Путешествие на Восток (джен)

Мы обошли весь замок, спустились в подземелье, где когда-то допрашивали Аджима, обыскали каждый закоулок сада, но были вынуждены признать поражение. Если чародей, владеющий магией Пустоты, никого не желает видеть, ему ничего не стоит скрыться. Стражники у ворот на вопрос о том, проходил ли мимо них Кадм, лишь испуганно замотали головами, но это, конечно, ничего не значило.

Оставив Эйлин и Антиоха в замке, я повесил на пояс меч, низко надвинул капюшон и, выйдя из ворот, быстрым шагом пошел по улице в надежде, что так во мне не опознают «ученика Смерти». Меры эти вроде бы помогли: прохожие иногда подозрительно косились в мою сторону и обходили стороной, но скорей принимали меня за одного из некогда могущественных Темных братьев, нежели за мага. С другой стороны, Кадм в его состоянии вряд ли стал бы заботиться о том, чтобы не пугать простолюдинов. Возможно, мне удастся обнаружить если не самого брата, то хотя бы следы устроенного им переполоха.

С такими мыслями я вышагивал вдоль торговых рядов, купеческих домов и мастерских, понемногу удаляясь от замка. За очередным поворотом я увидел двухэтажное деревянное строение с фундаментом из обожженной глины. Надпись на вывеске прочесть мне не удалось, однако догадаться о назначении этого заведения оказалось несложно. У крыльца, положив голову на ступеньку, мертвецки спал горожанин. Его приятель сидел рядом и что-то громко объяснял спящему: я не понимал ни слова, но от этих двоих винными парами несло так, что мне всерьез захотелось создать чары, защищающие от зловония. Таверна — даже в далекой Арберии всего лишь таверна.

Уже собравшись пройти мимо, я вдруг задумался. Конечно, Кадм уже не тот, кем был годы назад… Но если в прошлый раз смерть Лии так сокрушила его, что он просиживал дни в «Ведьмином зеркале», не может ли история повториться? Остановившись, я решительно развернулся и поднялся на крыльцо. Сидящий на ступеньках пьяница повернул ко мне покрасневшее лицо, что-то резко выкрикнул и хрипло рассмеялся. Я распахнул неподатливую дверь и вошел внутрь.

Посетителей в таверне было немного: я бы сразу увидел брата, окажись он среди них. Увы, хватило и беглого взгляда, чтобы убедиться в обратном. Вот только… Я замер и медленно развернулся к самому темному углу помещения, где за столиком спиной ко мне сидели двое. Грязно-соломенные длинные волосы одного из них я узнал бы даже в бреду. Проклятый Аспид. Нетрудно было догадаться, кто сидит рядом с ним.

Я настолько не был готов к такой встрече, что замешкался у двери, не решаясь ни подойти, ни втихую покинуть таверну. Эмерик неторопливо развернулся и приветственно махнул мне рукой, словно только моего появления они здесь и поджидали.

— Игнотус? — окликнул он меня. — Рад тебя видеть. Посиди с нами, есть один разговор.

Мое беспокойство разом усилилось. Что они тут делают? Если Кадм попал в их ловушку, то они, возможно, пожелают устроить торг за его жизнь. Правда, я не имел представления, что они могут с меня взять, кроме, быть может, моей мантии-невидимки.

— Кадм? — коротко спросил я, усевшись напротив.

— Что «Кадм»? — неприязненно переспросил Аспид, который, в отличие от своего отца, даже не пытался изобразить доброе расположение. — У нас дело к тебе, а не к твоему брату.

— До меня дошли удивительные слухи, — заговорил Эмерик и сделал крохотный глоток из стоящего перед ним кубка. — Видишь ли, Игнотус, я всерьез опасался за твою жизнь, покидая Шамбалу. Ты должен меня понять: мне чертовски не хотелось оставлять тебя наедине с этим безумным монахом, но мы устроили такой переполох, что с минуты на минуту должны были явиться другие…

— Я не нуждаюсь в твоих извинениях, — прервал его я. — Ближе к делу. У меня очень мало времени.

— Рад, что ты не держишь на меня зла, — как ни в чем не бывало кивнул Эмерик и продолжил: — Когда я услышал, что в городе видели всех троих братьев, я поначалу решил, что все обошлось, и тебе удалось выжить. Но потом…

Эмерик выпрямился, испытующе глядя на меня.

— У тебя был шрам на левой скуле, Игнотус, — сказал он. — Небольшой, но вполне заметный. Теперь же его нет. И знаешь… Я думаю, что слухи не лгут. Ты был мертв и смог вернуться. Это ведь так?

— Какое тебе до того дело?

Аспид криво ухмыльнулся и покачал головой. Эмерик предостерегающе положил руку ему на плечо.

— Я не думал, что это возможно, — проговорил он. — Никто в Шамбале не говорил этого, но когда я узнал, с какой целью Амар ведет вас туда… Поначалу я был зол, чертовски зол, помнишь, Николас? — повернулся он к Аспиду. — Можешь себе представить, что я чувствовал. Изгнан богиней Смерти, которой намеревался служить, а Певереллы, по чьей милости меня едва не казнили, получат секрет бессмертия… Но потом я подумал и понял, что, в сущности, не так уж и отличаюсь от вас.

— Неужели? — ухмыльнулся я. — Эмерик, если ты позвал меня, чтобы порыдать на моем плече о старых добрых деньках, я, пожалуй, пойду. У меня действительно дела.

— Погоди-погоди, — обеспокоился он, даже привстав со своего места, словно хотел удержать меня силой. — Я просто хочу, чтобы ты понимал. Нам больше не нужно враждовать. Обещаю, что не перейду вам дорогу по своей воле: мир достаточно велик, чтобы каждый из нас получил все, что желает, не мешая другому. Все, что мне нужно — знание, которое я не смог взять в Шамбале… По собственной глупости, да. Игнотус… Ты должен научить меня этому — искусству возвращения.

— Я не владею этим искусством, — отозвался я, пожав плечами. — Так что ты напрасно меня обхаживаешь, тебе следовало бы лучше…

Что-то во взгляде Эмерика изменилось, и я прикусил язык. Проклятье, нельзя его наводить на верный след! Теперь он оставит меня и возьмется за Кадма, который в своем состоянии может невольно выдать тайну.

— Тебе следовало бы завершить обучение в Шамбале, когда ты еще мог это сделать, — договорил я, почти слово в слово повторив сказанное Рамешем.

— Твоя правда, — развел он руками. — Но теперь уже поздно сожалеть о прошлом. Игнотус, мое предложение в силе. Я понимаю, что тайна принадлежит не тебе, а кому-то из твоих братьев. Очевидно, Кадму. Но я не верю, что ты ее не знаешь. Научи меня, и тогда…

— И тогда что? — спросил я, поднимаясь. — Тебе нечего предложить мне, Эмерик. У меня уже есть все, чего я когда-либо желал.

— Ты не представляешь моих возможностей, мальчик, — холодно ответил Эмерик. — Мои связи… Я легко смог бы тебя сделать придворным чародеем: ты прославился бы на века… Но я вижу, тебе по душе скрытность. Тогда я мог бы поставить тебя во главе Темного Братства: сейчас оно набирает силу, но обескровлено и обезглавлено. Нумерий уже не пользуется прежним авторитетом и отлично знает это. Он уступит место более достойному. Нет? Власть в любом виде тебя не прельщает? Тогда как насчет знаний?

— Мне показалось, что их-то тебе и не хватает, — усмехнулся я, выбираясь из-за стола.

— Зато у меня есть другие, — с нажимом сказал Эмерик, плохо скрывая гнев. — Магия самой Атлантиды. У меня есть кое-какие из магических артефактов того времени и чары, равных которым ты не увидишь даже в Шамбале. Когда мы прибудем в Скорхилл…

— Спасибо. Но оставь их себе, — с расстановкой ответил я и, развернувшись, направился к двери.

До чего же странно. Принято считать, что нелегко выстоять перед лицом соблазна, в то время как добродетель — обременительна. Да что там: я и сам долгое время думал так. Но в тот миг я чувствовал только одно — легкость. Правильные решения даются легко, потому что не ложатся тяжким грузом на совесть, и, оставляя за спиной некроманта с его сыном, я улыбался, несмотря на то, что все еще беспокоился за судьбу Кадма.

— Банд-Дарваджа все еще в моих руках, Певерелл, — послышался за спиной сухой и враждебный голос Эмерика. — Помни об этом.

— Отец! — возмущенно воскликнул Аспид. — Ты же не хочешь…

Момент нравственного триумфа был недолгим. Банд-Дарваджа? Мне следовало уйти сразу, но я все же остановился и обернулся к врагу, не сумев скрыть своей тревоги.

— Что ты сказал? Что в твоих руках?

— Я вижу, в Шамбале тебя так и не просветили насчет меня, — хмыкнул Эмерик со вновь обретенной уверенностью. — Пойдем, Игнотус, я покажу тебе. Николас, оставайся тут.

— Отец…

— Оставайся. Это все для тебя в конечном счете.

Эмерик выбрался из-за столика и твердым шагом пошел к двери. Я вышел следом за ним, и он, оглядевшись, свернул в ближайший переулок, заканчивающийся глухой стеной, увитой плющом. Кроны деревьев почти смыкались над нашими головами, и в переулке царил полумрак. Людей не было, не считая одного совсем седого старика, который чинил ограду поодаль. Меня редко посещают дурные предчувствия, но на этот раз сгустившаяся в воздухе скверна проникала в разум с каждым вдохом, и я удивленно отметил, что мои руки дрожат. Ничего подобного я не чувствовал даже на краю гибели.

Бросив взгляд назад, Эмерик взмахнул рукой, и позади нас вырос прозрачный барьер, заметный лишь по слабому дрожанию воздуха. Теперь мне не составило труда распознать его природу: барьер невидимости — такой же, каким воспользовалась Эйлин на Гандхамардане. То, что в свое время навело меня на мысль о том, как создать мантию-невидимку.

— Не хочу, чтобы кто-то увидел, — пояснил некромант и раскрыл поясную сумку.

Еще до того, как он извлек ее содержимое, я увидел багровые отблески на его пальцах, словно они были измазаны кровью. Эмерик помедлил и бросил на меня взгляд исподлобья. Его лицо, освещенное красным сиянием, напоминало в этот момент демоническую маску, словно сам враг рода человеческого явился с дарами в обмен на мою бессмертную душу. Длилось это недолго: поморщившись, как от боли, он извлек из сумки источник багрового свечения и поднял его к лицу на раскрытой ладони.

— Банд-Дарваджа, — прошептал он странное название. — Врата-которые-закрыты. Так называли это монахи.

— Что это? — нахмурившись, спросил я и наклонился ближе, чтобы рассмотреть причудливый артефакт. — То, что ты похитил в Шамбале?

Лежащий на его ладони предмет на первый взгляд не заключал в себе ничего страшного, но невозможно было смотреть на него, не испытывая беспричинной тревоги. Прозрачная пирамида, изготовленная из чистейшей воды горного хрусталя или, быть может, иного камня, и в центре ее… Превозмогая дрожь и роняя капли пота, проступившие на лбу, я вгляделся внутрь пирамиды. В ее центре зияла Пустота. Совершенно черная сфера, дрожащая, словно от заключенной внутри исполинской силы, и пронизанная насквозь огненной нитью. Само пространство рядом с артефактом не оставалось нетронутым: я видел, как искажается свет рядом с гранями пирамиды, живо напомнив мне занятия в храме Кали.

Я скользнул под слой майя, чтобы увидеть истинную природу этого Банд-Дарваджа, и тут же отпрянул, еле сдержав крик. Всего лишь мгновение я смотрел на открытое мне в мире Брахмана, но оно до сих пор стояло перед моим внутренним взором. Сплетенные в тугой узел пылающие нити, и там, за их несокрушимой вязью что-то рвется наружу, бьется в неистовой пульсации, полное жажды, утолить которую невозможно. Живое. Голодное. Вечное. «Семена крови рвутся из заточения», — так было сказано Валмире в ее пророческом видении.

Эмерик понимающе ухмыльнулся и спрятал жуткий артефакт в сумку. Ладонь, на которой лежала пирамида, он тщательно вытер об одежду и несколько раз сжал в кулак, болезненно поморщившись.

— Не догадываешься, что это? — спросил он ровным голосом и рассеял щит невидимости.

— Что-то… связанное с Рактавиджа?

— Связанное? О да! — воскликнул он и вымученно рассмеялся. — Малыш, это врата в Атлантиду.

— О чем ты говоришь? Атлантида погибла, навсегда скрылась в водах Потопа.

Он издал короткий смешок, склонился ко мне и тихо проговорил:

— Атлантида скрылась, да. Была вырвана с кровью из нашего мира, ибо все живое на ней обращено в Прах. Рактавиджа все еще там: ищет способ выйти оттуда, снова и снова пожирая себя и возрождаясь. Увы, нельзя разорвать ткань реальности, не оставив шрамов. Эти врата — и есть шрам, единственный путь, ведущий туда. На счастье нам, надежно закрытый путь. Барьер формы, питаемый силой Черного Солнца, несокрушимый, как многие считают… Да только барьер, укрывавший вход в Агарту, тоже считался неодолимым. Пропускал лишь саму Кали и нескольких приближенных монахов… И я знаю, что вам удалось разрушить его.

Его глаза горели фанатизмом, тонкие губы расползлись в гримасе, обнажив желтоватый ряд выщербленных зубов. Невольно я отступил на шаг и, покачав головой, сказал:

— Ты безумец, Эмерик. Если это правда, то чего ты хотел, похитив артефакт? Держать за горло весь мир и получать от этого удовольствие?

Он небрежно отмахнулся, но я успел увидеть улыбку умалишенного, на краткое мгновение озарившую его искаженное лицо при моих словах.

— Чего я хотел? Хотел иметь оружие против богини. Видишь ли, Игнотус… При должном мастерстве я способен сразить любого человека, любую тварь из живущих на Земле. Но только не Кали. Она, обратившая в ничто целую страну усилием мысли, — с какой легкостью вычеркнет из бытия самого меня, если будет на то ее воля?

— С такой же легкостью она отберет у тебя артефакт до того, как ты успеешь хотя бы подумать о противодействии. Решил угрожать богине, Эмерик?

— Так где же она? Почему не явилась ко мне, чтобы взять принадлежащее ей, а, Игнотус? Я-то сразу понял, когда увидел ее монаха в Годриковой Впадине. Всегда подозревал, но в тот день осознал окончательно: Кали не может находиться рядом. А уж если попытается взять в руки Банд-Дарваджа, то артефакт попросту убьет ее.

— Глупости, Эмерик. Банд-Дарваджа — ее творение. С тем же успехом кто-то из Олливандеров мог бы бояться созданной им палочки.

Он вновь оскалился, сделал несколько шагов в сторону и, воздев руки к небу, громко воскликнул:

— Явись, Кали! Твой бывший ученик взывает к тебе! Явись и возьми Банд-Дарваджа из моих рук: клянусь, что отдам по доброй воле то, что принадлежит тебе, богиня.

Старик, чинивший ограду, поднял голову, буркнул что-то не очень вежливое и вернулся к работе. Невольно я бросил взгляд в небеса, словно и впрямь ожидал, что с облаков в языках пламени к нам сойдет богиня Смерти. Начинающее темнеть небо молчало, и Эмерик, подождав несколько секунд, развел руками.

— Она не придет, Игнотус, — с ухмылкой сказал он.

Сильный порыв ветра взметнул пыль Эмерику в лицо, и тот, ругнувшись, обильно сплюнул.

— Зачем ты рассказал мне? — тихо спросил я.

— Уже забыл? У вас, Певереллов, есть то, что очень нужно мне. У меня есть то, что, я уверен, нужно вам: ты же не хочешь оставлять Врата в руках… Как ты там меня назвал? Безумца?

— Так и есть, — неожиданно успокоившись, с готовностью кивнул я. — Ты точно безумец, если надеешься выторговать секрет бессмертия за светящуюся побрякушку.

Он отшатнулся, как от удара.

— Побрякушку, ты сказал? — прошипел он, потянувшись к сумке.

— Эмерик, за все эти месяцы, проведенные в Шамбале, я никогда и ни от кого не слышал о Банд-Дарваджа. И вот, покинув ее, я вдруг встречаю тебя, а ты крутишь у меня под носом хрустальной пирамидкой и заявляешь, что она таит в себе погибель богини и всего нашего мира, совершенно не опасаясь, что я прикончу тебя и отберу артефакт. Знаешь, что я думаю? Думаю, ты лжешь.

— Так попробуй, коснись ее своим чутьем артефактора, Певерелл! Куда ты пошел? Давай!

Я, закусив губу, старался не слушать его крики за спиной. Чутье артефактора? Даже каменная статуя ощутила бы заключенный в Банд-Дарваджа ужас. Но торговаться с Эмериком на столь диких условиях — не лучше, чем просто отдать ему все, чего бы он ни захотел. Некромант никогда не расстанется с этим артефактом: выпустить из рук оружие такой силы — для него невозможно. Пусть лучше думает, что я не принял всерьез угрозу.

«Семена крови рвутся из заточения», — снова вспомнил я, и мне стало трудно дышать. Но нет. Он не сможет открыть Врата, даже если захочет, как не смог проникнуть в подземелье Гандхамардана. Без Бузинной палочки — не сможет, а он вряд ли знает о самом ее существовании. И тут в моей памяти вновь зазвучали слова пророчества — та часть, которую я старался забыть, не вспоминать вовсе, ибо она немыслима и чудовищна по своей сути. «…В стенах замка, где три брата отдали юную жену в жертву камню».

Разом вспотев, я оглянулся. Переулок пустовал: Эмерика, который только что сыпал проклятиями мне в спину, уже не было. Я сорвался с места и понесся к замку, путаясь в складках мантии. Три брата, отдающие юную жену в жертву камню: как меня угораздило не разглядеть жуткий смысл сказанного? Некромант убедился, что угроза разрушения мира меня не трогает: какое средство он использует теперь? Три брата, которые отказались отдать Воскрешающий камень. Три брата, которые предпочли потерять Эйлин.

Когда замок показался в пределах прямой видимости, мой разум всколыхнулся и швырнул меня сквозь пространство. Я выскользнул в привычный мир недалеко от ворот: расстояние было слишком велико. Какая-то женщина шарахнулась от меня и пронзительно завизжала. Подскочила стража, обнажив короткие мечи и замерев в нерешительности. От нахлынувшей дурноты меня чуть не стошнило, перед глазами все поплыло, и только чудом я удержался от падения.

Не желая тратить время на пререкания со стражей, я глубоко вдохнул и бросил себя сквозь закрытые ворота внутрь замка, от души надеясь, что не свалюсь на голову самому Голему или кому-то из придворных. На этот раз Брахман вытолкнул меня внутри тронного зала, у левой стены. Моего появления никто не заметил: все столпились поодаль, обступив что-то или кого-то рядом с троном.

Сердце у меня оборвалось. Эйлин! Я медленно подошел к стоявшим и протолкнулся в первый ряд, благо завидев меня, все с готовностью расступились. К этому моменту я настолько готов был увидеть на полу ее бездыханное тело, что, не обнаружив никаких следов злодейства, несколько секунд отупело смотрел перед собой. Только когда я поднял взгляд и увидел напротив саму почтенную Валмиру в компании Голема, я осознал, что происходит.

— Приветствую тебя, Игнотус, — обратилась ко мне Владеющая Прахом. — Антиох сказал, что вы не можете найти Кадма. Надеюсь, с ним все в порядке.

— Я только что из города, — кивнул я. — Мне пока не удалось его найти, и я подозреваю, что он вообще не покидал пределов замка. Но… зачем ты пришла, Валмира? У Эйлин еще есть время, я помню нашу договоренность.

Уже сказав так, я подумал, что в Храме Творения моей любимой, возможно, и впрямь было бы безопасней. Стража из големов, служители, всегда готовые защищать Владеющую Прахом… Но нет. Никто не заметил Эмерика, когда он внедрился в конвой принца и последовал за нами в Шамбалу. Никто не заметил его, когда тот вернулся, и я до сих пор не понимаю, как ему это удалось.

— Почтенная Валмира пришла не с этим, — услышал я голос Эйлин совсем рядом, и облегченно выдохнул, когда ее рука привычно легла мне на локоть. — Не волнуйся за меня, Игнотус.

— Да, я пришла не с этим, — подтвердила Валмира и сделала шаг вперед. — Но недавно прибыл мой гонец из Диррахия и сообщил, что у пристани пришвартовался «Святой Иаков».

Певчий Джон здесь! При мысли о старом мореходе у меня потеплело на душе, и я расплылся в улыбке.

— Но откуда капитан узнал, что мы вернулись? — спросил я.

— Он и не знал, пока ему не сказали в порту. Только с тех пор, как вы ушли в портал, его судно видели здесь трижды. И еще… Он сказал, что будет ждать вас, сколько потребуется.

— Скорей бы уж, — проговорил неожиданно оказавшийся рядом Антиох. — Морское путешествие пойдет Кадму на пользу. Да и мне тоже… Никогда не думал, что буду скучать по этой вечной качке и песням старины Джона.

Я удивленно посмотрел на брата, но ответить не успел: ворота с грохотом распахнулись, впустив двух стражников.

— Что за дьявол?.. — пророкотал Голем.

— Человек на крыше цитадели, — переведя дух, сообщил один из вошедших.

— Он делает… что-то странное, — добавил второй. — Возможно, лазутчик. Весь в черном, трудно разглядеть.

— Эмерик? — пробормотал я.

— Почему вдруг Эмерик? — удивился Антиох.

— Видел его с Аспидом в таверне неподалеку… В любом случае нужно проверить. Эйлин, не отходи от нас далеко, ты можешь быть его целью. Антиох, прыгаем на крышу.

— Что-то ты раскомандовался, братишка, — ухмыльнулся Антиох за мгновение до того, как исчезнуть.

Моя дурнота от прыжка через несколько городских кварталов уже рассеялась, и я без промедления последовал за ним. Мне в глаза ударили кроваво-алые лучи заходящего солнца, и оттого я не сразу разглядел воздевшего руки человека на самом краю крыши. Эйлин бесшумно появилась рядом со мной, сразу же взяв мою ладонь. Антиох шагнул к незнакомцу и, откашлявшись, окликнул его:

— Эй! Ты что тут…

Человек в черном опустил руки и медленно развернулся. Это был Кадм.

— Что происходит? — спросил я. — Мы полдня тебя ищем повсюду.

— Здесь хорошо думается, — спокойно ответил тот и вновь повернулся к солнцу. — Удивительно. Когда больше нечего терять, мысль ничто не сдерживает. Никакие секреты мироздания уже не вселяют ни страха, ни трепета. Никакие самые безумные следствия не вызывают протеста. Ты просто следуешь за мыслью, следуешь дальше и глубже, чем когда-то мог себе представить.

В его безмятежности было нечто нездоровое, что-то до жути неправильное. Несколько часов назад он стоял над мертвым телом невесты, и вот теперь, кажется, в нем нет ни капли прежнего чувства.

— Я рад, — с напряжением в голосе сказал Антиох, сделав осторожный шаг вперед. — Но давай ты отойдешь подальше от края? Валмира не обрадуется, если ей придется отдать еще одного голема.

— Думаешь, я собираюсь прыгнуть следом за Лией, брат? Не волнуйся насчет этого. Если бы я хотел, то уже лежал бы у подножия.

— Чего же ты хочешь? — спросил я. — Кадм, послушай, что говорит Антиох. Отойди от края. Пойдем с нами. Я знаю, что ты вновь потерял любимую, но это еще не конец. У тебя есть братья. У тебя есть дочь, которая ждет тебя и любит, — та, которая несет в себе частичку Лии. Что бы ты ни надумал здесь…

— Уходите, — покачал тот головой.

— К черту, пусть прыгает! — вскипел Антиох, поднимая Бузинную палочку. — Я его поймаю в воздухе и верну обратно.

— Я же сказал, что не собираюсь прыгать, — пожал плечами Кадм. — Игнотус… Пока ты не ушел, ответь. Как там, на той стороне?

На мгновение я вспомнил это: бурлящую сложность Брахмана и бесконечный полет сквозь незримую для простых смертных сеть переплетенных нитей бытия. Где-то там, среди них, сейчас растворяется душа Лии, становится одним целым с мирозданием, вплетается в этот вышитый силами самой Судьбы узор и постепенно утрачивает себя, свое имя, свою сущность, обращается в предвечное состояние чистой возможности.

— Это… невыразимо, — все, что я смог сказать в ответ. — Но в этом нет ни страха, ни боли, Кадм. Возможно, это единственное место, где Лия не будет страдать.

— Спасибо, Игнотус, — кивнул Кадм. — Теперь идите.

— Что ты задумал, братец? — нахмурился Антиох, делая еще один шаг вперед.

— Смерть телесной оболочки — самый простой способ, чтобы уйти туда, — с мертвенным спокойствием сказал Кадм. — Но есть способы получше, и теперь я вижу их так ясно, как никогда.

— Эй, Кадм, не дури… — заговорил Антиох, но тот лишь отмахнулся.

— Это решено. Я не хочу причинять боль ни вам, ни Сюзи, но лучше у вас не будет брата, чем будет брат, похожий на мертвеца. Моя душа уже ушла следом за Лией, когда она истекала кровью на этих камнях, и больше я ничего не чувствую. Настало время и моему разуму последовать за ней. Воскрешающий камень найдете в моей комнате, но не пытайтесь вернуть меня. Это не получится, я позаботился об этом. Заклятие уже действует, и мне недолго осталось.

Мы застыли, оглушенные смыслом сказанного. Заклятие уже действует. Что он сотворил с собой, пока я бессмысленно мотался по городу? На что этот гениальный безумец пустил свой блистательный ум в этот раз? Нет. Не может быть, чтобы ничего нельзя было вернуть. Он ведь не откажется помочь нам, если даже не готов жить ради себя самого. Всегда помогал, вытаскивая из самых безнадежных ситуаций. У него немыслимое горе, но он останется ради нас.

— Кадм, проклятье, ты нам нужен! — закричал я в отчаянии. — Ты не представляешь, что я обнаружил. Эмерик, сгори он в аду, владеет оружием, способным уничтожить мир. Мы не сможем без тебя…

Он обернулся, подошел ближе и положил руку мне на плечо.

— Конечно, Игнотус, — тихо сказал он. — Мир всегда в опасности. Но я знаю, что он выстоит. И ты сам знаешь.

— Откуда?..

— …И семь веков пройдут и сгинут, и будет война между наследниками рода, — нараспев проговорил Кадм, вновь повернувшись к угасающему зареву заката. — Пророчества всегда сбываются, брат мой, и значит мир просуществует еще немало столетий. Возможно, это будут не самые счастливые века, но и наша с тобой эпоха — далеко не царство благодати.

— Но если Валмира солгала…

— Мир устоит, не волнуйтесь о нем, — перебил он меня. — Спасайте тех, кого любите. Молюсь, чтобы у вас получилось лучше, чем у меня. Прощайте, братья, и ты, Эйлин из рода Стэнвикс. Расскажите Сюзи, что я… я… — Он замер, глядя куда-то в пустое пространство широко раскрытыми глазами. — Боже… Я вижу это. Игнотус… Игнотус, ты был прав. Это… невыразимо.

Он пошатнулся и тихо осел на каменную крышу цитадели. Антиох со сдавленным проклятием бросился к телу брата и приподнял тому голову, но было уже поздно. Лицо Кадма, отрешенное и безразличное в последние минуты его жизни, теперь отражало бескрайнее удивление, а на приоткрытых губах застыла слабая улыбка.

— Нет! — крикнул Антиох и в ярости ударил кулаком в каменное ограждение, разбив костяшки в кровь. — Будь ты проклят! Ты никуда не уйдешь, братец, понял? Я вытащу тебя даже из пасти Сатаны. «Позаботился об этом», да? Ты еще узнаешь, на что способен твой старший брат!

Он сжал окровавленной рукой Бузинную палочку и выпрямился, тяжело дыша. По его щекам текли слезы, но Антиох словно не замечал их. Эйлин, беззвучно рыдая, повисла у меня на плече, но мои собственные глаза оставались сухими. Случившееся было слишком несоразмерным: я не мог вместить его в себя и лишь смотрел на тело умнейшего из людей, которого когда-либо знала наша залитая кровью земля. Мой брат умер, и я не могу оплакать его, потому что неспособен принять настолько несправедливую, нелепую смерть.

— Я не смог защитить его, — прошептал Антиох. — В конце концов… я не смог.

Он шагнул ко мне, и я встретил его взгляд, полный бушующего гнева. Гнев не был направлен на меня.

— Куда ты? — хрипло спросил я. — Антиох, это еще не конец. Мы найдем способ, ты же сам сказал. Все вместе мы вытащим его из любой бездны.

— Да, Игнотус, — почти прорычал Антиох, и Бузинная палочка в его руках замерцала багровыми сполохами. — Мы найдем способ. Я найду. Но вначале… Где ты, говоришь, видел Эмерика с Аспидом?

Последние лучи заходящего солнца угасли, напоследок озарив горизонт яркой зеленой вспышкой. Взгляд Антиоха утонул в спустившейся темноте.