Горе мне, горе! (джен)

Я шёл по его следам, по следам великого воителя Хурина. Три недели назад я пересек правый приток Сириона и вышел на равнины Нарготронда. Как опытный следопыт, я быстро взял его след, не хуже любой гончей Хитлума. Наш Дом держал псарни и с детства я видел, как охотятся охотники, а потом сам был охотником уже в Дориате. Именно Белег, мой друг, погибший от моей руки, учил меня охоте.

Но следовать за отцом было непросто. Он тоже умел прятать следы, хотя сейчас не прятал их, скорее запутывал. Не однажды мне приходилось возвращаться по его следам назад и затем выходить снова уже в правильном направлении. Не однажды приходилось мне пожалеть о том, что у меня нет с собой Палантира и я не могу видеть сквозь пространство и время.

На пути мне встречались редкие шайки орков, ни одной настоящей орды или армии я не встретил. Орки бродили по степи врассыпную, а в моих руках был посох Древовида. Если они встречались мне на пути, я просто ломал им посохом шею.

На пятую неделю моих поисков, моих сумасшедших скитаний по равнинам, я пересек вплавь левый приток великой реки Сирион, который отделял западные пустоши Талат Дирнена от Западного Белерианда и Фаласа. Фалас был некогда владениями могучего владыки эльфов-тэлери Кирдана Корабела. Ныне это была земля, павшая под ударами орков и оборотней Моргота, а её великие города-гавани, Бритомбар и Эгларест были уничтожены. От уцелевших беженцев, встреченных мною на пути, я узнал, что где-то на руинах городов Моргот держит орочьи укрепления, опасаясь мести эльфов с великого острова Балар, на котором нашли пристанище остатки тэлери во главе с Кирданом. Там же наверняка была собрана немалая армия орков. По крайней мере издалека я видел орочьи повозки и пленных рабов, закованных в рогатки, которых орочьи погонщики гнали как скот в направлении руин. Значит, там действительно жили орки, которым надо было изредка питаться человечиной (все знают, что для них она — деликатес).

Поэтому я обошел руины Эглареста с северо-востока, избегая Фаласа и следуя на юг по пятам за Хуриным, который, не горя желанием снова попадать в плен к Морготу, судя по следам, сделал то же самое. Впрочем, если слухи, которые я собирал по дороге от редких уцелевших поселенцев были верны, то Хурин был отпущен Морготом, а не бежал из плена. А значит Моргот думал, что Хурин уже сломан и желал насладиться его отчаянием. Сама мысль об этом вызывала у меня скрежетание зубов. И тогда я изменил свою первоначальную клятву. Я поклялся противостоять Морготу и всем его слугам — вечно, чего бы это мне ни стоило, даже до смерти. Я больше не думал о том, что недостоин носить оружие против орков и оборотней. Нет, их я буду убивать всегда, где бы ни встретил, пока они сами не убьют меня.

На шестой неделе преследование я наконец увидел то, что подозревал. У окраин западного Белерианда я увидел великое западное Море или, как его называли мои наставники, Белегэр. Белегэр был концом известных мне земель в Арде. Далее за морем и зачарованными островами, призванными задерживать эльфов и людей, вознамерившихся просить помощи у Валар в войне с Морготом, находился Валинор, земля Валар, Четырнадцати Великих, сошедших в Арду до начала времен бессмертных духов, которых эльфы иногда называли богами (с маленькой буквы), чтобы почтить их сравнением с Эру-Творцом.

Потрясенный зрелищем бескрайнего морского простора, я смотрел на море как завороженный. Находясь в Хитлуме я только слышал о море, хотя наш край и граничит с морями, но северными, да и отделен от них горами. Но я привел свой разум в порядок — ведь мой отец рядом, отец здесь. Его следы были здесь повсюду, а значит он бродил влево и вправо от берега, глядя вдаль на море.

И я пошёл по кромке моря, по его следам на юго-восток. Очень скоро я увидел его. Согбенная под страшным бременем тоски и горя фигура сидела на большом камне у берега.

— Отец! — крикнул я что было мочи и бросился к нему навстречу, мои ноги сами несли меня вперёд, как раньше, в детстве, когда он возвращался с охоты домой.

Он поднял голову и во взгляде у него было великое страдание. Его любимые, до боли знакомые мне черты, были искажены.

— Сын? — неуверенно спросил он.

— Отец! — крикнул я еще раз, почти приближаясь к нему. Мне осталось немного, десятка два шагов. — Я пришёл за тобой, отец! Морготу не удалось убить меня или свести с ума!

При упоминании о Враге, лицо моего отца словно подернулось пеленой и он отвернулся.

Я остановился, ожидая, что он вновь обратит ко мне своё с детства мною любимое лицо. Я отчего-то оробел и стеснялся отца. Может быть оттого, что я недостоин даже топтать ногами эту землю...

— Скажи, сын, ты был с сестрою? — глухо проговорил Хурин, мой отец. — Был с нею как мужчина?

Я остолбенел на месте, мне хотелось пропасть, испариться, провалиться под землю. Но я собрал всё свое мужество и медленно проговорил:

— Да, отец. Увы, но я не узнал в ней сестру, а потом было поздно. Потом она убила себя.

— Как я мог это допустить? — медленно, словно говоря сам с собою, прошептал Хурин. — Моя собственная гордость, мои слова, сказанные Морготу в насмешку оказались мне дороже моей семьи. Я мог умереть под пытками, молча, но мне надо было насмехаться над ним. А он страшной клятвой поклялся отомстить всем, кого я люблю, и сделал это.

— Отец! Это уже неважно, отец! Нас осталось двое, но Моргот не сломил нас, не превратил в своих рабов! — прокричал я не помня себя от странного щемящего ощущения в сердце. Что это? Неужели предчувствие?

— Нет, сынок — тут отец повернул ко мне своё лицо, залитое слезами. — Только это и важно. Прости меня, сынок. Я не смог защитить вас, тебя и сестру. Я не смог защитить твою мать. А теперь Моргот победил. Фалас лежит в руинах, Нарготронд тоже. Гондолин не отзывается, да о нём и не знает никто. Дориат? Стоит ли еще Дориат? Сомневаюсь. Прости меня, сын. За всё, что тебе пришлось пережить. Таким воинам как я, осколкам прежних времён, больше нет места в мире, захваченном отродьями Моргота. Живи и прощай навсегда.

И с этими словами, мой отец совершил огромный прыжок с камня и бросился в открытое море.

Я вскрикнул и кинулся за ним, но он уже плыл прочь, быстрый, словно лебедь, удаляясь от меня. Я поплыл за ним, но я никогда не умел так быстро и хорошо плавать как отец. Вскоре он исчез впереди. Я посмотрел назад, берег еле угадывался в вечерней туманной дымке. Внезапно меня охватил ужас, так как я уже начинал слабеть и плыл всё медленнее. О, я не хотел, чтобы море стало мне могилой, смерть в воде почему-то представлялась мне недостойной воина. Тогда я повернул к берегу и медленно поплыл назад, глотая слёзы. Вскоре я выбрался на берег и дал волю своему горю.

— Отец! — кричал я и чайки глухо вторили моим крикам, кружась над водой как стервятники, а у меня даже не было лука, чтобы прогнать их. Неужели они будут пировать на трупе моего несчастного отца? Всё, к чему я стремился, оказалось ложным. Что же мне осталось? Стенания и боль.

Еще несколько дней я ходил как бледная тень по берегу Белегэра, великого западного Моря и взывал к мертвым и живым. Я заклинал Валар и Эру удержать душу моего отца, вернуть его в Арду хоть на мгновение. Отец! Меня разрывала на части мысль, что мы не увидимся более, ибо на какое посмертие мог рассчитывать я, преступник? Так я молил три дня и четыре ночи. Наконец на исходе четвертого дня Море забурлило.

— Кто посмел нарушить мой покой? — произнес сурово страшный голос, в котором слышалось бурление рек и шум морей и я увидел как исполинская фигура, сотканная из вод многих, величественно ступила на берег. С трепетом я склонил главу перед Ульмо, Великим Валой, Владыкой вод и морей, и рек, и всех источников Арды. Ульмо единственный из Валар не покинул Арду после того, как их решением Валинор стал закрыт и глух к мольбам мира из-за преступлений Нолдор, эльфов, последовавших за Феанором.

— Это я, земляной червь, смертный человек, — смиренно ответил я. — Турин Безродный, некогда из рода Хурина, ныне запятнавший себя бесчисленными преступлениями, но бессильный уйти из жизни, пока не исполню обет. Мой отец, Хурин, вверг себя недавно в пучину вод и я молил великих Валар сжалиться надо мной, ничтожным, и позволить увидеть хотя бы его призрак на прощанье. Простите, что побеспокоил вас, Владыка.

Гигантский водный великан остановился. В его голосе мелькнуло что-то странное. Неужели сочувствие?

— Не могу тебе помочь, Турин Безродный, некогда презревший совет мой в Нарготронде⁽¹⁾. — проговорил гулкий голос сотен морей и прибрежная галька и холмы усилили звук, так что я чуть не оглох на месте. — Сие не в моей власти, ибо Дар Смерти дан людям Эру Творцом и лишь Он знает, куда уходят души сотворенных Им Людей. Валар это неведомо, ибо нам запрещено в это вмешиваться самим Создателем. Лишь скажу, чтобы ты не изгонял надежду из сердца своего. Я вижу обет, наложенный тобою на себя добровольно. Поистине тяжкое бремя на тебе, но разрешить от обета тебя может либо Эру, либо посланник той, что предложила его тебе, либо она сама. Тут я бессилен.

— Разрешение от обета мне не нужно, — несколько поспешно сказал я, боясь, чтобы меня не сочли невежей. — Обет справедлив и страдания мои заслужены. Что ж, если я не могу увидеть отца, то хотя бы утешусь хрупкой надеждой, что он в другом, лучшем мире. А я хотел бы исполнить то, что отчаялся узреть мой отец. О великий Вала, я не хочу победы Моргота над Ардой и готов просить от лица людей сжалиться над нами. Эльфов Нолдор вряд ли послушают в Валиноре.

Фигура, сотканная из вод, повернулась, чтобы уйти, произнеся:

— Можешь попытаться. Я не знаю, что у тебя выйдет, но скорее всего — ничего. В Валинор ныне можно прийти лишь по воле Манве, Верховного Короля Валар. И все Валар уважают его волю, ибо Манве — единственный, кто может проникать в мысли Эру Илуватара и через кого говорит Эру. Единственный — среди Валар.

— Что это значит, умоляю, скажи? Есть что ли иные в Арде или за её пределами в Эа, через кого может говорить Эру? — прокричал я вслед уходящей фигуре.

Фигура остановилась в последний раз и, не поворачиваясь, молвила:

— Да, смертный. В каждом виде сотворенных Эру творений есть один такой глашатай Эру. У Валар — это Манве. У Майар — Мелиан, ныне после гибели мужа своего Тингола вернувшаяся навеки в Валинор (я вздрогнул), у эльфов — Кайтаэллен, Первородный из племени Десяти Стражей, синий эльф-друид, эльф Восточного предела, он живет за сотни тысяч шагов отсюда у великого восточного Моря. У гномов — Махалион, вечно спящий и грезящий во тьме у пределов Горной Бездны, страж Безымянных Тварей. У энтов — Древарн, Древовид, Древокамень, великий Отец энтов, обретающийся ныне в Дориате. У людей — Йарвайн, Орольд, Фрумбарн, Вечный Странник и Домосед, слышащий Музыку Айнур и подчиняющий ей всё живущее, великий Бард-Маг, Первый сотворенный человек, прародитель всех людей.

После этого великий Владыка Вод удалился. Я остался один и провел еще один день без пищи и воды, взывая к Эру с благодарственными мольбами. Сердце мое пронзила безумная надежда. Мне нужна только она... да... лодка. Я должен построить лодку и отправиться в путь. А если не получится, всегда есть другой путь. Всегда.

1) Ульмо советовал королю Нарготронда Ородрету не вступать в открытую войну с орками, но Турин, на правах советника короля, убедил последнего не подчиниться

Вернуться к тексту