Танец пепла (гет)

Потолок, покрытый обычной побелкой и так похожий на тот, что встречал меня когда-то в нашей квартире, и всё же другой — наверное, слишком чистый и идеальный: ни единого развода, ни трещинки. Он словно насмехался надо мной своею безупречностью и режущей глаз белизной. И тем не менее это был обычный побелённый потолок, который я так жаждала увидеть какие-то месяцы назад, однако раз за разом натыкалась то на небесную лазурь, то кроны деревьев, лепные, расписные своды, звёздное небо, изумрудный шёлк или же тёмно-коричневый бархат балдахина, — у меня был весь этот калейдоскоп… Так вот сейчас я, кажется, наконец получила желаемое, но вместо облегчения, эта безликая меловая чистота вселяла в меня ужас. В чуть заметных линиях от шпателя скрывалось что-то противоестественное, зловещее, но я никак не могла понять — что, поэтому поступила как испуганный ребёнок: снова зажмурилась, в последний момент совладав со жгучим желанием натянуть на голову одеяло. Секунды тикали в голове напряжённым таймером, готовым вот-вот взорваться нетерпеливым звоном, но — это оставалось единственными звуками. Тишина давила, и в какой-то момент выносить весь этот абсурд стало просто невыносимо, и мне ничего не оставалось, как снова открыть глаза — всё тот же потолок.

Безмолвие и собственное нарочито размеренное дыхание наполняли пространство, в то время как голова разрывалась от мысленной мешанины. Но вот в стороне что-то скрипнуло, поток воздуха коснулся лица, и, даже не видя, я была уверена, что где-то открылась дверь. Захотелось приподняться, но стоило мне заворочаться, как чья-то ладонь осторожно опустилась на плечо.

— Мисс, вам нельзя двигаться.

Уверенный и вместе с тем мягкий голос, обыденная фраза, но этого хватило, чтобы волосы на голове зашевелились от страха. Воздух врывался в лёгкие, да только его всё равно критически не хватало, перед глазами заплясали чёрные точки — я впадала в панику, что не укрылось от обладателя того самого голоса.

— Мисс, вам надо успокоиться, — в поле зрения метнулась тень и тут же материализовалась в склонившейся надо мной фигуре. — Вы в безопасности, всё позади. Вы прошли через многое, но держались молодцом… — слова лились равномерным убаюкивающим потоком, под действием которого паника стала постепенно отступать, а взгляд становился всё более осознанным, пока не сфокусировался на лице говорящего.

На первый взгляд ему можно было дать лет пятьдесят, и только приглядевшись, становилось понятно, что мужчина был определённо моложе. Лицо было каким-то обрюзгшим, из-за чего его довольно приятные черты растеряли всю свою былую привлекательность. Склонившийся надо мной мужчина выглядел бледным и усталым, и лишь цепкий взгляд задумчивых серо-зелёных глаз, да тёмные волосы (тщательно зачёсанные назад) хоть как-то оживляли его внешность. Во всём остальном он был каким-то безликим, и белый халат только усиливал это впечатление. Последняя деталь заставила меня вновь напрячься и резко втянуть воздух, едва не поперхнувшись острым запахом хлора.

— Мисс? — тут же отреагировал мой посетитель. Между тёмных бровей залегла хмурая складка.

— Я в больнице? — голос был скрипучим, что указывало на долгое молчание. Я даже не была уверена, что он меня услышал. Но уже в следующее мгновение его лицо разгладилось, а уголки тонких губ дёрнулись вверх в подобии улыбки.

— Да, мисс, вы в больнице, — он напряжённо вглядывался мне в глаза, прохладные пальцы чуть коснулись лба. — Меня зовут доктор Грим, и я заведующий этим отделением. Как вы себя чувствуете? — но, видимо, вопрос был задан больше для поддержания разговора, потому что он тут же продолжил: — Что последнее вы помните?

Я уже открыла рот для ответа, но тут же сжала губы. Мой мозг наводнили образы эльфов, волшебных дворцов, магических темниц, — но под побелённым потолком на больничной кровати это никак не могло быть воспоминаниями.

— Мисс? — я начинала тихо ненавидеть этот вкрадчивый голос.

— Не помню, — и это было почти правдой.

— Хм-м-м… — в его руках сверкнул маленький фонарик, яркий свет болезненно резанул по глазам, ослепляя. — Мисс, постарайтесь. Последнее событие, пусть даже самое незначительное.

Я ненавязчиво пыталась увернуться от его цепких рук, чтобы спрятаться от раздражающего света, пока не догадалась просто закрыть глаза. Доктор делано прочистил горло, явно желая указать на бессмысленность моего протеста.

— Было утро, — вдох. — Было ещё холодно, — выдох.

— Дальше…

Мои глаза всё ещё были закрыты, но так оказалось немного проще.

— Помню, как смотрела из окна на остатки снега. И небо было серым… Я, кажется, ехала на работу.

— Что было дальше? — его голос убаюкивал, раздавался откуда-то издалека, эхом отдаваясь в голове.

— Не помню.

— Подумайте.

Но мне почему-то совсем не хотелось об этом думать, и я отрицательно замотала головой.

— Мисс, это важно, — он был спокоен и настойчив до зубного скрежета. — Хорошо, давайте начнём с другого: где вы работаете?

Я уже открыла рот для ответа, но горло сдавил неожиданный спазм, и я с ужасом поняла, что…

— Не знаю.

— Вы помните, откуда вы?

— Да, из России.

— А где живёте? — секундное замешательство, тот же спазм, перекрывающий воздух.

— Не знаю.

— Хорошо.

Из горла вырвался сдавленный всхлип.

— Хорошо?! Вы никак издеваетесь! — я распахнула глаза и с неприкрытой злостью уставилась на доктора. Он же смотрел на меня с видимым спокойствием, потому что в глазах всё же мелькнула настороженность.

— Мисс, постарайтесь успокоиться…

На этом моменте мне бы попридержать коней, но ситуация была настолько абсурдной, что я даже не попыталась прислушаться ни к голосу разума, ни уж тем более к доктору.

— Что это за место? Как я здесь оказалась? Зачем меня здесь держат?!

Голос стремительно повышался, а на последнем вопросе и вовсе сорвался на крик, в котором сквозили уже совсем истерические нотки. Я внутренне скривилась и замерла, всем сердцем надеясь, что не перешла грань дозволенного, да вот только мужчина в белом халате был иного мнения.

— Санитар! — выкрикнул он, продолжая буравить меня хмурым взглядом, от которого стало не по себе и очень захотелось избежать той самой встречи с санитаром.

— Простите, сорвалась… — но мои извинения были никому не нужны.

Доктор Грим отступил на несколько шагов, словно хотел обойти меня кругом.

— Вам нужен отдых и покой, — проговорил он нарочито спокойно.

Я дёрнулась на кровати, пытаясь приподняться, да только подоткнутое одеяло слишком сковывало мои движения, поэтому смогла лишь опереться на локти. А вот выражения страха, которое отразилось на бледном лице доктора, заставило меня задуматься, но только на секунду.

— Санитар! — крикнул он повторно уже почти у самой двери, которая как раз в этот момент распахнулась. В комнату ворвались двое высоких мужчин в белом и ловко откинули меня на кровать, тем самым сводя на нет любые попытки принять сидячее положение. Две пары крепких рук теперь удерживали меня горизонтально.

— Мисс, вы ещё не совсем оправились от такого резкого пробуждения, — из-за спин санитаров вновь показалось бледное лицо доктора Грима, — поэтому я дам вам снотворное.

— Нет! — от одной мысли, что я снова впаду в беспамятство, меня охватил такой ужас, что стало почти физически дурно. — Пожалуйста, доктор, не надо снотворного! Я буду лежать смирно и отдыхать.

Грим смотрел на меня печально и с плохо скрываемой жалостью, и на какой-то миг я даже поверила, что он изменит своё решение. Но вот тонкие губы сжались в упрямую линию, он глубоко вздохнул и снова заговорил, как-то уж очень мягко и равномерно:

— Боюсь, я не могу рисковать, мисс. Возможно, мы обсудим ваше дальнейшее лечение, когда вы снова проснётесь.

Он отвернулся на несколько секунд, чтобы приготовить шприц, затем еле заметно кивнул одному из сдерживающих меня мужчин. В то же мгновение меня ещё сильнее вдавили в матрац. Кто-то из безликих санитаров (их лица были скрыты за белыми врачебными масками) быстро оголил мою руку до локтя, одновременно зафиксировав её в стальном захвате. Доктор Грим приблизился — вспышка короткой боли от входящей под кожу иглы. Он вновь поймал мой взгляд:

— Это снотворное с небольшой дозой успокоительного, — я обречённо захныкала. — Вы сейчас почувствуете лёгкость во всём теле и снова погрузитесь в сон на пару часов. После пробуждения вам следует поесть, а затем мы снова с вами поговорим. Отдыхайте, мисс…

Моё сознание стремительно ускользало, как я ни пыталась его удержать. Последней ясной мыслью было то, что за всё время нашего общения доктор Грим ни разу не назвал меня по имени. Это наблюдение отчего-то показалось мне важным, но на обдумывания не осталось времени — я провалилась в безмолвную темноту.

* * *

Моё повторное пробуждение было уже не столь резким. Тяжёлый дурман, вызванный медикаментами, никак не желал отпускать обратно в реальность, а всё тело будто налилось чугуном, и одновременно было каким-то слишком мягким и неповоротливым. Даже веки двигались до безумия медленно, из-за чего мир никак не желал принимать более ясные очертания. Когда же взгляд сумел немного сфокусироваться, стало понятно, что я всё ещё находилась в той самой комнате с побелённым потолком. Я лениво заворочалась, мимоходом разглядывая пустые углы палаты, и уже хотела было предпринять очередную попытку сесть, когда прямо над головой раздался чей-то приятный глубокий голос:

— Наконец-то спящая красавица проснулась.

Даже не имея возможности видеть лица говорящего, я была уверена, что сказанное было произнесено с улыбкой. И всё же я невольно вздрогнула.

— Прости, не хотел тебя напугать. Просто ты должна была проснуться ещё час назад… — снова надо мной нависла тень, а мгновения спустя в поле зрения появился санитар. Память услужливо подкинула ещё свежие воспоминания о том, как совсем недавно двое его коллег бесцеремонно вдавливали меня в матрац — я тревожно замерла, с опаской разглядывая этого нового посетителя.

В сравнении с двумя амбалами, которых мне так не посчастливилось встретить, выглядел он менее устрашающе, но не менее внушительно. Высокий рост, ровная осанка и угадывающиеся даже под обычным белым халатом перекатывающиеся мышцы (во всяком случае мне так показалось), — всё говорило о том, что этот мужчина, пусть не пугал размерами, но при необходимости мог с лёгкостью пресечь любые мои попытки к сопротивлению. Одет он тоже был идентично выбелено своим коллегам: халат, белая медицинская шапочка, скрывающая волосы, маска на пол-лица, — лишь светло-карие глаза, внимательно смотревшие на меня поверх ткани, хоть как-то разбавляли «стерильность» его образа.

— Мисс? — он иронично изогнул бровь, и я вдруг поняла, что пауза явно затянулась. От меня, кажется, ждали ответа, ну или хотя бы какой-нибудь реакции, но в голове, как назло, было пусто. Поэтому я брякнула первое пришедшее на ум:

— Доброе утро?.. — получилось, похоже, совсем невпопад. На долю секунды санитар замер, потом резко отвернулся, и я могла поклясться, что услышала тихий смешок. Но всё это продлилось лишь одно ничтожное мгновение, и мой собеседник тут же взял себя в руки. Его взгляд вновь обратился в мою сторону: и пусть глаза ещё искрились еле сдерживаемым весельем, его голос был спокоен, даже холоден.

— Почему вы считаете, что сейчас именно утро?

Вопрос поставил меня в тупик. Внутри вскипело раздражение, ещё болезненнее оттенённое стыдом, отчего кровь прилила к лицу. Я нахмурилась и заново попыталась присесть, хотя бы для того, чтобы не смотреть на насмехающегося (а в этом я была уверена) санитара с горизонтального положения. Да вот только всё оказалось бесполезным, и стоило мне только завозиться, как тут же оказалось, что я была надёжно пристёгнута к кровати широкими ремнями, за которые тут же потянула, но больше для внутреннего успокоения. Обессиленно откинувшись на подушку, я прикрыла глаза: на этот раз было не только стыдно, но и почему-то обидно. Слух уловил какое-то движение рядом, и я уже приготовилась к очередной порции смешков и остроумных замечаний, но санитар меня удивил, заговорив неожиданно мягко:

— Мисс, вы очень метались во сне, и доктор Грим беспокоился. Ну, что вы можете упасть с кровати и повредить себе что-нибудь… — он глубоко вздохнул. — Я вас сейчас развяжу, только пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Хорошо?

Я молчала, пытаясь справиться с разыгравшимися эмоциями, а он медлил.

— Мисс? — мне пришлось нехотя приподнять веки и посмотреть на него. Его вдумчивый взгляд был тёплым, манящим, отчего светло-карие глаза стали похожи на светящийся изнутри янтарь. Я вдруг почувствовала себя этакой беспомощной мушкой, навсегда пойманной в окаменелом куске смолы…

— Развяжите меня, пожалуйста, мистер, — выдохнула я, продолжая заворожённо вглядываться в лицо санитара, пытаясь угадать, как выглядел человек под маской.

Тем временем он уже оказался рядом, но я заметила это лишь тогда, когда случайное прикосновение опалило кожу щиколоток. На долю секунды кровь застыла в жилах, а сердце замедлило свой ритмичный ход, но санитар этого не заметил и, освободив ноги, передвинулся выше к запястьям. Он наклонился, и меня окутал странный и абсолютно неуместный для больницы аромат корицы и почему-то можжевельника. Вновь неосторожное касание кожи о кожу — я нервно втянула воздух, не до конца понимая, что могло меня так растревожить в этих невинных и чисто профессиональных тактильных контактах. В этот раз, правда, моя реакция не осталась незамеченной: санитар резко выпрямился. Прежде чем заговорить он несколько долгих секунд прожигал меня настороженным взглядом.

— Я принесу вам сейчас поесть, — он сделал несколько шагов к двери в углу палаты и уже взялся за ручку, когда вновь обернулся и осторожно добавил: — Но, мисс, пожалуйста, не вставайте с кровати. Вы слабы и мне бы очень не хотелось, чтобы у вас сейчас случился перелом… — не дожидаясь ответа, он покинул помещение.

Дверь закрылась, тихо щёлкнув, и я наконец выдохнула. Поначалу я намеревалась следовать прямо противоположно совету медбрата, однако после лишь одной попытки приподняться пришлось враз усмирить так и не начавшийся бунт. Мои конечности меня не слушались: ватные и тяжелые, они, казалось, лишились костей — поэтому удалось, неуклюже ворочаясь, лишь подползти к спинке кровати и кое-как «вскарабкаться» по ней в сидячее положение, на что ушли последние силы. Зато теперь можно было оглядеться, да вот только взгляду не за что было зацепиться в этой белесой и абсолютно пустой комнате, в которой отсутствовали даже окна. Наверное, это должно было меня насторожить, расстроить, в конце концов, но внутри ощущалась лишь усталость. Прикрыв глаза, я сидела, откинувшись назад, и, похоже, даже начала задрёмывать, потому что почти пропустила повторный щелчок двери.

— А вы упрямы, — заметил санитар не без иронии в голосе и выразительно хмыкнул, слух уловил его приближающиеся шаги. На языке вертелся уже готовый ответ, что, мол, с кровати я всё же не встала, а значит его обвинения в упрямстве беспочвенны, однако стоило вновь встретиться с ним взглядом, как все слова будто застряли в горле, а меня вновь затянуло в обволакивающий и парализующий янтарь его глаз. А потом тело среагировало быстрее мозга, и, подобрав под себя плохо слушающиеся ноги, я вжалась в угол кровати. Санитар же продолжал стоять с подносом в руках всего в нескольких шагах и какое-то время лишь внимательно рассматривал меня. Наконец это немое созерцание ему надоело, он пересёк разделявшее нас пространство, аккуратно поставил принесённую еду на край кровати, снова выпрямился.

— Вы боитесь меня? — пусть это и был вопрос, ответ был написан у меня на лице ещё до того, как слова сорвались с его губ. Мне вдруг стало неловко за себя, и я попыталась опровергнуть очевидное, но моя голова лишь неопределённо безвольно качнулась. Санитар шумно выдохнул и цокнул языком. — Так не пойдёт… — он смерил меня задумчивым взглядом, размышляя вслух: — Что же вас так пугает, мисс? Я вроде не выгляжу устрашающе. Или?.. — его брови иронично дёрнулись вверх.

— Нет, — и сама очень удивилась, когда осознала, что действительно произнесла свой ответ вслух.

— Тогда в чём же дело? Мы же не были раньше знакомы, — он присел на корточки, так что теперь мы были на одном уровне глаз. — Понимаете, нам надо с вами поладить.

— Именно надо? Почему?

— Дело в том, что меня назначили к вам, чтобы…

— Следить за мной, — закончила я за него как-то уж очень саркастично, но он пропустил мой комментарий мимо ушей и продолжил как ни в чём не бывало.

— Заботиться о вас.

— Хотите сказать, что вы мой личный санитар?

— Можно и так.

— В этой больнице какие-то очень странные порядки. Никогда не слышала, чтобы к каждому больному приставляли отдельного санитара…

На это он лишь пожал плечами:

— Это вроде какое-то нововведение, но кто я такой, чтобы оспаривать решения свыше? Да и распределение идёт по палатам, мне просто повезло, что вы здесь оказались одна, — с его губ сорвался усталый вздох, санитар выпрямился и, потирая затёкшие ноги, стал прохаживаться туда-сюда. Белые кроссовки, выглядывающие из-под таких же белоснежных льняных штанов, чуть поскрипывали о светло-серый линолеум пола — до какого-то момента это было единственное, что нарушало воцарившуюся тишину. — И всё же, — он остановился напротив, — факт остаётся фактом: вас определили под мою опеку, а это значит, нам придётся довольно много времени проводить вместе. Поэтому, да, нам надо поладить.

Его речь была размеренной, спокойной и, слава богу, без заискивающе-уничижительных интонаций (в отличие от доктора Грима): его хотелось слушать, ему хотелось верить. Возможно, я действительно начала приходить в себя, возвращаясь в реальность после ударных доз снотворного и успокоительного, потому что тревога, охватившая меня первоначально, всё больше отходила на задний план. Теперь я разглядывала его с интересом, да вот только взгляд помимо воли то и дело натыкался на пресловутый кусок ткани, скрывающий лицо.

— Хм-м-м… Кажется, я знаю с чего нам стоит начать, — его рука метнулась вверх, и в следующее мгновение медицинская маска исчезла с лица.

Когда женщина видит красивого и интересного ей мужчину, она, наряду с тривиальными и понятными улыбками да взглядами, начинает «прихорашиваться». Поправить причёску, одежду, украшения, облизнуть губы, чуть изогнуть спину, — всё это происходит по большей части на уровне инстинктов с целью привлечь внимание партнёра к лицу, фигуре… И вот сейчас мне, растрёпанной и закутанной в застиранную больничную рубаху, приходилось до побелевших костяшек сжимать в кулаки ладони, чтобы не потянуться и не коснуться серёжек в ушах. Да и то, только потому, что их там не было.

Светлая кожа, острые скулы, волевой подбородок, упрямо сжатые губы, завораживающий взгляд, — и всё же его внешность не была тем пугающим идеалом, как у эльфийского короля. Красота этого мужчины мерцала в глубине его янтарных глаз, притаилась еле заметной усмешкой в уголках рта, притягивала правильными и резкими линиями лица. Посмотрев на него лишь раз, взгляд будто сам по себе возвращался снова и снова, чтобы разглядеть, понять какую-то тайну, известную только ему одному. Эти наблюдения пронеслись в моей голове за те короткие мгновения, что я рассматривала санитара, и, наверное, дальше бы пыталась разгадать его энигму, но что-то в моих мыслях было не так. «Эльфийский король», — да, именно это словосочетание разрядом тока прошло вдоль позвоночника, заставив меня вытянуться по струнке насколько это позволяло сидячее положение. Вдруг стало очень страшно, и не только из-за несуразных мыслей, а из-за осознания, что я почему-то знала, как именно этот треклятый король выглядел, или должен был выглядеть. «А ведь я так и не знаю, что именно это за больница... Что, если…» Додумать я так и не решилась и, шумно задышав, трусливо закрыла глаза, пряча лицо в ладонях.

— Вам нехорошо, мисс? — хорошим моё состояние назвать уж точно нельзя было. — Голова кружится? — и отчасти санитар оказался прав: всё действительно вертелось вокруг с немыслимой скоростью, пусть и ощущалось больше эмоционально, нежели в физически. Я несмело закивала.

— Так это немудрено! Вам обязательно надо подкрепиться.

Где-то тихо звякнула посуда, и в следующее мгновение на мои колени опустился поднос, воздух наполнился ароматом куриного бульона, таким аппетитным, что несмотря на отсутствие голода, желудок воодушевлённо заурчал. Совсем некстати вспомнилось, что моя последняя трапеза состояла из краюхи хлеба да воды, а из собеседников была лишь журчащая вода в темноте подземной темницы… Я мысленно застонала.

«Нет, пора приходить в себя! И начать стоит с нормальной пищи!»

Схватив ложку, я принялась за еду. Санитар какое-то время лишь молча наблюдал за мной, явно не ожидая такого рвения с моей стороны, но потом, видимо, спохватился и спешно заметил:

— Только, пожалуйста, не торопитесь. Ваш желудок сейчас может быть довольно чувствителен…

В ответ я лишь кивнула, но темп сбавила.

Он оказался прав: меня хватило на чуть больше половины наваристого бульона, и стоило отложить ложку, как всё тело сковала сладкая истома. Веки отяжелели, хоть я и старалась всеми силами противостоять накатывающей на меня сонливости. Неожиданно чьи-то тёплые, бархатистые пальцы коснулись лба, затем обхватили запястье, прощупывая пульс. Чьи-то руки уверенно, но нежно надавили на плечи, заставляя вновь принять горизонтальное положение, что на какой-то миг вернуло меня обратно в реальность — взгляд натолкнулся на эти внимательные светло-карие глаза.

— Нет, я не могу снова заснуть. Я даже не знаю вашего имени… У меня столько вопросов.

— Тс-с-с… — он снова дотронулся до моего лба в почти отеческом жесте. — Мы ещё успеем поговорить. У нас времени — вечность. А пока отдыхай…

Кажется, напоследок он назвал меня как-то, но мозг был уже слишком затуманен, чтобы даже распознать слова. Я облегчённо вздохнула и провалилась в темноту.

* * *

Джейн Доу — печальное имя потерянных, забытых и одиноких. Тогда он назвал меня именно так, и, как оказалось, именно под этим кодовым обращением (с добавлением лишь номера палаты для точности) я и числилась в этих белых стенах. Первоначально такое открытие меня, мягко сказать, раздосадовало, чем я почти заслужила очередную порцию успокоительного коктейля. Да и сам санитар прилично разнервничался: ведь это был его промах. Однако уже в который раз ему каким-то образом удалось меня успокоить и задушить ещё в зародыше накатывающую истерику: вкрадчивый голос, пробивающийся сквозь волны истерии и заполняющий сознание, заставляющий прислушиваться, и взгляд, завораживающий, внимательный, почти гипнотизирующий… Этот мужчина в белом халате знал своё дело, и какие-то секунды спустя ты невольно начинал приходить в себя и верить, что Джейн Доу — это совсем неплохо. Это, в конце концов, не порядковый номер на бирке на большом пальце.

Зато теперь я понимала, почему доктор Грим так упорно избегал обращения по имени — он его просто не знал, и надеялся, что очнувшаяся пациентка сама его вспомнит и назовёт. Доктор оказался прав: к собственной несказанной радости и облегчению моей «сиделки» память прекрасно сохранила эту часть информации, в отличие от всего остального: наполовину утерянного, да затуманенного сказочными видениями. Теперь же пресловутая Джейн мелькала лишь тогда, когда я начинала капризничать с лекарствами, едой или режимом. В такие моменты санитар делано хмурился и даже слегка повышал голос, обращаясь ко мне нарочито официально, призывая к соблюдению порядка. Из-за чего я сразу ощущала себя ребёнком и довольно быстро капитулировала, одновременно глупо хихикая себе под нос. Возможно, со стороны это поведение и было несколько нетипично для пациентки и лечащего персонала, но когда двое почти всё время проводят наедине друг с другом, то сближение и некоторая потеря официальности неизбежны. Да и сам санитар уже давно стал Майроном.

Помню, когда он впервые представился, то под впечатлением всего фэнтезийного бреда, я невольно опешила и отшатнулась, что никак не могло остаться незамеченным. Удивило, что Майрон Кинг (как его звали полностью) распознал причину и поспешил объясниться:

— Знаю, имя довольно необычное… Догадайся, кто был любимым писателем у моих родителей? — он еле заметно хмыкнул. — Они и познакомились из-за общего интереса творчеством Толкиена. По юности даже не брезговали наряжаться эльфами, кажется. Ну а когда родился я, решили блеснуть своими знаниями и окрестили меня как одного из героев, — его губы тронула грустная улыбка. — Их остроумие оценили, увы, немногие, — он вновь ухмыльнулся, глаза как-то недобро блеснули, но распространяться на эту тему он больше не стал. Да и кем была я, чтобы делиться со мной переживаниями прошлого? Пусть за время нашего общения мы и сблизились.

Кстати о времени — это, пожалуй, беспокоило меня больше всего. Я не только до сих пор пребывала в неведении о том, как давно находилась в этой палате ещё до своего пробуждения (а вопросы об этом были негласным табу), но и сейчас имела очень смутные представления о периодах, проведённых здесь. Порой мне казалось, что прошли дни, если не недели, а иногда — считанные часы. Хоть как-то отмерять временные отрезки можно было по появлению еды, но и тут угадать хотя бы час дня по блюдам было невозможно: все они одинаково состояли из супа и какой-нибудь порции белка. После же я непременно засыпала. Поэтому для меня время в этой комнате без окон то растягивалось, то сжималось до такой степени, что я могла поклясться, сам воздух начинал подрагивать и звенеть от напряжения. Но чаще всего меня охватывало странное состояние безвременья: словно оно продолжало течь само собой, но я находилась за его пределами. Само собой разумеется, что свои опасения и наблюдения я хранила при себе, зато исправно принимала лекарства, прилежно проглатывала порции ароматной, но почему-то абсолютно безвкусной еды, и покорно мирилась с тем, что все мои физические упражнения сводились лишь к недолгим прогулкам по палате под неусыпным оком Майрона, который неизменно придерживал меня за локоть.

Моё женское самолюбие, пусть и завёрнутое в бесформенную белесую рубаху, не могло не тешить то, что в сиделки мне достался такой обходительный, понимающий, терпеливый и порой до обидного привлекательный санитар. Однако каждый раз, от самого даже мимолётного прикосновения кожи о кожу, по моему телу пробегал электрический заряд, и я молилась всем известным мне богам, чтобы хотя бы это ускользнуло от внимательного статного мужчины с янтарными глазами. Потому что порывы поправить несуществующие серёжки так никуда и не делись, и с каждым днём всё меньше оставалось терпения на то, чтобы ждать, когда же мне поведают, что со мной случилось.

К моему отчаянию и раздражению доктор Грим упорно избегал любых разговоров на эту тему. Вернее, он настаивал на том, чтобы я вспомнила сама, а когда мои попытки заканчивались очередным фиаско, лишь понимающе грустно улыбался и качал головой. Майрон тоже молчал, но по нему было видно, что это давалось ему с трудом, и он даже имел совесть выглядеть виноватым, что, впрочем, и определило мой окончательный выбор «жертвы».

Почти при каждой встрече с санитаром я пыталась намекнуть или же «случайно» спросить о том, где я, как тут оказалась и как надолго. Надо отдать ему должное, он настолько стойко держал оборону, что в какой-то момент сдалась я.

Очередной пробуждение: набившая оскомину еда, россыпь таблеток пастельных тонов, — уже минут пять я взирала на этот уже стандартный набор, который неизменно приветствовал меня на прикроватной тумбочке, но не предпринимала ни малейшей попытки приблизить к себе поднос.

— Не стоит гипнотизировать еду: на неё это обычно не действует, Джейн.

Несмотря на лёгкую иронию в голосе, Майрон просто хотел пошутить, и какая-то часть меня это даже осознавала, но было поздно. Слишком много эмоций и мыслей. Слишком долго они скручивались внутри в тугой жгут, который вдруг оказался пружиной, достигшей именно в этот момент максимума своего сжатия. Моя рука, мёртвой хваткой вцепившаяся в ложку, мелко затряслась.

— Ирина? — я почувствовала, как прогнулась кровать, когда он присел на край, и одновременно с этим пальцы, переплетённые вокруг поцарапанного алюминиевого прибора, обожгло, словно металл накалился добела.

— Почему меня никто не навещает? — на долю секунды вопрос удивил меня саму. Майрон шумно выдохнул.

— Ирина…

— Это ведь больница, так? А в больнице пациентов навещают. Верно? — слова ударились о стену упрямого молчания. — Верно?! — оглушающее эхо, и теперь уже всё тело бесконтрольно трусило, аж клацали зубы. Пружина выстрелила. Кажется, я продолжала задавать вопросы, которые падали, отскакивали от пола и разбивались о широкую спину Майрона. «Когда он успел подняться?»

Снова оглушающее безмолвие. Горло саднило от крика, хотя я и не помнила, чтобы повышала голос.

— Почему мне ничего не говорят? — сорванный шёпот на грани отчаяния. — Не молчи, посмотри на меня… — последнее я произнесла так тихо, что даже засомневалась, не остались ли слова лишь в моей голове. Но он услышал. Майрон медленно развернулся, пригвоздив меня к кровати своим взглядом: янтарь потемнел, а потом вспыхнул такой горечью и злостью, что я невольно вжалась в подушку. На долю секунды он прикрыл глаза, потом сорвался с места, в несколько шагов преодолел расстояние до выхода и, не произнеся ни звука, покинул палату.

Всё это время я пребывала в каком-то странном оцепенении, из которого меня вывел звук громко хлопнувшей двери, к которому тут же присоединился грохот упавшего подноса и обиженный звон стекла. А потом я не рыдала — выла от раздирающей всё внутри тоски и безысходности, пока не отключилась, всё ещё сжимая в руке ложку.

* * *

Чьё-то присутствие я ощутила ещё до того, как полностью пришла в себя и решилась открыть глаза. Вернее, лишнее дыхание да чужие удары сердца и были тем, что вырвало меня из болезненного беспамятства. Однако обнаружить в палате сразу и доктора Грима, и Майрона стало неожиданностью. Первый сидел рядом с кроватью в откуда ни возьмись появившемся кресле, кирпичная обивка которого, несмотря на явную потёртость, резала глаза своей просто вопиющей яркостью на фоне остальной белизны. Второй же возвышался за его спиной, скрестив на груди руки и чуть опустив подбородок, из-за чего, возможно, выглядел пусть и несколько хмуро, но более уверенно, нежели бледный доктор, взгляд которого на какое-то мгновение и вовсе стал почти затравленным. Эта перевёрнутая картинка меня настолько озадачила, что неожиданно для самой себя я первая решилась нарушить затянувшееся молчание:

— Доктор, мне… — подбирая слова, я мельком пробежала глазами по комнате, идеально чистому полу, где не обнаружилось и намёка на упавший поднос. В голове мелькнула было мысль, уж не приснилось ли мне всё, когда взгляд упал на забинтованную ладонь, — жаль.

Почти через силу я посмотрела на Грима, который в свою очередь тоже хмуро взирал на мою руку.

— Мисс Перлова, думаю, извиниться стоит мне, а не вам. Видите ли, — он запнулся и нервно забарабанил пальцами по подлокотникам, — боюсь, что при назначении вашего лечения я допустил несколько просчётов.

Взгляд доктора был прикован к какой-то точке чуть выше моего левого уха, и поэтому он пропустил выражение изумления на моём лице и приоткрытый от удивления рот.

— Просчётов? — вторила я ему эхом, всё ещё сомневаясь в том, что мне не послышалось.

— Увы, людям свойственно ошибаться, что, конечно же, никак не освобождает меня от ответственности. Поверьте, мне искренне жаль, что это случилось с вами.

Его глаза наконец обратились ко мне, и в них действительно отразилось сожаление. Ну или мне так показалось.

— А что со мной случилось? — проговорила я осторожно и внутренне напряглась. На секунду Грим замер, а потом бросил какой-то странный взгляд через плечо на санитара, но тот этого, похоже, даже не заметил, продолжая молчаливо наблюдать за нами с высоты своего внушительного роста.

— Дозировка прописанных вам медикаментов была рассчитана неправильно, — выпалил Грим неожиданно и слишком быстро. Ожидая услышать нечто иное, я недоумённо заморгала и лишь спустя несколько мгновений недоверчиво протянула:

— И?..

— Это привело к некоторым неприятным последствиям.

На какое-то время в палате вновь воцарилась тишина, и Грим почти стыдливо потупил взор. Я же лишь переводила взгляд с одного мужчины на другого, силясь понять, что именно здесь было не так. Додумать мне, правда, не дали: тяжело вздохнув, доктор продолжил, но уже чуть тише и, как будто, осторожнее:

— В первую очередь, это физическая слабость и нарушенная координация, из-за чего вы и обожглись супом, — он неопределённо кивнул в сторону руки. — Но эти симптомы довольно быстро проходят. С другими аспектами дела обстоят сложнее.

— Что вы имеете в виду? — не выдержала я, раздражённо передёрнув плечами. Почему то меня не покидало ощущение, что от меня постоянно ждали эти наводящие вопросы.

— Ваши провалы в памяти — одно из следствий, справиться с которым получится не сразу, — видимо, моё лицо исказила очередная мина непонимания, потому как доктор вновь затараторил. — Лекарства, которые вы принимали, имеют накопительный эффект, а вам их стали давать ещё до того, как вы очнулись. Мы, конечно же, уже подключили комплекс нейтрализующей терапии, но для достижения заметного эффекта требуется время. Кроме того, вводить сейчас равнозначную дозировку опасно, потому что это может привести к усугублению состояния… — он объяснял мне какие-то цифры и пропорции, но моя голова отказывалась обрабатывать весь этот информационный вброс. Слова смешивались в один гудящий поток, из которого меня вырвало лишь одно словосочетание: «реалистичные галлюцинации».

— Галлюцинации? — переспросила я, потирая виски.

— Да, мисс, они могут быть очень яркими и продолжительными. Сочетать в себе как визуальную часть, так и фонетическую, и даже тактильную. Вы можете быть уверены, что происходящее и является действительностью, в то время как реальность будет казаться серой и унылой.

Каждое его слово, одно за другим, будто кусочки диковинного пазла, легко примыкали друг к другу, только до хотя бы мало-мальски узнаваемой картины было всё же далеко. А ещё какая-то часть меня, несмотря на всю правильность и логичность происходящего, обречённо взирала на всё это и почти физически болезненно сжималась от необъяснимого ужаса. Я шумно выдохнула:

— А время? Тоже эффект медикаментов? Это ощущение растягивания, скручивания…

— Что вы имеете в виду? Я вас не совсем понимаю.

Грим разглядывал меня заинтересованно-бесстрастно, и в этот момент, впервые за всё время нашего разговора, вновь выглядел как тот тихий и уверенный врач, с которым я столкнулась после пробуждения. Мне стало неловко.

— Нет, ничего. Мне просто показалось. Не обращайте внимания, — словно в подтверждении я замотала головой. — Простите, доктор Грим, я, наверное, устала. Слишком много новостей, — что было почти правдой.

— Конечно-конечно, мисс, — он как-то театрально всплеснул руками. — Вам стоит больше отдыхать, и тогда улучшение наступит намного скорее. Я уверен. Ещё раз приношу вам свои самые искренние извинения. Мы делаем всё возможное, и, поверьте, здесь вы находитесь в надёжных руках. Тут каждый — профессионал своего дела. Как и мистер Кинг. Ведь именно благодаря его наблюдательности мы и распознали симптомы…

Слушая вполуха и кивая как китайский болванчик, я откинулась на подушки и тут же замерла, споткнувшись о потемневший взгляд Майрона. Грим ещё какое-то время суетливо расшаркивался, но наконец, одарив меня нервной и натянутой улыбкой, скрылся за дверью. Мне показалось, что напоследок он несколько опасливо покосился в сторону медбрата.

После его ухода Майрон ещё какое-то время разглядывал меня, прежде чем шагнуть вперёд и занять опустевшее место в кресле.

— Так значит, у меня передозировка, — я сознательно избегала его взгляда, но и дальше тянуть эту многозначительную паузу уже не могла. — Наверное, мне стоит поблагодарить тебя за то, что заметил и дал знать, а то кто его знает, как далеко бы всё зашло… — мою тираду прервал тихий смех, настолько неуместный, что заставил меня невольно вздрогнуть. — Что такого забавного в моих словах? — я посмотрела на него в упор.

До этого дня мне уже несколько раз довелось стать свидетелем смеха Майрона: бархатистого и невероятно заразительного. В такие моменты он всегда преображался, будто бы скидывал несколько лет, а в глубине глаз вспыхивало настоящее пламя, на языки которого, как говорится, можно смотреть вечно. Однако сейчас его красивое лицо скривилось в ироничной ухмылке. И это задело.

— Моя благодарность настолько смешна и неуместна? — процедила я. — Что ж, рада, что смогла хоть развеселить…

— Нет. Прости. Твоё «спасибо» вполне оправдано, только ты благодаришь меня не за то, — он многозначительно посмотрел на мою ладонь.

— Это был не суп, — мой голос упал до еле различимого шёпота.

— Но будет лучше, если для всех остальных это будет именно суп, — от иронии не осталось и следа: теперь он лишь грустно улыбался.

— Так значит, не было и никакой передози… — Майрон не дал договорить, подавшись вперёд, приложил палец к моим губам и отрицательно покачал головой. — Почему? — выдохнула я.

— Потому что иначе тебе стало бы хуже, — промолвил он. Его дыхание коснулось моих щёк, и они тут же вспыхнули. — Потому что я, видимо, не профессионал своего дела, — широкие ладони обхватили моё лицо, на долю секунды я даже подумала, что он меня поцелует, и испугалась. Но Майрон лишь нежно скользнул большими пальцами по скулам и тут же убрал руки, резко откинувшись в кресле.

— Расскажи мне, — я нервно сглотнула, — всё.

Несколько долгих мгновений он хмуро держал мой взгляд, будто мысленно взвешивал все «за» и «против», но, в конце концов, утвердительно кивнув. Первые вопросы уже жгли мне язык, только Майрон меня опередил:

— Только сначала тебе надо поесть, ведь прошлый приём пищи ты пропустила.

Не дожидаясь ответа, он легко поднялся и подошёл к прикроватному столику, на котором я только сейчас заметила уже знакомый стандартный набор блюд. Однако вместо того, чтобы передать тарелки мне, Майрон сделал несколько шагов назад и, балансируя подносом на одной руке, второй ловко придвинул кресло чуть ближе, вновь устроился в нём и только тогда опустил свою ношу мне на колени. Не успела я задаться вопрос о причине этих действий, как он ловко расправил салфетку, взял ложку и, зачерпнув из одной из тарелок, поднёс её мне ко рту. Я слегка подалась назад, недоумённо хлопая глазами, на что Майрон лишь хмыкнул и безапелляционно заметил:

— Думаю, будет лучше, если это сделаю я, — ложка едва ощутимо вжалась в упрямо сжатые губы. Он назидательно цокнул языком. — Мы же не хотим ещё одной неприятности с супом?

Неизвестно откуда появившееся желание оттолкнуть его руку, отправив и этот поднос на пол, было почти непреодолимым, однако узнать правду хотелось ещё больше. Поэтому мне ничего не оставалось, как подчиниться, и, послушно открыв рот, принять из его рук порцию безвкусной еды.

Это был, наверное, самый долгий приём пищи на моей памяти. Стыд и раздражение от собственной беспомощности и в то же время почти волнительная интимность происходящего заставили меня покорно глотать ложку за ложкой с почти постоянно закрытыми глазами. В те моменты, когда мои веки всё же размыкались, я успевала заметить, что Майрона ситуация, казалось, ничуть не трогала: выражение его лица было абсолютно нечитаемое, зато он сосредоточенно зачерпывал суп, хмурясь, когда иногда чуть позвякивал приборами о край тарелки, и то и дело аккуратно промокал уголки моего рта краем салфетки. К моему облегчению наши взгляды не пересеклись ни разу. Я настолько увлеклась своими внутренними переживаниями, что пропустила момент, когда поднос исчез с коленей.

— Ты устала? — Голос прозвучал настолько близко, что я невольно дёрнулась и распахнула глаза. Почти ожидая застать склонившегося Майрона, говорящего мне прямо в ухо, я удивилась, когда оказалось, что он сидел закинув ногу на ногу в кресле на почтительном расстоянии. Согнув локти и опустив подбородок на переплетённые пальцы, он обманчиво лениво мазнул по мне цепким взглядом. — Если ты желаешь повременить, то…

Не дослушав, я отрицательно завертела головой.

— Ты обещал…

— Обещал, — он глубоко вздохнул. — Но у меня одно условие: ты не будешь прерывать меня вопросами, пока не закончу, — я послушно кивнула. — И следи за своим голосом.

— Это второе условие?

— Нет, это само собой разумеется, — он ухмыльнулся, я невольно хмыкнула в ответ, и это был последний раз, когда хоть какое-то подобие улыбки коснулось моих губ. Да и вопросов, после того, как он закончил, у меня не было.