Дитя Рассвета (гет)

Ошибок не ведаем, боль причиняем

Эмин чувствовала себя уставшей. Словно бы лежала на ее хрупких плечах тяжесть, лишала последних сил, гнула к земле, как ракитник под ураганом, не давая выпрямиться. Она путалась в складках уже ставшего привычным длинного платья, то и дело спотыкалась и непременно бы упала, если бы не твердые руки мужа, не отпускающие ее ни на мгновение. А еще невыносимо горько было внутри и хотелось заплакать, хотелось отчаянно, но слезы не приходили, сухая боль терзала воспаленные глаза.

Умер Бард. Ушел в лучший мир убийца Смауга Ужасающего, предводитель людей Северо-Востока, так много сделавший для того, чтобы жизнь в долине возродилась и процветала. Ее друг.

Судьба в очередной раз выбрала не слишком подходящий момент для того, чтобы напомнить о том, что именно она — хозяйка мира и выбирает долю для всех живущих. А Эмин за сорок лет уже успела позабыть о том, как короток людской век, и что семьдесят восемь для простого человека — весьма почтенный возраст.

Ей, приближающейся к шестидесяти годам, было жутко видеть в зеркале лицо и фигуру женщины, которой по виду невозможно было дать больше двадцати лет. И только мудрость в глазах выдавала прожитые десятилетия. Она всхлипнула и беспомощно расплакалась.

Она едва вынесла этот печальный день, слова утешения, которые шептал ей Торин, и соболезнования, высказанные Даином Железностопом. Предводитель гномов Железного взгорья пришел в Эребор несколько дней назад, незадолго после памятной дуэли в тренировочном зале. Он и Торин что-то беспрестанно обсуждали, не показываясь на глаза целыми днями, и Эмин в другое время непременно поинтересовалась бы, что у них за дела, но теперь ей было не до того.

Хотя она вынуждена была признать, что Даин поменялся в лучшую сторону. Был вежлив и почтителен, глядел с уважением, говорил с нею много и охотно на всеобщем языке, и при этом был, похоже, вполне искренен. И все же Эмин, помня, как он в открытую высказывал Торину недовольство тем, что королевой великого гномьего царства стала невежественная человеческая девчонка, которая, ко всему, совершенно не умеет себя вести, не могла отделаться от чувства неприязни к этому властному мрачному гному, мнение которого так ценил ее муж.

В своих покоях Эмин устало опустилась в кресло, чувствуя, как силы покидают ее. Золотисто-каштановые косы рассыпались по плечам, резко контрастируя с глубоко черной тканью платья. Она закрыла лицо руками.

Все свалилось одномоментно. Их сыновья и Балин, не присылающие вестей, конфликт Аниры с отцом, запропавший на Западе Леголас и все сгущающаяся тьма над Средиземьем.

Что ж, по крайней мере, Бард умер счастливым, в мирном королевстве, среди любящих его людей. Он не узнает ни о Некроманте, ни о мраке, расползающемся по стране. Это не его битва, и сыграна она будет без его участия. Он заслужил это отпущение.

— Ребенок, мне нужно с тобой поговорить, — подал голос Торин. — Об Анире.

— Мы не можем отложить этот разговор? — спросила Эмин. У нее жутко болела голова, и выслушивать недовольства собственной дочерью совершенно не хотелось.

— Сейчас, — настойчиво возразил король. — Я подумал и решил, что ей будет лучше выйти замуж.

Усталость мгновенно слетела с Эмин. Она недоуменно уставилась на мужа.

— Я верно расслышала? — как можно спокойнее осведомилась она. — Не ты ли наказал Гимли подождать именно потому, что она еще не в том возрасте, чтобы стать женой?

— Я выдаю ее не за Гимли, — он выдержал паузу. — За Даина.

— Что?! — Эмин вскочила, с грохотом опрокинув кресло. Голова мгновенно взорвалась болью, будто бы от тысяч острых игл. — Ты в своем уме?!

— Более чем. Ребенок, выслушай меня...

— Черта с два я это сделаю! — завопила королева, угрожающе наступая на мужа. — И не позволю тебе сотворить такое! Она моя, моя дочь, понимаешь?!

— Именно поэтому я и принял это решение. Эмин, ты не хуже меня знаешь, что значит Нари для нашего народа. Она не просто женщина, она принцесса. Но с каждым днем она все больше отдаляется от нас. Ее не держат эти стены, — Торин всплеснул руками, приглашая ее выслушать его. — Я виноват, я совершил немало ошибок. Я дал слишком много свободы тебе, закрыл глаза на твою до неприличия близкую дружбу с эльфом, позволил учить Аниру магии, и ты воспитала ее без должного почтения к наследию и обычаям подгорного народа. Ей наплевать на приличия и нормы. Дарин, она уже не с нами! Единственный способ вернуть ее гномам, который я вижу, это выдать ее замуж за одного из них.

— Но это же Даин!.. — застонала Эмин. — Ты делаешь невероятную ошибку! Он — оживший кошмар! Почему именно он?! Мерлин, почему, по крайней мере, не Гимли?

Торин уверенно покачал головой.

— Он слишком мягок. Анира живо переупрямит его, а он не сможет быть решительным с ней. Эта их затея с дуэлью очень наглядно объяснила, о чем я сейчас толкую. Эмин, я наблюдал за ними годы, видел их дружбу. Дарин! Я хотел, чтобы она переросла в нечто большее! Так и случилось, но Гимли сам совершил ошибку, он оказался безрассуден и глуп. К тому же его отношение к Анире таково, что граничит с одержимостью. Он сделает все, что она скажет, спрыгнет с дозорной площадки, ежели таким будет ее желание. Она будет вертеть им, как захочет, и в результате ничего не поменяется. Я не отдам Аниру тому, кто не может сказать ей «нет».

— А Даин сможет, уж поверь! — саркастично заметила Эмин. — Так вот что он забыл в Эреборе! Торин, так нельзя. Я знаю, что он твой родич, но моя дочь — не разменная монета для династического брака!

— А кто сказал тебе, что это династический брак? — усмехнулся он. — Даин пришел ко мне с вполне конкретной целью. И я дал ему свое согласие. Анира смирится. Если ты помнишь, ты тоже не радовалась собственной свадьбе. А ведь я оставил тебя в Горе почти силой.

Эмин посмотрела на него, как на упрямое неразумное дитя.

— Торин, я осталась, потому, что полюбила! Ничто не удержало бы меня рядом с тобой, если бы это было не так!

— Как бы там ни было — решение принято. Даин мой родственник, он силен, мудр и любит нашу дочь. При этом он достаточно здравомыслен, чтобы быть с нею твердым и не поощрять ту чушь, которую за последние годы вбил ей в голову этот остроухий князек из Лихолесья.

— Но, Торин...

— Решение принято! — повысил он голос. — Даин пробудет в Эреборе до осени, это даст им время узнать друг друга. Анире пока ни слова — она еще не готова принять свою судьбу, чего доброго, натворит глупостей, с нее станется.

Эмин промолчала. Несмотря на испытанный от таких известий шок, отсрочка, что Торин предоставлял их дочери, порадовала ее. Она подавила панику и решила, что за три месяца непременно сумеет найти способ и убедить мужа в том, что Даин Железностоп не сделает Аниру счастливой. У нее было время.

* * *

Новорожденный месяц тонул в черном сверкающем звездами море ночного неба. Его тонкие прозрачные рожки, похожие на сахарный леденец, светились тускло и печально. По крайней мере, так казалось Анире, которая с тоской всматривалась в ночь, не замечая ни холода, ни ветра, ни брата, который уже час стоял за ее плечом, молча скрестив руки на груди и не торопясь заговорить с ней.

— Хватит киснуть, — решительно сказал он. — Пойдем. С таким же успехом можно погрустить и в более теплом месте. В библиотеке или в твоих покоях. Анира, я с тобой разговариваю!

Девушка только раздраженно дернула плечом.

— Уходи, Трен. Я никого не хочу видеть.

— Именно поэтому ты не сводишь глаз с молодой луны. Спишь и видишь, как бы сбежать в Лихолесье, — насмешливо заметил он.

— И сбегу! — со слезами в голосе воскликнула Анира. Чуть только ногой не топнула. — Прямо сейчас и уйду, кто меня остановит? Ты?

Трен покачал головой.

— Не стану. Но вот тебе совет — не усугубляй. Отец и так зол, как стая голодных волколаков. В случае чего влетит не только тебе, — многозначительно добавил он.

Сердце его болело за сестру. Он видел, как та мечется, рвется прочь из Горы, но ничем не мог помочь. Торин слишком строго обошелся с дочерью, не послушал ни Эмин, ни даже Дис, которая неожиданно встала на защиту девушки. Запретил выходить, отобрал меч и кинжалы и слова не дал вставить. И больше с нею не разговаривал. Отгородился, будто стеной, будто боялся позволить себе слабину, ведь он очень любил Аниру. А потом и вовсе заперся с Даином, казалось бы, забыв о существовании дочери. Чутье подсказывало Трену, что все это неспроста и ничего хорошего его сестре не сулит. Он пытался дознаться, но Торин не счел нужным посвятить младшего сына в свои планы.

Анира старалась наладить с отцом отношения, скрипя душой, просила прощения, вопила и угрожала, но результатов не добилась.

Так проходили дни. Гимли с досады заперся в мастерских, и Трен подозревал, что ему досталось гораздо серьезнее, чем сестре. Также он знал, что ко всему прочему, Анира испытывает смутные угрызения совести, ведь, по сути, в том, что гнев ее отца обрушился на Гимли, была виновата именно она. Девушка любила своего друга и очень переживала.

— Идем, — снова повторил молодой принц, настойчиво увлекая ее за собой. — Не хватало еще замерзнуть и подхватить лихорадку.

— Все равно уйду, — упрямо проворчала Анира, и Трен не удержался от усмешки. Она была неисправима. — Леголас уже должен был возвратиться...

— И еще совет — поменьше поминай своего эльфа вслух, — тут же среагировал он. — Отец как никогда близок к тому, чтобы удавить его голыми руками. Он полагает, что твое непослушание — результат его пагубного влияния.

Так, переговариваясь и посмеиваясь друг над другом, они шли по коридорам и переходам, время от времени кивая редким прохожим. На верхних ярусах уже тушили на ночь масляные лампы и факелы, и народ разбредался по домам. Там они натолкнулись на Даина, и у Трена снова возникло неприятное ощущение надвигающихся неприятностей. У него буквально сосало под ложечкой от предчувствия, что этот гном явился из Железных гор не просто так.

Он поприветствовал принца и принцессу традиционным в таких случаях поклоном и вежливыми фразами, уделив, однако, больше внимания Анире. Трена передернуло. Ему решительно не понравилось то, как тот смотрел на его сестру.

Девушка ответила натянутой улыбкой и, пожелав доброй ночи, поспешила сбежать к себе, утянув с собой брата. Она плохо знала Даина и побаивалась его.

— Что у него за дела с отцом? — задумчиво спросила она. — Он зачастил в Эребор.

Трен ничего не ответил. Я постараюсь выяснить. Однако не уверен, что меня это обрадует.

— Вероятно, это касается безопасности долины, — вслух сказал он. — Уже поздно, иди к себе. — Трен поцеловал сестру в лоб и отправился в казармы.

Анира еще немного постояла у дверей своих покоев, потом решительно развернулась и пошла в противоположную сторону.

* * *

Леголас вернулся в Лесное Королевство на третий день новолуния, когда едва народившийся молодой месяц ознаменовал наступление месяца Нариэ(1).

Лето разгоралось, и на Западе уже ощущалась его близкая ласка, влажное, прелое лесное дыхание, которое не могла испарить даже полуденная сушь. Воздух в том краю был тяжел и тревожен, и, несмотря на то, что весь длинный летний день, с утренней зари и до заката, кругом пели птицы и шумела на ветру радостная листва, Леголас чувствовал, как в душе против воли селится предчувствие.

Не были невесть какой невидалью в Лихолесье чудовищные потомки Унголианты, да и орки, хоть и не попадались в открытую на глаза, но все же прятались по пещерам и гротам трусливыми, разрозненными стаями, не показывая носа на солнечный свет. Да только Леголаса не покидало ощущение беды и скорых перемен.

В поселении лесных эльфов на западной оконечности Лихолесья он неожиданно и с радостью повстречал Линдира, Элладана и Элрохира, с которыми был дружен.

Элрохир яростно сорвал с лица обрывки липкой, дурно пахнущей паутины и, скатав ее в грязный ком, брезгливо отбросил в траву. Его левую щеку пересекал длинный извилистый порез, нанесенный острым паучьим жвалом. По счастью, яд не проник глубоко, и эльф не пострадал.

Они с Анирой были в Ривенделле дважды. Впервые — когда ей было десять лет — они провели там осень и зиму.

Элронд приветил принцессу с небывалой лаской. Говорил с нею по-эльфийски, искренне восхищаясь ее умениям и сообразительности, расспрашивал об Эмин и братьях, и Леголасу думалось, что он до сих пор не слишком доверяет Торину, припоминая Аркенстон и безумие, что было проклятием рода гномьих королей.

Дети Владыки были добры к ней. Арвен стала ей старшей подругой и не уставала напоминать братьям, чтобы те не смели в ее присутствии по обыкновению надменно и обидно шутить над гномами.

Второй раз Анира пришла в Имладрис уже пятнадцатилетней девушкой, и принцу Лихолесья снова довелось испытать муки ревности, этого безжалостного человеческого чувства, проявлять которое в открытую было совсем не к лицу одному из волшебного народа.

Она унаследовала способность своей матери удивительно легко находить общий язык с кем угодно, будь то эльфы, люди или гномы, и очаровывать их своим необъяснимым обаянием.

Эльфов влекло к ней. Элладан и Элрохир, будто на чудо, смотрели на маленькую гномью принцессу, которая выглядела, как человек, и говорила по-эльфийски не хуже них самих. Леголас считал, что они очень походили на детей, получивших в подарок новую диковинную игрушку.

Эльф поморщился, потирая пораженную ногу. Рана, конечно, давно затянулась, но мышцы все еще помнили вторжение паучьего яда и слушались плохо.

Мысли теснились грозовыми тучами. Леголас все еще не мог поверить, что над его краем повисла опасность пострашнее чудовищных пауков. Элрохир заметил, что в Крепости Некроманта все еще ощущается его дух — сильный, темный и страшный. Это снова и снова убеждало эльфа в том, что опасения мудрых верны. Он рассказал о своих измышлениях отцу, но тот ожидаемо остался невозмутим и холоден. Трандуила не научила уму Битва Пяти Воинств, когда полчища гоблинов штурмовали Северо-Восток. Он до сих пор считал угрозу преувеличенной.

Леголас решил, что ему нужно собраться с мыслями. Он закинул за плечи свой лук и ушел в лес, чувствуя, как его неодолимо влечет в Эсгарот непонятное наитие. Хотелось послушать, как шепчет озерная вода, понаблюдать за суетливыми, ничего не подозревающими об угрозе людьми. И остаться на весь день, чтобы увидеть первый по-настоящему теплый летний закат.

— Давно вернулся? — чуть хрипловатый, натянутый голос, в котором ясно слышалась неуверенность и затаенная обида, заставил его вынырнуть из пучины неясных мыслеобразов и вернуться в реальность.

— В новолуние, — ответил он, дивясь тому, как тихо и незаметно Анира сумела к нему подобраться. Он совсем не услышал ее. Подошвы ее сапог были мокрыми, а штаны забрызганы грязью доверху. Бежала по лужам, не разбирая дороги, — машинально отметил про себя Леголас. — Что с тобой, принцесса? Тебя кто-то преследовал? — обеспокоено спросил он, отмечая ее растрепанный вид и лихорадочный блеск в глазах. Она казалась растревоженной и одновременно очень печальной.

Анира старательно грызла ивовую веточку, пряча взгляд и делая вид, что это главное, что ее сейчас интересует. Эльф смотрел на девушку с нежностью, чувствуя, насколько сильно он стосковался по ней.

— Анариэль. — Леголас подошел к ней вплотную и резко приподнял пальцем ее подбородок. Его синие глаза встретились с ее изумрудными. Через мгновение девушка первой отвела взгляд. — Рассказывай, и помни, что я не ценю вранье.

Он принял выжидательную позу, скрестив руки на груди, и уже через пару минут услышал сердитую тираду, перемежающуюся со всхлипами и сводящуюся к следующему: Анира поссорилась с отцом и в Эребор в ближайшее время возвращаться не намерена. Он тяжело вздохнул.

— Надо вернуться, принцесса. Торин остынет. А в лесу теперь уже не так безопасно, как раньше, а уж бродить тут в одиночку — и вовсе безрассудно, — он обнял ее, привлекая к себе и с неожиданной силой сжимая ее плечи. — Послушай, ты даже не представляешь, мелламин, что творилось на западе Лихолесья, — зашептал он ей на ухо. — Я не хочу, чтобы ты уходила дальше Дейла.

— Да что стряслось, меллон?! — отстранилась Анира. — Я никогда не видела тебя таким! Что тебя пугает?

Леголас помрачнел. Его ясный взгляд стал вдруг смурным и наполнился горечью.

— Вероятность того, что однажды с тобою случится что-нибудь плохое, — ответил он. — Возможность потерять тебя.

Они молча шли вдоль берега озера. Эсгарот уже превратился в россыпь огней в закатных сумерках, как вдруг эльф насторожился и жестом приказал девушке остановиться. И пристально всмотревшись в сероватую сумеречную кашу, потянул ее за ближайший крупный валун.

Зашевелились кусты, и из них, на мокрый песок озерного берега выбрались трое отвратительных существ с серо-зеленой кожей, покрытой шрамами и струпьями, как от парши или проказы. В узловатых руках они держали ятаганы из темного металла с изогнутыми кончиками, покрытые сухим бурым налетом затвердевшей крови. Она скрипуче переговаривались между собою на грубом наречии, по сравнению с которым гномий язык можно было бы назвать благозвучным.

Орки, — одними губами произнес Леголас, глядя в расширенные от удивления и страха глаза Аниры. Девушка кивнула. Она видела их только на гравюрах в старых книгах.

Эльф с минуту наблюдал за тем, как они, шипя и воровато оглядываясь, переговариваются о чем-то, то и дело указывая когтистыми лапами в сторону мирно засыпающего Эсгарота, потом бесшумно натянул тетиву лука...

Двое из них стояли слишком близко друг к другу, и ему хватило одной стрелы, чтобы пронзить метким выстрелом обе орочьи шеи за раз. Орки захлебнулись в беззвучном крике, захрипели и, как подкошенные, синхронно рухнули на землю, заливая белый озерный песок своей черной вонючей кровью. Третьего Леголас уже держал за жидкий грязный пучок волос, непонятно как сохранившийся на лысой, как шар, голове, приставив к горлу лезвие своего меча.

Анира вышла из укрытия и, осторожно обойдя кровавую кучу на песке, приблизилась к Леголасу.

— Что вы забыли рядом с озерным городом, отродье? — ледяным голосом спросил эльф. — Азог издох сорок лет назад. Кто теперь ведет вас?

— Тот, кто вам не по зубам, эльф! — прошипел орк, злобно осклабившись. — Убьешь меня? Давай, поторопись!

Леголас нехорошо усмехнулся.

— Будешь молчать — и твоя участь не станет столь легкой. Твои сородичи сами прикончат тебя, разорвут на куски, едва только ваш хозяин узнает, что ты так легко попался!

— Зря стараешься, эльф! Вам не выстоять... все утонете в крови, и огонь пожрет ваши тела...

Анира едва не выпрыгнула из собственной кожи, когда Леголас оборвал орочье шипенье, полоснув острием меча. В траву отлетела голова, оскалившаяся жуткой предсмертной гримасой.

— Ты же не хотел его убивать... — прошептала девушка.

— Он меня разозлил! — раздраженно отмахнулся эльф, стряхивая с лезвия черную кровь. Он подошел к двум другим трупам и выдернул свою стрелу. Что-то мягко всплеснуло, чавкнуло, и Анира увидела на своей одежде кровавые брызги. — Надо уходить.

К городу они шли в полном молчании. Девушка выглядела подавленной и усталой. Леголас не удивлялся. Несмотря на свои умения в обращении с оружием, она по-прежнему еще не видела ни битв, ни крови. Сегодняшний случай можно было по праву назвать боевым крещением.

— Отправляйся в Эребор, Анира, — строго сказал он, останавливаясь неподалеку от паромной переправы. — Я предупрежу эсгаротцев и пойду в лес. Эти орки — всего лишь разведчики, я уверен, что где-то в недрах Лихолесья их целая стая.

Девушка упрямо сжала губы.

— Я иду с тобой.

— Домой! — во внезапном гневе крикнул Леголас. — Под защиту отца и брата! Игры кончились, Анира. Свободные народы Средиземья готовятся к войне. В конце месяца я ухожу в Ривенделл, и мне неведомо, куда дальше заведет меня судьба. Я знаю твердо лишь одно — я буду со своим народом. Будь и ты со своим.

Эти слова подействовали на нее, как нежданный град посреди жаркого летнего дня. Она побледнела, сглотнула горький ком, перекрывший дыхание, и, повернувшись к эльфу спиной, побрела прочь.

Леголас же, с трудом подавив желание догнать ее и прижать к груди, стоял и смотрел вслед, пока она не растаяла в темноте ранней ночи. Он не видел ее долгие несколько недель, а теперь только Эру известно, когда они встретятся вновь. И все же он улыбался. Пусть злится. Так будет лучше. Так она будет в безопасности.

* * *

Аниру гнала вперед обида. Она же жгла глаза горячими слезами, которым девушка твердо вознамерилась не дать пролиться. Много чести.

В прохладном воздухе висела утренняя тишь. И хотя зорька уже разгорелась, здесь громада Одинокой Горы заслоняла солнце, и в предгорьях, все еще окутанных мглой, за каждым камнем притаились сумеречные тени. Горизонт алел, словно свежая рана.

На бегу Анира слышала лишь собственное дыхание да мерный шорох земли под легким сапогом. Она была тут совсем одна, лишь стайки ранних птиц были ей компанией. Царящие кругом безлюдье и тишь создавали обманчивое ощущение спокойствия, но девушке теперь казалось, что мир замер в ожидании беды.

Перед глазами стояли картины окровавленных орочьих трупов, мерзкие зеленоватые рожи и черные провалы рта в хищном злобном оскале. Она могла храбриться сколько угодно, но врать самой себе было совершенно необязательно. Она испугалась.

Надо предупредить отца. Вдруг эти твари бродят и неподалеку от Горы?

Анира ворвалась под своды пещер Эребора через северный вход, даже не взглянув на пораскрывавших рты стражников, легким шагом пробежала под массивными внутренними деревянными воротами, мимо колонн, сверху донизу выложенных плитками из карнеола и кроваво-красной яшмы. Сегодня ей везде чудилась кровь.

Всколыхнулись увлекаемые потоком воздуха гобелены, украшавшие арочные проходы главного коридора, и Анира резко затормозила, натолкнувшись на отца и брата. Из-за их спин тотчас вынырнула Эмин, побледневшая при виде растрепанной, запыхавшейся, с ног до головы забрызганной грязью и кровью дочери.

— Мерлин, Анира! — она сразу бросилась ощупывать ее, полагая, что девушка ранена. — Откуда ты?

— Это не моя кровь, мама... — отмахнулась девушка. — Отец, — она умоляюще посмотрела на Торина, даже не замечая, что тот едва сдерживает гнев. — Орки в Лихолесье. Разведчики, трое. Шли в Эсгарот. Леголас убил всех. Отец, они говорят о некоем Хозяине, который хочет поставить на колени свободные народы. — Анира тщетно пыталась найти ответ в глазах короля, но там были лишь ярость и боль. — О чем они толкуют?

Торин нарочито медленно выдохнул, усмиряя желание ухватить дочь за косу, отволочь домой и запереть до скончания дней.

— Это тебя не касается, девушка, — едва слышно произнес он. — С этого дня я запрещаю тебе выходить из Горы. За пределы твоих покоев — только в сопровождении.

— Но, отец...

— Хватит, Нари! Великий Ауле знает — я хотел дать тебе время. Я был терпелив, но ты опять меня ослушалась. Твоя мать и так места себе не находит, не зная, что с твоими братьями, а тут и ты исчезаешь без следа, никого не предупредив, и это в такое неспокойное время! — он замолчал, понимая, что попал в точку. Девушке стало совестно. — Ты не оставляешь мне выбора.

— Торин, ты обещал!.. — встряла Эмин, обвиняюще глядя на мужа и защитно обнимая дочь за плечи.

— Обещание придется нарушить. Постарайся все ей объяснить. Я увижу вас позже.

Увлекаемая матерью прочь Анира уже хотела поинтересоваться, что это за обещание, и каким образом это касается ее, но осеклась, натолкнувшись на жесткий и решительный отцовский взор. Она затравленно вертела головой, оглядываясь то на родителей, то на необычно печального брата, чувствуя, что его полный сочувствия взгляд адресован именно ей, и ничего не понимала.

— Мне жаль, малышка, — прошептал ей вслед Трен. — Отец, ты совершаешь ошибку. Даин Железностоп — не пара моей сестре. Этот брак, ежели он состоится, сломает ее.

— Не указывай мне, сын! — осек его Торин. — Ты еще недостаточно взрослый, чтобы судить о таких вещах.

Трен горестно пожал плечами, но не стал спорить. Он был глубоко опечален тем, какая судьба ждала его любимую сестру, но знал, что отец упрям, и вряд ли послушает их с матерью. Хотя в глубине души молодой принц все же надеялся, что свадьба расстроится.

* * *

Длинные волосы струились по спине. Эмин методично проводила костяным гребнем раз за разом, чувствуя, как накатывают новые волны головной боли. Она безуспешно пыталась унять этот звон, что есть силы прижимая пальцы к вискам. Расслабиться не получалось.

Минуту назад она оставила дочь в слезах и горе, запечатав двери в ее покои заклинанием, которое девушка сломать была пока не в состоянии.

На весть о том, какую судьбу уготовил ей отец, Анира реагировала бурно. Сначала рассмеялась и не поверила, посчитав, что родители просто хотят напугать ее и добиться послушания, потом, уразумев, что мать не шутит, внезапно присмирела, побледнела да зашлась в беззвучных рыданиях. Она не верила, что у отца хватило сердца так поступить с ней.

Эмин чувствовала, как душу рвет печаль за ее дитя.

— Торин! Отмени решение! — вдруг взмолилась она, не глядя на мужа. — Пожалей нашу дочь!

Тот тяжело вздохнул и присел на край кровати, отчаянно желая, чтобы жена повернулась к нему лицом. Забрал из ее рук гребень, отбросил прочь. Кость тихо щелкнула о каменный пол. Она хваталась за это занятие всякий раз, когда нервничала или разговор становился серьезным.

— Эмин, я знаю, что сейчас ты гневаешься на меня и чего доброго думаешь, что я выжил из ума, — терпеливо пояснил он. — Но поверь, это решение — лучшее, что здесь можно выдумать.

— Лучшее?! — вскинулась королева. — Для кого?! Своей прихотью ты обрекаешь Аниру не только на жизнь с нелюбимым, но и на неволю!

— Я пытаюсь ее защитить! — возразил Торин.

— От кого?

— От самой себя и от наглого эльфийского принца, который заморочил ей голову! — вскипел король. — К тому же ты сама слышала — назревает война. Наша дочь будет в безопасности в Железных горах.

— Как бы хорошо Даин не относился к ней, он потребует от Аниры любви, — мрачно произнесла Эмин. — А это именно то, чего она никогда не сможет ему дать. Торин, я уже сорок лет жду, когда ты наконец поймешь, что я и мои дети — люди по меньшей мере наполовину! Трену и Анире, как и мне, нужны оба наших мира. Ты соблюдаешь наши законы и обычаи, но, зная сам, какое высокое значение придают в нашем сообществе любви и семье, собственными руками отбираешь у дочери право на это счастье!

— Она привыкнет! — упрямо стоял на своем Торин. — Ребенок, я хочу закончить этот разговор, — примирительным тоном добавил он. — День был длинным, уже глубокая ночь, и я очень устал. Завтра я прикажу удвоить численность часовых в караулах и выслать патрули, чтобы непрерывно прочесывали долину. Если на озере объявились орки, то и сюда они дойдут очень скоро. Нужно предупредить Дейл, чтобы были настороже.

Когда Торин уснул, Эмин полежала немного, не смыкая глаз, размышляя и вслушиваясь в темноту и тишь, потом осторожно высвободилась из его объятий, стараясь не растревожить, тихо встала и оделась.

Она с нежностью посмотрела на спящего мужа.

Ты простишь меня теперь, как простил и тогда, когда я предала Аркенстон водам Келед-Зарам. Потому, что в последний раз в своей жизни я поступлю так, как не пристало королеве твоего народа, но вполне годится для гриффиндорки Гермионы Грейнджер.

И она бесшумно выскользнула в темный коридор.

* * *

Эмин нашла дочь примолкшей и пугающе спокойной. Она немного поговорила с нею, приласкала, стараясь не касаться болезненной темы брака, но Анира сама повела об этом речь.

— Мне жаль, но твой отец стоит на своем, — ответила Эмин на вопрос девушки. — Я тут больше ничего не могу сделать.

Анира всхлипнула и подняла на мать блестящие от слез глаза.

— Как ты решилась поселиться под Горой вместе с гномами, мама? — спросила она. — Ведь ты же чистокровный человек!

— Меня удержала тут любовь. Если бы не чувство к твоему отцу, я не думаю, что меня остановили бы двери и засовы, — она вдруг поднялась и заторопилась уходить. — Уже поздно милая, я тебя оставлю. Поразмысли и отдохни. Возможно, все не так плохо, как может показаться.

Когда она ушла, тихо притворив за собой дверь, Анира еще несколько минут сидела, не двигаясь с места, потом подошла к большому зеркалу и с внезапно вскипевшим в крови гневом всмотрелась в свое отражение. Если бы только у нее сейчас нашлись ножницы, она бы сумела состричь эти проклятые косы под самый корень!

Повинуясь предчувствию, она подошла к двери и толкнула ее вперед. Та, к удивлению, оказалась незапертой и легко подалась, открывшись почти без шума.

Эмин сдержала слово. Она дала своей дочери право выбирать.

* * *

Гимли раз за разом опускал огромный молот на полосу раскаленного почти добела металла, не видя, что и как делает. Сухой воздух мастерской прогрелся до той степени, что, казалось, готов был воспламениться. Капли пота стекались в целые струйки, падали с ресниц, сбегали за шиворот, пропитывая рубаху и заплетенные в тугую косу волосы.

Гимли не замечал ни их, ни жгучей боли в потянутых мышцах. Ему было все равно. Горечь требовала выхода, ярость — преобразования, боль и тоска — заглушения. И молот продолжал плющить ни в чем не повинную сталь.

Он досадовал на себя, свою слабость и нетерпение, что сыграли с ним дурную шутку, на Аниру, которая сводила его с ума и в присутствии которой его голова отказывалась работать напрочь. Ведь если бы тогда он не поддался ей с этой дурацкой затеей с дуэлью, все могло бы почти наверняка быть иначе.

Но дело было сделано. И Гимли до последнего верил, что король, вероятно, лишь пожурит своевольную дочь и, конечно, будет весьма недоволен им, но не будет принимать скоропалительных решений и уж точно не станет запрещать им видеться. Но все обернулось куда серьезнее.

Аниры не было. Она не появлялась ни в мастерских, ни в тренировочном зале, ни в библиотеке... Гимли понимал, что она, скорее всего, наказана и ей запрещено выходить. Это претило даже ему. Он не мог представить свою Нари взаперти. А потом он встретил ее в одном из коридоров, но с девушкой был брат, который тотчас заслонил ее собой и увел прочь. С тех пор он время от времени видел ее, но никогда — одну, и возможность поговорить никак не представлялась. Гимли быстро понял, что принцессу оберегают от него по приказу Торина.

А потом одно наложилось на другое, сверх того — дурные и смутные вести об опасности и возможной войне, разговоры об орках и другой нечисти пришли в Эребор. И в довершение всего — принцесса, которую Торин твердо вознамерился выдать за Даина Железностопа.

Об этом последнем Гимли узнал случайно, и в момент обзавелся худшим из ночных кошмаров.

— Мой король... — Гимли почтительно поклонился, позаботившись о том, чтобы не выдать своего трепета и волнения.

Он не поверил матери и ни на мгновение не допустил даже мысли о том, что Анира согласилась на этот брак добровольно. Он слишком хорошо знал свою принцессу.

Кругом посыпались искры. Молот с лязгом опустился на камень, не попав по металлу. Гимли огляделся кругом, точно видел это место в первый раз. Именно в этой мастерской много лет назад Анира своим выбросом стихийной магии едва не убила его, Трена и Рорина. Ему вдруг подумалось, что он мог бы сейчас учинить тут погром и без всякого волшебства, голыми руками.

Он не услышал, скорее, ощутил неуловимое движение воздуха, что заставило качнуться пламя в масляных лампах. Инстинктивно обернулся, полагая, что пришла мать, ведь он пропадал в мастерских давно, совсем не заботясь о еде и не замечая смены дня и ночи. Он выглянул в коридор.

Но в темном, едва освещенном дымным светом факелов коридоре было пусто. Гимли уже был готов вернуться к своему занятию, посчитав, что ему показалось, когда услышал тихий шорох. Он обернулся и увидел, как качнулся воздух, словно кто-то потянул за край невидимой вуали, и перед ним предстала Анира. Она тут же приложила палец к губам и опасливо выглянула в коридор. Тот, по счастью, был тих и безлюден.

Она молча смотрела на него несколько мгновений, но и их оказалось для Гимли довольно, чтобы заметить, что с ней творится неладное. Воздух вокруг нее потрескивал и вспыхивал редкими голубоватыми искорками, выдавая плохо контролируемую магию. Он не видел свою принцессу такой никогда. Чаще всего она смеялась или сердилась, но никогда не была похожа на пасмурный день. А еще она продолжала молчать и только не сводила с него лихорадочно блестящих, беспокойных, совершенно выплаканных глаз. Гимли передернуло, когда он понял, что именно он видит в них. Страх. Анира была напугана и искала поддержки. Искала ее у него.

— Нари! — не веря глазам, выдохнул он. — Ты пришла... Кто тебе позволил?

Она нервно сглотнула, закусила потрескавшиеся пересохшие губы.

— Никто. Невидимостью прикрылась. Я обещала маме не злить отца и не пользоваться магией, чтобы сбежать, но мне ничего другого не осталось.

Ее голос был бесцветным, ненастоящим. И очень усталым. Жили только глаза — возбужденные, горящие отчаяньем и надеждой. Красные от слез.

Через мгновение Гимли обнаружил ее, безутешно рыдающую, в своих объятиях. Он растерялся, потому что никогда не видел ее плачущей, и только бесконечно гладил и гладил ее по волосам. Косы. Под его пальцами были замысловато сплетенные брачные косы. Гимли грубо выругался.

— Так значит, это правда? — прорычал он. — Как отец может так поступать с тобой? Мы не выдаем своих дочерей замуж насильно!

— Мне страшно, Гимли, — прошептала Анира. — Отец ничего не желает слышать, он не откажется от своей затеи. И мне придется всю жизнь провести в темнице...

— Что говоришь? — он чуть отстранил ее и заставил посмотреть ему в глаза. — Нари, я не позволю такому случиться. Никогда, слышишь? Буду тебя защищать.

Она расцвела благодарной улыбкой и, всхлипнув, снова уткнулась лицом в его твердую грудь.

— Я не могу просить тебя о таком.

Гимли выгнул бровь.

— Пусть тебя это не беспокоит — ты еще ни о чем не попросила. Тем не менее, я все уже решил.

— А что...

— Завтра. Все завтра, — он приложил палец к ее губам, заставляя замолчать. — Боги, женщина, успокойся, наконец! — воскликнул он, видя, что Анира снова начинает всхлипывать. — Я же сказал, что никому тебя не отдам.

От усталости ли или от переживаний, девушка начала клевать носом. Не выпуская ее из объятий, Гимли уселся на лавку, повозился, устраиваясь удобнее и затягивая девушку к себе на грудь. Плевать он хотел на условности. Настанет утро — и оно что-то принесет. Он был уверен, что хорошее, ибо чаша зла на данный момент была исчерпана. Вероятнее всего — дорогу, а вместе с ней — надежду на лучшее.

Анира уснула, так и не выпустив из пальцев ткань его рубахи. Она мирно сопела, опаляя его кожу теплым дыханием и беспокойно вздрагивая во сне. Он рассеянно перебирал ее волосы, наслаждаясь ощущением ее теплого тела, доверчиво прильнувшего к нему и время от времени позволяя себе целомудренный поцелуй в лоб.

Он даже не заметил, когда успел расплести ее ненавистные косы. Поняв, что сделал, замер, отгоняя мимолетный испуг. Все же Гимли был гном, и такого рода вещи имели для него значение. Но теперь это вряд ли было так уж важно. Наверное, это правильно. Потому, что он обязательно избавит Нари от нежеланной доли.

Он прижал ее крепче и скоро тоже провалился в тревожный сон.

(1)Нариэ — июнь (квенья)