Luminosity - Сияние разума (гет)

На биологии, пока учитель продолжал свой бесконечный рассказ про стенки клеток, я размышляла, какой ущерб нашему представлению "Белла и Эдвард — вместе навсегда" нанесла моя смена партнера по лабораторной. И по крайней мере Майк и Анжела знали, что я сделала это сознательно. Я не знаю, что они думали по поводу причины моих действий — но как минимум Майк видел, с каким выражением Эдвард сначала смотрел на меня.

И это было бы вполне в духе Майка — сделать поспешные выводы и решить, что я встречаюсь с Эдвардом не по своей воле, и подумать, что я обращусь к нему за помощью... Я надеялась, что Джессика сможет его отвлечь. Если у Майка есть чутье — или, напротив, в определенных вопросах оно у него отсутствует — его не собьет с толку красивая картинка для публики, ведь она вполне может сосуществовать вместе с ужасными взаимоотношениями за кулисами.

Дело не только в том, что любопытство Майка будет меня раздражать — его могут убить, или ему придется стать вампиром, если он что-то обнаружит. (Хотя... а вообще, какие методы разведки есть у Вольтури? Есть ли у них в страже эквивалент Элис, или кто-нибудь менее эффективный? Если прохожий случайно зашел в дом Калленов, пока их там не было, и что-то увидел, а что-то додумал сам — сможет ли он спокойно уйти и дожить до старости, никому ничего не рассказывая, чтобы за ним не началась охота?)

Я скрестила пальцы. Не думаю, что этот жест сможет что-то исполнить, но он был способом выпустить мои надежды в мир, не делая записей, и я знала, что это означает, тогда как Элис, скорее всего, будет сбита с толку. Я подумала, что, пожалуй, мне в любом случае стоит предупредить вампиров — но Майк не подавал никаких признаков беспокойства, не говоря уж об опасном любопытстве. И всё же. Я сделаю среду моим “днем-общения-с-людьми”, и проверю... или я расскажу все Эдварду, только ему, и попрошу его пошпионить...

Я скорчила гримасу, перед этим наклонив голову вперед так, чтобы волосы скрыли выражение моего лица от Анжелы и остальных. У Эдварда были такие удобные способности. Было просто потрясающе заманчиво попросить их использовать, когда я даже не была уверена в их необходимости. Элис была права — покажите мне тайну, и я буду копать, копать, копать, пока не докопаюсь до истины, или не умру. Я закусила губы. Я не буду просить Эдварда нарушить личное пространство Майка, основываясь на неясных соображениях, которые я, возможно, смогу проверить и без всякой телепатии. Я настолько высоко оценивала собственное личное пространство — было бы абсолютным высокомерием предполагать, что приватность Майка менее важна.

На эту же тему — в ближайшее время нужно будет выловить Элис и посмотреть, смогу ли я обеспечить себе безопасное ведение записей. Я хотела бы зайти к ним уже сегодня, и тогда же с ней и встретиться, но после этого — домашняя работа, точно займусь домашней работой. Мне совсем не хотелось привлекать к себе лишнее внимание Чарли или учителей из-за плохих оценок.

Я подперла рукой подбородок, позволив терминологии о строении клеток свободно омывать мой мозг, и стала размышлять, как могут выглядеть фьорды вблизи.

* * *

Я действительно убедила Элис провести со мной небольшой эксперимент сразу после того, как я добралась до их дома. Хотя вампиры и могут видеть в темноте, она не могла перемещать точку взгляда так, как ей захочется. У нее не было склонности видеть всё так, будто она подсматривала из под кроватей или из-за картинных рам. Было больше похоже, что она стояла, и с высоты своего обычного роста, со своей нормальной четкостью обзора (если не считать расплывчатость, которая была свойственна видениям самим по себе) могла рассмотреть всё, что попадало в поле ее зрения.

Не исключено, что она могла бы увидеть, что я печатаю, даже если бы я поместила клавиатуру под нечто непрозрачное и выключила бы монитор, однако это вряд ли бы произошло случайно, и она пообещала так не делать, за исключением чрезвычайных ситуаций. (При этом обещании я заставила ее подчеркнуть, что "чрезвычайные ситуации" — это те, где она видит возможные исходы, в которых потом ситуация объясняется мне, и я согласна с тем, что Элис должна была подсмотреть мои записи. Я не была уверена в суждениях Элис, поскольку еще мало ее знала, чтобы оставить на ней всю ответственность.) Так что я могла обеспечить приватность своим записям, а если накроюсь плотным одеялом, придвинув экран вплотную к глазам — то и перечитывать все тоже смогу приватно.

С блокнотами все было не так просто. Печатать я могла и вслепую, но если пыталась писать на ощупь, у меня получались нечитаемые каракули, гуляющие по всей странице. Если же залезть под одеяло, настолько тонкое, чтобы пропускать нужное количество света, то вампир тоже сможет видеть сквозь него достаточно хорошо. У них была лежащая за гранью человеческих способностей возможность отфильтровать зрительные помехи в виде слоя промежуточного полупрозрачного материала от объектов, на которые они смотрят. Вампиры могли без труда сказать, что происходит за стеклянной дверью, даже если она была изрисована отвлекающими картинками, если там были хотя бы малейшие отверстия с неискаженным изображением. А человек увидит только само стекло и рисунок на нем, но не увидит, что происходит за стеклом.

Поэтому я решила все, что хочется сохранить в тайне, записывать в компьютер, когда он будет доступен. У плана было слабое место в том, что нужно было полагаться на свою слабую и ненадежную память для заполнения пробелов, которые неминуемо остаются при скорописи, но несколько месяцев можно было и потерпеть — а после, как я надеялась, мне вообще не понадобятся блокноты.

После разговора с Элис я села за кухонный стол и сделала домашнюю работу, уделив, однако, только половину внимания листкам с заданием и моей презентации по обществознанию. Эдвард сидел рядом со мной. У него хорошо получалось стараться меня не отвлекать. Он просто смотрел. Никто не может сидеть так неподвижно, как вампир. Но у него все равно было свойство притягивать мой взгляд; каждый раз, когда он менял положение, чтобы лучше видеть, что я делаю, я тут же на это реагировала.

Он сидел достаточно близко, чтобы я могла ощущать аромат его дыхания — он совершенно не походил на человеческий. Там не было влажности, запах был почти цветочным. Это было необычно — запах, ощущаемый мной, должен был быть запахом яда, но почему он был похож на фиалки? Или не фиалки — я не была уверена, с каким цветком его можно сравнить. В любом случае, что-то приятное. Но почему? В этом не было необходимости как в качестве меры для привлечения добычи. Им просто нужно было поймать одинокую жертву в безлюдном месте, и как только они это сделают, результат был уже заранее определен их силой и скоростью. Вампиры были до нелепости технически переусложнены, и я не могла дождаться момента, когда смогу поиграться со всеми этими новыми способностями...

С некоторым усилием я вернула свое внимание к прямоугольнику картона, на который пыталась перенести свои конспекты. "Исполнительная власть" — уже было написано там моим ужасным почерком. Я издала жалобное ворчание и закончила предложение. Спустя несколько коротких месяцев я смогу обладать идеальной памятью. И я изучала бесполезную ерунду, которую я не вспомню и через две недели, не то что бы через сто лет, только из-за того, что мне семнадцать, и это означает, что нужно ходить в школу и выдавать учителям правильные сведения в нужном формате в нужное время.

— Тебе не задают домашней работы? — спросила я, заполняя следующий лист.

— Я могу сделать все ночью, — ответил он. Невысказанной причиной было "так что я не должен терять на нее время, которое могу провести с тобой". Я научилась читать лицо Эдварда и тон его голоса достаточно хорошо, по крайней мере, когда им владеет одно чувство, а не несколько сразу.

— Не может быть, чтобы за мной было так интересно наблюдать. Я — это я, и от скуки мне хочется лезть на стену, — пробормотала я, заполняя следующую карточку.

— Ты сама захотела делать домашку, — сказал он весело. — Хотя, знаешь, Белла, мне-то совсем не скучно.

Что могло поместить меня в "список возможных вторых половинок" Эдварда? Я взяла следующую карточку и почти написала на ней этот вопрос вместо надписи из презентации, которая там должна была быть. Я показала карточке язык, написала на ней правильную надпись, и затем сделала вид, что не знаю, что писать на следующей. Что такого было во мне? Он не мог знать об этом сразу, или он бы отреагировал по-другому при нашей первой встрече. Значит дело было, вероятно, не во внешности. Это в некотором роде успокаивало.

Я бы подумала, что это связано с возможностью получения вампирами новых способностей, что согласуется с уже обращенными вампирами. Это может объяснить, почему так много вампиров нашли себе пару и при этом не съели своих партнеров до обращения. Ну или с красотой, которая была еще одним критерием отбора. Я не считала себя красивой, и я совсем не доверяла противоположному мнению моих родителей. Но даже если чувства Эдварда можно было объяснить магией, то чувства Майка и Эрика — нет, и с большой натяжкой можно было предположить, что они проявляли интерес только из-за того, что я была новенькой. Так что, может быть, я все-таки была красивой.

Я сделала следующую надпись, вытащила еще одну карточку и вздохнула. Скорее всего, я выглядела достаточно хорошо, чтобы хотя бы стать красивым вампиром — я ждала этого с нетерпением по столь многим причинам, и эта была одна из самых банальных, но она все же была.

Я сделала пометки. Взяла новую карточку. Я ненавидела обществознание. Обычно я относилась к нему нейтрально — материал подавался тщательно и медленно, но он хотя бы был мне в новинку, и учитель был достаточно компетентным. Но зачем мне дали делать презентацию именно тогда, когда мне так сильно было нужно время подумать? Я, конечно, предполагала, что учитель не знал — и не должен был знать — что у меня такое время.

Я сделала еще запись. Когда я добавила ее к остальным, у меня получилась небольшая стопка из пятидесяти карточек. Этого должно было хватить. В любом случае, работа над моими проблемами с импровизацией при публичном выступлении была в моем списке необходимых дел; использование более кратких конспектов могло быть потенциально полезным шагом к этому. Конечно, я пыталась логически обосновать свои действия — на самом деле я всего лишь хотела разделаться с домашним заданием. Но я очень, очень хотела с ним побыстрее разделаться, и поэтому, пока это желание не привело к плохим последствиям, я вполне могла ему поддаться.

— Всё, закончила, — прошептала я себе по нос, и начала убирать школьные принадлежности.

— Чем бы ты хотела заняться в оставшуюся часть дня? — спросил Эдвард, улыбаясь. Я посмотрела на него. Его лицо излучало чистое желание увидеть, что я провела вторник именно так, как мне бы хотелось. Это меня радовало — по большей части, и все еще казалось немного странным, но я начала привыкать.

— Итак, — сказала я, откинувшись на стуле, и вспоминая вчерашнюю заметку, — одаренные и оборотни, хм?

* * *

— Одаренные и о... О. Я упомянул их, когда рассказывал тебе о Карлайле, — припомнил Эдвард. — Ну-у... да, они существуют. На самом деле есть два вида оборотней, о которых я знаю, а одаренные все разные.

— Кроме двух видов оборотней, одаренных, и вампиров, есть ли еще что-то мифическое, о чем я должна знать? — спросила я.

— Насколько я знаю — нет, — ответил Эдвард. — Но я могу и не знать всего. В любом случае. Одаренные. Это формальное определение для человека с какой-либо способностью — качеством, которое при обращении в вампира, как правило, усиливается.

— Я не знала, что для одаренных существует специальная терминология, — сказала я, а затем внезапно села. — Подожди-ка, ведь я могу быть одаренной, разве нет?

— Да, — согласился Эдвард. — Хотя ты не была бы одаренной того типа, которых раньше сжигали на кострах — твоя сила, похоже, защищает тебя только от меня, и, может быть, от остальных. Не похоже, что она делает еще что-нибудь, что можно заметить.

— Был ли ты одаренным? Или Джаспер?

— Я не думаю, что кого-то из нас можно назвать одаренным. Сверхсилы вампиров — это не дар. Моя способность читать людей и харизма Джаспера были полезны, однако не выходили за рамки естественных возможностей людей, когда мы ими были. Возможно, что Элис была одаренной, но мы не знаем об этом.

Я кивнула.

— И два вида оборотней? У них есть разные названия, чтобы отличать друг от друга?

— Евразийскую разновидность, — ответил Эдвард, — иногда еще называют Детьми Луны. Они намного больше похожи на тех оборотней, что описываются в мифах, нежели второй тип. Серебро на них не действует — это сказки людей для собственного успокоения, чтобы создать иллюзию, что человек имеет шанс на победу при встрече. Но то, что оборотничество передается через укус и превращения при полной луне — правда. Они свирепые создания-одиночки в волчьей форме — не тот вид животных, с которым ты хотела бы встретиться.

— А остальную часть месяца они — обычные люди? — спросила я.

— Думаю, да. На деле я никогда с ними не сталкивался, поскольку они уже вымерли или близки к этому — Кай не боится их укусов и истребляет их. Об этой разновидности мне известно только то, что мне рассказал Карлайл, а он узнал это от Вольтури.

— Почти истреблены, и, очевидно, не серебром… но как?

Эдвард откинулся назад и засмеялся.

— Членами охраны Вольтури, конечно. Я уверен, что были потери и на их стороне. Вервольфы — другое их название — могут сражаться с вампирами. Но в трансформации Дети Луны не слишком умны. То есть они умнее обычных волков, но они не обладают человеческим интеллектом. Группа вампиров при охоте на вервольфа легко может победить его. Особенно если они знают, каков он в человеческой форме. Тогда это вообще легко, — при описании он переключался с прошедшего на настоящее время, как будто не мог определиться, рассказывать о них как об уже вымерших созданиях, или еще существующих.

— Ладно. А что насчет второго вида? Где они живут? — напомнила я.

— Вообще-то, недалеко отсюда, — ответил Эдвард, — но я сомневаюсь, что они еще остались. Мы были здесь семьдесят лет назад и встретили нескольких из них. Они не любят вампиров, но мы сумели убедить их, что не охотимся на людей, и заключили сделку — мы остаемся на их земле и не кусаем никого, а они не нападают на нас, пока мы соблюдаем эти условия. Присутствие вампиров активирует у них гены, которые позволяют им менять форму. Та стая, которую мы тогда встретили, скорее всего, сейчас неактивна, или же они уже вообще все мертвы. Мы не приближаемся к их землям, чтобы не послужить источником активации новых оборотней.

— Что ты подразумеваешь под "недалеко"? — спросила я, помня, что для вампира быстро преодолеть даже очень далекое расстояние — просто пустяк.

— Резервация квилетов, Ла Пуш, — ответил он. — Они, скорее всего, еще рассказывают легенды об оборотнях, даже если ни у кого из них не осталось их генов.

— Довольно близко, — заметила я. До резервации было полтора часа езды с нормальной скоростью. — Я знаю нескольких людей оттуда.

— Правда? — заинтересовался Эдвард.

— Старый друг Чарли по имени Билли Блэк. Он продал Чарли мой пикап. Я иногда играла с его дочерьми, Рейчел и Ребеккой, когда была маленькой. Хотя потом мы перестали общаться. Думаю, у них еще есть младший брат, хотя я не знаю, как его зовут.

— Никого из них не знаю, — пожал плечами Эдвард. — Хотя они могут быть потомками одного из встреченных тогда нами волков, фамилия похожа.

— Так каковы их... кстати, есть у них свое название, кроме как "волки"? — Эдвард покачал головой. — Квилетские волки — что они из себя представляют?

Он объяснил. Волки были неотличимы от человека, пока гены не активировались присутствием вампира. Они были достаточно сильны и быстры, чтобы убить вампира, по крайней мере, если работали в стае. Они необычайно быстро исцелялись и сохраняли некоторые способности даже в человеческой форме. Когда гены просыпались и начинали работать, постепенный накал эмоций приводил к первому превращению, которое было потенциально опасно для людей вокруг (они вырастали в размерах крайне быстро), но не для них самих. Превращение длилось до тех пор, пока волк не брал свой нрав под контроль, после чего мог вернуться в человеческую форму. Квилетские волки, которые не утрачивали свою звериную форму, еще и не старели.

— Почему же ты тогда думаешь, что тех, кого вы встретили семьдесят лет назад, нет в живых? — спросила я.

— Они тоже держали свое существование в тайне, — ответил он, — если они живы, то, вероятно, инсценировали свою смерть и ушли отсюда. Совет племени, скорее всего, знает или имеет достаточно сведений о том, как распознать активацию генов. Но рядовые квилеты, вроде твоих друзей, скорее всего, считают волков просто существами из легенд.

Я кивнула и со вздохом опустила голову на сложенные руки, лежавшие на столе.

— Почему, ну почему люди не хотят быть бессмертными? Почему их не волнует, что все умирают? Почему они хотят вылечить некоторые смертельные болезни наподобие рака или малярии, а когда квилеты получают лекарство от старости на серебряном блюдечке, то они от него отказываются? Неужели в этом мире все, кроме меня — самоубийцы, а я этого не замечала просто потому, что не все режут себе вены?

— Смерть — это естественно, — прошептал Эдвард.

— Рак — это тоже естественно.

— Рак не обязателен, — возразил он.

— Как и старение! — вскричала я и эмоционально ткнула пальцем в Эдварда. — Тебе будет семнадцать вечно! И я собираюсь остаться семнадцатилетней навсегда, когда мы со всем разберемся.

— Ты что, хочешь превратить всех в вампиров? — задал он вопрос.

— Я уже говорила тебе, что не могу. Я не могу обратить всех или это будет полностью контрпродуктивно, — ответила я, принимая прежнюю позу. — Вольтури хотят быть бессмертными, но не хотят этим делиться, не так ли?

Эдвард протянул руку и пригладил мои волосы. Это было успокаивающее, ритмичное движение.

— Я испытываю сильное желание найти телефоны Рейчел и Ребекки. И их брата. Позвонить им всем, срочно позвать их сюда, и чтобы вы все сидели здесь, когда они придут, чтобы они могли жить вечно — я думаю, это не будет так же плохо, как обращать их без разрешения, так как если они не в своем уме и решат, что им не нужны суперспособности и шанс на вечную жизнь, они могут отказаться от своей волчьей сущности. Если они не в своем уме, — пробурчала я.

Он продолжал гладить меня по голове. Я закрыла глаза и постаралась успокоиться, сконцентрировавшись на прохладных, осторожных прикосновениях.

— Есть ли, — спросила я после того, как немного остыла, — какая-либо причина, по которой я не должна собирать всех квилетов, которых смогу найти, здесь, на "вашей территории", где вам позволено быть, и активировать их?

— Несовершеннолетние оборотни опасны, — мягко сказал Эдвард, — связь между их превращениями и их нравом значит, что они будут нестабильны, пока не выучатся контролю. Они не столь склонны убивать, как новорожденные вампиры, но этого нельзя исключать, да и ранения не были бы чем-то из ряда вон выходящим.

Я вдохнула так глубоко, как только могла, задержала дыхание до боли в легких, затем медленно выдохнула.

— Мы можем организовать летний лагерь для оборотней, — сказала я. — Собрать их где-нибудь вместе, подальше от всех, кто лечится не так быстро, как они, помочь им...

— Присутствие вампиров им не поможет. Они инстинктивно видят в нас врагов, — сказал Эдвард. — Вампиры и квилетские волки неприятны друг для друга как на запах, так и при личной встрече.

— Джаспер, — сказала я, упорствуя. Судя по тому, что я была готова привлечь к делу Джаспера, я была настроена очень серьезно… — Он может активировать их, а затем помочь им оставаться спокойными, пока они не смогут делать это самостоятельно, пока они не будут в безопасности.

— Возможно, — ответил Эдвард, чем удивил меня. Он все еще поглаживал мои волосы. — Это может сработать. Но, я думаю, Вольтури не знают о квилетах... и вряд ли узнают, пока Аро не прочтет одного из нас, что может не произойти в ближайшие столетия, если мы будем вести себя тихо. По крайней мере, если они останутся такими же ненавязчивыми, какие они сейчас.

Я выругалась. Эдвард, похоже, не разделял философскую неприязнь Анжелы к нецензурным выражениям.

А затем я снова выругалась.

— Эдвард, ты говорил, что договор запрещает кусать людей. А семьдесят лет назад, если ты округлил, могли быть после того, как Карлайл обратил Эмметта. Он — последний из обращенных. Это так?

— Да, — ответил он. — Считается ли округление чисел ложью? Я не понимаю.

— Допускал ли кто-то из вашей семьи с тех пор какие-либо "ошибки"?

Он медленно покачал головой.

— Если вы обратите меня, нарушится ли договор? Даже если вы сделаете это не здесь?

Эдвард помолчал.

— Формально, — сказал он, — да.

Я думала быстро.

— В договоре было сказано — кусать — именно это слово?

— Именно, — подтвердил он. Его рука перестала гладить меня по волосам, и теперь покоилась на затылке.

— Сможете ли вы обратить меня без укуса? Элис говорила что-то насчет попадания слез в открытую рану…

— Она говорила такое? Это немного фантастичный способ. В наших глазах есть яд… но мы не плачем. Тебе придется собирать яд у нас с глаз очень долго и вводить его в кровоток косвенным путем. Не могу даже придумать менее эффективный способ. Укус куда лучше.

— Но это не обязательно должен быть укус как таковой. Может быть, ты сможешь собрать яд в шприц и сделать укол.

— Да, — сказал он, — да, так можно сделать.

— Отлично, — сказала я, вздохнув еще раз, — так что если я придумаю способ активировать волков без привлечения внимания Вольтури, то из-за меня между вампирами и волками не будет войны.

— А у тебя честолюбивые планы, — заметил он нежно, почти восхищенно.

Я подняла голову, и он убрал свою руку, положив ее обратно на стол перед собой.

— Эти планы не должны казаться честолюбивыми, — сказала я. — Желание, чтобы люди продолжали жить, не должно казаться необычным или особенным, или революционным, или еще каким-нибудь эдаким. Если бы я работала и половину зарплаты отдавала на онкологические исследования, или что-то подобное, я бы не была честолюбивой. Альтруистичной — по большей части — но не честолюбивой.

— Знаешь, если ты постоянно будешь повторять подобное, в итоге я начну с тобой соглашаться, — сказал Эдвард весело.

— Не могу не считать это хорошим результатом, — ответила я, теребя край своего рукава. — Со стороны выглядит так, будто у тебя нет веских причин следовать своим убеждениям — только связанные с ними эмоции, которые не дают тебе услышать мои слова, хотя мы говорим на одном языке. Если, несмотря на это, я смогу достучаться до тебя, многократно повторяя, что смерть — это плохо, тогда я буду это повторять. Смерть — это плохо. Смерть — это плохо. Смерть — это плохо.

— Тебя действительно обеспокоило то, что я говорил о душах, — отметил он вполголоса.

— В свое время, действительно, беспокоило. Сейчас же я просто вроде как волнуюсь за всех тех, кто хочет относиться к смерти, как будто это их надоедливый-но-безобидный старый дядюшка, который навещает их в каждый День Благодарения, и без которого семья будет неполной, или что-то вроде того. Смерть не безобидна. И нет неустранимых причин, по которым она должна вообще существовать.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — попросил Эдвард, хмурясь и отводя взгляд.

— Я могу дозировать информацию понемногу, если так тебе будет легче, но не собираюсь сдаваться, — предупредила я его. — Спроси Элис. Тебе придется вообще избегать меня, если не хочешь об этом слышать.

— Я никогда не буду избегать тебя, — сказал он, глядя мне в глаза, — сначала я думал, что у меня получится… но Элис была права, когда сказала, что мне не хватит на это сил.

— Это хорошо, — прошептала я.

* * *

Я добралась до дома поздно — значительно позже того, как Чарли окончательно отказался от мысли дождаться горячего ужина, и разогрел себе остатки старой еды.

— Привет, Белз, — сказал он, когда я вошла. Он выключил телевизор, и полуобернулся на диване, чтобы посмотреть на меня. — Где ты была?

Он не сказал это укоризненно, или разочарованно, он не думал, что я рисую граффити на зданиях, или разоряю почтовые ящики, и не расстроился, что я один раз за неделю не приготовила ужин. Его интересовало, что со мной происходит.

У меня заняло немного времени обдумать, как Чарли меня представляет, и, соответственно, как лучше всего будет подготовить его к тому, что мы с Эдвардом соберемся сбежать следующим летом. Таким образом, сценарий у меня был уже готов.

— Ах, — сказала я, с мечтательной улыбкой на лице, — я была с Эдвардом.

Чарли поднял одну бровь.

— Эдвард Каллен?

Я быстро кивнула.

— Да, ты видел его в субботу, когда он зашел к нам...

— Снова учили биологию? — спросил Чарли, хотя, похоже, он озвучил не первую мысль, которая пришла ему в голову.

Я покачала головой, легкомысленно позволив пряди волос упасть на лицо, а затем снова заправила ее за ухо.

— Мы немного поделали домашнюю работу, — сказала я медленно (ну, между нами действительно была проделана небольшая домашняя работа), — но, в основном, мы просто болтали… — я широко раскрыла глаза, и сказала: — Я имею в виду, я дружу с его сестрами. Я еще немного погуляла с Элис, это было первое, что я сделала, когда пришла к ним.

— Понятно, — пробормотал Чарли. И не стал допытываться. Я и не ожидала, что он будет. Но я думала, что достаточно эффективно заронила саму идею. Скорее всего, в следующий раз, когда Эдвард зайдет за мной, Чарли устроит ему небольшой допрос. На следующей неделе мне нужно будет как-нибудь проронить слово "бойфренд" в пределах слышимости Чарли — возможно, при телефонном разговоре с Джессикой или Анжелой.

Я широко улыбнулась ему, пообещала, что в четверг ужин будет готов в нужное время, и взбежала вверх по лестнице.

* * *

Притворяться, что мы с Эдвардом встречаемся, было весело. Причем веселья в этом занятии было больше, чем каких-то деловых мотивов.

Он проявлял богатую фантазию, никогда не поддаваясь искушению к повторению, которое могло выдать нас. Одним утром он прошел сквозь весь класс ко мне, остановился и поцеловал в лоб. Он присоединился ко мне и моим друзьям-людям за обедом, когда я сидела с ними, а не с вампирами. Джессика от этого пришла в такой восторг — я думала, что ей понадобится медицинская помощь. Он провожал меня от столовой до учебных классов каждый день, держал меня при этом за руку или обнимал. Он делал все это с таким гордым и самодовольным видом, что со стороны могло показаться, что он идет с кинозвездой или супермоделью (если, конечно, не смотреть в этот момент на меня).

Он кинул в меня идеально сделанный бумажный самолетик на биологии, выждав момент, когда учитель не видел — но чтобы видела Анжела, когда самолетик упал прямо на мой блокнот. Она не стала наклоняться, чтобы посмотреть, что в нем написано, но я все равно показала ей, с улыбкой, которая была почти не притворной: перед тем, как сложить самолетик, он написал на листке витиеватое стихотворение. Анжела улыбнулась и коснулась моей руки в ободряющей дружеской манере. Я сложила листок и убрала в свой кошелек.

У меня не было такой богатой фантазии, и я обнаружила, что играть роль потерявшей голову от любви девушки гораздо проще. Я хихикала куда чаще, чем привыкла, и подходила чуть ближе к нему всякий раз, когда он касался меня — что случалось постоянно, если я была в пределах его досягаемости. Я чаще принимала от него и носила его куртку. (Ему было плевать на февральский холод, он носил куртку исключительно для маскировки и красоты; и это было очевидным проявлением его любви, которое я могла принять.) Я проводила много времени, глядя на него из-под ресниц и любуясь его лицом, и старалась выглядеть восхищенной.

В наших "отношениях" недоставало только одной детали: мне не хватало духу спросить о таких тонкостях, как поведение вампирского яда при поцелуях, и без этой информации не была готова поцеловать его в губы. Он обходился вполне и без этого, целуя мою шею, лоб, нос, щеки, макушку, пальцы — ничего не обходя вниманием. Однако чем больше он не пробовал поцеловать меня в губы и даже не пытался попросить, тем больше я подозревала, что должен существовать некоторый риск инфицирования, связанный с этим действием — так что оставила все как есть. Мне нравилось и так, и несколько следующих месяцев мне не хотелось рисковать.

Вдали от школы все менялось — хотя это зависит от того, как смотреть, ведь романтики намного меньше не становилось.

Именно для Эдварда в доме вампиров стоял рояль. Розали тоже играла; вообще, все они умели — любой человек с совершенной памятью, живущий в доме, где играют на рояле, может тоже научиться. Но Эдвард был настоящим музыкантом. Он сочинял. Он написал для меня песню. Я подозревала, что эта песня может быть о человеке получше, нежели я, Белла Свон, в своей целостности — но он отказался уточнять, а я не стала давить на него.

Мы обедали вместе большую часть выходных. Он знал, что я хочу быть дома, чтобы готовить ужин для Чарли почаще, но всякий раз, когда я соглашалась провести с ним вечер, мы куда-нибудь уезжали. Он задерживался у меня дома, когда мы возвращались с этих вылазок. Чарли спокойно одобрил Эдварда, который звал его "сэр" и вел себя очень почтительно. Когда мы были дома, проявлений того, что мы пара, было меньше, хотя Эдвард проделал отличную работу по созданию такого вида, словно он желает большего. Это могло быть из-за Чарли — или нет.

Всякий раз, когда я оказывалась в пределах его досягаемости, он касался меня, и неважно, был кто-то еще рядом или нет. Я стала одеваться теплее, чем того требовала погода, чтобы с комфортом воспринимать ледяные прикосновения. Он был неизменно нежен, всегда предупредителен, всегда — убирая волосы с моего лица, или поглаживая по щеке, или целуя в затылок. Он вел себя так, будто каждый раз пользовался редкой, исключительной возможностью, но делал это все так часто, что я привыкла. Я чувствовала себя частью давнего, уютного для обоих союза — и мне это нравилось гораздо больше, чем я ожидала, если бы меня спросили об этом раньше. С Эдвардом было легко и спокойно. Мои родители — ни Рене, ни в большей степени Чарли — не были людьми, склонными к объятиям. Я не привыкла к физическому контакту с людьми, за исключением рукопожатий, и, иногда, по особым случаям — объятий. Но было приятно — особенно без неуклюжего вопроса — "Обнимемся?" — заданного родственнику перед тем как он или она садится в самолет, или другого таким же образом вымученного предложения. Я могла просто сидеть рядом с Эдвардом, прислониться к нему, если бы мне захотелось, и получить в награду поцелуй в макушку.

Но этой зимой меня бил озноб не только из-за холодов или низкой температуры тела Эдварда.

День святого Валентина был в понедельник. Эдварду удалось положить небольшие подарки на мое место на каждом из моих уроков, включая мат в углу спортзала, где я занималась йогой — ему нужно было забегать в каждый класс между звонками, чтобы их оставить. К обеду я получила две тематически подходящих упаковки с конфетами, сверкающий браслет, который... похоже, был покрыт совсем не стразами... и CD с запиской, что он содержит записи мелодий Эдварда. Я надела браслет себе на левую руку. Когда я подошла к столу вампиров во время обеда, взгляд Эдварда на секунду скользнул по браслету, и на его лице появилось удовлетворенное выражение, когда он посмотрел на меня.

— Я не был уверен, что не переборщил, — сказал он.

— Он прекрасен, — ответила я. — Ты абсолютно переборщил, я бы сказала тебе не покупать его, но не планирую его возвращать, — я немного потрясла браслетом на запястье. — Но больше никаких драгоценностей, иначе Джессику хватит удар. Конфеты были превосходны, и я сгораю от нетерпения, когда же смогу прослушать музыку. Спасибо.

— Совсем никогда никаких драгоценностей? — спросил он, как будто спрашивал разрешения сделать для себя что-нибудь более эгоистичное, чем осыпание меня подарками. Моя правая рука была занята, запуская вилку в котлету, но он взял мою левую руку и сжал в своих ладонях.

— Ничего даже отдаленно настолько же хорошего — в ближайшие два месяца, — сказала я, — это по меньшей мере.

Я склонила голову и бросила быстрый взгляд на уши Элис и Розали: ни у той, ни у другой уши проколоты не были.

— Если я проколю уши, проколы затянутся, когда меня обратят? — спросила я.

— Да, если на тебе в это время не будет сережек, — сказала Розали. — Если же будут, то они могут остаться. Но тебе нужно будет рассчитывать на то, что они не выйдут из моды в ближайшие столетия.

— Действительно. Я прекрасно обходилась без них. И существуют еще клипсы и магниты — полагаю, магнитные застежки меньше зависят от мочки уха и легче застегиваются.

— У меня полно сережек на магнитах, — сказала Элис. — Я не часто надеваю их в школу, из-за того, что однажды, лет двадцать назад, у меня был очень дурацкий разговор кое с кем, кто думал, что если мне так нравятся серьги, что я ношу их каждый день, то я обязана пойти и проколоть уши в салон к ее тетушке, и она не оставляла меня в покое. Не так уж трудно приделать магнитные застежки к обычным серьгам, если знать, как. Я как-нибудь тебе покажу.

* * *

После обеда Эдвард не пошел вперед меня на биологию, чтобы подложить там подарок — должно быть, он сделал это еще до обеда. Я развернула его — это была заколка для волос. Она была очень красивой, и сделана по большей части из дерева, так что я предположила, что её технически нельзя считать драгоценной (да и в любом случае, Эдвард подложил её еще до того, как я сказала больше так не делать.) Я собрала волосы и откинула их назад; услышав мягкий звук застежки, Эдвард обернулся ко мне с улыбкой.

В спортзале была только записка; согласно ей, он установил стерео в мой автомобиль. Я негромко засмеялась и положила записку в свою сумку. Последним уроком у него был испанский и учитель отлично знал, что Эдвард свободно говорит на этом языке (на деле даже лучше, чем сам учитель); де-факто у Эдварда было разрешение пропускать уроки, когда ему нужно.

Стерео, столь качественно установленное, что выглядело так, словно всегда было в моем пикапе, оказалось оборудовано всем, чтобы воспроизвести мой новый диск. Эдвард охотно играл любые композиции, которые мне нравились, когда мы бывали у него дома, но было хорошо, что теперь я могу слушать их где угодно.

По дороге домой только одна мысль беспокоила меня — как успеть сделать домашку без Эдварда, чтобы он меня не отвлекал — до того, как я отправлюсь на встречу с ним в доме Калленов, которые уже стали для меня привычными.

У меня было так мало опыта в переживании и анализе романтических чувств, что я даже не могла точно сказать, в какой момент я перестала притворяться.

* * *

У меня не вышло приступить к домашней работе так быстро, как я хотела. Когда я пришла домой, там уже были Билли Блэк с сыном, который сейчас был уже подростком и чье имя я не могла вспомнить. Сначала я решила, что они просто навестили Чарли. Если Билли не мог водить, то ему было разумным брать с собой сына, который возил его время от времени — хотя был ли мальчик достаточно взрослым, чтобы сидеть за рулем? Я знала, что он моложе меня, но не была уверена, насколько. Он выглядел на четырнадцать-пятнадцать, но ему могло быть и шестнадцать. В возрасте десяти лет я не играла с мальчиками, если рядом были девочки, как его сестры, поэтому то, что я его не помню, ни о чем не говорило. Если на пассажирском сиденье был Билли, у которого до сих пор могли быть права на вождение, пусть физически он уже и не мог водить, мальчик, возможно, мог выполнять роль шофера с правами ученика.

Билли и Чарли смотрели игру по телевизору, однако она не представляла интереса для молодого Блэка, который сидел на кухне и делал свою домашнюю работу. Он поднял голову и улыбнулся, когда я вошла.

— Привет, Белла! — сказал он.

Ну, его приветствие добавило неловкости в ситуацию, ведь я его имени не помнила.

— Привет, — сказала я бодро, водружая сумку с книгами на обеденный стол и присаживаясь, чтобы выглядеть более дружелюбной. — Боюсь, что я не помню...

— Я Джейкоб, — вставил он, перебив меня; я стиснула зубы и сказала себе, что если бы он знал меня достаточно хорошо, то поостерегся бы так поступать, и в этом случае я бы тоже знала хотя бы его имя, и ему не нужно было бы вообще представляться.

— Привет, Джейкоб, — сказала я. — Извини. Я знаю, кто ты, но я в основном помню Рейчел и Ребекку.

Хотя даже их я не видела слишком часто после того, как достаточно явно сумела выразить свое отвращение к рыбалке. Это была основная причина, по которой Чарли возил меня туда — привить мне свою любовь к вытаскиванию из воды ихтиоидов на больших совместных походах.

— Да все в порядке, — дружески ответил Джейкоб. Я внезапно пожелала, чтобы Эдвард не пришел сюда искать меня. Я не была уверена, смогу ли я вежливо извинить себя, что болтаю с Джейкобом. Если я не вернусь после того, как пройдет период, за который можно сделать домашнюю работу, Эдвард может начать волноваться, что случилось. У меня еще не было плана, как безопасно иметь дело с квилетскими волками, одним из которых Джейкоб мог, возможно, стать, если встретится с вампирами.

— Билли надеялся, что сможет поговорить с тобой, — продолжил возможный будущий оборотень, — думаю, что сейчас он увлекся игрой, поэтому не могла бы ты поговорить с ним после? Не знаю, планировала ли ты куда-то уходить.

— Обычно я возвращаюсь домой, делаю домашнюю работу, — я показала на учебники Джейкоба, — а затем я провожу время до ужина в доме своего парня, — я расстегнула рюкзак и отыскала в нем кирпич, который был учебником по тригонометрии. — Я не знаю, как долго может продлиться игра, но я могу немного задержаться. Хотя мне нужно будет позвонить своему парню, чтобы он знал, в чем дело, — я умышленно два раза употребила слово "парень". Не хочу еще раз работать свахой. Не было особых причин подозревать, что нужно будет отшить Джейкоба, но так как он не ходил в нашу школу, и не видел очевидной картины последних нескольких недель, это было благоразумно.

— Окей, — сказал Джейкоб.

Я вытащила остальные материалы, необходимые мне для домашней работы, затем встала и набрала номер на телефоне. Трубку взял Джаспер; я узнала его низкий, сдержанный голос. Южный выговор, обычно бывший у него, был искусно убран на тот случай, если это был посторонний человек.

— Резиденция Калленов, — сказал он.

— Привет, Джаспер, это я. Можно поговорить с Эдвардом?

В ту же секунду голос Эдварда сменил Джаспера.

— Привет, Белла. В чем дело?

— Ча... Папа сегодня принимает гостей, — сказала я, на середине первого слога имени Чарли вспомнив, что он предпочитает, чтобы я его так не называла, и что он был в пределах слышимости. — Помнишь, я рассказывала тебе про Билла? Он здесь, с ним его сын Джейкоб. Я собираюсь остаться и пообщаться с ними, и удостовериться, что они хорошо поужинают. Я могу сегодня совсем не прийти. Поэтому, пожалуйста, не беспокойся, и не приходи выяснить, в чем причина задержки.

Пожалуйста, не приходи, чтобы не активировать волков — я это имела в виду, и надеялась, что он понял.

— Как ты думаешь, ты все-таки сможешь прийти сегодня? — спросил он. — Сегодня же Валентинов день...

— Я знаю, что сегодня Валентинов день, я действительно очень хотела прийти, — сказала я, что прозвучало слишком настойчиво даже для меня — боковым зрением я видела, что Джейкоб состроил гримасу. — Ты же не планировал сегодня ничего особенного, что зависело бы от меня, правда? Шоколад будет таким же вкусным и пятнадцатого числа.

— Все в порядке, — сказал Эдвард, его голос звучал умиротворяюще даже по телефону — нарушило это его планы или нет, он явно не хотел, чтобы меня это огорчало. — Да, и ещё, Белла — Билли может знать о нас и о квилетских волках. Если он намекнет об этом в достаточной мере, чтобы ты решила, что он точно знает, то если вы будете говорить с ним наедине — можешь свободно обсуждать все интересующие вопросы, никто при этом не подвергнется дополнительной опасности.

— Думаешь, это возможно? — спросила я. Я внезапно задумалась, что Билли здесь делает — ведь обычно Чарли ездил в резервацию. Джейкоб сказал, что Билли хотел поговорить со мной. Собирался ли он поговорить о вампирах?

— Возможно, — сказал Эдвард. — Позвони, когда они уйдут, и дай знать, если что-то случится, хорошо?

— Конечно, — подтвердила я.

— Тогда увидимся, в худшем случае, завтра, — сказал Эдвард.

Повисла пауза, словно он хотел сказать "люблю тебя", но не сказал, потому что Элис советовала ему не торопиться — и тогда я попрощалась:

— Да, завтра. С Днем Святого Валентина тебя! — и положила трубку.

Что конкретно Элис имела в виду под "не торопиться"?

— Его зовут Эдвард? — спросил Джейкоб так, словно его это не очень-то интересовало.

— Ага, — ответила я, листая свою тетрадь по математике в поисках задачи, — у вас с Билли есть какие-то предпочтения в еде, о которых я должна знать?

— На самом деле я не уверен, что мы останемся на ужин, — сказал Джейкоб, — но если так, то Билли диабетик, не готовь ничего богатого углеводами, кроме этого никаких ограничений. А я не привередливый.

Игра закончилась, и я услышала, как телевизор выключили.

* * *

— Белла, — сказал Билли, вкатываясь в кухню, — рад тебя видеть. Тебя не затруднит прогуляться со мной, или ты сильно занята? — он посмотрел на мою домашнюю работу.

— Я еще почти не начинала, — ответила я. — Буду рада пройтись с вами.

Чарли и Джейкоб перенесли коляску Билли через единственную ступеньку порога, я подошла и встала за ним.

— Если ты не против, просто пройдемся вокруг квартала, — вежливо попросил Билли; дороги здесь были в плохом состоянии и вряд ли подходили для его передвижения.

Я взялась за ручки, выступающие за спинкой коляски, и спокойно покатила ее вниз по подъездной дорожке.

— Итак, — сказала я, — о чем вы хотели со мной поговорить?

— Чарли сказал мне, что ты проводишь много времени с Калленами, — начал он без всяких предисловий.

Я аккуратно обогнула рытвину на дороге.

— Это правда, — ответила я.

— Возможно, ты не знаешь, — продолжил он, — но у них не очень хорошая репутация в резервации.

— На самом деле, я кое-что слышала об этом. Мне кажется, что уже прошло достаточно времени, чтобы все улеглось, — если Билли не знает деталей, если он просто предостерегает меня от общения с нехорошей семьей, это прозвучало бы так, будто я примкнула к стороне Чарли, и думала, что они проявили себя только с хорошей стороны. Если же он был в курсе, то он поймет, что я говорю о тех семидесяти годах, которые прошли со времени последнего посещения Форкса вампирами.

— Похоже, тебе немало известно, — медленно сказал Билли. Я шла таким образом, что не могла видеть его лицо, но слова прозвучали так, словно он говорил слишком избирательно — стараясь не сболтнуть что-то важное.

— О, я уверена, что Чарли рассказывал о том, как я буду докапываться до решения загадки, которая распалила мое воображение, пока все же не узнаю ответ, — легко сказала я. — Мне известно все, что нужно.

— М-м-м, а Чарли это "все" известно? — осторожно спросил Билли.

— Думаю, у него нет такого влечения к тайнам, — ответила я. — Я также считаю, что он, в общем, мне доверяет и одобряет мои суждения. И еще считаю, что некоторые люди крайне, крайне привязаны к своим тайнам, и не хотели бы, чтобы другие лезли в эти тайны.

Билли молчал около минуты, пока мы обходили вокруг машины, припаркованной на улице, пока я не ошиблась насчет крутости склона и чуть не съехала с ним в канаву.

— Извините, — сказала я.

— Не волнуйся об этом, — отозвался Билли. По иронии вместе с его креслом я шла ровнее, чем когда шла налегке — поскольку у меня было за что держаться. — Ты, скорее всего, права насчет Чарли, — начал он, помолчав еще немного, — а что ты собираешься делать с ... хранителями секретов?

— Если не можешь победить кого-то, — бодро ответила я, — присоединись к ним.

Билли застыл в кресле.

— Белла, — предостерегающе начал он.

— Мне известны подробности, можете поверить. И о соглашении тоже, — продолжила я, проверив, что соседей нет в радиусе слышимости. Их не было. — Если рассматривать его дословно, то в нем для меня есть лазейка. Со мной все будет хорошо, Билли.

Он сжал кулаки так, что костяшки пальцев побелели.

— Белла Свон, — снова начал он, — ты и помыслить не можешь...

Я закусила губу, борясь с желанием прервать его и сказать, что у меня на самом деле есть несколько очень полезных мыслей, однако он ничего не сказал дальше, и я все же выразила свою мысль вслух.

— Я знаю все, что мне нужно, по всем важным моментам. Я не уверена, в какой мере вы информированы, — сказала я, — Эдвард говорил, что вы можете быть осведомлены о его семье и о, ну, вашей тоже — но не уточнил уровень вашей осведомленности. Могу ли я как-то убедить вас, что все в порядке?

Билли повернул голову, чтобы взглянуть на меня с недоверием. И отвернулся, не сказав ни слова.

— На самом деле я бы хотела поговорить с вами о вашем собственном... виде, — сказала я. Каким-то образом мы пришли к соглашению уклоняться от четких определений, и было тяжело первой нарушить его. — Похоже что некоторые древние способности были утеряны. Думаю, это грустно — я бы хотела помочь вам получить их обратно, если вы пожелаете.

— Я слишком стар, — пробормотал Билли, и я не смогла распознать эмоции, которые скрывались за его словами — хотел ли он стать волком, что я считала разумным, и чувствовал грусть от того, что это невозможно? Или он был рад, что мои махинации его не затронут? Возможно, он был когда-то волком, семьдесят лет назад, и был им достаточно долго для того, чтобы сейчас выглядеть слегка за пятьдесят — и сейчас либо сожалеет об этом, либо чувствует, что сделал правильный выбор.

— Не всем. Например, Джейкобу, — предложила я.

— Ты не знаешь, с чем играешь, Белла, — предостерегающе сказал Билли.

— Я уже несколько раз повторила, что знаю достаточно. Я не планирую делать ничего сейчас, что напрямую затронет вас, — возразила я, — или что-то, в чем будут участвовать те, кто заранее не будет предупрежден. Я не собираюсь являться среди ночи и внезапно восстанавливать все старые квилетские традиции. Каждый должен сам сделать свой выбор. И я свой сделала, надеюсь, что вы это поймете.

Мы сделали полный круг вокруг квартала. Я вкатила Билли на подъездную дорожку, и открыла дверь, чтобы люди, менее чем я склонные к несчастным случаям, перетащили его через ступеньки.

Блэки остались на ужин; Билли продолжал бросать на меня странные взгляды, но больше не произнес ни одного намека, пока в зоне слышимости были Чарли и Джейкоб. Я испекла рыбу, поболтала около часа с Джейкобом, пока мы вместе делали домашнюю работу, после чего, решив, что мое присутствие тут больше не требуется, убежала на встречу со своим парнем.