Dream (гет)

Как будто меч застыл над головой —

Мне муки страшные приснились.

Я после них теперь едва живой,

Ведь боль меня в тиски схватила.

 

Я застыл и в изумлении уставился на небольшой клочок пергамента с красивым почерком написанной фразой. Угроза. На какое-то время в голове стало пусто, казалось, ее накрыла и до боли сжала давящая тишина. А потом разум словно бы включился, и от обрушившихся разом мыслей стало не по себе.

Кто прислал эту записку? Почерк был незнакомым, равно как и сова, принесшая ее. Зачем вообще кому-то мне угрожать? Да, у меня могли быть враги из прошлого — с моей-то славой не слишком порядочного человека, но почему бы им вспоминать обо мне именно сейчас? А вдруг это как-то связано с новыми друзьями Гермионы? Этот вариант казался более правдоподобным, учитывая ее последние письма. Или, может, это проделки дяди Райта? Но ведь Поттер утверждал, что даже следа Шарпа в Лондоне мракоборцы не нашли. А может, это просто чья-то глупая шутка? Например, ее мог устроить Питер Грин — просто чтобы позлить меня. Или причина в ком-то другом?

Вопросы. Их было очень много, а вот ответы я найти не мог. Из Мунго я уходить ни за что не собирался, но моя безопасность была не единственно важным делом. Еще были мама и Гермиона. И если с мамой рядом постоянно находился Тинки, то Гермиона была одна, все ее знакомые не вызывали у меня ни капли доверия. Немного подумав и кое-как успокоившись, я решил пока что не впадать в панику и ничего особого не предпринимать. Кроме одного — нужно было срочно написать Гермионе. Что я и сделал немедленно.

 

Гермиона!

У тебя все в порядке? Обещай мне, что будешь очень внимательна. Относись с подозрением ко всем, кто находится рядом с тобой, никому не доверяй полностью. И обещай, что о любом странном событии или явлении ты напишешь мне! Это очень важно!

Береги себя, прошу.

Я тебя люблю.

Драко

 

Я все еще был зол на Гермиону, но тревога, будто ядом разлившаяся на мои руки из анонимного письма, с легкостью пересилила злость. Отправив короткое послание с совой, я сразу же засел за книги по зельеварению, пытаясь полностью выкинуть из головы идиотскую записку с угрозами, хотя бы на какое-то время.

День прошел очень быстро, за чтением я даже не заметил, как на Лондон опустились серые тоскливые сумерки. Понял, что стемнело, я только тогда, когда от напряжения появилось жжение в глазах и разболелась голова. Нехотя оторвавшись от справочника по смертельно опасным зельям, я побрел на кухню, чтобы приготовить себе ужин. Оказалось, что холодильник почти пуст, так что мне пришлось довольствоваться несколькими сэндвичами, но я не слишком расстроился по этому поводу, обрадовавшись освободившемуся дополнительному времени, которое можно было потратить на что-то более интересное, чем готовка, которая, впрочем, отдаленно напоминала процесс приготовления зелий. Но меня ждали увлекательные, а главное, полезные книги, способные, как я надеялся, помочь мне изобрести зелье для спасения отца.

Я выписывал на лист пергамента названия магических растений, которые могли мне пригодиться в будущем. Список уже был достаточно внушительным, но несколько дюжин названий мне еще предстояло записать. Перед глазами все расплывалось, и я на секунду отложил перо, чтобы потереть их. Когда я снова взглянул на пергамент, то увидел, что на нем появились слова, написанные чужим корявым почерком.

«Драко, тебе не сбежать!» — было написано красными чернилами. Я недоверчиво уставился на странную строчку и недовольно хмыкнул. Что за бред происходит?

Вдруг под первой начала проявляться новая надпись: «Недолго тебе осталось смеяться».

Теперь мне стало не по себе. Я попытался зачеркнуть чужие фразы, но они, казалось, были защищены непроницаемой для моих чернил пленкой.

«Нервничаешь? Правильно делаешь, — появилось чуть ниже. — Скоро ты вспомнишь свое истинное место!» По спине пробежал холод, что-то в этих глупых угрозах казалось зловещим.

Я попытался смять лист, но руки плохо слушались, мелко подрагивая.

«Тебе не избавиться от проклятия», — снова появилось на пергаменте.

Я шумно вздохнул и написал чуть ниже: «Ты вообще кто? Чего ты хочешь?»

«Я хочу твоей боли», — проявился ответ, а под ним темно-вишневой кровью на листе обозначилась Темная Метка.

Я отшвырнул от себя пергамент и подхватился на ноги, но над Меткой уже начал подниматься темно-серый дым, медленно формируясь в знакомую страшную фигуру, и я застыл, не в силах пошевелиться. Передо мной возник Волдеморт. Он выглядел так же, как и в последний раз, когда я его видел, и внушал такой же ужас. И отвращение.

Мою левую руку будто объяло пламя, и я вскрикнул, схватившись за предплечье.

— Тебе не избавиться от проклятья, — криво усмехнулся Лорд. — Твои страдания будут вечными, — тихо протянул он и почти прошипел: — Круцио!

Ноги пронзила резкая боль, и я, не выдержав ее, мгновенно рухнул на пол. В глазах потемнело, я хотел закричать, но мне не удалось издать ни звука. Меня охватила паника. Единственное, что я понял, заклинание сработало как-то странно — в верхней части тела боли не было, но зато в ноги, казалось, впились тысячи мельчайших осколков стекла, стремящихся пройти насквозь, не жалея ни мышцы, ни кости.

Это было невыносимо. Я царапал руками пол, рвано дышал и жмурился от выступивших слез, но это не приносило облегчения, и как бы я ни старался закричать — у меня не получалось.

Лорд рассмеялся, и звук его смеха казался мне оглушающим грохотом. Мне хотелось, чтобы он замолчал, чтобы остановил заклинание... чтобы он сдох, но мои мысли были единственным, что еще оставалось в моей власти, однако они не могли остановить его, а значит, я был абсолютно бессилен.

Боль. Боль была совершенной, казалось, я еще никогда не испытывал ее так, хотя пережил немало. Даже обыкновенное заклинание Круцио, пронизывающее болью все тело, не причиняло столько страданий, как то, что происходило со мной сейчас. В какой-то момент мне захотелось раствориться в воздухе и перестать существовать, лишь бы ничего больше не чувствовать. Но я не мог просто исчезнуть. И я не исчезал. Оставалась и боль...

Пытка все не прекращалась, в глазах у меня совсем потемнело, и я с каким-то облегчением подумал, что сейчас потеряю сознание. Вскоре я почувствовал, что падаю вниз и…

Проснулся, будто меня вытолкнули из сновидения, и с резким вдохом сел на постели. Тяжело дыша, я всматривался в темноту комнаты. Было тихо, только за окном слышался отдаленный шум ветра. Меня била дрожь, даже зубы стучали. Через несколько секунд я схватил свою волшебную палочку и хрипло произнес:

— Люмос! — И зажмурился на мгновение от яркого света, но все же почувствовал при этом облегчение — в комнате, кроме меня, никого не было, и, в отличие от сна, я сейчас мог говорить, пусть голос и плохо слушался.

Следующее, что сделал, убедившись, что я в квартире один, — поднес палочку к левому предплечью. Жжения, как в кошмаре, не было, но я все равно с опаской взглянул на метку. Она была бледной, такой же, как и вчера, и неделю, и год назад. Я рефлекторно сжал пальцы в кулак и нервно сглотнул, почувствовав, как неприятно запекло в пересохшем горле. Нужно было успокоиться. Я постарался восстановить дыхание, а заодно и привести в порядок мысли.

Сознание медленно прояснялось, я вспомнил, как уснул прямо поверх одеяла, не раздеваясь, потому что очень устал, зачитавшись до поздней ночи. Я понимал, что ничего страшного на самом деле не произошло, ведь это был всего лишь плохой сон. Но кое-что мне не давало расслабиться и успокоиться. Мне казалось, что я чувствую отголоски боли в ногах. Но ведь это не могло быть правдой?

* * *

Остаток ночи я провел на кухне, решив, что засыпать снова — не лучшая идея. Но полностью прийти в себя до начала рабочего дня у меня не получилось. Настроение так и осталось на отметке «хуже некуда», и даже когда Харди выдала мне задание срочно сварить Бодроперцовое зелье, я не почувствовал практически никакой радости от этого.

Методично и почти что с маниакальной точностью измельчая ингредиенты, я старался не думать ни о чем, кроме зелья. Так прошло несколько часов, даже мысленное проговаривание всего, что я делал, не помогло, я то и дело вспоминал сегодняшний сон, вчерашнее анонимное письмо, а еще перед глазами возникал образ Гермионы, окруженной своими новыми подозрительными друзьями, и у всех у них в руках были ножи.

С трудом я доработал до обеда и отправился на поиски Грина, чтобы выяснить, не его ли шутка с запиской. Он вполне мог таким странным способом постараться меня растормошить. И я бы разозлился на него за такую тупую выходку, но почувствовал бы облегчение. Около палаты Райта его не оказалось, и я, пока носился по всей больнице в поисках, успел прокрутить в голове несколько вариантов нашего разговора и почти убедил себя в том, что записка не могла быть ничем другим, кроме как шуткой Грина.

Нашел я его внизу, в холле. Он беззаботно разговаривал с незнакомым мне мракоборцем, и его непринужденность только еще сильнее меня разозлила. Я не стал дожидаться, пока эти двое договорят, и подошел прямо к ним.

— Добрый день. Я, конечно, прошу прощения за вмешательство в беседу, но мне срочно нужно задать один вопрос мистеру Грину, — с едва сдерживаемым раздражением проговорил я и выразительно посмотрел на него.

Грин даже не удивился — только улыбнулся своему коллеге и сказал:

— Джек, я на минутку. Видимо, дело ждать не может.

Второй мракоборец согласно кивнул, и мы отошли чуть в сторону.

— Ну и какая муха тебя укусила? — с насмешкой спросил Грин. Как же я ненавидел его манеру общения!

— Записка — это твоих рук дело? — процедил я сквозь зубы.

— Какая записка? — вполне искренне удивился Грин. Его актерским способностям могла бы позавидовать даже прима Королевского театра, так что я сомневался в его честности.

— Та, которую вчера вечером принесла мне маленькая черная сова.

— Я тебе ничего не слал, Малфой. К тому же обе мои совы — белые. Единственная серая — Грей, но и тот сейчас у тебя. Так что там за записка? — полюбопытствовал Грин. — Любовное послание?

— Шут ненормальный. Мерлин, с кем я вообще разговариваю? — я демонстративно и наигранно закатил глаза. — Послушай, я сейчас очень серьезно спрашиваю: ты точно ничего мне вчера не слал?

— Да нет же! У тебя, похоже, не только психологические проблемы, но и частичная глухота. Я же уже ответил, что нет. Под сывороткой правды, что ли, надо повторить, чтобы ты поверил?

— Черт! — расстроился я. Все-таки Грин оказался ни при чем, так что если анонимка и была чьей-то шуткой, то не его. — Ладно, забудь.

Я развернулся, чтобы пойти на рабочее место, но Грин меня остановил.

— Малфой, если бы ты рассказал все нормально, я бы подумал, как тебе помочь.

— Не нуждаюсь, — отказался я и нехотя добавил: — Извини, что зря оторвал от разговора. Пока.

Не дожидаясь новой реплики Грина, — а трепаться он мог, кажется, просто бесконечно долго — я быстрым шагом направился к лестнице. В мышцах ног все еще ощущался дискомфорт, и я решил, что дополнительная нагрузка пойдет им на пользу. К тому же это помогало немного разобраться в мыслях.

Я подумал, что пока рано паниковать. Ничего страшного не случилось. Одна записка ничего не значила — так я решил для себя. И остаток рабочего дня у меня прошел вполне хорошо. Харди даже похвалила мое зелье, что значительно улучшило настроение.

Однако все испортилось в тот самый момент, когда я пришел домой. За окном сидела маленькая черная сова. Та самая, которая принесла в прошлый раз анонимку. Я нервно открыл одну створку и отвязал от лапки совы послание, и как только оно оказалось у меня в руках, сова быстро улетела в ночь.

Листок был без конверта, его просто сложили вчетверо. Я осмотрел его сверху и развернул, сомневаясь в том, что увижу что-то приятное для себя. И на этот раз я был прав.

«Прочь из Мунго! Если не уйдешь — жить тебе в страшных муках!» — прочитал я и, в гневе скомкав листок, отшвырнул его подальше.

Да кто же это вздумал играть со мной в игры? Идей не было, хотя вариантов существовало — хоть отбавляй. Все-таки в магической Британии могло найтись немало людей, которые хотели бы, чтобы я исчез. Мое прошлое продолжало отравлять жизнь. Но сейчас важнее было другое — пустые ли это угрозы, или кто-то реально способен навредить мне? Ответа не было, проверять опытным путем мне не хотелось, но другого выхода я не видел. Можно было пойти с этими записками к Поттеру или хотя бы к Грину, но мне совершенно не хотелось этого делать. Тем более, до меня дошло, что почерк в записке явно намеренно изменили, поэтому выяснить автора не смог бы ни Поттер, ни любой другой мракоборец. Оставалось только быть предельно внимательным, приглядываться к окружающим и защищать маму с Гермионой. Гермиона… За нее я по-настоящему боялся, она была слишком далеко от меня. Хотелось написать ей и попросить, чтобы она бросила Академию и приехала домой, ко мне. Но, конечно же, я этого не сделал бы.

Когда через полчаса в окно постучалась еще одна сова, я едва не подпрыгнул от испуга. Но на этот раз послание было гораздо важнее и приятней, чем анонимка. Сова принесла ответ от Гермионы.

Я быстро разорвал конверт и принялся читать.

 

Здравствуй, Драко!

Со мной все хорошо. Я уже говорила тебе, что не стоит переживать. Я здесь в полной безопасности, и нет причин не доверять преподавателям или другим студентам. Не знаю, почему ты сомневаешься, но постарайся понять, что все действительно в полном порядке.

И мне очень жаль, что ты так негативно отнесся к моему предложению с помощью в создании зелья для твоего отца. Не сомневаюсь, что ты и сам можешь что-то придумать, но на это уйдет много времени и сил. К тому же у тебя нет достойных условий для работы. Здесь же есть все, что нужно, кроме того рядом со мной компетентные люди, которые могут оказать реальную помощь. Вместе мы бы могли достичь хорошего результата. Но раз ты настолько против, я не стану настаивать.

И не волнуйся, я еще никому ничего не рассказывала о тебе и твоей судьбе. Но неужели ты мог подумать, что я стану говорить больше, чем нужно для того, чтобы достичь нужной цели — создать зелье, которое сделало бы жизнь твоего отца более осмысленной? Доверяй мне…

Уверена, что совсем скоро у тебя обязательно появятся успехи в работе. А пока что наберись терпения. Я знаю, что ты это можешь. Ты со всем справишься.

Про свою учебу больше не стану рассказывать слишком много, вижу, что тебе не слишком интересно читать об этом.

Может, ты на меня и сердишься, но, пожалуйста, скажи, что у тебя там происходит? Я переживаю. Почему ты так враждебно настроен к моим новым знакомым? Почему боишься, что я здесь в опасности?

Береги себя, Драко.

Твоя Гермиона

 

Я вздохнул. В глубине души одновременно смешались облегчение и тоска. Гермиона была в порядке, но обиделась на меня, судя по тону письма, и я не мог винить ее в этом. Болван! И зачем я только был так резок? Теперь она не станет делиться подробностями своей жизни в Академии, а я буду сходить с ума от неведения. Но я еще мог все исправить. Исписав восемь листов пергамента, я перебрал десятки неудачных фраз, но за два часа все же написал Гермионе длинный ответ. Я немного рассказал о работе, о Грине, об отце, о матери. Умолчал только об анонимке и своем ночном кошмаре, но первым я мог ее испугать, а второе просто не имело особого значения. И еще я попросил прощения за резкость. Но все-таки напомнил, что ее знакомые могут только казаться честными людьми, и добавил, что ей я как раз доверяю — но только ей, и никому другому.

Запечатав ответ в конверт, я осторожно привязал его к лапке совы и выпустил ее наружу. Тревога не покидала меня ни на минуту, но я все же надеялся, что Гермиона поймет меня и простит. Как же тяжело оказалось находиться вдали от нее. Никогда не мог подумать, что буду ощущать такую тоску и тревогу просто потому, что не могу увидеть лицо Гермионы и понять, как она, в каком настроении. А сухие слова письма не передавали и половину эмоций. Казалось, будто либо я частично ослеп и не мог разглядеть тех знаков, которые мне пыталась передать Гермиона, либо же она стала равнодушна ко мне. Если бы только я мог увидеть ее улыбку, прикоснуться к ней, обнять, тогда бы я понял, что она чувствует.

Я был так вымотан за день, что быстро перекусил тем, что нашел в холодильнике, и лег спать, надеясь отдохнуть, чтобы новый рабочий день не стал каторгой, как сегодняшнее утро.

Я быстрым шагом возвращался домой из Мунго. Улица была непривычно пустынной, даже машины куда-то исчезли, и только ветер шелестел почерневшей листвой деревьев. Покрытое тучами небо вот-вот готово было обрушить на землю холодный дождь, поэтому я торопился. Мне оставалось перейти через наземный переход и пройти вдоль длинной серой девятиэтажки, а после только свернуть во двор — и я почти дома.

Подойдя к дороге, я вдруг различил знакомый силуэт на противоположной стороне улицы. Там стояла Гермиона. Она улыбалась и приветливо махала мне рукой. Меня накрыло волной настоящего счастья, и даже мир вокруг будто бы стал ярче.

— Я иду к тебе, — прокричал я, тоже улыбнувшись, и сделал шаг на дорогу.

Внезапно асфальт передо мной провалился, и я еле успел остановиться перед образовавшейся пропастью. Гермиона вдруг закричала, и я пришел в ужас от этого страшного вопля отчаяния. Когда я перевел на нее взгляд, ее обволакивал черный дым, и я заметался по краю обрыва, не зная, что сделать. Я был в панике, а несмолкающие душераздирающие крики Гермионы причиняли почти что физическую боль. Возле нее откуда-то появились окровавленные люди, они были в ярости, они тянули руки к Гермионе и тут же исчезали, едва касались дымки, окутавшей ее почти полностью. Сама она уже не могла кричать, а только хрипела, опустив голову. Мне стало так страшно, что, казалось, хуже не будет, но тут из пропасти появится Волдеморт, и мою руку с меткой обдало жаром.

Значит, это он что-то сделал с Гермионой!

Я хотел достать палочку и убить гада смертельным заклятием, сейчас мне бы хватило на это сил и ненависти, но палочки не оказалось в кармане. Тогда я решил просто кинуться на него с голыми руками, разорвать его на куски, но ноги перестали слушаться, и я рухнул на асфальт

— Думал спастись от меня? Я — твоя вечная боль, — прошипел Волдеморт, безумно улыбаясь, и в тот момент, когда он договорил фразу, мои ноги словно объяло пламенем.

Я закричал, но это не принесло облегчения. Боль была такой сильной, что я не мог думать о чем-либо другом. Казалось, весь мой мир сузился до одного ощущения, и я был готов на все, чтобы избавиться от него.

А Волдеморт все смеялся и смеялся, его голос был единственным звуком, который я периодически улавливал, когда замолкал на мгновение, чтобы вдохнуть. А боль все не исчезала и не исчезала. И казалось, что ее интенсивность только растет. В какой-то момент я понял, что больше не смогу этого вытерпеть, и закричал особенно неистово…

В этот момент я проснулся от звука собственного голоса. Дрожащий, испуганный и испытывающий боль. Она была в тысячи, а может, и в десятки тысяч раз слабее, чем во сне, но мне не мерещилось. Боль была реальной.

Я с трудом успокоил дыхание и откинул одеяло, уставившись на свои ноги. Они выглядели абсолютно нормальными — ни ран, ни отеков. Только мышцы были напряжены больше обычного, но после такого сна это было неудивительно. Шевелить ими я мог, чувствительность тоже была на месте, но тянущая боль меня пугала.

Я встал и прошел на кухню, включив свет везде, где только можно было. Часы показывали половину третьего ночи, за окном моросил дождь, капли монотонно стучали по стеклу. Я застыл и внимательно прислушался к этому звуку, пытаясь отвлечься от своих ощущений и мыслей, и постепенно выровнял дыхание. Боль слабела, но на смену ей приходила усталость, сковавшая плечи, руки, грудь, ноги.

Я попробовал успокоиться и здраво оценить все то, что случилось. Мне приснился обычный кошмар, а боль в нем, конечно же, была воображаемой, а не настоящей. Но я так запаниковал, что и в реальности перенапрягся, поэтому и почувствовал себя нехорошо после пробуждения. Но это пройдет, я почти не сомневался в этом. Почему пришли такие сны, анализировать сейчас не хотелось. Видимо, так мое подсознание отреагировало на стресс последних нескольких месяцев. Стоило, наверное, больше отдыхать и несколько дней попринимать зелье сна без сновидений.

Поскольку сейчас нужного зелья у меня не было, я решил снова провести остаток ночи без сна, проветрил комнату, потому что там атмосфера мне показалась слишком душной, и засел за книги. Впереди было много времени.

* * *

Утром я хотел отправить записку маме, ведь чувство тревоги все же уверенно поселилось в моей душе, но сова еще не вернулась, так что пришлось довольствоваться здравыми доводами разума, что, пока Тинки охраняет маму, она в безопасности. Моя бы воля, я бы завел себе еще одного преданного эльфа и отправил его вместе с Гермионой в Стокгольм. Хотя, конечно, чудом было уже то, что меня до сих пор терпел Тинки.

На работу я шел уставшим, но день прошел на удивление спокойно. В обед, когда я проведывал отца, неожиданно пришла мама, так что я перекинулся с ней парой слов, выяснил, что в мэноре все хорошо, и оставил их с отцом наедине. Мне все равно нужно было раздобыть себе зелье сна без сновидений, а свободного времени оставалось немного. К счастью, мне повезло с зельем, так что домой я направился почти счастливым, предвкушая спокойный и здоровый сон.

Но не успел я доесть наспех приготовленный ужин, как в кухонное окно постучалась незнакомая мне сова. Я напрягся, ожидая очередного неприятного сюрприза, но когда взял в руки плотный желтоватый конверт, вздохнул с облегчением — это было письмо от Амелии. Впрочем, то, что было в нем написано, радости не внушало.

 

Дорогой Драко!

Я так давно тебе не писала, что не удивлюсь, если ты обиделся на меня. Прости, что так надолго пропала. А может, ты и вовсе успел забыть обо мне. Но я всегда о тебе помню. И мне давно хотелось написать тебе, но это почему-то казалось неправильным. А сейчас я просто больше не могу молчать. Если ни с кем не поделюсь — сойду с ума.

Все стало таким сложным. Наш с Алексом переезд, работа, рутинная жизнь в чужой стране… Сначала я радовалась таким глобальным переменам, но постепенно начала ужасно скучать. Работа, пусть и очень увлекательна, но изматывает меня, отнимая почти все силы, и совсем не остается времени на что-то еще. Никогда не думала, что с моими любимым чарами может быть настолько сложно. Мир здесь кажется унылым и однообразным. И даже погода совсем не похожа на ту, к которой я так привыкла. К тому же здесь, вдалеке от Британии, мне очень не хватает близких. И тебя тоже.

Конечно, у меня есть Алекс, и он очень поддерживает меня. Но… Знаешь, он удивительный человек, очень хороший, причем настолько, что я все больше начинаю понимать, что недостойна его. Я не такая, как он. И не думаю, что заслужила его любовь. Если она у него еще осталась. Иногда я не могу даже смотреть ему в глаза, потому что боюсь увидеть там разочарование. Хотя я это заслужила. Мы стали очень сильно ссориться, нередко именно из-за меня. И я ненавижу себя за это, но ничего не могу сделать. Боюсь, ни к чему хорошему наши отношения с Алексом уже не приведут. Не стоило, наверное, даже пытаться, но я наивно полагала, что с переездом в Штаты все станет по-другому, а новая жизнь сблизит нас до такой степени, что мы не захотим друг друга отпускать. Но чуда не случилось. Увы.

Драко, я очень хочу домой, но прямо сейчас я не могу оставить свою работу. Проект по исследованию новых чар только вступил в действительно активную фазу, и меня пока что никто не отпустит. Но как только аврал с испытаниями закончится, я сразу же попрошу отпуск и приеду. Можно, когда приеду, мы увидимся? Я так хочу обнять тебя. Ты мне дорог. Как друг, спасший мою жизнь. Как умный и хороший человек. Как пример бесконечно сильной личности. Как занудный ворчун, наконец, который своими ехидными замечаниями может излечить от депрессии любого.

И еще. Знаю, что ты переписываешься с Алексом, поэтому прошу, не говори ему об этом моем письме. Дело не в том, что я пытаюсь его обмануть, просто нет нужды расстраивать его еще больше, чем я уже сделала. Я должна сама с ним поговорить. И поверь, я не стану просто сбегать, ничего ему не объяснив. Просто пока что разговоры будут бессмысленны, они только причинят лишнюю боль нам обоим, а я этого не хочу.

Почему все так запуталось?.. Что мне делать? Как строить свою жизнь? Одни вопросы, а ответов у меня нет ни на один из них… Драко, если бы ты знал, как мне сейчас нужна поддержка. Даже просто написав тебе это письмо, я уже почувствовала небольшое облегчение. Но этого недостаточно...

Но хватит, пожалуй, обо мне. Хочу спросить, как ты? Алекс рассказал, что ты устроился в больницу Святого Мунго. Кажется, это отличные новости. Только вот я знаю, что со стороны все может выглядеть куда привлекательней, чем оно есть на самом деле. Поэтому… Скажи, ты счастлив?

Буду очень ждать твоего ответа.

Надеюсь, скоро мы увидимся...

Твоя подруга, Амелия

 

Я дочитал письмо и, вздохнув, потер болящие от усталости глаза. Было очень обидно, что у друзей все вот так рушилось, а я даже ничем не мог помочь, хотя каждый из них и доверял мне свои переживания. И мне казалось, что я мог бы понять Амелию, как никто другой. Мне тоже было не так просто работать, как хотелось. У меня тоже были проблемы в личной жизни, пусть мы с Гермионой и не были рядом. И навалившиеся вопросы мне, так же как и Амелии, не давали покоя, но выхода из ситуации не было видно.

Прямо сейчас над ответом на письмо думать не хотелось, нужна была ясная голова, так что я принял зелье и лег спать, стараясь временно выкинуть из головы все мысли.

И у меня получилось. Я спал как убитый и проснулся в пять утра с ощущением, что сна организму более чем достаточно. Вот только все равно чувствовалась какая-то усталость, будто за ночь так и не получилось нормально расслабиться. Но это все равно было куда лучше, чем ощущения после кошмаров.

В обед я сумел найти в себе силы, чтобы написать ответ Амелии. Мне очень хотелось хоть как-то ее поддержать, но мог ли человек, и сам пребывающий в полнейшем замешательстве, как-то утешить другого страдающего? Я сомневался, но все же попытался.

 

Здравствуй, Амелия!

Конечно же, я не забыл тебя и совсем не обиделся! Я же все понимаю.

Мне очень жаль, что у вас с Алексом все плохо. Вы оба мне дороги, и я бы очень хотел, чтобы бы вы были счастливы. И если бы я как-то мог этому счастью поспособствовать, то с радостью бы это сделал. Только вот я ничем не могу помочь.

Но ты не сдавайся, по себе знаю, что это непросто, но даже когда кажется, что все плохо, один шанс, за который хватаешься, даже если он выглядит полнейшим безумием, может изменить жизнь в лучшую сторону.

О себе много говорить не буду — нечего. О моей работе ты уже знаешь, и могу только добавить, что мне здесь непросто. Живу я один, в Лондоне, в маленькой магловской квартирке. Думаю, ты бы посчитала ее ужасной, если бы увидела. Может, и хорошо, что мне некого сюда привести, хотя в одиночестве и бывает тоскливо.

Счастлив ли я? Нет. Пока что. Но я надеюсь, что все постепенно изменится. Даже если не в ближайшее время, то через три года точно. Тогда вернется Гермиона, а вместе мы справимся с чем угодно.

Буду рад тебя увидеть, если приедешь в Лондон, но думаю, что тебе не стоит торопиться с этой поездкой. Мне кажется, у вас с Алексом еще не все потеряно.

Береги себя. И Алекса.

Драко

 

Письмо было отправлено в тот же день. Я не знал, поможет ли оно Амелии, но вот мне стало легче, пока я размышлял над тем, что написал. Я вспомнил, в каком отчаянии находился, когда обездвиженный лежал дома — без надежды, без свободы и без будущего. Вспомнил, как страшно было впервые после трехлетнего заточения ехать в Хогвартс. И с каким ужасом воспринял идею Гермионы о восстанавливающем зелье. Но риск и терпение определенно стоили того. Теперь у меня была любимая девушка, друзья и работа. И пусть по каждому пункту я мог назвать не одну, и не две проблемы, но я все равно уже получил гораздо больше, чем смел надеяться.

Успокоенный этими выводами, я принял зелье сна без сновидений и даже не сомневался, что в этот раз я прекрасно отдохну за ночь.

* * *

А потом дни до конца недели побежали один за другим бесконечной чередой. Харди нагрузила меня заданиями, впервые доверив приготовление Укрепляющего раствора, причем в таких количествах, что мне должно было с головой хватить работы до субботы. Я уставал так, что несколько раз даже забывал выпить на ночь зелье, и тем не менее спал спокойно и без снов. Только мало, потому что приходилось задерживаться в Мунго допоздна, ведь сложный в приготовлении Укрепляющий раствор, который положено варить в два этапа, требовал к себе почти постоянного внимания. Но в субботу я смог наконец вздохнуть с облегчением, когда в последнем котле зелье приобрело нужный бирюзовый оттенок.

Я сдал работу Харди, она даже похвалила меня за самоотверженность и усердие, и, попрощавшись с ней до понедельника, поднялся на пятый этаж, чтобы навестить отца, к которому не находил времени заходить уже несколько дней. Хотя ему было абсолютно все равно. И пусть я почти привык к этому, все равно вышел его палаты немного расстроенным. Ноги гудели от усталости, и я уселся на ближайший стул для посетителей.

— Плоховато выглядишь, — услышал я знакомый голос. Грин. После разговора об анонимке я всеми силами старался избегать встреч с ним, и до сегодняшнего дня мне это успешно удавалось.

— Не твое дело, — отмахнулся я и демонстративно отвернулся.

— Возможно. Но ты сам меня заинтриговал в прошлый наш разговор, вот меня и замучило любопытство. Что там за записка-то была?

— Уже не важно, — скривился я.

— И все же, если захочешь поговорить… — начал он, а я его перебил. Отделаться от Грина, кажется, не смог бы даже самый быстрый в мире бегун.

— И если даже не захочу, ты все равно заставишь. Я понял. Грин, у меня все прекрасно. Я просто устал. Ты что, никогда не устаешь на работе?

— Бывает, но я всегда стараюсь сохранять лицо, а не ходить с таким видом, будто съел леденец Берти Боттс со вкусом в лучшем случае лимона.

— Со мной все хорошо! — разозлился я.

— Ладно-ладно, — сдался он. — Не хочешь говорить со мной, хотя бы Гарри расскажи о своих проблемах. И не думай, что я за тебя волнуюсь, мне просто Гермиону жалко!

Я только усмехнулся в ответ и, поднявшись на ноги, зашагал в сторону лестницы.

— И привет ей передавай от меня, — прокричал вдогонку Грин, но я даже не обернулся. Меньше всего мне хотелось продолжать этот пустой бессмысленный разговор, когда дома меня ждали подушка и одеяло.

Я не стал даже ужинать, а просто сразу лег спать, впереди был выходной, значит, ничто не могло помешать выспаться. Как же я ошибался…

Сначала была темнота. Непроглядная и вязкая, словно липнущая к коже. Она сдавливала, казалось — даже пыталась задушить. Это заставляло чувствовать растерянность и незащищенность. А потом внезапно из ниоткуда появился слепящий шар света. Он был таким ярким, что заболели глаза, и я зажмурился. Но свет проникал даже сквозь закрытые веки. А вот открыть их обратно я уже не смог. Страх захватил сознание, я попытался подняться на ноги, но тщетно, потому что не мог различить положение своего тела в пространстве, а когда в голове раздался шепот Волдеморта, запекла Темная Метка. И я сразу понял, что будет дальше. Боль...

Я кричал, и кричал, и кричал. Ослепленный и снова совершенно беспомощный. А боль истязала уже не только ноги, она тянулась выше — вверх по позвоночнику, пока что доходя только до поясницы. Казалось, если боль доберется до головы — меня не станет.

Я тонул в ужасе. Я потерял счет времени. Это была настоящая сводящая с ума пытка. И вокруг было только слепящее яркое пространство, где ничто не могло меня спасти...

А потом сквозь шквал ощущений я начал различать едва слышный стук. Он повторился один раз, затем второй, третий, и чем слышнее он был, тем легче было отвлечься от боли. Я попытался сконцентрироваться на нем, уловить каждый нюанс этого звука, и когда он прозвучал в десятый раз, я смог открыть глаза и...

Взгляд уперся в белый потолок. Я был дома, на своей кровати. Звук, за который я так цеплялся во сне, оказался стуком в окно — меня настойчиво звала смутно знакомая маленькая сова. Но чтобы это понять, мне пришлось потратить минут пять на то, чтобы перестать задыхаться. Снова проверив Метку — она по-прежнему ничем особым не отличалась, — я кое-как заставил себя прекратить панику. А потом с трудом поднялся на ноги, которые снова противно ныли, и поплелся впускать посланницу, с трудом соображая, что делаю.

А еще через некоторое время я понял, почему сова показалась мне знакомой. Письмо, которое она мне передала, было анонимным. Я развернул лист и прочитал: «Ты не ушел. Тебе же хуже. Ты еще пожалеешь, что родился на свет. Как и все, кто тебе дорог!»

В первые пару секунд я забыл как дышать. Ужас, пережитый в кошмаре, наложился на страх за себя, маму и Гермиону, и я почти что завыл в голос.

А потом раздался звонок в дверь, в тишине прозвучавший для меня как взрыв. Я подпрыгнул на месте, споткнувшись и чуть не упав, кинулся к тумбочке, быстро схватил оттуда свою волшебную палочку и тихо прошел к двери. За это время звонок раздался еще трижды.

— Кто? — спросил я тихим хриплым голосом и приготовился в любой момент наколдовать Ступефай.

За дверью молчали, хотя слышно было, что там по-прежнему кто-то стоит.

— Кто там? — переспросил я еще раз, почти уверившись, что меня ждут серьезные проблемы и без магии мне не спастись.

Из-за двери раздалось недовольное ворчание. Я сильнее сжал рукоятку палочки и снова, но уже гораздо громче спросил:

— Кто там?!

— Хозяин квартиры, мистер Стивенсон, — послышалось снаружи. Я узнал его по голосу.

Выдохнув, я опустил палочку, но не стал убирать ее в карман. Пока я открывал замок двери, мне вдруг подумалось, что я настоящий дурак — если бы какой-то маг просто так пришел меня убивать, то он мог просто аппарировать в квартиру, а не предупреждать меня о своем приходе звонком в дверь. Паранойя и кошмары, похоже, довели меня до идиотизма.

— Как поживаете, мистер Малфой? — спросил Стивенсон, пройдя внутрь. Я вспомнил, что не убрал со стола книги по зельеварению, но что-то мне подсказывало, что он не станет вчитываться в надписи.

— Все хорошо, квартира отличная, за порядком я слежу, — с притворной бодростью проговорил я, мечтая куда-нибудь сесть, чтобы утихла боль в мышцах ног.

— Вижу, — кивнул он, оглядываясь. — Вы так долго не открывали дверь, что я уже подумал, вас нет. Хотя я оставил записку в двери два дня назад.

— Записку? — удивился я.

— Ну да. Был тут проездом и зашел, но дома никого не оказалось. Я не особо на это надеялся, все же рабочий день был. Вот я и написал записку, что приду в воскресенье утром. Вы не нашли ее?

— Видимо, она упала, а я не заметил. Я поздно возвращался домой всю эту неделю.

— Ладно, — отмахнулся Стивенсон. — Вижу, что все отлично, в следующий раз потревожу вас через месяц. Всего доброго, мистер Малфой.

Я пожал ему руку, проводил до двери, а потом, когда закрылся на замок, осел на пол и уронил голову на руки. В мыслях царил полнейший хаос, а нужно было собраться и решить, что делать. Вскоре мне вспомнились вчерашние слова Грина о том, что я могу поделиться проблемами с Поттером. Мне по-прежнему не нравилась эта идея, но больше ничего не оставалось.

Я поднялся и бросился к шкафу, чтобы одеться. Спустя десять минут я уже был готов выходить, осталось только найти первые две анонимки и написать Поттеру записку с просьбой встретиться. И я очень надеялся, что утром в воскресенье — в восемь, как показывали часы — у него не было важных дел.

«Поттер, нужно срочно встретиться. Это очень важно и касается не только меня, но и Гермионы. Через час буду ждать тебя в «Дырявом котле». Пожалуйста, обязательно приходи. Малфой», — нацарапал я дрожащей рукой на каком-то своем старом черновике и отдал записку сове.

Я не зря хотел, чтобы разговор прошел именно в «Дырявом котле» — там было относительно тихо и немноголюдно по выходным дням, к тому же Поттер мог туда с легкостью аппарировать, а я собирался просто доехать на метро.

Когда я вошел в бар, Поттер уже был там и сверлил сосредоточенным взглядом входную дверь. Увидев меня, он подхватился на ноги и махнул мне рукой.

— Привет, — хмуро пробормотал я, подойдя к его столику.

— Привет. Что случилось? — тут же спросил он. — Ты хромаешь. Садись.

— Правда? Я даже не заметил, — нахмурился я еще сильнее. Мы уселись на стулья. — Вот что случилось, — выложив на стол три помятых листа пергамента, я вздохнул и уставился невидящим взглядом прямо перед собой.

Поттер внимательно изучил каждую анонимку, сосредоточенно хмуря брови и то и дело взъерошивая волосы.

— Отдашь их мне? Пусть их проверят на магию, хотя не думаю, что они зачарованы.

— Забирай, я не расстроюсь, — хмуро ответил я.

— Да. Ты уже расстроен.

— Поттер, я просто не знаю, что с этим делать.

— Ничего не делать. Только себя беречь. Твоя мама под защитой эльфа, Гермиона в Академии, отец под присмотром целителей, к тому же рядом с ним дежурят авроры, — спокойно перечислил Поттер.

— Но тот, кто это писал, знает, где я работаю! — возразил я. — И легко может найти.

— Но вместо того, чтобы навредить тебе, сидит где-то в углу и пишет записочки. Тебя просто пугают, — уверенно проговорил Поттер, пряча анонимки в карман.

— И у них получается, — нервно хмыкнул я.

— Попей успокоительного зелья, — посоветовал Поттер. Он не насмехался, а говорил вполне серьезно.

Я вдруг решил, что можно поговорить с ним и о своих странных снах.

— Поттер, обещай, что то, что я сейчас скажу, останется между нами.

— Без проблем, — легко согласился он.

— И даже Гермионе ни слова! — добавил я, и он согласно кивнул. — Мне стали сниться кошмары. И прежде чем ты снова посоветуешь мне успокоительное, хочу добавить, что они необычны, в них я чувствую боль. И появились они после первой анонимки.

— Они тебя настолько тревожат? — насторожился Поттер.

— Более чем. Я не хочу вдаваться в подробности, но поверь, они действительно ужасны, — сказал я мрачно.

— Может, ты просто перенервничал из-за записки?

— В первый раз я больше разозлился, чем испугался. Но теперь… — я вздрогнул, вспомнив свое состояние по пробуждении.

— Записки сами по себе, конечно, могут насылать кошмары, но... — нахмурился Поттер. — Ладно, я отдам их на проверку, а там видно будет. Но ты не впадай в панику раньше времени, хорошо?

— Да, — нехотя согласился я. — Насчет Шарпа ничего не слышно?

— Он нигде не объявлялся, — покачал головой Поттер. — И думаю, это не он шлет тебе анонимки. Куда проще было бы просто тихо напасть на тебя, а не заранее привлекать внимание.

— Согласен. Но кто-то же зачем-то это делает. И этот кто-то знает, что я продолжаю работать в Мунго.

— Может, это кто-нибудь из твоих коллег?

— Не знаю, никто не показывал мне своей открытой неприязни, — пожал я плечами. — Я думал, может, это твои коллеги. В смысле, Грин.

— Ты его слишком демонизируешь. Он не стал бы такого делать, — серьезно сказал Поттер.

— Да я уже понял. Просто он мне не нравится.

— Потому, что он нравится Гермионе? — улыбнулся Поттер.

— И поэтому тоже, — усмехнулся я в ответ.

— Ему можно доверять.

— Это я тоже уже понял, — нехотя признал я, скривившись. Грин, похоже, действительно пытался мне помочь, как бы мне ни неприятно было это признавать.

— Если мы все обсудили, тогда я пойду, меня Джинни дома ждет, — извиняющимся тоном проговорил Поттер.

— Да, кончено. Спасибо, что уделил мне время в свой выходной.

— Обращайся, — Поттер протянул мне руку, и я пожал ее. — Как только что-то выясню, сразу напишу тебе. И не переживай сильно.

— Спасибо, — еще раз искренне поблагодарил я на прощание.

Поттер ушел, а я, немного успокоенный нашим разговором, выпил чаю и поехал в мэнор, чтобы поговорить с мамой и убедиться, что она в порядке.

Домой я вернулся только вечером. Все было спокойно, боль в ногах постепенно утихла. Усталость осталась, но я сам довел себя до такого состояния. После беседы с Поттером я начал верить, что все не так уж плохо. Впереди меня ждало немало интересного, и совсем необязательно оно должно было быть плохим. Ведь правда?