Summertime Of Our Lives (гет)

— Мисс Поттер, сюда, пожалуйста, — Матье довольно улыбается и подает Лили руку, чтобы помочь подняться на сцену. Зал бурно и продолжительно аплодирует Атланту Года. Кто удивлен? Не я — потому что в конце длинного списка лагерных достижений, которые директор перечислял и перечислял, не хватало только «а еще она чудесная дочь, добрая сестра и очаровательная девушка Скорпиуса Малфоя». А что, было бы смешно, я бы даже встала, чтобы отвратительно поулюлюкать, потому что раз мир катится в Тартарары, какого черта балансировать на нем? Я даже представляю, как Матье договаривает мой вариант, повисает тишина, а потом начинается скандал! Тогда — чего уж — я бы скинула туфли, отцепила заколку, больно впившуюся в затылок час назад, и, не слушая замечания матери, покинула опостылевшее общество.

Но Матье продолжает нахваливать Лили, надевая на нее какой-то значок, а за его спиной уже улыбается Альбус, держа в руках символический трезубец. То есть, трезубец совсем настоящий, а вот победа Поттеров второй год подряд — уже что-то с намеком на… не знаю на что. Но что-то в этом есть неправдоподобное. Не может судьба так благоволить Поттерам-Уизли. Когда-то им должна попасться дрянная «берти боттс».

— Поприветствуем Атланта Года двенадцатой смены Международного Атлантического лагеря для одаренных волшебников и ведьм — мисс Лили Поттер!

И едва стихнувший зал снова наполняется аплодисментами. Я присоединяюсь к ним довольно осознанно, не из вежливости: Лили ведь и правда сделала за эту смену гораздо больше многих, и, судя по ее лицу, она действительно счастлива, вскидывая над головой руку с трезубцем.

Меня так и подмывает глянуть на Скорпиуса, чтобы увидеть его реакцию на это финальное награждение, но я не позволяю себе. Как бы ни был истолкован мой взгляд, — он неуместен, а если еще и вызовет вопросы — пиши пропало. Зато я замечаю неожиданный интерес к Лили со стороны Астории, и, забывшись, поворачиваю к ней голову, в упор уставившись на тетю. Она наколдовала омнинокль. Омнинокль, Мерлин! Что ее так заинтриговало в Атланте Го… Скорпиус что, ей сказал? Тогда, скорее всего, и отцу тоже, но дядя Драко отличается большей холодностью ко всякому, кто носит фамилию Поттер, чем весь остальной магический мир, включая его жену. Астория рассматривает Лили все время, пока та спускается со сцены, а когда Поттер садится на свое место, и ее закрывают восторженные родственники, тетя задумчиво кусает губы. Ох, я знаю, к чему это приведет.

Сев ровно, я тут же начинаю чувствовать взгляд уже на себе: не оборачиваюсь, делаю вид, что все в порядке вещей. Отгоняю от себя ядовитую змею осуждения, медленно заползающую под кожу, и вместе со всеми снова аплодирую директору, закончившему речь. Зал начинает шуметь, когда все встают со своих мест и пробираются к выходу. Я терпеливо жду, пока в проход между рядами выйдут Скорпиус и Адела, за ним его родители, мои и, наконец, я сама привычно принимаю руку Адриана.

Мы никогда не проводили столько времени вместе. Даже если прием или торжественный вечер затягивался, нам не приходилось постоянно быть рядом и общаться-общаться-общаться. Каждое его слово, обращенное ко мне, вливается в уши ледяной водой, и я поворачиваюсь, чтобы смотреть на него, пока он говорит. Вопрос, на который я могу ответить сразу и без запинки, я записываю в свои достижения, но иные, которые выходят за грань вежливого интереса, вводят меня в оцепенение. Будто кто-то пытается разрезать мою душу и с пинцетом изучить содержимое. Изучить при этом из чисто научного любопытства, особенно не заботясь о состоянии подопытного.

Мы спускаемся на первый этаж и выходим на улицу. Я не знаю, какой дальше план, и собираюсь предложить прогуляться вдоль океана, но не успеваю открыть рот.

— Мелани, — мою руку, лежащую на локте у Адриана, пожимают его пальцы, — я знаю, что у тебя преподавал Артефактологию профессор Грег Немиров.

Я киваю, глядя немного в сторону, а не прямо на него. Кисть мою он так и не отпустил.

— Я хочу побеседовать с ним, ты знаешь, где его найти?

Все тело расслабляется, и я легко улыбаюсь Адриану.

— Можно пройтись по лагерю, и мы наверняка его встретим: сейчас преподаватели сами ищут своих студентов, чтобы представить их работодателям.

— Прекрасная идея, а мы, пожалуй, прогуляемся вдоль океана, — тонко улыбается мама, в одну секунду увлекая к пляжу не только отца, но тетю с дядей. Адела тоже изъявляет желание пойти к океану, и Скорпиусу приходится присоединиться. По мне пробегает легкий внутренний холодок, но я незаметно выдыхаю и говорю:

— Предлагаю начать с учебного корпуса.

Адриан соглашается. Я высматриваю Немирова в каждом встречном, стараясь не обличать свое желание поскорее избавиться от общества Адриана. Сегодняшнее утро прошло на редкость цивилизованно и даже неформально, и портить день случайной выходкой мне не хочется. Я все еще думаю, как держать голову и сколько задерживать взгляд на посторонних людях, но поиски профессора расслабляют меня: я занята делом, которое позволяет не обращать на Адриана внимание, и никто не может меня в этом упрекнуть — я ведь исполняю его просьбу. И хорошо, что он сам не пытается со мной заговорить, потому что через несколько минут я окончательно успокаиваюсь.

— Мисс Нотт, — к нам навстречу идет Зельда Наварро, а за ней — молодой незнакомый мужчина. Я успеваю только скользнуть первым взглядом и сосредоточиться на своей наставнице. — Добрый день. Это сеньор Эрнандес, он декан факультета Зельеварения в Мадридской Академии Колдовских Наук.

— О, — я не могу сдержать удивленный возглас. Бросаю взгляд на Адриана. — Приятно познакомиться, сеньор Эрнандес, — я пожимаю протянутую мне руку.

— Мне тоже, мисс Нотт, — отвечает он глубоким низким голосом, от которого резонирует воздух. — Сеньорита Наварро рассказала мне о ваших успехах и планах. Вы поступаете в Академию в этом году?

У меня замирает дыхание.

— Нет, — я едва заметно качаю головой. — Нет, я еще не закончила школу.

— Значит, через год? — он приятно улыбается.

Я сглатываю.

— Я не уверена, — тихо отвечаю я. — Знаете, я…

— Вы не уверены, что поступите? — продолжает за меня Эрнандес. — Разумеется, прием на мой факультет проходит на конкурсной основе, вам нужно будет изготовить зелье по собственному рецепту, но, судя по тому, что я слышал от вашего профессора, — вы сможете справиться с этим испытанием. В чем ваши сомнения?

— Я… — мне приходится откашляться, чтобы взять себя в руки.

— Мисс Нотт хочет сказать, что еще не уверена в своих планах на следующий год, — отвечает за меня Адриан, и мне становится очень тоскливо, но вместе с тем — как-то пусто и все равно. — Через год мы женимся, и потому трудно загадывать что-то после свадьбы.

— О, — Зельда, естественно, удивлена этой новости, — поздравляю вас, мисс Нотт и мистер…

— Адриан Селвин, — они пожимают друг другу руки. Я не поднимаю глаз. — Как я уже сказал, нам сложно сейчас определиться с планами, но, если только представится такая возможность, будьте уверены, что Мелани выберет именно ваш факультет. Я слышал только хорошее о выпускниках Мадридской Академии…

Они перебрасываются еще какими-то вежливыми фразами, но у меня так сильно стучит кровь в ушах, что я ничего не слышу. Что он сказал? Нет, что он имел в виду? Я пытаюсь перевести дрожащий взгляд на Адриана, но он так увлекся разговором с Эрнандесом, что даже не смотрит на меня. В итоге Зельда дожидается паузы и напоминает своему спутнику, что должна познакомить его с еще одним атлантом. Попрощавшись, мы снова остаемся вдвоем, и Адриан, заметив мою прострацию, говорит:

— Ты помнишь, что мы ищем Немирова?

Я киваю, автоматически принимая его руку снова, и иду вперед, едва ли разбирая дорогу. Когда мысли не перестают толкаться в моем сознании, я задерживаю дыхание и, тщательно контролируя голос, спрашиваю:

— По поводу Академии. Я действительно смогу поехать туда учиться?

Секундная пауза длится столетие.

— Конечно, — отвечает Адриан. — Если все будет хорошо, и наш целитель не сочтет эту поездку опасной.

Мне словно кто-то воздух в легкие запускает. Я все еще неуверенно моргаю, глядя на Адриана, но продолжения не следует, и только маленькая навязчивая мысль заливает сознание: если все будет хорошо, я поеду учиться в Академию. Разумеется, «все хорошо» означает, что мы с Адрианом живем в мире, и я не выскакиваю без повода. Давно научившись читать между строк его слов, я понимаю, что это первое правило. Дальше мне придется родить наследника и… и я ведь не смогу уехать, будучи беременной, потому что целитель запретит мне работать с зельями. И сразу после свадьбы Адриан мне уехать не позволит. И родив ребенка, я не оставлю его на следующий день или даже через месяц. А когда вообще оставлю? Предположим, ему исполнится три. Если это будет мальчик и в это время я снова не окажусь в положении, я подам документы на поступление. Это удачный расклад. Если только не родится девочка, тогда, вероятно, к ее трехлетию я уже буду матерью двоих или… Мне с трудом удается подавить приступ тошноты, расползшейся по голове. Сильный спазм прихватывает макушку и расплывается, оставаясь легкой, но тягучей болью. Я не могу снова начать об этом думать, я и так помню все варианты, все три невыносимых равновероятных варианта. Не хочу вспоминать и ощупывать каждый заново. Нет, все будет так, как я предположила вначале: у меня сразу же родится мальчик, и через несколько лет я уеду учиться в Мадрид. От этой мысли в голове веет такой свежестью, что меня немного отпускает. Я чувствую на коже солнце, и оно незнакомое, испанское. Кружит и смешит, как легкое вино.

Я спотыкаюсь и, распахнув глаза, неуклюже выравниваюсь. Адриан, поддержавший мою руку, останавливается.

— Спасибо, — слабо улыбаюсь я, сконфуженная своей невнимательностью. Одновременно это звучит как благодарность за его ответ, который дает мне немного надежды. Отец был прав, говоря, что чаще всего рука дающая и рука отнимающая принадлежат одному человеку.

Теперь я начинаю смотреть по сторонам внимательнее. Среди узнаваемых лиц атлантов и совсем новых гостей преподавателей совсем мало и в основном они уже с кем-то беседуют. Пройдя мимо Тедди Люпина и Азалии Деланж, у дальнего конца лабораторий я наконец вижу Немирова. Когда мы приближаемся, он как раз заканчивает разговор с какой-то дамой и поворачивается, чтобы уйти.

— Профессор Немиров, — я улыбаюсь как можно благожелательнее.

— Мисс Нотт, — кивает он, узнавая меня. — Вы хотели о чем-то поговорить?

— Да, профессор, но не я. Позвольте представить вам лорда Селвина.

— Приятно познакомиться, — с некоторым удивлением Немиров пожимает Адриану руку.

— Взаимно, сэр. Я знаю, что вы превосходный артефактор, и хочу обсудить с вами несколько древних артефактов, доставшихся мне по наследству, — сразу же обозначает цель Адриан.

— Да, но сомневаюсь, что смогу дать какую-либо оценку без предметов разговора, а вы бы не смогли привезти в лагерь хоть сколь-нибудь мощные артефакты, так ведь?

— Разумеется, — Адриан кивает. — Поэтому я бы хотел устроить ваш визит в мое хранилище так скоро, как вы сможете.

— Но я бы хотел сначала немного услышать об артефактах, на которые я должен взглянуть…

У меня создается впечатление, что они оба увиливают, но я не могу понять, от чего.

— В том и дело, что я не понимаю назначения этих предметов, — признает Адриан. — Все, что мне удалось найти из записей прошлого владельца, — это понятие «manus verum», и, согласно этому, мне нужен…

— Вам нужен чистокровный артефактор, — наконец лицо Немирова яснеет. — Понимаю. Однако при том, что я действительно мог бы дать некоторую оценку вашего наследства, я знаком с людьми, которые специализируются именно на «manus verum» и могу вас представить.

Я впервые вижу Адриана таким откровенно заинтересованным.

— Я буду вам благодарен!

Немиров улыбается.

— Вы очень удачно приехали сюда, лорд Селвин, потому что они оба здесь. Родители моей студентки — Штефан и Аня Прейслеры, возможно, вы о них слышали.

— Не имел удовольствия.

— Я вас представлю, — Немиров делает приглашающий жест в сторону, откуда мы пришли, и Адриан, прежде чем последовать за ним, оборачивается ко мне.

— Мелани, я тебя оставляю…

— Конечно, я понимаю! — я отвечаю слишком поспешно, поэтому так же быстро добавляю: — Я присоединюсь к остальным.

— Спасибо, — он коротко подносит мою руку к губам и уходит вместе с Немировым.

Почти минуту я смотрю им вслед, не шевелясь, а потом будто второе дыхание открывается. Я захожу в туалет учебного корпуса и, подавив желание умыться, просто держу руки под прохладной водой, пока совершенно не прихожу в себя. Часы над зеркалом показывают половину четвертого. Через два с половиной часа, после раннего ужина, начнется спектакль, а в восемь вечера порталы отправят всех по домам. Мира просила нас подойти в пять, а значит осталось всего полтора часа, минимум тридцать минут из которых Адриан проведет в обществе Прейслеров. Кто же их дочь? Я пытаюсь вспомнить студентов с занятий по Артефактологии, но Немиров не обязательно имел в виду атлантов — это могут быть ученики, знакомые ему еще с Дурмстранга. Прейслер. Почему мне кажется знакомой эта фамилия?

Покинув учебный корпус, я сворачиваю к тропинке, ведущей до пляжа, где обещали быть родители, но, заметив их, направляюсь сразу к Скорпиусу. Мама видит меня издалека, но я ее продолжительный взгляд игнорирую, потому что есть кое-что поважнее. Стараясь не ускорять шаг, я равняюсь с ними и убедительно улыбаюсь Аделе.

— Ты не могла бы дать мне минутку поговорить со Скорпиусом?

Секунду Адела будто сомневается, но я смотрю настойчивее, и она, вместе с нашими родителями, продолжает идти вдоль берега, тогда как я хватаю Скорпиуса за рукав и отвожу в сторону барных столиков.

— Как ты избавилась от Адриана? — спокойно спрашивает он, садясь напротив меня. — И где труп, который я должен помочь спрятать?

— Кто такая Прейслер? — негромким возбужденным шепотом произношу я. — Ты ее знаешь? Это студентка Немирова.

Скорпиусу явно не нравится этот вопрос.

— Однокурсница Кестера, мы пересекались на Политике. Неприятная особа. Зачем тебе?

— Она чистокровная, — говорю я.

— Судя по тому, что всецело поддерживает своего ублюдка-дружка, — да.

— Адриан приехал в лагерь, чтобы поговорить с Немировым о каких-то артефактах, которые хранятся в его семье, — пересказываю я уже более спокойно. — Он сказал о каком-то «manus verum», но я не особенно поняла, что это.

— Истинный… — начинает Скорпиус.

— «Истинная рука» или вроде того, — подсказываю я. — Это из тех артефактов, которые защищают чистокровных волшебников?

— Не совсем, — он задумывается. — Это скорее артефакты, которые работают только для чистокровных. «Для истинной руки» — это вроде как для правоверного волшебника. Таких не делают довольно давно, хотя в нашем хранилище когда-то были подобные. Но вообще это для конченых, — фыркает Скорпиус. — Круг пользования такими артефактами очень узок: только чистокровные волшебники до седьмого колена, каких очень мало, а значит, найти специалиста по ним — такого же чистокровного — практически невозможно. Но артефакты должны быть невероятно мощными. Немиров говорил, что, чем меньше людей используют их, тем они полезнее. Поэтому персональные амулеты, посохи и волшебные палочки так сильны в руках хозяина.

— Да, я поняла, что тебе понравился предмет, — прерываю я Скорпиуса, пока он еще больше не углубился в тему. — Как ты думаешь, мог Адриану достаться по наследству артефакт, с помощью которого Маделейн Селвин прокляла весь род?

Пока он переваривает эту мысль, я кусаю губы, едва дыша.

— Гипотетически, — наконец соглашается Скорпиус. — Если, конечно, она сделала это артефактом. Может, у нее просто глаз был дурной?

— Тебе смешно? — без тени улыбки спрашиваю я. Действительно спрашиваю, потому что не понимаю подобного спокойствия.

— Нет, Мел, предвещая твой вопрос: я не надумал жениться на Аделе и хочу разорвать помолвку, — он вздыхает. — Но нет никаких гарантий, что такой артефакт существует. Но, если бы он существовал, вероятно, с его помощью, можно было бы снять проклятие с Селвинов, и тогда… тогда разговаривать с Адрианом и дедом о расторжении договора было бы продуктивнее… — Скорпиус всерьез задумывается и долго молчит.

— Что если Селвины приехали в лагерь вовсе не по наши души? — тихо произношу я, боясь спугнуть эту мысль. — Что если Адриану нужен был только хороший артефактор, который поможет обратить действие родового проклятия? Может, они с Аделой вообще не хотят вступать с нами в брак?

Скорпиус очень кисло морщится.

— Адела ходит и видит себя в подвенечном платье.

— Ты у нее спросил? — хмурюсь я.

— Да.

— Понятно.

— Если ты еще ищешь лазейки — то могу предложить тебе одну весьма в твоем стиле, — усмехается Скорпиус.

— Какую?

— Говоришь, Прейслеры — чистокровные в седьмом колене артефакторы?

— Может, и дальше, — соглашаюсь я, пока не понимая, к чему он.

— Ну так у них есть еще более чистокровная дочь, — его что-то забавит. — Альберта.

— И?

— Мерлин, я понимаю, что ты сегодня только интеллигентные темы можешь поддерживать…

— Ты даже их не в состоянии, — парирую я.

— Но ты серьезно не понимаешь, как сложить чистокровную суку и мужчину, который может иметь детей только от чистокровной? — он смотрит на меня в упор.

— Это звучит отвратительно, — я кривлюсь, прикрывая глаза. — Они же люди…

— Черт, да я имел в виду, что она как человек — сука, а не то, что ты там подумала, — Скорпиус цокает языком.

— Но смысл тот же.

— Смысл тот же, — не отрицает он. — Но почему тебя смущает мысль подложить под Адриана кого-то вместо тебя? Не думал, что ты любительница пострадать сама, — он не сводит с меня внимательного взгляда, ожидая ответа.

Я поправляю волосы, приглаживая их за уши.

— Дело не в том… не только в том, — поправляюсь я, — что я должна выйти замуж за Адриана. Больше всего на свете я хочу никогда его не видеть. Но, даже если не мне, — кому-то все равно придется. И, знаешь, это как… как радоваться, что под поезд попал не ты. Хорошо, конечно, замечательно! Но кто-то ведь попал, а поезд поехал и дальше, где будут новые жертвы… — бормочу я, глядя на свои руки, лежащие на столе. Скорпиус привлекает мое внимание, касаясь правой.

— Я не понимаю о чем ты.

— Потому что ты женишься, а не выходишь замуж, — все еще неконкретно отвечаю я.

— А прямо ты можешь сказать?

Я перебираю собственные пальцы, не обращая внимания на руку Скорпиуса.

— Ты не понимаешь, потому что с тобой такого не случится. Тебе это в голову не приходило, — стараясь не звучать обвиняюще, говорю я. — Адела возьмет твою фамилию, проклятие Селвинов остановится на ней, и ваши дети смогут жениться на ком угодно. Но я стану женой Адриана и тем самым только перенесу проклятие на его детей, на моих детей, Скорпиус, — я смотрю прямо ему в глаза. — У меня всего три пути: если у меня родятся мальчики, они будут главами своих семей, и их жизнь, конечно, сложится лучше моей. Но они заберут проклятие дальше, и уже их дети продолжат нести его по роду Селвинов. А может, у меня родятся девочки, и Адриан выдаст их по договору еще до того, как им исполнится три, — Мерлин, я молюсь, чтобы этого не случилось! Или, может, быть, судьба будет так благосклонна, что я окажусь бесплодна, и все попытки продолжить род Селвинов окончатся провалом. Но Адриан ведь будет пытаться до самого конца, а я этого просто не вынесу. Поэтому, разумеется, если Адриан захочет другую чистокровную жену, мне очень повезет. Но если я сама попытаюсь свести его с той же Альбертой… Я, безусловно, стану свободной. Но кроме меня никому от этого лучше не будет.

Скорпиус молчит. Знаю, что он хочет спросить, с чего это вдруг во мне проснулась такая забота о других, к тому же и незнакомых людях. Но дело ведь не в том, что я хочу страдать. Дело в том, что я — в отличие от остальных — знаю, как при этом не сойти с ума.

— Давай подождем хотя бы до конца дня, — предлагает Скорпиус. — Может, Адриан увидит Альберту и влюбится без памяти, а ты еще будешь локти кусать.

У меня вырывается совсем не веселый смешок.

— В таком случае, я почту за честь нести букет невесты и тихонько утирать слезы платочком, — заявляю я.

— Ты много на себя берешь, — неожиданно говорит Скорпиус, и я хочу было возмутиться, но понимаю, что это он не о роли подружки невесты. — Ты не должна быть ответственна за поступок полоумной прабабки Селвинов.

— А я не считаю себя ответственной, — поднимаясь из-за столика, отвечаю я. — Просто я не хочу, чтобы меня мучило чувство вины за то, что я с кем-то еще поступила по-свински.

Не стоило этого говорить. Я направляюсь вслед за родителями, ушедшими довольно далеко, и продолжаю идти рядом с ними.

— Мелани, — мама негромко окликает меня, и я поворачиваю к ней голову, — уделишь мне минуту?

Мы отстаем от остальных, к которым уже присоединился Скорпиус, и я внимательно жду, что она скажет. Может, она знает что-то о приезде Селвинов?

— Во-первых, почему ты оставила Адриана? — ровным голосом спрашивает она.

— Он захотел поговорить с профессором и его коллегами наедине, — я пожимаю плечами. — Не могла же я навязыва…

— Во-вторых, твои туфли, — я тут же смотрю на на них, замечая, что на мыске остался след, видимо, от того, что я споткнулась. — Я понимаю, что сианьский шелк невозможно испортить, но это не значит, что нужно пытаться, — заканчивает мама ледяным тоном.

Я сглатываю и легким движением палочки убираю с туфель незамеченное мной пятно.

— И твое платье, — будто какой-то итог подводит она. — Следовало выбрать что-то подобающее визиту будущего мужа. Конечно, ты собрала сюда почти всю одежду, которую непозволительно надевать в приличном обществе, но сегодня-то можно было постараться.

Заметив мое молчание и обращенный на платье взгляд, она — не раздражаясь, а скорее разочаровываясь, — говорит:

— Королева никогда не показывает своих колен, но, если тебе хочется прослыть вульгарной простушкой, значит, я неправильно тебя воспитала.

И она присоединяется к отцу, ожидающему ее в нескольких шагах впереди.

Я борюсь с колючим комом, застрявшим в горле, и не могу последовать за семьей, пока он не исчезнет, но он нарастает и жалит до слез, и я отворачиваюсь лицом к океану, чтобы никто не увидел.

Просто возьми себя в руки, Мелани, ты же можешь. Тебе же не впервой, ты всегда так делаешь. Тише-тише, ничего особенного не произошло, это всего лишь замечание, какое получает каждый, которое не должно обижать — только делать тебя лучше…

— Мелани, — кто-то зовет меня из-за спины, но я еще не могу повернуться. — Мелани, — сбоку появляется Мира, — не хочу тебя отвлекать от семьи, но нам нужно собраться пораньше, чтобы успеть отрепетировать. Я думала, что это не понадобится, но ребята попросили и…

— Да, конечно, — я коротко откашливаюсь. — Прямо сейчас?

— Да, — она виновато поджимает губы.

— Хорошо, — легко соглашаюсь я. — С удовольствием.

Мира недоверчиво глядит на меня, а потом с улыбкой кивает:

— Тогда иди в зал, там все собираются, а я пока найду остальных.

В зале еще не слишком много народу, но здесь уже Доминик, проверяющая костюмы, и атланты, ответственные за смену декораций. Пока я стою у входа, они несколько раз меняют фон и проверяют, плавно ли двигаются кулисы, а кто-то раскладывает программки на зрительские кресла. Здесь пока не ощущается ни мандража, ни предвкушения, поэтому я просто сажусь в одно из кресел с краю ряда и опускаю голову. Шпилька снова заметно впивается в затылок, и я вытаскиваю ее, зная, что посторонних сюда не пустят до самой премьеры. Изумруд на заколке слабо мерцает, когда я верчу ее в пальцах. Все так глупо и неправильно.

У меня должна быть счастливая жизнь. Я умна, хороша собой и знаю себе цену. Я хочу учиться в Академии и стать настоящим зельеваром. Я хочу, чтобы мой муж смотрел только на меня, когда я в комнате. Я стою гораздо дороже, чем меня продали. Меня просто отдали как породистую зверушку на разведение. Неужели, никто и правда не увидел во мне большего, чем просто чья-то послушная жена и мать? Или никто просто не смотрел?

— Мел, — шепот, коснувшийся, уха, заставляет меня вздрогнуть, но я тут же узнаю Асторию, присевшую рядом, и успокаиваюсь. — Волнуешься?

— Нет, — отвечаю я прежде, чем успеваю подумать. Наверное, нет. Я хорошо помню свои слова и знаю, как держать себя на сцене. А потом спектакль просто закончится, и все уйдут, откуда пришли. И даже то, что проведу больше часа прямо напротив Джеймса, который вполне заслуженно меня ненавидит, меня не пугает. Мы ведь не будем даже разговаривать: только озвучивать реплики от чужого лица.

— Ты же знакома с Лили Поттер?

А вот и оно.

— Ближе, чем хотелось бы, — бормочу я.

— Что ты имеешь в виду? — Астория прищуривается.

— Мы живем в одной комнате.

— А, понятно, — кивает тетя. — И как она тебе?

— Не в моем вкусе, — я хмыкаю, особо не уточняя.

— Да и мне казалось, не во вкусе Скорпиуса… — немного рассеянно замечает она. — Знаешь, я думала, если он не хочет помолвки и собирается оставить невесту, он выберет кого-то максимально на нее, ну, непохожего.

Мне требуется несколько секунд, чтобы сообразить, что может быть общего у Лили и Аделы.

— А-а, — тяну я, — на самом деле, Лили сейчас не похожа на себя. Несколько дней назад на нее напали, и это было какое-то самодельное заклинание, так что она… побледнела, — я не сразу подбираю слово. — Было хуже, сейчас она еще ничего. Медсестра говорит, что она еще порыжеет обратно и снова начнет меня бесить, но это — слава Мерлину — еще не скоро.

Астория хихикает.

— Не думала, что ты будешь так ревновать Скорпиуса…

— Не думала, что ты придешь узнавать о его девушке прямо у него под носом, — парирую я.

— Ну, сам он ничего толком не рассказал, — Астория надувает губы. — А я мать или кто? Уйдет он на ночь глядя, где мне его искать?

— Так у Поттеров, как и последние шесть лет, — я закатываю глаза. — Хотя теперь он скорее приведет Лили к вам домой, чем пойдет в гости к Альбусу.

В ее глазах грустное понимание.

— Альбус ведь знал про помолвку?

— Очень давно, — вздыхаю я. — И теперь Скорпиус потерял друга.

— Мальчики еще помирятся, — уверенно кивает тетя. — Скорпиус слишком дорожит этой дружбой, чтобы просто так смириться. Но мне уже не терпится познакомиться с этой девушкой! — она едва не подпрыгивает на месте. — Расскажи о ней что-нибудь! — она то ли требует, то ли упрашивает.

Я коротко улыбаюсь.

— Лили Поттер — самое несносное создание из всех, что я видела. Нет, — поправляюсь я, — она на втором месте, а на первом…

Ее брат.

Вслух я этого не произношу.

— Ненавижу быть на втором месте, — произносит кто-то за нашими спинами, и я оборачиваюсь. Лили идет по проходу к сцене, и, видимо, я высказалась слишком громко, чтобы она меня услышала.

— Лили! — Астория подается вперед.

Лили немного шугается этого движения, но, судя по всему, понимает, кто перед ней.

А перед ней самое любопытное существо всех времен, хитрейшая из женщин и просто чертовского характера человек. Нет, Лили не знает, кто перед ней, хотя общение со мной должно было максимально ее подготовить.

— Здравствуйте, — Лили кивает.

— Как твои дела? — Астория довольно и вместе с тем немного хищно улыбается, что меня немного смешит. Будь они наедине, тетя бы уже душу вынула из девушки сына, но метод заглатывающей анаконды или душащего удава — это не про нее. Она просто так гипнотизирует своих жертв, и они сами идут в зубастый рот с миленьким раздвоенным язычком. Я вот каждый раз попадаюсь.

— Хорошо, спасибо, — Лили сглатывает, кажется, не знает, как себя вести с матерью Скорпиуса. Против она или за расторжение помолвки, может, ей нравится Адела, а может, она ненавидит рыжих: ну что за прелесть наблюдать за беспомощностью мышки, бредущей в пасть змеи! — Мелани, репетиция через пять минут, — Лили чудом переводит взгляд на меня. — Извините, нам надо готовиться.

— Ну вот, — Астория разочарованно опускается на спинку кресла, пока Лили удирает за сцену. — Она всегда такая скованная?

— Нет, обычно ее не заткнешь, — хмыкаю я.

— А по правде?

Я вздыхаю.

— Лили забавная, — признаюсь я. — Она все время что-то ищет, барахтается, борется за какую-то свою идею… Получает за это, конечно, с лихвой, — так она и схлопотала проклятие. Но скучно с ней точно не бывает. В общем, она совсем не то, что я когда-нибудь смогла бы…

Я осекаюсь, заметив, что Астория снова начинает улыбаться.

— Это хорошо. Я была бы рада, будь у Скорпиуса такая девушка.

— А она есть, — неожиданно для себя напоминаю я.

— Ну ты поняла, я имею в виду, если бы они могли быть вместе по-настоящему.

— Иногда у нас есть только ненастоящее и, знаешь, — я поднимаюсь с кресла, — оно бывает лучше всего, что есть на свете.

Я делаю шаг к проходу мимо Астории, но она внезапно хватает меня за руку.

— Мел, ты кого-то нашла?

Я не знаю, как вдохнуть. Можно ли признаваться? Я могу рассказать Астории все, и она никогда меня не выдаст и не осудит, но… если я отвечу «да» — я совру.

— Нет, — я улыбаюсь, поджав губы. — Нет, что ты.

Я кого-то потеряла.

Когда мы со Свити и Артуром поднимаемся на сцену для быстрого чтения эпизода, Астории в зале уже нет. Мы бегло и почти без сопутствующих действий повторяем свои реплики, слушаем последние комментарии от Лили и Миры, а потом уступаем место следующим. Нам хватает чуть меньше часа на все, но лишь потому, что Джеймса нет, и все сцены с ним либо дополняет Мира, либо пропускаются. В последний раз, когда мы репетировали вместе, я докрутила себя до того состояния, чтобы расстаться с ним, выкрикнула свои слова, не подумав. Вернее, думая слишком много. Будь мое решение чуть более внезапным, не прокручивай я его в голове целый день, я бы, наверное, струсила. Сдалась под напором вопросов, которыми Джеймс засыпал меня, когда я попыталась уйти. Я бы призналась во всей той лжи, что успела наговорить, я бы позволила Джеймсу прыгнуть за мной туда, откуда нет возврата. Но я храбрилась слишком долго, чтобы в одну секунду вылить свои проблемы на чужую голову. Я сожгла мосты и развеяла их по ветру. А мы остались на разных берегах.

— Отлично! — Лили громко хлопает в ладоши. — Теперь выложитесь на полную перед залом, и все будет замечательно. Спасибо! Идите переодеваться.

Я встаю с кресла в центре первого ряда и поворачиваюсь, чтобы пройти за кулисы, когда все внутри секундно перехватывает. По проходу к Лили идет Джеймс, но я стою совсем рядом с ней, и кажется, будто идет он ко мне. Я сглатываю и отворачиваюсь, стараясь проскочить мимо прохода до того, как он приблизится. Одним мгновением я ухожу вперед, а Джеймс останавливается точно там, где я была. По позвоночнику что-то вязко тянет, но я ускоряю шаг и закрываюсь в гримерке.

Меньше минуты мне дается на то, чтобы перевести дух, потому что потом появляются Свити, Доминик и девочки реквизиторы-статисты, так что все чересчур быстро закручивается в водоворот, из которого я выпадаю, только оказавшись за сценой, когда кулисы с приятным шорохом разъезжаются, открывая декорации ярмарки и «горожан», живо переговаривающихся между собой. Еще пара секунд и звучит беззаботная музыка, под которую на сцену выпархивает Свити-Бьянка в невероятно-розовом платье. На мне, как и обещала Доминик — густо-фиолетовое. От волнения не в силах смотреть на сцену дольше пары минут, я отворачиваюсь и немного отступаю назад, чтобы пропустить готовящихся для второго эпизода женихов Бьянки.

История, написанная Шекспиром, прекрасна и коротка только в пересказе Лили. Весь Лондон судачит о прекрасной дочери лорда — Бьянке, которая приветлива, весела и задорна, и каждый холостой мужчина в городе мечтает на ней жениться. Только вот почтенный лорд намерен сначала выдать замуж старшую дочь — Кэтрин, которая отличает вздорным характером, остра на язык и вовсю отваживает женихов — охотников за приданым и наследным титулом. По итогу второй сцены они сговариваются найти для Кэтрин любого бедолагу, который согласится взять ее в жены, — лишь бы не задушил ее до алтаря. Услышав по голосу, что заговорщики нашли Джеймса — то есть Питера, — я готовлюсь к первому выходу. Между сценами, чтобы все актеры успели занять свои места, кто-то из декораторов сгущает легкую дымку, в которой я быстро прохожу к шкафу и поднимаюсь на маленькую лесенку.

— Кэт, разговор на этот раз серьезный, — сурово произносит «Бенедикт». — К тебе пришел жених, и я намерен дать ему мое благословение.

— Ах, папа, вы каждому меня желаете отдать, кто просто сможет несколько минут со мною сладить. Не торопитесь так, до алтаря пройдет гораздо больше.

— Нет, Кэтрин, моя воля такова, что этот муж уйдет от нас с женою.

— Так дайте ему Бьянку, раз мужу все равно на ком жениться, — я говорю громко, но сама рассматриваю корешки книг, стоя к зрителю вполоборота.

— На Бьянку спрос другой…

— Какой же?

— Она доучится: я нанял гувернера, и, зная в этой жизни все, она гораздо проще выйдет замуж, чем ты, несносное создание! — Бенедикт повышает голос.

— И что же «все» она поймет в семнадцать? Быть может, и ей стоит подождать?

— Что следует, — настаивает отец Кэтрин, — а больше — ей не нужно. Как и тебе излишне все пустое, что ты втемяшила в свою головку.

— О чувствах? — восклицаю я. — О равенстве, о праве, о свободе?..

— О глупостях, которым места нет в стабильном и серьезном браке. Спускайся вниз, пора тебя представить!

В комнату влетает Бьянка, плюхаясь в кресло, стоящее прямо возле книжного шкафа.

— Ах, папочка, учитель — просто гений! Мы выучили русский алфавит! — Свити, умело каверкая собственный язык, перечисляет буквы, пока одна из книг не падает у меня из рук.

— Ай! — визжит Бьянка, когда том приземляется к ней на колени. — Кэтрин, знаю, ты это нарочно!

— Папа' сказал, чем ты умнее станешь, тем меньше шансов будет выйти замуж, — поддразниваю я.

— Папа'?! — нервно подпрыгивает Бьянка.

— И все же переврет, чертовка! — Бенедикт воздевает руки. — Сказал я, очень скоро замуж выйдешь! Под окнами толпятся женихи: бери любого — лишь бы был по масти. Как станет золотом и серебром венчать — так сразу позабудутся сестры твоей ехидные упреки. Украсит лоб витая диадема, а шею — разноцветное колье, и будешь ты счастливей всех на свете!

— Ах, папа! — Бьянка бросается отцу на шею.

— Ну, полно, золотце…

— А мир сошел с ума, — вздыхаю я, но тут же раздается громкий стук в дверь. Все оборачиваются.

— Ну, Кэтрин, вот и твой жених явился, — Бенедикт хлопает в ладоши.

А я с неожиданной тоской смотрю, как на сцену выходит Джеймс, и понимаю, что мне так, как Кэтрин, не повезет.

— Приветствую, почтеннейший милорд. И леди Бьянка, как же вы чудесны. О, Кэтрин, — пауза должна быть по сценарию, но я кожей чувствую, что Джеймс смотрит в мою сторону, и меня пробирает дрожь, — милое, волшебное созданье! Какой прекрасный стан, черты лица… Как волосы в свету легко играют…

— … приданое на солнце отливает… — отзываюсь я, выжимая из себя ехидство и не отводя взгляда от книг. Хорошо, что в этой сцене я выдам пару реплик и сбегу, потому что это именно то, что мне хочется сделать на самом деле.

Когда визит жениха к отцу превращается в беседу возле комнаты Кэтрин, сцену разделяют на две части: слева от двери спальня, по которой я раздраженно нарезаю круги, а справа — довольный и подначивающий Питер. То есть я только слышу, что он довольный, но выражение лица Джеймса помню еще с репетиций. Разговор становится перебранкой, и убежденный, что очаровал невесту, Питер уходит. Пошвыряв по комнате вещи, я удаляюсь за кулисы в другую сторону.

Один из женихов Бьянки, Люк, притворившийся для Бенедикта гуверненом, под Оборотным зельем проводит урок для Бьянки, но его попытки преподавать хоть немного серьезно разбиваются о ее заигрывания и шутки. «Учитель» тает, как лед на солнышке. В обход остальных женихов, он решил не ждать, пока замуж выдадут старшую, а узнать Бьянку пораньше, заодно и застолбив место будущего супруга.

Питер говорит женихам Бьянки, что с браком и самой Кэтрин все схвачено, она ждет не дождется свадьбы, и скоро можно будет просить руки ее сестры. Все, кроме Питера и Грегори, расходятся. Грегори просит Питера представить его в доме лорда учителем для Бьянки, и тот соглашается.

Я ругаюсь с отцом. Не хочу замуж за первого встречного и особенно за нахального Питера, но он непреклонен: свадьбе быть, а мои тирады и мольбы разбиваются в пух и прах. Следующей сценой я жду у алтаря, разряженная в лучшие драгоценности и кружева пурпурного цвета, но жених не появляется. Гости начинают злословить, обвиняя меня, что я очередного доконала, Бенедикт нервничает, а Бьянка ежесекундно выглядывает в окно, не едет ли Питер. Кто-то предполагает, что он нашел другую, помилее, сплетня обрастает подробностями, и до Кэтрин доходит уже как история любви с невероятной девушкой, которую Питер встретил по пути сюда. Я смеюсь и огрызаюсь на такие глупости, но вот двери распахиваются, и появляется мой жених — Мерлин его раздери! — с неизвестной леди.

Незнакомку играет Доминик, поскольку добавили ее в последний момент, и уже через пару сцен она окажется сестрой Питера. Только вот я это знаю, а Кэтрин — нет, и на ее месте я бы тоже сильно забеспокоилась, появись на моей свадьбе такая вот белокурая красавица. Впрочем, Кэтрин же не хочет замуж. Не хочет, но прилюдного оскорбления не потерпит. Я открываю рот, чтобы начать скандалить, а потом уйти, но Питер провожает леди до места в первом ряду и встает передо мной.

— Клянешься ли ты, Кэтрин, быть для мужа опорой: в беде и в счастье, в богатстве и в бедности, при свете и во тьме?

Кэтрин должна молчать, и я выдерживаю паузу, обводя взглядом всех присутствующих, отца, сестру и незваную гостью, а потом смотрю прямо на жениха.

Он глядит на меня исподлобья, хотя немного выше по росту. Я тяжело и протяжно вздыхаю.

— Клянусь, — с излишком недовольства в голосе.

— Клянешься ли ты, Питер, оберегать свою жену: в горе и в радости, в болезни и в здравии, в мире и…

— В любви, — перебивает священника Питер. Я вскидываю голову за Кэтрин. Хмурюсь. Джеймс тоже не изображает приветливость. — Клянусь.

— Объявляю вас мужем и женой, — громогласно произносит священник. Джеймс медлит, но потом все же тянется «поцеловать невесту», а я картинно отворачиваюсь. Все идет по сценарию.

В следующей сцене Бьянку обхаживают сразу двое учителей: Люк и Грегори. Они забавно пререкаются, мешая друг другу и пытаясь отвоевать внимание девушки, а она только подзадоривает их соревнование.

Завтрак в доме Питера начинается спором о любви с первого взгляда, а заканчивается перепалкой и резким уходом Кэтрин. Муж за ней не идет. Глупый.

Бьянка кокетничает с Люком, он делает ей предложение, и она тут же бежит рассказывать отцу.

Питер приглашает Кэтрин на прогулку.

Декораторы в последний момент расстарались с реквизитными деревьями и кустарниками, потому что на репетициях розы выглядели совсем картонными, а сейчас — вполне себе красивые, хоть и искусственные. Я останавливаюсь на краю сцены и смотрю поверх голов зрителей. На самом деле, их почти не видно в зале, потому что прожектора направлены в нашу сторону, но силуэты угадываются. Где сидят Нотты, Малфои и Селвины, я не знаю. Джеймс останавливается справа от меня, молчит.

Мне никогда особо не нравилась эта сцена, но Лили она кажется атмосферной и красивой. Мне — стоящей в напряжении перед зрительным залом и бок о бок с парнем, которого я унизила и бросила, — нет.

— Пришло письмо: сестра твоя выходит замуж.

— И за кого же?

— Я не разобрался. Написано за Люка, но сразу про учителя там что-то добавляют…

— Поймала сразу двух одним заклятьем, — отвечаю я.

— Что ж, ищущее сердце дорогу до влюбленности найдет, — я чувствую напряжение между нами, но голос и поведение Джеймса принадлежат Питеру. — А Бьянка, видно, хочет быть любимой.

— Ее все любят: что ей проку с мужа? — смеюсь я.

— Тебя ли нет? — Джеймс чуть оборачивается ко мне.

— Меня готовят к браку. И коль угодно выдать замуж по расчету — любви не место в доме с очагом, — каменным голосом произношу я свою реплику. Смотрю по-прежнему в зал.

— С чего же?

— Таковы порядки.

— Где?

— В моей семье.

— Но ты в моей семье! — Питер берет Кэтрин за руку, разворачивая ее к себе, и я вздрагиваю, потому что пальцы Джеймса едва заметно сжимают мою ладонь. Я поднимаю на него глаза. Запальчивый ответ не вяжется со спокойным выражением лица. Я забыла, что там дальше. Что я должна отвечать? Нет, нет, только не снова, я не могу второй раз завалить сцену с Джеймсом. — А уж в моей семье все будет по-другому. Забудь про строгость отчего поместья: ты здесь хозяйка, ну вот ты — и правь! Вели прислуге все сменить по нраву, скажи, что есть и как тебя будить. Расставь здесь все как с чистого листа. Наполни звуками любимых инструментов.

Я молчу. Провожу свободной рукой по розовым бутонам на кусте.

— Люби сама, и будет все в ответ.

Дымка.

В следующей сцене только я и несколько эпизодических персонажей. Сероватая гостиная меняется, оживает, туда-сюда летает реквизит, и с итоговым взмахом палочки — на самом деле колдую не я, а декораторы — все становится на места и сказочно подсвечивается. Десять секунд я не двигаюсь, как забывшийся дирижер. Кожей чувствую магию, которая меняет цвет моего платья на лиловый, а потом снова поднимается дымка.

Я возвращаюсь за кулисы. Перед зрителями Люк и Грегори готовятся к свадьбе первого. Второй недолго горевал по Бьянке и уже успел жениться на какой-то вдове, поэтому вовсю раздает советы по семейной жизни. Они много и дерзко шутят, залу нравится, и я слежу за сценой до последнего, пока рядом со мной не встает Джеймс. Воздух тут же сгущается, но я не подаю вида, что забыла вдохнуть: держу паузу и молчу, ломаю пальцы, но не позволяю себе шелохнуться.

— Идем, — коротко зовет он, когда Люк и Грегори покидают сцену с другой стороны. Мы садимся за обеденный стол с разных концов.

— Ты, Кэт, сегодня странно молчалива: не споришь, не пытаешься сбежать. Скажи мне, что случилось, если горько, — я знать хочу, что сделалось с тобой.

Я открываю рот и тут же закрываю его. Не глупи, отвечай.

— Я думаю, что день сегодня важный: сестра выходит замуж, как хотела, и все на свете сделано по ней. И даже я — слуга отцовской воли — сижу здесь, потому что надо всем сначала выдать старшую сестрицу, чтоб путь до младшей мужу был открыт. Но можно ль ради единичной жизни другую, столь же равную, губить?

Звенящая тишина выдерживается паузой Питера, а потом он говорит:

— Не знаю, что до Бьянки и насколько в судьбе твоей сыграл свое расчет, но я — лишь рад, что так оно случилось. Что ты упряма, не даешься в руки, что ты не веришь в первую любовь. Что всех других ты выгнала с порога, что воле ты перечила отца: быть может просто ты ждала меня?

Я смеюсь, но Питер продолжает:

— Каким бы ни казалось сумасбродством мое тебе признание сейчас, но я — лишь счастлив сговору в женитьбе. Ведь как бы ни стремились лорды к Бьянке, и как бы ни хитрили на пути, они из виду в спешке упустили больше, чем попытались обрести. И что сказать: счастливая невеста — залог, наверно, счастья для всего, но ты, буду надеяться, увидишь, как счастлив я…

— Карета подана, милорд! — вбегает слуга.

Питер первым выходит из комнаты, но я все еще сижу, ожидая, пока Доминик выполнит свою задачу. Мое платье становится сиреневым. Дымка.

Наблюдая за разыгранной свадьбой, я едва слышу, что происходит. Священник называет Люка и Бьянку мужем и женой, гости их поздравляют, а потом начинается пир. Бьянка, бывшая вдова — а ныне жена Грегори — и Кэтрин должны уйти, и Свити приходится взять меня под руку, потому что я забываюсь. Не понимаю даже, о чем думаю. Только каждый раз ловлю свой взгляд на Джеймсе и стыдливо отвожу глаза. За сценой Свити спрашивает, все ли нормально, и я бодро киваю, стараясь убедить ее, что все и правда в порядке. Но верю ли я сама? Верю. Верю, что все вокруг гнетет и давит. Мне осталась лишь одна сцена, но эта самая сцена — которую я сорвала в прошлый раз — и бросает меня в дрожь. Я стараюсь не думать о ней, но беру свой текст и произношу его раньше строчек перед глазами. Я все помню. Без запинки. С нужными эмоциями, с правильными действиями. Все будет хорошо.

Мужья за столом хвастаются женами и говорят, что те на край света за ними пойдут, — так сильно любят. Зарождается спор. Питер говорит, что нужно доказательство любви. Какое? Признание, конечно! Люк посылает к своей новоиспеченной супруге слугу с сывороткой правды, подмешанной в вино, чтобы Бьянка сказала слова любви. Едва исчезнув за кулисами, слуга возвращается обратно: ответа нет — леди рассмеялась и продолжила беседу с подругой. Теперь уже Грегори спрашивает свою жену, но слуга приходит с упреком, у леди, мол, нет настроения. Питер встает из-за стола, желая лично спросить у Кэтрин. Остальные мужья решают подслушать под дверью, чтобы убедиться в отрицательном ответе. Меня бросает в такую дрожь, что я роняю на пол сценарий. Наклоняюсь поднять его, а на сцене уже дымка и почти все место отведено под библиотеку — ту самую, где Питер впервые увидел Кэтрин. Лишь с самого края появилась дверь без стен — за ней остановился Питер, притаились Люк и Грегори. Мне нужно занять кресло, и я на ватных ногах иду к нему, лишь в последний момент засовывая сценарий на одну из полок книжного шкафа. Стук в дверь. Дымка исчезает. Входит Питер.

— Ну, здравствуй, Кэт!

— А где же ваш слуга и зелье? — насмешливо спрашиваю я.

— Какой слуга?

— Тот, кого вы, о, благородные мужья, послали за признаньями к невестам.

— О, Кэт, слова мои специально для тебя. Я сам хочу с тобою объясниться, надеясь сам услышать искренний ответ.

— Боюсь, мой искренний ответ вам будет не по нраву, — я отвечаю обиженно, потому что Кэтрин слышала о споре, знает, что их наверняка подслушивают, и знает, что хочет получить от нее Питер. Она, конечно, ответит. Ответит все, что нужно. Обязательно. Слово в слово.

Раздается громкий смех из-за двери, который приводит меня в чувство. Все под контролем.

— Хотя бы выслушай меня, — Питер не двигается с места, хотя должен подойти к моему креслу. — Согласен, поначалу я бегал за приданым, званьем лорда. Твоя строптивость лишь смешила дух. Но стала ты потом моей женою, и магия открыла мне глаза. О, Кэтрин, ты умна и так прекрасна, твоя отвага восхищает каждый день, — Джеймс смотрит прямо на меня. Не сквозь, как это было весь спектакль, а точно в глаза, и мне отчего-то становится очень тесно и горячо в груди. — Ты воспротивилась отцовской воле, сказала — выйдешь замуж по любви. Позволь же мне любить тебя, любить тебя счастливой! Не потому что тебе так сказали, а потому что ты хочешь. Я знаю, что помолвку заключили без твоего согласия, и ты этого не хотела. Но если ты хоть что-то ко мне чувствовала тогда…

Мурашки на моей коже просачиваются в кровь и леденеют. Я не могу пошевелиться. Не могу даже моргнуть. Я так переволновалась перед этой сценой, что у меня начались галлюцинации. Что делать? Надо отвечать по сценарию, и все будет нормально.

— Ну, если вы хотели объяснения… — начинаю я, поднимаясь из кресла, и тут Питер делает большой шаг вперед. Я испуганно смотрю в глаза Джеймса, не зная, что будет дальше. — То я скажу вам, что… чт-то…

— Скажи мне.

В горле пересохло. Что я там должна была сказать?

— Скажи, что правдой это было — не игрой! — Джеймс пытается подстроиться под свой текст, но его слова все равно не вписываются, Господи! — Скажи, что у тебя внутри искрило! Что наши руки связаны навеки…

Я хочу закричать, завопить так громко, что весь мир просто расколется, рухнет, сцена провалится в Ад, и все исчезнет. Будто никогда и не было этой минуты. Но закричать я не могу.

— Скажи мне, — Джеймс берет меня за руку. — Неужто ты бы вышла за любого? Кого бы только лорд ни предложил? За Трэверса, за Селвина, за Блэка?

У меня кружится голова. Откуда здесь фамилия Селвинов? Он знает или это слепая догадка? Я моргаю несколько раз и, кажется, сильнее опираюсь на руку Джеймса, потому что он перехватывает ее до самого локтя. Я не сойду с этой сцены. Если я не умру прямо здесь, меня убьет мать, сидящая в зрительном зале. А если она не успеет первой — Адриан прикончит сначала меня, а потом Джеймса. Нет, сначала Джеймса, чтобы я это видела.

Нужно все это исправить. Нужно сделать вид, что это сценарий. Подыграть.

— Не будь моей сестре так нужно замуж, — фыркаю я, чудом, настоящим чудом взяв себя в руки, — я не пошла б и с принцем под венец. Но часто мы родным желаем лучше, чем сердцу своему…

— Ты говоришь… как будто не о том, — с нажимом отвечает Джеймс. Я вижу, что ему с трудом теперь дается подбор слов, но вряд ли он станет подыгрывать моей попытке все вернуть. — Я лишь прошу сказать, что я был нужен, что я сумел хоть сколько растопить холодное, безжизненное сердце.

Меня так задевают его слова, что я несколько секунд стою в шоке. Потом выпрямляюсь.

— Уловками? Насмешками? Нахальством? — восклицаю я громко, и теперь уж точно никто не подумает, что разговор стал более чем личным.

— Ме… меня волнует лишь один вопрос, — исправляется Джеймс, и я сглатываю, гадая, что он хотел сказать в первый раз. Назвать меня по имени? — Скажи, я стал тебе дороже хоть на йоту? Соври хотя бы мне, и я поверю, — он просит, негромко, но слышно. В зале оглушительная тишина, или это я ничего больше не слышу, кроме его дыхания?

— Ты стал, — почти шепчу я, но спохватываюсь, что нас могут не так понять. — И если ты поспорил, что я тебе взаимностью отвечу, то время получить заклад.

— Он мой, — будто эхом отзывается Джеймс, тянет меня к себе и целует. Это совсем не по сценарию! Я цепенею и, лишь почувствовав тепло его губ, выдыхаю. Он крепко держит меня — и хорошо, потому что на ногах я не стою, — и я слышу только, как взрывает аплодисментами и криками зал, как тяжело сходятся кулисы прямо перед нами, и не могу, не могу остановиться — так мне хочется целовать его, так хочется, чтобы он никогда и ни за что не отпускал меня. Зрители все еще ревут. Меня словно в одну секунду окатывает водой, я отскакиваю и в ужасе смотрю на Джеймса. Он отвечает слегка затуманенным взглядом, который мгновенно становится серьезным.

— Мел… — начинает он, делая шаг ближе, но я уже понимаю, что натворила. Я убила нас обоих.

— Прости! — всхлипываю я, бросаясь со сцены, но в этот раз я бегу куда быстрее, чем в прошлый, быстрее, чтобы он меня не догнал. Влетаю в пустую гримерку, но дверь тут же открывается. — Ухо… — начинаю я и столбенею.

Это Адриан. У него в руках большой букет белых роз, а на лице легкая, приятная улыбка. Может, мне кажется. Мне все это просто кажется, Господи, пусть я проснусь!

— Блестяще сыграно, — неожиданно хвалит он. — С душой. У вас получилась весьма любопытная интерпретация, хотя мне больше нравится оригинал. Тот, где жена становится послушной. И не целует других мужчин.

— Адриан, я… — меня прерывает короткая хлесткая пощечина. Не успев вздохнуть, я чувствую только, как растекается по лицу боль — острая, саднящая, будто меня клеймили.

— Только посмей сделать так еще раз, — медленно произносит Адриан, но мне так больно, что я не могу на него смотреть: оступаюсь, упершись спиной в какой-то шкаф, и пытаюсь сохранить дыхание.

— Ах ты ублюдок! — яростный рык, дверь хлопает о стену, потом раздается еще один удар, ближе. И то, и другое отдается в моей горящей огнем щеке, и я морщусь, сползая на пол возле шкафа. — Попробуй только еще раз к ней подойти!

— Она — моя невеста и будет моей женой, а тебе лучше раз и навсегда уйти, — в голосе Адриана льды, он вскидывает палочку, и моя кожа мгновенно покрывается мурашками. Я не чувствую щеки, не ощущаю боли от удара — только невероятный, всепоглощающий холод.

— Кем бы ты ни был, это не дает тебе права поднимать на нее руку, — цедит Джеймс сквозь зубы. Голоса их слышатся так далеко, будто я стою в стороне. Они разговаривают без меня, а меня здесь вовсе нет. Я — в темноте, ищу что-то, собираю, не могу понять, что. Крупицы смелости, одна за другой, они соединяются и вместе кажутся абсолютно бесполезными, но я открываю глаза. Заставляю себя посмотреть на Адриана и сразу чувствую его взгляд. Он проходит по мне быстро, случайно, но я ловлю его и удерживаю. «Пожалуйста» — это все, что только крутится у меня в голове. Я хочу дать ему знак, показать как-то, что все это — глупость и ничего не значит, но то ли я бестолковая, то ли он просто не верит мне. Адриан не реагирует: не пожимает плечами, не выдыхает, — не делает ничего из того, на что способен обычный человек. Только продолжительно смотрит на меня, опускает палочку, а потом уходит.

Из меня будто выпивают все силы. Плечи охватывает озноб. Кто-то сказал «Левикорпус», и я не чувствую земли под ногами. Ко мне никогда не применяли это заклинание, но наверное, оно действует как-то так. Внутренности парят над полом, будто по отдельности, я хочу их собрать, но руки не слушаются, ноги неподвижны, и простейшее действие кажется невозможным.

Что-то касается моего лица там, где приложилась пощечина. Я вздрагиваю и сжимаюсь, не в силах ничего сделать, и Джеймс опускается на колени передо мной. Тоже смотрит. Я перестаю дышать.

— Прости меня, — тихо и очень-очень виновато говорит он. — Это из-за меня, — едва заметным, легким движением его палец касается моей щеки. — Я представить не мог, что мои действия так отразятся на тебе. Клянусь тебе, что сделаю все, чтобы он больше к тебе не притронулся. Ты никогда его не увидишь. Я обещаю. Ты мне веришь?

Я не могу кивнуть. Я верю, потому что в его глазах что-то невозможное, что-то, заставляющее безоговорочно признать его правоту. К тому же сил спорить у меня нет.

— Ты не знаешь всего, — все-таки произношу я, опуская глаза.

— Того, что видел, — мне достаточно, — жестко отвечает Джеймс и добавляет уже тише: — Почему ты не сказала сразу?

Сказала о чем? О женихе? О том, что пощечина — меньшее, что я получу, лишь взглянув на другого? Разве я знала? Мой слепой, безотчетный страх, подкрепляемый каждым взглядом Адриана, был пеленой тумана. Едва ли я и правда догадывалась, чего стоит бояться. Едва ли я даже хотела об этом думать.

— Джеймс, — едва слышно произношу я, и его взгляд будто становится строже от звука имени, — я не смогу быть с тобой…

Он коротко и почему-то не зло усмехается.

— Даже если не будешь, — пожимает он плечами, — он к тебе больше не подойдет.

— Но я хочу… — выдыхаю я, тут же понимая, как это звучит по лицу Джеймса. — Я хочу, чтобы ты был в порядке. Адриан…

— Я его не боюсь, — твердо заявляет он. Я качаю головой. — Мелани, перестань. Ты уже с лихвой порешала все за нас обоих. И если бы ты тогда не сбежала… — он снова смотрит на мою щеку, словно ему самому больно.

— Когда? — мне хочется разрядить обстановку, но я не могу улыбнуться.

— Каждый раз, когда ты сбегала, — заверяет меня Джеймс. Он приближается и осторожно касается губами моих губ. Первую секунду меня сжимает страх — от того, что Адриан вернется, что увидит, но потом я понимаю, что Адриан уже видел. Корабль пошел ко дну. Что я буду танцевать на его палубе — значения не имеет.

В дверь стучат. Это кажется странным, но немного проясняет сознание, и мы поднимаемся с пола. Я быстро оглядываюсь в зеркало, поправляя волосы и макияж, а Джеймс одним броском закидывает розы в урну. Я открываю дверь и отступаю на шаг.

— Мелани, мы видели Адриана… — сначала мама выглядит встревоженной и вместе с тем хмурой, но, заметив Джеймса, только вежливо приподнимает брови. — Прошу прощения, мы, кажется, не знакомы.

— Джеймс Поттер, — коротко представляется Джеймс, не протягивая руку моему отцу, вошедшему вслед за мамой. Я не знаю, что ему известно о помолвке, но, может, он считает, что в этом виноваты они?

— Очень приятно, молодой человек, — чинно кивает мама. — Мы — мистер и миссис Нотт, родители Мелани.

— Я знаю.

По лицу мамы коротко, едва заметно пробегает смятение. Потом она улыбается.

— Нам очень понравился спектакль, — говорит она, бросив на меня скользящий взгляд, а потом снова вернувшись к Джеймсу. — У вас талант.

— Не думаю, — отвечает Джеймс, и, похоже, он сам понимает, что все его ответы звучат слишком грубо, потому что продолжает: — Мелани мне подыгрывала, без нее я бы не справился.

Я не собираюсь улыбаться, но почему-то все равно это делаю.

— Да, я слышала, ваше основное занятие — квиддич, — с почтением произносит мама. И хотя смотрит она только на Джеймса, на меня будто перепадает капелька ее удовольствия от этой встречи. И мне начинает казаться, что впервые за семнадцать лет она мной довольна. Не понимаю только, в чем дело. В том, что я понравилась успешному игроку и сыну героя войны? А Адриана она уже как со счетов списала?

— Можно и так сказать, — соглашается Джеймс, беря меня за руку. Мама собирается вопросительно поднять брови, но сдерживается — я вижу, как вздрагивает ее лицо. — Я думаю, нас зовут на сцену.

И он быстро, больше не церемонясь с моими родителями, уводит меня обратно к сцене. Зал действительно все еще аплодирует, а навстречу нам выбегает Мира.

— Где вы были? — на выдохе спрашивает она. — Какая разница — все только вас и ждут!

Буквально вытолкнутые на сцену, мы проходим в центр под новую волну аплодисментов, и кланяемся. Кто-то передает мне цветы. Я принимаю и улыбаюсь, игнорируя тревожную тяжесть, засевшую в груди. Где-то здесь все еще Адриан. Может, не в зале, но точно еще в лагере. Мне придется всех проводить. Мне придется снова его увидеть.

Крепче сжав ладонь Джеймса и почувствовав ответ, я киваю сама себе. Ничего со мной не случится. Ни со мной, ни, тем более, с Джеймсом. Я знаю, что нужно сделать, чтобы все наладить. Я буду убедительна, как никогда прежде. Я найду, что сказать.

Хорошо, это должно сработать.