О враг мой (джен)

Боль. Сначала боль, затем тишина. Свет сочится под закрытые веки, пробуждая от беспамятства. Сквозь туман сознание сражается за контроль, восстанавливая свою ясность отточенной годами практикой. Это не первый раз, когда его наказывает Тёмный Лорд; он знает, как выжить. Избегать паники. Ясно мыслить. Оценить ситуацию, прежде чем действовать. Эмоции — только те, которых от него ждут.

А главное — никому не доверять.

Он старается дышать как можно ровнее. Прислушивается, но ничего не слышит. Медленно втягивает в себя воздух: пахнет травами и чем-то съестным. Он в помещении, возможно — в доме. Лежит на чём-то мягком, укрыт удобным одеялом. Он у друзей? Возможно. Но не факт.

Несмотря на закрытые глаза, заметно, что свет тусклый. Искусственный. Либо ночь, либо комната без окон. Так. Звук. Шелест бумаги. Страницы книги. Тут кто-то есть. Он умудряется не напрягаться, хотя подбирается мысленно. Лёгкое покашливание. Слабый шорох. Тишина. Переворачивается ещё одна страница.

Он ждёт: нужно больше информации, прежде чем действовать. И всё же он готов мгновенно отреагировать, если нападение будет внезапным.

Выжил. Хотя он и старался тогда излучать уверенность, но знал: есть шанс, что план не сработает, если Тёмный Лорд прикажет немедленно уничтожить его тело или действие яда станет необратимым раньше, чем Люциус сможет ввести противоядие. Но первоначальные планы пошли наперекосяк, и не оставалось другого выбора: лишь последний призрачный шанс на успех. Рискованная ставка, но риск оправдан: надо спасти Поттера…

Поттер.

Разряд паники прошивает насквозь его тело — и быстро подавляется просчётом ситуации. Где бы он ни был, мальчика здесь нет.

Первый шаг: понять, что это за комната, кто рядом с ним. Второй: определить местонахождение Поттера. Третий: составить план, как добраться отсюда до Поттера. Четвертый: не потерпеть неудачу. Не умереть. Не дать умереть Поттеру.

Если бы всё было так просто.

— Ты хороший шпион, Северус, — нарушает тишину знакомый голос, — но я слишком давно тебя знаю, чтобы принять за спящего.

Люциус.

Северус без колебаний открывает глаза.

Маленькая комната. Незнакомая. Непритязательная. Возможно, коттедж, но достаточно большой, чтобы иметь внутреннюю комнату без окон. Люциус сидит в кресле с раскрытой книгой, глаза скользят по странице с привычным скучающим выражением. Но Северус слишком хорошо его знает. Люциус волнуется, источает неуверенность. Он не пересматривает свой выбор, но сожалеет, что пришлось его сделать.

Это знакомое, хорошо замаскированное волнение по крайней мере убеждает, что перед ним действительно Люциус, а не кто-то в его обличье.

— Всё-таки умудрился меня вытащить, — говорит Северус, раздражённый предательским хрипом, который издают его надорванные связки. Он медленно садится; мышцы умоляют не напрягаться, но он слишком давно привык игнорировать жалобы своего тела, чтобы прислушаться к ним сейчас. — Премного тебе благодарен.

Люциус изящно взмахивает рукой:

— Драко бы мне голову оторвал, если б ему пришлось начинать всё сначала с новым деканом. — Знакомая пренебрежительная интонация. — Ненавижу семейные раздоры.

Северус принимает ответ. Это у них в обычае. Открыто признавать что-либо похожее на дружбу, которая в лучшем случае поверхностна, создало бы лишние сложности.

— Где мы?

— Там, куда Тёмный Лорд заглянуть не догадается.

Люциус бросает книгу на маленький столик рядом со своим креслом. Он долго изучает Северуса, и тот его не торопит. Оба они — не те люди, которых можно подтолкнуть. И взаимное понимание этого факта обеспечило возможность их многолетнего почти беспроблемного сотрудничества.

— Я недооценил веру мальчишки в тебя.

«Я тоже», — добавляет Северус мысленно, но благоразумно не произносит вслух. У Люциуса и так хватает дурных предчувствий. Неожиданная демонстрация привязанности Поттера заставила его принять решение, хотя он всё ещё опасается Дамблдора, опасается Ордена. Но какие у него альтернативы? По глазам Северус видит, что выбор Люциуса сделан. Слишком многое поставлено на карту, слишком многое зависит от этого. И, решившись сейчас, Люциус не свернёт с избранного пути.

Он слишком привязан к своей семье, чтобы рисковать.

В том-то всё и дело. Именно здесь Тёмный Лорд недооценивает не только своих врагов, но и своих сторонников — особенно тех, кто входит в его ближайшее окружение. Он не ожидает влияния любви на их решения. И на их верность. Он считает их похожими на себя. Кредо превыше всего. Верность делу. Верность ему самому. Он не принимает во внимание любовь мужчины к женщине, отца к сыну, брата к сестре.

Эта ошибка стоила ему верности Северуса много лет назад, когда угроза нависла над Лили. Теперь, когда Драко подрос и вот-вот окажется в рядах слуг всё более непредсказуемого и кровожадного Тёмного Лорда, эта же ошибка разрушает и верность Люциуса. Это началось с того момента, как тот сбежал из Азкабана, чтобы у Лорда его встретили подозрениями и пытками. Северусу оставалось только воспользоваться сомнениями Люциуса — насчёт его собственного положения в окружении Тёмного Лорда, насчёт будущего сына и безопасности жены. И насчёт того, что слухи о пророчестве, относящемся к Гарри Поттеру, могут быть правдой — и у мальчика, возможно, действительно есть какое-то скрытое качество, что должно привести к падению их властелина (который к тому же день ото дня становится всё безумнее). Если Орден победит в этой войне, лучший исход, на который может надеяться Люциус, — это пожизненный Азкабан и полная неспособность защитить свою семью от последствий. Если же верх одержит Тёмный Лорд, то единственный сын Люциуса обречён служить существу — скорее чудовищу, чем человеку, — которое раздавит его волю своей собственной, так что от Драко Малфоя не останется почти ничего. Если Драко столько проживёт.

Оба исхода менее привлекательны, чем возможность воззвать к защите и снисходительности Ордена. Северус не так глуп, чтобы не понимать: в своей лояльности Люциус никогда не зайдёт так далеко, чтобы принять идеалы Ордена или стать новым шпионом Дамблдора. Однако можно рассчитывать на один неоспоримый факт: любовь Люциуса к своей семье сильнее его преданности Тёмному Лорду. Поскольку Северус всё ещё жив, его авантюра, видимо, окупилась.

— Как долго я был без сознания? — спрашивает он.

— Два дня. — Люциус плавно закидывает ногу на ногу, выглядя непринуждённым для любого менее внимательного наблюдателя, чем Северус… то есть почти для всех. — Потребовалось много времени, чтобы изгнать яд из организма. Скорее всего, из-за твоих ран.

— И непохоже, чтобы ты подумывал исцелить хоть парочку, — ворчит Северус, по очереди проверяя подвижность обеих рук. Он знает, что рискованно принимать слишком много целебных снадобий, когда в крови бродит яд, но ему больно. А когда ему больно, он кидается на людей. Ну, то есть, кидается больше чем обычно.

Люциус пренебрежительно взмахивает рукой:

— С таким ядом — не стоит, Северус. И тебе это хорошо известно. Но я успел наложить заклинание регенерации нервных окончаний, прежде чем ты очнулся. В сочетании с болеутоляющими зельями и толикой времени этого должно хватить, пока ты не вернёшься в Хогвартс и тебя не осмотрит то медицинское убожество, которое нанял Дамблдор.

Северус вычисляет. Сегодня тридцатое августа. Через два дня Хогвартс-экспресс повезёт учеников в школу, и начнётся новый семестр. Альбус, конечно, рассчитывает, что Северус приступит к занятиям, хотя это наименьшая из его забот. Директор будет волноваться, но не потеряет надежды. Пока нет. Надо ввести его в курс событий. И сообщить об открытии Поттера насчёт Уизли-младшего.

— Мне нужен пергамент и сова.

— Разумеется, — кивает Люциус.

Северус встаёт с кровати, проверяя надёжность ног. Всё тело болит, двигаться тоже больно, но можно. Если он может ходить, то сможет и найти Поттера.

— Где мальчик?

— Под охраной, — коротко отвечает Люциус и встаёт с кресла. Этот сноб терпеть не может (хотя никогда не признает этого вслух), когда кто-то низший возвышается над ним — в каком бы то ни было смысле. И сколько бы Северус ни доказывал свою полезность, свою отвагу и свой ум в глазах Люциуса, богатый аристократ в жизни не снизойдёт до того, чтобы считать равным себе какого-то полукровку. Северус давно перестал реагировать на подобные оскорбления. Люциус всегда был высокомерным придурком, а глупость — это пожизненно. Не в первый раз уже он спрашивает себя, как много знает его приятель о родословной самого Тёмного Лорда. Их разговоры никогда не приближались к этой теме. В конце концов, Северусу есть чем защититься.

Но от таких размышлений мало проку в их нынешнем затруднительном положении. Он нетерпеливо машет рукой:

— Где его держат? Кто охраняет? Сколько человек? Надеюсь, ты знаешь, когда сменяется стража.

— Какой ты нетерпеливый… — покровительственно мурлычет Люциус. — С каждым днём Тёмный Лорд всё больше убеждается, что Орден до него не доберётся. Со временем, — возможно, через несколько недель или месяцев, — он ослабит свою бдительность ещё больше. Кто-нибудь допустит ошибку. Я буду там, когда это произойдёт, — замаскированный, конечно, — и…

— Там буду Я, — перебивает Северус, — и я не вижу ничего хорошего в том, чтобы из мальчишки продолжали выкачивать кровь.

— Ты же знаешь, что проще довериться времени и моему…

— Я должен сам, — настаивает Северус.

Он знает, что вариант Люциуса теоретически может быть и предпочтительнее, но его доверие к Люциусу не заходит так далеко. И это была его обязанность. Это он отвернулся от мальчика, когда защита была особенно необходима.

Похоже, что тот день навеки поселится в его кошмарах. Когда кольцо активировалось, он вспыхнул от гнева: Поттер осмелился использовать артефакт для того, чтобы оправдывать свой поступок? Но он ответил на призыв.

И тут же на него обрушились смятение и замешательство.

Укушенный змеёй Люпин валялся без сознания. Змея осторожно подтолкнула к ногам Северуса палочку Поттера, и его охватил ужас. Он быстро собрал части головоломки, пробежавшись по всем мыслимым сценариям, хотя Люпина невозможно было допросить — и даже применить легилименцию.

Оглушать беспомощного человека не было особой необходимости, но доставило огромное удовлетворение. Он на мгновение подумал предоставить Люпина собственной участи, но ни Дамблдор, ни Поттер, несомненно, этого бы не одобрили. Благородные, праведные гриффиндорцы! Так что он оставил оборотня на попечение Нидера и смирился с перспективой его выздоровления.

Он потирает ноющие виски при воспоминании о бесплодных поисках, которые последовали за этим, о чувстве вины, которое поселилось глубоко в его груди, и ужасе от осознания того, кто похитил мальчика… и что с ним станется.

И самое тревожное — он переживал. Он, Северус Снейп, логично рассуждающий профессор, опытный шпион и один из самых уважаемых Мастеров зелий во всей Европе. Не его забота — переживать за благополучие несносных подростков. И все же он не мог иначе определить это незнакомое чувство. Боже упаси, это ему не нужно. И уж тем паче по отношению к Гарри Поттеру. Мальчишка вечно лез туда, куда не следовало. Он не должен был рассчитывать на привязанность Северуса. Северус вообще не имеет привязанностей.

По крайней мере, так он всегда думал.

Как бы то ни было, когда они найдут мальчика, он будет там. Северус бросает на Люциуса упрямый взгляд, и тот отвечает кивком. Он медленно, но с достоинством проходит мимо Люциуса к двери: нужно воспользоваться санузлом, отправить послание и добраться до пищи и воды. Только быстро. Следует многое обсудить, многое спланировать. Ошибка Северуса втянула Поттера в эту заварушку; долг Северуса — его вытащить.

* * *

— Тёмный Лорд считает тебя мёртвым. Это нам на руку.

— Да. Как ты всё это провернул? — спрашивает Северус между двумя ложками бульона. Он догадывается, как (и догадка, должно быть, верна), но предпочитает услышать. — Он был достаточно взбешён, чтобы уничтожить мой труп немедленно.

Люциус, сидящий за столиком, манерно поводит плечами. Северуса, как всегда, невольно раздражают его ужимки.

— У меня было ещё одно тело в запасе. Твой мальчуган вызвал настоящий переполох. Несколько вовремя брошенных заклинаний отвлечения внимания, когда его оттащили, а потом заклинание замены… и так далее. — Он приподнимает бровь: — Ты, видишь ли, не единственный маг, искушённый в хитростях и обмане.

Он мысленно прокручивает каждый фрагмент информации. Тело. Переполох. Подмена. Нужны разъяснения по всем пунктам.

— Чьё тело? — Начать вполне можно и с этого.

— Крэбба, — небрежно бросает Люциус. — Кое-какие трансформации, чары дублирования, заклинание копирования для твоей одежды и ран — и получился вполне убедительный и мёртвый Северус Снейп. Наш повелитель был слишком захвачен своим триумфом и своим гневом, чтобы поверить, что его так скоро околпачили повторно.

— Так ты убил Крэбба.

Это не удивляет Северуса, но огорчает. Когда Люциус согласился помочь ему проникнуть в цитадель Тёмного Лорда — и ничего более на тот момент, — они захватили и усыпили Крэбба. Убийства в планах не значилось. Северус не питает слабости ни к Крэббу, ни к его сыну, но в качестве декана последнего, пожалуй, должен выказать что-то вроде сожаления. Крайне неудобно, поскольку он сам задействован в событиях, которые привели к смерти этого человека.

— Он слишком много видел, — безапелляционно заявляет Люциус. — Если бы он не заметил меня, возможно, и остался бы в живых. Разве я мог допустить, чтобы он доложил Тёмному Лорду о моем предательстве? — Люциус ухмыляется. — Только не говори мне, что Орден полностью переписал твой моральный кодекс, Северус. Его смерть вряд ли стала первой на пути к нашим целям.

Нет, комментирует Северус про себя. Смерть Крэбба — единственная в череде смертей, за которую он мог в этой войне чувствовать себя ответственным. Он старался, чтобы цена не оказалась слишком высока, но, в конце концов, на войне как на войне. Не всех смертей получается избежать. Некоторых — но не всех.

— Можно было обойтись без этого, — замечает он, скорее сам себе, чем Люциусу, но тот отмахивается. Обосновав для себя необходимость своих действий, он не нуждается в одобрении Северуса. И хотя Северусу это не по душе, бесполезно пререкаться из-за трупа. Он идёт дальше.

— А после моей «смерти»? — спрашивает он и отпивает глоток воды. Чтобы утолить голод, хватило небольшого количества бульона, а вода освежит пересохшее горло. — Ты упомянул о какой-то суматохе.

Люциус откидывается на спинку кресла; в его глазах искрится веселье.

— Как тебе хорошо известно, Северус, у меня были сомнения насчёт мальчишки и его веры в тебя. Это казалось крайне маловероятным, учитывая то, что я слышал от Драко о ваших отношениях, но я добровольно признаю, что заблуждался.

— Ближе к делу, — отрывисто бросает Северус. Ему нужна информация, а не повествования о верности и преданности.

— Ты не упомянул, что сблизился с мальчиком, — резюмирует Люциус и выжидательно смотрит на него… как стервятник на перспективную добычу.

Северус отпивает ещё глоток воды. Нужно действовать осторожно. Люциус может переметнуться в обмен на амнистию и защиту, но это не добавит ему благородства. Придя к заключению, что упомянутая «близость» важна для Северуса и Поттера, он прибережёт эту информацию на случай, если Северус однажды станет его противником. До сих пор Северусу играло на руку отсутствие близких: враги никого не могли использовать, чтоб добраться до него. И если Люциус отнесёт Поттера к этой категории... Не то чтобы Поттер туда попадал. Или?.. Нет. Конечно, нет. Но… в какую-то категорию он ведь попал, верно? Мальчишка умудрился так влезть в его жизнь, что непонятно, как это классифицировать. У Северуса нет ни опыта, чтобы измерить, что значит для него этот мальчик, ни лупы, через которую можно изучить их отношения.

Во всяком случае, мысль о том, что Люциус сможет использовать Гарри Поттера в своих интригах, заставляет его пересмотреть свою позицию по вопросу о лишних убийствах.

— И что же привело тебя к такому выводу? — Лучше ничего не подтверждать и не отрицать. Он спокойно отпивает ещё глоток.

Люциус улыбается:

— Я доверяю своим глазам, Северус. Может быть, желаешь посмотреть, что я видел на той поляне? Я уверен, что у моего кузена Родерика имеется думоотвод. Хм-м. Нет? Что ж, ладно. Возможно, ты бы до слёз растрогался, увидев, как повёл себя Поттер после твоей смерти. Он на какое-то время расшвырял нас всех, вместе с Тёмным Лордом. Такая сила, такое неистовство. Такая глубина чувств… Такое безутешное горе. — Его улыбка становится шире, и хищный блеск разгорается в глазах. — И всё это из-за тебя.

— Он одолел Тёмного Лорда? — спрашивает Северус, приподняв брови, хотя удивлён не столько этим, сколько сильной реакцией на свою предполагаемую смерть.

Он явно недооценил последствия. Конечно, он знал, что мальчик отреагирует бурно, и осуждал себя за боль, которую тому придётся испытать. В конце концов, Поттер сам рассказал ему о своём самом большом страхе: смерти тех, кто его окружал, и о чувстве своей ответственности за их гибель, — и он понимал, что мальчик будет винить себя. Но внутренне оправдывал своё решение, поскольку реакция требовалась искренняя: Тёмный Лорд не должен был заподозрить обман. И он убедил себя, что всё в конце концов уладится. Мальчик скоро узнает правду. Однако он задумался, не станет ли испытание, на которое он сознательно обрёк Поттера, ещё одной вещью, на которую он будет вечно оглядываться со стыдом.

Несмотря на все отвлекающие манёвры, Люциуса выдаёт выражение глаз. Нелегко будет убедить его отказаться от зародившегося подозрения. Отрицать это — значит только усилить его уверенность. Да Северусу и не удалось бы это сделать с достаточной убеждённостью. За последние недели мальчишка просто выбил его из колеи. Он обнаружил, что пересматривает прошлые убеждения, открывает новые реальности и проявляет активный интерес к благополучию сына Джеймса Поттера… сына Лили… Мальчика, который каким-то образом умудрился быть похожим на свою мать — и в то же время остаться самим собой.

И теперь он получил неопровержимое доказательство, что Поттер привязался к нему так, как никогда не должен был… Как Северус не мог и не имел права его к себе привязать, учитывая их прошлое…

Он иссох умом и сердцем. Следовало ли этого ожидать? Несомненно, его сердце умолкло, потому что к голосу его давно не прислушивались. Он никогда не думал, что сможет вспомнить о нём, а тем более — на него положиться; но в последнее время каждый день в обществе Поттера превращался в новый поединок — атаку на стены, которыми он старательно себя окружил и считал их неприступными. И вот мальчишка взял и сделал невозможное: простил его. Такая дерзость. Такая смелость… Такое… такое великодушие, чистота души. Он бы не смог простить. Даже Лили вряд ли смогла бы. То, что эта способность нашлась в сердце шестнадцатилетнего подростка, которого он столько лет рьяно высмеивал и ненавидел, — это, пожалуй, самое унизительное осознание в его жизни.

А потом эти смехотворно простодушные зелёные глаза побудили его признаться в том, о чём он поклялся никогда не рассказывать ни единой живой душе, — в некоторых… вещах. Личных вещах. О себе, о Лили. И то, что мальчик не насмехался над ним (к чему он готовился, чего почти желал — в привычном приступе отвращения к самому себе), — было, пожалуй, величайшим подарком в его жизни. Но всё же… исповедаться кому-то, кроме собственной души… Северус чувствует себя обнажённым, уязвимым. Он ненавидит чувство уязвимости. И абсолютно уверен, что не позволил бы себе ничего подобного, если бы не стоял перед лицом смерти.

Но ведь он не умер, верно? И Поттер тоже. Его невольно охватывает безумный страх при мысли, что Поттер знает. Поттер знает, и оба они живы.

Обливиэйт, наложенный на ученика, — за это могут уволить. Даже заключить в Азкабан.

Это бы его не остановило.

Нет, даже сейчас он знает, что не сделает этого. И мысленно клянёт и Дамблдора, и Поттера за то, что они заставили его беспокоиться, как бы оправдать их доверие.

Благородные, праведные гриффиндорцы — похоже, это заразно. И страшно бесит!

Но вместе с тем… удивительно, какое чувство свободы появилось оттого, что его тайна раскрыта, а мир не рухнул. Просто представить невозможно. Он никогда не рассчитывал на такую немыслимую вещь, как прощение Поттера, и так же не предвидел, что неизбежный страх и чувство уязвимости могут быть компенсированы глубоким облегчением. Ему не то чтобы стало легко на душе… но легче, чем раньше. Легче, чем заслуживает такой человек, как он.

Но Северус научился самоконтролю, научился показывать только то, что собирался показывать Тёмному Лорду и его Пожирателям Смерти, и поэтому мысли его остаются скрытыми. Люциус всматривается в его лицо, но не находит ответа. Этот человек никогда не тратил время на изучение легилименции. Не больно-то хорошую службу это ему сослужило, когда он столкнулся с тренированным разумом!

С последней ухмылкой (скорее демонстрация раздражительного пренебрежения, чем триумф) Люциус сворачивает свой допрос и принимает смену темы:

— Тёмный Лорд не потерял сознания, но на какое-то время был выведен из строя. Не знаю, что мальчишка сделал, но точно причинил ему боль.

В его голосе звучит вопрос. Люциусу нужны ответы, но он достаточно умён, чтобы понимать, что вряд ли их получит.

Северус мысленно усмехается, возвращая мысли в нужное русло. У него самого ответов очень мало. Вот когда он заберёт Поттера и убедится, что тот в безопасности, тогда и будет беспокоиться (это уже начало входить в привычку) о том, что такие выбросы могут означать для мальчика, для стабильности его магического ядра — и какую роль тут играет его прямая связь с Тёмным Лордом. Но пока не до того. Вернуть его немедленно. Все ответы — потом.

— Он всё ещё берёт кровь у Поттера?

Люциус наклоняет голову:

— Со времени проведения ритуала — только один раз. Теперь, когда ты вышел из игры, он, кажется, доволен и не слишком беспокоится. Он не верит, что кто-то ещё в Ордене способен его найти, и соответственно сократил охрану. Один человек за дверью. Четверо часовых — у входа в мэнор. И чары.

— Да. Чары, — рассеянно бормочет Северус. Он проводит рукой по лицу, за последние дни заросшему щетиной: лишнее напоминание, что время не стоит на месте, пока они рассуждают и строят планы. Он уже отправил Альбусу шифровку. И выяснил у Люциуса всё, что мог.

Пора действовать.

Не опрометчиво, а продуманно. Он не позволит Тёмному Лорду и дальше использовать Поттера. И не даст вычеркнуть кусок жизни мальчика при помощи зелья, которое сам же и разработал. Решено. Как только…

— Когда твоя очередь дежурить?

Люциус усмехается:

— Считаешь, я настолько глуп, что дам тебе похитить его во время моего дежурства? Нет. Если я помогаю тебе, то тоже должен выиграть от этого соглашения.

— Ты и выигрываешь, — сухо замечает Северус. — В том-то вся суть.

Люциус всё так же раздражающе манерно пожимает плечами и наклоняется вперёд. В его глазах вспыхивает чистая ненависть:

— Я имею в виду другую, более непосредственную выгоду.

А! Северус ухмыляется. «Беллатрикс», — догадывается он. Она заступила место первой приближённой Тёмного Лорда в тот момент, когда Люциус впал в немилость после истории в Отделе Тайн. И её позиции стали ещё прочнее после того, как раскрылось предательство Северуса. Люциус мог бы смириться с тем, что на какое-то время его затмил Северус, — тот, по крайней мере, достоин профессионального уважения, — но он, должно быть, кипит от того, что его вытеснило подобострастное ничтожество вроде Беллатрикс Лестрейндж. Его снобизм, без сомнения, сильно пострадал этим летом.

По правде говоря, Северус тоже не прочь сбить эту мерзкую бабу с её пьедестала фаворитки. Глаза у неё острые, как и язык, а вот морально она тупее чайной ложки. Не то чтобы ему тут было чем похвастаться. Но у него есть кое-какие принципы… И идея унизить её не противоречит ни одному из них. Он вспоминает её насмешки над Поттером — и как она приплела к этому Лили… и его глаза сужаются. Потом вспоминает ещё одного Пожирателя — взрослого мужчину, который пинает ногами беззащитного мальчишку; чувство беспомощности, когда тот утащил мальчика, чтобы вытворять с ним невесть что, — и ярость закипает глубоко внутри.

Северус кивает. Договорились. Только ещё одно…

— А Нотт тоже будет дежурить? — негромко спрашивает он.

Люциус улыбается.

* * *

Дамблдор отвечает на письмо немедленно, как и предполагал Северус. Облегчение директора просвечивает даже в краткости послания. Подробности подождут. Он доверяет Северусу всё, что касается Поттера, а сам пока позаботится об Уизли-младшем и о начале семестра.

— Маскировочные и скрывающие чары можно во внимание не принимать, — прерывает его размышления Люциус, изучая грубо набросанный план мэнора. — Я, само собой, доставлю тебя туда. С антиаппарационным барьером ничего не поделаешь. Что до прочих охранных чар, то некоторые из них были ослаблены после твоей «смерти», и я могу легко убрать или обойти другие, так как сам помогал их устанавливать. Есть только одна защита, о которой стоит беспокоиться: чары мысленной связи.

Северус рассеянно поигрывает своей палочкой, которую Люциус ему вернул. Он благодарен за это, и ещё больше — за то, что наложенное на неё заклятие было несложно снять. Приятно наконец снова обрести свою палочку. Он опять чувствует себя собранным, сильным, готовым сражаться.

— Значит, все охранники связаны между собой?

Люциус кивает:

— Если кто-то увидит нас или будет схвачен, прочие сразу об этом узнают.

Пальцы всё ещё сжимают палочку.

— То есть мы должны вывести их из строя одновременно, если не хотим, чтоб они вызвали Тёмного Лорда.

— Позволь напомнить тебе, что нас двое, а их пятеро, — замечает Люциус. Он старается казаться равнодушным к их невыгодному положению. — Может быть, я и весьма искусный маг, но искусством находиться в двух-трёх местах одновременно пока не овладел.

— Жаль.

Люциус откидывается на спинку стула, размышляя.

— Мы могли бы появиться под видом двух наших — из тех, что не задействованы. И придумать предлог, чтобы собрать всех вместе.

Северус качает головой, прежде чем его компаньон заканчивает говорить.

— Использовать Крэбба было достаточно рискованно. Тёмный Лорд может считать меня мёртвым, но опасается нового предательства. И примет меры, чтобы в ближайшее время это не повторилось.

Он не говорит, что вдобавок не хочет брать на себя новые трупы. Пусть даже трупы Пожирателей. Он способен на убийство, но предпочитает оставить убийства битве.

Люциус прищуривается:

— Я не появлюсь в собственном обличье в ту ночь, когда похитят Гарри Поттера. Жизнь мне ещё не надоела.

— Возможно, тебе вообще не следует появляться, — парирует Северус. Он продолжает, прежде чем Люциус успевает возразить: — Ты позаботишься о чарах и будешь ждать меня у границы аппарации. Я попытаюсь забрать Поттера, не всполошив охрану. Если я потерплю неудачу, то постараюсь занять их настолько, чтобы эту задачу смог выполнить ты. Простых дезиллюминационных чар должно хватить, если я отвлеку на себя их внимание, а ты среагируешь достаточно быстро. Они не заподозрят, что я не один, и, скорее всего, будут слишком заняты мной, чтобы вызвать Тёмного Лорда, пока вдоволь не навеселятся.

— И как же ты собираешься проскользнуть мимо пяти охранников?

— Только двух, если я выберу удачную позицию.

— Трёх, — поправляет Люциус. — Возможно, даже четырёх. Охранники стоят по обеим сторонам дома, ещё один — у двери в подвал, где держат мальчика. Четвертый и пятый делают обход по периметру, а иногда через коридор проходят в подвал. Бессистемно, чтобы не дать возможным злоумышленникам рассчитать их местонахождение.

Северус сдвигает брови:

— Это всё усложняет.

— Вот и я о том же. — Люциус растягивает слова так, что сразу вспоминается Драко, и возвращается к своей карте, намечая для Северуса путь к месту заточения Поттера.

Иногда — всякий раз неожиданно — Северуса поражает удивительное сходство отца и сына. Драко боготворит отца, подражая ему как в хорошем, так и в плохом. Это просто невообразимо далеко от отношений Северуса с собственным отцом. Он признаёт, что перенял многие черты характера Снейпа-старшего, но не нарочно. Он обычно старался изо всех сил доказать себе и всему миру, что совершенно не похож на этого человека. Было нетрудно предположить, что все счастливые мальчики — он определял их для себя как воспитанных Малфоями (в противоположность Снейпам) — стремятся подражать своим отцам.

Даже сирота Поттер.

Одна из его многочисленных ошибок заключалась в том, что он считал Поттера счастливым ребёнком. Но хотя Поттер и счастливее, чем можно было ожидать при таком детстве, теперь он видит в мальчике то, что не позволял себе увидеть раньше… то же самое, что слишком часто видел в зеркале, в своих собственных глазах, — прежде чем вырос и усвоил, что счастье не станет его уделом в жизни.

Тоску. Тоску по семье. Принадлежать кому-то, быть принятым. Быть любимым.

Пожалуй, даже сам мальчик не осознаёт, как тесно эти чувства связаны почти с каждой мыслью, воспоминанием или решением, которые приходят ему на ум. Тоска по тому, чего у него никогда не было, естественна для него, как дыхание: он даже перестал её замечать.

Северус не ожидал, что придётся сознательно ожесточаться против мальчишки во время их уроков окклюменции. Ожесточение так долго было для него естественным состоянием — и вдруг потребовалось усилие, чтобы его поддерживать. Но вот то, что он увидел в памяти Поттера… то, что относилось к нему самому… Его поразило — пожалуй, даже устрашило — открытие, что Поттер видит его таким: защитником, кем-то, к кому можно прибегнуть за утешением. Северус никогда не был таким ни для кого, не знает, как таким быть, и не знает, что делать с этим знанием.

Поттер начал пугать его, как мало что способно было его напугать, — тем более теперь, когда ему не безразлично, что творится с мальчишкой. Да, он может себе в этом признаться. Его заботит не только безопасность мальчика, но и его душевное состояние. Ирония судьбы: теперь, когда он способен проводить время рядом с Поттером, даже получать удовольствие от его общества, он понимает, что углублять их новообретённую близость значит только навредить душе ребёнка. Он не умеет утешать или исцелять — только ранить. В конце концов Поттер только пострадает. Мальчишка должен уже знать это — но по-прежнему продолжает закрывать глаза на реальность.

Надо уберечь его. Надо отстраниться. Возможно, получится сделать это естественно, без протестов со стороны Поттера и без переживания утраты. После того как они окажутся в безопасности, в Хогвартсе, Поттер вернётся к своим друзьям и к своей обычной жизни. Дамблдор возьмёт на себя наставничество в ментальных искусствах, и мальчика будут окружать не такие порченые люди. Северус по-прежнему будет незаметно страховать его из тени, но Поттер найдёт кого-то другого, кто станет о нём заботиться, присматривать и помогать ему исцеляться. Он не забудет того, что узнал о Северусе, но сохранит это в тайне.

Хотя его уже мало что должно удивлять, Северус потрясён, обнаружив, что доверяет мальчику.

Он задаётся вопросом, когда небо начало падать и почему земля всё ещё вертится, словно ничего не изменилось.

* * *

В конце концов они решают предпочесть хитрость насилию. Как бы ни было приятно избавиться от Нотта и Беллатрикс, больше шансов вытащить мальчика живым, если никто их не заметит. Пожиратели Смерти вряд ли будут ожидать бесшумного, невидимого врага, а с учётом информированности Люциуса и шпионских талантов Северуса (не говоря уж о том, как хорошо он изучил Пожирателей Смерти) они будут и бесшумными, и невидимыми.

Лично расправиться с двумя мерзавцами было бы очень приятно, но Тёмный Лорд рассвирепеет больше, если их перехитрят, а не одолеют. Это утешает.

Необходимость выжидать никак не улучшает душевного состояния Северуса. Проходят дни, затем неделя… Наконец Тёмный Лорд ослабляет режим в мэноре, дежурят соответствующие охранники, и Люциус готов снять любые чары, какие может снять, не выдав себя. Хотя это позволяет Северусу немного окрепнуть, его терпение иссякает. Это выдают и скрипящие от его беспокойных шагов деревянные половицы, и поверхность стола, по которому он то и дело барабанит пальцами. Он разбивает чашку — нелепую цветастую чашку с возмутительно бодренькими птичками, — и ему становится немного легче.

Семестр начался, прикидывает он. Без него. Просыпается сострадание к Поттеру, которому предстоит начать такой напряжённый учебный год, догоняя одноклассников. Северус убивает время, составляя для мальчишки расписание занятий (которое, несомненно, вызовет у того негодование). Нет худа без добра: до Тёмного Лорда дойдёт известие, что занятия по Зельеварению не проводятся. Он, естественно, решит, что Дамблдор пока не нашёл замену Северусу — или вообще не знает о судьбе своего профессора Зелий. Напоминание о его смерти поднимет настроение тёмного мага. И приближённые последуют его примеру. Хорошее настроение — менее бдительная стража.

Преимущество, которым он с удовольствием воспользуется.

Он так и торчит эти бесконечные дни в коттедже, погружённый в свои размышления. Нельзя, чтобы его заметили и сообщили, что он выжил. Нельзя рисковать, пока Поттер не будет в безопасности, и поэтому он не высовывает носа. Люциус уходит надолго: ему надо позаботиться о семье, продемонстрировать Тёмному Лорду, что дела идут своим чередом.

Северус собирался было спросить, считает ли Драко его мёртвым, но обнаружил, что его мало волнует ответ, и снова вернулся к оттачиванию планов спасения. Не то чтобы ему наплевать на Драко. В конце концов, он знает этого ребёнка с самого рождения. Мальчику ещё многое предстоит узнать о жизни, предрассудках и самоконтроле, но он умён и неплохо разбирается в зельях. Появляется даже некая гордость, когда Драко преуспевает в чём-то, чему его научил Северус. Нет, суть не в том, что ему нет дела до мальчишки: просто Драко в нём не нуждается. У него есть мать, чтобы с ним нянчиться, и отец — чтобы держать в узде. Северусу нет необходимости за него переживать. И поскольку он не тот человек, чтобы тратить силы впустую, он редко тратит их на Малфоя-младшего.

Он снова начинает расхаживать по комнате, и его мысли возвращаются к Поттеру. Вечно мысли о Поттере. И о Лили — но в основном о Поттере.

Снова и снова: он ходит, сидит, барабанит пальцами и без конца перебирает всё те же мысли. О Поттере, о планах побега, о том, как дотянуть студентов класса Зелий до необходимого уровня к концу семестра, как держаться в курсе школьных занятий Поттера, одновременно выпутываясь из его жизни… и о собственном замешательстве из-за того, что испытывает такое смятение при мысли оттуда выпутаться. Северус знает, что так будет лучше, и всё же сожалеет об этой необходимости — и разочарован этими сожалениями, не имеющими никакого практического смысла. Он знает, почему это необходимо, и обычно не имеет проблем с принятием необходимых решений. Он разбивает раздражающе яркое блюдце от уже разбитой чашки (на сей раз намеренно), но это мало помогает. Он продолжает размышлять, метаться туда-сюда и барабанить пальцами…

И наконец время настаёт.

* * *

— Вижу, — шепчет Северус, прежде чем Люциус успевает указать на Петтигрю, сгорбившегося в темноте перед дверями мэнора. Неизвестно, о чём думал Тёмный Лорд, назначая на стражу этого идиота, но, как бы там ни было, охраняет он входную дверь, а не заднюю, где проникновение более вероятно. Тёмный Лорд удачно выбрал это логово: нет другого места, откуда можно легко проникнуть внутрь. Окна слишком высоко, а кусты между парадным и задним входами слишком колючие и густые, чтобы там можно было спрятаться.

Конечно, рискованно врываться в парадную дверь, но они согласны, что Петтигрю — более лёгкая мишень. Увы, другие караульщики, похоже, тоже это знают: сюда то и дело наведываются.

Люциус крадётся назад; тёмный плащ надёжно скрывает его ещё раньше, чем он исчезает в чаще деревьев. Он определил местонахождение и личности часовых и убрал все чары, какие мог убрать. Его роль закончена, пока Северус не вернётся с мальчиком… если, конечно, не потерпит неудачу.

Нет, ни за что. Нет.

Он низко пригибается в своей чёрной мантии, дожидаясь, пока мимо пройдёт часовой, прежде чем крадучись пересечь открытое пространство и укрыться за кустарником недалеко от поста Петтигрю. Наблюдения показали, что часовые действительно наведываются произвольно. Тот, кто прошёл сейчас (Груэн, новобранец), может вернуться через несколько секунд — или полностью обойти мэнор, прежде чем появиться снова. Северус так же неподвижен, как осыпающиеся статуи в заброшенном саду неподалёку, и ожидает шороха приближающихся шагов. Хорошо хоть, что часовые не привыкли остерегаться. Нелепо, но Тёмный Лорд не требует подобных навыков от своих слуг. Это лишний раз доказывает, каким самонадеянным он стал. Самонадеянность и паранойя — противоречивая и вместе с тем опасная комбинация.

Петтигрю зевает, прислонясь к каменной стене. Он не умеет сосредотачиваться на чём-то надолго, и это очень кстати. Если Северус вообще его знает (а он знает, так как взял за правило изучать привычки и слабости каждого Пожирателя), он скоро достанет палочку из-под плаща и начнёт упражняться в элементарных заклинаниях, что делает только тогда, когда мается скукой и уверен, что никто не видит. Ни для кого не секрет, что Петтигрю в лучшем случае посредственный маг.

Что некстати — так это большая дверь, которая открывается с громким скрипом, а также заклинание, связывающее сознание Петтигрю с остальными. Если Северус хочет заставить эту безмозглую крысу открыть дверь, надо убедиться, что двое курсирующих взад-вперёд часовых достаточно далеко, чтобы он успел войти, прежде чем те отреагируют.

Он неподвижно ждёт в тени. Тянутся бесконечные мгновения, проходит ещё один часовой. Петтигрю снова зевает и наконец убирает палочку. Северус даёт ему время расслабиться, прежде чем вытащить свою собственную палочку из рукава, наложить на себя дезиллюминационные чары и послать невербальное заклинание в дверь мэнора.

Изнутри доносится слабое звяканье. Петтигрю замирает. Лист, который он пытался левитировать, едва приподнявшись, вяло падает на землю.

Северус выжидает несколько секунд, прежде чем повторить заклинание.

Даже в темноте видно, как нервничает Петтигрю. Он переминается с ноги на ногу и бросает взгляды по сторонам, в явной надежде, что появится часовой, который проведёт расследование вместо него. Потом нерешительно тащится к двери и с опаской её приоткрывает. Звук повторяется, и Петтигрю вздрагивает, но, должно быть, его подбодряет, что внутри никого нет, и он открывает дверь достаточно широко. Она громко скрипит на петлях.

Северус готов. Не считая беглого взгляда в поисках часовых, Петтигрю больше не смотрит в его сторону — и поэтому не видит искажения света и теней, когда шпион проскальзывает в дверь и крадётся в пустую комнату. Он выжидает там, пока откликаются часовые и после весьма короткого расследования ругают трусливого дурака за то, что тот дёргается из-за обычных ночных звуков.

Дверь закрывается. Северус один.

Он больше не медлит. Следуя по маршруту, намеченному для него Люциусом, он поворачивает сначала налево, потом направо и спускается по короткой лестнице, пока новый поворот не приведёт его к ещё одному Пожирателю Смерти. Он заглядывает за угол, чтобы убедиться.

Беллатрикс Лестрейндж.

Она не будет ни рассеянной, ни благодушной. Она наслаждается любой возможностью отличиться перед их господином. И, в отличие от жалкого Петтигрю, только обрадуется появлению врага. Сразиться, захватить в плен — что угодно, лишь бы сделать её вечер более насыщенным и порадовать Повелителя своими талантами. Если бы не заклятие ментальной связи, Северус бы просто вывел её из строя внезапной атакой. Если б не её догадливость — отвлёк бы, как сделал с Петтигрю. Но, хотя ему претит такой банальный выход, они с Люциусом решили прибегнуть к обычному усыпляющему заклинанию. Часовые немедленно направятся сюда, чтобы разбудить её, но Северусу должно хватить времени, чтобы забрать мальчика и спрятаться у лестницы, прежде чем они появятся… если они уже не внутри. И если они поверят, что она просто заснула, а не подверглась нападению.

Он набирает в грудь воздуха, поднимает руку с волшебной палочкой и из-за угла посылает невербальное заклинание в ничего не подозревающую Беллатрикс. Та зевает, хмурится, потом снова зевает. Медленно, так медленно… тщетно борется с собой, падает наземь и крепко засыпает.

Северус быстро огибает угол и ныряет в дверь подвала. Перепрыгивая через две ступеньки, бежит к неподвижной фигурке Поттера.

Мальчик бледен и похож на мёртвого. Глаза открыты, но смотрят в пустоту. На нём нет ничего, кроме грязных штанов, ноги босые. Даже не расщедрились на чистящие чары — зачем? Это всего лишь вещь, сосуд для Тёмного Лорда. Синяки покрывают всё тело Поттера, но за неделю они поблёкли и едва различимы в тусклом свете из дверного проёма.

Надо бы осмотреть мальчика или, по крайней мере, завернуть поудобнее в свою мантию — его бледная кожа холодна как лёд, — но задерживаться нельзя. Он только опускает Поттеру веки, помещает его в сферу дезиллюминационных чар и прижимает к себе. Прижимает как можно теснее, чтобы тот согрелся. Он уже не в первый раз удивляется, какой Поттер лёгкий для своего возраста, но сейчас это хорошо, потому что позволит бежать быстро.

Он поднимается по лестнице из подвала и почти добирается до конца коридора, когда слышит приближающиеся шаги. Неторопливые. Хорошо. Значит, решили, что она просто заснула. Болваны. В тот день, когда Беллатрикс Лестрейндж позволит себе заснуть на дежурстве, Северус добровольно сдастся Тёмному Лорду. Он успевает только нырнуть в угол напротив лестницы, ведущей из коридора на цокольный этаж, прежде чем по ней спустится Груэн.

Он стоит совершенно неподвижно, рассчитывая, что Груэн, ещё не встревоженный, не будет пристально вглядываться в темноту, чтобы увидеть искажение пространства там, где стоит он с Поттером. Расчёт оправдался. Груэн поворачивается, ни разу не взглянув в угол, и направляется к тихо посапывающей Беллатрикс.

У них есть несколько секунд, прежде чем Пожиратель Смерти поймёт, что её нельзя разбудить, а затем обнаружит отсутствие в подвале Поттера. Северус тихо ставит ногу на нижнюю ступеньку лестницы, но слышит новый звук. Сверху раздаются ещё чьи-то шаги. Второй охранник спускается по лестнице, и даже без Поттера было бы рискованно пройти мимо него. С Поттером на руках это просто невозможно сделать незаметно. Он отступает в угол, быстро оценивая варианты. К тому времени как спустится второй охранник, Груэн уже поднимет тревогу. Если начать действовать сейчас, легко обезвредить обоих, и снаружи тоже останутся только два. Даже один — убогий Петтигрю не в счёт. Его легко можно убрать. Но эта крыса труслива — и, скорее всего, вызовет Тёмного Лорда при первом же взгляде на незваного гостя. И Северус знает, что не переживёт ещё одной встречи со своим бывшим повелителем. Тёмный волшебник, возможно, уже достаточно выведен из равновесия, чтобы пожертвовать Поттером, если тот окажется на пути заклятия.

Он делает выбор и остаётся под чарами, поспешно перебрасывая Поттера через плечо так, чтобы рука с палочкой была свободна. Это неудобный баланс веса, зато мальчик в безопасности.

Сэллоу спускается по лестнице. Выглядит таким же беззаботным, как и Груэн. Имбецилы.

Значит, наверху остался Нотт. Он должен был стать вторым часовым для обхода. Неверное, они с Сэллоу поменялись местами. Это ещё одна причина выждать. Нотт — более грозный противник, чем остальные трое. Лучше всего вывести его из строя внезапной атакой. Дуэль с ним очень усложнит побег. Если только Люциус не решит появиться…

Люциус боится быть узнанным, так что Северус считает это весьма маловероятным. С другой стороны, такой человек может вступить в бой, пока уверен, что наверняка убьёт противника. Северус сардонически думает, что стоило вытащить Беллатрикс наружу в качестве приманки. Люциус не упустил бы своего шанса, кинув в неё проклятием, пока она спит.

Сэллоу только-только достиг последней ступеньки, когда Груэн поднимает тревогу. Это весьма кстати: Пожиратель сразу же смотрит в коридор, а не в угол напротив лестницы. Сэллоу бежит в подвал — ещё одно идиотство! — и Северус бросается вверх по лестнице, так быстро и так тихо, как только может. Но выйти тем путём, каким он вошёл, не получится. Поднялся шум, по мэнору разносится скрип и хлопанье дверей.

Северус со всей доступной ему скоростью бежит к третьей двери слева от коридора — туда, где, по словам Люциуса, должна находиться старая лестница для прислуги. Он позволяет себе один-единственный глубокий вдох, тихо закрывает за собой дверь и осторожно поднимается по ещё одной лесенке, на сей раз маленькой, шаткой и закрученной винтом. Он перекладывает Поттера поудобнее, стараясь, чтобы тот не ударился головой о стену, и тихо идёт вверх: медленнее, чем хотелось бы, потому что один неверный шаг — и лестница либо громко заскрипит, либо треснет под ногами. Суматоха внизу торопит его. Он не обращает внимания на стук собственного сердца, стараясь дышать ровно. Он достаточно часто ходил по краю, чтобы знать, как сохранить самообладание.

Второй этаж заброшен, камень местами обветшал и осыпался; снизу доносится переполох встревоженной охраны. Они уже поняли, что большинство чар снято — и ни злоумышленника, ни Поттера. Северус направляется в комнату в конце коридора. Это решающий момент: они считают, что враг всё ещё внутри, и могут вскоре позвать других Пожирателей присоединиться к поискам. Можно только надеяться, что Петтигрю не рискнёт вызвать Тёмного Лорда. Прочие не захотят попасть под раздачу и постараются найти незваного гостя и мальчика раньше, чем повелитель узнает об их оплошности.

Добравшись до комнаты целым и невредимым, он снимает дезиллюминационные чары и осторожно кладёт мальчика на пол. Он глядит в открытое окно, осмотрительно прижимаясь к стене — на случай, если снизу наблюдает кто-то, кроме Люциуса. Кажется, никого. Молясь про себя, чтобы это так и было, он посылает короткую вспышку искр — их условный сигнал — и немедленно получает ответ: лёгкий порыв ветра качает верхушки деревьев, где прячется Люциус.

Северус знает, что это далеко не идеально, как и большинство вторых и третьих запасных планов, но готовит Поттера к жёсткой посадке. Сняв мантию, он плотно заворачивает в неё безвольное тело мальчика — и не может удержаться, чтобы не отвести со лба Поттера прядь грязных волос. Его поражает (как всегда, когда мальчик спит в его присутствии), каким невинным он выглядит. Именно в такие моменты особенно ясно вспоминается данная им клятва защищать сына Лили. И в такие моменты он осознаёт, насколько хрупкий и юный этот мальчик на самом деле: независимо от того, кем были его родители, он просто ребёнок, нуждающийся в руководстве и защите. Его губы кривятся при воспоминании о типичной реакции Поттера на слово «ребёнок», и он снова возвращается к текущей задаче.

Он приподнимает Поттера, бросает амортизирующие чары на колючую путаницу растений внизу, прижимает мальчика к груди и бросается из окна, спиной вперёд. Упругие кусты смягчают падение, но даже чары не способны помешать шипам продырявить его одежду и воткнуться в кожу. Люциус появляется в мгновение ока — его силуэт под чарами можно различить только по искажению в лунном свете и по тому, как расступается, повинуясь движению палочки, виноградная лоза. Когда он оказывается рядом, Северус нехотя передаёт ему мальчика.

Сверху доносится крик. Из окна выглядывает чьё-то лицо, от главного входа доносятся голоса. Скрипит дверь. Слышатся шаги.

— Давай, живо! — бросает он, и Люциус убегает в лес, оставляя его выпутываться из кустов. Он в кои-то веки благодарен этому человеку за его себялюбие, так как это означает, что Люциус не будет подвергать опасности ни себя, ни Поттера, чтобы помочь Северусу сбежать. Но Люциус помогает, когда может это сделать, не рискуя, и поэтому Северус слышит, как его преследователи спотыкаются о невидимое препятствие.

Это даёт ему время, необходимое, чтобы выпутаться — но и только. Болевое проклятие сбивает его с ног. Он перекатывается, не теряя ни секунды, и направляет шквал ответных проклятий в сторону кучки Пожирателей. Одно из них попадает в цель: кто-то без сознания падает на землю.

— Сдавайся, Снейп! — орёт Нотт. Его увидели. Без привычной чёрной мантии его легче увидеть, легче опознать. Неважно. Это был только вопрос времени, когда тайна раскроется

В ответ он бормочет сквозь зубы: «Сектумсемпра!»

Отбито.

Он откатывается в сторону, еле успевая избежать взрывного проклятия, и вскакивает на ноги с невербальным заклинанием, которое попадает в цель — в Сэллоу; тот только что подбежал — и сейчас падает на колени, с отчаянным воплем хватаясь за обожжённую руку. Груэн валяется на земле, Петтигрю был мгновение назад, но сейчас его нигде не видно, а Нотт уставился на него с небольшого расстояния.

— А где остальные твои приятели? — насмехается Северус. — Боишься признаться им, что тебя обыграл покойник?

Нотт рычит и бросает проклятие, которое он легко отклоняет.

— Они были и твоими приятелями.

— Даже ты не настолько туп, чтобы поверить в это. Флипендо!

Нотт уклоняется, приближаясь на пару дюймов; они обмениваются залпами проклятий, но Северусу удаётся оказаться поближе к деревьям.

— Где мальчишка? Иммобилус!

Нотт быстро окидывает взглядом местность. Люциуса никто не видел; Нотт думает, что Северус пришёл один, а Поттер, возможно, лежит на земле где-то рядом.

Северус отбивает проклятие и ухмыляется:

— Ты ведь не можешь убить меня, пока не узнаешь, так?

Нотт отвечает очередным «Иммобилус!», доказывая отсутствие воображения, но делает это достаточно быстро и чуть не попадает. Северус бросается наземь как раз вовремя и едва успевает послать невербальное заклинание, прежде чем его ногу задевает жалящее проклятие. Повезло, что Нотт только пытается вывести его из строя, а не убить. Если бы не вопрос, где Поттер, убийство определённо стояло бы на повестке дня.

Он поднимает палочку, готовя проклятие, когда Нотт внезапно застывает и падает ничком на землю.

Северус опускает руку и тяжело переводит дух. Хвала небесам за Люциуса… по крайней мере на этот раз. Он быстро вскакивает и бросается в лес, но успевает заметить в кустах Петтигрю. Этот трус, глядя на него, отступает крадучись и прикладывает палочку к своей Тёмной метке.

Северус игнорирует жгучую боль в ноге и бежит.

— Тёмный Лорд… — выдыхает он, добравшись до Люциуса сразу за границей антиаппарационных чар.

Люциус суёт ему в руки мальчика — всё ещё плотно закутанного в мантию Снейпа, всё ещё выглядящего таким чертовски невинным.

— Убираемся. Быстро. Он скоро вызовет меня. — Люциус аппарирует, предоставляя Северусу следовать за ним.

Он так и поступает, но сначала покрепче прижимает к себе мальчика, чтобы смягчить шок от аппарации, хотя тот и без сознания.

* * *

Он доставил Поттера в коттедж. Мельком подумал, не отправить ли его прямо в Хогвартс или обратно к Нидеру, — но легче заботиться о мальчике здесь, где уже приготовлено противоядие и никакой Тёмный Лорд ничего не пронюхает. Люциус исчез: конечно, отбыл домой, обеспечивать себе алиби и принаряжаться, словно только что явился со званого вечера или ещё какого-нибудь элитного сборища.

Сам Северус в таких вещах не сведущ: Малфоям и в голову бы не пришло приглашать его на светские мероприятия, и он вполне это одобряет.

Он кладёт мальчика на свою кровать, набрасывает на него согревающие чары и освобождает от мантии, чтобы наложить очищающее заклинание. Потребуется душ, когда он очнётся, но грязь, засохший пот и следы крови исчезли. Он быстро переодевает Поттера в чистую одежду. Здесь есть только то, что выдал Люциус: мальчишке не по размеру, но удобно. Сойдёт. Он укрывает его парой одеял.

Введение антидота занимает меньше минуты, но мальчик придёт в себя далеко не сразу: сначала он будет сонным, дезориентированным. Северус пододвигает стул: предстоит долгая ночь.

Не успел он с облегчением вздохнуть — удалось! — как застонал от острой боли в левой руке. Приподняв рукав, он наблюдает, как просыпается, а затем медленно и неумолимо корчится Тёмная метка. Боль притупляется, но не проходит, как при упоминании запретного имени. Тёмный Лорд знает, что его неверный слуга жив, и теперь он достаточно силён, чтобы превратить в пытку каждую секунду каждого дня Северуса. Он позволяет себе на мгновение закрыть глаза и стиснуть зубы от тупой пульсирующей боли.

Но мгновение — это всё, что он себе позволяет. За тридцать шесть лет своей жизни он испытал достаточно боли, чтобы знать, что лучшее лечение — это работа.

Он пишет зашифрованное послание Дамблдору. Сообщает об успехе: Поттер спасён. Просит обеспечить утром безопасное прибытие в Хогвартс. Затем возвращается и осматривает мальчика. Зелье уже начало действовать: даже под толстыми одеялами заметно, как мерно поднимается и опускается грудная клетка. Северус борется с собой, но поддаётся порыву убрать ещё одну непослушную прядь со лба Поттера и задерживает руку. Кожа всё ещё холодная, но одеяла и согревающие чары делают своё дело.

Он выглядит таким маленьким и безобидным — под одеялом, в пижаме не по росту, — что Северус с трудом может увидеть в нём мальчика, который недавно одолел Тёмного Лорда — не один, а несколько раз. Прошло много лет с тех пор, как Дамблдор доверил своему профессору Зелий полный текст пророчества о Мальчике-Который-Выжил. Он был польщён этим доверием, понимая, что директор оказал его не случайно. Возможно, он считал, что Северус должен знать, так как связан с прошлым и будущим Поттера своей клятвой. Или же это была очередная неудачная попытка вызвать у него более активный интерес к благополучию мальчишки. Северус не знает, не спрашивал. Знает только, что такое доверие налагает определённые обязательства. Он не знал, в чём заключается «сила», упомянутая в пророчестве, и директор не делился с ним своими соображениями по этому поводу, — но это всё, о чём он сейчас способен думать.

Впервые он позволяет себе по-настоящему восхититься силой, проснувшейся в этом мальчике. Когда Волдеморт начал наращивать могущество, Северус испытал страх, но сила Поттера не внушает страха — только благоговение.

Нет. Страх, но не перед мальчиком. ЗА него. Сила может развращать, портить. Он достаточно наблюдал за Поттером весь этот невероятный месяц, чтобы поверить, что тот невосприимчив к худшим видам порчи, но от всех её видов не застрахован никто. Поттеру понадобятся наставления и чётко поставленные цели, чтобы управлять этими новыми таинственными возможностями своей магии. Он будет нуждаться в руководстве, когда научится ориентироваться в них, и будет нуждаться в наблюдении, чтобы не попасть в ловушки вины и самоосуждения, к которым он особенно склонен.

Северус отворачивается от мальчика, когда знакомая волна отвращения к себе накрывает его. Да, он лучше многих знает горечь, которая рождается, когда даёшь волю таким чувствам. Возможно, для него уже слишком поздно, но Поттер совсем юн; его опасные наклонности к самобичеванию ещё можно обуздать, направить в более продуктивное русло.

Видит небо, Северус — не тот человек, чтобы научить его этому. Разве только послужить живым примером худшего исхода таких тенденций. Если он попытается взять на себя подобную ответственность, то скорее всего ещё больше дестабилизирует мальчика. Нет, пусть Дамблдор сам возьмёт его под своё крыло — или найдёт ещё кого-то. Северус настоит на этом. Он будет присматривать за Поттером, но издалека.

И он поймал себя на том, что верит: при правильном руководстве мальчик победит. У него есть мужество, которое Северус всегда принимал за безрассудство. Он действительно безрассуден (да ещё как), но требуется истинное мужество, чтобы не задрожать перед всемогущим Тёмным Лордом, не упасть духом перед сворой безжалостных Пожирателей Смерти, когда ниоткуда не видно спасения. Северус испытал невыразимое облегчение, когда увидел дерзкую усмешку мальчишки в той камере, и теперь спрашивает себя, когда эта усмешка стала вызывать у него вместо прежнего отвращения… нечто совершенно иное.

Выбросив из головы эти мысли, Северус отчётливее ощущает, как горит рука. Он хмурится. Ну, это и есть его жизнь, разве нет? Он привык к боли. Интересно, без неё знал бы он вообще, как надлежит действовать? Боль служит предупреждением и мотивацией. Напоминает, что нельзя подходить слишком близко к предметам или людям: и те, и другие имеют склонность предавать и причинять вред. А ещё напоминает, что его жизнь, вероятно, не будет долгой, так что в оставшееся время следует выполнять свой долг так тщательно, как только можно.

Боль. Иногда это всё, что у него есть, но именно такие моменты Северус ценит: это напоминает, что он ещё жив. И если побуждение разделить с кем-то эту боль освежит это напоминание, заставит его сердце биться, то это зачастую и есть единственная мотивация, в которой он нуждается.

Ему и в голову не приходило, что однажды он очнётся и обнаружит, что у него нет никакого желания видеть чьи-то страдания. Даже Дамблдор, который дал ему второй шанс, и Нидер, который помог ему исцелиться ровно настолько, чтобы ухватиться за этот шанс, часто страдали от его вспыльчивости. Почему бы с этим мальчишкой получилось иначе? Никаких иллюзий: он снова будет срываться на нём, причинит ему новую боль — отсюда и необходимость развязаться; но боль, которую он этим причинит себе, будет другого рода: она послужит напоминанием не о том, что он жив, а скорее о том, что он уже почти мёртв.

Он вздыхает и переводит взгляд на мальчика: теперь дыхание Гарри стало просто сонным. В ожидании первых признаков пробуждения Северус наблюдает за ним и очищает своё сознание, фокусируясь на боли.

Он жив, и мальчик жив; и пока истинно первое утверждение, он будет следить за тем, чтобы истинным оставалось и второе.