Танец пепла (гет)

Волны яростно взмывали вверх, разбивались об острые камни, а в ответ те лишь беспомощно скалились сквозь белоснежную пену клыками зверя, навеки скованного толщей воды, настолько тёмной, что сливалась с мрачным горизонтом. Казалось, будто бушующее море уже поглотило небо и единственным препятствием на пути яростной стихии остались лишь эти изрезанные прибрежные скалы, на вершине одной из которых и затерялась его одинокая фигура.

Платформа, на которой он оказался, была выполнена из некогда светлого, но теперь посеревшего дерева. Большая часть перил обвалились, оставив после себя прогнившие столбы с огрызками ржавых гвоздей. Конструкция, открытая всем стихиям, выглядела до того шатко, что норовила вот-вот сорваться вниз с приютившего её утеса прямо в жадные объятия пучины. Он всё это видел и понимал, но его это мало заботило, как и не замечал он порывы ветра, нещадно трепавшие полы плаща, хлеставшие пощёчинами брызг по лицу, — разворачивающаяся пред его взором картина бушующего шторма была абсолютно безмолвна. Это он лишился слуха, или же этот мрачный мир потерял свой голос? Гендальф глубоко вздохнул и прикрыл глаза, с жаждой силясь различить хоть один всплеск волн, свист ветра — тщетно.

Тишина бывает разной: лёгкой, подобно весеннему ветру, который игриво перебирает волосы, наполняя легкие чуть сладковатым обещанием скорого тепла; трепетной, спрятавшейся в переплетениях пальцев и горячем дыхании пробуждающейся страсти; или же сухой и холодной, пропитанной горечью одиночества и отчуждения. Неизменно лишь одно: в отсутствии звуков истина воспринимается ярче и острее. Возможно, поэтому у многих тишина нередко вызывала чувство благоговения, страха... Он сам не был исключением — тоже боялся: мрачного безмолвия надвигающейся беды. Здесь же, на этом уступе, будто бы сам воздух состоял из этого гнетущего ощущения, которое липкими брызгами оседало на лице, просачивалось под кожу, заполняя собой его всего.

Изматывающее неведение, неизбежность грядущего, болезненное напряжение и странная нервозная апатия, — эти чувства, переплетаясь, окутывали его коконом, подчиняющим мысли, движения… Чувства нарастали, давили, обезоруживали до такой степени, что в какой-то момент Гендальф перестал различать себя в этом угрюмом молчании, будто теперь и он сам стал его составляющей частью.

Резкий выдох, и мрачный немой мир вновь предстал перед его взором. Трудно было судить, как долго он простоял с закрытыми глазами, но в окружающей его реальности мало что изменилось. Кроме, наверное, одного: теперь он был не один.

На фоне тёмного неба её силуэт казался небрежным мазком чёрной краски. Она стояла к нему спиной, с завидным бесстрашием опираясь о последние уцелевшие перила, но он вновь узнал её почти сразу и даже успел внутренне усмехнуться. Ведь при каждой их новой встрече за пределами реального мира, декорации становились всё страннее и фантасмагоричнее. Однако всякая весёлость в момент улетучилась, когда одинокая фигура вдруг перекинулась через ветхую преграду, выглядывая что-то в беснующихся волнах. Гендальф не удержался: окликнул по имени, но в окружающем безмолвии голос эхом раздался лишь в собственной голове. Зато усилился ветер и теперь с ещё большей яростью рвал и хлестал, затуманивая взор колючими брызгами ледяной воды. Осторожный шаг по влажным доскам, и словно в ответ на эту дерзость очередная волна взметнулась вверх и победоносно обрушилась-таки, на площадку, отчего та опасно задрожала. Одинокая же фигура будто и не замечала происходящего: как ни в чём не бывало балансируя на краю пропасти. И он закричал, отчаянно, пронзительно, чувствуя, как дрожит и срывается горло в безуспешной попытке разрубить удушающее молчание — на этот раз волна накрыла почти половину деревянного помоста, отчего ветхое сооружение заходило ходуном, и Гендальфу лишь в последнее мгновение удалось устоять на ногах, со всей силы впечатав посох в трухлявые доски. Очередной порыв ветра метнул в лицо, казалось, целый ушат воды, заставляя интуитивно зажмуриться. Когда же он вновь открыл глаза, их взгляды встретились.

Сумел ли его крик пробиться сквозь немой мир, или же вибрации от удара посоха отвлекли её от созерцания бездны, но сейчас она смотрела прямо на него и была как будто ближе, давая возможность её лучше разглядеть.

Кажется, они расстались совсем недавно, но женщина, которая сейчас так пытливо изучала его из сгущающейся темноты, очень отличалась от той, что он видел всего пару недель назад. Бледная и осунувшаяся, с растрёпанными волосами, в которых, приглядевшись, можно было различить сухие листья и даже пару грязных соломин, Ирина глядела на него широко распахнутыми глазами, но как-то неестественно склонив голову на бок, из-за чего в её облике читалось что-то птичье, даже звериное.

— Снова ты? — слова прозвучали надорвано, но после гнетущего безмолвия болезненно ударили в голову — он невольно скривился и почти пропустил её следующий вопрос: — Но ведь это неправильно?

Несколько коротких мгновений она выжидательно смотрела на него, однако почти сразу продолжила:

— Нет, не правильно! Этого не должно быть! — её глаза нездорово заблестели. Теперь слова лились рекой, но всё сливалось в неразборчивый бубнёж, резонирующий от невидимых стен и всё набирающий обороты. Гендальф же, как назло, не мог издать ни звука и только смотрел, но всё меньше узнавал. Ирина же вдруг громко всхлипнула и резко затихла.

— Это такое наказание? — звук оказался глухим, будто говорили за дверью, отчего появилось навязчивое желание обернуться. — Но я ведь просто не знала, что мне со всем этим делать. Пожалуйста, вернись, объясни, как поступать дальше! Я в полной растерянности… Да что там — я в полном дерьме! — На последней фразе её голос сорвался, — их взгляды снова встретились.

Ирина была потерянной и совершенно чужой. Он вдруг ясно осознал, что тот внутренний стержень, который ей удавалось сохранять даже в мгновения полного отчаяния, исчез, и сейчас в ней не было ничего, будто кто-то вырвал из этого тела какую-то важную составляющую, оставив после себя лишь кокон, полный мрачной безнадёги и пустоты. Хотя как сказала Галадриэль в их последнюю встречу: «Сердца людей не могут пустовать...» От всплывшего в памяти туманного напутствия Владычицы ему стало не по себе, и Гендальф инстинктивно огляделся. Позади них высились всё те же угрюмые скалы, а впереди — море, чьи затаившиеся чёрные воды казались теперь какими-то маслянистыми. И несмотря на то, что шторм почти утих, весь остальной окружающий их мир утопал в бесформенной темноте.

— Зря ты надеешься здесь что-то разглядеть, — промолвила она устало. — Я пробовала уже не раз, но куда ни глянь — везде одно и то же. Проще закрыть глаза и не изматывать себя. Представь, что просто спишь. Я этим в последнее время занимаюсь часто. — Словно в подтверждении своих слов она прикрыла глаза руками.

Сказанное не имело никакого смысла, более того, на какое-то мгновение ему даже показалось, что Ирина и вовсе разговаривала не с ним или же видела перед собой кого-то совсем другого. Как бы то ни было, но это осознание неожиданно помогло ему справиться с собственной немотой:

— Где мы?

Прежде чем ответить, она долго смотрела на него сквозь пальцы — по-детски, глупо и неуместно, а потом резко убрала руки от лица:

— Ты серьёзно меня об этом спрашиваешь? — Голос окреп, брови удивлённо и иронично дёрнулись вверх, будто она действительно не ожидала от него подобного вопроса. В глазах же впервые за весь этот странный разговор мелькнуло что-то от прежней Ирины. С другой стороны, откуда у него могла быть уверенность, что это действительно была она, а не создание сна или магического дурмана, лишь принявшего её обличье?

Налетевший ветер тупо ударил его в грудь, не коснувшись женской фигуры напротив даже бризом. Ожидая очередного удара волн, Гендальф опасливо покосился на тускло поблёскивающую гладь моря, когда неожиданная догадка заставила его резко втянуть воздух. Недаром эта вода показалась ему знакомой.

— Мы бывали здесь уже однажды… — начал он осторожно, на что Ирина недоверчиво прищурилась. — Ты тогда стояла у кромки воды и мыла руки. Помнишь? Тогда ты сказала мне, что убила брата…

Её глаза расширились, она отшатнулась, полусогнувшись, как от удара. Но стоило ему вновь поймать её взгляд, как он сразу понял: она его узнала. Ещё до того, как имя стоном сорвалось с полураскрытых губ.

— Олорин… Так значит, это… — но, так и не договорив, Ирина стала нервно оглядываться, словно только сейчас заметила, где они оказались. Довольно быстро первоначальное удивление и недоумение сменились откровенным страхом. — Как я сюда попала? Что это за место?

Вместо ответа за её спиной вновь пробудилось море. Она наконец обернулась и тут же, охнув, попятилась.

— Ирина, — и на этот раз он себя услышал, а в следующий миг почти оглох от мира, который обрушил на него все свои голоса и звуки. Завывания ветра, грохот волн, эхом резонирующий от стонущих скал, — от всего этого голова разрывалась на части, поэтому Гендальф даже не удивился тому, что Ирина зажала уши руками и теперь беспомощно раскачивалась из стороны в сторону. Край же ветхой платформы был всё ещё опасно близок. Да вот только попытки перекричать шторм были бессмысленны — преодолев под непрекращающимся натиском ветра разделяющее их расстояние, ему удалось дотянуться, поймать её за предплечье и резко развернуть к себе лицом. Паника — она отражалась в её глазах, в каждой чёрточке бледного, испещрённого дорожками слёз лика. Её губы двигались, но он не мог разобрать ни слова, пока она вдруг не подалась вперёд, цепляясь окоченевшими пальцами за ворот мантии:

— Помоги мне! Забери меня отсюда! — Истерические нотки лезвием полоснули по нервам. В тот момент ему стало действительно страшно.

— Скажи мне, где ты? — он кричал, чувствуя почему-то, что теряет драгоценные мгновения.

Она поймала его взгляд, глубоко вздохнула, но ответить так и не успела: площадка, на которой они стояли, затряслась и тут же резко ушла из-под ног, сильно накренившись, откидывая Ирину почти к самому краю. Гендальф метнулся было за ней, пытаясь ухватить, но поймал лишь пальцы. Влажные от окутывающих всё брызг, они выскальзывали из и без того некрепкого захвата, и он с отчаянием понимал, что долго ему её так не удержать. Осознавала это и Ирина, всеми силами пытаясь опереться ногами, чтобы подтянуться выше, да вот только намокшее платье словно чёрный саван опутывало ноги, сковывая движения.

— Не оставляй меня здесь! Не отпускай! — повторяла она как молитву, и он вторил ей, как безумный:

— Держись, держись, держись…

Но звучало слишком обречённо. А волны всё взмывали из пучины и каждый раз разбивались всё ближе к краю платформы. Он видел это, а она, похоже, чувствовала, потому что в какой-то момент вдруг затихла и, несмотря на все его окрики, оставила любые попытки спастись.

— Слишком поздно… — прошептала она, и слова гулким эхом раздались у него в голове.

Гендальф что было сил стиснул её пальцы, когда очередная волна ударила Ирину между лопаток и, опоясав, словно огромная щупальца, рванула вниз, унося безвольно обмякшее тело в свои чёрные воды.

Кажется, он закричал, но всё заглушил победный рёв стихии.

Постепенно шторм утих, и от былой оглушающей какофонии звуков остался лишь тихий шелест ветра в растрёпанных волосах… А он всё стоял на коленях посреди этого призрачного мира, не сводя взгляда от тёмных волн, в глупой надежде поймать хоть тень её силуэта. Но всё было тщетно, и маслянистая гладь была незыблема, словно мрачное стекло, в котором отражалась лишь его побеждённая фигура. Из оцепенения его вывела резкая боль в руках. Когда же удалось разомкнуть сжатые до судорог пальцы, на ладонях мерцали те самые серьги…

С тех пор прошло уже несколько дней, в течение которых он снова и снова убеждал себя, что всё увиденное было лишь сном: мрачным и тяжёлым. Но разве могло быть иначе, после всего, что случилось у Одинокой горы? Ведь несмотря на победу дыхание тьмы было всё ещё слишком явственным и болезненным. Хотя, быть может, дело было в нём самом и том мраке, которым он, казалось, пропах за последние месяцы странствий: могильники, древний лес, Дол Гулдур. Сны были лишь отголосками его страха, ошибок, слабости, — всё было именно так, потому что иначе… Об «иначе» он старался не думать, «иначе» не существовало, но, как оказалось, только ровно до того момента, когда одинокая эльфийка переступила порог этой лачуги посреди разорённого города.

Её появление не могло оставить его безучастным. Первоначальное удивление довольно скоро сменилось если не на злость, то уж точно на раздражение, направленное отчасти на эту нежданную просительницу, но в большей мере на ту, кто стояла за ней. В конце концов, эльфийка, назвавшаяся Сельвен, лишь хотела помочь. А вот с Ириной всё было уже не так просто. С одной стороны, она уже сделала свой выбор, сказала всё, что хотела, тем самым предрешая свою судьбу в этом мире. Ему было тяжело это принять и понять, но он это сделал. Да и сколько можно пытаться вразумлять и убеждать? Поэтому в первые мгновения разговора он с трудом справился с желанием прервать Сельвен на полуслове и вытолкать за дверь. Однако где-то в глубине души он уже знал и понимал, что этого не сделает. Дело было не в сантиментальной привязанности: должно было произойти что-то из ряда вон (тюрьма и немилость короля не в счёт), коли Ирина, наплевав на свои принципы, так отчаянно стала искать его помощи. Было бы проще списать всё на банальное желание выжить — ведь именно об этом и говорила Сельвен, но внутренний голос настойчиво твердил ему, что причина крылась в другом. И всё же то были лишь ощущения, мысли, так и не принявшие словесную форму, слишком зыбкие, неясные, чтобы срываться с места и нестись в Лихолесье. Кроме того Гендальф был более чем уверен, что в королевстве эльфов ему не обрадуются, если не сказать больше.

Он отказал. Его доводов, втиснутых в сухие сдержанные фразы, должно было быть достаточно, чтобы убедить эльфийку и, возможно, себя. И он наивно поверил, что ему удалось, ровно до тех пор, как мир сжался до размеров невесомых поблёскивающих безделушек, так обманчиво легко скользнувших на ладонь. Одно мгновение — и всё пошло прахом, а он вновь оказался на том уступе, в окружение тёмных вод. Только теперь Гендальф уже знал, что всё не было лишь сном.

Слова оборотня о тёмной реке звучали в голове тревожным набатом, но конкретная мысль, из-за которой страх тонкой змейкой просочился за шиворот, всё ускользала. Наверное, поэтому то, что к ним присоединился ещё кто-то, Гендальф осознал не сразу: лишь краем глаза заметил, как дёрнулась и вытянулась Сельвен, сжался хоббит, а только потом увидел короля и, не сдержавшись, невольно выругался под нос. Почему, как только дело касалось Ирины, всё вдруг так стремительно усложнялось, если не сказать большего? Ситуация с ведьмой ещё до её заточения была уже довольно щекотливой, неспокойной, если не сказать скандальной, так что уж и говорить о нынешнем положении вещей… Времени же на то, чтобы хотя бы начать обдумывать наименее болезненный дипломатический подход, ему, по-видимому, не полагалось. И стоило кое-как разобраться с собственными сомнениями, как Гендальф тут же получил в придачу разозлённого эльфийского монарха.

Казалось, с губ короля сорвалось лишь пара фраз, но их было достаточно. Побледневшая эльфийка выглядела настолько побеждённой, что Гендальф был уверен: ещё чуть-чуть — и она сломается…

— Ваше величество, — в резко обвалившейся тишине голос мага странно резонировал, почти отдавался эхом. Хотя откуда было тому взяться в этой лачуге? Но дальнейшие размышления на эту тему сейчас были абсолютно не к месту. — Я прошу прощения, если тут возникло некоторое недопонимание. Леди Сельвен обратилась ко мне лишь за помощью. Не думаю, что это стоит подвергать столь жёсткому порицанию, — он выговорил всё практически на одном дыхании и почтительно замолчал, надеясь, что попал если не в точку, то хотя бы рядом.

* * *

Похоть. Это всё могло быть и было лишь обычным желанием тела. Как странно, что ему понадобилось увидеть столько крови, чтобы понять эту до отвращения простую истину. Он был прав, когда решил, что расстояние и время вдали от неё отрезвят. Дурман, в котором он пребывал, которым дышал с того самого момента, как поймал на себе её бесстыдный взгляд в ночном лесу, постепенно рассеивался, выставляя напоказ лишь постыдное, низменное, предательское… И тут разум его предавал, отказываясь найти то самое слово, которое бы вмиг перечеркнуло всё это безумие, выжгло бы её имя, чтобы он очистился, освободился. Потому что несмотря на то, что он видел всё иначе, ведьмы по-прежнему было слишком много в его мыслях, желаниях и снах.

Король чуть откинулся на спинку походного стула и устало прикрыл глаза. Там, за пологом шатра, только занимался новый день, и приглушённые редкие выкрики часовых были единственным, что нарушало утреннюю тишину. Очаг ещё не разжигали, и морозное дыхание зимнего утра приятно покалывало кожу, прохладой оседая на губах. Он снова пробудился слишком рано. Да и спал ли вовсе? В последнее время сон не приносил облегчения, наполняя мысли ненужными образами, которые тяготили его потом целыми днями. Поэтому такое утреннее затишье было как нельзя кстати.

Глубокий вдох — и мышцы сводит от врывающегося внутрь холода, сердце учащает свой ритм, отдаётся эхом в ушах, — но ему это даже в радость. Было странное успокоение в этих переполняющих его ощущения, не оставляющих места для мыслей или чувств, пока среди ухающих ударов ему не послышались далёкие отголоски волн. Король тут же распахнул глаза, натыкаясь на подёрнутую серыми рассветными тенями уже приевшуюся обстановку полевого шатра. От гула в ушах не осталось и следа, но он продолжал напряжённо прислушиваться, и лишь после показавшихся вечными мгновений пронзительной тишины с еле различимым стоном устало уронил голову в руки.

Торопливые шаги за пологом шатра он различил ещё до того, как прибывший, чуть шаркнув, остановился у входа, чтобы доложить страже. Поэтому помимо воли он и так прислушивался к его приглушённому рассказу, пока между слов не мелькнуло имя дочери лекаря. В тот же момент внутри что-то напряжённо дёрнулось, и, вопреки правилам, король не стал дожидаться: «Пропустите его». Впрочем, поначалу ничего нового советник ему не поведал.

Как говорят, во дворцах у стен есть уши, то вот за пределами — у камней есть глаза. Если дочь лекаря искренне верила в то, что её исчезновение и последующее появление здесь среди людей останется надолго незамеченным — то её наивности и самонадеянности не было предела. О том, что она появилась в лагере людей, ему было известно давно, как и то, что ведьмы с ней не было. Последнее он тогда воспринял даже с толикой разочарования… Но не это было главным, да и сказать по правде, на тот момент у него были дела более высокой важности, поэтому он приказал продолжать тайно следить за беглянкой, периодически докладывая, если в её действиях будет замечено что-то странное, но не более. Это, как оказалось, было просто. Дочь лекаря, если и скрывалась, то до безобразия плохо и безрассудно, а после битвы и вовсе перестала, отдавая все силы на уход за раненными людьми. Что ж, ей и тут не стали препятствовать. Трандуил тогда разумно рассудил, что пусть она хотя бы так послужит своему народу и укреплению новых связей с вновь ожившим Дейлом. Пусть простой люд с упоением рассказывает в тавернах о прекрасной лесной деве с золотым сердцем и волшебными руками… И до недавнего времени всё оставалось без изменений, так что Трандуил даже стал подумывать над тем, чтобы приказать доставить её к нему для дальнейших дознаний. Ведь не сбежала же она из королевства, вопреки королевскому запрету, только для того, чтобы заниматься врачеванием людей? Да и в то, что Сельвен решила оставить ведьму позади, ему верилось с трудом. Интуиция подсказывала, что в этой ситуации всё не так просто и, как оказалось, неспроста.

Конечно же, все эти детали были известны лишь узкому кругу его воинов. Посему советник, который сейчас в полном изумлении и с плохо скрываемым энтузиазмом докладывал о том, что встретил дочь придворного лекаря, одетую, как обычная смертная крестьянка (попутно приукрашивая всё догадками и домыслами), пребывал в полном неведении о том, что ничего нового в его рассказах король для себя не открыл. Но монарх ничем себя не выдавал, мастерски делая вид, что внимательно слушал докладчика, пока последний не замолчал, не преминув почтительно поклониться. Король выждал пару положенных мгновений, прежде чем вынести своё решение:

— Благодарю вас, лорд советник, за бдительность и столь важную информацию, — в ответ на это советник поклонился ещё ниже.

— Ваше величество, вы знаете, что это всё лишь для блага и безопасности королевства. А поведение леди Сельвен уже давно вызывает недоумение, даже тревогу… — он замолк, явно передумав называть тех, у кого именно. Но тут же продолжил: — Поэтому я в вашем распоряжении для дальнейших указаний.

— Указаний? — последнее показалось королю несколько странным.

— А разве не стоит ничего предпринимать?.. — докладчик не договорил и слегка нахмурился.

Столь спокойное поведение короля явно сбивало того с толку, поэтому последующие слова он почти пробормотал себе под нос:

— Девица уже давно вела себя странно. А тут в открытую избегает своего народа, да ещё при только прибывших гномах. Стоило бы, во избежание толков, хотя бы приказать прекратить вести себя столь вызывающе. Да и зачем понадобилось ей встречаться с посланником Владычицы Галадриэль…

— Повторите! — голос Трандуила зазвенел металлом, отчего запутавшийся в своих мыслях советник заметно вздрогнул и почти испуганно вскинул взгляд на монарха — тот замер со свитком в руках. — Лорд советник, повторите последнее, что вы сказали, — проговорил король как-то нарочито медленно, будто через силу, с каждым словом опуская стиснутый пергамент, пока тот не был припечатан к столу.

Как завороженный, придворный проследил за этим жестом, а затем, нервно сглотнув, поспешил с ответом:

— Я почти столкнулся с дочерью лекаря сегодня на рассвете у дверей жилища посланника Галадриэль. Митрандир остановился там с полуросликом и медведем-хранителем. Она явно не желала быть узнанной, что показалось мне странным... Тогда я и решил расспросить у пары людей-прислужников…

— С этого и надо было начинать, — отрезал Трандуил холодно. — Я разберусь. Вас же я благодарю за сведения и дальнейшее молчание.

Советник принял это дозволение идти с повторным поклоном и явным облегчением. Хотя какая-то маленькая досада на то, что ему не удастся присутствовать при дальнейшем развитии событий всё же осталась, однако у него и в мыслях не было перечить королю.

Стоило утреннему докладчику скрыться за пологом, как на его месте возник один из доверенных стражников.

— Ты всё слышал, — только и молвил король и почти беззвучно добавил: — Идём.

Они покинули притихший лагерь незаметно, петляя между палатками и шатрами, пока не достигли развалин города. На улицах Дейла же мало кому было дело до трёх эльфов, которые словно забытые ночью серые тени стремительно и бесшумно двигались по пока ещё пустынным каменным коридорам города. И всё же он не смог сдержать вздох облегчения, когда уловил голоса на пороге покосившейся хижины. Почему-то король не мог избавиться от ощущения, что Сельвен вот-вот упорхнет, что, опоздай он хоть на один удар сердца, и произойдёт что-то необратимое и в то же время неотвратимое. Возможно, поэтому, оказавшись перед хлипкой дверью, он замер в нерешительности. И именно в это мгновение до него вновь донесся рокот далёких волн. Король резко выдохнул и рванул дверь на себя.

* * *

— Недопонимание? — Трандуил нарочито медленно повернулся в сторону мага и последующие несколько мгновений лишь молча испытывал того взглядом. — Что ж, всё возможно, — продолжил он сухо, отчего сразу стало ясно, что ничего подобного даже в мыслях не допускал. — Тогда не соблаговолите ли развеять все мои сомнения… — обманчивая краткая пауза. Но не дав магу даже мгновения на раздумья или же ответ, король тут же продолжил: — Какая помощь могла понадобиться от посланника Владычицы Галадриэль подданной королевства лесных эльфов? Особенно той, которая подозревается в измене? Я уже не говорю о том, что и дозволения покидать цитадель у неё не было.

Жестко и безапелляционно. Отчего Гендальф даже несколько растерялся, но король истолковал это по-своему:

— Как я понимаю, леди Сельвен забыла упомянуть про эту существенную деталь. Хотя чему удивляться: в последние столетия она проводит больше времени среди людей, нежели со своим народом, и стала невольно перенимать их привычки. Поэтому в забывчивость мне верится едва ли.

— Я не преступница, и мне никогда не были предъявлены обвинения, — голос Сельвен звенел от напряжения и негодования. Она стояла, гордо вскинув голову, но Трандуил удостоил её лишь снисходительным взглядом.

— Смею заметить, что вы делаете всё, чтобы это изменить, — заметил он сухо, вновь обращаясь к Гендальфу. — И всё же я так и не услышал, какая помощь понадобилась моей подданной, что она посмела ослушаться моих приказов?

Если до этого маг и думал о том, чтобы подобрать какую-нибудь нестоящую причину, то, глядя на происходящее, изменил своё решение. Сельвен пошла на слишком большой риск, и это заслуживало лишь правды. Гендальф глубоко вздохнул.

— Она умирает, — проговорил он неожиданно тихо, но был уверен, что его слова были услышаны. И, предупреждая любую иронию или же неуместную демагогию, почти повторил слова оборотня: — Сгорает у истоков Чёрной реки.

Порой одно неуловимое мгновение может рассказать намного больше, чем целые дни разговоров: судорожный глоток воздуха, чуть расширившиеся зрачки глаз и мелькнувшая в их глубине тень: осознание, вина, страх, — слишком знакомая самому Майа, чтобы не узнать и не понять. Однако надо отдать должное королю: со своей слабостью он совладал очень быстро, и уже в следующий миг его лицо вновь являло собой непроницаемую маску безразличия и лёгкого высокомерия.

— Смею предположить, что эти новости вам принесла леди Сельвен? — он говорил холодно и властно, но всё же надежда просочилась в этот ровный строй звуков.

— Именно. Однако единственной новостью для меня стало лишь то, где сейчас находится Ирина.

При упоминании её имени Трандуил всё же не сдержался и отвел взгляд. Все замерли в напряжённом молчании — было слышно лишь только, как тихо потрескивали поленья в очаге.

Отсветы пламени плясали по стенам лачуги, с трудом справляясь с полумраком, который, казалось, ещё больше сгустился. Трудно было поверить, что по ту сторону стен этого жилища только-только вступило в свои права утро.

— Так значит, Митрандир, ты знал об этом ещё до того, как пересёк границы Эрин Ласгалена? — Трандуил по-прежнему смотрел куда-то в пустоту, когда едва заметно встряхнул головой: — Можешь не отвечать.

В этот момент странная тень упала на лик Трандуила, исказив благородные черты: будто тёмное лезвие резануло бледную плоть, обнажая под ней чёрные, обуглившиеся шрамы. Гендальф невольно шагнул вперёд, но видение тут же развеялось. Остальные же присутствующие, замершие в молчаливом ожидании, похоже, и вовсе ничего не заметили. Так или иначе, вся эта немая сцена явно затянулась, но что-то подсказывало магу, что основными действующими лицами сейчас были он и эльфийский король, и именно им предстояло принять решение, которое определит судьбу ведьмы. Да вот только последний, за исключением пары фраз, то ли пребывал в каком-то задумчивом оцепенении, то ли намеренно тянул время, предоставив тем самым Гендальфу возможность сделать следующий шаг.

— Ваше величество, позвольте мне вернуться в королевство лесных эльфов, — маг чуть склонил голову, стараясь, однако, не упустить из виду реакцию своего собеседника, чей облик видимой невозмутимости выдали вмиг напрягшиеся желваки.

— И что дальше, Митрандир? — Трандуил наконец оторвался от созерцания тёмных углов. — Ты спасёшь её? Подаришь жизнь? Свободу? — на последнем слове глаза эльфа опасно сверкнули — то был вызов и предупреждение одновременно. Гендальф глубоко вздохнул.

— Я был бы рад подарить ей жизнь, но, буду честен с тобой, король Трандуил, не знаю, в моих ли это силах. Однако если она останется там, где находится сейчас, то это лишь приблизит её конец.

Губы эльфа скривились в недоброй усмешке:

— Вижу, об этом леди Сельвен поведать успела. Что ж, у меня были веские основания для того, чтобы поместить туда… ведьму.

Гендальф мог поклясться, что король почти назвал её по имени, но вовремя одёрнул себя. Столь малая деталь, понятная лишь ему, но это в один миг перечеркнуло всё, очистив разум мага от раздражения, даже злости, царапавших изнутри с самого начала этого разговора. Он вдруг осознал то, что, возможно, было ещё не видимо и самому королю. Эта мысль иглой вошла в переносицу, заставив Майа прикрыть глаза, когда в темноте грянул раскатистый бас оборотня.

— Тебя влечёт её магия, король эльфов, — почему-то из уст Беорна это прозвучало как приговор. — Её кровь несет в себе силы, древнее, чем реки и моря этого мира, а потому дурманит и притягивает, особенно тех, кто ощущает эти колебания особенно ясно. Ты слышал голос Великого леса, а потому не мог не услышать и её зов.

Трандуил чуть заметно дёрнулся, теперь полностью обернувшись к оборотню. Зрачки расширились, сделав глаза почти чёрными и пугающе неживыми, и только прерывистое дыхание отличало ещё короля от каменного изваяния.

— Она часть древнего мира, — тень Беорна теперь полностью поглотила эльфа, и на миг между ними воцарилось странное безмолвие. — Но зачем я тебе об этом говорю, ведь она тебе уже рассказала… — проговорил оборотень, отступая.

Король остался один, пойманный в красных отсветах догорающего огня: взгляд устремлён в пустоту.

— Морок, дурман… — шептали его губы почти беззвучно, а в голове все нарастал гул волн, разбивающихся о чёрные прибрежные камни…

— Ваше величество, прошу вас, — казалось, об одинокой эльфике уже все забыли, но именно её голос разбил сейчас это гнетущее безмолвие. В тот же миг король резко выдохнул, вскинул голову, расправил плечи.

— Так значит, она действительно опасна, — эльф шагнул в сторону двери.

— Разве ты ничего не слышал, Трандуил? — мрачно и одновременно удивлённо бросил ему в спину оборотень.

— Напротив, — король вновь обернулся к присутствующим, и не сдержал горькой усмешки, — я услышал довольно. — Его взгляд метнулся к магу. — Довольно для того, чтобы она рассказала об этом сама. — Король стремительно направился к выходу, но прежде чем толкнуть дверь, обронил через плечо: — Лесные эльфы покидают Дейл завтра на рассвете. Если вас здесь больше ничего не держит, вы можете присоединиться к моему народу.

В следующее мгновение в каморку ворвался столп ослепляющего солнечного света, и поэтому никто не заметил странный взгляд, который король обратил к бледной эльфийке, прежде чем исчезнуть в набиравшем шуме пробуждающегося лагеря. Однако это, как оказалось было последней каплей, после чего Сельвен обессиленно осела на пол.

* * *

На рассвете второго дня тусклые лучи зимнего солнца провожали лесных эльфов в обратный путь под древние кроны Эрин Галена. Остались позади хвалебные речи, слова благодарности, пожелания и прощания, которые вопреки обычаям были более чем сдержанные — горечь утраты не особо способствует развязыванию языков. Поэтому во время привалов говорили мало, а песни были полны памяти о тех, кого потеряли навсегда. И только с приближением их обители дух лесного народа стал светлеть. Говорят, что дорога домой всегда короче, но на этот раз Сельвен казалось, что их путешествие растягивается в вечность.

Сказать по правде, она даже не до конца понимала, зачем отправилась обратно с лесными эльфами. Возможно, причина была в том, чтобы ещё раз повидаться с отцом и братом. Последний нашёл её в толпе в тот же день после разговора с магом, когда измотанная она брела по лагерю в сторону своей палатки, чтобы собрать оставшиеся вещи. Ровион тогда вырос как из-под земли: всё такой же прекрасный, высокий, но будто угасший. Он поймал её лицо в ладони и долго молча всматривался в глаза, словно хотел что-то или прочитать, или отыскать там в глубине, а потом вдруг резко притянул к себе, зарывшись носом в её растрёпанные волосы, бормоча что-то бессвязное под нос. А после уже не отпускал. У неё же не осталось сил на сопротивление. Собрав свои скудные пожитки, она безропотно проследовала за ним в лагерь лесных эльфов, где, оказавшись в палатке, упала на какую-то кровать и провалилась в почти забытый сон. А после всё вновь было так, как и по дороге в Дейл — брат потерялся впереди войска, а она ехала позади с обозом, где почему-то ощущала себя ещё более чужой и совершено не к месту, чем тогда среди людей.

Возможно, она хотела ещё раз взглянуть на того другого. Но, как оказалось, он отбыл ещё раньше, а после был отправлен с поручением то ли в Ривенделл, то ли в Лориэн — ей на самом деле было всё равно, и часть её была даже рада, что душа больше не будет вздрагивать от случайно пойманного взгляда. Но, наверное, самая явная причина крылась в совершенно другом — удостовериться, что всё это было не зря.

Сельвен казалось, что она уже нескончаемое количество раз рисовала в голове картину того, как произойдет прибытие в цитадель. Однако всегда всё останавливалось на спуске в темницу: перед внутренним взором зиял провал на нижние уровни с исчезающими в темноте ступенями, а потом её словно что-то отталкивало и дальше не пускало. То не было страхом, скорее беспомощной обречённостью, которая парализовывала её даже в мыслях. Но Сельвен не сдавалась, намеренно прогоняя от себя эти мрачные чувства, храбрилась, списывала всё на ещё дающую о себе знать усталость от всего пережитого, потому что как иначе… Иначе быть не могло. И тем не менее, чем ближе была лесная обитель, тем тревожнее становилось у неё на душе. Возможно, поэтому появление у костра, где она сидела вечерами, мага и вовсе выбило её из колеи. Высокая фигура в потрепанной мантии и длинном плаще появилась аккурат напротив, но Сельвен потребовалось несколько слишком долгих мгновений, чтобы осознать, что к ней не только успели обратиться, но и уже ожидали ответа. Вспыхнув, она спешно извинилась и чуть подвинулась, приглашая нового собеседника к огню — он еле заметно кивнул и устало опустился рядом.

Они сидели в полной тишине, точнее насколько это было возможно у большого костра на привале. И несмотря на то, что пару раз она ощущала на себе его взгляды и даже была уверена, что маг собирался её о чём то спросить, он этого так и не сделал. Постепенно круг опустел, и в какой-то момент Сельвен просто осознала, что место рядом с ней уже больше не занято. Было бы время, она непременно поразмыслила бы над этим странным случаем, но уже на следующий день к полудню перед ними распахнулись высокие врата королевства.

Сердце её вновь затрепетало, сладостно и тревожно одновременно — как всегда по возвращению домой, только вот на этот раз тревог, пожалуй, было чуть больше. Оказавшись же внутри, Сельвен всерьёз заволновалась — ей было необходимо оказаться в числе тех, кто отправится вниз к Ирине, но как именно примкнуть к ним, она не знала. Похоже, что весь какой-никакой статус она окончательно растеряла… Поэтому когда рядом вдруг появился один из стражников короля и коротко приказал ей следовать за ним, она не стала спорить, надеясь, что отведут её всё же вниз к заточённой ведьме, а не в отдельную камеру.

Они шли быстро, то и дело ныряя в тёмные альковы, за которыми оказывались узкие переходы, о существовании которых знать ей явно не полагалось, но обстоятельства заставили. Так или иначе, но к спуску на нижние уровни они прибыли раньше основных участников. В томительном ожидании Сельвен слегка откинулась на холодную стену и, прикрыв глаза, вновь обратилась к внутренним ощущениям — на этот раз ответом было тягостное молчание. Определить, радоваться этому или страшиться, она не успела, потому как чуткий слух уже уловил эхо от приближающихся шагов.

Вопреки её ожиданиям круг присутствующих оказался довольно узким: сам король Трандуил, маг, исполняющий обязанности главного королевского дворецкого Луморн и несколько стражников, что вновь указывало на то, что присутствие Ирины предпочитали держать подальше от посторонних глаз. Когда процессия приблизилась, сопровождавший её стражник шагнул с поклоном вперёд, в ответ на что король еле заметно кивнул. Стражник тут же вытянулся, снял со стены факел и стал спускаться вниз — за ним без промедления проследовал и Трандуил, ничем не обозначив присутствие Сельвен. Остальные также устремились за хмурым монархом, предоставив ей возможность замыкать это странное шествие.

Узкие пролёты чуть влажных ступеней, казалось, обрывались в тёмную пропасть, а отсветам от факелов удавалось вырвать у мрака только ничтожные куски стен и каменной кладки. За всю свою долгую жизнь Сельвен была здесь лишь однажды, и пусть то воспоминание врезалось ей в память, она была предельно осторожна, следуя вниз, то и дело для подстраховки опираясь рукой о шершавые стены. И вот наконец слух уловил тихое журчание, что могло означать одно — они пришли.

Сельвен еле справилась с почти непреодолимым желанием, наплевав на приличия, тут же броситься к поблёскивающим в темноте прутьям решетки, но прибывшие с ними стражники недвусмысленно преграждали путь не только ей, но и магу. Последний в этот момент что-то тихо, но оживлённо обсуждал с королём, и, судя по хмурым лицам, разговор был не из приятных. Наконец Трандуил резко развернулся и как-то нервно взмахнул рукой — эльфы расступились, пропуская остальных вперёд. В этот момент произошло сразу несколько вещей: Сельвен сделала несколько шагов вперёд, почти через силу переставляя налившиеся свинцом ноги, и в то же время болезненно ясно осознала: «Что-то не так». Вокруг, за исключением тихого журчания подземной реки, было слишком тихо, но самым пугающим было то, что со стороны темнеющей камеры не раздавалось ни звука. Похоже, это не укрылось от внимания и других присутствующих, потому как в следующее мгновение король и маг одновременно ускорили шаг.

Первым у решётки отказался Митрандир и уже было протянул руку к мерцающему заграждению, как резко замер. Удивлённый взгляд метнулся в сторону Трандуила, на что тот ответил лишь хмурой усмешкой и тут же напряжённо уставился в темноту по другую сторону решётки.

— Кто и когда был здесь в последний раз? — уловила она нетерпеливый тон короля. Луморн заметно съежился, пролепетав что-то про еду и воду, которые доставляли каждый день, но был прерван на полуслове взмахом руки. Один лишь брошенный взгляд в сторону стражников — и один из них уже тенью метнулся в направлении выхода, лишь для того, казалось, чтобы почти сразу вернуться в сопровождении двух других воинов. Последние несколько стушевались в присутствии короля, однако без запинки почти слово в слово повторили сказанное Луморном.

Всё это время она стояла позади, буравя тяжёлым взглядом спины собравшихся мужчин, цепляясь за их нервные движения, взмахи рук, косые взгляды. И пусть угольки надежда всё ещё тлели внутри, но сердцем Сельвен уже знала, что камера была пуста.

Фоном зазвенели ключи, заскрежетал металл, зловещий шорох торопливых шагов — она вся обратилась в слух. Когда тяжёлая дверь клетки распахнулась, Сельвен помимо воли задержала дыхание, и в момент воцарившегося внутри неё безмолвия ей послышался вскрик: сдавленный, приглушённый, на краткий миг он пронзил её и тут же оборвался, но не в глубинах мрачной камеры, а будто где-то в стороне. Пытаясь уловить направление, она тут же обернулась, но как ни вглядывалась, ни напрягала слух, ей больше ничего не удалось ни увидеть, ни услышать. Зато с каждым мгновением крепло чувство, что теперь клубящийся мрак наблюдал уже за ней, испытующе, напряжённо. От доносившегося же из глубин журчания невидимой воды становилось всё больше не по себе. Помимо воли ноги сами повели её ближе к свету: к камере, у зияющего прохода которой сейчас возвышался маг.

* * *

Свет резал глаза, почти слипшиеся от слез и крови, но я упорно цеплялась ускользающим сознанием за свет факела и темные фигуры, замершие так близко и одновременно так далеко. Тело корчилось и содрогалось, запоздало реагируя на произошедшее, но пришедшие в движение силуэты не обращали ни малейшего внимания на мою беспомощную возню. Будто меня не было вовсе. В горле что-то противно булькало, и мозг запоздало и беспомощно отметил, что сломанные ребра, похоже, проткнули легкие. Единственное, что оставалось целым — руки, и именно они сейчас безвольно тянулись к световому кругу, царапаясь о скользкие камни, но новая вспышка боли отбросила назад…

Я резко распахнула глаза, подскочив на кровати и мгновенно оказавшись на ногах. Ступни обожгло холодом, но это мало заботило. Хватаясь руками за горло, я могла поклясться, что там опять что-то булькало, а рот заполнил тошнотворный металлический вкус крови. Белоснежные стены и потолок кружились вокруг, постоянно меняясь местами, в то время как непослушное тело опасно пошатывалось, норовя потерять равновесие. И я вот-вот могла проиграть эту бесславную битву, поэтому сделала единственное возможное — рванулась вперед, цепляясь ватными пальцами за ручку двери, больше для того, чтобы удержать себя в вертикальном положении, но та неожиданно поддалась и распахнулась во вне. От неожиданности тело по инерции устремилось следом. Не разбирая дороги, инстинктивно зажмурившись, я неслась вперёд на, казалось, обратившихся в желе ногах ещё какое-то время, прежде мне наконец удалось остановиться. А потом одновременно произошло несколько вещей: руки, метнувшиеся вперёд в поисках опоры в виде стены больничного коридора, ухватили лишь пустоту, отчего волосы на затылке вдруг встали дыбом от обрушившегося леденящего страха, — я открыла глаза и тут же пожалела.

Непроницаемый мрак заполнял всё бесформенное пространство вокруг, не оставляя ни малейшей надежды. Нелепо взмахнув руками, я сделал пару шагов назад, но это не принесло ничего — безмолвная темнота шагнула мне навстречу. С губ невольно сорвался всхлип, а горло удушающей хваткой сжал ужас. Мой кошмар из прошлых снов прямо сейчас материализовывался перед глазами. Преодолев ступор, я нашла в себе силы обернуться назад — туда, где, будто в насмешку, так и зияла нестерпимо яркая распахнутая дверь в мою палату. И хотя в голове одно никак не укладывалось с другим, в тот момент неестественная белизна была мне ой как милее того, что клубилось за спиной, поэтому, не долго думая, я метнулась обратно. Ноги заплетались, руки безвольными плетями болтались по сторонам, отчего дорога обратно казалась мучительно долгой, когда манящий столб света вдруг пришёл в движение, вернее дверь, которая стала стремительно закрываться… С каждым шагом луч становился всё уже, и когда до спасительной белизны можно было дотянуться рукой, он, превратившись в тонкую нить, с глухим щелчком дверного замка исчез вовсе. Побеждённая, я замерла на месте.

В моих снах паника всегда брала верх, полузвериным криком устремляясь в резонирующие своды фантасмагорического замка. Но сейчас всё было иначе, и кричать мне вовсе не хотелось, скорее, наоборот, я всем естеством чувствовала, что издавать лишние звуки сейчас вовсе не стоит. Возможно, так меня не найдут, не заметят. И именно в эту секунду я осознала, что в темноте уже была не одна, и нашли меня уже давно. В подтверждении моих мыслей где-то рядом послышался тихий свист, будто хлыст рассек воздух, а потом меня поглотила тьма, обхватив обжигающими путами руки, ноги, зажав рот и рванув назад.

* * *

Что-то дрогнуло в воздухе. Сельвен с магом одновременно дернулись, словно пробуждаясь ото сна, скользнули друг по другу непонимающими взглядами, но прежде чем хоть слово сорвалось с губ, в проеме камеры выросла статная фигура короля.

— Боюсь, что ты напрасно проделал этот путь, Митрандир.

Он говорил обманчиво спокойно, но во взгляде лесного владыки горел мрачный огонь еле сдерживаемой ярости.

— Ведьмы больше нет, — не дождавшись ответа, Трандуил прошёл вперед и остановился, повернувшись к ним вполоборота. Огонь выхватывал из тьмы лишь часть его лица, казавшегося странной искривлённой маской.

— Она умерла? — голос мага был глух и подавлен. Эльф же лишь усмехнулся:

— Её больше здесь нет.

Из пустой камеры теперь один за другим выходили сопровождавшие их сюда эльфы, выстраиваясь полукольцом вокруг короля и волшебника. Помимо воли Сельвен приходилось с каждым шагом отступать назад, всё ближе к границе светового круга. Вместе с этим разговоры становились всё глуше и неразборчивей, но смысла в них было ещё меньше. Волшебное освобождение? К сожалению, она в него не верила, и от этого становилось страшно… Взгляд вновь выцепил из-за отгородивших ее спин фигуры Трандуила и Митрандира — но выражения их лиц были одинаково нечитабельны.

Обреченность сковала её и, будто желая отгородиться, Сельвен обхватила себя руками и непроизвольно отступила ещё раз, на этот раз попав прямиком в объятия теней. В голове вдруг зашумело, каменная кладка под каблуком предательски качнулась, выбивая землю из-под ног. И пусть ей удалось смягчить своё падение, но запястье болезненно хрустнуло, когда рука под неестественным углом угодила в одну из рытвин, вымытых рекой, чьи потоки тонкими нитями опутывались здесь всё. Вот и сейчас ямка была полна воды, которая сразу пропитала рукав. Беззвучно выругавшись, Сельвен быстро поднялась и снова шагнула к свету. Придерживая повреждённое запястье, она машинально потянулась к платку на шее, чтобы зафиксировать ноющую конечность, но так и замерла. В следующее мгновение эльфийка метнулась обратно в темноту и, упав на колени, стала судорожно ощупывать здоровой рукой пол, пока под пальцами вновь не ощутила влагу, которой была наполнена злополучная рытвина. На мгновение погрузив в жидкость всю ладонь, Сельвен почти сразу вернулась к факелу — даже в этом неровном свете было видно, что теперь и вторая рука была окрашена в ни с чем не спутываемый багряный цвет.

— Кровь, — выдохнула она, будто сама не верила своим глазам. — Здесь кровь! — она почти выкрикнула последнюю фразу, которая гулом унеслась куда-то в бесформенные своды подземелья.