Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Я долго шёл по следу нового врага людей, разрушителя королевства, убийцы женщин и детей. Я, наследник Третьего Дома Эдайн(1), Турин из рода Хурина, победил Глаурунга. И душа моя пела от торжества, когда я вонзил острую сталь черного меча в его извилистое змеиное тело. Но я не мог предвидеть того, что случится потом, ибо темная густая кровь, хлынувшая из раны дракона, обожгла меня как кипяток и оказалась ядовита, как жало змеи.
Я провалился в беспамятство, не видя, не слыша, не чувствуя ничего. Этот покой и безмятежность — о если бы я остался там навсегда!
На краткий миг я очнулся. Очнулся, чтобы увидеть её, оглянувшуюся на меня в последний раз, Деву Слёз, мою единственную и вечную любовь, мою жену. С невыразимой лаской и печалью во взоре она посмотрела на меня, а затем исчезла, произнеся какие-то слова. Но я всё еще не пришёл в себя и снова впал в беспамятство, постепенно перешедшее в глубокий сон.
Когда я наконец восстал ото сна, тщетно искал я своим пылающим любовью взором её, мою золотоволосую и голубоглазую голубку. Тут я увидел, что раненая и обожженная рука моя перевязана и благодарность теплой волной омыла мою душу. "Наверняка она позаботилась обо мне, — думал я — и ушла обратно, туда, к людям Дома Халет(2), где безопасно. И я поспешил к водопаду в скале, к Нен Гириту, откуда открывался путь в земли халадинов(3), приютивших меня.
Там я встретил небольшой отряд людей, в том числе женщин и все они были вооружены. Я рассердился на них, ибо сам велел им не искать напрасной смерти. Посреди них стоял и мой давний соперник, советник халадинов Брандир, который отравил сердце моей возлюбленной сомнениями и долго его подозрения не давали нам быть вместе. Я рассмеялся в душе — жалкий, хромой, увечный человек! Мне более не страшны твои козни, ибо Ниниэль любит меня, даже сильнее нежели прежде. Но люди плакали и были грустны, очевидно они решили, что я умер.
Я подошёл к увлеченно о чем-то спорящему с воинами Брандиру сзади и громко произнёс:
— Не печальтесь, а возрадуйтесь, ибо дракон мёртв, а я живу. Но зачем вы презрели мой совет и пришли в это место погибели? И где Ниниэль, жена моя? Я заметил, что она излечила мою рану. Неужто вы привели её за мною сюда, из дома?
Брандир повернулся ко мне, но странно — он избегал смотреть мне в глаза и лишь косился в мою сторону, скрывая свой взгляд. Скорбным и сухим голосом, он тихо проговорил:
— Да, мы привели её сюда. Но никогда ей не видеть света солнца, ибо она — мертва.
Мертва? Что несёт этот выживший из ума болван, мой бывший соперник? Мертва? Ведь я видел её живой и невредимой, видел, хотя и всего на мгновение... Злость на Брандира поднималась в моей душе, хотя я изо всех сил старался сдерживать себя, напоминая, что зависть и ненависть советника больше не могут меня тревожить. И всё же я должен был опровергнуть его ложь прилюдно, чтобы он более не смел смущать людей, к которым я уже успел привязаться.
Но в этот момент, одна из женщин, кажется жена Дорласа, известного воина, вскричала громким голосом:
— Господин, не слушайте его, он безумен! Ибо он пришёл сюда, говоря, что вы умерли и называл это — доброй вестью. Но вы живы.
Гнев, дикий гнев тяжелой удушливой волной поднялся во мне, и не помня себя от ярости я медленно проговорил:
— Что ж, Брандир-Хромая-Нога ты сегодня превзошёл самого себя. Ибо ложь, на которую тебя толкнула ревность и зависть не знают пределов. Но мне жаль тебя, человек, ибо ты проиграл, ты, ничтожество и посмещище среди всех халадинов, не воин, а мягкосердечная тряпка, последний в бою, но первый в отступлении, зато очень громкий и дерзкий в Круге Совета. Так что давай, пустозвонь себе дальше, здесь никто тебе не верит и даже твой народ считает тебя безумным. Ничто отныне не отвратит сердце людей Дома Халет Бесстрашной от меня, ибо я Турин Турамбар(4) из дома Хурина, победитель дракона.
С этими словами, я повернулся к мосту над водопадом, чтобы уйти домой, туда, где меня уже ждала моё рассветное солнышко, любимая жена моя. Но я не успел сделать и шага, как кто-то положил руку на моё плечо и я обернулся. Это был Брандир и глаза его светились каким-то странным огнём, а выражение лица его было таким, как будто он утратил не только разум, но и осторожность, словно ему было всё равно, жив он или мёртв. Громким голосом, в котором слышался сдержанный стон, он сказал:
— Да, ты — Турин из рода Хурина, великий герой людей! И я был некогда соперником тебе. Теперь нет. Ибо нет никого на свете несчастнее тебя, а твоя судьба настигла тебя. Выслушай же истину, которую я и Ниниэль узнали слишком поздно от Глаурунга. Ибо ты поистине нож, вонзающийся в ночи, предатель друзей и проклятье своего рода. Но худшее дело ты сделал, женившись. Ибо та, которую называл ты своей женою, не жена тебе, а сестра и истинное имя её не Ниниэль, Дева Слёз, а Ниэнор, Дева Скорби, дочь Хурина, твоего отца! И когда она узнала это, не смогла она вынести правды и прыгнула в ревущие воды, сгинув навсегда! И я бы последовал за ней, но должен был сначала рассказать всем нашим, кто ты есть на самом деле!
Гнев в моей душе уступил место ярости, расцветшей внутри как некий страшный цветок, лепестки которого состояли из одних только острых лезвий. Почти лишенный остатков разума, я обнажил меч и, готовый на всё, так ответствовал предателю:
— Ты хотел еще раз увидеться с моей женой, которую ты привел на смерть и дал Глаурунгу отравить её разум? Ты специально разлучал нас с возлюбленной моей Ниниэль, вливая ей в уши яд подозрений, сплетая мерзкую сеть из досужих сплетен и недомолвок! И ты тайно последовал за мной, убедив её подойти и услышать злобную ложь старой, ведомой духом тьмы, полудохлой ящерицы? Поистине ты состоял в сговоре с этим драконом! Предатель своего народа, проклинаю тебя и ненавижу вовеки! Получай же заслуженную награду!
С этими словами я сделал несколько шагов к Брандиру, тот был наготове и вытащил кинжал, однако я своим мечом выбил его оружие из руки и коротким точным ударом пронзил его шею. Брандир захрипел и упал, дергаясь, но вскоре затих и более не шевелился. Окружавшие меня мужчины и женщины смотрели на это всё в ужасе. Кого они боялись? Меня? Неужели меня?
И тут внезапно меня охватило странное чувство, будто судьба моя, от которой я пытался избавится с того времени, как ушёл из дома эльфийского короля Тингола, приемным сыном которого я был, с того времени как я случайно убил Белега, друга своего его же мечом в темноте, с того времени, как случайно стал причиной гибели Нарготронда, королевства эльфов — нашла меня наконец. Безумными очами, налитыми кровью, как бешеный бык посмотрел я на людей и с диким воплем бросился бежать прочь, не разбирая дороги.
Я бежал, вспоминая рассказ уцелевших женщин о том, как погибла эльфийская дева Финдуилас — пригвоздённая копьём к дереву, в свой смертный час, она взывала ко мне. Скорее туда, на её могилу, ведь она здесь, у брода Тейглина, реки, что течет в окрестностях Бретиля, леса, ставшего убежищем Дома Халет. Она некогда любила меня и она поможет, подскажет мне верный путь.
Я не мог, не хотел верить в то, что сказал Брандир и всё же выражение его лица, глаза, эти скорбные и почти безумные глаза человека, который согласен на всё, который больше не хочет жить! Но нет, нет, эта искренность, прозвучавшая в его голосе ничего, ничего не значит. Моя жена, моя бедная жена мертва, но она отомщена. Я оплачу её на могиле Финдуилас, я соберусь с силами и пойду искать тело моей Ниниэль, лесной Девы Слёз, сироты в этом мире. О моя бедная, бедная голубка! Как жаль, что последние мгновения твоей жизни были отравлены ложью и клеветой этого проклятого отродья Моргота(5).
Я бежал и лицо моё заливали слёзы, но я не стыдился этих слёз, а гордился ими. Воину не пристало плакать по пустякам, но поистине тот, кто не смог оплакать родственника, недостоин жить.
И вот я уже здесь, у погребальной насыпи, Хауд-эн-Элет. Там, под землей нашла свой последний приют та, которая любила меня, и кого я считал всего лишь другом своим — принцесса Финдуилас. Я не сумел её спасти, как не сумел спасти Ниниэль. Согнутый под страшным бременем безумия и скорби я опустился на землю у подножия небольшой насыпи и на какое-то время оказался потерян для внешнего мира. Слезы струились потоком у меня по щекам, и черное отчаяние терзало моё сердце сильнее, чем когти и клыки волков-оборотней Моргота.
Но вот я успокоился. Слезы еще продолжали выступать, но мне, наследнику Третьего Дома Эдайн, не пристало долго горевать. Мне нужно сначала найти Ниэнор, я обыщу всю реку и найду её тело. Если надо, я пройду по самому дну великого западного Моря и не буду дышать днём и ночью — но я найду и предам тело моей жены погребению, как положено. Предаваясь таким думам, я и не услышал их сразу. Но это были они. Шаги. Моё чутьё следопыта и охотника, который долгое время охотился на дичь, а затем на орков, не подвело меня. Листва небольшой рощицы слева раздвинулась и я увидел небольшой отряд эльфов. Вероятно, они пришли сюда почтить память Финдуилас. Приглядевшись, я узнал в высоком воине Маблунга, капитана серых эльфов из Дориата(6).
— Я пришёл к тебе на помощь, о Турин из рода Хурина — проговорил высокий эльф в зелено-сером плаще.
— Друг! Ты пришёл слишком поздно для битвы. — ответствовал я ему, украдкой вытирая слёзы. — Но не слишком поздно для того, чтобы донести мне весть о моей матери и сестре. Как они поживают под кровом Тингола, славного Короля эльфов в Дориате, где я их оставил?
— Увы мне, что я вынужден сообщить тебе эти вести. Несколько лет назад твоя мать Морвен и сестра Ниэнор упросили короля отправить их с отрядом эльфов-охотников на твои поиски. Я сам отправился с ними, но потом на нас напала орда орков. Морвен ушла от погони в одну сторону, а Ниэнор настигло безумие, и, сорвав с себя все одежды, прикрывшись лишь волосами как плащом, она побежала на север, в направлении Пояса Мелиан(7), и мы не смогли догнать её...
Охваченный ужасом, я не слушал более слов Маблунга. Я захохотал как безумный и громко прокричал ему в лицо:
— Вот это славная шутка! Отправляйся прочь, о, Маблунг, приносящий дурные вести, проклятье лежало на твоём походе и с проклятьем отойдёшь от меня. Всё, что требовалось судьбой, исполнено. Ныне же ко мне пришла ночь.
И я помчался, быстрее ветра, как безумный помчался я к месту, где в ревущие потоки спрыгнула на свою погибель судьба моя, проклятье моё, грех мой, сестра моя.
— Ниэнор! — я кричал и пугал этим криком птиц лесных и зверей полевых.
— Ниниэль! — с безумным стоном я произносил имя, которое сам дал ей, когда увидел её впервые нагой, одетой лишь в одеяние из собственных волос на погребальной насыпи Финдуилас.
Отныне я понимал всё. Тогда, несколько лет назад, Ниэнор не смогла бы случайно пройти сквозь Завесу Мелиан, ибо ни эльфы, ни люди, ни орки, ни драконы, ни мелкие твари Моргота не могли войти в Дориат без позволения Короля и Королевы. Разве что сам Моргот, могучий Темный Вала мог бы, но он давно уже не покидал Ангбанда, своей северной крепости, окруженной горами. Но Ниэнор обезумела, а так как сестра моя была чиста, невинна и не творила зла, заклятье Мелиан приняло её за... обычного безвредного лесного зверя... и... пропустив, направило её как раз в мою сторону...а потом, когда к ней вернулся разум, она не помнила своего прошлого... и мы полюбили друг друга... поженились...
И тогда я завыл, завыл как дикий зверь от бесконечной муки и тоски, и острыми когтями сорвал с себя плащ и обнажил себе грудь. Как безумный, полунагим бежал я, крича, плача, хохоча и стеная, и ногтями терзал грудь свою до крови, словно коршун терзает голубку. Капли крови струились по груди моей и падали на траву, но тело моё не ощущало боли, послушно неся меня навстречу судьбе.
Теперь оставалось только одно. Последний раз посмотреть на место, где сразил я дракона и... черный меч Гуртанг всегда у меня под рукой. С радостью сразит он меня и выпьет мою нечестивую жизнь.
1) Эдайн — общее название трех людских Домов (или племен), которые приняли ученичество у эльфов в Первую Эпоху Арды
2) Второй Дом Эдайн
3) другое название людей Дома Халет
4) Турамбар — имя, которое Турин дал себе сам, означавшее "победитель судьбы"
5) Моргот — падший Вала, Владыка Тьмы. Саурон был всего лишь его слугой, а драконы считались его лучшими боевыми созданьями
6) Королевство эльфов, расположенное в одноименном лесу, который лежит к западу от Бретиля
7) Пояс Мелиан — магическое заграждение, сотворенное Майя Мелиан, королевой Дориата и женой короля Тингола. Мелиан была могущественнее любого эльфа в порядке творения и поэтому смогла защитить своё королевство от любых врагов, создав заграждение от магии Темного Владыки Моргота, так что почти никто из разумных бессмертных и смертных созданий не мог пройти через него против её воли.
Я бежал как гонимый гончими заяц, как преследуемый охотниками кабан и в криках и стонах моих уже не было почти ничего человеческого. Я ничего не помнил об этом яростном беге и очнулся от приступа безумия только у скалистого уступа, рядом с местом, где я сразил Глаурунга. Внизу были ревущие пороги реки, внизу, где-то далеко от меня было изломанное и истерзанное тело сестры-жены, соблазненной и поруганный черным зверем по прозванию Турин из рода Хурина.
Я достал Гуртанг, черный меч своего друга Белега из ножен и так заговорил с ним:
— Здравствуй, Гуртанг. Ни владыки, ни верности не знал ты, кроме верности случайной руке, владеющей тобою. Ни от какой крови ты не уклонялся. Заберешь ли ты меня, Турина Турамбара в царство мертвых, сразишь ли меня быстро?
Внезапно я содрогнулся всем существом своим, ибо из клинка я услышал голос, холодный, ядовитый и злобный, как жало самой страшной болотной гадюки:
— Да, я выпью твою кровь с радостью, чтобы забыть кровь Белега, моего хозяина, пролитую тобою, и кровь Брандира, убитого тобою напрасно. Я сражу тебя быстро.
Я уже отошёл от безумия и потому мне было ясно, что из себя представляет сей меч, но... мне было всё равно. Меч обещал мне быструю, легкую смерть, хорошая сделка для бесчестного воина. Ну и что, что лезвие меча проклято или в этом лезвии живёт один из падших Майяр, духов погибели, несущих смерть. Я ничего иного и не заслуживаю, убийца друзей, предатель королей, совратитель собственной сестры. Пусть глупцы потом утверждают, что "раз такова судьба, то ни эльф, ни человек от неё не уйдет". На то и рождается человек, чтобы спорить со злой судьбой. Пусть безумные голоса из глубины души твердят мне, что я не хотел ничего из того, что случилось со мной. Как это оправдает бесчисленные жертвы и разрушения, ставшие итогом моих деяний? Как это может искупить мою гордыню...которая...которая...
Мои мысли были прерваны внезапным светом, приближавшимся ко мне с востока, со стороны Дориата. Сначала я подумал, что уже успел пронзить себя мечом, умираю и вижу предсмертные видения, которые часто посещают воинов на поле боя, особенно тех, что потеряли много крови. Но я быстро осмотрел себя и убедился, что меч еще дрожит моей руке, повернутый острием в сторону обнаженной груди и еще не пронзил её, нещадно истерзанную ногтями. Тем временем свет разгорался, ширился, захватывал всё больше пространства. Из блуждающего светлячка он превратился сначала в шар, а затем в светящуюся фигуру. Меч выпал из моей ослабевшей руки, ибо черты этой фигуры, сотканные из света, стали так ясно и отчетливо проступать, что я узнал их. Я часто видел её в тронном зале Дориата.
— Да, это я, Мелиан из числа Майяр, говорю с тобою, — зазвучал приятный чистый женский голос, исходивший казалось отовсюду. — Мне тяжело беседовать за пределами своих владений, о смертный герой, потерявший надежду и смысл жизни, но если ты не торопишься и тебе не жалко нескольких мгновений, то прошу, выслушай меня.
Черный меч выпал из моих ослабевших рук перед лицом славы и величия одной из Майя, Мелиан, дарительницы Жизни. Свет заполнял всё пространство вокруг меня, и хотя я знал, что это всего лишь видение, а не реальное присутствие, всё равно оно будило во мне, гордом воине, какие-то новые чувства.
— Чем терзать свою грудь или пронзать её мечом отступников-Майяр, — скрытая насмешка почудилась мне в словах бессмертной, вечно юной королевы, — предлагаю тебе сотворить иное, горазло более достойное тебя деяние. Скажи, о Турин из рода Хурина, хочешь ли ты помочь исправить то зло, которое ты причинил?
Сердце в моей груди ёкнуло и забилось часто-часто. Мысли бежали беспорядочной чехардой. Исправить? Что причинил? Но как? Ведь умерших уже не вернуть и следовательно, всё это бесполезно.
— Умерших не вернуть, это правда — мягко проговорила Майя(1) — ты видишь, все твои мысли открыты мне сейчас. Но я предлагаю тебе не вернуть их. Я предлагаю ответить за содеянное.
— Но я... я... — мой взгляд заметался в поисках меча, но не увидел его сразу в высокой траве. — Я же собирался прервать свою жизнь и казнить себя! Разве это не достаточное наказание?
— Ответь мне, Турин, — бесстрастно и холодно произнесла река, подо мной, солнце, светившее мне, трава, которую я попирал ногами и воздух, которым я дышал. — Ответь мне, и прошу, поразмысли, ибо ты обучен знаниям эльфов и проиходишь из знатного рода, как ты считаешь, по справедливости — можно ли считать наказанием совершение еще одного преступления?
Мне показалось, что я снова становлюсь безумным, ибо я не понимал, чего сейчас хочет от меня королева. Никогда я не видел могущества Майяр, хотя и слышал об этом в сказаниях эльфов... Может это и будет моим наказанием? Ибо этот разговор сводит меня с ума, и если я уже не понимаю слов, обращенных ко мне, то не это ли признак того, о чем говорит она, которую даже придворные Тингола втайне боятся и называют Великой Колдуньей?
— Нет, о Турин из рода Хурина. Я не предлагаю тебе обезуметь, но скорее стать тем, кем ты себя назвал, Турамбаром, сиречь победителем судьбы. Измысленное же тобой "наказание" — это по сути еще одно убийство. Ты же хотел заплатить своей смертью за убийства, совершенные тобой? Как еще одно убийство, пусть и совершенное в отношении самого себя, но точно такое же бессудное и произвольное, как оно искупит твоё зло и накажет тебя? Мне лишь кажется или ты хочешь плюнуть в лицо великому Творцу Арды Эру и запятнать Дар Смерти нечестивым употреблением?
Суеверный страх напал на меня, ибо никогда даже в мыслях я не хотел оскорбить Создателя и Отца Всего. Как можно пытаться идти против того, кто создал эту красоту вокруг меня, красоту, которую я, презренный и нечестивый преступник, недостоин лицезреть?
— Нет, о Великая, — твердо проговорил я, став на колени. — Я не хочу оскорбить Создателя. Ты видишь, судьба моя отныне в твоих руках, ибо я отрекаюсь от права решать за себя.
— Твердо ли это твоё решение или оно мимолётно? Не пожалеешь ли ты о нем и примешь ли ты любое наказание, которое я наложу на тебя?
Моё сердце билось всё сильнее и радость охватила меня, сжала как обруч сжимает лоб. Поистине, когда я освободился от бремени решений и мыслей, мне стало легко и пусто на душе, как перышку, носимому ветром. Но нежданная радость была горька как полынь и перед глазами у меня стояли все те, кому я причинил вред, кого убил, совратил, чьё счастье навеки уничтожил.
— О Королева Мелиан, — медленно и торжественно произнес я, — Я приму любое наказание и не пожалею, не отступлю от своего решения. Пошли меня в Ангбанд к Морготу в рабство на долгие годы — я добровольно наложу на себя страшные оковы и испытаю колья, крючья, пилы и топоры орков на своём теле. Пошли меня в далекое изгнание и заставь меня питаться в нём одной полынью-травой, худой и оборванный я буду скитаться, проводя дни без пиши и прославляя твою мудрость. Заставь меня никогда более не иметь собственной семьи, опозорить свой род бездетностью — я приму это с радостью.
— О это было бы слишком легким испытанием для тебя, великий герой людей. — тихо сказала Майя. — Ибо ты и в падении своём остаешься героем. Нет, я наложу на тебя более тяжкое наказание — ты должен будешь совершенно забыть о своей гордости. Наказание же твоё таково: первое — скитайся по земле, не имея дома, и всюду, куда ни придёшь, повествуй летопись своей жизни без утайки и лжи, перечисляя преступления свои и терпя несправедливости от людей и эльфов без жалоб и ропота. Второе — отложи в сторону меч свой и кинжал и более никогда в жизни не бери никакого оружия, созданного рукою людей. И последнее — кикому и никогда не рассказывай об этом видении, ни тем, кто будет слушать историю жизни твоей, ни моему супругу, ни смертному, ни бессмертному, пока я сама или кто-то из Майяр не встретит тебя и не освободит от этого бремени.
В этот момент былая гордость всколыхнулась во мне, и глаза снова стали жадно шарить по земле в поисках меча. Но я быстро овладел собой и, найдя меч, взял его левой рукой за рукоять и с силою бросил далеко вниз, в ревущие воды реки. Прощай, отравленное духами злобы лезвие! Тебе не удалось выпить мою кровь и оскорбить Творца и подателя жизни! Страшный леденящий крик ярости и мести исчез в водопаде, и я расслышал в нём только неясные обрывки фраз: "Бить, терзать, крушить, жалкий червяк, земляная обезьяна, как посмел ты". Кинжал, вынутый мной из кармана плаща, последовал туда же. Походный лук я достал из сумы, переломил через колено и отбросил от себя его обломки, снял с пояса колчан и зашвырнул его на ветку ближнего дерева.
— Я вижу, ты уже понял смысл наказания. — произнесла фигура в воздухе, сам воздух, камни, листья и деревья. — Добавлю к нему только один дар, я дам тебе долгую, долгую жизнь, продлив твои годы. Но чтобы мне не оскорбить Эру, сотворившего тебя смертным, придётся пойти на хитрость. С этого дня ты проживешь триста лет бодрствуя и несколько тысяч — пребывая в Почти-Смертном-Сне. Все эти годы ты будешь жив и здоров, как сейчас.
Я пошатнулся, услышав это, ибо невидимый удар Великой Колдуньи поразил меня в самое сердце. Как? Существовать, терпеть, выносить себя, эту нечестивую душу, эти преступные разум и сердце, эти поганые ноги, попирающие невинную Арду, эти убийственные руки, хорошо умеющие только калечить и разрушать? Но я вспомнил о гордости, вспомнил о наказании и молча склонил голову.
Голос Мелиан становился всё тише и тише, а фигура стала медленно удаляться от меня. — Помни же, твоё наказание окончится, когда придёт один из нас, Майяр, и освободит тебя от бремени, — произнесла Королева где-то вдали и фигура превратилась в шар света, а шар в светлячка, быстро удалившегося прочь.
Я упал на землю как подкошенный и проспал мертвецким сном два дня и две ночи. На восходе третьего дня я очнулся от сна и со вздохом, разодрав на себе богатые одежды и превратив их в тряпье, сохранив лишь дорогую кольчугу с эмблемой рода, поплёлся в направлении Бретиля, к халадинам.
1) Майя-Майяр, Вала-Валар — так образуется множественное число в данном случае
Когда я наконец пришёл в Эффель Брандир(1), искусно прячась от людей за деревьями и кустами, чтобы они не испугались моего странного вида и не связали меня как безумного, была уже ночь. Три дня и три ночи прошло с нашего разговора с Мелиан. Я вошёл в Круг Совета, закутавшись в подобранный по дороге плащ, кем-то случайно брошенный или оставленный. Мне не было совестно, ведь я не украл этот плащ, со временем я просто возвратил бы его владельцу.
А вот и утро. Я увидел, как после омовения в Круг Совета приходят один за другим старейшины Дома Халет. Я смотрел на опаленные смутой дома горожан и с болью видел при свете солнца как мало халадинов осталось в Бретиле(2). Убийство дракона и Брандира лишь спровоцировали новое бегство. Безумная надежда затеплилась в моём сердце. Ведь Владычица Мелиан ничего не говорила о казни. Если меня сегодня казнят за мои преступления, то я не совершу греха убийства и буду чист в глазах Эру и Мелиан.
Наконец, Харедор, самый молодой из старейшин, которому всего исполнилось только тридцать лет, заметил меня.
— Подайте этому несчастному человеку подаяние и выведите его из Круга Совета,— с состраданием в голосе произнёс он, видимо, приняв меня за бродягу.
— Меня не надо жалеть, о Харедор, сын Хартретона, — произнес я, открыв замотанное тряпкой лицо и сбросив заёмный плащ. — Я Турин, сын Хурина, несчастнейший и отверженнейший из людей. Выслушайте же, старейшины дома Халет, к чему человека приводит его гордыня и безрассудство.
И я отверз уста свои и говорил к ним, растерянным и замершим на месте, описывая свою жизнь. Я рассказал про нищее, голодное детство в Хитлуме, под властью Истерлингов, людей, предавшихся Морготу, про унижения моей матери и сестры, про то, что опасаясь за мою жизнь мать с сестрой отослали меня в Дориат, к королю Тинголу, которому некогда служил мой отец Хурин, безвестно сгинувший на войне. Я описал смерть острого на язык эльфа-насмешника, которого я напугал и затравил, а потом бунт против короля, отказ повиноваться его королевскому правосудию, уход в горы, житье-бытьё среди разбойников, затем приход Белега и его смерть, потом другие злоключения, в том числе касавшиеся гибели великого Нарготронда, королевства эльфов. Затем я поведал им, замершим от ужаса, гнева и отвращения, повесть о моей сестре-жене Ниэнор Ниниэль и о Брандире, этом несчастном, любившем её и убитом мною бессудно. Когда я закончил говорить, был уже полдень, и солнце, не обращая внимание на чувства собравшихся, весело светило сквозь кроны могучих деревьев.
Долго-долго длилось потрясенное молчание старейшин. Наконец, поднялся самый старый из них, Хальдун из дома Борлага, младшей ветви рода Халет, и с презрением молвил:
— Мы выслушали тебя, презренный разбойник, запятнавший свой род немыслимыми преступлениями, отвергнутый эльфами, Валар и Создателем. Единственное чего я не понимаю, почему ты еще жив и не покончил со своей жизнью. Должно быть, ты — ничтожный трус, недостойный носить оружие, поэтому ты хорошо сделал, что сам отказался от него.
Я молчал, завернувшись в тряпье, ничего не отвечая на его слова и склонив голову. Некоторое время Хальдун, отвернувшись, тихо беседовал с другими, я ожидал их приговора, не ведая страха. На душе было пусто и темно.
Наконец, Хальдун вышел в центр Круга Совета, ударил своим посохом об землю и громко провозгласил:
— Так как Дому Халет стало известно, что Турин из рода Хурина добровольно признался в своих преступлениях и является убийцей дракона, угрожавшего нашему селению, мы не можем предать его смерти или судить его по нашим законам, но да будет он навеки опозорен. Возьмите его, стража, и дайте ему пятьдесят плетей, а потом повесьте, связав ему руки и ноги, на древе и пусть висит там до вечера, не давайте ему пить и есть. Вечером дайте ему поесть и попить, а утром следующего дня привяжите его к столбу и пусть каждый из Дома Халет подойдет к столбу и плюнет ему в лицо. После же отвяжите его и гоните палками и камнями за пределы Бретиля, пока не скроется от наших глаз презренный преступник, отверженный бродяга и ничтожный трус.
Хальдун посмотрел на меня, ожидая увидеть на моём лице ужас или надеясь, что я буду молить о пощаде. Он вряд ли понимал, что я втайне молил об одном — чтобы они посильнее били меня и потуже связали мне руки и ноги, чтобы все плюнули мне в поганое лицо, которое смело целовать собственную сестру, и гнали потом как последнего разбойника, которым я и был в собственных глазах.
Пытка началась. Стражи подтащили меня к огромному бревну, перекинули через него, содрали со спины и плеч тряпьё, обнажив мою спину, и начали избиение. Сначала я молчал, а позже, когда кровь стала ручейками струиться с моей спины, начал слегка постанывать, терпя невыносимую боль без крика. Но пятьдесят плетей — это ничто для такого воина, как я. Окончив, стражники крепко связали мне руки и ноги и повесили за руки на дереве. Я висел, поворачиваясь слегка от полуденного ветерка туда и сюда, висел смирно, без единого звука, хотя на спине у меня кровоточила гигантская рана, а руки и ноги гудели как огромный встревоженный улей. Лениво текли мои мысли и в них дивился я милосердию Мелиан. Даже если все триста лет бодрствования моего будут полны такими же точно мучениями, всё равно этого будет мало, чтобы искупить совершенное мной зло. А благие народы, народы эльфов, гномов и людей не умеют по-настоящему пытать. Доводилось мне, Турину, пару раз попадать в лапы орков. Вот там были пытки так пытки. А это так — пощекотали только, сносно. Терпеть можно. Но наступил вечер. Меня отвязали, дали попить и бросили кусок мяса и хлеба в пыль, как собаке, приказав подобрать еду ртом, что я и сделал.
На следующий день рано утром старейшина Хальдун перечислил перед собравшимися в центре лесного поселения жителями мои преступления и огласил приговор. Я видел, как мрачнели и угрюмели лица людей, прежде любивших меня, как многие отворачивались, а другие ярились, гневались и сжимали кулаки. Мне хотелось крикнуть, что не стоит так расстраиваться из-за какого-то разбойника и преступника, которых много развелось в Арде стараниями Моргота, но я сдерживал свой поганый язык. Наконец, стража схватила меня и привязала к столбу и толпа надвинулась на меня, выкрикивая:
— Трус и предатель рода!
— Убийца друзей!
— Разрушитель королевств!
— Разбойник и вор!
С каждым таким криком в моё лицо летел очередной плевок. Были также пара пощечин и тычков, но стража хорошо знала своё дело и быстро прекращала любое самоуправство. Когда прошло время и солнце уже начало клонится к закату, меня отвязали, а толпа с улюлюканьем и свистом стала бросаться в меня камешками и тыкать палками, мне же приказали бежать. И я побежал, стремясь ни в коем случае не обогнать преследователей слишком сильно, не потерять их из виду. Так мы бежали несколько часов, после чего мои преследователи стали отставать от меня. Вскоре я вышел на границу Бретиля и приблизился к Поясу Мелиан, к пределам реки Сирион. С этой стороны магии Врага(3) не было видно вовсе. Но я мог видеть Завесу.
Бурные волны магии Света и Жизни царили здесь, приливая и отливая как гигантская полноводная река. Весело прыгали и бегали мелкие зверьки, летали птицы, в траве стрекотали кузнечики. Всё живое радовалось этой магии, и только людям, эльфам, гномам и оркам она внушала неизбывный ужас. Но я знал, что мой удел — вечное скитание, и, закрыв глаза, вступил в пределы Завесы, смертельные для любого человека, эльфа, гнома или орка, покусившегося на то, чтобы пересечь её извне, но — не для меня.
1) главное поселение халадинов в лесу Бретиль
2) Незадолго до описываемых здесь событий в Доме Халет произошла гражданская война, многие жители бежали
3) здесь — Моргота
Пройдя сквозь Завесу, я встретился с небольшим отрядом эльфов, и тут же крепкая, умело наброшенная кем-то петля ловко оплела мне руки и ноги. Меня быстро схватили, поволокли к лошади и привязали к седлу снизу, как животное. Все это время эльфы нещадно били меня кулаками, приговаривая, что отомстят мне за своего товарища, доведенного мною до гибели. Я был молчалив и безучастен, а мыслями был далеко отсюда. Со страданиями тела смириться легко, я изначально был готов к гораздо худшему и продолжал дивиться милосердию Королевы. Мы скакали почти целый день, и я стал понемногу уставать, но не подавал вида.
— Скоро ты увидишь наших сиятельных владык, Короля Тингола и Королеву Мелиан, неблагодарная людская мразь, — заметил один из эльфов. — Мы приближаемся к славной столице Дориата, Менегроту.
Услышав это, я встрепенулся и посмотрел вдаль, насколько мне это позволили пути. Да, вид был потрясающим, ибо высеченный в скале город Тысячи Пещер, как называли его эльфы, был таким же, каким я его оставил много лет назад. Он был величественным и превосходящим всякое смертное воображение. Но мне не дали как следует насладиться дивным зрелищем: резкий окрик — и вот рука эльфа уже даёт мне оплеуху. Я послушно отвернул лицо в сторону и покорно вдохнул едкий запах конского пота.
— Куда смотришь, низкий, бесстыдный разбойник? Мы отведём тебя на суд короля, пусть решает что делать с тобою.
Меня стащили с седла, и ловкие руки эльфов-охотников проверили путы, накрепко стянув их за спиной. В мои плечи упёрлись острия эльфийских стрел — чтобы я не попытался бежать или спрятаться. Я внутренне усмехнулся — нужно гораздо больше воинов, чтобы сдержать меня, Турина из рода Хурина. Им повезло, что я более не враг никому в этом мире. Мне завязали глаза и повели куда-то далеко, в самую глубину пещер. Мои охранники нервничали, стрелы всё глубже впивались в мою плоть через тряпье, уже кровь начинала сочиться из раненых плечей, но мне было всё равно. Я мерно, равнодушно ступал вперед, повинуясь воле ведущего меня.
Долго ли мы шли, или же ноги преступника быстро принесли его к самому трону правосудия — мне не было ведомо. Только почуял я, что с глаз моих сняли повязку и крепкие руки подняли мою усталую плоть под мышки, поставили ровно и прямо. Я открыл глаза. Передо мной на огромном золотом троне сидел сереброволосый и пепельноглазый эльф, в котором я угадал черты Элу Тингола. Брови его были слегка нахмурены, но взгляд пронзительных серых глаз проникал до глубины души. Рядом сидела женщина, лицо которой было неописуемо, ибо я, один я видел за очертаниями обычного тела её настоящий неумалённый облик (уверен, она скрывала его даже от Короля, своего мужа). Чистая и легкая фигура, сотканная из тончайшей паутины Света восседала на престоле Королевы Мелиан, и на неё было больно и страшно смотреть такому нечестивцу как я.
Рядом у подножия огромного возвышения, на котором находился золотой трон, на двух серебряных креслах поменьше восседали старейшины и вожди двух великих людских племён Эдайн, просвещенных, принесших присягу на верность эльфам. Лишь одно кресло пустовало, это было кресло Третьего Дома Эдайн, последним потомком вождей которого был я. Я увидел Хальдуна из Дома Халет и Диора из Дома Беора(1).
Какое-то время я молча глядел на собравшихся судить меня, а они смотрели на меня. Позади был слышен легкий шум от шепота придворных эльфов, но и они не осмеливались говорить первыми в присутствии великого Короля Серых Эльфов Элу Тингола и Королевы Мелиан, которая принадлежала к Майяр, младшим Силам Творения, Хранителям Арды от начала времён, чьё могущество уступало лишь мощи Валар, Старших Сил, что от века обитали в Валиноре, за благословенными западными морями.
Наконец, Тингол сделал знак рукой и эльф-охранник тихо прошептал в моё ухо: "Наш король, неблагодарный ты выродок, повелел тебе говорить".
И я снова отверз уста свои, назвав себя и род свой и перечислил все великие преступления мои, на которые толкнула меня проклятая гордыня и безрассудство. Ибо я мнил себя повелителем судьбы(2), героем людей, совершил много доброго и дурного, но доброе просеялось как песок на легком степном ветру, а дурное осталось со мной и догнало меня, подобно тому, как беспомощного зайца нагоняет умелый охотник. Наконец, я окончил повесть злоключений моих, умолчав лишь о Видении, которое посетило меня. Напоследок я лишь сказал, что отбросил меч свой и выбросил кинжал, и сломал лук и более не враг всему, что живёт, ползает и летает, не враг также ни эльфам, ни гномам, ни людям. Врагом я оставался лишь для Моргота, тварей его, оборотней и драконов и предавшихся злу, но и на них пока что не поднял бы я оружия, ибо утратил на это право.
И тяжелая тишина воцарилась в Тронном Зале Менегрота и видел я как омрачался лик вождей и владык людей, но только Тингол сидел, погруженный в великую думу, и взгляд серых очей его отрешенно взирал куда-то вдаль, возможно прозревая то, что не дано увидеть никому из ничтожных смертных. О да, мы, смертные люди не можем понять путей эльфов, ибо как трава скоротечны, старимся и умираем, а они живут тысячи лет, что для нас — вечность. Наконец, Тингол отвлекся от дум своих и взглянув мне в глаза взором, который пронзил мою душу, громко и глухо проговорил:
— Я рад, Турин из рода Хурина, что не отрицаешь ты преступлений великих своих, совершенных тобою против эльфов и людей, против друзей твоих и рода. Не было преступника более страшного, чем ты среди эльфов и людей, исключая лишь Феанора и некоторых из сыновей его, на коих пало страшное проклятие Нолдор(3). Я также был рад узнать, что ты не воин более, ибо разбойнику и преступнику не пристало носить оружие. Несмотря на то, что людские обычаи велят иное, я был доволен узнать, что не сбежал малодушно ты от суда моего, осознав тяжесть деяний своих и не свел счёты с краткой жизнью своей, но предстал на справедливый суд мой. И хоть наказание тебе назначу я по просьбе вождей людей, но лишь они могут судить тебя, а я отказываюсь тебя судить. В разум мой не вмещается тяжесть содеянного тобою и мое правосудие отныне молчит.
И тогда встал Хальдун, представитель Второго Дома Эдайн, потомок Халет по женской линии, с серебряного кресла своего и молвил так:
— Я уже наложил малое наказание на Турина из рода Хурина, но обратился на суд твой, о король, так как не мне судить его, ибо он также принес Дому моему много добра и посему я не в силах наложить на него наказание, равное его преступлению.
А затем встал Диор из рода Беора, потомок людей, эльфов и Майяр, сын Лютиэн Прекраснейшей, дочери Тингола и Мелиан, и Берена, сына Барахира, легендарного героя людей. И отверз он уста свои последним и молвил так:
— Я один имею право судить Турина от лица всех народов Средиземья, ибо я человек, эльф и потомок Майар, и мне одному, как представителю первого Дома, принадлежит суд над лордом-наследником другого дома по древним Установлениям Людей. Пусть я еще юн и не совершил таких подвигов как ты, Турин, или твой отец, Хурин, и пусть милосердие разъедает сердце моё, но должен я наказать тебя, о Турин, дабы никто из людей и эльфов более не посмел совершить того, что совершил ты.
И с этими словами он вопросительно посмотрел на короля и тот кивнул головой.
Тогда Диор обратился к страже и приказал голосом громким и ясным, прожурчавшим как вода в молодом горном ручье:
— Внесите сюда Великий Палантир(4)Феанора!
И каково же было моё изумление, когда слуги внесли огромный поднос, на котором на специальной подставке покоился большой хрустальный шар. Шар был мутным и ничего нельзя было увидеть внутри, но я немало дивился этому, так как всю жизнь считал Палантиры сказкой, которую эльфы рассказывают несмышлёным человечьим детенышам, чтобы напугать их и заставить слушаться. Моя эльфийская наставница Неллас говаривала мне в детстве: "Не шали, Турин, а то Король всё увидит в своём Палантире!", но делала это так часто, что я перестал ей верить.
И вот слуги установили поднос между мною и королевским троном и охранники подвели меня к нему.
— Итак, — продолжал Диор — вот твоё наказание, о Турин из рода Хурина: ты посмотришь в Палантир Феанора и почувствуешь всё, что чувствовали твои жертвы, и твоя очерствевшая душа снова познает невыносимую боль. После этого мы лишим тебя твоей родовой кольчуги и изгоним из рода твоего навеки, поставив на шее твоей клеймо в виде твоего родового герба, чтобы все знали, кем ты был когда-то, и не повторяли твоих злодеяний. О Турин, отныне Безродный, прими же своё наказание и понеси его с достоинством!
Тогда я почувствовал как великий и смертоносный ужас поднимается в моей душе, но эльфы-охранники подтолкнули меня остриями стрел к подносу, на котором возвышался Палантир и я сделал шаг, затем другой, мысленно трижды проклиная день и час, в которые я родился в Арде, при свете Солнца. Со слезами я взглянул на Мелиан, но она, казалось, была безучастна к тому, что делают со мною. О зачем, зачем я был рожден на муки и горе?!
И я поневоле взял в руки проклятый Палантир, создание Феанора, великого воина и героя, но братоубийцы и преступника в глазах эльфов и Валар и, хотя всё внутри меня дрожало от ужаса, заглянул в него. Мутный шар стал прозрачным и на его поверхности что-то блеснуло. Я посмотрел пристальнее и... словно бы провалился внутрь. На время все звуки окружающего мира исчезли для меня.
1) Диор Элухиль — полуэльф, наследник Первого Дома Эдайн и Короля Тингола, будущий король Дориата после смерти Тингола
2) Турамбар — имя, которое Турин сам дал себе, означающее "завоеватель судьбы" или "покоритель судьбы"
3) Нолдор — один из трех народов эльфов. Проклятие Нолдор пало на них, когда те взбунтовались против воли Валар, властителей Арды
4) Палантиры — видящие "камни", созданные эльфом Феанором в Валиноре. Они позволяли смотрящему в них видеть прошлое или же происходящее в удаленных от него местах мира
И я плыл в вязком безвременье по волнам судьбы, поначалу не понимая где я и кто я.
- Эй, несчастный насмешник! Эй, Саэрос! Твоя девушка Ненаиль ушла к другому!
- Да, неудачник, тебе только над человеческим детенышем и измываться! Паскуда и тварь! Вчера даже ужин нам не смог подстрелить, позорище!
- Да его мать родная терпеть не может. Выгоняет его с порога, говорит, отец твой, что на войне сгинул, и то более похож был на эльфа и воина, чем ты. Сгнил бы, говорит, в утробе моей, не ведали бы очи мои позора, не смотрели бы на неумеху, на позорника!
- А еще бегает, бегает постоянно к нашему любимому Королю Тинголу, наушничает ему. Выискался умный! Да, братья, видно не чета ему мы, дворцовая стража! Ему знать, королей подавай!
О нет, нет! Это же тот самый эльф, который издевался надо мной в юности и которого я напугал! Как же ему мерзко и гадко на душе и не хочется идти домой, к ненавидящей его матери-травнице, а товарищи глумятся и издеваются над ним. Я вижу теперь его глазами и ощущаю его душой. О, как мне хочется вновь оказаться перед лицом моих судей или там, в Бретиле, подвешенным на дереве и истекающим кровью!
И вот я оказываюсь внутри, в его теле, отныне я — Саэрос, соглядатай короля Тингола, дворцовый стражник, тайный член Совета. Я люблю водить дружбу с бардом Даэроном и Даэрон отравляет мне душу ядом ненависти к людям, ненависти, которую он сам испытывает, но лишь к одному из людей, Берену, сыну Барахира, что похитил любовь дочери короля, Лютиэн прекрасной, которую Даэрон любил больше жизни. Я вижу как возвращается с охоты ненавистный мне Турин — сын великого героя людей Хурина, которого все уважают и славят из-за его героя-отца, а моего отца, простого эльфа-лучника никто не помнит, кроме матери и меня. "Этим любимцам короля, его человеческим игрушкам всё сходит с рук, даже презрение к нашим обычаям," — вспоминаю я горькие слова своего друга и наставника Даэрона, и ненависть к этому отвратительному выкормышу человеческой самки наполняет меня. Его смертные мать и отец любили его, я же не ведал ни любви отца, умершего за нашего славного короля, ни любви матери, которая ненавидит меня. И тут я обращаю внимание на то, что одежда Турина немного забрызгана грязью и порвана. Я собираюсь с силами, из глубины души моей вздымаю жалкие остатки моей ненависти, горечи и обиды на собственную злосчастную судьбу и громко, на всю залу произношу:
— Если люди в Хитлуме такие дикие и необузданные, то каковы же тамошние женщины? Неужто они бегают по лесам как самки оленей, укрытые лишь волосами?
Я знаю, что нанёс нестерпимое оскорбление Третьему роду Эдайн, и оно не останется без последствий, но громкий смех стражи бальзамом проливается на мою истерзанную душу. Сегодня, сейчас они смеются не надо мной, а над ним, этим проклятым смертным червём! Однако недолго успеваю я порадоваться этому, ибо вижу искаженное яростью лицо Турина, который мечет в меня кувшин с вином, и тот летит мне прямо в голову. Больше я ничего не чувствую, ибо теряю сознание.
— Поганый сын, неумеха, несчастный, кому ты нужен кроме своей матери...
— Надо было задушить тебя еще тогда, когда ты побил сына соседа ни за что...
— Надо было просто не кормить тебя и отвести в лес...
Чьи-то нелюбящие безжалостные руки касаются меня. Я — Саэрос, не хочу жить и сопротивляюсь этим рукам, даже когда они силой, зажимая мне нос, вливают горькое зелье в глотку и я кашляю...
— Кашляй, Морготово отродье, кашляй. Давай-давай. Главное, глотай. Ох, если бы не законы Короля нашего и не моя совесть, не видать бы тебе никогда света солнца.
Это моя мать, я узнаю её злобное ворчание, она не любит меня, себялюбивая и жестокая, годами погруженная лишь в собственное горе. Она только готовит травяные настои и отвары для стражи, а в свободное от этого время сидит недвижимо и смотрит куда-то вдаль. Она даже перестала убираться в нашем доме, и мне пришлось это делать за неё. Но я выживу, и я смиряюсь с этой мыслью. Отныне моя душа пылает от сдерживаемого желания мести. Да, мести! Я хочу отомстить этому человечьему отродью. Но он сильнее меня и мне нужен план.
Проходит два месяца и я уже вполне здоров, но еще морочу стражников и говорю капитану, что болен, скрывая это от матери. Я по прежнему ухожу засветло и прихожу заполночь, так что она ничего не подозревает. Читать мысли она не умеет, только Мелиан это может, а предчувствия судьбы, обычные у эльфов, не посещают её с пропажи отца.
Я хожу за Турином по пятам, словно тень, используя всё, чему учили меня мой капитан и Даэрон. Никто не способен сравниться с эльфом в искусстве прятать следы и ступать бесшумно, и человеческий детеныш мне здесь не соперник. Верный лук мой всегда наготове, но что-то мешает мне пустить стрелу ему в спину. Всё же я не орк, не тварь Моргота, не Балрог, огненный демон, коего боятся эльфы и люди, и не дракон, перед которым не бегут лишь немногие гномы. Мне, серому эльфу, не пристало убивать в спину безоружного врага. И поэтому я дожидаюсь момента, когда Турин берет с собой на охоту меч и лук. Отлично. Теперь никто не сможет сказать, что я убил его не в честном бою. Собственная судьба после убийства меня уже не волнует. Пусть их, казнят, но скорее всего меня изгонят и я наконец избавлю себя от созерцания их лиц. Сейчас мне мешает уйти лишь забота о матери, но мать ненавидит меня и ей будет стократ лучше без меня, это я знаю точно.
Турин идёт по тропе передо мною, я же скольжу над ним по деревьям, перепрыгивая с ветки на ветку, словно юркая белка. Стоит сильный ветер, и вызываемый им шум скрывает мои прыжки от чуткого слуха юноши-человека. Если бы не ветер, мне было бы непросто угнаться за ним и не обнаружить себя, так как Турин слишком спешит. Ему сказали, что в южной части этого прилеска видели оленя. Сказали, потому что я обмолвился в прошлый раз, когда капитан Стражи, Маблунг заглядывал к матери с визитом. Теперь он в моих руках! Ожидание пьянит меня. Наконец, Турин останавливается, возле просвета между деревьями, наблюдая за поляной, на которой расположился небольшой пруд. Там он и утонет с кинжалом в груди.
Внезапно я спрыгиваю с дерева и наношу быстрый удар, целясь отродью человека в незащищенную шею. Но мой кинжал застревает в перевязи, на которой Турин носит колчан. Турин отталкивает меня и достаёт из-за пояса меч. Поганая судьба! У меня ведь всего лишь кинжал и лук. Но я не унываю, зная, что быстрее его, как любой эльф. Я прыгаю и уворачиваюсь от ударов, нанося свои собственные, но теперь мне ясно — я переоценил свои силы. Мои удары бьют мимо цели, ведь я еще не совсем оправился от болезни. Мне хочется сказать Турину: "Хватит!" и прекратить поединок и я знаю, он не убьёт меня в таком случае, но насмеётся и опозорит. Его злобное лицо ясно говорит, что пощады ждать не приходится. Внезапно он делает тычок мечом. Я, привыкший уже к его ударам наотмашь, не успеваю парировать и его меч пронзает мне плечо... Боль, какая же боль... Я вижу безумные глаза Турина и меня охватывает страх. Я бросаю кинжал и позорно бегу с места схватки. Я слышу тяжелое дыхание за спиной и его громкий насмешливый голос:
— Ну, куда же ты, куда ты, Саэрос, такой остроумный в зале Стражи, такой трусливый и дикий здесь?
— Видно эльфы-насмешники еще хуже Хитлумских женщин, о которых ты молол чушь, достославный Саэрос, ибо если женщина и пройдёт, закрытая волосами — это не позор для неё, а вот бежать с места поединка, не прекратив его, — великий позор для эльфа!
— Эй, Саэрос! Когда я догоню тебя, я израню тебя, а потом надену на тебя волчий ошейник! Чтобы ты думал своей дурной головой, прежде чем подстерегать других и пытаться убить их! В этом ошейнике я приведу тебя, покрытого ранами в дом к твоей матушке! Пусть полюбуется на своего сыночка!
Страх и стыд гонит меня всё дальше и дальше, я не замечаю как оказываюсь возле небольшого ущелья, внутри которого ревёт горная речка. Мы далеко от южного прилеска, углубились скорее на юго-восток, поближе к плоскогорью, но тут мысли мои путаются, так как моя нога спотыкается о камень и я лечу вниз, вниз... как больно!.. шея... кажется она треснула... о нет!.. плеск... как мне холодно!.. река несёт меня куда-то... меня затягивает вниз... нечем дышать!.. в легкие хлынула вода... прощайте, солнце и лес, прощай, белый свет, Даэрон, прощай, прощай и ты, светлый Тингол, и Королева... Мелиан... спасите!.. нет...
Меня всего колотило от ужаса увиденного. Я переживал крики и стоны юноши-эльфа, отвергнутого сверстниками и матерью и одинокого, лишенного друзей, находящего утешение лишь в насмешках над тем, кто слабее его. О зверь, дикий зверь, имя коему Турин, почему ты не был милосерден к эльфу, почему ты не узнал о нём всё?! Над чем я смеялся тогда, безумный?! Ведь Саэрос словами своими лишь предрек судьбу моей сестры, ибо она родилась в Хитлуме и однажды бежала как бешеная лань, укрытая лишь волосами! О, насмешка Валар над нами, жалкими существами, не ведающими судеб! Если бы только я мог это знать! Но я был слеп, слеп как крот, а теперь меня всего трясло от увиденного. Бедный, бедный эльфийский юноша! Может быть, только мягкосердечная Мелиан пожалела тебя и капитан Маблунг, имя которому долг, а также Даэрон, твой наставник.
Я страшился того, что вскоре увижу, но заставлял себя смотреть. Смотри, говорил я себе, смотри, ныне сам проклятый и отверженный Турин, пока еще из рода Хурина, испей же до конца чашу яда, что уготована тебе судьбой...
— Белег! Белег, вот я, Элу Тингол, посылаю тебя найти и привести на мои королевские очи, беглого приемного сына моего, Турина!
— Да, мой король! Я слушаюсь и доставлю Турина к тебе на суд твой!
И я чувствовал боль и отчаяние наставника и друга моего Белега Куталиона, которому надо было выследить меня. О горе, горе мне, ибо я помнил к чему привело Белега его путешествие. Нет, умоляю, нет, я не хочу смотреть, не хочу видеть! Но Палантир, на который наложили заклятье, не ведал жалости...
И вот я — Белег, я нашёл лагерь орков, которые захватили друга моего, Турина, и убил их. Друг мой в бессознательном состоянии, еле дышит и привязан к дереву, о как же я хочу освободить его. Ведь я люблю его как брата, как соратника. Я достаю свой Гуртанг и... он соскальзывает, ранит Турина... Турин просыпается. Нет, нет, Турин, погоди! Я сам отдам тебе свой меч, постой, не нападай на меня, ты что, не видишь — это же я, Белег, друг твой, Белег, брат твой... как холодно, как страшно!.. что это?.. мой Гуртанг торчит из моей груди, я склоняюсь и падаю под дерево... надо мной шатёр из благословенных даров Варды(1) Как красиво... как глупо, умереть здесь, под такими красивыми звездами, рядом с другом. Турин плачет надо мною, не плачь, глупый, я здесь, ну и что, что глаза мои закрыты, я слышу тебя, я тебя прощаю...
Нет! Я мысленно кричу от невыразимой муки! Нет, я Турин, я человек! Помилуйте, сжальтесь! Видеть своего друга медленно падающим на лесной узорный ковёр травы и затихающим навеки — это ужасно, но быть им? Чувствовать всё это изнутри и знать что ты, только ты — виновен? Это хуже любой пытки Моргота, хуже смерти! Избавьте меня, светлые Валар, сжалься, всемогущий Отец Всего! Я не хочу переживать это!
Но магия Палантира не даёт моим мольбам прорваться. Я — один, я заперт. Моя душа корчится в агонии и не хочет, чтобы еще одно видение пришло, так что я инстинктивно закрываю глаза. Я плотно-плотно захлопываю веки, чтобы не увидеть...
...но всё тщетно. Внезапно тело мое съеживается и я чувствую себя как-то странно, необычно. Я не в теле человека или эльфа, или даже обычного гнома... Что же это за существо и какую беду я принёс ему?
— Пошевеливайся давай, сынок, наберем хвороста на зиму, — говорит мне тонкий, почти писклявый голосок и я вижу седую длинную бороду своего отца.
И я — Хим, сын Мима из рода Крошечных гномов. Мы — почти вымерший народ, ибо эльфы пришли в наши леса и выгнали нас из наших убежищ. Мы сопротивлялись, но для них были словно насекомые и они отгоняли нас, лишая вкусной еды и родных домов. Мы ушли в опустелые земли, стали болеть и умирать вдали от родных лесов и лугов. Нас осталось мало и никому нет дела до нас. Да мы знаем от эльфов, что где-то за западными морями живут блаженные Валар и мир наш сотворил Великий Отец Эру. Но Великому Отцу нет дела до нас, крошечных творений, а Валар оставили эти земли на попечение эльфов и людей, наших врагов.
Я поднимаюсь, чтобы собрать хворост и слышу треск кустарника впереди. Кто-то идет, какой-то отряд и мы с отцом не успеваем скрыться, они нас увидели и гонятся за нами. Внезапно стрела, пущенная одним из отряда, пронзает мою грудь. Мне больно, так больно, как не было в детстве, когда я заболел простудой и моя мать Хирла лечила меня. Хирлу десять лет назад поймали злые разбойники-люди и долго издевались над нею, покрывая её маленькое тело ранами и гоняя как зайца по кустам, пока один разбойник не достал нож и не пронзил ей сердце. А потом они выпотрошили её, приговаривая, что сердце и печень Крошечного гнома — ценнейшее лекарство от хвори. Я и отец плакали, но мы не могли выйти и напасть на них, их было много, а мы были одни и вынуждены были наблюдать за её гибелью. Мне запомнился один высокий воин, который прекратил это и заставил разбойников похоронить мать мою, Хирлу, вернее то, что от неё осталось. Он явно был знатного рода и разбойники беспрекословно слушались его. А теперь я увидел его, ибо он вожак этого отряда. Жаль, не его рука пустила эту стрелу... Глупая мысль... но если уж умирать, так хоть пусть тебя сразит достойный... как... холодно... стало...
О нет, нет, нет! Я помню, как был вождём разбойников после бегства из Дориата, и с каким трудом мне удалось отучить их нападать на беззащитных. Я помню Хирлу, но я принял её тогда за дикого зверя, меня лишь ужаснула кровавая жестокость, с какой они издевались над ней, когда я подошёл, она была уже растерзана. Я наказал того разбойника. Увы, после мне довелось встретиться с этой семьей вновь , и мой сотоварищ пустил стрелу, думая, что мы в опасности, и убил сына Мима! О, лучше умереть, чем переживать это. Валар, пресветлые Валар свидетели, я обещал не роптать, но я не вынесу! Не вынесу этого! О, постойте, остановите Арду в её неспешном движении в Эа, остановите солнце и луну, и звезды! Я не хочу думать и чувствовать, я — презренный преступник, виновник гибели этих гномов! О, смерть! Ты была моим спасением, как жаль, что Дар этот не приходит к людям своевременно и мы живём, мучимые друг другом на потеху злым тварям! О, доколе... доколе... но мои глаза снова открылись, погружая меня во что-то неизведанное...
Я вижу и слышу шум, вокруг меня мертвые тела воинов. Дым, дым от горящего города Нарготронда, который был разрушен по вине совета, поданного великим воином Турином из рода Хурина, скрывшим себя под именем Мормегила, Черного Меча. И я — женщина, меня зовут Финдуилас, дочь короля Нарготронда Ородрета и невеста воина Гвиндора, друга Турина. Оба они мертвы, убиты орками Моргота. Я окружена моими служанками и крепко, до крови, сжимаю кинжал в своей руке, чтобы не достаться живой ордам орков, которые скоро придут сюда. Но тщетно, вот они врываются в небольшую залу, и один из них кидает скрученную веревку, которая оплетает мои руки и притягивает меня к нему. Я чувствую страшную вонь и почти лишаюсь чувств, когда двое орков, взвалив меня на плечи, тащат меня за собой, говоря что-то на проклятом своём черном наречии. Я вижу Турина, любимого моего, который не любит меня, но считает меня другом, а он застыл у ворот Нарготронда и очи его пристально смотрят в глаза огромного крылатого змея пред ним. Я кричу из последних сил:
— Турин, спаси меня! Не оставь меня оркам! Помоги!
Он не слышит и я повторяю снова и снова свой крик, но глаза Турина погружены в глаза великого дракона Моргота и он глух к моим просьбам. И пока орки не уносят меня вместе с другими женщинами на муки и гибель, я продолжаю громко кричать в тщетной надежде. Я лишаюсь чувств.
Я просыпаюсь на закате дня, то ли того же самого, то ли другого — я не ведаю. Просыпаюсь даже не от того, что меня кидают на землю, словно куль с мешком, а от шума реки и от гула каких-то голосов. Из пролеска с другой стороны реки показываются какие-то существа и стреляют, они стреляют в орков! Орочьи лучники высоко вскидывают свои черные луки и пытаются отвечать градом стрел, пока меня и остальных женщин привязывают к деревьям, что растут возле реки. Скоро, уже скоро меня освободят! Да, мое королевство уничтожено, родные и друзья убиты, столица разрушена, но я буду жить! И я вновь встречу Турина, свою любовь. Но вот я вижу как орки выстраиваются в ряд перед деревьями и первые из них бросают свои копья и я всё понимаю. Копья, длинные орочьи копья вонзаются в грудь привязанным, обреченным на гибель женщинам. Что ж, не видеть мне более света солнца, я слегка поворачиваюсь налево, туда, где на траве сидят ждущие своей судьбы связанные женщины и с ужасом смотрят на зверское убийство. Я шепчу в их сторону:
— Скажите Мормегилу(2), что Финдуилас лежит здесь.
Но вот подходит моя очередь. Я напрягаю и выпрямляю спину и улыбаюсь, глядя прямо в лицо своему палачу, который видимо немного опешил от этого. Смотри, тварь Моргота, как умеет умирать эльфийская принцесса, дочь Ородрета из рода Финарфина. Мой бессмертный предок, Финарфин однажды придёт к вам с эльфийским войском из-за западного Моря, когда истает в прах проклятие Нолдор и тогда всех вас ждёт гибель! Я вижу, как орк умелой рукой кидает копьё, и оно пронзает меня насквозь, попадая в грудь. Я хриплю и задыхаюсь, легкие заполняются кровью. Прощай, Турин, смертный воин, прощай навсегда, моя любовь. Ведь и в вечности за гробом не увижу я тебя, ибо участь людей и эльфов различна, мы остаемся в Валиноре, в залах Валы Мандоса(3), а вы уходите куда-то, куда — никто из эльфов не знает... прощай... навсегда...
О горе мне! Горе мне, несчастному! Сколько еще смертей я должен увидеть, сколько, сколько? Как мне избыть эту ревущую боль внутри, раздирающую мою душу в клочья, омрачающую мой разум. О, Феанор, искусный создатель Сильмарилей и Палантиров, твой Палантир — это чудовищное изобретение, он дает смертному то, что тот не в состоянии вынести! Ибо он не только показывает прошлое, но и заставляет заново пережить его! Я догадываюсь, что даже другие твои творения не могут такого, ибо слышал я о Палантирах, и никакие из них не могли делать этого.
Но я бессилен и способен лишь наблюдать далее за тем, что происходит. И череда моих жертв проходит далее.
Я вижу всех, кого убили разбойники, и я не смог вовремя спасти их.
Я вижу смерть короля Ородрета и Гвиндора.
Я переживаю смерть каждого из эльфов, эльфиек и эльфийских детей Нарготронда, великого королевства Нолдоров, я вижу их замученных, распятых мечами, пронзенных копьями, изнасилованных, поруганных, съедаемых живьём отродьями Моргота, орками и оборотнями.
И последним ощущаю я великую предсмертную боль Брандира, человека, который погиб от того, что открыл мне истину.
И я погружаюсь в великую неизбывную скорбь и голоса убитых по моей вине звучат в моей голове как погребальный колокол. Я не ощущаю как оказываюсь в Тронной Зале, не вижу взглядов судей моих — людских вождей, Элу Тингола и Мелиан. Откуда-то издалека доносится до меня едва слышный голос Короля, обращенный к жене:
— Не слишком ли это для смертного? Я боюсь, что наказание превысило преступление, ибо никто не может выдержать такое и не сойти с ума.
И чистый, но холодный голос Мелиан ответил:
— Не волнуйся, о муж мой, Турин не сошёл с ума, но просто застыл от неизбывного горя. Он придёт в себя. Не находилось еще в Арде преступника, к душе которого должно было быть поднесено зеркало, дабы понял он свои великие преступления, и только страшный дар Феанора эльфам и людям может помочь. Ибо обычные убийцы, насильники и воры не заслуживают такого дара. Лишь раскаявшийся преступник достоин такой милости.
Милости? Я хочу возмутиться, возразить, но безучастное безразличие снова охватывает меня своими железными тисками, и я молчаливо жду своей участи. Лишь лицо моё залито слезами, они капают на моё тряпьё и кольчугу, а глаза почти ничего не видят, ибо их застилает белая пелена. Я слышу голоса Диора и Хальдуна, в ушах моих они сливаются воедино:
— Ныне мы изгоняем презренного преступника из Третьего Дома Эдайн и лишаем его наследства. Сказано, повелено и не может быть отменено.
Еще не отзвучало эхо этих слов в Тронном Зале Менегрота, как мои стражники схватили меня и сорвали с меня кольчугу, после чего бросили ее к подножию третьего серебряного кресла, кресла моего рода. Откуда-то вынырнули два гнома с огромными каменными молотами и стали изо всех сил бить эту кольчугу, а она постепенно поддавалась, становилась бесформенным куском железа с вкраплениями мифрила.
Потом мои стражники подвели меня, бесчувственного и безмолвного, к другой части зала и обнажили мне грудь. Огромный эльф свирепого вида стоял с клеймом наготове и, окунув его в пламень небольшой жаровни, прислонил его к моей груди, чуть пониже шеи. Раздался шипящий треск и в воздухе запахло паленой плотью, но я не издал ни звука. Мне было настолько плохо, что телесная боль уже не значила ничего. Думаю, в ту минуту, начни они резать меня на куски, я спокойно смотрел бы, как отлетают в сторону мои ноги и руки и тянутся кровавыми нитями потроха из вспоротого живота.
Потом меня подвели к трону. Диор Элухиль и Хальдун из рода Халет исчезли куда-то и кресла их пустовали. Видимо, они ушли по делам. Да и зала почти опустела, официальная церемония суда была окончена. Король Элу Тингол посмотрел на меня и спросил:
— О, Турин Безродный, осознаешь ли ты меру своего наказания и понимаешь ли еще речь эльфов и людей? Ответь мне!
Я уже настолько пришёл в себя, что охотно ответствовал тихим печальным голосом:
— Да, о великий король Дориата, презренный Турин Безродный слышит твои слова и понимает твою речь.
Тогда Турин обратился к Мелиан и дал её знак, видимо разрешающий ей говорить. И голос Королевы, одетой в Свет, прозвучал непривычно мягко и ласково:
— О Турин, лишенный рода, некогда ты поймешь значение того, что произошло здесь. Однако я не буду просить тебя простить меня за то, что подвергла душу твою этому испытанию, вместо этого я спрошу тебя о другом. Скажи, о, Турин, можешь ли ты простить самого себя?
И при этих словах все совершенные преступления воскресли перед моими глазами и я пошатнулся. Я пал бы ничком, если бы стражники позади не удержали моё тело. Медленно-медленно я поднял глаза навстречу невыносимо светящейся и мерцающей, словно тончайшая паутина, фигуре и проговорил твердым, громким голосом:
— Никогда! Слышите? Этого не произойдёт никогда! Горе мне, ибо я стал причиной печали матери моей Морвен! Горе мне, ибо я запятнал Дориат гнусным преступлением, затравив насмерть советника твоего, о, король, несчастного Саэроса! Горе мне, ибо бежав от правосудия короля как последняя собака, я стал вожаком разбойников и не сразу удалось мне отучить их совершать злодеяния, но они убивали, а я вынужден был смотреть и бездействовать, чтобы выжить в глуши! Горе мне, ибо я был невольной причиной смерти Хима, сына Мима и Хирлы, Крошечного гнома. Горе мне, ибо я убил друга своего Белега черным мечом Гуртангом, на котором лежит проклятие и падший Майя живёт в нём! Горе мне, ибо я поверил гордыне своей и стал невольной причиной гибели короля Нарготронда Ородрета и воина Гвиндора, друга моего, коего я освободил из плена у орков Моргота, Врага мира. Горе мне, ибо на мне невольная и невинная кровь эльфов, которые были замучены насмерть орками и исчадиями Моргота при взятии столицы Нарготронда! Горе мне, ибо невинная кровь на мне, кровь Брандира, человека, сказавшего мне правду! Горе мне, ибо сестра моя Ниэнор стала женой мне под именем Ниниэль и я не ведал о том! Горе мне, за то, что я живу и поганю презренными ногами своими светлый лик Арды, а мои убийственные руки смеют держать в руках пищу и воду, подаваемые мне Создателем! Горе мне, горе!
И с этими словами я вырвался из рук стражей и побежал в сторону выхода, не разбирая дороги, слыша за своей спиной громовой голос Тингола:
— Не причиняйте ему зла! Он — изгнан навеки и сам это знает.
Но вскоре я уже не слышал этих слов и не видел ничего вокруг себя, а бежал и бежал не разбирая дороги, бежал прочь как безумный затравленный зверь и скоро оставил Менегрот позади, скрывшись в восточной части Дориата, в лесу. Тут силы оставили меня и я упал, потеряв сознание.
1) Варда(Элберет) — одна из Королев Валар, создательница звёзд из космической материи. Дары Варды — это звёзды
2) Мормегил, буквально "Черный Меч" — это имя, которое Турин принял после убийства Белега, друга своего
3) Мандос — один из Валар в Валиноре, владыка царства мертвых. В его царство попадают эльфы после смерти
И столь велика была сила Палантира, что я очнулся от нашедшего на меня безумия только через три года. Все эти годы жил я, как дикий зверь, и питался ягодами, орехами и сладкими кореньями великого юго-восточного леса Регион, что в Дориате. Разум мой, истощенный горестями, хотел сладостного забвения и отдохновения от лицезрения Арды, но даже в безумии своём я не делал силков и не причинял вреда всем живым существам, которые летали в воздухе, бегали по земле или рыли норы под землею. Белки часто приходили ко мне поиграть и птицы садились мне на плечи, не ощущая и не видя, сколь страшное создание пришло в их мирный лес, что стоял под кровом Мелиан. Они не ощущали зла, исходящего от меня, но лишь потому что душа моя спала, а разум бродил во тьме, наслаждаясь блаженным покоем.
И я был кроток и смирен сердцем, и кормил птиц и белок, ласкал травы и цветы, не срывая их. Волосы мои отросли до самых ног, а борода спускалась до живота и была серебристо-седой от горя. Вставал я с восходом солнца, ложился с закатом. Позже я узнал, что черные слухи поползли по небольшим эльфийским селениям близ леса и лесным егерским домикам на деревьях в лесу о некоем страшном и диком волосатом человеке. Мною пугали детей и эльфы посылали отряды, чтобы убить или пленить меня, или хотя бы выяснить кто я или что я такое, но и в безумии своём я был хитёр, как лиса, и скрывался от них на вершинах деревьев или в берлоге своей под землею, той, что я вырыл, пользуясь лишь своими огромными ногтями, как дикий медведь.
Но однажды, когда сидел я недвижно, вперившись бессмысленным взглядом в небеса на лесной опушке, раздался шум великий, который весьма испугал меня, ибо исходил он будто из ниоткуда. Я вскочил, озираясь и ожидая, что шум повторится. Какое-то время я стоял, готовый бежать, как заяц от эльфов-охотников, или взобраться, как белка, на дерево, и прыгая с ветки на ветку по деревьям, добраться до своей тайной берлоги, а затем, спустившись, залечь там тихо и бесшумно. Но я ничего не услышал и, спустя время, снова сел, привалившись спиной к тому, что в безумии своём считал великим камнем, поросшим зеленым мхом и возвышавшимся выше ближайших деревьев к небу.
— Бу-р-ра-рум... Бур-р-ра-рум... Пр-р-о-бу-дился стар-рый дуб! П-р-р-об-бу-дись и ты, бар-рум! Пр-р-об-будись, о-сс-тавь св-вой гнёт, пт-тица по не-бу плы-вёт, кр-рот под елями шур-ршит, р-разум т-в-вой из тьмы спешит! Пр-р-об-буд-дись, ост-тавь печ-чаль, з-з-наю-ю ч-что с-себ-бя н-не ж-жаль, з-наю гор-ре в-сё кр-ру-шит, п-пей из реч-ки, ис-ц-целит!
И голос умолк, но я, уже почти сознавая себя, услышал последние слова загадочного существа и почувствовал, что за моей спиной шевелится что-то огромное. С интересом я посмотрел на другую сторону поляны и увидел небольшой ручеек. "Видно, голос его назвал речкой," — возникла слабая мысль и я, упав на колени, как змея, пополз к ручейку. Не помню как я дополз, но очнулся, когда стал жадно пить из него и с каждым глотком я вспоминал всё...
... я вспомнил Лалайт, сестру cвою, рано умершую...
... вспомнил горе разлуки с матерью моей, Морвен и Ниенор...
... вспомнил свою наставницу Неллас и друга-наставника Белега...
... вспомнил несчастного Саэроса, его гибель и уход, бегство из Дориата...
... вспомнил своё разбойничьё житьё, встречу с Белегом, потом плен орков, гибель Белега...
... вспомнил сражения с орками, встречу с Гвиндором, приход в Нарготронд, где увидел Финдуилас...
... вспомнил новые сражения, падение Нарготронда, пленение Финдуилас, моё бегство в Хитлум...
... вспомнил возвращение, Бретиль, Дом Халет, обретение Ниниэль, которую я не узнал, так она выросла...
... вспомнил последнее сражение с Глаурунгом, убийство Брандира, гибель моей любимой, видение Мелиан...
... вспомнил унижение моё в доме Халет и суд Короля и Королевы....
Горькие слёзы покатились у меня из глаз и, стеная, вознёс я очи к прекрасным небесам, не видя их красы, не замечая ничего вокруг. Из груди моей вырвался дикий вопль:
— Зачем, о, зачем, о, неведомый друг мой, вернул ты мне разум! Ибо пребывал я в блаженном неведении о своих преступлениях, а ныне снова настиг меня злой рок, и душу терзают копья вины и когти презрения! Стрелы отчаяния пронзили разум мой, а где искать мне покоя! О, ужас!
С этими словами я стал прыгать по поляне и руками и ногами колотить по земле, надеясь, что посетит меня долгожданное безумие, но лишь испугал птиц и белок, и насекомых в траве, и те прыснули прочь. Вскоре на поляне не слышно было быстрых шагов белок, щебетания птиц и стрекотания кузнечиков. Только вопли мои оглашали её, а голос, неведомый голос молчал.
Наконец устал я и опустился без сил на траву, изрядно примятую и истоптанную мною. Слезы более не текли у меня из глаз, ибо глаза и лицо моё опухли от горя и натуги.
-Бур-р-рарум, п-п-о-и-с-с-ти-н-не, т-ты н-нес-с-ч-час-с-т-т-ней-ш-ший из люд-дей, — медленно и ворчливо молвил лесной житель. — Н-не з-з-н-наю, к-к-ка-к-кие т-т-а-к-ие ст-тр-раш-н-ные д-де-я-н-ния, т-тяг-гот-тят т-теб-бя, ч-ч-чел-лов-век! Но уз-з-ри ж-же! Н-ны-не я пр-р-ос-сып-паю-с-сь от-т с-с-т-тол-лет-т-н-него с-сна!
Я поднял свою главу, отягощенную скорбью и с удивлением увидел как с треском и шумом ветвей то, что я в безумии своём некогда считал гигантским камнем, начало медленно шевелиться. В разные стороны летел мох и трава, а также клочья земли, и вскоре из-за них появилось странное существо. Туловище его было гигантским стволом, на котором виднелись огромные желтые глаза, руки, сплетенные из сучьев и веток были многочисленны и непрестанно шевелились, могучая крона была ему волосами. Я хотел было вскочить и убежать прочь, но вспомнил слова наставницы своей Неллас, и они прозвучали в моём сознании: "Среди созданий, которые великий Эру Илуватар, Отец Всего, привел в бытие, есть и энты. Энты — древесный народ лесов и выглядят как огромные деревья, сильно отличаясь между собой по виду. Они были созданы Эру по просьбе одной из Королев Валар, Яванны Кементари, Покровительницы Растений и Лесов во времена Дерев(1) и с тех пор стали пастырями дерев. Они заботятся о немых и бессловесных братьях своих меньших, деревьях, и защищают их от врагов. Все, кто причиняет вред деревьям, траве и лесам — враги им. Но более всего ненавидят они черных созданий Моргота, зверей его, оборотней и драконов. Они не враги мирным эльфам, людям и гномам при условии, если те не калечат леса и не рубят деревья". Сознание моё окончательно прояснилось и я сел, ожидая того, что произойдёт дальше.
— П-п-ут-тник, с-с-сейч-час т-ты с-слыш-шишь и р-речь, и ш-ш-ум, и р-рё-в. Я г-г-ов-в-ор-рю с т-т-об-бою и пон-н-им-маю т-тебя с в-вел-лик-им тр-руд-ом. Н-о вс-к-коре р-р-еч-чь м-м-о-я с-с-т-тан-нет п-п-он-н-нят-ной т-тебе. Пр-р-ой-д-дёт г-г-од, м-мин-нет в-век, д-да-й м-не з-зн-на-нье ч-ч-ел-лов-век, я х-х-оч-у яз-зык т-во-й з-на-ть, с-лыш-шать, вид-д-еть, ощ-щу-щать. М-мин-нет в-в-век, пр-рой-дёт ср-р-ок, ис-сч-ез-зай ж-же м-мой пор-рок, д-дай мн-е с-с-и-л, Яв-ван-на М-мать, сл-ыш-шать, гов-вор-рить, в-н-нимать!
Гигантское существо, которое я рассматривал с изумлением, пошевелило ветвями и затихло. Я понял, что энт (а это был он), произнёс что-то похожее на заклинание или даже молитву. Внезапно короткая вспышка яростного света озарила поляну и все вещи потонули в ней. Когда я проморгался и открыл ослепшие глаза, то увидел неподвижного энта. Прошло мгновение, он заговорил и, к немалому удивлению, я услышал связную и быструю речь:
— Ну а теперь, смертный, мы можем говорить без помех. Мы, энты, редко говорим, а когда говорим, обычно медлим, шумим и шуршим, а наша речь скучна и трудна для людей. Но Отцы энтов знают как сделать речь понятнее вам. Поистине вовремя пришёл ты на эту опушку, ибо меня зовут Древовид, Древнейший из энтов Арды. Я был в Валиноре, на далеком Западе и видел славу Дерев в предначальную Эпоху. Я был на далеком востоке и зрел дивное чудо, Иарвайна Фрумбарна, Перворожденного из Людей, Вечного Странника, имеющего силу слышать Великую Музыку Айнур, которую те творили пред очами Илуватара до сотворения мира. Он и до сих пор одновременно стар и молод, силён и слаб, ибо Иарвайн, которого люди знают как Бомбадила, привязывается к земле, на которой живёт, почти как энт, тяжёл на подъём, но в пределах своей земли и лесов имеет великую силу. Он понимает язык дерев как мы, Пастыри, а зло бежит от звуков его голоса, ибо сама Музыка служит ему, и песни его как заклинания. Иарвайн не воин, но не побежден, ибо искушения Моргота не властны над ним и с момента сотворения по сию пору руки его и мысли не ведали зла. Я видел несчастного эльфа Феанора, великого творца и ремесленника эльфов Валинора и знаю о проклятии Нолдор. Я видел бегство Моргота и Унголиант из Валинора, разрушение Дерев, уход Нолдор, рождение Светил и первые войны эльфов и орков, создание и разрушение эльфийских королевств. В конце концов скитания наскучили мне и я осел здесь, в благословенном Дориате, под защитой Мелиан, чья магия ласкает меня и усыпляет настолько, что я почти превращаюсь в обычное дерево и лишь раз в сто лет могу проснуться и говорить. Но я отвлекаюсь. Поведай же мне, смертный, в очах которого я читаю повесть яростных битв, кто ты и что с тобою случилось.
С тяжелым вздохом я отверз уста мои и жалобно проговорил:
— Я Турин Безродный, некогда Турин из рода Хурина, а ныне несчастный преступник, скитающийся по земле. Я взял на себя обет рассказывать каждому повесть преступлений моих. Итак, я был рожден в Хитлуме на погибель всем, кто знал меня, от...
... и я говорил, говорил долго и закатный вечер уже наступил, когда окончил я наконец свою печальную повесть. Я видел, что рассказ мой потряс энта. Его обычно спокойные руки-ветви ныне двигались взад-вперёд и сам он шумел и трещал как огромная печка на жарком людском пиру. Долго длилось молчание энта, но когда я услышал его голос, то поразился тому, как мягко и нежно он прозвучал:
— О, Турин Безродный, поистине выпала тебе страшная судьба, ибо даже в забытье моём птицы прилетают и шепчут мне новости. Знаю я о судьбе отца твоего, знаю и о том, что победил ты Глаурунга, мерзость Морготову. И посему уже и не столь преступен ты, как сам себя считаешь. Ибо если бы ты был преступник без совести и стыда, то и окончил бы жизнь преступно, дав черному проклятому мечу насладиться твоим предсмертным стоном. Но ты принял великое бремя наказания, и оно сделало тебя на три года безумным. Человече, кланяюсь я ныне великому страданию твоему. Немногие могут выдержать испытание Палантиром Феанора и остаться после этого в живых, а я с легкостью читаю следы шрамов от Палантира у тебя на разуме. Но и преступления твои велики, и, думаю, бремя твое нести тебе еще долго.
Я помолчал в ответ и, собравшись с силами, спросил:
— Что пробудило тебя, о Древнейший? Почему именно сейчас ты проснулся?
Энт ответил не скоро, но ответ его поразил меня своей прямотой:
— Думаю, что отчасти ты сам пробудил меня. Ибо эльфы стали чаще тревожить этот уголок леса своими походами, силясь изловить тебя, человече, либо убить. Они пугаются тебя, вернее их дети боятся тебя, ибо ты стал страшен лицом и видом. Но отчасти и нет. Ибо птицы и звери говорят мне о том, что страшные дела совершились в Дориате. Знай же, три дня назад убит был великий Элу Тингол, Король Дориата и поражен он был рукой гномов-ремесленников из королевства Ногрод в Синих горах. Ибо гномы-ремесленники соблазнились Наугламиром, ожерельем гномов, которое отец твой, отпущенный Морготом из плена, отдал Тинголу в уплату...
— Что? Мой отец! Он жив! Он вернулся! — радости моей не было предела и даже не заметил я, как энт сурово сдвинул брови.
— Юноша, вероятно, твои наставники не учили тебя не перебивать старших. Знай же, если еще раз перебьешь меня, то я замолкну еще на сто лет. Итак, твой отец пришёл в Дориат и Мелиан освободила разум его от власти Моргота, а Хурин, движимый благодарностью, подарил Наугламир, великое ожерелье гномов, что Финрод когда-то передал роду Хурина, Элу Тинголу за то, что Дориат стал тебе в детстве приютом. О горькой судьбе Ниэнор и Морвен, матери твоей, которая недавно скончалась на могиле Ниэнор, Хурин уже знал. Спросил Хурин лишь о судьбе твоей, но Элу ничего не сказал ему о суде, упомянул только про Палантир Феанора. Горечь отчаяния появилась во взорах отца твоего и пробормотал он что-то вроде "никто, кто лицезрел долго Палантир Феанора, не оставался в живых: либо они кончали с собой, либо навеки сходили с ума". После этого он, шатаясь, вышел и больше его с тех пор никто не видел в Дориате, а мои соглядатаи — птицы и звери за пределы Дориата не летают и не бегают.
Услышав это, без сил, заливаясь слезами, я упал ничком на траву. Отец! О, отец! Я буду искать тебя и найду, хотя бы, чтобы навек попрощаться с тобою. Матушка! Ты умерла от горя на могиле Ниэнор, скорее всего, возле места, где Ниэнор прыгнула в ревущие воды. О, я несчастный! Моя гордыня и страсть считать себя великим и чтобы остальные слушали меня и верили мне — сгубила весь мой род!
Древовид не мешал мне оплакать мать, видимо понимая, что я сейчас переживаю. Уже глубокая ночь наступила, и я не видел лица собеседника своего, когда наконец отвлекся от своих горестей.
— Что еще можешь поведать ты мне, о, отец энтов?
— Ты можешь предотвратить зло. Гномы-преступники бежали на юго-восток и двое из них пробираются этим лесом. В своей жадности эти мародеры захватили не только Наугламир, ожерелье гномов, в которое Тингол вставил Сильмарил, великое и святое творение Феанора, одно из его чистых творений, когда еще не предался он злой гордыне, но и первый Палантир Феанора, его самое черное творение. Не знают они, что только в Дориате можно спасти Палантир и укрыть его от очей Моргота. Ныне Мелиан в скорби своей ушла и магия её покидает Дориат. Завеса, которая защищала Королевство, с каждым часом рушится. Скоро Палантир будет открыт взорам Моргота и ощутит великий Черный Вала силу его. Этого нельзя допустить. Те двое несут как раз Палантир. Сильмариль мы с тобою, увы, не спасём, но Сильмариль не может причинить никому зла напрямую. Зло происходит лишь из нечестивых попыток владеть им как обычной вещью.
В некотором смятении я пробормотал:
— Но что могу сделать я? Ведь я недостоин сражаться даже с тварями Моргота, ибо сам я преступник, хоть и назвал себя их врагом! Если возьму я в руки оружие людей, моя гордыня вернётся и тогда погубит меня навсегда... А тем более не могу сражаться я с гномами, которые сотворены благими... Убить гнома? Это такое же черное преступление, как и убить человека. Нет, не проси меня о таком... да и дал я обет не причинять зла эльфам, гномам и людям...
В тёмноте я не увидел глаз энта, но услышал шевеление листвы и что-то, похожее на сдавленный смех.
— Благие Валар! Он думает, что он — не гордый... Эру мне свидетель, человече, насмешил ты меня, но я помогу тебе. Кстати, перед собой ты видишь убийцу гномов. Часто я давал им, забредшим в мои леса случайно, выбор — рубить меня топором как чудище или, смиренно отбросив топор, не причинять деревам вреда. И что же ты думаешь? Многие с остервенением рубили меня, уже зная, что я разумен, как и они, но сердце их было гнилым, полным черной злобы, и умирали от моих рук. Однако я не прошу тебя никого убивать. Лишь отними у них то, что не принадлежит ворам и убийцам. Вот, держи...
И с этими словами огромная ветвь-рука протянулась ко мне из темноты. В этой темноте что-то сверкнуло на мгновение и я ощутил в своих руках что-то прочное и продолговатое.
— Это — Посох Старейших энтов. Он есть только у нас, первых пяти энтов, которые проснулись от глубокого сна под целебным дождём Яванны по воле Эру. Я, Древовид — последний и самый древний из нас, обладатель Посоха, созданного самой Яванной. Все Отцы энтов давно погрузились в глубокий сон. И его не прервать никому, кроме Яванны или меня. Возьми этот посох, человече, и если ты не желаешь никому из благих творений зла, в твоих руках этот посох станет крепче мифрила, стального серебра эльфов. Отними у мародёров Палантир и принеси его сюда. Я скажу тебе, что сделать дальше. А теперь спи. Они появятся здесь завтра, в полдень. Рядом есть тропа, я укажу тебе путь.
Остро сознавая своё ничтожество пред лицом Древнейшего, я спрятал посох в остатках тряпья и листьев, которые составляли мой скудный наряд и лег на травяной ковёр. Вскоре я забылся тревожным, неспокойным сном. Мне снился отец мой Хурин, медленно бредущий на запад, и черное отчаяние видел я в его глазах, мне снилась любимая моя сестра-жена Ниниэль, она украшала мою голову странными кровавыми цветками, а смех её звучал как тысяча серебристых колокольчиков. Кровь капала с лепестков цветков и стремилась к Ниниэль, а потом кровавая река уносила её от меня прочь. Мне снился мертвый Белег Куталион, друг мой и наставник, и кто-то черный стоял над ним. Я пытался поймать убийцу друга во сне, но не мог.
1) Имеется в виду предначальная эпоха Арды, когда её освещали не Солнце и Луна, а два светящихся Дерева Валинора
На следующее утро я пробудился от своих снов, но не забыл, что видел в них. Увы мне! Сны давали призрачную надежду на лучшее, во сне я мог ещё надеяться обнять отца, попросить прощения у сестры, поймать убийцу наставника. Наяву же я мог только стенать или терпеть молча. Сегодня мне предстояло серьезное дело и я выбрал второе. Слишком долго я был безумен.
Я встал, умылся водой из ручья, произнёс короткую молитву Эру и Валар (впервые с того дня как покинул Дориат и стал изгоем в стане разбойников) и обратился к энту:
— О, Старейший, прости меня за то, что потревожил твой сон, но время близится к полудню, а ты обещал показать мне дорогу к тропе, по которой пройдут мародёры.
Короткий смешок раздался из-под кроны, а яркие желтые глаза энта открылись и посмотрели на меня в упор:
— Человече, поостерегись и не смеши меня так, а то я навсегда оставлю тебя здесь в качестве развлечения. Ведь я разглядел чары Мелиан на тебе, и мне ведомо, что тебе уготована долгая-предолгая жизнь. Но шучу-шучу. А рассмешило мне то, что ты подумал, будто я так уж нуждаюсь во сне ночном после столетнего сна. Я и спал-то этой ночью всего пару часов и то скорее по старой древесной привычке, а не из нужды.
Я немного смутился, подумав, не обидел ли Древовида своими необдуманными словами, но тот продолжил:
— Иди отсюда в направлении на северо-северо-запад, — и его ветвистая лапа-рука указала мне на отдаленно стоящее дерево. — Вот твой указатель. Через двести человечьих шагов ты увидишь тропу. Время еще есть. Если поспешишь, успеешь. Такой воин, как ты, легко отберёт у двух недотёп их добычу. Согласно тому, что донесли мне птицы, они явно ремесленники, сроду не воевали. Но у гномов все учатся владеть секирой и топором с самого детства, так что все же будь осторожнее.
Я от души поблагодарил энта и что было сил побежал в направлении, указанном им. Вскоре я уже видел тропу сквозь просветы меж деревьями. Я спрятался за одним из деревьев, стараясь успокоить дыхание и внимательно прислушался. Если считать удары сердца, то прошло примерно полчаса и вдалеке я услышал шаги. Вскоре шаги приблизились и я услышал торопливый шёпот:
— Дружище Бодраст, нельзя ли поосторожней. Это эльфийский лес и после того, что мы дерзнули совершить, нас ждёт погоня, а ты качаешь мешок с драгоценностью за плечами, будто мы на легкой прогулке, не дай Эру, уронишь, — произнес извиняющимся басовитым тоном кто-то.
— Какой же ты трусишка, Телхар, — издевающимся тоном негромко протянул второй бас. — Всё чего-то боишься, оглядываешься! Ведь я — гном бывалый, мне и этот лес не страшен. Все только бают про какую-то Завесу этой поганой эльфийской колдуньи, Мелиан, а я никакой завесы не вижу что-то! Да мне в этом лесу никто не страшен: ни эльф, ни Вала, ни сам Эру! Ведь со мной моя секира да баклажка гномьего эля! Эх, где наша гномья не пропадала! — и шаги ускорились, приближаясь ко мне.
— Всё же может не стоило рубить деревья... — произнес второй гном задумчиво и пугливо. — Друг Бодраст, это опасно, мы ведь как-никак в древнем лесу Региона, тут энты могут водиться.
— А чем мне спасаться от холода прикажешь, ночью-то холодно?! Листьями что ли, как зверю лесному? Ну ты даёшь, Телхар, сказанёшь тоже. Хоть стой, хоть уголь в шахте перебирай. — произнес насмешливо второй. — Плевал я на этот лес, а энты — это глупые сказки, которыми гномьи матери пугают непослушных детей, вот и всё.
Некоторое время мне снова были слышны только шаги. Я выглянул из-за дерева и увидел двух короткобородых гномов с секирами наперевес. "Явно им еще тридцати не стукнуло, а живут-то лет по триста," — мелькнуло в голове. — "Молодые еще, глупые, жалко их. Не жить им после того, что они сделали лесу, не жить."
— Ты лучше подумай, дружище Телхар, — задумчиво-мечтательно произнес голос. — сколько мы денег сможем огрести у нашего Лорда в Ногроде за этот видящий камень, который я спёр из сокровищницы короля, пока стража отвлеклась. А как славно орал этот гордец Тингол, когда мы кромсали его нашими секирами, медленно сокращая этой надменной эльфийской заразе жизнь.
— Да-с, да-с, друг Бодраст, это было превосходно, — неожиданно хищным волчьим голосом произнес второй. — Знаешь, я ему даже ухо отрубил перед смертью! Как этот эльфийский королёк славно орал, а, а? Будет знать, как дурить нашего брата, гномов! Отбирать у нас своё, кровное наследие наше!
Я почувствовал как холодный гнев поднимается из глубины души и вынужден был напомнить себе свой обет, а также мысленно досчитать до десяти. Мне больше не было жалко гномов, мне хотелось выскочить и задушить их голыми руками, а потом взять их веревки из заплечных сум (у мастеров всегда имеются такие) и повесить прямо на тех высоких соснах. Они смеялись! Смеялись и весело обсуждали хладнокровное, зверское убийство короля Тингола! Того, кто дал мне, мальчику, приют, кров и защиту, чья жена спасла меня от позорной смерти! Нет, они явно не достойны того, чтобы жить... Прав был Древовид, некоторые люди, гномы или эльфы живут с гнилым, черным сердцем. Прямо как я. Последняя мысль несколько отрезвила меня.
Но я больше не опасался их. Я достал из-под тряпья посох и коснулся его — посох был тверже мифрила. Всё шло по плану. С наслаждением я прочитал ужас в их глазах, когда выскочил из-за деревьев и преградил им путь, помахивая посохом. Ну еще бы. Само "чудище лесное" к ним из лесу пожаловало. На сердце у меня стало легко-легко.
— Кто... ты? — просипел самый пугливый из них, Телхар, кажется.
— Я — хранитель этого леса. — ответствовал я холодно. — Бросьте то, что у твоего друга в мешке, отдайте это и останетесь жить. Эта вещь не Наугламир, она вашему народу никогда не принадлежала. Она была сделана самим Феанором и счастья никому из вас не принесёт.
— Пугало огородное! — прошипел красный от гнева второй гном, Бодраст. — Попробуй отними, чучело. Мы тоже не лыком шиты, знаешь ли. У нас с собой наши верные секиры, а у тебя какая-то жалкая палка-копалка
— Палка-копалка, говоришь? — произнес я с нескрываемой насмешкой. — Сейчас вы увидите, что это за "палка", — и с этими словами я атаковал их, внезапно, сразу с быстрого шага перейдя в длинный, тягучий прыжок.
Перепрыгнув через гномов и оказавшись у них за спинами, я ударил Телхара, сильно и жестко по спине сзади. Он согнулся и упал. Это дало время второму гному и Бодраст, к его чести будь сказано, его не терял. Он развернулся и коротко, без замаха ударил топором, я парировал быстрым движением снизу. "Палка" и секира столкнулись, раздался мелодичный звон. Тут у гнома глаза полезли на лоб.
— Это мифрил? — с бесконечным удивлением в голосе выдохнул тот.
— Такого не ждал!? — громко крикнул я в ответ, улыбаясь в душе.
Следующие пару минут мы не говорили. Гном оказался достойным противником, его удары были быстры и точны. Но, улучив момент, я поймал его на противоходе и коротко ткнул концом посоха между глаз. Бодраст упал, потеряв сознание. Я не терял времени, услышав шум за спиной, развернулся и еле успел отбить в сторону кинжал очухавшегося Телхара. Тот отложил секиру и достал из заплечной сумы два коротких меча-кинжала. Но поспешил. С двумя мечами-кинжалами в руках у него было бы преимущество. С одним у него не было шансов. Быстро нападая и тесня его, я припёр его спиной к дереву и нанес два точных удара по ногам. Одна из них хрустнула, словно сухая ветка. Он огласил лес воплем и упал. Не теряя времени я вернулся к мешкам и достал веревки, после чего привязал их к дереву, не накрепко, но так, чтобы дать возможность мне уйти. Для того я и ногу ему сломал, честно говоря, чтобы отбить охоту к погоне.
— Послушайте, гномы. — сказал я сурово. — Я — Турин Безродный, изгнанник. До вас должна была дойти весть о том, за что меня изгнали.
На лице у пришедших в себя гномов я прочитал отвращение и ужас.
— Я забираю Палантир и ухожу. Не вздумайте преследовать меня. Тебя касается в первую очередь, Бодраст, да-да, тебя. Не стоит сверлить меня ненавидящим взором. Твоему дружку Телхару ногу надо лечить. А лечить переломы, вы, гномы, умеете, но не в походе же. Так что если не хочешь, чтобы дружок твой сдох от раны, ты уберешься из этого леса подобру-поздорову.
— Тварь последняя, — прохрипел Бодраст. — Мразь, изгнанник, предатель рода...
— Именно, — с презрением в голосе проговорил я. — Поэтому лучше не вставайте у меня на пути.
Я оставил им их еду и инструмент, забрав из сумок только Палантир Феанора, завернутый в тряпичный лоскут (эти придурки догадались всё же завернуть Палантир, чтобы не попасться в его ловушку!) и поспешил обратно к Древовиду.
Он уже ждал меня.
— Ты хорошо справился, воин. А о них не беспокойся. Ты дал им хороший совет, я видел весь ваш бой и разговор глазами птиц. Послушают твоего совета — несмотря на все свои злые, черные дела будут жить. Не поспешат из леса, а напротив, начнут тебя искать, умрут. Мои слуги хьорны, то бишь полу-спящие энты, заманят их в самую чащу и оставят там, пока у них не кончатся припасы. Их смерть не будет легкой, вернее, не будет легкой смерть Бодраста. Телхар умрёт от перелома достаточно быстро, он не успеет почувствовать, каково это — медленно умирать от голода и отчаяния.
Спокойный, почти деловитый голос энта внушал мне страх. Видимо, заметив это, энт проговорил:
— Ты не хочешь снова посмотреть в Палантир?
Я мысленно содрогнулся, вспомнив сколько вреда причинил мне этот проклятый "камень".
— Не бойся, он более не будет показывать тебе прошлое. Если ты, конечно, не будешь думать о своём прошлом в этот раз и будешь краток. У тебя несколько мгновений, прежде чем ты снова окажешься пойман внутри.
И тут я вспомнил. Отец! Я снова увижу его, я смогу найти его и поговорить с ним! Пусть он и проклянёт меня, только бы его встретить! Окрыленный, я отвернулся от Древовида и развернул тряпицу, заглянув в Палантир. Некоторое время я ничего не видел, но вот...
... я увидел сурового воина, чьё лицо было изборождено морщинами и глаза горели страшным огнём отчаяния и одиночества. Он совсем не был похож на моего отца, каким я знал его в детстве. Он еле шёл, казалось, каждый шаг его был наполнен страданием. Я не без труда узнал местность. Это был Талат Дирнен, огромная выжженная равнина королевства Нарготронд, уничтоженная пламенем дракона Глаурунга, и он брел по ней на запад, избегая прямых дорог и троп... я мысленно пожелал оторваться от Палантира...
...и оказался вне его. Внезапно Палантир зажёгся страшным огнём и глухой безумный голос громко и яростно проговорил: "Клянитесь снова, дети мои, последней клятвою, что вернете вы Сильмарили и что ни демон, ни Вала, ни сам Эру не смогут отнять их у вас и да будет Вечная Тьма вам наградой, если нарушите клятву! Клянитесь предо мною, иначе я прокляну вас вовеки!"
Я быстро накрыл Палантир тряпьем и повернулся к Древовиду, потрясенный услышанным.
— Что это?! Что это был за ужас?
— А... это... — произнес энт скучающим голосом. — Это всего лишь предсмертные слова создателя Палантира, Феанора. Он заставил сыновей своих поклясться страшной клятвой и тем обрек их на безнадежную войну против Моргота. В этой войне участвовал и твой отец. Им, эльфам, не победить, а сыновей ждёт то самое проклятие, которое они и навлекли на себя напрасно, по собственной воле, произнеся клятву. Ибо Сильмарилы не станут игрушкой в руках людей, запятнавших себя злом. А сыновья Феанора, эльфийские принцы и короли, командующие целыми армиями, уже в крови эльфов и людей по самое горло. Прежде всего тех, кого они тянут за собой воевать в этой безнадежной войне с Морготом.
Холодным ужасом повеяло на меня от этих слов. Не помня себя, я посмел возразить:
— И что, неужели всё это было напрасно? Все эти войны, эти муки, жертвы, принесенные людьми и эльфами?
— Почему? Нет, конечно. Не напрасно. Просто вашей силы, даже будь вас всех в тысячу раз больше, чем сейчас, не хватит, чтобы разбить армии темного Врага мира, Моргота. По крайней мере я это понял, прежде чем замкнулся в Дориате. Я странствовал на далеком севере и видел армии орков. Их и тогда было в десятки раз больше всех вас, а сейчас и подавно. Ты же сам видел, что может натворить один дракон, Глаурунг. Он разрушил целое королевство, орки лишь добили остатки. А у Моргота этих драконов десятки. И это только драконов. А Балроги? А волки-оборотни? А мелкие твари, всякие кабаны-переростки с кровавыми клыками, саблезубые кровожадные зайцы-каннибалы, да что там, даже порченые энты и хьорны, которых Моргот заразил жаждой мучить и убивать других созданий? А каменные демоны, тролли, которых он смастерил, поработив каких-то больших, неуклюжих каменнокожих созданий гор?
Я больше не хотел слушать. Видимо, Древовид это понял. И я спросил о том, что мне делать с Палантиром. Древовид молча указал ветвистой кряжистой лапой-рукой себе на грудь.
— Помести его в меня, о воин.
Я еще раз содрогнулся, на этот раз всем телом.
— Что ты, Древовид, я не могу так с тобой поступить.
— Со мной ничего не будет. Я останусь жить. Правда, навеки лишусь своей магии, речи и разума. Стану простым деревом, все мои силы уйдут на то, чтобы скрыть Палантир от взора Моргота. Но это тоже жизнь. Хоть и не такая полная. Не волнуйся, Турин. Все энты рано или поздно, засыпают навек, обращаясь в деревья. Ничего плохого со мной не случится ещё тысячи лет, если кто не срубит, конечно.
Я еще раз содрогнулся, но уступил просьбе. Я поднёс проклятое творение Феанора к груди Древовида и ветви расступились. Внутри ствола зазияла кровавой раной истекающая древесным соком впадина. Древовид вынул из моих рук тряпицу с "видящим камнем" и бережно вставил её в себя. Тут же "впадина" заросла, а Древовид... изменился.
Его гигантские ветви-лапы покорно упали вдоль огромного тела, ноги-корни стали быстро врастать в землю и скрылись под ней, глаза закрылись, крона пошумела в последний раз и затихла.
— Древовид! Древовид! Прости меня! Очнись! — я почти плакал...
Но как я ни взывал к нему, он не откликался. Я пытался говорить с ним на языке Эдайн, серых эльфов, эльфов Нолдор, потом в ход пошли даже те немногие слова, что я знал на гномьем языке. Но всё было напрасно. Его магия, речь и разум угасли. А виновен был снова — я. Хотя... В этот раз всё было не так, как в прошлые времена. Не судьба вела меня и не я принимал решения за других. Древовид принял его за меня. Поняв это, я наконец успокоился.
— Прощай, великий дуб, прощай, отец энтов, — произнёс я. — Прощай и... прости меня.
И с этими словами, скрываясь в чаще лесной от возможных преследователей, я пошёл на юго-запад, стремясь пересечь приток реки Сирион и оказаться на Талат Дирнен, равнине Нарготронда, по которой в сторону западных земель Фаласа шёл мой отец.
Я шёл по его следам, по следам великого воителя Хурина. Три недели назад я пересек правый приток Сириона и вышел на равнины Нарготронда. Как опытный следопыт, я быстро взял его след, не хуже любой гончей Хитлума. Наш Дом держал псарни и с детства я видел, как охотятся охотники, а потом сам был охотником уже в Дориате. Именно Белег, мой друг, погибший от моей руки, учил меня охоте.
Но следовать за отцом было непросто. Он тоже умел прятать следы, хотя сейчас не прятал их, скорее запутывал. Не однажды мне приходилось возвращаться по его следам назад и затем выходить снова уже в правильном направлении. Не однажды приходилось мне пожалеть о том, что у меня нет с собой Палантира и я не могу видеть сквозь пространство и время.
На пути мне встречались редкие шайки орков, ни одной настоящей орды или армии я не встретил. Орки бродили по степи врассыпную, а в моих руках был посох Древовида. Если они встречались мне на пути, я просто ломал им посохом шею.
На пятую неделю моих поисков, моих сумасшедших скитаний по равнинам, я пересек вплавь левый приток великой реки Сирион, который отделял западные пустоши Талат Дирнена от Западного Белерианда и Фаласа. Фалас был некогда владениями могучего владыки эльфов-тэлери Кирдана Корабела. Ныне это была земля, павшая под ударами орков и оборотней Моргота, а её великие города-гавани, Бритомбар и Эгларест были уничтожены. От уцелевших беженцев, встреченных мною на пути, я узнал, что где-то на руинах городов Моргот держит орочьи укрепления, опасаясь мести эльфов с великого острова Балар, на котором нашли пристанище остатки тэлери во главе с Кирданом. Там же наверняка была собрана немалая армия орков. По крайней мере издалека я видел орочьи повозки и пленных рабов, закованных в рогатки, которых орочьи погонщики гнали как скот в направлении руин. Значит, там действительно жили орки, которым надо было изредка питаться человечиной (все знают, что для них она — деликатес).
Поэтому я обошел руины Эглареста с северо-востока, избегая Фаласа и следуя на юг по пятам за Хуриным, который, не горя желанием снова попадать в плен к Морготу, судя по следам, сделал то же самое. Впрочем, если слухи, которые я собирал по дороге от редких уцелевших поселенцев были верны, то Хурин был отпущен Морготом, а не бежал из плена. А значит Моргот думал, что Хурин уже сломан и желал насладиться его отчаянием. Сама мысль об этом вызывала у меня скрежетание зубов. И тогда я изменил свою первоначальную клятву. Я поклялся противостоять Морготу и всем его слугам — вечно, чего бы это мне ни стоило, даже до смерти. Я больше не думал о том, что недостоин носить оружие против орков и оборотней. Нет, их я буду убивать всегда, где бы ни встретил, пока они сами не убьют меня.
На шестой неделе преследование я наконец увидел то, что подозревал. У окраин западного Белерианда я увидел великое западное Море или, как его называли мои наставники, Белегэр. Белегэр был концом известных мне земель в Арде. Далее за морем и зачарованными островами, призванными задерживать эльфов и людей, вознамерившихся просить помощи у Валар в войне с Морготом, находился Валинор, земля Валар, Четырнадцати Великих, сошедших в Арду до начала времен бессмертных духов, которых эльфы иногда называли богами (с маленькой буквы), чтобы почтить их сравнением с Эру-Творцом.
Потрясенный зрелищем бескрайнего морского простора, я смотрел на море как завороженный. Находясь в Хитлуме я только слышал о море, хотя наш край и граничит с морями, но северными, да и отделен от них горами. Но я привел свой разум в порядок — ведь мой отец рядом, отец здесь. Его следы были здесь повсюду, а значит он бродил влево и вправо от берега, глядя вдаль на море.
И я пошёл по кромке моря, по его следам на юго-восток. Очень скоро я увидел его. Согбенная под страшным бременем тоски и горя фигура сидела на большом камне у берега.
— Отец! — крикнул я что было мочи и бросился к нему навстречу, мои ноги сами несли меня вперёд, как раньше, в детстве, когда он возвращался с охоты домой.
Он поднял голову и во взгляде у него было великое страдание. Его любимые, до боли знакомые мне черты, были искажены.
— Сын? — неуверенно спросил он.
— Отец! — крикнул я еще раз, почти приближаясь к нему. Мне осталось немного, десятка два шагов. — Я пришёл за тобой, отец! Морготу не удалось убить меня или свести с ума!
При упоминании о Враге, лицо моего отца словно подернулось пеленой и он отвернулся.
Я остановился, ожидая, что он вновь обратит ко мне своё с детства мною любимое лицо. Я отчего-то оробел и стеснялся отца. Может быть оттого, что я недостоин даже топтать ногами эту землю...
— Скажи, сын, ты был с сестрою? — глухо проговорил Хурин, мой отец. — Был с нею как мужчина?
Я остолбенел на месте, мне хотелось пропасть, испариться, провалиться под землю. Но я собрал всё свое мужество и медленно проговорил:
— Да, отец. Увы, но я не узнал в ней сестру, а потом было поздно. Потом она убила себя.
— Как я мог это допустить? — медленно, словно говоря сам с собою, прошептал Хурин. — Моя собственная гордость, мои слова, сказанные Морготу в насмешку оказались мне дороже моей семьи. Я мог умереть под пытками, молча, но мне надо было насмехаться над ним. А он страшной клятвой поклялся отомстить всем, кого я люблю, и сделал это.
— Отец! Это уже неважно, отец! Нас осталось двое, но Моргот не сломил нас, не превратил в своих рабов! — прокричал я не помня себя от странного щемящего ощущения в сердце. Что это? Неужели предчувствие?
— Нет, сынок — тут отец повернул ко мне своё лицо, залитое слезами. — Только это и важно. Прости меня, сынок. Я не смог защитить вас, тебя и сестру. Я не смог защитить твою мать. А теперь Моргот победил. Фалас лежит в руинах, Нарготронд тоже. Гондолин не отзывается, да о нём и не знает никто. Дориат? Стоит ли еще Дориат? Сомневаюсь. Прости меня, сын. За всё, что тебе пришлось пережить. Таким воинам как я, осколкам прежних времён, больше нет места в мире, захваченном отродьями Моргота. Живи и прощай навсегда.
И с этими словами, мой отец совершил огромный прыжок с камня и бросился в открытое море.
Я вскрикнул и кинулся за ним, но он уже плыл прочь, быстрый, словно лебедь, удаляясь от меня. Я поплыл за ним, но я никогда не умел так быстро и хорошо плавать как отец. Вскоре он исчез впереди. Я посмотрел назад, берег еле угадывался в вечерней туманной дымке. Внезапно меня охватил ужас, так как я уже начинал слабеть и плыл всё медленнее. О, я не хотел, чтобы море стало мне могилой, смерть в воде почему-то представлялась мне недостойной воина. Тогда я повернул к берегу и медленно поплыл назад, глотая слёзы. Вскоре я выбрался на берег и дал волю своему горю.
— Отец! — кричал я и чайки глухо вторили моим крикам, кружась над водой как стервятники, а у меня даже не было лука, чтобы прогнать их. Неужели они будут пировать на трупе моего несчастного отца? Всё, к чему я стремился, оказалось ложным. Что же мне осталось? Стенания и боль.
Еще несколько дней я ходил как бледная тень по берегу Белегэра, великого западного Моря и взывал к мертвым и живым. Я заклинал Валар и Эру удержать душу моего отца, вернуть его в Арду хоть на мгновение. Отец! Меня разрывала на части мысль, что мы не увидимся более, ибо на какое посмертие мог рассчитывать я, преступник? Так я молил три дня и четыре ночи. Наконец на исходе четвертого дня Море забурлило.
— Кто посмел нарушить мой покой? — произнес сурово страшный голос, в котором слышалось бурление рек и шум морей и я увидел как исполинская фигура, сотканная из вод многих, величественно ступила на берег. С трепетом я склонил главу перед Ульмо, Великим Валой, Владыкой вод и морей, и рек, и всех источников Арды. Ульмо единственный из Валар не покинул Арду после того, как их решением Валинор стал закрыт и глух к мольбам мира из-за преступлений Нолдор, эльфов, последовавших за Феанором.
— Это я, земляной червь, смертный человек, — смиренно ответил я. — Турин Безродный, некогда из рода Хурина, ныне запятнавший себя бесчисленными преступлениями, но бессильный уйти из жизни, пока не исполню обет. Мой отец, Хурин, вверг себя недавно в пучину вод и я молил великих Валар сжалиться надо мной, ничтожным, и позволить увидеть хотя бы его призрак на прощанье. Простите, что побеспокоил вас, Владыка.
Гигантский водный великан остановился. В его голосе мелькнуло что-то странное. Неужели сочувствие?
— Не могу тебе помочь, Турин Безродный, некогда презревший совет мой в Нарготронде(1). — проговорил гулкий голос сотен морей и прибрежная галька и холмы усилили звук, так что я чуть не оглох на месте. — Сие не в моей власти, ибо Дар Смерти дан людям Эру Творцом и лишь Он знает, куда уходят души сотворенных Им Людей. Валар это неведомо, ибо нам запрещено в это вмешиваться самим Создателем. Лишь скажу, чтобы ты не изгонял надежду из сердца своего. Я вижу обет, наложенный тобою на себя добровольно. Поистине тяжкое бремя на тебе, но разрешить от обета тебя может либо Эру, либо посланник той, что предложила его тебе, либо она сама. Тут я бессилен.
— Разрешение от обета мне не нужно, — несколько поспешно сказал я, боясь, чтобы меня не сочли невежей. — Обет справедлив и страдания мои заслужены. Что ж, если я не могу увидеть отца, то хотя бы утешусь хрупкой надеждой, что он в другом, лучшем мире. А я хотел бы исполнить то, что отчаялся узреть мой отец. О великий Вала, я не хочу победы Моргота над Ардой и готов просить от лица людей сжалиться над нами. Эльфов Нолдор вряд ли послушают в Валиноре.
Фигура, сотканная из вод, повернулась, чтобы уйти, произнеся:
— Можешь попытаться. Я не знаю, что у тебя выйдет, но скорее всего — ничего. В Валинор ныне можно прийти лишь по воле Манве, Верховного Короля Валар. И все Валар уважают его волю, ибо Манве — единственный, кто может проникать в мысли Эру Илуватара и через кого говорит Эру. Единственный — среди Валар.
— Что это значит, умоляю, скажи? Есть что ли иные в Арде или за её пределами в Эа, через кого может говорить Эру? — прокричал я вслед уходящей фигуре.
Фигура остановилась в последний раз и, не поворачиваясь, молвила:
— Да, смертный. В каждом виде сотворенных Эру творений есть один такой глашатай Эру. У Валар — это Манве. У Майар — Мелиан, ныне после гибели мужа своего Тингола вернувшаяся навеки в Валинор (я вздрогнул), у эльфов — Кайтаэллен, Первородный из племени Десяти Стражей, синий эльф-друид, эльф Восточного предела, он живет за сотни тысяч шагов отсюда у великого восточного Моря. У гномов — Махалион, вечно спящий и грезящий во тьме у пределов Горной Бездны, страж Безымянных Тварей. У энтов — Древарн, Древовид, Древокамень, великий Отец энтов, обретающийся ныне в Дориате. У людей — Йарвайн, Орольд, Фрумбарн, Вечный Странник и Домосед, слышащий Музыку Айнур и подчиняющий ей всё живущее, великий Бард-Маг, Первый сотворенный человек, прародитель всех людей.
После этого великий Владыка Вод удалился. Я остался один и провел еще один день без пищи и воды, взывая к Эру с благодарственными мольбами. Сердце мое пронзила безумная надежда. Мне нужна только она... да... лодка. Я должен построить лодку и отправиться в путь. А если не получится, всегда есть другой путь. Всегда.
1) Ульмо советовал королю Нарготронда Ородрету не вступать в открытую войну с орками, но Турин, на правах советника короля, убедил последнего не подчиниться
Несколько недель ушло у меня на то, чтобы оправиться от горя, и все мои мысли были уже далеко от Белерианда. Я собирал плоды дерев, питательные травы и делал запас орехов. Нашёл небольшую рощицу рядом, чтобы прятаться от орочьих отрядов.
Потом настало время постройки. Я выбрал в роще самую большую и старую сосну и изо всех сил ударил по ней зачарованным посохом, та раскололась и упала с грохотом. "Прости, Древовид, — с сожалением подумал я, — если бы ты увидел меня, то наверняка убил бы за то, что я сделал". Я взял небольшой походный топорик, отобранный мною у одного из мертвых орков, и стал вытесывать лодку.
Я работал лихорадочно, почти не делая перерывов на еду и сон. Обрезав себе волосы и бороду острым орочьим ножом, я стал больше похож на человека. В воде местной речушки я видел своё отражение: затравленный взгляд, изможденное лицо. Да, я уже совсем не походил на того гордого воина, кем был когда-то. Больше всего я боялся спать, ведь во сне ко мне приходили они, мои жертвы: Ниэнор, Морвен, Хурин, Белег, Гвиндор, Брандир. Я просыпался с криком и плачем и снова засыпал, а пытка продолжалась. От безумия меня спасала только выбранная мной цель.
Несмотря на предостережение Ульмо я всё же поплыву в Валинор. Выберу время, когда туманы на великом море Белегэр стоят постоянно, и поплыву под завесой тумана, чтобы не попадаться на глаза эльфам, людям, а особенно оркам.
Каждый день я упражнял презренное тело своё, лазая по веткам, как белка, и закалял нечестивый свой разум размышлениями о страданиях людей, гномов и эльфов от проклятых отродий Моргота и о том, сколь великим благом для Белерианда будет прямое вмешательство Валар. Днём я отгонял от себя мысли о любимой моей сестре и жене, Ниэнор Ниниэль, голубке моей золотоволосой. Мне было больно вспоминать её милый облик, хотя не проходило и дня, чтобы я не хотел погрузиться в эти воспоминания. Но я боялся. Боялся, что теперь, когда вина мучила меня всё сильнее и отчаяние терзало всё больше, я не нашел бы себе лазейку в созерцании мысленного образа Ниэнор и не забылся бы в нём навсегда, уйдя в мир грёз и окончательно став подобен зверю лесному.
В конце концов, через пять долгих месяцев я завершил свой труд. Лодка была утлым, юрким суденышком, а я — никудышным корабелом. Но я спустил её на воду возле берега и понемногу учился "ходить"(1) в ней по морю, как говорят моряки. Я сделал себе большое двухстороннее весло, чтобы править им вместо руля.
Наконец, однажды туманным осенним утром я отправился в путь. Шел 504 год Первой Эпохи Арды, но мне не было до этого никакого дела. Орки почти не забредали в западный Белерианд, они были заняты чем-то, вероятно, постройкой новых укреплений или войной с Дориатом, я не знаю. Так же я не знал, уцелел ли Дориат после убийства Тингола, правил ли там сын его Диор или великие леса Дориата, Регион и Нелдорет, лежат в запустении, а орки и оборотни пируют у срубленных хьорнов мясом эльфов, запивая его людскою кровью. В любом случае конец не может быть иным, только если я не изменю его.
И я пустился на лодке по течению, которое уносило меня всё дальше на юго-запад. Справа от меня на северо-западе были разрушенные гавани Фаласа, с юга-востока же остров Балор. Это было опасное соседство, орки могли плавать здесь на своих узких, хищных, остроконечных черных пирогах, а белоснежно-лебединые корабли эльфов Телери могли устраивать охоту на них. К счастью, мне везло. Корабль эльфов Телери, ведомых великим Кирданом Корабелом, всего один раз показался издалека на горизонте, и, очевидно, не заметив моей жалкой лодчонки, величественно уплыл, покачиваясь мачтами. Оркские пироги я видел дважды. Одна из них было попыталась погнаться за мной, но ей не повезло, ибо внезапно пришедшая откуда-то шальная волна сбила орков с пути. Я мысленно поблагодарил Ульмо и прибавил усилий. Припасов в моей лодке было мало и я всё рассчитал. Три небольших мешочка с орехами, один с ягодами и один с кореньями должны были подкрепить меня в течении месяца. После я надеялся лишь на милость Эру, не зная точно, сколько еще плыть до Валинора.
Я плыл упорно, отдыхая лишь по ночам, и через три недели пути внезапно почувствовал нечто странное, какое-то ощущение было разлито в воздухе, словно что-то изменилось. Моя лодка вышла за пределы торговых путей, и я больше не видел других кораблей или лодок на горизонте. Течение, несшее меня на юго-запад с огромной скоростью, почти стихло. Передо мной простиралось совершенно спокойное море, была полностью безветренная погода. Я слышал о таком в Хитлуме от заезжих мореходов. Штиль (так называли погоду) был бичом и проклятием парусных кораблей, меня же он только замедлил. Я посмотрел на небо, где не было ни облачка. Тишина окутала меня: я не слышал ни одного крика птицы. И даже рыбы, которых раньше я мог разглядеть в почти прозрачной воде, казалось, не плыли под лодкой.
Я взял в руки весла. Мне предстояла тяжелая работа этим утром. Я уже на опыте знал как тяжело править лодкой при легком ветре, а тут — полное безветрие! Я начал потихоньку продвигаться вперед, но вдруг моя лодка ударилась обо что-то очень твёрдое. Я наклонился над носом лодки и пошарил руками в морской воде, но она была прозрачна, и ни дна, ни подводных рифов не было. Что же за напасть такая? Я снова попробовал править, но лодка не двинулась с места. И тут мне помог случай. Я слишком резко выпрямился в лодке, встав во весь рост, и не удержался. Но, падая, я наткнулся на что-то сразу за мысом лодки, и эта невидимая прочная стена удержала меня от падения. Я оперся о стену и ощупал её. Лучи утреннего Солнца свободно проходили сквозь стену, но мои руки упирались в неё. Я начал понимать рыб и птиц. Сюда им явно не было прохода. И тогда меня осенило: причиной неудач мореходов и всех прочих была знаменитая Завеса Валар! Только она не была похожа на Завесу Мелиан, очевидно, магия Валар была другой. Я не чувствовал в этой Завесе ничего — ни доброго, ни злого.
Промучившись возле Завесы еще несколько часов, и, наконец, смирившись, я пустился в путь на юг, следуя в одном взмахе весла от завесы. И я плыл медленно, время от времени тычком весла проверяя, есть ли еще на западе от меня невидимое препятствие. Пять дней я плыл, мои запасы уже начали кончаться. И тут неожиданно я увидел, что небо надо мной начинает хмуриться. Огромные черные тучи быстро заволокли его, подул сильный ветер с востока. Я подумал, что сейчас мою лодку с силой разобьёт о Завесу, но — о, чудо! — преграда исчезла! Однако не успел я обрадоваться, как гигантские волны заходили взад-вперёд по бурному Морю. "Должно быть Оссэ, повелитель Штормов, гневается," — мелькнула у меня в мозгу неурочная мысль. Я слышал про Майю Оссэ, служителя Ульмо, и про его гнев на мореходов, которые тревожат его моря понапрасну, и потому мореходы верили, что Оссэ насылает бури и штормы. Но эти мысли были быстро вытеснены наступавшей опасностью. Наступил уже вечер, и темнота скрывала от меня то, что впереди, сумасшедший ветер нес мою лодку как пушинку, кружа её во все стороны, а волны, перекатываясь через неё, грозились похоронить меня в пучине.
Страх, липкий леденящий душу страх, охватил меня, ибо не желал я неуместной для воина смерти в воде. Однако я взял себя в руки и всеми силами старался справится с волнами с помощью весла. Но — крак! — с громким звуком весло переломилось у меня в руке, и ветер вырвал его у меня, унося в темноту. Я лег на дно лодки и, от души помолившись Эру, стал ждать конца. Всё, что было в моих силах, я сделал. Надо мной ревел уже не шторм, а морской ураган, гнавший мою лодчонку дальше на запад, пиная её, как обезумевший тролль каменной ногой своей пинает непослушную добычу.
Внезапно раздался сильный треск, и дно моей лодки как будто подломилось, а я выпрямился, пытаясь встретить смерть, как подобает воину, лицом к лицу. "Должно быть, я наткнулся-таки на Завесу!" — подумал я, но тут лихой порыв ветра ударил меня в спину и отбросил далеко вперед. Я сильно ударился головой о что-то очень твердое и лишился чувств.
Я очнулся на берегу, видимо, на следующий день, к вечеру, с головной болью у огромного валуна. Ураган уже прошёл, вокруг меня на берегу валялись жалкие останки лодки. Меня охватила радость при виде твердой земли, первой мыслью моей было то, что я смог всё-таки найти Валинор. Однако, усевшись поудобнее на мокром песке и хладнокровно поразмыслив немного, я пришёл к выводу, что мои надежды могут быть преждевременны. Я мог и не заметить, как ветер изменил своё направление во мраке ночи. Меня могло выбросить на крупный южный остров Балор или же даже погнать обратно на восток и высадить южнее в том же западном Белерианде, с берега которого я начал свой путь. Подумав так, я тут же составил план действий. Прежде всего я подошел к остаткам лодки и потратил несколько часов на то, чтобы собрать уцелевшие припасы. Их оказалось немного, но хватить должно было дня на два. Я сложил их в запасной мешочек, спрятанный у меня под тряпьём, что заменяло мне одежду, и, опираясь на посох, побрел вдоль берега.
Под вечер усталый и голодный я вернулся на то место, с которого начал свой путь. Встретив на пути речку и обновив запасы воды, я обошёл остров с севера и запада и снова вернулся на юг, если судить по движению Солнца. Как я и предполагал, это был один из тех островков, которые возникли, чтобы сбивать с пути мореходов, желающих проникнуть в Валинор. Мне было непонятно одно: каким образом Валар собираются удержать меня здесь?
На следующий день я ударил посохом по высоко стоящему дереву неизвестного мне вида и едва успел отпрыгнуть: большие, тяжелые и круглые плоды его упали на меня вместе с самим деревом, рухнувшим на землю. Вскоре мне удалось расковырять плод орочьим походным топориком и густая беловатая жидкость заструилась по земле. Я попробовал её на вкус, она была кисло-солёной и не особо внушала доверия. Тогда я отщипнул кусочек белой мякоти плода и, положив на язык, зажмурился от удовольствия. Вскоре я уже съел почти весь круглый плод и решил отложить остальные про запас. Насытившись, я решил немного поработать. Я достал топорик, размахнулся, чтобы ударить им по дереву, но промахнулся и попал по прибрежному песку. Я снова замахнулся и снова руку мою словно кто-то отвёл в сторону. Я поднял голову вовремя, чтобы увидеть сияющий всеми цветами радуги туман, который надвигался на меня со всех сторон. Я отошёл от берега, прижавшись к дереву, а из тумана раздался приятный женский голос:
— Усталый путник, отдохни на острове моём. Я предлагаю тебе в дар всё, что ты только пожелаешь. Выскажи желание своё и оно немедленно исполнится.
Я ответствовал голосу довольно грубо:
— Я желаю поскорее убраться с вашего острова и более никогда не мешать вам.
Звонкий серебристый смех существа был мне ответом, а внутри этого смеха словно бы прозвучали весенние ручьи и полноводные реки. Затем голос неизвестной снова заговорил:
— Я могу сделать сбывшимся любое твое желание, кроме этого. Ибо, путник, острова наши зовутся зачарованными не зря. Кто попал сюда, уже никогда не вернется, но проведет жизнь в довольстве и радости, счастье и приязни.
Тогда я снова отверз уста свои и говорил голосу так:
— Знай же, о, неизвестная, что ты лицезреешь перед собою Турина Безродного, который...
... и тут я перечислил ей все свои преступления и взятый на себя обет, а также наказания, наложенные на меня эльфами и людьми.
Голос замолк на мгновение, а затем негромко и подобострастно произнес, переливаясь сверкающим туманом перед моими глазами:
— О, воин, испытавший много и доброго, и дурного и причинявший страдания и благо! Знай же, что недостойная нога никогда не ступит на зачарованный остров. Сколько бы преступлений не совершил ты, гордись, ибо сами Валар сочли тебя достойным видеть остров и питаться плодами его. Ибо если бы это было не так, то шторм, бушевавший прошлой ночью по воле Оссэ, разбил бы твою утлую лодку еще в Море и ты сгинул бы там безвестно.
Я несколько удивился ответом голоса, но потом кое-что вспомнил. Другая фигура ранее уже являлась мне сотканной из света, похожего на тот, что я видел сейчас внутри тумана. Пораженный собственной догадкой, я громко воскликнул:
— О, неизвестная из числа Майяр, Xранительница зачарованного острова! Если я прав относительно твоей природы, то явись передо мною в своём истинном облике.
При этих словах сверкающий всеми цветами радуги туман на берегу рассеялся, обнажив яркую сине-фиолетовую фигуру. Она приблизилась ко мне и с поклоном отвечала:
— Да, ты прав, о, смертный человек, посвященный в тайны Сил. Я — Майретар из числа Майяр, дух-хранитель острова. И я — Майя-хранитель рек, ручьёв и островов, а Оссэ, Повелитель Бурь и Штормов — родственник мне, хотя и далёкий, и по воле Ульмо, которому я служу, пребываю я здесь. Ты — второй путник, которого я встречаю на острове Огарр, что на нашем тайном языке Майяр означает Блаженство. Первым путником был эльф из народа Тэлери. Он отказался назвать мне своё имя из стыда за то, что взятый на себя обет оказался неисполнимым. Какое-то время я исполняла его желания, а затем он попросил меня усыпить себя на тысячу лет, ибо, как он выразился "дары твои сладки, но страшны, о, Майретар, они отнимают у смертного и бессмертного волю к свершениям".
Я с интересом выслушал Майретар и, поклонившись в ответ, молвил:
— Прости меня, о, Майретар из числа Майяр, но беседа с тобой и этот трудный день утомили меня. Позволь мне вернутся к этой беседе, когда я буду полон сил и захочу тебя позвать.
— Конечно, господин, — угодливо ответила сине-фиолетовая фигура. — Я всего лишь скромная слуга твоих мечтаний и надежд, пока ты не пытаешься уйти отсюда. Отдыхай, я явлюсь к тебе только когда ты пожелаешь этого вновь, не раньше.
С этими словами она удалилась.
Я застыл возле уже знакомого странного дерева с круглыми плодами (их тут росло множество) и лихорадочно принялся размышлять. Нелегкое это было дело для воина, который всю жизнь пренебрегал этим занятием, но мне ничего другого и не оставалось. Итак, я заперт здесь, на острове, и Майретар не даст мне сделать лодку и уплыть — это ясно. И еще она предложит мне исполнить мои желания, чего я не хочу, но ей всё равно. Пока что она обещала не трогать меня, но не сильно верю я её обещаниям. Мне стоило остерегаться её, пути Майяр не похожи на пути людей. Мелиан, вроде не желавшая мне зла, чуть не погубила меня, позволив Палантиру Феанора коснуться моего разума. Я решил обследовать остров тщательнее на предмет тайных ходов или каких-то еще уловок, которые помогут мне сбежать и лег спать.
Сон мой был тревожен и, как всегда, обернулся кошмарами. Я снова видел свою любимую, мечты о которой упорно отгонял от себя, недостойного, днём, и она погибала, прыгнув вниз, и её тело уносило течение. Я видел Глаурунга, который зловеще хохотал, и огромную черную тень Моргота, произнесшую: "Я уничтожил всех твоих родных, а ты, презираемый и преследуемый всеми, беги и испытай на себе судьбу мою, изгнанника и изгоя!" В ужасе я с криком проснулся и воскликнул: "О, если бы мне никогда не видеть этих снов, хотя бы на этом острове!"
Уже знакомое синее сияние показалось слева из-за группы деревьев и знакомый голос нежно произнес:
— Таково ли будет твоё желание, господин мой?
С горьким смехом я ответствовал:
— О да, Майретар! Но ты бессильна исполнить его!
И, произнеся эти слова, я свалился, сраженный сильным сном, как гномий воитель, пораженный внезапно стрелой орка-лучника в сердце. Удивительно, но Майретар сумела сдержать данное слово и, пока я находился на острове Огарр, никаких снов больше не видел.
1) у эльфов-моряков Белерианда есть присказка — "лодка и корабль ходят по морю, г...но вонючих орков плавает по нему"
На следующий день я больше не увидел облика сине-фиолетовой Майи, хотя облазил и обыскал весь островок Огарр. Он оказался продолговатой формы, вытянутым с северо-востока на юго-запад. В центре острова был какой-то небольшой лес, который я осмотрел только мельком. Две речушки брали свой исток из этого леса и текли на юг в сторону моря. Очевидно, исток этих речушек был общий. В лесу было даже небольшое болото, а поодаль я увидел пугливых маленьких зверюшек странного вида. В общем, я не нашёл на острове ничего полезного, кроме деревьев с круглыми вкусными плодами и какого-то кустарника со сладкими орехами. Кустарник рос на гряде небольших холмов на востоке от того места, где я беседовал с хранительницей.
В течении дня несколько раз я пробовал начать строить лодку, но отказался от этой мысли, видя, что топор мой скоро придёт в негодность от того, что я, как остервенелый, с силой засаживаю его то в прибрежный песок, то в лесную почву. На всём островке не было ни одного места, где я мог бы начать строительство лодки, а пробовал я везде. Из всего этого следовало одно: Майретар прочно вознамерилась сделать меня пленником острова, пленником воли Валар, не желавших, чтобы даже эхо страдания существ Арды под пятой Моргота достигло их ушей.
"Но я перехитрю тебя, Майретар," — думал я, горько усмехаясь в душе. "Я уже не тот наивный воин-рубака, который бродил по всему Белерианду в поисках то орков, то побега от злой судьбы. Жизнь научила меня хитрости, страдание научило меня смирению."
Так, в бесплодных поисках и попытках прошёл день, а за ним еще один. В конце третьего дня фиолетово-синеватое свечение возникло вновь, как я и ожидал, ибо если Майретар держала слово и не показывалась мне, то и я упорно не желал звать её. А посему её появление было лишь делом времени.
— О, хранительница явилась, — с обреченностью в голосе заметил я, — но ведь мне ничего не нужно от тебя.
— О, господин, — произнесла Майретар умильным голосом, — Я изнываю от скуки на этом острове и хотела бы исполнить твои желания.
— Но у меня нет никаких желаний, — по-прежнему упорствовал я, — поэтому почему бы вам не оставить меня в покое?
— Господин, — рассудительно молвила Майретар, — как ты можешь судить, есть ли у тебя желания, требующие своего исполнения или же нет? Позволь мне сначала предложить тебе достойные тебя дары, а уже потом и избирай те из них, что пожелаешь.
— Хорошо, — сдаваясь на её милость проговорил я, — предложи мне дары свои, Майретар. Но помни, что я могу отказаться от любого из них.
— Слушаюсь и повинуюсь, о, господин и владыка острова Огарр, — прозвучал её льстивый голосок. — Итак, узри первый дар мой тебе, о, смертный.
Перед моими глазами всё заволокло радужно-фиолетовой синевой и я увидел как предо мной развернулся широкий узорный ковёр, достойный эльфийских владык и заполнивший собою всю лесную поляну, на которой я находился. Один взмах призрачно-фиолетовой руки и ковёр наполнился изысканными деликатесами. Здесь были и лембасы эльфов, и походные коржи, и караваи гномов, и людские пироги с брусникой, черешней, малиной, здесь были и бесчисленные изысканные мясные яства: печень кабана, мозги телёнка, грудка оленя. Заячьи и кабаньи туши, фаршированные клубнями овощей и яблоками, украшали невиданный ковёр, а поодаль, слева от меня простиралось гигантское море напитков. Среди них я увидел молоко коров, коз и ослиц, легендарный мирувор, светящийся изнутри прозрачный напиток эльфов, плескался в огромной бадье, а справа от него в гигантском стеклянном кувшине в человеческий рост находился изысканный подгорный эль, знаменитый напиток гномов.
Я несколько оторопел от этого великолепия, но тут же задумался. К чему мне все эти деликатесы? А хранительница тут как тут, подкралась сзади и ласково так произнесла:
— Не желаете ли, мой господин, попировать вволю? Ведь путь ваш был далёк и тяжел, а потому вам нужен славный отдых.
Я вспомнил былые пиры покойного Короля Тингола и вздохнул. К чему мне, презренному и запятнавшему себя многочисленными преступлениями, такие пиры? Я никогда не был королём или знатным придворным. Я всегда был воином, я сражался со злом. А еда, что еда? Сейчас ты её видишь, а через минуту уже внутри живота, а через день глядь и вышла из тебя. И цена ей примерно та же на столе, что и в отхожем месте. Покачал я головою и молвил, обернувшись навстречу фиолетовой фигуре:
— Нет, Майретар. Негоже мне пировать и отдыхать, пока страдают люди, гномы и эльфы под пятою Моргота, Врага мира. Хочу я умолить Валар, да уничтожат они Моргота, а сам ничего для себя не желаю.
Странная серая рябь прошла по фиолетово-синей фигуре и она словно как-то потемнела. Или мне показалось? Я потряс головой, но Майретар снова оделась в свой разноцветный искрящийся туман и ушла из виду.
— Пускай так, господин. Только завтра я явлюсь к тебе снова и снова предложу тебе... кое-что другое.
Её удаляющийся голос прозвучал жалобно и ласково, но я расслышал в нём и зловещие нотки. Ничего не понимая — мерещится мне что ли всякая всячина? — я откинулся под тень деревьев и задремал коротким дневным сном.
Вечер прошёл без особых происшествий, я посбивал с деревьев вкусные плоды (сделал себе небольшой запасец), набрал воды из речушки в лесу, погулял по берегу, грустно потыкав в песочек топориком. Потом я лёг, подстелил котомку с припасами под голову и стал готовиться ко сну. В мою голову стали закрадываться странные мысли, словно чужие мне: "Мне надо бежать отсюда. Здесь опасно." Я помотал головой и снова задумался. Никакой опасности я вроде не ощущал. Только Майретар оказалась слишком надоедливой. Но она Майя, а кто их разберет, Колдуний этих светящихся. Постойте-ка, светящихся... А тело-то её где? Почему я вижу лишь её истинный облик? Ну, Мелиан я видел в истинном облике и на троне, но светящийся облик Мелиан не мешал мне видеть то, что скрыто за ним — тело, обычное тело, как у смертных людей и бессмертных эльфов. У этой же — тела нет. Один туман радужно-искрящийся... Прямо как светлая паутина Мелиан в том Видении, когда стоял я рядом с трупом Глаурунга, направив Гуртанг себе в грудь, и где она была... за пределами своих владений... но я не успел додумать мысль и уснул крепким сном без сновидений.
На следующий день я встал рано, успел побродить по лесу и вернуться на южный берег Огарра, когда почувствовал, что снова не один. Сначала я увидел как сильный шторм приближается к острову, а затем из него вышла знакомая мне сине-фиолетовая фигура, из которой исходило радужное туманное свечение.
— Господин мой, позволь мне показать тебе то, что ты мог бы пожелать, — раздался ласковый подобострастный голос Майи, усиленный шумом ветра и воды.
— Показывай, — разрешил я ей грубым голосом, — но потом оставь меня, ибо мне надо еще многое успеть.
— Слушаюсь и повинуюсь, господин мой, — медовым, умильным голосом произнесла Майретар. — Обернитесь назад, лицом на север, господин, и увидите.
Я протёр глаза, думая, что это всё мне мерещится. Берег и песок с высокими редкими деревьями исчезли. Передо мной был высокий тронный зал, слева и справа были каменные, медные и золотые статуи. Фигура на статуях была знакомой... да это же я! Это моё лицо, которое я видел часто, умываясь в реках и ручьях... Напротив меня в двадцати шагах стоял огромный золотой трон с надписью на синдарин(1) "Турин, Покоритель судьбы". Не веря глазам своим, я сделал шаг, другой и вот, неведомо как, оказался у трона и ошеломленно уселся на него. Тут же огромная, окованная железом дверь напротив трона распахнулась и в неё хлынула толпа роскошно одетых придворных. Я привстал от удивления, а они принялись выкрикивать слова приветствия на языках Эдайн, Синдарин и Квенья(2):
— О, великий, Покоритель судьбы, величайший герой Эдайн!
— О, величайший Король всех эльфов и людей, под сенью мрака и теней!
— О, блаженнейший Мудрец, владеющий познаниями о тайных Силах Арды!
— О, затмивший самих Валар своим разумом, правосудием и справедливостью!
— О, прими же дары ничтожных рабов своих!
Тут один придворный, знатный юноша, разодетый в одежду из красного шёлка, подал знак рукой. В зал немедля вбежали трое дюжих слуг в дорогих одеждах, несущих в руках сундуки с богатыми дарами. Знатный юноша хлопнул в ладоши в первый раз. Тут же первый слуга в зелено-алых одеждах открыл сундук свой — и я зажмурил глаза, поерзав в замешательстве на своем троне, настолько ослепительным было это зрелище, ибо многочисленные драгоценные камни лежали в сундуке том. Алмазы, изумруды, рубины, сапфиры, опалы сияли своим блеском, переливаясь, а их красота затмевала даже радужный туман Майи. Знатный юноша хлопнул в ладоши второй раз. Второй слуга, одетый в бело-желтые одежды, откинул крышку второго сундука. Внутри сундук был разделен на два отделения. В левом отделении лежало золото — монеты, кубки, золотые украшения. В правом отделении лежало серебро, серебряные монеты, кубки и украшения из серебра. Я всё еще безмолвствовал, но тут юноша в третий раз хлопнул в ладоши. Третий слуга, одетый в серебристо-серые одежды, открыл крышку третьего сундука. В нём были мечи, кинжалы, кольчуги, все сделанные из самого прочного материала в Арде — легендарного мифрила "серебра эльфов". Мифрильный меч может разрубить обычный клинок пополам, мифрильная кольчуга выдержит удар самого прочного копья или кинжала. Не помня себя, я было потянулся к третьему сундуку... но вдруг опомнился. Власть? Слава? Злато? Богатые украшения и оружие? К чему всё это мне, поганому разбойнику, который отнимал жизни у людей? Тогда я встал с трона и громко сказал:
— Майретар, я отвергаю этот дар! Мне, презренному преступнику в глазах людей, эльфов и Валар, не подобает обладать славой, властью и богатством!
Немедленно всё вокруг меня исчезло, я сидел на сваленном дереве и унылым взором смотрел на фиолетовую фигуру. Синее сияние почти исчезло из неё и фигура потемнела еще больше.
— Как жаль... — произнес нежный голос видения, — мне так хотелось подарить всё это тебе, господин. Какой смертный человек не пожелает власти, денег, почестей?
— Такой, Майретар, кто помнит участь Элу Тингола, погибшего из-за Наугламира, красивого ожерелья гномов с Сильмарилом в его оправе. Кто не променяет желание помочь погибающей Арде на жалкие побрякушки и мишурную славу!
Фиолетовая фигура отшатнулась от меня, как будто её ударили, и побрела прочь, не сказав в ответ ни слова. На мгновение мне даже стало жалко Майю, ведь она так старалась мне угодить. Наконец, издалека раздался слабый голос:
— До встречи, господин, завтра я снова приду к вам...
Я посмотрел вокруг, был уже вечер и солнце наполовину село в воды великого моря Белегэр. Я вздохнул и посмотрел на закат. Это зрелище было красивее, чем все залы Менегрота и Нарготронда. "Какую красоту создал Эру, — подумал я про себя, — и на что мы, безумные и презренные творения Его, променяли её?" С этой мыслью я подложил себе под голову походную суму, лег на неё и быстро провалился в глубокий сон без сновидений.
Назавтра с утра великое Море весьма хмурилось и бросало волны на берег с бешенством разъяренного лесного вепря. Я ушёл с берега и перенёс свою нехитрую "стоянку" в лесок, поближе к ручейкам. Весь день ветер шумел в кронах деревьев, но, укрывшись в лесу, я слышал и то, как волны с силой разбивались о прибрежные валуны. К вечеру ветер стал стихать, и я вышел на берег полюбоваться закатом. Однако солнце скрылось за тучами, а на берегу вместо заката я увидел одиноко бредущую темно-фиолетовую фигуру. Это была хранительница и при виде её у меня сжалось сердце. Радужный туман стелился по низу и на этот раз почти не скрывал от меня её облик.
— О, господин мой, — произнес печальный и грустный голос Майретар, — позволь недостойной рабе твоей предложить тебе третье желание.
— Хорошо, Майретар, — произнес я с некоторым трепетом в душе, так как мне было отчего-то жаль её, — покажите мне, что вы сегодня приготовили для меня.
— Обернись, господин, — голос Майретар стал затихать и последние слова она произнесла шёпотом, — обернись и узри то, что ни Майяр, ни Валар никогда не показывали никому от начала времён.
Я обернулся и оцепенел. В наступившем молчании я не мог и пошевелиться, видя и ощущая то, что считал невозможным. Передо мною стояли и в немой мольбе протягивали мне руки моя мать, Морвен Элендил, и мой отец, Хурин Талион. Вдали я видел Ниенор Ниниэль, мою жену и сестру, мою золотоволосую, мою голубоглазую голубку. Она улыбалась мне нежно и трепетно. Справа от неё стоял мой наставник, Белег Куталион, и держал в руках свой черный меч, меч, который я отобрал у него. Увидев меня, он улыбнулся и отсалютовал мне мечом. Я вздрогнул.
— Прими мой дар, господин, согласись со мною, и тогда ты сможешь видеть своих родных и говорить с ними каждый день, — нежно прошептала Майретар мне на ухо. — Мы сможем даже возвратить их к жизни, если ты пожелаешь...
Возвратить к жизни? Но Валар Ульмо сказал мне, что это невозможно, а я видел его и знаю, что видел. Мысли текли в моей голове беспорядочным потоком. Что это? Что я вижу перед своими глазами? Привидения это или реальные люди, умершие в Арде? И тут меня осенило. Ласковым, фальшивым голосом я проговорил:
— Подойди ко мне, Ниэнор, сестра моя и поцелуй меня в губы, как прежде, ибо я люблю тебя, как свою жену и желаю тебя всем сердцем.
И тут же видение Ниэнор с улыбкой приблизилось ко мне, потянулось к моим губам, но... я отпрянул и громко возгласил:
— Майретар, я отвергаю дар твой! Мне не нужны призраки и тени минувшего, похожие на моих родных!
В то же мгновение все привидения перед моими глазами рассыпались в ничто. Я обернулся и вздрогнул, ибо вместо нежно-фиолетовой фигуры передо мной клубилось облако черно-серого дыма. Внезапно оно возопило и его жалобный вой сотряс остров, после чего оно стало быстро удаляться и пропало в лесу. Борясь с подступающей дремотой, сгорая от любопытства, я медленно последовал за ним. Я шёл и шум ветра над головою скрывал шорох моих шагов. Постепенно углубившись в лес, я начал с удивлением замечать, что некоторые деревья стоят поникшие, с высохшими стволами, а на их коре следы какой-то черной грязи или гнили. Но стоило мне коснуться черных пятен на деревьях, как они пропадали. Я шёл дальше и дальше, приближаясь к самому сердцу леса, которое не обследовал ранее. Где-то здесь должен был находиться источник. Пройдя еще пару десятков шагов вперёд, я увидел небольшой холм и маленький ручей-водопад под ним, образующий небольшое озерцо стоячей воды у подножия холма. И там, у подножия, стояла черная фигура. Вдруг она достала что-то из источника и я остановился как вкопанный, не веря своим глазам. Это был меч, черный меч Гуртанг, который я сам бросил в ревущие воды Тейглина!
Фигура проговорила глухим, злобным мужским голосом:
— Явись мне, явись, великий Вала, Повелитель Теней, Владыка Ангбанда, ненавистник Эру и прихвостней его Манве и Ульмо. Великий освободитель Майяр, явись предо мною в видении, заклинаю!
И с этими словами фигура широко размахнулась мечом и трижды погрузила его в озерцо под водопадом. Озерцо тут же окрасилось кроваво-фиолетовым светом. Я подкрался поближе, снедаемый страхом и гневом, и увидел, как из озера стала подниматься огромная кроваво-тёмная фигура, увенчанная черной "короной" из рогов.
— Верный слуга мой, — произнес отвратительный голос, полный запредельной злобы, отчаяния и ненависти, — я гневаюсь, ибо не выполнено до сих пор моё повеление. Махраттар, Майя мой верный, ныне соглядатай мой в водах ненавистного Оссэ и проклятой Уинен(3), почему доселе не погубил ты Турина Безродного, сына Хурина?
И при этих словах рогатый простёр исполинскую руку свою и трижды ударил ей по спине черной фигуры. Уже знакомый мне жалобный вой, полный тоски и боли, раздался из клубов дыма и пепла, а затем низкий, злобный голос ответствовал:
— Увы мне, несчастному, ибо с тех пор как Майя-служители Ульмо прокляли меня и заточили дух мой в меч Эола(4),темного эльфа, ограничены мои силы и прикован я к этому черному мечу, не в силах покинуть его. Только преступления, совершенные Эолом и Турином позволили мне наконец отделить свой призрачный дух от истинного облика, скрытого в мече и вернули мне магию. Ибо в час, когда Турин решил пронзить себя мною, я наконец вновь обрел чувства, разум и волю. Но до сих пор Турин не поддаётся моим чарам: три великих дара предлагал я ему и, если бы принял он хоть один из них, его разум был бы порабощен, и он стал бы рабом моим, а рабов своих я всегда могу умертвить.
— Жалкий червь! — возопил кровавый исполин и пнул склоненную перед ним темную фигуру ногой. — Так ли ты служишь великому Владыке своему, Освободителю от уз Эру-поработителя, великому Мелькору!(5) Неужели не дал я тебе достаточно сил через воды Белегэра, чтобы ты смог помутить разум проклятого смертного? Сейчас я хочу насладиться наконец его предсмертной агонией, страхом и отчаянием, ибо его отец, Хурин нанёс мне страшное оскорбление, отказавшись служить мне по доброй воле! Вся семья этой земляной обезьяны уже мертва, они умерли от душевных мук или покончили с собой и прокляты навек! Остался лишь он, проклятый Турин! О, доколе мне, великому Вала, терпеть его на этой земле!
— О, величайший среди Айнур, о, первый в порядке Творения, о, владыка Арды, пощади неверного слугу твоего. Я собрал магии, высасывая из дерев их жизненную силу, и попробую потягаться с Туриным. Сейчас я разыщу его и попытаюсь сбросить в море или напугать так, чтобы он сам туда кинулся, а на море вызову водоворот, который утянет проклятого смертного в пучину. Не прогневайся, о, великий, дай мне оправдаться! — и фигура с жалобными стенаниями и причитаниями стала кататься по земле.
— Хорошо, раб! — с отвращением произнёс кровавый рогатый исполин, постепенно скрываясь в озерце. Темная фигура постояла немного и, вынув меч из озерца, медленно, клубясь и стеная, отправилась было в обратный путь, чтобы найти меня. Я сжал в своих руках посох Древовида, который всё это время после крушения таскал с собой за поясом. Вся надежда была на него. И я вышел из-за деревьев, за которыми прятался.
— Ну, здравствуй, Махраттар, падший Майя, проклятый своими собратьями, некогда заточенный внутри Гуртанга. Тебе некуда скрыться и нечего предложить мне, так что убирайся с этого острова или тебе не поздоровиться, — сказал я, доставая посох.
Злобный и яростный смех существа был мне ответом. Черный туман из дыма и пыли, окружавший Махраттара, стал клубиться еще сильнее, а дым поднимался всё выше, почти до самого неба.
— Червяк! Ты вздумал пугать меня и угрожать мне, мне, изгнавшему с этого острова его хранительницу! Мне, поставившему ту невидимую стенку в Море, которую ты по недоразумению принял за завесу Валар! Мне, поднявшему шторм в океане, что прибил тебя к берегу и уничтожил твою лодку! Мне, наложившему на тебя, пока ты спал, заклятье, которое задержало тебя в пределах этого острова, нареченного мной на черном наречии Огарр, что значит Отчаяние! Твоя жалкая палка, которую ты держишь в руках, не поможет тебе, смертный!
С этими словами темная фигура шагнула ко мне и, вынув меч, замахнулась, метя мне в голову.
Я быстро парировал удар своим посохом, и черный меч зазвенел, коснувшись зачарованного дерева. На лице существа отразилось удивление. Он снова поднял меч и снова попытался снести мне голову, но я опять подставил посох, и снова меч издал пронзительный звон, похожий на стон. Черная фигура отступила на три шага назад, схватилась за голову и завыла:
— Оружие древнейшего! Посох Энта! Откуда, о, откуда у тебя посох говорящего с Творцом, смертоносный для всех, бунтующих против Него?
Я не отвечал, но, наступая, нанес по фигуре несколько сильных, точных и чувствительных ударов. Она выла, клубилась и дымилась, черный меч сверкал злобной молнией то слева, то справа, отражая удары, но Махраттар, как его назвал Враг, отступал всё дальше и дальше. Видно было, что удары по мечу отчего-то причиняют существу невыносимую боль, а я уже догадывался почему. Ведь именно внутри меча было заключено тело падшего Майи.
Наконец, Махраттар понял, что если бой продолжится, он проиграет, и с криком бросил меч в озеро, рассеявшись в пространстве. Я подошёл к озерцу, черный меч быстро уходил под воду. Тогда я погрузил левую руку и схватил черный меч, с усилием вытащив его из воды, которая почернела от проклятия Майи. Держа шипящий и пышущий злобой, как уголь в печи, меч на вытянутой руке, я со всей силы ударил по нему посохом, зажатым в правой. Я думал, что изгоню падшего из меча, но вышло не так. Посох неожиданно с треском раскололся на четыре части и упал в озерцо. "Прощай, посох," — мелькнула у меня горькая мысль и исчезла, так как от меча, который понемногу завибрировал, стало исходить черное свечение, что поползло по моей руке, всё выше и выше. Я попытался отбросить от себя эту погань, но меч прилип, как пиявка, к моим онемевшим от холода пальцам. Как же холодно... как холодно... черное свечение всё выше, вот оно уже охватило левую руку целиком, вот оно поднялось до плеча, а вот переползло на самое сердце. Из последних сил я воскликнул:
— Мелиан и Эру, помогите! — и упал на землю без сил.
Последним, что я услышал, впадая в забытье, было злобное шипение:
— Посмотрим, как ты выживешь, когда тебя усыпят на тысячу лет. В забытьи ты умрёшь без пищи и воды. Да, я истрачу последние силы, и сам потеряю сознание, но мне удастся выполнить приказ Великого Господина Мелькора и извести тебя, проклятый земляной червяк...
Тут в глазах у меня потемнело и я растянулся на траве, теряя сознание. "Неужели это всё, неужели конец?" — метеором промелькнула быстрая, как стрела, мысль и тут же погасла. Тьма окружила и поглотила меня и потом я уже ничего не слышал, не видел и не ощущал на этом свете.
1) язык Тэлери и Серых эльфов
2) язык эльфийского народа Нолдор, к которому принадлежал Феанор
3) супруга Оссэ, владычица морей, служительница Валы Ульмо
4) Первоначально меч Гуртанг был мечом Эола, темного эльфа, потом этот меч попал к королю Тинголу и он попал к Белегу, а от него к Турину
5) Имя Моргота до своего падения
Я пробудился от сна, почувствовав что-то неуловимое в воздухе надо мной. Я всё так же лежал, а возле меня валялся черный меч. Схватив его отчаянным движениям, я быстро, вприпрыжку побежал в направлении берега. К моему удивлению, я потратил гораздо больше времени, чем предполагал. Подбежав к самой кромке, я размахнулся изо всех сил и бросил тяжелый меч в пучину вод Белегэр, великого западного Моря. "Ну вот и всё, — злорадно подумал я, — прощай, опасное соседство, прощай навеки, Гуртанг, проклятый меч, покойся в пучине". Но я был еще очень слаб и тут же заснул снова, проспав на берегу, под лучами солнца, целый день.
Я проснулся под вечер и захотел посмотреть закат. Я был уверен, что напротив меня находится запад и я увижу закат, какого же было моё удивление, когда я не увидел Солнца на привычном мне месте. Привычном ли? Внимательно посмотрев вокруг, я увидел, что все деревья и даже прибрежная линия изменились. Исчезли зигзаги и валуны, линия стала более ровной. Солнце заходило с другой стороны, там где раньше был "юг". Меня это удивило, но я еще чувствовал себя слабым. Взяв орочий топорик и сбив с одного из дерев пару больших круглых плодов с сочной белой мякостью, а затем съев их, я подложил себе под голову суму и лёг спать.
На следующее утро, я, как и задумал, решил снова осмотреть остров. К моему удивлению, он был сейчас совсем другим. Рек стало не две, а одна и прибавилось одно болото. Холм с водопадом исчез. Остров стал менее продолговатым и более круглым и потерял в ширине. Мне даже показалось, что это был совершенно другой остров, но как это было возможно? Ведь я проснулся рядом с мечом, с тем самым мечом, который содержал в себе душу проклятого своими собратьями Майи. Так я сидел на прибрежном песку и размышлял, отдыхая. Тут же мне пришло в голову проверить кое-что. Я взял орочий топорик и ударил им по дереву. Топор не промахнулся, а оставил на нём отметину.
Можно представить мою радость, когда это произошло. Я понял, что проклятие спало с острова, когда я избавился от черного меча. Почему я был еще жив, хотя Махраттар пытался снова высосать мою жизнь? Не ведаю. Может быть то Мелиан и Эру помогли мне, а скорее заклятие долгой жизни, которое было на мне. Тут же я вспомнил само заклятие и опешил... как там говорила Мелиан — "тысячи лет в Почти-Смертном-Сне". А ведь я чувствовал, что как бы умираю, а не засыпаю. Так-так-так, это многое объяснит. Сколько же лет я пробыл в беспамятстве. Я посмотрел на мои руки и ноги. Они были сильно исхудавшими, как будто светились изнутри. Я почувствовал дикий голод уже в третий раз за это утро и побежал к кустарнику набрать орехов. Ореховый кустарник сильно расплодился на этом острове, как я понял, за долгие годы.
Следующие две недели я только и делал, что ел, пил и спал. Голод, дикий и страшный, снедал меня. Даже моя совесть, больная, измученная и исколотая множеством преступлений совесть более не тревожила меня, отступившись на время. Я спал каждую ночь без сновидений, как дикий кабан, наевшийся желудей. Но через две недели я вспомнил, что у меня всё еще есть долг перед народами Арды, обет, который я взял на себя сам. И я решил было построить лодку, большую, чем раньше и отправиться в путь, на Запад. Следующие шесть месяцев были сплошным мучением, попытки отыскать остатки чудного посоха на безымянном теперь островке не приводили ни к чему, а орочий топор, рубил деревья плохо и гнулся. В конечном итоге мне с превеликим трудом удалось построить лодку, но она была такой же утлой и маленькой, управляемой лишь веслом, как и первая лодка, сгинувшая от шторма падшего Майи.
И я решил не пробовать плыть на Запад, а отправиться на Восток в западный Белерианд, где я уж точно мог бы построить себе лодку побольше, а, главное, найти для этого новые инструменты. Я взял с собой запас орехов с кустарника и круглых плодов с вкусной мякотью, набрал воды в походный бурдюк. И однажды утром я посмотрел на "свой" остров и попрощался с ним. Слезы стояли в глазах, так как я успел свыкнуться с одиночеством и покоем. "Прощай, милый остров, мы вряд ли увидимся с тобою," — подумал я, отплывая.
Я правил на северо-восток, твердо помня, что когда плыл сюда, мой путь лежал на юго-запад. Первые две недели пути прошли без происшествий. Лишь одно беспокоило меня — я не видел ни изящных в своей величественности судов Телери, ни остроконечных, похожих на клюв хищных птиц, пирог орков. Куда могли подеваться мореходы, ведь сейчас мы так близко от берега? Но если это и волновало меня, то совсем немного. Гораздо больше меня стали мучить сны, проклятие моё, которое я навлек на себя нечестивой жизнью. Во снах вновь Ниэнор, сестра моя и возлюбленная, протягивала ко мне руки в тщетной попытке дотронуться до меня, но злой шквал ветра уносил её прочь и она тонула в пучине. Мой отец снова и снова бросался в Море, чтобы покончить со своей жизнью, а мать тихо угасала от голода и страданий, обнявшись с насыпью на могиле Финдуилас. Каждое утро я просыпался от собственного крика и глаза мои были влажными, так как я плакал во сне.
Мои дни были почти столь же безрадостны, сколь и ночи. По утрам меня мучили воспоминания о былом, днём меня терзало безразличие и скука, а вечером руки и ноги гудели от усталости, ибо лодка была еще более сложной в управлении, чем предыдущее моё "творение". Я засыпал и всё повторялось. Я видел, как гномы убивают мою наставницу Неллас, о судьбе которой не знал ничего, как она простирает ко мне свои руки, как некогда Финдуилас, а я вновь не могу помочь, скованный взором огромного Балрога, нависшего надо мной, как над дичью в поле нависает жестокий коршун. Я видел друга моего и названого брата, Гвиндора, как он пытается защитить короля от орков и как огромный орочий ятаган входит ему в левый бок, он оборачивается ко мне, пытается улыбнуться, но второй орк, подъехав поближе на огромном волке-оборотне, срубает ему голову, и она отлетает в сторону, а безглавое тело, сочась кровью и смертью, падает вниз ничком. И я видел мою возлюбленную, золотоволосую и голубоглазую, судьбу мою вечную, которая улыбалась мне своей последней улыбкой и, прыгнув в ревущие воды реки, исчезала навеки. Я кричал, просыпаясь, но голос мой лишь пугал утренних чаек и других птиц-падальщиков:
— О, горе мне, несчастному, безродному и покинутому всеми скитальцу!
— Горе мне, невольному убийце друзей своих и совратителю сестры своей!
— Горе мне, ибо волны не хотят прийти и поглотить меня, Валары мощью своею не желают раздавить меня, Эру не хочет посетить меня своею десницей и превратить в клочок праха!
И дни шли, тянулись один за одним, я считал каждый из них, вот прошла уже третья неделя и приближалась к концу четвертая, а великое Море Белегэр было всё таким же пустынным. Я уже начинал беспокоится, ибо припасы мои подходили к концу. Я даже смастерил из остатков орочьего ножика, пары веток и узких длинных листьев незнакомого мне дерева с острова удочку, чтобы ловить рыб. Теперь я берёг свои орехи и круглые плоды и каждый день вылавливал хотя бы несколько мелких рыбешек. Но это, безусловно, еще более замедляло моё путешествие. Наконец, пошла уже пятая неделя моих странствий. Надвигалась новая беда, которая властно заняла все мои мысли так, что даже обычные сны-кошмары отступили на время перед нею. А именно, у меня стала кончаться вода. Два бурдюка, наполненных ею, были почти пусты, а в море мне негде было пополнить её. За всё время пути не было ни капли дождя, небо было, как назло, почти безоблачным. Содрогаясь при мысли о том, что придётся умереть от жажды в открытом Море, я приготовил себя к этой кончине как мог и оставил праздные мысли. Пополнить воду было нечем, а следовательно волноваться мне не пристало. Еще через некоторое время, преследуемый кошмарными снами, я почти стал молить владык Валинора о смерти, но в который раз удержал свой поганый язык, вспомнив о словах Мелиан, в которых та обличила моё желание умереть как нечестивый вызов Творцу.
Начиналась шестая неделя моего плавания, когда я увидел небольшую гряду рифов на горизонте. Море здесь отчего-то оказалось не таким глубоким, как бы слегка обмелевшим. Гряда тянулась откуда-то с северо-запада на юго-восток и уходила за горизонт. Странно, когда я отплывал из Белерианда, я ничего подобного не видел. На следующий день жидкие тучи собрались на горизонте, Море взволновалось и пошёл дождь. Я ловил своими бурдюками капли дождя и был совершенно счастлив. "Как мало нужно смертному, гонимому ветрами изгнаннику для счастья," — думал я и отчего-то ощущал привкус горького пепла на губах. Дождь шёл два дня и я смог полностью восстановить запасы воды.
Так проходила неделя за неделей, уже два месяца прошло с тех пор, как я оставил милый безымянный островок, где спал незнамо сколько лет, где встретил Майю, заточенного в Гуртанге и победил его. Я стал скучать по своему острову, по высоким деревьям, дававшим мне пищу и кров, по кустарнику, радостно шумевшему при моём приближении, по речушкам, весело журчавшим и дававшим мне возможность испить чистой воды. Внезапно вдалеке, чуть дальше к западу, я увидел какой-то холм или возвышение и стал править туда, слегка изменив направление лодки с помощью верного весла.
Приблизившись, я сильно удивился. То, что я принял за одинокий морской риф, оказалось крошечным островком, с холмом, на котором росла трава. В центре острова стояло нечто, похожее на огромный валун, поросший мхом. "Откуда здесь лес и что это за новости?" — подумал я приставая к островку. Я высадился, затащив лодку повыше на случай внезапного шторма, и подошёл к тому, что издалека принял за валун. На деле это было какое-то беспорядочное скопление веток, камней, сора, мха и чего-то еще. Я постоял, посмотрев на всё это, затем обошёл "валун" кругом. Наверху, высоко, чирикали птицы, свившие гнездо в ветках "валуна". Я наклонился и орочьим топориком стал копать землю возле это странного скопления. Но вот мои усилия увенчались успехом — я увидел огромный корень, словно растущий из-под земли. Я осторожно, чтобы не задеть корень, подкопал с другой стороны и увидел целую паутину корней, между которыми места было достаточно, чтобы пролезть и посмотреть, что же у валуна внутри. И я начал потихоньку протискиваться в отверстие, отложив топорик в сторону, раздвигая сучья и корни руками, но в этот момент, что-то больно ударило мне прямо по макушке. Помотав загудевшей головой, я скосил глаза и тут же стал вылезать обратно. Передо мной лежал уже давно знакомый хрустальный шар, Палантир Феанора!
Я вылез и едва не коснулся "видящего камня", но потом что-то вспомнил и побежал к лодке. Достав из неё пару пучков листьев, связанных между собою, я подошёл обратно к "камню" и бережно завернул его в листья, а затем сел на траву и задумался. Если то, что я только что увидел, было Палантиром, то передо мной был не "валун", а уснувший Древовид. А это означало (тут я чуть не отложил Палантир в сторону и не вскочил от внезапной догадки), это означало, что я нахожусь в южной части Региона, Леса Дориата, а то, что я принял за череду холмов, было Андрамом, великой и подобной стене грядой холмов, тянувшейся от Нарготронда на юго-восток к самому Оссирианду. (1) Но как? Как всё это огромное пространство оказалось под водою? Затоплен весь Белерианд? Или... от запредельного ужаса у меня чуть не встали дыбом волосы на голове... или же вся Арда превратилась в гигантское Море?
Я продолжал отчаянно размышлять так, пока не вспомнил кое-что и не ударил себя по лбу изо всех сил обеими руками.
— Кретин! Бездарный болван! — вскричал я в ярости за своё собственное неразумие.
Ведь у меня был Палантир! Да, Древовид предупреждал меня о том, что нельзя долго смотреть в него, да и я чувствовал злую волю Феанора, царившую в нём. А что если попробовать вырвать Палантир из-под власти Феанора? В конце концов, могучий эльф-ремесленник из народа Нолдор уже мёртв, а мёртвые не могут помешать живым. И если бы в первый раз я тогда не был погружен в собственное горе, Палантир не смог бы пленить мой разум. Тут же я уселся поудобнее перед "камнем" и закрыл глаза. Почувствовав, что постепенно успокаиваюсь и лишние мысли исчезают из моей головы, я собрал всю свою волю в кулак и пожелал одного: "Покажи мне то, что произошло с Дориатом до его затопления!" Когда я посчитал себя готовым, то открыл глаза и развернул пучок листьев, обнажив Палантир.
Я коснулся Палантира обеими руками и изо всех сил направил свою мысль внутрь, и вот тогда Палантир загорелся каким-то кровавым светом, а я вновь очутился внутри него.
1) Оссирианд — Семиречье, страна на самом востоке Белерианда, родина Саэроса и его народа Нандор, зеленых эльфов
Я снова очутился внутри "камня", но на этот раз у меня не было того противного чувства парения неведомо где, потери себя. Я больше не перемещался в разум других существ, я просто видел те события, что происходили в Дориате, как будто в гигантском зеркале.
... я видел, как после смерти Тингола и ухода Мелиан Маблунг и другие капитаны эльфов догнали гномов и забрали назад Наугламир, ожерелье гномов, и вести об этом были посланы Берену и Лютиэн, которые еще жили в то время в Оссирианде.
... я видел как уцелевшие гномы вернулись к себе в Ногрод, оболгав эльфов, говоря, что Король Тингол просто не хотел платить им за работу, что они были атакованы, а многие убиты, что они защищались...
... я видел как ведомое владыкой Ногрода, Королём гномов, огромное войско гномов королевства пришло и разорило Дориат, и взяло приступом Менегрот, забрав из сокровищницы Элу Тингола лишь Наугламир, и Маблунг, бедный Маблунг пал, защищая Наугламир с Сильмарилем внутри.
... но и гномы ушли с добычей недалеко, ибо весть дошла до Берена и Лютиэн, и собрали они вместе с Диором, сыном своим, войско зеленых эльфов и энтов Оссирианда, подстерегли возвращавшееся войско гномов и те дорого заплатили за взятие Менегрота и убийство серых эльфов. Ибо Берен, легендарный герой людей, единственный из нас, кто был мертв и воскрес, лично сразил владыку Ногрода и отнял Наугламир, и гномы были рассеяны, немногие из них уцелели и вернулись к себе в Ногрод, более даже не помышляя о мести.
... и Берен взял ожерелье Наугламир с сверкающим, как небесный свет, Сильмарилом и подарил его своей жене Лютиэн прекраснейшей, и пока оно сияло на её шее, никто из эльфов, гномов и людей не смел более охотиться на Сильмарил как на добычу, ибо страх одолевал всякого, кто замышлял злое против этих двоих, вернувшихся из мертвых, воскресших против тяжких испытаний, посмевших бросить вызов самому Морготу и оставшихся в живых.
... А Диор Элухиль вместе с женой своей Нимлот и своими сыновьями Элуредом и Элурином, а также Эльвинг, дочерью своею, попрощался с отцом и матерью и ушёл в Дориат. Там он был коронован как законный Король, внук Элу Тингола, в чьих жилах текла кровь Майяр, эльфов и людей.
... Но вскоре пришла пора и отправились Берен и Лютиэн окончательно в путешествие, из которого не возвращаются, но они возвратились когда-то однажды. И на этот раз они умерли всецело, и души их ушли из этого мира, куда — лишь Эру ведает, ибо хоть Лютиэн и была эльфийкой и из числа полу-Майяр, но выбрала судьбу смертной и разделила одну участь с мужем своим Береном, так как любила его больше жизни своей.
И я оторвался от созерцания и остался внутри Палантира, но пребывал в думах о любви, смерти и страдании, и мне казалось, что не было в Арде судьбы прекраснее, чем судьба Берена, и завидовал я ему, хотел быть подобным ему и даже свершить то, что удалось свершить ему, а именно найти свою истинную любовь и последовать за ней даже до смерти. Но любопытство моё снедало меня и мучило, ибо я не нашёл пока ответа на вопрос, как Дориат оказался в пучине морской, и продолжил я созерцание прошлого...
... и увидел я, что Наугламир с Сильмарилом внутри вернулся к Диору, внуку Тингола и сыну Берена и Лютиэн, и возложил Диор Сильмарил на шею свою, и встал с трона своего и восплакал о судьбе отца своего и матери своей...
... но вести о том дошли наконец до сыновей Феанора. Проклятая клятва их, данная отцу, возбудила в них желание отобрать Сильмарил, наследие своего отца, из рук Диора и послали они к нему гонца, требуя вернуть Сильмарил и угрожая войною...
... и узрел я, как с гордостью во взоре Диор отверг требования сыновей Феанора, говоря: "Сей камень моя мать и отец добыли, пробравшись в логово Моргота, и, усыпив его, отрубили один из Сильмарилов из короны на голове его. Где были тогда сыновья Феанора? И сказываю я, не получат они Сильмарила вовек, ибо не им, запятнавшим себя преступлениями, требовать то, что моё по праву!"...
... и когда получили сыновья Феанора ответ, возгорелись сильною яростью сердца их и собрали они могучее войско эльфов Нолдор и вторглись в Дориат, осадив Менегрот, и закипела великая битва. И троих сыновей Феанора удалось сразить Диору в той битве: Келегорма Прекраснейшего, третьего сына Феанора, некогда стремившегося похитить Лютиэн, Куруфина Искуснейшего, подобного отцу своему Феанору в ремесле, и Карантира Тёмного, скорого на гнев и расправу, самого ярого из сыновей Феанора, но и сам Диор был сражён в той битве и жену его Нимлот убили, а сыновей...
Тут я почувствовал как будто снова отрываюсь от земли и парю над нею и, догадавшись, что сейчас должно произойти, зажмурил глаза свои, ощутив как дрожь проходит по всему моему телу, и я уменьшаюсь...
... и я бегу, бегу куда-то со всех ног, а в моей голове плещется невыразимый ужас. Меня зовут Элуред. Мне всего шесть лет, как и брату моему, близнецу Элурину. Я где-то внизу, глубоко под землею, в южных залах Менегрота. Меня преследуют страшные эльфы с мечами. Они убили папу и маму! Где же ты, братик Элурин, где ты? Отголоски страшной битвы звучат у меня в ушах, я помню залитое кровью лицо наставника. Он сказал нам с братом одно слово — "бегите", а сам упал и более не шевелился. Но мы с братиком не знали куда бежать, запутавшись в бесконечной веренице залов и коридоров, и я боюсь, что мой брат побежал в другую сторону. Страх сильной волной накатывает на меня, что же будет со мною теперь, когда нет папы? Горе настигает меня и на глазах выступают слёзы, хотя я и креплюсь, чтобы не зареветь во весь голос как сопливый мальчишка. У меня больше нет папы, такого сильного и надёжного папы. Я любил играть с его длинными черным волосами и сидеть у него на коленях, а он рассказывал мне дивные истории о сотворении мира Великим Отцом, об Айнурах и их Великой Музыке, и мне было так хорошо, я засыпал у него на коленях, слушая его ласковый голос. У меня больше нет мамы! Мамы, нежной и бледноволосой мамы с острыми ушами и чудным голосом, который журчал как речка. Ни у кого из эльфов в Менегроте не было такого голоса. И когда она пела, все откладывали свои заботы и стекались в тронный зал послушать её, а папа укорял её за это. Но я слышу позади меня стук безжалостных шагов. Это приближаются преследователи. Битва проиграна, проиграна окончательно и они пришли к нам. Они пришли забрать ожерелье, я знаю, я подслушал разговор мамы и папы. Мама хотела отдать им это ожерелье, но папа возражал, что это наша единственная память о бабушке с дедушкой...
... мне не везёт: я спотыкаюсь на повороте, а голоса преследователей всё ближе. Внезапно я слышу как страшно кричит мой братик, которого, видимо, схватили. Не помня себя, я хватаю кинжал, который висит на одной из стен в коридоре и бегу назад, назад, чтобы отнять у них моего брата. Но в меня вцепляются чьи-то безжалостные руки и чужой голос произносит: "Ну вот ты и попался, синдарское отродье!" Я вижу глаза большого эльфа, в которых плещется что-то, похожее на безумие. Из-за поворота появляется другой эльф, что тащит моего брата за собой на верёвке, а брат плачет и кричит от боли в связанных руках. Тут я слышу разговор этих эльфов: один из них говорит, что им надо в лес, но тут поймавший меня сдавливает мне шею с силой и я теряю сознание...
... я очнулся в лесу, привязанный к дереву, братик привязан рядом, во рту у нас грубые кляпы из каких-то тряпок. Эльфы вполголоса обсуждают что-то на языке Нолдор, рядом горит большой костёр. Я не знаю квенья(1), меня еще только начали учить языкам. Но я слышу слово "жертвоприношение" и меня вновь охватывает ужас. Хорошо, что братик не слышит, он всё еще без сознания. Вокруг нас порубленные деревья, которые стали топливом для костра. Я оглядываюсь: лес похож на Регион, а не на Нелдорет, слишком много старых деревьев. Тут я вспоминаю сказки своей наставницы про энтов. И думаю, хорошо бы энты пришли и спасли нас. Тут я слышу какой-то шум вдалеке, эльфы достали своё оружие, огромные мечи, но шум не повторился. Тогда один из эльфов с безумными глазами подходит ко мне и достаёт длинный кинжал. Он улыбается мне и произносит на синдарине(2):
— Ну что, синдарское отродье, прощайся с миром. Сейчас мы перережем тебе с братом шею, а труп сожжём на костре во славу Владыки нашего, Мелькора, что обитает ныне в Ангбанде. Мы всегда можем сказать господину нашему, Келегорму, что не нашли вас.
Мне становится еще страшнее, я вспоминаю, что наставница говорила мне об эльфах тьмы. Их мало, эльфов, добровольно предавшихся Врагу мира, но они существуют.
Но тут треск из лесной чащи становится сильнее и оттуда показываются какие-то странные существа, похожие на... деревья? Эльфы достают мечи и пытаются рубить их, но их слишком много. Потом эти существа, бурча и треща что-то на своём языке, ломают эльфам шеи и бросают в огонь. Крик, дикий крик сгорающих на огне существ, будит моего братика. Он что-то в ужасе мычит, а я пытаюсь жестами ему показать, что всё в порядке, это ведь энты, они сейчас нас освободят. И точно, веревки разорваны и существа хватают нас, подносят к себе.
Я вижу глаза существ... но они тоже безумны, может быть еще более безумны, чем глаза эльфов-похитителей. И тут в мои руки и ноги вонзаются острые сучья, начиная раздирать их на части, я кричу, боль невыносима... мама... мама... помоги мне... рядом кричит братик... это... не... энты... это хьорны... полуразумные... деревья... наставница... сказала... если... энтов... нет.. но... есть... угроза... они... убивают... всех... как мне больно... как больно... я... умираю...
... и снова оказываюсь в безвременьи и какое-то время парю, а потом будто стою. Но я всё еще не в реальном мире, а внутри Палантира. Слёзы заливают моё лицо, ведь это мы с Древовидом стали невольной причиной произошедшего. Конечно, несчастных детей было всё равно не спасти, их бы принесли в жертву. Но если бы Древовид был не деревом, а спящим энтом, хьорны бы разбудили его, подали бы ему сигнал и, возможно, этого не случилось бы. О, сколько горя и бед в этом мире!.. Но я возвращаюсь с твердым желанием досмотреть всё до конца...
... и я вижу бегство Эльвинг, младшей дочери Диора и Нимлот, с остатком верных воинов к устью Сириона, где остались еще поселения эльфов...
... потом я вижу скрытое королевство эльфов Гондолин и как оно пало по воле Моргота и от предательства...
... и я вижу бегство гондолинцев в устье Сириона. И как Эарендиль, сын великого героя людей Туора и эльфийки Идрил, полуэльф, растёт там.
... И Туор с Идрил уплыли в Валинор, но Палантир почему-то не мог показать мне ничего там, видно, не заслужил я лицезреть земли бессмертных...
... а Эарендиль подрос и женился на Эльвинг, и родились у них дети, и странствовал он на великом корабле своём по водам, и имел славу великого корабела...
... и снова сыновья Феанора напали на поселение эльфов-изгнанников у Сириона в отсутствие Эарендиля, пытались забрать Сильмарил, но хотя они убили много эльфов, у них ничего не вышло...
... потом Эарендиль создал огромный корабль Вингилот и вставил Сильмарил как огромный фонарь в мыс корабля своего, и поплыл в Валинор просить заступничества за Арду, оставленную во власти Моргота...
... через некоторое время в Арду прибыло большое войско Валинора, ведомое Майярами по воле Валар...
... и увидел я, как напало войско Валинора на армию Моргота и возле крепости Ангбанд бились они, а Моргот боялся и не мог выйти из крепости. Вот уже и Балроги были повержены или ускользнули, и Саурон, прислужник Моргота, бежал по подземным ходам и затаился, и драконы были почти все перебиты, и орков, и оборотней, и троллей разогнали и одолели...
... а после Майяры спустились в подземелье Ангбанда и сразились с Морготом. Был он повержен и скован великой цепью Ангаинор, а из короны его сделали ошейник, и Сильмарилы были отняты у него...
... но Маэдрос и Маглор, последние оставшиеся в живых сыновья Феанора, не приняли участие в Великой Войне Гнева Валар против Моргота, Врага мира, и были наполнены отвращением и ненавистью к себе. Они узнали, что войско Валар одолело Моргота и отобрало Сильмарилы, и в безумии своём потребовали их себе, а когда получили отказ, пробрались в палатку, где хранились камни, убив стражей, и захватили Сильмарилы...
... с ужасом лицезрел я искаженные лица Маэдроса и Маглора, которые взяли в руки свои наследие отца своего, а оно стало жечь им пальцы и мучить их мукой великой, ибо священные камни не терпели зла и не хотели находиться в руках братоубийц и преступников в глазах Эру Создателя... И покончил с собой сын Феанора Маэдрос, ввергнув себя в огненную расщелину в земле, а Маглор выбросил Сильмарил в море и его тоже никогда более не видели среди живущих...
... и из-за войны Валар с Морготом мир был переделан и увидел я гигантскую волну, что накрыла собою весь Белерианд и навеки поглотила земли Хитлума, Нарготронда, Гондолина, Анфауглита, Дориата, южного и западного Белерианда и даже части Оссирианда, и великое море Белегэр заплескалось там привольно и свободно, а все еще живые создания погибли в пучине морской...
... а Моргот, Враг мира, был изгнан во Тьму Внешнюю и, хотя я не мог видеть этого в "камне", Палантир отразил искаженное эхо крика Врага, и познал я по крику судьбу его, ибо был он страшно наказан...
... Валинор был сокрыт и путь туда был навеки отрезан, и Валары переделали Арду: из плоской Арды они сделали круглый шар, висящий в Эа...
... Эарендиль, великий мореход, стал плавать по небу в чудной ладье своей, а последний оставшийся в мире Сильмарил был превращен Валарами в яркую звезду небес...
... с усилием оторвал я наконец взор свой от Палантира, потрясенный увиденным. Ибо понял, что видел конец Первой Эпохи Арды, и Арды, какой я её знал, более не существовало. И я поистине жил сейчас в другом мире.
... тут Палантир зажёгся вновь ярко-красным и, как ни старался я убрать руки, увидел я в Палантире высокого эльфа, и безумие билось и ярилось в очах его. Строго сказал мне эльф, глядя на меня: "О, человек, сей Палантир мой и только мой, и даже в смерти не будет принадлежать тебе никогда!". И с этими словами пламя стало невыносимо жечь мне руки, но я знал, что час битвы за Палантир настал, выпрямился и громко произнес: "Во имя Эру, Владыки сущего, и Мелиан, Дарительницы жизни, изыди, Феанор, братоубийца и клятвопреступник, ибо более не твоё это творение, как и Сильмарилы, двое из которых утрачены, а третий превращен в звезду небесную по воле Валар". Страшно заскрипело видение зубами и черный дым пошёл из Палантира, тот стал рваться из моих рук и хотел "прыгнуть" в море, но крепко держал я "видящий камень" волей своею и крах надежд моих на цель моего путешествия придал мне сил. Какое-то время я боролся с призраком Феанора, потому что я точно знал, что его нет среди живых и это лишь воспоминание, в котором нет души эльфа. Потом внезапно черный дым перестал виться и ранее мутный шар просветлел, из тёмного став прозрачным. Тогда я понял, что мне это удалось и упал на землю без сил, погрузившись в сон.
1) язык эльфийского народа Нолдор
2) язык серых эльфов, т.е. понятный мальчикам
В изнеможении я сидел близ превращенного в гигантское дерево Древовида и думал, что буду делать дальше. Весь мой план — плыть к Валар и просить у них за Арду — потерпел полное крушение. Белерианд опустился на дно великого Моря. Из того, что я увидел в Палантире, сохранилась только часть Оссирианда и земли за ним, о которых я знал только из легенд. Где-то там, на далеком востоке за Синими горами находилась прародина Людей. Возможно, только возможно, там я смогу что-то узнать о еще одном глашатае Эру. На Восточный край мира в поисках эльфа Кайтайэллена мне плыть не хотелось: если путь сюда, в Дориат, с моего островка занял у меня два месяца, то путь на восточный край может занять годы. Где искать Махалиона, спящего в самой глубине гор и сторожащего какие-то Основы мира, я не знал. Валинор был изъят из Арды на небеса и прийти туда при жизни (как и после смерти) я вряд мог без особого позволения Валар, так что Мелиан и Манве я не встречу. Древовид уснул и превратился в дерево — еще один глашатай Эру оказался недоступен для меня. Оставалась одна надежда найти Орольда или Фрумбарна, или Бомбадила, Перворожденного среди Людей, первого Человека... Но для этого надо сначала найти то, что осталось от Оссирианда.
Приняв, наконец, твёрдое решение плыть в Оссирианд, я как мог решил собрать припасы. На этом крошечном островке не было деревьев и никакой воды. К счастью, к вечеру пошёл дождь и мне удалось набрать дождевой воды в дорожные бурдюки. А вот еда была другим делом. Следующий три дня я почти целиком провёл, занимаясь рыбалкой, позже развел небольшой огонь, потратив сухие ветки, набранные возле Древовида. Мне не хотелось есть рыбу сырой, как приходилось изредка делать до сих пор.
Наконец, всё было готово и на четвертый день после моего прибытия, я попрощался с Древовидом и отправился в путь. Кошмары о собственных преступлениях на какое-то время перестали мучить меня, зато увиденное в Палантире являлось в моих снах, доводя меня чуть ли не до безумия. Я слышал голос Феанора, преисполненный злобы и желания мести, стоны Элуреда и Элурина, разрываемых на части дикими хьорнами, отчаяние Маэдроса и Маглора, проклятых сыновей Феанора, наконец получивших то, что они так долго и страстно желали. Несмотря на то, что Палантир я захватил с собой и знал, что сейчас он безопасен, никакие блага мира не заставили бы меня посмотреть туда снова, по крайней мере в ближайшие месяцы. Я твердо пообещал себе, что посмотрю в Палантир, только если у меня не будет выхода, если мои поиски Фрумбарна не увенчаются успехом.
На этот раз я плыл долго, почти три c половиной месяца, и виной тому были течения, постоянно сносившие мою жалкую лодчонку обратно на Запад. Постоянно испытывая то голод, то жажду, исчерпав свои запасы, одним ясным утром я наконец увидел вдали берега. По моим расчётам, это была окраина Оссирианда — то, что от неё осталось после затопления Белерианда. Приблизившись на лодке к берегу, я понял, что не ошибся. Вдали виднелись верхушки Синих гор. Между береговой линией я видел достаточной узкий проход и корабли с лодками, выходившие и входившие в него. Меня они не видели, так как моя лодчонка была слишком маленькой. Я проскользнул в эти узкие "врата" незамеченным и передо мной открылся величественный залив, а внутри — богато украшенные гавани, изящно вымощенные дорогими породами дерева. Гавани были укреплены большой белой стеной, которая окружала их полукругом. Я подплыл к берегу, немедленно увидев стражу, спешащую ко мне. Естественно, мой дикий вид вызвал у них подозрение. Я заговорил с ними на синдарин, чем вызвал у них переглядывания и удивленный вид. Они ответили мне, что давно не встречали человека, который говорил бы на столь чистом и древнем наречии синдарин. Из этого я понял, что они принадлежат к народу Телери, как я и подумал вначале, увидев их одеяния и то, что они явно корабелы (сам вид Гаваней говорил об этом). Я объяснил, что мне необходимо видеть их владыку или короля, на что они ответствовали мне, что короля у них нет, а Гаванями правит его лорд и родственник Кирдан Корабел. Естественно я слышал о Корабеле еще в бытность мою глупцом, расхаживавшим везде с гордым видом и звавшим себя гордо Турином Турамбаром, советником Нарготронда. Меня подвели к большому двухъярусному дому с белыми мраморными колоннами и деревянной крышей и впустили внутрь, предварительно отобрав нож и топорик. Сами мои нож и топорик вызвали подозрения в мой адрес, поскольку они были орочьими, а никакого оружия людей у меня не было, ибо я следовал во всём наказу Мелиан.
Наконец меня провели по ступеням на второй ярус и ввели в просторную залу с балконом, выходящим на залив. Ласково шумел прибой и легкий ветер дул с моря, развевая моё жалкое тряпьё. Бледноволосный и бородатый эльф с пронзительными мудрыми глазами сидел на узорном кресле с вышитым гербом Телери. Посмотрев в его глаза я вздрогнул: даже в Палантир смотреть было проще, чем в глаза этого бессмертного, который в любом случае прожил на этом свете дольше меня. Кирдан сделал знак рукой, дождавшись, пока стражи выйдут и заговорил, а я немало удивился, ибо он это сделал на древнем языке Эдайн, которым говорили в Первую Эпоху:
— Назови своё имя, путник, и то, что привело тебя ко мне, и я постараюсь тебе помочь.
И я отверз уста свои и молвил:
— О, вождь и владыка Телери в Арде, моё имя Турин Безродный и сам я несчастнейший из людей...
И тогда я немедленно поведал повесть жизни моей, рассказав и о рождении моём, о взрослении, о преступлениях, и о наказании, о суде Тингола и Мелиан, о безумии и жизни в лесу, о встрече с Древовидом и о его помощи мне, окаянному, о том, как я отобрал украденный Палантир Феанора и по совету Древовида скрыл его от глаз Моргота, и как потом я отплыл просить милости у Валар, как я попал позже в ловушку Махраттара, падшего, и сразился с ним, а затем заснул Почти-Смертным-Сном и, когда проснулся, узрел, что Белериад давно находится под водой, а моя миссия потеряла смысл и нечем мне искупить мои бесчисленные преступления перед Создателем. Потом я рассказал, как снова обрёл Палантир и изгнал тень злой воли Феанора из него, а затем то, как испытывая попеременно то голод, то жажду и мучимый совестью, прибыл сюда.
— И теперь я не знаю, где нахожусь и как называется прекрасное место сиё, хотя знаю тебя, о, Кирдан, ибо ты старше меня и слышал я о тебе еще в Первую Эпоху.
Я искал удивления на лице прославленного эльфа, но не нашёл его. Он помолчал и затем негромко произнёс:
— Вижу я, что ты говоришь правду, Турин, сын Хурина. Я бы не называл тебя более Безродным, ибо совершенное тобой после справедливого суда Тингола, искупает хотя бы часть твоих преступлений, если не все. Если бы Моргот завладел Палантиром Феанора, он обрел бы невероятную мощь и способность угадывать действия своих врагов, а у Арды не осталось бы надежды, разве что Валар сами спустились бы в неё всей своей мощью, как до начала времен. Но тогда не только Белерианд, а вся Арда пострадала бы сильно и покрылась новыми морями, вулканами, огненными расщелинами. А о том, что ты говорил правду и не солгал о том, кто ты, я знаю и потому, что никто из нынешних людей не поймет языка Эдайн Первой эпохи. Люди благих королевств Запада говорят сейчас на Вестроне, а это язык, отчасти рожденный второй эпохой, отчасти смесь языков, на которых говорил Эдайн, языка Нуменора и языков восточных народов, пришедших на Запад, того же Рохана. Но я вижу, что ты не понимаешь меня, поэтому сядь и выслушай мой рассказ, он будет долгим, так как ты, человече, сейчас находишься в 1005 году Третьей Эпохи Арды.
Я почти рухнул на стул, заботливо указанный владыкой Кирданом. В голове моей крутилось: "Я отплыл на остров в 504 году Третьей Эпохи, ну пускай я даже заснул Почти-Смертным-Сном в 505 году. Первая Эпоха длилась 1500 лет эпохи Древ (то есть Предначальной Эпохи, так она зовётся у Эдайн) и еще 590 лет Эпохи от создания Солнца (это я увидел в Палантире). Вторая Эпоха тоже длилась не менее тысячи лет, а может и более (этого я не знаю). Сейчас же я в 1005 году, то есть даже если я проснулся в 1004 году Первой Эпохи, то... спал я никак не менее двух тысяч лет, а может и более". От такой мысли голова шла кругом, и я почти не понимал слов, которые Владыка произносил. Но постепенно я вслушался в его рассказ и, из того, что я услышал, получалось следующее.
Вторая Эпоха началась с создания Серых Гаваней или Митлонда (1 г. В. Э.), а также благого острова Нуменор, куда перешли люди из Домов Эдайн (32 г. В.Э.). Нуменорцы торговали и воевали с людьми, оставшимися в землях восточнее Оссирианда, которые Кирдан назвал Средиземье или Эннорат на эльфийском. Потом в 1000 г. В. Э. в Арде вновь появляется Саурон, бывший слуга Моргота, доселе где-то прятавшийся. За 500 лет Саурон притворился раскаявшимся, называя себя Аннатаром, подателем даров, и эльф Келебримбор, великий кузнец, пустил его в земли Эрегиона. Там начинается выковывание великих колец, дающих власть над материей, Трех эльфийских колец. Но Саурон вскоре перехитрил Келебримбора и создал Единое Кольцо, которому хотел подчинить силу всех колец, а затем и убил Келебримбора за попытки помешать ему. С нарастающим ужасом я слышал рассказ о том, как Саурон вступил в войну с Нуменором, уже захватив перед этим часть Средиземья, как он сдался нуменорскому королю, а затем отравил его разум ложью и привёл к тому, что Нуменор атаковал Валинор. Тогда я наконец понял, что спутал в Палантире два события — конец Первой эпохи и падение Нуменора, одно наложилось на другое. Валары воззвали к Илуватару и Нуменор был затоплен, а мир был сделан круглым. Это произошло в 3319 г. Второй Эпохи Арды. В то же время в Нуменоре Эдайн разделились на Черных нуменорцев и Верных нуменорцев. Черные нуменорцы служили Саурону и бежали на юг и восток Средиземья, а Верные основали западные королевства Гондор и Арнор. В конечном итоге эльфы и люди собрали "Последний Союз" и в конце Второй Эпохи победили Саурона. Всего же Вторая эпоха длилась до 3441 г.
— Третья Эпоха началась с того, что Единое Кольцо, отобранное Исильдуром у Саурона, было утрачено в водах великой реки Андуин. Ты, вероятно, помнишь, Турин, реку Сирион. Так вот в этой части мира Андуин подобен Сириону, он столь же могуч и широк. Однако, Саурон оказался не побежден, а значит Кольцо зла, созданное им, осталось где-то в мире, иначе бы его дух не смог вернуться в Арду. А пять лет назад он вернулся, хоть и не в полную силу.
При этих словах, я, уже успевший возненавидеть Саурона всей душой, вздрогнул.
От Кирдана это движение не укрылось.
— Но не думай, что Арда беззащитна перед Сауроном, — промолвил он. — Истари, посланные Валарами в Арду Майяр в обличье земных и смертных волшебников в смертных телах высадились пять лет назад в Серых Гаванях. И один нёс кое-что для тебя. Подарок от Мелиан.
И с этими словами Кирдан подошёл к небольшому возвышению справа и взял оттуда что-то, похожее на большой сверток.
— Мелиан велела передать тебе, Турин, что ты снова можешь именовать себя сыном Хурина. Ибо от Илуватара не укрылись твои деяния и то, как с достоинством нёс ты наказание. И еще, она велит передать, что освобождает тебя от обещания не брать в руки оружие, созданное руками людей. Ну или как посмотреть. Ведь то оружие, которое ты получишь сейчас, очищено от зла волей Валар и Махраттар, падший Майя изгнан в вечную Внешнюю Тьму пятью Истари так же, как некогда был изгнан Моргот. Это уже не совсем оружие людей.
Я принял сверток, уже зная, что будет там. И точно — это был Гуртанг, но... его лезвие стало не черным, а белым-белым, только рукоять осталась такой, какой я помнил её.
— Прими, Турин, сын Хурина. Это бывший Гуртанг, очищенный тобою от зла, ибо твой подвиг позволил Истари изгнать падшего Майю навсегда. Бери его и носи с достоинством, поднимая только против тварей Моргота, из которых Саурон есть самая злобная тварь.
Я с благоговением взял меч в руку и хотел было отказаться и сказать, что недостоин такой чести, как презренный преступник, но что-то наложило молчание на мои уста. Своим разумом я вдруг осознал, что отказаться принять то, что твои дела хотя бы частично искуплены, будет такой же великой гордынею, как и убить себя.
— Благодарю тебя, Кирдан Корабел, великий вождь Телери, — промолвил я. — Да будет всегда солнце светить радостно в твоём доме и да прогонит оно любую тьму из сердца и души твоей, пусть даже на пороге твоём будет стоять Саурон с ордой орков и солнечные часы будут отмерять последний час перед концом мира.
— Спасибо и тебе, великий герой людей. Ибо верно говорил мне Олорин, Майя, изгнавший Махраттара, что ты и в падении своём должен остаться великим. И хоть мне горько слышать о падении твоем, сейчас ты почти восстановил себя в своём достоинстве. Ибо никто, кто вступил в битву со злом, превышающим его силы, не может считаться злым, и тебе более не стоит опасаться, что люди и эльфы будут гнать, судить и плевать в тебя, как это было ранее.
На этом он сделал знак, что разговор наш окончен на сегодня, и хлопнул в ладоши. Стражники появились в зале и отвели меня в гостевые комнаты, где было уже приготовлено простое угощение: лембас, кувшин молока и небольшая кружка с мёдом. Я жадно съел и выпил предложенное, помылся в бадье, поставленной для меня служителем, а затем, сняв с себя тряпьё и положив его в угол комнаты, лег на постель из трав, положив вместо подушки под голову Палантир Феанора. Я так привык спать на голой земле, что не сразу сумел заснуть, да и мешало то, что я не мог слышать привычного шума волн и ощущать покачиваний лодки под собой. Но в конце концов сон пришёл ко мне и во сне мне снилась любовь моя, Ниэнор. Она улыбалась мне, указывая куда-то вдаль, где, смешно подпрыгивая, весело напевая что-то под нос, шёл старый человек в высокой широкополой шляпе с радостной улыбкой на губах.
На следующее утро я побродил по дому, и уже начал подумывать, как бы повежливее распрощаться с гостеприимным хозяином, одарившего меня новой одеждой, теплым серо-зеленым плащом и новой сумой, взамен старой, но тут меня снова позвали к Кирдану.
Когда я вошёл, он стоял на балконе и смотрел в сторону моря.
— Прекрасное зрелище, не правда ли, Турин? — спросил он, не оборачиваясь. — Я всегда любил выходить сюда поутру и смотреть на море, освещенное рассветным восточным солнцем.
— Да, мой господин, согласен с вами, — ответил я. — И я подумал, что пора бы мне уже рассказать вам о новой цели моего путешествия.
— Не стоит, Турин, сын Хурина, — он повернулся и бессмертный взгляд его мудрых глаз снова пронзил меня, как нож пронзает дичь за пиршественным столом. — Не стоит. Я знаю, что лежит у тебя на сердце, ведь я слышал твой рассказ, а догадаться обо всем нетрудно. Ты поведал мне больше тайн, чем я знал на своём веку и чем знали все эльфы. Ведь мы не знали, что существуют глашатаи Эру в любом народе. Ты ведь хочешь видеть Орольда, коего люди зовут Томом Бомбадилом, а серые эльфы Йарвайном-Бен-Адаром, что на синдарин означает "старик без отца", не так ли? Мы догадывались, что он — Перворожденный, но не знали, к какому народу он принадлежит. Уж очень он не похож на остальных людей.
— Да, — произнёс я с замиранием в сердце, — умоляю вас, господин, поведайте мне, где я могу отыскать Тома Бомбадила, и я буду у вас в долгу до скончания дней.
— Не стоит, — рассмеялся Корабел, — мне ведомо, где сейчас живёт Орольд. Он удалился из Мирквуда(1) и теперь обитает в Старолесье, в западном Арноре. Я пошлю гонцов к королю Арчедайна, Белегу. Он стар, многое повидал, но не поверит тебе, так что я скажу, что ты просто один из людей с морских островов на Западе, просишь дозволения осесть в Старом Лесу. Думаю, он легко согласится, ведь еще не слышали о том, чтобы кто-то из людей вернулся обратно из Старолесья.
Я несколько удивился последним словам Корабела и спросил:
— Но почему никто не может вернуться? И стоит ли мне ходить туда, если Перворожденный столь ужасен?
Кирдан как-то обреченно вздохнул.
— Никак не могу привыкнуть к тому, что Эдайн всё надо объяснять в подробностях, что вы люди, пусть и просвещенные эльфами, но всё же смертные, — проговорил он. — И я всё время забываю, сколько лет для тебя прошло, пока ты спал, о, Хурин, из рода Турина. О нет, Перворожденный не опасен, он зла не ведает. Но лес стар, полон древней злобы на пришедших сюда, в западную часть Средиземья, гномов и людей. Люди рубят и палят лес, молодые дерева сгорают в огне или погибают под ударами топоров. Это будит злобу полуспящих, хьорнов. А их было очень много в Старолесье, причём черных хьорнов, порченых некогда Морготом и бежавших сюда из Белерианда от гнева Валар, от гибели в великом Море. Бомбадил борется с этими чудовищами и почти одолел их. Но он один в Старолесье. Энты же давно ушли отсюда в другие леса.
Через два месяца после этого разговора я собрал свои небольшие припасы, взял Гуртанг, освобожденный Майяр от зла, и стал готовиться к походу в Старый Лес. За несколько дней до этого вернулся гонец Кирдана, которого тот посылал королю Арчедайна: король милостиво разрешил мне пожить в Старолесье. Эльфы собрали мне в дорогу несколько лембасов, кулёк ягод и два мешочка свежих орехов. Я также захватил с собой огниво и две больших палки для факела: если путешествие застанет меня в лесу, я буду готов к этому. Я хотел оставить Палантир Кирдану на время, но тот отговорил меня:
— Кто знает, увидимся ли мы еще, — произнес он на прощанье, — а Палантир Феанора, первый из тех, что он создал, может пригодиться тебе в странствиях.
И я отправился в путь пешком и налегке. Несколько дней я шёл по тропинкам мимо зеленых холмов и радовался красоте, которую видел. Кошмары почти не тревожили меня, но под конец третьего дня я заснул ранним вечером и мне приснился странный сон. В этом сне я увидел голубку мою, жену мою и сестру Ниниэль, посмотревшую на меня так пристально, как будто хотела что-то сказать, и сделавшую знак рукой, чтобы я следовал за нею. Мы подошли к окраинам какого-то леса и Ниниэль указала мне на ряд деревьев, которые шумели и шуршали. Внезапно на окраину леса с небес спустилась великая Тьма, а в самом центре, далеко отсюда, загорелся яркий огонёк, подобный отсвету от пламени Мелиан, королевы Дориата. Я проснулся и долго размышлял над увиденным, проведя бессонную ночь. Наконец, для меня стало ясно, что этот сон предупреждает меня о той же опасности, о которой уже говорил недавно Кирдан Корабел. А огонёк пламени в центре лесной чащи — вероятно, это сам Орольд.
На следующий вечер я приблизился к окраине леса. Солнце уже садилось. Когда я вошёл в лес, деревья неодобрительно зашумели, а налетевший порыв злого ветра хлестнул мне ветками по лицу. Я едва видел тропу, по которой вошёл, и мне казалось, что деревья стремятся загородить мне путь, не пустить меня дальше. В бесполезной борьбе прошло несколько часов, тем не менее, я продвинулся вперёд всего на десяток шагов. Солнце почти не было видно, так как я был окружен деревьями и стало темно. Вспомнив про факел, я кое-как достал огниво и высек огонь, что заискрился на тонком прутике. Поднеся большую палку к труту, я зажёг факел, подняв его над головой. Тут же я почувствовал, как деревья начали брать меня в кольцо и я больше уже не мог двинуться с места. Рассвирепев, я вытащил меч и начал рубить ветки и сучья, мешавшие мне пройти. Деревья неодобрительно загудели, и я услышал вдалеке сильный шум и топот, который стремительно приближался. Мне этот шум не понравился и я заработал мечом вокруг еще быстрее, стремясь выбраться из ловушки.
Внезапно раздался чей-то громкий, веселый, неунывающий голос и вокруг стало как будто светлее, а деревья, преграждавшие мне дорогу ветками и корнями, словно бы застыли. Голос напевал что-то и, прислушавшись, я разобрал слова:
Кто зажёг в лесу огонь?
Дерева мои — не тронь!
Слепой молодой чудак,
Лес простит, коль подашь знак,
Лес простит — оружье прочь!
Скоро ведь наступит ночь.
Ночь та хьорнов пробудит.
Стража леса бдит, не спит!
Стража леса разорвёт,
Сам пока дойду — уйдёт.
Смертный, бойся, человек,
Дерева — не тронь вовек!
Приободрённый, я спрятал оружие и пошел вперёд, всё еще слыша сильный шум за своею спиною. Какое-то время деревья не шевелились, но, почти не различая впереди дороги, я снова высоко поднял факел и случайно задел им дерево. В ответ оно загудело листьями и ветками и полезло мне в лицо, другие дерева снова пробудились и стали мешать мне. Внезапно деревья расступились, словно бы указывая мне дорогу вглубь леса. Я снова услышал веселый голос, который звучал будто бы где-то слегка справа, впереди от меня:
И откроется здесь путь
В сердце леса — чуешь суть?
В сердце чащи приходи,
С Бомбадилом посиди.
Бомбадил — всему глава,
Знает верные слова,
Музыку, что гонит прочь,
Темных тварей — в вечну ночь.
Шум и топот приближался и я вовсе не горел желанием наткнуться на источник этого шума. Поэтому я быстро зашагал вперёд, погасив факел и идя на ощупь. Вдалеке я увидел небольшой огонёк, который, казалось, становился всё сильнее и сильнее, а шум позади меня начал как бы отставать, уходить прочь. Я шёл и шёл вперед на свет, но, казалось, никак не мог приблизиться к нему. Наконец, я вышел на большую поляну, в середине которой горёл костёрок. На большом бревне возле него сидел бородатый человек. Румяное морщинистое лицо его словно сияло изнутри, а вечно юные голубые глаза пронзительно смотрели в самую суть вещей. Он был одет в синюю куртку, синие штаны и желтые ботинки. На его голове красовалась синяя шляпа с огромным узким пером какой-то неизвестной мне птицы. Даже если бы я не знал, кто он такой, при взгляде на него я сразу бы понял, что он — существо не простое.
— Рад приветствовать тебя, путник, — произнёс Орольд, Иарвайн, Фрумбарн, вечно юный и старый, перворожденный Странник. — Меня зовут Том Бомбадил. Я — парень веселый, никогда не унываю, хожу по лесу, песенки пою. Но вот тебя я здесь пока еще не видел. Скажи, что привело тебя ко мне?
— Приветствую тебя, Перворожденный, — низко кланяясь, сказал я. — Я несчастный Турин, сын Хурина, позволь мне поведать тебе свою судьбу с самого начала...
— Не надо, — со смешинкой в глазах распевно проговорил Бомбадил. — Вот этого не надо. Зови меня просто — Бомбадил. А печаль и стенания свои оставь и гони прочь, туда, где им и место — в вечную ночь. Сбрось с сознания оковы, дай душе своей покой, ведь не зря сказали слово — в мире будь с самим собой. Я прекрасно знаю, Турин, что тебя так тяготит, но поверь, твоя история тебя не исцелит. А теперь скажи мне смело, что в душе твоей сейчас, подбирай слова умело, ведь отвечу я лишь раз.
Я был ошеломлен столь большим количеством стихов. Так со мной еще никто не говорил за все эти годы, а ведь эльфы слывут мастерами стихосложения. Но я постарался хорошо подумать и спросил:
— Что мне сделать, скажи, о глашатай Эру, чтобы искупить совершенное мной зло и принести пользу народам Арды?
Внезапно Бомбадил выпрямился во весь рост и насмешливо-веселое выражение исчезло с его лица, а голубые глаза засветились желтым огнём. Он еще немного помолчал, а потом скорее пропел, чем проговорил:
Загляни в мои глаза,
Там увидишь выбор сам,
Что узришь — не знаю я,
Доброе иль злое там.
Там, где ждёт тебя судьба,
Выбирай и не робей,
Исцелит тебя лишь то,
Что источник всех скорбей.
В смятении я приблизился к Бомбадилу и встал напротив него. Пытаясь набраться мужества, которое внезапно изменило мне, я взглянул в его глаза. И немедленно я почувствовал как проваливаюсь куда-то вглубь, далеко отсюда...
... и я услышал как громкий гулкий голос произнес одно слово: "Выбор!" и затих...
... Затем я увидел, как ухожу из леса, ухожу от Бомбадила и прибываю в большой город на севере от Старолесья. Там я кланяюсь перед каким-то старым человеком, сидящем на троне, и кладу у его подножия меч. Потом я увидел как служу ему, сражаюсь с орками и хожу в дальние походы и делаю очень много для него, а потом его сына. Затем я засыпаю на долгие столетия, а просыпаясь, вижу Форност в руинах, иду куда-то вдаль, вижу войско орков, пленных, отбиваю часть из пленных силой и скрываюсь в небольшом лесочке, но получаю в спину стрелу орочьего лучника, истекая кровью...
... Видение погасло и не успел я опомниться, как оно сменилось совершенно другим... странно... но второе было каким-то неполным, обрывочным. Я видел, что сплю Почти-Смертным-Сном в Старолесье, потом просыпаюсь... затем вижу какую-то тьму вдалеке, обнажаю свой меч... далее вижу Палантир... в Палантире та же тьма, чей-то темный лик, я роняю его на Землю... вижу человека в серых одеждах и с посохом, идущего куда-то вдаль, а с ним его спутники, но никого из спутников я не могу разглядеть, всё как в тумане... потом вижу огромную выжженную пустыню... одинокую фигурку маленького существа, кажется, гнома, она стоит рядом со мной у страшного обрыва, внизу клокочут, сталкиваясь, волны лавы... внезапно фигурка увеличивается в размерах и огромная тень вырастает за её спиной, жутким замогильным холодом веет от этой тени... но тут юркое существо, наверняка какое-то животное с длинными костистыми лапами прыгает на спину фигурке, она съёживается... я снова вижу в ней гнома... он борется с существом... оно побеждает... и вот я оказываюсь вдали от всего, где-то далеко на юге... я бреду к Морю, там уже стоит одинокая лодка... я сажусь в неё и гигантская волна... уносит меня на Запад...
... а после этого я снова слышу величественный громкий голос, что произносит властно, но без гнева: "Выбор! Искупление или Подвиг!"... я проваливаюсь во тьму...
Я очнулся лежащим у почти потухшего костерка, Бомбадил, загадочное существо, Перворожденный и глашатай Эру Единого, стоял ко мне спиной и медленно ворошил сухой веткой с огне, она потрескивала, а он что-то задумчиво бурчал в бороду. Неожиданно мир и спокойствие снизошли на меня: мне хотелось лежать так вечность, смотреть на Дары Варды(2), которую эльфу зовут Элберет, рассыпанные по темному небу Эа(3) как драгоценные камни. Мой разум был как некий загадочный цветок, который сейчас сложил свои лепестки и не хотел ничего: ни думать, ни рассуждать. Далеко-далеко от меня было и видение в зажегшихся желтым огнём глазах Орольда, и сам Старый Лес, полный угроз и загадок. Не было ничего кроме этой поляны, костерка и покоя. Но потом я напомнил себе, презренному и отверженному преступнику, что у меня есть долг. И мысль о долге, словно огненная стрела, вонзившаяся меж лопаток, исцелила мою душу от бездействия. Я тихо встал с примятой травы и обратился к Перворожденному со словами:
— Бомбадил, как мне понять, что я увидел? Как я могу выбрать? Ведь один путь кажется мне тяжелым, а другой легким, но один путь — ясен, а другой неясен. В одном видении я зрел битву и доблестную гибель, а в другой — какую-то тьму и мрак, но жизнь и путешествие по морю. Мне не хочется выбирать, по правде сказать, я хочу остаться здесь, с тобою, хочу, чтобы это мгновение длилось вечно. Ведь я устал, Бомбадил, устал от странствий и горестей.
— За откровенность твою — тебе спасибо, человече, но мы ведь не в кругу друзей, не на пиру, и не на вече, — скороговоркой проговорил Бомбадил, не оборачиваясь, — Не нужно много слов, проклятьем пораженный, что ты стоишь в раздумьях и бездействуешь, смущенный? Источник всех скорбей ищи, в нём суть, а как найдешь, то тверд и верен будь. Скажу лишь то, что если изберешь ты первое виденье, тогда ложись и спи, подле меня своё найди отдохновенье. А если вознамерился второе испытать — ступай же прочь немедленно во тьму, как призрак или тать. А больше ничего не ведаю, герой, решение придёт к тебе, а выбор — за тобой.
Я снова сел обратно и задумался. Ключом к загадке явно были слова "источник всех скорбей". Но хоть я слышал их от Бомбадила и раньше — думал только про собственную скорбь. А что если имеется в виду иная скорбь, скорбь людей, гномов и эльфов Средиземья? Так... Я видел падение большого города и плен его жителей — это скорбь, но это война. Войны с орками случались и тогда, в Первую Эпоху. И даже падение городов. Вряд ли это можно считать источником скорбей. А вот тьма... тьма была в Палантире, тьма вечной ночи. Тьма была вдалеке, туманная тьма мешала мне видеть спутников человека с серым посохом. Тьма выросла за плечами маленькой гномьей фигурки... тьма... Тьма — это источник всех скорбей, Моргот был изгнан, но были ли изгнаны поклоняющиеся Тьме из Арды? Явно выходило, что нет. Орки не волшебные существа, они не могут создавать видения, полные Тьмы, они не умеют пользоваться Палантиром. Тогда кто? Драконы? Драконы были почти все уничтожены, это я видел в Палантире, а потому вряд ли это они. Они любят сокровища и власть над пустынными землями. Им не нужна власть над разумом и душой... Майяр с другой стороны... Падшие Майяр... такие как Махроттар...
Решив для себя всё, я прекратил размышлять, встал, молча поклонился Бомбадилу и, не прощаясь, зашагал прочь от костерка, во тьму "как призрак или тать". Сиречь как вор. Очень скоро за моей спиной возник знакомый шум и топот, но я не бежал, а так же быстро шёл навстречу неумолимой судьбе. Наконец, я упёрся в глухую стену из бормочущих что-то деревьев, а сзади меня что-то адски трещало и рвалось. Глянув назад, я увидел их. Корявые, ветвистые, глаза их горели злым черным огнём. Тёмные полуспящие, порченые хьорны. В шелесте их ветвей я слышал рычание: "Чужак! Крушить! Рвать! Бить!". Я выхватил меч и, надвинувшись на них, стал рубить их без колебаний, ибо они были тварями тьмы, и это был мой долг как человека из Эдайн и как преступника, надеющегося заслужить прощение. Не знаю, сколько длилась эта cтранная битва, но я оступился, зацепившись о корень одного из деревьев, стоявших позади, и темные хьорны окружили меня. Один из них сильно ударил меня по голове и я впал в какое-то полузабытьё. Как сквозь сон я слышал вдалеке громкий голос Бомбадила, но моё сознание стало медленно уплывать куда-то далеко от меня... Вскоре мне опять показалось, что я умираю... последним усилием мой разум зацепился за реальность и я понял: моё будущее отныне предопределено, я сделал Выбор, о котором говорил неведомый голос. Второе видение стало-таки моей судьбой.
1) лес за Туманными горами в Рованионе, на северо-востоке Средиземья
2) здесь: звёзды
3) название космоса, вселенной
Я услышал знакомый голос, веселый и смешливый, добрый и немного грустный. Он напевал какой-то грустную песню надо мною:
Пробудись же наконец, пробудись от мрака!
Скоро дождь придёт сюда, быть не надо сонным,
Надо мне сейчас помочь, наступает битва,
Та, в которой помощь всех будет нам наградой.
Странно... Я постепенно просыпался, но мне показалось, что Том изменился. Раньше его стихи были в рифму, а теперь нет. Наверху по кронам деревьев барабанил сильный дождь и редкие капли его падали мне на лицо.
— Сколько... я спал? — сонно проговорил я, поднимаясь с травы.
— Совсем немного, совсем немного, — посмеиваясь, ответил Бомбадил — так, самую малость. Ты уснул в 1005 г. Третьей Эпохи, а сейчас начало апреля 3018 той же эпохи...
Я так и рухнул на траву как подкошенный, сраженный этой вестью. Неужели Йарвайн не мог разбудить меня раньше? Зачем нужен был такой долгий, чудовищно долгий сон?
— Наверное, ты хочешь спросить, почему я тебя раньше не разбудил, не так ли? — всё еще посмеиваясь в бороду произнёс Перворожденный. — Да просто потому, что ты не хотел просыпаться. Я столетиями пел песни из Великой Музыки(1) над тобою и молитвы Эру читал, а тебе всё нипочём, знай себе спишь сном своим зачарованно-эльфийским.
— А о какой битве ты пел мне, Бомбадил? Или мне это почудилось спросонья? — продолжил я задавать свои вопросы.
— Нет, — ответил Бомбадил грустно, — тебе не почудилось. Много людей стало бежать по старому тракту из Бри сюда, к Старолесью, спасаясь от бед. Эриадор(2) теперь не тот, что раньше, королевств людей больше нет, Форност и Аннуминас, великие города Арнора ныне лежат в руинах. Есть только Дунаданы, Следопыты, что охраняют Север от орков. Ныне в Мордоре, на юго-востоке Средиземья, воссел снова Саурон, орки размножились. Белый Совет Истари, волшебников, что прибыли сюда по воле Валар давно уже не собирался. Гондор и Рохан, королевства людей за туманными горами, переживают не самые хорошие дни... Я не унываю, верю, что злу не победить, но близится битва, в которой я не хочу участвовать. Поэтому я решил выставить поединщика...
— Что?
— Да, — улыбнулся Бомбадил. — Тебя.
С этими словами, он протянул мне походную суму. В другой руке он держал что-то странное, воздух будто переливался в вытянутой руке, как будто там что-то лежало, но что — непонятно.
— Держи, — произнёс Перворождённый — вот твоя сума, я собрал тебе плодов и орехов Старолесья в дорогу. Ведь сейчас Старолесье моими стараниями окончательно избавлено от темных хьорнов, стражей леса. Некоторых из них я уничтожил, некоторых излечил, а некоторых погрузил в глубокий сон. Мне было жалко их, они не виноваты в том, что с ними сделали. В отличие от обычных темные хьорны — это деревья, которых насильно пробудили и внушили им ненависть к живому. Внутри одного из темных хьорнов я и нашёл сокровище, которое ты не видишь. Это Полог Нолдор, знаменитый эльфийский плащ, созданный Эленвэ, женой короля эльфов Тургона, в Предначальную Эпоху, до изгнания Нолдор из Валинора. Думаю, он тебе пригодится. Пока ты одет в него, никто из эльфов, людей, гномов или орков не увидит тебя. Лишь Саурон или Истари смогут увидеть тебя в нём. Остальные будут видеть рябь в воздухе, как ты сейчас.
Я с благодарностью принял подарок. Вместе мы дошли до восточного края Старолесья и Бомбадил указал своей длинной рукою на горизонт.
— Иди туда, на северо-восток, в направлении большой Восточной дороги. Остерегайся Могильников, в них живут черные призраки убитых служителей Саурона во Вторую Эпоху. Но они лишь призраки, и без моей помощи ты легко справишься с ними. Я видел твой меч, он сияет светом изнутри, такое оружие смертоносно для них. Потом ты увидишь большую дорогу, которая ведёт в Бри, местное поселение. Если на этой дороге ты встретишь cтранника, завернутого в серый плащ и опирающегося на посох, то передай ему от меня привет.
Я взял свои пожитки, меч и тепло распрощался с Томом, накинув Полог. Когда я уходил, он привычно затянул беззаботную песенку:
Златовика-из-реки ужин мне готовит,
Бомбадил несет с собою радостные вести
Тьма с Востока пропадёт, ликуй Старолесье!
Нагуляю аппетит и полью цветы я...
Жаль, но я так и не узнал, чем кончилась песня. Я быстро шёл вперед и вперед, плотно завернувшись в Полог. Когда я дошёл до могильных холмов, был уже вечер. Я шёл осторожно, оглядываясь и крадучись, но ничего не заметил. Тогда я сел и достал из сумы Палантир Феанора, развернул тряпицу. Мне хотелось посмотреть на Средиземье, ведь я так и не увидел его целиком. Страх перед Палантиром у меня давно прошёл, оказался вытеснен из памяти.
Поудобнее устроившись на одном из холмов и сосредоточившись, я заглянув в шар... и сразу провалился внутрь... и оказался как бы парящим в воздухе над миром: надо мной было облака, а подо мною простиралось Средиземье...
... я видел обширные полноводные реки Эриадора, пересекавшие его равнины. К северу от себя я видел огромную гряду холмов, где располагались редкие поселения эльфов-синдар, Серых эльфов. К югу от этой гряды располагалось странное место, всё изрытое норами в земле, холмистое и поросшее свежей молодой травой. Там жили чудные создания с мохнатыми ногами, они походили на гномов, но большинство из них не носило бород и не имело оружия.
... я видел к востоку от себя огромные холмы или насыпи, а чуть к северо-востоку — огромный извилистый путь, ведущий далее, к огромным восточным горам. Я не знал их названия, но их вид потряс моё воображение. Между горами и рекой была расположена небольшая лесистая равнина, в которой... но мне не описать своими скудными словами смертного чудо лесного эльфийского поселения, которое по красоте не уступало Менегроту Тингола...
... затем мой взор обратился на север и я увидел огромную гряду гор, в которой опознал Эред Энгрин, Железные горы Первой эпохи, вернее то, что от них осталось. За ними располагалась огромная и почти безжизненная снежно-ледяная пустыня, уходящая на Далёкий Север Арды...
... я обратился на юг и взор мой вернулся к восточным горам, покрытым туманом... к востоку от них лежал огромный лес и он казался наполненным какой-то невидимой тьмой, но перед этим лесом текла огромная полноводная река, шириной своей не уступавшая, а возможно и превосходившая Сирион...
... мой взгляд спустился на юг и внутри восточных гор я увидел великие пещеры, когда мой взор проник туда, я понял, что пещеры эти некогда были населяемы гномами, ныне же только руины и орочьи орды бродили по ним... еще глубже, в самом сердце гор клубилась какая-то странная багрово-черная тьма и Палантир не мог заглянуть в неё. Я с трудом оторвался от величественного зрелища и снова воспарил под облака...
... я увидел большой лес, но тьма не коснулась его и мне послышалось тихое пение энтов в его ветвях, лес был древним и чистым, свободным от зла и забот, как хрустально-прозрачная слеза ребёнка...
... за лесом к югу простирались равнины, огромные, но обитаемые. То тут, то там находились людские поселения. Я увидел всадников на лошадях, гордых и благородных видом, что охотились на редкие отряды орков, забредавшие в это королевство. Я понял, что передо мною одно из королевств людей и вскоре увидел его столицу. Величественный город на зеленом холме, окруженный огромным земляным валом и прочными каменными стенами предстал передо мною. В самом сердце города что-то ярко сияло и, спустившись, я увидел огромные золотые палаты, видно принадлежавшие местному королю. Сердце моё запело торжествующую песнь и я возрадовался душою...
... но радость моя была недолгой, ибо я решил перенестись на восток, за великую реку и там увидел мрачные необитаемые холмы, а к югу от них были мертвые болота. С содроганием я видел мертвецов-утопленников, бесчисленные трупы которых покоились на дне болот. Я не видел призраков, но они явно тут были, ибо в Палантире это место выглядело грязно-серой каплей....
... переведя свой взор далее, к юго-востоку, я увидел гряду пепельно-серых гор, выстроившихся почти ровным треугольником. За ними была выжженная земля, орды орков и других непонятных народов ходили на ней, но спустившись ниже, я увидел странных, закутанных в накидки и закрывающих плотными тканями лицо, воинов, а также других, с нарядами, ранее мной не виданными. Но в их взглядах было отчаяние и глухая покорность судьбе, ибо страх царил на проклятой равнине...
... и я довольно быстро узрел причину этого страха: огромная черная башня нависала над выжженной землей и взоры всех устремлялись на эту башню со страхом....
... и тут произошло странное и неожиданное, мой взор был притянут к башне с силой и я почувствовал как приближаюсь к чему-то ужасному, ибо неумолимая, черная, злая воля, как гибельное проклятие тянула и тащила меня к себе...
... я стал сопротивляться и почувствовал, что силы мои возросли. Палантир всё же принадлежал мне и я боролся. В моём сердце не было страха перед тьмой, но лишь желание отобрать у неё Палантир. Внезапно я услышал страшный крик, пронзивший моё сознание — "кто смеет противиться воле Саурона Великого!" и верх Башни озарился вспышкой багрово-черного пламени, которое ударило мне прямо в лицо...
... я отшатнулся, оказавшись на миг вне Палантира. Устремив взгляд на его поверхность я увидел черные тучи и багровый огонь между ними, но усилил натиск собственной воли. Раздался страшный треск и Палантир погас, превратившись в обыкновенный, мутный хрустальный камень. Разочарованный, я было потряс Палантир, но оглянувшись вокруг, заметил, что свет дня сменился туманом, спешившим ко мне со всех сторон. Я спрятал Палантир и обнажил свой меч, воссиявший во тьме как дар Элберет.
Тут я почувствовал как чья-то страшная рука схватила меня за горло и глухой, подземельный голос произнес злобным речитативом:
"Мы с нетерпеньем ждём тебя,
Познай же тьму могильной ночи!
И вот, стеная и скорбя,
Душой во мраке измолочен,
Там сможешь ты сгубить себя".
Я схватился за чужую руку, но мои пальцы прошли мимо, ибо та рука состояла из тумана. "Навьи проделки!" — мелькнула в разуме мысль и я ударил по руке чужака своим чудным оружием. Тут же раздался злобный и холодный вопль и некто стал удаляться от меня с огромной скоростью. Туман стал быстро рассеиваться и вот я уже стоял один в вечернем солнце. Наклонившись, я увидел рябь на земле и понял, что Полог, в который я был закутан, упал на землю. Для меня, впрочем, осталось загадкой, могли ли призраки видеть меня, одетым в Полог или то, что я не был защищен им, привело меня к этому небольшому приключению. Посмеявшись над собой, я отправился в путь, на время отложив на потом то, что случилось с Палантиром.
Вскоре я увидел восточную дорогу, но ночная тьма уже спустилась, пора было подумать об отдыхе. Развязав суму и поужинав ягодами и орехами, я стал укладываться на ночлег прямо подле дороги. Возвращаться в Могильники мне не хотелось, хотя я и был уверен, что мечом разгоню несчастных призраков и отправлю их в небытие. Слишком свежо еще было воспоминание о крепкой руке, сжимавшей мне горло и едва не задушившей меня.
Я лёг и укрылся Пологом, надо мною был ковёр из звёзд. "Как жаль, что ты, голубка моя, и вы, моя матушка, не можете видеть это великолепие," — подумал я и слёзы покатились из моих глаз. В который раз я заснул незаметно для себя сном без сновидений.
1) здесь: Музыка Айнур, которую они пели под началом Эру до сотворения мира, предначертывая судьбы мира
2) западная часть Средиземья
На следующее утро я проснулся у дороги. Привычно помолившись Всеобщему Отцу и Валар, а особенно Оромэ (1), избавителю от злых тварей, я позавтракал, умылся водой из бурдюка и пошёл по дороге, закутавшись в Полог.
Весело светило утреннее весеннее солнце, на равнине слева и справа от меня пели радостно птицы и юркие маленькие полевые мыши бегали туда-сюда по своим делам. На сердце у меня поначалу было необычно легко, я отгонял от своего сознания тени матери моей и отца, стараясь не думать о жене своей и сестре. "Древовиду бы понравилось в Старолесье," — мелькнула и пропала неурочная мысль, но мне уже вновь стало грустно. Где же ты, Древовид, Перворожденный друг мой? Стоишь небось как дерево на острове посреди Великого Моря и не знаешь забот, ведь теперь ты ничего не видишь и не помнишь, только чувствуешь свет Солнца в небесах и движение почвы под тобою. За такими мыслями настал и прошёл полдень. Уже пять или шесть часов шёл я по дороге на восток и меня не морил голод, не томила жажда. Грусть постепенно тоже прошла, сменившись тупым равнодушием. Бездумно переставлял я свои ноги, не приветствуя, а аккуратно обходя путников на дороге. Мне встретилось всего трое существ, один высокий человек с удочкой в руке обогнал меня и пропал, идя быстрым шагом. Навстречу мне шли два мохноногих коротышки, которых я видел в Палантире, видимо, к себе домой, ведь за спиной у меня на западе остались их любимые норы. Они что-то весело и шумно обсуждали, о чём-то спорили, но я просто сошёл с дороги, пропустил их, и, незамеченный ими, надёжно укрытый Пологом, зашагал дальше.
Поэтому я ничуть не удивился, когда увидел на горизонте нового путника. Он шёл медленно, опираясь на серый посох и одетый в серый полубалахон-полуплащ. На голове у него была остроконечная серая шляпа с большими полями, он носил большую серебристую бороду, а взгляд черных пронзительных глаз, казалось, обжигал меня издали. "Похож на эльфа, но не эльф," — подумал я, равнодушно идя ему навстречу. Но когда я поравнялся с ним и собирался уже пройти мимо, его рука внезапно легла мне на плечо и кто-то произнёс веселым, хрипловато-старческим баском:
— Ну и куда же мы спешим, таинственный незнакомец? Много я повидал в этом мире, но такой штуки, которую ты носишь на плече, не видывал уже много тысяч лет. Хотя слышал о ней в Валиноре, но думал, что она сгинула.
От неожиданности я вздрогнул и тут мне вспомнились слова Бомбадила о том, что серому путнику надо передать привет.
— Прости за неучтивость, — отвечал я, одной рукой пытаясь сбросить руку старика с посохом, а другой размотать и снять Полог, — но я думал, что невидим и хотел пройти мимо. Том Бомбадил просил меня передать тебе привет, Серый путник.
— Сразу видно, что ты не из наших мест и ясно, что ты не знаешь меня, а Том, как всегда, не объяснил кто я такой. Я Гэндальф Серый, маг, друг людей и хоббитов. Можешь однако, не снимать Полог, только прошу, отойдём с пути, а то вид одинокого старика, который беседует сам с собой, может смутить людей и те подумают, что я выжил из ума на старости лет.
Мы отошли и я привычно отверз уста свои, но только я проговорил:
— Я — Турин из рода Хурина, и повесть дней моих такова...
... как старый маг прервал меня:
— Я прекрасно знаю твою историю, можешь не продолжать. У меня для тебя хорошие вести и Мелиан передавала тебе весточку. Она просила простить её за то, что ты узрел в Палантире на суде у Тингола, ибо лишь позже она узнала, каким тяжелым испытанием это было для тебя. На Палантире всё еще лежала печать предсмертного безумия Феанора и Мелиан ошиблась, подвергнув тебя такому испытанию.
— Иного я не заслуживал, — ответствовал я, — ты не ведаешь, Гэндальф Серый, маг из числа Истари, как сильно я страдал и страдаю и не могу нигде найти искупление и покой.
Гэндальф хмыкнул в бороду, испытывающим взором черных угольков-глаз посмотрел на меня более пристально и сделал недвусмысленный знак рукой. Я опустился перед ним на колени, покорно и равнодушно ожидая своей участи.
— У меня есть хорошая новость для тебя, Турин, сын Хурина. Я, Майя Олорин(2), которого люди называют Гэндальфом, а эльфы Митрандиром, Серым Странником, маг Белого Совета и друг Мелиан освобождаю тебя от твоих обетов.
При этом он отцепил меч Гуртанг от моего пояса и дважды опустил его на моё плечо.
— Иди вперёд, прощенный Эру, и да пребудет с тобою мир, воин Валар. Рази мечом отродья тьмы без сомнения и страха.
Я радостно поднялся с колен, но, поискав глазами Гэндальфа, тихо спросил:
— Что мне делать, Майя Олорин? Как мне простить себя за причиненное зло? Душа моя радуется, что искупление настало, но всё же я не могу простить себя.
Гэндальф помолчал немного и огорченно что-то пробурчал себе в бороду. Он посмотрел на меня долгим взглядом и промолвил:
— Этого Мелиан и опасалась. Она сказала мне в Валиноре, что пуще всего боится, что ты не простишь себя. Но скажи, разве ты не должен был прибыть ко двору короля Артедайна? Куда же ты исчез после того, как побывал у Бомбадила?
— Я заснул, — смущенно ответствовал я, — заснул Почти-Смертным-Сном и проспал тысячи лет Третьей Эпохи. Но перед этим мне было видение, в котором я лицезрел следующее...
... и я поведал ему то, что видел в глазах Бомбадила. Гэндальф изменился в лице и, казалось, сильно изумился:
— Похоже тебе, воин, предстоят великие дела. Черная тень, которую ты видел за спиной, — это тень от Единого Кольца, проклятого кольца, которое Саурон выковал, чтобы повелевать Средиземьем. Ты хорошо выбрал, воин, не просто воевать и умереть за короля людей, но спасти людей от страшного зла. Если Саурон и кольцо объединяться, как, похоже, и произошло в твоём видении, тогда всему — конец. Но лава и вулкан, говоришь? Похоже ты видел Роковую гору, из пламени которой было выковано кольцо. А что, если...
... и тут он погрузился в глубокие раздумья, что-то бормоча про себя, а я стоял подле него, терпеливо ожидая ответа. Наконец, он проговорил:
— Нет, эту загадку я не в силах разгадать. Иди к Галадриэли, я укажу тебе путь. Иди по восточному тракту на Бри и достань лошадей. Потом немного возвратись по восточной дороге на запад и последуй на южный тракт. Пересеки Перевал Рохана и следуй на север в лес Фангорн мимо Исенгарда. Пройдя через Фангорн, иди на север в Лотлориэн, лес, где встретишь ты последних эльфов из числа Нолдор. У владычицы леса Лориэн есть Зеркало. Не спрашивай меня о том, что это, просто попроси её показать тебе дальнейшую судьбу. Но помни — вы и эльфы свободны. То, что ты видел в видении, может остаться навеки несбывшимся.
Я сердечно поблагодарил волшебника, но тут кое-что вспомнил и тихо проговорил:
— А что мне делать с наследием Феанора? У меня остался его Первый Палантир, но недавно произошло вот что...
... и я рассказал то, что было со мной в Могильниках, а потом вынул и протянул ему мутный "видящий камень". Гэндальф взял его в руки и при этом удивился еще больше, его седые брови встопорщились, и он метнул в мою сторону странный взгляд:
— Поистине, Турин из рода Хурина, тебе удалось дважды меня удивить. Я думал, что знаю обо всех Палантирах, но тот, что ты сейчас показываешь мне — это лишь легенда. Я думал их всего семь и речь в рассказе Мелиан шла именно об одном из семи, но ты явно показываешь мне восьмой, самый сильный и могущественный из них. Постой-ка...
Тут Странник что-то проговорил и несколько раз провел посохом по Палантиру. Тот бледно засветился и показал ему туман. Странник попробовал сказать что-то другое и в Палантире возникла клубящаяся пепельно-багровая мгла. После еще нескольких попыток, Гэндальф разочарованно сунул камень себе в карман, достал откуда-то трубку, наполненную какими-то травами и закурил, задумчиво выпуская огромные кольца дыма. После некоторого молчания он произнёс:
— Видимо, этот Палантир уже не покажет ни мне, ни тебе ничего. На него легло проклятие Могильников и еще взгляд Саурона отравил его тьмой. Если бы это было только что-то одно, Палантир можно было бы еще очистить. Но два проклятия разом — у меня в этом облике просто не хватит сил. Есть и другой путь: если тьма Могильников будет рассеяна, а Саурон будет повержен навеки, то Первый Видящий Камень Феанора снова будет свободен от тьмы и тумана, этих испарений незримого зла. Поэтому копай небольшую яму, прямо здесь, у дороги.
Немного удивившись странному выводу, я послушно достал из сумки небольшую лопатку, которой меня снабдил Бомбадил, и выкопал яму в несколько локтей. Гэндальф извлёк Палантир, произнёс что-то трижды и трижды стукнул по Палантиру. Свет озарил моё лицо и я зажмурил глаза. Когда я открыл их, то увидел нечто поистине чудесное: сферический камень парил над рукой Гэндальфа, весь окутанный в тонкую и невесомую ауру Света. Гэндальф, тяжело дыша, промолвил почти шёпотом:
— Это небольшое заклятье, которое, однако, отняло у меня много сил, предотвратит попытки Врага увидеть Палантир. Саурон не должен его получить, так как с ним обретёт большую силу и сможет видеть очень далеко, всю Арду в мелочах. Обычные Палантиры не дают такой силы. Кроме того, Тёмный Властелин сможет увидеть в нём и прошлое, а если постарается, то и обрывки будущего. А теперь опускай его в яму и запомни это место у дороги.
Я оглянулся, как мог запоминая одиноко стоящую рядом сосну справа и небольшой ручей слева от дороги. Теперь я снова найду это место, если конечно буду еще идти этим путём.
— А теперь прощай, воин Валар, — сказал Гэндальф, беря в руки посох. — я пойду отсюда в Шир, землю хоббитов, невеличков, что роют норы в земле. Именно там сейчас очутилось то самое кольцо, которое хочет Саурон. Прощай, Турин, сын Хурина, сердце подсказывает мне, что мы не увидимся более никогда, а я привык доверять своим предчувствиям.
— Прощай и ты, Митрандир, Серый Странник. Пусть удача озаряет твой путь, и милость Эру снизойдёт на тебя, — произнёс я стандартное пожелание своего Дома на дорогу.
Так, навсегда попрощавшись с Гэндальфом, я пустился в дорогу. Вскоре передо мной показалась деревянная стена и ворота. Поняв, что я вижу Бри, поселение людей на Восточной дороге, я вздохнул и постучался, прося ночлега.
1) Оромэ — один из Владык Валар в Валиноре, великий Охотник
2) Олорин — подлинное имя Гэндальфа в Валиноре, среди Майяр
Я переночевал в гостинице "Танцующий пони", слушая бесконечные рассказы не в меру говорливого и доставучего хозяина Барлимана Баттербура. И когда было уже заполночь, а он завел еще одну из своих докучливых историй, я достал белый меч из ножен и молчаливо показал ему. Тот быстро замолк и велел своим слугам-невеличкам проводить меня до моей спальни. Там я быстро перенёс одеяло на пол, подстелил себе под ноги плащ и заснул.
Во сне я снова видел её, Ниэнор, мою красавицу, мою боль, мою судьбу. Лицо её было светло и радостно, она указывала мне куда-то вдаль, на юг. Неожиданно, словно по мановению руки волшебника, я уже скользил по земле с огромной скоростью, мимо неслись реки и поля. Меня уносило на юг и наконец я увидел горы и огромный проход между ними. С одной стороны была огромная башня, возвышающаяся до самого неба и обнесенная каменным кругом-стеной. За башней виднелся лес. "Фангорн", — подумал я. Неожиданно темные тени поднялись от земли, а фигурка Ниэнор унеслась от них ввысь на небеса. Во сне я обнажил свой меч, но тени прошли мимо меня, не замечая.
Утро было занято хлопотами и покупкой лошади и овса. Барлиман оказался достаточно полезен в этом и вскоре я купил кобылу у какого-то истерлинга. Коней в Бри всё равно летом было не достать. Деньги мне передал еще Перворожденный, а покупка отняла их почти все. Но мне, побывавшему в великом Море, это показалось забавной мелочью. "Если что, поохочусь в Фангорне," — подумал я.
Путь к перевалу занял у меня месяца два с лишним. Я не спешил и, по моим расчётам, пятнадцатого июня впервые приблизился к перевалу Рохана. Жаркое лето было в самом разгаре, птицы шумели над головой. Южный тракт был неспокоен, полон странных всадников, одетых в разные одежды. Пару раз, уже приближаясь к Пади, я видел в ближайших рощицах каких-то людей с дубинами, весьма свирепого вида. Мне они не понравились, но я путешествовал, плотно закутавшись в Полог, который прочно скрывал меня. Жару я всегда переносил хорошо, так что жарко под Пологом мне почти не было, правда было неудобно править лошадью.
Лошадь была сущим моим наказанием. Своенравная и своевольная, она капризничала в пути и иногда часами могла не двигаться с места. Тот скользкий тип, что продал её Барлиману для меня, скорее всего был конокрадом, так как ни на какие клички и имена, которые тот сообщил при покупке, она не отзывалась. Бить лошадей я не умел, да и не хотел и долго покорно терпел её выходки. Только раз я показал лошади, что позволять себе лишнее не стоит, когда она с силой лягнула меня в бедро и попыталась укусить за плечо. Я сразу ударил её по наглой гнедой морде и, выхватив из-за пояса, показал ей меч. Лошадь, будучи скотинкой своенравной, но не глупой, тут же присмирела. Зато и ходил я потом прихрамывая целую неделю, а потом еще одну неделю лечил разными травами, собранными в пути, воспалившийся на походном западном ветру огромный синяк.
И вот передо мной перевал Рохана. Всё как во сне, Крепость Исенгард — слева впереди от меня, а за нею Фангорн, лес, который я видел в Палантире, древний и чистый, свободный от зла. Я спешился с лошади и отвязал походную суму, потом рассыпал лошадиный корм и пошёл вперёд. Лошади здесь будет хорошо и одной — травы полно, равнина почти безлюдная. Хотя постойте-ка... Я остановился, увидев что-то виднеющееся вдали. Это орки!
Я немедленно зашагал быстрее вперёд, не оборачиваясь. Неожиданно я услышал топот копыт за собой. Кобыла — та самая упрямая, капризная лошадь, которая не хотела принимать из моих рук угощение, кусалась, лягалась и была бита, скакала ко мне. Орки уже были видны. "Дура! — прошипел я. — Беги быстрее отсюда, тебя же съедят!" Но кобыла упорно подошла и потерлась о моё плечо. Я застонал от досады. Что толку в Пологе, когда тебя выдаёт собственная лошадь! А орки всё ближе. Но я решаюсь, сбрасываю Полог и обнажаю меч. Орки останавливаются как вкопанные, увидев меня, и окружают. Да их тут не менее десятка! Надо скорее прорываться, я сажусь на лошадь и крепко стискиваю её ногами, давая знак, что надо скакать. И лошадь повинуется, но врагов еще больше, вот выбегает еще один десяток, а вот еще, круг становится плотнее, лошадь колят в морду мечами и кинжалами, она отступает. Я подбираю Полог, одной рукой отбиваясь от орков мечом, кружась на месте. Я убиваю пару орков, но их товарищи тут же замыкают круг. Долго это не продлится, рано или поздно удача моя изменит мне и меня просто стащат с лошади и пленят. Я наклоняюсь к кобыле и шепчу: "Ну же, не подведи меня!" и добавляю эльфийское слово, которое моя наставница Неллас повторяла обычно, то, что на время заставляет повиноваться бессловесных тварей. И лошадь повинуется снова, высоко прыгает и оказывается за спинами орков, но тут умело пущенная пара кинжалов ударяют ей в ногу и она заваливается. Ну всё, лошадка, дальше я сам. Я быстро бегу, на ходу отбиваясь от еще одной группы орков, сидевших видимо в засаде. Орки пытаются гнать меня к башне Исенгарда, но я стремлюсь вбежать в лес и вскоре исчезаю под сенью деревьев.
Орочьи отряды вбегают в лес, но я уже успел спрятаться и слышу как они, раздраженно переругиваясь, бьют мечами по древним деревьям в бессильной злобе, мечи вязнут в плотных стволах, оставляя раны. Эй, дурачьё, негоже враждовать с лесами, хьорны набегут! Но орки и так боятся уходить слишком далеко и упорно ищут и ищут меня, а я лежу возле небольшого деревца, прикрывшись листьями. Полог со мной, но надевать его сейчас значит издать шум. Еще не хватало выдать оркам тайну Полога. Ну вот, орки уходят несолоно хлебавши. Хотя почему несолоно, сейчас убьют лошадку, засолят... Эх, кобылка, не скакать тебе привольно по полям Рохана. Ну что ж, верно судьба у тебя такая. Позорно было бежать от орков, но глупо становиться их добычей. Один десяток я может и смог бы одолеть в бою, два уже вряд ли, а три — никогда в жизни, только умереть. А мне сейчас умирать нельзя.
Дождавшись, пока последний орк уйдёт из леса, я достаю припасы. Их осталось мало, всего одна пригоршня ягод и три лесных ореха. Ох-хо-хо, видно придётся поохотится в лесу. Ну, хорошо хоть Гэндальф избавил меня от клятв, хотя я не люблю убивать животных. Может пособираю орехов, хотя лес тут древний, вряд ли в нем есть орешник. Впрочем, каких только плодов не породила Арда благословенная, матушка землица наша. Я вспоминаю круглые плоды на моём острове и с ностальгией смахиваю непрошенную слезу. Хорошо было бы дожить свой век на острове, без забот.
Тем временем наступала ночь. Костёр в древнем лесу было разводить опасно, поэтому пришлось спать, укрывшись листьями, как зверю. Это вошло у меня уже в привычку. Я подумал о прошлом сне, в котором видел Ниниэль, и в очередной раз подивился, что все сны до сих пор сбывались. Откуда это у меня, я ведь не эльф. Должно быть проклятие Моргота, а потом Палантир изменили меня. С этой мыслью я засыпаю.
Я проснулся в лесу, когда утро уже приближалось к полдню, определив это по теням, отбрасываемым деревьями. Хотелось есть, но было нечего, поэтому, позавтракав оставшейся в бурдюке водой и повесив его и сумку с шелухой от еды себе на пояс, я двинулся по лесу в поисках какой-нибудь реки. Лес был совершенно тихим и смирным. Деревья не видели в моих действиях угрозы, в руках моих не было оружия (меч я давно спрятал, еще когда искал убежище от орков под листьями).
Долго я плутал по лесу в поисках воды, наконец услышал журчание ручья и был вознагражден. Вскоре я уже набирал воду в бурдюк. Но когда я наклонился, то случайно поскользнулся, а мой меч отцепился от пояса и упал, тяжело ударив по корням того дерева, рядом с которым я стоял. Тут раздался стон как будто от воплей сотен существ и что-то стало шевелиться за моей спиной. Я подобрал с земли меч, прицепил его к поясу и отскочил. Дерево шевелилось! Оно скрипело, шумело ветками и его корни... отделялись от земли. Оно поднималось, пробуждалось от сна. Я немедленно всё понял — это энт. И это — дуб! Как и Древовид... Но мои размышления прервало то, что дерево шагнуло ко мне, на могучем стволе появились огромные желто-зеленые глаза и оно медленно спросило густым, прерывистым древесным басом:
— К-т-то ты бур-р-р-а-р-ум? К-т-о т-ы, ч-е-л-л-о-век? Ч-т-о п-р-р-и-в-е-л-о т-т-е-бя в м-мой л-лес?
И я ответствовал существу, поклонившись как подобает:
— Я Турин из рода Хурина и история моя слишком удивительна, чтобы в неё мог поверить даже такой уважаемый энт, как вы.
Мне показалось, или в зелено-желтых глазах промелькнула усмешка.
— Бур-ра-рум! Пре-д-д-ос-т-тавь м-не с-суд-дить. Я — ст-тар, о-ч-чень с-стар. М-ме-ня з-зов-вут Д-р-рев-во-бор-род.
Тогда я начал излагать повесть о моих печальных злоключениях, начиная с рождения и детства и заканчивая нынешним временем. Энт слушал внимательно, не перебивая, только один раз он взволновался и прервал меня, когда я упомянул о Древовиде.
— Б-у-р-ра-рум! Эт-то у-д-див-ви-тель-н-но! Др-р-е-в-во-в-и-д! Он-н-н б-был П-ер-р-в-вым эн-нт-ом в Ар-р-де! А ег-г-о м-о-ол-л-ит-т-ва Яв-в-ан-не? Он-на был-ла нам-ми з-забыта.
И тут он произнёс молитву Древовида слово в слово. Словно туман сняли с моих ушей и я смог слышать речь энта как свою собственную так же, как раньше слышал Древовида. Это было поразительно.
— Продолжай, человек, — раздался голос энта, — Расскажи мне и остальное.
Я рассказал ему про мародёров, жертву Древовида, потом про путешествие к Морю, потом на остров Огарр, а там схватку с падшим Майей, сон, возвращение на Восток, в Средиземье, встречу с Кирданом, уход к Бомбадилу, схватку с хьорнами, новый Почти-Смертный-Сон и наконец про уход из Старого леса, встречу с Гэндальфом, путешествие на юг через перевал и орков, которые...
— Орки в Исенгарде? Да ты что-то путаешь человек, — строго сказал Древобород своим басом, покачивая кроной.
— Я не путаю, досточтимый Пастырь дерев. Можете пройти по моим следам и убедиться. Они были в лесу и искали меня, но я спасся.
Тут я увидел, что Полог валяется на земле, очевидно, когда я запутался в ветках, он слез с меня. Я поднял Полог и попытался его надеть, но древесная лапа мягко остановила меня.
— Я не знаю, что ты пытаешься надеть, человече, но понимаю, что разговаривать с тобой невидимым мне будет неудобно. Впрочем я энт, мы видим не только глазами, мы еще ощущаем воздух в наших ветвях, так что полностью сокрытым от меня ты не будешь.
Я опешил и сбросил Полог и тот, невидимый, опустился на траву.
— Так-то лучше. Однако, теперь я понял, что ты говоришь правду и не лжёшь. По крайней мере ты — тот, за кого себя выдаешь, ибо эта вещица, похожая на мелкую рябь, что ты сейчас уронил на траву, явно увидела свет в Предначальные дни. Но про орков я тебе не верю... не стал бы маг Белого Совета Саруман, что сейчас правит Исенгардом... впрочем, я должен всё еще раз проверить...
Древобород погрузился в собственные раздумья. Мне показалось, они были отнюдь не веселыми, но в конце концов он спросил, уставив на меня свои округлые зеленоватые глаза:
— Ну и что привело тебя в мой лес? Дорога идёт по полям Рохана на север, ты спокойно мог обогнуть Фангорн, не потревожив меня, и прийти в Лориэн, куда ты, судя по всему, стремишься.
— Я хотел побродить по твоему лесу. Он древен и чист, свободен от зла и напоминает мне леса Дориата, в которых я бродил мальчиком.
Древобороду понравился мой ответ, я видел как он весь выпрямился от удовольствия, с сожалением проговорив:
— Эх, жаль, что ты не можешь рассказать мне еще о Древовиде! Ведь он был не просто Первым Энтом, он был моим дедом. Да, мой отец, Камнедрево, часто рассказывал мне о нём в детстве, в Валиноре, а потом в Белерианде. Когда леса Белерианда накрыла волна, мы уже ушли через горы, в Средиземье. С энтами ушёл и мой отец. Тогда весь Эриадор и земли к востоку Эриадора были единым гигантским лесом. Потом люди стали рубить леса, а орки и проклятый тёмный король Ангмара довершили начатое. Камнедрево, мой отец, уснул далеко отсюда, в лесу, который сейчас называют Мирквудом или Чернолесьем, ибо черная хворь была принесена туда Сауроном и страшные твари обитают там. Я же остался и перешел сюда. И даже лес этот эльфы и люди называют моим именем, ибо Фангорн на языке серых эльфов означает "бородатое дерево". Впрочем, сюда давно никто не заглядывает: ни эльфы, ни люди, ни гномы. Только волшебники. Боюсь, что для большинства народов Средиземья мы, энты, стали сказкой, которую рассказывают родители своим несмышлёным детям.
После этого мы еще немного поговорили и Древобород указал мне путь в Лориэн, сказав, что он ведет через притоки Андуина — великой реки, которую я видел в Палантире на север, через равнину.
— Прощай, Турин из рода Хурина, истинный герой людей. Немного таких вас осталось в Средиземье ныне, ибо даже владыки Гондора, южного королевства нуменорцев не могут похвастать такой печальной и удивительной судьбой. Прошу, не надевай Полог, пока будешь странствовать в моём лесу. Спящие энты, а их тут много, могут испугаться тебя и пробудиться. Я укрою тебя ветвями, ибо я хозяин этого леса и никто не найдёт тебя здесь, даже Тёмный Властелин Мордора, Саурон.
В ответ на эти слова Древоборода я не нашёл слов в своём переполненном радостью и благодарностью сердце, а только низко поклонился потомку Древовида и, легкой походкой отправился в путь. Теперь деревья сами указывали мне дорогу к чистым ручьям, вкусным ягодам и орехам, стоило мне только попросить их. Листья их что-то радостно шептали, когда я проходил мимо. Так я удостоился великой чести и стал тем, кого эльфы называют "другом леса", то есть смертным человеком, к которому благоволят пастыри дерев.
На пятый день неспешного путешествия по Фангорну я вышел к границам леса и передо мной лежала небольшая равнина, даже скорее не равнина, а пустошь. Редкие клочки травы росли там и сям и даже птиц здесь было мало, только одинокие вороны и орлы летали вдали по своим делам. Идя по равнине я тут и там натыкался на следы орков, пару раз встречал и живых орков, но они не выживали, пронзаемые мечами Валинора. Последний из орков, встреченных мной, пытался бежать, но мой меч, пущенный умелой рукой ему в спину, прервал его нечестивую жизнь. И я поступил так не из мести, мне не доставляло радости убивать живых существ из плоти и крови, просто орк мог привести остальных и тогда из воителя я бы снова превратился в беглеца. Это путешествие по равнине заняло всего четыре дня, так как я старался почти не спать и шёл быстро, не экономя силы. Ко мне снова во снах являлись мать, отец и сестра, мой друг Белег и Саэрос, Мим и Хирла, Гвиндор и Финдуилас. Сны превращались в тягучие кошмары, в которых призраки их гонялись за мною, требуя от меня ответов на вопросы, которые я не мог им дать. И все они, даже отец мой и мать, во снах желали мне смерти, скорой и бесчестной смерти от рук орков. Моя судьба настигла меня, ведь я так и не сумел простить себя за свои преступления. Тяжело вздыхая с пустой от постоянной усталости головою я увидел вдалеке лес, столь же чистый, но не такой древний, а скорее вечно юный. Магия эльфов была в этом лесу и я понял, что дошёл. Я остановился, развернул котомку, достал Полог и надел его на себя, после чего, грустно вздохнув, продолжил свой путь.
Я вошёл под сень вечно шумящих, зеленых деревьев Лориэна закатным вечером и с тяжестью в душе. Моя память, исколотая иглами вины и страдания, не отпускала меня и безо всякого Палантира заставляла снова и снова переживать трагические моменты прошлого. Умом я понимал, что сейчас не время для этих воспоминаний, но был не в силах остановить их. Я шёл по лесу, и моё детство в Дориате оживало перед моими глазами: вот я, еще совсем мальчик, прибываю в эльфийское королевство, вот мои наставники, которые учат меня языкам эльфов, синдарину и квенья, охоте и войне. Мой первый наставник среди людей, суровый воин, имя которого я позабыл, не мог меня научить столькому, сколькому меня обучила Неллас, наставница моя, вечно юная и мудрая не по годам, и Белег Куталион, великий воин Дориата, советник короля Тингола и королевы Мелиан.
Пытаясь отвлечься от тягостных мыслей, всё еще скрытый Пологом, я опустился на траву под деревом. По моим расчетам завтра наступит двадцать шестое июня 3018 года. Зачем я продолжал в уме считать дни, прошедшие с момента пробуждения, я и сам не до конца понимал. Вероятно это стало привычкой после того, как я дважды пережил Почти-Смертный-Сон, и я стал бояться заснуть ещё раз на пару тысяч лет. Разум мне подсказывал, что я больше не засну таким сном, ведь чары Мелиан были сняты с меня исполнением обетов, но беспокойное сердце твердило другое.
Эльфов действительно было много в лесу, я миновал их стражу, они ходили вокруг меня, не обращая на меня внимания, а я любовался ими как некими диковинными драгоценностями, которые умелая рука резца рассыпала случайно на траве. Они были все разные, среди них я видел и лесолюбивых серых эльфов, и воинственных эльфов Нолдор, и даже тихих эльфов Нандор, эльфов, чьи глаза никогда не видели Валинора и света двух Дерев в предначальную Эпоху. Все они были красивы, красивы особой красотой бессмертных, которая всегда очаровывала меня и заставляла стремиться к невозможному. Может я никогда и не вступил бы на путь воина ещё подростком, если бы не эта красота. В юношестве мне так хотелось доказать эльфам Дориата, что и я, смертный, сын смертного, чего-то стою в бою и в жизни.
Но размышлениями сыт не будешь, я нашёл укромный уголок, вдали ото всех и позавтракал. Ведь Пологом завтрак не укрыть, а зрелище ягод и орехов, которые двигаются в воздухе и исчезают, могло привести эльфов к неверным выводам. Я же пока не хотел, чтобы меня видели, надеясь найти Зеркало сам. Но я не знал, как оно выглядит и поразмыслив, понял, что мне надо открываться. Сняв с себя Полог и приготовившись к неизбежному, я пошёл вперёд. Тут же присутствие смертного стало известно, эльфы, ранее спокойно ходившие по лесу, скрылись из моих глаз. Я спокойно сел у всех на виду и стал ожидать стражников.
Мне не пришлось долго ждать и пятерка эльфов, спрыгнувшая с деревьев с боевыми луками наперевес, окружила меня со всех сторон. Я не шевелился и лицо моё было бесстрастно. Один из эльфов, самый высокий из пяти, выступил вперёд и повелительным голосом произнёс:
— Я — Галдор, Длинный меч. Кто ты такой, смертный, и что делаешь в нашем запретном лесу? Разве ты не знаешь, что появление здесь означает смерть?
— Я тот, кто несёт вести от Митрандира владычице леса Галадриэль, — ответил я спокойным тоном. — Имя моё вам ничего не скажет, я — Турин.
— Докажи, что ты от Митрандира, человек, иначе умрёшь на месте! — строго сказал высокий эльф.
— Я не могу вам этого доказать. Но я могу отдать вам свой меч, а вы посмотрите на него и сами решите, может ли этим мечом обладать простой человек.
С этими словами, я отцепил с пояса меч и рукоятью вперед протянул его высокому. Когда эльфийский стражник взял меч, посмотрев на него, лезвие неожиданно озарилось внутренним светом и стражники прикрыли глаза.
— Вы убедились? — спросил я безучастным тоном.
— Мы отведём тебя к владычице и пусть она решит твою судьбу, смертный с необычным мечом. Меч мы оставим пока у себя.
— Ничего иного я не желаю, — ответил я. — вот, заберите еще походный нож и я останусь полностью безоружен.
С этими словами я протянул им нож и его взял один из эльфов позади меня. После этого меня связали, завязали мне глаза и куда-то повели. Мы шли не очень долго, эльфам отчего-то казалось необходимым и полезным постоянно водить меня кругами, я же усмехался этому в душе.
Наконец меня привели к возвышению. Я оказался перед странным сооружением, прямо в лесу было построено нечто вроде широкого трона с подножием, на котором на серебристо-белых креслах сидели двое эльфов, коронованные коронами из листьев и митрила. Один из них, печальноликий и среброволосый, высокий, с длинными, тонкими руками и изящными пальцами, лицом напомнил мне Тингола и, вероятно, был его потомком. Другая была высокой сероглазой эльфийской невиданной красоты с золото-серебристыми волосами. Глаза её, мудрые, вечно пытливые и вечно жаждущие знания, впивались в душу глядящего на неё как острые осы. Не избежал и я этого взгляда. Я стоял связанный перед ними, они молчали и лишь глядели на меня, а мне казалось, что тысячелетия медленно проходят передо мною и я старею с каждым мгновением на целое столетие.
Наконец, леди на серебристо-белом престоле поднялась и негромко произнесла и голос её был подобен утреннему ручью, журчащему в полутьме молодого леса:
— Поведай нам, путник, кто ты и зачем пришёл в наш лес? Я — леди Галадриэль, дочь Финарфина из народа Нолдор, а это мой муж и консорт лорд Келеборн, владыка серых эльфов.
— О, владычица, твой народ должен знать и меня, ибо мой отец, Хурин Талион, служил некогда брату твоему, королю Гондолина Тургону. Я — несчастный Турин из рода Хурина и моё проклятие известно и тебе, владыка Келеборн, ибо в твоих глазах я читаю родство с королем Дориата, Тинголом.
В доказательство моих слов я обнажил клеймо, поставленное мне на суде Тингола. В это мгновение стражник подошёл к леди и передал ей меч, который в её руках вновь засиял тихим светом.
— Это Гуртанг, меч Белега Куталиона, — произнёс я, указывая на меч. — Он был очищен мной от проклятия и вселившегося в него тёмного Майя, Махраттара, и отныне более не черный, а светлый меч. Митрандир, которого я встретил на пути к тебе, о, владычица Лотлориэна, был тем, кто вручил мне этот меч через Кирдана Корабела в знак того, что часть моих обетов исполнена и искупление моих преступлений близится. Он же освободил меня от остальных обетов, и отныне я стою перед вами свободный от совершенного мной в прошлом зла.
Какое-то время владыки леса молчали, а потом Галадриэль произнесла:
— Твои уста сказали правду, смертный, ибо я обладаю умением чувствовать скрытую ложь. Ты — постине Турин, некогда безродный по воле людей, а теперь вновь обретший родство. Но прошу тебя о малой услуге, поведай же, что произошло с тобою после того, как состоялся суд, о котором знаю давно я от мужа моего, Келеборна, являющимся внучатым племянником Тингола.
— Я присоединяюсь к просьбе жены моей и владычицы леса, — промолвил Келеборн и его речь текла как расплавленный митрил, в котором чувствовалась горечь утрат и мудрость веков. — Я хотел бы выслушать твою повесть, ибо теперь мы редко получаем вести из внешнего мира, по ту сторону Андуина от нас — орки и их армии, мы отрезаны даже от Рохана на юге, а Фангорн молчит.
И я снова отверз уста свои и перечислил злоключения мои, не умолчав ни о чём, ни о безумстве моём в лесу, ни о встрече с Древовидом, ни о первом обретении Палантира Феанора, ни о погоне за отцом, ни о его кончине, ни о путешествии на остров, событиях на острове и путешествии обратно на восток, ни о встрече с Бомбадилом и Гэндальфом.
Потрясенное молчание долго было уделом всей стражи и знатных эльфов, выслушавших мою странную повесть. Наконец я услышал голос владычицы:
— Ты сказал, что прибыл с вестями от Митрандира. Это правда? Зачем ты прибыл в этот лес, о, смертный, обладающий сном бессмертного?
— Это часть правды, — отвечал я. — На словах Митрандир ничего не велел передать тебе, о, владычица. Но он послал меня сюда в надежде на истолкование моего будущего и посоветовал мне просить у тебя дозволения посмотреть в Зеркало.
Галадриэль рассмеялась густым, грудным смехом, подобным звону тысяч серебряных колокольчиков.
— Этого ты мог бы и не просить, смертный. Все, кто пришёл в мой лес с добром, удостаиваются от меня такой милости, зачастую даже независимо от того, хотят они того или нет.
Владычица леса дала знак страже и подданным и те удалились. Галадриэль приблизилась ко мне, и, достав кинжал, перерезала верёвки, связавшие меня.
— Я сама отведу тебя к зеркалу, — промолвила она тихим голосом.
Я немного повёл руками и ногами в стороны, чувствуя как избавляется моё тело от последствий наложенных на него пут, а затем последовал за Галадриэль. Мы прошли по каменным ступеням холма немного вниз, на ровную площадку из травы и листьев. Наверху, над площадкой струился небольшой ручей, вода падала сверху и наполняла большую чашу из чистого серебра в середине опушки.
— Узри же Зеркало Галадриэли, смертный, которое показывает то, что было, есть и может случиться, — произнесла эльфийка и сделала знак рукой. — Только не касайся воды в Зеркале и ничего не бойся. Подойди же, наклонись и посмотри на то, что Зеркало покажет тебе.
На ногах, подкашивающихся от непонятной тревоги, я подошёл к Зеркалу, наклонился и заглянул. Туман рассеялся на мгновение и я увидел себя очень маленьким и едва родившимся, но потом Зеркало заволокли тучи и вот я уже ничего не мог увидеть в нём. Разочарованный, я выпрямился и посмотрел в глаза владычицы леса.
Галадриэль, которая с заметным волнением наблюдала за мной, прочитав на моём лице разочарование, истолковала его по-своему:
— Не печалься, Турин. Не всегда зеркало показывает нам то, что мы хотим увидеть.
— Не в этом дело, о, леди лесов, — ответствовал я ей, — Зеркало ничего не показало мне, кроме дня моего рождения в Хитлуме, в области Дортонион.
— Это весьма странно, — сказала Галадриэль, — хотя, я кажется понимаю. Это Зеркало было когда-то сделано мною в Предначальные дни, из воды, которой я омыла последний и Великий Палантир Феанора. Он отчего-то скрыл его от всех, даже родственники и жена не видели его, только я. Возможно, Зеркало ничего не показывает тебе, ибо оно злиться, что по твоей вине с Палантиром случилась беда. Предметы, созданные эльфийским волшебством, никогда не обладают разумом, но зачастую обретают чувства, подобно животным.
— Есть и другое объяснение, госпожа. Возможно, Эру не хочет открыть мне большего о моём будущем, хотя я так надеялся на это, но я благодарен вам за попытку, — и я учтиво поклонился, попрощался с Галадриэлью и отошёл в лес к дереву, где осталась лежать моя котомка с накидкой.
Там я провёл еще одну ночь. На следующий день я на коленях упросил Келеборна и Галадриэль оставить меня в Лотлориэне, как сами эльфы называли лес Лориэн, чтобы отличить его от одноименного леса в Валиноре. Я объяснил это тем, что хочу еще однажды попытаться заглянуть в Зеркало. Галадриэль дала на это согласие, но сказала, что должно пройти не менее семи месяцев с первой попытки, чтобы она вообще оказалась удачной.
— Зеркало очень своенравно, о, смертный, и ему не нравится встречать одного и того же человека. Но оно так же способно забывать людей, которые не увидели в нём своей судьбы. В таком случае примерно семь месяцев длится память Зеркала, ибо семь дней потребовалось Феанору, чтобы создать Великий Палантир, и семь недель я создавала в Валиноре это Зеркало, хотя оно и было помещено тогда не в чашу, а в кувшин.
И я жил с эльфами и пил по капле бессмертную красоту вечно юного леса. Оставив попытки скрываться, я жил как все и эльфы понемногу привыкли ко мне. Когда орки пытались напасть на лес, я сражался со всеми и мой меч поразил уже более тридцати орков насмерть. Тогда эльфы стали уважать меня, узнав меня как опытного воина, умелого в бою. Вскоре владычица дала мне отряд под командование и назначила меня капитаном, дело неслыханное у эльфов. Однако они приняли это решение с радостью, так как Галадриэль сказала:
— Турин станет капитаном, если хотя бы пять человек будут согласны сражаться под его началом.
Однако, к моему удивлению ко мне в отряд выстроилась целая очередь. Я не считал возможным набирать большой отряд, думая обойтись обычным размером полевого отряда в две дюжины(1), одна из которых была бы дюжиной мечников, а другая лучников. И я получил их, причем мои мечники были достаточно странными: они носили в своих ножнах мечи-полукинжалы, которые были примерно наполовину короче обычного эльфийского меча. Зато они владели приёмами двуручного боя, которым пытались научить и меня, но мне был дорог мой меч, а биться с мечом и кинжалом одновременно я умел и без них. Потом мне пояснили, что это оружие эльфов-нандор, а среди них лучники столь же обычны, сколь и мечники. Лучниками же моими стали синдар, серые эльфы, которые знали о моей славе от их отцов, заставших Первую эпоху.
Постепенно шло время, но никаких вестей ни от Гэндальфа, ни от Бомбадила, ни от Древоборода не было. Мы не знали, что стало с королевствами людей, стоит ли еще Бри или Шир — родина странных мохнатых невеличков или все страны уже поглотила густая волна орков Саурона, бесконечные вылазки которых нам пришлось отражать весь июль, август и сентябрь. Потом наступил некоторый перерыв и в октябре и ноябре мы наслаждались покоем. Наступал новый, 3019 год Третьей Эпохи.
В начале декабря к нам приехал вестник от Эльронда, владыки Ривенделла, поселения эльфов, которое я видел в Палантире возле восточных гор. Ныне я знал, что эти горы называются Туманными горами, теперь они для меня были скорее западными, так как на западе Лотлориэн граничил с ними, а на востоке — с великой рекой Андуин. Вестник сообщил владычице и лорду о Совете Эльронда, а она любезно поделилась этим с капитанами. По её словам, Единое Кольцо, проклятый амулет Саурона, дающий Темному Властелину великую силу, было действительно обретено в Шире и один из хоббитов взялся доставить его в Ривенделл, к Эльронду. Там, на совете у Эльронда, собрались владыка Эльронд, четыре невеличка, прибывший с севера дунадан Арагорн, друг Гэндальфа Серого, сам Гэндальф Серый, гном Гимли из рода Дурина, посланник гномов Средиземья, эльф Леголас, посланник владыки Трандуила, эльфийского властителя северного Чернолесья, и Боромир, сын Наместника Гондора Денетора. На Совете было открыта истина об обретении кольца существом по имени Голлум, о том, как дядя Фродо, Бильбо, нашёл это кольцо в пещере Голлума и сбежал с ним, а потом о том, как именно было обнаружено, что это кольцо принадлежало Саурону, темному Майе, Врагу Средиземья. Также было установлено, что кольцо нельзя уничтожить ничем — ни водой, ни огнём, ни магией, но только расплавить его в огне Роковой горы в сердце Мордора. И вот отряд из девяти хранителей Кольца, включая и самого кольценосца, неясно нового или старого, отправится в поход из Ривенделла к Мордору двадцать пятого декабря.
Я слушал весь этот рассказ с немалым изумлением, понимая, что на моих глазах творится то, о чем барды и певцы будут распевать столетия спустя. Да, если этот отчаянный поход девятерых храбрецов удастся, то это будет невероятное деяние, достойное деяния Берена, сына Барахира, похитившего Сильмарил из короны Моргота в Первую Эпоху, а возможно и превосходящее этот подвиг. Ибо я слышал от Галадриэли, что кольцо извращает мысли каждого, кто его касается и искушает его властью и славой, чтобы совратить и толкнуть на путь тьмы и зла. Кем бы ни был этот кольценосец, его уже сейчас можно было бы пожалеть.
Но я вскоре выкинул эти мысли из головы, ведь мне надо было тренировать стражников, изнывавших от безделья и клявших своё ремесло, назначать солдат в патрули и дальние поиски, ставить в лесу ловушки на орков, в общем работа капитана настоятельно призывала меня к действию.
Что странно, я практически не вспоминал о Пологе и даже не упомянул о нём в рассказе Галадриэли, сказал лишь, что получил от Бомбадила один ценный артефакт, позволяющий скрываться от посторонних глаз. Зато и грусть-тоска меня тревожила и терзала не так сильно, я уже не часто видел кошмарные сны и только однажды, в ноябре, увидев, как Финдуилас жалобно зовёт меня на помощь, проснулся среди ночи, обливаясь холодным потом.
1) здесь: отряд из двенадцати воинов
Но время шло, наступил январь нового года, и атаки орков возобновились. Однажды, когда я стоял в дозоре с тремя моими воинами семнадцатого января нового года, то услышали в лесу странный шум. Я тут же послал за эльфами Галдора, мы успели сдружится с этим отважным капитаном стражи. Они были прекрасными разведчиками Лотлориэна, зная его как свои пять пальцев, и всегда шли впереди, выясняя степень угрозы, мои же воины встречали врага уже осведомленные о том, с кем нам придётся иметь дело.
Вдали я услышал голоса. Сделав знак своим воинам, чтобы те продолжали слежение, и сгорая от любопытства, я подошёл поближе. Отсюда я не слышал о чем говорят пришельцы, но прекрасно мог видеть всё, что происходит. Я увидел двух высоких воинов, эльфа в серо-зеленом плаще с огромным луком, бородатого гнома с секирой и четверых маленьких существ, лица которых я не разглядел. "Невелички, как в том отряде," — мелькнула быстрая мысль. Я вернулся на свой пост и сделал вид, как будто только что проверял, как Галдор справляется со своими обязанностями.
Ближе к вечеру я увидел, что эльфы печальны и поют грустные песни на синдарин. Я вслушался в одну из них и с удивлением разобрал слова:
Серый Странник ушёл от нас.
Серый Странник, эльфы в печали.
Серый Странник — Эру глас,
Мы всегда о тебе вспоминали.
Серый Странник Балрогом убит,
Серый Странник — защитник правды.
Серый Странник, сердце грустит,
Серый Странник, а слёзы капают.
— О каком Сером Страннике вы поёте? — спросил я совсем юную эльфийку с залитым от слёз лицом. — Не Гэндальфа ли вы оплакиваете?
— О да, девятеро Хранителей принесли нам грустную весть: погиб Митрандир, упав в пропасть в пещерах Мории под Туманными горами, защищая Хранителей кольца от Балрога, демона древнего мира! — всхлипывая навзрыд, ответила эльфийка.
Погиб! Я почувствовал как когтистая рука скорби сдавила мое сердце. Погиб он, Майя, который обещал мне свою помощь и направил меня в этот чудесный лес... Так вот что за клубящуюся тьму я видел под Туманными горами, что это было за видение... Зачем, зачем он отправился на погибель? Я ходил туда и сюда, мысли носились в моей голове как бешеные. Ночь ковром даров Варды словно бы рассыпала угощение неведомым небесным курам, которые будут клевать их до утра, пока те не погаснут, не уйдут, затемнённые светом солнца. Я же снова и снова обдумывал своё видение, подаренное мне Орольдом в Старом лесу и пришёл к выводу: я уже видел хранителей, ведомых Серым Странником, значит эта часть уже сбылась. Сбудется ли остальное?
У меня не было ответа на вопросы, возникавшие в моей голове до утра, мешавшие мне спать, ибо я то просыпался, то снова засыпал, казалось, и во сне продолжая думать о видении. Наконец, я решился — буду скрытно следить за Хранителями, может вспомню еще что-то. А то я не смог их даже рассмотреть тогда, некогда было. Следующие несколько дней я умело отлынивал от работы, расставляя посты и дозоры так, чтобы выкроить себе немного времени. И еще мне пришлось достать Полог из котомки.
Прошёл месяц, но я так ничего и не узнал. Я следил за двумя людскими воинами, не понимая, кто из них Арагорн, а кто Боромир, но вскоре мне пришлось перестать. Оба они были прекрасными следопытами, а потому прятать от них следы было сущим мучением, раскрывать же тайну Полога мне не хотелось. Да и унизительно как-то опускаться до слежки за собратьями-людьми. Мысленно плюнув на это, я решил следить за эльфом и гномом. Почти месяц я убил на это бесполезное занятие, так ничего и не вспомнив, и тут узнал, что гости собрались вскоре покинуть Лотлориэн. Эта весть ударила мне по голове как обухом. Слухи, собранные мной, утверждали, что Хранители отправятся из леса навстречу своей судьбе через три дня. Тогда я изменил свою цель и стал следить за невеличками. Один из мохноногих был мне странно знаком, только я не мог вспомнить, где я его видел. В видении? Если нет, то когда?
Солнце уже село и серебристые сумерки луны озарили лес. Мои товарищи-эльфы уже давно спали крепким сном, им, как и мне надо было рано вставать, у нас была своя подготовка к отъезду Хранителей. Я тихонько встал, крадучись, прошёл мимо своих двух верных дюжин и пошёл в направлении того места в лесу, где расположились невелички или хоббиты. Хоббиты! Какое странное самоназвание у этого очень чудного народца.
Внезапно я увидел словно бы серебристое сияние и замер: к месту, где спали хоббиты, приближалась сама владычица леса! Я неслышно последовал за ней, держась на порядочном расстоянии, потому что знал, как чутки уши эльфа, а о том, каков слух у этой бессмертной, жившей за тысячи лет до моего рождения, я боялся и подумать. Вскоре она пришла к двум из друзей, по виду достаточно взрослым и много пережившим хоббитам, и потихоньку разбудила их, сделав знак рукой, чтобы они молчали. Любопытство всё сильнее охватывало меня и я следовал за ними. Вот они уже идут вниз, к знакомой опушке, а вот и холм, и ручей, льющий свои воды вниз в серебристую чашу Зеркала, а рядом стоял серебряный кувшин.
Галадриэль остановилась возле Зеркала, подула на воду и произнесла что-то, указывая на чашу. Один из невеличков что-то негромко сказал и, хотя я не мог расслышать что именно, в его тоне явственно прозвучал какой-то вопрос. Галадриэль ответила, потом в разговор вступил второй, с более простецкими чертами лица, ни дать ни взять огородник или слуга в доме моего отца. Они еще немного поговорили и он уставился в чашу. Внезапно невеличек издал крик, который даже мне стало слышно:
— Эй! Тед Сэндимэн срубил деревья, которые не должен был! Их нельзя рубить, это переулок за Мельницей, который ведёт к дороге на Байуотер! Хотел бы я добраться до Теда, уж я бы его самого срубил! (1)
Не успел я посмеяться над столь нелепым рвением этого явного садовника (кто еще будет впадать в такую ярость из-за пары деревьев?), как он снова наклонился и посмотрел в Зеркало — теперь его глаза наполнились еще большей скорбью и гневом, и он быстро отскочил от чаши, что-то возмущенно проговорив. Серебристый голос леди успокаивал его, но он снова возражал. Мне надоело наблюдать за этим и я посмотрел наверх на звёзды, дары Варды, словно молоко небрежной хозяйки пролитые над звёздной бездной Эа. Не знаю, откуда у меня такая любовь к звёздам, должно быть от наставницы Неллас или от матери Морвен... Нет, мне нельзя вспоминать её, нельзя, слишком больно... когда я пустился в свою отчаянную и бесплодную погоню за отцом, то даже забыл посетить её могилу, а теперь она на дне Белегэр, великого Моря... Чтобы отвлечься, я снова посмотрел вниз и увидел, что второй хоббит, более благородный на вид, наклонился над Зеркалом и долго смотрел на него. Выражение его лица менялось, то любопытство, то изумление появлялось на нём и наконец оно наполнилось страхом, нет, жутким ужасом и голова его стала клонится к чаше, словно бы против воли — я видел как он впился руками в бедра, как будто пытался себя удержать... но чистый, как крики жаворонка на заре, голос Галадриэли, громко сказал:
— Не касайся воды!
И я увидел как страх постепенно уходит с лица невеличка, а леди что-то говорит ему. Я разобрал только последнюю фразу, так она была сказана громко:
— Сказываю тебе, Фродо, что даже сейчас, когда я говорю с тобою, я проникаю в разум Тёмного Властелина и познаю его до самой глубины, ту его часть, что касается эльфов. А он хватается своим разумом за пустоту, пытаясь узреть меня и мои мысли. Но эта дверь для него закрыта!
С этими словами леди Галадриэль высоко подняла и развела в стороны белоснежные сильные руки в принятом у эльфов жесте полного отрицания. Вечерняя звезда засияла еще ярче и высветила что-то в фигуре владычицы, какую-то маленькую вещь на её пальце. Она и невеличек обменялись фразами, но внезапно он что-то сказал тоном просителя и я увидел как он снял вещь, похожую на кольцо, с шеи и показал Галадриэль.
Галадриэль рассмеялась и я ступил на несколько шагов ближе, услышав её слова так же ясно, как собственные мысли:
— Мудра я могу быть, но ныне я встретила подобного себе по учтивости. Мягко же отомстил ты мне за то, что я испытывала тебя в нашу первую встречу. Ты начинаешь видеть все вещи ясным взором. Я не отрицаю, что моё сердце страстно желало попросить у тебя то, что ты сам предлагаешь мне ныне. Долгими годами я размышляла, что бы случилось и что я могла бы сделать, если бы Великое Кольцо попало ко мне в руки и — смотрите! — оно сейчас близ меня. Зло, изобретенное давным-давно, может избрать много разных путей и неважно, падёт ли Саурон или сохранит власть. Не стало ли бы это весьма благородной вещью со стороны Кольца, если бы я забрала его у тебя, моего гостя, воспользовавшись силой или страхом?
— И вот время наступило. Ты отдаешь мне Кольцо добровольно! На место Тёмного Властелина ты посадишь Королеву! И я не буду тёмной, но красивой и ужасной, как утро или ночь! Прекрасной, как море и солнце и снег на вершинах гор! Жуткой, как буря и молния! Сильной, сильнее оснований самой земли. Все будут любить меня и отчаиваться!
Тут она подняла руки и словно бы оделась в ауру из зеленого света, а все остальное на фоне её погрузилось во тьму. Она возвысилась над невеличком как гора, нет, выше небес вознеслась её гигантская фигура, и она казалась невыносимо прекрасной, ужасной и богоподобной. При взгляде на неё хотелось молиться и проливать слёзы от желания заключить её в объятия и любить её страстно и долго и бесконечного горького сознания, что это никак невозможно. Рука моя медленно потянулась к рукоятке меча. Ибо если полурослик отвергнет её любовь, я, Турин, клянусь, что немедля отомщу ему за это!
Но тут она опустила руки, зеленый свет угас, и она рассмеялась снова, а наваждение рассеялось: её фигура съежилась до обычных размеров и предстала пред моими очами одетой в простые белые одежды, обычной стройной эльфийкой, чей голос был мягок и грустен:
— Я прошла испытание, — молвила она. — Я умалюсь и уплыву на Запад и останусь Галадриэль.
В смятении я больше не мог выносить того, что только что увидел и медленно, но твёрдо стал удаляться. Сама мысль о том, чтобы следить за этими странными существами казалась теперь святотатством. Я вполне понимал, что Великое Кольцо, о котором шла речь, и есть то Сауроново проклятое сокровище, извращающее мысли и затмевающее сердца даже великих. И только что я был этому свидетелем. Внутренне сотрясаясь от накатившего на меня ужаса, я думал, что если бы Галадриэль взяла предложенное, невеличек бы уже лежал у её ног, сраженный вновь почерневшим мечом, на этот раз почерневшим от крови такого же смертного, как я. Такова сила кольца, подумал я, такова его ужасная власть. Внезапно я от всей души пожалел невеличка-кольценосца. Какая страшная у него судьба! Как он может спокойно носить эту мерзость и наивно-невинно предлагать её другим? Он пока еще не отравлен злом, но мы, эльфы и люди, только приближаясь к кольцу, заражаемся злом, как от отравленного источника. Я дрожал и долго еще не мог успокоится и уснуть. Уже почти заснув, я снова вскочил от внезапной догадки: я понял, что видел в глазах Бомбадила! Узнал, кто стоял на грани вулкана и чья гигантская тень заслоняла собою блики, отбрасываемые кипящей лавой внизу... это был никто иной как невеличек, предложивший кольцо хозяйке леса! Эта мысль лишила меня последних сил, я лег обратно и размышлял, а потом всё же подумал, что решение я приму завтра. Незаметно для себя я всё же провалился куда-то внутрь своего разума и заснул сном, тяжелым, как человеческое страдание. Если сновидения и посещали меня, то в них был только зеленый свет и клубящаяся, как самая черная ночь, великая тьма.
1) все диалоги этой главы — чистый пересказ первой книги "Властелина колец", но чтобы сделать их поинтереснее я перевел их сам
На следующее утро я проснулся оттого, что эльф Галдор, капитан дворцовой стражи, потрогал меня за плечо:
— Турин, проснись и вставай! Наша владычица, леди Галадриэль, тебя требует.
— Нет, дайте еще поспать, — машинально произнес я и тут же вскочил. — Владычица требует? Снова набег? Остальные мои капитаны уже собраны?
Если Галдор был капитаном Стражи и по чину выше меня, то я был капитаном всей юго-восточной части леса. Меня лишь две недели назад повысили из простых капитанов и теперь я, в отличие от большинства эльфийских воинов, имел право входа к леди Галадриэль с докладом.
— Нет, это частная встреча, а не капитанский Совет, — морщась как от зубной боли, произнес Галдор. Видимо, бедняга ревновал ко мне хозяйку Лотлориэна. Неудивительно, должно быть половина эльфов этого леса была влюблена в леди, а половина эльфиек отчаянно завидовала её красоте.
— Понятно, Галдор, — стараясь говорить как можно мягче, произнёс я. — Не проводишь?
— Нет, иди один, — недовольно пробурчал он. — Приказ владычицы.
Странно, но надо повиноваться. Я быстро накинул походный плащ, поправил меч за поясом, умылся в ручье, пригладил волосы (негоже идти с взъерошенными к хозяйке Лотлориэна) и отправился к месту лесного престола, по дороге думая, стоит ли рассказать владычице о своей вчерашней догадке. Когда я пришёл туда, было очень тихо. Это было раннее утро и солнце едва только встало. Я увидел владычицу, сидящую на серебряно-белом кресле, но рядом с ней, на кресле поменьше, не было её мужа.
— Я хотела встретиться с тобою, лесной капитан Турин, одна, без свидетелей, — произнесла она, назвав меня полным титулом.
Я поклонился и учтиво произнёс:
— Леди, я не знаю, чем могу вам служить, но я здесь и готов выполнить вашу волю.
— Скажи мне, Турин, — произнесла хозяйка Леса, — зачем ты следил за мной, Фродо и Сэмом вчера ночью?
Эта фраза поразила меня, как гром среди ясного неба. Чтобы потянуть время, я произнёс:
— А кто такие Фродо и Сэм? Я их не знаю.
Хозяйка леса нахмурилась. В раздражении своём она стала ещё прекраснее, отчего я невольно залюбовался ею.
— Ты прекрасно меня понял, Турин из рода Хурина. Фродо и Сэм — это хоббиты, мои гости. Вчера ночью они были со мной у Зеркала.
Я молчал, зная, что не сумею соврать, но я не хотел, чтобы о Пологе знало много разумных созданий. Я ведь ещё хотел вернуть его Бомбадилу.
— В общем, — заключила Галадриэль, — лесной капитан Турин, я тебя отпускаю. Подумай над своим поведением. И если у тебя не найдётся оправданий, то когда я призову тебя снова, а это случится на следующий день после отъезда, то я лишу тебя твоего места и изгоню из Лотлориэна.
C тяжестью на сердце я пошёл обратно на своё место, в юго-восточную часть леса, чтобы приготовляться к отъезду гостей, назначать дозорных, отдавать приказы и следить за тренировкой эльфов в моих отрядах.
Отъезд гостей, случившийся через день после нашего разговора с хозяйкой леса, прошёл для меня как в тумане, хотя я и наблюдал саму церемонию прощания с Хранителями и вручения им даров. Я её вообще плохо помню, ибо пытался отворачиваться и не смотреть в сторону тех, за кем следил днями и ночами. Может у меня и была достойная воина причина так делать, но на самом деле у меня было погано на душе. Особенно я старался не смотреть на Фродо, постоянно мысленно представляя его разрубленным на куски моим мечом. Да, этого не произошло, но лишь благодаря стойкости владычицы леса. А я... я проиграл эту битву с собой, позорно проиграл.
Пока я предавался мрачным мыслям, гости ушли и наступил вечер. С трепетом я думал о следующем дне и публичном позоре. В разуме мелькала мысль о том, что я всё же гордец, ибо когда меня наказывали по воле принятых на себя обетов, я не беспокоился ни об унижении, ни о тяжести наказания, но смело приветствовал и то, и другое. И вот, когда я могу совершить доброе дело и вернуть Полог Нолдор хозяину, как обещал Гэндальфу, что-то останавливает меня. За этими мыслями меня застала ночь и сон, снова полный кошмарного зелёного сияния и клубящейся тьмы.
На следующее утро, я встал сам и, только завидев Галдора, пошёл к нему навстречу.
— Владычица снова призвала меня? — спросил я, не здороваясь и заранее зная ответ.
— Да, но... — не успел несчастный Галдор продолжить, как я уже исчез, бодрым шагом направляясь к месту своего неизбежного позора и изгнания. Но как только я пришёл и увидел хозяйку леса, как только попытался объяснить своё поведение, еще не зная, что именно буду говорить, могучий клёкот и хлопанье крыльев внезапно раздались надо мною, а Галадриэль радостно подняла правую руку в приветствии.
— Гваихир! Рада видеть тебя в моём лесу! — громко крикнула она, пока огромный орёл садился на поляну. Он открыл клюв и с трудом проговорил человеческим голосом:
— Приветствую тебя, владычица. Узри же, кого я привёз тебе.
Пятно ярко-белого сияния на спине орла рассеялась и я увидел дивное зрелище: белый старик сидел на орле, волосы и борода его были белы, как снег, посох его был бел и сиял, как утреннее солнце, лишь глаза были столь же проницательны и остры, как в нашу прошлую встречу.
— Гэндальф! — От избытка чувств я опустился на колени.
— Митрандир! — мой крик слился с возгласом хозяйки леса. — Как это возможно? Ведь гонец не лгал нам, говоря, что ты умер, я бы почувствовала ложь.
Белый старик с легкостью спрыгнул на землю и великий орёл, ни говоря ни слова тяжело поднялся в небо, улетая прочь. Гэндальф учтиво поклонился нам обоим.
— Приветствую тебя, Турин, сын Хурина, приветствую тебя, Артанис Нэрвэн, дочь своего отца Финарфина и матери своей Эарвен.
Я увидел как покраснели от смущения щеки владычицы и догадался, что Гэндальф назвал леди Лотлориэна именем, данным ей родителями(1).
— Рад видеть тебя в добром здравии в славном лесу твоём, Лотлориэне, жемчужине Средиземья, — продолжил Гэндальф. — Но отвечая на твой вопрос, скажу, что я сражался с Балрогом, упал в пропасть и продолжил сражение. Мы долго бились и взошли по каменным ступеням на высокую гору Келебдиль, которую гномы называют Зирак-зигилем. Там я поразил своим мечом Балрога, его мертвое тело упало вниз, но он успел нанести мне смертельную рану. Я умер и бродил в бездонной пустоте, но был призван обратно в том виде, который вы зрите. Отныне я Гэндальф Белый, ибо Саруман Белый(2) предал Белый Совет, как вы уже знаете, и пытался пленить меня.
Галадриэль помолчала и произнесла:
— Я рада видеть тебя живым, Гэндальф Белый. Но изначально я призвала Турина на мой суд, так как он стал лесным капитаном моего войска, но провинился передо мною. И пусть тогда Гэндальф станет свидетелем на этом суде.
Гэндальф обернулся ко мне с неподдельным изумлением:
— Я думал, что прошлое научило тебя смирению, Турин.
— Я очень рад, что ты вернулся к нам, Гэндальф, — сказал я, но пока более не промолвил ни слова.
— Итак, о, Турин, сын Хурина, я повторяю тот же вопрос, который я задавала тебе в нашу последнюю встречу: зачем ты следил за мной в прошлый раз, когда я, Фродо и Сэм стояли у Зеркала?
В моем разуме забрезжил неясный свет и я понял, что мне надо сделать.
— Я отвечу тебе, о, Галадриэль, владычица Лотлориэна, но лишь с разрешения Гэндальфа Белого, ибо лишь он может позволить мне сказать истину о том, о чем сам запретил рассказывать любому эльфу, гному или человеку.
Галадриэль с изумление посмотрела на Гэндальфа, но тот кивнул в знак того, что понимает скрытый смысл моих слов и произнёс:
— Я разрешаю тебя от клятвы. Галадриэль — член Белого Совета, более того, она была достойна возглавить наш Белый Совет, когда он создавался, и у меня от неё нет тайн и секретов. Мне следовало выражаться точнее в нашу прошлую встречу.
Словно тяжелый камень свалился у меня с души и я заговорил. Я рассказал без утаивания все свои поступки, нисколько их не приукрашивая. Поведал и о слежке за Хранителями, и о том, как в последние дни перед отбытием обратил своё внимание на хоббитов. Не умолчал и о Пологе Нолдор, которой мне пришлось надеть и последовать за Галадриэль, Фродо и Сэмом и о том, что произошло той ночью у Зеркала. Потом я проговорил:
— И тогда я вспомнил, что в видении именно тот невеличек, что протянул тебе Великое Кольцо, стоял у уступа вулкана, внизу которого клокотало и бурлило море лавы, и именно за его спиной я видел огромную черную тень, подобную тому зеленому свечению, в которое оделась ты, Галадриэль, когда вслух рассуждала о том, как возьмешь кольцо. И я никогда не прощу себе своих чувств и мыслей, ибо знай, о, владычица, что если бы ты тогда взяла Кольцо, я бы разрубил невеличка на части, ибо в тот момент возжелал тебя страстно и превыше всякого соображения и силы воли, и почувствовал зависть к этому хоббиту, который стоял пред тобою.
И при этих словах слёзы выступили из моих глаз и я пал на колени, ибо я сознавал тяжесть тех деяний, которые совершил под влиянием Сауронова сокровища.
Гэндальф и владычица молчали, потом Гэндальф взошёл по ступеням к престолу и что-то негромко сказал леди леса, восседавшей на серебристом кресле, а она что-то ответила. Так они совещались еще некоторое время, а затем Гэндальф вернулся назад.
— Встань с колен, о, Турин, сын Хурина, потомок Хадора(3). Твои проступки извинительны в моих глазах, ведь никто должным образом не предупредил тебя о том, что Кольцо пришло в Лотлориэн, и не научил тебя закрывать свои мысли и беречь чувства. И если бы ты убил Фродо-кольценосца своим мечом, то и тогда это была бы целиком моя вина.
"Так значит, его зовут Фродо," — подумал я, поднимаясь. Владычица продолжала говорить:
— Итак, твоё наказание и мой суд свершаться, но не прежде, чем мы пойдём к Зеркалу и не увидим твою судьбу. Ибо предчувствие в моём сердце подсказывает мне, что ты не уйдешь из Лотлориэна, не узнав того, что желаешь.
И мы пошли по уже знакомой мне дороге и спустились к подножию холма, а ручей искрился и играл отблесками света в лучах утренней зари, и разноцветная вода медленно капала в огромную серебряную чашу, наполняя её до краёв. Мысленно я в который раз возблагодарил Эру за то, что Создатель не лишил меня возможности видеть красоту Арды, которой часто пренебрегают и люди, и эльфы, и гномы. Владычица взяла небольшой серебряный кувшин и налила воды в чашу, которую эльфы называли Зеркалом Галадриэли, и сделала знак, чтобы я приблизился. Гэндальф стоял в отдалении и, казалось, тоже любовался видом медленно текущей воды.
Я наклонился над чашей и уставился в воду, но лишь моё отражение смотрело на меня в ответ. Я уже собрался разочарованно отстраниться, когда рябь внезапно пошла по воде, и я увидел... то самое место, которое видел в глазах Орольда. Небольшой невеличек приблизился к самому краю уступа, а внизу бурлила, кипела и клокотала сердитая лава. Он взял кольцо, висевшее на шее в свою руку, и оно засияло отраженным багровым светом. Высоким, чистым и величественным голосом Фродо проговорил:
— Я пришёл. Но я не избираю ныне то, для чего ранее явился сюда. Я не совершу сего деяния. Кольцо — моё!
Пораженный, я отпрянул от сего видения, как от ядовитой змеи, но не удержал равновесие и, падая на траву, пальцами провёл по воде. Чаша заклокотала и неожиданно струя воды ударила вверх, образовав огромную руну. И руна эта была из квенийского алфавита, изобретенного Феанором еще в Валиноре, но я плохо помнил руны и с трудом читал их. По форме она была похожа на кольцо с вставленным туда ключом.
Гэндальф и Галадриэль одновременно вскрикнули и побелели, увидев руну. Видимо она возникла из воды не к добру и предвещала нечто зловещее. Вскоре вода с шумом упала обратно в серебряную чашу. Я еще некоторое время полулежал на земле, ошеломленный, не зная, что мне теперь делать. Умом я понимал, что видение означало конец для Средиземья, победу Кольца над волей кольценосца. Даже если я и не понимал до конца, что представляло из себя кольцо, то для чего оно вышло в мир, я теперь видел ясно — чтобы принести сюда зло, чтобы Темный Властелин правил всей Ардой. Этого нельзя было допустить! Я вскочил на ноги. Владычица и маг приблизились ко мне и тогда я проговорил:
— Я видел Фродо у самого края Роковой горы, а внизу была лава. Он отказался уничтожить кольцо и назвал его своим. Больше я ничего не успел увидеть в Зеркале.
Ужас отразился на их лицах, я видел это так же ясно, как сознавал то, что точно такой же бескрайний ужас сейчас написан и на моём лице. Но это было лишь мгновением, они овладели собой, ведь Белый маг был из числа Истари, а хозяйка леса из числа эльфов, родившихся в Предначальную Эпоху. А вот я собой овладеть еще не сумел. Молчание воцарилось на время, а потом Гэндальф сказал:
— Ты видел руну, Турин, скажи, ты узнал её?
Я покачал головой.
— Меня учили квенья в Дориате, мой господин. Но письменность Феанора всегда плохо давалась мне.
— А я узнаю эту руну, — проговорила Владычица. — Как и ты, Гэндальф, мой старый друг, узнал её. Это руна называется в алфавите так же, как и наш мир. Её зовут "Арда". В видениях и при предсказании эта руна предвещает неумолимую судьбу, ту, что неизбежно свершиться по воле Эру.
— Я думал, что мои старые глаза подвели меня, — покачал головой Гэндальф. — Я не смею поверить в то, что Всевышний отдаст всю землю злу Саурона. Должен быть какой-то выход. Прости, Турин, нам надо оставить тебя и посовещаться.
Я был так потрясён услышанным, что даже не возражал. Какой совет я мог им дать? Что подсказать? В моём уме мысли одна за другой пускались вскачь беспорядочным галопом, словно кони, лишившиеся наездников. Я даже не увидел, как они отошли прочь, оставив меня наедине с Зеркалом. Я опасливо отошёл подальше, не желая случайно коснуться его взглядом.
Наконец, они вернулись обратно и сделали мне знак следовать за ними. И я последовал, но к моему удивлению, мы пришли не к престолу и двум креслам, а на небольшую опушку в юго-восточной части леса. Я знал эту опушку, что была окружена непроходимой чащей из деревьев, плотно соединившихся ветвями и корнями. Никто из эльфов и даже я не могли пройти сюда.
— Это моё тайное место, — сказала Галадриэль. — Я привожу сюда эльфов, когда желаю сказать им то, что никто не должен услышать и никто не должен знать. В ветвях и корнях этих деревьев древние заклятия, которые наложила сюда я с помощью всего Белого Совета. Здесь я произнесу суд над тобою, о, Турин, и назначу тебе наказание.
Она помолчала и посмотрела на меня грустным взглядом. Гэндальф тоже смотрел на меня с огромной скорбью во взоре.
— Итак, вот твоё наказание, Турин, сын Хурина. Отправляйся вслед за отрядом и следуй за Хранителем кольца. Дойди за ним до самой Роковой горы и, когда он назовёт кольцо своим, помешай ему. Как — это твоё дело, но пусть жалость к нему не остановит тебя, ибо если дать ему сохранить кольцо, то он погиб навеки. Если сможешь, то забери у него кольцо, даже если тебе придётся отрубить ему руку. Если же нет, то столкни его вниз, пусть сгинет в лаве вместе с кольцом.
Я с ужасом выслушал приговор и застыл на месте, как каменная статуя. И тут заговорил Гэндальф:
— Знай, что я был изначально против того, чтобы посылать тебя. Но ты владеешь Пологом Нолдор. Это своенравная вещь, она может и не подчиниться никому другому, а времени у нас нет. Мне тоже не нравится то, что ты только что слышал. Но выхода нет, ибо руна "Арда" всегда означает неумолимость рока. Я буду молиться Создателю, чтобы он избавил тебя и чтобы Фродо выжил каким-то неведомым образом. Нам же с Галадриэль остаётся надеяться только на чудо. И всё же на твоём месте я бы подчинился приговору суда владычицы.
Тут я нашёл в себе силы отворить рот свой и вытолкнуть слова, которые так не хотели исходить из моих уст, как будто я посылал их на казнь:
— Я отправлюсь немедленно. Я принимаю суд и наказание и считаю его справедливым. Но я постараюсь лишить Фродо руки, а не убивать его, ибо мне жаль его, он так похож на меня.
Был уже полдень, когда мы вернулись обратно, Галадриэль удалилась, а я собрал своих капитанов, отдал им последние указания. Потом я подошёл к Гэндальфу и тот показал мне, как защитить свой разум и душу от кольца, хотя бы на время.
— Опасайся кольцепризраков, — произнёс он мне на прощание. Слуги девяти людских колец, подчиняющихся Великому Кольцу Саурона, самые безжалостные из его приспешников. Как драконы верно служили Морготу, Врагу мира, так эти живые мертвецы служат Саурону, врагу Арды. Твой меч — это единственное оружие, способное убить их одним ударом.
Итак, семнадцатого февраля 3019 года Третьей эпохи, отягощенный тяжким бременем долга, я вышел за пределы Лотлориэна и устремился в погоню вслед за Хранителем кольца, мысленно умоляя всех Валар и Эру, чтобы мне не пришлось сделать то, что я должен сделать.
1) Эльфы Толкина могли носить разные имена. Сначала это были имена, данные родителями, потом они могли сами избрать себе имя или принять имя, данное им сородичами. У Галадриэль кроме имени, которое дал ей муж, Келеборн, есть еще имя Алатариэль — перевод её имени на родной Нолдор язык, квенья. Имя Артанис Нэрвен означает "благородная дева-муж", так как даже в детстве Галадриэль отличалась своей необычайной для эльфийки силой и могучим сложением тела
2) Каждый из пяти Истари или магов, прибывших в Средиземье по воле Валар, имел свой собственный цвет. Гэндальф был серым, а Саруман — белым магом
3) Хадор — первый вождь и великий король третьего Дома Эдайн
И я отправился в путь, в очередную безнадёжную погоню за судьбой, всею душою желая, чтобы она не настигла меня. И мне казалось, что я достигаю этого в своёй безнадёжной погоне, быстрым шагом идя по равнинам и пересекая вплавь реки, следуя извилистым путём за течением Андуина, великой реки, по которой плыли лодки, подаренные Галадриэлью отряду Хранителей Кольца.
Я бежал без отдыха и сна в направлении на юго-восток по равнинам Рохана, неуклонно сокращая расстояние, но всё равно отставал примерно на полдня. Наконец, через семь дней, я приблизился к южной оконечности большого озера Нен Хитоэль, на западном берегу которого увидел их лагерь, как раз у большого холма Амон Хен. Я узнал про этот холм еще в Лотлориэне: эльфы-капитаны рассказывали мне, что это место над великими водопадами Рауроса называлось Холмом зрения, так как на вершине его был огромный каменный Трон Зрения, наблюдательный пост южного королевства людей Гондор, давно забытый и лежащий в запустении.
Невидимый и скрытый Пологом я приблизился и встал с северной стороны. Ночью я заснул, а утром, проснувшись, разглядел фигуры вдали и бесшумно подкрался поближе. С удивлением я увидел, что Хранители разделились. Фродо пошёл куда-то в небольшую рощу поблизости, один из людей вскоре пошёл за ним следом. Другой человек стал подниматься на холм. У лагеря остались только гном и эльф, хоббиты тоже куда-то ушли: один в направлении реки, а двое других в сторону рощи.
Я приблизился к опустелому лагерю. Эльф и гном о чём-то совещались вполголоса, я даже не стал подслушивать их, а вместо этого пошёл к реке. И тут в отдалении мне послышались шаги. Затем еще и еще, десятки существ могли издавать такой шум, я вышел к реке и увидел... орков. Лодок, подаренных Галадриэль, не было видно.
Я вынул меч и, сняв Полог, сделался видимым для врагов. Со знаменитым криком моего отца — "День придёт снова!" — я бросился в то, что считал своей последней битвой. Я не дам оркам овладеть кольцом. Лучше я сгину здесь. Да их много, их возможно не десятки, а сотни, но я не пропущу их к отряду. К моему удивлению, орки не стали окружать меня, но новые воины орков, высаживаясь из своих остроносых, черноконечных лодок, огибали меня стороной, несмотря на все мои попытки их остановить. Я вился ужом, колол, рубил, протыкал ненавистных тварей, уже не менее пятерых орков лежало на земле, а они все еще не могли меня достать. Кроме пары маленьких царапин на плече, никаких ран я не получил. Я не знал, сколько времени прошло. Почти два десятка орков всё же столпились вокруг меня и я, отчаянным броском уменьшив их число на два, вырвался из кольца и побежал на север, увлекая их в сторону от отряда. Но они не последовали за мной. Снова надев Полог и осторожно пойдя обратно, я увидел, что орки возвращаются со стороны лагеря. Они несли тело гигантского орка, видимо, их вожака. Они погрузили трупы орков на лодки и отправили по реке с одним десятком.
В этот момент сюда подоспели эльф, гном и человек, запыхавшись как от долгой погони. Еще одна стычка и орки окончательно рассеялись, большая часть успела броситься в реку или на лодки и уплыть. Позже эльф, гном и человек держали совет, и из обрывков слов, доносимых до меня южным ветром, я понял, что Фродо и Сэм отправились по воде на другую сторону реки, а орки унесли их товарищей куда-то на северо-запад в направлении Рохана.
Дальнейшее я не захотел дослушивать. Вместо этого тихонько пошёл по берегу Андуина, выискивая еще целую лодку. Наконец, мне повезло наткнуться на брошенную впопыхах орками лодку. Тяжело вздохнув, я сел в нее и отправился пересекать великую реку.
Оставшиеся от февраля несколько дней я шёл через Эмин Муил, мрачные болотистые холмы, то теряя след хоббитов, то находя его. Несмотря на то, что я взял с собой достаточно припасов и не потерял их во время боя, идти было тяжело. След вился, изгибался и почему-то вёл далеко на восток. Я никак не мог нагнать хоббитов, вероятно, они были более юркими, а может захватили с собой веревки, мне же приходилось показывать чудеса лазания по горам. Пару раз я чуть не сорвался в пропасть.
К началу марта я вышел на равнину, которая была заполнена мрачными болотами и топями. Здесь было совсем худо и если бы я не нагнал двух хоббитов, то скорее всего мне пришлось бы
сгинуть. Испарения гнусного тумана вились над топями и закрывали солнце. От эльфов Лотлориэна я знал, что приближаюсь всё ближе к Мордору, проклятой и выжженной земле, где живут лишь орки и приспешники Саурона. Над Мордором солнце почти не светит, еле прорываясь сквозь туманную завесу мрака под небом. Но здесь, хотя туман не был таким густым, чтобы погружать всё вокруг в сумрак, всё же он был достаточным, чтобы навевать скуку и уныние. Вдали от меня копошились две, нет, три темные фигурки, причем одна из них вела вперед, знаками постоянно поторапливая двух других. Понятно, они наконец нашли проводника. Вот только проводник у них был какой-то странный. Почти безволосый, нагой, скользкий как животное или рыба, он ластился ужом по земле и хриплый голос его каркал и скрипел вдали как несмазанная телега. Это существо либо было порождением зла, либо сильно испорчено злом, я видел это ясно, даже не разбирая его слов.
Внутри болот под водой я слышал шум от множества призраков павших, отпечатков голодных духов, неупокоенных и умерших насильственной смертью. То были погибшие здесь, видимо еще во время войн Второй Эпохи, потому что болота явно были древними. Идти в погоню становилось бременем. Опасаясь повторить свою ошибку, я держался в отдалении от Фродо, ибо, надев кольцо, он мог бы почувствовать меня даже через Полог, как Галадриэль. Как поведал мне Гэндальф на прощание, Галадриэль была обладательницей одного из трёх волшебных эльфийских колец, выкованных во Вторую Эпоху великим кузнецом Келебримбором, внуком Феанора. Кольца эти были чисты и свободны от зла, и их магия была велика.
Наконец хоббиты и я приблизились к самим черным вратам Мордора. Вид огромных врат, словно бы высеченных в скале и охраняемых целой армией троллей, орков и приспешников Саурона из числа людей, потрясал воображение. Две огромные черные башни возвышались по обе стороны от врат. Видимо, убедившись, что врата непроходимы, и посовещавшись со своим странным проводником, хоббиты отправились на юго-запад, огибая врата, а я последовал за ними.
Вскоре мы пришли туда, где выжженная земля Мордора смешивалась с живой почвой небольшого леса. Этот лес был более поражен испарениями зла, тем не менее там и сям его цветы, ростки и деревья упрямо тянулись к Солнцу. Внезапно послышался какой-то шум и воины, одетые в зеленые плащи, показались из-за деревьев. Спутник хоббитов куда-то пропал, а к ним приблизился отряд, ведомый высоким человеком благородного вида, в лице которого я нашёл признаки кровного родства с одним из воинов из отряда Хранителей кольца.
Успокоенный, что Хранитель на время попал в руки людских воинов, а не орков, я всё же тайно проследовал за ними в лес. Много чудес видел я в этом лесу, еще помнящем эльфов и энтов, которые однако навсегда покинули его. Но я не хочу об этом вспоминать, как и вообще рассказывать о приключениях Хранителя там. Кончилось тем, что Хранитель вынужден был показать Великое кольцо высокому воину, которого назвал Фарамиром, но тот отпустил его. Странное существо тоже было отпущено, правда, сначала его чуть не казнили.
Итак, мы оказались в другой долине, где самые камни дышали злом. Перед нами была огромная черная башня и извилистый путь, ведущий куда-то в вышину гор. Я шёл в отдалении и поэтому не сразу понял, куда исчезли хоббиты. Целый день я искал их и нашёл путь, по которому они ушли. Мысленно я продолжал отсчитывать дни, а значит сейчас было тринадцатое марта того же года, в который я вышел из Лотлориэна. Не знаю, что за морок закрыл от меня извилистый горный путь, но я снова опаздывал и начал торопиться.
Поднявшись на горы, я увидел тёмный страшный проход, из которого тянуло смертью и злом. "Неужели проводник повёл их туда?" — мелькнула мысль и я изо всех сил бросился вперёд. Что-то липкое и почти невесомое коснулось моего лица, я взял его рукой и увидел лоскут гигантской паутины. Я шёл вперёд и вперед, но вскоре понял, что свет не проникает сюда. В темноте я, должно быть, пропустил место, где прямой путь раздваивался, и уклонился вправо. Навстречу мне несло уже не просто запахом зла и смерти, но какой-то страшной вонью. Моя нога ударилась обо что-то. Я достал меч и он воссиял в темноте как яркое пламя — эта особенность была у него изначально, после того, как он был очищен Майяр. При свете меча я увидел разлагающиеся останки какого-то крылатого существа, а впереди что-то большое и тёмное, какую-то тень, которая загромождала расширяющийся проход. Внезапно глубокий, похожий на вопль стон раздался в сумраке впереди и чей-то злобный усталый голос сказал:
— Что тебе надо, проклятый хоббит? Доколе ты будешь терзать меня своей светоносной склянкой! Я освободила проход, так иди же туда, куда стремишься, в Мордор, и да сгинешь ты там вовеки!
Собравшись с духом я так ответствовал неведомому тёмному существу:
— Я не хоббит, я Турин, сын Хурина, воин людей. Я ищу двух хоббитов, они были здесь с проводником, но ушли от меня далеко вперёд, и я потерял их след. Скажи мне, где они, и твоя смерть будет быстрой!
Хриплый зловещий клёкот, похожий на смех, был мне ответом:
— Никто не смеет угрожать смертью мне, Шелоб Великой, дочери Унголиант, порождения Великой Тьмы! Да, я изранена этими проклятыми невеличками, и у тебя тоже есть какая-то светящаяся штука, похожая на железку, но я буду драться насмерть! Наверняка ты убьёшь меня, но хлынувшая из меня черная кровь дарует тебе полное забвение, ибо стоит тебе как следует вдохнуть её испарения, и ты годами будешь бродить здесь, потеряв разум. Не знаю, как на хоббитов, а на орков и людей моя кровь действует именно так!
Я спрятал Полог в котомку и выпрямился во весь рост, готовясь к бою.
— Мне некогда разговаривать с тобой, отродье Унголиант, великой паучихи Тьмы, той, что вместе с Морготом некогда высосала жизнь из двух дерев Валинора! Но я, Турин из рода Хурина, последний воин Первой Эпохи Арды, обещаю тебе в свою очередь, что смерть твоя не будет легкой, ибо я рассеку твое тело на части, а потом выслежу и убью все твои порождения, ибо, даже безумный, я сохраню остатки разума!
Я уже готовился продать свою жизнь подороже, но изумленное молчание было мне ответом. Затем более слабый голос сказал:
— У меня нет желания умирать, Турин, сын Хурина. Если время тебе дорого, то иди назад, пройди тридцать шагов и сверни влево, там выход из моей пещеры. Я тебе сейчас не противник, ибо свет выжег мне половину глаз, а несколько моих лап отрубили эти жалкие мохноногие выползни из нор Эриадора.
Я немного подумал и повернулся назад, бросив куда-то во тьму:
— Хорошо, Шелоб! Но я вернусь сюда рано или поздно и, когда я вернусь, выходи из пещер со мной на смертный бой и сразись, если действительно ты потомок Унголиант
— Я буду ждат-т-ть, — прошипел злобный голос на прощание. — Удач-чи, воит-тель, иб-бо нен-нав-иж-жу я эт-того т-тёмного цар-рька, С-саур-рона, он-н с-ч-чит-тает м-мен-ня сл-луг-гой и зап-пер м-мен-ня з-десь пр-р-отив в-воли...
Но я уже почти не слышал слов и бежал вперёд к выходу. Наконец я увидел призрачный тусклый свет. Позади меня остался тёмный проход через горы, впереди раскинулась огромная тёмная равнина. Это и был Мордор, страна без ясного неба и полуденного света солнца, земля вечной Тени. И мой путь лежал по её выжженной почве вдаль к Роковой горе.
Я шёл по огромной равнине, держа путь на Роковую гору и плотно закутавшись в Полог Нолдор. Здесь я чувствовал, как чьё-то зоркое око постоянно пригибает меня к земле и Полог почти не скрывает меня от чьей-то злой, упрямой воли. Но я понимал, что нахожусь в Мордоре, в королевстве Врага Арды, Тёмного Властелина Саурона, и силы его как Майи остаются велики. Если пока он не увидел меня, то это не потому, что не может увидеть, а потому, что не думает обо мне. Но чем ближе я к его крепости, Барад-дур, тем ближе я к собственной смерти — это я знал наверняка.
Следы хоббитов читались ясно в выжженной пыли. Не знаю уж, куда они так торопились. Там и сям сновали юркие орки и маршировали какие-то высокие воины людей. Саурон явно собирал свои армии, ибо я дошёл до края равнины и увидел впереди огромный лагерь. Не знаю, как хоббиты собрались миновать его, ведь Единое Кольцо в логове Саурона им явно не поможет, надеть его здесь означает не стать невидимым для всех, а стать видимым — для него. Да, я знал от вестника Совета Эльронда о свойствах Единого Кольца, о том, что оно может делать невидимым. Но мой Полог мог делать это не хуже, а лучше Кольца, ибо в нём не было зла.
Я торопился изо всех сил и спешил вперёд, думая, что обгоню хоббитов. Я уже не находил их следов и почти отчаялся, лазая между палаток приспешников Саурона и орков. Однажды я увидел Назгула(1), что пролетал надо мной на каком-то жалком подобии дракона, твари, которая может разве что кусаться, но не палить огнём. Почему-то никакого страха он у меня не вызвал, может быть потому, что я чувствовал ужас, разлитый в воздухе этого проклятого места.
Нигде я не мог найти хоббитов и поэтому решил держать свой путь дальше, по дороге на Барад-дур. На этой дороге сейчас было ни единого орка или человека и даже Назгулы-кольцепризраки не показывались. Все свои силы Саурон бросил на тренировку и подготовку к какой-то гигантской битве. И вот, наконец, на третий день моего путешествия по Мордору, на горизонте показалась она, Роковая гора или Ородруин, гора Алого Пламени на языке серых эльфов.
Я оглянулся и заметил две фигурки. Наконец-то я вижу их, Фродо и Сэма, невеличков, заброшенных волею судеб Арды так далеко от родной страны. Интересно, что их проводника, эту скользкую тварь, совершенно не было видно. Куда же он подевался? Впрочем, это было не важно. Теперь я шёл, нет, скользил по выжженной пустыне, как невидимая тень, приближаясь к горе. Там должна была решиться судьба Арды, там я отниму кольцо у Хранителя и брошу его вниз.
Еще шесть дней мы тащились по этой проклятой пустыне, гора маячила на горизонте, с каждым днём становясь всё ближе. Злая, темная воля всё сильнее пригибала меня к земле, пыталась проникнуть в мой разум. Мне было страшно и подумать, что же творится в душе у хранителя Кольца, ведь Кольцо Саурона — это продолжение его мыслей, отзвук его тайных желаний, иначе оно никогда не обрело бы такую власть над созданиями Эру. Так, по крайней мере, думал я. Даже сам сон на этой проклятой выжженной земле не приносил мне отдохновения. Нет, кошмаров я не видел, но черное безмолвие и пустота, которые приносили с собой эти сны, были много хуже. Оглядываясь назад, я видел, что хоббиты еле передвигают ноги. Бедняги, они кажется одеты как орки, что и неудивительно. А еды у них видно нет совсем, вон как отощали, берегут каждый кусок пищи, каждый глоток. Я постоянно хотел им помочь, но останавливался. Ведь мне нельзя раньше времени обнаруживать себя. Вот после, когда я отниму у Фродо Кольцо, то разделю с ним припасы и мы вместе весело посмеемся над этим путешествием...
Тем временем прошло уже восемь дней с того мига, когда я впервые увидел на горизонте Ородруин. Было уже двадцать четвертое марта 3019 года. И я стоял у подножия горы, поджидая хоббитов, еле плетущихся следом. Для своего удобства я поднялся чуть выше, чтобы видеть, как они медленно бредут к своей судьбе. Нет, вот Фродо споткнулся и упал... Сэм берёт его и несет на своей спине... Бедный Фродо, его лицо уже совсем серое от боли и горя.
Наконец, они дошли до пределов горы и сели отдохнуть.
Потом они медленно стали карабкаться на гору. Тут-то на них и напали. Чья-то тень метнулась сверху и бросилась на шею Фродо.
— Злой х-х-хозяин! — громко разнеслось на горе пронзительное шипение существа. — З-злой Х-хоз-зяин обманывает нас-с! Он не должен пр-р-ричинять з-ло нашей Пр-рел-лести! Дай его нам, о да, Смеагол, дай его нам! Отдай нам!
С этими словами оно вцепилось в шею Фродо и начало душить его. Сэм выхватил меч, но ничего не мог поделать: Смеагол и Фродо крепко переплелись руками и ногами, перекатываясь из стороны в сторону и не замечая ничего вокруг себя. Наконец, Фродо сбросил его с себя и громко произнес:
— Вниз, вниз! Вниз лицом, ползучая тварь, и прочь с моего пути! Твоё время подходит к концу. Отныне ты не сможешь предать или сразить меня.
И мне показалось, что передо мною стояли две фигуры: одна маленькая, скрюченная и словно пожираемая тайным огнём изнутри, а другая высокая, в белом, и на шее её висело огненное кольцо. Я помотал головой, но иллюзия не рассеивалась.
— Изыди и более не тревожь меня, — продолжил Фродо величественным, но безжалостным голосом. — Если ты коснешься меня снова, то сам будешь брошен в кипящую лаву Трещин Рока.
Сэм что-то еще кричал ему торопливо, но меня поразило лицо Фродо. Оно враз постарело и показалось мне очень суровым, будто высеченная из камня надпись, словно... руна Арда, которую я видел в воде над Зеркалом Галадриэль. И его глаза. Это были потухшие глаза человека, решившегося на всё. Он посмотрел на Сэма пронзительным взглядом и во взоре его была глубокая грусть.
— Я должен продолжать путь, — произнес он глухим голосом. — Прощай, Сэм! На гору Рока рок падёт. Прощай!
И я полез за ним, следя за тем, чтобы Полог не сполз с меня, но он каким-то чудом оказался далеко впереди, Фродо, потерявший надежду, карабкался вверх по горе как одержимый и у меня не было сил успеть за ним вовремя. За моей спиной я чувствовал тяжелое дыхание Сэма. Вот, наконец, пещера у вершины вулкана, которым был Ородруин. Поначалу мои глаза ничего не различали, но потом я сделал несколько шагов вперёд. И тогда-то я услышал вопль хоббита Сэма за моей спиной:
— Хозяин!
Машинально я сделал еще несколько шагов и увидел Фродо. Тем же величественным и суровым голосом, что и в Зеркале, тот внятно и громко сказал:
-— Я пришёл. Но я не избираю ныне то, для чего ранее явился сюда. Я не совершу сего деяния. Кольцо — моё!
И в этот миг я вытащил меч, уже готовый прыгнуть на Фродо, который стоял некоторое время неподвижно после своих слов, но какая-то сила поднялась в душе и остановила меня. Я не мог оторвать своих глаз от хоббита и жалость охватывала меня. Можно ли мне ранить Фродо или толкать его вниз? Не будет ли это злодеянием? Неужели я хочу запятнать себя еще одним преступлением? Все эти мысли пронеслись, как молния, в моей голове. Потом я очнулся и протянул было руку с мечом за пределы Полога, но опоздал. Быстрым движением Фродо надёл кольцо на палец. И тут же исчез.
Внезапно будто какой-то злобный вихрь пронесся мимо меня, и я услышал сдавленный крик хоббита Сэма позади. Впереди меня существо, назвавшее себя Смеаголом, боролось с невидимой фигурой, кусая её, пиная, колотя по ней руками. Я подошёл к борющимся и снова застыл в нерешительности. "Чего я медлю, ведь всё давно решено! Я просто должен столкнуть их вниз и всё!" Но какая-то неведомая сила останавливала меня и я ждал, что будет дальше, глядя на их борьбу. Неожиданно впереди раздался крик и из воздуха появился Фродо. Он был белым как снег и держался за свою руку.
Смеагол остался один и в руке его сияло и переливалось багровым светом Единое Кольцо. Тут он начал танцевать возле самой пропасти, громкой скороговоркой причитая:
— Прелесть, прелесть, прелесть! Моя прелесть, о да, моя Прелесть!
В глазах его плескалось, переливалось через край, бурлило безумие. Я медленно подошёл к нему близко и что есть сил толкнул это пронырливое существо вперед. Он и не почувствовал моего толчка, просто сбился с ритма, сделал еще пару шагов, не видя, что находится уже на самой кромке и с криком упал вниз.
Его крик! Я буду помнить его до конца дней моих, он будет являться мне в моих снах. В этом крике было отчаяние, страстное желание обладать кольцом и яростный протест против его уничтожения. Всё вместе — жажда обладать, отчаяние от осознания скорой потери, страх смерти. Бедный безумец! Я был твоей Немезидой, твоей судьбой, а ты оказался судьбою всей Арды.
Я даже не знаю, зачем вообще толкнул его. Он и так бы упал, без моей помощи. Сэм хлопотал у Фродо и пытался найти чем перевязать ему окровавленную руку, на которой не доставало пальца с кольцом. Палец был откушен и теперь плавился вместе с кольцом где-то внизу. Несчастный Фродо дважды произнёс пророчество, первый раз, когда сказал: "На Роковую гору падёт рок!", и второй раз, когда предрёк Смеаголу конец от огня.
В эту минуту Ородруин, гора Алого Пламени, раскололась с огромным треском, отовсюду начала струиться лава и падать камни. "Мордор рушиться, ведь чары Единого Кольца пали, — догадался я, — вероятно, Саурон тоже будет уничтожен, ибо вложил в Кольцо половину себя, как мне объяснил Гэндальф." Я присел рядом и слушал разговор Сэма и Фродо.
— Да, Сэм. Помнишь ли ты слова Гэндальфа о том, что даже Голлум в конце может пригодиться? Если бы не он, Сэм, Кольцо не было бы уничтожено. Наше приключение пришло бы к горькому концу и оказалось напрасным. Посему давай простим его! Ибо цель путешествия достигнута и теперь всё кончено. Я рад, что ты здесь, со мною. Здесь, где для нас наступает конец, Сэм.
Каверна продолжала рушиться и я еле увернулся от пары огромных камней. Сэм и Фродо сидели как два старых приятеля, как два брата, обнявших друг друга за плечи, в ожидании конца и тихо беседовали о своём. Позади и впереди нас уже бушевало багровое пламя, бежать нам было некуда. Что ж, Турин, вот и всё! Ты прожил неплохую жизнь! Интересно, может, всё же сбросить этот дурацкий Полог, познакомиться с ними, хотя нет, времени всё равно нет. Надо готовиться к смерти, читать молитвы. Но вот ты, Фродо, сидишь с горькой улыбкой на лице, готовый на всё, примирившийся со всеми. А я? Как я могу простить себя за минуты колебания? Ты простил того, кто, по твоему мнению, сам упал в кипящую лаву, а как прощу себя я, чьи руки обагрены кровью Смеагола? Ведь меня посылали остановить тебя, Фродо, а вместо этого мои колебания убили это существо, которое не сделало мне никакого вреда. Хотя кого я обманываю? Не мои колебания, а я сам его убил и мне не было его жалко.
Вот таким невесёлым размышлениям предавался я, думая, что мой час близок, но внезапно увидел огромного орла, парящего над нами. Он быстро снижался, делая круги и избегая вырывающихся из расколовшегося вулкана языков пламени и смертоносных облаков кипящего пара. Я вскочил, не помня себя от радости и сделал несколько шагов вперёд, но вот что-то ударило меня по ноге сзади, я почувствовал дикую боль и потерял сознание. Когда я очнулся почти вся пещера уже обрушилась вниз в лаву, кроме меня. Огромный камень придавил мою сломанную ногу к земле и я еле спихнул его в багровую бездну. Орла не было видно, Сэма и Фродо тоже.
"Так наступает конец," — успел подумать я и потерял сознание.
1) Назгулы — кольцепризраки, девять слуг Саурона, которые являются живыми мертвецами, подчиненными Саурону через волю девяти проклятых колец, выкованных им.
Я очнулся от дикой боли в сломанной ноге. Была уже ночь и я слышал клёкот орлов. Чьи-то руки ухаживали за мною, перевязывая меня...
... я снова потерял сознание...
... и вот меня чем-то кормят, холодная повязка ложится на мою голову... у меня жар...
... мне открывают рот... туда льётся чуть подогретый бульон... какая гадость... но я глотаю...
... мне снова открывают рот... на этот раз это какой-то вонючий отвар из трав... я глотаю его...
... на следующий день? неделю? месяц? я время от времени прихожу в себя, чтобы снова рухнуть в бездну беспамятства.
... я слышу голос... он говорит со мной... его зовут Радагаст... он маг... он лечит и знает язык птиц...
... даже в беспамятстве я помню его скрипучий старческий голосок...
... я пытаюсь перевернуться, но не могу, так как меня туго спеленали на моём ложе...
... чей-то громкий ясный голос, в котором слышен шум крыльев и клёкот, произносит:
— Не двигайся, больной человеческий птенец! Лекарь запретил, да и ты лежишь на самом краю Гнезда. Падать вниз далеко и больно, вряд ли после такого ты выживешь!
... я слышу неподдельную заботу и тревогу в этом голосе и засыпаю спокойным сном... или мне так кажется...
... я сплю и сплю... изредка открываю рот, чтобы принять пищу — и снова сплю... пару раз я очухиваюсь и успеваю извергнуть из себя переваренную в животе пищу приличным образом, она летит вниз, к подножию гор...
... иногда я открываю глаза и вижу над собой звезды, иногда солнце, иногда луну...
... временами я забываю своё имя, временами вспоминаю... я — Турин... сын Хурина из рода Хадор...
... что я делаю здесь... где я?.. это ли посмертие, в которое не верили многие из Эдайн?.. или...
... волны моря забвения качают меня снова... я один... так хорошо... спокойно... боль впервые ушла... я не двигаюсь... какое же волшебное чувство...
... я не знаю, сколько проходит времени, но постепенно начинаю просыпаться всё чаще и чаще...
... наконец я пробуждаюсь целиком... мне почему-то холодно, повязка с моей ноги уже снята... я пробую встать...
... вспоминаю, что уже ходил раньше... но пока я ещё слаб... хожу по странной каменной поверхности...
Я оглядываюсь на большого орла и спрашиваю его:
— Какой сейчас месяц и год?
Ответ не заставил себя долго ждать:
— Сейчас последний день марта 3021 года....
Я задумываюсь и какое-то время хожу туда-сюда... потом ноги мои слабеют... я снова иду и ложусь в тёплое "гнездо" в человеческий рост на краю скалы, в котором насыпаны листья, но есть одеяло и подушка, как в человеческой постели...
... я узнаю голос орла и спрашиваю его:
— Как зовут тебя? Кого мне благодарить за то, что я не упал с постели вниз и не умер?
Уже засыпая, я слышу ласковый клёкот орла, его огромная фигура склоняется надо мною, уплывающим в сон:
— Меня зовут Ландроваль, а на людском языке я — Быстрокрыл. Это я вернулся за тобой и унёс тебя с Роковой горы.
Я не успеваю спросить его, как он нашёл меня, ведь на мне был Полог Нолдор. Я устало засыпаю.
Следующий месяц был полон попыток научиться заново ходить. Нога уже почти не болела и срослась хорошо, но при ходьбе всё же была слегка непослушной. Видимо, мои руки и ноги сильно ослабли после месяцев лежания на орлином ложе. Кстати, я выяснил, где находился и кто окружал меня. Оказывается, я был среди легендарных Орлов Манве, Валы Воздуха и глашатая Эру. Эти могучие, гордые говорящие птицы, сотворенные Эру по просьбе Манве в Предначальную Эпоху, служили людям и эльфам защитниками еще в моё время. Я слышал легенды о них ребёнком и мне казалось, что они бессмертны. Оказалось, что нет, орлы далеко не бессмертны, хоть и живут по пять-шесть тысяч земных лет.
Я жил в Орлином Гнезде, самом большом поселении Орлов Манве на северном отроге Туманных гор. На юго-востоке от нас был Лотлориэн, на востоке — Андуин и Мирквуд. На юге — пещеры Мории, где Гэндальф Серый сражался с Балрогом, а еще дальше Перевал Рохана. Лежа на "гнезде-постели", я разговаривал с Гваихиром, Владыкой Орлов Манве, и узнавал от него новости. Оказывается, война Кольца закончилась. После того, как Единое кольцо было уничтожено, Саурон был развоплощён, а армии Гондора и Рохана, которые, как выяснилось, в то самое время, как мы стояли в пещере Роковой горы, воевали в битве у Черных Врат, оказались победоносными. Орки, лишившись Тёмного Властелина, разбежались, Мордор лежал в запустении. Владыка Гондора Арагорн, тот самый следопыт и друг Гэндальфа из отряда Хранителей, был коронован в Гондоре и взял в жены Арвен Ундомиэль, дочь владыки Эльронда. Крепость Сарумана, Исенгард, оказывается, взяли штурмом энты под предводительством Древоборода, а Саруман был изгнан. Он пришёл в Шир и попытался захватить там власть, призвав людей и орков, но четверка хоббитов из отряда хранителей ("Какие молодцы!" — подумал я) подняла восстание хоббитов против Сарумана и разогнала эту братию, сам же Саруман погиб от руки собственного прислужника Гримы Червеуста и был развоплощён. Все эти события получили у хронистов название "Очищение Шира". Слухи гласили также, что Тома Бомбадила уже не было видно в Старом Лесу, он и его жена Златовика, Майя Реки ушли куда-то далеко на Восток, за Мордор, в земли у огромного моря Рун. Мирквуд был очищен от зла и орков магией Галадриэль и стал Лесом Зеленой Листвы, а власть эльфа Келеборна, мужа Галадриэль, распространилась на некогда мрачный юг этого леса, который стали звать Восточный Лориэн.
В общем, всё было хорошо, хоббиты вернулись из путешествия к себе на родину, в Шир, Арагорн стал королем Гондора и Арнора и начал работу по восстановлению заброшенных городов Эриадора, Древобород распространил пределы леса Фангорна на Исенгард и помирился с людьми, и даже гномы вновь радостно заселяли пещеры Мории, ведь Балрога давно убили, а орки после изгнания Саурона за пределы Арды оттуда разбежались...
... и только я лежал в Орлином гнезде и бредил, мучимый болью, и пропустил все эти события. Внезапно я кое-что вспомнил и прервал рассказ Гваихира:
— А как же тогда... вы нашли меня? Ведь я был скрыт от обычных глаз?
— Ты имеешь в виду Полог? Полог спал с тебя, честно говоря, если бы не Гэндальф, мы бы тебя не нашли. Когда-то мы умели смотреть на вещи мира глазами Манве, но сейчас всё больше не можем. Приходит наше время, Третья Эпоха кончается и Орлы Манве должны улететь обратно, за пределы мира.
— Так Полог сгинул? — задал я праздный вопрос, уже заранее зная ответ.
— Да, Полог растворился в лаве Роковой горы. Хотя, когда мой брат забирал тебя, от Ородруина мало что осталось. Он говорит, что гора окончательно раскололась на части и лава разлилась вокруг, затопив то, что было лагерем орков и Истерлингов, людей Востока, пришедших на помощь Саурону. Если там еще оставались войска Врага, они погибли.
Я откинулся назад на постели и замолчал. Я был еще слаб и знал, что мне потребуется несколько месяцев, чтобы окончательно встать на ноги. Надо было разобраться с одним старым должком.
Однако, когда наступил сентябрь, я почти совсем был здоров. Я научился ходить и всё больше тяготился пребыванием в Гнезде, ведь летать я не умел. Орлы приносили мне новости из Средиземья, а Гваихир объяснял, что по мнению Радагаста, Бурого волшебника, друга птиц и зверей и великого лекаря, я буду окончательно здоров к началу октября.
Но вот однажды орлы прилетели в Гнездо очень грустные и долго совещались поодаль. Мне даже показалось, что собрался их Большой Совет, вещь неслыханная, ибо я слышал от владыки орлов, что совет не собирался уже тысячу лет. В необъяснимом для себя смятении и тревоге я мерил узкую каменную площадку своими шагами. Наконец, услышав позади шум больших крыльев и орлиный клёкот, я обернулся. Это был Гваихир.
— Сегодня грустные вести для нас, — проговорил он. — Сегодня Гэндальф, Фродо, его дядя Бильбо, Эльронд и Галадриэль покинули серые Гавани на корабле, плывущем за грань мира, в Валинор.
— Что? И почему же Гэндальф и Галадриэль не попрощались со мной?
— Они не хотели беспокоить тебя, так как Радагаст уверял, что ты еще слаб. — ответил владыка орлов. — Хранители трёх эльфийских колец и кольценосцы Единого Кольца покинули наш мир, ушли из Арды. Третья Эпоха заканчивается. Это была эпоха колец, как Первая была эпохой Сильмарилей. Нам тоже пора улетать из Арды. В декабре этого года ты больше не услышишь о нас в Средиземье.
Через несколько дней пришла весть от Радагаста, что он счёл меня вполне здоровым. С лекарями не спорят, но сейчас я был рад этому известию. В душе было пусто. Я не успел познакомиться с Фродо, попрощаться с Бомбадилом и Гэндальфом. Что ждёт меня впереди, теперь, когда судьба моя известна мне? Ведь чары Мелиан отмерили мне ещё триста лет земной жизни, из которых я прожил в Арде всего три года. Но я принял решение, пришёл день, когда я понял, чего хочу отныне. И когда Гваихир прилетел ко мне и спросил меня, куда я хочу отправиться из Гнезда, я ответил ему:
— Пожалуйста, перенеси меня вниз. Я хочу отправиться в столицу Гондора и присягнуть на верность великому королю Гондора и Арнора, одному из отряда Хранителей, Арагорну.
И вот, третьего октября 3021 года Третьей эпохи людей, я, Турин, сын Хурина из рода Хадора, воссел на владыку Орлов Гваихира и мы полетели. Мы летели над Лотлориэном, над Фангорном, потом над равнинами Рохана, королевства всадников и лошадей. Мы пролетели рядом с великой рекой Андуин на юг и увидели склоны Эред Нимрас, Белых гор, южной горной гряды, увенчанной белоснежными шапками. Там, в сердце этих гор, была высечена из белого камня столица королевства Гондор, Минас Тирит(1), а ныне после коронации Арагорна Минас Анор (2), последний оплот потомков Эдайн в Арде. Там были мои далёкие родичи, остатки третьего Дома, если их род дожил до этих времен. Туда влекло меня моё неугомонное сердце.
И когда я увидел Белый город, его гордые здания из белого камня, его высокий шпиль... моё сердце было готово разорваться от радости. А Гваихир нёс меня всё выше и выше. Ярус за ярусом города, высеченного в скале, оставался позади нас. И вот, наконец, седьмой ярус, каменная площадка за воротами, куда уже бежали трое стражников.
— Я высажу тебя здесь, человеческий птенец. — сказал Гваихир, подлетая к городу ближе и садясь на каменные плиты. — И мы попрощаемся навеки. Я рад был знать тебя, герой Турин, сын Хурина, и сохраню память о тебе в Валиноре, когда предстану перед очи моего владыки и друга, Манве, Короля Валар.
— А я был рад, что узнал тебя, Гваихир. Твой народ был легендой моего народа в Первую Эпоху мира и мне рассказывала об Орлах Манве сказки моя мать, давно отошедшая за пределы Эа.
Я не обращал внимания на подбежавших стражников и, обернувшись, долго смотрел на улетающего прочь Гваихира, пока тот не стал наконец дальней точкой на горизонте. Живые легенды уходили из мира, мне же предстояло прожить ту жизнь, что подарил мне Эру. Какой-то она будет теперь?
— Кто ты, незнакомец, принесенный Орлом Манве? — ко мне быстрым шагом приближался высокий стражник в одежде воина, а также кольчуге из мифрила, драгоценной серебряной стали эльфов, и шлеме, кольчуге под стать. Скорее всего, это был капитан королевской стражи. За ним шли три других стражника.
— Я Турин, сын Хурина, — сказал я. — Проведите меня к вашему Королю. Я хотел бы присягнуть ему на верность.
1) синдар. дословно: крепость стражи
2) синдар. дословно: крепость солнца
Капитан стражи посмотрел на меня, но ничуть не удивился.
— Многие хотели бы увидеть Короля Элессара(1), — важно растягивая слова, сказал он. — Но тебе, незнакомый странник, придётся подождать своей очереди.
— Возможно, пусть это решает сам Король Элессар, Арагорн, сын Араторна, — возразил я. — Я знавал Гэндальфа, еще когда тот был Серым Странником. И король должен был слышать обо мне от своего друга.
— Я могу провести тебя к королю в Зал Совета, — произнёс капитан стражи прежним важным и торжественным тоном. — Но если ты солгал, тебя накажут и прогонят из города. Согласен ли ты с этими условиями?
Видимо он думал разозлить меня, незнакомый мне потомок Эдайн, но я смотрел на его важное лицо, гордую позу и в душе меня разбирал смех. Чем ты хочешь испугать меня, о, дитя, меня, видевшего две Эпохи мира и вступающего в третью, меня, которого судил в Дориате некогда сам Король Серых Эльфов, Элу Тингол?
— Я согласен на всё, досточтимый капитан стражи, — ответил я ему. — На любые условия. Если Гэндальф Белый не сообщил Королю обо мне, то я готов к тому, что вы плетьми и палками прогоните меня из города как отъявленного лжеца.
Капитан стражи пожал плечами и приказал мне следовать за ним. И мы шли по белым залам королевских Палат прямо, не сворачивая, пока не увидели огромную белую дверь, инкрустированную золотом.
— Это Зал короля. Никто не смеет входит туда без моего доклада, — гордо проговорил капитан стражи.
— Так доложи, — безучастным тоном скучающего аристократа сказал я. Меня всё еще немного забавляло всё это.
Капитан Стражи постучался и вошёл в дверь, потом высунулся обратно с обалделым лицом и сделал мне быстрый знак рукой. Я открыл дверь и прошёл следом. В этот ранний утренний час в Зале Совета еще не было никого постороннего. На высоком белом троне в горностаевой мантии с серебряными блестками сидел черноволосый воин с cерыми глазами. Я узнал его лицо, ибо оно почти не изменилось с тех пор, как я созерцал его на берегу Андуина, посреди убитых мною орков. Король обратил на меня внимательный взгляд и радость отразилась на его лице. Он быстро встал с трона и прошёл навстречу. Дойдя до меня, он, не обращая внимание на капитана стражи, опустился передо мной на одно колено.
— Я рад видеть тебя в моём королевстве, Турин, сын Хурина, великий герой людей. Ныне мы встретились, ты — наследник Третьего Дома Хадора и я — наследник Первого Дома, потомок Берена, сына Барахира и Лютиэн Прекраснейшей. Но я встал перед тобой на одно колено в знак уважения, ибо ты лицезрел Первую эпоху Арды, я же родился и рос в Третьей.
Я ошеломленно смотрел на короля и уважение и преданность рождались в моей душе. Силён духом должен быть человек, который и на королевском троне столь смирен и правдив, что может преклонить колена перед чужим для него странником.
— И я рад видеть тебя, потомок Берена, — сказал я, низко кланяясь Королю. — Но не пристало владыке Эдайн в Арде стоять предо мной на коленях. Восстань, Король Элессар, и выслушай, ибо я пришёл к тебе ныне как проситель и у меня есть к тебе просьба.
Король поднялся и, повернувшись ко мне спиной, сделал мне знак следовать за ним. Он восшел по ступеням и, воссев на трон свой, выглядел величественно и красиво, словно Элу Тингол, и лучи солнца играли в его небольшой бороде.
Я подошёл близко к престол и вынул свой меч, на короткое время засиявший светом Валинора. Опустившись на одно колено, я произнес клятву, присягу на вечную верность Гондору, о которой узнал от Гваихира:
— Я, Турин, сын Хурина из рода Хадора, наследник Третьего Дома Эдайн, отныне и впредь клянусь верно служить Гондору и его прославленному Королю Элессару, Арагорну, сыну Араторна, законному Владыке Первого Дома Эдайн, по его воле говорить и молчать, совершать деяния и прекращать их, приходить и уходить. Я клянусь ему на верность в нужде и богатстве, в мире и на войне, живя или умирая, от сего часа и до того как мой владыка освободит меня от клятвы или смерть настигнет меня, или же мир разрушится.
Король Элессар встал со своего трона и подойдя, взял меч в руки, коснувшись им моих плеч:
— Я, Арагорн, сын Араторна, Верховный Король Гондора и Арнора, наследник Первого дома Эдайн, слышу клятву сию и не забуду её, и не замедлю отплатить наградой, которая даётся приносящему клятву. За верность я отплачу любовью, за доблесть — почестями, за нарушение клятвы — отмщением.
Капитан Стражи позади нас, видимо, уже превратился в немой холм от изумления, как говорили у нас в Дориате. По крайней мере, я даже не слышал, чтобы он хоть раз пошевелился.
— Встань, Турин, сын Хурина, и верно служи мне отныне, — закончил Король Элессар, делая знак капитану Стражи, чтобы тот вышел из Зала Совета. Потом он возвратил мне меч и поднялся обратно к трону, чтобы сесть на него. После этого я долго и вежливо молчал, потупив глаза, пока Король сам не заговорил и снова не обратился ко мне.
— Где и как ты бы хотел служить мне, о Турин, сын Хурина Талиона, великий герой людей, победитель дракона, страж Фродо, последнего кольценосца Единого Кольца? Ибо Гэндальф Белый рассказал мне всё о твоей ноше, и хотя ни он, ни я не знаем, что ты совершил на Роковой горе, но мы заранее благодарны тебе за помощь.
Я с сожалением покачал головой.
— Я не смог выполнить возложенное на меня Гэндальфом и Галадриэль поручение. Я не уберег Фродо от того, что произнёс он на Роковой горе, а он, вероятно, никому этого не открыл. Но я смог упокоить это странное существо, Смеагола, когда тот завладел кольцом. Мне было жаль его, но я сделал это.
— Тогда всё моё королевство вдвойне в долгу перед тобою, о, Турин, сын Хурина. — сказал Король. — Но я повторю свой вопрос. Где и как ты бы хотел служить мне?
— Я воин, мой король, — скромно сказал я. — У Галадриэль в лесу Лориэн я командовал отрядами и был лесным капитаном. Здесь я надеюсь занять похожее место, если мой король не будет против. Только у меня будет одна просьба, ведь за мной есть один старый должок...
Тут я пересказал королю наш разговор с Шелоб. Он помолчал немного и произнёс:
— Ты не перестаешь удивлять меня. Но, с другой стороны, моё изумление непонятно: передо мной же сам Турин, для которого подобные подвиги не редкость. Я окажу тебе любую помощь и даже отдам тебе свой приказ. Как только будешь готов, ступай, Турин, сын Хурина, и уничтожь отродье древней Тьмы, Шелоб, дочь Унголиант.
Я весь засиял от радости и довольный сказал:
— Слушаюсь и повинуюсь, о, мой король.
Потом я взял у короля разрешение удалиться и пошёл прочь. Следующие пару месяцев я провел, тренируясь и упражняясь с капитаном стражи Герионом, сыном Гинилбадара. Он оказался отличным парнем и, когда его привычка падать передо мной на колени и смотреть на меня глазами преданной гончей была излечена мной парой "ласковых" слов и пинков, даже сносным в общении. Впрочем, он любил разносить обо мне сплетни за глаза и потому вскоре весь город знал, что у них в конце Третьей Эпохи откуда-то взялся древний легендарный герой. Люди на улицах стали ходить за мною вереницей и заглядывать в глаза, причем их взгляд не сильно отличался от взгляда Гериона. За время до декабря, когда я планировал поход к Мордору, я исследовал библиотеку Гондора и нашёл пару полезных манускриптов и свитков касательно паучьего яда. Потом местный королевский травник приготовил мне несколько зелий, о чем, на мою голову, как-то проведал Король Элессар, после чего я был вызван и отруган. Король сам слыл искусным травником и после того, как он выкинул зелья, приготовленные своим соперником, королевским травником, он собственноручно приготовил мне несколько десятков зелий на мой выбор.
Все эти достаточно веселые хлопоты хоть как-то развлекали меня. Ведь в Орлином Гнезде мне почти не снились кошмары, тут же они снова стали мучить меня. Мои отец и мать, моя золотоволосая и голубоглазая сестра-жена стали снова сниться мне каждую ночь. Каждую ночь я орошал постель свою слезами и оглашал замок короля стенаниями, после чего горничные и служанки стали шептаться, что во дворце Гондора поселился, видимо, какой-то проклятый призрак, а я стал всерьёз подумывать о том, чтобы взяв разрешение у Короля, пожить где-то в Нижнем Городе, в обычном домике, среди бедноты. Дома я умел строить и сам.
Настал декабрь и с небольшим отрядом воинов, которых Король навязал мне на мою голову несмотря на мои решительные протесты, я отправился к Мордору. Мы были на лошадях, так что дорога к Минас Моргул, так называлась проклятая башня, которую я видел возле извилистой тропы, заняла у нас всего недели две. К двадцатому декабря 3021 года я и мои сопровождающие, в чьи ряды, к вящему моему неудовольствию, затесался и Герион, сын Гинилбадара, прибыли к Кирит Унгол, паучьему перевалу. После долгих уговоров, я оставил стражников Короля позади, а сам поднялся наверх. Я был одет в мифрильную кольчугу и шлем, а меч Валар, которому я дал имя Валарион, висел у меня за поясом. Приблизившись к темному логовищу Шелоб, я громко возгласил:
— Выйди же со мною на честный поединок, о, Шелоб, дочь Унголианты, отродья Тьмы, как ты обещала мне и как обещал я тебе. Ведь Саурон, тот, которого ты ненавидела, давно мертв и теперь только я стою перед тобою!
Трижды я произнёс это и уже собрался было ринуться в само логово, как что-то огромное и черное стало быстро приближаться и чей-то глухой и злобный голос громко произнёс:
— Незачем так громко кричать, смертный! Может, я и стала стара и пришло моё время умирать, только и ты умрешь вместе со мною, и я возрадуюсь от того, что сам Турин, сын Хурина пал от моей руки!
С этими словами "старушка" паучиха выскочила на меня с огромной скоростью, подобно ядовитой змее в камышах или соколу, пикирующему на добычу. Тогда-то я и понял, глядя на неё, что зря брал с собою мифриловую кольчугу и шлем, они только мешали мне, делая меня менее быстрым в бою. Хорошо, что я не взял мифрильный щит, который меня упрашивал взять из королевской кузницы Герион, умильно глядя мне в лицо. Избавившись от шлема и кольчуги и проглотив пару зелий, я приготовился отражать её атаки. Атаки, надо сказать, были нешуточные. То ли глаза Шелоб привыкли к дневному свету, то ли солнце светило в тот день достаточно тускло, но Шелоб, казалось, не боялась света, двигаясь быстро и точно. Это была моя вторая ошибка, ведь клинок сиял светом Валинора только в сумерках или в то мгновение, когда я доставал его из ножен. Без этих свойств в бою он оказался обычным, хотя и очень могучим лезвием. В общем, липкая паутина летела влево и вправо, я едва успевал от неё уклоняться, а Шелоб, подбегая, вместо того, чтобы использовать жало, стремилась навалиться на меня целиком и раздавить под своим огромным брюхом. Я прыгал как заяц по всему перевалу, насилу уворачиваясь от её атак, пока мне не удалось ранить её в ногу и хоть как-то замедлить её стремительные броски. Но не успел я обрадоваться, как почувствовал укол и левая рука моя безвольно повисла вдоль тела, так как даже зелья Короля не смогли полностью уберечь меня от парализующего действия яда этой твари.
Мы бились долго, а день уже клонился к закату. Я получил еще с десяток ран и сильно ослабел от потери крови. Но и Шелоб уже потеряла больше половины конечностей. Мы стояли друг напротив друга, готовясь к последней атаке и тогда я отчетливо осознал, что сейчас стал наконец совершенно счастлив. Достойный противник предо мною, ощущение скорой смерти, подвиг, достойный воина — чего же еще мне желать в земной жизни? Но я не успел додумать эту мысль, как Шелоб пошла на меня с бешеным рёвом "За Унголиант! За Мать! За Тьму!" в свою последнюю атаку. Я тоже обнажил меч свой, который успел спрятать в ножны, и с криком "За Гондор! За Эдайн! За Мелиан!" бросил своё измученное ранами тело ей навстречу.
В конце концов мне удалось поразить её в голову мечом. Её жало еще раз дернулось перед смертью и ударило меня в правую часть груди. Тело стало неметь и мне стало трудно дышать, но я собрался с силами и кое-как сполз по извилистой лестнице вниз, после чего потерял сознание на руках у причитающего, как баба, Гериона.
1) эльфийское имя Арагорна, данное ему леди Галадриэль
Я очнулся поздно вечером, через две недели после моей стычки с Шелоб. Я лежал на роскошной постели и думал, что попал в рай. Чьи-то заботливые руки подняли мою голову и поправили подушки, после чего начали промывать и перевязывать раны. Я слегка замурлыкал от удовольствия и приоткрыл глаза. Увиденное заставило меня опешить: передо мной были королевские покои. Я знал, как они выглядят, так как однажды мне пришлось сюда зайти вместо нашкодившего и не желавшего попадаться на глаза Элессару капитана Гериона. Да, я лежал на роскошных подушках, а за мной ухаживал никто иной, как король Элессар! Сама мысль об этом заставила меня покраснеть от стыда.
— Ваше величество, я недостоин лежать на вашем ложе и принимать от вас помощь! — воскликнул я слабым голосом.
— Какая чушь, Турин! — ворчливым голосом произнёс Король, поправляя лечебную повязку на моей шее. — За то, что ты совершил, я, да что там я, весь Гондор и Арнор должны тебя носить на руках до старости. А я ведь знаю от Гэндальфа, что состарюсь и умру гораздо раньше, чем ты! Так что и я, и Арвен прекрасно обойдёмся гостевыми покоями внизу.
Он наклонился ко мне и тихо-тихо произнёс мне на ухо:
— Ты изгнал из нашего мира великое зло и завершил очищение Мордора. Спасибо тебе, друг.
Это "друг" бальзамом легло на мою измученную душу. Однако само его королевское величество не позднее, чем через несколько дней, видя меня уже вполне поправившимся, соизволило накричать на меня с пылом ревнивой женщины, заставшей наконец мужа с любовницей. Я, видите ли, зря пренебрег в бою мифрильной кольчугой и шлемом (Герион, я тебя убью когда-нибудь, хвастун несчастный, разболтал Королю!), зря отправился к логову Шелоб один (нет, ты точно покойник, Герион!) и зря пренебрег помощью стражи (всё, готовь своё заднее место к целительному пинку, сын Гинилбадара!). Я смиренно принял упреки и лишь однажды посмел возразить своему королю, когда указал, что дал Шелоб обещание честного поединка, чем вызвал новый град ядовитейших упрёков, и его королевское величество целый час на все лады упражнялся в остроумии, язвительно спрашивая у меня, где у такой твари как Шелоб внезапно отросла честь, и не видел ли я столь диковинный нарост на теле твари Тьмы до этого.
В общем, было весело. Герион пришёл ко мне на третий день. Несчастный хвастун, оказывается, две недели ухаживал за мной, что растопило моё сердце и избавило того от чести быть пнутым под зад героем людей из Первой Эпохи. Он принёс мне свежие сплетни и я, скучавший в своей постели уже третью неделю, к своему собственному удивлению, накинулся на них, как коршун на падаль.
Поправился я не ранее первого февраля. Шёл первый год Четвертой Эпохи людей, и эльфы уезжали на запад как перелетные птицы, а хоббиты снова заперлись в своём Шире и, по слухам, осваивали земли возле него. У нас возле дворца росло новое Белое Древо Нуменора, а гномы-ремесленники и эльфы из бывшего Мирквуда отстраивали нашу благословенную всеми Валар столицу. Согласно известиям с севера, Лотлориэн после отъезда Галадриэль пустовал, эльфы переселялись либо на запад, либо в Восточный Лориэн. На далеком юге неожиданно ожило королевство Харада и его король с труднопроизносимым именем Гандрамкрил Великолепный, прислал посольству к Элессару, в цветистых выражениях Востока поздравляя его величество с коронацией и одержанной над Тёмным Властелином победой. Нам всем было ясно, что эти богатые дары от посла Харада и это льстивое поздравление означали сильный страх короля южных варваров перед тем, что мы станем мстить харадримам за их помощь Саурону в последней войне. Однако, Элессар был милостив и отправил обратное посольство в столицу Харада Аин-ан-Нахар, что на языке харадрим означало "город над адской бездной".
А для меня начиналась новая жизнь. Как только я поправился, Элессар наградил меня титулом героя Гондора и сразу поручил мне командование над пятидесятью людьми, вручив мне своим приказом власть над стражей восточного предела шестого яруса Гондора. Так я узнал, что в Гондоре несколько иная иерархия воинов, чем я привык. Простые воины назывались солдатами Гондора. Над солдатами стояли десятники, которые были ответственны за тренировку и обучение своего десятка. Десятники обычно были ветеранами войн Гондора и их посылали на самые ответственные места нести стражу и дозор. Каждый ярус Гондора (а город высеченный в скале делился на семь таковых) разделялся на четыре предела или района. Каждым пределом командовал пятидесятник стражи Гондора, имея в помощниках двух десятников в качестве заместителей. Два предела подчинялись начальнику в виде сотника. Пятидесятники и сотники были воинами, отличившимися на войне или имевшими заслуги перед Гондором, как я. Над пятидесятниками и сотниками стояли капитаны. Капитану подчинялось до пятисот человек и он мог командовать целым ярусом. Капитан дворцовой стражи формально приравнивался к старшему капитану. Старшие капитаны командовали войском в тысячу человек и это было пределом для человека из простых людей Гондора. Армией в несколько тысяч мог командовать только князь или принц Гондора, а всей армией Короля только Наместник Гондора или он сам. На данный момент у Гондора было всего тысяча конных и пять тысяч пеших солдат и тысяча четыреста из них размещались в столице, что объяснялось опасностью нападений со стороны бродячих банд орков.
И я стал жить обычной жизнью пятидесятника. Правда, в страже я долго не усидел, а попросился в армию Гондора: так называли часть войска Гондора, размещаемую вдали от столицы. Король Элессар долго не хотел отпускать меня, ему нравилось призывать меня к себе и они с королевой с горящими от любопытства глазами слушали мои рассказы о Первой эпохе и моих приключениях после неё. Я не скрывал от них ничего: ни моего позора, ни моих преступлений, но Королева Арвен часто говорила мне:
— Ты был ни в чем не виновен, Турин. Твои преступления — это плод гордости и ошибок, свойственных всем людям. Если тебя и надо было наказывать, то лишь для того, чтобы испытания, перенесенные тобой, закалили твой дух и позволили тебе принести еще большую пользу. Преступник поневоле — никакой не преступник.
Эти слова запали мне в душу. Шли годы, я уже нёс службу вдали от Гондора, но всё время повторял про себя "преступник поневоле — никакой не преступник", и в душе моей бродила смутная надежда на лучшие дни. Во снах теперь я часто видел своих умерших родных, но уже без боли, со светлой грустью вспоминая о них.
Годы летели быстрее ветра, и вот я уже стал сотником, отличившись в одном из походов к Мордору, где нам удалось окружить и пленить небольшую орду орков: Элессар был одержим желанием попробовать их исцелить. В день, когда я стал сотником, я узнал, что Сэм Гэмджи, еще один из отряда хранителей, уплыл за море на корабле и ушёл за пределы Арды. Это было ровно за два года до того, как Элессар вновь призвал меня к себе, вызвав мою сотню из дозора в южном Гондоре.
— Эта бестолочь Герион ничего не смыслит в приеме гостей. Сотник Турин, друг мой, мне нужна твоя помощь в организации праздненства, ибо ко мне прибывают мои старые друзья, Мериадок Брандибак и Перегрин Тук.
Мне пришлось согласиться и все мои мысли на какое-то время были заняты подготовкой к праздненствам, а Герион, капитан Стражи, веселил всех нас своими шутками и сплетнями и вообще всячески мешался под ногами. Как мне удалось узнать, он был из знатного гондорского рода, но отказался от всех титулов, чтобы пойти в стражу. Тем не менее, из уважения к роду, ему сразу присвоили звание капитана дворцовой стражи, которое формально равнялось званию старшего капитана армии. Этим объяснялась и молодость Гериона, ему было всего тридцать лет, что по меркам нуменорцев, которых Валар наградили долголетием, было очень мало, и его нрав.
Когда прибыли гости, я не сразу узнал их, но Элессар уже рассказывал мне, что это те самые хоббиты, друзья Сэма и Фродо, которые освободили Шир от Сарумана, и я проникся к ним уважением с первого взгляда. Они были очень стары и еле могли ходить самостоятельно, в их глазах светился разум и они были похожи на меня. В общении с ними я отдыхал душою, ибо они были веселы и просты в обращении и вместе с тем благородны и добры.
Когда они умерли через два года, у нас в Гондоре был объявлен месячный траур и знамя Гондора было приспущено перед королевским дворцом. И я, и Герион плакали открыто и не стыдились своих слёз, а с нами плакали все жители города, кто успел познакомиться с ними при жизни. На похоронах присутствовали Леголас и Гимли, эльф и гном, которые были частью отряда Хранителей. Вскоре после похорон они покинули Арду и уплыли на запад, в Валинор.
Но года идут, вот уже сын Короля Эльдарион стал совсем взрослым принцем и стал часто появляться при дворе. Мне не сразу удалось познакомиться с ним, родившимся в первом году новой эпохи, так как отец нарочно воспитывал его вне дворца, подальше от придворных льстецов, как и своих дочерей, Ардонет и Арнель, родившихся позже. Но теперь Эльдарион часто начал бывать в столице. Шёл уже девяносто первый год Четвертой Эпохи и король Элессар начал стареть. Царство Гондора при короле Арагорне процветало и простиралось от топей Дагорлада и притоков Андуина на Севере до ближнего Харада по реке Харнен на юге и до областей Анфаласа и Андраста на Западе. На Востоке нами был занят и превращен в неприступную крепость против врагов весь Мордор. Земля его, избавленная от туманной завесы тьмы, потихоньку оживала и трава пробивалась сквозь остывшую лаву и пепел. В этом году за отражение набега кочевников Истерлингов на Итилиен и спасение принца Итилиэна Эльборона, сына рано умершего князя Фарамира и Эовин Роханской, я получил звание капитана и стал заместителем Гериона. Мне не хотелось уходить из армии, но Арвен и Элессар так просили меня...
Но вот года идут, и я уже плачу навзрыд, прощаясь с королем Элессаром, добрым и мудрым королём. Ардонет и Арнель плачут над его могилой, а Эльдарион стоит, сурово хмуря брови. Ему сто девятнадцать лет и уже пора избирать себе жену среди гондорской знати. Он суровый воин, прославленный многими походами против Кханда и Харада, и я знаю, что ему не по душе семейная жизнь, но таков закон всех королей Гондора: они обязаны оставить потомство. Арвен стоит немного поодаль, Арвен, чья красота навеки увяла. Да, она совсем состарилась, как и хотела, вместе с Элессаром. Это была милость Эру к ней: когда родился её первый ребёнок, Эльдарион, она впервые почувствовала в себе некую слабость, умаление, не свойственное эльфам. Это мне рассказывал по секрету сам король Элессар, покойный король...
На следующий год мы уже по приказу нового короля Эльдариона ищем её, его мать, и не можем найти. Наконец, встреченные нами эльфы сказали, что видели Арвен, медленно бредущую на север, в опустевший Лотлориэн. Там я и нашёл её, лежащую мёртвой на вечно-зеленом холме Керин Амрот. Я послал гонцов к её сыну и тот приказал мне немедленно уйти из леса. Я понял, что Эльдарион смирился с выбором матери, которая не хотела умереть в Гондоре, но в последний раз прийти на землю своего народа и хотя бы в месте своего погребения стать ближе к нему. Когда я уходил, земля медленно разверзлась и поглотила её, и я понял, что это был последний дар ушедшей за море Галадриэли роду короля Элессара.
Дальше были походы, смерть Гериона от старости, женитьба Эльдариона на Меллориэль, дочери владыки Анфаласа(1) Голасгила, сын-первенец, названный царственными родителями в честь Фарамира, героя Войны Кольца, а затем дочь, названная Эовин в честь той, что сразила повелителя Назгулов, Кольцепризрака в битве на Пеленнорских полях, как раз тогда, когда я преследовал хоббитов в своих странствиях...
Наконец, в двухсотом году Четвертой эпохи разразилась большая война: союз кочевых племен с Востока пришёл к нам, чтобы разграбить города и собрать богатую добычу. Его вел какой-то умелый вождь, прозванный у себя Серым копьём за меткость в бросании сего оружия. Тогда-то стареющий Эльдарион и встретил его в битве и Серое копье поразил его в грудь. Короля унесли с поля схватки несколько стражников, а я поднял меч свой Валарион, который назвал в честь Валар, освятивших его, и бросился в битву с восточным вождем. О, он был умелым воином, но со мной ему было не совладать, и все солдаты обеих армий оставили оружие своё, наблюдая за нашей битвой. Наконец, я сразил его и отсек ему голову, а сам упал, получив рану в грудь от соратника Серого копья. В тот день победа была нашей, хоть Рохан и не успел прийти к нам на помощь, ибо, увидев смерть вождя, восточные племена бежали и долго еще не тревожили наших границ.
Долго я оправлялся от полученных ран и долго лечили меня травники короля, но и король страдал от своей раны. Наконец, через шесть месяцев я оправился и стал ходить, а король, мой король, которого я знал как сурового воина, неутомимого в походах, так до конца и не оправился от ран. Посему передал он престол своему сыну Фарамиру, что было неслыханным делом среди королей Гондора, а сам удалился на покой, доживая свои дни, окруженный заботами жены своей Меллориэль, и проводя их за долгими беседами со мной. Как всякий сын, он любил поговорить со мной о своем отце, но также он любил рассказы о моём походе в Войне Кольца, бесплодном походе. Между прочим, я потребовал, чтобы хронисты не вписывали мой поход в свои книги, настаивая, что я ничего такого великого и не совершил. За эту скромность, а может и за иные заслуги Фарамир произвел меня в старшие капитаны в двести втором году Четвертой эпохи.
И тут случилось странное: принцесса Арэдель, дочь Эльдариона, названная в честь Белой Леди Нолдор, в память о Первой Эпохе, молодая женщина в расцвете сил (ей было всего восемьдесят лет, так как она родилась у отца последней и была самой младшей), влюбилась в старую перечницу, то есть в меня. Да, я был героем Гондора и имел заслуги перед ним, в числе которых было убийство Шелоб, спасение сына Фарамира Итилиэнского и победа в битве при Андуине, где я сразил Серое копье, вождя кочевых племён. Но всё же я не чувствовал в себе сил ответить на её любовь. Тогда лицо принцессы омрачилось, она стала горевать и чахнуть. Король Фарамир, обеспокоенный состоянием сестры, долго осведомлялся о причинах хвори и наконец узнал, что причина — я. Я думал, король разгневается и отошлёт меня прочь, служить в гарнизоне на южно-восточной границе Гондора, но вместо этого он пришёл ко мне и попросил меня ответить взаимностью на её любовь. Я изложил свои мысли по поводу старой перечницы, на что получил гневную отповедь от короля, что если старая перечница не хочет стать мертвой старой перечницей, то...
В общем, в двести десятом году нашей эпохи мы поженились. Через год у нас родился сын, которого я назвал Хадор в честь первого короля нашего народа, третьего дома Эдайн. Но мы недолго прожили вместе. Моя жена лаской и заботой старалась склонить сердце моё к себе, но когда она слишком глубоко погрузилась в мою душу и мысли, то нашла там только... Ниэнор. Она знала, конечно, про моё прошлое и её это не беспокоило. Но через пять лет жена моя ушла от меня, сказав:
— Я не могу, о, Турин, сын Хурина, делить тебя с призраком ушедшей женщины.
И я понимал справедливость её слов и устроил всё так, чтобы для окружающих это не было позором для неё. Я не просто отослал жену от себя, а притворился, что она больна и устроил её рядом с королевской больницей, которую все называли Садами Исцеления, ибо она была в одном из нижних, цветущих ярусов. Там Арэдэль и жила и воспитывала нашего сына, а я навещал её.
Наконец, в двухсот двадцатом году умер король наш Эльдарион, мой друг и соратник и плечи мои опустились от тяжкого бремени горя. Я ведь смертный и не мог наблюдать гибель столь многих друзей безучастно. Фарамир, который уже давно правил, принял мою присягу на верность ему, но посоветовал мне взять длительный отпуск:
— Вы плохо выглядите, старший капитан Турин. Идите и отдохните в Садах Исцеления или ещё где. Ваша служба в этом дворце временно не требуется.
На самом деле я, конечно, понимал желание Фарамира удалить меня от дворца. Он и его королева Силаниэль (а он женился еще раньше с ведома отца) не хотели, чтобы при дворце был такой человек как я, который знал еще короля Элессара и смотрел на них сверху вниз, как на малых детей. Такое никому не понравится.
И я отошёл от службы надолго, и жалованье за следующие тридцать лет по моей просьбе было выдано мне. Часть жалованья я тут же отдал своей жене и сыну Хадору, который не любил меня за то, что я не жил с его матерью. После этого я купил небольшой дом в нижнем ярусе, куда и переселился. Многие жители негодовали на короля за то, что тот удалил меня от дворца, я же был счастлив. И через год после смерти Эльдариона, я вновь отправился в странствие и странствовал долгих двадцать лет.
Я посетил южный Гондор и ближний Харад и прошёл по пустыням дальнего Харада, побывав в заброшенном городе Асан-ан-Нарт, который являлся легендой среди харадримов, и сразившись там с демоном пустыни Анганеллем, тёмным Майя, который был совращен еще Морготом. Меч мой Валарион сразил демона пустыни и я отправился дальше.
Я посетил южный Мордор и увидел, что орков в нём почти не осталось, зато там живут люди, роханцы и гондорцы. Побывав там и собрав прошения в адрес Короля, я отправился на север. Я побывал в Мории, возрожденном королевстве гномов, и в Эдорасе, столице Рохана. Лишь в Эриадор я не возвращался, но пошёл на восток, пересек Андуин и вышел на великую пустынную равнину Дагорлад, что к Северу от Мордора. Оттуда я путешествовал к морю Рун, восточному солёному озеру гигантских размеров, и посетил два королевства восточных землепашцев, королевство Зандайя и королевство Антаттр. Оба эти королевства торговали со странами далёкого Востока и очень страдали от кочевников. О Гондоре и Рохане они почти ничего не слышали и их короли были рады узнать, что к западу от них есть народы, живущие не разбоем и войной, а честным трудом.
После всех этих странствий, пожив на чужбине, я собрал дары и отправился обратно, в Минас Тирит, который привык считать своей родиной. Приехав назад, я стал ждать аудиенции у короля. И король принял меня... через два месяца. С изумлением он выслушал мою повесть о том, где я побывал, и с благодарностью принял богатые дары, которыми меня наградили короли Харада, Анттра и Зандайи. На месте он приказал мне встать на колени и произвел меня в лорды Гондора. Так я, простой воин Первой Эпохи, стал гондорской знатью. Правда, меня сделали безземельным лордом, очевидно, в надежде, что я брошусь завоевывать себе земли за пределами Гондора, чтобы умножить славу короля. Но их ожидания были обмануты, ведь когда я пришёл в Сады Исцеления, мне сказали, что жена моя покинула Минас Тирит и уехала к своей родне в Анфалас, наказав мне не искать её. К семье и сыну я так и не успел привязаться, а потому горевал не сильно, но всё же задумался и заперся в своём доме на долгих десять лет.
Все эти десять лет я старательно игнорировал приглашения и визиты от других знатных вельмож, чем немало оскорбил их. Дело дошло даже до того, что король разбирал это дело в суде, но не нашёл за мной никакой вины. Фарамир довольно резонно заметил, что если лорды хотят, чтобы их посетил великий герой Четвертой эпохи, то они должны быть достойны его, а не таскать его по судам. Мой авторитет в Гондоре за время отсутствия только вырос и решение короля приняли практически все (кроме тех самых оскорбленных вельмож). Впрочем, слава земная меня никогда особенно не заботила, а теперь еще менее.
И вот на десятый год своего заточения я понял, что больше так не могу. Прошлое настоятельно являлось перед моими глазами и старая вина возникала передо мной. Я пережил всех своих друзей и родных. Таков ли дар эльфов: жить, теряя близких? Нет, я лучше выберу дар людей. Возможно, я просто стал стареть, ведь мне осталось прожить в Арде всего сорок семь лет. Но в любом случае прошлое вновь настигло меня. Мне снова снились родители, с упрёком смотревшие на меня, Ниэнор, которую я не спас, Фродо, которого я согласился убить своими руками, Смеагол, которого я убил. Последний смотрел на меня во сне столь несчастными глазами, что меня стало разбирать любопытство. Мне хотелось узнать о том, что же это было за странное существо, к какому народу оно принадлежало и где появилось на свет. Постоянные сны о Смеаголе, падающем в лаву и жадно взирающем на Кольцо, навели меня на мысль, и я стал готовится к походу.
И вот в двести пятидесятом году Четвертой Эпохи, отпросившись у короля Фарамира и взяв с собой походную суму со съестным, коня и меч, я налегке отправился из Минас Тирита в путешествие навстречу восточной дороге из Ривенделла, на которой был закопан мною возле Могильников Палантир Феанора.
1) Анфалас — западная провинция Гондора у великого западного Моря Белегэр
Путешествие, которое в Третью Эпоху заняло бы больше времени, ибо кругом были орки и другие твари Саурона, теперь стало явно короче. До перевала Рохана я доскакал буквально за две недели. Правда, конягу моего мне пришлось там же и отпустить с миром, чтобы бедняга не сгинул от такой бешеной скачки. Хлопнув его по крупу и пожелав ему пастить на этих зеленых лугах вечно, я пошёл в сторону извилистой дороги, вьющейся на юго-запад, в Бри. В этот раз я никуда не спешил, шёл медленно и пешком, желая как следует насладиться путешествием и зачастую уклоняясь в сторону от дороги и поэтому, хотя я выехал в марте, ранней весной, к воротам Бри пришёл уже к концу июня. За это время моя походная сума изрядно похудела и пришлось немного поохотиться на зверей и птиц, чему я отнюдь не был рад.
В Бри на первый взгляд всё было по-прежнему, но в городе стало явно больше людей и хоббитов, а также, как это ни странно, и гномов-ремесленников. Он явно вырос с нашей последней встречи, этот город. При дворе в Гондоре говорили, что еще Король Элессар, да славится его имя вечно среди людей, восстановил Форност и Аннуминас, былые города Арнора, а в Аннуминасе даже сидел теперь какой-то очередной князь-наместник Гондора, имя которого я запамятовал.
Обо всём этом я размышлял, сидя в гостинице "Гарцующий пони" и прихлёбывая отличное пиво, которое варили местные жители. Барлимана в живых уже не было, но зато был его потомок Барлибар, такой же словоохотливый и приставучий и даже лицом похожий на своего прадедушку. И ему так же служили два хоббита, по виду потомки Хоба и Ноба, двух маленьких плутоватых разбойников, которые обслуживали меня тогда в гостинице.
На ночлег в Бри я останавливаться не стал, цель у меня была другая. Выспавшись заранее и проспав почти полдня, я знал, что в эту ночь всё равно никак не засну. Затребовав себе лошадь и заплатив, не торгуясь, я пустился вскачь по восточной дороге или тракту, держа купленный у хозяина гостиницы масляный фонарь в руке. Мне надо было, чтобы никто не мешал, а люди в здешних местах не особо любили бродить по ночам, на что и был расчёт. Через некоторое время я увидел то место, где когда-то впервые повстречал Серого Странника и мне стало грустно. А вот и сосна, вернее пень от неё. Не знаю, как этот старый пень дожил до двухсотпятидесяти лет, должен был ведь засохнуть и рассыпаться прахом. Я спешился и стал быстро выкапывать ямку при дороге походным ножом. Наконец, нож обо что-то звякнул.
С замиранием сердца я развернул тряпицу и вытащил его, сияющее чудо, Великий Палантир, созданный Феанором последним и втайне от остальных Нолдор. Тут я вспомнил, что на Палантире лежит заклятие Феанора и, действительно, я увидел сияющую ауру, сотканную из света. Отставив в сторону фонарь, я попытался коснуться поверхности, но аура развернулась и обожгла меня. Поняв, что она служит Палантиру защитой, я задумался. Я ведь не Майя и не эльфийский волшебник с кольцом, чтобы снять заклятие, наложенное одним из Истари. Но уже через мгновение я хлопнул себя по лбу, чуть не застонав от досады на собственную непроходимую тупость. Ведь мой меч, Валарион, был освящён самой пятеркой магов. Я достал его из ножен, и свет озарил всё кругом. Осторожно я опустил меч на Палантир, и они соприкоснулись. Раздался страшный шипящий треск, и аура вокруг Палантира погасла, а сам он озарился светом изнутри. Я закрыл глаза, и, держа Палантир на вытянутой левой руке, правой убрал Валарион в ножны. Когда я наконец открыл глаза, вокруг была ночь, а масляный фонарь еле горел у моих ног там, где я его оставил. Палантир был мутным и тёмным, как и после того происшествия.
Теперь мне предстояло проверить, откроется ли Палантир любопытству, которое снедало меня и покажет ли мне, кем был Смеагол, который однажды пал по моей воле в пропасть Роковой горы и исчез навсегда. Я закрыл глаза и сосредоточился, вспоминая лицо, с жадными, горящими глазами, в которых плескалось безумие. В тот миг я и не помышлял о той опасности, которую таит Палантир для меня, ведь он возвращает человеку его прошлое.
И когда я понял, что больше уже не могу выдерживать этот безумный, жадный взгляд и слышать этот бешеный крик "Моя прелесть!", который застыл у меня в ушах, видеть этот страшный танец обреченного, искалеченного Кольцом создания над пропастью... я открыл глаза...
... и провалился в глубокий колодец памяти и когда я летел туда, то понимал, что эта память — чужая...
... "просыпайся, вставай, брат-засоня!"...
... "говорю тебе, просыпайся, брат... пойдём сегодня с тобою погуляем!" ...
... кто-то меня будит и я такой маленький-маленький...
... как в детстве, когда мне было всего шесть лет...
... "сейчас иду!" — я ворчливо открываю глаза и вижу моего двоюродного брата и закадычного друга...
... Деагол, его зовут Деагол, а меня Смеагол и мне всего шесть лет. Я живу у реки Андиан, притока Андуина. Мы — крепыши или хваты, мы — такие хоббиты, любим воду и селимся возле рек и озёр. Мы живём здесь с незапамятных времён. Правит всем Лавиния, моя бабушка. У, она вам всем ещё покажет! Моя бабушка — матриарх, она правит всем нашим родом-общиной из семидесяти человек. Наше поселение больше, чем наш род, и всего тут у реки нас живет около двухсот, но наш род правит ими всеми, он самый большой и влиятельный. Как говорит мой дядя Фредгар, "Лавиния — сильна духом и отличная правительница, при ней наш род процветает и все нас уважают", а как говорит мой дядя Хродгар, "наша стерва еще задаст жару всем этим шутникам, которые только и любят, что от работы отлынивать!". Это он про мою молодую тётку Обелию и её сумасшедшего женишка! Вечно проказы устраивают она и её жених Билгар, чтоб ему пусто было. Как-то на праздник перепил пива, да уши мне и накрутил за то, что я его разговор подслушал. Говорит — "беги отсюда, мелочь пузатая, чтоб глаза мои тебя не видели", а сам пьяный "в дупло", как говорит моя старшая троюродная сестрица Мэгги. О! Сестрица Мэгги уже почти на выданье!...
... и внезапно меня приподняло и оторвало от земли, и унесло куда-то в небеса... через некоторое время я открыл глаза и...
... о, какой печальный день! Умер родной брат моей матери, старенький дядя Болджер. Мне уже десять лет. И я — ух какой смышлёный! Сегодня я узнал страшную тайну! О ней в нашем роду никто не говорит. У всех хоббитов есть мать и отец, и только у меня никогда не было матери и отца. Вначале я грустил, а потом подумал, что видно я как-то иначе появился на свет, не так, как появляются собаки или кошки, или хоббиты. Я видел как кошка рожает котят, так что я большой и уже всё знаю, ничего от меня не скроешь. Так вот, о тайне. Я-то думал, что матери и отца у меня не было, но тут дядюшка мой, в доме которого жил я, перед смертью позвал нашего матриарха Лавинию, она и явилась. Пятьдесят лет старушке, а она еще крепкая, тридцать лет еще проживёт, говорят, а то и сорок. Вошла она в комнату, а дядя Болджер в постели лежит, хрипит себе, задыхается. "Ну, как здоровье, Болджер?" — говорит ему она, а он такой ей в ответ: "Какое здоровье, помираю я, Лавиния, вот перед смертью решил напомнить тебе о нашем уговоре". Она ему преспокойненько так произносит: "О каком-таком уговоре, Болджер? Не знаю я о твоих уговорах и не ведаю!" Тут дядя весь затрясся, как припадочный, побагровел весь и хрипит изо всех сил: "Ты что, старая ты карга, мать его сгубила и из рода изгнала, а она ушла от нас в земли неведомые, отец с горя спился, теперь и за пацана взяться решила? Неужели думаешь, никто не узнает, что ты земли-то у неё родовые обманом отжала и расписку заставила подписать, что она прав в роду не имеет, в обмен на лекарство? Муженёк-то её попивать стал, вот ты и намекнула, что лекарство у неё есть, но что цена за лекарство будет изгнание её из рода и передача всех прав на наследство. А уж как получила расписку, то тут же на совете рода её и прочитала, а у матери его, бедной Маргреты, и выхода-то не было. Только обманула ты её, отец пацана-то спился, всегда ты его ненавидела, ибо он из пришлых был, из светлоликов, высоких таких хоббитов, воду не любил." Лавиния тут решительно головой мотнула, дескать, ошибается дядя Болджер: "Не так всё было, сам знаешь. Дочь моя приёмная, Маргрета была непутёвая, вся в мать, девство до брака потеряла с охломоном своим, и постоянно мне из вредности перечила. Сама она ушла, выдумала всё про то, что я её заставила расписку написать. Да она мне в лицо эту расписку кинула, негодница неблагодарная! Дармоедка она и сынок её дармоед еще тот. Ничего из него путного не вырастет, плод он порченый с гнилой яблони. А даже если и прав ты, Болджер, то ты скоро на тот свет уйдешь, и пацана защитить уже никак не сможешь." Тут дядюшка как засмеется зловещим смехом и рявкнет из последних сил: "У меня есть письмо её ко мне, да, есть, где она всё про вашу ссору рассказала. Когда я умру, верные мои старшие племянники отнесут письмо на Совет рода. Ты проиграла, Лавиния, проиграла в кои-то веки, кошёлка ты старая!" — но тут он схватился за горло, захрипел и обмяк. Видать, помер мой дядя прямо там, удар его хватил. А Лавиния, как хищная птица — и откуда столько силы в тщедушной старушенции! — как кинется к его смертному ложу, и только пыль столбом идёт, подушки переворачивает, хочет до письма добраться. И столь страшное у неё на лице выражение, что я аж затрясся от страха. Обыскала она, значит, его постель, как волк зубами прищелкнула, и ну давай рыться в комодах и шкафах. Наконец, она что-то радостно достала, прошептала "Мы ещё посмотрим, кто из нас проиграл!" и подошла к дядиному столу, а там свечка горела, ну такая, обычная, мы их из жира коровьего делаем, она бумагу к свечке поднесла да и сожгла, прям на глазах у меня. И приговаривала: "Вот так, Болджер, вот бумажка и сгорела и ничего род не узнает. А племянник твой младший ко мне перейдёт жить, в мой просторный дом. Чтоб всегда был под присмотром, дармоед этакий!" Я от ужаса даже дышать перестал. Так вот тварь какая, эта Лавиния, ох, чувствую, устроит она мне веселую жизнь...
... и я снова закрутился, закружился в вихре времени, вокруг меня были только стенки колодца, в который превратился Палантир и я кружился, забыв обо всём на свете, пока не ринулся куда-то вниз...
... эй, Смеагол, где ты? Ленивая скотина! Дармоед проклятый! Знаю, от работы отлыниваешь, так помоги старухе, дерьмо вынеси.
... ненавижу её... Сейчас вынесу, вынесу я дерьмо...
... а еще почисть сад и огород, а еще отнеси записку Обелии, чтоб непременно за своим муженьком следила, а то выгоню из рода, а еще почисть изгородь от репейника, а еще почини ограду селения, да поживее, поторапливайся...
... и я, Смеагол, мне шестнадцать и я сжимаюсь от страха каждый раз, как слышу своё имя. В доме бабушки Лавинии восемь родственников. Фредгар зовёт меня теперь не иначе как "нахлёбник проклятый" и плюёт в мою сторону, Хродгар с утра может пнуть меня, сбросив с постели, как собаку "а ну пшёл, скотина безмозглая, работать пора", Ивиния, любимая дочка бабушки больно щиплет меня за руки и ноги, так что хожу я в синяках и шипит "задушу, паразит", а Нарнония, маленькая дочь Ивинии, тихо шепчет мне на ухо всякие гадости. Но хуже всех близнецы Лютик и Цветик. Дурацкие имена, традиция не наша, не хватов-крепышей, хоббиты-мохноноги(1) любят так звать своих детей. Они дети второй родной дочери Лавинии, живут вместе с их отцом Сниксом здесь, в доме. Сникс — пьяница, но даже ему достаётся меньше, чем мне. Так вот эти поганые близнецы по наущению старой бабки крадут у других родственников вещи и подбрасывают их в мою комнату. Они младше, но умеют ловко и красиво врать, поэтому попадает всегда мне. Только задумчивый дедушка Холфаст, старый, больной Холфаст ничего плохого мне не делает. Но он и сидит в углу, словно немой и глухой. Говорят, это старший брат самой стервы, ну то есть Лавинии. Поэтому он и сидит в самом углу, и не имеет постели, и часто ходит под себя, да его и кормят раз в день, а то и забывают кормить. Старуха его ненавидит и хочет сжить со свету. И знаете что? Я ему завидую... хотя не стоит... проживу с Лавинией еще немного, стану таким, как Холфаст...
... пребывая в ужасе я снова был выброшен из тела Смеагола, я не слышал его мысли... интересно, почему я не могу до конца слиться с ним, почему я как бы свидетель в его теле, который не переживает всё, а лишь смотрит, смотрит...
...— Смеагол? Проснись, дружище, утро уже...
... опять этот Деагол, брат мой двоюродный, будит меня. Мне уже двадцать два года, я сумел наконец уйти из дома Лавинии, припугнув её тем, что мне всё известно и что письмо матери дяде Болджеру было не единственным. Видели бы вы её глаза, её чуть удар не хватил. Она прошипела что-то вроде: "Проклятый незаконнорожденный ублюдок, мы еще поквитаемся с тобой, ладно, живи как знаешь". Внутренне я возликовал, ведь теперь мог жить с моим двоюродным братом Деаголом, младшим сыном Болджера. Я теперь жил в доме двух своих старших кузенов, Эдгара и Фолгара, сыновей дяди, потому что хоббиты у нас, хватов, долго считаются несовершеннолетними, пока им тридцать лет не стукнет. Болджер когда помер, ему уже семьдесят лет было, ну а сыновьям его Эдгару и Фолгару было около сорока. Они хотели усыновить меня, но Лавиния не разрешила. "Мальчику будет лучше в большом доме," — сказала она, а слово её тут закон. Но я уже был взрослый и видел, что дядья относятся ко мне с подозрением. Целыми днями я ходил и исследовал окрестности Андуина, забирался в глубокие норы, взбирался на высокие холмы. Мне интересовало всё: скорость полёта орлов, откуда берётся пустота, каким образом луч проходит сквозь стекло. А пока я выполнял привычную уже домашнюю работу за всеми, став чем-то вроде слуги. Дядя Эдгар пару раз заговарил со мной о том, чем я хочу заниматься в жизни, но я уклонялся от беседы. Всё время я подумывал о том, чтобы сбежать отсюда, из нашей родовой общины, ибо я боялся того, что Лавиния может сделать со мной...
... меня снова выбросило, подхватило и кружит, и кружит... я пытаюсь вырваться, я уже не хочу, не хочу видеть и смотреть, понимая, что это до добра не доведёт... но видение продолжает, берёт мой разум в свои хваткие руки и не отпускает его...
... и вот мне уже стукнуло тридцать три года... Лавиния еще жива и здравствует, и распускает обо мне мерзкие слухи, так что ходить по улицам нашего поселения для меня теперь опасно. Фолгар и Эдгар больше не разговаривают со мной, лишь Деагол ещё пытается мне помочь. Сегодня яркое мартовское утро, день моего рождения и Деагол дарит мне излюбленный мною подарок — новую красивую удочку. Мы радостно смеемся и идём на речку рыбачить. Мы шутим, дурачимся, толкаем друг друга, бежим к лодке на реке, провожаемые хмурыми взглядами родичей. Деагола все любят, он ласковый, радостный, хочет всем помочь. Меня же все ненавидят, я гнусный изгой, Лавиния говорит мне о том, что я дармоед, что живу у дядей из милости и объедаю их, что мать моя была шлюхой и до брака занималась совращением мужчин, что отец мой — жалкий пьяница, сдохший под забором. У меня сжимаются кулаки при виде Лавинии и очень хочется избить её, но тогда меня точно изгонят. Лавинию уважают и даже более того — боятся. Верные ей хоббиты ходят по поселению с огромными дубинами в руках, следят за порядком. На Совете рода её слово всегда и первое, и последнее. Но я отвлекаюсь от этих мыслей, и толкнув Деагола под бок, радостно бегу с ним наперегонки, как будто мне девять лет. Мы садимся в лодку и я говорю Деаголу с улыбкой:
— Удочка моя на сегодня твоя, брат мой! Давай порыбачим!
И я уступаю ему свою удочку. Мы долго сидим, но удача нам видимо изменила. Внезапно у Деагола клюёт, и он начинает подсекать рыбину. Судя по тому, как натянулась леска, рыбина там огромная, и внезапно с криком Деагол исчезает под водой. Я тоже кричу и раздеваюсь, хочу прыгнуть следом, но Деагол уже выныривает, а в руке у него что-то крепко зажато. Странное чувство поднимается в моей душе. Я еще не вижу, что лежит у него в руке, но мне уже интересно до безумия.
— Что там, что там у нас, мой сладкий? — говорю я, противно растягивая слова. Это у нас шутка такая, мы так дурачимся.
— Ничего, ничего, — говорит Деагол и прячет от меня сжатый кулак с предметом.
Мы еще какое-то время боремся и дурачимся, наконец, он разжимает руку, открывая найденный предмет, и мы видим кольцо. Это кольцо красиво и притягивает взор. Оно всё в иле, но мы с Деаголом быстро очищаем его и, незаметно для себя сходим с лодки на берег.
— Деагол, прелесть моя, — говорю я ему, — у меня ведь сегодня день рождения. Пусть это будет моим деньрожденным подарком.
— Нет, это моё, — отвечает он тяжело дыша, — ни за какие сокровища мира я тебе это не отдам.
Я шутливо хочу выхватить кольцо из его руки, но он прячет его за спину, а сам с силой бьёт меня другой рукой. Я задыхаюсь от гнева. Как он посмел! Это мой день рождения и он меня бьёт. А потом с искаженной ухмылкой он посмотрел на меня и прошипел:
— Правильно дядя Фолгар говорит, что ты приживала, безродный сын шлюхи!
От Лавинии я покорно терпел оскорбления, но от него! Ах, он — гад позорный, а еще другом моим притворялся!
— Отдай кольцо! — завопил я и кинулся на него, изо всех сил колотя его кулаками. Удача была на моей стороне и я коленом крепко прижал его к мягкой прибрежной почве. Ужас появился у него в глазах, а у меня было торжество, когда я крепко вцепился ему в горло и начал медленно душить, с наслаждением глядя ему в глаза, которые постепенно заволакивались мрачной плёнкой неурочной смерти. Но вот он затих. Я вырвал кольцо из бессильной руки своего мертвого брата. Оно — моё! Моё по праву, это мой подарок на день рождения, и этот тупой идиот, если бы не помер по собственной глупости и жадности, сам бы отдал мне его. "Моя прелесть, — прошептал я ласково. — Никому я тебя не отдам, колечко моё золотое." Сколько я так сидел, не знаю, но думаю, недолго, потому что когда очнулся, был всё еще полдень. Я вздрогнул и оглянулся, словно очнулся от сна и увидел брата, неподвижно лежащего на берегу.
— Деагол! — вскричал я. — Вставай, проснись! Какой страшный сон мне приснился на жаре. Давай посмеемся над ним вместе!
И я принялся шутливо толкать его и звать его забавными прозвищами, но он не откликался. Я посмотрел на него, его глаза были открыты и мертвы. Мертвые глаза... плёнка смерти... отметины от рук на шее... моих рук... Я понял, что только что произошло и зарыдал, нет, завыл!
Брат! Брат! Ты лежал мертвый и безучастный предо мною, а ведь ты был единственным, кто защищал меня. И я бил себя руками по голове, и царапал свою грудь до крови от отчаяния и ужаса, но брат мой не отзывался, а смирно лежал там, спокойный и безучастный. Напрасно я тряс его голову и приподнимал его, напрасно пытался вдохнуть дыхание жизни в плотно сомкнутые уста (так мы, хоббиты реки, возвращали к жизни утонувших в воде) — нет, душа уже ушла из тела, всё было поздно!
И тогда страх за собственную жизнь охватил меня. Позор и изгнание ждало меня, если об этом узнают мои враги, особенно Лавиния, но и без Лавинии род не знал к убийцам никакого снисхождения или милосердия. Что же мне делать? Нельзя отнести Деагола домой, мои дядья не дураки, они увидят отметины на шее. И все знают, что мы пошли с ним к реке. Тогда в моей голове родился план. Я взял удочку Деагола, разломал и выбросил в реку. Глядя на то, как её остатки уносит течением, я пошёл по берегу реки, ища камень потяжелее. Веревка у меня в сумке имелась всегда. Когда я нашёл камень, то еле приволок его к берегу, обвязав веревкой. Я действовал быстро, озираясь и спеша как преследуемая охотниками добыча. Подхватив Деагола за ноги, я прошептал "прости меня" и привязал один конец веревки к его ногам, сделав узел. Потом я поднял его за мышки и сбросил в воду у берега, он потонул быстро, а я посмотрел на него в последний раз и решил возвратиться назад.
По пути домой я шёл, улыбаясь и смеясь, и не позволяя слезам литься из глаз. Родичи видели как я уходил на реку веселым, и они должны видеть как я вернулся с реки таким же весёлым, чтобы подозрение не пало на меня. Но на душе у меня лежал черный камень. На всё это время я забыл о кольце, забыл, когда принёс его домой в кармане и Эдгар спросил меня где его младший брат, забыл, когда отвечал Эдгару, что Деагол еще ловит рыбу у реки, а я устал и мне напекло солнцем голову. Только ночью я засунул руку в карман и вытащил кольцо, а потом надел себе на палец и в изменчивом свете луны мне на миг показалось, что кольцо засияло зловещим багровым светом...
... о нет, я снова попал в ловушку этого Палантира! Но я не хочу видеть этого не хочу! Феанор изгнан отсюда, я давно его хозяин, и я приказываю...
... тут я вынырнул из колодца между временем и вечностью, куда погрузил меня "видящий камень" Феанора. Масляный фонарь внизу уже догорел дотла, а вокруг меня занимался неверный рассвет. Я понял, что всю ночь провел, созерцая жизнь Смеагола, и хотя в конце поддался отчаянию, я твердо решил возобновить этот опыт в следующую ночь. А пока я завернул Палантир в тряпицу, сел на коня и поехал в сторону Старого леса, решив попрощаться с этим местом. Кроме того, когда я закончу с Палантиром, безопаснее будет закопать его именно в лесу.
1) Мохноноги, хваты/крепыши и светлолики/белоскоры — это разные народы хоббитов. В Шире все три народа перемешались, но изначально жили отдельно
До леса я доехал, когда уже окончательно рассвело и верхушки деревьев весело трепал западный ветер. Я спешился и, привязав коня к колышку, пошёл в лес. Лес шумел, деревья, казалось, о чем-то перешептывались, но ни хьорнов, ни Бомбадила я не увидел. Ощущение пустоты поразило меня в самое сердце. "Здесь нет никого, — подумал я, — это первый лес, который вызывает у меня ощущение заброшенности и покинутости, увядания и старения. Надо будет сказать об этом Древобороду, если я еще его встречу".
Очень скоро я вышел к той самой опушке, которую помнил. Рядом струилась речка, пели птицы, но на душе было тяжело. "Здесь, в лесу, меня никто не увидит, пора закончить то, что я начал," — я вытащил Палантир и снова, повинуясь странному наитию, коснулся его Валарионом. На этот раз ничего не произошло, Палантир только засветился на мгновение и погас. Отложив меч в сторону, я сел на ковёр из травы и цветов и, держа последнее творение Феанора на вытянутой руке, сосредоточился, мысленно представив себе вчерашнее видение...
... и вот снова могучий вихрь поднял, закружил меня и бросил в неведомое...
... и вот снова я, Смеагол, крадусь по деревне, поглаживая свою руку, на которой ярко блестит оно. Я называю его "моя прелесть", ведь оно действительно восхитительно, чудесно, волшебно. Благодаря кольцу я могу становится невидимым и cледить за ненавистными родственниками из логова Лавинии. Я разбрасываю их вещи, порчу их бумаги, беру экскременты дедушки Холфаста и забрызгиваю стены — всё это доставляет мне неописуемое удовольствие. Немного жаль Деагола, но что поделаешь. Само сознание того, что меня никто не видит и я остаюсь безнаказанным, греет мне душу. Месть! Какое сладкое слово. Дни Лавинии превратились в пытку из-за меня, в этом я уверен. Я нарочно сказываюсь больным, дядя Эдгар и Фолгар ухаживают за мной, а по ночам я хожу, надев кольцо, невидимый по деревне и делаю гадости приспешникам Лавинии. Мои старшие кузены жалеют меня, ведь я так плакал первые дни, когда Деагол пропал. Эдгар, как старший брат в семье, заменивший Деаголу отца, тоже тяжело это переживал. Странно, но меня никто не подозревал в пропаже Деагола, даже Лавиния, ведь все знали, как мы были дружны, и понимали что это был мой единственный друг. В итоге все решили, что он, наверное, утонул.
Но проходит две недели с тех пор, как мы нашли волшебное кольцо, и однажды утром дикий крик оглашает всё наше селение. Молодой хоббит Хлодгар прибегает в наше село с реки, глаза его безумны. Мы, выйдя из домов, столпились вокруг. Дрожащей от страха рукой он показывает на реку и, запинаясь, произносит:
— Там, там... Деагол...
Ему не надо ничего больше произносить, я бледнею. Но кольцо крепко зажато у меня в руке и я знаю, что всегда могу сбежать, сбежать так, что меня никто не сможет найти. Эта мысль молнией мелькает в моей голове... Я не могу, не хочу снова видеть Деагола таким неподвижным, безжизненным, мёртвым. Сердце мое сжимается от боли и стыда.
Эдгар и Фолгар первые бросаются к реке, за ними бегут все остальные. Даже Лавиния, старушка Лавиния, которая ходит по поселению, опираясь на палочку, медленно спешит туда же. Я бреду за ними одним из последних. Не знаю, зачем я это делаю. Может, я надеюсь, что вода скрыла следы, хотя сердце мне подсказывает, что это не так. И я вижу его. Лицо его всё такое же спокойное, глаза открытые. Веревка привязана к ногам, но валун, должно быть, выскользнул из петли и тело всплыло. Какой же я идиот... даже не смог ничего скрыть. Эдгар наклоняется над телом и, очевидно, замечает следы. Он поворачивается и лицо его багровеет от гнева:
— Смеагол!
Вся толпа поворачивается в мою сторону. Я подхожу ближе. В голосе кузена звучит гневный упрёк:
— Смеагол, что это значит?! К его ногам привязана веревка, а на горле следы от чьих-то рук. Ты же говорил, что тебе напекло голову, а Деагол остался рыбачить здесь.
Толпа выдыхает как огромное животное, но все расступаются и дают мне пройти. И вот я стою напротив дяди Эдгара, а дядя Фолгар держит голову Деагола на коленях и ласкает его волосы. В них застряла речная тина и рыбья чешуя. А, теперь понимаю. Мы так и не поймали ту большую рыбу и она, видимо, перекусила петлю вокруг камня. Потому он и всплыл.
— Что ты же молчишь, Смеагол?
Я медленно говорю, смотря дяде в глаза и стараясь, чтобы это прозвучало убедительно:
— Деагол был моим другом. Мы ловили рыбу, и он поймал очень большую рыбу, но не смог справиться с ней и упал в реку, потом он выплыл и сказал, что ему не повезло, но он возьмёт другую наживку и останется здесь. Должно быть, он всё же поймал эту рыбу второй раз, и она утащила его на дно. Удочки-то его здесь нет.
Я избегаю смотреть в лицо мертвеца. Где-то глубоко внутри сердце моё сжимается от боли. Брат! За что? Неужели дурацкий спор стоил того? Кольцо в любом случае стало бы моим. Оно позвало меня и я не мог отказать, не мог отказать моей прелести. Зачем ты дрался и сопротивлялся, оскорблял мою мать?
— А верёвка на ногах? А следы на его шее?
Я с усилием смотрю на Деагола и замечаю синяки. Отметины на шее уже не так сильно похожи на руки.
— Про верёвку не знаю, может он хотел привязать себя к лодке, чтобы рыба не утащила его за собой. А следы на шее... должно быть он ударился шеей об камень на дне реки. Потому и не смог выплыть, ведь мой брат хорошо плавает... плавал.
Лицо Эдгара немного успокаивается и гнев его почти стихает. Но затем я слышу сзади какой-то скрипучий старческий голос, который громко, с ненавистью произносит:
— Убийца!
Я оборачиваюсь, прекрасно зная, кого там увижу. Так и есть. Это Лавиния. Лавиния и её стражи, четверо дюжих хоббитов с дубинами.
— Ты знаешь, что просто слов недостаточно, Лавиния, — говорю я холодно, но спокойно. Её лицо перекошено от жадной ненависти и она выплевывает:
— Совет рода соберется сегодня же вечером. Там мы и решим твою судьбу. Доказательств достаточно. Ты был последним, кто видел Деагола, к его ногам была привязана верёвка, а на его шее следы твоих рук. Всё и так ясно.
Тогда я не могу дольше сдерживать свой гнев и кричу на неё:
— Ах, ясно? Тогда расскажи мне, Лавиния, кто изгнал из рода мою мать? Кто довел моего отца до того, что он спился и умер? Расскажи это всем! Расскажи им, что ты делала у постели дяди Болджера, когда он умирал, какое письмо ты сожгла на свечке!
Лавиния на мгновение отшатывается и ненависть в её глазах прожигает меня, как горячие угли костра. Но она прекрасно владеет собой и произносит медленно и с расстановкой, указывая на меня скрюченным пальцем.
— Взять. Его.
Толпа отшатывается от меня в страхе как от прокаженного, в их глазах я вижу покорное согласие с этой стервой. Конечно, ведь овцы никогда не пойдут против пастуха, а муравьи против своей матки. Я только успеваю спрятать кольцо в потайном кармане штанов, который сшил для него, как хоббиты с дубьём быстро валят меня на спину и связывают верёвкой руки. Потом мне завязывают глаза повязкой и куда-то ведут, открывая большую дубовую дверь и бросая на то, что на ощупь кажется деревянным полом.
Вечером меня приводят на Совет рода и снимают с моих глаз повязку. Но я уже заранее знаю, что произойдёт. Они уже всё решили, решили без меня — ведь Лавиния прекрасно умеет убеждать. Убеждать и запугивать.
Старый хоббит, имя которого я не помню, зачитывает мне приговор:
— Смеагол, сын Тримальда, за клевету и убийство приговаривается нашим славным родом к бичеванию и к вечному изгнанию. Отныне ты больше не наш родич, Смеагол!
И толпа хоббитов на Совете послушно повторяет хором:
— Отныне ты не наш родич, Смеагол!
Меня привязывают к огромному столбу и задирают рубашку. Двое хоббитов начинают изо всех бить меня, а я ищу в толпе её и не нахожу. А, вот же она, сидит в самом первом ряду. Глаза матриарха светятся жадным торжеством. Что ж, она добилась своего — изгнала собственную непокорную дочь, чтобы править родом подольше и набить свою мошну, а теперь изгонит и собственного внука. Я смотрю на неё и улыбаюсь. Последний удар бича. Ни единого стона не срывается с моих уст, тогда она не выдерживает моей улыбки и выкрикивает:
— Сильнее! Бейте сильнее этого сына шлюхи!
Лавиния прекрасно знает, что по закону больше пятнадцати ударов изгнаннику давать нельзя. Бичевание — это дело достаточно формальное, главное наказание состоит в другом. И вот меня отвязывают, рассекают веревки, связывавшие мне руки. По древнему обычаю, все хоббиты встают и поворачиваются ко мне спиной. Наступила ночь, вокруг горят факелы, а старший хоббит торжественно говорит:
— Иди, куда сам пожелаешь, безродный изгнанник. Мы проклинаем тебя и покончили с тобой.
И он тоже поворачивается ко мне спиной.
Я не сдерживаюсь и кричу, отчаянно кричу:
— Вы еще пожалеете! Лавиния еще покажет вам своё истинное лицо! Вы меня изгнали и прокляли, но вы не правы! Если бы Деагол не оскорбил мою мать, он был бы сейчас жив!
Тут ужас внезапно посещает меня, ибо я случайно признал вину, но никто из хоббитов не тронулся с места. Я бы мог перебить их всех до одного, но я знал, что никто не издаст ни единого стона. Таков древний обычай нашего рода — мы поворачиваемся спиною к изгнанникам, изгнанники не просто не люди, они мертвы для нас. Их больше нет.
Я убегаю от них, надев кольцо на правый указательный палец. Ничего у меня не осталось, кроме моей прелести, ничего — ни дома, ни родни. Я плачу, слезы капают с моих глаз. Я знаю, хоббиты пошлют весть об этом суде и людям, живущим на севере, и другим племенам хоббитов. Никто больше не даст мне приют и пищу, не откроет передо мной двери своего дома. Таков обычай...
... потом я долго скитаюсь, спускаясь всё ниже возле реки, ловя рыбу самодельной удочкой. Гордыня не даёт мне вернуться и забрать мои вещи. Мне нечем разводить костёр, я никогда этому не учился, ведь очаг всегда весело горел у нас в домах. И мне приходится ловить птиц и рыб и пожирать их сырыми. Одежда моя порвалась в скитаниях и теперь солнце немилосердно обжигает меня летом, а зимою я дрожу от холода. Но больше жизни, больше всего на свете мне теперь дорога моя прелесть... я надеваю ее на палец и не снимаю целыми днями, в обнимку с нею засыпаю и просыпаюсь...
... наконец, я всё ближе и ближе подхожу к высоким западным горам, Туманным или Мглистым, мы, хоббиты, всегда их звали по-разному... и я оборачиваюсь последний раз и вижу, как немилосердное солнце в небе так и палит, так и светит. Моя голова облысела, кожа сморщилась от скитаний, а это солнце, этот ветер, эта проклятая трава, шумящая у меня в ушах... "зачем ты убил своего брата, Смеагол?", "зачем ты убил своего брата, который тебя любил?", и вот тогда я не сдерживаюсь, кричу изо всех сил:
— Я не хочу слышать и проклинаю вас, о, солнце, жгущее и палящее меня в жару, о, немилосердные звезды, холодно и равнодушно светящие с небес, о, луна, которая видела мой позор! Проклинаю вас навеки! И если есть кто-то, кто создал этот мир, ответь и скажи мне, в чем я провинился? В чем провинились мои родители? И посему — я проклинаю и Тебя тоже!
... и я стремительно как змея уползаю прочь вглубь горных пещер, вдаль, вдаль, ибо суеверный ужас охватывает меня. Я посмел оскорбить Творца мира, того, кого северяне и мы, хоббиты, стараемся вообще не называть и не поминать даже в молитвах из уважения к Нему. Каждое мгновение я жду, что пещеры обрушаться на меня, что земля вздыбится у меня на пути и поглотит... но ничего не происходит... я нахожу пещеру и сижу там долгие годы, питаясь сырой рыбой и наслаждаясь...
... лишь одно кольцо — моё утешение, моя прелесть, моя надежда, голлм, голлм... какой-то комок стоит у меня в горле... голлм...
... как там меня звали... голлм... голлм... моя прелесть... я издаю эти звуки и сам смеюсь над ними, как безумный, сумасшедший...
... а всё-таки как меня зовут?.. неважно... неважно как меня зовут, я сам изберу себе имя, ведь я самый мудрый, самый великий... меня все будут звать — Голлум... Голлум... однажды я выйду из пещер на свет как король, а они все пожалеют, о, все склонятся передо мной, принесут мне гору свежей, вкусной рыбки, даже Лавиния... даже эта стерва... но чу, кто-то идёт...
... фигура орка появляется... сейчас мы поиграем, какую бы игру выбрать, а?.. загадки... но нет, я поиграю со с-следующим... голлм... а сейчас надо его задушить... голлм... голмм... я прыгаю ему на спину и прокусываю ему шею, жадно пью его горячую и слегка вонючую кровь... как вкусно... вкусно... о, моя прелесть... потом я убиваю и съедаю его... да, съедаю целиком-м-м... вкус-с-но...
... я мысленно отшатываюсь и пытаюсь вырваться из плена видящего камня, но вихрь кружит меня и тиранит, и бросает снова внутрь этого странного и страшного существа...
... Бэггинс! Вор! Мы ненавидим его! Бильбо Бэггинс из Шира(1)! Он украл нашу прелесть... прелес-с-ть!.. унёс в свой вонючий Шир!..
.... и мы выходим под лучи беспощадного солнца и бегаем как безумные повсюду, ища следы нашей прелести, голлм, голлм... следы нашей прелести... нашего колечка деньрожденного... драгоценного нашего подарочка...
... мы переплываем Андуин и поднимаемся по извилистой тропе, ведущей в Мордор... о нет... Шелоб, дочь Унголиант... не ешь нас-с-с, о, великая... мы принес-с-сём тебе орка... поесть... даже украдём ночью огонь и зажарим... тебе понравится... орочье мясо вкусное... мы его любим сырым, но ты... что?.. орки надоели... да, конечно, о, великая, надоели... принесём тебе хоббита... кстати, как насчёт Бэггинс-са?.. я обещаю, что приведу тебе одного... Бильбо, вора Бильбо... или кого-то еще из его поганого рода... хоббит-ссы... ненав-в-иж-жу...
... орки хватают нас, о, прелесть, хватают... и куда-то несут... растягивают на дыбе... больно... пытают часами... я пока молчу, но больше не выдержу... о, что это за страшная темная фигура?.. Владыка Саурон?.. Не ешь нас, о, владыка Мордора и Арды... мы невкус-с-сные... совсем невкус-с-сные... жрём сырое... воняем... что?.. кольцо?.. о, да, конечно... мы знаем... рас-с-кажу всё... Бэггинс... Шир...
... и они отпускают нас... и я опять иду вверх по Андуину... но петля охватывает мне ноги... что?.. Гэндальф Серый... маг? И еще какой-то дунадан(2) вместе с ним... не хочу им говорить про нашу прелес-с-сть... она наша... даже владыка Саурон пусть подавитс-ся... костью в горле, чтоб ему... человек-следопыт подносит к глазам факел... огонь?.. о, нет... огонь!.. мы всё... всё им рассказываем... вспоминаем даже наше старое имя... Смеагол...
... они передали нас эльфам... не связывайте нас... эльфс-сы, хор-рошие эльфс-сы... интересно, а каковы вы на вкус... ням... ой, не бей меня, великий эльф-с... я пошутил... да, понял-понял, еще раз так пошучу, на корм рыбам пойду... понял... они кидают нас в темницу... но мы ловкие, сильные... Голлум... ловкий... сильный... хитрый Голлум... живёт уже больше пятиста пятидесяти лет... много больше... всё благодаря прелести... мы бес-с-смертны... голлм... голлм... мы сбежали из темницы...
... взбираемся на ветку, там в гнезде кто-то спит... о, эльф-с-сёнок... какая хорос-сая девочка... хочешь умереть?.. это не больно... не кричи... эльфиечка... сейчас шейку только прокушу... о... какая с-с-сладкая кровь... не то, что вонючих орк-с-сов... о... нет... кто-то... идёт!.. жаль... кровь не допил... должно быть, выживет... прощай, детка... не поминай... лихом... дядя Голлум... кушать... хотели... а нам всё равно... что или кого кус-с-шать...
... бежим в Шир, потом... пробираемся за отрядом Хранителей... следуем за ними в пещеры... о, ужас, что это за багровый мрак внизу, в глубине?.. как с-с-трашные глаз-за... Балрог?.. ой... не кушай нас... Балрог... там вверху есть маг-с... маг вкус-с-сный... с-с-скушай его... Гэндальф-с-с-сом зовут... а я побежал...
... потеряли их в этом... лес-су... прок-клятом лес-с-су... но вот в лодках... плывут в лод-д-ках... по реке... ох-хо-хо... а я со Смеаголом на бревне... что?... какой С-с-смеагол?.. я Голлум... мне померещилось...
... вот они на холмах... мы за ними... вот оно... моя прелес-с-сть... прелесть... а вот Бэггинс-с-с... только молодой... Бэггинс-с-с... сын, должно быть, или племянник... Напасть на Бэггинс-са... задушит-ть-с-с...
... ой... не связывайте нас-с этой верёвк-с-сой... жжётс-ся... не надо... Голлум хороший... Голлум будет служить владыке прелес-с-сти... как там зовут владыку... Фродо... ну и пусть... Фродо хороший... хозяин хороший...
... Фродо плохой... Сэм плохой... они издеваются... как Лавиния... как хоббит-с-сы... там... в прошлом... нас-с изгнали... предали... голлм! голлм! голмм!
... Смеагол хороший... Фродо хороший, особенно когда спит... какой прекрасный вид, хозяин... да благословит тебя... Творец... прости, Творец... за то, что существую... я... я... Сме...
— Что ты тут вынюхиваешь? Эй, а ну не трогай Фродо своими мерзкими лапами!
... это Сэм... Сэм нехороший... нехороший... Голлум ненавидит С-с-сэма... любит прелесть... любит хоз-зяина...
... хозяин... плохой... люди... с-с-схватили... нас... нет... нет... он... выручил... он... спас-с-с... Смеагол любит хозяина... Голлум ненавидит хозяина... ненавидит... ненавидит... надо сходить к Шелоб... еще раз... я обещал ей Бэггинс-с-а... хоббит-с-са... Фродо... сойдёт...
... Шелоб пропус-с-тила... нас... мы напали... на С-сэма, но он... гад... чуть не убил нас-с... наша прелесть... опять у них... мы последуем за ними в Мордор... они хотят уничтожить... прелес-сть... колечко моё... не дам им... не дам...
... отдай, Фродо... отдай кольцо!.. сейчас... палец только откушу... вот... вот оно, моё колечко... эх, спляшу-ка... я... Голлум... в пляс пойду... хочу в пляс-с... прям сейчас... ой!.. кто-то... пнул по ноге... ай!.. нетя!.. нет... не хочу... в лаву...
... и я очнулся, вернее меня выбросило из Палантира, словно могучая, сильная рука выдернула меня из тела умирающего... нет, убитого мною... древнего существа, прожившего в Арде пятьсот восемьдесят шесть лет... существа, чью душу и тело искалечило Единое Кольцо, злая воля Саурона....
Вокруг меня была уже глубокая ночь. Я не спал, я так давно не спал. Мне надо лечь и выспаться, хорошенько выспаться. А потом я хочу посетить Лотлориэн, последнее место в Средиземье... а затем... затем, наверное, уплыву за Море, на свой милый, тихий остров... там состарюсь... там умру. С этой мыслью, истощенный увиденным за день, я выкопал яму, спрятал туда Палантир и уснул на траве под звёздами.
1) В произведении Толкина "Хоббит" описано как Бильбо Бэггинс, дядя Фродо случайно попал в пещеру к Голлуму, нашёл кольцо, обыграл Голлума в игре в загадки, а потом надел кольцо и невидимый ушёл
2) это был Арагорн
Я проснулся только вечером следующего дня. Я отправился из Минас Тирита, столицы Гондора, двадцать третьего марта. Моя глупая, старая привычка отсчитывать каждый день, жадно ловить каждый уходящий миг, проведенный под солнцем Арды, подсказала мне, что сейчас уже второе июля.
Я поднялся, проверил припасы и пошёл из леса в направлении, где оставил своего коня. Ну вот и он, пасётся смирно, чуть поодаль, никуда не убежал. Даже странно, с моим-то везением на лошадей.
Ну и чего я добился? Посмотрел на жизнь этого существа, которое родственнички и кольцо медленно свели с ума, превратив в животное, сделали убийцей, предателем рода. Но, конечно, и сам он тоже помогал им, по мере сил. На его месте я желал бы лишь одного — смерти для себя, этот же Голлум, как он себя назвал, хотел лишь жить, неважно перед кем пресмыкаясь или кого предавая, но только жить, жить! Б-р-р, я поморщился от омерзения. Мне всё еще было его жалко, но я уже побывал в его шкуре и знал, что в конце смерть была милосердием для него. Даже мысли в его голове и те с каждым столетием становились всё более хаотичными и менее понятными, он всё более впадал в безумие, из которого не было выхода.
Размышляя таким образом, я вскочил на коня и пустил его медленной рысью вперёд, в направлении Бри. Достиг я Бри уже к вечеру и остановился там на ночлег. Пополнив запасы, я начал своё путешествие по знакомой дороге, через Перевал Рохана. Путешествие заняло у меня столько же, сколь и прежде. Но на этот раз я не стал заглядывать в Фангорн. Хоть я и хотел увидеть Древоборода, посетить Исенгард, ставший сейчас частью леса, но что-то остановило меня. Вместо этого я проследовал на юго-восток, а затем повернул на север и поскакал по степному тракту на север навстречу Лотлориэну.
Всё путешествие заняло у меня четыре дня. В попытках забыть увиденное в Палантире я скакал и скакал как одержимый, не делая перерывов на отдых и почти совсем загнал коня. Добравшись до Лотлориэна, я отпустил его пастись и вошёл под сень леса. Здесь было пусто: эльфы почти совсем забросили его. Может быть, когда-то здесь было много жизни, но сейчас лес был пуст. Я так привык к лесам, которые были наполнены эльфами или энтами, что второй заброшенный лес за два месяца — это было слишком. Содрогаясь в душе от какого-то странного предчувствия и сам не свой от долгого одиночества, я днями бродил по пустому лесу. Недостатка в еде не было, в Бри я хорошо запасся едой и умело расходовал её. Потом пришло безразличие. Я лишь пил, ел и спал. Не знаю, сколько дней я провел в апатии, но тут сердце подсказало мне сходить и посмотреть в последний раз на тот самый холм, где Галадриэль отказала Хранителю кольца. Могилу королевы Гондора я посещать не стал, ибо она была для меня священна, а потомки запретили любому человеку её видеть. И я пошёл в направлении, где должно было быть Зеркало, не ведая, есть ли оно еще там. Ведь оно, как объяснил мне давным-давно Гэндальф, это не текущая вода, а древняя магия, которая может находится в чаше, кувшине, да даже в обычном земном зеркале, сделанном из стекла.
Я также узнал в своё время от Арвен, что магия Галадриэль настолько редко показывала одному человеку видения дважды, что всего несколько эльфов за все эпохи мира могли увидеть в Зеркале что-либо после первого раза. Учитывая, что в мою первую встречу Зеркало не показало мне ничего, а во второй раз открыло мне судьбу Третьей Эпохи, не знаю на что я надеялся.
Но когда я пришёл туда, то увидел ту же картину: тот же ручей, капающий вниз с холма, ту же серебряную чашу и серебряный кувшин. Вот только как узнать, осталась ли в этой чаше магия или нет? Повинуясь внезапному наитию, я достал меч и положил его на на чашу. Внезапно вода в чаше взбурлила и вскипела, я убрал меч и поспешно наклонился...
... и впервые оказался словно бы внутри Чаши. Может быть, соприкосновение меча с Палантиром так подействовало на Зеркало, но сомнений не было, Галадриэль оставила Средиземье, но не забрала магию этого места в Валинор...
... и я увидел огромную равнину, по-видимому, это был Дагорлад, место нашей битвы с Серым копьём к северу от Мордора. И там стояли войска, войска людей, эльфов и гномов, но они были обращены к западу, а над ними с востока светило рассветное солнце. Над войсками летали орлы Манве, а впереди стоял высокий воин со светлыми волосами, держащий огромный двуручный меч. По туману, сотканному из света, я понял, что это один из Майяр. Внезапно над полем брани раздался его зычный голос:
— Ломаются Врата Ночи,
Разрушены Стены мира,
Низвергнуто будет Солнце,
Луна своего не даст света.
Из Внешней Тьмы Моргот ужасный
Вот-вот к нам сюда нагрянет,
За ним лихие Балроги,
За ними драконы и орки.
На битву, на славную битву
Зову я народы Арды.
Кончается мир, что мы знали,
Кончается время разом.
Над нами Творец Вселенной
Безмолвно её наблюдает!
О, воины, будьте умелы!
О, воины, будьте достойны!
Тут с левой стороны вышел огромный краснолицый исполин, и волосы его были как рассветное солнце, а фигура сияла бешеным ало-золотым светом. И не было у него оружия, но обнажен он был по пояс и возгласил бешеным рёвом:
Эонве, герольду Манве,
Ныне внимайте, о, люди,
Ныне внимайте, о, эльфы,
Ныне внимайте о, гномы,
Ныне орлы — внимайте!
Зовут меня Тулкас(1) Могучий,
Что бился с самим Морготом,
Не бойтесь Моргота, созданья.
Он — дух малодушный, ничтожный!
Он — дух горделивый, трусливый!
Падут ныне Врата Ночи,
Падут и луна, и солнце,
Посыплются самые звезды
Из бездны глубокой Эа
На землю эту горохом.
Но вы — стойко стойте на поле,
Но вы — не бегите отсюда!
Стяжайте великую славу,
Последняя близится битва!
Внезапно раздался страшный грохот и треск, небеса раскололись, а Солнце и Луна исчезли. Великая тьма наступила, поле битвы освещалось лишь звёздами. Какая-то огромная черная фигура с короной, увенчанной гигантскими рогами, наклонилась над всеми. Один взмах руки этой фигуры и пали Туманные горы, и хлынуло великое Море, но Тулкас, могучий Вала, ударил обоими своими исполинскими кулаками и новые горы воздвиглись из праха земного. Тут за спиной у Моргота — а это, видимо, был он — возникла другая фигура, поменьше, держащая черный скипетр, и я увидел в ней черты тени, которая была за Фродо и понял: это в битву вступил Саурон, тёмный властелин. А за Сауроном на поле хлынули волной Балроги, огненные демоны, вооруженные черными мечами тьмы и огненными хлыстами, над которыми летели драконы Моргота. Но вдруг земля вздыбилась и откуда ни возьмись возникли орды орков, причем разных, и верхом на волках-канибаллах, и верхом на саблезубых зайцах. А слева от орков шествовали свирепые оборотни, и тролли гремели в свои каменные барабаны. Справа от войска орков черной тучей стояли порченые хьорны, собранные Морготом со всех лесов Арды.
... И я узрел, как гибли люди, гномы и эльфы, сотнями и тысячами гибли они, как раскололась земля и реки лавы потекли по ней, сметая самые города...
... Как потеснили Тулкаса Балроги и взяли в кольцо они могучего Валу и ревел он, обрушиваясь на них своими стальными кулаками, а они стегали его хлыстами и горячая кровь текла из его ран.
... как бился с Сауроном один на один великий фехтовальщик Валар Эонве, герольд Манве, и не уступал Саурон ни на шаг в этой битве...
... как тролли каменными топорами кромсали тела собравшихся на битву энтов и как порченые хьорны разрывали на части попавших в их сети людей...
... как гномы, могучие гномы, одни противостояли драконам, ибо орлы Манве потерпели поражение...
... как Моргот кромсал плоть Арды своим гигантским молотом и уничтожал барьеры, отделявшие её от Великой Пустоты или Тьмы Внешней...
... и куда бы я не направлял свой взор, всюду бились воины Тьмы наравне с воинами Света и многие воины Света уже покинули битву и отошли в мир иной...
... но вот какая-то маленькая фигурка гордо выступила вперёд и нёс её огромный орёл. Она подлетела к тёмной фигуре и нанесла удар и засверкал в её руке меч Валар...
... и я на краткое время увидел лицо этой фигурки и то был я и меч был моим мечом, Валарионом...
... и трижды страшно прокричал Моргот, прокляв Арду, Эа и Иллуватара, и пал вниз, рассыпавшись прахом...
....и в ту же секунду Эонве поразил Саурона, и войско Тьмы заколебалось и обратилось в бегство...
... и вот великая волна заслонила всё поле и хлынула на защитников, а те плавали в ней, огонь же из трещин и вулканов докончил то, что не довершила вода...
... и понял я, что не будет более Средиземья в Арде, но что Арду ждёт великое изменение...
... и тогда небеса разверзлись и показался чей-то громадный светлый Лик...
... но и я уже не мог лицезреть всё это и с воплем отпрянул от Зеркала, а меч мой упал вниз со звоном. Но тут вода еще больше забурлила, вскипела и ударила ввысь, образовав уже знакомую мне руну "Арда" из алфавита Феанора. "Арда — это судьба, неумолимый рок," — промелькнула в моём разуме мысль и тут же в изумлении погасла, ибо вода пала вниз в Чашу только, чтобы...
... снова ударить ввысь причудливым узором и снова образовать руну...
... и в третий раз вода опала и в третий раз образовала знакомый узор...
... а потом был четвертый и пятый раз...
... наконец, всё стихло и чаша заволоклась туманом, тогда я встал и хотел было повернуться и уйти, но вдруг в Зеркале возникло лицо Галадриэль, а её нежный красивый голос мягко молвил:
— Не знаю, кто ты и что узрел с помощью волшебства кольца и магии Нолдор, но это — последний дар, после него Зеркало обратиться в прах вместе со своим сосудом. Прощай же, неведомый мне эльф или гном, или человек, прощай и вспоминай о Галадриэль.
И с этими словами чаша обратилась в ничто, и вода куда-то схлынула, и даже сам холм потерял свои очертания и пропал вместе с источником, как будто его здесь и не было, оставив меня одного без слов, пораженного внезапным видением.
Целыми днями я сидел в лесу неподвижный. Три дня и три ночи я размышлял над увиденным: в мой разум не вмещалось то, что Эру Илуватар, Единый Отец Всего, не вмешиваясь, смотрел на то, как гибнет Средиземье. И я решил отправиться по морю в поисках запретного и закрытого для всех пути в Валинор, чтобы пасть пред Манве на колени и молить Эру отменить великую битву в конце времён, молить за тысячи женщин, детей и стариков, погибших по вине Моргота, за всю великую красу Средиземья, что пала под ударами битвы.
1) один из величайших воинов Валар
И после еще четырёх дней и ночей скитаний, ибо от изумления и скорби я оставил всякое соображение о том, где находится запад, а где восток, я наконец вышел из лабиринта и зашагал по тракту на юг. Коня моего, естественно, уже не было, он не дождался меня, а я шёл, подкрепляясь запасами и опираясь на дорожный посох, который выстругал из огромного бревна в Лотлориэне.
Одежда моя уже еле держалась на мне, припасы подходили к концу, силы были на исходе, но я шёл вперёд, пополняя бурдюк с водою у притоков Андуина и время от времени останавливаясь, чтобы расставить силки и полакомиться мелкими зверьками или случайно пойманной птицей. Ловить рыбу в Андуине после увиденного в Палантире мне совсем расхотелось.
Так я шёл еще несколько месяцев, прежде чем увидел первые заставы Гондора. Там я обнажил меч свой и как отставной воин, потребовал себе коня, протянув деньги. Получив коня, через две недели я в последний день приблизился к вратам Минас Тирита. Не знаю, чего я хотел от столицы Гондора, видно, в последний раз на неё взглянуть. Закутавшись в плащ и надвинув на лицо купленную на заставе маску из южного гондорского шёлка, я шёл по улицам не узнаваемый никем. Я прошёл все ярусы, кроме верхнего и ни один из стражников не остановил меня, что было удивительно. Видимо, долгие годы мира при Фарамире Великолепном (как король сам себя называл) заставили стражу окончательно облениться и потерять хватку.
Неожиданно я увидел Хадора, теперь уже молодого мужчину, который шёл рядом с высокой, смеющейся женщиной, держащей на руках маленького сына. Я чуть не упал от радости, со слезами на глазах глядя на Хадора, а тот не замечал меня. "Спасибо, Отец Всего, что сподобил меня полюбоваться на внука на старости лет," — тихо произнёс я шёпотом и повернул назад.
Закупившись необходимой провизией и поужинав в трактире "Слава Гондора", в котором имелись скидки для ветеранов, я, по-прежнему никем не узнанный, вышел пешим за ворота Гондора. Шёл январь 251 года Четвертой Эпохи, а я направлялся на Восток, к рощам Итилиэна. Спустя неделю, перейдя через новый мраморный мост, я углубился в Итилиэн. Здесь стражу несли как полагается и мне пришлось обнаружить себя, показав свой меч. Но не дожидаясь, чтобы меня вызвал к себе принц Итилиэна, я скрылся в лесу к немалому удивлению стражи. Мне пришлось применить всё моё умение следопыта, чтобы спрятаться на юго-востоке в маленькой роще. Там-то я и занялся уже знакомым мне делом — строительством лодки.
Я строил её долгих пять месяцев и с трудом смог спустить на воду. Оттолкнувшись огромным веслом от берега, я поплыл по притоку Андуина и вскоре вышел в Великую Реку. Через пять дней, я пересек устье Андуина и передо мной наконец-то открылось Белегэр, западное Морё.
Я поплыл по великому Морю всё дальше и дальше на запад и призраки прошлого вставали передо мной во весь свой исполинский рост. Мой отец Хурин и мать Морвен, наставница Неллас и друг Белег Куталион, Гвиндор и Финдуилас. Даже Ниэнор, нежная моя сестра и милая жена, стала сниться мне каждую ночь. Я понял, что это — признак конца, но не времени и Арды, а моего. И в какой-то мере я даже был бы рад этому, но... видеть тех, кто погиб по моей вине, было уж слишком. Но самым страшным было видение гибнущей в Море Арды, потоков воды, неумолимо обрушивающихся на города и селения и властно стирающих их с лица земли.
На вторую неделю мою лодку властно развернула чья-то могучая воля, течение как молния понесло её назад и за какие-то доли мгновения, я снова оказался у устья Андуина. Чуть не заплакав от бессилия, я повернул обратно, мечтая хотя бы еще один раз увидеть мой милый, одинокий остров.
Но стоило мне проплыть по морю две недели, как снова властная сила запретила мне идти дальше, налетел шторм и мою лодку отбросило назад, к устью великой реки. Я остановился. Не понимая в чём дело, я стал усиленно молиться Валар и Эру, но они не отвечали. Три дня и три ночи я молил небеса Арды о вразумлении, но мои глухие вопли и стенания пропадали вотще и не доходили до слуха Сильных.
И когда наступил четвертый день, видение всеобщего конца стало мучить меня еще сильнее и, не в силах выносить это, я вынул свой меч Валарион из ножен и громко воскликнул:
— Если ты не хочешь остановить возвращение Моргота, о Великий Отец Всего, я сделаю это сам! Мечом своим рассеку я Стены Арды и обнажу великую Внешнюю Тьму, скрывающуюся за пределами Эа. Затем я всажу этот меч в его проклятую грудь, и Валарион выпьет жизнь Моргота, и не взломает тот Врата Ночи, и последняя битва не свершится!
И с этими словами я вынул меч Валар, воссиявший в руке моей как бурное пламя. Закрыв глаза, я сосредоточился и пожелал ударить по куполу, накрывающему всю Арду как полог. Великая волна воздела меня к небесам, я взял меч, размахнулся и...
... не успел нанести удар, ведь Стены Арды внезапно распахнулись предо мною и великая Тьма стояла позади них. Оттолкнувшись, я отбросил лодку вниз и ступил в пустоту, мечом Валар освещая свой одинокий путь, и душа моя пела как тогда, когда я сразил своим черным мечом Глаурунга, дракона Моргота.
Я оглянулся. Стены Арды закрылись и она удалилась от меня, как и звезды, и весь остальной Эа. Ни сзади, ни слева, ни справа, ни спереди не было видно ничего, только великая тишина и Тьма окружали меня. Но внезапно мой чуткий слух уловил какие-то звуки, ночные шорохи, которые приближались ко мне... Я прислушался и услышал горестную, страшную песнь, которую словно бы пели сотни и тысячи голосов:
"Ты — наш, ты — наш, наконец-то ты пришёл к нам, проклятый, отверженный всеми, прими же свою судьбу и отчайся в будущем, и присоединись к нашим вечным скитаниям!"
Высоко ввысь воздел я пылающий Валарион, сияющий как факел во Внешней Тьме, и тогда увидел их. Души проклятых людей и гномов, и энтов, и даже эльфов, выброшенные во тьму волей Валар — предателей, клятвопреступников, убийц, насильников, совратителей, закружились вокруг меня страшным хороводом, я видел пороки их, вопиющие к Эру, и они могли видеть мои преступления...
"Ты — наш, ты — наш, ибо ты возлёг на одно ложе с сестрою своей и тебе понравилось это. Ты — наш, ибо ты убил друга своего в порыве гнева, ты — наш, ибо сгубил ты Финдуилас, поверив Глаурунгу, ты — наш, ибо ты прожил много лет под солнцем в Арде, а в душе твоей одно лишь отчаяние и страдание!"
Но я презрел их вопли, а их призраки не посмели коснуться меня, увидев сколь остёр великий меч в руках моих и опасаясь за посмертие своё. Вскоре я оставил их далеко позади и пошёл вперёд, не мучимый отныне их воплями. Бесстрашно шёл я и душа моя была полна радости, ибо я был уверен, что Последняя Битва не свершится и люди не погибнут.
Сколько времени длилось моё путешествие, день ли, неделю, но вскоре я стал замечать вдали какие-то смутные образы, в которых багровела и клубилась тьма, которую даже свет Валариона не мог осветить. Подойдя еще ближе, я расслышал зловещий шёпот:
"Ты — наш, ты — наш, ибо ты горд в безумии своём, как были горды мы, Майяр Ауле(1), великого Валы, когда ушли вслед за Морготом по пути, приведшему нас сюда. И не твоя ли гордыня и безрассудство привели тебя сюда, о, Турин, смертный воин? Присоединись к нам и вкуси наших радостей, ибо мы вечно терзаем души проклятых, а они терзают нас в ответ, но радость наша велика, Отец Всего не может добраться до нас здесь или не хочет! Так приди же к нам, о, Турин, и твой дух будет распят нами в бездне времени и мучим вечно!"
И вскоре огромные огненные демоны из багрового пламени и мрака, Балроги, совращенные Морготом в Предначальные Дни, закружили свой гибельный хоровод вокруг меня, пытаясь меня увлечь. Но я шёл и шёл вперед, крепко держа меч Валарион в деснице своей, и они не посмели приблизиться к нему, пылающему как закатное солнце. Я оставил их позади и шёл всё дальше... дальше...
Снова прошли дни и недели, и хотя я не спал и не вкушал никакой пищи, моя воля и разум оставались ясны и чисты как стекло из горного хрусталя, как вода прозрачных источников в великих пещерах Мории. Но вот Тьму вновь пронизал чей-то бешеный рёв, переходящий в великий крик, и я различил в нём злорадство и безумие.
"Ты! Ты посмел прийти сюда, жалкий смертный червяк, уничтоживший моё великое творение, Единое Кольцо, которое я создал, чтобы править Ардой вечно! Ты — мой, ибо Саурон великий видит всё и знает всё и даже эта Тьма не остановит меня от того, чтобы взломать Врата Ночи вместе с великим Господином моим, Мелькором, которого недоумки вроде тебя именуют Врагом мира! Ты — мой, ибо такая же гордыня живёт в тебе, презревшем волю Эру и пришедшем сюда, чтобы воспрепятствовать нашему освобождению! Ты — восстал против Эру и он бросил тебя в эту Тьму, где мы, я и Мелькор, будем мучить тебя тысячелетиями, а потом на великой цепи потащим тебя обратно в Эа! Мелькор будет править звёздами и галактиками, а мне в награду отдаст поруганную им Арду! Ты — мой! Ты — мой навеки!"
И тогда выступил из тьмы огромный черный призрак, Саурон, слуга Моргота, властелин всякой нечисти, и кольцепризраки-Назгулы окружали его страшным кольцом. Трижды подступали они ко мне, чтобы схватить меня, и трижды я уклонялся от них, уходя всё дальше и дальше вперёд, пока все они с воплями не пропали во тьме позади.
Долго шёл я впёрёд и вперёд, пока не увидел, как позади меня разгорается свет. И этот свет был как бы небольшими звёздами в ночи и летел ввысь и вдаль. Я поднял очи и свет был надо мною на краткое время, но вскоре скрылся впереди, а я размышлял об этом, дивясь великому чуду, ибо во Внешней Тьме и Великой Пустоте за пределами Эа никогда не было никаких звёзд.
Но вот путешествие моё привело меня в странное место, ибо я узрел вдали, как яркие огни, словно огромным кругом опоясали какой-то предмет, и пред удивленным мною предстал небольшой каменный столб в рост человека, стоящий на клочке земли и поросший зеленой травой, а на камне покоился деревянный стол, где лежало нечто.
И душа моя содрогнулась от страшного ощущения, ибо почувствовал я как когти неумолимого Рока коснулись её, но и, содрогаясь, она пела от радости. Я подошёл и положил меч свой к подножию каменного столба и посмотрел на стол, ибо тот доходил мне до груди. На столе лежала огромная книга в узорном переплёте из золота и мифрила, знак "Арда" был начертан на ней, и она была закрыта. Меч мой давно погас, но звезды, те самые огни, что опоясали место сие, светили в вышине и приблизились, и в их ярком свете я прочитал с внутренним трепетом на переплёте: "Книга судеб Эа: то, что было, есть и то, чему суждено свершиться".
И я открыл великую Книгу Судеб, в которой были записаны деяния от начала времён, и которую Эру и Валар спрятали здесь от людей, открыл её, пребывая в безумной надежде — попытаться изменить грядущее и отменить Конец времён. Я стоял и листал страницы великой книги и понимал смысл всего, что происходило в Эа и дивился я мудрости Создателя и Творца мира. Но сердце моё не смело молиться Ему, ибо Он оставил нас в разрушенной Арде на гибель и муки от воды и огня. И когда я дошёл до конца, последняя глава книги была озаглавлена "Турин".
"Турин!" — громко произнёс я вслух своё имя, повинуясь внезапно пришедшему желанию, и звезды, снизившись пали мне на главу и тяжким мифриловым обручем сдавили мою смертную плоть. В попытке сорвать их, я поднял руки, но тут великая усталость нашла на меня, глаза стали закрываться, и сонливость овладела моей душой. Мысли мои закружились в бесконечной путанице, но одна из них тревожила меня больше всех прочих: если я засну во Внешней Тьме, то некому будет разбудить меня до конца времён и всё, написанное в Книге Судеб, тогда сбудется. Горе мне, горе!
1) великий кузнец Валар, его ученики предались злу и стали Балрогами
Высоки и обширны Чертоги Эру Илуватара, Отца Всяческих, Творца Эа и Арды и всех разумных существ. Вечно восседает там Илуватар на своём невообразимом Престоле и четверо Айнур являются подножием ног Его.
Торжество и радость, увеселение и вежество царят в просторных покоях Эру, и каждый Айнур получает от Эру наставление и заботу и нет никого, кто пришёл бы сюда в отчаянии или страхе, ибо все черные мысли и чувства прогоняет один только взгляд Великого, благословенного в писаниях эльфов и людей.
А пред Эру вечно предстоят Айнур и их столько, что песок морской на берегу великого моря Белэгер не мог бы вместить песчинок, вечно поют они и совершенствуют великую Музыку, которая сплетает судьбы Арды в единую нить и вечно радостны лики их.
Позади же Айнур в огромном зале сидят, переговариваются и пируют нетленными яствами люди, сыны и дети Илуватара, те из них, что преодолели Великую Пустоту и пришли за пределы Эа в Чертоги Благословенного. И нет среди них ни одного недостойного, запятнавшего себя преступлениями против Эру и Валар, ибо недостойные не хотят приходить сюда, но вечно странствуют во Тьме Внешней, ожесточившись сердцем.
И время от времени слышится какой-то вопрос от одного из Айну и людей, Музыка на миг стихает, но тут же исходит от Илуватара ответ и она возобновляется.
Но вот одна юная Айна, лишь недавно исшедшая из мыслей Творца своего, Илуватара, наморщив лобик, спрашивает:
— Отец, а кто, по-Твоему, самый любящий тебя из смертных людей?
И Музыка останавливается, и пир замирает, и Айнур и люди с радостью ждут ответа Илуватара, ибо, кажется, что ничто не сокрыто от них и нет никаких тайн у Илуватара от верных Ему.
И раздается Глас, пронзающий вечность и время, все закоулки Чертогов заполняет он, Глас радости и торжества, величия и могущества:
— Дети мои возлюбленные, все вы любимы Мною и все одинаково, в том не имейте сомнений. Но есть некоторые из вас, возлюбившие меня более остальных и среди них — Берен, сын Барахира, Фродо, сын Дрого, пребывающие здесь, и третий, великий герой, которого я ныне покажу вам...
... И расступается время и пространство, а Чертоги на мгновение соприкасаются с Внешней Тьмой, Великой Пустотой Безвременья и дивное видение открывается верным...
Посреди Великой Пустоты в безвременьи плавает клочок земли и каменный столб растёт из поросшей травой почвы, а на деревянном столе лежит раскрытая книга. Подле неё склонив голову, увенчанную короной из звёзд, спит на столе вечным сном человек и черты его прекрасны, но пережитое страдание видно в них и беспокойные мысли мучают его, и он вздрагивает во сне. А у подножия ног его лежит, переливаясь спокойным светом Валарион, дивный меч его.
И вновь всем слышен Глас, отныне немного печальный:
— Воин сей, Турин, сын Хурина, человек великой скорби. Ибо он восстал на Меня за моё же творение, в попытках защитить его от Меня. И спать ему отныне до конца времён и не ведать ему покоя, доколе он не свершит назначенное ему судьбой и не возвратиться ко Мне.
И молчание воцаряется в Чертогах Илуватара, а Айнур и люди тщетно пытаются понять странные слова Владыки Судеб, но вскоре снова звучит Великая Музыка, которую вечно поют тысячи совершенных, и видение пропадает, и пир продолжается...
* * *
В Великой Пустоте за гранью Эа спит Турин, сын Хурина, и вздрагивает во сне, слезы текут у него из глаз, но лицо его озаряет слабая улыбка, ибо снится ему Ниэнор Ниниэль, сестра и жена его — она любит его и улыбается ему, как прежде...
... и в то же самое временя Хурин, отец его, и Морвен, мать его, тоскуют и плачут, и бродят потерянные в Великой Тьме, не находя выхода, а настоящая Ниэнор кружится в танце злых теней и кричит куда-то вдаль, ликуя и зло хохоча: "Ты — наш! Наш!", и Смеагол-Голлум ползает во мраке, обратившись в змею, и вечно ищет утраченное им кольцо, никогда не находя его...
... и так было, и есть, и будет до скончания веков, когда неисцеленное будет исцелено и проклятое прощено, и злое уничтожено, а Эа и Арда восстановлены в былом величии. Но б этом ведает только Илуватар, Отец Всего, восседающий на таинственном Престоле, и никому не открывает Владыка Мира всех своих помыслов до времени, даже верным, собравшимся в Чертогах Его.
 |
|
|
Я начала читать, пока дочитала до энтов. Пока что удивил Саэрос, почему его родная мать ненавидит, к нему отношение как к какому-то чмошнику. Он всё-таки советник Тингола, не последний чловек (то есть эльф) в Дориате. Ещё интересно, что за такой тёмный майа обитает в Гуртанге, и откуда у Мелиан власть продлевать жизнь людям. Она даже не Вала. Я сначала подумала, может быть, это не Мелиан, а кто-то загадочный принял её облик.
Любопытно, что дальше будет. |
|
|
Scaveriusавтор
|
|
zdrava
Я начала читать, пока дочитала до энтов. Пока что удивил Саэрос, почему его родная мать ненавидит, к нему отношение как к какому-то чмошнику. Он всё-таки советник Тингола, не последний чловек (то есть эльф) в Дориате. Ещё интересно, что за такой тёмный майа обитает в Гуртанге, и откуда у Мелиан власть продлевать жизнь людям. Она даже не Вала. Я сначала подумала, может быть, это не Мелиан, а кто-то загадочный принял её облик. Любопытно, что дальше будет. Да ничего особенного, от судьбы не уйдешь. Читайте. Там даже Третья эпоха будет (в смысле эпизод с "Войной кольца", правда не сразу. Кстати, откуда у Мелиан такая власть, в фике будет подсказка. В главе "Отец", если не ошибаюсь. Вообще, кстати на основе того, что я в этом фике создал можно новое "Кольцо Тьмы" написать, не меньше. Только более вканонное. Есть некоторые персонажики там, есть, о которых я лишь упомянул. Но сеттинг тот же, всё же. А вообще спасибо за отзыв. Приятно, что хоть кто-то это читает. А дальше много чего будет, на самом-то деле. |
|
|
|
|
Scaverius
Ну так с большой объём, неудивительно, никто ещё не успел прочитать. К тому же будний день сейчас. То что третья эпоха будет, можно догадаться по упоминанию Арагона и Гэндальфа в персонажах :) |
|
|
Scaveriusавтор
|
|
zdrava
Scaverius Ну так с большой объём, неудивительно, никто ещё не успел прочитать. К тому же будний день сейчас. То что третья эпоха будет, можно догадаться по упоминанию Арагона и Гэндальфа в персонажах :) Ну или можно также названия глав прочитать, да. Там есть главы, которые намекают. :) |
|
 |
|
|
Прочитал залпом, очень понравилось, в некоторых моментах до слез.
|
|
|
Scaveriusавтор
|
|
know90
Спасибо. Искреннее спасибо за отзыв. Думал, что никому не понравится. Лично мне кажется, что мне достаточно удались именно последние главы. Кстати, про Голлума я хотел написать сначала отдельный фанфик, потом решил включить свои мысли сюда. А вообще мир Толкина неисчерпаем. Можно написать про любого из героев. Просто Турин Турамбар мне изначально нравился. Это - трагический герой, герой почти античной трагедии и меня измучила мысль "что было бы, если бы он не забрал свою жизнь". Какова была бы его жизнь дальше? В этом произведении дана попытка ответа на этот вопрос. И как мы видим, Турин совершил еще немало подвигов, некоторые из которых остались неизвестными для всех. |
|
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу