Профессионал (джен)

Стюарт Гарольд Пот, почти двадцати четырёх лет от роду, скучает, мается и не имеет ни малейшего понятия, куда себя девать.

Стюарт зевает во все свои прекрасные ровные зубы, потягивается, хрустит шеей, скребёт пятернёй в жёстких, как ежиная шкура, волосах — никак не ложатся, проклятые, — и тоскливо смотрит на часы. Ещё два часа сидеть в магазине за кассой и щёлкать мух, так интересно, что аж сдохнуть можно — ещё скучнее, чем слушать старика Макгонагалла на лекциях в юридическом отделении.

Хотя нет, не скучнее. Здесь хотя бы платят, дядя Норман никогда не затягивает с оплатой, — каждую субботу дотошно отсчитывает и кладёт на стол положенные фунты. Стюарту всякий раз очень стыдно.

«Держи, малец, на этой неделе хорошо дела шли. Своди в кино какую-нибудь девчонку».

Стюарт совершенно не хочет признаваться, что по вечерам он берёт из кассы немного мелочи на сигареты и сладкое. Не упомнить, когда это началось, — кажется, когда перепился и потерял зарплату вместе с шапкой где-то на берегу Темзы. Таскать стыдно, остановиться трудно. А прекратишь брать — Норман заметит, что денег в кассе больше. Дерьмо, кабала, замкнутый круг. Самому от себя гадко.

Молодой продавец вздыхает, быстро сгребает в кулак немного монет — да, хватит как раз на колу и спички, — защёлкивает кассу и, сунув ключ в карман, пытается что-нибудь насвистеть.

Вместо свиста в тишине музыкального магазина раздаётся тупое шипение.

— А-а-а, — воет Стюарт и бездумно тычет пальцем в крайнюю клавишу дорогого синтезатора. — Ненавижу.

Хоть бы самый заблудший ангел припёрся, право слово. Пьяный, обкуренный, бескрылый, наплевать уже. Лишь бы пришёл, матюгнулся, пнул под задницу и показал, куда идти.

Уличную тишину раздирает визг вдавленных до отказа тормозов.

«Тьфу, опять кто-то нажрался», — только и успевает подумать Стюарт, — и витрина разлетается веером тысячи стеклянных брызг, а пол летит из-под ног.

— Ой-й!

Стюарт щупает лицо и ушибленный локоть, сплёвывает из занывшего рта солоновато-тёплое, шарит в поисках слетевших очков и завороженно таращится, как кто-то, ругаясь нехорошими словами, восстаёт из пыли и битого стекла — ну, если точнее, не шибко изящно вываливается из окна протаранившего витрину чёрного автомобиля.

Одно стекло в очках треснуло, голова кружится, а во рту до сих пор солоно и противно.

— Это я удачно зашёл, бля, — бодро свистит горе-водитель и прётся в сторону того самого синтезатора, хрустя битым стеклом под тяжёлыми кошкодавами.

— Эй, мать твою! — Стюарт, шатаясь, выхаркивает передний зуб вместе со слюной и кровью. — Эй, мистер! Му-жчи-на! Он не на продажу!

— Как хорошо, что мне насрать!

Взломщик в потёртой кожанке черняв и неказист, у него цепкий взгляд — глаза разные, левый отливает в блекло-красное, — и нос не в порядке, — кривой, поломанный раза два-три; вдобавок он ниже, чем дылда Стюарт с его шестью футами, так что Стюарт приободряется и хватает за плечо.

— Я вызываю полицию, мистер!

— Э, да у тебя забор неровный! Ща подправлю! — Хорошо сложенный кулак в обрезанной перчатке влетает в зубы — снизу вверх, умело и жёстко, — и верхнюю челюсть раздирает хрустом, а из глаз брызжут слёзы. Стюарт вскрикивает, зажимает разбитый рот и выплёвывает в ладонь второй сломанный зуб. — Теперь всё симметрично, можешь не благодарить.

— Чтоб тебя, ублюдок! Я ж свистеть теперь не научусь!

— Пятьдесят фунтов гони и обращайся, научу, — огрызается чернявый и бережно взваливает многострадальный синтезатор в багажник.

Стюарт, ещё недавно тоскующий горше волшебницы Шалот, разозлён, перепуган, удивлён, озадачен и восхищён одновременно, и к тому же его немного тошнит.

— А… а синтезатор зачем?

— Группу собираю, у меня старый сдох.

— Врёшь.

— Тебе-то какое дело?

Стюарт облизывает дёсны, решительно вытирает ладонью рот, а ладонь — об штаны, и с третьего раза — рука мелко трясётся от головокружения — набирает за кассой номер местного отделения.

— А к синтезатору клавишник не нужен?

— Было б неплохо. Чё, умеешь? — Взломщик, насторожившись, захлопывает багажник.

— И играть, и петь, — только выпни меня из этого замкнутого круга, ублюдок, уже готов петь осанну Стюарт. — Алло, полиция! — Возмутитель спокойствия повисает на плече, рвётся отнять трубку и рычит пополам с шипением, как уличный кот; от него разит бензином, сигаретами и горьким амбре немытого тела. — Да, Смитерс-роуд, шесть. Да, кассир. Тут в витрину въехали. Кажись, машина краде… Нет. Хорошо. А, да, да… Тут у меня клиент, он не пострадал. Будем вас ждать. Я? Да, пришлите врача. Головой долбанулся… Да, спасибо.

Услышав короткие гудки, Стюарт выдыхает, хлопает трубкой мимо телефона и торопливо стирает видеозаписи с камеры.

— Как звать, щербатый? — чешет «клиент» за ухом: на его живом некрасивом лице расцветает жадный интерес.

— Стюарт. Стюарт Пот. Я, это… в церковном хоре пел, я умею.

— Недоброго вечера, чайник. — Жёсткие сильные пальцы пожимают ладонь. — Я Мёрдок.

— Чаю? — Почему-то в голову приходит именно это дурацкое предложение, и Стюарт чешет саднящий локоть.

— Валяй. Когда припрутся бобби?

— Через три минуты.

Стюарт шустро загораживает тощей спиной кассу.

— Только попробуй вскрыть!

— Не больно-то и хотелось, — живо корчит рожу Мёрдок, уже без утайки суя за отворот рукава японскую шпильку.