Неизменно изменчивое время (гет)

Надгробная плита Северуса Снейпа находилась в углу центрального лондонского кладбища, отведенного для выдающихся волшебников и ведьм. Он бы это точно возненавидел.

Гермиона подумала, что он, возможно, хотел бы быть похороненным рядом со своей матерью, но, вероятно, никто никогда не спрашивал его планах после смерти. Он определенно не хотел бы быть похороненным в Хогвартсе, так что это хоть что-то. Но Гермиона всем сердцем знала, что он бы возненавидел находиться в VIP-зоне — это уж точно.

У подножия белого камня лежали свежие лилии, и после всего, что она видела и пережила вместе с ним, Гермиона не могла заставить себя их убрать. Она наложила на них новое стазис-заклинание, чтобы они оставались свежими еще некоторое время. Их сливочный аромат с нотками гвоздики витал в воздухе.

Помимо дат рождения и смерти, на камне было лишь его имя: Северус Снейп. А ниже, изящным курсивом, были написаны слова: «Через меня тебе падения не будет никогда»*. Гермиона обвела их пальцем и задумалась, кто выбрал эти слова, написанные тем же автором, что и на могиле Эйлин.

День стоял чудесный. Даже лучше, чем она обычно ожидала для этого времени года. Но она, конечно, не жаловалась. Она коснулась травы рядом с могилой и, убедившись в ее сухости, легла. Рядом с ней что-то шевельнулось, и она увидела мистера Снейпа, лежащего рядом с ней в той же потрепанной футболке с надписью «Проклятый».

Гермиона закрыла глаза. Она чувствовала, как солнце согревает ее лицо, слышала сонное жужжание насекомых вокруг и ощущала влажный, землистый запах травы. Она открыла глаза и повернула голову к юноше, лежащему рядом.

— Мне так жаль, через что тебе пришлось пройти. Как бы я хотела это изменить, — прошептала она.

— Не так жаль, как мне, — ответил мистер Снейп. — Быть мертвым — отстой.

Она глухо рассмеялась.

— Думаю, я ужасный человек.

Он повернул голову к ней, и они лежали рядом, в нескольких дюймах друг от друга.

— Мы уже установили, что ты такая, — сказал мистер Снейп. — И я тоже был таким. Но мы могли бы быть ужасными вместе.

— Ну, тогда это удача, — сказала Гермиона. Она слегка перевернулась, так что ее голова оказалась у него на плече.

— Так почему ты навещаешь могилу какого-то старого мертвеца, которого ты даже не знала? — спросил мистер Снейп.

— Не знаю, — честно ответила Гермиона. — Мне так грустно. Кажется, я скучаю по тебе.

— Я потрясающий, так что это вполне объяснимо, — легкомысленно ответил мистер Снейп.

Гермиона не могла не рассмеяться.

— Ты такой. А еще настоящий подлец. На все сто процентов.

— Был, — поправил мистер Снейп. — Я был подлецом. В прошедшем времени. Я мертв, помнишь?

Гермиона разрыдалась. Она почувствовала, как чья-то рука сжала ее, и вцепилась в нее, сжимая его ладонь своими пальцами.

— Не плачь, наверняка, в какой-то момент я хотел, чтобы ты обо мне плакала. Но скорее потому, что была безумно влюблена в меня, а не потому, что я тебя огорчил, — сказал мистер Снейп. — Хотя последнее гораздо вероятнее со мной, — добавил он с ноткой раздражения.

— Безумно влюблена в тебя, говоришь? Ты довольно самоуверен, — сказала Гермиона, хихикая сквозь слезы.

— Вовсе нет, — серьезно ответил мистер Снейп. — Совсем нет. И все в чем я уверен, — это благодаря тебе.

— Не говори так, — сказала Гермиона. — Я ничего не сделала. Не благодари меня за то, чего я не делала.

— Я и не собирался.

Гермиона снова закрыла глаза.

— Ты жалеешь, что мы тогда встретились? — спросила она, затаив дыхание и готовясь к любому ответу.

— Я жалею только об одном, — услышала она голос мистера Снейпа.

— И о чем же? — спросила Гермиона.

Рядом что-то шевельнулось, и что-то легкое, словно перышко, коснулось ее щеки. Затем она почувствовала теплое прикосновение губ к своим и легкое покалывание щетины на подбородке.

— Что я этого не сделал, — прошептал он, и Гермиона улыбнулась.

Она открыла глаза.

Над ней было голубое небо, но бумажные самолетики бесшумно проносились по плоскому лицу облаков. Гермиона нахмурилась. Это выглядело неправильно.

Она повернула голову направо и вместо кладбища увидела Серу, сидящую в кресле и читающую книгу. Гермиона огляделась. Она находилась в большой белой комнате с несколькими стульями и множеством цветов. Некоторые из них были лилиями.

— Сера? — спросила она и удивилась, поняв, что ее голос охрип. ее коллега подняла глаза.

— Гермиона? О, Боже! Сейчас же позову медиков! — зачастила Сера. Не успела Гермиона и рта открыть, как Сера уже вылетела за дверь; книга шлепнулась на пол, никем не замеченная. Гермиона лишь подумала: цел ли корешок?

Сера вернулась, ведя за собой двух медиковедьм и одного медика-волшебника, судорожно сжимавшего в руках пузырьки с зельями. А по пятам за ними, еле поспевая, шла Эвридика.

— Гермиона, ты просто непробиваемая! Слава Мерлину, ты очнулась. Мы места себе не находили! — воскликнула начальница, пока медики обступали ее, со всех сторон обрушивая на нее диагностические заклинания.

— Что здесь происходит? — прохрипела Гермиона, едва успев проглотить содержимое очередного флакона, который ей сунули в рот.

— Мы поддерживали посменное дежурство в «Виверне» на случай, если ты вернешься, — объяснила Эвридика.

— Тебя не было несколько месяцев, — добавила Сера. — По меньшей мере пять.

— Правда? — поразилась Гермиона.

— Мы даже держали кого-то в Комнате Времени, — продолжила Эвридика. — Ну, знаешь, на случай, если все пойдет наперекосяк и нам понадобится тот, кто еще связан с прежней временной линией.

— Со мной было двое мужчин, — вдруг вспомнила Гермиона. Она попыталась приподняться, но тело не слушалось. Медики неодобрительно зацокали и влили в нее еще одно зелье.

— Да. Один не выжил. Прости. Другой все еще без сознания. Вы оба были при смерти. Множественные внутренние повреждения, — подтвердила Эвридика. — И медики сказали, что твои шрамы нанесены оборотнем.

— Так и есть, — глухо произнесла Гермиона.

-Ты просто огонь, Гермиона! — воскликнула Сера. — Схлестнулась с оборотнем, скрутила парней из восьмерки и сумела вернуться. Кстати, ты была без сознания две недели.

— Временная линия… — начала было Гермиона, ее голос сорвался. Она так хотела, чтобы он был жив. Он должен быть жив, ведь так? Смешно даже думать о другом исходе.

— Все в полном порядке, — спокойно ответила Эвридика. — Отлично сработано.

Гермиона разрыдалась.

— Ты в порядке? — тихо спросила Сера.

Гермиона продолжала плакать навзрыд.

— Это совершенно естественно, — сказала одна из медико-ведьм. — Она только что очнулась и, вероятно, пережила колоссальную травму.

— Мы можем позвать кого-то из близких друзей, — предложила Эвридика.

— Это может помочь, — согласился медик-волшебник.

Гермиона отвернулась к стене. Говорить ей совершенно не хотелось.

Через некоторое время шаги стихли, и Гермиона осталась наедине со стеной, беззвучно вопрошая себя, что же она натворила. Эвридика сказала: “Отлично сработано”, но в душе у нее не было ни капли этого “отлично”. На самом деле, все казалось ужасным. Просто катастрофически ужасным.

Но.

Она вернулась. Устройство времени было починено.

А это значило, что путь назад открыт.

Ей просто нужно выбраться отсюда и вернуться в Министерство, а там — добраться до этого проклятого прибора.

— Гермиона!

Этот голос невозможно было спутать ни с каким другим — Гарри. Гермиона тут же повернулась, и через пару шагов Гарри уже был рядом, заключая ее в свои крепкие объятия.

— Ты заставила нас всех изрядно поволноваться, — сказал он. — В Департаменте и словом не обмолвились, что стряслось. Сказали лишь, что ты на задании.

— Тебя не было столько месяцев! — добавил Рон, присоединяясь к объятиям и увеличивая их вес.

Это было невероятно жаркое и потное объятие, но именно такое объятие и было жизненно необходимо Гермионе. Она позволила себе выплакать остатки слез на плече Гарри.

— Гермиона, что с твоим лицом? — прошептал Гарри.

— Похоже на проделки оборотня, — сказал Рон поверх головы Гермионы. — Как у Билла.

— А ну прекратите оба! Она, черт возьми, едва оправилась! — крикнула Гризельда из-за плеча Рона.

— Мои объятия действуют лучше любого болеутоляющего, — заявил Рон.

— Скорее как навозная бомба, — фыркнула его девушка. Она села на кровать Гермионы, когда парни неохотно отпустили ее. — Я принесла тебе кое-что.

— Шоколадки? — спросил Рон.

— То, что Гермиона на самом деле хочет, — весомо произнесла Гризельда.

Гермиона наблюдала, как Гризельда взмахом палочки увеличивает корзину. Оттуда она достала стопку книг, фоторамку, где Гермиона обнимала Живоглота, и удивительно яркое шерстяное одеяло, представлявшее собой буйство красок. Гризельда бережно положила книги на столик рядом с Гермионой, поправила рамку, а затем расстелила одеяло поверх стерильной белизны больничной койки.

— Почему ты не принесла фотографию, где есть я? — обиженно протянул Рон.

— Она тебя не любит, — донесся до Гермионы голос Джинни из-за спины брата.

— Гермиона, ты в порядке? — спросила Джинни. — Мы оставили Джеймса с мамой. Ничто так не заставляет захотеть впасть обратно в кому, как орущий малыш.

— Я в порядке, — сказала Гермиона. — Не отлично. Но в порядке. Чудесно вас всех видеть.

Джинни подошла, чтобы тоже обнять ее, и Гермиона почувствовала упругое прикосновение живота к своим ребрам. Она опустила взгляд на округлый живот Джинни, затем снова подняла взгляд на Джинни, в ее глазах читался вопрос.

— Даже после комы Гермиона умнее нас, — пожаловался Гарри, заметив ее выражение.

— Да, нам уже пять месяцев, — засмеялась Джинни. — еще один мальчик.

— И нам тоже! — сказал Рон.

— Обожаю, как ты говоришь “нам”, — сказала Гризельда. — Хотя каждое утро блюю именно я.

— Дети, — прошептала Гермиона, чувствуя, как слезы снова наворачиваются на глаза. — Как же это прекрасно.

— Ох, Гермиона! — воскликнула Джинни, успокаивающе поглаживая ее по спине.

— Мне тоже плакать хочется, — вставила Гризельда. — Вы видели размер головы Рона?

— Довольно, все, — прозвучал резкий голос из дверного проема. Одна из медиковедьм, с весьма суровым лицом, стояла там, сжимая в руке три пузырька. — Вам пора уходить и дать вашей подруге отдохнуть.

— Когда выйдешь, можешь остаться у нас, — предложил Гарри. — Мы приготовили свободную комнату.

— Я справлюсь, — ответила Гермиона. — Моя квартира ведь все еще при мне, да?

— Позволь хотя бы мне привезти тебе еды, когда выберешься отсюда, — сказала Джинни.

— Я сам это сделаю. Не перетруждайся, — вмешался Гарри. — Альбус не самый внимательный квартирант, помнишь?

— Даже не напоминай, — вздохнула Джинни.

— Альбус? — переспросила Гермиона. Она взяла один из пузырьков, предложенных медиком-ведьмой, и осушила его одним глотком.

— Малыш, — объяснила Джинни. — Идея Гарри, конечно.

— Альбус Северус, — гордо произнес Гарри.

— Северус? — повторила Гермиона.

— Даже не пытайся его отговорить, — махнул рукой Рон. — Мы все перепробовали.

Гермиона не могла сказать, понравилось ей это или нет, ведь она вообще едва могла вымолвить слово. В горле стоял давящий ком. Она так сильно желала, чтобы мистер Снейп был здесь, чтобы она могла сообщить ему, что внука Джеймса Поттера назовут в его честь. Она могла живо представить его сейчас: лицо, искаженное от глубочайшего замешательства, а затем — какая-нибудь изумительно язвительная реплика, и они оба разразятся смехом. И это, несомненно, стало бы их фирменной шуткой, всплывающей время от времени, когда им требовалось очередное напоминание о том, как абсурдна эта жизнь.

Но он был мертв, не так ли?

— Гермиона? — нежно позвала Джинни.

— Ты ее травмировал, — буркнул Рон. — Я же говорил, что имя — глупая идея.

— Это… прекрасный жест, — наконец, с трудом выдавила Гермиона. — Просто я сейчас… не в своей тарелке.

— Конечно, не в своей, — зацокала медиковедьма. — Но это ничего, что не могли бы исправить хороший отдых и полноценный курс зелий.

Ее посетители, уловив тонкий намек, поспешно попрощались. Гарри задержался на мгновение, чтобы крепко обнять ее еще раз.

— Если тебе что-то понадобится, Гермиона, просто попроси, — прошептал он.

Гермиона безмолвно кивнула.

“Может тогда оживишь мистера Снейпа”, — подумала она.

“И, если уж на то пошло, вломись в Департамент и укради для меня устройство времени”, — добавил ее разум.

— Ладно, спасибо, я учту, — сказала она.

Ей предстояло провести в больнице Святого Мунго еще пять дней. Она читала книги, принесенные Гризельдой, а через несколько дней ее навестил Деклан, принеся сверток обжигающе горячих, хрустящих спринг-роллов и ее сумку.

Он сел рядом с Гермионой, пока она прижимала сумку к себе и принялась за спринг-роллы.

— Значит, завтра тебя выписывают? — спросил он.

Гермиона кивнула с набитым ртом.

— Я рад, что ты вернулась, — сказал он. — Я был там, когда ты появилась в «Виверне».

Гермиона сглотнула.

— Ох, — произнесла она. — Наверно это было… довольно жутко?

— Куча того, что я поначалу принял за мертвые тела, свалившаяся буквально из ниоткуда? Да, я бы сказал, было чуточку жутковато, — ответил он.

— Спасибо, что присмотрел за мной, — сказала она.

— Конечно, — ответил он. — Мы же команда, верно?

— Верно, — сказала Гермиона.

— Эвридика была здесь этим утром? — вкрадчиво спросил он.

— Да, — устало вздохнула Гермиона. — Они дают мне две недели оплачиваемого отпуска на восстановление. А потом — полный отчет.

— Невероятно! — вырвалось у Деклана. — Столько людей жаждут узнать, каково это — вернуться так далеко в прошлое.

— Потрясающе, — безразлично произнесла Гермиона.

— И нет никаких признаков того, что второй парень очнулся, так что им понадобится довольно подробный отчет обо всем периоде, пока ты там была.

Гермиона тяжело вздохнула.

— Еще лучше, — пробормотала она.

— Я не должен тебе этого говорить, но тебя ждет Орден Мерлина за этот подвиг. Первой степени, ни много ни мало! — взволнованно прошептал Деклан, его глаза сияли.

Она выдавила из себя слабую улыбку.

— Это фантастика, — солгала она.

— Не каждый день кому-то удается спасти волшебный мир, — заметил Деклан, словно прописную истину.

— Это уже случалось, — сухо ответила Гермиона, ее голос был лишен всяких эмоций. — Несколько раз, если быть точной.

— Что ж, тогда ты в отличной компании, — подытожил Деклан.

И на это ей действительно нечего было ответить.

Когда Гермиону наконец сопроводили домой с помощью портала, она вдруг осознала, что совершенно не хочет там находиться. В воздухе витал привкус запустения, хотя Отдел и прислал целую команду, чтобы освежить квартиру к ее приезду. Был, конечно, дом Гарри и Джинни, но и туда ее не тянуло. Не то чтобы она не хотела провести время с друзьями, но ей отчаянно требовалось нечто иное. Ей нужно было поговорить с тем, кто понял бы.

Гермиона точно знала, кто это.

Быстрое сообщение совой — и вот она уже там, где жаждала быть: у парадных ворот Хогвартса. Стоял вечер, пронизывающий холод кусал за щеки, но Гермиона упорно шла по тропинке, минуя исполинский вход, к горгулье у подножия кабинета директора. Минерва уже ждала ее там.

— Добро пожаловать, Гермиона! Для тебя весьма необычно навещать нас так поздно, да еще и в разгар учебного семестра. Могу я… — теплый и гостеприимный голос Минервы оборвался, когда Гермиона приблизилась. Взгляд директора метнулся к лицу Гермионы, к свежим шрамам.

— Ох, мое дитя. Мое дражайшее дитя, — Минерва шагнула вперед со своей до боли знакомой стремительностью, почти мгновенно сократив расстояние между ними. Она заключила Гермиону в крепкие, почти удушающие объятия.

— Привет, — пробормотала Гермиона, совершенно не зная, что еще сказать. Ей снова хотелось плакать. Никогда в жизни она не проливала столько слез. Она ведь попросту заработает обезвоживание.

— Поднимайся наверх, — сказала Минерва, и горгулья послушно отъехала в сторону, открывая винтовую лестницу. Она повела Гермиону наверх, одна рука все еще лежала на плечах девушки, и Гермиона была этому несказанно рада. Ноги немного дрожали.

Минерва усадила Гермиону в уютное кресло и налила ей огромный бокал скотча, который Гермиона дрожащими руками пристроила на коленях, стараясь не расплескать.

— Я все гадала, когда же ты снова появишься, — наконец произнесла Минерва.

— Прошло так много времени, — согласилась Гермиона.

— Для меня, — поправила Минерва. — Не для тебя.

— Нет, — тихо сказала Гермиона.

Она пригубила скотч. Затем закашлялась. Потом снова пригубила. Минерва выгнула бровь.

— Хочешь добавки? — спросила она.

— Нет, спасибо. Я даже не знаю, зачем я здесь. Мне просто нужно было поговорить с кем-то, — ответила Гермиона.

— Ты всегда можешь поговорить со мной, когда захочешь, — сказала Минерва.

— Вам всегда рады, разумеется, поговорить с любым из нас, — раздался голос из-за спины Минервы.

Портрет Дамблдора. Гермиона вытянула шею, оглядывая стены вокруг комнаты, но одного портрета директора не хватало.

— Мне жаль, Гермиона, но его нет, — сказала Минерва, сразу поняв, что она ищет. — Мы нашли фрагмент рамы в камине. Филиус и я думаем, что он сжег свой. Возможно, как последнюю меру безопасности для плана Дамблдора на случай нашего поражения, и тогда его портрет был бы обязан раскрыть свои секреты новому директору. Которым стал бы тот, кого назначил бы Волдеморт.

— Он был мастером стратегического мышления, — проговорила Гермиона, и внутри все похолодело от горечи поражения. Она так надеялась, что, может быть, им удастся поговорить. Но даже в этом ей было отказано.

— Действительно был, — тихо подтвердила Минерва. Она подалась вперед, ее взгляд стал мягче. — Благодарю тебя за слова, что ты произнесла перед уходом, Гермиона. Он был верным другом. Хотя о себе я такого сказать, увы, не могу.

— Я ничего не изменила, — ответила Гермиона, голос ее звучал глухо. — Но, думаю, мне стоило это сделать.

— Я не считаю, что какая-либо вина лежит на тебе. Оглядываясь назад, — произнесла Минерва, словно взвешивая каждое слово. — А я, разумеется, оглядывалась. В основном, чтобы напомнить себе о собственном упрямстве и о том, сколь многое я упустила из-за него. Мне казалось, ты давала мне намеки, которые я даже не подумала разгадать.

— Да? — Гермиона подняла на нее удивленный взгляд.

— Да, — подтвердила Минерва. — Ты всегда говорила о Северусе в прошедшем времени. И я не уверена, что ты вообще это осознавала.

— Ох, — лишь это смогла вымолвить Гермиона.

— Теперь я определенно понимаю твою сдержанность по отношению к Альбусу, — вздохнула Минерва. — Задним числом все кажется кристально ясным. Но тогда, я не так уж и уверена.

— Как ты думаешь, он может быть жив? — тихо спросила Гермиона. Наконец, вопрос, что жег ей язык с самого пробуждения, сорвался с губ.

— Если кто-то и был достаточно хитер, чтобы инсценировать собственную смерть и уйти от возмездия, — Минерва чуть заметно улыбнулась уголком губ. — То это определенно был бы Северус.

Яркая, ликующая надежда внезапно затопила ее.

— Хотя его останки были найдены в хижине, — добавила Минерва, и надежда тут же померкла. — Что осталось после пожара, конечно.

— Понятно, — уныло произнесла Гермиона. — Конечно.

Горечь поражения вернулась, растекаясь по телу и поглощая все без остатка.

— Я хочу тебе кое-что отдать, — произнесла Минерва. — Подожди здесь.

Она поднялась и вышла через дверь, которая, как Гермиона догадалась, вела, скорее всего, в ее личные покои. Гермиона сидела в кресле, упрямо игнорируя портрет Дамблдора, который пытался привлечь ее внимание. Вместо этого она отпила еще немного скотча, пока ждала.

Наконец, Минерва вернулась, держа в руках нечто крошечное.

Едва уловимый, нежный аромат специй и сосны донесся от открытки, которую Минерва положила на стол. Гермиона опустила взгляд на до боли знакомое изображение. Высокая, суровая фигура в черном прошагала по снегу к великолепно украшенной рождественской елке и испепелила ее заклинанием. Она не видела этой открытки много лет. Больше десяти лет!

— Он сохранил ее, — прошептала Гермиона.

— Она лежала у кровати, — тихо произнесла Минерва. — На прикроватной тумбочке. Я нашла ее, когда... скажем так, когда вернулась после всего.

Гермиона протянула руку и взяла открытку. Ей было немного неловко, но она притянула ее к себе, почти прижимая к груди.

Тишина, густая и тяжелая, опустилась на комнату.

— Ты должна знать, — сказала Минерва, её голос был полон глубокой нежности. — Он очень тебя любил. До самого конца.

— Я тоже любила его, — выдохнула Гермиона, и, хотя она пыталась сдержать их, проклятые слезы снова потекли. И в этот миг она осознала: это была чистая правда. Она любила его. — Но у меня так и не было шанса сказать об этом. Почему я не сказала? — почти с гневом спросила Гермиона у Минервы.

Минерва обошла кресло и обняла Гермиону.

— Он знал, — просто ответила она.

И Гермиона позволила себя обнять.

___________________________________________________

Эдна Сент-Винсент Миллей Conscientious Objector

(Не нашла литературный перевод этого стихотворения и взяла на себя смелость это сделать сама. Перевод mari5787)

Пусть я умру, но это все, что Смерти совершу,

И больше ничего ей не скажу.

Я слышу, как коня она из стойла тянет,

И стук копыт мой слух так манит

Она спешит; дела на Кубе ждут,

И на Балканах тоже, голоса зовут.

Но я держать поводья ей не стану,

Пока седло она затянет рьяно.

Пусть сядет же в седло сама, вот так,

Я не подставлю ей для взлета шаг.

Пусть плетью по плечам хлестнет, злобясь,

Куда лиса бежала, не скажу боясь.

Пусть на груди копыто, где тот мальчик мал,

Что в топи прячется, я ей не дам сигнал.

Пусть я умру, но это все, что Смерти совершу,

Я не в ее оплаченной упряжке.

Я не скажу, где прячутся друзья,

И где врагов обитель, не отвечу.

Пусть горы обещает мне она,

Не приведу к ней никого на встречу.

Ведь разве я шпион среди живых,

Чтоб предавать людей других?

Брат, тайный код и планы нашей тверди

Со мной в сохранности; через меня

тебе падения не будет никогда.