Танец пепла (гет)

Клетка — это слово то и дело всплывало в сознании, в то время как взор лениво скользил по изысканному интерьеру предоставленных мне покоев. И не смотря ни на какие уверения Сельвен, я всё равно ощущала себя узницей, заточённой в четырёх стенах, а окружающее меня золото и серебро было не более, чем роскошной тому обёрткой.

После ухода моей эльфийской сиделки, я ещё долго прожигала взглядом закрывшуюся за ней дверь, в наивной надежде, что та вот-вот распахнётся, и меня выпустят. И лишь когда ослабленные ноги стали мелко подрагивать, нехотя оторвала взор от резного дерева и вернулась к пока единственному, что связывало меня в внешним миром — огромному окну, и с нескрываемым облегчением опустилась прямо на пол. С недавних пор именно здесь я проводила все те мучительно долгие часы одиночества и беспокойных мыслей, что стали моими неизбежными спутниками с той самой ночи. Сколько времени прошло с момента моего пробуждения? Наверное, не более нескольких дней… Но когда ты один на один с собой даже три дня могут показаться вечностью.

Но сейчас беззаботное солнце ласкало кожу убаюкивающей тёплой нежностью, и в ответ на эту ласку разгорячённое сознание неумолимо погружалось в объятия спасительного сна, и на этот раз у меня не было сил противиться. Казалось, я только смежила веки, но в следующий раз, когда глаза вновь открылись, за окном уже сгущались сумерки. А при виде заходящего солнца в животе холодной змеёй заворочался страх.

Ночь. Раньше я очень любила это время суток, наслаждаясь романтикой, покоем и еле уловимой магией и тайной, что окутывали мир с уходом дневного светила. Однако теперь при наступлении сумерек всё внутри сжималось от страха, и мне, словно ребёнку, хотелось лишь забраться с головой под одеяло и, зажмурив глаза, считать минуты до наступления утра. Только всё это было тщетно, потому что стоило векам сомкнуться, как перед внутренним взором возникало его лицо, и начинался кошмар, заставляя снова и снова переживать случившееся.

Словно в насмешку над моим первоначальным спокойствием, моё сознание с завидной жестокостью наполняло мысли мельчайшими деталями той ночи. Иногда мне казалось, что я вновь ощущала прикосновения его рук, губ, языка, режущий холод металла… И тогда, задыхаясь в немом ужасе, я распахивала глаза, чтобы потом до самого рассвета сидеть, сжавшись в комок, уставившись в окружающую темноту невидящим взором, вздрагивая от звука собственного прерывистого дыхания… Именно поэтому вот уже несколько дней я не спала, добровольно отдаваясь во власть бессонницы, довольствовалась лишь считанными мгновениями отдыха в дневные часы.

Я презирала себя за этот страх, за то, что вздрагивала от каждого шороха в ночи, за то, что выискивала воспалёнными глазами несуществующие тени по углам спальни. Мне даже порой чудилось, что в комнате я была не одна, и тогда, задерживая дыхание, я всё прислушивалась, одновременно страшась попросту обернуться и посмотреть. В эти моменты я ненавидела менестреля ещё больше, чем когда спустила всю обойму ему в грудь. Он осквернил, измазал меня, пробрался под кожу и даже сейчас, после смерти, не отпускал, продолжая незримым ядом бежать по венам, отравляя тело и душу. Поэтому, когда сегодня меня снова скрутила иступляющая боль, а во рту почувствовался металлическо-сладковатый привкус, я восприняла приступ даже с толикой облегчения. Выворачивая себя наизнанку, отплевываясь и наскоро вытирая губы рукой, я поймала себя на мысли, что, возможно, так избавлюсь от его гнилостного присутствия внутри себя… Конечно же, это было полными бредом, и приступ был не более чем расплатой (хоть и запоздалой) за использование магии, но мне хотелось верить в иное.

Быть может, это была именно моя наивная вера, или тот факт, что я впервые была более или менее одета и не выглядела как несчастная пациентка клиники для душевнобольных, а может и обещание Сельвен вызволить меня отсюда, но сейчас, следя за восходящей луной, я вдруг впервые почувствовала, что сковывающий вот уже несколько дней страх чуть отступил. И когда мне в очередной раз почудилось, что за мной кто-то следил, не сжалась в комок, а обернулась. Однако за спиной взгляд натолкнулся лишь на непроницаемый сине-чёрный мрак, разбавленный слабым светом молодого месяца. В голове мелькнула было идея зажечь свечи, и рука даже потянулась к прикроватному столику, но так и замерла на полпути.

«Там никого нет. Это лишь твоя паранойя и расшатанные нервы», — с губ сорвался усталый вздох, и ладонь вернулась на мягкий ковёр.

Мои мысли снова завертелись вокруг сегодняшних событий и разговоров. Инцидент с охранником меня саму озадачил и удивил. Поначалу его холодность и повелительный тон вызвали раздражение и злость, но стоило одному из них ко мне прикоснуться, как глаза застлала алая пелена ярости. На пол летело всё, что попадалось под руку, пока меня не пронзила острая боль, от которой подкосились ноги.

«Интересно, они вызвали Сельвен, когда я стала плеваться кровью или до этого? И чего они больше испугались? Того, что смертная разнесёт покои королевы-матери или помрёт в процессе? В любом случае, думают, наверное, что их поставили охранять полоумную», — я криво усмехнулась и поднялась с пола, отряхивая от невидимой пыли платье, и подошла вплотную к окну.

Сказать по правде, мнение эльфийских воинов меня мало заботило, зато то, на что намекала Сельвен, действительно настораживало. Выходило, что, желала я того или нет, но с той ночи моя особа представляла угрозу спокойствию королевского дворца. Было ли дело в скандале, безопасности ли или ещё в каких-либо неизвестных проступках с моей стороны, в любом случае, кто-то важный принял решение «убрать» меня с глаз долой, и мне оставалось лишь надеяться, что это было временно. Прикрыв глаза, я устало прижалась лбом к прохладному стеклу.

«Интересно, кому это понадобилось?..»

«А ты не догадываешься?» — злобно захихикал в голове мой внутренний голос. Я резко распахнула глаза и уставилась на запотевшее от прерывистого дыхания стекло. Тогда на последок он обмолвился, что у него были ко мне вопросы, но он отложит разговор до следующего раза…

«Наивная дура! Неужели ты действительно думала, что тебе удалось выкрутиться? Да, тебе повезло, что именно Сельвен нашла пистолет и что не передала его никому другому… Иначе ты бы уже давно сидела этажами ниже. Там как раз освободилось место после сбежавших гномов! Только вот рано ты расслабилась… Забыла, как ты спустила целую обойму в того извращенца? Думаешь, никто не заметил ничего странного? Его грудь, скорее всего, была похожа на решето… Не думаю, что эльфам Средиземья доводилось до этого видеть огнестрельные ранения… — я нервно сглотнула и опасливо посмотрела в сторону двери, почти ожидая увидеть там статную фигуру в серебристо-алой мантии. — Неудивительно, что у него появились вопросы. И тебе придётся на них ответить… Радуйся, что он пока, в отличие от Элронда, не попытался залезть к тебе в голову. Хотя, кто знает? К тебе самой он уже успел подобраться довольно близко…»

От последних мыслей я невольно вспыхнула, вспоминая нашу последнюю встречу и то, как его взгляд, казалось, прожигал меня насквозь… Тело неожиданно отозвалось разлившимся по венам теплом, отчего я даже растерялась, но уже в следующее мгновение поспешила взять себя в руки. Выходило, что расшатанными и ослабленными у меня были не только нервы и психика. От раздражения я закусила губу. Мне было необходимо восстановить силы, а для этого…

«Ты должна прийти ко мне», — раздался в голове голос хозяина леса. На этот раз он был необычайно мягок, даже нежен.

— Знаю, — Прошептала я, вновь устремляя взор на вершины вековых деревьев.

«Ты слабеешь, дитя древнего мира…»

В ответ мои губы лишь дёрнулись в грустной понимающей улыбке.

Утро застало меня всё там же: у окна. Иссиня-чёрное небо медленно серело, утрачивая свою тёмную бездонность, а потом небосклон вдруг полыхнул розовым, в одночасье ослепляя звёзды и разрывая в клочья ночное покрывало. По ту сторону стекла мир просыпался навстречу новому дню, и в тот момент мне больше всего хотелось оказаться там, под сенью тёмного леса, среди его величественных исполинов, в ветвях которых ещё прятались остатки серо-голубого тумана. От непреодолимого желания прикоснуться к изборожденной временем коре, ступить босыми ногами на шёлк травы, наполнить лёгкие этой кристально-чистой прохладой осеннего утра, сердце болезненно заныло. Я закрыла глаза и отвернулась. Всё тело мелко подрагивало, и неожиданно я почувствовала себя очень уставшей и слабой: хватило сил лишь на то, чтобы добраться до кровати, обессиленно упасть на простыни и, свернувшись калачиком в складках платья, забыться тревожным сном. Последней мыслью угасающего сознания было то, что будучи обычной безымянной прислугой, у меня было больше свободы, чем сейчас, в капкане шёлка и золота.

* * *

Несмотря на весь сумбур и тревоги ночных бдений, день ознаменовался добрыми вестями. Появившаяся к полудню Сельвен чуть ли не с порога сообщила о том, что моему затворничеству пришёл конец. Конечно, полной свободой действий тут и не пахло, и хотя стражников у моих дверей больше не было, двое других были (какое совпадение!) приставлены к покоям напротив. Более того, Сельвен оказалась права, и дальше верхних уровней меня не пускали, а по сему путь в лес мне пока был закрыт. Зато я могла хотя бы бывать в саду, и те лёгкость и сладость, что растеклись по телу, как только я оказалась за золочёной калиткой, не описать словами…

Здесь уже чувствовалось присутствие осени, и былое буйство красок и цветов заметно поутихло, но трава и листва все ещё радовали глаз изумрудной зеленью, подёрнутой еле уловимой золотистой дымкой приближающегося природного сна. Помнится, оказавшись на уже знакомой мне поляне, я, не сдержавшись, опустилась прямо на колени, закрыла глаза и какое-то время в полной тишине с блаженством пропускала чуть влажные стебли сквозь пальцы. Где-то высоко над головой слышалось щебетание птиц, порывы ветра и отдалённый шёпот леса. Глубоко вздохнув, я упала на траву, раскинув руки. И как и тогда, ударам моего сердца ответил другой, более древний и размеренный ритм, эхом раздающийся где-то глубоко под землёй. Магия запульсировала по венам, но в этот раз она не приносила боли, наоборот, казалось, она уходила в землю. Я почти могла это увидеть перед внутренним взором: из моего тела струилась красно-оранжевая энергия, которую, словно губка впитывал изумрудный покров под моими ладонями, а взамен, откуда-то из глубины поднимался серебристо-белый свет, окутывающий меня с ног до головы. Он переливался и искрился, подобно пронзенному солнечными лучами воздуху в морозный день. И с каждым вздохом силы капля за каплей постепенно возвращались ко мне. Наверное, я бы осталась там до самой ночи, если бы голос Сельвен не вырвал меня из этого блаженного оцепенения.

По дороге же обратно в мои покои она была на удивление молчалива, ограничиваясь только задумчивыми взглядами, и лишь на прощание не удержалась — слегка сжав ладонь, наклонилась к самому уху и еле слышно прошептала:

— Ты должна быть осторожной. Там в саду…

— Я знаю. Но там были только мы с тобой.

— Откуда ты знаешь? Если тебя кто-нибудь увидит…

— Сельвен, — не было смысла объяснять ей, что я бы услышала, почувствовала бы чужое присутствие, как и её. В то же время ее тревоги были понятны. Она и так сделала для меня уже многое, сохранив тайну (чем заслужила мою искреннюю благодарность и доверие), а значит, выдай я себя, то головы полетят с обоих наших плеч. Поэтому я не стала спорить и, ответно сжав её руку, кивнула и прошептала:— Я буду осторожна, обещаю.

Сельвен слегка улыбнулась и уже чуть громче добавила:

— Тогда постарайся отдохнуть. А я жду тебя завтра, как обычно.

Сельвен не обманула: с того дня я стала вновь помогать ей в лаборатории, только на этот раз она взялась за меня основательно, поручая не только крошить, резать и измельчать, но и терпеливо объясняла своей порой несколько тугодумной подопечной, для чего используется то или иное растение, как сварить простенькие снадобья, где искать компоненты… Я же в свою очередь с энтузиазмом первоклассника впитывала новую информацию, что помогало отвлечься, переключиться и заставить работать мозг в другом направлении. А ещё, каждый день, возвращаясь к себе уже затемно, уставшая, но одновременно почти счастливая, я впервые за очень долгое время (а если быть абсолютно честной, с того самого момента, как поняла, что оказалась в Средиземье) не чувствовала себя бесполезным балластом, который слепо и безвольно несётся по течению в неизвестном направлении. Возможно, благодаря именно этим занятиям я неожиданно для самой себя снова стала спать по ночам. И хотя кошмары и бессонница не торопились отпускать меня из своих цепких ледяных когтей, и до полного исцеления было ещё очень далеко, это были первые шаги из темноты моего сознания.

Однако, как бы ни нравилось мне работать в лаборатории и как бы благотворно не сказывалось это на моём психическом самочувствие, меня всё равно тянуло в лес. Настойчивый шёпот его хозяина слышался в каждом дуновении ветра, даже в нечаянных сквозняках, прорывающихся в распахнутые окна и двери. Он звал меня к себе, под покров своих тенистых великанов или раскидистых кустарников королевского сада, только вот с того самого первого дня я так пока больше и не переступила заветный порог золочёной калитки и с прошествием дней стала всё явственнее ощущать, что силы, наполнившие меня тогда энергией, постепенно таяли… С каждым днём игнорировать внутреннее влечение и зов становилось всё сложнее, и когда мы находились в лаборатории, мой взгляд помимо воли то и дело обращался в сторону двери, только вот пробраться в заветный сад ночью я не решалась, опасаясь быть пойманной и вновь заключённой под домашний арест.

Так было и на четвёртый день моего ученичества, когда Сельвен вдруг неожиданно отложила в сторону серебристый нож, которым секундами ранее мастерски нарезала очередное растение для зелья. Металл протяжно звякнул о мрамор столешницы, нарушив тем самым затянувшуюся тишину. Я чуть вздрогнула, но продолжила растирать в ступке очередные дары Флоры и посмотрела на Сельвен лишь когда та несколько раз делано кашлянула.

— Думаю, тебе стоит заняться чем-нибудь другим, — проговорила она задумчиво.

— Я делаю что-то не так? Вроде именно так ты показала… — я непонимающе уставилась на содержимое ступки, потом на неё.

— Нет-нет. Дело не в этом, — покачала она головой. — У тебя всё неплохо получается, но… — тонкие пальцы нетерпеливо забарабанили по столу. Со стороны выглядело так, будто моя наставница силилась подобрать подходящие слова, отчего стало немного не по себе.

«Что если они опять запрут меня в комнате?» — пронеслось в голове, и я нервно сглотнула.

— Сельвен, я…

— Я наблюдаю за тобой уже несколько дней и думаю, тебе пора покинуть эти стены — перебила она меня на полуслове, резко встала из-за стола и грациозно скользнула в угол комнаты.

— Куда… Куда ты меня отправляешь? — выдавила я наконец.

— Неужели ты ещё не догадалась? — с этими словами она снова повернулась ко мне лицом. Уголки её губ дёрнулись вверх, а я только сейчас с облегчением заметила в её руках корзину. — У меня закончились некоторые ингредиенты…

Остальное я уже слышала приглушённо, через гулкие удары собственного сердца, что в предвкушении так радостно забилось в груди.

— Когда мне надо вернуться? — мой голос был чуть громче шёпота, и, похоже все мои эмоции можно было без труда прочесть на лице, потому как в следующее мгновение Сельвен звонко рассмеялась.

— Завтра.

— Завтра?

Она подошла и слегка коснулась моей щеки тёплой рукой.

— Цветы переживут одну ночь, а вот тебе некоторое время в саду не помешает, — из моей груди вырвался глубокий вздох. — Только будь осторожна.

В ответ я лишь улыбнулась и понимающе кивнула.

До сада я почти бежала, чем заслужила удивлённые взгляды повстречавшихся мне стражников и придворных эльфов. Только мне было абсолютно наплевать на их мнение и больше всего хотелось как можно скорее оказаться в тени позолоченной листвы, вдохнуть полной грудью этот сладковатый, чуть прелый аромат осенних цветов и трав, и, всё казалось, что коридоры дворца, как специально, ещё больше петляли, растягивались и уводили прочь от цели. Конечно, всё это было лишь игрой моего воображение, и прежде, чем я успела опомниться, мои пальцы уже коснулись знакомых переплетений позолоченного металла.

Тишина. Как, впрочем, и всегда. Ни шороха, ни вскрика. Я нередко задавалась вопросом, почему ни разу не встретила здесь никого из обитателей дворца, кроме напугавшего меня однажды менестреля, тайного наблюдателя и короля. При воспоминании о последних двух я невольно замерла. В голове заметались какие-то обрывочные образы и фразы, но они никак не хотели сложиться в оформленные мысли, и, казалось, чем ближе я подбиралась к разгадке, тем настойчивее они ускользали. Но продолжалось это не долго, и вскоре успокаивающая атмосфера окружающего сада завладела всем моим вниманием.

Подобрав длинный подол, я аккуратно ступала по мягкой траве, с трепетом и облегчением каждой порой впитывая в себя растворенную в воздухе энергию. Только на этот раз во мне не было жадности и отчаяния изнурённого странника, скорее наоборот, на меня снизошло необычное и неожиданное чувство покоя и гармонии.

Добравшись до поляны, я без труда отыскала нужные растения и после, отставив наполненную корзинку, скинула туфли и села прямо на землю. Прислонившись к стволу того самого дерева, с которого однажды так нелепо упала, прикрыла глаза, позволив окружающей меня природной красоте беспрепятственно говорить со мной, а потокам энергии свободно струиться по телу.

Деревья, кустарники, каждый листок и травинка здесь несли свои воспоминания и истории, которые стремились мне рассказать, наполнив расслабленное сознание картинами прошлого. Перед внутренним взором мелькали образы прекрасных эльфов и эльфиек, они танцевали, обменивались тайными поцелуями и улыбками, пели или просто гуляли по саду: кто в радости, а кто и в печали. Однако из всего этого пёстрого круговорота лиц и чувств выделялась одна фигура: статная, светловолосая дева с задумчивыми васильковыми глазами.

Почему именно она привлекла моё внимание? Возможно, потому, что в отличие от других она почти всегда являлась в одиночестве, чуть в стороне от беззаботного веселья её народа. Лишь однажды, в самом начале я увидела деву с кем-то. Тогда её спутницей была другая эльфийка, и они то весело смеялись, то о чём-то переговаривались, собирая травы. Обе светловолосые, совершенные и прекрасные, от их грации захватывало дух, но больше всего поражал тот внутренний свет, что окутывал их стройные тела. Между девами чувствовалась какая-то незримая связь, которую поначалу можно было принять за кровное родство, но это было не так, и внешнее сходство заканчивалось золотым оттенком волос. Зато чем дольше я смотрела на кружащиеся силуэты, тем крепче становилась уверенность, что связь их была внутренней, душевной. Именно поэтому они были так похожи и не похожи одновременно.

Однако в какой-то момент вторая эльфийка неожиданно исчезла, оставив и меня, и свою подругу в одиночестве среди пышной зелени сада. Сменился ракурс, и теперь я наблюдала за светловолосой красавицей сбоку, когда она вдруг обернулась ко мне. Внутри всё напряглось, будто меня поймали с поличным, когда я за кем-то подглядывала (что в принципе было не далеко от истины). Я приготовилась уже извиняться, но в следующее мгновение лицо девы озарила улыбка. Она смущённо потупила взор, её щёк коснулся лёгкий румянец… В этот момент в своём смущении она настолько сияла своей чистой и светлой красотой, что мои губы невольно растянулись в ответной улыбке. Тем временем эльфийка присела в почтительном поклоне, а на меня вдруг снизошло осознание, что в тот момент на моём месте должно быть стоял некто иной.

«Кто-то, в кого она была влюблена…», — пронеслось в голове, и от этих мыслей к горлу, почему-то, подкатил комок, в глазах защипало. Только уже в следующую секунду картинка исчезла, все замелькало с невероятной быстротой: ночь, день, времена года, лица, — всё смешалось, завертелось вокруг так, что голова пошла кругом. Но мгновение — и образы замерли: снова густая зелень, окутанная приглушенным светом. Краем глаза я уловила какое-то движение и поспешила обернуться, когда из-за дерева вновь появилась безымянная красавица.

На этот раз она выглядела иначе. Простое платье сменили роскошные струящиеся одежды, в распущенных волосах, на благородном челе, на белоснежных руках сверкали драгоценными каменьями изысканные украшения, отчего она сияла, словно брызги горного ручья в лучах полуденного солнца. Величавая и воздушная, сейчас она была ещё прекрасней (если такое было возможно), но в то же время в бездонных синих глазах не было ни искры того света, что так поразил меня ранее, а сама эльфийка казалась старше, хотя черты лица остались неизменными. Она стояла у куста, усыпанного крупными алыми цветами, отрешённо лаская пальцами лепестки, и если бы не это ничтожное движение, деву можно было принять за изумительной работы статую, красивую, совершенную, но лишённую каких-либо эмоций, кроме, наверное, печали.

Глядя на неё сейчас, мне отчего-то стало неловко, словно я вторглась в чьи-то тёмные, горестные воспоминания… Но отвернуться не было сил.

«Почему именно она? Кто она? И что с ней стало?»

В ответ на мои мысли мне позволили приблизиться, и теперь я оказалась почти рядом с незнакомкой. Мой взгляд скользил по благородным чертам, стройной и грациозной фигуре, запоминая каждую мелочь её туалета, но эльфийка была мне абсолютно не знакома… Она снова неожиданно обернулась, заставив меня вздрогнуть и попятиться. На мгновение мне показалось, что во взоре мелькнула былая искра, а лик просветлел. Дева заговорила, алые губы задвигались в такт, но увы, её слова оставались беззвучны — я её не слышала. Словно в подтверждение моих догадок, красавица замолчала, а на смену затеплившемуся было огню, в синих глазах отразилась скорбь, уголки губ дёрнулись вверх в кривой улыбке. Эльфийка разочарованно покачала головой. Тоска и горечь разочарования заполнили мою душу, и, даже не смотря на то, что это были не мои эмоции, сердце болезненно сжалось, лишив на мгновение возможности дышать. Я прикрыла веки, когда неожиданно почувствовала на щеке чьё-то тёплое, невесомое прикосновение. А снова распахнув глаза, не сразу поняла, что произошло.

Поначалу могло показаться, что лесная дева дотронулась до меня, и тепло её ладони приятно ощущалось на коже. Только вот кисть руки незнакомки прошла прямо сквозь моё лицо, а значит, её робкая ласка предназначалась другому, кому-то, кто стоял сейчас за моей спиной. Превозмогая странное оцепенение, я уже хотела обернуться, как эльфийка подалась назад и снова замерла у кустарника. Откуда ни возьмись подул ветер, и его усиливающиеся порывы беззастенчиво растрепали её золотые локоны, смешав их с алыми лепестками сорванных цветов. Её тело подёрнулось дымкой, и когда я попыталась приблизиться, меня резко отбросило назад, впечатав со всей силы спиной в ствол дерева. Из лёгких вышибло весь воздух, я стиснула зубы, подавив вскрик, и интуитивно зажмурилась. Секунды следовали одна за другой, а я всё никак не могла прийти в себя от удара. Лёгкие горели от недостатка кислорода, а на щеке всё ещё чувствовалось тепло её руки, только оно было другим, более осязаемым, живым. От последней мысли по спине пробежал холодок, и в следующее мгновение я распахнула глаза, но, всё ещё дезориентированная, в наступивших сумерках не смогла разобрать ничего, кроме возвышающейся тени и пронзительного взгляда слишком знакомых светло-голубых очей.

Он оказался слишком близко, отчего я поневоле отпрянула, только вот пути к отступлению не было, и голова с размаху врезалась в ствол дерева. Охнув и чудом сдержав рвущуюся наружу нецензурщину, закусила губу и повторно зажмурилась. А когда вновь открыла глаза, нарушитель моего спокойствия оказался уже на некотором расстоянии, заставив сразу засомневаться в том, что произошло.

«Уж не была ли его близость ещё одной частью того наваждения, свидетелем которого я только стала? А ты дёргаешься как припадочная. Так глядишь и впрямь примут тебя за полоумную…» — от стыда и досады щёки запылали, и я попыталась придать лицу нейтрально-вежливое выражение.

— Ваше величество… — голос звучал надорвано и глухо, в горле пересохло, что почему-то разозлило, но одновременно с этим придало уверенности. — Я…

— Ты, видимо, заснула под деревом, и я случайно обнаружил тебя во время своей вечерней прогулки… — он говорил нарочито медленно, с расстановкой, будто пытался донести смысл сказанного до ребёнка.

«А чего ты ожидала? — захихикал внутренний голос. — Учитывая то, как ты дёрнулась… Да и вдобавок ему скорее всего же доложили о твоей недавней выходке. Вот и разговаривает с тобой, как того требуют обстоятельства… А то вдруг ты подскочишь и начнёшь биться о деревья, да траву драть?» Я невольно нахмурилась (кому понравится, что тебя принимают за умалишённую?) и, прочистив горло, снова заговорила, одновременно стараясь, чтобы голос звучал уверенней:

— Ваше величество, прошу прощения, если помешала вашей прогулке и нарушила покой, — он не спешил с ответом, и вместо этого, чуть склонив голову на бок, настороженно вглядывался в моё лицо. — Я просто немного задумалась и не заметила, как пролетело время.

После моих последних слов в светло-голубых глазах мелькнула какая-то эмоция, очень похожая на жалость. От этого стало совсем тошно. Меньше всего мне хотелось, чтобы во мне видели слабую, несчастную и обездоленную, особенно он, и чтобы повысить свой статус хотя бы внешне, я поспешила подняться.

Только вот затекшие ноги решили иначе и, вступив в сговор с платьем, отказывались повиноваться. Этот наряд с чужого плеча был мне ощутимо велик, поэтому все мои попытки встать привели лишь к тому, что я всё больше запутывалась в широких складках. Раздражение с лёгкой примесью клаустрофобии грозило накрыть меня с головой, когда на уровне глаз появилась протянутая рука, украшенная несколькими замысловатыми перстнями. Можно было, конечно, притвориться, что его жест остался незамеченным, и попытать счастье снова, но в то же время этим я рисковала не только проявить неуважение к владыке, но и сделать из себя ещё большее посмешище. Поэтому, наплевав на гордость и вняв голосу здравого смысла, я вложила свою ладонь в его и в мгновение ока оказалась на ногах.

Несколько секунд мы оба стояли в полной тишине. Мне было стыдно за свою неуклюжесть, но чем дольше продолжалось молчание, тем нелепее становилась ситуация.

— Благодарю, — прошептала я наконец и решилась-таки встретиться с ним взглядом. На лице короля застыло какое-то странное выражение, но не было ни тени жалости или насмешки, отчего я почувствовала облегчение. — Кажется, мой наряд живёт сегодня своей жизнью, ваше величество.

— Своей жизнью? — владыка удивлённо повёл бровью.

— Ну да, вы же видели… — его глаза хитро блеснули.

— Всегда готов прийти на помощь прекрасной даме. А мне показалось, что платье было настроено довольно враждебно, — король слегка поклонился, а когда вновь встретился со мной взглядом, в глубине его глаз плясали чёртики.

Он шутил. Я растерянно замерла на месте, как заворожённая неотрывно глядя на него. Но больше всего меня поразило даже не то, что древний владыка Лихолесья Трандуил Ороферион снизошёл до того, что обменивался шутками с какой-то безымянной смертной, а то, как он преобразился в тот момент. Безусловно, король был прекрасен и совершенен (как впрочем и все эльфы), но сейчас его лик просветлел, казалось, с его плеч слетело сразу несколько сотен (а может и тысяч) лет, и впервые я видела его таким… тёплым и живым. Его взор, лишённый привычной надменности, холодности или же наоборот, обжигающей страсти, был чист, ясен и даже игрив, словно горный родник в полуденный зной. Он манил, затягивал, и я поймала себя на мысли, что мне становилось всё сложнее противиться внутреннему импульсу дотянуться, прикоснуться, припасть губами… Инстинктивно я сжала руку, только сейчас заметив, что моя кисть всё ещё была зажата в его ладони. Захотелось улыбнуться. Прохладный металл украшений коснулся моих пальцев, такое знакомое ощущение на моей коже… Последнее заставило замереть и напрячься всем телом, в голове что-то щёлкнуло, отчего мысленные шестерёнки завертелись с бешенной скоростью.

Сознание наполнилось воспоминаниями и почти осязаемыми образами: ночь, сад, таинственные, будоражащие кровь прикосновения, поцелуи… Понимание пришло внезапно: мой тайный наблюдатель, тот ночной искуситель — это было одно и то же лицо, что и эльф, который сейчас стоял передо мной, всё ещё удерживая меня за руку. Я невольно вздрогнула и отступила на шаг. Прекрасное наваждение разлетелось вдребезги, а родник иссяк. Похоже, король сумел прочитать что-то в моих глазах, и в следующую секунду его взор снова стал непроницаемым и холодным. Он медленно разжал пальцы, освобождая мою ладонь. Всё ещё пытаясь справиться с противоречивыми мыслями и догадками, я присела в поклоне.

— Думаю, мне пора возвращаться к себе… Ваше величество…

— Поднимись, — даже когда он пытался говорить мягко, в его словах всё равно слышались повелительные нотки, и я повиновалась. — Ты права, тебе стоит вернуться, только позволь мне проводить тебя до калитки…

Его низкий тембр заставлял сердце биться чаще, а тело покрыться гусиной кожей.

— Ваше величество, право не стоит, я сама…

Но он не дал мне договорить.

— Уже стемнело, а я не думаю, что ты знаешь этот сад лучше меня, — король галантно подставил свой локоть, я же только сейчас заметила, что сумерки уже давно уступили место иссиня-чёрным теням. Ночь была безлунной, и он был прав: выбираться впотьмах из этой части сада в одиночку будет непросто. Поэтому я коротко кивнула, буркнув что-то вроде «Вы очень добры», и приняла его приглашение, мысленно благодаря местные нравы и моду за разделявшие нас несколько слоёв ткани. Серебристый шёлк его камзола был прохладен, но мне казалось, что даже сквозь плотную ткань моя ладонь ощущала исходящее от него тепло.

До выхода мы добрались довольно быстро, и за всю дорогу не проронили ни слова, а когда впереди блеснул знакомый золочёный орнамент, я почувствовала некоторое разочарование. Было ли тому виной наше молчание или окончание этой недолгой прогулки, неизвестно, да и не хотелось мне об этом думать. Ещё раз поблагодарив и попрощавшись, как того требовали правила, я уже хотела толкнуть калитку, когда он вдруг окликнул меня.

— Ирина, — я вздрогнула, вцепившись пальцами в кованный металл. Мне всё ещё было трудно привыкнуть к тому, как звучало моё имя в его устах. — Ты можешь и впредь приходить сюда, — каждое слово бархатным эхом отдавалось внутри. — В любое время, Ирина, — я медленно обернулась, тщетно пытаясь разглядеть в темноте выражение его лица. — Ты не помешала и не нарушила мой покой.

Последняя фраза прозвучала несколько странно и двояко, но я лишь коротко кивнула в ответ. Возможно, мне показалось? Да и кто я была такая, чтобы расспрашивать короля? На этом мы и расстались.

В ту ночь, лёжа на широкой кровати под изумрудным пологом, я ещё долго не могла успокоиться и всё прокручивала в голове все его действия и слова. Только вот чем больше об этом думала, тем больше запутывалась. Трандуил Ороферион напоминал мне диковинную шкатулку-головоломку, и, когда казалось, что я вот-вот её открою, пойму его мотивацию, он делал что-то совершенно не вписывающееся ни в мою интерпретацию, ни в понимание этого эльфа, и всё приходится начинать сначала. Его противоречивые поступки, словно грани неведомой геометрической фигуры, показывали мне то одну, то другую ипостась его натуры, никак не давая увидеть весь образ целиком… Соблазнитель и тайный, нерешительный наблюдатель, властный, требовательный повелитель и галантный кавалер, обменивающийся остротами с обычной служанкой. Он то приставляет ко мне охрану, то позволяет бродить по своему саду в любое время дня и ночи. Зачем ему всё это? Что он хочет получить взамен? Ведь шанс заполучить то, чего обычно хотят мужчины, у него был, и он сам тогда велел мне убраться… А что если мне всё это только кажется? Вопросы всплывали один за другим, но так и оставались без ответов, а король эльфов продолжал оставаться для меня энигмой. Было ли всё лишь стечением обстоятельств, или же его величество намеренно играл со мной — удовлетворить любопытство, можно было лишь приняв вызов или подыграв… После долгих метаний я остановила свой выбор на последнем и наконец погрузилась в объятия неспокойного сна.

* * *

В этом несуразном и сшитом явно не для неё наряде она казалась какой-то неестественно хрупкой и почти невесомой, будто вот-вот и её тело полностью исчезнет, растворится в складках материи, и не останется ничего, кроме этого глупого платья. Особенно заметно это было именно сейчас, когда она торопливо удалялась прочь, подобрав слишком длинный подол. Мгновение — её фигура скрылась за поворотом, ещё одно — и он наконец смог заставить себя отвести взгляд от темноты коридоров, что поглотила странную смертную. Еле слышный вздох сорвался с губ короля Лихолесья, он улыбнулся и покачал головой, будто вел сам с собой мысленный спор, и, последний раз взглянув в направлении, где она только что скрылась, бесшумно исчез за позолоченной калиткой.

Повинуясь какому-то непонятному импульсу, он вернулся обратно в сад, на ту самую поляну, к тому самому дереву, где застал её ранее. Рука сама потянулась к серебристому стволу, скользнула по гладкой коре. Эльф прикрыл глаза и стал прислушиваться к своим ощущениям. Под его пальцами чувствовалась пульсация жизненной силы, которой было наполнено здесь всё. Размеренная и тихая, как удары сердца, эта вибрация проникала в него, наполняла мысли и чувства странной музыкой, древней, как и сам великий лес Эрин Ласгален. Раньше эта песнь была радостной и светлой. Он научился слышать, слушать и понимать её, ещё будучи ребёнком, и с прошествием лет сумел отточить это умение, так что мог растолковать и понять любое колебание, смену эмоций и настроений древнего леса. Погружаясь в состояние тёплой неги, его душа отдыхала, убаюканная этой порой странной мелодией. Но это было раньше. Сейчас в каждом переливе звуков слышалась тревога, печаль и тёмный, обволакивающий душу страх, который являлся отражением того, что происходило в Лихолесье в последнее время… Но он искал не это. Трандуил надеялся, что в переплетениях древней музыки найдёт ответы на вопросы, многие из которых были связаны именно с той, что недавно так безмятежно опиралась на ствол этого дерева. Ему даже казалось, что он всё ещё чувствовал тепло её тела, тепло её руки… Трандуил шумно выдохнул и прислонился лбом к серебристой коре. Теперь вибрации стали сильнее, гулким эхом отдаваясь в ушах так, что становилось всё сложнее концентрироваться, но он сознательно позволял это, отдаваясь на волю потока, становясь его частью… Среди голосов и образов всё пытался распознать и зацепить её мысли, обрывки сновидений, подслушанные деревом, но как ни старался, ничего не выходило, и он только глубже погружался в этот вибрирующий гул, постепенно теряя ориентацию во времени и пространстве.

— Довольно! — владыка Лихолесья резко втянул воздух и распахнул глаза, и потом ещё несколько секунд стоял, замерев на месте и глядя перед собой невидящим взором. Завладевший им древний ритм постепенно отдалялся, пока не утих до еле различимого далёкого рокота. Его вновь окружал ночной сад, окутанный почти непроницаемым мраком с редкими всполохами индиго. Рука короля с нежностью скользнула по серебристой коре, отслеживая пальцами мелкие неровности. В скудном свете молодого месяца перстни загадочно мерцали, как и задумчивые прозрачно-голубые глаза лесного правителя. Он ещё раз взглянул на дерево, чуть склонил голову в благодарственном жесте и, гордо расправив плечи, размеренным шагом устремился прочь.

Языки пламени весело плясали в камине, отбрасывая загадочные тени на стены кабинета. На первый взгляд озарённый лишь этим источником света горделивый профиль короля мог показаться высеченным из камня, однако благородные черты были лишены свойственной им непроницаемости и отстранённости, отражая напряжённую работу мысли. Тёмные брови хмуро сошлись на переносице, губы упрямо сжаты — он всё ещё не желал смириться с этим хоть и ничтожным, но поражением: древний лес крайне редко отказывал ему в ответе.

«Тогда почему именно сейчас?»

Пальцы нетерпеливо забарабанили о подлокотники высокого кресла. Снова и снова он прокручивал в голове те образы и ощущения, которыми поделился с ним древний зов (как он его называл), но среди них не было и тени её мыслей. Может ли такое быть, что её думы оказались настолько закрыты или находились в таком тёмном смятении, что даже силы леса не желали их принять? Король откинулся на спинку кресла, устало прикрыл глаза, и почти сразу перед внутренним взором возник её сегодняшний образ.

Её лицо было всё ещё очень бледным, а залёгшие под глазами тени указывали на явную нехватку сна. Но в то же время во взгляде он не увидел того отчаяния и панического страха, что так поразили его в день, когда он увидел её впервые после произошедшего. В то утро она была похожа на загнанного зверя, готового накинуться на него и биться до последнего вздоха, и тогда потребовалось несколько мучительно долгих мгновений, прежде чем Ирина смогла успокоиться. Сегодня всё было иначе. В глубине этих необычных глаз он увидел отблески уже знакомого ему упрямства и огня, а в уголках её губ даже спряталась еле заметная улыбка. Сегодня, глядя на неё, могло показаться, что ничего и не было. Ни безумства во взгляде, ни той кладовой, где пол был устлан хрусталём, окрашенным кровью, ни затягивающихся телесных и душевных ран, ни растерзанного тела менестреля… Как бы он хотел об этом забыть, но с той комнатой, где в тёмном углу стояла её тонкая бледная фигура в порезанной, окровавленной рубашке, было связано слишком много вопросов, на которые он только частично получил ответы. Король резко открыл глаза и чуть подался вперёд, взгляд светло-голубых глаз вновь обратился к танцующим языкам пламени.

Появление и последующий побег гномов, дерзкое и жестокое нападение прямо у него под носом, — все эти, казалось бы, не связанные между собой события произошли одновременно, и он по какой-то причине не мог избавиться от мысли, что это не было простым совпадением, но пока ему удалось поймать лишь один конец нити из этого клубка… Взгляд владыки потемнел, и на мгновение глаза угрожающе сузились. Предательство Эглериона не столько огорчило, сколько удивило своей глупостью и бессмысленностью. Ведь тот даже не попытался замести следы, а потому установить личность того, кто дал менестрелю пароль для верхних уровней, ничего не стоило. В то же время теперь уже бывший дворецкий так и не мог толком объяснить, что понадобилось бродячему трубадуру наверху. Во время допроса Эглерион лишь смиренно стоял на коленях, затравленно лепетал о прощении, раскаянии и вероломстве смертного, что вызвало в короле ещё большее презрение и негодование. Трандуилу было абсолютно наплевать на то, чем подкупил менестрель его придворного, но то, что тот так легко поставил на карту безопасность королевства, пропустив чужака… Руки сжались в кулаки, перстни сверкнули алым пламенем. Тогда под влиянием эмоций первым импульсом владыки было обрушить на голову предателя суровое наказание, но потом включился разум… Нет, прежде чем рубить с плеча, Трандуил должен был докопаться до правды или хотя бы понять, что понадобилось бродячему музыканту в кладовой. Только вот сам трубадур предусмотрительно скончался, как, впрочем, и его труппа. Поэтому, так или иначе, в этой тёмной и непонятной истории оставался только один человек, который мог пролить хоть какой-то свет на события. И этим кем-то была она, странная смертная, что не оставляла его помыслы с той самой ночи, когда так бесстыдно подсматривала за ним в лесу.

«А потом вы поменялись местами… — он еле заметно усмехнулся, и помимо воли взгляд обратился в сторону, где в темноте скрывалась потайная дверь… Казалось, что с того момента, когда она, робко ступая, приносила сюда вино, миновала вечность, хотя прошло чуть больше месяца. — Но слишком много всего произошло за это время…» — лик владыки заметно помрачнел.

В то утро он покинул покои, куда принесли израненную смертную, лишь после того, как удостоверился, что та очнулась от беспамятства, вызванного ядом. Зелье, сваренное дочерью лекаря, подействовало, и в пугающе холодное тело под изумрудным пологом вернулась жизнь. Медленно, капля за каплей, но она приходила в себя. Зачем ему так важно было удостовериться в этом лично? И почему он, упорно игнорируя вопросительные взгляды Сельвен, оставался рядом до самого конца? Себе самому он объяснял это тем, что в какой-то степени чувствовал себя ответственным за то, что произошло. Ведь случилось это на верхних уровнях его дворца, в его королевстве. Только если бы всё было так просто… В глубине его души то и дело поднимало свою ехидную голову горькое чувство вины. Он прекрасно помнил те мгновения внутреннего разногласия, когда нерешительно топтался у потайного входа в её комнату, как, осознав, что она была не одна, ушёл разгневанный и оскорблённый, оставив её наедине с любовником… От одной мысли о том, что он был всего лишь в нескольких шагах, в то время, как мучитель издевался над ней, Трандуилу становилось тошно. Его сердце охватывала тёмная ярость, и он снова и снова жалел о том, что менестрель умер… Возможно, так он смог бы хотя бы частично искупить свою вину перед ней. Поэтому он не мог дать ей умереть или исчезнуть в мире теней, и обратился к древней магии своего народа, чтобы вырвать её душу из полузабытья. И возможно, именно поэтому не стал устраивать ей допрос, хотя для этого были все основания.

Конечно, он, как владыка Лихолесья, имел все права призвать её к ответу и расспросить с пристрастием, как того же дворецкого. И в тот день, когда он застал её у окна в спальне королевы-матери, после того, как дерзкая женщина почти в открытую упрекнула его в том, что избавился от неё, он еле сдержался… Но что-то его остановило. Возможно, это было всё то же чувство вины, или то, насколько бледной и хрупкой она казалась, или его сбили с толку эти необычные горящие глаза, что пробудили в душе противоречивые и запретные мысли… Или то, что каким-то внутренним чутьём, Трандуил Ороферион понимал, что добиваться от неё правды силой и угрозами будет большой ошибкой, во всяком случае до тех пор, пока она еще не окрепла. Он принял тогда то же решение, что и в случае с гномом — ждать. Дать ей время окрепнуть телом и духом, прийти в себя. На какое-то время он оставил её в покое, но одновременно с этим, не желая повторения просчета с гномами, повелел не спускать с женщины глаз.

Всё это время его мысли то и дело обращались к ней и несколько раз, ведомый каким-то неведомым зовом, он с удивлением обнаруживал себя в её спальне, но лишь для того, чтобы стать молчаливым свидетелем её кошмаров.

— Но сегодня всё было иначе, — прошептал король, задумчиво склонив голову на бок. Его пальцы вырисовывали замысловатые узоры на тёмном отполированном дереве подлокотников. — Я могу заставить тебя говорить, thurenloth… Но я хочу, чтобы ты сама мне всё рассказала, Ирина…

Её имя отозвалось в душе какой-то светлой грустью и необъяснимым теплом. Правитель Лихолесья откинулся на спинку, из его груди вырвался усталый вздох. ТрандуилОроферион очень надеялся, что не ошибся в ней, и что ждать ему придётся не долго…