ты думал, что это неприязнь, но… Очевидно, что это какая-то дурацкая ошибка! Потому что Лили действительно выглядела так, как будто…

— Как будто я последний мудак, — заканчиваю я, усмехнувшись. — Разве я давал ей какой-то повод? Чтобы она вдруг влюбилась? Я не про эту чертову неделю, а про те идиотские четыре года: неужели я дал повод…

— Разве для того, чтобы влюбиться, нужен повод?

— Нужен, — уверенно заявляю я, но больше мне нечего добавить. Конечно, нужен. Чтобы любить кого-то, нужно ясно представлять, за что. Сколько поводов для ненависти мне называла Лили за эти…четыре года? — Она говорила, что ненавидит меня.

— Или хотела убедить всех в этом, — снова пожимает плечами Мел. — Может, саму себя. Я не знаю, Скорпиус. Я понимаю только то, что ты мне рассказываешь, и вижу то… что вижу.

— Она… — я откашливаюсь. — Что было с ней вчера? Когда она ушла.

Мелани молчит дольше обычного.

— Я вернулась рано утром. Мы ездили в город. После того как взорвалась посуда, Джеймс сказал, что лучше убраться оттуда, — поспешно добавляет она, кидая на меня беглый взгляд. — Утром Лили была…

Я напряженно жду ответа.

— Спокойной, — заканчивает Мел. — Сразу накинулась на меня с новостями, как будто только и ждала моего возвращения. Конечно, вишенкой на торте было то, что я не сказала ей про твою невесту, — она неуловимо дергает бровью. — Так что… знаешь, у нее сейчас стадия «найти всех виноватых». Ты обманул ее, я скрыла правду, Селина… Ох…

В ее взгляде становится слишком много жалости ко мне.

— Впрочем, я расскажу потом, — она мотает головой. — В общем, если так можно сказать, она в порядке.

Я киваю, чтобы показать, что услышал. Разумеется, она не в порядке. Все бы стало так просто, будь она в порядке. Я сам был бы в порядке.

— Я знаю, — медленно подбирая слова, начинает Мел. — Что чувство вины может сильно давить на тебя. Но, пожалуйста, — Скорпиус, пожалуйста, — не рассказывай Альбусу. Ты должен держать это в такой же тайне, как держал сами отношения с Лили. Тогда была лишь возможность… вероятность, что все будет плохо, если кто-то узнает. Сейчас все намного хуже. Ты потерял Лили. Все. Оставь. Теперь сохрани друга.

Говорит она убедительно, так, что мне даже хочется с ней согласиться. Но так это не работает. Поэтому я говорю:

— Я понимаю, что ты хочешь вернуть все, как было раньше. Сделать вид, что ничего не происходило все это время, спасти все…

— Нет, — она перебивает меня. — Я пытаюсь спасти только то, что еще можно спасти. Твою дружбу. Остального уже нет.

Я пристально смотрю на нее, стараясь объяснить причину своего сомнения. Почему я не могу видеть Ала без мыслей о том, как я предал его. Почему не могу просто выкинуть эту неделю из головы, почему все никогда не будет как прежде и почему я продолжал все эти полтора часа занятий буравить, как кретин, спину Лили, надеясь, что она обернется. И все это становится таким ясным, что, когда я подвожу итог, только тогда понимаю, что не произнес ни слова.

— Моя дружба с Алом не пострадает, если я верну Лили.

— Если ты что? — помолчав, переспрашивает Мелани.

— Я хочу вернуть Лили, — повторяю я тверже. — Я хочу…

— Ты как ребенок, Скорпиус! Очень здорово, что ты хочешь, но ты, как всегда, думаешь только о себе! — она резко выдыхает, пытаясь успокоиться, но выходит явно плохо. — Ладно. Ладно. Я не собираюсь учить тебя жить. Я даже закрою глаза на то, что ты сделаешь себе только хуже, и, в итоге, останешься совсем один. Но это Лили. Пускай она и маленькая истеричная девочка, которая считает, что все на свете ей должны, но она живой человек. Ты не можешь снова…

— Я разбил ей сердце, ты сама сказала…

— И не надо сейчас изображать сожаление и пытаться все исправить! Уходи, пока можешь. Я говорила тебе это, когда вас чуть не застукал Альбус, но ты не послушал меня. Посмотри, до чего дошло теперь!

— Я причинил ей боль, — быстро повторяю я, стараясь не думать о том, что говорю. — Но если я верну ее…

— Что, все чудесным образом станет хорошо? — зло смеется Мелани. — Теперь она знает про Аделу. Что ты сможешь ей предложить? Еще пару недель ни к чему не обязывающих отношений?

Я молчу. Адела все время выходит из моей головы, как будто существует только помолвка, которая не дает мне свободы, но она не связана больше ни с кем, кроме меня.

— Я придумаю, как избежать помолвки, — решаю я. — Я что-нибудь придумаю, и Адела больше не будет проблемой.

— Адела-не-проблема, — на одном дыхании произносит Мел. — Адела — человек. Вокруг тебя люди, Скорпиус. И они имеют право принимать хоть какие-то решения!

— Да что ты от меня хочешь?! — взрываюсь я. — Адела — человек, Лили — человек, я тоже — человек, что не так? Почему я не могу принять чертово решение?

Мелани смотрит в сторону. Ее губы дрожат.

— А кому, кроме тебя, будет хорошо от твоего «решения»? Адела останется одна. Но на нее тебе плевать, так что ладно, забудь. Лили. Каково ей будет быть рядом с тобой, зная, что со дня на день ей придется смотреть, как ты женишься на другой?

Она поворачивается ко мне, и я замечаю в ее глазах слезы. Я зажмуриваюсь и вздыхаю.

— Ты-то хотя бы не плачь, — качаю головой я, притягивая ее к своей груди. Она вырывается.

— Нет, скажи мне! Если она вдруг стала такой невероятно важной, твоя Лили, настолько, что ты впервые в жизни задумался о расторжении договора… — кажется, это особенно задевает ее. — Ты продолжишь и дальше мучить ее? Если у тебя не получится остаться с ней? Что тогда? То, что случилось с ней сейчас — всего лишь внезапная правда. Ничего, по сути, не изменилось: просто теперь она знает. А если ты женишься на другой, пообещав этого не делать…

Некоторое время мы молчим. Я думал, что мне было тяжело понять что-то утром, а сейчас, выговорившись, все можно решить, но Мелани словно открыла мне глаза. Лили, как бы мне ни хотелось это отрицать, не переживет, если все начнется сначала, а потом закончится моей женитьбой на Аделе. И хуже: этого не выдержу даже я. Лучше, гораздо лучше будет нам обоим, если сейчас мы расстанемся. История о том, что мудак-Малфой не сказал, что у него была невеста, звучит не так плохо, как история, где потом он вернулся, пообещал свадьбу и белый забор и снова обманул.

Мудак-Малфой. Вот мы с Лили и сошлись во мнении.

— Что же тогда ты намерена делать с Джеймсом? — спрашиваю я. — Судя по всему, у вас было отличное свидание до самого утра.

Мелани отводит глаза.

— Когда ты скажешь ему?

— В конце, — все-таки отвечает она, сцепляя пальцы и внимательно изучая их. — Я вообще не уверена, что хочу объяснять ему все… Просто скажу, что все останется здесь, и больше мы не увидимся.

— Считаешь, он не заслуживает правды?

— Какой правды? — вскидывается Мел. — Которую узнала Лили? О том, что это помолвка с самого детства, от которой нельзя отказаться? И все, что ты делал сейчас, — было просто развлечением?

— Я имел в виду…

— Потому что все выглядит именно так, Скорпиус, — Мелани смотрит прямо мне в глаза. — И да, я считаю, что эту правду лучше не знать.

Значит, все? Так все и закончится? Для меня сейчас, а для Мел на выходе из Министерства, просто потому что мы не в состоянии ничего сделать? Кто вообще сказал, что мы не можем отказаться от этих условий договора? Даже Непреложный Обет можно разрушить, вопрос только в цене. Конечно, никто не связывал нас такой клятвой, но и вопроса о расторжении помолвки никогда не стояло. Не стояло до этого мгновения.

— Что в ней такого особенного? — неожиданно тихо спрашивает Мелани. — В Лили. Почему они раньше не заставляли тебя бросать все и идти против воли деда? Я не говорю о тех девчонках, которые долго не задерживались у тебя, но вспомни хотя бы Джейн. Она была хорошей. Пожалуй, единственной хорошей девушкой, что у тебя была. Почему не она?

Я молчу достаточно долго, чтобы сформулировать ответ, но все равно не выходит. Мне нечего сказать ей и нечем объяснить свое решение. Я вообще не уверен, что могу его объяснить.

— Джейн была слишком… хорошая.

— О-о-оу, — тянет Мел с насмешкой. — Так вот в чем дело. А я все не могла понять, чем тебя привлекла маленькая, капризная, эгоистичная Лили! Она просто не будет пытаться тебя исправить, и тебе не надо будет ради нее становиться лучше, потому что она сама не сахар. И если уж она влюбилась в тебя четыре года назад, то нет ничего, что ты можешь сделать, чтобы она перестала тебя любить. Завел бы ты щенка, Скорпиус.

— По-моему, ты несешь какую-то чушь, — морщусь я, и Мелани передергивает плечами, явно оставшись при своем.

Пауза затягивается, а я так и не знаю, чем оправдаться.

— Она нужна мне, — наконец произношу я с трудом, не будучи уверен, что это тот ответ. — Лили просто нужна мне. Пока она была со мной, все было хорошо, и я не обращал внимания, ведь все было хорошо. А теперь плохо. И с кем, кроме Лили, связать эту перемену, я не знаю.

Когда я снова смотрю на Мелани, она как будто хочет что-то сказать, но не решается. Только моргает несколько раз подряд и слабо улыбается.

— Тогда, наверное, тебе стоит попытаться. Попытаться расстроить помолвку, я имею в виду, — поправляется она. — Не так-то это просто, знаешь ли.

— Мы сделаем это, — твердо обещаю я.

— Мы? — она высоко усмехается. — Мне стоит сказать Поттер спасибо за то, что ты наконец-то оказался на моей стороне.

— Я всегда был на твоей стороне, — возражаю я, потому что она ошибается.

— Не-ет, — Мел растягивает губы в кривой улыбке. — Извини, но ты только делал вид.

— Я не понимаю, — хмурюсь я. — Я не бросил тебя в этом… дерьме, если тебе вдруг так показалось. Я всегда был с тобой.

— Знаешь, что действительно было со мной? — она не смотрит на меня, но отвечает вполне спокойно, как будто я уже разочаровал ее, а сейчас она просто вспоминает о том, что задело ее когда-то давно. — Непростительное Зелье, которое я варила, чтобы самостоятельно влить его в глотку Адриана. А ты был со своим другом и этой чередой девушек, которые бесили меня своей глупостью еще больше чем, должно быть, тебя. Потому что так и не появилось ни одной, что смогла бы открыть тебе глаза на то, с чем я борюсь уже пять лет. Но, наверное, я действительно должна быть благодарна Лили.

Я слушаю ее слова, и мне странно, что я не знал этого раньше.

— Прости, — искренне говорю я.

Она пожимает плечами.

— Да ничего. Пока не утратишь энтузиазм, попытайся попробовать новые способы: договор, разумеется, не горит, а дедушка на уговоры не поддается, что уж говорить об Адриане. Конечно, есть перспектива лишиться магии, если Лили настолько влюблена, а тебя устроит маггловская жизнь.

— Тебя она, видимо, не устраивает? — уточняю я просто так.

— Куда мне идти, если я потеряю магию? Дедушка не простит мне нарушения договора, так что придется покинуть Магическую Британию и жить где-нибудь далеко от дома. За тобой, предположим, пойдет Лили, а что делать мне?

— То есть кандидатуру Джеймса ты не рассматриваешь? Это не ради него ты так отчаянно пытаешься?

Она смотрит на меня так, словно видит впервые, и, когда начинает говорить, я убеждаюсь, что сказал полную чушь.

— Я знаю Джеймса всего три недели. Нас не связывают четыре года, которые потянут его за мной в огонь и воду. Для сравнения, тебя я знаю семнадцать, а ты впервые…

— Да-да, я понял, — поспешно соглашаюсь я. — Еще раз прости. Может, если бы я с самого начала действительно помогал тебе разобраться с этим, сейчас я был бы с Лили, и этот кошмарный ужин никогда бы не состоялся.

— Ты даже сейчас думаешь только о себе, — Мелани беззлобно, как-то понимающе улыбается. — Что бы ты сказал Селине, не будь у тебя… Ох, черт. Скорп… У меня новости…

— Начни с хорошей, — прошу я.

— Хорошей нет. Есть утешительная и… В общем, нашли отравителя Ребекки. Об этом никто не знает, но тебе стоит знать, — она снова смотрит на меня тем сочувствующим взглядом, каких я за ней почти не замечал. — Это была Селина. Она приревновала тебя к ней и… Если честно, я не знаю, чего именно она хотела добиться. Просто Лили…

— Лили?

— Да, Лили сказала мне утром. Не знаю, зачем. Может, потому, что взрыв тоже устроила Матье, а не я, а, может, потому что я должна была сообщить тебе…

Я сглатываю, едва слыша, что она продолжает говорить. Ребекку. Отравили. Из-за меня. Просто потому, что она привлекла мое внимание, пришлась мне по душе больше Селины. И на ее месте могла быть любая другая, узнай Се… На ее месте могла быть Лили. От представленной картинки у меня снова начинается мигрень. Я закрываю глаза, стараясь дышать ровно, но вся эта чертовщина не помогает.

— … отправят домой. Не знаю, что скажут остальным, но… ты должен знать.

Я через силу киваю. Теперь знаю. Мне придется разделить эту вину с Селиной. Я мог бы убить ее, чтобы вся ответственность легла на меня, а дочь директора получила хоть какое-то наказание. Что за чертова неделя?

Когда я открываю глаза, Мелани уже стоит, с беспокойством склонившись надо мной.

— Может, мы пойдем на обед? — предлагает она неуверенно. — Я проголодалась, да и тебе не помешает поесть. Потом решишь, что предпринять по поводу Лили.

Я отрицательно мотаю головой.

— Я уже решил. Ты иди, а я найду ее.

Мел часто кивает, отступая спиной вперед.

— Победителей не судят, Скорпиус, — бросает она, уже отойдя на приличное расстояние. — Это сказал кто-то из древних. Если, в конце концов, ты окажешься прав, никто уже не вспомнит, какие ошибки ты совершил. Помни об этом, когда будешь исполнять обещание для Лили. И спасибо, что теперь ты и правда со мной.

И она уходит.

Я еще долго осмысливаю ее последние слова, пока не выявляю главное: чтобы быть несудимым, нужно победить. А значит, нужно иметь то, за что стоит бороться.

Поэтому мне нужна Лили.

На всякий случай я захожу к медсестре, чтобы попросить что-то от головы, а потом направляюсь в комнату Лили. Есть вероятность, что она все еще на обеде, но там с ней будет точно не поговорить, так что, если мне повезет, она откроет. Но по ту сторону двери тишина, и, хотя я жду несколько минут, никто так и не отвечает. Можно, конечно, написать ей записку, выловить Свити и встретиться на крыше… Уверен, она оценит.

Я ухмыляюсь. Как бы странно или даже пугающе ни прозвучали для меня ее слова про потраченные четыре года, сейчас это невероятно успокаивает меня. Больше всего я хочу верить в то, что Мелани права, и просто так это закончиться не может. Конечно, Лили может послать меня в начале, но… потом-то она все равно сдастся и снова будет моей. Как иначе?

Я возвращаюсь к себе, чтобы оставить учебник, который посоветовал прочесть профессор Люпин, и испытываю подлое облегчение от того, что Альбуса здесь нет. Когда-то мне все равно придется с ним поговорить. Когда-нибудь после того, как мы с Лили все уладим. Сейчас это делать действительно не резонно: только потерять друга. Опустошая сумку, которую пришлось наколдовать, чтобы донести книгу и конспекты с занятий, я случайно смахиваю со стола ярко-розовую коробку в форме сердечка — точно такую же, как пять или шесть, полученных ранее. До этого мне не приходилось задумываться, кто скрывается за моей Тайной Феей, но, вспоминая выходки Селины, все эти конфетки кажутся уже не такими безобидными. Хотя, Матье приехала в лагерь намного позже распределения, да и не является атлантом, но кому еще может прийти в голову присылать мне сладости, да еще и в такой тошнотворной упаковке? А что творится в голове Селины, я теперь действительно не понимаю.

Я наклоняюсь, чтобы поднять коробку, но крышка съехала вбок, так что сделать это, не выронив содержимое, вряд ли получится. Но учитывая, что ни я, ни Ал, все равно их особо не ели — их прикарманивала Саммер — потеря не такая уж и тяжелая. Я поднимаю картонное сердце, намереваясь собрать туда конфеты и выкинуть все вместе, но озадаченно застываю. Там нет шоколада. В крышку из коробки вывалились белые листы бумаги, размером чуть больше ладони. Мерлин, что там такое? Надеюсь, это не накопленные письма или открытки, которые моя Тайная Фея все это время не решалась отправить?

Первая перевернутая карточка оказывается фотографией, но едва я всматриваюсь, у меня темнеет в глазах. Я с силой тру их, все еще считая, что мне показалось. Но когда снова удается сфокусировать взгляд…

Я не понимаю, что это все значит и как это возможно, но на фотографии изображен я. И Лили. Вместе. В тот самый день, когда после партии в шахматы я заподозрил ее в попытке поиграть на моих чувствах ради победы в дурацкой игре, что в свете последних событий и четырех лет не имеет никакого смысла. И у меня не возникает даже сомнений, что это просто похожая картинка, потому что на фото мы стоим под тем самым деревом, на ней то самое платье в цветочек, а я целую ее именно так, как это было. Эта сцена всплывает в моей памяти четко, как по заказу, и ничем не отличается от изображения, поэтому я долго смотрю на него и совсем не могу понять, что это значит. Перелистываю остальные фотографии — одна и та же встреча, разве что снята немного по-разному. И только тогда до меня доходит.

Это фотографии. Чертовы фотографии.

Знает кто-то еще.

Я, Лили, Мелани… Очевидно, что Лили не могла сделать снимки, потому что она была со мной. Мелани узнала об этом гораздо позже, да и она никогда не брала в руки фотоаппарат. Кто еще знал? Свити. Черт, нас слишком много. Но зачем Свити это делать? Нет, смысла никакого, особенно учитывая, что за десять минут до этого самого поцелуя я и сам не знал, что он состоится. А кто знал? Да нет, бред какой-то.

Я перебираю фотографии снова и снова, ища хоть какую-то подсказку, но в моей голове нет абсолютно ни одной мысли о том, кто мог это сделать и, куда важнее, зачем. И для чего было присылать их мне? Кто-то замаскировался под мою Тайную Фею для этого. Чтобы я, привыкнув к тому, что внутри, открыл. Или это и есть моя Фея, только тогда вдвойне странно, что она вдруг решила отправить мне… что? Компромат? Именно сейчас, когда мы с Лили поссорились? Об этом ведь знают те же самые люди, что и о том, что мы были вместе. Лили. Мелани. Свити. Могла ли все-таки эта русская девчонка, неведомым образом сделать фото, и теперь прислать их мне, чтобы… не знаю, наглядно напомнить, что я потерял? Как там еще могут вести себя девушки после их расставания? И уж точно никто не ненавидит тебя больше их подружек.

Я, не глядя, сажусь на кровать, но это ничуть не упрощает мыслительный процесс. Кто-то прислал мне фото, подтверждающее мои тайные отношения с Лили. Очевидно, чтобы показать, что знает о них. Но кто? Зачем? Что ему нужно? И почему он вообще решил, что этим можно чего-то добиться? Шантажировать меня?

Если только…

Если только знать, что это не понравится Альбусу. Но по какой причине посторонний человек, не имеющий понятия о помолвке, может подумать, что Ал будет настолько против моих отношений с его сестрой? Если дело не в этом, то в чем? Может, я просто не знаю о чем-то еще, что может угрожать мне?

Я сжимаю виски пальцами и закрываю глаза. Что мне делать теперь? Глупо надеяться, что эти фотографии — единственный экземпляр, наверняка у кого-то есть еще. Я оглядываю коробку и карточки со всех сторон в поисках какого-то сообщения, угрозы или чего угодно. Пусто. Кто-то просто и прямо сообщил мне, что я в его руках. А даже если он не догадывается об этом сам, я точно это знаю.

Поднявшись, я застываю в нерешительности. Что я должен делать теперь? Напряженно ждать, пока этот кто-то снова даст о себе знать? Или это все-таки чья-то шутка, не имеющая продолжения? Может, это действительно послание из прошлого: вроде как «поставь в рамочку». Или отправитель просто не знает, что рассказывать больше не о чем? Но фотографии — все равно доказательство. И против них мне нечего поставить.

Спрятав снимки под второе дно чемодана, я выкидываю коробку, которая точно не привлечет внимание Ала, и выхожу из комнаты. Не могу же я просто сидеть там и ждать.

Я еще успеваю на обед, поэтому иду в столовую, хотя еда — последнее, о чем я могу думать. Кто-то из лагеря прислал мне, ни много ни мало, компромат. И я понятия не имею, кто мог это сделать. Я бездумно набираю на поднос все, что вижу, а потом иду к нашему столу, за которым уже сидит Альбус и кто-то еще. Оба ко мне спиной, так что меня не видят, и я всерьез подумываю о том, чтобы занять какое-то другое место, но, если Ал заметит, это будет очень, очень странно. Поэтому я обхожу ребят, которые склонились над чем-то, и опускаю свою еду на стол, открывая рот, чтобы поздороваться.

Тарелки и стаканы гремят, когда я едва не роняю поднос. Альбус вскидывает голову, а второй, теперь я понимаю, кто это, медленно переводит на меня взгляд, продолжая держать в руках стопку фотографий.

— О, Скорпиус, я думал, ты уже не придешь, — удивляется Ал, и я зачем-то киваю, хотя не могу оторвать глаз от снимков, разложенных по столу. Мне бы сесть, но ноги не слушаются.

— Привет, Ал, — наконец произношу я. — И тебе, Крейг.

Андерсен дружелюбно улыбается.

— А я тут решил показать Альбусу некоторые фотографии, которые удалось сделать за смену. Потом соберу в альбом и размножу для желающих. Цена будет символическая.

Я сажусь напротив и впиваюсь взглядом в карточки. В ушах шумит.

— Хочешь взглянуть?

Мне удается вдохнуть и протянуть руку, забирая фото, которые Ал уже видел. Уже видел, что бы там ни было. Снимки мелькают у меня перед глазами. Я едва различаю, что там. Когда остается последний, я аккуратно укладываю его поверх остальных. Нас с Лили здесь нет. Это всего лишь фотографии, но почему Крейг принес их именно сейчас? Именно Альбусу?

— Хорошие снимки, — выдавливаю я, стараясь, чтобы голос звучал как обычно.

Крейг с явным удовольствием кивает.

— Жаль, конечно, я не успел сфоткать всех на свиданиях вчера…

Он не может знать. Это просто невозможно. Бессмысленно. Крейг не мог понять, что я был с Лили на этом ужине. Он не мог каким-то образом догадаться, что мы были вместе. Но он мог сфотографировать нас, зачем бы это ни было ему нужно. И он сделал это. Иначе все слишком хорошо совпало.

— Тут, конечно, не все фото: особенно личные я отдал натурщикам, — он смеется. — Так что я напечатаю только общие и оставлю пустые листы, чтобы все могли сами что-то добавить. Для тебя, Скорпиус, у меня тоже есть парочка, покажу потом, — Крейг добродушно ухмыляется, но я только смотрю на него немигающим взглядом, и понимаю. Это он. Точно он. Больше некому.

— Ладно, ребят, я пойду, — он встает и, собрав карточки, удаляется.

— Ты чего, Скорп? — окликает меня Альбус, махнув рукой перед моим лицом. — Ты в порядке?

Вместо ответа я начинаю есть. Он смотрит на меня еще некоторое время, но в моей голове будто что-то сломалось: я думаю только о фотографиях в руках Крейга, и о том, зачем они ему.

— Я должен идти, — я быстро поднимаюсь и иду вслед за Андерсеном, не слушая, что говорит мне в спину Ал. Крейг стоит у самого входа, снаружи, что-то объясняя парочке атлантов. Заметив меня, он прощается и сам подходит.

— Кстати, Скорпиус, а как тебе те фотки, что я отправил? — обыкновенно произносит он, и в его голосе нет ни намека на угрозу и злорадство. А может, я слышу то, что хочу. — Еще не успел продублировать их для Лили, но, думаю, ей тоже будет интересно. Они сначала лежали в общей стопке Поттеров, но потом я засомневался, что Джеймс и Ал в курсе.

— Не в курсе, — осторожно соглашаюсь я.

— Ну, значит, хорошо, что я их убрал, — в его улыбке есть что-то неприятное. — Я так и подумал. В смысле, вряд ли они бы обрадовались тому, как ты обходишься с их родной сестрой.

— И как я с ней обхожусь? — холодно уточняю я.

— Как со всеми, — он криво усмехается. — Признаться, такого от тебя не ожидал даже я. Ты вообще помнишь, что ей пятнадцать? Да и она слишком хороша, чтобы ты просто ей воспользовался.

В его взгляде ясно читается презрение, но вид у Крейга все еще безмятежный, как будто мы говорим о погоде.

— А какое тебе вообще дело? — я начинаю злиться. — Каким боком ты относишься к моим отношениям с Лили?

Он пожимает плечами.

— Ну, например, мне уже приходилось утешать одну из твоих брошенок, и занятие это весьма неприятное. Тебе же абсолютно плевать, что с ней было, после того, как ты ее кинул. Джейн этого не заслужила, как и Лили. И я не могу позволить тебе обидеть еще одну замечательную девушку.

— При чем здесь вообще Джейн?

— При том, что она была моим другом, а ты наигрался и отправил ее к чертям, где мне пришлось полгода выслушивать… И ладно бы она говорила, что ты мудак, но она даже тогда не смогла это понять! — Крейг выплевывает слова так, как будто еле сдерживался все это время. — Но я-то вижу, что ты ее не стоил. И я не позволю тебе сделать то же самое с Лили.

— Слушай сюда, — я понижаю голос почти до шепота, но все равно не могу убрать угрозу и говорить спокойно. — То, что произошло между мной и Джейн — это исключительно мое дело. Как и мои отношения с Лили. Но если тебе так важно спасать девичьи сердца, то за Лили можешь не беспокоиться. Я отношусь к ней серьезно, так что тебе тут делать нечего.

Он уязвленно улыбается.

— Раз ты относишься к ней так серьезно, то я могу показать фотографии ее братьям? Не будет ничего страшного, если они узнают о твоих «серьезных» намерениях.

— Что тебе нужно, Крейг? — я почти теряю самообладание. — Зачем ты портишь мою личную жизнь? Других дел нет?

— Знаешь, Скорпиус, когда-то ты испортил мне личную жизнь, и вместо взаимности я получил от своей любимой девушки порцию слез и нытья о том, как она тебя любит и как ты ее бросил, — цедит он, с ненавистью глядя на меня. — Но я — не ты, — Крейг расслабленно улыбается. — Я не буду тебе мстить. Я помогу тебе разобраться во всем.

У меня сжимаются кулаки, но я только слушаю его, потому что не могу просто оглушить его и уйти: я у него в кармане, даже если он догадывается об этом весьма смутно.

— Если хочешь быть с Лили, — продолжает Крейг. — Докажи, что это серьезно. Если нет — оставь ее в покое, и Ал и Джеймс ни о чем не узнают. Разве это такой сложный выбор?

Я смотрю на него в упор, и не могу заставить себя ответить. Он не знает про мою помолвку, не знает, что мы с Лили расстались, не понимает, чем обернется признание Альбусу. Но ему плевать. Он просто требует, чего хочет, по какой-то совершенно идиотской причине, только потому, что может.

— Тебе от этого какая выгода? — я пытаюсь вывести его на личные мотивы, потому что их не может не быть. Вся эта чепуха про благородство и помощь девушкам, которых я якобы — якобы, потому что про Лили ему не известно — обидел, это только предлог.

— Выгоду для себя везде ищещь ты, Малфой, — отрезает он. — А я… я поставил тебе условие. Хочешь — выполняй, хочешь — нет. Либо Лили будет далеко от тебя, либо за ней присмотрят братья: в любом случае, ты уже не сможешь ей навредить.

Я зло усмехаюсь.

— То есть ты хороший, а я плохой.

Он смотрит на меня все с тем же презрением, а потом качает головой:

— Нет. Но, как показывает практика, людям вокруг тебя становится плохо, когда ты получаешь, что хочешь, — Крейг разворачивается и уходит. — Я буду внимательно следить за тем, чтобы ты выбрал.

Я закрываю глаза, глубоко вздыхаю, а потом резко разворачиваюсь, и по воздуху сверкает вспышка от заклинания. Не знаю, в какой момент в моей руке появилась палочка. На земле остается длинная и глубокая борозда. Я равнодушно смотрю на нее, и все, о чем жалею, — то, что не пустил ее в ход минуту назад.

Альбус уже ушел из столовой, так что я немного прихожу в себя, хотя стакан все еще подрагивает в моей руке. По правде, меня всего трясет, но здесь почти никого не осталось, чтобы кто-то мог заметить. Я пытаюсь есть как можно медленнее, чтобы к тому моменту, как выйду отсюда, быть уже совершенно спокойным. Потому что, когда я выйду, я должен что-то выбрать. И, когда я понимаю, что меня вынуждают определиться прямо здесь и сейчас, все мое нутро протестует против любого решения.

Вариант первый. Рассказать Альбусу всю правду. Разница невелика: узнает он это от меня, от Лили, которую братья доймут расспросами, или от Крейга, который пришлет в нашу комнату новое сердечко, на этот раз для Ала.

Вариант второй. Сделать вид, что иду на поводу Крейга, «расстаться с Лили», а на самом деле просто не предпринимать ничего по ее возвращению. То же самое советовала мне Мелани.

Глупо надеяться, что, после беседы с Алом, мы пожмем друг другу руки, и он будет не против нас с Лили. Так что первый вариант, по сути, — это смесь обоих решений. Идти к Алу, не имея оснований предложить Лили хотя бы попытку настоящих отношений, нельзя. Для этого нужно найти способ избавиться от помолвки. Это вообще решение всех проблем. Только вот вряд ли удастся просто зайти к деду Гринграссу на чай и попросить сделать, что я хочу.

Как показывает практика, людям вокруг тебя становится плохо, когда ты получаешь, что хочешь.

У меня снова сжимаются кулаки. Значит, я должен оставить Лили для ее же блага? Сделать то, что я не хочу. Тогда ведь все чудесным образом должно наладиться, не так ли, Крейг? Люди вдруг станут счастливыми, когда я буду несчастлив? Или как это работает?

Вокруг тебя люди, и они имеют право принимать хоть какие-то решения.

Но сейчас-то решать мне, а не всем остальным!

Но кому, кроме тебя, будет хорошо от твоего решения?

Я будто снова веду спор с Мелани, только сейчас ее ответы звучат в моей голове, и кажутся не такими уж абсурдными.

В первом случае я теряю друга, девушку, разочаровываю сестру и остаюсь один. Альбус тоже теряет — пусть и такого, как я, но все же друга. Джеймс и на двести метров не подпустит меня к Лили, так что, может, ей и будет легче от того, что не нужно больше скрывать правду от братьев, но, если нас действительно связывают четыре года… От такого решения никому не станет ни проще, ни лучше.

Или отпустить Лили — разве нам станет легче от этого? Мне — точно нет. Но я лгал ей, хоть и не гарантировал совместного будущего: я обманывал ее ожидания, и я знал, что делаю. Правда, теперь я уже не понимаю, зачем все это было нужно. Почему именно Лили, именно сестра моего друга? Почему она вообще обратила на меня внимание? Все эти чертовые четыре года она смотрела на меня и видела… что? Что могло так привлечь ее, прекрасную, искреннюю, задорную? Разве я недостаточно оттолкнул ее, пусть и ненарочно, в день нашей первой встречи? Почему она не могла просто держаться от меня подальше?..

Видимо, это придется делать мне.

Я иду на выход из зала, и, едва переступив порог, замечаю шумную компанию, плотным кольцом окружившую кого-то. Невольно я приглядываюсь, рассчитывая увидеть там Лили, но не выходит: только чья-то светлая макушка мелькает между людьми. Я не хочу идти в свою комнату, а потому сворачиваю к тропе, ведущей к полю для квиддича. Вряд ли Митчелл обрадуется свидетелю на своих тренировках, но мне сейчас больше некуда пойти. На пляже слишком много народу, в комнате наверняка Альбус, да и эта веселая толпа явно собирается расположиться на уличных помостках. Скользнув по ним взглядом, я, наконец, замечаю девушку в центре, и останавливаюсь.

Мне уже приходилось утешать одну из твоих брошенок. Тебе же абсолютно плевать, что с ней было, после того, как ты ее кинул.

Я все еще хочу возразить, но нечего. Я не думал о том, как могла чувствовать себя Джейн, когда я сказал, что мы расстаемся. Я знал, что эти отношения были не тем, чего я хотел, и продолжать их не имело смысла. Это решение было правильным, хотя и не принесло никому из нас ничего хорошего. Только забрало ненужное.

Я смотрю на девушку, которая смеется, обнимаясь со всеми уже явно не в первый раз, и решаю. Одну вещь точно можно сделать, чтобы кому-то — не мне — было лучше. А всем остальным будет плохо независимо от того, что я выберу.

Я направляюсь к атлантам, которые, заметив меня и узнав, расступаются, и оказываюсь прямо перед той, ради которой все они собрались.

— Привет, — мне удается улыбнуться, почти не чувствуя вины. — Рад тебя видеть, Ребекка.