Предел свободы. Часть пятая (джен)

Англия, Западный Лондон, октябрь 1996.

Полный, лысоватый мужчина с висячими моржовыми усами, с нескрываемым удивлением, взирал на капли крови, стекавшие из разбитого носа на его дорогую, элегантную мантию, на поверхности которой они смотрелись совершенно чуждо. Впрочем, в обставленной икеевской мебелью маггловской квартире, не менее чуждо выглядел и сам волшебник с недоумением разглядывавший пленителей.

— Макферсон, какого черта он уже избит? — с порога заявил Гарри, буквально врываясь в, обставленную в стиле минимализма, квартиру. Гермиона, с сосредоточенным видом, следовала по пятам.

— Принцип воздаяния, — легко ответил Макферсон. — Уж сколько раз этот тип натравливал на нас полицию и охранные фирмы…В общем, это он еще легко отделался.

— В свое оправдание, скажу, что само оправдание мне, как таковое, не требуется, — заявил Слагхорн, приходя в себя. — Человек имеет полное право убегать от преследователей. И вообще, как вам удалось раскрыть мою маскировку на этот раз?

Гарри взглядом переадресовал вопрос охотничьей команде, показывая, что его тоже интересует этот вопрос.

— Чудом, — нехотя буркнул Макферсон.

— А по подробней? — поинтересовался Поттер.

— О, Боже, Гарри, это же элементарно! — воскликнула Гермиона, оглядывая обстановку.

— Действительно, — согласился Поттер, еще раз приглядываясь к мебели. — Хвала ИКЕА! Похоже, профессора подвела любовь к качественным вещам.

Слагхорн недовольно скривился, а Дин Томас на это лишь утвердительно кивнул, пояснив:

— Кофейный столик просто не подходил к набору. Он выглядел так, будто был сделан вручную искусным мастером.

— Привычка — вторая натура, — пожал плечами Слагхорн. — Увы, на этот раз, моя любовь к прекрасному подвела меня.

— Рад, что вы осознаете это, профессор, — постарался подсластить пилюлю Гарри, заранее изучивший информацию о личности объекта. — Это дает надежду на то, что вы, как разумный человек, не станете упрямиться, а сразу расскажите то, что нам нужно.

— Это будет зависеть от того, что именно вам нужно, — снова пожал плечами Слагхорн, который, судя по виду, не очень-то и боялся.

— Это довольно деликатный вопрос… — начал было Гарри, но Грейнджер бесцеремонно оборвала его.

— Мы знаем секрет бессмертия Воландеморта, и знаем, что он узнал его от вас, — категорично заявила она и теперь, все присутствовавшие в комнате, за исключением Гарри, смотрели на бывшего профессора зельеварения очень нехорошо. Тот тоже почувствовал резкую перемену атмосферы и сильно побледнел.

— Не от меня! Он уже знал о них, когда подошел ко мне с вопросом!

— Каким именно вопросом? — продолжала давить Гермиона, рядом с которой пристроился Макфрсон, готовый размозжить пленному голову своей дубиной из тролльей кости по первому кивку.

— Я…Я не готов обсуждать это при всех, — пробормотал Слагхорн, тряся двойным подбородком. — Я думаю, будет справедливо, если эту историю услышит мистер Поттер, ведь обстоятельства сложились так, что…понимаете, я ведь знал его мать и был крайне огорчен.

Заметив испепеляющий взгляд Гермионы, он торопливо добавил:

— И, разумеется, вы тоже, мисс…

— Грейнджер. Гермиона Грейнджер. Вы правы, такое лучше обсуждать в узком кругу…

Здесь инициативу вновь перехватил Гарри, обратившись к товарищам:

— Так, ребята, будет лучше если вы пока…

— Вон! Все вон! — жестко, почти выкрикнула, Геримона.

Разумеется, подобный тон не мог не вызвать возмущения.

— Эй, а какого хрена ты здесь рекомендовалась, цыпа? — тут же взвился Макферсон, а его друзья его молчаливо поддержали.

— Ты полегче на поворотах, приятель, — немедленно вступился за Гермиону Дин.

— Тебя не спросил, шкет.

— Стоп! — крикнул Гарри. — Все, хватит, довольно! Кто желает может остаться, при условии, что он не возражает против стирания памяти по завершению разговора. Гермиона права, такое лучше знать, как можно меньшему числу людей.

Нехотя, охотничья команда подчинилась и покинула квартиру, отправившись отваживать излишне любопытных соседей. Когда, все ушли, прихватив с собой палочку Слагхорна, последний тихонько вздохнул и, с сожалением, произнес:

— Эх, ну кто бы мог подумать. Небедные ведь люди, квартира в таком районе и никакого вкуса в вопросах выбора мебели…

-Ближе к делу, мистер Слагхорн, — поторопила его Грейнджер.

— Профессор Слагхорн, если никто не возражает, — поправил он. — Я отдал Хогвартсу почти всю жизнь и заслужил это звание.

— Я абсолютно не вижу в этом никакой проблемы, профессор Слагхорн, — согласился Гарри. — И все же, давайте перейдем к делу.

— Вы унаследовали деловой подход от вашей матери, — улыбнулся Слагхорн, а затем внезапно спросил: — А на что бы вы пошли, если бы я отказался отвечать?

— Вы действительно хотите знать подробности? — слегка склонившись над собеседником, спросил Поттер.

— Нет, пожалуй, не хочу, — покачал головой тот. — Чтобы победить чудовище, нужно самому стать таким же. Это печально.

— Профессор… — не выдержала Геримона.

— Все, все, перехожу к делу, — поднял руки в примирительном жесте Слагхорн, затем, собравшись с мыслями, он начал вещать: — То, что вы хотите знать…тот разговор…Это было летом тысяча девятьсот сорок пятого. Дамблдор был овеян лучами славы победителя Гриндевальда и, почти безвылазно, пропадал на конференциях международной конфедерации магов. Но, даже в его отсутствие, все разговоры были только о нем. Тогда говорили, что Дамблдор — это новый щит света, который уничтожит любого темного лорда. И, видимо, юный Том Реддл, очень опасался, как раз-таки этого исхода. Лишь годы спустя я осознал, что, уже тогда, он строил свои планы, которые после вылились в долгие годы кровавой бойни. Но в том время этот юноша был восходящей звездой, причем не только моего клуба Слизней. Звездой столь яркой, что его сияние ослепило и заставило меня закрыть глаза на темные стороны его натуры. И когда он спросил меня о хорукусах, я предпочел сделать вид, что верю в том, что эти знания интересуют его лишь как голая теория.

— Вы рассказали ему как создать их?

— Нет, что вы, нет! — отрицал Слагхорн. — Я ведь говорю, что предпочел сделать вид, что верю в то, что он ведет теоретические исследования, но я не притворялся слепым, его вопрос действительно был глубоко теоретическим. Он спросил меня на сколько частей можно расколоть свою душу. И я ответил, что максимально возможное число, это семь.

— Семь! — воскликнул Поттер, представив объем работы.

— Почему именно семь? — вернула разговор в практическое русло Гермиона.

— Я точно не уверен. Тут, как ни странно, лучше всего ответил бы теолог. Единственное, что я знаю, что с каждым расколом личность теряет часть себя. Разум, внешность, чувства… Это цена, которую платит тот, кто желает обрести бессмертие подобным образом.

— Семь! — в очередной раз воскликнул Гарри. — Да нам жизни не хватит, чтобы отыскать и уничтожить их все!

— Не все так плохо, мистер Поттер, — внезапно сказал Слагхорн.

— Прошу прощения? — немедленно прекратил сеанс паники Гарри.

— Да, как я уже сказал, не все так плохо, как кажется. Видите ли, в том, что я не слишком упорствовал в своем желании сохранить свою постыдную тайну, виноват Дамблдор.

Гарри немедленно помрачнел.

— Да, да. Он также отыскал меня в начале лета и …у нас был довольно жесткий разговор, после которого ваши мальчишки, уж простите, меня не пугают. Альбус предупредил, что рано или поздно вы начнете мои поиски и просил передать его глубочайшее сожаление о том, что ситуация сложилась так, как сложилась. Еще он просил передать, что вопросом хорукусоов он занялся лично и пока все идет довольно успешно. Знаете, я ему верю. Когда он появился в моем очередном…временном пристанище, у него на руке было кольцо Гонтов — последних наследников Салазара Слизерина. Думаю, что ОН вполне мог избрать подобный предмет своим сосудом.

— Больше старик ничего не просил передать? — спросил Гарри таким тоном, что скульптор мог бы счесть такой подходящим материалом для работы.

— Да, — несколько замялся Слагхорн, а затем, опустив глаза, добавил: — Еще он сказал, что причина вашего чудесного воскрешения…

— Я понял, — отрывисто бросил Гарри и быстрым шагом покинул комнату, а затем и квартиру.

Уэльс, гостиница «Приют Фэйри», октябрь 1996.

Гостиничный номер был по-домашнему уютен и был обставлен с претензией на некоторый мистицизм, о котором, не знавшая о магическом мире хозяйка, имела весьма смутное представление. Об этом, например, свидетельствовал массивная железная люстра, в средневековом стиле, которая могла с гарантией отпугнуть фэйри, не переносивших этот метал, если бы они, вдруг решили остановиться здесь на ночлег.

Ремус лежал в постели и просто смотрел в потолок. Рядом, положив голову ему на грудь, лежала Тонкс, пытавшаяся успокоить сбившееся дыхание.

— Ты знаешь, я нашла еще один плюс обращения, — беспечно произнесла она. — Звериная выносливость. Теперь я знаю почему ты мне сразу понравился. Дело в твоем животном магнетизме.

— Нимфадора, перестань.

Тонкс несильно ткнула его кулачком, а затем весело парировала:

— Во-первых, не называй меня Нимфадорой, а, во-вторых не будь букой. Сегодня у меня праздник — мама восприняла новости лучше, чем я ожидала.

— Она не против того, что ее дочь стала оборотнем и не таит злобу на того, кто обратил ее? — с недоверием спросил Ремус.

— Мама — урожденная Блэк и прекрасно понимает разницу между жизнью, даже такой, и нежизнью, а вот папа был сильно расстроен, но он придет в чувство. — последние фразы Тонкс произносила с нотками грусти.

— Это был единственный выход, — оправдываясь пояснил Люпин.

— Да я понимаю. И мама тоже. Хватит об этом. Давай поговорим о гораздо более важных вещах.

— Это о каких же?

— К примеру, о том, что ты не должен называть меня Нимфадорой. Меня это бесит. А с этими оборотничьими заморочками, вся твоя стая называет меня также, как и их вожак.

Люпин коротко хохотнул, радуясь ненамеренной шалости, а затем убийственно серьезным тоном сказал:

— Запомни, Нимфадора, мои люди. Люди. Не стая, не стадо и даже не косяк. Мы люди, а не звери. Точка.

— Ну вот опять, ты назвал меня…

— Ты поняла?

-Да, да, да! Поняла! — слегка привстала с постели Тонкс, открывая Ремусу взгляд на свою обнаженную грудь. Впрочем, там не было ничего, чего Люпин еще не видел. — И все же, не называй меня так!

— И как же мне тебя называть, о волчица? Раз уж ты не против произошедших с тобой перемен, быть может мне стоит называть тебя Верфадорой?

Тонкс, еще раз игриво ударила его по груди, а затем ответила:

— Просто Тонкс, подойдет. А вообще, я была бы не против того, чтобы меня называли миссис Люпин.

Ремус невольно замер. Скованный своим проклятьем он никогда не думал ни о чем подобном, но теперь, когда Нимфадоре также было нечего терять, возможно…

— Эй, чего замер? Успокойся, я не волоку тебя под венец прямо сейчас, хотя с моими новыми силами…

— Прости, просто никогда о таком не думал, — честно признался Ремус. — Не ожидал, что ты так быстро придешь в себя и начнешь думать о будущем.

— Это логично, — пожала плечами Тонкс. — Ты сам говорил, что теперь эта мистическая связь теперь с нами навсегда. Людям нужны годы, чтобы сначала полюбить друг друга, а затем установить подобного рода контакт.

— Отмечу, что там связь совсем иного рода, — поправил ее Люпин, который был только рад переключиться на академические вопросы. — То, что между нами, это мутировавший аналог вампирской связи между хозяином и птенцом. Со смертью вампира, обратившего тебя, я перехватил эту связь и, под влиянием моей ликантропии…

— Не будь занудой, Ремус, — прошептала Нимфадора и оборвала его речь страстным поцелуем.