Двадцать лет выдержки (гет)

Ветреным вечером смолкнут крики птиц.

Выйдет доверчивый маленький принц.

Н. Добронравов

Выйдя за ворота, мы, не сговариваясь, посмотрели друг на друга. Слизеринец разглядывал меня, как неведомый артефакт, с откровенно академическим интересом.

— Почему ты назвала меня Тамплиером?

Я растерялась. Это — то, что сейчас волнует его больше всего?

— Ну как тебе сказать? Тонкая ассоциативная связь.

— Хорошо излагаешь для хозяйки бара, — невозмутимо сообщил наглец. И безжалостно прибавил: — Возможно, уже бывшей хозяйки.

— Это в честь чего? — поинтересовалась я недобро. Вот же свинья неблагодарная!

— Если дело получит огласку, у тебя отберут лицензию. Зачем ты вообще в это влезла?

Какая осведомлённость в мирских делах, надо же! И потом — мог бы быть и повежливее. Я ответила чистую правду.

— Знаешь, когда-то в детстве соседский мальчишка убил при мне лягушонка. Просто так, для развлечения. А я не успела его остановить. До сих пор совесть мучает… Вот и не хочу больше давать ей повода.

Парнишка неожиданно рассмеялся, невесело и совсем не по-детски. Смех напоминал шорох осенних листьев на ветру.

— Надо же, какой диапазон ассоциаций вызывает моя скромная персона! От тамплиера — до лягушонка.

— А как же мне следует тебя называть?

Он скривился, однако ответил с достоинством:

— Мистер Северус Тобиас Снейп.

— Красиво, — усмехнулась я. — Дай мне руку, мистер Северус Тобиас.

Школяр удивлённо приподнял бровь.

— Это ещё зачем?

— Трансгрессировать будем. Не идти же с тобой рядом по главной улице Хогсмида. Для деревенских это равносильно помолвке. Оно нам надо? — мои последние слова потерялись в привычном цветном водовороте.

Мы материализовались на втором этаже моего дома, аккурат перед запертой дверью чуланчика с коллекцией. Мой спутник отвернулся, выравнивая дыхание. Ему явно нелегко далось перемещение, но он отчаянно не хотел в этом признаться. Я осторожно открыла дверь и поспешила переключить его внимание на стеллажи с пузырьками.

— Вот, взгляни, пожалуйста. Я ничего в этом не смыслю.

Он самодовольно хмыкнул.

— Ну, ещё бы. Это тебе не рюшечки к штанам пришивать!

Моргана! Да когда же он прекратит мне хамить?

— Северус, ну почему ты такой злой?

— А с чего мне быть добрым?

— Слизеринцы всегда отвечают вопросом на вопрос?

— Почему ты так решила?

Всё, хватит с меня! Я не нанималась возиться с трудными подростками!

— Ладно, действуй. Пойду, свяжусь с твоим деканом, предупрежу. Если что-нибудь понадобится, зови.

Профессор Слагхорн встретил меня шутливыми упрёками.

— Милая Розмерта! Ну как вы могли не уважить старика? Я так вас ждал, так хотелось с вами немножко поболтать! Вы не представляете, как общение с вами скрашивает мою унылую жизнь! Обещайте мне, что следующий раз вы не будете столь жестоки!

Я пообещала. Узнав, кого именно я выбрала себе в помощь, декан Слизерина несколько изменился в лице, и какое-то время молчал, покусывая губы.

— Странно, что вы вообще нашли общий язык. А впрочем, почему бы и нет? Дело он знает. Очень мило, что потрудились поставить меня в известность.

Вытряхнув из причёски искры, я подложила в камин несколько поленьев: вечера ещё оставались прохладными. Ощущение после разговора было такое, будто меня насильно накормили сладкой патокой. Очень захотелось вернуться, и посмотреть, как продвигается работа у моего гостя.

Тамплиер… то есть Северус восседал посередине коридора на колченогом табурете, извлечённом из недр чулана, и с невозмутимым видом просматривал какие-то свои конспекты.

— Почему сидим? Трудности возникли? — не удержалась я от ехидства.

Он нехотя закрыл конспект, который при ближайшем рассмотрении оказался учебником по трансфигурации, густо исписанным и исчёрканным от руки.

— Горазда ты болтать! Давно уже всё готово. — Действительно, пузырьки на стеллажах были расставлены как-то иначе.

— Значит так, э… Розмерта. Тебя ведь Розмертой зовут? — я кивнула, стараясь не отвлекаться на его хамские манеры. Как будто хоть кто-то в школе не знает моего имени? — Я рассортировал твою так называемую коллекцию по степени ценности экспонатов. Вот здесь, — он указал на нижнюю, наиболее заполненную полку. — Мусор, подделки. Не знаю, под видом чего они были проданы, но основной состав этих «сокровищ» — подкрашенная вода и сушёные экскременты домашних животных. И лучшее место для них — деревенская свалка. Туда бы я отправил и содержимое полки номер два, разве что упаковал понадёжнее. Это изначально качественные зелья и ингредиенты, порой даже весьма опасные, но пришедшие в негодность из-за глупости тех, кто пытался их хранить. Луковицы колхикума, например, прогнили насквозь, шкурка древесной змеи пересушена и вот-вот распадётся в труху, в этой вот отвратной клейкой массе с трудом узнаётся вытяжка из ягод эфедры хвощевой, а амортенция, увы, прокисла и теперь способна вызывать только тошноту. — Менторский тон, ирония... Мерлин, да ему впору самому лекции школярам читать!

Я рассеянно слушала, как уверенно парнишка жонглирует незнакомыми мне названиями, и тихонько радовалась, непонятно чему. Тому ли, что он действительно оказался хорошим специалистом? Или тому, что возня с содержимым моего чулана, возможно, немного отвлекла его от недавних неприятных событий?

— Эй, ты меня слушаешь? — «Эксперт» бесцеремонно пощёлкал пальцами перед самым моим носом. — Следующая полка. Все «экспонаты» качественные, безвредные… и совершенно бесполезные, с точки зрения современной магии. Великолепная кроличья лапка, лирный корень — пять экземпляров и … ради всего святого, что здесь делает бутыль мятного ликёра? Проверить, на ком не жалко, и отнести в бар!

— Северус, а можно, я на тебе проверю?

— Не выйдет. Терпеть не могу сладкое и мяту. Ладно, не мешай. Гвоздь нашей программы — последняя полка, то, что действительно имеет ценность. — На самой верхней полке сиротливо жались друг к другу две склянки. Слизеринец указал на одну из них, в которой, на самом дне, лежали три синевато-серых камешка.

— Безоары. Не бог весть, какая редкость, но вещь, незаменимая в любой аптечке. Универсальное противоядие. Достаточно просто засунуть камень в глотку потерпевшему. Теперь, если кто-нибудь отравится твоими напитками, у него есть шанс выжить.

— Надо же, как удобно! Надоело, знаешь ли, каждый раз зарывать трупы!

— Тоже мне, шутница. Посмотри лучше вот сюда. — Неожиданно изящным движением он снял с полки последний пузырёк с ярко-алой жидкостью и стал разглядывать содержимое на просвет. — Кровь саламандры, и, как ни странно, в отличном состоянии. Как видно, для её сохранности было использовано очень мощное и удачное заклинание. Не думаю, что его накладывал последний хозяин. Ты только взгляни на эти сполохи! Как будто жидкое пламя закупорили и запечатали сургучом… — Голос парня стал бархатным, вкрадчивым, почти нежным. На склянку попали лучи заходящего солнца, и её содержимое действительно заискрилось, переливаясь всеми оттенками алого огня. И в этом странном свете весь мир, казалось, чудесным образом преобразился. Куда подевался шестнадцатилетний заморыш в старой мантии? Одухотворённое лицо, горящие глаза, гордый римский профиль… Он был по-настоящему красив какой-то внутренней жутковатой чарующей красотой, этот юный алхимик, держащий в руке ещё не сотворённый мир.

— Потрясающие существа эти саламандры. Живут, пока горит пламя. Прекрасные. Эфемерные. Представь, Розмерта, сколько их рассталось с жизнью, чтобы наполнить этот сосуд! — Пытаясь прогнать наваждение, я прочитала про себя заклинание, распознающее приворот. Всё было чисто: мой гость не собирался на меня воздействовать, и, скорее всего, даже не подозревал, какое впечатление сейчас производит.

— …Считается, что их кровь и сама по себе целебна. Но истинную силу она приобретает в составе сложных лекарственных зелий. И, кстати, — добавил он уже обычным будничным голосом. — На чёрном рынке пинта саламандровой крови стоит до пятидесяти галеонов.

Я прикинула, сколько пинт сливочного пива нужно продать, чтобы получить столько же. Впечатлилась. И тут же приняла решение, которое показалось мне блестящим.

— Я вижу, тебе понравился последний экспонат. — Я осторожно дотронулась кончиками пальцев до изящной мальчишеской руки, всё ещё сжимавшей заветную склянку. — Не согласишься принять его от меня в качестве уплаты за услугу?

Северус не смог скрыть радости, но тотчас овладел собой и покачал головой.

— Это слишком дорого за такую ничтожную работу. Розмерта, даже если ты задалась целью помогать всем сирым и убогим, не стоит начинать с меня. Я не отношу себя к их числу.

— Ну, зачем ты так! Во-первых, если бы не ты, я и не узнала бы, что владею чем-то ценным. Во-вторых, я не пойду торговать кровью саламандры на чёрный рынок и не стану варить из неё зелья. А ты наверняка найдёшь ей лучшее применение. И потом… — я неожиданно для себя пристально посмотрела парню в глаза и добавила, понизив голос: — Я вовсе не считаю тебя сирым или убогим. Скорее наоборот…

Мальчишка ответил не менее пристальным взглядом. Мне показалось, что он заглянул прямо в мою душу и увидел там то, в чём я боялась признаться даже себе самой. Как он это делал? Неужели уже тогда владел легилименцией? Я до сих пор не знаю наверняка… А тогда я, помнится, ощутила неловкость и первая опустила взгляд. А он очень тихо произнёс:

— Ладно, уговорила.

И бережно спрятал драгоценное снадобье в своей сумке. Как будто с моей ладони взял лакомство дикий лесной зверёк. Неловкость куда-то исчезла, и я легко и непринуждённо распахнула перед ним дверь своей комнаты.

— Хватит нам стоять в коридоре. Я обещала угощение за счёт фирмы.

В комнате было тепло и уютно. В камине весело потрескивали дрова, на стены уже ложились первые вечерние тени. Мы опустились в удобные кресла, поближе к огню. Я не стала беспокоить Кики, боясь, что несдержанная на язык домовуха невзначай обидит парня. Просто левитировала с кухни — посредством «акцио» и такой-то матери — бутылку красного эльфийского вина и тарелки с сырным и мясным ассорти. Привычным профессиональным движением руки наполнила два бокала, протянула один Северусу. Моя хвалёная добропорядочность стремительно съёжилась до размеров корнуэльского пикси и со стервозностью этого милого существа принялась нудить: «Ну что, честная вдовушка? Несовершеннолетних растлеваем?» Я мысленно велела противному голоску заткнуться — в тот миг мне казалось, что я всё делаю правильно. Молодой человек взял у меня напиток и тоже очень профессионально его понюхал, так, как это делают все зельевары — быстрыми движениями расслабленной кисти подгоняя воздух от бокала к своему немаленькому носу.

— Думаешь, отравлю? Не бойся, у нас же теперь есть безоары.

— Нисколько не боюсь. Не родился ещё человек, способный меня отравить. Просто… мне, знаешь ли, ещё не доводилось пить вино.

— Да неужели? Тем лучше, потому что это очень хорошее вино. Не кровь саламандры, конечно, но тем не менее. Попробуй сделать маленький глоток и покатать его во рту, чтобы ощутить все оттенки вкуса.

Мы молча пригубили благородный терпкий напиток.

— А за что мы пьём? — спохватилась я. — У меня есть простой банальный тост — за наше знакомство. Я рада, что оно всё-таки состоялось. И даже если в итоге меня прогонят из деревни, всё равно — оно того стоило.

Северус сделал второй, более смелый глоток. На бледном лице появился лёгкий румянец.

— У меня сегодня не самый удачный день. Но, пожалуй, ты права. — И, усмехнувшись, добавил: — У Поттера было такое лицо, когда ты задрала ему юбку!

Впервые после гибели Иолая я чувствовала себя живой и могла радоваться жизни. Весна, вечер, огонь, вкус вина, рождённые им тепло и лёгкое опьянение — всё было ярким и неповторимым. Бокалы опустели, и я наполнила их снова. Отдавая себе отчёт, что, возможно, сейчас, в этот самый момент совершаю величайшую глупость в своей жизни, я подошла к тому креслу, в котором сидел Северус, и он тоже поднялся мне навстречу.

— Это вино можно пить и другим способом. Так оно становится ещё вкуснее.

Набрав немного напитка в рот, я поднесла свои губы к губам молодого человека, заглянув ему в глаза. Он буквально прожёг меня взглядом, в котором были только вызов и отчаянная решимость — так смотрят перед тем, как броситься головой в омут. В моём сердце шевельнулась ревность — не так, совсем не так он глядел на свою принцессу Эванс! Но в следующий миг произошло чудо — мой Тамплиер раскрыл губы для поцелуя, и я ощутила их слегка солоноватый вкус, едва различимый в изысканном букете эльфийского вина. Через несколько бесконечно долгих секунд он уже сам потянулся за своим бокалом, чтобы вернуть мне глоток. А потом мы и вовсе отставили бокалы в сторону. Мне ужасно мешала его грубая форменная мантия, и я, не особенно соображая, что творю, неуклюже попыталась её снять. Возмущённо фыркнув, Северус вырвался из моих рук.

— Ну почему сегодня всем хочется меня раздеть? — И тихо попросил: — Отвернись.

С бешено колотящимся сердцем я послушно отвернулась к окну, и, задёргивая шторы, а затем, расшнуровывая платье, отлично слышала, как он возится со своей одеждой, которой, похоже, стеснялся сильнее, чем наготы. Вот он неуверенно подошёл ко мне, и я прижалась к нему всем телом, дрожа от желания, жалости и нежности, стремясь отогреть, защитить, отвести неведомую беду. Не размыкая объятий, мы опустились на ковёр, в мягкий упругий ворс. Я не вполне верила в реальность происходящего: этот странный мальчик, за которым я раньше лишь наблюдала издали и подружке которого так завидовала, принадлежал сейчас мне и только мне! Перекатившись на спину, я осторожно направила его в себя, и он вошёл резким судорожным движением, словно пытаясь разом освободиться ото всех горестей этого бесконечного дня…

В тот самый первый раз всё закончилось быстро, слишком быстро: он совсем ещё не умел сдерживать свои эмоции. Нам предстояло столько узнать друг о друге, столькому научиться! Пока я пыталась сообразить, как следует вести себя дальше, новоиспечённый герой-любовник первым нарушил молчание, причём самым варварским образом. Опершись на локоть и глядя куда-то мимо меня, он тихо проговорил:

— Розмерта… я не знаю, как и когда это следует говорить, чтобы было правильно, но… сколько я тебе должен?

Я не сразу поняла, о чём он говорит, но потом… Меня как будто окатили ледяной водой из ушата! Захотелось прикрыться, но не кричать же «акцио, халат!» на всю комнату! Я вскочила, и завернулась в плед, сдёрнув его с кресла. Руки у меня тряслись.

— Ты что, решил, будто я — шлюха? Что, очень похоже? Такая, значит, обо мне слава в твоей расчудесной школе?

На парня было жалко смотреть: он тоже поднялся с ковра, покачнувшись, как пьяный, лицо некрасиво, пятнами, покраснело.

— Да… то есть, нет, конечно… Роз, прости, я не это хотел… Мерлин, какой же я дурак!

Наверное, мне следовало смертельно оскорбиться и указать негодяю на дверь. Но не всем же быть гордыми и порядочными, как преподобная Эванс! Я увидела, что Тамплиер расстроился совершенно искренне, и поинтересовалась уже более миролюбиво:

— У тебя сегодня такое развлечение: обижать женщин, которые пытаются помочь?

Ответ сразил меня наповал.

— Понимаешь, я не думал, что хоть одна женщина согласится… быть со мной… просто так, то есть — не за деньги. Особенно после того, что ты видела сегодня. Если честно, со мной это вообще впервые.

Дебютант мерлинов! Ну как можно было на него сердиться?

— Со мной тоже, ну то есть… впервые после смерти мужа. — Я укрыла его своим пледом, как шерстяными крыльями. — И не говори так. Никогда. Ты — настоящий мужчина. И мне с тобой хорошо.

— Врешь, поди…

Я не дала ему договорить. Решив, что терять мне уже нечего, и окончательно отбросив всякое смущение, я снова уложила его на ковер, на спину. Мои руки и губы ласкали его тело, находя и запоминая самые чувствительные места — по перебоям сердца, по учащённому дыханию, по тихим, с трудом сдерживаемым стонам. Шея, ключицы, бусинки сосков, тоненькая дорожка черных волос на животе... Он застонал громче и прогнулся, запуская пальцы глубоко в ворс ковра…

Когда мы опомнились, уже совсем стемнело. Парню нужно было срочно возвращаться в школу, он снова заковал себя в грубую мантию, сделался мрачным, отвечал на вопросы односложно.

— Ты пропустил ужин. Уверен, что не хочешь сначала поесть?

— Зайду на кухню. Мы там не голодаем.

— Трансгрессия сэкономила бы время. Тебя проводить?

— Сам доберусь, не маленький.

Хотя в пабе уже давно никого не было, я провела его через чёрный ход. У самой двери Тамплиер помедлил и всё-таки решился спросить:

— Я должен поговорить с Лили. Извиниться. Скажи, что мне сделать, чтобы она простила меня?

Вот это да! Это чудовище не скрывает, что от меня отправится прямо к ней, да ещё и просит у меня совета! Ничего себе задачка! Мысленно призывая на голову рыжей красотки все известные мне напасти, я лихорадочно соображала, что же ответить. Эванс, конечно, имела полное право обидеться на «грязнокровку». Но мне было очевидно, что девица его попросту предала, воспользовалась первым подвернувшимся случаем, чтобы отделаться. А если это так — никакие самые лучшие слова ему не помогут.

— Не знаю. У меня только один совет, его легко дать, но ему очень трудно следовать: не унижайся.

— Попробую. Спасибо за всё.

Я бы ещё долго стояла, прислонясь к дверному косяку, вдыхая свежий ночной воздух, полный весенних ароматов, и вглядываясь в темноту, в которой исчез, словно растворился мой гость… Но тут со смачным хлопком рядом появилась Кики, как всегда, бесцеремонная.

— Миссис Мерта, этот мальчик — то, что я подумать? Где быть ваши глаза?

— Помолчи, ценительница. И вот ещё что… Запомнила этого мальчика? С завтрашнего дня у него должно быть лучшее бельё в Хогвартсе. И самые белоснежные рубашки. Каждое утро — чистые. Где бы он ни был. И чтобы — ни намёка, откуда они берутся, и куда деваются прежние. Поможешь мне это устроить?