A Single Whole (джен)

«Но душа моя была тогда в мрачном настроении; я погибал, я сам погибал, так кого ж я мог спасти?»

Ф. М. Достоевский, «Кроткая»

«Но снова утро настаёт,

И мне опять вставать не хочется.

И врать, что всё — наоборот,

Что я устала от забот,

Что мне плевать на одиночество».

М. К. Агашина

Как молния, перед глазами проносится зелёный луч. Мальчик перед ним падает на пыльную брусчатку с глухим звуком. Внутри всё обрывается, он не может дышать… На него направлен пустой и безжизненный взгляд таких родных, дорогих сердцу глаз. И весь мир замирает на долгое мгновение, а затем взрывается, разлетаясь в щепки…

— Нет! — Гарри резко вынырнул из кошмара. На грудь будто положили булыжник, его мутило, сотрясала дрожь. Он был покрыт мерзким липким потом. Казалось, из комнаты высосали весь воздух. Он подскочил, запутался в одеяле, упал. Добравшись до ванной, он включил ледяную воду, ополоснул лицо и машинально вымыл руки с мылом.

Это воспоминание, изначально воспринятое с необычайной радостью, вскоре превратилось в ночной кошмар. И каждый раз он просыпался с таким чувством, будто вот-вот умрёт, — что лёгкие слипнутся, а сердце разорвётся. Бывало, никаких снов он не видел или же не помнил, однако всё равно просыпался среди ночи в том же паническом состоянии, как после кошмара.

Внутри по-прежнему дребезжало. Он окинул ванную рассеянным взглядом — благодаря домовикам плитка и сантехника сияли такой чистотой, что хоть ешь с них, — и машинально выставил все туалетные принадлежности на полочке у раковины в ровную линию. Мыльница выскользнула из рук и упала на пол, разлетаясь вдребезги и вызывая пронзительный звон. Пытаясь собрать осколки дрожащими руками, Гарри порезался. Сев прямо на холодную плитку, он принялся наблюдать, как из раны медленно вытекала алая кровь. По телу прошла волна дрожи, однако напряжение начало отступать.

Немного успокоившись, Гарри выбросил осколки мыльницы в мусор, смыл кровь и неспешно вернулся в спальню. Соседи недовольно заворчали, разбуженные шумом, но Гарри их проигнорировал. Устроившись в кровати, он сосредоточился на ране, освещённой холодной полоской лунного света, пробивающегося из-за полога. Спустя несколько мгновений кровавый порез внезапно засиял золотом, по телу волной разлилось тепло, расслабляя напряжённые мышцы. Гарри медленно втянул носом воздух и прикрыл глаза от удовольствия. Когда он их открыл, рана исчезла бесследно. Он медленно выдохнул и, сосредоточившись на сладком ощущении внутри, вскоре вновь провалился в сон.

* * *

После обеда мадам Симони прислала ему записку с предложением провести их запланированную встречу на квиддичном поле — несмотря на ветер, погода выдалась тёплая. Гарри ответил согласием и в нужное время отправился на место встречи; мадам уже ждала его со школьной метлой в руке.

Гарри летал довольно низко и не выписывал виражей, его полёт можно было назвать расслабляющей прогулкой. Ветер приятно щекотал лицо, развевал волосы. В итоге он настолько расслабился и задумался, что резкий порыв ветра заставил его потерять равновесие и соскользнуть с метлы. Мадам Симони, обычно такая вдумчивая и медлительная, при этом молниеносно остановила его полёт с помощью заклинания левитации и мягко опустила на ноги. Поймав его метлу заклятием, она подошла к нему.

— Мягкой посадочки, — сухо пошутила она и, буквально впихнув метлу ему обратно в руки, твёрдым голосом, не сочетающимся с мягким выражением лица, велела: — Залазь обратно, нечего тут грязь месить.

Гарри ещё не успел прийти в себя и вполне осознать, что произошло, но машинально повиновался.

— Кстати, гляди, кто решил к нам присоединиться. — Мадам чуть склонила голову, и Гарри только теперь заметил сниджета на её плече. — Как думаешь, сумеешь поймать его за пять минут?

Не дожидаясь ответа, мадам дёрнула плечом, и сниджет с удивительной для своего круглого тельца прытью бросился в другой конец поля, и Гарри инстинктивно кинулся за ним.

Уложиться в заданное время у него не вышло, но мадам великодушно накинула ему ещё пару минут, и Гарри сумел-таки схватить пернатого буквально за секунду до звукового сигнала секундомера. Пташка принялась сердито клевать палец захватчика, и Гарри поспешил её высвободить. Мадам радостно поздравила его и пригласила в гости на чай со сладостями.

— Ты отлично летаешь. Сразу чувствуется, воздух — твоя стихия, — серьёзно заметила она по дороге и тут же сменила тему — она уже долгое время думала над именем для своей ручной птички и надеялась, что Гарри подкинет ей интересных идей.

В кабинете мадам насыпала питомцу корма и приготовила горячего чая. Уже родной травянистый аромат расползся по кабинету. Мадам сделала глоток и испустила удовлетворённый вздох.

— Я сегодня опять видел… кошмар, — признался Гарри, наблюдая за плавающими в чашке чаинками. Он сразу рассказал мадам, что его воспоминание превратилось в кошмар, но не сказал, в чём конкретно оно заключалось. Он хотел вначале сам всё переварить.

— Ты не должен это терпеть, — обеспокоенно ответила мадам. — Сон крайне важен для здоровья. Тебе следует принимать зелье Сна-без-сновидений. Если хочешь, я сама могу сходить за ним в больничное отделение…

— Не нужно, — более резко, чем хотелось, перебил Гарри. — Я хочу справиться с этим сам.

Мадам прикусила губу, но понимающе кивнула. Помолчав, она мягко спросила:

— И как ты справляешься с паникой? — Гарри сосредоточенно расправил складки мантии. Мадам нахмурилась. — Ты продолжаешь ранить себя, не так ли? — догадалась она.

Гарри ничего не ответил, но его молчание говорило само за себя. Он поглубже зарылся в кресло, готовясь к очередной нотации, но её не последовало. Мадам вздохнула и, подумав, крайне осторожно начала:

— Есть такое заклятие, которое может забрать ранящие воспоминания… Я бы могла…

Гарри вскинул голову, не веря своим ушам.

— Не полностью, — поспешила объясниться мадам. — Хорошую часть мы оставим, а уберём лишь тот небольшой кусочек, который тревожит и… ничего не даёт взамен.

Гарри недоумённо смотрел на неё. Она знала, что он сам решил вернуть это воспоминание. И его тяжесть не была для него неожиданностью. Он всегда знал о нём — он словно бродил по берегу озера, на глубине которого сквозь толщи воды можно было разглядеть сияние — это воспоминание ярко пылало. Чтобы рассмотреть его в деталях, нужно было нырнуть и вытащить его на поверхность. Он сомневался, стоило ли это делать, рискуя утонуть? Без сомнения, это воспоминание причинит ему боль, но могло ли оно помочь? И всё же оно было частью него, и он принял нелёгкое решение вернуть его. Он достал его из глубин своей памяти и всплыл на поверхность.

— Я сам решил вернуть его, зачем мне теперь вновь от него отказываться? Я знал, что меня ждёт, и тем не менее… — Гарри глубоко вздохнул и твёрдо сказал: — Я справлюсь с этим. Мне просто… нужно время.

— Я понимаю, Гарри. Но если тебе не станет лучше… Ты знаешь, у тебя есть иной выход.

Гарри кивнул. Каким-то образом напоминание о том, что вернуть воспоминание было его собственным выбором, а может, отчасти предоставленная мадам «подушка безопасности» делали его ношу немного легче. Или же его — сильнее.

— И почему ты за него так держишься? — как бы из любопытства спросила мадам, аккуратно почесав брюшко пташки, сидящей на спинке кресла.

Гарри тут же напрягся.

— Потому что оно — часть моего прошлого, а значит — часть меня, — напряжённо ответил он, а затем спросил, склонив голову: — Хотели бы вы забыть о… например, вашем нерождённом ребёнке?

— Нет, — без раздумий припечатала мадам. — Я бы ничего не хотела забывать. Это было худшее время в моей жизни, но это лучшее, что со мной случилось.

Почувствовав его замешательство, мадам пояснила:

— Сейчас я счастлива, Гарри. И я бы не была так счастлива, если б не всё произошедшее.

Гарри рассеянно кивнул. Подумав, он сказал:

— Теперь, наверное, вы должны сказать нечто вроде: «Тьма сгущается перед рассветом» или «Если проходишь через ад, главное — не останавливаться».

Мадам рассмеялась. Гарри внезапно в голову пришла мысль, что у неё удивительно приятный бархатистый смех.

— Прямо с языка сорвал, — весело проговорила она. И голос её, в общем, приятно ложился на ухо.

— Вам надо написать книгу о том, как излечить любой недуг и развеять всякую хандру.

— Интересное предложение, я подумаю, — ответила мадам с широкой улыбкой. — Я назову её «Исцеление души для чайников» и возьму тебя в соавторы.

Гарри скептически фыркнул. Но внутри потеплело. Наверняка благодаря чаю. Он вновь уткнулся в чашку. Мадам последовала его примеру. Покончив с первой порцией и приступив ко второй, она со вздохом начала:

— Со мной тоже случались приступы паники, порой — без явной причины. В такие моменты чувствуешь, будто тебя накрыли колпаком — ты не можешь сдвинуться, не хватает воздуха, тебя охватывает животный ужас, и в голове остаётся единственное желание — избавиться от этого колпака любой ценой. И я хваталась за первое, что попадалось под руку — алкоголь и тому подобное. — Она тяжко вздохнула и склонила голову. — Ты… тоже это чувствуешь?

Поколебавшись, Гарри коротко кивнул. Мадам горько улыбнулась.

— Чтобы помочь разуму справиться с этим, — начала она деловито, — нужно попробовать занять его чем-то, что переключит внимание и сбросит напряжение. Начать стоит со смены обстановки, по возможности выйти на свежий воздух или умыться холодной водой. Затем сделать дыхательные упражнения. Попробуй, например, как мы с тобой уже делали — найди пять предметов, которые ты можешь увидеть, четыре, которые можешь услышать, три — унюхать, два — пощупать и один — попробовать на вкус. После этого было бы неплохо найти себе компанию, с кем-нибудь поговорить…

— Среди ночи? — с сомнением протянул Гарри. Предчувствуя её ответ, он с нажимом добавил: — Мне бы не хотелось тревожить кого-либо среди ночи.

Мадам недовольно поджала губы и заметила:

— В таких ситуациях часто помогает стороннее присутствие, участие, спокойный голос рядом и крепкие объятия…

При упоминании последнего Гарри скептически хмыкнул.

— Не в моём случае.

Мадам откинулась на спинку кресла и задумчиво потёрла подбородок.

— Я заметила, что ты не любишь прикосновений, — протянула она. Гарри тут же подобрался. — Это… Ты только со мной так или со всеми?

— Со всеми, — тут же уверил её Гарри.

— Хм, — отозвалась мадам и, подавшись вперёд, начала: — Знаешь, из-за отсутствия обычного зрения я привыкла… так сказать, «общаться» с людьми через прикосновения. Ты представить себе не можешь, как тяжело мне порой приходится с тобой. То, что мне легко объяснить одним прикосновением, я вынуждена переводить на язык слов! Не всегда у меня это получается, и пару раз я попыталась объясняться милым мне способом, но чувствовала, что ты не умеешь читать такие послания. Мне интересно, чем это вызвано? — осторожно спросила мадам.

— Я просто не привык к этому, — быстро ответил Гарри. — Мне некомфортно, когда люди нарушают моё личное пространство.

— Я могу понять твою сдержанность, — легко согласилась мадам. — Но отказываться от малейшего физического контакта всё равно что… — она покрутила ладонью, подбирая сравнение, — осознанно лишать себя зрения или слуха.

— Вы не видите и неплохо справляетесь, — сухо заметил Гарри.

Мадам взмахнула рукой.

— Во-первых, я вижу, Гарри, просто не так, как остальные. А во-вторых, из-за специфики своего зрения я кое-что всё же упускаю. И, честно говоря, временами я очень скучаю по своему прежнему зрению: хочется увидеть, как выглядит тот или иной человек, как он выражает свои эмоции мимикой и жестами, а как я скучаю по небу — закатам, облакам, звёздам… — Она горько вздохнула. — Но у меня нет выбора. Другое дело ты — у тебя есть возможность дотронуться до человека, обнять. Разве тебе этого не хочется?

Гарри тут же вспомнил детское личико брата, каким он его видел в астральных путешествиях, и своё отчаянное желание коснуться его; грудь сжало в тиски. Он бы многое отдал, чтобы это было возможно.

— Иногда, — неохотно согласился он, прочистив горло.

— И что тебе мешает? Одно лишь отсутствие привычки? Неловкость, смущение?

Гарри повертел головой, будто нечто в окружающей обстановке могло подсказать ему оправдание.

— Мне не хочется обнимать всех подряд, — в конце концов сказал он, но быстро понял, что выбрал неверную тактику. Мадам приподняла брови.

— Ну, в последнее время мы с тобой вроде неплохо ладим. Не хочешь обнять меня?

Мадам подалась вперёд и приглашающе раскинула руки. Гарри поглубже зарылся в кресло и насупился. Он мог бы позволить мадам Симони обнять себя — не сломался бы. Это было бы даже менее неприятно, чем в случае с приёмной maman. Однако он понимал, что мадам Симони хотела порадовать его через объятие, а он, несомненно, никакого радости не испытает.

— Мне нравится беседовать с вами, — пробормотал он, будто оправдываясь. — И слушать вас. У вас приятный голос.

Мадам раздосадовано сложила руки на груди и преувеличенно горько вздохнула.

— Ну что ж, нет так нет. Возможно, как-нибудь потом.

Гарри облегчённо выдохнул и согласно закивал — да, потом. Но он рано расслабился. Мадам задумчиво поскребла подбородок и невинно спросила:

— А кого бы ты хотел обнять? — Гарри скрипнул зубами. Мадам прождала его ответа долгие минуты и в конце концов задала новый вопрос: — Гарри, я так понимаю, друзей у тебя нет?

Тот бросил на неё колючий взгляд — она прекрасно знала, что никого у него нет и почему.

— Нет, — пробурчал он.

— Как думаешь, тебе бы не пошло на пользу завести друзей?

Гарри молча пожал плечами.

— Я понимаю, как нелегко тебе будет, учитывая, через что ты прошёл… Очень нелегко. — Мадам помолчала, давая понять, что она всецело понимала тяжесть вопроса. — Но, как думаешь, это стоит рисков?

«Нет», — решил Гарри. Он не видел в этом никакого смысла. Для чего ему друг? Чем они будут заниматься, хандрить на пару? Кому это надо? Но он не хотел признаваться в этом мадам — он не был настроен на долгое обсуждение того, что же с ним опять не так. Гарри глубоко вдохнул, протяжно выдохнул и наградил мадам сердитой тишиной.

— Не хочешь об этом говорить? — догадалась она.

— Нет.

— Ничего страшного, — кивнула мадам, спокойно признавая его право не отвечать. — Что ж, раз успокаиваться в чужой компании тебе не хочется, то можешь придумать для себя какое-нибудь занятие, помогающее отвлечься и занять мысли.

Они обсудили возможные варианты, но Гарри все их отверг. Мадам вздохнула.

— Гарри, я, как никто другой, понимаю, как сложно контролировать себя, когда внутри разрываешься на части, но я тебя прошу, хотя бы попробуй делать что-то другое, вместо того чтобы причинять себе физическую боль. Хотя бы ради меня, — вдруг ласково добавила она.

Гарри прикусил губу, чувствуя внутренний дискомфорт, и задумчиво уставился в огонь. Он был не до конца честен с мадам Симони, и это на него давило. К тому же она выглядела действительно обеспокоенной. Конечно, ведь она не знала, что царапины Гарри больше не представляют ни малейшей опасности. Он не сказал ей, что продолжает ранить себя совсем по другой причине. Но мадам имела право знать.

— На самом деле… — через силу начал он, нервно потирая ладони. — Вы можете не переживать, что я… это выйдет из-под контроля. Дело в том, что… когда я ранюсь... я чувствую… некую волну магии, которая залечивает мои раны, — признался он. Брови мадам поползли вверх. Бросив на неё обеспокоенный взгляд, Гарри спешно принялся объяснять: — Вы знаете, у меня плохо выходят заклятия, и я точно не способен на беспалочковую магию. И когда мои раны исцеляются, я буквально чувствую… стороннее присутствие и… заботу.

Он вновь искоса посмотрел на мадам — по её лицу было сложно что-то понять.

— Магия тебя лечит? — переспросила она долгое мгновение спустя.

— Угу, — осторожно ответил Гарри.

— Интересно, — пробормотала мадам, поджав губы и опустив голову. Гарри уже пожалел о своей откровенности. Он не хотел это обсуждать. Вообще. Наконец мадам вздохнула и подняла голову, улыбнувшись ему. — Это… замечательно, Гарри, что у тебя есть такая защита, которая… возможно, убережёт тебя от большой ошибки. Тем не менее, я бы хотела, чтобы ты попробовал что-то иное.

Гарри облегчённо выдохнул, довольный тем, что она не стала углубляться в эту тему, и коротко кивнул, вставая.

— Я постараюсь.

* * *

Не успел он далеко отойти от кабинета преподавателя ясновидения, его нагнал Бруно.

— Ева сказала, я наверняка найду тебя тут!

— Ева?

— Ну, староста ваша.

— Хм, — бросил Гарри, смотря под ноги и не сбавляя темпа.

Кузен поравнялся с ним, смерил его подозрительным взглядом и обернулся, будто пытаясь проследить путь, который он проделал.

— Ты от сеньоры Симони идёшь, да?

— Возможно.

— Хм… А часто ты к ней ходишь?

— Возможно.

— И-и-и? Чем вы с ней занимаетесь? — допытывался Бруно.

— Всяким разным.

Бруно подождал подробностей, но когда стало очевидно, что Гарри их раскрывать не собирался, продолжил:

— Она хорошо к тебе относится?

— Ну да.

— О-о-очень?

— Достаточно, — отозвался Гарри, кинув на Бруно недоумённый взгляд. — К чему эти вопросы?

— Да я так… Не бери в голову. Я что сказать хотел — у меня на выходных матч по квиддичу, поэтому мы не сможем навестить дядюшку Марко.

Гарри нахмурился и, подумав, спросил:

— Ты мог бы проводить меня?

Брови Бруно удивлённо заползли под кудрявую чёлку, он с энтузиазмом протараторил:

— Конечно! Я напишу Альме, она всё равно собиралась погулять с друзьями из деревни, поэтому сможет тебя встретить.

— Буду благодарен, — сдержанно ответил Гарри и покосился на кузена — тот уже набрал полную грудь воздуха и открыл рот для пулемётной очереди вопросов, но Гарри его опередил: — С каких пор ты играешь в квиддич?

Бруно на мгновение замер, перестраиваясь с режима следователя на режим ответчика, и выпалил будто заранее заготовленную фразу:

— С тех пор как защитник нашей команды провалил пробный экзамен и был отстранён.

— А с каких пор тебе нравится квиддич?

— Он мне всегда нравился. Это мой любимый спорт. С детства. С пелёнок даже.

Гарри бросил на Бруно скептический взгляд.

— Ты не умеешь врать.

Бруно сделал оскорблённый вид, будто его способности недооценили.

— Что?! Ты даже не представляешь, какой я искусный лжец! — заявил он, но мимика выдавала его с головой. Гарри изобразил скептическую гримасу. Отвлёкшись, он случайно наступил на стык каменных плит и вздрогнул — по его негласному правилу, он не должен был на них наступать.

— Что такое? — обеспокоенно вскинулся Бруно.

— Ничего. Неудачно ногу поставил, — отмахнулся Гарри.

У Бруно явно было ещё что-то на уме. Некоторое время он шёл рядом, нетерпеливо подпрыгивая, а затем схватил Гарри за рукав и потянул в ближайший пустой кабинет. Оказавшись внутри, он закрыл дверь. Сбитый с толку, Гарри машинально отошёл от него.

— Я хочу тебе кое-что показать! — радостно сообщил кузен, сияя белозубой улыбкой, и начал расстёгивать мантию. Гарри моргнул, ещё больше сбиваясь с толку.

— Что бы это ни было, я не уверен, что хочу на это смотреть, — сказал он настороженно и огляделся в поиске альтернативных выходов из кабинета.

— Тебе понравится, обещаю! — уверенно бросил Бруно, сражаясь с мелкими пуговками жилетки. Пару мгновений Гарри наблюдал за этим стриптизом, ожидая, что кузен вот-вот остановится, но, когда тот начал расстёгивать рубашку, Гарри вновь заговорил, уже с большей настойчивостью:

— Я правда не думаю, что мне это понравится…

— Вуаля! — воскликнул Бруно, оголяя левое плечо и демонстрируя его Гарри. На смуглой коже виднелось нечто, похожее на маггловскую татуировку, размером и формой напоминающее картошку.

Гарри поднял взгляд на сияющее лицо кузена и тупо спросил:

— Что это?

— Это тататировка! — гордо сообщил тот, коверкая слово. — Я сделал её на этих выходных у магглов. Это пингвинёнок!

Гарри вновь опустил взгляд на картошку — действительно, теперь он различал в ней очертания пингвина и даже его мордочку.

— И что она означает? — спросил он и, ещё не договорив, пожалел об этом — Мерлин, ему же совершенно не интересно! Тем более его лимит вежливых вопросов уже был превышен (один вопрос). Как ни странно, Бруно изменился в лице.

— То есть как это «что означает»? — потерянно переспросил он. Он посмотрел на рисунок и растроганно улыбнулся. — Разве он не очаровашка? Мама недавно рассказывала в своём письме о пингвинах, за которыми они с папой сейчас наблюдают, и выслала колдографию. Они же такие умилительные, просто с ума сойти! И так смешно ходят! — Бруно бросился изображать походку пингвинов.

— Хм, — промычал Гарри и нетерпеливо огляделся, ожидая, когда его уже отпустят.

Бруно остановился, улыбка вновь растаяла на его лице.

— А что, татировка должна что-то означать? — спросил он с таким озабоченным видом, какой бывает у прилежного ученика, который вдруг осознал, что по невнимательности пропустил дополнительные вопросы теста.

Гарри пожал плечами. Поскольку в маггловском мире татуировки делались на всю жизнь, то люди, как правило, вкладывали в них особый смысл. Но Бруно-то мог стереть свою простым заклинанием, так что… Пока Гарри думал, имеет ли смысл объяснять всё это Бруно, тот уже пустился в размышления по поводу символизма своей картошки. Вслух, разумеется, ибо иначе кузен размышлять не умел.

— Ну, если так подумать, то пингвины не только дьявольски очаровательные, но и весьма необычные… Мама писала, что пингвины относятся к птицам, хоть на них и не похожи, к тому же они совершенно не умеют летать, а это делает их уникальными в своём роде! Да, точно! — победоносно воскликнул Бруно. — Смысл этой татуровки в том, что можно отличаться от большинства и при этом не являться больным или неправильным! Отличия делают нас уникальными, отличаться круто!

— Хм, — вновь неопределённо промычал Гарри. Этот разговор и так был слишком затянутым, он не хотел растягивать его ещё больше рассказами о других нелетающих птицах. В конце концов, пингвины действительно отличались если не ото всех, то, по крайней мере, от большинства птиц, этого у них не отнять. — А теперь можно мне пойти на обед? — сухо спросил он.

— Ой, ну конечно!

Бруно принялся приводить себя в приличный вид, на его лицо вновь вернулось выражение самодовольства от того, что он не только сделал крутую маггловскую татуировку, но ещё и присвоил ей глубокий смысл, прям как настоящий маггл! Гарри отстранённо подумал, хватит ли у кузена ума не демонстрировать своё нательное произведение искусства дядюшке — в порыве ярости тот даже мог попытаться выжечь эту маггловкую заразу раскалённым железом. Хотя, может, это только с Гарри работало?

Кузен машинально посторонился, пропуская Гарри к двери, но, когда тот потянулся к ручке, он вдруг вскрикнул:

— Ой, погоди! — Гарри повернулся с вопросительным видом, Бруно принялся лихорадочно застёгиваться. — Подожди, пока я не приведу себя в порядок, — пробормотал он, путаясь в пуговицах.

Гарри не горел желанием всю дорогу до Трапезной слушать трескотню Бруно о его новой причуде, поэтому помялся пару мгновений для приличия и всё же вышел.

* * *

Проснувшись в панике следующей ночью и чувствуя, будто сейчас задохнётся, Гарри тут же кинулся в ванную и ополоснул лицо ледяной водой, которая немного его отрезвила. Постояв немного перед зеркалом, он решил убраться от греха подальше и спустился в гостиную, от которой его отделяло всего семнадцать ступеней — он терпеть не мог нечётные числа и с последней ступени спускался дважды. Вскарабкавшись на подоконник, он открыл форточку и высунул голову наружу, жадно вдыхая холодный воздух.

Он постарался сосредоточиться на счёте и дыхании, представил свои здоровые лёгкие в виде воздушных шаров, размеренно заполняющихся воздухом и со свистом сдувающихся. Сосчитал до двадцати, затем в обратном порядке, затем на английском таким же образом. Потом на латинском и попробовал на испанском, но запутался.

Опасность умереть от недостатка кислорода миновала, но теперь явственнее ощущался озноб и липкий пот. Гарри непроизвольно почесал предплечья.

«Хотя бы попробуй… ради меня», — прозвучал в голове глубокий голос мадам Симони.

Гарри рассеянно оглядел полутёмную гостиную, освещённую камином и парочкой ночников. Взгляд упал на кубик Рубика на столике у камина. Какое-то время он тупо на него смотрел, затем пересел на диванчик рядом и взял головоломку.

Неизвестно, сколько времени прошло, но, когда ему удалось собрать все цвета, глаза буквально слипались. Широко зевнув, он положил кубик обратно на стол, свернулся калачиком на диване и, сложив ладони под щёку, провалился в сон.

— Эй, малыш, проснись… — услышал он шёпот над ухом и резко сел. — Ой, спокойно, всё хорошо.

Гарри встретился взглядом с большими голубыми глазами сонной старшекурсницы, сидящей на корточках перед ним и пытающейся подавить зевок.

— Ты что, тут всю ночь проспал? — хрипло спросила она и прочистила горло. Гарри огляделся, вспоминая произошедшее накануне.

— Я увидел кошмар, — честно ответил он, — и спустился, чтобы подышать свежим воздухом, а потом присел на диван и заснул… А вы?

Девушка вновь подавила зевок, поднимаясь и откидывая за спину длинную русую косу.

— Как староста я обязана вставать самой первой. В отличие от остальных счастливчиков, мне нужно ещё кучу дел переделать перед завтраком. — Она тепло улыбнулась. — Скоро остальные начнут подтягиваться, поэтому тебе лучше вернуться в свою кроватку.

— Да, вы правы. — Гарри с трудом поднялся. Девушка сочувствующе смотрела на него.

— Малыш, сожалею о твоих кошмарах. Может, хочешь поговорить об этом?

Гарри покачал головой.

— Очень мило с вашей стороны, но не нужно беспокоиться. Мне есть… с кем это обсудить.

Девушка похлопала его по плечу, Гарри машинально отстранился, но признательно кивнул и направился в спальню готовиться к новому дню.

* * *

Мадам широко заулыбалась, услышав о его небольших успехах в борьбе с приступом паники.

— Вот видишь, всякую проблему можно решить безопасным методом!

Гарри скептически хмыкнул. Ему вовсе не казалось, будто какая-то из его проблем решена.

— Что ты чувствуешь по этому поводу? — тут же привычно спросила мадам. Гарри раздражённо передёрнул плечом.

— Я чувствую, будто пытаюсь скотчем склеить трещину в полу.

Мадам понимающе покивала.

— Конечно, твои самоистязания — не проблема, а её следствие. Вопрос в том, какова проблема? — задумчиво сказала она, ни к кому, казалось, не обращаясь. И Гарри притворился, будто этот вопрос предназначался неким высшим силам природы и именно они должны на него ответить. Он даже огляделся в поисках этих самых сил. Но мадам повернулась к нему и прямо спросила, не оставляя пространства для манёвра: — Как ты думаешь, что именно в твоих воспоминаниях вызывает в тебе эту панику?

Гарри облизал сухие губы и принялся колупать кутикулы на ногтях. Наверное, ему рано или поздно придётся рассказать все детали произошедшего, но от одной мысли сделать это прямо сейчас возникало почти непреодолимое желание покинуть кабинет. Можно даже через окно.

— Быть может, если ты просто расскажешь мне подробности, тебе станет легче? — мягко предложила мадам.

— Возможно, — только и выдавил Гарри.

Наступила тишина.

Гарри показалось, он услышал, как стрекотали сверчки в лесу. Молчание затягивалось. Он покрутил головой в отчаянной попытке найти новую, безопасную тему для обсуждения.

— Эм… Когда я убирался на ваших стеллажах, то заметил, что у вас много книг на итальянском… — заговорил он так, будто предыдущего разговора и вовсе не было. — Я так понимаю, это ваш родной язык?

— И как ты догадался, Гарри? — усмехнулась мадам и, вздохнув, мягко сказала: — Ничего страшного, если ты не готов говорить о своём воспоминании. Просто знай, что когда ты захочешь выговориться — я буду рада просто тебя выслушать. Обещаю, что не буду никак комментировать, если ты не хочешь. Но, Гарри, — она сделала серьёзное лицо, — тебе следует продолжать борьбу с паникой в том же духе. Если эти приступы прекратятся — замечательно, а если нет — то ты хотя бы поймёшь, чем они вызваны. Или будешь готов поделиться со мной. Хорошо?

Гарри обдумал это предложение.

— Хорошо, — со вздохом согласился он.

Мадам коротко улыбнулась и, откинувшись на спинку кресла, указала рукой на стеллаж.

— Я уже давно живу здесь, поэтому французский стал мне почти родным.

— Ещё я заметил книги на испанском и… английском. Вы их тоже знаете?

Мадам кивнула, не скрывая гордости.

— В свободное время я занимаюсь переводом.

— Хм! — только и успел вставить Гарри, в то время как мадам с энтузиазмом принялась объяснять специфику этой работы.

— ...для качественного перевода важнее отлично знать и правильно чувствовать язык, на который переводишь, чем тот, с которого переводишь, — говорила она. — Поэтому я перевожу исключительно на родной итальянский и с недавнего времени пробую переводить на французский. Получается довольно неплохо, но я чувствую себя скованно и предпочитаю всё же переводить на родной язык — его я чувствую и понимаю на особом уровне.

Лицо мадам вдруг приобрело задумчивый вид. Побарабанив пальцами по ручке кресла и пожевав губу, она сказала:

— Забавно. Так же получается и с людьми. Для того чтобы построить качественные отношения, людям нужно прежде всего научиться понимать и правильно выражать самих себя. Знаешь, когда я покинула отчий дом… — Она резко прервалась и нахмурилась в нерешительности. — Прости, опять о себе, утомила уже тебя совсем.

Гарри пробежался рассеянным взглядом по кабинету, прежде чем вновь сфокусироваться на мадам.

— Вовсе нет. Прошу, продолжайте.

Он даже не слукавил: ему нравилось слушать истории из жизни мадам. Возможно, потому что её голос действовал на него успокаивающе. И, что уж скрывать, ему нравилось, что при этом ему можно было просто слушать и не приходилось выворачивать наизнанку собственную душу.

Мадам благодарно улыбнулась, устроилась поудобнее и, собравшись с мыслями, начала:

— Так вот, когда я покинула отчий дом и осталась одна, потерянная и напуганная, мне оставалось лишь довериться инстинктам. Сама того не осознавая, я начала искать того, на кого можно опереться, кто сможет развеять мои сомнения и защитить ото всех бед — новых родителей, иными словами. Я искала и новых святых, правильных во всём; я была уверена, что где-то рядом есть идеальный для меня человек, который одним своим появлением привнесёт в мою жизнь всё то, чего в ней так не хватало, и излечит все мои душевные раны…

Гарри напрягся. Мадам приостановилась, виновато улыбнулась и продолжила:

— Но, наученная горьким опытом, я никому не могла доверять. Таким образом, ни одни отношения, которые я заводила, не имели шанса на успех. Однако неумение доверять было лишь одной из причин моих неудач. Думаю, я бессознательно стремилась найти в моих новых знакомых «непримиримые» недостатки, чтобы оправдать недоверие, потому что мысль снова пустить кого-то в сердце пугала меня до смерти. Это всё равно что годами изо дня в день по кирпичику возводить стены нового дома на голой земле, без фундамента, прекрасно осознавая, что ему суждено развалиться. А я не была готова к очередной катастрофе.

Гарри резко поднялся и подошёл к стеллажу, вынул первую попавшуюся книгу и принялся бездумно перелистывать жёлтые страницы.

— Время шло, а я по-прежнему была одна. Одиночество, — вдруг бросила мадам и помолчала, будто давая слову время обрести осязаемую форму. — Думаю, само по себе оно не является трагедией, но представляет собой плодородную почву для размножения других проблем. Внутри будто образуется пустота — полная тишина, как в абсолютно пустой комнате, в которой малейшее движение, каждый звук отражается от голых стен и приумножается — становится громким и пугающим.

Гарри вернулся в своё кресло рядом с камином и уставился на мадам тяжёлым взглядом.

— Оставшись в одиночестве, в пустой комнате наедине с самой собой, я обнаружила, что понятия не имею, кто этот человек передо мной. Она пугала меня — я не знала, что от неё ожидать. Я боялась, что, если узнаю её получше, она мне не понравится, и что мне тогда делать? Поэтому я то и дело выходила из этой комнаты и пыталась заполнить людьми и всяким хламом, бросая внутрь всё, что под руку попадётся, лишь бы не остаться вновь с этой незнакомкой один на один. Но что бы я туда ни кидала, комната оставалась пустой — только я и она. Она же ничего не делала, и мне начало казаться, будто она насмехается надо мной, что ей доставляет удовольствие видеть мои страдания. Я научилась ненавидеть её. В конечном счёте это привело к весьма печальным последствиям.

Мадам сидела напряжённо, её взгляд за белёсой плёнкой словно был прикован к запястью Гарри. Он нервно почесал его и заёрзал. Мадам моргнула, резко поднялась, подошла к окну и распахнула его.

У Гарри будто в груди запылал уголёк, прожигающий дыру, но он не стал разбираться в природе его возникновения. Он закатил глаза, скрестил руки на груди и с насмешкой в голосе сказал:

— У вас все проблемы решаются одним способом — познай самого себя?

— Боюсь, всех проблем этим не решить, но согласие с самим собой сильно облегчает жизнь и помогает справиться со многими трудностями, — невозмутимо отозвалась мадам и повернулась к нему. — Так вот, как ты знаешь, именно в этот самый мрачный момент жизни моя магия вступила в силу, в обход моего сознания, которое явно работало не на меня, и даровала мне особенную способность, которая-то меня и спасла.

Мадам многозначительно приподняла брови и склонила голову. Гарри проигнорировал её экивоки, расправил в очередной раз складки мантии, убрал несуществующие пылинки и неловко указал на стеллаж.

— Кхм, когда я перебирал ваши книги, я наткнулся на «Ромео и Джульетту» в оригинале и подумал, что мне не помешало бы освежить свои знания английского…

— Конечно, можешь взять её, — рассеянно ответила мадам, небрежно взмахнув рукой. Гарри взял книгу с полки, но мадам вдруг нахмурилась, несколько долгих мгновений она о чём-то размышляла и в конце концов лишь со вздохом сказала: — Когда дочитаешь, можем её обсудить.

* * *

Вернув драгоценное воспоминание о встрече с братом, Гарри начал активно размышлять, что ему теперь делать. Пока что только одно было понятно — огромным препятствием на его пути была чета Вазари. Они привязали Гарри к себе железными цепями — точнее, нездоровая уверенность Хелен Вазари, что Гарри — её родной сын.

Нельзя не признать, что ранее они сослужили ему неплохую службу: если б не они, его вполне могли бы отчислить, когда его накрыло волной астральных путешествий и он учился через пень колоду. А в маггловском мире его бы точно определили в сумасшедший дом.

Кроме того, он тогда не познакомился бы с мадам Симони и не понял, откуда растут корни его проблем. Однако какой во всём этом смысл, если он будет как птица, научившаяся летать, но запертая в клетке? А Вазари явно намеревались сделать свой дом его пожизненной тюрьмой и склепом.

Гарри знал, что мадам Вазари долгое время занималась с профессионалом, который, скорее всего, пытался развеять её фантазии, однако результата явно никакого не было. Гарри понятия не имел, каким образом он сам мог это изменить, но полагал, что если исцеление мадам лежит на пути их с братом счастливого будущего, то он обязан по меньшей мере попробовать… сделать хоть что-то. Хотя бы просто убедиться, что он ничего сделать не может, и успокоиться. Поэтому он решил ездить на выходные к Вазари при любой возможности для наблюдения за мадам и сбора информации.

В первые выходные после принятия этого решения, прибыв в дом вместе с кузеном, Гарри тут же постучал в комнату мадам. Дверь отворилась, но, не успел он и рта раскрыть, мадам скривилась так, будто увидела тролля, и захлопнула дверь перед его носом. На очередной стук она уже не отреагировала. Гарри целый день просидел у её кабинета, слушая приглушённые звуки с той стороны, но так и не дождался хозяйки. Под вечер объявился месье Вазари, отчитал Гарри за беспокойство мадам, пригрозил страшными карами и велел не выходить из своей комнаты. Не будь рядом Бруно и Альмы, он бы отправил его обратно в школу. Впрочем, Гарри не сомневался, что, если его разозлить, даже племянники его не остановят.

На следующие выходные, как и обещал Бруно, Гарри в дом забрала Альма. По прибытии она тепло поприветствовала кузена и упорхнула по своим делам (в деревню, очевидно). Тот же вновь занял выжидательную позицию.

Просидев под дверью кабинета мадам Вазари несколько часов кряду с книгой в руках — по ощущениям, несколько дней, — он решился на отчаянный шаг. Подойдя к двери, он повернул ручку — дверь бесшумно отворилась. Гарри перевёл дыхание и тихо просочился внутрь. Мадам стояла спиной к выходу, склонившись над котлом в глубине кабинета.

Гарри тихо поздоровался, но она не отреагировала — однако он видел, как напряглась её спина. Он скромно вошёл, вежливо извинился за вторжение и начал непринуждённую беседу, спросив о её занятии. Она по-прежнему не реагировала, продолжая помешивать варево.

Гарри присел на краешек кресла, и тут мадам не выдержала: осторожно положив черпак на стол, она резко повернула голову в его сторону, обжигая гневным взглядом, затем развернулась, в два шага преодолела разделяющее их расстояние, железным захватом вцепилась в его запястье и резко выдернула из кресла — он бы улетел в противоположную стену, если б не цепкие пальцы. Мадам поволокла его к выходу и, вновь резко дёрнув за руку, буквально вышвырнула в коридор. Гарри не удержался на ногах и упал на пол. Повернувшись, он успел заметить гневный блеск в глазах мадам и плотно сжатые губы на посеревшем от негодования лице, затем дверь с шумом захлопнулась. Щёлкнул замок.

— Можно было просто попросить выйти, — проворчал Гарри, потирая запястье — наверняка останутся синяки от пальцев мадам.

Нельзя сказать, что этот маленький инцидент его разочаровал, ибо особых иллюзий насчёт мадам Холодность он не питал: он был чужаком для неё, раздражающей соринкой в глазу. И если кто и станет с ним разговаривать, так это мадам Хелен.

* * *

Опасаясь очередного нагоняя от главы семейства, Гарри решил почитать в гостиной, где от наказания его могло спасти присутствие Альмы. Но ни того, ни другой дома не было.

Наступил вечер, и, на его удачу, первой вернулась Альма. Она шумно ввалилась через главный ход, что-то бормоча и хихикая. Гарри насторожился, решив, что она вернулась не одна — а магглы в доме Вазари были плохим знамением — по большей части для самих магглов. Но вскоре Альма объявилась на пороге гостиной в полном одиночестве и совершенно очевидным образом пьяная.

Чрезвычайно обрадовавшись встрече с кузеном, она принялась щебетать о друзьях из деревни — которые, по её словам, были самыми крутыми и потрясающими друзьями на всём белом свете — и о прекрасном дне, который они провели в кинотеатре (очевидно, Альма была огромным почитателем маггловского кинематографа, как и Бруно, судя по её сокрушённому причитанию об его отсутствии). Параллельно она пыталась выпутаться из верхней одежды, что удавалось ей не без труда. Когда её старания увенчались успехом, она обернулась к окну, которое благодаря тьме за окном превратилось в зеркало, и вдруг скуксилась, схватившись за волосы.

— Ну и патлы у меня! — пожаловалась она Гарри. — Скажи же, я стала похожа на мальчика! — Она начала крутиться, теперь уже рассматривая в отражении свою фигуру. — А ты заметил, как я похудела? Я буквально чувствую, что порхаю как бабочка! Una farfalla bella! Брунито теперь будет легче меня поднимать. Но тебе не кажется, что жир ушёл от меня как-то непропорционально и больше оттуда, где ему следовало бы остаться! — Она сгорбилась и с недовольством ущипнула себя за образовавшиеся на животе складки. — Я думала, у меня будет фигура, как песочные часы, а получилась доска! Хоть полы застилай, — она захихикала. Гарри никак на это не отреагировал, и Альма вдруг резко обернулась к нему, растеряв координацию и чуть не распластавшись на полу. — Ну, скажешь ты хоть слово сегодня? Una parolina (ит. «Одно словечко»)?

Гарри оторвался от книги — сосредоточиться у него уже не получалось, но он продолжал поддерживать видимость занятого человека, которого стоит оставить в покое, — чтобы одарить кузину взглядом, как бы говорящим: «Ты вообще осознаёшь, с кем разговариваешь?»

Внезапно Альма всплеснула руками и воскликнула:

— Ты просто убийственный зануда! — Она замерла, удивлённая своей грубостью, и нахмурилась. Но Гарри продолжал смотреть на неё стеклянным взглядом, явно нисколько не задетый. Она сердито махнула рукой и решительно продолжила: — Ну да, так и есть! Ты тако-о-ой нудный! Вечно ходишь с унылой м… моськой, никогда никому не улыбнёшься, ты вообще умеешь? Мы с Брунсом перед тобой наизнанку выворачиваемся, а от тебя никакой отдачи. Я, конечно, понимаю, что в жизни у тебя было не всё гладко, но надо же как-то… ну я не знаю, в руки себя взять, хоть немного попробовать взбодриться — гляди, сколько кругом классного! Живи да радуйся! А то смотреть на тебя тошно, ей-богу!

Гарри пристально посмотрел кузине в глаза. Альма поймала его взгляд и притихла — даже до её отравленного алкоголем мозга дошло, что она перегнула палку. Поразмыслив над её словами, Гарри спокойным голосом объяснил:

— Альма, смотреть на меня ты не обязана. И общаться тоже. — Он прищурился. — Честно говоря, я от вас с Бруно тоже не в восторге. От вашей нескончаемой болтовни и суеты у меня болит голова. Но я вас за это не виню и не пытаюсь вас изменить, потому что это не ваша проблема, а моя. Кому-то вы нравитесь именно за это. Мне же остаётся лишь избегать вашей компании. Думаю, вам следует поступать так же.

Альма оторопело моргала, пытаясь переварить сказанное и найти ответ.

— Да ладно, чего ты так сразу, — в конце концов пробормотала она, падая на диван рядом с ним. — Я ведь это так, несерьёзно, просто шучу, ты не понял? — Она захихикала и попыталась щёлкнуть Гарри по носу, но тот отвернулся и, отодвинувшись, вновь многозначительно уткнулся в книгу. С трудом сфокусировавшись, Альма окинула кузена оценивающим взглядом и начала невнятно лопотать:

— А ты будто бы повзрослел. Подрос… чуточку, и на лицо, — она икнула, — на лицо как-то изменился. И нет этой… ну, такой обречённости на лице. Взгляд как-то поменялся. И щёчки… посвежели. Eres guapo (исп. «Ты милашка»)! — внезапно проворковала она.

Гарри скосил на неё неодобрительный взгляд и продолжил упрямо смотреть в книгу. Но, очевидно, намёки были недоступны для понимания Альмы в её нынешнем состоянии. Какое-то время она задумчиво разглядывала кузена, затем наморщила лоб, будто ей в голову пришла некая идея, и медленно приблизилась настолько близко к лицу Гарри, что его обдало облаком алкогольных испарений. Он машинально отстранился, максимально прижимаясь к ручке дивана.

Между Гарри и кузенами существовала негласная договорённость — они не нарушают его личного пространства, а он их терпит. Видимо, алкоголь заставил Альму позабыть об установленных ими рамках: она вплотную приблизилась к нему, облокотившись на спинку дивана прямо рядом за его головой и уставившись на него странным взглядом. Тот напрягся от неожиданной и нежелательной близости, по-прежнему смотря в книгу, но наблюдая за неадекватной родственницей периферическим зрением.

Внезапно Альма протянула руку и медленно провела тыльной стороной ладони по его щеке — не ожидая такой вопиющей наглости, Гарри просто застыл и позволил ладони лечь на другую щёку и повернуть его голову в сторону кузины — его взору предстали блестящие, слегка расфокусированные тёмные глаза, насмешливо изогнутые губы. Гарри наконец пришёл в себя, отпрянул и стремительно поднялся — при этом книга упала на диван. Обернувшись, он скрестил руки на груди и впился в Альму осуждающим взглядом.

Та усмехнулась и распласталась на его месте, подминая под себя книгу, после чего вновь посмотрела на него, прищурившись, склонила голову и спросила, растягивая слова:

— Что бы ты сде-елал, если бы я-я попыталась тебя-я по-оцеловать?

— Я бы сказал, что тебе не следует этого делать, — ледяным тоном ответил Гарри. На лице кузины расплылась довольная улыбка.

— Si, bravo, так и надо, — невинно пропела она и затем поморщилась. — Но я бы не стала портить твой первый поцелуй. Мой был с парнем, который мне не нравился. Мои ровесники тогда уже начали встречаться, и один мальчик так мило за мной ухаживал, что я позволила ему себя поцеловать… Я думала, мне понравится. Но это было ужасно! Совсем не то, что целовать того, в кого влюблён…

На мгновение взгляд Альмы заволокла дымка то ли воспоминаний, то ли грёз, но она поспешно встряхнула головой, подпёрла подбородок руками и изучающе уставилась на Гарри. Книга вновь показалась, будто моля о помощи.

— Что бы ты сделал, если бы Бруно попытался тебя поцеловать?

— То же самое, — сухо ответил Гарри, раздумывая, как бы вызволить книгу из плена, не соприкасаясь с пьяным телом на ней.

Альма задумчиво побарабанила пальцами по щеке.

— Тебе бы не показалось это гадким?

— Я не хочу целовать ни тебя, ни его, — пожал плечами Гарри и, прищурившись, добавил: — И Бруно не стал бы этого делать.

Глаза Альмы удивлённо распахнулись, она тут же с любопытством спросила:

— Почему ты так думаешь?

— Он не настолько… — Гарри склонил голову и смерил кузину оценивающим взглядом, подбирая подходящее слово, — отчаянный.

Альма уставилась на него, пытаясь понять, как расценивать это обвинение. Очевидно, ей не понравились выводы — либо же сам процесс размышления, — и она нахмурилась, встряхнув головой.

— Я же сказала, что не сделала бы этого. И вообще, я просто проверяла тебя!

— Проверяла? — холодно повторил Гарри, вскинув брови.

— Да, проверяла, сможешь ли ты выявить небодо… неподобающее… отношение к себе и… дать отпор, — с трудом выговорила Альма.

Гарри просверлил её максимально тяжёлым взглядом и ледяным тоном сказал:

— Не переживай за меня, кузина, я могу за себя постоять.

Альма довольно улыбнулась.

— Ну, похоже на то. Не такой уж ты беззащитный, каким кажешься. Ты прям так на меня посмотрел, что мне захотелось тут же сходить в церковь на покаяние всех грехов, клянусь…

Гарри вдруг озарило, что время было позднее и месье Вазари уже вряд ли придёт по его душу, а книгу можно забрать и завтра. Бросив сухое «Доброй ночи», он развернулся к выходу из комнаты.

— Постой! — всполошилась Альма. — Посиди ещё со мной, не уходи! С тобой так… ну как-то спокойно, будто… будто проблем не существует или вроде того. Ты что, просто оставишь меня одну в таком состоянии? А если я сделаю что-то глупое или опасное?

Гарри приостановился в проходе, окинул её оценивающим взглядом и уверенно сказал:

— С тобой всё будет в порядке, Альма.

А затем ретировался. Какое-то время ему вслед доносились чертыхания и угрозы пойти обратно в деревню, где всякие гнусные люди могут сделать с ней что-то гнусное, но ничего из этого не переубедило Гарри. Поднявшись в свою комнату, он позвал домовиху Ним-Ним и попросил присмотреть за гостьей дома и в случае чего обращаться к хозяевам. Та с радостью кинулась исполнять просьбу. Спустя какое-то время Ним-Ним вернулась к Гарри — он уже лежал в кровати, пытаясь заснуть, — и самодовольно сообщила, что молодая госпожа умыта, напоена какао, одета в пижамку и уложена в кроватку.

* * *

Гарри проснулся, чувствуя холодные прикосновения к запястью. Он машинально отдёрнул руку и отпрянул, прежде чем открыть глаза. Мадам Хелен — а то, что это она, а не её злобное альтер эго, было очевидно по одному лишь взгляду на её лицо — смотрела на него большими голубыми глазами, полными слёз.

— О, милый, мне так жаль, так жаль… — надтреснутым голосом прошептала она, слёзы покатились у неё по щекам. Она схватила его руку в маленьких синяках от железной хватки мадам Вазари и принялась их целовать. Гарри похолодел с головы до пят и аккуратно высвободил конечность. Мадам Хелен явно не хотела его отпускать, но и навредить ему ещё больше она не хотела.

— Это ерунда, просто парочка крошечных синяков, — пробормотал Гарри хриплым ото сна голосом, садясь в кровати. Мадам, однако, горько зарыдала, спрятав лицо в ладони. Гарри замер на мгновение, а затем нахмурился и осторожно убрал руки мадам от лица, вынуждая её взглянуть на него.

— Всё хорошо, я в порядке, — сказал он твёрдым голосом, от которого слёзы мадам буквально замерли на полпути, и она сама замерла, уставившись ему в глаза. Уже мягче Гарри повторил: — Я в порядке. Правда. — Он бросил взгляд на окно, за которым угадывалось раннее утро, и наигранно бодрым голосом проговорил: — Кажется, сегодня будет отличный день. — Нет, это вряд ли. Небо было облачным. — Вы бы не хотели прогуляться со мной в саду?

Мадам приоткрыла рот от неожиданного предложения, но быстро взяла себя в руки и поспешно закивала, словно боясь, что он передумает. Гарри подавил зевок и неохотно выбрался из-под тёплого одеяла:

— Мне только нужно собраться. Не могли бы вы пока приготовить для нас бутерброды? Было бы неплохо позавтракать на свежем воздухе.

Лицо мадам просияло, она спешно вытерла мокрые щёки, избавляясь от остатков печали, и вскочила на ноги.

— Конечно, солнышко, с радостью! Всё будет в лучшем виде! — И бросилась к выходу, приговаривая: — Я приготовлю термос с горячим шоколадом и сделаю твои любимые сэндвичи со свежими булочками и моцареллой…

Когда Гарри собрался и спустился, мадам уже ждала его у выхода, нетерпеливо пританцовывая, с походной корзинкой в руках. Вокруг неё вился длинный шарф, который домовиха Люсси пыталась повязать на шею хозяйки.

— Мой драгоценный мальчик, — выдохнула мадам, кидаясь Гарри навстречу и обнимая так нежно, будто он был хрустальной вазой. Из глубины её груди вырвался вздох облегчения, от которого Гарри весь сжался. — Как же я скучала по тебе, — трогательно прошептала она ему в макушку, и тот испытал острое желание провалиться сквозь землю. Но она спешно отстранилась и виновато заглянула ему в глаза. — Прости, я не сдержалась. Я так по тебе скучала! Ты голоден? Идём же скорее в сад! Погода сегодня чудесная!

Погода по-прежнему не была ни отличной, ни чудесной: небо затянуло облаками, только на горизонте виднелась светлая полоска, земля была сырой, а воздух — влажным и холодным.

Они неспешно позавтракали за уличным столиком и принялись бродить по владениям — мадам без остановки болтала обо всём, что в голову придёт, а Гарри молча наблюдал за ней. Он пытался придумать, как начать разговор по душам, но ничего не шло в голову.

Когда они оба основательно подмёрзли, мадам решила, что самое время выпить ещё горячего шоколада и позаниматься музыкой. Они вернулись в дом, мадам убежала на кухню, а Гарри направился в гостиную и по пути встретил в столовой Альму. Она вяло хлебала суп под бдительным взором сердобольной Ним-Ним. Увидев Гарри, Альма приобрела вид нашкодившего щенка и тут же принялась извиняться:

— Утречка доброго! Ты прости меня за вчерашнее, я немного выпила за компанию с приятелями в деревне, и меня развезло мама не горюй. Я вела себя как свинья! Словами не передать, как мне стыдно. Тысяча извинений! Я надеюсь, ты сможешь меня простить?

Гарри невозмутимо кивнул.

— Если ты пообещаешь, что больше не будешь пытаться меня поцеловать.

Альма застонала и спрятала порозовевшее лицо в ладонях.

— О madre mia… Нет, это было… эм, было странно. Я больше так не буду, ti lo giuro (ит. «клянусь»), — пообещала она, приложив ладонь к груди. — И насчёт того, о чём мы говорили… — Она замялась.

— Ты вовсе не считаешь меня таким уж нудным? — подсказал Гарри.

— Считаю, — не моргнув и глазом, отозвалась кузина. — Тусоваться с тобой — это как праздновать день рождения на кладбище — скучно и жутко.

На лице Гарри не дрогнул ни единый мускул, и, вздохнув, кузина продолжила:

— Мы с Бруно правда хотим помочь тебе и просто не знаем, как это сделать…

Гарри посмотрел на кузину — она заглядывала ему в лицо с надеждой, что он подскажет ей… даст нужное направление. Но ни Альма, ни Бруно не могли ему помочь. Он отвёл взгляд, пожал плечами и невыразительно проговорил:

— Спасибо за беспокойство, но в этом нет необходимости.

Альма выглядела задетой, но быстро взяла себя в руки, подобралась и отрывисто кивнула.

— Vabbe (с ит. «Ладно»), — пробормотала она, выставляя ладони, как бы сдаваясь. — Vabbe, как знаешь… Моё дело предложить.

* * *

Войдя в шумную гостиную алхимиков в воскресенье вечером, Гарри окинул помещение быстрым взглядом, и, как он и ожидал, за одним из столиков у дальней стены сидел Бруно, обложившийся учебниками, но явно проявляющий больше интереса к детским дурачествам первогодок и пытавшейся их утихомирить старосте, нежели к ненавистным домашним заданиям.

— Альма передала тебе это, — сказал Гарри, вручая кузену ответное письмо сестры; внимание привлёк его подвёрнутый воротник рубашки. Бруно отбросил перо в сторону и тут же вскрыл послание — внутри оказалась маггловская полароидная фотография с изображением компании подростков — к каждому лицу чёрным маркером были подрисованы аксессуары вроде растительности на лице и разномастных шляп. Внизу красовалась неразборчивая надпись, которая рассмешила Бруно.

— Э-э, как прошли выходные? — спросил он, убирая фотографию в карман мантии. Гарри вопрос проигнорировал.

— Почему вы с Альмой учитесь раздельно?

Кузен недоумённо нахмурился.

— Ну, мне нравится в школе, а Альме — на домашнем обучении. Она любит путешествовать, — объяснил он так, будто это очевидно. Гарри нахмурился.

— Но вы всегда тяжело расстаётесь и встречаетесь так, будто всего неделя разлуки была сплошным адом.

— Э-э, вовсе нет?

— Разве вы не… скучаете друг без друга?

— Ну да, но мы же часто видимся и постоянно переписываемся…

Они глядели друг на друга с одинаковым недоумением, будто два незнакомца, изъясняющихся на похожих, но разных языках.

Вдруг перед ними появилась маленькая девочка с ангельским личиком — явно первогодка — и, окинув их оценивающим взглядом, как покупатель на рынке оглядывает куски мяса, бесцеремонно обратилась к Бруно:

— Я слышала, ты феечка, и хотела узнать, правда ли это?

Бруно удивлённо моргнул, сбитый с толку диссонансом между ангельской внешностью девочки и резким стилем её обращения.

— Прошу прощения?

— Ну, голубой ты, — раздражённо объяснила та, изображая руками невнятный жест. Бруно вылупился на беспардонную девочку, от удивления не в состоянии и слова выговорить. Гул в гостиной стих, многие с любопытством навострили уши. — Так что? — нетерпеливо поторопила его девчушка.

— Да как… То есть… — замямлил Бруно. Он окинул гостиную быстрым взглядом, подобрался и сурово нахмурился — что смотрелось довольно странно на его лице, которое, казалось, природой было создано всегда выглядеть доброжелательным, что бы там ни чувствовал его обладатель. — Мадемуазель! Нельзя так запросто подходить к незнакомым людям… да и вообще к кому бы то ни было и задавать подобные вопросы! Это переходит всякие границы! Это очень личное, и вам не должно быть до этого никакого дела! — От возмущения у него даже тембр голоса немного поднялся.

Девочка громко фыркнула, махнув на него рукой.

— Ну не скажи. Вот одна моя знакомая в тебя влюблена, хотя все кругом говорят, что ты «того», а она не верит… Должна же она знать, есть ли у неё шанс.

Они машинально бросили взгляд на группку первогодок, смотрящих на них с ужасом на невинных детских мордашках, включая старосту, красную от стыда за свою подопечную.

— Если она твоего возраста, то шанса у неё нет в любом случае, — строго отозвался Бруно, на щеках у него проглядывал румянец, что тоже было ему несвойственно.

Девочка недовольно надулась и, повернувшись к Гарри, смерила его оценивающим взглядом.

— Ну а ты?

Гарри успел лишь вскинуть брови, в то время как Бруно всплеснул руками и взвыл:

— Madonna! Ну и длинный нос у вас, мадемуазель, так и лезет, куда не следует! Идите-ка, займитесь своими делами!

Девочка недовольно поджала губы и вернулась к однокурсницам, гордо задрав подбородок. Бруно мрачно оглядел любопытных, которые поспешили вернуться к прерванным занятиям, и скосил глаза на Гарри.

— Нет, ты это видел? Видел? Ну и воспитание! Откуда они только такие берутся, из леса, что ли, откуда?.. — ворчал он, сметая свои вещи со стола в сумку. — Поздно уже, мне надо бежать. Увидимся за завтраком? — неуверенно спросил он, вновь покосившись на кузена.

— Ага.

Гарри таки не удержался и поправил ворот рубашки Бруно, не дающий ему покоя всё это время, прежде чем попрощаться и пойти в спальню.

* * *

Гарри предчувствовал неладное, когда возвращал мадам Симони «Ромео и Джульетту», но он и помыслить не мог, что дело примет такой оборот. У неё при этом был вид человека, который умирает от желания что-то обсудить, но сдерживает себя, чтобы не навязываться (у неё-то!).

В плане языка книга была сложной и малопонятной, и Гарри решил, что ему следует взять что-то посовременнее. Так он и сказал мадам Симони, когда она спросила его мнение о книге.

— Ну а сама история… тебе понравилась?

— Эм, даже не знаю. Скорее нет, чем да, не мой жанр, — признался Гарри. — Эм… а вам? — сжалился он, нутром, однако, чувствуя, что делать это не стоит.

— Совсем нет! — тут же бросила мадам, сурово поджав губы. Гарри растерялся.

— Нет? Это же… Шекспир… — промямлил он, — гений… и всё такое.

Мадам покачала головой. Но прежде чем поделиться мнением, она спросила:

— О чём эта история, по-твоему?

— О любви… вроде как, — неуверенно пробормотал Гарри, выдавая общепринятую версию. Он об этом особенно не задумывался. Мадам пренебрежительно фыркнула.

— Ну да! На мой взгляд, любовью там и не пахнет!

— Как так-то? — пробурчал Гарри недоумённо.

— Ужасно то, что эта история и ей подобные дают людям неверные идеи о любви, — сурово припечатала мадам. — Перво-наперво два ребёнка встречаются взглядами, ничего не зная друг о друге, и между ними в то же мгновение вспыхивает любовь? Это чистой воды страсть, а страсть похожа на любовь так же, как попугай — на феникса!

Она облегчённо выдохнула, выпустив первую волну возмущения, и продолжила уже спокойнее:

— Но больше всего в этой истории и в тех, которые она породила, меня возмущает то, что они вселяют в умы людей эту гадкую идею, будто потеря любимого человека равнозначна потери смысла жизни. То есть когда любимый человек уходит, то оставшемуся остаётся только отказаться и от своей жизни — в прямом смысле, убив себя, или в переносном, на подсознательном уровне запретив себе наслаждаться жизнью и быть счастливым: попытка привязаться к другим людям воспринимается ими как предательство любимых. Сколько же людей из-за этого проживают одинокую и несчастную жизнь!

Гарри уставился на неё.

— Может, они просто не могут иначе!

Мадам всем видом выражала скептицизм, и он уткнулся взглядом в ладони. В глубине души закралось ощущение, что, возможно, если так подумать, был небольшой шанс, что где-то он чуточку неправ. Но это не точно.

— Думаешь, не могут? — с сомнением отозвалась мадам, затем сделала глубокий вдох, успокаиваясь, и мягко спросила: — Собственно, мне интересно узнать, как ты понимаешь любовь?

Гарри замер на мгновение и шумно выдохнул. Внутренности скрутило в узелок. Он откинулся на спинку кресла и начал нервно выстукивать пальцами по коленке, раздумывая. Казалось, он прекрасно знал, что значит любовь, но как описать её словами?

— Когда любишь человека, он как бы часть тебя? — неуверенно проговорил он. — И вы… просто не можете жить друг без друга.

На лице мадам была написана внимательная сосредоточенность — ей явно был интересен ответ Гарри. Но больше он ничего добавить не смог — лишь беспомощно взмахнул рукой.

— Мне кажется, если человек чувствует, что не может жить без другого человека, то это скорее зависимость, нежели любовь, — осторожно сказала мадам, но эта осторожность не подкупила Гарри — он почувствовал, будто на него напали, и мобилизовался для обороны. Он бросил на неё возмущённый взгляд исподлобья.

— Зависимость — это… вредящая потребность, а любовь — необходимость. Как в воздухе. Ведь мы не можем быть зависимы от воздуха?

— Воздух нам жизненно необходим, — спокойно согласилась мадам. — Но разве нам так необходимы люди?

— Разве нет? Ведь вы сами говорили, что вам они были нужны.

Мадам улыбнулась, явно довольная отсылкой к её словам.

— Это интересный вопрос. Хорошо, что ты его поднял. — Она удобнее устроилась в кресле, обдумывая ответ. — Моё мнение таково: людям нужны люди, но не так, как воздух. И тем более один человек не может быть всем нашим воздухом. Проведём такую аналогию: чтобы жить, нам нужна еда, но еда бывает разной и не всякая хороша для нас. Что-то даже может убить. Каждый продукт имеет различную энергетическую ценность и индивидуальный набор вредных и полезных для организма элементов. Одни и те же элементы мы можем получить из разных продуктов. И отсутствие какого-то одного продукта в нашем рационе не приведёт к смерти. Так же и с людьми — нам нужны отношения с ними, потому что нам важны чувства и энергия, которые они нам дают, и мы можем получить это от разных людей.

— Но нельзя же сравнивать отношения и еду! — возмутился Гарри.

— Это лишь аналогия, — спокойно отозвалась мадам.

Гарри замешкался и не смог подобрать решительного контраргумента, однако его молчание выражало полное несогласие с мнением мадам Симони.

— Что до настоящей любви, то, как по мне, она переоценена, — продолжала та. — Её считают некой… сверхсилой, могущественной и при этом только положительной, но… Я долго жила с мыслью, что раз я люблю родителей, то обязана быть рядом и помочь им стать счастливыми, избавившись от предубеждений и страхов… Но я была ребёнком и зависела от них во всех возможных смыслах. Мои попытки были неуклюжими и слабыми. Я не могла помочь, но и смотреть, как они ведут горькое существование, я не могла, поэтому ушла от них — чтобы хотя бы у меня был шанс жить по-настоящему — свободно и счастливо. В конечном счёте одной любви недостаточно.

Гарри молчал. Родители… Это действительно опасная территория со множеством ловушек, на которую он не хотел ступать. Но одного он понять не мог…

— А как же ваша сестра? — глухо проговорил он. — С ней вас не связывало чувство долга. Вы не зависели от неё. В доме родителей ваша сестра была почти в таком же положении, что и вы. Как вы могли быть счастливы, не зная, где и как она живёт? И жива ли ещё. А теперь вы знаете, что где-то там, далеко, ваша сестра несчастна и озлоблена, как когда-то ваши родители, и вас это не беспокоит? Кого вы действительно предали, когда ушли из дома, так это её. Вы оставили её в одиночестве разбираться с давлением родителей…

Мадам отвернулась, и до Гарри наконец дошла вся жестокость его слов — он сам не знал, что заставило его это сказать. Но, прежде чем он успел как-то сгладить нанесённый ущерб, мадам вновь повернулась к нему — лицо её было печальным, но не более того, и Гарри облегчённо выдохнул.

— Ты прав, я оставила её, — горько согласилась она. — Потому что сама отчаянно нуждалась в помощи и никому не могла помочь. Как врач должен сначала спасти себя, чтобы быть в состоянии спасать других. На тот момент мы уже были настолько далеки друг от друга, насколько могут быть далеки два чужих друг другу человека.

— Но ведь вы родные сёстры! — настаивал Гарри. Это не укладывалась в его голове. — И вы дружили в детстве.

— В детстве она была другой. И я была другой. Все мы очень отличаемся от тех детей, какими были.

— И что могло вас разлучить?

— Многое, Гарри. Я говорила тебе, — с плохо скрываемым раздражением отмахнулась мадам.

Гарри задумался, вспоминая всё сказанное ранее ею о сестре в поиске того, за что можно зацепиться. И нашёл. Он откинулся на спинку кресла, собираясь с силами.

— Должно быть, когда вы были маленькой, люди часто говорили, какой вы умный и послушный ребёнок… — начал он, перебирая край рукава мантии.

— Да, действительно, — слегка улыбнулась мадам. Дав ей время погрузиться в эти воспоминания, Гарри продолжил:

— Вероятно, вы всегда очень гордились своим умом и послушанием.

Улыбка на лице мадам погасла.

— Да, — подтвердила она настороженно.

— Готов спорить, вашей сестре с рождения говорили, какая она красавица.

— Говорили, — слабым голосом признала мадам и опустила голову. Она поняла, к чему клонит Гарри, и тот это видел. Тем не менее, он беспощадно продолжал — слабый голосок внутри истерично просил его замолчать, но он его игнорировал:

— Когда позже вы поняли, что не являетесь такой умной и послушной, какой себя считали, не сумев ни помочь родителям, ни смириться с их образом жизни, вы почувствовали себя совершенно никчёмной и начали презирать. А ваша сестра… очевидно, всегда считала, что красота — единственная ценность, которой она обладает. И когда вы начали говорить, что её красота не имеет значения, вы напали на самое важное в ней, без чего она бы почувствовала себя… пустым местом. Поэтому она начала защищаться и нападать на вас в ответ, насмехаясь над вашими знаниями и способностями… Но в глубине души она верила вам — своей умной старшей сестре, — верила, что она недостаточно хороша. Это и бросило её в объятия первого, кто заинтересовался ей. По сути, вы сами оттолкнули сестру.

Гарри почувствовал, как к горлу подступила тошнота. Ужас от того, что он делает нечто неправильное, намеренно причиняя бессмысленную жестокость, наконец настиг его. Кровь отхлынула от лица. Он смотрел на сидевшую с опущенной головой мадам, задержав дыхание, в ожидании её реакции.

Она молчала. Тишина давила на Гарри со всех сторон. Наконец он прерывисто выдохнул и виновато проговорил:

— Простите. Мне не следовало так говорить.

Мадам подняла голову — лицо было бледным как мел, но она слабо ему улыбнулась и покачала головой. Тиски, сжимающие Гарри горло, немного ослабли.

— Ничего страшного, Гарри, я в порядке, — уверила она его, однако голос её дрожал. Она горько усмехнулась. — Ты абсолютно прав. Меня несколько смущает, что ты это заметил, и в то же время я впечатлена — ты чертовски хорошо разбираешься в людях! — Гарри передёрнуло — он только что едва не уничтожил душевное равновесие мадам, а она его нахваливает? Мадам глубоко вздохнула, выпрямилась и спокойно продолжила: — Мне ужасно жаль, что у нас с сестрой так вышло, но… Да, я была старше, но я тоже была ребёнком. Я не понимала, как влияют на неё мои слова, у меня не было намерения навредить ей. Возможно, это была роковая ошибка… Ошибка, которая навсегда разрушила наши отношения. Но поступить иначе тогда я не могла — не умела.

Гарри уставился на мадам, не в силах поверить в сказанное: она жива, её сестра жива… Всё можно исправить, пока они обе живы.

— Почему навсегда?

— Слишком долго мы были чужими друг другу, мы теперь живём в разных мирах в прямом и переносном смыслах, между нами слишком большая пропасть. Я не представляю, как всё можно исправить, — печально заключила мадам.

Гарри не мог поверить своим ушам.

— Вы говорили, что любили её, но как можно любить в прошедшем времени? Любовь не проходит, не исчезает вот так нелепо! — горячо выпалил он.

Лицо мадам приобрело задумчивый вид.

— Ты так думаешь, Гарри?

Он уверенно кивнул.

— Если б вы действительно любили свою сестру, вы бы её не бросили, как бы плохо вам ни было.

Очередная жестокость сорвалась с губ с лёгкостью, какой он от себя не ожидал. Лицо мадам застыло, но она держала себя в руках. А затем прозвучал тот самый вопрос, который обрушился на него, как лавина:

— А ты любишь, Гарри?

Это произошло внезапно, но в то же время предсказуемо. Как обжигает чайник, когда касаешься его, чтобы удостовериться, что он горячий. При всей очевидности направления разговора этот вопрос в лоб застал Гарри врасплох. Он внимательно заглянул мадам в лицо, будто оценивая, действительно ли она это спросила или ему померещилось.

— Кого? — ледяным тоном бросил он, будто давая ей шанс исправить ситуацию.

— Ты знаешь кого. Единственного, о ком ты думаешь, — не стала пользоваться шансом мадам и продолжила давить. Она старалась действовать деликатно. Но нельзя деликатно воткнуть нож в живот — от этой деликатности только больнее.

Гарри так стиснул зубы, что мадам не нужно было обладать обострённым слухом, чтобы услышать их скрежет. Она действительно задала этот вопрос, как бы ни хотелось ему верить в обратное. И это не было импульсивным поступком, как и ответной эмоциональной реакцией на его предыдущие столь грубые выпады — она была собрана и настроена серьёзно. Она долго планировала этот ход.

Часы громко тикали на стене, ветер посвистывал меж старых рам. Кто-то громко вскрикнул на улице. Гарри наконец отмер, встал с кресла и отошёл к стеллажу, поправил воротник рубашки, волосы, почесал нос, затем посмотрел на пол, на кофейный столик, на стену за спиной мадам и, наконец, на саму хозяйку кабинета.

— Он. Мой. Близнец, — членораздельно проговорил он так, будто это всё объясняло и… Как ей могло вообще в голову прийти задавать такой нелепый вопрос?! Но мадам, очевидно, так не думала.

— И всё же? — продолжала настаивать она.

О, она резала наживую, без всякой анестезии! Внутри Гарри корчился, как уж на раскалённой сковородке. В ушах зашумело, перехватило дыхание, челюсть свело, он не мог говорить, просто физически не мог! Атмосфера в комнате буквально искрилась от напряжения, пламя в камине нервно дребезжало; казалось, вот-вот вспыхнут занавески.

Мадам резко встала и распахнула окно, впуская в комнату февральский ветер. Гарри почувствовал, как холодный воздух коснулся щёк и заполз за шиворот, вызывая крупную дрожь по всему телу.

— Ты злишься на меня, Гарри? — невинно проговорила мадам, оборачиваясь к нему, и этот вопрос вкупе с тоном произвёл на Гарри эффект вылитого на голову ведра воды.

Он действительно начал злиться, но почему? Была ли у него на это реальная причина или он всё сам выдумал? Раздумывая над этим, он заметил, что внутреннее напряжение начало спадать. Мадам мягко продолжила:

— Не пойми меня неправильно, я не пытаюсь склонить тебя к определённому ответу, я лишь хочу знать, что ты об этом думаешь. Я даже не собираюсь делиться мнением. Если этот вопрос… слишком личный, ты волен не отвечать. Можешь просто сказать, что не хочешь об этом говорить.

Мягкий тон её бархатного голоса заставил Гарри устыдиться внезапной вспышки злости. «Она права, мы же просто разговариваем, — сказал он себе. — И чего я так завёлся?» Он закрыл глаза и полностью сосредоточился на дыхании, пытаясь успокоить расшалившиеся нервы. Напряжение начало медленно отступать. Он облизал пересохшие губы, открыл глаза и повернулся к мадам — та испустила едва слышный вздох облегчения.

— Вы правы, — обессиленно признал он. — Я слишком бурно отреагировал.

— Нет, — нахмурилась мадам. — Твоя реакция естественна. Прости, что так резко начала это. Мне не стоило торопиться. Очевидно, ты не готов к этому разговору.

Гарри медленно покачал головой и хотел было сказать, что никогда не будет готов, но решил воздержаться, чтобы мадам не восприняла это как знак продолжить разговор. Он вытер со лба капельки холодного пота и вернулся в кресло. Мадам заняла своё место напротив и склонила голову, будто изучая его магическим зрением.

— Скажи, что именно так напугало тебя в моих словах? Что, по-твоему, я собиралась сказать? Чем бы я могла тебя ранить?

Гарри закрыл глаза, пытаясь расслабиться и собраться с мыслями, но быстро понял, что не сможет этого сделать в ближайшее время. Он был слишком взвинчен.

— Я не хочу об этом говорить, — сказал он. Мадам невозмутимо кивнула.

— Ничего страшного, Гарри. Значит, тебе нужно время. Я понимаю.

Мадам занялась приготовлением чая и попросила Гарри накрыть стол для чаепития. Он машинально подчинился, несмотря на то что его мутило и никакого чая он не хотел. Тем временем мадам начала рассказывать о своей последней вылазке в лес для пополнения ингредиентов для занятий. К тому времени, как чай был готов, тошнота отступила, и Гарри решил, что от кружечки горячего хуже не будет. Перед его уходом мадам напомнила:

— Гарри, я надеюсь, ты можешь смело сказать мне, если считаешь, что я не права или переступаю твои личные границы. Я не обижусь. Я знаю, что могу ошибаться, и в этом нет ничего страшно, правда.

Гарри нахмурился и коротко кивнул.

* * *

Примечание автора: сиблинг (англ. «sibling») — брат или сестра.

Гарри казалось, его мысли развязали гражданскую войну — в голове творилась такая суматоха, что невозможно было понять, кто прав, а кто виноват, и попытки приводили лишь к страшному напряжению и жуткой мигрени.

Дабы отвлечься, Гарри переделал всю домашнюю работу и пересортировал всё, до чего мог дотянуться. Он даже решился в кои-то веки сходить в сад на встречу со старыми друзьями. Однако он прождал их понапрасну. Что, впрочем, было совсем неудивительно, учитывая, как долго он их игнорировал — вполне возможно, змеи уже переселились в лес — им там всегда нравилось больше, чем в саду, где постоянно топчутся люди.

Одно было странным: за всё время, что Гарри просидел в саду, пытаясь упорядочить мысли в голове, садовник месье Патрик — который и был главной причиной его избегания сада — так и не объявился. По спине пробежал холодок. Поколебавшись, Гарри нехотя поднялся и направился в сторону избушки садовника.

У строения было спокойно, внутри не было заметно движения. Он робко постучал.

— Войдите, — раздалось хрипло из-за двери. Гарри облегчённо выдохнул и осторожно вошёл. Хозяин избушки лежал на кушетке. Увидев его, он тепло улыбнулся, но без характерного фанатизма. Прямо как нормальный человек. Даже напомнил Гарри своего предшественника.

— Гарри! Проходи, коль пришёл.

Тот закрыл за собой дверь и неуверенно присел на кривой стул у стола — который, судя по виду, был и письменным, и обеденным. Месье Патрик с кряхтением поднялся и уселся напротив. Гарри огляделся — помещение можно было бы назвать уютным, но натренированный взгляд тут же приметил отсутствие даже минимального порядка: книги на полках стояли не то что без всякой классификации, а корешками внутрь! А свитки пергаментов валялись прямо на полу! У Гарри волосы на загривке ощетинились от отвращения.

— Эм-м, как вы поживаете? — спросил он, поднимая ближайшие пергаменты и складывая их на стол в ровную стопочку.

— Да как мне, старику, поживать? — хрипло проскрежетал садовник, пожимая сухонькими плечиками. — Жду скорой смерти. Лучше скажи, как твоя жизнь?

— Нормально, — машинально отозвался Гарри.

Выцветшие глаза старика за толстыми линзами впились в него внимательным взглядом, будто в ожидании подробного рассказа; будто они были давно не видевшимися добрыми друзьями. И когда Гарри, само собой, не стал вдаваться в подробности, он вдруг обмяк и откинулся на спинку кресла, костлявые руки соскользнули со стола и глухо упали на колени — этот звук заставил Гарри вздрогнуть. Долгое время месье Патрик изучал гостя странным полуотсутствующим, полупечальным взглядом, и тот уже начал продумывать план эвакуации — на самом деле он пришёл лишь убедиться, что старик не сыграл в ящик, только и всего.

— Я знаю, что ты обо мне думаешь, — вдруг глухо сказал тот, вперив пустой взор в поверхность стола. — Жалкий, выживший из ума старик с глупыми фантазиями. Но я тебя за это не виню. — Он тяжко вздохнул и подался вперёд, облокотившись на стол и устало подперев морщинистую голову костлявой ладонью. Его рассеянный взгляд при этом мазнул по лицу Гарри и остановился на дверном косяке за его спиной. — Ты смотришь на меня и видишь древнего старика, десятилетиями живущего в лесу и потерявшего связь с реальностью. Неудачник в молодости и чокнутый фанатик в старости. Как такого можно воспринимать всерьёз?

Он вновь перевёл взгляд на стул перед собой, но Гарри там уже не было — он стоял у стеллажа.

— Что ты делаешь?

— Просто книги разбираю, — невинно отозвался тот.

— Не нужно, — с вялыми нотками раздражения сказал месье Патрик. — Тебе может показаться, что здесь царит хаос и ничего не найти, но не для меня — я царствую в этом хаосе, я знаю, что у меня есть и где находится.

— Простите, — пробормотал Гарри, покорно возвращаясь на своё место и сцепляя руки перед собой, чтобы они без его ведома не кинулись сортировать всё подряд.

Месье Патрик какое-то время смотрел на него мутным взглядом, пытаясь восстановить прерванную мысль.

— О чём бишь я? Так вот, я всегда был очень вспыльчивым, знаешь ли, никогда не умел нормально разговаривать с людьми. Мне никогда не хватало терпения и такта, меня захлёстывали эмоции. Я спорил с профессорами — меня исключали из академий. Я спорил с начальством — меня увольняли. Признаю, мне следовало быть более сдержанным, но таков уж у меня темперамент! Но разве это влияет на мой ум? Разве это делает мои умозаключения неправильными? Если я скажу тебе, что дважды два — четыре, ты мне не поверишь?

Он эмоционально взмахнул рукой, но, осознав это, нахмурился и изобразил жест, как бы говорящий: «Вот видишь! О том и речь!»

— Когда мы встретились с тобой впервые, Гарри, я на тебя буквально накинулся — я напугал тебя, я действовал напролом, как кувалда, чем напомнил помешанного. Скажи, разве не так? Но я не виню тебя — я виню себя. На склоне лет я, казалось, должен был научиться контролировать себя, но нет, я каким был, таким и остался, — сказал он с явной ноткой самоуничижения, которая вызвала у Гарри тревожные ощущения. — И естественно, что из-за моего неадекватного поведения ты отпрянул не только от меня, но и от моих учений.

Он виновато посмотрел на Гарри и, подавшись вперёд, вытянул руки, будто пытаясь коснуться его, но они лишь безжизненно легли на стол.

— Мне теперь кажется, — виноватым голосом продолжал месье Патрик, пристыженно опустив седую голову, — что, если бы я тебя не отпугнул тогда, если бы мы не встречались вовсе, ты бы давно понял всё сам. За это прости старика, прошу. Я виноват перед тобой…

Он поднял на Гарри робкий взгляд. Тот смотрел на него удивлённо, смущённый тем, что этот древний старец, который не сделал ему ничего дурного, кроме того что поделился домыслами, просил прощения у него, считай, едва выросшего из пелёнок, будто оно имеет для него какую-то необыкновенную ценность.

— Конечно, ничего страшного… — пробормотал он обескураженно.

Месье Патрик горько фыркнул и покачал головой.

— Это всё идёт от ужасного страха, что все мои исследования, на которые я положил всю свою жизнь, так и останутся лишь пыльной кучей бумаг в старой лачужке в лесу и сгодятся только на корм насекомым… Эти бумажки — всё, что останется от меня после смерти. — Его голос дрогнул на последнем слове, и от этого звука у Гарри мурашки пробежали по позвоночнику. — Я жаждал получить реальное подтверждение того, что жизнь моя не была потрачена зря… Что я не положил все силы на высосанную из пальца идею… — Его голос оборвался.

У Гарри всё похолодело внутри, он прерывисто вздохнул. Месье Патрик приподнял очки, отчего его глаза стали совсем крошечными, вытер проступившие от напряжения слёзы и со вздохом продолжил:

— Люди — существа социальные. Но духовно одинокие, Гарри. Никто не может постичь того мира внутри нас, в котором мы в действительности живём. Но нас это не устраивает. Мы обзаводимся друзьями, учениками, супругами, любовниками, детьми — мы пускаем их в наш мир, чтобы они скрасили наше одиночество, чтобы сделали его не таким болезненным. Но у всех этих связей есть существенные изъяны. Они неравные, их ослабевают различия — возраст, пол, положение в обществе и многое другое. И только одна связь способна по-настоящему объединить мира двух людей в одно целое — связь сиблингов*.

С каждым словом его голос становился всё увереннее, приобретая отголосок прежней горячности, — он явно вновь оседлал своего конька, — но старик был слишком утомлён, чтобы поддаться ей. Его речь была спокойной и размеренной.

— И чем меньше между ними различий, тем крепче и качественнее их связь. Таким образом, идеальные сиблинги — это близнецы… — Гарри подавил вздох — опять началось! Но то ли из-за сказанного месье Патриком ранее, то ли из-за его спокойного голоса, то ли из-за расположения планет или бог весть чего ещё его слова теперь влияли на Гарри иначе. Насколько спокойнее старик говорил, настолько спокойнее Гарри слушал.

— Никакие два человека не могут быть ближе друг другу, чем два близнеца. Отношения с близнецом включают в себя все достоинства остальных связей и не имеют никаких изъянов: их связывают семейные узы, но при этом над ними не тяготеют долг или необходимость, между ними нет зависимости — они вместе, потому что хотят этого. Между ними отсутствует сексуальное влечение, которое часто всё портит в случае партнёров. У них одни родители и одно детство, в отличие от друзей. Их не разделяют гендерные роли и разница в возрасте. У них одно лицо на двоих. Они вместе с самых пелёнок. И от этого всего они крайне преданы друг другу. Между ними особая связь, которая возможна лишь между близнецами. Они чувствуют и понимают друг друга на таком уровне, который недоступен никому другому. Они как один человек, разделённый надвое… Близнец — это самое прекрасное, что может даровать нам природа… самый ценный подарок судьбы.

Он поднял на Гарри взгляд, и того поразила глубина печали, скрытая за ним.

— Ты даже не представляешь, насколько тебе посчастливилось в жизни: у тебя есть он — близнец.

Гарри стиснул зубы и слегка наклонился вперёд.

— Не хочу показаться грубым, — натянуто проговорил он, — но, если вы не заметили… Его. Нет. Рядом.

Старик сухо усмехнулся.

— Но он есть. Он существует. — Затем месье Патрик достал платок и шумно высморкался. — Опять старик заболтался… Скажи, я говорю неправильно? Не знаю, я уже ничего не знаю. Не слушай чокнутого фанатика, Гарри, ступай домой, не трать со мной время понапрасну. Ступай домой…

Гарри не надо было уговаривать — он с готовностью поднялся.

— Я рад, что вы в порядке…

Патрик усмехнулся с таким видом, будто с его стороны было наивно предполагать подобное, и махнул сухонькой ручкой, прогоняя его.

— Не трать своё время, отправляйся домой, — повторил он и лёг на кушетку, отворачиваясь. — Я уже стар, я устал и хочу спать…

Гарри проглотил ком в горле и покинул домик со смешанным чувством облегчения и тревоги. Недалеко от сторожки он наткнулся на Глена, который тащил из леса ящик с какими-то саженцами.

— Он заманил тебя в ловушку? — спросил тот, опуская ящик на землю и вытирая со лба капельки пота. Гарри покачал головой.

— Я давно его не видел и пришёл узнать, в порядке ли он. — Глен удивлённо приподнял брови, но Гарри не стал объяснять свой, прямо сказать, безрассудный поступок. — Он сегодня довольно… необычный.

— В каком смысле?

— Он кажется… уставшим.

— Гарри, ему больше века. Он часто чувствует себя уставшим.

— Со мной он всегда был полон энергии.

— Да, я заметил, что ты производишь на него такой эффект, — спокойно согласился Глен. — Время от времени с ним такое бывает. Но уставший — это его обычное состояние, не переживай, — уверил он.

Гарри решил удовлетвориться этим объяснением.

— Он опять говорил про… близнецов, — поколебавшись, добавил он. — Но без обычной уверенности.

Глен вновь невозмутимо пожал плечами.

— У него бывают моменты, когда он… сомневается в себе.

Гарри кивнул и переступил с ноги на ногу. В голове возник вопрос, который так и просился наружу, но… хотел ли он знать ответ? Наконец он решился:

— Он никогда не говорил мне, что у него есть… или был близнец, но, может… — Он не закончил, пространно махнув рукой.

Глен задумчиво посмотрел на него исподлобья, затем вздохнул и опустил взгляд.

— Он уверен, что у него был близнец, с которым его разлучили при рождении, — вдруг прямо признался он. Гарри уставился на него во все глаза. Проглотив комок в горле, он слабо спросил:

— Это правда?

Глен пожал плечами.

— Никаких доказательств этому нет. Он задумался об этом, когда его родители уже не могли ничего сказать об этом. Он искал всех, кто мог бы подтвердить эту теорию, но безуспешно. Однако он уверен, что те, кто знал, не признавался либо таких уже не было в живых. Говорит, ему не нужны никакие бумажки или свидетельства, чтобы знать о том, что у него внутри — кровоточащая рана. Говорит, что всегда чувствовал внутри зияющую пустоту, которую никогда и ничем не мог заполнить. Он не понимает, почему другим недостаточно его слов, чтобы поверить.

Это звучало слишком знакомо. И от этой схожести тошнота подступала к горлу. В прямом смысле слова. Гарри глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, и в конце концов спросил:

— А ты веришь ему?

Глен ничего не отвечал. Гарри нахмурился и торопливо сказал:

— Когда ты впервые увидел меня, ты сразу понял, что я… что у меня есть… есть… — он запнулся, — ну, ты знаешь… Разве ты не понял бы, если бы и он был… такой же?

— Он не такой, как ты, — тут же твёрдо ответил Глен, заглянув ему в глаза. Гарри прерывисто выдохнул. — Был ли у него близнец при рождении или нет, факт в том, что сейчас его точно нет. Связи нет.

Гарри с трудом проглотил комок в горле.

— И ты чувствуешь, что мой… что он сейчас… жив?

Глен вздохнул с видом учителя, который вынужден десятый раз объяснять ученику одну и ту же тему.

— Не я его чувствую, а ты. И я это вижу в тебе, — сказал он просто.

Гарри стоял, растерянный и напуганный. Глен пристально посмотрел на него и задумчиво заметил:

— Иногда мне кажется, Гарри, что ты просто не хочешь в это верить.

Гарри казалось, голова у него вот-вот лопнет. Он пришёл в сад, чтобы просто отвлечься и успокоиться, а не за этим вот всем! Он потерянно заглянул Глену в глаза, тот сочувственно улыбнулся ему в ответ. Рассеянно кивнув, Гарри развернулся и побрёл к замку — казалось, он прибавил в весе пару десятков килограмм.

* * *

Гарри посмотрел на мадам Симони — она сидела напротив, подставив лицо солнцу, грудь равномерно вздымалась, на губах — довольная улыбка. Она казалась расслабленной, но в то же время уверенной, неприступной. В последнее время один взгляд на неё вызывал у Гарри непривычное чувство в груди — с одной стороны, она часто изводила его своими вопросами, но с другой — он не сомневался, что она желает ему только добра. И пусть он всё ещё мучился, он чувствовал, как глубоко внутри, в самых недрах его души, происходят существенные изменения, которые вот-вот должны были прорасти.

— Я много думал в последнее время… — начал Гарри неспешно. — Прокручивал в голове наши разговоры и… Прежде всего я хочу извиниться за своё поведение во время нашей последней встречи. — Он заглянул мадам в лицо. — С моей стороны было очень подло обвинять вас в том, что вы не любите свою сестру и что вы предали её…

— Я же сказала, Гарри, это меня не обидело, — мягко прервала его мадам. Тот упрямо покачал головой. Эти слова то и дело всплывали в памяти, и с каждым разом они казались ему всё ужаснее. Он и не подозревал, что способен на такое, и был крайне неприятно впечатлён этим новым открытием.

— Нет. Говоря это, я отлично знал, как мои слова могут вас задеть, — этого я и хотел, я хотел сделать вам больно. Пусть даже это не сработало, но… Я использовал против вас крайне личную информацию, которую вы мне доверили, и это уже подлость. Я хотел отвлечь вас от себя, разозлить вас, оттолкнуть. Мне ужасно стыдно за то, что я сделал. Простите меня.

Мадам кивнула и улыбнулась.

— Я принимаю твои раскаяния, Гарри. Я понимаю, что ты действовал инстинктивно, что ты хотел защититься и не знал иного способа, как это сделать. Теперь ты знаешь, что если ты не хочешь что-то обсуждать или считаешь, что тебя неправильно судят, то ты можешь прямо об этом сказать.

Гарри кивнул.

— Спасибо. Я бы хотел… — Он прикусил губу, заёрзал на кресле и неуверенно спросил: — Я бы хотел обнять вас, вы не возражаете?

Брови мадам взлетели на лоб, губы дрогнули в попытке улыбнуться, но она сдержалась, боясь слишком бурной реакцией спугнуть необычный порыв Гарри.

— Нисколько не возражаю.

Они поднялись. Гарри сделал осторожный шаг вперёд, нервно потирая предплечье.

«Сосредоточься, — твёрдо сказал он себе. — Это мадам Симони. Она хорошая. Она помогает тебе. Никто не был к тебе так добр, как она. Она доверяет тебе. И чем ты ей отплатил? Чёрной неблагодарностью, вот чем. Тебе не стыдно?»

«Ещё как стыдно».

Гарри прерывисто вздохнул, преодолел разделяющее их расстояние и осторожно обвил плечи мадам руками. Она, в свою очередь, положила ладони ему на спину. Её худощавая комплекция напомнила Гарри мадам Вазари, но её плавные, осторожные движения, шуршание шалей и специфический запах трав разрушали это впечатление.

Помимо непривычных физических ощущений возникло иное чувство — казалось, где-то в потайном уголке груди из кокона выбралась бабочка и впервые расправила тонкие крылышки, которые вызывали внутри сладкую щекотку.

Гарри крепко сжал мадам Симони в объятиях, как бы пытаясь сказать: «Я очень сожалею». В ответ мадам мягко, едва касаясь, провела ладонью по его спине и ласково прильнула щекой к макушке, как бы отвечая: «Я понимаю. Я тебя прощаю».

Неторопливо отстранившись, Гарри удовлетворённо вздохнул — это было… непривычно, несомненно, несколько неловко, но всё же… приятно. В груди будто развязался маленький узелок.

Отпуская его, мадам мягко провела рукой по его шарфу, и на её лице расплылась широкая улыбка — она узнала свой подарок, но никак это не прокомментировала, чтобы не смущать Гарри. Он и так был достаточно смущён своим нетипичным проявлением нежности.

Этот, по сути, обычный жест имел огромное значение для Гарри, и они оба это знали, но некоторые поступки любят тишину. Они расселись по местам.

Гарри вздохнул, расправил складки мантии и окинул кабинет рассеянным взглядом — с некоторых пор здесь царил идеальный порядок, всё было расставлено по размеру, в ровную линию, симметрично — Гарри никогда не садился, пока не расставит всё «по местам». Убедившись, что всё по-прежнему в полном порядке, он вновь посмотрел на мадам.

— Я также обдумал ваши слова и… — Гарри тяжело сглотнул и опустил взгляд на пальцы. От осознания, что он собирается сказать, внутри вновь начало нарастать напряжение. Он нервно потёр запястья. — И…

— Ты нервничаешь? — ласково спросила мадам.

— Я нервничаю, — со вздохом согласился Гарри.

— Думаешь, не надо говорить то, что собираешься сказать?

— Думаю, надо.

— Тогда, полагаю, тебе остаётся лишь отставить нервы в сторону и прямо сказать то, что должен, — просто посоветовала она, и от этой простоты в голосе и Гарри показалось, что нервничать бессмысленно.

Он сконцентрировал всё внимание на напряжённых мышцах и по очереди расслабил их. В голове прояснилось, он почувствовал своё едва уловимое присутствие в данном мгновении — не в прошлом, не в будущем, не в своей фантазии, а здесь и сейчас — и данное мгновение было спокойным и безопасным.

Из открытого настежь окна доносились крики птиц, детские голоса и смех. Пахло свежестью. Холод пощипывал щёки и нос, а пламя камина приятно грело бок. Время от времени Гарри ловил шальные эмоции, аккуратно ставил перед собой по одной, рассматривал, давал им имена, ласково гладил и определял им местечко рядом, но в стороне.

Ему вновь удалось поймать существо с длинными слизкими щупальцами, олицетворяющее тревогу, — он улыбнулся ему, как старому другу, и прижал к груди, прежде чем опустить рядом. Оно больше не казалось ему уродливым монстром — да, не красавец, но вполне безобидный.

«Я знаю, что ты делаешь, — сказал он ему, — ты пытаешься меня уберечь. Я это ценю. Но сейчас тебе нужно остаться здесь, а я пойду дальше».

В последний раз глубоко вдохнув, он сосредоточился на распирающем ощущении в груди и, когда оно стало почти невыносимым, медленно выдохнул.

— Я основательно обдумал ваши слова и… думаю, вы абсолютны правы. — Он замолчал. Мадам вопросительно приподняла брови. — То, что вы говорили про одиночество и… Вы говорили мне, что я… одинок, — с трудом проговорил он. — И я… тоже знал это, но… На самом деле я никогда не понимал, что оно подразумевает. Насколько это в действительности… тяжёлое чувство.

Он глубоко вздохнул, собираясь с силами, и бросил на мадам неуверенный взгляд, будто напоследок проверяя, заслуживает ли она его доверия. Ответом ему была тёплая улыбка.

— Я всегда считал, что эта странная пустота внутри вызвана отсутствием… брата и только он может её заполнить. Поэтому я не пытался сблизиться с кем-то другим. Но теперь я думаю, что эта пустота — по крайней мере отчасти — вызвана одиночеством. Мне нужно общение людьми… Мне нужны забота, участие, поддержка. Мне самому нужно… заботиться о ком-то, узнавать другого человека. Мне нужна… некая связь с людьми, понимаете? И хороший друг вряд ли способен заполнить эту пустоту, но… он может значительно облегчить моё состояние.

Лицо мадам засияло. Она сцепила ладони перед собой и крепко прижала к груди. Заметив её волнение, Гарри понял, что и у него внутри бурлит море эмоций. Он поспешил сконцентрироваться на правильном дыхании, чтобы успокоиться, и продолжил:

— Когда мы с вами обсуждали «Ромео и Джульетту», вы говорили… эм, что мы часто боимся сблизиться с людьми, боясь предать тех, кого любим. И я думаю, что… я тоже своего рода боюсь найти замену… брату — будто получая необходимые мне дружбу и заботу от других, я заменю брата чужаками и перестану в нём нуждаться, а значит предам. Даже простые прикосновения или объятия воспринимаются как предательство. Я будто коплю все эти потребности, чтобы потом истратить на него. Но это неправильно. — Он выпрямился и прямо посмотрел на мадам. — Сколько бы у меня ни было друзей, моё отношение к брату не изменится — он всегда будет моим братом, только он один.

Мадам слушала его с блаженным выражением лица, будто только этих слов и ждала весь год. Но Гарри лишь затронул верхушку айсберга.

— Кроме того, я постоянно живу с чувством, что, где бы я ни находился, это лишь перевалочный пункт и при первой же возможности я двинусь дальше — скорее всего, навсегда. А значит, оставлю всё, что здесь есть. И мне нельзя привыкать к чему бы то ни было — к людям или вещам, чтобы потом не мучиться. Однажды я уже потерял всё, что у меня было… Я не хочу проходить через это снова. — Он прерывисто вздохнул. Мадам понимающе кивнула — ей это было вполне знакомо. — Но проблема в том, что… это так не работает. Нельзя перестать испытывать голод только потому, что рядом нет еды. Хочу я этого или нет, мне нужно общение с людьми. Прямо сейчас. И без этого мне тяжело.

— У тебя есть я, — ласково проговорила мадам. Гарри внимательно заглянул ей в лицо.

— Теперь у меня есть вы, — серьёзно согласился он. — Вы мне нравитесь и вы мне не безразличны. Я рад видеть вас, мне нравится слушать вас, о чём бы вы ни говорили. Мне нравится, как вы играете на скрипке. Мне нравится узнавать о ваших странных причудах и привычках. Мне нравится ваш кабинет и башня. Мне здесь уютно. Благодаря вам я чувствую себя лучше — и не столько потому, что вы помогаете мне разобраться в себе, сколько потому, что вы… рядом и вы слушаете меня. Я знаю, что могу поделиться с вами любой проблемой и вы не будете меня осуждать. Благодаря вам я чувствую, что… я уже не так одинок. Вы — мой друг.

Мадам явно пыталась оставаться стойкой, но не удержала слезинку, прокатившуюся у неё по щеке, однако с губ её не сходила счастливая улыбка.

— Ox, я такая сентиментальная, — пробормотала она, спешно вытирая слёзы уголком платка, и затем подалась вперёд и похлопала руку Гарри, лежащую на подлокотнике кресла. Тот машинально опустил взгляд, стараясь непредвзято оценить ощущения от этого прикосновения (тёплое и мягкое — в общем, довольно приятное). — Гарри, я хочу, чтобы ты знал, что и я считаю тебя своим другом. Я всегда рада видеть тебя, мне доставляет удовольствие узнавать тебя, и чем лучше я тебя узнаю, тем больше ты мне нравишься. Ты не представляешь, как я рада слышать, что я тебе помогаю. Но, Гарри, и ты мне помогаешь — я развиваюсь вместе с тобой. Именно благодаря тебе я смогла решиться на возвращение домой, и ты не представляешь, насколько свободнее я теперь себя чувствую.

Гарри смотрел на неё широко раскрытыми глазами. Он привык считать, что ни на что и ни на кого особенно не влияет, и открытое признание мадам заставило в нём расцвести чудесное, давно забытое чувство, которое вызывает осознание, что благодаря тебе чья-то жизнь стала чуточку лучше. Гарри глубоко вздохнул и сосредоточился на этом ощущении, стараясь законсервировать его и спрятать за пазухой, чтобы доставать в тех случаях, когда он вновь почувствует себя слабым и незначительным.

— Знаете, если однажды наши пути разойдутся… если вы смените место работы или переедете в другую страну, — он поднял на неё взгляд, — я с этим смирюсь. Я расстроюсь, конечно, но всегда буду рад, что знал вас, и буду с радостью вспоминать наши разговоры. Только… постарайтесь не умереть в ближайшее время, пожалуйста.

Мадам издала сдавленный смешок.

— Не могу ничего обещать, Гарри, но я постараюсь. — Она широко улыбнулась и хлопнула в ладоши. — Какой эмоциональный у нас с тобой сегодня вечер выдался! Мне кажется, мы заслужили по чашечке чая с вкусностями, как считаешь? — предложила мадам и, не дожидаясь ответа, принялась заваривать травы. После минутного замешательства Гарри привычно начал сервировать чайный столик. Когда всё было готово, мадам с триумфальным видом взяла с полки коробочку с финиками, её любимыми сухофруктами. — На днях один из учеников прислал из Египта — не хотела без тебя открывать, иначе они бы тебя не дождались.

Она принялась уничтожать гостинец с таким покупающим аппетитом, что даже Гарри решил попробовать лакомство — и нашёл его довольно вкусным.

— Ой! — вздрогнула мадам, вдруг что-то вспомнив, и торопливо дожевала финик. — Совсем забыла тебе сказать — я решила назвать нашего сниджета Бёрди.

— Бёрди? — переспросил Гарри, нахмурившись. — То есть birdie — «птичка» по-английски?

Мадам кивнула, явно довольная собой. Гарри не понимал её самодовольства.

— Вы назвали птицу Птицей?

— Ага.

Он посмотрел на пташку, мирно дремавшую на своей жёрдочке.

— Ладно. Бёрди, — сказал он, словно примеряя на неё новое имя. Та, разумеется, никак не отреагировала — Гарри сомневался, что она в принципе способна привыкнуть к имени.

Они пили чай в спокойной, уютной тишине. Гарри думал о том, что давно не чувствовал себя лучше. Однако внутри всё ещё был бардак. Ему ещё предстояло во многом разобраться.

Допив чай, они вместе убрали со стола. Гарри посмотрел в окно, взгляд упал на сад. Неприятно засосало под ложечкой.

— Знаете… У меня внутри столько всего происходит и всё одновременно, и я не знаю, за что хвататься, — признался он. — Как только мне начинает казаться, что я близок к разгадке одного вопроса, мой разум тут же переключается на что-то другое и я теряю цепочку мыслей…

— Не переживай, — спокойно отозвалась мадам. — Я знаю, как это тяжело. Я была на твоём месте, помнишь? Просто не пытайся разобраться со всем и сразу — одна комната за раз, не так ли ты говорил?

— Одна комната за раз, — повторил Гарри, вспоминая свою аналогию с уборкой дома.

— Именно. Одна. И на сегодня ты проделал огромную работу… Ты представить не можешь, как я горжусь тобой! И, на мой взгляд, ты вполне заслужил передышку, как думаешь?

Гарри задумался. Но не привык давать себе слабину — он привык жить с постоянным ощущением, что делает недостаточно и нужно стараться лучше. Но теперь он в самом деле чувствовал, что проделал огромную работу и миновал значительную веху.

— Думаю, да, — согласился он. — Я заслужил передышку.