О враг мой (джен)

Он с улыбкой повернулся к Гарри:

— Разреши мне рассказать историю одного такого предательства.

Любезному тону Волдеморта противоречил лёд в его глазах.

Гарри мотнул головой, не уверенный, что от этого будет толк, — но нужно было как-то обозначить своё несогласие, а он не мог вымолвить ни слова. Правда — ужасная правда — заключалась в том, что его заинтересовали слова злобного чёрного мага. Гарри очень хотелось что-нибудь узнать о своём замкнутом профессоре, и теперь, когда Волдеморт начал рассказывать, Гарри ловил каждое слово.

— Всё началось в трактире. В старом, грязном, захудалом трактире.

Краем глаза Гарри увидел ещё одно лёгкое движение Снейпа. Едва заметное, но этого было достаточно. Снейп не хотел, чтобы это было рассказано. Хотя у Гарри не было выбора, он чувствовал себя виноватым, зная, что хочет услышать.

— Альбус Дамблдор не часто посещает подобные заведения, но он уже довольно давно пытался найти преподавателя Прорицаний.

Гарри потребовалось несколько секунд, чтобы осознать слова Волдеморта, — но как только это произошло, у него кровь застыла в жилах. Он вдруг понял, к чему всё идёт и что Волдеморт собирается рассказать о Снейпе, потому что он уже знал эту историю. «Кабанья Голова». Беседа Дамблдора с Трелони. Именно там она сделала пророчество о Гарри. Их разговор был частично подслушан, и кто-то передал его Волдеморту. О мальчике, рождённом шестнадцать лет назад в конце июля, — мальчике, который должен был умереть. Но Гарри не умер. Умерли его родители. Родителей он не помнил — только ужасный крик, который слышал, когда приближались дементоры…

Он затряс головой, пытаясь отогнать следующие слова Волдеморта.

— А, я вижу, ты сообразил, — улыбнулся Волдеморт, словно гордясь своим лучшим учеником. — А Северус уверял, что ты тупица. Опять ложь, насколько я понимаю.

— Ты лжёшь, — выговорил Гарри онемевшими губами.

— Лгу? — усмехнулся Волдеморт. — Да ведь я ещё ничего тебе не сказал. Ты сам проявил догадливость и сделал вывод. Так что можешь хвалиться доверием и преданностью, но ты прекрасно понимаешь, на что способен твой профессор, преследуя свои интересы.

Гарри закусил губы, стараясь не смотреть на Снейпа. Его начинал охватывать гнев — и он даже не мог понять, на кого. На Волдеморта? На Снейпа? На себя самого? Может быть, даже на Дамблдора, который не сказал ему всю правду. Гарри не ошибся: это и в самом деле была ублюдочная, садистская игра.

— Северус Снейп рассказал мне о пророчестве. — Волдеморт явно не собирался на этом остановиться: он желал поведать подробности. — Только благодаря его преданности и верности мне я узнал, что ты должен умереть. Он был рад оказать такую услугу нашему делу. — Он шагнул ближе, ожидая, пока Гарри посмотрит ему в глаза. — Я видел, как твой отец мёртвым упал к моим ногам. Он пытался сопротивляться, но всё закончилось быстро. Ты должен этому порадоваться. Северус выбрал бы для него более мучительную смерть. Он ненавидел твоего отца. И злорадствовал, что это он привёл меня к гордецу Джеймсу Поттеру.

Гарри перестал избегать взгляда Снейпа. Он посмотрел ему прямо в лицо, и Снейп отвечал таким же прямым взглядом. Он страшно побледнел, но в глазах его не было оправданий — только подтверждение. Слова Волдеморта были правдой. Снейп даже не пытался отрицать её или скрывать. Он высоко держал голову, и было непонятно — то ли он подталкивал Гарри что-то сделать, то ли смирился с тем, что произойдёт дальше. Гарри видел только одно: признание, что шестнадцать лет назад этот человек действительно сделал выбор, который сломал жизнь Гарри. И злорадствовал.

Нет. Он отрицательно помотал головой, бросив Снейпу умоляющий взгляд. Это, должно быть, какой-то идиотский розыгрыш. В любую секунду профессор мог его успокоить. Может быть, он притворялся, подыгрывал? Это часть какого-то хитроумного плана, чтобы вызволить их отсюда? Или, может быть… может быть, всё было не совсем так. Возможно, Снейп не знал, что делает, или ещё что-то, или… или он хотя бы не радовался тому, что приложил руку к его сиротству.

Потому что Гарри начало тошнить при мысли обо всём, чем он поделился с этим человеком за последний месяц. Открыл ему свою память, стал так сильно зависим от него, а он всё это время хранил такой страшный секрет. Руки Гарри начали терзать край рубашки. Кто знал, что от предательства так мутит?

— Вы ничего не хотите сказать? — спросил он Снейпа, не обращая внимания на то, что его голос дрогнул. Молчание Снейпа раздувало его гнев. Если хоть что-то из сказанного Волдемортом было правдой, этот человек не имел права не объясниться.

Губы Снейпа были ещё белее его лица — единственный намёк на то, что он вообще что-то чувствует, — и всё же он молчал.

Гарри шагнул ближе.

— Скажите что-нибудь, — приказал он, и гнев придал силы его голосу.

Снейп несколько секунд смотрел на него, прежде чем ровно произнести:

— Это правда.

Он плотно сжал губы и продолжал смотреть Гарри в глаза. И Гарри понял, что больше ничего от него не услышит.

Он почти не осознал, что поднимает палочку, направляя её на Снейпа, но уже не нашёл в себе сил её опустить. Это заставляло его чувствовать себя более уверенно. Гарри дрожал от смятения, гнева — и от чувства, что его предали. Ему хотелось плакать о несбывшемся. Если бы только Снейп не пришёл тем вечером в «Кабанью Голову» или решил промолчать об услышанном, возможно, у Гарри сегодня были бы родители. Ему не пришлось бы жить с Дурслями, спать в чулане под лестницей, рыться в мусорном баке в поисках объедков или учиться прятать синяки под своим тряпьём. Его бы любили.

Смех Волдеморта мог бы рассеять туман гнева и горя, в который он погрузился… но нет. Гарри знал, что осчастливит Волдеморта, что позволяет ему одержать победу уже тем, что наставил палочку на Снейпа (пусть и не собираясь её использовать), но он не мог взять себя в руки. Хотя Снейп продолжал смотреть на него своим ужасным, всё понимающим и принимающим взглядом, этот стоицизм только оттенял его молчаливое подтверждение. Как он смеет так держаться! Он сломал ему жизнь! Он не имел права скрывать свои чувства, когда Гарри не мог скрыть свои. Гарри хотелось кричать и буйствовать, и единственное, что его останавливало, — это присутствие Волдеморта и десятка Пожирателей Смерти.

Волдеморт отступил назад, по-видимому довольный тем, что всё идёт как задумано. Гарри почти не заметил этого. Он попробовал перехватить палочку, но мешали приклеивающие чары. Никто сейчас не нападал на него — можно было свободно отдаться буре эмоций. Но их было слишком много. Он всегда плохо их контролировал, и теперь они, такие разные, боролись между собой. Смятение, горе, сожаления, неверие, гнев от предательства. Всё спуталось. Вдобавок его трясло после всего пережитого, а голова раскалывалась от боли. Он знал, что может заплакать от горя и разочарования, поэтому позволил гневу овладеть собой, чтобы отложить слёзы на потом. Когда останется один.

А сейчас он целился палочкой в своего профессора — и не мог ни заставить себя использовать её, ни опустить. Он был статуей. Дрожащей статуей.

— Ого, — голос Беллатрикс заставил его вздрогнуть, — малыш Поттер сейчас заревёт! — Она рассмеялась, и остальные присоединились к ней.

Гарри отвёл глаза от Снейпа, чтобы посмотреть на них, и гнев его разгорелся ещё больше: они ликовали, что его мир разлетелся вдребезги. Увидев Люциуса Малфоя, он вспомнил, что тот сказал, когда заходил в его камеру. «Я готов поспорить, что ты сам захочешь выдать своего драгоценного профессора». Так вот что он имел в виду? Ждал ли он этого момента, чтобы увидеть, как Мальчик-Который-Выжил убьёт его бывшего приятеля или отречётся от него? Глаза Люциуса ничего ему не сказали. Они только пристально смотрели на него: лёгкая ухмылка и вздёрнутый подбородок были единственным признаком того, что он знал: Гарри помнит его слова. Гарри высмеял его тогда, сказал, что этого никогда не случится, что он не перестанет доверять Снейпу. Люциус ему не поверил.

Гарри не знал об этом.

Его внутреннее смятение, должно быть, не было достаточно волнующим для Волдеморта, поскольку тот нарушил молчание, чтобы продолжить, досыпать соли в рану:

— Смерть твоей матери была не такой быстрой. Она умоляла меня сохранить тебе жизнь. Глупая женщина. Она имела шанс остаться в живых, а вместо этого умерла. Она кричала.

Гарри вздрогнул при воспоминании об этом крике. Он почти не заметил, как одновременно — словно отражение в зеркале — вздрогнул Снейп, но вовремя оглянулся. И увидел, как Снейп отвёл глаза, а лицо его помертвело от непонятных эмоций.

— Я наслаждался этими криками, — злорадно добавил Волдеморт. — Мне доставило удовольствие убить твою мать, и этим удовольствием я обязан Северусу Снейпу.

Гарри не сводил глаз со Снейпа. Тот был смертельно бледен, а губы стали ещё белее, чем раньше. Гарри никогда не видел его настолько утратившим контроль над лицом — кроме, возможно, тех случаев, когда он был исключительно зол на Гарри.

Это дало Гарри возможность сосредоточиться на чём-то, кроме слов, которые угрожали разрушить его самообладание. Он не хотел слышать о смерти своих родителей. Не хотел знать подробностей, не хотел знать, какое удовольствие получил их убийца. И… и Снейп тоже не хотел. Гарри ясно видел проблеск горя на его лице. Это не приглушило ощущения предательства, но отвлекло его от гнева достаточно, чтобы вспомнить уроки окклюменции со Снейпом и то самое переживание всепоглощающего горя.

Это воспоминание вернуло Гарри способность думать и наблюдать. Убийство Лили — вот что было причиной того горя: когда он погрузился в него вместе с профессором, то переживание оказалось таким глубоким и подавляющим, что его было почти невозможно вынести.

Повинуясь инстинкту, он сунул свободную руку в карман, где лежал мамин камешек. Он так и не набрался смелости спросить Снейпа о Лили. Снейп всё ещё не знал, что ему известно об их дружбе. Волдеморт тоже не знал. Но знал Гарри. Знал, что когда-то Лили заботилась о Снейпе, а он — о ней. И если то письмо было адресовано Снейпу — а Гарри был практически уверен в этом, — то Лили была дорога ему достаточно, чтобы более двадцати лет хранить старый листок бумаги и бесполезный камешек, только потому, что он получил их от неё.

Он отступил, и рука с палочкой дрогнула, когда его мысли лихорадочно помчались вскачь. Снейп не мог знать, что пророчество относится к Поттерам. Даже Дамблдор не знал. Сам Волдеморт действовал наугад, когда явился за Гарри. Снейп в любом случае не должен был делать того, что сделал, но если бы он знал, что дело идёт о Лили Поттер, убедило бы это его попридержать язык? И пожалел ли он, когда узнал? Пытался ли всё исправить?

Он внимательно посмотрел на Снейпа. Как бы хорошо тот ни скрывал своё горе, но не мог скрыть боль. Его выдавали глаза. Гарри видел это, даже не встречаясь с ним взглядом, и задавался вопросом, насколько глубоко Снейп должен чувствовать эту боль, чтобы не уметь её скрыть.

— Отмщение за тобой, Гарри Поттер. Соверши же его! — В голосе Волдеморта звучало нетерпение и злорадное ликование.

Гарри глубоко вздохнул — раз, другой. Он старался набрать в лёгкие побольше воздуха. В нём всё ещё бурлил гнев, но уже вернулась способность рассуждать. Возможно, даже надежда. В этой истории было что-то ещё! Ему это может не понравиться, и всё может оказаться гораздо хуже, чем он себе представлял, но… может оказаться и лучше. С внезапной, абсолютной уверенностью он понял, что должен услышать всю правду — и услышать от Снейпа. Он не мог полагаться на Волдеморта, не мог уступить победу этому злобному маньяку. По крайней мере, не здесь и не сейчас. Он не знал, сможет ли принять или простить то, что сделал Снейп, воздержится от обвинений или снова лягнёт его по голени (теперь уже нарочно), но он не мог позволить своему гневу взять верх, пока не узнает всю правду.

Не то чтобы он пошёл на такую крайность как убийство, даже если гнев победит. Он не Волдеморт. И он не будет играть в игры Волдеморта.

Он опустил палочку.

Улыбка Волдеморта дрогнула.

Снейп еле заметно прищурился, теперь уже открыто наблюдая за смотрящим на него Гарри. Он сдвинул брови, и Гарри с удовлетворением отметил его замешательство. Хорошо. Пусть хоть раз почувствует. Пусть останется в неведении насчёт его мыслей. Гарри, возможно, и не был таким мстительным, как хотелось бы Волдеморту, но не был и святым. Его подавленный гнев ещё бурлил под поверхностью, и он не мог заставить себя стыдиться удовольствия, доставленного недоумением человека, который причинил ему такую боль.

— Убей его! — ярился Волдеморт. Лицо его исказила отвратительная гримаса. Он взмахнул своей палочкой и направил её на Гарри: — Ты сам знаешь, что хочешь мести. Отомсти!

Гарри облизнул пересохшие губы. Его всё ещё трясло, а руки дрожали, но приказ убить Снейпа был таким же нелепым, как и раньше. То ли Волдеморт не представлял себе, чего могут или не могут хотеть нормальные люди, то ли это было просто симптомом безумия.

— Убей его! — пронзительно завопил тёмный маг.

Гарри бы поставил на безумие.

— Нет! — Голос его эхом разнёсся по комнате. Он не хотел говорить так громко, но был уже измучен всем этим. Своим пребыванием здесь, извращёнными забавами Волдеморта, бесконечными пытками, болью, голодом… И хотя он находился между жизнью и смертью, но измучился также и оттого, что не знал, как теперь относиться к Снейпу, — и вдобавок не был уверен, как Снейп относится к нему. Хватит с него всего этого. Нужно выбираться отсюда и спасти Рона и всех друзей от ужасной участи. Последнее, что ему сейчас требовалось, — это переживать из-за того, что случилось, когда он лежал в пелёнках. Он ждал пятнадцать лет, чтобы с этим разобраться. Можно и ещё чуток подождать.

Волдеморт приблизился, нацелив палочку в лоб Гарри.

— Не может быть, чтобы ты всё ещё доверял ему! — бесновался он. Его перекосило от злобы.

Гарри перевёл взгляд с Волдеморта на Снейпа. Тот продолжал наблюдать, хотя его глаза всё ещё выражали подавленность и замешательство, — это было ново для Гарри, который за лето хорошо изучил мимику Снейпа. Но поверх всего появилось знакомое задумчивое выражение. Снейп отодвигал прошлое, чтобы обдумать настоящее. Искал ли он выход из ситуации или пытался понять, что творится в голове Гарри, было неясно. Но если последнее, то тут и вправду было над чем подумать: Гарри и сам не понимал, чего ему теперь держаться. Доверяет ли он Снейпу? Не так давно он решил, что может довериться ему. Тот, Второй Гарри считал, что это важно для исхода войны. И сам он отчего-то тоже верил в это. Поэтому он мог доверять тому, что делал Снейп, даже если не доверял ему всем сердцем. Волдеморт вселил в него сомнения. Но кое-что осталось прежним: теперь Снейп был человеком Дамблдора. Теперь он был на правой стороне. И, можно сказать, пожертвовал жизнью, чтобы прийти сюда и спасти его. Конечно, этого достаточно, чтобы заслужить право на объяснения, прежде чем Гарри отречётся от него перед Волдемортом и его шайкой.

В остальном у Гарри уже не было выбора, но это было в его власти.

Он глубоко вздохнул и посмотрел Волдеморту прямо в лицо:

— Я доверяю ему, — сказал он спокойнее, чем раньше, но не менее твёрдо.

Возможно, своим упрямством он обрекает их обоих на долгий вечер пыток, но тут уж ничего не поделаешь. На то, чего хотел Волдеморт, он даже близко не был способен. Не говоря уже… да, нечто глубоко внутри него подсказывало, что это выбор правильный. Он даже подумал, что это «нечто» может быть связано с его Внутренним Оком — Вторым Гарри, который так упорно верил Снейпу, хотя и не говорил почему. И эта часть его сознания твердила, что одного доверия недостаточно: необходимо ещё, чтобы о нём знал сам Снейп.

Однако он не отвёл взгляда от Волдеморта, чтобы посмотреть, как Снейп отреагировал на это заявление. Он слишком боялся, что его лицо отражает смятение и что Снейп истолкует это как сомнение.

Волдеморт приблизился. Он не скрывал своей ярости.

— Знаешь, о чём он попросил меня, когда я сообщил ему, что ты умрёшь, Гарри Поттер? — Он остановился так близко, что Гарри пришлось слегка отступить. — Чтобы я пощадил твою мать. Только её. Его устраивало, что ты и твой отец умрёте от моей руки.

Гарри сглотнул от очередного всплеска эмоций. Но это сообщение не потрясло его так, как предыдущие. Такая просьба со стороны Снейпа была вполне логична. Он переживал за Лили, но ненавидел Джеймса. Он ничего не знал о Гарри, кроме фамилии «Поттер». Это показывало, как бездумно и жестоко Снейп перечеркнул жизнь невинного ребёнка, но шоком уже не было.

На самом деле это подало Гарри идею — а вместе с ней и надежду, за которую можно было уцепиться.

Вне всяких сомнений, Снейп был верен Волдеморту, когда подслушивал пророчество. Но Гарри был убеждён, что он совершенно отвернулся от Волдеморта после гибели Поттеров. К тому моменту он уже стал человеком Дамблдора. Было не так уж много времени для подобного поворота кругом. Нечто подтолкнуло его — нечто достаточно значительное, чтобы Дамблдор ему поверил. Нидер сказал, что Снейп сломался после войны… это было сразу после смерти родителей Гарри… Может, это как-то связано со смертью подруги его детства? С убийством, в котором он чувствовал себя виновным, которое просил Волдеморта не совершать? Или Гарри выдумывал глупости, потому что отчаянно хотел, чтобы в человеке, на которого он начал равняться, было что-то хорошее, была способность к раскаянию и искуплению?

Он потряс головой, чтобы там прояснилось. Волдеморт снова заговорил, расписывая смерть его родителей, но Гарри больше не хотел слушать.

Он посмотрел на палочку в своей руке и подумал было сломать её, просто чтобы стало немного легче на сердце… но не мог. Он едва не засмеялся невесёлым смехом. Снейп сломал всю его жизнь, а Гарри не решался даже сломать его палочку.

Ему вдруг отчаянно захотелось бросить её. Он попятился от Волдеморта и рванул приклеенную к руке палочку: придётся пожертвовать клочком кожи — ну и пусть. Нужно избавиться от этой палочки, и чтобы Волдеморт перестал говорить, и чтобы Снейп и Пожиратели Смерти перестали наблюдать за ним, и чтобы можно было кричать, плакать и снова кричать.

Его остановила палочка, приставленная к горлу.

— Твой последний шанс, — прошипел Волдеморт. — Убей шпиона. Если ты это сделаешь, то завтра вечером я обойдусь с тобой помягче. Если же нет, то я не только убью его сам — я заставлю тебя смотреть и заставлю страдать, прежде чем заняться тобой.

Гарри крепко зажмурился. Он чувствовал себя как в детстве, когда думал, что если он закроет глаза, чтобы не видеть Дадли, то и Дадли его не увидит. Это не сработало ни тогда, ни сейчас. Палочка Волдеморта больно упиралась в горло, и Гарри отклонился как можно дальше.

— Не буду, — прошептал он и обхватил себя руками. И очень кстати: едва он открыл глаза, как заклинание Волдеморта швырнуло его через всю комнату. Он ударился о каменную стену и закричал, ощутив, как что-то треснуло, а затем по плечу разлилась жгучая боль. Он тяжело дышал, сдерживая стон. Это не хуже, чем Круциатус, напомнил он себе. Хуже нет ничего, а Круциатус он пережил. Если бы только эта боль закончилась, как заканчивается действие пыточных проклятий…

— Тащите его вниз! — бесновался Волдеморт. — Оставьте все двери открытыми, кроме той, что ведёт в его камеру. Пусть он слышит, как его верный товарищ всю ночь молит о пощаде.

Гарри задохнулся, когда грубые руки подняли его так, чтобы причинить как можно больше боли. Нотт. Конечно, это был Нотт: он хмурился, а его глаза метали молнии.

— Круцио! — выкрикнул Волдеморт, и Гарри увидел, как Снейп упал на пол, скорчившись под проклятием.

— Нет! — Он попытался вырваться из рук Нотта, но не смог. Тот был слишком силён, а Гарри слишком слаб. Он схватился за палочку… Нет. Палочки не было. Должно быть, Волдеморт выбил её, когда швырнул Гарри через всю комнату. Ему хотелось разрыдаться.

— Профессор! — закричал он, когда грубые руки поволокли его к дверям. Он успел в последний раз встретиться взглядом с затуманенными от боли глазами Снейпа, прежде чем его потащили вниз по лестнице и через коридор в камеру.

Нотт швырнул его на пол, и Гарри вскрикнул, упав на больную руку. Он повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть ботинок, который ударил его в бок. Решив больше не плакать, он скрючился и прикрыл голову здоровой рукой. На этот раз Снейп не придёт его спасти.

— Довольно, — раздался от двери чей-то шёлковый голос.

Нотт злобно засмеялся:

— Я только начал.

— Ты хорошо развлёкся. И не один раз. Мальчишка слишком ослаб, чтобы пережить неудачный удар. Позволь мне напомнить тебе — опять, — что если это произойдёт, то ни один из нас не переживёт гнева Тёмного Лорда.

Нотт недовольно заворчал, но подчинился. В основном. Он походя пнул Гарри ногой, и тот вздрогнул. Будет синяк, но это ерунда по сравнению с болью в плече.

Он слегка повернулся и поднял глаза, чтобы встретиться с равнодушным взглядом Люциуса Малфоя. Тот начал закрывать дверь, но Гарри остановил его:

— Теперь ты мне веришь? — Он вздёрнул подбородок, стараясь не обращать внимания на боль и слёзы. Он изо всех сил старался выглядеть суровым, хотя это была заведомо проигранная битва.

Люциус помолчал, изучая его вычисляющим взглядом. Ему не нужно было спрашивать, что Гарри имел в виду. Через мгновение он наклонил голову и вышел из камеры. Замок щёлкнул, и Гарри остался в темноте.

Он свернулся клубочком, наконец-то оставшись наедине со всем горем, которое принёс ему этот день. Он поймал себя на том, что радуется боли в руке, которая отвлекает от боли в сердце. Ещё помогала пульсирующая боль в плече, в боку и в ноге. А ещё — слабость, и дрожь во всём теле, и тошнота, хотя он ничего не ел целый день.

И вскоре у него не осталось другого выбора, кроме как слышать глухие крики, еле доносившиеся откуда-то сверху.

Всё это было горько, и он слишком много плакал, но это было лучше, чем думать о маме и папе и о последней ночи в их жизни. Лучше, чем размышлять о Снейпе и о том, что он натворил, и хотел ли он этого, и сожалел ли потом, и имело ли значение, если сожалел, и…

Он всхлипнул и свернулся ещё плотнее, желая уснуть. Это был единственный доступный ему выход. И вскоре его измученное сознание отключилось.

* * *

Он не знал, сколько прошло времени; он очнулся, когда в камеру бросили бесчувственное тело Снейпа. Кто бы ни бросил, осторожности он не проявил: Гарри пришлось отодвинуться, чтобы Снейп не упал на него. Прежде чем дверь захлопнулась, Гарри успел разглядеть только кровь. На Снейпе осталась лишь окровавленная рубашка и порванные брюки. Даже ботинок не было.

Он сидел, привалясь к стене, и прислушивался к чужому хриплому дыханию. Что делать? Наверное, он сможет устроить Снейпа поудобнее. Он посмотрел на свой джемпер. Единственная вещь, способная послужить подушкой. Но было холодно. Почувствовав это, он передёрнулся. И… хотел ли он вообще заботиться об удобстве Снейпа?

Гарри закрыл глаза от нахлынувших переживаний, хотя в темноте от этого было мало толку, и начал борьбу с самим собой. Он не знал, что думать о Снейпе, обо всём, что сказал Волдеморт. И не знал, хочет ли вообще об этом думать. Разве нельзя запереть всё это в маленькую коробочку в самом дальнем углу сознания, засунуть за стену окклюменции и укрепить всеми возможными щитами? Наверное, так и надо сделать — по крайней мере, пока они не выберутся отсюда. Кричать и обвинять Снейпа он может после. Верно?

Прежде чем он принял решение, в дверном проёме снова вспыхнул свет. Он прищурился на Люциуса Малфоя — слишком усталый, чтобы уклониться или попробовать отползти, если тот передумал и решил закончить то, что начал Нотт. Пожиратель Смерти поставил на пол фонарь, небольшой узелок и кувшин с водой. Гарри вопросительно посмотрел на него.

— Так говоришь, что всё ещё ему доверяешь? — фыркнул Малфой. — Посмотрим, что будет теперь, когда его жизнь в твоих руках.

Он закрыл дверь раньше, чем Гарри успел придумать ответ, но в камере остался тусклый фонарь. Гарри подтянул к себе узелок, который был свёрнут из чего-то вроде старого мешка для муки. За столько дней он уже привык терпеть боль от любого движения, но всё же зашипел и несколько раз ойкнул, когда пришлось пустить в ход больную руку. Прежде чем развязать узелок, он сделал пару глотков воды из кувшина. Для пересохшего горла это стало настоящей отрадой.

Он по очереди извлёк из узелка несколько предметов. Два флакона с зельями. Гарри сразу узнал в одном из них обезболивающее, но в другом была незнакомая серебристая жидкость. Он осторожно вытащил пробку и понюхал. Никакого запаха — и то хорошо: Гарри почти ожидал чего-то мерзкого. Он снова закрыл флакон и отставил в сторону. Ещё пара тряпок и мазь кремового цвета. Судя по запаху (и по его личному опыту пребывания в Больничном крыле), он был почти уверен, что это дезинфицирующее.

Он не мог себе представить, что за игру затеял Малфой. Не хочет ли он зачем-то устроить дополнительную проверку Гарри? Или и вправду переживает за старого приятеля? Или же Волдеморт приказал ему принести это всё, чтобы Гарри вернул Снейпа к жизни, а точнее — к ожидающим его назавтра новым пыткам и смерти?

Ладно. На самом деле неважно, не так ли? Снейпу нужна помощь. Независимо от того, почему эта помощь предложена, надо её оказать.

Он наконец-то сумел хорошенько рассмотреть Снейпа. Тот был изранен с головы до ног — вероятно, мерзким режущим проклятием. В некоторых местах кровь запеклась, а в других ещё сочилась. Судя по пятнам, на груди и животе раны были больше. Хотя Снейп был без сознания, его ноги и руки продолжали мелко подрагивать.

Будто и минуты не прошло с тех пор, как они застряли в Гарриной спальне на Прайвет-драйв, — а казалось, что миновала целая жизнь. И вот они снова заперты, Снейп ранен и без сознания, а Гарри должен решить, будет ли ему помогать.

Он вздохнул. Да о чём тут толковать? Конечно, будет. Та же нечистая совесть, которая заставила его помочь своему хогвартскому мучителю в доме Дурслей, не позволит ему теперь игнорировать своего защитника. Хотя тот, возможно, причастен к его сиротству. Гарри зажмурился от этой мысли. Не думать, не думать об этом! Если он сейчас зациклится, то лишь сделает поспешные выводы и разобьёт себе сердце из-за того, что, возможно, ещё и неправда. Сначала нужно расспросить Снейпа. А прежде, чем это удастся сделать, надо разобраться с его ранами.

Но в ту минуту, когда он сидел рядом с истерзанным телом Снейпа, держа в руках мазь и тряпицы, он понял, что со времён Дурслей всё изменилось. Теперь ему было не всё равно. Даже узнав всё то, что узнал, он не мог остаться равнодушным. Он не хотел, чтобы его наставник умер, и не хотел видеть его страдания. На каком-то отрезке их длинного пути Гарри увидел в Снейпе человека, и это всё изменило.

С новой решимостью он принялся за дело. Это было трудно с одной рукой, которая к тому же не переставала дрожать от слабости и повреждения нервов, но он кое-как сумел смочить тряпки небольшим количеством воды и сначала промыл все раны, до которых мог добраться, а затем наложил на них мазь. Он не стал переворачивать Снейпа: тот был тяжелее, и даже с обеими здоровыми руками Гарри это бы не удалось. Но он проделал приличную работу, обработав повреждения, которые были на виду, и те, что оказались под рубашкой и на голенях. Если Снейп, придя в себя, оскорбится, он, чёрт возьми, это переживёт. Раны на груди и животе были глубокими, но, судя по скорости, с которой заживали мелкие порезы, магическая мазь была достаточно эффективной, чтобы спустя некоторое время заживить и их.

Он ощупал голову Снейпа, на сей раз не заботясь о состоянии его волос. Его беспокоила только большая шишка: было непонятно, как её лечить. Он нанёс мазь на всякий случай, хотя и не думал, что это поможет, — и погрузился в размышления, уставясь на зелья. Придётся подождать, пока Снейп очнётся, — решил он. Обезболивающее потребуется тогда, а не сейчас, когда он без сознания. И, наверное, он узнает, что в серебряном флаконе.

Вдобавок у Снейпа была жуткая рана на шее. Если он пролежит так всю ночь, его состояние сильно ухудшится. Оглядевшись, Гарри заметил грубый кулёк, оставленный Малфоем. Но он целиком помещался в кулаке — в качестве подушки не годится. И неудобно тоже. Гарри кинул его в угол.

— Ну, если ты меня за это проклянёшь, теперь у меня есть реально веская причина проклясть тебя в ответ, ясно? — буркнул он, зная, что профессор его не слышит.

Втиснувшись между Снейпом и стеной, он осторожно приподнял голову профессора и использовал собственные колени в качестве подушки. Сойдёт. Он прислонился к стене и попытался уснуть сидя.

Не тут-то было. Гарри знал, что долго не уснёт. Он всё ещё был измучен, но уже успел немного отдохнуть. Кроме того, мрачно подумал он, Волдеморт планировал его усыпить на всю оставшуюся жизнь. Так что в свой последний день Гарри предпочёл бы бодрствовать. И теперь, когда для Снейпа он сделал всё, что мог, ничто не мешало ему прокручивать в голове одни и те же мысли. Он снова приказал себе подождать, пока Снейп не придёт в себя. Обдумывать всё это сейчас — только доставлять себе лишнюю боль: всё равно факты известны ему не полностью… Но бесполезно. Главный факт был неоспорим: Снейп рассказал Волдеморту о пророчестве.

В его голове словно щёлкали костяшки домино, ложась одна к другой. Снейп рассказал Волдеморту. Волдеморт решил, что Гарри должен умереть. Снейпа это не волновало: смерть Гарри и Джеймса его устраивала. Всё, о чем он просил, — это пощадить Лили. Волдеморт даже дал ей шанс, он сам так сказал. Но она всё равно умерла, спасая Гарри. Она спасла его своей любовью.

И в какой-то из этих моментов Снейп отвернулся от Волдеморта.

Это и была недостающая часть информации. Гарри даже не знал, окажется ли она важной, но ему нужно было знать, когда и почему Снейп сменил сторону. Гнев кипел в нём и нуждался в выходе. Он думал, что сможет сдержаться, если Снейп жалеет о том, что сделал, но не был уверен.

Слеза скатилась по щеке, и Гарри провёл по лицу рукой, обещая себе не плакать во время разговора со Снейпом. Сейчас не время для слабости. Ему нужны ответы, и как только Снейп очнётся, он должен их дать. Обязан.

Он стиснул в руке край снейповской рубашки. Неужели он полный псих, раз всё ещё чувствует себя в безопасности со Снейпом, вот здесь? Учитывая всё, что тот натворил в прошлом, и его беспомощное состояние сейчас, это последнее, что Гарри должен был чувствовать. Может, у него с мозгами что-то неладно. Или с сердцем. Он не знал, испытывал ли хоть раз в жизни такой полный раздрай. Разве это нормально — цепляться за кого-то и одновременно хотеть оттолкнуть? Испытывать желание поколотить вместе с желанием избавить от большей боли?

Нормально ли чувствовать одновременно уважение и отвращение, любовь и ненависть?

Он не знал. Ничего больше не знал.

Кроме одного: он сделал выбор и доверил Снейпу свою жизнь. Несмотря на всё, что произошло, и всё, что Гарри теперь узнал, он почему-то не ощущал тут никакого противоречия.