Путешествие на Восток (джен)

Что-то произошло. Я почти непосредственно ощутил, как острое внимание Розафы рассеялось, ускользнуло, ослабляя непреодолимое давление чуждой магии. Моя душа, которая из последних сил цеплялась за изуродованную телесную оболочку, с неистовством утопающего рванулась обратно, и отрезанные от меня чувства стали возвращаться одно за другим. Я лежал на камнях, тяжело дыша. Мантия-невидимка соскользнула с меня, но тело уже вернуло себе прежнюю форму, и Розафа больше не выдавливала из меня жизнь незримой каменной рукой. Надолго ли?

Лязг доспехов за спиной заставил меня обернуться. Темные братья. Меня все же заметили, и теперь они приближались широкой дугой, сжимая арбалеты потными пальцами: страх на их лицах отчетливо читался даже издали. Неужели это я, младший из Певереллов, чудом выживший, лишенный сил и поверженный на землю, способен вызывать такое чувство у целой армии врагов? Безотчетно я подхватил мантию невидимости, однако облачаться в нее уже не стал: на это не было ни сил, ни времени.

Да хватит ли моей потрепанной воли хоть на что-нибудь? Я видел поднятый мост за спинами врагов: если я смогу его опустить, это отвлечет хотя бы часть Темных братьев на оборону… Цепи, удерживающие мост, — массивные стальные звенья, намотанные на деревянные оси над входом. Разорвать их — выше моих возможностей, но вырвать стопор, удерживающий каждую из них, — много проще. Я сосредоточился, но в пространстве снова разнесся шепот Розафы, и теперь в нем слышалось смятение:

— Имеющая власть… Моя кровь. Здесь?

Стопор выскочил из паза, цепь лязгнула, и мост, покосившись, повис на одной оставшейся. Некоторые из врагов оглянулись на звук, но остальные продолжали осторожно приближаться. Хотят взять живьем? Как бы не так! Еще одно напряжение воли — и второй стопор с хрустом покинул паз, разворотив ось. Цепи загрохотали, и тяжелый мост рухнул оземь. На сей раз обернулись все — и вовремя: снаружи к мосту уже бежали солдаты Голема, словно только и ждали этого момента.

Мысленно я чертыхнулся: приказывал же воздержаться от штурма! В следующее мгновение я увидел во главе отряда Амара. Несгибаемый монах двигался до странности неуверенно, похоже было на то, что ему также довелось выстоять против воли Розафы. Очевидно, он понял, что я попал в ту же ловушку, поэтому повел отряд мне на подмогу — как нельзя кстати, надо признать.

Такой противник для Темных братьев оказался куда привычней: не дрогнув, они спустили арбалеты, обрушив на воинство принца смертоносный дождь стальных стрел. Амар с прежним выражением лица отразил один болт шестом, одновременно скользнув в сторону. Доспехи и вовремя подставленные щиты спасли многих солдат Голема, но по меньшей мере трое из них остались лежать на камнях. Почему Розафа медлит? Хочет заманить в замок побольше врагов, чтобы покончить сразу со всеми?

Собравшись с силами, я рванул ткань пространства, бросив на землю с десяток противников. Арбалетчики принца не замедлили этим воспользоваться, открыв огонь прямо с моста из-за спин соратников. На какой-то миг мне показалось, что удержать их уже никто не сможет, но в этот момент отворились двери башен по обе стороны ворот. Существа, показавшиеся в проходах, не были людьми.

«Возможно, они до сих пор за стенами Розафы», — вспомнил я слова Амара. Големы! Первый, второй… Все пятеро перегородили вход — несокрушимая стена живой глины, поставившая крест на любых попытках овладеть замком. Солдаты принца замерли в нерешительности, а големы неторопливо двинулись им навстречу. Амар рванулся с места и, взметнувшись в воздух, с силой ударил обеими ногами того, кто шел по центру. Сбитый с ног голем покатился по камням, самого же Амара отбросило назад, словно он попытался сокрушить скалу. На место упавшего голема тут же встали другие, продолжая свое неторопливое шествие вперед, и штурмовому отряду ничего не оставалось, кроме как пятиться от них, беспомощно отстреливаясь: арбалетные болты вязли в глиняной плоти, не причиняя никакого вреда бессмертным воинам.

Темные братья, убедившись, что вход в замок надежно защищен, вновь развернулись ко мне. Я наконец-то смог встать во весь рост, наспех затолкал мантию невидимости в поясную сумку и поднял палочку, стараясь выглядеть как можно уверенней, хотя сил моих едва ли хватило бы даже на Протего. Не знаю, обмануло ли кого-то мое представление, но, когда я уже собрался с духом, чтобы перейти в отчаянное и безнадежное наступление, камни подо мной дрогнули, и по ушам ударил оглушительный гром. Я едва устоял на ногах. За спиной будто сошла каменная лавина, и приближавшийся ряд врагов застыл: их глаза округлились не то от страха, не то от бескрайнего удивления.

— Какого черта вы стоите? — рявкнул Нумерий, невесть откуда появившийся среди них. — Стреляйте!

Залп двух дюжин арбалетов — и короткие вспышки там, где стальные болты врезались в незримый барьер, укрывший меня надежней каменной стены. Барьер, который не был выставлен мной. Я с трудом обернулся, борясь с головокружением, и не удержался от восхищенного вздоха. В ближайшей крепостной стене зиял огромный пролом, и на высившейся груде камней в облаке известняковой пыли стояла Эйлин. Ее распущенные волосы казались золотыми в солнечных лучах, бивших в пролом и пронзавших запыленный воздух, словно указующий перст Господень. Темные силуэты показались за ее спиной, и хриплый голос Певчего Джона провозгласил:

— Держись, малой… На абордаж, ребята!

Ответный залп нашел свои цели: пятеро Темных братьев рухнули на камни, обливаясь кровью. Эйлин взмахнула палочкой, подобно разящей Немезиде, и новый взрыв разметал врагов, проделав огромную брешь в их рядах. До чего же она стала сильна! Отброшенный взрывом Нумерий с трудом поднялся на ноги, слизнул кровь из разбитой губы и выкрикнул:

— Розафа, помоги нам!

Почти забытое присутствие каменной души замка вновь пропитало воздух, но уже не было направлено на меня. Неуловимо изменившийся голос из пустоты прошептал:

— Наконец-то ты здесь, Эйлин, отмеченная Печатью, плоть от моей плоти.

— Что? — удивился я.

— Что? — одновременно со мной спросила Эйлин.

Все замерли. Опустил взведенный арбалет Певчий Джон, прислушиваясь к голосу. Бывалые моряки заозирались по сторонам, Лестер, выпучив глаза, осенил себя крестным знамением. Нумерий нахмурился и уже раскрыл рот, желая что-то сказать, но его опередили.

— Мой сын прожил долгую жизнь, — зашелестело пространство вокруг нас. — У него были сыновья и дочери. Их преследовали, умерщвляли и заточали в камень, но многие выжили и породили новых дочерей и сынов. Мой род не прервался, и ты, Эйлин, принадлежишь ему.

— Розафа, опомнись! — возвысил голос Нумерий. — Она — наш враг. То, что в ней — частица твоей крови, ничего не значит…

— Она отмечена Печатью, глупец! — загрохотали стены замка, и Нумерий в страхе втянул голову в плечи. — Братство защищало меня и моих потомков, оттого я позволяла вам питаться их кровью, заточая в камень одного из поколения. Но Эйлин — последняя, и с ее смертью прервется не только мой род. Вы сами обречены. Я послала Гина Балша в Англию, чтобы он нашел и доставил ее мне, но этот ничтожный гордец был слишком тщеславен и решил сделать себе имя, дабы не довольствоваться простым служением здесь. Настало время тебе отступить, Нумерий. Я больше не пойду против своей крови.

— Мы не причиним ей вреда, если только…

— Ее друзья и союзники под моей защитой. Вы отступите и склонитесь перед ее волей, как это делаю я.

Нумерий, опустив голову, вдруг хищно ухмыльнулся и проговорил:

— Нет, Розафа. Мы больше не гильдия строителей, и нам ни к чему строить тысячелетние замки и мосты. Мы — те, кто станет в основании новой власти, способной объединить все страны, новой, несокрушимой Римской империи. Уже сейчас мы везде. Наши братья есть при дворе каждого королевства на земле, и даже истребив нас здесь, в нашей колыбели, нельзя уничтожить Братство. Пусть старые стены обращаются в пыль, пусть рушатся купола храмов и падают колонны дворцов. Мы — те, кто выстоит. И уверяю тебя, не стоит выступать против нас. Даже тебе, Розафа.

— Ты угрожаешь мне? — вкрадчивый шепот Розафы резанул слух не хуже заточенной стали, и камни у меня под ногами задрожали, словно под копытами мчащейся конницы.

— Не мешай нам. Если не желаешь помочь, то просто уйди с дороги и спи своим тысячелетним сном, но помилуй Бог твою ветхую душу, если ты попытаешься нам помешать.

Камни под его ногами вспучились, готовые поглотить и перемолоть его тело в своем холодном чреве, однако Нумерий с непостижимым проворством отпрыгнул в сторону, поднял меч и выкрикнул:

— Братья! Морс продитори!

Где-то над головой лязгнули цепи. Ближайшая стена донжона загрохотала, и каменная плита у основания, подняв густые клубы пыли, со скрежетом скользнула вниз. Я бросил взгляд в открывшуюся темную нишу и вздрогнул. Там была она.

Конечно, от ее прежнего тела почти ничего не осталось: без малого две тысячи лет заточения обратят в тлен кого угодно. Но очертания… Из земли, из стен и нависшего потолка протянулись жилы из черного камня, по которым время от времени проносились мерцающие сгустки. Они погрузились во влажно блестящий глиняный ком, схожий по форме с человеком — женщиной. Я был настолько заворожен невероятным и страшным зрелищем, что даже не попытался ничего сделать.

Вот какое оно — живое сердце замка, вросшее в его камни и питающее их силой своей души. Кто впервые сотворил эту дьявольщину тысячелетия назад? Сколько их еще, рассеянных по всему миру, живых крепостей, мостов и дворцов, несущих в своем чреве то, что некогда было человеком? Эйлин была уготована эта судьба: не открылось ли ей возможное грядущее в те страшные дни ее заключения, когда она утратила дар речи и почти утратила разум?

— Ты не посмеешь! — послышался голос Розафы, и я пришел в себя.

— Не впервой, — ухмыльнулся Нумерий и вогнал острие меча в неподатливую земляную плоть.

Камни под ногами сдвинулись с места. Одна из черных жил растрескалась и осыпалась на землю сверкающим дождем. От крика Розафы у меня потемнело в глазах, и я видел, как воины с обеих сторон отступают в мистическом ужасе и осеняют себя крестным знамением.

— Нет! — воскликнула Эйлин и взмахнула палочкой, целясь в Нумерия.

Лазурный луч вспыхнул, но угодил в одного из Темных братьев, метнувшегося на защиту своего господина: искалеченное тело покатилось по земле, оставляя кровавые пятна. Нумерий осклабился, взмахнул мечом и с силой нанес им удар поперек того, что осталось от Розафы. В то же мгновение я рванул нити Брахмана, и глава Темного братства, выронив оружие, полетел кубарем в нишу. С растресканных стен осыпались камни: весь замок будто разом постарел на несколько сотен лет.

На этот раз никто не закричал: я услышал только вздох, похожий на стон, и что-то неуловимо изменилось вокруг, словно ушел ночной морок, в котором я находился все это время. Душа, делавшая эту твердыню живым существом, покинула искалеченные камни.

— Они убили брата Нумерия! — выкрикнул один из врагов. — В атаку!

Мельком я бросил взгляд в нишу. «Горе строящему город на крови и созидающему крепости неправдою», — не так ли говорил пророк Аввакум? Тело Нумерия повисло на утратившей форму глиняной массе. Острый обломок каменной жилы пронзил его насквозь и слабо шевелился, роняя капли крови. Я отвернулся от гадкого зрелища и едва успел выставить барьер. Болт со свистом врезался в него и, бешено кувыркаясь, отскочил в сторону. Розафа — сильнейший наш союзник — мертва, но магия Пустоты все еще со мной… И мои силы возвращаются ко мне.

— Конфринго! — воскликнул я, убрав щит, и атака Темного братства захлебнулась в крови.

Арбалетный болт вспорол мне мантию и отскочил, отраженный зачарованной пластиной. Стреляли откуда-то сверху… Не успел я додумать эту мысль, как мое чутье, обостренное зельем Мопсуса, заставило меня рвануться сквозь пространство в сторону, и туда, где я только что стоял, вонзилось не меньше десятка стрел. Лучники на стенах, черт бы их побрал! Почти не глядя, я ударил встречным заклинанием, и крики боли сверху свидетельствовали, что магия нашла свою цель.

Из входа в донжон ко мне ринулась было группа Темных братьев, но каменный навес над ними треснул и осыпался массивными кусками известняка, похоронив под собой добрую половину несчастных. Выживших накрыл залп команды «Святого Иакова»: они заняли удобную оборонительную позицию за проломом в стене и теперь методично расстреливали подвернувшихся врагов.

— Не благодари, — шепнула мне на мгновение очутившаяся рядом Эйлин.

Силы полностью восстановились. Зелья бурлили в моей крови, обостряя все чувства и притупляя боль. Левая лодыжка обильно кровоточила — плоский наконечник стрелы глубоко вспорол кожу, — но я не обращал на это внимания, механически отмечая повреждения и продолжая метаться в стенах замка, каждый раз появляясь там, где меня меньше всего ожидали увидеть. Эйлин вторила мне, и меньше чем за минуту мы вдвоем истребили не меньше полусотни Темных братьев, выныривая из Пустоты на мгновение и обрушивая всю ярость стихий на очередную группу врагов.

Стражи-воротники наконец-то опомнились и, дождавшись, когда големы оттеснят нападавших от входа в замок, вновь подняли мост. Трое големов, оставшихся внутри, развернулись и направились к пролому в стене, где засел крохотный отряд Певчего Джона.

— Уходите! — рявкнул я капитану, на мгновение оказавшись рядом.

Тот лишь ухмыльнулся и выпустил болт в горло подскочившему бойцу Темного братства.

— Добивайте их, чароплеты! — крикнул он мне вслед. — Мы выстоим.

С досады я едва удержался от богохульного ругательства. Певчий Джон явно не имел никакого представления о големах, даже если Эйлин что-то успела рассказать. Конечно, владея магией Пустоты, сдерживать их будет куда проще, чем во время нашей стычки в лесу, но пытаться при этом защищать других… Я скользнул под слой майя и рванул несколько нитей: мне уже не приходилось задумываться о том, как они связаны с поверхностью привычного нам мира. Ближайший к Певчему Джону голем взвился в воздух: искривленное пространство швырнуло его уродливое глиняное тело в двух других, и все трое на какое-то время оказались повержены.

Я метнулся в сторону от прошившей воздух стрелы и обвалил на големов изрядный фрагмент стены. Пусть тратят драгоценное время, пытаясь выбраться. Уловив боковым зрением движение, я попытался отскочить, но недостаточно резво: клинок скользнул по моим ребрам, вспоров мантию. Защитная пластина выдержала, но удар был настолько силен, что, задохнувшись, я упал на колено.

Противник — закованный в черные латы здоровенный детина — с торжествующим ревом занес оружие. В его нагрудную пластину с лязгом ударились один за другим три болта: команда Певчего Джона пришла на выручку. Воин чуть замешкался и рубанул мечом. Я прыгнул сквозь Пустоту, но боль в боку сбила мою сосредоточенность, и мне удалось лишь беспомощно отскочить на пару футов. Вскинув палочку, я попытался ударить заклинанием — лишь с тем, чтобы увидеть, как расщепленное ударом меча древко отлетает в сторону. Проклятье! Да этот Голиаф не уступает Голему из Круи. Почему я не надел мантию невидимости, пока была такая возможность?

Где-то над головой полыхнуло огненное заклинание, за которым последовали крики боли: Эйлин, должно быть, разбиралась с лучниками на стене и не видела, что происходит внизу, во дворе замка. Оставив надежду на помощь, я перекатился в сторону и, в панике рванув нити Брахмана, отбросил в сторону несущееся ко мне острие меча. Клинок со скрежетом вошел в груду камней позади, и Голиаф на мгновение утратил равновесие. Левой рукой я сорвал с пояса палочку Кадма, но воспользоваться ей уже не успел: камни за спиной пришли в движение. Големы. Я валялся на той самой груде камней, под которыми похоронил трех глиняных защитников крепости.

Разом вспотев, я рванулся, чтобы покинуть опасное место, но стальной наруч Голиафа врезался мне в грудь, бросив обратно на камни. Черная тень закрыла собой небо, перед глазами сверкнул поднятый клинок, и я зажмурился, тщетно пытаясь вдохнуть после сокрушающего удара. Рядом посыпались камни, раздался свист рассекающего воздух меча, сменившийся глухим ударом. Кто-то громко вскрикнул, и этот крик оборвался вместе с лязгом металла. Я открыл глаза только для того, чтобы увидеть, как изуродованное тело воина грузно оседает наземь рядом со мной: его окровавленный шлем был почти вдавлен в плечи нечеловеческой силой.

Я медленно обернулся, стараясь не делать лишних движений. В груде камней высился гигантский голем с поднятой правой рукой, обильно вымазанной кровью. Один, не трое. Значит, эти существа могут объединяться в одно целое? По собственной воле или…

— Поспеши, Игнотус, — услышал я слабый голос Розафы. — Кровь брата Нумерия еще поддерживает во мне жизнь, но долго это не продлится. Я умираю.

Поднятый мост взорвался сотнями деревянных и стальных обломков. В пролом забрался голем — один из тех, кто остался с наружней стороны. Следом за ним ворвались солдаты Круи, немедленно принимая боевой порядок. Вот теперь — совсем другое дело. Оставалось лишь то, за чем я сюда явился.

— Где портал, Розафа? — спросил я, с трудом переведя дыхание. — Здесь ведь есть портал, ведущий в Англию, верно?

— Я и есть портал. Земля — моя плоть, и я чувствую каждый дюйм ее поверхности. Куда бы ты ни отправлялся, я знаю путь.

— Что? Но ведь…

— Я сама отправила Гина Балша в твою страну. Недавно я отправила туда Эмерика. Если ты хочешь настигнуть его, я отправлю и тебя: на это моих сил еще хватит. Постарайся не дышать и не двигаться…

— Подожди! Сражение еще не окончено. Я не могу бросить своих.

— Похоже, что уже закончено, — услышал я голос Певчего Джона. — Под крышей донжона вроде как засели еще несколько, но мы их и сами додавим.

Старый капитан шел ко мне во главе команды, утирая пот со лба и опасливо косясь на застывшего голема. Среди шагавших за ним моряков я с удивлением узнал Итана и на секунду утратил дар речи. Перехватив мой взгляд, Джон расхохотался и сказал:

— Мы нашли парня в порту, когда вернулись в Англию. Его держали в плену, пока этот ваш Эмерик водил меня за нос, но убивать не стали.

— А как вы-то сюда добрались? Розафа далеко от побережья.

— Зато речушка Буна отсюда в трех сотнях ярдов, и до ее русла от Диррахия — несколько часов, благо ветер был попутным. Когда нам на голову свалилась твоя леди Стэнвикс и сказала, что тебе нужна помощь, мне чуть ли не пришлось команду от снастей оттаскивать: все рвались в бой. И едва на мель не сели недалеко отсюда…

— Время уходит, Игнотус, — вновь донесся до меня голос Розафы.

— Конечно, — кивнул я. — Прости. Джон, дружище, передай Эйлин, что…

— Знаю, — сказала Эйлин, появившись в футе от меня. — Я тоже тебя люблю. Я всегда буду тебя любить.

Она обвила руками мою шею и поцеловала в губы — отчаянно, почти зло, и меня затопило неистовой нежностью, которую нельзя было утолить. Я на мгновение замер, растворяясь в этом чувстве, но все же, сделав над собой усилие, мягко отстранил Эйлин. Сюзи в опасности. Вероятно, не только Сюзи.

— Быстрее… — разнесся над замком слабеющий голос. — Быстрее.

— Я готов, — сказал я и сделал глубокий вдох.

Опустилась тьма: мгновенно, без перехода. Золотые нити Брахмана вились вокруг, и мое сознание скользило через их сплетения, порождавшие ковер той реальности, которую я знал с детства, не догадываясь об истинной природе сущего. Их танец ускорялся, а движение сквозь Пустоту меньше всего напоминало полет и больше всего — непостижимое изменение узора, как если смотреть на тень паутины, колеблющейся от ветра.

В какое-то мгновение я услышал — или мне это только показалось — голос Эйлин, догнавший меня даже за пределами вещественного мира:

— Я буду ждать тебя, Игнотус. Когда бы ты ни пришел, я буду ждать тебя.

— Я обязательно вернусь, Эйлин, — сказал я в Пустоту.

Нити растягивались, сливались воедино и расщеплялись, подобно ветвям дерева, сплетались в сетчатые сооружения, которые выворачивались наизнанку и рассеивались, уступая место новым и новым сияющим узорам из нитей. Это не длилось долго, но за те краткие секунды полета каждый ничтожный миг навсегда отпечатался в моей памяти.

Именно тогда, в Пустоте, мне явилась странная мысль, которую я в тот раз даже не успел толком додумать. Пророчества Валмиры, да и любые из пророчеств, — насколько же двойственны они по своей природе! Не бывало такого, чтобы их нельзя было трактовать менее, чем двумя способами, и, быть может, все же неправа пророчица относительно Кассандры: вероятно, был способ спасти Трою, оставив пророчество верным. Должно быть, именно эта двойственность в ответе за то, что их нельзя нарушить, ибо пытаясь избежать будущего в одной из трактовок, ты неизбежно вызовешь к жизни другую.

«Человек из тени, дважды рожденный, жертвенный нож судьбы, трижды ударит, но его рана кровоточит, и смертный яд в ней… Человек из тени, дважды рожденный, уходит на запад, и семена крови рвутся из заточения». Эмерик — человек из тени, которого мы считали мертвым, возродился, как феникс из пепла. Это он дважды рожденный. Это он трижды нанес удар Антиоху, и это в его кровоточащей ране яд от собственного ножа, направленного моей волей. Он ушел на запад, унося с собой Врата-которые-закрыты, хранящие в заточении семена крови.

И есть еще Игнотус из рода Певереллов, скрывающийся в тени искривленного пространства. Человек, который умер и возродился вновь. Чья рана глубже бездны, и яд разъедает душу каждое мгновение его жизни. Тот, который движется на запад, чтобы спасти невинного ребенка, и знает, что ему понадобится три удара, чтобы сразить врага или потерпеть поражение. Человек из тени — это я.

Сияющие нити изогнулись и вытолкнули меня на поверхность. Я упал в вязкую грязь и с минуту стоял на коленях, пытаясь совладать с головокружением. Вот я и дома, моя родная Англия. Но где именно? Подняв голову, я огляделся, и меня замутило еще сильнее. Тяжелые тучи, напоминавшие цветом и формой раздутое тело утопленника, ползли по небосводу непрерывным потоком, и ни один луч солнца не пробивался сквозь их сплошной поток. Вокруг частоколом выстроились изломанные за тысячелетия каменные менгиры, которые мне уже доводилось видеть ранее.

Скорхилл. Место, где мы впервые перешли дорогу Эмерику, который в то время был всего лишь неуравновешенным некромантом. Если бы мы только знали тогда, во что превратится этот безумный чародей! Человек, желавший служить Смерти настолько исступленно, что стал Смертью сам. В нем не было ничего от мудрой и могущественной богини пространства и времени, которая назвалась этим зловещим именем. Эмерик обратился нелепой, кровавой смертью, коварным убийством, ударом ножа в спину, ядом в каждой ране и разверстой пастью могилы. Смогу ли я одолеть его? Смогу. «Последний же враг истребится — смерть».

Я поднялся на ноги и вдохнул сырой, холодный воздух, напитанный запахом кладбищенской земли и разложения. У подножия ближайшего менгира лежал человек с рассеченным горлом: мертвые пальцы все еще сжимали древко заляпанной грязью палочки. Еще два безжизненных тела наполовину погрузились в черную жижу чуть поодаль. Эмерик был здесь, и свое появление на родной земле он отпраздновал тройным убийством — еще более бессмысленным, чем все предшествующие. У меня не было сомнения в том, что эти несчастные маги даже не пытались на него напасть. Предупреждение для меня?

Сделав несколько шагов, я едва не упал, споткнувшись о черенок увязшей в грязи метлы — одной из тех, на которых прибыли сюда убитые. Безотчетно я протянул руку, и метла прыгнула мне в ладонь, готовая к полету. Скорхилл слишком далеко от Годриковой Впадины, и моя власть над пространством еще недостаточна для того, чтобы переместиться на такое расстояние. Розафа отправила меня следом за Эмериком, который, очевидно, хотел навестить свое старое логово. Жаль, что мне не пришло в голову попросить Розафу открыть путь непосредственно к дому.

Над головой полыхнуло фиолетовым огнем. Гром ударил с такой силой, что поверхность луж подернулась рябью. В следующий миг налетел ливень: отвесные, почти твердые струи воды обрушились на меня с яростью хищника, смывая грязь и проникая под мантию холодными пальцами. Несколько секунд я стоял под ними, не шевелясь: несмотря на болезненный озноб, я был рад этому ливню, который рассеял подавленность и головокружение, наполнив меня здоровой злобой.

Метла, которую я оседлал, не могла сравниться с изделиями моих братьев, но со своей задачей вполне справлялась. Я поднялся в воздух и, сделав вираж, взял курс на Годрикову Впадину.