Рау. Проклятие Чёрного Леса (джен)

Стоит ли читать книгу, название которой из трёх букв, да ещё само норовит прочитаться по-английски? А в аннотации нет ни слова про любовь и драконов?

Вообще аннотация штука сложная. Она должна быть завлекающей и краткой. Например, вот такой:

«Прекрасная эльфийская принцесса полюбила простого крестьянина, но их счастье было, увы, недолгим. Сможет ли волшебный талисман спасти академию? Или для этого понадобится Избранный? И не была ли гибель наставника напрасной? Окунитесь в мир магии, драконов и волнительных приключений!»

Выглядит здорово — все штампы в наличии, вопросов целая пачка — всё как любит публика. Но это же сплошное враньё! Талисман академию не спасёт, потому что его тут нету, в спасении она не нуждается, а наставник, чёрт, живучий. Да и с драконами напряг. Роман у принцессы с крестьянином действительно был, но задолго до начала нашей истории, поэтому выехать на единственной любовной линии тоже не получится. Но ведь читатели так любят драконов, магию, талисманы, Академии и Избранных! И по всем канонам жанра наставник просто обязан откинуть копыта. Чем же заманить читателя?

«Это сказка о том, как судьба совершила крутой поворот, и обречённый на смерть человек был вынужден встать на путь познания мира, тем более что мир такой таинственный. Особенно в Чёрном Лесу: монстры так и кишат, так и прыгают. А уж что творится в подземельях Леса…» Не то. Получается, что это обычный ужастик, в котором, кроме монстров, ничего нет. А надо, чтобы аннотация отражала суть книги. Может, так?

«Случайная встреча на дороге сломала все планы молодому крестьянину, потомку эльфов. Прежняя жизнь осталась позади, и перед парнем встал нелёгкий выбор: кем пожертвовать, собой или другими?» Не то. Скучно. Я бы такую фигню не стала читать. Думаете, составить краткое описание книги — это просто? Это ужас как сложно. Может быть, начать с начала?

«В мире, где небо зелёное, а ночь наступает когда захочет, жизнь размеренная и благополучная. Вот только одна заноза портит всю картину: Чёрный Лес. Там всегда темно, даже днём, а главное — в Лесу водятся чудовища. Такие, каких и в страшном сне не увидишь. Никто по своей воле в этот Лес не пойдёт…» Всё равно не то. Получается, что это сказочка для детей. Может, впасть в занудство и описать книгу как можно скучнее?

«В этой книге говорится о столкновении человека с непреодолимой силой, безличным и неотвратимым злом, которое может символизировать собой что угодно: неизлечимую болезнь, жёсткий средневековый режим, угрозу из космоса или даже депрессию. То, с чем невозможно бороться. Вот только зло ли это?» Ну, теперь совсем ерунда. Такое описание не привлечёт, а скорее отпугнёт читателей. Кому охота читать про депрессию? Читатель хочет историй о весёлых и жизнерадостных героях, у которых всё хорошо!

Сдаюсь. Иной раз легче написать книгу, чем аннотацию к ней. Выберу-ка я самый страшный отрывок и прилеплю на место описания, и буду считать, что дело сделано.

«…жил здесь один мудрец, который хотел написать книгу про Лес, да не успел — умер. И после смерти стал такой ужас наводить на всю округу… Являлся по-разному. Бывало, усталый путник поворачивался на другой бок — и обнаруживал рядом с собой покойника, глядящего на него пустыми глазницами. Кому-то старик позволял заснуть, но тут же будил его, дёргая за ногу. А кого-то тихо звал по имени, стоя у изголовья и нависая над спящим…»

Мда. Похоже, придётся поддаться модному нынче веянию и написать так называемое «скучное описание». Не думала, что докачусь до такого. Ну и ладно! Зато оно честное: «Про то, как один чувак подбросил другому чуваку проклятую монету, и этот второй пошёл в лес. А в лесу водятся монстры и всегда темно. Потом ещё эльфы появятся. Про технику и мордобой есть, а про любовь нету. И небо у них там квадратное».

P.S. Автор так и не смог. Смогли читатели! И кто-то ещё сомневается в том, что выкладывать впроцессники — классно и здорово?

Благодарю друзей и консультантов, без которых эта книга никогда не была бы написана. Многих не знаю по именам, только по никам в интернете, но вы все мне очень помогли! И советами, и ловлей «блох», и даже простым обсуждением каждой новой главы в личке, а иногда и молчаливой поддержкой. Иногда один-единственный комментарий значит очень много.

Это: Михаил Гаврилюк, Anna Kravez, ETULLY, Iguanidae, Ралик, Зыикл Пу, Jinger Вееr, Руслан Калыков, jackMelomann, Leonardo d Arsi, Р.Краузе, Дима Велин, Евгений, Shvedo4ka и один эльф (настоящий).

Особая благодарность Kampanova за отличную аннотацию, которую аффтар так и не сумел вымучить самостоятельно.

— Далеко-далеко в Летнем краю на равнинах есть Лес, где никогда не бывает дня, — говорила старая сказительница группе детей, собравшихся вокруг неё на берегу в тени деревьев. — Только звёзды, Луна и мелкие цветы освещают его, и никто никогда не видел, как он выглядит на самом деле. Там растут особенные растения, которые не нуждаются в солнечном свете, да светящиеся лишайники.

— А грибы там есть? — спросил малыш лет пяти, одетый как эльф — в зелёный костюмчик с бахромой.

— Грибы есть. А съедобных трав и плодов нет, лишь зелёный плаун оплетает корявые корни да колышутся на ветру синие листья ползучего кустарника. Люди обходят этот Лес стороной: поговаривают, что в нём водятся чудовища пострашней драконов.

— Драконов не бывает, — фыркнул мальчик лет десяти в крестьянской одежде, но другие дети на него зашикали.

— Бабушка Белата, а этот Лес далеко от нашего Озёрного Города? — робко спросила длинноволосая девочка-подросток в эльфийском платье и с ногтями телесного цвета — видимо, уже начала их красить тайком от мамы.

— Не так уж и далеко, — ответила старушка и качнулась в своём кресле-качалке. — Двадцать дней пути будет, если верхом. А эльфу — день-другой. Но ходить туда опасно! Редкие путешественники, случайно оказавшиеся там, рассказывают, что есть в Лесу тропинка, усыпанная золотыми монетами — но ни в коем случае нельзя эти монеты подбирать. Ибо тогда Лес обретёт власть над человеком, подобравшим монету, и никогда его не отпустит. Даже если страннику удастся выбраться, сила Чёрного Леса будет притягивать его, как магнит, и однажды он вернётся, чтобы остаться навсегда.

— А я знаю про монеты! Мне папа рассказывал, — похвасталась стриженая темноволосая девочка в красной тунике и коротких серых штанах.

— Про них все знают! Не мешай, — одёрнул её высокий мальчик, одетый как воин второго ранга: весь в чёрном, даже кусок бельевой верёвки себе на рукав прицепил наподобие серебряного шнура.

— Куда ведёт тропинка? — продолжала сказительница. — Об этом мало известно, но ходят слухи, что она ведёт к раскалённому дому, состоящему из золота. Из окон и дверей его течёт расплавленный металл и сам собой превращается в деньги, которые вскоре проваливаются под землю. Под землей они вновь возвращаются в Дом, переплавляются, и всё повторяется по кругу. Но некоторые катятся, катятся, да и остаются на тропе.

Детишки молчали, затаив дыхание. Весело журчала река, пели птицы, но все мысли юных слушателей были о страшном Золотом Доме. А сказительница разгладила сморщенной ладонью складку на своём платье из мешковины, вздохнула и закончила легенду:

— У дома нет хозяина — уже тысячу лет он стоит в глубине Леса. Есть поверье, будто он ждёт своего хозяина — но что нужно сделать, чтобы подчинить Дом себе, забыли даже деревенские сказочники. То ли заклинание прочитать, то ли дракона одолеть, то ли ещё что-то — никто не помнит! Вот и стоит Дом сам по себе, а от него катятся монеты, и путешественники подбирают их: и жадный до денег богач, и голодный бедняк, и просто любопытный — и попадают под власть Чёрного Леса.

— Страшно, — поёжилась одна из девочек. — Бабушка Белата, а откуда ты все эти сказки знаешь?

— Я очень стара, — улыбнулась сказительница и поправила белый платок, из-под которого свисали две седые косы. — Все старые люди знают очень много. Жаль только, что молодёжь никогда их не слушает.

* * *

Тихим погожим вечером по ровной широкой тропе ехал верхом на жёлтом шестиноге молодой парень. Одет он был в серые штаны и зелёную куртку, а из-за его спины торчала деревянная палка в тканевом чехле. Из-под плетёной травяной шляпы, которые носят крестьяне, виднелись острые эльфийские уши.

Рау не был эльфом в полном смысле слова. Шестиног достался ему в наследство от бабушки — принцессы Мьелльского дворца, которая не выдержала тягот деревенского быта и сбежала обратно к эльфам ещё до рождения внука.

«И дрын с тобой», — в сердцах выругался ей вслед дедушка Рау, глядя, как бывшая супруга стремительно улетает за облака. Способность к левитации Рау не унаследовал, так же как и эльфийское изящество. «Оно и к лучшему», — сказали хором все родственники, когда выяснилось, что малыш совершенно не держится на воздухе.

Рау вырос, считая себя обычным человеком. Вообще-то от эльфов в нём были только уши, и кличка Лопоухий сопровождала его всю жизнь. Он не обижался. Вот когда носатым обзывали — это уже обидно было, за такое можно и в драку полезть, тем более что носатым Рау выглядел лишь рядом со своими односельчанами, которые все как на подбор курносые. Природа не наградила его ни эльфийской утончённостью черт, ни круглым лицом и румяными щеками, что издавна считаются на селе признаком красоты, ни соломенными волосами и голубыми глазами, как у большинства деревенских жителей, но Рау не переживал из-за внешности. Главное, что не дохляк — ведь сила в деревне всегда нужна. Да и не только в деревне.

Никто не знал, наступит ли сегодня ночь: небо оставалось зелёным и пока не собиралось темнеть, хотя оба солнца и скрылись за горизонтом. Путь Рау лежал между картофельным полем и лугом в соседнюю деревню, где выращивали дикий круглоцвет. Обычных железных растений в родной деревне Рау было навалом, но друг пообещал ему отсыпать семян дикого круглоцвета, из которых вырастали отличные метательные звёздочки. Простой круглоцвет рос везде, и из него делали посуду, но лепестки дикого, созревая, заострялись, а сам цветок распрямлялся в плоский блин. Лучших метательных дисков и придумать было нельзя.

Рау с детства мечтал о таком оружии. Правда, он толком не знал, для чего оно может пригодиться — воевать последние двести лет было не с кем, а с хищниками легче договориться, чем вступать в битву. Скорее всего, ему просто нравилось тренировать свою силу и ловкость, а хорошее оружие буквально завораживало его, так что сегодняшнее небольшое путешествие имело для Рау особую важность. Его интересовало всё, связанное с военным делом, даже с простой тренировочной палкой он не расставался ни на день. Легко и удобно: и не поранишься, и руки свободны. Коротковата, конечно, но не таскать же с собой повсюду длинный посох. К тому же можно воображать себя городским стражем с мечом за спиной.

Копыта шестинога глухо ударяли в песок. Рау гордился своим зверем: тот был необычайно умён. И красив, насколько может быть красивым мохнатое шестиногое животное с раздвоенным хвостом и длинной узкой мордой. Морда — единственное место, где у шестинога шерсть короткая, благодаря этому зверь может добраться до вкусных плодов на самых густых деревьях, встав на задние ноги. Но самое красивое, что есть у шестиногов, это, конечно, глаза — большие, карие и с длинными тёмными ресницами. А уши кудрявые и висячие, как у дикой коровы.

Справа, из зелёного леса, веяло тёплым воздухом и раздавалось пение птиц. Чуть дальше возвышался мрачным пятном Чёрный Лес, а слева уже зажигались огни деревень. Третья четверть неба затянулась фиолетовой сеткой.

— Если сегодня будет ночь, то вернусь я, пожалуй, затемно, — пробормотал Рау себе под нос и пришпорил шестинога.

Зверь издал недовольное «У-у!» и фыркнул, пускаясь рысью. В походной котомке загремела утварь. Рау издал боевой клич — просто так, от радости, и замечтался, как будет тренироваться со звёздочками. А ещё нужно сшить для них чехол: придётся попросить об этом сестру или подружку. Но Рау не знал, что его боевой клич слышали не только звери и птицы — своим криком он неосторожно привлёк внимание незнакомца.

Дорожка вела через низину. Чем ниже спускался всадник, тем выше становилась трава — не железный шпаголист, а обыкновенная болотная куга, достигающая высоты в два человеческих роста. В непролазной травяной чащере был протоптан довольно широкий коридор, по которому ездили не только всадники, но и грузовые повозки. Травяные стены по обе стороны дорожки приглушили птичий свист, зато здесь вовсю пели двулапые водяные лягушки. На Рау дохнуло прохладой и речным запахом. На дне низины располагалось болотце, затянутое ряской, через которое был проложен деревянный мостик без перил.

Следуя древнему обычаю, за несколько шагов до моста Рау спешился: мост — символ перехода в иной мир, и относиться к нему надо с уважением. Но только он перекинул поводья шестинога, как вдруг его окликнули.

— Эй, парень! Дело есть.

Оборачиваясь на голос, Рау выдернул из-за спины палку. От травяной стены отделилась чёрная фигура — видимо, человек нарочно дожидался Рау перед мостом. Следом за хозяином на дорожку вышло его ездовое животное — хвостатый красный медведь.

— Что за дело? — сдержанно спросил Рау. Незнакомец не выказывал агрессии, но на всякий случай Рау прикинул, справится ли он с этим здоровенным мужиком, вооружённым до зубов. Если в бой вступят животные, то, может, и справится: его верный шестиног был очень сильным и опасным противником. Но незнакомец поднял руку в приветственном жесте.

— Мне нужен проводник, — сказал он. — Ты знаешь эти места?

— Ну, знаю. А куда ты собрался-то на ночь глядя?

— Я должен попасть в Чёрный Лес.

Рау присвистнул.

— За неразменной монетой? Или Огненный Дом искать?

— Не твоё дело. Проведи меня в Чёрный Лес — получишь деньги.

— Это не так уж и далеко, — ответил Рау, — за пару часов можно добраться. Но лучше бы с утра. Нехорошо там ночью.

— У меня нет времени, — отрезал незнакомец. — Вот задаток, — и он протянул на ладони золотой квадрат.

Рау никогда не держал в руках столько денег. Тысяча драмахисов золотом! У него мелькнула мысль, что с такими деньгами могут живым и не отпустить, но он отогнал её: человек совсем не походил на лесного разбойника — его чёрные глаза смотрели трезво, а разбойники, по слухам, всегда навеселе. Да и вся внешность говорила о принадлежности к дворянскому сословию — тёмные густые волосы, отросшие почти до плеч, смуглая кожа, длинный прямой нос, массивный подбородок и тонкие губы. И сам высоченный и сильный — одной левой отправит отдыхать, если дойдёт до драки.

Настоящих дворян Рау видел редко и только издалека, но много читал про них, и этот человек выглядел очень похоже. И одет по-дворянски: и рубаха, и штаны чёрные, и плащ тоже. На рубахе пуговицы, а не завязки. Значит, точно аристократ — сроду крестьяне к рубахам пуговиц не пришивали. И всё шмотьё отделано серебром и сталью — заклёпки да позументы. Даже на сапогах. И седло на медведе разукрашенное. «Ладно, — подумал он, — авось подождут чёрные круглоцветы. Если этому аристократу не терпится убиться сегодня — его дело. Отведу его и вернусь домой».

— Добро, — сказал он и взял монету.

В тот вечер Рау так и не вступил на мост. Положив монету в карман, он залез на шестинога и повернул обратно. За ним ехал незнакомец на медведе. Поднявшись из низины, они поехали рядом.

— Меня зовут Рау. А тебя?

Незнакомец раздражённо дёрнул губой, но всё же назвался:

— Мегаро. Дворянин.

— Это я и так вижу. А почему «Мегаро»? Это же на языке книжников значит «старый», а тебе вроде не больше тридцати.

— Много болтаешь, — процедил Мегаро.

— Два часа ехать. Молча одуреть можно, — ответил Рау, косясь на его оружие.

А оружие было что надо! Два невероятно дорогих меча за спиной — кованых, а не выращенных из шпаголиста, на инкрустированных сталью ремнях, метательные ножи на сапогах и стальная цепь вокруг пояса. Судя по обилию карманов на одежде, у аристократа наверняка припасены и звёздочки — тоже кованые, а не выращенные на огороде. Рау смотрел и завидовал. Ему самому никогда в жизни не заполучить такого оружия. Да один метательный кинжал Мегаро стоит дороже, чем вся деревня Рау! Ну, может быть, поменьше, но всё равно. Чтобы не травить душу, Рау пустил шестинога рысью и вырвался вперёд. Небо оставалось светлым, и теперь было понятно, что ночь сегодня не наступит.

Впрочем, это не имело значения, так как направлялись они к Чёрному Лесу, а там, как известно, всегда темно. Рау не собирался оставаться в тех краях ни минуты, но на всякий случай остановил зверя и выдернул пару луковиц луноцвета, чтобы не блуждать в потёмках. А потом, подумав, надёргал картофельных кустов и бросил в рюкзак. Лишние запасы никогда не помешают.

В Чёрном Лесу деревья гораздо выше, чем в зелёном, вдобавок над ним возвышается облако темноты, поэтому Чёрный Лес виден издалека, но его окружает широкая полоса таких непролазных зарослей, что без проводника туда нечего и соваться. Большинство местных ходили в эту чащу за грибами и сладкими колечками, которые, как известно, любят расти в таких местах, где чёрт ногу сломит. Рау тоже был здесь не раз и знал все ходы и тропинки.

Около получаса путешественники ехали по равнине, изредка обмениваясь короткими фразами о погоде и городских ценах. Рау где-то слышал, что в городах нет хлебных деревьев, и полюбопытствовал, правда ли, что в городах покупают даже еду.

Мегаро ответил, что хлебные деревья там, конечно, есть, но продовольствием всё равно торгуют. Правда, там такие продукты, что и не снились босякам из деревни, а на плоды хлебного дерева никто и не смотрит, горожане ими зверей кормят.

— Ничего себе, — помотал головой Рау. — И чего же ты от такой жизни сюда подался?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — бросил в ответ аристократ.

Рау хмыкнул и начал напевать песенку о далёкой стране.

— Где изумрудная трава,

И где летают острова…

Лицо его спутника сделалось каменным — может быть, его раздражало пение, а может, он знал эту песню, и она напомнила ему о чём-то плохом. Слабый порыв ветра принёс волну тепла от Леса. До путешественников уже доносились голоса лесных птиц и зверюшек. Фиолетовая сетка в третьем небесном углу плавно колыхалась. По небу с шипением медленно пролетела длинная жёлтая звезда, рассеивая копну искр. Мелкие полевые животные на минуту прекратили стрекотание и свист. Рау проводил звезду взглядом.

— Где серебристый ручеёк,

Звеня, стекает под уклон,

Укрыт в тени его исток,

Там правит таинства закон…

Когда они подъехали к лесной опушке, сетка затянула половину неба, и из неё начали образовываться облака.

— Успеть бы обратно до дождя, — заметил Рау. Мегаро не ответил.

Едва всадники оказались в зарослях, их животные тут же кинулись объедать сладкие колечки с кустов.

— Ну, ну, — прикрикнул Мегаро на своего медведя, и тот недовольно замахал хвостом.

Рау и сам был не прочь набрать колечек, но его подгонял надвигающийся дождь. С трудом оттащив шестинога за поводья от лакомства, Рау поспешил догнать Мегаро. Непорядок, когда проводник плетётся позади. Пока просека была достаточно широкой, они ехали рядом, но ближе к Чёрному Лесу она превратилась в узкую тропу, и Мегаро на медведе опять оказался первым. А после развилка им обоим придётся спешиться и вести животных в поводу — кусты и деревца были всё гуще, и тропинка превратилась в коридор. В самом Чёрном Лесу деревья не так густы, и всадник вполне может там проехать, но Рау не собирался туда соваться, его задача на сегодня — довести аристократа до границы лесов, получить второй золотой квадрат и, если повезёт, успеть домой до дождя.

То слева, то справа им встречались ответвления коридора, но Мегаро уверенно ехал прямо. В душе Рау снова зашевелился червь сомнения — а нужен ли вообще этому странному человеку проводник, да ещё за такую непомерно большую плату? С этой секунды он начал пристально следить за своим спутником, и лишь мысль о второй монете не давала ему молча сбежать.

Впереди посветлело: они приближались к развилку. Он представлял собой небольшую поляну, от которой уходили в заросли четыре тропинки, причём та, нужная, была хорошо укрыта ползучими ветвями. Так хорошо, что если не знать о её существовании, то можно и не заметить.

Почти не дыша, Рау сверлил взглядом спину Мегаро. Они выехали на поляну, и когда аристократ, спрыгнув с медведя, невозмутимо подвёл зверя к тайной тропе и отогнул рукой ветку, Рау осадил шестинога. Он не знал, что на уме у этого человека, сердце бешено заколотилось, и он потянул поводья, разворачивая своего зверя.

— Монету возьми, — окликнул его Мегаро. — Ты её заработал.

Рау недоверчиво посмотрел на аристократа, протягивающего на ладони второй золотой квадрат. Два больших золотника — год безбедного существования. Или летающий дом. Или меч, почти как у Мегаро. Монета притягивала Рау, как магнит, но он не двинулся с места.

— Зачем нанял меня проводником? — сердито спросил он. — Ты же сам прекрасно знаешь дорогу.

— В Чёрном Лесу трудно одному. Мне нужен помощник, — бесстрастно отвечал Мегаро.

Рау расхохотался.

— Так ты думал, что я поведусь на сказку о Золотом Доме и буду вместе с тобой искать эти чёртовы деньги? Не на того напал! Они мне даром не нужны! И монету свою тоже оставь себе, мне одной хватит! — выкрикнул Рау и развернул шестинога в обратный путь. По правде, теперь он просто боялся приближаться к аристократу.

— Я тебя не трону, — сказал Мегаро, — а монету всё-таки возьми. По крайней мере эта настоящая.

Рау замер. Постепенно осознавая, что произошло, он сунул руку в карман и нащупал острые осколки. Он беспомощно взглянул на Мегаро и вытащил на свет то, во что за два часа пути превратился «задаток». На ладони лежала небольшая круглая монета, с которой осыпались кусочки крашеной под золото глины — не строительной, а из пыльцы каменного шафрана, из которой лепят хрупкие могильные цветы.

— Это что? Она самая? — пробормотал Рау. — Ты подбросил мне монету из Чёрного Леса?

— И теперь ты рано или поздно сюда вернёшься. Как и другие, — сказал Мегаро. Он говорил что-то ещё, но Рау не слушал: с громким проклятием запустив круглую монету в аристократа, он пришпорил шестинога и поскорее умчался с этой поляны.

Он прижался к мохнатой жёлтой спине шестинога и пустил его рысью. Ему не хотелось глядеть на этот мир, и он закрыл глаза. Умное животное само нашло обратную дорогу, но задержалось возле кустов со сладостями. Шестиног радовался, что его никто не торопит, и с упоением грыз белые хрустящие колечки.

Рау опомнился только тогда, когда зверь обчистил весь нижний ярус и попытался встать на дыбы, чтобы добраться до остальных плодов. С руганью скатившись на землю, Рау встал, отряхнулся и… снова опустился на землю к подножию кустов. Ну, что теперь делать? Дотронуться до монеты из Чёрного Леса — это всё равно что смертельную заразу подхватить. Даже хуже: от заразы можно излечиться, если повезёт, а от проклятья Чёрного Леса лекарства нет. Вся жизнь под откос.

Он встал, выбрал ещё нетронутый шестиногом куст и принялся рвать букет с колечками. Хоть сестрёнку порадовать… Потом прошёлся вдоль опушки, нашёл хлебное дерево и собрал полный мешок плодов, разных по зрелости. Светлые, почти белые — сладкие, сгодятся к чаю, они недозрелые. А тёмно-оранжевые с твёрдой кожурой — перезрелые, солоноватые — пойдут к обеду.

Рау убеждал себя, что проклятие его не коснулось. Глупости. Сказки. Подумаешь, какая-то дурацкая монета. Да он и в руках-то её почти не держал, может быть, проклятие и прицепиться к нему не успело.

Он приладил мешок к седлу, залез на зверя и поехал домой. Хорошо бы свернуть к болотцу да надёргать чеснока, а может быть, и пару стальных цветов выкрутить, решил он. Посуды в доме достаточно, но мама всегда так радуется новым цветочным чашкам. И стрел надо надёргать, отец будет доволен — скоро деревенское состязание по стрельбе из лука. Проклят он или нет, но крестьянская практичность пока действовала на него сильнее Чёрного Леса.

Рау по натуре был собирателем. Огородник и ремесленник из него был никакой, и он сам знал это, поэтому старался возместить эти недостатки тем, что у него выходило лучше всего, принося в дом — а иногда и соседям — полезные растения. Но планы разжиться болотным чесноком рухнули, когда небо вдруг резко затянуло грозовой хмарью: едва они с шестиногом выбрались на равнину, как хлынул ливень, да такой, что пришлось остановиться.

Шестиног уселся на траву, а Рау, забрав мешки, юркнул к его правому боку, где у шестиногов крыло. Раскрытое широкое крыло зверя надёжно защищало его хозяина и от дождя, и от ветра — пусть оно и одно, зато тёплое и большое. Шестиногам не нужно второе крыло, всё равно такое крупное животное не сможет подняться в воздух. С левого бока у них под густой шерстью спрятан ядовитый шип, до поры скрученный в спираль. Этим шипом шестиноги защищали своих хозяев от хищников, а в стародавние времена — и от врагов. Впрочем, рассказы о войнах людей с людьми сохранились только в древних легендах. Двумя когтями на уголках крыла шестиног вцепился в землю для прочности, и теперь можно было сидеть хоть сутки.

Молнии разрезали ставшее чёрным небо, грохотали раскаты грома, ливень то прекращался, то обрушивался тугими струями с новой силой. Потоки воды скатывались по густому меху шестинога, не попадая в подшёрсток. Шестиноги очень выносливы, они способны выдержать не только ливень, но и мороз — если их хозяину, конечно, приспичит тащиться высоко в горы. На равнинах морозов не бывает. В деревне Рау завидовали — далеко не каждому повезло быть хозяином такого полезного и умного зверя. Глядя из-под жёлтого крыла на сплошную пелену дождя, Рау грыз булку с хлебного дерева и старался не думать о будущем.

Чёрт бы побрал этого Мегаро.

Редкие металлические растения принимали на себя удары молнии. Он тревожно глянул на свои ногти — нет, не ударит, в поле есть более удобные мишени для грозы. Внезапно раздался оглушительный раскат одновременно с яркой вспышкой, и прямо перед Рау и его зверем расцвёл огненный цветок. Произошло редкое явление — молния попала в бутон круглоцвета, превратив его в чудесное ажурное изделие. Стальные лепестки разорвались на десятки тонких полосок, и вода с пламенем закрутили их в сложный узор. Теперь в этом цветке уже не вызреют семена, но его можно продать как украшение для дома. Или подарить кому-нибудь.

Когда гроза ушла и дождь утих, Рау с трудом вывернул спёкшийся после удара молнии стебель у самой земли и положил в рюкзак. Потом набросил на промокшее седло кусок мягкой коры выршабра — той, из которой шьют обувь — и поехал домой.

* * *

Все уже видели десятый сон, когда он подъехал к дому. Не дождавшись Рау, ворота оставили незапертыми — никто не хотел вставать за полночь, поэтому ему даже не пришлось слезать с шестинога: зверь просто упёрся лбом в калитку и отворил её. Несмотря на усталость, Рау торопливо расседлал его и как следует прошёлся щёткой по мокрому меху и только после этого позволил себе умыться с дороги.

Принесённое добро он сгрузил в прихожей — авось утром мама и сестра разберут. Ажурный цветок приладил в середине стола в щели между досками, а букет сладостей положил в вазу, которую сам же и нашёл в лесу пару лет назад. В спальне скинул верхнюю одежду и повалился на лежанку. Сквозь сетчатые стены, обвитые цветущей лианой, тянуло свежим ветерком — слабым, чуть заметным, жёсткие листья даже не колыхались от его дуновения и не смыкались в сплошную стену, как случалось в непогоду. Было прохладно, но заснуть не удавалось. Сумерки так и не перешли в ночь, и свет мешал, а вставать и задёргивать занавески сил уже не было.

«Вот бы росли такие штуки, вроде светящихся луковиц, только наоборот: чтобы от них не свет исходил, а темнота», — подумал Рау и сам усмехнулся своим мыслям. Для суток, в которых нет ночей, подобное растение было бы незаменимым, жаль, что это невозможно!

И сразу же его прошибла испарина. Он вспомнил, что — возможно. Над Чёрным Лесом нависает именно такая тьма…

* * *

В полдень Ликетта разбудила его.

— Вставай, братишка, обед проспишь!

Рау потянулся, потёр глаза и снова завернулся в простыню. Ему что-то снилось, и он хотел досмотреть сон.

— Сегодня жареная картошка, запечённые хлебцы с зеленью и салат из листьев. А сладких колечек я тебе не оставила, чтоб ты знал!

Сон ускользнул. Рау сел, потянул носом аппетитный аромат, принесённый сестрой, но тут его накрыло воспоминание о вчерашнем происшествии. Сердце заколотилось. Он ничего особенного не чувствовал — разве что руки-ноги ломило после вчерашней маеты, но смутный страх перед неизвестностью его не отпускал. Рау решил ничего не рассказывать родным.

За обедом отец завёл разговор о новом участке вблизи подворья, который только предстояло распахать:

— Думаю туда родник подвести. Как вы считаете?

— Трубы из стального тростника хочешь взять, или из города заводские выпишем? — спросила мать.

— Для начала тростник. Они, конечно, рассыпаются быстро, но можно закалить, — отвечал отец. — А если яблони приживутся и дело пойдёт — то, глядишь, и заменим.

— Ты, сынок, за яблонями-то когда поедешь? — спросила бабушка, прихлёбывая оранжевый чай с капелькой белого вина. После исчезновения мужа она тоже осталась одинокой, как и дедушка по материнской линии.

— Собирался в девятый день недели, но тут же состязание устраивают, — ответил отец.

И только дедушка молчал — наверное, опять думал о яблоневом саде, которым владел когда-то в далёкой стране за горным хребтом. В той стране, где познакомился с прекрасной эльфийской аристократкой.

Рау не принимал участия в разговоре, слушая вполуха. Из головы не уходил Чёрный Лес, и снова и снова звучали слова Мегаро — «ты всё равно вернёшься, рано или поздно…» Стальной ажурный цветок, порождённый грозой, мать перенесла в кухню и закрепила на стене. Рау понял, что теперь его подарок вряд ли будет продан — украшение явно пришлось по вкусу хозяйкам.

Он вдруг осознал, насколько дружная у них семья. Припомнить не мог, чтобы кто-то из родных поругался — ну, разве что в последние годы дедушка частенько прикладывался к белому вину и, захмелев, шёл в сарай строить летающий дом, чтобы утереть нос эльфам, а бабушка ворчала на него и готовила успокоительный чай из сонных зёрен. Вот и все разногласия. А в остальном всегда было тихо и спокойно, все старались помогать друг другу, и эти сетчатые стены, оплетённые зеленью, стали для Рау надёжней каменной крепости.

Родители всегда оберегали Рау. Деревенские сплетни о злом роке, якобы преследующем полукровок, не доходили до него, пока он был маленький. Но шила в мешке не утаишь, и в тринадцать лет он случайно услышал разговор соседей на празднике урожая: «Рау-то у них сильным растёт. Жаль, помрёт рано». Это задело его за живое, и в тот же вечер он рассказал обо всём отцу. «Пустая болтовня, — отрезал тот. — Не бери в голову. Просто людей со смешанной кровью очень мало — это такая же редкость, как чёрное вино или полнолуние. Вот про них и придумывают невесть чего. Но на всякий случай тебе и впрямь не мешает обзавестись семьёй пораньше, лет, скажем, в восемнадцать. Чтобы болтуны замолчали».

По поверью, всех полукровок или таких, как Рау — на четверть эльфов, смерть настигала в детстве или ранней молодости, пока они не успели обзавестись потомством. И тут дело не в болезнях, а в судьбе — погибали от несчастного случая. Но если таким людям удавалось продолжить свой род — с той поры ничто не омрачало их жизни. Правда это или ложь, никто проверить не мог, потому что полукровки появлялись на свет крайне редко.

Он посмотрел на Ликетту — она не была лопоухой, так же как и мама. Эльфийские уши достались по наследству одному Рау. Он отметил, что сестрёнка сильно выросла за последний год и стала настоящей красавицей, скоро от женихов отбоя не будет. Свои прямые светло-русые волосы она никогда не собирала в хвост, а подвязывала узорной шёлковой лентой на лбу. Широко расставленные серые глаза смотрели дерзко и насмешливо, а вздёрнутый носик, с которого ещё не пропали детские веснушки, был, как обычно, задран. Как и все молодые девушки, она красила ногти в телесный цвет, чтобы быть похожей на эльфийку. Этот обычай всегда удивлял Рау — ему казалось, что естественный металлический цвет ногтей красивее. Если про Лес рассказывают правду, то больше он её не увидит. И остальных… Но день был таким солнечным, а дом — таким уютным, что Рау не верил в плохое. Монета не могла быть проклятой, Мегаро просто подшутил над ним!

— Что молчишь, Рау? — весело окликнула его сестра. — Будем сажать яблони на новом участке или нет? Или, по-твоему, весь квадрат лучше засеять диким круглоцветом для метательных дисков?

Вся семья дружно расхохоталась, и Рау словно очнулся. Но только он собрался ответить шуткой, как вдруг явственно ощутил Зов.

Зов Чёрного Леса.

Все краски мира померкли, тоска сдавила грудь, и нечем стало дышать. Всё, решительно всё, на что падал его взгляд, причиняло душевную боль: и просторная кухня с зелёными стенами из вьющихся растений, и желтоватый конус потолка, и уставленный разными блюдами обеденный стол, ещё секунду назад казавшийся таким уютным и домашним — всё словно источало яд. Глубокая, доселе неизведанная печаль по чему-то недостижимому накрыла его, лишая сил. Он смотрел на родных и будто не видел их — они показались ему призраками, воспоминаниями из прошлого, а не живыми людьми. Он чувствовал, что потерял их навсегда.

Сдавленно пробормотав извинения, Рау выскочил из-за стола. Мама что-то кричала ему вслед, но он не мог даже разобрать её слов, их смысл потерялся под наплывом тоски и неодолимого влечения к неизвестному. Спотыкаясь, он добежал до ограды и рванул на себя калитку. Ему в лицо ударил порыв ветра.

Оба солнца стояли высоко над горизонтом, день был тёплый и ясный. Прямо перед ним простирались до самого леса жёлто-зелёные луга, слева шумел сад, справа была деревня. Пели птицы. Невдалеке пасся шестиног. Деревенские ребятишки бегали вокруг него, угощали сладкими сухариками и пытались оседлать — редкий зверь был всеобщим любимцем.

— Как я буду без тебя, Ше? — тихо сказал Рау.

Хвойный шар издавал низкий гул на ветру. Когда-то Рау так любил слушать голос шарохвойки! Он напоминал ему детство и дедушкины рассказы о Далёкой стране: они сидели на скамейке, дед говорил, а Рау слушал. А потом дедушка умолкал, задумавшись, и был слышен только гул хвои. Но теперь это был всего лишь неприятный звук, от которого хотелось бежать, а само дерево стало просто большим колючим шаром. Смотреть на мир не было сил, и Рау закрыл глаза. Он стоял, упираясь рукой в деревянный столб, и мысленно перебирал вещи, которые возьмёт с собой.

Он понял, что оставаться здесь больше не сможет, как бы горько это ни звучало. Слишком болезненна оказалась тоска по Лесу, она только что чуть не убила его. Единственное, что приносило облегчение — мысль об уходе. Да, он слышал, какие ужасы рассказывали про Чёрный Лес, и раньше даже думать о нём боялся, но теперь его неудержимо влекло под сумрачный полог. Словно там, в Лесу, заблудилась часть его души, и она призывала, и требовала воссоединения. Так неистово требовала, что он готов был прямо сейчас помчаться в Лес сломя голову, вот так, как есть, босиком и без котомки, и удержался с трудом.

Его звало нечто неподвластное людям, то, что иногда заставляет их просыпаться посреди ночи в холодном поту, но при этом непреодолимо влечёт. Полёты во сне, тайны подземелий, голоса иных миров — всё слилось в этом влечении. На Рау обрушился властный зов чего-то жуткого и сладкого одновременно, зов непознанного и далёкого — как Далёкая страна из песни.

И вдруг его резко отпустило. Рау открыл глаза, покрутил головой. Он снова был простым деревенским парнем, не верящим в потустороннюю чепуху. Недавний приступ тоски казался сном. Листва и небо снова были зелёными, а пение птиц и гул хвои приносили радость. Нужно поскорее забыть этот ужас. У Рау никогда не бывает плохого настроения, он — боец, и у него есть оружие! Кстати, пора бы подготовиться к состязанию по стрельбе: нужно набрать новых стрел и потренироваться перед деревянной стеной.

… А ещё нужно собрать рюкзак в дорогу. Кто бы что ни говорил, а наведаться в Чёрный Лес всё-таки надо — хотя бы для того, чтобы найти там этого Мегаро и оторвать ему башку.

* * *

Узенькие улочки деревни, устланные жёлтой соломой, были похожи на коридоры. Как и всегда вечером, они были пустыми, и Рау брёл в одиночестве вдоль белых домов с остроконечными крышами. Сегодня он успел поработать в огороде, расчесать гребнем мохнатого Ше и съездить на нём в близлежащий лесок за стрелами.

Вся деревня оживлённо готовилась к завтрашнему состязанию: мужчины устанавливали мишени и размечали площадку, женщины готовили угощение — после раздачи призов намечался праздник. Несколько парней и девушек набрали в чащере у Чёрного Леса огромный мешок сладких колечек, но Рау не принимал участия в этой поездке. Шёл по соломе и думал, что ему очень повезло родиться в живописном Летнем краю, в таком хорошем и спокойном селении. Никто здесь не враждовал, и никто не запирал двери, уходя на праздник или на работы в саду. Пусть у него и не было друзей в родной деревне, но со всеми он поддерживал добрососедские отношения. А что Лопоухим прозвали — тут уж никуда не денешься.

— Эй, Рау, — негромко окликнул его насмешливый женский голос.

Рау обернулся и увидел, что из окна выглядывает Зетта. Он и не сообразил сразу, что идёт мимо её дома! Зетта уже полгода как считалась его невестой, но в деревнях нравы строгие, поэтому ни обнять, ни поцеловать её он не мог. Он остановился и поздоровался.

— Будешь завтра на стрельбище? — спросила она.

— Конечно. А что?

— У меня для тебя подарок. Если ни разу не промажешь, отдам.

— А если промажу?

— Не отдам.

— А что за подарок?

— Не скажу! — Зетта засмеялась и задвинула занавески.

Рау хотел ответить остроумной фразой, но ничего не придумалось, и он ушёл, махнув рукой. Каждый раз в словесной игре она оставляла его с носом. Хоть они и были ровесниками, ему всегда казалось, что она старше и взрослее, и он отчаянно старался быть достойным такой красивой и умной невесты. Не столько из-за любви, сколько из благодарности, что Зетта не послушала глупых сказок и согласилась связать свою жизнь с полукровкой.

Погуляв ещё немножко, он вернулся домой. За вечерним чаем вся семья обсуждала завтрашний день, который обещал быть очень хлопотным: с утра состязания, а с полудня и до самой ночи — праздник. Подготовленные луки и стрелы уже стояли в углу. Участвовали четверо: Рау, Ликетта, отец и дед. Рау чуть не поссорился с сестрой из-за лука — она хотела взять большой, считая, что стрелять из детского зазорно, а Рау пытался ей объяснить, что она просто сядет в лужу. Отец кое-как их утихомирил, и все разошлись по кроватям. Рау знал, что четырнадцатилетняя девочка не справится с большим луком, но разве с Ликеттой поспоришь!

Сегодня ночь наступила, и в уютной темноте Рау растянулся на лежанке, думая о том, какой же сюрприз ему приготовила Зетта. Свет не мешал, было тепло и уютно, но только он начал погружаться в дремоту, как внезапный припадок страха выбил его из сна. Это было так быстро, что Рау не успел понять, чего испугался. Он несколько минут полежал с открытыми глазами, не думая ни о чём, потом снова начал засыпать, и снова его выбило из сна. Какая-то вспышка перед внутренним взором не давала заснуть, заставляя вздрагивать от страха, и он промаялся до середины ночи. С ним так никогда раньше не было, даже после сока винных плодов.

Он садился на постели, вставал, ходил кругами, снова ложился, под утро кое-как уснул и увидел во сне летающий механизм — белую овальную нелепую штуку с синими знаками, медленно парящую в поднебесье. От механизма исходил зловещий гул, совсем не похожий на голос шарохвойки, и Рау захотелось спрятаться. Он чувствовал, что эта железная штука ищет его.

Сначала соревновались дети. Это было шумно, весело и быстро, стрелы летели и в цель и в воздух, кто-то разревелся от досады, у кого-то порвалась тетива, но всё закончилось хорошо. Призы раздали сразу — кому игрушку, кому новую шляпу от солнца и всем, включая проигравших — сахарные колечки.

Дети разбежались, и началось соревнование среди молодёжи. Рау не выспался и на всё действо смотрел как сквозь пелену. Расставаться со своей тренировочной палкой он не стал даже по случаю праздника, лишь перевесил чехол на левую сторону, чтобы можно было стрелять. Постоянно хотелось зевать, а в глаза словно кто-то песка насыпал. Если бы не состязание, он бы сегодня вообще с лежанки не вставал.

Каждому давалось по три выстрела. И парни, и девчонки стреляли очень метко, почти все стрелы попадали в деревянный круг, а у некоторых и в яблочко. Когда подошла очередь Ликетты, Рау усилием воли отогнал сонливость и стал внимательно смотреть.

Девочка явно волновалась, это было уже второе её участие во взрослых соревнованиях, и в прошлогоднем она все стрелы выпустила в воздух. Она очень долго целилась, прямо-таки буравила правым глазом мишень, и Рау невольно затаил дыхание. Выстрел! Стрела попала в самый край мишени, и по толпе пронеслось не то радостное, не то разочарованное «у-у-у!» Второй выстрел — в воздух. Третий — в воздух.

Ликетта торопливо ушла с поля, опустив голову. Отойдя подальше от толпы, она отбросила лук. За ней побежал белокурый мальчик чуть постарше неё и две девчонки, и Рау услышал раздражённые слова сестры: «Чтоб я ещё раз припёрлась на эти состязания! Дрын меня побери!» Девочка громко ругалась и дрыном, и чёртом, а друзья сгрудились вокруг неё и что-то говорили. Внезапно мальчишка упал спиной на траву, словно его толкнули.

По горькому опыту Рау знал, что в такие минуты от Ликетты лучше держаться подальше — после прошлогоднего сестрёнкиного проигрыша он попытался сказать ей утешительные слова и получил царапину через всю физиономию. Металлические ногти — это вам не шутка.

Потом стреляли один за другим два парня, и оба не промазали ни разу. Сегодня у Рау были сильные соперники! А потом наступила очередь Зетты, и Рау, забыв об усталости, залюбовался её плавными движениями. Своими сильными руками она уверенно держала большой лук, целилась недолго и все три стрелы всадила в деревяшку, причём одну в край яблочка.

Толпа восторженно зашумела. Рау улыбнулся и помахал Зетте рукой, но при этом его кольнула коварная мысль: а ну как он окажется худшим стрелком, чем его невеста? Вот тогда уж точно позора не оберёшься.

— Что зеваешь? Заснул на ходу? — раздались окрики и смешки, и только когда кто-то толкнул его локтем, Рау понял, что сейчас стрелять ему. Спохватившись, он подбежал к черте, посмеялся над собой за компанию, выбрал стрелу и приладил желобок к тетиве.

За ним внимательно наблюдала вся деревня — почти триста человек. Он увидел своих родных в толпе, и мама помахала рукой. Зетта, стоящая чуть ближе, подмигнула ему, будто напоминая об обещанном подарке. Нельзя промазать, никак нельзя! Он натянул тетиву, прищурился и едва не спустил стрелу, как вдруг одно из солнц решило сменить место.

Толпа встретила это дружным хохотом, и все проследили сквозь прикрытые веки за движением продолговатого солнца. Тени описали полукруг, и яркий блик от мишени ударил Рау в глаза, ослепив на миг. Он опустил лук и несколько секунд стоял, пытаясь проморгаться, а его весело подбадривали зрители.

Солнце наконец успокоилось, облюбовав местечко над лесом во второй четверти неба, и он вновь прицелился, моля судьбу, чтобы не пришло в движение второе. Повисла напряжённая тишина. Рау задержал дыхание, слившись со стрелой в единое целое, впился взглядом в мишень…

И тут его накрыло. Чёрный Лес снова звал его.

Уже теряя интерес ко всему, он выпустил стрелу, и она вонзилась в мишень между краем и яблочком. Не самый лучший результат, но ему не было дела до своих и чужих успехов. Мир стал серым и скучным, и даже солнечный свет вызывал тоску. Рау взглянул на толпу. Все эти люди чего-то ждут от него — вот странные! Зачем устраивать игрища, если рано или поздно всё равно все умрут?

Перед ним торчали в земле ещё две стрелы. Усилием воли он заставил себя натянуть лук во второй раз, но руки дрожали, сила быстро уходила из его тела, и стрела сорвалась. Мимо. Раздались крики: «Лопоухий промазал!» Зрители шумели и свистели, но Рау было всё равно. К третьей стреле он даже не прикоснулся, просто положил на землю лук, ставший вдруг непомерно тяжёлым, и пошёл прочь от стрельбища.

Ошарашенные крестьяне умолкли и расступились перед ним. А он брёл и брёл, куда глаза глядят, и думал о смерти. Все умирают. И его родные когда-нибудь умрут. И Зетта. И Ше. Он отчётливо и ясно вообразил себе мёртвого шестинога: шерсть свалялась и потеряла блеск, глаза подёрнуты плёнкой, а большое крыло, так часто укрывавшее его от ветра и дождя в путешествиях, уже никогда не раскроется. Зачем ждать? Не лучше ли умереть прямо сейчас?

— Ты чего, Рау? Напился, что ли? — окликнул его старик-сосед.

Рау не ответил, лишь скользнул равнодушным взглядом по скатерти с угощениями и трём рядам воткнутых стебельками в землю винных плодов. Когда-то он любил собирать на лугу эти плоды, ему нравился их вид: узкие высокие металлические чаши слегка овальной формы с плюской наверху, как у жёлудя. Открутишь плюску — а внутри вино. Какого оттенка стебелёк, такого цвета и хмельной напиток. Рау больше всего любил янтарное, но теперь он и подумать не мог о том, чтобы пить, простые человеческие удовольствия в одночасье стали для него запретными. Единственным источником радости было теперь то, о чём он прежде боялся даже думать.

Ноги сами привели его к опушке — нет, пока не Чёрного Леса, а обычного. Деревня осталась позади, и он стоял как раз на развилке. Поддавшись желанию спрятаться от всех, он свернул с дороги, пробрался между кустами и оказался посреди колоннады желтоствольников. Дальше идти не хотелось, не хотелось вообще ничего — даже жить, но когда он ощутил, что ему не хочется дышать, то испугался. Дыхание перехватило, бешено заколотилось сердце, и Рау свалился к подножию гладкого жёлтого ствола. Он старался вдохнуть и не мог. Такая напасть приключилась с ним впервые, и он изрядно натерпелся страху, прежде чем способность дышать вернулась к нему. Прислонившись к дереву, он задышал часто-часто, как звери в жару, а в голове уже маячила мысль: уходить надо сейчас, сию минуту, ни с кем не прощаясь. Третьего приступа он не выдержит.

На этот раз отпускало медленно. Перед глазами всё плыло, но умирать уже не хотелось. Он вытащил из-за спины палку, воткнул в землю и кое-как встал, опираясь на неё. Ничего, идти можно. План был простым: домой, собрать рюкзак и в Лес. Пешком. Ни в коем случае нельзя подвергать неизвестным опасностям верного Ше.

Пока он был под наваждением, второе солнце успело переползти поближе к своему двойнику, и влево протянулись длинные тени. На границе леса и луга что-то блестело, и Рау решил посмотреть — в нём снова проснулся интерес к жизни. Так и есть — это оказался ещё один ажурный грозовой цветок, маленький, но очень красивый. Ладно, пусть торчит дальше. Теперь не до цветов.

Уйти незамеченным не удалось. Не успев отойти от цветка и десяти шагов, Рау услышал женский голос:

— Ну где тебя носит! Состязание закончилось, твой отец взял первый приз! Идём скорее, все тебя ждут!

К нему подбежала Зетта. На ней было длинное зелёное платье, вязанное из шёлковой травы, которое ей очень шло — успела переодеться после стрельбища. Зетта хитрым способом подколола волосы, так, чтобы чёрная прядь была видна, подкрасилась, и Рау не мог отвести от неё глаз. Девушка ничуть не запыхалась после долгого бега, и Рау отметил, какая она сильная, но звать её с собой в Лес — нет, ни за что. Она вообще не должна догадаться, что он уходит.

— Ты хоть знаешь, что было на кону? Колёсная повозка с крышей! Твой папа уже вовсю катает детей вокруг деревни. Запряг твоего шестинога и катает.

— Зверей уже отвязали? — рассеянно спросил Рау.

— Да, сразу после стрельбы. Ну что ты сегодня как дохлая рыба! Почему сбежал с состязания? Я всем наврала, что ты заболел.

— Я и вправду… — Рау лихорадочно придумывал, что может болеть у молодого здорового мужика, но ничего на ум не шло. — В общем, я напился. Я ужас сколько выпил. Штуки четыре, если не пять.

— А почему? — сбавила тон девушка.

— Думал.

— Я тоже иногда думаю, — сказала Зетта, пригладила рукой траву и села. Рау уселся рядом, поставив деревянный «меч» и держась за него. — Мне даже иногда бывает грустно. Но чтоб вот так напиться — это нужен повод. Серьёзный.

У Рау был повод. Но ни напиться, ни поцеловать невесту он не мог, Чёрный Лес наложил вето на всё, что отбирало жизненные силы. Однако девушка ждала объяснений, и Рау выдал первое, что пришло в голову:

— Я понял, что я негодный крестьянин. Я буду тебе плохим мужем — целыми днями шатаюсь по округе и думаю не о заработке, а о путешествиях.

— И только-то? Твой дед тоже путешествовал, что в этом плохого? Рау, нам всего по девятнадцать лет! Куда спешить? Мне тоже пока не хочется заводить семью! Не стоило из-за этого травиться вином. Держи подарок, — и Зетта положила ему на колени вышитый чёрно-зелёный чехол для звёздочек.

— Ух ты! Но ведь я проиграл состязание.

— А, ерунда. Ведь ты же хотел такой!

— Как ты догадалась?

— Ты не умеешь хранить тайны, — ответила Зетта и подмигнула. — Пойду и скажу, что у тебя похмелье. Кстати, выпей хоть один бокал по-настоящему, а то от тебя не пахнет вином. Никто не поверит.

Она вскочила и убежала, а Рау в изумлении глядел то на чехол, то ей вслед. И только тут сообразил, что нужно было подарить ей тот цветок. Ну вот досада! До него рукой подать.

— Дрын меня побери. Одно слово — лопоухий, — проворчал Рау, встал и вернулся за цветком.

Он уже мог ходить, не опираясь на палку, поэтому спрятал её обратно в чехол за спиной. Так и дотопал до самой деревни с цветком в руке, как блаженный. У Зетты длинные волосы, из этого цветка можно сделать красивую заколку, если отпилить половину стебля. Только пилить будет кто-то другой, не Рау.

Подойдя к домам, поймал себя на том, что не хочет попадаться никому на глаза. Веселье было в самом разгаре, с того конца до него долетали обрывки песен и пьяный смех. Улицы пустовали, только два хвостатых медведя, красный и серый, спали на соломе возле хозяйского дома. Красный медведь напомнил ему о Мегаро, и Рау стиснул зубы. Он обошёл спящих животных, но улочка была так узка, что он задел серую медведицу ногой и разбудил, и та потянулась к нему носом.

— Спи, спи, — шепнул ей Рау и погладил по лбу, и медведица, урча, улеглась. Рау подумал о своём шестиноге. Прощания не будет, нет уж. Ше сейчас катает детей в новой повозке, вот и пусть катает.

Когда он подходил к родному дому, тени пришли в движение, и за какие-то полминуты стало темно: оба солнца одновременно спустились за горизонт. Толпа за деревней встретила ночь радостным шумом. Сейчас зажгут костры, и праздник станет ещё веселее. Хоть бы никого дома не оказалось!

Первым делом он нашёл в прихожей луковицу луноцвета — её нетрудно было найти по белому лучу, вырывающемуся из свёртка на полке. Рау привязал луковицу за ботву к потолочному каркасу, нашёл свёрток бумажной коры и оторвал небольшой кусок. Написал угольным стержнем: «Я ухожу в путешествие. Цветок — подарок для Зетты». Положил записку на стол рядом с цветком, снял со стены свой рюкзак и начал спешно собирать вещи.

Сменная одежда, лёгкие башмаки — не всё же ходить в сапогах, короткий нож — из тех, что носят в узком кармане на голенище, но Рау спрятал его в ножны из коры и положил на дно рюкзака вместе с пилкой из черенка ершовника. Взял пустой винный сосуд для питьевой воды. Пару игл и моток швейной нити — чинить одежду. Лекарства — мало ли. А из оружия ничего. Лук он обронил на стрельбище, запасного нет, да и как управиться с луком в густой чаще? Будет только мешать. Дорожный посох — более привычное оружие, и с ним он умел обращаться даже лучше, чем с палкой, но посох слишком длинный — в чехле за спиной не поместится, а руки должны быть свободными. По дороге можно будет ещё ножей выкрутить, хотя растительные лезвия тонки и ненадёжны.

Рау не представлял себе, с кем ему придётся воевать в Чёрном Лесу. Возможно, что с Мегаро, но попробуй его одолей! Он здоровенный и крепкий, как кабан. Ещё вчера Рау собирался оторвать ему голову, но тогда поход откладывался на неизвестный срок, а сегодня ему было не до бахвальства.

Непромокаемое полотно, железные крепления, чтобы делать навес от дождя, ведь теперь рядом не будет Ше с его тёплым крылом. Нет, о Ше ни слова. Вот вроде и всё! Взгляд Рау упал на стальную кованую цепь, висящую у входа, и он, не раздумывая, обмотал её вокруг пояса дважды и застегнул. Вот теперь точно всё. Он повесил шляпу на крючок — во мраке Леса она ему не пригодится, набросил капюшон и вышел из дома.

На мир уже пала ночная прохлада. Рау постоял минуту перед домом, молча прощаясь. Хорошо, что все на празднике и никто не помешает ему уйти. Он никогда не думал, что будет вот так, он собирался прожить обычную жизнь, как остальные крестьяне. Ну, может, не совсем обычную, оружием-то он увлекался сверх меры, хотел стать лучшим бойцом в деревне — из-за того беда и приключилась. Не поехал бы за семенами чёрного круглоцвета, не угодил бы в Чёрный Лес. Ладно, чего теперь говорить.

Он глубоко вздохнул, задержал на миг дыхание, а потом повернулся и ушёл, не оглядываясь. По небу медленно летали звёзды, пели птицы — наступила обычная безветренная ночь. Рау словно вышел на прогулку. Было то время суток, когда сама природа придаёт сил, и он чувствовал себя вполне неплохо, несмотря на бессонную ночь и недавний Зов Леса.

Он бодро шёл, стараясь ни о чём не думать. Сейчас нельзя думать ни о маме, ни о родном доме, а уж о чём-то плохом тем более. Неважно, какие опасности подстерегают его в будущем, ему лишь бы до Леса добраться, а там хоть трава железная не расти. Лес и Лес, что он, Леса не видел?

Не видел. Рау никогда не заходил в Чёрный Лес, хотя и знал туда дорогу как свои пять пальцев. Когда деревня скрылась из виду, ему стало тоскливо, как в детстве. В те годы, не такие уж и далёкие, любое прощание было навеки. Если мать с отцом уезжали на пару дней, то Рау впадал в горькую тоску и не верил, что они вернутся, ему всегда казалось, что по пути с ними случится что-то ужасное. Каждая поездка родителей в город становилась для него мукой, хотя он никому об этом не говорил. Жизнь словно останавливалась, и он считал часы до их возвращения. Но теперь он взрослый и сам уходит навсегда.

Он гнал от себя навязчивую мысль, что уход в Чёрный Лес — почти то же, что похоронный обряд, только покойника не сжигают. Покойник сам топает к месту своего упокоения. Ни в деревне Рау, ни в окрестных никто никогда не становился жертвой Леса, поэтому Рау не знал, как полагается уходить. Вдобавок он боялся, что опозорил свою семью. Что было бы, расскажи он о монете? Может, от его родных стали бы шарахаться, как от преступников, а его самого привязали где-нибудь в чулане и потом объявили, что лопоухий Рау помер от неизвестной болезни. Нет уж, лучше в Лес.

Тёмно-фиолетовое небо стало чёрным, ночь вступила в свои права. Одно дело — три часа верхом, а пешком-то придётся до утра идти. Ближе к рассвету надо будет устроиться где-нибудь на ночёвку, чтобы не вступать в тёмный чертог уставшим и измотанным.

В какой-то момент чуть посветлело, тени поползли вбок, и он вскинул голову, любуясь восходящей Луной. Она появляется далеко не каждую ночь, и это был добрый знак. Длинная узкая полоса стремительно поднималась вверх из четвёртой четверти, и Рау, как в детстве, загадал желание, пока Луна не остановилась. Она выбрала место почти в самом верху, и в её свете сразу стали видны все металлические растения — не только большие, в человеческий рост, с распрямлёнными листьями-ножами, но и мелкие, с ещё скрученной в спиральки листвой и едва приметные в густом ковре обычной травы. Мудрая природа позаботилась, чтобы никто не поранился о такое растение. Ножи и стрелы распрямлялись, только достигнув зрелости, и после этого торчали почти вертикально вверх, не представляя опасности. Собирателям только оставалось аккуратно вывинтить их у основания черешка, не нарушив резьбу.

Воздух был свеж и напоён цветочными ароматами, а от шарохвоек, кое-где растущих на равнине, доносился запах смолы. Тут и там раскрывались навстречу Луне розовые, белые и жёлтые бутоны светящегося ночного мака, сверкали бисерной россыпью соцветия оранжевой искрянки, а на земле поблёскивали синим и красным круглые живые минералы. В высокой траве на равнине пряталось множество певчих птиц, шестиногих горностаев, двулапых земляных жаб и другой мелкой живности, которая пела, верещала и стрекотала, и этот привычный хор успокаивал Рау.

Поэтому он не на шутку перепугался, когда воцарилась тишина. Он заметил это не сразу, слишком увлёкшись Луной, но вдруг осознал, что птицы и звери затихли, словно что-то почуяли — даже звёзды на небе приостановили свою кутерьму. Рау метнулся в траву, на бегу доставая палку. Пригнувшись, добрался до раскидистого орехового куста и спрятался под его ветвями, откуда хорошо было видно дорогу.

Он старался дышать как можно тише и не поддаваться панике. Если сюда крадётся хищник, Рау сможет с ним договориться, он дважды видел, как это делается. Один раз в детстве, когда они с дедом пошли за грибами, и прямо перед ними из земли выполз мохнатый змей толщиной в два локтя. Дед тогда разговаривал с этим змеем почти полчаса, и тот не тронул их. А второй раз — в прошлом году, когда с компанией молодёжи плавал на лодке и на них напала глубинная рыба, но её заговорила старшая сестра Зетты. С хищниками надо разговаривать просто, как с людьми, главное — не вестись на их хитроумные доводы.

Или не хищник. Он не припоминал, чтобы при появлении змея всё разом стихло. А ну как это землетрясение? Тогда по-любому надо возвращаться, чтобы всех предупредить. Прошло несколько нескончаемо долгих минут, но луговая живность по-прежнему молчала, и звёзды почти не двигались. Рау сжимал в руке палку и тревожно глядел по сторонам, не зная, откуда ждать опасности.

В глухой тишине раздались звуки шагов, и у него душа ушла в пятки. Шаги приближались. Когда из-за поворота показалась белая фигура, его словно обдало холодным жаром. Это была женщина. Обычная женщина, не эльфийка. В платье, а не в штанах и, видимо, аристократка, хотя и светловолосая. Её пышные белые волосы, ровно подстриженные до плеч, развевались при каждом шаге. Она шла быстро и делала странные взмахи руками. Укрытие Рау располагалось у самой дороги, и он смог без труда рассмотреть незнакомку.

Определить её возраст издалека, да ещё ночью, было сложно, но и фигура, и походка свидетельствовали о том, что она гораздо старше Рау. В свете Луны на ней сверкали стальные украшения, прозрачный шлейф реял за спиной, и тем более нелепо выглядели резкие движения рук. От женщины исходило бледное сияние, но Рау счёл его игрой лунного света на белой ткани.

Однако не сияние и даже не само её появление в такой глуши посреди ночи пугало больше всего, а то чувство, которое она в себе несла. Когда она подошла ближе, он увидел, что на её лице застыло выражение бесконечного отчаяния, а странные жесты были всего лишь выражением страдания: она в горе заламывала руки, закрывала ладонями лицо и в бессильном гневе сжимала кулаки.

Никогда Рау не видел, чтобы человек испытывал такие душевные муки, и на миг ему стало очень жаль незнакомку, но он не сдвинулся с места. В другое время он подошёл бы к ней и заговорил, но сейчас его останавливала зловещая тишина вокруг. Когда белая женщина поравнялась с ним, он посмотрел вниз, чтобы не привлечь своим взглядом её взгляда. Она не издавала ни звука, лишь глухие удары кованой обуви о землю разрывали тишину. Не заметив перепуганного путешественника, женщина прошла мимо и скоро скрылась вдали. Рау неприятно кольнуло то, что ушла она в направлении его деревни.

Постепенно возобновились крики и пение животных, звёзды полетели по своим делам, и Луна плавно перелетела к белой четверти, а Рау всё стоял под орехом, не смея шевельнуться. Будь эта женщина человеком или эльфом, зверей не напугало бы её присутствие, значит, она не была ни тем, ни другим. Только что мимо него прошло нечто, что лишь снаружи выглядело как человек.

— Авось подождёшь, — сказал он Лесу и со всех ног припустил через луг по бездорожью, чтобы успеть предупредить всех раньше, чем до деревни доберётся это существо. Он представил, как оно будет стучать в дверь его дома и проситься на ночлег. Конечно, мама откроет — она всем открывает, существо войдёт, и тогда…

Он не успел домыслить. Лес дёрнул его так, что приступ на состязаниях показался игрой. Вмиг обессилев, он рухнул на траву и едва не задохнулся. Разом припомнились все ночные кошмары, что он когда-либо видел, деревья приняли очертания чудовищ, а трава словно превратилась в чьи-то острые зубы, торчащие повсюду. Рау закрыл глаза и скорчился на земле, бормоча про себя: «Нельзя домой. Надо идти дальше». Когда его отпустило, он уже не помышлял о возвращении. Чем бы ни грозила деревне странная незнакомка, пути назад не было. Его ждал Чёрный Лес. Корни оборваны, мосты сожжены. Рау встал, отдышался и вернулся на дорогу.

Он уже миновал развилок возле болотца, тот самый, где третьего дня встретил Мегаро, и начал подыскивать, где можно выспаться. До чащеры оставалось, по его подсчётам, около часа ходьбы. Усталость начала брать своё, и Рау, свернув с дороги, скинул рюкзак возле густой шарохвойки. На этих деревьях не растёт ничего съедобного, и никто из животных сюда не полезет. Рау вспомнил, что у него с утра маковой росинки во рту не было, а собираясь, он так торопился, что не взял даже куска хлеба. По дороге видел много съедобных растений, но сначала не до того было, а потом его напугала белая женщина.

Нет, так дело не пойдёт, на голодняк не уснёшь! Медленно, чтобы не наткнуться в полутьме на что-нибудь колючее или живое, Рау прошёл немного в глубь поля и отыскал куст ежевики. Не совсем то, чего хотелось бы, но лучше, чем ничего. Ягоды были крупные и сладкие, и он оборвал почти все. Потом вернулся к месту ночлега, хорошенько примял густую траву и завернулся в кусок полотна.

Эту тонкую и прочную ткань дед и его невеста привезли полвека назад из-за границы вместе с саженцами яблонь, маленьким Ше и целым коробом добра. К несчастью, все яблони засохли, когда прекрасная принцесса покинула мужа и дочь, взмыв в облака. Из бабушкиного наследства Рау досталась только ткань да шестиног, а все эльфийские украшения и наряды перешли к маме и Ликетте. Ткань спасала не только от дождя, но и от холода и была незаменимой в походах, но Рау укрывался ею второй раз в жизни. Десятки раз ночь заставала его в поле, и всегда рядом был Ше, тёплый и надёжный зверь с большим крылом.

— Ше, — хрипло сказал Рау и зажмурил глаза. Надо было спать, но непрошеные мысли так и лезли в голову. Добралась ли призрачная дворянка до деревни? Что ей там нужно? Может, всё-таки обошла стороной? И снова задумался о доме: волнуется ли мама? Ругают ли его за побег? Отдали ли Зетте подарок? И тоскует ли Ше?

Думать о Ше было нельзя. О чём угодно, только не о нём. Нельзя уходить в свой последний путь в таком настроении. В том, что он никогда не вернётся, Рау не сомневался.

В далёкой, сказочной стране,

Где боли нет и смерти нет,

Где замки реют в облаках

И неизвестно слово «страх»…

В детстве он думал, что это песня про страну эльфов, откуда родом его бабушка, но, подрастая, понял, что это не так. У эльфов, в отличие от людей, не одна страна, а целых три, и все три ближе и проще, чем то волшебное место, о котором поётся в песне. Эльфийские страны доступны для путешественников — дошёл же в одну из них его дед по молодости, — и там тоже есть и боль, и смерть. А та страна, что из песни, была где-то в неведомых краях.

Конечно, эльфом быть лучше, чем человеком — эльфы почти бессмертны и умеют летать, но в целом они такой же народ, как и люди — строят города, торгуют, путешествуют. Кое в чём природа и их обделила — у них нет металла в организме, поэтому у эльфов ломкие кости. Упал с высоты — получай перелом. И ногти у них для самозащиты не годятся.

Под зелёным небом войн не было — чего делить, когда всё само растёт? Три народа — эльфы, люди и звери спокойно уживались рядом, никто никому не мешал. Ну, были, конечно, иногда мелкие стычки — в основном из-за разбойников, берущихся неизвестно откуда и живущих неизвестно где, но последняя крупная война произошла двести лет назад, когда люди и звери объединились, чтобы дать отпор хищникам. И тогда, конечно, пришлось убивать.

В Ликеттином книжном шкафу было много романов о той войне, и Рау прочёл каждый из них по нескольку раз. Его интересовало всё: и тактика ведения боя, и виды оружия, и героизм легендарных воинов. Война закончилась давно, но до сих пор поэты слагали стихи о душевных терзаниях человека, которому пришлось отнять чью-то жизнь. У Рау на этот счёт было своё мнение, которого он, впрочем, никогда не высказывал — сам он, доведись ему убить хищника, не слишком переживал бы. А что ещё прикажете делать с зубастым чудовищем, которое вломилось в вашу деревню и хочет всех сожрать? Другое дело, когда человек убивает человека. Хотя…

Вот Мегаро он убил бы.

Байки об Огненном, или Раскалённом, Доме возникли в незапамятные времена, и возникли не на пустом месте. Никто из ныне живущих этого Дома не видел, но люди видели монеты — эта опасность была понятной и ощутимой, не осталось ни одного города, который бы не заплатил человеческую дань Чёрному Лесу. В деревне по вечерам на завалинке частенько речь заходила о страшных вещах, и Рау сам слышал рассказы пожилой соседки об одной семье в городе, потерявшей сына — парень в сказки не верил, подобрал на улице монету и ушёл навсегда. «Уж лучше бы от болезни умер или от разбойного меча», — приговаривала соседка и вытирала слезу платочком.

Говорили, что Лес убивает не всех, коснувшихся монеты, а превращает некоторых в своих служителей, заставляя разносить монеты по всему миру. Долго ли живут служители, не знал никто, но мудрец, написавший об этом книгу, считал, что год-другой — а потом, по его мнению, они убивают себя, не выдержав такой ноши. Шутка ли — нести людям проклятие!

Поскольку из Чёрного Леса катились только круглые монеты, обычные стали делать квадратными, чтобы защититься от обмана. Впрочем, как убедился Рау, эта защита была так себе.

Луна стрелой упала за горизонт, и стало темным-темно. Хлопая крыльями, пролетела большая сова. Лёгкий порыв ветра заставил хвойный шар зашуметь, и Рау на миг показалось, что он дома, под своим деревом на скамейке, а Мегаро и монета — дурной сон. Темнота успокаивала, и он, пригревшись под эльфийским невесомым покрывалом, незаметно для себя заснул.

Рау заспался до полудня. Оба солнца были в зените, когда он, наконец, досмотрел все свои сны, которые были, против ожидания, очень хорошими и красочными, но, к сожалению, сразу забылись. Запомнилось только ощущение полёта и приобщение к некой тайне, но всё улетучилось из памяти. Он сел и потянулся. Припухшие веки слегка побаливали, и он умылся водой из фляжки. Ближе к Лесу есть родники, и можно будет восполнить запасы.

В траве раздался шорох. Рау обернулся и увидел корову и медведя, бредущих мимо него к большому и раскидистому янтарному дереву, растущему невдалеке. Там уже собралось целое стадо разного зверья.

— Умные звери, нашли мне еду в дорогу, — сказал он, спрятал одеяло в рюкзак и тоже направился к дереву, увешанному плодами.

Большая и мелкая живность, шестиногая, четырёхлапая и двулапая, не хотела перед ним расступаться, и он кое-как протолкался к бурому корявому стволу, стараясь не отдавить чей-нибудь хвост. Звери пыхтели и повизгивали, ему в руки ткнулось несколько мокрых носов. Рау поставил палку у подножия, чтоб не мешала, подпрыгнул, ухватился за ветку и легко взобрался на следующий ярус, недоступный копытным. Здесь, среди ярко-жёлтой листвы, хозяйничали два медведя и множество птиц, но для голодного человека тоже нашлось место.

Он прицепил рюкзак на сучок, чтобы набрать зрелых янтаринок, но первым делом оторвал одну зелёную, надкусил кожуру и выпил сок. Бросил несколько плодов животным и занялся сбором. Вдруг Лес его не убьёт — тогда понадобятся припасы. Кто знает, растёт ли в темноте что-то съедобное?

Молоко от диких коров было редкостью, и основным источником пищи людям служили янтарные деревья. Эти растения очень ценились. В деревне Рау росло целых два янтарных дерева, которые плодоносили круглый год. Зрелые плоды почти не отличались от настоящего сыра и в неповреждённой кожуре могли храниться несколько недель — то, что нужно путешественнику.

Набив рюкзак наполовину — надо же будет ещё и хлебом запастись — Рау залез на один ярус повыше и огляделся. То, что он увидел, ему не понравилось. Отыскав на горизонте родную деревню, он заметил вертикальную чёрную струйку дыма. Дым и дым, мало ли, кто что сжигает, но Рау неприятно кольнула мысль, что точно такой же дымок бывает от погребальной церемонии. Отсюда обе деревни сливались в одну, Рау всмотрелся повнимательней в надежде, что дым идёт из соседней, и пожалел, что не взял подзорную трубу, привезённую дедом из-за гор. Авось тот не заметил бы пропажи.

Дымок не разрастался и не уменьшался, значит, в огонь постоянно подбрасывали топливо. Рау помнил, что его ждёт неблизкий путь и возврата домой нет, но продолжал смотреть, как заворожённый. Вскоре у него не осталось сомнений, что костёр не простой, а погребальный, и от этого стало тяжко на душе. Вчера, когда он в спешке уходил, все были живы-здоровы. Так для кого же этот костёр? Не иначе как за рекой кто-то из стариков ушёл на небо. Рау старательно убеждал себя, что дымок поднимается не над его деревней.

Так или иначе, а нужно было двигаться дальше. Он кинул животным ещё с десяток плодов, надел рюкзак, слез на землю и положил палку в чехол. Его опять обнюхали и только после этого пропустили. Он вышел на дорогу и бросил беглый взгляд на утоптанную землю, словно боясь увидеть следы вчерашней незнакомки, накинул капюшон, чтобы не пекло голову, и пошёл в направлении Леса.

Деревья на равнине росли редко, и все разные: жёлтые, зелёные, а иногда и оранжевые, и на одном из них Рау нашёл хлебные плоды. Пёстрые четырёхкрылые птицы сновали перед ним туда-сюда с весёлым свистом, в траве тявкали горностаи, под ногами блестели разноцветные шарики минералов, и жизнерадостная картина солнечного дня совсем не вязалась с целью его путешествия. Чем ближе он подходил к Чёрному Лесу, тем короче были шаги, и когда впереди замаячила гружёная телега, он даже обрадовался отсрочке.

Попадаться на глаза было нельзя, и Рау залёг в траве. Наверняка его уже заметили, но вряд ли его исчезновение будет волновать погонщика — кто бы ни сидел на козлах, он подумает, что одинокий путник просто свернул с дороги. У самой земли хорошо были слышны удары копыт, а вскоре раздался и скрип колёс. Телега проехала мимо, и Рау обомлел: да это же Ше её везёт!

Присмотрелся — нет, не Ше, другой шестиног. Рау узнал погонщика, это был дровосек из соседней деревни, который всех снабжал дровами. Как пить дать, ездил в лес за новой партией — телега, доверху набитая аккуратно уложенными поленьями, тяжело громыхала на ухабах. Поскольку дровосек ехал один, Рау предположил, что трое его сыновей остались в лесу на разработках. Видимо, спрос на дрова повысился.

Встретить в поле телегу с дровами — обычное дело, но почему-то эта встреча вызвала у него смутную тревогу, и он, снова теряя время, дождался, когда дровосек отъедет подальше, залез на ближайшее дерево и проследил, куда тот повернёт. «Поверни в свою деревню, — шёпотом твердил он, — не надо тебе в нашу. Поверни направо». Но дровосек не стал сворачивать направо к реке и повёз дрова налево — прямиком в деревню Рау.

Одно из солнц перелетело к горизонту, меняя цвет с жёлтого на тёмно-розовый, и в поле сразу стало темнее. Рау спрыгнул на землю и продолжил свой путь. Скорое наступление ночи подстёгивало его, но, когда он подошёл к маленькому озеру, то не смог отказать себе в удовольствии искупаться: может быть, это в последний раз. Плавание всегда напоминало ему полёт. Все его родные радовались, что он не умеет летать, даром что родился похожим на эльфа, но самого Рау это огорчало, ему порой очень хотелось взмыть в небеса. Ну, раз нельзя полетать в воздухе, то можно в воде, и он, скинув одежду, с разбега нырнул. Озерцо было небольшим, но глубоким, и снизу били холодные ключи. Плескаться в воде было так здорово, что он почти позабыл свои тревоги.

Но ненадолго. Стоило вспомнить о Зове, как плавать расхотелось. Со времени последнего приступа прошёл целый день. Что, если Зов застанет его на глубине? Он ведь и пальцем тогда не шевельнёт, чтобы спастись, так и уйдёт на дно. Выбравшись на берег, обсох немножко, оделся, наскоро перекусил и пошёл дальше. Путь, который можно было одолеть за пять часов, он умудрился растянуть на сутки.

Чёртова телега не шла из головы. Против воли воображение рисовало погребальные костры, измельчение ещё неостывшей металлической сетки, оставшейся от костей, сбор ногтей покойника и прочие похоронные церемонии. Веселее от этих дум не становилось, а тут ещё второе солнце зашло. Совсем. Если зайдёт и первое, придётся идти в Чёрный Лес впотьмах.

Увидев побег луноцвета, Рау, не задумываясь, выдернул его и очистил корнеплод от кожуры. Даже в сумерках маленькая луковица ярко светилась. Её света хватит надолго, как бы она его самого не пережила. Со словами: «Хоть бы сегодня без ночи обошлось», — он спрятал луноцвет в рюкзак, и в этот момент ночь наступила.

Поначалу темнота казалась кромешной, но он не спешил доставать луковицу: хотел, чтобы глаза привыкли, и несколько минут стоял посреди дороги, не двигаясь. Вот теперь ему стало по-настоящему тревожно. Он как-то сразу осознал, что находится один ночью в лесу, и никого рядом нет. К обычному страху перед хищниками прибавился другой — тот, который не даёт уснуть даже дома в уютной спальне, если ночь слишком тёмная. Обычные предметы кажутся тогда чужими и страшными, и хочется, чтобы кто-нибудь был рядом.

Мрак понемногу отступал, и на расстоянии полёта стрелы стали видны очертания зелёной опушки. Длинная, почти прямая полоса низкорослого леса тянулась перед ним в обе стороны до самого горизонта. Звёзд сегодня было мало, и они передвигались медленно, будто нехотя. Рау вздохнул. Он подумал, что в доме уже, наверное, ложатся спать, и тут же холодным огнём ожгла мысль, что его родные сейчас, вполне вероятно, не готовятся ко сну, а помогают собирать ногти покойника на погребальном постаменте. Чёрт побери, ну что же там происходит? И почему именно сейчас? Как не вовремя он подвернулся под руку проклятому аристократу! Рау догадывался, что семья в нём нуждается, но знал, что обратного пути нет, и это было мучительно.

Далёкий, очень далёкий человеческий возглас донёсся откуда-то слева: не то крик, не то хохот. Рау обернулся, и его тревога сменилась радостью при виде жёлтого пятнышка костра. Ну да, это братья-дровосеки сжигают порубочные остатки, а попутно устроили пьянку — рабочий день закончился, так отчего бы не напиться? Вино растёт в поле, а закуска на деревьях.

Рау знал этих парней — сам сто раз покупал у них дрова. Он целые сутки не видел человеческого лица и уже успел соскучиться по людям, и ему вдруг так захотелось посидеть у костра вместе с дровосеками, послушать новости и выпить горячего чаю, что ноги сами понесли его туда. Может быть, ничего страшного в деревне и не случилось, и он напрасно волнуется?

Он не прошёл и десяти шагов. Властно, хотя и гораздо мягче предыдущего раза, Лес снова заявил на него свои права, и Рау чуть не упал, споткнувшись. Весёлый огонёк по-прежнему манил его, но теперь был запретным, как и обычные человеческие радости. Всё закончилось. Ни света, ни тепла больше не будет, и путь лежит только в одну сторону.

— Я иду, — сказал Рау Лесу и заставил себя отвернуться от костра. — Слышишь? Я к тебе иду.

И побрёл, опустив голову, к чащере, окружающей Лес. Тропинок в поле было много, их протоптали сборщики сладостей, и Рау свернул на первую попавшуюся. Он чувствовал себя так, будто спускается в могилу.

Внезапно цветные шарики живых минералов, катающиеся по земле, заискрились радугой, и он вспомнил, как давным-давно мама учила его определять по ним четверти неба. «Если взять в руку четыре шарика, чтобы они друг друга касались, — объясняла она, поднимая с земли минералы, — то они покружатся немножко и улягутся, и три штуки будут играть разным цветом, а один станет белым. С какой стороны белый — там и первая четверть неба. Её так и называют: белая четверть. Слева от неё — вторая, спереди — третья, а справа — четвёртая. Если хорошо запомнишь, то никогда не заблудишься». Мама положила в его крохотную ладошку четыре минерала, и он, замирая от восторга, смотрел, как они крутятся, принимая удобное положение, а потом начинают быстро мигать то синим, то красным, то зелёным, то жёлтым, и лишь один, как зёрнышко луноцвета, разгорался белым светом. При мысли о матери его пронзила неизбывная тоска, горькая, как в детстве, и он одёрнул себя: «Не думать. Просто не думать».

В полумраке обозначились тени, и стало заметно светлее. Рау посмотрел на небо и чуть не ахнул: прямо перед ним из-за непроглядного облака тьмы, окутывающего Чёрный Лес, поднималась Луна, и это зрелище заворожило его настолько, что он позабыл свои страхи. Длинная полоса словно появлялась из ничего. Чёрный сгусток тумана неподвижно лежал на низком подлеске, а над ним всё ярче разгоралась Луна. Скоро она вышла на середину неба, и удивительная игра света пропала, но Рау снова был полон сил и ничего не боялся.

Что такое Луна, он понятия не имел. Никто из людей не знал, почему иногда по ночному небу летает эта красивая, но странная штуковина, и из чего она состоит: живая ли она, как минералы, или механизм, как те, что встраивают в летающие дома. Мудрецы написали о ней много статей, но в деревне никто не держал научных книг. А Луна… Чем бы она ни была, сейчас она сделала Рау подарок, и он поблагодарил её.

А потом вытащил светящуюся луковицу и вступил в чащеру. Когда знаешь, зачем идёшь, легче быть смелым, но при хорошем боевом настрое и неизвестность не страшит. Рау не знал, что задумал коварный Лес, и шёл туда не по своей воле, но сломленным себя уже не ощущал. Луноцвет в его руке сиял, словно маленькая Луна — даже в названии было что-то символичное. Рау держал его в левой руке, а в правую взял привычное с детства оружие — палку. Ею он отодвигал пружинистые ветви и грозил неведомым врагам, готовый при необходимости нанести сокрушающий удар.

Дорожка в чащере была та самая. Там, где Рау впервые настигло осознание свалившейся беды, на кустах не осталось ни одного колечка — шестиног постарался. «С Ше будет всё хорошо, — мысленно повторял Рау, как заклинание, — о нём позаботятся».

Чащера была обитаема, в ней раздавались голоса птиц, горностаев и грызунов, и из кустов то и дело поблёскивали отражённым светом мелкие глазки-бусинки. Но когда невдалеке перед ним сверкнула пара глаз покрупнее, Рау остановился. Короткая вспышка страха заставила его сжать палку покрепче, а странные глаза моргнули и исчезли.

Теперь нужно было выждать, и Рау простоял несколько минут, подняв луноцвет над головой. Глаза людей и эльфов отражают свет красным, а эти светились зелёным, значит — зверь, но общий хор мохнатой и пернатой мелочи не умолкал, и Рау, решив, что это не хищник, двинулся дальше, стараясь погромче наступать на сухие ветки. Прятать светильник не имело смысла: опасен зверь или нет, лучше увидеть его заранее. Отражённый свет выдаст, где бы животное ни пряталось.

Вдруг справа послышалось урчанье, и он посветил под кустарник. На него уставились два круглых зелёных глаза, а секунду спустя он разглядел длинную узкую морду землеройщика, пожирателя мёртвых тел. Это был самый безобидный хищник, никогда ни на кого не нападающий. Его добыча всегда ждала его сама.

— Тьфу ты, дрын, — с облегчением выругался Рау. — Ох и напугал ты меня.

Хищник не ответил и вернулся к своему занятию. Рау и не ждал ответа — землеройщики немы. Не самая счастливая встреча, что и говорить, но всяко лучше, чем змей или многозуб. Многие недолюбливали землеройщиков, считая, что увидеть такого зверя — дурное предзнаменование, но Рау относился к этим созданиям спокойно: должен же кто-то выполнять грязную работу. А до суеверий ему вообще не было дела. Если верить всем приметам, то шагу ступить нельзя будет! И Рау с палкой наперевес зашагал дальше.

Коридор в густом сплетённом кустарнике закончился, и впереди забрезжил свет. Вот и поляна, где они с Мегаро четыре дня назад расстались. Рау вновь почувствовал ярость и с размаху сбил палкой высокий травяной стебель, представляя себе, что это Мегаро.

— Ничего, доберусь ещё до тебя, — тихо процедил он сквозь зубы и обвёл рассеянным лучом луноцвета всю поляну, просто на всякий случай.

В траве что-то блеснуло. Металлических растений тут не водилось, они ржавели на корню без яркого света, а вокруг Чёрного Леса даже днём царили сумерки. Значит, кусок металла не мог здесь оказаться сам собой. Из любопытства Рау подошёл, посмотрел — и присвистнул: это был метательный кинжал, причём очень знакомый. Рау оглядел поляну внимательнее и только теперь увидел взрытую землю, бурые пятна на траве и прочие следы жестокой битвы.

Он очистил кинжал землёй и сунул его в сапог — клинок лёг в длинный карман на голенище как влитой. Нельзя бросать такое бесценное оружие, хотя и представить себе жутко, что оно помнит. Стараясь не упустить ни одной детали, Рау тщательно осмотрел поляну. Любая мелочь могла стоить ему жизни, и он поругал себя, что протянул время и не пришёл сюда днём. Даже в сумерках и то больше видно, а ночью, хоть и со светильником, много ли разглядишь?

Ближе к Лесу он заметил на траве то, что сначала принял за мелкого пушистого зверька, но, подойдя ближе, понял, что это всего лишь выдранный кусок звериной шкуры. Красной.

Рау стоял над ним и не знал, что и предположить. А потом одёрнул себя: время-то уходит! Дождаться утра и войти в Лес сонным и уставшим — хуже и быть не может, и так дотянул до последнего. Кого бы тут на поляне ни убили — а он был уверен, что именно убили, — это не его дело. Что мог, он узнал.

Он спрятал палку за спину и ушёл в темноту.

Издалека, издалека,

Придёт щемящая тоска

И в одночасье отберёт

Желанье продолжать полёт.

Как эта пропасть глубока!

Мне остаётся только миг.

И, словно в чашечке цветка,

Передо мной открылся мир.

Рау летать не умел. Он даже не догадывался, о чём этот куплет, пока его самого не накрыло Зовом. Интересно, а каково настоящим эльфам, которых Зов застаёт в полёте? Видать, несладко. Песни на пустом месте не возникают, значит, эльфов это проклятие тоже не обошло стороной.

Он шёл очень осторожно, время от времени делая остановку и прислушиваясь. Лес оказался совсем не таким, каким он рисовал его себе в воображении: деревья росли редко, сплетаясь широкими кронами, а сухая хвоя устилала землю как ковёр, скрадывающий звуки шагов. Ни густолесья, ни бурелома, ни травяного покрова не было, лишь низкорослые кустарники с крупными серыми листьями изредка оживляли этот мрачный пейзаж, похожий больше на пещеру, чем на лес. В сиянии луноцвета их листва казалась белой. Рау спрятал на минутку луковицу в карман и оказался в полной темноте.

— Нет, уж лучше со светом, — буркнул он себе под нос и достал луковицу.

Собственный голос прозвучал непривычно глухо, как из бочки. Здесь не было холодно, против ожидания, но не было и душно. Терпкий аромат смолы, разлитый в воздухе, смешался с запахом грибов, и это совершенно не вязалось со зловещим мраком и бесконечной колоннадой стволов, необычайно толстых и корявых, с закрученными ветвями и выпирающими корнями. То, что деревья хвойные, Рау уже понял, тут и дурак бы разобрался, а вот какой именно породы, не знал. Никогда он не видел, чтобы растения достигали такого размера.

Невозможно ночью в Чёрном Лесу чувствовать себя легко и свободно. В темноте живёт страх, он в ней единовластный хозяин, а бестелесные чёрные тени — его прислужники. Они умеют наступать на сухие веточки, с тихим треском ломая их, умеют разговаривать на грани слышимости, но так, что ни одного слова не разберёшь, могут ненароком прикоснуться ледяной рукой, и это касание будет подобно дуновению ветерка. Они слабы и сами не могут напасть… Но могут привести того, кто силён.

Рау бесцельно продвигался в глубь Леса, и его боевой настрой постепенно таял. Дважды ему чудилось движение за стволами, и он останавливался, светя луноцветом и внимательно вглядываясь в черноту. У обитателей Леса, если они тут водились, он со своим фонарём был как на ладони, и уверенности это не придавало, но без фонаря ему бы оставалось лишь натыкаться на деревья — или на местных хищников, уж как повезёт.

Лес пугал его. Ему хотелось бежать сломя голову куда угодно, лишь бы выбраться из этого места, но паника означала смерть. Он остановился возле массивного ствола и приложил ладонь к древесной коре, изрытой глубокими бороздами.

— Здравствуй, Лес.

Определённо что-то здесь гасило звуки — он почти не услышал своего голоса. Посветил наверх, но ничего не увидел, кроме густой хвои, а потом поставил рюкзак, повернулся к дереву спиной и прислонился. Палка мешала. Любой ценой нужно было успокоиться, и он вынул из сапога трофейный кинжал: ничто так не помогает от страха, как изящный кусок стали в руке. Рау глубоко вздохнул и сделал несколько движений кинжалом, рукоять которого очень удобно лежала в ладони. Это был нежданный подарок и горькое утешение. Что же там произошло на поляне? Рау принялся в очередной раз сопоставлять все странные события, произошедшие с ним за последние несколько дней.

Мегаро плюс монета — раз. Жуткая белая женщина — кстати, кто или, быть может, что такое это было? — два. Погребальные костры... Дровяная повозка тяжело гружёная, да и на лесоповале оставлены работники. Значит, костров несколько — три. И четыре — бой Мегаро на поляне у входа в Лес. Жив или нет проклятый дворянин, неясно, а вот медведю точно конец. Какая между всем этим связь? Думай, Рау, думай, лопоухий, думай, эльф на четвертушку — если ничего не надумаешь, то будешь следующим.

Его мысли прервал негромкий, словно оселком осторожно провели по лезвию, звук за деревьями, и он окаменел, даже перестал дышать. По затылку пробежал озноб, а лоб покрылся холодным потом. Пересилив сковавший тело страх, Рау прицепил светильник за листву к древесной коре, перекинул кинжал в левую руку и выхватил палку. Не зная, откуда ждать опасности, он покрутил головой, стараясь уловить малейший звук. Скользящий шорох повторился вновь, теперь уже значительно ближе и громче. Рау вжался спиной в древесный ствол.

Он не ждал от Леса ничего хорошего и был уверен, что в двух шагах от него смерть. Всё его тело напряглось, он подался вперёд, чуть согнув колени, и приготовился отразить нападение. В зловещей тишине он дважды успел перевести дыхание, прежде чем перед ним мелькнуло что-то белое, похожее на стрелу — оно перелетело с одного дерева на другое.

Теперь он знал, откуда нападут. Мгновение, тихий шорох — и прямо ему в лицо бросился клубок металлических щупалец. Метнувшись в сторону, Рау ушёл от атаки. Время остановилось. Он сам не понял, как оказался в десяти шагах от своего рюкзака. Луноцвет немного слепил глаза, но Рау хорошо видел, как от ствола оторвалось крестообразное гибкое тело с утолщением посередине и бесшумно упало на землю — словно ожила картинка из Ликеттиной книжки, а в памяти всплыло простое название: крестовик.

Рау попятился, выставив вперёд палку. О том, чтобы убежать, он даже не думал, столкновение было неизбежным. Живым это место покинет кто-то один. Он лихорадочно вспоминал, ядовиты крестовики или нет — книжку читал давно и для развлечения, не знал ведь, что пригодится! А к нему с кажущейся неторопливостью и неуклюжестью приближалось нечто, похожее на четырёх змей, связанных хвостами. Или на белого четырёхлапого паука.

У крестовиков две когтистые лапы, хвост с железным крючком и голова на длинной шее, колючая и пучеглазая, и это всё перекатывалось, опираясь попеременно на лапы, хвост и морду диковинным способом: задняя «нога» задиралась вверх и вперёд, проходила над телом и оказывалась впереди. Крестовик как бы раз за разом выворачивался, надвигаясь на жертву. Каждая конечность была длиной с локоть, но малый размер чудовища не вводил Рау в заблуждение. Даже обычная водяная змея способна задушить человека, а крестовик с его когтями и зубами необычайно силён. Рау облизнул пересохшие губы и сказал:

— Остановись. Давай поговорим. Я не ищу добычи в твоём лесу. Слышишь меня?

Хищник не отреагировал никак. «Он глухой. Крестовикам не нужен слух», — догадался Рау, набрал воздуха и сжал палку покрепче. До следующей атаки оставалось меньше секунды. Всё внимание было сосредоточено на кончике деревянного меча. Сейчас крестовик прыгнет. Нужно сбить его в прыжке…

И крестовик прыгнул. Размаха не хватило, и Рау, вместо того, чтобы сбить хищника, подставил ему палку, которую тот сразу же оплёл и быстро пополз по ней вверх, подбираясь к руке. Рау молниеносно раскрутил палку и с боевым криком обрушил её вместе с крестовиком на землю, присев на одно колено, но крестовику это было нипочём. Скользкому зверю хватило секунды, чтобы вывернуться из-под палки и вцепиться Рау в левую руку.

Кинжал выпал. Рау схватил его правой и резанул хищника по шее, но лишь потерял время — стальная чешуя надёжно защищала лесную тварь. Дикая боль пришла с запозданием, острые когти словно прошили руку насквозь, и он с криком: «Чёрт!» поддел крестовика остриём под середину. Лезвие вошло.

Он крутанул кинжал, зверь отчаянно зашипел, и хватка ослабла. Скорчившись на земле, Рау бросил кинжал и попытался отцепить от себя крестовика, придавив ногой к земле его хвост и ухватив свободной рукой за шею. Зверь агонизировал, он крутился и извивался со страшной силой, и Рау с трудом его удерживал. Когда чешуйчатые лапы всё-таки соскользнули с израненной левой руки, Рау наступил на крестовика и правой рванул его за шею что есть мочи. Миг — и всё было кончено.

«Сейчас приползут другие крестовики!» — подумал Рау, и первым побуждением было взять вещи и бежать, но по кровавому следу его нашли бы ещё быстрее, и он вернулся к дереву, чтобы обработать раны. Кривясь от боли, закатал рукав и обнаружил, что опасных повреждений нет, только порезы кожи — но, увы, глубокие и очень болезненные. Он надеялся, что когтистое чудовище было неядовитым.

Пострадало только предплечье и кисть — на тыльной стороне ладони чёртов крестовик ухитрился проткнуть вену, и тёмная кровь лилась потоком. Уже образовалась шишка. Пошевелить рукой было невозможно. Впрочем, Рау ещё легко отделался — не промахнись тварь в первом прыжке, он мог бы остаться без глаз или, чего доброго, лежал бы теперь на этом самом месте с разорванным горлом. Кинжал Мегаро спас ему жизнь. Надо будет поблагодарить при случае. Как ни крути, а тонкие растительные лезвия легко ломаются и в бою непригодны, в отличие от кованых.

Раскопав на дне рюкзака мешочек с лекарствами, Рау смазал раны хвойной настойкой — ругался он при этом страшными словами — потом обмотал полотняным бинтом и завязал покрепче, держа второй конец ткани в зубах. Кровь остановилась. Отлично. На ближайшие пять дней одной руки, считай, нет. Как боевая единица он теперь ничего не значит. Добро пожаловать в Чёрный Лес…

— Ну что я за дурак, — посетовал он вслух, — вина надо было взять. Его не только пить можно, им же ещё и раны поливают. В два счёта зажило бы. Знал ведь, куда иду!

Да, вино ему пригодилось бы — белое, перестоявшее, крепкое, которое пьют одни старики. Такое вино дают даже больным детям и животным, дедушка однажды поил приболевшего шестинога белым вином, и тот быстро встал на ноги. Рау прерывисто вздохнул. Чтобы не думать о Ше, взял светильник и пошёл изучать мёртвого хищника.

Он внимательно осмотрел располовиненную тварь и окончательно убедился, что ему повезло. Совершенно глухое создание, которое невозможно заговорить, почти неуязвимое. Единственное место, которое можно пробить оружием — брюхо, да и не всяким оружием. Хорош был бы Рау без кинжала! Из крестовика вытекала синеватая мутная жидкость. Круглые глазищи навыкате подёрнулись плёнкой, но по-прежнему отражали свет из-под защитных наростов. А когти-то какие! По три когтя на каждой лапе, и все вымазаны в его, Рау, крови. Гад железный. Поделом ему.

Повинуясь скорее наитию, чем здравому смыслу, Рау взял широкий ножик и забросал труп хвоей, оставлять такое на виду не хотелось. Кому надо, раскопают. Потом поднял рюкзак на правое плечо, спрятал палку в чехол, взял светильник и покинул это нехорошее место.

В конце концов, всё не так уж плохо: он победил чудовище, и у него полный рюкзак еды. Но короткая схватка отобрала много сил, и скоро придётся искать ночлег. Где тут спят?

У него была мысль вернуться на опушку, найти вина для обработки ран, выспаться и вообще переждать… Что переждать? Он сам не знал, но, вспомнив чавкающего землеройщика и обезображенную поляну, передумал. Неизвестно, где опаснее, к тому же обратный путь будет слишком долгим. Значит, предстоит первая ночёвка бок о бок с крестовиками. И другими милыми зверушками, о которых написано в страшных книгах.

Лес менялся. Рау заметил это, когда под ногами зашуршали сухие листья. Идти стало труднее из-за густого мелкого кустарника, но зато теперь было лучше видно: тут и там росли светящиеся цветы и грибы. Если бы не усталость и боль в руке, Рау оценил бы мрачную красоту здешней природы. Среди хвойных деревьев начали появляться лиственные, чьи толстые ветви спускались до земли.

Последнее обстоятельство было весьма кстати, Рау уже час думал и гадал, как будет взбираться наверх с одной-то рукой — а тут, глядишь, можно будет зайти как по ступенькам. Он выбрал дерево, осмотрел его со всех сторон, посветил вверх — вроде ничего опасного, и устроил привал. Сидя на низкой горизонтальной ветке, как на лавочке, он достал из рюкзака еду и фляжку. Вода заканчивалась, и если завтра он не найдёт какой-нибудь водоём, ему придётся худо.

Он не чувствовал себя голодным, и это был плохой знак. Не хватало только воспаления! Он заставил себя съесть половину янтаринки, запил водой и застегнул рюкзак. На хлеб не хотелось даже смотреть. Потом без особых усилий взобрался повыше — ему даже не пришлось воспользоваться крюком и цепью — устроился в широкой развилке, привязал рюкзак, привязал себя и закрыл глаза.

Он подумал, как ему повезло найти такое удобное дерево, словно созданное, чтобы на нём жили люди. В другое время он бы нарубил веток для ночлега, но проделать такую работу одной рукой задача невыполнимая. О том, что деревья действительно могут быть предназначены для жилья, просто хозяева их временно покинули, он подумал в следующий миг, и эта догадка заставила его вздрогнуть.

Но слишком уютно было лежать на мягкой коре, покрытой мхом, да и боль немного утихла, едва он перестал двигаться, и в следующий миг он уже глубоко спал.

Проснулся от голосов. Сердце заколотилось, и он спешно отвязал себя от дерева, но слезть и убежать не успел. Он хорошо видел в просвет между листвой, как к нему приближается группа людей с факелами, и порадовался, что забрался вчера достаточно высоко, где его, может, и не заметят. То, что ничего хорошего от этих людей ждать нельзя, было очевидно.

Они пёрли напролом сквозь кустарник и громко переругивались. Язык был понятен, но как-то по-мудрёному исковеркан. Ничего интересного они не обсуждали, всего лишь посылали проклятия друг другу. Всего Рау насчитал шесть мужиков, очень злобных и, судя по нетвёрдой походке, пьяных. Двое из них принадлежали к горной народности — у них росла борода. Факелы были не у всех, но у каждого имелся в руке длинный широкий меч, которым они обрубали ветви на своём пути.

Приглядевшись, Рау опешил: два мужика несли на отёсанной ветке животное, примотанное за лапы. Зверь был не очень крупный, неизвестного Рау вида и явно мёртвый — на его белой шерсти темнели кровавые пятна, и длинная голова болталась из стороны в сторону. Картина была мерзкой, и Рау подумал, что эти шестеро могли бы и человека так же убить и привязать к деревяшке. Но зачем им понадобился мёртвый зверь, почему они не бросили его дожидаться землеройщика, а потащили с собой? Вот ещё загадка.

Они прошли прямо под ним, и Рау на несколько секунд перестал дышать. Замыкающий остановился и задрал голову, и Рау уже готов был попрощаться с жизнью, но тот буркнул что-то себе под нос и побежал догонять товарищей. «Заметил! — в отчаянии подумал Рау и вытащил из сапога кинжал. — Сейчас приведёт остальных». Но пьяная группа уходила всё дальше и постепенно скрылась из виду.

Вот теперь надо было удирать. Рау не знал, сколько прошло времени, ведь в Чёрном Лесу всегда темно, но он выспался и даже успел проголодаться. Потратив на перекус несколько минут и допив последнюю воду, он слез с дерева и пошёл в сторону, противоположную той, куда удалилась нехорошая компания.

Вскоре он набрёл на узкую тропинку, протоптанную кем угодно, только не людьми, и пошёл быстрее. Мимо него что-то пролетело. Он шарахнулся, но это оказалась обычная сова. «Значит, в Лесу есть не только чудовища», — отметил Рау. Тоска по родным снова навалилась на него, и никаких сил не было её прогнать. Он вспоминал Зетту, с которой так неуклюже расстался, и своё скупое прощальное письмо. Не те слова нужно было оставить близким людям, не те! Но уже ничего не изменишь.

А тут ещё рука опять разболелась, и он со страшной силой захотел убить проклятого аристократа, виновного во всех его бедах. Найти и убить — его же оружием! Если тот, конечно, ещё жив.

Птиц становилось всё больше, потянуло речной свежестью, и тропинка повела вниз. Лиственные деревья вновь уступили место хвойным. Светящихся растений было столько, что Рау спрятал луноцвет в рюкзак до лучших, то есть, худших времён. Мелкие, словно капли росы, цветы жемчужной россыпью покрывали землю, а с разлапистых деревьев свисали клочья голубоватого лишайника. Красиво… И страшно.

Рау спускался всё ниже по крутому склону. Повеяло прохладой. Впереди послышался плеск воды, и он насторожённо замер, потом продвинулся ещё на несколько шагов, и его глазам предстало великолепное зрелище.

Маленькое, но удивительно красивое лесное озеро располагалось в низине, и над ним нависали косматые деревья. Зеркальная гладь отражала мириады сверкающих точек, а над ней светили звёзды и Луна. Рау так обрадовался, увидев небо, что позабыл о боли. И воды теперь вдоволь! Крупная рыба выпрыгнула из озерка и с шумным всплеском упала обратно.

Рау сел на камень у самого берега и набрал полную фляжку, напился, снова набрал, потом снял сапоги и погрузил уставшие ноги в холодную воду. Нужно было привести себя в порядок и перемотать руку.

Луна медленно сместилась к одной из четвертей неба, но он не смог определить, к какой именно: минералов с собой не взял, а здесь они не водились. По его расчётам, сейчас должен был быть день, но кто его знает, этот Чёрный Лес — может, тут время течёт по-другому. Рау перевязал свои раны и сжёг старые бинты, а теперь просто сидел, прислонившись к сухому пню, смотрел на играющую рыбу и отдыхал от боли.

Внезапно его внимание привлёк яркий жёлтый блеск у кромки воды. Всё, что здесь светилось, было белым или синим, и Рау подался вперёд, чтобы разглядеть диковину, но тут же отшатнулся — это была монета. Точно такая же, какую подсунул ему Мегаро, круглая золотая монета, сияющая в лунном свете. Кусок золота, ломающий жизнь людям, прикоснувшимся к нему.

— Теперь всё равно, — сказал сам себе Рау и протянул руку, желая забросить монету поглубже в озеро, но неожиданно для себя взял её. Он смотрел на этот кружок из жёлтого металла и думал о своём враге: где его искать, чтобы отомстить, и хватит ли сил, и не успел ли уже кто-нибудь расправиться с аристократом. — Где ты, Мегаро? — прошептал Рау.

И, словно в ответ ему, подул сильный ветер.

Рау видел, как волна ветра приближается, качая верхушки деревьев, и ползёт к нему с нарастающим гулом. Всколыхнулись белые чашечки цветов, по воде прошла рябь, и в лицо ему ударил холодный воздух. Ветер обрёл силу, и Рау пошатнулся, вставая. Порывом сбило капюшон и растрепало волосы. Он видел, как на противоположном берегу от сухого дерева отломилась ветка и плюхнулась в озеро, подняв брызги.

Тени резко описали круг и растаяли, и низину окутала темнота: Луна ушла. «Пора и мне уходить отсюда», — подумал Рау. Монету хотел бросить, но всё же положил в карман, как когда-то клал обычные деньги, вырученные за урожай. Почему-то не хотелось с ней расставаться, и он не стал себя пересиливать. Сейчас важно всё, а значит, нужно доверять своим ощущениям.

Нацепил рюкзак, прикрутил луноцвет к лямке на плече и, опираясь на палку, вышел по тропинке наверх. Куда идти, он с самого начала не знал, поэтому выбрал, где меньше всего зарослей, и не спеша зашагал прочь от озера. От движения рука опять заныла, и он уже подумывал, не остановиться ли, чтобы сделать из бинта перевязь, но вдруг его сковал беспричинный страх, и он остановился.

Что-то не пускало его дальше. И ведь не было повода для тревоги, в Лесу стояла тишина, даже ветер унялся. Перед Рау простиралось редколесье — ни кустарника, ни бурелома, идти можно было не глядя под ноги, но всё его существо противилось малейшему шагу в эту сторону. Предчувствие скорой беды гнало его обратно к озеру.

— Дрынов Лес, — буркнул он и развернулся. Ноги сами принесли его в низину, и тут беспокойства след простыл. На берегу, покрытом светящимися точками, было уютно, как дома, и впервые за всё время пребывания в Чёрном Лесу он почувствовал себя сильным и уверенным. Откуда явилась эта незримая поддержка? А может, это очередное наваждение, и именно озеро таит в себе смертельную опасность? Но выбора не было. Он сел на уже знакомое место возле пня и в задумчивости вынул из рюкзака плод янтарного дерева: уж если отдых затянулся, то можно лишний раз и перекусить.

Еда показалась ему невероятно вкусной, а вода — сладкой, как вино, и он уверил себя, что это голод заставил его вернуться, а никакое не предчувствие. Так даже к лучшему, нужно набраться сил перед дорогой: кто знает, что там дальше? Он бросал рыбам хлебные крошки и рассеянно скользил взглядом по искрящейся поверхности воды, а в голову ему лезли мысли одна глупее другой.

А что будет, если на берегу шалаш построить? Раз в неделю выбираться на опушку за едой и жить тут потихоньку, а по ночам смотреть на играющих рыбин. Сюда, наверно, даже крестовики не полезут — они воды боятся, если книжка не врёт. Рау закрыл глаза и помотал головой, прогоняя непрошеную фантазию. Если бы всё было так просто, здесь уже выросли бы целые города. Не будет ему жизни в шалаше, Лес непременно возьмёт его в оборот. Уже взял. Спасибо за эту нечаянную передышку, но придётся продолжить свой путь навстречу судьбе.

Теперь он выбрал другое направление и полез сквозь кусты, ломая ветки и беззвучно ругаясь. Когда и в этот раз на него напала тревога, он заподозрил неладное. Стараясь не поддаваться неведомому ужасу, он заставил себя пройти ещё хоть немного, но его охватила сильная дрожь, и это уже нельзя было свалить на голод или утомление: он был сыт и хорошо отдохнул. Тени ветвей двигались вместе с ним, за каждым кустом ему мерещились хищники, а в треске щепок под ногами слышалось клацанье зубов, и Рау снова ощутил себя загнанным в ловушку, как пару дней назад, когда его настиг Зов. Это было невыносимо.

В игру вступила иная сила, тёмная и древняя, и он понял, что проиграл. Пришлось снова вернуться, и чем ближе он подходил к лесному озерку, тем слабее становился страх. Лес словно глумился над ним.

— Я что, всю жизнь должен тут просидеть? — раздражённо спросил Рау неизвестно у кого, и ответом ему было дуновение ветерка.

Через час он попытался ещё раз, и вновь безуспешно. Потом его охватило безразличие. Спать не хотелось, и он сидел у подножия дерева на самом верху склона, глядя в одну точку, и вспоминал свою жизнь.

Когда из глубины Леса раздалось низкое рычание, он очнулся от раздумий и осторожно поднялся, спрятав луноцвет в карман. Нож или палка? Рука-то одна. Он остановил выбор на ноже. Влезть на дерево не представлялось возможным, стволы были гладкие, а ветви высоко. Есть ещё озеро, в случае крайней опасности можно попытаться уплыть, но неизвестно, какие твари живут на глубине. Он замер в ожидании.

Что-то крупное и тяжёлое шло сюда, не скрываясь, и с присвистом нюхало воздух. Хищник. С каждой секундой Рау убеждался, что животное его чует и пришло именно за ним. В кармане рюкзака лежало кресало, и Рау решил было напугать незваного гостя огнём, но побоялся устроить пожар. Здесь всё покрывала сухая хвоя, которая вспыхнула бы в мгновение ока, не оставляя шансов ни зверю, ни ему самому.

Нет, с огнём лучше повременить. Ведь есть луноцвет! Если вытащить луковицу и направить хищнику в глаза, он испугается. Может быть… И, не дожидаясь, пока зверь уткнётся в него носом, Рау выхватил светильник. Из-за деревьев на него уставилась ослепительно яркая зелёная точка. Один глаз.

Рау почувствовал, как его сковывает ужас. Он понял, что не справится с этим противником. Про одноглазого гиганта грохона, у которого справа три лапы, а слева две и ещё ядовитый шип, он тоже в своё время читал, и так живо и подробно было написано, что он долго потом на ночь клал рядом с собой луковицу луноцвета, лишь бы не спать в темноте.

Мудрец, таким живым и образным пером описавший чудовище, утверждал, что при ходьбе грохон опирается также и на голову, и пусть на ней нет глаз и ушей, зато имеется челюсть с огромными зубами. Единственный глаз животного находится на высоком костяном горбу посередине спины и способен контролировать всё вокруг, без мёртвых зон и слепых пятен. Автор книги также не забыл указать, что по легенде этот глаз обладает силой завораживать жертву, а запах крови грохоны чуют на огромном расстоянии, и горе имеющему кровоточащие раны и забредшему в Чёрный Лес.

Глаз приближался, и сухие ветки под лапищами зверя трещали всё громче. Убегать к воде было уже поздно, и Рау вдруг ощутил дыхание смерти. Что с оружием, что без оружия, разницы никакой. Кинжал такой громаде не страшнее щепки, цепь хороша только в драке с людьми, а от деревянной палки пользы чуть.

Рау отшагнул назад и выронил светильник. Он с ужасающей ясностью осознал, что сейчас всё закончится для него. Теперь он — корм. Гигантский хищник сожрёт его через несколько секунд. Рау представил себе, как грохон будет рвать его зубами, на него накатила волна дурноты, и кинжал выскользнул на землю. Вот, значит, для чего Лес призывает людей — чтобы кормить своих чудовищ. Ах, как неудобно упал луноцвет, слепит глаза… Механически, почти не чувствуя своего тела, Рау вытащил из-за спины палку и взял наизготовку, отчего левую руку прострелила боль и на бинтах появилось тёмное пятнышко. Мысли исчезли. Предстоял последний бой.

Чудовище остановилось в нескольких шагах, и он перевёл дыхание. Ему показалось странным, что глаз находится довольно низко — на высоте человеческого роста, а ведь грохоны, по слухам, очень велики. А в следующий миг рядом с зелёным огоньком загорелись два красных, и прозвучал низкий, раскатистый голос:

— Ну, наконец-то ты на месте.

И, не успел он опомниться, как из темноты вышли двое: человек и медведь. Медведь был одноглазым. Рау поставил палку и опёрся на неё как на клюку. Страх перед неизбежной гибелью отступил и унёс с собой все силы, и Рау, исподлобья поглядывая на заклятого врага, не мог произнести ни слова, а в голове маячила одна мысль: это не гигантский хищник. Это всего лишь Мегаро, старый злыдень со своей скотиной, пусть и потрёпанной. Ну и чёрт с ним — главное, что не придётся сейчас помирать.

Сколько раз он мечтал об этой встрече, как он всадит этому Мегаро нож в сердце, или размозжит ему башку палкой, или сам погибнет в честном поединке, раз уж всё равно жизнь потеряла смысл, — но вышло не так. Во-первых, куда-то пропала злость — Рау надеялся, что временно, — а во-вторых, какой он сейчас боец? Да ещё против такого силача. Мегаро был высокий и мощный, разве что не толстяк, такого только медведь и выдержит. Нет, нападать на него с больной рукой — только позориться.

А дворянин спокойно подобрал свой кинжал и спрятал в ножны на сапоге, потом поднял луноцвет и прошёл мимо Рау вниз по уклону, бросив ему:

— Идём к берегу.

— Пошёл ты к чёрту, — едва слышно ответил Рау, спрятал палку и на ватных ногах вернулся к своему рюкзаку. Поклажа отчего-то стала невероятно тяжёлой, и он с трудом взвалил её на плечи. — Луноцвет отдай. Не твой, — чуть громче сказал он Мегаро в спину.

Тот остановился и, не оборачиваясь, спросил:

— Куда собрался?

— Не твоё дело.

— И далеко ты один уйдёшь?

— Если бы не ты, меня бы тут вообще не было, — с обидой сказал Рау. К нему подошёл медведь и начал обнюхивать, и он ладонью отпихнул мохнатую одноглазую морду, но медведь упрямо лез к рюкзаку, почуяв съестное, и Рау на него заворчал: — Да убери ты свою мокрую нюхалку!

Мегаро обернулся, окриком отозвал животное и сдержанно обратился к Рау:

— Я же сказал: мне нужен помощник. И им станешь ты.

— Да я лучше в Лесу сдохну.

— Уверен?

Вместо ответа Рау направился вверх по тропинке, но шаги его становились всё медленнее и медленнее. Проклятый аристократ был прав — одному, да ещё и раненному, тут не выжить. И без светильника… Он споткнулся в темноте о корень и полетел на землю, помянув чёрта.

— Я что, бегать за тобой буду? — донеслось из низины.

И Рау сдался. «Уж лучше быть помощником аристократа, чем обедом для чудовищ, — решил он, — а разобраться с этим наглецом можно и после, когда заживёт рука». После всего, с чем он столкнулся в Чёрном Лесу, Мегаро казался не самым большим злом, и Рау начал спускаться к озеру.

Дворянин уже разжёг костёр, восседая на его месте возле сухого пня. Медведь пристроился рядом и щурился единственным глазом на огонь. На месте второго темнела заживающая рана. Рау свалил рюкзак на траву и сел рядом, не глядя на Мегаро.

— Если бы ты не выбросил монету, я бы тебя сразу нашёл, — жёстко сказал дворянин. — И ты не ходил бы сейчас в бинтах. Открывай рюкзак, поделим еду поровну.

Препираться было бы глупо, и Рау молча дёрнул застёжку рюкзака. Мегаро беззастенчиво стал перекладывать плоды хлебного и янтарного дерева в свою котомку, сунув одну булку голодному медведю. Животное довольно заурчало.

— С кем пообщался? — спросил Мегаро.

— С крестовиком, — нехотя ответил Рау. У него не было никакого желания поддерживать беседу, но гордо молчать означало бы выставить себя посмешищем.

— Ого! — Мегаро присвистнул и уставился на него. — Сколько времени прошло?

— Сутки.

— Странно, что ты ещё жив. Их укус убивает человека за несколько часов. И вас, лопоухих, это тоже касается.

— А он меня не кусал. Когтями работал.

— Очень странно. Значит, так: сейчас привал. А завтра пойдём дальше. Хотя здесь не бывает завтра…

Он вынул из сапожных ножен тот самый кинжал, которым Рау убил крестовика, обжёг лезвие на огне и разрезал вдоль один хлебный плод и одну янтаринку, разложил еду на широких бархатных листьях с прибрежного кустарника, затем взял из котомки металлический побег стрелолиста, насадил на него оба хлебца, нахлобучил на них половинки сыра и сунул в огонь. За пару минут хлеб подрумянился, а янтарный сыр начал растекаться. Потянуло сногсшибательным ароматом горячей еды, и Рау вспомнил дом. Мама частенько жарила сыр на хлебе, но всегда в сковородке, а чтоб готовили вот так, на костре, он видел впервые. Медведь зашевелился и вытянул вперёд морду, но в этот раз ему ничего не обломилось.

Мегаро обернул серым листком жареный хлебец, сдёрнул его с прута и протянул Рау, но тот лишь покачал головой.

— Не хочешь со мной хлеб ломать? — усмехнулся Мегаро. — Ну-ну, мне больше достанется.

Рау не сказал ни слова. По правде, ему совершенно не хотелось есть: после пережитого кошмара его до сих пор мутило, и, чтобы отвлечься, он достал из кармана монету и начал её рассматривать. При свете огня она блестела ярче, чем под Луной. Он повертел её, играя бликами. С цифрой «единица» с одной стороны и совершенно гладкая с другой, монета казалась безобидным украшением, но сколько зла таилось в этой маленькой вещи! Охваченный внезапным порывом, он размахнулся, чтобы закинуть её на глубину, но Мегаро с набитым ртом пробурчал:

— Положи обратно.

Рау с ненавистью глянул на него, но повиновался. А аристократ не спеша доел оба хлебца, отломил сухую соломинку и, ковыряясь в зубах, назидательно сказал:

— Монета должна быть при тебе. Достаточно я уже за тобой гонялся по всему Лесу, — и, отвечая на немой вопрос своего спутника, пояснил: — По ней я вижу, где ты находишься. Обычно люди используют этот трюк, чтобы не терять друг друга в чаще. Как оно работает, не спрашивай. Всем управляет Лес.

Рау ошарашенно взглянул на золотой кружок у себя на ладони.

— Так значит…

— Значит, не надо было выбрасывать первую. Не было бы ни крестовика, ни блуждания впотьмах. Удивительно, что ты вообще жив.

— Мог бы сказать.

— Я пытался. Но ты и слушать не стал — удрал как шальной.

— Так значит, если бы я не нашёл здесь монету…

— Нашёл бы. Я её положил на самое видное место.

— Ты?! Ничего себе. А откуда ты знал, что я выйду к озеру?

— Не знал. Я их штук сорок раскидал по всей округе. Всё, спать. Руку перевязывать надо? — Рау помотал головой, и Мегаро удовлетворённо кивнул. — Вот и хорошо, меньше мороки. Один чёрт, на вас всё заживает как на землеройщиках… — Он снял стальную цепь с пояса, скатал из жёсткой травы подобие подушки, завернулся в плащ и улёгся, обмотав вокруг запястья ремень котомки.

С минуту Рау сверлил взглядом его спину, думая разное, потом махнул здоровой рукой и тоже начал устраиваться на ночлег, но сначала кое-как застирал рукав куртки. Стальные когти крестовика изорвали ткань в бахрому, но сил заниматься ремонтом сегодня уже не осталось. Он бросил куртку сушиться на развесистый куст и завернулся в своё покрывало, вместо подушки приспособив мешок с одеждой и положив перед собой боевую цепь. После ранения спать можно было только на правом боку. Да, высокомерный дворянин был в чём-то прав, но поди догадайся, что у монет не одно свойство, а несколько. Тогда на опушке ему, простому деревенскому парню, хотелось поскорее отделаться от назойливого чужака, и кто мог подумать, что всё выйдет вот так!

Костёр догорал. У самой воды красной горой возвышался спящий медведь, и только тут Рау заметил, что у того нет хвоста, а торчит лишь обрубок. Теперь понятно, откуда взялся кусок шерсти на вытоптанной поляне. Никто, стало быть, не умер. Разгорелось любопытство, но спросить, с кем дрались, он не решился.

Плеснула играющая рыба. Чуть заметный ветерок дохнул ему в лицо речным запахом. Эльфийское покрывало согрело его, и боль почти прошла. С удивлением он отметил, что едва ли не рад такому раскладу. Конечно, Мегаро — последний человек, которого он хотел бы видеть, но уж лучше он, чем полное одиночество. За несколько дней своего путешествия Рау успел так стосковаться по людям, что хоть медведем вой. И наконец что-то начало проясняться!

Он ещё некоторое время глядел, как колышутся светящиеся венчики мелких цветов, потом его сморила дремота. И вновь перед ним был опасный путь во мраке, шуршали под ногами опавшие листья и сверкали из зарослей зелёные глаза, а белая луковица луноцвета светила всё слабее и слабее. Со всех сторон к нему, шипя и щёлкая зубами, подползали крестовики, змеи и другие ядовитые твари, а он не мог от них даже отбиться, потому что единственной свободной рукой держал светильник.

Внезапно сделалось тихо-тихо, а потом из лесных дебрей раздался оглушительный треск, словно кто-то ломает деревья. Луноцвет совсем погас, и Рау оказался в кромешной тьме. Исполинских размеров хищник надвигался на него прямо сквозь чащу, кроша стволы, как тростинки, но убежать Рау не мог, потому что ноги словно приросли к земле. Он почувствовал, как над ним нависает что-то огромное, и попытался выхватить палку, но не успел…

Он сел и отёр пот со лба. Судя по горящему костру, не прошло и нескольких минут. Медведь испуганно смотрел на него единственным глазом, а Мегаро искал что-то в своей походной сумке. Выудив оттуда небольшую металлическую бутыль наподобие винной, он подошёл к Рау, свинтил крышку и протянул бутыль ему, велев отпить пару глотков.

— Для чего это? — недоверчиво спросил Рау.

— Для того, чтобы я спокойно спал, — ответил Мегаро, — и не вскакивал от твоих криков.

Рау выпил немного и узнал горький вкус настоя из сонных зёрен, которым бабушка, бывало, утихомиривала дедушку, перебравшего вина. Лекарство известное и проверенное.

— Меня выбило из сна, — попытался оправдаться он, возвращая бутыль. Ему было стыдно.

— Это Лес разговаривает с тобой, — загадочно ответил Мегаро, закрутил крышку и вернулся на свою лежанку.

Медведь положил голову на лапы и шумно вздохнул. У Рау зазвенело в ушах, голова закружилась, и он свернулся калачиком, закрыв глаза. Через минуту он уже спал, и никакие сновидения больше его не беспокоили. По крайней мере, сегодня.

Его разбудил запах еды. Неизвестно, сколько времени прошло — должно быть, немало, потому что Мегаро съязвил:

— Я думал, ты вообще не проснёшься.

Он сидел перед костром и снова поджаривал хлебцы. Его волосы были мокрыми, и Рау с опаской покосился на водоём: неужто Мегаро осмелился тут купаться? Ведь страшно подумать, что может скрываться на дне! Хотя этому пройдохе, наверно, любая тварь нипочём. Медведя нигде не было. По небу плавно летали звёзды, и Рау в очередной раз отметил, что над Лесом они никогда не опускаются так низко, как над равниной. Отсюда они казались мелкими чёрточками.

Собрав рюкзак и опоясавшись цепью, он наполнил фляжку водой. Есть хотелось ужасно.

— Держи, — сказал Мегаро и подал ему жареный хлебец, и Рау не стал отказываться.

— А где медведь?

— Ушёл искать грибы. Нам предстоит опасная вылазка, и он будет дожидаться здесь. Он не эльф, его раны заживают долго.

Не было никакой возможности определить, какое сейчас время суток. Над краем Леса показалась Луна, уже слегка изогнутая, и Рау почувствовал, как ему недостаёт дневного света. Зелёные равнины теперь казались сном.

После завтрака Мегаро загнал его в озеро со словами:

— Ты должен быть всегда чистым, чтобы лесные твари тебя не учуяли. — На лице Рау, видимо, отразилось такое смятение, что Мегаро снизошёл до объяснений: — Эта низина — одно из самых безопасных мест в Лесу. Тут нет ни яда, ни хищников. Ну, иди! Рука твоя, наверно, уже зажила.

Рау разделся, размотал бинты и полез в холодную воду, стараясь не мочить руку, которая ничуть не зажила — разве что перестала кровить. Светящаяся пучеглазая рыба выпрыгнула у него перед носом, и он хлопнул по ней ладонью. Со дна били ледяные ключи, мелкая плавучая живность тыкалась в ноги, а один раз мимо проплыло что-то вроде змеи, и Рау постарался поскорее закончить водные процедуры.

Позже, когда он, уже одетый и обсохший, сидел у догорающих углей и отрезал новый бинт, Мегаро глянул мельком на его руку и присвистнул:

— Крепко он тебя! Это что же сразу-то было? — он достал из котомки фляжку с перестоявшим белым вином и брызнул на его раны. Рау зашипел и зажмурился. — Думаю, до вечера не останется и следа, ваше племя живучее. Хотя забинтовать придётся, — он сам завязал бинт и проворчал: — Да, пользы от тебя сейчас… Поди, и ножа-то держать не сможешь.

— Я не навязывался, — ответил Рау. — Иди своей дорогой, а я пойду своей.

— У человека три вещи должны быть железными: ногти, оружие и слово. В отличие от эльфов. Я сказал, что ты помощник, значит, ты помощник. Будешь помогать мне собирать монеты и отбиваться от разных тварей. Назад тебе дороги нет, а в Лесу один всё равно не выживешь. Вот тебе кинжал, ты доказал, что умеешь с ним обращаться, — Мегаро вынул из сапога и протянул ему кинжал рукояткой вперёд. — Пора выходить. Иди за четыре шага от меня, ни дальше, ни ближе. Да, и забери свой луноцвет — поработаешь фонарщиком, пока в бойцы не годишься, — и вернул светильник.

Рау не стал спрашивать, нарочно дворянин оставил ему оружие на поляне или же обронил в бою, молча спрятал подарок за голенище и обмотал высохшую ботву луноцвета вокруг пуговицы на кармане куртки, чтобы руки были свободными, встряхнул волосами и стал выбираться наверх вслед за своим новым начальником. Увидев, что Мегаро направляется прямиком в ту сторону, где почти нет растений, он вспомнил, как вчера его самого буквально вытолкнул оттуда потусторонний страх, и сказал:

— Мы здесь не пройдём. Я пытался.

— Это я тебя держал, — не оборачиваясь, процедил Мегаро.

— Что?

— Если находиться в Лесу достаточно долго, он наделяет особой силой. Узнаешь.

— Мегаро, я спросить хочу…

— Будет привал — спросишь. На ходу не разговаривают, — надменно ответил аристократ.

Рау пожал плечами. На ходу, может, и не разговаривают, но сказать-то уж мог бы, куда и зачем они идут, тем более сам объявил, что вылазка опасная. Ну да ладно. Подчиняться он не привык, и единственное, что удерживало его от бунта — здравый смысл. Как ни крути, а Мегаро — сильный воин и хорошо знает Лес. Желание отомстить никуда не делось, просто временно отошло на второй план, и Рау шагал по густой хвое, стараясь не отставать. У Мегаро светильника не было, но маленький луноцвет освещал путь шагов на десять вперёд. «А может быть, этот чёрт в темноте видит, с него станется», — подумал Рау.

Молчать так молчать, но думать пока не запрещали, и он размышлял обо всём, что случилось с ним за последнее время, и прикидывал, каковы его шансы прожить хотя бы ещё один день. Расспросить аристократа было о чём. Почему крестовик не кусался? Почему лесные люди носят с собой мёртвых животных? И вообще, как можно удерживать человека в озёрной низине пять часов подряд, находясь от этого человека незнамо как далеко?

Ещё его интересовало, как медведь потерял глаз и половину хвоста, а его хозяин — кинжал. От Рау не укрылось, что Мегаро любит своего зверя почти так же, как он — верного Ше… Стоило вспомнить о Ше, как его захватили мысли о доме.

Светящиеся растения попадались всё реже, и под ногами вместо хвои лежала какая-то шелуха, а деревья здесь росли тонкие и прямые, как столбы. Он глянул вверх и чуть не выругался: на высоте примерно шести человеческих ростов шла бесшумная борьба. Бесконечно длинные и гибкие чёрные ветви бешено извивались, сплетаясь в сплошной шевелящийся клубок. Это зрелище настолько поразило его, что с минуту он стоял, задрав голову, и глазел на битву деревьев, а когда опустил взгляд, то понял, что один.

Мегаро ушёл далеко вперёд, и даже шагов его не было слышно. Раздался тихий треск, и слева с высоты что-то хлопнулось. Краем глаза Рау успел заметить движение. Упавший предмет был небольшой, но крестовик тоже размерами не отличался, так что следовало поостеречься. Рау торопливо прошёл немного вперёд, и ему показалось, что тропа исчезла. Он отвязал луковицу и поднял над головой, но вокруг никого не было, и он вновь ощутил холод одиночества, слегка подзабытый. Что, если аристократ наврал и завёл его сюда нарочно, в жертву Лесу? А может, его самого уже сожрали?

— Мегаро, — негромко позвал он и огляделся по сторонам.

Далеко справа, гораздо дальше, чем можно было уйти за это время, и совсем не там, куда Рау направлялся, за деревьями мелькнули светящиеся красные огоньки, и он побежал догонять.

— Там, наверху… — начал он, когда до Мегаро оставалось несколько шагов.

— Знаю, — перебил аристократ. — Здесь и не такое увидишь. Не отставай.

Примерно через полчаса ходьбы растительность опять изменилась. На смену страшным деревьям-столбам с шевелящимися кронами пришёл смешанный лес, и Рау спрятал луноцвет: почти с каждого раскидистого дерева свисали охвостья бледно-голубого лишайника, и в их сиянии даже можно было различить, что листва здесь большей частью синего оттенка. На всякий случай Рау посмотрел вверх, но ничего странного не увидел, кроны были как кроны, и ничего в них не извивалось. Низкорослые кустарники вокруг тоже были самыми обыкновенными, разве что синими.

И тут он впервые увидел в Чёрном Лесу грибы. Обычные жёлтые грибы с широкими шляпками, и запах у них был съедобный, грибной. Мелкие и крупные, они росли на земле и на стволах, их длинные белые ножки были причудливо изогнуты, и на гладких шляпках застыли блики. Картина была сказочная и жутковатая.

— На обратном пути соберём, — ответил Мегаро на его мысли, — если, конечно, вернёмся.

— Спасибо, успокоил. Куда идём-то, можешь сказать?

— Скажу на привале, — и Мегаро полез в самую гущу кустов. Рау, вздохнув с сожалением, прошёл мимо грибной куртины и полез за ним.

Как он уже понял, тропинок здесь было полным-полно, Чёрный Лес оказался истоптан вдоль и поперёк. При том, что людей он тут встретил только раз, а живности, не считая крестовика, не видел вообще, это казалось подозрительным. Продравшись сквозь чащеру, они вышли на довольно широкую дорогу, ведущую через хвойный бор, и Рау вдохнул аромат смолы. Здесь было ощутимо теплее, словно деревья нагревали воздух. Необходимости пробираться друг за дружкой на расстоянии четырёх шагов больше не было, зато луковицу пришлось вытащить — светящийся лишайник остался позади.

С тех пор как они покинули низину, прошло примерно три часа. Он не устал, но рука снова разболелась, и это выматывало. Боль отдавалась пульсирующими ударами до самого плеча, и он всё чаще поднимал руку, чтобы от неё отлила кровь.

Внезапно Мегаро остановился, как вкопанный. Рау тоже замер, и сердце его забилось часто и глухо. Присмотревшись, он заметил впереди чёрную гладь водоёма. Нет, это было не озеро — прямо посреди дороги зияла не то лужа, не то яма, наполненная водой. Она была совсем небольшая, и при желании её можно было перепрыгнуть с разбега, но у аристократа она почему-то вызывала тревогу. «Мы наберём воды?» — хотел спросить Рау, но чувства вновь обострились, и он со страхом посмотрел на чёрную яму, ожидая, что из неё вылезет многолапое и зубастое чудище. Он взялся за палку, готовый выхватить её из чехла.

— Задержи дыхание, — скомандовал Мегаро. — Это яд. Ну, быстро! — и побежал.

Рау ничего не понял, но вдохнул поглубже и поспешил за ним.

Слабаком он не был и в деревенских соревнованиях по бегу почти всегда приходил первым, но угнаться за Мегаро не смог: тот вихрем пролетел среди кустов мимо ядовитой лужи и дожидался его шагах в тридцати на том берегу. «Быстро!» — легко сказать. А если на обочине сплошной стеной колючие ветки, а под ногами корни?

Он чуть не полетел в эту лужу, поскользнувшись на глине, или что там было вместо земли. Ухватился за ветку, заработал царапину на лбу и выбрался-таки на другую сторону, но под конец дыхания не хватило, и ему в лёгкие ворвались ядовитые испарения.

На секунду он ощутил тошноту, потом закашлялся. Мегаро посмотрел на него с удивлением, потом велел:

— Умойся, иначе глаза выест. Вода есть?

Вода была. Рау промыл глаза из фляжки, отпил немного. Ничего, жить было можно. А дворянин уже шагал дальше, не оглядываясь на него. Рау спрятал фляжку, надел рюкзак и пошёл за ним.

Внезапно дорога исчезла, а с ней и окружающие растения. Впереди чернела пустота. Насмотревшись в Лесу всякого, он подумал уже, что они достигли края мира, но, посветив луноцветом в бездну и приглядевшись, понял, что перед ними глубокий овраг. Мегаро с лёгкостью начал спуск, даже не замедляя ходу. Рау достал палку и, опираясь на неё, тоже полез под гору, мысленно благодаря Лес, что не насажал тут колючих кустов и не напустил в овраг чудовищ. Хотя последнее ещё неизвестно.

Путь через косогор отнял у него много сил, хотя поклажа и была теперь вдвое легче. Он снова старался держаться на расстоянии четырёх шагов от Мегаро, чтобы не получить веткой в лицо. Когда они добрались до самого дна, Рау заметил справа тусклые серебристые отблески под кустом, словно там лежала груда металла.

Одолеваемый любопытством, он сделал пару шагов в том направлении, но тут же его чуть не сбило с ног некрупное серое животное с длинной мордой. Рау огрел его палкой раньше, чем успел что-то сообразить, и оно с визгом бросилось вверх по склону. В свете луковицы он и Мегаро видели, как из-под куста разбегаются в разные стороны ещё два точно таких же зверя.

Твари были знакомые, Рау уже видел похожих, но название вылетело из головы. А потом ему в ноздри ударил смрадный дух, и он всё понял. Разглядывать серебристую кучу сразу расхотелось, и он повернулся к Мегаро.

— Ну, хоть посмотри, тебе полезно будет, — насмешливо сказал дворянин, отсвечивая красными глазами. — Не зря же ты распугал всех землеройщиков.

— Не помрут, — угрюмо ответил Рау.

— Всё-таки посмотри. Ты должен знать, как выглядит древоед. Одно из немногих двухголовых чудовищ.

Пересилив себя, Рау подошёл к смердящей туше и посветил. Она была высотой примерно ему по пояс и почти вся покрыта железной чешуёй. Скоро эту чешую разъест ржавчина, а тушу — землеройщики, и от древоеда ничего не останется. Рау обошёл его и увидел огромный череп со страшными зубами, уже обглоданный, и три длинных щупальца. О таком хищнике в книжках ничего не писали.

— А вторая башка где?

— Слева. Он на ней лежит. Запоминай, как выглядит, он очень опасный.

— Древоед вроде должен деревья есть, а не людей.

— Он всё ест. Прыгает на жертву, обхватывает щупальцами и ест.

— А почему назвали древоедом?

— А он, когда по стволу ползёт, боковой головой ветви откусывает, чтобы лезть не мешали. Залезет и ждёт. Увидит жертву — и сверху прыгает.

Рау машинально глянул наверх, что вызвало у Мегаро короткий смешок, и, снова посмотрев на древоеда, спросил:

— И кто же его, такого опасного, завалил?

— Никто, скорее всего. Сам из той ямы напился. Так, выйдем из оврага — и привал.

На их счастье древоед догадался околеть на самом дне, и весь запах остался внизу. Через полчаса невероятно тяжёлого подъёма они вышли на участок, заваленный буреломом, и Рау не сдержал разочарованного возгласа:

— Теперь ещё и по этим дебрям лезть?

— Не хочешь лезть — можешь лететь, — отрезал Мегаро. — Сейчас отойдём подальше от края и выберем бревно для отдыха.

Рау не ответил на поддёвку. Они перелезли через несколько поваленных деревьев и обнаружили одно, лежащее ровно, словно скамья, толстое и прямое. Бревна удобнее и представить было нельзя: сухие ветви торчали из него, как спинки сидений, и усталые путешественники тут же сгрузили на него свои сумки. Мегаро постучал по стволу рукоятью ножа, чтобы разогнать змей, и разрешил садиться.

Рау так хотел пить, что опустошил свою фляжку полностью. Оба устали и ели молча, а после еды аристократ царственно произнёс:

— Ну, спрашивай, что хотел.

— Куда мы идём?

— К Лачуге Мёртвого Старика.

— Зачем?

— За монетами.

При упоминании монет у Рау совсем испортилось настроение, и даже боль в левой руке словно стала сильнее.

— Ты хочешь, чтобы я обманывал людей и подсовывал им золотые кругляшки?

— Не я — мне плевать. Лес хочет! И подсовывать ты будешь не кругляшки, а квадраты.

— Ага, помню, — тихо сказал Рау и добавил громче: — Я не буду этим заниматься!

— Ну, значит, сдохнешь, — пожал плечами Мегаро.

Узнать хотелось многое: и про хищников, и про ядовитую яму, да и название Лачуги вызвало жгучее любопытство, но Мегаро был не слишком приятным собеседником, и Рау ограничился одним вопросом:

— А с кем вы дрались на поляне — там, где я подобрал кинжал?

— С людьми, — коротко ответил аристократ.

На память опять пришли землеройщики. Рау аж передёрнуло: он ведь совсем рядом проходил возле тех кустов, откуда раздавалось чавканье, и знать не знал, кого там жрут… Больше на этом привале разговоров не было.

Они отдыхали более часа. Мегаро вытянул ноги вдоль покрытого мхом дерева и прикрыл глаза, откинувшись спиной на ветку. Рау последовал его примеру и даже ненадолго задремал — снов не увидел, но успел за эти несколько минут хорошо отдохнуть. Сквозь сон расслышал тихий шорох и открыл глаза. Мегаро пристально вглядывался во тьму, держа меч наготове. Луноцвет, прицепленный на сучок для отпугивания крупных хищников, освещал место привала и свалку гнилых брёвен вокруг, но никаких двойных огоньков поблизости не высвечивал.

Рау вытащил кинжал и спрятал светильник. Шорох повторился, треснула сухая палочка, и оба путешественника замерли в напряжении, готовые отразить атаку, но неведомое существо потопталось поблизости и ушло, ломая мелкие ветки. Мегаро выждал немного, встал и потянулся.

— Уходим, — скомандовал он и спрятал меч за спину.

Впрочем, ходьбой это нельзя было назвать: они не шли, а лезли по бурелому, перебирались через гнилые брёвна и обходили наклонённые вывороченные деревья, грозящие рухнуть в любую секунду. Пахло влажной землёй и грибами. Мелкий и частый, как щетина, древесный молодняк хлестал и царапал, норовя попасть по глазам, а почва под ногами противно хлюпала.

— Не угоди в трясину, — угрюмо предостерёг Мегаро.

«Только трясины здесь для полного счастья и недоставало», — подумал Рау, перелезая через очередной необъятный ствол, покрытый желтоватой плесенью. К счастью, заваленный буреломом участок был небольшим, и довольно скоро они выбрались на более-менее ровную поверхность. Он снял рюкзак и прислонился к первому попавшемуся дереву, переводя дыхание.

— Ладно, десять минут отдыхаем, — смилостивился аристократ и уселся прямо на землю у подножия соседнего дерева. — Можешь заодно задать свои вопросы.

— Кто вокруг нас шатался? — спросил Рау первое, что пришло в голову. — Не хищник ли?

— На животное точно не похоже, не знаю я таких животных, чтобы ходили на двух ногах и в подбитой обуви.

Рау прислушался и огляделся вокруг. Почему-то эта новость показалась ему зловещей. Уж лучше бы за ними следил зверь! Почуяв удобный момент, он решил немного разузнать о лесных жителях:

— Мегаро, а те дикие люди, которые живут в Лесу… Они чем вообще занимаются?

— Какие дикие люди? — нахмурился дворянин. — Ты их видел?

— Ну да. Когда на ветвях ночевал, как горностай. Шестеро мимо прошли. Галдели, как чумовые.

— Рассказывай, — потребовал Мегаро.

Рау, пожав плечами, рассказал ему всё, что запомнил: и о вооружении диких людей, и об их одежде, даже внешность, как мог, описал. Не забыл и о мёртвом звере, привязанном к ветке.

— А последний из отряда долго-долго стоял под моим деревом и смотрел вверх. Но, к счастью, не заметил.

— Заметил, будь уверен. Просто не стал говорить своим. Решил выследить тебя в одиночку, чтоб глотку перерезать и забрать твоё барахло, — сказал Мегаро и, заметив ошарашенный взгляд своего помощника, пояснил: — Это разбойники. Их тоже призвал Лес, но они продолжают пить вино. А пьющий служитель Леса перестаёт быть похожим на человека. Они, конечно, тоже обретают знания и умения, но превращаются при этом в такую погань, что крестовики и то лучше.

Рау уставился на него:

— Ладно. Я всё могу понять. Пусть они разбойники, грабители. Но зверьё-то мёртвое зачем с собой таскают? Почему бы не закопать там, где нашли, или просто не бросить? Ведь туши-то тяжеленные.

— А они их жрут, — невозмутимо сообщил Мегаро. — Жарят на костре и жрут. Как мы с тобой — хлебцы.

У Рау отвисла челюсть.

— Но как же так? Это же чертовщина какая-то. Не может вино уродовать человека настолько, чтобы он превратился в землеройщика!

— В Лесу — может. Законы Леса нужно соблюдать очень строго, если хочешь выжить. Кстати, разбойники редко протягивают больше трёх лет.

— Лучше бы я молчал про них, — глухо сказал Рау.

— Нет. Теперь я хотя бы знаю, кто за нами увязался.

— Тот самый?

— Можешь не сомневаться. И его нужно убить — чем скорее, тем лучше.

Рау посмотрел по сторонам, но за кругом света был сплошной мрак. Да, прибавилось забот. Лес и без разбойника-следопыта был страшным местом, а теперь ещё и удара ножом надо ждать откуда угодно. Или стрелы. Он вгляделся в темноту за буреломом. Глухую тишину не нарушал ни малейший звук, и ни один лист не колыхался. Земля тут была не чёрной, а серой, как зола, и листья тоже казались присыпанными пеплом.

— Они не стреляют из лука — прицелиться не могут, — добавил аристократ в ответ на немой вопрос своего помощника. — И кинжалы не бросают по той же причине. У них в глазах двоится. Зато в рукопашной — страшнее зверя… Ну, идём, что ли, — и он одним движением поднялся на ноги.

Словно и не было отдыха. Рюкзак опять стал тяжёлым, боль вернулась, и Рау вытащил палку: и опора, и с оружием в руках как-то спокойней. В своё время он много путешествовал по окрестным лесам, к долгим пешим переходам привык и свою нынешнюю усталость связывал с недавним ранением. К счастью, трудные участки были уже позади. Деревья тут росли очень редко, но их широкие и густые кроны сплетались между собой, образуя потолок. Изредка попадались грибы, похожие на серые кожаные мешки, но Мегаро не велел к ним прикасаться, сказав, что они ядовитые.

— Такие грибы указывают, что поблизости лужа с ядом, так что смотри под ноги, — велел он.

Лужа вскоре обнаружилась, мелкая и пересыхающая, они заметили её издалека и обошли — благо, земля была ровной, и не пришлось пробираться через заросли. А вскоре и идти, и дышать стало заметно легче, повеяло влагой, деревья расступились, и путешественники вышли на равнину. Рау обрадовался, снова увидев звёзды: пусть они отсюда и казались мелкими, но ведь эти же звёзды смотрели сейчас и на родную деревню. В его душе вспыхнула надежда.

— Лес кончился? — спросил он с затаённой радостью.

— Это пустошь, — сказал дворянин, — их в Лесу немного, но они есть. Здесь главное — не попасться на глаза кому не надо. Так что прибавим ходу.

Песок на равнине был чёрен и испещрён множеством следов. Рау не присматривался к ним нарочно, но, увидев глубокий, уродливый, многопалый след длиной в пару человеческих ростов, не смог удержаться от короткого ругательства. Он даже палку сунул в чехол и обвёл светильником всю вмятину, чтобы рассмотреть. След был свежий, и от этого становилось как-то не по себе. Да по сравнению с этим чудищем грохон будет просто козявкой! Всплыл в памяти сегодняшний кошмарный сон.

— Не задерживайся, — сухо бросил через плечо идущий впереди Мегаро.

Рау догнал его и вполголоса пробормотал:

— Странно, что в этом Лесу вообще кто-то умудряется выжить, если тут… такие зверюшки.

— Самые страшные враги следов не оставляют, — проворчал аристократ, остановился на миг и поднял что-то с земли. Блеснуло золото, и Рау понял, что это ещё одна проклятая монета.

Через несколько минут ходьбы он заметил впереди свечение в воздухе и принял его поначалу за туман, но приблизившись, различил в висящем над землёй облачке мельчайшие пылинки, от которых исходил жёлтый свет. Эти частицы походили на живые минералы, только очень маленькие. Они медленно летали стайками, кружились в хороводах, шарахались от него, когда он протягивал к ним руку, и манили своей волшебной красотой. Рау против воли залюбовался. Мегаро прошёл сквозь сияющее облачко, не обращая внимания на частицы, бросившиеся от него врассыпную, и Рау не решился выпытывать на ходу о природе этих существ, спросил только:

— Они не опасны?

— Для живых — нет, — бесстрастно ответил Мегаро, оставив своего помощника в ещё большем недоумении.

Речная свежесть заставила Рау поёжиться. Запахло водорослями, а вскоре под ногами засверкала узкая лента ручейка. Синие и серые травинки пробивались кое-где по его берегам, но по большей части всё было вытоптано животными.

— Дойдём до истока, наберём воды, — сказал Мегаро. — Это чистый родник, можно пить. Но не здесь.

Они пошли вдоль ручья. В белых лучах луноцвета бегущая вода искрилась, как вереница звёзд в ночном небе, шарики росы на травинках сверкали всеми цветами радуги, и эта мирная картина порождала обманчивое ощущение безопасности. Всё-таки в Чёрном Лесу была своя красота. Стосковавшийся по свету Рау жадно ловил взглядом все отблески, будь то блики на водной поверхности или свечение странных пылинок, но мелькнувшие впереди у самой земли зелёные огоньки мгновенно отрезвили его.

Путешественники остановились. Рау выхватил палку, однако животное метнулось в сторону от воды, не собираясь нападать. Оно прошмыгнуло прямо перед ними, и его паучьи лапы из белого металла выглядели очень знакомо.

— Крестовик, — прошептал Рау, и его раны снова заныли. — Воды, стало быть, не боится.

— Это детёныш, — пояснил Мегаро, — у него ещё зубы не выросли. Взрослые вдвое крупнее.

— На меня напал такой, и мало не показалось.

— Тогда понятно, почему он не укусил тебя. Ты, наверно, родился в полнолуние. Вас, лопоухих, судьба хранит.

Рау промолчал, но палку из рук решил не выпускать. Чтобы уменьшить нагрузку на больную руку, он перевесил обе лямки на правое плечо, готовый скинуть рюкзак при появлении противника. Пока шли, спугнули ещё нескольких тварей с водопоя, в том числе крестовика покрупнее. Что-то тёмное и ершистое, словно огромный колючий жёлудь, с шорохом уползло в темноту, оставляя борозду на песке. Зелёная плоская мерзость на множестве коротких ножек, похожая на круглую лепёшку высотой по колено и шириной в полтора шага, состоящая из одной сплошной башки с невероятным количеством зубов, подбежала к Рау, разинула пасть и зашипела. Он рубанул палкой воздух и сам не понял, как оказался за пять шагов от чудовища, но тварь уже семенила прочь: то ли передумала, то ли у них тут в Лесу не принято было охотиться на водопое. Это, конечно, радовало, но Мегаро, напротив, встревожился и вытащил меч.

— Зачем? — спросил Рау, выравнивая дыхание и опасливо глядя вслед зелёной гадине. — Они же не нападают.

— Это мне и не нравится, — ответил аристократ. — Они друг друга на расстоянии чуют — возможно, сюда идёт кое-что поопаснее. Лачуга уже близко, мы почти перешли пустошь. Видишь лес?

Он видел. Впереди поднималась чёрная стена, и он вновь поразился, насколько здешние деревья выше обычных. Там, в Лесу, под их кронами, это было не заметно, но на равнине бросалось в глаза. В сиянии звёзд и редких светящихся травинок песок, изрытый лапами, щупальцами и копытами, казался серым. За какую-то минуту от ручья разбежались все твари, даже пылинки исчезли.

До Леса оставались считанные шаги. Рау почему-то некстати вспомнил, как легко Зетта приняла их расставание: не огорчилась, не попыталась его отговорить хотя бы для виду. Или, хуже того, обрадовалась, будто избавилась от тяжкого обязательства. Может быть, она никогда его и не любила? Не сказала ни слова поддержки, просто помахала рукой и убежала, будто он ничего для неё не значил. А через день после этого на него напала лесная тварь, располосовав всю руку. Наверно, Зетта уже забыла его. А он здесь… Ему вдруг стало так тоскливо, что ноги начали заплетаться, и против воли он остановился.

Он отчётливо слышал, как у самого леса журчит источник. Вода падала с небольшой высоты, и Рау различил силуэт камня, из которого бил родник. Мегаро был уже там. Наваждение прошло; жажда притупила все остальные чувства, и Рау бросился к воде, но напиться не успел.

Всё случилось так быстро, что он даже не сообразил, что происходит: отовсюду полезли чёрные проволоки-щупальца, словно выросла сотня прутьев, они поднимались прямо из песка, как частокол, и становились всё выше и выше, а Мегаро отчаянно делал ему знаки руками. Рау, вместо того чтобы кинуться назад, поспешил к нему, лавируя среди шевелящейся проволоки, и Мегаро закричал:

— Взлетай! Это верёвочник! Он не умеет прыгать!

А дальше было как в бреду. Взметая тучи пыли, из-под песка вырвалось продолговатое чёрное тело с мириадом щупалец немыслимой длины — это притаившийся под землёй верёвочник, похожий на клубок толстых нитей, поджидал их у родника и теперь набросился на свою жертву. Рау шарахнулся вправо и проскочил между прутьев, прежде чем хищник собрался в плотный шар высотой с человека.

Рау со всех ног мчался к деревьям, ему навстречу бежал Мегаро с мечом в руке и что-то кричал. Но верёвочник не собирался упускать свою добычу. Распустив щупальца с яростным скрежетом, он мгновенно увеличился в размерах, буквально накатился на убегающего Рау и сшиб его с ног. Тот в падении обрушил на моток щупалец палку. Зверь тут же оплёл её, и она разлетелась в щепки. Рау выхватил кинжал, но проволочный клубок резко опал вниз, съёживаясь, и оплёл его по рукам и ногам.

Падая, Рау услышал свист меча: подоспел Мегаро. Хищник издал пронзительное стрекотанье и откатился к лесу, оставляя на песке отрубленные щупальца, но не выпуская пленника, а потом начал взбираться по ближайшему стволу. Луноцвет вместе с рюкзаком остался на земле. Мегаро что-то кричал, но Рау не слышал: чувствуя, как его волокут наверх, он с трудом извернулся и всадил кинжал в кожистую тушу. Верёвочник зашипел и сдавил его руку плотнее. Пальцы онемели и разжались. Перед лицом Рау блеснул круглый и большой, как плошка, одиночный глаз, и прямо под этим глазом щелкнули зубы. Чудовище добралось до нижних ветвей, уцепилось поудобнее, обмотало щупальцем шею бьющегося Рау и начало её сдавливать. Уже задыхаясь, он рванулся из последних сил, но проволочные путы лишь вцепились в него ещё крепче.

Он скорее почувствовал, чем услышал, как что-то со стуком вонзилось в дерево. Судя по тому, как верёвочник оглушительно застрекотал и задёргался, его задело. Последовал второй удар, и отрубленное щупальце упало на землю, смертельная хватка ослабла, и хищник, не желая погибать из-за добычи, с размаху бросил пленника вниз…

Такого страшного удара Рау не испытывал никогда в жизни. Боль пронизала всё тело, и, чтобы не закричать, он задержал дыхание. Он лежал на спине и судорожно царапал землю, а в нескольких шагах от него Мегаро добивал мечами упавшего верёвочника.

Звуки битвы стихли. Над опушкой начали собираться сонмы светящихся пылинок, и Рау видел, как зверь вытянулся на земле, став почти плоским. Пылинки облепили застывшие щупальца, отчего мёртвый хищник стал похож на уродливый грозовой цветок, но смотреть на это не было сил, боль и тошнота одолевали, и он зажмурился.

А потом услышал, как приближается Мегаро, и первая мысль была: добьёт. Зачем аристократу чуть живой помощник? Как бы ни сильна была боль, умирать не хотелось, и он попытался встать, но не смог шевельнуться. Он в страхе приоткрыл глаза и едва не ослеп от роящейся пыльцы, слетевшейся к нему, а в следующий миг увидел прямо над своим лицом широкую ладонь Мегаро. Это было последнее, что он помнил, прежде чем провалился во тьму.

Со страниц старой чёрно-белой книги на Рау смотрели чудовища. Вот огромный грохон, вцепившись в землю всеми пятью лапами, таращится с костяного горба единственным глазом, а слепая зубастая башка поднята вверх на длинной шее. Рядом с картинкой было подробное описание жизни и повадок грохона. Мудрец, написавший книгу, уточнил в примечании, что в Чёрном Лесу из-за постоянной темноты много животных с одним глазом, который не только видит, но и улавливает тепло, а расстояние до предметов такие звери определяют другими способами.

Рау задержал взгляд на картинке с землеройщиками. Он много читал и уже знал, что эти твари свободно бегают в Лес и обратно, подбирая любую падаль. В описании говорилось, что это единственный вид — не считая людей, разумеется — приспособленный к жизни как в Лесу, так и за его пределами.

Была статья и о крестовике, но на картинке тварь выглядела совсем на себя не похожей: голова слишком большая, а лапы и хвост тёмные и корявые. На самом деле крестовик белый и гладкий. Где-то Рау его точно видел, но не помнил, где.

Он пролистал ещё несколько страниц и прочитал смешное название: кривун. На картинке красовалось несколько пятилапых уголков с глазами, а статья утверждала, что эти животные бегают боком, расчищая себе дорогу острым углом, из вершины которого растёт рог. Рау даже усмехнулся, настолько нелепо выглядели эти создания. Раньше ему не приходило в голову читать книгу от корки до корки, и кривунов он увидел впервые. Ему всегда больше нравились приключенческие романы, чем научная литература. Он заглянул в оглавление и был поражён количеством лесных чудовищ, подробно описанных в книге. Верёвочника среди них не было.

Запах домашней еды отвлёк его от чтения, и он поставил книгу на полку. В кухне мама и Ликетта о чём-то спорили, и он вышел к ним, остановившись в дверях, но на него не обратили внимания. Мама вязала что-то из шёлковой травы на спицах, сидя в кресле у окна, а сестра, скрючившись в углу, шлифовала листом ершовника самодельный лук.

— Лучше бы ты рисовала, — посетовала мама. — Ведь у тебя же неплохо получается. Смотри, попадёшь кому-нибудь в глаз.

— Я стреляю только по мишеням, — отрезала Ликетта.

— И в воздух, — насмешливо добавил Рау, но гордячка даже не повернула голову.

— Не нравится мне твоё увлечение, — продолжала мама, — ты уже не ребёнок.

— Да, наконец-то буду участвовать во взрослых соревнованиях. С пяти лет ждала.

Время, судя по тёплому свету, льющемуся из окон сквозь ажурную листву паутинки, перевалило за полдень. Побеги плюща, плотно обвивающие каркасы стен, почти не пропускали ветра. На улице в одном из соседних дворов играли на кантиэле, кто-то смеялся. Большинство крестьян уже закончили дневные работы и теперь отдыхали.

Дома было чисто и уютно. На полу желтела свежая солома, и от этого кухня казалась светлее, чем была на самом деле, а по стенам цвели красные и синие вьюнки, пробивавшиеся сквозь плющ. В центре стола стоял овальный глиняный поднос с хлебцами, выглядевшими очень аппетитно.

— Мам, когда есть будем? — спросил Рау, но мать даже не посмотрела в его сторону, и ему стало обидно.

Ликетта насупленно работала над огромным луком.

— Да он больше тебя, — бросил Рау, но сестра не удостоила его ответом.

Он подошёл к столу, чтобы взять хлебец, но есть внезапно расхотелось, и он выглянул в окно, выходящее на улицу. Кантиэль у соседей выводил знакомую мелодию, струны весело звенели, и чей-то голос фальшиво подпевал не в такт.

— У кого гулянка-то? — грустно спросил Рау, но женщины опять ему не ответили, занятые каждая своей работой. — Мам, я что, натворил что-нибудь? Почему вы со мной не разговариваете?

Мать оторвалась от кружева, и он с надеждой на неё посмотрел, но она заговорила с Ликеттой:

— Рау ещё не вернулся?

Сестра прислонила лук к стене и встала, отряхнув опилки со штанин, и Рау увидел, что она ниже ростом, а волосы, наоборот, длинные, как в прошлом году. Обиду сменила лёгкая тревога.

— Мама, ну как будто ты его не знаешь. Он, пока весь хлам со всего леса не соберёт, домой не заявится. Небось только до колечек доехал. Лучше бы их набрал побольше, чем всякой ерунды. Можно, я перед состязанием покрашу волосы в чёрный?

— Тебе всего тринадцать, — нахмурилась мама. — Что люди скажут?

— Скажут, что я похожа на аристократку. И будут ко мне обращаться «риа Ликетта»!

— Аристократизм не в цвете волос. Он в манерах, поведении, благородстве души. Среди дворян тоже бывают люди со светлыми волосами и белой кожей.

— Вот всегда так, — девочка топнула ногой, сунула лист в карман штанов и выбежала на улицу со словами: — Потом дочищу!

Она проскочила прямо мимо него, не заметив. Он взглянул на мать, которая с безмятежным видом вновь склонилась над вязаньем, и торопливо вышел вслед за Ликеттой.

Деревня была окутана послеполуденной желтоватой дымкой. Солнца светили тускло, как перед дождём. Он кинулся в стойло — повидать Ше, но мохнатого шестинога там не оказалось, и он снова вернулся во двор. Тело обрело непривычную лёгкость и гибкость — Рау без труда смог проделать несколько трудных упражнений и прыжков, перед которыми обычно приходилось долго разминаться.

Что-то настойчиво тянуло его к дому Зетты. Никто из встретившихся по пути односельчан не ответил на его приветствие, животные тоже его не замечали. Становилось жутко. В голове постепенно прояснялось, и с каждой минутой он всё сильнее чувствовал своё отчуждение. Сильная, как в детстве, тоска по родным звала его обратно в дом, но он знал, что туда дороги нет. Только что он видел события прошлого года, когда сестре было тринадцать, а ему — восемнадцать. Он помнил этот день — в это самое время он как раз уехал в лес на шестиноге, а мама и Ликетта готовились к деревенскому празднику. Он не должен был слышать их разговор, его вообще тогда рядом с ними не было!

Сетчатые заборы, увитые цветами, круглые остроконечные крыши, соломенный настил — всё это было с детства знакомым, но он видел свою деревню словно в первый раз, настолько незамутнённым стало его зрение. Слух тоже обострился, и Рау слышал каждый птичий посвист, каждый окрик и стук дверей, слышал даже отголоски музыки, хотя ушёл довольно далеко. Возле дома Зетты он чуть помедлил, вспомнив, что год назад она ещё не была ему невестой, они даже не общались толком, — но тут же отбросил сомнения и толкнул калитку.

Во дворе девушки не было. Её родители обрабатывали грядки, а старый дед раскладывал на сушильной доске орехи, собранные в лесу. Никто из хозяев не заметил незваного гостя. Недолго думая, Рау распахнул дверь и вошёл в чужой дом: слишком сильно было любопытство. То, что любое озорство останется безнаказанным, он уже понял.

Внутри оказалось неожиданно темно. Растения, которые мать Зетты использовала как занавески, плохо пропускали свет, в отличие от воздушной паутинки, и их толстые ветви свисали до самого пола. Рау никогда сюда не заходил раньше, и ему было интересно всё: каждая вещь в этом доме могла рассказать ему о Зетте. Он окинул взглядом стол, шкаф, низкий диванчик и две скамейки. Простое убранство, как и у всех в деревне. Комнаты совсем маленькие…

Он отодвинул пальцем холщовую занавеску, заглянул в одну из комнат и тут же шарахнулся обратно. Ничего страшного там не было — просто старшая Зеттина сестра раскладывала вещи в своём комоде, но Рау почувствовал себя до ужаса глупо и поспешил выбраться из дома через чёрный ход.

Зетта сидела на брёвнышке на заднем дворе возле крыльца и чертила на песке прутиком. На ней было всё то же вязаное платье, а сама она выглядела чуть более угловатой и худощавой. Длинные русые волосы, ещё без выкрашенной в чёрное прядки, были заколоты стальным стеблем. Рау приблизился, стараясь ступать неслышно, хотя и так знал, что она его не заметит, и заглянул ей через плечо.

«Рау», — медленно выводил прутик в её руке. На него нахлынула волна чувств. Значит, она любила его уже тогда? Он сошел с крыльца и опустился перед Зеттой на колени, заглядывая ей в глаза. На лице девушки застыло выражение глубокой печали. Она не видела его.

— Зетта, я здесь, — сказал он и протянул к ней руки. — Всё будет хорошо. Зетта! Что я за дурак…

Лёгкость пропала. Ему стало тяжело дышать. На секунду вместо русоволосой Зетты он увидел на бревне ту самую белую женщину, напугавшую его до смерти по дороге к Лесу, а потом всё померкло. Он чувствовал, что его несут на руках. Неведомое прежде оцепенение, сковавшее его, не давало открыть глаза или пошевелиться, но оно же заглушало и боль. Все звуки стихли, раздавались только шаги и тихий шелест ветвей, а перед внутренним взором вновь и вновь разворачивалась навязчивая картина — сотни гибких стальных прутьев, рассекающих воздух, и мутно-жёлтый зрачок, надвигающийся из темноты.

Его словно выбило из сна. Он открыл глаза и несколько минут лежал неподвижно с колотящимся сердцем, глядя в чёрную пустоту над собой. От недавней гибкости не осталось и следа: ломящая боль охватила все суставы, ступни и ладони горели, а спина мучительно ныла между лопатками. Пить хотелось нестерпимо.

Он осторожно повернул голову и увидел круглый каменный очаг с догорающими углями, расположенный посередине просторной комнаты с земляным полом. Стены были каменные без единого окна, а высокий куполообразный потолок настолько закопчён, что еле виднелся в полумраке. Рау попытался пошевелиться. Он лежал на кровати из травяных мешков, устланной шкурами мохнатого змея, и такой же шкурой был укрыт сам.

Кое-как сел, ойкнув от боли в спине, и выругался, вспомнив вчерашнее приключение. Он был в одних штанах, левая рука в чистых бинтах висела на перевязи, а голову стягивала плотная холщовая повязка. Три пальца на правой руке распухли и не сгибались. Чёрт, это же надо: сам явился к верёвочнику в лапы. В щупальца… И как жив остался?

Возле лежанки стояли его сапоги и рюкзак, а рядом поблёскивал кинжал. Рау дёрнул верёвку рюкзака, и ему в глаза ударил холодный свет — кто-то подобрал все его вещи, даже луковицу. Положив луноцвет на лежанку, он сунул ноги в сапоги, встал и огляделся. Комната была большая: десять на десять шагов. У противоположной стены он увидел ещё две лежанки и деревянный сундук, слева располагался склад дров, травяных мешков и деревянных скамеек, а справа был широкий порог во всю стену, высотой человеку по пояс, и посередине этого порога в квадратной выемке поблёскивала вода. Она набиралась снизу из родника и бесшумно утекала вдоль стены по неглубокому плоскому жёлобу в дверной проём, в который тянулся порог. Куда ведёт выход, Рау не знал.

На каменном пороге стояли плошки и котлы, а в специально просверленных отверстиях торчали металлические винные сосуды на длинных стеблях. Прихрамывая, Рау подошёл к роднику, схватил железную цветочную чашку и зачерпнул воды. Пил и не мог напиться — с каждым глотком к нему возвращались силы, а жжение в ладонях и ступнях утихало. После, как сумел, зачерпнул правой рукой воды и умылся, стараясь не замочить повязку на лбу. Вот теперь жить было можно.

Он поискал свои рубашку и куртку, не нашёл, бросил в сапог кинжал, взял луноцвет и отправился на разведку, хотя его и пошатывало. За дверным проёмом оказался тёмный коридор, окружающий помещение, как раковина улитки. Каменный порог с жёлобом плавно уходил вниз, заканчиваясь зарешеченным отверстием в стене у самого пола, куда и утекала родниковая вода. Обойдя по коридору весь дом дважды, Рау вышел в Лес.

Высокие кустарники с синей листвой примыкали вплотную к дому, отлично его скрывая от чужих глаз. Все светящиеся травинки были тщательно выполоты. Сразу за кустарником начинался бор — прямые стволы уходили далеко ввысь. Тут росли только хвойные — будто специально для того, чтобы сухие листья не выдавали идущего. Рау сделал несколько шагов и остановился, увидев, как вдали за деревьями полыхает огонь. Зрелище пугало и притягивало, и он приблизился ешё немного. Он понятия не имел, где находится, но место было очень похоже на границу пустоши, где он чуть не погиб. Искры от языков пламени разлетались во все стороны, и время от времени что-то громко лопалось в костре.

— Ты что тут делаешь? — гневно зашипел Мегаро, появляясь из темноты, и Рау вздрогнул от неожиданности. — А ну, быстро в лачугу!

Рау счёл за лучшее не возражать. Они молча вернулись в каменный дом. Мегаро снял ремни с мечами и сгрузил у стены, вытащил из сундука новую рубашку и вручил её Рау, а потом подошёл к котелкам на каменном пороге и спросил:

— Жрать хочешь?

— Угу, — ответил Рау, одеваясь. Рубашка была простая, крестьянская, на двух завязках у пояса.

Мегаро водрузил на очаг кованую решётку и поставил на неё небольшой котёл с плоским дном, потом притащил от дальней стены низкий столик, бросил на землю пару змеиных шкур, и неуютная каменная комната приняла жилой вид. Запахло грибной похлёбкой. Рау разложил на столике серые бархатные листья, собранные в низине у озера, и высыпал на них хлебцы, а Мегаро принёс стальные миски — обычные, лесные, и простые ложки — лепестки восьмицвета, разлил похлёбку по мискам и тоже уселся за стол. Они не спеша поели, после чего аристократ сам протёр листьями посуду и сполоснул её в роднике, а потом небрежно кинул Рау по столу веточку зубной кисти и взял такую же себе, положил в очаг пару поленьев и ушёл на одну из лежанок, превратив её в кресло с помощью пары травяных мешков.

Рау хотел сделать со своей постелью то же самое, но не смог поднять мешок из-за боли в спине. Тогда он просто накинул на плечи меховое одеяло и сел, прислонившись к каменной кладке. Луноцвет, завёрнутый в листья так, чтобы никого не слепить, лежал на столе, единственный тонкий луч светил в потолок, и теперь было видно, что дым уходит в зарешеченное отверстие в центре купола. Небо не просматривалось — скорее всего, там был изогнутый дымоход.

Мегаро грыз зубную кисть и смотрел на Рау неподвижно, как удав. Его глаза отсвечивали красным.

— Сейчас будет серьёзный разговор, — негромко сказал он.

Рау глянул на него исподлобья и не ответил. Почему-то он решил, что речь пойдёт о монетах, но ошибся.

— Я осмотрел тебя. Все кости целы, ни одного перелома. Было несколько вывихов, но это мелочь. Ты, можно сказать, не пострадал.

— Ничего себе не пострадал, — пробурчал Рау. — Спина разламывается, пальцы выбиты, башка до сих пор гудит, — он дотронулся до повязки.

— Повязку не снимай. У тебя сотрясение мозга, и если снимешь — получишь всё, что в таких случаях причитается. Под бинтом особое лекарство, оно сдерживает симптомы. Так вот. Меня интересуют два вопроса. Во-первых, как так случилось, что ты остался цел? Ведь вас, эльфов, пальцем тронь, и вы крошитесь, как фарфор, а ты грохнулся с такой высоты, что и не всякий человек выдержит. И во-вторых. Я тебе дважды орал — взлетай! Но ты словно оглох. Да если б и оглох — неужели не ясно было, что надо взлетать? И в дороге сколько ситуаций было, когда любой нормальный эльф не стал бы идти пешком — лужа с ядом, косогор, буераки. Я тебя специально через это провёл, чтобы увидеть твою реакцию, скорость полёта, но всё зря. Почему ты оставался на земле, даже когда от этого зависела твоя жизнь? Ведь я мог тебя не отбить, ты это понимаешь? Ты можешь мне объяснить, какого чёрта ты не взлетел?

— Могу, — ответил Рау. — Не взлетел, потому что я человек, а не эльф. Я не умею летать.

— Что?!

Аристократ аж подался вперёд, чуть кисть не выронил. Рау, прищурившись, смотрел на огонь, не желая объяснять очевидное.

— Но твои уши…

— За уши бабушке спасибо, — сказал Рау. — Она у меня была эльфийкой. А летать я не умею.

У Мегаро был такой огорошенный вид, что Рау испытал тайное злорадство.

— Так вот почему твои раны до сих пор не зажили, — обронил дворянин.

— Слушай, Мегаро, — процедил Рау, с трудом сдерживая злость, — ты же видел мои ногти, они стальные.

— Я думал, ты маскируешься…

— Маскируются шпионы! — крикнул Рау, вскипая. — Но у них ещё и уши резаные, чтоб ты знал. У меня настоящие стальные ногти, могу вцепиться ими тебе в глотку!

— Не можешь. Кишка тонка, — спокойно сказал дворянин, изучая его взглядом. — А шпионы разные бывают.

— Думаешь, я поверю, что такой прохиндей, как ты, за три дня не сумел отличить человека от эльфа? Да ни в жизнь!

— Чёрт. То-то я смотрю, у тебя рожа не эльфийская, — Мегаро вскочил и начал ходить по комнате. — Получается, я подсунул монету человеку? О чёрт!

— Ты мне ещё расскажи, что у тебя совесть есть, — язвительно проговорил Рау.

— Нету, — согласился Мегаро, — но я подбрасывал монеты только эльфам. Я их терпеть не могу, но как помощники они незаменимы. Умение летать — очень ценное качество в Лесу.

— Это я уже понял, — кивнул Рау. — А когда мы только встретились у развилка — зачем спрашивал, знаю ли я эти места? Ведь эльфы не живут в деревнях.

— Ошибаешься. Живут. Просто в ваших краях нет эльфийских деревень. А чуть подальше — полно. И ещё остроухие любят временные лагеря устраивать в безлюдных местах — дней на десять. Вот я и подумал, что ты один из путешественников. Первый раз в жизни так обманулся! Да и немудрено: люди со смешанной кровью встречаются один на сто тысяч. Или того реже.

— А что тебе эльфы сделали, что ты их так ненавидишь?

— Да ничего. Просто несправедливо это, что одни живут сто лет, а другие тысячу, да ещё летать умеют.

— Но они же себе судьбу не выбирали, — возразил Рау.

— Всё равно не за что их любить. Потом сам поймёшь. Как ты сказал, тебя зовут? Забыл.

— Рау.

— Это бабка тебе эльфийскую кликуху дала?

— Мама. Бабки к тому времени уже не было.

— Померла? Эльфы вроде живучие.

— Не померла, а улетела. Не смогла жить в деревне — огород, животные, всё самой делать надо. А она же принцесса, тяжело ей было. Вот и улетела от деда.

— Ты ещё и внук принцессы? Час от часу не легче. Мало мне было неприятностей от эльфийского простонародья.

Он подошёл к огню и поворочал дрова кочергой, потом сходил за котелком и занялся приготовлением травяного отвара. Рау видел, как он бросил в воду листья и порошки из шести разных сосудов. Раздалось шипенье мокрого котелка, поставленного на решётку. До кипения было ещё далеко, но Мегаро принёс два металлических бокала на длинных стеблях и воткнул в землю возле стола. Потом вернулся на своё импровизированное кресло и глубоко задумался. Похоже, такого потрясения он давно не испытывал.

Рау положил зубную кисть в рюкзак и попытался устроиться поудобнее, но сильная боль между лопатками не позволяла долго находиться в вертикальном положении. Пришлось лечь. Накатила слабость, ругаться сил уже не было. Его начало лихорадить, и он спрятался под тёплый мех. Будущее виделось в таком безнадёжном свете, что даже думать о нём не хотелось.

— Мегаро. А правду в книгах пишут, что человек, взявший монету, и двух лет не проживёт?

— В общем, да. Два года — самый большой срок. Особо удачливые протягивают пять лет, но таких мало — ты сам видел, что здесь водится. Хотя хищники не самая главная беда, от них можно отбиться или спрятаться. Есть кое-что похуже. Чтобы выжить, нужно кому-то передавать монеты, иначе Лес убьёт.

— Как?

— Так. Помнишь Зов? Вот такое состояние будет всё сильнее и сильнее, и не наплывами, а постоянно. Никто не выдерживает.

Рау с тоской уставился в потолок. После этих слов аристократа ему всё показалось отравленным: и стены, и купол, и очаг, и вещи в комнате. Умирать ну вот совсем не хотелось. Пусть и в Лесу, чёрт с ним, лишь бы жить! Но монеты… Каково это — обречь ни в чём не повинного человека или эльфа на то, в чём он сейчас сам увяз по уши? Как жить с таким грузом на душе? Как в глаза людям смотреть? С другой стороны, если этого не сделать, то останется одна дорога — в зубы к чудовищам. Лучше сразу умереть, чем постоянно слышать Зов. Он тяжело вздохнул.

— Да не знал я, что ты человек! — чуть ли не оправдываясь, выкрикнул Мегаро. — Знал бы, мимо прошёл. На кой чёрт мне сопровождающий, который не умеет летать? Я, как увидел твои уши, сразу решил: вот мой новый помощник.

— А предыдущие где? Куда подевались?

— Кто куда, — уклончиво ответил Мегаро, сбавляя тон. — Эльфы ненадёжный народ.

— Угу. А ещё с хрупкими костями, — кивнул Рау и приподнялся на локте, глядя на него. — Спросить хочу. Там, возле источника… Если бы ты обнаружил у меня переломы. Прикончил бы?

— Нет. Нет, конечно, с чего ты взял, — удивлённо произнёс Мегаро — промедлил всего секунду, но Рау этого было достаточно.

— Врёшь, — равнодушно сказал он и откинулся на подушку, прикрыв глаза. — Врёшь, чтобы я тебя не боялся. Кому нужен спутник, который боится? Такой, того и гляди, нож в спину всадит. И скольких же эльфов ты угробил? Просто интересно.

— Ни одного. По крайней мере, при мне ни один не умер, они всегда улетали.

— Ага. Я поверил.

— Много рассуждаешь, — разозлился Мегаро. — Между прочим, это я убил верёвочника. А потом притащил тебя сюда и вправлял вывихи. — На это Рау промолчал, и дворянин смягчился. — Монету подбросил тебе, конечно, тоже я, но сделанного не воротишь, — задумчиво сказал он, встал и подошёл к очагу. Зашумела закипающая вода, и аромат травяного чая смешался с запахом дыма. Звякнула стальная посуда. — Я виноват перед тобой, — признал аристократ, и Рау недоверчиво посмотрел на него: слыханное ли дело, Мегаро извиняется! А тот продолжал: — Но я решил, что делать. Раз уж ты попал в Лес по моей оплошности, я обучу тебя всему, что знаю о нём. Будешь не помощником, а учеником.

— Что-о? — протянул Рау. — Ученики только у мудрецов бывают.

— А я, значит, не похож на мудреца? — усмехнулся Мегаро.

— На убийцу ты похож, — пробурчал Рау и натянул одеяло на голову.

— Вылезай, чай готов.

Он разлил горячий напиток по бокалам и, видя, что Рау не торопится вставать, отнёс ему чай и поставил возле кровати. Сам вернулся к огню и сел перед столиком, держа бокал за черенок.

— Нужно время, — сказал он. — Отлежишься, восстановишь силы. Здесь едва ли не самое безопасное место в Лесу, даром что так называется. Пока спешить некуда. Как раз отвечу на все твои вопросы.

— Вопрос первый: что в чае?

— Опять ты за своё. Чтобы от тебя избавиться, мне не нужно прибегать к хитрости. Листья и семена шести растений, а тебе ещё добавил порошок от лихорадки — выпей обязательно. И спрашивай обо всём, что хочешь знать.

— Хочу знать, где мои шмотки.

— Сгорели.

— Там в кармане была монета.

— Возьмёшь новую. Задавай нормальные вопросы.

— Что за пожар на пустоши?

— Я поджёг труп верёвочника. Долго будет гореть. Пока он догорает, сюда ни одна тварь не сунется — они боятся огня. Лачугу вообще стороной обходят, потому что она дымом пахнет.

— Значит, если в Лесу разжечь костёр, то можно не опасаться чудовищ, так получается? — спросил Рау, осторожно сел, морщась от боли, и взял бокал.

— Так, да не так. Бывают разные чудовища, и бывает разный огонь. Если ты сжигаешь труп их собрата, они почуют и разбегутся, простой же огонь отпугивает не всех. А ведь есть ещё разбойники. Так что забудь о кострах. Мест, где можно их разжигать, очень мало. Два ты уже знаешь.

— Понятно теперь, для чего разбойники ходят с факелами, — сказал Рау и отхлебнул травяного отвара.

— Они их пропитывают кровью хищников. Я тебе так делать не советую — дикие люди бегут на огонь как землеройщики на падаль, а с целой толпой ты не справишься. У них очень острый нюх. Зажечь такой факел — всё равно что кричать на весь Лес, призывая разбойников. Просто знай, что в крайнем случае зверьё можно отпугнуть и таким способом.

Рау пил и запоминал. Чай был горячий и очень вкусный, от него разливалось тепло по всему телу, проходила боль, и даже грусть немного отступила. Что означало быть учеником, он толком не понимал, но рад был возможности расспросить Мегаро. Многое, очень многое он хотел узнать о Чёрном Лесе, и начать решил с самого болезненного:

— Через сколько дней я должен буду впервые передать монету?

— Об этом сегодня не надо. Не скоро. Лучше думай о том, что ты жив, и тебе доступны особые знания, скрытые от людей.

— А тебе самому когда монету подбросили?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — не моргнув глазом, ответил аристократ. — Я обещал рассказывать про Лес, а не про себя.

— Ладно. — Рау подумал и спросил: — Скажи, в Лесу водится животное под названием «кривун»? Которое боком бегает на пяти лапах.

— Есть такие, — с удивлением сказал Мегаро, — а откуда ты о них знаешь? Они живут в самой глубине Леса на нижнем ярусе. В смысле, в подземелье. Их мало кто видел, и в книжках про них ничего не написано.

— Я как раз в книжке видел.

— Не может такого быть, — отрезал Мегаро. — Всю литературу о Чёрном Лесе я изучил от корки до корки. О кривунах нигде ни слова.

Рау рассказал о своём видении во сне, стараясь припомнить каждую подробность: как он читал справочник, а потом стал свидетелем сцены из прошлого. Упомянул о разговоре мамы и сестры, о музыке в соседнем дворе, о том, каким сильным и гибким он был. Слегка смутившись, рассказал, как вломился в дом Зетты. Мегаро слушал его внимательно, но когда речь зашла о белой женщине, заслонившей образ Зетты, нахмурился и перебил:

— Опиши её подробно.

— В белом платье, волосы тоже белые, короткие. В этот раз она всего на секунду появилась, я не успел рассмотреть.

— Что значит «в этот раз»? Она снилась тебе дважды?

— Первый раз я её видел не во сне, а ночью на дороге, когда только ушёл из дома. Страху натерпелся…

Мегаро присвистнул.

— Дело в поле было, так вот все зверюшки и птицы разом замолчали. Я спрятался — думал, хищник идёт. И услышал шаги. А потом увидел её… — у Рау дрогнул голос. — Она будто светилась. И так руки заламывала… Но молча, всё молча.

— Белая Шита является во сне как знак скорби. Плохо, что ты её видел, да ещё и наяву. Куда она пошла?

— Не помню, — ответил Рау, хотя прекрасно помнил, что женщина направилась прямиком в его деревню. — Какая Шита?

— Белая. Ты её видел дважды. Это очень плохо. Значит, она хотела предупредить тебя о чём-то.

— Я правильно понял, что она не только не человек, но и вообще не живое существо?

— Правильно. Она — символ горя, потери, страдания. Олицетворение матери, похоронившей единственного ребёнка. Сама по себе угрозы не несёт, наоборот, по легенде, приходит жалеть, но я бы не советовал к ней приближаться. Белая Шита — совершенно не изученное явление, и неизвестно, как она себя поведёт. Ты хорошо сделал, что спрятался.

Рау не верил своим ушам. Мегаро заговорил как книжник, все грубые словечки куда-то пропали, и рассказывал он такие вещи, от которых становилось и жутко, и интересно.

— Да, о кривунах. Мудрец не мог об этом написать, потому что кривуны тоже не изучены, стало быть, в справочнике той статьи нет. Но они существуют, и выглядят именно так, как ты описал. Лес разговаривает с тобой. Его язык — видения во сне и наяву. Вспомни, было с тобой ещё что-то странное?

— Да со мной последнюю неделю только странное и бывает, — пробурчал Рау и вкрутил опустевший бокал черенком в землю. Упоминать о тоненьком дымке над деревней и телеге с дровами ему не хотелось, словно Мегаро мог раскопать эту тайну и вытащить на свет нечто страшное, от чего уже нельзя будет спрятаться, зато ему пришла на ум летающая штука, приснившаяся в первую ночь после получения монеты. — Не знаю, важно это или нет, но я видел странный сон. Летающий механизм в форме вытянутого шара. Он просто летел и издавал гул, но от этого такая жуть брала… На нём ещё буквы были, я не разобрал, какие.

Мегаро молча встал, взял оба бокала и отнёс их к роднику — мыть. Вернувшись, сдвинул с очага решётку и разбил угли кочергой, после чего снова развалился на своей лежанке.

— Это важно? — не унимался Рау. — Эта летающая штука есть на самом деле, или мне просто приснилось невесть что?

Мегаро явно не хотел говорить.

— Помнишь, я тебе сказал, что самые опасные враги следов не оставляют? — наконец ответил он.

— Так это про неё было? Значит, она существует? Расскажи!

— Если увидишь её наяву — беги сломя голову. Вот и всё, что тебе пока нужно знать. Спрашивай о чём угодно, только не о ней.

Этими недомолвками дворянин лишь разжёг его любопытство. Рау лёг и стал думать, какой бы ещё задать вопрос, но в голове так и вертелся образ летающего механизма, сводя с ума своей нераскрытой тайной. На серые стены с тёмным узором кладки легли мягкие отсветы догорающих углей, и Рау, чтобы не молчать, спросил наугад:

— Почему Лачуга — безопасное место?

Мегаро рассмеялся:

— Потому что разбойники сюда не заходят. Они суеверны до абсурда. Здесь на самом деле перевалочный пункт, но о нём мало кто знает. Сюда приносят найденные монеты, и здесь же спрятана штамповка, чтобы маскировать их под квадратные. Внизу хранится оружие, но о подвалах знают только проверенные люди. А разбойники боятся даже приближаться сюда — они верят, что здесь до сих пор лежит Мёртвый Старик.

— Что за Старик?

— Предание. Будто бы жил здесь один мудрец, который хотел написать книгу про Лес, да не успел — умер. И после смерти стал такой ужас наводить на всю округу, что по сравнению с ним даже лесные чудовища казались мелкой нечистью. Мёртвое тело, лежащее без упокоения, само по себе страшно, но если оно лежит в Чёрном Лесу, то становится страшнее ночного кошмара. И вот он лежал долгие годы, непогребённый, постепенно превращаясь в скелет, а путники, зашедшие в Лачугу в поисках ночлега, натыкались на его иссохшие мощи.

И что странно — в первые минуты его никто не замечал. То ли его скрывало заклятие невидимости, то ли глаза путешественников не сразу привыкали к темноте, но вошедший сюда успевал улечься в постель. Но стоило ему позабыть обо всех тревогах, как мертвец становился видимым. Являлся по-разному. Бывало, усталый путник поворачивался на другой бок — и обнаруживал рядом с собой покойника, глядящего на него пустыми глазницами. Кому-то старик позволял заснуть, но тут же будил его, дёргая за ногу. А кого-то тихо звал по имени, стоя у изголовья и нависая над спящим…

Мегаро умолк. Угли совсем догорели, и только лучик луноцвета освещал мрачную Лачугу.

— А он точно был, этот Старик? — спросил Рау.

— Точно, точно, — заверил его Мегаро. — В этой Лачуге жил, в ней и помер. Вот как раз на этой кровати, на которой ты сейчас лежишь… Э-э, ты куда? Я пошутил, не было никакого Старика! Это сказки!

— Чёрт бы тебя побрал, Мегаро, — сказал Рау, собравшийся было перейти на свободную лежанку в углу.

В ответ он услышал раскатистый хохот.

— Хватит на сегодня разговоров, — сказал аристократ, отсмеявшись. Он встал и нацепил мечи. — Я должен проверить, как там верёвочник. Коридор такой длинный, как ты понял, неспроста. Там целая система дверей, но сейчас они открыты. Каждая запирается по-своему, две первые снаружи — на обычный засов. С завтрашнего дня начну обучать тебя управлению Лачугой. Наземная её часть — лишь малая доля по сравнению с тем, что скрыто в подвалах. — Он покопался за своей лежанкой, вытащил прямой меч с тяжёлой кистью и поставил к стене. — Сегодня никаких нападений не предвидится, но всё равно ты не должен оставаться без оружия — это больше для порядку. Я ухожу на полчаса. Если не вернусь, через двенадцать дней выходи обратно. Запасы во втором сундуке за мешками, — и он скрылся в тёмном коридоре.

В тот день Мегаро не сгинул, вернулся, как и обещал, через полчаса. Труп верёвочника догорал ещё трое суток, источая едкий дым и распугивая всю живность в округе. Время здесь измерять было нечем, и привычные двадцать девять часов они отсчитывали наугад. Рау в основном отсыпался: только теперь, когда вокруг были прочные стены, над очагом в котелке варилась еда, а необходимость куда-то идти временно откладывалась, он понял, как устал за эту неделю. Страшные сны не беспокоили его в стенах Лачуги, несмотря на байки о её мёртвом хозяине, и Рау отдался усталости — как будто можно было выспаться на всю жизнь.

Каждый день Мегаро делал ему перевязку, и раны, вновь открывшиеся во время схватки с хищником, начали потихоньку заживать. Боль от ушибов ненадолго отступила после пробуждения, чтобы на следующий день навалиться с новой силой, но порошок из семян вьюнка, добавленный в чай, притуплял её, а заодно и тревогу, и пару дней Рау почти не вставал, запрещая себе думать как о будущем, так и о прошлом. Ощущение холодного жгута на шее до сих пор было живо и порой заставляло его вздрагивать. Верёвочника нужно было изгнать из памяти хотя бы на несколько дней.

Помогало чтение. Мегаро выдал ему стопку книг на оружейную тему, и Рау внимательно изучал их при свете луковицы, прицепленной на крючок в стене. Картинки будили в нём чёрную зависть. Кованые мечи, боевые секиры на длинных древках, метательные диски с зазубренными краями — доведётся ли ему когда-либо держать в руках эти замечательные изделия? Куда там деревенскому оружию, собранному в полях и на болотах! Меч с темляком, подаренный Мегаро, тоже был хорош, но ушибленные пальцы пока ещё плохо слушались и не могли обхватить рукоятку.

Книги отвлекали его, он прятался за ними от свалившихся событий. Одна так вообще стала любимой — в ней статьи о боевом снаряжении чередовались с рассказами из жизни: как о великих воинах прошлого, которым пришлось сражаться с настоящими врагами, так и о простых путешественниках, современниках Рау, вступивших в битву с разбойниками. Великолепные гравюры с изображением боевых сцен притягивали его так, что руки чесались взяться за меч. Казалось, в этой книге было самое полное собрание видов оружия, от мечей до стальных струн. Статья о метательных дисках заставила сердце Рау забиться чаще, как в старые добрые времена, когда не было ни Леса, ни Мегаро с его монетами.

Перелистывая страницы, Рау с головой погружался в мир фантазий, забывая о самом страшном, о том, что камнем висело на шее и от чего нельзя было убежать. Но рано или поздно книгу приходилось откладывать в сторону, и тогда в голове вновь звучало зловещее число — двенадцать дней. И два из них уже прошли. Когда срок выйдет полностью, нужно будет взять монету и отправиться в обратный путь… Для чего? Чтобы превратиться в подлеца? В глубине души он уже знал решение, но не признавался в нём даже самому себе. Впереди было ещё десять спокойных дней — целая неделя, и он не хотел думать о плохом.

Увидев как-то раз, что Мегаро ведёт записи, положив на колени деревянную дощечку с пачкой бумаги, он сильно удивился, но любопытных вопросов задавать не стал — не до того было. Света маленькой луковицы хватало на всю комнату. Дворянин писал не угольным грифелем, а отточенным стеблем тростника, макая его в кубическую стеклянную чернильницу с блестящей стальной крышкой. И бумага, и чернильница выглядели весьма дорогими предметами, неизвестно как попавшими в Лачугу. Видимо, между Лесом и обычным светлым миром было какое-то сообщение.

Аристократ, как и грозился, начал посвящать своего ученика в устройство Лачуги, правда, для этого пришлось выждать два дня — Рау был слишком слаб, и каждый шаг ему давался с болью. На третий день стало легче. Лачуга оказалась не лачугой, а самой настоящей крепостью с непробиваемыми стенами и разными мудрёными приспособлениями. Дверей в коридоре было восемь штук, и закрывались они каждая по-своему. Будучи открытыми, они становились незаметными, прочно входя в пазы стены, а закрываясь, превращали коридор в тупик. Управлялись они скрытыми рычагами и для надёжности запирались изнутри на засов. Такая система порождала множество вопросов, и первым делом Рау поинтересовался:

— А что будет, если кто-нибудь запрётся изнутри на все засовы и помрёт? Тогда дом окажется навеки замурованным?

— Таких дураков, чтобы помирать внутри, здесь пока не было, — ответил аристократ, — если, конечно, не считать Мёртвого Старика. Снаружи, поверь, для этого гораздо больше возможностей. И сюда не заходит абы кто — кроме меня в Лачугу вхожи ещё четверо, и они не так просты, чтобы дать загнать себя в угол. Но, раз уж ты спросил, знай, что попасть в неё можно и из подземелья. Правда, для этого нужно знать не только ходы, но и устройство дверей. Под землёй они тоже запираются и отпираются без ключа. Ключ, сам понимаешь, можно потерять или подделать.

Рау дважды открыл и закрыл железную дверь, просовывая лезвие кинжала между камнями в стене, а потом нажимая едва заметные выступы у самой земли.

— Кто это всё построил? — пробормотал он, поморщившись: нагибаться было всё ещё больно.

— Не знаю, — сказал Мегаро. — Подозреваю, что эльфы. Лачуге знаешь сколько лет? Едва ли не девятьсот, если верить манускриптам. А стоит как новенькая.

— Ого.

Рау никогда не видел настоящих эльфов, только читал про них, и их книжный образ плохо вязался с мрачной, массивной постройкой, да ещё носящей такое название. Эльфы в его представлении были чем-то лёгким, воздушным и очень красивым, само это слово навевало мысли о далёких заоблачных странах и строки из старой песни. Может быть, Рау любил её не только из-за удивительной мелодии, но и потому, что её сочинили эльфы.

— Очаг-то уж точно эльфийский, — презрительно добавил Мегаро. — Все нормальные очаги квадратные, а этот круглый. Пока золу выгребешь, всех чертей вспомнишь. Насчёт золы, кстати. Больше трёх дней одну и ту же одежду не носи. Новая в сундуке.

— Да у меня и своя в рюкзаке есть, — вспомнил Рау.

— Свою побереги. Здесь большой запас, три дня поносил — и в огонь.

— Зачем в огонь-то? — возмутился Рау. — Вода есть, мыльные ягоды есть.

— Ты что, думаешь, здесь кто-то будет стиркой заниматься?

— Я бы занялся, — пожал плечами Рау. Крестьянский дух в нём восставал против такой расточительности.

Мегаро посмотрел на него с сожалением, как на сломанную вещь, и вернулся в Лачугу. Рау поплёлся за ним. О том, что в двух шагах отсюда Лес кишит чудовищами и ценности здесь другие, он запамятовал. В комнате снова взялся за рукоять меча и даже сумел поднять его, но ощущения были непривычными. Да, это было невероятно здорово — держать в руке настоящий кованый меч, Рау на миг почувствовал себя героем книги, и это вскружило голову, но он не знал ни одного приёма.

Меч — это меч, а палка — это палка. Даже если она нормальной длины, а не обрезана по длине меча, как та, с которой он разъезжал по окрестностям и воображал себя военачальником. К палке он привык чуть ли не с рождения, чувствовал её как продолжение своей руки и в бою действовал не задумываясь: его тело само знало, как ударить. А что делать с мечом, он понятия не имел. Он со вздохом положил его возле стены и ушёл на лежанку.

— Что, не нравится? — поинтересовался дворянин.

— Нравится. Только что я с ним делать-то буду? Я к палке привычный. А мечом защищаться не умею.

— Мечом не защищаются. Мечом нападают.

— Спасибо, полегчало. Ладно, если щупальца резать. А ну как против меня разбойник выйдет с таким же мечом? Да он у меня его в полсекунды выбьет.

— Дело говоришь, — согласился Мегаро. — Я тебя потом научу, конечно, но пока лучше подобрать знакомое оружие. — Он отодвинул скамейки от стены и потянул железное кольцо, открывая люк в полу. — Пойдёшь глядеть?

Рау досчитал до трёх и встал, сдерживая стон. Подвалы его интересовали с того самого момента, как он о них узнал, и нельзя было упускать такой случай. Он начал было откручивать луноцвет со стены, но Мегаро сказал, что не нужно. И действительно, в открытом люке не было зияющей черноты. Подойдя к краю, Рау увидел стальную лестницу с перилами, освещённую мягким жёлтым светом откуда-то снизу.

Они спустились и оказались в помещении как минимум вдвое крупнее Лачуги. По краям стояло несколько круглых стеклянных колб шириной в локоть, до половины заполненных светящейся жидкостью и плотно закрытых притёртыми крышками, а на стенах было развешано оружие. Оно же лежало и в ящиках на полу. Рау, увидев такое великолепие, аж пошатнулся.

Мечи — прямые и изогнутые, с кистями и без, луки, стрелы, арбалеты… Рау знал — из книжек — что арбалет очень мощная штука, но при этом весит столько, что в пеший поход его лучше не брать, и прошёл вдоль стены дальше. С горящими глазами он обошёл оружейный склад, забыв обо всём — о боли, о монетах, о чудовищах там, наверху, — и остановился возле ящика с метательными звёздочками. Его руки сами потянулись к ним, он даже выпростал забинтованную левую из перевязи, чтобы расстегнуть чехол, сшитый из коры. Спросить разрешения он как-то не догадался. Мгновение — и матово мерцающая звёздочка лежала на его ладони. Настоящая… Рау почувствовал, что его руки дрожат.

— Дорвался? — со смехом спросил Мегаро. — Можешь взять, они твои.

— Знаешь, бывает такое чувство… Когда держишь в руках не подделку, а настоящую вещь, — сказал Рау, с трудом подбирая слова, — даже если это просто какое-нибудь барахло. Но если это ещё и оружие…

— Да понял я. То же самое и с людьми — есть подделки, а есть настоящие. Выбери себе палку по росту, и идём обратно.

— Я ещё ножи не смотрел.

— Да мне-то что, хоть живи тут. Только среди палок есть особые, с выдвигающимися лезвиями, будь осторожен, — предупредил аристократ и ушёл вверх по лестнице.

«Такую-то мне и надо», — подумал Рау и, повесив на руку чехол, подошёл к стене с фехтовальными палками. Велико было искушение взять длинный шест, но здравый смысл победил, и Рау выбрал стальной полый посох с чуть шероховатым покрытием, довольно тяжёлый. Ближе к центру находились замаскированные рычаги. Эта палка ему сразу понравилась. Обхватил левой, потому что на правой не работали пальцы, и палка легла в руку как влитая, возвращая боевой дух. Высотой она была чуть ниже, чем по плечо. «Для тренировок сойдёт, а потом и заменить можно», — решил он и, мельком глянув на стену с ножами, направился к лестнице. Ноющая боль в позвоночнике вновь гнала его на лежанку.

Он выбрался и закрыл за собой люк. Мегаро кипятил чай. Рау улёгся, не выпуская палку из рук, и начал её задумчиво рассматривать. Нажал один рычаг, и из торца, словно молния, выскочило лезвие длиной с ладонь. Рау тут же ощутил необходимость потрогать его пальцем. Острое! Нажал второй рычаг, и выскочило лезвие с другой стороны. Снова нажал, надеясь, что ножи спрячутся сами, но они даже не шелохнулись. Мегаро захохотал.

— Чего ржёшь, как шестиног, — обиделся Рау, — лучше бы показал, как эта штука работает.

— Авось прочитаешь. Там есть учебная статья.

— Чёрт.

Повертев палку так и сяк, Рау сам догадался, как убрать лезвия: нужно было просто упереть их в твёрдую поверхность одновременно с нажатием рычага. Наигравшись, положил рядом с собой — расставаться с ней почему-то не хотелось, и вытащил из чехла звёздочки. Все.

— А скажи, совсем по-другому себя чувствуешь, когда вооружён? — спросил Мегаро, хитро прищурившись.

Рау кивнул:

— Угу. Мне бы с ними потренироваться.

— Скоро сможешь. На складе много места, и даже есть специальная деревянная стена. Ты же только в одном зале побывал.

— Знаешь, как зудит прямо сейчас взяться? Но сил же нет.

— А ты пока учебник по мечу полистай, чтобы не терять времени. Запоминаешь приём и выполняешь его мысленно, с закрытыми глазами. Это хорошая методика.

Рау взял палку, повертел, опять положил и вздохнул.

— Будь она у меня тогда на пустоши, я бы так легко не попался.

— Это как сказать. Верёвочники очень опасны. Хорошо, что их в Лесу можно пересчитать по пальцам.

Рау снова ощутил на шее давящий жгут, и его передёрнуло.

— А почему бы их всех не перебить, раз такое дело?

— Нет смысла, — Мегаро помрачнел. — Они постоянно из-под земли ползут. И верёвочники, и другая дрянь. Этих перебьёшь — новые вылезут.

— Вот как, — протянул Рау. — Я думал, они в Лесу родятся.

— Нет. Ни одному живому существу Лес не дал увидеть свет… то есть, тьму. Разве что растениям.

— А здесь в темноте хоть что-нибудь съедобное растёт?

— Грибы. Чтобы с голоду не помереть.

— Скучновато.. И я не заметил тут ни одного металлического цветка.

— А их тут и нет. Им солнце нужно.

— Оно и мне нужно, — пробормотал Рау.

— Скоро увидишь, — сказал Мегаро, но это прозвучало зловеще, напомнив о неизбежном. Он поддел котелок обломком сухой ветки и поставил на столик, а потом бросил в огонь щепотку чёрного порошка из железного сосуда. Полетели искры, и к потолку взметнулся тёмный дымок. — От твоего приятеля ничего не осталось, — пояснил аристократ, — и теперь надо отпугивать хищников чем-нибудь другим. Когда окажешься в Лачуге один, не забывай об этом.

Он налил чай и принёс бокал Рау. Тот поблагодарил его кивком и собрал звёздочки обратно в чехол. Последнюю сжал двумя пальцами и чуть размахнулся, вообразив, что бросает её в верёвочника. В глаз ему…

— Мегаро. А почему золотые пылинки его облепили, когда он был уже мёртвый?

— А, заметил? Потому я его и сжёг, чтобы они до него не добрались. Чтобы отпугнуть зверьё, достаточно пары щепоток сушёной крови, а вот могильная пыль — настоящее зло. Она забирается в мёртвые тела как людей, так и животных, и воссоздаёт видимость живого существа. Оно ходит, но не ест и не издаёт звуков. А вот напасть вполне может. Воссозданное чудовище может быть опаснее, чем живое. Пыль непредсказуема, она использует чужое тело на своё усмотрение, пока оно не сгниёт.

Теперь легенда о Мёртвом Старике обрела новый смысл. Рау вспомнил светящийся рой прямо у себя перед глазами и ругнулся.

— Чёрт. Они показались мне такими красивыми. Но было жуть как больно, и я, кажется, потерял сознание.

— Нет. Ты крепкий. Это я погрузил тебя в сон. Не в первый раз, кстати.

— Ты?!

— Тебя вообще много раз сдерживать приходилось, особенно поначалу, когда ты меня убить хотел.

— Как ты это делаешь?

— Лес научил. За несколько лет здесь многому можно научиться. И вообще, почему ты так уверен, что Лес — абсолютное зло?

— Да так. У меня вообще-то на жизнь свои планы были. А теперь всё полетело к чёрту.

— Когда такие мысли появляются — сжимай в руке оружие. Посмотри на меч. На метательные диски. Ты бредил оружием, и теперь оно у тебя есть. Я обучу тебя технике боя, которую не знает никто. И к тому же теперь ты можешь исследовать тайны Леса. Завтра книжку дам по чудовищам, она получше, чем та, что у тебя дома. Сразу нельзя было, но сейчас ты уже оклемался, и тебе полезно будет про них почитать.

— И к чему ты мне всё это говоришь?

— Да к тому, что жизнь не закончилась, чёрт побери!

— Это кому как, — тихо сказал Рау, спрятал звёздочку в чехол и положил его под подушку.

— Не раскисай.

— Я не раскисаю, — откликнулся Рау и мысленно добавил: «я просто скоро сдохну». И вдруг спросил: — Слушай, мне одна мысль покоя не даёт. Ты говорил, что у детёнышей крестовика нет зубов, только когти. А как они тогда жрут, пока не выросли? Без зубов-то? Тот, который на меня напал, только царапался.

— Это он к твоему горлу подбирался, — ответил Мегаро, взял бокал и сделал глоток. — Они когтями артерию раздирают и пьют кровь, это их основная пища. В каком-то смысле мелкие опаснее крупных, так что ты чудом отбился… Что не пьёшь-то, чай остывает!

Лезвие с угрожающим жужжанием рассекало воздух. Жёлтый темляк метался, как язык пламени. Раз — и верёвочник лишился ещё десятка щупалец. «Это тебе не деревянная палка!» — мстительно подумал Рау и глубоким выпадом всадил меч в жёлтый глаз. Теперь он знал, что у верёвочников глаза излучают, а не отражают свет, и чтобы не выдать себя, эти твари поджидают добычу, зарывшись в землю или укрывшись за стволом. Смертельно раненное чудовище со скрежетом откатилось назад, но Рау настиг его и добил двумя ударами прямо в тушу — чёрный подвижный кокон длиной в человеческий рост. Зверь подёргался и затих.

Но тут из темноты начали выползать мерзкие детёныши крестовика, жадные до крови, и Рау окружил себя веерной защитой. Они прыгали на него, целясь в горло, но тут же отлетали, сражённые острым лезвием. За несколько минут он убил их всех до единого.

Перевёл дух и поглядел по сторонам: не ползёт ли ещё чего? И точно, из-под синих кустов к нему подбиралась та самая зубастая лепёшка, которую он видел на пустоши у ручья. Она семенила сотней зелёных ножек и хищно разевала пасть. Взмах меча, приседание на одно колено — и половина ножек была скошена. Лепёшка издала пронзительное кваканье и попыталась удрать, но Рау вспрыгнул ей на спину и всадил меч вертикально вниз, пробив панцирь. Лепёшка рухнула. В книге эта тварь по-научному называлась «дисковидная многоножка», а по-простому — зубуха, и там же говорилось, что она именно квакает, а не шипит и не стрекочет.

Сегодняшнее сражение было коротким, он даже вспотеть не успел. Он бы ещё кого-нибудь убил, но заболела рука — не левая, с которой два дня назад сняли бинты, а правая, ушибленная. Воображаемая тьма рассеялась, Рау отсалютовал мечом убитым чудовищам и направился к лестнице. Тренировка закончилась.

Он помалкивал о том, что каждый день воюет с воображаемыми врагами — боялся, что Мегаро поднимет его на смех, но эти битвы помогали избавиться от гложущего страха. В оружейном зале доставалось всем — и древоеду, и грохону, и кривунам, и многим другим хищникам, о которых он узнал со страниц книги. Единственная нечисть, которую он так и не решился представить в качестве противника — это могильная пыль. Было в ней что-то запредельно жуткое. То, что она творила с мёртвыми телами, не лезло ни в какие ворота. Он помнил, как пылинки слетелись к нему на пустоши, приняв за умирающего, и от этого становилось особенно гадко.

Выйдя наверх, он закрыл за собой люк, положил меч и занялся выгребанием золы. Квадратный совок чиркал по круглым стенкам очага, зола сыпалась мимо, и Рау недобрым словом помянул строителей Лачуги, решив сегодня же подпилить чёртов совок. И так жить осталось, похоже, мало, да ещё и неприятности терпеть? Аристократа не было — то ли на разведку пошёл, то ли опять выслеживал того разбойника. Рау успел вынести корзину с золой и набрать вокруг Лачуги сухих веток на дрова, прежде чем Мегаро вернулся.

— Как в воду канул, — сообщил он, садясь на лежанку и кладя на колени письменные принадлежности.

— Может, вообще отцепился?

— Не надейся. Они прилипчивей смолы. Будет ходить за тобой по пятам, пока один из вас не убьёт другого. Понимаю, тебе сейчас только этого не хватало для полного счастья, но нечего было спать на чужих деревьях.

— На чужих? Я думал, это просто деревья.

— Если видишь что-то слишком удобное, лучше обойди стороной. Чтобы потом не ждать удара ножом из-за каждого дерева.

Рау представил, как притаившийся разбойник выпрыгивает из кустов и всаживает нож ему в спину, а после, не найдя ничего, кроме проклятых монет, бросает его мёртвое тело на съедение землеройщикам. Как ни странно, эта мысль принесла облегчение. Лишь бы землеройщики успели быстрее, чем пыльца.

— Ничего страшного, я же не с пустыми руками пойду, — безучастно сказал Рау и улёгся читать.

— До опушки я тебя доведу, — пообещал Мегаро, — а вот на обратном пути у тебя могут быть проблемы. И эту игрушку с лезвиями оставь на складе, а себе возьми обычный посох, к которому привык, или короткую палку. А вообще я бы на твоём месте взял меч.

— Нет уж. Только на смех себя выставлять, — сказал Рау, не глядя в его сторону. — А могильная пыль кроме как над пустошью нигде не летает?

— Да везде летает. Ей никто не указ. Когда-то даже сюда прилетела, если про Старика не врут. Но не так уж её и много по всему Лесу — пока почует, где мертвечина, другие сожрут. Древоед тоже трупами не гнушается, да и длинные пауки всегда голодные.

— А ты когда-нибудь видел… э… человека?

— Дважды, — мрачно ответил Мегаро. — Второй раз еле ноги унёс. Воссозданные существа очень сильные и свирепые, а убить их нельзя. Я мёртвому разбойнику башку снёс, а ему хоть бы что: прёт напролом и мечом размахивает. Кстати, можешь снять повязку.

Не отрывая взгляда от страницы, Рау медленно размотал бинт на голове. Сначала ему показалось, что он слепнет — жёлтый туман заслонил книгу, и он несколько раз моргнул. А потом глянул на бинт, на секунду замер и, отбросив его, вскочил как ошпаренный. От повязки тоненькой струйкой дыма отделялись светящиеся пылинки, собирались в облачка и кружились по комнате. Рау ошалело уставился на Мегаро.

— Лучшее лекарство, — пояснил дворянин. — Даже тех, кто при смерти, вытаскивает. Только вот наловить эту пыль — та ещё морока, да и следить надо, чтобы больной не умер. Тут ведь не угадаешь. Если всё-таки умрёт — беда…

Пылинки ненадолго сбились в рой и искрящейся лентой плавно улетели в дымоход, проскользнув между прутьями решётки. Закоптелый купол на миг осветился, и Рау увидел рельефные узоры, похожие на буквы.

— И я что, всю эту неделю… С ними на голове ходил?

Не дожидаясь ответа, он бросился к роднику, сгрёб с каменного уступа горсть мыльных ягод и под хохот Мегаро побежал к люку. Спустившись, прошёл мимо оружейного склада к замаскированной двери во второй зал и открыл её. Подземная река встретила его шумом воды. Рау скинул одежду, встал под водопад и минут десять яростно смывал с себя страшные пылинки, чтобы не осталось ни одной.

Небольшой грот располагался ярусом ниже оружейного склада и освещался жёлтым бархатным мхом, который благодаря сильной влажности рос по стенам в изобилии. Строили явно мастера своего дела: несмотря на отсутствие красоты и ровных линий, помещение идеально подходило для купания. Родник был так ловко проведён в толще камня, что поток воды падал с высоты в огороженный стеной неглубокий участок реки. У дальней стены кривой потолок пещеры сходил на нет, глубина там была больше, и вода казалась почти чёрной. Она утекала в небольшое окошко размером с кулак, соединяющее грот с основным руслом.

Выскочив из-под ледяной воды на берег и завернувшись в кусок холста, Рау внимательно посмотрел по сторонам: не обнаружилась ли где коварная пылинка? Вроде бы нет. Как он понял, они привыкли держаться все вместе и по одиночке не летали — значит, всё в порядке. Он оделся и уже взялся за перила лестницы, но зачем-то оглянулся на тёмную воду у дальней стены и на миг замер, словно почувствовав чей-то взгляд. Нет, грот не был уютным местом — как и вся Лачуга. Всё здесь носило отпечаток чего-то древнего и жуткого. Рау погрозил кулаком подземной реке и взбежал по ступенькам наверх.

* * *

От хлебцев и плодов янтарного дерева давно не осталось даже крошек, но в Лачуге хранился большой запас орехов, зёрен и каштанов, как сладких, так и солёных, а также сушёных грибов. Кто-то исправно снабжал перевалочный пункт продуктами. После обеда Мегаро без слов протянул Рау железный футляр с двумя квадратными монетами. Передышка закончилась.

— Завтра выходим? — спросил Рау.

— Посмотрим. Если дождь не зарядит.

— Здесь бывают дожди?

— Здесь всё бывает. Спина до сих пор болит?

— Болит, — с кряхтеньем отозвался Рау, потягиваясь. — Я и на перекладине висел, и чего только не делал. Не проходит.

— Паршиво.

Они помолчали.

Потом Мегаро заговорил, глядя в огонь:

— Первую монету лучше передать до того, как Лес начнёт торопить. Тогда до следующей передачи будет много времени. — Рау будто не слышал, но аристократ продолжал: — Будешь у родных — про Лес не рассказывай. Для твоего же блага.

— Я не потащу в свою деревню проклятие.

— Да тебя никто и не просит подбрасывать монету соседям. Есть же другие деревни. Есть эльфы, в конце концов, но они в городах, а в город я тебе идти пока не советую. Слишком далеко. Времени может не хватить.

— Эльфам подбрасывать ничего не буду, — процедил Рау с кровати, сжимая в руке оружейную книгу.

— Подожди, насмотришься на них живьём — по-другому будешь рассуждать. Ладно, чёрт с ними. Сегодня покажу тебе один приём с посохом, на случай, если против тебя с мечом выйдут. Отработаешь до завтра.

Стены словно сжались, и большая комната показалась Рау совсем крохотной. Вот оно. Пути назад нет, и негде спрятаться. Как он мечтал обрести учителя по борьбе, как хотел дорваться до мечей и прочего, что лежит сейчас на складе, и как готов был заплатить любые деньги за учебник втрое хуже того, что теперь держал в руке — и получил всё, что хотел, но вместо радости была тоска.

— Зачем ты взял меня в ученики? — сдавленно спросил он. — Просто чтоб искупить свою вину? Дворянское благородство?

Мегаро аж фыркнул.

— Если я перед каждым буду искупать свою вину, то мне останется только уйти в Зимний Край и до конца жизни отрабатывать долги, да ещё дать обет молчания. И то этого не хватит. Нет, у меня была своя цель. Ещё на привале у озера, когда ты рассказал, что убил крестовика, я отметил, что ты очень хорошо действовал. Но тогда я считал тебя эльфом, и об ученичестве не было речи. Опять же, ты нашёл мой кинжал — к слову, я его оставил не нарочно, просто так сошлось. Без кинжала ты бы не одолел эту тварь. Значит, ты удачлив. Дальше: по дороге ты ни разу не пожаловался, это я тоже отметил. И во время боя с верёвочником ты держался хорошо.

— Я его только один раз ударил. Потом он начал меня душить.

— А потом кинул вниз, — напомнил Мегаро. — Думаешь, я не понимаю, какую боль тебе пришлось испытать? Но ты не издал ни звука. Вот тогда я и узнал тебе цену. Даже зауважал тебя.

— У меня дыхание перехватило, вот и молчал.

— Да всё я видел. А когда узнал, что ты не эльф, то понял, что могу передать тебе свои знания о Чёрном Лесе. И драться научу. Отдашь кому-нибудь монету, и начнём тренировки с мечом.

— Кому я её отдам? — крикнул Рау и в сердцах хлопнул книгой по лежанке. — Кому? Такому же дураку, как я? Чтобы он пришёл в Лес и его съели звери? Или ты его тоже возьмёшь в обучение и будешь отбивать у чудовищ?

Глаза Мегаро блеснули холодным огнём.

— Мне плевать, кому ты отдашь монету, — ответил он. — Но если ты этого не сделаешь, то умрёшь. Считай, что это твоё первое задание.

Воцарилась тишина. Дворянин как ни в чём не бывало занялся своими записями, а Рау, чтобы сорвать злость, спустился в оружейный зал и полчаса повторял рубящие удары посохом. Вернулся, перебрал рюкзак, выстирал свои домашние башмаки, в которых ходил всю неделю, и поставил сушить у огня. Потом выудил со дна рюкзака пилку и подпилил-таки квадратный совок для золы, после чего попытался читать, но странное беспокойство гнало его с места. Нужно было хоть что-то, но делать. Он снова открыл и закрыл все восемь дверей по очереди и вдруг понял, что злости-то никакой и нет, а есть затаённый страх, и все суматошные дела — лишь попытка убежать от самого себя. Но легче от этого не стало, паника по-прежнему заставляла его действовать. Он сходил на склад и принёс два боевых посоха.

— Мегаро. Что за приём, о котором ты говорил?

Дворянин дописал фразу, положил дощечку и сказал:

— Посох длиннее меча. Если ударишь первым, то победишь. Становись.

Ещё около часа они отрабатывали фехтовальные приёмы. Рау наконец-то устал. Мегаро, готовясь к завтрашнему дню, выдал ему мешочек с монетами — настоящими, две тысячи драмахисов мелочью, и впервые Рау задумался, а откуда, собственно, всё это богатство: и деньги, и арсенал, и вечные лампы в подвале, которые вообще ужас сколько стоят. Так и спросил аристократа.

— Я владелец оружейного завода, — сказал Мегаро как само собой разумеющееся. — А ты думал, с неба падает?

— Я думал, дворянам власти платят.

— Платят. Но мало. Я давно распрощался со своими дворянскими корнями и не состою на военной службе. Моего настоящего имени, никто, поди, уже и не помнит.

— Это когда же ты успел и завод отгрохать, и замести следы?

— Я пришёл сюда, когда тебя и на свете не было.

— Как так? — изумился Рау. — Мне почти двадцать, а ты ненамного старше.

— Намного. Но Лес властен даже над временем. Если правильно ему служить, то не будешь стареть.

— Не понял. Получается, не все служители Леса умирают в течение нескольких лет?

— Я похож на мёртвого?

— Сказал бы я тебе, на кого ты похож, — буркнул Рау.

Не то чтобы новость его окрылила, но она в корне меняла дело. Смерть, минуту назад казавшаяся близкой и неотвратимой, отступила на второй план. Чудовища и разбойники, конечно, никуда не делись, но от них можно было отбиться. Мегаро же сражался с ними все эти годы и всегда выходил победителем. А от сознания того, что Лес задерживает старость, сладко ныло под ложечкой. Это какие же возможности открываются! Десятилетиями изучать борьбу и фехтование, совершенствовать свои навыки, и под рукой всегда будет самое лучшее оружие. Можно будет увидеть разные города… Эльфов…

Но всю эту счастливую картину перекрывала одна маленькая монета — та, которая превратит чью-то жизнь в кошмар. Рау чувствовал, что разрывается. Ещё минуту назад ему нечего было терять, но теперь перед ним забрезжило будущее, о котором он и не мечтал. Одно дело — отказаться от жизни, в которой ничего не светит, но отказываться от жизни бесконечно долгой, как у эльфов, интересной и полной приключений, да ещё и с деньгами, было невероятно тяжело.

Затянувшееся молчание нарушил Мегаро:

— Сюда кто-то идёт, — сказал он и прислушался. — Двое.

Он отложил в сторону дощечку с бумагами и скрылся в коридоре. Через некоторое время раздался лязг дверей и послышались голоса. Рау нащупал под подушкой кинжал. Донёсся смех. Низкому голосу Мегаро отвечал более молодой, незнакомый, и они приближались.

Вместе с Мегаро в Лачугу вошли двое, парень и девушка, и Рау встал, приветствуя их. Они кивнули ему, улыбнувшись, и проследовали за Мегаро через всю комнату ко входу в подвал. Оба они словно излучали свет, и Рау против воли на них загляделся. По остроконечным ушам он сразу догадался, что это эльфы.

Гости были одинакового роста, чуть ниже Рау, оба с карими глазами. Парень со слегка вьющимися светло-русыми волосами до плеч и мягкими чертами лица казался ожившей картинкой из книги про эльфов. Одет он был по-военному: тёмно-серые холщовые штаны, рубашка, лёгкая броня и плащ с капюшоном — примерно такой же, как у Мегаро, но песочного цвета, а вместо сапог туфли, сшитые из мягкой коры. На плече у него висел походный мешок. Ни меча, ни другого вооружения Рау не заметил.

От девушки в сиреневом платье до пят и тёмных атласных туфлях исходило сияние, как от самоцветного камня, и Рау, приглядевшись, понял, почему: её пепельные волосы умопомрачительной длины, очень толстые, толще, чем у людей, прямые и ровно остриженные у самой земли, были покрыты неким светящимся составом. Красные, синие, зелёные искры то и дело вспыхивали в её волосах при движении — так сверкает роса под солнцем. На голове сияла ажурная стальная диадема, украшенная живыми минералами, скреплёнными проволокой.

Рау, словно кем-то ведомый, тоже подошёл к люку, давя в себе желание прикоснуться к волосам эльфийки, схватить их и сжать в горсти.

— Останься тут, — скомандовал Мегаро, открыл люк, и они все трое спустились в арсенал.

Рау вернулся к своей лежанке и четверть часа сидел в оцепенении. Было в эльфах что-то магнетическое, особенно в девушке. Её мерцающие волосы буквально заворожили его. Неужели этих волшебных созданий тоже коснулось проклятие монет?

Из подвала вылез Мегаро, за ним выпорхнули эльфы. Рау действительно показалось, что они не касаются ступенек. У парня за спиной был меч, у его подруги на шее на плетёном шнурке висел кривой нож в узорчатых ножнах. Мегаро что-то шепнул парню, и тот, кивнув, подошёл к Рау.

— Ты тоже из нашего народа? — спросил эльф.

— Нет, — сказал Рау, замешкавшись. Он не ждал угрозы, но тем не менее поднялся и слегка отступил.

Эльф быстро шагнул к нему, оказался сзади и прикоснулся рукой к его спине. Боль исчезла. Точно так же эльф избавил его от болей в руке, проведя по ней ладонями, и вернулся к своей спутнице. А та отцепила от диадемы два светящихся минерала, зелёный и фиолетовый, и вручила Рау со словами:

— Отнеси их на поляну, они больше не хотят оставаться со мной. Теперь ты точно выйдешь из Леса невредимым, я знаю.

У неё был девчоночий фальцет с хрипотцой, чем-то похожий на голос Ликетты. Рау смотрел то на эльфийку, то на цветные шарики у себя на ладони, и не мог вымолвить ни слова. Он будто онемел.

Мегаро и эльфы направились к выходу. Рау пошёл за ними, прихватив со стены луноцвет, и весь путь по коридору неотрывно смотрел, как волосы девушки скользят по земле. От их бриллиантового сияния по стенам плясали блики.

— Завтра в Лачуге никого не будет, — сказал Мегаро эльфам. — И в ближайшую неделю тоже.

— Мы, наверно, больше не придём, — сказал парень. — У нас дальняя дорога. Спасибо за меч.

— Добро, — ответил Мегаро.

На прощанье парень обнял Рау, как старого знакомого, и сказал:

— Обязательно найди нашу страну за облаками. Тебе там будут рады, ты один из нас.

А девушка молча улыбнулась ему, но в этой улыбке проскользнула глубокая грусть. Эльфы оттолкнулись от земли и взлетели, и через мгновение исчезли в чёрном небе. Рау повернулся и ушёл в дом, не обращая внимания на окрик Мегаро:

— А двери закрывать кто будет?

В комнате Рау упал на кровать и молча пролежал лицом к стене до самого ужина. От еды отказался.

— Такого за тобой ещё не водилось, — ворчливо сказал Мегаро, уплетая жареные каштаны.

— Кусок в горло не лезет, — пожаловался Рау. — Я теперь знаю, почему моя бабка сбежала из деревни. Думал, из-за тяжёлой работы — ан нет, тут другое. Не знаю, как объяснить. Правильно сделала, что сбежала.

— Вот за это я эльфов и ненавижу. Придут, очаруют, влюбят в себя, наобещают с три короба — и пошлют к чёрту. Если вдуматься, они хуже чудовищ — от тех хоть знаешь, чего ждать. Вот тебе первый урок. А заодно и хороший повод подкинуть монету какому-нибудь эльфу.

«Будешь в городе — ругайся чёртом», — велел Мегаро. «Зачем?» — не понял Рау. «Дрын — словечко деревенское, засмеют, — объяснил аристократ. — Можешь вообще не ругаться».

Все восемь дверей Рау запер собственноручно. Когда выходили, дождя не было, но теперь начал накрапывать, и Рау набросил капюшон. Серый плащ до колен, наподобие солдатского, выданный аристократом взамен сгоревшей куртки, не пропускал влагу, наводя на мысль, что его шили эльфийские мастера. В кармане жались друг к другу два маленьких минерала, подаренные девушкой с бриллиантовыми волосами. Когда Рау опускал руку в карман, цветные шарики сами закатывались к нему в кулак и грелись.

«Мегаро, а почему у неё волосы сверкали всеми цветами радуги?» — «Да чёрт её знает. Облиты какой-нибудь эльфийской дрянью. Ты жрать собираешься вообще? Завтра нам выходить, ты должен быть сильным».

Под ногами шуршали листья. Аристократ повёл его другой дорогой, в обход пустоши, рассчитывая добраться до озера за четыре часа. Если бы не медведь, они достигли бы границы Леса за один переход — правда, вышли бы очень далеко от родной деревни Рау. Лишний путь — лишний риск, но зверя нужно было забрать. Почти невесомая броня из шкуры сухопутной рыбы, подаренная аристократом, придавала уверенности в себе. Мегаро говорил, что она защищает от зубов и когтей, и велел в Лесу не снимать. Сам он носил такую же.

Никаких запретов насчёт общения с семьёй не было, и Рау, несмотря ни на что, собирался первым делом побывать дома. Ведь не обязательно рассказывать о своей беде, можно же соврать, что действительно уходил в путешествие, как дедушка. Они поймут и не будут обижаться.

Он очень скучал по родным, но ему было стыдно признаться самому себе, что сильнее всего он тоскует по шестиногу. Больше всего на свете хотелось обнять зверя за длинную шею, зарыться лицом в густую шерсть и позвать по имени. Ше… Рау любил читать, но почему-то во всех книгах говорилось о дружбе между людьми, и ни в одной — о дружбе человека и животного. Странно. Ведь такая дружба гораздо крепче. И привязываешься к животным сильнее, чем к людям.

Грядущая встреча с Ше стала для него чем-то вроде путеводной звезды. «Что, если потом взять его в Лес?» — мелькнула мысль, но он тут же отогнал её. Тут верёвочники, крестовики, древоеды всякие — сожрут же, и каково ему будет смотреть на гибель шестиногого друга? Да и когда «потом»? Рау не знал, какое примет решение, но чувствовал, что нет для него никакого «потом». Повидаться с Ше, погладить его длинную гриву, нашептать на ухо ободряющих слов — вот и всё, о чём можно мечтать. К счастью, зверь не останется без присмотра, родные позаботятся о нём.

И ещё кое о ком он тосковал так же сильно, как о Ше — об эльфах. Пусть он виделся с ними всего несколько минут, но эти минуты запали ему в душу. Он даже не мог толком сказать, что в эльфах такого особенного, но они подарили ему странное щемящее чувство, которое нельзя было передать словами, и навсегда отобрали покой. Эти существа были как забытый сон — прекрасные и недостижимые. С ними хотелось быть вечно, жить в их стране, слушать их песни, даже хотелось научиться летать, и хотя Мегаро предостерегал его от похода в город, Рау твёрдо решил туда пойти — просто чтобы ещё раз увидеть эльфов. Говорят же, что их можно часто встретить в городах. Он то и дело перебирал в памяти каждое их слово, каждый жест, а перед глазами у него так и стояли их лица.

«Что, попался на удочку? — досадливо ворчал Мегаро накануне вечером, проверяя своё боевое снаряжение: кинжалы, метательные диски и мечи. — С ними всегда так. По мне, уж лучше монеты подбрасывать. Эльфы коварные, они бьют в самое сердце. Затрагивают самое лучшее, что в тебе есть, и оставляют тебя ни с чем. Мой тебе совет: плюнь и забудь. Завтра долгий и опасный переход».

«А почему они такие? Говорят, что думают, смеются через слово, обнимаются…»

«А потому что им на тебя плевать. Им на всех плевать, и на себя тоже. Думаешь, для чего им оружие? Парню подбросили монету, но он отказался её передавать. Хотел чистым остаться. Тогда его подружка сама взяла у него монету. Выручила. Но время-то идёт. Ну и… Это на моём веку уже третья парочка».

«Значит, не на всех им плевать, раз они не стали играть в игры твоего Леса? — закричал Рау, чувствуя, что земля уходит из-под ног. — Они предпочли умереть, лишь бы не ломать ничью судьбу!»

«И что. Это, по-твоему, выход?»

«Где они сейчас? Их ещё можно найти?»

«Поблизости их точно нет. Эльфы быстро летают. Подались куда-нибудь в горы, наверное».

«Их нужно было остановить! Почему ты мне сразу не сказал?» — продолжал бушевать Рау. Мысль о том, что девушки с бриллиантовыми волосами и парня, избавившего его от боли, возможно, уже нет на свете, была невыносима.

«А что ты смог бы изменить? Разве ты придумал законы Леса?»

Рау сник. Аристократ был прав: всё зло шло от Леса, и ни люди, ни эльфы ничего не могли с этим поделать.

«Да и вообще я лишь предполагаю. Может, с этими двумя всё в порядке», — добавил Мегаро.

Рау ухватился за эту надежду, как за соломинку, ему очень хотелось верить, что эльфы живы. Но ведь были ещё и другие — аристократ сказал, что это третья парочка на его веку… Неужели от проклятых монет нет никакого средства?

«Мегаро, попросить хочу…»

«Если ты о книгах, то их отсюда выносить нельзя. Они слишком редкие».

«Нет. Помнишь, ты говорил, что погрузил меня в сон после истории с верёвочником? Можешь опять это сделать?»

* * *

Дождь закончился. На их пути снова был хвойный участок, и стало совсем тихо. Ни кустарник, ни чащера здесь не росли, и Мегаро велел держаться поближе к нему. На протяжении двух часов им никто не встретился, если не считать колонии мелких светло-бурых десятилапых тварей, в чьё гнездо Рау нечаянно наступил. Аристократ сказал, что это длинные пауки — не опасные, но кусачие. Противные создания кинулись врассыпную с тонким писком.

Миновав небольшой косогор, путешественники вышли в смешанный лес со множеством светящихся грибов и лишайников, и Рау временно спрятал луноцвет, чтобы не мешал. Идти бесшумно по густому слою опавших листьев и сухих веток было невозможно, и о маскировке пришлось забыть. Из-за обилия разлапистых кустов снова нужно было соблюдать дистанцию. Синий оттенок преобладал среди растений, но многие светились фиолетовым. Там, в обычном светлом мире, небо зелёное, и большинство растений тоже зелёные, а ночью небо становится фиолетовым. В Чёрном же Лесу всегда ночь, небо фиолетовое с синим, вот растения и подстраиваются под цвет. Так думал Рау, стараясь не упускать из виду Мегаро, идущего впереди.

Его размышления о природе прервал едва слышный треск, раздавшийся сзади — тихий треск сломанной ветки, почти слившийся со звуком их собственных шагов, но Рау сразу насторожился. Останавливаться не стал, но весь напрягся. Он уже научился чувствовать опасность на расстоянии и знал, что сейчас на них нападут. Нужно было дать знать аристократу, что появился враг, и Рау негромко сказал: «Эй!» Прятаться было поздно. С палкой тут не развернёшься, и он выхватил из сапога кинжал. Секунды вдруг стали бесконечно долгими. Он понятия не имел, кто притаился за деревьями, и эта неизвестность подтачивала силы. Вспомнив вчерашний разговор о разбойнике, он перекинул кинжал в левую руку и всё-таки вытащил палку. Но если разбойник нападёт с мечом, остаётся одна надежда на удачно брошенный кинжал. В одиночку на двоих нападать не станет, значит, привёл подмогу…

Мегаро тоже почуял опасность и жестом велел остановиться. Стало тихо-тихо. Рау почудилось, будто запахло рекой. Позади снова послышался треск веток, и какой-то мелкий зверёк вприпрыжку умчался прочь, и тут же — ещё один, в другую сторону. А потом издалека раздались ритмичные шаги, словно кто-то бежал рысью. Раз-два, раз-два — тяжёлые шаги и позвякивание железных доспехов, как будто сюда приближался небольшой отряд вооружённых воинов, бегущих в ногу. Рау и Мегаро встали спина к спине.

— Крокодил, — вдруг сказал Мегаро и сошёл с тропы. — По следам нашёл. На дерево не лезь, он достанет. Бей в глаза. Но без крайней необходимости не вмешивайся.

Рау опустил палку. О крокодилах он прочёл в той книге, и ничего хорошего о них там не говорилось. Это были сплющенные с боков твари высотой человеку по пояс и длиной чуть ли не в десять шагов, синие снизу и красные сверху, покрытые костяной чешуёй, с железным гребнем вдоль хребта и с железными когтями-крючьями на всех восьми лапах — причём лапы росли чередуясь справа и слева. Судя по картинке, крокодилы на треть состояли из огромной двухэтажной пасти, полной зубов.

Мегаро вытащил пару кинжалов и ждал. Примерно за пятьдесят шагов Рау заметил за кустами движение, а вскоре различил длинное узкое тело с тремя блестящими глазами на уродливой голове. Крокодил прорезал кустарник бородавчатой треугольной мордой, двигаясь по прямой, и пластинки гребня с лязгом подрагивали на его спине. Он был огромен.

— Отойди, — прошипел Мегаро.

Рау послушно отступил назад.

— Дальше. Он тебя хвостом сметёт.

Рау отошёл дальше со словами:

— Я хочу тебе помочь.

— Вот и не мешай.

Рау на миг почувствовал себя обузой, круглым дураком, ни к чему не пригодным. Страх смешался со злостью. Сжимая палку в руке, он ждал удобного момента, чтобы выбить крокодилу глаз. Если ударить метко и вовремя, может получиться. Он пожалел, что отказался взять меч.

Речной запах стал резким и перешёл в болотный, чудовище было уже совсем рядом. Так, лапы у него короткие, значит, можно подойти близко. Но хвостом оно легко собьёт кого угодно. Рау замахнулся и замер. Только бы не помешать Мегаро! Только бы не прозевать нужный момент!

Крокодил почти поравнялся с ними. У Рау мелькнула безумная мысль напасть первым, но он отбросил её — не с деревяшкой кидаться на такую здоровенную тварь. Он уже понял, что аристократа надо слушаться, поэтому не шевельнулся. Зверь не успел броситься на них: что-то блеснуло, точно молния, и он завертелся на месте с оглушительным рёвом. Оба хвоста с силой били по земле, взметая кучи листьев, и Рау впервые увидел, как выглядит сдвоенная пасть. Средняя челюсть крокодила была одновременно низом первой пасти и верхом второй, и зубы из неё торчали с обеих сторон. Все три челюсти судорожно лязгали, пытаясь поймать врага. Рау понял, что Мегаро атаковал тварь кинжалами и попал в цель. Два глаза из трёх погасли навсегда.

— Сейчас метаться начнёт! — предупредил Мегаро.

Рау еле успел отскочить: обезумевший хищник начал кататься по земле от боли, сминая кусты и сотрясая деревья. Мегаро прицелился и кинул третий кинжал, но тот со звоном отскочил, ударившись о гребень, зато четвёртый угодил аккурат в разинутую нижнюю пасть — прямо в глотку. Крокодил снова заревел, и в свете лишайников было видно, как из пасти полилась тёмная кровь. Он кувыркнулся, но тут же встал на лапы и пошёл на своих врагов.

— Беги! — скомандовал Мегаро, но Рау не двинулся с места, лишь покрепче взял палку обеими руками. Кинжал бросил обратно в сапог, всё равно от него не было толку, равно как и от звёздочек, которые он толком так и не научился бросать. Он понимал, что противник смертельно опасен. Но по крайней мере знал точно, что новое оружие не разобьётся в щепки, как предыдущее, даром что тоже из дерева. Главное — не промазать по глазу. Мегаро прицелился новым кинжалом.

* * *

Раненый хищник наступал. Он видел обоих людей оставшимся глазом и прекрасно чуял их. Впервые ему попалась такая строптивая добыча, и теперь он ни за что не мог её отпустить. Он люто ненавидел обоих, особенно того, что в чёрном: этот человечишка осмелился напасть на него и почти полностью ослепить, да ещё и загнал в глотку кусок железа, заставив потерять уйму крови.

Конечно, новые глаза отрастут, и кровь восстановится, но для этого нужно время. И теперь целый год нельзя жрать нижней пастью, пока кусок железа не выйдет наружу. Человечишка должен за это ответить. Второй, который в сером, выглядел безобидно и железом не кидался, но давно уже бесил крокодила своей привычкой плескаться в водопаде чуть ли не по два раза в день. А ведь это была не его река, не человечишки!

Лишь он, крокодил, мог называть себя хозяином подземной реки. Он жил и охотился в ней ещё до того, как в Лес явились незваные гости со светлыми волосами и карими глазами, умеющие летать, и построили над рекой свою каменную крепость, а это было много сотен лет назад. Тогда у него было всего четыре лапы, и сам он был вдвое короче. Потом в крепость стали захаживать люди, устроили в ней постоялый двор, пугали рыбу своими мыслями, а главное — купались в его реке.

Столетиями он следил за ними через узенькое отверстие в камне, изнывая от желания броситься на наглых людишек и сожрать их. Ну почему окошко такое маленькое? Он не мог просунуть в него даже лапу. А чтобы добраться до людишек не из реки, а на земле, нужно было идти в обход — очень далеко. Не построили кареглазые летуны ни одного выхода из подземелья.

Да, второй человечишка не нападал. Но к нему у крокодила были свои счёты. Ровно с того момента, как он появился в крепости, в реке пропала вся рыба. Он распугал её своими мыслями. Человек в чёрном тоже там частенько бывал, и другие бывали, но их мысли были обычными. Рыба, конечно, боялась, но не уплывала совсем. Но с появлением над рекой этого второго крокодил остался без корма. Пришло время поквитаться. Сейчас он наестся вдоволь, у него же осталась ещё одна пасть, совершенно невредимая…

Вдруг земля содрогнулась.

Крокодил присел на лапы и повернул морду. Раздался второй гулкий удар, стволы огромных деревьев душераздирающе затрещали под напором неведомой силы, и хищник, забыв о людях, повернул длинную голову и прислушался. В своей подземной реке он привык считать себя непобедимым и ничего не боялся, да и здесь, наверху, вряд ли кто-то мог угрожать ему, такому сильному и зубастому, но чудовищные шаги и треск ломаемых деревьев говорили, что сюда идёт достойный противник.

* * *

Мегаро оттащил Рау за рукав в сторону, так и не метнув кинжал. Тяжкий удар раздался совсем рядом, отдаваясь в груди, стволы с огушительным скрежетом прогнулись, как трава расступается под ногой человека, и над Лесом, заслоняя звёзды и круша деревья, показалась чёрная бесформенная громада с бесчисленными глазами, сверкающими в свете лишайников. Рау вспомнил здоровенный след на пустоши и чуть не выронил палку. Из громады начала расти гибкая лапа; она становилась всё длиннее и длиннее, нависая над ничего не понимающим раненым хищником. Мгновение — и крокодил взмыл в воздух, крепко схваченный за хвост. Он выл и извивался, щёлкая зубами и пытаясь освободиться, а лапа с мерзким булькающим звуком стала стремительно укорачиваться. Восьмилапого крокодила поднимало и притягивало к себе нечто огромное, многоглазое и перетекающее само в себе, будто гигантский мешок змей.

— Бежим, — шепнул Мегаро, и они рванули прочь. До них донеслись звуки короткой борьбы, а потом смачное чавканье.

Через час они достигли низины, где Мегаро уже поджидал отдохнувший и отъевшийся на грибах медведь. Костёр они решили не разводить, чтобы не тратить лишнее время. Привал был коротким. После перекуса Рау начал задавать вопросы: он хотел узнать, кто разделался с крокодилом, и не увяжется ли это существо за ними. Животных такого размера он не то что не видел, но даже не мог себе представить. Если и до этой встречи Лес был не самым уютным местом, то теперь всё выглядело гораздо плачевнее.

— Рга, — ответил Мегаро. — Гигантская амёба.

— Амёбы размером с ладонь, — сказал Рау, — и живут в болотах.

— А эта сухопутная. И чуть-чуть крупнее.

— Что с этим миром творится? Почему существуют такие твари? Если эта рга выползет из Леса…

— Не выползет. Никто не выползает. Лес их дом, он их питает. Да и не могут они на свету… Наверное.

— Так. А если в Лес затащить солнце — чудовища сдохнут?

Мегаро расхохотался.

— Вот затащишь — тогда и посмотрим.

— Я видел, что у неё полсотни глаз, — сказал Рау. Ему не было смешно. — А пасти не заметил. Чем она его жрала?

— У рги изменчивая внешность. И глаз, и пастей у неё столько, сколько ей в данный момент нужно. Они постоянно появляются и исчезают, перетекая друг в друга. И цвет она меняет от чёрного до жёлто-серого. Ты отдохнул? Нам остался трёхчасовой переход, и дальше ты поедешь один. У тебя два задания: подбросить монету и пристроить Ве в хорошие руки. Всё равно ему с одним глазом в Лесу делать нечего.

Они расстались на границе, где свет переходил в тень. Лес был пронизан дымкой. Цвета едва различались. Густые хвойные кроны соединялись ниже, чем показалось ему тогда, в первый день, и походили на тёмно-синие облака. Мегаро предупредил его, что поначалу всё будет казаться красным, и велел дать глазам привыкнуть и не спешить сразу к людям. Никто не должен был знать ни о монетах, ни о пребывании Рау в Чёрном Лесу. Броню аристократ посоветовал свернуть и спрятать в рюкзак, чтобы не мучиться на жаре и не привлекать лишнего внимания. Новая палка, окованная железным наконечником, висела за спиной в дорогом чехле с креплением. Старый чехол, который по сути был обыкновенным мешком, полетел в огонь ещё в Лачуге. Мегаро будто не видел, что творится с его учеником, и был настроен на долгое и серьёзное обучение искусству боя.

— Чем быстрее вернёшься, тем лучше, — напутствовал он его на опушке Леса.

Рау молча кивнул и пришпорил медведя. Пока они кантовались в Лачуге, сбруя исчезла бесследно, но управлять животным без седла и уздечки было даже интересно: Ве оказался послушным и умным. Полоса между мраком и светом походила одновременно на туман и на утренние сумерки, в ней не различались цвета и скрадывались звуки. Было тепло, но Рау поёжился. Он уже был здесь семнадцать дней назад, когда впервые вошёл в Лес, но тогда стояла ночь, и он не мог заметить этого наваждения. Сейчас же граница света и тьмы показалась ему самым неуютным местом в мире — даже хуже самого Леса, и Рау захотел поскорее её миновать. Медведь бодро побежал рысцой, и Мегаро остался позади.

Вскоре впереди забрезжил солнечный свет, и за ветвями появилась знакомая зелень неба. Сердце Рау радостно забилось, и он снова ощутил себя сильным и счастливым, словно не было этих двух недель. Но странное дело: чем дальше он находился от аристократа, тем сильнее злился на него и в какой-то момент понял, что снова хочет его убить. Ярость была так велика, что Рау чуть не повернул медведя в обратный путь, чтобы разделаться с Мегаро, и лишь здравый рассудок удержал его от опрометчивого поступка. В Лачуге он видел своими глазами, как дворянин владеет мечами и кинжалами. Нечего было и пытаться одолеть такого воина, и Рау ограничился ругательством. Авось услышит. В одном кармане плаща лежали два эльфийских минерала, а в другом — круглая монета, которая связывала ученика и учителя.

Первые минуты ему и впрямь всё казалось красным, но скоро глаза привыкли к дневному свету. Воздух был чистым и свежим. Лесная атмосфера, пропитанная парами смолы и запахом грибов, не шла ни в какое сравнение с воздухом на освещённой равнине. Здесь пахло цветами и молодыми листьями, и дышалось очень легко. Рау ехал на медведе и не мог поверить: перед ним опять лежала та самая тропинка, с которой началась эта история. Вот и кусты с сахарными колечками. Ве заурчал от восторга, почуяв любимое лакомство, и Рау не стал его погонять. Всё-таки странный этот Мегаро: прощался со своим зверем навсегда, но даже не обнял его. Наверно, Ве и вправду будет лучше у новых хозяев. Такого хорошего медведя сразу возьмут — Рау в этом даже не сомневался.

Он слез, чтобы набрать букет колечек для Ликетты, но что-то его остановило. Руки словно налились свинцом. Прошло много времени — всё ли дома в порядке? Вспомнился тонкий серый дымок, поднимающийся над деревней, и в душу закралась тревога.

— Хватит жрать, — окликнул он медведя и потянул за шиворот.

Он вдруг предельно чётко осознал, что лишнего времени нет. Заставив зверя лечь, взобрался на него и пришпорил пятками. Издав недовольное «ррр», Ве встал на лапы и потрусил вперёд.

Когда кустарники расступились, Рау накинул капюшон: уж слишком сильно слепили солнца, висящие в зените. Жёлто-зелёная равнина, знакомая с детства, простиралась до самого горизонта. Пусть монеты подождут. Всего два часа езды верхом — и он будет дома. Извинится перед родителями за свой внезапный уход, взъерошит волосы Ликетте, обнимет Ше… Может быть.

Он ехал и ехал, но никто не встретился ему в поле. Обычно в солнечную погоду здесь хоть кто-нибудь да ходит — те же собиратели винных плодов, но сегодня луга словно вымерли. Ближе к деревне ему перестали попадаться даже птицы и горностаи, а крупных животных не было даже возле янтарного дерева, зато землеройщиков повстречалось целых четыре штуки, и всё это ему очень не нравилось. Он по привычке хотел остановиться и нарвать плодов, но одёрнул себя. Сначала домой.

Солнца припекали. Одно плавно откатилось к третьей четверти, а второе начало медленно раскачиваться туда-сюда по дуге, отчего тени зашевелились.

— Дрын бы вас побрал, — прошептал Рау солнцам, сильно сомневаясь, что до них долетят его слова.

Он опустил руку в карман и тронул минералы. Эльфийка просила отпустить их на равнине, но сейчас точно был неподходящий момент, да и расставаться с ними не хотелось. Он загадал для себя, что зелёный минерал связан с парнем, а фиолетовый — с девушкой, и мысленно спрашивал у сияющих шариков: «Они живы?» — и шарики отвечали, что живы. По крайней мере, так ему казалось. Рау крепко сжал минералы в кулаке и снова пришпорил медведя.

Солнца наконец успокоились, и в глазах перестало рябить. До деревни оставалось совсем немного. Рау хотел было снять плащ, но тут на небе появилась фиолетовая сетка и выпустила с десяток облаков, которые тут же заслонили верхнее солнце, и подул прохладный ветер. Ну хоть бы один птичий посвист! Нет, он понимал, что у птиц бывает полуденный перерыв, но всё равно его снедала тревога.

Будто ничего не изменилось за две недели: всё так же сверкали металлические растения среди зелёной травы, шумели деревья на ветру, и от этой мирной картины поднималась жгучая боль в сердце. Ну вот не было ожидания скорой встречи с близкими, хоть ты убейся!

Он миновал развилок. Когда поравнялся с лужайкой, на которой в последний раз видел Зетту, взгляд зацепился за что-то очень знакомое, и Рау ещё не до конца осознал, что именно видит, но внутри всё упало. Ажурный цветок, порождённый грозой, который он оставил для Зетты вместе с неуклюжей запиской, снова красовался на лугу, а к цветку было привязано… Нет. Рау наклонился и хлопнул медведя ладонью по правому уху, заставляя повернуть налево.

Не в силах поверить увиденному, спрыгнул на землю, подбежал и остановился перед цветком как вкопанный. Пучком шёлковой травы к стальному стеблю был привязан длинный клок женских волос. Их успели потрепать и дождь, и ветер, но Рау всегда бы узнал эти вьющиеся русые волосы с крашеной в чёрное прядью — они принадлежали Зетте.

Он медленно опустился на колени и некоторое время не шевелился. Потом поставил на траву рюкзак и вытащил со дна чехол для звёздочек — не из арсенала, а тот, что подарила Зетта, — отрезал ножом русый локон и спрятал в этом чехле. Подержал в ладонях, пытаясь осознать, что происходит. Что, лопоухий, хотел увидеть этот цветок в Зеттиных волосах? Вот и смотри теперь. И думай. Это тебе не крестовики с крокодилами. Это тебе не гигантская амёба рга.

Словно очнувшись, он вскочил на медведя и погнал его к деревне, намеренный узнать всю правду, какой бы горькой она ни была. Но ни одна птица так и не нарушила тишины и ни один горностай не перебежал дорогу, лишь трава шуршала под медвежьими лапами да ветер гудел в кронах деревьев на равнине. Даже повседневные звуки — хлопанье дверей, разговоры — не долетали сюда. Деревня словно исчезла.

Что-то было не так. Сражённый увиденным на лужайке, Рау подгонял зверя и вглядывался в зелёные заросли, силясь различить островерхие крыши, которые уже должны были показаться, но видел лишь кусты и деревья. Неужели ошибся и перепутал дорогу? Нет, не может быть. Он знал эти места с детства и помнил каждое деревце, сотни раз проходил и проезжал по этой дороге. Вот и шарохвойка у поворота, такая же, как во дворе. Отсюда всегда было видно деревню! А сейчас нет.

Сознание будто разделилось надвое. Один-единственный раз, лет в двенадцать, Рау испытал похожее чувство, когда его увёл болотный огонёк. Дом был совсем рядом, но маленькому Рау пришлось целые сутки блуждать вокруг деревни кругами. После того случая он и взял себе за правило всегда носить с собой оружие: выломал в перелеске первый деревянный меч и сам неровными стежками сшил заплечные ножны из коры. Это помогло, и потусторонняя нечисть больше к нему не приближалась. До сегодняшнего дня…

То, что открылось ему за поворотом, оказалось страшнее всех лесных чудовищ.

— Стой! Стой! — закричал он медведю, вцепляясь пальцами в шерсть на его загривке и сползая на землю, когда они приблизились вплотную к тому месту, где когда-то начинались дворы.

Ве послушно замер, принюхиваясь. Пахло дымом. Перед ними расстилалась чёрная выжженная пустошь с покорёженными каркасами домов. Рау медленно распустил крепление на чехле и вытащил палку. Не осталось ничего — все семьдесят дворов превратились в пепелище. Судя по всему, вчера прошёл дождь и прибил пепел к земле. Если здесь кто-то и ходил после пожара, то теперь следов не осталось.

Как во сне, Рау сделал несколько шагов, опираясь на палку, но остановился: идти пришлось бы по щиколотку в золе. Он отсчитал девятнадцатый дом от начала улицы — такой же обгорелый железный каркас, сплетённый из переросшего стрелолиста. От хвойного шара не осталось даже обломка. Да что там хвойный шар — оба янтарных дерева, кормившие всю деревню молоком, сгорели дотла. Деревянные домики над колодцами тоже полностью сгорели, и перед опустевшими клетками бывших домов торчали лишь каменные квадраты.

Вопросы обрушились лавиной. Почему не потушили пожар? Ведь возле каждого дома есть вода! Почему огонь спалил только жильё и пощадил кусты вокруг? И почему не отстраивают деревню заново? Поблизости не было ни души — и люди, и животные словно в воду канули. Рау бегло скользнул взглядом по чёрно-серой поверхности, боясь увидеть обгорелые черепа. Ни одного не заметил, но это было слабым утешением, ведь их могли собрать и унести для разрушения на погребальном постаменте. Убеждая себя, что в огне никто не погиб, Рау трясущимися руками спрятал палку и закрепил за спиной, потом вернулся к Ве и хлопнул его по загривку, заставляя лечь. Теперь дорога была одна — в соседнюю деревню. О поездке в город он больше не помышлял.

Что послужило причиной пожара? Кто-то додумался развести костёр на соломе, которой были устланы все улицы и все дома? Навряд ли. Даже если бы и случилась такая неприятность, огонь сразу бы потушили, везде стояли вёдра и корыта с водой. Но что, если это вообще был не пожар, а нападение? Дело, конечно, неслыханное, особенно в Летнем краю, да ещё на равнинах, но чем чёрт не шутит. Вдруг сюда добрались разбойники из Чёрного Леса? Тогда все погибли. И страшно подумать, что случилось с Зеттой…

Он пустил медведя галопом. Умный зверь вскоре сам перешёл на рысь, а потом на шаг. Конечно, Ве был не так быстр и вынослив, как шестиног, однако меньше чем за час они достигли второго развилка и начали спускаться в низину. Здесь вовсю пели птицы и перекрикивались зверьки. Солнца незаметно приблизились к горизонту, и мир покрылся вечерней дымкой. Ветер утих. По сторонам дороги поднимались высокие камыши, и уже был слышен хор лягушек-двулапов. Рау почуял запах реки и махнул головой, отгоняя наваждение. Крокодилы остались в Чёрном Лесу, а здесь другие чудовища, незримые. Как говорил аристократ: «Самые страшные враги следов не оставляют».

Небо вновь подёрнулось фиолетовой сеткой. Вот и мост через ручей. Рау спешился, повинуясь древнему обычаю, и вдруг оглянулся. Словно попал в тот самый день и в тот самый час две недели назад, когда точно так же ехал по этой дороге в соседнюю деревню на верном Ше. Но как же он счастлив был тогда — даже вопил во всю глотку от радости и осознания собственной свободы.

На миг ему показалось, что из тростников сейчас снова выйдет Мегаро — он даже выждал несколько секунд. Ещё утром хотел его убить, но теперь, если бы аристократ и в самом деле объявился, Рау был бы ему рад, тот наверняка бы что-нибудь придумал и нашёл ответы на все вопросы. Но никто не вышел, Рау был совершенно один. Он положил руку на холку медведю, и они в молчании прошли по мосту.

Деревни, в отличие от городов, названий не имели и были очень похожи одна на другую, поэтому, когда Рау выехал из низины и увидел вдалеке жёлтые конусы крыш, утопающие в зелени, ему почудилось, что он возвращается домой, где его ждут родные. Но это была чужая деревня — та самая, где жил его друг, к которому он так и не добрался в тот день. К нему-то Рау и решил наведаться.

Ему повстречались две женщины, собиравшие ягоду на лугу, и он поздоровался с ними. Они кивнули в ответ и снова занялись сбором. Не узнали. Что ж, это было даже хорошо — не хватало ему сейчас только лишних расспросов. Он въехал в деревню и здоровался со всеми, кого встречал. Знакомых у него здесь было мало, только друг да дровосек с сыновьями, поэтому разговоров о пожаре в деревне удалось избежать. По правде говоря, он держался из последних сил и был очень рад, когда увидел на улице своего приятеля, болтающего с друзьями.

— Нийр, — окликнул он его, и приятель обернулся.

— Рау, ты, что ль? Где тебя черти носили?

Нийр, белобрысый и круглолицый деревенский парень, крестьянин до мозга костей, не прочитавший в своей жизни ни одной книжки, знал Рау с детства. В юности они частенько вместе путешествовали по реке на лодке, собирая прибрежную капусту и выуживая со дна речные тыквы. К увлечению Рау оружием друг относился снисходительно, как к детской забаве, но не насмехался и даже иногда снабжал нужными семенами железных растений. Рау считал его почти братом.

Нийр пожелал своим друзьям доброй ночи и, оторвавшись от компании, пошёл навстречу Рау. Тот спешился и чуть не кинулся ему на шею, но вовремя вспомнил, что здесь не эльфы, а обычные люди, и приветствовал приятеля открытой ладонью.

— Тут без тебя такое творилось, — сказал Нийр, раскрывая ладонь в ответном жесте.

— Видел. Расскажешь?

— Ты что, совсем ничего не знаешь? Идём к нам, поговорим. Заодно и заночуешь. Где зверя такого откопал? У нас тоже есть медведь, но серый, а ещё ручная корова есть…

Нийр был немного старше Рау и уже обзавёлся семьёй, но детей у них с Нитой пока не было. Многочисленное семейство Нийра включало в себя родителей его и жены, бабушек и дедушек, а также двух старших братьев Нийра с их жёнами и детьми и занимало несколько домов, огороженных общим забором. Здесь всегда было весело и шумно. Двое друзей прошли в калитку и оказались в круглом дворе размером с целое поле, покрытом жёсткой муравой. Тут росло штук семь плодовых деревьев, в том числе хлебное и янтарное. Имелась даже настоящая яблоня. Дома были украшены поверх плюща разными вьюнками — где красным, где голубым, где жёлтым. Каким-то образом эта дружная семья умудрялась содержать свою огромную территорию в чистоте и порядке. Закатные солнца окрасили двор в мягкий оранжевый оттенок, создавая удивительно красивую и умиротворяющую картину.

По траве с радостным визгом носились четверо малышей. Домочадцы негромко переговаривались. Старики сидели на скамейках или прогуливались, женщины носили посуду к бочке с нагретой за день водой. Один из братьев Нийра укладывал дрова в дровнике. В крытых загонах готовились ко сну животные. Сразу на трёх уличных очагах варился ужин. Нийр, болтая без умолку, отвёл медведя в загон и насыпал ему кормовых листьев, сдобренных хлебными плодами, а потом объявил родным, что Рау приехал погостить. Все, кто был во дворе, бросили на гостя одинаковый взгляд, скорбный и немного осуждающий, словно Рау был в чём-то повинен, и тут же отвернулись, забыв.

Предчувствуя, что сейчас узнает очень много, Рау переступил порог зелёного домика с белым вьюнком, куда его пригласил Нийр. Кто побогаче, делали полы в домах дощатыми, и Нийр, не поскупившись, выстелил своё жилище самыми лучшими досками. Помещений здесь было два: кухня и комната, разделённые ширмой. Убранство кухни состояло из овального стола с просверленными для стеблей бокалов отверстиями, четырёх стульев, пары шкафов с фарфоровой и стальной посудой и диванчика, покрытого узорчатой шкурой мохнатого змея. Из верхнего угла конического потолка на длинном шнурке свисал луноцвет в вязаном абажуре.

— Нита сейчас в поле, — пояснил друг, — любит гулять по вечерам. Говорит, закат красивый. А по мне, закат как закат, что на него смотреть. Ты присаживайся, я сейчас кашу разогрею.

— Потом. Сначала расскажи, — попросил Рау, снял ремни с оружием и упал на стул у стены.

— Одно другому не мешает. Долго ли, — приговаривал Нийр, разжигая маленькую жаровню над каменным кругом. Поставив на огонь сковородку, он уселся на лавку возле обеденного стола и пригласил Рау перебраться поближе: — Сюда садись, чтоб мне не орать через весь дом. — Рау послушался, и Нийр заговорщицки спросил: — Слушай, а что тебе вообще известно?

— Что мою деревню спалил пожар. Или сожгли разбойники. Меня не было две недели, я как ушёл в день состязаний, так с тех пор ничего и не знаю. А сегодня вернулся, ну и… увидел.

— С тобой никто не говорил?

— Нет. Ты первый. То есть, здоровались, конечно, но…

— Ясно. Значит, слушай. Ты ведь в ночь ушёл? Записку оставил и ушёл, я знаю. Рассказывали. И цветок для невесты. Ей его сразу передали, — усмехнулся Нийр и подмигнул. — Рау весь подобрался, но промолчал: похоже, друг знал только о пожаре, а о том, что сотворили с Зеттой, понятия не имел и цветка с привязанными волосами не видел. — Сестрёнка твоя передала, она мне рассказывала. У вас же там была пьянка на всю деревню, а Ликетта раньше всех вернулась. Вы с ней разминулись, наверно, всего на минуту…

— Дай воды, — хрипло попросил Рау. У него не хватало духу задать главный вопрос: «Что с моей семьёй?» Нийр вскочил, сбегал за водой и подал ему стальной бокал. Рау выпил ледяную воду залпом и поставил бокал черенком в столешницу перед собой. А Нийр потряс сковородку, вернулся на своё место и продолжал.

— Так вот, когда ваши с пьянки-то воротились, то обнаружили в деревне двух покойников. Не все же на пьянку ходили, кое-кто и дома оставался. Так вот двое были мертвы: бабка какая-то и чья-то жена. По именам не знаю, уж извини. Ну, послали гонца к нам, заказали дрова, у вас же своего дровосека нет. Стали готовиться к похоронам. А к утру бац — ещё трое померли! Ни с того ни с сего. Ну, не совсем ни с того ни с сего, поболели сначала — тошнило их, говорят, и головы болели сильно. А потом начался жар, полежали пару часов — и померли. Ну, ваши снова к нам гонца прислали, ещё заказали дров. От нас многие помогать поехали — тогда я с твоими и успел повидаться.

Рау издал едва слышный стон. Как он мог упустить из виду такую простую вещь, как смертельная и заразная болезнь? Думал на пожары и разбойников, а правда оказалась куда страшнее… Именно в ту ночь он шёл прочь от деревни, и свои собственные горести казались ему важнее всего в мире. Он сидел, словно каменный, и ждал, когда друг сообщит ему о смерти родных. А тот вдруг понизил голос:

— Твой отец первым сообразил, что творится неладное. Не стал дожидаться, когда умрёт кто-то шестой, а объявил на всю деревню, что надо оттуда сматываться поскорее, если жизнь дорога. Знамо дело, его никто не послушал. Нет, не совсем никто, кто-то вроде зашевелился. Но большинство не поверили и продолжали травами лечиться. А твой отец запряг шестинога в новую повозку, которую на состязаниях выиграл, погрузил всю семью, и только их и видели. Даже на погребальный обряд не остались.

— Так мои живы? — вскричал Рау и схватил его за руку.

— Думаю, да. Они вовремя уехали. Тебя ждать не стали, ты же в записке всё объяснил. А остальным туго пришлось. Кто у вас там самый богатый был — этот, который призы покупал для состязаний, помнишь? Ну, так вот он один из первых умер. А ведь у самого была такая же повозка, мог бы тоже уехать, и был бы жив. Но ведь упрямый же…

— Они могли умереть позже, в дороге, — пробормотал Рау. В размышлениях о родных он пропустил часть рассказа.

— Не! — замотал головой друг. — Не успели надышаться, да и пьяные были. Почему оно на всех в разное время подействовало? Потому что кто пьяный, на того хуже действует. У твоей сестрёнки глаза в разные стороны смотрели — впервые в жизни напилась. От обиды, что проиграла. Её совсем не затронуло. Пока в крови есть хмель — не помрёшь. А как протрезвел — нате вам. Детям-то по случаю праздника сладких колечек отсыпали целый мешок, они их столько слопали, сколько за год не съедали. А в колечках тоже хмель есть, потому и спаслись почти все. Их, детей, к нам в деревню перевезли, когда запахло жареным. Надо было всем оттуда бежать, были бы живы, да ведь поди пойми, что творится, когда что ни час — то новый покойник. И животные тоже дохли — те, что на привязи. Не привязанные сбежали. Да в такой суматохе разве до животных! Наши деревенские помогали за больными ухаживать, хоронить мёртвых помогали, ночевать там оставались. Всё вокруг мыльным раствором брызгали, руки мыли, чтоб не заразиться. Сколько времени потеряли… Наших там четверо умерло. Это три дня продолжалось, и чем дальше, тем тяжелее умирали.

Рау молчал, ошарашенный. Нийр снял сковородку с огня, притащил два бокала красного вина и выпил один наполовину. Рау от вина отказался.

— В общем, осталось ваших меньше половины. Они сюда перебрались, сейчас дома строят. Некоторых поздно привезли, уже больных. Пришлось здесь хоронить.

Рау посмотрел на него мутными глазами.

— Подожди. Вы привезли сюда больных? А если бы зараза перешла на вашу деревню?

— А кто говорит о заразе? — закатил глаза Нийр. — Яд это был. Яд. Мы тоже сначала подумали сдуру, что зараза. А потом догадались мудреца из города вызвать — того, что по болезням. Ну, он как глянул, что творится, и давай нас ругать на чём свет стоит. Велел всем убраться оттуда, а деревню сжечь. Огонь, видите ли, яд разлагает. Ну, мы так и сделали. Мудрецу что — он как приехал, так и уехал. А мы теперь сидим и думаем, кто мог всю деревню с неба ядом полить. Будто дождь прошёл ядовитый. Только дождя-то в ту ночь не было!

— До того был, — сказал Рау. Он помнил, как возвращался домой после встречи с Мегаро, и их с Ше застал ливень.

— Был, — подтвердил друг, — мы так мудрецу и сказали. А он ответил, что тогда бы вся равнина была отравлена, и ещё сказал, что ядовитых дождей не бывает. А кто отравил деревню, он не знает. Завернул оглобли и поехал восвояси. А мы тут сидим и думаем. Вот такие дела…

— Дела, — эхом отозвался Рау. Он боялся перечислять своих бывших соседей, спрашивая, кто выжил, а кто нет, да Нийр и не знал всех по именам. Но остался ещё один вопрос, который мучил его не меньше. — А что случилось с Зеттой?

Клок волос на цветке, до сих пор стоящий у него перед глазами, теперь казался надгробием. Но зачем, а главное, кому понадобилось делать памятник таким изуверским способом? Рау не мигая уставился на Нийра в ожидании ответа.

— А вы разве не вместе ушли? — искренне удивился друг. — Она исчезла с тобой одновременно, ещё до всего этого. Твоя сестра отнесла ей цветок, и больше твою невесту никто не видел. Все подумали, что цветок был вашим условным знаком, чтобы убежать вместе. Даже порадовались за вас, что вы уцелели. То есть, не все радовались, кое-кто говорил, что… А, не бери в голову.

— Мы расторгли наш свадебный договор, — глухо сказал Рау. — В тот вечер мы расстались. И Зетту я видел тогда в последний раз. А сегодня днём, когда ехал домой, увидел… На той, другой дороге, куда за сладостями ездят. Вот там на обочине этот цветок и торчит. А к нему кто-то примотал Зеттины волосы.

Нийр вытаращил глаза:

— Да что ты такое говоришь-то! Тебе не померещилось? — он быстро оглянулся на дверь. — Ты при Ните ничего такого не говори, ладно? Она и так страху натерпелась. Да, жаль девчонку, красивая была… — Друг внезапно подался к нему, прищурившись: — Слушай, Рау. А какого дрына ты по той дороге ехал? Она же к Чёрному Лесу ведёт.

— Мы обычно там с Зеттой виделись, — не моргнув глазом, ответил Рау. — На лужайке. Вот и решил заглянуть, вдруг она там. Я же не знал ничего.

— Ага, ага, — покивал друг, соглашаясь. — Ну, а теперь-то что? Нагулялся? Здесь осядешь, или как?

— В город, наверно, подамся, — пожал плечами Рау. — Может, разузнаю чего про Зетту.

— Да что там узнавать. Разбойники это, — с ненавистью сказал Нийр. — Больше некому. Они иногда такое творят, на что даже хищники не способны.

Рау сжал кулаки. «Рассказал бы я тебе, на что способны хищники», — подумал он, но вслух не произнёс ни слова. Он уже понял, что друг чего-то не договаривает и с ним надо держать ухо востро. Они помолчали.

— А мы с Нитой собираемся ребёнка завести, — похвастался Нийр, и Рау выдавил из себя улыбку.

— Так это же здорово! Купель уже построили?

— Я из города заказал. Стеклянную. Чтобы он нас видел, пока растёт.

— Срок большой?

— Два месяца. Ещё два, и в купель! Мы большую выбирали, чтобы он плавать мог. Вот здесь установим, — Нийр показал рукой. — Придётся повозиться, надо же и подогрев обеспечить, и со сливом соединить, чтобы воду менять постоянно. Но мы люди обеспеченные, можем себе позволить.

— Молодцы, — похвалил Рау. Разговоры о купели напомнили ему то, о чём ни один человек никогда не забывает — первые месяцы жизни, проведённые в воде, пока не закрылись жабры. Вот уж где не было забот…

Лёгкая дверь скрипнула, и в дом неслышно вошла красавица Нита — светловолосая и круглолицая под стать мужу. На ней была вязаная травяная туника с цепочкой вместо пояса и широкие штаны из некрашеного холста. Увидев Рау, Нита улыбнулась и помахала рукой в приветственном жесте:

— Привет, Рау! А где Зетта? Почему вы не вместе?

— Она в городе, — соврал Рау. — И я завтра в город подамся. Переночую у вас, если позволишь, и в дорогу.

— Конечно, оставайся. Сейчас поужинаем. Вы оба руки мыли? Знаю, что нет. Мойте быстро! — щебетала Нита, собирая на стол.

На ужин была каша из дроблёных зёрен, жареные сырки с приправами и молоко — настоящее, от свойской коровы. Болтали за едой в основном о делах огородных — что пора сеять, а что собирать, да как сохранить урожай. Никто не хотел ворошить страшные события. У Рау немного отлегло от сердца, когда он узнал, что с его семьёй всё в порядке, и он с удовольствием слушал оживлённую беседу хозяев, изредка поддакивая. Вдруг стало чуть темнее — это закатились солнца. Рау вспомнил о Ве.

— Мне бы медведя пристроить, — сказал он. — Вам не нужен?

— Я бы взяла, — задумчиво ответила Нита. — Но уж больно он страшный, без глаза-то. Я в загон заглянула — аж вздрогнула. Это мне каждый раз вздрагивать, как на него смотреть.

— В городе пристроишь, — уверенно заявил Нийр. — Медведь — самое ходовое животное. На медведях все ездят, и дворяне, и крестьяне.

Поболтав ещё немного, они начали готовиться ко сну. Пока Нийр мыл посуду во дворе, Нита постелила для Рау на диване.

— Вот светильник, — сказала она и подала ему малюсенькую луковицу луноцвета в проволочном каркасе с крючком, — иди во двор и вымойся в загородке под бочкой, ты же как чёрт после дороги. Вода ещё не остыла.

— Спасибо, — кивнул Рау и повиновался. Всё-таки в этом доме было очень тепло и уютно.

Снов он в ту ночь не видел и был этому рад.

* * *

Утром после завтрака, когда Нита была во дворе, Рау украдкой спросил у друга, по какой дороге ехать в ближайший город. Тот растолковал ему на пальцах и сказал:

— Одно название — город. А по сути большая деревня. Народу много, конечно, и везде заводы стоят, а так то же самое. Если жильё не найдёшь — купи палатку. Там вокруг города сплошной лес, и многие в палатках живут. Не пропадёшь, ты парень толковый. Главное, подработку найди, чтобы без денег не сидеть — там на один день можно устраиваться. А может, тебя на военную службу возьмут — глядишь, и в дворяне выбьешься. Всё одно у тебя волос тёмный.

— Да ну, какой из меня дворянин, — отмахнулся Рау. — У меня даже имя не подходит. «Рео Рау» — разве это звучит? Смех один.

— Это да, тебя же как эльфа назвали, а у них так не обращаются. Никаких манер у этих летунов.

Рау поблагодарил друга и собрался уже на выход, но тут со двора раздался оглушительный мальчишеский крик:

— Там на берегу мохнатый змей линяет, айда шкуру делить!

Судя по поднявшемуся шуму, помогать змею избавиться от старой шкуры побежала вся деревня.

— Узорчатый или белый? — спросил старушечий голос.

— Узорчатый! — всё так же громко ответил ребёнок. — Синий с оранжевым! Бежим, а то всё соседям достанется!

Рау и Нийр переглянулись.

— Похоже, там потеха, — сказал Нийр. — Надо бы и мне присмотреть, а то как бы они его не задразнили. Змеи, когда линяют, обычно не злые, но кто его знает.

— И мне пора, — ответил Рау, надевая ремни с окованной палкой в чехле. От него не ускользнуло, каким оценивающим взглядом Нийр глядит на его амуницию. — Спасибо ещё раз.

Во дворе стихло — все ушли смотреть на змея. День обещал быть тёплым, и Рау свернул плащ, чтобы положить в рюкзак. Вдруг что-то маленькое и твёрдое выпало из кармана и покатилось под стол. Рау и Нийр кинулись туда одновременно. Рау оказался проворнее и первым успел накрыть ладонью упавший предмет. Он встал и отступил назад, сжимая монету в кулаке.

— Покажи, — прошипел Нийр.

Рау замотал головой:

— Нет.

— Покажи сейчас же, — злобно повторил Нийр и схватил его за предплечье, выворачивая.

— Не прикасайся, дурак, — торопливо прошептал Рау. — Покажу. На, гляди, только руки убери, — и раскрыл ладонь.

Нийр с побелевшим от ужаса лицом смотрел на круглую золотую монету. Его губы задрожали.

— Это… это… значит, правду о тебе судачили? В прислужники Чёрного Леса заделался? Нам всем проклятье разносишь, да?

— Не разношу я ничего, — огрызнулся Рау и спрятал монету в карман рюкзака, чтобы не вылетела ненароком.

— То-то я смотрю, вещички у тебя дворянские появились. Теперь ясно, что ты на той дороге делал. А я-то с тобой как с человеком, накормил, напоил, ночевать пустил… А ты людей предал ради денег. Признавайся, кому из наших неразменную монету подкинул? — рявкнул Нийр.

— Никому я ничего не подкидывал! — рявкнул Рау в ответ. — И не буду. Сейчас уйду из вашей деревни, и больше ты меня не увидишь.

— Вот уж сделай одолжение, уберись отсюда! И чтобы ноги твоей тут больше не было, понял? Твоё счастье, что Нита ждёт ребёнка, — тоном ниже добавил Нийр, — я не хочу её волновать. Никому про тебя не скажу, пока мой сын не покинет купель.

Каждое слово бывшего друга было как пощёчина. Рау вышел, не глядя на него, тронул за загривок медведя, который уже поджидал его у порога, и направился к распахнутым воротам.

— Предатель… — услышал он за спиной.

В воротах Рау обернулся и бросил Нийру через плечо:

— Если бы я был предателем, эта монета давно бы уже лежала у тебя в кармане. Подумай головой на досуге.

— Да подавись ты своей монетой, — процедил Нийр, идущий следом. — Думаешь, я не знаю, кто всю деревню ядом залил? Хоть бы уж не появлялся после такого, землеройщик проклятый!

— Что? — Рау чуть не споткнулся на ровном месте. — Ты ошалел?

— Кроме тебя, некому, — с ехидцей произнёс Нийр. — Удрал, и сразу мор начался. А своих, видать, предупредил, чтобы тоже удрали. Вот только ума не приложу, где ты столько яду взял.

— Дурак ты.

— Я-то, может, и дурак, но ведь не я один так считаю, — прошептал Нийр прямо ему в лицо, криво ухмыляясь. — Если узнают про монету, то свяжут тебя, как миленького, и отправят в город на суд мудрецов. Заодно и за убийство ответишь. Потому что подружку свою ты сам и угробил, когда она отказалась с тобой подельничать, и подстроил, чтоб на разбойников подумали. Я сразу догадался.

Рау секунду смотрел на него, а потом резко выбросил кулак вперёд и уложил друга ударом в челюсть. Тот сдавленно ругнулся и начал подниматься с побагровевшей от ярости физиономией. Рау одной рукой перехватил его руку, а второй с силой двинул под дых, выбивая из лёгких воздух. Нийр скорчился, а Рау запрыгнул верхом на медведя и пустил его галопом. Он знал, что никогда не вернётся в эту деревню. Потасовку никто не видел, все толпились в низине у реки вокруг линяющего змея, чей сине-жёлтый хвост иногда поднимался из-за косогора.

Рау был в бешенстве. Хотелось отдубасить Нийра ещё сильнее, отколошматить его палкой, чтобы не болтал гадости, и в то же время хотелось остановить Ве, спрыгнуть на землю и реветь, уткнувшись лицом в лохматую медвежью шею. Верного Ше рядом больше нет, дом сгорел, семья неизвестно где, Зетта погибла… А единственный друг решил его добить. Да, Нийр, конечно, испугался за Ниту и ребёнка, но зачем же в преступлении-то обвинять? И так вся жизнь летит кувырком, а тут ещё вместо поддержки выслушивать такое. Между прочим, если вдуматься, то во всех бедах Рау виноватым выходил не Мегаро, а опять-таки Нийр. Если бы не те дурацкие семена, сидел бы Рау дома в тот день — глядишь, ничего бы и не случилось.

Медведь пошёл шагом. Рау оглянулся. Убедившись, что погони нет, медленно завёл руку за плечо и ослабил крепление на чехле. Спешился, отошёл подальше от медведя, выхватил палку и с размаху скосил траву перед собой, не хуже чем мечом. Ещё размахнулся… и опустил палку, опираясь на неё. Сил не было. Он осел на траву, скользя руками по древку, и начал смотреть, как ветер колышет цветы и листву. Даже шевелиться не хотелось, не то что ехать куда-то. Ссора с другом оборвала последнюю нить, связывающую его с прошлой жизнью, а тяжкое и нелепое обвинение отрезало от всех знакомых. И почему люди готовы поверить в любую глупость? Чтобы залить отравой целую деревню, нужно человек сто работников, да и отравы понадобится столько, что на своём горбу не унесёшь. А ведь поди ж ты — поверили, и возненавидели его, и от этого было так гадко, что хоть ложись и помирай.

Медведь топал вокруг и вынюхивал съестное. Рау сидел, прислонившись лбом к палке, и наблюдал за ним, перебирая в памяти всё, что сказал Нийр. Ну что ж, хоть за семью можно не переживать, и на том спасибо. Что-то подсказывало ему, что Нийр не врал о родных, да и вообще не врал — даже когда обмолвился, что о Рау судачили всякое. Нет, в эти края путь заказан. Рау впервые осознал, каково это — быть всеми ненавидимым.

Он бы просидел тут и час, и два, но после всего, что случилось, задерживаться было опасно: кто знает, что придёт в голову напуганным крестьянам. Короткая передышка закончилась, и он подозвал Ве. Зверь, наевшийся луговых ягод и вдоволь покатавшийся по траве, подошёл и ткнулся носом в его руки. Рау погладил его.

— Ладно. Поехали, — сказал он, хлебнул воды из фляжки, спрятал палку в чехол и залез медведю на спину.

Весь день они постепенно двигались в сторону города, делая маленькие остановки возле плодовых деревьев. Один раз их обогнал всадник на шестиноге, и Рау от греха подальше спрятался в кустах вместе с медведем. Поклажи у всадника не было, и он вполне мог оказаться гонцом с донесением. «Такой-то, с эльфийскими ушами и на красном медведе, а у медведя нет половины хвоста и одного глаза». Нет, с Ве придётся расстаться до въезда в город, а то слишком много особых примет. Чем чёрт не шутит, ещё действительно придётся отвечать за чужое зло. Дурак Нийр очень хорошо сделал, что выболтал все подозрения, теперь хоть ясно, чего ждать от добрых людей.

На ночлег Рау остановился под зелёным треугольником, длинные ветви которого, покрытые мягкой хвоей и круглыми шишками, полными орехов, спускались до земли и образовывали настоящий шалаш. Завернулся в эльфийское покрывало, положил голову на медведя, как на подушку и, вместо того чтоб спать, задумался. Ну, убережётся он от каталажки, и что? Не сегодня-завтра его накроет Зовом. Лес потребует свою законную добычу и, не получив её, станет изводить нерадивого служителя, пока не изведёт до смерти. Счёт идёт на дни — даже не на месяцы. Не лучше ли перестать прятаться? Какая разница, где умереть — в зубах у верёвочника или на полу в каталажке? В каталажке-то, пожалуй, даже спокойней будет.

Он вынул из кармана минералы. С наступлением темноты они засияли на его ладони ещё ярче. Полюбовавшись с минуту, он положил их на землю и сказал:

— Вот ваш дом. Нечего вам в городе делать.

Не веря в свою свободу, шарики сначала не двигались. Потом зелёный робко откатился на шаг — туда, где в густой траве сверкали их разноцветные собратья, и затерялся среди них. Сиреневый немного помедлил, то удаляясь, то возвращаясь, словно не мог решиться.

— Они живы? Ведь правда, живы? — спросил Рау, и сиреневый шарик ярко вспыхнул. Рау подтолкнул его пальцем, и минерал стремительно укатился в траву.

«Хоть кто-то счастлив», — подумал Рау. Ему вдруг со страшной силой захотелось к эльфам. Он достал монету, посмотрел, как на ней играют цветные блики от минералов, и перепрятал её на дно рюкзака.

* * *

В середине следующего дня ему начали встречаться другие всадники и пешие путники. На его приветствия они не отвечали, и тогда он тоже перестал здороваться. Видимо, городские обычаи отличались от деревенских. За последний час он проехал пять перекрёстков и перешёл один мост. Природа слегка изменилась: деревьев и кустов стало больше, и сами они выглядели более ухоженными. Чем ближе к городу, тем меньше валялось сухих веток. Пару раз он увидел невдалеке от обочины разноцветные палатки.

Было прохладно. На небе то и дело появлялись облака, но быстро таяли, не успев образовать дождевую тучу. Мимо прогрохотала тяжёлая телега сборщика металла, запряженная парой шестиногов. В деревнях многие зарабатывали, собирая старую посуду и железные растения и отвозя на переплавку в город. Рау и сам когда-то помогал родителям в таких сборах.

Дорога шла параллельно реке и была утрамбована до твёрдости камня. Рау свернул и спустился к воде, чтобы напоить медведя, а поднимаясь обратно, увидел, что навстречу едет небольшой отряд военных.

Первая мысль была — спрятаться и переждать. А потом созрело шальное решение сдаться самому, раз уж всё равно деваться некуда, только не стоять покорно, пока свяжут, а махнуть палкой раз-другой. Военные не будут с ним церемониться. «Преступник оказал сопротивление»… Пусть убьют на месте, и закончится этот кошмар. А медведь без хозяев не останется, авось подберёт кто-нибудь. Но даже если и не подберёт — здесь не Чёрный Лес, прожить можно. И Рау выехал на дорогу, толком не решив, что собирается делать. В голове у него шумело, как после чарки вина.

Отряд приближался. Рау насчитал семерых. До сих пор он видел военных только на картинке и знал, что они не носят специальную форму, но эти, судя по серебряному шнуру на рукаве, принадлежали ко второму рангу — важнее их был только сам генерал и его окружение. Это были дворяне, хозяева города. Власть. Выше военного сословия здесь не стоял никто. Ехали они верхом на самых неуязвимых животных — единорогих броненосцах, покрытых стальной чешуёй, с длинными когтями на всех шести лапах и устрашающим рогом на носу.

Все воины напоминали Мегаро — не столько внешне, сколько выправкой и надменным взглядом. Как и он, все были смуглы, черноглазы и темноволосы, тоже носили чёрное и были обвешаны оружием. У каждого висел длинный меч на перевязи. Ехали один за другим, вереницей, и отряд растянулся на полёт стрелы.

Когда первый воин оказался в нескольких шагах, Рау слез с медведя, но всадники даже не удостоили его взглядом. Рау вытащил палку, словно это была трость, и стоял, хлопая глазами, а они ехали и ехали мимо, совершенно не собираясь его арестовывать. Железные когти броненосцев стучали по земле, и раздавалось их тяжкое дыхание. Вот и замыкающий собрался проехать мимо.

И тут Рау вышел на середину дороги, пересекая ему путь. Всадник, крепкий воин лет пятидесяти с проседью в чёрных волосах, придержал броненосца, невзначай вынул меч и добродушно поинтересовался:

— Малый, ты что, от балагана отстал?

— Я из сгоревшей деревни, — объявил Рау, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Из той, которую залили ядом.

— Вот как. А мы как раз едем расследовать это дело, — сказал замыкающий.

— Долго запрягали, — не удержался Рау.

Он сжал крепче палку, представив себе, как остальные всадники сейчас вернутся, и семь железных рогов окружат его со всех сторон.

— Мы — второй отряд, — сдержанно пояснил воин. — А первый был там на следующий день после донесения мудреца. Ты бы помнил своё место, дольше проживёшь.

— Извини, рео, я глупость сказал, — ответил Рау, готовый провалиться со стыда. — Я не знал, что это расследуют. Рассказать хотел.

— Говори, что тебе известно.

— Мой дом сгорел. И другие тоже. Я за день до беды ушёл… на заработки, а позавчера вернулся и увидел, что от деревни осталось. Зашёл в соседнюю, и мне рассказали про отраву. Вот и всё, что знаю.

— Когда уходил на заработки, видел в небе что-нибудь странное?

— Нет.

— У кого-то из твоих соседей были враги? — продолжал допрос воин.

— Не знаю. Наверно, да. Мою невесту убили в тот же день.

— Об убийстве не докладывали, — нахмурился воин. — Имя девушки, кто и как ее убил?

— Зетта. А кто убил, не знаю. Позавчера был там и увидел… В общем, кто-то отрезал ей волосы и привязал к стальному цветку. И в землю воткнул, как на могиле. И всё…

— Так ты не видел мёртвого тела?

— Нет. Но и так всё ясно. Я рассказал, а меня же и обвинили. И сказали, что ядом деревню тоже я залил. Потому что ушёл, и сразу мор начался. Я думал, вы меня арестовывать едете, — выпалил Рау и почувствовал, что краснеет.

Уж на что воин был суров и серьёзен, но тут рассмеялся.

— На этот счёт не беспокойся. Те, кто расследует, поумнее твоих односельчан.

— Так меня не посадят?

— Нет, если не украдёшь чего-нибудь. Имя твоё как?

— Рау.

Всадник тронул поводья, подъехал ближе и, наклонившись, сказал:

— Не болтай лишнего о сгоревшей деревне, а про яд вообще молчи. Но если увидишь что-то необычное в небе, найди военных и доложи. Это важно.

И, отъезжая, отсалютовал ему мечом. Рау в ответ чуть склонил голову и поднёс ко лбу палку, держа её обеими руками. Воин пришпорил броненосца и быстро догнал своих, а Рау, почесав затылок, посмотрел ему вслед. Ничего нового он не услышал, в то время как военный вытянул из него всё, что хотел знать.

Подошёл медведь и потёрся головой об его руку. Рау посмотрел на небо — ничего необычного, зелёное, как всегда, — сел верхом и поехал дальше. До городских ворот оставалось, по его расчётам, менее часа пути. Обзавестись картой возможности пока не представилось, но он видел рисунок Летнего Края в книге Мегаро и более-менее помнил расположение ближайших городов и дорог.

Цели у него не было. Было только смутное желание увидеть эльфов, да ещё требовалось найти хозяина для Ве, а потом как повезёт. В лучшем случае — пешком обратно. К верёвочникам.

Он выбрал момент, когда на дороге было пусто, и взял из кошелька несколько монет. Прежде чем разложить по карманам, помял пальцами — не подделка ли из штамповки. Мегаро тот ещё хитрец, от него всего можно ожидать: вдруг усомнился в своём ученике да подсунул маскированную монету среди обычных денег, чтобы Рау по любому выполнил задачу.

Те две монеты, что хранились в футляре, так и остались на дне рюкзака. Он сначала хотел обломать глину по краям и избавиться от них, бросив на дно реки или зарыв в землю, но поразмыслив, решил отнести обратно в Лес. А если его вдруг схватят военные и обнаружат лесные монеты — тем лучше. План сдаться с повинной отпал — Рау не знал, как поступают власти с разносчиками монет, и внутреннее чутьё подсказывало, что о своей тайне лучше помалкивать. После встречи на дороге он понял, что у военных много других забот. Уничтожение целой деревни, да ещё с помощью яда — дело неслыханное, и Рау догадывался, что простым расследованием оно не ограничится.

Разговор с воином на многое пролил свет. Ну конечно, дурацкое обвинение Нийра было продиктовано страхом — ему же там тоже несладко пришлось, но легче от этого не становилось. Теперь, когда можно было не беспокоиться по поводу возможного ареста, Рау снова припомнил все обидные слова, которые услышал от бывшего друга. От гнева не осталось и следа, наоборот, его охватило тупое безразличие. В руках и ногах появилась странная слабость, и он порадовался, что медведь пока с ним — идти сейчас пешком было бы тяжеловато. Но медведя придётся отдать, и тогда он останется вообще один. И город его сожрёт.

А ещё он подспудно всё время думал о беде, постигшей деревню, и эти мысли тоже обессиливали. По сравнению с гибелью односельчан предательство Нийра было мелочью, не стоящей внимания. Кто это сделал? Никогда Рау не слышал, чтобы людей травили ядом, да ещё целыми деревнями. Он пытался увязать в единое целое всё, что слышал от Нийра и военного, но никак не мог сложить общую картину. Вопрос, не видел ли он в небесах странных явлений, был задан неспроста: военные что-то знали. Либо догадывались о чём-то, о чём простым смертным знать не положено.

Он проехал ещё два перекрёстка. Дорога стала вдвое шире, на ней появились разные повозки и телеги, но были и одинокие всадники вроде Рау. У обочины росли высокие цветочные кусты, сказочно красивые, тут и там стояли раскидистые плодовые деревья, с которых прохожие изредка срывали то хлебец, то каштан, то горсть сладостей. Рау понял, что запрета нет и деревья растут для всех.

Иногда он видел под деревьями родники, огороженные камнем, и один раз даже напился сам и напоил медведя. Вода выливалась из маленького колодезного кольца и ручейком утекала в реку. За кустами Рау различил белую палаточную крышу. Здесь можно было просто жить — и многие, судя по всему, жили. Парк вокруг города казался бесконечным и напоминал лес, но был чище и ухоженнее: весь сухостой, видимо, уходил на дрова.

Ворота Рау заметил издалека: красно-бело-жёлтая высокая арка поднималась над дорогой почти на пять человеческих ростов, а над ней реяли в небесах два летающих дома, привязанные верёвкой. Их делали из созревших коробок воздушных цветов, удаляя семена и снабжая механизмом для управления, и приобрести такой дом считал своим долгом каждый богатый человек. На таких устройствах летали к эльфам за облака, в праздничные дни катали детей, а власти использовали их для наблюдения за порядком. В этих двух наверняка сидели наблюдатели с подзорными трубами и смотрели, кто едет в город, а кто покидает его.

Рау в своё время так и не довелось покататься на летающем доме, он лишь видел однажды, как такой пролетает над деревней, и сейчас, перед воротами, детские мечты снова ожили на миг, прогнав печаль. Приближаясь, он во все глаза смотрел на белые с жёлтым летающие дома, похожие на огромные тюльпаны, гирлянды светильников вдоль дороги и реющие на ветру длинные разноцветные флажки на фонарных столбах. За несколько шагов до арки он заметил приделанную к двум стальным палкам неприметную табличку с надписью: «Город Сиреневых Башен. Население 682 тыс. человек».

Ворота были символическими, без створок. Когда-то, много столетий назад, вокруг города стояла каменная стена, но теперь от неё остались живописные обломки, затянутые муравой. Сам город выглядел как продолжение парка — со множеством деревьев, кустов и скамеек. Дома здесь строили из дерева, но тоже с традиционными коническими крышами, и ни одного сарая для животных не было видно за частоколом. Здешние дворики казались игрушечными по сравнению с деревенскими.

Первое, что встречало приезжих — большая карта города, расположенная слева от арки, нарисованная на листе железа и снабжённая подробным описанием. Рау слез с медведя и остановился перед ней. Нашёл единственный оружейный завод, но не знал, тот ли это, о котором говорил Мегаро. Нашёл Сиреневые башни, в честь которых был назван город — их было четыре, располагались они в центре и виднелись даже отсюда за одноэтажными домами. Башни назывались: Рабочее, Торговое, Книжное и Военное управление, и город соответственно делился на четыре квартала, самым маленьким из которых являлся Книжный, а самым большим — Рабочий, занимающий почти половину города. Рау сейчас находился в Рабочем квартале.

— Мальчик, ты бы медведя в загон сдал, пока по улицам гуляешь, — услышал он женский голос и обернулся. Рядом с ним стояла пожилая женщина в тёмно-синем платье до пят и белой шали. В руке она держала закрытую корзину.

— Добрый день, риа, — по привычке поздоровался он и спросил: — А где загон?

— Направо от ворот через сотню шагов, но там дорого. Ты лучше пройди прямо по этой улице и сверни во двор за шестым домом, там дешевле берут.

Рау поблагодарил её и повёл медведя направо. Экономить он не собирался. Улицы в городе были вымощены разноцветным камнем, и стальные когти Ве стучали по нему, напоминая оружейный лязг.

— Вот сейчас сдам тебя, понял? — сказал Рау, шагая рядом со зверем и теребя его густую гриву.

Ве с любопытством вертел головой и тянулся носом к каждому плодовому дереву. Они шли по зелёной аллее среди других прохожих. Многие вели в поводу животных или ехали верхом. Рау видел и медведей, и шестиногов, и варанов, и сухопутных рыб, и даже длинношеих ездовых птиц на четырёх массивных ногах. Медведей, впрочем, было больше всего. Посреди мостовой остановился чистильщик со своей тележкой и запряженным в неё небольшим зверем, похожим на землеройщика, и Рау до самого загона слышал, как по мостовой чиркает скребок.

Загон занимал значительную территорию и оказался этаким «городом в городе», только для животных. Это был тот же зелёный парк, только поделенный стальной сеткой на участки. Многие клети пустовали. Медведи и другие звери сидели и лежали в тени деревьев, некоторые прятались в дощатых шалашах, некоторые бегали туда-сюда. Работники и работницы занимались уборкой, кормили и вычёсывали животных. Рау отметил, что и на улицах города, и в загоне очень чисто — никакого запаха.

Подошедший работник отвёл медведя в свободную клеть, запер её, взял плату за три дня — шесть драмахисов серебром, отсыпал Рау сдачу и выдал железный прямоугольник с номером клети. Ве посмотрел на хозяина сквозь сетку единственным глазом.

— Что смотришь? Такова твоя медвежья доля, — сказал Рау и обратился к работнику: — Мне бы его в добрые руки отдать.

— Одноглазого вряд ли возьмут, — покачал головой тот. — Разве что за город кому впарить, каменья возить. Если накинешь серебряк, то поищу кого-нибудь.

— Я тебе два накину, только найди хорошего хозяина, — попросил Рау, отстегнул ещё пару монет, помахал зверю рукой и отправился на выход.

Выданный номерок полностью помещался в кулаке, весил как десяток золотых монет и кололся острыми углами, если сжать. Рау положил его в правый карман штанов — в случае чего сгодится в драке. У самого выхода увидел, как молодая женщина сдаёт в загон крошечного белого зверька, умещавшегося у неё на ладони. Работница принесла огромную круглую клетку, питомца туда запустили, и Рау невольно замедлил шаг, чтобы на него поглядеть: существо было белое с четырьмя крыльями и огромными ушами, похожее одновременно на птицу и горностая. Он никогда не видел такой живности, но, заметив, что и хозяйка, и работница отвлеклись от зверюшки и пристально смотрят на него, поспешил удалиться.

Дело шло к вечеру, но о ночлеге он не задумывался. Изучив карту, выяснил, что в самом начале длинного города река разведена на три русла, и вдоль них идут четыре широкие улицы с несколькими рядами домов, а по бокам каждой из них — мощёные дороги. Стало быть, продольных дорог было восемь, а поперечных — не сосчитать, они были узкими, над руслами переходили в мосты и назывались проулками.

По берегам тянулся всё тот же бесконечный парк с цветами, плодовыми деревьями и местами для отдыха. В этих парках было всё, что нужно для жизни, даже бочки с тёплой водой в загородках для тех, кому холодно лезть в реку. Рау так понял, что половина населения не имеет настоящего жилья и постоянно обитает на побережье, довольствуясь бесплатной едой, растущей на деревьях, и изредка выбирается на подработку, чтобы получить монету и купить себе что-то более изысканное. Или не выбирается. Зачем напрягаться, если всё растёт само?

Рау никуда не спешил. Даже если уйти на другой конец города, удобное место для ночёвки имеется везде. Медведь остался в надёжных руках, и Рау бесцельно брёл по мостовой, не глядя на встречных прохожих. Привычный к путешествиям, он не устал в дороге, но желания знакомиться с городом не было, наоборот, хотелось облюбовать уютное местечко на берегу и сидеть до самой ночи. Или до той поры, когда позовёт Лес. Эх, оказаться бы здесь чуть пораньше… Жаль, не довелось.

Всё казалось бессмысленным, и тоска грызла так, что он не знал, обычная это грусть или Зов уже подобрался к нему. Впрочем, дыхание пока не перехватывало, колени не подкашивались, и он сам не заметил, как вышел из переулка на площадь Четырёх мостов, в центре которой было большое живописное озеро. Здесь брали начало два искусственных русла, и здесь город разделялся на четыре улицы. По озеру плавали разноцветные лодочки и плоты, а визг купающихся детей разлетался аж до самого загона.

Люди шли по своим делам. На удивление многие были при мечах и другом оружии, и это смотрелось так буднично, что он вновь пожалел об оставленном в Лачуге мече. Но и с деревянными палками тоже кое-кто ходил, так что Рау не выделялся из толпы. Животных в черте города почти не было, а грузы перевозили на четырёхколёсных педальных повозках с тканевой крышей. Для перевозки пассажиров использовались длинные низкие телеги с порожком для ног, запряженные броненосцами, но таких телег Рау заметил лишь две. Горожане не слишком уважали древний обычай и не торопились спешиться или спрыгнуть с повозки, чтобы перейти мост — они по нему просто ехали. Рау от такого кощунства покоробило. Хотя горожан можно было понять — мостов в городе насчитывались многие десятки, если каждому кланяться, никогда не доберёшься, куда нужно.

Множество детей бегало по улицам и ездило на самокатах, тоже с четырьмя колёсами, и он подивился такой простой и удобной игрушке. В деревнях о самокатах слыхом не слыхивали, да и педальных повозок тоже отродясь не видели, обходясь помощью медведей, варанов и шестиногов.

В дальнем конце площади на деревянной эстраде играли музыканты, и вокруг собралась толпа. «Балаган», — догадался Рау и побрёл в глубь города по центральной улице, глядя на встречных прохожих и дивясь местной манере одеваться. Простой безденежный люд носил то же, что и деревенские, но кто побогаче, резко выделялись на их фоне дорогой одеждой, особенно женщины. Их длинные шёлковые платья и приколотые к причёскам вуали так и пестрели всеми цветами.

Многие девушки предпочитали платьям клешёные штаны и туники с повязанными на поясе шарфами, и абсолютно все женщины носили украшения из белого металла: ажурные диадемы, заколки, бусы и браслеты, причём браслеты красовались у них как на руках, так и на ногах, сверкая из-под бахромы, которой здесь модно было отделывать одежду. Рау чуть шею не вывихнул, разглядывая девушек, а они, в свою очередь, то и дело стреляли глазами, вгоняя его в краску. Он с детства знал, что некрасив и лопоух, так что женское внимание было ему в новинку — и не вовремя. На дне рюкзака лежали две роковые монеты, одна из которых предназначалась кому-то из горожан, может быть, вон той миловидной блондинке. Рау представил себе, как в одну секунду перечеркнёт чью-то жизнь, передав проклятие, и опустил глаза.

Через некоторое время он заметил, что на мостовой всё чаще попадаются груды щебня и песка, причём валялись они как раз на пересечении основных улиц узкими проулками, а в одном из таких пролётов прямо перед ним прогрохотала тяжёлая телега с камнями, которую тащили два броненосца.

— Не то стену отстраивают, — услышал он за спиной мужской голос.

— Давно уже, — добавил другой. — Я завтра подряжусь, там, говорят, золотом платят.

— Платят-то ладно, а с чего они за неё взялись-то? — продолжал первый. — Триста лет без стены жили, и ничего. Война, что ли?

— А ты слышал, что за два перегона отсюда целую деревню сожгли? — спросил второй, и Рау прислушался.

— Чего?

— Того. Кто-то подкрался ночью и поджёг деревню. Как костёр запылала, они же там всё соломой устилают, и улицы, и дома. Никто не спасся. Туда четыре воинских отряда послали, ловить поджигателей.

Первый собеседник выругался.

— И давно?

— Да с неделю назад. Я сам только вчера узнал в кабаке. Говорят, на нас кто-то напал, а кто — неизвестно. Скрываются. Деревни поджигают, скоро до городов доберутся.

— Да кто же напал-то? С неба? Или из-под земли?

Рау оглянулся и увидел двух мужиков в рабочей одежде с мётлами в руках. Как по команде, оба замолчали и перешли на другую сторону улицы, и он замедлил шаг, демонстративно разглядывая цветы. Мужики скоро обогнали его и снова завели беседу о чём-то, но он уже не слышал. Вскоре он увидел ещё нескольких рабочих: в двадцати шагах от мостовой под сенью деревьев прямо на траве сидела у костра небольшая компания таких же, как он, деревенских парней. Они заметили его взгляд и помахали руками, приглашая, и он тут же полез к ним напрямик через кусты.

Ещё на подъезде к городу он набросил капюшон и с тех пор не снимал его, скрывая свои острые уши, чтобы не принимали за эльфа. В капюшонах ходили многие, так что внимания он не привлекал. Он представился парням — их было пятеро — и рассказал, что приехал из деревни подработать на строительстве стены. Ему тут же дали дюжину советов, как и где это лучше сделать, а заодно угостили сорванными здесь же плодами и горячим травяным чаем. Было и вино, но Рау выбрал чай. Не в первый раз он обратил внимание, что металлические растения, включая винные плоды, растут в городе только в специальных низеньких загородках, а во всех остальных местах выполоты все до единого. «Наверно, чтобы дети не поранились», — догадался он.

Простые рабочие сразу приняли его за своего, и завязался непринуждённый разговор о насущных делах, в основном о заработке. Все пятеро трудились на постройке городской стены, и некоторые уже успели несколько раз сменить начальника. В ходе беседы Рау невзначай поинтересовался, не нужен ли кому красный медведь.

— А что, я бы взял, — сказал длинный и худой крестьянин со светлыми, как солома, волосами, по имени Кир. — Я к матери в деревню каждые три дня хожу. Буду на медведе ездить. Он жрёт много?

— Да как все медведи. Тебе его что, кормить? Выпусти в поле, сам найдёт еду.

— Так сбежит же. Их на привязи держат. Ты его в загоне оставил? Пойдём-ка туда, я его прямо сейчас заберу. На стройке за городом привяжу и буду там держать. Ошейник есть?

— Нету, — Рау даже растерялся. — Он и без ошейника слушается.

— Ладно, сначала можно и на верёвку привязать, — и Кир вытащил из кармана куртки толстый шнур, сплетённый из шёлковой травы.

— Да не спеши ты, — сказал Рау. — Нельзя его привязывать, понимаешь? Он ошейника не знает. А ещё у него одного глаза нет.

— Кривой, что ли? — презрительно сощурился Кир.

— И бесхвостый, — гордо сообщил Рау.

Компания захохотала. Кир глубокомысленно выругался и сказал:

— Знаешь что, братец? При таком подходе ты его никому не сбагришь. Медведей у всех полно — и с хвостом, и с двумями глазами. Кому нужен куцый и одноглазый? Да ещё дикой.

— Не дикой он, — досадливо ответил Рау. — Но привязывать нельзя. Он особенный.

— В балаган сдай, — посоветовал молодой парнишка, рыжий и конопатый. — Если он умный, то возьмут.

— В балаган так в балаган, — миролюбиво сказал Рау. — Он правда очень умный. Ладно, ребята, спасибо. Мне пора.

— Куда пошёл-то, тебе ж негде ночевать, — окоротил его Кир. — Оставайся тут, сейчас всё равно солнца закатятся.

В этот момент по случайному совпадению оба солнца плавно упали за горизонт, и компания дружно расхохоталась. Рау, поднявшийся было, сел обратно. В словах Кира было зерно истины.

— Палатка есть? — спросил Кир, и Рау кивнул. Палатка — не палатка, какая разница. Эльфийское покрывало ничем не хуже. Ему налили второй бокал чая, и он позволил себе расслабиться и хоть на несколько часов забыть о том, что его ждёт. Быть может, это его последние посиделки у костра. Он понимал, что если бы парни знали, какая напасть скрывается на дне его рюкзака, то не стали бы с ним ломать хлеб. Да что хлеб — разговаривать бы с ним не стали, а прогнали взашей… Ладно, пристроить бы Ве, а там будь что будет.

С наступлением темноты город преобразился. Девушки тут же нацепили украшения из живых минералов, и Рау нет-нет, да и поглядывал в сторону улицы. Оказалось, что все деревья и кустарники обвешаны луноцветами в стеклянных футлярах, выкрашенных прозрачной краской. Днём этого не было видно, но теперь повсюду сияли яркие цветные фонарики. Кое-где они были украшены тонкими шёлковыми лентами, и все эти мелочи придавали городу праздничный вид. Откуда-то доносилась музыка: свирель и два кантиэля. Рау вдыхал чистый свежий воздух, напоённый запахами реки, трав и цветов, и старался навсегда запомнить чувство радости. Он знал, что оно может покинуть его в любую секунду.

Темы разговоров изменились. Если по свету друзья беседовали больше о работе, то теперь их потянуло на страшные истории. Голоса зазвучали тише, глаза поблёскивали красными огоньками. Рау прислонился спиной к деревцу и вполуха слушал, не принимая участия. Ему-то было что рассказать, даже выдумывать ничего бы не пришлось, но уж лучше в другой раз.

Сначала пересказывали страшные сны, кто какие видел, потом стали похваляться, кого сколько раз водил болотный огонёк, и единственный городской потребовал объяснить, что это за штука такая. Ему наперебой начали втолковывать правду вперемешку с враньём, и бедняга, хлебнув вина для храбрости, поблагодарил судьбу, что никогда не был в деревне, и поклялся страшной клятвой, что теперь даже на спор туда не поедет.

Раздались приглушённые смешки, и кто-то с важным видом произнёс:

— Болотный огонёк — это что. Вот ласочки — это да.

— Это которые шестиногам шерсть по ночам в косы заплетают? — подхватил Кир. — Это жуть. Я не видел, но мне дед рассказывал. Они маленькие, с ладонь, плоские и круглые, с семью лапками, шеи вообще нет, а башка как у лягушки. Когти длиннющие, но не железные, а костяные. И вот этими когтями они шерсть и заплетают. Ползают по шестиногу, а он, бедный, даже согнать их не может. Дед сам видел. Услышал ночью ржание, зашёл в стойло, а там — они.

— А что тут жуткого-то? — спросил городской. — Ну, ползают, ну, заплетают. Зверюшки как зверюшки. Тем более мелкие.

Послышалось общее недовольное «У-у-у…» — и Кир тоном знатока пояснил:

— Понимаешь. Они, может быть, и мелкие, но считается, что их не бывает. Усёк?

— Ааа, вон оно что, — понимающе протянул городской. — Вишь ты, какое дело. Не бывает…

Рау тоже хотел испугаться ласочек. Он помнил, как в родной деревне вечерами молодёжь собиралась у костра попугать друг друга байками — и про ласочек, и про огонёк, а самой страшной была байка про Детский Смех, который сам по себе: то из стены раздаётся, то из тёмной комнаты, то прямо посреди поля откуда-то сверху — но всегда только ночью. У Рау душа уходила в пятки, когда начинали рассказывать про этот смех — весёлый и безмятежный, но оттого ещё более жуткий. Ему так нравилось бояться всех этих вещей!

А теперь страшно не было. Он смотрел на ребят, с упоением слушающих нехитрые страшилки, и вновь возвращался к мучительным думам. Ну, кому из них всучить монету? Деловитому и ушлому Киру? Или этому рыжему мальчику, который едва ли старше Ликетты? Или городскому парню, трясущемуся при одном упоминании болотных огоньков? Что же тогда будет, когда этот бедолага увидит верёвочника или, не приведи судьба, амёбу ргу? «Пошёл ты к чёрту, Мегаро», — мысленно сказал Рау и встал, поднимая рюкзак.

— Народ, я сегодня с дороги. Не могу больше, в сон клонит.

— Да и нам пора на боковую, — поддержал его Кир. Он, судя по всему, был в компании главным. — А то завтра на стройке будем носами клевать. Медведя с утра обязательно приводи! Я его возьму у тебя.

— Добро, — согласился Рау, пожелал всем спокойной ночи и пошёл устраиваться на ночлег поближе к реке.

Палатки стояли на берегу не так часто, как показалось ему на первый взгляд — свободного места хватало. Небо так и не прояснилось, и он улёгся под низким, в половину человеческого роста, деревянным навесом для защиты от дождя, которых здесь понастроили достаточно. Причина была не только в плохой погоде: Рау мог спать и под дождём, укрывшись эльфийским покрывалом, но сегодня ему просто хотелось понадёжнее спрятаться. От кого или от чего, сам не знал.

Но только он задремал, как его резко выбило из сна. С тяжким вздохом он сел и, найдя в рюкзаке мешочек с семенами вьюнка, бросил в рот с десяток штук и разжевал. На вкус они почти не отличались от орехов. Этому его научил Мегаро. «Настойка действует лучше, но не будешь же повсюду таскать за собой груду бутылей, — говорил он. — Как почувствуешь, что заснуть не удаётся — грызи. Не жди, пока начнутся кошмары».

Аристократ тогда сказал ещё кое-что. «Это знак, что у Леса кончается терпение. Так что если началась такая кутерьма — не тяни с монетой. Времени от силы день или два».

Семена вьюнка сделали своё чёрное дело — Рау проснулся позже всех. Солнца светили вовсю, и весело щебетали птицы. Праздные жители побережья не торопясь наводили порядок в парковой полосе, собирая сухие ветки и наполняя бочки водой. Скатав покрывало и спрятав в рюкзак, он спустился к воде и ненадолго замер на мостке. Вид реки с нависающими деревьями, прямо уходящей вдаль, манил, как сказочная картинка в детской книге. На противоположной стороне вблизи берега плескались ребятишки, а выше по течению, в сторону городских ворот, какой-то парень в коротких штанах выуживал верёвкой с круглого плота речные тыквы. Рау вспомнил, как соревновался когда-то с Нийром, кто больше вытащит, и обида нахлынула с новой силой. Впрочем, теперь было не до Нийра. Время заканчивалось, а Ве ещё не обрёл новых хозяев.

Когда Рау, умывшись в реке и выпив свежесорванную недозрелую янтаринку, вернулся на место вчерашних посиделок, то не нашёл никого из своих новых знакомых — все давно ушли на работу. Кир накануне объяснил ему, куда приводить зверя, и Рау радовался, что хоть одно из заданий Мегаро будет выполнено.

По пути старался не смотреть на людей. Если бы ему сейчас встретился кто-то из родных — а они вполне могли оказаться в этом городе — то он не знал, как себя с ними вести. Он очень скучал, но, наверно, всё же постарался бы избежать встречи, ведь расставаться потом будет ещё тяжелее.

По случайно оброненным репликам и уважительным взглядам он понял, что его принимают за военного третьего ранга. В этом были виноваты и его тёмные волосы, выглядывающие из-под капюшона, и короткий маскировочный плащ, и дорогие ремни, и чехол для палки. А может быть, и другое. Рау чувствовал, что изменился, и дело было даже не во внешности, хотя он здорово похудел после лесных приключений. В нём появилась жёсткость, которой раньше не было, и он неоднократно ловил себя на мысли, что пытается подражать Мегаро. Те несколько уроков единоборства, которые аристократ успел ему преподать, не пропали зря, и, случись уличная драка, Рау был к ней готов — так ему, по крайней мере, казалось.

Он пересёк мостик и площадь. Прошёл мимо балагана, где по причине утреннего времени стояла тишина. Если медведь не приживётся у Кира, придётся и впрямь пристраивать сюда. Сзади раздался грохот деревянных колёс, и Рау пропустил телегу с щебнем — стройка кипела вовсю. Пешего народу было мало, зато педальных повозок — не в пример больше, чем вчера вечером.

Ве обрадовался встрече и полез обниматься, чуть не свалив хозяина.

— Тут тебя спрашивали, — как бы между прочим сообщил работник, с видимой неохотой отсчитывая четыре драмахиса, и Рау с напускным безразличием спросил:

— Меня? И кто же?

— Паренёк лет шестнадцати, крепенький, белобрысый, щекастый такой. В синем плаще. Узнавал, не приводил ли кто одноглазого красного медведя.

— Не знаю таких, — пожал плечами Рау. — Может, искал подходящего? Вдруг одноглазый понадобился.

— Да нет, — хитро протянул работник. — Ему ты нужен. Все твои приметы описал. Хотел тебе что-то передать.

— Ладно, спасибо. Буду знать, — сказал Рау и вернул номерок. — Больше не болтай, ладно? Сдачу оставь себе.

Он положил руку зверю на холку, и они пошли искать Кира.

— К новому хозяину идём, — объяснил Рау медведю, — наконец-то у тебя будет спокойная жизнь.

Ве недовольно скосил на него глаз и снова уставился на дорогу. Он уже приспособился жить в плоском мире и наловчился ходить, чуть скосив голову влево, безглазой стороной вперёд. Рана зажила полностью и уже начала зарастать красной шерстью.

То, что Рау узнал, его отнюдь не порадовало. Он помнил, что плащ гонца, обогнавшего его, тоже был синим. Помнил также и то, что Нийр прекрасно видел монету. После разговора с военным Рау не боялся обвинений в отравлении деревни, но кто мешал бывшему другу написать донос генералу, что такой-то и такой-то ходит и раскидывает монеты из Чёрного Леса? Вряд ли Мегаро за такое похвалит. Медведя нужно было отвести к Киру как можно скорее.

Город жил своей обычной жизнью. Основная часть населения Рабочего квартала в это время трудилась, и на улицах было пустовато. На Рау и его животное смотрели косо, а чистильщик прямо заявил, что с медведЯми тут ходить не велено. Рау молча задрал нос и прошёл мимо, как бы невзначай прикоснувшись рукой к палке над плечом.

Пока день не перевалил за середину, парковые полосы хранили утреннюю свежесть. Пение птиц не смолкало. Журчали родники по камням. Тихий ветерок играл цветными лентами на деревьях и еле слышно шумел листвой. Город по-прежнему казался праздничным, и тем тяжелее было думать о монете, требующей жертву. Рау когда-то читал о смертельно больных людях, которые внезапно узнавали, что обречены, и теперь чувствовал себя точно так же.

Он свернул в поперечный проулок, усыпанный песком и щебнем, миновал череду жилых домов, вторую дорогу и оказался на мосту. Шум со стройки разносился далеко, и громче всех орал Кир: у него под началом было четыре человека, и он не успевал командовать. Его приказы, сдобренные прибаутками, Рау услышал ещё из парковой полосы на подходе к стене. Когда зелёно-жёлтые заросли расступились, его глазам предстало грандиозное строительство.

Грязно-белая стена, точнее, самый нижний её слой, который успели восстановить горожане, достигала в высоту всего пару локтей и столько же — в ширину, зато в длину была бесконечной, опоясывая весь город. Кое-где для отделки выкладывали простой узор красными кирпичами. Работа кипела вовсю. Строители жили в палатках по обе стороны от стены, материалы подвозили больше снаружи, но кое-что волокли на броненосцах и из самого города.

Кир стоял с ведром раствора на деревянной стремянке и орал на подчинённых, размахивая мастерком. Завидев Рау и Ве, он быстро слез, скинул рабочий фартук и рукавицы и приветственно помахал рукой. Рау ответил.

— Как спалось? — спросил Кир и вытащил из кармана вчерашнюю верёвку.

— За всю жизнь отоспался, — ответил Рау. — Вот, привёл. Чур, обращайся с ним хорошо.

— А я со всеми хорошо обращаюсь, — заверил его Кир и обвязал шею медведя верёвкой. — А кто недоволен — тому в глаз! Хотя ему уже кто-то вмазал, как погляжу, — и он довольно загоготал над своей шуткой.

— Ну ты полегче, что ли, — насупился Рау.

— Не переживай. День-ночь под навесом посидит, а завтра с утра я свободный. Поеду на нём в деревню. Тут недалеко — два часа пёхом, а на нём за полчаса обернусь.

Кир дёрнул верёвку и увёл бедного зверя куда-то в подсобные сараи. Ве обиженно заревел, но Рау махнул ему рукой: так надо, мол. Медведь посмотрел на него как на последнего предателя и, понурив голову, потопал за Киром.

Рау сплюнул со злости, надвинул капюшон ещё сильнее на глаза и пошёл обратно. Одно задание Мегаро было сделано — хотя сделано криво, и за такое полагалось давать по рукам. Но не бросать же Ве одного — он не человек, хищника заговорить не сможет. А хищники на равнине водятся — пусть и не такие страшные, как в Чёрном Лесу, но тоже с зубами, один мохнатый змей чего стоит. Можно прямо сейчас перелезть через чёртову стену, уйти в поле и дождаться какого-нибудь хищника. Чтобы далеко не тащиться.

О том, чтобы выполнить второе задание, Рау даже не мыслил. Он крепко обиделся на Нийра, но даже ему не стал делать такую подлянку — это означало бы оставить Ниту вдовой. Да хоть бы и не Нита! Так — дать дураку в морду ещё разок, чтобы знал, но не убивать же. Что уж говорить о горожанах, которые были так доброжелательны? Конечно, его возмутило обращение Кира с медведем, но с простого работника спрос невелик: кормить-поить будет, что ещё надо? Авось не пропадёт Ве.

Последняя нить оборвалась. Единственная живая душа, с которой можно было поговорить, осталась на привязи у стены, и на него внезапно обрушилось одиночество. Рау вышел из проулка и понял, что не знает, куда идти: направо, к центру, или налево к выезду. Где лучше сдохнуть?

И тут мимо него прошла эльфийка. Грустная и сердитая. В обычных рабочих штанах и тунике сурового цвета, с единственным украшением в виде стальной диадемы и с такой же, как у него, деревянной палкой за спиной. Длинные жёлтые волосы были схвачены в хвост, открывая острые ушки. Она была совсем молоденькая, лет пятнадцати — почти ребёнок. Это означало, что ей на самом деле пятнадцать лет, ведь эльфы растут как люди, и лишь достигнув совершеннолетия, перестают меняться. Какая судьба занесла эту девочку в Город Сиреневых Башен?

Рау проводил её глазами и, не в силах противиться странному влечению, увязался следом. Они дошли так почти до следующего квартала, пока эльфийка не заметила его. Ни слова не сказав, она легонько оттолкнулась ножкой от мостовой и взмыла в небеса. Прохожие проводили её мрачными взглядами, и Рау снова убедился, что эльфов здесь не любят. По крайней мере, летающих.

Желание увидеть эльфов — вот что гнало его в город, а не задания Мегаро, которые можно было выполнить где угодно. Теперь желание сбылось, но он по инерции шёл дальше. Ближе к полудню на улицах появились толпы вездесущих торговцев с тележками, из домов вышли покупатели, и Рау вспомнил, что городской день поделен на две части. С утра работа, потом на пару часов обе дороги на каждой улице превращаются в сплошной рынок, а вторая половина дня отведена для отдыха и прогулок. Нийр частенько бывал в городах и кое-что рассказывал ему о здешнем укладе. Чёрт, Нийр…

Он смотрел на прилавки, уставленные едой, и не чувствовал голода. Видимо, не суждено ему было попробовать этих изысканных кушаний. Торговали не только съестным — на лотках чего только не лежало. Рау брёл в общем потоке толпы и равнодушно поглядывал на фарфоровую посуду, книжки и украшения. У него больше не было невесты, которой он мог бы купить подарок, мать и сестру он уже никогда не увидит, а самому ему ничего не нужно.

— Темноволосый, одет как военный низшего ранга, — донёсся чей-то голос, очень молодой, словно говорил подросток, и Рау на всякий случай прислушался. Как оказалось, не напрасно. — У него за спиной палка вместо меча, а ездит он на красном медведе. Медведь без глаза и без хвоста.

— Не видал, — ответил старческий голос. — Ты в загоне поспрашивай.

— Да спрашивал уже, на пять минут опоздал, — уныло поведал парень, и Рау не стал дослушивать. У него в голове мгновенно созрел план дальнейших действий: пройти весь город насквозь и выйти незамеченным через другие ворота. Возвращаться явно не стоило, потому что теперь его тут все узнают и без медведя. Быстро, но не настолько, чтобы привлечь к себе внимание, он начал пробираться в толчее к центру, где возвышались Сиреневые Башни. Но тут произошло кое-что знаменательное.

Не сразу он осознал, что к обычному городскому шуму и пению птиц примешивается ещё какой-то звук. Освещение изменилось, став более холодным, при этом тени слегка подрагивали. Горожане забеспокоились, оглядываясь по сторонам в поисках источника нарастающего жужжанья. Вдруг кто-то выкрикнул: «Солнце!» — и вскинул руку к небу. Все задрали головы, и Рау тоже.

Оба солнца висели рядом в зените, но одно из них мелко тряслось, приняв необычный лиловый оттенок. По нему пробегали неровные чёрные полосы. Толпа притихла, птицы прекратили петь, и было слышно только это зловещее жужжанье, к которому примешивался треск. Оно становилось всё громче, раздались испуганные крики, но паника не успела начаться: звук резко стих, а солнце ослепительно вспыхнуло в полной тишине и исчезло, рассеяв облако серого дыма. Двумя секундами позже прилетел грохот, от которого у Рау заложило уши. Словно лопнула огромная стеклянная колба, брошенная в костёр.

Люди все сразу, как по команде, заговорили. Стало вдвое темнее, будто в сумерках, но источник света по-прежнему был наверху, а не сбоку, и от этого мир казался ненастоящим. Рау аккуратно выбрался на середину дороги, промеж торговых рядов, думая, что сейчас начнётся паника, но ничего подобного — посудачив, горожане вернулись к покупкам. Снова зазвенели деньги и зашелестела обёрточная бумага. Солнце и солнце, дрын с ним… то есть, чёрт. Он посмотрел наверх.

На единственное оставшееся солнце уже наползали облака, вылетающие из фиолетовой сетки, откуда ни возьмись появившейся над городом, и вскоре освещение стало как в обычный пасмурный день. Невозмутимость горожан передалась и Рау, хотя он не припоминал на своём веку, чтобы солнца взрывались. Происшествие, конечно, было из ряда вон, но народ, видимо, уже забыл о нём. Ведь второе же никуда не делось, висит себе и светит — так стоит ли переживать? Нет никаких причин прерывать торговлю.

Впрочем, кое-кого случившееся всё-таки взволновало: Рау заметил, что все военные стремительно покидают улицу. Они уходили на площадь Четырёх Башен, и Рау направился за ними. Скоро прилавки остались позади, появились каменные дома за высокими заборами, а на улицах стало больше всадников. Он давно пересёк границу Военного квартала и уже приближался к площади, как вдруг его остановили.

Из-за угла выехал воин третьего ранга на броненосце и, чуть не налетев на Рау, разразился бранью:

— Ты какого чёрта здесь ошиваешься? Почему не на сборах? Марш в башню!

Его лицо исказилось ненавистью. Он был очень молод, лет семнадцати, и Рау не собирался терпеть подобное обращение.

— На своего броненосца ори. А я где хочу, там и ошиваюсь, тебя не спросил.

На миг стало светлее, словно молния сверкнула, и Рау увидел прямо у себя перед носом обоюдоострое лезвие: всадник выхватил меч быстрее, чем мог уловить взгляд.

— Кто таков? Номер отряда! Говори!

Рау отшатнулся, и с него слетел капюшон. Увидев эльфийские уши, молодчик совсем рассвирепел. Он приставил остриё к его горлу и ещё громче закричал:

— Так ты ещё и остроухий! Шпионишь?

Рау попытался отступить, но упёрся спиной в забор. Отточенный меч проколол кожу, и вместе с болью Рау ощутил близость смерти. Может, сейчас? Парень на взводе, и достаточно повести себя вызывающе, чтобы он прекратил все его сомнения одним взмахом меча. Но что-то, может быть, банальный страх, заставило Рау на этот раз сдержаться.

— Я не шпион. Железо убрал бы, а?

— Отпусти его, — скомандовал проезжавший мимо военный второго ранга, весь в чёрном и на вид десятью годами старше своего подчинённого.

Тот с недовольным видом спрятал меч и, бросив на Рау угрюмый взгляд, прошипел:

— Забудь сюда дорогу, — и пришпорил броненосца.

Рау был в тихом бешенстве. Как по-дурацки всё получилось. С одной стороны, властям сопротивляться не положено, а с другой — надо было среагировать чуть раньше и вытащить палку вовремя, может, этот наглец не стал бы размахивать мечом. Тоже выискался начальничек малолетний, небось, жабры ещё не закрылись. Побродил бы по Чёрному Лесу — по-другому бы заговорил. Царапина на шее начала саднить, и Рау посмотрел по сторонам в поисках родника, но в окрестностях площади были только заборы из камня.

И только сейчас он почуял тяжкий, смрадный запах гари. Так не могло пахнуть ни горящее дерево, ни трава, ни ткань. Эта гарь не походила ни на что, она была даже отвратительнее дыма от погребальных костров, и Рау поспешил уйти с площади, но запах никуда не девался. Гарь была повсюду.

Стало ещё темней. Внезапно налетел ветер, сдувая гарь, и удержать на голове капюшон стало невозможно. Рау заметил, что и без того редкие в этом квартале прохожие спешат убраться с улицы, освобождая дорогу для кого-то, и тоже сошёл на обочину к самому забору.

Сзади, со стороны рынка, послышался железный лязг и тяжёлая поступь броненосцев, и Рау, оглянувшись, впервые в жизни увидел представителя власти первого ранга, совершенно темнокожего, с коротко остриженными чёрными вьющимися волосами. Не генерала, конечно, тот сидел в башне и управлял городом, — но одного из тех, что общаются с генералом на равных. Одетый так же, как военные второго ранга и с единственным знаком отличия — золотым шнуром на рукаве, он ехал на чёрном шестиноге, а вокруг него — охранники на броненосцах.

Поговаривали, что военные первого ранга владеют особым искусством ведения боя, а в рукопашной так и вовсе непобедимы. В книгах описывались случаи, когда такой воин отбивал мечом арбалетный болт. Легенды ходили не только об их силе — в прошлых войнах стратегией занимались тоже исключительно они. Люди этой народности были прирождёнными бойцами.

Проезжая мимо, властитель скосил глаза, и Рау запомнил его мудрый и проницательный взгляд. Так могут смотреть только старики либо те, кто знает о мире чуть больше, чем остальные. Не обязательно, конечно — вон у Мегаро глаза как пуговицы, никогда не поймёшь, что у него на уме. Хотя знает столько, сколько в нормальные мозги не влезет.

Пребывая в уверенности, что Мегаро он больше не увидит, Рау пропустил процессию, которая скрылась во дворе Военного управления, и зашагал через площадь. Он не хотел покидать город через недостроенную стену, потому что это привлекло бы внимание рабочих, и надеялся до вечера добраться до другого выезда. Город был длинный, а ворот всего четыре, если верить карте.

Резко потемнело. Ветер гнал облака, расчищая небо, и вскоре город окрасился оранжевым закатным светом. Единственное солнце на несколько часов раньше положенного повисло над горизонтом, и от этого создавалось какое-то гнетущее чувство. Впрочем, горожанам всё было нипочём, они занимались повседневными делами и не забивали себе голову такой мелочью, как сгоревшее солнце.

Четыре огромные круглые башни, сложенные из сиреневого камня и окружённые стенами, казались сейчас почти красными и будто светились. Традиционно в каждом городе управление шло из четырёх башен — по четвертям неба, а также по четырём родам деятельности. Это число считалось особенно важным. Погодных краёв тоже было четыре — летний, зимний, осенний и весенний, а ещё четвёрка символизировала семью: отец, мать и двое детей. Детей, впрочем, у некоторых было по трое, а у кого-то не было вообще, но в основном народ соблюдал порядок.

Рау задержал взгляд на башне Военного управления. Она чуть заметно отличалась от остальных — на всех окнах темнели серые занавеси, везде одинаковые. «Вот бы туда попасть», — мельком подумал он, и помимо воли тут же нафантазировал картину: что, если бы он подсунул монету тому наглому юнцу? Ведь заслужил же, паршивец. Ладно, юнца он упустил, но есть и другие. Время-то идёт на часы! Стоит избавиться от монеты, и проклятие отпустит, появится отсрочка… Но если сделать это открыто, не таясь, то Рау потащат в башню, Суд Мудрецов отправит его в Зимний край, откуда до Леса будет как до Луны, и Зов настигнет его там…

Он вдруг понял, что человек с монетой опаснее хищника из Леса. Если бы военные узнали, что кто-то явился в город с монетой, и попытались его арестовать, то этот кто-то в порыве отчаяния — терять-то всё равно нечего! — коснулся бы монетой любого, обрекая на гибель. Рау покрутил головой, отгоняя непрошеные фантазии. Что ему взбрело? Никому он не собирается передавать проклятие, потому что не выход это, не выход! Пройдёт месяц или два, и нужно будет сделать то же самое. Снова угробить человека. Нет уж, цепь должна прерваться на нём самом.

Полученная царапина мучительно чесалась, и он поискал глазами родник, чтобы промыть её, но этот квартал не предназначался для простых людей — вместо парковой полосы красовались плацы, а набережную скрывал железный забор. Площадь была огромной. Среднее русло, пролегающее между двумя парами башен, было здесь убрано в туннель, который возвышался ступенчатой насыпью с плоским плато наверху, не слишком высокой, примерно в человеческий рост, ровной и даже красивой. Рау заметил на ней деревянные снаряды — это место явно использовалось для тренировок с ездовыми животными. Ни ленточек, ни флажков, ни цветных фонариков в Военном квартале не было — только строгие белые светильники на столбах.

Он покидал площадь со смутным чувством сожаления. Окажись он в городе чуть раньше и при других обстоятельствах — обязательно попробовал бы записаться на службу. Во всём военном антураже — чёрной одежде, оружии, искусстве боя — было что-то невыразимо притягательное, у военных даже взгляд был не такой, как у простых людей, и Рау слегка жалел, что он не один из них. Поэтому, когда увидел оружейный завод — первое здание центральной улицы, то, недолго думая, взошёл на парадное крыльцо.

Это был большой серый двухэтажный дом с закрытым двором. Из окон доносился железный лязг и гудение механизмов. Наверно, именно здесь появились на свет звёздочки и окованная железом палка, которые подарил ему Мегаро. Рау помнил, что Мегаро владеет заводом, но не знал, в каком городе. Что, если это как раз его завод? Понятное дело, что нельзя просто так заявиться и сказать: «Здрасьте, я ученик вашего хозяина» — Мегаро первый бы ему за такое голову оторвал, да и навряд ли здесь жалуют любопытных прохожих, — но что-то гнало его именно сюда. Что — он и сам толком не знал.

Двери, конечно, были заперты. Рау подёргал их, толкнул — не подаются, и хотел уже было идти дальше, как вдруг одна створка открылась, и на крыльцо вышли два здоровяка мрачного вида в рабочей одежде.

— Ты что здесь забыл? — спросил один, в то время как второй разминал руки.

— Ничего. Посмотреть хотел.

— Здесь не выставка. Проваливай. А то много вас тут, любопытных, — и дюжий мужик с силой толкнул его.

Рау удержался на ногах. В бешенстве схватился за палку, забыв дёрнуть крепление на чехле, и мужики захохотали. На шум из дверей вышли четыре аристократа, вооружённых мечами — ничего не сказали, только посмотрели на Рау тяжёлыми немигающими взглядами, отчего он почувствовал себя последним деревенским дурнем.

«Взять из кармана монету и швырнуть вон в того молодца», — мелькнуло в голове. Он знал, что попадёт. Когда ослепление яростью прошло и он вспомнил, что монета не в кармане, а на дне рюкзака, то уже уходил прочь, опустив голову, как побитый землеройщик. Он испытывал горький стыд за свой порыв. Эти мужики не хотели ему зла, они просто защищали завод от непрошеных гостей. Конечно, они обошлись с ним несправедливо, но и он тоже хорош: полез без спросу в серьёзное заведение. Ну и ясное дело, опозорился. Вот уж чёрт понёс! Он только сейчас понял, зачем вообще туда пошёл, и от этого понимания ему стало ещё более стыдно.

Просто он ещё ни разу в жизни не был таким одиноким. Стоило увидеть табличку «Оружейный завод», как он вообразил, что Мегаро тут, ждёт его, дожидается, и сейчас разрешит войти. Разумеется, эта идея прошла мимо его рассудка и глупостью была несусветной, и Рау спешил убраться подальше, чувствуя спиной недобрые взгляды. Раз уж он был бы рад сейчас даже Мегаро — значит, всё совсем плохо. Да даже и не в Мегаро было дело — ему просто хотелось домой, хоть куда-нибудь, где он будет не чужим, где его знают. И не смог придумать большей дурости, чем сунуться на завод.

Сумерки нависли над городом. Солнце упало до линии горизонта, да так там и осталось. Ветер не утихал, и Рау бросил попытки напялить капюшон. По времени ещё не закончился день, и гуляющий народ заполонил улицы. Пустынным и чопорно-строгим был только Военный квартал, а в Торговом, куда Рау только что вошёл, всё пестрело украшениями и вывесками, зазывающими покупателей — помимо уличной торговли здесь процветали мелкие и крупные лавки, работающие допоздна. Продавали всё, кроме книг — этот редкий товар, как догадался Рау, можно было найти только в Книжном квартале, прогуляться по которому он уже точно не успел бы. Время заканчивалось.

Чем Торговый отличался от других кварталов — так это железными прилавками, которые были врыты в мостовую и никогда не убирались. Их тут было поменьше, и стояли они лишь на одной стороне дороги, зато торговля не прекращалась даже после обеда. Продавцы приходили и уходили, принося товар, и народ стекался сюда со всего города — если не покупать, так хоть поглазеть.

Рау повернулся спиной к ветру, чтобы поправить воротник, и в этот момент увидел, как за угол быстро мелькнула фигура в синем плаще. Замешкавшись, он не знал, то ли кинуться вдогонку и всё выяснить, то ли скрыться самому и попытаться оторваться от погони, и в уличной сутолоке сразу стал помехой.

— Что встал, как шестиног? — истошно заорала какая-то тётка средних лет, чей товар чуть не свалили прохожие, столпившиеся перед Рау. Она сразу смекнула, что он деревенский, и накинулась со всей яростью оскорблённой лоточницы. — Сиди в деревне, дурак неуклюжий, если вести себя не умеешь! Вот горе-то для твоей матери — такого сына и врагу не пожелаю. Что уставился? Что пялишься, лопоухий? Что глазищи-то свои выпучил? Катись отсюда, пока не наподдали! Или к своим улетай, нечего к людям примазываться!

— Он по пьяни летать не может! — сказал какой-то мальчишка.

— Эльфы, они когда пьяные, зигзагами летают! — добавил взрослый умник, и толпа захохотала.

Рау повернулся и пошёл дальше, не отвечая на летящие ему вслед насмешки и глубокомысленные рассуждения о деревенских эльфах. На этот раз сдержаться было труднее — он чуть не вытащил проклятый кусок золота, чтобы запустить им в тётку или в кого-то из весельчаков. Не угадали они — не было у него ни дома, ни семьи, и деревня сгорела, а летать он не умел и вина не пил. За глоток вина Лес бы из него душу вынул. Но затевать драку сейчас, когда время на исходе, а за домами крадётся таинственный преследователь, было бы последним делом, да и не с бабой же воевать — хотя баба попалась на редкость свирепая.

Он уже понял, что здесь его считают эльфом и все шишки летят на него из-за ушей, но от этого становилось только хуже. Как можно ненавидеть красивых и летающих существ, которые никому не делают зла, а наоборот, способны излечить от боли? После той короткой встречи в Лачуге он только и грезил что об эльфах, даже сюда пришёл в надежде увидеть их, а тут к ним такая ненависть на пустом месте. Как будто они виноваты, что долго живут и умеют то, чего людям не дано.

Крики тётки ещё звучали в ушах, когда он приблизился к скоплению народа у дверей обувной лавки, где хозяин устроил распродажу. Несколько человек вылупились на него как на пугало.

— Смотри, дочка, это эльф, — показала на него пальцем молодая мать, держащая за руку маленькую девочку. — Они все плохие, потому что летают.

— Мам, а солнце эльфы сломали? — спросило дитя.

— Да. Летали, летали и сломали.

Дитя скорчило ему злобную рожу, и он отвернулся. На этот раз мыслей о монете не возникло. Он понимал, что ребёнок совсем кроха, а его мать напугана сегодняшним происшествием, но всё равно было обидно. Чем он заслужил такое отношение? Иначе выглядит? «Сломали». Хоть бы подумала, прежде чем ребёнку такое говорить.

По сравнению с верёвочником это были мелкие неприятности, не стоящие внимания, но они вдруг посыпались на него как из ведра. За всю жизнь ему не наговорили столько гадостей, сколько за последний час. Вдобавок царапина на шее разболелась. Все, буквально все принимали его за эльфа, словно не видя его стальных ногтей, и почти все считали шпионом.

Ветер утих так внезапно, что он чуть не упал. Стал отчетливо слышен говор толпы и приглушённые шаги — в городе не носили кованую обувь. Рау накинул капюшон: то, что уши надо прятать, он хорошо усвоил. В сумерках было видно хуже, чем ночью, и он не сразу заметил человека в синем плаще, упорно приближающегося к нему. «Заманить в укромный уголок и набить морду», — подумал он, сворачивая в проулок. Нарастала паника. Что это за тип, и что ему нужно? Зачем прицепился? Почему именно сейчас, когда каждая минута на счету?

Рау пошёл не к очередному мосту, а к жилым домам средней улицы. Здесь они располагались не рядами, а как попало, и среди высоких заборов, деревянных ларей и складских сараев с плоскими крышами можно было сколько угодно играть в прятки. Оглянулся. Незнакомец спешил за ним чуть ли не бегом, через каждые несколько шагов останавливаясь и озираясь. Опасные люди выглядят не так. Этого молодца Рау мог бы отделать одной левой, но прежде стоило выяснить, что ему понадобилось.

Выждав за углом склада, Рау взял палку в руку и вышел прямо перед незнакомцем. Тот от неожиданности шарахнулся, но тут же радостно прошептал:

— Рау! Наконец-то я тебя нашёл. От самой деревни гнал шестинога, по всему городу искал тебя, чтобы предупредить, а ты как в воду канул. Хоть бы я не опоздал.

Рау молчал, силясь вспомнить, где он видел это наивное круглое лицо и белые, как у большинства простолюдинов, кудрявые волосы. Сумерки не давали разглядеть парнишку как следует. А тот продолжал:

— Тебе нужно срочно уходить из города. Ты должен успеть, иначе меня Ликетта убьёт… если свидимся.

И тут Рау вспомнил. Приятель сестры, вытиравший ей сопли каждый раз после неудачи в состязаниях, первый красавец на деревне, по которому сохли все девчонки, и лучший игрец на кантиэле. Его односельчанин. Выжил, значит.

— Кайр, — сказал Рау.

— Он самый! — обрадовался парнишка. — Слушай, — он оглянулся на праздно болтающих чуть поодаль троих работников и понизил голос: — Нийр недоброе задумал. Хочет донести на тебя. Будто бы ты убил свою невесту и зарыл на дороге. Я спешил вперёд него успеть.

— Чтоб его… — с досадой бросил Рау. — Чего ему не сидится-то?

— Он зло на тебя затаил. Хочет, чтоб тебя упекли в Зимний Край. Тебе спешить надо.

— Подожди. — Рау поставил палку, скинул рюкзак и привалился к стене, переводя дыхание. — Ты видел, как мои уезжали? Ну, тогда…

— Видел, даже с Ликеттой поговорить успел. Хотел с ними уехать, но у меня тоже семья, сам понимаешь, не до того было.

— Не знаешь, они не здесь?

— Точно не здесь. Они по другой дороге уехали. Чуть ли не в Весенний Край подались.

— Чёрт, как далеко, — простонал Рау. — Расскажи. Про них.

— Да здоровы были, когда уезжали. У тебя что дед, что отец — оба не промах, с такими никто не пропадёт. Если бы они в деревне командовали — все живы были бы. Но с нашими разве поспоришь? Твои так быстро собрались — я оглянуться не успел, а они уж на выезде. Ликетта плакала… Знаешь, она напоследок мне обещание дала, — смущённо добавил Кайр. — Я, конечно, понимаю, она сгоряча. Но всё равно…

— Нет, не сгоряча, — сказал Рау. — Она любит тебя. И вы обязательно встретитесь, и у вас всё будет хорошо. Спасибо тебе. — Он сунул руку в рюкзак и извлёк мешочек с деньгами, в котором накануне проверил все монеты до единой — там не было ни одной крупной, в тысячу или пятьсот драмахисов, под которую можно замаскировать лесную монету. — Вот, возьми. Тебе это нужнее.

Кайр отшатнулся. Рау сначала не понял, в чём дело, и протянул ему мешочек со словами:

— Не стесняйся, бери. Я правда хочу помочь. Тут достаточно, чтобы купить летающий дом, да и не только летающий. Переберёшься в город, найдёшь мою сестру, и вам хватит на первое время. А мне уже не нужны деньги… Кайр, ты чего?

Кайр медленно пятился от него, мотая головой и бормоча:

— Нет. Нет. Не приближайся.

У Рау опустились руки.

— Кайр. Что этот дурак тебе наговорил?

— Ничего не наговорил, — быстро ответил парнишка, — ну, в общем, мне пора.

— Кайр! — крикнул Рау, забыв, что на них смотрят. — Неужели ты думаешь, что я способен…

Но тот уже мчался обратно в сторону улицы, только пятки сверкали. Рау бессильно выругался и сполз по стене. Стало быть, Нийр всё-таки раззвонил про монету. И доносить собрался не только об убийстве…

Рау опустил деньги в карман. Значит, даже Кайр, гнавшийся за ним двое суток, чтобы предупредить об опасности, и рисковавший ради него своей репутацией, а может быть, и жизнью — ведь на равнине всякое бывает — записал его в подлецы. А ведь только что болтали, как приятели! Именно такого разговора не хватало Рау, как воздуха, в этом чужом и враждебном городе. Но едва повеяло домашним теплом, как всё рухнуло. Какова же власть у этих монет, если одна мысль о них разбивает любую дружбу?

Слева откуда-то с крыши раздался негромкий свист, но Рау не обратил внимания, убитый новым предательством — хотя и предательства-то особо не было, мальчишка просто испугался… А когда подошли те трое, было уже поздно. Четвёрка лихих ребят действовала слаженно: напали одновременно с двух сторон. Один, худой и долговязый, спрыгнул с крыши, другой, стриженный налысо, подскочил сбоку, и вдвоём они ему выкрутили руки, не давая встать.

— В правом кармане, — лениво произнёс долговязый.

Самый низенький запустил руку в его карман, схватил мешочек с золотом и пустился наутёк, а четвёртый — молодой верзила — наотмашь ударил Рау по лицу.

— Не нужны тебе деньги, говоришь? — хохотнул долговязый, крутя ему руку. — А нам нужны!

Верзила молча ударил ещё раз. Боль была жуткой, в глазах потемнело. Капюшон слетел, и подручные радостно захихикали: «Эльф! Мы эльфа поймали!» А верзила поднял его палку и велел своим:

— Наподдайте ему ещё, чтоб не шумел, и уходим.

— Так эльф же! Надо ему руки переломать! — не унимались весельчаки.

— Делайте, как я сказал! — шикнул на них верзила и скрылся за постройкой.

За несколько секунд вся людская ненависть к эльфам обрушилась на Рау, и эти секунды показались ему часами. Откуда-то вновь появился низенький, уже без денег, и вполголоса начал давать советы:

— А вы ему дубинкой по рукам — у этих остроухих кости за неделю срастаются. Пусть хоть неделю пешком походит, как мы.

— Да он готов, — сказал долговязый.

— Ты сдурел? — страшным шёпотом зашипел на него лысый. — Нас же поймают!

— Да не, вроде трепыхается, — просипел низенький, присевший возле рюкзака.

— Фу, напугал, — с облегчением выдохнул лысый. — Чтоб из-за какого-то эльфа в Зимний Край угодить или в разбойники податься, как Кривун — не, спасибо. Ты ему, кстати, деньги передал?

— Да передал. Он сразу в Лес попёрся. Слушай, когда он от нас отвяжется, а?

— Да черт его знает. Что у этого в сумке-то?

— Барахло старое да бутылка. Я в его хламе рыться не буду, такое на каждом клочке земли растёт… Э, да тут сонные зёрна! — присвистнул низенький. — Деревенский, видать.

— Тащи сюда быстро! С паршивого шестинога хоть шерсти клок.

Отшвырнув рюкзак ногой, низенький подошёл к своим, и они принялись считать семена вьюнка, отвернувшись от лежащего на земле Рау.

Шпане надо отдать должное: напали неожиданно и в самый неподходящий момент. Били недолго и вполсилы, почуяв, что он не сопротивляется — к тому же приняли за эльфа, а эльфы, как известно, народ хрупкий. Никто не желал ехать в ссылку, поэтому ограничились несколькими тумаками.

А он после бегства Кайра был словно в омуте — скупые слова напуганного парнишки в один миг сломили всю его волю. Это стало последним и самым сильным ударом. Даже хуже предательства Нийра. Сквозь пелену слёз он видел, как главарь уходит, забрав его окованную палку, а худой долговязый подельник заносит кулак. Снова боль, и снова, перед глазами всё перевернулось, и вот он уже лежит на земле, а лихая троица стоит в двух шагах, переговариваясь вполголоса и похохатывая.

Даже не взглянув на него, они рассовали краденые зёрна по карманам и пошли прочь. В этот момент отчаяние перешло в странное состояние. Он вдруг увидел всех троих отчётливо, как на картинке. Освещение будто изменилось. Звуки города стихли. Рау стёр кровь под носом, приподнялся на локте и нащупал правой рукой крючок цепи на поясе. Ему было всё равно. Плевать на Нийра, на Кайра, на кошелёк, на себя — умереть так умереть. Он почувствовал, как к голове поднимается по спине жар. Боль притупилась. Бесшумно и с необычайной лёгкостью он встал на ноги, намотал цепь на ладонь и, подкравшись, нанёс долговязому удар в затылок. Тот рухнул без единого звука.

Оба дружка среагировали мгновенно, выхватив из-за ремней короткие дубинки, но Рау действовал быстрее. Распустив цепь, он наносил хлёсткие удары хладнокровно и расчетливо, как на тренировке в оружейном складе. Нет меча — плевать, палку отобрали — плевать, цепь даже лучше. Вся злость и обида исчезли без следа. К шпане не осталось ни капли ненависти. Перед ним стояли не люди, а три — то есть, уже два, пустых места, которые требовалось вывести из строя.

Это были не разбойники из Леса, а городские проныры, привыкшие колотить эльфов голыми руками и считающие себя здесь главными и всесильными. Они не ждали отпора. У низенького дубинка вылетела почти сразу, вывихнув ему запястье, и он, оценив обстановку, сбежал. Лысый был толще Рау и на вид сильнее. Словно наблюдая за собой с высоты, Рау раскрутил цепь восьмёркой и не давал лысому возможности действовать дубьём, помаленьку загоняя его в угол.

— Вояки идут! — крикнул лысый и с испугом зыркнул влево.

Рау не купился. Наступая, с размаху огрел лысого по плечу, и тот взвыл.

— Стоять и не двигаться! — совсем рядом раздался молодой, но властный голос.

Лысый отскочил и вскинул здоровую руку, демонстрируя законопослушность. Рау шагнул в сторону, повернулся и увидел худощавую фигуру в чёрном. На правом рукаве воина блестел серебряный шнур — знак второго ранга, и даже в самой глухой деревне знали, что людям с таким знаком нужно повиноваться беспрекословно. Ещё несколько воинов, судя по топоту и голосам, спешили со стороны проулка.

— Сложить оружие! — приказал военный и выхватил меч, видя, что Рау не торопится сдаваться.

Рау шагнул вперёд, наматывая цепь на руку. Уважение к властям, вбитое в него с детства, улетучилось вместе со страхом, обидой и яростью. В голове созрел расчёт: меч короткий, из тех, что носят за спиной. Цепь длиннее. А если суждено погибнуть — ну и пусть.

Лысый воспользовался заминкой и исчез за складами. Военный глянул на долговязого, потихоньку приходящего в себя, и меч в его руке дрогнул. Рау заметил неуверенность противника и напал первым. Воин взмахнул мечом. Блокировав удар рукой с цепью, Рау скользнул мимо клинка и перешёл в ближний бой. Ухватил воина левой рукой за волосы — молодец, что отрастил длинные патлы — и дёрнул, одновременно ударив правой ногой под колено, и со всей силы треснул смотанной цепью по руке, выбивая меч, от которого едва успел уклониться. Это была чистая удача: окажись воин лысым, как тот бедолага, что улепётывал отсюда со скоростью землеройщика, исход мог бы быть другой.

Рау запомнил его лицо — воин был очень молодым. Наверно, перед девушками красовался и не хотел стричь волосы. Ну, ничего, теперь будет рассуждать по-другому. За сегодня это был уже второй юнец на страже закона, и Рау подумал, что в мире действительно творится что-то неладное, раз на службу стали принимать всех подряд. Этот, похоже, взял меч второй раз в жизни. Напоследок двинув поверженного противника под рёбра, Рау подхватил рюкзак и кинулся удирать вслед за шпаной. Монеты нельзя было отдавать в руки властей.

Он свернул за угол в поисках удобного ларя, чтобы залезть на крышу. Военные опоздали на какую-то секунду, так и не увидев его — изнанка Торгового района походила на лабиринт и была словно создана для побегов. Очевидно, кто-то из местных увидел драку и донёс, так что преследователи знали, кого ловят, и отсидеться в укромном уголке не получилось бы. «Врассыпную!» — услышал он, когда ему за очередным сараем вдруг попалось то, что нужно: невысокий деревянный ящик возле стены. Рау запрыгнул на него и без труда взобрался на плоскую крышу.

Мысленно поблагодарив торговцев, что понастроили склады так часто, он по крышам перебрался почти до самого центра, оставив преследователей позади. Даже если кто-то из военных и взобрался тоже наверх, густые кроны деревьев, растущих тут повсюду, надёжно скрывали беглеца. Рау подозревал, что весь отряд состоял из неопытных юношей, а для настоящих воинов нашлась работа посерьёзнее и в другом месте, но размышлять об этом пока не стал. Народу здесь, среди дворов, почти не было — и он знал, почему. На своей шкуре выяснил. Незадолго до Военного квартала спрыгнул вниз, отбив пятки, пожелал городу провалиться к дрыну и, оглянувшись по сторонам, зашагал к ближайшему проулку. Ему было жарко и хотелось пить.

Всё это время при нём был кинжал, но даже в самом разгаре драки он не посмел его вытащить, чтобы невзначай не покалечить кого-нибудь или не отправить на небо. Люди не убивали друг друга. Нет, случалось, конечно, но очень редко, и убийцу тут же приговаривали к пожизненной ссылке — либо тот удирал и становился разбойником. Куда именно удирал, никто особо не задумывался. Рау теперь знал… Никто в здравом уме не хотел навешивать на себя клеймо убийцы, поэтому даже у тех негодяев, что сегодня ему повстречались, были только деревянные палки. Смертельного оружия никто не запрещал, но обычно его носили военные да аристократы, которые не кидались, чуть что, в потасовку. А для того, чтобы поставить на место зарвавшегося простолюдина, у них были цепи.

Рау сильно сомневался, что на его поимку бросят всё Военное управление: наверняка вояки приняли его за обыкновенную шпану, какой в Торговом квартале, судя по всему, водилось предостаточно, однако стычка с представителем власти — не то дело, после которого можно спокойно разгуливать по улицам. Да ещё и чёртов Нийр со своим доносом. Нет, площадь Четырёх Башен лучше обойти стороной.

У первого же родника он напился воды и смыл кровь с лица и шеи, чтобы не пугать добропорядочных людей своим видом. Дело шло к ночи, но одинокое солнце по-прежнему висело на горизонте, окрашивая облака в янтарный цвет. Тревоге не было места на красивых и чистых улицах — даже если что-то и произошло за границами города, здесь об этом не знали. Горожане прогуливались, тут и там раздавалась музыка. Девушки модничали в ярких нарядах и украшениях, дети катались на самокатах, торговцы продавали сладости. И каждому из этих людей можно было подбросить монету.

Рау признался себе, что во время драки ему и в голову не пришло швырнуть монету в кого-то из грабителей, чтобы отомстить за унижение и изломать их жизнь — нет, он вообще забыл о лесном проклятии. И гнева он тогда не испытывал — просто что-то изменилось, но что именно, он ещё не понял. Он вроде как почувствовал себя иначе — более отстранённо, что ли, и стал чуть острее видеть. И только сейчас, подходя по парковой полосе к Рабочему кварталу, вспомнил, что весь день ничего не ел.

Спустился к набережной и первым делом пошёл в загородку под бочкой — отмываться. В реку лезть не рискнул, могли заметить. Наконец-то ему пригодились вещи, взятые из дома. Надевая штаны и рубашку, сшитые матерью, он осознал, как сильно похудел за эти дни. Непроходящая тоска и страх смерти, изводившие его двадцать дней кряду, не прошли даром. «Похоже, в ремне придётся прокручивать новую дырочку», — подумал он, расчесал волосы Ликеттиным гребнем (пора бы отстричь, а то скоро отрастут как у того молодчика), взял сухих веток из-под навеса, так как собирать самому было некогда, разжёг огонь на старом кострище и бросил туда грязную одежду. Плащ оставил. Потом сорвал немного плодов и устроил себе ужин, а что не доел — кинул в рюкзак. Набрал воды в бутылку и выломал в кустах палку взамен украденной, а чтобы не торчали щепки, обжёг концы. Сойдёт. Затоптав угли и засунув новое оружие за спину, вышел на улицу. Теперь в этом городе у него оставалось только одно дело.

Он не нашёл Кира и компанию на вчерашнем месте и направился на стройку. Похоже, там разразился скандал: шум и гам он услышал ещё с улицы, и опять голос Кира выделялся на фоне других. Подойдя ближе, Рау увидел, как вся пятёрка бегает между сараями и стеной, ставшей заметно выше, и ловит бесхвостого красного медведя с одним глазом и с обрывком верёвки на шее.

— Представляешь, он верёвку перегрыз! Часа два уже ловим! — возбуждённо прокричал Кир вместо приветствия. — У тебя цепь? Давай цепь, мы его на цепь посадим!

— Уймись, — сказал Рау. — Я забираю его обратно.

Медведь, увидев хозяина, сел и навострил уши. Парни остановились в ожидании, а Кир встал перед Рау, упёр руки в боки и заявил:

— Э, нет, мы так не договаривались, медведь мой. Ты его подзови, а я на цепь посажу.

— Зачем? Ты же с ним не сладил. Заведи рыбу, они смирные.

— Медведь уже мой. Во-первых…

Рау не дал ему договорить. Тощий и жилистый Кир превосходил его ростом, но Рау был крепче и сильнее. Он без слов толкнул Кира ладонью в грудь, но не рассчитал, и тот, ойкнув, полетел в кучу песка, да так и остался сидеть, удивлённо хлопая глазами.

— В балаган отведёшь? — радостно спросил рыжий мальчишка, которому, похоже, было жаль медведя, попавшего в руки к Киру.

Рау не ответил. Достав из сапога кинжал Мегаро, он срезал верёвку с шеи зверя, уже вовсю лезущего к нему обниматься, и шепнул:

— Уходим, Ве. Нечего нам тут делать.

Он прикинул высоту стены: чуть больше человеческого роста. Ве с лёгкостью возьмёт такое препятствие. Рау запрыгнул на медведя и, проехав мимо стоящих с отвисшими челюстями работяг, свернул в проулок. Через несколько шагов на глазах у прохожих развернул зверя, пришпорил его и пустил прямо на стену. Ве разогнался и прыгнул. У Рау захватило дух, когда медведь взлетел над стеной и оттолкнулся от неё когтистыми лапами.

Мгновение — и они были уже по ту сторону. Ве мягко приземлился и рысцой побежал по степи, и трава расстилалась под его мощными лапами. Прощай, Город Сиреневых Башен, прощайте, дружные строители, прощай, глупый юный Кайр! Рау чувствовал, что потерял что-то навсегда, не только деньги и палку. Встречный ветер развевал его волосы, воздух был чист и прозрачен, и в бесконечности небес перед Рау вновь мелькнул призрак свободы. Но выбор был сделан: три проклятые монеты лежали в рюкзаке, чтобы не достаться никому из горожан. Теперь оставался только один путь — по бездорожью в Чёрный Лес, и этот путь освещало багровое закатное солнце.

* * *

На картах Лес не отмечали, опасаясь привлечь зло, но Рау приблизительно помнил его расположение. В Лачуге Мёртвого Старика хранились другие карты, скрытые от посторонних глаз, и новоявленный учитель заставил Рау как следует запомнить, где и что находится. Лес выглядел на этих картах как узкая чёрная полоса, пересекающая по диагонали почти весь мир между вторым и четвёртым углами, и что странно — на разных картах полоса принимала разные формы от прямой до кольцеобразной. Рау в подробности не вдавался, решив, что каждый мудрец изображает мир по-своему, а истина, как всегда, непостижима. Он больше запоминал города, чем думал об устройстве мира.

Какую бы форму ни имел Чёрный Лес, из этого города можно было туда добраться двумя дорогами: уже знакомой, через деревню Нийра, или напрямик через степь. Рау выбрал вторую. Полевые зверюшки, не дождавшись темноты, вылезли на прогулку и уже наполнили равнину своим разноголосьем, ночные птицы тоже завели переливчатые трели. Зелень неба слилась с закатными лучами, и оно стало янтарно-коричневым. Кое-где пролетали немногочисленные яркие звёзды.

Молодые побеги металлических растений со скрученными в спираль листьями поблёскивали отражённым красноватым светом у самой земли, взрослые остролисты и шпаголисты возвышались над зелёной травой, сверкая распрямлёнными листьями-лезвиями, а кое-где торчали продолговатые винные сосуды. Маленькие круглые минералы россыпью катились из-под лап Ве, словно бриллиантовые искры. Раз или два Рау заметил грозовой цветок.

Медведь перешёл на шаг, и так они продвигались несколько часов, сверяясь по красному солнцу, светящему слева, а потом устроили ночлег и после недолгой передышки продолжили путь. Странно было просыпаться на закате, и незримо присутствовало в замершем пейзаже что-то зловещее, несмотря на царящую вокруг красоту. Но птицы по-прежнему пели, и зверьё бегало в поисках еды как ни в чём не бывало — а однажды за кустами промелькнула тёмная спина равнинного двузуба. Рау задержал взгляд на ней и сделал движение, чтобы остановить Ве, но умный зверь пустился в галоп, не желая искать новых неприятностей на свою шею, и Рау доверился его чутью.

И раньше частенько случалось, что ночь не приходила, но тогда картину оживляло движение на небе: солнца затевали свою извечную игру в догонялки, и то и дело появлялась фиолетовая сетка, роняя облака, а прохладный ветер заставлял листья плюща на каркасах домов распрямляться и складываться в непроницаемую стену. Сейчас же вторые сутки всё было без изменений; и никогда ещё ни одно солнце не оставалось так долго на линии горизонта.

Рау вдруг представилось, что солнца живые, а теперь одно из них потеряло друга. Тоскует, наверно, вот и не хочет ничего делать. Оно даже попрощаться не успело… А Рау хотел успеть. Ехал и прощался с этим миром — с его лесами и полями, зелёным небом и голосами птиц, и вспоминал всё, что было в жизни хорошего.

Деревни он объезжал стороной, иногда устраивал привал и давал отдых зверю. Боль от синяков, полученных в драке, постепенно утихала, и душевный подъём после одержанной победы не покидал его до сих пор.

— Скажи, Ве, а здорово мы с тобой перемахнули через стену? — спрашивал он медведя, теребя его шерсть на загривке и посмеиваясь. — А если б ты видел, как я их отделал цепью…

А Ве смотрел на него единственным глазом и прекрасно всё понимал.

Так прошёл ещё один день. Началось редколесье, и стало чуть темнее. Когда в зарослях высоких кустарников послышалось низкое рычанье, Рау остановил медведя, который в этот раз совершенно не сопротивлялся, и спрыгнул на землю.

— Я не буду тебя заговаривать, — пообещал он неизвестному хищнику, — только, прошу, не тронь Ве. — И он крепко обнял своего четвероногого друга, замер на миг — и отпустил, велев уходить.

Но Ве не послушался хозяина, наоборот, навострил уши в сторону кустов и принюхался, а потом обрадованно заурчал и вприпрыжку побежал туда.

— Нельзя! Остановись! — закричал Рау и кинулся было за ним, доставая палку, но осёкся при виде выходящего навстречу второго красного медведя. Так вот кого он принял за хищника! Судя по круглой симпатичной морде и малому росту, это была медведица. Звери обнюхали друг друга, а потом подошли к Рау. Он погладил медведицу и сказал: — Смотри, Ве, как странно получилось: я потерял невесту, а ты нашёл. Похоже, наши с тобой пути разошлись. Не будь таким дураком, как я! — Он подмигнул медведю, хлопнул его по круглому боку и, повернувшись, пошёл дальше.

Около часа медведи шли за ним на расстоянии, потом отстали, и хорошо, потому что на горизонте уже показалась едва заметная чёрная дымка. Вскоре она скрылась из виду за деревьями, которые росли всё гуще, но Рау всё равно чувствовал её присутствие. С гулким уханьем пролетела сова. Выбежал из-под поваленного ствола шестиногий горностай и, глянув на Рау, умчался по своим делам. Пора было искать место для привала. Прошло уже двое суток, как Лес напомнил о себе, но Зов пока не накрывал. То есть, чем ближе Рау подходил к черте Леса, тем тревожнее ему было, но той всепоглощающей тоски, которая валит с ног, он не ощущал, и дышалось ему легко.

Он остановился и посмотрел вокруг, выбирая, где остановиться на ночлег, и вдруг заметил за деревьями движение человеческого силуэта. Торопливо огляделся в поисках укрытия, и не найдя лучшего, юркнул под сплетение колючих ветвей кустарника, что пророс у основания ствола мертвого дерева.

Корявое и источенное звериными когтями, оно возвышалось примерно на семь человеческих ростов и оканчивалось почерневшим от солнечных лучей и ветра расщепом — следом удара молнии, а возможно, бушевавшей когда-то бури. Его такие же чёрные и неживые корни тут и там, словно лапы крестовика, выпростались из травы и мха и вновь ныряли обратно в землю. Рау присел, стараясь стать как можно незаметнее, и уже хорошо различал идущего за ним по следу человека. Он сразу узнал, кто это.

Надо же, какой упрямый оказался. До самого города, наверно, выслеживал, а потом шёл обратно. Дождался, когда медведя рядом не будет, и выбрал удобное место. Мегаро наверняка предчувствовал, что так и произойдёт, не зря советовал взять меч, но Рау его не послушался. Знал бы, что так сложится — прихватил бы меч, выбитый у молодого военного. И ведь надо, надо было прихватить! Не с цепью же выходить против меча — одно дело мальчишка-новобранец, а другое — сильный и опытный разбойник, наученный тайным хитростям Чёрного Леса. Рау не знал, тот ли это Кривун, которого упоминали грабители. Скорее всего, нет. Тот пас городскую шпану, а этот охотился именно за Рау, думая, что у него полно денег. Будет разочарован…

Умирать почему-то вмиг расхотелось. Козни Чёрного Леса отошли на второй план, и Рау лихорадочно прикидывал, как отбиться. Надеть броню он уже не успеет, выкрутить остролист тем более. Зрение у разбойников, конечно, неважное — у них другие козыри, но рисковать не стоит, устраивая за кустами лишнюю кутерьму, и он предпочёл затаиться. Сейчас он был ещё ближе к смерти, чем даже тогда, когда на него напал верёвочник.

Рау мог поклясться, что его лёгкий шаг не оставлял на лесной подстилке заметного следа, но разбойник шёл уверенно, будто его вела утоптанная тропа. До слуха Рау донеслось тяжёлое дыхание, и он мог хорошо разглядеть кирпично-красное, покрытое крупными каплями пота, обрюзгшее лицо врага, разномастное одеяние и здоровенный меч у пояса. А разбойник, будто что-то почуяв, замедлил движение и стал пристально всматриваться по сторонам, вращая головой на короткой и покрытой складками шее. Рау показалось, что его сейчас увидят прямо через кусты, и на мгновение оцепенел, но подавил страх усилием воли и, запустив руку в рюкзак, переложил за пазуху метательные звёздочки, а палку взял наизготовку.

Тем временем враг поравнялся с деревом. Он ступал медленно и словно принюхиваясь. Рау осторожно попятился, стараясь, чтобы дерево и кустарник все время оставались между ним и разбойником. И его план почти удался, но тут он наступил на лежащий сучок, который хрустнул, как назло, предательски громко. Разбойник, несмотря на кажущуюся неповоротливость, мгновенно метнулся вперёд, и на Рау уставились его налитые налитые кровью глаза.

— Неразменная монета. У тебя. Отдай, — хрипло проговорил разбойник. В его голосе не было ничего человеческого, словно заговорил верёвочник или крокодил.

— Нет у меня денег, — ответил Рау, прикидывая шансы спастись бегством. Шансы были такие же призрачные, как убежать от разъярённого древоеда. — Зря за мной таскался. А неразменных в Чёрном Лесу полно, иди и собирай.

На этом переговоры закончились. Разбойник бросился в атаку, молниеносным движением выхватив меч. Первый удар Рау отбил палкой, но второй, более мощный выбил её из рук. Палка отлетела в сторону и застряла где-то в кустах. Враг осклабился, явив ряд грязных зубов, Рау даже почувствовал их запах вперемешку с кислым винным перегаром. Разбойник коротко и деловито взмахивал мечом, словно скучающий крестьянин серпом, идущий собирать созревший урожай. Его меч, то и дело вспыхивающий в закатном свете, будто ожил и алкал напиться свежей крови.

Рау сунул руку за пазуху и судорожно шарил там, пока не ухватил пальцами стальную звезду. Разбойник, наверно, думал, что Рау потянулся за кошельком, пытаясь откупиться, или даже за той самой монетой, поэтому не ожидал подвоха, когда Рау метнул ему в лицо звезду одним резким движением руки — движением, которое началось ещё тогда, когда кисть была скрыта одеждой. Рау не рассчитывал на многое, понимая, что доживает последние мгновения жизни. Однако он надеялся кинуться наутёк, если звёздочка отвлечёт противника.

Бросок удался: звёздочка одним бритвенно-острым лучом впилась в левый глаз и остановилась, когда боковые лучи уперлись в скулу. Метательные звёзды редко бывают у крестьян, а уж заводской работы и подавно, поэтому разбойник не мог предугадать такого поворота. А Рау и сам не догадывался, насколько опасное оружие подарил ему Мегаро: в силу того, что лезвия-лучи метательных звездочек коротки и не наносят смертельных глубоких ран, аристократы смазывали их ядом, когда шли на войну. А чтобы яд лучше держался, на лезвиях были нанесены острые и частые зазубрины.

Рау о ядах тоже ничего не знал, считая, что эти зазубрины сделаны для причинения дополнительных страданий противнику. К счастью для разбойника, яда на звезде не было, но, когда он схватился за глазницу и наткнулся пальцами на торчащий из неё острозаточенный металл и осознал, что теперь у него на один глаз меньше, лесную тишину разорвал дикий и полный ярости вопль, способный сделать честь самой амёбе рге. И хотя боль ещё не успела добраться до разбойника, да и выпитое вино сильно притупляло чувства, ярость и гнев на сопляка, ставшего причиной увечья, совсем застили его единственный оставшийся глаз.

Рау выхватил из голенища сапога последнее оружие, что у него осталось — кинжал, и сделал вид, что собирается защищаться этой «зубочисткой», но сам приготовился отпрыгнуть назад и бежать что есть мочи. Теперь, когда его противник лишился глаза, это стало возможным.

Разбойник сделал чудовищно длинный и мощный выпад, стараясь одним движением разрубить парня на части. Рау начал движение назад, но всё равно бы не успел и попал под неумолимо приближающуюся сталь, если бы не запнулся пяткой за один из горбатящихся корней. Он грохнулся на спину, меч, просвистев в вершке от его лица, описал дугу. Разбойник, не ожидавший резкого исчезновения противника, не смог погасить силу движения и, зацепив носком тот же злосчастный корень, потерял равновесие и рухнул на Рау.

Тяжёлая туша выбила весь воздух из лёгких Рау, и тот лишь через некоторое время смог вздохнуть. Разбойник распластался на нём и почему-то слабо подергивался. По шее и подбородку Рау текло что-то тёплое. Рау попробовал пошевелиться и столкнуть с себя вдруг ставшее странно огрузневшим, как огромный мешок с песком, тело.

Когда он смог чуть перевернуть тушу и выбраться из-под неё, то понял, что случилось. Его кинжал, который он сжимал в руках в момент падения, был вскинут в попытке защититься, и разбойник рухнул на остриё. Кинжал вошёл в кадык, пробил основание черепа и упёрся изнутри в темя врага.

Рау некоторое время безумно таращился на остекленевший глаз разбойника, на вывалившийся белёсый язык, всё ещё не веря, что остался жив и, если не считать того, что почти до пояса был обильно полит чужой, по счастью, кровью — невредим. Затем наклонился и, сдерживая тошноту, вытащил из мертвеца сначала метательную звезду, а затем — спасший ему во второй раз жизнь кинжал.

На пологом берегу реки полыхал костёр. Тонкие ветви низинных деревьев спускались до самой воды, как занавески, изредка колыхаясь от крыльев пролетающих птиц. Ветра не было уже три дня — с тех пор, как из двух солнц осталось одно. На равнину начали наползать туманы, пока ещё неплотные, тянущиеся у самой земли рваными слоями, и она стала похожа на Зимний Край. Небо постепенно покрылось дымкой, сквозь которую просвечивали звёзды, окружённые переливчатым ореолом и теперь почти неподвижные. Овал солнца потускнел, но по-прежнему дарил свет, и полосы тумана казались розовыми.

Рау пошевелил дрова той самой палкой, которой отбивался от разбойника. Одежда была ещё сыроватой после стирки, но он надел её, не дожидаясь, пока она полностью высохнет, и броню тоже надел — не для защиты, а чтобы согреться. Недостаток солнечного тепла начал сказываться на общей погоде, и эльфийское покрывало требовалось теперь постоянно.

Чёрный Лес был рядом, в полутора часах пути, и возвышался справа над горизонтом зловещей тёмной тучей, но Рау туда не смотрел. Все долги были розданы, он со всеми попрощался и теперь просто ждал, предоставив следующий ход судьбе. Круглую золотую монету часто держал в руке, сам не зная для чего, и любовался, как она блестит в закатных лучах.

Что-то странное происходило в его душе. Глаза стали смотреть по-другому, и это было не иносказание: он видел каждую травинку, каждый блик на воде так чётко, словно сейчас стояли не сумерки, а ясный день. Звуки обрели неведомую доселе глубину. Пришли воспоминания: он думал о своём беззаботном детстве, о путешествиях верхом на шестиноге, о своих близких и друзьях. С тех пор как он оборвал все связи, не прошло и месяца, но ему казалось, что между тем временем и сегодняшним днём пролегла столетняя пропасть.

Вся его жизнь словно лежала сейчас перед ним, как раскрытая книга, все события, что когда-либо с ним происходили, замерли в настоящем времени и были здесь, рядом. Он скользил взглядом по травяному ковру и видел себя двенадцатилетнего, размахивающего палкой на заднем дворе и мечтающего о военной карьере; маленькую Ликетту, впервые взявшую в руки бумагу и грифель; мать и отца с корзинами возле янтарного дерева; праздник в свете костров, Кайра с кантиэлем и танцующих девушек, счастливую смеющуюся Зетту среди них. Деревня стояла нетронутая, и все были живы.

Со звоном падала на пол монета. «Предатель!» — злобно кричал Нийр. В свете ползучих лишайников извивался и щёлкал зубами восьмилапый крокодил, летел в стремительном прыжке голодный крестовик. Страшный верёвочник со своими бесконечными щупальцами лез на дерево, всё туже обвивая стальной жгут вокруг шеи Рау, а из темноты, сотрясая землю тяжёлыми шагами, выдвигалась чудовищная и непостижимая рга — и всё это происходило прямо сейчас, на этом безлюдном берегу.

Тут же был и свирепый разбойник со сверкающим мечом, и грабители, избивающие Рау на задворках города, и бестолковый молодой вояка, распростёртый на земле, с которым Рау тогда не стал церемониться. Гордый и сильный Ве одним прыжком перелетал через кирпичную стену, унося хозяина прочь из города, где им так не повезло, и снова вставали картины из прошлого. Убитая своим никому не ведомым горем Белая Шита уходила по ночной дороге вдаль, заламывая руки, над отравленной деревней поднимался тонкий дымок, а сам Рау с мокрым от слёз лицом лежал у подножия хвойного шара, кутаясь в эльфийскую ткань, и вспоминал верного Ше, которого больше никогда не увидит.

— Не пригласишь к костру? — послышался знакомый голос.

Ветви ивы расступились, и вышел Мегаро. Учитель, или как его теперь следовало называть, тоже стал воспоминанием, и Рау даже не шелохнулся, лишь скосив глаза.

— Да присаживайся, — пригласил он, поворочал палкой в костре и спросил: — Солнце видел?

— Ага, — ответил аристократ, бросил свой чёрный скомканный плащ на землю и сел напротив Рау. — Только не говори мне, что это ты его сбил.

— Я думал, это твоя работа, — сказал Рау, и они оба расхохотались. Смех прозвучал странно и глухо в туманных сумерках.

— Ты выполнил мои задания? — помолчав, спросил Мегаро.

— Угу, — беспечно отозвался Рау и снова стукнул палкой угли.

Аристократ заметно расслабился и, устроившись поудобнее, поинтересовался:

— Был в Книжном квартале?

— Не-а.

— Самое ценное, что есть в городах — это книжные кварталы. Там же не только книги. Там живут мудрецы.

— Это единственный квартал, где я не был.

— Ну, ещё побываешь.

— Побываю, — эхом откликнулся Рау, щурясь на огонь. — Но меня там могут арестовать — я же с военными поцапался. Так приложил одного… Долго рассказывать.

— А куда спешить? Теперь времени много. Сейчас подбросим дров в огонь, и расскажешь, а я послушаю. У меня ещё не было ученика, который поцапался с военными.

— Значит, кроме меня, были и другие ученики?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Мегаро принёс почерневшую корягу и кинул в костёр. Она пошипела, добавила дыма, но довольно скоро занялась пламенем. Стало жарко. Рау встал, чтобы отодвинуться подальше, и чуть не упал на ровном месте. Это показалось ему забавным, и он, покачиваясь, словно пьяный, оперся на палку.

— Твой подарок я, извини, посеял в городе. Вместе с деньгами, — с усмешкой сообщил он. — Жаль, что ты не видел, как я наподдал лысому и долговязому. Вот была потеха! Ну, сначала они мне тоже наподдали, не без этого.

— По порядку, — велел Мегаро, изучая его пристальным взглядом и не разделяя веселья.

— А что по порядку, — Рау оттащил покрывало от огня и снова сел. — Со своими я так и не увиделся. — Он погрустнел. — Деревни больше нет…

— Про деревню знаю, — кивнул Мегаро. — Видел. Что ещё?

— Ещё… Зетту убили.

— Кто?!

— Наверно, разбойники, — пожал плечами Рау. — Если так — то я отомстил. Кстати, спасибо тебе ещё раз за кинжал. И за звёздочки. — И, заметив вопросительный взгляд своего учителя, пояснил: — Я убил того, что за мной шлялся.

— Дела, — покачал головой Мегаро. — Потом подробно расскажешь. А что с девушкой-то?

— Я видел только могилу. На том месте, где мы расстались, у развилка. А грозовой цветок, что я подарил ей, был вместо надгробия. И убийца примотал к нему её отрезанные волосы. Я узнал крашеную прядь. — Рау умолк, глядя вдаль.

Мегаро захохотал. Рау очнулся от горьких мыслей и в недоумении уставился на него.

— Да жива она, успокойся. Жива и здорова, — веселясь, сказал аристократ. — Успела уйти до отравления деревни. Наверно, тоже в город подалась — думаю, что вы с ней чудом разминулись.

— Но я же видел её волосы. Кто их ей отрезал? — всполошился Рау.

— Сама же и отсадила. Ножницами. А на цветок прицепила назло тебе — знала ведь, что туда придёшь. Ты же послал её к чёрту — ни одной женщине такое не понравится. Молодец девчонка — отомстила! Может, ещё и свидитесь, как знать. Хотя я бы на её месте от тебя подальше держался.

Рау посмотрел на него, потом тоже рассмеялся.

— Ай да Зетта, — протянул он. — Я четыре дня ходил как пришибленный, а она, оказывается, жива… Точно? Ты не ошибаешься?

— Точно. Можешь мне поверить. У меня жизнь за плечами, — улыбнулся аристократ.

— Вот чёрт. А я всё ждал, что меня за убийство арестуют, от каждой тени шарахался. На меня же донесли властям.

— Кто?!

— Друг. Бывший, — ответил Рау. — За жену испугался. Я у них переночевал, ну и рассказал про… отрезанные волосы. Доверился. А он… Считает, что я не только убийца, но и деревню ядом залил. — О выпавшей из кармана монете он умолчал, надеясь, что Мегаро не умеет читать мысли.

— Пусть доносит. Его никто слушать не станет, военные не дураки.

«Да, только доносить он будет не об отраве, а о монете», — подумал Рау и поспешил сменить тему:

— Кстати, я попытался зайти на твой оружейный завод, но меня с лестницы спустили, вот смеху было!

— В Городе Сиреневых Башен — с лестницы? — изумился Мегаро. — Это почище, чем история с солнцем. Завод, правда, не мой, но всё равно интересно. Расскажи-ка.

И Рау не торопясь выложил всё, что произошло с ним в городе. После того как он узнал, что Зетта не погибла, его охватила буйная радость, и он пересыпал шутками свой рассказ. Не забыл и про скандальную торговку, и про мамашу с ребёнком, которая говорила: «Эльфы плохие», и про дёрганого юнца-военного, оставившего мечом царапину на его шее. Теперь все эти мелочи казались не обидными, а потешными. Не выпив ни капли вина, он был словно во хмелю, тяжкий и вязкий страх последних двух недель отпустил его, и он от души развлекался, изображая в ролях то одного, то другого.

Мегаро слушал с каменным лицом. Когда дошло до драки в закоулке, Рау до того увлёкся, что вскочил и отстегнул цепь — хотел показать, как разгонял грабителей, но вдруг у него перед глазами всё пошло кругом, пальцы разжались, и цепь, как пригоршня монет, ссыпалась на землю. Янтарное небо с бусинками звёзд словно надвинулось на него, он зашатался, потерял равновесие и чуть не упал головой в костёр — к счастью, Мегаро, молнией сорвавшийся с места, успел подхватить его.

— Это я ещё не рассказал, как твой медведь прыгал через стену, когда мы убегали из города, — склонив голову, бормотал Рау. Ему казалось, что он проваливается в бездонную пропасть. Руки и ноги не слушались.

— Скажи мне одно. Кому ты отдал Ве? — со сдержанной яростью спросил аристократ, уложив его на покрывало.

— Медведице. Она за ним будет хорошо присматривать, можешь не сомневаться. Лучше, чем тот лопух, который держал его на привязи в сарае.

— А кому ты отдал монету?

— Никому, — сонно проговорил Рау. — Я их даже из рюкзака не вынимал, так и лежат в футляре. Можешь взять обратно — вдруг пригодятся.

— У меня огромное желание тебя придушить, — сообщил Мегаро, мрачно глядя ему в глаза.

— Да пожалуйста.

— Чёрт.

Мир так кружился и плясал, что Рау судорожно попытался ухватиться за траву.

— Ниже земли не упадёшь, — проворчал аристократ и встал. Видно было, что он с трудом подавляет припадок бешенства. — Или ты мне сейчас объяснишь, почему никому не отдал монету, или…

— Не отдал, потому что не хочу.

— Решил чистеньким остаться?

— Нет. Просто не хочу, понимаешь? Не хочу, и всё. И мне плевать, что сделает со мной Лес.

— Он тебя сожрёт, — пообещал Мегаро и вернулся на своё место. — Ты хоть знаешь, с чем связался?

— Я ни с чем не связывался. Это ты меня втянул.

— И что собираешься делать?

— А ничего. Буду ждать, когда придёт Зов. А потом мне станет всё равно.

— Зов начался в тот момент, когда тебя прогнали со ступенек завода, — угрюмо сказал Мегаро. — Горожане обычно так себя не ведут. А уж чтобы на шпану нарваться — это надо вообще везунчиком быть. В городах порядки строгие. Шпана сама по себе не заводится, ею разбойники из Леса управляют, чтоб ты знал.

Головокружение слегка уменьшилось, но встать Рау пока не мог. Он лежал, поглядывая на огонь и осмысливая услышанное, а Мегаро продолжал:

— Видел я таких упрямых, среди эльфов особенно. Мёрли пачками. Но они не были моими учениками… Значит, так. Я сейчас уйду, а ты остаёшься здесь на свой страх и риск. Если вдруг ослепнешь, или оглохнешь, или у тебя отнимутся ноги — терпи. Это только поначалу Лес пугает тоской, а когда доходит до передачи монет, он может всякое выкинуть. Может просто взять и скрутить болью. Не знал?

Это было новостью. Страх снова закрался в душу Рау, но он не подал виду, лишь сердито спросил:

— Что ты затеял, Мегаро? Если хочешь поймать кого-то и притащить на аркане, чтобы я передал ему монету, то не трать время. Я просто перережу себе горло.

— С тебя станется, — сверкнув глазами, сказал Мегаро. — Не вздумай. Я не собираюсь никого ловить и тащить на аркане. Есть у меня один козырь, и, похоже, пришла пора его выложить.

— Что за козырь? Можешь объяснить?

— Могу. Ты как-то спрашивал, кто я такой. Так вот, я — исследователь. Я в Лес пришёл сам, шестнадцати лет от роду, и ещё два года к монетам не притрагивался. Первую взял из любопытства. Мне всегда интересно было, что это за Лес такой и как он устроен. И оказалось, что я не один. Встретил там других любопытных, они показали мне Лачугу… Долго рассказывать. Был у меня друг — из книжников, тоже рвался в Лес, чтобы на своей шкуре его изучать. Прямо скажем, воин никудышный. Его бы первый же хищник задрал, ну а у меня свои дела были, кроме как его защищать. И я взял с него слово, что он не явится в Лес, пока я сам его не приглашу.

— И ты хочешь, чтобы я передал проклятие твоему другу? — холодно спросил Рау.

— Я ему обещал, что однажды он получит монету. Но просил не спешить — как чуял, что однажды попадётся толковый, но упрямый ученик. Он долго ждал, очень долго.

— Пусть и дальше ждёт. Я не буду ломать ничью жизнь.

— А у него выбор небольшой. Это для меня годы остановились, а для него шли по-прежнему. Помнишь книгу о чудовищах? Это он её написал. Не без моей помощи, конечно. Если Лес не изучать, он всех приберёт к рукам. Мой старый друг получит монету в любом случае. Не от тебя, так от меня, либо сам подберёт. Это его решение, понимаешь? И он, к твоему сведению, мудрец, а мудрецов судьба хранит. Согласен на такой расклад?

— С… согласен, — неуверенно ответил Рау. — Но это будет только отсрочка. Ничего же не изменится.

— Как знать, — загадочно произнёс Мегаро. — Он твёрдо намерен найти управу на монеты. Не натворишь ерунды?

— Не натворю, — заверил его Рау и кое-как сел, опираясь руками о землю. Силы возвращались к нему, и голова больше не кружилась — будто кто-то невидимой рукой отвёл ворожбу Чёрного Леса.

— Не знаю, сколько дней меня не будет. Придётся ехать в город Серых Камней. — Мегаро встал и потянулся. — Где медведя бросил?

— Вон за тем лесом. Будешь идти — не споткнись о труп разбойника.

— Вернусь — расскажешь, как ты его одолел. Это мне интересно больше всего на свете, — и Мегаро собрался уходить, но Рау окликнул его.

— Забыл сказать. На медведе нельзя ехать, он приметный. Его ищут. Мой приятель, Нийр, случайно узнал о монете и донёс властям, что человек на одноглазом и бесхвостом медведе прислуживает Лесу.

Мегаро снова сел, пригвоздив его ледяным взглядом.

— Случайно — это как? — вкрадчиво спросил он.

— Ну… — Рау растерялся и отвёл глаза. — Она у меня из кармана плаща выпала, когда я утром собирался. И покатилась по полу.

— То есть, ты уронил монету, когда вытрясал свои шмотки?

— Ну… примерно так, — Рау вздохнул.

— Сам-то понимаешь, что натворил? Имя хоть своё никому не называл в городе?

— Военному назвал на въезде. И ребятам, которые стену строят. А что?

— Ничего. Потом поговорим. Ты действительно толковый, но проблем от тебя пока гораздо больше, чем пользы — вот пусть судьба и решает, нужен мне такой ученик или нет. Если застану тебя живым — значит, нужен. Да, и о кострах забудь.

Он встал, вытащил из-за спины один из мечей, воткнул его в землю и без прощания ушёл в туман. Рау почесал затылок.

* * *

Толстая коряга превратилась в угли. Рау спрятал оставленный меч под ивой, перебрался под дерево сам, завернулся в покрывало и стал думать. А думать было о чём. Если Мегаро не врал, то смерть опять откладывалась, но, вручив монету мудрецу, Рау невольно становился ответственным за всех, кому тот в свою очередь передаст проклятье. Но неясный намёк аристократа давал надежду, что мудрец отыщет способ избавить мир от власти Чёрного Леса. В это, конечно, слабо верилось, но лучше такая надежда, чем никакой.

Разноцветные минералы, раскатившиеся было от огня, снова начали собираться, выстраиваясь в причудливые узоры и то вспыхивая, то угасая. Рау где-то слышал, что их можно приручить, и протянул к земле ладонь, подзывая:

— Идите сюда.

Шарики не послушались, но многие из них насторожились и прекратили движение. Он выискивал в стайке минералов изумрудные и фиолетовые, напоминавшие ему об эльфах, которых он видел всего-то несколько минут. Когда его толкнули в плечо, он от неожиданности подскочил, но, при виде красной одноглазой морды очень обрадовался и крепко обнял медведя за лохматую шею. А потом встревожился: если Ве пришёл один, то где Мегаро? Что, если и ждать-то уже некого? В задумчивости он вынул из рюкзака сладкую булку и дал зверю.

Дважды вдоль берега проезжали крестьянские телеги, гружёные синими и жёлтыми речными тыквами, и никому не было дела до одинокого путника, отдыхающего под ивой, а может, его просто не заметили за густой занавесью ветвей. Рау потерял счёт времени. Слова Мегаро о том, что Лес может ослепить или причинить боль, добавили ему страхов, и он жалел, что сейчас нет под рукой ни одной книги — не научной про чудовищ или оружие, а какой-нибудь сказки про эльфов.

Открыть бы сейчас книгу с картинками, интересную, волшебную и страшную, про другой, неизвестный мир, странный и красивый, не похожий на этот. Книгу, в которой можно утонуть, спрятаться, погрузиться в неё с головой и обо всём забыть, чтобы в ней были такие герои, с которыми хочется подружиться и пойти за ними в огонь и в воду, чтобы приключения, путешествия, битвы с чудовищами и обязательно эльфы! Без эльфов мир был бы хуже и скучнее. Хоть книжку бы про них почитать, раз уж нет их рядом… Но и книжки тоже не было. Рау прислонился спиной к дереву и незаметно для себя задремал.

Проснулся от холода. Вокруг стояла темень, и он в ужасе протёр глаза, думая, что ослеп, но присмотревшись, понял, что пока он спал, солнце окончательно закатилось, а слабый свет ночных растений не проникал под густые ветви. Жажда была такая, словно он проспал целые сутки, если не больше. Он нашарил на земле палку и выбрался из-под ивы. Небо было чёрно-серым, а над рекой зависла густая пелена тумана. Помня о предостережениях Мегаро, он медленно спустился к реке и напился. Вода показалась ему тёплой. Медведь шёл за ним по пятам.

Белый, как сок янтарника, и непроглядный как дым туман укрыл всю равнину, спрятав редкие островки леса. Ночные маки превратились в шары света, подкрашенные розовым и оранжевым, искрянка тоже светилась тут и там, как рассыпанный бисер. Стояла ночь, но темноты не было, Рау видел зелень травы у себя под ногами. Восходящая Луна угадывалась над второй четвертью неба, превратившись в едва различимый расплывчатый завиток. Почти месяц прошёл с тех пор, как для Рау закончилась спокойная жизнь. Когда он впервые входил в Чёрный Лес, Луна была прямой, как стрела, а теперь почти круглая, как сахарное колечко. Редко она изгибалась так сильно. Если совсем сомкнётся — то произойдёт полнолуние.

На веку Рау случалось два полнолуния, и оба раза он запомнил навсегда: зрелище, когда Луна смыкается в широкое кольцо и его изнутри начинает заливать сияющее золото, пока не заполнит до краёв, было неописуемым. Становилось очень светло, Луна висела в центре неба трое суток, и днём казалось, что солнц не два, а три. Крестьяне старались использовать редкое небесное явление как только могли: во время полнолуния принято было загадывать желания, делать свадебные предложения, уезжать в долгие путешествия, начинать что-то важное… Вот бы тот мудрец, за которым отправился Мегаро, начал свои исследования в полнолуние!

Луна поднялась выше, её лучи пронизали белое облако, укрывшее равнину, и заставили его светиться изнутри. Рау прошёл немного в сторону леса, прочь от реки. Туман притягивал и манил его. На расстоянии полёта стрелы не было видно уже ничего. Тёмные силуэты шарохвоек, ив, плодовых деревьев и кустов, растущих на равнине, казались живыми существами, замершими в белой дымке. В траве, у самой земли, кроме цветных минералов повсюду вылезли чуть светящиеся жёлтые грибы, похожие на те, что он видел в Чёрном Лесу.

А потом он заметил, что кусты двигаются, и подумал, что Лес насылает на него видения, но приглядевшись, понял, что из тумана к нему приближаются три человеческие фигуры. Он упал в траву и шёпотом скомандовал медведю «лежать». Сообразить пока ничего не успел, но рука уже сама нащупала рукоять кинжала.

Туман больше не слоился, а стоял сплошным облаком и сиял под Луной, как рой могильной пыли. Тёмные силуэты приближались, становились отчётливей, и Рау затаил дыхание. Бежать за мечом было поздно. Шагов он не услышал и подумал, что это призраки Леса, но почему-то мрачная мысль не вызвала страха — да и живность вокруг не выказывала беспокойства. Шарики в траве оживились, заиграв ярким светом, медведь встрепенулся, поднял голову, и Рау хлопнул его по лбу, но зверь издал тихое «Ууу!» и кинулся к незнакомцам. А в следующую секунду Рау и сам встал, забыв о наказах учителя.

Из белёсой мглы выходили эльфы. Трое, два парня и девушка, не светловолосые, а тёмно-русые, как он сам. Аристократы. Было странно, что они идут через равнину пешком, а не летят. Длинная бахрома на их куртках намокла от росы и не реяла по воздуху, а тяжело моталась в такт шагам — эльфы часто украшают своё одеяние бахромой, чтобы она развевалась во время полёта, а горожане просто подражают им. У девушки, кроме дорожной сумки, висело на ремне за спиной что-то небольшое, похожее на арбалет, но приглядевшись, Рау понял, что это кантиэль в чехле.

Ве будто встретил старых знакомых — бегал вокруг путников, кубарем катался перед ними, сминая мокрую траву, и повизгивал, как медвежонок. Эльфы подняли раскрытые ладони в приветственном жесте, и Рау поднял руку в ответ.

— Кто ты, странник? — спросил один из них, с луком и стрелами за спиной и длинным кинжалом на поясе.

— Учитель не велел называть имя.

Они переглянулись и тихонько засмеялись.

— Тогда и мы не скажем свои имена! Но здесь плохо быть одному, — эльф многозначительно поглядел в сторону Чёрного Леса. — Хочешь, пойдём с нами?

— Не могу, — покачал головой Рау. — Я должен дождаться учителя. Но я очень рад, что наши пути пересеклись.

— Тогда можно просто посидеть у костра и поговорить, — сказал второй эльф, с мечом на перевязи. — Ты не против? А мы заодно отдохнём с дороги.

Рау дар речи от счастья потерял — как он мог быть против? Целый час, а то и два болтать у костра с настоящими эльфами! А они сгрузили поклажу под ивой, нашли остывшее кострище и начали приводить его в порядок. Рау помогал собирать ветки, покуда силы позволяли. Медведь крутился рядом, мешая работать, и Рау велел ему сидеть под деревом и сторожить вещи.

Когда место было расчищено, дрова — сложены, а сами путешественники расселись вокруг, тот, у которого был меч, обратился к Рау:

— Не хочешь, не называй своё имя, ученик мудреца. Для дорожных встреч у эльфов приняты временные прозвища. Я буду Хранитель Огня, потому что друзья поручили мне разжигать костры.

— А я — Искатель Стрел, — представился второй и потряс полупустым колчаном.

— Ну, а меня зови Облачная Тень, — сказала девушка.

— Тебе подходит. Ты красивая, — с улыбкой сказал Рау, принимая игру. — А я тогда кто? Ничего, кроме Лопоухий Дурак, не приходит в голову.

— Мы будем звать тебя Одинокий Странник, — объявил Искатель. — Ты не против?

— Уж лучше Равнинный, — попросил Рау, — а то и без того тоскливо.

— Но ведь ты очень одинок. И всегда был одиноким. Разве нет?

Рау не ответил. Эльфы со своим умением заглядывать в душу вывели на чистую воду то, в чём он не признавался даже себе.

Не успел он оглянуться, как костёр весело запылал. После взрыва солнца с каждым днём всё труднее становилось найти сухие дрова, но у эльфов был особый секрет розжига — им даже не понадобилось кресало. Под тонкими ладонями Хранителя Огня сырая древесина загорелась сама собой, и Рау с затаённой завистью спросил:

— Это эльфийская магия?

Эльфы чуть слышно рассмеялись.

— Считай, что магия, если тебе нравится это слово, — ответил Хранитель. — Ты и сам можешь так научиться. Только времени нужно много.

— А его у меня как раз и нет, — вздохнул Рау. — У людей вообще очень мало времени по сравнению с вами.

— Но ты же эльф.

— Нет. У меня бабка была эльфийкой, а я человек. У меня только уши как у вас.

— Так не бывает, — грустно сказала девушка. — В семье человека и эльфийки дети будут либо эльфами, либо людьми. Нельзя угадать, кто родится в такой семье, но кровь не смешивается.

— Ну, видать, один раз смешалась. Я летать не умею, ногти у меня стальные, а уши острые. Кто я? Ни то, ни другое.

— Ты эльф, — уверенно сказала Облачная Тень.

— Будь я эльфом, от меня бы мокрое место осталось, когда… — Рау прикусил язык.

Они понимающе посмотрели на него, но любопытствовать не стали, а расстелили на траве кусок холста и вытащили из котомок еду — фрукты с заоблачных гор, какие-то невообразимые пироги, каштаны, орехи и разные сладости, и Рау сглотнул слюну, глядя на это изобилие. Даже в походе эльфы умудрялись простой обед превратить в праздник. Хранитель Огня выкрутил у берега четыре стебля стрелолиста, скрепил три штуки железной травой и сделал треногу, а на четвёртом стебле подвесил котелок над костром, чтобы вскипятить чай. Рау заметил, что для этой цели он вынул из кармана и пристегнул к стрелолисту маленький стальной крючок.

Все перебрались поближе к накрытой скатерти и принялись за еду. Точно такое же невесомое покрывало, как у Рау, было у каждого из эльфов. Если бы кто-то видел компанию со стороны, ни за что не догадался бы, что тут есть человек. Издалека Рау почти не отличался от своих новых знакомых — ну, разве что был ростом чуть повыше и чуть пошире в плечах. «Осталось на рукава бахрому нацепить», — подумал он, уплетая угощение.

Ве подошёл, громко нюхая воздух и выразительно глядя единственным глазом, и Тень отсыпала ему печёных каштанов с хлебцами. Зверь довольно захрустел ими, сожрал в два счёта и разлёгся поблизости, но не спускал глаза с эльфов, которые нет-нет, да и подбрасывали ему что-нибудь вкусное.

После еды речь зашла о Луне — не сама собой, а опять-таки из-за Ве. Зверь внезапно сел, вытянул морду к небу и завыл — низко, с бархатными нотками, как только медведи умеют. Рау от неожиданности сперва испугался, а потом рассмеялся вместе с эльфами. Медведи, воющие на Луну, являли собой уморительное зрелище, и такой медведь издавна был героем сказок и песенок. Двулапы в траве ответили ему дружным кваканьем, несколько сов вылетело из-под сени деревьев, а певчие птицы даже притихли: не каждый день им приходилось слышать медвежий вой. Выдав пару долгих рулад, Ве успокоился, почесал ухо задней лапой и лёг с чувством исполненного долга.

— В этот раз обязательно будет полнолуние! — сказал Хранитель Огня, и Тень поддержала его:

— Ему надоела темнота и сырость, и он завыл, чтобы поторопить Луну.

— Хоть бы она его услышала! Мне такая погода тоже ой как надоела, — пожаловался Рау.

— Полнолуние обязательно будет, — заверил его Хранитель. — Не сегодня, так завтра. Я это чувствую.

Все не сговариваясь посмотрели вверх. Почти в центре неба зависла круглая Луна. Выемка в кольце осталась еле заметная, и широкий ореол переливался радугой.

— Красиво, — прошептала Тень.

— Ага, — откликнулся Искатель.

Потрескивание костра и несмолкающий хор зверюшек, плеск рыбы в реке, неподвижные ивы, выступающие из тумана — всё это делало мир волшебным и таинственным, словно Рау сам попал в ту книгу, о которой мечтал. Красивую и страшную. Рядом сидели эльфы, а ниже по течению, за лугами, находился Лес — хоть и не видимый сейчас, но ждущий своей дани.

Вода в котелке зашумела. У Рау было с собой немного травяного чая — ещё из Лачуги, и он предложил заварить его, но Хранитель с улыбкой отказался и бросил в котелок горсть порошка сушёных листьев и цветов.

— Это растения из страны за облаками, — пояснил он. — Если я начну рассказывать о каждом из них, на это уйдёт часа три. Никогда не пил чая с летающих островов?

— Нет. Только простой деревенский чай знаю, да травяной сбор против боли.

— Тебе, похоже, тоже досталось, — сказал Искатель Стрел, и Рау только сейчас заметил, что тот почти не двигает правой рукой.

Вот и объяснение, почему эти трое не летели, а путешествовали пешком: не могли же Хранитель и Тень бросить раненого друга. Собственное приключение на задворках припомнилось во всех деталях, и на Рау накатила волна гнева одновременно с жалостью. Нет, то чувство безразличия и силы, завладевшее им тогда, не забылось, и при желании он мог вызвать его снова, но когда дело касалось эльфов, что-то в нём выключалось. С переломанными костями они теряли способность к полёту, а заработать перелом, как он выяснил в городе, можно не только упав с дерева. Ну, кому Искатель помешал? Кем надо быть, чтобы калечить кого-то от скуки?

Должно быть, все чувства отражались у него на лице, потому что девушка посмотрела на него со страхом, а Хранитель протянул руку и тронул его за плечо со словами:

— Нельзя изменить мир.

— Можно, — с тихой злостью ответил Рау. — Можно, чёрт бы его побрал. Надо только придумать, как.

— А почему так долго длится ночь? — вдруг спросила Облачная Тень, переводя разговор на другую тему. — Давно уже пора бы взойти солнцам.

— Может, служители монет решили временно утащить солнца в Чёрный Лес, чтобы истребить нечисть? — в шутку предположил Хранитель Огня, и Рау чуть не выдал себя гневным возгласом: «Да как их туда затащишь?» — но сдержался. Говорить о монете он не хотел даже эльфам.

— Не «солнца», а «солнце», — негромко напомнил Искатель. — Вот уже семь дней, как осталось одно.

— Семь? — ужаснулся Рау. — Ты не путаешь? Я был в городе три дня назад, когда это произошло.

— Солнце погибло семь дней назад, — подтвердил Хранитель. — Я по привычке сказал, будто их два, но, похоже, теперь света в мире станет меньше.

— Вы думаете, оно не восстановится? — взволнованно спросила Тень.

— Мой прадед рассказывал, что однажды такой взрыв уже был, — сказал Искатель. — Не одну и не две тысячи лет назад… И с тех пор у нас два солнца.

— Значит, когда-то было три? — голос девушки дрогнул.

— Три, — печально ответил Искатель. — Но об этом помнят лишь эльфы, да и то немногие. А людей не волнует, что происходит на небе.

— Волнует, но… — Рау запнулся на полуслове. — Слушайте, ребята. Куда время-то девалось? Не мог же я проспать четыре дня кряду?

Воцарилась пауза.

— С тобой что-то происходит, — сказал наконец Искатель Стрел. — Но я не могу понять, что. Оно похоже на болезнь. Если позволишь, Хранитель посмотрит, в чём дело, и попытается помочь.

— Нет, — поспешно ответил Рау. — Я в порядке. И вода, кажется, уже закипела.

Хранитель вынул из костра сначала котелок, подцепив палкой, а потом треногу. Облачная Тень вкрутила в землю три бокала на стеблях, и Рау только сейчас сообразил, что у него нет походной чашки для питья. Чаепитие в дороге случалось редко, а у родника напиться можно и из ладоней — вот и не таскал в рюкзаке лишнюю тяжесть.

— Сейчас отыщу что-нибудь, — сказал он, но Хранитель шепнул ему: «Сиди», — и сам отправился на поиски винного бокала. Через минуту нашёл подходящий, выкрутил черенок у самой земли, свинтил плюску и без малейшего сожаления выплеснул содержимое на землю. Рау хмыкнул, представив, как бы посмотрел на такое расточительство бедолага Нийр. Хранитель вымыл находку в реке, вернулся и разлил чай по бокалам серебряным черпаком.

Чай с заоблачных островов был терпкий, пряный, с едва уловимым сладким привкусом и гораздо изысканнее того, что Мегаро заваривал в Лачуге, но точно так же от этого напитка проходила печаль и по телу разливалось тепло. Он был таким ароматным, словно в нём смешались десятки трав и цветов. Рау вспомнил, как подавали чай дома в большом глиняном чайнике, и бабушка ставила на стол блюдо со сладкими пирожками, а Ликетта — тарелку с сушёными ломтиками речной тыквы, обсыпанными сахарными колечками, своё любимое лакомство. Где-то она сейчас?

Вдалеке ухнула сова. В последнее время голоса дневных и ночных животных смешались, и на равнине была полная неразбериха. Жёлтые грибы, заполонившие всё, пришлись по вкусу и крупным, и мелким животным, и часто можно было увидеть горностая, убегающего с грибом в зубах от своих нахальных собратьев. Рау, как прирождённый собиратель, тоже подумывал, не нарвать ли грибов, как в старые добрые времена. Лес Лесом, а грибы грибами. Вот только для кого теперь стараться?

Его внимание привлекли цветные шарики, постепенно скапливающиеся вокруг. Некоторые осмелели настолько, что закатились на скатерть и медленно лавировали между салфеток с угощениями. Рау хотел их согнать, но Облачная Тень попросила не делать этого.

— Пусть катаются. Они же не мешают. И это они привели нас к тебе!

— Как? — не понял он.

— Просто мельтешили под ногами, будто звали куда-то, — сказал Хранитель Огня.

— А оказалось, что звали к Одинокому Страннику, — добавил Искатель Стрел, и все трое улыбнулись.

— У меня было два минерала, эльфы подарили. Велели отпустить, я и отпустил. Неужели два шарика могли рассказать обо мне остальным?

— Люди недооценивают живые минералы, — с лёгким сожалением произнёс Хранитель. — Используют разве что как украшения.

— Ничего себе «как украшения», — обиделся за людей Рау. — Да вся наука на минералах основана. По ним время измеряют, длину, вес…

— Да, эти камешки дали названия мерам длины и заставляют двигаться механизмы, но люди забывают, что минералы живые, приравнивая их к рукотворным камням, идущим на строительство. А с ними можно говорить, давать им задания, общаться с их помощью из разных городов. Наверняка эльфы, подарившие тебе цветные камешки, велели им оберегать тебя. И мне кажется это странным. Должна быть очень серьёзная причина. Что ты скрываешь, Одинокий Странник?

Рау не выдержал его взгляда и отвернулся. Не мог он говорить о монетах! Что, если эльфы тоже шарахнутся от него? Уж лучше помалкивать. Его бокал уже был пуст, и он воткнул черенок в землю.

А между тем Облачная Тень положила на колени кантиэль и начала что-то наигрывать — спева тихо, потом громче, и Рау слушал, как заворожённый, пытаясь уловить тот мотив, что сам иногда напевал. Но песня была незнакомая. Шарики окружили Облачную Тень и засияли ярко-ярко, как луноцветы, и на её светло-сером одеянии заиграли красные, синие, сиреневые и зелёные блики. Пламя костра и блеск минералов отражались в карих глазах девушки, и при звуках музыки стала особенно заметна её красота. Тёмные волосы, немного вьющиеся, ниспадали на плечи волнами и струились до самой земли, и Рау вспомнил эльфийку из Леса, чьего имени так и не узнал. Обе были чем-то похожи, хоть и принадлежали к разным сословиям, и ему вновь захотелось прикоснуться к волосам прекрасного создания, будто пришедшего из сказки. А когда Облачная Тень запела, он совсем потерял голову.

Голос девушки околдовывал и уносил в далёкое прошлое. В балладе говорилось о стародавних временах, когда в мире не было зла. Деревья были выше, а звёзды ярче, и никто не умирал — ни эльфы, ни люди, ни звери. Но однажды кто-то захотел сделать мир лучше, и появился Чёрный Лес, который разрастался, пока не пересёк весь мир. Но нет такого зла, чтобы жило вечно, и нужно верить, что когда-нибудь мир снова станет таким, как раньше.

— Будет в тучах опять небосвод,

Но Луна над равниной взойдёт,

Грозовые цветы расцветут,

А потом солнца снова взойдут,

А потом солнца снова взойдут! — закончила песню Облачная Тень и в последний раз провела пальцами по струнам.

— Если что-то и способно изменить мир, так это музыка, — сказал Искатель.

— Ты так поёшь… — Рау переполняли чувства, и он не мог подобрать слов. — Я никогда такого не слышал. В нашей деревне девушки тоже пели, но чтобы так… Ты будто картину рисуешь.

Тень смущённо улыбнулась, совсем как девчонка, и спрятала кантиэль. Рау вдруг решился на дерзость:

— Можно дотронуться до твоих волос? Просто я не верю, что живое существо может быть таким красивым.

Тень рассмеялась, встряхнула волосами и ответила:

— Ну, дотронься, если не боишься.

Рау видел, как напряглись взгляды Хранителя и Искателя, но противиться влечению уже не мог и, наклонившись к Тени, медленно провел ладонью по её шёлковистым волосам, схватил прядь и крепко сжал на миг, потом выпустил и закрыл глаза, запоминая этот сон наяву. А когда открыл, то увидел, что девушка отодвинулась от него и словно оцепенела.

— Нам пора собираться, — сухо сказал Хранитель Огня.

— Да, — согласился Искатель.

Они за минуту собрали остатки пиршества и сложили вещи в котомки. Медведь сидел и насторожённо наблюдал, то поворачивая голову к эльфам, то поглядывая на хозяина. На мохнатой красной морде читался вопрос: «Неужели они уходят?» Рау мысленно ругал себя и чёртом, и дрыном. Надо же было так всё испортить! Но сделанного не воротишь.

— Спасибо за компанию, ученик мудреца, — сказал Искатель. Он один сохранил тепло в общении с ним, будто ничего не случилось.

Рау встал. Хранитель и Тень, держась за руки, уже отошли на десяток шагов, но обернулись, чтобы попрощаться коротким кивком. Туман уже почти скрыл их. Вот сейчас уйдут за густую иву и исчезнут навсегда. Рау охватила тоска: уж слишком много прощаний навсегда было за этот месяц.

— Спасибо за всё. Прости меня, Облачная Тень. Я такой дурак.

— Я не сержусь, — сказала девушка.

Искатель протянул к нему здоровую руку, и Рау показалось, что тот сейчас обнимет его, как это принято у эльфов, но в этот момент он услышал знакомый шум в голове, перед глазами всё заплясало, а суставы резко поразила боль — пока несильная. Лес будто играл с ним, как хищник с добычей, проверяя, надолго ли хватит его стойкости. Сохранять равновесие стало невозможно, но Рау не хотел, чтобы эльфы обо всём догадались. Он сел обратно и, стараясь казаться спокойным, попросил:

— Затопчите костёр.

Они переглянулись.

— Зачем? — строго спросил Хранитель Огня.

— Мне учитель не велел жечь костры.

— Что так?

Рау хотел ответить, но у него перехватило дыхание. Лес не шутил.

— Со Странником действительно творится неладное, — сказал Искатель Стрел, опустившись рядом с ним на край покрывала. — Что, если разложить карты?

— Можно. Только быстро, — разрешил Хранитель, и они с Тенью нехотя вернулись к огню.

Девушка вновь расстелила лёгкое полотно, и эльфы сели. Теперь она старалась держаться подальше от Рау. Достав из котомки круглые гадальные карты и поиграв ими в воздухе, разложила косым крестом. Долго думала, сомневалась и наконец сказала:

— Знаешь, по-моему, хороший расклад. Будет много свершений, встреч, известий. Ты однажды найдёшь утешение. Но не в любви. Пути любви для тебя закрыты. Странно, не знаю, почему так.

Рау знал. Для него были закрыты все пути. А с эльфийским гаданием он познакомился ещё в детстве — мать иногда раскидывала колоду, оставшуюся от бабки-принцессы, и те гадания всегда сходились. С замиранием сердца он внимательно изучил расклад. Толковать сочетания карт он не умел, но его порадовало, что нет карты смерти. Та карта была очень коварной, и если появлялась в раскладе, в любом его месте — это означало, что кто-то скоро умрёт. Поэтому мать Рау боялась гадать и делала это лишь в самых крайних случаях. Но что, если гадание Облачной Тени солгало?

— Вижу твоего учителя, — добавила Тень. — Он близок к своей цели, и его ничто не остановит. И вижу рядом с ним сильную злобу — кто-то ненавидит его лютой ненавистью. — Она посмотрела на Рау. — Не ты ли?

— Есть за что, — сдавленно пробормотал он и свалился наземь. Свет померк.

Боль и мрак обрушились одновременно. Его окатило волной тёплого сухого воздуха, пахнущего хвоей, и к ужасу перед наступившей слепотой прибавился ужас перед хищниками. Казалось, будто вокруг снова Чёрный Лес, а за деревьями рыщут крестовики и грохоны. Рау явственно слышал щёлканье зубов и скрежет когтей, но не мог ни закричать, чтобы предупредить товарищей, ни убежать, ибо тело не повиновалось ему. Но Лесу было этого мало, и он вцепился в нерадивого служителя всеми корнями и щупальцами, для которых не существовало преград, и постарался причинить ему самую сильную боль, на которую трлько был способен.

Ломило и выкручивало каждый сустав, а больнее всего в груди, где соединяются рёбра — ни согнуться, ни разогнуться. Рау вообще не знал, что там есть суставы, пока не почувствовал каждый из них. «Отдашь монету, и это прекратится» — прозвучала в голове настойчивая мысль, необлечённая в слова. «Не отдам», — хотел сказать Рау, но у него вырвался лишь стон.

А одно из чудовищ почуяло добычу и уже приближалось стремительными скачками. Его лапы гулко ударяли по земле, и туман разносил эхо по всей поляне. Тяжесть и сила ударов выдавала огромное животное — древоеда или грохона. «Солнца же нет! — мелькнула ужасная догадка. — Лесную нечисть больше ничто не сдерживает, и она расползётся по всему миру!» Достаточно одного верёвочника, чтобы уничтожить целую деревню. А уж если выползет амёба рга…

Земля содрогалась. Чудовище подбежало уже очень близко и могло напасть в любой миг. Спутники как будто ничего не слышали, а Рау даже не мог их предостеречь — из непроглядной тьмы до него доносились тревожные голоса эльфов, он чувствовал их прикосновения, забирающие боль, но его сковала немота. Лес не прощал своеволия. Служитель сопротивляется? Неслыханное дело! Нужно сломить его, подчинить полностью, чтобы другим было неповадно, скрутить, раздавить, уничтожить, растоптать в нём всё человеческое…

Но мало-помалу чёрная власть отступила, и Рау увидел Хранителя Огня, внимательно смотрящего ему в лицо. Рядом с другом стояла насмерть перепуганная Тень.

— Наконец-то ты с нами, — раздался откуда-то сверху голос Искателя. — Где был?

— Сюда идёт грохон, — вместо ответа сказал Рау и, с трудом поднявшись, сел. Искатель поддержал его здоровой рукой за плечо и удивлённо спросил:

— Откуда ему здесь взяться? Успокойся, тебе привиделось.

— Грохоны здесь не водятся, — подтвердил Хранитель. — Ни одно из чудовищ не покидает пределов Чёрного Леса. Да и тихо вокруг.

— Они сидят в Лесу, потому что боятся солнечного света. Но солнца погасли, и теперь из Леса может вылезти что угодно.

— Не выдумывай, — рассмеялся Хранитель.

— Кто-то огромный почуял нас. Вы что, не слышите шагов?

— Какие шаги? Нет никого вокруг, — уверенно сказал Хранитель.

— Никого нет, — подтвердил Искатель. — Я бы услышал.

Рау встал, подвигал руками, потянулся. Остатки боли ещё мешали движениям, но она быстро проходила. На этот раз эльфийская магия, или как называется эта сила, победила Лесную ворожбу, и теперь настал черёд Рау спасать товарищей. Огромное животное скачками неслось к их стоянке, и он спешил подготовиться к встрече врага.

— Готовь оружие, — бросил он Хранителю и стремглав побежал за мечом, оставленным Мегаро под ивой. Счёт шёл на секунды. Рау выдернул короткий меч и удивился, насколько тот лёгок. Шершавая рукоять показалась тёплой. Да, против шкуры грохона такой меч — что булавка, тут копьё нужно. Но копья не было.

Вернувшись, увидел, что эльфы не сдвинулись с места и недоуменно переглядываются, и понял, что они ничего не слышат. Почему, как так? Ведь от топота чудовища дрожит земля! Неужели эльфы с их тонким слухом не уловили ни малейшего звука? Или это снова шутки Чёрного Леса? Рау опустил меч и посмотрел вокруг. Ничто не говорило об опасности — звери и птицы верещали в траве, как обычно, и он усомнился в реальности оглушительных шагов. Тоска вновь закралась в душу — вот и наваждения начались. Теперь нельзя верить своим глазам и ушам. Что ещё выкинет Лес?

А потом Ве резко поднял голову и навострил уши, пристально вглядываясь в туман, и от этого быстрого движения всем стало страшно. Облачная Тень чуть заметно вздрогнула. Хранитель Огня указал рукой на иву, как на единственное укрытие, и, схватив Искателя за плечо, быстро поволок его под её сень, велев девушке:

— Взлетай.

Эта короткая команда будто вернула Рау в прошлое, на пустошь у ручья, где на него напал верёвочник. Точно так же Мегаро велел ему взлетать, не зная, что он человек, и снова, как и тогда, болезненно заныло в груди в предчувствии неотвратимого. Он сам не заметил, как в левой руке очутился кинжал. Тень зеленоватой искоркой поднялась в небо и прокричала:

— Он ещё далеко! У нас есть две минуты! — и, как птица, спланировала вниз. — Я вижу, как туман клубится над ним. И это точно не грохон — у грохона пять лап, а я слышу трёхногого зверя.

— Я заговорю его. А если не получится — всажу в него стрелу, — сказал Хранитель, засовывая стрелы за пояс, и взмыл вверх с луком в руке.

Рау вновь, как тогда в Лесу во время битвы с крокодилом, ощутил себя бесполезным и беспомощным. Опять всю работу делали за него. Подбежав к иве, он подсадил Искателя, чтобы тот смог взобраться повыше, и попросил Тень:

— Пожалуйста, взлетай. Мы справимся одни.

— Я не оставлю вас, — помотала головой она, хотя на лице её был страх.

— Ты не поможешь, взлетай! — велел Искатель. — Только мешать будешь. Давай сюда кантиэль. — Тень послушно передала ему чехол с музыкальным инструментом, и Искатель повесил его на сук.

Теперь шаги слышали все. Дробный топот: один тяжёлый удар и два полегче. Тень медлила, стоя возле дерева. Рау повторил:

— Взлетай. Прошу тебя. Иначе я не смогу драться в полную силу.

— Посмотри, что с Хранителем, — велел Искатель, и девушка оттолкнулась от земли.

— Он стреляет! — прокричала она с высоты. — Зверь не останавливается! Это двузуб. Готовьтесь!

Ве злобно зарычал и встал в боевую стойку. А у Рау вдруг что-то в голове переключилось. Двузуб так двузуб. Обычный равнинный хищник, он их сто раз видел издалека. Главное, что не жуть из Леса. Накатило ледяное спокойствие. Самым уязвимым из всей компании был он сам: Тень в воздухе, Искатель в укрытии, Хранитель улетит в случае чего — значит, бояться не за кого. А Ве вполне может за себя постоять.

— Он не слышит, его не заговоришь! — крикнул подлетающий Хранитель и выхватил из колчана охапку стрел. — Странник, на дерево! Ты ничего не сделаешь своим мечом.

— Нет. Тогда Искателю тоже достанется. Двузуба натравили на меня, — сказал Рау, внезапно осознав, что происходит, и отбежал подальше от ивы.

— Кто натравил?!

Ответить Рау не успел. Земля затряслась, и из серой стены тумана выскочил

равнинный двузуб — узкий спереди и толстый сзади, похожий на клин буро-чёрный хищник с двумя центральными клыками на кончике пасти, напоминающей клюв. Сплошная передняя нога, растущая из груди, сгибалась в суставе, упираясь широким костяным копытом в землю — зверь присел перед атакой, роя землю когтистыми задними лапами, и яростно хлестал себя по бокам раздвоенным голым хвостом.

Одного взгляда на узкую трёхглазую башку было достаточно, чтобы понять, почему зверь не поддавался уговорам: единственное ухо, растущее на затылке сразу за коротким железным рогом и которому полагалось быть большим и мохнатым, почти полностью отсутствовало, а то, что осталось, походило на уродливый комок сморщенной кожи. Лес умудрился отыскать на всей равнине единственного двузуба с повреждённым ухом и привести его к Рау. С таким хищником говори не говори — всё без толку, ничего не услышит. И сам, поди, разговаривать разучился.

На миг все застыли. Рау снова ощутил то спокойное безразличие, что и на задворках Торгового квартала, когда отхлестал цепью уличных грабителей. Страх испарился. Двузуб был не самый крупный, высотой где-то человеку по плечо и длиной с медведя, но очень мощный. Не с мечом, конечно, от него защищаться, но что есть, то есть.

— Уходи, — на всякий случай сказал Рау, зная, что глухой хищник не ответит. Но тот вперил в него передний глаз, наклонил голову и прорычал что-то, и в этом обвиняющем рыке явственно слышалась фраза: «Это из-за тебя». Впрочем, Рау могло и примерещиться.

Тут Хранитель спустил стрелу. Она вонзилась двузубу в бок и застряла в толстой коже между пластинками брони, хищник рявкнул и извернулся, выдернув её зубами, и в тот же момент с бешеным визгом выпрыгнул из травы медведь. Оказавшись у двузуба на спине, он повалил треугольную тушу на землю, и два зверя клубком покатились по берегу. Рау еле успел отскочить в сторону.

Они рвали друг друга зубами и когтями, сминая траву, и более жуткого зрелища Рау ещё не видел. Рык и визг прекратился, слышалось только пыхтение и лязг зубов. Эльфийское покрывало, оставшееся возле кострища, превратилось в клочья. От животных исходила такая ненависть и жажда крови, что с ними не могли сравниться даже лесные чудовища: и крокодил, и крестовик, и рга были тварями, чуждыми людскому миру, и их битвы между собой казались страшными балаганными представлениями, в которых всё равно кто победит. Но медведь и двузуб живут с человеком бок о бок, и их ожесточённая драка была хуже кошмарного сна.

Помочь Ве Рау никак не мог. Даже звёздочку не мог бросить — двузуб её даже не почувствует, да и в медведя можно попасть. Поэтому просто стоял и ждал рядом с Хранителем и Тенью у подножия ивы, пока звери месили землю и друг друга. В какой-то момент животные чуть было не скатились в реку. Двузуб дёрнулся, вырвался и припустил в перелесок, Ве рванул за ним. Тут же Хранитель сорвался с места и полетел над ними, держа лук со стрелой наготове, чтобы подстраховать медведя, но тот, похоже, и сам неплохо справлялся.

Тень дрожала всем телом. Рау, повинуясь безотчётному стремлению, обнял её, и она замерла, спрятав лицо у него на груди. Топот зверей становился всё тише. Искатель, пробормотав что-то на языке книжников, спрыгнул с ветки, и Тень поспешно отстранилась от Рау.

— Сколько живу, никогда такого не видел, а живу я давно. Чтобы двузуб, да ещё глухой, напал на человека! Они ведь зверьём питаются, или уже нет? Что-то ты не договариваешь, Одинокий Странник.

Подлетевший Хранитель бросил лук и сообщил:

— Медведь погнал его к хвойному молодняку. Не скоро вернётся, и двузубу я не завидую. Ну, Странник, рассказывай свою тайну. Теперь не отвертишься.

Рау прислонился к шершавому стволу ивы. Эльфы обступили его и смотрели в глаза, требуя ответа, и он понял, что видит их в последний раз. Сейчас он скажет правду, и они возненавидят его. И он никогда не узнает, о чём говорилось в пропущенных куплетах старинной эльфийской песни. Так и не успел спросить. Эх, лопоухий…

— Я прислужник Чёрного Леса, — ответил он. — И Лес требует, чтобы я передал свою первую монету.

Облачная Тень горестно вскрикнула и отвернулась.

— Теперь всё понятно, — тихо сказал Хранитель Огня и отступил, пропуская Рау — тот, опустив глаза, прошёл мимо них к реке.

Эльфы о чём-то совещались за его спиной, но не улетали. Он спустился к воде, умылся, сделал несколько глотков и вдруг увидел своё отражение. С каждой секундой становилось всё светлее, но освещение было не солнечным, а холодным и белым. Проступили цвета. Из воды на берег с плеском выскочил зелёный двулап. Над водой пронеслась жёлтая сова, выхватывая когтями синюю речную тыкву. Зверюшки, напуганные дракой, снова завели свой весёлый хор. Поверхность воды покрылась серебряными бликами.

Рау встал и вышел на берег, а когда посмотрел в небо, то забыл обо всём. Края Луны соединились в кольцо, и оно постепенно заполнялось жидким светом — пока только с одного края, как сосуд, в который наливают воду. «Как вечная лампа в подвале у Мегаро», — подумал Рау. Начиналось Полнолуние, время загадывания желаний, начинания важных дел и свершения чудес.

Река стала прозрачной как стекло, и было видно каждую водоросль. Туман медленно плыл над ней белыми лентами. Вокруг разгорающейся Луны заиграла круглая радуга, превратившая и без того редкое зрелище в настоящее чудо.

Покрытые мелкой росой ивы были все белые, словно серебряные. Эльфы и не думали улетать. Они молча стояли, глядя на Луну и загадывая желания. И Рау тоже загадал. Именно сейчас, в эти минуты, когда Луна становится полной, самое лучшее время для этого.

Сияющее кольцо в небе заполнилось белым огнём и превратилось в диск. Как радовалась этому редкому явлению природа! Все светящиеся цветы вспыхнули ещё ярче, от деревьев начал исходить терпкий аромат зелени, рыбы и двулапы в реке затеяли чехарду, а птицы пели как в Весеннем Краю. То есть, Рау в Весеннем Краю никогда не бывал, но слышал, что это чудесное место и птицы там поют все до одной, даже ездовые.

Однако теперь было хорошо видно, во что превратили берег дерущиеся звери. Они изрыли землю так, что на каких-то участках вовсе не осталось травы. Кое-где проступали кровавые пятна. Блестела оторванная со шкуры двузуба чешуйка, а там, где Ве драл землю когтями, остались глубокие борозды. «Только бы второй глаз не потерял, — тревожно подумал Рау. — Беда ведь тогда будет».

Искатель Стрел поманил его рукой, и Рау подошёл, не зная, чего ждать после своего признания. Он был готов к упрёкам, даже проклятиям, но Искатель сказал просто:

— Мы всё обсудили. В общем, ты можешь передать монету одному из нас.

Рау уставился на него, потеряв дар речи от неожиданности, а потом замахал на него руками:

— Ты что. Не выдумывай. Никогда этого не будет. Лучше уходите как можно скорее! Лес целится в меня, но может ударить и по вам.

— В Полнолуние он не имеет власти, — возразила Облачная Тень, — и мы не оставим тебя в беде. Ведь ты из нашего народа.

— Уходите, — сдавленно сказал Рау и зажмурился. — Прошу вас.

— Надо перейти на другую поляну, — предложил Хранитель Огня и подхватил с земли свою походную сумку. — Здесь звери всё вытоптали.

Эльфы подобрали свои вещи и отправились к следующей куртине, а Рау поплёлся за ними с рюкзаком в одной руке и мечом в другой. Из мешка Искателя появилось другое покрывало, и все снова уселись на уютной полянке, со всех сторон окружённой ивами, шарохвойками, краснолистом и янтарными деревцами. Хранитель наскоро собрал кучу хвороста и запалил костёр. Цветные минералы тут же подкатились греться.

— Выкладывай, — обратился он к Рау.

И Рау всё рассказал. С самого начала — как Мегаро его подставил, и про Зов, и про то, как тяжело было прощаться с домом, а дальше в общих словах. Про крестовика рассказал, про верёвочника и чуть не выболтал про Лачугу, но вовремя прикусил язык. Про город Сиреневых Башен и разбойника тоже не забыл, и про то, как Ве перемахнул недостроенную стену. Закончил историю таинственным мудрецом, который пишет книги и сам хочет получить монету, и который со дня на день должен появиться здесь в сопровождении Мегаро. Имён, правда, не называл, а про Мегаро говорил «учитель».

— Много же тебе пришлось вынести, — задумчиво сказал Искатель Стрел. — Но, по-моему, зря ты так ненавидишь своего учителя.

— Он меня в Лес затащил, — глухо ответил Рау. — Что мне, любить его за это?

— А как сложилась бы твоя жизнь, если бы тебе не подбросили монету? — спросил Искатель. — Стал бы ты счастливым? Прожил бы долго?

Рау задумался. Такой вопрос не приходил ему в голову. Поразмыслив, он понял: нет, не стал бы. Не прожил бы. Одиночество преследовало его с детства, и договор о свадьбе с Зеттой, так же как и дружба с Нийром, на поверку оказался мыльным пузырём. Рау бредил оружием и книгами, но поговорить об этом было не с кем. Никто не разделял его страсти к путешествиям, и окрестности деревни он изъездил на шестиноге один, без товарища.

— Не знаю, — сказал он. — У меня была невеста…

— Которую ты любил всего лишь как сестру, — закончила за него Облачная Тень.

Ни один человек не осмелился бы сказать бы ему такое в дружеской беседе, но Рау не обиделся. Несмотря на свою мудрость и проницательность, эльфы порой вели себя как дети.

— Мне кажется, что тебе нет места среди людей, — осторожно сказал Искатель. — Сколько лет ты прожил бы с молодой женой? Год, два? А потом, наверно, сбежал бы куда-нибудь за горы.

— Нет, — сказал Рау. — Никуда бы не сбежал, дома помер бы. От тоски.

В словах Искателя была беспощадная правда. Родные пытались сделать из Рау хорошего крестьянина, крепко стоящего на ногах, а его манили далёкие края и острова за облаками. Здесь, на берегу, сидя вместе с эльфами у костра, он понял важную вещь: не было у него никаких шансов на спокойную жизнь в деревне. В лучшем случае он через пару-тройку лет действительно сбежал бы от Зетты, а в худшем — судьба приберегла бы для него несчастный случай.

И тут его пробрало. А ведь несчастный случай уже подбирался к нему, и почти подобрался тогда, в день ухода из дома, пока все крестьяне гуляли на празднике, а неизвестные враги разливали над деревней смертельный яд. Ясное дело, он не поехал бы со своей роднёй, а остался помогать. И умер бы. Выходило, что Мегаро его, наоборот, спас. Хотя спасение весьма сомнительное…

Эльфы между тем опять занялись чайными приготовлениями, будто ничего страшного и не случилось, и Рау с удивлением обнаружил, что у Искателя светлые волосы.

— Ты же вроде тёмный был, — сказал он, и Искатель засмеялся.

— Это была маскировка, — ответил он. — У эльфов цвет волос не врождённый, а по желанию.

— Вот те на. А я думал, что темноволосые — аристократы.

— Это у людей, — пояснила Тень. — А у нас титулы с внешностью не связаны.

— Моя бабушка — эльфийская принцесса. Можно вас попросить: передайте ей от меня привет, когда вернётесь к себе.

— А это сложно, — сказал Хранитель. — Видишь ли, у нас каждая вторая девушка — принцесса, а каждый второй парень — принц. У эльфов половина народу — королевской крови.

— Она из Мьелльского дворца, — уточнил Рау, но эльфы опять расхохотались — уже не сдерживаясь.

— Все дворцы — мьелльские, — сказал Хранитель. — Мьелль — материал, из которого их выращивают. Сухопутные кораллы. Так что тебе придётся долго искать свою бабушку.

Рау смутился. К тому же ему показалось, что эльфы одновременно с этим разговором ведут ещё один, скрытый, и совещаются о чём-то втайне от него — уж слишком многозначительно они переглядывались.

— Значит, она может оказаться кем угодно? А вдруг это Облачная Тень?

Отсмеявшись, эльфы стали заверять его, что ничего подобного, а сама Тень поспешила его успокоить:

— Если ты когда-нибудь встретишь свою бабушку, она обязательно узнает тебя. Дети и внуки появляются у эльфов слишком редко, и мы всегда чувствуем родство. — Она встала. — Мне пора. Кантиэль оставляю вам — авось у Искателя рука почти зажила.

— Что случилось? — переполошился Рау. — Ты улетаешь?

— Мы побудем с тобой до возвращения твоего учителя, — сказал Искатель. — А Тень отправится за летающим домом. Знаешь, мы тут посовещались и решили пригласить вас троих к нам на заоблачный остров: тебя, твоего учителя и его друга. Дней на пять — на семь. Монета монетой, а тебе нужно как следует отдохнуть перед вылазкой в Лес. Хранитель считает, что ты сильный, а я считаю, что в таком настроении туда нельзя соваться. И не спорь, так будет лучше.

Рау чуть не задохнулся от счастья: несколько дней в гостях у эльфов! Он и не мечтал о таком. Жаль было лишь расставаться с Облачной Тенью, даже ненадолго, но об этом он промолчал. Только спросил:

— А согласится ли учитель?

— Можешь не сомневаться. Никто ещё не отказывался погостить на острове за облаками.

Тень улыбнулась и взмыла в небо.

Медведь вернулся часа через три — злой, взмыленный, весь искусанный и исцарапанный, но бодрый. Рау кинулся было к нему обниматься, но Искатель и Хранитель удержали его, сказав, что зверь сейчас разъярён и опасен. Ве напился из реки и принялся зализывать раны, и лишь когда отлежался, подпустил к себе хозяина. Рау нарвал для него хлебцев, янтаринок и сладостей. Кормил и приговаривал:

— Молодец, здорово ты ему наподдал. Теперь отдыхай. Смазать бы твои раны лекарством, да ведь не дашься.

— У животных слюна сама по себе как лекарство, — сказал Искатель Стрел. — А медведи вообще очень живучи. Когда он уснёт, Хранитель подлечит его силой рук — магией, как ты это называешь.

Рау не сомневался, что способность эльфов исцелять и есть самая настоящая магия. Хранитель всего лишь поводил руками над спящим медведем, и раны перестали кровить, а когда зверь через несколько часов проснулся, уже начали затягиваться.

Искатель оказался хорошим собеседником. Рау задавал ему вопрос за вопросом — о жизни эльфов, о магии, о древних временах, и тот подробно отвечал. Для Рау было полнейшим откровением, что раньше, давным-давно, солнц было не два, а великое множество — они выстраивались на небе в разные узоры и сверкали всеми цветами радуги, а иногда дарили музыку. Теперешние песни эльфов — отголоски солнечных мелодий. И никому не слепил глаза солнечный свет. Может быть, те солнца были не слишком яркими, а может, глаза у людей были другими. А само небо было тогда не зелёным, а переливчатым, как палитра художника, узоры на нём менялись каждый день и никогда не повторялись.

— А это не выдумка?

— Нет. Многие из нас видели это своими глазами.

— Подожди, — Рау запнулся, — эльфы хоть и долго живут, но не настолько же? Человеку отпущено сто лет, эльфу тысяча. Разве нет?

На лицах обоих эльфов промелькнули смущённые улыбки.

— Всего тысяча лет? Дольше, гораздо дольше! Мы могли бы вообще не умирать, если бы не трагическая случайность, — ответил Искатель и пошевелил пальцами забинтованной руки. — Мы не разубеждаем людей в этой сказке. Если они узнают, что мы живём вечно, то начнут ненавидеть нас ещё сильнее. Того и гляди, совсем захотят истребить.

— Знаю. Видел таких уродов, — процедил Рау. — Слушай, а почему тогда многие из вас живут на земле? То есть, я, конечно, очень рад, но это же опасно.

— Если два народа перестанут общаться, миру придёт конец. И нас же не все ненавидят. С книжниками и торговцами, например, у нас много общих дел. А с вашими мастерами мы постоянно обмениваемся секретами. Мы на своих заоблачных островах не умеем делать механизмы, а люди на земле не знают, как использовать живые минералы. Если бы мы не работали вместе, не было бы ни летающих домов, ни станков, ни речных кораблей. И вообще, ваши дворяне к нам хорошо относятся.

«Кроме одного», — подумал Рау, бросив взгляд на горизонт, и спросил:

— Раз уж речь зашла о дворянах. Почему они так называются?

— Дворяне от слова «двор». Раньше у людей тоже были короли — не так много, как у нас, но были. А потом все вымерли. Умирали и умирали, и никто не знал, от чего. Стало невозможно выбрать короля, все боялись восходить на престол, и страны остались без правителей. Смутное было время. Ну, а потом власть взяли в свои руки военные и навели порядок. С тех пор королей нет, а дворянство осталось, хоть и без титулов.

Рау не знал, что такое «титулы», но переспрашивать не стал. Он так понял, что это те же ранги, только не для военных, а для обычных людей. Рассказы Искателя уносили его в древнюю эпоху, и он живо представлял себе королевский двор в пышном убранстве, богатых дворян и целую стаю солнц на разноцветном небе. Вот бы там побывать! Хоть одним глазком взглянуть. Облачная Тень, наверно, тоже принцесса. Вот лопух, не догадался спросить.

— А почему Тени так долго нет? — спросил он.

— Мы не держим летающих домов на острове. Ей придётся долететь до города, купить там дом и только после этого привести его сюда. Она хотела выбрать Город Сиреневых Башен, потому что он ближе всего, но мы с Хранителем отговорили её — там для эльфов опасное место, особенно сейчас. Так что она вернётся только к концу Полнолуния, не раньше.

Рау погрустнел.

Хранитель Огня занимался костром, почти не принимая участия в разговорах — собирал ветки, сушил их над огнём, поддерживал пламя эльфийской магией и даже золу выгребать никому не позволял, всё делал сам, не отрываясь от дежурства ни днём, ни ночью. Хотя от ночи теперь осталось одно воспоминание — стоял сплошной день. Эльфы считали, что Полнолуние продлится трое суток. Почти шестьдесят часов яркого света.

Третье на веку Рау полнолуние отличалось от предыдущих. Раньше лунное кольцо заливалось тёплым жёлтым светом и походило на солнце, но в этот раз вместо золота было серебро. В другое время неестественное освещение показалось бы Рау неуютным и даже зловещим, но после долгого мрака холодное белое сияние было как бальзам на душу.

С воцарением на небе полной Луны Лес будто забыл о Рау, и тот, вновь почувствовав себя свободным, вернулся к упражнениям с палкой. Теперь в его распоряжении был ещё и меч, и Искатель показал ему движения, которые Рау старательно отрабатывал. Нет, тревога не отступила, и надежда на лучшее не появилась, но присутствие эльфов успокаивало. Пока ему не требовалась их помощь, но он знал, что как только Полнолуние закончится, Лес снова протянет к нему свои лапы, а остаться в тот момент без целительной магии Искателя и Хранителя ему не хотелось — он хорошо помнил, что творил с ним Лес несколько часов назад. Если бы эльфы не вытащили его тогда, он бы сам бросился под копыто к двузубу, лишь бы прекратить эту муку. Да, он прекрасно понимал, что вся эльфийская магия, вместе взятая, может дать ему лишь небольшую отсрочку, но всё равно благодарил судьбу, что свела его с эльфами.

Каким-то образом его друзья всегда точно знали время, хотя часов не носили. Да и у Рау отродясь не было часов — в деревне такой механизм считался аристократической роскошью и имелся от силы у троих. Время определяли по сиянию минералов: светятся — значит, ночь, не светятся — день, и чем ярче светятся — тем ближе к середине ночи. Ведь солнца, бывало, не уходили за горизонт на ночь и служили плохим ориентиром.

Туман немного поредел. Было светло, как днём, но все светящиеся растения и живые минералы продолжали сиять, и картина получалась дивная: тут и там горели крупные алые и жёлтые пятна ночных маков, окружённые размытыми шарами света, сверкала под ногами оранжевая искрянка, а от шариков-минералов рябило в глазах. Толща тумана, словно украшенная цветными гирляндами, при свете смотрелась едва ли не лучше, чем в темноте, а река так вообще стала хрустальной. Когда играла рыба, брызги казались бриллиантами.

Грибы, которыми заросла вся равнина, не светились, но сами по себе были ярко-жёлтыми, как листва янтарника. Этих грибов Рау всё-таки набрал и даже сварил из них похлёбку, и они оказались на вкус ничуть не хуже других, привычных. И медведь тоже этими грибами объедался, и горностаи, даже двулапы не брезговали новым лакомством. Эльфы сказали, что этот вид грибов не переносит солнечного света и обычно растёт в подземельях, а теперь ничто не мешало ему расплодиться по всей земле. Грибы, конечно, были вкусные, но уж лучше бы солнца вернулись и всё стало как прежде. И не надо никаких новых грибов.

Рау заметил, что Хранитель разговаривает только с Искателем, а к нему не обратился ни разу. Это тяготило. Спрашивать в лоб, что случилось, он не хотел, боясь ещё сильнее всё испортить и остаться в одиночестве. Сейчас это было бы страшнее всего.

— Вот и всё. Можешь снова стрелять из лука, — сказал Хранитель Огня, бросая в огонь бинты. Искатель покрутил кистью — перелом зажил полностью.

— Пока не в кого, — ответил он.— Но есть идея получше. Надеюсь, кантиэль там не отсырел? — Он вытащил из чехла музыкальный инструмент и пробежался пальцами по струнам. — Полнолуние заканчивается. Когда снова наступит темнота, всем будет не до музыки, — добавил он и начал что-то наигрывать.

Знакомый мотив заставил Рау встрепенуться.

— Где башни тают в облаках,

Где неизвестно слово «страх»… — начал подпевать он и смущённо умолк. — Простите. Мне двузуб на ухо наступил. Но очень уж нравится эта песня!

— А откуда ты её знаешь? — удивился Искатель.

— Мама пела. Только я не все куплеты помню. Слышал, что песня очень длинная.

— Не то чтобы длинная. Она по-разному поётся — смотря какое настроение. И так куплеты устроены, что она никогда не заканчивается. Начало появилось очень давно, в те времена, когда Чёрного Леса ещё не было. И с тех пор время от времени прирастают новые строки…

Он запел. В его голосе была такая сила и воодушевление, что Рау вдруг стало наплевать на Лес и вообще на все свои печали, хотелось только бесконечно слушать эту песню, и обязательно выучить самому, потому что она дарила уверенность и бесшабашную смелость. Если песня Облачной Тени просто очаровывала, то эта затрагивала все чувства, от безнадёжной тоски до безудержного счастья. Слушая её, хотелось сворачивать горы. «Если что-то и способно изменить мир — то это музыка», — вспомнил Рау слова Искателя. С такой песней и в Чёрный Лес войти не страшно.

В далёкой, сказочной стране,

Где боли нет и смерти нет,

Где замки реют в облаках

И неизвестно слово «страх»,

Где изумрудная трава,

И где летают острова,

Где Златоцвет застыл в веках,

И дремлет мир в его лучах,

Дарящих силу и покой,

Где синей стайкой над рекой

Летают птицы, а вдали,

Где камни вечность обрели,

И серебристый ручеёк,

Звеня, стекает под уклон —

Сокрыт познания исток,

Земною твердью ограждён.

Вторым голосом вступил Хранитель, до сих пор сидевший с каменным лицом. На Рау он по-прежнему не смотрел, и пел, будто обращаясь к пламени. Сейчас его дорожное прозвище особенно ему подходило, и Рау подумал, что Хранитель Огня назвался так неспроста: наверняка у него была какая-нибудь своя тайна, связывающая его с огненной стихией. Впрочем, пели они с Искателем про воду.

Источник жизни окружён

Водой кристальной чистоты,

И перед ним со всех сторон

Склоняют венчики цветы.

Не прикоснётся никогда

К нему нечистая рука.

Блестит холодная вода,

Бежит подземная река…

Темп и мелодия менялись, но неизменно повторялись рефреном строки о далёкой сказочной стране. Песня, будто книга, рассказывала о давно ушедшей эпохе, когда солнца светили иначе и на земле не было скорби. То и дело упоминался какой-то Златоцвет, и Рау не понимал, растение это или одно из солнц. По тому, с какой любовью и благоговением эльфы произносили это слово, Рау догадался, что для них это нечто священное и настолько важное, что лучше не любопытствовать.

Они пели то вместе, то по очереди. Искатель вёл мелодию высоким и чистым голосом, перебирая струны и изредка перестукивая пальцами по кантиэлю, а Хранитель так вообще впал в состояние, близкое к одержимости: закрыл глаза, запрокинул голову, протянул руки к огню и, слегка покачиваясь в такт музыке, пел о давно погасшем Златоцвете, пел так, словно кроме него и Златоцвета ничего в мире больше нет. Его глухой низкий голос, казалось, доносится из прошлого через века.

…Когда пришло зло и разделило эльфов и людей на два народа, Златоцвет погас, и в мир явилась Ночь в тёмно-фиолетовой мантии, увенчанная короной — Луной, и окружённая своими детьми — звёздами, таинственная и красивая, дарящая прохладу и вечерний уют, но она принесла с собой Смерть и Печаль. И Смерть принялась хозяйничать на земле, а Печаль разделилась на тысячи песчинок и отправилась в путешествие по всему миру, помогая Смерти, и горе тому, в чьё сердце попадёт хоть одна такая песчинка — она медленно отравит его, лишит сил, и он сам придёт к Смерти в объятия.

— Издалека, издалека.

Придёт щемящая тоска

И в одночасье отберёт

Желанье продолжать полёт.

Эльфы не подпустили к себе песчинки Печали, и Смерть не добралась до них. Но люди не устояли, ведь песчинки были из чистого золота и такие красивые. С тех пор люди живут всё меньше и меньше, а Печаль стала их постоянной спутницей. И тогда люди, чтобы защититься от Печали, придумали Забвение.

Оно заглушало боль, но, отобрав прошлое, отбирало и будущее. Человеческий век стал ещё короче, и люди начали забывать, в каком красивом мире жили когда-то, и однажды забыли о Златоцвете. А утратив память о нём, утратили способность летать. И тогда эльфы сочинили песню о потерянном мире, чтобы Забвение не поглотило память о прошлом навсегда. То, что осталось от Златоцвета, они спрятали на одном из заоблачных островов, во мраке подземной пещеры, куда не доберутся злые силы. Ледяная вода питает его и не даёт пробудиться раньше времени. Пройдёт много веков, прежде чем Златоцвету вновь позволено будет согревать землю.

Хранитель пел всё тише и тише, и наконец смолк. Искатель повторил рефрен, проиграл несколько куплетов, отбил в последний раз перестук и грустно произнёс что-то на языке книжников, завершая песню. Рау молчал, потрясённый, и чувствовал себя так, словно ему позволили прикоснуться к великой тайне.

Зеркально-гладкая поверхность воды отражала диковинный пейзаж, и в перевёрнутой равнине, на том берегу, среди редколесья, что-то невыносимо притягивало Рау — он был уверен, что стоит сейчас шагнуть с обрыва, и он не упадёт в реку, а окажется в прошлом, когда были написаны первые строфы этой песни. Или научится летать. А ещё очень хотелось увидеть Златоцвет. Он еле сдержался, чтобы не кинуться в воду.

Птицы, притихшие на время песни, снова начали щебетать. Квакнул у реки двулап. С тихим урчаньем зевнул Ве, равнодушный к музыке, свернулся поудобней и снова задремал. Хранитель Огня встал и подбросил в огонь хвороста.

— Нарублю дров, — сказал он Искателю и, взяв топорик, отправился в туман.

Искатель спрятал кантиэль в чехол и посмотрел на Рау — понравилось, мол?

— Я думал, это просто песенка, а оказалось, целая легенда! — ответил тот на молчаливый вопрос. — У меня даже слов нет, я никогда ничего подобного не слышал. Вы из меня словно душу вынули. Слушай, научи меня словам, а? Я же теперь места себе не найду, пока её всю не запомню.

— Научу, будет время, — сказал Искатель. — А сейчас тебе лучше поспать, — и он поглядел на полную Луну. — Пока есть такая возможность.

Рау отвёл глаза. Возвращаться в реальность из мира грёз ой как не хотелось, но Искатель был прав. Нужно восстановить силы — когда снова начнётся Зов, они ему понадобятся. Он завернулся в покрывало и улёгся спиной к костру. Сон не шёл.

— Искатель.

— Чего.

— Я про этого мудреца думаю. Хорошо ли так поступать? Ведь это все равно что убийство. И я буду отвечать за всех, кому передаст монету он.

— Тут всё не так просто. Он же книжник? Значит, хочет получить монету, чтобы изучить, как она работает. А вдруг он найдёт средство от проклятия?

— Всё равно. Тяжело это. Я сам прошёл через Зов, и врагу такого не пожелаю.

— До Зова этот мудрец доводить дело не станет, будь уверен, — усмехнулся Искатель. — Если уж он решился на такой отчаянный шаг — значит, у него всё заранее просчитано. Так что спи и не переживай.

— Уснёшь тут, — Рау поворочался и уставился на него. — Скажи, а почему Хранитель на меня сердит? Из-за Тени? Я, конечно, обнаглел тогда, но она меня заворожила своим голосом, и я был как пьяный. Скажи ему, что я ни в коем случае не желаю их разлучить. Да и как? Меня Лес держит за горло.

— Ты их уже разлучил.

— Что?!

— Ты похитил её сердце.

— Нет, подожди, как же так? — Рау сел. — У меня и в мыслях не было! Но они ведь помирятся, правда же?

— Боюсь, что нет, — мягко сказал Искатель. — Теперь они оба одиноки. Тень понимает, что никогда не сможет связать с тобой свою судьбу, но будет помнить тебя очень долго — может быть, всю жизнь. А Хранитель будет помнить её.

— Чёрт, что я за дурак. Если бы я знал!

— Если бы ты не коснулся её, случилось бы то же самое. Дело не в тебе, а в Облачной Тени. И не вздумай извиняться перед Хранителем, только хуже сделаешь. Вообще об этом молчи. Ему сейчас едва ли не горше, чем тебе.

— Ну и как мне после этого ехать к вам в гости? — спросил Рау, сгорая со стыда. — Лучше прямиком в Лес.

— Не лучше. Ни с Тенью, ни с Хранителем ты не увидишься на заоблачном острове. Тень приведёт летающий дом и сразу покинет нас, а Хранитель выполнит своё обещание — он же сказал, что будет охранять тебя, пока не вернётся твой учитель — и тоже улетит. С тобой и твоими спутниками буду только я. Ты вроде как хотел песню выучить? Вот и выучишь.

— Искатель, почему вы со мной возитесь? Вам же от меня одно зло.

— Зло не от тебя, а от Леса.

— Лес сделал так, что Тень бросила Хранителя и… — он с трудом выговорил это, — полюбила меня?

— Может быть. Могущество Леса велико. И поэтому мы всегда будем помогать тем, кто ищет на него управу. Сейчас мы помогаем не столько тебе, сколько тому мудрецу, которого приведёт твой учитель. Им обоим обязательно нужно побывать в наших краях и поговорить с эльфийскими книжниками. Мы ведь тоже накапливаем знания! Ну, а для тебя это путешествие будет просто отдыхом.

— Да я бы тоже не отказался послушать ваших мудрецов. Ведь мне теперь, если чудовища не сожрут, одна дорога — в книжники.

Искатель хлопнул себя по коленям и весело рассмеялся.

— Ну наконец-то! А я всё ждал, когда до тебя дойдёт. Тебе по пути именно с мудрецами! Кстати, знаешь, чем мудрец от книжника отличается?

— Я всегда думал, что возрастом. Хотя книжников много, а мудрецов мало…

— Опытом, Странник, опытом! Настоящий мудрец всё пробует на своей шкуре, всегда лезет в самое пекло, каждый день расшибается в лепёшку, но никогда не сдаётся.

— Знаешь, а ты в меня надежду вселил! — Рау улёгся и снова укутался в покрывало. — Но мне правда очень жаль, что с Тенью так получилось.

— Не вини себя. Жизнь не закончилась. А теперь всё-таки постарайся уснуть — неизвестно, как поведёт себя Лес после Полнолуния.

— Уснёшь теперь, как же.

— Уснёшь, — уверенно сказал Искатель, и Рау спиной почувствовал, как он протянул к нему руку. И тут же пришёл крепкий сон.

Снилась какая-то кутерьма: обозы, повозки, запряженные шестиногами, толчея на дороге. Он стал искать выход из города, но везде была стена. И тут издалека донёсся знакомый гул. «Прячьтесь! Бегите!» — закричал Рау, но над ним лишь смеялись. «Это сон», — сказал себе Рау, и картинка пропала. Теперь перед ним стоял разъярённый двузуб и твердил: «Ты виноват в том, что я ничего не слышу. Это из-за тебя я потерял ухо». Хищник клацнул клювом и поскакал к нему, гулко ударяя копытом и низко наклонив однорогую голову, но Рау оттолкнулся от земли и взлетел. Парил над туманной равниной, будто эльф, и был счастлив, как никогда в жизни. «Не хочу просыпаться», — прошептал он и тут же проснулся.

Сначала он не понял, что не так. Было тихо и уютно, потрескивал костёр, и неподвижными изваяниями сидели поблизости эльфы. Щебетали птицы, и мутными точками просвечивали сквозь туман звёзды. И тут пришло осознание: Полнолуние закончилось, а с ним и передышка. Он проспал наступление темноты.

Не сразу он заметил зависший над ивой огромный бутон тюльпана, украшенный луноцветами. Летающий дом! «Облачная Тень вернулась», — обрадовался он и хотел встать, но не смог пошевелиться. Его точно связали по рукам и ногам. «Искатель!» — попытался позвать он. Тщетно. Он был полностью обездвижен, хотя всё видел и слышал.

Вот они, друзья, совсем рядом, но не знают, что ему нужна помощь. Несколько минут он провёл в кошмаре, будто погребённый заживо. Не удавалось произнести ни слова. Дышалось с трудом. Ему повиновались только глаза, и он, вспомнив, что говорила Тень о минералах, уцепился взглядом за ярко-горящий сиреневый камешек и начал мысленно упрашивать его: «Позови Искателя, прошу тебя. Я один не выберусь».

Камешек на миг погас и покатился к эльфам, по пути задевая другие камешки. Рау уже задыхался, когда вдруг Искатель повернул голову, глянул на минералы и с тревожным возгласом бросился к нему. Хранитель подбежал следом, и вдвоём они отвели лесную ворожбу, просто держа над ним ладони. Оцепенение отпустило его. Искатель сказал:

— Прости. Я не знал, что Лес настолько коварен. Жаль, что твой учитель задерживается — Тень никого не видела на дороге.

— Она здесь? — вскричал Рау, но тут же сник, понимая, что Тень потеряна для него навсегда.

— Уже нет, — ответил Искатель. — Забудь о ней. Теперь наша задача — дождаться твоих спутников.

— Не таков мой учитель, чтобы ехать сейчас у всех на виду. Тень могла их не заметить, — предположил Рау, запрещая себе думать о плохом. Времена наступили опасные. Если Мегаро погиб, то и для него всё кончено. Прощай тогда и эльфы, и музыка, и далёкая страна. Друзья тоже это понимали, но надеялись на лучшее. К тому же они верили в гадание Облачной Тени, а оно говорило, что с учителем Рау всё в порядке.

Эльфы сидели рядом с ним — Хранитель слева, Искатель справа, и сдерживали натиск Леса. Ни слепота, ни боль, ни оцепенение не могли добраться до Рау, и Лес злился. То и дело выползали из травы ядовитые пауки и змеи, которых обычно даже на болотах не увидишь, и эльфы отгоняли тварей палками. «Только бы не напустил разбойников», — молил судьбу Рау, зная, что от разбойников их маленький отряд не отобьётся.

А однажды Лесу надоели игры, и он решил припугнуть своего служителя изощрённой пыткой. Для этого он выгнал со дна реки двух подводных скрипней, и оба эльфа покинули свой пост, чтобы заговорить хищников. Рау, оставшийся без присмотра, будто наблюдал со стороны, как собственной рукой достаёт из сапога кинжал, направляет его себе в лицо, потом приставляет к шее и с силой проводит остриём. Его рукой двигал кто-то невидимый, а Рау не сопротивлялся. Искатель еле успел отобрать у него кинжал. Но царапина осталась.

Если бы кто-то сказал Рау, что прошло всего два часа, он бы не поверил — эти часы показались ему неделей. Противостояние с Лесом вышло нешуточным, и все вздохнули с облегчением, когда Рау сообщил, что слышит шаги животных и голоса людей — теперь ему безоговорочно верили. А вскоре и эльфы услышали приближение всадников.

Рау напряжённо вглядывался в серую дымку. Вот и настало время оплатить ещё несколько месяцев жизни. Он много раз пытался представить себе этот момент, гадал, как выглядит мудрец. Почему-то думал, что тот принадлежит к горной народности, важный, с пышными сединами и длинной белой бородой, носит синюю мантию со звёздами и остроконечную шляпу, как волшебник из сказки, а разговаривает мудрёными фразами. Дряхлый, наверно, и ходит с клюкой. Ну как такому передавать проклятие?

То, что Мегаро терпеть не может эльфов, тоже могло подпортить ситуацию. Если Рау всё-таки отдаст монету — в чём он сам сильно сомневался — то, по идее, дальше они всей компанией должны отправиться в страну за облаками. Но если Мегаро начнёт рассуждать, что эльфы такие и сякие…

Всадники были уже в полусотне шагов, когда Рау наконец увидел их. Могучую фигуру Мегаро он сразу узнал — тот ехал на медведе чуть помельче Ве, а его товарищ, одетый в крестьянскую одежду, восседал на жирной сухопутной рыбе с плоской спиной. Животное лениво переступало своими короткими кривыми лапами и волочило по песку широкий хвост. Ездовые рыбы, невысокие и медлительные, будто нарочно созданы для пожилых и больных всадников — нет более покладистого и безопасного зверя, чем сухопутная рыба. И озеро переплыть может, случись оно на пути, да и сбруя рыбе не требуется.

Они подъехали и остановились. Рау увидел, что спутнику Мегаро на вид лет девяносто, и он ничуть не похож на мудреца из сказочной книги: ни мантии, ни шляпы, ни белой бороды, а вместо пышной шевелюры обыкновенная лысина. Высокий рост, жилистое телосложение и прямая спина говорили о крепком здоровье, и он, как и Мегаро, принадлежал к равнинной народности — борода у него не росла. Лицо старика, худое и морщинистое, было самым обыкновенным, из тех, что с трудом запоминаются. «Никогда бы не подумал, что это мудрец, если бы встретил его в толпе», — подумал Рау.

— Приветствуем тебя, учитель Одинокого Странника, и тебя, мудрец из далёкого города, — поклонился им Искатель. — Я — Искатель Стрел, а это — Хранитель Огня. — Тот тоже склонился в приветствии. — Мы охраняли Странника, пока вы были в пути. Он очень стойко держался.

— Привет и вам, — сказал Мегаро, спрыгнул на землю и уставился на Рау змеиным взглядом.

— Это мои друзья, — объяснил Рау. — Они пригласили нас троих к себе на остров погостить немного, — и показал большим пальцем через плечо на летающий дом. — А насчёт монеты не беспокойся, они в курсе.

— Моя оплошность, — сказал Мегаро, — надо было отрезать тебе язык.

— Мы действительно хотим помочь вам в ваших исследованиях, — вмешался Искатель. — Каждый, кто ищет управу на монеты — наш друг. Эльфийские мудрецы предоставят в ваше распоряжение все тайные свитки.

— А это отличная идея! — вступил в беседу старик и пришпорил рыбу, подгоняя её поближе к костру. — Раз уж старина Мегаро не спешит меня представить, позвольте представиться самому: меня зовут Ахтаур. Я всю жизнь прослужил в Академии Города Серых Камней, читая лекции студентам. Из-под моего пера вышло девять книг. — Голос его был звучным, сильным и никак не мог принадлежать дряхлому человеку.

Рау с поклоном произнёс:

— Рад тебя видеть, рео Ахтаур. И очень надеюсь, что ты передумаешь.

Медведи между тем снюхались, и Рау узнал в ездовом животном Мегаро ту самую курносую медведицу. «Хорошо, что Ве не будет один», — подумал он. Рыба принялась скусывать и жевать грибы, растущие под ногами. Ей не было никакого дела до людских проблем.

Эльфы переглянулись и пошли к берегу. Рау отчаянно посмотрел на Искателя, но тот лишь кивнул ему, подбадривая, и Рау опустился на колени, чтобы не рухнуть в костёр. Оставшись без поддержки, он мгновенно ощутил на себе давящую власть Леса.

Старик довольно проворно для своих лет спешился, хлопнул рыбу по спине, и та вприпрыжку потрусила к реке, на ходу распуская плавники. Было слышно, как она бултыхнулась с обрыва. Отпустив животное, мудрец Ахтаур дал всем понять, что возвращаться не собирается. Он сел у костра напротив Рау и выжидательно протянул руку ладонью вверх.

— Рео Ахтаур, подумай, прошу тебя.

— Я уже подумал, мой мальчик. Я думал семьдесят лет. Если бы не твой наставник, я бы сделал это давным-давно. Давай монету.

— Я не могу. Знаешь ли ты, что такое Зов? Это жуткая боль. Это страх. Это когда тебя убивают твоими же руками. Вот я сейчас говорю с тобой, а боль пожирает моё тело.

— Так отдай мне поскорее монету, и освободишься. А Зову Леса как раз будет посвящена моя следующая работа, и мне нужен собственный опыт.

— Такой опыт никому не нужен, — возразил Рау. — Это страдание. И если бы только Зов! После каждой монеты нужно возвращаться в Чёрный Лес. Ты знаешь, какие там водятся чудовища?

— Видимо, знаю, раз уж ты изучал их по моей книге, — самодовольно ответил старик.

— Я не только по книге изучал. Я каждый день чувствую щупальце верёвочника на своей шее. У меня навсегда остались шрамы от когтей крестовика. Рео, брось эту затею! Ты почтенный старик, тебе ли идти в Лес?

Мегаро откровенно скучал. Он грыз соломинку, разглядывал собственные ногти и наконец заявил:

— Ещё одна минута в таком же духе, и я отдам ему свою монету. У меня их много. После этого мы с ним идём в Лес, а ты катишься на все четыре стороны.

— Не дави на него! — возмутился Ахтаур. — Мальчик боится причинить мне зло. Но это мне не повредит, а наоборот, поможет! Только так я получу возможность изучать Лес изнутри. А иначе разве я найду средство от проклятия?

— Рео, я… — Рау охнул и растянулся на покрывале.

— Странник, я не могу тебе помочь, — неожиданно раздался голос Искателя, — но мудрец прав.

Рау приподнялся, опираясь на локти, и сквозь насланную Лесом муть увидел, что Мегаро железной хваткой держит эльфа за плечо, не пуская к нему. И Рау решился. Почти вслепую он нашарил в рюкзаке монету — круглую, подобранную у озера, ему было слишком плохо, чтобы тратить время на поиски квадратных, и твёрдо сказал:

— Рео Ахтаур, я передаю тебе монету не для того, чтобы спасти свою шкуру, а чтобы ты нашёл средство от проклятия. Пожалуйста, найди его поскорее. А я сделаю ради этого всё, что в моих силах.

И положил монету в раскрытую ладонь мудреца.

Мир словно вспыхнул. Боль и тоска исчезли в тот же миг, и Рау ощутил небывалый прилив сил. Нечто подобное он испытал в Лачуге после битвы с верёвочником, когда блуждал по деревне то ли во сне, то ли наяву, но тогдашняя восторженная лёгкость не шла ни в какое сравнение с тем, что было сейчас.

Состояние, охватившее его, было как полёт, как музыка, как долгожданная свобода после темницы, как обретение чего-то очень важного, словно сбылась давнишняя и заветная мечта. Он знал, что впереди вечность, которую никто не отберёт, и ради этих минут стоило жить. Рау без тени сомнения знал, что бессмертен. Если бы его попросили описать это чувство, он бы не нашёл слов, потому что все они были слишком обыденными.

Ахтаур беседовал с Мегаро и Искателем, но Рау не слышал их. Туман перестал быть преградой для его глаз, и он увидел, как серебристой звёздочкой улетел Хранитель, не попрощавшись. Полукружье Луны обрело чёткие очертания. Каждого зверя, каждое деревце до самого горизонта он мог рассмотреть как вблизи. Он с грустью смотрел, как Ве и его подруга бредут бок о бок всё дальше и дальше от реки, и знал, что больше никогда их не увидит.

Ему открывались прежде неведомые знания и тайны, и тут же бесследно забывались. Это продолжалось недолго — около десяти минут, а потом начались странные вещи. Сознание оставалось ясным, но словно разделилось надвое: одна часть наблюдала, как Мегаро и Искатель тянут вниз за верёвку летающий дом, а другая смотрела яркие, но короткие видения, что-то вроде живых картинок или очень ярких снов. Было их ровно три.

Первое видение ему не понравилось, потому что в нём он увидел себя. Он лежал на траве, а вокруг него сидели эльфы, и один из них пел медленную песню. Его лица он не видел, но голос казался знакомым. «Что это за песня?» — спросил Рау, и эльф, прервав пение, ответил: «Последняя Колыбельная. Её поют умирающим, чтобы уход из жизни был лёгким».

Второе видение захватило его. Он снова, как в старые добрые времена, ехал на своём шестиноге, подгоняя его: «Вперёд, Ше! Мы должны увидеть рассвет!» — а вокруг росли невиданные цветы, и лианы вились по стволам исполинских деревьев. Ше сбежал под гору, лес расступился, и они оказались на краю земли. Под обрывом клубились белоснежные облака, а из-за горизонта поднимались в ясное зелёное небо оба солнца.

О третьем видении он решил пока никому не рассказывать.

Воодушевление постепенно сходило на нет, и к Рау возвращалось обычное настроение, но ощущение собственной силы осталось. Захотелось даже пройтись по мокрой траве колесом — жаль, куролесить не было времени. Он залез в дом по верёвочной лестнице через нижний люк вслед за Мегаро и Ахтауром, Искатель отвязал верёвку, присоединившись к ним в воздухе, и они поднялись высоко над землёй. У Рау захватило дух. Наконец-то сбылась его давняя мечта!

Мегаро разглядывал его с любопытством, и Рау напустил на себя отстранённый вид. Наверняка учителю знакомы переживания, через которые прошёл сейчас его ученик, но если он хочет, чтобы Рау заговорил о своём опыте, то не дождётся. Делиться не хотелось ни с кем. Из-за правого плеча аристократа снова торчали две рукояти — стало быть, подобрал свой меч. Рау вспомнил о рюкзаке и, заглянув под лавку, обнаружил там свои пожитки. То ли Искатель позаботился, то ли Мегаро. Рау мысленно обозвал себя беспамятным.

Изнутри летающий дом представлял из себя уютную беседку с круговой лавкой и люком в полу, закрытым на время полёта. Имелись и боковые двери, но через них можно было войти только поставив дом на землю, иначе нарушалось равновесие. Механизм крепился под крышей и выглядел как небольшой, размером с сову, клубок металлических трубок разной толщины, в котором то и дело вспыхивали маленькие лиловые молнии.

Управление, однако, шло снизу. Один из пассажиров — в данном случае Мегаро — крутил и двигал стальные рычажки, выступающие из наклонной крышки высокого и узкого деревянного ящика, расположенного перед скамейкой возле боковой дверцы и соединённого с механизмом тонкими стальными трубками, идущими по стенам. Для противовеса с другой стороны под лавкой стоял ещё один ящик. «Интересно, где спрятаны живые минералы? — задумался Рау. — В механизме или под рычагами? Хорошо бы научиться управлять этой штукой».

Летел дом бесшумно. Разговорам мешал только встречный ветер, и эльф закрыл четыре из шести окон стеклянными заслонками. Стало тише и теплее. Ахтаур не смотрел в окно — для него это был, судя по всему, далеко не первый полёт. Он вытащил из кармана стопку мелко нарезанных бумажных листков на дощечке чуть крупнее ладони, повернул к себе луковицу луноцвета, висящую на стене, и начал что-то записывать угольным стержнем.

Мегаро было всё равно, что там за окнами — он лишь поглядывал на рычаги и вполголоса советовался с эльфом насчёт направления. Зато Рау глазел на проплывающую внизу туманную равнину как на диво дивное, вертел головой, высовывался то в одно открытое окно, то в другое, и Мегаро один раз даже дёрнул его за капюшон, усаживая на место.

— Что, нравится летающий дом? — смеясь, спросил Искатель.

— Не то слово. Я ведь с детства мечтал на нём покататься, да не удавалось.

— Я же тебе говорил — жизнь не закончилась.

— Что ты почувствовал в момент передачи монеты? — внезапно спросил Ахтаур, оторвавшись от записей.

— Не помню, — смутился Рау. Вопрос застал его врасплох, и ему совсем уж не хотелось откровенничать при Мегаро.

— У тебя случилась потеря памяти?

— Я вспомню и потом расскажу, — ответил Рау настырному старику. — Когда прилетим. А то вдруг упущу что-нибудь важное.

— Постарайся вспомнить как можно больше подробностей. Это нужно для науки.

— Кстати, — сказал Мегаро, подошёл к мудрецу и отобрал у него монету. Просто залез рукой к нему в карман и отобрал. — Потом верну. А то ещё наворочаешь дел на заоблачном острове ради науки.

— Насколько я понимаю, передача монеты другому служителю Леса не идёт в счёт?

— Абсолютно не идёт. Так что жди Зова. Впрочем, сомневаюсь, что он настигнет тебя в ближайший месяц.

— Меня через сутки настиг, — тихо сказал Рау.

— По моим наблюдениям, тут ещё и возраст играет роль, — ответил Мегаро.

— Совершенно верно! — подтвердил мудрец. — Об этом говорится в древних рукописях. Есть один трактат неизвестного книжника…

Искатель положил на колени кантиэль и начал наигрывать. Рау вскоре перестал понимать беседу Мегаро и Ахтаура — они говорили слишком умными словами, цитировали по памяти каких-то великих мудрецов, рисовали на бумаге сложные схемы и порой принимались спорить, но победителем выходил всегда Мегаро.

Музыка была понятней, хоть и без слов. Рау поклялся, что при первой же возможности научится играть на кантиэле, даже если ему жить осталось месяц. Летающий дом поднимался всё выше и выше, пролетел в одну из ячеек фиолетовой сетки, и вскоре внизу было сплошное синевато-белое поле, состоящее из облаков. Луна сместилась ближе к горизонту, и её мягкий свет, льющийся сбоку, создавал на облаках причудливые узоры из теней. Этот бы полёт, да чуть пораньше! До монеты. Рау смотрел в окно, слушал игру Искателя и вспоминал свои недавние видения, и в тот момент, когда ему показалось, что он смог увязать их все три воедино, музыка стихла, и Искатель сказал:

— Вот мы и дома. Все эльфы Острова Звёздных Тайн будут рады видеть вас у себя в гостях. Ромирие умолчала о том, что вы служители — чем меньше народу знает об этом, тем лучше. Вас будут приветствовать как мудрецов, которые ищут управу на проклятие Чёрного Леса. Но ведь так оно и есть?

— Ромирие, — шёпотом повторил Рау, выглянул в окно и замер.

Парящий в воздухе необъятный остров, освещённый Луной и множеством огней на своих берегах, являл собою настолько умопомрачительную картину, что даже Мегаро уважительно замолчал. Ахтаур быстро делал наброски в своей тетради, пока дом не подлетел к острову. А у Рау вообще перехватило дыхание: он просто смотрел, стоя у открытого окна, и запоминал каждую деталь. Ему хотелось сохранить этот остров в своей памяти.

— Не упади, Странник, — предостерёг эльф. — Мы ещё далеко от берега.

— Меня Рау зовут.

— Побудь пока Странником. Дорожные имена дарят удачу.

Рау пролез между лепестками и спустился по гладкому стеблю, как по канату. Спать в цветке ему понравилось: ковёр из тычинок был мягче любой перины, а высокие оранжевые лепестки, почти смыкающиеся наверху, дарили чувство безопасности.

Ночь коснулась и этого чудесного края, но здесь она почти не ощущалась. Здесь светился каждый второй цветок и каждая третья зверушка, а ещё росло множество тонких деревьев, которые целиком излучали жёлтый или оранжевый свет. Но больше всего Рау нравилось разноцветное растение-паутинка, которое искрилось тут и там кружевной занавесью — почти такой же, какую мама выращивала дома на окнах, только та была зелёная и не светилась.

Лес покрывал большую часть острова, но многочисленные поляны и коралловые дворцы встречались повсюду. Ахтаур и Мегаро почти безвылазно сидели в Книгохранилище с местными мудрецами, выходя лишь к трапезе. Рау тоже с удовольствием почитал бы эльфийские книги, но не сейчас. Те несколько дней, что оставались до вылазки, он целиком посвятил общению с эльфами и созерцанию природы, слушал песни, запоминал стихи и совершенно не думал о будущем. Здесь, за облаками, сам воздух был целительным, воспоминания об ужасах Чёрного Леса притупились, чудовища казались сном, и лишь изредка снова чувствовался на шее холод стального щупальца, и Рау тогда встряхивал головой, чтобы прогнать накатившее удушье.

Эльфы были как дети — они с восторгом подхватили игру в дорожные прозвища, и теперь компанию ему составляли Забытая Нота, Зелёный Лист и с десяток других парней и девушек со смешными именами. Как их зовут по-настоящему, они наотрез отказались говорить. Заметив, что люди с трудом запоминают их лица, они нарочно стали менять цвет волос и от души веселились, когда Рау или Ахтаур путали их. Мегаро не путал, но и общительностью не отличался.

В смене цвета особенно отличались девушки — им ничего не стоило придать своим волосам небесно-зелёный, пурпурный или ярко-голубой оттенок. Видя изумление гостей, эльфийки покатывались со смеху. Забытая Нота превзошла своих подруг: её длинные, до земли, волосы переливались всеми цветами сразу, да ещё и светились. Попробуй оторви взгляд от такого чуда! А уж как хотелось прикоснуться… Но однажды, стоило Рау подойти к ней чуть ближе, Нота с лукавой улыбкой упорхнула на верхнюю ветку белоствольника и с тех пор старалась не показываться ему на глаза.

Беззаботность летающего народа передалась и Рау, и он целыми днями ходил по склонам мьелльской горы вместе с новыми друзьями, слушал музыку и легенды, только в играх не участвовал. Эльфы постоянно во что-нибудь играли, но для Рау любая игра была сейчас в тягость, даже настольная, и он просто смотрел, как они резвятся и догоняют друг дружку на земле и в воздухе. Эльфийки поражали его своей красотой, но он поглядывал на них лишь украдкой — боялся спугнуть.

Целыми днями… А дней было так мало! Рау не успел оглянуться, как наступил последний. Завтрашним утром предстояло отправиться на летающем доме в обратный путь — Искатель обещал, что их довезут их до самой опушки. И до Лачуги бы довезли, но ни один механизм не мог приземлиться в Лесу: стоило чуть сбавить высоту и приблизиться к древесным кронам, как хищные лианы выбрасывали ветви и мгновенно оплетали корпус, сминая его в щепки и разрывая пассажиров на куски. Только птицы да быстрые эльфы могли безнаказанно летать над Чёрным Лесом.

Все скалы на летающих островах были искусственными. Эльфы выращивали их из кораллов разного цвета, придавая жилищам удивительные формы, и в сочетании со светящимися растениями эти скалы-дома являли собой зрелище столь красивое, что невозможно было отвести глаз. Их создатели будто и не слышали о симметрии, которая так полюбилась людям. Жёлтые, изумрудные, лиловые башни, соединённые мостами из цветущих лиан, имели природные очертания, но вместе с тем несли на себе незримую печать руки зодчего. Дворцы возвышались над лесным покровом, одноэтажные дома скрывались под густыми кронами, а круглые ажурные арки с надписями украшали входы в подземелья.

Подземные ходы пронизывали весь летающий остров. Их никто не охранял — в стране за облаками, похоже, вовсе не было запретов — и Рау, спустившись под землю в первый раз, два часа просто ходил по коридорам, вырезанным в толще самоцветов, и рассматривал стены. Если бы его спросили, где красивее — на поверхности острова или внутри, он бы не смог выбрать. Вечные лампы в нишах озаряли полупрозрачный камень изнутри, и детали рельефного узора отражали свет миллионом искр, а цветные картинки, порождённые природой, складывались в образы.

Здесь, в глубине, располагались все нежилые помещения: и мастерские, и кухни, и склады, и тренировочные площадки, а также крохотные озера с проточной тёплой водой, соединённые с горячим источником. Сеть коридоров и ярусов походила на лабиринт, но благодаря множеству выходов Рау ни разу не заблудился. Наверху все озёра наполнялись от ледяных ключей — особо не наплаваешься. Эльфам-то любой холод был нипочём, но гостям больше пришлись по душе тёплые подземные купальни. Даже умываться и мыть руки люди ходили в нижний ярус — от ледяной воды верхних водоёмов можно было легко получить простуду.

Но на вкус эта вода была чудесной. Выйдя наверх, Рау нашёл родник и напился. Из кустов выпрыгнул светло-зелёный четырёхлапый фотелли — так эльфы называли светящихся пушистых зверьков с длинной мордочкой и двумя торчащими треугольными ушами, — и от света его густой шерсти на траве заиграли блики. Задорно тявкнув, фотелли подбежал к Рау и упёрся передними лапами ему в колено. В огромных круглых глазах отражались сонмы блестящих точек, а лохматый хвост мёл землю, как помело. Рау погладил зверька, и тут на поляну вышел его хозяин.

— Как отдохнул? — спросил Зелёный Лист.

— Спасибо, отлично! — поблагодарил Рау. — И почему вы не спите в цветах?

— Привыкли к домам из мьелля. Мы связаны с ними. Кораллы дарят нам долгую жизнь и быстрый полёт, а наше присутствие делает их легче воздуха. Если эльфы надолго покинут остров, он рухнет. Как настроение? Может, потренируемся? — и эльф бросил ему учебное копьё с тупым наконечником. Фотелли прыгнул в безопасное место и с любопытством начал следить за битвой людей… то есть, эльфа и человека.

С полчаса они отрабатывали приёмы боя — что бы там ни говорил Мегаро, эльфы почему-то настаивали, чтобы Рау освоил именно копьё, а не меч — а потом Зелёный Лист внезапно прекратил тренировку со словами:

— Хватит, а то устанешь, — и отсалютовал ему копьём. — Приходи на лужайку возле водопада, завтрак уже готов.

Рау действительно устал — эльф оказался строгим учителем и не давал ему спуска. Но чувство голода ещё не появилось, и от завтрака на поляне в компании друзей Рау решил отказаться.

— Спасибо за урок. Я лучше пройдусь по острову — хочу посмотреть на землю с обрыва.

— Туда опасно ходить одному, — покачал головой Зелёный Лист. — Лес может выкинуть любую штуку. Пойдём вместе, я присмотрю за тобой.

Что-то не складывалось в этой фразе. Ведь эльфы не знали, что Рау недавно передал свою первую монету, и Лес скоро снова призовёт его! Может, Искатель всё-таки поделился со своими, или старик разболтал? Рау решил не уточнять, и они зашагали вниз по склону. Фотелли семенил рядом, похожий на большой незрелый луноцвет.

— Ну, как тебе наш остров?

— Да я будто в сказку попал! Тут всё замечательное, от самой маленькой травинки до самого большого камня.

— А что больше всего понравилось?

— Как тебе сказать, — смущённо усмехнулся Рау, глядя в сторону. — Кстати, не знаешь, почему девушки от меня шарахаются?

— Искатель предостерёг их, что ты разбиваешь сердца. Лучше поговорим о чём-нибудь другом. Например, о живых минералах, — и он наклонился, чтобы поднять оранжевый шарик.

— Они здесь такие же, как и внизу? — спросил Рау, но ответа не последовало.

Зелёный Лист выпрямился и отступил в заросли. Рау слышал об эльфийском искусстве маскировки и не удивился, когда очертания его товарища полностью растворились в полутьме, однако ощутил лёгкую тревогу, словно и вправду остался один. Фотелли тоже куда-то пропал, и Рау окликнул его хозяина:

— Эй, приятель! Куда ты запропастился? Хватит шутки шутить.

Никто не ответил, и Рау вновь кольнула обида — он слишком хорошо знал, каково терять друзей. Что Нийр, что Кайр кинули его в самый неподходящий момент — именно тогда, когда он нуждался в поддержке, и оба раза это был удар. Конечно, эльф и другом-то стать не успел, и наверняка просто испытывает его, но всё равно по спине пробежал неприятный холодок.

— Зелёный Лист, — негромко позвал Рау, вглядываясь в кусты. — Ты где?

Заметно потемнело. Вокруг верещали горностаи, квакали двулапы и пели ночные птицы — обычные, земные, и Рау, похолодев, осознал, что стоит на берегу реки, окружённый туманом, а рядом чернеет остывшее кострище. Ни эльфов, ни заоблачного острова не было — лишь белые от росы ивы подрагивали ветвями от лёгкого ветерка да светились искрянки и маки, маленькие и бледные после эльфийского великолепия. Меч Мегаро торчал из земли, как дорожная веха, а рядом валялся рюкзак на скомканном покрывале. Словно и не было медведя, встречи с эльфами и битвы с двузубом.

— Искатель, — беззвучно проговорил Рау, борясь с надвигающейся паникой и озираясь по сторонам. Он знал, что никто не ответит.

Над рекой пролетел ветерок. С деревьев посыпались крупные капли. Рау с тоской глянул на реку, над которой ползли облачка тумана, потом оглядел себя. Он снова был в порванной домашней одежде и броне из рыбьей шкуры — эльфийский дорожный костюм с бахромой, который ему подарили на острове, пропал бесследно. Получается, всё было сном?

«Монета!» — вспыхнула мысль, и Рау бросился к рюкзаку проверить, на месте ли она. Что, если, старик Ахтаур тоже привиделся ему, и дань Лесу ещё не отдана? Все монеты лежали на месте, но почему-то Рау принял эту новость равнодушно — свалившееся одиночество было хуже. В сто раз хуже. Значит, никого из них на самом деле нет — ни Облачной Тени, поющей мелодичные баллады под кантиэль, ни Хранителя Огня, скрывающего горькую тайну, ни беззаботных и весёлых Ноты и Листа. И Искателя тоже нет.

Он бросил рюкзак и прикоснулся к влажной от росы рукояти, но не взял меча — на равнине было так тихо и спокойно, что оружие казалось ненужным, а от одиночества железом не отобьёшься. Он прошёлся немного по белёсому полю, мимо высоких круглых ив. Желтые грибы маячили повсюду, но о том, чтобы собрать их, он больше не думал. Всё стало бессмысленным.

Промокший от многодневного тумана плащ ничуть не спасал от холода, и Рау зябко поёжился. Он чувствовал себя брошенным, покинутым. Сейчас бы разозлиться как следует, сбить палкой пару стеблей — обычно это помогало, но тоска и страх сковали его настолько, что каждое лишнее движение давалось с трудом.

Ухнула сова. Зверьки притихли, и Рау замер в нехорошем предчувствии. Заныло под ложечкой, как в минуты опасности, и захотелось убежать отсюда сломя голову, хотя вокруг было на удивление спокойно.

Тихий шелест позади заставил его обернуться. В свете Луны блеснул тонкий, почти невидимый стальной прут, и Рау обдало холодом. Не успел вспомнить название, а тело уже само метнулось к оружию. Меч! Отбиться можно только мечом. Как он мог забыть, что под покровом ночи лесные хищники расползлись по всей равнине?

Но в этот миг зашелестело со всех сторон, стальным частоколом взметнулись щупальца, две струны крепко обвили запястья Рау, ещё одна захлестнула ноги, и он упал на спину. Спутанный живой проволокой так, что не дёрнуться, он лежал и смотрел, как над ним нависает мутно-жёлтый глаз величиной с кулак. Ни наставления Мегаро, ни воспоминания о пустоши у водопоя в Чёрном Лесу на ум не пришли, мысль была одна — смерть.

Лязгнули зубы. Тусклый глаз моргнул, смыкая верхнее и нижнее кожистые веки, как заслонку, и верёвочник медленно вытянул вперёд ещё одно щупальце. Не в силах закричать, Рау заворожённо следил, как оно, удлиняясь и мерно покачиваясь, приближается к его горлу. Хищник будто играл с жертвой. Когда ледяной металл коснулся кожи, Рау с коротким стоном попытался вырваться, но верёвочник лишь усилил хватку, ещё туже стянув онемевшие конечности. Щупальце дважды обвило шею пленника и начало её сдавливать. Боль, мрак и удушье навалились одновременно, Рау забился в судорогах…

И проснулся. На этот раз по-настоящему. Он сел в постели, но тут же снова лёг, потому что от пережитого кошмара закружилась голова. Ну конечно, это был сон, а разговор из сна в точности повторял позавчерашнюю беседу во время тренировки. Из открытого окна доносилось успокаивающее пение птиц и мелодичные голоса эльфов. Низкая кровать с чистыми простынями, мягкий свет, льющийся из широкого дверного проёма, уютный уголок с причудливой коралловой мебелью — всё это было ему знакомо. Рау вспомнил, где находится, и облегчённо вздохнул. Но небольшое сомнение холодило душу: а вдруг сон продолжается?

Этот невысокий одноэтажный домик, оплетенный ягодной лианой и разноцветной паутинкой, предназначался для гостей. Веранда, расположенная вровень с землей, плавно переходила в лес, так что было непонятно, где заканчивается комната и начинается природа. Стены и крыша, выращенные из оранжевых и белых кораллов, пропускали свет снаружи, а деревья были частью интерьера, прорастая внутри помещения, как колонны, и возвышаясь кронами над крышей. И красиво, и диковато — как в жилище древних, о которых написано в истории.

Рау был один. Каждому из гостей отвели отдельную комнату, и своих товарищей он почти не видел — как и Искателя. Пять дней, как пьяный, просто проводил время среди эльфов, слушал их песни, смотрел на девушек да отрабатывал с Зелёным Листом фехтовальные приёмы, но сегодня, после того сна, что-то изменилось. Отдышавшись, от встал и спустился по каменной леснице вниз — умыться, а заодно как следует охладить голову под искусственным водопадом, чтобы прогнать мерзкое ощущение.

Но вода не помогла, дышать было по-прежнему трудно. Разозлившись, Рау схватил тренировочную палку и с мокрой головой выбежал из дома. Сделал несколько движений в воздухе, потом отшвырнул палку и принялся разминаться. Сбивать красивые эльфийские травы не хотелось.

— Привет! — услышал он голос Искателя. Эльф каждый день приходил проведать его, но беседы были короткими: остальное время Искатель проводил в Книгохранилище с Ахтауром и другими мудрецами.

— Привет, — кивнул Рау, на секунду оторвавшись от избиения воздуха.

— Там ребята стол накрыли. Пойдёшь завтракать?

— Не хочу, — процедил Рау и сделал подсечку воображаемому врагу.

— Чего такой злой?

— Я не злой, Искатель. Мне просто… — он чуть не сказал «плохо», но вовремя спохватился, — надо собраться с мыслями. — Рау встал, растирая руки. — Знаешь, я, наверно, пройдусь по острову. Дойду до обрыва, я там ещё ни разу не бывал.

— Ранто. Здесь я дома, и ты можешь звать меня по имени. Ладно, пошли прогуляемся. Я всё равно хотел тебе кое-что рассказать.

— Чёрт, всё как во сне! Не хватало ещё, чтоб ты исчез, как Зелёный лист. Мне всякая чертовщина снилась: будто он, как обычно, обучал меня драться на копьях, и вдруг исчез, а я… — Рау замялся.

— Расскажи, — предложил Ранто, но он только отмахнулся.

Они спускались по склону горы, и Рау в который раз подивился, какие ровные и удобные на острове тропинки. Лес, хотя и дикий, выглядел ухоженным: нигде не валялся бурелом и не торчали острые сучья, а любое место, куда ни глянь, казалось созданным для прогулок и отдыха. Ни одного металлического растения в заоблачном краю не росло.

Поначалу шли молча. Здесь тумана не было, и сквозь тёмный узор ветвей виднелось чистое фиолетовое небо со звёздами. Сверкающие дети ночи так и не возобновили свой танец — даже здесь, в счастливом краю, они оставались неподвижными с наступлением вечной ночи. Трое светящихся фотелли — два зелёных и один розовато-белый — с весёлым тявканьем перебежали дорогу путникам. Рау замедлил ход, проводил их глазами, ругнулся дрыном и зашагал вдвое быстрее.

— Странник, ты в порядке? — спросил Ранто, догоняя его.

Рау остановился как вкопанный и спросил в лоб:

— Это всё по правде происходит, или я опять сплю?

— По правде, конечно! — засмеялся эльф, но тут же посерьёзнел. — Чёрный Лес коварен, и даже на летающих островах нельзя укрыться от его власти. Недавно ты передал свою первую монету, и он вновь призывает тебя.

— Я уже не знаю, чему верить. Со мной чёрт знает что творится. Вот куда делись те четыре дня, о которых я ничего не помню? Мегаро ушёл, оставил мне меч и велел ждать. Потом медведь пришёл, и я уснул. Когда засыпал, всё было красным от заката, а когда проснулся, стояла ночь, — вспоминал Рау, переступая через мелкие камешки и отводя рукой зелёные ветки. — А потом вы пришли. И сказали, что солнце сгорело семь дней назад. А у меня выходило, что три. Где я был всё это время? Меня что, Чёрный Лес лишил памяти?

— Навряд ли, — ответил Ранто, идущий за ним. — Скорее всего, ты действительно проспал четверо суток. И, думаю, Лес тут ни при чём. Вполне может статься, что это учитель навёл на тебя долгий сон. И медведя он прислал, уж в этом-то можешь не сомневаться.

— А то, что мне всякая чепуха снится, тоже его работа? — и Рау машинально прикоснулся к шее, будто смахивая что-то.

— Нет. Это Лес говорит с тобой. После каждой монеты нужно возвращаться за новой, таков порядок.

— После каждой, — глухо повторил Рау. — Сколько людей я должен отравить проклятием?

— Свернём направо, — внезапно предложил эльф. — Здесь есть более интересное место, чем обрыв.

— Ты мне рассказать что-то хотел, — напомнил Рау, но послушно свернул с тропинки.

— Да. Это очень важный разговор, но перед этим ты должен своими глазами увидеть подземный источник — чтобы у тебя не было сомнений в моих словах. Туда неблизкий путь, мы успеем всё обсудить. Тебя ведь что-то беспокоит?

— Ещё бы, — хмыкнул Рау. — Ты не знаешь, что вообще с миром творится? Куда солнца делись? Если так и дальше пойдёт, растения перестанут плодоносить. Каково сейчас людям в темноте? Там, между прочим, остались мои родные. Я как представлю, что вся дрянь из Леса по равнине расползётся…

— Не расползётся, она без Леса жить не может.

— Она на свету дохнет, а света-то и нет! — возразил Рау. Под ногами что-то сверкнуло, и он увидел живой минерал. За всеобщим великолепием острова он как-то и не замечал эти прозрачные, знакомые с детства шарики. Интересно, как они не скатываются с обрыва?

— Говорю тебе, брось об этом беспокоиться. Такое невозможно. Поверь. На моём веку ни одна тварь не выходила за пределы Леса, а живу я очень давно. Дольше, чем Тень и Хранитель, вместе взятые, а они не вчера на свет появились.

— Чёрт. Это сколько же ты всего знаешь? А я с тобой, как с ровесником, запанибрата, — смутился Рау.

— Всё нормально! — улыбнулся тот. — Мы не бываем старыми… почти никогда. Старость приходит лишь к немногим из нас и считается болезнью.

— Нам бы так. А кто ты по ремеслу?

— За долгие годы эльф успевает освоить многие ремёсла, — уклончиво ответил Ранто. — А твою тревогу за родных я понимаю. Но скоро солнца вернутся на небо, я уверен. И всё будет как прежде. Спрашивай, о чём хочешь, нам идти ещё целый час.

— Да мне всё интересно. Про мудрецов ваших, например. Про них столько говорили, а я ни одного не видел. Они что, вообще из Хранилища не выходят? Какие они — в шляпах и мантиях? Молодые или древние? На наших похожи? Ну что ты надо мной смеёшься, сам разрешил спрашивать что угодно.

— Сегодня вечером будет прощальный ужин, соберётся большая компания, и мудрецы тоже придут. Вот и узнаешь, какие они! А насчёт вопросов ты меня не так понял — или я не так выразился? Я думал, может, ты хочешь спросить о себе самом. Вдруг с тобой что-то происходит, чего ты сам не понимаешь?

— Лучше песню о Златоцвете учить. Мне всего несколько куплетов осталось запомнить.

— Песню так песню, — легко согласился Ранто и стал декламировать четверостишия, делая паузы. Рау повторял их мысленно, потом вслух, и так они добрались до высокой арки входа в подземелье, украшенной самоцветами. В отличие от других арок эта была закрыта воротами.

Эльф подошёл к ним, прикоснулся ладонью, что-то пошептал, и створки с тихим гулом разъехались, открывая тёмный подземный ход. Стены состояли из простой каменной кладки, довольно грубой, и Рау почему-то вспомнил Лачугу. Её ведь, по преданию, тоже построили эльфы, и смотрелась она так же мрачно.

— Что, не по-эльфийски выглядит? — спросил Ранто, заметив его сомнения. — Зато построено на века. На острове нет ничего старше этого коридора.

— Темно-то как, — проговорил Рау, моргая.

— Не бойся оступиться, тут ровная дорога, — сказал эльф и многозначительно добавил: — Дальше будет светлее.

Они оставили ворота открытыми и начали спускаться. Постепенно темнота сгустилась, и Рау пришлось идти вслепую. Шагов Ранто он не слышал — эльфы ходят бесшумно, но тот время от времени подавал голос.

— Справа от тебя стена, можешь касаться её рукой. Скоро придём, немного осталось.

— Как в Чёрном Лесу, — отозвался Рау. — Я там пытался идти без луноцвета — жуть, если честно. Меня и на полминуты не хватило.

— Здесь по-другому. Темнота, она тоже разная. В Лесу она от огня, а здесь от воды.

— Это как?

— В Лесу она скрывает чудовищ, а здесь — охраняет свет, — ответил Ранто. — Ты сам всё поймёшь, когда увидишь. Сейчас помедленнее, впереди два поворота.

Чем ниже они уходили, тем глуше звучали их голоса. Эхо совсем пропало. Камень на полу словно порос каким-то мхом, отчего идти было мягко, как по ковру, и стены стали шершавыми. Рау пожалел, что не сорвал какой-нибудь светящийся цветок, чтобы рассмотреть коридор получше, но кто же знал, что Искатель выкинет такую шутку. Пройдя повороты, они увидели полоску жёлтого света, выбивающуюся из-под массивных и широких ворот, и остановились.

— А теперь береги глаза, будет очень ярко, — предупредил эльф, подошёл к воротам и произнёс на языке книжников отмыкающее слово. Теперь Рау явственно расслышал его: — Никсеорта!

Створки разъехались, и Рау зажмурился от ослепительных лучей, хлынувших в коридор. Пришлось прикрыть глаза ладонями и отвернуться к стене, чтобы не ослепнуть — он никогда в жизни не видел такого яркого света. Что бы ни находилось по ту сторону ворот, оно было ярче любой молнии.

— Вы что, солнце сюда приволокли?

— Лучше, — таинственно ответил Ранто. Он не торопил его и терпеливо ждал, стоя рядом.

Когда ломота в глазах прошла, Рау сделал нерешительный шаг и почувствовал прохладу, ворвавшуюся в коридор одновременно со светом. Эльф первым вошёл в освещённый грот и кивком головы позвал Рау за собой. Помещение было огромно и почти полностью залито светящейся водой, лишь по краям его окружал зелёный берег, покрытый цветами. По поверхности воды бежали мелкие волны. Гулко раздавались удары падающих капель. Где-то тихо журчал поток. Ворота закрылись, и Рау подошёл ближе к воде.

Дышалось в гроте легко и свободно, дурной сон почти забылся, и Рау, запрокинув голову, разглядывал неровный, словно источенный временем, купол из тёмного мьелля красных, синих и зелёных оттенков. Цвета складывались в причудливый узор, как прожилки на малахите. Грот, хотя и не отличался уютом, обладал особой, суровой красотой. Рау отметил про себя, что будь помещение отделано светлым камнем, находиться тут с открытыми глазами было бы невозможно: слишком уж сильный свет исходил от подземного озера. Прикинув размеры каменного зала, он покачал головой — среди людей ни один строитель не смог бы создать такой большой купол без колонн-подпорок.

— Красиво. А потолок не рухнет? Тут же три полёта стрелы в поперечнике, — сказал Рау и поразился, какое сильное в пещере эхо.

— Нет более надёжного материала, чем мьелль, — в голосе эльфа послышалась сдержанная гордость. — Но я привёл тебя не для того, чтобы похвастаться работой древних зодчих. Посмотри вниз!

Рау опустил глаза и прищурился: золотое сияние казалось нестерпимым. Приглядевшись, он понял, что светится не сама вода, а что-то очень большое на дне, и чем дольше он вглядывался в эту вещь, тем сильнее его охватывало странное чувство, будто всё это уже когда-то было: и грот, и ледяная вода, и каменные своды пещеры. Предмет излучал тёплый жёлтый свет и имел форму гранёного шара.

— Узнал? — спросил Ранто.

— Что это — луноцвет?

— Почти, — с едва заметным смешком ответил эльф и сказал в сторону: — Надо было взять сюда кантиэль.

— Подожди, или это… Да быть не может! — воскликнул Рау, и эльф прочитал нараспев:

— На островах, на островах, где неизвестно слово «страх»…

— Так вот он какой, — благоговейно прошептал Рау. — То-то мне это место сразу показалось знакомым! Если бы ты знал, сколько я всего передумал после вашей с Хранителем песни. Так хотел спросить, что же такое Златоцвет, но почему-то боялся. И представить себе не мог, что он хранится на Острове Звёздных Тайн.

— Весь Златоцвет очень большой, — вздохнул эльф, — и пришлось его разделить на части, чтобы сберечь. На каждом острове хранится одна из его частиц, но когда-нибудь они все воссоединятся… Теперь ты знаешь нашу тайну. Пожалуйста, не говори о ней ни с кем, кроме эльфов. Даже со своими друзьями Мегаро и Ахтауром.

— Обещаю. Спасибо, Искатель. Даже не знаю. Я не ожидал, что ты доверишь мне такие знания. Но всё-таки, что же он такое? Растение? Живое существо? Звезда?

— И то, и другое, и третье. В своё время ты узнаешь всё. А сейчас важно одно: ты видел его своими глазами и знаешь, что он не выдумка. И он тоже тебя видел.

— Как это? — Рау с трудом оторвался от созерцания светила, скрытого водой, и посмотрел на Ранто.

Эльф стоял у самой кромки воды, освещённый золотыми лучами, и не щурился, словно давно привык к нестерпимо яркому свету.

— Он живой. Чёрный Лес — не единственная сила в мире. Несколько раз именно Златоцвет отводил от тебя смерть. И он всегда будет оберегать тебя, каким бы долгим ни было твоё путешествие.

— Отводил?

— Вспомни моменты, когда тебе невероятно везло.

— Ах, ну да, разбойник. Я же чисто случайно его убил. Мегаро с монетой подвернулся опять же вовремя, кабы не он — гореть мне на костре. Да и вы трое мне встретились тогда, когда очень нужна была помощь.

— Вот видишь! Златоцвет бережёт тебя, и дальше будет беречь. Самое главное забыл? Ты не хотел никому передавать монету, и появился мудрец, который принял её добровольно. Мало кому выпадает такое везение.

— А ведь правда! Об этом я не подумал.

— Жизнь не закончена, — повторил Искатель свои же слова. — И никто не знает, что будет дальше. Просто помни, что ты не один. На твоей стороне очень могущественная сила.

Рау вновь посмотрел на золотой многогранник и заметил, что тот мерцает плавными вспышками. Это напоминало биение сердца, и Рау вдруг почувствовал, что Ранто говорит правду. Златоцвет действительно был живой, и Рау ощутил его притяжение. Он приблизился к озеру, стараясь не мять цветы, опустился на колени и погрузил руку в ледяную воду.

— Не вздумай пить, — строго сказал Ранто.

Рау покачал головой и пару минут просто дышал необычайно чистым воздухом, наполненным ароматом цветов и той особой свежестью, которая бывает лишь во время грозы. Впервые с начала долгой ночи он осознал, насколько соскучился по солнечному свету. То, что покоилось на дне подземного озера, дарило самый настоящий солнечный свет, хоть и скрытый под толщей воды. Но потом руку свело от холода: вода разве что не затвердевала, как в Зимнем краю. Рау встал и спросил:

— А тебе Златоцвет помогает?

— Конечно, — улыбнулся Ранто. — И мне, и Мегаро, и Ахтауру, и всем, кто противится проклятию Чёрного Леса. Но людям о нём лучше не знать.

— Почему? Мне, например, было бы легче, знай я заранее, что кто-то на моей стороне. Про Чёрный Лес я слышал с детства, меня им родители пугали. А оказалось, что не все тайные силы — враждебные.

— Златоцвет принадлежит эльфам. Когда-то давно люди отреклись от него и предали забвению, и с тех пор он согревает только нас. Не говори им, прошу. Для них эти знания бесполезны.

Они помолчали. Рау, задумавшись, смотрел то на Златоцвет, то на Ранто. «Эльфы коварные, они бьют в самое сердце. Затрагивают самое лучшее, что в тебе есть, и оставляют тебя ни с чем», — почему-то вспомнились слова Мегаро. Нет, учитель неправ! Не может Искатель Стрел быть коварным. Но, похоже, пропасть между эльфами и людьми гораздо глубже, чем кажется. И виноваты в этом не эльфы.

— Ладно, идём обратно. А то здесь холодно, не хватало тебе ещё простудиться перед вылазкой, — и Ранто направился к воротам.

Рау бросил последний взгляд на Златоцвет и пошёл за эльфом, лишь сейчас обратив внимание, что одежда его спутника — зелёная, а не серая, как казалось наверху; бахрома же, которой эльфы отделывают рукава на локтях, штанины ниже колен и края широкого воротника в форме ромба, лежащего на плечах, как накидка — не чёрного цвета, а переливается красными и жёлтыми искрами на тёмном фоне. Эти изменения произошли лишь здесь, в лучах древнего светила. Рау глянул на свою одежду — бахрома искрилась точно так же, но стоило выйти в тёмный коридор, как блеск пропал.

Ворота закрылись за ними, и начался долгий путь наверх во мраке. После просторного помещения звуки приглушились, воздух стал теплее и суше, и Рау, сам того не желая, опять вспомнил, как пробирался один по Чёрному Лесу — только запаха сушёной хвои не хватало для полной картины. Он поймал себя на том, что уходить от Златоцвета не хочется. Страх и удушье начали подбираться снова. Умом он понимал, что верёвочника здесь нет и опасаться нечего, но тело помнило всё и ждало нападения.

— Надо было светильник какой-нибудь сорвать, — посетовал он, бредя вдоль стены. — Неужели вы и в такой кромешной тьме видите?

— В кромешной нет, — откликнулся Ранто, — но здесь она, во-первых, не кромешная, а во-вторых, она охраняет свет. Он очень яркий, и необходима тьма, чтобы его лучи не выбились наружу. Время Златоцвета ещё не пришло. И он слишком горячий, поэтому его жар должна сдерживать ледяная проточная вода.

— А как вы его обратно доставать собираетесь, когда время придёт? Он же здоровенный! — спросил Рау первое, что пришло в голову, лишь бы не молчать. Спасался болтовнёй от бархатной тишины.

— Ох уж эта крестьянская практичность, — засмеялся Ранто. — Златоцвет способен делиться и на более мелкие частицы, так что не переживай. Лишь бы это время вообще когда-нибудь настало!

— Слушай! — Рау вдруг осенила догадка. — А наши солнца уж не частицы ли Златоцвета?

— Нет. Его части всегда выглядят как огранённые сферы, а солнца продолговатые. Не спрашивай о солнцах, даже мы, эльфы, не знаем, что они такое. Они появились уже после Златоцвета и не по нашей воле.

— Дела, — протянул Рау. — А почему коридор такой длинный?

— Скоро выход. Видишь свет?

Они вышли из подземелья, и Ранто закрыл ворота запирающим словом. Рау послышалось что-то вроде «листэ».

— Теперь — на поляну. Не знаю как ты, а я проголодался, — объявил эльф. — Надеюсь, Мегаро нам что-нибудь оставил.

Они свернули на узкую тропинку, заросшую по краям высокой, в человеческий рост, шёлковой травой, и пошли обратно вниз по склону. Пение птиц и россыпь светящихся цветов принесли облегчение, но лишь на миг — когда длинный шёлковый колосок скользнул по шее Рау, он яростно отмахнулся и вырвал былинку с корнем, а потом сел на траву. Воспоминание о предутреннем сне словно только и ждало этого прикосновения, чтобы нахлынуть с новой силой.

Ранто, шедший впереди, видимо, почувствовал что-то, а может, услышал. Он вернулся к Рау и выжидательно посмотрел на него.

— Ты иди, а я ещё поброжу, — ответил тот, борясь с накатившей мутью.

— Ты с утра ничего не ел.

— Не хочу.

Ранто быстро подошёл к нему и, присев рядом, протянул к нему руку, но Рау отбил её ладонью.

— Что с тобой? — нахмурился эльф.

— Прости, — сквозь зубы пробормотал Рау, глядя в землю. Воздуха опять не хватало, и дыхание участилось. — Мне с утра что-то не по себе. Наверно, Лес чудит.

— Точно Лес? Может, что другое? Рассказывай, — потребовал Ранто.

— Да всё со мной в порядке.

— Кого обмануть хочешь? Странник, если ты чем-то болен — избавляться от хвори нужно сейчас, пока ты среди эльфов, потом не до того будет. Просто скажи, что у тебя болит.

— Да в том-то и дело, что не болит ничего, — Рау прислонился спиной к дереву и сдавленно проговорил: — Прости, Искатель. Мне ужасно стыдно.

— Ты не виноват, — мягко сказал Ранто. — Боли нет — уже хорошо. Так что с тобой творится-то?

— Помнишь, я про верёвочника рассказывал? Так вот я после него как порченый. Он мне снится чуть ли не каждую ночь, и наяву мерещится — как он меня душит своей проволокой. Стоит оказаться в темноте, и всё снова наваливается. Вот сейчас травинка за ворот попала — а мне показалось, что это щупальце. Я даже твою руку принял за…

— Это не Лес. Я помогу, мы же умеем избавлять не только от боли. Жаль, что ты сразу не рассказал, — и эльф попытался притронуться к его шее, но не тут-то было: Рау тут же вскинул руку в защитном жесте. — Потерпи, — велел Ранто, — я не собираюсь тебя душить.

Рау закрыл глаза и позволил к себе прикоснуться, мысленно повторяя, что Искатель — не враг, но всё равно вздрогнул. Пальцы Ранто были тёплыми и твёрдыми, в них чувствовалась сила. Наваждение прошло почти сразу, и Рау был готов поклясться, что видел, как на землю падает стальной прут и стремительно уползает прочь.

— Как ты это делаешь? — Рау встал и покрутил головой. Удушья не было, тяжкий гнёт пропал, и мир снова заиграл всеми красками. — Думал, никогда не отпустит, а ведь прошло же.

— Я забрал воспоминание, — ответил эльф. — Больше оно не будет тебя тревожить.

— Но я всё помню.

— Забрать воспоминание — не значит отнять память. Я забрал только то, что мучило тебя.

— Но разве это возможно?

— Как видишь.

— Всё-таки люди не ценят эльфов!

— Нас никто не ценит, — сказал Ранто, и они направились к поляне.

* * *

На вечерней пирушке собралось много народу, едва ли не весь остров. Эльфы не стали утруждать себя установкой столов и лавок — сидели полукругом на большой поляне. Вина не подавали, но прочие напитки и блюда были такими вкусными, что Рау позабыл даже о Чёрном Лесе. Собственно, вино на островах и не росло, и Рау решил, что эльфы вообще не пьют.

Разноцветные фотелли и ручные птицы с длинными перьями на хвостах крутились поблизости, выпрашивая еду. Костров не жгли — их с успехом заменяли огненные цветы, большие и яркие. После угощения принесли музыкальные инструменты, и начались песни, но той самой, которую так любил Рау, так и не прозвучало.

— О чем тебе рассказывал мудрец? — тихонько спросила Забытая Нота, сидевшая рядом с ним.

— Какой мудрец? — не понял Рау.

— Ранто — один из величайших мудрецов нашего народа, — пояснила эльфийка. — Он помнит древние времена и владеет особыми знаниями. Беседовать с ним — большая честь.

— Ничего себе! — Рау поглядел на Искателя, беспечно перебирающего струны кантиэля в компании других музыкантов. — А кажется таким простым.

— Я, наверно, тоже кажусь простой? — лукаво улыбнулась она. — А ведь я принцесса.

Рау не нашёлся, что сказать, только бросил на неё восхищённый взгляд. Он как-то не обращал внимания, что половина девушек здесь ходят в коронах — думал, это обычное украшение для волос.

— А Зелёный Лист, который учил тебя — принц. Но Ранто ни разу не делился с нами секретами, а с тобой поделился.

— Он водил меня к подземному источнику, — сказал Рау, мельком глянув на Мегаро и Ахтаура, что-то обсуждаюших на другом краю поляны с темноволосым эльфом в шляпе и мантии. — Туда, где хранится Златоцвет.

При этих его словах Нота просияла:

— Я знала, что ты один из нас! — На это Рау только вздохнул, а эльфийка продолжала: — Искатель Стрел — один из немногих, кто видел Златоцвет во времена его славы. Если бы ты слышал, как он поёт о нём! Но сегодняшний вечер не подходит для этой песни.

— Почему? — искренне удивился Рау. — Она же лучшая!

— Не для всех. Твой учитель терпеть её не может, и мы решили не обижать его.

— Его обидишь, — фыркнул Рау. — А что ему песня-то не нравится?

— Не знаю. Просто он пригрозил, что при первых же её звуках начнёт во всю глотку петь боевой марш Отряда Стальных Мечей.

— Не думал, что он тоже петь умеет, — сказал Рау, и они с Нотой рассмеялись. — Я бы с бОльшим удовольствием послушал, как поёшь ты. У тебя даже прозвище музыкальное!

— Скажу по секрету, — подмигнула девушка, — это не прозвище. Нота — моё настоящее имя. А забытой я назвала себя, чтобы не разбивать ничьих сердец.

Она гордо отвернулась и встала, и её невообразимо длинные волосы веером взметнулись перед Рау, обдав его цветочным ароматом и на миг лишив разума. Нота вышла к музыкантам, шепнула что-то Искателю Стрел, и величайший мудрец забренчал весёлый и разухабистый мотивчик. Мелодию подхватили остальные музыканты, и Нота запела. Песня была особенная: одну строку пела Нота, а следующую — все хором. Рау не знал слов и подпевать не мог, и ему оставалось только вместе с остальными хлопать в ладоши на последнем слоге каждого куплета.

Давным-давно в стране равнин —

Ужели так давно?

Жил во дворце король один,

Какой — а всё равно!

В большом дворце совсем один,

Ни повара, ни слуг.

И в огороде властелин

Толкал тяжёлый плуг.

Работал в поле целый день

Сиятельный король,

Не знал такого слова: «лень»,

Раз надо — так изволь!

Плохая жизнь у короля!

Но он не унывал,

Он песенку: ля-ля-ля-ля! —

Всё время напевал!

Потом на короля напали драконы, но он их победил и заставил работать в огороде: пахал на них. Потом пришли разбойники и хотели захватить дворец, но король победил и разбойников. А однажды мимо пролетала эльфийская принцесса и попросила воды, и храбрый король, который не боялся ни драконов, ни разбойников, был сражён красотой девушки. Он попросил принцессу остаться навсегда в его королевстве, но она устроила ему испытание из трёх загадок…

Эльфы, похоже, не умели сочинять короткие песни. Ранто изображал короля, Нота — принцессу. Сине-голубое переливчатое платье до пят подчёркивало изящество её хрупкой фигуры, и девушка сама казалась цветком. Истинная принцесса! Мелодия менялась, но через каждые несколько куплетов повторялся рефрен: «Ужели так давно? Но нам-то всё равно!»

Рау от души смеялся над приключениями непобедимого короля, и даже порадовался за него, когда в конце песни король и принцесса таки сыграли свадьбу. Шуточная баллада напомнила ему деревенские вечеринки, когда в его жизни не было ни монет, ни чудовищ, ни разбойников. Ну, зато и эльфов тоже не было.

* * *

Летающий дом донёс их почти до опушки Чёрного Леса, темнеющего вблизи, как стена. Место было незнакомым — Рау никогда не заходил в такую даль. Здесь по-прежнему стоял туман. Эльф-сопровождающий посоветовал им всегда держать в кармане живые минералы для связи с новыми друзьями, потом пожелал удачи (обняв на прощание из всех троих одного Рау) и увёл дом в небеса.

— Он прав, — засуетился Ахтаур. — Нужно набрать минералов.

— Я в эту ерунду не верю, — заявил Мегаро.

— А я эту ерунду проверю, — парировал мудрец. — Мальчик, принеси-ка старику горсть камешков, пока они ещё попадаются. А то чем ближе к Лесу, тем их меньше.

Рау сошёл с дороги и принялся искать светящиеся шарики, шевеля траву копьём, но попадались одни жёлтые грибы. Поразмышляв с секунду, он сорвал несколько грибов и положил в рюкзак. Потом надёргал новых луноцветов и положил туда же — не помешают. Холод пробрался под одежду — Рау, как и его спутники, был одет легко, потому что в Чёрном Лесу, по выражению Мегаро, не замёрзнешь, скорее жарко будет. Дорожный костюм, броня из шкуры сухопутной рыбы, сапоги и плащ — вот обычная одежда лесного путешественника. Бахрому аристократ объявил вне закона и запретил ученику напяливать на себя эти «эльфийские цацки» — хотя бы в Лесу.

Ночь, туман и холод потихоньку оказывали своё пагубное влияние на природу. Цветы ещё не начали вянуть, но их сияние поблёкло. Увидев хлебное дерево, Рау обнаружил, что многие плоды испортились. Луна так и не заходила с тех пор, медленно распрямляясь в прямую полосу, а звёзд с земли вообще не было видно.

Под ногами сверкнуло что-то ярко-синее, и Рау положил камешек в карман. Он шёл параллельно дороге, выискивал минералы и думал о том, чего не рассказал никому, даже Ранто — о своём третьем видении. Почему-то не хотелось о нём рассказывать, словно эта тайна принадлежала не ему одному. Кому ещё? Он не знал. От вина или с недосыпу может примерещиться что угодно, но здесь было другое. Все видения отличались чёткостью и яркостью, без капли той неопределённости, которая сопровождает сны, а третье врезалось в память особенно сильно, хотя и длилось от силы двадцать секунд.

Он видел странное неуютное помещение с прямыми стенами и ровным белым потолком, множество гладких шнуров, луноцветы, торчащие из стен, разбросанные по полу непонятные вещи. За необычного вида столом сидел темноволосый худющий парень чуть моложе Рау и тоскливо смотрел в раскрытую книгу без страниц, которую держал поперёк, а откуда-то из-за двери звучал недовольный женский голос: «Рауль, сколько можно сидеть за компьютером? В воскресенье твой отец возвращается из Мадрида, а ты до сих пор не нашёл работу...»

От раздумий его отвлекла неожиданная находка. В его кармане лежало уже семь цветных шариков, когда он обнаружил большую вмятину на поле: трава превратилась в ровную площадку, словно тут выспалось семейство шестиногов. Любопытство заставило его вынуть луноцвет и посветить, чтобы осмотреть этот участок повнимательнее, и он чуть не присвистнул, увидев чёткие края вмятины: не только траву, но и саму влажную землю кто-то вдавил на пару вершков — не вырыл, а именно вдавил.

Такого Рау ещё не видел. Он махнул рукой своим спутникам, и те направились к нему. Пока они добирались, он вышел на середину площадки, пооглядывался — вмятина была плоская, длинная, слегка треугольной формы, и всё это выглядело дико и несуразно: кому понадобилось вбивать землю вниз, да ещё в виде кривого треугольника? И вдруг обмер. Он понял, что напоминают ему эти неровные очертания — это был след. Широкий трёхпалый след длиной в два человеческих роста, и вёл он ИЗ Леса. Стало быть, эльфы ошибались, а догадки Рау были верны.

Лесная нечисть выбралась-таки наружу и расползлась по всей равнине.

(Конец первой книги)

Между первой и второй перерывчик небольшой. Пока пишется 29 глава, хочется сказать несколько слов.

Есть некоторые, которые пишут со скоростью пьяной улитки. Дорогие читатели, которые следили за развитием событий, не бросали медлительного автора, писали комментарии, помогали исправлять нестыковки и просто читали мою книгу — огромное вам спасибо! Вы не представляете, как мне важна ваша поддержка, и что значит для меня «Рау».

Как начиналась эта сказка?

Жила-была маленькая, спрятанная от мира соцсеть, где население состояло из админа да автора этих строк. Админу понадобилось протестировать, как себя ведут длинные посты — сворачиваются или не сворачиваются, и автор в порыве энтузиазма нащёлкал двумя пальцами: «Тихим погожим вечером по узкой тропинке ехал верхом на шестиногом ездовом животном молодой крестьянин, а за спиной его в тканевом чехле торчала обычная деревянная палка…»

В следующем абзаце выяснилось, что крестьянина зовут Рау — случайное попадание пальцами по клавишам — и что он на четвертушку эльф. Знаете, как бывает: тыкаешь по буквам от нечего делать, и получается связный текст. Тестирование прошло успешно, пост послушно свернулся в трубочку, и тут бы про него и забыть.

Но на следующий день автору захотелось узнать, что было дальше, и результатом явился второй длинный пост, а на третьем начал проклёвываться сюжет. Тут даже админу стало интересно, и он поставил лайк. (Первый лайк, который получил «Рау»!!! Эх, надо было заскринить...) Ну и пошло-поехало.

И вот наконец-то первая книга готова. Если она когда-нибудь доберётся до бумажной версии, то в ней целиком будет текст послесловия, написанного одним из читателей. А здесь, на литпортале, мне придётся ограничиться ссылкой

https://www.surgebook.com/Jonni_Smit/book/proekt-fantazii-na-temu/veronika-smirnova-rau

Благодарю Евгения за такую шикарную рецензию!

* * *

Примечание от 20.10.2021.

20, 24, 25, 28 главы будут в ближайшие несколько дней переделаны и дополнены. Книга увеличится на 2 АЛ. Будут добавлены в середину 2 главы, номера соответственно изменятся. названия останутся. Пока нет смысла скачивать или отправлять в вечность. Непутёвый автор понял свои ошибки и больше не будет вываливать недописанное. Тем не менее читатели очень помогли в работе над этим макси и продолжают помогать. Предложения по улучшению текста приветствуются, автор будет рад письмам в личку)