Дитя Рассвета (гет)

Лети, птица дивная с ветки на ветку,

Всю ночь Трену не спалось. Он поднялся на рассвете, измученный бессонницей, наскоро плеснул в лицо холодной водой, надеясь унять резь в воспаленных глазах, потом оделся и, кое-как пригладив длинные буйные вихры, вывалился в коридор. Он решил выйти из Горы, под яркое утреннее солнце, полагая, что его теплые лучи помогут ему прийти в себя.

Потирая усталые глаза, он чуть было не наткнулся на случайного раннего прохожего, извинился, услышав в ответ ворчливое пожелание лучше смотреть по сторонам, и привалился к прохладной каменной стене, да так и застыл, неизвестно чем пораженный.

Трен рассеянно провел пальцами по гладкой поверхности камня, не в силах справиться с ощущением неправильности происходящего. Дурное предчувствие мучило его еще накануне, а после не давало спать до самого утра, окуная в туманные, бессюжетные сновидения, полные неясности и тревоги.

Вероятно, я слишком огорчен судьбой Аниры, — подумал Трен и похолодел. -Анира!..

Стараясь унять сбившееся дыхание и сосредоточиться, молодой принц раскинул магические нити, силясь почувствовать присутствие сестры, те необыкновенно светлые потоки магии золотисто-нефритового цвета, от которых исходило тепло и ласка. Магический отпечаток его матери был похож на Аниру, но был гораздо более спокойный и темный, более насыщенный и безмятежный. Эмин он нашел без труда, а вот принцессы нигде не было.

Трен едва не бегом бросился к покоям сестры.

— Анира?! — позвал он, постучав и выждав несколько минут, но, не добившись отклика и толкнув плечом, резко распахнул дверь.

Внутри было пусто и, по обыкновению, беспорядочно. Трен заглянул в спальню и, едва бросив взгляд на разваленную холодную постель, понял, что этой ночью в ней никто не спал.

Отделаться от чувства беспокойства стало еще сложнее. Анира и раньше своевольничала и вполне могла наплевать на запрет отца и выйти из покоев в одиночку, но почему-то именно сейчас Трен был уверен, что дело оборачивается гораздо серьезнее.

Его тревога усилилась, когда в дверях он столкнулся с матерью. С очень спокойной, нимало не взволнованной матерью.

— Мама?! — он подозрительно прищурился. — Я не чувствую Аниру.

Эмин отвела взгляд. Лгать собственному сыну, лгать Трену, совсем не хотелось, да и вряд ли бы получилось. Она подошла к нему и, мягко надавив на плечи, усадила в кресло.

— Ее нет в Горе, так? — не вопрос, утверждение. — Отец будет в бешенстве.

Эмин кивнула. Никаких сомнений.

Ее ночь тоже была не из легких, а о том, каким будет грядущий день и реакция короля на случившееся, думать не хотелось. Однако она сама приняла это решение, когда оставила двери покоев своей дочери незапертыми.

Эмин почему-то была твердо уверена в том, где именно найдет Аниру. Возможно, была в этом заслуга материнской интуиции или просто женской мудрости и опыта, а может быть, она уже чувствовала вещи, о которых ее дочь пока не догадывалась и сама.

Трен схватился за голову.

— Матушка, ты понимаешь, что теперь будет? О, ты отлично знаешь, к кому первым делом отправится отец! К эльфам! Вы в очередной раз, да еще и на пороге войны, решили столкнуться лбами с эльфами? Потому как он ни на мгновение не усомнится в том, что исчезновение Аниры — дело рук Леголаса!

— А я не стану его в этом разубеждать, — спокойно сказала Эмин. — И, конечно, он не станет лезть на рожон с Трандуилом. Разгневается, и только. Твой отец не глуп, Трен, и вряд ли станет выносить семейные проблемы такого деликатного свойства на всеобщее обозрение. Я склонна думать, что его гнев падет на меня, и готова к этому.

— Я попытаюсь поговорить с Даином, — после минутного раздумья решил Трен. — Сдается мне, что с ним не все так просто. Видишь ли, — пояснил он, встретив вопросительный взгляд матери, — он, конечно, сложная и мрачноватая личность, но он порядочен до мозга костей. Для него очень много значат наши законы и обычаи.

— Я не понимаю, Трен...

— И я мама, — пожал плечами принц. — И я пока тоже...

* * *

Когда взошло солнце и Эребор пробудился, Гимли и Анира были уже далеко от Одинокой Горы. Путь до берега Долгого озера они преодолели бегом, не останавливаясь и не глядя по сторонам. Подхлестнутые опасениями королевы, они неслись вперед, словно подхваченные попутным ветром, и Анира, вопреки своему обыкновению, даже не взглянула на ясное солнечное утро, принявшее их в свои объятия.

Солнце и звонкое зеленое лето беззаветно любил Леголас. Дышал им, растворяясь в его теплых переливчатых лучах, теплых дождиках и высоких радугах, и Аниру учил тому же. И она привыкла пить летний день крупными жадными глотками, сродняясь с природой и магией окружающего ее мира.

Теперь же солнце напоминало ей о наставнике, о том, как безжалостно и жестоко он прогнал ее прочь, как обманул ее надежды и ее сердце. Горечь поднималась волнами душевной боли, застревала в горле удушающим комком и даже на бегу выжимала невольные злые слезы.

Анира не утруждалась смахивать их с ресниц — с этим отлично справлялся теплый ветер, крепко пахнущий полынью и озерной водой. Кроме того, до самого Долгого озера она не сбрасывала невидимый полог, опасаясь встретить на пути в долине нежданных путников. И в Дейле, и в Эсгароте каждый знал в лицо дочь Торина Дубощита, и ее опознали бы не задумываясь.

Гимли на бегу слышал только едва уловимый звук ее легких шагов да ровное дыхание, ничуть не сбивающееся от быстрого бега — Анира была по-эльфийски вынослива и легка и приучена к пробегам на длинные расстояния.

На берегу она явилась перед ним, сняв, наконец, невидимость и предварительно убедившись, что вокруг никого нет. Переправа пустовала.

Анира обернулась и с тоскою долгим взглядом посмотрела на Северо-восток, где поднималась громада Одинокой Горы. Оставленного ею дома. Она подавила грусть и вернулась к Гимли.

— Что дальше, Нари? — спросил он, стараясь дышать мелко и ровно, чтобы восстановить ритм сердца, сбитый быстрым пробегом. В отличие от Аниры, Гимли не был бегуном на спринтерские дистанции. — Поплывем в Эсгарот?

Девушка решительно потрясла головой.

— Обогнем озеро с востока и обойдем озерный город стороной. Тогда нам не нужно будет беспокоиться о том, что вокруг полным-полно ненужных глаз. Гимли, — ее голос вдруг стал вкрадчивым и немного виноватым. — Я не хочу соваться в Лихолесье.

— Боишься, что отец станет тебя искать или не хочешь попадаться на глаза остроухим? — невозмутимо поинтересовался гном, и Анира спешно спрятала взгляд. На деле она действительно опасалась столкнуться с эльфами, которых и в Эсгароте-то всегда было довольно, и от всей души надеялась, что Леголас, покинувший Лесное Королевство двумя днями ранее, нигде не задержался и успел уйти далеко вперед. Видеться с ним ей не хотелось.

— Хорошо, — примирительно сказал Гимли, видя, что девушка совсем сникла. — Что предлагаешь ты, принцесса?

Анира тут же деятельно засуетилась и полезла за спину гнома, в дорожный мешок, и после непродолжительный поисков извлекла оттуда темный потрепанный пергамент с начертанной на нем картой. Она разложила ее на камне и жестом пригласила Гимли склониться ближе.

— Сделаем крюк в двести лиг и минуем Лихолесье, — сказала Анира, воодушевленно водя пальцем по пергаменту. — Это лишних две недели пути, но ты сам сказал, что в Ривенделле тебе надо быть к сентябрю, а теперь конец июня. Время позволяет. С этого края Великий лес окружают болота и пустоши, но там много людских селений. Дорога безопаснее.

— Я знаю. Сорок лет назад мы с матерью шли этим путем в Эребор, к отцу, — кивнул Гимли. — Что ж, ежели ты так хочешь, то, признаться, и мне не нравится идея сократить дорогу и пройти через этот эльфийский лес. Поднимайся, принцесса, пора отправляться.

Они шли целый день и не остановились с наступлением ночи, желая уйти дальше от Эсгарота, который виднелся вдалеке россыпями огней в густой темноте. Над головами раскинулось ночное небо и холодный высокий Хеллуин замерцал на его кромке своим потусторонним голубоватым сиянием. Луна снова была полной и по-летнему низкой. Час за часом она лениво и неловко ползла вдоль горизонта, словно груженый водяными бочками тяжеловоз, безуспешно пытающийся взгромоздиться на гору.

Местность тут была низкой, и травянистая пустошь вскоре превратилась в мокрую болотистую низину. Под ногами захлюпало, из пружинящих торфяных кочек, обросших клочками осоки, тучами вылетал ночной гнус.

Анира даже не стала пользоваться магическим светом — луна и так была огромной, а вкупе с низкими летними звездами и вовсе превращала темень в светлый день. Видно было каждую травинку, каждый камешек и каждую дремлющую в камыше стрекозу. Дорожка впереди блестела мелкими и крупными лужами, но явно была, и была широкой. По обе стороны виднелись колеи от колес и многочисленные ямки от лошадиных копыт.

— Люди не возят грузы через Лихолесье, — заметил Гимли. — И правильно делают — сгинуть там ничего не стоит.

Анира ничего не ответила. Она бы руку дала на отсечение, но ни за что не призналась бы в собственной слабости. Она устала. Короткая, почти бессонная ночь в Эреборе, длинный дневной переход почти без остановок и ни единого полноценного привала вымотали ее. Кажущаяся бесконечной влажная душная ночь и назойливое жужжание насекомых лишали последних сил.

Гимли все видел и понимал. Он исподволь бросал на нее короткие взгляды, гадая, когда же наконец девчонка не выдержит и попросит пощады. Но этого не происходило. Анира упрямо шагала вровень с ним. И Гимли не выдержал первым.

— Геройствуешь? — сердито спросил он, останавливаясь и сбрасывая походный мешок на примеченный им маленький клочок сухой земли. Девушка подняла на него усталый, немного туманный и непонимающий взгляд.

— Надо уйти как можно дальше, — как заученный урок повторила она. — Ты не хуже меня это знаешь.

— Махал! Женщина, я знаю одно — хоть ты гномиха всего лишь на половину, упрямства в тебе хватит на их десяток. Если мы немедленно не остановимся, то в скорости мне придется тащить тебя на себе. Не то чтобы я был против, но тогда мы точно далеко не уйдем.

Анира поглядела укоризненно, но спорить не нашла сил.

— Кругом болото, — заметила она. — Ты прав, я готова упасть в любое мгновение, но падать в лужу отказываюсь категорически.

Они сделали короткий привал на самом сухом пятачке почвы, который только нашелся здесь, но решили погодить и надолго не останавливаться. Все же они были еще очень близко к Эсгароту.

Анира успела подремать часок и после почувствовала себя не в пример свежее. Есть не хотелось — трапезу тоже решили оставить для долгой стоянки. Гимли предпочел бодрствовать и охранять ее сон. Он тоже устал, но он был гном, выносливый и крепкий, как камень, и сил в нем оставалось еще много.

Новый день не принес ничего нового, кроме удушающего солнечного жара, испаряющего болото так быстро, что от грязной зеленоватой воды валил густой пар. Солнце палило нещадно, будто сумасшедшее, в воздухе висело дрожащее расплывчатое марево. Одежда путников намокла и липла к телу, соленый пот разъедал кожу, вызывая противное саднящее покалывание.

Духота не прошла даром, и уже ближе к вечеру, когда наконец кончились топи и сырость, местность повысилась и вблизи замаячили каменные скалы и кряжи, поросшие высокими соснами, небо предсказуемо разверзлось буйной летней грозой.

Анира и Гимли успели основательно промокнуть и замерзнуть, прежде чем укрылись в небольшой сухой пещере. Если бы не магия, они не смогли бы даже разжечь костер. Девушка высушила их волшебством, как и всю сменную одежду, что они несли с собой — вещмешок оказался мокрым насквозь. Узкий проход в пещеру, будто пологом, был закрыт завесой сплошного ливня и подступающей ночной темноты.

Гимли видел, что Анира была не в лучшем расположении духа. Она не притронулась к еде и не торопилась устраиваться на отдых, только бесконечно смотрела на пламя костра. И оно, послушное ее взгляду, время от времени свивалось в причудливые фигуры, а на каменной стене пещеры возникали сложные тени, в которых Гимли признавал то летящую птицу, то трепещущую бабочку, то силуэт молотобойца с киркой. В какое-то мгновение тень приняла знакомые очертания высокого горного пика, и гном увидел, что лицо Аниры снова с бесконечной тоской обернуто на Северо-восток.

При мысли о том, что она еще очень долго не увидит этих стен и своих родителей, Аниру пронзила острая боль.

— Отец ошибается на мой счет, Гимли, — не дожидаясь вопросов, печально произнесла она. — Я люблю Гору. Может быть, и ты обвинишь меня в неискренности, но я знаю, к какому народу принадлежу и вовсе не стремлюсь быть никем иным. И в моем сердце пещеры Эребора и просторы северо-восточных земель занимают одинаковое место. Если бы там была хоть малейшая возможность остаться, я бы никогда не покинула родительский дом.

— Верно говоришь. Но возможности у тебя, думается мне, не было, — сказал Гимли. — Послушай, Нари. Я не стану убеждать тебя в том, что все непременно образуется. Твой отец столь же упрям, сколько и умен, и от своей идеи так просто не откажется. Стоит ли теперь так печалиться, если сделанного не воротишь? Только не заставляй меня поверить в то, что ты жалеешь о том, что ушла со мной. Или лучше было бы оказаться замужем за Даином? Если так, то еще не поздно вернуться, — хитро глядя на нее, добавил он.

Анира поспешно потрясла головой. Хандрить сразу расхотелось. Она благодарно улыбнулась Гимли. А потом ни с того, ни с сего, будто маленькая девочка, метнулась к нему да повисла у него на шее, как часто делала с Треном, когда искала утешения и поддержки.

Молодой гном слегка оторопел, но прижал ее теснее, спокойно и ободряюще поглаживая по спине.

— Будет тебе, Нари. Это пройдет. Нервы, и только. И не вздумай реветь — и без твоих слез кругом потоп, будто пришла на землю одна из великих казней. Дарин, ты еще совсем дитя...

И Анира, успокоенная и притихшая, снова уснула у него на руках, как две ночи назад в Эреборе. А Гимли еще долго пытался унять сумбур, поселившийся в мыслях, и думал о том, что еще пара таких ночевок — и они начнут входить у него в привычку. В очень сладкую и приятную привычку, от которой он вряд ли захочет когда-нибудь отказаться.

* * *

День еще не вошел в силу, когда побелевший от ярости Торин, сметая все на своем пути, без церемоний ворвался в учебные классы. За ним едва поспевала Эмин, пытаясь образумить и понимая всю бесполезность этого занятия. Ей оставалось только надеяться, что в порыве он не покалечит Трена.

Под удивленные и любопытные взгляды недолеток он выволок вон своего младшего сына, который в эти утренние часы проводил уроки грамоты среди самых младших детей Эребора.

Похоже, отец нашел виноватого, — пронеслась мысль в голове юноши. Трен не стал даже сопротивляться и возмущаться, поскольку выражение лица Торина, его горящие бешенством глаза говорили о том, что он уже обнаружил пропажу Аниры, яснее ясного. Молодому принцу не понадобилось много времени, чтобы понять, на кого отец возлагает вину за исчезновение дочери.

Сам Торин в эти мгновения лихорадочно припоминал прошлый день, то, как выглядела и вела себя Анира, что говорила или делала, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, поймать любой намек, который помог бы ему понять, куда она могла деться и что натворить.

Он протащил сына несколько шагов и, ухватив его за темные кудри, с размаху прижал спиной к стене. И взъярился еще сильнее, увидев, что Трен не только не удивлен и не ошеломлен его грубым поведением, но и глядит спокойно и понимающе. Эта странность поразила бы его, если бы он ни в чем его не подозревал. Он что есть силы встряхнул сына.

— Где твоя сестра? — прорычал он не предвещавшим ничего хорошего тоном, подозрительно щуря похолодевшие стальные глаза. — Ее покои пусты, девчонки и след простыл и, сдается мне, кое-что ты знаешь.

— Ты напугал детей, — подчеркнуто спокойно заметил Трен, не отводя взгляда, и тот понял, что сын нисколько его не боится. — И я отказываюсь разговаривать в таком положении.

Король ослабил хватку и испытующе уставился на юношу.

— Рассказывай! — приказал он.

— Что ты хочешь услышать, отец? — спросил Трен, и Торину послышалась в его голосе легкая усмешка. — Что своим упрямством вынудил собственную дочь пуститься в бега?

Лицо короля снова перекосилось от ярости. Он обеими руками сгреб сына за куртку, отодрал от стены и снова с силой оттолкнул.

— Твоих рук дело?! — прошипел он, и Трен абсолютно честно помотал головой.

— Оставь сына! — холодным тоном приказала Эмин, решившись встрять в ссору, которая стала принимать катастрофический оборот. — Полагаешь, Анира спрашивала у кого-то из нас разрешения?

Торин переводил обескураженный и сердитый взор то на жену, то на сына и ничего не понимал. Оба они явно были в курсе происходящего, и то, что он единственный сейчас не владел ситуацией, непомерно бесило его.

— А ты думал, что она не осмелится сбежать? — продолжала королева. — И спокойно примет свою судьбу? Неужели ты усомнился в ее воле и силе духа? Благодаря тому, что ты не слушал ничего и никого, кроме себя, моя дочь теперь неизвестно где, и я бы не надеялась, что она скоро возвратится. Анира не знакома с опасностями, которые таят в себе дальние странствия. Что теперь с нею будет?

Торина раздирали надвое мучительные противоречия. Он боролся с желанием придушить младшего сына, ему хотелось наказать своевольную упрямую жену, явно приложившую руку к исчезновению Аниры, хотелось просто излить гнев и горечь, которые уже не помещались в сердце.

— Немедленно пошлю ее искать, — едва сдерживая ярость, произнес он. — Она не могла далеко уйти.

— Хочешь опозорить нас на всю долину? — веско возразила Эмин. — Вероятно, она ушла с Леголасом...

Торин сжал кулаки так, что они побелели. Но расчет молодой женщины оказался верным — королю моментально расхотелось поднимать шум.

— Ты должен понять, — смягчившись, сказала она, — Анира не вслед за эльфом побежала, а подальше от твоего произвола. Вернется, когда остынешь и от своей дурной затеи откажешься. Она — не канарейка, вроде тех, что наши рудокопы сажают в клетки да берут с собой в копи.

Первая волна злости уже прошла, и Торин устало привалился к прохладной стене и на мгновение прикрыл глаза. Душила черная тоска, сознание услужливо подбрасывало мысли о пропавших сыновьях и их неизвестной судьбе. А теперь исчезла и Анира.

— Что я теперь скажу Даину? — вдруг огрызнулся он. — Что не смог за сопливой девчонкой углядеть? Мне еще очень сильно повезет, если он не сочтет это оскорблением. Он мой родич и тот, кто в тяжелую минуту протянул мне руку помощи. Я не хочу портить с ним отношения.

— Даин умнее, чем ты думаешь, отец, — встрял освобожденный от его железной хватки Трен. — И уж точно он не станет бросаться многолетней дружбой, а тем паче родственными связями из-за разорванной помолвки. Позволь мне самому поговорить с ним. Я уверен, что он все поймет.

— Хочешь прослыть дипломатом? — проворчал Торин, неожиданно соглашаясь с сыном. Ему надо было хорошенько подумать обо всем случившемся, и к выяснениям с несостоявшимся зятем прямо сейчас он готов не был. — Что ж, попытайся. Да только убеди его в том, что Анира одумается и вернется, — он бросил на стоящую неподвижно Эмин тяжелый взгляд. — А с тобой я не закончил. Позже продолжим этот разговор.

* * *

Утро началось недобро и для Даина Железностопа. Уже немало дней прошло с той поры, как состоялся его разговор с Торином. Его венценосный родич дал согласие на их с принцессой брак, но до сих пор предводитель гномов Железного Кряжа не мог дождаться случая и побыть наедине со своей невестой.

А ему очень этого хотелось. Но время шло, а Анира оставалась холодной и недостижимой, как высокие зимние звезды. Он не раз пробовал заговорить с ней, время от времени ему даже удавалось застать ее одну в галереях, но при встрече девушка была вежливой ровно настолько, как того требовал этикет, говорила мало, в глаза не смотрела и при первой же возможности старалась убежать прочь. Даин мог бы поклясться, что она его побаивается.

Он знал, какое впечатление производит. Железный Кряж, где он родился и вырос, был суровым местом. Это было последнее гномье обиталище на дальнем севере Средиземья, своеобразный блокпост, цитадель, заслон от неизвестных окраинных земель и их возможных обитателей. Жили там в основном воины — армия у Даина была впечатляющая — но вот только женщин не набралось бы и пары десятков. Жизнь воина закалила его, сделала жестким и мрачным, пройденные битвы добавили отметин на теле, пересекли шрамами лицо. Он не был многословен сам и не любил праздной болтовни, а улыбаться и вовсе не умел. Неудивительно, что принцесса робела в его присутствии.

Хотя пять лет назад, в момент их первой встречи, она была не в пример смелее.

День Битвы Пяти Воинств так и остался на северо-востоке праздником. Хотя и была эта победа тяжелой, унесшей жизни многих его воинов, для Даина, предводителя гномов Железного взгорья, день этот был радостным. И дело было даже не в драконе, сгинувшем навсегда, и не в наследии предков, возвращенном его народу. Просто теперь чувство долгожданной свободы, поселившееся в этих землях и среди людей, и среди гномов, было одуряющим. И под сводами пещер Эребора дань памяти погибшим отдавали теперь не слезами и мгновениями молчания, а радостью, песнями и весельем.

В последующие годы он часто бывал в Эреборе, но заговорил с родичем о принцессе всего лишь раз. Он подозревал, что его родич все понимает и так. А Торин убедился, что первое впечатление его не обмануло.

Он не удивился, когда незнакомое чувство не отпустило его ни на следующий день, ни через неделю, ни через год. А спустя почти пять лет он вернулся к Торину и задал ему один единственный вопрос, который хранил в себе все последние годы. И король не отказал ему, но попросил для своей дочери немного времени, объяснив это тем, что она очень мало знает его, Даина, да и к тому же очень молода.

Осознание того, что Нари к концу лета станет его женой, делало бы его счастливым, если бы не ее беспрестанная беготня от него, которая очень огорчала и озадачивала. В его жизни, как и в жизни Торина, прежде были лишь битвы да тяжелый труд, но теперь сердце желало другого. Он помнил слова своей старой матери о том, что любовь приходит рано или поздно к каждому, не разбирая ни возрастов, ни рас, ни статусов.

Внезапное желание младшего принца поговорить с ним насторожило Даина. Трен остановил его на выходе из жилых ярусов, когда он направлялся на поиски Торина.

— Принц Трен, — слегка поклонился он. — Я нигде не вижу принцессу. Надеюсь, она здорова?

— Хочешь честный ответ, Даин? — не слишком дружелюбно отозвался юноша. — Понятия не имею. И пришел я к тебе тоже с вопросом: скажи мне, с каких пор мир поменялся так, что такой уважаемый и чтящий традиции гном как ты, вознамерился взять в жены девушку, даже не спросив ее согласия?

Даин попятился, пораженный и непонимающий. Воспитанный, как и любой другой гном, с мыслью о том, что женщина — главное сокровище, волею он ни в коем случае не причинил бы Анире вреда, не обидел бы и не огорчил, а уж то, о чем теперь толковал Трен, и вовсе не укладывалось в его мыслях. Неожиданно им овладел гнев.

— Что ты такое несешь, принц? — воскликнул он, принимая угрожающую позу. — Известно ли тебе, что своими обвинениями ты наносишь мне оскорбление?

— Ты и мой отец между собой решили судьбу моей сестры, — чеканя слова, произнес Трен. — А ее спросить забыли.

— Верно то, что я говорил о ней с Торином. Но он утверждал, что принцесса согласна на брак со мной. Меня признаться удивило то, что он просил подождать до осени, но она так юна и так мало меня знает. Мне показалось разумным это решение.

Трен тяжело вздохнул. Его опасения сбывались.

— Я ни в чем не виню тебя, Даин. Единственный виновный тут — мой отец.

— Да что же стряслось, принц? — обеспокоился гном. — Кроме прочего ты так и не сказал мне, почему Нари прячется от меня.

— Моя сестра никогда не хотела выходить за тебя замуж, — сказал Трен. — Отец сговорился с тобой за спиной остальных членов семьи, включая Аниру, которой все это касалось напрямую. До вчерашнего дня она и знать не знала, что невольно уже невеста, а когда узнала, то пришла в такое отчаянье, что решилась на побег.

Даину показалось, что на него вылили ушат ледяной воды. Верить услышанному не хотелось. Внезапно его пронзила отчаянная догадка.

— У нее был возлюбленный, так? — горько спросил он. — Она ушла не одна?

Трен отрицательно покачал головой.

— Анире девятнадцать. Она еще и не думала о любви, — возразил он. — А отправилась она в Ривенделл, к эльфам. Даин, прошу тебя, прояви здравомыслие. Ты наш родич и друг, и никто не хочет, чтобы ты затаил обиду. Позволь времени идти своим чередом. Мы здесь не хотим, чтобы о моей сестре говорили плохо. Если любишь ее, то позволь ей самой выбрать свою судьбу.

Даин задумался. По счастью, голос разума в нем был пока силен.

— Думаю, нам стоит сохранить случившееся в тайне, — наконец сказал он.

* * *

Дни проходили быстро. Длинные и солнечные, они тянулись сладкими медовыми каплями, пропитанные золотистым солнечным светом и одуряющим запахом цветущего разнотравья. Незаметно и неотвратимо приближалась середина лета, и вот уже пестрящий клеверными лугами июль стоял в зените.

С каждым днем становилось все жарче. Солнце палило так, что голая кожа становилась горячей и сухой, пахла жаром, а безумная жажда изматывала и лишала сил. Теперь Анира и Гимли делали по две стоянки, днем скрываясь от полуденной жары в спасительную тень, они сокращали ночевки до нескольких часов, необходимых для того, чтобы хоть немного поспать.

Они все еще держались стороной от человеческих селений, обходили их за лигу, хотя в этой местности они встречались нередко. Эта негласная договоренность — нежелание мозолить людям глаза — была меж ними безусловной, ведь они были весьма странной и колоритной парой. Гном в боевых доспехах и с парой топоров за спиной и девушка в мужской одежде, которую за гномиху принял бы разве что сумасшедший, вызвали бы ненужное любопытство и интерес. У Аниры было немного опыта в общении с людьми — она бывала только в Дейле и Эсгароте. Во время их походов в Ривенделл Леголас тоже предпочитал обходить человеческие селения окольными путями. Столкнуться лицом к лицу с незнакомыми людьми Анира не рвалась. Гимли ее мнение разделял по одному ему известным соображениям.

Теперь вокруг них расстилались поля и низкие холмы, сплошь покрытые сочными травами и цветами иван-чая. Они доходили путникам до груди, и им казалось, что они плывут в бесконечных лиловых душистых волнах.

Внутри у Аниры все плясало и пело. Печаль и сомнения, мучившие ее так долго, наконец, отпустили, уступив место пьянящему ощущению свободы. Она снова была легкой и беззаботной, как ребенок, одинаково искренне улыбалась и солнцу, и дождю, и Гимли, который изо всех сил старался сохранять серьезность и делал вид, что не замечает ее приподнятого настроения, чтобы ненароком абсолютно несолидно не расхохотаться вслух.

Теперь Анира кружила рядом с ним, то отставая, то обгоняя, то снова неожиданно выныривая из высоких травяных зарослей. Она что-то напевала, Гимли с удовольствием прислушивался к ее тихому мурлыканью, к незнакомой мелодии, и девушка, видя его интерес, широко улыбнулась и запела громче. Теперь он мог различать слова.

В травах густых стрекотал жаворонок,

Махал! Она сама, будто птица, которую охотник по случайности выпустил из силков, — подумал Гимли. Он невольно содрогнулся, представив, что было бы, если бы они не решились на этот побег. Даин был властен и непримирим, еще более нетерпим, чем Торин, и Гимли было жутко, когда он думал о том, какая ждала Аниру жизнь, если бы только отец успел выдать ее замуж. Теперь он старался забыть эти страхи. Теперь ему было довольно того, что Нари рядом, в безопасности, и ей ничего не угрожает. Уж он-то сумеет при надобности ее защитить.

— Почему ты улыбаешься? — вслух спросил он. — Песня весьма грустная.

— Но ее конец дает надежду на новое начало. К тому же, это всего лишь песня, — беззаботно отозвалась Анира.

Цветущее поле оборвалось внезапно, сменившись очередным перелеском. Местность тут продолжала медленно, но неуклонно повышаться, там и сям среди сосен встречались поросшие травой каменные осыпи.

— Впереди Мглистые Горы, — заметила Анира, когда полуденный зной вынудил их устроить стоянку. — Я знаю перевал, мы дважды ходили через него с Леголасом. Но мне все равно не по себе.

— Гномиха гор боится, — поддел Гимли. — Куда катится мир?

Девушка, однако, его иронии не разделяла.

— Мглистые горы — не Эребор, — возразила она. — Они мрачные, неприступные и холодные. И там небезопасно.

Гимли пожал плечами и ничего не ответил. О мире вокруг них его спутница знала гораздо больше него. Эльф, что учил ее долгие годы, не боялся гнева короля Торина и не слишком-то спрашивал его мнения. Он уводил принцессу с собой в одному ему известные дали, и их не бывало в долине неделями, а порой даже месяцами. Гимли знал, что она уже бывала там, куда они теперь направлялись, и Ривенделл с его обитателями — не диво для нее.

Анира лениво поигрывала мечом, рассеянно отмахиваясь от своего излюбленного магического фонарика. Она скучала по тренировкам, настоящим поединкам с сильными противниками вроде Трена или Леголаса, когда она могла выложиться полностью и действительно добавить своему умению обращаться с оружием отточенности и мастерства. Светлячок же был игрой, и только. Она скосила Гимли заинтересованный взгляд.

— Присоединишься? — спросила она, поднимаясь и протягивая ему руку.

— Мое мнение все еще прежнее — с тобой я драться не буду. И уж тем более я не буду носиться за этим живым фонариком, — отказался он, и Анира едва не прыснула, уловив в его голосе опаску. Она ухватила его за руку и настойчиво потащила за собой.

— Мы не дома, и тут нет никого, кто бы мог осудить наше поведение. У меня все тело ноет от вынужденного бездействия! Ну же, Гимли, или я решу, что ты просто-напросто боишься.

И гном сдался. Анира была сильным противником. Быстрая и ловкая, она иной раз пользовалась приемами, необычными и совершенно незнакомыми, и он понимал, что и ему есть чему у нее поучиться.

Странным образом его скоро увлекла эта игра, и он гонялся по поляне за светлячком, будто лиса за кроликом, не отставая от подруги. Магический фонарик был быстрее и ловчее, да еще и пребольно жалил, стоило только зазеваться.

Гимли не заметил, в какой момент Анира оставила тренировку и тихонько отошла, усаживаясь в тени дерева. Она от души развлекалась, глядя на то, как ее друг мечется из стороны в сторону. Она прищурила глаза, и, повинуясь ее взгляду, огонек заметался быстрее, описал вокруг Гимли пару быстрых кругов и аккуратно приземлился на его рыжеволосую макушку. Тот ничего не заметил и, тяжело дыша, озирался по сторонам в поисках невесть куда испарившегося противника.

Анира хихикнула и тут же зажала рот ладошкой. Вышло беззастенчивое некультурное хрюканье. Она попыталась принять серьезный вид, но вышло не слишком хорошо — растерянный Гимли, увенчанный магическим фонариком, будто нимбом, смотрелся бесподобно. Она хихикнула еще раз, а потом, встретившись с гневным взглядом друга, закатилась окончательно и без сил повалилась в траву. Гимли издал рычанье и, бросив меч на землю, направился к ней.

Увидав, что ей светит расплата за хулиганство, Анира сорвалась с места и кинулась прочь от друга. Некоторое время он гонял ее по поляне, как недавний светлячок, но потом решился использовать отвратительно нечестный прием и ухватил ее за длинную косу. Анира ойкнула, оба, сцепившись, покатились по траве. Гимли быстро оказался сверху и распластал ее по земле, надежно сцепив над головой запястья. В инстинктивном желании освободиться девушка выгнулась дугой, тонкая льняная рубашка натянулась, явственно и бесстыдно обрисовывая очертания маленькой крепкой груди...

Гимли бросило в жар. Минуту он просто смотрел на поверженную подругу, понимая, что они слишком заигрались, чувствуя, как из головы надежно выветриваются правильные мысли, а тело начинает существовать отдельно от разума. Он в одночасье забыл и о своей досаде и о том, что хотел как следует наподдать девчонке за неуместную шутку.

— Боишься? — совсем как тогда, в Эреборе, спросил он.

Анира отрицательно потрясла головой и дернулась, пытаясь освободить руки.

— С чего мне тебя бояться?

Гимли склонился ближе, ни на мгновение не ослабляя хватку. Сам себе он казался чужим, будто дьявол дергал его за невидимые ниточки, заставляя делать то, чего сам он никогда бы не осмелился. Даже собственный голос казался ему незнакомым.

— Ты ведь почти проиграла тогда, принцесса, — вкрадчиво проговорил он. — Не появись твой отец... Скажи, что бы ты стала делать? Отказалась бы выполнять мое условие?

— Вот еще! — огрызнулась Анира, делая очередную попытку вырваться. — Я бы не опустилась до того, чтобы разорвать пари!

— Значит, сбежала бы, как и от Даина?

— Нет... Довольно, ты можешь отпустить меня. Я извиняюсь.

Гимли удивленно задрал бровь и на просьбу внимания не обратил.

— Отчего же? Ты ведь не хотела замуж.

— Не хотела. Но ты — не Даин. Брак с тобой не стал бы самым большим злом в моей жизни. Я люблю Эребор и моих родителей. Ты — недостаточная причина, чтобы их покидать. Кроме того, — Анира вызывающе посмотрела ему в глаза, — скорее всего, ты просто хотел меня припугнуть.

Он усмехнулся, дивясь ее наивности. Она и вправду абсолютно не сознавала, какие чувства в нем вызывает. Беда была в том, что эти чувства с некоторых пор стали оформляться в желания, с которыми сложно было сладить.

— На твоем месте я не был бы так в этом уверен.

Анира сглотнула и испуганно уставилась на него своими непостижимыми глазами. Теперь уже он рассматривал ее откровенно, и в его тесном объятии не было ничего общего с тем спокойным дружеским теплом, которое она ощущала изо дня в день.

— Гимли, отпусти, — тихо попросила она, глядя ему в глаза. — Я тебя боюсь...

— Я знаю, — улыбнулся он и припал к ее губам в долгом поцелуе...

Собственно, сама песенка о жаворонке это ни что иное, как Alouette, которую сто лет назад спел Жиль Дрё. Большинство из вас знают ее, как одну из арий кантаты композитора Ариэля Рамиреса "Рождество Господне" или музыку из передачи В мире животных.