Макбет (гет)

— Откуда ты, кинжал, возникший в воздухе передо мною? Ты рукояткой обращён ко мне, чтоб легче было ухватить. Хватаю — и нет тебя. Рука пуста. И всё ж глазами не перестаю я видеть… С чего вдруг он бредит о каких-то кинжалах? — спросил Рон, поднимая взгляд от потрёпанной библиотечной копии «Макбета». — Если бы мне мерещились кинжалы, я бы не распинался об этом, а пошёл в Мунго, чтобы проверить зрение у целителя.

Гермиона смерила его укоризненным взглядом.

— Макбет был маглом, и вообще, Мунго тогда ещё не построили, — заметила она. — Это ключевой момент драмы, Рон. Начало безумия Макбета…

— Ещё одна причина сходить к целителю, — упрямо ответил парень, игнорируя ворчание Гермионы о том, что в мире маглов их называют врачами. — Может быть, он не сошёл бы с ума, если бы сделал это.

— У леди Макбет есть доктор, — напомнила Гермиона. — И она всё равно теряет рассудок.

— Ей тоже мерещатся кинжалы? — заинтересованно спросил Рон.

Глаза Гермионы сверкнули раздражением.

— Нет, она видит кровь. Ты собираешься дочитывать этот солилоквий или я могу забрать книгу?

— Солило… что?

От разъяснений Гермиону спасло возвращение Гарри из дальнего конца библиотеки; его волосы едва заметно посерели от покрывавшего их тонкого слоя пыли.

— Я нашёл ещё одну копию, — широко улыбнулся он. — Лежала на дальней полке секции магловедения. Но она неплохо сохранилась, смотри.

— Две копии на троих, — подвела итог Гермиона, забирая книгу у Гарри и машинально перелистывая несколько страниц. — Должно хватить на первое время. Я отправлю сову родителям, спрошу, не остался ли у нас экземпляр. Друзья подарили папе сборник с его любимыми пьесами Шекспира на сорокалетие, и, кажется, «Макбет» там тоже есть…

— Друзья подарили ему Шекспира? — переспросил Рон. — Уж лучше бы носки…

Гарри издал приглушённый смешок, а Гермиона одарила Рона мрачным взглядом.

— То, что ты не ценишь литературу, не значит, что другие относятся к ней так же, — твёрдо произнесла она.

— Не ценю? Да я её даже не понимаю, — проворчал Рон. — Вот эта пьеса, например: странная история о каком-то мутном типе, которому мерещатся кинжалы и который в итоге сходит с ума.

Гарри, почувствовав закипающее раздражение Гермионы, тихонько подобрал экземпляр, принесённый парой минут раньше, и принялся читать монолог Макбета.

— Пьеса не только о кинжалах, — сказала Гермиона, демонстративно выделяя интонацией последнее слово. — Она о том, как зло и сверхъестественные силы могут совратить человека и заставить его совершать всё более и более безнравственные поступки. — Она остановилась, внимательно глядя на Рона, который теперь выглядел несколько обескураженно.

— Ведьмы в пьесе олицетворяют зло. Они предсказывают Макбету, что он станет кавдорским таном, а затем — королём Шотландии, и почти сразу после этого разговора Макбет узнаёт, что король действительно присвоил ему титул тана. Он рассказывает об этом жене, и она убеждает его, что единственный способ исполнить второе предсказание — убить короля, что они и делают. Они начинают править Шотландией, но чувство вины от содеянного постепенно сводит их с ума, особенно когда Макбет начинает убивать всё больше и больше людей, стараясь обезопасить себя. В итоге они оба умирают.

— Звучит как очень депрессивная история, — заметил Рон после короткой паузы, переваривая информацию.

— Это же трагедия, — напомнила Гермиона. — Там не может быть никакого «и жили они долго и счастливо». Кстати, нам уже следовало бы начать практиковаться — до прослушивания осталась всего неделя. Она замолчала, пытаясь сообразить, как разделить два экземпляра пьесы между тремя людьми. — Вы с Гарри можете репетировать по этой новой книге, а я возьму старую. Было бы проще, если бы нам всем надо было читать один и тот же отрывок, но пока придётся обходиться тем, что есть.

Рон нахмурился.

— Что-то мне не очень хочется репетировать, — задумчиво сказал он. — Актёр из меня не очень, и я не понимаю половины слов в пьесе…

— Попробовать всё равно можно, — пожал плечами Гарри. — Давай, это всего лишь школьная постановка. А Гермиона объяснит нам все трудные моменты.

— У меня ещё и боязнь сцены, — продолжал упираться Рон. — Мне в детстве пришлось участвовать в одной постановке — совершенно идиотская затея мамы — и я был ужасен. Серьёзно, меня даже стошнило два раза.

Гермиона, до этого изучавшая потрёпанную копию пьесы, оторвала взгляд от книги.

— Многие великие актёры начинали так же, — заметила она. — Это ещё ничего не значит.

— Вот только я не великий актёр, — усмехнулся Рон. — И не хочу им становиться. Не вижу смысла в том, чтобы расхаживать по сцене в дурацком костюме, притворяясь каким-то сумасшедшим, которому мерещатся кинжалы.

Гермионе пришлось в буквальном смысле прикусить язык, чтобы удержаться от язвительного комментария. Благо в этот момент она смогла отвлечься на Гарри, который, нахмурившись, внимательно изучал один из экземпляров книги, словно пытался в чём-то разобраться.

— Может, попробуешь? — предложила ему Гермиона.

— Первым? Э-эм… — нервно отозвался он. — Из меня тоже не очень хороший актёр выйдет, я вообще не приближался к сцене с пяти лет…

— Значит, у тебя был хоть какой-то опыт, — приободрила Гермиона. — Спорим, большинство и этим похвастаться не может?

Гарри нервно закусил губу, выдавая своё волнение.

— Не думаю, что фраза «Простите, в нашей гостинице не осталось свободных комнат» может считаться актёрским опытом…

— По крайней мере, ты был на сцене, — ответила Гермиона, не принимая никаких оправданий. — Тем более мы все будем репетировать — да, Рон, даже ты. Так что какая разница кто начнёт?

— Ладно-ладно, — проворчал Гарри, становясь перед диваном. Сделал паузу, собираясь с мыслями, и начал читать: — Откуда ты, кинжал…

Они практиковались по очереди, несмотря на наличие двух экземпляров пьесы: просто было приятно расслабиться, глядя, как твой друг выступает с монологом. Поначалу Гарри сильно нервничал, постоянно спотыкаясь о слова и путая фразы, но стоило ему справиться с начальным волнением, как дело пошло гораздо лучше. Гермиона и Рон осторожно критиковали некоторые моменты, вносили свои предложения, и уже через полчаса Гарри читал текст как минимум уверенно, делая неплохие попытки вжиться в роль.

Рон, напротив, или переигрывал, или начинал читать слишком монотонно, так что все силы друзей были брошены на то, чтобы помочь ему найти золотую середину. Для себя Гермиона решила, что если им удастся затащить Рона на прослушивание (а он всё ещё рьяно протестовал против этой затеи), то из него выйдет неплохой Привратник.

Когда настала её очередь читать отрывок, оба как один заверили Гермиону, что у неё хорошо получается. Девочки должны были подготовить первый эпизод появления леди Макбет — пятую сцену первого акта, — в которой она получала письмо от Макбета и произносила короткий монолог о том, как её муж был «слишком пропитан молоком сердечных чувств», чтобы решиться на убийство короля Дункана. Гермионе эта сцена очень нравилась, хотя она и хотела, чтобы девушкам позволили читать ещё и «Ко мне, о духи смерти!..» Но и письмо Макбета было достаточным испытанием; Гермиона тщательно следила за каждым своим действием, каждым словом, каждой интонацией и выражением лица, пока Рон не признал, что её перевоплощение в леди Макбет было «чертовски жутким».

— Почему? — спросила она, сдвинув брови.

— Кажется, как будто совершенно другой человек выпил Оборотное зелье и получил твою внешность. Это странно.

Польщённая, Гермиона зарделась и поблагодарила за комплимент.

Затем место перед диваном снова занял Гарри, и они продолжили репетировать по кругу, пока поблизости не оказался ухмыляющийся Малфой. Он держал небольшую книгу в чёрном кожаном переплёте, которая находилась в таком идеальном состоянии, словно к ней никогда не прикасались. Драко переложил книгу из одной руки в другую, и луч солнца, проникавший в библиотеку через широкое окно, скользнул по корешку с вытесненным серебряными буквами названием: «Макбет».

Малфой смерил всех троих таким взглядом, будто считал их жалкими и забавными одновременно, и голосом, полным издёвки и сарказма, продекламировал:

— Ну, чёрные, полуночные ведьмы, — начал он, делая ударение на последнем слове и глядя прямо на Гермиону, — чем заняты?

Рон и Гарри, никогда раньше не читавшие пьесу, понятия не имели, о чём он говорит, но Гермиона быстро сориентировалась:

— Тем, что назвать нельзя, — продолжила она цитату, с раздражением глядя на Малфоя, и добавила уже от себя: — Истреблением хорьков.

Рон даже не потрудился замаскировать смешок. Малфой лишь приподнял бровь.

— Бедный Уизел, — сказал он с издевательским состраданием. — Наверное, даже истребитель хорьков зарабатывает больше денег, чем ты видел за всю жизнь. Неудивительно, что у тебя началась истерика.

Это быстро заткнуло Рона. Кончики его ушей запылали, и он с угрожающей медлительностью поднялся с дивана, вытаскивая палочку.

— Малфой… — прорычал он, но Гарри не дал ему договорить.

— Проваливай отсюда, Малфой, — сказал он с нескрываемой неприязнью. — Я не стану останавливать Рона, если ты выведешь его из себя.

Драко с усмешкой прислонился к книжному шкафу.

— Не думаю, что ты можешь заставить меня выйти из библиотеки, Поттер, — протянул он. — Кажется, она открыта для всех, кто хочет делать домашнее задание, заниматься исследованиями, читать для удовольствия… — Его взгляд упал на потрёпанный экземпляр в руках Рона. — Или готовиться к прослушиванию, по всей видимости. Надеюсь, вы не питаете иллюзий, что сможете действительно получить роль. Иначе будете слишком расстроены, когда вас высмеют на прослушивании.

— Никто не будет никого высмеивать, Малфой, — оборвала его Гермиона, сама удивляясь холодности, прозвучавшей в её голосе. — Уж точно мы выступим лучше тебя, учитывая то, что последний час мы репетировали, а не доставали других.

— А кто сказал, что я не репетировал? — вскинул бровь Малфой. — Я бы продемонстрировал, как следует играть Макбета, но не стану опускаться до такой грязи, как ты.

— Малфой, ещё одно слово… — прорычал Рон, направляя на него палочку.

Тот лишь улыбнулся в ответ, но Гермиона заметила, как неуловимым движением его рука скользнула ближе к его собственной палочке. Если Рон нападёт, Малфой не останется в долгу, и тогда мадам Пинс придёт в ярость за то, что они устроили дуэль прямо в библиотеке.

— Рон, не надо, — остановила его Гермиона. — Он не стоит того, чтобы попадать из-за него в неприятности.

— Неужели грязнокровка волнуется, что я обижу её пёсика Уизела? — ухмыльнулся Малфой. — Грейнджер, надеюсь, ты не мечтаешь получить роль леди Макбет? Грязнокровки не могут изображать аристократию.

На этот раз Рон точно набросился бы на него, если бы Гермиона не схватила его за запястье, заставляя опустить палочку. Но это не помешало ему говорить.

— Гермиона в сто раз лучше тебя! — выкрикнул он, заливаясь яростным румянцем и пытаясь высвободить руку из цепкой хватки. — И она более чем способна сыграть леди Макбет!

Малфой с самодовольной ухмылкой наблюдал за сценой, виновником которой стал. Решив, что на сегодня хватит, он развернулся и пошёл в сторону выхода.

— Может быть, — бросил он через плечо на прощание, — тебе позволят сыграть прислугу, Грейнджер. В конце концов, это твоё законное место — обслуживать чистокровных волшебников.

Рон всё же вырвался, воспользовавшись замешательством Гермионы, и, вскинув палочку, прокричал:

— Фурнункулус!

Заклинание полетело туда, где мгновение назад находилась голова Малфоя, и ударило в одну из книжных полок. Несколько книг тут же покрылись странными гнойниками.

— Фините инкантатем, — мгновенно сориентировалась Гермиона, возвращая книгам нормальный вид и одаривая Рона яростным взглядом. — Зачем ты вообще его слушаешь? Он же просто пытается вывести нас из себя.

— Он оскорблял тебя, — возразил Рон, как ребёнок, которого отчитывает мать, и вновь уселся на диван.

— Но я на него не набросилась, — заметила Гермиона. — Мы в библиотеке, Рон, здесь не устраивают дуэли. Что, если бы ты использовал другое заклинание? Некоторые из них невозможно снять с неодушевлённых предметов.

— Какие например? — заинтересовался Гарри.

Гермиона смерила его пристальным взглядом.

— Тебе следует внимательнее слушать профессора Флитвика, — сказала она, но затем всё же ответила на вопрос: — Обездвиживающее заклинание, например. Если бы оно попало в книгу, её невозможно было бы открыть.

— Ладно-ладно, — проворчал Рон. — Никаких дуэлей в библиотеке.

— Отлично, — кивнула Гермиона. — А теперь вернёмся к репетиции. Я хочу, чтобы Малфой язык проглотил, когда объявят результаты прослушивания.

* * *

Макбетовские ведьмы отличаются от ведьм современных сказок. В последних они если и представляются исчадиями зла, их также нередко используют в качестве объекта насмешек, и само их существование не воспринимается всерьёз. Что до Шекспира, его аудитория искренне верила в существование зла, порождённого ведьмами; они воспринимались как существа, находящиеся за пределами Великой цепи бытия, описывающей естественную иерархию вещей. Таким образом, они представлялись противоестественными слугами зла и дьявола и вселяли в людей гораздо больший страх по сравнению с современностью.

Следует отметить, что король Яков интересовался колдовством, он даже…

— Гермиона? — Голос Рона звучал совершенно безнадёжно. — Эта книга просто не может вызывать такой интерес.

На самом деле очень даже могла. Сразу после обеда Гермиона одолжила Буклю и послала письмо родителям, в котором рассказала о готовящейся постановке и попросила проверить домашнюю библиотеку на наличие экземпляра книги. К шести часам Букля вернулась с восторженным письмом от родителей, копией пьесы и парой старых учебников с анализом главных персонажей и тем произведения. Гермиона сразу же уютно устроилась на диване, принимаясь за чтение, и с тех пор ни разу не подняла голову и не обратила внимания на происходящее в комнате.

Когда Букля вернулась с письмом, гостиная была заполнена наполовину, теперь же тут яблоку было негде упасть. Пяти— и шестикурсники сбились в небольшие стайки, взволнованно переговариваясь или репетируя свои монологи. В дальнем углу особенно большая группа студентов окружила семикурсницу, в которой Гермиона смутно узнала Меган Монтгомери. Она перебирала кипу свитков, которые так и норовили выскользнуть у неё из рук, и пыталась отвязаться от взбудораженных студентов.

— В последний раз повторяю: я не могу давать советы для прослушивания, — резко бросила она, размахивая пером. — Поэтому предлагаю вам продолжить репетировать и оставить меня в покое, чтобы я могла, наконец, заняться организацией. И нет, Дэвид, я не принимаю взятки. Пьеса пойдёт в зачёт по магловедению на ЖАБА, и я не собираюсь рисковать своими оценками, спасибо.

Рон попытался вытянуть книгу из рук Гермионы.

— Тебе хватит прочитанных учебников на всю жизнь, — уговаривал он. — Тем более она не может быть настолько интересной.

— Очень даже может, — защищалась Гермиона. — Я читаю про макбетовских ведьм и Великую цепь бытия…

— О, Мерлин, — проворчал Рон, — про цепи ты ничего не говорила. Ему и они тоже мерещатся?

Гермиона смерила его едким взглядом.

— Я же не в буквальном смысле, Рон. Великая цепь бытия — это… это концепция шекспировских времён. Она утверждает, что всё в мире имеет своё естественное положение в иерархии бытия. Король находится на самом верху — по крайней мере, в человеческой цепи, — а все остальные располагаются под ним, заканчивая крестьянами и нищими в самом низу. Вот почему Макбет сходит с ума: убив короля и заняв его место, он пошёл против Великой цепи и расстроил естественный порядок вещей. В пьесе даже есть отсылки на это, во втором акте…

Она потянулась к копии, присланной родителями, собираясь отыскать нужную цитату, но Рон схватил её за запястье.

— Я и так понял, но всё равно не вижу, как это может казаться интересным.

— Это очень интересно, — упрямо настаивала Гермиона, — и это крайне важно для понимания пьесы. Невозможно играть, если не знаешь основных тем…

— А ещё невозможно играть, когда просто сидишь и читаешь учебники, — не менее упрямо отозвался Рон. — Ты уже часа два как не произнесла и слова.

Гермиона взглянула на часы — Рон был прав.

— Ладно, я могу ненадолго отвлечься, — сдалась она, благоговейно закрывая книгу. — Но я всё равно её дочитаю.

Рон широко улыбнулся и помог Гермионе подняться с дивана. Она оставила учебник на столе и подошла к скоплению студентов возле камина.

Лаванда и Парвати подвинулись, освобождая ей место рядом с Гарри. Теперь, учитывая Рона, пятеро человек теснились на трёхместном диване, но каким-то образом это всех только веселило. Симус как раз представлял своё видение солилоквия о кинжале с чересчур утрированным американским акцентом, заставляя всех смеяться до слёз, и, когда он дошёл до «Иль ты не осязаем, грозный призрак», Гермиона уже смеялась вместе с остальными — её недовольство испарилось без следа, как только она увидела выражение лица Симуса.

В конце концов, Шекспир вовсе не осуждал комедию…

Когда Симус закончил своё маленькое выступление под бурные аплодисменты, разговор свернул на более важные темы: кто пойдёт на прослушивание, какую роль каждый хотел получить, как будут вести себя семикурсники, режиссирующие постановку, что значили те или иные слова из пьесы, и даже, к величайшему удовольствию Гермионы, короткое, но глубокое обсуждение сцен с Гекатой.

В целом это был замечательный вечер: она сидела рядом с друзьями и участвовала в интересном разговоре, греясь в тепле камина, окружённая искренними улыбками. Обсуждение периодически прерывалось, когда кто-то из ребят осмеливался выйти вперёд и прочесть монолог — всерьёз или просто забавы ради. Рон потратил добрые полчаса, уговаривая Гермиону попробовать свои силы. В итоге она согласилась, но только при условии, что он прочитает свой монолог первым, от чего Рон поспешно отказался. А вот Гарри поймал её на слове и очень неплохо выступил. Быстро вернувшись на диван, он жестом пригласил Гермиону занять импровизированную сцену. Увидеть себя со стороны было невозможно, но остальные заверили, что она прекрасно вжилась в роль леди Макбет, и Гермиона смущённо заняла своё место, светясь от похвалы.

Спать все отправились поздно. Гермиона забралась под одеяло, поглощённая мыслями о летающих кинжалах, письмах, предсказаниях, убийствах, которые тесным клубком сплетались у неё в голове. И сны в ту ночь ей снились какие-то горячечно воспалённые, не подходящие под определение кошмара, но всё равно странно волнительные и пугающие.

Она была леди Макбет, планировала убийство короля и под конец сходила с ума. Вот только её сон изобиловал деталями, которых в пьесе не было. Странные небольшие сцены, порождённые её собственным воображением, в которых она объясняла Макбету концепцию Великой цепи бытия, как бы невзначай замечая, что он сойдёт с ума. Так обыденно, словно это было совсем неважно. В ответ он улыбнулся, пожал плечами и сказал, что сумасшествие придётся очень кстати, а потом из ниоткуда возникли Рон и Гарри, и Гермиона объясняла им, что они с мужем теряют рассудок, так что не присмотрят ли друзья за Живоглотом в её отсутствие? Потом она вновь повернулась к Макбету, на этот раз кровь покрывала его руки, и он смотрел на них в ужасе, затем вновь поднял голову, глядя на Гермиону снизу вверх — и когда только он успел опуститься на колени? — протянул к ней руки и прошептал:

— Воды немного — смыть пятна, вот и всё. Ты так сказала.

Гермиона посмотрела на свои собственные руки, понимая, что они покрыты каплями воды; она потянулась к Макбету в попытке смыть кровь с его ладоней и в этот миг проснулась, чувствуя странную тревогу от того, как внезапно оборвался сон.

Видение не было страшным, просто необычным, Гермиона и сама не смогла бы объяснить — мысленный эквивалент того, как влажный палец проводит по ободку винного бокала.

В любом случае, это было лишь видение, и через пять минут Гермиона уже снова спала.

— Не могу поверить, что нам дали всего неделю для подготовки! — простонала Гермиона, когда они подошли к кабинету зельеварения. — Это же так мало… Где моя копия пьесы?! — Она сбросила сумку с плеча, опустилась на колени и принялась судорожно рыться в ней.

— Ты что, не можешь даже на минуту забыть об этой дурацкой постановке? — утомлённо поинтересовался Рон. — У меня уже в печёнках сидят твои кинжалы, предсказания и письма…

Гермиона остановила лихорадочные поиски и подняла изумлённый взгляд на друга.

— Рон, — почти проскулила она, — прослушивание сегодня!

— Ага, и ты уже довела свой монолог до идеала, — заметил Рон. — Ты репетируешь каждую свободную минуту, у меня уже голова болит. Отдохни немного.

Гермиона наконец отыскала книгу и, помедлив, достала её из сумки, другой рукой отбрасывая прядь волос с лица.

— Я знаю, — сказала она после паузы. — И я действительно запомнила слова, но я всё ещё волнуюсь и…

— И ты же знаешь нашу Гермиону, — закончил за неё Гарри. — Заставить её не нервничать — это всё равно что пытаться остановить цунами…

— Замораживающие чары, — пробормотал Рон себе под нос.

— …так что легче просто оставить её в покое, — продолжил Гарри. — К тому же, даже если ты остановишь её, остальные всё равно репетируют. Сегодня невозможно этого избежать.

Он был прав. Коридор перед кабинетом зельеварения обычно заполнялся шумом разговоров и сплетен, пока все ждали прибытия Снейпа: беспечно и спокойно в обычные дни, испуганно и робко — во время тестов. Сегодня же большинство студентов сосредоточенно читали свои солилоквии, бормоча и тихонько проговаривая слова, и неопределённо жестикулировали, только обозначая действия, которые они планировали совершать на сцене, уверенные, что это прекрасно подойдёт к роли. Некоторые читали свои партии с книг, которые успели предусмотрительно урвать из библиотеки, другие — со своих собственных экземпляров, присланных из дома взбудораженными родителями, и совсем немногие, кто не смог найти копию пьесы, читали со свитков пергамента, на которые перенесли нужную сцену собственноручно.

— Прекрасно, — проворчал Рон, прислонившись спиной к стене и наблюдая, как двое его друзей вытащили свои копии пьесы (Гермиона — с извиняющейся полуулыбкой) и начали читать. — Просто прекрасно.

— Ну, ты же сам решил не участвовать в прослушивании… — начал было Гарри, но продолжения фразы не последовало, потому что все студенты рядом вдруг замолчали. По коридору в их направлении шагал Снейп, его мантия развевалась при ходьбе, а на лице застыло мрачное выражение.

Он резко затормозил перед дверью и обратился к ученикам:

— Я не желаю видеть, — начал он низким звучным голосом, — жалких актёришек, которые мечтают покривляться на сцене. Любой, кого я замечу за повторением текста, или за чтением пьесы, или за чем угодно, хотя бы косвенно касающимся прослушиваний, потеряет двадцать баллов. Так что советую вам убрать ваши сценарии сейчас.

Он подкрепил свои слова яростным взглядом, и студенты в спешке попрятали свои книги и свитки в сумки. Малфой, всегда демонстративно игнорирующий приказы Снейпа — и всегда выходящий сухим из воды — не убрал свой экземпляр, вместо этого нарочито небрежно помахивая книгой. Снейп лишь скользнул по нему взглядом и, не сказав ни слова, прошёл в класс.

— Предвзятая сволочь, — прошептал Рон, когда студенты начали заполнять кабинет. — Если бы кто-то из нас оставил книгу, мы бы точно потеряли эти баллы. Даже больше. Чёртов…

Снейп смерил его угрожающим взглядом, и Рон немедленно замолчал. Очевидно, надвигающиеся прослушивания и связанная с ними суматоха привели профессора в ужасное расположение духа.

Студенты вскоре расселись по местам и погрузились в новую тему, быстро работая над своими зельями. Снейп, всё ещё пребывая в мстительном настроении, дал им такой рецепт, который в случае ошибки заставлял выпившего потерять голос. К счастью, варево во всех котлах выглядело вполне прилично. Никто не рискнул испытывать терпение Снейпа чтением «Макбета», за исключением Драко Малфоя, чей взгляд лихорадочно перескакивал с одной строки на другую, пока он помешивал зелье в котле.

Рона такое положение дел не устраивало.

— Снейп даже внимания на него не обращает, — прошипел он, глядя, как Гермиона нарезает самшитовые листья. — Как бы я хотел отказаться от зельеварения. Сальная сволочь, а не учитель. Надо было завалить СОВ, тогда было бы оправдание, чтобы не ходить к нему.

— И тогда можно навсегда забыть о куче профессий, — прошептала Гермиона в ответ. — Например, об аврорате, или целительстве, или…

— Ладно-ладно, я и так знаю, — поморщился Рон. — Я просто мечтаю, чтобы преподаватель зелий не был летучей мышью-переростком, у которой роман с Малфоем…

— Мистер Уизли, — раздался вкрадчивый, пробирающий до дрожи голос Снейпа за их спинами, в котором явственно звучали нотки раздражения. Рон подскочил и виновато обернулся, в то время как лицо Гермионы приняло стандартное «я-же-тебе-говорила» выражение, что, впрочем, не заставило её прервать нарезку листьев. Гарри бросил на друга сочувственный взгляд, но у него хватило ума не вмешиваться.

— Да, профессор? — нервно отозвался Рон, заламывая пальцы.

— Двадцать очков с Гриффиндора и наказание. Сегодня, во время прослушиваний, — без промедления сказал Снейп, после чего развернулся и зашагал на другой конец класса, оставляя парня в нервном волнении.

— Это нечестно, — прошептала Гермиона, как только Снейп оказался на безопасном расстоянии. — Как он может назначать наказание на время прослушиваний?

— Я всё равно не собирался идти, — пожал Рон плечами. — Я же говорил, что не хочу в этом участвовать.

— Да, но он-то об этом не знал. Что, если бы ты собирался? — поддержал подругу Гарри, но в этот момент Снейп наградил их компанию очередным свирепым взглядом, и всё оставшееся время до конца урока они провели в молчании.

* * *

— Всем добрый вечер и спасибо, что пришли на прослушивания, — начала Меган, и командирские нотки в её голосе заставили всех собравшихся замолчать, нервно переминаясь с ноги на ногу. — Все расписались в списке участников? Хорошо. Передайте его сюда, пожалуйста.

Сьюзен Боунс, сидевшая ближе всех к списку, поспешно выполнила просьбу и снова заняла своё место.

Сказать, что все были ужасно напуганы, в случае некоторых студентов стало бы преуменьшением, в случае остальных — полнейшей ложью. Чуть больше половины претендентов сидели белее полотна, что только подчёркивалось дрожащим пламенем свечей, которые давали неровный приглушённый свет. Падма Патил учащённо дышала, трое пятикурсниц сидели, прижавшись друг к другу и крепко держась за руки, а Эрни Макмиллан так вцепился в свою потрёпанную копию пьесы, словно от этого зависела его жизнь.

Остальные выглядели чуть спокойнее — или благодаря излишней самоуверенности, или потому, что не сильно волновались, достанется им роль или нет. Малфой, сидевший между Блейз и Пэнси — Крэбба и Гойла поблизости не наблюдалось — по всей видимости, попадал в первую категорию, беспечно откинувшись на спинку стула, вздёрнув нос и изучая Меган и остальных постановщиков с холодной бесстрастностью. Его неприкрытая самовлюблённость заставила руку Гермионы инстинктивно дёрнуться в сторону палочки, так же, как человек автоматически чешет зудящее место; его отношение к происходящему вызывало у девушки непреодолимое желание наложить на Малфоя такой ужасный сглаз, чтобы у него цветная капуста из ушей полезла…

Но Меган снова заговорила.

— Прежде чем мы начнём, я бы хотела представиться и познакомить вас с моими со-режиссёрами, потому что мы все впятером будем оценивать ваши выступления сегодня. Меня зовут Меган Монтгомери, я учусь на Гриффиндоре. Это, — она указала на пухленькую девочку, которая широко улыбалась и чем-то отдалённо напомнила Гермионе Молли Уизли в молодости, если бы та была брюнеткой, — Рут Фейрберн, она из Пуффендуя.

Рут улыбнулась ещё шире, обводя ободряющим взглядом всех присутствующих, и многие инстинктивно заулыбались в ответ.

Меган подошла к высокому жилистому парню с каштановыми волосами, шею которого прикрывал ярко-жёлтый шарф — в комнате было довольно прохладно. Он также расплылся в широкой искренней улыбке.

— А это Станислав Флорес, мы называем его Стэн. Он тоже из Пуффендуя.

— Не волнуйтесь, ребятки, — прервал её Стэн, — вы все будете бес-по-доб-ны.

Джинни и Луна, сидевшие недалеко от Гарри и Гермионы, весело переглянулись, но Меган уже продолжила представление других постановщиков:

— Это Оливия Восс, из Когтеврана, — объявила она, опуская руку на плечо девушки, которая внешностью больше походила на белокурую голубоглазую фарфоровую куклу. Она не стала ничего говорить, но дружелюбно улыбнулась собравшимся.

— А здесь у нас, — продолжила Меган с ноткой неприязни в голосе, указывая на последнего режиссёра, — Адриан Блэквуд. Из Слизерина.

Адриан, который, ссутулившись, стоял у стены с выражением мрачной скуки на лице, лениво приподнял руку в знак приветствия. Глаза Меган на мгновение потемнели, но затем она вновь перевела взгляд на претендентов, вернув на лицо прежнюю улыбку.

— Что ж, теперь, когда мы все знакомы, можно начать прослушивания. Каждый из вас будет вызван в соседний кабинет, а мы впятером будем смотреть и оценивать ваши выступления. Сначала пойдут мальчики, в алфавитном порядке, потом девочки. Как только ваше прослушивание закончится, прошу вас немедленно вернуться в гостиную вашего факультета, потому что в этих кабинетах мы находимся с разрешения профессора Макгонагалл, и она не хочет, чтобы кто-нибудь задерживался здесь дольше необходимого.

Гарри и Гермиона разочарованно переглянулись. Девушка надеялась, что им удастся встретиться после пробы Гарри и скоротать вместе время до того, как наступит её очередь.

— Кажется, всё, — закончила Меган. — Стэн будет по очереди вызывать вас в соседний кабинет. Желаю всем удачи!

Она передала парню список присутствующих и вместе с другими постановщиками отправилась в соседний кабинет. Стэн достал палочку и произнёс: «Ордино литерарум» — располагая имена на пергаменте в алфавитном порядке, после чего с широкой улыбкой обратился ко всем присутствующим:

— Так, дорогие мои, я не хочу, чтобы кто-то из вас нервничал, хорошо? Потому что вы все будете совершенно блистательны. Вам абсолютно не о чем беспокоиться, ребятки, — начал он, светясь искренним добродушием, и, взглянув на список, продолжил: — Терри Бут? Ты первый.

Терри медленно поднялся со своего места, кивая в ответ на приглушённые пожелания удачи, и взволнованно последовал к выходу вслед за Стэном.

— Так ты из Когтеврана? Чудесный факуль… — услышали все удаляющийся голос режиссёра, прежде чем дверь за парнями закрылась.

После этого атмосфера в комнате ожидания только накалилась, в напряжённой тишине все нервно ёрзали на своих местах. Периодически кто-нибудь заводил разговор с соседом или начинал тихонько бормотать себе под нос слова заученного монолога, но и разговоры, и репетиции быстро заканчивались, не успев толком начаться. Даже самые самоуверенные претенденты и те, кому было всё равно, получат они роль или нет, начали заметно волноваться. Гарри заламывал пальцы, не отрывая взгляда от своих ладоней. Только Малфой всё ещё пытался сохранять внешнюю невозмутимость, откинувшись на спинку стула с пренебрежительным видом на лице.

Напряжённая тишина нарушалась только появлением Стэна, который заходил в комнату каждые несколько минут, забирая с собой нового претендента. Он был неизменно разговорчив и дружелюбен, что хоть немного разбавляло волнение, царившее в комнате. Каждый раз Стэн уводил очередного перепуганного студента с нещадно потеющими ладонями, вслед которому летели пожелания вроде «Удачи!» и «Ни пуха ни пера».

Малфой, разумеется, на своё прослушивание удалился такой развязной походкой, словно ему принадлежал весь мир. По крайней мере, он попытался — получилось у него всё-таки не совсем идеально. После этого список прошёл через фамилии, начинавшиеся на «Н», «О» и, наконец, на «П».

— Гарри Поттер? — позвал Стэн, в очередной раз заглядывая в комнату ожидания и встречая Гарри широкой искренней улыбкой. — Твоя очередь, малыш.

Он тоже ушёл, и Гермиона переместилась поближе к Джинни и Луне. На последнюю, казалось, никак не влияла атмосфера страха и волнения, царившая в комнате: она обводила однокурсников томным взглядом, словно рассматривала любимое произведение искусства или читала прекрасную поэму. Джинни вела себя более нормально, нервно улыбнувшись Гермионе, когда та села рядом с ними.

Количество парней в комнате продолжало постепенно сокращаться, пока, наконец, там не остались только девочки, которых вскоре начали по очереди вызывать на прослушивание. Фамилии, начинавшиеся на «А», пролетели незаметно, затем «Б», «В», и, наконец…

— Гермиона Грейнджер?

Она встала под искренние пожелания («удачи» от Джинни и «ни перьев ни пуха» от Луны) и направилась в соседний кабинет, чувствуя себя так, будто сердце в любую секунду проломит рёбра и вырвется на свободу. Это, кстати, можно было сделать с помощью заклинания — Гермиона точно помнила — его запретили и классифицировали как тёмную магию в 1767-ом.

Дверь комнаты ожидания щёлкнула за её спиной.

— Не паникуй, всё будет хорошо, — заверил её Стэн с дружелюбной улыбкой. — Ой, и не обращай внимания на Адриана, хорошо, дорогая? У него сегодня скверное настроение, одна пятикурсница даже расплакалась от того, как он на неё смотрел, бедняжка…

И с этими словами он открыл дверь.

Кабинет был довольно внушительных размеров, но не меблирован, кроме самого необходимого для прослушиваний, отчего комната казалась пустой. Прямо перед Гермионой стояли четыре широких парты, составленные вместе и представлявшие собой самодельную сцену. Режиссёры сидели на небольшом удалении слева, за пятой партой лицом к «сцене», а на столе перед ними были разложены длинные свитки пергамента.

Гермиона могла бы поклясться, что проклятие — то самое, которое позволяло сердцу проломить грудную клетку — использовалось на ней в эту самую секунду, если бы она не знала, что в Хогвартсе полно детекторов, реагирующих на тёмную магию. Но как же это проклятие называется?

— Гермиона, — ободряюще улыбнулась Меган, — спасибо, что пришла. Ты не могла бы подняться на сцену и произнести монолог? Стэн, передай ей, пожалуйста, чистый пергамент — он будет вместо письма.

Стэн выполнил просьбу, не упустив шанса показать Гермионе два больших пальца, после чего занял своё место за столом. Гермиона уставилась на сцену. Она могла это сделать. Она репетировала более чем достаточно. Она идеально знала монолог.

Проклятие Деширон, точно — от французского «душераздирающий», оно же было придумано неизвестным магом-французом. Возможно, каким-нибудь далёким предком Малфоя, ведь его фамилия имеет французское происхождение, а значит их семья жила когда-то во Франции. К тому же у этого рода весьма близкие отношения с тёмной магией, по крайней мере, по слухам, долетавшим до Гермионы и… И какого чёрта она думает о тёмных проклятиях и предках Малфоя в такой ответственный момент?!

Видимо, это была реакция на стресс. Она всегда делала то же самое, когда волновалась: воскрешала в памяти ненужную информацию, бесполезные факты и знания — и это действительно помогало: точные знания всегда успокаивали Гермиону перед лицом неизвестности.

Она глубоко вздохнула и забралась на «сцену» — здесь не было ступенек, только придвинутый стул служил этой цели. Подняв пергамент, который должен был олицетворять письмо от «мужа», Гермиона заняла начальное положение на сцене — в дальнем левом углу, как будто только что появилась из-за кулис — на мгновение прикрыла глаза и сделала глубокий вдох.

В эту секунду весь монолог развернулся в её сознании так ясно и отчётливо, как лекция по зельеварению. Сделать ударение на этом слове, выделить интонацией эту фразу, ускориться здесь, сделать паузу там, замедлиться в этом месте. Звучать скептически, недоверчиво, но в то же время восторженно и радостно; этот жест, это движение, это выражение лица. О чём думает леди Макбет? Что она чувствует? Чего желает?

Без сознательного усилия со стороны Гермионы её осанка поменялась, в глазах зажглась искра, и когда она открыла рот, слова сорвались с губ легко, естественно и плавно.

— Я встретил их в счастливый день…

* * *

Полчаса спустя она сидела в общей гостиной с Гарри — Рон всё ещё отбывал наказание у Снейпа — и неторопливо потягивала горячий шоколад из глиняной кружки, нервно прокручивая в голове недавнее прослушивание.

— Я звучала недостаточно властолюбиво, — взволнованно сказала она. — Надо было выделить жажду власти сильнее, и ещё я не смогла…

— Гермиона, — терпеливо прервал Гарри, — десять минут назад ты жаловалась, что звучала слишком властолюбиво, и сказала, что надо было уделить внимание другим аспектам монолога…

— Но я правда недостаточно сконцентрировалась на них, — тут же подхватила Гермиона, но, встретившись со скептическим взглядом Гарри, поняла, что сама себе противоречит. — Ладно-ладно, я перестану говорить о прослушивании. Но я всё равно считаю, что могла сделать лучше.

— Ты была прекрасна, — уверенно заявил Гарри. — У тебя отлично получалось, когда ты репетировала, и я не вижу никаких причин, чтобы это поменялось на прослушивании. Точка.

Гермиона была не согласна, пребывая в полной уверенности, что её выступление на репетициях было не более чем приемлемым, а уж во время прослушивания наверняка оказалось в разы хуже из-за волнения. Но она не стала спорить — это только окончательно рассердило бы Гарри.

— А когда Рон должен вернуться с наказания? — спросила она, меняя тему. Гарри нахмурился и взглянул на часы.

— Ну, он сидит там уже часа два… Думаю, всё зависит от настроения Снейпа, — пожал Гарри плечами. — Он может продержать его там хоть до утра…

Его прервало внезапное и весьма театральное появление Парвати. Ни на кого не глядя, она спешно прошла через гостиную к лестнице в спальню, закусив нижнюю губу, скрестив руки на груди и вскинув подбородок так, словно готова была расплакаться в любую секунду.

— Парвати! — выкрикнула Лаванда, вбежавшая в гостиную вслед за ней, пытаясь выбраться из тесного клубка студентов, чтобы успеть перехватить подругу у подножия лестницы. — Парвати, успокойся, пожалуйста…

— Это было ужасно! — всплеснула та руками, её голос звучал на пару октав выше, чем обычно, и она упрямо продолжала смотреть на то место, где стена переходила в потолок — поверх головы Лаванды. — Я забыла слова, и мой голос дрожал, и…

Её начало трясти. Лаванда сжала подругу в крепких объятиях и с отчаянием окинула взглядом гостиную, останавливаясь на Гермионе с молящим выражением, которое словно говорило «пожалуйста, подойди и помоги мне!». Гермиона вздохнула.

— Пойду проверю что с ней, — сказала она, обращаясь к Гарри, после чего кивнула Лаванде и поднялась с дивана. — Если она не успокоится, то будет реветь всю ночь…

Гарри понимающе кивнул, наблюдая, как Гермиона пробирается к тому месту, где Лаванда пыталась подбодрить Парвати, которая продолжала причитать.

— А потом тот парень из Слизерина — ну, помнишь, один из режиссёров — он ухмылялся и так кошмарно на меня смотрел, о, это было ужасно, Лаванда, я ни за что не получу роль!..

Гермиона подошла ближе и по-дружески положила ладонь на плечо Парвати.

— Да ладно тебе, не расстраивайся. Стэн сказал мне, что Адриан вёл себя так со всеми. Он даже довёл одну пятикурсницу до слёз…

— Я сама чуть не заплакала, — пожаловалась Парвати, и её всхлип заглушило плечо Лаванды. — Это было просто ужасно.

— Уверена, ты выступила совсем не так плохо, как тебе кажется, — заверила её Гермиона, хотя про себя подумала, что у любого, кто забыл слова и чуть не расплакался прямо на сцене, не было шансов. — Хочешь подняться в спальню? Мы можем обсудить всё там.

Пятнадцать минут спустя она оставила безмерно благодарную Лаванду и заметно успокоившуюся Парвати наедине с горячим шоколадом и последним выпуском «Ведьминского досуга» (безотказный приём) и вернулась в гостиную, застав Гарри, Джинни, Симуса и Дина за живым обсуждением какой-то темы.

— Проблема в том, что сложно понять, когда ты играешь хорошо, — говорила Джинни. — Может казаться, что всё идёт гладко, но мы же не видим себя со стороны, так что невозможно знать наверняка. Хотя, наверно, можно было бы попросить кого-то посмотреть на тебя, перенести воспоминание в Омут памяти и увидеть всё таким способом, вот только достать Омут довольно проблематично… Или можно использовать одну из этих магловских штук… Как они там называются? — Она изобразила, как подносит что-то к глазу и направляет это что-то на Дина. — У папы была такая штука несколько лет назад, он так и не понял, как она работает…

— Видеокамера? — предположил Дин, и Джинни воодушевлённо кивнула.

— Точно, она самая. Но она ведь не будет работать в Хогвартсе, так что об этом можно сразу забыть, — вздохнула она. — Я пыталась использовать зеркало, но это глупо, потому что приходится постоянно смотреть на себя, но ведь на сцене мы не пялимся в одну точку.

— Можно было бы отыскать какое-нибудь записывающее заклинание, — вслух подумала Гермиона. — Уверена, в библиотеке точно найдётся что-то на эту тему.

— Я поищу, если получу роль, — задумчиво произнесла Джинни. — Было бы полезно… Но хватит об этом. Гермиона, как твоё прослушивание?

— Ну, я думаю, что наделала кучу ошибок, — начала она, — но Гарри говорит…

— Я говорю, что она отлично держалась до прослушивания и что нет никаких причин думать, что всё резко изменилось, — твёрдо прервал её Гарри. — К тому же ты постоянно противоречишь сама себе.

— Только один раз, — защищалась Гермиона. — И вообще, я действительно звучала недостаточно властолюбиво…

Дин вздохнул, откидываясь на спинку кресла.

— Серьёзно, Гермиона, ты всегда так делаешь, когда возникает что-то важное.

— Как делаю?

— Рассказываешь, как ужасно всё прошло, а неделю спустя узнаёшь, что набрала триста баллов из ста и получила высочайшую оценку в истории, — пояснил Дин, многозначительно приподняв бровь, и его слова были встречены одобрительным смехом. Гермиона нахмурилась.

— Так происходит не всегда, — сказала она и мгновенно об этом пожалела, потому что слова прозвучали слишком по-ребячески. — Ладно, допустим, так бывает. Но я просто нервничаю и начинаю переживать, ведь когда-то я действительно могу всё испортить, и тогда…

— И тогда свиньи начнут летать, а на первой полосе «Ежедневного пророка» появится история о том, что Люциус Малфой открыл приют для бездомных щенят, — прервал её Гарри, не обратив внимания на то, как одновременно поморщились Дин и Симус. Люциус Малфой, вместе с группой известных Пожирателей смерти, сбежал из Азкабана за несколько недель до начала семестра и, предположительно, воссоединился со своим хозяином. С возвращением Волдеморта, которое теперь было официально подтверждено Министерством, его приспешники начали открыто нападать на семьи маглов и маглорождённых. Атаки происходили примерно раз в две недели в разных масштабах. Хотя уже больше двух месяцев не было зафиксировано ни одного крупного нападения, но хватало и мелких, когда отдельные семьи становились жертвами ужасных расправ.

Решением Гарри, казалось, было просто игнорировать проблему и разговаривать о Волдеморте и его последователях так же, как и всегда. Гермиона часто задавалась вопросом, было ли это результатом отсутствия страха (весьма сомнительно), желанием казаться храбрым ради повышения морального духа окружающих (очень вероятно) или попыткой ободрить самого себя перед лицом опасности (также возможно).

— Я уверен, что всё прошло прекрасно, и даже не смей отрицать этого, — твёрдо закончил Гарри.

— Ладно, — с неохотой согласилась Гермиона. Она всё равно не верила ему, но не захотела продолжать бессмысленный спор — было легче просто остаться при своём мнении.

— Отлично, — подвёл итог Дин, расплываясь в широкой ухмылке. — А теперь, Симус… Я дам тебе шоколадную лягушку, если ты ещё раз прочитаешь сцену с кинжалом с шотландским акцентом — я весь день лежал под столом от смеха.

За обещанную шоколадку Симус воодушевлённо поднялся с места, и гриффиндорцы провели весь оставшийся вечер, как и всегда: с шутками, смехом и в приятной компании под весёлый треск пламени в камине.

В магическом мире давно назревало очередное нападение Пожирателей смерти.

С момента сражения в Отделе тайн, когда возвращение Волдеморта стало очевидным для всех, им больше не было нужды скрываться. Каждую неделю или две случалась новая атака. Обычно не больше чем на две семьи одновременно. Как всегда, колдография с изображением Чёрной метки появлялась на передовицах газет, и весь день проходил в нервном напряжении, когда маги вздрагивали от каждого шороха и от каждой тени.

Мелких нападений не было уже две недели, а с последней крупной атаки и вовсе минуло два месяца — она произошла как раз перед началом семестра. «Ежедневный пророк» ломился от статей о внезапном снижении числа нападений. По их мнению, это могло значить только одно: Пожиратели готовились к чему-то крупному.

С этими тяжёлыми мыслями обитатели Хогвартса собрались вечером за ужином в Большом зале. Потолок был уже неспокойного чёрного цвета, а дымные облака перемещались по небу, загораживая далёкие звёзды. Разговоры велись тише обычного, слегка приглушённо, хотя иногда то тут, то там звучал смех в ответ на забавную шутку. Впрочем, он лишь подчёркивал общее подавленное настроение.

Именно поэтому, когда Дамблдор медленно поднялся из-за стола, комната погрузилась в напряжённое молчание ещё до того, как он успел выпрямиться; все взгляды были прикованы к директору, и студенты нервно ёрзали на местах. Дамблдор одарил всех добродушной улыбкой, показывая, что не принёс дурных вестей, и начал говорить.

— Наши семикурсники, изучающие магловедение, — начал он, — попросили всех, кто принимал участие в прослушивании на прошлой неделе, остаться в зале после ужина для объявления результатов.

На мгновение в воздухе повисла напряжённая тишина, прежде чем её разорвали первые перешёптывания — нервные, взволнованные и испуганные. Гермиона, сидевшая вместе с Роном и Гарри за гриффиндорским столом, прикусила губу и постаралась сохранять спокойствие.

Это было ужасное чувство: она одновременно хотела поскорее узнать, получила ли роль, и отчаянно желала оттянуть момент, когда это станет известно. И ожидание… Оно было едва ли не хуже самого мероприятия. А что, если она не получила роль? Или получила — но очень маленькую и незначительную, и тогда на репетициях ей придётся смотреть, как более способные ребята завоёвывают сцену. Сможет ли она выдержать это и не чувствовать ужасной зависти? А что, если она получила большую роль — одну из главных — и просто не сможет справиться с ней на репетициях или не выучит текст? И тогда придётся отказаться от участия и подвести всех остальных.

Рон, должно быть, заметил её волнение, потому что ободряюще похлопал подругу по спине и сказал:

— Не беспокойся, всё будет отлично.

Гермиона улыбнулась ему и вернулась к ужину, но аппетит окончательно пропал. Гарри, сидевший напротив, кажется, тоже не мог есть.

Оставшееся до конца трапезы время прошло одновременно и слишком быстро, и невыносимо медленно, как невероятная смесь движения материков и скорости света. Но, в конце концов, младшекурсники начали расходиться, поодиночке или небольшими группами, и режиссёры постановки несколько раз переглянулись между собой. Меган первой поднялась из-за стола и прошла к центру зала напротив преподавательского стола, за которым остались только Дамблдор и Макгонагалл. Стэн, Рут и Оливия последовали за ней, Адриан вскоре тоже присоединился. Гермиона взволнованно наблюдала за ними краем глаза, пока последние студенты покидали Большой зал.

— Могу поспорить, ты получила одну из главных ролей, — ободряюще произнесла Джинни, которая присоединилась к шестому курсу, как только стол освободился. Гермиона крутила в пальцах маленькую морковку и напряжённо наблюдала, как Дамблдор благосклонно улыбнулся Меган и покинул зал, сопровождаемый профессором Макгонагалл.

Гермиона была немало удивлена, когда внезапно первым заговорил Адриан, его голос звучал резко и раздражённо.

— Так, — начал он. — Я бы хотел покончить с этим как можно скорее, так что все, кто не участвовал в прослушивании, выметайтесь. Сейчас.

Он бросил пристальный взгляд на пару второкурсниц с Пуффендуя, которые в суетливой спешке встали из-за стола, а в это время Рут поймала Адриана за локоть и что-то шепнула ему на ухо. Он сбросил её ладонь со своей руки и перевёл многозначительный взгляд на ни в чём не повинного когтевранца.

— Я, пожалуй, пойду, — пробормотал Рон с усмешкой и ободряюще улыбнулся Гермионе, Гарри и Джинни. — Не переживайте. Я буду ждать снаружи, хорошо?

Тайком он вытащил из кармана один конец длинной трубки телесного цвета — Удлинитель ушей из магазина Фреда и Джорджа — подмигнул друзьям и направился к выходу.

Теперь в Зале остались лишь те, кто проходил прослушивание, и они начали медленно подтягиваться к центру комнаты, где Меган и остальные режиссёры уже забрались на невысокую платформу, на которой располагался преподавательский стол. Гермиона окинула взглядом толпу и немного расслабилась, обнаружив, что не она одна выглядела взволнованной. Губы Гарри нервно дёргались, а веснушки Джинни как будто бы стали гораздо ярче. Даже Малфой растерял прежнюю самоуверенность, бледностью лица напоминая привидение и кусая нижнюю губу.

Стэн вышел вперёд и обратился к собравшимся:

— Спасибо, что остались, детки, — начал он, расплываясь в широкой улыбке — такой, которая немедленно заставляет окружающих успокоиться. — Вы все были просто блистательны на прослушивании, и нам было очень трудно решить, как распределить роли. Меган сейчас зачитает список, но учтите, что он был составлен в том порядке, в котором мы выбирали актёров, а потом перевёрнут, так что сначала пойдут эпизодические роли, а в самом конце — главные, ведь так намного увлекательнее, правда, сладкие мои? И я хочу добавить, что абсолютно каждый…

— Стэн? — негромко позвала Меган, с лёгкой полуулыбкой приблизившись к нему сзади и мягко положив ладонь парню на плечо. — Может быть, я уже зачитаю список?

— Ой, да, конечно, дорогая, — всплеснул он руками и немедленно отошёл назад, позволяя Меган занять центральное место. Напряжение, ненадолго спавшее во время речи Стэна, немедленно начало нарастать.

— Без лишних предисловий, — начала Меган, — позвольте мне объявить список актёров. Роль Леннокса получает Терри Бут, Ментейса будет играть Симус Финниган…

Оба парня радостно воскликнули, заставив Меган на секунду замолчать. Друзья тут же бросились поздравлять их, похлопывая по спине и взъерошивая волосы. Гермиона нервно переступила с ноги на ногу, невольно задумавшись, получит ли и она подобные поздравления или придётся довольствоваться дружескими утешениями в случае провала.

Меган быстро закончила со списком лордов и перешла к более значимым ролям:

— Придворную даму играет Падма Патил, старика — Майкл Корнер, а привратника — Захария Смит…

И снова радостные возгласы, поздравления, визг. Гермиона же с волнением понимала, что с каждым новым именем список доступных ролей становится всё короче. Она внимала Меган, ожидая услышать своё имя или имена друзей. Вся лишняя информация мгновенно стиралась из памяти как ненужная и бесполезная.

— Роль первой ведьмы достаётся Блейз Забини, второй ведьмой будет Джинни Уизли, третьей — Луна Лавгуд.

Джинни радостно взвизгнула и схватила Луну за руку. Та улыбнулась — подозрительно широко — и сказала, что вполне довольна. Гарри с тёплой улыбкой поздравил подруг, и Гермиона по очереди их обняла. Джинни и правда была хорошим выбором для роли, да и Луна с лёгкостью могла представить на сцене загадочную третью ведьму. А вот кандидатура Блейз Забини была довольно интересной; Гермиона почти ничего о ней не знала, за исключением того, что девушка училась на Слизерине.

— Роль Банко получает Джастин Финч-Флетчли, Леди Макдуф сыграет Сьюзен Боунс, а самого Макдуфа — Гарри Поттер.

Гарри выглядел совершенно изумлённым. Джинни, ещё не отошедшая от радости после получения своей роли, первой напрыгнула на него и крепко сжала в объятиях. Он растерянно обнял её в ответ, и его губы медленно растянулись в широкой счастливой улыбке, когда Гарри наконец осознал, что произошло. Как только Джинни немного ослабила хватку, Гермиона тоже присоединилась к объятиям.

— Это великолепно, — тепло сказала она. — Макдуф! Шикарная роль, и ты отлично сыграешь! Я обязательно найду одну статью, которую читала, когда…

Гарри заулыбался ещё шире — как кот, которому удалось стащить сливки. Гермиона была искренне рада за него, так же, как всегда радовалась, когда они с Роном получали высокие оценки за тесты.

— Роль Макбета, — начала Меган, и комната мгновенно погрузилась в напряжённую выжидательную тишину, — достаётся Драко Малфою.

Гермиона охнула, а зал тут же наполнился взволнованными перешёптываниями; слизеринцы дружно зааплодировали, встречая новость одобрительными возгласами. Сам Малфой, казалось, принял её как должное, сдержанно улыбаясь и лениво принимая поздравления однокурсников.

— Интересно, кому он заплатил, чтобы получить роль, — пробормотал Гарри на ухо Гермионе, сузив глаза.

— И, наконец, роль леди Макбет получает Гермиона Грейнджер.

— …Ой, — только и смогла выдохнуть она, прежде чем Гарри радостно воскликнул и чуть не задушил её в объятиях от радости. Гермионе потребовалось несколько секунд, прежде чем мозг снова заработал, и мгновенно её накрыла волна паники: как она совместит репетиции с учёбой? Что, если она не сможет справиться с волнением на сцене, или забудет слова, или вообще не сможет сыграть ничего, кроме монолога, который надо было прочитать на прослушивании?..

— Я же говорил, что ты будешь прекрасна! — воскликнул Гарри, не переставая улыбаться, пока Джинни обнимала и поздравляла подругу, после чего, попрощавшись с ними, быстро скрылась в толпе вместе с Луной. — Леди Макбет… Я знал, что у тебя всё получится!

— Спасибо, — с трудом выговорила Гермиона, совершенно потрясённая произошедшим. — Я всё ещё не уверена, что смогу… Серьёзно, я имею в виду… О, нет. — Взгляд Гермионы упал на Малфоя, который стоял на противоположном конце зала, прислонившись к стене, на губах играла удивлённая ухмылка. Её сердце провалилось в пятки. — Малфой.

— А что с ним? — растерянно переспросил Гарри, но почти сразу понял всё сам. — Ах, да. Он играет Макбета…

Малфой, видимо, поняв, что эти двое говорят о нём, вскинул бровь и смерил Гермиону ехидным взглядом. Все её мечты об игре на сцене, об успехе и уверенности перед многолюдной аудиторией зрителей, начали таять и осыпаться, пока воображение заполнялось деталями: Драко стоит перед ней с той же злой, жестокой ухмылкой под ярким светом софитов, и как же она должна была играть роль его жены, если ненавидела его так сильно?

— Гермиона? — позвал Гарри, и девушка вернулась в реальность, где он стоял перед ней с нескрываемым беспокойством во взгляде. — Ты в порядке? Слушай, ну Малфой ведь не может сделать ничего по-настоящему плохого — его же просто выкинут из постановки.

— Он всё равно что-то сделает, — резко отозвалась Гермиона. — Только посмотри на него — это же очевидно.

— Гермиона, — успокаивающе произнёс Гарри, — всё будет хорошо. Просто расскажи постановщикам или кому-нибудь из учителей, если он попытается что-то сделать. У вас вообще много совместных сцен?

— Четыре только с нами и ещё две с кучей других людей, — отозвалась Гермиона и после секундного раздумья добавила: — И из-за него это станет настоящим адом, он же будет на всех репетициях, и Малфой ни за что не упустит шанса, чтобы поиздеваться надо мной… даже если всё ограничится постоянными оскорблениями, этого уже будет достаточно…

— Если он позволит себе что-то подобное, просто обратись к одному из режиссёров, — повторил Гарри. — Они не позволят ему участвовать в постановке, если он будет вести себя как придурок.

Но Гермиона уже не слушала; она пересеклась взглядом с Малфоем и ответила взаимностью на пристальный раздражённый взгляд.

— Я уже решила, — наконец обратилась она к Гарри. — Я не позволю Малфою всё испортить. Буду игнорировать любые его попытки вывести меня из себя.

— Отличная идея, — кивнул Гарри, — и, кажется… Рэйчел, или как там её? Она пытается привлечь твоё внимание.

Гермиона перевела взгляд на Рут, которая стояла сбоку от сцены и подзывала их с Малфоем к себе.

— Её зовут Рут, — поправила Гермиона. — Наверно, мне лучше пойти… Подождёшь меня?

— Конечно, — кивнул Гарри, и она направилась к пуффендуйке, краем глаза наблюдая за Малфоем, который шёл в том же направлении с другого конца зала. К Рут они подошли одновременно, и парень склонил голову, смерив Гермиону многозначительным взглядом. Она предпочла его проигнорировать и повернулась к Рут.

Девушка наградила обоих тёплой улыбкой, отчего у неё на щеках появились милые ямочки.

— Во-первых, поздравляю с получением главных ролей, — дружелюбно начала она. — Вы оба были просто невероятны на прослушивании, так что мы абсолютно уверены, что Макбет и леди Макбет получатся у вас прекрасно.

Малфой принял комплимент со сдержанным кивком, Гермиона — с улыбкой. Рут продолжила:

— Во-вторых, нам, конечно, известно, что между вами… скажем, довольно долгая история недопонимания. Но мы надеемся, что вы, будучи шестикурсниками, сможете переступить через прошлые обиды ради успеха постановки.

Гермиона кивнула, однако мысленно усомнилась в возможности такого расклада: сама она была готова сделать что угодно, но казалось совершенно очевидным, что любая попытка сблизиться с Малфоем не приведёт ни к чему хорошему.

— Вам, разумеется, придётся часто работать в паре, поэтому мы ожидаем, что вы будете встречаться вне общих репетиций, чтобы обсудить свои роли и как вы будете играть их, практиковаться… ну и всё в таком духе, — добавила Рут. — В субботу назначена встреча, чтобы определить даты репетиций, раздать сценарии, познакомиться, так что, думаю, вам лучше встретиться до этого времени, чтобы всё обсудить. Как насчёт сегодняшнего вечера?

— Я не могу, — бросил Малфой. — Буду занят. Слишком много домашней работы.

— Тогда завтра вечером? В библиотеке, в семь? — не отступала Рут.

— Я смогу, — быстро произнесла Гермиона, и Драко коротко кивнул в знак согласия.

Рут снова улыбнулась.

— Отлично. Ещё раз поздравляю! — сказала она напоследок, прежде чем вернуться к другим режиссёрам.

Драко с ухмылкой повернулся к Гермионе.

— Увидимся завтра, моя леди, — с издёвкой произнёс он, развернулся и развязной походкой направился к выходу из зала, заставив Гермиону нахмуриться ему вслед.

Гарри подошёл к ней со спины, вздёрнув бровь в безмолвном вопросе. Гермиона вздохнула и пожала плечами.

— Она просто попросила нас на время зарыть топор войны, если можно так выразиться, — пояснила она. — И мы оба знаем, что Малфой пойдёт на это, только если ему позволят зарыть этот топор у меня в голове. Короче говоря, нам придётся встретиться завтра вечером.

— Зачем? Чтобы поубивать друг друга? — изумлённо воскликнул Гарри. — Нельзя же просто взять и подружиться с таким как Малфой. Этот чистокровный придурок никогда не поменяется.

— Знаю. Мне просто придётся его терпеть, — вздохнула Гермиона. — К тому же во всём можно найти что-то хорошее: по крайней мере, ты сможешь убить его в постановке.

— Правда? — воодушевился Гарри. — Класс. Может быть, я «случайно» использую настоящий меч вместо постановочного и проткну его насквозь… Это решит все проблемы.

Гермиона усмехнулась.

— Вот только Макбет умирает за кулисами. Хотя у вас будет небольшой эпизод сражения на сцене. Можно провернуть всё во время битвы и списать на несчастный случай.

— Печальный и трагичный случай, — согласно кивнул Гарри с заговорщицкой улыбкой. — Пойдём — Рон, наверно, уже заждался.

* * *

— Чёртов Малфой.

Гермиона вздохнула и сделала ещё один глоток сливочного пива.

— Да, Рон, мы знаем, — кивнула она. — Ты хочешь покромсать его на мелкие кусочки и скормить гигантскому кальмару, а ещё ты ненавидишь всё, что с ним связано. Может, забудешь на минуту о Малфое? Мы вроде как должны праздновать.

Они отмечали почти весь вечер. Правда, сначала Гермионе снова пришлось помочь Лаванде утешить расстроенную Парвати, но как только она напомнила, что та всё равно может помогать в постановке пьесы, даже если сама не получила роль («Уверена, им понадобятся ассистенты за кулисами. А ещё наверняка потребуется помощь с костюмами!»), Парвати заметно повеселела.

После этого Гермиона вернулась в гостиную Гриффиндора, где празднование было в самом разгаре. Джинни убедила Гарри пробраться на кухню под мантией-невидимкой и утянуть немного сливочного пива, так что почти каждому досталось по бутылке. Конечно, одну оставили для главной виновницы торжества и радостно закричали «Да здравствует Гермиона!», когда она вошла в комнату. После этого все расселись вокруг камина, чтобы обсудить выбор режиссёров на различные роли и поговорить о пьесе в целом. Разумеется, назначение Малфоя на роль Макбета оказалось самой животрепещущей темой, и Рон то и дело начинал недовольно ворчать.

— Прости, Гермиона, — произнёс он в очередной раз с извиняющейся полуулыбкой, снова возвращаясь к этой теме. — Могу поспорить, он подкупил кого-то из режиссёров, чтобы получить роль — это вполне в его стиле.

— Может, он их шантажировал? — предположил Симус, обводя всех заговорщицким взглядом. — Забрался к ним в ванную и наделал голых колдографий… Эй, привет, Лаванда, — поприветствовал он, заметив, что она зашла в гостиную. — Как там Парвати?

— Всё ещё немного расстроена, — отозвалась Браун, — но ей уже лучше. Решила доделать домашнюю работу перед сном. Ой, что это у вас? Сливочное пиво? А для меня осталось?

— Думаю, да — все бутылки у Гарри, — ответил Симус. — Эй, Гарри!

Парень сидел на полу рядом с камином, поглощённый чтением книги, которую одолжила ему Гермиона. В ней рассказывалось о роли, которую играют различные персонажи в пьесе, и Гарри как раз читал главу о Макдуфе. Но возглас Симуса всё же привлёк его внимание, он оторвался от книги, моргнул и переспросил:

— Что?

— Будь другом, передай Лаванде сливочное пиво.

Гарри протянул девушке непочатую бутылку и немедленно вернулся к чтению. Симус нахмурился.

— Эй, Гарри, — позвал он. — Мне кажется, или твои волосы перекрашиваются в каштановый?

— Каштановый? — недоумённо переспросил Гарри, откладывая книгу, и, оттянув прядь волос, попытался разглядеть цвет с обеспокоенным выражением на лице. — По-моему, такие же чёрные…

— Серьёзно? Я мог поклясться, что ты превращаешься в Гермиону, — со смешком закончил Симус, бросая многозначительный взгляд на книгу, чем заработал весёлый смех однокурсников и заслуженную подушку в лицо от Гарри.

— О чём вы говорили? — спросил он, закрывая книгу.

— О Малфое, — немедленно отозвался Рон. — И как он купил себе роль Макбета.

— Или выпросил. Используя обнажённые колдографии, — быстро добавил Симус.

— Или, может быть, он просто хороший актёр, — предположила Джинни. — Мы же не знаем, как он показал себя на прослушивании.

— Хороший актёр? — переспросил Рон. — Хорёк?

Джинни пожала плечами.

— Почему бы и нет.

Тем временем лицо Лаванды озарилось догадкой.

— Меган Монтгомери один из режиссёров, верно? — Все согласно кивнули, и на её лице расплылась удовлетворённая улыбка. — Тогда всё ясно. Я слышала, что летом после второго курса Меган провела кучу времени в доме Малфоев.

— То есть они были друзьями? И сейчас тоже? — переспросил Рон. — И он получил роль, потому что знаком с постановщиками? Ну это, блин, неудивительно.

— Не знаю, Меган вроде неплохая девушка, — задумчиво произнесла Гермиона. — Не думаю, что она отдала бы кому-то роль по знакомству. По крайней мере, уж точно не главную роль — эпизодическую ещё куда ни шло, но…

— Хочешь сказать, хорёк хоть в чём-то талантлив? — с притворным ужасом вскинул бровь Рон.

— Ну, ему надо было неплохо сыграть, чтобы получить роль, — пожала плечами Гермиона, делая глоток сливочного пива. — По крайней мере, я на это надеюсь. Будет гораздо проще стоять с ним на сцене, если он хотя бы немного талантлив. В любом случае, я не позволю ему испортить этот опыт для меня. Нам просто… придётся научиться работать вместе, вот и всё.

— У тебя больше шансов доказать мне, что пауки милые, — мрачно произнёс Рон.

— Ну, пауки действительно милые, — тут же вставил Симус. — Тарантул Ли Джордана был невероятно обаятельным. Такой мохнатый. С очаровательными маленькими клычками и волосатыми ножками… — Симус одарил Рона хитрой улыбкой; тот заметно побледнел и брезгливо передёрнулся.

— Ой, да оставь ты его в покое, Симус, — прервала Лаванда. — Фобии — это ужасно.

— А ты боишься чего-нибудь? — заинтересованно спросила Гермиона.

— Змей, — ответила Лаванда, не удержавшись от дрожи. — И высоты.

После этого разговор о фобиях продолжился, плавно перейдя на боггартов, затем на профессора Люпина, после чего свернул на обсуждение защиты от тёмных искусств и, наконец, вылился в соревнование на лучший сглаз. Время летело так быстро, что Гермиона даже не заметила, как один за другим ребята постепенно покидали гостиную, желая остальным спокойной ночи и скрываясь в своих спальнях. В конце концов, когда Джинни, утомлённая долгим спором о преимуществах кошек перед совами, отправилась спать, Гермиона поняла, что гостиная была почти пуста, за исключением нескольких студентов с разных курсов и Гарри, который всё ещё сидел у камина, невидящим взглядом уставившись в книгу.

— Гарри? — позвала она и, не получив ответа, нахмурилась, поднялась с дивана и опустилась на пол рядом с другом. — Я думала, ты уже давно ушёл спать. Гарри?

Он не обращал на неё внимания, и Гермиона помахала ладонью у него перед глазами.

— Что? А… Гермиона, — пробормотал он, моргнув, затем изучил гостиную недоумённым взглядом. — Который час?

— Начало двенадцатого, — ответила она. — Тебе пора спать. Всё в порядке?

Мгновение Гарри задумчиво смотрел на раскрытую книгу, не решаясь ответить, после чего задумчиво провёл пальцами вдоль строчек.

— Да, всё в порядке, — наконец негромко сказал он.

Гермиона знала его достаточно долго, чтобы определить такую очевидную ложь. Она проследила за пальцами Гарри, пытаясь понять, что именно привлекло его внимание: «Играя роль Макдуфа, сложнее всего исполнить сцену из четвёртого акта, в которой он узнаёт о смерти своей семьи».

Гермиона прикусила губу, только теперь оценив невероятную иронию: вся семья Макдуфа была убита, совсем как семья Гарри — сначала родители, а в прошлом году Сириус. Инстинктивно она протянула руку и накрыла ею ладонь парня.

— Гарри… — начала она, не зная, что сказать. Прошло несколько месяцев после гибели Сириуса, и всё это время Гарри постоянно чувствовал грусть, злость, свою вину, особенно на летних каникулах, когда Рон и Гермиона безмерно за него волновались. После возвращения в школу всё более или менее нормализовалось, он чувствовал себя лучше, но временами, совсем как сейчас, что-то напоминало ему о случившемся, и тогда Гермиона видела, что его переживания никуда не делись. Она сомневалась, что они вообще когда-нибудь исчезнут: тот день навсегда оставил шрамы в душе Гарри.

— Я в порядке, — повторил он, отрывая взгляд от книги, натянуто улыбнулся и закрыл её. — Правда. Просто… Иногда я вспоминаю, и мне трудно…

Его голос дрогнул, и Гермиона быстро обвила его руками за шею, сжимая в крепких объятиях.

— Просто помни, что ты всегда можешь поговорить с нами, — тихо проговорила она. — Рон и я, мы всегда рядом…

— Я знаю, — отозвался Гарри, похлопав её по спине, прежде чем отстраниться. Гермиона прикусила губу, и он слабо улыбнулся. — Всё хорошо, правда. И спасибо. Наверно, мне действительно пора спать — уже поздно.

— Хорошо, — согласно кивнула Гермиона, — если ты уверен, что всё в порядке. Но если захочешь поговорить…

— Я знаю, Гермиона, знаю, — отозвался Гарри с почти искренней улыбкой, затем поднялся и направился к двери в спальню мальчиков, бросив напоследок тёплое: «Спокойной ночи».

Гермиона, сдвинув брови, смотрела ему в спину, отчаянно желая, чтобы ей было что предложить в качестве утешения, кроме дружеских объятий. Но в реальности она могла сделать не так уж много. И Гарри наверняка полегчает утром.

Следующий день был одним из тех, когда тебя не покидает чувство, что лучше было бы не выбираться утром из постели — зарыться в одеяло и списать всё на неудачное расположение звёзд.

Всё началось с самого пробуждения Гермионы под аккомпанемент из всхлипов Парвати, которая тихонько жаловалась Лаванде, что она «конечно, не хочет завидовать Гермионе, правда не хочет, но ей так хотелось получить роль леди Макбет»… Это продолжалось целый день: Парвати пожирала её взглядом на уроках, во время обеда и в общей гостиной, после чего, наконец, сообразила, что в зависти нет смысла, и одарила Грейнджер виноватой улыбкой. Настолько тошнотворно вымученной, что Гермиона скорее предпочла бы неприкрытую и недвусмысленную зависть.

Вдобавок ко всему, за завтраком студенты обменивались свежей новостью об очередном нападении Пожирателей: на этот раз на две семьи недалеко от Лондона, в обоих случаях родители были маглорождёнными или полукровками. Семеро человек погибли, среди них два ребёнка, которым не исполнилось и восьми. Школа пребывала в нервном напряжении, испуганный шёпот заполнял коридоры, а имена погибших передавались из уст в уста, как литания.

Гарри был отрешённым и тихим — как и всегда, когда происходило нападение — и Гермиона по опыту знала, что разговаривать с ним не имело смысла, хотя она и не могла не волноваться за него.

В этой суматохе семь часов подкрались незаметно, и Гермионе пришлось идти в библиотеку на встречу с Малфоем.

Она искренне надеялась, что он как минимум окажется хорошим актёром. В таком случае они могли бы просто сконцентрироваться на игре и забыть о взаимной ненависти — хотя бы на время. Гермиона решила, что, если сможет увидеть в нём Макбета, а не Малфоя, она справится.

Только когда Гермиона дошла до библиотеки, она сообразила, что во взаимном желании поскорее оказаться подальше друг от друга они с Малфоем не уточнили, где именно в библиотеке встретятся. Обитель книг была настолько огромной, что первокурсники периодически терялись, так что Малфой мог оказаться где угодно. И что ещё хуже: Гермиона не знала, ждал ли он её или ещё не пришёл. Если они оба начнут искать друг друга по всей библиотеке, то можно блуждать среди стеллажей часами и так и не встретиться. Но в то же время, если Гермиона просто сядет за один из столов и будет ждать Малфоя, может оказаться, что он уже давно сделал то же самое, и тогда они опять не пересекутся. Гермиона взвесила вариант покараулить его у входа, но если он уже внутри и ждёт её…

Как бы поступил Малфой? Уж точно не стал бы слоняться по библиотеке в поисках какой-то маглорождённой. Он испорченный и заносчивый придурок, который явно будет ожидать, что Гермиона сама к нему придёт. А ещё постарается усложнить ей задачу: его бы позабавило, если бы Гермиона появилась с получасовым опозданием, уставшая и взмыленная от безрезультатных поисков по всей библиотеке.

Она мысленно отсортировала все места, где Малфой мог прятаться, и решила проверить их все. К её великому удовольствию, Гермиона смогла отыскать его уже через пять минут в конце нумерологической секции — он сидел на одном из самых роскошных и самых мягких кожаных кресел, изящно закинув ноги на журнальный столик и сжимая своё идеальное издание «Макбета» в пугающе тонкой руке.

Он поднял голову, вскинув бровь.

— Ну что, Грейнджер, — начал он, не тратя времени на приветствия, — как чувствует себя грязнокровка, играющая роль аристократки?

— Полагаю, точно так же, как и чистокровный, играющий роль аристократа, — сухо ответила она, усаживаясь на самое дальнее от Малфоя кресло.

— За исключением того, что я действительно принадлежу к семье благородного происхождения и, следовательно, подхожу на роль Макбета, а ты просто мелкая грязнокровка, — сказал Драко с презрительной усмешкой. Гермиона, уже раздражённая и пребывающая в стрессе после непростого дня, не выдержала.

— Ах, да, ты со своей родословной действительно отлично подходишь для роли: все твои родственники просто кучка ненормальных Пожирателей, которые убивают невинных людей, и это как раз то, что делает Макбет!

Малфой замер, яркий злой румянец зажёгся на его скулах и дошёл до подбородка, резко контрастируя с почти белоснежной кожей. Его верхняя губа дёрнулась, и он выглядел так, словно вот-вот взорвётся.

— Грязнокровки заслуживают этого, — сказал Малфой, голос его был опасно низким и таким ледяным, что Гермиона невольно вздрогнула. — Вы заслуживаете всего. Заслуживаете, чтобы вас стёрли с лица земли, как паразитов, потому что этим вы и являетесь!

Под конец он сорвался на крик, достаточно громкий, чтобы его услышала мадам Пинс и выставила их обоих за дверь, если бы только оказалась рядом.

— Мы в библиотеке! — резко осадила его Гермиона. — Перестань орать!

— Я буду делать всё, что захочу, Грейнджер, — огрызнулся Малфой, его румянец так и не пропал, а глаза заблестели, как ядовитая ртуть. Он резко поднялся на ноги, схватил школьную сумку из-под стола и открыл её, забрасывая туда копию пьесы. — И я ухожу, я не…

— Остановись, — скомандовала Гермиона, быстро хватая его за рукав. Малфой попытался вырваться, но она вцепилась мёртвой хваткой. — Слушай, я сама не знаю, что сказала…

— Серьёзно? Я и не думал, что ты настолько тупа, Грейнджер, — выплюнул он.

— Ладно, я знаю, что сказала, — произнесла Гермиона, стараясь сохранять спокойствие. Но внутри всё сжималось от страха: она ещё никогда не видела Малфоя в таком бешенстве, в такой ярости, и она не знала, на что он был способен в подобном состоянии. — Но я не хотела. Я просто расстроена, у меня был очень напряжённый день, я сорвалась, и это было первое, что пришло в голову. Прости, ладно? Теперь ты сядешь, чтобы мы могли обсудить пьесу?

— Нет, — коротко бросил Малфой, снова пытаясь отвоевать рукав. — Я не останусь…

— Малфой! — резко оборвала она его таким тоном, словно делала выговор. — Нам нужно работать вместе, ты и сам прекрасно знаешь, и ничего не выйдет, если мы не можем вести себя цивилизованно по отношению друг к другу.

— С твоей стороны было не очень «цивилизованно» говорить, что…

— А с твоей стороны — называть меня грязнокровкой, — снова прервала его Гермиона. — К тому же я извинилась. Теперь ты можешь сесть?

Мрачно он подчинился, не спуская с Гермионы злого пристального взгляда.

— Ничего не получится, — заключил он.

— Нет, получится, — твёрдо сказала Гермиона. — Я не позволю тебе всё испортить, Малфой.

— Не позволишь мне всё испортить? — переспросил он. — А что насчёт меня? Это же мне придётся играть в постановке бок о бок с грязнокровкой.

— Малфой, — предупреждающе произнесла Гермиона. — Слушай, если мы хотим пережить постановку и не убить друг друга, придётся вести себя вежливо. Это значит никаких «грязнокровок». И я не стану оскорблять твою семью. Оставим разговоры о родословных для другого времени, хорошо?

Малфой смерил её прожигающим взглядом, словно всерьёз взвешивал вариант с убийством.

— Ладно, — наконец выдавил он. — И чем меньше мне придётся разговаривать с тобой, тем лучше. — Его рука, покоившаяся на подлокотнике кресла, едва заметно дёрнулась.

— Поверь мне, Малфой, я придерживаюсь того же мнения, — парировала Гермиона. — Может, обсудим «Макбета»?

— Да, пора бы уже, — проворчал он, снова доставая книгу из школьной сумки и открывая её на одной из заложенных страниц. — Что именно нам надо обсуждать?

— Просто пьесу в целом, — пожала плечами Гермиона. — Что мы думаем о наших персонажах и их отношениях друг с другом.

Малфой откинулся на спинку кресла, слегка вздёрнул нос и вздохнул.

— Как хочешь. Опиши, что ты думаешь, и Мерлина ради, не затягивай. Я не желаю проводить в твоём… присутствии больше времени, чем необходимо.

Гермиона нахмурилась, прикусила губу и начала.

— Ну, я вижу Макбета жертвой игры: он находится во власти злой жены и, чуть меньше, во власти трёх ведьм…

Малфой не стал дослушивать.

— Грейнджер, я даже не знаю, можно ли быть ещё более стереотипным гриффиндорцем. Бедный невинный Макбет, совращённый с пути истинного своей злобной женой… — Он саркастично ухмыльнулся.

— Я этого не говорила, — раздражённо оборвала его Гермиона. — Я вовсе не считаю его невинным: он убил Дункана. Но сделал это из-за леди Макбет.

— Ты всё делишь только на чёрное и белое? — спросил Малфой. — Макбет думает об убийстве Дункана задолго до того, как леди Макбет вообще об этом упоминает — сразу после того, как ведьмы делают своё предсказание.

— Но он не думает об этом всерьёз, — запротестовала Гермиона. — Он рассматривает эту идею и тут же её отвергает. Сама мысль об убийстве приводит его в ужас. Если бы не леди Макбет, он бы никогда не задумался об этом снова.

Вместо ответа Малфой процитировал пьесу:

— О звезды, с неба не струите света во мрак бездонный замыслов Макбета! — произнёс он. — Макбет говорит это до встречи с женой, он продолжает думать об убийстве. Откуда нам знать, что он не убил бы Дункана и без уговоров жены?

Гермиона заметила — почти подсознательно — что цитата, использованная Малфоем, не была частью солилоквия, который парни читали на прослушивании, а это значило, что он уже был знаком с пьесой, причём достаточно хорошо, чтобы без усилий её цитировать. А это в свою очередь значило, что Малфой как минимум серьёзно относился к постановке, и Гермиона ощутила облегчение.

— Потому что он боится довести дело до конца, — заметила она. — Отсюда и обращение к звёздам не светить, чтобы его желание убить Дункана не было видно. Он хочет спрятать его; не очень похоже, чтобы Макбет решился на совершение убийства.

— Но он продолжает думать об этом, — настаивал Малфой. — Мысль, идея никуда не уходит, как зуд, который не пропадает, а только усиливается, чем дольше на него не обращают внимания. Через пару недель такого состояния он был бы готов пойти на убийство, — закончил Драко, упираясь взглядом в стол.

— Возможно, — признала Гермиона. — Но я всё равно думаю, что он не стал бы этого делать. Это лишь временное помешательство, не более того.

Малфой покачал головой.

— Я пытаюсь сказать, — начал он, — что Макбет не добрый и светлый персонаж. Ему может не доставать… характера, чтобы совершить убийство, по крайней мере, поначалу, но это не делает его хорошим. Он слаб и легко поддаётся на манипуляции жены. — Он сделал паузу, задумавшись. — И она тоже не отрицательный персонаж.

— Что? — воскликнула Гермиона. — Конечно, отрицательный: именно она убеждает Макбета убить Дункана! Что тогда считать отрицательным поступком, если не убийство старика ради того, чтобы занять его трон?

— И всё же, — задумчиво произнёс Малфой, — она не может убить Дункана собственными руками, а потом сходит с ума от чувства вины. Человек по-настоящему плохой не чувствует сожаления к своим жертвам, не сходит с ума от воспоминаний о том, что совершил. — На мгновение его взгляд затуманился, словно сознание перенеслось далеко от библиотеки и от этого разговора, но Малфой быстро пришёл в себя. — Слушай, — начал он, — мы всё обсудили. Давай остановимся на том, что у нас разные мнения на этот счёт, и я наконец смогу выбраться из проклятой библиотеки подальше от твоего грязнокровного присутствия.

— Кажется, я просила не называть меня так, — произнесла Гермиона, бросая на него гневный взгляд через разделявший их стол. Малфой проигнорировал её слова, поднимаясь с кресла и закидывая школьную сумку на плечо.

— А ещё настоящее зло никогда не держит своих обещаний, — сухо бросил он, повернулся к ней спиной и направился к выходу.

Гермиона, нахмурившись, посмотрела ему вслед, вздохнула и откинулась на спинку кресла. Кажется, всё будет сложнее, чем она себе представляла.

* * *

Следующие три дня Гермиона пыталась избегать Малфоя, мотивируя это тем, что чем меньше времени они будут проводить вместе, тем меньше он будет раздражать её и тем больше у них будет шансов вести себя цивилизованно в обществе друг друга. Эта стратегия работала весьма неплохо: они почти не виделись за исключением совместных уроков и одной случайной встречи в библиотеке.

Когда они врезались друг в друга, Малфой по привычке отпустил едкий комментарий, на который Гермиона ответила с не меньшим сарказмом, и они разошлись каждый своей дорогой. Вся ситуация имела лёгкий налёт неловкости: они больше не могли вести себя откровенно враждебно, но отказывались делать что-то большее, чем требовала банальная вежливость.

Конечно, Гермиона осознавала, что в какой-то момент им неизбежно придётся встретиться на репетиции, и тогда она не сможет игнорировать Малфоя. Она не совсем понимала, как они сработаются вместе — смогут ли забыть о прошлом ради общего дела или банально перегрызутся как кошка с собакой. Несмотря на то, что Гермиона совершенно не представляла, как они смогут поладить, она была настроена на то, чтобы не позволить ссорам и тому простому факту, что они с Малфоем ненавидели друг друга, помешать постановке. Вероятно, они могли бы прийти к какому-то компромиссу — к чему-то среднему между миром и враждой. К шаткому перемирию с периодическими взаимными оскорблениями и насмешками. По крайней мере, такая надежда была вполне реалистичной.

Поэтому, когда режиссёры сообщили о собрании, чтобы обсудить постановку и расписание репетиций, Гермиона смотрела в будущее с определённой долей оптимизма.

— В конце концов, — говорила она Гарри, когда они шли по коридору, направляясь на общее собрание, — всё не может быть так уж плохо. Если мы снизим оскорбления до приемлемого уровня — ну, мы же не сможем совсем их прекратить — думаю, мы справимся. Нет, мы ведь уже взрослые. И вполне можем работать вместе над постановкой.

— Надеюсь, ты права, — произнёс Гарри с сомнением и открыл дверь в комнату, где проходило собрание. — Не могу сказать, что Малфой отличался разумностью в прошлом…

— Гарри, Гермиона, — поприветствовала их Меган с улыбкой. — Проходите, садитесь, мы ожидаем ещё нескольких человек.

Собрание проходило в кабинете магловедения, который был пугающе похож на обычный кабинет в магловской школе: стены были оштукатурены и выкрашены в белый цвет, и что-то подозрительно напоминавшее электрические лампочки, свисало с потолка. В кабинете также находился шкаф с книгами, несколько репродукций известных магловских картин и яркий постер, схематично изображавший взаимодействие магического и магловского законодательств. Помимо этого, тут можно было обнаружить настоящий телевизор и радио, томившееся без дела на подоконнике. Разумеется, среди такого сильного магического окружения электричество не работало, и Гермиона невольно задумалась, каким образом функционируют лампочки и телевизор. Несомненно, тут была замешана сложная магия — девушка сделала мысленную пометку поискать что-нибудь на эту тему в библиотеке.

Парты были расставлены в форме подковы, и Гарри с Гермионой не задумываясь заняли места рядом с Джинни, которая болтала о чём-то со знакомыми с других факультетов и пришла на собрание чуть раньше. Малфой, как с удовольствием отметила Гермиона, сидел на другом конце комнаты, расслаблено развалившись на стуле со скучающим выражением на лице.

Наконец, последние опоздавшие с извинениями вошли в кабинет, и собрание началось.

— Спасибо всем за то, что пришли, и ещё раз поздравляю с получением ролей, — начала Меган, поднимаясь со стула. — Мы сделали копии пьесы на каждого, чтобы убедиться, что все работают по одному и тому же тексту. Оливия, раздай их, пожалуйста.

Оливия исполнила просьбу, вручив каждому новые нетронутые копии пьесы. Скрип пергамента и перешёптывания постепенно заполнили комнату, по мере того, как студенты открывали свои сценарии: Гермиона жадным взглядом следила за Оливией, приближающейся с кипой листов пергамента, и когда кто-то передал ей копию пьесы, впилась алчным взглядом в строки бессмертного творения.

— Я так и думала, — прошептала она, обращаясь к Гарри, — они вырезали сцены Гекаты.

— Гекаты? — переспросил Гарри, но почти сразу вспомнил: — А, это та ведьма, которую добавил кто-то после Шекспира…

— Которую, по мнению критиков, кто-то добавил после него, — поправила Гермиона. Не отрывая взгляда от пергамента. — Мы не можем знать наверняка, но, учитывая то, что она не играет никакой роли в пьесе и стиль, в котором написаны сцены с ней, отличается от всей работы, предполагается, что они были добавлены позднее. Ой, хорошо, что речь привратника на месте…

После этого Гермиона с головой погрузилась в чтение. Кроме самого текста пьесы, тут были ещё список актёров, шаблон расписания репетиций и несколько важных заметок.

— Все получили свои сценарии? — громко осведомилась Меган, вырывая Гермиону из раздумий. — Отлично. Двигаемся дальше: мы хотели поговорить о репетициях и расписании. В первую неделю или две мы пройдёмся по каждой сцене отдельно, чтобы убедиться, что все разобрались с тем, что делают, и понять, как каждый собирается исполнять свою роль. После этого мы постараемся уместить в расписание как можно больше встреч, но количество репетиций для каждой сцены будет зависеть от того, какие из них потребуют большего внимания. Мы также рекомендуем вам встречаться дополнительно с теми, с кем у вас есть общие сцены, и репетировать самостоятельно. Разумеется, сделать это будет гораздо проще для небольших сцен с меньшим числом людей, но я уверена, что и более крупные сцены вы тоже сможете отрепетировать. Первая встреча состоится завтра вечером — будем работать над сценой с тремя ведьмами. Семь часов для всех подойдёт?

Меган взглянула на Джинни и Луну и затем перевела взгляд на другой конец комнаты, где сидела Блейз: все трое кивнули.

— Отлично. Репетиции будут проходить здесь, пока мы не начнём подготавливать сцену в Большом зале, и тут мы плавно переходим к следующей теме: оформление сцены. Мы пока обсуждаем декорации, так что ваш вклад очень ценен. — Меган обернулась. — Оливия? Расскажешь им про оформление?

Явно не ожидавшая этого, Оливия подняла удивлённый взгляд, но быстро кивнула и начала говорить, не поднимаясь с места:

— Изначально мы хотели остановить выбор на обычной сцене, потому что её проще установить, но потом обсудили всё более подробно и решили, что нам больше нравится идея с чем-то вроде балкона, — негромко рассказывала девушка. — Он будет проходить по задней части сцены и по бокам, так что на него можно будет попасть как из-за кулис, так и с самой сцены. Балкон можно использовать для нескольких сцен с ведьмами и некоторых других эпизодов. Мы пока не решили, где именно будут располагаться входы на балкон, но мы точно хотим, чтобы было как минимум по одному входу справа и слева и один — с задней части сцены.

По залу пробежался воодушевлённый шепоток, как только Оливия закончила говорить. Идея с балконом показалась Гермионе заманчивой, и она невольно задумалась, для каких сцен можно использовать такое оригинальное расположение декораций. Она живо представила, как ведьмы крадучись передвигаются по балкону. Возможно, леди Макбет могла бы ходить по нему в той сцене, где она бродила во сне, или доктор и благородная дама могли бы стоять там и смотреть на леди Макбет сверху…

— Кто-нибудь хочет что-то сказать насчёт этой идеи? — спросила Меган, и комната медленно погрузилась в молчание, похожее на то, которое наступает в классе после вопроса учителя, на который никто не хочет отвечать.

— Не бойтесь, мы не кусаемся, — ухмыльнулся Стэн, и несколько человек издали сдавленный смешок, после чего несколько рук взметнулись в воздух.

В основном все говорили что-то хорошее о постановке, хотя и разгорелся небольшой спор о том, где именно установить входы и выходы на сцену. Идея с балконом так всем понравилась, что к концу обсуждения практически каждый хотел, чтобы в его сцене он так или иначе задействовался, хотя, разумеется, не все предложения были приняты. Гермиона рассказала о своём видении сцены, в которой леди Макбет ходила во сне, и ей показалось, что режиссёрам оно понравилось.

— Так, это всё насчёт декораций? — в конце концов спросила Меган, когда поток предложений и комментариев иссяк. — Хорошо, на этом можно закончить…

— Наконец-то, — пробормотал Адриан, который всё это время сидел в углу с угрюмым видом.

Меган сверкнула на него глазами и продолжила:

— Разве что у кого-то есть ещё какие-нибудь дополнения?

Последовала секундная пауза, и затем Малфой лениво поднял руку.

— Я всегда считал, что смерть Макбета неудовлетворительна для зрителей, — начал он c манерной медлительностью. — Мы не видим её — только Макдуфа, который выходит на сцену с его головой. Несколько лет назад я был на постановке, в которой немного поменяли сценарий так, что Макбет умирал на сцене, и это сделало концовку гораздо более эффектной. Я предлагаю сделать то же самое. Если вы одобрите, конечно.

Гермиона была немного удивлена, когда поняла, что согласно кивает, несмотря на то, от кого поступило предложение. Она никогда не думала о смерти Макбета в таких подробностях, но сейчас, когда Малфой — кто бы мог подумать! — обратил на это внимание, Гермиона поняла, что он прав. Смерть необязательно была «неудовлетворительной» в своём первоначальном виде, но если зрители смогут увидеть её на сцене, это точно станет значительным улучшением.

Режиссёры, казалось, пришли к такому же выводу. Меган взглянула на остальных, и все кивнули, кроме Адриана, который широко зевнул.

— Все согласны или вы хотите оставить сцену так, как она есть? — спросила она, обращаясь к актёрам.

Гермиона украдкой взглянула на Малфоя и решила сделать ход конём: если им нужно поладить, то…

— Я согласна, — отчётливо произнесла она, приподняв руку. Несколько студентов последовали её примеру, и никто не высказался против.

— Тогда мы посмотрим, что можно сделать, — произнесла Меган, улыбнувшись Малфою. — Что-нибудь ещё?

Но идеи оказались исчерпаны.

— Хорошо, тогда на этом всё. Ведьмы, не забудьте вернуться завтра в семь; остальным мы сообщим о репетициях отдельно. Если кто-то из состава хочет присутствовать на репетициях — добро пожаловать. Спокойной ночи и спасибо, что пришли.

— Ты свободна во вторник?

Джинни нахмурилась, накручивая прядь волос на палец.

— Зависит от времени. Я договорилась встретиться c Луной и Блейз в восемь…

— И это практически единственное время, на которое можно поставить тренировку, — добавил Гарри, сдвинув брови. — Я буду занят в среду: мы репетируем сцену из четвёртого акта… — Он вздохнул, складывая руки на груди. — Эта постановка внесёт хаос в расписание тренировок, ты понимаешь?

— Нужно просто лучше их планировать, — глубокомысленно изрекла Джинни со своего места на подлокотнике мягкого кресла. — Вечер пятницы у меня свободен.

— Да, но половина команды тоже задействована в постановке, — отозвался Гарри. — И могу поспорить, что у кого-нибудь будет запланирована репетиция на это время… Ладно, пусть будет пятница, пойду попрошу всех ничем не занимать вечер.

Гермиона оторвала взгляд от книги, когда Гарри поднялся.

— Тебе стоит поторопиться, если хочешь посмотреть с нами первую репетицию, — заметила она.

— Или, в моём случае, участвовать в первой репетиции, — усмехнулась Джинни, покачивая ногой. — Не знаю, пугаться мне или радоваться…

Гарри выглядел неуверенно.

— Если это займёт слишком много времени, идите без меня, — наконец решил он. — Если что, я просто присоединюсь позже. Во сколько вы хотите идти?

— Минут через десять? — предположила Гермиона, бросив быстрый взгляд на наручные часы. — Если поторопишься, успеешь пойти с нами. Если нет — мы придержим для тебя место.

— Спасибо, — с улыбкой поблагодарил Гарри и немедленно побежал искать членов команды.

— Он не успеет, — покачала головой Джинни, наблюдая, как он торопливо пробирается среди лабиринта кресел Общей гостиной. — Надо найти слишком много людей, и я знаю, что не все они сейчас здесь.

— Тогда мы просто займём ему место, — повторила Гермиона. — Думаешь, многие пойдут смотреть репетицию?

Джинни призадумалась на мгновение, прежде чем ответить, её глаза были возведены к потолку, а лоб слегка напряжён.

— Ну, посещать репетиции могут только те, кто участвует в пьесе, но думаю, как минимум половина состава планирует смотреть. Это же первая репетиция… и я, если честно, немного волнуюсь.

— Из-за того, что на тебя будут смотреть? — уточнила Гермиона, и Джинни кивнула. — Не переживай, я уверена, что ты прекрасно справишься. К тому же тебе не придётся играть одной.

— Наверно, ты права… — не очень уверенно начала Джинни, но её прервал Дин, который в этот момент театрально упал в кресло, на подлокотнике которого она сидела, и расплылся в удовлетворённой улыбке.

— Гермиона! Я тебя обыскался.

— Она от тебя и не пряталась, — заметила Джинни. Дин закатил глаза.

— Короче говоря, ты же знаешь, что Падма играет придворную даму, а я — врача в той сцене, где ты бродишь во сне? — продолжил он.

Гермиона уже догадалась, к чему он клонит.

— Хочешь порепетировать?

Дин кивнул.

— Я спросил у Падмы — она свободна в любой день, кроме среды на этой неделе. Я могу когда угодно, но не очень хочется занимать пятницу, так что давай попробуем как-то этого избежать?

Гермиона согласно кивнула.

— Я пока свободна в любой день. Падма идёт смотреть репетицию сегодня? Мы могли бы потренироваться сразу после, если хочешь.

— Кажется, она собиралась прийти… — задумчиво произнёс Дин. — Увидим на месте. Как по мне, так сегодняшний вечер отлично подходит.

— Значит, сегодня, — подвела итог Гермиона. — Если Падма сможет.

— Гермиона? — позвала Джинни после секундной паузы, усевшись поудобнее на подлокотнике. — Ты уже знаешь, как часто тебе придётся репетировать с Малфоем?

— Понятия не имею, но думаю, что довольно часто, — отозвалась Гермиона. — У нас много совместных сцен… хотя некоторые из них с другими людьми. У тебя же тоже есть сцены с ним, если помнишь. Как и у Гарри.

Джинни скорчила гримасу.

— Да, но он хотя бы сможет его убить, — заметила она. — Я всего лишь подвожу его к цареубийству и безумию. Что довольно забавно, но даже рядом не стоит с удовольствием проткнуть Малфоя мечом.

* * *

Пять минут спустя Гарри так и не показался в гостиной, поэтому Джинни, Дин и Гермиона втроём не спеша направились в кабинет магловедения. С каждым шагом Джинни всё больше и больше нервничала.

— Как бы я хотела, чтобы первая репетиция была у кого-нибудь другого, — простонала она, переступая порог кабинета.

Несколько парт были составлены вместе, создавая импровизированную сцену, совсем как в день прослушиваний. Но в этом классе парты на вид казались чуть уже и менее устойчивыми; Гермиона даже заволновалась, что они развалятся в ту же секунду, как кто-то на них поднимется.

Режиссёры стояли по другую сторону «сцены», разговаривая о чём-то с Блейз — все, кроме Адриана, который развалился на расшатанном стуле с видом глубокой скуки на лице. Джинни взволнованно улыбнулась Гермионе, выдохнула: «Пожелай мне удачи» — и поспешила присоединиться к Блейз.

— А где Падма? — спросил Дин, окидывая взглядом ряды стульев весьма плачевного вида. — Ты видишь её? Надо узнать, свободна ли она после…

— А вон там не она сидит? — предположила Гермиона, указывая на место в первом ряду. Дин расплылся в радостной улыбке.

— Ага. Подожди минутку. Падма! — позвал он, торопливо направляясь к ней.

Оказалось, что Падма тоже была свободна вечером. Некоторое время спустя в кабинет вплыла Луна с обычным мечтательным выражением на лице, и репетиция началась. Гермиона быстро заняла два места во втором ряду: одно для себя и одно для Гарри — и начала смотреть.

* * *

— Прошу минуточку внимания, — громко произнесла Меган через час, когда репетиция завершилась и все начали неторопливо вставать со своих мест. — Завтра в то же время мы репетируем вторую сцену первого акта, это значит, что нам нужны Дункан, Малькольм, Дональбайн, Леннокс, сержант и Росс. Все они здесь? Нет? Кто-то сможет передать остальным… спасибо. Послезавтра будет третья сцена, поэтому нам снова понадобятся три ведьмы, как и Макбет, Банко, Росс и Ангус. Тоже в семь. Всем спасибо.

Меган спрыгнула со сцены, и кабинет наполнился разговорами. Джинни взволнованно подбежала к Гермионе и Гарри, светясь от счастья.

— Ты была прекрасна, — поздравил её Гарри, и она смущённо покраснела.

— Спасибо, я так волновалась, но, кажется, всё прошло хорошо, и Блейз, кстати, неплохо справляется, только, может быть — ну, знаете — она немного холодновата? — затараторила Джинни. — Но думаю, мы справимся.

— По-моему, вы отлично сработались вместе, — произнесла Гермиона. — Хотя, конечно, репетировать только втроём может быть труднее…

— Будем надеяться, что нет. Ну что, назад в гостиную? Я выжата как лимон, готова что угодно отдать, лишь бы провалиться в одно из наших мягких кресел и проспать неделю, — протянула Джинни уже на полпути к двери.

Дин и Падма стояли чуть в стороне, тихонько переговариваясь; Гермиона улыбнулась в их сторону, чтобы дать понять, что не забыла о репетиции.

— Вы не против, если я останусь? — спросила она у друзей. — Дин и Падма ждут… Мы хотели порепетировать ту часть, где леди Макбет ходит во сне.

— Да, конечно, я совсем забыл, — отозвался Гарри, хлопнув себя по лбу. — Ты надолго?

— Примерно на час или около того. Я пойду, а то они уже заждались. Увидимся позже, — бросила Гермиона на прощание и поспешила к Дину и Падме.

— Гермиона! — поприветствовала та. — Ещё раз поздравляю с получением роли.

— Спасибо, — поблагодарила Гермиона, — ты тоже отлично справилась.

Но Падма была не согласна.

— У меня всего одна сцена, — заметила она, — так что играть не особо много придётся. Но я и не ожидала, что мне дадут большую роль — я же никогда раньше не пыталась, да и выходит у меня не очень хорошо, так что придворная дама вполне…

— Грейнджер.

Голос, прервавший Падму, был холодным, высокомерным и легко узнаваемым. Гермиона обернулась, встречаясь взглядом с Малфоем, который стоял позади неё, вскинув бровь.

— Или лучше сказать «моя леди»?

Гермиона одарила Дина и Падму извиняющейся улыбкой.

— Я отойду на минутку, хорошо? — негромко произнесла она. Дин кивнул, и Гермиона повернулась к Малфою, уводя его на несколько шагов в сторону и уже чувствуя, как в груди медленно закипает раздражение.

— Ты что-то хотел? — она попыталась, чтобы голос звучал вежливо, но получилось не очень искренне.

— Просто спросить, когда нам вновь сойтись вдвоём, — с саркастичной небрежностью бросил Малфой.

Это было так похоже на первую строку пьесы, что Гермиона не удержалась и продолжила:

— В дождь, под молнию и гром?

Малфой ухмыльнулся.

— Я не слишком заинтересован в том, чтобы встречаться с тобой «на исходе дня», Грейнджер. Видеть тебя два раза в сутки — это как-то слишком.

Гермиона уловила чутким слухом, как позади неё Дин что-то пробормотал себе под нос — вероятно, что-то грубое насчёт Малфоя — и Падма с трудом подавила смешок. Гермиона мысленно напомнила себе, что в ближайшем обозримом будущем ей волей-неволей придётся периодически встречаться с Малфоем, поэтому сделала глубокий вдох и продолжила:

— Я всё равно занята сегодня, — ответила она. — Завтра в том же месте в то же время?

Драко коротко кивнул.

— Подходит, — резко бросил он и прошёл к выходу мимо Гермионы так, словно она была пустым местом. Она, нахмурившись, смотрела ему в спину.

— Гермиона? Ты готова? — раздался голос Дина. — Или ты планируешь сделать что-то исключительно жестокое и болезненное с Малфоем, потому что если так — не смею отрывать тебя от дела.

Гермиона с улыбкой покачала головой.

— Прости, сегодня никакого насилия, — отозвалась она. — Он просто ужасно неприятный тип… Но хватит о Малфое, предлагаю найти место для репетиции.

— Рядом с гостиной Когтеврана есть кабинет, который почти никогда не используется, — предложила Падма. — Можем пойти туда, если хотите.

— Звучит идеально, — кивнул Дин. — Показывай дорогу.

* * *

Репетировать с Падмой и Дином оказалось немного сложнее, чем Гермиона предполагала: у Падмы была привычка каждые пять минут скатываться в невнятную монотонность, в то время как Дин переигрывал, когда им овладевало волнение. Однако Гермиона была уверена, что недостатки их игры перекрывались тем фактом, что сцена с хождением во сне была, попросту говоря, интересной.

Не следует так рассуждать, подумалось Гермионе, но это был неоспоримый факт. Представлять себя, гуляющей во сне по пустому замку с тонкой свечой в руке, проживая видения об убийстве, крови и чувстве вины. Жутко, да… Но интересно.

Они договорились подождать полноценной репетиции, чтобы встретиться снова, и разделились, разойдясь каждый своей дорогой. Гермионе приходилось лишь мечтать, чтобы у неё было больше сцен с ними и меньше — с Малфоем. Но Малфой играл Макбета, а она — леди Макбет, и с этим уже ничего нельзя было поделать.

Перспектива их следующей встречи мрачно висела на горизонте весь вечер и весь следующий день, пока часы не пробили семь, и Гермиона была вынуждена направиться в библиотеку, одновременно и взволнованная, и полная надежд.

Он сидел за тем же столом со своей копией «Макбета» в руках — потому что, разумеется, он никогда бы не стал пользоваться обычной, плебейской версией пьесы, которую использовали все остальные, если можно было этого избежать — и лениво скользил взглядом по строкам. Услышав её приближение, Малфой поднял голову.

— Грейнджер, — произнёс он, едва заметно кивнув.

— Малфой, — отозвалась она ему в тон — холодно и безразлично — и заняла место напротив, после чего раскрыла сумку и вытащила свою копию сценария.

— Полагаю, стоит начать с первой сцены? Акт первый, сцена пять, — сказал Малфой и, не дожидаясь её согласия, продолжил: — Пропусти свой монолог с письмом, сцену со слугой и трындение о духах; начнём с той части, в которой появляюсь я.

От любого другого это прозвучало бы как вполне логичное предложение: в конце концов, Малфой не участвовал в более ранних частях, и не было смысла репетировать их с ним. Но его тон имел совершенно иной подтекст: «Пропусти свои слова, ты же никчёмная грязнокровка. Ты не имеешь значения. Я Малфой, чистокровный маг, поэтому сразу перейдём к тому, что волнует меня».

Гермиона сделала глубокий вдох и сказала себе, что просто напридумывала несуществующих скрытых смыслов, хотя и не верила в это. Но всё же предложение Малфоя казалось вполне здравым, и с её стороны спорить было бы исключительно глупо.

— Хорошо, — кивнула она. — Как будем репетировать? Просто прочитаем всё вслух, а потом пройдёмся по мизансценам?

Малфой пожал плечами.

— Ладно, — сказал он. — Начинай.

Его голос звучал пренебрежительно, и, бросив на Малфоя яростный взгляд, Гермиона поняла, что он действительно пытался заставить её почувствовать собственную никчёмность. Но она не могла позволить ему этого. Она должна была показать ему, что достаточно хороша для роли леди Макбет…

Гермиона прокашлялась, успокаивая нервы — что было не так-то просто, учитывая сидящего напротив Малфоя с выжидательно вскинутой бровью — и начала:

— Великий тан гламисский и кавдорский!

— Грейнджер, — прервал он, прежде чем Гермиона смогла произнести ещё хоть слово, — ты уж постарайся. — Он ухмыльнулся. — Моя леди.

Гермиона бросила на него гневный взгляд.

— Я стараюсь, — с жаром возразила она, — и, может быть, у меня получится ещё лучше, если ты позволишь мне сказать чуть больше, чем полстрочки.

— Я могу позволить тебе сказать даже целое четверостишие, если у тебя получится хотя бы наполовину терпимо, — протянул Малфой. — Ты ведь должна приветствовать… — Его передёрнуло, и Гермиона с трудом поборола желание влепить ему пощёчину. — Приветствовать своего мужа после того, как узнала о предсказании ведьм, что он станет королём, и одновременно с этим ты планируешь убийство нынешнего короля, и призываешь злых духов на помощь. В такой ситуации я ожидаю от тебя чуть больше страсти и волнения.

— Я показывала волнение, — отозвалась Гермиона, с трудом сохраняя спокойствие.

— Недостаточно, — бросил Малфой с холодной полуулыбкой. — Попробуй снова.

И она попробовала. Пять раз, пока он наконец не позволил ей продолжить сцену приветствия. Когда пришла его очередь говорить, Гермиона была решительно настроена на поиск недостатков в актёрской игре Малфоя, даже если он сможет произнести каждую строку с неподражаемым совершенством.

— Любовь моя, — начал он, и Гермиона немедленно прервала его.

— Мне казалось, что мы играем «Макбета», — бросила она, — а не «Ромео и Джульетту».

Драко оторвал взгляд от текста и даже улыбнулся. Холодной и весьма равнодушной улыбкой.

— Да, Грейнджер? У тебя какие-то проблемы?

— Только с тем, что ты произносишь приветствие слишком… романтично, — твёрдо ответила Гермиона. — Ты ведь должен…

— Приветствовать свою любимую? — иронично протянул Малфой. — Не понимаю, почему бы мне не звучать романтично… А, постой. Я же обращаюсь к тебе. Мне бы следовало блевать. Любовь моя… — Он сделал паузу, имитируя рвотные позывы.

— Когда ты уже повзрослеешь, Малфой, — покачала головой Гермиона, чувствуя, как румянец заливает лицо. — Следует относиться к постановке серьёзнее.

— Я абсолютно серьёзен, — пожал он плечами с совершенно невинным видом. — Думаю, нужно показаться мадам Помфри, пока меня не стошнило.

Он ухмыльнулся, поднял книгу со стола и продолжил читать:

— Любовь моя…

— Ты говоришь точно так же, как и раньше, — прервала Гермиона.

— Ты так и не объяснила, почему я должен говорить по-другому, — парировал Малфой. — Я считаю, что это вполне разумный выбор интонации для…

— А я так не считаю, — снова прервала Гермиона, пересекаясь с ним взглядами; несколько секунд они оба молчали.

Малфой первым отвёл взгляд, посмотрев на текст.

— Можем спросить у режиссёров, когда будем репетировать эту сцену, — произнёс он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Любовь моя, сегодня к нам пожалует Дункан.

Удивительно, но оставшаяся часть сцены прошла без особых трудностей, за исключением того, что Гермиона продолжала сверлить Драко глазами поверх своего сценария, а он отвечал саркастичными взглядами, которые вместе с тем были исключительно провоцирующими. После нескольких прогонов они отложили эту часть для настоящей репетиции, которая, по всей видимости, должна была произойти уже на этой неделе, и переключились на седьмую сцену первого акта. Они пропустили солилоквий Малфоя, открывавший сцену — на этот раз по инициативе Гермионы — и начали с появления леди Макбет.

— Ну, что там слышно? — начал Малфой.

— Он ужинать кончает. Зачем ты вышел, встав из-за стола?

— Больше раздражения, Грейнджер. Покажи злость, — протянул Драко, и Гермиона, прикусив губу, чтобы не выдать очередной саркастичный ответ, повторила строку снова. Может, Малфой и был язвительным придурком, но его прочтение пьесы показывало, что он, по крайней мере, не был идиотом; он знал, о чём говорил.

— Он спрашивал меня?

— Больше заинтересованности, Малфой, — распорядилась Гермиона, в точности скопировав интонацию, с которой он высказал своё замечание несколькими секундами ранее. Драко повторил свою строку.

Так они и продолжали некоторое время: диалог, короткие критичные высказывания, а иногда и целые фразы без единого замечания. Гермионе досталась довольно длинная часть, через которую пришлось продираться, учитывая поправки Драко. Странным образом было неважно, требовалось ли исправление в том или ином случае: каждый покорно выполнял указания второго и продолжал. Это был их личный вид борьбы.

Наконец, Гермиона подобралась к завершению длинной части, и Малфой выплюнул своё «Прошу тебя, молчи!» таким идеально раздражённым тоном, что даже Гермиона не смогла найти изъяна. Но следующей строки не последовало; вместо неё в воздухе повисла пауза. Гермиона оторвалась от сценария, только теперь заметив, что Драко неотрывно смотрит в книгу с отстранённым выражением на лице, словно внезапно увидел что-то неожиданное и крайне неприятное.

— Малфой? — позвала она, и Драко вздрогнул.

— Что?

— Ты смотрел на книгу, — произнесла она, нахмурившись. — Что-то не так?..

Он помотал головой и издал короткий смешок.

— Ушёл в воспоминанья мой утомлённый мозг, — ответил он цитатой из пьесы; в его глазах сверкнул нездоровый блеск.

Гермиона смерила Малфоя подозрительным взглядом, но промолчала, и после небольшой паузы он продолжил:

— Решусь на всё, что в силах человека. Кто смеет больше, тот не человек.

Они продолжили так же, как и раньше: ехидно поправляя ошибки друг друга, обмениваясь ухмылками и саркастичными взглядами через стол. Но в целом они далеко продвинулись: Гермиона понимала, что поправки Малфоя были по большей части полезными и как минимум стоящими рассмотрения, но жёсткая манера, в которой эти замечания делались, была совершенно неоправдана.

Однако, когда они дошли до конца сцены, странное поведение Малфоя повторилось, в этот раз на середине предложения.

— Кто сможет усомниться в виновности уснувших слуг, чьи руки мы кровью вымажем и… — произнёс Малфой и замер, вновь уставившись в книгу, как прежде, его лицо совершенно побелело.

— Малфой? — позвала Гермиона одновременно раздражённо и взволнованно. В первую очередь раздражённо, разумеется. — Малфой!

Он подскочил.

— Что?!

— Ты пялился на книгу. Опять, — твёрдо произнесла она. — Что с тобой творится?

— Ничего, — отмахнулся Малфой. — Чьи руки мы кровью вымажем и чьи кинжалы мы…

— Очевидно, нет, — прервала Гермиона. — И если это влияет на твою игру, то полагаю, у меня есть право знать.

Малфой вздохнул, умудрившись даже этому простому звуку придать налёт раздражения, и произнёс:

— Если совсем коротко, Грейнджер, то я устал. Не выспался прошлой ночью. Теперь мы можем продолжить?

Гермиона смерила его подозрительным взглядом.

— Хорошо. Продолжай, — разрешила она. — И в следующий раз постарайся нормально выспаться, ради всего святого.

— Любовь моя, — произнёс Малфой, разрывая объятие и заглядывая ей в глаза. Уголки его губ едва заметно подрагивали, словно он находил ситуацию забавной. — Сегодня к нам пожалует Дункан.

Объятие, конечно же, было идеей режиссёров. Гермиона не стала спорить, когда предложение было высказано — Стэн по обыкновению широко и дружелюбно улыбался — потому что знала, что даже если сама она и на пушечный выстрел не желает приближаться к Малфою, вполне логично добавить объятия в сцену встречи. В конце концов, Макбет и леди Макбет женаты, а если учесть волнение в свете открывшегося пророчества, то нежность после долгой разлуки и вовсе казалась вполне… естественной.

— А когда уедет? — подхватила Гермиона, стараясь добавить голосу чуть больше взволнованности, чуть больше властолюбия. Стоять так близко к Малфою — держать ладони на его руках — мягко говоря, обескураживало, в особенности когда она заметила, что Малфоя это всё откровенно забавляло. Да он просто смеялся над ней.

— Завтра поутру, — ответил Драко. Находясь так близко, Гермиона могла рассмотреть, что тонкая кожа у него под глазами была нездорового синеватого оттенка. Он что, опять не спал? Это ещё больше вывело её из себя; да что Малфой делает вместо сна? Он мог бы сказать, что мучается бессонницей, но Гермиона ни на секунду не верила подобной отговорке.

Она издала смешок, стараясь, чтобы он прозвучал заговорщицки.

— Такого «завтра» никогда не будет! — воскликнула она, и, как и в предыдущие пять прогонов этой сцены, Малфой нахмурился, отстранился и сделал шаг назад; она покрыла расстояние между ними и коснулась пальцем его скулы. Кожа Малфоя была гладкой и чуть прохладной на ощупь — почти как змеиная кожа, которую они использовали на зельеварении.

— Мой тан, лицом ты схож со страшной книгой, а книгу прочитать легко, —произнесла она. — Ты должен всех обмануть, желая стать, как все: придать любезность взорам, жестам, речи, цветком невинным выглядеть и быть змеёй под ним… Придётся позаботиться о госте, — Гермиона сделала паузу. — Ты мне самой подумать предоставь, как сделать лучше нам ночное дело, чтоб остальные ночи все и дни царили безраздельно мы одни.

Драко отступил ещё на шаг, почти к самому краю составленных вместе парт, которые временно служили сценой, наступив на чёрную разметку, которая указывала положение будущей двери на настоящей сцене. Он нахмурился, выражая внутреннюю борьбу противоречивых чувств; его серые глаза заволокло пеленой.

— Поговорим потом.

Гермиона сделала ещё один шаг к нему.

— Будь лишь ликом ясен: кто мрачен, тот всем кажется опасен. — И чуть тише добавила: — А прочее я на себя беру.

Это был конец диалога; они замерли на мгновение, после чего Гермиона резко отступила назад и повернулась к режиссёрам, которые расположились на стульях перед импровизированной сценой.

— Превосходно! — воскликнул Стэн, расплываясь в привычной широкой улыбке.

— Я тоже думаю, что у вас отлично получается, — добавила Рут и взглянула на наручные часы. — Пройдёмся ещё раз или на сегодня хватит?

— Я думаю, этого достаточно, — ответила Меган, окидывая взглядом сцену. — Если, конечно, все довольны? Если хотите повторить ещё раз…

— По-моему, на этом можно закончить, — быстро сказала Гермиона, на случай, если Малфой вдруг согласится. Потому что это была именно та ситуация, которой он бы с удовольствием воспользовался, лишь бы досадить ей…

— Хорошо, тогда всем спасибо. Насчёт репетиции седьмой сцены первого акта… — Меган переложила несколько свитков пергамента, лежавших на парте перед ней, сверяясь с расписанием. — Как насчёт следующего четверга?

Малфой нахмурился.

— У меня уже есть планы на четверг, — произнёс он. — Мы можем перенести репетицию на пятницу?

Меган вновь взглянула на расписание.

— Для этого придётся поменять местами две сцены, — медленно произнесла она, — и на пятницу запланирована первая сцена второго акта. То есть твой разговор с Банко и солилоквий, так что это тоже не сработает… — Она задумалась. — Мы могли бы поставить вашу репетицию чуть раньше в пятницу, если вы оба сможете подойти к шести?

— Меня вполне устраивает, — сказал Малфой. После минутного замешательства, во время которого Гермиона раздумывала, не сказать ли, что она занята — просто чтобы позлить Малфоя, что было бы исключительно несерьёзно — она кивнула в знак согласия.

— Все остальные? — спросила Меган, оглядывая коллег. Последовал хор из согласных «да» от Оливии, Рут и Стэна. — Адриан? — позвала Меган, нахмурившись. — У тебя получится… Поверить не могу!

Голова Адриана уже несколько минут покоилась на сложенных на столе руках, и когда Рут осторожно потрясла его за плечо, всем присутствующим открылась страшная правда: Адриан крепко спал.

— Фрегида, — резко бросила Меган, вытащив палочку из кармана и махнув ею в сторону парня. Струя воды хлынула из кончика палочки и очень метко ударила Адриану в ухо; он вскрикнул и упал со стула.

Гермиона стояла достаточно близко к Драко, чтобы расслышать короткий смешок.

— А это для чего? — ворчливо осведомился Адриан, поднимаясь с пола и потирая голову.

— Для твоего же блага, — твёрдо ответила Меган, сложив руки на груди. — А теперь сядь и скажи нам, сможешь ли ты прийти на репетицию в пятницу в шесть.

Адриан окинул всех недовольным взглядом — трое других режиссёров с трудом сдерживали смех — и вернулся на своё место, но так и не ответил на вопрос.

— Ты же знала, что у меня голова болит.

— По твоей собственной вине и из-за той бутылки огневиски, которую ты стащил из кухни, — безжалостно отрезала Меган. — В пятницу в шесть?

— Я буду, — пробормотал Адриан. — Теперь я могу идти?

Меган явно очень хотела дать отрицательный ответ, но всё же сказала «да», после чего перевела извиняющийся взгляд на Драко и Гермиону.

— Тогда увидимся в пятницу. Спасибо.

* * *

Следующая неделя пролетела быстро — по большей части потому, что дел было невпроворот. Разумеется, Гермиона снова встретилась с Малфоем, но только один раз. Она заметила, что они реже критиковали игру друг друга, и Малфой даже вёл себя относительно цивилизованно, несмотря на то, что атмосфера их встреч оставалась довольно враждебной, хоть и чуть менее напряжённой. Может, Малфою просто надоело цапаться, надеялась Гермиона; может, им удастся сохранить мирные отношения до конца постановки.

Конечно, это была лишь надежда, и всегда оставалась вероятность того, что при новой встрече Малфой назовёт её грязнокровкой и они окажутся в Больничном крыле, оправляясь от ужасных сглазов, наложенных друг на друга. Гермиона очень надеялась, что до этого не дойдёт.

Она прекрасно понимала, что друзьями они никогда не станут — разве что Малфой сойдёт с ума или получит амнезию — но можно было надеяться хотя бы на подобие нормальных отношений. Таких, когда Малфой не оскорбляет её, когда они могут репетировать без обмена раздражёнными взглядами, жестокими насмешками и неоправданной критикой, когда они, может быть, даже смогут называть друг друга по имени или поддержать короткий пятиминутный разговор.

Представить такое было довольно трудно, но надежда умирала последней. Остальная часть свободного времени на неделе была занята другими репетициями: Дин и Падма, казалось, всерьёз вознамерились тренироваться каждый день, а ведь ещё же был крупный прогон третьей сцены второго акта, запланированный на воскресенье. Все эти репетиции — официальные и самостоятельные — в дополнение к куче домашних заданий и обязанностям старосты совершенно не оставляли Гермионе личного времени.

Именно поэтому она искренне обрадовалась, когда в четверг вечером выдалась пара свободных часов: домашняя работа была выполнена, и никто не требовал прорепетировать с ними очередной кусок пьесы. Возможно, их взаимная неприязнь с Малфоем была даже к лучшему: если бы они дружили, то репетировали бы гораздо чаще, и тогда даже об этих крохах свободного времени можно было забыть.

К её раздражению, Рона в гостиной не оказалось — он убежал в библиотеку дописывать сочинение по Защите, которое надо было сдать следующим утром и которое Гермиона закончила ещё неделю назад. Но Гарри был здесь, так что они нашли два мягких кресла в дальнем углу подальше от камина и уселись, потягивая горячий шоколад и отдыхая от тяжёлой недели.

— Всё идёт на удивление хорошо, — произнёс Гарри. — Особенно если учесть, что последний раз я играл на сцене в начальной школе, когда мы разыгрывали рождение Иисуса на Рождество.

— Кого ты играл? — заинтересовалась Гермиона. — Я вижу тебя одним из трёх королей… Или из тебя получился бы неплохой Иосиф.

Гарри покачал головой.

— Я был трактирщиком, — хохотнул он и сделал ещё один глоток горячего шоколада. — Дадли хотел играть младенца Иисуса, но учителя, конечно, ему не разрешили…

Гермиона поперхнулась, чуть не разлив свой шоколад на ковёр, и Гарри замолчал, позволяя ей прокашляться.

— В итоге он играл одного из королей. И ему дали золотую корону, — продолжил он со смешком. — Мне казалось, что он больше подходит на роль поросёнка, но тётя Петунья искренне считала, что он должен играть ангела. «Настоящий архангел Гавриил был мужчиной, так почему мой Дадличек не может сыграть его?..» — передразнил он. — Но Дадли сказал, что ангел — это слишком по-девчачьи, только поэтому тётя не стала настаивать.

Гермиона усмехнулась.

— В роли поросёнка я его прекрасно вижу, — сказала она. — Но для короля он никак не подходит: они же должны олицетворять мудрость…

— Именно, — согласно кивнул Гарри и задумчиво продолжил: — Я хотел играть пастуха, кажется. Но учителя сказали трактирщик, так что им я и был. Могло быть и хуже, наверно. По крайней мере, у меня были слова.

— В моей школе никогда не делали постановку Рождества, — вздохнула Гермиона. — Очень жаль, потому что я всегда хотела играть ангела. Все хотят быть ангелами — по крайней мере, все девочки.

Гарри кивнул.

— Кроме тех, которые хотят играть Марию, — улыбнулся он. — А почему вы не делали постановку? Я думал, это одна из тех традиций, которые есть во всех школах.

— Наш директор имел достаточно… передовые взгляды. Не любил придерживаться традиций. Но мы ставили свою версию Рамаяны…

— Чего? — растерянно переспросил Гарри.

— Рамаяна, — повторила Гермиона. — Древнеиндийский эпос; я думаю, у нас в библиотеке даже есть книга — если хочешь, я могу поискать её для тебя. Короче говоря, постановку мы делали, когда мне было около семи. А на общих сборах нам могли читать что-то из скандинавской мифологии или буддийских текстов с таким же успехом, как и истории из Библии. — Гермиона замолчала и улыбнулась своим мыслям. — Это было интересно, и я многое узнала тогда.

— Звучит действительно классно, — согласился Гарри. — А мы постоянно пели одинаковые старые песни… и собрания были ужасно скучными. — Он сделал паузу, чтобы отхлебнуть ещё немного горячего шоколада. — Последний день перед рождественскими каникулами всегда был самый невыносимый, потому что директор толкал речь о спасении души или о чём-то подобном. Одну и ту же речь каждый год. А нам приходилось постоянно её выслушивать, зная, что родители уже ждут за дверью и что все уроки закончены… — Он прокрутил кружку в ладонях. — Не думаю, что хоть кто-то вникал в смысл его слов, а это, вроде как, убивает саму идею подобных сборищ. Никому не было до них никакого дела.

Гермиона задумалась.

— Но это интересно с философской точки зрения, — наконец произнесла она. — Я имею в виду спасение души, искупление.

Гарри нахмурился.

— Каким образом? — уточнил он. — Мне это никогда не казалось особенно интересным…

— Ну, подумай обо всех вопросах, которые можно задать на эту тему. Например, что такое искупление?

Гарри замолчал на некоторое время, прикусив губу и потягивая горячий шоколад.

— В общем смысле? Это… Наверно, это когда ты заглаживаешь вину за что-то… за какой-то неправильный поступок. На самом деле я никогда особенно об этом не задумывался.

— Довольно интересная тема, — задумчиво произнесла Гермиона, рассматривая горячий шоколад в своей чашке. — Можно сказать, что есть два вида искупления…

— Это как?

— Искупление всегда связано с принесением жертвы или искренним раскаянием за неправильный поступок, — начала она. — Но раскаиваться можно за поступок, который ты совершил сам, или за поступок другого.

Гарри молча кивнул.

— Хотя последнее по большей части встречается только в религиозных текстах, — закончила Гермиона. — В повседневной жизни такое редко увидишь.

— Да, наверно, ты права, — негромко произнёс Гарри, отрывая взгляд от кружки. — Я придумал ещё один вопрос... Каким образом человек получает искупление?

— Полагаю, это зависит от конкретного действия и от того, кто отвечает на этот вопрос, — отозвалась Гермиона, склонив голову набок. — Но это должно быть чем-то, подходящим по серьёзности к проступку. Например, если ты убил кого-то и ищешь искупления, ты мог бы… — она задумалась. — Рискнуть собственной жизнью ради спасения других. Или умереть, чтобы спасти кого-то.

Гарри задумался над её ответом, запрокинув голову на мягкую спинку кресла, и показался Гермионе внезапно уставшим.

— Умереть, чтобы спасти других, — повторил он, прикрыв глаза.

Он не проронил ни слова в следующие несколько минут; Гермиона нахмурилась.

— Гарри? Ты же не засыпаешь?

— Нет, — отозвался он. — Просто… даю глазам отдохнуть. — Гарри выпрямился в кресле, зевнул и поставил пустую кружку на стол. — Пожалуй, действительно пора спать.

— Пожалуй, — согласно улыбнулась Гермиона. — Я тоже пойду через пару минут, когда допью. Спокойной ночи, Гарри.

— Спокойной ночи, — отозвался он, вставая и направляясь в сторону спальни. Гермиона продолжала задумчиво смотреть ему в спину.

* * *

В пятницу утром их встретили новости об очередной атаке Пожирателей. В небольшом поселении в Йоркшире; пять магов и семнадцать маглов погибли, и мракоборцы подтвердили, что использовались Непростительные заклинания и тёмная магия. На первой полосе «Ежедневного пророка» напечатали колдографию жуткой метки, парящей в воздухе, и несколько изображений жертв, убитых чисто — быстрой Авадой — которые бездвижно лежали на земле с выражением лёгкого удивления в стеклянных зрачках.

Ученики перешёптывались между собой, и это были не привычные обсуждения или сплетни, но гораздо более мрачные и тихие разговоры — такие, которые можно услышать в библиотеке или в доме недавно умершего. Истории переходили из уст в уста — истории о том, как сердца вырывали из груди ещё живых людей; о том, как жертв замучили до потери рассудка; о том, как под влиянием Империуса людей заставляли убивать своих друзей, детей, любимых.

Студенты делились информацией о действии известных им тёмных проклятий, о которых что-то когда-то слышали или читали. О проклятиях, которые превращали кости в лёд и заставляли их взрываться внутри тела, разрывая мягкие ткани; о проклятиях, которые медленно пожирали плоть, подобно невидимым личинкам; о проклятиях, которые заставляли позвоночник шипеть и извиваться, словно змея под кожей, и бросаться вверх, пронзая череп.

Никто не знал, сколько правды было в этих слухах, но благодаря им можно было убедить себя, что знаешь подробности произошедшего, и это делало новость чуть менее пугающей. Враг, которого можно увидеть, был гораздо менее страшным, чем тёмная фигура, скрытая тенью — фигура, которая могла явиться в форме чего угодно.

Это был тихий день, как и всегда после очередного нападения. Разговоры в общих гостиных постоянно обрывались, затухая на несколько минут, а затем вновь продолжались — неестественные и почти вымученные. Гарри по большей части просто молчал.

Произошедшее повлияло даже на репетиции: Меган была бледнее обычного, её лицо иногда искажалось мучительной гримасой, когда она позволяла тяжёлым мыслям проникнуть в сознание, но через силу она продолжала репетицию, в то время как Стэн растерял всю свою привычную весёлость. Оливия и Рут были неестественно молчаливы, и даже Адриан и Малфой казались подавленными.

Следующая официальная репетиция была назначена на вторник — по предложению Рут, — но Гермиона и Малфой договорились встретиться дополнительно в воскресенье.

— Опять опаздываешь, Грейнджер? — были его первые слова, когда она наконец отыскала его в библиотеке. Он развалился в кресле, откинувшись на спинку и натянув на лицо самоуверенную ухмылку. Гермиона села напротив и смерила его яростным взглядом.

— Возможно, если бы ты не решил выбрать другой конец библиотеки вместо нашего обычного места, я бы пришла вовремя, — резко бросила она.

Малфой самодовольно усмехнулся.

— Что будем репетировать сегодня, моя леди? — с нескрываемым сарказмом спросил он, доставая свою книгу. — Второй акт… сцена два?

Гермиона коротко кивнула. Вторая сцена второго акта следовала сразу за эпизодом, в котором Макбет и его жена убивают короля Дункана; момент был драматичным и захватывающим, и Гермиона уже давно мечтала попробовать прочитать его по ролям. Достав свой сценарий, она выдохнула, концентрируя внимание на репликах леди Макбет, продумывая в голове своё видение сцены, и начала:

— Вино, свалив их с ног, мне дало смелость; их потушив, меня зажгло, — произнесла она быстро, но отчётливо, тоном человека, пытающегося убедить себя во лжи; затем Гермиона правдоподобно вздрогнула от неожиданности. — Что это?! — затем пауза, во время которой леди Макбет переводит дыхание. — То крикнул сыч, зловещий сторож ночи, сулящий людям вечный сон. Макбет взялся за дело.

Она прочла ещё несколько строк; Малфой не прерывал. Гермиона продолжила, изредка бросая на него короткие взгляды поверх сценария, но он явно внимательно слушал. Быть может, ему действительно надоело критиковать каждое её слово? Это стало бы огромным облегчением.

Малфою пришлось сказать лишь: «Кто там?» — после чего вновь наступила очередь Гермионы.

— Не будь Дункан во сне так схож с моим отцом, я всё б сама свершила, — закончила она, поднимая взгляд на Малфоя. На мгновение в её голове пронеслось воспоминание об их недавнем споре о том, была ли леди Макбет по-настоящему отрицательным персонажем. Что там сказал Малфой? Она не может убить Дункана собственными руками, а потом сходит с ума от чувства вины. Человек по-настоящему плохой не чувствует сожаления к своим жертвам, не сходит с ума от воспоминаний о том, что совершил.

Если бы он снова захотел завязать спор, это был идеальный момент. Гермиона затихла на секунду в ожидании, прежде чем завершить свою часть. Входит Макбет, и восклицание «Мой муж!» — отчаянным, одновременно и испуганным, и облегчённым тоном.

Несколько мгновений Малфой хранил молчание, после чего произнёс невыразимо жутким голосом:

— Готово. Дело свершено.

Гермиона невольно поёжилась. Секундой позднее Малфой поднял взгляд.

— Ты не слыхала шума?

— Нет, только крик совы да зов сверчка. С кем говорил ты?

Они продолжили, не прерываясь и не отвлекаясь на пустые замечания. Гермиона не знала, с чего вдруг Малфой перестал критиковать её игру, но и сама не прерывала его: отчасти, потому что не хотела нарушать установившийся между ними нейтралитет, отчасти — потому что его интерпретация текста была действительно хороша, и Гермиона не видела каких-то явных изъянов.

Она всегда представляла себе интонации Макбета в этой сцене довольно жёсткими, требующими усилий — возможно, даже вымученными. Прочтение Малфоя оказалось более тонким, но не менее завораживающим: он произносил свои реплики негромко, но с каким-то жутким очарованием. «Смотри, какой печальный вид» — фраза, на которой он поднимает руки, неотрывно их разглядывая. Когда они будут играть на сцене, его ладони будут покрыты кровью, но уже сейчас, просто слушая Малфоя, Гермиона могла живо представить себе его руки — алые и липкие — и вздрогнула.

— Ты вздор несёшь. О чём скорбеть тут можно? — резко упрекнула она, и они продолжили читать дальше: «Напрасно в сделанное углубляться. Сойдёшь с ума!»; «Гламисский тан зарезал сон, и больше тан кавдорский не будет спать, Макбет не будет спать!» и «Нет, с рук моих весь океан Нептуна не смоет кровь. Скорей они, коснувшись зелёной бездны моря, в красный цвет её окрасят». Больше они не останавливались до самого конца. Или почти до конца.

— Зная, что я сделал… — произнёс Малфой и остановился, затем начал снова пугающе пустым голосом: — Зная, что я сделал, я был бы рад не сознавать себя.

У него была ещё одна строка, но он всё молчал, уставившись отсутствующим взглядом на внутреннюю часть рукава своей мантии. Гермиона ждала, нахмурившись, вновь списывая всё на недостаток сна.

— Малфой? — напомнила она.

Ещё секунда молчания, и, не поднимая взгляда:

— О, если б стук мог пробудить Дункана, — медленно закончил он с идеально выверенной долей отчаяния в голосе. Малфой поднял голову: на скулах застыл болезненный румянец, кожа была бледной, а зрачки — неестественно расширенными, и Малфой часто дышал.

— Ещё раз? — предложила Гермиона, не зная, что ещё можно сказать, и Малфой кивнул.

Они прорепетировали сцену снова.

— Хорошо, давайте ещё раз сначала, — сказала Меган, перелистывая свой сценарий. — Захария? Ты готов?

Пуффендуец кивнул и, зевая, переместился на левую сторону сцены. Репетиция уже перевалила за полтора часа, и актёры начинали уставать. Впрочем, кусок, который они репетировали, был достаточно большой и требовал тщательной проработки: в нём участвовали девять человек, и далеко не все являлись хорошими актёрами. Захария Смит, например, играл комическую роль, но неизменно читал её совершенно серьёзно и почти монотонно. Конечно, с каждым разом ему удавалось всё лучше, но сцена всё равно требовала больше практики.

Гермиона прислонилась спиной к стене, наблюдая, как Захария пересекает импровизированную сцену уже восьмой или девятый раз за день.

— Вот уж стучат так стучат! — начал он, показывая заметный прогресс со своей первой попытки. — Будь в аду привратник, и тот бы взмок, вертя ключом при этаком стуке.

Рут изобразила стук в дверь, и Захария продолжил монолог. К этому моменту уже только режиссёры внимательно слушали — за исключением Адриана, который, придя на репетицию, первым же делом пожаловался на похмелье и с тех пор ни разу не сдвинулся с места. Гарри стоял рядом с Гермионой, ожидая своего выхода; Драко находился на противоположной стороне сцены, тихо разговаривая о чём-то с Теодором Ноттом, игравшим Дональбайна. Другие актёры рассеялись по комнате, прислонившись к стене или усевшись на пол.

— Сейчас, сейчас. Не обойдите милостью привратника.

Захария сделал лёгкий поклон в сторону публики и пошёл к задней части сцены, где располагалась имитация будущей двери. Гарри улыбнулся Гермионе на прощание и вышел на сцену вместе с Терри Бутом.

— Ты, видно, поздно лёг в постель, приятель, что поздно так встаёшь? — спросил он со смесью лёгкого раздражения и веселья. В этот раз недовольство в голосе Гарри слышалось отчётливее, что Гермиона связала с длительностью репетиции.

— Гуляли сударь, чтобы не соврать, до вторых петухов, — ответил Захария и продолжил: — А пьянство всегда вызывает три последствия.

Переместившись на сцене, Гарри с удивлением спросил:

— Это какие же такие последствия?

— Похмелье, — неожиданно раздался довольно жалобный стон со стороны Адриана, который безрезультатно пытался закопаться лбом поглубже в сложенные на парте руки. Последовала короткая пауза, после которой все актёры на сцене рассмеялись. Меган смерила Адриана строгим взглядом, но Гермиона заметила, что сердобольная Оливия направила на него палочку, прошептав: «Нон капитис долор».

Захария продолжил.

— Как — какие? Красный нос, мертвецкий сон и обильную мочу, — произнёс он с ядовитой усмешкой, сопровождая слова соответствующими жестами, после чего начал короткий, но красочный монолог на тему распутства. Всё это время Гермиона вполглаза следила за Малфоем, как и в предыдущие прогоны, каждый раз заставая его с ухмылкой на лице. Естественно.

С последними словами привратника и после быстрого обмена парой комических фраз тон стал серьёзнее.

— Проснулся ли хозяин твой? — спросил Гарри, и это было сигналом для Малфоя; он вышел на сцену с приветливой улыбкой на лице. — Его мы разбудили стуком, вот он идёт, — закончил Гарри.

Сколько бы раз они ни репетировали эту сцену, Гермиона не думала, что когда-нибудь привыкнет к тому, как Малфой и Гарри дружелюбно приветствовали друг друга, даже учитывая то, что они просто играли свои роли. Малфой, разумеется, безупречно скрывал неприязнь к Гарри, тогда как тот смог привыкнуть к приветствию лишь к третьему прогону, и теперь был самим воплощением любезности и учтивости. Почти.

— Достойный тан, король не просыпался? — спросил он, и нотку неприязни на обращении «достойный» могли бы расслышать лишь те, кто внимательно слушал и очень хорошо знал Гарри.

Малфой пожал плечами.

— Нет ещё, — ответил он, и невинность в голосе делала его ещё более подлым в глазах зрителя.

Разговор продолжился, и в конце него Малфой указал Гарри на дверь — то есть на часть сцены, отмеченную белой чертой — где в будущем будет находиться комната короля Дункана. Гарри выскользнул со сцены, улыбнулся Гермионе и начал вместе с ней смотреть, как Терри Бут рассказывает Малфою о жутких предзнаменованиях и голосах, «пророчивших смуты и пожары», которые по сюжету пьесы должны были звучать как раз в момент убийства Дункана. С каждым словом Малфой всё больше бледнел и под конец казался совсем напуганным.

— Да, ночь была тревожной, — наконец выдавил он дрогнувшим голосом.

— За весь свой краткий век не помню ночи, подобной ей, — согласно кивнул Терри, и эта фраза была сигналом для Гарри. Сделав глубокий вдох, он выбежал на сцену, пошатнувшись у двери.

— О, ужас, ужас, ужас! — прокричал он, и его скулы в очередной раз залились румянцем. Эту часть было довольно сложно не переигрывать, и она всегда смущала Гарри. «Я чувствую себя как полный идиот», — признался он однажды Гермионе, когда та помогала ему репетировать сцену.

Однако после нескольких прогонов он ощущал себя заметно увереннее; теперь ему удавалось звучать менее мелодраматично и более испуганно, хотя Гермиона считала, что ещё немного практики ему не повредит, наблюдая, как Гарри в ужасе мечется по сцене, после чего, наконец, останавливается у черты, призванной временно изображать дверь, и зовёт остальных.

— В набат ударьте! — закончил он свою часть, и это было знаком для Гермионы. Притворно зевая, она вышла на небольшое пространство, которое временно заменяло сцену.

— Скажите, что за горе тут стряслось, что на ноги всех спящих подымают? — спросила она, пытаясь, чтобы голос звучал одновременно и встревоженно, и раздражённо из-за того, что её разбудили — конечно, по сюжету пьесы леди Макбет и не ложилась спать, но Макдуф и остальные не должны были об этом догадаться. — Отвечайте!

Гарри схватил её за запястья, заглядывая ей в глаза.

— Сударыня, — заговорил он, — ваш нежный женский слух не вынесет ответа: объясненье убьёт вас.

Что, разумеется, заключало в себе злую иронию, учитывая то, что она же и спланировала убийство. Гермионе нравились эти маленькие детали — кажущиеся невинными фразы, в которых содержалось гораздо больше потаённого смысла, стоило лишь обратить на них внимание.

В этот момент на сцену вышел Джастин Финч-Флетчли, исполнявший роль Банко, изображая такой же сонный и слегка раздражённый вид, с которым стояла Гермиона.

— О, Банко, Банко! — воскликнул Гарри, немедленно оставляя её и пересекая сцену навстречу Джастину. — Умерщвлён наш государь.

Гермиона прижала ладони ко рту в притворном ужасе.

— О боже! В нашем доме?

— Это страшно всюду, — пробормотал Джастин в изумлении. — Макдуф, я умоляю, отрекись — скажи, что ты ошибся.

На этих словах на сцену вернулся Малфой со скорбным и печальным выражением на лице вместе с Терри Бутом и пятикурсником с Когтеврана, который играл Росса.

С этого момента Гермионе уже практически ничего не надо было делать — она даже на мгновение пожелала, чтобы у неё было больше слов в этой сцене, но затем упрекнула себя за жадность. В конце концов, она и так играла невероятно интересного персонажа. Но до конца этой сцены от неё требовалось лишь стоять, выражать ужас и, оставаясь в образе, реагировать на слова других персонажей.

Когда Макбет вышел из-за кулис, они обменялись заговорщицкими взглядами, затем он прошёл через сцену и встал рядом с ней, заботливо коснувшись её плеча, пока они вместе скорбели о смерти человека, которого он убил — всё часть игры — после чего вновь отстранился от жены и перешёл на другую часть сцены, когда там показались сыновья короля. Гермиона изобразила достоверный шок, когда Макбет признался, что убил двух охранников — тех самых, на которых они свалили вину — и бросил ещё один заговорщицкий взгляд в сторону Гермионы. Далее следовало объяснение, почему охранников пришлось убить, и Малфой говорил о ранах короля и кинжалах «в запёкшейся крови». Гермиона старалась — и очень добросовестно — побледнеть и задрожать от переполнявших её героиню эмоций.

Вслед за объяснением Макбета следовала часть, которую она ненавидела.

— Ах, помогите! — воскликнула она и с некоторой опаской опрокинулась назад. То, ударится она о пол или нет, зависело исключительно от Терри Бута и его готовности поймать её. Во время второго прогона он был слишком сконцентрирован на том, чтобы не пропустить свою очередь говорить, что совершенно забыл о своей обязанности вовремя подхватить Гермиону, и она довольно сильно ударилась о пол. Это позабавило остальных — в особенности Малфоя — но сама она ничего смешного в произошедшем не увидела.

К счастью, в этот раз он всё же её поймал. Джастин воскликнул: «Помогите леди!» — после чего все актёры столпились вокруг неё, взволнованные и сочувствующие, пока сыновья короля негромко обсуждали что-то на переднем плане. Когда эпизод завершился, Терри и тот когтевранец, игравший Росса, вынесли Гермиону за кулисы, по пути умудрившись один раз приложить её головой об угол и дважды — о сцену из составленных парт. В общем, для Гермионы репетиция оказалась весьма болезненной.

После этого очередной эпизод быстро подошёл к концу; персонажи решили встретиться снова через некоторое время, когда всё уляжется, оставив наедине сыновей короля, которые решили, что задерживаться в Шотландии было слишком опасно и надо бежать. А потом всё закончилось.

— Отлично, в этот раз получилось намного лучше, — похвалила Меган, когда последние строки были произнесены. — Прогресс очень заметный, причём у всех. Теперь… — Она взглянула на часы. — Уже так поздно? Тогда на этом всё, если, конечно, никто не хочет сделать ещё один прогон?

Никто не хотел; все одобрительно загудели и направились к выходу.

* * *

— Погибнуть безопасней, чем, других губя, жить в смутном счастье и терзать себя, — произнесла Гермиона, остановилась на секунду, чтобы в это время Макбет мог выйти на сцену, и продолжила: — Ну что…

— Нет, безопаснее жить в смутном счастье, — задумчиво прервал Малфой. — Потому что если ты погиб, тебя уже нет.

Гермиона нахмурилась.

— Нет ничего безопаснее смерти: после неё тебя уже ничто не может ранить, — заметила она, прежде чем вернуться к их сцене: — Как ты, мой друг? Зачем…

— Но ты мёртв, — твёрдо произнёс Малфой, взглянув на неё холодными серыми глазами, выражение его лица оставалось непроницаемым. — А это предполагает, что с тобой уже случилось что-то опасное. К тому же твоё тело гниёт, а это звучит не слишком «безопасно»…

— Я думаю, здесь имеется в виду безопасность с точки зрения сознания, — ответила Гермиона и вновь попыталась вернуться к сценарию: — Зачем ты всё один, в сообществе мучительных…

— Полагаю, это зависит от того, как человек понимает безопасность, — вновь прервал Малфой, изучая небольшое отверстие в деревянном столе, и Гермиона не выдержала.

— Слушай, Малфой, ты позволишь мне закончить фразу?

Он оторвал взгляд от стола, уголки его губ издевательски дрогнули.

— Нет, — сказал он с притворной невинностью и странным блеском в глазах. — Не позволю.

Гермиона бросила сценарий на стол.

— Нам надо практиковаться, Малфой…

— А я считаю, что нам надо отдохнуть, — решительно прервал он, откидываясь на спинку кресла. — Если, конечно, Мисс Всезнайка слышала о перерывах? Это довольно простая концепция, моя леди, надо всего лишь…

— Я знаю, что такое перерыв, — резко бросила Гермиона. — Я не понимаю, почему он тебе нужен. Мне казалось, твоя единственная цель в жизни — заканчивать репетиции как можно раньше, чтобы оказаться подальше от меня.

— Подальше от тебя? Когда я могу быть рядом и портить тебе жизнь? — переспросил Малфой, прикладывая руку к сердцу, словно ему нанесли ужасное оскорбление. — Ни за что.

Гермиона застонала и опустила голову на сложенные на столе руки.

— За что тебя взяли на роль Макбета? — обречённо спросила она.

— За моё остроумие, харизму, актёрские способности и невероятно привлекательную внешность? — предположил Малфой с ухмылкой.

— А я слышала, что ты получил роль из-за дружбы с Меган, — язвительно заметила Гермиона, решив не упоминать, что сама в это не верила.

Он удивлённо вскинул бровь.

— Меган Монтгомери? Гриффиндорка?

— А есть ещё какая-то Меган? — пожала плечами Гермиона. — Я слышала, вы гостили друг у друга летом после первого курса.

Вот это уже было правдой. Историю рассказала Лаванда, которая хоть и готова была распространить любую сплетню вне зависимости от её правдивости, всё же не стала бы называть слухи абсолютно точными и абсолютно проверенными, если бы не знала этого наверняка.

Мгновение Малфой просто непонимающе смотрел на неё. Гермиона заметила стремительную искру осознания, зажёгшуюся в его глазах, после чего он разразился громким смехом — искренним смехом. Такая реакция крайне удивила её — Гермиона ещё ни разу не видела, как он смеётся.

— Грейнджер, последний раз, когда я видел Меган, она ударила меня по лицу и сломала мне челюсть, — проинформировал Малфой, как только справился с приступом хохота. — Между нами нет никакой дружбы, уверяю тебя.

— Она сломала…? — скептически переспросила Гермиона. — Почему?

Малфой пожал плечами.

— Полагаю, потому что я вывел её из себя. Возможно, я её спровоцировал, — он задумался, размышляя над чем-то. — Я почти уверен, что спровоцировал её. В любом случае, друзьями мы никогда не были.

— Тогда что она делала у тебя дома? — с любопытством спросила Гермиона.

— Её родители думали, что она стала слишком… либеральна в своих взглядах, — ответил Малфой с ноткой неприязни в голосе. — Разумеется, как только её распределили на Гриффиндор, у неё не осталось шансов, но они думали, что кто-то вроде меня может оказать положительное влияние. — Он задумчиво потёр нижнюю челюсть. — Ты что, не знала? Она ведь поэтому и выбрала магловедение. Бунт.

Гермиона покачала головой.

— Впервые слышу, — ответила она.

Его глаза расширились.

— Всемогущая Грейнджер чего-то не знала? — в притворном изумлении воскликнул он. — Неужели близится конец света?

Она прожгла его раздражённым взглядом.

— Найди что-нибудь более оригинальное для своих издёвок.

— Зачем менять проверенный рецепт?

— Малфой… — она вздохнула. — Давай просто вернёмся к репетиции. Готов?

Он взглянул на свои часы.

— Нет, пока не хочется.

— Ну а мне хочется, — упрямо отозвалась Гермиона, поднимая со стола свою копию сценария. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться и снова вжиться в роль. — Как ты, мой друг?

— Вполне терпимо, спасибо, — небрежно бросил Малфой, изучая ногти на руках.

Гермиона смерила его гневным взглядом и продолжила:

— Зачем ты всё один, в сообществе мучительных фантазий?

— Мучительных? — переспросил Малфой с усмешкой. — Поверь, фантазии у меня далеко не мучительные…

— Малфой! — не выдержала она. — Можешь побыть серьёзным хотя бы минуту?

— Только когда мне этого хочется, а сейчас я совершенно не в настроении быть серьёзным, — ответил он, не скрывая ухмылку. Гермиона с трудом удержалась, чтобы не швырнуть в него сценарий.

— Прекрасно, тогда сообщи мне, когда у тебя появится настроение, — бросила она. — Акцио книга.

Гермиона направила палочку на первую попавшуюся полку, и к ней подлетела случайная книга, которую она немедленно раскрыла и принялась читать.

Малфой вытянул шею, чтобы прочесть название.

— «Анализ юридических, моральных и этических аспектов трансфигурации животных», — прочитал он вслух. — Звучит интригующе, Грейнджер.

Она проигнорировала его, концентрируясь на введении.

Магическое сообщество давно обсуждает вопрос трансфигурации животных — трансформировании разумных существ с развитой нервной системой…

— Интересно, можно ли причислить Долгопупса к животным, — задумчиво произнёс Малфой.

…разумных существ с развитой нервной системой в…

— С Уизли даже вопрос не стоит, конечно — стоит только посмотреть, в каком загоне они живут.

…нервной системой в другие формы, зачастую…

— Эй, можно ведь трансформировать грязнокровок в…

Предложение Малфой так и не закончил. В одну секунду книга была в руках у Гермионы, а в другую полетела через стол и врезалась в книжный шкаф за его спиной, не задев Малфоя лишь потому, что он успел каким-то чудом увернуться. Гермиона уже вскочила на ноги.

— Ты полный… — прошипела она, не в силах закончить фразу: в мире не существовало слов, чтобы описать его. — Неужели нельзя вести себя адекватно хотя бы один раз в своей никчёмной жизни?

— Можно, но только не когда меня полностью игнорируют, — грубо огрызнулся он, сложив руки на груди и смерив её яростным взглядом.

— И я бы не игнорировала тебя, если бы ты вёл себя как разумный человек! — воскликнула Гермиона в ответ, тут же быстро вспомнив, что они находились в библиотеке. Она сделала глубокий вдох, пытаясь контролировать эмоции и успокоиться. — Слушай, ты собираешься идти на компромисс или нет?

Несколько мгновений Малфой пристально смотрел на неё, его взгляд был мрачным и угрюмым.

— Ладно.

Гермиона вновь опустилась в кресло, подняла сценарий со стола и продолжила:

— Как ты, мой друг? Зачем ты всё один, в сообществе мучительных фантазий, которым время умереть, как те…

Поначалу текст звучал довольно натянуто, но потом Гермиона всё же смогла вернуть нужный настрой, постоянно повторяя себе, что им с Малфоем придётся терпеть друг друга. Нельзя было ссориться. Даже если он вёл себя как мерзкая невоспитанная свинья; ей нужно было очень постараться сохранять хладнокровие.

И Гермионе это удалось до самого конца сцены.

— Кто начал злом, для прочности итога продолжит, призывая зло в подмогу. Пойдем, мой друг, — закончил Малфой и посмотрел на неё своим непроницаемым взглядом.

После короткой напряжённой тишины Гермиона заговорила первой:

— Ещё раз?

— Не хочу, — последовал немедленный ответ. — И прежде чем ты что-то скажешь, напомню, что ты сама говорила про такую вещь как компромисс. Я позволил тебе провести свою репетицию, теперь ты должна позволить мне получить мой перерыв.

— Ладно, — отозвалась Гермиона и тут же принялась молча читать сценарий. Смерив её пристальным взглядом, Малфой последовал её примеру.

Через полминуты он заговорил:

— Как думаешь, Макбет и его жена любили друг друга?

— Ты просто пытаешься меня отвлечь? — бросила Гермиона, поднимая взгляд от сценария.

Малфой снова царапал стол рядом с небольшим отверстием в деревянной поверхности.

— Нет. Мне интересно.

— В таком случае, я не знаю. Скорее всего, нет, — ответила Гермиона и вернулась к чтению.

Голос Малфоя прозвучал совершенно невинно:

— Почему нет?

Спокойствие и вежливость, напомнила себе Гермиона.

— Они злодеи, — пояснила она. — Отрицательные персонажи. Любовь и зло обычно не очень сочетаются.

— Зависит от того, как ты определяешь любовь, — не согласился Малфой, совершенно поглощённый найденным отверстием в столе. — Или зло. — С этими словами он наконец поднял взгляд, усмехнулся, и его глаза сверкнули. — Или ты считаешь, что любой, кто совершает дурные поступки, не человек? Думаешь, у них отсутствует способность любить, потому что они жестоко обращаются с людьми?

— Раз уж ты спросил — да, — ответила Гермиона. — И если ты станешь убеждать меня, что твой отец — добрый и любящий человек….

— Не стану, — резко оборвал её Малфой. — Он не такой. Но это не значит, что Пожиратель смерти не может… не может совершать жестокие вещи и оставаться человеком.

— А я не считаю их людьми, — сказала Гермиона, сама удивившись уверенности в своём голосе. Малфой резко вскинул голову. — Ты же читал сводки в «Пророке»…

Малфой издал короткий смешок.

— Сводки, газеты, — язвительно проговорил он. Его ногти вдавились в стол вокруг щели, словно он собирался выковырять её. — И, конечно, любой с Чёрной меткой на руке тоже не человек…

— Это зависит… — начала Гермиона, но Малфой не позволил ей закончить, на его скулах проступил заметный румянец.

— Это так типично для тебя. Для всех вас. О, эти Пожиратели — твари и безжалостные убийцы, и ты не…

— Но именно так они думают о нас! — воскликнула Гермиона. — Именно так они думают о маглорождённых, и в этой истории они и есть безжалостные убийцы, потому что мы ничего им не сделали! Они преступники!

— Типичная грязнокровка, — выплюнул Малфой, его взгляд наполнился ядом, и он поднялся с кресла, грубо заталкивая книгу в сумку. — Я пошёл.

— Убегаешь от спора, потому что знаешь, что проиграл? — бросила Гермиона, чуть более едко, чем хотела. — В тот день, когда ты убедишь меня, что у Пожирателей смерти тоже есть чувства… Не уходи от разговора!

Она схватила его за рукав мантии, когда Малфой уже поворачивался, чтобы уйти, случайно сдвинув ткань в сторону локтя. Малфой отскочил, словно ужаленный, широко раскрыв глаза, и быстро прижал руку к груди, но то, что показалось на его предплечье, пусть и на долю секунды, было слишком очевидно.

Чёрная метка.

— Ты… ты…

Даже не думая о том, что делает, она вскочила с места и попятилась. Малфой, в свою очередь, просто уставился на неё, всё ещё прижимая руку к груди, взгляд его серых глаз был холодным, словно он что-то прикидывал в голове.

— Грейнджер, — наконец тихо произнёс он, — если ты кому-нибудь расскажешь, клянусь…

— Ты один из… один из них… — не останавливалась она, только теперь заметив, что её мелко трясёт. Отступив ещё на шаг, Гермиона упёрлась спиной в книжный шкаф и едва не вскрикнула. — У тебя…

— Грейнджер, — повторил он, на этот раз с раздражением, делая шаг к ней. Почти инстинктивно Гермиона выхватила палочку и направила её прямо на Малфоя, не давая ему приблизиться.

— Не подходи ко мне, — предупредила она почти шёпотом, смутно понимая, что выглядит до смерти перепуганной.

Малфой вскинул бровь и сделал ещё один шаг к ней.

— Мерлина ради, Грейнджер, хватит трястись! — прорычал он, вытаскивая свою палочку. — Слушай внимательно. Если ты кому-нибудь расскажешь…

— Так вот где ты был, — внезапно охрипшим голосом произнесла Гермиона; ужасное, омерзительное осознание навалилось на неё. — В четверг, когда ты не мог репетировать… Та деревня в Йоркшире, на которую напали… ты был там, — она сглотнула, почувствовал внезапный приступ тошноты. — И сразу после того, как объявили результаты прослушивания, ты ведь уехал в тот вечер, а ночью произошло нападение…

— Заткнись, Грейнджер, — выплюнул Малфой. — Прекрати.

Сама не ожидая от себя такой реакции, Гермиона горько усмехнулась.

— И как долго ты ходишь… с этой штукой? Как долго ты пытаешь людей и…

— Грейнджер, я предупреждаю…

— …и убиваешь людей? Я слышала, что с ними сделали. — Теперь уже Малфоя трясло от злости. — Я знаю, что ты с ними сделал… — Она издала звук, больше похожий на истерический всхлип. — Скольких из них ты убил лично, Малфой?

— Заткнись! — прошипел он, и животная ярость сверкнула в его взгляде. Гермиона вскрикнула, уверенная, что он проклянёт её, и даже умудрилась наложить защитные чары, но магический щит был эффективен лишь против заклинаний, а Малфой давно прошёл эту точку невозврата: он схватил Гермиону за шею, прижимая к книжному шкафу и сдавливая горло, его лицо оказалось в каких-то дюймах от неё.

— Закрой свой рот! — рявкнул он. — Никогда не смей… никогда…

Гермиона пыталась вырваться, царапая пальцы, стальной хваткой сжимавшие шею, но всё было тщетно. Она не могла дышать, как бы отчаянно ни пыталась сделать вдох, голова начинала кружиться, мысли разбегались, очертания окружающих объектов медленно поплыли, зеленоватые блики заплясали рядом с холодными, полными гнева глазами Малфоя…

Он отбросил её в сторону; в следующее мгновение Гермиона осознала, что сидит на полу, жадно хватая ртом воздух, а Малфой, тяжело дыша, стоит к ней спиной. Зрение восстановилось вместе с вернувшейся способностью дышать, и Гермиона начала шарить по полу в поисках уроненной палочки, наконец встав на колени. На то, чтобы подняться в полный рост, сил не хватало.

Малфой только что напал на неё, попытался задушить…

Малфой был убийцей.

Гермиона нашла в себе силы, чтобы направить на него палочку.

— Я… Я пойду к Дамблдору, — произнесла она, её всё ещё заметно трясло. — Я пойду…

— Даже не думай! — прошипел он, резко разворачиваясь. — Ты никому не расскажешь.

Гермиона взглянула на него снизу вверх, нервно потирая шею левой рукой.

— Ты не сможешь меня остановить, — прошептала она. — Если убьёшь меня, все узнают, что ты это сделал, и тебя всё равно отправят в Азкабан…

Его лицо дрогнуло.

— Но ты будешь мертва, — вкрадчиво произнёс он, и Гермиона неуютно поёжилась. Глаза Малфоя, посаженные слишком глубоко и резко выделявшиеся на фоне бледной кожи, казались пугающими; почти серебряные, они отражали блики приглушённого света библиотеки, внушая холодный ужас. Он сделал шаг вперёд, приседая рядом с Гермионой, и приставил конец палочки к её шее. Конечно, она всё ещё крепко сжимала в руке свою палочку, но словно забыла, как ею пользоваться — мозг отказывался работать от пережитого потрясения и страха.

— Если ты кому-нибудь расскажешь — кому угодно, — прошептал он сухим, хрипловатым голосом, — я убью тебя. Так болезненно, как только смогу. Ты поняла меня?

Она кивнула, и Малфой улыбнулся фальшивой полуулыбкой, которая почему-то тоже не внушала ничего, кроме страха. У Гермионы не возникло никаких сомнений, что его угроза была вполне реальной. Кончик палочки больно вдавился в шею.

— И пусть прикроет лживый вид всё то, что сердце лживое таит, — почти нараспев процитировал Малфой, и мгновенно его лицо потемнело. — Проваливай. И держись подальше от меня.

Гермиона отстранилась, но помешкала перед уходом. Малфой угрожающе взглянул на неё.

— Убирайся! — рявкнул он, и, почти в панике, Гермиона неловко поднялась на ноги и побежала в самый тёмный угол библиотеки — так далеко от Малфоя, как только могла.

* * *

— Отлично, вы оба молодцы, — похвалила Рут. — Думаю, теперь можно попробовать с настоящими мечами, как считаете?

Меган кивнула.

— Конечно. Адриан, ты принёс их?

Прошёл день с тех пор, как Гермиона узнала о Чёрной метке Малфоя и — отчасти, потому что Гарри попросил, отчасти, потому что не хотела спускать глаз с Малфоя, — она согласилась прийти на их репетицию. В этой сцене участвовали только Гарри и Малфой — они как раз отрабатывали битву на мечах ближе к концу пьесы, когда Макбета убивали. До этого момента они использовали деревянные шесты, заколдованные так, чтобы казаться лёгкими и мягкими на ощупь — парни только имитировали момент, когда Гарри должен был убить Малфоя.

Гарри с опаской посмотрел на свой меч — он, как и меч Малфоя, был настоящим, позаимствованным у парочки школьных доспехов-рыцарей.

— Это же безопасно, да? — не слишком уверенно уточнил он, бросив короткий подозрительный взгляд на Малфоя.

Тот округлил глаза и посмотрел прямо на Гермиону. Немой вопрос был ясен без слов. Ты рассказала ему?

Она отрицательно качнула головой, прикусив губу. Она не рассказала Гарри — никому не рассказала — и чувствовала себя очень виноватой из-за этого. Малфой был Пожирателем смерти, его следовало исключить из школы, или отправить в Азкабан, или что там с ними делают…

— Конечно, безопасно, — ответила Рут. — Адриан и Оливия работали над ними целую вечность.

Теперь Гарри выглядел ещё более обеспокоенным, недоверчиво поглядывая на Адриана, который в ответ лишь вздохнул. Он взял один из мечей, поднёс к своей руке и с размаху полоснул по коже.

Его рука не отвалилась, но на рукаве и на самой руке появился весьма правдоподобный порез, вокруг которого ткань мгновенно пропиталась кровью, которая начала тут же капать на пол.

— Она ненастоящая, — лениво пояснил Адриан, делая ещё один «порез» на руке, перпендикулярный первому, который тоже начал кровоточить. — Мечи зачарованы, чтобы не наносить повреждений, но вызывать поддельную кровь при контакте с кожей. Вы их даже не почувствуете.

На этот раз он намеренно провёл лезвием по пальцу.

— Спасибо, Адриан, этого достаточно. Фините инкантатем, — произнесла Меган, и все «раны» на его руке затянулись. Адриан выглядел слегка раздражённым. — Ты не мог бы отдать мечи актёрам?

Он сделал, о чём его попросили, и немедленно снова опустился в кресло. Гарри робко поднял свой меч, словно страшась, что тот может сделать, в то время как хватка Малфоя казалась спокойной и уверенной. Они оба устали от многочисленных повторений сцены с деревянными шестами, поэтому щёки Гарри пылали, на лбу выступили капли пота, кожа Малфоя приобрела лёгкий розоватый оттенок, а его глаза лихорадочно блестели. Гермиона поёжилась, вспомнив события предыдущего дня в библиотеке. Её ладонь инстинктивно прикрыла шею.

Почему она ещё ничего не рассказала Дамблдору? Это казалось самым разумным поступком в сложившейся ситуации, и Гермиона знала, что директор без труда защитит её от Малфоя. Придётся просто переждать бурю в каком-нибудь тайном безопасном месте — возможно, в кабинете Дамблдора — пока он не произведёт необходимые приготовления, чтобы исключить Драко из школы и отправить к мракоборцам в Министерство. Ему было больше шестнадцати лет, а значит, согласно магическим законам, Малфой считался совершеннолетним и его ждал взрослый суд и наказание. Азкабан или поцелуй дементора. Он даже приблизиться к ней не успеет.

К тому же она не боялась его, решительно напомнила себе Гермиона. В библиотеке она просто не ожидала такого поворота событий, оказалась совершенно неподготовленной. Гермиона была уверена, что, попытайся Малфой напасть на неё снова, она бы дала достойный отпор. Так что, даже если бы он сбежал или подкупил Министерство, она всё равно была бы в безопасности.

Так почему она ничего не рассказала Дамблдору?

На импровизированной сцене парни начали сражение; поначалу Гарри держался осторожно и постоянно совершал ошибки.

— Не бойся меча, Гарри, он не может причинить вреда, — убеждала его Меган. — Начните сначала.

Нет, не страх останавливал её, тут было что-то ещё. Возможно, разговор с Дамблдором сделал бы проблему слишком реальной. Пока никто, кроме Гермионы, не знал о случившемся, оно оставалось изолированным событием, которое можно было игнорировать или и вовсе выкинуть из памяти. Она могла вести себя так, словно не видела Чёрную метку на руке Малфоя, словно в её жизни ничего не поменялось.

Но как только об этом узнает кто-то ещё, всё станет настоящим: когда мракоборцы арестуют Малфоя, его причастность к Пожирателям будет неоспоримой; когда его осудят за совершённые преступления, он станет убийцей — вот люди, которых он убил, а вот как он это сделал — в отличие от абстрактного акта убийства, когда Гермиона знала, что Малфой лишил человека жизни, но не знала кого, где и как.

Гарри оставил порез вдоль ключицы Малфоя, как и должен был, в ответ на что тот очень правдоподобно поморщился от боли. Затем Гарри оступился, когда отходил назад, чтобы приготовиться к следующему выпаду, и упал.

— Простите, — пробормотал он, краснея и быстро поднимаясь на ноги.

— Ничего страшного, — успокоил его Стэн, — просто начните сначала.

Они не возражали, и Гермиона смотрела, как парни вновь встают наизготовку.

К тому же, если она расскажет Дамблдору и Малфоя посадят в Азкабан — или приговорят к Поцелую — ответственность ляжет на её плечи. Конечно, он был Пожирателем, и если бы Гермиона не знала его, она бы не раздумывала ни секунды. Но это был Малфой, и да, он оскорблял её, и начинал перепалки с её друзьями, и просто вёл себя как придурок всё то время, что она его знала, но он не был безликой фигурой, скрытой маской и капюшоном.

Он был Малфоем, и, может, Гермиона даже ненавидела его, но это не отменяло того, что она его знала. Было слишком легко представить Малфоя, кричащего в тюремной камере с кружащими рядом дементорами, или в виде лишённой души оболочки, сидящей в углу, бессмысленно уставившись в стену.

Личное знакомство с человеком, которого обрекаешь на заключение в Азкабане, каким-то образом осложняло принятие решения. Знакомство означало, что она будет лежать бессонными ночами, размышляя, что он видит каждый раз, когда мимо проплывают дементоры, или думая о том, что случилось с его душой после того, как её высосали из тела, и потом она не сможет спать, прокручивая всё это в голове и вскакивая в холодном поту с опустошающим чувством вины, даже если будет знать, что поступила правильно и что Малфой заслуживал наказания.

Гермиона задумалась, терзают ли такие же сомнения людей, оказавшихся в её положении.

На сцене Гарри оставил ещё одну глубокую рану на ключице Малфоя — и снова точно рассчитанный по времени вскрик боли, после чего они продолжили, уже не сбиваясь с ритма и не падая, нанося рубящие удары мечами и довольно успешно отражая атаки противника. Они уже подходили к концу сцены сражения, когда Гарри должен был нанести решающий удар, а Малфой — изобразить драматичную смерть. Удар — блок, удар — блок, перемещение по сцене…

Наверху что-то затрещало, послышался гогот; Гермиона с нехорошим предчувствием вскинула голову — она узнала этот голос — и, разумеется, увидела Пивза, который парил под потолком, держа в руках что-то, подозрительно напоминавшее водяные бомбочки. Он снова расхохотался и перекувыркнулся через голову.

— Маленькие актёрчики дерутся на мечах, м? — спросил он, продолжая хихикать, и пролетел под мечом Гарри. Тот замер, вынуждая Малфоя тоже остановиться.

Меган поднялась со своего места.

— Пивз, — твёрдо сказала она, — убирайся с репетиции или мне придётся донести на тебя профессору Дамблдору.

Полтергейст захихикал.

— У-у-у, директору, значит? — уточнил он и сделал сальто в воздухе, показав Меган язык. — Он так разозлится на бедного несчастного Пивза…

Малфой прожёг призрака взглядом.

— Бедный и несчастный — это последнее, что можно о тебе сказать, — выплюнул он. — Проваливай.

— Нет, — отозвался Пивз, выбрал одну из бомбочек покрупнее и метнул её прямо в Малфоя. Она разорвалась, коснувшись головы, и, после секундного молчания, Гарри расхохотался. Оказалось, шарики были наполнены вовсе не водой, а бутафорской кровью.

Не успел Гарри вдоволь насмеяться, как вторая бомбочка полетела уже в его сторону, после чего Пивз пронёсся над режиссёрами и немногочисленными зрителями, разбрасывая шарики в кого попало.

— Прочь, проклятое пятно! — радостно возопил он, пока шарики окрашивали всех багровыми кляксами. Студенты начали прятаться под сиденьями; Адриан попросту поспешил к выходу.

Меган была в ярости.

— Пивз! — вскрикнула она. — Уходи! Сейчас же!

Полтергейст и в неё запустил бомбочку; девушка немедленно вымокла в поддельной крови. На мгновение она замерла, беззвучно хватая ртом воздух, после чего с гневным криком «Я иду к директору!» решительно направилась к двери, преследуемая очередной партией бомбочек. Уход Меган стал невольным знаком к окончанию репетиции, так что и все остальные потянулись к выходу, пытаясь увернуться от атаки Пивза, который продолжал маниакально хохотать, кружа под потолком и выкрикивая своё любимое: «Прочь, проклятое пятно!».

Гермиона, которая до этого нахмурившись рассматривала свою запачканную мантию, случайно зацепилась взглядом за Малфоя. Он стоял на сцене, всё ещё держа меч в правой руке, его левая рука была покрыта бутафорской кровью, и он поднял ладонь к лицу, в ужасе уставившись на неё. И в этот момент он действительно выглядел как Пожиратель смерти.

Гермиона поёжилась и быстро поднялась с места, направляясь в библиотеку. Только там она чувствовала себя в безопасности.

* * *

— Грейнджер.

Она вздрогнула и повернула голову на звук, хотя сразу узнала голос. Должно быть, Малфой проследовал за ней прямо из репетиционного кабинета, он всё ещё был одет в то же, в чём репетировал: чёрную рубашку и чёрные брюки — мантия не была приспособлена для сражения на мечах. Его лицо горело лихорадочным румянцем, глаза странно блестели, а из порезов на ключице всё ещё вытекала кровь, пропитывая ткань рубашки. Лицо и левая рука Малфоя были запачканы содержимым бомбочек Пивза, меч бессильно болтался в другой руке.

Гермиона прикусила губу, стараясь не смотреть на него; вид Малфоя был весьма пугающим.

— Я никому не рассказала, — начала она, предвосхищая его вопрос. — Правда, Малфой. Просто… оставь меня в покое, пожалуйста.

— Молчи! — прошипел он, полностью входя в отделённый от общей части закуток библиотеки, где сидела Гермиона; голос его звучал почти напугано, меч он предостерегающе направил в сторону входа. — Они услышат тебя!

Он выглядел так, словно вернулся с поля брани.

— Малфой… — произнесла Гермиона умоляющим голосом, но он приложил палец к губам, выглядывая в щель между стеллажами. — Чего ты от меня хочешь? — прошептала она.

На этот раз Малфой наконец посмотрел на неё, крепко сжимая меч в руке, его волосы прилипли к лицу от крови и пота, а одежда оказалась порезана в нескольких местах. Словно ангел смерти. Когда он заговорил, его голос звучал тихо и был наполнен отчаянием, а слова оказались совсем не теми, что ожидала Гермиона.

— Помоги мне, — прошептал он. — Пожалуйста, помоги мне.

Она прикусила губу, фокусируя взгляд на ближайшей книге.

— Малфой, я не собираюсь…

Её прервал звон меча, брошенного на стол перед ней — Гермиона поморщилась — и уже в следующую секунду Малфой стоял на коленях, хватаясь за её руку и глядя снизу вверх своими глазами цвета ртути.

— Помоги мне, — снова прошипел он.

Напуганная, Гермиона попыталась выдернуть руку из цепкой хватки, но Малфой держал крепко.

— Я не могу помочь тебе, — с отчаянием ответила она. — Малфой, просто уходи.

Он коснулся поддельных порезов на ключице.

— Мне нужна твоя помощь. Мне нужно, чтобы ты залечила порезы, я не знаю целительских заклинаний…

Гермиона дёрнула рукой, всё ещё пытаясь вырваться.

— Нет, Малфой, пусти меня! Это ненастоящие порезы, ты же сам знаешь, дай мне уйти!

Он покачал головой.

— Я отпущу тебя, если ты залечишь раны, — ответил он.

Поняв, что по-другому избавиться от Малфоя не получится, Гермиона выхватила палочку из своей школьной сумки и направила на порезы.

— Фините инкантатем, — чётко произнесла она.

Ничего не произошло.

— Я же сказал, что они настоящие, — прошептал Малфой и вдруг ни с того ни с сего процитировал пьесу: — Эта рука всё ещё пахнет кровью. Всем благовониям Аравии не отбить этого запаха.

Порезы не могли быть настоящими. Гермиона сама видела, как Адриан протестировал чары на себе.

— Сана, — прошептала она. Раны медленно затянулись.

Мгновение они оба хранили молчание.

— Ты сказал, что отпустишь меня, — тихо напомнила Гермиона, и он подчинился.

Она неловко выкарабкалась из кресла и поспешно отступила подальше от запачканного кровью Малфоя, который остался стоять на коленях. Гермиона взяла себя в руки.

— Тебе надо пойти к Оливии и сказать, что чары распались, — произнесла она, пытаясь привести мысли в порядок. К ней пришло внезапное осознание: если бы Пивз не появился во время репетиции и Гарри пронзил Малфоя мечом…

Но почему сам Малфой не остановил репетицию, когда понял, что меч нанёс ему настоящую рану?

Его взгляд остался непоколебимым.

— Они не распадались.

В таком случае оставалось только одно объяснение.

— Ты… Ты сделал что-то… — выдохнула Гермиона, чувствуя внезапный приступ головокружения. — Зачем? Ты… Ты что, собирался убить Гарри?

Малфой медленно покачал головой.

— Мой меч всё ещё зачарован, — отозвался он. — Можешь проверить, если хочешь. Я снял заклинание только с поттеровского; Адриан оставил их в общей гостиной, так что я поменял чары…

Гермиона недоверчиво покачала головой.

— Ты…

— Да. Я сделал так, чтобы чары на мече Поттера рассеялись, как только он коснётся меня, — подтвердил Малфой и улыбнулся какой-то странной сумасшедшей улыбкой. — Подумал, что ему будет приятно убить меня. Несчастный случай — чары не сработали, какая досада…

— Ты сделал это… Ты… — мысли разбегались, всё казалось слишком запутанным и абсурдным. Малфой снял чары с меча Гарри, но не со своего, и это значило, что во время репетиции он хотел получить настоящие ранения, это значило, что он хотел…

— Я не хочу умирать, — прошептал Малфой почти с отчаянием в голосе. — Я думал, что хочу. Быть или не быть — вот в чём вопрос, но это ведь совсем другая пьеса, верно? От собственной руки…

Он приложил палец к губам и медленно опустился на пол за креслом, до самого конца удерживая взгляд на Гермионе, а потом она могла видеть лишь его заляпанные кровью светлые волосы, когда он полностью скрылся за подлокотником, прислонив к нему голову.

— Погибнуть безопасней, чем, других губя, жить в смутном счастье и терзать себя, — произнесла Гермиона, остро ощущая двойное применение этой фразы — и к Макбету, и к Малфою. Прошло всего пять дней с тех пор, как она репетировала эту сцену с ним, пребывая в блаженном неведении, зная лишь то, что он вызывал невероятное раздражение, а потом она дёрнула рукав его мантии и увидела…

Сосредоточиться на репетиции. Малфой должен был выйти на сцену позади неё, пока Гермиона стояла лицом к противоположной стене, погруженная в раздумья, затем повернулась, встречаясь с ним взглядом.

— Как ты, мой друг? — произнесла она. — Зачем ты всё один, в сообществе мучительных фантазий?

Какая ирония. Малфой пытался быть «один», и последние три дня ему это удавалось. Они почти не виделись, за исключением совместных занятий, после которых Малфой совершенно её игнорировал. Но, сказать по правде, ему это удавалось только потому, что Гермиона и сама пыталась его избегать.

И мучительные фантазии. Эти мысли должны бы умереть со смертью тех, к кому они относятся, как сказала леди Макбет. Чувство вины и страх, которыми мучился Макбет после убийства Дункана, идеально отражались, как ей казалось, в самом Малфое. Жизнь, отражённая в искусстве, и снова претворённая в жизнь.

— Что сделано, то сделано, — закончила она с нотками мольбы в голосе, словно просила его прислушаться к ней.

К этому моменту он уже не смотрел на неё, после того как нервно прошёлся по сцене, произнося свои реплики; затем Малфой снова повернулся к ней.

— Мы ранили змею, но не убили, — начал он, и на мгновение Гермиона задумалась над значением его слов с тревожным ощущением, что зеркало, в которое она смотрела, только что разбилось. Разумеется, он говорил о Банко, слова были в сценарии. Но на секунду Гермиона услышала их в контексте реальности, не пьесы, и это сбило её с толку.

Такое странное наслоение. По большей части речь вертелась исключительно вокруг событий пьесы, но иногда Малфой вдруг пронзительно смотрел на неё и говорил что-то вроде: «Пусть рухнет всё, пусть оба мира сгинут» — и в эти моменты ей казалось, что он говорит о реальности, а не просто повторяет заученные слова. Затем он произносил что-то ещё, и мир вновь переключался в привычный режим репетиции. Подобно магловским оптическим иллюзиям, когда на картинке можно увидеть вазу или два лица, но только не одновременно.

— Ничто его теперь уж больше не коснётся, — закончил Малфой, отворачиваясь; Гермиона пересекла сцену и взяла его ладони в свои.

— Успокойся, — произнесла она, касаясь его лица, — смягчи свой хмурый взор. — И это действительно ощущалось как реальность, словно Гермиона просила Малфоя не показывать чувства вины, не показывать своего сумасшествия. Он посмотрел на неё серебряными, словно ртуть, глазами, выражение которых нельзя было прочесть.

Прошло пять дней с того момента, как она узнала о Чёрной метке, четыре — с тех пор, как он пришёл к ней и попросил залечить раны, а Гермиона так никому ничего и не рассказала. Она просто не знала, как рассказать и что делать. Знаете, профессор Дамблдор, у Малфоя Чёрная метка на руке и, кажется, он сходит с ума.

Она не могла рассказать. Малфой — Пожиратель смерти, и Гермиона была почти уверена, что он уже убивал. Это билет в один конец до Азкабана, а он уже сейчас теряет рассудок — насколько хуже всё станет в компании дементоров? Практичная часть неё напоминала, что Малфой был Пожирателем, а значит, заслуживал этого, но, если из-за всего происходившего он начал сходить с ума — а, судя по всему, так оно и было — тогда его, очевидно, мучила совесть. Разумеется, причиной его начинающегося безумия могло быть что угодно. Зелье, яд, заклинание или то же чувство вины, но совершенно по другому поводу. Что угодно.

Задача заключалась в том, чтобы эту причину отыскать. Пока Гермиона не знала наверняка, что именно творилось с Малфоем, она не могла принимать никаких решений относительно его причастности к Пожирателям.

— Прошу тебя, иди со мной, — закончил Малфой, вытянув руку; она приняла её, и они вместе покинули сцену. При первой же возможности он выпустил её ладонь, словно та была отравлена, и повернулся к режиссёрам.

— Отлично, — похвалила Меган. — Ещё разок?

Они прорепетировали сцену снова, а потом ещё раз, потому что у Рут появилось новое предложение, поэтому, когда Меган сказала, что они свободны, Гермиона почувствовала облегчение. Необходимость играть на самодельной сцене приводила в замешательство, когда грань между воображением и реальностью стиралась, когда Малфой был наполовину Пожирателем смерти, наполовину — сумасшедшим. Всё казалось слишком невероятным.

Когда Гермиона уже готова была спрыгнуть с парт, из которых состояла сцена, а режиссёры собрали свои вещи и потянулись к выходу, она ощутила чьё-то прикосновение к локтю. Рука.

— Постой.

На мгновение ей захотелось просто проигнорировать его и выйти, но потом она решила, что лучше будет остаться. Как минимум потому, что невозможно было предугадать реакцию Малфоя, если бы она ушла. Он, наверно, всё равно отыскал бы её позднее, но уже в гораздо менее доброжелательном настроении. Стоит ли упоминать, что злить полубезумного Пожирателя смерти Гермионе хотелось в последнюю очередь. А ещё появилась надежда разузнать всё в подробностях, если Малфой случайно проговорится или расскажет ей прямо.

Когда Стэн закрыл за собой дверь, Гермиона повернулась лицом к Драко.

— Ты что-то хотел? — спросила она, внезапно остро ощущая, что они остались наедине.

— Ты рассказала кому-нибудь? — немедленно спросил Малфой, лицо его оставалось каменным. Гермиона отрицательно покачала головой. — Хорошо. Пусть так оно и останется, — продолжил Малфой, после чего изящно спрыгнул с самодельной сцены и направился к двери.

У Гермионы была лишь секунда на раздумья.

— Подожди.

Он замер на полпути к выходу и обернулся через плечо.

— Что?

На мгновение Гермионе захотелось просто покачать головой и отпустить его, но она желала знать, что происходит — ей нужно было знать. Гермиона спустилась со сцены, чуть менее грациозно, чем Малфой, и замерла.

— Нам надо поговорить, — наконец сказала она, тщательно подбирая слова.

— Нет, — немедленно отозвался Малфой категоричным тоном и продолжил путь к выходу.

— Я расскажу Дамблдору, — крикнула Гермиона ему в спину, и он сбился с шага, рука замерла на ручке двери. Малфой прожёг девушку взглядом.

— Ты не посмеешь, — прошипел он, но Гермиона смогла уловить нотки страха в его голосе.

Она шагнула ему навстречу, чувствуя себя более уверенно теперь, когда у неё на руках был козырь.

— Да, посмею, — твёрдо произнесла она. — Я просто хочу поговорить, а потом, обещаю, я сохраню всё в тайне.

Обещание, которое Гермиона готова была нарушить, если посчитает нужным. Она поборола зарождавшееся чувство вины, напомнив себе, что Малфой был Пожирателем смерти. Обещания могли быть нарушены — а иногда должны быть нарушены — если того требуют обстоятельства.

Что-то во взгляде Малфоя поменялось, хоть он и не сдвинулся с места.

— Когда я сказал, что… убью тебя, — произнёс он удивительно мягким для угрозы голосом. — Я не шутил.

— Знаю, — отозвалась Гермиона, не до конца убеждённая в том, что действительно верила в это, но если её догадка верна… Она подошла ближе. — Ты не убил меня, потому что… Потому что ты знаешь меня, даже если и видишь во мне только грязнокровку. А тебе сложно убивать даже тех, чьи имена тебе неизвестны…

Она оказалась права; Малфой резко повернулся, его лицо было пепельно-бледным, напуганным.

— Заткнись! — выкрикнул он, резко и порывисто, и она послушалась, ожидая, пока Малфой скажет что-то ещё. Он промолчал, но через несколько секунд отвернулся от неё и прислонился к стене, приложив правое предплечье к холодному камню, уперевшись лбом в руку и закрыв глаза, пока его ладони сами по себе сжались в кулаки, а всё тело забила мелкая дрожь.

Гермиона замерла на несколько мгновений, почувствовав лёгкий укол совести за то, что её слова, очевидно, его расстроили, но быстро справилась с чувством вины. О благополучии Малфоя можно побеспокоиться, как только она поймёт, что с ним творится.

— Малфой… — начала она. — Я просто хочу понять, что происходит, а потом я больше не стану поднимать эту тему. Ни с кем.

Малфой сделал глубокий вдох.

— Ладно, — выплюнул он. — Но не здесь.

Гермиона прикусила губу и кивнула. Затем, поняв, что Малфой стоит к ней спиной и не может этого увидеть, произнесла:

— Хорошо. Я… Я знаю подходящее место. Иди за мной.

Выручай-комната представлялась лучшим вариантом — её никто не использовал, за исключением прошлогодних собраний Армии Дамблдора. И всё-таки Гермиона не стала бы вести туда Малфоя, если бы он уже не знал о ней, благодаря Инспекционной дружине Амбридж. Другой причиной стало то, что Выручай-комната была единственным по-настоящему безопасным местом. Малфой следовал за ней в молчании.

Чего она хотела? »Место, где мы можем поговорить, что-то безопасное и… — Гермиона бросила испытующий взгляд на Малфоя. — …и успокаивающее», — продолжила она, прохаживаясь взад и вперёд по коридору. Когда в стене возникла дверь, Малфой вошёл вслед за девушкой, так и не нарушив молчания.

Комната выглядела довольно уютно: стены оказались выкрашены в бодрый кремово-жёлтый, а в дальней части приветливо горел камин. Внутри также обнаружились два дивана и небольшой деревянный кофейный столик с двумя дымящимися кружками чего-то, по запаху похожего на горячий шоколад. Ковёр жёлтого оттенка, толстый и ворсистый, покрывал гладкий деревянный пол.

Именно с диванами получилось немного странно. Один из них был глубокого синего оттенка, слегка потрёпанный, но так похожий по форме и цвету на тот, что стоял в доме Гермионы, что на мгновение ей показалось, будто это он и есть, пока она не обнаружила парочку отличий. Второй диван, однако, был обтянут чёрной кожей, и казалось, что его намеренно сконструировали так, чтобы он выглядел совершенно неуютно, но поражал окружающих затейливо вырезанной деревянной панелью на спинке. В маленькой жизнерадостной комнате его целью было выглядеть совершенно неуместно, словно в мебельной лавке перепутали заказы из небольшого пригородного коттеджа и огромного величественного замка.

Так получилось, предположила Гермиона, из-за разных представлений о том, что считать «успокаивающим». Кто знал? Быть может, у Малфоя дома находился похожий диван.

Не говоря ни слова, они опустились каждый на своё место. Малфой, сидевший ровно, с руками, скрещенными на груди в защитном жесте, выглядел явно не в своей тарелке. Гермиона подняла со столика одну из кружек с горячим шоколадом, чтобы занять руки, сделала глоток и поморщилась, когда напиток обжёг язык.

Ещё несколько мгновений прошли в молчании, пока Малфой не заговорил первым.

— Ну?

Гермиона вздохнула, отставила кружку и попыталась решить, какой вопрос задать первым. Вид презрительно ухмылявшегося Малфоя тоже не помогал собраться с мыслями, да и вся ситуация была слишком щекотливой, так что Гермиона не представляла, с чего начать.

— Почему? — это показалось неплохим началом.

— Что «почему», грязнокровка?

Она заставила себя не отвечать на оскорбление. Каким-то образом помогало осознание того, что Малфой явно оборонялся.

— Почему… Почему ты присоединился к нему?

Он не ответил, просто отвернулся. Гермиона вздохнула.

— Потому что захотел? Или потому что тебя заставили?

Малфой вновь оставил её вопросы без ответа, и Гермиона ощутила укол раздражения. Конечно, она сама вызвала его на этот разговор, но…

— Слушай, Малфой, я просто хочу знать, почему…

— Я присоединился, потому что захотел, — прервал он, и его голос звучал непривычно отстранённо. — Довольна? С чего ещё мне присоединяться?

Гермиона пожала плечами.

— Не знаю. Может, тебя заставили…

Малфой глумливо усмехнулся.

— Хватит нести чушь, Грейнджер, — на этот раз он посмотрел на неё, и его глаза загорелись. — Грязнокровки и маглы не заслуживают жить. Они мерзкие, невежественные и разрушают чистокровное общество. Их следует стереть с лица земли.

Это была короткая речь, но пылкая и искренняя настолько, что Гермиону пробрала дрожь. Она снова подняла кружку и сделала долгий глоток.

— Ты правда…

— Да, я так считаю, — выплюнул Малфой и надменно вскинул голову. — Такие как ты вызывают у меня отвращение, Грейнджер. Магловские выродки приходят в наши школы, не имея ни малейшего представления о магических традициях, культуре или обществе, забирают рабочие места и женятся на магах, входят с ними в кровное родство… Они неполноценны. Они не люди.

Малфой не кричал, не шипел и не плевался, но в его голосе была какая-то тихая ярость, от которой Гермиона неуютно поёжилась. Он действительно верил в то, что говорил.

Но сейчас было не время вступать в споры о кровном родстве. Тяжело дыша, Гермиона вернула кружку на стол — жидкость в нём заметно подрагивала — и откинулась на спинку дивана.

— Но ты не можешь убивать нас, — произнесла она.

Его заметно передёрнуло.

— Проверяй факты, Грейнджер, — произнёс он наполовину с издёвкой, наполовину с опаской. — Я уже это сделал.

— И ты теряешь рассудок, — ответила она твёрдо, с горечью в голосе. — Сходишь с ума, потому что убиваешь нас, убиваешь маглов, — продолжила она с коротким смешком, который граничил со всхлипом. Может, она и намеревалась избегать спора о родословных, но это не значило, что его слова не повлияли на неё; страх сменился каким-то отчаянием, превратился в голос у неё в голове, который снова и снова спрашивал «зачем ты веришь в эту ложь», а затем сменился злостью. — Как-то противоречиво с твоей стороны, не находишь? Убийство «не людей» сводит тебя с ума…

— Заткнись, — прошептал он, уставившись на неё расширенными глазами. — Прекрати.

Гермиона остановилась, рассматривая его, сжимая свои локти ладонями в попытке унять дрожь.

— Ты бы убил меня? — внезапно спросила она. — Если бы Волдеморт поймал меня и притащил на вашу встречу, или если бы они напали на мой дом летом и он приказал тебе убить меня…

— Хватит! — почти прокричал Малфой, его лицо приняло невозможно бледный цвет. Он зажмурился, закрыв глаза ладонями, затем сжал их в кулаки, надавливая на лоб. — Хватит!

— Ответь мне, — резко потребовала Гермиона, чувствуя, как что-то ужасно похожее на страх поднимается к горлу. — Ответь мне…

— Да! — заорал он, словно ответ вырвали из него клещами. — Да, убил бы, ты не понимаешь, у меня нет выбора… — Он резко остановился, просто замолчал посреди фразы, пока Гермиона пыталась справиться с тошнотой при мысли, что он действительно убил бы её. Малфой вдруг посмотрел на неё расширенными от ужаса глазами, затем быстро поднял ноги на диван и переместился на дальний его край, прижав колени к груди и уставившись на неё так, словно она восстала из мёртвых.

— Уходи, — прошептал он. — Уходи…

Гермиона нахмурилась, борясь с противоречивыми чувствами. Малфой убил бы её — он сам так сказал, но он также сказал, что у него не было выбора… А теперь он вёл себя так…

— Что случилось? — негромко спросила она. Это, пожалуй, напугало его ещё сильнее.

— Ты умерла, — быстро сказал он, сжимаясь на краю дивана и всем своим видом напоминая ребёнка, напуганного фильмом ужасов. — Я убил тебя. Ты умерла…

— Малфой? — позвала Гермиона, поднимаясь с дивана. — Я не умерла. Всё в порядке. Ты не…

— Не приближайся ко мне! — почти взвизгнул он, вжимаясь в спинку дивана. — Ты мертва, сгинь и не качай кровавой головою!

Она замерла, подняв руки.

— Я не умерла, — медленно повторила Гермиона, уже и сама начиная в этом сомневаться. — Я жива. Смотри. Плоть и кровь.

Малфой потряс головой.

— Пускай земля тебя укроет, кровь твоя застыла... — он замолчал, издал странный придушенный звук и поднял руки на уровень глаз, уставившись на них. — Кровь.

— Я не умерла, — повторила Гермиона почти в панике. — Здесь нет никакой крови, это всё в твоей голове…

Малфой замер, уставившись на неё.

— Ты уверена?

— Да, — ответила она. — Я жива. Я жива, и ты не убивал меня.

Малфой недоверчиво взглянул на неё, а потом как-то неловко закрыл лицо руками и замолчал. Гермиона не посмела приблизиться — это могло породить новый приступ. Она мысленно ругала себя; зачем только она вообще что-то сказала? Поначалу это казалось хорошей идеей — довести Малфоя до точки кипения, чтобы он рассказал правду, ведь ей отчаянно хотелось узнать. Но она не хотела, чтобы всё закончилось этим.

— Малфой? — позвала Гермиона, когда он просидел несколько минут без движения. — Ты…

— Я в порядке, — прошептал он. — В порядке. Грейнджер… уйди.

Последовать его просьбе действительно казалось лучшим выходом, хотя почему-то Гермиона не хотела оставлять его одного. Тем не менее, если Малфой попросил, чтобы она ушла… У двери она задержалась, обернувшись. Если подумать, она получила все ответы.

— Я никому не расскажу, — быстро пообещала Гермиона и вышла.

Малфой,

Нам надо репетировать. Мы можем поработать над сценами 5 и 7 первого акта? Я буду в библиотеке завтра в восемь, на том же месте. Пришли сову с ответом.

— Гермиона.

Ей потребовалась неделя, чтобы написать эту записку.

За прошедшее время случилось немало. Малфой, казалось, избегал её: в те редкие случаи, когда они пересекались в коридоре или встречались на совместных занятиях, он вёл себя так, словно её не существует, а во время трапез в Большом зале неизменно сидел спиной к гриффиндорскому столу. Они встретились на репетиции, но не наедине. Это была большая сцена — пир из третьего акта, когда призрак Банко, которого убили по приказу Макбета, возникает посреди торжества, видимый только ему. Зачем киваешь головой кровавой?

Не считая его реплик — а Гермиона их не считала, — Малфой не сказал ей ни слова за всю репетицию.

Она была бы рада игнорировать его в ответ, если бы не тот факт, что им всё-таки предстояло играть вместе в постановке и что Гермиона не могла просто подойти к режиссёрам и объяснить им, почему больше не хочет репетировать с Малфоем. Логически рассуждая, она понимала, что должна рассказать кому-то о том, что он теперь Пожиратель смерти, но эмоционально не могла заставить себя сделать это. Она увидела то, чего не должна была видеть — не Чёрную метку, но его безумие. Рассказать кому-то об этом стало бы сродни предательству, рассказать же о том, что он Пожиратель, проигнорировав очевидно терзавшее его чувство вины, было бы не менее несправедливо.

В итоге Гермионе пришлось хранить секрет Малфоя и, как результат, продолжать репетировать с ним.

Он не ответил на её сову, но она всё равно отправилась в библиотеку в восемь и застала его там. Малфой тихо сидел за столом, его плечи были напряжены, лицо побледнело, в руках он сжимал свою копию сценария.

Малфой поднял голову, и его рука дрогнула, но он вновь взглянул на слова в пьесе, кивнул в знак приветствия и промолчал. Гермиона села рядом с ним, тоже не сказав ни слова. Обыкновенно ей была по душе относительная тишина, царившая в библиотеке, усердное молчание, висевшее между стеллажей, но сейчас она задыхалась от этой тишины. Гермиона взглянула на то место, где Малфой вполне буквально чуть не задушил её, и неуютно поёжилась.

Если он и заметил, то не подал виду. Молчание растянулось, пока Гермиона копалась в школьной сумке в поисках сценария, затем искала нужную страницу, после чего тишина продолжилась — никто из них не желал заговорить первым. Им следовало подняться с дивана, чтобы репетировать сцену целиком, со всеми перемещениями, но Гермиона не рискнула предложить этого, решив придерживаться необходимого минимума.

В конце концов, первым заговорил Малфой — очень тихо и избегая встречаться с ней взглядом.

— Начни с «Оденься дымом ада», — предложил он, и Гермиона послушалась.

— Оденься дымом ада, глухая ночь, чтоб нож не видел ран, которые… — она осеклась, бросив косой взгляд на Малфоя и чувствуя внезапное волнение. Строки пьесы уже вызывали приступ однажды — что, если это произойдёт снова? — Чтоб н-нож не видел ран, которые он нанесёт…

Малфой бросил на неё быстрый взгляд и снова отвернулся, выражение его лица осталось непроницаемым.

— Ещё раз? — предложил он.

Гермиона кивнула, сделала глубокий вдох, мысленно ругая себя за глупость. С Малфоем всё будет в порядке, в этой сцене не было красочных описаний жестокости, а если что-то его всё-таки спровоцирует… что ж, Гермиона могла постоять за себя. Палочка была рядом, а в библиотеке находились другие люди, которые в случае чего услышат её крики. Вполне безопасно.

— Оденься дымом ада, глухая ночь, — начала она, пытаясь, чтобы голос звучал кровожадно и зловеще с налётом жестокости — совсем как она практиковалась — но получилось чуть выше, чем обычно, — чтоб нож не видел ран, которые он нанесёт, — она украдкой взглянула на Малфоя, — и небо напомнить не могло: «Остановись!».

Она умудрилась прозвучать почти нормально, но глаза Малфоя были плотно закрыты, его лицо казалось слишком бледным, словно из него выкачали всю кровь и оставили сидеть холодным трупом.

— Ты…? — робко начала Гермиона

— Я в порядке, — резко бросил он. — Сейчас твоя очередь.

Его пальцы, сжимавшие книгу, побелели настолько, что казались почти безжизненными.

Без особой уверенности Гермиона снова подняла сценарий. Чтоб нож не видел ран, которые он нанесёт — об этом думал Драко? Пытался не видеть того, что совершал, или представить, что этого никогда не было — не было этих пыток, убийств и нападений, которые Гермиона могла лишь представить или почерпнуть информацию о них из газет. Ей оставалось только гадать, какие мысли не давали ему покоя.

— Великий тан гламисский и кавдорский! — начала она, остро осознавая, что голос её звучал слишком резко и взволнованно, совсем не передавая того радостного предвкушения и кровожадности, которые должны были в нём доминировать. — Предизбранный к ещё славнейшей доле! Твоё письмо меня перенесло из нынешнего, — произнесла она пренебрежительно и продолжила уже с радостным волнением, — в будущее время. И вся я в нём.

— Любовь моя, — начал Малфой, и Гермиона могла лишь поражаться тому, как ему потребовалось всего мгновение, чтобы наполнить голос нежностью без единого намёка на безумие. — Сегодня к нам пожалует Дункан.

Остаток сцены прошёл относительно неплохо. Они не разговаривали об убийстве в красках — разумеется, Гермиона намекала на него, называя «великим делом предстоящей ночи», но, кажется, Малфой и правда был в порядке, пока никто не говорил об убийстве напрямую. А когда он чувствовал себя нормально, не волновалась и Гермиона; было гораздо легче расслабиться и отдаться игре, когда Малфой казался спокоен. Они прорепетировали сцену во второй раз, и Гермиона смогла не запнуться на словах о ноже, а в третий раз чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы предложить Малфою встать и отрепетировать сцену полностью.

— О прочем позабочусь я сама, — закончила она с полуулыбкой, приложив палец к его губам, и они изобразили выход за кулисы. Малфой отвернулся, уставившись на книжные полки.

— Пройдёмся по второй сцене?

Поколебавшись, Гермиона всё же кивнула. В их следующей совместной сцене было гораздо больше прямых отсылок к убийству, и она вовсе не хотела снова стать свидетельницей сумасшествия Малфоя.

— Я начну, — сказал он довольно тихо, перелистнув несколько страниц, чтобы найти нужное место в пьесе, после чего изящным движением расправил корешок книги. Драко помолчал, прежде чем начать, закрыв глаза и сделав глубокий вдох, и в какой-то момент Гермиона уже не сомневалась, что, когда он их откроет, перед ней снова предстанет сумасшедший.

Она почти удивилась, услышав его слова:

— И что влечёт меня? Желанье славы… — Ей потребовалась секунда, чтобы понять, что именно это Малфой и должен был говорить, что это не было его очередным полубезумным бредом. — Как ярый конь, поднявшись на дыбы, оно обрушится — и я задавлен.

Пауза, во время которой на сцене появляется леди Макбет, и затем:

— Ну, как дела?

Здесь Гермиона должна была звучать раздражённо. Взглянув на него, она умудрилась сделать глубокий вдох и выдать что-то, больше похожее на возмущённый писк:

— Он ужинать кончает. Зачем ты вышел, встав из-за стола?

Она заметила, что Малфой ещё ни разу не прокомментировал её полную неспособность играть в этот день. С другой стороны, он прекрасно знал, что она была на нервах, и если бы он сам поднял тему… А ещё это означало бы, что ему придётся сказать больше, чем было необходимо в контексте репетиции.

— Он спрашивал меня? — беспечно спросил Малфой.

— А ты не знаешь? — бросила она, на этот раз с более явным раздражением. Малфой отвернулся, встав лицом к воображаемой аудитории, и твёрдо произнёс:

— Откажемся от замысла. Он только что меня почтил. Я в народном мненье стою так высоко, что я б хотел пожить немного этой доброй славой.

На безумный миг Гермиона задумалась, «почтил» ли его Волдеморт, и вздрогнула от этой мысли. Собрав в кулак всю злость, которую смогла найти в себе, она шагнула к Малфою.

— А что ж твоя мечта? — зло спросила Гермиона; он отстранился и отступил на шаг. Она последовала за ним и схватила его за руку. — Была пьяна, не выспалась и видит в чёрном цвете, что до похмелья радовало взор?

Малфой вздрогнул и снова отступил от неё на шаг, отворачивая голову — так, как и должен был — и она опять поймала его за руку, заставляя повернуться к ней лицом.

— Так вот цена твоей любви? — прошипела она. — В желаниях ты смел, а как дошло до дела — слаб. И ты бы согласился носить венец — красу и славу жизни, живя, как трус, — Малфой вздрогнул, — и сам же видя это?

— Грейнджер… — прервал он.

Гермиона не видела его лица, и тон Малфоя был таким бесцветным, что она не сразу поняла, почему он её остановил, но она всё равно послушно замолчала, пристально наблюдая за ним. Очередной приступ? Но что такого она сказала? И ты бы согласился носить венец, живя как трус…

Через несколько секунд Малфой сделал глубокий вдох и выпрямился.

— Продолжай, — приказал он.

Она послушалась, и до конца репетиции больше не случилось ничего неожиданного.

* * *

Дорога от библиотеки до общей гостиной была подобна проходу сквозь магическое зеркало, которое отражало не то, что происходило по другую сторону, а полную его противоположность. В библиотеке царило молчание и приглушённые тона; гостиная же резко отличалась заполнявшим её гамом и ударяла по глазам всеми оттенками красного и золотого.

— Гермиона! — позвал Рон, который сидел возле камина, перегнувшись через подлокотник и широко улыбаясь. В руке он держал початую бутылку сливочного пива. — Как всё прошло?

— Нормально, — отозвалась она, пробираясь через гостиную и на мгновение пожалев, что не могла рассказать друзьям, что происходило на самом деле. — Кажется, всё прошло неплохо.

Гарри передал ей бутылку со сливочным пивом, которую Гермиона с благодарностью приняла и тут же открыла.

— Проблемы с Малфоем? — поинтересовался Рон.

Понятие «проблемы» включало в себя постоянное волнение о его срывах и страх, что он окончательно сойдёт с ума?

— Ничего особенного, — ответила она. — Мы почти не разговаривали, если не считать реплики из пьесы.

Гарри задумчиво покачал головой.

— Понятия не имею, как ты справляешься, — признал он. — Мне придётся договориться с ним о дополнительных репетициях — ну, чтобы отработать сцену сражения — и я не знаю, как буду его терпеть. Мы просто поубиваем друг друга.

Рон фыркнул от смеха.

— Я думал, это ты должен его убить в постановке? — уточнил он.

— Если смогу справиться с мечом в следующий раз, — пожал Гарри плечами. У них уже была вторая репетиция несколько дней назад, потому что первую так бесцеремонно прервал Пивз. И всю репетицию Гермиона боялась пошевелиться от страха. Первый раз, когда Гарри поразил Малфоя в сердце и кровь начала заливать всё вокруг, когда он скрючился на полу, мёртвый, она едва удержалась от крика. Но затем Малфой поднялся, а кровь отчистили быстрым Эскуро. Они начали заново, но Гермиона волновалась точно так же, как и в первый раз, а потом снова и в последующий раз.

Рон тоже был там, укрывшись под мантией-невидимкой — только участники постановки могли посещать репетиции — и умирал от смеха. Особенно когда Гарри, всё ещё неловко управлявшийся с мечом, промахнулся и вонзил меч Малфою в голову. Все захохотали, за исключением раздражённого Малфоя, сконфузившегося Гарри и самой Гермионы.

— Я очень нервничаю во время битвы на мечах, — заметил Гарри, делая ещё один глоток сливочного пива. — Ну, знаешь, стоять рядом с Малфоем, когда он держит смертельное оружие…

— На них же наложены чары, разве нет? — уточнил Рон.

— Да, но что, если они не сработают или кто-то их снимет? — спросил Гарри, и мысли Гермионы заполнились недавними воспоминаниями: как Драко опустился на колени перед ней, как странно мерцали его глаза в приглушённом свете библиотеки, и как он просил о помощи. Адриан оставил их в общей гостиной, и я поменял заклинание…

Она поёжилась.

Рядом с ней Рон издал сдавленный смешок.

— Если чары не сработают и ты убьёшь Малфоя? Да тебе медаль за это дадут, — с ухмылкой заметил он. Гарри засмеялся; Гермиона промолчала.

* * *

Малфой был на репетиции — сидел через два ряда впереди и чуть левее, не отводя глаз от сцены.

Что он тут забыл? Репетицию организовали для эпизода с ведьмами, и, кроме него, самой Гермионы и режиссёров, здесь больше никого не было. Она пришла по просьбе Джинни, а ещё потому, что присутствие на репетициях помогало ей разобраться в собственной игре, позволяя увидеть пьесу целиком. К тому же здесь царила спокойная атмосфера, и никто не мог упрекнуть Гермиону, если она погружалась в собственные мысли, собственные фантазии.

Что до Малфоя… Он мог оказаться здесь из-за Блейз, предположила Гермиона. Хотя она понятия не имела, были ли они друзьями. Малфой мог прийти на репетицию, чтобы подумать, или посмотреть на игру других, или по какой-то странной, связанной с сумасшествием причине, или…

Вариантов оказалось слишком много. Он был здесь, смотрел постановку, и это всё, что Гермиона знала.

Сколько дней прошло с тех пор, как она открыла его тайну? Больше недели — почти две, и она до сих пор никому не рассказала. А теперь уже и не собиралась рассказывать. Они почти не разговаривали, если не считать абсолютного минимума, необходимого для репетиций, но то, что открылось Гермионе, вызывало неподдельный интерес.

Малфой сошёл с ума. По меньшей мере, наполовину; безумие накатывало волнами, вызываемыми любой очевидной отсылкой к убийству, смерти или пыткам, которыми изобиловала пьеса. Гермиона задавалась вопросом, заметит ли это ещё кто-то. Она была единственной, кому приходилось работать с ним наиболее интенсивно, да ещё и в тех сценах, где они постоянно говорили о смерти. На репетициях под руководством режиссёров он держался гораздо лучше. Почему? Больше давления, чтобы контролировать себя, или в присутствии других людей ему просто легче напоминать себе, что это всего лишь пьеса? А может, его безумие просто казалось менее заметным в присутствии других людей?

Различных вариантов было слишком много. Не поговорив с Малфоем, не узнав его лучше, найти верный ответ казалось непосильной задачей. И, разумеется, без понимания проблемы Гермиона не знала, что делать с Малфоем: рассказать кому-то или попытаться помочь самостоятельно. Но ведь она теперь не могла никому рассказать, верно?

Вздохнув, Гермиона оторвала взгляд от светлой макушки Малфоя и посмотрела на ведьм, которые прорепетировали уже половину первой сцены первого акта. Они играли заметно лучше, чем в прошлый раз — очевидно, немало практиковались и теперь действительно работали как единое целое. Особенно радовала Джинни.

Свет резко погас, в одно мгновение погрузив комнату во мрак, и голос откуда-то сверху издал омерзительный визг:

— Померкните светила в небесах!

— Пивз! — раздался гневный крик Меган со стороны сцены, вслед за которым последовали перешёптывания режиссёров. — Я всё расскажу Дамблдору! Это последний раз, когда ты срываешь репетицию!

Ответом полтергейста был призрачный хохот, а потом остались лишь мрак и тишина, если не считать шороха, пока все шарили в поисках своих палочек. Гермиона попыталась достать свою, но в кромешной темноте не могла отыскать даже школьную сумку. Чернота вокруг дезориентировала; хоть немного света должно было поступать через окна или из-под двери, но, очевидно, Пивз заранее об этом позаботился. Наверно, именно так чувствуют себя ослепшие люди.

— Пивз, — раздался голос Рут — спокойный, как и всегда, — ты спрятал наши сумки?

И снова хихиканье.

— Возможно, — последовал ответ, спровоцировавший очередную гневную тираду Меган.

— Вам повезло, что я ношу палочку в рукаве, — раздался ленивый мужской голос; Гермионе потребовалось мгновение, чтобы узнать Адриана. — Орбислюцис.

И появился свет; бледный жутковатый шар, который повис в воздухе, слегка покачиваясь и кружась. Адриан ещё несколько раз повторил заклинание, и появились другие шары, заполнив комнату зловещим свечением и обнаружив пропавшие сумки в дальнем углу кабинета, равно как и Пивза, зло метавшегося под потолком.

— Вредина, — пробормотал он, перевернувшись вверх ногами и виляя задом в сторону Адриана.

Тем временем Оливия, казалось, была зачарована светящимися шарами.

— Что это за заклинание? — спросила она, протягивая руку, чтобы коснуться одного из них; шар облетел вокруг её ладони. — Я никогда такого не видела…

Стэн тоже выглядел весьма впечатлённым.

— Они великолепны, — произнёс он, тщательно осматривая ближайший шар. — Такие… мистические.

Меган окинула Адриана критичным взглядом.

— Что ж, похоже, ты хоть раз умудрился сделать что-то правильно, пусть и совершенно случайно, — хмыкнула она, прежде чем повернуться к остальным. — Как вы думаете, стоит использовать эти шары для всех сцен с ведьмами? Они очень атмосферные, а в темноте и вовсе будут выглядеть прекрасно.

— Мне нравится, — кивнула Блейз, и остальные согласились; Адриан занял своё место, самодовольно улыбнувшись.

Только теперь Гермиона поняла, что всё это время Малфой не спускал глаз со сцены, словно смотрел постановку, которую разыгрывало его собственное воображение и которая не имела ничего общего с реальностью.

— Обратите внимание, — обратился Снейп к классу, — как мистер Малфой измельчил сушёную крапиву.

Он поднял ступку Малфоя, наклонив её так, чтобы все могли увидеть.

— Заметьте, что все листья измельчены в мелкий порошок и не осталось ни одного крупного куска.

Взгляд его слегка суженных глаз скользнул по комнате и задержался на долю секунды на Роне, который ещё пять минут назад решил, что его листья достаточно измельчены, когда рука заныла от усталости. Среди крапивного порошка отчётливо виднелись крупные куски.

Снейп вернул ступку Малфоя на парту со своей обычной тонкой улыбкой.

— Отличная работа, мистер Малфой. Десять баллов Слизерину, — кивнул он, затем повернулся и быстрым шагом направился прочь, мрачно оглядывая класс. Возможно, у Гермионы разыгралось воображение, но ей показалось, что он выглядит бледнее обычного.

— Придурок, — пробормотал Рон, поднимая свою ступку и снова принимаясь за измельчение. — Посмотрите, как прекрасно у Малфоя это, как замечательно у Малфоя то.

Гермиона кивнула, аккуратно помешивая зелье и считая про себя. Они варили Слуховой отвар, который издавна использовали шпионы по вполне понятным причинам. Картинка в учебнике изображала что-то зловеще чёрное и дёгтеобразное. Однако, несмотря на внешний вид, зелье требовало исключительной осторожности и внимательности.

— …и какая у мистера Малфоя шикарная крапива, — закончил Рон, продолжая ворчать и размахивать толчейным пестом. — Гермиона, у меня получился достаточно мелкий порошок?

Она бросила быстрый взгляд на его ступку.

— Я бы ещё поработала. И сбавь громкость, нам нельзя разговаривать.

— Зато ему плевать, что Малфой разговаривает с другими, — мрачно заметил Рон. — Серьёзно, Снейп так распинается, когда…

Гарри подхватил щепотку собственной измельчённой крапивы, взял заранее отмеренное количество раздробленной драконьей шкуры и с большой осторожностью добавил их одновременно в котёл, после чего убавил огонь, позволяя зелью медленно вариться.

— Малфой всегда был его любимчиком, — пробормотал он, наблюдая, как зелье приобретает баклажановый оттенок. — Гермиона? Оно должно так делать?

— Что? А, да, — рассеянно отозвалась она, добавляя собственную порцию измельчённой крапивы и драконьей шкуры. — Теперь нужно оставить на пять минут, а потом…

Их разговор прервал голос Снейпа.

— Мисс Патил, — отчётливо произнёс он с ноткой жестокого ехидства в голосе, — что это такое?

Друзья немедленно повернули головы в сторону Парвати, которая работала двумя столами позади, а сейчас робко переминалась с ноги на ногу возле своего котла.

— Слуховой отвар, профессор, — боязливо отозвалась она. Издалека зелье выглядело правильно; его поверхность отливала идеальным тёмно-фиолетовым оттенком.

— Тогда скажите мне, мисс Патил, какое количество драконьей шкуры вы добавили в котёл? — поинтересовался Снейп, вздёрнув резко очерченную бровь и останавливая на студентке один из своих самых пугающих взглядов. Парвати шумно сглотнула.

— Сто пятьдесят граммов, профессор. Как и указано в учебнике, профессор, — быстро ответила Парвати.

Снейп достал ложку из её отвара, позволяя вязкой смеси медленно скатиться назад в котёл.

— Вы уверены, мисс Патил? — вкрадчиво спросил он. — А в учебнике говорится, что на этой стадии зелье должно пахнуть тухлыми яйцами?

— Нет, профессор, — отозвалась Парвати, уставившись на поверхность своей парты.

— В таком случае, мисс Патил, не просветите ли вы класс относительно того, как вы умудрились добавить верное количество драконьей шкуры и всё равно получить неправильную смесь? — попросил Снейп, его интонация казалась поразительно беспечной для того количества уничижительного яда, который сквозил в его голосе.

Парвати потупилась, прикусила губу и отрицательно покачала головой. С чем-то, поразительно напоминающим ухмылку, Снейп испарил содержимое её котла и привычной гордой поступью вернулся в переднюю часть кабинета.

Рон измельчал свои листья крапивы с гораздо большим рвением, чем было необходимо.

— Я не почувствовал никаких тухлых яиц, — прошептал он, обращаясь к Гарри. — По-моему, там вообще никакого запаха не было — могу поспорить, он всё это просто выдумал.

Гермиона нахмурилась.

— Не думаю, что он пошёл бы так далеко, — ответила она. — Да, он будет цепляться к тем, кто что-то напутал, но не к тем, кто всё сделал правильно…

— Он придурок, — свирепо отозвался Рон, усиливая слова особо жёстким движением песта в ступке. — Совершеннейший и полнейший придурок! И даже если зелье действительно пахло тухлыми яйцами, это ведь не такая уж и большая ошибка?

— Это может сделать отвар ядовитым, — заметила Гермиона, стараясь быть справедливой. — Но он действительно поступил неприятно.

Тем временем Гарри нахмурившись изучал своё зелье.

— Тебе не кажется, что моё тоже пахнет? Немного? — спросил он взволнованно.

Гермиона заверила его в обратном, а затем Рон вставил, что Снейп наверняка всё равно скажет, что зелье воняет, и Гарри, наверно, что-то ответил, но Гермиона уже не слушала. Конечно, Снейп и правда находился в каком-то особенно сварливом настроении сегодня, но она не собиралась обсуждать это бесконечно. Профессор продолжал расхаживать по комнате, бросая придирчивые взгляды на содержимое каждого котла. Возможно, это было лишь игрой света — огни под котлами светили снизу вверх, отбрасывая самые неожиданные тени — но когда Снейп не хмурился и не кидался на студентов, он выглядел уставшим.

К этому времени Рон агрессивно дробил драконью шкуру во второй ступке.

— Клянусь, когда-нибудь он сойдёт с ума и спалит свой кабинет, потому что кто-то добавил ингредиенты не в том порядке. С нами внутри, — мрачно добавил он. Снейп находился в противоположной части класса, критикуя цвет зелья одного из студентов.

— Не глупи, Рон, — отозвалась Гермиона, почти полностью поглощённая своей работой. — Может, Снейп и придирается, но он не сумасшедший.

— И он ни за что не спалит свою драгоценную лабораторию, — добавил Гарри, но Гермиона снова отвлеклась, взглянув на рабочий стол сразу за тем, у которого стоял Снейп, ухмыляясь в ответ на то, как зелье несчастного студента меняет цвет на лиловый. За тем столом, на который посмотрела Гермиона, работал Малфой. Видимо, он дошёл до пятиминутной стадии медленного кипячения и сейчас отдыхал, положив голову на изгиб руки, перегнувшись через стол и не открывая глаз. Он выглядел так умиротворённо, что Гермионе показалось, будто Малфой действительно заснул. Его лицо было расслаблено и спокойно, а подрагивающие языки пламени под котлом отбрасывали красивые тени на его бледное лицо, и в этот момент он выглядел таким невинным, что Гермиона могла с поразительной лёгкостью забыть, кем он был и что он сделал.

Затем его глаза открылись, и иллюзия осыпалась множеством осколков, потому что на краткое мгновение Гермиона смогла разглядеть такую боль в них, которая казалась одновременно невыносимой и пугающей; она вздрогнула и отвернулась, чувствуя себя так, словно увидела то, чего не должна была видеть — что-то запретное.

— И, конечно, если ты сделаешь что-то не так, — продолжил Рон, уже полностью поглощённый своей гневной тирадой, пересыпая измельчённую драконью шкуру в ладонь, — он цепляется к тебе, а если у тебя получился не тот оттенок фиолетового или если запах немного отличается, то ты бездарный придурок.

— Эм, Рон? — попытался привлечь его внимание Гарри. — Надо добавлять крапиву и драконью шкуру одновременно…

Но Рон не обращал на него внимания.

— Если только ты не слизеринец, разумеется, тогда можно сварить хоть котёл томатного супа, и он всё равно скажет…

— Рон! — прошипела Гермиона, но тот не услышал, наклоняя ладонь над котлом, чтобы пересыпать драконью шкуру. Гарри быстрее молнии схватил измельчённую крапиву и бросил её в котёл друга, спасая зелье от непоправимой катастрофы.

— Хорошая реакция, — похвалила Гермиона, а Гарри поспешно опустился на своё место с таким видом, словно ничего не делал. Но было уже поздно.

— Мистер Поттер, — вкрадчиво и холодно произнёс Снейп, едва заметная улыбка скользнула по его губам, пока он пересекал кабинет. — Будьте любезны, повторите указание, которое я дал классу в начале урока.

Гарри сделал глубокий вдох. Снейп категорически запретил совместную работу в любом виде.

— Какое указание, профессор? — невинно уточнил он, растягивая время.

Губы Снейпа растянулись в тонкой улыбке.

— Я не должен был ожидать хорошей памяти от человека с такими ограниченными умственными способностями, — холодно проговорил он. — Указание, касающееся совместной работы, мистер Поттер. Разве я не запретил этого?

— Запретили, — отозвался Гарри. Весь класс погрузился в молчание — как обычно.

— В таком случае будьте любезны напомнить, что вы сделали с котлом мистера Уизли минуту назад? — продолжил Снейп.

— Я добавил измельчённую крапиву, потому что он забыл о ней, профессор, — ответил Гарри, уставившись в одну точку перед собой. Гермиона прикусила губу; она хотела броситься на защиту Гарри, но прекрасно понимала, что если сделает это, то количество наказанных только увеличится. Она искоса взглянула на Рона, зная, что он думает то же самое.

— И можно ли это считать совместной работой, мистер Поттер? — спросил Снейп мягким тоном, в котором угадывались ехидные нотки.

Гарри вздохнул.

— Вероятно, да, профессор.

— Как я и думал. Эванеско, — произнёс он, очищая содержимое котлов Гарри и Рона. — Начните заново. Минус двадцать очков с Гриффиндора, — резко бросил он, а затем склонился ближе к Гарри с мрачной злобой в глазах и чуть тише добавил: — Я думал, ты выучил свой урок о спасении людей после того, что случилось в прошлом году, Поттер.

Он резко развернулся и пошёл прочь, заставив Гермиону и Рона поражённо смотреть ему в спину, пока Гарри стремительно белел.

— Что? — первым заговорил Рон. — Да как он… Что он о себе… Гарри, приятель, ты в порядке?

— Да, — отозвался тот после паузы и покачал головой. — Я просто… нет, всё в порядке.

Его руки заметно дрожали, и он сжал их в кулаки.

— Нет, не в порядке, — решительно заявил Рон. — Мерлин, если бы он только мне попался, я бы наслал на него такой сглаз!

— Он просто пытается выбить тебя из колеи, — успокаивающе произнесла Гермиона. — Не обращай на него внимания. Сконцентрируйся на зелье.

— Да, — отозвался Гарри, но голос его едва заметно дрожал. Он притянул к себе новую партию сушёных крапивных листьев. — Зелье. Да.

Гермиона и Рон обменялись взглядами, и злость начала закипать в груди Гермионы, словно кто-то разжёг там костёр. Как смеет Снейп так поступать! Пусть придирается, сколько его душе угодно, но напоминать Гарри о Сириусе? С единственной целью — расстроить его? Да о каких сглазах может идти речь! Ей хотелось взять что-нибудь острое и просто проткнуть Снейпа насквозь.

По истечении пяти минут Гермиона неторопливо поднялась с места и начала помешивать зелье. Справа от неё Малфой уже завершил предпоследнюю стадию варки, и Снейп как раз шёл в его направлении.

— Великолепно, мистер Малфой, — похвалил он. — Класс, посмотрите на зелье. Такой глубокий красновато-лиловый цвет, — он подцепил немного субстанции ложкой для помешивания, позволяя зелью медленно сползти назад в котёл, — и вязкая консистенция это ровно то, что должно получиться у вас перед добавлением последних ингредиентов. — Он сделал паузу и слегка сдвинул брови, прежде чем продолжить: — Я хвалю вас за вашу работу, мистер Малфой.

Тот кивнул и снова подхватил ступку, намереваясь измельчить панцири жуков, которые требовались, чтобы завершить зелье, и остальные студенты тоже вернулись к своим котлам. Продолжая помешивать зелье левой рукой, Гермиона была последней, кто отвернулся от Малфоя, и, как следствие, единственной, кто заметил мимолётное выражение на лице Снейпа.

И это было выражение разочарования; возможно, ответственности, возможно — вины. Оно сохранялось на лице Снейпа ровно столько, сколько занимает мимолётное подрагивание пламени под котлом, и затем исчезло.

Удивлённая, Гермиона внимательнее присмотрелась к Снейпу, но он вновь ухмылялся, вернувшись к своему обычному состоянию. Что за…? Разочарован в Малфое? Несмотря на чрезмерные похвалы на уроках, тот действительно был весьма хорош в зельеварении, и Гермиона своими глазами видела, что Слуховой отвар у него получился идеально, так почему…?

А потом она поняла, с внезапной вспышкой удивления — настолько сильной, что даже отвлеклась на мгновение от своего зелья, прежде чем опомниться и продолжить.

Снейп знал, что Малфой был Пожирателем смерти.

Он шпионил для Ордена, а значит, присутствовал на собраниях, видел Малфоя там — видел, как тот… делает то, о чём Гермиона не хотела даже думать. И, конечно, Снейп разочарован, ведь он знал Малфоя ещё ребёнком, он учил его и был его деканом — разумеется, он разочарован в его выборе.

Знал ли он, что Малфой сходит с ума? В этом Гермиона сомневалась; иначе он испытывал бы другие чувства. Он бы волновался, но разочарование мог вызвать лишь тот факт, что Малфой стал убийцей и наслаждался этим, что он выбрал путь зла, а не то, что Малфой стал убийцей и медленно терял из-за этого рассудок. Мы не разочаровываемся, когда у людей обнаруживается совесть — по крайней мере, не в случае Снейпа.

Поэтому он казался раздражительнее обычного? Гермиона не знала наверняка, но она могла бы поспорить, что это было частью проблемы.

* * *

Драко ждал на их обычном месте — в небольшом углублении, созданном книжными стеллажами в дальнем конце библиотеки, но он не поднял головы, когда Гермиона вошла. В левой руке он держал перо — такое же чёрное, как его мантия, с острым серебряным наконечником, который он изучал в мельчайших подробностях. Правая рука была сжата в кулак на столе рядом с копией пьесы.

— Малфой? — позвала Гермиона, не уверенная, что он заметил её присутствие. Очень медленно он поднял взгляд и улыбнулся — странной, нездоровой улыбкой — когда увидел её.

— Грейнджер, — сказал он вместо приветствия и отложил перо, накрывая левой рукой правую. — Я… Начнём?

Гермиона беззвучно кивнула, положив школьную сумку на край стола и вытащив свою копию сценария. Они собирались репетировать вторую сцену из второго акта — ту самую, в которой они убивали короля Дункана, и Гермиона практически не сомневалась в очередном срыве. Положение усугубляло то, что Малфой, казалось, уже был на взводе ещё до того, как она пришла.

Гермиона перелистнула страницы, отыскивая нужное место в сценарии, приняла начальное положение и заговорила, стараясь максимально сконцентрироваться на игре, а не на вероятном скатывании Малфоя в безумие.

— Вино, свалив их с ног, мне дало смелость; их потушив, меня зажгло, — начала Гермиона, стараясь произносить слова медленно и уверенно, как мантру, что было не так уж сложно, учитывая присутствие Малфоя. Затем она вздрогнула, дико озираясь по сторонам, словно её что-то напугало. — Что это?! — воскликнула она и тут же попыталась себя успокоить. — То крикнул сыч, зловещий сторож ночи…

Это был не очень длинный монолог, но ей казалось, что он длился целую вечность, пока она не добралась до слов: «Не будь Дункан во сне так схож с моим отцом, я всё б сама свершила».

И, наконец, входит Макбет.

— Мой муж! — произнесла она, спеша к нему, а это значило, что Гермиона оказалась достаточно близко, чтобы заметить непривычное волнение в его взгляде, когда Малфой заговорил медленно и чётко, почти недоверчиво, вытянув перед собой руку, словно та была измазана в крови — а именно так это и будет во время настоящей постановки.

— Готово. Дело свершено, — произнёс он и вздрогнул. — Грейнджер…

Это, разумеется, не было частью пьесы.

— Что случилось? — спросила она, напрягаясь всем телом — неужели уже началось?

— Я… Мне придётся уйти чуть раньше сегодня, — тихо произнёс он. От Гермионы не укрылось, как его взгляд метнулся к левому предплечью, и значение его слов навалилось внезапным и жестоким осознанием, словно пощёчина.

— Ты… ты идешь…? — спросила Гермиона, не в силах произнести, куда, она думала, он идёт — куда, она знала, он идёт.

Её поразило, как Малфой смог сохранить бесстрастное выражение на лице, когда прозвучал его ответ:

— Назначена встреча. Сегодня вечером. Я… Я пока не знаю, в какое время.

Поражённая, Гермиона присела на стол — ближайшую твёрдую поверхность, которая могла удержать её вес. Что ж, теперь понятно, почему Снейп был такой раздражительный.

— З-зачем?

— Не знаю, — отозвался Малфой, отворачиваясь от неё и рассматривая книжные полки. — Обычное, я думаю.

— И что значит «обычное»? — уточнила она, чувствуя внезапное головокружение, словно кто-то перекрыл кислород. Они просто не могли стоять здесь, в библиотеке — таком спокойном и тихом месте, и говорить о… о встрече Пожирателей смерти.

Минуту он молчал, а когда заговорил, с его губ сорвался шёпот, почти шипение:

— Грейнджер. Не заставляй меня говорить этого.

— Чтобы убивать людей, — тихо произнесла она, и Малфой поморщился.

— Не говори об этом, — попросил он с тревогой в голосе, почти с отчаянием. — Просто… не надо.

Гермиона открыла было рот, чтобы что-то сказать, но передумала. Вместо этого она пересекла комнату, пока не оказалась рядом с Малфоем, и нерешительно протянула руку, дотрагиваясь до его плеча. Он был напряжён — вполне ожидаемо — и её ладонь показалась Гермионе невероятно маленькой и хрупкой.

— Малфой? — позвала она и затем, ощущая себя немного глупо, продолжила: — Не ходи.

— Не ходить? — скептически переспросил он, так и не обернувшись к ней. — Ты с ума сошла?

Она помолчала, сделав глубокий вдох.

— Нет, в отличие от тебя. По крайней мере, ты уже двигаешься в этом направлении, и… слушай, ты можешь просто остаться здесь, репетировать пьесу, и всё будет…

На этот раз он всё же повернулся, вскинув бровь.

— Ты правда считаешь, что всё так просто? — спросил он, повёл плечом, сбрасывая её ладонь, и отступил назад. — Думаешь, всё так легко? Просто не ходить, и всё будет хорошо?

— Нет, — ответила Гермиона, заламывая руки. — Но… тебе помогут. Дамблдор поможет, он уже делал это раньше… для других… — Она думала о Снейпе.

Малфой яростно замотал головой, уставившись в одну точку над её правым плечом.

— Нет, — сказал он. — Грейнджер, ты не знаешь… ты не видела… — Малфой сделал паузу, тряхнул головой. — Ты не видела, что он делает с… предателями. Даже не с предателями. Просто с теми, кто вызывает его недовольство, или с теми, кто не выполняет приказ, или… — он осёкся, делая глубокий вдох.

— Поэтому… поэтому я и сказала о Дамблдоре, — отозвалась Гермиона. — Он может помочь, он может защитить тебя от него. И тебе не надо будет… Тебе не придётся…

— Пытать людей. Убивать их, — закончил за неё Драко, и на мгновение серебряная искра безумия скользнула в его глазах, будто отравленных ртутью. — Дамблдор не сможет меня защитить. Он никчёмный старый дурак, — Малфой сказал это так, словно констатировал очевидный факт, сделав жест рукой, словно отметал любые упоминания о директоре.

— Это не так, — настаивала Гермиона. — Да, возможно, он стар, но он всё равно… очень мудрый человек. И он не никчёмный. Я ему доверяю, — закончила она, неловко пожав плечами.

— Пропаганда, — спокойно бросил Драко, уставившись на точку в нескольких футах над полом. — Вам говорят, что он великолепный лидер, хотя это не так. Он идиот. Возможно, ещё и маразматик. Все так считают.

Гермиона ощущала что-то среднее между злостью и отчаянием. Как он может так думать? Да, она была согласна, что Дамблдор не идеален, но он всё равно могущественный волшебник, хороший лидер и отзывчивый директор, и Гермионе не приходил на ум никто более великий, кто мог бы возглавить военные действия, даже если бы в её распоряжении был весь мир. Как может Малфой стоять перед ней и говорить такие вещи? Но в этот момент пришло отчаяние, и оно победило.

— Откуда ты знаешь, что это не тебе промыли мозги, Малфой? — тихо спросила она. — Потому что с моей точки зрения это Волдеморт выглядит старым дураком, если уж надо выбрать кого-то на эту роль.

— С тактической точки зрения он гений, — без раздумий отозвался Малфой, словно, разбирая ситуацию на части, он мог рассуждать более объективно. — С магической — тоже. У него есть власть, Грейнджер, настоящая власть.

— Но идеологически он полный идиот, — заявила Гермиона, скрестив руки на груди. — Он просто… просто умственно отсталый фанатик, повёрнутый на своих идеях…

— Идеологически? Он выступает за правильную идею, Грейнджер, — сказал Драко, и каким-то образом его бесстрастный тон придал словам ещё более ужасный оттенок. — Чистокровные всегда ненавидели грязнокровок и маглов. Они… случайность. Чистокровные маги — настоящие люди; а вы... вы просто отклонение. Генетические уроды, как дети, рождённые без лёгких или без сердца.

На этот раз он всё-таки посмотрел на неё, совершенно пустым — и оттого пугающим — взглядом.

— Понимаешь, разница между людьми и животными состоит в магии. У животных её нет. А маглорождённые — они как… ну, как если бы родилась обезьяна с магическими способностями. Ты бы ведь не стала называть её человеком, верно? Это был бы урод, аномалия, и…

Ладони Гермионы были сжаты в кулаки, и она почти не отдавала себе отчёта в том, каким тяжёлым и частым было её дыхание. Кровь переполнилась гневом, который стремительно разливался по телу, затапливая сознание, пока каждая клеточка не наполнилась чистой яростью.

Гермиона сделала шаг в его сторону.

— Ты ведь даже не представляешь, что звучишь сейчас как мерзкий ублюдок, верно? — выплюнула она. — Я для тебя животное? А Гарри? А твой драгоценный Волдеморт, ведь он тоже полукровка, он один из твоих уродских обезьян!

— Грейнджер, — прервал Малфой, поднимая руку в успокаивающем жесте, но она даже не заметила.

— Я человек! Как Гарри, и мои родители, и все остальные маглы, и маглорождённые, и полукровки, и да, даже Волдеморт, как бы мало он этого ни заслуживал! Мы все люди! Человечность определяется не магией, а… интеллектом, языком, абстрактным мышлением, культурой, любовью, высшими эмоциями и… и… Думаешь, животное написало это? — воскликнула она, хватая его копию «Макбета» со стола и вытягивая перед собой словно щит.

Малфой отступил ещё на шаг и выглядел почти напуганным.

— Грейнджер…

— Думаешь, животное могло писать поэзию, истории об убийстве, чувстве вины и сумасшествии? Потому что Шекспир тоже был маглом!

Она сделала глубокий вдох, ярость начала постепенно угасать, а книга в руке задрожала. Малфой выглядел поражённым и, возможно, немного расстроенным, его правая ладонь крепко сжимала предплечье левой руки.

— Грейнджер, — твёрдо произнёс он. — Мне надо идти.

Она закрыла глаза и не открыла их ни когда книгу осторожно забрали у неё из рук, ни когда раздались поспешно удаляющиеся шаги, ни когда она опустилась на пол, прижав колени к груди, и — без какой-то определённой причины — заплакала.

Грейнджер,

Следующая репетиция второго акта уже в среду, и нам надо прорепетировать её заранее. Ты свободна в восемь вечера во вторник?

С уважением,

Драко Малфой

________________________

Малфой,

Ты прекрасно знаешь, почему я тебя избегаю. Нет, я не стану встречаться с тобой во вторник.

— Гермиона

________________________

Грейнджер, ты сама сказала, что нам нужно продолжать репетировать. Я хочу видеть тебя так же сильно, как ты — меня, но, к сожалению, судьба распорядилась так, что мы оба участвуем в этой проклятой пьесе, и я не имею ни малейшего желания выглядеть как идиот в день премьеры, и, подозреваю, ты тоже.

Я не стану извиняться за то, что сказал. Однако считаю, что будет благоразумно больше не обсуждать наше отношение к данному вопросу — по крайней мере, до конца постановки — чтобы мы могли поддерживать хотя бы намёк на цивилизованные отношения.

С уважением,

Драко Малфой

________________________

Ладно. Во вторник в восемь.

— Гермиона

________________________

Так Гермиона оказалась на пути к их обычному месту в библиотеке в восемь вечера во вторник, крепко сжимая свою копию сценария в одной руке. Она потратила последние несколько дней, беспрестанно размышляя, стоит ли раскрыть кому-нибудь тайну Драко, но после зельеварения эти терзания потеряли актуальность.

Снейп уже знал, и, следовательно, Дамблдор тоже поставлен в известность и предпринимает необходимые шаги, что снимает с Гермионы необходимость делиться чужим секретом. Или Снейп не рассказал Дамблдору по какой-то веской причине, и при таком раскладе Гермиона всё равно должна держать язык за зубами.

Разговор с учителями отменялся, и хотя Гермиона всерьёз размышляла над тем, чтобы поделиться тайной с Гарри и Роном, в конечном счёте она отбросила и эту идею. Малфой был сплошным противоречием: Пожиратель смерти, который так страстно утверждал, что маглы и маглорождённые — она вздрогнула от воспоминаний — были не лучше животных, и в то же время пугающе сходил с ума от чувства вины за свои убийства. За пытки и убийства, о чём Гермиона предпочитала не думать.

И это было другим поводом для беспокойства: знал ли Дамблдор, что Малфой был виновен? Что он терял рассудок? Стоило ли рассказать ему? С другой стороны, Гермиона сомневалась, что Драко мог спрятать своё состояние во время… во время собраний Пожирателей смерти, так что Снейп наверняка знал и рассказал Дамблдору… это, разумеется, если он сказал директору о самом факте…

— Грейнджер, — раздался холодный, совершенно спокойный голос Малфоя, и Гермиона поняла, что уже добралась до их обычного места — небольшого углубления, созданного книжными стеллажами — даже не осознав этого.

Он буднично поднял книгу со стола и начал перелистывать страницы в поисках нужной.

— Начнём?

— Я не животное.

Пожалуй, Гермиона удивилась внезапно вырвавшимся словам даже больше Малфоя: она шла в библиотеку с твёрдым намерением молчать о предмете недавнего спора, держаться цивилизованно и отстранённо, обсуждая исключительно пьесу. Малфой слегка опустил книгу, глядя на Гермиону поверх обложки своими серыми, странно сверкающими глазами.

— Я думал, мы решили не поднимать эту тему?

— Нет, — отозвалась Гермиона. — Нет. Ты предложил не говорить об этом. Я… Я ничего не ответила. — И, ощущая себя чуть увереннее, добавила: — Но я думаю, что хочу поговорить об этом.

— Нет, — последовал ответ Драко, равнодушный и резкий. — Сейчас твоя реплика.

Гермиона молча открыла сценарий на нужной странице, сделала вдох, посмотрела снизу вверх на Драко и на выдохе отрезала:

— Я не могу.

— Не можешь что?

— Не могу делать это с тем, кто считает меня животным, — ответила она, бросая сценарий на стол. Гермиона сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить зарождающуюся злость внутри. Ей надо было оставаться хладнокровной. Гневом ничего не добьёшься.

— Сейчас не время и не место говорить об этом, Грейнджер, — коротко бросил Малфой, вновь возвращаясь к книге. — Сейчас мы должны репетировать «Макбета», а не дискутировать на тему людей и животных. Твоя реплика, Грейнджер.

Рационально Гермиона понимала, что должна прекратить спор, проявить цивилизованность и начать репетицию. Это было самой разумной линией поведения, но, к сожалению, остальная часть её сознания не желала проявлять разумность.

— Как ты определяешь человечность? — спросила она. — Что значит для тебя «быть человеком»?

— Грейнджер… — начал было Малфой, вновь глядя поверх книги, его лицо заострилось от холодного раздражения. Их взгляды пересеклись на мгновение, показавшееся длиннее, чем было на самом деле, после чего Малфой отвёл глаза и вздохнул.

— Хорошо, — бросил он тоном раздражённого подростка, а затем его интонация поменялась так, словно он произносил заученный текст: — От низших форм жизни людей отличают магические способности, язык, абстрактное мышление, творческие способности… разумеется, физическая человеческая форма, не считая трансфигурации или анимагических способностей. Также отсутствие магловской крови, нечеловеческого происхождения, вампиризма, ликантропии…

— Оборотни тоже люди! — прервала Гермиона. — Что насчёт профессора Люпина?

Малфой вздохнул, словно объяснял что-то особенно сложное ребёнку.

— Я не говорю, что с животными что-то не так, — терпеливо пояснил он. — Животные могут быть умными, рациональными… посмотри на тех же фениксов. Они умнее некоторых людей. Однако это не делает их людьми.

— То есть быть человеком означает быть чистокровным?

Малфой пожал плечами.

— По сути да. Хотя полагаю, что ты со мной не согласишься. — Он выглядел совершенно спокойно и невозмутимо, когда добавил: — В конечном итоге всё зависит от личных убеждений.

И Гермиона ничего не могла возразить, потому что это действительно зависело от личных убеждений. Она могла бы найти словарное определение человека, но Малфой просто скажет, что составитель книги имел неверное мнение, и… и что можно было на это ответить? Нельзя доказать значение слова. Если бы группа людей решила, что слово «сад» означает драконью шкуру, их нельзя было бы переубедить, потому что для них это слово означало то, что они желали в нём видеть. Просто мнение меньшинства противопоставлялось мнению большинства, но нельзя было доказать, кто из них прав.

И это оставляло лишь одну цепочку рассуждений.

— Так если маглы и грязнокровки не являются людьми, — медленно начала Гермиона, пытаясь придать словам больший вес, — почему ты начал сходить с ума после того, как стал Пожирателем смерти?

Малфой заметно поморщился и сжал одну ладонь в кулак, отворачиваясь.

— Грейнджер… — начал он предупреждающим тоном.

— Я просто хочу получить ответ на вопрос, Малфой, — не останавливалась она. — Почему? Ты ведь можешь убивать других животных без сожаления. Я видела, как ты делаешь это на зельеварении. И ты добивался казни Клювокрыла на третьем курсе, и тогда тебя это не волновало, так почему ты вдруг стал переживать за убийства других животных?

— Грейнджер, — повторил он, на этот раз с нотками отчаяния в голосе. Его дыхание было слишком частым, слишком порывистым.

— Просто ответь на вопрос, — повторила она, почти неосознанно огибая стол, приближаясь к Малфою, как хищник к добыче. — По твоей логике маглы — животные. Убийство животных… да, оно может быть неприятно, но ты не потеряешь из-за этого рассудок. Так почему убийство маглов сводит тебя с ума?

Малфой не ответил, его глаза были плотно закрыты, словно он пытался абстрагироваться от её слов. Гермиона продолжила.

— Быть может, маглы всё-таки не животные? Быть может, они люди, совсем как ты и как я — быть может, поэтому ты сходишь с ума от того… от того, что убиваешь и пытаешь их, пока они кричат, умоляют и… что ещё у вас там происходит…

— Ты хочешь, чтобы я сошёл с ума, Грейнджер? — внезапно прервал Драко тихим яростным голосом, который, несмотря на гнев, заметно дрожал. Гермиона вдруг обратила внимание, что Малфой и сам дрожал, быстро бледнея, и…

Злость имеет странное свойство испаряться, оставляя вместо себя дезориентирующую пустоту. Уже не ощущая прежнего запала, Гермиона опустилась в кресло рядом с Малфоем. Он больше не смотрел на неё, хотя до этого не спускал с девушки своих серых глаз, полных гнева и страха. Теперь он уставился на свои ладони, глаза были расширены от ужаса, и — о, нет — он снова видел кровь…

Не задумываясь о том, что делает, Гермиона потянулась к нему и взяла его ладони в свои, отводя их от его взгляда, и это, кажется, частично вернуло Малфоя в реальность, хотя он всё ещё был бледен и напуган, и его ладони превратились в ледышки.

— Нет, — произнесла Гермиона, отвечая на его вопрос. — Нет, я не хочу, чтобы ты сходил с ума.

Он уставился на неё с пустым выражением на лице, и она поразилась тому, как можно испытывать неудержимый гнев по отношению к человеку в одну секунду, а уже в следующую так за него волноваться. Малфой смотрел поверх её плеча, словно за спиной Гермионы наступал конец света: землю пожирали реки крови, и всадники Апокалипсиса скакали вперёд, проносясь мимо стеллажей с книгами, принося войну, и мор, и голод, и смерть, и…

И Гермиона не знала, какие картины рисует его сознание, но он явно не видел сейчас обычную библиотеку.

— Малфой? — позвала она твёрдым голосом, лишь с едва заметной ноткой неуверенности. — Малфой? Возвращайся. Давай. Всё… — Всё не было хорошо, а именно это она и собиралась сказать. — Здесь нет… Здесь нет Пожирателей. Никто не умирает. Ну же, возвращайся, — Гермиона поняла, что всё ещё держит его ладони в своих, и попробовала осторожно их сжать.

Когда Малфой заговорил, она едва не подскочила от неожиданности.

— Одна из них была похожа на тебя, — сказал он полушёпотом. — Такие же волосы. Я не видел её глаза. Но рот у неё был такой же, как у тебя. Мне кажется. — Он повернулся к ней лицом, вытащил одну ладонь из её хватки и поднёс к её лицу, осторожно касаясь подбородка. — Открой. Как будто ты кричишь.

Безмолвно — не зная, что можно сделать в подобной ситуации, — Гермиона подчинилась, и он изучал её лицо, склонив голову набок и нахмурившись. Его зрачки были расширены настолько, что радужка осталась тонкой линией ртути, отделявшей белое от чёрного.

— Да. Совсем как ты, — сказал он, убирая руку от её лица. — И она… она…

— Малфой, — прервала Гермиона внезапно пересохшим голосом. — Малфой, послушай. Попробуй… попробуй вытащить себя из этого состояния, не думай об этом….

— О таких делах не надо думать; мысль сведёт с ума, — пробормотал Малфой, отводя взгляд. — Она была похожа на тебя, но это была не ты, потому что ты здесь, правда? Сначала я думал, что она это ты, — произнёс он и вздрогнул.

— Нет, это была не я, — отозвалась Гермиона, не зная, что сказать, но понимая, что должна сказать хоть что-то. — Я здесь.

Взгляд Малфоя снова переместился на неё — полубезумный взгляд расширенных глаз, которые, казалось, не воспринимали ничего из того, что видели.

— А потом они пытали её. Мы пытали её. По кругу, пока она была в центре, как в детской игре — ты помнишь? Красный круг из роз, мы падаем. Только мы не падали. А она упала. — Он моргнул, и только в этот момент Гермиона поняла, что до этого он сидел не моргая.

Она сделала глубокий вдох, но прежде чем смогла что-то ответить, Малфой снова заговорил:

— А потом… потом… — он втянул ртом воздух и яростно замотал головой. — Меня не можешь в смерти ты винить, зачем киваешь головой кровавой?

Теперь он действительно посмотрел на неё, поднял свободную руку к её волосам и дотронулся до них — неуверенно, словно ожидал, что они нападут на него.

— Нельзя было даже узнать… когда они закончили. Когда мы закончили. Меня они тоже заставили делать это, — последние слова он прошептал так тихо, что их практически невозможно было разобрать, потом закрыл глаза, содрогаясь всем телом, и замолчал.

Так прошло несколько минут: Малфой кончиками пальцев зарылся в волосы Гермионы, вторая рука всё ещё была зажата в её ладонях — и он находился так близко, что Гермиона могла разобрать каждую тень на его неподвижном лице. После пятиминутного молчания она решилась заговорить.

— Малфой?

Он открыл глаза, увидел её лицо, снова вздрогнул и отстранился, убрав руку от её волос и вытянув вторую из её ладоней.

— Я в порядке, — тихо, но твёрдо произнёс он, поднимая свою копию пьесы слегка подрагивающей рукой. — Нам надо начинать.

— Не думаю, что ты готов репетировать, — настойчиво сказала Гермиона, потянувшись за его книгой, но он не отпускал.

— Давай начнём, — повторил Малфой.

— Не раньше, чем ты придёшь в себя, — твёрдо произнесла Гермиона. — А сейчас это не так, как бы сильно ты ни отрицал. Особенно для этой сцены; я не хочу, чтобы ты… стал таким… снова.

Он вопросительно вскинул бровь.

— И это слова человека, который только что вызвал очередной приступ?

Гермиона почувствовала, как щёки заливает румянец.

— Я злилась, — произнесла она таким тоном, словно это всё оправдывало. — Если хочешь, я прошу прощения. Я… я не хотела, чтобы ты… Нет, наверно, хотела, но я злилась и не могла ясно мыслить. Мне жаль.

Гермиона сама удивилась тому, что говорила это совершенно искренне.

Он махнул рукой в ответ, но что это было: принятие или отказ от извинений — она так и не поняла. Малфой уставился на свой левый рукав.

— Она не переставала кричать, — произнёс он почти с ностальгией в голосе, словно говорил о чём-то, что привиделось ему во сне.

— Не думай об этом, — решительно приказала Гермиона. — Думай о чём-нибудь другом.

Он горько усмехнулся и развалился в кресле, уставившись вперёд, сквозь неё.

— Как? Нельзя забыть, если каждый раз, когда ты закрываешь глаза… когда ты постоянно слышишь… — он на мгновение прикрыл веки, затем снова открыл. — Забудь. Я в порядке.

— Нет, не в порядке, — отозвалась Гермиона со вздохом, задумчиво его разглядывая. — Ты можешь рассказать мне, если хочешь. Если тебе что-то нужно… то есть…

Он просто покачал головой в ответ, и Гермиона предположила, что Малфои не обсуждают подобное.

— Спасибо за предложение, но нет. Я в порядке, и нам стоит вернуться к пьесе, — решительно сказал он, поднимая книгу. — Никаких оправданий. Со мной всё хорошо, Грейнджер. Давай, надо встать и сделать всё как положено.

Он поднялся на ноги, ожидая, пока она последует примеру, чтобы они смогли начать репетицию. Гермиона открыла было рот, чтобы возразить, поняла, что ей нечего сказать, и промолчала. Безмолвно она подняла со стола свою копию сценария и переместилась на открытое пространство, которое они использовали для репетиций, принимая начальное положение и начиная читать.

* * *

Защитные чары Хогвартса присущи исключительно школе: подобная магия не была найдена где-либо ещё, хотя многие маги пробовали добиться похожего эффекта, но все попытки завершились неудачей.

Основной функцией подобных чар является защита территории — обычно здания и прилегающих земель — от нападений, несанкционированного проникновения и т.д. Чаще всего защитные чары настроены на то, чтобы определять конкретных индивидуумов или группы людей, объединённых единым признаком, и скрывать территорию от тех, кто этим признаком не обладает. В качестве примера можно привести чары Косой аллеи, охраняющие её от проникновения маглов; кроме того, древние магические семейства часто скрывают отдельные части своих поместий защитными чарами, дающими доступ исключительно членам семьи.

Гермиона решительно поборола внутренний голос где-то на краю сознания, который живо заинтересовался, есть ли подобные места в доме Малфоев, и если да, то что там скрывалось. Чёрная магия, пытки маглов…

Нет, она не должна была думать об этом. Репетиция шла нормально, как только они её начали; Малфой не сказал ни слова, за исключением своих реплик, и Гермиона взволнованно наблюдала за ним, всё ещё бледным, стараясь предугадать приближение очередного приступа безумия, или гнева, или…

Сознательным усилием Гермиона вновь заставила себя сконцентрироваться на «Истории Хогвартса». Она всегда читала, когда хотела отвлечься, и несмотря на все подтрунивания Гарри и Рона, ей действительно нравилась эта книга. Она напоминала о том времени, когда Гермиона впервые узнала, что она волшебница, что магия реальна и что перед ней открывается совершенно новый неизведанный мир, полный заклинаний и чар, новых школьных предметов и учителей, нового образа мыслей. Новых друзей.

В этом отношении защитные чары Хогвартса весьма уникальны в своей гибкости. Одно заклинание может быть настроено на отказ в допуске одному лицу или группе лиц; если же требуется охранять территорию от нескольких людей или групп индивидуумов, следует использовать несколько защитных чар. Однако в Хогвартсе действует лишь одна защита — исключительно сложная по составу, комплексная и детализированная, благодаря чему ещё никому не удавалось несанкционированно пробраться через защитные чары. Единая система способна идентифицировать различные категории индивидуумов или целых групп и не давать им проникнуть на охраняемую территорию.

Как следствие, подобная многофункциональность имеет весьма интересный эффект. Допустим, воображаемая группа людей — возьмём левшей для наглядности примера — хочет нанести вред охраняемой территории. Защитные чары должны быть наложены, чтобы предотвратить проникновение данной группы лиц. Однако, если существует один левша — например, шпион, работающий в интересах охраняемой территории — которому необходимо пройти через защитные чары, возникает потребность временно снять защиту от всех левшей и вновь восстановить её после отбытия интересующего нас индивидуума, что делает территорию временно подверженной атакам извне.

Однако защитные чары Хогвартса способны иметь дело с несколькими попытками проникновения одновременно, позволяя попасть на территорию одному левше, в то же время отказывая в допуске второму. Таким образом, данный вид защитных чар является гораздо более надёжным, чем все остальные, известные магическому сообществу. Рассмотрение преимуществ подобной защиты в контексте по-настоящему опасных групп, как, например, последователи Того-Кого-Нельзя-Называть, позволяет по достоинству оценить все преимущества такого вида защитных чар.

И это снова возвращало мысли Гермионы к Малфою. Опасные группы вроде последователей Того-Кого-Нельзя-Называть… Если бы не гибкая система защиты хогвартских чар, Малфой не смог бы попасть на территорию замка, и где бы он был тогда? Дома, вероятно, вместе со своим отцом, где его заставляли бы изучать и использовать Тёмные искусства, и это точно свело бы его с ума…

Сконцентрироваться на книге.

Вероятно, самым поразительным является тот факт, что защитные чары могут идентифицировать членов школы — студентов и профессоров — и защищать их. Данный процесс подвергался глубокому изучению, и современные теории сходятся во мнении, что Хогвартс и прилегающие территории содержат микроскопические магические частицы, которые попадают в кровеносную систему обитателей школы. Эти частицы могут оставаться в крови носителя до полугода после того, как он покинет школу, однако также могут быть немедленно выведены из организма с помощью зелья, как в случае директора четырнадцатого века, изгнанного из школы после многочисленных скандалов, связанных с применением тёмной магии (для более подробной информации о прецеденте и использованном зелье см. «Биография Кейна Мортенсена» авторства Луизы Марли). Бытует мнение, что вышеописанные магические частицы позволяют школе распознавать её обитателей и при необходимости помогать им. Защитные чары впускают на территорию любого, в чьей крови содержатся частицы, независимо от их принадлежности к запрещённым группам.

И это, разумеется, объясняло, почему Малфой мог свободно находиться в школе.

Неужели этим вечером всё будет напоминать ей о Малфое? Вероятнее всего, да. Гермиона не могла перестать думать — даже когда концентрировалась на книге — о том, как холодны были его руки, каким напуганным он выглядел, когда его пальцы гладили её волосы. Как содрогался он от воспоминаний. Что он видел? Что он натворил?

Он был убийцей, да, и последователем Волдеморта, а ещё он сказал, что маглы и маглорождённые — просто животные. Но это сводило его с ума, и… не значило ли это, что где-то глубоко ещё теплилась искра совести?

Гермиона решительно вернулась к книге. Подобные мысли ни к чему не приводили, лишь заставляя её ещё больше волноваться и усиливая и без того очевидную растерянность. Но что она могла сделать? Чтение оставалось единственным занятием, которое могло отвлечь от тяжёлых размышлений, и даже этот способ сегодня не работал. Однако она всё равно пыталась, и когда Рон вернулся со своей сольной тренировки по квиддичу, а Гарри и Джинни — с репетиции, Гермиона попыталась отвлечь себя разговором с друзьями.

Но она так и не смогла до конца выкинуть Малфоя из головы.

— Чуть замелькает тень летучей мыши и сонный жук к Гекате полетит, свершится то… — Малфой сделал паузу, искоса взглянув на неё, и почти маниакальная улыбка, уже знакомая Гермионе из реальной жизни, скользнула по его лицу, — …что всех повергнет в ужас.

Гермиона позволила его жутким словам повиснуть на мгновение в воздухе, делая шаг вперёд и протягивая руку, чтобы коснуться его, а затем замирая, будто испугавшись, и опуская руку. Затем она спросила — твёрдым, но едва заметно дрожащим голосом:

— Что ты задумал?

Малфой тряхнул головой и повернулся к ней, тепло улыбаясь.

— Будь, милый друг, в незнании невинна; вкуси лишь сладкий дела плод, — ответил он, мимолётно коснувшись её лба губами. Они оказались мягкими и холодными. Малфой отстранился, отворачиваясь, чтобы продолжить речь. — Скорей, слепая ночь! — воззвал он.

Гермиона не удержалась и вздрогнула, мысленно радуясь, что её реакция могла сойти за актёрский выбор, даже если она этого не планировала. Она всегда переживала, что какая-то деталь могла вызвать приступ у Малфоя, совсем как появление призрака Банко вызывает приступ Макбета — эту сцену они репетировали в прошлый понедельник — и сделает его безумие очевидным для режиссёров. Или что-то в том, как он улыбается, насколько достоверно безумным выглядит, заставит саму Гермиону сболтнуть лишнего.

На мгновение она задумалась, как чувствовала бы себя леди Макбет.

— Прошу, мой друг, — продолжил Малфой, выставив локоть и слегка склонив голову набок, — пойдём со мной.

Гермиона приняла его руку и последовала вместе с ним со сцены или, скорее, к краю составленных вместе парт, временно её замещавших.

— Ты же не собираешься заставить нас выслушивать это снова? — простонал Адриан, прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, и заработал гневный взгляд Меган.

— Вообще-то я думала, что ещё один прогон… — холодно начала она, но была прервана Стэном.

— Меган, дорогая, ты знаешь, что если я что-то и обожаю в этом мире, так это «Макбета», — откровенно заговорил он. — Если бы школа загорелась, эта книга была бы первым, что я спас, если бы на меня напали грабители, я бы защищал её ценой своей жизни, если бы…

— Краткость — сестра таланта, Полоний, — с усмешкой прервала Рут, заработав лёгкую усмешку от Оливии и озадаченный взгляд Адриана. Стэн смутился.

— Хорошо-хорошо. Тогда вернусь к своей мысли: в словах Адриана есть смысл. Я и сам порядком подустал, если честно. То есть, у нас же было огромное собрание сегодня со всеми участниками постановки насчёт репетиций и всего остального…

— И собрание на тему костюмов, — добавила Рут. — А ещё мы с Оливией весь обеденный перерыв искали заклинания для освещения.

— И я уверен, что Гермиона и Драко устали не меньше нас, — закончил Стэн, поднимая взгляд на сцену. Гермиона не чувствовала сильной усталости, но Драко твёрдо кивнул в знак согласия до того, как она успела что-либо сказать, и крепко сжал её руку, прежде чем отпустить. Должно быть, он держал её с самого окончания сцены, хоть Гермиона и не заметила.

— Короче говоря, — подвёл итог Адриан, — выпусти нас из этого кошмара репетиций. Пожалуйста, — запоздало добавил он.

Меган вздохнула, начиная собирать свои пергаменты.

— Видимо, спорить бессмысленно, — произнесла она. — Я дам вам двоим знать, когда будет следующая репетиция. Продолжайте практиковаться самостоятельно — у нас остался всего месяц до первого представления.

Это было одним из решений, принятых на последнем собрании: для постановки выбрали три последних дня семестра, по одному представлению за вечер. К пьесе проявили гораздо больший интерес, чем они ожидали.

Драко снова кивнул и направился к двери, оставляя режиссёров позади; они, за исключением Меган, сами бросились к выходу, как только та закончила говорить. Гермиона осторожно спустилась со сцены — она всегда боялась упасть — и подняла школьную сумку с пола, выходя в коридор как раз в тот момент, когда Меган начала убирать свои пергаменты.

Гермиона не успела сделать и трёх шагов, как кто-то схватил её за запястье.

— Грейнджер.

Её имя было произнесено совершенно нейтрально: с эмоциональным спокойствием, не слишком громко — не слишком тихо, ничего не спрашивая и ничего не говоря. Просто слово, и ей не нужно было оборачиваться, чтобы узнать говорившего.

— Малфой, — отозвалась она. Парень осторожно выпустил её руку, и она повернулась к нему лицом. Он прислонился к стене, скрестив руки на груди, и просто наблюдал за ней в своей обычной изящной манере, которая совершенно обескураживала. — Ты что-то хотел? — уточнила Гермиона.

— Возможно, — отозвался он, дёрнув плечом. — Нам надо решить, когда мы будем репетировать.

Именно этот момент Меган выбрала, чтобы выскочить из класса, застав Гермиону врасплох, но ничуть не смутив Малфоя, который просто вежливо улыбнулся девушке и кивнул. Она улыбнулась в ответ и пошла по направлению к башне Гриффиндора.

— Найдём более уединённое место? — холодно спросил Малфой, что немедленно вызвало немало вопросов в голове Гермионы. Разговор о будущих репетициях не требовал никакого уединения, а это значило, что он хотел чего-то иного. Подавив желание вопросительно вскинуть бровь, она согласно кивнула.

Малфой окинул взглядом коридор, останавливая его на двери чуть ниже.

— Сюда? — предложил он, направляясь к выбранному кабинету и изящным движением кладя ладонь на ручку двери. — Грейнджер?

— Что? А. Да, туда.

Комната оказалась чуланом для хранения предметов магловедения, причём не самым организованным. Узкие неровные «тропинки» вели мимо пошатывающихся гор магловских изобретений: телевизоров и граммофонов, пыльных стопок с музыкальными пластинками, которые на территории Хогвартса могли проигрываться исключительно с помощью магии, коллекции видавших виды компьютеров, коробок с пустыми бутылками и вилками электроприборов, недвигающимися фотографиями, шариковыми ручками и кипами совершенно обычной бумаги. Плакаты на стенах изображали работу печатного станка, внутренности компьютера и ткацкую фабрику восемнадцатого века, в то время как огромные ряды просевших стеллажей хранили потрёпанные учебники, магловскую литературу и кучу не поддающихся идентификации вещей. Увядающий и покрытый пылью паучник завершал картину.

Малфой кашлянул — вероятно, из-за пыли — и аккуратно присел на самый чистый предмет, который смог найти и которым оказался телевизор. Он изучал комнату, избегая смотреть на Гермиону, и она уже собиралась сказать, что обычно телевизоры используются для других целей, когда он заговорил.

— Сегодня назначена встреча.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он имел в виду не репетицию.

— Это… та самая встреча?

— Пожирателей смерти? Да. — Гермиона не видела его лица, но голос Малфоя звучал так невыносимо безучастно, что она ни за что не смогла бы понять его настоящие чувства. Да он даже на лекциях профессора Бинса проявлял больше эмоций. В конце концов, скука — это тоже эмоция.

Почему он рассказывал ей об этом? Гермиона подалась чуть вперёд, пытаясь разглядеть выражение его лица, но увидела лишь прядь светлых волос, касавшихся его щеки; Малфой отбросил её с лица. И продолжил.

— Это слишком рано. Он никогда не назначает собрания так близко друг к другу. — И в этот раз послышался едва различимый намёк на что-то. Что-то вроде страха. Плечи Малфоя казались очень напряжёнными, неподвижными, и Гермиона ощутила инстинктивное желание дотронуться до них.

— Ты… ты считаешь, что-то должно произойти? — спросила она больше для того, чтобы поддержать разговор, если это вообще можно так назвать.

Он фыркнул.

— Нет, Грейнджер, мы сядем в кружок, будем пить огневиски и рассказывать похабные анекдоты, — огрызнулся он, наконец поворачиваясь к ней с явным раздражением. — Конечно, что-то должно произойти.

Гермиона до боли прикусила губу, пытаясь понять, что следует ответить. Малфой… Нет, он не дрожал, хотя такая реакция была вполне ожидаема от любого другого на его месте, но от Малфоя — ни за что. По крайней мере, не тогда, когда он в ясном сознании. Хотя это состояние могло пошатнуться в любую минуту.

Именно поэтому Гермионе приходилось выбирать слова с особой осторожностью.

— Как ты думаешь… — начала она и облизнула внезапно пересохшие губы, — …может, лучше было бы… пойти к Дамблдору? Он мог бы…

— Это твой ответ на все проблемы? — огрызнулся Малфой, прерывая её. — Пойти к Дамблдору? Мне казалось, тебя считают умной, Грейнджер. — В его голосе смешались презрение и разочарование; он отвернулся, уставившись в сторону большой карты лондонского метро, криво висевшей на стене.

— Малфой... — начала Гермиона умоляющим тоном и, когда это не возымело эффекта, попробовала другую тактику: — Драко. Послушай меня, прошу. Дамблдор может помочь, он, наверно, единственный человек, который может что-то сейчас сделать…

— С чего ты решила, что он захочет? — спросил Малфой, вскидывая подбородок; даже сзади он выглядел демонстративно вызывающе. Гермиона протянула было ладонь к его плечу, но затем остановила себя.

— Он уже помогал другим раньше, — мягко произнесла она, думая о Снейпе, но не смея произнести его имя. — Во время прошлого восстания Волдеморта люди, которые присоединились к нему, но поняли, что совершили ошибку; люди, которые хотели уйти… он помог им. И он может сделать то же самое для тебя. И… и он поможет, Малфой, я правда думаю, что поможет.

Был ли Снейп похож на Малфоя? Гермиона не знала. Она точно не могла представить Снейпа в положении Драко: сидящим на телевизоре в пыльном чулане магловедения — всё ещё умудряясь выглядеть безупречно, разумеется — спиной к кому-то, кто отчаянно желал убедить его искать помощи у Альбуса Дамблдора. Хотя причиной тому, вероятно, был тот факт, что она не могла представить, чтобы Снейп выглядел так невозможно прекрасно.

Малфой усмехнулся.

— Какой ему смысл помогать мне? Какие у него есть доказательства, что я не просто… — он сделал неопределённый жест рукой, — …шпион, который пытается завоевать его доверие, чтобы потом предать — как часто, чтоб вернее погубить, созданья мрака говорят нам правду, — закончил он, горько усмехнувшись, вновь цитируя пьесу.

— Ты не создание мрака, — решительно сказала Гермиона и в этот раз всё-таки положила ладонь на его плечо, которое оказалось очень напряжённым и горячим; этого она не ожидала. — Ты… ты человек. Человек, который совершил ошибку и поступил неправильно, но тот… кто чувствует вину за то, что причинил боль другим. Неужели ты думаешь, что Дамблдор не увидит этого?

— Нет, — бесстрастно отозвался Драко. — Он увидит сына одного из самых преданных сторонников Тёмного Лорда, который просит о помощи, не имея ничего, что мог бы предложить взамен, и никаких доказательств своих слов, а ещё — огромную угрозу для своей стороны в этой войне. Он не станет помогать мне и не смог бы, даже если бы захотел.

— Он может. Он уже помогал, — с отчаянием произнесла Гермиона, присаживаясь на край загадочной коробки рядом с телевизором Малфоя так, что теперь она сидела на дюйм ниже. Её рука всё ещё лежала на его плече, он не стал её сбрасывать. — Я уже говорила, что он помогал людям в прошлый раз…

— Но не людям с фамилией Малфой, — резко прервал он, оглядываясь на неё через плечо. — Не тем, кто вышел из семьи тёмных магов, которые использовали любую возможность, чтобы уничтожать маглов…

Гермиона вздохнула.

— Нет, не Малфоям, — согласилась она. — Но всё-таки людям, которые были в похожем положении…

— И которые наверняка привели достаточно причин, чтобы им поверить, вроде списка всех планируемых нападений, которые можно проверить, как только они происходят, или спасённого заложника, или что-то вроде того. У меня ничего нет. Ничего, кроме моего слова и твоего, и ты действительно считаешь, что он поверит…

— Я считаю, что попробовать стоит, — твёрдо отозвалась Гермиона, — и я думаю, что тебе следует проявить больше доверия…

— А я думаю, что тебе следует спуститься с небес на землю, — пробормотал Малфой, отворачиваясь, и у Гермионы не нашлось ответа. Потому что у них действительно не было ничего, что могло бы доказать добрые намерения Малфоя.

— У тебя есть другие варианты? — спросила она после минутного молчания. — Какой-то способ, чтобы выпутаться из всего этого.

Малфой покачал головой.

— Нет. Никто не может перестать быть Пожирателем смерти. Пожизненное служение. Даже если бы Дамблдор решил принять меня, я всё равно буду всю жизнь оглядываться через плечо. Ждать. Тёмный лорд никому не позволяет уйти. Это…

— Это не безнадёжно, — прошептала Гермиона, предвосхищая его слова, и — очень нерешительно и как будто машинально — погладила Драко по спине, успокаивая его. — Надежда есть всегда.

— Слова настоящего гриффиндорца. Надежда, слава и безрассудство, — бросил Малфой, но как-то беззлобно. Он негромко вздохнул, и Гермиона легонько сжала его плечо, не убрав руку. Очень медленно — так медленно, что она почти этого не заметила — его плечи расслабились.

Они просидели так минут десять — Гермиона не обращала внимания на время, так что это могло длиться и пять, и пятнадцать минут — просто сидели; ладонь Гермионы лежала на его плече, и ни один из них не мог видеть лица второго. Кожа Драко была тёплой, даже сквозь мягкий хлопок мантии, и в какой-то момент Гермионе показалось, что она чувствует слабое биение его пульса.

— Мне лучше пойти, — наконец тихо произнёс он. — Мне надо… подготовиться…

— Конечно, — прошептала она, убирая руку и опуская её на своё колено. Драко встал, помедлил мгновение и пошёл к двери, но, прежде чем он успел её открыть, Гермиона снова заговорила.

— Ты можешь как-то избежать этого? Не ходить?

— Нет, — глухо отозвался Малфой. — Не могу.

И он ушёл, оставив Гермиону одну в пыльной комнате наедине со своими мыслями, в которых эхом отдавались его последние слова.

* * *

— А потом она перехватила квоффл и начала приближаться слева, а я всё ещё висел у правого кольца после предыдущего броска, — рассказывал раскрасневшийся Рон после тренировки по квиддичу.

Гермиона кивнула, стараясь поровну разделить внимание между его историей и домашним заданием по нумерологии.

— И что ты сделал? — спросила она.

— Бросился к кольцу, хотя не думал, что вообще смогу отбить мяч, — охотно отозвался он и засветился от гордости, — но я успел. Я только мазнул по нему — самым кончиком мизинца, — продолжил он, выставляя означенный палец, — и мяч полетел прямо в один из бладжеров, который уже почти врезался в Гарри. Эта часть была случайностью… но все сказали, что я отлично отразил удар, да, Гарри?

Тот сидел, согнувшись, рядом с ним на диване и не произнёс ни слова в последние пять минут. Когда он не ответил на вопрос Рона, тот повернулся к нему, нахмурившись.

— Гарри? Эй, Гарри? Поверить не могу…

Гермиона оторвалась от нумерологии, чтобы посмотреть на друга, который уютно устроился в углу дивана, всё ещё в квиддичной форме, и крепко спал. Рон перегнулся и аккуратно потряс его за руку.

— Гарри, просыпайся.

— Ой, да пусть спит, Рон, — упрекнула его Гермиона. — Он выглядит уставшим. — Она что-то нацарапала на пергаменте, отчего её перо приобрело рыжеватый оттенок. Гермиона сдвинула брови. — Этого не должно было произойти.

— Прости, — извинился Рон частично за то, что отвлёк её, частично — за то, что попытался разбудить Гарри, пока Гермиона прожигала взглядом пергамент, пытаясь понять, где допустила ошибку. Она внесла небольшую поправку, и перо снова приняло нормальный белый цвет. Удовлетворённо кивнув, она продолжила.

— Я хотела спросить… — произнесла Гермиона несколько минут спустя, прикусив губу и подняв взгляд от пергамента. — Как он спит?

— Лучше, чем летом, — ответил Рон, пожав плечами. — Но ты и сама это видишь. Он в порядке, Гермиона, перестань волноваться.

Девушка вернулась к нумерологии.

— Наверно, ты прав, — согласилась она, бросив быстрый взгляд на Гарри. — Он выглядит гораздо спокойнее.

— С ним всё в порядке, — повторил Рон, и Гермиона вернулась к домашней работе, не заметив, как неглубокая складка пролегла между бровей Гарри и как уголки его губ едва заметно опустились, когда шрам начал краснеть.

— Морсмордре Инсинье.

Голос говорившего был холодным и непривычно высоким, и Гарри поёжился во сне, когда ледяная волна чего-то, похожего на удовлетворение, прокатилась по его телу. Последовал порывистый вдох, а затем тишина. Цвета стали постепенно просачиваться сквозь мрак, позволяя увидеть окружающую обстановку.

Затянутые в чёрные мантии люди в масках образовали кольцо посреди пустынного клочка земли. Луна не светила, а звёзды слабо мерцали на чернильном небе; вся сцена подсвечивалась лишь серебристыми шарами, испускавшими бледный свет, которые тяжело висели в небе, перемещаясь по воздуху в случайном порядке и создавая резкие тени. В центре круга стоял Волдеморт, его змееподобные черты лица в контрастной смеси света и тени казались ещё более пугающими, более нечеловеческими. Перед ним один из Пожирателей смерти стоял на коленях, скрытый мантией и маской, как все остальные, одна рука была выставлена вперёд. Левая. И пальцы Волдеморта вжимались в отчётливо видную Чёрную метку.

Инициация? Новый рекрут?

Волдеморт выпустил руку и заговорил, посылая мурашки вдоль позвоночника Гарри:

— Можешь встать, — произнёс он, и фигура в мантии подчинилась. — Займи место среди моих верных последователей.

— Благодарю, мой лорд, — отозвалась фигура, и Гарри с удивлением понял, что голос у неё женский. Почему-то этот факт стал неожиданностью.

Женщина вернулась в общий круг, и Волдеморт улыбнулся — бледной пародией на улыбку.

— Я польщён, — начал он, и тихий шёпот пронёсся по цепочке его последователей. — Мы многого достигли в последнее время, не так ли? Магический мир сжимается в страхе перед нашей следующей атакой. Трусливый министр и его мракоборцы слишком слабы. Неподготовлены. — Гарри понял, что Волдеморт осторожно избегает что-то на земле, и попытался разглядеть что именно; шары света оставались преимущественно на уровне груди, оставляя нижнюю часть в тени.

— Мы насладились множеством удачных побед, не правда ли? Многие грязнокровки и маглы убиты, и каждая новая смерть приближает нас к цели. — На его лице вновь возникло слабое подобие улыбки. — Они — скверна, от которой мы избавляем землю, истребляя их как паразитов, которыми они являются.

По рядам пронеслось согласное бормотание, и Гарри подозревал, что они бы радостно закричали, если бы не боялись разозлить своего лидера.

Волдеморт двинулся дальше; один из шаров наконец опустился достаточно низко, и живот Гарри скрутило тугим узлом, когда он наконец смог разглядеть, что именно обходил Волдеморт. Труп женщины, заляпанный кровью, которая бурыми полосами покрывала кожу. Её лицо было перекошено в агонии от… от того, что с ней сделали; об этом Гарри старался не думать.

— И в скором будущем, мои верные друзья, у нас будет ещё больше поводов для гордости. Даже сейчас планы приводятся в действие… — Волдеморт позволил окончанию фразы повиснуть в воздухе с высоким холодным смешком. — Но это будущее, верно? Я нахожу, что меня гораздо больше заботит настоящее. — Он сложил руки за спиной, обходя Пожирателей по внутреннему кругу в манере, которую можно назвать исключительно хищной.

— Мы вкусили плоды успехов, разумеется, но… — он вздохнул, — …были и неудачи. Как захват омерзительного поселения грязнокровок рядом с Лондоном. Вы помните? Когда мракоборцы и гнусный Орден Дамблдора уже ждали нас? Признаюсь, что мне весьма любопытно, каким образом они знали о нападении заранее. — Волдеморт резко остановился и обратился к ближайшему Пожирателю: — Ты знаешь?

Дрожащая фигура упала на колени, вскинув руки.

— Мой лорд… — раздался умоляющий голос. — Я… я понятия не имею, как…

— Конечно, ты не знаешь, — ответил Волдеморт с тошнотворной пародией на милосердие. — Ты не имел к этому никакого отношения.

Он продолжил движение, и человек быстро поднялся на ноги, поняв, что его шкуре ничего не угрожает.

— Мне кажется, друзья, что в наши ряды затесался шпион.

Гарри охватило внезапное ужасное осознание. Снейп. Волдеморт говорил о нём — шпион, который предупредил Орден…

Волдеморт прошёл по кругу, заглядывая каждому Пожирателю в глаза сквозь прорези в масках.

— Интересно, кто бы это мог быть… — задумчиво произнёс он, перемещаясь от одного Пожирателя к другому. И, наконец, замер.

— Северус, — произнёс он, разрезав повисшее молчание.

Скрытая мантией фигура упала на колени, склонив голову.

— Мой лорд, я бы никогда…

— Молчать. — Приказ Волдеморта прозвучал холодно и безжалостно, повиснув в воздухе, прежде чем он снова заговорил: — Северус, — с наигранной жалостью продолжил он. — Тебе действительно следовало быть осторожнее.

— Мой лорд, — снова нерешительно начал Снейп, — я всегда служил Вам — верно и преданно, мой лорд, я клянусь…

— Тебе следовало быть гораздо осторожнее, — оборвал его Волдеморт, вытаскивая пергамент из складок мантии и разворачивая его. — Оставлять такие инкриминирующие документы на дне скрытой, зачарованной и защищённой проклятиями коробки, где любой, кто проник в твой дом, может найти их…

— Мой лорд, я никогда бы вас не предал, — твёрдо сказал Снейп с отчаянной искренностью в голосе, которая почти заставила Гарри ему поверить. — Понятия не имею, что за пергамент вы держите, мой лорд; подозреваю, что это попытка заставить вас думать, что я мог вас предать. Вам известно, мой лорд, у меня много врагов…

— Кажется, я приказал тебе молчать? — заметил Волдеморт, в ответ на что Снейп действительно замолчал, опустившись так, что его голова почти касалась земли, и ожидая решения своей судьбы.

Несколько мгновений Волдеморт разглядывал его в полной тишине — жуткой тишине, которая повисла над собравшимися, после чего повернулся к Пожирателю справа от Снейпа.

— Скажи, — обратился он к мужчине, — какое наказание ожидает предателей?

— Смерть, мой лорд, — последовал неохотный ответ.

— Мой лорд, — вновь подал голос Снейп, всё ещё стоя на коленях у ног Волдеморта. — Прошу, эти бумаги — подделка, ложь, у меня есть доказательства, мой…

Он осёкся, когда Волдеморт направил на него палочку, произнёс: «Экспеллиармус. Йацэо» — и поймал палочку Снейпа. Сам Северус силой заклинания оказался отброшен в центр круга.

— Мой лорд, — снова начал он, отчаянно цепляясь за жизнь, — прошу, мой лорд, я…

— Силенцио, — бросил Волдеморт. Снейп беззвучно произнёс несколько слов и замолчал, смиренно закрывая глаза. Волдеморт небрежным движением переломил его палочку и бросил куски дерева на землю.

— Кого же мне выбрать для такой… небывалой чести? — спросил он, вновь обходя круг Пожирателей и останавливаясь возле женщины, на чьей руке оставил Метку чуть раньше. — Я бы хотел, чтобы ты продемонстрировала свои… способности.

Она склонила голову.

— Я почту за честь избавить мир от этого предателя, мой лорд.

Он удовлетворённо кивнул, а затем продолжил движение вдоль круга, внимательно рассматривая своих сторонников. Женщина вышла вперёд, гордо вскинув голову, после чего Волдеморт остановился рядом с другим Пожирателем смерти.

— Полагаю, для тебя будет тоже весьма… полезно… исполнить наказание, — задумчиво произнёс он.

Пожиратель склонил голову, как сделала женщина до него, и ответил хриплым голосом:

— Это большая честь для меня, мой лорд.

Снейп, должно быть, узнал его голос, потому что порывисто выдохнул — всё так же беззвучно — и уставился на Волдеморта с полнейшим отвращением, одними губами пробормотав что-то, очень похожее на «ублюдок».

Два избранных Пожирателя ступили в центр круга; Волдеморт посторонился, жестоко ухмыляясь.

— Я хочу, чтобы это наказание, — медленно начал он, — было настолько болезненным и долгим, насколько возможно. Вы поняли?

— Да, мой лорд, — отозвалась женщина; второй Пожиратель просто кивнул.

— В таком случае можете приступать, — позволил Волдеморт, направляя палочку на Снейпа и снимая заклинание немоты простым Сонусом.

Женщина начала первой, и варварское чувство радости — радости Волдеморта — растеклось по телу Гарри с такой скоростью, что он так и не разобрал заклинание, которое использовала ведьма; он услышал лишь крик Снейпа и ощутил жгучую боль в шраме, когда его выкинуло назад в реальность.

— Гарри!

Они услышали тихий, но пугающе отчётливый вскрик; Гарри свернулся калачиком на диване, его глаза были плотно закрыты, а шрам пылал красным. Гермиона оказалась возле него быстрее, чем успела подумать о своих действиях — как и Рон — и Гарри резко проснулся . Его глаза были расширены, он глубоко и часто дышал, словно не мог наполнить лёгкие, пока одна ладонь крепко прижималась к шраму.

— Снейп!

Гермиона вздрогнула, чувствуя себя так, словно ей только что ударили под дых.

— Тише, успокойся, — произнесла она, пытаясь успокоить и себя тоже, сжимая запястье Гарри. — Всё хорошо, видение закончилось, ты в безопасности.

Гарри замотал головой.

— Нет, нет, — пробормотал он с жутко побелевшим лицом, резко контрастировавшим с кроваво-красным шрамом на лбу. Гарри сделал ещё один глубокий вдох и взял себя в руки. — Я в порядке. Всё нормально.

— Так-то лучше, — облегчённо сказал Рон, нервно улыбаясь и присаживаясь на диван рядом с Гарри, впрочем, не спуская с друга обеспокоенного взгляда. Они сидели близко к камину, который заливал комнату тёплым румяно-золотистым светом, но Гарри всё ещё заметно трясло. — Ты… У тебя опять…

Рон прикусил губу; Гермиона закончила за него:

— Что ты видел? — тихо спросила она и невольно вспоминая, что случилось в прошлый раз, когда Гарри пришло видение, и сама мысль заставила её передёрнуть плечами; должно быть, Гарри почувствовал это, потому что он высвободил запястье из хватки Гермионы и уставился на огонь.

— Ничего, — твёрдо ответил он. — Я не… Я ничего не видел.

Рон нахмурился.

— Но… твой шрам…

— Я ничего не видел! — ощерился Гарри, отстраняясь от друга. — Ничего.

Рон растерянно взглянул на Гермиону; Гарри продолжил упрямо смотреть на камин, и танцующие языки пламени делали выражение его лица ещё более жутким. Он крепко прижал к груди скрещенные руки, словно пытаясь занять как можно меньше места.

Если он что-то видел, это могло значить, что произошло какое-то важное событие, связанное с Волдемортом. Недавнее воспоминание пронеслось в голове Гермионы — воспоминание о Драко несколькими часами ранее. «Сегодня назначена встреча… Это слишком рано. Он никогда не устраивает собрания так близко друг к другу». Неужели Гарри видел встречу Пожирателей? Случилось ли там что-то важное?

Или собрание могло оказаться ловушкой — ложное видение, чтобы ввести Гарри в заблуждение…

Решив рискнуть, Гермиона неуверенно произнесла:

— Ты звал Снейпа… когда проснулся…

Гарри отчаянно замотал головой при упоминании профессора, но не сказал ни слова. Гермиона продолжила.

— Видение было связано с ним?

— Я ничего не видел! — повторил Гарри, на этот раз его голос больше напоминал отчаянную мольбу. Он поднял ноги на диван и притянул колени к груди, обхватив их руками.

— Гарри…

Он уткнулся лбом в колени так, что друзья больше не могли видеть его лицо, и замер. Рон с отчаянием взглянул на Гермиону, словно спрашивая, что они должны сделать, но она тоже пребывала в полной растерянности. Они не могли определить, было ли видение настоящим или ложным, и Гермиона даже не знала, как заставить Гарри рассказать, что он видел, или как помочь ему, или как сделать так, чтобы он перестал дрожать.

Дамблдор. На этом она могла сконцентрироваться. Им следует пойти и рассказать обо всём Дамблдору: он поможет…

— Это ловушка, — прошептал Гарри с болью в голосе. — Это ловушка, Волдеморт просто хочет, чтобы я сам к нему пришёл, или чтобы я рассказал Дамблдору и он послал Орден прямо в ловушку, или…

— Гарри, — мягко повторила Гермиона, сжимая его ладонь в попытке успокоить, — ты не знаешь этого. Видение могло быть настоящим.

Мгновение Гарри хранил молчание, затем поднял голову, положив подбородок на колени, бросил короткий взгляд на друзей, после чего снова уставился на огонь и очень быстро заговорил:

— Я видел встречу Пожирателей.

Гермиона вздрогнула. Видел ли он Малфоя? Пожиратели смерти носили маски и плащи с капюшонами, но если бы капюшон Малфоя слетел, Гарри точно узнал бы его — уж слишком у него заметный цвет волос. Или Волдеморт мог обратиться к нему по имени. А что, если он был в опасности? Гермиона крепко сжала ладонь Гарри, что тот принял за просьбу продолжать.

— Я видел… Там была инициация, посвящение нового члена, а потом Волдеморт стал говорить об их… об их успехах. А потом сказал, что иногда всё идёт не по плану и что среди них есть шпион…

Он замолчал со странным задыхающимся вздохом, но Гермиона и сама могла угадать оставшуюся часть истории.

— Снейп, — прошептала она и замерла на мгновение, прежде чем подняться на ноги. — Пойдём.

— Куда? — уточнил Рон. — И… что он сделал со Снейпом? Его…

Окончание было очевидным.

— Пытали. Да, — прошептал Гарри. — Я проснулся до того, как…

Повисло ужасное молчание, которое Гермиона нарушила первой:

— Нам надо пойти к Дамблдору, — осторожно проговорила она. Гарри немедленно вскинул голову.

— Что? — переспросил он. — Нет. Мы никуда не пойдём.

— Но Снейп… — растерянно проговорил Рон. — Мы же не можем просто оставить его умирать!

Гарри яростно замотал головой.

— Волдеморт уже посылал мне ложные видения раньше и мог сделать это снова, — отозвался он. — Я никуда не пойду. Больше никто не умрёт из-за меня. Нет.

— Но у тебя были и настоящие видения, — напомнила Гермиона. — Как с мистером Уизли и змеёй. Если бы тогда ты никому не рассказал…

— Отец бы умер, — мрачно закончил Рон после секундной паузы, во время которой Гарри неотрывно разглядывал красно-золотой узор дивана. — Мы должны хотя бы рассказать Дамблдору.

— Я вообще не должен видеть эти сны, — тихо проговорил Гарри, уставившись в пол. — В этом был весь смысл окклюменции. Просто… Просто представьте, что ничего не произошло.

— Но мы же в этот раз не бежим спасать всех сами, — отметила Гермиона, опускаясь на колени перед Гарри, пытаясь убедить его. — Это важно. Дамблдор хотел бы знать. Возможно, у него даже есть способ проверить, действительно ли Снейп в опасности…

— Нет, — снова повторил Гарри. — Это не… Я не хочу ещё… ещё одну смерть на своей совести. — Он резко втянул носом воздух, словно эти слова дались ему с большим трудом, и снова зарылся лицом в колени. — Если я расскажу Дамблдору и Орден попадёт в ловушку, это будет моя вина. Я не могу… Я не позволю этому случиться снова.

Опасения Гарри вполне могли оказаться оправданными, но, возможно, им стоило рискнуть. Снейп мог умирать в эту самую секунду, а Дамблдор должен иметь способ проверить, где сейчас Снейп и было ли видение ложным. При таком развитии событий было больше надежды, больше шансов на благополучное разрешение ситуации, чем при бессмысленном ожидании.

— Что если ты не пойдёшь к Дамблдору, а завтра утром мы узнаем, что Снейп мёртв? — спросила Гермиона; Гарри заметно поморщился, избегая смотреть ей в глаза.

— Я не знаю, что делать, — отозвался он с очевидной растерянностью и болью в голосе. — Я не могу пойти к Дамблдору, потому что если это ловушка, я подвергаю весь Орден опасности, и мне лучше молчать. Но я не могу молчать, потому что видение может оказаться настоящим, и тогда Снейп умрёт, то есть мне нужно пойти к Дамблдору, но я не могу пойти к Дамблдору, потому что…

— Я кое-что понял, — прервал друга Рон, бледнея на глазах. — Гарри, Волдеморт… В твоём видении он говорит, что Снейп шпион, верно? — Гарри молча кивнул. — То есть даже если видение ложное, это значит, что он знает. Он знает, что Снейп шпион… а если он знает, то он точно не оставит Снейпа в покое, — заключил Рон.

Гарри резко вскинул голову.

— Я… — он закрыл глаза, и Гермиона знала, что он борется с самим собой. — Мы идём к Дамблдору. Снейп в опасности, каким бы ни было видение… Я возьму мантию.

* * *

Чужая ладонь сжала её руку. Это было первым, что она заметила, очнувшись от сладкого умиротворения мрака: ладонь, холодная, как смерть, и слишком худая, словно состояла из одних костей, и она вцепилась в её руку чуть сильнее обычного прикосновения. Но Гермиона всё равно улыбнулась и повернула голову, не открывая глаз и не отрывая голову от мягкой подушки. Это всё казалось частью сна.

— Гермиона.

Голос ей не пригрезился; это был низкий, грубый шёпот с нотками чистого страха — словно кто-то увидел всех своих демонов сразу, всех монстров, скрывающихся в тени, и Гермиона по-настоящему проснулась.

Она распахнула глаза.

— Драко? — недоверчиво спросила она, только затем вспоминая, что находится в своей спальне в невозможно поздний час — давно перевалило за полночь — и продолжила уже шёпотом: — Драко, что ты здесь делаешь?

Он стоял на коленях на полу рядом с кроватью, цепляясь — сложно было придумать другое определение — цепляясь за её руку, как будто боялся отпустить, и смотрел Гермионе в глаза. В лунном свете его лицо казалось невозможно бледным, как будто кто-то нарисовал его портрет в чёрно-белом цвете, забыв об оттенках серого.

— Всех ужасов полна моя душа, — прошептал он, встречая её растерянный взгляд своими немигающими расширенными глазами. Его трясло. — Я совершил неслыханное зло. О таких делах не надо думать; мысль сведёт с ума. Сведёт с ума, — повторил он, с отчаянием глядя на Гермиону.

Она села на кровати и потянулась за палочкой свободной рукой: нельзя было рисковать пробуждением Лаванды и Парвати.

— Импедиментум сонито, — дважды пробормотала она, направив палочку сначала на одну кровать, а затем на вторую. Драко не обратил внимания, продолжая сжимать её руку, содрогаясь всем телом, и положил голову на одеяло, закрыв глаза.

Гермиона отложила палочку и потянулась к нему, замерев на мгновение в нерешительности, но затем позволила ладони нежно коснуться его щеки. Пальцы стали чуть липкими, чуть тёплыми. Кровь.

Её рука дрогнула. Гермиона слышала, что случилось на собрании: она стояла рядом с Гарри, когда он поспешно рассказывал своё видение Дамблдору, который казался всё более взволнованным с каждым словом. Она знала, что Драко был там, и волновалась за него, надеясь, что с ним всё будет хорошо, но она уж точно никак не ожидала подобного.

— Что… что случилось? — услышала Гермиона свой дрожащий голос. — Что ты сделал?

Драко посмотрел на неё снизу вверх и яростно замотал головой.

— Нет, — прошептал он. — Мне и подумать страшно, что я сделал. Однако, кто бы мог подумать, что в старике так много крови? — спросил он, поднимая руку, которой так отчаянно за неё цеплялся, и в лунном свете стало очевидно, что она заляпана кровью.

Гермиона едва удержалась от вскрика: происходящее выглядело как сцена из романа ужасов, из кошмара, вот только всё было реально и совершалось здесь и сейчас, и Драко… Она понимала, что он сделал — что его заставили сделать — так отчётливо, как знала собственное имя, но что-то же должно удерживать подобные события в рамках воображения, привязанными к пугающему, но вымышленному миру…

— Он заставил тебя пытать Снейпа, — произнесла Гермиона, чувствуя, как каждое слово мёртвым весом срывается с языка, и Драко зашипел, сворачиваясь в клубок и закрывая глаза. Она потянулась к нему, на этот раз без лишних сомнений, и коснулась его волос. — О, Драко…

— И после продолжали совершать ужасные убийства, — едва слышно прошептал он, затем вновь перевёл взгляд на Гермиону, сильнее сжимая её руку. — Будь, милый друг, в незнании невинна.

— Я уже знаю, — прошептала она в ответ. — Послушай, Драко. Снейп в безопасности. Его отправили в Больничное крыло, он сейчас с мадам Помфри: она сказала, что с ним всё будет хорошо. Орден успел его спасти.

Когда они зашли в кабинет Дамблдора, директор не спал; он сидел за столом, рассматривая странный серебристый диск, испускавший ярко-красное свечение. Позднее они узнали: это было сигналом о том, что Снейпа пытали. Учитывая видение Гарри и с диском в качестве доказательства его слов, Дамблдор не стал терять ни секунды, отправив Орден на спасение Снейпа. Друзья ждали в гостиной, невероятно уставшие, но не желавшие смыкать глаз, пока не появилась профессор Макгонагалл, сообщившая, что Снейп жив и предоставлен заботам мадам Помфри.

Драко замотал головой.

— Я убил его, — прошептал он. — Ты не видела, Гермиона, кровавое и беспримерное злодейство…

— Он не умер. С ним все будет хорошо, — повторила она, пытаясь сделать так, чтобы голос звучал успокаивающе, хотя внутри всё трепетало от страха. — Мадам Помфри сама сказала. И то, что случилось, не твоя вина, у тебя не было выбора.

Драко продолжал смотреть на неё снизу вверх, уголки его губ дрогнули, расплываясь в пугающей, слабой пародии на улыбку.

— Выбор есть всегда. Поттер не стал бы… убивать его. И ты не стала бы.

— Ты не Гарри. Ты не я, — твёрдо произнесла Гермиона. — И у тебя не было выбора. Драко…

— Выбор есть всегда, — повторил он, не спуская с неё внимательного взгляда своих пронзительных глаз цвета ртути. — Всегда есть выбор, и я согласился пытать его, я сделал выбор, я… — Драко поднял дрожащую руку, на которой бурая кровь резко контрастировала с бледной кожей, и зашёлся каким-то истерическим смехом. — В следах и знаках своего деянья, видишь? Алел наряд из высыхавшей крови. Следы моего деянья, потому что я… — И без того слабый и хриплый голос окончательно его подвёл, оставив смотреть на испачканные руки в полном молчании, с животным ужасом в глазах. Гермиона потянулась, чтобы положить ладонь ему на плечо, и он взглянул на неё со слабой улыбкой на лице.

— На своих руках он чувствует налипшие убийства, — проговорил Драко сдавленным голосом. — Мои убийства, люди, которых я пытал, всё, на что я смотрел, потому что слишком боялся что-то сделать — всё липнет к моим рукам, кровь не отмывается, и они никогда не перестают кричать…

— Драко! — теперь Гермионе стало по-настоящему страшно; он рассыпался у неё на глазах, на полу её спальни, и если так продолжится, это будет конец любого здравого смысла, который еще у него сохранился — это будет конец Драко Малфоя. — Послушай меня. Снейп не умер. Он жив, с ним всё хорошо, и ты, наверно, даже сможешь навестить его завтра, но ты должен оставаться в сознании, прошу, Драко, не сходи с ума…

— Дело не только в Снейпе, — проговорил он полушёпотом. — Думаешь, я не делал этого раньше? Он знает, как это на меня влияет, — ещё тише пробормотал Драко, поднимая на Гермиону взгляд, полный отчаяния. — Он знает. Ему нравится… нравится выбирать меня… заставлять меня… делать…

Драко тряхнул головой, опуская голову так, что теперь его лицо скрывала тень, и Гермиона не знала, что ответить. А что она могла сказать? Ничто не могло исправить ситуацию, ничто не могло облегчить страдания.

— Тебе нужно снять плащ, — в конце концов произнесла Гермиона, нарушая жуткое молчание. — Он…

— Покрыт кровью, — закончил Драко с чем-то, что могло в равной степени сойти как за смешок, так и за всхлип. Одной рукой он неловко нащупал застёжку плаща, второй продолжая держаться за Гермиону. Понаблюдав несколько секунд за его бесплодными попытками, она протянула к нему левую руку, и вместе они с грехом пополам расстегнули плащ. Драко скинул его на пол, оставаясь в тонкой чёрной мантии.

— Так-то лучше, — пробормотала Гермиона, поднимая свою палочку свободной рукой, и негромко произнесла: «Эскуро». Драко, проследив за её действиями, отрицательно покачал головой.

— Кровь не смывается. Я же сказал тебе. Она никогда не смывается. Никогда, — прошептал он, придвигаясь ближе к кровати — подальше от сброшенного плаща.

— Конечно, смывается, — успокаивающе отозвалась Гермиона, откладывая палочку, и, подняв плащ с пола, продемонстрировала его Драко. — Видишь? Крови больше нет. Она просто видение в твоей голове.

— Это худшее место для неё, — ответил Драко, настороженно разглядывая плащ, словно тот был злобным монстром, созданным из теней, чёрной ткани и воспоминаний. — Гнездятся скорпионы под короной, мой друг.

Она уронила плащ. Драко отвернулся, не переставая дрожать, и Гермиона вновь потянулась к его плечу, пытаясь успокоить.

— Тише. Ты в безопасности, он больше не может заставить тебя.

Драко зарылся лицом в свисавшее с кровати одеяло, словно пытался спрятаться.

— Я не могу сбежать от своих мыслей. Я не могу сбежать… — приглушённо сказал он.

Гермиона не могла найти слов. Как можно выступать в споре против безумия — безумия, которое не позволяло видеть ничего, кроме крови; безумия, которое заставляет поверить, что тебе некуда бежать, негде спрятаться? Она погладила Драко по спине, а затем неожиданно для самой себя сказала:

— Иди сюда.

Он едва заметно оторвался от одеяла, чтобы посмотреть на неё.

— Ну же, — повторила она, притягивая его за плечо, и Драко нерешительно забрался на кровать.

Его всё ещё трясло, хотя с тех пор, как он разбудил Гермиону, прошло уже добрых пять минут, и кто знает, сколько он находился в спальне до этого. Когда Гермиона коснулась его руки — той, которая не держалась за неё — та оказалась холодной, как смерть.

— Ты совсем замёрз, — заметила Гермиона нахмурившись и подобрала своё одеяло, пытаясь обернуть его вокруг Драко, пока тот сидел на коленях на кровати, что оказалось довольно сложной задачей для одной руки. Он так и не выпустил вторую.

Пока Гермиона прилагала все усилия, чтобы укутать Драко, он смотрел на неё пустым взглядом, будто не понимал, что она делает, не пытаясь помочь, но и не мешая — просто наблюдал, как она пытается обернуть тяжёлое одеяло вокруг него, накинув на плечи словно мантию, пока он не оказался завернут в золотые и красные цвета Гриффиндора. В новом антураже Драко выглядел инородным телом: окровавленный, виновный Пожиратель смерти, закутанный в гриффиндорские цвета. Помедлив, он ухватился за края одеяла свободной рукой.

— Спасибо, — было единственным, что он сказал, так и не посмотрев на Гермиону.

Минуту она неприкрыто рассматривала его, ощущая странное чувство стыда за эту бестактность. Она не должна была видеть его в таком состоянии. Только не в момент слабости, не в минуту безумия, когда он был вынужден прилететь или приползти к своему врагу за помощью и теплом одеяла. Сама мысль причиняла боль, гораздо более острую, чем раньше: как меткий удар мечом в самое сердце — мечом, достаточно острым, чтобы вспороть лунный свет.

Но он пришёл к ней. Это было не так уж удивительно. Кто ещё знал о его безумии, кто ещё был способен ему помочь? Слизеринцы отнеслись бы к нему с насмешкой или презрением, а все остальные испугались бы или возненавидели его и просто отвернулись. Впервые Гермиона остро осознала, что Драко ни к кому не мог пойти. Ни к кому, кроме неё.

Малфой сидел без движения уже минут пять, когда Гермиона мягко сжала его ладонь. Драко поднял голову и на краткий миг встретился с ней глазами, словно пытаясь угадать, о чём она думает, после чего его взгляд снова опустился на их переплетённые пальцы.

— Чьи это руки? — хриплым шёпотом спросил он. — Ха! Они готовы глаза мне вырвать.

Его ладони всё ещё были запачканы высохшей кровью — длинными бурыми полосами, скрывавшимися под рукавами его мантии. Гермиона не хотела думать о том, как кровь оказалась на его руках, о том, что он должен был сделать, чтобы она там оказалась.

Надо было сохранять спокойствие, ради него.

— Хочешь я использую Эскуро? — спросила она. Драко бросил на неё резкий взгляд и отрицательно покачал головой.

— Достань воды и на руках отмой улики эти, — твёрдо сказал он, уставившись на свои руки, а затем издал нервный смешок. — Вода не поможет. Никогда не помогает. Кровь… она не смывается. Кровь сильнее воды.

— Конечно, смывается, — запротестовала Гермиона. — Вода смывает кровь. Хочешь… хочешь, я попробую?

Вода казалась логичным выбором в странном макбетовском мире безумия Драко. Он ничего не ответил, но вытащил свободную руку из-под одеяла и потёр ладони друг о друга, не отпуская Гермиону, словно пытался смыть кровь под струёй воды. Словно, как леди Макбет, ходил во сне…

Свободной рукой Гермиона подтянула ближе одну из своих подушек из-за спины и подняла палочку.

— Каликс, — негромко произнесла она, трансформируя подушку в небольшую деревянную чашу, на которую снова направила палочку, пробормотав: «Фрегида» — наполняя ёмкость холодной водой.

— Отмоет ли с моей руки весь океан Нептуна эту кровь? — спросил Драко, не спуская с неё глаз. Он продолжал тереть ладони, но его движения сдерживала необходимость не выпускать руку Гермионы.

— Да, — отозвалась она тихим голосом. — По крайней мере, кровь отмоется.

Она аккуратно подняла руку, за которую он цеплялся — его ладони поднялись вместе с ней — и опустила её в чашу, ощущая внезапное покалывание ледяной воды и почти несуществующее тепло ладоней Драко. Вода помутнела от крови.

— Видишь? Отмывается, — сказала Гермиона, пока Драко в ужасе рассматривал свои руки. — Всё в порядке. Всё хорошо. — Гермиона сделала паузу, глядя на то, как неподвижно сидел Драко, почти не дыша. — Осталось ещё немного у тебя на лице, — неуверенно произнесла она. — Ты… ты не против, если я…?

Он кивнул — едва заметно, но всё-таки давая разрешение. Гермиона аккуратно зачерпнула немного воды из чаши и поднесла к его лицу, осторожно смывая следы крови с кожи. Она оказалась… на удивление мягкой. И холодной.

— Ты замёрз, — пробормотала Гермиона, пока кончики её пальцев нежно касались лба, смывая очередное пятно. Драко прикрыл глаза, когда капля воды скатилась по его коже — бесцветное на бледном — и дальше, вдоль века, замерев на кончиках ресниц.

— Готово, — произнесла Гермиона мгновение спустя, резко убирая ладонь от его лица. Почему-то голос прозвучал выше, чем обычно. — Всё чисто. И твои… твои руки тоже. Кровь смывается.

При этих словах Драко резко открыл глаза и вытащил свободную руку из воды, придирчиво её осматривая, после чего нахмурился.

— Вот здесь ещё пятно, — твёрдо сказал он. — Да неужели эти руки никогда не станут чистыми?

— Они уже чистые, — отозвалась Гермиона, хватая его за руку. — Видишь? Крови больше нет.

Он покачал головой.

— Воды немного — смыть пятна, вот и всё. Ты так сказала. Но ничто не смывает кровь. Она всё ещё здесь.

— Драко, это не… — начала было Гермиона, но он её прервал.

— Ты не понимаешь. Ты не… Ты никогда…. кровь не отмывается. Ничем. Тебе кажется, что её нет? Это ложь. Пусть подлый враг набросит маску чести, пусть окровавленная рука убийцы кажется цветком невинным, оставаясь змеёй под ним. Но кровь всё равно остаётся, эта ядовитая дрянь, что давит сердце, Гермиона, не может быть смыта. Не водой. Не водой. Гермиона…

И она понимала, что он прав, потому что пока снаружи его кожа выглядела белее шерсти единорога, внутри… То, что творилось внутри, она могла лишь представить. В этот момент Драко посмотрел на неё, его глаза были словно зеркала, разбитые на миллионы осколков с краями, острыми, как кинжалы.

Она осторожно переместила чашу на прикроватный столик, стараясь не расплескать, затем устроилась на кровати рядом с Драко и осторожно обхватила его свободной рукой за плечи, прижимая ближе к себе и не убирая второй руки из его ладоней. Он ничего не сказал, но спустя минуту неловко опустил голову на её плечо, поудобнее закутался в гриффиндорское одеяло и закрыл глаза.

Гермиона нежно провела свободной рукой по его волосам, и очень медленно он начал всё больше и больше опираться на неё своим телом, постепенно расслабляясь и — чему она была рада — начиная согреваться. Его дыхание выровнялось и замедлилось, пока, наконец, спустя час или вечность разглядывания Драко, Гермиона поняла, что он спит.

Она не могла выгнать его, только не сейчас — не после всего, что было сделано и произнесено, и он выглядел так мирно во сне, что Гермиона не вынесла бы этого. Она аккуратно уложила его на подушку и выскользнула из кровати, осторожно вытащив руку из его ладоней. Нельзя было допустить, чтобы Лаванда и Парвати узнали.

Вылив воду в раковину, Гермиона превратила чашу обратно в подушку. Плащ и метла Драко — должно быть, в комнату он попал именно на ней — были спрятаны в чемодане, и в заключение Гермиона сняла заглушающие чары с кроватей соседок по комнате. Их наличие было бы крайне трудно объяснить утром. В последнюю очередь она наложила на собственную палочку заклинание, которое должно было разбудить девушку ровно в шесть утра: ей требовалось достаточно времени, чтобы незаметно вывести Драко. После всех приготовлений Гермиона забралась назад в кровать, плотно задёрнув балдахин.

Волна изнеможения немедленно захлестнула её, как только она увидела крепко спящего Драко, завёрнутого в её одеяло. Выражение его лица казалось безмятежным, хотя она сомневалась, что Драко ощущал настоящее умиротворение. Даже во сне он не выглядел невинным.

Красивым — да, с этим она могла согласиться, решила Гермиона с улыбкой, аккуратно заправив непослушную прядь волос ему за ухо.

Ночь была холодна; Гермиона развернула ровно столько одеяла, чтобы укрыться, после чего опустила голову на подушку и закрыла глаза. У неё было достаточно времени, чтобы нащупать ладонь Драко под одеялом и сжать её, прежде чем усталость и беспокойство взяли своё, утягивая Гермиону в тёплый, глубокий мрак сна.

Когда Гермиона проснулась на следующее утро, Драко уже не было.

Заклинание, которое она установила, разбудило девушку ровно в шесть утра, выдернув её в реальность без привычного мягкого, тёплого перехода из сна в состояние бодрствования, и в первую же секунду пробуждения она знала, что Драко ушёл. Открыв глаза, Гермиона нащупала палочку в предрассветном полумраке. Солнце ещё не успело взойти, но чернота ночи уже принимала странный серовато-золотистый оттенок.

— Люмос, — негромко произнесла Гермиона, и мягкое свечение, вырвавшееся из палочки, подтвердило то, что она и так знала; кровать казалась более пустой, чем когда-либо. Одеяло, измятое и перекрученное между ними, когда они засыпали, теперь было расправлено и аккуратно уложено поверх неё. Гермиона отбросила край одеяла и выскользнула из кровати, на цыпочках подходя к чемодану. Мантии и метлы Драко там не оказалось, а одна из занавесок на окне была отодвинута. Значит, он ушёл так же, как и появился.

В сюрреалистичном предрассветном свечении отрезок времени между прошлой ночью и наступившим утром начинал казаться странным, искажённым сном. Очень реалистичным сном, но ведь они часто именно такими и бывают, верно?

Гермиона вернулась в постель и закрыла глаза. Она в мельчайших подробностях могла вспомнить, как выглядел Драко, завёрнутый в её одеяло, как резко выделялась Чёрная метка на его бледной коже, как ничто не могло помочь ему согреться. Она помнила, что даже его улыбка казалась безумной, что его глаза сверкали в лунном свете, что его голос срывался на истеричный смех. Он снова и снова принимался мыть руки, отказываясь верить, что крови на них больше нет.

Именно этим Гермиона доказала себе, что произошедшее не было сном. Когда она внимательнее присмотрелась, на простыне обнаружился след высохшей крови в форме пальца, выделявшийся на более тёмном гриффиндорском оттенке багрового.

— Эскуро, — пробормотала Гермиона, содрогнувшись от воспоминаний о том, как именно эта кровь появилась.

Часы показывали четверть седьмого — слишком рано, чтобы вставать. Слишком рано, чтобы думать о сумасшествии, Пожирателях смерти, Снейпе и пытках. Гермиона опустила голову на подушку, игнорируя занимающийся рассвет, и смогла снова заснуть.

На этот раз ей действительно снился Драко.

* * *

В восемь вечера того же дня Гермиона сидела в библиотеке с раскрытой копией «Макбета» перед собой. Они должны были репетировать вдвоём. Вторая сцена второго акта требовала дополнительной практики, первое выступление приближалось с пугающей скоростью, так что они договорились встретиться. На том же месте в то же время.

Они говорили об этом только вчера, вполне обыденно после очередной длинной репетиции с режиссёрами, но сейчас казалось, что с их разговора прошло гораздо больше времени. Гермиона могла бы с лёгкостью поверить, что всё, случившееся после видения Гарри, на самом деле растянулось на несколько дней, и она просто была слишком напряжена, чтобы заметить. Дни, потраченные на раздумья о том, идти ли к Дамблдору; дни, проведённые в мучительной тревоге в ожидании новостей о состоянии Снейпа; и ещё несколько дней, которые Гермиона провела в постели, во мраке ночи пытаясь успокоить потерявшего рассудок Драко.

Он опаздывал, что было совсем на него не похоже: Драко никогда не опаздывал, только если не делал это специально, чтобы разозлить её, но подобным он не занимался уже несколько недель. Гермиона пролистала сценарий, перечитывая строки, которые и без того знала наизусть, невольно содрогаясь. Она сказала себе, что причиной тому был сквозняк или просто ноябрьский холод, пробравшийся между полками с древними фолиантами, но Гермиона знала, что на самом деле слова, фразы и убийства на страницах пьесы слишком живо напоминали ей о том, что произошло и почти произошло прошлой ночью. Снейпу повезло, что Орден подоспел вовремя.

Однако кто бы мог подумать, что в старике так много крови?

Гермиона решительно отодвинула сценарий в сторону и склонилась над столом, вздохнув и бросив короткий взгляд на часы. Десять минут. Может, он забыл? Учитывая всё, что с ним случилось, это было бы вполне ожидаемо. Но Драко и раньше пытал людей. Даже убивал, но до этого времени он никогда не забывал о репетициях. У него хорошая память, Гермиона сама видела это, когда он с лёгкостью запоминал свои реплики. А если бы у него и были проблемы с памятью, он бы записывал даты и время репетиций, чтобы создать впечатление, что этих проблем нет.

Пятнадцать минут.

Ощутив внезапное беспокойство, Гермиона поднялась на ноги. Она не могла оставить их привычное место на случай, если Драко действительно забыл или его что-то задержало и если он появится с минуты на минуту — бледный и хрупкий, как тонкий фарфор: такой, сквозь который можно увидеть свет, если поднести к окну, и который разбивается на десятки осколков, если выпустить его из неосторожных пальцев.

Или, возможно, он будет спокоен, скрытый за своими защитными барьерами — беззаботный и собранный. Он извинится за опоздание. Его задержал разговор с учителем, с кем-нибудь безобидным вроде профессора Флитвика — тот нередко любил поболтать, встретив достойного слушателя — что-нибудь о приближающемся тесте, или о домашней работе, или ещё о чём-то, настолько же невинном, и только едва заметная дрожь в голосе Драко укажет Гермионе на то, что на самом деле он объяснялся с Дамблдором или разговаривал со Снейпом. Они начнут репетировать, посреди сцены он остановится на какой-то фразе и в этот момент действительно станет похожим на фарфор, и тогда Гермиона подойдёт к нему и коснётся его руки, спрашивая, всё ли в порядке, он отрицательно покачает головой, а она положит руку ему на плечи, и…

И Драко опаздывает уже на двадцать минут — слишком много, чтобы списать на простую задержку. Гермиона сомневалась, что он забыл, а теперь, когда вариант с непредвиденным препятствием в лице профессора Флитвика казался всё менее вероятным, она начала подозревать, что Драко не появлялся намеренно. Он избегал её.

Она не видела его весь день, за исключением кратких встреч в Большом зале во время трапез и на противоположном конце кабинета во время совместного урока. Зельеварение отменили, хотя Дамблдор пока не объяснил причину студентам. Разумеется, слухи последовали незамедлительно, варьируясь от предположений о трагической смерти Снейпа вследствие неудачного эксперимента до побега профессора с соблазнительницей-полувейлой. В реальности Снейп находился в Больничном крыле — в сознании и стабильном состоянии, судя по последним новостям, хотя мадам Помфри всё ещё за него переживала.

Двадцать пять минут.

Он избегал её; другого объяснения не существовало, и Гермиона снова заняла своё место, подогнув колени под себя и задумавшись. Почему он её избегал? Вероятно, она что-то не то сделала или сказала. Возможно, следовало заставить его пойти в свою комнату, вместо того, чтобы позволять ему остаться; возможно, Драко ощущал неловкость. Но он был не в состоянии куда-либо идти, напомнила себе Гермиона, и ему нужно было отдохнуть.

Он мог быть напуган тем, что она о нём подумает. Он мог решить, что теперь, когда она увидела, что он сделал, когда она увидела кровь своими глазами, она больше не захочет иметь с ним ничего общего. Но нет, это полнейшая чушь: Гермиона ещё до событий прошлой ночи знала, что Драко делал, став Пожирателем.

И он должен понимать, что она всё равно переживает за него. Она позволила ему остаться в её постели, под её одеялом; она держала его за руку, пока он спал, и помогала ему отмыть кровь. Этого должно быть достаточно, чтобы доказать, что ей не всё равно.

Тридцать минут.

Возможно, ему противно от того, что он провёл ночь в кровати маглорождённой — в кровати грязнокровки, как он бы сказал. Гермиона неуютно поёжилась от этой мысли. Может, ему стыдно и он злится на неё. Но он нуждался в её помощи. Он потерял рассудок и совершенно себя не контролировал, и он пришёл к ней, к маглорождённой. Что это говорило о нём? Гермиона терялась в догадках. Она была единственной, кто знал его тайну и кто был способен ему помочь: возможно, поэтому он и пришёл. Даже в приступе безумия он пришёл к ней, из всех людей в школе он пришёл к ней. Потому что знал, что ей не всё равно и что она хочет ему помочь.

Тридцать пять минут.

Гермиона с трудом могла вспомнить, когда именно она стала беспокоиться за Драко, но, видимо, где-то в промежутке между прошлой ночью и первым разом, когда она увидела его безумие — в библиотеке, сразу после того, как его чуть не поразил роковой удар меча Гарри. Наверно, даже раньше; они начали налаживать отношения ещё до того, как она узнала, что он стал Пожирателем смерти, до того, как началась вся эта путаница и безумие.

До того, как его заставили пытать Снейпа. Гермиона могла лишь представить, насколько это жутко, но она прекрасно понимала, что даже её живое воображение не могло отдать должное ужасу от присутствия Волдеморта, страху перед кровью, мраком и болью. Каково это — пытать человека? Пытать того, кого знаешь, кто несколько лет был твоим учителем и деканом, когда ты слишком напуган, чтобы остановиться, отказаться, потому что если откажешься, Волдеморт будет пытать и тебя тоже…

Сорок минут.

Что чувствовал Снейп? Гермиона даже не представляла, с чего начать — слишком мало она о нём знала. Знал ли он, что его пытал Драко? О чём он думал? Считал ли он, что Драко делал это добровольно, с радостью избавляя Тёмного Лорда от предателя, или знал, что Драко не хотел этого, что он сходил с ума?

Гермиона понятия не имела, что было известно Снейпу. Интуитивно она ощущала, что о безумии Драко он не знает, но никакой логической базы для такого заключения у неё не было. Драко никому не позволил бы увидеть своё сумасшествие — разумеется, только в том случае, если была возможность его скрыть, но Гермиона ясно осознавала, что до этого момента он точно не выдал своего шаткого состояния, находясь среди других Пожирателей. Хотя бы потому, что он всё ещё был жив: Гермиона не могла представить, чтобы Волдеморт оставил рядом с собой последователя, который мог внезапно закричать о крови, смерти, убийствах и парящих кинжалах посреди их встречи.

Но Волдеморт наверняка что-то подозревал. Слова Драко, произнесённые прошлой ночью, всплыли в памяти — призрачные и отчаянные. Он знает, как это на меня влияет. Он знает. Ему нравится… нравится выбирать меня… заставлять меня… делать…

«Ну конечно!» — внезапно поняла Гермиона. Волдеморт был легилиментом и должен был понимать, что творится у Драко в голове. Она много читала об окклюменции и легилименции, когда Гарри только начал брать уроки. Сумасшествие, подобное тому, от которого страдал Драко, путало мысли, делая их сбивчивыми и неразборчивыми, но для хорошего легилимента стало бы очевидно, что их обладатель терял рассудок. Значит, Волдеморт знал, хоть и не во всех подробностях, и просто… играл с Драко, как кот с мышью. Как змея с мышью.

Кулаки Гермионы яростно сжались, неожиданно для неё самой, и на мгновение мир заволокло тёмной пеленой. Драко был её другом, а Волдеморт причинял ему боль, как он причинял боль Гарри так много раз в прошлом, как он причинял боль Джинни, как он причинял боль всем.

И теперь его жертвой оказался Драко, безумный Драко, её Драко с серебряными волосами и проницательными серыми глазами, и Гермиона не могла позволить этому случиться. Она не могла позволить Волдеморту разрушить его сознание, она обязательно должна была что-то предпринять, потому что Драко был её. Потому что она была единственной, кто знал, кто понимал, кому было не всё равно, потому что она оказалась той, к кому он пришёл — потерявший рассудок и испачканный кровью — за успокоением под покровом ночи. Она не подведёт его.

Гермиона заметила, что костяшки её пальцев стали мраморно белыми, а кулаки сжались так сильно, что суставы заболели. Она раскрыла ладони, положив руки на стол, и выдохнула, только теперь осознав, что задержала дыхание. Мир принял привычные очертания.

Она словно побывала в эпицентре песчаной бури посреди пустыни — бури, которая жгла и рассыпала раскалённый песок и пыль по её груди, сердцу и лёгким, оставляя на них ноющие синяки и ссадины. Гермиона повела плечами, больше от удивления — что могло вызвать в ней такие эмоции? Она и сама потеряет рассудок, если не будет осторожной.

Отбросив тревожный эпизод, она обратилась, как и всегда, к знанию и планированию. Если она действительно хочет помочь Драко и остановить его безумие, ей нужно убедить его отвернуться от Волдеморта. Дамблдор предоставит ему защиту, в этом Гермиона не сомневалась, но главное препятствие всегда состояло в том, чтобы убедить Драко пойти к директору. Она уже предлагала этот вариант раньше, но он отказался: Драко не доверял Дамблдору свою безопасность и знал, что за ним начнётся охота, как только он оставит ряды Пожирателей. Теперь же, когда он своими глазами увидел, что происходит с предателями, убедить его будет ещё сложнее. Гермиона уже сейчас слышала его голос у себя в голове — насмешливый с нотками страха: «Дамблдор ведь так прекрасно защитил Снейпа, да?»

Снейп. Всё неизменно возвращалось к нему. Снейп был Пожирателем смерти, который обратился за помощью к Дамблдору, Снейпа пытали и почти убили за шпионаж. Снейпу пришлось терпеть пытки от рук Драко. И Снейп, вероятнее всего, был единственным человеком, находившимся в том же положении, что и Драко, его так же терзало чувство вины, хотя в наличии сумасшествия Гермиона сильно сомневалась. Снейп хорошо относился к Драко, он всегда был его любимым учеником, и Гермиона предполагала, что Снейп захочет ему помочь. Помочь вырваться из-под влияния Волдеморта, если сам Драко того пожелает, а она твёрдо знала, что он уже давно сделал бы это, если бы не боялся возмездия.

Если она пойдёт к Снейпу и расскажет ему о Драко… В груди что-то сжалось при одной мысли. Это будет сродни предательству. Рассказать кому-то секрет Драко — кому-то, с кем он, возможно, не хотел им делиться… Но Снейп… Гермиона была уверена, что он попытается помочь. Может, он и не самый добрый и сострадательный человек, но он заботится о своих студентах. Зачастую это проявлялось, когда он нечестно присваивал им баллы или ставил в пример гриффиндорцам, но он никогда не был равнодушен и не хотел бы, чтобы кто-то из них попал в лапы Волдеморта, если может этому помешать. И он знает, каково это. Он поможет. Он будет язвителен и саркастичен, как и всегда, но он поможет Драко.

С этой мыслью Гермиона отбросила последние сомнения, а потом — через час после того, как должна была встретиться с Драко — убрала свои вещи в сумку и направилась в Больничное крыло.

— За дело, пока остыть решимость не успела, — пробормотала она себе под нос и чуть не рассмеялась, когда поняла, что невольно процитировала пьесу.

* * *

— Ох, ну ладно, — сдалась мадам Помфри, нахмурив тёмные брови. — Но не слишком долго, мисс Грейнджер, профессор Снейп еще восстанавливается, ему необходим покой. Десять минут, — предупредила она, вскинув указательный палец.

Гермиона согласно кивнула и пошла вслед за ней через всю комнату к дальней части Больничного крыла, скрытой за белой занавеской.

Она всё ещё не была уверена в правильности принятого решения. Ей потребовалось пять минут, чтобы мадам Помфри разрешила пройти к Снейпу — пришлось солгать, сказав, что ей срочно потребовалось обсудить очень важный вопрос, связанный с зельеварением — и всё это время Гермиона сомневалась.

Драко доверял ей. Он доказал это, когда пришёл к ней прошлой ночью, когда в кабинете магловедения рассказал ей о встрече Пожирателей. И посвящение Снейпа в его безумие предаст это доверие в какой-то степени, потому что Драко не хотел никому рассказывать.

Однако помощь Снейпа в данном вопросе бесценна. Он был в похожем положении, он знал о возможных рисках, о том, каково быть Пожирателем, об опасностях, связанных со сменой сторон. Драко уважал его и мог прислушаться к его совету. И если бы Снейп знал, что убийства и пытки сводят Драко с ума… Гермиона прекрасно понимала, что видения о пытках Снейпа будут терзать Драко, но предпочитала не думать о том, сколько это продлится. И если Снейп узнает, что безумие является частью проблемы, он сможет лучше понять Драко и помочь ему.

— Северус? — позвала мадам Помфри, остановившись около занавески и ожидая разрешения. — К вам посетитель.

С той стороны послышался раздражённый вздох и шуршание пергамента.

— Хорошо, Поппи, — последовал ответ с привычной резкой интонацией Снейпа, и мадам Помфри отодвинула занавеску, жестом приглашая Гермиону войти.

— Только не позволяйте утомить себя вопросами, Северус, — добавила она, — вам нужен покой, не забывайте.

Занавеска вернулась на место за спиной Гермионы. Снейп сидел на кровати, более бледный и уставший, чем обычно, но в целом никаких заметных повреждений не наблюдалось. Чернильница, наполненная красными чернилами, была открыта на прикроватном столике, и, пока Гермиона наблюдала, Снейп обмакнул туда чёрное перо и написал что-то, подозрительно похожее на ноль, под чьим-то эссе, прежде чем отложить кипу листов пергамента в сторону. Только после этого он поднял взгляд, и его глаза едва заметно расширились в удивлении, когда он заметил, кто именно перед ним стоит. Снейп вопросительно вскинул бровь.

— Мисс Грейнджер, — произнёс он, слегка нахмурившись. — Полагаю, ваш визит связан с… недавними событиями?

Гермиона кожей ощутила приближение точки невозврата. Или она сейчас отрицательно покачает головой и выдумает какую-то проблему, связанную с зельеварением, промолчав о проблеме Драко и потеряв надежду на помощь Снейпа, или признает, что он прав и рискнёт доверием Драко. Она сделала глубокий вдох и набрала воздух в лёгкие, ещё не уверенная в своих словах.

— Частично, да.

Снейп прикрыл глаза, пока Гермиона пыталась игнорировать угрызения совести, атаковавшие её, как Дьявольские силки.

— Если вы здесь, чтобы выразить жалость или поговорить о ребяческой и неуместной реакции Поттера на его видение, — начал он ледяным тоном, — то у меня есть гораздо более важные дела, требующие моего внимания, и я советую вам уйти.

— А если я здесь по другой причине? — спросила Гермиона, поборов желание защитить Гарри; спор лишь разозлит Снейпа. Однако она была удивлена, что именно это он посчитал причиной её визита, хотя теперь такое предположение казалось весьма логичным.

Снейп одарил её долгим расчётливым взглядом, затем указал на стул, располагавшийся подле кровати, и Гермиона быстро села, сложив руки на коленях и пытаясь побороть волнение. Даже на больничной койке среди мягких белых подушек Снейп выглядел не менее устрашающе.

— Я хотела поговорить о Драко Малфое, — решительно произнесла Гермиона, мысленно прося прощения за то, что собиралась сделать. Мне жаль. Я просто пытаюсь помочь тебе. Это необходимо, но мне всё равно очень жаль.

— Разговор о Драко Малфое, связанный с событиями прошлой ночи, — ровным голосом подвёл итог Снейп. — Гриффиндорцы не долго думают, прежде чем обвинить человека, не так ли? Позвольте угадать: Поттер считает, что видел Малфоя среди Пожирателей смерти на кладбище? — Он не дал Гермионе ответить. — Можете заверить своих друзей, что Драко Малфой не Пожиратель смерти. А теперь прошу позволить мне вернуться к проверке эссе, мисс Грейнджер; у меня целый класс второкурсников, которые феерически провалили домашнее задание. — С этими словами он взял перо и погрузился в чтение очередного эссе.

Гермиона просто смотрела на него. Снейп пребывал в особенно сварливом настроении, и не без причины, но это не было оправданием для…

— Гарри никого не узнал на кладбище, кроме вас и Волдеморта, — решительно сказала она. — Он вообще не знает, что я здесь. И вам необязательно лгать, потому что я уже знаю, что Драко Пожиратель смерти. И я знаю, что он был одним из тех, кто… кто пытал вас прошлой ночью.

Снейп опустил пергамент и резко вскинул голову, его лицо выражало холодную ярость.

— Какая идиотическая смесь лжи и слухов привела вас к такому бредовому заключению? — ядовито спросил он, но Гермиона сохраняла спокойствие. Она понимала, что Снейп лжёт, чтобы защитить Драко, что само по себе заставило её почувствовать облегчение — это значило, что Снейп на его стороне, это значило, что он гораздо больше волнуется, что Гермиона узнает правду и разнесёт её по школе, чем злится.

— Он сам мне рассказал, — твёрдо ответила она и быстро пояснила: — Мы играем вместе в постановке, и я случайно увидела метку на одной из репетиций , и мы вроде как сблизились. И я знаю, что он пытал вас, потому что Драко сам рассказал мне вчера ночью.

Снейп, как всегда холодный и недоверчивый, лишь чуть заметнее побледнел и вскинул бровь.

— С чего бы ему вам рассказывать? — спросил он.

— Я не совсем понимаю, — признала Гермиона, пожав плечами. — Потому что я единственная, кто знает об этом? Он не хочет быть Пожирателем. — Она неуютно поёжилась. — Не думаю, что он может поговорить с кем-то ещё. И я хочу помочь ему. — Гермиона подняла взгляд на испытующее лицо Снейпа, затем вновь уставилась в пол и зажмурилась.

— Он сходит с ума.

Гермиона не открывала глаз, ожидая ответа Снейпа. Она ощущала неприятное волнение, потому что рассказала секрет Драко и потому что не знала, какой окажется реакция Снейпа.

— Сходит с ума? — наконец переспросил он всё тем же холодным тоном, но с новыми нотками тревоги, и Гермиона наконец выдохнула. — В каком смысле?

— Я думаю, его мучает чувство вины, — ответила она, изучая свои ладони, всё ещё сложенные на коленях; пальцы казались непривычно тонкими. — Из-за… пыток. И убийств. Он постоянно… Он не верил мне, когда я говорила, что вы живы. И я помогала ему отмыть кровь, но ему казалось, что она не смывается… Как Макбет. Однажды он решил, что убил меня и что я стала призраком. — Гермиона переплела пальцы и сглотнула. — Я волнуюсь за него, — признала она в повисшей тишине.

Некоторое время Снейп ничего не отвечал, а когда заговорил, его тон был смутным и неопределённым.

— Здесь есть, о чём волноваться, — произнёс он, и Гермиона подняла глаза, замечая, что затуманенный взгляд Снейпа обращён в сторону, его брови были задумчиво сведены.

Занавеску неожиданно раздвинули, и в образовавшейся щели показалось лицо мадам Помфри.

— Десять минут закончились, — безапелляционно сообщила она. — Пойдёмте, мисс Грейнджер, профессору Снейпу необходим отдых.

Снейп кивнул, его лицо вновь приняло привычное выражение.

— Как скажешь, Поппи. Благодарю за ваш визит, мисс Грейнджер, я обязательно обдумаю то, что вы мне сказали, — произнёс он, после чего кивнул в знак прощания и вернулся к проверке домашней работы. Гермиона поднялась на ноги.

— Спасибо, профессор, — официально поблагодарила она, позволяя мадам Помфри вытолкать себя из Больничного крыла. Гермиона ощущала невероятное успокоение.

Драко,

Ты можешь прийти на репетицию сегодня? Мы пропустили вчерашнюю, премьера совсем скоро, так что нам, наверно, стоит встретиться. Я буду на нашем обычном месте в восемь. Пришли сову с ответом.

Гермиона.

__________________________________________

Драко,

Почему ты меня избегаешь? Если я сделала что-то не так — я понятия не имею что, или если я сказала что-то, что ранило или смутило тебя, то мне очень жаль; я просто пыталась помочь. А если ты беспокоишься о том, что я о тебе думаю, то знай, что я не злюсь. Не уверена, что могла бы поступить по-другому, если бы оказалась на твоём месте.

Я не могу назвать в письме другие причины, по которым ты можешь избегать меня, но я прошу прощения за всё, что могло произойти по моей вине. Тебе не удастся решить проблему, избегая меня, ты сам знаешь. Ты встретишься со мной? Во время обеда я буду в библиотеке. На том же месте.

Гермиона

__________________________________________

Он не встретился с ней во время обеда — так же, как не пришёл в восемь за день до этого, и Гермиона начинала беспокоиться.

Она видела Драко утром за завтраком, когда школьная сова доставила ему вторую записку. Он оторвал взгляд от своей тарелки, уставился на записку, словно ожидая, что та взорвётся в любую секунду, но потом всё же медленно развернул её и принялся читать, инстинктивно пряча содержание от любопытных глаз.

Его лицо сохраняло застывшее пустое выражение, пока взгляд перебегал по строчкам — выражение, которое разозлило Гермиону без видимой причины. Она хотела знать, что он чувствует, о чём думает, но его эмоции были закрытой книгой. Книгой, написанной на несуществующем языке, которая была потеряна несколько тысячелетий назад и зашифрована всеми способами, известными маглам и магам. А потом ещё и сожжена для верности, подумала Гермиона с горьким сарказмом.

Закончив читать, Драко смял пергамент в комок одним движением ладони, засунул его в карман и продолжил завтракать. На Гермиону он не посмотрел ни разу.

В коридорах Драко избегал её с настораживающей самоотверженностью. Причём он не просто сворачивал в боковой коридор, когда замечал Гермиону, его попросту никогда не было. И она знала это наверняка, потому что намеренно выискивала его взглядом. Должно быть, Драко знал её расписание, иначе как он мог избегать её с такой завидной точностью? Даже пересекаясь на совместных уроках, они никогда не оказывались в коридоре в одно время, как бы ни пыталась Гермиона его догнать.

В любом случае, он должен был встретиться с ней сегодня. Режиссёры назначили общее собрание, чтобы обсудить детали вроде костюмов, освещения и дизайна сцены. Они уже приняли решение по основным моментам: какой реквизит использовать, где уставить входы и выходы со сцены — но Гермиона с нетерпением ждала встречи, чтобы обсудить всё в подробностях. И попытаться поймать Драко после собрания.

Через несколько часов после него была назначена репетиция с режиссёрами, и Драко не мог пропустить её, верно? Или сбежать сразу после, если они были единственными, кто уходил. Так или иначе, Гермиона твёрдо вознамерилась узнать, почему он избегал её.

* * *

Звук их с Гарри шагов, точно вовремя, был единственным, что нарушало тишину пустынного коридора, и несмотря на то, что данный факт весьма легко объяснялся воскресеньем, Гермионе от этого становилось не менее жутко.

Гарри был не слишком разговорчив в последние несколько дней, что тоже легко объяснялось, но не помогало меньше за него волноваться. И Гермиона считала, что он не высыпался: частично, потому что он казался более бледным и уставшим, чем обычного, частично — потому что Рон, которого Гермиона попросила присмотреть за Гарри, сказал, что тот не высыпается. Рон волновался не меньше, хотя и показывал это не так явно.

По крайней мере, Гарри не сходил с ума. Только бы не сглазить.

Ритмичный стук их шагов становился таким же угнетающим, как окружающая тишина, а они не прошли и половины пути. И сколько бы Гермиона ни пыталась нарушить этот ритм, ноги против воли сами к нему возвращались. Гермиона сделала вдох и решила нарушить тишину разговором.

— Ты волнуешься перед собранием? — бодро спросила она. — Я очень хочу узнать, что они придумали с декорациями. Меган обмолвилась насчёт них на одной из репетиций, и она чуть ли не прыгала от счастья. А ты знаешь, в каком стрессе она постоянно.

Гарри пожал плечами, сворачивая вместе с Гермионой в соседний коридор.

— Да, наверно, — уклончиво ответил он.

Гермиона невозмутимо продолжила:

— Про костюмы я вообще ничего не знаю, кроме того, что парням не придётся надевать трико. Кто-то из пятикурсников очень хотел прояснить этот момент. Стэн и Рут долго смеялись.

— Забавно.

Гермиона подождала продолжения, но, поняв, что его не последует, снова заговорила, теряя надежду на полноценный разговор.

— Ты уже выучил свои слова?

Гарри лишь кивнул, не отрывая взгляд от пола, и Гермиона не могла придумать, как его расшевелить. Она видела, что он пропускает её слова мимо ушей — так какой в этом смысл?

Но должны же быть какие-то слова, способные ему помочь. Должно быть что-то, что Гермиона может сделать. Попытки поговорить с ним на отвлечённые темы не срабатывали, но, возможно, если бы она…

— Гермиона?

Она удивлённо вскинула голову — обращение стало полной неожиданностью. Гарри смотрел на неё со слабой улыбкой на лице.

— Перестань волноваться, — твёрдо сказал он. — Я в порядке, просто немного отвлёкся.

— Ты всегда так говоришь, — заметила Гермиона, но она не могла не почувствовать облегчение. Сам факт того, что Гарри сбросил с себя тревожное состояние, обрадовал её.

— Но в конечном счёте со мной всегда всё хорошо, — упрямо настаивал Гарри. — Хватит за меня волноваться. Видишь, мне уже лучше. Что ты там говорила про декорации?

Гермиона улыбнулась в ответ и начала делиться слухами о постановке, радуясь, что Гарри заметно повеселел. Хотя она и сомневалась, что это будет долго продолжаться.

Ну что ж. Лучше выжать максимум, пока это возможно.

* * *

Собрание перевалило за час и постепенно увязало в скучных деталях: по меньшей мере половина участников перестали слушать Рут и Меган, вместо этого разглядывая миниатюрную модель сцены, возвышавшуюся в центре стола.

Именно она вызвала основной ажиотаж. Дизайн был довольно простым: узкий балкон возвышался над основной частью сцены — преимущественно для эпизодов с ведьмами, как пояснила Оливия — и пять дверей располагались по периметру; всё в мрачных чёрных тонах. Но настоящее оживление вызвала другая часть дизайна. По трём сторонам сцены, сразу из-под балконного выступа, по стенам стекала вода. С заглушающими чарами, разумеется, чтобы шум не мешал актёрам. Всё это подсвечивалось парящими в воздухе свечами, пламя которых бросало отблески на воду, создавая жутковатый эффект.

Гермиона заметила, что Адриан бросил косой взгляд на Меган, убеждаясь, что она не смотрит на него, и пробормотал заклинание, направив палочку на модель сцены. Пламя маленьких свечей вспыхнуло в два раза сильнее, сменив оттенок на глубокий алый, отражаясь от стен и делая воду похожей на кровь. Гермиона вздрогнула.

Драко был здесь, разумеется, но он сидел настолько далеко от неё, насколько это было возможно — по диагонали на противоположном конце длинного стола. Гермиона украдкой наблюдала за ним. Он выглядел как обычно: тот же холодный взгляд, то же бесстрастное выражение лица, сдержанное, не выражающее никаких эмоций. Его подбородок был слегка вздёрнут — привычка, которую Гермиона давно за ним заметила. Драко выглядел так же, как и всегда, вот только сейчас он делал вид, будто её не существует.

Он давно заметил, что Гермиона на него смотрит. Их взгляды пересеклись на краткий миг, но Драко поспешно отвёл глаза. Теперь он слушал Меган с таким вниманием, которому Гермиона не верила ни секунды.

Слушая режиссёра вполуха — в конце концов, они должны были вникать в детали, к тому же Меган могла сказать что-то важное — Гермиона откинулась на спинку стула и стала пристально наблюдать за Драко. Может, если смотреть достаточно долго, он поддастся…

Довольное перешёптывание пронеслось среди собравшихся в ответ на очередную выходку Адриана, и краем глаза Гермиона заметила, что пламя свечей приняло небесно-голубой цвет. Но она всё равно продолжала смотреть на Драко. Его взгляд перемещался по комнате: с Меган на других режиссёров, а потом на Блейз, которая сидела рядом с ним. Он знал, что Гермиона наблюдает за ним, и…

— Ханна Бэйкер, семикурсница с Когтеврана, великодушно согласилась — экспелиармус! — заняться причёсками, — продолжила Меган, ловко поймав палочку Адриана левой рукой и убрав её в карман мантии, даже не глядя, но её губы тронула вполне очевидная ухмылка. Адриан и значительная часть собравшихся выглядели раздражёнными. — Для девушек мы думаем…

Гермиона слушала, как Меган рассуждала о косах, диадемах и лентах, слушала вопросы и предложения других актёров, но проблема причёсок не слишком её интересовала. В отличие от Драко. К этому моменту он чувствовал себя крайне неуютно, склонившись вперёд, к столу, нервно заламывая пальцы и касаясь волос. Периодически он бросал взгляд на Гермиону — лишь на краткий миг, но она не могла сдержать ухмылку. Она чувствовала себя как во время игры или изучения нового заклинания, хотя этот момент был гораздо важнее. Если она заставит его сдаться, возможно, он перестанет её игнорировать.

Наконец, с явной неохотой, Драко перевёл на неё взгляд — настолько раздражённый, насколько это было возможно. В этот момент он напомнил Гермионе разозлённого греческого бога; быть может, Аполлона.

— Хватит, — одними губами прошептал он.

— Хватит убегать, — беззвучно ответила она с демонстративным вызовом, и Драко немедленно отвёл взгляд. Гермиона была уверена, что видела, как он вздрогнул, хотя сказать наверняка было трудно.

Больше он на неё не смотрел.

Меган закончила обсуждение причёсок и взглянула на наручные часы.

— Что ж, полагаю, на данный момент это всё, — сказала она, одаривая всех улыбкой. — Все знают, когда у них репетиции? И не забывайте, больше никаких сценариев — все слова должны быть выучены наизусть!

На этом собрание подошло к концу, сменившись восторженными обсуждениями предстоящей постановки и скрипом стульев. Гермиона вскочила одной из первых, к удивлению Гарри, который сидел рядом с ней; она должна была попытаться перехватить Драко.

Но он сидел ближе к выходу, а люди по обеим сторонам от неё тоже поднимались, перекрывая путь, и к тому времени, когда Гермиона выбежала в коридор, Драко там уже не было.

* * *

— Промахнёмся?! — переспросила Гермиона и засмеялась, после чего пересекла пошатывающуюся самодельную сцену из составленных вместе парт, и остановилась рядом с Драко, надеясь, что это последний прогон на сегодня. — Настройся поотважнее, и мы не промахнёмся, — сказала она низким кровожадным голосом.

Его игра была идеальной, как и всегда. Единственным, что выдавало истинные чувства Драко, была лёгкая напряжённость, незаметная для любого, кто не стоял к нему так близко, как Гермиона, и то, как дрогнуло его лицо, когда она протянула к нему руку. Словно он не знал, придвинуться ли ближе или отшатнуться от прикосновения.

— Чего не сможем сделать мы вдвоём над беззащитным королём? — спросила Гермиона, нежно проводя пальцами по его коже вниз, к подбородку, и убирая ладонь. Кожа Драко казалась холоднее обычного, но гладкой и идеальной, как отполированный камень. — Что помешает нам свалить вину на пьяных сонных слуг и с ними рассчитаться за убийство?

Драко, чьи глаза сверкали удовольствием, пока речь Гермионы приближалась к своему жестокому заключению, засмеялся и взял её за руку. Она заметила, что его хватка была слишком жёсткой, затем — слишком расслабленной, словно он боялся прикоснуться к ней.

— Рожай мне только сыновей, — восхищённо произнёс Драко, и она засмеялась, слушая продолжение его речи: — Твой дух так создан, чтобы жизнь давать мужчинам! Кто сможет усомниться в виновности уснувших слуг, чьи руки мы кровью вымажем и чьи кинжалы пустим в ход?

— Никто. Нам все поверят, — усмехнулась Гермиона. — Тем более что мы поднимем плач над мёртвым телом.

Драко снова засмеялся, его глаза сверкали предвкушением. Но под этой маской, если присмотреться, Гермиона могла разглядеть что-то ещё, но что именно, она не могла разобрать — лишь заметила, что оно было непредсказуемым и менялось каждую секунду. В этот момент Драко склонился к ней так, что Гермиона больше не видела его глаз, и поцеловал её в лоб. Его губы оказались сухими и прохладными, и он отстранился на долю секунды раньше, чем должен был.

— Дело решено, — сказал он, снова заглядывая ей в глаза, голос его был непривычно тихим. — Я силы все скреплю на подвиг страшный. — Драко поднял свободную руку, убирая выбившуюся прядь волос с лица Гермионы. — Идём, и пусть прикроет лживый вид… — он нежно коснулся её щеки, — …всё то… — пальцы остановились над её сердцем и Гермиона едва удержалась, чтобы не вздрогнуть, — …что сердце лживое таит.

Вместе они сделали несколько шагов: назад для Гермионы и вперёд для Драко — пока не пересекли линию, которая отмечала будущее положение выхода со сцены. Он резко отстранился, выпуская её руку и отступая назад, и внезапная потеря физической близости ощущалась слишком остро. Гермиона встряхнулась, смерила Драко долгим взглядом, после чего повернулась к режиссёрам.

— Это было великолепно, — похвалила Меган, широко улыбаясь и делая несколько пометок на свитке пергамента. — Продолжайте репетировать, и постановка получится шикарной.

— Хочешь, чтобы мы попробовали снова? — спросил Драко неизменно вежливым тоном, в котором в то же время отчётливо слышалось: «Я уже могу идти?».

— Думаю, на сегодня достаточно, — ответила Рут с дружелюбной улыбкой. — Вы оба отлично справляетесь.

Драко кивнул, спрыгнул с возвышения одним элегантным движением и был уже на полпути к двери, когда Гермиона успела среагировать.

— Постой! — позвала она, спрыгивая вслед за ним — колено недовольно кольнуло — и догоняя Драко. Она умудрилась оказаться у двери одновременно с ним. — Я хочу поговорить с тобой.

Он даже не взглянул на неё.

— Позже, — холодно процедил Драко. Он потянулся к ручке двери, но Гермиона не собиралась сдаваться; Драко едва успел приоткрыть дверь хотя бы на дюйм, когда Гермиона вновь её захлопнула.

— Сейчас.

На этот раз Драко посмотрел на неё — холодно и резко.

— Дай мне пройти, — прошипел он. — Я не собираюсь с тобой разговаривать. Грязнокровка, — добавил он, и ядовитый, гневный тон ранил Гермиону сильнее, чем само слово.

— Тогда скажи мне, что не так, — настаивала она, удерживая дверь в закрытом положении. — Я не знаю, почему ты так разозлился на меня, Драко, но, клянусь, я ничего не делала специально…

— У вас там всё в порядке? — раздался голос со стороны режиссёров. Стэн. Гермиона обернулась через плечо, только теперь осознавая, что все пятеро наблюдают за ними с разной степенью любопытства и беспокойства.

Рядом с ней Драко перестал сопротивляться.

— Вполне, — заверил он режиссёров с широкой улыбкой, и, почувствовав, что Гермиона отвлеклась, распахнул дверь и выскользнул из кабинета.

Выругавшись себе под нос, Гермиона поспешила за ним, нагнав Драко посреди коридора и схватив за рукав мантии. Он остановился, но оборачиваться не стал.

— Пусти, — выплюнул он, пытаясь вырвать руку, но Гермиона вцепилась мёртвой хваткой.

— Только если мы поговорим, — решительно сказала она. — Я хочу знать, почему ты меня избегаешь, и мне плевать, расскажешь ты мне об этом лично или посреди общего коридора, но ты не уйдёшь, пока я не узнаю ответ. Ты не можешь убегать от меня вечно, Драко.

Он не ответил, но Гермиона видела, как напряглись его плечи, как склонилась его голова, как его ладонь сжалась в кулак. Она ждала в повисшей тишине, ощущая безрассудный жар решимости, овладевший ею; Гермиона не собиралась сдаваться, только не теперь, когда она наконец могла заставить Драко выслушать её, заговорить с ней…

Приглушённые отголоски разговора из репетиционной комнаты напомнили о том, что режиссёры как раз собирались выйти; она развернулась, не выпуская руку Драко, и открыла дверь в чулан магловедения взмахом палочки и негромким «Алохомора».

— Заходи, — быстро приказала она, пронизывая Драко пристальным взглядом, и, после секундного колебания, он неохотно скрылся в комнате. Гермиона проследовала за ним, плотно закрыв дверь с другой стороны.

Кабинет был таким же, как и несколько дней назад, но этот Драко был совсем не похож на взволнованного, решившего открыться парня, который сидел на пыльном телевизоре, позволяя Гермионе успокоить его. Он прошёл мимо кучи опасно нагруженных друг на друга магловских предметов, взметнув облачко пыли, и резко развернулся лицом к Гермионе, скрестив руки на груди и вскинув голову.

— Чего ты хочешь, Грейнджер? — едко осведомился он.

Гермиона решительно встретила его взгляд, отказываясь поддаваться.

— Я хочу знать, почему ты меня избегаешь, — ответила она просто и ясно.

Он ухмыльнулся в ответ, удивив её своей реакцией. Конечно, Гермиона и раньше видела его ухмылку, но не в последнее время — ни разу за прошедшие несколько недель. Только не с тех пор, как они начали репетировать вдвоём. Запоздало Гермиона поняла: когда Драко избегал её и вёл себя так… так по-старому без явной причины, он причинял ей боль. Точно так же, как если бы так вёл себя Гарри или Рон.

Неужели его отношение действительно так сильно её беспокоило? Да. Да, беспокоило.

Гермиона уселась на телевизор и машинально смахнула пыль с кипы старых видеокассет, возвышавшейся рядом.

— Я просто хочу знать, почему ты делаешь это, — продолжила она гораздо тише.

— Я вообще не должен был приходить к тебе. — Его голос был низким и спокойным, но пронзал не хуже кинжала. Гермиона поморщилась. — Я не должен был забывать, что ты грязнокровка… аномальный урод!

Его слова тяжело повисли в воздухе, и Гермиона медленно повернулась, встречаясь с ним глазами и с удивлением понимая, что её взгляд затуманился. Слёзы.

— Ты правда так думаешь? — спросила она.

— Да, — отозвался он без раздумий. — Я уже говорил. Грязнокровки — животные. Хуже, чем животные. Мутация. Отклонение. Отвратительная аномалия. — Его голос звучал совершенно бесстрастно, невозмутимо.

Слушая его, Гермиона чувствовала, как ладони сжимаются в кулаки, как ногти больно впиваются в кожу. Ей пришлось бороться с собой, чтобы открыть глаза — открыть и посмотреть на Драко, потому что веки опустились против её воли. Дыхание стало рваным.

— Раньше тебя это не волновало, — прошептала она.

— Мне пришлось пренебречь отвращением ради постановки, — отозвался он ледяным тоном.

— Отвращением? Ты никогда не испытывал ко мне отвращения, — произнесла Гермиона, чувствуя свинцовую удавку чего-то, гораздо сильнее страдания, затягивающуюся на сердце. — Или ты просто забыл об этом, когда заснул на моей кровати?

Он вздрогнул, на мгновение прикрыв глаза.

— Грейнджер…

— Ты забыл, что грязнокровки — это уроды и аномалии, когда сходил с ума от того, что пытал и убивал их? — продолжила она с пугающим ощущением, что не смогла бы остановиться, даже если бы захотела: слова срывались неудержимым потоком откуда-то изнутри, где все горело и ныло от боли. — Вспомни, Драко. Вспомни крики, кровь и как выглядели трупы после того, как ты убил их, и скажи мне снова, что грязнокровки не люди!

На длинное, заполненное яростью мгновение Гермиона остро ощущала всю боль, страдание и злость, скопившиеся внутри неё, она чувствовала, как наполняется гневом её взгляд, как меняется выражение лица, пока она не спускала глаз с Драко, и только теперь вдруг поняла, что его руки больше не были скрещены в демонстративном презрении, но обхватили плечи в поисках успокоения, глаза были закрыты, а тело дрожало.

Ей не стоило этого делать, несмотря на всю злость, несмотря на боль; она не должна была призывать его безумие и чувство вины. Не должна была использовать их против него. Нет.

— Драко? — осторожно позвала Гермиона, нарушая тишину. — Драко, я… Мне жаль, я не хотела…

Она осеклась на полуслове. Драко часто дышал, и хотя Гермиона не была уверена, как он воспримет её действия, она поднялась, помедлила мгновение, но затем пересекла комнату, оказываясь рядом с ним, и вытянула руку, касаясь ладонью его спины. На секунду он позволил ей там остаться. Гермиона ощущала тепло его кожи сквозь мантию, но в следующее мгновение он резко отстранился, дёрнув плечом.

— Не прикасайся ко мне! — выплюнул он, попятившись назад и поскользнувшись на упавшей коробке из-под музыкального диска. Драко свалился на гору старых книг и остался сидеть там, дрожа всем телом и уставившись в пустоту расширенными глазами.

— Драко? — Гермиона взволнованно опустилась на колени рядом с ним, но дотрагиваться не стала, опасаясь его реакции, но не зная, чем можно ему помочь. — Драко, мне жаль, я не хотела этого говорить. Пожалуйста. Сконцентрируйся, ты здесь, со мной, всё в порядке…

Он покачал головой, раскачиваясь вперёд и назад.

— Нет, — прошептал он. — Грязнокровки ужасные, мерзкие, отвратительные, я должен их ненавидеть. Пожалуйста, не умирай. Не заставляй меня убивать их. О таких делах не надо думать; мысль сведёт с ума. Со мной что-то не так, если это заставляет меня терять рассудок, потому что они ведь не настоящие люди, просто грязнокровки, маглы и полукровки, просто грязные животные, которые похожи на людей, но они выглядят совсем как люди, они говорят, они смеются и кричат как люди, и я не помню, где грань, помоги мне…

— Драко, не делай так больше, — прошептала Гермиона и, не в силах удержаться, протянула к нему ладонь. Драко не отшатнулся; вместо этого он медленно поднял голову и посмотрел на неё с безжизненной рассеянной улыбкой.

— Гермиона, — произнёс он. — Я скучал по тебе. Не должен был скучать по тебе, не должен был хотеть тебя увидеть, не должен был приходить в твою комнату. Грязнокровка, мерзкая грязнокровка, но… Но ты единственная, кому не всё равно. Единственная… — Его глаза закрылись, и Гермиона могла бы поклясться, что он плачет, если бы его лицо не оставалось совершенно сухим.

— Поэтому ты избегал меня? — спросила она, когда молчание затянулось. — Потому что я… грязнокровка?

Всё прояснилось ужасным образом. Драко воспитывали в атмосфере предубеждений, с самого детства учили ненавидеть маглорождённых, и он, должно быть, забыл или удобно игнорировал эту ненависть, чтобы… стать друзьями, если это можно так назвать. Возможно, пробуждение в её постели стало слишком резким напоминанием о том, кем она являлась и как далеко они зашли.

Последние слова Драко, на которые она сначала не обратила внимания, внезапно поразили её.

— Ты скучал по мне? Ты хотел меня видеть?

Он молча кивнул и положил свои ладони под её, переплетая их пальцы.

— Да, — прошептал он. — Да.

Не открывая глаз, Драко поднял её руку к своим губам, и нежное прикосновение заставило Гермиону вздрогнуть, а потом прижал её ладонь к плечу, словно убаюкивая.

И с внезапной вспышкой осознания Гермиона поняла. Он начал избегать её, не потому что вдруг понял, что стал другом маглорождённой.

Где-то среди часов репетиций, среди ссор, напряжения, разговоров и утешений — где-то, как-то… Драко Малфой влюбился.

Первой мыслью Гермионы было: ну конечно.

Всё встало на свои места, приобретая ужасный смысл, который охватывал холодом тело. Для человека, которого с детства учили, что все нечистокровные волшебники в лучшем случае животные, а в худшем — уроды… Для того, кто вырос и стал убивать маглов и грязнокровок, как диктовали его убеждения, а потом осознал, что чувство вины за эти убийства сводит его с ума, заставляет терять рассудок…

И не иметь рядом никого, кроме одной из таких «уродов», одной из таких «омерзительных отклонений», которая по какой-то причине — Гермиона и сама не могла бы вспомнить почему, да это и не имело значения — волновалась за него и хотела помочь. А затем — да, она помнила, как это произошло; намёки, на которые раньше она просто не обращала внимания. Как он попросил её прийти сюда несколько дней или целую вечность назад, как рассказал о встрече в ту ночь и о своих страхах. Как он пришёл к ней в комнату, даже полубезумный, даже запачканный кровью — он пришёл к ней, ища успокоения и тепла в её постели, позволяя ей смыть кровь и чувство вины. Как он улыбался, как смеялся… Почему же она не замечала?

А потом влюбился. Неудивительно, что он её избегал.

Драко издал тихий, сдавленный полувсхлип, который вернул Гермиону в реальность. Сейчас не время думать об этом. Драко… Драко нуждался в её помощи. Любовь — она ли это? — и все связанные с ней вопросы могли подождать.

Чувствуя себя чуть смелее, Гермиона не стала подавлять внезапный импульс и положила руку ему на плечо.

— Всё хорошо, — прошептала она, и звук её голоса повис в воздухе вместе с пылью. — Не думай об этом. Всё закончилось. Ты не там, ты здесь. Здесь со мной. И всё хорошо.

Гермиона отлично понимала, что всё очень даже не хорошо и ничего не закончилось, но что ещё она могла сказать?

Драко покачал головой, так и не выпуская вторую ладонь Гермионы, продолжая прижимать её к щеке.

— Будет новая встреча, — хрипло проговорил он. — А потом ещё и ещё одна. И крики, и кровь. И два десятка ран на голове, или Круциатус, или надрез вдоль позвоночника и заклинание, чтобы медленно вывернуть тело наизнанку. Для этих дел мы просто ещё дети. — Он внезапно поморщился, и Гермиона усилием воли постаралась отогнать размышления о том, видел ли Драко это проклятие в действии, применял ли его сам или просто выдумал. Ей было слишком страшно узнать ответ.

Вместо этого она медленно провела рукой чуть дальше, останавливая ладонь между лопаток Драко. Он склонил голову, закрыл глаза и вздохнул.

— Со мной что-то не так, — прошептал он. — Что-то сводит меня с ума. И мне больно.

Гермиона покачала головой, хоть и понимала, что он её не видит.

— Нет, — твёрдо сказала она. — С тобой ничего не происходит, кроме… — Её пальцы коснулись затылка Драко, его невозможно мягких волос, после чего снова вернулись на спину. — Кроме того, что ты не считаешь маглов людьми. Но это не твоя вина, тебя так воспитали, ты ничего не мог с этим сделать.

Драко покачал головой, и его губы изогнулись в кривой улыбке, глаза он так и не открыл, тихонько раскачиваясь вперёд и назад.

— Нет-нет-нет, — пробормотал он. — Это не ошибка. Всё верно. Но я неправильный, потому что… — Он открыл глаза, и Гермиона с облегчением обнаружила в них искру разума. Драко перестал раскачиваться и теперь выглядел потерянным, больным. — Потому что я не могу убивать их. Потому что испытываю вину за их смерть.

Желудок Гермионы резко сжался, будто от рвотного позыва, и она уже открыла было рот, чтобы прервать его, но Драко продолжал говорить бесстрастным, монотонным голосом:

— Потому что это… это больно. Убивать их. Но так не должно быть, потому что они всего лишь животные, паразиты. Это ведь совсем как спорт. Я должен получать удовольствие. Мне должно быть весело — от убийств и пыток, потому что они просто животные и их жизнь ничего не значит, но я не могу… я не могу…

По его телу пробежала сильная дрожь; Драко моргнул и, когда снова открыл глаза, пришёл в себя.

Он осмотрелся, как будто удивившись, затем разозлился и отдёрнул ладонь Гермионы от своей щеки, выпуская её, словно она была смертельно отравлена.

— Что ты делаешь? — выплюнул он, как будто только сейчас заметил Гермиону, и подорвался с места, словно её рука, гладившая его по спине, внезапно раскалилась. — Не прикасайся ко мне, грязнокровка, — прошипел он, но его лицо было таким бледным и напуганным, а зрачки такими расширенными, что слова не воспринимались как оскорбление. Они казались последним отчаянным заграждением, брошенным против непобедимой силы — шаткая стена против непреодолимого напора, последняя попытка умирающего человека сохранить достоинство, и Гермиона почувствовала, как сердце сжимается от болезненного сочувствия.

— Драко… — начала было она, но он резко развернулся и пошёл прочь, чуть ли не бегом бросаясь к двери и с грохотом захлопывая её за собой; вибрация от удара взметнула в воздух облачко пыли, которое зависло, переливаясь в тусклом свете.

Гермиона опустила руки на колени и с отчаянием уставилась на них. Что она могла сделать? Преследование Драко не приведёт ни к чему хорошему, но неожиданно для самой себя она всё равно встала, пробираясь мимо коробок к двери. Гермиона понимала, что только сильнее его разозлит, но она не могла позволить ему просто уйти, только не так.

Она вышла слишком поздно, чтобы заметить, куда он направился, поэтому выбрала путь интуитивно. Коридор вёл к Большому залу, так что скорее всего…

— Мисс Грейнджер?

Голос Снейпа, холодный и как всегда слегка нетерпеливый, заставил её замереть на месте, сначала с волнением, а затем с внезапным облегчением.

— Мадам Помфри вас отпустила?

Слова ещё не успели сорваться с её губ, когда Гермиона пожалела, что вообще открыла рот. Снейп смотрел на неё с презрительной усмешкой, заставив нервно отступить на один шаг. Он казался вполне любезным, когда она рассказала ему о Драко; что же Гермиона натворила, чтобы Снейп держался так… холодно? Он увидел Драко? И решил, что она специально привела его в такое состояние?

— Как видите, мисс Грейнджер, — бесстрастно заметил он. — И что же я нахожу, покинув Больничное крыло? Намеренную провокацию однокурсника? Использование чулана магловедения без разрешения учителя?

Никакого разрешения для посещения чуланов не требовалось, если только это не представляло опасность, как, например, редкие ингредиенты Снейпа или животные Хагрида. Что до провокации…

— Вы… вы имеете в виду Драко? Профессор, я… я думала, что уже объяснила… он….

Вскинутая бровь заставила её замолчать. Снейп ведь должен понимать, что она бы никогда намеренно не причинила боль Драко…

— Наказание, мисс Грейнджер, — сообщил он с жестокой усмешкой, и Гермионе пришлось удержаться от удивлённого возгласа. Наказание? Да что она такое сделала, чтобы заслужить наказание?

— Профессор, — пробормотала она в слабой попытке объясниться, — я правда не понимаю, я же не…

— Избавьте меня от своих оправданий, мисс Грейнджер, — прервал Снейп с притворной скукой на лице. — У меня сейчас важная встреча. Жду вас у себя в кабинете ровно в пять. Вы обязаны прийти вовремя.

Он свёл брови и пошёл прочь, быстрым шагом направляясь в сторону кабинета Дамблдора и оставляя Гермиону поражено смотреть ему вслед, осмысливая нечестное и незаслуженное наказание. Это было как-то связано с Драко? Снейп злился на неё за то, что она все рассказала? Но в таком случае он должен был разозлиться ещё в Больничном крыле, а там он не подал и намёка на раздражение, тогда что…

Гермиона заставила себя сделать вдох. В конце концов, существовали более серьёзные проблемы, чем Снейп. Наказание было незаслуженным, неприятным и совершенно обескураживающим, но у Гермионы были дела и поважнее.

Драко Малфой влюбился в неё.

* * *

В некотором смысле это было даже лестно, решила Гермиона полчаса спустя, сидя в общей гостиной. В том самом смысле, который почему-то вызывал чувство вины. Слишком уж легкомысленно. Гермиона должна была решать, что делать дальше, а не радоваться обстоятельству, которое потенциально могло сделать ситуацию гораздо хуже.

Но она была польщена. Гермиона прекрасно понимала, что не могла похвастаться исключительной красотой. Она провела рукой по волосам, остро осознавая все недостатки: слишком кудрявые волосы, совершенно обычное лицо, хотя зубы c недавнего времени стали нормального размера. Она была заурядной, посредственной — с парой незначительных недостатков и парой незначительных достоинств. Ничего особенного. За исключением Крама и школьных слухов о влюблённостях, которые так ни к чему и не привели, Гермиона никогда не испытывала на себе подобного внимания. Она его никогда и не желала.

До этого момента.

Гермиона сделала глоток чая — какой-то магический сорт с приятным привкусом лакрицы — и нахмурилась. Ей было лестно, в этом сомневаться не приходилось. Даже если это усложняло ситуацию, даже если Драко просто сходил с ума, даже если он продолжал считать её каким-то генетическим уродом. Это всё равно было приятно, и тёплое, радостное чувство в области живота не могло объясняться исключительно чаем. Счастливое чувство, похожее на… Гермиона не знала, а потому быстро отбросила эту мысль.

Нравиться кому-то. И она видела, что это гораздо больше, чем дружеская симпатия, она была уверена, что это что-то большее. Его лицо, то, как он держал её за руку… к тому же, он уже давно стал ей другом, в каком-то смысле, но это никогда не вызывало приступов безумия. Пробуждение рядом с другим человеком в одной постели, завёрнутым в его одеяло, держа его за руку… Гермиона улыбнулась при воспоминании о том, как засыпала рядом с Драко. Это была та ситуация, которая могла показать ему, что его чувства давно перешли за рамки дружбы. И которая могла заставить его избегать Гермиону.

Потому что, разумеется, его с детства учили, что Гермиона — ну, пусть не она лично, но маглорождённые и маглы — не были людьми. Животные в лучшем случае. В худшем — генетические мутанты, которых следовало бояться и ненавидеть. Осознать, что он влюбился в одну из таких аномалий, в неё…

Гермиона не могла даже представить, каково это: ненавидеть, любить, бояться и испытывать отвращение по отношению к одному человеку одновременно. Яркий пример противоречивых эмоций, усиленных безумием и чувством вины.

Что ещё ему оставалось делать, кроме как избегать её?

Первостепенной задачей было, разумеется, решить, как помочь Драко. И лучшим вариантом представлялось избавить его от предубеждений, заставить понять… но как? Сложно оспаривать предрассудки. Логика в таких случаях не работает. Убеждения вроде малфоевских, пускали корни гораздо глубже, проникали в кости, в сердце, уподобляясь инстинктам, и их невозможно было оспорить. Слова не помогут, как и чувства Драко к ней — Гермиона почувствовала, что краснеет — не поможет даже его сожаление о своих поступках.

Ему нужно было увидеть, понять и принять то, о чём говорили его сердце и совесть — что люди, которых ему приказывали пытать и убивать, были именно людьми. И маглорождённая, которая ему нравилась — Гермиона не могла думать об этом в первом лице; слишком опасно, слишком страшно — тоже была человеком, достойным его внимания, как любая чистокровная девушка. Даже больше, потому что именно она помогла ему, именно ей было не всё равно.

Но на это Гермиона никак не могла повлиять. Изменение должно было произойти изнутри, а с кем-то вроде Драко с его непоколебимыми убеждениями процесс мог занять годы, его воспитание слишком прочно зацементировало эти идеи в его сознании.

Гермиона знала, что настоящий корень проблемы кроется в самом предубеждении. Не будь его, Гермиона очень сомневалась, что Драко вступил бы в ряды Пожирателей, по крайней мере, точно не без сопротивления. И не отказался бы обратиться к Дамблдору за помощью, даже если бы оставался невысокого мнения о директоре.

Существовал конфликт между убеждениями и совестью. «Со мной что-то не так», — сказал он, и мрачное признание эхом отдалось в голове Гермионы, когда она пересела поближе к камину, потягивая остывающий чай. Драко считал чувство вины неправильным, потому что, конечно же, его воспитали с твёрдой верой в то, что пытки и убийства маглов не только забавны, но и желательны; контроль за паразитами, защита чистокровного мира.

Ладони Гермионы крепче сжались вокруг кружки. Она могла бы поклясться, если ей когда-нибудь удастся добраться до родителей Драко…

Но сейчас не время отвлекаться. Сама мысль о том, что это чувство вины, это совершенно естественное проявление совести, было чем-то неправильным, как болезнь или извращённая, тёмная, страшная сила, убежденность в том, что никакого сожаления быть не должно… что ж, это явно не упрощало задачу.

Она всячески избегала мыслей о настоящей проблеме, верно?

Гермиона закрыла глаза, сделав судорожный вдох. Да, она избегала их и понимала это. Она пришла сюда не для того, чтобы размышлять о причинах безумия Драко — этому Гермиона уделила уже достаточно времени.

Проблема заключалась в том, что Драко… Драко испытывал к ней симпатию. Влюбился в неё, вот только это почему-то было так страшно, что Гермиона гнала от себя беспокойные мысли. И ей следовало решить, что с этим делать, а не размышлять о том, как убеждения Драко влияли на его безумие.

Самым простым выходом — слишком заманчивым — было банальное игнорирование проблемы. Драко не знал, что она догадалась; вероятно, он скорее предпочёл бы, чтобы Гермиона оставалась в неведении, и рассказать ему о своём внезапном прозрении значило ещё больше усложнить их отношения. Уже сейчас будет непросто убедить его перестать убегать. И эта попытка обречена на ещё меньший успех, если между ними встанет новая проблема.

На краткий, дикий миг идея о том, чтобы поговорить с ним, убедить его поддаться своим чувствам… но нет, это была лишь глупая фантазия. И это всё равно никогда не сработает.

Серьёзно, игнорирование проблемы представлялось лучшим выходом. Из этих чувств всё равно не выйдет ничего хорошего, только не теперь, когда Драко сходил с ума от чувства вины.

Почти удовлетворённая своими рассуждениями, если не считать крошечного тянущего чувства в области живота, пытавшегося посеять в её душе сомнения, Гермиона допила остатки чая, отставила кружку, собираясь вернуть её на кухню позднее, и вернулась к домашней работе по нумерологии, попытавшись отбросить все мысли о Драко, сожалении и любви.

* * *

— Мисс Грейнджер.

Часы показывали без пяти минут пять: Гермиона пришла раньше, поклявшись, что, если Снейп решил разбрасываться наказаниями, она не даст ему ни одного повода. Если она всё сделает правильно, он не сможет ни в чём её обвинить, и ему придётся найти другой способ, чтобы выплеснуть накопившееся раздражение. В каком-то смысле это была её собственная форма протеста.

— Профессор Снейп, — отозвалась она, вежливо кивая. — Я пришла отбывать наказание.

Ей следовало бы злиться на него, но Гермиона испытывала не столько злость, сколько раздражение. И, возможно, лёгкое ощущение предательства. В конце концов, она рассказала Снейпу о Драко, а это решение было не так-то просто принять. Она надеялась на его поддержку — и, конечно, он скорее всего поможет — но с чего вдруг наказание?

Лицо Снейпа не выдавало никаких намёков; он просто кивнул, отступил от двери и жестом пригласил её войти, что Гермиона и сделала, нерешительно переступив порог. Это был не самый приятный кабинет. Стены были заставлены различными ингредиентами для зелий в стеклянных банках, разноцветными смесями, придававшими даже обычным вещам странный, потусторонний вид. Эффект лишь усиливался благодаря стеклянным изгибам банок, которые искажали объекты, скрытые внутри. Гермиона подозревала, что большинство из них Снейп держал исключительно в целях устрашения неудачливых студентов, которым довелось сюда попасть.

С другой стороны, в камине за решёткой горел огонь, тепло которого манило к себе после прогулки по сырым коридорам подземелья, его красноватое свечение дарило спокойствие. Одна из стен оказалась уставлена книгами, теми самыми, в старинных кожаных переплётах, в которых Гермиона всегда находила утешение. Всё же, подумалось Гермионе, комната была не такой уж пугающей.

Однако долго размышлять об этом ей не пришлось, потому что Снейп направился на другой конец кабинета.

— Здесь я храню котлы, — сообщил он, открывая дверь в довольно большой чулан. — Мне нужно, чтобы все они были вычищены. Без применения магии.

Гермиона едва удержалась, чтобы не застонать: чистка котлов была её наименее любимым занятием. Приготовление ингредиентов для зелий было по меньшей мере полезным для обучения, но какой смысл в ручной чистке котлов? Кроме того, что это требовало значительных физических затрат, так ещё и зачастую оказывалось крайне противным. Самые мерзкие вещи можно было найти на дне котла. Невилл божился, что однажды видел разлагающуюся крысу, хотя Гермиона не торопилась ему верить. Однако в наличии слизи, жира и остатков нарезанной печени она не сомневалась.

Внутренне смиряясь с ужасом предстоящей пары часов, она шагнула в небольшую комнатку, с тоской рассматривая котлы. Без предупреждения Снейп быстро закрыл за ней дверь, погружая чулан в темноту ровно в тот момент, когда Гермиона оступилась и упала, больно приземлившись на пол и едва не ударившись головой о котёл.

Она тихонько выругалась себе под нос, часто моргая в кромешной темноте, и, поднявшись на колени, потёрла ушибленную руку. Чёрт бы побрал Снейпа, да что он о себе возомнил? Назначить ей наказание без причины в дурацком чулане…

В его действиях отсутствовал всякий смысл. Если бы Гермиона знала, почему он разозлился на неё, она могла бы попытаться это исправить, но ему совершенно не с чего было злиться. Она же помогла ему, Мерлина ради.

Тихонько прокашлявшись — комната была полна пыли — Гермиона потянулась за палочкой. Может, ей и сказали чистить котлы вручную, но она уж точно не собиралась делать это в темноте.

— Люмос, — пробормотала она, и конец её палочки зажёгся, освещая мрачные, зловещие котлы, рядами расставленные вокруг неё, серые каменные стены и…

Проблеск света.

Нахмурившись, Гермиона подошла ближе, уставившись на предмет, от которого отражался свет палочки. Он расположился в промежутке между двумя котлами, но было очевидно, что это стеклянный пузырёк, предположительно наполненный зельем, на его горлышке висел кусочек пергамента. Потирая ноющее колено, на котором наверняка выступит синяк, Гермиона подняла пузырёк и развернула этикетку. В конце концов, у неё была куча времени, чтобы отмыть котлы.

«Зелье прозрачности (Шпионская смесь)»

Использование небольшого количества шерсти камуфлори добавляет зелью необычное свойство, делая твёрдые объекты прозрачными, но исключительно в одностороннем порядке. Например, после нанесения на стену, одна её сторона будет казаться прозрачной, в то время как вторая останется нетронутой. Таким образом, зелье традиционно используется шпионами, откуда получило своё второе название.

Смесь следует наносить в форме руны Лагуз на твёрдый объект. Эффект сохраняется в среднем на пятнадцать часов..

Должно быть, Снейп оставил пузырёк случайно, решила Гермиона, хотя она понятия не имела, зачем ему понадобилось зелье в чулане. Было очень соблазнительно испытать смесь в действии. В конце концов, Снейп ведь не сможет увидеть её по другую сторону двери… Гермиона быстро отогнала заманчивую мысль. Он обязательно заметит, если часть зелья пропадёт, к тому же что интересного можно было увидеть по другую сторону двери? Как Снейп проверяет домашние задания?

Отложив пузырёк в сторону, Гермиона поднялась на ноги, вздохнула и подтянула к себе ближайший котёл, решив, что чем быстрее начнёт, тем быстрее закончит. Осторожно вытянув палочку, она заглянула внутрь.

Котёл оказался совершенно чистым. На нём не было и пылинки.

Осторожно задвинув его на место, Гермиона вытащила следующий, чтобы проверить и его тоже. Чисто. Как и в другом котле, и ещё в одном…

Гермиона задумчиво нахмурилась. С чего бы Снейпу заставлять её чистить котлы, которые и так были безупречно чистыми?

И словно в ответ на её мысли послышался негромкий стук. Не в её дверь, но в дверь кабинета Снейпа. Лишь один глухой удар о дерево, почти нерешительный. Затем шаги. И голос Снейпа.

— Драко. Спасибо, что заглянул.

Гермионе пришлось сдержать смех. Ну конечно! Теперь всё встало на свои места: Снейп не назначил ей наказание из вредности. Все-таки он не злился на неё, а просто дал ей возможность подслушать его разговор с Драко, предоставив удобное оправдание для друзей. Вот почему котлы оказались чистыми, и… разумеется, зелье!

— Профессор, — послышался тихий ответ, когда Гермиона схватила пузырёк, вытащила пробку и перевернула, покрывая пальцы вязкой смесью. — Почему… почему вы хотели меня видеть?

Голос Драко казался непривычно напряжённым, заметила Гермиона. Хрипловатым, что было весьма ожидаемо. В конце концов, в их последнюю встречу со Снейпом он чуть не убил его, пусть и не по собственному желанию. Это была не самая простая встреча.

Гермиона закончила с начертанием руны: прямая вертикальная линия и диагональная, чуть покороче — чем-то похоже на зеркальное отражение единицы, и отошла. Дверь словно заискрилась, постепенно исчезая, и её глазам предстал кабинет Снейпа.

Он выглядел не менее жутко, чем раньше: мрачные тени и зловещие ингредиенты в банках — впечатление сглаживалось лишь благодаря тёплому свету, исходившему из камина. Снейп и Драко стояли у двери в напряженной неуверенности. Лицо Снейпа казалось настороженным, закрытым; единственным, что выдавало его мысли, были чуть сведённые брови.

Выражение Драко прочесть оказалось легче, или, возможно, Гермиона просто научилась его читать. Его глаза выдавали страх и, несмотря на красные отблески огня, он казался бледнее обычного. Плечи были напряжены, но расправлены, а подбородок слегка вскинут, показывая, что он не собирался уступать своему страху. В конце концов, даже слизеринцы могли проявлять храбрость. А гриффиндорцы — хитрость, если уж на то пошло.

— Присаживайся, Драко, — сказал Снейп после затянувшейся паузы, раскрывая дверь на дюйм шире. Гермиона заметила, что он обращался к Малфою по имени, хотя обычно предпочитал использовать фамилии студентов. Зачем он это делал? С каким-то умыслом? Она бы ни за что не поверила, что это получилось случайно. Тогда почему? Чтобы успокоить Драко? Заверить его, что всё в порядке?

Гермиона отстранённо осознала, что тоже использует имя Драко. И когда это началось?

Тень страха скользнула по его лицу, как будто он отдал бы что угодно, лишь бы не переступать порог снейповского кабинета. Его взгляд скользнул по комнате, и он шагнул внутрь, после чего прошёл к стулу, на который указал Снейп, и сел. Из чулана Гермионе открывался отличный вид на него; Драко сидел с напряжённой выпрямленной спиной, положив руки на колени и нервно перебирая пальцами ткань мантии. И всё-таки он посмотрел Снейпу в глаза, когда тот занял место за своим столом напротив Драко.

Тишина тяжело повисла в воздухе — такая плотная, что её можно было резать ножом; никто не знал, с чего начать. Гермиона старалась не дышать, опасаясь, что её услышат, что невольный звук разрушит нарастающее напряжение.

— Драко, — начал Снейп, и она поняла, что профессор, который никогда не испытывал недостатка в саркастичных комментариях или остроумных ответах, сейчас с трудом подбирал слова. — Я хотел поговорить с тобой… или, скорее, спросить тебя… насчёт…

— Мне жаль, — прервал Драко импульсивно, а затем слова стали срываться с его губ так быстро, словно кто-то разрушил плотину. — Я… я не хотел, профессор, но я… Как можно ему отказать? Он… он бы и меня стал пытать, я… Я должен был проявить смелость, я должен был что-то сделать, я… простите меня. Прошу, профессор…

Снейп вскинул руку, призывая к молчанию, и, когда он снова заговорил, в его голосе звучало что-то, похожее на понимание. И для Гермионы было очень непривычно слышать это от Снейпа.

— Ты ничего не мог сделать, Драко. Гриффиндорские замашки на вызов и протест не привели бы ни к чему хорошему, но стоили бы тебе очень многого. Как ты сам сказал, он бы пытал тебя. А это привело бы к одной смерти и к одной пытке вместо одной смерти. Я сомневаюсь, что на твоём месте поступил бы по-другому.

Снейп вздохнул, и Гермиона пожалела, что не видит его лица: он сидел к ней вполоборота, так что она могла разглядеть лишь намёк на его эмоции.

— К тому же, — продолжил Снейп, — можешь успокоить себя тем, что ты отнёсся ко мне гораздо милосерднее, чем любой другой Пожиратель на твоём месте. Если бы меня пытал кто-то другой, я бы вряд ли выжил, даже с вмешательством Ордена.

Последовала короткая пауза. Тишина не нарушалась ничем, кроме любопытного потрескивания камина — настолько тихого, что Гермиона могла бы подумать, что это плод её воображения. Следующим заговорил Драко, его голос прозвучал робко, почти шёпотом. Его голова была склонена, и Гермиона не могла разглядеть его лицо.

— Вы не злитесь?

— Я гораздо больше волновался за тебя, чем злился, — отозвался Снейп, откидываясь на спинку кресла.

— Волновались? — Драко вскинул голову, на его лице отразилась смесь подозрения и удивления. — Почему?

Снейп помолчал, прежде чем ответить.

— Ты не хочешь пить? — спросил он наконец. — Боюсь, у меня есть только вода, но…

— Нет, спасибо, — быстро отказался Драко.

Снейп кивнул, и в кабинете вновь повисла тишина, пока Драко не спускал глаз с профессора. Гермиона опустилась на пол, ощущая напряжение, словно волновалась сама, но в каком-то смысле так оно и было. Она переживала за исход беседы не меньше них.

— Я волновался, — наконец начал Снейп, — потому что мог представить… влияние… которое это событие может оказать на тебя. Пытки и убийства нелегко переносятся нашей совестью, особенно не…

— Так вы действительно были шпионом? — прервал Драко, беспокойно ёрзая на стуле. Казалось, что он не хотел слышать следующие слова Снейпа, но в то же время не прекращал разговор. Ему было страшно и любопытно, он испытывал волнение, но в то же время отчаянно желал знать.

— Да, — коротко ответил Снейп. — Документы, которые якобы доказывали мою вину, были, разумеется, подделаны — я бы никогда не оставил инкриминирующие доказательства — но, очевидно, меня подозревали достаточно долго, чтобы эти подозрения перевесили мою пользу. Я стал шпионом ещё до твоего рождения, потому что понял, что моя совесть не могла принять действия Тёмного Лорда. Драко…

Он вздохнул, сделав короткую паузу, которая Гермионе показалась агонизирующе длинной.

— Я знаю, что ты не хочешь быть Пожирателем смерти. — Драко хотел было запротестовать, но Снейп вскинул ладонь, призывая к молчанию. — Я знаю, что то, в чём тебя заставляют участвовать, вызывает в тебе страх и чувство вины; я знаю, потому что был в твоём положении однажды, или близко к нему.

Драко не спускал глаз со Снейпа, и в них отражался целый шквал эмоций: страх, волнение, неверие, подозрение и, где-то глубоко, проблеск надежды. Он всё ещё был напряжён, насторожен.

— Только близко? — спросил он.

— Только близко, — кивнул Снейп и затем как-то поспешно добавил: — Потому что я сохранял рассудок.

Гермиона видела, как Драко вздрогнул от удивления, его кожа побелела ещё сильнее, а зрачки неестественно расширились.

— Профессор… — он запнулся. — Я… Я не…

— Не стоит отрицать, я уже знаю, — сообщил Снейп, и хотя его голос звучал непривычно мягко, Гермиона напряглась. Вот оно; сейчас он расскажет Драко, от кого узнал о его состоянии, и тогда…

Драко будет в ярости.

Гермиона не хотела этого; она хотела нравиться ему, хотела, чтобы они продолжали репетировать вместе, чтобы они разговаривали, спорили. И да, чтобы вытаскивать его из безумия, если это было необходимо. Она вытянула руку, словно в попытке коснуться Драко, но пальцы натолкнулись на твёрдое дерево, и Гермиона моргнула, вспоминая о препятствии.

Она сделала это ради него. Ему это было необходимо, но теперь он её возненавидит, и осознание ранило сильнее кинжала, сильнее Круциатуса в самое сердце.

— Когда я заметил твои терзания, я начал присматриваться к тебе, и это привело меня к осознанию, что нахождение среди Пожирателей беспокоит тебя гораздо сильнее, чем просто чувство вины, — пояснил Снейп. — Ты очень хорошо скрываешь это на встречах.

— Он знает, — почти шёпотом произнёс Драко. — Он… Ему нравится, это забавляет его, поэтому он выбрал меня для… потому что знал, что я…

— Я знаю, — ответил Снейп. — Во многом он так же жесток к своим последователям, как к тем, кого не считает людьми.

— Но они правда не люди, — пробормотал Драко, хотя в его голосе не слышалось настойчивости. Он ссутулился и выглядел напуганным и потерянным, почти как ребёнок. Гермиона ощутила острое желание обнять его и приготовить чашку горячего шоколада.

Когда Снейп собирался рассказать Драко, кто именно сообщил ему о его состоянии? Гермиона изнывала от неведения; просто скажи, пусть это побыстрее закончится…

— Неужели? — беззаботно спросил Снейп, прежде чем продолжить. — Что ты собираешься делать, Драко?

— А что я могу сделать? — отозвался он с отчаянием в голосе. — Я не могу оставить его, он выследит меня и убьёт… Я не могу остаться. Это… это…

— Дамблдор предоставит тебе защиту, если ты попросишь, — тихо предложил Снейп. Драко фыркнул.

— Защиту? Что он может сделать? Он не сможет… он не сможет защитить меня. Я не хочу провести остаток жизни, оглядываясь через плечо и ожидая, когда же Тёмный Лорд меня выследит. Дамблдор не спасёт меня, только не от него. Посмотрите, как прекрасно он защитил вас!

— Я, по собственному желанию, посещал исключительно опасные собрания в качестве шпиона, и Дамблдор всё равно защищал меня на протяжении многих лет, — заметил Снейп. — И, Драко, хочу обратить твоё внимание на то, что, когда меня собирались убить по приказу Тёмного Лорда, Дамблдор бросил все силы на моё спасение и вытащил из ситуации, которая означала неминуемую смерть. Он сам был там. У него… бывают некоторые причуды и периодические просчёты, но он умный и понимающий человек, к которому я испытываю огромное уважение. — Снейп помолчал несколько секунд. — Я считаю, что он может предложить тебе лучший шанс на спасение и счастье.

Драко сглотнул, тяжело моргая и уставившись на свои колени.

— Я не могу. Он не предложит мне помощь, он не сможет защитить меня, не навсегда. Не от него. И… И я вообще не должен сожалеть, я должен радоваться! Избавлять мир от… паразитов… я не должен чувствовать себя виноватым.

Снейп, казалось, задумался над его словами.

— Скажи мне, Драко. Ты относишь мисс Грейнджер к… паразитам?

— Да, — последовал немедленный ответ, и Гермиона поморщилась от ужасной, ужасной боли, пока не поняла, что его голос дрогнул, а плечи опустились. — Она… она маглорождённая, а это значит, что…

— Мне казалось, что вы с ней очень сблизились, — мимоходом заметил Снейп. Гермионе стало любопытно, как много он знает и что именно подразумевалось под «очень сблизились».

Потом решила, что он собирался сообщить Драко, что это она рассказала о его безумии, и сердце снова сжалось от страха.

Драко, похоже, не собирался отвечать, и после краткого молчания Снейп снова заговорил:

— Какое чудо природы человек, — проговорил он. — Как благороден разумом, как безграничен способностями, как значителен в образе и движениях, как подобен ангелу в делах, а в разуменьи — богу…

Драко удивлённо взглянул на Снейпа.

— Шекспир?

— Гамлет, — кивнул профессор. — Кое-что для размышлений. Подумай, к примеру, как ведьмы изображены в «Макбете». Злые, противоестественные, жестокие… Паразиты, которых следует бояться и избегать. Забавно, что магов не считали людьми, тебе не кажется?

Драко растерянно смотрел на Снейпа.

— Что вы имеете в виду?

— Всего лишь то, что предпринималось много попыток отделить человеческую природу от нечеловеческой, — отозвался профессор. — Некоторые определения лучше других, но абсолютно все имеют недостатки. Деление по цвету кожи или расовой принадлежности, например, было широко распространено в мире маглов. Религия, сексуальная ориентация, пол, материальное состояние… Не всегда открыто говорится, что оказавшиеся по другую сторону, не являются людьми, но это всегда подразумевается.

Драко теперь внимательно смотрел на Снейпа, в его взгляде появилась неуверенность.

— Но ведь мы правы, — настойчиво сказал он. — Все критерии, которые вы перечислили, конечно, глупые, но… но маглы не могут считаться людьми.

— Неужели? Как насчёт мисс Грейнджер? — словно невзначай спросил Снейп. — Мне очень любопытно, каково истинное определение человечности, и придём ли мы к нему когда-нибудь.

Драко молчал. Гермиона приблизилась к двери, наблюдая за сражением, которое происходило у него в сознании: между тем, что ему навязали, и тем, что он думал на самом деле, между слепой верой и крохами сомнения — надеясь, что здравый смысл победит, надеясь, что предрассудки, впаянные в его мозг и сердце, обрушатся сотней осколков, впуская свет, впуская истину.

Этого не произошло. Драко выглядел несчастным и растерянным, когда Снейп поднялся на ноги.

— И, я полагаю, этого достаточно для одного разговора, Драко, — произнёс он. — Я… Я бы хотел попросить, чтобы ты подумал о моих словах. Не только о человечности, но и о том, чтобы пойти к Дамблдору. Он поможет тебе, Драко.

Молча, тот поднялся с места. Снейп обогнул стол, оказываясь рядом с ним, и после секундного колебания положил ладонь ему на плечо.

— И помни, что я не виню тебя за то, что произошло. У тебя не было простого выхода, и то, что ты выбрал, было единственным разумным вариантом. В этом случае тебе не за что винить себя.

Драко кивнул и позволил Снейпу проводить себя к выходу.

— Спасибо, профессор, — пробормотал он — Гермиона с трудом его расслышала — и мгновение спустя скрылся за дверью.

Гермиона выдохнула. Снейп не рассказал Драко об источнике своих догадок и — искра надежды зажглась у неё в груди — казалось, что встреча принесла много пользы. Со временем, с поддержкой, с убеждениями, возможно…

Снейп подождал несколько секунд, затем пересёк комнату и повернул невидимую ручку двери.

— Мисс Грейнджер? — позвал он, прежде чем она успела заговорить. — Полагаю, все котлы вычищены?

— Да, профессор, — отозвалась она. Казалось, он не собирается упоминать о разговоре, который разрешил ей подслушать; Гермиона поняла, что должна последовать его примеру. — Они чистые.

— В таком случае, мисс Грейнджер, предлагаю вам вернуться в гостиную, — сказал он, после чего развернулся без особого интереса и вернулся за свой стол.

Она тихо прошла к двери, но в последний момент не смогла удержаться.

— Спасибо, профессор, — поблагодарила она. Снейп ничего не ответил, и Гермиона покинула кабинет, оказываясь в холодном коридоре, с головой, полной тревожных мыслей, и громко колотящимся сердцем.

— Гарри уже ушёл на завтрак, — было первым, что сказал Рон подошедшей Гермионе. Он не взглянул на неё, судорожно царапая пером свиток пергамента и периодически поглядывая в учебник. — Дурацкое задание. Подождёшь пять минут? Я почти закончил.

Гермиона смерила его недовольным взглядом и села рядом.

— Это нужно сдать сегодня утром? Почему ты не закончил ещё вчера?

Рон искоса взглянул на неё, перо на мгновение замерло.

— Я разговаривал с Гарри, — ответил он после секундного размышления. — Я не «совершенно безответственный», знаешь ли, — добавил парень, почти идеально скопировав её интонацию. — У меня была уважительная причина.

Смутившись, Гермиона опустила глаза.

— Прости, — извинилась она. — Я просто подумала… Что-то не так? Я имею в виду, за исключением…

— Да нет, ему просто надо было отвлечься, я думаю, — отозвался Рон, нахмурившись в сторону учебника. — Сколько унций пчелиных глаз…?

— Две, — ответила Гермиона, поудобнее устраиваясь на диване и приготовившись ждать. Это было меньшее, что она могла сделать. Если бы только была возможность узнать, кто нуждался в ней и когда! Всё бы стало гораздо проще. Гарри нуждался в ней, и Драко тоже, и прошлым вечером она помогала Драко — в конце концов, Гермиона должна была услышать, что говорил ему Снейп, но…

Но она жалела, что не вернулась вовремя, чтобы помочь и Гарри тоже. Хотя, конечно, это было невозможно. Ей пришлось отбывать «наказание» у Снейпа, а потом Дин и Падма перехватили её по дороге в гостиную и попросили порепетировать сцену хождения во сне, и к тому времени, когда они закончили, Гермиона была выжата как лимон. У неё остались силы лишь на то, чтобы заползти под одеяло и полночи лежать без сна, ворочаясь и пытаясь думать о чём угодно, кроме Драко, его Чёрной метки и крови на руках.

— Готово, — театрально объявил Рон, отбрасывая перо и начиная собираться. — Давай быстро заглянем на завтрак, я умираю от голода.

Гермиона не смогла сдержать улыбку; типичный Рон. Они вместе направились к портрету и вышли в прохладный коридор, шагая бок о бок в приятном утреннем молчании. Мысли Гермионы неизменно возвращались к Драко, что происходило слишком часто в последние дни. Она надеялась, что он не догадается, кто рассказал обо всём Снейпу, или о том, что она подслушала их разговор; он придёт в ярость, если узнает. Тем не менее, Гермиона сделала это для его же блага, так что у неё были все причины оправдать свою… не то чтобы ложь, но недомолвку. И учитывая то, что он сказал Снейпу…

— Ты выглядишь взволнованной, — сказал Рон с видом человека, который мимоходом прокомментировал погоду, однако он бросил на Гермиону косой взгляд. Она знала Рона, и этот взгляд означал, что он не просто «мимоходом прокомментировал».

Долю секунды Гермиона пребывала в полной уверенности, что он знает. О Драко, о его метке, о его безумии, о его чувствах… но потом остановила себя, понимая, что это невозможно, если только он не подслушивал все их разговоры. Гарри. Он думает, что она волнуется за Гарри — и, конечно, так оно и было, но в меньшей степени по сравнению с волнением за Драко. В первую очередь, потому что Гарри неплохо справлялся, несмотря на лёгкую меланхолию и задумчивость, в то время как Драко терял рассудок.

Назад к Рону. Гермиона слегка нахмурилась, позволяя беспокойству сильнее проступить на лице.

— Просто… учитывая то, что случилось со Снейпом, его видение и ещё… Нюхалз, конечно. — Она же не могла произнести имя Сириуса посреди школьного коридора. — Я просто немного волнуюсь за Гарри.

Это было правдой, она действительно волновалась за него. Гермиона не лгала, просто умалчивала о некоторых деталях вроде огромной проблемы в лице Драко.

— С ним всё будет в порядке, — сказал Рон ободряющим тоном. — Не переживай, он справляется.

Именно так Гермиона и думала, но слышать это от Рона — когда он считал, что она беспокоилась исключительно за Гарри — было приятно. На мгновение она пожалела, что не может рассказать ему о Драко, но вовремя прикусила язык. Было бы интересно узнать мысли Рона по этому поводу, пусть даже и простое тёплое утешение, но Гермиона прекрасно понимала, что никогда этого не сделает. Она никогда не смогла бы убедить себя, что раскрыть Рону секрет Драко — это необходимое и оправданное действие, в отличие от признания Снейпу.

Вместо этого Гермиона лишь тепло улыбнулась.

— Спасибо, Рон, — поблагодарила она. — Я… ты прав. Гарри справится.

* * *

Уроки закончились, не успев начаться; это был один из тех дней, когда казалось, что целые часы пролетают в считанные минуты, пока день судорожно гонится за закатом, забыв о естественном течении времени. Завтрак ещё не успел закончиться, как солнце уже склонилось к горизонту.

Гарри и Рон ушли на тренировку, после которой Гермиона поклялась отложить домашнюю работу — в пятницу она могла позволить себе такую роскошь — и провести остаток вечера с друзьями возле камина в гриффиндорской гостиной.

Но сейчас у неё оставался почти час до их возвращения и большое задание по нумерологии, которое надо было сдать в понедельник, и Гермиона направлялась к своему обычному месту в библиотеке, готовясь к погружению в цифры. Ей всегда нравилась нумерология: точная наука, в которой у тебя получались точные ответы, которые были или правильными, или неправильными — то, что нужно, после нюансов и сложностей трансфигурации или зельеварения. Нумерология была сложной, разумеется, но в гораздо более…

Она так и не закончила мысль, потому что как раз обогнула книжный шкаф по пути к своему любимому столу, за которым сейчас сидел Драко Малфой.

На столе перед ним лежал раскрытый свиток пергамента и аккуратно разложенные учебники. Чернильница стояла слева, перо лениво зависло, зажатое между большим и указательным пальцами. Драко написал заголовок и пару предложений, не больше.

Он её не заметил и выглядел, одним словом, отрешённо. Свободная рука подпирала опущенный подбородок, и он рассеянно смотрел на ряды книг, расставленные перед ним, пряди волос небрежно падали на его лицо. Гермионе стало интересно, дотрагивается ли он до волос, когда впадает в задумчивость.

Оглядевшись по сторонам, она приняла решение. Не следовало отвлекать Драко; только не из-за чего-то малозначительного вроде домашней работы, когда Гермиона могла с лёгкостью найти свободный стол. Когда она знала, что он… испытывал к ней какие-то чувства, и что это лишь усложнит ситуацию. Лучше оставить его в покое, пока не появится необходимость заговорить: на репетиции или в момент безумия, когда он будет в ней нуждаться.

Гермиона молча сделала шаг назад, но, должно быть, Драко заметил движение краем глаза. Он обернулся так резко, что она практически не заметила, как повернулась его голова. Гермиона увидела, как на его лице отразилась краткая вспышка чего-то, что она не успела определить, а затем он нахмурился, и на его лице отразилось настороженное любопытство. Взгляд Драко, который ещё мгновение назад был мягким и рассеянным, теперь стал резким и пронизывающим, заставляя Гермиону застыть на месте.

— Я просто хотела сделать домашнее задание, — услышала она свой голос и отступила ещё на шаг. — Я найду другой стол.

Драко склонил голову набок, задумчиво рассматривая девушку, словно она была загадкой, которую он никак не мог до конца разгадать. Гермиона поняла, что видела этот взгляд раньше: на нумерологии, когда Драко пытался решить особенно сложную задачу.

— Здесь хватит места для двоих, — наконец произнёс он медленно и непривычно отчётливо, одновременно с этим убирая стопку книг с соседнего стула. К столу были приставлены ещё три стула, но он убирал книги с ближайшего. Гермиона нервно переминалась с ноги на ногу у входа в их закуток.

— Я не хочу тебе мешать, — снова попробовала она, не желая называть истинную причину, по которой считала, что ей лучше найти другое место. — Тут достаточно незанятых столов.

Драко покачал головой.

— Чушь, — сказал он, вскидывая подбородок в той аристократичной, властной манере, уже знакомой Гермионе. Ей стало интересно, знает ли он, как при таком положении головы свет ложится на его скулы и подбородок, и поклялась не говорить ему. Иначе он начнёт делать это постоянно, подумала она с улыбкой.

— Садись.

Гермиона не хотела спорить, прекрасно понимая, что это ни к чему не приведёт. И она не могла сесть на другой стул теперь, когда для неё специально освободили соседний. Аккуратно, словно ожидая, что он взорвётся, Гермиона заняла стул рядом с Драко.

Он склонился над своей работой, невесомые на вид волосы опустились, закрывая от Гермионы его глаза, и она на мгновение нерешительно замерла, но затем открыла школьную сумку и принялась доставать свои вещи. Сбоку заскрипело перо, соприкасаясь с пергаментом, и она позволила себе немного расслабиться. Если они оба займутся своей домашней работой, то смогут провести час вместе без инцидентов. Это может даже оказаться приятно — сидеть и работать бок о бок с кем-то, самостоятельно, но в то же время в приятной дружеской атмосфере.

Гермиона закончила раскладывать книги и пергаменты, заметив, что её система совсем незначительно отличалась от малфоевской; Гарри и Рон, напротив, предпочитали раскладывать свои вещи случайным образом, почти беспорядочно. Улыбнувшись, Гермиона коснулась пергамента кончиком пера, и несколько минут тишина нарушалась лишь успокаивающим поскрипыванием двух перьев с редкими короткими паузами, когда Драко искал что-то в учебнике или когда Гермиона отвлекалась, чтобы прочесть следующий вопрос.

А потом она поняла, что одна из пауз Драко затянулась как минимум на пять минут.

Гермиона замерла посреди решения задачи, размышляя. Он мог вполне невинно замечтаться. Это было возможно. Но в его состоянии? Маловероятно. Любые мечты наверняка сводились к кошмарам.

Или он мог искать информацию в учебнике и зачитаться парой абзацев. Это тоже могло произойти. Сделав вдох и мысленно приказав себе не быть глупой, Гермиона едва заметно повернула голову.

Он смотрел на неё.

Не просто смотрел, но… Поражало выражение его лица. Драко был хорошим актёром и в жизни, и в постановке, поэтому обыкновенно мог спрятать эмоции, если не находился во власти безумия. Сейчас Драко ничего не скрывал — знал ли он, что она смотрит? — и казалось, что все чувства, все эмоции отражались в его глазах.

По большей части, он выглядел напуганным.

«Напуганный» это ещё мягко сказано. Драко выглядел как человек, повстречавший легион боггартов; он был гораздо больше, чем просто напуган. Но под страхом и опасением скрывались и другие эмоции. Растерянность показалась на мгновение, тошнота, неуверенность. Любовь, очень кратко отразившаяся в тёплом взгляде, заставляя желудок сжаться.

А потом он, должно быть, понял, что она смотрит, потому что его глаза внезапно беспокойно расширились. Гермиона заметила, как напряглись его плечи, и когда она вновь посмотрела на его лицо, оно выражало уже привычное замкнутое спокойствие.

Но не совсем непроницаемое, потому что некоторые эмоции всё-таки проступали на лице. Любопытство, в первую очередь, и Гермиона ощутила раздражение от того, что он закрывался от неё. Она хотела видеть, что Драко чувствует, знать наверняка, о чём он думает, хотела помочь. Но, конечно, она никогда не могла знать всё это с абсолютной точностью. И у Драко было право на личное пространство.

— Хочешь, чтобы я ушла? — спросила она, чувствуя некоторое волнение под его твёрдым взглядом. Он медленно покачал головой, вытянул руку, словно хотел дотронуться до неё, но потом передумал.

— Я хочу… — начал было он и нахмурился. — Я не знаю, чего хочу.

Его рука опустилась, взгляд сам по себе переместился прочь от Гермионы.

— Я хочу… — снова начал он и замолчал, покачал головой, пытаясь сбросить с себя какие-то чувства. Гермиона захотела положить ладонь ему на плечо, но не посмела, прекрасно понимая, как это может на него повлиять.

— Ничто… больше не имеет смысла, — произнёс Драко так тихо, что Гермиона не знала, разговаривал ли он с ней или с самим собой. — Я всегда знал. Я всегда знал, что хорошо, а что неправильно, кто прав, а кто нет, и я знал, что должен делать, а чего не должен делать никогда, я знал, что я люблю, а что ненавижу. И всё было так просто. — Когда он говорил, слова вылетали на одном длинном выдохе, без пауз. — А теперь… Теперь всё разрушилось, всё сломалось, всё… рассыпалось… Как пыль. — Он с усилием перевёл взгляд на Гермиону и посмотрел ей в глаза. — Просто исчезло, потому что истина может оказаться ложью, а ложь — истиной, добро станет злом, а зло — добром, и я уже ничего не понимаю. Я не знаю, где небо, а где земля. Всё потеряно…

— Драко? — прошептала она, и её рука сама нашла путь до его ладони. — Драко, я… я знаю…

Он склонил голову набок, и его взгляд немедленно заставил её замолчать. Мгновение Гермиона чувствовала себя как подопытный образец, который пытаются изучить с клиническим отсутствием эмоций и понять, а затем она почувствовала себя как… как человек, которого хотят оберегать и любить, и это был тот же взгляд, который беззвучно высказывал такие противоречивые чувства.

А затем Драко поднял руки, мягко и осторожно, и обхватил ими шею Гермионы. Со стороны это выглядело так, словно он пытался задушить её, и сознание заполнила внезапная дикая мысль о том, что случится, если кто-то зайдёт и увидит их. Наверняка подумают, что тут совершается убийство.

Вот только он не сжимал — просто позволил рукам свободно обхватить её шею. Кожа Драко была тёплой, а ладони мягкими; Гермиона, не задумываясь о своих действиях, чуть запрокинула голову, давая ему лучший доступ, и только после этого осознала, что делает. Он мог убить её в любой момент, выдавить из неё жизнь вместе с дыханием…

Одна рука нежно провела по коже, и — как это вообще получилось? — его лицо оказалось так близко, что Гермиона ощутила его дыхание на своих губах, когда Драко заговорил:

— Зло станет правдой, правда — злом, — прошептал он. И на мгновение Гермиона не могла даже задуматься над значением его слов, потому что все мысли были заняты тем, какие мягкие у него ладони, как двигаются его губы, как тёплое дыхание щекочет кожу…

А потом, не отдавая себе отчёта, она преодолела жалкий сантиметр, разделявший их, и поцеловала Драко.

Гермиона не могла дышать, вовсе не из-за его ладоней на шее, но из-за его губ, двигавшихся в одном ритме с её губами. Она целовалась с Крамом, но никогда, ничего подобного… Его ладони переместились, скользнув ниже. Драко пальцем очертил её ключицу, останавливаясь в ложбинке у основания шеи, и когда только в библиотеке стало так тихо, или это их дыхание стало таким громким?

Поцелуй был осторожным, потому что она не могла ясно мыслить и сомневалась, что это под силу Драко, но первое же соприкосновение губ не было похоже ни на что, и Гермиона не смогла бы его описать. Оно было как безумие и как здравый смысл, слитые воедино, как возвращение в забытый, но родной дом, словно они нашли безопасное место посреди бури. Руки Гермионы поднялись против её воли, запутываясь пальцами в его волосах — таких же мягких на ощупь, как и на вид — и…

И в одно мгновение всё прекратилось; руки Драко больше не касались её кожи, его губы оторвались от её губ, и Гермиона распахнула глаза, понимая, что он смотрит на неё в полнейшем изумлении, в полнейшем ужасе. Он выглядел так, словно только что кого-то убил.

О чём она только думала? Почему она… нет, Гермиона не хотела знать ответ на этот вопрос. Она не позволила себе задать его. Она должна была сконцентрироваться на Драко.

Он находился так далеко от неё, насколько это было возможно, не свалившись со стула. Побелевшие пальцы крепко сжимали подлокотники. Гермиона заставила себя посмотреть на них, прежде чем медленно перевела взгляд выше, страшась того, что увидит на лице Драко.

Как она могла не догадаться? Как могла не понять, что она… нет, она не должна была думать об этом сейчас — позднее, возможно, но не сейчас.

Взгляд добрался до его лица, позволяя рассматривать его лишь маленькими частями, чтобы было легче принять то, что оно выражало. Сначала рот, всё ещё слегка приоткрытый от ужаса, губы более красные, чем обычно — о, она обязана была понять, она не должна была позволять себе — и его кожа. Гермиона помнила главу про вампиров из учебника по Тёмным искусствам с большой цветной иллюстрацией жертвы — мёртвой, разумеется — из которой была высосана вся кровь, отчего кожа казалась невозможно белой.

Кожа Драко выглядела так же.

А затем взгляд добрался до глаз. Гермиона успела представить все эмоции, которые могли в них отразиться — каждая новая хуже предыдущей: безумие, ненависть, страх, отвращение — но то, что оказалось там на самом деле, было гораздо страшнее. Его глаза были пустыми и безжизненными. Не такими пустыми, словно Драко старался скрыть свои чувства, но пустыми в другом смысле: в них не отражалось ничего, потому что он не мог думать, не мог даже приблизиться к осознанию…

Гермиона ощутила холод сзади на шее — там, где раньше были его ладони. Часто моргая, она опустила глаза, не зная, что сказать, как исправить ситуацию. Она ничего не могла сделать. Это была её вина, она должна была понять, что… Она должна была лучше себя контролировать, должна была остановиться, должна была подумать…

— Драко? — её голос прозвучал едва ли громче шёпота. Драко издал странный придушенный звук, а затем тишина нарушалась только их дыханием; его было слишком частым.

Гермиона желала протянуть к нему руку и помочь, даже простого объятия было бы достаточно — немного физического тепла, немного человеческого контакта. Но как она могла? Это лишь сделает ситуацию хуже. Это лишь сильнее ранит его. И как она вообще могла теперь доверять собственным порывам? В свете того… того, что она только что сделала, откуда ей было знать, что желание прикоснуться к Драко не имеет под собой исключительно эгоистичных намерений?

Нет. Гермиона хотела помочь ему, в этом она была уверена. Но всё же…

Его дыхание внезапно замерло, и Гермиона увидела, что Драко смотрит на неё, и на лице его отражаются все эмоции, которых она так боялась, и даже ещё больше. Отвращение сражалось с отчаянием, страх боролся с желанием, ненависть — с любовью, и чем она могла помочь? Отвернуться от него было бы не менее болезненно, чем прикоснуться к нему, но что она могла сделать? Она должна была помочь, но ничто, ничто…

— Гермиона.

Она вздрогнула: одно это слово прозвучало так, словно забрало у Драко последние силы, словно разговор требовал неимоверного преодоления с его стороны.

— Просто… просто уйди. Пожалуйста.

Ему не надо было повторять дважды; Гермиона даже не собрала свои учебники. Поспешно схватив школьную сумку, она пошатываясь поднялась на ноги, попутно уронив стул, но даже не остановившись, чтобы его поднять, и быстрым шагом направилась в башню Гриффиндора, сбегая от того, что не хотела понимать.

Общая гостиная Гриффиндора пребывала в блаженной тишине, почти пустая, за исключением пары тихих групп студентов. Ни с кем из них Гермиона не была близко знакома — ещё одна маленькая удача, потому что сейчас она не имела никакого желания с кем-то разговаривать. Только не теперь, не после… не после того, что произошло. Гермиона просто хотела побыть одна, не придумывая никаких оправданий.

Ей требовалось всё обдумать — распутать ужасный клубок и привести его хотя бы в какое-то подобие порядка, пока она не сошла с ума, как Драко. Ей нужен был её любимый дальний угол тёплой и знакомой гостиной, чтобы во всём разобраться.

Опустившись в потёртое, по-домашнему уютное кресло, Гермиона подтянула колени к груди и прикрыла глаза. Воспоминания о прикосновении губ, его губ, вернулось как эхо. Насколько осторожным он был, почти робким. От того ли, что боялся напугать её, или причиной стало извращённое понимание человечности, кричавшее ему, чтобы он к ней не прикасался, — этого Гермиона не знала. И его руки, его руки на её коже…

Гермиона усилием воли открыла глаза, ощутив внезапную дрожь в теле. Нет, не нужно думать о случившемся. Это было ошибкой. Это было неправильно, и это причинило ему боль. Гермиона слишком хорошо помнила выражение ужаса в глазах Драко. Он думал, что маглорождённые не люди, что они животные — даже хуже животных. И поцеловать одну из них… Гермиона попыталась не обращать внимания на пронзившую тело боль. Боль исключительно оттого, что она ненавидела предрассудки. Только потому что терпеть не могла беспочвенные предубеждения, а вовсе не потому что хотела понравиться Драко. Абсолютно точно.

Гермиона снова закрыла глаза, переплетая пальцы, пытаясь не вспоминать о поцелуе. И чем только думала? Она глубоко вздохнула, с тревогой осознавая, что для следующей мысли ей потребуется собрать в кулак всю свою храбрость.

Он нравился ей?


Это просто невозможно. Он же… он же Малфой. Пожиратель смерти, ослепленный предрассудками, и они с Гермионой ненавидели друг друга целую вечность. Даже если чувство вины сводило его с ума, даже если его предубеждения ломались и трещали по швам, выбивая почву из-под ног, оставляя Драко уязвимым и незащищённым. Даже если он нуждался в ней, даже если он мог быть хорошим, когда хотел этого. И умным, и забавным, и честным, и очень талантливым актёром. И совсем не лишённым внешней привлекательности.

Даже если с того момента, когда их губы соприкоснулись, она прекрасно знала, что уже не испытывает к нему ненависти.

Совсем наоборот.

Гермиона откинулась на мягкую спинку дивана, нервно растирая ладони и позволяя себе вздохнуть. Она передумала: сейчас Гермиона была бы совсем не против, если бы кто-то подошёл и спросил, как у неё дела. Правду бы не рассказала, но использовала бы шанс отвлечься на что-то более простое. На тривиальные вещи вроде домашней работы и сцены, возводимой в Большом зале.

Но такие мысли казались Гермионе эгоистичными, или, быть может, она просто пыталась сбежать от неприятных размышлений. Драко должен быть в приоритете; Драко, поцелуй и план дальнейших действий.

Гермиона не могла не думать, насколько проще всё стало бы без этих лишних осложнений. Если бы только она могла жить в мире, где Драко не был Пожирателем или полусумасшедшим, где Волдеморт никогда не приходил к власти, тем более дважды; где все они были обычными людьми и могли жить без оглядки на политику, предрассудки и душевные расстройства. Где единственным вопросом было бы, нравится ли она ему, а он — ей. Где проблема казалась бы простой.

Но простой она не была, и никакие эгоистичные желания не могли этого изменить. Если Гермиона хочет помочь Драко — а она этого хочет, — надо определиться с дальнейшими действиями.

Она нравилась Драко, в том самом смысле — Гермиона не могла использовать более точное определение, оно казалось слишком пугающим, — и Драко ей тоже нравился. Но когда всё усложнялось его предубеждениями против маглорождённых, его хрупким душевным состоянием из-за убийств магов и маглорождённых, его причастностью к Пожирателям Смерти…

В итоге всё сводилось к предрассудкам. Драко по-прежнему верил, что убийства маглов оправданы, что это правильно, что он должен получать удовольствие от пыток. Вот только его совесть утверждала обратное. Если Гермиона сможет уничтожить предрассудки, он всё равно останется виновен в убийствах — этого уже не изменить, — но Драко хотя бы сможет отделить правду от лжи. И он… он не будет терзать себя за симпатию к ней. Гермиона не знала, что и думать. Она пришла к выводу, что для начала надо разрушить предубеждения Драко. Но как?

Сейчас она ничего не могла с ними поделать. Любые попытки с её стороны лишь усилят конфликт между желаниями Драко и его убеждениями; доведут до точки кипения, после которой и без того хрупкое душевное равновесие предаст его в очередной раз, а Гермиона даже думать не хотела о том, что произойдёт, если он потеряет рассудок навсегда. Сейчас ещё сохранялась весомая надежда на восстановление, потому что большую часть времени Драко вёл себя не менее здраво, чем любой другой. Но если ситуация станет хуже…

Гермиона нервно поёрзала в кресле, пытаясь устроиться поудобнее. Что же ей оставалось делать, если она не могла активно бороться с предрассудками Драко? Наверное, всё-таки хорошо, что она рассказала обо всём Снейпу, потому что у самой Гермионы руки были связаны. Драко и без того придётся пережить многочисленные репетиции и прогоны с мыслями, которые обязательно будут занимать его голову, стоит ему увидеть её, подумать о ней…

Заметив краем глаза какое-то движение, Гермиона повернула голову в сторону портрета, никого особенно не ожидая увидеть. К её удивлению, в гостиную вошёл Гарри; его щёки заметно отливали розовым даже в багровой гостиной, где любые оттенки красного обычно бледнели в сравнении с оформлением комнаты.

Он встретился с Гермионой взглядом, коротко улыбнулся и поспешил к ней. Она была не против такого вмешательства — сама хотела отвлечься, — хотя и удивилась, что с ним не было Рона и Джинни.

— Привет, — улыбнулась она, как только Гарри оказался рядом. — Ты какой-то уставший. Тренировка?

— Что? — переспросил он, усаживаясь на край дивана. — А, нет. Я был… эм… — Гарри на мгновение замолчал, теребя пальцами край рукава мантии. Он окинул гостиную вороватым взглядом и склонился ближе к Гермионе, прежде чем продолжить негромким доверительным тоном: — Ты помнишь… видение?

Гермиона кивнула — такое было сложно забыть. Гарри ещё раз с подозрением оглядел комнату, после чего продолжил:

— Дамблдор уговорил Снейпа снова учить меня окклюменции.

— Так ты был у него? — спросила Гермиона, ощущая внезапный страх. Снейп всё так же ненавидел Гарри, и она сомневалась, что видение и последующее спасение что-то изменили. Почти рефлекторно она внимательным взглядом изучила лицо Гарри на любые подозрительные признаки. Огонь в камине высвечивал неглубокие морщины на лбу парня, чуть искривлённые губы… — Ты в порядке?

— Да, — заверил он. — Всё прошло… на удивление хорошо. Снейп ничего не сказал насчёт видения или того, что я увидел в… или того, что случилось в прошлом, — поспешно закончил Гарри. Гермиона не обратила внимания.

— Уверен? — уточнила она. — По тебе не скажешь, что всё нормально. Я никому не расскажу, ты же знаешь.

— Знаю, — кивнул Гарри, устремив задумчивый взгляд на стену. — Но ничего не произошло, правда. Просто окклюменция даётся мне немногим лучше, чем раньше, так что приходится снова проживать все воспоминания. По ощущениям — как будто я провёл несколько часов с дементором, вот только Снейпа не отпугнёшь патронусом.

Гарри сопроводил слова слабой улыбкой. Несмотря на его попытку пошутить, Гермиона поёжилась.

— Ты в порядке? — спросила она, почувствовав себя глупо ещё до того, как вопрос повис в воздухе. — Я… в том смысле… ты видел…?

— Сириуса, — закончил за неё Гарри с явной болью в голосе и кивнул. — Да. И весь стандартный набор. Ненавижу некоторые воспоминания. Обычно получается задвинуть их подальше, но потом они возвращаются, и я будто проживаю всё заново.

Гермиона не знала, как поступить. Подобрать правильные слова было почти так же тяжело, как помочь Драко. Она осторожно склонилась, покрывая расстояние между ними, и мягко сжала ладонь Гарри. Он встретился с ней взглядом и улыбнулся.

— Спасибо. Мне скоро полегчает. Помогает, что… теперь я хочу заниматься окклюменцией.

— Правда?

Гарри коротко кивнул.

— Да. Потому что… — он на секунду замолчал, яростно устремив взгляд в никуда, его ладонь сжалась на подлокотнике. — Потому что, если бы я научился этому раньше, Сириус бы… он бы не умер. Поэтому я должен научиться сейчас, я хочу научиться. В каком-то смысле это моё наказание. Если бы я тогда не сбежал…

— Перестань себя винить, — твёрдо прервала его Гермиона. Гарри лишь пожал плечами — он слышал этот совет тысячу раз до неё.

— В общем, я вроде как даже рад, что всё так получилось, — закончил он, словно Гермиона его и не перебивала. Тень неразличимой эмоции скользнула по его лицу. — Но я действительно чувствую себя виноватым… Я хотел…

Он осёкся, и Гермиона дала ему несколько секунд, прежде чем побудить к продолжению. Гарри заметно побледнел с тех пор, как пришёл в гостиную, хотя огонь в камине всё ещё придавал его лицу красноватый оттенок.

— Продолжай, — мягко попросила Гермиона.

Гарри нахмурился, затем поднял глаза, вновь встречаясь с ней взглядом. В выражении его лица она заметила нечто очень похожее на раскаяние, прежде чем он признался:

— Когда приходили видения о Сириусе и Снейпе, мне хотелось… Я мечтал о том, чтобы всё было по-другому. Чтобы Сириус выжил, а Снейп… — он осёкся и отвернулся. — Ужасное желание.

Гермиона не знала, что ответить, не знала, можно ли тут вообще что-то сказать. Безмолвно, она вновь дотронулась до руки Гарри и сжала в успокаивающем жесте. Он вскинул голову, на его лице отразилось явное волнение.

— Но это вполне нормально, — отозвалась Гермиона, найдя в себе силы. — Я хочу сказать, что Сириус… он был твоим крёстным. И ты никогда не питал особой симпатии к Снейпу. Люди всегда мечтают вернуть своих близких, когда они… — Она не хотела говорить «умирают».

— Не то чтобы я хочу, чтобы Снейп умер, — продолжил Гарри так, словно пытался оправдаться. — Просто… если бы я мог выбрать, кого из них спасти…

— Не терзай себя, — успокаивающе произнесла Гермиона. — Думаю, это… просто человеческая природа. Не значит, что это хорошо, разумеется, но это и… не обязательно плохо.

Гарри кивнул и на несколько мгновений скрылся за маской задумчивости, а потом посмотрел Гермионе в глаза и улыбнулся по-настоящему.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Думаю, мне было необходимо это услышать.

* * *

— Но я всё равно не понимаю, почему… Чёрт возьми, — Рон в явном изумлении уставился на центр Большого зала. — Эта штука будет гигантской!

Стремительно приближающийся день премьеры стал одной из самых обсуждаемых тем в школе с момента объявления о постановке. Новость продолжила набирать обороты, когда режиссёры сообщили точные даты представлений, угрожающе маячившие на горизонте. Главные обсуждения прошлого вечера крутились вокруг сцены, модель которой видели только актёры, что лишь подогревало всеобщий интерес к пьесе.

Сцена, как отметил Рон, должна была стать огромной, и трое друзей остановились у двери в Большой зал, чтобы оценить масштабы. Повезло, что зал и сам обладал внушительными размерами, но даже при таком раскладе сцена с закулисным пространством занимала почти треть всей площади.

Оставшуюся часть занимали завтракающие студенты. Столы теперь были разделены пополам, так что вместо одного длинного у каждого факультета оказалось по два, установленных параллельно друг другу. За ними активно обсуждалась предстоящая премьера. Учительский стол располагался по другую сторону возводимой сцены; Гермиона заметила Дамблдора, жизнерадостно намазывающего джем на горку блинов, и профессора Снейпа, задумчиво гипнотизирующего свою тарелку мрачным взглядом.

— Кажется, у меня развивается боязнь сцены, — угрюмо заметил Гарри, когда они приблизились к гриффиндорским столам, — а её ещё даже не установили.

— Но у тебя отлично получается Макдуф, — заверила его Гермиона, невольно то и дело посматривая на незаконченную конструкцию.

— До тех пор, пока я не забуду слова, или споткнусь, или пропущу свой выход… — почти шутливо заметил Гарри, заняв пустое место и потянувшись за сосисками.

Рон неприязненно покачал головой.

— Радует, что я не пошёл на прослушивания, — сказал он.

Парни продолжили разговор, с голодным рвением наполняя тарелки и бодро налегая на плотный английский завтрак. Гермиона с удовлетворением отметила для себя, что Гарри выглядел неплохо. Разумеется, это не всегда значило, что у него действительно всё хорошо, но, по крайней мере, позволяло верить, что он держал ситуацию под контролем.

Взгляд в очередной раз невольно переместился на сцену, пока Гермиона тянулась за тостом. Вид площадки, как напоминание о стремительно ускользающем времени, наполнял сердце одновременно и волнением, и предвкушением. Мысль о том, что через несколько коротких недель она взойдёт на законченную сцену в роли леди Макбет перед многолюдной аудиторией… Смесь противоречивых чувств пружиной свернулась в животе, и Гермиона поняла, что аппетит совершенно пропал.

Прекрасно зная, что если не поест сейчас, то к обеду ужасно проголодается, Гермиона всё же начала задумчиво жевать тост, и, прежде чем она успела себя остановить, взгляд с любопытством скользнул по столам Слизерина, выискивая Драко.

Она заметила его почти мгновенно; он сидел спиной к гриффиндорским столам, склонив голову так низко, что Гермиона практически её не видела. Это ведь должно было насторожить не только Гермиону, верно? Обычно Драко сидел лицом к залу и другим факультетам, учитывая то, что стол Слизерина находился у противоположной от Гриффиндора стены. На самом деле Гермиона не могла вспомнить, чтобы Драко хоть раз разворачивался лицом к стене. И — она мрачно оторвала кусочек тоста, — было несложно догадаться, на что или, скорее, на кого он не хотел смотреть. О чём не хотел думать и вспоминать.

И в этом Гермиона не могла его винить.

Должно же быть хоть что-то, что она может сделать. Рассказать ещё кому-то о проблеме Драко? Снейп был очевидным выбором, и Гермиона знала, что он передал информацию Дамблдору. Кто ещё? Точно никто из оставшихся учителей, заключила она, окинув их стол быстрым взглядом. Ни один из них не…

Совиное уханье раздалось прямо над головой, и Гермиона подскочила, оглядываясь на почтовых сов, рассекавших воздух Большого зала. Похоже, она настолько погрузилась в свои размышления, что не заметила, как они прилетели. Чаще всего Гермиона не обращала на птиц особого внимания: Рон был единственным из них троих, кто регулярно получал письма. Гермиона старалась не отправлять послания домой чаще, чем раз в две недели, прекрасно понимая, что родителям будет сложно оправдать перед соседями регулярное появление сов. Гарри, разумеется, никогда не писал Дурслям, если только это не было продиктовано острой необходимостью, и те отвечали ему взаимностью.

Поэтому они с Гарри были весьма удивлены, когда две совы приземлились на стол возле них, держа в клювах идентичные свитки.

Гарри нахмурился, забирая пергамент у ближайшей к нему птицы.

— Кто мог мне написать? — удивлённо пробормотал он.

— Кто-то из школы, — заметил Рон. — Видишь, у совы школьная бирка. — Он уставился на совиную массу, кружившую в воздухе; птицы уже возвращались в школьную совятню или к своим хозяевам. — Но их сегодня больше, чем обычно.

— Есть только один способ выяснить, — сказала Гермиона, разворачивая свой свиток. Тайна раскрылась, как только она узнала почерк Меган.

«Уверена, вы все уже знаете, что постановка назначена на последние выходные семестра, по одному выступлению за вечер. На субботнем представлении будет присутствовать экзаменатор из комитета ЖАБА по магловедению, чтобы выставить финальную оценку нашей режиссуре.

Разумеется, времени остаётся совсем немного. Репетиции уже расписаны на оставшиеся недели, включая полные прогоны всей постановки, примерку костюмов и генеральную репетицию. Прошу обратить внимание, что все репетиции ВАЖНЫ и имеют приоритет над любыми другими внешкольными занятиями. Мы также просим вас организовать дополнительные встречи в свободное время».

За текстом письма следовал аккуратно составленный список всех репетиций, которые Гермиона должна была посетить. Она бегло просмотрела его, заметив, что примерка костюма назначена на следующий день, и повернулась к Гарри.

— Что ж, это всё объясняет, — сказал он, отрезав небольшой кусочек бекона для совы и потрепав её по голове, прежде чем позволить улететь. — Ты знаешь, какие у нас будут костюмы?

Гермиона смерила его укоризненным взглядом.

— Если бы ты внимательно слушал режиссёров на собрании… — Она оставила предложение красноречиво висеть в воздухе; Гарри покорно склонил голову и смущённо посмотрел на подругу. Она с трудом подавила улыбку. Сова, доставившая письмо, потянула её за рукав, прося разрешения улететь.

Гермиона уже собиралась утащить сосиску с большого подноса перед собой, чтобы отдать кусочек маленькому почтальону в качестве благодарности, когда её поразила внезапная мысль.

— Подожди минутку, — попросила она, обращаясь к сове, но не отрывая взгляда от Драко. — Доставишь ещё одно письмо для меня? Я дам тебе целую сосиску.

Сова с энтузиазмом ухнула, и Гермиона открыла школьную сумку, выуживая оттуда перо, чернила и пергамент. Расчистив место на столе, она нацарапала короткую записку:

Драко, ты не хочешь встретиться и порепетировать? На том же месте, в то же время, если тебе удобно.

Она замерла, прежде чем написать своё имя, немного подумала и добавила ещё строчку:

Нам необязательно обсуждать то, что произошло. Можем представить, что ничего не было.

Гермиона

Она быстро сложила записку пополам, а затем ещё раз, пока Гарри и Рон не заметили содержимое или пока тугой узел в животе, восставший против идеи «представить, что ничего не было», не заставил её передумать. Гермиона передала письмо сове и скормила ей обещанную сосиску, которую та жадно проглотила, странным образом напомнив девушке Рона.

— Отнеси её Драко Малфою, пожалуйста, — попросила Гермиона. — Он вон там, за слизеринским столом.

Сова кивнула, крепко ухватила записку и взлетела. Рон нахмурился.

— А ему-то ты зачем пишешь? — ошеломлённо спросил он, но затем, догадавшись, добавил: — А. Постановочные дела.

— Репетиции, — согласно кивнула Гермиона, наблюдая, как сова опустилась возле Драко, как он забрал у птицы записку и прочитал — о, как бы она хотела видеть его лицо. Он ничем себя не выдал, но убрал пергамент в карман мантии и кивнул сове, которая почти обиженно оторвалась от стола. Драко ничем её не угостил. Плохой знак?

— Так какой у тебя костюм, Гермиона? — вновь спросил Гарри, возвращая её внимание к гриффиндорскому столу. — Оказывается, мне придётся порвать на себе рубашку, когда… ну, знаешь. Когда убивают семью Макдуфа. Что насчёт остальных?

Гермиона, внимательно слушавшая режиссёров на всех собраниях, заставила себя на время забыть о Драко и принялась объяснять.

Драко её избегал.

Он не ответил на записку, которую Гермиона отправила ему за завтраком, как и на ту, которую она послала ему на следующий день и на день после. Разумеется, они пересекались на репетициях, но Драко не сказал ей ни слова помимо того, что требовал сценарий, а выражение его лица, когда он не играл, оставалось совершенно безразличным. Драко хорошо удавалось контролировать эмоции — ничего другого не следовало и ожидать.

Гермиона дважды пыталась перехватить его после репетиций, но оба раза он буквально срывался с места, не оставляя ей никаких шансов. Она даже не знала, что скажет ему, если догонит. Им нужно было договориться о дополнительных репетициях. Как минимум в этом Гермиона была уверена. Но всё, что выходило за рамки пьесы, за рамки простой необходимости отточить актёрское мастерство до премьеры…

Здесь Гермиона чувствовала себя слепым котёнком. Она постоянно прокручивала в голове проблему, но не видела выхода, не видела возможности найти оптимальный баланс между необходимостью остановить безумие Драко, разрушить его предрассудки, заставить отвернуться от Волдеморта и успокоить его.

И её собственными чувствами, разумеется, но Гермиона сказала себе, что они не имеют значения. Драко был в приоритете; её личные надежды и чаяния должны занять второе место. Это было необходимо.

Но прошли три дня, в которые Драко избегал даже смотреть на неё, намеренно стараясь вставать так, чтобы этого делать не приходилось. И несмотря на то, что Гермиона не знала, какие действия предпринять по решению многочисленных проблем Драко, она прекрасно осознавала более тривиальные вещи вроде стремительно приближающейся премьеры, к которой они оба должны были усиленно готовиться.

В каком-то смысле это упрощало задачу, давая простое и ясное решение в ответ на вопрос «что делать?», даже если это решение не избавляло от более сложных проблем. Организовать репетицию, убедить Драко, что им необходимо практиковаться — с этим Гермиона могла что-то сделать. Или, по крайней мере, попытаться что-то сделать, а это уже гораздо больше, чем её несуществующие планы по решению других задач.

Записки не работали, равно как и попытки перехватить Драко после общих репетиций. По большей части потому, что начинали оба с противоположных концов самодельной сцены, а Драко бегал гораздо быстрее. Ответ казался очевидным: если Гермиона сядет на места для зрителей, мимо которых он проходил по пути к выходу, будет несложно перегородить ему дорогу и заставить поговорить с ней. А потом можно и репетицию организовать.

У Драко имелось достаточно сцен, в которых Гермиона не участвовала; всё, что от неё требовалось — пойти на одну из его репетиций. С этой мыслью она в приподнятом настроении покинула спальню девочек субботним утром через четыре дня после поцелуя.

Несколько человек уже были на месте, дружелюбно переговариваясь между собой и, по всей видимости, ожидая друзей, чтобы пойти на завтрак. Джинни и Парвати казались поглощены разговором, расположившись на мягком диване, а Невилл с интересом их слушал. Рона поблизости не наблюдалось — должно быть, ещё не выбрался из постели — но Гарри уже был здесь. Выглядел он слегка помятым, заставляя Гермиону заподозрить, что спал друг не очень хорошо. Это объясняло и его ранний подъём.

После минутного раздумья она решила не поднимать эту тему. Состояние Гарри не выглядело плачевным, и он вполне нормально общался с Дином, так что Гермиона уселась на диван рядом с другом с бодрым пожеланием доброго утра, и Гарри улыбнулся в ответ.

— Доброго, — отозвался он. — Выспалась?

Гермиона кивнула, на мгновение ощутив лёгкое напряжение. Гарри едва заметно покраснел и уставился в пол, явно размышляя над своим ответом на встречный вопрос. Должно быть, сам он задал его машинально. Бедный Гарри. Совсем как в прошлый раз, когда он обучался окклюменции — Гермионе обо всём рассказал Рон — нарушения сна, кошмары и мучительные воспоминания.

— Да, — ответила она на вопрос и поспешно сменила тему: — Слушай, Гарри, у тебя есть сегодня репетиции с Драко? Он снова решил поиграть в прятки, а мне нужно организовать дополнительную встречу…

— Он опять ведёт себя как придурок? — сочувственно поинтересовался Гарри. — Нет, прости, у нас с ним нет репетиций до понедельника. Или до вторника, надо будет проверить…

У Гермионы всё внутри опустилось. До понедельника оставалось слишком много времени, а ей требовалось поговорить с Драко как можно раньше. Она уже собиралась поблагодарить Гарри, когда в их разговор вмешалась Джинни.

— Ты про Малфоя спрашиваешь, Гермиона? — позвала она со своего места, и Грейнджер утвердительно кивнула. — Мы репетируем первую сцену четвёртого акта сегодня — ну, помнишь: «Взвейся ввысь, язык огня». Сразу после обеда.

Приятное, согревающее тепло назревающего плана разлилось по телу.

— Идеально, — улыбнулась Гермиона. — Спасибо, Джинни.

* * *

— Вам словами тайных чар мы приносим мрачный дар! — закончила Блейз, её глаза были расширены и зловеще сверкали.

— Взвейся ввысь, язык огня! Закипай, варись, стряпня! — выкрикнули все три ведьмы; они явно практиковались, потому что у Гермионы мурашки пошли по коже от их подачи. Казалось, будто голоса эхом отражались от стен тёмной, сырой пещеры, покрытой зелёным мхом и лишайником, словно еще сотни ведьм скрывались во мраке, невидимые глазу — или, быть может, в другом мире, мимолётными движениями касаясь ткани реальности. В знакомом кабинете на самодельной сцене зрелище казалось жутким — на настоящей сцене, освещаемой лишь слабым мерцанием свечей, оно должно было выглядеть просто ужасающим.

Джинни продолжила говорить нараспев, её глаза мрачно сверкали, пока она произносила своё «мясо трёх болотных змей, разварись и разопрей», и Гермиона снова поёжилась — на этот раз от тревожного чувства, что за ней наблюдают. Она краем глаза взглянула на Парвати — единственным человеком, помимо самой Гермионы, который следил за репетицией, но та склонилась над своим альбомом, поглощённая моделированием костюмов. Гермиона снова перевела взгляд на сцену — во время очередного «взвейся ввысь, язык огня» — и немедленно увидела, кто именно за ней наблюдал. Драко.

Он стоял на дальнем конце комнаты, прислонившись спиной к стене в пространстве, которое было призвано изображать закулисье, и смотрел на Гермиону. Он знал, почему она пришла, разумеется. С чего бы ещё ей появляться на чужой репетиции? Гермиона видела выражение его лица, когда она только зашла в класс; Драко выглядел напуганным. Загнанным в угол.

Теперь же его лицо не выражало никаких эмоций. Гермиона встретилась с ним взглядом, но ничего не увидела в его глазах. Он вообще осознавал, что смотрит на неё? Казалось, что нет. Гермиона огляделась, слегка покраснев. Она должна была попытаться вытащить его из того состояния, в которое он снова погружался. Что, если у него случится приступ прямо посреди репетиции?

Гермиона расширила глаза и одними губами прошептала его имя:

— Драко?

Он не пошевелился, а песня ведьм подходила к концу. Он же не мог пропустить свой выход.

— Драко, — снова попробовала Гермиона, и на этот раз он моргнул, осознал, что делает, и целый сонм эмоций на мгновение отразился на его лице, прежде чем он достаточно оправился, чтобы мрачно нахмуриться в её сторону. Гермиона сказала себе, что его взгляд не причинил ей боль, и откинулась на спинку стула, опустив взгляд в пол.

— У меня заныли кости: значит, жди дурного гостя! — вскрикнула Джинни, и замершие на мгновение ведьмы оживлено зашевелились. — Чей бы ни был стук, падай с двери крюк! — И это было знаком для Драко.

На сцену он вышел собранным, лицо — непроницаемая мрачная маска, идеально отражавшая отсутствие совести и властолюбие с проблеском волнения и предвкушения. Не осталось и следа от парня, который пустым взглядом смотрел на Гермиону за считаные секунды до этого, и она невольно поразилась перемене.

— Ну, чёрные, полуночные ведьмы, — он скользнул взглядом по всем троим, они в ответ замерли, пристально за ним наблюдая, — чем заняты?

Голоса ведьм прозвучали всё с тем же зловещим мрачным эхом:

— Тем, что назвать нельзя.

Гермиона почти растворилась в происходящем на сцене, почти забыла следить за Драко и просто наблюдала за Макбетом, предвосхищая ответ ведьм на волновавший его вопрос. Но затем она начала обращать внимание на элегантные, выверенные движения рук или на то, как двигались губы Драко, как они кривились в усмешке, и это невольно заставляло вспомнить те самые руки и те самые губы, так что Гермиона быстро моргнула и с усилием отвела взгляд. Не время об этом думать. Только не сейчас.

— Гермиона?

Шёпот Парвати, раздавшийся у самого уха, заставил Гермиону подскочить от неожиданности.

— Прости. Что такое? — виновато спросила она, переводя взгляд на соседку по комнате. Парвати задумчиво нахмурилась, затем посмотрела на сцену, многозначительно вскинув брови.

— Просто хотела узнать твоё мнение, — быстро прошептала она, перекладывая несколько страниц с дизайном костюмов на колени Гермионе. Та подняла листы пергамента, стараясь не шуршать.

Дизайны оказались весьма впечатляющими; на скетчах Парвати три ведьмы были одеты в тщательно проработанные костюмы: тёмные изодранные мантии, украшенные различными предметами в случайном порядке — небольшими камушками, клочками шерсти, кольцами бечёвки, обрывками пергамента, перьями и, как показалось Гермионе, листьями. Она представила день премьеры и появление на сцене ведьм в их странных костюмах и решила, что в контексте пьесы они будут выглядеть идеально.

— Это чудесно, Парвати, — прошептала она, перемещая пергамент, чтобы получше рассмотреть кровожадную Джинни с лохмотьями её костюма, которые свисали, отзываясь на каждое движение. — Они идеально впишутся в постановку.

— Спасибо, — отозвалась Парвати, едва заметно краснея и забирая скетчи. — Я безумно рада, что мне позволили работать над костюмами.

— У тебя отлично получается, — с улыбкой заверила Гермиона. Свои собственные костюмы она примеряла всего несколькими днями ранее — всего их было три. Два платья: одно, когда она представала в образе королевы, второе — на более ранние эпизоды; и ночная рубашка для сцены хождения во сне. Все костюмы поражали красотой, Гермиона мгновенно ощущала себя леди Макбет — достаточно было надеть любой из них.

— Сердце честолюбца раньте и во тьму обратно каньте! — воскликнули ведьмы жутким хором, и внимание Гермионы вернулось к сцене, где Макбет в ужасе смотрел на исчезновение видений. Его актёрские способности впечатляли, и она спросила себя — уже не в первый раз — было ли это природным талантом или приобретённой способностью от необходимости постоянно прятать свои истинные чувства от Волдеморта. Вероятнее всего, и то и другое. Она с изумлением осознала, что понятия не имеет, как давно Драко стал Пожирателем смерти. Как долго ему пришлось так страдать, скрывать свои истинные чувства?

Он как раз приближался к окончанию сцены. Его голос звучал резко, глаза расширились, сверкающие и немного безумные, однако было ли это частью игры или настоящего безумия, Гермиона понять не могла.

— Чтоб делом мысль венчать без промедленья, я завладею Файфом и нагряну к Макдуфу в замок, где предам мечу его жену, детей, родню и челядь. Но хвастаются лишь глупцы. За дело, пока остыть решимость не успела!

Гермиона не удержалась от дрожи, дослушивая последние слова Драко уже с закрытыми глазами.

Меган, как обычно, заговорила первой:

— Отлично, — радостно похвалила она и кивнула ведьмам, которые маячили за сценой. — Особенно вы трое, ваши совместные слова получились идеально. Гораздо лучше, чем в прошлый раз.

— Мы практиковались целую вечность, — сообщила Джинни с широкой улыбкой.

— Это видно, — ответила Меган, улыбнувшись в ответ, что случалось довольно редко. — У кого-то есть какие-то предложения?

Рут выглядела задумчивой.

— Мне показалось, что ведьмы могли бы быть немного… не знаю… — она на мгновение замолчала. — Меньше похожими на людей?

— По-моему, они и без того достаточно зловещие, — вставил Стэн. Режиссёры находились спиной к зрителям, но Гермиона могла с лёгкостью представить его добродушную сияющую улыбку, которая не очень вязалась со следующей фразой Стэна: — Вы были нереально жуткими. Ещё страшнее — и мы обречём бедных детей на кошмары.

— Но стоит всё равно попробовать, — вступила в разговор Оливия, сидевшая между ним и Рут. — Такое прочтение хорошо впишется в елизаветинскую концепцию Великой цепи бытия. Тогда люди верили, что все существа занимают своё место в иерархи цепи: король на самом верху, а внизу самые нищие крестьяне. Ведьмы находились за пределами цепи, что делало их… — Оливия на мгновение замолчала, и Гермиона могла бы поклясться, что она неуютно поёжилась. — Что делало их злыми, лишёнными человеческой природы… противоестественными…

Она замолкла; Стэн накрыл её ладонь своей в успокаивающем жесте. Оливия сделала глубокий вдох (Гермиона нахмурилась, жалея, что не может видеть лица режиссёров) и взяла себя в руки.

— Всё в порядке, — сказала она.

Последовала короткая пауза, после которой Меган взяла контроль над ситуацией.

— Хорошо, — произнесла она. — Вы можете попробовать? Только до того момента, когда ведьмы исчезают, этого будет достаточно. Попытайтесь быть менее человечными.

Обыкновенно обсуждение подобных предложений занимало гораздо больше времени, но, казалось, Меган хотела отвести внимание от Оливии. Стэн по-дружески приобнял девушку за плечи, Рут склонилась ближе к ней, даже Адриан задумчиво сдвинул брови. Ведьмы поспешно кивнули и заняли свои позиции на сцене; Драко последовал их примеру, ожидая своего выхода за кулисами.

— Бедная Оливия, — пробормотала Парвати, когда Блейз начала говорить, застав Гермиону врасплох — она уже и забыла, что Патил сидела рядом. Гермиона нахмурилась и склонилась ближе, не желая мешать актёрам или режиссёрам.

— А что с ней? — спросила она.

Парвати выглядела изумлённой.

— Ты не знаешь? В прошлом году все об этом говорили.

Гермиона задумалась, но не смогла припомнить ничего, кроме отдаленных воспоминаний о том, что кто-то умер. Она никогда не обращала особого внимания на школьные сплетни.

— Ну, — Парвати пожала плечами, — это случилось незадолго до экзаменов, так что ты, наверно, всё время проводила за книгами.

— Кто-то умер? — спросила Гермиона. — Я помню об этом, но не совсем понимаю, что могло её так расстроить сейчас…

Парвати откинулась на спинку стула и закусила щёку, взвешивая слова.

— Её отец погиб, — наконец сказала она, — но как раз из-за этого слухи и просочились. Ты что-нибудь знаешь о её семье? Оливия полукровка: отец-магл и чистокровная мать. Короче говоря, её мама не сказала отцу, что она ведьма, а он был немного… ну знаешь, — Парвати закатила глаза, — впечатлительный. Не любил странные вещи или необычных людей, так что мама Оливии молчала о своём происхождении.

У Гермионы появилось нехорошее предчувствие относительно окончания истории.

— И что произошло? — спросила она.

— Стихийная магия Оливии. Заставила их — как называется эта магловская штука? — их телевизор летать по комнате. Так что её маме пришлось признаться, и… ну, можешь представить, чем всё закончилось. — Парвати разочарованно покачала головой.

— Он не слишком хорошо принял новость? — предположила Гермиона, бросив короткий взгляд в сторону режиссёров и ощутив, как скручивается тугой комок в груди. Ей повезло: родители, убедившись, что это не затянувшаяся шутка, восприняли магию как что-то новое и совершенно поразительное. Если бы они отреагировали, как отец Оливии…

— Они развелись, когда ей было семь, — вздохнула Парвати рядом. — И это так глупо на самом деле. В смысле, ненавидеть людей просто потому, что они чем-то отличаются.

В это время на сцене ведьмы как раз заканчивали варить зелье, их жуткие завывания заставили кожу Гермионы покрыться мурашками. Драко снова наблюдал за ней; она встретилась взглядом с его серебряными глазами лишь на мгновение, прежде чем он отвернулся.

— Да, — задумчиво согласилась Гермиона. — Так и есть.

Пришло время появления Драко, и он большими шагами пересёк сцену. Гермиона намеревалась не спускать с него глаз, уверенная, что в какой-то момент он посмотрит в её сторону или неосторожным жестом выдаст свои мысли. Но сцена была слишком драматичной, и к тому времени, когда Драко произносил последние строки, Гермиона осознала, что оказалась совершенно поглощена пьесой. Она нахмурилась и потёрла ладони, только теперь замечая, что невесть как умудрилась замёрзнуть.

— Мне показалось, что так лучше, — сказала Меган, улыбнувшись и бросив взгляд в сторону. Оливия, казалось, уже пришла в себя, но Меган всё равно продолжила: — Думаю, на этом можно остановиться. Не забывайте практиковаться, и увидимся на следующей репетиции.

Режиссёры начали складывать вещи — обыкновенно вальяжный Адриан, как ни странно, собрался быстрее остальных — и Гермиона немедленно поднялась на ноги, не сводя глаз с Драко. Она не могла позволить ему уйти не поговорив, поэтому встала посреди прохода, перекрывая ему путь к двери.

Остальные не торопясь проходили мимо, разбившись на небольшие, переговаривающиеся между собой группы, пока не покинули кабинет. Гермиона была удивлена: она ожидала, что Драко попытается сбежать и даже приготовилась к сопротивлению. Но, казалось, он намеренно задержался. А ещё он избегал смотреть ей в глаза, бросая быстрые косые взгляды, прежде чем вновь уставиться на свою сумку, в пол или на сцену.

Гермиона первой нарушила молчание:

— Мы можем поговорить?

Получилось именно так нелепо, как она и предполагала; воспоминания о случившемся почти осязаемо присутствовали в комнате, сворачиваясь в воздухе кольцом, но Гермиона не могла придумать, что ещё сказать. Она открыла было рот, но волна воспоминаний захлестнула её, заставив вздрогнуть и вышибая воздух из лёгких.

Так не пойдёт. Гермиона должна была помочь Драко, а это представлялось совершенно невозможным, если она будет трусить, как глупая школьница, всякий раз, когда разговаривает с ним.

— Нам нужно репетировать, — уверенно произнесла она. — Когда ты свободен?

Драко пожал плечами, водя ладонью по поверхности стола и не встречаясь с ней взглядом.

— Сегодня, — тихо отозвался он. — Только не сразу после ужина — у меня другая репетиция. И после неё я тоже буду занят.

Последние слова он произнёс обыденным тоном, но Гермиона неотрывно смотрела на его руки и заметила, как они сжали край стола, как побелели костяшки пальцев на фоне тёмного дерева.

— Занят чем? — она всё-таки нашла в себе силы спросить.

Он почти встретился с ней взглядом, и Гермиона смогла на миг увидеть его тёмно-серые глаза за поволокой внутреннего конфликта и страха, прежде чем Драко резко повернулся к ней спиной. Его плечи устало опустились, и Гермиона только теперь осознала, насколько он был напряжён до этого.

— Ты знаешь чем, — отозвался он. — Ты же умная. Можешь догадаться.

— Собрание Пожирателей, — осторожно произнесла она, и Драко поморщился, сильнее упираясь ладонями в деревянную поверхность стола. Гермиона почувствовала, как её пальцы дрогнули в ответ от внезапного, неестественного желания дотронуться до него, успокоить его…

Она не должна.

В тот момент это казалось самым худшим во всей ситуации. Никакие слова не могли помочь Драко, никакие заверения не могли избавить его от страха, растерянности и чувства вины — а Гермиона знала, что они терзали его, потому что эмоции легко прочитывались в напряжённых плечах Драко, в его опущенной голове. И теперь, когда слова её предательски покинули, она не могла даже прикоснуться к нему, не могла предложить хотя бы этого крошечного утешения, потому что оно только нарушит хрупкое равновесие.

Гермиона не помнила, как находилась в окаменевшем состоянии на втором курсе — лишь отражение глаз василиска и пробуждение в Больничном крыле — но, если бы её заставили описать это состояние, она бы сказала, что ощущала то же самое, стоя рядом с Драко. Онемевшая, не способная говорить или двигаться, пойманная в ловушку собственного сознания, не в состоянии повлиять на события внешнего мира. Только теперь она попала в ловушку не из-за взгляда василиска, а из-за мрачного понимания, что от неё ничего не зависит.

К счастью, на этот раз молчание нарушил Драко.

— Снейп знает, — сообщил он, и Гермиона резко вскинула голову. Он ведь не мог догадаться, что это она рассказала обо всём профессору, верно? Тон Драко не казался обвинительным, как и его вид, но в его состоянии всё было возможно.

— Как он узнал? — спросила она, так непринуждённо, как только могла.

На этот раз Драко посмотрел на неё через плечо, и, к удивлению Гермионы, на его лице отразилось любопытство. Вот только пальцы не перестали сжимать край стола.

— Я ожидал, что ты спросишь, о чём именно он узнал, — заметил Драко, и Гермиона ощутила горячую волну стыда.

— Я, эм… — начала она, пытаясь собраться с мыслями. — Я подумала, что должна сама догадаться. Надеялась выяснить из продолжения разговора, — выкрутилась она, стараясь, чтобы в голосе звучало раскаяние, а не ложь. Казалось, Драко принял её объяснение — по крайней мере, он снова отвернулся.

— Сказал, что догадался, когда наблюдал за мной на собраниях, — небрежно бросил он, касаясь пальцами выбоин в деревянной поверхности стола. Гермионе пришлось с усилием закрыть глаза, чтобы контролировать свои порывы. — Можешь догадаться, о чём именно он узнал. И ты уже в курсе, что он шпионил на вас. — Последняя фраза прозвучала как утверждение. Гермиона кивнула, прежде чем поняла, что Драко не может её видеть.

— Я знала, — согласилась она. Рот был непривычно сухим, язык прилипал к зубам. — Что… что он сказал об этом?

— Мы виделись несколько раз, — сообщил Драко пустым голосом. — Он пытается помочь. — Снова взгляд через плечо на Гермиону, и Драко повернулся, усаживаясь на край стола. Его голова была опущена, но несколько мгновений он наблюдал за Гермионой исподлобья, серые глаза казались темнее обычного.

— И он помогает? — спросила Гермиона, чувствуя, как маленький шарик надежды поднимается к сердцу. Если Драко оказался под присмотром, если её предательство было не напрасным…

— Иногда, — ответил он, уставившись на свои ступни. Драко покачивал ногами под столом, как пятилетний ребёнок. Запятнанный ужасными преступлениями, раздираемый противоречивыми чувствами ребёнок с кровью невинных жертв на ладонях и тяжестью Чёрной метки на руке.

— Иногда он помогает. Мне кажется, он понимает меня. Он знает… знает, как это тяжело. А иногда он только сильнее всё запутывает. — Драко вздохнул, сжав ладони в кулаки и подняв их ко лбу. — Я мечтаю, чтобы всё стало, как раньше. Когда жизнь была проще. Мы были правы, а вы — нет, и всё казалось так легко, а сейчас…? — Драко поднял голову, глядя прямо Гермионе в глаза, его лицо отражало битву между любопытством и отчаянием. — Только посмотри на меня. Я доверился грязнокровке.

Гермиона поморщилась в ответ на ругательство. Как будто Драко воткнул ледяную иглу в самое сердце — такой холодной и острой была боль.

— Неужели действительно имеет значение, что я маглорождённая? — резко спросила она.

— Да, — честно ответил Драко. Он смотрел ей в глаза, но его плечи безнадёжно поникли; он не отрывал взгляда от её глаз, словно хватался за соломинку, словно боялся утонуть, если отвернётся. — И нет. Я не знаю, могу ли видеть в тебе человека. Я не… Я…

— Драко... — прервала Гермиона, вновь почувствовав, как дрогнули пальцы в желании дотронуться до него. — Драко, посмотри на меня. Конечно, я человек. Ты же знаешь. Ты должен знать, иначе ты бы не л…

Она осеклась на полуслове, оставляя за собой звенящую тишину, которая словно ожидала, что её заполнят, но оставалась почти осязаемо пустой.

— Или я просто ненормальный, — на удивление спокойно заметил Драко. — Больной дурак. Может, со мной что-то не так.

— С тобой всё в порядке, — отчаянно произнесла Гермиона.

Драко вскинул бровь.

— Я схожу с ума.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Кроме этого, — ответила Гермиона. — Я хотела сказать, что нет ничего неправильного в том, что ты… испытываешь какие-то чувства. Ко мне. — Горло пережало тугим узлом; Гермиона нервно сглотнула. — Драко…

— Но как мне узнать, что это так? — спросил он, изучая Гермиону ищущим взглядом. — Как мне понять, что со мной всё в порядке? Как мне понять, что ты человек, что другие тоже люди, откуда мне знать, что вообще значит «быть человеком»? Потому что никто не может мне ответить! Все просто… просто говорят, кого они сами считают людьми, а кого — нет, и никто не может согласиться, и я уже не знаю, кто прав….

Он прервал поток слов рваным вдохом, глаза Драко расширились и теперь смотрели умоляюще, отчаяние поселилось в каждой линии на его лице, и в эту секунду самообладание Гермионы дало сбой. Она не могла не дотронуться до него, только не сейчас, когда Драко выглядел так несчастно, когда он так нуждался в ней, и, прежде чем Гермиона успела хотя бы задуматься о своих действиях или его реакции, она оказалась рядом с ним, положив одну руку ему на спину, а второй коснувшись его щеки.

— Драко, пожалуйста… — выговорила она, прежде чем осознание реальности нагнало её, и она замерла. — Драко?

Его глаза были закрыты — так крепко, словно он пытался отгородиться от всего мира — а дыхание казалось слишком неровным. Физический контакт между ними — нежное прикосновение ладони к мягкой коже, тепло напряженной спины — только это имело значение сейчас, став на короткое время центром головокружительной, дикой вселенной, быстро выходящей из-под контроля.

Не открывая глаз, Драко потянулся, слепо хватаясь за ладонь на своей щеке. Гермиона без сопротивления позволила ему убрать её, но вмиг охладившийся воздух жёг кожу в том месте, которое мгновение назад было единым целым с Драко. Она сделала глубокий вдох, чувствуя лёгкое головокружение и нехватку кислорода. Глаза Драко оставались закрыты.

— О звезды, с неба не струите света, — прошептал он так тихо, что Гермиона с трудом его расслышала, — во мрак бездонный замыслов Макбета.

Слова резко выдернули её назад в реальность. Гермиона разорвала их прикосновение и, пошатываясь, отстранилась.

— Мне лучше уйти, — прошептала она, не ощущая ничего, кроме тёмной пустоты в сердце, и развернулась, чтобы выйти.

— Постой.

Слово было произнесено тем же едва слышным шёпотом — так тихо, что Гермиона почти поверила, что это подсознание, отчаянно мечтающее, чтобы Драко остановил её, сыграло с ней жестокую шутку, превратив тихое дыхание или порыв ветра в желанное слово. Но когда она оглянулась через плечо, глаза Драко были открыты, и он неуверенно смотрел ей в спину. В выражении его лица читался страх — в том, как он поднялся на ноги, как нервно хватался пальцами за рукава мантии.

Гермиона ждала.

Драко двинулся к ней и, прежде чем она успела среагировать, оказался близко — очень близко — обхватив её за талию и сжав в ладонях ткань мантии на спине. Гермиона замерла от удивления и вдохнула запах его кожи — опьяняющий, неожиданный. Её собственные руки обхватили Драко — больше чтобы не упасть, чем по любой другой причине.

Причин могло быть целое множество, но Гермиона предпочитала о них не задумываться. Не хотела задумываться. Она закрыла глаза, ощущая покалывание на коже от тепла, исходившего от его тела, отчётливо осознавая, как руки Драко прижимают её ближе, чувствуя его дыхание и твёрдое прикосновение ладоней, сжатых в кулаки у основания её шеи.

— Мне страшно, — прошептал он, и Гермиона с трудом удержалась от дрожи. — Мне страшно идти туда. Я не хочу… не хочу причинять боль. Я не хочу убивать. Я не… эти крики, Гермиона.

— Не ходи, — отозвалась она таким же тихим шёпотом, потому что просто не могла говорить громче. — Ты можешь остаться здесь. Дамблдор поможет тебе…

От этих слов он отстранился, и тело Гермионы заныло, лишённое его прикосновения, но Драко положил ладони ей на плечи.

— Ты знаешь, что я не могу, — ответил он. — Ты знаешь, что он сделает со мной, если я… Ты ведь помнишь, что он сделал со Снейпом. Со мной он поступит так же. Я не хочу… Мне страшно… — Драко закрыл глаза, выравнивая дыхание. — Я причинил боль слишком многим, Гермиона; я не хочу, чтобы пытали меня. А он будет пытать меня, он захочет причинить боль. Я не могу…

— Мы защитим тебя, — снова повторила Гермиона. — Дамблдор защитит. И неужели не лучше рискнуть собственным благополучием, чем продолжать причинять боль другим людям?

Драко поморщился.

— Не задавай мне таких вопросов, — грубо ответил он, отступая на шаг, разрывая контакт между ними. — Я не могу… Я не храбрец, Гермиона. И, кто знает, может, это правильно — пытать их. В конце концов, они же грязнокровки…

— Как и я, — заметила Гермиона. Драко промолчал — лишь на мгновение прикрыл глаза, после чего вновь посмотрел на неё. Она вздохнула. — Подумай об этом, — попросила Гермиона. — Ты знаешь, где кабинет Дамблдора. Или можешь пойти к Снейпу. Или ко мне, если захочешь. Мы можем защитить тебя, Драко.

— Я знаю, — прошептал он и развернулся, чтобы уйти, оставляя Гермиону одну в пустой комнате.

* * *

На следующее утро она проснулась со смутным воспоминанием, не в силах понять, было ли оно красочным сном или реальностью.

Туманные часы перед рассветом. Пробуждение от прикосновения тёплой руки, обхватившей её за талию, почти неосязаемое присутствие чужого тела в жалких дюймах от её собственного, устроившегося параллельно ей, почти прижавшись к спине.

Шёпот Драко, отчаянный, безрассудный:

— Сегодня он заставил меня убить двоих.

Повернуться, обхватить руками в ответ и провалиться назад в сон в водовороте одеяла, подушек, простыни и прикосновения тёплой кожи.

К тому моменту, когда Гермиона приняла душ и оделась, воспоминание окончательно растворилось в заботах нового дня.

Он слишком сильно сжимал её запястья; кожа казалась холодной и немного липкой, и Гермиона чувствовала учащённый пульс там, где их руки соприкасались. Было ли это её собственное сердцебиение или пульс Драко, она не знала.

— Кровь лили встарь, когда закон ещё не правил диким древним миром, — начал Драко, глядя ей прямо в глаза. Его голос звучал низко и глубоко — достаточно громкий, чтобы долетать до дальнего конца Большого зала, но не менее мрачный и пугающий.

Они дошли до середины сцены пира, сразу после первого появления духа недавно убитого Банко. Этот эпизод был у Гермионы одним из любимых — по крайней мере, до тех пор, пока состояние Драко не наложило на него тень мрачной иронии.

— И после продолжали совершать… — его пауза затянулась чуть дольше обычного, и Гермиона была единственной, кто заметил лёгкую дрожь в плечах. — …ужасные убийства, невыносимые для слуха. — Драко выпустил запястье Гермионы, чтобы коснуться её щеки с той стороны, которая была видна зрителям. Грейнджер размяла освобождённую руку, радуясь наличию банкетных столов, которые скрыли это действие. Ей бы не хотелось объяснять, почему Драко так крепко вцепился ей в запястье.

Он отступил от неё на шаг, выпуская вторую руку и качая головой.

— Но, бывало, расколют череп, человек умрёт — и тут всему конец. Теперь покойник, на теле чьём смертельных двадцать ран, встаёт из гроба, с места нас сгоняя… — Продолжая отступать, Драко подошёл к самому концу стола, обессилено падая на стул и зажимая рот ладонями, которые затем скользнули ниже, обхватывая шею. — И это страшнее самого убийства, — закончил он, не сводя глаз с Гермионы, голос его едва слышно дрожал, а каждое слово будто давалось с трудом.

Гермиона двинулась вперёд, склонившись рядом с ним.

— Без вас скучают гости, государь, — с особым выражением проговорила она.

Под прямыми углами от королевского стола, формируя букву «Т», располагались столы лордов. В день представления они будут уставлены едой, благодушно приготовленной домашними эльфами, но сейчас столы пустовали, за исключением кубков, которые требовались для тоста. Группа лордов, состоящая в основном из пятикурсников, которые не смогли получить роль со словами или произносили всего пару строк, расположилась по оба конца от королевского стола, изображая оживлённую беседу и бросая любопытные взгляды в сторону короля с королевой.

— Задумался, — произнёс Драко со вздохом, затем прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями, и поднялся на ноги. Гермиона тоже выпрямилась и отступила, сражаясь с внезапно подступившим желанием чихнуть. Сцену возвели совсем недавно, и запах свежей краски настойчиво лез в нос.

— Друзья, не беспокойтесь, — начал Драко бодро и громогласно, улыбаясь лордам и перемещаясь к левому концу стола. Он небрежно отмахнулся от временного помутнения, продолжив: — Не удивляйтесь недугу моему. Он не опасен. Домашние мои давно к нему привыкли. Я выпью за здоровье всех гостей!

Жестом указав на жену, он добавил:

— Налейте мне вина. — И это был знак для Гермионы, чтобы натянуть на лицо самую гостеприимную улыбку и наполнить его бокал. На столе стоял графин с водой — в день постановки её должен был заменить фруктовый сок, смешанный до цвета красного вина — из него Гермиона наполнила кубок Драко. Тот принял его и высоко поднял над головой. — За процветание всего стола и за недостающего нам друга, за дорогого Банко! Как жаль… — Драко снова замолчал, улыбка на его губах померкла, но он быстро взял себя в руки. По крайней мере, должен был по сценарию. Гермиона заметила искру, блеснувшую в его глазах, пальцы, крепко сжимавшие кубок, совсем как до этого они сжимали её запястья. — Как жаль, что с нами нет его!

Лорды подняли свои кубки в ответ и заговорили вразнобой (режиссёры потратили несколько недель, чтобы отучить их говорить синхронно, что выглядело крайне неестественно):

— Здоровье ваше!

Они отпили из кубков, но ровно в ту секунду, когда Драко поднёс к губам воображаемое вино, на сцене вновь возник дух Банко, прозрачный и мерцающий. Он сел на единственный свободный стул, предназначавшийся Макбету, глумливо подняв призрачный кубок в сторону короля.

Драко на мгновение замер, а затем пронзительно воскликнул:

— Сгинь! — и запустил кубком в стул, разбрызгивая воду, которая замочила одежды ближайших лордов, охнувших от неожиданности. — Скройся с глаз моих! — голос Драко был чем-то средним между криком и мольбой. Он попятился к правой стене и продолжил уже с отчаянием: — В костях твоих нет мозга, кровь застыла…

Он не должен был останавливаться.

— Кровь застыла…

В роли леди Макбет Гермионе следовало смотреть на него со смесью волнения и плохо скрытого раздражения, но внутри всё похолодело.

— Кровь…

Она увидела, как Драко нервно сглотнул, как его глаза заволокло туманом, когда он уставился на насмешливого, ужасающего призрака, как наигранное удивление лордов в ответ на поведение Макбета превратилось в настоящую растерянность, и в этот момент у неё не осталось сомнений.

— Кровь твоя…

Его губы продолжили двигаться, но из горла не вырывалось ни звука.

— Драко? — это была Меган, в вопросе которой звучало вежливое недоумение. — Ты в порядке?

Он не ответил. Гермиона понимала, что должна что-то сделать.

— Драко? — позвала она и, не получив ответной реакции, пересекла сцену, останавливаясь рядом. Он даже не заметил, что она подошла, не отрывая глаз от видения. В любую секунду трещина в сознании Драко могла пойти глубже, заставив его сказать что-то изобличительное — что-то, что в лучшем случае вызовет подозрения и раскроет тайну, а в худшем…

— Драко! — снова позвала она и протянула руку, чтобы потрясти его за плечо. Он вздрогнул и моргнул, возвращаясь в реальность. Гермиона готова была упасть от облегчения, но им требовалось объяснение произошедшему. Быстро перебрав в голове варианты, она спросила: — Опять голова?

— Гермиона? — переспросил он, недоуменно моргнув. — Что?

Она остро ощущала взгляды всех присутствующих, направленные на них.

— У тебя снова началось головокружение? — повторила Гермиона, встречаясь с ним взглядом, стараясь, чтобы Драко понял, что она пыталась сделать, и подыграл ей. — Как в прошлый раз? От того оглушающего заклинания.

— Оглушающее… — Его взгляд на мгновение переместился в сторону, где как раз стоял любопытный лорд-пятикурсник, вытянувший шею, чтобы получше всё рассмотреть, затем в другую сторону — на режиссёров, стоявших на дальнем конце Большого зала, и в его глазах зажглась искра понимания. — А, да.

Драко поднёс ладонь к виску, словно у него болела голова; Гермиона всё ещё могла разглядеть остатки растерянности и ужаса в его глазах.

— Тебе нужно сходить к мадам Помфри? — обеспокоенно спросила Рут.

— Нет-нет, я в порядке, — заверил Драко с тёплой улыбкой. Гермиона видела, что она неискренняя — улыбка, использованная, чтобы убедить в своих словах, — но сомневалась, что кто-то ещё это заметил. Только не человек, незнакомый с ситуацией, только не тот, кто недостаточно хорошо знал Драко. — Это случалось пару раз раньше, но я в порядке.

Рут нахмурилась.

— Но если это происходит не в первый раз и ты не знаешь причину, тебе всё же стоит сходить к мадам Помфри. Или к кому-то, кто разберётся в ситуации, — настаивала она.

— В конце концов, — вступил Стэн с неизменной улыбкой, — нельзя, чтобы у тебя закружилась голова во время выступления, верно? А премьера уже через неделю.

— Схожу сразу после репетиции, обещаю, — заверил Драко.

Меган одобрительно кивнула.

— Отлично, тогда начнём сначала. Бэкстейдж, вы готовы?

Голова парня-семикурсника высунулась из-за кулис.

— Можешь называть меня просто Питер, — заметил он с ухмылкой. — И да, я готов.

— Не дай этому кубку никого ударить, пока он летит, — мрачно попросила Меган. — Хорошо, с самого начала.

Питер поднял кубок с того места, на которое тот приземлился — куда его направили несколько использованных заклинаний — и протянул Гермионе, которая стояла ближе остальных. Забирая кубок у Питера с вежливым «спасибо», она заметила, что её рука дрожит. Они оказались так близко к раскрытию тайны. Если бы режиссёры не поверили, что состояние Драко было лишь следствием неудачного заклинания, если бы Драко сказал что-то изобличающее, если бы он не смог так легко выйти из своего состояния. Им просто повезло.

Прилагая все усилия, чтобы не расплескать воду, Гермиона вновь наполнила кубок для Драко. Нельзя надеяться, что удача будет сопутствовать им постоянно. Не существовало никакой гарантии, что в следующий раз он не разоблачит себя. И это могло произойти где угодно: на уроке, за обедом, во время репетиции, в общей гостиной Слизерина, когда Гермионы не будет рядом, чтобы помочь. И если его тайну раскроют…

Гермиона передала Драко чашу, уставившись на дрожащую поверхность воды, пока не почувствовала, как его пальцы обхватили основание кубка, лёгким движением коснувшись её кожи, и Гермиона невольно задержала дыхание. Глаза Драко были ярко-серого цвета, наполненные тёмной болью, слишком привычной в этом взгляде — словно небо в ожидании бури.

— Спасибо, — произнёс он, принимая кубок, и Гермиона была единственной, кто знал, за что именно он её благодарил.

* * *

Гермиона скользнула большим пальцем вдоль края страницы, почти не обращая внимания, что на ней написано. Даже убаюкивающие чернила «Истории Хогвартса» не могли отвлечь её. Рон и Гарри справлялись с этой задачей лучше: они хотя бы могли вытащить Гермиону из задумчивости, если она выглядела уж слишком взволнованной, но парни ушли на тренировку больше часа назад, а Гермиона успела прочитать едва ли пять страниц книги, пока беспокойство за Драко не заняло её мысли без остатка.

Премьера постановки приближалась с угрожающей скоростью, а сразу после выступлений начинались рождественские каникулы, которые означали, что Драко вернётся домой к своему отцу. Гермиона изо всех сил пыталась помочь ему, но его почти-приступ во время репетиции доказал, что Драко становилось только хуже. До этого момента он всегда скрывал своё состояние на людях.

И что произойдёт, если он сорвётся прямо при отце? Даже в Хогвартсе, где Драко мог отвлечься на домашнюю работу и рассчитывать на помощь Гермионы, он не мог долго сохранять здравый смысл. Возможно, его хватит на день — о целой неделе даже речи не шло, при этом каникулы длились больше четырнадцати дней. В конце концов Драко сорвётся — это был лишь вопрос времени. И отец узнает о его безумии, узнает, что убийство маглов и маглорождённых сводит его с ума, узнает об участии самой Гермионы во всей этой истории, узнает, что его сын… испытывал чувства к маглорождённой девушке.

Как он поступит? Гермиона не была близко знакома с тонкостями семейных отношений между Драко и его отцом, но никак не могла представить, чтобы человек вроде Люциуса Малфоя принял новости с понимающей улыбкой и позволил Драко никого не убивать, если ему этого не хочется. В лучшем случае он попытается усилить убеждённость сына в том, что маглы — бесполезные недо-люди, страдания которых должны доставлять Драко удовольствие, тем самым разрушив любой прогресс, которого тот достиг в избавлении от предрассудков. А в худшем случае?

Гермиона не хотела представлять, что Люциус Малфой мог сотворить в гневе.

Она не хотела отпускать Драко домой. Он должен был остаться здесь, в Хогвартсе, где она могла помочь ему избавиться от предубеждений и, возможно, объединиться со Снейпом и убедить Драко покинуть Волдеморта. Но Гермиона уже спросила, не хочет ли он остаться, и Драко отказался, хотя на его лице явственно читалась внутренняя борьба. Драко сказал, что он Малфой; он должен поступать так, как велит его отец, а Люциус желал, чтобы сын приехал домой. Для практики в Тёмных искусствах и прислуживания Тёмному Лорду, как подозревала Гермиона, но уточнять не стала.

Но ещё он был Драко, просто Драко, и Гермиона знала, что если позволит ему уехать домой, то будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Тем временем до конца семестра было рукой подать; оставалось меньше недели до постановки, а через день после премьеры студенты разъезжались по домам. Гермиона упала духом; за такой короткий срок она никак не могла убедить Драко остаться в школе. Она попытается, конечно, попытается — только это ей теперь и оставалось. Возможно, если она…

— Гермиона? Алло?

Внезапно раздавшийся голос выдернул её из задумчивости, и Гермиона подняла голову, встречаясь взглядом с Роном. Его лицо разрумянилось от полёта на метле, а в каждой руке он сжимал по бутылке сливочного пива. Рон смотрел на неё из-под сведённых бровей, но широко улыбнулся, когда Гермиона обратила на него внимание.

— Значит, ты всё-таки слышишь. Я уж было решил, что ты научилась спать с открытыми глазами, — беззлобно пошутил он, протягивая ей бутылку. Гермиона с улыбкой приняла угощение, и Рон опустился в кресло рядом с ней.

— Как прошла тренировка? — поинтересовалась Гермиона — это был первый вопрос, пришедший в голову, к тому же ещё и на весьма безобидную тему. Вопрос, который скорее всего не свернёт на обсуждение опасных вещей вроде Драко, Пожирателей смерти или безумия. — Но вы закончили чуть раньше, верно?

Гермиона уже собиралась спросить о Гарри, но вспомнила, что у него было назначено занятие по окклюменции.

— Да, но ты видела, какая там погода? — отозвался Рон, указывая на ближайшее окно горлышком бутылки. Небо за стеклом потемнело, затянувшись мрачными кучевыми облаками, предвещавшими грозу, и Гермиона только сейчас поняла, что уже давно уловила лёгкий свист и призрачный шум дождя.

— Не самая лётная погода, согласна? — заметил Рон.

— Тогда я удивлена, что вас не было так долго, — отозвалась Гермиона, сведя брови. Одежда Рона не промокла — вероятно, высушивающие чары — но это не оправдание для рассекания на метле под дождём. — Ты, наверно, совсем замёрз.

— Ну, во время полёта немного согреваешься, — отмахнулся Рон. — Меня больше удивляет, что ты не заметила. Что ты там читаешь? — Он потянулся за книгой, которая мирно покоилась на коленях подруги, и потянул к себе. Гермиона не стала ему мешать. — Эти частицы могут оставаться в крови носителя до полугода после того, как он покинет школу, однако также могут быть немедленно выведены из организма с помощью зелья, как в случае директора четырнадцатого века, изгнанного из школы после… Постой. «История Хогвартса», да? — догадался Рон, подняв глаза на Гермиону и улыбнувшись, когда та утвердительно кивнула.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, — пожаловалась она.

— Не-а. Гарри сказал, что ты читала её, когда мы уходили. А ещё он сказал, что ты была в самом начале, так что… — Рон перелистнул несколько страниц. — Ты или закончила книгу и начала снова, или прочитала три страницы.

Гермиона ощутила, как лицо заливается краской.

— Я отвлеклась, задумалась кое о чём. Ты же меня знаешь.

— Чёрт, — весело выругался Рон, но, заметив недоумение на лице Гермионы, пояснил: — Мы с Гарри поспорили; я должен ему три сикля.

— Вы поспорили на то, как много я прочитаю? — уточнила Гермиона, и эта мысль странным образом её позабавила.

— Не совсем. Я сказал, что ты будешь читать, пока мы на тренировке, а Гарри утверждал, что ты попытаешься читать, но не сможешь сконцентрироваться, — пояснил Рон и сделал глоток сливочного пива, с любопытством наблюдая за Гермионой, прежде чем спросить: — Так о чём ты думала?

— Эм… ни о чём особенном, — ответила она, чувствуя себя крайне неуютно. Гермионе никогда не нравилось лгать, даже если она ни при каких условиях не могла рассказать Рону правду — чувство вины всё равно не давало покоя. — Просто о домашней работе и всякой ерунде. Замечталась.

Рон расплылся в неожиданно триумфальной улыбке.

— Не-а, — весело сказал он, — я тебе не верю. Тебя что-то беспокоит, — добавил Рон, не делая паузы и не давая Гермионе возможности ответить. — Мы с Гарри говорили об этом по дороге на тренировку, пытались выяснить, что могло тебя так взволновать. — Он сделал ещё один глоток сливочного пива, не спуская глаз с Гермионы. Его лицо при этом сохраняло выражение любопытства с толикой беспокойства. После стольких лет дружбы с Роном, Гермиона знала, о чём он думал.

— Я просто волнуюсь за постановку, — услышала она свой голос, чувствуя, как щёки вновь заливает румянец. — До премьеры осталось совсем немного, и вдруг я забуду слова или…

Но Рон уже отрицательно качал головой.

— Мы думали об этом, — сказал он, смерив её долгим взглядом поверх бутылки. — И решили, что если бы ты волновалась за постановку, то вела бы себя, как во время прослушиваний: бегала бы как сумасшедшая и бормотала свои слова. И это не волнение за Гарри: когда ты переживаешь за него, ты постоянно за ним следишь, даже когда не осознаёшь этого, и спрашиваешь, как он себя чувствует.

Гермиона открыла было рот, чтобы поспорить, но, приняв поражение, тут же снова его закрыла.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, — снова пожаловалась она, в ответ на что Рон лишь приглушённо хохотнул. Чтобы занять себя хоть чем-то, Гермиона сделала глоток сливочного пива.

— И обычно ты рассказываешь нам, что тебя тревожит, — добавил Рон. — Или как минимум мне, если волнуешься за Гарри. Но не в этот раз. Так что теперь волнуемся уже мы, потому что, ну, значит, это что-то важное, да?

Гермиона отвела взгляд, искоса уставившись на умирающие языки пламени в камине, пускавшие жутковатые отблески по всей гостиной. Она хотела рассказать обо всём Рону и Гарри. Ей никогда не нравилось хранить секреты от друзей, и Гермиона очень, очень нуждалась в помощи. Не для того, чтобы ей сказали, что делать, или сняли часть ноши, связанной с безумием Драко. С этим мог справиться и Снейп. В тот момент Гермиона по-настоящему хотела, чтобы кто-то просто её понял. Немного сострадания и поддержки.

Вот только если она расскажет Рону, он наверняка услышит лишь то, что Драко стал Пожирателем смерти, и начнёт волноваться за её безопасность. К тому же Гермиона не могла предать Драко. Ради его же безопасности рассказать обо всём Снейпу — это она могла оправдать перед своей совестью; посвящать в тайну Рона ради собственного спокойствия казалось как минимум неправильным.

— Гермиона? — раздался терпеливый голос друга. — Ты опять заснула.

— Прости, — вздохнула она, прокручивая бутылку сливочного пива в ладонях. — Просто задумалась.

— Видишь? Именно о этом я и говорю, — заметил Рон, мгновенно посерьёзнев. Он тяжело выдохнул и откинулся на спинку кресла, задумчиво обводя пальцем горлышко бутылки. — Гермиона, ты же знаешь, что можешь всё нам рассказать?

Она улыбнулась в ответ. Не только из-за сентиментальности в голосе друга и лишнего подтверждения, что Рону и Гарри она не безразлична, но ещё и потому, что фраза прозвучала так предсказуемо в их стиле. Подтверждение их дружбы Гермионе не требовалось — она и так была в ней уверена, вот только это всё равно не позволяло открыть парням истинную причину её волнения.

— Тебя Гарри подбил на этот разговор, верно? — предположила Гермиона. — Или вы задумали всё вдвоём.

Рон едва заметно нахмурился.

— Ну да. По большей части это была его идея. Но ты же понимаешь, что я говорю совершенно искренне? — быстро добавил он, поднимая голову, чтобы встретиться с Гермионой взглядом; и взгляд этот был мягким и немного взволнованным.

— Конечно, знаю, — отозвалась Гермиона, невольно улыбаясь и чувствуя, как по телу разливается тепло, которое нельзя было списать исключительно на сливочное пиво.

— Хорошо, — бодро сказал Рон, делая ещё один глоток, после чего поставил бутылку на стол и вернулся в своё кресло, бросив быстрый взгляд на Гермиону. Та с возрастающей неловкостью чувствовала, что Рон ждёт, когда она заговорит. Гермиона набрала в лёгкие воздуха, но почти сразу выдохнула. Как объяснить, что она не может открыть друзьям правду?

— Я очень-очень хочу, чтобы вы обо всём узнали, — начала она, думая, что это не самый плохой вариант. Рон кивнул и подался вперёд. Гермиона сделала решительный вдох. — Но я не могу никому рассказать.

Рон подскочил на месте, прежде чем она успела объясниться.

— Ты можешь рассказать нам, — настаивал он. — Всё что угодно. Неважно, даже если это что-то неприятное, мы не…

— Я никому не могу рассказать об этом, — повторила Гермиона, твёрдо глядя ему в глаза. — Потому что… Потому что я кое за кого волнуюсь. И это его проблема, а не моя — я не могу предать его доверие, — пояснила Гермиона, видя, как хмурится Рон, и ощущая некоторую неловкость. Она знала, что он просто хотел помочь, и знала, что своим беспокойством заставляет волноваться Рона и Гарри, но с этим Гермиона ничего не могла поделать. Выдать тайну Драко было бы гораздо хуже.

— Как скажешь, — сдался Рон со вздохом. — Можешь хотя бы сказать, за кого ты так переживаешь?

Гермиона прикусила губу. Если она ответит на вопрос честно, то придётся слишком многое объяснять, а Рон будет лишь сильнее волноваться и, возможно, разозлится, а ещё станет строить догадки, которые, к сожалению, окажутся верны. По крайней мере, в том, что касается участия Драко в делах Пожирателей — о сумасшествии Рон вряд ли узнает.

— На этот вопрос я тоже не могу ответить, иначе ты догадаешься, — произнесла Гермиона извиняющимся тоном. — Ты не знаком с этим человеком близко.

Рон слегка нахмурился, словно пытаясь угадать, но затем сдался и пожал плечами. И всё-таки он не выглядел слишком довольным.

— Хорошо, — кивнул Рон, — но я всё равно считаю, что ты можешь рассказать нам о чём угодно.

— Обязательно. Когда это станет возможно, — пообещала Гермиона, думая, что «если» в данном случае было бы уместнее, чем «когда». — Хочешь сыграть партию в шахматы, пока Гарри не вернулся? — спросила она, надеясь отвлечь Рона.

К тому же ей всё ещё предстояло решить, что делать с Драко.

* * *

Жалкая неделя пролетела слишком быстро — в замкнутом круге домашней работы и репетиций, друзей, встреч и уроков, с ужасающей скоростью приближая день премьеры.

Коридоры Хогвартса были наполнены радостным возбуждением; если бы не суббота, учителям пришлось бы отменить занятия. Первокурсники с криками носились по коридорам, понарошку убивая друг друга с непосредственностью, доступной лишь детям. Старшекурсники, не задействованные в постановке, делились бесконечными слухами: кто был лучшим актёром, какие костюмы сшили для пьесы, кто собирался пойти на премьеру.

Казалось, половина магической Англии собиралась прийти; билеты продавали по четыре галеона — всю выручку собирались пожертвовать больнице Св. Мунго. Студенты, принимавшие участие в постановке, судорожно бегали по школе, посещая последние репетиции, проверяя и перепроверяя свои костюмы и шёпотом повторяя слова.

Режиссёры выказывали разную степень волнения — разумеется, за исключением Адриана, который проспал добрую половину последней репетиции речи Привратника. Гермионы на той встрече не было, но в долетавших слухах фигурировали многочисленные варианты того, каким заклинанием Меган его прокляла — каждое новое предположение оказывалось креативнее предыдущего. Что бы она там ни сделала, Андриан теперь ходил без бровей.

Обед перенесли на час вперёд, чтобы уместить генеральную репетицию. Она уже приближалась к концу, и Гермиона могла с лёгкостью угадать, что творится в голове у её коллег по сцене — в следующий раз они будут произносить свои слова на этой сцене ночью, когда знакомые факультетские столы заменят многочисленные ряды стульев, занятых зрителями; тёмные, скрытые тенью лица, смешивающиеся в одну безликую толпу с тысячей мерцающих, голодных глаз. Звучало как фильм ужасов.

Гермионе было интересно, есть ли среди актёров ещё кто-то, чьё волнение связано отнюдь не с постановкой.

Не то чтобы Гермиона совсем не волновалась — конечно, волновалась, — но лёгкое подташнивание перекрывал гораздо более примитивный и слепой страх. Не страх опозориться на сцене от того, что забыл слова или выставил себя дураком, но гораздо более простой, первобытный страх, который почти невозможно описать словами. Страх за того, кто был ей дорог.

Драко.

Завтра последний день семестра. Завтра она будет смотреть, как Драко покидает вокзал со своими родителями, скрывая то, что невозможно скрыть, а когда его тайну раскроют… Завтра, завтра, завтра — совсем как в монологе. У неё оставалось время до завтра.

И этого времени было совершенно недостаточно. Гермиона наблюдала за Драко из-за кулис, предварительно убедившись, что со стороны зрителей её не видно — лучше заранее привить себе хорошие привычки, особенно когда Меган смотрит. Они как раз подходили к эпизоду, в котором образы потомков Банко возникали перед напуганным Макбетом. Игра Драко, как и всегда, была безупречна. Гермиона вздохнула, наблюдая за ним с противоположного конца сцены, его интонации и движения ни о чём ей не говорили. По крайней мере, у него больше не случалось приступов безумия. Только бы не сглазить.

Гермиона прекрасно понимала, что времени оставалось катастрофически мало. Если она собиралась остановить Драко и убедить его не уезжать домой, надо было делать это сегодня, потому что не существовало никаких гарантий, что Гермиона увидит его утром. Но что ещё она могла сделать? Простая просьба остаться в Хогвартсе не сработала. Гермиона даже осторожно намекнула, что Драко не сможет хранить своё состояние в секрете все каникулы — что рано или поздно его родители обо всём узнают, и что последует за этим? Гермиона пробовала взывать к голосу рассудка, умолять; она бы даже угрожала ему, если бы знала чем. Драко и без того боялся, что его снова заставят убивать, не говоря уже о страхе перед родителями — если даже это не могло его остановить, тогда какие шансы были у Гермионы?

Как обычно, Драко выглядел задумчивым, избегал смотреть ей в глаза, объяснял, что не может остаться из страха перед Волдемортом или родителями, или — когда Гермиона его раздражала — говорил, что ему нравится убивать грязнокровок. Хотя, когда Драко называл эту причину, голос его звучал гораздо менее уверенно.

Заметный прогресс, который, тем не менее, потеряет всякое значение, если Гермиона потеряет Драко сейчас.

Она наблюдала за ним так, словно, если смотреть достаточно долго, на лбу у Драко возникнут ответы — тайное знание, которое позволит убедить его остаться в безопасности Хогвартса рядом с Гермионой.

Только потому, что она не спускала с него глаз, Гермиона заметила.

— Я Файф возьму себе и захвачу Макдуфа замок, — провозгласил Драко с мрачным выражением на лице и взглядом человека, подошедшего к границе Ада. — Всё, что будет в замке: его жену, детей, родню и слуг — я вырежу, — и с этими словами всё произошло. Драко едва заметно поморщился, и ладонь слабо дёрнулась в сторону другой руки.

Левой руки.

Гермиона затаила дыхание и нервно огляделась вокруг. Кто-нибудь ещё заметил? Нет. Большая часть актёров находилась дальше за кулисами, репетируя и повторяя свои сцены. Пауза в речи Драко получилась очень короткой, и никто из находившихся в зале не повскакивал с мест, обвиняя его в причастности к Пожирателям. Гермиона бросила на Драко ещё один взволнованный взгляд. А действительно ли произошло то, что она увидела? Или у неё воображение разыгралось? Реакция Драко была едва заметной, но…

— Пойдём, и покажи мне их, — закончил он, положив руку Ленноксу на плечи, и Гермиона осознала, что выходить со сцены они будут мимо неё. Терри Бут, игравший Леннокса, широко улыбнулся Драко и прошептал: «Отлично получилось!» — прежде чем скрылся в закулисье. Драко кивнул ему в спину, потирая — почти неосознанно — левое предплечье сквозь рукав. То самое место, на котором находилась метка. Гермиона вышла из тени, и их взгляды пересеклись.

Разобрать эмоции в глазах Драко должно было стать непосильной задачей, особенно в полумраке кулис, но Гермиона смогла. Его глаза были холодными. Не бессердечно или безразлично холодными, но холодными от страха — бледные, безнадежные и отчаянные, а Гермионе будто кто-то удавку на сердце накинул.

Тем временем на сцене говорила Сьюзен Боунс в роли Леди Макдуф.

— Что сделал он такого, чтоб бежать? — вопрошала она.

— Терпение…. — отвечал Росс, один из пятикурсников. Его голос звучал мягко и спокойно и словно доносился издалека, как будто ярко подсвеченная сцена с её радостно мерцающими свечами находилась в другом мире.

— А он имел терпенье? Его побег — безумье, — отвечала леди Макдуф. — По делам он не предатель, по своим же страхам им кажется.

При этих словах Драко поморщился, нарушая неподвижную тишину, окружившую их за сценой. Гермиона сделала шаг к нему, и шуршание платья показалось почти оглушающим. Очень медленно она положила ладонь на запястье Драко, закатала рукав до локтя — собственные пальцы казались слишком холодными, или это кожа Драко была такой обжигающе горячей? — и открыла Чёрную метку.

Последовало молчание, в котором будущее, возможности, зияющая пустота и призрачный, почти несуществующий шанс на спасение повисли над головами, словно тяжёлая длань Судьбы.

— Я иду после репетиции, — прошептал Драко в напряжённой тишине. — Вернусь к началу.

Это казалось настолько нелепым и абсурдным, что Гермиона почти засмеялась; но даже если бы она не сдержалась, смех получился бы мрачным и горьким. Зная, что им не следует разговаривать так близко к сцене — звук доносился до зрительного зала с удивительной лёгкостью — Гермиона вытащила палочку и прошептала: «Пармасонити».

— Не волнуйся, — сказал Драко бесцветным голосом уже с нормальной громкостью, которая после шёпота показалась почти оглушающей. — Он не станет наказывать меня за опоздание, он знает, что мне тяжело…

— Ты никуда не пойдёшь, — прервала Гермиона, и настойчивость в голосе удивила даже её саму. Ладонь всё ещё касалась его руки, удерживая закатанный рукав.

— Я должен пойти, — повторил Драко всё тем же безэмоциональным тоном, и его плечи едва заметно поникли. — Гермиона, ты знаешь, что я не могу остаться, просто не могу.

Она почувствовала, как его тело пробрала дрожь, как дёрнулась горячая рука под её ладонью, как часто забился пульс под подушечками пальцев — там, где кровь приливала к Метке. Словно та была раной, инфекцией, от которой тело пыталось избавиться.

Далёкий голос Росса со сцены отражался эхом в тишине:

— Жестоки времена, когда зовёмся изменниками мы, не зная сами своей вины.

Драко на мгновение прикрыл глаза, словно испытывал физическую боль.

— Всё слишком похоже, — пробормотал он. — Ты заметила?

— Что заметила? — уточнила Гермиона. — Драко, послушай меня, пожалуйста, хотя бы раз послушай меня. Останься. Не ходи на встречу, не уезжай домой. Может, он и решит наказать тебя, но это ничто по сравнению с тем, что произойдёт, если ты пойдёшь. Ты же понимаешь, что он снова заставит тебя убивать, ты знаешь, что твой отец обо всём узнает, ты знаешь, что…

— Пьеса, — прервал Драко; он словно не услышал ни слова из того, что сказала Гермиона. Его голос звучал очень тихо и очень спокойно, как эхо в окружающем мраке. Гермиона попыталась поймать его взгляд, но для Драко она будто не существовала; он смотрел сквозь неё. — Неужели ты не заметила? Как она зеркально отражает всё, что мы делаем? Или это наши действия отражают пьесу. Вот только зеркало сломано, потому что показывает не всё. Ты должна быть злой, — произнёс Драко, и его правая рука коснулась волос Гермионы, запутываясь в кудрявых локонах. Она чувствовала, как дрожат его пальцы. — Но ты не такая. Ты хорошая и пытаешься остановить зло, но у тебя ничего не выйдет.

Драко замер на мгновение, его лицо казалось мертвенно бледным даже в полумраке, который их окружал.

— Драко, — прошептала Гермиона, — ты не… это не…

— Я начинаю думать, что всё закончится точно так же, как в пьесе, — сказал Драко тоном, больше подходящим для мечтаний и летних раздумий, и ужасно неуместным в удушающей темноте. — Макбет умирает. Я тоже умру.

Рука инстинктивно сжалась на локте Драко.

— Нет, — прошипела Гермиона. — Нет, Драко, не надо быть таким… Это просто совпадение. Понимаешь? Пьеса отражает то, что происходит, но она не предсказывает будущее. И если ты только посмеешь снова снять заклинание с меча… — Она тяжело сглотнула, ощущая ободряющее прикосновение его руки к затылку.

Гермиона хотела, чтобы Драко прикасался к ней, хотела чувствовать его ладонь на своей щеке, ощущать жар его кожи, который означал, что Драко ещё жив. Гермиона крепче сжала его руку, словно боялась, что он прямо сейчас упадёт на пол и умрёт у неё на руках, забрав с собой частичку самой Гермионы. Казалось, будто он рассыпается у неё на глазах призрачными частями пустоты, в которой от прежнего Драко — хорошего или плохого — ничего не осталось, и Гермиона не могла дышать, словно из мира выкачали весь воздух.

Она не хотела думать о том, что почувствует, если Драко действительно умрёт. Сама мысль вселяла ужас.

— Драко, пожалуйста, — взмолилась Гермиона дрожащим голосом. Она не могла смотреть ему в глаза. — Прошу тебя, останься. Останься ради меня, если других других причин у тебя нет. Потому что этого хочу я. Я хочу, чтобы ты был в безопасности, живой и счастливый, я хочу, чтобы ты остался здесь. Они не достанут тебя, они не смогут причинить тебе вред, если ты останешься, они ничего не смогут тебе сделать. Ты не должен идти.

— Жестоки времена, когда зовёмся изменниками мы, не зная сами своей вины, — шёпотом повторил Драко. На сцене леди Макдуф разговаривала с сыном. — Я не осознаю себя, Гермиона. Я не знаю, чего хочу. И каким бы ни был мой выбор, я окажусь предателем.

— Не надо… — начала было Гермиона, но Драко продолжил, словно не услышав.

— Если останусь, то предам родителей, семейное наследие и весь род. Если пойду, предам свои чувства. Видишь? Я не могу победить, чтобы ни сделал, выхода нет. Мне не выбраться, и я всё равно стану предателем.

— Но твои чувства, твоя совесть — они гораздо важнее, — прошептала Гермиона, встречаясь с ним взглядом, умоляя выслушать её. Если бы только она могла остановить Драко, если бы только она могла ему помочь…

— Но я не хочу умирать, — отозвался он, словно потерянный пятилетний ребёнок, — даже если пьеса говорит, что это неизбежно. И я не хочу, чтобы мне причиняли боль. А они сделают это, если я не пойду.

— А как же эта боль? — спросила Гермиона, осторожно протягивая руку и касаясь груди Драко, прямо над сердцем. — Неужели она не хуже?

Мгновение он молчал, уставившись в пол.

— Да, — наконец признал он. — Но я не могу остаться, Гермиона. Не могу. — Его голос срывался. — Я не могу остаться, я должен идти, моё дело, выживание человечества. Это… но ты же видишь всё по-другому, правда, ты не…

— Как и ты! — воскликнула Гермиона, задыхаясь от слёз, подступивших к горлу. — Не будь таким идиотом, Драко, ты знаешь, что делает человека человеком, ты знаешь, что я такой же человек, как ты, как любой другой, не надо…

У неё закончилось дыхание, и Гермионе пришлось закрыть глаза, чтобы сдержать слёзы, угрожавшие выкатиться в любой момент, поэтому она не видела выражение его лица, когда Драко подался вперёд и осторожно, почти опасливо, поцеловал её в лоб. Она вздрогнула.

— Я пойду, когда закончится репетиция, и вернусь как раз к постановке, — повторил он, словно это могло всё исправить, и Гермиона ощутила, как рука Драко выпутывается из её волос, как он отстраняется, оставляя её в одиночестве. Она открыла глаза, пытаясь выровнять рваное злое дыхание и пытаясь не закричать; всё рассыпалось у Гермионы на глазах, и она ничего, ничего не могла сделать.

— Хорошо, — отозвалась она. Голос звучал сдавленно и приглушённо. Гермиона ощутила внезапную усталость, будто все часы, которые она потратила на волнение и попытки помочь Драко за последние недели и месяцы внезапно вернулись и накинулись на неё единой волной. — Если ты этого хочешь, ладно. Уходи.

Она закрыла глаза, чувствуя, как первая слеза скатывается по щеке, и с трудом удерживая прямую осанку. Она не станет плакать, только не из-за него, только не потому что ему было слишком страшно сделать правильный выбор.

— Гермиона… — услышала она и попыталась не думать о его голосе.

— Просто уходи… — повторила Гермиона так тихо, что сама с трудом разобрала собственные слова. Но он, должно быть, послушал, потому что в следующий раз, когда Гермиона открыла глаза, поборов подступивший к горлу комок, Драко уже не было.

На сцене наёмники безжалостно закалывали сына леди Макдуф, пачкая кровью деревянный пол, после чего погнались за несчастной женщиной с мечами наголо, закончив преследование уже за кулисами. Гермиона не смогла сдержать дрожь. Если пьеса зеркально отражала реальность, или реальность — пьесу…

— Береги себя, — прошептала Гермиона ему вслед, и её слова растворились в темноте, прежде чем она осознала, что произнесла их вслух.

Привкус крови.

Уже привычный. Постоянный. Потому что можно сколько угодно стирать вещь, испачканную кровью, но она никогда не становилась по-настоящему чистой. Никогда. Драко натянул капюшон ниже, закрывая лицо и маску дрожащими пальцами, с трудом сглатывая комок желчи, образовавшийся в горле. Нет, с ткани весь океан Нептуна не смоет кровь. Драко вышел из тени деревьев и через силу заставил себя приблизиться к воротам, к краю аппарационных чар.

Идти на встречу посреди дня было непривычно. Что-то было не так. Пожиратели смерти встречались ночью, во мраке, как ведьмы из пьесы, что мистическим образом перекликалось с постановкой, ведь Пожиратели тоже олицетворяли силы зла, утягивая Драко за собой — совсем как ведьмы совращали Макбета. Вот только убивать маглов и грязнокровок это не зло, потому что они всего лишь животные, уничтожающие жизнь магов. Паразиты. Гнус. Вредные и опасные, а потому их уничтожение было делом праведным.

Гермиона?

Нет-нет-нет. Драко закрыл глаза, дыхание и без того вырывалось нервными выдохами, словно ему не хватало кислорода под маской, неудобной и давящей, не хватало свободы под мантией — плотной, тяжёлой и мерзкой. В маске было проделано отверстие, как открытая рана, через которое можно было говорить, и только когда нижняя губа начала цепляться за край, Драко понял, что шепчет, одними губами на выдохе: «Нет, нет, прошу, не надо, нет…».

Драко плотно сжал челюсть, закрыл глаза и попытался сделать глубокий вдох, но поперхнулся. Нельзя было срываться. Приходилось проявлять особую осторожность. Никто не должен был узнать.

Драко опаздывал. Страх наказания — корчиться в грязи от Круциатуса, крича и умоляя, пожалуйста, не надо, не делайте этого, что угодно, только не это; боль, для описания которой не существовало слов, и чтобы избежать этой боли Драко убил бы… уже убивал, — страх наказания гнал его вперёд, стремительно приближая к воротам на границе защитных чар, перехватывая горло и заставляя ненавидеть себя.

Потребовался один миг концентрации, и знакомое покалывание от трансгрессии утянуло его за собой.

Было тихо. Непривычное отсутствие звуков Драко заметил ещё до того, как открыл глаза. Мёртвая тишина, а она была хуже любого шума, потому что шум позволял угадать дальнейшие события, позволял понять, в каком расположении духа пребывал Тёмный Лорд: злился, радовался или планировал очередное нападение. По крайней мере, крик означал, что пытка в самом разгаре. Тишина могла означать всё что угодно.

Драко открыл глаза.

Пожиратели смерти расположились по кругу, скрытые масками и капюшонами, оставив свободное место для Драко, где он должен был присоединиться к неподвижным безмолвным фигурам. В этих обезличенных масках, скрытые чёрными мантиями, они теряли человеческий облик, ещё и жуткие светящиеся шары висели в воздухе, отбрасывая резкие изломанные тени. С другой стороны, что вообще можно было считать «человеческим»?

Маглов в круге не наблюдалось, и Драко испытал жалкую, смешную благодарность за это, ведь их отсутствие означало, что ему не придётся никого пытать. Однако отсутствие пыток — уже привычного развлечения для Пожирателей — означало, что встреча носила куда более серьёзный характер. Что-то должно было произойти, что-то обязательно должно было произойти, и Драко крепко сжал палочку, пока пальцы не отозвались болью, а затем неловко двинулся вперёд, пытаясь сохранять спокойствие и собранность, но внутренне разрываясь от беззвучного крика, будто его забросили прямиком в Ад, но, тем не менее, занимая приготовленное место в круге.

В самом центре стоял котёл, а перед ним столик с разложенными ингредиентами и Волдеморт, наблюдавший за Драко змеиными глазами, пока тот не замер на месте.

Волдеморт улыбнулся. Медленной и ленивой улыбкой монстра, затаившегося в укрытии и наблюдающего за своей жертвой в предвкушении добычи. Красные глаза мерцали ядовитым блеском в кровавых отблесках огня, пылавшего под котлом. Драко осознал, что губы снова зашевелились в немой мольбе, которую никто не услышит и не заметит. Волдеморт наградил бы его пыткой. Гермиона спасла бы, но её здесь не было.

— Драко, — произнёс Волдеморт ровным холодным тоном, делая шаг ближе, и мир замер, безжизненно заледенел. По крайней мере, так казалось. Тепло исчезло под давлением страха и холодного ужаса. — Почему ты опоздал, Драко?

В голосе не звучало злости. Гораздо хуже. Слова были произнесены беззаботным, насмешливым тоном, а в круге почти физически ощущался груз выжидательного предвкушения. Что-то уже происходило, что-то плохое, и было так холодно, и не было Гермионы, которая могла помочь. Гермионы, в которой он не должен был нуждаться, но нуждался, а знал ли об этом Волдеморт, знал ли он, мог ли догадаться?

Вопрос повис в воздухе, надо было ответить. Слова мучительно долго формировались в лёгких, с трудом пробираясь вверх по сдавленному горлу в пересохший рот, пока не сорвались с одеревеневших губ.

— У нас была репетиция, мой Лорд, — услышал Драко свой голос — ровный и спокойный, словно раздавшийся далеко отсюда. — Я не мог уйти, не вызвав подозрений. Пришлось ждать окончания.

— Разумеется, — отозвался Волдеморт с хищной улыбкой, прежде чем повернуться к другому Пожирателю. — Насколько мне помнится, мы так и не поздравили Драко с получением главной роли, не так ли? — осведомился он. Круг молчал; в голове Драко пронеслась дикая, но казавшаяся невероятно логичной мысль, что всех вокруг превратили в камень и только они с Волдемортом были живы. Может быть, Волдеморт убил их, может быть, это новый вид наказания, стать камнем, может быть, проклятие уже пробирается вверх по ногам, просачивается сквозь кожу…

Нет, нет, это просто его воображение, как глупо даже думать об этом, нет. Драко заставил себя закрыть глаза, закрыть кусок мира, который можно было разглядеть через щель в маске, и сделал вдох. Нельзя выпускать воображение из-под контроля. Драко знал, куда ведёт эта дорога — он слишком часто по ней ходил, слишком часто — нужно было сконцентрироваться, хранить ясное сознание, удерживать его на поводке, осознавать себя здесь и сейчас и не думать о криках, о крови, о смерти, о лицах, когда…

— Какая жалость, что тебе не досталась пьеса более достойная твоего таланта, Драко, — добавил Волдеморт, и, пока одна часть сознания кричала, что он знает, он знает, он знает, о чём я думаю, он знает, что я играю, он знает, Драко решительно подавил панические мысли, прогнал из сознания, отказываясь даже рассматривать, потому что он не мог сойти с ума, только не здесь, только не сейчас, нет. Он не позволит себе. Нет. — Магловскую пьесу едва ли можно считать достойной твоего внимания. Но чего ещё можно ожидать от школы под руководством… — На мгновение на лице Лорда застыло мрачное выражение, змеиные глаза сузились.

Драко вздрогнул и вцепился в палочку, которая ещё недавно была живой частью него, а теперь задыхалась от пыток и убийств, захлебнувшись кровью, мёртвая и гниющая в бледных пальцах, но Драко всё равно крепко сжимал её в ладони. Он хотел оказаться рядом с Гермионой, но она была грязнокровкой, мерзкой, отвратительной. А ещё доброй. Она помогла ему, пусть и не понимала, что Драко не может поменять стороны, оставить Тёмного Лорда, о, какое наказание его ждёт, какие пытки; и всё-таки её кожа была как кислород, как безопасность, и он хотел этого, нуждался в этом.

— Нервничаешь, Драко? — Волдеморт опять заговорил, издёвка снова просочилась в голос, пророча ужасные последствия — что-то, о чём Драко ещё не знал, и незнание нависало бесформенной тенью, отбрасываемой ярко-красным пламенем и парящими в воздухе шарами, она сворачивалась кольцами вокруг Драко, пугающая, подобная кошмару. — Половина магической Британии собирается посетить премьеру, если верить слухам. Родители студентов, друзья, родственники…

Боязнь сцены казалась смешной, совершенно нелепой — чем-то мифическим для запугивания детей и развлечения взрослых — по сравнению с этим. По сравнению с тем, чтобы безмолвно стоять в холодной темноте, покорно ожидая развязки.

— Только подумай, — сказал Волдеморт гораздо менее беззаботным тоном. — Так много волшебников, собранных в одном месте. Кто-то верен нашему делу, но сколько же среди них полукровок, грязнокровок, предателей крови. — Его лицо исказилось в отвращении, но лишь на мгновение. — Если бы защитные чары не могли нас остановить, какая была бы великолепная возможность. Нанести удар по нашим врагам, пока они собраны в одном месте, ничего не подозревая, с детьми, которых придётся защищать, совершенно неподготовленные…

Этого просто не могло быть. Нет, не могло. Тёмный Лорд не намекал на то, что услышал в его словах Драко, нет, невозможно, совершенно невозможно. Скрытый капюшоном и надоевшей удушающей маской, он видел, что произойдёт, если Волдеморт найдёт способ обойти защитные чары сегодня, сейчас. Драко видел Большой зал, притихших зрителей, рассевшихся на многочисленных рядах в полумраке, видел фигуры в чёрных мантиях, неожиданно — слишком неожиданно — возникшие в темноте, видел, как радость сменяется удивлением, а затем не остаётся ничего, кроме смерти, зелёными лучами вспарывающей пространство и настигающей своих первых жертв — счастливчиков, которые отделаются легче остальных. Драко слышал крики и чувствовал запах крови, ужаса, страха, видел сцену, объятую языками пламени, зал, школу в огне, вонь обугленной плоти и почерневших костей.

Их так много. Так невыносимо много истерзанных, убитых, и пусть они всего лишь паразиты, но они точно так же кричали и истекали кровью, стонали и звали своих детей, родителей, любимых, и… нет, нет, нет…

— Ты не согласен, Драко? — раздался голос Волдеморта, резко выдёргивая его назад в реальность. Теперь Лорд стоял у него за спиной, его голос звучал угрожающе мягко, а холодные пальцы как когти хищной птицы сжались на плече.

Слова. Надо было что-то сказать, но они давались с таким трудом, ведь всё, чего Драко хотел сейчас, это кричать.

— Ра… разумеется, согласен, мой лорд, — с трудом выдавил он, почти не осознавая, что говорит, почти не различая собственный голос.

Казалось, Волдеморта ситуация забавляла. Он выпустил плечо Драко и встал к нему лицом.

— Скажи мне, Драко, — начал он, возвращая в голос прежнюю издёвку, которая теперь звучала ещё ужаснее — теперь, когда Драко знал, что за ней скрывалось, что должно было случиться, нет, нет, пожалуйста… — Что тебе известно о защитных чарах Хогвартса?

Он читал что-то где-то… однажды в какой-то книге, но не помнил подробностей, потому что сейчас не мог сконцентрироваться даже на настоящем, не говоря уже о прошлом. Только не теперь, когда так много сил уходило на то, чтобы сдерживать себя, чтобы не упасть, ослепнув и оглохнув ко всему, кроме ужаса и страха. Он должен был умереть, потому что этого требовала пьеса, а Драко увяз в ней. Потому что нельзя испытывать такой страх, нет, нельзя так бояться и продолжать жить.

Драко не мог заговорить — кто знает, какие слова сформируются на языке, губах и в горле? Поэтому вместо ответа он лишь отрицательно покачал головой, безмолвно, тихо. Последовала пауза. Огонь под котлом издал треск и затих.

— Тебе следует внимательнее относиться к таким деталям, Драко, — произнёс Волдеморт, и впервые с момента появления Драко каменный круг Пожирателей ожил, издав тихий смешок — мрачный и зловещий. Он раздался отовсюду и из ниоткуда, почти мгновенно превратившись в бесконечную, болезненную тишину.

— В таком случае я расскажу тебе. Несмотря на то, что чары не представляют опасности для большинства магов, их можно использовать, чтобы ограничить доступ определённых групп. Проживание в Хогвартсе позволяет школьной магии просочиться в кровь, принимая человека как часть школы. Ты когда-нибудь задумывался, почему можешь спокойно возвращаться туда даже с моей Меткой на руке, даже став Пожирателем смерти, хотя защитные чары по всем правилам не должны были тебя впускать? Потому что школьная магия внутри тебя имеет преимущество, позволяя тебе снова и снова возвращаться. Но она начинает постепенно ослабевать, как только ты покидаешь территорию замка. Проведи ты несколько месяцев за пределами школы, и магия окончательно покинула бы организм, накладывая на тебя те же ограничения, что и на нас.

Волдеморт замолчал, и несмотря на то, что Драко понимал, к чему всё идёт, он не смог удержаться от дрожи. Тёмный Лорд найдёт, или уже нашёл, способ обойти защитные чары, способ пробраться в замок, и они нападут сегодня во время постановки, когда никто не предвидит опасности, крови, криков…

Драко заставил себя отогнать эту мысль, думать о чём-то другом — о чём угодно, и первое, что пришло в голову — его слова. Откуда ты, кинжал, возникший в воздухе передо мною? Ты рукояткой обращён ко мне, чтоб легче было ухватить. Какая ирония прослеживалась сейчас в этих словах. Драко увяз в пьесе, и он мечтал оказаться рядом с Гермионой. Потому что, даже если мир рядом с ней казался опасным и созданным из пробоин, трещин и сколов, даже если все его убеждения безуспешно пытались противостоять её улыбке, этот мир всё равно казался гораздо безопаснее, чем то место, где он находился сейчас.

— Мы создали зелье, Драко, — очень тихо и очень спокойно говорил Волдеморт, и от простоты этих слов, скрывавшей убийства, жестокость и пытки, перехватывало дыхание. — Зелье, которое позволит магии, накопившейся в твоей крови, подействовать на всех нас. Ты чем-то расстроен, Драко?

Наверное, с ним что-то произошло, потому что с этого момента Драко не мог вспомнить, что случилось, как бы ни пытался. События всплывали кусками, мгновения ярко вспыхивали в сознании, но между ними всё оставалось объято болезненной непроницаемой чернотой.

Он помнил, как Волдеморт объяснял, что зелье создаст связь между теми, кто его выпьет, и кровью Драко. И с издёвкой заверил, что передаются лишь те свойства крови, которые были у создателя зелья на момент его изготовления, и что никакие дополнения не будут включены в связь. Таким образом, даже если бы Орден раскрыл их план, никакие зелья и яды не могли повлиять на связанных кровью Пожирателей.

Драко помнил, как из интонации, пауз и выразительности тона заключил, что Волдеморт говорил совсем о другом. Что на самом деле он просто показывал Драко беспомощность его положения. Что даже в приливе безрассудной отваги или внезапного страха он не мог их остановить, даже если бы решил пожертвовать собой. Драко помнил, как содрогнулось его тело, потому что в тот момент он знал — знал, что было слишком поздно.

Драко смутно помнил, как раз за разом повторял рецепт, написанный незнакомым почерком, повторял список ингредиентов и процесс снова и снова, потому что не мог сбежать, не мог отказаться — не мог делать ничего, кроме как повиноваться приказам Волдеморта. Он не мог упасть, скатиться в безумие или закричать, как бы ему ни хотелось, и, возможно, невольно подумалось Драко, если сконцентрировать всё внимание на котле, получится убедить себя, что он в школе, на уроке зельеварения. Он мог представить, что находится где угодно, только не здесь.

Драко помнил, как вспорол кинжалом ладонь, наблюдая за кровью, капающей в бурлящее, пузырящееся варево, и понимая: это конец.

Он помнил, как Волдеморт в очередной раз с издёвкой напомнил, что среди зрителей будут наблюдатели, маги под Империусом — те, на кого не падёт подозрение, но которые немедленно сообщат Пожирателям смерти, если что-то пойдёт не по плану. Малейший разлад в постановке, и нападение начнётся в ту же секунду.

Но отчётливее всего Драко помнил слова Волдеморта:

— Было тяжело с грязнокровкой в роли леди Макбет? Притворяться, что животное — твоя жена, пусть даже только в пьесе? — Взгляд змеиных глаз был мрачным, недобрым, с ноткой садистского удовольствия, и Драко не мог пошевелиться, не мог сделать вдох, не мог сделать ничего — лишь стоять, пока сознание закрывается, отрываясь от реальности, белея и размазываясь, но не уменьшая боли, когда Волдеморт продолжил: — Быть может, я позволю тебе убить её. Что скажешь, Драко?

— Ты ведь знаешь, что пьеса проклята?

Гермиона сидела за сценой, в одной из «гримёрок» — пространстве, отгороженном чёрной тканью, натянутой на дешёвый деревянный каркас между двумя площадками для хранения реквизита. Первые зрители уже начали потихоньку собираться в Большом зале, и Гермиона могла различить негромкий шум голосов. Впрочем, его перекрывал разговор коллег по постановке, доносившийся из-за тканевой перегородки.

— Не неси чушь, Луна, — послышался голос Блейз, скорее весёлый, чем раздражённый. — Как пьеса может быть проклята? Кто-то из актёров или автор — да, но… Джинни, ты не видела мою расчёску?

— Вон там, под табуретом, — отозвалась Джинни. — Кто-нибудь умеет завязывать узлы? Никак не могу справиться с этой дурацкой верёвкой…

— Я могу помочь, — отозвалась Луна.

Было немного жутко слышать голоса девочек и не видеть их, словно Гермиона была удалена от них, заключена в собственном мирке. Однако разговор казался вполне обыденным, и за это она была благодарна: появилась возможность отвлечься.

— Но я не шутила, — продолжила Луна. — Маглы очень суеверно к ней относятся. Считается, что нельзя даже произносить название пьесы — это приносит несчастья.

— Серьёзно? Что ж, маглы всегда были не из самых сообразительных, — послышался голос Блейз. — Как же они её называют? Пьеса-Которую-Нельзя-Называть?

— Не шути насчёт… — начала было Джинни, но Луна её прервала.

— Они называют её Шотландской пьесой, — сказала она. — А произнести настоящее имя в театре считается ужасной приметой.

Блейз хмыкнула.

— В такую чушь я точно не верю, — бросила она. — Макбет, Макбет, Макбет.

Гермиона неуютно поёжилась, разглядывая собственное отражение в зеркале. Будучи маглорождённой, она не могла не почувствовать лёгкий укол нехорошего предчувствия, словно что-то должно было произойти, несмотря на её скептическое отношение ко всякого рода приметам.

— Видишь? Ничего не случилось. Лучше подай вон ту заколку, у меня прядь выпадает… Спасибо, Джинни.

Гермиона вздохнула, проверяя, чтобы её собственные волосы, заплетённые в аккуратную косу, не выбивались из причёски. К счастью, всё выглядело прекрасно. Она давно переоделась в костюм, а платье и корона для сцены, в которой она представала в роли королевы, ждали своего часа рядом с ночной сорочкой для эпизода с хождением во сне и убийством. Неплохо было бы заняться чем-то более полезным — обсуждать последние детали с другими актёрами, повторять слова, ждать возвращения Драко…

Но Гермиона не хотела с ним разговаривать, не могла позволить себе заговорить с ним. У неё в запасе оставался сегодняшний вечер и завтрашнее утро, и она прекрасно понимала, что не успеет переубедить его за столь короткий срок, не сможет уговорить его провести каникулы в безопасности замка. Встреча с ним… Встреча с ним лишь всё усложнит. Гермиона намеревалась отыграть свою роль рядом с Драко, а затем любыми способами избегать его на неминуемой вечеринке по случаю окончания постановки, после которой она вернётся в свою спальню и попытается забыть о нём. А завтра он уедет домой, его безумие будет раскрыто, и Гермиона не знала, что произойдёт дальше, но прекрасно понимала, что Драко будет потерян для неё навсегда.

— А вы слышали, — продолжила Луна за перегородкой таким голосом, словно делилась сакральным знанием, — что ни одна постановка пьесы не обошлась без несчастного случая. Или смерти.

— Серьёзно? — переспросила Блейз. — Джинни, давай я помогу тебе с пуговицей, подожди секунду…

— В самой первой постановке умерла актриса, которая играла леди Макбет, — поведала Луна. В голосе её звучало скорее радостное волнение, нежели страх. — А в первой постановке за пределами Англии актёра, который играл Дункана, прямо на сцене убил Макбет из-за ревности к актрисе, которая исполняла главную роль, и никто ничего не заподозрил, пока…

— Ну уж у нас такого точно не произойдёт, — заметила Джинни, и Гермиона крепко вцепилась в край рукава, когда девочки засмеялись. Она сама не смогла бы объяснить почему.

А потом она услышала его голос, и сердце против воли пропустило удар; он вернулся, он в безопасности, он жив.

— Гермиона? Гермиона, где ты?

Голос Драко звучал напуганно, почти лихорадочно, но Гермиона прикусила губу и искоса взглянула в зеркало, ловя в нём отражение собственных глаз. Больше всего на свете она хотела поговорить с ним, но понимала, что не может. Это лишь сделает неминуемое расставание ещё более невыносимым. Гермиона устала надеяться, следовать за ним, пытаться помочь. Она уже предложила ему всё, что могла предложить, пыталась спасти его от Волдеморта, но Драко прекрасно дал понять, что не мог или не хотел покидать ряды его сторонников.

— Гермиона, пожалуйста, мне нужна твоя помощь!

Послышалось перешёптывание и хихиканье со стороны ведьм; Гермиона сильнее прикусила губу. Быть может, она должна помочь — должна выйти и узнать, чего хочет Драко; в конце концов, в его голосе звучало такое отчаяние. И это будет последний раз. Она ведь могла попытаться ещё раз, не добавив слишком много страданий к будущему расставанию, ведь так?

Но Гермиона не успела даже подняться с места, когда раздался другой голос.

— Что тебе нужно от Гермионы?

Это был голос Гарри — настороженный и любопытный. Гермиона могла представить его позу: руки, вызывающе скрещенные на груди, пристальный пронизывающий взгляд. Она повернулась на стуле, нахмурившись в сторону задёрнутой занавески, служившей входом, словно могла разглядеть что-то сквозь неё, размышляя, что собирался делать Гарри.

— Поттер. — Тон Драко оказался на удивление спокойным, словно он предвидел такое развитие событий и появление Гарри было вполне ожидаемым. — Ты знаешь, где она? Мне нужно с ней поговорить. Это срочно. Пожалуйста.

Он умолял, вдруг осознала Гермиона. И его голос дрожал.

— Насчёт чего? — подозрительно уточнил Гарри. Гермиона практически слышала замешательство Драко. Ведьмы тоже притихли. Она подозревала, что они на время оставили приготовления, чтобы подслушать разговор.

— Насчёт… — голос Драко дрогнул. — Я… Это не твоё дело, Поттер! Просто скажи, где она!

— Это ведь о тебе Гермиона волновалась, да? — тихо спросил Гарри, и в отражении зеркала Гермиона увидела, что краснеет. Что они с Роном успели выяснить? — Мы догадались. Она сказала, что мы знакомы с этим человеком и что он не из Гриффиндора, а в последнее время она постоянно пропадала на репетициях с тобой. Что происходит?

Он пытался угадать, найти ответ, но за его словами последовала тишина, и Гермиона знала, что Драко замер.

— Мы исполняем главные роли, Поттер, — наконец произнёс он идеально выверенным саркастичным тоном. — Обычно это подразумевает совместные репетиции.

— Но не так часто, — отрезал Гарри. — К тому же я видел вас на общей репетиции, и вам явно не требовалось много практики. Что происходит?

— Ничего, — последовал ответ Драко — быстрый, резкий. — Ничего не происходит!

— Я просто спросил, Малфой, — пожал плечами Гарри. — И я уверен, что могу сам догадаться. Ты собираешься стать Пожирателем смерти, ведь так? А Гермиона об этом узнала и пытается тебя отговорить. Я прав?

Гермиона поморщилась и услышала горький смешок Драко. Это был логичный и очевидный вывод, но такой далёкий от истины. Слишком поздно, слишком поздно.

— Абсолютно неправ, Поттер. Лучше скажи мне, где она. Мне необходимо с ней поговорить.

— Скажи о чём, — Гарри не собирался уступать. — Всё, что ты собираешься сказать ей, ты можешь сказать мне. Разве что у вас действительно есть секрет. Что-то, о чём Гермиона знает и что заставляет её волноваться за тебя.

Последовало молчание — болезненно пустое молчание, и Гермиона почти уверилась, что Драко сломался, что каким-то образом Гарри удалось толкнуть его за черту, но в этот момент Драко заговорил.

— Мне нечего тебе сказать, — произнёс он угрожающе тихим и низким голосом. — Но я должен узнать, где она.

— Достаточно близко, чтобы всё слышать, — бросил Гарри. — Уверен, если бы она хотела с тобой говорить, то давно бы вышла.

— Где? — выплюнул Драко, и Гермиона услышала, как резко отъехала занавеска в пустую гримёрку рядом с ней. — Гермиона, прошу, выслушай меня. Я должен тебе рассказать, это важно, мне нужна твоя помощь… — Он ухватился за край её занавески, и Гермиона напряглась, но отгороженные зоны для переодевания были зачарованы таким образом, что занятые кабинки нельзя было открыть снаружи. — Гермиона!

Она слышала, как Драко попытался попасть в гримёрку ведьм, а затем рывком отодвинул занавеску по соседству с ними. Стоило ли Гермионе отозваться на его отчаянные призывы? Поговорить с ним? Голос Драко звучал безнадёжно, но она всё равно не решалась выйти. Он ранил её, отказавшись покинуть ряды Пожирателей; сейчас он мог лишь ранить её ещё сильнее. Гермиона больше ничего не могла сделать для Драко. И в глубине души крошечная часть неё хотела отомстить, хотела заставить Драко прочувствовать на себе, каково это, когда твои мольбы остаются без ответа. Маленькая и тёмная часть, к которой Гермиона ни за что бы не прислушалась, если бы не все остальные причины…

— Гермиона, прошу, пожалуйста, ты должна помочь мне, прошу…

— Драко? Вот ты где! — раздался голос Меган, и Гермионе больше не пришлось выбирать. — Где ты пропадал? Пойдём, нужно тебя подготовить, осталось всего пятнадцать минут до начала. Я с ног сбилась, пока тебя искала…

— Меган? Где Гермиона? — услышала она отчаянный, почти безумный голос Драко.

— Не волнуйся, она уже сто лет как готова. Пойдём, я чуть с ума не сошла…

Должно быть, она увела Драко за собой, потому что их голоса постепенно удалялись. Гермиона выдохнула, только теперь осознав, что задержала дыхание. Он ушёл, и теперь у неё в распоряжении была вся пьеса, чтобы решить, хочет ли она разговаривать с Драко.

— Гермиона, ты в порядке? — послышался голос Гарри за занавеской. Она заставила себя ответить.

— Да, всё хорошо. Спасибо. Я правда… ну, честно говоря… пыталась избегать его.

— Может, расскажешь почему? — с надеждой спросил Гарри.

Гермиона покачала головой, но тут же вспомнила, что он её не видит.

— Не сейчас, — отозвалась она. — Может быть, в другой раз.

— Как скажешь. Ни пуха ни пера! — ободряюще сказал Гарри. Вслед за его словами послышались удаляющиеся шаги.

На мгновение повисла тишина, и Гермиона уже начала сомневаться, правильно ли поступила, но почти сразу раздался шёпот Блейз из соседней гримёрки:

— Ни пуха ни пера?

— Магловское выражение, — прошептала Луна в ответ. — Так принято говорить. Нельзя желать удачи в театре — это приносит несчастья.

— Какая чепуха, — послышался голос Джинни, после чего последовала пауза, а затем приглушённое хихиканье. — Может, у нас актёры тоже поубивают друг друга из-за леди Макбет, только на этот раз Гарри убьёт Малфоя вместо Дункана.

— Не смей даже шутить об этом, — одними губами прошептала Гермиона, вспоминая репетицию, на которой чуть не произошла трагедия, и закрыла лицо ладонями.

* * *

Оставшиеся пятнадцать минут пролетели незаметно, и уже совсем скоро огни померкли, погружая зал в тишину. Занавес поднялся, являя зрителям трёх ведьм на балконе; светящиеся шары парили в воздухе сразу под ними. В полумраке первая сцена выглядела захватывающе — это Гермиона помнила ещё по генеральной репетиции. Затем шары померкли, сменяясь тёплым светом свечей, ожили три водопада, находившиеся сразу под балконным выступом — всё для эпизода, в котором король Дункан получал сведения о последнем сражении. Даже прячась за кулисами, Гермиона была убеждена, что зрители во все глаза следят за событиями пьесы.

Последовала встреча Макбета и Банко с ведьмами, пламя свечей сменилось на жутковато-зелёный, светящиеся шары опять зажглись, отбрасывая мистические тени на воду, затем снова живое пламя свечей для сцены с Дунканом и его свитой, и это означало приближение первого выхода самой Гермионы.

Только теперь она почувствовала волнение, снова и снова разглаживая подол платья и одними губами повторяя свои слова. Первый монолог был ужасно длинным, но в то же время одним из её любимых. И Гермиона знала, что хорошо его играла, ведь это был тот самый отрывок, который они читали на прослушивании. Сейчас казалось, что тот день давно растаял в водовороте событий, но с тех пор прошло всего несколько месяцев.

— О, звёзды, с неба не струите света, — говорил Драко, запрокинув голову так, словно действительно обращался к звёздам, мерцавшим на потолке Большого зала, — во мрак бездонный замыслов Макбета.

Вздрогнув от воспоминаний о том дне, когда Драко произнёс эти слова, подразумевая гораздо более страшные замыслы, чем те, о которых писал Шекспир, Гермиона потянулась за реквизитом для собственной сцены. Пустой лист пергамента — письмо Макбета к жене. Мысленно повторяя слова, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, Гермиона развернула пергамент.

Но он не был пустым.

Несколько строк, в спешке нацарапанных почерком Драко — гораздо менее аккуратным, чем обычно. В послании было всего три строчки, но смысл слов заставил Гермиону застыть на месте.

«Тёмный Лорд нападёт во время постановки. Зрители не должны ничего знать: среди них есть шпионы. Мне нужна твоя помощь».

Реальность будто заволокло туманом.

Гермиона знала, что находится на сцене. Она крепко сжимала письмо в руках, декламируя послание Макбета к жене, а тем временем снова и снова перечитывала то, что было написано на бумаге на самом деле: письмо Драко к ней.

Тёмный Лорд нападёт во время постановки. Зрители не должны ничего знать: среди них есть шпионы.

Мне нужна твоя помощь.

Уголком глаза Гермиона могла различить зрителей: уже не отдельных людей, но объединённую мраком массу — единое разумное существо, наблюдавшее за ней. Однако она не ощущала опасность так остро, как следовало. Было трудно представить, что среди зрителей сидели шпионы, наблюдавшие за происходящим, следившие, чтобы Драко никого не предупредил. Ещё труднее было представить, что Волдеморт собирался напасть на школу. Что через пару часов в зрительном зале произойдёт массовое убийство; что любое неосторожно оброненное слово может оказаться последним.

И всё же Гермиона как-то умудрялась произносить правильные реплики, играть свою роль, говорить именно так, как планировала — с давно отрепетированными чувствами и интонациями. Как это возможно? Она должна была паниковать и уж точно не продолжать исполнять свою роль как ни в чём не бывало.

Но информация ещё не осела в сознании. Всё казалось не вполне реальным, словно страх перед Волдемортом был лишь сном по сравнению с гиперреалистичностью сцены, по которой Гермиона передвигалась, с твёрдым полом под ногами, с мерцающими огоньками волшебных свечей.

Словно крошечная частичка её сознания отделилась и наблюдала со стороны, как она разговаривала со гонцом, просила духов укрепить её решимость и помочь в убийстве короля, а затем, вечность или мгновение спустя, на сцену вышел Драко. Гермиона побежала ему навстречу, воскликнув: «Мой муж!» — и уже это казалось настоящим. Он был настоящим.

Драко соответствовал роли: муж, триумфально возвращающийся домой после победы, — и никто никогда не обратил бы внимания на едва заметные изменения, если бы не выискивал их намеренно, если бы не знал, куда смотреть. Драко был бледен. Даже в отблесках свечей его кожа казалась бесцветной. И что-то отражалось на его лице — то, чему Гермиона не могла бы дать определения. Напряжённое, непроницаемое, искажённое выражение, словно он с трудом себя сдерживал.

Она взяла руки Драко в свои, не прерывая монолога, ощутив холод, исходивший от них, пульс, ускоренно бившийся под кончиками её пальцев, и только теперь почувствовала, как в груди зарождается страх.

* * *

— Идём, и пусть прикроет лживый вид всё то, что сердце лживое таит, — закончил Драко, поднося её ладонь к своему лицу, и они вместе покинули сцену, скрываясь во мраке закулисья.

Тень спрятала их от посторонних глаз. Несколько секунд, привыкая к темноте после ярких софитов, Гермиона не могла разглядеть лицо Драко, но уже в следующее мгновение он больно сжимал её руку; Гермиона моргнула, и его лицо постепенно обрело чёткие очертания.

— Гермиона? — прошептал он. Каким-то образом даже его голос звучал пугающе: лёгкая дрожь, комок в горле, когда он произнёс её имя. И она понятия не имела, что за этим последует.

— Да? — отозвалась она, вытаскивая палочку из кармана. Не стоило разговаривать без использования магии, находясь так близко к сцене. — Пармасонити, — быстро прошептала Гермиона. — Драко? Ты в порядке?

Он крепче сжал её ладонь, качая головой.

— Гермиона, ты должна выслушать меня, он идёт, сегодня, он собирается напасть, все умрут, прошу, Гермиона, ты должна…

— Тише, — проговорила она, ободряюще сжимая его руку в ответ, пытаясь успокоить, несмотря на страх, обжигавший кожу электрическими разрядами. — Драко, всё будет хорошо. Мы остановим его. Вместе. Я обещаю.

Абсолютно нелепое обещание. У Гермионы не было никакого плана. У неё не было даже смутного представления о том, что они могли предпринять. Но в любом случае она обязательно сделает всё, что от неё зависит. Хотя бы в этом она не сомневалась с той секунды, когда впервые прочла записку Драко. Да и как она могла не попытаться остановить Волдеморта? Как она могла отказать Драко в помощи?

Они что-нибудь придумают. Всегда придумывали.

Но Драко отрицательно покачал головой.

— Нет, нет, нет, у нас ничего не выйдет, пьеса проклята, мы не можем их остановить. Он всех убьёт, Гермиона. Они все умрут. — Свободной рукой он коснулся лица, убирая выбившуюся прядь волос за ухо. — Я не собирался тебя убивать, — дрожащим голосом произнёс Драко. — Я не хотел тебя убивать. Они заставили меня, прости. Мне так жаль…

— Я не мертва, — прервала Гермиона, удивлённая собственной поспешностью — словно убеждённость Драко могла претворить его заблуждения в жизнь. — Я жива, Драко, и я не умру ещё очень долгое время.

Он не ответил, лишь молча покачал головой, и на его лице отразилось что-то между улыбкой и болью. Со сцены зазвучал голос Банко.

— Мне скоро выходить, — пробормотал Драко, будто бы для себя, словно пытался вспомнить полузабытый сон. Он перевёл взгляд на Гермиону; в его зрачках отражалось дрожащее пламя свечей. Из-за него глаза казались почти живыми. Гермиона с тошнотворной ясностью осознавала, что, потуши она эти свечи, взгляд Драко снова станет мёртвым и пустым. — Гермиона, они не должны ничего заподозрить, Пожиратели смерти уже здесь, они ждут, как только они увидят что-то странное, они нападут, у нас не будет времени, чтобы им помешать… — Драко сделал резкий глубокий вдох. — Я не могу позволить, чтобы они увидели, они не должны узнать, я должен скрыть…

— У тебя получится, — прошептала Гермиона, ободряюще сжимая его ладонь. — Не выпускай ситуацию из-под контроля. Я видела, как ты сдерживаешь себя, я знаю, что ты можешь. — Но она прекрасно помнила, как близко Драко подходил к разделительной черте во время репетиций. К тому же, насколько подозрительной должна показаться какая-то деталь, чтобы шпионы в зрительном зале решили немедленно начать атаку?

Если у Драко случится приступ, если он начнёт бессвязно бредить о Волдеморте, убийствах или Пожирателях…

— И пусть прикроет лживый вид всё то, что сердце лживое таит, — кивнул Драко, и тень улыбки скользнула по его лицу, прежде чем он закрыл глаза. Гермиона почти физически ощущала, как он по крохам собирает остатки здравого смысла, словно воин, облачающийся в заржавевшую и испытанную временем броню перед величайшей битвой.

Не открывая глаз, Драко прошептал:

— Он собирается напасть во время пятого акта, но я не знаю, когда именно. Я смогу сказать больше во время монолога Поттера.

Их время вышло; Драко развернулся и поспешил на сцену.

Гермионе оставалось лишь ждать.

* * *

Ей потребовалось две минуты, чтобы переодеться в ночную сорочку для сцены убийства короля. Гримёрные пустовали; большей части актёров не приходилось переодеваться во время постановки, а все остальные скучковались неподалёку от реквизита.

Гермиона не знала, готова ли посмотреть им в глаза. Только не сейчас, когда они были так радостны и веселы, когда они с волнением обсуждали пьесу. Они не знали. Гермиона не могла им рассказать.

А теперь, чем больше она думала, тем реальнее казалась опасность — тем сильнее она пугала, и ужас ледяной хваткой всё крепче сжимал сердце. В какой-то момент Гермиона нервно пересекла комнату, бездумно покрутила в пальцах какую-то безделушку, обнаруженную на колченогом столе, провела рукой по ткани, выполнявшей роль стены, взяла письмо Макбета, теребя края бумаги, и вновь вернула его на место, не читая.

Он нападёт сегодня вечером. Волдеморт начнёт атаку, пока Большой зал до отказа забит людьми. Сейчас воображение без особых усилий рисовало развитие событий: двери слетают с петель посреди выступления, и появляется Волдеморт в окружении Пожирателей смерти. Паника. Зрительный зал разрывают вопли, плач, крики. Отчаянные поиски укрытия. Рыдающие дети, которых родители изо всех сил прижимают к себе. Сколько из них успеют вытащить палочки в начавшемся хаосе? Сколько из них дерзнут предположить, что имеют хоть какой-то шанс в схватке с Волдемортом? Недостаточно.

Напуганная, обезумевшая толпа в замкнутом пространстве. Это будет кровавая бойня.

— Гермиона?

Она подскочила, будто от появления самого Волдеморта, но сразу расслабилась: это был просто Гарри.

— Гермиона? Я знаю, что ты здесь, мне Луна сказала… Конечно, Луна может много чего сказать…

При обычных обстоятельствах Гермиона посмеялась бы.

— Я тут, — рассеянно отозвалась она. — Переодевалась.

— Ясно, — послышался голос Гарри. — Просто хотел узнать, куда ты пропала. — Последовала короткая, почти напряжённая пауза. — Эм, я могу зайти на минуту? Разумеется, если ты одета.

Гермиона помедлила, неуверенная в своих дальнейших действиях. Причины для отказа упорно отказывались приходить в голову, но она… Гермиона не думала, что способна говорить с кем-то в эту минуту. Не сейчас, когда нападение Волдеморта чёрной неизбежностью нависло над головой, когда она знала, что в эту самую секунду где-то собирались Пожиратели смерти…

Но она не могла найти повод, чтобы отказать.

— Да, конечно, — услышала Гермиона собственный голос, приняв поражение и отодвигая занавеску, за которой обнаружилось радостно светящееся лицо Гарри. Она умудрилась изобразить подобие улыбки и отошла в сторону, пропуская его внутрь.

— Я слушал из-за кулис, — бодро начал он. — Ты отлично сыграла! Зрители дышать перестали на твоём монологе.

Гермиона издала натужный смешок, присаживаясь на стул.

— Спасибо.

Гарри смерил её подозрительным взглядом; она опустила глаза в пол, стараясь не смотреть на друга.

— Что-то не так? — спросил он, и Гермиона немедленно напряглась.

Она не должна была себя выдать. Если её беспокойство заметил Гарри, то уж от шпионов в зале точно ничего не укроется. А если они что-то заподозрят…

— Просто боязнь сцены, — соврала она, отмахнувшись. — Немного волнуюсь. Ты же меня знаешь.

Гарри эти слабые оправдания явно не убедили.

— Ты так не волновалась даже в первый раз на сцене, — заметил он. — Хотя обычно бывает наоборот. — Гарри замолчал на мгновение. Гермиона отчаянно пыталась придумать более правдоподобную отговорку, но, прежде чем она успела что-то сказать, Гарри неуверенно продолжил: — Это из-за Малфоя?

— Нет! — поспешно, почти инстинктивно воскликнула Гермиона, чувствуя, как её охватывает паника. — Нет, это никак с ним не связано, я просто…

Она осеклась, заметив доброжелательную, тёплую улыбку Гарри.

— Мы вроде как знаем, что дело в нём, — сказал он. — Ты говорила, что волнуешься о человеке, который учится не на Гриффиндоре и с которым я и Рон близко не знакомы. Кого ещё ты могла иметь в виду?

Гермиона закрыла глаза и вздохнула, почти физически ощущая, как последнее желание сопротивляться покидает её. В эту самую минуту Волдеморт планировал нападение, ожидая лишь удобного момента, и только они с Драко знали, что это произойдёт. Ещё несколько дней назад Гермионе было так важно, чтобы Гарри и Рон ни о чём не догадались, но сейчас раскрытие тайны померкло перед лицом новой опасности. Реальными казались лишь армия Пожирателей смерти, собирающаяся где-то во мраке, и, как ни парадоксально, отрепетированный, ярко подсвеченный мир сцены.

Гермиона опустила взгляд в пол, изучая грубое временное покрытие под ногами, а затем посмотрела на Гарри. При обычных обстоятельствах она бы сохранила тайну, но сейчас ситуация была далека от обычной. Она понимала, что им понадобится столько помощи, сколько им смогут предложить.

— Дело не в Драко, — выдохнула она.

Гарри удивлённо вскинул бровь.

— Гермиона, тебе необязательно говорить, мы и так знаем, — сказал он. — Мы не… злимся или что-то вроде того, мы просто…

Гермиона покачала головой, прерывая его.

— Не в этом смысле. Да, я волновалась за него и, наверно, до сих пор волнуюсь, но… — Взгляд упал на письмо, сложенное в четверть и невинно лежавшее на столе. — Но сейчас я гораздо больше беспокоюсь насчёт… я беспокоюсь о…

Гермиона осеклась и молча взяла письмо, нервно прокручивая его в пальцах, после чего так же безмолвно протянула его Гарри. Он развернул пергамент и нахмурился, вглядываясь в написанные слова. Гермиона следила за изменениями в выражении его лица, пока взгляд Гарри перемещался по строчкам.

— Он оставил послание на письме, которое я использую в первой сцене, — пояснила она, не дождавшись никаких слов от Гарри. Потолок над их головами на мгновение осветился яркой вспышой. Молния.

— Мы должны рассказать Дамблдору, — вдруг сказал Гарри, на его лице отразилась новая эмоция, которой Гермиона не могла бы дать определения, он успел шагнуть в сторону сцены, прежде чем Грейнджер успела среагировать.

— Дамблдор сидит в зрительном зале, — напомнила она.

Гарри задержался у самого выхода из гримёрки.

— И? — резко бросил он.

— Среди зрителей есть шпионы, — пояснила Гермиона. — Пожиратели смерти начнут нападение немедленно, если что-то пойдёт не по плану, если они заподозрят, что Драко рассказал кому-то об атаке. Тебе не кажется, что будет немного странно, если…

— А сам он откуда обо всём узнал? — требовательно спросил Гарри. — Малфой. Кто ему рассказал? — Последовала секундная пауза, во время которой до слуха долетали приглушённые голоса актёров со сцены. — Он тоже Пожиратель смерти, да?


— Да, но…

— Тогда с чего ты взяла, что он вообще говорит правду? — не отступал Гарри. — Почему ты так уверена, что в зале есть шпионы, откуда ты знаешь, что Пожиратели готовят нападение? — Он вскинул руку с письмом. — С чего ты взяла, что он написал правду? Почему ты думаешь, что они не используют эту информацию в качестве приманки, чтобы обмануть тебя… чтобы ты сделала какую-нибудь глупость и подставила остальных?

У Гермионы перехватило дыхание. Так вот в чём дело. Сириус.

— Потому что я ему верю, — негромко произнесла она, даже в это мгновение переживая: может быть, Драко действительно солгал, может быть, не стоило ему доверять, может, может…

Но он не лгал. Гермиона хотела верить; она знала его, знала о сумасшествии, она смывала кровь с рук Драко после того, как его заставили пытать Снейпа. Она не сомневалась, что он говорил правду. А если всё было лишь тщательно продуманным планом, зачем притворяться сумасшедшим? Наверняка существовали гораздо более простые способы: Драко мог просто сказать, что изменился, не понимал, во что ввязался, хотел остановиться. И логичнее было бы притвориться, что он поменял мнение о маглорождённых.

Гермиона доверяла ему, она знала, что Драко сказал правду. Вот так просто.

— Как ты можешь верить ему? — голос Гарри звучал громче, а лицо начало заметно краснеть. — Он же Малфой, Гермиона! Скользкий, противный, мерзкий пр…

Она собиралась прервать гневную тираду, но кто-то сделал это за неё.

— Может, вы уже замолчите?!

Гермионе потребовалось одно бесконечное, ужасающее мгновение, чтобы узнать голос Меган.

— Мне плевать, о чём вы там спорите, но вас скоро будет слышно в зале, если вы сейчас же не прекратите.

— Прости, — шёпотом отозвалась Гермиона, одновременно ощущая стыд и страх, когда шаги начали удаляться, постепенно затихая. Стыд, потому что их голоса действительно могли услышать в зрительном зале; страх — потому что там могли услышать, о чём они говорили…

Они с Гарри молча выждали несколько секунд, пока не убедились, что остались наедине. Гермиона впервые встретилась взглядом с Гарри и впервые заметила в его глазах страх.

— Что такого сказал Малфой? — наконец спросил он. — Раз уж ты ему поверила. Что он тебе наплёл? О том, как он изменился? Как хочет поменять стороны?

Гермиона едва заметно покачала головой.

— Он сходит с ума, — произнесла она, и слова мёртвым грузом сорвались с её губ, тяжело повиснув в воздухе.

— В смысле? — скептически переспросил Гарри. — Ты хочешь сказать, что…?


— Из-за того, что ему приходится убивать людей. И пытать их. Почти как в пьесе, — неохотно признала Гермиона. Она не хотела рассказывать слишком много. — Он постоянно… видит галлюцинации. Кровь на руках. Иногда ему кажется, что он меня убил. Он думает, что события пьесы происходят в реальности. Он не… — Гермиона вздохнула, бросив короткий взгляд на Гарри. — Поэтому я не хотела рассказывать. И это та же причина, по которой я уверена, что он не лжёт.

Гарри машинально, почти недоверчиво покачал головой.

— Ладно. Малфой псих и не хочет быть Пожирателем смерти. Но мы обязаны пойти к Дамблдору, — шёпотом закончил он в повисшей тишине. — Даже если он не хочет быть Пожирателем, нельзя полагаться на его слова.

— Но мы не можем рисковать другими людьми, Гарри, — упрямо прошептала Гермиона в ответ. — Если Драко говорит правду — а я ему верю, — то, как только мы покажемся рядом с Дамблдором, Пожиратели начнут нападение.

В тусклом освещении она заметила, как поднялись и тут же опустились плечи Гарри — напряжённые от одной мысли о том, какая трагедия могла произойти. Гермиона не собиралась сдаваться.

— Слушай, Драко сказал, что они собираются атаковать во время пятого акта. У нас ещё есть время. Если до конца четвёртого акта мы не сможем ничего придумать… — Гермиона замолчала. — Тогда мы пойдём к Дамблдору и попытаемся организовать сопротивление, прежде чем они сюда доберутся. Но мы не можем так сильно рисковать, пока не используем альтернативные возможности.

Гарри нахмурился, размышляя над её словами, и в итоге сдался.

— Хорошо. Но Малфою я всё равно не доверяю, — поспешно добавил он. — Я соглашаюсь, только потому что доверяю тебе.

Гермиона не удержалась от улыбки, несмотря на почти осязаемую опасность, висевшую в воздухе.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Ты же должен быть на сцене в эпизоде с Привратником?

— Во второй части, да, — кивнул Гарри. — А что?

— Это первый раз, когда мы с Драко оба будем за кулисами, — ответила Гермиона, — и он сможет рассказать мне, как Волдеморт планирует попасть в школу. — Она задумалась на мгновение, когда отдалённый голос Драко проник в крошечную гримёрку со сцены.

— Моих шагов не слушай, чтобы камни, заговорив, не выдали меня…

— Скоро мой выход, — прошептала Гермиона, коротко сжимая ладонь Гарри. — Ты в порядке?

— Да, — отозвался он, пожав плечами. — Если кому-то придётся сразиться с Волдемортом…

— То ты в этом деле лучший, — согласно кивнула Гермиона и инстинктивно потянулась, чтобы обнять Гарри. Она не видела выражения его лица, но, когда отстранилась, он мягко улыбнулся, словно пытался убедить её, что с ним всё будет хорошо.

— Мне пора, — произнесла Гермиона. — Встретимся у левых кулис до речи Привратника.

Гарри согласно кивнул, и Гермиона поспешила прочь, оставив его в одиночестве гримёрной.

* * *

— Чьи это руки? — проговорил Драко, поднимая свои запачканные кровью ладони и пристально их рассматривая. Пламя свечей стало алым, отражаясь в водопадах по краям сцены, придавая воде пугающий красноватый оттенок. Со своего места за кулисами Гермиона не могла разглядеть лицо Драко, но она и без того знала, как он выглядит — по крайней мере, как он выглядел на репетициях этой сцены. Недоверчиво, словно его тошнило от вида собственных рук. Гермиона не знала, в какой степени эмоции были обусловлены осознанным выбором, а в какой — настоящим безумием. В последнее время она видела Драко таким и в реальной жизни.

— Ха! Они глаза мне рвут прочь! — продолжил он, и Гермиона заставила себя отвести взгляд. Сцена убийства подходила к концу, но сколько же было слов и фраз, сколько жестов и мимолётных эмоций на лице, когда Гермиона была почти уверена, что это конец, что он сломается, что он выдаст себя и Волдеморт появится в зале.

Но он не сломался. Пока.

— Отмоет ли с моей руки весь океан Нептуна эту кровь? — вопрошал Драко. Гермиона потянулась к чаше с кровью — разумеется, бутафорской. Её цвет казался более насыщенным, чем у настоящей, однако она так же неприятно липла к рукам, когда Гермиона окунула их в чашу по локоть. Она бросила короткий взгляд на сцену, внезапно почувствовав лёгкую тошноту, но заставила себя выпрямиться и сконцентрироваться на постановке, постепенно успокаиваясь. Приближался её выход.

— Нет, — сказал Драко почти со смехом — пугающим, болезненным смехом. — Скорей они, коснувшись зелёной бездны моря, в красный цвет её окрасят.

Гермиона вышла на сцену с гордо поднятой головой и опущенными руками, покрытыми кровью.

— Руки у меня того же цвета, что твои, — произнесла она, — но, к счастью, не столь же бледно сердце.

Послышался стук, внезапный и громкий — тяжёлые удары из-за кулис. Гермиона отреагировала так, как должна была, испуганно вздрогнув, пока Драко продолжал безмолвно разглядывать свои ладони.

— Стучат, я слышу, в южные ворота, — произнесла она, пересекая сцену и приближаясь к Драко, чья кожа была бы мертвенно бледной, если бы не алые отблески свечей, и ощущая внезапный укол паники. Стук в ворота, заполнявшие замок люди, нависшая угроза… и Драко, не сводивший взгляда со своих рук. Всё шло по сценарию, однако обжигающий страх начал медленно разливаться по телу, когда Гермионе показалось, что его глаза расширились сильнее обычного, стали слишком дикими, ужас — слишком настоящим, а кровь на его руках пылала в отблесках свечей словно живое существо…

— Пойдём скорее в нашу спальню, — твёрдо сказала она, хватая его за руки. Гермиона не могла отступить от сценария: она могла говорить лишь то, что было написано несколько сотен лет назад, делать лишь то, что они репетировали — вести себя только так, как должна была вести себя леди Макбет, пойманная в ловушку истории, роли и слов. — Стакан воды — и дело наше смыто!

Вот только она знала, что одной воды тут не хватит.

Гермиона выждала мгновение; Драко не реагировал — не должен был, и она недовольно нахмурилась. Гермиона хотела обхватить его за плечи, заставить посмотреть на неё, а не на испачканные кровью руки, хорошенько встряхнуть его, помочь ему. — Ты потерял всю твёрдость духа, — раздражённо бросила она.

Снова стук — три громких удара — и их вычислят, если Драко не придёт в себя. Возможно, ничего страшного не произойдёт, если он продолжит смотреть на свои руки; это будет выглядеть немного странно, но не слишком подозрительно — боязнь сцены или просто страх, но, по крайней мере, шпионы не смогут догадаться, что он кому-то рассказал. Но если Драко начнёт говорить, если он проронит хотя бы слово о нападении Волдеморта…

Гермиона не могла этого допустить, но она также не могла помешать этому.

— Опять стучат, — произнесла она, не выпуская рук Драко, увлекая его к двери и надеясь, отчаянно надеясь, что он успеет прийти в себя, что он справится, что никто не заметит его состояния… — Смени наряд, а то поймут, что мы и не ложились, когда на нас наткнутся. — Ещё несколько слов и наступит очередь Драко, и если он не заговорит, если он не сможет…

Гермиона вцепилась в него, нетерпеливо подводя к двери, жалея, что не может показать ничего, кроме злости и раздражения.

— Не поддавайся растерянности жалкой! — бросила она, не сдержав слабый оттенок отчаяния в голосе, не в силах справиться со страхом, потому что наступила очередь Драко, он должен был произнести свои слова, но тишина оставалась незаполненной…

Прошло мгновение и ещё одно — каждая новая секунда словно маленькая вечность, но Гермиона могла лишь прожигать Драко выжидательным взглядом, не в силах ничем ему помочь.

А потом он вздрогнул будто от порыва ледяного ветра, моргнул и посмотрел на Гермиону. Его ладонь чуть крепче сжалась на её руке, и она ответила тем же. Губы Драко разомкнулись, затем снова сжались, но всё это можно было принять за часть постановки, Гермиона не сомневалась, ему нужно было лишь заговорить, произнести правильные слова…

Он слабо качнул головой, словно сбрасывая наваждение, и в его взгляде отразились искренние эмоции: страх, боль и отчаяние.

— Зная, что я сделал, я был бы рад не сознавать себя.

Очередной стук, но Гермиона почти смогла облегчённо выдохнуть. Ещё одна строчка, Драко должен был сказать ещё одну фразу, больше ничего не требовалось. Их не раскроют, не сейчас.

Он запрокинул голову, лицо исказила гримаса боли.

— О, если бы Дункан на стук очнулся! — с отчаянием воскликнул Драко, и Гермиона знала, что он говорит совершенно искренне.

А потом он последовал за ней прочь со сцены, не выпуская рук Гермионы, в приветливый мрак закулисья, где их уже ждал Гарри.

Они скрылись в безопасности кулис, рука Драко сжалась на ладони Гермионы. Бутафорская кровь неприятно липла к коже.

— Я не могу… — начал Драко шёпотом. Голос звучал так тихо, что Гермиона с трудом могла его разобрать: если бы она не чувствовала призрачное дыхание на своей коже, то решила бы, что у неё просто разыгралось воображение. — Я… Гермиона…

— Всё хорошо, — прошептала она в ответ, попутно размышляя, смотрит ли на них Гарри, который стоял тут же, в тени, но вдруг поняла, что ей абсолютно наплевать. Драко придёт в ярость, Гарри вряд ли понравится, что они стоят так близко, но в это мгновение имело значение только желание пережить ночь и остановить Волдеморта. Всё остальное могло подождать. Гермиона потянулась, чтобы взять Драко за свободную руку, крепко сжимая его ладонь. Она не смогла бы остановить себя, даже если бы захотела. — Мы найдём решение, мы остановим его. Не бойся.

Драко прикрыл глаза, переплетая свои пальцы с пальцами Гермионы, словно черпал силы из этого прикосновения. В тот момент не существовало никого, кроме них и пространства, в котором соединялись их руки — как всегда, в сопровождении опостылевшей крови на его коже, на её коже, — а потом заговорил Привратник. Драко выпрямился; его глаза распахнулись и сконцентрировались на точке за плечом Гермионы. Даже не оборачиваясь, она знала, что привлекло его внимание.

Она обернулась, поймав взгляд почти слившегося с тенью Гарри. Он наблюдал за ними с нарастающим подозрением. Почти покраснев, радуясь темноте, скрывшей её реакцию, Гермиона неохотно разорвала прикосновение, хоть кровь и попыталась склеить их руки. Затем потянулась за палочкой, встав к Гарри вполоборота. Тишина закулисья была жуткой.

— Пармасонити, — прошептала она. Слабое сияние, едва заметное даже во мраке, окружило всех троих; звуконепроницаемый щит, чтобы они могли поговорить без страха быть услышанными в зрительном зале. Гарри стоял на границе заслона; Драко — так далеко от него, насколько возможно. Гермиона оказалась между ними — рядом с Драко, но лицом к Гарри, — и переводила взгляд с одного юноши на другого.

Драко придёт в ярость. Какими бы причинами ни прикрывалась Гермиона, насколько бы правой себя ни считала — а причины имелись очень веские, и она была права, — она всё равно предала Драко. Выдала тайну его врагу. И Драко разозлится. Как сильно? Этого она не знала. Как скоро он простит её? Мысль о том, что не простит вовсе, прошла по венам волной плотного, вязкого страха, который вполне мог сойти за приступ тошноты. Одну дикую секунду в его прощении Гермиона нуждалась сильнее, чем желала остановить Волдеморта.

Драко скрестил руки на груди.

— Отвали, Поттер, — бросил он, не спуская с него глаз.

Последовала тишина, нарушаемая лишь приглушёнными звуками речи Привратника и далёкими, невинными отголосками смеха. Он жутким эхом отразился от стен, совершенно неуместный в этой темноте. Гермиона поняла, что не может смотреть Драко в глаза; она опустила голову, лишь бы не видеть его реакции. Если он её не простит…

Драко бросил подозрительный взгляд на Гарри, потом на Гермиону и снова на Гарри. Он понял. Резко повернувшись к Гермионе, он схватил её за руку и требовательно спросил:

— Что ты ему рассказала?

— Ты запачкаешь мой рукав кровью, — совершенно не к месту прошептала она. Гермиона мечтала лишь о том, чтобы всё поскорее закончилось, чтобы Драко не злился, мечтала поставить его раздражение на паузу хотя бы на один день, один час. Что угодно, только бы это не происходило сейчас.

Драко не отпускал. Он сжигал Гермиону взглядом, а его пальцы всё крепче сжимались на предплечье, словно чего-то требуя, и это резко отличалось от того, с каким отчаянием он держал её за руку несколько мгновений назад. Когда Гермиона, наконец, заставила себя посмотреть Драко в глаза, её встретила лишь холодная, с трудом сдерживаемая ярость, и в тот момент она поняла, что он не станет внимать доводам рассудка.

— Я… Я рассказала ему только самое необходимое, — произнесла она тихо, но твёрдо, невольно выпрямляясь. Со сцены доносился голос Привратника, и она осознавала, что на объяснения, доказательства своей правоты и даже на мольбы о понимании у неё просто нет времени. Волдеморт с каждой секундой подбирался всё ближе. Его присутствие висело в воздухе, тёмное и неизбежное, сжимаясь всё туже и больнее с каждым вдохом. Гермиона не могла не думать об этом.

— Что ты ему рассказала? — повторил Драко хриплым резким голосом, не сводя с неё глаз, и на мгновение она заметила в нём Малфоя из прошлого. Того Малфоя, в котором когда-то без труда видела человека, способного без колебаний убивать и пытать. Нет, в нём не осталось ничего из прошлого, абсолютно ничего, в этом Гермиона не сомневалась. Он перестал быть тем человеком.

— Только то, что я должен был узнать, — выступил вперёд Гарри, повторяя слова Гермионы. Она бросила на него короткий благодарный взгляд и заметила, с каким подозрением Гарри посмотрел на них, прежде чем сосредоточить внимание на Драко. — И откуда мне знать, что ты говоришь правду?

— Это не имеет к тебе никакого отношения, Поттер, — выплюнул Драко. Его взгляд остался прикован к Гермионе, даже когда Малфой заговорил, словно он не желал даже такой мелочью обращать внимание на Гарри. Однако эта тактика имела и обратный эффект: Гермионе казалось, будто яд в его голосе предназначался ей. Вполне возможно, что так оно и было. Неуверенно, она подняла руку и накрыла ладонь Драко там, где он до боли сжимал её предплечье. Едва ощутив это прикосновение, он отдёрнул руку, словно её окатили кипятком.

— Драко… — неуверенно начала Гермиона. Она хотела извиниться, хотела, чтобы он понял. Но как может холодная логика состязаться с эмоциями? Её правота не отменяла простой и неоспоримый факт предательства. Она раскрыла тайну, потому что Гарри мог им помочь, потому что самым важным сейчас было остановить Волдеморта. Спасти жизни всех в Хогвартсе. Спасти Драко. Однако Гермиона не могла подобрать слов, не могла даже протянуть руку, чтобы извиниться безмолвно. Он не позволит к себе прикоснуться. Как в тумане, она повернула голову и почему-то заговорила, обращаясь к Гарри. С ним было проще, он не пылал от злости. — Ты можешь ему верить. Драко… Поверь мне, если не можешь довериться ему.

— О да, тебе я могу доверять, — язвительно бросил Драко, и Гермиона поморщилась. Его ладони были пусты, но сжаты в кулаки: Гермионе показалось, что если бы он держал палочку, то давно запустил бы в неё проклятием. Да она и сама предпочла бы такой исход.

— У нас мало времени, — проговорила она, отчётливо слыша лёгкую отчаянную дрожь в своём голосе. — Мы… Он скоро нападёт, у нас нет времени на споры. — Гермиона уверенно взглянула в глаза Драко. — Злиться будешь потом.

Он не отреагировал.

На мгновение за кулисами повисла тишина. Гермиона смотрела ему прямо в глаза, понимая, что не может отвернуться, как бы ни хотелось. Его глаза казались пустыми и бесстрастными, хотя ещё несколько секунд назад серые радужки пылали от злости, и Гермиона только начала понимать, что за ними скрывается, когда вперёд выступил Гарри. Она даже не заметила, как он приблизился, пока не ощутила его тёплую ладонь на своём плече.

— Я верю ей, — твёрдо сказал Гарри, прожигая Драко взглядом, почти бросая ему вызов, и Гермиона ощутила внезапный прилив благодарности. Даже сейчас, когда на кону стояли жизни людей, эти простые слова значили очень много: они значили, что Гермиона была не одна.

Драко ответил быстрым взглядом, в котором ненависть граничила с презрением, и закрыл глаза. Теперь возможную злость или ненависть выдавали только напряжённые плечи и постепенно сжимающиеся в кулак пальцы. Когда Драко заговорил, голос его был поразительно спокойным. Поразительно мёртвым.

— Он нашёл способ преодолеть защитные чары Хогвартса. Тёмный Лорд и все Пожиратели, — уточнил Драко. Гермиона почувствовала, как Гарри напрягся. — Чары умеют распознавать Пожирателей и не пускают их на территорию школы. При обычных обстоятельствах. Но некоторое количество магии содержится в крови любого, кто постоянно проживает на защищаемой территории. Включая меня.

Драко сделал паузу. Гермиона видела внутреннюю борьбу, но не могла пошевелиться. Сейчас он был зол — она определила это по выверенному ледяному тону, который был страшнее яростных выкриков. А ещё рядом стоял Гарри.

— Магия постепенно выходит из организма в течение нескольких месяцев, — продолжил Драко, будто бы и не замолкал, — но запас восстанавливается, если человек постоянно возвращается. И чары пропускают любого, в чьей крови находится эта магия.

Рука Гарри на плече Гермионы сжалась сильнее.

— Мне скоро на сцену, — прошептал он ей на ухо, будто не хотел прерывать Драко. Между бровей залегла складка, и лёгкие морщины на лбу выдавали беспокойство. Шрам и вовсе будто пылал в полумраке закулисья.

— Останься как можно дольше, — прошептала Гермиона в ответ, едва заметно сжимая его ладонь в знак благодарности.

Драко не прекратил говорить, будто не услышал их слов или ему было просто наплевать. Его голос постепенно оттаивал, становясь менее ровным и выверенным, выдавая едва заметные нотки страха, который Волдеморт вселил в Драко.

— Он нашёл зелье, которое создаёт связь между тем, кто его приготовил, и тем, кто выпил. Один глоток зелья позволяет получить магические свойства крови его создателя. Моей крови.

— Волшебные частицы. Способность проходить сквозь защитные чары, — произнесла Гермиона, обхватывая себя руками. За кулисами вдруг стало холодно.

— Я думал о том, чтобы выпить яд, — продолжил Драко, и голос его звучал слишком, слишком обыденно для подобных слов, — но это не сработает, они всё продумали. Связь действует лишь на состав крови на момент приготовления зелья. Потом уже ничего нельзя добавить.

Ладонь Гарри сжалась на плече Гермионы.

— Мне пора идти, — прошептал он, и Гермиона поняла, что речь Привратника действительно близится к завершению и Гарри больше не может тянуть. Не убирая руки с её плеча, он всё-таки задержался ровно настолько, чтобы прошептать: «Будь осторожна, Гермиона». Она взглянула на его лицо, расцвеченное бликами от огня свечей, но его глаза были устремлены на Драко. Гермиона кивнула, и Гарри проскользнул на сцену, оставляя их наедине.

Как только он ушёл, Драко замолчал. Гермиона видела, как вздымается его грудь — слишком высоко и слишком тяжело, — будто бы кто-то пытался его задушить. Не открывая глаз, он произнёс:

— Ты рассказала ему.

— Да, — не стала отрицать Гермиона, наблюдая за выражением его лица. Не было смысла отпираться, потому что правда уже всплыла на поверхность, и не было смысла объяснять, зачем она это сделала, ведь Драко и без того знал ответ на этот вопрос. Оставался один непоколебимый и простой факт: какими бы ни были причины, она предала его. Гермиона не могла отвести глаз от его невыносимо пустого лица. Даже если он возненавидит её, даже если он никогда не сможет простить…

Сознание говорило, что его ненависть стоит того, чтобы остановить Волдеморта. Спасти сотни жизней, поставленных на кон. Однако часть неё — часть, которую Гермиона пыталась заглушить, — утверждала, что обмен неравноценен и ничто не сравнится с потерей Драко…

— Тебе нужно смыть кровь, — прошептала она, бросая короткий взгляд на свои собственные руки, на кровавые разводы там, где их ладони соприкасались. Драко не пошевелился. Достав палочку, Гермиона расправилась со своими пятнами коротким «Эскуро!», но замерла, прежде чем проделать то же самое с руками Драко. Был другой способ. Необязательно использовать магию.

Медлить было нельзя: приближался их выход. Гермиона быстро достала из кармана письмо — то самое, с поспешно нацарапанной запиской, которая превратила пьесу в кошмар, — и коснулась его кончиком палочки, пробормотав: «Каликс. Фрегида».

Бумага трансфигурировалась в небольшую деревянную чашу; ручеёк прохладной воды сорвался с кончика палочки, наполняя ёмкость. Взволнованно убрав палочку назад в карман, вполуха следя за развитием действия на сцене, Гермиона шагнула вперёд. Веки Драко по-прежнему были сомкнуты, словно у него не осталось никаких сил их поднять. Не встретив сопротивления, она взяла его руку и опустила в воду, переплетая их пальцы.

Драко распахнул глаза. Гермиона заметила в них секундное удивление, прежде чем лицо приняло прежнее отрешённое выражение, но теперь он смотрел ей прямо в глаза. Она попыталась убедить себя, что это хорошо, ведь Драко контролирует себя.

Не помогло.

— Воды немного — смыть пятна, вот и всё, — произнесла она, проводя ладонью вдоль его руки под водой, ощущая, как отмывается липкая кровь. Мгновение спустя Драко снова закрыл глаза и вытянул вторую руку, опуская её в воду. Если бы не его безумие, если бы не предательство Гермионы, если бы не неотвратимое приближение постановки к пятому акту и нападению Волдеморта, картина могла бы показаться безмятежной.

Со сцены раздался смех Гарри.

— Я вижу, что этой ночью вино здорово уложило тебя, — сказал он — знак, что скоро их выход.

— Драко? — позвала Гермиона. — Тебе пора. Ты…?

— Да, — коротко ответил он, расправив плечи и вскинув подбородок.

Гермиона не знала, с чем он соглашался. Сама она собиралась спросить, нормально ли он себя чувствует, но Драко мог отвечать на совершенно другой вопрос.

Он отвернулся, сохраняя неестественное молчание, пока Гермиона убирала чашу, и она хотела протянуть к нему руку, лишь бы не дать ему уйти, потому что это было слишком похоже на ненависть, слишком похоже на расставание. Когда Гермиона заставила себя заговорить, Драко был уже слишком далеко, и она не могла до него дотянуться.

— Постой! — позвала она. — Ты… злишься на меня?

Он замер, но не обернулся.

— Это неважно, — отозвался Драко ровным голосом, будто бы обсуждал погоду или неинтересный урок. — Не имеет значения, злюсь я или нет, ведь мне всё равно нужна твоя помощь, верно?

— Это будет важно, когда мы остановим Волдеморта. Это будет важно завтра, — сказала Гермиона, невольно поёжившись. Здесь, в полумраке и относительной тишине за кулисами проклятой пьесы, было тяжело забыть о суеверном страхе перед именами.

Драко помедлил с ответом, но так и не повернулся.

— Если у нас вообще будет завтра, — проговорил он так тихо, что Гермиона с трудом его расслышала, и направился к сцене.

* * *

— Помогите леди! — воскликнул Банко. После этих слов Гермиона должна была упасть в обморок. Она начала медленно заваливаться назад с закрытыми глазами, на мгновение ощутив страх свободного падения, когда казалось, что её не успеют поймать. Но в следующую секунду чьи-то руки подхватили её за плечи и бережно опустили на пол. Гермиона не открывала глаз, боясь, как бы зрители не услышали громко бившегося в груди сердца.

Она ненавидела эту часть постановки. Совсем скоро мальчики-пятикурсники понесут её прочь со сцены, и Гермиона всегда переживала, что они уронят её в самый ответственный момент. По счастью, случилось это лишь один раз на репетиции, но с тех пор живот неизменно перехватывало тугим узлом при одном воспоминании.

Как ни странно, сегодня это, наоборот, успокаивало. Такое глупое и обыденное волнение было настоящим облегчением по сравнению с реальным страхом перед появлением Волдеморта.

Время пролетело незаметно, и вот уже её расслабленное тело уносили со сцены. Гермиона не позволяла себе и пальцем пошевелить, пока яркий свет, проникавший сквозь закрытые веки, не сменился тьмой, и она поняла, что находится за кулисами. Державшие её парни уложили Гермиону на пол с глухим звуком и сдавленными смешками. Поднявшись на ноги, она смерила их укоризненным взглядом: нельзя так шуметь за кулисами. Один из парней виновато потупился, другой — кажется, пуффендуец со светлыми волосами и хулиганской улыбкой, — дерзко показал ей язык и схватил друга за рукав, утаскивая за сцену.

Если они не остановят Волдеморта, сегодня эти парни скорее всего умрут. Мурашки пробежали по коже, и Гермиона обхватила себя руками, забираясь дальше под защиту кулис, скрывшись так, что могла лишь слышать голоса со сцены, но не видеть говорящих.

— А после соберемся, — говорил Банко, — и подробно расследуем кровавое злодейство. Нас сотрясают страхи и сомненья, — продолжал он, и Гермиона покачала головой, пряча лицо от света, через силу пытаясь игнорировать слова, доносившиеся со сцены. Она и сама сойдёт с ума, как Драко, если будет искать скрытое предзнаменование в каждом слове.

И разве пьеса не была проклята? Гермиона никогда не отличалась суеверием, но сохранять здравый смысл становилось всё труднее. Где-то неподалёку уже собирались Волдеморт и его Пожиратели смерти, выжидая, присматриваясь, а Гермиона даже не знала, когда они появятся. Они могли напасть в любой момент, и с каждой пролетающей секундой она ждала, что следующая принесёт с собой крики ужаса. Лишь она, Драко и Гарри знали, что должно произойти. Стоит им отлучиться, чтобы остановить нападение, стоит им обратиться к любому, кто может помочь, и шпионы в зрительном зале подадут сигнал к немедленной атаке. Приходилось действовать самостоятельно. Они должны были остановить Волдеморта, не прерывая постановку и не вызывая подозрений.

Но никакого плана у Гермионы не было. Даже смутного представления относительно их следующих действий. Единственное, что они могли использовать, находясь в ловушке закулисья, — кровную связь между Драко и Пожирателями смерти, однако этот вариант Волдеморт у них уже отнял. Если Гарри или Драко ещё ничего не придумали, они все обречены.

Шаги со сцены оторвали её от размышлений. Гермиона вскинула голову, замечая группку разношёрстных лордов, тянущуюся за кулисы. Парни обменивались довольными ухмылками и дружелюбными тычками. По имени она знала только Банко — Джастина Финч-Флетчли, — который радостно ей улыбнулся, проходя мимо. В отблесках свечей со сцены он выглядел мертвенно бледным.

В следующее мгновение рядом оказался Гарри, подбежавший к ней раньше Драко.

— Гермиона, — прошептал он, и она почти машинально достала палочку из кармана, создавая невидимый барьер. Гарри продолжил в полный голос: — Что-нибудь произошло? Ты в порядке?

— Нет и да, — отозвалась она. — Я пыталась придумать выход…

— Мне самому ничего в голову не идёт, — признал Гарри, на мгновение встречаясь с ней взглядом, в котором читался тихий страх. Гермиона отвела глаза, ощутив внезапный прилив тошноты.

— Мне тоже, — грустно кивнула она. — Никаких вариантов… Мы должны что-то сделать, но я просто не могу…

Звук шагов выдал присутствие Драко. Должно быть, он покинул сцену с противоположной стороны и теперь обошёл её, присоединившись к остальным. Он стоял дальше от кулис, скрытый плотной тенью так, что Гермиона не могла разобрать выражение его лица.

— Драко? — позвала она. — Ты…

Он сделал шаг вперёд, и свет залил его напряжённое лицо. Воздух едва заметно блеснул, когда Драко вступил под защиту заклинания.

— Что будем делать? — просто спросил он, глядя в точку поверх плеча Гермионы, избегая смотреть ей в глаза и совершенно игнорируя Гарри.

— Я… — начала было Гермиона и замолчала, не в силах подобрать слова. Она не могла остановить Волдеморта и не могла помочь Драко. — Мы не знаем, — наконец тихо произнесла она.

— Есть идеи? — раздался рядом голос Гарри. Она заметила, как ладонь Драко сжалась в кулак.

— Нет, — едко ответил он, и, возможно, это была лишь игра света, но его губы вдруг показались ещё тоньше, чем обычно. — Если бы у меня был план, я бы, наверно, уже упомянул об этом, Поттер.

— Ну, вдруг ты что-то придумал на сцене, — с лёгким разочарованием заметил Гарри.

Драко горько усмехнулся, прислонившись спиной к стене и сложив руки на груди. Его поза выражала высокомерие и надменность, и лишь Гермиона, знавшая, на что обращать внимание, заметила напряжённость на бледном лице, характерный поворот головы и блеснувший в глазах скрытый страх.

— Маловероятно. Думаешь, я бы позволил тебе совать нос в мои дела, если бы мог справиться сам? Если бы у меня был выбор?

Почти физически ощутив, как распаляется Гарри, Гермиона поспешила вмешаться.

— Если мы будем действовать сообща, то что-нибудь придумаем, — твёрдо произнесла она, переводя взгляд с Гарри на Драко. — С Пожирателями ничего сделать нельзя. Если мы уйдём, шпионы это заметят и подадут сигнал Волдеморту. Но должен быть способ передать послание Дамблдору так, чтобы они нас не засекли.

Драко насмешливо фыркнул.

— Дамблдору, — недовольно пробормотал он. — И как он нам поможет?

— Если бы ты пошёл к нему сегодня, мы бы не оказались в этой ситуации, — огрызнулась Гермиона.

И тут же пожалела о сказанном: у них не было времени на споры. Приближался выход Гарри, а они ещё ничего не придумали. Если тратить драгоценное время на ссоры вместо поиска решений, то все действительно обречены.

— Ситуация была бы такой же, просто мы не знали бы об этом, — жёстко парировал Драко. Теперь он смотрел на Гермиону, его глаза сузились и светились злостью.

— Но нам больше ничего не остаётся, — сказала она, заставляя себя сохранять спокойствие. — Я перебрала все варианты. Мы не можем выйти к зрителям из-за шпионов, а даже если бы могли, это самоубийство. Единственный способ повлиять на Пожирателей — твоя связь с ними. Но если зелье передаёт только то, что уже было в твоей крови на момент его создания, мы бессильны. Остаётся единственный вариант: рассказать тому, кто сможет помочь. Например, Дамблдору.

— У тебя особый пунктик на «рассказать тому, кто сможет помочь»? — саркастично спросил Драко, многозначительно взглянув на Гарри, а Гермиона вдруг вспомнила ещё и о Снейпе. Драко ещё не знал, что она обращалась к его декану.

Тем временем Гарри явно не следил за разговором.

— Что если… — медленно начал он, и что-то в его голосе зажгло искру надежды в сердце Гермионы. — Хм… Мы ничего не можем добавить в его кровь, потому что связь учитывает только состав на момент создания, верно?

Гермиона кивнула, нахмурившись и пытаясь понять, к чему он ведёт.

Губы Гарри растянулись в широкой улыбке.

— Мы не можем ничего добавить. Но… Мы ведь можем что-то убрать?

— Частицы, — выдохнула Гермиона. — Магические частицы, по которым защитные чары распознают людей… Если мы выведем их из крови Драко…

— Кровь Малфоя связана с кровью Пожирателей смерти, — торжественно закончил Гарри. — Если частиц не будет в его крови, то и в их тоже. Они не смогут обмануть защитные чары и не смогут попасть в замок!

— Должно сработать, — кивнула Гермиона почти со смехом, воскрешая в памяти нужную информацию. Всё вдруг стало так легко и понятно, словно их направляла сама судьба. Первая книга о магическом мире, которую она прочла ещё до того, как переступила порог школы… — Об этом написано в «Истории Хогвартса», — сказала она, и Гарри не смог сдержать радостную улыбку. — Существует зелье или заклинание, которое выводит частицы из организма, там есть точная отсылка к источнику, у нас получится…

Она повернулась к Драко, светясь лихорадочным воодушевлением.

— У нас получится! Драко, мы их остановим!

Малфой продолжал подпирать спиной стену, руки были всё так же напряжённо скрещены на груди, голова чуть наклонена, и смотрел он в точку где-то на уровне коленей Гермионы, пока волосы бледным покровом закрывали лицо.

— Это меня убьёт.

Его голос прозвучал невыносимо ровно и бесцветно. Воодушевление Гермионы исчезло, будто она сделала необратимый шаг из безопасной тени на ослепительный свет, будто она вмиг сделалась совершенно другим человеком. Он был прав. Чары атакуют любого, кто попытается нарушить их границы, и чем ближе человек к Хогвартсу, тем сильнее их действие. Каков был шанс на спасение у Драко посреди Большого зала?

Он не мог умереть. Гермиона не могла этого допустить. Это было совершенно немыслимо, и слепая паника начала разрастаться внутри, овладевая телом; нет, нет, нет. Драко так часто повторял, что умрёт, но Гермиона никогда ему не верила, не позволяла себе даже задумываться об этом.

Одна жизнь. Всего одна жизнь против жизней тысячи людей. Если он умрёт, они остановят Волдеморта и зрителям, собравшимся в зале, ничто не будет угрожать. Их жизни в обмен на смерть Драко. Никто не должен делать такой выбор. Но Гермиона не могла позволить тысяче людей погибнуть, чтобы спасти одного человека. Даже если этим человеком был Драко.

Она попыталась посмотреть ему в глаза, не зная, впрочем, что сказать. Мы должны? Мне жаль? Я не хочу этого делать, но иначе никак?..

Нет. Нет. Должен быть другой способ. Такой, чтобы Драко не пришлось умирать. Мысль постепенно разрасталась в голове, оформляясь в идею: они могли спасти Драко, и защитный механизм, встроенный Волдемортом в зелье, приведёт к его поражению. Всё обязательно получится. Не может не получиться.

— Драко, — произнесла Гермиона на выдохе, пытаясь упорядочить поток мыслей, — ты помнишь, как варил зелье? То, которое создало связь между твоей и их кровью.

— Какая разница? — спросил он, качая головой и уставившись в пустоту. — Я умру, Гермиона. По предложению Макдуфа, — добавил Драко, кивнув в сторону Гарри. — Я буду убит Макдуфом, совсем как в пьесе. Пока не двинется наперерез на Дунсинанский холм Бирнамский лес… — прошептал он себе под нос со странной, дикой полуусмешкой. — Запретный лес ещё не начал двигаться?

— Перестань, — взмолилась Гермиона, делая шаг вперёд — Драко вдруг показался таким далёким, хотя стоял совсем рядом, — и сжала его ладонь. — Ты помнишь, как готовил зелье?

Он пожал плечами, бездумно уставившись в пол.

— Наверно.

— Научи меня, — потребовала Гермиона.

Драко вскинул голову и уставился на неё. Его взгляд оставался пустым. Поначалу казалось, что он просто растерян, но серые радужки оставались безжизненными, пустыми, словно Драко уже ничто не волновало. Словно он сдался. Выдуманный на ходу план пылал внутри всё отчаяннее и жарче. Драко должен понять, что это не конец, что он не умрёт. Что он не может умереть.

— Научи меня, — повторила Гермиона. — Мы можем призвать ингредиенты, сварим зелье за сценой. Оба зелья. — Она всё сильнее воодушевлялась, опьяняющее ощущение разгорающейся надежды стремительно разливалось по телу — простое, прекрасное понимание того, как остановить Волдеморта и спасти Драко. Никакого проклятия, никакой судьбы, потому что Гермиона могла спасти его.

— Первое зелье выведет магические частицы из организма, — твёрдо сказала она. — Они были в начальной связи, поэтому Пожиратели тоже их лишатся. Но ты выпьешь второе зелье. С частицами из моей крови. — Гермиона вытянула свою руку вдоль руки Драко, ладонь к ладони. — Они защитят тебя, но не передадутся Пожирателям, потому что связь не дублирует то, что было добавлено в организм после её создания. Ты не умрёшь.

Драко закрыл глаза и снова открыл, почти машинально. На одно жуткое мгновение он напомнил Гермионе куклу, с которой она играла в детстве: такие же пустые стеклянные глаза, которые открывались и закрывались в зависимости от того, как кукла была повёрнута.

— Ничего не получится, — сказал Драко.

Гермиона замотала головой.

— Получится, обязательно получится. Что-то не так? О чём бы ты ни думал…

— Ничего не выйдет, — очень тихо повторил Драко и поднял ладонь, касаясь лица Гермионы. Его кожа показалась ледяной. — Ничего не выйдет. Я обречён. Что бы ни случилось, сегодня я умру.

Гермиона подняла свободную руку, прижимая ладонь Драко к своей щеке.

— Нет, — ответила она не слишком уверенно, но тут же с жаром продолжила: — Ты не умрёшь. Тем более из-за какой-то… глупой пьесы или пары случайных совпадений. Они ничего не значат.

Гермиона почувствовала, как позади неё Гарри нерешительно шагнул вперёд. Она успела забыть, что он тоже здесь, и вспыхнула, осознав, как близко она стоит к Драко, как близко оказались их губы…

Гарри положил руку ей на плечо.

— Я пошёл, мне скоро выходить. Всё получится. — Гермиона видела его очертания краешком глаза; он хмуро посмотрел на Драко. — У нас мало времени. Зелье можно приготовить в одной из гримёрок.

Она кивнула, чувствуя лёгкое прикосновение Драко к своей руке, а затем внезапно Гарри исчез, скрывшись в окружавшей их тени. Мгновение она не могла пошевелиться, не могла сделать ничего — лишь смотреть на Драко, смотреть в его пустые, безжизненные глаза. Он тяжело моргнул, и Гермиона заметила в них свет, разлившийся жидкой ртутью.

Он замотал головой, убрав руку от её щеки, но их ладони всё ещё соприкасались.

— Может быть, я это заслужил, — вдруг прошептал он. — Гермиона, я не хочу умирать.

— Ты не умрёшь, — пообещала она, но Драко не слушал, прикрыв глаза и беззвучно двигая губами, словно повторял заученную мантру — так быстро, что Гермиона не сразу разобрала слова.

— Завтра, завтра, завтра… День ото дня влачится мелким шагом вплоть до последней буквы в книге жизни…

— Драко, хватит. Ты не умрёшь. Нет никакой… судьбы и никаких предзнаменований. Ты погибнешь, только если мы неправильно сварим зелье, — сказала Гермиона и с трудом сглотнула от одной мысли. Этого не случится. Ни за что.

Драко её даже не услышал.

— …к могиле пыльной. Дотлевай, огарок! Жизнь — только тень, комедиант, свой краткий час шумящий на помосте и тут же позабытый. Жизнь — это повесть, которую пересказал дурак…

— Хватит! — Гермиона почти сорвалась на крик. — Не смей… Не смей даже думать об этом, Драко, ты…

— …в ней много слов и страсти, нет лишь смысла, — закончил он с внезапным резким вдохом, словно боялся утонуть, и его глаза распахнулись. — Гермиона… Гермиона… Прости, я не хотел умирать, я не хотел убивать тебя, никогда не хотел этого, но я ужасами сыт по горло…

— Успокойся, — прошептала она и погладила его по лицу, убирая несколько светлых прядей, прежде чем осознала, что делает. — Успокойся. Всё будет хорошо. Я обещаю.

Но Гермиона не могла этого обещать. Она ни в чём не была уверена. Волдеморт мог напасть раньше, и кто гарантировал, что Драко в состоянии воспроизвести зелье? Да, на уроках они тренировали этот навык: студенты должны запоминать зелье после одного приготовления, но сейчас на кону стояло гораздо больше, чем оценка за тест. От этого зависела жизнь Драко.

— Нам надо переодеться для следующей сцены, — сказала Гермиона. Гарри невольно напомнил ей об этом, когда упомянул гримёрки. Драко часто и рвано дышал, но от её прикосновений как будто понемногу приходил в себя. — Ты напишешь рецепт зелья, которое приготовил, и мы решим, что делать дальше. Всё будет хорошо.

Драко безмолвно покачал головой, его била мелкая дрожь, и он явно не верил ни единому слову. И всё же он пошёл за Гермионой к гримёркам, не отпуская её руки.

— Всё достал?

Она оставила Драко на сцене планировать убийство — Мерлин, не дай ему сойти с ума и, пожалуйста, не дай ему умереть, — сама же Гермиона пронеслась мимо гримёрок, мимо актёров, шёпотом повторявших свои реплики, мимо ожидающего своего часа реквизита в дальнюю часть закулисья — в укромный уголок, почти полностью скрытый от чужих глаз, куда Гарри судорожно призывал ингредиенты для зелий через маленькую дверь за сценой. Несмотря на отсутствие посторонних, Гермиона на скорую руку наложила звукоизолирующие чары, скользнув в нишу. В зрительном зале их ни за что не услышали бы, однако в сложившейся ситуации рисковать не хотелось.

— Всё для первого зелья, — отозвался Гарри, указывая на пол перед собой, где уже стоял крошечный котёл, до краёв заполненный ингредиентами. Рядом лежали две книги: «История Хогвартса», раскрытая на странице с описанием защитных чар, и произведение, на которое она ссылалась — «Биография Каина Мортенсена» авторства Луизы Марли. Вторая была открыта на описании зелья, призванного отнять у Драко единственную защиту против школьных чар.

Гермиона молча кивнула, достала пергамент из кармана своего костюма и развернула его, разглаживая сгибы и пробегая взглядом по строчкам. Рецепт написал Драко в короткие минуты, отведённые им на переодевание, прежде чем ему пришлось снова вернуться на сцену. Рецепт зелья, которое он сам готовил для Волдеморта всего несколько часов назад. Зелья, которое связало кровь Драко с кровью Пожирателей смерти. Зелье, которое поможет связать кровь Гермионы с кровью Драко. По крайней мере, хотелось на это надеяться.

Надеяться, что Драко верно запомнил рецепт. Что он не забыл название или количество ингредиентов… Пергамент с инструкциями казался таким невесомым и хрупким. Почерк Драко — таким торопливым. Но этот клочок пергамента был единственным, что отделяло их от смерти.

Гарри осторожно забрал его из рук Гермионы. Она вскинула голову, их взгляды пересеклись.

— Я разберусь с ингредиентами, — твёрдо сказал он. — Начни второе зелье.

Гермиона кивнула, прогоняя волнение на задворки сознания, и уселась на пол, придвинув книгу с рецептом. Если бы её попросили приготовить это зелье на уроке, она бы не сомневалась в успехе. Теперь же, когда от него зависело всё: жизнь Драко, жизни всех, кто сидел сейчас в Большом зале, и даже будущее магического мира, — теперь Гермиона сомневалась в своих способностях.

Она принялась изучать инструкцию — быстро, но внимательно, пытаясь не упустить ни слова, после чего зажгла крошечный огонь под котлом — так, чтобы не оставить следов на полу, — и приступила к работе. Рядом с ней Гарри продолжал терпеливо собирать ингредиенты для второго зелья. Гермиона краем уха прислушивалась к диалогу на сцене. Драко как раз заговорил об убийствах. Начался третий акт.

Три минуты и двадцать семь секунд спустя Гарри отступил от двери, через которую призывал ингредиенты, с горой баночек и колб в руках. Гермиона точно знала, сколько времени прошло, потому что корень имбиря следовало варить на медленном огне ровно пять минут, которые она засекла. Если бы не медленно ползущая стрелка часов, сложно было бы угадать, как долго они провели за кулисами. Здесь время теряло значение. Оно измерялось не минутами, а сценами, не секундами, а репликами, и каждая отыгранная строка приближала их к будущему: к появлению Волдеморта и Пожирателей смерти, которые опустятся на Хогвартс, как Бирнамский лес на Дунсинанский холм. И в этом будущем Драко выпьет два зелья: возможно, погибнет — возможно, выживет, но сейчас именно неизвестность вселяла наибольший страх…

— Ты переживаешь за него, — неожиданно заметил Гарри, устанавливая котёл, и Гермиона прекрасно поняла, кого он имел в виду.

— Переживаю? — переспросила она с напускным непониманием, но почувствовала, как лицо вспыхнуло румянцем и вовсе не от жаркого огня под котлом. Сейчас не время. Потом, когда всё закончится, она ответит на любые вопросы Гарри — если, конечно, к тому моменту они оба останутся живы, — но только не сейчас.

— За Малфоя, — последовало ожидаемое уточнение. Гарри зажёг огонь под котлом и поднял голову в ожидании ответа. Гермионе пришлось приложить немалые усилия, чтобы не отвести взгляд. И твёрдо сказать себе, что ей нечего стыдиться.

— Конечно, переживаю, — ответила она, сверяясь со временем. — Он рискует своей жизнью.

Гарри пожал плечами.

— Да. Но… — В этот раз его взгляд показался чуть более подозрительным, совершенно растерянным и как будто немного обиженным, хотя причина могла крыться в бликах света и разыгравшемся воображении Гермионы.

— Мы много времени проводили вместе, — резонно заметила она, откидывая прядь волос с лица. — Репетиции, встречи… Если я перестала видеть в нём врага, в этом нет ничего удивительного.

— Дело не в том, что ты перестала видеть в нём врага, — спокойно заметил Гарри, добавляя ягоды в зелье. — А в том, кого ты начала в нём видеть.

Шею обдало жаром.

— Гарри, — в голос проникли нотки раздражения, страха и ещё чего-то, чему Гермиона не могла подобрать названия, но Гарри среагировал быстрее.

— Ничего не имею против, — твёрдо сказал он с искренней решимостью, которая была так свойственна Гарри, что Гермиона едва не вздрогнула. — Если хочешь быть с Малфоем, — хотя я понятия не имею, откуда может взяться подобное желание, — но если это так, решение принимать тебе. Я просто волнуюсь за тебя. Только не надо отрицать, — закончил Гарри. — Я же вижу.

— Я и не собиралась отрицать, — отозвалась Гермиона, не сводя глаз с котла, куда забросила новую порцию ингредиентов. — Между нами ничего нет, Гарри, — наконец добавила она, задвигая подальше некоторые не самые удобные воспоминания. — Ничего нет и быть не может. Я же маглорождённая, забыл? — Пришлось прикусить губу и опустить голову, чтобы скрыть боль, которую причинили ей эти слова. Не хватало ещё, чтобы Гарри волновался.

— Помню, — сказал он, как-то странно сдвинув брови. — Просто… будь осторожна, хорошо?

— Он не так плох, как тебе кажется, — решительно сказала Гермиона, наблюдая, как ромашка растворяется в зелье.

— Он Пожиратель смерти, — не менее твёрдо напомнил Гарри.

— У него не было выбора. Он сходит с ума, Гарри. Сходит с ума, потому что его заставляют убивать.

Пришёл черёд Гарри делать вид, что он всецело поглощён изучением зелья. Блики от огня плясали по лицу, напоминая мерцание свечей на сцене.

— Возможно, — развёл он руками. — Всё же тебя не должно удивлять моё беспокойство.

— В нём нет нужды, — отозвалась Гермиона с короткой полуулыбкой и вновь сконцентрировалась на приготовлении зелья — приближался самый трудный этап, и столько жизней висели на волоске. На сцене одна строка сменяла другую, и вот уже Гермиона оставила зелье кипеть под присмотром Гарри, спеша выйти из-за кулис, чтобы снова стать леди Макбет.

Из реальности в пьесу и снова в реальность — каждая смена между сценой и закулисьем смешивала краски, размывая пространство по краям. Гермиона почти поверила, что она леди Макбет, когда торопливо продвигалась к нише, крепко сжимая руку Драко — туда, где Гарри присматривал за зельями. Сильная женщина, побуждающая своего безвольного мужа исполнить план; словно бредовые видения Драко претворялись в жизнь, словно реальность и пьеса сливались в единое целое, словно Гермиона забыла оставить леди Макбет на сцене — там, где ей было самое место.

Или это просто нервное напряжение вызывало безумные фантазии. Драко искал связь между пьесой и реальностью, но это не значило, что связь действительно существовала. Просто ряд случайных совпадений.

Гермиона почти пришла в себя, почти успокоилась, когда они добрались до ниши, в которой Гарри осторожно добавлял в котёл нарезанный корнепут. Он отвлёкся, заметив движение. Драко выпустил руку Гермионы, однако от Гарри этот маневр не укрылся.

Он ничего не сказал.

— Нужно нарезать иглы нарлов, — сообщил он вместо комментариев. — По-моему, всё идёт хорошо.

— Сам нарежь, — огрызнулся Драко, выступая вперёд и поднимая с пола остатки измельчённого корнепута. — Надеюсь, с этим даже ты в состоянии справиться, хотя я уже ничему не удивлюсь, Поттер.

— Драко, — резко оборвала Гермиона, потянувшись к его рукаву, но, прежде чем она смогла что-то сказать или хотя бы осознать, насколько вымученным было оскорбление, в разговор вступил Гарри.

— Я сдал СОВ по зельеварению, Малфой, — горячо начал он, щёки мгновенно вспыхнули злым румянцем. — И я в состоянии нарезать ингредиенты. Последние пять минут оба зелья были под моим присмотром, так что не надо…

— Я ни разу в жизни не видел, чтобы ты идеально приготовил зелье, Поттер, — бросил Драко, измельчая несколько бледно-зелёных листьев в котёл, — так что не обессудь, если я предпочитаю делегировать тебе задания попроще.

— Я не… — начал было Гарри, но Драко ещё не закончил.

— И да, слово «идеально» здесь ключевое, Поттер. Это тебе не школьное задание, где ты просто потеряешь пару баллов, если добавишь ингредиенты не в том порядке. Сейчас на кону стоит моя жизнь.

— Я в курсе, придурок, я же…

— У нас нет времени на споры, — поспешно вступила Гермиона, пока они окончательно не вышли из себя. — Гарри, займись зельем на выведение частиц, я нарежу иглы нарла.

— Нет, — покачал головой Драко. — Ты следи за зельем. Я ему не доверяю. — Он резко вскинул голову, добавляя последнюю часть корнепута; их взгляды пересеклись. Глаза Драко, потухшие и бесцветные, казались бы совсем безжизненными, если бы не отблески свечей. — Да и тебе доверять не должен.

На это Гермионе нечего было ответить.

— Как скажешь, — кивнула она, бросив короткий взгляд на Гарри, чьи губы сжались в тонкую полоску от раздражения, но спор лишь отнимал время, а любое промедление сейчас было непозволительной роскошью.

Гарри взялся за иглы нарлов, Гермиона и Драко приступили к работе над зельями. Напряжение повисло в воздухе, как будто мало было угрожавшей всем опасности. Удушающий страх перед нападением Волдеморта, поддерживаемый тревогой студентов перед выходом на сцену. И в дополнение ко всему сворачивающееся кольцами напряжение от враждебности, от растерянности Гарри, от сломленного доверия Драко, от чувства вины самой Гермионы, от того, как они перебрасывались лишь парой слов при необходимости. И всё это подкреплялось гонкой со временем, чтобы спасти сотни жизней, которые смотрели постановку в полном неведении.

Со сцены доносились слова, отмеряя оставшееся время. Спокойные, обыденные ремарки Банко о погоде. «А ночью будет дождь», — заметил он, даже не подозревая о том, что должно было произойти в следующую секунду.

— Давно пора! — воскликнул первый убийца, со сцены донеслись крики и звуки сражения.

Гермиона поёжилась и вернулась к приготовлению зелья.

* * *

Играть было сложнее всего. Как бы хорошо она ни знала свои слова и как бы много ни репетировала, к сложившейся ситуации Гермиона была совершенно не готова. Она предвидела боязнь сцены, забытые реплики и ещё тысячу опасностей, которые подстерегали неопытного артиста, но Гермиона никак не ожидала, что в эту ночь жизни зрителей будут зависеть от её актёрских способностей. Не ожидала, что любой намёк на страх и панику, которые она ощущала, любой подозрительный жест — и шпионы Волдеморта оповестят своего хозяина, а Пожиратели смерти начнут нападение.

Неумолимое течение пьесы принесло их прямиком к сцене празднества, во время которого призрак Банко является Макбету, — к той самой сцене, во время которой Драко совсем недавно почти потерял контроль. Почти выдал себя.

Драко восседал во главе стола с поистине королевским видом. Золотистые отблески свечей на инкрустированной мантии заставляли ткань сверкать. Драко ни разу не дрогнул, но Гермиона пристально вглядывалась в его лицо, выискивая признаки безумия.

— Весь цвет страны здесь был бы налицо, не опоздай наш милый Банко к пиру, — провозгласил он. — Надеюсь, что виной тому небрежность, а не несчастный случай.

Ирония, разумеется, заключалась в том, что Макбет совсем недавно приказал убить Банко. Гермиона удерживала на лице фальшивую улыбку, окидывая царски спокойным взглядом собравшихся лордов и намеренно не глядя на мужа. Игра должна быть идеальной. Если Гермиона исполнит свою партию, тогда, возможно, это удастся и Драко. Она прекрасно понимала, что подобная надежда лишена всякой логики: какое бы давление она ни ощущала, Драко приходилось в тысячу раз тяжелее, и если он сломается, это произойдёт независимо от актёрских способностей Гермионы, — но этот внутренний голос она предпочитала игнорировать.

— Он поступил нехорошо, нарушив обещанье, — сказал один из лордов. — За стол садитесь с нами, государь.

В своей роли Гермиона была беспомощна: она не могла отступить от сценария, от сюжета, от заученных движений. Она не могла предупредить зрителей в зале, не могла помочь Драко. Гермиона попала в ловушку пьесы, не имея выхода, пока акт не завершится и не отпустит их в темноту закулисья. Играть хорошо или плохо — единственное, что Гермиона могла сделать. Логика не играла здесь никакой роли.

— Места все заняты — пожаловался Драко. Он ещё не заметил полупрозрачного призрака, тихонько устроившегося на краю стола, однако зрители уже не сводили с него глаз.

Сидевший рядом с призраком лорд, тщательно игнорируя его присутствие, указал на пустующее место рядом с собой.

— Одно свободно.

— Где?

— Вот оно. — Теперь Гермиона могла взглянуть на Драко, потому что пьеса позволяла леди Макбет посмотреть на мужа. Выражение её лица — что-то среднее между растерянностью и раздражением. Смена настроения Драко была очевидной. Но это не выбивалось из сюжета пьесы — по сценарию у Макбета должен был начаться приступ безумия. По крайней мере, Гермиона всем сердцем надеялась, что безумие останется лишь частью сценария.

— Что с вами, государь? — продолжил лорд, пока лицо Драко на глазах менялось — на нём проступал ужас, который был уже не только частью актёрской игры, — это Гермиона знала наверняка.

— Кто это сделал? — требовательно спросил Драко охрипшим голосом.

Надо добавить растерянности. Гермиона нахмурилась.

— Что, наш повелитель? — спросил кто-то, но она продолжала смотреть на Драко, под столом вжимая ногти в ладонь.

— Меня не можешь в смерти ты винить! — прокричал Драко, дрожащей рукой указывая на призрака — на воплощение его вины, источник его безумия, его преступлений. — Зачем киваешь головой кровавой?!

Призрак ухмыльнулся, лицо его выглядело жутко. Из зрительного зала послышались сдавленные возгласы, когда привидение медленно покачало головой с длинными запачканными кровью волосами.

— Вставайте, лорды! — произнёс Росс. — Плохо королю!

После этих слов леди Макбет должна была подняться из-за стола, защищая мужа, как Гермиона защищала Драко. Она должна была сказать, что это всего лишь лёгкое недомогание, а вовсе не безумие.

— Друзья, сидите! Часто с юных лет бывало это с королём. Останьтесь. Пройдёт припадок, и здоров он будет через минуту, — произнесла она, не переставая улыбаться натянутой улыбкой, пока лорды нерешительно опустились на свои места, бросая короткие взгляды на своего парализованного короля. — Но смотреть не надо — гнев это в нём и ярость возбуждает. Пируйте без него, — заключила Гермиона и, как только лорды возобновили трапезу, набросилась на Драко: — И ты — мужчина? — выплюнула она.

— Да, и бесстрашный, — отозвался он. — Я смотрю на то, пред чем сам дьявол побледнел бы.

Теперь, проговаривая реплики с горькой смесью ярости и страха, Гермиона могла смотреть в серые глаза, в которых плескались ужас и безумие. И всё же она становилась свидетельницей настоящего безумия достаточное количество раз, чтобы знать: это была лишь актёрская игра. Гермиона не знала, что Драко прочёл в её собственных глазах, перемещая взгляд с неё на призрака и назад, но надеялась, что смогла вселить в него хоть каплю спокойствия. Сцена была долгой.

— Какой позор! Всего достиг ты и вдруг пугаешься пустого стула, — закончила она с отвращением к действиям мужа, но он вновь обратился к призраку.

— Чем мне кивать, скажи мне лучше, дух, чего ты хочешь?! — кричал Макбет. — Если своды склепов покойников нам шлют назад, пускай нам гробом будут коршунов утробы!

Пламя свечей дрогнуло — высокое и кроваво-красное, — и в одно мгновение призрак исчез.

— Нет, видно, ты совсем сошёл с ума! — воскликнула Гермиона, пока лорды уже не скрываясь наблюдали за её обезумевшим мужем.

— Клянусь, его я видел! — твёрдо произнёс он, обращаясь к Гермионе, словно в комнате они остались вдвоём, протягивая руку и сжимая её запястья. Ладони его были холодными и всё ещё немного липкими от недавней бутафорской крови.

— Стыдись! — прошипела Гермиона, но Драко продолжил.

— Кровь лили и тогда, когда закон ещё не правил диким древнем миром, — мрачные интонации в голосе немедленно напомнили Гермионе о судьбоносной репетиции, когда Драко почти сломался, почти выдал себя. И сейчас она почти могла представить себя на той репетиции, в блаженном неведении относительно планов Волдеморта. — И позже леденящие нам слух убийства совершались.

Драко нежно погладил её по щеке. Гермиона посмотрела ему в глаза, мечтая незаметно сжать ладонь, которая обхватывала её запястье. Конечно, можно было поддаться порыву: никто из зрителей не знал, как именно они репетировали эту сцену, — но Гермиона не могла заставить себя нарушить привычный ход пьесы, выйти за рамки отрепетированного. Это чувство напоминало глупое суеверие, похожее на то, что пьеса была проклята, но Гермиона всё равно не могла нарушить правила.

А может, «Макбет» и вправду был проклят.

— Но, бывало, расколют череп, человек умрет — и тут всему конец, — продолжил Драко, не сводя напряжённого, сосредоточенного взгляда с её лица. — Теперь, имея даже двадцать ран на голове, они встают из гроба, чтобы согнать нас с места за столом. — Он отступил от Гермионы и, пошатнувшись, практически упал на стул, закрывая лицо руками. — Что пострашней, чем ужасы убийства.

— Государь, — произнесла Гермиона, с трудом усиливая гнев в голосе. И хотя ей безумно хотелось коснуться плеча Драко, она не стала этого делать. — Без вас скучают гости.

— Задумался, — отстранённо сказал он и на мгновение замолчал. Драко выглядел очень взрослым, и Гермиона не могла понять, крылась ли причина в игре света, в переутомлении или в безумии, застывшем на его лице. Он поднялся. — Друзья, не беспокойтесь, — обратился Макбет к лордам, сидевшим за столом. — Нисколько не серьёзен мой недуг, и близкие мои давно к нему привыкли.

И тут он остановился на полуслове. Гермиона замерла. Голова Драко была опущена, и понять, что он чувствовал, можно было лишь по вцепившимся в край стола пальцам — так крепко, будто весь мир рассыпался на осколки и нужно было удержаться за единственный прочный предмет. Стоило Гермионе увериться в начале очередного припадка, как Драко продолжил. — За здоровье вас всех друзья! Налейте мне вина.

Она едва начала приходить в себя — разумеется, не забывая об актёрской игре, — когда Драко уже обращался к ней:

— Полней налейте, и тогда я сяду.

Она наполнила его кубок из кувшина на столе. Фруктовый сок, чей цвет волшебством или обычным красителем довели до кровавого оттенка. Символично. Интересно, как много крови видел Драко? Наполнить его кубок и не разлить содержимое получилось с трудом.

— Я пью за счастье всех моих гостей, — продолжил Драко, поднимая кубок. Теперь Гермиона могла на него посмотреть. Идеально выверенное выражение лица — король провозглашает тост за отсутствующего друга, вот только Гермиона прекрасно знала, на что в действительности нужно обращать внимание. Напряжение в плечах; рука, сжавшая кубок так сильно, что тот непременно раскололся бы, будь он сделан из стекла; стиснутая челюсть. — За друга Банко. Как мне жаль, что он не с нами! За всех и за него мы пьём.

— Благодарим и пьём за вас! — вторили ему лорды, и Гермиона вновь до боли сжала кулаки под столом, иначе страх вылез бы наружу, иначе она бы не выдержала. В этом месте призрак Банко появлялся вновь. В этом месте Драко почти потерял контроль на репетиции, почти выдал себя.

Краем глаза она заметила, как призрачное видение возникло на сцене, но как бы Гермиона ни хотела посмотреть на него, она не могла — только Макбет должен был видеть призрака. И на Драко она тоже не могла смотреть, по крайней мере до тех пор, пока он не выкрикнул…

— Прочь! — его кубок полетел в призрака, расплёскивая красное вино и окропляя сцену. В его голос пробрались панические нотки — те самые, которые Гермиона слышала очень часто. Слишком часто. Ужас перед совершёнными убийствами, страх перед Волдемортом — всё это было невыносимо, и как же Драко мог спрятать свои чувства, как мог он сохранить рассудок?

— С глаз уйди! Земля тебя пусть спрячет! — выкрикивал он. Гермиона через силу устремила на него взгляд, полный злости и ужаса в ответ на сумасшествие мужа — хотя сейчас изобразить страх было совсем несложно, — уже зная, что это конец. Безумие Драко стало лишь вопросом времени. Он тем временем надвигался на призрака, лицо покраснело от ярости и страха. — В костях твоих мозг высох, кровь остыла; твои глаза уставились, не видя!

Её реплика.

— Не удивляйтесь, гости, — произнесла она, услышав собственный подрагивающий голос — слишком высоко, слишком быстро, — но всё в порядке, это вполне можно было списать на актёрскую игру. — Припадок повторился. Жаль, что он расстраивает праздник.

На другом конце сцены Драко разливался гневной тирадой, будто не слышал её слов, будто не замечал присутствия гостей. Его взгляд был прикован к призраку.

— Дерзну на всё, что может человек, — говорил он низким дрожащим голосом. Гермиона слушала, наблюдая из-под личины леди Макбет. Странно, но она вдруг ощутила прилив спокойствия. Хотя должна была испытывать страх. Драко сломается, теперь уже в любой момент, и приведёт Волдеморта и Пожирателей прямиком в Большой зал, но осознание словно развеяло неопределённость, сняло напряжение. Гермиона никак не могла повлиять на развитие событий, так зачем поддаваться панике?

— …предстань в любом обличье, только не в таком, и я не дрогну, — говорил Драко сдавленным голосом, почти отступая от призрака, но перебарывая себя. — Или воскресни и вызови на бой — и выругай девчонкой, если струшу, но в этом облике не приходи!

Драко теперь находился так близко к привидению, что мог прикоснуться к нему. Но окровавленный призрак продолжал наблюдать — изобличительно и безмолвно. Убийца. И Драко замер. Просто уставился на призрачное видение; в глазах — лишь пламя свечей. Отстранённый взгляд, погружающийся в собственные воспоминания, собственные страхи. Призраки прошлого, и кровь на руках, которую невозможно смыть — его собственные Банко. Вот и всё.

А потом Драко неуловимо пошевелился — всё ещё напуганный, всё ещё пойманный в ловушку отвратительных воспоминаний, но всё же несломленный. И срывающимся, сдавленным голосом он выкрикнул:

— Сгинь, жуткий призрак! Прочь, обман!

И привидение исчезло.

Драко выдержал долгую театральную паузу, не двигаясь и не сводя глаз с того места, где мгновение назад находилось привидение. Гермиона не знала, оставался ли он в образе. Было ли всё частью игры, или это Драко сходил с ума словами Макбета, ведь они так безжалостно вписывались в реальность. Но он справился. Он посмотрел в лицо страху и не потерял рассудок — и может быть, может быть, ему хватит сил выдержать сцену до конца.

— Вот он ушел, и вновь я человек, — негромко произнёс Драко пустым бесстрастным голосом. Лорды тихонько переговаривались между собой, взволнованные увиденным. — Зачем вы встали, господа? Садитесь, — добавил он, не глядя на них и не меняя тона.

Это было сигналом для Гермионы.

— Вы оборвали общий разговор, — начала она, осторожно выверяя степень раздражения в голосе, — и всех пугает ваше поведенье.

— Невозможно, чтобы подобно летним облакам явления такие проходили, не поразив нас. — Драко наконец посмотрел на неё, их взгляды пересеклись. В огоньках свечей глаза казались какими-то странными. Цвета исказились, а мерцающий свет сделал их слишком живыми. Насмешливыми. Гермиона видела безумие в его глазах, но уже не могла отличить пьесу от реальности.

Лорды засуетились.

— Я сомневаюсь в самом себе, когда перед лицом таких явлений румянец свежий на щеках у вас не пропадает! Я же весь белею.

— Каких таких явлений, государь? — спросил один из лордов.

Драко резко повернулся к нему, и на мгновение Гермионе показалось, что он собирается ответить — что он начнёт говорить о смерти, убийствах и Волдеморте. Поэтому она поспешно вклинилась в разговор.

— Я вас прошу, не говорите с ним. Ему всё хуже. Злят его расспросы. Вставайте без чинов и расходитесь. Прощайте.

Лорды настороженно и растерянно начали один за другим покидать зал.

— Доброй ночи и здоровья его величеству, — пожелал Леннокс на прощание.

— Всем вам того же, — отозвалась Гермиона, и вот уже они с Драко остались вдвоём на сцене в окружении пустых столов. Он не пошевелился, не сводя глаз с места, где недавно сидел призрак Банко.

— Он хочет крови. Кровь смывают кровью, — наконец произнёс он. Гермиона наблюдала, выискивая любые намёки на начало безумия. Худшее было позади: с убийствами и призраками в этой сцене было покончено, — но Драко всё ещё мог сорваться. Он наверняка почти исчерпал лимит своих возможностей. Ему пришлось так долго скрывать свои истинные чувства.

— Который час? — спросил он, и Гермиона ощутила странное облегчение — странное, потому что как можно чувствовать облегчение, когда Драко мог вот-вот умереть. Он и все люди в зрительном зале, если их план не сработает.

— Уже к рассвету дело, — ответила она, направляясь к Драко мимо столов с вином, разлитым, подобно крови. Ещё несколько строк диалога, которых Гермиона даже не заметила, — несколько слов о Макдуфе для развития сюжета, но на самом деле её интересовало лишь состояние Драко, который не сломался несмотря ни на что.

Она пока не должна была прикасаться к нему, они репетировали сцену по-другому, но кто мог знать? Приблизившись к Драко, она взяла его ладонь в свою, замечая, насколько холода его кожа. Даже рука была напряжённой, неподатливой, тяжёлой. Гермиона провела по ней кончиками пальцев.

— Я всем пожертвую для личной пользы, — говорил Драко, и это совершенно не совпадало с реальностью, где он готов был пожертвовать собой ради спасения тысяч людей. На словах ситуация была преисполнена драмы и героизма, но напускной пафос был далёк от действительности. Далёк от сказочных историй. И Гермиона дружила с Гарри достаточно долго, чтобы знать цену сказке. Драко рисковал своей жизнью, потому что убийства сводили его с ума и воспоминания о них были хуже самой смерти; потому что он верил, что ему было предначертано судьбой, фатумом или ещё какой-то ерундой погибнуть, как погибает Макбет в пьесе.

Наконец её реплика. И здесь Гермиона должна была дотронуться до него — нежно коснуться ладонью лица.

— Ты мало спишь, а сон — спасенье жизни, — мягко произнесла она. Впервые за пьесу ей не пришлось притворяться.

— Пойдём же спать, — согласился он. — Мой странный взрыв тоски — страх новичка, что не набил руки.

Драко взял Гермиону за запястья, уставившись на неё, но не привычным уже безумным взглядом, а с изнеможением и усталостью, с глубоким чувством ужаса и отчаяния.

— Мы молоды ещё для этих дел, — закончил он и медленно, осторожно увлёк Гермиону в манящую темноту. Как только они скрылись за кулисами, Драко начало трясти, будто он пребывал в состоянии шока, глаза сверкали отчаянием, волосы растрепались и прилипли к побледневшему лицу.

— Гермиона, — прошептал он так тихо, что она едва расслышала. — Гермиона, я не могу, я больше не могу продолжать, пожалуйста, Гермиона, я не могу…

Она шагнула к Драко и крепко сжала его в объятиях.

— Всё хорошо, — прошептала она в ответ. — Скоро всё закончится.

Действительно закончится. Так или иначе.

Все трое сидели на полу в маленькой нише, сосредоточившись на приготовлении зелий: нарезали, добавляли, помешивали, читали и перечитывали инструкции — аккуратно изложенные в книге и спешно нацарапанные Драко на куске пергамента, запачканного чернилами.

Осталось совсем чуть-чуть. Несколько ингредиентов в один котёл, несколько минут на огне для второго, несколько помешиваний — и готово. Жизнь и смерть, растворённые в жидкой форме.

Никто не нарушал молчание. Вдалеке сквозь защитный барьер Гермиона могла различить негромкие разговоры актёров, реплики, доносившиеся со сцены, приготовления лордов, но громче всего звучало её собственное дыхание, горящий огонь и булькающее зелье.

Гермиона не знала, чего ей хотелось больше: заговорить или сохранить тишину. Она мечтала поговорить с Драко. С тем самым Драко, с которого будто бы срезали мягкие черты лица, оставив прямые заострённые линии. С тем самым Драко, который нёс на себе бремя убийства, которое навечно оставило на нём свой след. Драко, которого она любила, хоть и не знала как: не в привычном смысле этого слова, не как в романтичной сказке. Их положение меньше всего походило на сказку — скорее, на страшную историю.

Отчасти Драко до сих пор её ненавидел: для него Гермиона оставалась не человеком, а каким-то низшим существом — и это причиняло больше страданий, чем она ожидала. Какая же любовь могла вырасти из этого чувства? Но непостижимым образом между ними образовалась связь: Гермиона волновалась за Драко, заботилась о нём, и это беспокойство было гораздо сильнее, чем всё, что Гермиона могла испытывать к другому человеку, оказавшемуся в такой же ситуации, терзаемому теми же ужасами. Если любовь означает, что твоё собственное счастье зависит от счастья другого человека, то она любила Драко, каким бы извращённым и странным это ни казалось.

И да, она хотела поговорить с ним, хотела помочь. Но в воздухе висела тишина, которую Гермиона не смела нарушить — точно так же, как на сцене не смела нарушить паузу, записанную в сценарии.

Возможно, ей просто нечего было сказать. Ни одно слово не подходило этому месту, не могло сравниться с фатумом, который тяжело опустился на их плечи. Наверно, Шекспир мог бы написать для неё пару строк, но он писал пьесу, а не актёров, не реальную жизнь.

Вот только пьеса становилась реальностью. В это верил Драко. Почему бы и нет?

Гермиона помешала содержимое котла, мысленно отсчитывая время и наблюдая, как зелье меняет цвет. И тут же — голос.

— Гарри? — позвал кто-то. — Гарри, ты здесь?

Приближающиеся шаги. В любое мгновение их застанут в нише. Гермиона вскинула голову, встречаясь взглядом с Гарри.

— Иди, — прошептала она. Лишняя предосторожность, ведь Гермиону не могли услышать за защитным барьером, но густая тишина не позволяла повысить голос. — Никто не должен сюда зайти. Мы закончим зелье без тебя.

Гарри кивнул, окинув быстрым взглядом Драко и Гермиону.

— Хорошо. Удачи, — немного неловко проговорил он, а затем уже решительнее добавил: — Гермиона, ты…

— Гарри? — снова позвали снаружи.

— Иди, — настояла Гермиона — шаги звучали всё ближе, — и Гарри согласно кивнул. Он на краткий миг сжал её ладонь и выбрался из ниши.

— Гарри, вот ты где! Я тебя обыскалась. Давай ещё раз повторим нашу сцену? Я жутко волнуюсь, обязательно что-нибудь забуду…

Послышалось шуршание бумаги. Сценарий? Это наверняка был парень, исполнявший роль Малькольма.

— Эм… Я вообще-то немного занят… — начал было Гарри.

— А чем ты тут занимаешься? — с любопытством уточнил парень, и, судя по звуку шагов, вновь начал приближаться к нише.

— Ничего особенного, — быстро ответил Гарри. Гермиона разобрала его негромкий вздох. — Пойдём прорепетируем сцену.

Наконец шаги затихли вдалеке. Боязнь сцены? Забытые слова? Эти беспокойства были такими далёкими, такими невозможными и глупыми здесь, в окружении мерцающих бликов, которые отбрасывало пламя. Гермиона и Драко следили каждый за своим котлом, и оба зелья постепенно приближались к завершающей стадии. Зелье Гермионы будто сошло со страницы книги — настолько похожим оно получилось. Насколько правильно было сварено зелье Драко, можно было лишь догадываться. Гермионе почти хотелось, чтобы приготовление заняло больше времени. Чуть больше времени, пока не наступит ужасное мгновение, когда Драко придётся выпить оба зелья. Мгновение, когда они узнают, получилось ли у них нарушить планы Волдеморта и остановить его нападение. Мгновение, когда Гермиона узнает, выживет ли Драко.

Если что-то пойдёт не так, он умрёт у неё на руках, и эта внезапная мысль ужаснула Гермиону. Видеть, как угасает жизнь Драко, видеть, как не сработало второе зелье, и понимать, что она ничего не может сделать, чтобы остановить это. Чем ближе к центру, тем сильнее становились охранные чары Хогвартса. По краям — там, где начнёт наступление Волдеморт, — они будут не смертельны, чары лишь остановят нападение Пожирателей Смерти, если, конечно, план сработает. Здесь, в Большом зале, чары атакуют любого, кто не имеет права находиться в школе, они устремятся к Драко, как только не смогут узнать в нём студента.

Как он умрёт? Будет ли это больно? Произойдёт ли быстро? Гермиона только теперь заметила, как дрожит рука, которой она добавляла последние ингредиенты в котёл. Что, если это будет медленная, мучительная смерть?.. Что, если ей придётся смотреть, как умирает Драко? Или ещё хуже — делать страшный выбор между милосердным убийством и жестоким созерцанием? Лишь подумав об этом, Гермиона невольно вздрогнула — даже в мыслях выбор казался невозможным. Но именно к нему всё могло прийти, причём очень скоро.

Прогремел взрыв. На одно долгое мгновение Гермионе показалось, что это конец, они опоздали и Волдеморт уже начал нападение. Но почти сразу она вспомнила, что так начинается сцена с ведьмами. Через пять минут Драко должен быть на сцене. Сейчас мысль об этом казалась нелепой.

— Осталось только добавить твою кровь, — нарушил тишину Драко. Его голос прозвучал тихо — не шёпотом, но низко и спокойно. Опустошённо.

Гермиона кивнула.

— Какое-то определённое количество? — уточнила она.

Драко отрицательно покачал головой. Он сидел на коленях склонив голову над котлом и наблюдая за поверхностью зелья. Всем своим видом он выражал смирение. Не перед Гермионой, но перед воображаемой судьбой, с которой, по мнению Драко, он должен был встретиться.

— Сэка, — негромко проговорила она, поднеся палочку к ладони. На коже появился неглубокий порез, отозвавшийся краткой болью, но Гермиона даже не обратила внимания. Она осторожно поднесла руку к котлу, и несколько капель крови упали в зелье. Вот и всё.

Очень медленно зелье стало наполняться багровым цветом, настолько тёмным, что почти отдавало чернотой, а затем вдруг посветлело.

— Надо подождать, — отстранённо произнёс Драко. — Кровь из жилы павиана, чтоб сильнее зелье стало, — негромко добавил он и посмотрел прямо на Гермиону.

— Павиана? — переспросила она, узнавая уже привычную тянущую боль в области сердца. Он всегда будет видеть в ней противоестественное существо, животное. Он никогда не будет считать её человеком.

— Это из пьесы, — только и сказал Драко. Он потянулся к Гермионе, сложил её ладонь так, чтобы пальцы закрыли свежую рану, и отодвинул от котла. — Достаточно. Надо подождать.

Гермиона положила ладонь на колено, наблюдая, как сворачивается кровь в зелье, как его цвет багровеет, становится насыщеннее. Поза Драко была зеркальным отражением её собственной, его ладонь была разжата, и Гермиона подумала, что на ней должен был остаться такой же шрам после событий, случившихся в начале вечера. Наверняка Драко залечил рану. Гермионе тоже стоило об этом позаботиться, но часть неё не хотела пока избавляться от шрама — они ещё не закончили.

Она бросила короткий взгляд на Драко — он был полностью поглощён зельем. Где-то вдали нараспев звучали голоса ведьм. Их зловещие, предвещающие беду слова жестоко отражали реальность, они будто вплетались в ткань бытия, управляя мыслями и действиями, как пьеса управляла смертью и безумием, словно сама судьба насмехалась над жалкими попытками предотвратить неизбежное.

— Тебе страшно? — неожиданно для самой себя спросила Гермиона.

— А ты как думаешь? — саркастично отозвался Драко, но Гермиона услышала дрожь в его голосе. Он закрыл глаза и вдохнул так, словно воздух комом встал у него в горле, словно ужас сковал его тело и проник в лёгкие, которыми Драко пытался дышать. — Да. Я не хочу умирать. Но я никак не могу этому помешать — что бы ни случилось, я всё равно умру, Гермиона, и…

— Всё будет хорошо, — прошептала она, с трудом подбирая слова. Разве могла Гермиона сказать, что он не погибнет? Такой исход был вполне возможен. А даже если и скажет, Драко всё равно не поверит; пьеса управляла им, диктовала свои правила, и в своём безумии Драко не видел возможности обмануть судьбу.

— Я буду рядом, — наконец произнесла она, а затем с полуиронией добавила: — Лишь натяни решимость, как струну, — и выйдет всё.

— Прекрати!

Гермиона вздрогнула от неожиданности. Уже тише, дрожащим голосом Драко продолжил:

— Прекрати, не цитируй пьесу, не вспоминай. Достаточно того, что она убьёт меня, ты не должна попасть в эту ловушку, прошу, Гермиона, ты должна освободиться от неё.

Он был абсолютно серьёзен.

— Освободиться?

— Не позволяй ей управлять и тобой тоже, — прошептал Драко, потянувшись через котёл к ладони Гермионы, и крепко ухватился за неё. — Только не ты. Обещай мне.

И хотя Гермиона не вполне понимала, что он имеет в виду, она кивнула.

— Обещаю.

Драко одобрительно кивнул в ответ и отпустил её ладонь.

— Готово.

Зелье приобрело кроваво-красный оттенок, и хотя огонь под ним продолжал пылать, оно перестало кипеть в то короткое время, пока Гермиона и Драко разговаривали, — поверхность приняла спокойный и невозмутимый вид.

— Выглядит похоже? — спросила Гермиона.

— Да, — отозвался Драко, — но это ничего не значит.

Она кивнула, избегая его взгляда. Им не из чего было пить. Гермиона взяла потрёпанный пергамент, который уже успел побыть запиской Драко и инструкцией по приготовлению зелья — одновременно и проблемой, и решением, — и разорвала его пополам.

— Каликс, — произнесла она, коснувшись по очереди каждого кусочка, трансфигурируя их в две некрупные деревянные чаши.

С предельной осторожностью Гермиона зачерпнула зелье из каждого котла, доверху наполняя чаши. Драко пристально следил за её движениями, но она не могла найти в себе сил, чтобы посмотреть на него. Безмолвно Гермиона протянула ему первое зелье. То самое, которое лишит его всякой защиты против чар замка. Со сцены всё громче доносились напевные голоса ведьм.

Драко принял чашу, мгновение подержал её в руке, а затем медленно поднёс к губам и начал пить.

Отсрочка в долю секунды, во время которой их взгляды пересеклись, и в то же мгновение Драко закричал.

О да, зелье сработало. Сработало так хорошо, что фатум обрушился на них со всей своей сокрушительной силой.

— Драко! — вскрикнула Гермиона, бросаясь к нему с антидотом. Котёл с первым зельем опрокинулся, но ей было плевать, потому что Драко должен был выжить, должен, но как это возможно, когда пьеса управляет реальностью, когда сама судьба настроена против него? Гермиона поднесла чашу к его губам, широко раскрытым в нечеловеческом крике — ох, как же кстати пришёлся звуковой щит, — и влила столько зелья ему в горло, сколько смогла. Он не мог проглотить — боль перекрывала любые рациональные мысли, каждый мускул в теле был напряжён от жуткой боли, и Гермиона вновь наполнила чашу, помогая Драко выпить зелье, придерживая его свободной рукой, но он всё не переставал кричать…

Второе зелье не работало.

Это конец. Пьеса сделала своё дело, забрала свою жертву, убила его, потому что именно так она должна была завершиться. Макбет погиб — должен был погибнуть и Драко, вот и развязка, и Гермиона не могла ничего сделать — лишь смотреть…

Всё не должно так закончиться! Из глубины сознания всплыло обещание, которое Драко потребовал дать всего несколько минут назад — Гермиона не поддастся влиянию пьесы, не угодит в ловушку, освободится от её влияния. А это значит, она не должна верить, что пьеса может управлять реальностью.

Гермиона схватила Драко за плечи.

— Ты не умрёшь! — в отчаянии воскликнула она, пытаясь прорваться сквозь его крик. Слёзы застилали глаза, и теперь лицо Драко казалось далёким и размытым. Гермиона смахнула их порывистым движением. — Она не управляет тобой! Это всего лишь пьеса, плод воображения — она не имеет власти над реальным миром! Ты не умрёшь из-за какой-то дурацкой пьесы, она ненастоящая, судьбы нет, а это — есть!

Она притянула Драко ближе — импульсивно, почти не понимая, что делает, — сжала его в объятиях, поцеловала в лоб, и постепенно, словно по волшебству, он перестал кричать. Драко часто дышал, жадно хватая ртом воздух, опираясь на Гермиону. Лицо его побледнело и было покрыто каплями зелья и пота, но Драко дышал, дышал!

Гермионе хотелось засмеяться или заплакать, но она могла лишь сидеть и глубоко дышать. Она крепко держала Драко, словно отпустить его значило позволить судьбе его украсть, но он и сам никуда не торопился, наконец расслабившись в её объятиях.

Тем временем на сцене ведьмы закончили варить своё зелье, и Драко, пошатываясь, поднялся на ноги, убеждая Гермиону, что с ним всё в порядке и что ему пора выходить на сцену.

После всего, через что они прошли, сама мысль о выступлении казалась нелепой. Но спектакль должен продолжаться.

Примечания:

Все новости по текстам в группе ВК: https://vk.com/mars_peasant.

Шёл дождь. Бесконечный неумолкающий дождь, который барабанил в окна так, словно пытался их разбить — исключительно забавы ради. Такой дождь, который явно собирался изливаться на землю весь день, не прекращаясь.

Впрочем, Гермиона всё равно не планировала выходить на улицу. Как только пьеса завершилась, они втроём отправились к Дамблдору: она, Гарри и Драко, который больше не сопротивлялся.

— Он знает, что я его предал, — повторял Малфой пустым и пугающе равнодушным голосом. — Он доберётся до меня, что бы я ни делал.

Они встретились с Дамблдором и рассказали обо всём: как Драко против воли стал Пожирателем смерти, как он потерял рассудок и об этом узнала Гермиона, о плане Волдеморта и о двух зельях, которые позволили его остановить.

Территорию Хогвартса тщательно обыскали. Нашли тело Пожирателя, который подобрался слишком близко к школе, когда Драко выпил зелье, и не успел сбежать, оказавшись без защиты. Он находился всего в нескольких минутах от Хогвартса и, вне всяких сомнений, Пожиратель был не один.

Тело убрали подальше от посторонних глаз, поэтому о судьбе нападавшего Гермиона знала не больше, чем написал «Ежедневный пророк», — а лучше бы не знала и этого. Драко мог погибнуть точно так же.

Школу закрыли на каникулы раньше, и теперь студенты безвылазно сидели в своих гостиных в предпаническом состоянии, пока профессора спешно делали необходимые приготовления. Реальность быстро обросла слухами, исказив историю до такой степени, что сама Гермиона с трудом её узнавала.

Большую часть времени она проводила в гостиной факультета, осмеливаясь на короткие вылазки в столовую. Потом у школы появились кареты и всех студентов погрузили в поезд. Даже там Гермиона быстро скрылась в купе. Она задыхалась от толпящихся вокруг людей и их бесчисленных вопросов. Гарри тоже прятался большую часть времени.

Разумеется, как только они добрались до Ордена, — а Дамблдор настоял, что они не могут оставаться в школе после недавнего нападения, — Рон немедленно утащил их за собой и потребовал ответов. Мягко говоря, его не очень обрадовало сближение Гермионы с Драко. Однако после всего, что случилось в последнее время, Рон был наименьшей из проблем.

Почти всё время Гермиона проводила в своей комнате за книгами и учебниками или просто отдыхала. Бремя пьесы и всего, что было с ней связано, упало с плеч с поразительной внезапностью, и Гермиона с трудом верила, что всё действительно закончилось. Наконец, можно было просто выдохнуть.

Пока они ещё находились в замке, Гермиона просила разрешения увидеть Драко, но получила отказ. Сразу после встречи с Дамблдором его куда-то забрали, — никаких подробностей Гермиона не знала, — но, наверно, так всегда бывает, когда в военное время кто-то просит убежища у противоборствующей стороны. Драко допросили, чтобы убедиться, что его признание не коварный обман, — как будто он был в состоянии кого-то обмануть, — а затем выяснили все подробности о Пожирателях смерти, собрали информацию о Волдеморте, его планах и сторонниках.

Дамблдор заверил, что к Драко отнесутся с пониманием: убедятся, что он здоров, и помогут справиться с чувством вины и безумием. У Гермионы было предчувствие, что теперь, с окончанием пьесы, его сумасшествие пройдёт. Чувство вины останется с ним навсегда.

А ещё Дамблдор сказал, что Драко не задержат надолго. И вот, спустя несколько дней после начала каникул, когда дождь нещадно барабанил в окна, Драко появился на пороге дома на площади Гриммо.

Гермиона как раз читала и за стуком дождя не услышала, как он вошёл в комнату. Лишь когда он позвал её по имени, Гермиона с удивлением оторвала взгляд от книги.

— Драко! — воскликнула она, вскакивая с места, но тут же замерла в нерешительности. Её первым порывом было обнять Драко, но она не знала, может ли это сделать. Он стоял в дверном проёме, подбородок слегка вздёрнут, волосы гладко причёсаны, как и всегда.

На первый взгляд его внешний вид остался прежним, однако незримо поменялось то, как Драко держал себя, произошла едва уловимая трансформация в мимике и жестах, но она имела огромное значение.

Пьеса закончилась, и всё изменилось. Он больше не был жестоким Пожирателем смерти; она больше не была единственным шансом на спасение. И Гермиона не понимала, как себя вести.

— Ты здесь, — она наконец смогла озвучить весьма банальное наблюдение. — Я не знала, что ты приедешь.

— Я тоже, — отозвался он, окидывая взглядом комнату. Гермиона на мгновение задумалась, как этот интерьер выглядит в его аристократических глазах. Конечно, изначально дом принадлежал семье Блэков, но пребывание Ордена внесло значительные изменения: появились удобные изношенные диваны, отданные владельцем, который собирался их выбрасывать; несколько жизнеутверждающих картин, развешанных по стенам миссис Уизли; свежий слой краски на стенах.

— Как всё прошло? — спросила она. — Тебя…

— Нет, они не допрашивают пленников под Круциатусом, — саркастично отозвался Драко. — Гораздо приятнее, чем у Тёмного лорда, должен сказать. Если бы это была война воспитания, хорошая сторона давно бы победила.

Губы Гермионы дрогнули. Она поняла, что Драко занял оборонительную позицию, и выглядело это весьма забавно.

— Будем считать, что ты сказал «У меня всё хорошо, Гермиона, а как твои дела?», — произнесла она. — Раз уж мы заговорили о вежливости.

Последовала пауза.

— Ну? — поторопил Драко.

Гермиона нахмурилась.

— Что «ну»?

— Как твои дела? — Его губы изогнулись в полуулыбке, и он прошёл глубже в комнату.

— Всё хорошо, — ответила Гермиона, внезапно осознавая, насколько странным был этот разговор. — Я почти ничем не занималась — только читала и делала домашнее задание.

Драко взял её книгу, заложив пальцем страницу, на которой она остановилась.

— Интересная?

— Мне нравится, — кивнула Гермиона, наблюдая за ним. — Это магловская книга. Мама подарила недавно.

Драко пожал плечами, перелистывая первые страницы и пробегая по ним взглядом.

— Пожалуй, она действительно магловская, если её купила твоя мать.

Гермиона замерла, наблюдая, как он читает. В воздухе повис немой вопрос, и она не знала, хочет ли задать его. Ответ мог причинить слишком много боли.

— Ты всё ещё веришь… веришь, что маглов нельзя считать людьми? — наконец решилась она, и голос прозвучал совершенно обыденно, будто она интересовалась его предпочтениями в литературе. — То есть…

Драко медленно закрыл книгу, аккуратно вернув на место закладку, осторожно положил её на стол и повернулся к Гермионе.

— Не знаю, — просто признал он, однако даже его небрежный беззаботный тон не мог скрыть внезапную тревогу, внезапную неуверенность, которая отразилась на его лице. В этот момент было что-то очень знакомое в его взгляде.

— Я тут подумал, — начал Драко, на краткий миг отведя взгляд, — может быть, ты поможешь мне найти ответ.

Гермиона улыбнулась. Хоть это и был не совсем тот ответ, на который она рассчитывала и знала, что никогда не услышит, его слова оставляли надежду на гораздо большее. Его ответ давал шанс на будущее. Будущее, в котором не будет безумия, будущее, в котором чувство вины могло ослабнуть, будущее, в котором Драко мог забыть о предрассудках, и будущее, в котором…

— Думаю, я могла бы тебе помочь, — с улыбкой ответила Гермиона и протянула ему руку.

Он её принял.

Примечания:

Друзья, это было длинное путешествие, но мы подошли к финалу. Спасибо всем, кто писал отзывы и рекомендации. Особенная благодарность читателям, которые не теряли надежду во время долгого перерыва. 3,5 года — сложно поверить, как быстро пролетело время. И отдельное большое спасибо Рите Колдун за вдумчивые, эмоциональные и неизменно приятные комментарии <3

Все читатели, которые поддерживали работу — вы мои звёзды:)

Что дальше? В планах ещё одна переводная драмиона. Это большой, но великолепный фанфик. Буду рада, если вы присоединитесь к новому увлекательному пути;)

Новости и важную информацию публикую в группе ВК, присоединяйтесь к нашему тесному кругу, если вы ещё не там — https://vk.com/mars_peasant.

Другие околопоттероманские проекты:

Аккаунт в инсте с занимательными фактами — https://instagram.com/harrypotterfacts_ru

Канал в Телеграме — https://t.me/harrypotterfacts_ru

Перевожу забавные диалоги персонажей — https://vk.com/hogwarts_humor

А если захотите познакомиться со мной поближе, добро пожаловать в личный аккаунт — https://instagram.com/vasilieva.writer. Там нет ничего о поттериане, пишу про маркетинг, писательство, личное или когда что-то цепляет.