A Single Whole (джен)

Предоставленные сами себе события имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему.

Закон Мёрфи

Гарри уныло брёл по тихому пыльному переулку Парижа, пиная попавшиеся под ноги мелкие камешки и кляня себя на чём свет стоит: «Как можно было быть таким болваном! Повёлся на фамилию! Ну что, Поттеров на свете мало, что ли? Да выше крыши! Балбес несчастный! А если б этот Дж. Поттер жил в Китае, Америке или, не дай бог, в Австралии? И туда бы рванул? Да лучше б он на Аляске жил! Туда б я точно не добрался, замёрз бы насмерть — зато не мучился бы сейчас так… Ну почему, почему у меня всегда всё так плохо?» Усталость и нервное напряжение последних дней навалились внезапно, буквально сбивая его с ног. С трудом верилось, что всего лишь вчера он проснулся в спальне детского дома в самом заурядном английском городишке. И вот сегодня он уже постоял рядом с Эйфелевой башней, прошёлся по Елисейским полям и вышел из шикарного ресторана Парижа. Волшебство во всех смыслах слова. Однако это не успокаивало, наоборот — хотелось взвыть от отчаяния. Всё плохо, всё очень плохо.

Его двое новообретённых скользких друзей уже сладко дремали в кармане гарриного рюкзака, не зная никаких бед. Ригель, правда, после случая в ресторане ещё долго не могла успокоиться, постоянно причитая: «Они меня окружили. Их было огромное множ-жес-ство. Много-с-с. Уж-жас-сно много! А вы видели того з-здоровяка? Он так на меня с-смотрел! Уверена, он уже предс-ставлял, какой вкус-сный из меня получитс-ся с-суп! А ведь я ещё так молода!..» Но её монолог слушал только Антарес, постоянно вставляя ехидные фразы вроде: «Он бы отравилс-ся этим с-супом!», — на которые Ригель предпочитала не обращать ровным счётом никакого внимания, продолжая увлечённо жаловаться, всё больше сгущая краски. Но даже эта болтовня не помогала Гарри отвлечься от размышлений о своём весьма непростом положении.

Это были самые длинные двое суток в его жизни. За исключением, пожалуй, тех двух дней три года назад. Как бы плохо ему ни было сейчас, вряд ли настанет момент, когда осень 1986 года, перевернувшая его жизнь, покажется ему не такой уж и ужасной.

Что было самым мучительным в данной ситуации, так это то, что эти «неудачные» два дня имели все шансы перерасти в три, четыре, пять и далее до «бесконечно много». Желудок громким урчанием намекал Гарри о ближайших планах — неплохо было бы перекусить. А то как же он найдет своих родных, валяясь на обочине в голодном обмороке?

Вскоре он наткнулся на небольшую закусочную с неброской вывеской «Mathilde», буковка «h» валялась неподалёку. Небольшое мрачноватое здание стояло в некотором отдалении от прочих домов. Несмотря на неприятный и подозрительный внешний вид заведения, Гарри всё же решил пойти именно туда, надеясь на весьма либеральные цены. Дверь неприветливо скрипнула, пропуская его. В лицо ударил спёртый, душный воздух, помещение утонуло в полутьме и дыме. Гарри едва не повернул обратно. Одно его остановило: ему было тошно от самого себя. И свой выбор обедни можно было назвать родом самобичевания, ибо так и хотелось сделать самому себе что-нибудь гаденькое. У «Матильды» было совсем мало посетителей, а тех, что присутствовали, и людьми назвать было сложно: пьяницы да отщепенцы.

За стойкой стояла массивная женщина преклонного возраста с не располагающей к общению внешностью. Матильда, быть может. Ну а почему бы и нет? Она писала что-то в толстой тетради, не обращая внимания на вошедшего ребёнка. Гарри подошёл к стойке, вскарабкался на высокий плешивый стул и, кашлянув пару раз для привлечения внимания, обратился:

— Pardon, madam-me, — последнее слово вышло протяжным, словно издевательским, чего Гарри вовсе не планировал. Женщина оторвалась от своей писанины и устремила на него взгляд маленьких тёмных глазок.

— Que veux-tu (чего тебе)? — не по-женски грубо пробасила она.

— Je veux manger (я хочу есть), madame, — тщательно выговаривая слова, сказал Гарри и удивился: для чего ещё нужны закусочные?

Женщина недоверчиво оглядела его, скосила глаза на своих неплатёжеспособных посетителей и грубо рявкнула:

— As-tu de l'argent (деньги у тебя есть)?

Гарри выудил на стол несколько скомканных бумажек и вопросительно посмотрел на официантку: «Достаточно?» Та жадным взглядом окинула весь его капитал и вручила тоненькое меню. Гарри с умным видом взялся его изучать. Большого разнообразия блюд у «Матильды» не наблюдалось, да и Гарри почти ничего не разобрал на французском языке. Он ткнул пальцем на самое дешёвое горячее блюдо, попросил немного хлеба и стал ждать. Пока нечем было заняться, он принялся разглядывать интерьер придорожной закусочной.

Гарри видел нечто подобное в старых американских фильмах. Когда-то броские обои теперь выцвели, запузырились и отклеились по углам. На стенах висели нечёткие чёрно-белые фотографии, вырезки из газет, помещённые в рамки, плакаты (и даже под заголовком «Разыскивается»), различные предметы вроде ружья, оленьих рогов и кия при отсутствии бильярдного стола — всё это было покрыто несколькими слоями пыли. Кое-где виднелись ещё не успевшие выгореть яркие пятна на обоях, где, вероятно, долгое время что-то висело. Высокая стойка из тёмного дерева, исполосованная царапинами, высокие овальные столики в таком же жалком состоянии и высокие же стулья, обитые непонятным материалом. Казалось, приличные люди сюда не сунутся.

Тут у Гарри возникло чувство, что за ним наблюдают. Повернувшись, он перехватил очень неприятный, изучающий взгляд. Субъектом был мужчина неясного возраста — ему можно было дать как двадцать, так и тридцать пять лет. Широкоплечий, но тощий, как палка, с реденькими серовато-каштановыми волосами и низкими бровями. И неприятным плутоватым выражением лица. Он вальяжно расположился за одним из круглых столиков неподалёку.

Поняв, что его заметили, мужчина вдруг улыбнулся и подмигнул Гарри. Ему это пришлось не по душе. Раньше он всегда считал, что улыбка может украсить любое лицо. Просто раньше ему не приходилось видеть до того гадкой ухмылки.

— C'est une belle journee (какой славный денёк), — буднично обратился мужчина неприятным сипловатым голосом.

Гарри счёл разумным промолчать и, что ещё лучше, отвернуться, хотя всё ещё продолжал чувствовать направленный на него взгляд. Вскоре подошла хмурая возможно-Матильда с тарелкой желтовато-коричневого супа. Суп этот не вызывал особого доверия, но Гарри, привыкшему к детдомовской пище, не приходилось жаловаться. Он вежливо поблагодарил женщину и, краем глаза глянув на странного мужчину, взялся за ложку, надеясь поскорей закончить с обедом, чтобы как можно скорее убраться из этого ужасного места. Он считал себя уже достаточно наказанным.

Отставив в сторону опустошённую тарелку, Гарри позволил себе немного помечтать. Например, об уютной кровати со свежим бельём, воздушным одеялом и мягкой подушкой. И чтобы мама ласково убрала чёлку с лица и поцеловала в лоб, а папа нежно улыбнулся и назвал его своим солнышком. Они бы пожелали ему сладких снов, выключили бы свет в комнате и, как обычно, не до конца прикрыв дверь, вышли бы. Мечты его наглым образом оборвал тот самый мужчина, владелец таинственных взглядов.

— Qu'un tel petit fait en dehors de la maison ainsi tard (что такой малыш делает вне дома так поздно)? — лукаво спросил он, усаживаясь на соседний стул. Гарри едва не поморщился от этого неприятно прозвучавшего «petit» — малыш, как будто он какой-нибудь карапуз. Он нахмурился, не желая завязывать какой-либо разговор с этим типом. Он предпочёл бы промолчать и, заплатив за ужин, убраться восвояси. Но природная вежливость и привитые родителями с самого младенчества правила приличия не позволяли ему этого сделать.

— Je dejeune (я обедаю), monsieur, — кратко и вполне правдиво ответил Гарри. Он говорил с акцентом, но, кажется, вполне понятно. Он даже немного гордился тем, как хорошо справлялся с языковым барьером.

— Et ou sont tes parents (а где же твои родители)? — спросил мужчина с кривой усмешкой на широких губах, смотря на мальчика масленым взглядом. Гарри пришло в голову, что он, возможно, несколько пьян.

— Ils sont a la maison (они дома), monsieur, — даже если бы он мог построить более сложную фразу, он бы не стал этого делать.

— Pourquoi n’es-tu pas dans ta maison (а почему ты не дома)? — не отставал тот.

— Je vais deja (уже иду), — Гарри слез со стула, намереваясь наконец-то уйти.

— Pourquoi s'empresser (зачем спешить)? — остановил мужчина, мягко, но настойчиво положив руку ему на плечо. Гарри вздрогнул от прикосновения и отстранился, почти отпрянул. Мужчина не обратил на это внимания и продолжил: — Tu veux quelque chose sucre? Les meringues celebres francaises, qui fondent dans la bouche (хочешь чего-нибудь сладенького? Знаменитые французские меренги, которые тают во рту)…

— Non, merci, ja suis rassasie (нет, спасибо, я уже сыт).

— Tu ne prends pas une tasse de the (не хочешь выпить чашечку чая)?

— Il faut que j'aille (мне надо идти)...

— Attends une minute (подожди-ка). Il faut te (тебе следует)... — он начал что-то быстро тараторить, Гарри расслышал только что-то про «мой дом», «рядом», «игрушки», «родителям».

— Non, merci, il faut que j'aille (нет, спасибо, мне надо идти), — гнул своё Гарри, не понимая полностью, что ему говорят, и сделал ещё один шаг в сторону двери.

— Veux-tu que je montra quelque chose (хочешь, покажу кое-что интересное)? — мужчина заговорщически подмигнул и ухмыльнулся. — Je vous promets que tu plaira (обещаю, тебе понравится), — он резко поднялся со стула и протянул Гарри руку. Тот мельком отметил высокий рост своего собеседника и отступил ещё на пару шагов.

— Il faut que j'aille (мне надо идти), — медленно и внятно произнёс он, с опаской следя за движениями мужчины. Мужчина вдруг преобразился, вмиг сбросив с себя показные радушие и бескорыстность.

— Allons! ne fais pas l’obstine (ну же, не упрямься)! Viens-t'en, viens donc (идём-ка со мной)! — резко велел он и нетерпеливо встряхнул рукой, делая большой шаг вперёд. Гарри отпрыгнул и испуганно втянул голову в плечи, торопливо окинув закусочную взглядом в поисках помощи. Его состояния не облегчил тот факт, что в помещении почти никого не было. Только вдрызг пьяная особь мужского (вероятно) пола валялась в углу да они вдвоём. Ах да, ещё у выхода притаился какой-то толстяк, до того бандитского вида, что Гарри не обратился бы к нему ни при каких обстоятельствах. И куда, спрашивается, делись все посетители? Их, конечно, было не шибко много, но уж не эта пугающая пустота. Даже «Матильда» куда-то испарилась.

Наплевав на манеры, Гарри опрометью кинулся к выходу. Долговязый сделал резкий выпад в попытке его схватить, но куда ему до маленького проворного ребёнка. Но дорогу Гарри перегородил толстяк, гаденько ухмыльнувшись и расставив руки. Тот резко затормозил, что было затруднительным, постольку он успел разогнаться, и подался назад, чтобы не угодить прямо в объятия бандита. Оглянулся. Долговязый неспешно двигался в его сторону, вероятно, уверенный в силах своего товарища (а в связи этих двоих Гарри уже не сомневался).

Гарри принялся судорожно искать другой выход. Быстро смекнув, он решил действовать напролом. С толстяком у дверей он тягаться не собирался — далеко не та весовая категория, — поэтому, резко повернувшись, он кинулся наперерез долговязому, за чьей спиной Гарри заметил запасной выход. Бывший приставучий собеседник сначала опешил от такого поворота событий, но быстро оклемался и успел-таки схватить Гарри за рюкзак. Тот не растерялся и со всей силы наступил захватчику пяткой на ногу. Мужчина выругался, всё его внимание и силы переключились на ушибленную конечность. Пока он, громко проклиная всех на свете, в буквальном смысле прыгал на одной ноге, обеими руками ухватившись за длинный носок другой, Гарри добежал до служебной двери.

И вот, обрадованный удачным побегом, он ворвался в помещение и, плотно закрыв за собой дверь, не удержался и заглянул в маленькое стеклянное окошко — долговязый так корчился, словно ему по меньшей мере кирпич на ногу уронили с пятого этажа, а не маленький хрупкий мальчик ударил — и откуда только силы взялись так врезать? Гарри даже не посмотрел, есть ли кто в служебном помещении или нет, за что и поплатился.

В следующую секунду он почувствовал сильный удар по голове, отозвавшийся ужасным звоном в ушах, мелкие чёрные мушки перед глазами в одну секунду разрослись до одного чёрного пятна. А вот столкновения с полом он уже не почувствовал, поскольку сознание успело заблаговременно покинуть его.

* * *

— Ты только пос-смотри на него! Бледен, как поганка! Потрогай, потрогай, он ж-же холодный, как лёд!! Я не чувс-ствую дыхания! С-сердце не бьётс-ся! Он умер!! Да с-сделай ты хоть что-нибудь, ты, бес-сполезный кус-сок бревна! — первое, что услышал Гарри, когда к нему вернулось сознание, — это паническое шипение Ригель над самым ухом.

— С-с-с… З-замолчи, глупая! Нечего обзыватьс-ся, дышит он! И вообще, с-сердце не в животе должно битьс-ся! Ой, с-смотри, он очнулс-ся!

Разлепив веки, Гарри обнаружил, что над его лицом нависали две маленькие треугольные мордочки, нервно разглядывающие его. Попытка пошевелить головой привела к вспышке боли в затылке и россыпи чёрных мушек перед глазами. Гарри не сдержал сдавленный стон боли. Две мордочки поплыли перед глазами.

— С-с-с… — выдала что-то неопределённое Ригель. Если проводить параллели с человеком, то это можно было бы назвать сочувственным вздохом.

Голова гудела, будто по ней прошлись кувалдой или ещё чем-либо не меньшей тяжести. Изрядно мутило. По всем признакам у него было сотрясение мозга. Весьма некстати, стоит заметить. Гарри некоторое время молча лежал, не двигаясь, надеясь на улучшения. Ригель и Антарес понимающе отнеслись к его состоянию и терпеливо (а главное, молча) ждали, пока он соберётся с силами. И, конечно же, Ригель не выдержала первой:

— Как ты с-себя чувс-ствуешь? — Антарес, кажется, пихнул её. — Что? Надо же как-то вывес-сти его из затянувш-шегос-ся обморока, или что там у него… Не с-суть, в общем. Главное — нам надо с-скорей отс-сюда выбиратьс-ся, а он тут прохлаждаетс-ся, видите ли! Я тут с-свои нервные клетки убиваю, за него волнуюсь — драгоценнейший рес-сурс, между прочим! — сумничала Ригель.

Гарри хотел было ответить, но во рту было состояние пустыни, язык будто распух. Игнорируя неприятные ощущения, он снова открыл глаза. Чёрные точки опять замаячили перед глазами. Но, немного привыкнув, он понял, что находится в плохо освещённом помещении. С трудом ему удалось принять сидячее положение. Это вызвало головокружение и новый приступ тошноты. Гарри поморщился и прикрыл глаза.

— С-совсем худо, да? — сочувственно спросил Антарес.

Гарри едва заметно кивнул — на большее он пока не был способен. Деревянной рукой он ощупал пульсирующий затылок и выяснил, что является обладателем порядочного размера шишки. Но, кажется, обошлось без крови. Обведя помещение мутным взглядом, Гарри отметил, что сидит на деревянном полу в небольшой комнате с одним окном, замурованным кирпичами, с серыми стенами и одной тусклой лампочкой на потолке. Также здесь были односпальная кровать, наподобие той, что была в детдоме, и жестяная табуретка у противоположной стены. Свой взгляд Гарри остановил на железной двери. Немного придя в себя, он попытался встать. Медленно, опираясь на стенку, он зафиксировал тело в вертикальном положении.

— Ну-с-с. Это же с-совсем другое дело, — обрадовалась Ригель. — Только ты поактивней, поактивней…

Гарри не обратил на её высказывание никакого внимания и, собравшись с силами, оттолкнулся от стены. Комната немного поплыла, но он вполне удачно достиг двери. Она, однако, была заперта. Его это не удивило, он предвидел такой поворот событий.

— Ну что там-с-с? — нетерпеливо спросила Ригель, ползая вокруг Гарри.

— Закрыто, — слабым и хрипловатым голосом ответил тот. Ригель досадливо зашипела, но никак не прокомментировала. Гарри ещё раз оглядел комнату. В углу он обнаружил свой рюкзак, который тюремщики не сочли нужным конфисковать. Чувствуя себя немного лучше, он добрался до своей поклажи. Все вещи были на месте. В том числе крошечная шпилька в кармане. Гарри устремился обратно к двери и чуть не наступил на Ригель, ползающую за ним по пятам.

— С-с-с, — зашипела та. — Аккуратней-с-с!

— Прос-сти. Здесь темно, я тебя не заметил. Не стоит мешаться под ногами.

Ригель уставилась на него с возмущением.

— Ах, значит, я меш-шаю? Ну ладно, ладно, — и, издав неопределённый звук, немного напоминающий человеческое фырканье, удалилась обратно в рюкзак. Гарри недоумённо посмотрел на Антареса — она всегда такая обидчивая? Тот неопределённо качнул приплюснутой головой и последовал за сестрой.

Гарри опустился перед дверью на колени и собирался было поковыряться в замке, но замер: снаружи послышались чьи-то шаги и негромкие голоса. Он резко отскочил и попятился обратно к стенке, а в следующее мгновение послышался звук открывающегося замка. Гарри только успел торопливо запихнуть шпильку в карман и бросить беглый взгляд на рюкзак — лишь бы у его друзей хватило ума не высовываться. Дверь распахнулась, и на пороге нарисовалась тучная фигура стареющего мужичка с большим животом и лысиной на голове, от которой отражался свет от лампы. Он неторопливо вошёл, брезгливо обвёл помещение взглядом и уставился на Гарри выпученными глазками-пуговками. Следом за ним семенил уже известный Гарри долговязый мужчина, который немного прихрамывал. Оба молчали. Лысый внимательно разглядывал ребёнка, как какой-то товар на рынке, будто оценивая. Тот же в ответ напряжённо смотрел мужчине прямо в глаза и терпеливо ждал, например, объяснений: кто они такие и зачем они его здесь заперли? Долговязый переводил взволнованный взгляд с Гарри на мужчину и обратно и, казалось, тоже чего-то ждал.

— Eh bien (ну что ж), — наконец заговорил тот. — C'est de la belle ouvrage, Jacques (хорошая работа, Жак). Mais tu ne trouves pas, que ce petit monsieur aura nous donne tant de souci (но тебе не кажется, что этот мальчишка создаст нам лишние хлопоты)?

Долговязый, которого назвали Жак, заволновался ещё сильнее и бросил быстрый взгляд на мальчика.

— Euh... Je ne crois, monsieur (э-э… не думаю, месье). Il aura pris l’habitude (он привыкнет).

Месье кивнул, задумчиво смотря на Гарри и поглаживая второй подбородок. Немного постояв, он спокойно повернулся и собирался было уйти, но тут Гарри не выдержал:

— Мonsieur! — мужчина обернулся и вопросительно уставился на него. — Et quant au moi (что насчёт меня)? Qui etes-vous (кто вы)? Que me voulez-vous (что вы от меня хотите)? — Гарри сформулировал свой вопрос так, как смог, — владей он французским, задал бы ещё по меньшей мере парочку!

Месье вдруг ухмыльнулся и гаденько промурлыкал что-то, из чего Гарри понял только: «gagner de l'argent (заработать денег)».

На этом двое мужчин покинули помещение, напоследок щёлкнув замком. А Гарри пытался понять, куда это он вляпался и кто может заплатить за него деньги? Кому это надо? А главное — зачем? Он вспомнил один фильм, который посмотрел когда-то давно, ещё при живых родителях. Там был очень богатый мужчина со множеством слуг, которые беспрекословно выполняли все его желания, какими бы нелепыми они ни были, следили за порядком в доме, не имели права голоса и ничего не получали за свои труды, кроме тумаков и оскорблений. Тогда, в детстве, Гарри показалось это ужасно нехорошим и несправедливым и вызвало бурю возмущения. Он потом ещё долго приставал к матери с вопросами: почему богатый мужчина так делал, почему слуги терпели своего хозяина, почему не убежали или не наказали его и многое другое. Мама объяснила это таким явлением, как рабство, после чего поспешила заверить сына, что его уже отменили. «Официально», — пробурчал тогда отец, не отрываясь от газеты. Мать метнула на него строгий взгляд.

Сейчас Гарри отчетливо вспомнил тот случай. Может, его тоже хотят сдать в рабство?! Человеком без каких-либо прав и привилегий, живущим и умирающим по прихоти другого человека. И его заставят работать. За кусок хлеба и стакан воды в день. Или, например, был другой вариант: его могли продать в какую-нибудь химико-биологическую лабораторию для опытов. Или в больницу — на органы. Гарри передёрнуло. Нет, его могли украсть, например, для того, чтобы потом потребовать выкуп у родителей. А когда они узнают, что Гарри сирота, они могут разозлиться и просто-напросто убить его. А быть может, эти люди сбежали из психушки и собирались принести его в жертву… использовать в каком-либо ритуале… А что, если они приняли его за другого человека?! У Гарри были ещё варианты, где порой даже мелькали инопланетные разумы, но Ригель не позволила ему уйти вразнос в своих предположениях, вмешавшись.

— Кто это был? Ч-что им было надо?

— Вы же сами всё с-слышали…

— Конеш-шно, с-слышали, но, как всегда, ничего не поняли.

Гарри недоумённо уставился на маленькую змею.

— Не поняли? Как это так?

Ответил ему Антарес.

— Мы не понимаем человечес-скую речь, — просто сказал он.

— Но ведь меня вы понимаете!

— Потому что ты говоришь не на человечес-ском языке.

Гарри озадаченно хлопал глазами. И как это понимать? Не на человеческом он говорит — да это чистый английский, если хотите знать! Без всяких там американизмов, между прочим, — чистый оксфордский диалект! Допустим, были едва уловимые шипящие нотки в голосе, но какое это имело значение?

— Наш язык называетс-ся парс-селтанг, — добавила Ригель.

— Парселтанг? Вы хотите сказать, что я говорю на другом языке, не ос-сознавая этого? И кроме змей меня никто не понимает?

— Долж-жно быть, так, — качнула головой Ригель, что было сопоставимо с человеческим пожатием плечами. — Так кто это был? — она кивнула на дверь. Гарри задумчиво покачал головой.

— А, это… Не знаю. Они толком ничего не с-сказали. Одно мне ясно — они меня украли, и ничего хорошего от них не жди.

— И что же ты будеш-шь делать? — спросила Ригель.

Гарри вздохнул. Поднявшись, он приблизился к двери и прислушался: до него доносились голоса, но о чём шла речь, Гарри не мог разобрать. Среди общего шума различался знакомый грубый выговор женщины из закусочной. Гарри фыркнул: «Ну, так и знал, что и она тут тоже замешана!» Наверняка это она ударила его по голове, когда он почти сбежал.

— Нужно отс-сюда выбираться, — наконец ответил он. — Как можно скорей.

Ригель интенсивно закивала головой.

— Именно! Я страш-шно проголодалас-сь! Что ты скалиш-шься? Ты только пос-смотри на меня: одни кожа да кости! И вообще, мне с-срочно нужно заес-сть пережитый с-стресс.

Гарри усмехнулся: в одну минуту Ригель была готова биться в истерике, а в другую уже беззаботно рассуждать о еде. До чего чудное существо.

— Не переживай — как только там всё утихнет, мы уйдём.

* * *

И потянулись мучительные минуты ожидания, переходящие в часы. Гарри начал клевать носом, но вынуждал себя бодрствовать, периодически вставая и расхаживая по комнате. Несколько раз мимо двери кто-то проходил, и, кажется, говорили о нём. Вскоре послышались странные звуки, в которых Гарри не сразу признал дождь. Он усиливался и, судя по всему, рассчитывал задержаться. А потом к нему подоспела и гроза. Это не помогало Гарри в сложившейся ситуации. И вдобавок вызвало в памяти воспоминания о далёком детстве, когда он ещё боялся грома. Но за это и любил. Казалось, что после очередного раската крыша дома не выдержит и развалится. А вспышки молний пугали ещё больше: вот сейчас сверкнёт, и ты больше никогда ничего не увидишь. В такие дни маленький Гарри всегда приходил в комнату к своим родителям, забирался под одеяло и укладывался между ними. Родители понимали его страх и позволяли остаться, а их нежные объятия успокаивали и дарили тепло. И он больше не страшился мысли, что крыша обрушится — родители укроют; или даже того, что он больше ничего не увидит, — родители проведут.

Когда родителей не стало, такое состояние погоды перестало его пугать, и любить он его перестал. Больше не было родителей, которые согреют своим теплом, которые обнимут и успокоят. Родителей, рядом с которыми все страхи переставали так пугать, и он верил, что ничего плохого не случится, когда они вместе.

Гарри тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, и вернулся в реальность.

Дружное топтание по дому утихло, и голоса замолкли. Для верности Гарри ещё около получаса просидел на полу, прислушиваясь. Но за дверью не было слышно ни шороха, кроме ударяющихся о крышу капель дождя. И Гарри начал действовать.

Взвалив на плечи рюкзак с отдыхающими там змеями, он принялся ковыряться в замке, стараясь издавать как можно меньше шума. Тот упорно не поддавался, но Гарри был настойчив, и через несколько минут замок сдался на волю победителя, тихо щелкнув. Приоткрыв дверь, он посмотрел в образовавшуюся щель. Снаружи была полная темнота. Беззвучно вздохнув, Гарри выскользнул из комнаты.

Теперь предстояло угадать, в какой стороне находился выход. Он направился в противоположную от того места, где не так давно он слышал голоса, сторону. Аккуратно, стараясь ничего не задеть, он двинулся вперёд. Вскоре Гарри на что-то наткнулся. Это оказалась дверь. К счастью, она была незаперта. Приоткрыв её немного, он заглянул внутрь.

В следующей комнате было куда светлей из-за окна — была уже ночь, но светил уличный фонарь, дождь всё так же лупил по окну. Человеческой активности Гарри не заметил и проскользнул внутрь. Справа была небольшая деревянная дверь, немного приоткрытая. Но не она была ему нужна, прямо напротив неё был выход. Гарри двинулся вперёд, но внезапная яркая вспышка молнии заставила его отступить, в результате чего он нечаянно задел маленький столик, на котором громоздилась башенка из книг и тетрадей. Гарри попытался ухватить её, но пара верхних томиков всё же бухнулась на пол.

Гарри замер, прислушиваясь. Последовал громкий раскат грома, и вдруг со стороны приоткрытой двери он отчётливо услышал голоса и шуршание. Он опрометью бросился к выходу, но он оказался заперт. Гарри в волнении дёргал за ручку, но та не поддавалась. Звуки становились громче, и вот уже были слышны тяжёлые шаги. Гарри в отчаянии сильнее задёргал за ручку, осознавая, впрочем, бесполезность своих действий.

— Ну же, открывайся, открывайся! — бормотал он.

И вдруг — о, чудо! — будто повинуясь приказу, замок щёлкнул, и дверь распахнулась, выпуская пленника наружу. Не обращая внимания на ветер и сильнейший ливень, Гарри со всех ног бросился бежать, не оглядываясь и не останавливаясь. Сзади послышался мужской голос, выкрикивающий что-то непонятное.

* * *

Долго мчался Гарри по тёмной улице Парижа, стуча кедами по мокрой мостовой. Он промок до нитки и устал, но продолжал бежать как можно дальше от страшных людей, от страшного места. Он петлял по проулкам, стараясь затеряться, пока не выдохся. Отдышавшись, он огляделся. Это был жилой район, один из тех, которые буквально вымирают в тёмное время суток; издалека слышался шум железнодорожной станции.

Гарри спрятался от дождя под навесом какого-то магазина. Сев прямо на асфальт, он прижал ноги к груди, обхватил их руками и уткнулся головой в коленки, пытаясь успокоить колотящееся сердце. Его била крупная дрожь, голова раскалывалась, и всё ещё тошнило. Тело окаменело, и, казалось, холод пробирал до самых костей. И нестерпимо хотелось спать. В глаза будто насыпали песка, хоть спички вставляй.

Неизвестно, сколько он так просидел, борясь со сном и холодом, пытаясь набраться сил, чтобы идти дальше. Куда — это был другой вопрос, над которым он не был способен в данный момент размышлять. Вскоре он проиграл эту битву, перед глазами всё поплыло, и он заснул.

Примечание автора: Пардон муа за мой французский, я этим превеликим языком, увы, не владею. К тому же сайт не читает некоторые знаки языка, ударения в частности.