Баньип (джен)

— Уолден МакНейр, вам назначено медицинское освидетельствование. Вы должны отвечать на наши вопросы со всей доступной вам точностью. Если вопрос покажется непонятным, пожалуйста, переспрашивайте, — Аша Надкарни, высокая, плотная и вся какая-то квадратная женщина лет сорока, которой чудовищно не шла лимонно-жёлтая мантия целителя, взяла опрос в свои руки. Перед этим заключённый был обследован всеми диагностическими чарами и вердикт целителей был таков: умеренное истощение вследствие недостатка питания и солнечного света; однако для человека, который провёл десять лет в одиночном заключении, МакНейр был практически здоров. Оставалась психиатрическая экспертиза.

Стена допросной Азкабана была зачарована так, что позволяла видеть и слышать происходившее за нею. Робардс смотрел на заросшего волосами и бородой человека в полосатой тюремной робе, напряженно замершего на стуле перед двумя колдомедиками (спутником Надкарни был ещё молодой целитель Август Пай), слушал его глухие, медленные ответы и чувствовал, что в нём нарастает раздражение, постепенно раскаляющееся до холодной ярости. Теперь он понял, что именно ему так не нравилось в этом деле. Кем бы ни был МакНейр, какие бы преступления он ни совершил в прошлом, он точно не заслуживал того, чтобы им распоряжались как какой-то вещью. А ведь из него сейчас фактически сделали предмет торга, товар. Когда колдомедики закончили опрос и подписали протокол, Робардс первым выскочил в коридор и встретил их у двери.

— Каков результат? — спросил он, хотя всё слышал и видел сам.

Пай пожал плечами.

— Относительно здоров, относительно нормален. Может быть, вы всё же поясните, зачем было нужно его осматривать?

Робардс покачал головой.

— Пока не могу. Благодарю вас и прошу подняться к коменданту: нам обещали ланч перед обратной дорогой. Я скоро к вам присоединюсь.

— Ланч — это было бы неплохо, это как раз то, что нужно, — меланхолично сказала Надкарни и потянула Пая за локоть: — Идёмте, коллега. Надеюсь, вы помните, куда нам идти, потому что я не помню.

— Я помню, — кивнул ей доктор Пай, и они двинулись по коридору к лестнице.

— Подождите здесь, — велел Робардс конвойному и вошёл в допросную.

МакНейр шевельнулся было на своём стуле, но Робардс знаком велел ему оставаться сидеть. Некоторое время главный аврор молча всматривался в лицо заключённого. Он неплохо знал его и видел, что МакНейр сильно постарел. Люди на воле старятся так лишь от тяжёлого труда или невыносимой душевной боли: эта старость была не в появившейся седине и не в морщинах, а в каком-то въевшемся измождении. Он весь был как дерево, годами росшее на бесплодной почве, и лишь запавшие глаза оставались живыми. Робардс подумал, что именно ради того, чтобы увидеть этот взгляд, он и вошёл. Решившись, наконец, он положил на стол перед МакНейром несколько документов.

— Вам не положено этого знать. Но всё же прочтите, — сказал он.

И с удивительным равнодушием подумал о том, что совершает должностное преступление. И что ему ничего за это не будет — даже если однажды сей факт и всплывёт.

МакНейр читал очень медленно, едва не водя по строчкам пальцем. Австралийские письма, ответы Министерства, представление в Визенгамот… А дочитав, откинулся на спинку стула.

— Меня передадут? — глухо спросил он.

Робардс кивнул.

— Скорее всего. Что вы об этом думаете?

МакНейр пожал плечами.

— Господин главный аврор… Могу я узнать, почему вы решили…

— Сказать вам? — спросил Робардс. — Что ж… На мой взгляд, это неправильно. Я считаю, что вы должны иметь возможность выбора. Закон даёт вам право опротестовать пересмотр вашего дела. Шансов на амнистию у вас немного, и точно не в ближайшие годы. Однако вы вправе не отправляться в неизвестность. Не быть… товаром.

МакНейр молчал. Молчал и Робардс — и это молчание всё длилось и длилось, и когда он уже собрался было забрать бумаги и вызвать конвойного, МакНейр, наконец, заговорил:

— Спасибо. Я… Действительно спасибо. Знаешь… — о да, когда-то они были на «ты». И даже не раз пересекались по работе. Давно. Тогда Робардс не забывал ни на миг, что за рисунок носит на своём предплечье МакНейр — и всё-таки, несмотря на это, в то время он отдавал ему должное как профессионалу. И когда доводилось работать вместе, это было даже... неплохо. — Я тут много думал. Свобода, будущее… это всё важно, конечно. Но это не главное. Не главное лишение, — он посмотрел на Робардса прямо — и почти тут же скользнул взглядом ниже, уходя от зрительного контакта. — Главное, чего мы лишаемся здесь, в Азкабане — это смысл. Мы словно книги, забытые на самых дальних полках, которые никто никогда не прочтёт. Как учебник по истории магии. Кто перечитывает историю магии? Вот это страшно, на самом деле. Это хуже всего, — он качнул головой, заметив, что Робардс хочет что-то сказать — и тот смолчал и даже кивнул, давая понять, что выслушает до конца. — Люди, которых я убил… ты ведь об этом думаешь. Прежде всего. Что же, почти половина из них умерла в бою, и я мог бы быть на их месте. А остальные… С ними всё случилось сразу. Сочиться смыслом, истекать им год за годом… Если Австралия — ладно, пусть Австралия. Да что там, если бы русские захотели меня в Сибирь, убирать снег и кормить медведей — я бы колебался, но не слишком долго.

Он усмехнулся и закашлялся.

Робардс встал.

— Я вас понял, — сказал он и вызвал конвойного.

Итак, всё определилось. Оставались бюрократические формальности, на улаживание которых даже Аткинсон потратил почти всю среду, до позднего вечера. К тому же дело МакНейра не отменяло всех прочих дел, которых было так много, что и Робардс, и министр, и его секретарь чуть не заночевали в Министерстве.

Когда в среду вечером Шеклболт вошёл домой, его ждала сова от Персиваля Уизли: «Перенесли слушание на четверг. Состав жюри пересмотрен. Сделал что мог. П. У.»

Это могло быть как хорошо, так и плохо. Официально он не входил в состав этого жюри, но запретить министру участие в заседании Визенгамота можно было только в одном случае: если бы заседание проходило по делу о самом министре. Да и тогда бы он присутствовал, просто в несколько ином качестве. Поразмыслив, он решил не вмешиваться, сохраняя за собой свободу манёвра.

В четверг с утра у Шеклболта было назначено инспекционное посещение Мунго, которое было уже поздновато переносить, а потому он не стал этого делать и в Министерство попал уже в одиннадцатом часу. У дверей приёмной к нему в руки спикировал самолётик — записка от секретаря: «Господин министр, вас ожидает Арвид Бёрк», и Шеклболт мысленно приготовился к драке. Наверняка австралийское ходатайство отклонили, и Бёрк в ярости.

Арвид Бёрк сидел в приёмной, вольготно раскинувшись в кресле, и попивал поданный Аткинсоном чай. При виде министра он поднялся и осклабился. Он буквально лучился довольством, как лис, сожравший цыплёнка.

— Отличный день, министр! — возгласил он. — Знаете, с вами очень приятно играть в пас! Этот ваш Уизли устроил всё наилучшим образом, — он протянул Шеклболту папку. — Вот протокол и решение жюри. Десять «за», один «против», при одном воздержавшемся. Мы сели в полдевятого, и через сорок минут дело было сделано. Всегда бы так.

— Как вы это устроили? — сдержанно спросил Шеклболт. Бёрк и в обычное время сильно его раздражал, а теперь заранее заготовленная ярость не пригодилась и искала повод выйти наружу. Бёрк же сам по себе был сплошным поводом.

Мордред, Моргана и всё их драное нижнее бельё! То, что он сам недавно хотел держаться подальше от этого дела, не меняло того факта, что сейчас этот стервятник будет ему рассказывать, как замечательно они без него обошлись!

— Не «вы», а «мы», министр, — благодушно поправил его Бёрк, покровительственно ему улыбаясь. — Когда Огден заявил первый состав, я не знал, что и делать, — притворно вздохнул он, беря почти интимный, дружеский тон. — Шестеро заинтересованных лиц — слишком разоблачительно, просто катастрофически. Явный повод для пересмотра. Но ваш Уизли берёт — и проводит изменение состава жюри, буквально в среду вечером. И переносит заседание на раннее утро, тем самым отводя Фоули, которая возвращается из Вены только после полудня. Потом он во время слушания заявляет позицию Министерства: «против», а это значит, что Буллстроуд неминуемо «за». Где Буллстроуд, там и Паркинсон, и ещё двое. И это наша первая удача! — он довольно улыбнулся и вопросительно поглядел на Шеклболта, явно предлагая ему что-нибудь сказать — и министр сумрачно заметил:

— За это следует благодарить мистера Уизли, полагаю.

— Затем, — благосклонно кивнув, продолжил Бёрк, — на нашей стороне экономика и статистика. Я им продемонстрировал и объяснил практически на пальцах: вот столько стоит содержание заключённого в Азкабане в год, пересчитайте на пожизненно, а вот столько мы получаем в бюджет на этой сделке. Хорошие, вкусные суммы. И я говорю: «Джентльмены, австралийцы хотят убрать наше дерьмо и готовы за это приплатить. Давайте позволим им это сделать». Ну и дальше Макмиллан воздержался, Уизли, как представитель Министерства по квоте, голосует «против», остальные — «за». Теперь можно приводить МакНейра в товарный вид и готовить к пересылке, — тут он, наконец, заметил напряжённое выражение на лице Шеклболта и успокаивающе помахал рукой: — Всё в порядке, министр. В преамбуле отражена позиция Министерства. К вам вопросов не возникнет. К тому же, — он снова улыбнулся, хищно и острозубо, — статистика такова, что никто из ссыльных не возвращался из Австралии. Никогда, — он посмотрел на часы, вделанные в набалдашник трости, и заторопился: — А теперь прошу меня извинить, хочу успеть ещё несколько дел до матча. Всего доброго, министр. Спасибо, Аткинсон, чай был отменный.

Шеклболт молча проводил его долгим взглядом, и на мгновение ему показалось, что перехваченный бархатной лентой хвост седых волос Бёрка повиливает, лениво и самодовольно.

— Прошу прощения, господин министр, — подал голос Аткинсон. — Боюсь, что это я посоветовал Персивалю Уизли предпринять все те шаги, которые привели к такому результату. Приношу свои извинения.

Шеклболт только махнул рукой и прошёл в кабинет. Там он наложил на дверь заглушающие чары и только после этого выругался. Красочно и от души.

 * * *

From: rulezzzguy@hotmail.com

To: Sabrina_the_Witch@gmail.com

Re:Re:Re:МакНейр

Хай, Сабрина.

Надо было держать пари. Наш адский воробушек всё же выдурил у ваших МакНейра.

С наилучшими, Лиам.

Сабрина снова и снова перечитывала письмо. На глаза наворачивались слёзы. Это что же... всё? Она уже привыкла, вернувшись со службы, первым делом проверять почту. Она целый день ждала эти короткие записки, которые слал ей австралийский волшебник: «Привет. Сегодня извлекал из кофемата гнездо билливигов. Едва не искусали. Всё бы ничего, но кофемат был в торговом центре, прикинь!»; «Класс! Выгоняли с пляжа морского змея, удалось выдать за развлекательное шоу. Стрясли с администрации пляжа премиальных по пять сотен на нос, сегодня пьём!» — и тому подобное. Она ничего не знала об этом человеке: ни как он выглядит, ни сколько ему лет... но всё же... всё же он как-то стал частью её жизни. Вот так просто, да. Легко пришло, легко ушло.

Звякнула почтовая программа. Сабрина шмыгнула носом и кликнула на конверт.

«Слушай, ты не против, если я и дальше буду тебе писать? Можно? ; )»

Сабрина почувствовала, что её губы расплываются в неудержимой улыбке.

«ДА )))

ps Что за воробушек?!»