Инфант испанский (джен)

Вера сидела у окна. Короткий зимний день заволакивали серые сумерки, небо стало похоже на полинявшее байковое одеяло. Она закрыла глаза. Устала… Или нет, это не усталость. Не такой уж у нее напряженный график сейчас, она больше притворяется занятой, чтобы выглядеть востребованной и всюду желанной, как раньше, как еще совсем недавно. А теперь — ну, репетиции. Да и то не каждый день, вот сегодня можно было вообще не приезжать в театр. Великий инквизитор наконец прилетел из Испании, и Великовский переключил на него свое деятельное внимание. Остальные вздохнули свободнее, а Вере и вовсе стало нечего делать. Нет, это не усталость выпила из нее силы и желания. Это… старость? Нет, одернула она себя, что за глупости! Это просто вечер и темнота. Надо встать и зажечь в гримерке свет. Пойти к костюмерше, разобраться с тем платьем, можно ли еще спасти или проще сшить новое. Уточнить, когда у нее фотосессия для журнала, написать обнаглевшему редактору, который нахально переврал ее слова в интервью. А потом еще заехать к дочери, и чтобы не очень поздно, пока дети не спят. Дел невпроворот!

Но она продолжала сидеть и смотреть в сгущавшиеся сумерки. В гримерной стало совсем темно. Скоро придет Алиса, начнет одеваться — у нее сегодня генеральный прогон, заполнит все своим щебетанием, разбросает вещи. Надо уйти, пока ее нет, подумала Вера. И не двинулась с места. Сама собой поднялась из глубин сознания знакомая тревожная мелодия, и Вера, подчиняясь ей, запела.

Откуда эти слезы,

Зачем оне?

Мои девичьи грезы,

Вы изменили мне…

Музыка, как всегда, оживила ее, повлекла за собой. Вера выпрямилась и запела в полную силу. Никто не мог ее услышать, никто бы не пришел на голос. Когда она пела своим настоящим голосом, время продолжало идти только для нее, для остальных оно замирало. Ее пение для них не существовало, оно находилось за пределами их бытия. Это было очень странно и пугающе поначалу, но потом она привыкла.

И тяжело, и страшно!

Но к чему обманывать себя?

Я здесь одна,

Вокруг все тихо спит...

Да, никто не услышит и никто не придет. Она всегда ценила эту возможность излить душу и выплакать горе, не опасаясь привлечь чье-то праздное любопытство и неумелое сочувствие. Она всегда справлялась сама. Почти всегда… Вот уже много лет.

О, слушай, ночь!

Тебе одной могу поверить тайну души моей.

Она мрачна, как ты,

Она как взор очей печальных,

Покой и счастье у меня отнявших...

Время лечит, это правда. Но не исцеляет. Оно поможет ранам затянуться, но не вернет то, что утрачено навсегда. А Вера утратила тогда часть себя. Она даже не сразу поняла, что произошло. Поначалу была просто боль, потом наслаждение от того, что боль прошла… И только потом она заметила зияющую пустоту, которая подменила собой жизнь. Неутоленная жажда, непрощенная вина, неизбывное проклятие.

Царица ночь!

Как ты, красавица, как ангел падший,

Прекрасен он,

В его глазах огонь палящей страсти,

Как чудный сон меня манит,

И вся моя душа во власти его!

О ночь! О ночь!

Время, застывшее хрупкой карамельной нитью, оттаяло и снова потекло вокруг нее. Какая короткая ария… а у нее еще столько невыплаканных слез…

— Браво! — тихо, но с чувством сказал кто-то позади нее.

Вера резко обернулась. Ее не могли услышать! Это невозможно!

— А, это ты… — выдохнула она, вглядываясь в темную глубину гримерки. — Напугал.

— Извини, — сказал человек в черном пальто и включил светильник над зеркалом. — Я не хотел. Заслушался и как-то… забылся.

— Есть в этом злая ирония, — Вера невесело усмехнулась. — В том, что мне обычно особенно удаются именно те выступления, которые никто не может услышать. Пою для себя и обкрадываю сама себя.

— Я могу их услышать, — сказал он. — И всегда слушаю. И ты действительно бываешь необыкновенно хороша.

— Что ж, тогда мне грех роптать. Твоя похвала дорогого стоит.

Он церемонно поклонился.

— Ты поговорить? — спросила Вера. — Скоро Алиса сюда придет.

— Ничего, мы успеем.

— Ах да, ты ведь тоже можешь… Знаешь, я тут как-то подумала: а я ведь старше своего календарного возраста. Не намного, но старше. Я останавливаю время для остальных, но для меня оно продолжает идти. Сколько таких минут набежало за всю мою жизнь? Десятки? Сотни? Смешно… Я будто торгуюсь с судьбой и кого-то хочу убедить, что я еще молода, что я должна быть моложе, чем есть, что это несправедливо — вот так взять и постареть.

Человек в черном пальто засмеялся и присел на краешек стола.

— Я намного старше тебя. Ты не представляешь, на сколько. Я даже не помню, каково это — быть молодым… и был ли я молод хоть когда-нибудь.

Вера тоже засмеялась, но ее смех звучал немного принужденно.

— Вот уж кому не пристало кокетничать возрастом! Даже если ты старше меня на целую вечность, ты все равно всегда будешь юным. Ты даже не понимаешь, что это такое — взрослеть и стареть… Не спорь! И не оправдывайся. Я не завидую твоей молодости. Я завидую соперникам, коллегам, подругам, но завидовать тебе глупо. И оставим это. Что ты хотел мне сказать?

— Боюсь, нас ждет суровое испытание, — сказал человек в черном пальто. — Еще более суровое, чем в прошлый раз. Он уже здесь. Теперь я знаю это точно. Я слышу его... Возможно, вы тоже скоро услышите. Но на этот раз его цель вовсе не мы. Иначе он бы уже начал действовать — мы ведь у него как на ладони. Я, кстати, хотел тебя попросить… Присмотри за Сашей, ладно? Он пока совсем ничего не понимает и не осознает, насколько все серьезно.

— Мне казалось, ты взял его под свое крыло.

— Я могу за всем не уследить. Еще Ваня… Он самый уязвимый из всех.

— Ты ведь прикроешь его семью?

— Конечно. Как всегда. Но он сам может что-нибудь натворить.

— Как я когда-то? — холодно уточнила Вера.

Он не ответил, только неопределенно пожал плечами.

— Ты и сама будь осторожна. Хотя чего я тебя учу… И еще. Насчет Сёмы.

Человек в черном пальто замолчал, сунул руки в карманы и нахохлился. Он был похож на большую черную птицу, даже профиль как-то заострился.

— Ну? — напомнила о себе Вера, когда пауза слишком затянулась. — Что насчет Сёмы?

— Будет лучше, если ты станешь держаться от него подальше, — медленно проговорил человек в черном пальто, явно тщательно подбирая слова. — И чтобы ребята с ним не очень…

— Что?.. Что ты там себе придумал? — вскинулась Вера. — Ты хочешь сказать…

Она не договорила.

— Да, — человек в черном пальто кивнул. — Именно.

Их глаза встретились, и он добавил самую беспомощную и бессмысленную из фраз, придуманных для таких случаев:

— Мне очень жаль.