Танец пепла (гет)

Ручей радостно вырывался откуда-то из-под камней и, беззаботно ныряя вниз, разбивался осколками брызг об угрюмые валуны, чтобы потом серебристой лентой упасть на землю и быстрой змеёй исчезнуть среди высокой травы.

Зубы стыли, лицо горело от уже по-зимнему ледяной воды, но, несмотря на это, так хотелось насытиться ею, запомнить каждой частичкой тела её живительное прикосновение, ведь кто знает, когда в следующий раз выпадет возможность испытать это вновь. Последние мысли заставили путника, склонившегося над ручьём, покоситься через плечо, где в тёмной торжественности застыл лес. Седые брови хмуро сомкнулись на переносице, а взгляд ясных голубых глаз стал каким-то колючим и тяжёлым, будто наблюдавший пытался проникнуть куда-то за сомкнувшиеся стеной деревья. Несколько мгновений он напряжённо вглядывался вдаль, но, в конце концов, отвернулся и, закатив рукава, зачерпнул полные пригоршни кристально-чистой воды и плеснул себе в лицо. Последнее его и выдало. Движение получилось слишком резким, почти нервным.

Путник тяжело опустился на один из валунов, прикрыл глаза и приподнял голову. Лёгкий ветер слизывал с лица капли воды, и странник сконцентрировал всё своё внимание на этом ощущении. Мысли и эмоции, что били и срывались, подобно этому ручью, постепенно успокаивались, превращаясь в единый размеренный поток, который уже не обрушивался, накрывая с головой. Теперь страннику было проще разобраться, проще прислушаться. Да вот только первоначальное впечатление никуда не ушло, а, возможно, даже стало сильнее. Вот уже который день он постоянно ощущал на себе чей-то взгляд. Сначала это было еле уловимое присутствие, подобно шелковистому прикосновению ветра, шёпоту испуганной травы, но с приближением леса ощущения становились всё острее, и порой ему даже казалось, что кто-то невидимый пытался прикоснуться к нему, а точнее — к его сознанию. В этот момент налетел резкий порыв ветра, разметав его волосы и почти сорвав с головы серую широкополую шляпу, оставил после себя странное послевкусие неоконченной фразы.

— Возможно, тебе не следовало так спешить. Возможно, ты слабее, чем сам хочешь признать, — прошептал путник, и его губы тронула грустная улыбка. Только вот обратного пути уже не было. Поэтому уже в следующее мгновение странник решительно поднялся, отряхнул серую мантию и принялся устраиваться на ночлег.

Гендальф прибыл сюда ещё утром, а в полдень уже провожал взглядом почти слившуюся с линией горизонта белую точку, в которую превратился эльфийский скакун. Теперь следовало восполнить запасы воды и почти сразу углубиться в лес, но волшебник никак не мог заставить себя это сделать. Он прекрасно понимал, что в такое неспокойное время разбивать лагерь практически на равнине (за исключением этой группы камней, откуда и бил ручей) было, мягко сказать, самонадеянно, да только вот проделанный за последние несколько недель путь дался отнюдь не легко. Почти непрерывное пребывание в седле, короткие тревожные ночи и постоянная внутренняя концентрация и напряжение — сейчас ему было просто необходимо день-два для того, чтобы хоть немного восстановить силы. Ведь остаток пути придётся проделать пешком: коня (как и обещано) он отпустил, да и не место вольнолюбивому животному в тёмном лесу. Лес… Что если истинная причина этой отсрочки крылась именно там? Устроившийся у небольшого костра Маг глубоко затянулся трубкой и снова нахмурился.

Несмотря на то, что Эрин Гален всегда был местом тайн и древних сил, которые он приоткрывал очень немногим, под его великими кронами Гендальф ещё никогда не ощущал такой робости, граничащей со страхом, как в прошлый раз. И хотя о Великой Пуще уже давно ходила дурная слава, такого негостеприимного, да и попросту враждебного приёма в отношении себя маг не мог припомнить. И пусть тогда дело было в ней, откуда было взяться уверенности, что подобное не повторится сейчас? Тут его мысли снова вернулись к ночи её побега.

Ещё до того, как им было принято решение отделиться от гномов, у него было предчувствие, что лес мог как-то отреагировать на женщину, откликнуться на магию её крови: положительно или отрицательно — сказать было сложно. Но сейчас, располагая сведениями (пусть и обрывочными), что сообщил ему Радагаст, произошедшее уже не казалось таким удивительным. Однако, то, с какой готовностью чаща «встала на защиту» Ирины, поразило его. Ведь древние леса Средиземья всегда существовали обособленно, жили по своим законам. Так они обычно не разделяли забредших под их кроны гостей на хороших или плохих — они все были лишь чужаками, а чужаков не жаловали. Тогда зачем Эрин Гален бросился так яростно помогать Ирине?

— Что тебе от неё нужно? — последний вопрос маг невольно проговорил вслух и тут же напрягся. Эта неожиданная мысль появилась у него впервые, но каким-то шестым чувством Гендальф понял, что попал в точку. От этой догадки по спине пробежал холодок, а в следующее мгновение волшебник раздражённо хмыкнул: «Прекрати думать об этой глупой женщине! В конце концов, это было её решением. Да и откуда такая уверенность, что она всё ещё в лесу? Быть может, она уже давно выбралась оттуда и скрылась за горизонтом? Тебе лучше подумать о том, как вразумить короля Лихолесья».

И это было правдой. Древний майа с трудом мог припомнить последний раз, когда был при дворе лесных эльфов. Одно он помнил точно: Пущей тогда правил Орофер.

Прежний король Лихолесья слыл храбрым и гордым эллоном, но тёмные времена оставили на нём свой отпечаток. Он не доверял ни гномам, ни эльфам нолдор, ни уж тем более людям, отчего его народ всё больше отдалялся на север. Но в решающий момент мудрость победила, и лесные эльфы доблестно сражались в войне Последнего Союза, где пал их король. Хотя после волшебник не раз слышал, что гордость всё-таки сгубила благородного правителя, но это была давняя история, и копаться в ней не было смысла. Когда на трон взошёл Трандуил, то поначалу многие решили, что молодой Владыка многое унаследовал от своего отца, и наряду с благородством и храбростью, он был так же подозрителен и недоверчив. Однако уже вскоре новый король Лихолесья проявил себя совсем с другой стороны: он наладил отношения с гномами Эребора да настолько успешно, что они даже принимали активное участие в строительстве его Цитадели. Но потом всё резко оборвалось. Лесные эльфы вновь начали всё больше отдаляться и закрываться, хотя пепел от былых союзов ещё не успел осесть окончательно. Наверное, поэтому, тогда Трандуил был одним из немногих, кто пытался (пусть и безуспешно) предостеречь Трора о той опасности, что таила в себе непомерная жажда золота и богатств короля гномов. Только вот сказано это было в тот момент, когда отношения между двумя королевствами были более чем прохладными, а потому мудрые слова лишь бесполезным эхом прозвучали под каменными сводами Эребора. Случившиеся после окончательный разлад с гномами и появление дракона привели к полнейшему отчуждению лесных эльфов. Теперь к тем, кто решился пересечь их границы, относились уже не просто подозрительно, а почти враждебно. Оставалось надеяться, что к магу они отнесутся более благосклонно, только что-то подсказывало ему, что рассчитывать на тёплый приём не стоило.

Зелёная Пуща таила в себе определённо что-то важное, иначе Галадриэль не стала бы настаивать на этом визите. Он уже несколько раз прокручивал в голове слова, сказанные под кронами маллорнов, и всё больше убеждался, что основной смысл крылся в том, что не было произнесено вслух. Владычицу Лориэна что-то беспокоило, и это что-то было связанно с королём Лихолесья. Гендальф тяжело вздохнул: роль дипломата ему всегда не очень нравилась, особенно в отношении эльфов. Их придворные порядки, взаимоотношения с союзниками порой бывали слишком запутанными, зачастую из-за распрей, уходящих корнями так далеко в прошлое, что даже для волшебника это уже было слишком. С людьми и даже с гномами (несмотря на известное упрямство последних) было порой проще найти общий язык, чем с утончёнными эльфами. А если к этому подмешать подозрительность и недоверчивость… Одним словом, работа предстояла нелёгкая. Перебирая и взвешивая эти мысли, Гендальф ещё какое-то время сидел у костра, но, в конце концов, всё же забылся тревожным сном.

Утро разбудило почти морозным дыханием, и, как ни пытался спрятаться странник в широких полах плаща поверх серой мантии, холод всё равно проникал почти до самых костей, сжимая всё внутри и перехватывая дыхание. Поэтому он уже успел пожалеть о том, что вчера не рискнул оставить костёр на всю ночь, однако, как оказалось, поступил правильно. Его глаза всё ещё были закрыты, когда всё внутри напряглось от ощущения чьего-то присутствия рядом. Гендальф намеренно замедлил дыхание и прислушался к окружающему миру: совсем рядом журчал ручей, под прикосновениями ветра смущённо шелестела трава, чуть вдалеке различалось размеренное бормотание деревьев, где-то высоко неожиданно громко крикнула пролетающая птица. По-видимому, последнее удивило не только замершего волшебника — в следующее мгновение по ту сторону камней кто-то резко втянул носом воздух. Левая рука мага крепче сжала посох, в то время как правая легла на рукоять меча. Теперь среди окружающих его звуков различалось и сдавленное дыхание, и тяжёлые шаги, и снова дыхание, но другое — выходило, что потревоживших его сон было двое. Майа, конечно, мог бы попытаться увидеть их другим зрением, но тем самым рисковал выдать себя, если те двое будут восприимчивы к магии, то почувствуют колебания энергии… Оставалось только выпрыгнуть на удачу и понадеяться на свою ловкость. И всё бы ничего, и это, наверное, даже сработало бы, но только при условии, что тех было действительно двое. Маг тихо выдохнул и снова прислушался: на этот раз помимо дыхания он различил ещё что-то. Или ему показалось? Но нет, уже в следующую секунду утреннюю тишину нарушило утробное рычание. Губы волшебника тронула еле заметная улыбка: теперь он знал, кто притаился за камнями. Седой старец рывком поднялся с земли, резко развернулся и неожиданно быстро и ловко вскочил на один из верхних валунов. В следующее мгновение что-то вспыхнуло, воздух содрогнулся от звенящего хлопка, и тут же всё стихло.

Их оказалось действительно двое. С отвращением и одновременно облегчением Гендальф наблюдал за предсмертными конвульсиями мощного зверя, который, судорожно дёрнув несколько раз огромной лапой, наконец затих. Но оставался его наездник: придавленный массивной тушей варга, тот всё ещё был жив и теперь с ненавистью взирал на мага. При падении орк, видно, ударился о прилежащие мелкие, но острые камни, и теперь из его головы сочилась тёмная, почти чёрная кровь. Он казался почти беспомощным, да вот только Гендальф знал природу орков и продолжал удерживать наездника на острие меча.

— Ты следил за мной? — процедил он, но ответа не последовало. Майа приблизился и чуть надавил на меч, острие прижалось к шее поверженного, на что тот яростно зашипел, обнажая острые длинные нижние клыки, но продолжил упорно молчать. Взгляд Гендальфа снова обратился к внешности наездника, но на этот раз цепляясь за мелочи и заостряя внимание на деталях: на орке были лёгкие доспехи из толстой чёрной кожи и металлических пластин, за спиной виднелся арбалет и что-то похожее на боевой топор, — всё обмундирование грубой работы, однако не настолько примитивной, что обычно встречалась у большинства орков; да и шрамы на коже говорили о том, что этот принадлежал к воинской элите. «Тогда что же он делает здесь?» — маг нахмурился, а наездник тем временем прикрыл глаза.

— Что ты здесь делаешь, и кто тебя послал? — в его голосе зазвучали угрожающие металлические нотки. Гендальф слегка усилил давление на меч; чёрная кровь заструилась по антрацитовой коже орка, тот оскалился и с новой силой заворочался под тушей варга. Поначалу он было подумал, что тот пытался отстраниться от клинка, и чуть было не заплатил за свою самонадеянность, потому как неожиданно в руке орка оказался сигнальный рог, который он уже успел приставить к губам. Лишь в последнее мгновение магу удалось выбить его заклятьем.

— Я спрашиваю тебя в последний раз, мерзкое отродье… — но майа так и не успел договорить: орк неожиданно повернулся к нему и, неотрывно глядя старцу в глаза, ухмыльнулся и резко подался вперёд, насаживаясь на эльфийский клинок. Из горла вырвалось несколько хлюпающих хрипов, тело пару раз судорожно дёрнулось, и он замер, уставившись стекленеющим взглядом куда-то вверх. Гендальфу оставалось лишь раздражённо выругаться.

После, когда меч уже был высвобожден из бездыханного тела и тщательно очищен о влажную траву, волшебник вновь вернулся к поверженному наезднику в надежде обнаружить хоть какие-то зацепки. Но увы: при себе орк имел лишь оружие да скудный запас вяленого мяса. Конечно, отряд Торина преследовали и ранее, поэтому появление орка-разведчика не должно было настолько удивить мага, однако что-то здесь не складывалось и произошедшее никак не выходило из головы, только вот что именно, определить он никак не мог. Помимо воли его взгляд скользнул по равнине, но вокруг не за что было зацепиться, хотя местами трава была настолько высокой, что при желании в ней мог спрятаться кто угодно. Одно было ясно: где один разведчик, там мог в любой момент оказаться и второй, да и где гарантия того, что поверженный не успел уже передать сведения дальше. Ведь орк не был удивлён увидеть мага, а значит, или же следил за ним уже какое-то время, или кто-то сообщил тому, кого стоило искать. Ни первое, ни второе ситуацию не облегчало, поэтому ему надо было уходить как можно скорее, а мысли об отдыхе оставить до лучших времён. Возможно, ему удастся восстановить силы у лесных эльфов. Гендальф устало вздохнул и быстрым шагом направился к месту ночлега.

Его сборы были скорыми, и большая часть времени ушла на то, чтобы как можно лучше скрыть следы от костра. Напоследок волшебник снова вернулся к ручью, наполнил до отказа меха и в последний раз с наслаждением умылся и напился хрустально-чистой воды. Помимо воли взгляд снова упал на тушу поверженного варга и его наездника: возможно, надо было их спрятать, потому как рано или поздно их обязательно хватятся — да только ни времени, ни возможностей заниматься этим не было. Гендальф упрямо поджал губы, резко развернулся и зашагал к лесу, но у самых деревьев неожиданно даже для самого себя обернулся. На одном из валунов сидел крупный чёрный ворон и, казалось бы, внимательно наблюдал за путником. На мгновение их взгляды встретились, и почти сразу птица бесшумно сорвалась с места и в несколько взмахов крыльев скрылась высоко в небе. Что-то подсказывало, что хорошим предзнаменованием это назвать было сложно…

В первые мгновения, когда кроны вековых исполинов сомкнулись над его головой, волшебнику показалось, что он оказался под водой. Все звуки окружающего мира и ощущения в одночасье стали далёкими, приглушёнными и какими-то гулкими. В то же время всё пространство наполнилось угрюмым рокотом, который волнами врывался в его сознание, сбивая с толку. Это произошло так стремительно, что не пройдя и ста шагов, Гендальф был вынужден остановиться. Дышать стало тяжело, словно невидимая сила постепенно сдавливала горло, мысли путались, в висках стучало так, что перед глазами поплыли красные круги. В какой-то момент даже показалось, что он вот-вот потеряет сознание, он инстинктивно оперся рукой о ствол одного из деревьев, резко выдохнул, и тут же всё прекратилось. По руке в тело мага заструилось вязкое, знакомое тепло, очищая мысли, а сам он словно вынырнул из пучины. Казалось, что странное наваждение развеялось, и вокруг него снова был древний Эрин Гален, да вот только где-то наверху среди переплетающихся ветвей, маг всё ещё ощущал мрачное послевкусие морока. И пусть враждебности не было, Гендальф очень явно понимал, что ему тут были не рады. Что же касается того, что только что произошло — разбираться в этом он станет, когда окажется в цитадели лесных эльфов, и, похоже, ему понадобится всё внимание и концентрация, чтобы туда добраться. А посох всё размеренно постукивал о поросшие мхом плиты старой дороги и отсчитывал шаги, которые уносили странника всё дальше вглубь леса.

* * *

Временами казалось, что всё неслось куда-то сломя голову и не разбирая дороги, то резко замирало и погружалось в полное оцепенение. Как давно я в этой комнате? Порой складывалось ощущение, что прошло всего пару часов, а иногда — будто время вообще остановилось, и уже миновала целая вечность. Это было странно, необычно, неспокойно, и одновременно с этим очень гармонично — моя новая роль фаворитки короля. Признаться, когда я раньше слышала или читала это словосочетание, то в голове всплывали любовные романы, действие которых происходило где-то во Франции семнадцатого века, где дамы носили тугие корсеты и тяжёлые наряды, а кавалеры — широкополые шляпы и при каждом удобном случае выхватывали из ножен шпагу. И да, роль того самого короля исполнял никто иной, как Людовик XIV. Почему именно этот французский монарх? Я не знаю, возможно, так на меня повлияли подсмотренные когда-то тайком фильмы про похождения Анжелики… Но сейчас, замерев у высоких створчатых дверей и чуть поглаживая кончиками пальцев тяжёлые занавески цвета старой розы, все эти мысли казались появившимися из какой-то совершенно другой реальности и вселенной, и казалось очень странным, почти диким, что эти обрывочные воспоминания принадлежат именно мне.

Подобные столкновения реальностей происходили со мной всё чаще, но каждый раз реакция была почти одинаковой: странное оцепенение, причём не столько физическое, сколько мысленное и эмоциональное. Последнее пугало меня больше всего — внутри будто кто-то перерезал электрический кабель, и наступала абсолютная тьма и холод. Я не ощущала ничего и, словно бездушный манекен, замирала на месте: будь то кресло, кровать, наполненный водой с ароматными маслами небольшой бассейн в личной купальной короля или же как сейчас — стоя у окна. Возможно, что именно эти самые выпадения из нынешней реальности и были виной тому, что моё ощущение времени пошло под откос, поэтому обозначить хотя бы примерно срок того, когда я поменяла свои покои, было очень сложно. Были ли это всего несколько дней или неделя, а может уже две или вообще месяц?

«Ах был бы у меня настенный календарь, то можно было хотя бы дни зачеркивать. А так… Ну не зарубки же мне делать?!» Взгляд помимо воли скользнул по элегантному убранству комнаты. «Нет, зарубки явно не вариант…»

Можно было спросить Сельвен, да вот только в последнее время наши отношения отдавали холодком. Нет, мы помирились после того разговора, но всё равно наше общение уже не было прежним, и каждая из нас будто остался на другую чуточку обижен. И вообще, я была уверена, обратись я к ней с подобным вопросом, она на меня посмотрит в лучшем случае как на умалишённую. А потерять возможность и дальше бывать в лаборатории совсем не хотелось: это было единственное, что отвлекало, помогало скоротать дни и не забыть себя. Последняя мысль заставила невольно улыбнуться и чуть закусить губу.

Он появлялся бесшумно, как хищник, вышедший на охоту, подкрадывался по мягкому ковру, сражая своим прикосновением, призрачным поцелуем чуть ниже мочки уха или игриво пробегая пальцами вдоль спины, чтобы потом уверенно привлечь меня за талию к себе. О да, я забывала себя почти каждую ночь и, подобно металлу, плавилась в его искусных руках, обжигающих объятиях. Рядом с ним не было холода, тьма отступала, и я снова жила и чувствовала всё, порой даже слишком ярко. От одного ощущения его присутствия каждая клетка моего организма, каждое нервное окончание, каждый нейрон вспыхивали, зажигались и наполнялись жизненной энергией, и я пила её и была не в силах насытиться. Словно и не было оцепенения, будто и не было никакого прошлого. Иногда, если я засыпала на кровати, он будил меня поцелуем, почти нежным, но больше требовательным и властным. И самое странное — мне это нравилось. Нравилось, подобно крепости, сдаваться каждый раз под его натиском, нравилось биться за ускользающий контроль его, но больше за свой собственный, нравилось ощущать, как он заполнял меня, и как наши тела, соединённые воедино, становились почти невесомыми от переполняющей магической энергии, нравилось упиваться его запахом, вкусом, страстью… Нравилось лежать обессиленной наслаждением, чувствовать соприкосновение нашей влажной кожи и почти сладостное послевкусие утолённой жажды. Это было странно, но насыщение всегда было лишь временным, и порой только физическая усталость препятствовала тому, чтобы вновь припасть к его источнику. Но глаза сами собой закрывались, и я засыпала, слушая биение его сердца и ловя на грани сознания вопросы о том, ощущал ли он то же, что и я, что думал и что чувствовал.

А наутро меня встречала пустая кровать и эта элегантная комната, выполненная в таких тёплых и одновременно холодных тонах. Когда сквозь створчатые двери прорывалось солнце, события ночи казались очень далёкими и нереальными, и единственное, что о них напоминало, это были те самые мысли. Они всплывали в моей голове, пока я молча завтракала и одевалась, жалили, когда умывалась и наскоро ополаскивала тело холодной водой, раздражали по дороге в лабораторию и сбивали с толку, когда принималась за свои «мемуары». Я отдыхала от них лишь во время работы под зорким глазом Сельвен, поэтому и ценила это своё занятие так дорого. Но было и ещё кое-что. Эти мои обязанности давали мне осознание собственной важности и нужности, благодаря им я знала, что всё ещё здесь, а не стала тенью…

Помню, как спустя несколько дней после моего переезда, мы с Сельвен вновь обсуждали найденную ею книгу и мои планы записать собственные воспоминания. Слово за слово, и в какой-то момент я предложила перенести бумаги в мои покои, чтобы можно было поработать там. Ответом мне было напряжённое молчание и испытывающий взгляд. Несколько долгих секунд она просто смотрела мне в глаза, а потом перешла на полушёпот:

— Ирина, я не могу просто так к тебе приходить, как раньше.

— Почему нет? — выпалила я, искренне удивляясь такому странному поведению. Ведь в моих глазах я только сменила комнату. Прежде чем ответить, Сельвен несколько раз прочистила горло, словно подыскивала нужные слова, и, в конце концов, хлопнула ладонью по столу.

— Я не знаю, как это сказать изысканно, поэтому буду с тобой прямолинейна. Той комнаты, где сейчас находятся твои покои, официально не существует, и никто не знает ни о её существовании, ни и том, как туда попасть. Поэтому и прийти к тебе никто не может и не должен. Более того, я больше чем уверена, — её голос упал до шёпота, — что он бы не хотел, чтобы я знала, где ты теперь живёшь, — она замолчала, а потом неожиданно добавила, — возможно, скоро он не захочет, чтобы ты её покидала.

От её слов мне отчего-то стало холодно, да вот только осознание всего смысла сказанного пришло позже.

Я сидела на мягком ковре напротив камина, подобрав согнутые колени к груди, млея от огненного тепла, дышащего мне прямо в лицо. Трандуил сидел за мной. Его пальцы вальяжно скользили по моим оголённым плечам к основанию шеи, слегка надавливая на усталые мышцы: в тот день я несколько часов была вынуждена сидеть склонив голову, и поэтому сейчас готова была довольно урчать от этого своеобразного массажа, как кошка, наевшаяся сливок.

— Ты напряжена, — проговорил он, и его глубокий голос отозвался внутри приятной вибрацией.

— Угу, — промурлыкала я в ответ, не особо обращая внимания на его слова и полностью отдавшись приятным ощущениям, которые дарили его руки.

— Думаю, завтра тебе не стоит идти в лабораторию, а лучше выспаться и отдохнуть, — слова вернули меня к реальности. Я приоткрыла глаза и полуобернулась к нему, но, прежде чем успела хоть что-то сказать, он добавил: — Да, так будет лучше. Я распоряжусь, чтобы оповестили лорда Фаэлона и леди Сельвен.

Тон последней фразы был хоть и мягким, но абсолютно безапелляционным, тем самым давая понять, что возражать даже не стоит и пытаться. Тогда я лишь мысленно махнула на это рукой, радуясь как школьник неожиданной возможности выспаться. Да только радость эта была не долгой. После трёх дней, отведённых мне на отдых, от скуки и бездействия я готова была уже ползать по стенам своих покоев. А ещё мне стало казаться, что ещё немного, и я сама забуду о своём существовании в этой тайной комнате. Что если в этих покоях, которых официально нет, в какой-то момент официально не станет и меня? Поэтому оказаться снова в лаборатории было подобно глотку не только свежего, а вообще воздуха.

После этого случая, король под тем или иным предлогом то и дело «отстранял» меня от моих обязанностей. Отдых был наиболее частой причиной, но также были и встречи в саду, когда мы уединялись на несколько часов (по ощущениям) в дальнем уголке, где когда-то он показал мне диковинное дерево. Оно давно уже сбросило свой золотой наряд и теперь стояло по-осеннему обнажённое и потерянное, вызывая в душе щемящую тоску. А после он провожал меня до золочёной калитки, и мы расставались до вечера.

Сегодня я тоже вынуждена была остаться в своих покоях, но на этот раз причиной тому был визит портного. Владыка сообщил мне об этом прошлой ночью, отпивая вино из хрустального бокала, что вызвало во мне почему-то волну раздражения.

— А зачем мне портной? — только и смогла выдавить я, стараясь не выдать себя.

— Чтобы сшить тебе несколько новых платьев, — король слегка улыбнулся, а мне впервые за долгое время очень захотелось запустить свой бокал с вином ему в голову, но в итоге я лишь ответно улыбнулась.

— Конечно, как я сама не догадалась, — прозвучало язвительнее, чем хотелось. Трандуил иронично приподнял бровь и приблизился, по дороге отставляя бокал на секретере.

— Ты злишься? — он приподнял моё лицо за подбородок и пристально посмотрел в глаза.

— Нет, — был мой твёрдый ответ, в то время как в голове я спешно проверяла мысленные барьеры.

— А жаль, — выдохнул он и накрыл мои губы своим поцелуем.

Я изливала своё негодование, царапалась и кусалась, как дикий зверёк. В то время как ему доставляло особое удовольствие удерживать меня и наблюдать за моей раздражённой беспомощностью и, заведя мои руки в железном захвате над головой, видеть, как я проигрывала собственному желанию. Но мне совершенно не хотелось сдаваться, и в какой-то момент его отбросило на пол, а я оказалась сверху. На мгновение светло-голубые глаза удивлённо расширились, но уже в следующий миг его руки обхватили мои бёдра, и мы задвигались в самом древнем танце.

Но это было вчера ночью, а сейчас я стояла у окна, борясь со своим оцепенением и размышляя о том, когда появится тот самый портной, и чем мне заняться после. Словно в ответ на мои мысли, в дверь несколько раз коротко постучали, но, прежде чем я успела и шаг сделать в том направлении, та распахнулась, и в дверном проёме показалась неизвестная эльфийка. И в тот момент я не знала, что именно меня удивило больше: то, что она знала, как открывалась секретная дверь, или то, как она почти по-хозяйски зашла, даже не дожидаясь моего ответа.

А гостья тем временем уже остановилась в центре комнаты и аккуратно поставила справа от себя небольшой сундучок на колёсиках.

Учитывая свой предыдущий опыт общения с эльфийским портным с нижних уровней, я ожидала увидеть кого-то одетого в простую робу и с неизменной мерной лентой на шее. Однако моим ожиданиям не суждено было сбыться. Лесная дева, представшая моему взору, выглядела просто безупречно, и известная шутка про «сапожника без сапог» была явно не про эту мастерицу. Как и все представители её народа, она была прекрасна и молода. Вернее, это было первое впечатление, которое нередко бывает обманчивым. Успев приглядеться к эльфийским лицам, я стала понемногу различать признаки, которые выдавали истинный возраст. Так, более старшие из эльдар, как, например, отец Сельвен, имели внешность, которая была как бы вне времени. Иными словами, их облик был лишён каких-либо следов эмоций или переживаний и был похож на отшлифованный веками камень. Более же «юные» эльфы ещё не утратили способность отражать многогранные эмоции, что их и выдавало. И только один эльф сочетал в своей внешности и точёную красоту «мраморной статуи» и почти юношеский задор в глазах — его величество Трандуил Ороферион.

Моя гостья была явно одной из старших представителей её народа, и при внимательном рассмотрении можно даже было заметить несколько седых прядей, притаившихся на висках. Её светло-каштановые волосы, ниспадающие почти до поясницы, были перехваченные на лбу изящным золотистым ободком, из-под которого на меня внимательно смотрели миндалевидные карие глаза. Однако, что привлекло моё особое внимание, это был наряд мастерицы: платье с нетипичными узкими рукавами было сшито из бархата и сидело идеально, подчёркивая стройную талию и грациозную шею, и при каждом движении, будто бы «оживало» и вспыхивало переливами от насыщенного баклажанного до почти тёмно-малинового цветов. Лишь спустя несколько мгновений стало понятно, что эффект достигался за счёт того, что творение было сшито из тканей разных полутонов, но настолько искусно подобранных, что при первом взгляде этого и не было заметно. Я мысленно присвистнула: «Если это её «рабочий наряд», то как же выглядит парадно-выходной?» В глубине души тихо фыркнула типичная женская зависть, и одновременно с этим я вдруг осознала, что с того момента, как гостья зашла в комнату, мы не проронили ни слова. Пауза явно затянулась, и надо было срочно спасать положение.

— Доброе утро! — выпалила я, надеясь, что эльфийка не успела заметить заминки, но та если и обратила внимание на мои изучающие взгляды, виду не подала.

— Доброе утро и тебе, человеческое дитя, — проговорила она, чуть обернувшись в мою сторону.

Её голос оказался на удивление глубоким и бархатистым, но несмотря на это, фраза несколько резанула слух. Я почти отвыкла от подобного обращения: Сельвен называла меня так всего пару раз, а теперь даже посмеивалась, вспоминая это, говоря, что если брать по дате рождения, то в сравнении со мной она даже на роль младенца не тянет. Что же касается короля, обращайся он ко мне так, наша ночная активность приобрела бы несколько странный и сомнительный подтекст…

— Моё имя Ирина, — продолжила я, протягивая эльфийке руку, на которую та взглянула с плохо скрываемым замешательством в глазах, но уже в следующий момент уверенно пожала, снова встречаясь со мной взглядом.

— Эгет, — был её краткий ответ.

Мастерица больше ничего не сказала — только продолжила внимательно разглядывать меня, чуть склонив голову в сторону. Сказать, что мне с каждой секундой становилось всё менее и менее приятно — это будет преуменьшением, поэтому в конце концов пришлось вновь прервать затянувшееся молчание:

— Очень приятно познакомиться, — бросила я с холодком. — Так значит, ты портниха?

Реакция эльфийки оказалась неожиданной: она вдруг вскинула голову и сухо рассмеялась, но длилось это не больше нескольких секунд.

— Если тебе нужны портные — то стоит обратиться на нижние уровни, Ирина, — карие глаза чуть сузились. — Я не шью, я создаю, — она гордо расправила плечи.

Иными словами, передо мной оказался эльфийский дизайнер от кутюр, и моё сравнение с обычным портным пришлось явно не ко двору. Я не сдержалась и иронично хмыкнула:

— Ну тогда извините. Мне сказали, что придёт портной.

Однако мастерица только непринуждённо махнула изящной ладонью:

— Это ничего, смертное дитя. Такое бывает, — она отряхнула с подола несуществующую пыль и нетерпеливо добавила:— Ну что, приступим?

«Как будто я её всё это время сдерживала». Но на этот раз свои ироничные комментарии я решила оставить при себе: толку в них всё равно не было, так что будет лучше разделаться со всем поскорее, и тогда, возможно, ещё можно было успеть в лабораторию если и не помогать Сельвен, то хотя бы занятья своими рукописями.

Тем временем Эгет уже открыла свой сундучок и теперь извлекала из него образцы ткани, ленты, шнурки с узелками, и пару восковых табличек, которыми здесь нередко пользовались для заметок. Покончив с приготовлениями, она взялась за меня. И первым делом мне было велено встать на стул, потом пару раз повернуться вокруг, пока моя гостья рассматривала меня, задумчиво постукивая пальцем по подбородку. Затем она стала меня обмерять, прикладывая шнурок с узелками то к рукам, то к талии, ну и так далее по тексту. Всё это время она что-то мурлыкала себе под нос, поэтому, когда обратились ко мне, от неожиданности я даже не сразу сообразила, кому адресовался вопрос.

— Прости, ты меня о чём-то спросила? — уточнила я и снова натолкнулась на изучающий взгляд карих глаз.

— Да, я спросила, как давно ты в Лихолесье?

Эх, спроси она меня об этом раньше, то проблем с воспроизведением информации бы не было, но сейчас…

— Я пришла сюда вместе с Сельвен.

— Леди Сельвен, — поправила она меня с улыбкой.

— Да, да, конечно, с леди Сельвен, — мои губы растянулись в деланой улыбке.

— И как давно?

«А тебе какое дело?» — хотелось огрызнуться в ответ, но это было бы по-детски и неуместно грубо, поэтому я ответила как можно спокойнее:

— Месяца два назад. Кажется… Порой время здесь то замедляет, то ускоряет свой ход, отчего становится сложно за ним уследить.

— Думаю, многое ещё зависит от того, чем кто занимается…

От меня не укрылась явная двусмысленность последней фразы, и я вновь встретилась взглядом с Эгет. На этот раз она смотрела на меня спокойно, даже холодно.

— Ты странное человеческое дитя, Ирина, — промолвила она наконец после непродолжительной паузы. — Теперь я, кажется, начинаю понимать…

Последнее было сказано очень тихо, почти еле различимым шёпотом, поэтому я не была уверена, предназначалось ли мне услышать эти слова. Уголки губ Эгет чуть дрогнули в неком подобии улыбки, но уже в следующее мгновение она отвернулась от меня и стала складывать свои инструменты в сундучок, да так ловко, что не успела я и глазом моргнуть, а она уже направилась к выходу.

— Подожди! — окликнула её я, всё ещё стоя на стуле. Мастерица послушно замерла и снова обернулась ко мне. — Зачем ты приходила? — в ответ на это ее брови удивлённо приподнялись, но я не собиралась сдаваться. — Только вот не надо мне говорить, что для того, чтобы снять с меня мерки. Когда мы с Сель… с леди Сельвен были у портного на нижних уровнях, она мне сказала, что ему даже не надо было ко мне прикасаться — хватило одного взгляда. Но то был обычный портной, а ты, как я понимаю, мастер, а значит, тебе это тем более не нужно, — я сделала небольшую паузу и, глубоко вздохнув, решительно продолжила. — Так зачем ты приходила?

Выражение деланного удивления исчезло с ее лица, она хитро улыбнулась, а в глубине глаз заплясали чёртики.

— Ты довольно проницательна для смертной, — начала она. — И ты права, мне абсолютно не требовалось здесь находиться. Особенно учитывая, что и шью я для тебя не в первый и даже не во второй раз, но теперь мне стало любопытно увидеть тебя вблизи. Однако больше всего мне захотелось посмотреть на ту смертную, которой он заказывает наряды.

Она замолчала, словно пригвоздив меня к стулу своим пронизывающим взглядом, и на этот раз даже обманчивая красота молодости не могли скрыть правду. Эта эльфийка была не просто старшей, а почти древней, и именно это давление времени я сейчас ощутила в полной мере, хотя она и не предпринимала никаких попыток пробиться ко мне в голову. Однако и я не хотела так просто сдаваться.

— Ну и каковы впечатления? — проговорила я как можно ровнее и беспристрастнее, хотя внутри было неспокойно.

— Как я уже сказала, ты странное человеческое дитя. Странное и интересное. Пока ты меня не разочаровала.

Сказав это, Эгет чуть склонила голову, обозначив тем самым, что разговор окончен, вновь развернулась к выходу и довольно спешно покинула мои покои. Дверь тихо скрипнула, а я всё так и продолжала стоять на стуле, всё ещё не до конца понимая, что всё это значило. Да и значило ли? Уцепившись за последнюю мысль, я решительно тряхнула головой и уже в следующее мгновение легко соскочила со стула. А ещё мгновение спустя дверь скрипнула уже за мной, и, на ходу поправляя шаль на плечах, я уже спешила в сторону больничного крыла.

* * *

Несколько дней прошло с того странного визита, и вот я опять была вынуждена тосковать в своих покоях в ожидании колкого на язык кутюрье.

Как и в прошлый раз, Эгет появилась, лишь обозначив свой приход несколько раз стукнув в потайную дверь и не дождавшись ответа, пройдя внутрь. На этот раз на ней было платье изумрудного цвета и опять замысловатого покроя, но я решила намеренно не заострять на этом внимание, дабы вновь не показаться глупой ротозейкой.

— Доброе утро! — улыбнулась Эгет краем губ. При ней был уже знакомый мне сундучок на колёсиках, который она успела поставить рядом с кроватью и теперь неторопливо доставала оттуда какие-то свёртки и по-хозяйски аккуратно выкладывала их на постель.

Признаться, на языке вертелось столько колкостей, что сдерживалась я с трудом. Да только какой был в них смысл? Кроме того, и сама Эгет была более дружелюбно настроена, чем в прошлый раз, во всяком случае, так мне показалось. Поэтому я ответила на её приветствие, как можно дружелюбнее:

— Доброе утро! — и, кажется, немного переборщила со слащавостью в голосе, потому как она тут же вскинула голову и несколько секунд сосредоточенно вглядывалась мне в глаза, прежде чем снова осторожно улыбнуться.

— Думаю, тебе стоит это снять, — она кивнула на мой любимый васильковый наряд и, предупредив уже готовый сорваться с языка вопрос, коротко уточнила. — Будет проще примерять заготовки.

Мне оставалось лишь повиноваться, и минутами позже я уже оказалась в одной рубахе. Поначалу всё шло, как и в прошлый раз: Эгет вертела меня в стороны, что-то замеряла, делала отметки на восковых дощечках, тихо мурлыча что-то себе под нос. Когда же наконец повернулась к кровати и взялась за один из свёртков, она вновь обратилась ко мне:

— Я спрашивала о тебе, и, признаюсь, была удивлена, что леди Сельвен так высоко тебя ценит.

Если бы в тот момент я пила что-то, то точно бы поперхнулась, а так мне оставалось лишь незаметно нахмуриться: за те последние несколько дней в лаборатории Сельвен ни словом не обмолвилась о том, что кто-то что-то там про меня спрашивал.

— А почему это так тебя удивило? — помимо воли вопрос прозвучал довольно иронично, но Эгет лишь пожала плечами.

— Редко можно встретить эльдар, которые бы так хорошо отзывались о своих младших братьях, — в этот момент её искусные руки как раз натягивали на меня заготовку платья из тёмно-бордового бархата. Когда ткань соскользнула на плечи, и мы вновь оказались лицом к лицу, Эгет лукаво добавила. — Однако я не утверждаю, что это правильно и так и должно быть.

Я вынуждена была признать, что была удивлена: и словами мастерицы, но больше тем, что моя эльфийская подруга была такого высокого мнения о моей особе. Ведь по сути, я почти ничего не умела, а что касается моего прошлого и магии (увы, убийственной), то от них мало было толку.

— Сель… леди Сельвен мне льстит. Мне ещё очень многому надо у неё научиться…

— Не думаю. Сельвен не расточает похвалы даром. Я знала её ещё ребёнком, и она редко пускала кого-то к себе в сердце. Ты это заслужила, — она чуть повернула меня, так что теперь я могла лицезреть себя в зеркале. Эгет снова погрузилась в работу, предоставив мне возможность разбираться со своими мыслями, как и любоваться пусть ещё не законченным нарядом. Бордовый бархат сочетался так, что образовывал чуть ниже груди звезду, чьи лучи уходили мне за плечи и разлетались к низу струящимися складками юбки. Рукава были зауженными и плотно обхватывали запястья, и эта деталь подчёркивала изящество и торжественность силуэта. Я смотрела на себя в зеркало с восхищением и одновременно отчуждением: что-то в этом образе было не так, было не совсем мною. Как оказалось, моё отражение привлекло не только моё внимание, и Эгет задумчиво рассматривала меня в дымчатом стекле. На мгновение наши взгляды встретились: в карих глазах читалось явное удовлетворение от проделанной работы и почему-то грусть. Она попыталась скрыться за улыбкой, но это только усилило ощущение печали.

— Тебе очень идёт. Но хочешь ли ты этого? — её голос позвучал мягко, но слова отчего-то задели.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду?.. — но она уже отвернулась и вновь погрузилась в работу. В наступившей тишине мне оставалось только скользить скучающим взглядом по интерьеру комнаты, который я и так уже успела изучить от и до, да надеяться, что смогу вскоре вырваться отсюда в сад или в кабинет при лаборатории. Хотя после того случая в коридоре я избегала не только задерживаться в больничном крыле до темноты, но и вообще очень неохотно бродила там в одиночестве даже до наступления сумерек. Из груди вырвался глубокий вздох, что мастерица истолковала по-своему.

— Что ты знаешь о королеве Лихолесья? — сказать, что вопрос застал меня врасплох — это ничего не сказать. От удивления я даже попыталась обернуться, чтобы взглянуть на Эгет, но та жестом приказала мне не двигаться. На мне сейчас было роскошное платье из тяжёлого изумрудного с фиолетовым отливом шёлка и широкой юбкой. Именно над последней и колдовала мастерица уже какое-то время, и поэтому мне было запрещено менять расположение.

— Я… честно, ничего не знаю. Мне никто о ней не рассказывал, — в ответ на это Эгет тихо усмехнулась за моей спиной.

— Тебе никто и не расскажет. О ней запрещено говорить, и даже имя её под запретом во владениях Трандуила Орофериона.

— Почему?

— Потому что иногда проще забыть и вычеркнуть из памяти, чем жить и терпеть боль потери. Особенно, если в этом может быть твоя вина, — в её тоне засквозила плохо прикрытая горечь. Я предпочла смолчать.

* * *

Мы победили в войне Последнего союза, но, увы, не сразу поняли, какой ценой. Осознание пришло позже, и было похоже на жестокое похмелье: после радостной эйфории наступила скорбная пустота. Мы встречали доблестных воинов леса цветами, лишь для того, чтобы уже на следующий день их лепестки накрыли погребальные плоты. Тогда в битвах мы потеряли слишком многих, но, наверное, самым тяжёлым ударом было то, что на поле брани пал и наш славный король. Растерянность и пустота — они отражались в глазах, витали в кронах этих великих деревьев, и, возможно, победили бы нас, погрузив весь лес в отчаяние, если бы не молодой правитель.

Трандуил Ороферион был доблестным воином, отличным полководцем, и с готовностью помогал отцу, но было это больше в делах ратных, нежели управленческих. Многие считали, что в его крови ещё не угасла пылкая юность, жажда жизни и страстей, но всё это рухнуло в один момент, и после войны Последнего Союза на земли Эрина Галена ступил уже совсем другой эллин. Он видел, как гибли лучшие сыны его народа, видел ту пожирающую всё живое тьму, что несли с собой полчища Мордора, и он был сыном, который вынес безжизненное тело своего отца с поля битвы, но теперь он был королём, в чьих руках была судьба его народа. Поэтому он не мог сдаться и сломаться, вопреки ожиданиям некоторых представителей совета, поэтому и не мог позволить себе скорбеть так, как просило сердце — королева-мать оплакивала Орофера и за себя, и за сына. Все силы своей души он отдал на то, чтобы у лесных эльфов вновь появилась вера в то, что тьма повержена, появилась надежда, что свет снова восторжествует в Лихолесье.

Он приказал закрыть границы лесного королевства на период траура, чтобы, подобно раненому зверю, в мире и покое залечить наши раны, питаясь древней силой великого леса. И это ему удалось. Многие из эльфов сильван услышали его зов, и их сердца вновь наполнились светом, но были и те, что не выдержали и покинули Арду, услышав зов моря, уплыли на Запад. Среди них оказалась и королева-мать. Но и тогда ничто не выдало истинные чувства нашего владыки, лишь только его взгляд стал более холодным, а ум — рассудительным.

Шли годы, и под кронами Великой Пущи снова зазвучали песни и смех, а на полянах всё чаще можно было увидеть танцующие пары. Наш народ вновь нашёл радость, надежду и любовь, но теперь мы желали, чтобы они нашли и нашего короля. И великие Валар услышали эти молитвы.

То лето выдалось жарким, и порой казалось, что знойный воздух был наполнен осязаемой сладостью растопленного дикого мёда. Границы королевства больше не были полностью закрыты, но охранялись с прежней тщательностью, поэтому появление в лесу двух незнакомок недолго оставалось незамеченным. Обычно за странниками, держащими свой путь через ЭринЛасгален, просто внимательно следили, если они не стремились вторгнуться на наши территории. Но на этот раз через вековую чащу путешествовали две эльфийские девы без какого-либо сопровождения или охраны, что уже показалось необычным. Однако это было только начало. Они, в отличие от других путешественников, не торопились покинуть Лихолесье, даже наоборот — будто что-то искали, с каждым днём углубляясь всё дальше и одновременно всё ближе к нашим границам. Поэтому в какой-то момент стражники были вынуждены их задержать и доставить во дворец, но они и не думали сопротивляться.

Как оказалось, эти две девы странствовали по просторам Арды в поисках утраченных знаний. Златовласые, стройные, грациозные и свободные, как птицы — невнимательный встречный мог принять их за сестёр: так в унисон бились их сердца, так перекликались их души. Успев узнать и повидать многое, они с радостью делились своими знаниями, а вот о себе рассказывали мало, предпочитая с неподдельным интересом слушать истории о нашем королевстве. Эту особенность заметили, но простили. Их красота, ум и внутреннее тепло зажигали улыбки и словно освещали всё вокруг, поэтому очень скоро сам король предложил им остаться на правах гостей. Приглашение было принято с радостью… Тогда мало кто знал, что это был не просто жест гостеприимства. Однако уже очень скоро дворец зашептался о том, что одна из загадочных красавиц своими ясными очами цвета июльских васильков сумела растопить и согреть сердце самого Трандуила Орофериона.

День их свадебной церемонии был одним из самых счастливых для лесных эльфов. Празднества длились семь дней и ночей, и мы не могли налюбоваться на новобрачных. Тогда всем казалось, что несмотря на то, что уже была осень, в те дни в Лихолесье вновь вернулась весна. Вернулась и осталась на многие счастливые годы. Владыку было сложно узнать: от прежней холодности не осталось и следа, он снова жаждал жить, жаждал видеть мир, жаждал чувствовать и любить свою прекрасную королеву. Тогда многое поменялось в королевстве лесных эльфов. Впервые за многие годы были открыты границы, и мы не чувствовали себя узниками своего же дома. Сформировались новые альянсы, появились новые союзники. Когда же из дворца пришли вести о том, что королевская чета ожидали своего наследника, мы осознали, что война наконец закончилась, и теперь можно было жить.

В те годы многие нашли своё счастье и решились принести новую жизнь в этот мир, среди них была и вторая странница. Двух эльфиек можно было часто встретить в лесу, где они гуляли, держась за руки и слушая песни вековых великанов. Их прекрасные лица светились счастьем и безграничной любовью к тому крошечному сердцу, что билось внутри рядом с их собственным. Но утро не может длиться вечно, и когда-нибудь да наступит ночь.

Когда пришёл срок наследнику появиться на свет, что-то пошло не так. Королева теряла силы, и никто из лекарей не мог ей помочь, пока она не потребовала к себе свою подругу. Какая магия творилась за закрытыми дверями королевской спальни, не узнает никто, но она помогла — королева выжила и подарила Лихолесью принца Леголаса. Трандуила переполняла гордость и счастье, он решил окружить свою семью заботой и любовью, но самое главное оградить деву своего сердца ото всех опасностей, особенно после того, как беда уже однажды подобралась так близко. Он желал уберечь, но вышло так, что он перекрыл ей воздух.

Драгоценные камни, изысканные украшения, роскошные наряды, — у неё было всё, но не было свободы. Как только появились тревожные вести о появлении странных зверей, Владыка и вовсе запретил ей бывать в лесу, что ещё больше отдалило королеву от второй лесной девы. И если простые эльфы души в ней не чаяли, то вот придворные недолюбливали: многие не могли простить ей то, что король предпочёл чужестранку и скиталицу дочерям леса благородных кровей. Поэтому в новом дворце, она стала одинокой узницей своего положения. И пусть правительница воспринимала это как что-то полагающееся её новому титулу и все свои силы отдавала на воспитание сына, было видно, как угасал её взор, как всё реже её светлый лик озаряла улыбка, особенно, когда подросший принц стал проводить больше времени за изучением воинского искусства с другими эльфийскими воинами. Она бродила по саду молчаливой тенью, но никто, даже король как будто и не замечали этого, пока однажды она не исчезла.

Она всё оставила, взяв с собой лишь простую походную одежду, в которой пришла сюда много лет назад, да последний подарок её супруга — чудесное колье, сияющее так, словно мастерам удалось заключить в него частичку света звёзд. Но, как оказалось, ушла она не одна — её спутница исчезла вместе с ней. Три дня и три ночи их неустанно искали самые быстрые и испытанные воины, но эльфийские девы будто испарились в воздухе: ни следов, ни даже намёка на то, куда они могли направиться, не обнаружилось. Лишь на утро четвёртого дня на самой границе леса разведчики нашли порванное колье света звёзд. Это всё, что осталось от двух загадочных красавиц.

* * *

Эгет замолчала и со стуком закрыла крышку своего сундука, скрывая там последнее из платьев (и пока моё любимое) из тёмно-синего струящегося шёлка с широкими рукавами. Но сейчас мне было не до нарядов. Её рассказ взбудоражил душу и не только потому, что был о его «бывшей» — было в этой истории что-то, отчего сердце сжималось от холодного, липкого страха, ещё более жуткого из-за своей видимой беспричинности. Но были ещё и вопросы.

— Так она больше никогда не вернулась? И никто не узнал, что с ней произошло? — в ответ мастерица лишь покачала головой. — Но почему же её имя под запретом?

— Она покинула свой народ, свою семью, своего короля, — из груди Эгет вырвался тяжёлый вздох. — Он никогда ей этого не простит. Это было предательством в его глазах. Как и поступок её спутницы.

— Её имя тоже запрещено произносить? — не унималась я.

— Именно, — Эгет кивнула, и чуть тише добавила, — но ты можешь попытаться спросить об этом у леди Сельвен. Вернее, спроси об ожерелье света звёзд.

— Сельвен? — упоминание моей подруги меня несколько озадачило.

— Вторая странница — мать Сельвен и Ровиона, и жена лорда Фаэлона, — отрезала Эгет. — И по какой-то причине многие обвинили именно её в исчезновении королевы. Говорили, что это её магия затуманила мысли правительницы. С той самой ночи, когда родился принц Леголас, все, за редким исключением, считали супругу королевского лекаря колдуньей. А ведь всему виной были её знания…

— Увы, нет предела человеческой глупости и зависти, — выпалила я, спохватившись, когда было уже поздно. Эгет повернулась ко мне и как-то странно посмотрела в глаза.

— Пускай тебе порою кажется, что ничто человеческое нам не чуждо, — она сделала многозначительную паузу. — Ты ошибаешься, смертное дитя. Мы не люди…

Она иронично улыбнулась и, поправив выбившийся из-под золотистого ободка локон, молча направилась в сторону двери. Однако я не собиралась отпускать её так просто. Ведь у меня оставался один самый главный вопрос:

— Зачем ты мне всё это рассказала? Особенно если о королеве запрещено говорить…

Эгет замерла на месте и медленно обернулась. Ситуация почти до дежа-вю напоминала нашу прошлую встречу.

— Мне нравится твой пытливый ум. Что же до моих причин — их много, но я оставлю их для себя. Просто, думаю, что тебе стоило знать правду, — на несколько мгновений она задумалась. — Знаешь, а ты похожа на неё.

— На пропавшую королеву?

Эльфийка утвердительно кивнула, а я не удержалась от ироничной улыбки.

— Только не надо мне говорить, что внешне. Я не замечала за собой ни золотых волос, ни голубых глаз…

— Разве внешность решает всё? Красота лица и тела может надоесть, а вот тайная магия души — никогда. Вы близки с ней по духу, и поэтому его тянет к тебе… — она неожиданно оказалась рядом, тёплые руки накрыли мои плечи. — Но эту историю я поведала тебе вовсе не за этим, человеческое дитя.

Я невольно затаила дыхание. Её ладонь почти с материнской нежностью коснулась моей щеки.

— Твоя жизнь быстротечна, — голос понизился до шелковистого шёпота. — Не трать его и своё сердце понапрасну. Эльфы любят лишь однажды в своей жизни. А наш король Трандуил Ороферион, вопреки придворным сплетням, искренне любил свою королеву.

Эгет коснулась моего лба в невесомом поцелуе и, отстранившись, внимательно посмотрела в глаза, словно выискивая в них что-то. Напоследок она подарила мне грустную улыбку и бесшумно покинула комнату, оставив меня в немом оцепенении среди цвета старой розы.