Чёрное или белое? (гет)

Когда о тебе говорят — всегда понижают голос.

И не могут найти нужных слов, чтобы выразить весь свой ужас.

Мастера намёков, — даже они бессильны.

Объяснить за стаканом чая, что же в тебе такого.⁽¹⁾

Люциус Малфой. Собственной персоной. С него тогда, в книжной лавке, началась вся эта презабавная история, им же и закончится. А он уже не выглядит таким отвратительно холёным. Лорд Волдеморт по щелчку пальцев сбивает спесь с таких, как мистер Малфой.

Люциус тащит Джинни за локоть, морщась от отвратительного запаха немытого тела, а та лишь ухмыляется: похоже, она — слишком ценный груз, чтобы доверять её только магии.

В простой комнате, в которую он её вталкивает парой минут позже (какой же возмутительно огромный особняк у этого ублюдка), есть окно, и выходит оно на тисовую аллею. Джинни даже на минуту замирает — прямая, как тростинка, смотря на зелёный массив изгороди, невидящим взглядом буравя оконное стекло — неидеальное, с небольшими кратерами, которые можно колупать ногтем. Ей не нравится эта смена положения. Да, Джинни всегда раздражала игра на вторых ролях. Но сейчас она чувствует, что было бы гораздо лучше остаться незаметной пешкой на краю доски или даже вернуться в подвал.

Девушка разглядывает стекло ещё пару мгновений, замечая все его неровности и добротную дубовую раму без предусмотренных ручек для открывания, потом разбегается и что есть силы ударяется о стекло в надежде выпасть из окна, порезав вены и артерии об острые грани. Стекло слегка пружинит и остаётся всё таким же неидеальным, но по-прежнему целым, будучи явно зачарованным от повреждений. Лишь только плечо саднит от удара, и на скуле, скорее всего, расцветёт синяк. Джинни поднимается с пола и почти хладнокровно осматривает комнату на предмет душевой, которую и находит за хлипкой дверью. Девушка садится на дно чугунной ванны, стоящей на стилизованных когтистых лапах, позволяя воде из латунного смесителя спокойно стекать по спине, унося тёмную от грязи воду в сток.

Поломанные во время воздействия «Круциатуса» и удара о стекло ногти приходится оставить прямо так, за неимением ножниц, лишь только обкусать по самым выступающим краям, словно по нервной привычке, которой, впрочем, Джинни никогда не обладала.

На этом девушка не останавливается. Смыв с себя грязь, она затыкает ванну пробкой и, лежа на дне, терпеливо ждёт, пока вода наполнит её хотя бы наполовину.

Распухшее от воды обнажённое тело — отвратительное зрелище, которое мало чем будет напоминать о Джинни Уизли — единственной девочке в многодетной семье. Но она, конечно, не может допустить, чтобы то, что Лорд уже узнал и ещё, несомненно, узнает, помогло ему дергать Джинни за веревочки, как марионетку. Потому что прекрасно понимает, что Тот-кого-нельзя-называть извлечёт из этой информации максимум пользы. Разве она недостаточно сделала, чтобы искупить свою вину, чтобы не быть жертвой сегодняшних манипуляций?

…Сколько нужно силы воли, чтобы удержать голову под водой, когда между носом и поверхностью считанные дюймы? Достаточно много, чтобы не дать телу рефлекторно вырваться вверх, но недостаточно для того, чтобы продолжить борьбу в этом лучшем из миров.

…Рывок за мокрые волосы ощутимо больнее удара о стекло. Боль резкая и заставляет широко раскрыть рот и глотнуть тёплую воду с лёгким красновато-жёлтым оттенком ржавчины. А потом — воздух саднящим горлом. И, как будто этого мало, далее следует пощёчина, звон от которой с эхом разносится по помещению и, наконец, заставляет открыть глаза, чтобы тут же увидеть вновь занёсенную руку.

— Нет, перестань! — пальцы скользят по мокрым краям ванной.

Он всё-таки не успевает остановиться, но новый удар в разы слабее.

— Если ты, дура ненормальная, думаешь, что твоя никчёмная жалкая смерть что-то изменит, то ты серьёзно ошибаешься, — на каждое слово-плевок Лорд Волдеморт всё сильнее сжимает плечи Джинни и несколько раз встряхивает её с ощутимой силой, необычайной для человека, при необходимости любого мало-мальского усилия пользующегося магией.

Он отпускает её резко, с гримасой брезгливости на уродливом лице, так, что она даже ударяется затылком о бортик ванной.

— Выходи и одевайся, я и так долго ждал, — его приказной тон не предполагает возражений, а Джинни только сейчас осознаёт, что лежит абсолютно голая в прозрачной воде.

Лорд переходит в комнату и садится лицом к ванной, дверь которой оставляет открытой. Джинни злится на себя за эту глупую ситуацию и, повернувшись спиной к открытой двери, остервенело растирается старым выцветшим полотенцем, которое не каждый уважающий себя эльф надел бы. За неимением лучшего, обматывается им же, оставляя мокрые волосы омерзительно холодными дорожками струиться по плечам.

— К твоему сведению, уровень владения мной трансфигурации таков, что позволит хоть Северусу Снейпу выглядеть тобой. И если твой драгоценный Поттер будет настолько туп, что всё-таки явится сюда за тобой, то совершено необязательно, чтобы ты всё ещё была жива. Да и кто сказал, что вообще надо предъявить ему кого-то? — вспышка ярости постепенно сходит на нет, и конец фразы Тот-кого-нельзя-называть озвучивает уже спокойным издевательским тоном.

Одежда, которую она сняла, Джинни замачивает в остывающей воде, смотря, как над ней всплывают буро-красные пятна крови и грязи.

— Хватит возиться. Я пришлю тебе мантию, — бесполезно гадать, что заставляет его проявлять столь бесконечное терпение, но Джинни больше не чувствует в себе сил на бунтарские поступки.

Медленно она проходит в комнату, проклиная чёртово короткое полотенце и самого Лорда Волдеморта за его такое быстрое появление.

— Что тебе тогда нужно от меня? — она стоит голыми ногами на плотно подогнанных досках паркета, и по обе стороны от неё об пол с мерным звуком ударяются капли, срывающиеся с волос. — Почему бы не позволить мне умереть?

— Кажется, мы уже договорились: я спрашиваю — ты отвечаешь, а не наоборот, — он с нарочитым интересом скользит взглядом по изгибам её худого тела, почти не скрытого материей. Стараясь не краснеть, Джинни срывает плед с кровати и укутывается в него.

— Значит, ты называла меня Томом? — спрашивает он с лёгким интересом.

Джинни садится на край кровати, так, что худощавая фигура Лорда остаётся сбоку.

— Это был не ты, — не совсем уверенно тянет Джинни.

— Полагаешь, во мне не осталось ничего от себя шестнадцатилетнего? — он слегка усмехается и встаёт из кресла, оказываясь прямо перед Джинни.

— Я тогда ещё не знала, что ты предпочитаешь другое имя, — Джинни бы многое отдала, чтобы больше никогда не встретить Тома Реддла. В любом из его обличий. Но единственный способ этого избежать казался упёртой, как бык, Джинерве Уизли, невероятным. Надо было попросту бежать со всех ног от такого желанного Гарри Поттера, за которым однажды непременно пришёл бы Лорд Волдеморт.

— Ты совершенно напрасно думаешь, что твоя преданная душа не нашла бы другого пути ко мне, — его нечеловеческий взгляд сверлит лицо Джинни, и она вздрагивает, когда Лорд озвучивает ответ на её мысли.

— Я никогда не была тебе предана. Это вздор! — Джинни смело смотрит в его глаза, в которых словно плещется испепеляющая лава, понимая, что этого делать не стоит.

— Кого ты пытаешься обмануть, Джинни Уизли — себя или меня? — перед мысленным взором Джинни красивое лицо Тома искажается нечеловеческой мукой, когда Гарри пронзает дневник зубом василиска. Картина столь яркая, что Джинни почти не сомневается, что это Лорд Волдеморт заставляет её вспоминать малейшие детали. А, видит Мерлин, ей было очень нелегко это забыть.

— Ты обманул меня! — не выдерживая этой зацикленной картины, вскрикивает Джинни. Вскакивает с места, чуть не сбивая Лорда с ног, и чувствует, как к горлу подступают слёзы. Она не хотела больше никогда его видеть не только потому, что он — бездушный монстр, но и потому, что не уверена, что даже теперь сможет сказать ему «нет».

— Не надо плакать, — негромко говорит Тот-кого-нельзя-называть и ловит её за руку. Джинни немедленно пытается сбросить его ладонь, но он лишь резко дёргает её на себя, прижимая к груди. Слёзы сами собой струятся по лицу. Джинни много раз воображала себе, как мог пахнуть Том Реддл — парень с льдисто-синими глазами. У Реддла запах змеиной чешуи и крови — холодящий аромат смерти. И Джинни изо всех сил вбирает его в лёгкие, словно перед погружением в воду, зажмурившись и вцепившись в его мантию тонкими пальцами с поломанными ногтями. Он легко поглаживает её меж лопаток, а Джинни вздрагивает от его прикосновений.

— Я уверен, что ты ошибаешься.

Это не Том. Она умоляет себя очнуться, сбросить это наваждение, но ничего не выходит.

— Нет тут никакой ошибки, — отвечает Джинни голосом, сиплым от слёз, отталкивая его и подхватывая сползающее с плеч покрывало. — Я доверяла тебе, а ты хотел меня убить.

— Зачем мне было убивать тебя? Ведь ты помогла мне. Скажи, разве я не обезопасил тебя, поставив ментальный блок? Что они подумали? Что я околдовал тебя?

— Оставь меня в покое, — отчаянно воет Джинни, чувствуя, как сердце бешено колотится в районе горла. Она отбегает к окну и, судорожно закрывая лицо, молится, чтобы всё это оказалось сном. Столько раз она представляла себе, что высказывает Тому всё, что думает о нём и его поступке. Не меньше раз, чем мысленно по привычке разговаривала с ним. С Томом, не Лордом Волдемортом! Немыслимо, что она творит!

— Успокойся, приди в себя! — он опять сокращает разделяющее их расстояние и отнимает её руки от лица. Не успевает она оттолкнуть Того-кого-нельзя-называть, как он заносит руку и снова отвешивает ей звонкую пощёчину. Джинни отшатывается, с трудом удержавшись на ногах, и дотрагивается до словно обожжённой щеки. Слёзы моментально высыхают на глазах. — Ты должна научиться держать себя в руках.

Несмотря на боль, Джинни будто со стороны смотрит на себя: она и не подозревала, как сильно терзали её события первого курса. Не будучи разделённой ни с кем, эта обида долгие годы нарывала внутри.

Медленно она возвращается к кровати, садится и затихает.

Он стоит, задумчиво глядя в окно, как сама Джинни некоторое время до этого.

— Расскажи мне, что тогда произошло?

— Зачем тебе, ты же и сам всё видел в моих воспоминаниях.

— Хватит проявлять свой характер! У меня нет времени на твои капризы, — устало вздыхает Тёмный Лорд, не поворачивая головы.

* * *

Джинни Уизли не знала, кто или что такое Том Реддл. Честно говоря, ей было плевать на это с той самой минуты, когда она вывела своим детским, округлым почерком:

«Как же они меня все бесят, дорогой дневник! И братья с их тупыми шутками, и родители, которые не понимают, что все будут надо мной смеяться, как этот кретин белобрысый, над старыми мантиями, потрёпанными учебниками. И Гарри Поттер тоже бесит — за то, что я и слова не могу ему сказать, а только мямлю, как дура, какую-то чушь, когда вижу его...»

Это ведь справедливо, что детская беспечность дорого встала Джинни?

Девочка отдышалась и хотела выплеснуть ещё новую порцию раздражения, когда на страницах дневника медленно проступил ответ:

«Ты должна заставить их всех уважать себя, чтобы никто и помыслить не мог посмеяться над тобой», — Джинни вздрогнула от неожиданности, и с пера сорвалась клякса.

И чернильное пятно, и строки ещё несколько секунд красовались на жёлтоватой от старости бумаге, а потом впитались в неё без следа. Джинни даже глаза протёрла от изумления.

«Что ты такое?» — всё-таки спросила Джинни, хотя, если быть откровенной, ей больше хотелось узнать, как это: заставить уважать себя.

«Наверное, ты хотела спросить моё имя? Я — Том Реддл. А как мне называть тебя?»

«Я Джинни. Уизли».

«Будем знакомы, Джинни!»

Невидимый собеседник молчал, пока мысли в её голове бесконечным калейдоскопом сменяли друг друга.

«Как это работает? Я не понимаю…» — главное, чтобы это не оказался очередной розыгрыш Фреда и Джорджа.

«Я — это воспоминание, запертое в дневнике».

Тогда Джинни и понятия не имела, что воспоминания статичны, повторяют один и тот же набор действий. А существо, заточённое в старой тёмной книжице, было совсем другого толка.

«Я могу увидеть тебя?»

«Пока нет. Но что, если мы заключим сделку, а, Джинни?»

«Какую?» — это было так необычно, Джинни торопилась писать ответы и ставила кляксы.

«С моей помощью ты станешь сильной, уверенной. Я бы смог тренировать тебя в магии. Ты будешь впереди всех. Как ты сказала? Гарри? Он и мечтать не посмеет быть достойным такой, как ты».

«Звучит как-то фантастически».

«Не узнаешь, коль не попробуешь».

«Ну, а ты? Что я должна буду сделать для этого?»

«Ты освободишь меня».

Смутная тревога коснулась её, но Джинни старательно отогнала от себя эти мысли.

«Кто запер тебя в этом дневнике?»

«Я сам».

«Как это?»

Чернила успели выцвести и пропасть прежде, чем проступил ответ. Словно пленник дневника не хотел расставаться со своими секретами.

«Если ты пообещаешь сохранить всё в тайне».

После секундного колебания, Джинни уверила собеседника в этом.

«Я хотел жить вечно».

«Получилось?»

«Не совсем так, как я рассчитывал».

* * *

«Том, ну это ведь ерунда какая-то! Зачем нам будить василиска? Он же тут всех поубивает».

«Джинни! Хватит трепать мне (и себе) нервы! Мы должны пробудить василиска, подкормить его. Проследить за тем, чтобы он был в боевой готовности, когда понадобится его мощь. Пойми уже, наконец — ничто так не держит людей в повиновении, как страх».

Джинни не нашлась, что ответить, ведь память упорно подсовывала ей образ Фреда и Джорджа, присевших от ужаса перед раскрасневшейся в гневе матерью.

«Ну, будут они бояться какую-то невидимую тварь, а нам какой с этого толк?» — стоило написать «мне», но Джинни уже почти не отделяла его целей от своих.

«Опять ты за своё! Когда ты меня возродишь, это будет хороший задел. И ты будешь со мной. Плохо, что ли?»

«Сомнительно это всё. Не хочу убивать куриц».

«Нет, ну что за невыносимый ребёнок! Вот ты в зелья крысиную печень добавляешь?»

«Добавляю, но крысы мерзкие — их не жалко».

«Это — крысиный расизм?»

«Что такое расизм?» — Джинни обожала засыпать Тома вопросами. Ведь, кажется, он знал всё на свете. Ни чета всем прочим знакомым Джинни.

«Пошла бы ты почитать что-нибудь, расширила кругозор... — Джинни обиженно засопела. А Том уже выписывал: — Не обижайся, я же хочу тебе добра».

«Ладно», — дописала Джинни и хотела захлопнуть дневник.

Но Том уже вновь строчил:

«Не бойся, я смогу воплотиться, когда ты решишься пойти в Тайную комнату. Пойдём вдвоём».

«Точно сможешь?» — обида на Тома моментально отступила перед дичайшим любопытством. Она увидит его, наконец-то увидит! Её собственный друг — друг малышки Джинни. Ещё и совсем взрослый!

«Смогу», — Джинни только что не взвизгнула от радости.

* * *

«Том... Том... Том! Мы чуть не убили Гермиону и Пенелопу — девушку моего брата Перси».

«Гермиону? Ну и что? Она же тебе не нравится?»

«Том, ну что ты такое говоришь? То, как меня бесит, что она дружит с Гарри, а я нет — ещё не повод убивать её».

«Разве нет?»

«Нет!» — чёртов Реддл на целую секунду действительно заставил её усомниться в этом. Каково бы было, если бы не было Гермионы? Смогла бы Джинни занять её место? Может, это место предназначалось ей по праву, а Грейнджер по какой-то досадной случайности успела занять его вперёд? Нет, несусветная чушь! Джинни так торопилась поставить это «нет» и главное — восклицательный знак в конце, что даже продырявила листок.

— Ай, — воскликнул кто-то совсем рядом. Волосы тронул сквозняк, а Джинни вздрогнула, оборачиваясь вокруг себя. Но в пустом классе, где она проводила часы за беседой с Томом, никого не было.

* * *

— Джинни, — тихий шёпот. Он сидел в изножье её кровати. Он — вовсе не прекрасный принц, как можно было бы себе подумать. Нет, он — дьявол, пробуждавший в Джинни всё самое плохое, эгоистичное. Но зато с ним не было нужды притворяться. Можно было позволить себе быть искренней в своих желаниях. Её злость на своё положение в этом мире, умело подогреваемая пространными рассуждениями Тома о справедливости, прорывалось наружу неровными вздохами, красными буквами на стене, кошкой, подвешенной за хвост, ошмётками куриных перьев, стеклянными глазами Гермионы, смотрящей в пустоту.

Но разве об этом она думала в минуты их редких встреч?

Том приставил к губам длинный изящный палец, и Джинни оставалось лишь надеяться, что её тонкий вскрик не услышали соседки.

Том с удовольствием вытянулся рядом с Джинни, прямо поверх одеяла. Кости его похрустели от потягивания. Надо было скорее насовсем выпустить его из дневника! Темноволосая голова Тома легла на одну подушку с Джинни. Их плечи соприкоснулись, а волосы переплелись поверх белой ткани наволочки.

Бордовый, как засохшая кровь, полог отделил их мирок от всего вокруг, а мягкие пальцы Тома осторожно сжали руку Джинни, перед тем, как она вновь провалилась в сон.

* * *

«А ты, Том? Кто твои родители? Они живы?

«У меня их нет. Я жил в приюте до того, как попасть в Хогвартс».

Джинни замерла над раскрытой тетрадью. Что сказать ему? Возможно ли вообще утешить человека, не знавшего отчего дома?

«Это ужасно».

«Гораздо ужаснее, чем шесть старших братьев?», — ей чудилась его ироничная интонация и изящно вздёрнутая чёрная бровь.

«Наверное, да».

«И как ты жил до Хогвартса?»

«Ты, правда, хочешь это знать?»

«Да».

...Черноволосый мальчик лет шести стоял, опустив голову к земле.

— Ты знаешь, что нужно сделать, Томми. Просто встань на колени! — говорил мальчишка, напоминающий воробья своей серой курточкой и дергающимися жестами.

— Или мы тебя побьём, — гоготал другой, на целую голову выше и крупнее Тома.

На глаза наворачивались слёзы от бессилия, злости и страха перед расправой. Три рослых мальчика окружили худенького паренька и скалились, как шакалы. Кто вообще придумал: «Невинен, как дитя?» Вот, к примеру, тот же Малфой или Пэнси? Возможно, от некоторых стоит избавляться в колыбели?

— Ну, что, долго нам ждать, Томми?

— Не буду.

— Что ты сказал, змеёныш? А ну повтори!

— Не буду! — прокричал Том. Его крик подхватило эхо пустынного заднего двора дома, куда сиротских вывозили на лето. Оттолкнул самого рослого с неожиданной силой, которую, видимо, придали ему страх и ярость. И побежал. Так быстро, что Джинни ни за что бы ни угналась за ним. Том бежал, а жёсткий, колючий, отцветший чертополох трещал под дешёвыми ботиночками.

Джинни ни за что бы ни угналась за ним, вот только это было его воспоминанием, и девочка просто летела вслед за ним, не прилагая усилий. Пейзаж вокруг был всё такой же безрадостный. Серые волны Ла-Манша бились о гранитный уступ с монотонным звуком, хотя, должно быть, Том слышал лишь шум крови в ушах.

— Что думаешь? — насмешливо спросил шестнадцатилетний Реддл — идеальный староста Слизерина, появившийся слева от неё. Джинни повернула голову и увидела, что строгие губы Тома поджаты и, вопреки голосу, ему вообще не весело.

— За что они так с тобой?

— По праву сильнейшего, Джинни.

* * *

— Кстати, те мальчишки, они... — Джинни подтягивает колени к самому подбородку. Плед обвивает плечи подобно мягкому, безопасному кокону.

— Они мертвы, малышка, они все мертвы.

1) © Би-2, Найк Борзов, Диана Арбенина, Настя Полева, Муся Тотибадзе, Владимир Шахрин

Вернуться к тексту