Summertime Of Our Lives (гет)

Первое, что я слышу утром, даже не разлепив глаза, — как кто-то копошится по комнате. Звуки неосторожные, но приглушенные. Перевернувшись на бок, лицом к стене, я собираюсь доспать до будильника, но сзади с грохотом падает что-то громоздкое. Я полуслепо оглядываюсь через плечо.

Альбус что-то ищет, перебирая вещи, а опрокинулся его чемодан и, судя по всему, с кровати. Часть одежды вывалилась на пол. Я жду, что он ругнется и палочкой вернет все на место, но Ал продолжает ворошить полки своего шкафа, не обращая ни на что внимания. Если у него когда-то и была мысль меня не будить, он передумал.

— Привет, — говорю я, достаточно долго буравя его спину, чтобы понять, что Альбус не обернется.

И не ответит, судя по всему. Больше не предпринимая попыток наладить беседу, я встаю и, размеренно пройдя мимо него, закрываюсь в ванной. Включаю воду, просто чтобы он ничего не подумал. Несколько минут тупо таращусь на себя в зеркало. Потом все-таки умываюсь. Когда к лицу немного возвращается бодрость, я отмечаю, что незаметно для себя успел загореть. На Пасхальных каникулах во Франции мне так и не удалось: хотя жара была аномальная, мама настояла, чтобы мы с отцом с ног до головы обмазались кремом. А теперь даже странно. Странно видеть, как время накладывает на тебя отпечаток. Бывает, за год никаких заметных изменений, а здесь всего месяц — и мне кажется, что в лагерь в начале июля приехал кто-то совсем другой. Я с трудом вспоминаю отличия, потому что они приходили, как и загар, — тайно, но отчетливо помню, что тогда у меня был друг. И не было Лили. А вот невеста была, сколько себя помню, и будет… надеюсь, однажды, ее все-таки не будет. И, надеюсь, не потому, что она превратится в жену.

Интересно, если бы я прямо поджарился на солнце, меня бы, может, и Селвины не узнали? Ради шанса стоит попробовать. До какого состояния можно посмуглеть, а когда уже просто начнешь запекаться? Жаль, нет времени узнать.

Вздохнув, я залезаю в душевую кабину и провожу там двадцать минут, рассчитывая, что Ал уже уйдет, и в то же время надеясь, что нет. Может, мирное пребывание на одной территории — первый шаг к восстановлению дружбы?

Я и правда предполагаю, что мою вину загладит банальное терпение и игнор?

Когда я возвращаюсь в комнату, Альбус все еще здесь. Видимо, он нашел, что искал, потому что теперь как попало заталкивает вещи обратно в шкаф. Продолжая меня игнорировать. Я одеваюсь — сразу к завтраку и визиту гостей — и краем глаза слежу за ним. Захватив брюки и рубашку, он идет на выход, и тут я не выдерживаю:

— Ал, давай поговорим.

Взявшись за ручку двери, он останавливается.

— Тебе есть, что сказать? — уточняет он подозрительно спокойно.

— Я и Лили…

— Кроме того, что она первая начала, а ты пытался ее остановить, но, как мой настоящий друг и человек на голову выше пятнадцатилетней девчонки, ничего не смог сделать и пошел у нее на поводу, не сообщив ей, что у тебя невеста, — произносит он все так же ровно.

Я выдыхаю.

— Ал, ты же знаешь, что я никогда не хотел этой свадьбы, и если бы я мог…

— Ты мог не распускать руки с моей сестрой, — зло цедит Альбус. — А избавиться от помолвки ты не можешь, и я это знаю. Иначе бы ты уже сделал это десять раз! Лили ты соврал. Сначала, что свободен, потом — что освободишься от Аделы, — он едва выговаривает слова: лицо дергается, будто он сейчас взорвется изнутри.

— Альбус, я не врал, я действительно собираюсь уйти от Аделы, — твердо, убедительно говорю я, глядя прямо ему в лицо.

— Ты к ней не сам пришел, чтобы самому уйти, — отвечает Альбус, продавливая больное. — И ты не имел права ставить мою сестру в такое положение.

— Ал, — я не нахожу себе последнего оправдания. — Ал, прости меня, — говорю я, но он уставился на дверь. — Ну хочешь, врежь мне, если тебе полегчает!

Альбус усмехается, опускает голову, чуть качая ей. Я замечаю улыбку. Собираюсь сам улыбнуться — осторожно и примирительно — когда он разворачивается и резко, без замаха, припечатывает кулак точно мне в скулу. Что-то хрустит прямо возле уха, я запоздало дергаюсь назад, покачиваясь и оступаясь. Ч-ч-черт!

— Нет, не полегчало, — с фальшивым сочувствием взглянув на меня, Альбус открывает дверь и уходит.

Попытаться, конечно, стоило.

Синяка, судя по всему, не предвидится, хотя скула неприятно побаливает от прикосновения. Я застегиваю манжеты, поправляю рубашку и выхожу из комнаты, втайне опасаясь, что Альбус ждет меня там, потому что решил снять напряжение еще разок. Я бы его не винил за это, но снова подставляться как-то не хочется.

За нашим столом, где когда-то сидели я, Альбус и Мелани, последняя составляет компанию Лили. Обе не замечают меня, пока я не подхожу вплотную к столу, ставя свой поднос, а потом Мелани поднимает голову и улыбается.

— Привет, отлично выглядишь, — хвалит она, возвращая внимание Лили, которая при моем появлении почти не отвлекается от… что она пытается сделать?

Перед Лили на столе лежит какая-то щепка. Я присматриваюсь, пытаясь понять ее назначение, но это действительно просто кривой кусочек дерева, которого она раз за разом касается волшебной палочкой.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, пытаясь самостоятельно заглянуть ей в лицо, раз уж она так увлечена.

— Пробую… колдовать… — с усилием и паузами выговаривает Лили, делая несложный пасс, который, однако, ни к чему не приводит.

— Лили, магия к тебе вернется, — успокаивающе говорю я, обхватывая пальцами ее левую, свободную от палочки руку. Она коротко и благодарно улыбается, кивая.

— Я знаю, — она смотрит не на меня, а на щепку. — Но сегодня — последний день, когда я могу колдовать вне Хогвартса. Если сегодня я не проявлю хоть немножечко магии, я не смогу узнать, что все в порядке, до самого сентября. А я этого не переживу, — утробно, почти воя, заканчивает она.

— Эй, — я обнимаю ее, вынуждая развернуться и положить голову мне на плечо. — Не переживай так. Есть еще завтра. И ты сможешь колдовать в Малфой-меноре хоть весь месяц до школы.

Мелани громко хмыкает, прикрывшись чашечкой. Поймав мой прищуренный взгляд, она невозмутимо оттопыривает мизинчик.

Не считая плебейского жеста, выглядит она безупречно. Волосы забраны в аккуратный, но не слишком строгий узел на затылке, в ушах серьги с маленькими изумрудами, на губах — матовая розовая помада. Мисс Благоразумие в нежно-голубом платье до колена. Мисс Я-Не-Заводила-Роман-В-Летнем-Лагере-Скрывая-Своего-Жениха. Если бы я был девушкой, сегодня я бы выглядел именно так. Хотя я понимаю, что весь этот лоск наведен не для Селвинов и даже не для того, чтобы, как раньше, показать, что у нее все замечательно.

— Скорпиус, — Мелани присматривается к моему лицу и протягивает руку, — у тебя синяк.

Ее прохладные пальцы касаются скулы, осторожно ощупывая. Значит, не прошло бесследно.

— Откуда? — выдыхает Лили, — разворачивая мое лицо к себе за подбородок прямо из-под пальцев Мелани. Сестра благоразумно устраняется.

— Ударился о косяк.

Никто мне почему-то не верит.

— Сам? — вкрадчиво уточняет Мел.

Лили не дает мне ответить:

— Не говори, что это был Джеймс! — ее глаза темнеют, а губы за секунду сжимаются в тонкую полоску. Я качаю головой:

— Конечно, нет, Лили. Все в по…

— Это был Ал, — Мелани говорит это не мне, а Лили, и та прикрывает глаза, поморщившись.

— Прости, — зачем-то извиняется она. — Очень больно?

— Я сам предложил ему это сделать, — пожимаю плечами я.

— Зачем? — Лили в ужасе смотрит на меня.

— Надеялся, ему станет легче, — негромко и как-то неуверенно признаюсь я.

Мелани ухмыляется.

— Ну да. Только не ему, а тебе. Я бы, разумеется, не позволила Джеймсу ударить меня, но, если бы он это сделал, я бы чувствовала себя чуть менее виноватой, — она натянуто улыбается.

Мне не хочется соглашаться с ее извечно категоричным тоном, но так оно и есть.

— Не позволяй Алу тебя бить, — тихо говорит Лили, глядя мне в глаза. Из ее уст это и правда звучит не очень. Но я вижу в ее глазах неподдельное беспокойство. После всего, что между нами происходило, после всего, что я ей причинил, она все еще смотрит на меня искренне и тревожно. Как олененок на охотника: не зная, угостят его или пристрелят. Я наклоняюсь к ней и целую. Она отвечает осторожно, будто еще сомневаясь, что я ее слушал, но сдается, прижимая ладошку к моей груди.

— Вы правы, сейчас самое время, — раздается где-то вдалеке голос Мелани. — Остаток дня вам лучше обходить друг друга за километр.

Ох, какой же стервой она бывает.

Лили отстраняется, садясь ровно, но я успеваю заметить, что она закатила глаза.

— Спасибо, что напомнила, — отвечаю я, хмуро глядя на нее.

— Ну, по крайней мере, тебе не придется целовать другую: Адела очень воспитанная.

Будто о комнатной собачке говорит, честное слово.

— В отличие от тебя, — веско закачиваю я неприятную тему. Мелани и бровью не ведет. Уровень снисходительного благоразумия у нее сегодня зашкаливает. Поскорее бы это все кончилось.

Мелани залечивает мой синяк. Я пытаюсь узнать у Лили, как ее самочувствие, но она, выдав короткое «хорошо», устраивает себе репетицию сегодняшнего дня: как и в первые наши дни, мы делаем вид, что знакомы только через Альбуса. Но сегодня будет сложнее, потому что тогда не знал никто, а теперь знают буквально все. Вряд ли это из-за того, что мы какая-то звездная пара, а скорее потому, что после нападения Лили, хочешь не хочешь, стала самым обсуждаемым человеком в лагере.

Когда все наши часы показывают без пяти десять, мы, не сговариваясь, поднимаемся из-за стола и все так же молча идем к выходу. Многие атланты ушли раньше, чтобы занять место на стадионе, но делегации гостей разделены по странам, так что каждой отведен свой пустой участок на поле. Несмотря на то, что и идти, и ждать мы будем вместе, Лили делает короткий жест рукой и отходит в сторону, хотя это глупо, потому что наше совместное появление совершенно ни у кого бы не вызвало подозрений. Поскольку Мелани тоже молчит, я бросаю на нее взгляд и догоняю Лили. Вид у нее крайне подавленный.

— Не воспринимай слова Мелани близко к сердцу, — прошу я, касаясь рукой ее бледной щеки. Она прижимает свою ладонь поверх моей. — Она слишком нервничает и вообще…

— Я знаю, — Лили хмурится. — Я видела, как она собиралась.

Я вопросительно смотрю на нее.

— Ну вот знаешь, проснулась обычная Мелани: немного неприятная, как всегда, но довольно добродушная. Я только недавно стала за ней это замечать. Она периодически расслабляется и становится доброй. Если бывают добрые змеи, конечно, — она невесело ухмыляется. — А потом она будто вторую кожу надевает… Мерзко так становится. Иногда мне кажется… что даже ей самой. Мы собирались вместе, и на завтрак пришли вместе… Но я все равно не уловила, в какой момент она снова стала стервой. Но я знаю, что ей страшно. Это становится заметно, когда она думает, что никто на нее не смотрит.

Я молчу. Лили говорит о Мелани и говорит слишком много, будто паузу заполняет. Но дело не в Мелани.

— Лили, все будет в порядке. Мы просто проведем этот день порознь. Ты с родителями, я — в большой компании родственников и…

— …и потенциальных родственников.

— Нет, — я заставляю ее посмотреть мне в глаза, приподнимая ее голову за подбородок. — Этого не будет. Я на ней не женюсь. Я много косячил, но такой ошибки я не совершу.

Лили коротко кривит губы в улыбке, и я не выдерживаю — снова целую ее, прижимая к себе так крепко, что у нее просто не остается пространства для показного сопротивления. Я отпускаю ее только в ту секунду, когда со стороны поля начинают раздаваться громкие хлопки телепортации.

Она бросает на меня короткий взгляд, полный досады, боли, желания — всего, — и убегает вперед. Я глубоко вдыхаю и выдыхаю несколько раз, а потом тоже иду на поле, где значительно прибавилось людей.

Сейчас уже сложно найти зоны для порталов, потому что прибывшие волшебники переступили их границы. По знакомым лицам я пытаюсь определить английскую делегацию, и, когда добираюсь до нее, вижу, что портал уже сработал. Первыми в глаза бросаются поголовно рыжие Уизли и Поттеры, на которых я задерживаю взгляд чуть дольше. Мои родители и Нотты оказываются чуть поодаль, разумеется, в сопровождении брата и сестры Селвинов. Я знал, что они прибудут, и все равно мне кажется это странным, нелогичным. Это же Атлантида, лагерь, самое засекреченное место в волшебном и маггловском мирах, — где, если не здесь, можно быть спокойным, что проблемы тебя не найдут? Но в голову тут же приходят отравленная Ребекка, пожар по вине Мелани и нападение на Лили. Беды покружили возле меня, прицеливаясь, и ударили в самое уязвимое место — по моей дружбе с Алом. Значит, нет места, где я бы мог скрыться.

Я ожидаю напряжения или неловкости, но встреча проходит в вежливой и — я боюсь этого слова — приятной атмосфере. Я обнимаю маму и отца, пожимаю руку дяде Теодору, а тетя Дафна сама одаряет меня едва ощутимым прикосновением к щеке. Мелани в этот момент оказывается прямо за ее плечом, и я невольно отмечаю сходство. На идеально-фарфоровом лице заметный, но изысканный макияж, а волосы, убранные в прически, и платья отличаются только цветом: Дафна — яркая голубоглазая блондинка в темно-зеленом, а Мелани шатенка — в отца — в светло-голубом.

— Скорпиус, — Адриан сдержанно улыбается, протягивая мне ладонь, и я крепко пожимаю ее, кивая. Я никогда не был особенно приветливым с Селвином, так что нет смысла и начинать. — Адела.

Он оборачивается, подзывая сестру, которая все это время стояла за его спиной, и, подав ей руку, подводит ко мне. У меня все нутро переворачивается. Адела не очень красива: у нее длинные темно-русые волосы, серые глаза и широкое, невыразительное лицо. Она лишь немного ниже меня и, кажется, довольно стройная, но всегда носит бледные платья, одинаковые — от воротника под самое горло до свободной юбки ниже колена — и сплошь расшитые кружевом и оборками. На ее руках, закрытых длинными полупрозрачными рукавами, пара браслетов и несколько искусных массивных колец. Мой взгляд сам скользит к безымянному пальцу левой руки, оставленному пустым.

— Здравствуй, Скорпиус, — Адела легко улыбается, чуть оживляя уныние и старомодность своего вида. Ее голос — чистый и звучный, но большую часть времени она все равно молчит. По крайней мере, за нее чаще говорит Адриан, а без него я Аделу, кажется, никогда и не видел.

— Привет, — привычно отвечаю я, но в этот раз с трудом. Мне кажется, что все смотрят на меня и чего-то ждут, но вот чего? Что я должен сделать? Взять ее за руку, под руку? Вовлечь в беседу — такую же пресную и безыскусную, как собеседница? Я смотрю на Мелани. Она отвечает что-то матери, но краем глаза смотрит в нашу сторону, и я вижу, что у нее на лице некоторое облегчение. Пока Адриан занят со своей сестрой, она пытается произвести впечатление на мать. Я люблю Мелани и верю в ее феноменальные способности к чему бы то ни было — кроме этого.

Похоже, погоду и дела Селвины, Нотты и Малфои успели обсудить в Министерстве, откуда их забрал портал, потому все расспросы достаются нам с Мел: начиная от изучаемых предметов и успехов по ним, заканчивая внеклассными мероприятиями. Мелани довольно удачно затесалась между мной и Теодором, изящно оперев кисть на локоть отца, а вот мне приходится предложить свой Аделе, которая его смущенно принимает. Чуть позади нее идут Адриан с Дафной и мои родители. Стараясь тщательно обдумывать ответы на простейшие вопросы, я не успеваю взглянуть в сторону Поттеров, как мы уже покидаем поле.

Сегодня в лагере День открытых дверей: все подсобные помещения, залы и классы приглашают гостей убедиться, как хорошо жили атланты до сегодняшнего дня. Родителей, конечно, интересуют условия проживания и кухня, а вот Аделу — к моему удивлению — сама территория лагеря с уличной сценой, скамейками под деревьями и, что совсем невероятно, пляж. В итоге Мелани поддерживает идею показать всем жилой корпус и свою комнату — вот уж у кого утром Альбус не швырялся вещами, — а потом столовую, а Адела неожиданно просит прогуляться с ней по лагерю. Не сама она, а почему-то я вопросительно смотрю на Адриана, который коротким «разумеется» приговаривает меня к одиночному заключению в компании своей сестры. Не особо представляя, что ей показать да и о чем говорить, я вспоминаю, что обещал Лили выяснить отношение Аделы к свадьбе, и приободряюсь. Мне даже на руку эта личная прогулка.

На удачу или несчастье, везде ходят атланты со своими родственниками, поэтому тишины как таковой нет, однако рассказать мне самому нечего, а вопрос в лоб о свадьбе может быть истолкован неверно. В итоге, когда мы проходим по тропинке между расцветающими деревьями — я так и не узнал, что это за сорт, похожий на иву, — Адела сама начинает беседу:

— Жаль, что я не могу учиться в Хогвартсе, — с явным сожалением произносит она, оглядывая склоненную к земле крону. — Я слышала, что большинство атлантов получили путевки сюда за успехи в учебе или активную внеклассную деятельность.

— Так и есть, — подтверждаю я. — Кстати, я так и не знаю, почему ты не в школе сейчас.

— После смерти родителей я тяжело болела, — спокойно отвечает Адела. — Брат долгое время ухаживал за мной, следуя всем предписаниям врачей, а когда мне исполнилось одиннадцать, он побоялся, что в школе мне подобного ухода не предоставят.

— Знаю, но в Хогвартсе замечательные колдомедики, — убежденно отвечаю я. Да и студенты весьма травматичные, но это уже из-за того, что колдомедик у нас не только замечательная, но и невероятно привлекательная.

— Наверняка так и есть, — улыбается Адела. — Но к тому времени наш дядя Арно уже… был плох, — она заминается, — и Адриан просто боялся потерять еще и меня. Мы одни остались друг у друга.

— Мне очень жаль, — искренне говорю я.

Адела кивает, принимая мои слова.

— А теперь, когда я уже полностью выздоровела… Я не уверена, что мне стоит отправляться в Хогвартс. Не уверена, что смогу, — она бросает на меня короткий, оценивающий взгляд, будто сомневается в том, что хочет сказать, — прижиться в устоявшемся коллективе. Поэтому самое правильное решение — закончить школьную программу самостоятельно. Полагаю, я смогу завершить обучение в этом году, и тогда мы получим аттестаты одновременно, — она сдержанно улыбается.

Я не сразу понимаю, к чему она клонит.

— Адела, — у меня вмиг потеют ладони. — Я как раз хотел спросить тебя…

Видимо, я слишком долго собираюсь с мыслями.

— О чем? — заинтересованно подсказывает она.

— О нас. О помолвке, — я так и не успел придумать нормальной формулировки своего вопроса. — Я хотел спросить, как ты… как ты вообще смотришь на нее? Может, ты не хочешь этого или…

— Скорпиус, — она оборачивается ко мне, улыбаясь шире, и опускает белую ладонь на мою руку, которую я так и оставил согнутой в локте. Получается странный жест, каким люди защищаются от разъяренной собаки. Только вот Адела не похожа на нее, а я все равно не могу расслабиться. — Не беспокойся, я не собираюсь нарушать клятву, данную шестнадцать лет назад. Я понимаю, как это важно для наших семей, и никогда не огорчу так ни своего брата, ни тебя.

У меня опускаются руки. Я смотрю на нее — милую, кроткую, такую разумную — и не могу понять, почему все на свете готовы следовать правилам, придуманным за них, в которых их заставили расписаться и которые обрекают на жалкое подобие существования. Почему? И как мне вырваться из этой круговой поруки?

— Но, Адела, — я откашливаюсь. — Ты должна думать не только о том, что нужно твоей семье и чего она хочет, но и чего хочешь ты.

Она опускает голову, облизывая губы.

— Скорпиус, это… очень мило с твоей стороны, так беспокоиться, но… Я не выхожу замуж против своей воли или потому что этого требует договор, — бросив на меня взгляд из-под ресниц, она снова выпрямляется. — Я правда хочу выйти за тебя, мне… очень повезло…

Я пытаюсь различить в ее паузах сомнение или борьбу, но все не то: она не скована чужим мнением — она смущена своим.

Поджав губы, я расправляю плечи и продолжаю идти. Через шаг Адела равняется со мной, снова опуская руку на мой локоть. Эта невесомая тяжесть давит так, что мне хочется дернуться, сбросить ношу, отказаться от нее, но… но это моя ноша. И она действительно хочет выйти за меня замуж.

Дальше продолжать разговор у меня нет никакого желания. Мы проходим до конца аллеи, где тропа упирается в пляж, и я, чудом не скрипнув зубами, предлагаю Аделе воды или чего-нибудь еще, потому что я чувствую, что стало жарко. Она соглашается, но вряд ли потому что хочет: просто я сам иду к крытому бару, как к оазису среди пустыни. Сегодня поставить на напитки некого, да и организаторы заняты, поэтому на стойке сами собой обновляются бутылки с водой, соком и какие-то разноцветные стаканчики с соломинкой. Пока я изучаю ассортимент — довольно долго — Адела стоит рядом, любуясь океаном.

— Не советую тебе брать это, — раздается из-за моей спины голос, — они чересчур сладкие. Привет, Скорпиус.

Я отставляю стаканчик и оборачиваюсь, узнавая голос.

— Как дела, Свити? — улыбаюсь я. — Твои родители здесь?

— Да, — она указывает на троих людей у самой воды. — И Катя — моя сестра.

— Все время забываю, что ты русская, — признаюсь я, распробовав незнакомое звучание имени.

— Это должно быть комплиментом? — фыркает Свити, забирая четыре бутылки. — Я пойду, хорошо провести время.

Она удерживает мой взгляд чуть дольше обычного, и я понимаю, что Аделу она если не узнала, то по крайней мере заметила.

— И тебе, — эхом отзываюсь я, вытаскивая изо льда две бутылки с лимонной водой. Одну протягиваю Аделе и предлагаю пройтись по пляжу до самой станции.

— Кто это был? — интересуется она, когда мы отходим от бара.

— Просто атлантка, — я пожимаю плечами. — Мы здесь познакомились.

— А ты всех атланток называешь «сладкими»? — голос Аделы слегка звенит, и я чую в этом подвох.

— Нет, — напряженно говорю я, — не совсем. Все ее так зовут, потому что у нее труднопроизносимое имя. «Свити» — это вроде сокращения.

— А как ее зовут?

Мне нужно время, чтобы вспомнить и, похоже, придумать оправдание.

— Свит… Свитлана, кажется, — наконец отвечаю я после сосредоточенной паузы, полной картинного «вспоминания».

— Светлана, — поправляет меня Адела. — И что в нем сложного?

Понятия не имею, что на это отвечать. Я пожимаю плечами, но она уже сама продолжает говорить:

— Это забавно, хотя и довольно вульгарно, — итог она подводит уже спокойным голосом.

Что? Что это вообще сейчас было? Она будет ревновать меня ко всякой, с кем я общаюсь? Подмечать, что я им говорю и как? Меня передергивает. Раньше помолвка казалась мне миражом на горизонте, а теперь она дышит в ухо и спрашивает, с чего это я называю встречных девушек «милыми».

Я понимал, что сегодня будет не мой день, но нет, Джоанна, сейчас вообще не время заговорить со мной.

— Малфой, — ну, слава Мерлину, не «Скорпиус, милый». Хотя никогда она меня так и не называла. — Привет, — она бросает на Аделу короткий, не особо внимательный взгляд, и продолжает: — Ты знаешь, где Лили?

Кровь отливает от лица так резко, что я это чувствую. «Нет», «Откуда?», «С чего бы мне знать?» — вот неполный список ответов, которые все равно приведут меня к расспросам со стороны невесты. Джоанна, честное слово, я терпел твои выходки, вроде запихивания меня лотом на аукцион, всю смену, но сегодня я и так пал слишком низко, чтобы тебе удалось опустить меня еще.

— Ты чего на меня смотришь таким взглядом, будто она тебя доконала, и ты прикопал ее на квиддичном поле?

Ей удалось.

Я встряхиваю головой.

— Я понятия не имею, где Поттеры, — для убедительности пожимаю плечами.

— Ну ладно, если увидишь, попроси ее подойти ко мне, — говорит Джоанна и просто идет дальше. Чисто смерч, прогулявшийся по моим костям.

— А кто такая Лили?

Мерлин, за что мне все это?

— Младшая сестра Альбуса, — как ни в чем не бывало отвечаю я. Ну здесь же вообще нет никакого подвоха, тебе не за что зацепиться.

— Точно, здесь же Альбус, — она снова немного оживляется. — Как у него дела?

— Замечательно, — выдаю я на автомате и тут же понимаю, что вру. С другой стороны, что я еще могу сказать?

— Я бы хотела с ним поздороваться, — то ли с намеком, то ли без — я перестаю понимать — говорит Адела.

— К нему тоже приехали родители, так что, скорее всего, он занят, — я изображаю сожаление. — Он очень ждал этой встречи и потому вряд ли освободится, пока они здесь.

Ложь, ложь, ложь — вся она лучше, чем правда, в которой я просто не могу подвести Аделу к Альбусу, чтобы не вызвать гнев самих звезд. Она не может пересечься с ним. Никак. Я никак не объясню ей нашу ссору и не могу позволить, чтобы Ал смотрел на Аделу, зная, что происходило между мной и Лили. Эта встреча — последнее, что я допущу сегодня. Хуже, пожалуй, только столкновение Аделы и Лили. Только бы не сглазить. Сегодня мое везение проклято.

Я предлагаю Аделе вернуться к остальным, даже не выдумывая предлог. Мне просто нельзя и дальше маячить по лагерю с незнакомой девушкой, когда абсолютно каждый здесь в курсе, что мы с Лили были вместе. Особенно важно не попасться на глаза Крейгу: вот уж кто не преминет облить меня грязью, если только почувствует, что для этого есть шанс. Я не заметил, чтобы фотографии, отданные Джеймсу, принесли ему удовлетворение.

Я иду быстро, высматривая среди гуляющих не только Адриана и свою семью, но всех тех, кого нужно избегать. Лили, Альбус, Крейг. Любой-другой-атлант. Заметив сбоку вспышку фотоаппарата, я резко сворачиваю к другой тропе, идя к столовой каким-то неизвестным ранее путем.

— … и простить-то всех можно. Гладить собаку, которая уже отгрызла тебе одну руку. Только яблочко от яблони не далеко катится — и, кто знает, что ждет нас, пока такие вот — гуляют на свободе, — негромко цедит какой-то мужчина, стоя почти на нашем пути. Лицо его обращено куда-то в сторону, поэтому нас он не видит, а его спутники — еще один мужчина и девушка — согласно кивают, смотря в том же направлении. Я невольно следую за их взглядом.

На скамейке перед уличной сценой сидят мои родители. Мама что-то рассказывает отцу, а тот то и дело посмеивается, вставляя слово-другое. Ноттов и Селвина с ними нет. Жирный палец мужчины тычет прямо в них.

— И я всегда говорил, что пока мы не будем жестко выступать за свою безопасность, пока не введем ограничения на…

Я не могу больше слушать: кровь шумит в ушах. Сам того не ожидая, я перехватываю Аделу за руку и, пожимая ее, говорю:

— Пожалуйста, найди Адриана и Ноттов самостоятельно. Скорее всего, они в жилом или учебном корпусе, — я киваю на каждое здание, и Адела следит за моими жестами. — Мне нужно уйти.

Она недоуменно молчит всего секунду, но потом коротко оглядывается и отвечает:

— Хорошо. Ты присоединишься за обедом?

— Да, я найду вас.

— Скорпиус, что-то… — начинает она, хмурясь, но я уже оставляю ее, напрямую шагая к своим родителям. Я чувствую обращенные теперь и на меня взгляды мерзкой троицы, но, когда останавливаюсь рядом с мамой и отцом, все это исчезает. Папа замечает меня и прищуривается.

— А где ты потерял Аделу?

— Попросил ее вернуться к Адриану, — пожимаю плечами я.

— У тебя к нам какой-то разговор? — спрашивает мама, и я закатываю глаза.

— А мне теперь к родителям можно только с конструктивными комментариями подходить?

По кругу обменявшись пристальными взглядами, мы смеемся.

— И все-таки некрасиво покидать девушку, вверенную тебе, без причины, — замечает мама, проницательно глядя на меня. — У вас все в порядке?

Я хочу ответить, что да, но язык почему-то не слушается. Я не привык откровенничать с родителями, и поток мыслей обычно выливается на Мелани, но сейчас я просто должен сказать кому-то правду. Кому-то мудрее, чем мы с сестрой.

— Я встречаюсь с Лили Поттер.

Отец закашливается. Я нервно стучу его по спине, хотя знаю, что это было немного наигранно.

— Левее, пожалуйста, — просит он, закончив притворяться.

— Что? — не понимаю я.

— Там левее должен торчать нож, который ты мне всадил прямо в спину, — прохладно продолжает папа. — Вообще-то там их два: на каждого из твоих Поттеров.

Мама, все время хранившая невозмутимое молчание, негромко хихикает в кулачок.

— Пап, я устал от этих шуток еще на первом курсе, — снова закатываю глаза я.

— Совсем отца не бережешь…

— Ну хватит, — перебивает мама. — Скорпиус, ты серьезно?

Я хмурюсь.

— Да.

Родители переглядываются, и мама медленно выдыхает.

— Мне очень жаль, — говорит отец, и на это раз в его словах нет ни намека на шутку.

— Я собираюсь расторгнуть помолвку.

Лицо мамы заметно блекнет. Она сжимает одной рукой другую, и, когда поднимает на меня глаза, в них безграничное сочувствие и вина.

— Прости, я не могла пойти против своего отца, — почти шепчет она. — И Дафна согласилась… И… у нас с ней в свое время все сложилось так… так хорошо… — она переводит взгляд на папу, — я правда не думала, что для тебя это так обернется.

— Мы должны были отстоять твое право выбора, сын, — произносит отец. — Наверное, обстоятельства загнали нас в угол, и мы сдались. Если дочери Руперта приняли его волю, то мы с Теодором должны были сказать свое слово. Его совпало с мнением жены и тестя. Мое… — он тяжело, но бесшумно вздыхает, — мое до сих пор едва ли имеет значение. Единственное, что моя мать смогла сделать, — это договориться о хорошем браке для меня, чтобы немного очистить нашу фамилию, — он говорит это без ужимок, и мама, видимо, знает это, потому что его слова никак не задевают ее. — Руперт не хотел отдавать свою дочь за Пожирателя Смерти, но у меня были деньги. И, какой бы грязной ни была репутация моей семьи, чистая кровь если не отмыла ее, то по крайней мере затмила. Я знал, что вряд ли смогу рассчитывать на большее, чем просто брак с Асторией, — папа бросает на маму короткий теплый взгляд, — и твоя судьба оказалась уже не в моих руках.

Я молчу. Вряд ли я и правда предполагал, что родители предложат мне чудесное решение моих проблем. Я всегда знал, что в этом вопросе они бессильны, как бы ни радели за меня. Просто мне нужно хотя бы услышать, что они, если что, окажутся на моей стороне.

— Значит, если я расторгну помолвку с Аделой, вы не огорчитесь? — спрашиваю я.

— Третьим ножом в моей спине это не станет, — подтверждает отец, и качаю головой, не в силах уже закатывать глаза.

— Что угодно, милый, лишь бы ты был счастлив, — ласково улыбается мама, сжимая мою ладонь.

— Но поменьше Поттеров… — бормочет папа, глядя куда-то вдаль.

— Спасибо, — с нажимом говорю я, отступая на шаг назад. — Знаете, до обеда я прогуляюсь.

— Я не хочу знать, куда ты пойдешь, — все так же в сторону говорит папа.

Я поспешно оставляю их, пока у меня не задергался глаз. Сохраняя максимально сосредоточенный вид — на случай, если Селвины увидят меня идущим мимо, — я возвращаюсь в свою комнату и, быстро черкнув на листе записку для Лили, заклинанием складываю его в птичку, которая тут же вылетает в окно. Минуты ожидания тянутся слишком долго: в том участке территории, которую видно из моего окна, проходят все, кроме Лили, и мне в голову лезут самые дурные мысли. А что если ей снова стало плохо или случилась паническая атака или как ей вообще прийти сюда одной, когда после нападения она никогда не ходила одна? Когда подобные мысли изъедают меня, я плюю на предосторожность и собираюсь пойти искать ее, но тут дверь тихонько открывается, и Лили проскальзывает в проем. Я не даю ей расправиться с замком, прижимаюсь к ней со спины и сам сдвигаю щеколду. Щелкает магический блок. Кожа у нее на шее стала, кажется, еще тоньше после нападения, и я ощущаю губами, как гулко бьется жилка, пульсируя каждую секунду. Эйфорию от обладания кем-то живым ни с чем не сравнить. Не от обладания даже — от чувства, что это нечто живое тебя признает, остается в соприкосновении с тобой и отвечает толикой взаимности. Вот где высшее наслаждение: ощущать, как бьется жилка под живой кожей, и знать, что и для тебя тоже.

Лили вздрагивает, когда я провожу губами до уха, вдыхая запах ее волос, и обратно — до края плеча, пересеченного только узкой лямкой топа. Сжав за талию, я поднимаю ее над полом, отступая на пару шагов глубже в комнату. Руки сами проникают под легкую ткань, пальцами перебегая по ребрам. Останавливаются, коснувшись лифчика — слишком жесткого по сравнению с папирусной кожей. Нет, этого мне не простят, точно не простят. Пытаясь сдержаться, я утыкаюсь носом в основание ее шеи и говорю, касаясь губами плеча на каждом слоге:

— Хорошо, что ты здесь.

Лили поворачивается ко мне. Мелькает ее замутненный взгляд, но она почти сразу закрывает глаза, целуя меня так жадно, что я снова едва успеваю взять контроль над своими действиями. Замедлив поцелуй, я разрываю его, но не окончательно. Совсем остановиться у меня не получается. Я касаюсь и касаюсь ее губ, пока в одну из пауз она наконец не отвечает мне:

— Больше ты к ней не пойдешь.

— К кому? — я и правда не понимаю.

Сердце Лили бьется так сильно, что я чувствую это, просто обнимая ее. Стою, склонив голову и уперевшись лбом в ее лоб.

— Ты ее видела?

— Только на нее и смотрела, — убитым голосом признается Лили.

— Не на меня? — я пытаюсь немного сбавить горечь ситуации.

— На тебя я уже насмотрелась, — фыркает она, и я понимаю, что добился своего.

— Мне можно идти?

Вместо ответа она вцепляется в воротник моей рубашки и закрывает рот новым поцелуем. Я, в общем-то, к этому и стремился.

— Сколько у нас времени? — она все еще не открывает глаза.

— До обеда.

Лили морщится так болезненно, что я сильнее прижимаю ее к себе.

— А если мы пропустим обед?

— Отличная идея.

Я тяну ее к своей кровати, но, понимая, чем это чревато, подбиваю подушку и сажусь спиной к стене, а Лили опирается мне на грудь. Несколько минут мы просто сидим.

— Я хотела спросить, — Лили вдруг выпрямляется, оборачивая ко мне голову, — как ты… как ты относился ко мне до МАЛа? Ты вообще замечал меня?

Я задумываюсь, но совсем ненадолго. После того как Ал убедил меня, что несмотря на высказанное сестрой «обличение» моей фамилии, она точно не причисляла меня к Пожирателям Смерти, я перестал смотреть на нее враждебно.

— Ты удивишься, — хмыкаю я.

— Правда?

— Ну, в общем-то я наблюдал за тобой. Как минимум, потому что ты была сестрой Ала.

— Спасибо братцу, — Лили смеется. Мне кажется, ей приятно это слышать. — И?

— Ну, ты постоянно мелькала возле него, так что я определенно знал, что ты существуешь, — дразню я. — Да и в школе тебя сложно было не замечать. Тебя было очень много. Повсюду.

— Знаешь, я сделаю вид, что это комплимент, — вызывающе заявляет Лили.

— Это практически он, — соглашаюсь я.

— Вот спасибо! А дальше?

Я усмехаюсь.

— Мне нравилось, что я видел, — вспоминаю я. — Ты всегда была очень живой, яркой, горячей… Знаешь, вот как пожар в лесу. Все, конечно, сгорит, но как красиво сгорит, — со вкусом описываю я, за что и получаю локтем в живот. Сдавленно смеюсь, но продолжаю: — Конечно, в моем присутствии ты становилась просто геенной огненной. Знаешь, если бы ты так не ненавидела меня… То есть, я хочу сказать, если бы ты так не демонстрировала свою ненависть, в которую я очень даже верил…

— Что? — Лили затаивает дыхание.

— Ну, может быть, мы бы могли… возможно… попробовать раньше, — я сомневаюсь в своем предположении, но почему-то хочется думать, что так бы все и было. — Было бы проще.

Она хочет что-то сказать, но, судя по перехваченному дыханию, говорит совсем другое:

— У тебя уже тогда была невеста.

— Зато Ал тогда пытался нас свести, — я не сдаюсь.

— Как друзей, — Лили закатывает глаза.

— Я бы смог с тобой дружить, — заверяю я.

— Ты смог бы? — неприкрытый скепсис в ее глазах, когда она полностью поворачивается ко мне, меня даже задевает.

— Ну да, — повторяю я, — думаю, да.

Вместо следующего комментария Лили приближается к моим губам на считанные миллиметры и замирает. Молчит. Я терплю и не могу отвести взгляда. И держусь, и не двигаюсь, и жду. И, черт.

— Беру свои слова назад, — выдыхаю я, насладившись поцелуем, — мне было бы очень тяжело с тобой дружить.

— Если бы я тебе нравилась, как сейчас? — лукаво улыбается Лили.

— Если ты всех друзей провоцируешь подобным образом.

Она смеется — так радостно и беззаботно, что я думаю запереть дверь насовсем и еще заколотить окно, чтобы ни Альбус, ни Адела, ни какая другая частица постороннего мира никогда не попала в эту комнату.

Без пяти минут час мы собираемся идти на обед, естественно, по отдельности, но, перед тем как выйти первой, Лили внезапно оборачивается ко мне. Я собираюсь снова ее поцеловать, но она меня останавливает, одаряя слишком уж серьезным взглядом.

— Ты спросил у Аделы, как она относится к вашему браку?

Настроение мигом портится.

— Да, — отвечаю я. — Ждет с нетерпением.

Добавить, что она хочет закончить школьную программу в этом году, вместе со мной, у меня язык не поворачивается.

— Понятно, — убито бормочет Лили. — У меня тоже новости… неприятные. Мои родители знают, что у тебя есть невеста, — она закусывает нижнюю губу. — Мне пришлось сказать им, потому что они видели, как ты гулял с ней, а… а Ал и Джеймс после папиного вопроса многозначительно уставились на меня. И мне пришлось сказать, потому что они все равно бы узнали! — Лили оправдывается совсем как маленькая, но я только смиренно вздыхаю.

— Однажды бы это произошло. Ты ведь попросила их не подходить к Селвинам? — это меня уже действительно беспокоит. Серьезный разговор с мистером Поттером я выдержу, а вот всеобщий скандал — вряд ли. Такой даже тетя Дафна не уладит.

— Я попросила их не компрометировать тебя, — сдавленным голосом отвечает Лили. — И это было неудачно выбранное слово… В общем, я не знаю, что они теперь обо всем этом думают, но к Селвинам они все-таки не пойдут.

— Да. Понятно, — в этой ситуации нет совершенно ничего хорошего или обнадеживающего. Я хмурюсь, и Лили, тоже удрученная, сама целует меня в щеку и выходит за дверь. Мне идти за ней совсем не хочется, так что следующие пять минут проходят совсем незаметно: я просто стою, упершись лбом в дверной косяк, и периодически думаю о том, что будет, если кто-то резко откроет дверь.

Наконец выйдя из корпуса, я попадаю в толпу людей, спешащих к еде: в столовой все бы не поместились, поэтому столы накрыли между ней и квиддичным полем прямо на улице. Я особо не разбираю лица, но чету Уизли все-таки замечаю: Роза и Александр, ведущие семьи на обед, выглядят совершенно довольными и счастливыми, миссис Уизли что-то очень быстро рассказывает Виктору Краму и его жене, а вот мистер Уизли выглядит не особенно довольным. Тяжелый взгляд, который он не сводит с Алекса, вводит в оцепенение даже меня. Не особенно желая здороваться с этой компанией, я сворачиваю от них в сторону, но тут кто-то хватает меня за плечо, резко разворачивая к себе. Я никогда не обращал внимания на то, что Джеймс ниже меня на полголовы, но, честное слово, сейчас я чувствую себя жуком.

— Что это за тип, с которым все утро ходит Мелани? — без предисловий спрашивает он, и у меня, видимо, нет выдержки Крама, чтобы игнорировать такое давление. Я тупо смотрю на него и молчу. — Скорпиус, — Джеймс встряхивает меня за плечо.

— Брат Аделы, — чудом вспоминаю я. — Она несовершеннолетняя, и потому он сопровождает ее сегодня.

Фух, опомнился.

— Почему он выглядит точь-в-точь, как боггарт Мелани?

— Нет, не так.

— Именно так, — цедит Джеймс. — Это ее жених?

— Нет, — киваю я.

— Малфой, я тебя сейчас урою, — он почти рычит мне в лицо. — Почему боггарт Мелани выглядит как ее жених?

Мерлин, откуда он вообще такие выводы делает?

— Нет, у Мелани другой боггарт, — продолжаю отрицать я.

— Я прекрасно видел на квесте.

— Боггарт Мелани — сумасшедший из Мунго, которого она встретила в детстве, когда лежала в больнице, — отвечаю я уже увереннее.

— Да, она тоже так сказала, когда вышла из Комнаты Страха бледнее привидения, — Джеймс тяжело дышит. — Но если только Селвин не психбольной…

— Его дядя, — я сжимаю зубы. — Его дядя Арнольд по официальной версии спился, но на деле — сошел с ума, и его поместили в больницу. А потом туда попала Мелани — выпила по глупости Напиток Живой Смерти… Ночью она зачем-то вышла из палаты и наткнулась на него. С тех пор он является ее боггартом.

Последнее — правда лишь отчасти. Арнольд недолго был кошмаром Мелани: когда мы проходили боггарта на Защите от Темных искусств, ей явилась собственная мать. Альтернатива, конечно, сомнительная.

— То есть семейка ваших избранников — то еще сборище? — невесело усмехается Джеймс.

Я слабо киваю, отведя глаза.

— Значит, он все-таки ее жених, — уже не спрашивает, а констатирует он, и я не успеваю возразить, только открываю рот, издавая какой-то невнятный звук, когда Джеймс уже скрывается в толпе.

— Мне пиздец.

— Что за выражения? — укоряюще произносит мама, опуская руку мне на локоть. Я автоматически сгибаю его. Откуда она появилась?

— Не понимаю, о чем ты, — невозмутимо отвечаю я.

— Ты не хочешь рассказать мне о Лили? — она хитро заглядывает мне в глаза, но я смотрю только вперед, ведя ее за столовую.

— Нет, не особо.

— Она милая?

— Периодически.

— Заботливая?

Я вспоминаю ее беспокойство из-за моего синяка.

— Да.

— Как у нее с чувством юмора? — продолжает засыпать вопросами мама. — Хотя нет, погоди, это и так очевидно: без чувства юмора она бы с тобой не справилась…

— Мам! — немного нервно возмущаюсь я.

— Ладно-ладно, расскажи сам, чего я буду строить догадки…

— Нет, мы закрыли тему, — я пресекаю все попытки, которые за этим следуют, непреклонным взглядом. Она сдается. — Где отец?

— Он беседует, — уклончиво отвечает мама.

— С кем?

— С мистером Поттером.

Я останавливаюсь, как вкопанный.

— Где?!

— Не переживай, милый, все в порядке…

— Где они? — я быстро оглядываюсь.

— За столиком, — мама сильнее сжимает мой локоть. — Не мешай, им есть что обсудить.

— Это закончится дуэлью и смертью, — предупреждаю я, ускоряя шаг.

— Твой отец — отличный дуэлянт, — пытается пошутить она, но я перебиваю:

— Я знаю, но моей смертью, мама!

— Милый, не беги так, я на каблуках!

— Ты не на каблуках! — огрызаюсь я, даже не глядя на ее туфли: кроме как на официальные приемы, она всегда носит обувь на плоской подошве.

Отца и мистера Поттера я вижу с краю поля: он не сидят за столом, но стоят рядом. Я издалека пытаюсь разглядеть папино лицо, потому что мистер Поттер стоит ко мне спиной, однако отец спокоен, как всегда. Он слушает собеседника, глядя прямо на него, но никаких эмоций не выдает. Я не могу просто ждать, чем бы это ни закончилось.

— … и это вряд ли было решение Скорпиуса, — доносится до меня голос Гарри еще на подходе. — Вас с Асторией вообще не волнует его судьба?

— Судьба Скорпиуса — единственное, что нас волнует, — холодно отвечает папа. — Но это наше семейное дело, а не твое, Поттер.

— Раз в это втянули мою дочь — значит, и мое. И вам ничего не остается, кроме как аннулировать договоренность с Селвинами. Или Скорпиус больше никогда не увидит Лили.

— Нет, — я не даю отцу ответить: они оба оглядываются на меня. — Мистер Поттер, я сделаю все, что в моих силах, чтобы расторгнуть помолвку. Я осознаю, как это выглядит с вашей стороны, но, прошу, позвольте мне самому разрешить этот вопрос.

— Это не вопрос, Скорпиус, — железным тоном отвечает он. — Это Кровный договор. И расторгнуть его могут только те, кто его заключил или их первые наследники. Без исключений. И, между прочим, Кровные договоры запрещены на законодательном уровне по всей Магической Британии, — он снова смотрит на моего отца.

— Этот договор был заключен до запрета, — негромко говорит мама. Мистер Поттер внимательно смотрит на нее. — И потому он подлежит исполнению без привлечения к ответственности. Мы все знаем, мистер Поттер. И мы не стремимся к этому браку, если Скорпиус его не желает. Но силой или законом договор не расторгнуть. У Скорпиуса есть лишь возможность убедить своего деда и Адриана Селвина добровольно аннулировать его. Не лишайте этого шанса ни моего сына, ни вашу дочь.

Мистер Поттер смеряет ее долгим, пристальным взглядом. Мама выдерживает его без малейших колебаний, тогда как отец — я вижу — порывается прервать затянувшуюся паузу.

— Это все, Поттер? — наконец не сдерживается он.

— Все, Малфой, — кивает мистер Поттер и, уходя, обращается ко мне: — Я предупреждал тебя, Скорпиус.

Не знаю, сколько времени я смотрю перед собой, игнорируя окружающих, потому что к реальности меня возвращает мама, коснувшись моей руки.

— Скорпиус, пойдем, нас уже ждут.

Я бездумно следую за родителями, пока мы не находим Ноттов и Селвинов, расположившихся за большим прямоугольным столом. Мне, разумеется, выпадает место рядом с Аделой, но Мелани, оказавшейся напротив, не везет куда больше: по левую руку от нее сидит Адриан, а по правую — ее мать. Вид у сестры, тем не менее, довольно бодрый, и она поддерживает общую непринужденную беседу. Я не вслушиваюсь, да и моего участия особо не требуют, поэтому, найдя хоть какую-то опору для взгляда, я все полчаса наблюдаю за Мелани, которая ведет себя безукоризненно. С вежливым интересом слушает каждого говорящего, сама спрашивает о чем-то Аделу, и та ненадолго вливается в разговор, но вскоре ее слово перехватывает Адриан, и Мелани, не снимая благожелательной улыбки, отвечает уже ему. Когда наступает легкая пауза, сестра поднимает руку, чуть приглаживая и так идеальную прическу, и Дафна, едва разжав губы, что-то ей говорит. Мелани сглатывает и опускает руки на колени. Мне больно смотреть, как она завязывается в узел и держит подбородок поднятым, как двигается точеными жестами, убивая каждую секунду своего времени на это идиотское впечатление. Я впервые действительно вижу, как она держит себя в ежовых рукавицах, балансируя на лезвии идеала. Рядом с невероятной, завораживающей, фарфоровой матерью, которая просто не может оступиться, Мелани блекнет, как бы ни старалась сиять. Блекнет от каждого материнского слова и поверхностного взгляда. Она блестяще справилась с боггартом на третьем курсе — так быстро, что никто не успел узнать его, кроме меня. Дафна из класса Защиты от Темных Искусств громко чихнула, от чего шпильки выскочили из ее гладко уложенных волос, и растрепанные локоны закрыли лицо. Прилипли к помаде, и, пока она судорожно поправляла их, весь макияж потек. Мелани молча и без смеха наблюдала за боггартом, а потом взмахнула палочкой еще раз, и существо захлопнул шкаф. Она не обсуждала со мной этот случай, а я не спрашивал. Знал, какая Дафна, видел, что они с моей матерью совершенно разные, но никогда всерьез не задумывался, что значит расти под ее взглядом. Никогда не пытался понять, почему Мелани становится такой несносной в своем стремлении к перфекционизму.

Я уже забыл о сегодняшних мероприятиях, но первым стоит награждение выдающихся атлантов и Атланта Года, которому Альбус привез трофейный трезубец. Все поднимаются из-за стола и, разбившись по парам, следуют в зал, где еще через несколько часов состоится премьера спектакля, а после этого порталы наконец заберут всех гостей из МАЛа. Здесь снова никого не будет. Вернется наш лагерь, останутся лишь атланты и организаторы, воцарится привычная атмосфера беззаботного лета. Нашего с Лили лета. Лишь до утра.

— Здравствуй, Альбус, — говорит Адела, и я вздрагиваю, выныривая из прострации. Ал стоит возле входа в зал, один, наверное, поэтому она обратилась к нему: будь он с родственниками, вышло бы неприлично.

— Адела, — помедлив произносит Альбус. — Привет.

Я столбенею. На самом деле это хуже столкновения Лили и Аделы. Это Ал. Он ненавидит меня и хочет, чтобы я был как можно дальше от его сестры. Он может сдать меня Аделе, даже оставив имя Лили вне этого разговора. Сказать, что я развлекался тут с кем-то за ее спиной. Тогда Адела расскажет Адриану, тот свяжется с дедом, и они быстренько поженят нас этим летом. Тогда Лили точно не приблизится ко мне больше никогда. Ал будет спокоен за сестринское сердце и благополучие, Адела получит кольцо на палец и надежду родить ребенка, а Малфои — наследника рода. Все будут счастливы. Кроме меня, конечно, но это беспокоит Ала в последнюю очередь.

— Я рада тебя видеть, — продолжает Адела тем самым вежливым тоном, которым всегда разговаривает на торжественных приемах.

Возможно, Альбус просто проигнорирует меня и уйдет. Это будет лучше, но мне нужно срочно придумать причину нашей ссоры. Спор из-за девушки — самый правдоподобный вариант, но как раз Аделе его не предложишь ни в каком виде. Что-то связанное с учебой? С квиддичем? Да бред какой-то. Единственное, из-за чего мы с Алом могли когда-либо поссориться, — это Лили.

— Ты приехала посмотреть лагерь? — спрашивает Ал.

Я пытаюсь поймать его взгляд, чтобы подать хоть какой-то знак, но он упорно смотрит только на Аделу.

— Да, Адриан захотел проведать Мелани и предложил мне присоединиться.

Ал отводит от нее глаза и обращает их куда-то за мою спину.

— Извините, но я вижу там свою девушку, а она не любит ждать, — говорит он. — Я был рад встрече, Адела. Надеюсь, тебе понравится спектакль.

Он делает шаг в сторону, чтобы нас обойти. Паника слегка отступает, но я пока не разрешаю себе расслабляться. Неужели он вот так просто уйдет?

Внезапно Ал хлопает меня по плечу. Довольно больно, но вряд ли это видно со стороны.

— Увидимся, Скорп.

И он уходит. Я выдыхаю.

Его последний взгляд, брошенный на меня, ясно говорил: «Я все еще тебя ненавижу». Но, чем бы он ни руководствовался, он спас меня от расспросов и подозрений Аделы. Я даже в состоянии слегка улыбнуться, пропуская ее вперед через двери.

— Жаль, он не представил нас своей девушке, — замечает Адела, проходя к лестнице на второй этаж, ведущей в зал. — Может быть, в августе.

— Вряд ли, — зачем-то отвечаю я. — Она живет в Америке.

— Правда? — Адела почему-то удивляется. — Как жаль.

И реакцию свою не поясняет.

Когда мы занимаем места в креслах рядом с моими родителями, меня немного отпускает. Как уже в среду начинаешь чувствовать конец учебной недели, сейчас я будто зачеркиваю половину прошедшего дня. Сейчас мы посмотрим награждение, еще немного поразвлекаем гостей и снова вернемся в зал, на спектакль. А после него уже финишная прямая на порталы: каких-нибудь полчаса или час — не знаю, длинная ли постановка, — и сво-бо-да. Если брать такими плоскими образами, все пройдет просто и быстро.

— Мистер Малфой, — я оборачиваюсь на голос и вижу Тедди. Странно, кроме школьных занятий мы всегда обращались друг к другу на ты, как троюродные братья. — Хочу представить вам мистера Моррисона, главу Департамента Международной Магической Безопасности.

Я встаю.

— Мистер Малфой, приятно познакомиться, — улыбается Моррисон, оценивающе глядя на меня. — Профессор Люпин особо отмечал ваши успехи в Боевой магии. Вы думали о карьере аврора?

Его вопрос застает меня врасплох. Думал ли я о том, чтобы вступить в элитное подразделение волшебников Министерства Магии, которое в полном составе отборно матерится, услышав мою фамилию?

— Нет, сэр, никогда не думал.

Моррисон воодушевляется.

— Замечательно! Значит, вы наш человек! — он смеется. — Международная магическая безопасность — это не детективы да полицейские против местечкового зла. Наш департамент обеспечивает спокойствие и безопасность магам и не-магам по всему миру. Я хочу, чтобы вы приехали к нам для отборочных тестов.

— Благодарю вас, сэр, но я только закончил шестой курс в Хогвартсе. Еще год я проведу в школе, — отвечаю я, уже сообразив, что он явно не из Британии, да и, судя по всему, вообще не из Европы.

— Конечно, — не огорчается Моррисон. — Отборочные пройдут зимой, а в случае успешного прохождения, в марте вам нужно будет приехать на предварительные сборы. Обычно они выпадают на Пасхальные каникулы в школах. Уже после этого, в августе, начинается стажировка — международная, прошу заметить! — после которой успешные студенты получают направления на практику и постоянные должности во всех отделениях Департамента: Северная и Южная Америка, Европа, Африка, Австралия и Азия — не отправляем только в Антарктиду, потому что, в отличие от людей, пингвины цивилизованны и могут сами обеспечить свою безопасность…

Картинки, которые появляются в моей голове последовательно за его словами, четкие, но абстрактные: континенты, страны, города, учеба, магия, престижная работа — там все, о чем я задумывался, но никогда не представлял себе как возможность. Самое главное — ни на одной из картинок нет Аделы. Разумеется, если все пойдет хорошо и я останусь с Лили, я смогу получить должность от Департамента в Британии. А если нет и мне все-таки — все-таки — придется жениться на Аделе, я уеду. Не брошу ее, нет, не разведусь, не оставлю одну с ребенком, просто не буду вынужден прибавлять к нелюбимой жене еще и нелюбимую работу, которая будет плеваться моей фамилией. Я буду зарабатывать, строить карьеру, и никто никогда не упрекнет меня, что я делаю это не ради семьи. Все будет гораздо лучше.

— Знаете, мистер Моррисон, если у вас есть время, я бы с удовольствием послушал еще о стажировке и работе, которой занимается Департамент Международной Магической Безопасности, — говорю я, выражая полную заинтересованность.

Мистер Моррисон доволен моим ответом. Тедди оставляет нас, а глава департамента приглашает меня покинуть зал, и я, предупредив об уходе родителей и Аделу, вслед за ним оказываюсь на улице.

— Прежде всего, мы ведем набор талантливых волшебников, отличившихся в боевой магии и защите от темных искусств, — начинает он. — Несколько лет усиленных тренировок и практики на реальных объектах, требующей строгой секретности и сохранения всех требований по безопасности — в основном, это мероприятия в близком соседстве с не-магами — направлены на подготовку специалистов высшей категории по обеспечению стабильности и дружественности международных отношений…