Драбблы с редкими пейрингами (гет)

Невилл Лонгботтом/Панси Паркинсон

You're not alone

Together we stand

I'll be by your side

You know I'll take your hand

When it gets cold

And it feels like the end

There's no place to go

You know I won't give in

No, I won't give in

Keep holding on

'Cause you know we'll make it through

We'll make it through

Just stay strong

'Cause you know I'm here for you

I'm here for you

Довольно забавно, знаете ли. Вот представьте, через много-много лет вам захочется рассказать свои детям или внукам, эту невероятную на ваш на ваш, но точно не ваших детей взгляд историю о том, как вы встретили их маму. Что вы скажите? «Это был замечательный солнечный день, когда я впервые увидел вашу маму»?

Но так ли это?

Вы уверены, что увидели любовь всей вашей жизни именно тогда? Что именно в тот момент, когда эта девушка вошла в комнату, вам удалось рассмотреть и узнать её?

Конечно нет.

Влюблённость и любовь — довольно сложные химические процессы. Вы не могли узнать и полюбить девушку в тот момент, когда она вошла в комнату. Но даже полюбив её, узнали ли вы её сразу? Полюбили ли вместе с ней её тьму и её демонов?

Нам кажется, что встречая человека ежедневно, разговаривая с ним, слушая его, мы знаем его. Но это не так. Я шесть лет каждый божий день встречал одну девушку и думал, что знаю её. Как можно было не знать? Типичная представительница своего факультета: высокомерная, заносчивая, стервозная и, к сожалению, злая.

Но, Мерлин, как же я заблуждался.

Я точно не буду рассказывать своим детям о том, что считал, что их мать высокомерная сука, слизеринская гадина и прочее. Я не буду расписывать все эти долгие шесть лет наших заблуждений. Потому что жизнь в школе — просто ничто. Мы здесь абсолютно не знаем и не понимаем друг друга. Живём во власти стереотипов и мним себя правыми. Я шесть лет прожил с Панси Паркинсон в одном замке, шесть лет ежедневно встречал её, слышал и слушал её. Знал ли я эти шесть лет Панси Паркинсон. Мой ответ — нет.

Я заинтересовался этой девушкой только тогда, когда спустя шесть лет заглянул в эти невероятно чёрные глаза и не увидел ничего, кроме бездны. Нет, я в них не влюбился.

Просто в этот момент осознал, что в её глазах отражение нас всех. В нас не было нечего, кроме тьмы и пустоты. Потерянное поколение, взращённое для войны.

Впервые увидел я Панси Паркинсон, когда она обессиленная засыпала у меня на руках. Я разглядывал угольно-чёрные ресницы и фиолетовые прожилки вен под белоснежной кожей. Я смотрел на неё, вспоминая всё сказанное ею, и думал о том, кто же такая Панси Паркинсон на самом деле. Я понял, что за шесть лет не знал о ней ничего.

Я начал узнавать Панси Паркинсон, когда она протянула мне озябшую ладонь, предлагая сбежать. О, Мерлин! Уже тогда я был согласен хоть на край света за этой девицей. И я узнавал эту девушку всё больше и больше с каждой ночью проведённой вместе в Выручай-комнате.

Я узнавал каждую её мысль, каждое сомнение или сожаление, самые сокровенные желания. Я узнавал каждый сантиметр её кожи, каждый шрам и каждую веснушку. Её запах и вкус. Я узнавал её всю и открывался сам.

Знали ли мы друг друга шесть лет до этого? Точно нет. Знаем ли сейчас?

Возможно.

— Так что мне рассказать детям о том, как я встретил их маму?

Ухмыляюсь. Мраморная статуя, которой я всё это рассказываю почему-то отвечать не торопится.

— Если бы я всё это рассказал Панси, она бы ответила, что я совсем из ума выжил. «Лонгботтом, какие дети? Мы на войне!» Панси уверена, что эту войну мы не переживём. Или переживём, но никогда не будем вместе. Паркинсон уже сдалась, а я как настоящий гриффиндорец, собираюсь за нас бороться. Как думаешь, она оценит?

Подкуриваю новую сигарету.

— Так что я расскажу нашим детям?

Мраморная статуя плачущего ребёнка молча терпит моё присутствие.