Чёрное или белое? (гет)

Мама, что делать, его лоа⁽¹⁾ ослеп,

По запаху перемещается в пустоте,

Будто тянет его ко мне прозрачный клей

Из змеиных тонких сваренный костей.

Будто ты меня сшила змеиной иглой,

А прореху на сердце оставила,

Я не знаю его так, как его лоа,

Научи меня танцевать с ним по правилам. ⁽²⁾

"Мне не по нраву такие шутки".

Получилось! Получилось! Получилось!

Джинни улыбается, радуясь каждой бессонной ночи, что не позволила Тёмному Лорду проникнуть в её незащищённое сознание. Она выглядит совсем больной: бледная до синевы кожа, потускневшие волосы. Но это ничего. Она сочинила Гермионе прекрасную историю: вот Снейп, и он хочет по завету Дамблдора помочь Ордену научиться противостоять мысленному вторжению. Он осознал свои ошибки, но не знал, как предложить (если у кого-нибудь хватит ума сказать об этом Снейпу — Джинни не жить). Ведь все знают: поймают одного и следом за ним — всех. Вот Джинни, и она очень хочет научиться этому колдовству, но разобраться в столь тонких закономерностях может лишь Гермиона. Подруга польщённо встряхивает своими укороченными кудрями, подпалёнными, когда зарево пожара разлилось по пшенице в поместье Мальсибера и завязалась потасовка, и согласно кивает. Её умные карие глаза смотрят на Джинни с одобрением. Где-то внутри в мягкую плоть острыми шипами впивается совесть, но Уизли упорно считает, что в этот раз намерения благие, поэтому предлагает совести заткнуться.

Благими намерениями вымощена дорога в...

Нет! В этот раз всё иначе.

Гермиона с обычным энтузиазмом вцепляется в снейповский конспект. Такие, как Грейнджер, могут сдвигать горы, если эти несчастные части земного рельефа стоят вопреки их чувству прекрасного.

"Какие шутки?" — Уизли сдерживает рвущийся изнутри по-детски счастливый смех. Слава Мерлину, Джинни удаётся быстро вникнуть в объяснения подруги и закрыть от неё всё то, что должно быть навек похоронено в зыбких лабиринтах памяти.

"Тебе ещё не надоело, Джинни? Не надоело бороться с собой? — наверное, он глубоко вздыхает.

"Я борюсь не с собой".

"Прекрати лгать! Я знаю, ты не желаешь сражаться против меня".

"Отчего ты так в этом уверен?"

"Тебя не бывает в рядах нападающих".

"Откуда тебе знать?"

"Я просмотрел воспоминания всех свидетелей. Если бы ты была там — я бы заметил".

"Ты проявляешь просто чудеса участия".

"Думаешь, ты в безопасности? Отчего прячешься? Отчего не хочешь поговорить? Впустить меня?"

Потому что там, где ступает его нога, цветут лишь красные и чёрные цветы: кровь и огонь, смерть и тьма.

...Она видит его так же явно, как Гарри и Гермиону перед собой (что примечательно, Джинни даже не думала спать). Рассеянный дневной свет из маленьких окон бежит по стенам, а фантомный Лорд растягивает губы в хищной гримасе и ловит её за локоть, больно впиваясь ногтями. Миг — и Джинни летит на ступени лестницы, по которой спускалась, теряя сознание.

* * *

Он вышагивает по опавшим прелым листьям. Красным, как рубины, жёлтым, словно золото, рыжим, как волосы Джиневры. Ни одного изумрудного — словно поддерживая её слепую убеждённость: у слизеринской зелени нет ни единого шанса перед натиском горячих алых сердец. Листья, которым подарена вторая жизнь в виде яркого украшения осени, вновь умирают под его ногами. Жестокими, неумолимыми, босыми.

— Холодно, — жалуется Джинни, и вместе со словами изо рта вырывается облачко пара. Она подтягивает также босые, покрасневшие от холода ступни вверх по большому круглому валуну, на котором сидит.

Он нервно и порывисто срывает с себя мантию, оставаясь лишь в длиннополой рубашке, с красивым высоким горлом, шитым серебром, и свободных брюках. Несколько крошечных, обтянутых тканью пуговичек улетают в сброшенную с деревьев листву. Небрежным и злым движением он кидает тяжёлую мантию Джинни.

— А ты? — занемевшие пальцы нерешительно мнут дорогую ткань, всё ещё соблазнительно хранящую его тепло.

— Не существует никакого холода. Это всё только в твоей голове, — огрызается Тот-кого-запрещено-называть-по-имени, — от недостатка самоконтроля.

Джинни молча набрасывает мантию на плечи. Он, видимо, сам не до конца понимает, насколько реален мир, созданный его магией. Что ж, пусть лучше считает её слабой. Где-то в глубине зачарованного леса, в котором они оказались по его воле, тишину прорезает пронзительный крик птицы, а в вышине поредевшей кроной шумит ветер.

— Ты могла хотя бы попытаться уговорить их сложить оружие.

— С чего ты взял, что они послушают меня?

— Я уверен, что ты умеешь быть чертовски убедительна, если захочешь.

Джинни слегка пожимает плечами, чем приводит Волдеморта в ещё большее раздражение.

— Значит, ты помогать мне не хочешь? Видеть меня не хочешь? И сражаться тоже? А чего ты тогда хочешь? — спрашивает он отрывисто и недовольно, чеканя каждый шаг.

— Я хотела играть в квиддич. Профессионально. И обзавестись семьёй, — неуклюже отвечает Джинни, когда пауза затягивается настолько, что явно требует её ответа. Тёмным магам такого не говорят.

— Отвратительные в своей ограниченности мысли, — презрительно выговаривает Волдеморт, и бледные щёки и кончик носа его слегка розовеют от гнева, стремительности шагов и, наверное, всё-таки от холода. — Ты когда-то мечтала совсем о другом.

Джинни молчит, не желая объяснять ему, что на месте обрезанных крыльев не вырастить новых. Ни с белыми, ни с какими другими перьями.

— Ну а ты? Все твои желания сбылись. Принесло это тебе счастье?

Он останавливается, будто налетел на невидимую стену. Рваное сбившееся дыхание клубится в стылом осеннем воздухе.

— А кто говорил о счастье? Нет, милая моя, я счастья никогда не искал. Счастье недостижимо. Это химера с жалящим хвостом. Думаешь, поймал, изловил его, а нет, оно обязательно извернётся и ранит тебя побольнее. В самое сердце. Это уже не говоря о двух парах когтистых лап.

Джинни прислоняется щекой к острым коленям. Пёстрый осенний пейзаж опрокидывается набок вместе с тёмной фигурой Волдеморта. Это бесконечно неправильно, но его так жаль. Его, сделавшего стольких несчастными. Только ли потому, что сам несчастен? Вредные, опасные мысли, словно коррозия, разъедающая железные решётки разума.

— Оставь свою жалость другим. Мне она ни к чему.

— Наверное, это скучно — знать наперёд все то, о чём скажет собеседник?

— Здесь нельзя пользоваться легилименцией, если ты это имеешь в виду. У тебя просто всё написано на лице.

— Почему нельзя?

— И так приходится прикладывать слишком сильное ментальное усилие.

Он останавливается рядом с деревом, к ней спиной, в задумчивости проводит пальцами вдоль узора коры.

— Кстати, спешу поздравить: ты немного научилась закрывать своё сознание. Но ты теперь видишь: мне это нисколько не может помешать. Более того, я мог бы пробить твой щит ещё в первый миг, как обнаружил его, — на последних словах он поворачивается и в несколько шагов оказывается напротив Джинни, берёт её подбородок двумя пальцами, больно сдавливая. — Я бы мог смять его, как картонную перегородку, разбить, как стеклянную вазу на миллион осколков...

Волдеморт делает многозначительную паузу, и Джинни спрашивает:

— И что же тебя остановило? — возможно ли быть такой недалёкой, чтобы надеяться, что днём ни к чему мысленный заслон, что он попросту не осмелится. Смешно...

— Это могло бы сделать тебя безумной или убить совсем. Такое случалось не раз. Ты понимаешь? — на смену одной руке приходят две: они смыкаются на её затылке и тянут голову вперёд к усталому лицу Тёмного Лорда, где безумные горящие глаза вновь наливаются краснотой. Горячее дыхание, вырывающееся из его рта, касается её губ. — Зачем ты это сделала? Ведь я не хочу твоей смерти. Не надо вынуждать меня проявлять жестокость по отношению к тебе, Джинни.

Всё внутри вновь холодеет от страха. Горло стягивает болезненным спазмом, равно как немеет от напряжения и всё тело.

— Перестань дрожать, это раздражает, — вскидывается Тёмный Лорд и хватает её за руку, тянет вверх, заставляя Джинни скользнуть с камня.

Как фрегат, разбивающий волну, идёт он вперёд, а Джинни едва за ним поспевает. Подол длиной мантии приходится взять в руку, чтобы не путался под ногами.

— Представь, малышка, ко мне приходят чудесные вести: недалеко от современной Александрии раскопали сокрытую магическую библиотеку. А там, ни много ни мало, рукописи об артефакте, напоминающем нашу Арку смерти. Ты же видела её, впечатляет, правда? — он поворачивает в сторону Джинни голову, ничуть не сбавляя темпа.

О да, Уизли, конечно, её видела.

— В ней погиб Сириус Блэк, — задыхаясь, выдаёт она.

— Жалкий недоумок, предатель семьи, водившийся с людьми, намного ниже себя по статусу. Зачем? Ради чего?

Вопросы повисают в ветреной тишине осеннего леса, а мысли разбегаются, не в силах родить осмысленный ответ.

— И вот, представь, вместо того, чтобы отправится туда и лично самому всё разведать — страшно подумать, какие только перспективы может таить в себе столь древний артефакт, — я вынужден сидеть здесь, в этой трижды проклятой Англии, и разбираться с последствиями ваших последних демаршей.

Его дыхание также немного сбивается от быстрой ходьбы и эмоциональной речи. Рука Тёмного Лорда всё ещё больно сжимает запястье Джинни, словно у неё есть возможность убежать от него. Во сне или наяву.

— Управление народом — это не только разглагольствования перед безмозглой толпой, в едином благоговейном порыве выкрикивающей, как молитву, твоё имя, — выдуманный набор ничего не значащих мёртвых звуков, отчего-то приводящий в трепет всё её нутро.

— В этом всё дело. Много непредвиденности и никакой магии. Это угнетает, — неожиданно откровенно произносит он. — Ты думаешь, я не понимаю, что вы затеяли? Показать мою глупость и недальновидность. Весело тебе? — кидает он на Джинни хмурый взгляд. — Это ерунда, поверь мне. У нас достаточно продовольствия и всего прочего. Всё будет по-моему, хотите вы этого или нет. Когда вы уже признаете то, о чём я тебе так долго твержу?

— Что?

— Что нет никакой необходимости рисковать своими жизнями. Разве вам не хочется спокойной жизни?

— По-твоему, время, в котором в школе детей пытают и бьют розгами, можно назвать спокойным?

— Нынешнее поколение слишком изнежено. Ещё при Диппете сохранялись телесные наказания, и никому и в голову не приходило жаловаться. В школе должна прививаться любовь к порядку и дисциплине. Знаешь ли ты, что когда я жил в приюте, то получал удары розгами чуть ли не каждый день?

— И посмотри, кто из тебя вырос. Думаешь, бедная Британия справится с таким количеством Тёмных Лордов?

— Вот гляжу я на тебя и думаю: чего тебе не хватает — банального воспитания или всё-таки чувства самосохранения?

— Или того и другого? — не может сдержать Джинни острый язык, и уголок его губ чуть дёргается в ответ на шутку.

Какое-то время они идут молча, Уизли почти удаётся поравняться с ним и высвободить запястье, чтобы вложить ладонь. Кожей рук она ощущает длинную полосу шрама, оставленную с прошлой их встречи прямо поверх линий судьбы Тёмного Лорда⁽³⁾.

— Нет, не то чтобы мне было жалко Яксли. Вовсе нет... Кстати, что вы с ним сделали? — спрашивает он, впиваясь в Джинни внимательным взглядом.

— Убили, — пожимает плечами Уизли. — Как ты Амелию Боунс.

Лорд Волдеморт останавливается и досадливо дёргает плечом.

— Просто мои люди по-своему дороги мне. Но не думайте, что вам это сойдёт с рук. Тебе понравится, если за каждого моего человека я буду казнить кого-нибудь из ваших, а, Джинни? — Волдеморт гневно дёргает её на себя.

— Сначала надо этого "кого-нибудь" поймать, — Джинни привычно вскидывает на своего собеседника дерзкий взгляд, потому что не имеет права проявить внешним видом даже проблеска страха.

— Это да. Но что если это окажется кто-нибудь из твоих братьев? Я же не смогу не сдержать данного тебе обещания.

Джинни чувствует, как внутри разгорается чёрный лютый гнев. Тем временем Лорд продолжает уверенным тоном, в котором почти не слышна горечь:

— Ты же понимаешь, что это ничто. Пшик. Такая ерунда всё равно меня не остановит!

— Не думай, что можешь всё на свете, — свирепо выговаривает Джинни в ответ, вырывая руку и срываясь в крик. — Ты проиграешь, проиграешь, проиграешь...

Джинни пятится от Волдеморта, а две обжигающе горячие слезы прочерчивают дорожки по щекам, наверняка раскрасневшимся от гнева. Лорд подлетает к ней, и глаза его расширены от бешенства — жар пробудившегося Везувия. Джинни зажмуривается и вжимает голову в плечи в ожидании удара.

— Хватит. Реветь, — неожиданно членораздельно произносит Тёмный Лорд и больно сжимает плечи Джиневры. — Ненавижу твои слёзы.

Он резко отталкивает её от себя.

— И тебя тоже ненавижу! О, как же я тебя ненавижу! — почти воет он, обессилено падая на колени в листву, потревоженно разлетающуюся гранатовыми брызгами. Как падший ангел, стремительно теряющий перья.

Джинни ошеломлённо размазывает влагу по щекам, изо всех сил пытаясь подавить всхлипы. Слышать от него такое оказывается почему-то остро больно. Но нет, она не станет расстраиваться из-за его слов, ведь за ними можно усматривать двойное, тройное дно. Главное, что она смеет отметить: ненависть — не самое плохое чувство из всех возможных. Гораздо лучше, чем равнодушие. Ненависть — это целое анти-равнодушие.

Джинни мягко подходит к согнутой фигуре. Чересчур длинный для неё плащ шуршит по лиственному ковру. Она раскрывает полы мантии, словно птичьи силки, и накрывает плечи Лорда, непроизвольно дрожащие от холода. Нежно скользит плотная ткань, колени тоже встречаются с шуршащей листвой. Руки проводят по спине, выступам позвонков, лопаток, рёбер — он очень худ. Одной рукой она стягивает полы мантии воедино у него на груди, второй — продолжает обнимать Тёмного Лорда за талию. Влажная щека приживается к твёрдому плечу.

— Ты хоть понимаешь, насколько глупо выглядишь со стороны? — хриплый голос режет холодный воздух. — Сначала пытаешься заслониться от меня, а теперь...

Джинни ничего не отвечает, лишь немного поглаживает его по прохладной ткани на боку.

— Я ведь всегда думал, что это работает по-другому, — произносит Лорд с какой-то затаённой печалью.

— Что работает? — Джинни так устала от слов. Она хотела бы сидеть рядом молча, смотря, как с деревьев срываются драгоценно звенящие листья...

Через минуту, наполненную лишь упоённой лесной тишиной, Волдеморт вдруг вскидывается, и Джинни, не успев отпрянуть, оказывается опрокинута на яркий лиственный ковер. Лорд нависает над ней, вдавливая в землю весом своего неожиданно тяжёлого тела.

— Не надо играть со мной, — его тихий шёпот и обжигающее дыхание на щеке заставляют её глаза распахнуться от ужаса.

— Ты первый это затеял. Помнишь, ты говорил: сильные признают сильных, хитрые — хитрых, смелые — смелых, — Джинни сглатывает ком, застрявший в горле. — А ты — меня.

С минуту он кажется просто ошарашенным.

— Не считаешь же ты, что стала равна мне, достойна меня, — он смеётся высоким холодящим смехом, вскидывая острый подбородок. Лорд так изумлён, что даже не пытается скрыть своего пренебрежения.

— Я ничего не считаю, это ты никак не можешь оставить меня в покое, — полузадушенно — от его веса, давящего на грудную клетку, — парирует она.

— Похоже, я поспешил, когда сказал, что ты умна, — говорит он и слегка сдавливает её напряжённую, вздувшуюся шею.

— Давай, убей меня, наконец. Ты же хочешь, я знаю. Видишь, я тебе ни в чём не пригожусь, — вызывающе хрипит Уизли.

Если он, правда, задушит её здесь, на холодной земле воображаемого засыпающего леса, умрёт ли её тело в доме тётушки Мюриэль? Джинни начинает понимать, почему именно Том Реддл так резко выделяется на фоне всех прочих магов. Ведь что за удовольствие экспериментировать с магией, которая включает так много возможностей убить тебя, даже не учитывая третье Непростительное. Надо обладать изрядным мужеством, чтобы, в полной мере осознавая перспективу умереть от любого неверного действия, продолжать изучать всё новые и новые магические аспекты.

— Прекрати нести чушь. Ты меня утомила, — на выдохе произносит Волдеморт, убирает руку с её шеи и приподнимается на локтях, перераспределяя вес.

Вывернуться из его захвата вряд ли получится, но зато руки становятся свободны. Джинни делает судорожный болезненный вздох более не стеснёнными лёгкими, заносит руку и... нежно касается прохладной щеки Лорда Волдеморта. Проводит по скуле, ощущая под пальцами едва видимую щетину.

— Впрочем, не расстраивайся, — как ни в чём ни бывало выдаёт он, слегка улыбнувшись. — Наверное, правы люди, утверждающие, что в женщине красота и ум не совместимы.

— Ты хочешь сказать, что находишь меня красивой? — она смотрит на него из-под опущенных длинных ресниц. Серое низкое небо горит всполохами крон над его головой.

Вместо ответа — касание губ. Его поцелуй — восточная сладость, солёная морская вода, горечь невыплаканных слёз. Он — это целый мир, бескрайний, величественный, ужасный в своём первозданном хаосе. Ведь вначале всего был хаос и тьма. А он — начало и конец её мира. Джинни жадно целует его в ответ, переплетение языков — упрямое противостояние, сражение, настоящий бой. Она вспоминает все те годы, что его не было рядом, когда она была уверена, что он мёртв. Волна необъяснимой печали захлёстывает сердце. Она прикусывает его тонкую нижнюю губу, приподнимается над землей, подаваясь навстречу, хватается за плечи в попытке удержать, не дать уйти, сохранить. Хотя бы в этот раз...

Лорд подхватывает её под талию и расправляет под ними сбившуюся мантию. Джинни с тоской думает о тех неделях, что удавалось избегать новой встречи с ним. Похоже, всё-таки ничего не вышло. Наплевать. На всё наплевать. Яркий гриффиндоский лес поглощён алчущей синевой его глаз.

— Пожалуйста, — шепчет она куда-то в район темноволосого виска, когда он губами прокладывает дорожку влажных поцелуев по высокой шее, время от времени слегка прикусывая, в сторону резко выступающих под тонкой кожей ключиц.

— Сначала просишь ничего не делать, теперь наоборот. Все женщины такие странные?

— По-твоему, нам лучше остановиться?

— Нет. Конечно, нет...

Тело пронзается электрическими импульсами, заставляющими сильнее выгнуться ему навстречу, едва холодные пальцы настойчиво касаются бедра поверх мягкой ткани домашнего платья. Материал покорно сминается и ползёт вверх, а Джинни, отчаянно краснея, лишь закрывает глаза, даже не пытаясь ему помешать, но напротив — ноги сгибаются в коленях, бесстыдно заключая в плен его узкие бёдра. Кожа немедленно покрывается мурашками. Джинни дрожащими от холода и возбуждения руками пытается справиться с пуговичками, на которые застёгнута его атласная рубашка по боку горла и плечу. Он благосклонно наблюдает за ней, остановившись на миг, заставляя девушку краснеть ещё сильнее. После всех стараний взору открывается напряжённая шея с выступающей вершиной кадыка и вздувшейся бьющейся артерией. Мраморная белая кожа, чуть солоноватая на вкус, немного теплеет под её смелыми губами и языком. Тёмный Лорд больно сдавливает её плечи, впиваясь ногтями, затем оглаживает шею, заставляя смешливо морщить нос, и наконец сминает грудь, вырывая негромкие вскрики-стоны. Быстрые пальчики в ответ хватают край его рубашки, требовательно тянут вверх, оголяя плоский белый живот с волнующей дорожкой тёмных волос. Когда рубашка откинута в сторону, Волдеморт окутывает их с Джинни сетью согревающих чар, и жар моментально прилипает к щекам. Его упорные руки скользят под юбку, задирают, ласкают белую кожу бёдер, сжимают.

Лорд зарывается носом в рыжие, пахнущие весенними цветами волосы, Джинни обхватывает его затылок, тянет к себе ближе и ближе...

Побеждённое платье скользит по животу, груди, предплечьям. С тихим шорохом улетает в листву. Его близость, как вино, даёт в голову, вовлекая окружающий мир в безумное вращение.

— Красивая, — жёсткие ладони ещё раз проделывают пройденный платьем путь, перемежаясь с краткими поцелуями и где-то внутри пробуждая немыслимое, тянущее, незнакомое, сумасшедшее ощущение, а глаза застилает разноцветной пульсирующей пеленой. — Моя...

...Судорожный вздох пловца, выбравшегося на поверхность воды. От ярких искр солнечного света немедленно приходится заслониться ладонью.

— Очнулась, — встревоженный голос бьёт по ушам звуком молота, ударившего в наковальню.

— Что случилось, Джин? — кто-то жутко знакомый нежно удерживает её голову на коленях. Пахнет мерзко, с помощью этого запаха, судя по всему, её и вывели из бессознательного состояния.

— Выпей водички, милая.

— Помнишь что-нибудь?

— Нет, оставьте... — сердце больно бьётся о внутреннюю поверхность рёбер, словно хорошенько раскачавшись на гигантских качелях. — Оставьте меня в покое!

Голос срывается до хрипа, стекло разбивается об пол. Джинни буквально сваливается с софы, куда её водрузили, отбрасывая от себя руки держащего её Гарри. На подкашивающихся ногах Джиневра вылетает из комнаты, минуя обеспокоенных родных и друзей, стремясь поскорее оказаться в одиночестве, чтобы унять клокочущий внутри огонь и дать наконец волю слезам, оплакивая собственное ненавистное бессилие...

1) Лоа — в религии вуду невидимые духи, осуществляющие посредничество между Богом и человеком, но при этом являются не божествами, а в большей степени аналогом христианских святых. Наделены огромной силой и почти неограниченными возможностями. Лоа играют важную роль в ритуалах вуду и часто связаны с таким понятием, как одержимость.

Вернуться к тексту

2) (с) Хелависа

Вернуться к тексту

3) Вы же тоже уловили двусмысленность фразы?

Вернуться к тексту