Немного солнца в холодной воде (гет)

Не отступить — мной брошена перчатка,

Не отступить — вы подняли ее.

Не отступить — хоть правил я не знаю,

Смертельный финт придержан до поры.

Ах, ради Вас — хоть я и не играю,

Я принимаю правила игры.

Йовин, Романс

 

 

Джинни

Она поправляет сбившуюся набок сумку и ускоряет шаг. До отправления поезда остается минут пять, не больше. Старые потрескавшиеся сапоги неприятно вязнут в ослепительно белом послерождественском снегу, и колеса тележки постоянно поворачивают не в ту сторону.

Рождество — позади. Без Гарри.

— Вы совершенно не торопитесь, Уизли, — Снейп смотрит на нее исподлобья, отмечая галочкой ее имя в списке тех, кто возвращается после каникул в школу.

— В ад не торопятся, — отвечает Джинни вполголоса и невозмутимо проходит мимо.

После той рождественской ночи она не видела Снейпа — и теперь он снова кажется ей чужим, в своей старой черной мантии, худой и непроницаемый.

Джинни хочется обернуться к нему — но она не оборачивается, стиснув кулаки. Нельзя. А можно ли вообще показывать, что она помнит о той ночи? Или это была мимолетная встреча двух одиноких людей?

Хмурясь, Джинни заходит в третий вагон с конца и, заглядывая во все купе, наконец, находит Невилла. Он выглядит немного лучше, чем при их расставании: во всяком случае, темные круги под глазами исчезли, и губы не разбиты в кровь. Вот только Полумны рядом нет, и купе выглядит сиротливо без ее улыбки, веселых глаз и смешных розовых очков с перьями. Кивнув, Джинни садится напротив Невилла и стряхивает снег с волос и замерзших плеч.

Невилл уже тянется к двери, чтобы закрыть ее как можно плотнее — и тут же тяжелый, похожий на рев быка, голос Алекто разносится громом над их головами.

— Не закрывать!

Невилл пожимает плечами и отодвигается к окну, поглядывая на Джинни. Он давно уже не тот неуклюжий мальчишка, пухловатый и застенчивый, каким она еще его помнит. Темные волосы, плотно сжатые губы, не скупые на дерзости, красивые руки и решительность во взгляде — Джинни в который раз удивляется, что у него нет девушки.

— Что нового? — шепчет Невилл, слегка наклоняясь к ней.

— У меня задание, — Джинни медленно шевелит губами, делая при этом абсолютно равнодушное лицо — на всякий случай. Все сейчас — на всякий случай. Еда, сон, улыбки. Кто знает, наступит ли завтра. — Нужно осторожно — но непременно — получать сведения о планах Пожирателей. Разумеется, если получится. Разумеется — не рисковать собой.

Последние слова она произносит голосом матери, и Невилл усмехается, блестя глазами. Если бы миссис Уизли знала, что творится в школе — вряд ли бы Джинни сейчас сидела напротив него.

— Попробуем, — он задумчиво потирает виски, и в это мгновение в отражении стекла мелькает призрачная тень человека в темной мантии.

Джинни вздрагивает — но тень тут же исчезает. Смотря на несущееся навстречу крошево снега, разбивающееся о вагон и превращающееся в капли, Джинни гадает, где сейчас Гарри. В палатке, конечно, тепло, но стоит выйти на улицу… Она смотрит на отражение Невилла — и видит в нем лицо Гарри, с этими дурацкими круглыми очками, которые так ее смешат. И, замечтавшись, едва не пытается дотронуться до него рукой. Зачем? Они ведь расстались. Понарошку или по-настоящему?

Кто знает.

— О Полумне — ничего? — интересуется она, взглянув на когтевранцев из купе напротив.

— Ничего, — с болью отзывается Невилл и следит за ее взглядом. — Как будто на похороны едем. Надеюсь, поесть хоть дадут. Я так рано из дома уехал, что уже желудок сводит.

Джинни выдыхает и на всякий случай заглядывает в сумку. Так и есть — мама тайком подложила ей два больших сэндвича с ветчиной. Вытащив оба, Джинни молча протягивает их Невиллу и прислоняется лбом к холодной оконной раме.

Однажды все закончится.

Не обращая внимания на приглушенное чавканье Невилла, Джинни отстраняется от окна и пристально смотрит на свое лицо, лишенное четких очертаний. Круглое, с россыпью едва заметных в отражении веснушек, задорно вздернутым носом и дерзко глядящими миндалевидными глазами, со сжатыми в линию маленькими губами — оно нисколько не кажется Джинни красивым. Но отчего-то всем нравится.

Она касается губ кончиками пальцев — словно не веря, что к ним прикасались другие губы. В солнечный июльский день.

Она откидывается на сидение и прикрывает глаза, пытаясь поспать то время, что у нее остается. Теплое купе, несущийся навстречу снег, успокаивающее равномерное чавканье Невилла, так напоминающее Рона — Джинни быстро проваливается в беспокойную дремоту.

И ей кажется, словно она держит в руке тонкую белую нить.

 

Северус

Раздражение.

Все, что он чувствует, проходя по вагонам с самого хвоста — разъедающее раздражение. Эта ржавчина из шепота, презрительных взглядов, усмешек так и пытается проникнуть внутрь него — но он только сильнее выпрямляет спину. Заметив Уизли в купе, он слегка замедляет шаг. Там, на платформе, она ответила ему с привычной дерзостью — но в глазах ее не было уверенности в этой дерзости.

Почему?

Северус мрачно закрывает за собой дверь и садится на мягкую скамью. За окном бешено свистит снег и разбивается о стекло. Нужно помнить о Рождестве — или лучше навсегда забыть? Уизли там, на платформе, вела себя так, словно — нужно. От этой мысли ему почему-то становится неуютно.

Северус усаживается удобнее и берет со стола оставленное здесь в прошлый раз пособие по зельеварению для первого курса и толстый маггловский карандаш.

И тут же его роняет.

Лавгуд. В купе Уизли не было этой ненормальной Лавгуд, один вид которой вызывал у него приступ кашля. Он отлично знает, где она — ее пытали при нем, правда, без особого энтузиазма. Во всяком случае, пока. И Уизли об этом не должна узнать.

— У тебя тепло, — Алекто с размаху наступает на карандаш бычьей ногой и едва не вдавливает в пол. — Останусь здесь.

Северус смотрит на нее с нескрываемым презрением и, осторожно подняв карандаш, протирает его полой мантии. Последнее время все чаще хочется остаться наедине, вытащить кусочек письма Лили и выпить чаю с липовой настойкой. И чем больше ему хочется одиночества — тем больше к нему лезут и путают мысли. А ведь он, как большой мохнатый паук, сидит в невидимой паутине и пытается удержать все нити одновременно.

— Как ты собираешься выполнять задание господина? — басит Алекто и подпирает руками жирные щеки. — Будешь пытать?

Северус спокойно смотрит куда-то поверх ее немытой головы с жидкими темными волосами, словно маленькими хищными червями.

— Откуда столько жестокости? — не сдерживается он и неторопливо принимается листать учебник, пытаясь найти нужную страницу.

— Отец при мне резал кроликов. Ломал им хребет и свежевал. Иногда они не умирали — и он свежевал их еще живыми, — Алекто полулежит на скамье. — Они так противно пищали. Сначала мне было их жаль, потом — привыкла. Сейчас, когда господин кого-то наказывает, я слышу тот писк.

Северус некоторое время смотрит в ее лицо, вертя в руках карандаш с едва виднеющимся жирным грифелем.

— Понятно, — изрекает он мрачно и снова перелистывает страницу. — Пытать детей бесполезно, а чистокровных еще и запрещено. Я найду другой способ.

Алекто закатывает глаза и широко зевает, напоминая гиппопотама. Желтые клыки торчат у нее вперед, приподнимая верхнюю губу. Некоторое время она возится на сидениях, устраиваясь поудобнее, потом разом засыпает. Если гиппопотамы умеют храпеть — они храпят именно так: тягуче, громко, с каким-то внутренним наслаждением — и непременно оттопырив огромную губу.

Северус раздраженно закатывает глаза, но продолжает водить карандашом по стройным строчкам, иногда проговаривая некоторые предложения вслух.

И какой идиот выпускает эту чепуху в печать?

 

Джинни

Рисовая каша ужасно пресная на вкус. Джинни медленно высыпает в нее три ложки сахара и молчаливо перемешивает. Первое учебное утро после каникул всегда недоброе, и эта недоброта отражается во всех сидящих вокруг лицах. А лицо Гермионы, которое излучает жажду знаний в любой день и любую погоду, сейчас далеко-далеко, посреди ничего и нигде.

— Придумала что-нибудь? — Невилл тихо толкает ее локтем, возвращая в реальность.

— Нет, — шипит Джинни и зло отправляет ложку в рот.

Невилл отодвигает полупустую тарелку. Аппетита у него по утрам нет, как и у сидящей рядом Парвати. Джинни смотрит на нее с некоторой завистью: могут же другие всегда выглядеть хорошо — ни кругов под глазами, ни растрепанных волос.

— Может, Оборотное — и подделаем Кэрроу?

Джинни оглушительно кашляет, поперхнувшись рисом, и поспешно тянется к бокалу с соком.

— Кэрроу патрулируют все этажи и все туалеты, и слишком частое пропадание в Выручай-комнате будет слишком подозрительным. Если нас выследят, то мы уже ничем не пригодимся Ордену. Придется выдумать менее вызывающий план.

Невилл пожимает плечами и вылезает из-за стола. С исчезновением Полумны ему хочется быть главным и старшим, защищая Джинни. Она едва заметно улыбается, глядя ему вслед. Уж если и нужна кому-то защита, то только не ей. Это от нее защищаться нужно.

— Сходишь со мной в туалет? — Ромильда наклоняется к Парвати через спину Джинни. — Я хочу посмотреть, пойдет ли мне этот цвет.

Парвати с предвкушением кивает — и Джинни неожиданно для самой себя просится заглянуть к Миртл вместе с ними. Разглядывая блестящую крышечку от помады с витиеватым цветком, она с сожалением думает, что далека от всей этой женской возни.

— Попробуй, — Ромильда протягивает ей помаду в темно-синем футляре. — С твоими волосами шикарно будет смотреться.

Джинни покорно намазывает приятную шелковистую субстанцию на губы и тут же отходит на пару шагов назад. В мутном зеркале отражается ее круглое, самое обычное лицо — на котором вдруг выступают губы.

— Класс, — Парвати забирает у нее помаду и поворачивается к Ромильде. — Ты где покупала?

Джинни перестает слушать, рассматривая свои бледные веснушки. Гарри бы не понравилось. Она открывает кран и яростно трет губы пальцами. Все равно денег на это у нее нет — и не скоро появятся, хватает только на дурацкие дешевые духи с ароматом фрезии.

Зевая и спотыкаясь на ровном месте, Джинни плетется на зельеварение, держа в руке тяжелую сумку. Как надоело ждать и жить в неизвестности, мечтать, чтобы Гарри пришел во сне, и упрямо идти вперед — как по раскаленным углям. Обжигаться, но идти. Теперь, кажется, придется учиться лгать — ради информации. Эта чертова война изменит каждого из них — вон Невилла уже изменила. Невинность исчезла, и суровое настоящее показывает им свое реальное лицо.

Хогвартс кажется ей огромным запутанным лабиринтом, в котором она бродит бесцельно, пытаясь найти себя и занять себя, отвлечь от мыслей — и однажды, наматывая белую нить, она придет в его самое сердце.

Первый учебный день всегда кажется сложным, и к последнему занятию она устает, мечтая поскорее забраться в постель и поболтать о чем-нибудь с девочками. В этом году ее постель — между кроватями Парвати и Ромильды, и она почти привыкла к их щебетаниям перед сном. Оказывается, девочки действительно могут говорить о такой ерунде — и самое ужасное, что рано или поздно в эту ерунду втягиваешься.

Джинни любит зельеварение: бурлящий котел с разноцветным зельем каждый раз завораживает ее. Но сегодня они варят напиток Живой Смерти — задание повышенной сложности, за которое можно получить целых два «превосходно», и руки у нее дрожат.

— Осторожно! — Слизнорт наклоняется к ее плечу, и Джинни тут же режет палец острым ножом, соскочившим с дремоносного боба.

Боль на мгновение обжигает — как молния вспарывает небеса, и тут же проходит. И кровь большой набухающей каплей вылезает из-под кожи.

— Простите, сэр, — бормочет Джинни и зачем-то слизывает кровь. — Я тороплюсь.

Слизнорт говорит ей что-то с таким видом, словно от его слов зависит вся ее будущая жизнь, но Джинни не слышит. Она смакует привкус собственной крови на языке — и вдруг понимает, что он ей знаком. Слишком много разбитых губ и вытертых ладонью царапин. Так и вампиром недолго стать… Губы ее слегка дергаются в усмешке.

Слизнорт сразу замолкает. Его выпученные рыбьи глаза смотрят на нее с обидой.

— Что смешного?

Джинни яростно мотает головой.

— Совершенно ничего, сэр.

Он тяжело вздыхает — словно выпускает пузыри.

— Последнее время вы или меньше стараетесь, или растеряли талант, — он с пристрастием всматривается в содержимое ее котла. — Вам бы взять дополнительные уроки.

Джинни вздрагивает и ошеломленно смотрит в его обрюзгшее лицо со складками морщин.

— Сэр, огромное спасибо за совет!

Ну конечно! Вот и план, который так упрямо не хотел приходить в голову. Всего лишь и нужно — прийти к Снейпу и попросить о занятиях. Он слишком самолюбив и тщеславен, чтобы разрешить ей заниматься у Слизнорта.

— Но не дурак, — замечает Невилл, когда на обеденной перемене они входят в Большой зал. — И не слепой. Думаешь, он не помнит, с кем ты встречалась?

— Посмотрим, — Джинни бросает любопытный взгляд на преподавательский стол, делая вид, что прошедшее время не ранит ее. — Знаешь, кем бы я не хотела стать в будущем?

Невилл, уже успевший положить в тарелку все, до чего дотянулся, смотрит на нее вопросительно.

— Стебль,— шепчет Джинни и с отвращением смотрит на разваренные овощи. Видимо, у домовиков свои представления о готовности блюд. — Нет ничего хуже, чем любить безмолвных существ. Жить и мечтать среди овощей и цветов. По-моему, она ужасно одинока.

Невилл недоверчиво бросает взгляд на улыбающуюся Стебль, чье лицо покрыто красными пятнами. Флитвик, сидящий рядом с ней и явно довольный собой, ловко протыкает вилкой большую картошину.

— Не очень похоже, что ей одиноко, — признается Невилл, но Джинни только передергивает плечами.

Лицо — это всего лишь маска. Как в древнегреческом театре — надеваешь и сразу — другой человек.

…Скользя по холодным галереям, Джинни постоянно задерживает дыхание и выглядывает из-за угла. Только бы не попасться! Если нарвется на Филча или Кэрроу — все опять затянется на несколько дней, а действовать так хочется уже сейчас. Они с Невиллом оторваны от мира, заперты в пространстве с чужими правилами, которые пытаться нарушить — словно пробить брешь в стене воды. Сразу же зарастает. И эта бесполезность сводит их с ума — но остановиться невозможно. Остановиться — значит сдаться.

Задыхаясь от волнения и бега, Джинни останавливается у горгульи и прикладывает ладонь к горлу. Пароля у нее нет, а старый вряд ли подойдет, и остается только надеяться, что Снейп еще не вернулся в кабинет. Краем уха она слышала о собрании у МакГонагалл, и ей ужасно хочется, чтобы оно затянулось подольше.

Время течет издевательски медленно, и, устав стоять, Джинни плотнее заворачивается в мантию и садится прямо на холодный пол. Где-то далеко, на башне, часы гулко бьют одиннадцать.

Люди говорят, что жизнь полосатая, как зебра.

Джинни задумчиво смотрит на носки своих туфель. Зебра? Разве это правда? Жизнь, скорее, радуга. И сейчас — красная полоса.

— Ваше безрассудство губительно, — язвительный и одновременно безумно усталый голос вырывает ее из размышлений. — Что вам нужно?

Джинни поспешно встает и выпрямляется. Прямая спина открывает многие двери, если верить тетушке Мюриэль.

— Мне нужны уроки зельеварения, — выпаливает она скороговоркой и пронзительно смотрит в черные глаза Снейпа — непроницаемые и застывшие, словно стекло. — У меня ничего не получается последнее время, а я собираюсь сдавать по этому предмету Ж.А.Б.А.

Снейп некоторое время смотрит на ее натянутое как струна, хрупкое девичье тело, спрятанное под слоем одежды.

— Смешно, — произносит он, наконец. — Идите спать, Уизли.

Джинни резко дергает плечом — словно равнодушно, но выражение лица ее не меняется.

— Простите за беспокойство, сэр, — говорит она ровным голосом, с трудом сдерживая дрожь. — Тогда я попрошу профессора Слизнорта позаниматься со мной.

На мгновение ей кажется, что на такую детскую уловку Снейп не поддастся и откажется, но в его бледном лице что-то неуловимо меняется, и он раздраженно произносит:

— Боюсь, профессор Слизнорт сейчас слишком занят. Я соглашусь учить вас при одном условии: вы никогда не заговорите со мной о Рождестве. Одно слово — вы навсегда пойдете вон.

Джинни напряженно облизывает сухие губы. Значит, он хочет обратно — в свой черный саван.

— Конечно, сэр.

— Какое зелье вы провалили сегодня? — спрашивает он устало, но с изрядной долей интереса.

Его лицо, бледное и вытянутое, с падающими на виски и щеки смоляными волосами, с холодными отталкивающими глазами, с едва заметной и словно потерянной линией губ — некрасиво. Но даже самое некрасивое лицо может быть украшено улыбкой. Когда он последний раз улыбался — не усмехался? И почему он выглядит таким измученным?

Вместо этого Джинни покорно произносит:

— Напиток Живой Смерти.

Снейп сдерживает насмешку, склонив голову набок — но она сквозит в его глазах.

— Завтра в восемь, второй этаж, кабинет двенадцать. Не вздумайте опоздать.

Джинни не успевает благодарно кивнуть — он проходит мимо нее, едва не задев рукавом мантии, и в воздухе после него остается терпкий запах полыни и акации.

Северус

 

Он рывком распахивает дверь, и первое, что бросается в глаза — невыносимо рыжие, словно пылающие волосы Уизли в холодном полумраке галереи. Потом из этого огня проступает бледное лицо со светло-карими глазами и рука, поднятая вверх со сжатым кулаком и замершая в воздухе.

Уизли кажется факелом в ночи.

— Живее, — раздраженно произносит Северус и, чуть посторонившись, пропускает ее вперед.

Уизли послушно проскальзывает мимо, обдав его слабым ароматом духов — вероятно, самых дешевых. В ее возрасте всем девушкам хочется казаться старше, и они бегут в магазин с туалетной водой и думают, что раз от них приятно пахнет, то и сами они — приятны.

— Ингредиенты помните? — Северус смотрит свысока на ее жизнерадостные веснушки, напоминающие разбросанные невпопад головки горицвета.

— Наизусть, — Уизли с невозмутимым выражением лица выдерживает взгляд. — Полынь, дремоносные бобы, валериана, асфодель. Могу даже назвать необходимые пропорции, сэр. Можно снять мантию? Терпеть не могу эти широкие рукава.

Северус кивает и поворачивается к окну, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в непроницаемой темноте. Кончики пальцев у него холодеют — то ли от усталости, то ли от неожиданного, едва ощутимого волнения, которое он почувствовал, распахнув дверь в галерею.

— Зачем вам зельеварение? — он останавливается около нее, пристально глядя, как она аккуратно, но спешно раскладывает на столе ингредиенты. Ее простая, но ослепительно белая блузка сразу бросается в глаза из-под джемпера. — Вы же бредите этим своим квиддичем.

Уизли слегка поджимает сухие губы.

— Может быть, я выучусь на целителя или мракоборца, откуда вам знать?

— Выбирайте целителя. Поттера постоянно приходится штопать.

Ее лицо покрывается мелкими красными пятнами, и губы чуть приоткрываются, желая выпустить слова — ядовитые, а, может, жалостливые. Но она тут же встряхивает головой и осторожно берет несколько веточек полыни, аккуратно и крупно нарезает их — даже крупнее, чем следовало, но он не останавливает ее. Потом она, поразмыслив, тянется к вымытым и потому скользким дремоносным бобам.

Северус нетерпеливо морщится, наблюдая за ее неуверенными движениями.

— Давите его! Не режьте, давите. Нет, неправильно.

Его пальцы нажимают на ее пальцы — тонкие, с такой неожиданной силой, что Уизли болезненно охает. Северус поспешно отдергивает руку и обходит стол по кругу.

— Запомните, Уизли: рецепты в учебниках — лишь костяк. Вы можете экспериментировать. Резать или давить, рвать руками или нарезать ножом, выжимать или тереть — каждый раз зелье будет отличаться от предыдущего. Так вы найдете свой идеальный рецепт. Это непросто, но если вы действительно увлечены зельеварением, как пытаетесь мне показать, вам это понравится. Весь секрет в интуиции и риске.

При слове «действительно» Уизли едва заметно вздрагивает и сдувает рыжую прядь с раскрасневшейся щеки.

— Вы преувеличиваете, — замечает она небрежно. — Звучит так, словно учебники пишут для идиотов. Нужен же какой-то стандарт, иначе зелья будут немного, но отличаться.

Северус нетерпеливо складывает руки на груди.

— Вы никогда не задумывались, почему не пишут учебники по квиддичу? Потому что квиддич — это крайняя степень интуитивной и рискованной деятельности. Представьте себе абзац: «сесть на метлу, оттолкнуться ногами и взлететь, затем оглядеться в поисках снитча»…

Уизли морщится, но в глазах мелькают смешинки.

— Вы хоть раз летали?

— Неважно. Вы понимаете, о чем я.

Щеки ее постепенно становятся все краснее — по мере закипания котла, и следом за соком бобов в воду отправляется мелко-мелко нарезанный корень асфоделя и порванная руками валериана. Северус делает еще один круг, потом осторожно заглядывает в дымящийся котел.

— Цвет слегка отличается от нужного, но в пределах нормы, — произносит он спокойным голосом, совершенно не понимая сам, какие эмоции испытывает. — Испробуем на Лонгботтоме?

Уизли смотрит на него диким зверем, растрепанная и усталая, а потом ее безмолвные губы растягиваются в робкую улыбку. Она переливает немного зелья в пробирку и тщательно закупоривает. Что же, нельзя не признать, что для первого раза — неплохо. Студенты Слизнорта такого результата вряд ли добьются.

Северус машинально переводит взгляд на часы. Половина двенадцатого! А он все возится с этой девчонкой, которая практически весь вечер молчит. Как ее разговорить?

— Я вас провожу, — произносит он, с трудом сдерживаясь, чтобы не поморщиться от звука собственного голоса. — На случай, если вы попадетесь Кэрроу.

И снова — этот настороженный взгляд. Как будто от него такого не ожидают! Но Уизли ничего не отвечает и не возражает — только поводит плечом. Словно позволяет проводить себя.

Идти рядом, она, конечно, не умеет — то шагает впереди, то отстает, и это невозможно раздражает. В конце галереи, у самой лестницы Уизли останавливается и устало проводит рукой по розоватому лицу.

— Мне будут бобы сниться, — сообщает она зачем-то и поднимает на него свои ореховые глаза.

С минуту они открыто изучают друг друга: хрупкая девушка с затаенной грустью во взгляде и мужчина, наглухо спрятавший себя за черной мантией. И кажется, что ее волосы едва заметным огнем освещают его мрачное лицо.

— Чушь несете, — Северус невольно думает о том, что придется вернуться в одинокую спальню. — Идите спать.

Она не успевает ответить, потому что он проходит мимо нее и цепко берется за перила. Дамблдор наверняка ждет его.

 

Джинни

— Тебе нужно слегка завивать волосы, — Ромильда поправляет выбившуюся из пучка прядь. — Будет очаровательно. Тем более, они у тебя такие мягкие!

Они останавливаются, дожидаясь Лаванду за углом туалета на четвертом этаже. Джинни невольно бросает взгляд на темную копну вьющихся волос Вейн и тут же отводит глаза. Потом, переступив с ноги на ногу, произносит:

— Мы в этом году постоянно болтаем. Ты уже не злишься, что Гарри выбрал меня в прошлом году?

Ромильда насмешливо улыбается ярко-красными губами. МакГонагалл заметит — придет в ужас и заставит смыть.

— Тогда — злилась. Никак не могла понять, чем ты лучше. Но Гарри тебя бросил — и свои выводы я сделала.

Джинни отчаянно сглатывает, но это не помогает: кажется, словно в рот попала пригоршня песка.

— Он не бросал меня, — говорит она поспешно, заметив приближающуюся Лаванду. — Мы просто расстались, потому что он не хотел подвергать меня опасности.

Ромильда улыбается еще шире — но сочувственно.

— Разумеется. Какое изящное оправдание — надо записать. У меня уже целый список есть подобных фраз. Твой брат, кстати, такую ерунду выдумал, когда Лаванду бросил.

Не найдя Невилла в холле, Джинни плетется обедать с девочками, но спагетти не лезет в горло, напоминая извивающихся червей. Зло отодвинув тарелку, она вылезает из-за стола. Вокруг только серость, туман, вечно хмурое зимнее небо и снег, то падающий, то растворяющийся в грязи. Ей кажется, что если она не увидит сейчас что-то живое, что цветет — перестанет дышать.

В холле никого нет — только молчаливые часы факультетов с такими же молчащими разноцветными камнями. Потянув на себя тяжелую дверь, Джинни выскальзывает прямо под сырой январский ветер и бежит к теплицам. Снег, смешанный с грязью, брызгами разлетается в стороны. Ноги в тонких ботинках мгновенно промокают, ветер залетает в горло — но вот уже пальцы хватаются за ручку теплицы и мягко толкают дверь внутрь.

Тепло.

Дрожа, Джинни торопливо проходит мимо тропических растений и идет туда, где тепло, но не жарко — к кустарнику, полевым цветам и лекарственным травам. Смесь ароматов приятно обволакивает: шиповник, ромащки, пионы, вербена… Джинни наклоняется к шиповнику и гладит бархатный лепесток. Цветной посреди серости.

За спиной раздается шелест мантии, и Джинни резко оборачивается, молясь, чтобы это не была Алекто или Филч.

Снейп, присев на корточки, тщательно рассматривает цветки зверобоя, сжимая их пальцами. Джинни несколько секунд переминается с ноги на ногу, потом подходит ближе и негромко интересуется:

— Это для занятия, сэр?

— Зверобой должен полежать хотя бы сутки, — Снейп не поднимает на нее глаз. — Но профессор Слизнорт, наверное, никогда не говорил об этом.

Джинни нервно облизывает губы. Какой он сложный! Сплошная стена безмолвия и сдержанности. Он кажется самодостаточным, цельным — и безумно взрослым. И от осознания, что Снейп одного возраста с Люпином, Джинни становится не по себе. Что делает его таким взрослым?

Снейп наклоняется к зверобою, и темные волосы скрывают его лицо.

И Джинни понимает: глаза. У него холодные, спокойные глаза — даже когда в его голосе звучит ярость, глаза остаются спокойными. У Ремуса — не так. А у Сириуса глаза выдавали бесконечное множество эмоций. Она вспоминает измученное лицо Гарри тогда, после Отдела Тайн, и прикусывает губу.

— Вам есть, что сказать? — его голос звучит приглушенно.

— Я промочила ноги, — выдает неожиданно Джинни, досадуя на свою неуклюжесть, и тут же чуть не бежит к выходу, оставляя аромат цветов за спиной.

Может быть, нужно было сказать иное?

У запотевшей двери, за которой не видно замка и снежного месива, Джинни оборачивается. Снейп все так же склоняется к зверобою, и его темная фигура не выражает ничего. Совсем. Это пугает и одновременно притягивает. Мальчишки, с которыми она встречалась, даже Гарри и уж тем более Рон — предсказуемы до невозможности. Единственным человеком, похожим на Снейпа, был Сириус — но от него Джинни что-то отталкивало. Возможно, его излишняя импульсивность и вспыльчивость, которые она иногда чувствует и внутри себя.

Возвращаясь в тропики, она замечает профессора Стебль, которая с улыбкой поливает разноцветные орхидеи. Цветы, словно отзываясь, легонько трясут бархатными головами. Джинни останавливается, даже не пытаясь проскользнуть к выходу, и всей грудью вдыхает сладкий аромат, от которого першит в горле.

— Вам что-то нужно, Уизли? — Стебль взмахом палочки опускает огромную лейку на влажный песок. — Или вы помогали профессору с травами?

Джинни незаметно расправляет плечи.

— Я просто пришла посмотреть на цветы, — признается она без раздумий. — Дышать.

Стебль понимающе улыбается, но в улыбке сквозит удивление. Конечно — кого можно встретить в теплице, кроме Невилла?

— Вам не грустно здесь? Только цветы вокруг и травы. И так — всю жизнь, — Джинни краснеет от собственной дерзости, но ей хочется знать, почему люди осознанно выбирают одиночество.

Стебль опускает палочку, продолжая улыбаться. Еще один человек, которого Джинни раньше не замечала — а теперь встретила, блуждая по лабиринту замка с нитью в руке. Но если в замке, за обеденным столом, Стебль кажется оторванной ото всех — то здесь Джинни чувствует, словно растения тянутся к профессору и слушают ее дыхание. И впервые ее внешность — торчащие из пучка пепельные волосы, запачканная землей мантия, коричневая шляпа в заплатках — кажется удивительно гармонирующей с остальным окружением.

— У меня была другая жизнь, давно, — Стебль вновь поднимает лейку. — В теплицах я ощущаю себя на месте.

— У вас была семья? — Джинни изучает ее морщинистое лицо, похожее на брюкву.

— Недолго. И моя дочь — знаете, я практически ее не вижу. Может быть, несколько раз на летних каникулах, — Стебль наблюдает за цветами. — Она вышла замуж за норвежца.

Джинни невольно поеживается. Сколько еще тайн хранит этот замок?

— Только, пожалуйста, не рассказывайте никому, — Стебль наклоняется и рыхлит тяпкой землю под орхидеями. — Я просто хотела, чтобы вы меня поняли — вы выглядите очень одиноко, я с начала года заметила. Со мной такое было — а потом я просто заглянула в себя и поняла: «То, как я живу сейчас — мне не нравится». И я вспомнила о Хогвартсе, о теплицах, о своей нужности здесь. Попробуйте — вдруг и вам поможет?

Джинни поспешно кивает и идет к дверям, гадая, знает ли об этом Невилл или кто-нибудь еще. Странно, как совершенно незнакомые люди могут разделять одни и те же чувства. Только у Стебль уже есть, о чем заботиться. А вот ее собственная дорога — скрытая в темноте, открывающаяся только если идти постоянно вперед.

Невилл нетерпеливо ждет ее в холле, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на часы.

— Помнишь про полночь?

— Нет, — Джинни устало трет глаза. — Может, сегодня передохнем? Вообще не соображаю, одна каша в голове.

Невилл слегка хмурится.

— А если мы что-то пропустим? Сейчас чем меньше думаешь о себе, тем лучше. У нас есть задание, и мы не имеем права его игнорировать. Так что я жду тебя у портрета в полночь.

Джинни громко чихает.

 

Северус

Уизли опаздывает уже на пять минут, и Северус недовольно стучит пальцами по столу, поглядывая на висящие на противоположной стене часы в виде головы дракона. Ему некогда возиться с Уизли, но он не может отказаться от занятий. Они немного, но отвлекают его от всей грязи и мрака, и он все еще может выведать ценную информацию о местоположении Поттера. С другой стороны, они прибавляют ему лишнюю головную боль, которую в его жизни можно и так ложками черпать. Подъем — на рассвете, бесконечный водоворот дел, с несколькими минутами на завтрак и обед, выматывающие учебные собрания с постоянными таблицами успеваемости, дотошные обсуждения блюд с домовиками, беседы с Дамблдором и вечно крутящиеся стратегии в голове — и, конечно, постоянные доклады Лорду. Когда он последний раз лег раньше двух часов ночи? И все-таки занятия должны остаться — они вносят хоть немного разнообразия в этот кружащийся вихрь дел.

Уизли заходит так тихо, что Северус едва заметно вздрагивает, заметив ее непривычно красное лицо.

— Вы опаздываете, — замечает он сурово, но она только молча кладет учебник на парту. — Уизли, я с вами разговариваю.

Она поднимает на него болезненно блестящие глаза и едва заметно пожимает плечом. Что с ней случилось?

— Если вы помните, сегодня у нас на очереди довольно непростое зелье, — Северус поднимается на ноги и с удовольствием слышит свой собственный голос. Когда-то ему казалось, что он ненавидит преподавать, но теперь он даже скучает по привычной школьной суете. — Название помните?

Уизли качает головой, потом прижимает ладони к лицу и замирает. Северус подходит ближе и придирчиво смотрит на нее сверху вниз. Какого черта происходит? «Я промочила ноги!» — фраза, произнесенная тонким голосом, ветром проносится в его голове и исчезает.

Ему должно быть плевать.

Несколько секунд он стоит неподвижно, глядя на ее рыжую макушку, на дрожащие плечи — и вдруг, повинуясь странному внутреннему порыву, опрометчивому и опасному, касается тыльной стороной ладони ее лба.

Раскаленная.

Уизли медленно отнимает ладони от лица и поднимает на него слезящиеся глаза.

— У вас жар, — Северус быстро прячет руки в карманы мантии. — Какого дьявола вы пришли в таком состоянии? Давно это с вами?

— Какое вам дело? — спрашивает она зло, и в голосе мелькает настороженность. — Во всем замке никому нет дела до меня — а вам, значит, есть? Я пришла на занятие. Тем более, Кэрроу силой вытащила меня от мадам Помфри. Считает, что от такой меня меньше проблем. И про зелье я отлично помню — вы говорили о зелье забывчивости, но не про обычное, а усложненное. То, которое стирает память навсегда.

Северус смотрит на нее раздраженно. Как будто он настолько жесток и отвратителен, что заставит ее работать в таком состоянии. И откуда у нее столько упрямства?

Поколебавшись, Северус выходит из кабинета и, заперев его, торопливо идет к подземелью. Придется быстро найти ингредиенты и сварить бодроперцовое зелье или что-нибудь похожее из того, что подвернется под руку. Желание помочь Уизли ничего не значит, произносит он мысленно, раз за разом — просто отплатит ей за Рождество. Тогда она разделила его одиночество, попыталась — внезапно — разглядеть в нем другого человека. Нужно отдать долг — и все.

— Вы не видели Джинни Уизли? — неприятный голос МакГонагалл настигает его внизу лестницы. — Мистер Лонгботтом утверждает, что она едва держится на ногах, и Кэрроу не пустили ее в больничное крыло после предыдущего занятия.

— Не видел, — отзывается он холодно, стараясь казаться бесстрастным. — У вас все?

МакГонагалл смотрит на него с нескрываемой неприязнью, так и сквозящей в морщинках вокруг глаз, но Северус спокойно проходит мимо, оставляя ее за спиной. От таких женщин проще держаться подальше, как и от Молли Уизли, например. Постоянно идут напролом, постоянно независимы — какому мужчине такие нужны? Северус невольно вспоминает круглое возмущенное лицо Молли, вечно усталое, и ее раздраженный голос, и упреки, и вжимающего голову в плечи Артура. Ничего, младшая Уизли подрастет и будет точно так же тиранить Поттера. Если тот доживет, конечно.

Усмешка выступает на его губах.

И чем только заняты его мысли с появлением этой девчонки в его жизни?

Вернувшись, он застает Уизли по-прежнему сидящей за партой и смотрящей перед собой в пустоту.

— Зачем вы вообще ходили в теплицы?

— Там все растет, — Уизли шевелит горячими губами. — И цветное.

— Ваше привычное поведение не вяжется с сентиментальностью.

Она сердито дергает плечом.

— Это не сентиментальность. Просто желание знать, что в мире есть еще что-то живое, растущее и красивое.

Северус молча толчет в ступке уродливый корень мандрагоры, напоминающий ему мертвого ребенка. Вытащили из земли, как из матери, и убили. А люди еще морщатся, что он так орет. Добавив порошок двурога, Северус понимает, что впервые варит зелье не для Дамблдора, Люпина или Лорда — для обычной девчонки, которой нужна помощь. И чувство нужности, никогда не испытанное и не познанное, искоркой проносится в нем.

— Пейте, — он торопливо ставит перед ней кружку. — Завтра будете в порядке.

Уизли яростно качает головой. От ее волос снова пахнет фрезией.

— У меня дым из ушей пойдет.

— Это ваше обычное состояние.

Она обиженно вспыхивает и неуклюже встает, держась одной рукой за парту, другой хватает сумку. Ее трясет от озноба, и непривычно красное лицо выглядит измученным и усталым. Подойдя к дверям, она берется за ручку и оглядывается.

Северус невозмутимо смотрит на нее, равнодушно ожидая, когда она вернется за зельем. Но Уизли только тянет дверь на себя и выходит в галерею, повернувшись к нему спиной.

Северус остается стоять у остывающего котла, наполненного темно-красным зельем.

 

Джинни

Противно пахнет сушеными травами и старым постельным бельем. Джинни приподнимается и садится, оглядываясь по сторонам.

Больничное крыло.

Последнее, что она помнит — это Полную даму и ее не менее полную подругу в синем корсете, распивающих чай на портрете, и тупую, тяжелую головную боль.

Она прислушивается к шорохам и наслаждается тишиной, которую уже так давно не слышала, даже ночью. И все из-за вечно сопящей Парвати.

— Проснулись? — Помфри заглядывает в палату. На ней белоснежный халат, перемазанный каким-то лекарством, и белая повязка на лбу. — К вам посетитель.

Джинни с предвкушением улыбается. Невилл! Кто еще сможет поднять ей настроение, рассказав, как она оказалась здесь и что успела пропустить. И, конечно, поворчит, что она не помогла ему в ночной слежке. Черт, завтра же первое занятие как раз у Кэрроу…

— Ваше упрямство вас погубит, Уизли.

Джинни, сглотнув, смотрит на его приближающуюся фигуру — спокойную, холодную и словно выточенную из эбенового дерева и алебастра.

— Зачем вы пришли? — ей неприятно видеть его сейчас.

Снейп садится на противоположную кровать и ставит на столик дымящуюся кружку. Ей не хочется, чтобы он смотрел на нее такую — и сама не понимает, почему. Может быть, с той рождественской ночи между ними тянется тонкая, бесцветная ниточка, которая видна только ей.

— Чтобы вы выпили это чертово зелье. Темный Лорд приказал следить, чтобы все чистокровные волшебники были здоровы. Вы нам еще пригодитесь.

Джинни садится на кровати и натягивает одеяло до подбородка. На ней нет джемпера, и прохладный воздух лазарета касается тонкой блузки. В темных глазах Снейпа как всегда — непробиваемое, толстое стекло.

— Не буду, — произносит она сквозь зубы, смотря на него с яростью. — Ни за что.

Лицо Снейпа не выдает ни единой эмоции.

Джинни с шумом втягивает больничный воздух и утыкается головой в согнутые колени.

— Вы… Вы первый человек, который обратил на меня внимание в этих проклятых стенах, — она выталкивает из себя слова — на поверхность, в воздух. — Всем плевать. Все сидят в своих раковинах и переживают только свои чувства. Даже Невилл… Мы с ним просто команда. И теперь вы хотите… посмеяться? Сидеть и смотреть на меня, смотреть, как из моих ушей и этого вздернутого носа будет валить дым, да? Это… знаете… это — отвратительно. Уходите.

Она чувствует на себе его тяжелый взгляд, но не поднимает головы. За что ей все это? В замке нет никого, кто смотрел бы на нее как на человека — не на партнера, не на однокурсницу, не на ученицу. Никого — кроме Стебль. Но это была мимолетная и единственная встреча, так что — не считается.

Раздается тихий шелест мантии, мягко скрипит дверь — и тишина возвращается к ней, обнимая за плечи.

Северус

Домовик подобострастно кланяется и исчезает, записав согласованный план завтраков, обедов и ужинов на неделю вперед. Северус нарочно включает в рагу тушеный перец, потому что знает, что Минерва его не переносит, но пропускает мимо ушей десерты. Бисквит? Плевать. Хоть пончики — до десерта он все равно никогда не добирается. Слишком много дел.

Правда, Поттер последнее время осторожничает и меньше светит своей дурацкой головой, но Лорд заставляет всех участвовать в поисках мальчишки. Блуждая по грязным и разбитым дорогам Йоркшира, Северус со странным удовольствием думает о занятиях с Уизли. Наверное, потому, что они единственные приносят ощутимую пользу и видимый результат. Все остальное кажется погоней за призрачной надеждой и отсрочкой неизбежности. Но Уизли рождает в нем неприятные и запутанные чувства, и это раздражает. Северус тяжело выдыхает, глядя в заснеженное окно, и тут же перед глазами возникает Уизли, уткнувшаяся лицом в колени.

Драккл раздери!

Он снова чувствует эту ненавистную вину, что повел себя некрасиво. Вина! Скоро ее скопится не река и не озеро — океан и утянет его на дно. Но и чувство нужности из тлеющей искорки превращается в изредка вспыхивающую, красную и горячую.

— Вы меня слушаете? — Дамблдор останавливается посреди пустого холста и внимательно смотрит на его лицо.

А, Дамблдор! Кажется, они разговаривали о возможном возвращении Поттера в Хогвартс — или о чем-то другом?

— Нет, — Северус отворачивается к окну. — Эта Уизли слишком сложная для меня. И мы пока что мало разговариваем, чтобы выведать что-либо про Поттера. Не могу же я спросить ее просто так.

Дамблдор добродушно смеется и прячет руки за спину.

— Как давно вы не разговаривали с обычными людьми, Северус! Не с коллегами, не с Пожирателями, даже не со мной. С такими, как Джинни Уизли. Впрочем, у вас ведь есть Драко.

Северус усмехается, стуча пальцами по холодному стеклу.

— Драко сторонится меня после вашей смерти. Он совсем засунул голову в песок и похож больше на призрака самого себя.

— Вас это не беспокоит? Вы, кажется, давали Непреложный обет. Не хотите помочь мальчику?

— Я не могу ничего изменить. А значит, не собираюсь тратить силы бесполезно. В общем масштабе Уизли мне нужнее. И не начинайте подсмеиваться, Мерлина ради.

Перед тем, как пойти на завтрак, заведомо невкусный и повторяющий вчерашний, Северус бросает взгляд на овальное зеркало, висящее справа от камина. Щеку прорезывает глубокая царапина с запекшейся кровью — вечерний подарок от Лорда. Как обычно, Мальсибер принес неприятную новость, но гнев Лорда коснулся всех.

Засунув руки в карманы мантии, Северус неторопливо идет по холодной галерее, вспоминая надломленный голос Уизли тем вечером в больничном крыле. Что-то и в нем изменилось — словно тихонько треснуло.

Уизли сидит на своем привычном месте рядом с Лонгботтомом и монотонно запихивает в рот овсянку, ложку за ложкой — и, поймав его взгляд, нервно заправляет прядь волос за ухо.

Северус тут же отворачивается, проклиная этот жест. Лили вечно заправляла так волосы, но он так и не смог понять, что это означает. Когда он спросил мать, та равнодушно заметила, перебирая книги: «У всех девочек это движение означает разное. Я, например, поправляю волосы, когда мне неловко». У матери были черные, густые волосы, закрывающие лопатки. Она любила расчесывать их по вечерам, и Северус, лежа на пыльном ковре, зачарованно смотрел, как расческа, поблескивая в полумраке, скользит сверху вниз по смоляному водопаду.

— У вас неважный вид, — Минерва сосредоточенно добавляет в свою овсянку мелко порезанную сливу. — Чем-то не угодили Его Величеству?

— Чувствуете необходимость шутить? — отзывается он колко и отодвигает тарелку, к которой так и не притронулся. — Я помню о собрании.

Проходя холл, он наталкивается взглядом на кряжистую фигуру Хагрида и незаметно выдыхает. Дамблдор всегда испытывал жалость ко всякого рода Хагридам и Трелони, и очень зря. Они заслуживают жалости, бесспорно, но место преподавателя? Нет. Вспомнить только случай с гиппогрифом. А прорицания вообще никому не нужный предмет. Впрочем, жалость — это громкое слово. Дамблдор просто знал, что такие люди могут пригодиться.

— Я бы не пришел, — Хагрид нелепо разевает свой огромный рот. Его жилет испачкан грязью, и жесткие темно-коричневые волосы его торчат в разные стороны совсем как у Грейнджер. — Вы же знаете, как я вас ненавижу.

Снейп нетерпеливо поджимает губы. Ненавидит? К этому он давно привык. Ненависть стала, пожалуй, одной из первых эмоций, узнанных на «этой стороне».

— В чем дело?

— Кто-то вторую неделю убивает моих кур, а вчера ранил Клыка и испугал студента. Определенно хищник. Если мы его не уберем…

Снейп выставляет вперед ладонь, прерывая его полувеликанью и потому малосвязную речь.

Все ясно и так. Тащиться в лес и убивать неведомую тварь придется ему самому, потому что Кэрроу туда в жизни не полезут, а просить больше некого. Всем прекрасно сидится в уютном Малфой-мэноре, где каждый вечер если не убивают, так пытают ради удовольствия.

— Я подумаю, что можно сделать, — холодно отвечает он. — Но на многое не надейтесь.

 

Джинни

Она забирается с ногами в кресло и нервно выдыхает. Невилл должен был прийти еще полчаса назад, но его до сих пор нет. А часы пробили полночь, и от очередного суматошного дня у нее слипаются глаза.

Проведя рукой по растрепанным волосам, Джинни бросает взгляд на затухающий камин. После той встречи со Стебль она так и не последовала ее совету. И не потому, что не было времени. Потому что — страшно. Что она найдет в глубине себя?

— Прости, — Невилл появляется в открывшемся проеме и, подойдя к диванчикам, устало падает на мягкую поверхность. — Заставил тебя торчать тут.

— Ты уже неделю сам не свой, — Джинни подается вперед и касается рукой его плеча. — Что случилось? Что-то с бабушкой?

Невилл отрицательно мотает головой и закрывает лицо ладонями. Он кажется ужасно одиноким и несчастным, и Джинни тут же садится рядом с ним. Чертов год, все встает вверх дном, чувства меняются, и люди, которые казались крепкими, вдруг покрываются сеточкой трещин.

— Иногда такие страшные мысли в голове, — Невилл прячет лицо в ладонях. — Может, было бы лучше, если бы родители погибли тогда? Видеть их, касаться их и понимать, что они никогда не обратят на тебя внимания, никогда не поймут, кто ты для них — это страшнее, чем просто приносить цветы на могилу. Нет, я понимаю, что они живы — но разве это жизнь? Как овощи…

Джинни сглатывает и обнимает его за плечи. Что она может сказать? Все слова бесполезны.

— Зато ты их видишь, — робко произносит она.

— Знаешь, как от этого больно? — Невилл оглядывается по сторонам, но в гостиной давно никого нет. — Понимаешь, я видел… Видел, какими они могут быть.

Джинни хмурится, и в сердце рождается смутная догадка.

— Видел? Где? Ты нашел Еиналеж, о котором когда-то рассказывал Гарри?

Невилл резко кивает и отводит глаза, потом поднимается и идет обратно к двери. Джинни тяжело видеть его худую, слегка сгорбленную от усталости фигуру, но она сжимает кулаки и следом за ним выходит в полутемную холодную галерею. Глупо гадать, кого она сама увидит в зеркале — потому что ответ приходит сам собой. Но отчего-то ей все равно неуютно, и она шагает рядом с Невиллом, держа палочку наготове.

Зеркало, огромное и завораживающее гладкой серебристой поверхностью, стоит в углу пустого класса. Невилл сразу же идет к нему, не раздумывая, как заговоренный, и Джинни хочется крикнуть, чтобы он остановился — но она только застывает на месте. Конечно, он приходил сюда уже несколько раз, не в силах оторваться от видения, и Джинни понимает, почему. Но этот круг нужно разрывать — иначе можно сойти с ума.

— Я ничего не вижу, — удивленно замечает она, остановившись в паре шагов от Невилла.

— Ты увидишь только то, что важно для тебя, — отзывается он, но глаза прикованы к зеркалу, и лицо его так страшно, что Джинни становится не по себе. — Вон Гарри видел семью — живую. А Рон, кажется, самого себя с кубком по квиддичу.

Джинни тихонько фыркает. Еще бы! Что может быть важней в жизни для Рона, кроме любви, отданной всецело ему одному, и Кубка.

— Пойдем спать, — она с тревогой дергает Невилла за рукав мантии. — Завтра проверочная у Флитвика, и у меня уже глаза слипаются.

— Ты иди, — отзывается тот, не двигаясь с места. — Я еще немножко посмотрю. Или хочешь взглянуть сама?

Джинни нервно пятится и отрицательно мотает головой. Ни за что. Если она увидит там Гарри или братьев, захочется взглянуть еще раз. А она и так не разобралась в том, что хочет, что нужно — это только разбередит боль.

— Пойдем спать, Невилл, — повторяет она чуть громче и настойчивее. — Ты сам говорил, что нужно действовать ради них и не думать о себе. Ты только делаешь все хуже. Невилл, правда, мне очень жаль, что так случилось с твоими родителями, но так ты только застреваешь в настоящем. Понимаешь?

— Целую жизнь мечтал об этом, — Невилл упрямо всматривается в отражение. — Чтобы они стояли рядом и понимали, кто я. Постоянно об этом мечтаю. Сейчас — особенно. Я сражаюсь с Пожирателями, точно так же, как они когда-то! Что бы они сказали мне? Гордились бы или, наоборот, отговаривали из-за того, что может случиться? Они нужны мне сейчас больше, чем когда-либо.

Джинни проводит рукой по лицу и выдыхает. Конечно, можно сказать, что вот она рядом, его друг и его поддержка. Но то, что кажется достаточным одному, совершенно недостаточно другому.

— Я тогда пойду спать, хорошо? — произносит она тихо.

Но Невилл ее не слышит.

 

Северус

Очередной день тянется долго, и Северус несколько раз выглядывает в припорошенное снегом окно, пытаясь разглядеть озеро и лес. Все покрыто тяжелыми белыми шапками зимы, и даже от хижины Хагрида торчит только труба — а за ней уже ничего не видно.

Сегодня — занятие с Уизли, и Северус гадает, смотря на летящих над озером ворон, придет ли она. По плану у них довольно непростое зелье — ледяное, которое помогает проходить сквозь огонь, и оно вполне может пригодиться в наступающем хаосе. Ему снова не хочется признавать, что занятия с Уизли приносят удовлетворение: она не боится доверять своей интуиции и отклоняться от рецепта, в отличие от Грейнджер, и намного умнее Поттера, который с трудом отличает один ингредиент от другого.

Удивительно, но Уизли уже сидит в кабинете, в защитном жесте скрестив руки на груди.

— Не думал, что вы придете, — спокойно замечает Северус и останавливается напротив нее. В ней чувствуется какая-то настороженность и одновременно грусть, и она быстро поднимает на него ореховые глаза. Волосы ее почему-то аккуратно причесаны и ровными прядями лежат на плечах и груди, а не разбросаны в привычном беспорядке.

— Я пришла из-за вашей щеки, — говорит она тихо и слегка краснеет. — Я видела кровь. Значит, вы все-таки человек, а не ожившая невозмутимая статуя. Вам больно?

— Не больше, чем обычно, — отвечает он негромко, наблюдая за выражением ее лица и резко — для самого себя — добавляет: — Мне не нужна жалость.

Уизли мгновенно бледнеет и смотрит на него вызывающе.

— Никогда вас не жалела, — произносит она быстро и, тут же отвернувшись, выкладывает на парту чернильницу и пергамент.

Северус некоторое время молчит, наблюдая за ее торопливыми движениями. И зачем-то, не раздумывая, замечает:

— Я не хотел смеяться над вами ни в классе, ни в больничном крыле. Вы заболели — я предложил помощь.

Уизли сразу перестает возиться в сумке, выпрямляется и пристально смотрит на него вполоборота. Веснушки-горицветы чуть пожухли, стали менее заметны, но все еще плотной россыпью покрывают ее лицо. В ее облике есть хрупкость — и вместе с тем цельность, которой ему самому не хватает. Статуя, она сказала. Пожалуй — снаружи. И даже внутри, потому что эмоции и чувства давно атрофировались за ненадобностью.

Нет друзей и нет любви.

— Зелье, можно сказать, сложное, — произносит он спокойно, делая вид, что ничего не произошло. — Примерно уровня СОВ. Но мы его усложним. Обычное огнезащитное зелье поможет вам пройти через любой магический огонь, кроме адского. Мы же добавим туда ингредиент, который справится и с этим типом огня. Как думаете, что это за ингредиент?

Уизли задумчиво закусывает губу, хотя он был уверен, что она сразу заявит «не знаю». И от ее желания думать — желания, которое он так нечасто встречал на занятиях — в такое тяжелое время ему становится тепло.

— Я бы добавила кровь змеи, — говорит она абсолютно наугад, но при этом серьезно. — Обычно мы добавляем кровь саламандры, потому что она горячая — и словно выбиваем подобное подобным. Но если добавить холодную кровь?

Северус замирает у котла. Черт подери, она совершенно права! Он сам добавлял слизь червей, но с кровью змеи зелье сработает лучше, и человек будет больше защищен.

— Вы делаете успехи, — замечает он негромко и переводит на нее удивленный взгляд. — Пожалуй, я скажу, что у вас есть определенное предрасположение к зельям.

Уизли коротко кивает и вдруг — на мгновение — улыбается. Эта улыбка напоминает ему луч солнца, пронесшийся в толще ледяной воды.

 

Джинни

«Я не смеялся над вами».

Джинни смотрит на свое отражение в начинающем запотевать зеркале. Ванная — единственное место в замке, где можно по-настоящему согреться. К камину только протянешь руки, подставишь жару лицо — а внутри остаешься холодной.

«Я не смеялся над вами».

Она знает, она и тогда знала, что Снейп не смеялся. Дело не в нем. Дело — в ней. Та реакция, то поведение означало самое простое, но одновременно самое сложное и невозможное: она воспринимает Снейпа не как преподавателя — как человека, и даже как мужчину. За желанием сочувствовать и понять пришла наблюдательность, а вместе с ней — смутное и неясное осознание, что Снейп — не безликий профессор вроде Слизнорта или Флитвика. Их только видишь — но не понимаешь.

И от этого ее пальцы, держащие душ, вздрагивают.

Нехорошее, неправильное осознание — как от него убежать? Куда спрятаться?

Джинни долго растирает усталое тело махровым полотенцем и останавливается только заметив изрядно покрасневшую кожу. Волосы, распушившиеся от воды, рыжим облаком окутывают лицо и шею, совсем как у Гермионы. Вот уж кто смог бы объяснить ей, что с ней происходит и что ей делать. Только где сейчас Гермиона?

Закутавшись в одеяло и свернувшись калачиком, Джинни блаженно закрывает глаза.

— Ты слышала? — шепот Парвати силой вытаскивает ее из полусна.

— Что?

— Про Хагрида.

Джинни сонно приподнимается на локте и неохотно выглядывает из-под одеяла.

— Что-то случилось?

— В Запретном лесу завелся какой-то монстр, — Парвати явно не спится и хочется поболтать. — Только всем на него плевать, представляешь?

Джинни фыркает и снова накрывается одеялом с головой. Плевать? Еще бы. Кому нужен лесной монстр, когда есть вполне настоящий?..

— И еще, — Парвати уже не может остановиться, раз начала. — Ты когда последний раз видела Невилла? На занятиях его не было. Лаванда говорит, что она заметила, как он заходил в какой-то пустой класс. Это у вас снова вылазки против Кэрроу?

Джинни резко садится на кровати и тянется к наручным часикам со стареньким потрепанным ремешком. Они тихонечко тикают на прикроватной тумбочке и, когда она берет их в руку и подносит к самому носу, чтобы рассмотреть время, неожиданно показывают почти час ночи. Мерлиново проклятье!

— Что, что? — Парвати нервно наблюдает, как Джинни впопыхах натягивает блузку, юбку и джемпер, не с первого раза попадая в рукава. — Можешь объяснить?

— Потом, — Джинни вытаскивает из кармана мантии палочку. — Утром, ладно?

И, выбежав из гостиной, она сразу же жалеет, что не надела мантию — в спальнях всегда так тепло, что быстро забываешь о промозглом сквозняке, гуляющем ночью по галереям. Дрожа и ускоряя шаг, Джинни почти бежит вверх по лестницам, к кабинету директора, и быстро разглядывает картины, висящие на стенах.

— Сэр, сэр! — она негромко окликает толстого храпящего рыцаря, заснувшего прямо в доспехах в комнате какой-то чопорной дамы. — Пароль услышали?

— Тот же, что и раньше, — он сонно почесывает толстый нос и переворачивается на другой бок. — Кстати, коня не видела моего?

Джинни машет рукой и быстро идет к статуе. Кэдоган теряет свою лошадь в самых разных картинах. Последний раз он умудрился забыть ее на собрании хора мальчиков. Правда, лошадь накормили морковкой, и все остались довольны.

Дрожащей, но сильной рукой она решительно ударяет кулачком в массивную дверь, не зная, спит ли директор и можно ли заявляться к нему с такой просьбой. Особенно по ночам.

— Да? — усталый голос Снейпа раздается по ту сторону. — Входите.

Джинни быстро заходит в кабинет и застывает в шаге у порога, смущенно складывая руки за спиной. Ей все еще холодно, и от этого ее зубы громко и дробно стучат друг о друга. Снейп сидит за столом, склонившись над стопкой расчерченных бумаг. На нем нет мантии, только расстегнутая у горла черная рубашка и брюки — и Джинни смотрит на него с удивлением, словно видит впервые.

— Уизли, — он выдыхает и откидывается на кресло. — Откуда вы знаете пароль?

— Так, нашептали, — отвечает она смело и тут же смущается. — Сэр, мне нужна ваша помощь. Прямо сейчас.

Снейп спокойно ставит перо в чернильницу и складывает руки на груди, словно позволяя ей продолжать.

— Невилл застрял в классе у зеркала Еиналеж, — тепло комнаты проникает под блузку, и Джинни расправляет плечи. — Уже дня три, наверное, стоит там, не приходит на занятия, не спит, едва ест. Я не могу убрать это зеркало, оно никаким заклинанием не убирается.

Снейп приподнимает брови.

— У вас, кажется, есть декан, Уизли.

От этой мысли у нее сдавливает горло — от мысли, что он прав, и от совершенно другой — что она даже не вспомнила о МакГонагалл и сразу побежала за помощью к нему. И это смятение розовыми пятнами отражается на ее бледном лице. Кажется, Снейп тоже понимает это — и потому поднимается с кресла и берет палочку со стола. Может, ему хочется быть нужным?

— Идемте, — он мимоходом берет с вешалки мантию. — Лонгботтом, очевидно, будет моим вечным наказанием.

Джинни нервно улыбается и проскальзывает вслед за ним в дверь. Тепло остается позади, в кабинете, и холодный ветерок снова обнимает ее за плечи.

— Какие заклинания вы пробовали? — Снейп на ходу застегивает верхние пуговицы рубашки.

— Десцендо, Мобилиарус, Локомотор, даже Эванеско и Бомбарду, — она едва успевает за его быстрым шагом. — Откуда оно вообще могло там появиться?

— Это Хогвартс, — лаконично отзывается он, бросая на нее короткий взгляд. — Вы дрожите, Уизли. Где ваша мантия?

— Забыла.

Снейп резко останавливается и пристально рассматривает ее с головы до ног. Джинни не отводит глаз, смело отвечая взглядом на взгляд — и только прерывисто дышит. Снейп невозмутимым движением снимает мантию и накидывает ей на плечи.

— Сэр…

— Не желаю ничего слышать, — он сухо поджимает губы, и в его черных стеклянных глазах вдруг пробегает незнакомая искорка — словно смеха или удивления — и исчезает. — Вы пытались взорвать зеркало Бомбардой?

Джинни возмущенно дергает плечами. А что ей оставалось делать? Если никому нет дела до того, что происходит с ними со всеми, приходится решать самой — и иногда решения требуют отчаянных мер. Не замечая, что делает, она плотнее натягивает мантию на плечи, постепенно согреваясь.

— Как вы думаете, — задыхаясь, спрашивает она, едва успевая за ним, — тяжело ли быть рядом с человеком, который навсегда потерял рассудок и ничего не помнит? Не узнает вас, не понимает, кто вы. Тяжелее, чем принять его смерть? Я все думаю о словах Невилла и не могу разобраться.

— Вы не разберетесь, пока это не коснется именно вас, — отвечает он тихо. — Я бы предпочел смерть.

— А я, наверное, жизнь, — упрямо продолжает она, хотя, кажется, что даже мысли путаются от быстрой ходьбы. — Вы можете продолжать заботиться и любить, продолжать создавать уют и тепло для человека, который вам дорог. Ведь самое главное — он дышит и существует, а то, что он существует сам по себе — это наша боль, а не его.

— Значит, Лонгботтому слишком больно, — отзывается Снейп, не оборачиваясь. — Не отставайте, Уизли.

 

Северус

Лонгботтом не отрываясь, смотрит в зеркало, прижавшись к нему носом. В классе — холодно, но Лонгботтом стоит в одной рубашке, не в силах оторваться от изображения. И Северус его понимает — впервые за эти годы — когда-то только Дамблдор вытащил его отсюда. В самый первый месяц преподавания. С тех пор это чертово зеркало не попадалось ему на глаза.

— Вы ничего не измените, — произносит он убедительно и осторожно. Дамблдор говорил, что люди даже сходили с ума и набрасывались на тех, кто пытался их спасти. — Давайте я уберу его отсюда, и мы все пойдем спать.

— Нет, — голос у Лонгботтома какой-то сиплый. — Уходите. Вас еще не хватало.

Уизли нервно вжимает голову в плечи и разводит руками. Видимо, она тоже пыталась вытащить его отсюда. Интересно, заглядывала ли она в зеркало? И что увидела? Лонгботтом вдруг круто поворачивается к ним — осунувшийся, бледный, с загнанностью и едва различимой одержимостью в глазах.

— Петрификус Тоталус, — Северус торопливо поднимает палочку, на всякий случай заслоняя собой Уизли. — Теперь разберемся с зеркалом.

Краем глаза он видит, как Уизли подбегает к Лонгботтому и опускается рядом с ним на колени. Северус, сжав палочку, медленно подходит к зеркалу и, сглотнув, заглядывает внутрь. Да, Лили здесь, как всегда, но только стоит не рядом с ним, положив голову на его плечо, а — поодаль, за спиной, слабо улыбаясь. Северус хмурится, разглядывая самого себя в зеркале. Почему она отодвинулась? И тогда он замечает — еще дальше, среди леса — фигуру Поттера.

— Сэр, ему нужно в больничное крыло, — Уизли поддерживает голову Лонгботтома руками. — Только… я хочу сначала заглянуть в зеркало.

— Вы уверены? — он с сомнением смотрит на ее лицо, полное веснушек. И впервые для себя отмечает, что они ей идут.

Уизли решительно кивает, и Северус неохотно отходит в сторону, позволяя ей занять его место. Некоторое время ее лицо остается спокойным, потом по нему пробегает рябь тревоги, в глазах сквозит удивление и отчаяние, и Уизли поспешно делает шаг назад.

Северус использует несколько заклинаний сильнее Локомотора — и по отдельности, и быстро, одно за другим, но зеркало не двигается с места. Оно продолжает стоять в углу и сиять своей безупречной поверхностью.

— Уизли, вы не могли бы одновременно со мной произнести «Эванеско»? — Северус задумчиво разглядывает золотую раму. — На счет три. Раз, два… Империо!

— Эванеско! — произносит Уизли с неожиданной готовностью. — Сэр, что вы сделали?

— Заставил зеркало хотеть, чтобы его перенесли, — отзывается он невозмутимо. — И пока ему не дали опомниться, вы его и отправили подальше отсюда.

Разумеется, Дамблдор пользовался другим заклинанием, простым в своей изящной сложности, но сейчас нет времени и желания выспрашивать, каким именно. К тому же, Дамблдор и так слишком многим делится — иногда можно обойтись и обычной логикой.

 

 

Мадам Помфри обводит их привычным суровым взглядом синих глаз и кивком головы указывает на стулья у круглого столика в приемной.

— Пока я занимаюсь Лонгботтомом, будьте добры выпить чаю, оба, — она сердито ставит чашки на зеленую скатерть и деловито наливает густой желтый чай. — Специальный липовый, как раз для таких случаев. Где ваша мантия, Уизли?

— В спальне, — Уизли дерзко поднимает голову и встряхивает огненными волосами. — Честное слово, я не заболею.

— Я провожу ее, не волнуйтесь, — Северус подвигает к себе чашку с дымящимся напитком.

— Уж я надеюсь, директор, — Помфри поправляет белоснежный чепец и исчезает за дверью лазарета.

Северус задумчиво мешает чай ложечкой в голубой чашке с золотым ободком. Лили отдалилась — и он не знает почему, и это незнание его тревожит. Возможно, все дело в Поттере, потому что Еиналеж показывает желания, а оберегать Поттера и передать ему информацию — первостепенная задача на сегодняшний день. Но она была и раньше, и Лили все равно стояла около него. Впрочем, его голова теперь занята не только Поттером — но и рядом совершенно разных дел, включая занятия с Уизли.

Она сидит напротив него, хрупкая и кажущаяся встревоженной, и держит чашку в ладонях, хотя чай — горячий. Губы ее, тонкие и бледные, едва заметно шевелятся, словно она разговаривает сама с собой.

— Все в порядке? — интересуется он и понимает, что вопрос — не из обычной вежливости.

Уизли отрицательно качает головой и зачем-то нюхает чай.

— Я не видела в зеркале Гарри, — говорит она совсем тихо, почти шепотом. — И я не видела в нем вообще никого, только себя — и тени вокруг, много теней.

Джинни

Джинни присаживается на краешек кровати Невилла и радостно улыбается: тот выглядит отдохнувшим и спокойным. И выражение потерянности исчезло из глаз, и щеки совсем розовые, а не мертвенно-бледные, как позапрошлой ночью. Но ей все равно страшно — страшно, что человек может быть таким зависимым от своих желаний и от крох счастья, пусть и иллюзорного.

— Он убрал зеркало, да? — Невилл изо всех сил старается не показывать эмоций.

Джинни коротко кивает и легонько хлопает его по плечу.

— Почему ты пошла к Снейпу? — Невилл с отвращением допивает зелье, оставленное мадам Помфри. — МакГонагалл тебя не пустила?

— Я даже не пробовала к ней стучаться, — признается Джинни и вспоминает, как Снейп тогда молча проводил ее до гостиной. — Я просто сразу пошла к нему и все. Я была уверена, что он не откажет.

— Уверена? — Невилл со стуком ставит чашку на стол и поеживается. — Ладно. Завтра меня должны выписать, какие у нас новости? Краем уха слышал, что приедет кто-то из Министерства.

Джинни зевает, прикрывая рот ладонью. После этой истории с зеркалом она плохо спит уже вторую ночь, и сопение Парвати никак не дает ей расслабиться. И Ромильда с утра опять потащила ее к Миртл, чтобы похвастаться румянами. Девочки пытаются оставаться девочками, и Джинни с трудом сдерживается, слушая их болтовню. Почему ей не хочется быть такой же? Почему она не видит Гарри в зеркале — и хочет ли его видеть? Что в ней изменилось с лета?

Никто не может поговорить с ней: мама далеко, да и они никогда не были близки, Гермиона вообще далека от разговоров о женственности, Невилл не сможет услышать, а больше и обратиться не к кому. Джинни задумчиво накручивает прядь на палец и только краем уха прислушивается к новому плану друга.

В дверях возникает жизнерадостная Лаванда, и Джинни поспешно вскакивает с кровати. Галереи полны студентов, но она бесцельно болтается по замку, спускаясь и поднимаясь с этажа на этаж.

— Ваша работа неплоха, но от вас я ожидал лучшего, — Флитвик останавливается на мгновение, смотря на нее снизу вверх. — Если хотите получить «Превосходно», приходите в пятницу на пересдачу.

Джинни зачем-то соглашается, хотя «Выше ожидаемого» ее вполне устраивает. Но Снейп говорил, что от Заклинаний лучше не отказываться, и она ему верит. Пусть будет «Превосходно», если Флитвику так хочется.

Занятие у МакГонагалл тянется целую вечность, и под конец у Джинни уже болит запястье от бесконечных конспектов, которые потом еще придется учить наизусть. В такие минуты безумно не хватает квиддича. Можно было бы забыть обо всем, рвануть вверх, высоко-высоко, и остаться наедине с собой и ветром.

Почти не притронувшись к ужину — рису с разваренными овощами — Джинни приходит в класс на полчаса раньше и просто сидит на скрипучей парте, болтая ногами. За окном мягко падает снег, и снежные шапки, слегка сдувшиеся за несколько дней, снова растут на далеких деревьях за озером.

В галерее раздаются едва слышные, торопливые шаги, и Джинни быстро спрыгивает на пол и начинает раскладывать вещи. Нужно было, конечно, сразу поставить котел на огонь, а не валять дурака.

— Вы уже здесь, — по лицу Снейпа непонятно, доволен он или ему все равно. — Как Лонгботтом?

— Лучше, спасибо за помощь, сэр.

Снейп снимает мантию и достает из шкафчика необходимые ингредиенты. Джинни проводит рукой по лицу, тщетно пытаясь вспомнить, какое зелье они варят сегодня, но мысли как назло путаются. Но когда она замечает на столе белые ягоды омелы, то сразу вспоминает разговор о противоядиях. Странно, как такая красивая ягода может быть такой смертельной. Дьявольская красота — как у Беллатрисы.

— Вы здесь? — Снейп смотрит на нее искоса.

— Простите, сэр, — Джинни устало вздыхает и заворачивает рукава джемпера. — Просто с той ночи никак не могу прийти в себя. Одни вопросы в голове, а спросить некого.

— Спросите меня, — замечает он, не раздумывая, листая справочник и хмурясь. — Почему здесь написано пять ягод? Какой идиот составлял этот сборник?

Джинни приподнимает брови и краснеет. Он это серьезно? Потом пожимает плечами и решительно произносит:

— Как думаете: это плохо, что мне не хочется участвовать во всякой женской болтовне? Вроде как я девушка, но вся эта ерунда с помадами и волосами меня просто раздражает. Особенно сейчас, в такое время, когда вокруг одна серость и разрушение. Так и хочется встряхнуть их за плечи и сказать: «Очнитесь!»

Снейп медленно переводит взгляд с обложки справочника на ее розовое от смущения лицо.

— Честно говоря, я думал, что вы спросите про зеркало, — кажется, она впервые видит его сбитым с толку. — Но если вас интересует мое мнение, то вы отлично выглядите без всякой ерунды на лице. Оставьте это мисс Вейн, боюсь, ее без раскраски просто не заметят.

Джинни кивает и поспешно отворачивается, пряча широкую улыбку. Какой он едкий. Им с Гермионой бы основать общество подсмеивания — равных не найдется.

— И то, что вы не думаете об этой ерунде, должно, наверное, радовать. Во всяком случае, вы здесь, а не в туалете Миртл с помадой в руках, — Снейп как-то криво усмехается и вдруг снова нахмуривается. — Вас действительно интересует, что я думаю? И тогда ночью — тоже? Или вы спросили из вежливости, чтобы не идти в тишине?

Джинни перестает давить в ступке омелу и поднимает на него глаза.

— Я ничего не делаю из вежливости, сэр.

— Отличный ответ, — Снейп снова листает справочник, и его лицо становится привычно непроницаемым. — Давите сильнее, Уизли, кожура должна перетереться полностью. Джинни устало вращает ступку в высокой металлической миске, наблюдая за булькающим зельем светло-розового цвета. Оно должно потемнеть до фиолетового и чуть-чуть остыть. Нужно обязательно приготовить его еще раз для практики — и носить пузырек с собой, на всякий случай.

— Вы все еще считаете, что существование лучше, чем смерть? — спрашивает он в самом конце, когда Джинни уже тщательно моет руки, пахнущие терпким растением.

— Уверена, — отзывается она твердо, скользя взглядом по его худому бледному лицу. — Всегда есть шанс, что вы снова станете жить.

Северус

Сова будит его рано. Так рано, что он едва различает предметы в комнате, откидывая одеяло. На желтом пергаменте стоит красная печать Министерства и неприятная, кривая подпись Макнейра и нескольких его помощников. Стиснув зубы, Северус кидает письмо в остывшие угли камина и наспех одевается.

Инспекция должна была приехать послезавтра, но никак не сегодня. Чертов Макнейр! Постоянно хочет застать его врасплох, чтобы самому занять место в Хогвартсе — и отыгрываться на студентах после того, как Лорд отыграется на нем самом. Студентов ведь всегда можно подлечить — так, кажется, он говорил еще в начале года?

— Только не горячитесь, Северус, — Дамблдор выглядывает с портрета Блэка.

Он делает вид, что слышит, и, схватив палочку, поспешно спускается в кухню, пройдя все бесконечные лестницы и галереи.

Домовики почтительно, но неприязненно кланяются, на несколько мгновений прекратив всю работу.

— Считайте, что сегодня предпраздничный день, — говорит Северус холодно. — Все должно выглядеть естественно. Никаких украшений, как на Рождество. Просто и изысканно.

И он сразу вспоминает рассказы отца о проверках на рабочих местах. Три раза в году их место работы совершенно преображалось, все выглядели счастливыми и сытыми. Никакой разницы между магглами и магами. Все пытаются показать то, чего нет.

Встреча в холле проходит успешно: Макнейр и пять человек из отдела образования, из которых Северус знает только некоего Блэтли и Смитсона, стряхивают снег с плеч и с удовольствием разглядывают песочные часы с драгоценными камнями.

— Слизерин снова отстает? — Макнейр презрительно щурится, снимая капюшон. Его серое одутловатое лицо некрасиво и отталкивающе. — Лорд будет не рад это слышать.

— Лорд за честное соревнование, — отвечает Северус и кивком приглашает следовать за собой, в Большой зал. — Но ты, если хочешь, можешь заставить старост начислить хоть двести баллов сразу.

Проверка идет по привычному маршруту, снизу вверх, по всему замку: комиссия пробует завтрак, потом заглядывает на кухню, к испуганным домовикам. Следующим пунктом всегда является больничное крыло, но там придраться совершенно не к чему, да и лицо мадам Помфри не располагает к долгому топтанию по лазарету. Потом Макнейр уверенно направляется в класс трансфигурации, бесцеремонно прерывая занятие второкурсников и приводя Минерву в ярость. Блэтли отмечает, что некоторые парты совсем старые, а оборудование нужно заменить на новое. Тем же замечаниям подвергаются котлы в классе зельеварения, и краем глаза Северус замечает кривую запись «заменить, 25 штук». Проверка, затеянная, конечно, для того, чтобы покачнуть авторитет директора, близится к концу — и Северус выдыхает, но в этот же момент они сворачивают к классу маггловедения.

— Я думал, этот предмет факультативен, — Смитсон чешет нос кончиком пера. — Не припомню, чтобы мы на него вообще ходили.

В проеме распахнувшейся двери Северус замечает стоящую у доски Уизли и сразу понимает: все, это конец. На ее щеке светится кровавая царапина от уха до губ, совсем разбитых, и руки ее немилосердно дрожат. Директор, который не может обеспечить безопасность учеников на уроках, обязательно должен быть смещен с должности. И Макнейр это отлично понимает.

Но эти мысли вдруг уходят куда-то назад, уступая беспокойству за саму Уизли. Ей больно — он видит это в ореховых глазах. За что в этот раз?

— Что здесь происходит? — Блэтли переводит взгляд с Уизли на еще троих не менее потрепанных гриффиндорцев. — Директор, вы разрешаете использовать на уроках телесные наказания?

По лицу Уизли заметно, что она что-то очень быстро соображает и тут же, без запинки, выдает, повернувшись к Алекто спиной:

— Это животное, сэр. В Запретном лесу. Напало на нас после занятия у Хагрида.

Макнейр кривится, разглядывая ее смелое лицо и с отвращением замечает:

— Рыжие волосы и веснушки? Уизли, я так полагаю. Как легко узнать предателей крови.

Уизли, которая прекрасно знает, кто перед ней стоит, с неменьшим отвращением парирует:

— А вас — очень сложно. Не представитесь? Понимаете, я в лицо знаю всех, кто входит в список двадцати восьми. Вас там нет, а в моем роду таких фамилий целых две.

Блэтли громко кашляет, пытаясь спрятать смех, а Смитсон на всякий случай утыкается взглядом в записи, но Макнейр и Алекто одновременно багровеют. И Северус на всякий случай касается пальцами палочки — хотя знает, что они ничего не могут сделать. Во всяком случае, сейчас.

Все-таки безрассудная девчонка эта Уизли — но и он сам, не отрываясь, смотрит в ее лицо с блестящими глазами. Их взгляды на мгновение пересекаются — и Северус чувствует, что между ними с недавней поры пролегла тоненькая, призрачная нить. Эти чертовы занятия — не только хороший повод узнать информацию о Поттере, эти занятия сталкивают их друг с другом, показывая настоящее лицо, даже заставляя делиться мыслями. И он вдруг ощущает искорку гордости за Уизли — за такую отчаянную, храбрую и лгущую сейчас ради него. Ради него — от этой мысли он поеживается. Кто последний раз что-нибудь для него делал?

После маггловедения Макнейр яростным шагом идет к Хагриду, где тот и все остальные члены комиссии о чем-то спорят, бешено размахивая руками. Северус спокойно стоит в стороне, засунув руки в карманы плаща, и смотрит на белые звезды снежинок, медленно падающие в сумерках.

— Это в вашей компетенции, Уолден, — твердо произносит Смитсон и протягивает Северусу влажный пергамент, полный кривых записей. — Здесь подпишите, пожалуйста.

— Я не собираюсь торчать в темном лесу наедине с неведомой тварью, тем более, с непонятной тварью, — огрызается Макнейр, косясь на хижину, в окнах которой горит свет. — Пусть этот великан сам разбирается. Вы ведь поможете, директор?

Северус спокойно берет перо у Смитсона. Чернила капают на пергамент, превращаясь в бесформенные кляксы.

— Разумеется, — холодно отвечает он и быстро расписывается. — Я могу идти?

— Спасибо за то, что провели с нами день, сэр, — Блетли поправляет шляпу-котелок. — Школа находится в хорошем состоянии за исключением незначительных недочетов, которые мы устраним. Через неделю-две на счет школы поступят бюджетные средства для улучшения классов. Проследите, пожалуйста, чтобы они были использованы по назначению.

Северус устало поднимается в кабинет и, не раздеваясь, ложится навзничь на бархатистое покрывало. Дамблдор говорит что-то ободрительное с картины директора восемнадцатого века, но Северус думает только о том, что, наконец, можно хоть немного выспаться, и — об окровавленных губах и щеке Уизли.

«Есть шанс, что вы станете жить снова».

Ему хочется спросить, что для этого нужно сделать. У нее наверняка найдется ответ. Усмехаясь, он заворачивается в покрывало и сразу засыпает.

Джинни

Она все равно ходит с девочками к Миртл и со стороны смотрит на прихорашивающихся Лаванду и Ромильду. Парвати почему-то отказывается экспериментировать с внешностью и все больше времени проводит с сестрой.

— Как думаешь, я могу понравиться Невиллу? — Лаванда расчесывает волнистые волосы.

Джинни улыбается и задумчиво пожимает плечами. Так вот почему Лаванда каждые два часа бегала в больничное крыло. Ей нравится Невилл, и это неожиданно. К Рону, во всяком случае, знаешь, как подойти — нетрудно догадаться, кто может ему понравиться. А Невилл, с его вечной закрытостью, даже для самой Джинни остается загадкой.

— Ты можешь попробовать, — произносит она осторожно. — Только я думаю, что ему нужна глубина.

Ромильда перестает выпячивать губы, а Лаванда тут же опускает расческу.

— Глубина? — переспрашивает она подозрительно. — Ты намекаешь, что я дурочка, которая только и делает, что торчит здесь и корчит рожицы? Думаешь, я не умею быть серьезной? Думаешь, у меня пустота в голове?

Джинни дергает плечом и выходит из туалета, окунаясь в шум галереи. Выяснять отношения ей не хочется, и если Лаванда так злится от одной фразы, то дальше разговаривать нет никакого смысла.

На мгновение она останавливается у решетчатого окна и смотрит через маленький стеклянный ромб на лес и озеро. Вот бы сейчас выпить сливочного пива в «Сладком королевстве»! В школе домовики совсем забыли про сладкое, даже пирог с патокой — и тот уже давно не подается.

— Мисс Уизли, зайдите на минутку, — Флитвик машет ей рукой из класса. — Я проверил вашу переписанную работу.

Джинни стискивает зубы, выслушивая все замечания, и засовывает пергамент, полный красных помарок, в сумку. Придется зубрить все снова. Еще одна бессонная ночь, привет.

— Поймите, вы должны знать не только практику, но и теорию, Уизли, — Флитвик смотрит на нее серьезно. — Одно неверное движение, и ваша жизнь уже не ваша. В среду вечером, я буду вас ждать.

В среду вечером! Но ведь это следующее занятие со Снейпом! Она уже открывает рот, чтобы возразить и согласиться с текущей оценкой, но потом покорно кивает. Заклинания тоже пригодятся в борьбе. Кто знает, что может произойти. Война — это война. И все, что происходит вокруг — иллюзия спокойствия, которое может взорваться в любую минуту.

На ужине, на котором Лаванда занимает ее место рядом с Невиллом, Джинни вздыхает и подпирает голову ладонью, лениво ковыряя вареную картошку. От постоянной серости и темени за окном хочется спать. Хочется видеть что-нибудь яркое. Вчера она снова бегала в оранжереи смотреть на цветущие орхидеи и даже помогла Стебль убрать сорняки, но на вопрос «Ты заглянула в себя?» ответила отказом.

Некогда.

Джинни снова приходит на занятие раньше, чем должна — и обнаруживает забытую на парте книгу Локонса «Каникулы с каргой». По ней, конечно, не занимаются. Наверное, кто-то из любопытства взял в библиотеке.

Джинни садится на парту и открывает первую страницу с фотографией Златопуста. Она еще помнила его ослепительную улыбку, помнила, как он составлял тесты на знание своей личности, а не предмета. Как давно это было! Вот, был такой человек, пусть странный и смешной — а в кого превратился? В жизнерадостного овоща.

Она успевает прочесть страниц двадцать перед тем, как заходит Снейп, и все двадцать страниц постоянно смеется.

— Что у вас там? — Снейп устало садится в преподавательское кресло.

— Локонс, — Джинни закладывает книгу пальцем и спрыгивает с парты. — Слушайте, это можно воспринимать как один огромный анекдот. Вы читали «Каникулы с каргой»?

Снейп усмехается и расстегивает верхнюю пуговицу рубашки.

— Это про женщину с красными глазами, которую Локонс преследует с маниакальным упорством?

Джинни звонко смеется и вешает мантию на стул.

— Я успела прочитать только про первую встречу. Но у нее действительно подозрительные красные глаза, как считаете?

— Может быть, она иногда увлекается травами.

— Сэр!

— И имеет на это право, — Снейп откидывается на спинку кресла. — А этот упрямый человек пытается разглядеть в ней опасную ведьму. В конце концов, мало ли женщин с визгливыми голосами — не думаю, что все они поголовно банши.

Джинни откладывает книгу на парту и улыбается. А он может быть приятным собеседником, если захочет. Что с ним сегодня такое?

— Слушайте, Уизли, — он подходит к ней и придирчиво наблюдает, как она осторожно выливает в котел воду и протирает тряпочкой водоросли. — Вы пропустили один лист… Я хотел поблагодарить вас. За ту ложь на маггловедении. Вы держались очень храбро — но учтите, Макнейр вам это припомнит.

Джинни еще раз тщательно протирает скользкую ламинарию. Снейп благодарит ее за ложь. Мир катится в неправильном направлении.

— Надеюсь, когда он захочет это вспомнить, вы будете рядом, — отвечает она негромко и пару секунд с удовольствием наблюдает за его лицом. — Вы так и не сказали, что конкретно я сегодня готовлю.

Снейп хмурится и закладывает руки за спину. Ей нравится, когда на нем нет мантии — как сейчас. Он кажется единым целым в облегающей черной рубашке с множеством пуговиц и черных брюках — и ей приятно на него смотреть.

— Рецепт придумал я сам, и он нигде не записан, — он достает из шкафчика оставшиеся ингредиенты и раскладывает их на парте. — В прошлый раз мы занимались с вами противоядием. Но ни одно зелье, даже самое сильное, не залечит раны, допустим, Нагайны. Или василиска. Здесь нужно или искать слезы феникса — а плачут они редко и мало, слезинки на тело не хватит — или изобретать свое.

Джинни быстро разглядывает ингредиенты: как много всего. И рецепта нет — как это запомнить?

— Сложность в балансе, — продолжает Снейп и подвигает ей весы. — Буквально до миллиграмма. Итак, перед вами сушеные глаза саламандры — три грамма, яд тарантула — два с половиной грамма, вареная в соли мята — триста грамм и перетертый безоар — сто грамм. Варим в несколько этапов. Начинайте, Уизли. Сначала добавляем безоар в кипящую воду и оставляем на пятнадцать минут.

Джинни зачарованно и покорно выполняет все команды, иногда бросая на Снейпа удивленные взгляды. Как он только додумался до этого, сам? После Рождества ее отношение полностью поменялось к совершенно разным людям. И в первую очередь — к Снейпу. Она всегда видела его больше глазами Гарри — и оказалось, что Гарри был не прав. Да, конечно, они оба нарочно цепляются друг к другу, но Гарри не захотел хотя бы раз посмотреть на ситуацию с другой стороны.

— Цвет должен пройти от голубого до черного, — Снейп заглядывает в котел. — Запомните, если увидите розовый — вы где-то ошиблись. И проще вылить все и готовить заново, никакими ингредиентами вы это не исправите. И еще кое-что важно: яд тарантула очень опасен, лучше его брать не два с половиной, а чуть меньше — это зависит от степени готовности безоара, потому что безоар тоже бывает разный.

Черное зелье у нее не выходит, только темно-темно-синее, и Джинни разочарованно выдыхает. Снейп же, напротив, смотрит на нее одобрительно.

— Почти, — замечает он и взмахом палочки уничтожает зелье. — И это неплохо. Еще несколько раз, и вы сами почувствуете нужный баланс. Думаю, этот рецепт может вам очень пригодиться.

Она задумчиво собирает вещи. Снейп — один из тех немногих преподавателей, которые заставляют думать самому, а не следовать учебнику, как требует МакГонагалл или Флитвик. Гермиона учебники просто обожала и всегда, всегда держала палочку так, как написано в книге, с самых первых дней, но Джинни кажется, что в поединке она будет слабее того, кто действует не по правилам. В то время как Гарри — сильнее.

— Встречаемся в среду, в это же время, — Снейп возвращает котел на место и запирает шкаф. — И я вас попрошу вернуть книгу Локонса мадам Пинс — вам наверняка придется зайти в библиотеку.

На часах почти десять, но она не устала — и это тоже удивляет. Рядом со Снейпом время не тянется, как на других занятиях, а пролетает мгновенно. Вот только никакой информации о Гарри она так и не выяснила.

— Сэр, я чуть не забыла предупредить, — Джинни оборачивается на пороге. — Я не смогу прийти в среду, мне нужно второй раз переписывать работу у профессора Флитвика.

Снейп молчит, разглядывая ее лицо, потом тихо отвечает:

— Очень жаль, Уизли. Тогда до следующей недели.

— Доброй ночи, сэр, — она старается произнести это жизнерадостно, но голос подводит. — Мне тоже очень жаль.

Северус

Он поигрывает пером и каждые десять минут смотрит на часы. Чертово время! Так и тянется, тянется, тянется — и никак не наступает ночь. Сейчас — пять часов вечера. Дел — невозможное количество, но ничего не делается, потому что по плану должно было быть занятие с Уизли.

— Мне кажется, нам пора заканчивать занятия, — говорит он вслух и бросает перо на стол, забрызгивая чернилами лакированную поверхность. — Я узнаю слишком много не того, что мне нужно.

— Например? — Дамблдор садится в кресло рядом с играющими в шахматы монашками и с любопытством дергает бороду за кончик.

Снейп некоторое время молчит, потом поднимается и начинает ходить вокруг стола.

— Например, что Уизли отчаянная, умная и способная, и мне даже нравится, как она не ленится лезть за дерзостями в карман. Кроме того, она интересуется моим мнением, а это довольно опасно.

Дамблдор продолжает пощипывать бороду.

— Опасно?

— Я как человек — обычный человек, а не как слуга, шпион, мастер зельеварения — был никому не нужен много лет. И вдруг — этот ее интерес к моим мыслям. Я начинаю привыкать, Дамблдор. Мне начинает мерещиться, что я ей нужен.

— А если вы ей действительно нужны — тогда что? — Дамблдор невзначай кивает на пешку, и монахиня с толстыми пальцами тут же передвигает ее на клетку вперед. — Сбежите сюда, обратно в одиночество?

Северус перестает ходить и устало присаживается на краешек стола. Он умолчал еще об одной незначительной детали — о внешности. Лили всегда была для него какой-то неземной, с неземной красотой — к которой было страшно прикасаться, но Уизли кажется довольно приземленной, хотя и не менее хрупкой. Ему нравится смотреть на ее круглое лицо с горицветами веснушек — и по утрам он ловит себя на мысли, что ищет это лицо в толпе студентов.

Может, опасно именно это?

— Нужно видеть грань, Дамблдор. В конце концов, ей всего шестнадцать.

— С половиной.

— Это сильно меняет дело, — Северус садится обратно в кресло и придвигает к себе стопку бумаг. — По-моему, вы должны испугаться и говорить обратное. Что-то вроде «прекратите занятия сегодня же».

— Я слишком стар для этого, — Дамблдор подмигивает сидящей напротив монахине. — И вижу и предвижу больше вас. Иногда случайность оказывается судьбоносной.

— Ну да, с картины виднее, — огрызается Северус и берет первый попавшийся документ. Точно, Когтевран. Он ведь сам обещал зайти к Флитвику вечером, чтобы поговорить насчет этого идиота Корнера. Заодно он сможет помочь Уизли, если случайно застанет ее там.

Взяв нужные листы с оценками и рейтингами, он случайно бросает взгляд на висящее у двери зеркало в овальной золотой раме. Как давно он в него не смотрелся? Кажется, вечность. Внешность всегда была его болезненным местом — с самого детства. Еще соседка подсмеивалась над его неровной прической, бедной одеждой и немытыми руками. И тогда он пообещал себе, что не будет стараться выглядеть хорошо — пусть люди захотят увидеть то, что внутри. Сердце. Душу. Характер. Потом эта мысль ушла, сменившись полным безразличием к своей жизни и к себе. Зачем думать, как выглядишь, если только существуешь? Вряд ли родители Невилла задумываются о длине волос. Но сейчас он кажется себе смешным. Через два года сорок — а он и вправду похож на летучую мышь, которая давно не видела света.

Детский комплекс остается детским комплексом навсегда, но он попробует от него избавиться. Все, что было привычным столько лет, в этом году меняется и видоизменяется. Лили теперь стоит далеко, и в Еиналеж он видит Поттера, а Уизли приходит к нему на занятия по зельеварению.

— Мне еще пятнадцать, — раздраженно бормочет Северус и ожесточенно приглаживает рукой волосы, не переставая смотреть на себя в зеркало. — Чертовы пятнадцать

…Уизли ожидаемо сидит на первой парте у окна, зажав перо в пальцах. Ее рыжие волосы водопадом скрывают лицо, и он инстинктивно подходит ближе.

— Сэр, добрый вечер, — она едва заметно улыбается, поднимая на него свои светлые ореховые глаза. — Профессор Флитвик сказал, что вернется минут через десять.

— Надеюсь, вы больше не будете пропускать мои занятия, — замечает он холодно, но не может не признать, что ему приятно находиться рядом с ней. — Что у вас за тема?

Щеки Уизли слегка розовеют.

— Способы применения невербальных заклинаний в экстренных ситуациях.

Северус невзначай заглядывает в ее наполовину пустой пергамент, бегло просматривает его по диагонали и недовольно вздыхает. Половины заклинаний не хватает, способы не структурированы и слишком мало примеров тех ситуаций, в которых они могут пригодиться. Может ли он подсказать ей? Он несколько раз подсказывал Драко на самом первом курсе — и все равно считал это неправильным. Но если Уизли завалит и эту работу, Флитвик устроит ей еще одну отработку.

— Мало расписали, причем по всем пунктам, — отстраненно произносит он, делая незаинтересованный вид. — Дописывайте. Я не собираюсь терять еще одно занятие, вы так все забудете.

— У меня в голове каша, — она нервно щиплет перо. — Если спросите устно — все отвечу, а на бумаге получается все в одну кучу.

— Виды, способы, применение — очень просто, — произносит он убедительно, и в это мгновение в комнату заходит Флитвик. — Я принес рейтинги. Кажется, ваши бывшие сильные студенты скоро скатятся до уровня первокурсников. Только посмотрите на оценки.

Флитвик огорченно качает головой.

— Понятия не имею, что случилось с Корнером, да и Макмиллан начал терять баллы.

— С Гриффиндором то же самое, — Северус задумчиво складывает руки на груди и искоса смотрит на Уизли, которая поспешно делает серьезное лицо. — Наверняка они что-то организовывают, несмотря на все запреты.

Флитвик тоже смотрит на нее поверх пергаментов.

— У вас пять минут.

Коротко кивнув, Северус выходит в прохладную галерею и медленно возвращается в кабинет. Помедлив у ярко горящего камина, он достает из шкафчика едва начатую бутылку огневиски и наливает совсем немного в бокал с толстыми стенками. Вечер без Уизли кажется непривычно одиноким, хотя раньше ему казалось, что никто не привык к одиночеству больше, чем он.

Поворошив догорающие в камине дрова, Северус садится в низкое кресло и откидывается на спинку. Впереди — еще долгий вечер.

Джинни

Перед ужином, после очередного занятия по маггловедению Невилл осторожно касается фиолетового синяка под глазом, оставленного огромной ручищей Алекто, и вздыхает. Тихонечко — чтобы не услышали. Ему тяжело, как и всем, но он отчаянно делает вид, что сил у него — еще на десяток таких, как Кэрроу. Лаванда сидит неподалеку, и по ее лицу видно, что ей хочется подойти, но она ждет, пока уйдет Джинни.

Джинни мягко кладет руку ему на плечо и улыбается. Гостиная жужжит, как маленький улей, и это самое подходящее время для разговора.

— Что-нибудь узнал? — спрашивает она тихо, наклоняясь к его уху.

Невилл кивает и на всякий случай оглядывается. Вяло улыбается Лаванде и отводит взгляд. Вчера вечером он долго крался за Кэрроу, чтобы выведать хоть какую-нибудь информацию.

— Безносый до сих пор злится, что на Рождество они упустили Гарри, — Невилл понижает голос до шепота, и у Джинни внезапно пересыхает во рту. — А знаешь, что меня испугало? С ними не было Рона.

— Но ведь все считают, что Рон…

— В том-то и дело. Они говорили так, словно Гарри и Гермиона были вдвоем. Если бы там был Рон, боюсь, тебя бы уже тащили к безносому. Понимаешь?

Джинни сухо кивает, с трудом сохраняя спокойное выражение лица. Рон погиб, или так и было задумано, что он не пошел с ними? Нет, чепуха. Он не может погибнуть. И Гарри дал бы знать… Тогда что случилось? Рон ушел от них? Гарри с Гермионой… неприятные, постыдные и отвратительные мысли медленно прокрадываются в сознание призрачными щупальцами, но Джинни тут же отмахивается от них.

— Может, он в плену? — предполагает Невилл, закидывая ремень сумки на плечо.

— Орден бы сообщил, — отрицает Джинни, выбираясь вслед за ним в галерею. — И это все?

Невилл что-то бурчит себе под нос, но Джинни уже не слушает. С Роном не может ничего случиться. Не может! Она повторяет себе это несколько раз, но горечь во рту не проходит. Вокруг давно война, а на войне случается все. Все. Ей вспоминаются рыжие вихры Рона и его добрая ухмылка, и в горле застревает комок.

— Поешь, — Невилл осторожно дотрагивается до нее локтем. — Сегодня есть даже пирог с почками.

Она с трудом запихивает в себя кусок теплого мягкого пирога и закрывает глаза. У нее есть еда — а у Гарри с Гермионой? У Рона, если он попал в беду? Все, что они делают с Невиллом, они делают, имея теплую постель, еду и крышу над головой. Иногда Джинни кажется, что все — бессмысленно, что никому не нужна их воинственность, кроме них самих, ведь они зависимы. Они едят то же, что и Пожиратели. Они спят в одном замке и дышат одним воздухом. Им просто позволяют бунтовать, но держат на коротком поводке, как безмолвных животных — и иногда отыгрываются.

К кабинету зельеварения она приходит за несколько минут до начала занятия и осторожно заглядывает внутрь через щель в двери, услышав громкие голоса. Алекто и Снейп! Черт, а у нее нет даже удлинителя ушей… Алекто, стоя напротив Снейпа, спиной к Джинни, возмущенно приподнимает плечи.

— Твои действия всегда поощряются! А мы с братом постоянно попадаем под горячую руку.

— Вы с братом сначала делаете, потом думаете, — лицо у Снейпа как обычно равнодушное. — Может, пора научиться слушать? Или вы слишком тупы для этого, как Кребб и Гойл?

Алекто тянется к палочке. Джинни кажется, что Снейп этого не видит — уж слишком осторожно жирная рука ползет к карману мантии, но выдать себя она не решается.

Но Снейп делает неуловимое движение — палочка едва мелькает в его пальцах, и Алекто грузно падает на холодный пол.

— Уходите, — говорит он спокойно. — У меня дела.

— Дела? — Алекто визжит на полу, как свинья на бойне. — Какие у вас могут быть дела?

Джинни отворачивается и вжимается в стену, лихорадочно соображая, куда можно спрятаться. Галерея, как назло, выглядит пустынной: ни статуй, ни доспехов — до ближайшего поворота и лестницы идти минуты две. Слыша тяжелую поступь Алекто, Джинни инстинктивно разворачивается и идет вперед, делая вид, что просто проходит мимо.

— Круцио!

Обрушившаяся боль бросает ее на колени, прямо на плиты пола и выворачивает наизнанку, но Джинни закусывает губу, подавляя крик. Не дождутся. Никогда. Она скорее умрет, чем доставит Алекто удовольствие от пытки. Мучение длится мгновение — и вдруг исчезает.

— Напоминаю: Лорд приказывал беречь чистокровных студентов, — голос Снейпа раздается где-то над головой. — Уходите, пока я не решил рассказать ему обо всем, что вы действительно творите в школе.

Джинни приоткрывает глаза и замечает бледную руку Снейпа с зажатой в дрожащих пальцах палочкой. Что это? Ярость? Ненависть?

Она с трудом поднимается на ноги, опираясь ладонью о стену, и с презрением смотрит в удаляющуюся широкую спину Алекто.

— Пойдемте в больничное крыло, — Снейп поворачивается к ней, и его привычно спокойное лицо на мгновение выглядит слегка встревоженным.

Джинни отчаянно и зло мотает головой из стороны в сторону.

— Мой брат там, в темноте, черт знает где, может, без еды, может, без всего… Может быть, даже умер — а я буду лежать под одеялом и пить настойки? Ни за что. И Гарри…

Она проходит мимо него в класс и привычно выкладывает на парту чернильницу и перо.

Снейп останавливается напротив нее и пристально вглядывается в ее мертвенно бледное лицо. Зачем? Душу ведь не разглядишь. Или потому, что она сказала правду про Рона?

— У вас кровь, Уизли.

Джинни небрежным и широким жестом вытирает губы тыльной стороной ладони.

— Уже нет.

— В жизни не видел такого упрямства, — по его голосу непонятно, одобряет он это или порицает.

Джинни сердито плещет воду в котел, брызгая на пол. Пусть он говорит что угодно, пусть отчитает за небрежность — плевать, она все равно не уйдет. Должна же быть от нее хоть какая-то польза!

— Хочу сварить повторно то зелье, которое я провалила в прошлый раз. В этот раз у меня получится, — ее собственные слова звучат твердо, хотя она чувствует невыносимую слабость в ногах. — Вдруг оно мне пригодится? Пожалуйста, сэр.

— Вы едва стоите, — Снейп продолжает смотреть на нее — иначе, чем обычно. Так, словно видит первый раз.

Джинни опускает голову низко-низко и выдыхает. Только не в больничное крыло! Там слишком много времени и пустоты — слишком хорошо думается, а думать ей не хочется. Только не сейчас.

— Пожалуйста, — повторяет она тихо и смотрит в его темные глаза. — Я лучше останусь с вами.

Она не опускает голову, позволяя его пристальному взгляду скользить по ее бледному лицу и растрепавшимся волосам. И снова это стекло внутри — что за ним прячется? Что он на самом деле думает о ней?

— Вы возьмете стул, сядете и будете смотреть, как я работаю с ингредиентами, — произносит Снейп холодно и сам ставит поцарапанный коричневый стул рядом с нагревающимся котлом. — А потом пойдете спать. Пообещайте.

Джинни только поднимает на него благодарные глаза — и кивает.

Северус

Поставив чайник на огонь, Северус садится в низкое кожаное кресло и запрокидывает голову. Резной потолок тускло блестит в свете камина, и директоров не видно на портретах. Вздохнув, он опускает голову и рассматривает свои длинные пальцы.

Уже не дрожат.

Они задрожали, когда он услышал возглас Алекто. Уизли не вскрикнула — но он понял, кто попал под горячую руку гиппопотама. И неожиданно для самого себя метнулся, остановившись только на пороге, метнулся ради нее, с бьющейся в голове мыслью: «Не позволю».

— Отвратительно, — выдыхает Северус и наливает в чашку густой чай с терпким ароматом чабреца. В маленьком пламени ему видятся рыжие волосы Уизли. Он вспоминает кровь на ее губах и качает головой. Сколько в ней этой упрямой силы! Даже в Лили он не помнит такого внутреннего огня.

Зелье, конечно, придется приготовить еще раз: на последнем ингредиенте Уизли выглядела совсем усталой и только делающей вид, что слушает. Странно, что она вспомнила о брате, а не о Поттере. Странно еще и то, что она проговорилась — или сказала это намеренно, чтобы проверить его? Уизли, конечно, не сидит в Норе с обсыпным лишаем. Он скачет с Поттером по полям и лесам заодно с патлатой всезнайкой и следует какому-то только Дамблдору известному плану.

— Насколько хорошо Том ищет мальчика? — голос раздается откуда-то слева, из-за каминных статуэток.

— Можете не волноваться.

Дамблдор некоторое время молчит — ходит по холсту и трогает кончик бороды — и затем негромко произносит:

— Думаю, вам все-таки нужно прекратить занятия.

— Нет.

— Это отвлекает вас.

Северус подносит к губам горячую чашку чая — то, что нужно в холодный зимний день, медленно превращающийся в вечер.

— Нет. Уизли уже случайно — или намеренно — сказала о брате. Более того, вчера я еще раз напомнил Алекто о наказаниях — может быть, даже Лонгботтому будет доставаться меньше.

По тому, как Дамблдор начинает мельтешить на холсте, Северус понимает: разговор не закончится. Директор всегда любит добиваться своего, даже если в отношении Северуса это идет вразрез с человечностью. И сейчас, если остаться, он заставит, уговорит, убедит — все, что угодно! — прекратить занятия с Уизли.

Северус неспешно поднимается с кресла, слушая Дамблдора одним ухом. Было ведь какое-то дело, отложенное на потом. Кому-то обещанное и до сих пор не выполненное. Кому?

— Пойду спасать кур Хагрида, — заявляет Северус спокойно, перебивая директора посреди длинной фразы. — Простите, сэр, и хорошего вечера. Насчет Лорда не сомневайтесь — он не знает, где искать Поттера. Я за этим слежу.

Эти занятия — единственное, что дает ему возможность чувствовать себя человеком. Было бы странно лишать себя хоть какой-то возможности помнить, что глубоко внутри он все еще живой, под всей этой маской простого существования.

Спускаясь по лестнице навстречу горгулье, Северус качает головой: как быстро человек привыкает к приятному и как долго заставляет себя мириться с тем, что ненавидит. Иногда его самого удивляет то убедительно ледяное и равнодушное лицо, которое он надевает на встречах с Лордом.

Джинни

Хагрид вываливает кексы в большое керамическое блюдо с золотыми завитками и ставит его на середину круглого стола. Клык тихо посапывает перед горящим камином и смешно дергает задними лапами. Джинни придвигает к себе огромную кружку с драконом и охотно делает глоток. Чайное тепло мгновенно разливается по телу, оставляя во рту привкус малины и мяты.

— Гарри очень не хватает, — Хагрид садится напротив нее и с умилением наблюдает за бегущими по воздуху лапами Клыка. — Тебе, наверное, особенно.

Джинни задумчиво обхватывает кружку ладонями. Она сама уже давно ищет ответ. Какая-то часть ее знает, что то расставание — ненастоящее. Фальшивое. Что на самом деле они оба ждут той минуты, когда можно будет снова прикоснуться друг к другу. Другая ее часть чувствует какую-то странную свободу. Когда она получила Гарри — там, в гостиной, под рев однокурсников, ее сердце успокоилось.

Она жаждала того мгновения. Она его получила. И с той минуты все изменилось. Вот только что — она и сама не знает. А сесть и подумать — страшно. Потому что может оказаться, что она хочет от жизни совсем не того, что хочет Гарри.

— Досталось тебе, — Хагрид указывает на ее губы с корочкой запекшейся крови. — Не надоело вам с Невиллом рисковать жизнью? Эти Кэрроу — звери какие-то.

Джинни равнодушно пожимает плечами. Лучше рисковать, чем спокойно есть, спать и учиться — как многие студенты. Только Корнер не сдается, как и они. И царапин и синяков у него не меньше, чем у Невилла. Майкл… А ведь когда-то он покупал ей сливочное пиво и целовал.

Джинни вспоминает его слюнявые пухлые губы и поеживается. Сейчас он снова приходит на тренировки Ордена вместе с Эрни — вот и вся причина скатившихся оценок. Мальчишки, конечно, решили, что защита важнее Ж.А.Б.А, и, наверное, они правы. Кому будет важно, что у тебя по Заклинаниям, когда придется драться за свою жизнь?

Хагрид молча запихивает кекс целиком в рот и медленно разжевывает. Лицо его болезненно-желтоватого цвета, а волосы спутаны, в бороде застряли крошки, и темная жилетка пропитана каким-то едким запахом.

— Устало выглядишь, — замечает Джинни, опасливо трогая кекс пальцем. — Измученный совсем.

— Да это все из-за…

Клык резко вскакивает на лапы и с громким лаем бросается к дверям. Джинни поспешно поднимается и ищет глазами, куда бы спрятаться. Что, если это Кэрроу?

Хагрид осторожно выглядывает в окно, отодвинув пыльную бело-голубую занавеску в сторону. И тут же облегченно выдыхает.

— Прячься в шкаф, этот искать не будет.

— Этот? — Джинни набрасывает мантию и недоверчиво смотрит на огромный покосившийся шкаф, где наверняка так же пахнет от одежды, как от сов в совятне.

— Снейп.

— Я останусь, — она невозмутимо садится обратно на стул, не снимая мантии, и выпрямляет спину.

Хагрид оттаскивает Клыка от дверей, не успев возразить. Снейп появляется на пороге так, словно спешит — и заглянул совершенно случайно, мимоходом. Темные волосы его, слегка влажные от снега, лежат на щеках, обрамляя лицо. Сейчас, в мягком свете камина, он кажется намного моложе — совсем как Сириус или Ремус — и во всей его фигуре сквозит одиночество.

— Добрый вечер, сэр, — Джинни неуклюже берет кекс и заставляет себя обернуться.

Она просто смотрит в эти черные глаза — удивленные и вопрошающие. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она слабо улыбается — едва заметно, только дернув уголками губ.

И ей почему-то кажется, что Снейпу не хочется отводить взгляд.

— Опишите подробнее вашего монстра, Хагрид, — произносит он спокойным голосом, но Джинни продолжает слабо улыбаться. — Можете примерно представить, какого он роста или веса?

Хагрид задумчиво чешет голову, выпустив ошейник Клыка из рук. Пес тут же деловито, но осторожно обнюхивает Снейпа, оставляя следы слюней на его мантии.

— Он Роджерса хватил за руку, — Хагрид задумчиво смотрит куда-то перед собой. — Ну, может, размером с Клыка или чуть больше, точно хищник. Я его огнем прогнал. Вы что, сейчас пойдете?

Снейп одаривает его холодным яростным взглядом.

— Вас беспокоит моя безопасность?

— Нисколько.

— Возвращайтесь в замок, Уизли, пока вы опять не попались Кэрроу, — он поворачивается к дверям и плотнее запахивает мантию.

Джинни стремительно, плохо соображая и не зная, зачем, произносит:

— Я пойду с вами.

Он замирает на пороге и оборачивается к ней.

— Нет.

— Я пойду с вами, — говорит она настойчиво и отчего-то зло, подходя к нему на расстояние вытянутой руки. — Никто не знает, кто там может быть. Я умею защищаться, я тренировалась не один год. Если с вами что-то случится, мы останемся на растерзание Кэрроу или Макнейра. Вы этого хотите?

Хагрид оторопело переводит взгляд с одного на другого, поглаживая блестящую шерсть Клыка.

— Идемте, — Снейп широко распахивает дверь, впуская внутрь танцующие снежинки. — У меня нет сил бороться с вашим одержимым упрямством, Уизли. Хотите погибнуть — я не буду мешать.

Джинни зажимает в пальцах невидимую нить, приведшую ее сюда, и шагает вперед, все дальше и дальше в лабиринт.

Северус

 

Когда хижина остается за спиной, он негромко произносит «Люмос!» и слышит, как Уизли делает то же самое. Снег, искрясь, ровным пушистым слоем лежит под ногами, ковром простирается далеко в лес и шапками покрывает деревья и кустарник.

Северус слегка замедляет шаг. Там, в хижине, Уизли смотрела на него так, как никогда не смотрела ни одна женщина и он, наверное, только по наитию догадался, что увидел в этом взгляде. Ее ореховые, светлые глаза смотрели на него как на мужчину — не как на преподавателя.

И сейчас, посреди темного шумящего леса страшным кажется не неопознанное чудовище Хагрида и даже не то, что он никогда не представлял себя с той, человеческой, мужской стороны, а осознание, что Уизли показалась ему красивой. Ее волосы, убранные за спину, и соскользнувшая с плеч мантия дали возможность рассмотреть крепкую фигуру с узкой талией, тонкую шею и худые плечи, спрятанные под блузкой. В его голове, постоянно занятой Поттером и Лордом, Уизли все время было лет двенадцать — а в то мгновение он вдруг осознал, что через полгода ей действительно будет семнадцать.

— Вы снова меня удивили, сэр, — ее голос раздается справа. — Вы прекрасно знаете, как к вам относится Хагрид, но все равно пришли помогать.

— Вы тоже удивляете, поверьте, — отзывается он холодно, пристально вглядываясь в снег. — Вчера попали под Круцио, а сегодня, нарушая комендантский час, побежали пить чай на самую окраину леса.

Уизли некоторое время молчит.

— Выходит, удивляться — полезно и нужно, — она сухо кашляет в кулак. — Открываются интересные черты в кажущихся знакомыми людях.

Северус садится на корточки и быстро осматривает небольшие вмятины на снегу.

— Ожидаемо.

— Риктумсепра! — вдруг восклицает Уизли, и что-то мягкое и большое с шумом падает в снег.

— Я все гадал, когда вы его заметите, — Северус поднимается и кивает в сторону дергающего лапами паука. — Он крался за нами с самой опушки.

С зажатой в рукавице палочкой, растрепавшимися волосами и частым дыханием, Уизли кажется маленькой взъерошенной птицей. Она смотрит на него негодующе и недовольно поджимает губы.

Расстояние между ними сокращается с каждым днем. Должно ли это пугать? Северус отряхивает мантию и идет дальше, в сгущающуюся темноту.

— Уверен, это — мантикора. Таких следов больше ни у кого нет.

— Зимой в Шотландии? — Уизли бросает на него недоверчивый косой взгляд.

— Сбежала от Хагрида, который, конечно, не собирается в этом признаваться, — Северус терпеливо указывает на крупные следы лап. — Вы не заметили молодых соплохвостов в загоне? Откуда им взяться? Сами собой они не рождаются. Я бы на вашем месте повернул назад. Если вы обратили внимание на выражение лица Хагрида, когда сказали, что пойдете со мной, то поняли бы, что это — что-то вроде ловушки для меня. Ваш Хагрид состоит в Ордене, а значит, будет пытаться убрать меня любым возможным способом.

Уизли быстро делает к нему шаг и тихо замечает, блестя глазами:

— Я с вами ничего не боюсь. Я видела, как вы используете невербальную магию. Я все равно пойду дальше.

Северус вздрагивает и благодарит лес и темноту за то, что Уизли не может этого заметить. Что она делает? Сначала заставляет его чувствовать себя нужным. Теперь невзначай восхищается его мастерством. Разумеется, обычный человек не обратил бы на нее никакого внимания, но человек, никогда не слышавший о себе подобные слова, не важно, в каком возрасте — не только обратит, но и захочет большего.

Они медленно выходят на прогалину, едва освещаемую тусклой луной, и оглядываются по сторонам. Следы разбегаются в разные стороны, то скрещиваясь, то петляя, и, наконец, исчезают за деревьями.

В морозной тишине видны белые облачка выдыхаемого ими пара.

Вдалеке вдруг громко каркает ворона, и Уизли инстинктивно хватает Северуса за руку. Касание длится несколько секунд — а потом она отстраняется. Резко и смущенно, повернув голову в противоположную сторону.

— Не шумите, — он смотрит на нее искоса, стараясь выглядеть спокойно, но сердце делает один неожиданно громкий толчок. — Эта тварь недалеко. Если что — бейте заклинанием в глаз. Шкуру вы не пробьете, слишком толстая.

Они еще несколько минут молча идут по снегу и оказываются на небольшой поляне. Везде — отпечатки лап, растерзанная и уже занесенная снегом туша оленя. Следы петляют и заканчиваются у огромного дупла в расколотом молнией дубе.

Северус коротко кивает на дерево, зажав палочку в руке, и двигается вперед. Если они с Уизли одновременно ударят по животному, оно уже никуда не денется. Он снова бросает косой взгляд на Уизли. Она все еще кажется ему встревоженной птичкой, которой неуютно в тихом холодном лесу.

Тишина. Эта мысль вдруг обрушивается на него. Что-то не так. Еще пару минут назад громко каркали вороны — а теперь мертвенно тихо?

— Осторожно! — шепчет он и оглядывается.

Мантикора прыгает сверху — бесшумно и неожиданно. Пахнущий кровью зверь сбивает Северуса с ног и опрокидывает на снег, когтями раздирая плащ и мантию. Палочка остается зажатой в руке, пригвожденной лапами к твердому снегу. И все заклинания, которые он выкрикивает, уходят в сторону разноцветными лучами, только скользя по огромной морде. Краем глаза он видит мечущийся из стороны в сторону огромный шип на кончике хвоста.

Дьявол! Дамблдор ведь просил его не влезать в лишние передряги ради Поттера! Поттера? Лили… Черт, еще и трансгрессировать в Хогвартсе нельзя…

— Остолбеней! Бомбарда! Риктумсемпра! — Уизли швыряет заклинание за заклинанием по неуязвимой шкуре мантикоры, которая яростно трясет мордой. Клыки приближаются к лицу, и когти сильнее врываются в грудь.

— Эй, ты! Достань меня! — Уизли появляется где-то рядом, над головой, отчаянно маша руками, и зверь отступает, предпочитая более интересную жертву.

Северус резко поднимается и оглядывается: Уизли бежит вперед по поляне с этим своим факелом из рыжих волос и, спотыкаясь, с размаху падает спиной в снег. Мантикора настигает ее в два прыжка — но Уизли ловко ударяет ее ногами в пасть. Подбегая, Северус успевает только заметить шип, впивающийся Уизли в лодыжку, и блеснувшие желтые зубы, обрушившиеся на выставленную в защите руку — и тут же ударяет заклинанием в глаз замершего на мгновение зверя.

Мантикора замертво падает в холодный снег, и от ее разинутой окровавленной пасти идет едкий пар.

И сразу же приходит боль — саднящая и пронизывающая, приправленная холодом, как острым соусом.

Северус торопливо стаскивает с себя порванный плащ и мантию и методично рвет ее на лоскуты. Уизли, мертвенно бледная, пытается одновременно зажать рану на руке и прикоснуться к уколотой ноге.

Северус быстро перевязывает лоскутом ее ногу чуть выше колена, проводит палочкой по ране, затягивая ее, и торопливо набрасывает плащ обратно на плечи.

— У вас вся грудь в крови, — глазищи у Уизли с монеты в два сикля. — Я думала, она вас… Простите, что я так долго…

Северус молча помогает ей подняться, втайне радуясь, что руки — в перчатках. Что, если пришлось бы касаться обнаженной руки? Какая она на ощупь?

— Дойдете?

— Я не чувствую ногу, вообще, — замечает Уизли, нервно поджимая губы, но старается выглядеть невозмутимо. — Словно ватная. Двигать могу, но совсем не чувствую.

— Яд, — отвечает он спокойно, как на занятии. — Медленно превращает вас в овощ. Можно долго хранить про запас. И это вам еще повезло — иногда мантикора этим уколом убивает. Я подозревал, что она не очень голодна: в Лесу полно еды. Но мы с вами могли остаться в качестве закуски, и это не очень приятная мысль.

Уизли тревожно смотрит на него исподлобья, но ничего не отвечает. О чем она сейчас думает? Хорошо, если о Хагриде и его потрясающей беспечности. Когда-то давно Северус просил у матери завести кота или собаку, но та сердито пояснила, что только одинокие люди заводят животных, а Северуса одиноким она не считала. И даже годы спустя, живя в своем замкнутом и сложном мире, он не отважился завести даже ящерицу. Завести — признать одиночество.

Глупо до невозможности.

Они медленно идут до опушки, обходя хижину стороной.

Уже около самых дверей замка Уизли издает какой-то странный звук: не то стон, не то вздох — и садится прямо в разворошенный сотней ног снег.

— Не могу больше, — говорит она едва слышно и, зачерпнув пригоршню снега, прижимает его ко лбу. — Жарко. И мутит — ничего не вижу перед собой. Вы идите, я потом дойду.

— Чтобы вы тут замерзли? Лорд явно не будет счастлив потерять чистокровную волшебницу, — Северус устало вынимает палочку, глядя на поникшую голову Уизли. Глубокие царапины на груди начинают ныть сильнее, но заниматься ими некогда. — Наложу на вас дезиллюминационные чары. Обопритесь на мою руку — дойдем до больничного крыла. Уже почти полночь, не думаю, что нам встретится кто-то кроме Пивза или Филча.

Уизли кажется совсем невесомой и хрупкой — и он чувствует тепло ее тела, обессиленно прижимающегося к нему. Как можно ее оставить? Из-за него она и пошла в Лес — и ведь все-таки спасла ему жизнь. Он недооценил монстра Хагрида и оказался непростительно беспечным. Животные никогда не были его сильной стороной. Конечно, можно было бы попробовать трансгрессировать или отвлечь внимание, но чем бы это закончилось? Если только Дамблдор узнает. А он узнает — от этого человека невозможно скрыться.

Мадам Помфри окидывает их яростным взглядом.

— С Уизли все понятно, — произносит она авторитетно, торопливо пропуская их в лазарет. — Но вам-то уже под сорок, слава Мерлину, — а все туда же!

Пальцы Уизли разжимаются, выпуская его руку — и Северус сразу отстраняется. Покорно сняв исполосованную рубашку и подставляя грудь под пахнущие едким лекарством ватные тампоны мадам Помфри, Северус впервые понимает, сколько секретов она знает и умело хранит.

Джинни

 

Не успев окончательно проснуться от сильной боли, она сразу слышит запах лекарств и чистых простыней. Темный лес, мантикора, вспоротый ногами снег и паучьи глаза — жуткие воспоминания на мгновение захватывают сонное сознание.

Приподнявшись на локте, Джинни обводит палату глазами. Через две или три — ей трудно считать — кровати от нее Снейп спокойно читает «Ежедневный пророк» и недовольно морщится. Рубашка на его груди расстегнута и обнажает длинные полосы запекшейся крови.

— Хоть раз я здесь не одна, — произносит Джинни негромко и с удовольствием замечает, как вздрагивает газета в его пальцах.

— Вы здесь из-за меня, — произносит он приглушенно, глядя на нее искоса.

Джинни качает головой, задумчиво высовывая из-под шерстяного одеяла пальцы здоровой ноги.

— Брат, Гермиона и Гарри там рискуют гораздо больше.

— Вы поэтому пошли в Лес? — губы его неприязненно кривятся. — Чтобы доказать…

— Нет, — резко обрывает она и тут же краснеет от собственной дерзости. — Я была нужна вам там — я знаю.

Снейп сворачивает «Пророк» в один большой бумажный ком, кладет на идеально белую тумбочку и садится на кровати. Часы на противоположной стене лениво показывают половину пятого утра.

Еще один странный день и странная ночь. С самого Рождества все изменилось, в первую очередь она сама — и жизнь решительно сворачивает с прямой дороги куда-то в сторону.

— Хорошо держитесь, — произносит Снейп все так же спокойно, садясь напротив нее.

— Если честно, ужасно неприятно, — признается Джинни шепотом, не найдя причин скрывать от него свою боль. — Но деваться все равно некуда. Вроде говорят что не можешь справиться — терпи.

Снейп коротко кивает на стоящие рядом с ее кроватью две большие кружки. Джинни на секунду кажется, что в его стеклянных глазах мелькает сочувствие.

— Одно — от яда, второе — бодроперцовое, еще горячее.

Джинни пристально, словно испытующе смотрит в его непроницаемое лицо — и вдруг приглушенно, но смело заявляет, поддевая одеяло здоровой ногой:

— Выпью оба.

Она смело берет кружку с бодроперцовой настойкой и залпом выпивает ее, морщась от пряного и вяжущего вкуса. Секунду спустя из ее ушей и ноздрей начинает идти густой белый пар, растворяясь в воздухе.

И ее рука с кружкой замирает.

Что теперь?

Будет ли он насмехаться?

Сердце бьется часто-часто, и дыхание останавливается на мгновение.

И тогда — неожиданно и удивительно искренне — Снейп улыбается. И Джинни не раздумывая — запрещая себе думать — улыбается в ответ.

Еще одна улыбка — еще один маленький шажочек в новую неизвестность.

Потянувшись за вторым зельем, Джинни краем глаза наблюдает за выражением лица человека, который вдруг стал ей немножко понятнее. Может быть, за этим черным стеклом есть настоящие чувства?

И вдруг разом становится серьезной и мрачной.

— Научите меня, — произносит она решительно. — Научите меня сражаться. Как думаете, почему у Корнера и половины Гриффиндора плохие оценки? Все пытаются заниматься сами, как тогда, с Гарри. Но все это — ерунда. Мы ничего не умеем.

Снейп смотрит на нее несколько долгих секунд, потом проводит рукой по лицу и непривычно шумно выдыхает.

— Хорошо. Но будет непросто.

— Я справлюсь, — она сердито сжимает сухие губы. — Обещаю.

Снейп задумчиво трет ладонь большим пальцем. Волосы снова скрывают выражение его лица.

— В следующую пятницу сможете?

— Для вас я могу всегда, сэр, — произносит Джинни торопливо и тут же краснеет. — Спасибо.

Ей хочется спросить, что пишут в «Пророке» — студентам газеты читать запрещено — но она только облизывает обветрившиеся губы и вздыхает. Еще один вечер со Снейпом в неделю, придется делать уроки на выходных и отказаться от факультатива по Заклинаниям, он как раз в пятницу. Флитвик, конечно, расстроится. За ту работу он все-таки поставил ей «Превосходно», но Джинни понимает, что это не полностью ее заслуга.

— Что здесь происходит? — мадам Помфри стремительно распахивает дверь и заглядывает в палату. — Директор! Вы следите за временем? У вас в десять часов, кажется, очередная встреча с человеком из Министерства, или я ошибаюсь?

Снейп неохотно — Джинни видит эту неохоту в стекле глаз — переводит взгляд на часы и беззвучно шевелит губами. Его темные волосы не привычно приглажены, а слегка растрепаны, превращая лицо из маски в живое полотно. Вот только эмоций — красок — на нем нет. Оно только готово для них, как загрунтованный холст, — но пока бесцветно.

— Я проследил, чтобы Уизли выпила зелья, — произносит он устало и поднимается.

— Разумеется, — мадам Помфри закатывает глаза и похлопывает его по плечу. — Вам пора спать, вы так и не сомкнули глаз. Не возражайте, я прекрасно все вижу. Уизли, вас это тоже касается.

Оставшись в одиночестве, Джинни спиной падает на постель, подняв укушенную ногу в воздух. Как сильно меняется жизнь от случайного слова, от шага не туда, от искренней улыбки. И ты уже совсем не такой, как утром, и совершенно другой, чем вчера.

Невиллу, конечно, она ничего рассказывать не будет. Да и сами слова прозвучат нелепо: профессор Снейп улыбался! Это все равно, что зимой расцвели бы розы на опушке леса. Джинни насильно закрывает глаза, но сон не идет. Вместо этого она внезапно понимает, кого напоминает ей Снейп: то чудовище из старой папиной сказки, равнодушное, сердитое и недовольное, обросшее толстой шерстью и безумно опасное. Осторожно поворачиваясь на бок, Джинни хмурится, пытаясь вспомнить сюжет — но так и лежит до утра, придумывая разные концовки.

И ни одна ей не нравится.

 

Северус

 

Трангрессируя из поместья, Северус довольно выдыхает, как раб, снова оправдавший себя в глазах хозяина. Несмотря на все усилия Беллатрисы, Лорд благосклонно отнесся к истории с мантикорой Хагрида. Северус прекрасно знает, как и что рассказывать: после месяцев безуспешных попыток поймать Поттера Лорду необходима подобная история. Кроме того, она подчеркивает: Северус заботится о чистокровных волшебниках в целом и о студентах в частности.

Заботится — исполняет приказ.

Конечно, присутствие Уизли он опустил. О ней Беллатрисе совершенно не нужно знать.

Уизли… Странная девчонка. Сначала чуть не расплакалась, когда он впервые принес ей зелье от простуды, вчера выпила его залпом и рассмеялась.

Почему? Что изменилось? И ее взгляд — испытывающий и пронзительный. Своего рода проверка? Все-таки непонятные существа эти женщины. Вот уж кто кажется ему опаснее любой мантикоры.

Северус недовольно отряхивает мантию и оглядывается по сторонам. Вечерний Хогсмид переливается огоньками, приглашая зайти куда угодно. Когда-то давно, в его собственные шестнадцать, он от души ненавидел это место. У Поттера золото из карманов сыпалось, а он мог себе позволить или сливочное пиво или перченого чертика. Оба лакомства никогда не появлялись в его ладонях одновременно.

— Я была у Джинни Уизли, — МакГонагалл равняется с ним в холле. Ее голова, слегка запрокинутая вверх, кажется надутым шаром. — Не думала, что когда-нибудь снова поблагодарю вас.

Вот, очередная женщина. Сухая и строгая, как соломинка. Сложно даже представить, что она может смеяться или готовить завтрак по утрам. И зачем только строить из себя такую каменную статую?

— Обращайтесь, — холодно отзывается он, совершенно не представляя, о чем она говорит, и тут же идет дальше.

Северус на ходу проводит рукой по лицу, отбрасывая навязчивые мысли об Уизли. Сейчас Поттер важнее, и Дамблдор должен узнать последние новости, собранные по крупицам. Конец января — не самое приятное время для поисков мальчишки. Лорд никогда особенно не любил зиму, а значит, у Поттера больше шансов выжить и найти то, что он там упорно ищет. Но Пожиратели, как маггловские ищейки, упрямо идут по следу — идут, иногда отставая только на шаг.

— Как поживают мисс Лавгуд и Олливандер? — Дамблдор закидывает ногу на ногу и усаживается поудобнее в красном кресле на портрете директора из позапрошлого столетия. — Они живы?

Северус кивает. Он не видел Лавгуд уже несколько недель, а Олливандера — и того больше. Но Драко как-то обронил, что относил им обед на Рождество, а значит, их, по крайней мере, кормят.

— Только, боюсь, им там холодно и не особенно сытно, — отвечает он задумчиво. — Но вас это не беспокоит?

— Качество жизни в данном случае не имеет значения, — Дамблдор поглаживает ручку кресла. — Важна само наличие жизни, вы же понимаете. А с вами что случилось, Северус? Это Том?

Северус поспешно поворачивается к нему спиной и беззвучно ругается.

— Мантикора Хагрида сбежала в лес.

— Я ведь просил вас…

— Нужно было оставить ее? В следующий раз так и поступлю. Нам не нужны соплохвосты, Дамблдор, ни трехглавые псы, ни драконы, ни прочие опасные твари. Студентам вполне хватит лукотрусов и фестралов. Я не говорю уже о том, что он специально отправил меня туда.

Дамблдор еще долго рассерженно ходит по картине, трогая бороду, но, в конце концов заявляет:

— При этом вы не выглядите расстроенным.

— Вам кажется, — Северус раздраженно расстегивает рубашку, снимает ее и бросает на спинку кресла. — Самое важное я вам передал. Поттер в безопасности — пока что, но я делаю все, чтобы он оставался в этом положении. Могу я теперь лечь спать?

Дамблдор не отвечает, молча повернувшись к нему спиной. Он стоит так несколько мгновений, а потом неторопливо уходит за холст — на другую картину — а потом исчезает из видимости.

Северус усмехается. Полная дама — вот к кому пойдет бывший директор. Или, возможно, к той красавице в синем на втором этаже.

В дверь тихо и робко стучат, когда он уже собирается стянуть брюки, мечтая забраться под пуховое одеяло. Застегнув обратно ремень и накинув наспех рубаху, Северус тоскливо приоткрывает дверь, предчувствуя свирепый взгляд МакГонагалл и тысячу упреков, плавающих в этой синей свирепости. Что он опять забыл? Или это Алекто?

За дверью стоит Уизли. Бледная, с рассыпанными по лицу веснушками, с наспех приглаженными волосами — живая и настоящая.

Сердце снова ударяет по ребрам. Совсем легонько.

— Вы опять нарушаете комендантский час, — произносит он с укором, пряча за ним свою растерянность. — Вам уже разрешили вставать?

В ее ореховых глазах — смущение и нерешительность.

— Сэр, только не сердитесь, — она лихорадочно копошится в сумке, облизывая губы. — Это глупо, но я купила вам подарок — на день рождения. Еще давно, после Рождества. Только не решалась подарить. Но после Леса… Я подумала: лучше попробую — зато не буду сожалеть.

Северус молча приоткрывает дверь чуть шире, забыв о наспех накинутой на плечи рубашке. Уизли стоит совсем рядом — искренняя и полная робости, с блестящими от волнения глазами, боящаяся сказать лишнее, с вытянутой вперед рукой.

Тогда он все так же молча подается вперед и берет подарок, завернутый в дешевую глянцевую бумагу. Такая обычно продается во «Флориш и Блоттс», в самом дальнем отделе.

— Я не могу вас впустить, — говорит он тихо, впервые не вдумываясь в смысл собственных слов. — Собираюсь спать.

Уизли переводит взгляд с его лица на едва прикрытую грудь и совершенно по-девичьи краснеет. И кажется, словно ее веснушки тоже краснеют, превращаясь из бледных горицветов в яркие маки.

— Спокойной ночи, сэр, — произносит она твердо, но голос едва заметно дрожит. — У нас послезавтра занятие, верно?

Северус коротко кивает, и Уизли уже поворачивается к нему спиной, когда он неожиданно вспоминает морщинистое лицо Минервы. Как засохший изюм.

— Что вы сказали профессору МакГонагалл?

Уизли быстро оборачивается, взметая рыжее пламя волос, и в ее улыбке сквозит лукавство.

— Что вы спасли меня, когда около хижины Хагрида на меня напала мантикора.

И в это мгновение она снова кажется ему теплым солнечным лучом в окружающей его холодной воде.

 

Джинни

— Простите, сэр, меня задержал профессор Флитвик, — Джинни торопливо снимает мантию и вешает ее на стул. — Интересовался, собираюсь ли я еще ходить на факультатив по Заклинаниям.

— На вашем месте этот предмет я бы не бросал, — отзывается Снейп, откидываясь на спинку кресла. — Особенно сейчас.

— Не выйдет, сэр, — Джинни кладет тяжелую сумку на стул. — Он по пятницам, а по пятницам я буду приходить к вам. Если вы еще не передумали.

Она быстро поднимает взгляд на Снейпа. Он смотрит на нее точно так же, как она там, у Хагрида — внимательно и испытующе, и — как мужчина смотрит на женщину. И этот черный взгляд пронзает ее насквозь — ее сердце и ее разум, так что первое мгновение ей хочется отвернуться и убежать, и лицо вспыхивает румянцем, но она остается стоять, слегка касаясь дрожащими пальцами края парты.

Никто и никогда не смотрел на нее так — даже Гарри. Мальчишки всегда смотрят иначе, их интересует другое — они изучают губы и волосы и то, что спрятано под пуговицами блузки. Им важно здесь и сейчас, вот эта легкая мимолетность жизни — порхание крылышек бабочки.

Мужчины ищут совершенно иное — будущее.

Но сейчас взгляд Джинни растерян — она и сама не понимает, есть ли внутри нее то искомое — то, что ему нужно.

— Спасибо за подарок, — замечает внезапно Снейп и постукивает пальцами по лежащей перед ним книге в темно-синем переплете. — Где вы ее нашли? Очень редкий экземпляр.

— Два часа возилась во «Флориш и Блоттс», — Джинни смущенно прячет руки за спину. Как тяжело скрывать эмоции, когда тебе всего шестнадцать! — Сказала родителям, что ищу книгу для Гермионы.

Снейп криво улыбается.

— Будет честным сказать, что это первый настоящий подарок с тех пор, как мне исполнилось, кажется, пятнадцать.

Джинни хмурится, взмахом палочки разводя огонь под котлом.

— Целых двадцать три года?

— Вы ведете на меня досье?

— Я слышала кое-что о Мародерах и видела пару фотографий, — Джинни закатывает рукава джемпера. — И помню вас в доме Сириуса.

На лице Снейпа вдруг выступает раздражение пятнадцатилетнего подростка.

— Вы тоже в восторге от физиономий Блэка и Поттера? Или, может, от их потрясающих приключений?

Джинни едва сдерживает вырывающуюся на свободу улыбку. Удивительно, как некоторые вещи в жизни остаются в памяти навсегда — четкие и яркие, как будто все произошло день назад.

— Свидания с Корнером и Томасом до сих пор заставляют меня держаться от красавчиков подальше. А что касается отца Гарри — я не считаю нужным любить его только потому, что он отец моего бывшего парня. А Сириус, кажется, так и не пережил подростковый возраст. Жаль, что он так и не вырос. Он был ужасно нужен Гарри именно взрослым.

— Люди, которые нужны, редко находятся рядом, — отзывается Снейп спустя минуту молчания и тоже закатывает рукава мантии. — Попробуем еще раз? Я принес жабу.

Джинни с тревогой смотрит на жадно ловящую воздух большую зеленую жабу.

— Это не Тревор? Очень похож. Я его давно не видела.

— Кто?

— Жаба Невилла.

Снейп смотрит на нее недоверчиво.

— Не говорите мне, Уизли, что в такое время Лонгботтом будет переживать о здоровье своей жабы, которую в мои-то времена было иметь позорно.

Джинни смотрит на него с любопытством.

— А какое животное было у вас?

— Никакого.

Джинни сосредоточенно взвешивает ингредиенты, размешивает зелье по часовой стрелке пять минут, потом, добавив шкуру бумсланга — десять минут против часовой. И, в конце концов, добавляет паучий яд. Зелье сразу же начинает бурлить и приглушенно шипеть, и на фиолетовой поверхности лопаются черные пузыри.

Снейп хмурится и наклоняется к котлу.

— Слишком темные, Уизли. Помните, я говорил вам — один, даже полграмма лишних — и вы можете сильно навредить человеку. Давайте проверять? Передайте мне жабу.

Джинни все еще сомневается, но не успевает остановить его и резко отворачивается, когда он невозмутимо колет жабу в нескольких местах узким ножом с красной рукоятью. Жаба жалобно пищит, но не может вырваться из сильной ладони. Затаив дыхание от ужаса и жалости, Джинни торопливо вливает в ее раскрытый рот три капли зелья.

Писк прекращается, раны жабы перестают кровоточить и мгновенно затягиваются — но она не подает признаков жизни. Джинни наклоняется поближе, тревожно вслушиваясь в ее дыхание — но ничего не слышит.

— Ваша жаба в тяжелой коме, без единого шанса очнуться, — Снейп задумчиво поджимает губы. — Вы опять провалились, Уизли.

Она закрывает лицо руками и тяжело выдыхает. Опять! Почему опять не получается? Все зелья до этого у нее получались неплохо, и только это никак не хочется поддаться. Что она делает не так?

— У вас почти получилось, — Снейп взмахом палочки очищает котел, и на его лице нет ни капли разочарования, которое Джинни почему-то боится увидеть. — Поверьте, то, что вы сейчас получили, не получат ни Грейнджер, ни Поттер, ни Макмиллан. Нужно чуть больше опыта. Мы обязательно повторим еще раз. Как ваша рука?

Джинни смущенно задирает рукав джемпера и показывает ему на небольшой овальный шрам, еще красноватый, но уже не такой пылающий, как неделю назад.

— Скоро совсем пройдет.

— Надеюсь, он останется со мной надолго, — Джинни слегка краснеет. — Хочу помнить о том приключении с вами. Когда мне кажется, что все только приснилось — я смотрю на шрам и успокаиваюсь.

Снейп удивленно приподнимает брови.

— Представляю реакцию вашей матери на эти слова.

Джинни спокойно машет рукой, улыбаясь.

— Она сама еще не такое вытворяла, когда училась в школе.

— Думаете повторить ее судьбу? — в его голосе сквозит легкая насмешка.

Джинни вешает сумку на плечо и задумчиво проводит рукой по волосам. Потом поправляет сбившийся на сторону галстук. Этот вопрос — из тех, об ответе на который она боится думать. Пока что — боится.

— Вряд ли. Меньше всего я хочу быть похожей на маму. Поэтому я…

— Это личное, я понимаю, — Снейп отворачивается и делает вид, что ему все равно. Но его глаза говорят об обратном. — Я вас больше не задерживаю, Уизли. До пятницы.

На пороге она медлит и оборачивается. Снейп стоит к ней спиной и постукивает пальцами по лакированной столешнице. Ей хочется, чтобы пятница наступила как можно скорее.

 

Северус

На собрании деканов Северус подпирает голову рукой и лениво перебирает разложенные рейтинги. Сколько можно копаться в этих бумагах? Еще и предстоящая встреча с попечителями школы начнется через полчаса. Может, попросить Минерву поприсутствовать — у нее хотя бы есть небольшой опыт. Он бросает цепкий взгляд на преподавателей: Трелони откровенно зевает, Стебль тихонько выковыривает грязь из-под ногтей, тоже зевая, Флитвик на задней парте торопливо перебирает контрольные работы. Определенно нужно собирать преподавателей реже, чем раз в неделю — все равно никаких итогов нет.

— За что вы сняли Паркинсон целых двадцать баллов? — интересуется Северус у МакГонагалл, разглядывая индивидуальные рейтинги. — Кажется, у нее есть голова на плечах.

— И дерзкий язык в придачу, — отзывается та и смотрит на него недовольно. — Объясните, пожалуйста, слизеринцам, что они не хозяева замка. У Горация не получается.

Слизнорт добродушно разводит руками. У него никогда не получалось быть авторитетом — и это логично. Декан не должен образовывать клубы и приглашать туда своих любимчиков, закрывая глаза на проблемы других учеников. К своим студентам декан должен быть беспристрастным, и у Северуса это получалось. Пожалуй, за все годы работы у него случилось только два явных конфликта — с Лонгботтомом и с Поттером. Насчет последнего понятно — тут ничего сделать было невозможно, хотя он и не пытался. Если бы мальчик был хоть чуть-чуть похож на Лили характером и внешностью! Но Гарри смотрел на него копией Джеймса, и у Северуса внутри все переворачивалось. Хотя, стоит признать, он первый начал этот конфликт. Может, и к лучшему. Дружба с Поттером сейчас бы сильно осложнила задание Дамблдора.

— Я и в образовании начинаю сдавать, — Гораций откидывается на спинку стула и понижает голос. — Северус, то, как вы научили Уизли обращаться с ингредиентами, меня просто восхищает. Последний месяц она хватает одни «Превосходно», даже не знаю, зачем ей вообще посещать мои занятия.

Северус быстро отворачивается, поймав изумленный взгляд Минервы. Нужно срочно что-то придумать, чтобы она забыла о словах Горация.

— Хорошо, я попробую поговорить со студентами, — говорит он торопливо и поднимается с кресла. — Что-то еще? Мне нужно идти.

Минерва ожидаемо догоняет его в галерее, когда он уже берется за перила лестницы. Где-то здесь есть лишняя ступенька — не провалиться бы. Пятница уже завтра, и хромать на занятии будет совершенно лишним.

— Вы занимаетесь зельеварением с Джинни Уизли? — она задыхается — от ходьбы или от эмоций. — Зачем?

— Она сама меня попросила, — отвечает он резко, глядя в ее бледно-зеленые, болотистого цвета глаза. — Мало того — она попросила меня заниматься с ней Защитой от Темных искусств.

Минерва сердито скрещивает руки на груди.

— Готовите себе Пожирателя смерти?

— Не говорите ерунду, — он поворачивается к ней спиной, но она проворно обгоняет его и преграждает дорогу.

— Я с ней поговорю, — заявляет она решительно. — И эти занятия немедленно прекратятся. Джинни Уизли, подумать только, занимается с убийцей и сторонником Тома Риддла.

— Говорите, если хотите, — Северус поджимает губы, но ее слова ранят. — У вас все?

Ведь он действительно убил Дамблдора — и плевать, что тот был смертельно болен. Сам факт убийства это не отменяет.

Минерва стремительно разворачивается и широкими шагами идет в противоположную сторону. Она настроена серьезно — что она скажет Уизли? Проведя рукой по лицу, он спускается на первый этаж и натягивает маску приветствия. В холле уже стряхивают снег с мантий одиннадцать членов попечительского совета. Слава Мерлину, Люциуса среди них нет.

 

Джинни

…На паре по травологии Джинни даже не пытается слушать Стебль. Сложив руки на парте и устало опустив на них отяжелевшую голову, она пытается разобраться в стае мыслей, которые никак не дают успокоиться. Снейп улыбается, Снейп, увиденный ею в приоткрытой двери кабинета, его слова сегодня… Он меняется — медленно, ужасно медленно стаскивая с себя привычное обличье. И ей кажется, словно у нее в руках — кончик размотанного клубка, который нужно смотать обратно. Тянется, тянется бледная нить… А Рон? Где он сейчас? И Гарри… Она вспоминает его вихрастые волосы и смеющиеся зеленые глаза — и сглатывает. Что он сказал бы ей сейчас?

— Уизли, либо вы занимаетесь, либо нет, — тонкий голос Стебль звенит над самым ухом. — Пребывать в состоянии равновесия на моих парах точно не стоит, тем более — теоретических парах. Что вы потом вспомните в теплицах?

Джинни пожимает плечами, молча собирает сумку и выходит из класса под взгляды однокурсников. Ни говорить ни о чем, ни заниматься — хочется только до ужаса получить ответы на все вопросы.

За дверью кабинета она сталкивается с МакГонагалл, чьи глаза блестят так яростно и так по-кошачьи, словно она — в анимагической форме. Не дав Джинни опомниться, МакГонагалл хватает ее за руку и ведет за собой в ближайший класс. Нить в руках Джинни путается.

— Зачем вы занимаетесь с профессором Снейпом?

Джинни мгновенно ощетинивается.

— Он дает мне знания — настоящие, которые вполне могут помочь выжить. Мы на войне, профессор.

МакГонагалл тяжело выдыхает и сухим кивком головы указывает на парту.

— Сядьте, Уизли. Вы хоть понимаете, с кем связались? Этот человек убил Дамблдора. Этот человек нападал на вашего брата.

Джинни, пылая, присаживается на самый краешек стула, готовая защищаться до конца.

— Но вы не знаете, почему. И я не знаю.

— Потому что он — Пожиратель смерти, Уизли. Самый простой и самый правдивый ответ. Думаю, вам не стоит строить иллюзий и искать в этом черством сердце глубину. Дамблдор уже пытался. Как видите — итог печален.

Джинни поджимает губы и качает головой. Этот бой нужно обязательно выиграть, и выиграть правильно, иначе МакГонагалл найдет способ отправить письмо матери — а тогда про занятия точно можно забыть. И про школу — тоже.

— Это ради Ордена.

— Орден вас об этом не просил, — декан прожигает ее взглядом. — Обещайте мне, что все закончится сегодня же.

Джинни отчаянно трясет головой и рисует потными пальцами узоры на лакированной поверхности парты.

— Нет. Понимаете, он не тот, кем кажется.

МакГонагалл выпрямляется и сощуривает глаза.

— Что вы имеете в виду?

— Просто поверьте, — Джинни отчего-то краснеет, но упрямо продолжает говорить. — Профессор Снейп не такой, каким вы его видите. Я не раз в этом убеждалась. Он сам занялся мантикорой, хотя Хагрид прекрасно справился бы и без него. То есть, он знал, что это ловушка — но все равно пришел. Он принес мне бодроперцовое зелье, когда я заболела. Он прикрывает учеников от Кэрроу и лично меня спас от Алекто.

МакГонагалл нервно поправляет брошку на воротнике, отражающую свет свечей словно щит. Потом снова тяжело выдыхает, задевая дыханием лицо Джинни, и недоверчиво, но уже не сердито, качает головой.

— Хорошо, Уизли. Вы можете продолжать занятия — но пожалуйста, будьте осторожны. Вполне вероятно, что вас незаметным образом вербуют. Верные сторонники Темному Лорду очень нужны.

Джинни украдкой смахивает со лба липкий пот и уже мгновение спустя бежит по галерее к холлу. Ей срочно нужен глоток свежего воздуха, и она чувствует себя землеройкой, вырвавшейся на поверхность из Лабиринта.

Северус

 

Члены попечительского совета смотрят на него недоверчиво и устало, пока он перебирает бумаги, чтобы найти нужную. Надо же было Горацию сболтнуть про Уизли именно сегодня! Сейчас бы Минерва разобралась со всем гораздо быстрее и ловко осадила бы любой неприязненный тон.

Впрочем, на Дамблдора попечители тоже смотрели с подозрением. Вот уж кто казался совершенно беспечным директором и нес одну, на их взгляд, чепуху.

— Скажите, пожалуйста, а сколько галеонов в месяц тратится на продукты питания?

— Мы немного сократили расход, — отзывается Северус, быстро находя нужный документ. — Примерно на пятнадцать процентов. Да, так и есть — на пятнадцать. Следовательно, примерно пятьдесят галеонов. Во время каникул показатель еще ниже, разумеется.

Попечитель, чьего имени он не помнит, недовольно морщит толстые губы.

— Экономите на детях?

— Самих студентов в этом году меньше из-за указа министра, — Северус ловко обходит стороной имя Лорда. — Поэтому и расходы сократились. В остальном студенты питаются так же, как и в предыдущем году и в первом полугодии. На столе есть фрукты, овощи, мясо и рыба. Все, как и положено по стандартам Министерства.

Совет некоторое время шушукается, понизив голоса, потом долго шуршит предоставленными бумагами. Среди известных Северусу членов совета отец Макмиллана и отец Ургхарта, остальных он вообще не собирается запоминать. Вряд ли он останется директором на следующий год — события развиваются слишком быстро.

— Что вы можете сказать о безопасности? В вашей школе работают два Пожирателя смерти. Еще один является работником в отделе Министерства, который тоже проверяет школу.

Северус закладывает руки за спину и едва сдерживает позыв зевоты.

— Я слежу за этим в тех пределах, в которых могу. Если вы заметили, у нас военное положение, господа. Я делаю все ради студентов, но я не могу гарантировать железную безопасность. В любом случае, многое зависит от самих учеников — чем меньше они высовываются, тем меньше вероятность быть наказанным не мной.

— Что вы сделали с деньгами, направленными на улучшение состояния классов?

— Улучшил классы, — Северус подавляет в себе раздражение. — Можете прогуляться по третьему этажу. Новые парты, стулья, на втором этаже в классе зельеварения — новые котлы.

— Мы проверим, сэр, — отзывается Макмиллан и, наконец, поднимается с кресла. — Вам нужно будет в пятницу прийти в Министерство и подписать бумагу. К сожалению, на нашей нет печати, которую мы сдали в отдел образования. Вы можете быть свободны, а мы еще хотим обсудить некоторые вопросы.

Северус молча выходит из кабинета и, оказавшись в галерее, торопливо направляется в Большой зал. Через пять минут подадут ужин, а после любых обсуждений он чувствует себя таким голодным, как будто не ел уже дня два. Черт, утром придется снова согласовывать меню с домовиками…

— Опять вы, профессор, — он останавливается перед взъерошенной МакГонагалл и, скрывая тревогу, спокойно смотрит в ее лицо. — Отговорили Уизли?

Минерва несколько секунд поправляет очки, словно каждый раз собирается что-то сказать, но не решается. Что это с ней? На нее это совершенно не похоже.

— Нет, не отговорила. Но поздравляю, — наконец, произносит она саркастически.

— С чем?

— Уизли вам целиком и полностью доверяет, — оправа ее очков отражает свет факелов. — Вы таким образом себе сторонников вербуете?

Северус хмурится, глядя на нее устало.

— «Он не тот, кем кажется», — МакГонагалл слегка понижает голос, заметив приближающихся слизеринцев. — Зачем вы морочите девочке голову? Ей шестнадцать лет. Играете с огнем, Северус. Показываете себя с другой стороны. Браво. А вы хоть знаете, что она расценивает занятия как попытку достать информацию для Ордена?

Северус хмурится еще сильнее и устало трет пульсирующие виски. Уизли действительно так сказала?

— И все-таки вы проиграли, — замечает он зло и, обойдя ее, заходит в Большой зал.

 

Джинни

Снейп опаздывает, и она уютно устраивается на широком подоконнике. Окно украшено большими снежинками, и сквозь них едва видно озеро и далекие домики Хогсмида. Вот куда ее теперь привела нить — на очередное занятие со Снейпом. Сложно. Как же сложно. МакГонагалл напомнила ей о том человеке, который действительно убил Дамблдора и лишил Джорджа уха. Но тот человек никак не ассоциировался у нее с тем Снейпом, каким она видела его сейчас. Словно у него существует какой-то злой двойник. Интересно, отчего человек может быть таким разным?

— Давно ждете? — Снейп скидывает мантию на преподавательское кресло и вынимает из кармана палочку. — Давайте начнем, уже поздно.

Джинни едва заметно вздрагивает от звука его голоса — он застает ее врасплох вместе со всеми ее мыслями, и от этого ее щеки розовеют. Тряхнув головой, она встает напротив него и тоже вытаскивает палочку.

— Нападайте, — Снейп слегка задыхается — неужели он торопился к ней, сюда? — Я хочу посмотреть, что вы умеете. Не стесняйтесь, Уизли. Вперед.

Она использует, сначала осторожно — потом смелее и смелее — все заклинания, которые когда-то применяла и в Министерстве, и в ночь смерти Дамблдора, и на занятиях Отряда. Но Снейп так легко все отбивает, что у нее опускаются руки.

— Не переживайте, не все Пожиратели так сражаются, как я, — произносит он тихо, но ей слышится нотка самодовольства. — Теперь попробуйте выставить защиту. Готовы?

Джинни судорожно кивает, но мысли путаются, и ее «Протего» выходит слишком слабеньким. Она отлетает к стене и ударяется коленом.

— Еще, — говорит она звонко, заметив замешательство в лице Снейпа.

На второй раз у нее получается, но на третий она снова отлетает к стене и больно ударяется плечом. Не в силах встать, Джинни садится на пол и вытягивает ноги вперед.

— Закончим на сегодня, — Снейп садится рядом, зажав палочку в пальцах. — В целом неплохо, Уизли. Но защита у вас практически нулевая.

Джинни шепчет «Акцио!» и, открыв сумку, достает оттуда сверток с разрезанным на крупные квадраты пирогом с почками.

— Вас целый день не было, — она робко протягивает ему кусочек. — Я подумала — может, вы проголодаетесь. Простите, что сразу не предложила.

— В Министерстве приходится пройти пять кабинетов, прежде чем доберешься до нужного, — Снейп невозмутимо берет пирог, и Джинни украдкой улыбается. — Спасибо, Уизли. Слушайте, это правда, что вы сказали профессору МакГонагалл насчет Ордена? Что вы здесь ради информации.

Джинни выпрямляется, но плечо сразу отдает болью, и она стискивает зубы. Деваться некуда — придется отвечать, уступая натиску этих черных глаз.

— Да, сэр. Но так было только на самом первом занятии.

Он откусывает от пирога и несколько секунд задумчиво жует, разглядывая начинку.

— Я согласился по той же самой причине, Уизли. Мне была нужна информация о Поттере. Но я довольно быстро осознал, что вы ею совершенно не владеете.

Они некоторое время молчат, увлеченно поглощая пирог и не смотря друг на друга. Потом Джинни так же, не глядя, протягивает ему стащенную с ужина салфетку и сама вытирает руки и губы. Нужно что-то сказать, объяснить ему, что она совсем не меркантильная, что ей просто нравится быть рядом с ним. Только как сказать правильно?

— Я решил продолжать, потому что вы талантливая ученица. Стало интересно, чего вы можете достичь, — Снейп начинает первый и кладет ногу на ногу, по-прежнему не глядя на нее. — И вы действительно слушаете, а не упрямитесь.

Джинни широко улыбается, уловив его укол в сторону Гермионы.

— Мне нравится с вами разговаривать, — признается она тихо и трет ноющее плечо. — Мальчишки часто такие глупости несут, или по свиданиям бегают или о квиддиче болтают. И, конечно, то, чему вы меня учите… спасибо вам. Я уверена, что мир вокруг меня однажды сожмется, превратится в одну сплошную борьбу и выживание. Может быть, благодаря вам я останусь жива. Хотя понимаю, что вас рядом не будет.

— Я сделаю все возможное, чтобы вас защитить, во всяком случае, в замке, — он поднимается на ноги и стряхивает крошки пирога с брюк. — В конце концов, вы вытащили меня из одиночества директорского кабинета. Пойдемте, вам пора возвращаться в гостиную.

Джинни колеблется — мгновение, которое жжет изнутри сомнением и захватывает дыхание — и опирается о его протянутую руку, чтобы встать. Теплая и крепкая — и совсем не такая дрожащая, как ее собственная.

Они молча шагают по галерее и поднимаются по лестнице, перепрыгивая через проваливающиеся ступени. И все-таки: кто он, этот Снейп? Слова МакГонагалл не выходят у нее из головы. Когда он настоящий — сейчас, с ней, или там, вне замка, на встречах с Пожирателями? Человек, который убил — или человек, который учит и защищает? И исчезнет ли из его глаз это стекло? А может быть — оно должно не исчезнуть, а разбиться или растаять?

Едва переступив порог гостиной, Джинни сразу замечает Невилла — и в первое мгновение не узнает его. Лицо его, бледное, с синяками под глазами, кажется измученным и призрачным. Лаванда сидит рядом с ним, расстроенная, и обнимает его за плечи. Джинни скидывает сумку на кресло с красными подушками и опускается возле друга на корточки.

— Что случилось?

— Тревор пропал. Он все время крутился возле меня — и вот его нет, — в голосе Невилла слышится опустошенность.

Джинни сглатывает выросший в горле каменный ком. Ей кажется, она знает, где его жаба.

… Бывает, встретишь настоящего красавца, а потом поговоришь с ним, и через пять минут он оказывается скучным, как кирпич. А бывают другие. Знакомишься с ними и думаешь: «А ничего, пойдет». А потом узнаешь их поближе и понимаешь, что лицо им подходит, как будто на нем написана вся их сущность. И они вдруг начинают казаться такими красивыми...

Эми Понд, «Доктор Кто»

Северус

 

Несколько раз в год он проверяет, в каком состоянии дом в Паучьем тупике. Район потихонечку пустеет, заколоченных окон полно, по улицам носится мусор. По-хорошему, конечно, нужно продать этот дом и купить другой, подальше отсюда. Подальше от воспоминаний детства и образов, которые он видит каждый раз, открывая дверь в гостиную.

С другой стороны, ощущая себя здесь ребенком, он ощущает и призрачное присутствие Лили. Дом — проклятие и наслаждение одновременно — и от него нет сил избавиться. Во всяком случае, пока. Кроме того, если Поттер выберется из этой истории удачно, все равно придется где-то жить, потому что в школу Северус возвращаться не собирается.

Войдя внутрь, Северус оглядывается по сторонам и на мгновение зажмуривается. Крошечная гостиная с потемневшим камином, придвинутое к нему кресло — то же самое, в котором сидел отец, читая газеты. Сразу вспоминается его вытянутое лицо, обрамленное темными волосами и сосредоточенный взгляд серых глаз. После работы он уставал так сильно, что иногда даже не разговаривал. Просто уходил в себя.

Северус зажигает свечи и проходит в кухню, которая по размерам почти такая же, как и гостиная. Здесь тоже все осталось нетронутым со смерти матери. Начищенные столовые приборы, кастрюли и сковородки лежат в стеклянном буфете со сломанной дверцей. Заходя на кухню ребенком, Северус сначала видел сгорбленную спину матери и ее руки, занятые посудой или приготовлением еды. И уже потом — мамино лицо.

Поднявшись по узкой лестнице, он окидывает цепким взглядом две спальни с маленькими окнами, закрытыми плотными шторами. Да, жизнь здесь не всегда была несчастной. Были и хорошие моменты — семейные вечера, когда каждый из троих пытался понять другого и стать ближе. Северус помнит их гораздо хуже, чем плохие, но все-таки старается не забывать.

Он ненадолго задерживается у старого книжного шкафа и рассматривает пыльные корешки. Потом, помедлив, вынимает приглянувшуюся книгу и спускается обратно в гостиную.

Темнеет. Он и так целый день просидел у Малфоев, внимательно слушая каждый отчет о Поттере. Пора возвращаться в школу.

В дверь тихо, но настойчиво стучат. Три раза — и еще три.

— Входи, — отзывается Северус, держа книгу в руках.

Нарцисса подходит к камину и осторожно снимает капюшон, отороченный бежевым мехом. Ее светлые волосы ярким пятном выделяются в мрачной гостиной, и вся она, хрупкая и тонкая, кажется подснежником, вдруг выросшим здесь посреди пустоты.

Северус сразу же разжигает камин и помогает Нарциссе снять тяжелый зимний плащ. Ее лицо с блестящими голубыми глазами кажется мертвенно-бледным. Но сейчас она хотя бы выглядит живой, а не той застывшей статуей, какой бывает в поместье.

— Кофе? — спрашивает он негромко. — Или чай?

Нарцисса отрицательно качает головой. Да, конечно — ей ничего не нужно, только бы знать, что у Драко все хорошо. Из тех людей, которых Северус знает близко, она, пожалуй, единственная, кто вызывает у него сочувствие и понимание.

— У Драко все в порядке, — произносит он успокаивающе. — Я слежу за ним, честное слово.

— Спасибо, Северус, — Нарцисса делает шаг вперед и с силой пожимает его руку. — Я с ума схожу. Жизнь превратилась в сплошной кошмар. Хочется проснуться, щиплю себя — а на самом деле не сплю. Сможешь передать ему?

Северус кивает и берет из ее рук небольшой сверток.

— Там сладости и письмо, — произносит Нарцисса и нервно улыбается. — Можешь проверить.

— В этом нет необходимости.

— Как он себя чувствует? Как ведет?

Северус тяжело выдыхает, засовывая сверток в карман плаща.

— С оценками все хорошо, но меня к себе он не подпускает. Видимо, я где-то ошибся и сказал или сделал что-то неправильное. Может быть из-за того, что я вмешался тогда, на башне. Не знаю. Но он старательно обходит меня стороной.

— Главное, что ты присматриваешь за ним, — Нарцисса вытирает выступившие слезы. — Люциус совсем сдался, даже боится что-то сказать. Ты же понимаешь, что меня не тронут — как сестру Беллатрисы, а вот Драко и Люциуса… Северус, пожалуйста, держи меня в курсе. Я готова на все, клянусь. Мне плевать на Поттера, на Лорда, на всю эту войну — я хочу защитить своего сына.

Северус кивает, разглядывая ее хрупкую фигуру. Если бы его собственная мать была такой же. Но она просто смирялась с теми обстоятельствами, в которых жила. И в этом ее вины не было. В жизни всегда слишком много «но», чтобы взять и легко все изменить или на что-то решиться. Да и немногие умеют решаться. Когда-то его раздражала материнская покорность, ее опущенная голова — как признание своей неправоты — ее тихий голос, не возражающий отцу. Теперь Северус понимает, что она не могла ничего исправить. То, о чем мать мечтала, разбилось на осколки, и она просто сломалась. И он вместо того, чтобы поддерживать ее, только больше отстранялся.

— Я часто ошибалась, — Нарцисса протягивает руки к огню. — И больше не хочу.

Молчаливые странные тени еще некоторое время пляшут на стенах гостиной, а потом разом исчезают.

Джинни

 

Чтобы лишний раз не сталкиваться с Невиллом, пока готовится зелье для Тревора, Джинни по вечерам готовит уроки в библиотеке. Но сегодня, из-за запачканной шоколадом книги, мадам Пинс сердито выставляет из помещения всех, включая семикурсников, корпящих над подготовкой к Ж.А.Б.А.

Джинни выскальзывает из замка и неохотно идет к Хагриду, хотя предпочла бы закутаться в плед в гостиной и дочитать главу по трансфигурации к завтрашнему занятию.

Февраль близится к середине, но зима не собирается отступать, и снег громко скрипит под ботинками от сильного мороза.

Забежав в хижину, Джинни долго дышит на замерзшие пальцы и одновременно гладит вертящегося под ногами Клыка. Хагрид, в теплой меховой жилетке, возится с тестом для кексов.

— Как долго ты их печешь?

— Час, — Хагрид выкладывает влажные кексы на противень и кладет на специальную полку в камине, над самым огнем. — Думаешь, много?

Джинни залезает с ногами в большое кресло и убирает волосы на спину.

— Думаю, полчаса достаточно. Иначе ты их пересушишь.

Хагрид стряхивает крошки со скатерти, досыпает корма в миску Клыка и садится напротив Джинни, зевая и почесывая бороду.

— Твои соплохвосты на таком морозе не замерзнут? — интересуется она, достав из сумки учебник, и вдруг хмурится. — Хагрид, ты же знал про мантикору. Зачем ты соврал?

Его массивные плечи виновато опускаются.

— Я так и не успел извиниться за это, — произносит он и еще усерднее гладит бороду. — Не хотелось мне тебя в Лес отпускать, но я бы тогда себя выдал. А так был шанс — убрать этого мерзавца из замка.

Джинни сердито открывает и закрывает книгу, глядя на Хагрида поверх корешка. Слова рвутся с губ, но возразить ей нечего, и это еще больше запутывает. Сейчас ей скажут, что Снейп убил директора. Да, так и есть. Но это все равно никак не складывается с другим Снейпом, который, сидя рядом с ней после занятия, жевал пирог с почками. Не может человек быть настолько разным — если только не психически болен каким-нибудь раздвоением личности. Что, если тот Снейп, на башне — не Снейп вовсе, а кто-нибудь другой под оборотным зельем? Просто кому-то было нужно, чтобы Гарри видел именно Снейпа.

И эта идея ей так нравится, что она тут же в нее верит. Иначе — никак.

— Но ведь тебя исключили из школы, — Джинни задумчиво смотрит на Хагрида. — А Дамблдор дал тебе второй шанс. Человек имеет право попытаться стать другим.

— Если захочет. Только тогда, понимаешь? Ты же не поверишь, что эта бешеная Беллатриса сможет исправиться. Или Кэрроу.

Джинни пожимает плечами и ласково гладит Клыка. Уютно потрескивают поленья, и в хижине стоит аромат готовящихся кексов.

— Как быстро время пролетело, — Хагрид, кряхтя, поднимается и наливает в кружку чай. — Помню, как эта троица еще детьми приходила ко мне и выясняла всякие тайны. А я их, конечно, сбалтывал. Теперь — где они? Совсем взрослые стали. Каждую ночь, перед сном, желаю Гарри удачи, где бы он ни был.

Джинни кивает, думая совсем о другом. Ей вспоминается тот пронзительно солнечный день, когда хоронили Дамблдора, ее слезы, и то странное, зажатое и словно застывшее выражение лица Гарри. Она только взглянула на него — и все поняла. Сглотнула. Обратила все в шутку, сказала, что он нравится ей за то, что вечно пытается спасти мир, сделала вид, что все понимает.

На самом деле, она ничего не понимала. Она только хотела, чтобы он взял ее с собой. Но Гарри сказал, что чувствовал бы себя виноватым, если бы она умерла из-за него — и не оставил ей выбора. Почему? Никто никогда не давал ей выбирать. Гермионе можно было умирать, Рону — тоже. А ей — нельзя.

Почему?

Потому что Гарри любил больше их — или ее?

— Пора вынимать, — Джинни машет ладонью в сторону кексов. — Я подогрею чайник?

Гарри тогда отрезал ее от себя, и она упрямо притворялась, что ей все равно, поцеловала его в спальне, клятвенно обещала, что будет ждать — до конца. Она и сейчас еще притворяется перед самой собой, что ждет его. Но сейчас ей хочется совсем другого. Ей хочется, чтобы рядом был человек, который будет защищать именно ее. Но все вокруг нее защищают или себя, или других. И Джинни кажется, что она остается в стороне. И — ненужной.

Северус

 

В гостиной Слизерина прохладно, и яркий огонь в камине почему-то не согревает комнату так, как должен. Придется поговорить с домовиками, иначе члены попечительского совета сведут его с ума на следующей встрече. Студенты сидят укутанные в свитера и шарфы, провожая его недовольными взглядами.

— Паркинсон, — он останавливается около студентки со вздернутым носом. — Вы не видели Малфоя? Он мне нужен.

Паркинсон поднимается с дивана и пожимает плечами. Полированный значок старосты гордо блестит на ее мантии.

— Драко сказал, что ему нужно закончить курсовую в библиотеке. Возможно, он там, сэр.

Северус сталкивается с Драко в галерее второго этажа и преграждает дорогу — на всякий случай. Мальчик тут же горбится и словно вжимает голову в плечи, стараясь не замечать пристального взгляда.

— Тебе мать просила передать, — говорит Северус тихо и вынимает из мантии сверток. — У тебя все в порядке?

Драко нетерпеливо, чуть не вырывая из рук, берет посылку и прячет в карман. Лицо его бледного, землистого цвета, в серых глазах — усталость и напряжение. Он медленно качает головой, но ничего не произносит.

— Если тебе нужна помощь, или просто хочется поговорить — приходи, — Северус подавляет в себе порыв переступить с ноги на ногу. Когда у самого в голове неразбериха, глупо предлагать помощь, конечно. Особенно подростку. — Договорились?

Драко с трудом разлепляет губы.

— Да, — произносит он холодно. — Как мама?

— Хорошо.

— Врете, — Драко обходит его и идет вперед по галерее.

Где-то далеко часы бьют восемь. Вспомнив, что сегодня пятница, а значит — встреча с Уизли, Северус спешит к классу в конце галереи и заглядывает внутрь. Уизли уже сидит на парте, болтая ногами, и увлеченно читает какую-то книгу.

— Что у вас там на этот раз? — с любопытством спрашивает он, закрыв дверь и наложив «Оглохни».

Уизли сразу перестает болтать ногами и спрыгивает с парты, слабо краснея. Северус усмехается, глядя в ее веснушчатое лицо. Ее непосредственность ему отчего-то нравится, хотя должно быть наоборот. Но с этой Уизли все не так, как должно быть — и он уже начинает к этому привыкать.

— В библиотеке нашла, — она встает напротив него и зажимает в руке палочку. — Обычные приключения, но не такие глупые, как у Локонса. Есть над чем задуматься.

Северус приподнимает брови и окидывает взглядом ее фигуру.

— Я еще в прошлый раз забыл вам сказать, что вы неправильно держите палочку. Так все ваши заклинания будут менее точными.

Уизли недоверчиво передергивает плечами.

— Покажите.

— Расслабьте запястье, — он подходит к ней и спокойно касается ее руки. — Расслабьте. Теперь слегка поверните — да, вот так. Теперь произнесите любое заклинание.

— Акцио! — произносит она торопливо и ловит прилетевшую мантию. — И правда, сэр.

— Сегодня отрабатываем защитные заклинания, — Северус отходит на несколько шагов назад. Какая тонкая у нее рука! — Готовы? Я начну с самых простых. Петрификус Тоталус!

Уизли понемногу привыкает и быстро реагировать, и если не успевает выставить защиту — уклоняться от противника. Она ни разу не просит перерыв, чтобы отдышаться, и внимательно — очень внимательно следит за его лицом. Час спустя она уже задыхается и украдкой стирает выступивший на лбу пот.

— Достаточно, — произносит Северус, но Уизли упрямо трясет волосами. — Еще?

— Давайте попробуем что-нибудь сложнее, — говорит она уверенно и выпрямляется. — Любой первокурсник отразит Петрификус и Экспеллиармус. Я хочу идти дальше. Честное слово, я не боюсь.

Северус с сомнением смотрит в ее раскрасневшееся лицо с горящими глазами и поджимает губы. Потом коротко кивает и приподнимает палочку. Она права — жизнь не ждет, когда она научится всему постепенно. Жизнь обрушивается ледяным дождем.

— Не говорите, когда начнете, — произносит она решительно, глядя на него вызывающе.

— Хорошо.

Он использует заклинание за заклинанием, наблюдая за ее сосредоточенным и одновременно одухотворенным лицом. Оно красиво — как красивы ее растрепанные волосы, падающие на плечи и грудь. И особенно красива эта упрямая решимость в ее карих глазах. Северус слегка увлекается и бросает в нее «Остолбеней».

Уизли покачивается и, не сумев правильно отразить это заклинание, отлетает назад и падает спиной на подготовленные подушки.

— Вот теперь точно достаточно, — Северус быстро трансфигурирует стул в кресло и помогает ей сесть. — Голова кружится?

— Нет, — она вытягивается в кресле и закрывает глаза. — Но больно. В локте. Понимаю, в сражении меня никто жалеть не будет, но правда больно. Я немножко посижу, ладно?

Северус садится на соседний стул и скрещивает ноги. Неудачный день. Сначала сумасшедшее утро, потом этот презрительный и недоверчивый взгляд Драко, теперь Уизли… Одна черная полоса льда.

— У вас что-то случилось? — она смотрит на него из-под полуопущенных ресниц.

Северус только усмехается в ответ. Если отвечать на этот вопрос серьезно, то можно начинать с года примерно семьдесят третьего.

— Все слишком запутано, Уизли.

Она понимающе кивает и тут же болезненно морщится. Может, нужно отвести ее к Помфри?

— Я все иду за нитью, знаете, как Ариадна, и понятия не имею, куда я уже пришла, где я и что вокруг меня. Теперь еще и виновата перед Невиллом. Иногда хочется спрятаться и научиться не думать. Ни о чем.

— Свои вещи надо держать при себе, а не раскидывать по замку, — желчно отзывается он, глядя на нее искоса. — Я сам займусь этой жабой: у нас с вами все затянется, так что Лонгботтом, не дай Мерлин, начнет плакать. А вы сегодня неплохо справлялись, но «Остолбеней» еще придется отрабатывать. В следующий раз устроим дуэль.

Уизли устало зевает, прикрывая ладонью рот, и Северус невольно опускает глаза на часы: половина десятого. Уже полчаса как комендантский час, если Уизли нарвется на Кэрроу…

— А вы не могли бы передать мне сумку? — застенчиво спрашивает она. — Она под вашим стулом.

— Тяжелая, — произносит он сухо и оставляет сумку в руках. — Я вас провожу. Вы там что, библиотеку мадам Пинс носите?

Уизли, разумеется, смущается и на секунду отворачивается, потирая локоть.

— Так сегодня пятница, приходится таскать шесть учебников с собой.

— Я поговорю об этом с преподавателями, — Северус кивком предлагает ей первой выйти из класса. — Только сначала оглядитесь: Кэрроу нет?

Пока Уизли аккуратно выглядывает в галерею, Северус на мгновение задерживает взгляд на ее волосах. У Лили они были темно-рыжие, как отполированная медь, у Уизли же они — яркие, словно огненные.

— Никого, — она оборачивается к нему, и ее глаза улыбаются. — Пойдемте?

Джинни

 

Лаванда аккуратно пудрит нос перед зеркалом нос, пристально разглядывая свое милое личико в овальном зеркале спальни.

— Как у вас дела? — Джинни падает на кровать спиной. — Ты пригласила его выпить кофе в Выручай-комнате?

Лаванда смеется и яростно кивает, взбивая волосы пальцами.

— Невилл такой интересный, — говорит она смущенно. — Могу слушать часами, как он болтает о своих растениях. Ты знала, что ядовитая тентакула не размножается, если огородить клумбу клеткой?

— Нет.

— Жаль, что он так и не смог найти Тревора, — Лаванда вполне искренне вздыхает, и где-то в животе у Джинни образуется болезненный комок. — Ты не представляешь, как ему тяжело.

Джинни резко поднимается с кровати и быстро сбегает в гостиную. Нужно признаться — и будет легче. Пусть говорит, что хочет. Но держать это в себе — невозможно. Невозможно притворяться и ждать все эти тягучие, бесконечные дни, пока Снейп ищет нужную консистенцию для противоядия.

Невилл, свернувшись клубком на диванчике, читает расширенный курс по травологии.

— Я знаю, где Тревор, — Джинни садится на подлокотник и грустно смотрит в его лицо. — Снейп принес его на занятие, и я не успела сказать ему, чтобы он его не трогал. Мы пробовали на нем сложное зелье — и оно почти сработало, клянусь. Но Тревор сейчас — он дышит и жив, но не совсем, как бы это правильно сказать, осознает себя.

Невилл медленно закрывает учебник и поднимает на нее удивленный и полный горечи взгляд, напоминая сейчас снова того неуклюжего мальчишку, каким она его помнит.

— Зачем? Ты же знаешь…

Джинни с отчаянием протягивает к нему руку, но не смеет коснуться его плеча.

— Невилл, клянусь, я очень давно не видела Тревора. В теплицах у Стебль его сородичей полно… Я не знала!

Невилл встает с диванчика.

— Последнее время ты ничего не знаешь и не хочешь, — огрызается он разозленно. — Даже не знаешь, зачем ходишь на эти занятия. Прошло уже больше месяца — что тебе удалось выяснить? Ничего. И не удастся. Снейп не идиот, Джинни. Уверен, что он занимается с тобой с той же самой целью. Только вы оба в тупике — вот и все.

Джинни все еще не опускает руку, пытаясь прикоснуться к его плечу. Ей стыдно, больно — больно! — от вида его лица, от того, как он нежен с единственным существом, роднящим его с домом. Она опускает голову и тихо произносит:

— Прости. Я верну тебе Тревора, честное слово.

— Я тебя не узнаю, — Невилл кидает учебник на стол и проходит мимо нее к спальне мальчиков. — И не хочу сейчас разговаривать.

Не соображая, что делает, и едва видя, куда бредет из-за слепящих слез, Джинни выбегает из гостиной, проносится по галерее и с отчаянием толкает дверь в туалет Миртл. Ей не нравится это место. Кроме того, Кэрроу постоянно заглядывают сюда, отлавливая прогуливающих занятия. Но сейчас у нее не остается сил, чтобы вернуться в гостиную. Не остается сил, чтобы снова смотреть Невиллу в глаза.

Закрывшись в самой крайней кабинке, Джинни садится на пол и утыкается лицом в колени. Все, что она когда-то любила, отобрано и растоптано — Гарри, сладости и уют Хогсмида, свист ветра в волосах и блеск снитча — вокруг только пустота, чернеющая, наступающая пустота, постоянные ошибки и препятствия и гулкие, медленные, сводящие с ума капли.

Северус

 

Вечером вместо того, чтобы хоть немного отдохнуть и лечь раньше, ему приходится решать учебные вопросы с МакГонагалл, которая заваливает его таблицами рейтингов и не отпускает до самой полуночи.

Впрочем, ему нравится, как она себя ведет: показывает расстояние между ними и свою великолепную осведомленность в баллах. Ее седые нити в темных волосах и строгий профиль иногда снятся ему в кошмарах, вместе с образами Трелони и Стебль. И теперь, увидев вдалеке галереи Слизнорта в ночном колпаке, Северус издает тихий стон. Только не сейчас! Мерлин, кто угодно, но только не Слизнорт!..

Пытаясь придумать, куда деваться, Снейп наугад толкает первую попавшуюся дверь. В нос ударяет неприятный запах сырости, и тусклая болезненно-желтая лампа противно освещает помещение тусклым болезненным цветом.

Туалет Миртл. Прекрасно.

Северус прислушивается: размеренные, с редким шарканьем шаги Слизнорта нарастают, равняются с дверью — и потихонечку замирают.

Он шумно выдыхает и устало проводит рукой по лицу, искоса взглянув на свое бледное лицо в покосившееся зеркало с мутными точками по краям. И тут же слышит слабый шорох в дальней кабинке.

— Кто здесь? — спрашивает он холодно и на всякий случай вынимает палочку.

Вместо ответа — тишина, а потом — резкий вдох, словно кому-то невидимому не хватает этого спертого сырого воздуха. Северус неторопливо подходит к дверце и громко стучит, не опуская палочку.

— Откройте, — и тут же, не дожидаясь, резко тянет дверцу на себя.

На полу, у закрытого унитаза, сидит Уизли, и ее маленькие руки, бледные, со вздувшимися венами, закрывают лицо. Худые девичьи плечи безжалостно трясутся от беззвучных рыданий, и она только мотает головой, словно прося оставить ее в покое.

— Уизли! — Северус тут же, не раздумывая, опускается на колени рядом с ней. — Что случилось?

— Уйдите, — хрипло говорит она, не отнимая рук от лица. — Мне так стыдно, так стыдно! Я должна была запомнить, как он выглядит…

Северус облегченно выдыхает. Все дело просто в жабе. Почему она просто не сказала ему об этом? А почему ему кажется, что должна была сказать? Чушь какая-то. Что с ним происходит?

— Уизли! Посмотрите на меня. Слышите?

Она снова мотает головой, и рыжие волосы попадают в ее приоткрытый рот. Тогда он осторожно, но решительно берет ее за запястья и тянет на себя. Ее заплаканное лицо с покрасневшими глазами и слипшимися ресницами кажется каким-то далеким и нереальным.

— Я вылечу эту чертову жабу, — обещает он твердо, не выпуская ее рук. — Честное слово.

Уизли смотрит на него, дрожа, и крупные слезы ползут по щекам, замирая на губах, и срываются вниз. Северус отпускает ее — и она смахивает их, но они немедленно капают снова.

— Дело не в Треворе, — говорит она тихо и вдруг исступленно стискивает его ладонь мокрыми пальцами. — Мне просто кажется, что я больше не могу. Сломалась. Как часы с кукушкой. Вылетела — а вернуться в домик не могу, так и застряла посередине пустоты. Все вокруг так уверенно делают вид, что однажды утром мы проснемся — и ничего этого не будет. Ни Реддла, ни Пожирателей, ни отчаяния. Но с каждым днем я все больше в это не верю. Нельзя жить иллюзиями, а мы с Невиллом и Корнером только и делаем, что пакостим Кэрроу, хоть бы не сойти с ума.

Северус не пытается освободиться.

— Знаете… знаете, почему мне нравится заниматься с вами? Вы выглядите таким… надежным, таким уверенным в себе. Вы не мальчишки, которые меня окружают — и сами не знают, что будет завтра. Хоть ненадолго, но вы даете мне чувство защищенности. И тогда… Вы тогда, с Алекто, так быстро оказались рядом — не могу это забыть.

И ее пальцы разжимаются.

Северус тяжело выдыхает, садится на пол и прислоняется спиной к холодному кафелю.

— Уизли, вы не знаете всей правды.

— Плевать, — заявляет она со всей яростью своего возраста. — Я не прошу от вас никакой правды. Мне нравится находиться с вами — больше и знать не хочу. Это неважно. И от этого осознания у меня голова кругом.

Они некоторое время сидят молча, украдкой глядя друг на друга. Раздражающе капает вода в раковине, и где-то внутри, в трубах, что-то беспрестанно журчит и ворчит.

— Я, наверное, ужасно выгляжу, — Уизли нервно проводит рукой по волосам. — Простите, сэр. Сама не знаю, что со мной.

Северус качает головой и вдруг впервые понимает, насколько он устал — от всего. В постоянной рутине, в вертящихся днях, сменяющихся дуг друга, он тоже потерялся, шагая наугад, в вечном напряжении, в постоянных мыслях, готовый сражаться и умирать — в любую секунду. И теперь, глядя в нежное лицо Уизли с рыжими веснушками, он осознает, что просто хочет выспаться — и поговорить. С ней.

— Пойдемте, — он поднимается и протягивает ей руку, уже не задумываясь о последствиях этого жеста. — Я сделаю вам чай. Вы тут замерзнете.

И она — не колеблясь, не раздумывая — доверчиво вкладывает свою ладонь в его ладонь. Соприкосновение длится несколько секунд — но Северусу этого вполне хватает, чтобы снова почувствовать ее тепло.

Джинни

 

Устраиваясь в мягком низком кресле и наблюдая, как Снейп сосредоточенно возится с чайником, Джинни прекрасно понимает: это — игра. Между ними обоими, с обеих сторон. Но в этой игре, под масками, есть частичка правды и частичка настоящего. Хотя бы чувства. Их нельзя подделать, как ни играй.

— Я вам помогу, — Джинни уже хватается за слегка потертые подлокотники.

— Сидите, — отзывается Снейп, не поворачиваясь к ней. В приглушенном свете его профиль кажется мягким. — Я прекрасно знаю, сколько у вас братьев, и догадываюсь о вашем опыте приготовления чая.

Джинни благодарно улыбается, беря чашку из его теплых рук. Если бы дома ей хоть раз сказали то же самое.

— Простите, но к чаю совсем ничего нет, — Снейп не без некоторого колебания снимает мантию и вешает ее у камина, потом садится напротив Джинни, в небольшое кресло, обитое черным бархатом. — Хотите, попрошу эльфов что-нибудь принести?

Джинни отрицательно мотает головой, наслаждаясь нагретой чашкой.

Снейп не отвечает, разглядывая ее беззастенчиво — так, как рассматривал в кабинете зельеварения. Два ледяных зеркала его глаз мягко скользят по ее фигуре — и тут же перескакивают на пламя камина. Джинни неловко ерзает на кресле, отвечая ему таким же смелым взглядом и улыбаясь.

— Что вы делали тогда у Хагрида? — спрашивает он, наконец.

— Разговаривала обо всем, — отзывается Джинни тихо. — Ему одиноко в хижине, да и Гарри рядом нет.

Снейп насмешливо кривит губы.

— О чем можно разговаривать с Хагридом?

— А с вами?

Впервые — впервые за все годы, что она знает его, его бледное лицо розовеет, и пальцы хватаются за маленькое ушко чашки, как за спасательный круг.

— По правде говоря, я не умею разговаривать, Уизли. И чтобы не мелочиться — я не умею слишком много всего, так что, наверное, и до красноречия Хагрида мне далеко. Да и вы сами понимаете, Уизли, что я не могу ничего вам рассказать.

Она поднимает на него глаза.

— А вы бы хотели?

Снейп некоторое время молчит, слегка отвернувшись.

— Я не уверен, что вы захотите послушать, в вашем-то возрасте.

— Честное слово — хочу.

Снейп слегка горбится, потом словно с усилием заставляет себя выпрямиться.

— Тогда, может быть, однажды.

Джинни, ерзая, удобнее устраивается в кресле и хмурится.

— Я понимаю… понимаю, что нам нельзя говорить о некоторых вещах, — она замолкает на мгновение и тут же решительно встряхивает волосами. — Но я все-таки здесь, и это уже само по себе удивительно. Знаете, в начале наших занятий, да и в самом начале года, до Рождества — вы казались мне бесчувственной холодной статуей. А теперь вы кажетесь мне чудовищем.

Снейп усмехается, рассматривая чаинки.

— Я должен радоваться?

— Есть такая маггловская сказка, — поясняет Джинни довольно и делает глоток чая. — Знаете, девушка попадает в замок к страшному чудовищу, вредному, но ужасно одинокому, а он потом превращается обратно в человека.

— Какая отличная характеристика, — уголки его губ отчего-то опускаются вниз.

Джинни разглядывает его, смакуя чай. Ей нравится привкус чая — слегка горьковатый, терпкий и успокаивающий. То, что нужно после всех переживаний. Но стоит ей вспомнить о Невилле — как она снова поводит плечами.

— Помните, я как-то сказала, что не хочу быть похожей на маму? — произносит она торопливо, только чтобы не думать о Треворе. — Эта мысль — одна из того роя, который приводит меня в замешательство. Раньше я была в восторге от нашей огромной семьи и мечтала о такой же. Теперь я понимаю — я ничего этого не хочу. Не хочу заниматься бесконечным хозяйством, не хочу постоянно кого-то воспитывать, не хочу, чтобы на меня выжидающе смотрели восемь пар глаз и чего-то просили, чего я не могу дать. По-моему, у меня не хватит любви на всех, и, кажется, я становлюсь эгоистичнее. Жду, когда взглянут на меня и поговорят со мной — только со мной, а этого в моей семье не дождешься. А во мне все видят маму: мол, набегаешься в школе и тоже сядешь дома. А я хочу свое маленькое счастье и возможность остаться собой.

— Счастье не зависит от количества детей, — в словах слышится неприкрытая горечь — Только от самих людей, Уизли.

— Ну, я все-таки не хочу думать, как распределить один галлеон на семерых, — Джинни залпом допивает чай.

Снейп кивает так яростно, как будто соглашается с ней, как будто ему самому когда-то не хватило: любви или ценностей. А может быть, и того и другого.

Джинни вдруг стремительно подается вперед и протягивает ему руку, ободряюще улыбаясь.

— Пожмите ее, — говорит она шепотом, словно их могут услышать. — Вы сидите и слушаете мою чепуху, вы спасли меня не один раз — для меня вы почти что друг.

Снейп молчит, прерывисто дыша, и она видит, как страх, растерянность и искушение мечутся в его глазах. А потом едва касается пальцами ее пальцев — и они оба вздрагивают.

— Знаете, я часто чувствую себя той девушкой из мифов, — Джинни, краснея, падает обратно в кресло и задумчиво чешет подбородок о плечо. — С распутанным клубком нити. И я иду, иду за этой нитью — уже так давно, но не могу прийти, не могу смотать клубок, путаюсь в лабиринте. И каждый раз боюсь поворота — кого я там увижу, в центре?

— Вам решать, — отвечает он холодно и, поднявшись, подходит к камину.

Джинни наблюдает за ним с легкой дрожью.

— Я вас чем-то обидела?

Он отрицательно качает головой, ничего не отвечая, только протягивает руки к огню. Его худощавая, слегка мальчишеская фигура кажется сильной, но во всем облике сквозит неприкрытое одиночество и горечь.

Повинуясь внутреннему порыву, сама не зная отчего, Джинни ставит чашку на столик и смотрит на Снейпа искоса. Его тонкие губы сжаты, и в глазах — она впервые видит в них отблески огня — идет тяжелая борьба.

— Сэр?

— Вы не должны быть здесь, Уизли, — произносит он слегка нервно.

Она пунцово вспыхивает — от возмущения.

— Вы сами позвали меня.

— Знаю.

— Я сейчас уйду, сэр, — она послушно берет мантию со стула, стоящего у круглого стола. — Понимаю, что у вас могут быть неприятности из-за меня.

Коснувшись ручки двери, она слышит за спиной неуверенный голос. Голос, который, кажется, проклинает сам себя — но не может не прозвучать.

— Останьтесь.

— Мне пора, сэр, — Джинни не оборачивается, и в этот момент снова отчетливо ощущает, что хочет взглянуть на него еще раз. Наконец, она сглатывает и заставляет себя обернуться.

Снейп стоит посреди комнаты — как одинокое дерево посреди поля с пожухлой травой.

— Мне правда пора, сэр, — Джинни слегка опускает голову и снова поворачивается к двери.

Не оборачиваться.

Не сейчас.

Становится так страшно, что пальцы немилосердно трясутся. Страшно снова обернуться — и понять, что он привлекателен — для нее. Что в нем есть что-то притягивающее, что заставляет ее ходить на занятия — то, что она скрывает от самой себя, прикрываясь необходимостью заниматься.

— Спокойной ночи. И большое спасибо за чай. Я именно такой люблю — как вы угадали?

И, не дав ему ответить, Джинни резко тянет дверь на себя.

Северус

Снег неприятно колет лицо, и ветер — морозный и свежий — заставляет снежинки танцевать и ударяться друг о друга. Вокруг, в дымке февральского утра, блестят огни деревушки — и Северус ускоряет шаг. До того, как вернуться в замок после встречи с Яксли и обмена информацией, он собирается заглянуть в «Сладкое королевство» и на всякий случай купить что-нибудь к чаю, если Уизли еще раз случайно окажется в его кабинете.

Уже завернув на улицу, ведущую к магазину, он замечает вдалеке хрупкую фигуру в плаще, спешащую ему навстречу. Он зажмуривается на мгновение и приглядывается: из-под капюшона на ткани плаща лежат ярко-рыжие пряди волос.

И утро, снежное и хмурое, разом становится прозрачнее.

Северус терпеливо наблюдает, как фигура ускоряет шаг, пробегает несколько домов и останавливается напротив него.

— Сэр! — ее мелодичный голос разбивает морозную тишину, и светло-карие глаза блестят из глубины надвинутого на лицо капюшона. — Я так рада вас видеть.

Северус плотнее натягивает перчатки, нарочно делая серьезное лицо.

— Я на мгновение решил, что мне привиделось. Как вы здесь оказались?

Уизли скидывает заснеженный капюшон с лица и лукаво улыбается. И он едва сдерживается, чтобы не улыбнуться в ответ. Кажется, словно она возникла из ниоткуда, из этого ледяного воздуха, из молочного неба, как хитрый шотландский эльф из детских сказок.

— Я подумала: вдруг вы еще раз пригласите меня на чай? Хотела одолжить кексы у Хагрида, потом поняла, что вы не захотите жевать камни. Денег у меня, конечно, почти нет, но на пачку пряников найдется.

Северус сурово смотрит в ее жизнерадостное лицо с алыми щеками.

— Вам нельзя находиться в Хогсмиде, Уизли. Вернитесь в школу.

Она сердито встряхивает головой, но в глазах мелькает мольба.

— Я задыхаюсь в четырех стенах. И потом, сейчас совсем раннее утро, да и погода такая, что Кэрроу точно не высунут нос из замка. Вы ведь не боитесь? Тогда пойдемте.

Северус шагает рядом с ней, искоса рассматривая ее профиль. Ее эмоции непонятны и смешаны, словно ей радостно и одновременно страшно, и то, как ее пальцы иногда судорожно сжимают края плаща — страх перевешивает. Неловко вот так молчать, нужно что-то сказать, нужно заставить себя разговаривать, чтобы не превратиться навсегда в безмолвную статую, с которой Уизли недавно его сравнила.

— Жабе лучше; думаю, еще пара дней, и я доберусь до правильных пропорций. У вас есть домашнее животное? — спрашивает он зачем-то и тут же жалеет об этом.

Какая глупость, Мерлин раздери.

— Вам не понравится, — Уизли широко улыбается. — Карликовый пушистик, и его зовут Арнольд.

Северус невольно поднимает брови, и Уизли, не сдерживаясь, звонко смеется, подставляя лицо редко падающим снежинкам.

— Сэр, — говорит она спустя мгновение серьезным голосом. — Мне скоро семнадцать, и я вполне могу поговорить о чем угодно. Например, о правомерности привнесения личного в преподавание.

— Простите?

Джинни поворачивается к нему, продолжая идти вперед — спиной.

— Никогда не понимала, чем вас так раздражают Невилл и Гермиона.

— Охотно поясню: студенты вроде Грейнджер очень талантливы, — Северус невозмутимо расправляет плечи. — Но я не чувствую в них искру. Понимаете, чтобы стать по-настоящему великим волшебником, необходимо рисковать и не бояться импровизировать. Грейнджер же невообразимо скучна и дотошна: учебник или пособие, выведенный идеальным почерком конспект, правильные взмахи палочки. Даже Поттер — и тот больше полагается на интуицию. Кроме того, Грейнджер и так хвалят каждый раз, стоит мне зайти в учительскую: уверен, что любому великолепному студенту нужно иногда встречаться с такими, как я — это дает им толчок к дальнейшей борьбе.

Джинни смотрит на него с любопытством, с трудом вытаскивая ноги из снега. Улицы Хогсмида, не убранные после ночного снегопада, кажутся просто снежным морем.

— Не помню, чтобы профессор МакГонагалл так уж расхваливала Гермиону или Невилла. За что вы его так не любите?

Смешно взмахнув руками, она спотыкается и неуклюже падает спиной в пушистый снег. Северус останавливается и смотрит на нее сверху.

— За небрежность. Не думаю, что вы были бы в восторге от вечно кислой физиономии, приходящей на ваше занятие. Любой преподаватель хочет, чтобы его предмет хотя бы уважали. Неужели так сложно хоть раз вдумчиво прочитать рецепт? Хоть раз действительно постараться? Нет. Лонгботтом ставит на мне клеймо — и, соответственно, на себе. Дело не во мне — дело в Лонгботтоме. Жизнь, как вы и сами видите, штука жестокая и злая, и нет никакого смысла гладить по голове студента, который не в силах справиться со своей неловкостью и страхом. Что это ему даст? Ничего.

Несколько секунд она молчит, наблюдая за кружащимися снежинками и словно обдумывая его слова. Северус протягивает ей руку, затянутую в перчатку.

— Вы замерзнете.

— Я понимаю, о чем вы говорите, — признается она прямо и охотно принимает его помощь. — Никогда раньше не думала об этом с такой стороны.

— Приятно это слышать, — отзывается он не сразу. — И все-таки, в некоторых случаях я мог бы и промолчать. Одиночество ожесточает, Уизли. Перестаешь понимать, что вокруг тебя чувствуют люди.

Она нервно проводит рукой по волосам и робко улыбается.

— Знаете, я…

Северус сразу останавливается.

— Говорите, Уизли.

Она смущенно краснеет и как-то неуклюже машет рукой, спрятанной под плащом и варежкой. Потом приподнимает покрытые снегом плечи.

— Говорите, ожесточает? А меня вот одиночество путает, сводит с ума, толкает на самые отчаянные поступки. Заставляет усомниться в выборе и даже — даже понять, где-то в глубине души, что выбор был сделан в те времена, когда в голове жили совсем другие эмоции. В конце концов, я здесь из-за одиночества — как и вы. Но ведь это не случайно — в этом я уверена.

Северус молчит до самого «Сладкого королевства», поглядывая на Уизли искоса. Выбор, это разумеется, — Поттер. Только что с ним не так? Только слепой не видел, как она смотрела на него все школьные годы.

У магазина они оба останавливаются и пристально разглядывают друг друга. Уизли улыбается ему ободряюще, словно знает, что он никогда не приходил сюда — и куда бы то ни было — с женщиной. Глупая, совершенно идиотская мысль — что она может воспринять это как свидание — больно ударяет ему в виски. Но в этой боли есть примесь любопытства.

— Проходите, — он открывает громоздкую дверь, пропуская Уизли внутрь.

В магазине пусто, столики и прилавок со сладостями освещены лишь тусклым светом нескольких свечей. Зато здесь тепло и уютно, и снег в волосах сразу начинает таять, не выдерживая жар горящих в камине поленьев.

Хозяин, Амброзиус Флюм, с трехдневной щетиной на лице и совершенно сонными глазами смотрит на них вопрошающе, покачиваясь взад-вперед на крепких ногах.

— Выбирайте, — Северус пробегает глазами по прилавку.

Лили когда-то так любила все эти сладости, но он только пару раз подарил ей упаковку перечных чертиков, вкус которых давно забыл.

— Вы же не собираетесь за меня платить? — яростный шепот Уизли наполняет магазин. — У меня есть деньги.

Северус терпеливо дожидается, пока она выберет все, что считает нужным, и невозмутимо заказывает черный кофе — в надежде прийти в себя, и какао с сиропом — для Уизли, которая уже стоит у дверей с пакетом в руках.

— Ничем не отличаетесь от Корнера, — заявляет она, покорно усаживаясь за столик и снимая плащ и шарф. — Думаете, какао может меня покорить. Пожалуй, вы правы. Честно говоря, я совсем замерзла.

— Вы сказали, что вам одиноко, — Северус задумчиво берет с тарелки мармеладного червяка в шоколадной глазури. — Разве у вас не целый факультет друзей?

Уизли обхватывает чашку ладонями и дует на пенку. Ее плечи слегка дрожат, и мокрые кончики волос рыжими перьями торчат во все стороны. Она выглядит такой уютной в своем вязаном красном свитере с оранжевой «Д». И ему впервые хочется, чтобы это утро не заканчивалось.

— Я сама виновата, — отвечает она тихо. — Зациклилась на себе, на своих эмоциях, на вечных вылазках с Невиллом и как-то постепенно отстранилась от других. А потом в моей жизни появились вы — и все остальное стало размытым. Вы так на меня смотрите — я говорю чепуху? Вам, наверное, со мной скучно.

Северус давится кофе.

— Это вам должно быть скучно со мной.

Уизли улыбается — смело.

— Я все еще сматываю клубок обратно, сэр. Иду за нитью. И с вами мне не только интересно — я действительно чувствую себя в полной безопасности.

Покидая магазин последним, Северус торопливо накладывает на Амброзиуса «Обливиэйт».

Джинни

Густо валящий снег понемногу превращается в слабую метель, и Джинни плотнее натягивает капюшон мантии, шагая по сугробам. Дорогу заметает, и далекий замок, маячащий впереди, кажется сказочным. Жаль, что там давно не так уютно, как прошлой зимой, когда они с Гарри сидели в жарко натопленной гостиной и болтали обо всем и ни о чем.

— Вам не холодно? — на черных волосах Снейпа белые снежинки кажутся маленькими жемчужинками, и это так разнится с его серьезным лицом, что Джинни украдкой улыбается.

— Мы уже скоро придем, — отзывается она, и в голосе звучит нотка грусти. — Вы сегодня вечером заняты?

Он смотрит на нее искоса — с сожалением. В обрамлении всего черного — волос, шарфа и этого смоляного плаща с серебряными застежками, его лицо словно выступает изнутри, из той загадочной сущности, которая прячется внутри каждого человека. И сам он становится другим.

— Что вы хотите?

— Попробовать сладости с вашим вкусным чаем, — смело отвечает Джинни, не отводя взгляд.

Снейп отрицательно качает головой и проводит рукой по волосам, стряхивая снег.

— В другой день, Уизли. Сегодня и так выдалось неплохое утро. Зайдете, если получится, послезавтра ближе к ночи, чтобы взять это чертово зелье для жабы, иначе оно переварится, и Лонгботтом продолжит ходить с этим потерянным лицом.

Джинни смотрит на него укоризненно, потом опускает голову и произносит так, словно пытается сдержать себя и не может:

— Вы идете оттуда? От него? Не отвечайте, я и так знаю…

Снейп вдруг резко хватает ее за руку, притягивая ее к себе — без раздумий — и накрывает большим черным плащом. Джинни не сопротивляется, только взволнованно, хватая ртом воздух, смотрит на него — дрожа.

— Молчите и не двигайтесь, — говорит он быстро, едва заметно шевеля губами. — Впереди Алекто, я не собираюсь оправдываться, почему возвращаюсь из Хогсмида с вами.

Джинни кажется, что она стоит целую вечность, прижимаясь к его крепкому телу, чувствующемуся под свитером и рубашкой, вслушиваясь в его неровное дыхание, прикрыв от неловкости глаза.

— Она ушла? — шепчет она отчаянно.

— Почти. Еще немного, Уизли.

— Вы пахнете мятой, сэр, — невпопад замечает она.

— Это главный ингредиент для зелья, которое вы отдадите Лонгботтому.

— Когда вы… когда вы сказали тогда про одиночество, — она должна, ей нужно это сказать, и пусть будь что будет. — Я хотела ответить, что никогда больше не оставлю вас в одиночестве, что не позволю вам быть одиноким. И это не жалость, клянусь.

Она явно ощущает, как он вздрагивает, и снова прикрывает глаза. Так нельзя, нельзя. Это просто безумие — это тепло под плащом, и его дыхание, и его рука, держащая ее за плечо, и сам он — слишком близко.

— Я знаю, — отвечает он шепотом, и черные глаза странно блестят. — Идемте.

Вдыхая морозный, свежий воздух привыкшими к теплу легкими, Джинни вжимает голову в плечи. Ей кажется, что Снейп отступает от нее слишком быстро — словно от опасного существа, словно обжигаясь. До самого замка они больше не разговаривают — а потом, кивнув друг другу, молча прощаются, расходясь в разные стороны.

Дрожа от холода, Джинни заглядывает в Большой зал: завтрак уже прошел, но на столах еще стоит остывшая еда. Быстро плеснув в кружку теплый чай, она выпивает его залпом и обхватывает плечи руками.

Предложила Снейпу дружбу — а что испытывает сама? Сердце не так бьется, когда друзья находятся близко. И желание прижаться, и чувство какого-то зарождающегося внутреннего огня от прикосновений — не присущи дружбе.

Мерлин святой, откуда это все взялось?

Вспомнив, что в понедельник нужно принести доклад на трансфигурацию, Джинни неохотно плетется в библиотеку, находит на полке «Особенности трансфигурации» и плюхается на диванчик за круглым столом.

— Где ты была? — Парвати, сидящая напротив с учебником по Заклинаниям, смотрит на нее с любопытством поверх книги. — Я проснулась, а тебя уже нет.

— Ходила в Хогсмид, — отвечает Джинни тихо и раскрывает книгу. — Принесла вам немножко сладостей. Там очень красиво — летящий снег, пустая дорога, сказочные деревья, сонная зимняя деревушка.

Парвати наклоняется к ней, вглядываясь в лицо.

— У тебя глаза сверкают, словно ты с Гарри виделась.

— Не виделась, — Джинни быстро закрывается учебником. — Просто приятная прогулка вышла. Хоть и рискованная, я знаю.

Парвати разочарованно выдыхает.

— Жаль.

— Не думаю, что Гарри сейчас сунется в школу, — Джинни нарочно качает ногой, делая беззаботный вид. — Учитывая наличие Снейпа и Кэрроу. Зачем он тебе?

Парвати опускает учебник на колени и нервно потирает руки.

— Я хочу, чтобы все это скорее закончилось. Я каждый день тут сижу и гадаю, живы ли мои родители там, дома. Поэтому я и стараюсь не вляпываться в истории, как вы с Невиллом.

Джинни уже набирает воздух в легкие, чтобы возмутиться, но вдруг замечает:

— Каждый выбирает свою борьбу.

— Ты не злишься? — темные, густые брови Парвати превращаются в забавные треугольники. — Мне казалось, ты в ярости, что мы все сидим сложа руки. Ну, кроме вас с Невиллом и некоторых когтевранцев. Корнер каждый день собой рискует — у него вообще есть хоть одно живое место на теле?

Джинни пожимает плечами и утыкается в строчки, но буквы плывут перед глазами, и мысли — разные, как разноцветные бабочки — мечутся в голове. Вытащив из кармана глазированного червяка, она угощает Парвати и потом засовывает себе сладость в рот.

Ей кажется, что привычный мир, каким она его воспринимала, какой она себя в нем ощущала — рушится в это самое мгновение.

Северус

 

Он привычно занимает место рядом с Люциусом и Нарциссой, наискось от Лестрейнджей, и спокойно смотрит на бледного от ярости Лорда, держа в руке чашку с остывшим чаем.

Сегодня полетят головы. И посуда. Не привыкать. Поттер опять ушел из-под рук, как юркая ящерица.

В полной тишине Северус кажется единственным, кто выглядит невозмутимым. Люциус, сидящий справа, едва заметно дрожит и не поднимает голову, словно прилепив ее к груди. Нарцисса — напротив, каждую минуту заставляет себя выпрямлять спину и поднимать вверх маленькую головку на тонкой шее — словно цветок, пытающийся не завянуть.

Разумеется, им есть, чего бояться. Любой неверный шаг — и отыгрыш сыграют на Драко. Иметь родных и близких — главный минус в войне. Мало кто бросит близкого — а значит, становится уязвимым. Если бы Лили сейчас была жива, если бы от его действий зависела ее жизнь, не мальчишки — как бы он вел себя? Так же бы ерзал и кусал губы, как Эйвери?

— Что происходит в школе, Северус? — Лорд переводит на него проницательный взгляд.

— Пока что все тихо, господин, — отзывается он хладнокровно. — Учим студентов. Наказываем тех, кто пытается сопротивляться — правда, не перегибаем. Я помню вашу просьбу: чистокровных — беречь.

Лорд довольно скалится.

— Молодец, Северус. Не позволяй Кэрроу лить слишком много крови. Она нам еще пригодится. Как наш дорогой Драко?

Нарцисса резко дергается, но мертвенно-бледная рука Люциуса поспешно ложится на ее сжатые колени.

— Неплохо, господин. — Северус знает, что слишком много патоки лить тоже нельзя. — С переменным успехом — не всегда даются Заклинания, но в целом он довольно талантливый волшебник.

Беллатриса шумно вдыхает воздух раздувающимися ноздрями, всем своим видом показывая, как она его презирает — и не доверяет. Пожалуй, ее чутье не подводит, но доказательств нет, хотя она усердно пытается их достать. Северусу всегда кажется странной та разница темпераментов между Лестрейнджами. Флегматичный Рудольфус, в чьих глазах навсегда отпечатался Азкабан, отрешенный и молчаливый, — и мятежная духом Беллатриса. Как они вообще уживаются вместе?

Темный Лорд смеется, показывая ряд кривых желтых зубов, и тут же хмурится, как грозовая туча. Северус знает — за таким выражением лица рано или поздно последует вспышка гнева, а вместе с ней — наказание. Для всех — так, на всякий случай.

— Что нового у тебя, Эйвери?

Тоскливо глядя на мямлящие губы Пожирателя, Северус вдруг четко осознает, что ему хочется — что ему приятно возвращаться в школу. И в противопоставление этому холоду у Малфоев, этим убийствам и наказаниям, этому театру одного психически невменяемого актера, он снова увидит круглое лицо Уизли, ее светло-карие глаза и услышит ее звонкий голос. Можно даже понадеяться на улыбку.

Раньше он возвращался к портрету Дамблдора и листку с «любовью» Лили. Иногда — к ее фотографии.

То, что Уизли сказала тогда, под плащом, прижимаясь к нему, звучало как чистая правда. Такие слова не говорят другу — и ради друга не так блестят глаза.

Нужно быть осторожней. Ему и раньше иногда казалось, что она воспринимает его не совсем как учителя. А что он может ей дать, кроме пустоты?

Да нет, глупости. Ему все это только кажется — потому что, в глубине души, хочется в это верить. Хочется знать, что его окружают не только ненависть и смерть, не только призраки. Но так недолго и начать видеть то, чего нет и быть не может.

И когда Лорд, выплеснув гнев на Эйвери, яростно поднимает палочку, разрушая все вокруг себя, Северус покорно закрывает лицо ладонями.

 

Джинни

 

Горгулья смотрит на нее подозрительно, но Джинни невозмутимо называет пароль и торопливо шагает в открывшийся проем. Взбежав, задыхаясь, по винтовой лестнице, она останавливается и заставляет себя дышать ровно.

Потом шумно выдыхает и настойчиво стучит в дверь.

— Кто?

— Это Уизли, сэр, — отвечает она негромко, удивляясь усталости в голосе. — Можно войти?

Снейп не отвечает, и она нетерпеливо толкает дверь, входя в кабинет. Снейп стоит у камина, протягивая руки к огню, — и медленно оборачивается. Очевидно, он только что вернулся — на нем все еще теплый зимний плащ.

— Сэр, что с вашим лицом? — Джинни бледнеет, разглядывая свежие царапины. — Что случилось?

Он спокойно приподнимает плечи и приглаживает мокрые от снега волосы.

— Ничего необычного.

— Сядьте, — она с усилием пододвигает ему тяжелое кресло. — Где у вас бадьян?

— Уизли…

— Где у вас бадьян? — повторяет она сердито, даже не представляя, как сильно напоминает ему в эту секунду Лили.

Снейп угрюмо кивает на узкий шкафчик справа от коричневого письменного стола, полный самых разных лекарств, и покорно садится в кресло. Кажется, ему на самом деле хочется, чтобы о нем позаботились. Джинни быстро распахивает дверцу и, приподнявшись на цыпочки, достает небольшую бутылочку с коричневой этикеткой.

— Этот тип ко всем так относится? — Джинни осторожно прикладывает вату к запекшимся царапинам, которые постепенно уменьшаются в размере и потом исчезают. — Вам не надоело?

Снейп хмуро смотрит на нее исподлобья, и в его стеклянных глазах снова происходит какая-то ожесточенная борьба. Но Джинни не отодвигается и легонько касается пальцами его лба, словно ненароком убирая упавшую иссиня-черную прядь.

Их взгляды на секунду встречаются, но Снейп тут же отворачивается:

— Я не в счет.

— Допустим, — она кладет окровавленную вату на стол и садится на подлокотник его кресла. — Но неужели остальным нравится постоянно жить в страхе и терпеть подобное? Когда-нибудь эти царапины не исчезнут даже с бадьяном. Или случайно ранят глаз. Не поверю, что Малфои мечтают об обезображенных лицах и вечном унижении.

Снейп сплетает длинные пальцы.

— Малфои — уже давно не те люди, какими вы их помните. Взгляните хотя бы на Драко. Мальчик сильно изменился и, кажется, понял, что все, к чему стремился, — оказалось неправильным. Что касается остальных… Лорд, конечно, непредсказуем и тем — опасен. Но если вы Кэрроу или Мальсибер — вам на это плевать. Зато можно творить все, что захочется, — и вас никто не осудит.

Джинни поднимается и ставит чайник на огонь.

— Предположим, что безносый победит, — она складывает руки на груди и садится в кресло напротив. — Только его тирания долго не продержится. С Мальсибером и Кэрроу все понятно, как и со всем Ближним кругом. Но в Британии есть чистокровные семьи, которые, не жалуя магглорожденных, не приемлют и подобного насилия. Гарри Поттер будет всегда, даже если тот Гарри, которого я знаю, погибнет. Ни одна тирания не длится долго.

Снейп смотрит на нее заинтересованно — и впервые — как на равную.

— И что вы будете делать, если Поттер умрет?

Джинни задумчиво пожимает плечами.

— Сражаться.

— Думал, вы с вашей убедительной яростью скажете: «Он не умрет!»

— Это к Гермионе.

— Не верите в Поттера? — он усмехается. — Как странно.

— Стараюсь быть реалистом, — Джинни снимает пыхтящий чайник с огня и достает с полки чашки. — Я слишком долго жила мечтами, которые вспыхнули фейерверком и закончились пшиком. Теперь доверяю только своим собственным глазам и ушам. Держите.

Снейп слегка приподнимает брови — но она видит, что он доволен, хотя и отчаянно пытается это скрыть. Зачем?

— Вы уже хозяйничаете.

Джинни на секунду смущается, потом смело достает из сумки пакет со сладостями и деловито раскладывает их на ажурной тарелке. Снейп некоторое время крутит в пальцах перечного чертика.

— Последний раз ел их лет двадцать назад.

— Сэр…

— Уизли, — он вдруг поднимает на нее глаза — настоящие, темные глаза, без привычного стеклянного блеска. — Я слышал, что вы сказали мне тогда об одиночестве, — и не нашелся с ответом. Надеюсь, мое молчание вас не задело. Поймите, те ваши слова — я не могу и не хочу принимать подобную жертву. Думаю, вы видели себя в зеркале.

Джинни улыбается, глядя в его непривычно взволнованное лицо, — улыбается сначала слабо, потом шире и шире, и наконец, отворачивается, краснея и зажимая рот ладонью.

— А вы себя? — спрашивает она, наконец, и ее щеки маками алеют в полумраке кабинета.

— Стараюсь не смотреть. Идите, Уизли, — он поднимается и достает с полки пробирку с зельем, потом подходит к небольшому аквариуму, где сопит жаба. — Возьмете в руки?

Джинни неуверенно переминается с ноги на ногу. Уходить не хочется и спать — тем более, хотя она безумно устала, и завтра — долгий день. Снейп поворачивается к столу, взяв внушительную пачку документов, и устало садится в черное кожаное кресло.

Не двигаясь с места, Джинни смотрит на него вопросительно.

— Вы не собираетесь спать, сэр?

Снейп поднимает на нее сердитые глаза, постукивая пальцем по стопке бумаг.

— Видите ли, Уизли, я директор. Не припомню, когда я последний раз высыпался.

Джинни засовывает зелье в сумку, бросает взгляд на Тревора и решительно подходит к столу, робко улыбаясь.

— Если разрешите — я вам помогу. У меня последние ночи бессонница, так что все равно ворочаться буду. Потом, Парвати ужасно сопит, так что уснуть до утра невозможно.

Cнейп равнодушно пожимает плечами, но уголки его губ предательски вздрагивают. Взмахом палочки он подвигает к столу кресло и передает Джинни часть исчерченных таблицами бумаг.

Та охотно усаживается в кресло, поджимая ноги под себя, и с интересом рассматривает документы. Потом откидывает волосы за спину и морщится.

— Сэр, это что, рейтинги?

— Именно, Уизли. Хотите уйти?

— Мерлин святой, ну и скукотища, — Джинни зевает, аккуратно прикрывая рот маленькой ладонью. — Но я все равно останусь, сэр.

Снейп резко вскидывает голову, зажав перо в пальцах, и изучает ее лицо. Красновато-золотой свет камина проходит сквозь ее волосы, словно воспламеняя их, и играет бликами на нежном лице.

— Невозможно сказать, кто из вас горит ярче, — замечает он небрежно, переводя взгляд с ее волос на языки пламени.

Джинни вспыхивает и на секунду прячет лицо за пергаментами. Сердце бьется сильно-сильно — как его успокоить? Может, эти слова ничего не значат? Так, простое сравнение?

— Пожалуйста, зачитайте мне верхнюю и нижнюю строчки на каждом документе, — Снейп обмакивает перо в чернильницу и постукивает по краешку.

Джинни быстро опускает глаза на бумаги, но первые несколько секунд буквы и цифры бешено прыгают перед глазами — от его слов. Ему правда кажется, что в ней есть огонь? И может ли это быть то, что притягивает его к ней, и то, из-за чего он действительно разрешил ей остаться?

— Рейтинг успеваемости студента первого курса факультета Слизерин за период…

Бумага за бумагой — часы бьют полночь, потом час ночи, потом — два, и около трех от круговорота фамилий, названий, процентов и предметов у Джинни уже рябит в глазах. И когда Снейп поднимается, чтобы налить ей горячего чаю, — она просто кладет голову на скрещенные руки и закрывает глаза.

И тут же проваливается в беспокойный и тяжелый сон.

Северус

 

Северус проводит палочкой черту между собой и Уизли и отходит на несколько шагов назад. Уизли — словно отражение — повторяет его движения и нервно застегивает верхнюю пуговицу на блузке.

Ему самому не терпится начать. Уизли незаметно возвращает в его жизнь все, что когда-то существовало, и привносит то, чего в ней никогда не было. И холодком по спине пробегает неприятное осознание: когда последний раз он вспоминал о Лили? Кажется, на прошлой неделе. Раньше она словно шла рядом, плечом к плечу, а теперь напротив него стоит эта смелая и дерзкая девочка со своими пламенеющими волосами и смотрит выжидающе и нетерпеливо.

И Северус кивает, предоставляя ей возможность выбрать заклинание. Уизли не колеблется — и обрушивает на него все, чему научилась. И ему действительно кажется, что однажды ей это пригодится. Война доберется до Хогвартса, потому что в войне не бывает безопасных мест.

Он отвечает ей такими же заклинаниями, заставляя пригибаться, уклоняться, отражать и использовать все известные щитовые чары. Но если он считает это уроком и некоторым развлечением, то Уизли оказывается настроена серьезно — и сбивает его с ног «Остолбеней», использованным невербально.

— Вы становитесь опасной, — замечает он в шутку, растирая плечо.

Уизли, конечно, яростно встряхивает волосами и недовольно одергивает блузку.

— Вы сражались не в полную силу, сэр.

— Я не могу сражаться с вами по-настоящему, даже не просите. Но повторить подобное занятие я с удовольствием соглашусь и обещаю быть внимательнее, — Северус прячет палочку в карман и выдыхает. Кажется, он должен устать, но у него еще полно сил. И все из-за робкой улыбки. — Как ваша приключенческая книга? Дочитали?

Уизли недовольно сжимает губы и, не отвечая, надевает через голову джемпер.

— Бросила, — произносит она, наконец. — Там такая ерунда началась, что я просто не выдержала. Никогда не поверю, что друг может бросить друга только потому, что тот ошибся и попал в неприятную историю.

Что-то очень больно колет в сердце, но Северус сдерживается, чтобы не поморщиться. И вглядывается в веснушчатое лицо — не знает ли Уизли всей правды? Но светло-карие глаза полны убеждением своей правоты и невинности.

— Может, Уизли. Еще как может.

Она смотрит на него упрямо и немного рассерженно, как потревоженный воробей.

— Тогда тот, кто бросил друга, — сам им никогда не был.

— Как у вас все просто, — Северус устало выпрямляется. — Люди иногда ошибаются слишком сильно. Представьте, что Лонгботтом сейчас окажется по другую сторону войны, что вы сделаете?

Уизли опасно сверкает глазами.

— Пойду на ту сторону и верну его обратно.

Северус зло смеется, складывает руки на груди. Уизли — опять, отражая его, — точно так же складывает руки на груди.

— А если Лонгботтом уже сделал свой выбор, тогда — что? Будете держать его под Империо?

Она торопливо сдувает упавшую на щеку прядь волос.

— Я буду бороться за него до последнего. Да, звучит красиво и тошнотворно приторно, до боли в зубах, — отвечает она вызывающе. — И, тем не менее, я бы боролась. Если друг не борется за друга, то ему плевать на него, вот и все.

Северус сужает глаза, пристально рассматривая ее взволнованное лицо. Отголоски той ночи, всего его самоощущения тогда тлеющими угольками ранят сердце изнутри.

— Виноват тот, кто решил уйти.

— И тот, кто не заметил причин этого ухода, — отвечает она невозмутимо. — Если Невилл вдруг переметнется к Кэрроу, я буду знать, что пропустила тот момент, когда надо было просто протянуть руку. Я буду знать, что я черствая и равнодушная, и что я — отвратительный человек, который не увидел, что у моего друга проблемы. Как вообще это можно не заметить? Не бывает так, чтобы человек просто проснулся и перешел на другую сторону и предал прошлое. Либо ты все время врешь себе, что он был другом, — либо ты сам не друг.

Полное презрения лицо Лили на мгновение встает перед глазами. Могло ли ей быть все равно? Зажмурившись, Северус передергивает плечами и сухо замечает:

— В шестнадцать вы, как и многие, думаете, что знаете ответы на все вопросы. Это не так, Уизли, вы ошибаетесь и несете сейчас полную чушь. Идите спать.

В ее глазах загораются сердитые огоньки.

— Я несу чушь?

— Абсолютную. Но это неудивительно.

Уизли разом вспыхивает, резко меняясь в лице. Вся ее хрупкая фигура выражает возмущение.

— Не нужно указывать на мой возраст, — она хватает сумку и теребит потертый ремень. — Вы, как будто, ведете себя по-взрослому. Всегда и везде. Если вам не повезло с друзьями, если за вами никто не полез в этот ад, то у вас просто другой жизненный опыт.

Северус насмешливо кривит губы.

— Сейчас вы, конечно, напомните мне, как Поттер безрассудно отправился спасать вас в подземелье. Разумеется, куда мне до него.

Уизли несколько секунд переминается с ноги на ногу, потом с силой вскидывает голову, словно заставляя себя держаться, но в ее глазах рождаются и дрожат слезы.

— Знаете, я всерьез верила, что мы с вами — друзья. Наивно считала, что можем разговаривать на равных, без всяких преград, без всяких предубеждений. Несмотря на всю эту темноту вокруг нас. И вот — вам смешно от моих слов, и вы беззаботно, не задумываясь, указываете мне на мой возраст и отправляете спать. Замечательно, сэр, я вспомнила, где мое место и где — ваше. Вы знаете все на свете — я ничего, вы умны — я несу чушь. Вы довольны?

Она вешает сумку на плечо, сгребает со стула мантию и, смахивая слезы со щек, яростными шагами выбегает из кабинета и громко хлопает дверью.

Джинни

 

Джинни снова замечает на себе пристальный взгляд Снейпа за завтраком — и тут же отворачивается — так, чтобы он мог видеть только ее спину.

С того вечера прошла уже неделя, но мысли все еще бешено кружатся в голове, не давая думать и толком спать. И нить в ее руке больше никуда не ведет — приходится стоять на месте.

Ковыряя остывшую тыквенную кашу, Джинни подпирает голову ладонью и тоскливо разглядывает оранжевые комочки в тарелке.

Наверное, все так, как и должно быть. Он — взрослый мужчина, сохраняющий вполне понятное расстояние между ними, а она — в свои дурацкие шестнадцать — пытается это расстояние сократить, потому что он ей нравится. Если уж хватило смелости бывать у него в кабинете и делиться тем, чем она не делилась ни с кем, то нужно признать — Снейп ей нравится. И если Гарри она когда-то полюбила за доброту, за способность жертвовать, за теплоту, то странное, еще не до конца осознанное чувство к Снейпу пришло сквозь дремучий, колючий кустарник всей этой его темной стороны, словно она потихонечку выбирается из кромешной и страшной тьмы на свет.

И где-то в глубине этой еще окружающей ее темноты Лабиринта ей слышится рев чудовища.

А теперь — теперь ей указали на ее место, на ее возраст. Хочется капнуть бадьяном на сердце, чтобы залечить все царапины. И добавить немножко забывчивости.

Джинни сердито отодвигает тарелку и вылезает из-за стола. Нужно перестать думать о нем, вот и все. Потому что впереди — тупик. Она уже была в этом тупике однажды.

Тогда зачем он так смотрит на нее? Если ему плевать. И почему ее слова о дружбе так его задели?

На занятии у Флитвика она лениво записывает теорию — они повторяют манящие чары — и грустно вспоминает дуэль со Снейпом. Сколькому она научилась всего за несколько встреч. Жаль, если все забудется. Корнер, конечно, звал ее тренироваться с ребятами, но в этом нет никакого смысла.

После занятия она быстро пишет работу, которую не успела написать в прошлый раз, и уже подписывает пергамент, когда в кабинет заглядывает Снейп.

— Профессор Флитвик скоро вернется, сэр, — Джинни мысленно надевает на лицо безразличие. — Минут через десять.

— Снова провалили контрольную? — спрашивает он холодно, но голос звучит напряженно.

— Нет, я опоздала.

Снейп делает шаг вперед, останавливается у соседней парты и негромко стучит по ней пальцами. Сегодня он еще бледнее, чем обычно, и в темных его глазах — бессонница.

— В прошлый раз вы пришли.

Джинни дерзко вскидывает голову и пристально смотрит на его бегающие по столешнице пальцы.

— А, значит, вы можете говорить все, что вам захочется, — а я должна прийти.

— Вы ждете извинений?

— От вас? — Джинни поднимается, запихивает вещи в сумку и кладет работу на стол Флитвика. — Можете извиняться сколько вам угодно, я все равно не приду. Ваши слова — всего лишь отражение вашего отношения ко мне. Не думаю, что можно извиняться за чувства. Доброго дня, сэр.

Она проходит мимо него, сглотнув. Он выглядит таким одиноким, что у нее сжимается сердце, но она тут же заставляет себя вспомнить, что ей только шестнадцать. Зачем она ему?

Пытаясь убежать от мыслей, она снова засиживается в библиотеке и частенько уходит самой последней, когда даже мадам Пинс уже собирается спать. Невилл подходит к ней тихо, оглянувшись на сидящую позади Лаванду, — и легонько касается худого плеча.

Джинни поднимает на него глаза — в них сквозит настороженность и грусть — и слабо улыбается.

— Прости, — произносит он едва слышно и садится напротив. — Я здорово разозлился тогда из-за Тревора. Он — единственное, что осталось у меня с детства.

Джинни опускает плечи, все еще не понимая, как она могла не заметить тогда

— Как он себя чувствует?

— Как новенький.

Джинни неловко ерзает на стуле, отводя взгляд. В горле последний дни стоит противный колючий комок.

— Снейп действительно помог? Поверить не могу, — Невилл ободряюще улыбается, заметив ее смущение. — Ты, наверное, уже здорово сражаешься.

Джинни продолжает ерзать на стуле, не зная, что сказать.

— Ладно, мы пойдем, уже поздно. Ты с нами? — Невилл снова оглядывается на Лаванду, и та быстро поднимает руку в ответ. — Она забавная, правда. И отвлекает меня от глупых мыслей.

Джинни откидывается на мягкую спинку стула и качает головой. Уже десять вечера, и в библиотеке уже никого нет, кроме парочки студентов-семикурсников, но скоро и они уйдут спать. И тогда это огромное, пахнущее пылью и книгами пространство будет принадлежать только ей. Мадам Пинс не в счет.

Она так погружается в книгу — очередные приключения, — что поднимает голову только при звуке знакомого голоса. Ей нравится этот голос, его тембр, его интонации, — но пора от него отвыкать.

— Вы не собираетесь закрывать библиотеку?

— У меня сидит читатель, — сухой голос мадам Пинс похож на шелест страниц. — Так что, директор, полчаса или час у вас еще есть.

Джинни нарочно не поднимает голову, когда Снейп садится напротив с «Пророком» в руках и нервно расстегивает верхнюю пуговицу рубашки. Она медленно переворачивает несколько страниц, но смысл ускользает, и буквы нервно прыгают по странице.

— Перестаньте, — наконец, произносит она сердито и переводит глаза на Снейпа.

Тот вопросительно смотрит на нее поверх желтых страниц «Пророка».

— Я чувствую ваш взгляд.

Снейп оглядывается на мадам Пинс, складывает газету вчетверо и наклоняется вперед.

— Уизли, я не хотел вас обидеть, поверьте.

— Я же сказала: мне не нужны ваши извинения, и так все понятно, сэр.

Он снова оглядывается на мадам Пинс, берет со стола перо и кусочек пергамента и что-то торопливо пишет, потом складывает и пододвигает Уизли. Его волосы непривычно приглажены, и в глазах мелькает чувство вины и одиночества.

— Что это?

— Мое отношение к вам, — отвечает он тихо и не без некоторого колебания, потом поднимается со стула. — Если вдруг захотите прийти, хоть завтра вечером, я буду у себя. Если нет — я вас больше не потревожу. Мадам Пинс, я могу забрать газету с собой?

Джинни не слушает, о чем они говорят, неотрывно глядя на сложенную бумагу. Пальцы дрожат, и ей отчего-то страшно разворачивать записку. Голоса у дверей затихают, когда она вглядывается в мелкий угловатый почерк, которым написаны все три слова «Вы мне нужны».

Джинни вспыхивает и засовывает записку в карман. Все равно это ничего не меняет. Она нужна ему как друг, как человек, с которым можно поговорить, — а в ней тянутся ростками вверх совсем другие чувства. Стоит ли позволять им расти дальше? И если позволить — что случится?

…В субботу она твердо направляется в библиотеку, решив, что так будет лучше. Гарри уже оставил ее за спиной. Может, она просто никому не нужна? А сейчас, если пойти туда, к нему…

В галерее третьего этажа Джинни вдруг замечает две фигуры Кэрроу в темных мантиях и, быстро спрятавшись за доспехами, накладывает дезилюминационное заклинание. Кэрроу проходят совсем близко, и она успевает разглядеть избитое лицо Амикуса.

— Он не станет жаловаться, слишком горд, — в голосе Алекто слышится уверенность. — Зато запомнит, что нужно перестать лезть в наши дела. Директор, тоже мне.

Джинни, задыхаясь, отталкивается от стены и идет за ними, отставая всего на несколько шагов. Пальцы становятся липкими от страха, но она вынимает палочку и лихорадочно соображает, когда проще ударить. Но, как назло, им постоянно встречаются одинокие студенты, и она не решается себя выдать.

У горгульи Джинни медлит: если попытаться проскользнуть за ними прямо сейчас, статуя обязательно ее заметит и спросит пароль. Черт! Придется подождать. Чуть-чуть. Джинни кладет ладонь на грудь, словно пытается придержать бешено колотящееся сердце.

И когда она вбегает в открывшийся проход и останавливается внизу лестницы, то Алекто уже исчезает в открывшейся двери, а Амикус, помедлив секунду, входит сразу за ней.

Несколько секунд стоит тишина, потом слышится звон разбивающейся посуды, голоса, выкрикивающие заклинания. А потом — глухой стук. И резкий вскрик:

— Круцио!

У Джинни сжимается сердце, но она взлетает вверх по лестнице, с яростью толкает дверь и мгновенно выкрикивает, поднимая палочку на спину Амикуса:

— Остолбеней!

Краем глаза она замечает Снейпа, который без движения полусидит у стены, и тут же уклоняется от красного луча, вылетевшего из палочки Алекто.

— Экспеллиармус!

Джинни легко выставляет щитовые чары.

— Протего!

— Круцио! — визжит Алекто, но Джинни успевает нырнуть за кресло, и тогда она направляет палочку на Снейпа. — Круцио!

— Петрификус тоталус! — выпаливает Джинни, выглянув, и та с грохотом падает на пол. — Инкарцеро! Остолбеней!

И в разворошенном кабинете снова воцаряется тишина. Джинни опускается на колени возле Снейпа и испуганно вглядывается в его бледное лицо. Его глаза закрыты, но он медленно разжимает губы и произносит:

— Впечатляюще, Уизли. Теперь дайте мне что угодно, подходящее для портала. Нужно отправить их подальше отсюда.

Она быстро хватает со стола пустую чернильницу и кладет ему на колени. Не открывая глаз, Снейп шепчет: «Портус», и чернильница наливается темно-синим светом. Джинни, тяжело дыша, волочет Амикуса по полу, кладя его рядом с Алекто, и потом с помощью манящих чар бросает в обоих портал.

Вытащив из кармана старенькую резинку для волос, она затягивает их в высокий хвост и, сев рядом со Снейпом, решительно кладет руку на его лоб. И тут же замечает кровь на его плечах, руках и шее.

— Достану бадьян.

— Оставьте вашу руку, она такая прохладная, — произносит он, не открывая глаз. — Пожалуйста. Эти царапины — ерунда, просто от осколков разбитой чашки.

Джинни смущается, но все-таки поднимается и достает из шкафчика бадьян и вату. И потом в замешательстве смотрит на порванную в нескольких местах рубашку. Потом жарко краснеет и торопливо применяет заклятие исчезновения.

— Иначе до ваших ран не добраться, сэр.

Бадьян неприятно шипит, пенится и, наверное, жжется, и Джинни на мгновение застывает над Черной меткой, не в силах отвести взгляд. Какая уродливая змея! И череп совсем кривой.

— Я зачем-то ждал вас и не запер дверь, — его губы едва шевелятся. — И беспечно позволил себе повернуться к Алекто спиной.

— Не дергайтесь, — она прикладывает вату к кровоточащим порезам внизу его шеи. — Посидите смирно одну секунду.

Он приоткрывает глаза и смотрит на нее изучающе.

— У вас волосы собраны.

— Да, — Джинни сосредоточенно выливает еще немножко бадьяна на рану.

— И ваша шея… теперь видна. Вам очень идет.

— Сможете подняться? — Джинни снова касается рукой его лба. — Вы горите. Чем вас тут атаковали?

Он тяжело поднимается на ноги и устало опускается в ближайшее кресло.

— Всем, чем только можно и чем успели. Правда, пару довольно неприятных заклинаний мне удалось отбить, иначе пришлось бы звать мадам Помфри. Впрочем, везде есть свои достоинства. Вы, например, отработали некоторые заклинания в настоящем сражении. Ваше «Протего» просто блестяще. Я могу сказать, что горжусь вами.

На ее глазах выступают горячие слезы, и она на мгновение отворачивается, чтобы их смахнуть. Если бы она не услышала этот разговор Кэрроу, — сколько бы Снейп тут пробыл один?

— Думаю, вы теперь перестанете чувствовать себя в безопасности рядом со мной, — он усмехается, глядя в ее раскрасневшееся лицо.

— Неправда, сэр, — она протягивает ему мягкий плед в темно-коричневую клетку. — В открытой дуэли вы бы победили пятерых таких же. А это нападение — подлое предательство, не говоря уже о том, что Амикус был спрятан под дезилюминационными чарами, и вы его не сразу заметили.

Джинни оставляет Снейпа в кресле и некоторое время возится на кухне, приготавливая чай и добавляя украдкой — совсем как мама — пару капель огневиски в каждую чашку.

— Я, конечно, сразу понял, что Алекто пришла не одна, — Снейп кладет ногу на ногу, завернувшись в плед. — Но если бы я сражался в полную силу, то потом они бы выставили все так, словно я первый начал — и все равно были бы в выигрыше. Мне сейчас это не нужно. Я бы предпочел остаться директором, чем заниматься всем остальным. Так что вы пришли очень вовремя, Уизли. Остается надеяться, что Алекто вас не узнала.

Джинни прибирается на столике, убирая лишнее на письменный стол, и ставит дымящиеся чашки. Ей отчего-то приятно возиться с делами, когда Снейп сидит рядом, поглядывая на нее время от времени. Дома она все делает с неохотой.

— Я вас как-то мысленно сравнил с эльфом, — произносит он задумчиво. — И, кажется, был прав. Не с домовиком, конечно, а со сказочным.

— Домовики все еще работают бесплатно? — Джинни садится напротив него и устало вздыхает.

Снейп приподнимает брови.

— Зачем им деньги?

— О, сэр, Гермиона бы вам сейчас ответила и даже предложила вступить в Г.А.В.Н.Э, это что-то вроде ассоциации по защитам прав домовиков.

Снейп берет чашку, хмурясь.

— Грейнджер постоянно такой ерундой занимается?

Джинни звонко смеется, усаживаясь удобнее. Стена, которая еще недавно казалась такой прочной и темной, в этот вечер становится прозрачнее и тоньше. И нить, которая была неподвижна, снова ведет ее вперед, в самую глубь Лабиринта, и темнота и тишина только сгущаются вокруг нее. И снова — приглушенно — она слышит чей-то низкий рев.

Они разговаривают обо всем, о чем могут, — старательно избегая запретных тем. Но огневиски, сначала вскружив голову, теперь невыносимо тянет в сон, и Джинни, слушая Снейпа, все чаще закрывает глаза — и засыпает.

Северус

— Оглохни! — произносит Северус на всякий случай, заперев дверь в спальню, и устало садится на кровать.

Уизли остается спать в кресле, свернувшись клубком и положив голову на широкий подлокотник. Ему не хочется ее будить — во всяком случае, не сейчас.

— Вам нужно быть осторожнее, Северус, — Дамблдор возникает на холсте над камином. — Я очень ценю ваше желание защитить учеников, но это может обернуться против вас. Кэрроу наверняка жаловались, и подозреваю, что сегодняшний инцидент произошел с разрешения вашего Лорда. Вы сами понимаете: ему нравится, когда его слугам напоминают о зыбкости их положения.

Северус понимающе кивает и проводит рукой по лицу.

— И, разумеется, вы должны окончательно решить насчет мисс Уизли. Не хмурьтесь, вы и сами прекрасно видите, как она смущается, глядя на вас. Если вы относитесь к ней лишь как к человеку, который скрашивает ваше одиночество, то мой вам совет: рвите это немедленно.

Северус задумчиво качает головой.

— Я не понимаю, что чувствую и откуда эти чувства могли взяться, Дамблдор. Ей шестнадцать, и она всего лишь моя ученица, что само по себе странно. Но я проторчал в этом кабинете, без нее, одну неделю — и не выдержал. Так не должно быть.

Дамблдор невозмутимо складывает руки на груди.

— Почему?

— Вы же прекрасно осведомлены.

— Поймите, Северус: то, что вы начинаете чувствовать к Джинни Уизли и не должно быть похоже на ту давнишнюю историю. Можете сердиться, но я скажу, потому что я считаю, что эта смелая девочка заслуживает внимания. Не кривите губы: вы тоже его заслужили.

Северус хмуро скрещивает ноги и смотрит на Дамблдора исподлобья.

— Я однажды предал того, кого любил. У таких, как я, не может быть второго шанса. Кроме того, я все еще не разлюбил. Выкладывайте уже вашу философию, и я лягу спать. После Круциатуса, знаете, хорошо спится.

Дамблдор поправляет сползшие на нос очки.

— Ваша беда в том, что неразделенная первая любовь всегда идеализируется. Вы оба были подростками, Северус, вы многого недосказали, не заметили, не протянули руки друг другу в нужное время. И если Лили сумела двинуться вперед, то ваши чувства остались на грани мечтаний. Вы спасаете ее сына — и уже всем этим искупляете свою вину, Северус, и уже этим показываете, как сильно любили и любите ее. Но это не та любовь, которая вам действительно нужна сейчас, в эту войну. Та любовь медленно ест вас изнутри. И если уж вы решаетесь оставлять Джинни Уизли в своем кабинете, то прошу вас: не ставьте Лили между вами. Так вы потеряете все.

Северус скептически замечает:

— Вам столько лет, Дамблдор, а вы наивно полагаете, что Уизли действительно увлечена, — да бросьте вы это. Вернется Поттер — и она разом исчезнет.

Дамблдор берется за край холста и улыбается:

— Хорошего же вы мнения о девушке, которая за вас сражалась с обоими Кэрроу.

Северус раздраженно машет рукой и взмахом палочки гасит горящие в спальне свечи. Ему кажется, что он не уснет — от мыслей, — но сон приходит почти сразу, обволакивающий и мучительный. Снится — вперемежку — Лили в школьной библиотеке, дом в Паучьем тупике, презрительное лицо Петуньи, Пожиратели, неприязненный взгляд Поттера, и — смеющееся лицо Уизли.

… Когда Северус открывает глаза, часы показывают пять утра, и заснуть уже не получается. Некоторое время он ворочается под жарким одеялом, размышляя над словами Дамблдора. Разумеется, это все ерунда: Уизли проводит время с пользой, готовясь к войне, он сам — заполняет свое одиночество, вот и все, и вся эта растущая привязанность к Уизли — всего лишь гиперболизация потребностей в ком-то, чтобы не быть одному. Взаимовыгодные отношения. Да и всерьез полагать, что девочка в шестнадцать может быть влюблена в мужчину его возраста? Дамблдор явно преувеличивает.

Не зажигая свечей, он на ощупь ищет в шкафу белье и рубашку и несколько раз чертыхается, не попав пуговицами в петли. Скорее бы уже наступило лето, с его ранним рассветом.

Тихо приоткрыв дверь в кабинет, он сразу замечает Уизли: она по-прежнему спит, подложив руки под голову, а сзади, за креслами, тлеют остывающие угли камина. Северус опускается рядом с ее лицом и несколько секунд разглядывает его: в полумраке рассвета оно кажется совсем безмятежным.

— Уизли, — он легонько касается ее руки.

Она приоткрывает глаза, глядя на него сонно и непонимающе.

— Сэр?

— Хотите, я вас провожу до башни или, может, пойдете со мной в теплицы? Мне нужны ноготки для зелья.

Уизли немедленно выпрямляется и опускает ноги на ковер, потом трет глаза.

— Я пойду с вами, конечно. Всегда мечтала побывать в теплицах на рассвете.

Они осторожно проходят галереи, спускаются по бесконечным лестницам и выходят в зимний двор. Звезды горят еще ярко, но с каждой минутой бледнеют, уступая время утру. Несколько десятков шагов по скрипучему снегу — и теплый, влажный воздух теплиц обнимает их обоих, обволакивает спокойствием и дурманит.

— Вы запретили мне извиняться, — Северус приводит ее к фрезии. — Но я могу извиниться бессловесно, показав вам, как распускаются цветы.

Уизли садится на корточки и осторожно гладит нежные, едва раскрывшиеся лепестки. В наступившей тишине слышно, как где-то вода мягко капает в рыхлую землю. Северус оставляет ее наедине с фрезией и деловито срывает головки ноготков.

— Я понимаю, что были так резки из-за того, что эта история про дружбу вам близка, иначе вы бы так не отреагировали, — Уизли встает рядом с ним и разглядывает высокие желтые цветы. — Что случилось с человеком, который был раньше вашим другом?

Северус едва не роняет головки ноготков на землю.

— Он умер.

Даже в приглушенном свете он видит, как она отводит глаза, не зная, что нужно сказать.

— Это было очень давно, Уизли. Не берите в голову, — он запихивает цветы в карман. — Признаться, я удивлен, что вы пришли сегодня. В ваших глазах было столько решимости послать меня ко всем чертям.

Ее щеки окрашиваются алым цветом смущения, и она нервно обхватывает плечи руками. Пальцы дрожат, но отступать — поздно — и для нее, и для него.

— Вы написали, что я вам нужна, и я не хотела оставлять вас наедине с самим собой, — отвечает она тихо-тихо — словно шелестят цветы. — У вас всегда такой взгляд — знаете, словно в ваших глазах льдинки или стекло. Я хотела разбить его. И еще — можете мне не верить — но я бы пошла за вами куда угодно. Я не боюсь ни вас, ни того, что вас окружает.

Она так и стоит — совсем рядом, хрупкая — и сильная, робкая — и смелая, и манящая, и лунный свет играет бликами на ее рыжих волосах. И Северус чувствует — как внутри него, глубоко-глубоко, за черной смоляной стеной страха и разочарования, опустошенности и одиночества яркими цветными пятнами проступает странное, почти невозможное чувство к этой девушке. Проступает желание коснуться ее и привлечь ее к себе — неизбежное, сильное, неподвластное, противоречащее его собственным словам и скептицизму.

— Пойдемте, скоро рассвет, — он решительно проходит мимо нее к дверям. — Вам нужно хотя бы немного поспать.

Северусу кажется, что если он хоть на мгновение останется стоять, — то сделает какую-нибудь невозможную и непоправимую глупость.

Джинни

 

— Слушай, — Невилл придвигается ближе и смахивает отросшие волосы в сторону. Под глазами у него черно-синие круги. — Я подслушал вчера, что Эйвери передал Снейпу примерную информацию, где может находиться Гарри. Кажется, даже есть точное название деревушки. Если ты ее узнаешь, то мы можем передать ценную информацию Ордену.

Джинни откидывается на спинку стула, перестав писать конспект по травологии, и морщит нос.

— И как, по-твоему, я это сделаю?

— Очень просто. Снейп, кажется, очень доволен твоими успехами, — почему бы тебе не предложить ему поговорить о зельях за чашкой чая? Вы уже почти два месяца занимаетесь. Он точно не откажет. Подольешь ему вот это.

Невилл быстро протягивает ей маленький пузырек с бесцветной жидкостью.

— Сыворотка правды? — Джинни прячет ее в карман и оглядывается по сторонам. — И как я ее использую? Попрошу на секунду отвернуться?

Невилл хмурится, разглядывая ее возмущенное лицо, потом бросает взгляд на Лаванду и замечает:

— Ты видела, как Кэрроу разрешают слизеринцам использовать на нас запрещенные заклинания? Видела, во что превратился Симус, заметила синяки Парвати? Думаю, можно попробовать извернуться, но достать информацию, которая приблизит нас к концу этой войны и — кто знает — возможно, спасет Гарри, Гермионе и твоему брату жизнь. Если нужно — используй Империо.

— Ты прав, — произносит она сухо и сворачивает конспект в трубочку. — Рискну.

Невилл улыбается, но он слишком устал, чтобы заметить в ее глазах плохо спрятанную ложь.

— Ты молодец, — он легко касается ее локтя. — Гарри бы…

— Давай без этого, — Джинни смотрит на часы и резко поднимается. — У меня как раз занятие через пятнадцать минут.

Шагая по галерее, она рассматривает висящие портреты и продолжает морщиться. «Гарри бы»… Тот Гарри, которого она любила, взял бы ее с собой. Тому Гарри она была бы действительно нужна. А настоящий Гарри вполне обходится без нее, а она — без него. Вот и закончилась вся эта безрассудная первая любовь, которую она носила внутри долгие годы. Впрочем, у Гарри первой любовью была Чжоу. Как могут нравиться настолько разные девушки? А может, все эти ее мысли — просто обида, просто защитная реакция? Что будет с ней, когда она снова увидит его перед собой?

Она заглядывает в класс и сразу замечает худую фигуру Снейпа. Да, отрицать — бессмысленно, ее тянет к этому закрытому человеку, за которым она пойдет, куда угодно. Наверное, просто так и бывает в жизни: вдруг осознаешь, что тебя влечет к тому, о ком до этого никогда и не задумывался.

— Вы сегодня задумчивы, — замечает он негромко, глядя на нее искоса. — Что-то случилось?

Джинни неспешно закатывает рукава блузки.

— Нет, сэр. Просто иногда хочется оказаться вне этих стен, снова летать над стадионом. Знаете, как красив зимний лес с высоты? А квиддич старшекурсникам запретили.

Снейп глазами указывает на ингредиенты:

— Я подумал, что вам неплохо было бы последний раз попробовать сварить то самое сложное зелье, которое излечивает большинство ран. Не беспокойтесь, я нашел лягушку в теплицах и убедился, что это не ваш несчастный Тревор.

Джинни долго и увлеченно возится с глазами саламандры, несколько раз взвешивает яд тарантула и все время чувствует на себе внимательный взгляд Снейпа. И она сама думает о нем — и о тех вечерах, что она провела у него в кабинете с чашкой чая в руках. И помнит его глаза — там, в теплицах, на рассвете. Так смотрят, когда хотят поцеловать. Просто искорки в глазах, которые невозможно скрыть.

О, она бы позволила. Ему — позволила бы.

Джинни помешивает потемневшее зелье длинной ложкой и, отложив ее, тянется к котлу, чтобы опустить безоар.

— Осторожно! — Снейп резко перехватывает ее руку. — Пары могут обжечь и оставить язвы. Берите черпак или дайте ему немного остыть.

Джинни послушно кивает, но рука остается в его руке, и она не спешит ее высвобождать.

— Странная вы, Уизли, — он рассматривает ее маленькие пальцы. — Вы должны бежать от меня со всех ног, а вы стоите так близко и не боитесь.

Джинни смущенно улыбается.

— Я помню о вашем обещании рассказать мне все, когда сможете.

Снейп отпускает ее и мрачно усмехается.

— Тогда вы точно убежите, Уизли. Вам не место в этой темноте, которая меня окружает.

— Вы забываете, что ваш Лорд оставил и во мне немножко этой темноты, — замечает Джинни, зачем-то пряча руку в карман. — Это вполне объясняет мое желание проводить с вами время за зельеварением. А если говорить серьезно — я видела его другим, не таким, как сейчас. И я понимаю, как легко попасть под его влияние, особенно в том привлекательном обличье, тем более, если ты подросток. Он умеет убеждать, он умеет показать, каким ты можешь стать, если будешь рядом с ним. И в такой образ самого себя даже можно поверить. А в конечном итоге он безжалостно уничтожает то, что тебе дорого, но самому из этой пропасти не выбраться. Меня вытащил Гарри.

Глаза Снейпа говорят о многом — но он не успевает ответить, потому что вздрагивает и касается предплечья поверх рубашки.

— Простите, Уизли, но я должен идти. Закончите с зельем — сохраните в колбе и принесите вечером ко мне вместе с жабой.

— Сэр, — она делает к нему шаг, и ее глаза испуганно блестят. — Не уходите.

— Я вернусь, обещаю, — он берет со спинки кресла мантию. — Не переварите только, слышите? И осторожнее с парами.

Джинни растерянно застывает у котла, потом пожимает плечами и, проводив Снейпа расстроенным взглядом, опускает безоар в самую гущу зелья. Лягушка важно раздувает щеки, сидя под стеклянным колпаком на заляпанной пальцами парте. А в глубине Лабиринта начинает собираться гроза, и в темноте мерещатся лица.

 

Северус

Уизли появляется на пороге, встревоженная и усталая, и ее волосы снова собраны в высокий хвост, кончики которого касаются лопаток.

Северус впускает ее в кабинет и на всякий случай запечатывает дверь. После встречи с Лордом сомнений в том, что это он как бы невзначай разрешил Кэрроу отыграться, практически не осталось. Нужно суметь дожить до появления Поттера и передать ему информацию, а дальше — неважно, что будет дальше.

— Хотите что-нибудь? — он кивает на вазу с фруктами. — Эльфы принесли слишком много.

— Спасибо, — Уизли ставит сумку на кресло и берет апельсин. — Про нас домовики постоянно забывают. У вас все в порядке?

Северус усмехается, глядя в ее вопрошающие глаза.

— Вы очень деликатно спрашиваете о моей встрече с Лордом. Как видите, я пока что жив. Сколько времени вы доваривали зелье после того, как добавили безоар?

Уизли кладет кожуру на стол и задумчиво болтает ногой, сидя на стуле. Сок, брызнув во все стороны, остается на ее пальцах и губах.

— Кажется, минут пятнадцать. Наверное, много? Никак это зелье не удается мне идеально. Сейчас покажу.

Она вытаскивает из кармана платок и вытирает руки, потом достает из сумки лягушку и колбу с зельем. Северус придирчиво рассматривает темную, почти черную субстанцию и хмурится. Почти идеально — и все-таки ошибки наверняка есть.

— Попробуем слегка радикальный тест, — произносит он и берет лягушку в руки. — Отвернитесь, если не хотите смотреть.

Уизли пожимает плечами, но во взгляде светится решимость.

— Теперь вы хотите ее убить?

— И засечь минуты две или три. Давно хотел проверить, способно ли это зелье возвращать к жизни людей, которые только что умерли, например. Именно только что.

— Нельзя обойтись без этой жестокости? — Уизли ерзает на кресле и все-таки отводит глаза от лягушки. — Я слышала, магглы проводят тесты на животных, от косметики до лекарств, но мы — не они.

Северус задумчиво крутит притихшую лягушку в руках, не отвечая, и тогда Уизли поднимается и подходит к окну. Уже темно, и за решетчатой рамой ничего не видно, кроме далеких желто-красных огоньков Хогсмида. Ее одинокая фигура напоминает ему те холодные зимние вечера, когда мать точно так же стояла у окна, дожидаясь отца с работы.

И он сам тогда стоял позади нее и считал, сколько тихих минут им осталось.

— Можете поворачиваться, — произносит он глухо. — Вливать зелье нужно разом, не по капле, как будто опрокидывая его залпом. Видели когда-нибудь, как пьют огневиски?

— Пару раз, — Уизли с некоторым отвращением, но при этом внимательно рассматривает лягушку. — Можно я попробую сама?

Северус кивает и пристально наблюдает за ее движениями. Она решительно раскрывает лягушке рот и одним резким движением вливает зелье. Первые пару секунд ничего не происходит, и они оба обмениваются непонимающими взглядами. Потом лягушка тихо хрипит и начинает хватать ртом воздух. И тут же обмякает.

— Не расстраивайтесь, — Северус придирчиво прислушивается к ее дыханию. — Попробуем как-нибудь приготовить зелье, которое поможет выбраться из такого состояния. Главным ингредиентом является мята, но еще обязательна полынь. Кстати, сейчас ваша лягушка не в коме, а просто спит, и с ней все в порядке. Только сама она проснуться не может.

Уизли берет ее и сажает на подлокотник рядом с собой. В кабинете жарко, и она снимает мантию, оставшись в одной блузке и юбке. Этот ее облик — вместе с поднятыми наверх волосами, обнажающими шею, кажется невероятно привлекательным.

— Как я тогда не могла проснуться, — говорит она задумчиво и гладит лягушку. — Когда у меня появился дневник Реддла. Я ходила словно во сне, не понимая, что происходит. А еще я помню то ужасное ощущение, с самого первого дня в школе до самого лета — ощущение, что я одна. Ни Рон, ни Фред с Джорджем, ни Перси — никто не обращал на меня никакого внимания. Все были заняты только собой. И мне кажется, это-то Реддлу и нравится в людях, которых он вербует, и это ему и нужно — одиночество человека. Чтобы некому было вытаскивать. И я думаю, он и сам был таким когда-то.

Северус отклоняется на спинку кресла и выдыхает.

— Вы даже не подозреваете, насколько вы правы, Уизли.

Она грустно улыбается, продолжая поглаживать лягушку.

— Я, наверное, хотела еще раз сказать вам спасибо, сэр. Со мной никогда столько не говорили, сколько вы. В большой семье обычно полно дел — перекинешься словами, поболтаешь несколько минут — и разойдешься в разные стороны. Или разговариваешь со всеми сразу — в кругу. Это, конечно, здорово, но хочется, чтобы говорили только с тобой и смотрели только на тебя. Эгоистично — знаю. Но мне этого не хватало.

Северус горько смотрит на ее губы.

— Мне тоже, Уизли. Но теперь, кажется, я начинаю восполнять общение.

Она улыбается и, поднявшись с кресла, смущенно одергивает джемпер.

— Я пойду, сэр. Завтра очень много занятий, а я и к трети не готова. Не хочу потом приходить на отработки.

Северус окидывает взглядом ее фигуру, потом приподнимается и достает из шкафчика позади шоколадную лягушку. Ему не хочется ее отпускать. Только не сейчас. После такого тяжелого дня у Лорда, с пытками магглов, которые, возможно, видели Поттера, хочется побыть наедине с Уизли, слышать ее голос и смотреть в ее лицо.

— Возьмите шоколад и останьтесь ненадолго.

Она послушно берет протянутую шоколадную лягушку, и их пальцы на мгновение соприкасаются. Оба вздрагивают, и Северус поспешно отводит взгляд. Как бы ни хотелось, а нельзя запретить себе чувствовать, невозможно устоять перед искушением больше не быть одному.

— Вы когда-нибудь собирали карточки? — спрашивает Уизли, с любопытством разворачивая упаковку.

— Я не помню, были ли у меня деньги на сладости, — отзывается он, следя за нетерпеливыми движениями ее пальчиков. — Но я в принципе не люблю коллекционировать.

Уизли небрежно откусывает от шоколадной лягушки, рассматривая попавшееся изображение.

— Эти карточки — яркий пример того, что слава, как и все абстрактное в этой жизни, абсолютно необъективна и, по-моему, не имеет ничего общего с поступками. С настоящими поступками, а не всякой ерундой. Например, мне сейчас попался Шимплинг, слышали про него?

Снейп отрицательно качает головой и замечает на ее губах шоколад. И почему нельзя есть аккуратнее? Он снова заставляет себя отвернуться. Это притяжение, которое он испытывает к Уизли, с каждым днем становится все ощутимее и сильнее. Должно ли это пугать — или наоборот, радовать?

— Выделился тем, что съел щупальце ядовитой тентакулы и выжил, — Уизли не замечает странного блеска его глаз. — Вот какой мне смысл знать, что судьба по какой-то причине оставила этого идиота в живых? Или тот тип, который взорвал деревню, пытаясь приготовить торт?

— Не Лонгботтом, случаем?

Уизли смотрит на него с мгновение, потом звонко смеется. Северус слегка нервно улыбается в ответ.

Она снова смеется!

— И все-таки у вас отличная семья, Уизли, — произносит он, понимая, что становится невозможным только молчать и слушать. Придется немного приоткрыть дверь. — Мои родители увлеченно переживали собственные страдания, а я так — существовал где-то рядом. Ваша мать вас всех любит, я думаю, стоит это ценить.

— А ваш друг? — Уизли, кажется, совершенно не ожидала такой откровенности. — Ему-то было не плевать.

— До какого-то момента — да, — во рту появляется привкус горечи.

Уизли протестующе складывает руки на груди.

— Можете сердиться, но я все равно считаю, что это ваш друг был ненастоящий. И вы слишком много берете на себя. Не бывает такого, что во всем виновен только один. Как хотите — я в это не верю.

Северус криво улыбается, глядя в ее горящие возмущением глаза.

— У меня складывается впечатление, Уизли, что вы видите меня сквозь кривое зеркало, которое заставляет вас забывать вполне очевидные факты. Вы тут, кажется, напоминали мне про сказку о девушке в замке чудовища — так вот то чудовище по сравнению со мной — неуклюжий медвежонок. Говорите про то, что ничего не боитесь: ни меня, ни всего остального вокруг меня.

Уизли сердито хмурится, впиваясь в него взглядом:

— Я и сейчас не отказываюсь от своих слов.

Северус поднимается и подходит к жарко натопленному камину. Дамблдор многозначительно кашляет где-то сбоку, на картине, но он не обращает внимания.

— Тогда вот вам первое испытание, Уизли. Я прекрасно знаю, где находится мисс Лавгуд и как она сейчас выглядит. Поверьте, далеко не так хорошо, как вы. И я был в курсе с самого начала наших занятий.

Уизли вешает на плечо сумку и встает рядом с ним.

— Думаете, я не догадывалась? — в ее глазах ни капли разочарования, только блики огня. — У вас Метка на руке, и вы носите маску Пожирателя смерти, а не значок клуба любителей карликовых пушистиков.

Снейп усмехается и смотрит на нее искоса, не показывая своего удивления.

— Ладно, идите спать, Уизли, вы сегодня победили. Кстати, профессор МакГонагалл говорила, что контрольная будет сложная. Я бы на вашем месте повторил теорию.

Уизли передергивает плечами и совершенно неожиданно, сделав шаг, горячо сжимает его руку. Потом, не обернувшись, стремительно выходит из кабинета. Маленькие шаги стихают на лестнице, едва слышно скрипит нижняя дверь — и Северус снова остается один.

— Вы видели ее глаза, — голос Дамблдора раздается из-за спины. — Понимаете, что она чувствует к вам?

— Не хочу ничего понимать, — Северус резко проходит мимо него в ванную и молча смотрит на свое отражение в зеркале.

Джинни

Стараясь не мельтешить перед глазами Амикуса, Джинни садится на самую последнюю парту и слегка пригибается, чтобы ее нельзя было заметить за довольно грузным однокурсником. Потом достает недописанный доклад по Заклинаниям и вчитывается в свои округлые буквы.

Так проще. Если слушать Кэрроу, обязательно захочется возразить, влезть в спор, который тот специально провоцирует, а там — очередная боль и очередное наказание. Уж лучше делать вид, что слушаешь, а самой заняться тем, что действительно полезно. Флитвик и так грозился, что будет требовать с нее больше, чем с других за постоянные опоздания на первое занятие с утра.

Она так увлеченно занимается докладом по защитной магии, что забывает иногда посматривать на учительский стол.

— Уизли, повторите, какая сегодня тема урока? — Амикус стучит палочкой по краю стола. — Я к вам обращаюсь.

Джинни растерянно пожимает плечами и опускает перо, наспех сворачивая доклад. Чернила брызгают на руки и на белую блузку, оставляя неприятные черные разводы.

— Отработка заклинаний, — произносит она негромко, зная, что все равно права. — И разумеется, отрабатывать их нужно на гриффиндорцах.

Амикус довольно кивает и приказывает всем образовать пары: слизеринец — гриффиндорец, где первый, конечно, всегда нападает, а второй — по задумке — защищается. Вот только не обычным способом, а невербально.

— Сегодня можно использовать все, что хотите, кроме непростительных, — Амикус прохаживается по рядам. — Их мы будем тренировать в следующий раз. На сегодня мне хватит бледных лиц и блевотины на полу от семикурсников.

Джинни стискивает зубы. Значит, Невиллу и Симусу опять досталось, не говоря уже о девочках. Так долго продолжаться не может! Кэрроу только смелеют с каждой неделей, скоро после занятий придется постоянно ходить к Помфри.

Харпер, худой слизеринец с мрачными глазами, молча поднимает палочку. Непонятно, нравится ему идея мучить гриффиндорцев или ему все равно: его лицо не выражает ни единой эмоции.

Джинни легко отражает его заклинания, только на одном слегка покачивается — но остается стоять на месте. Харпер апатично засовывает палочку в карман и садится за парту.

— Уизли, вы у нас гений невербальной магии? — Амикус смотрит с неприязнью на ее веснушки. — Позволите, я проверю это лично?

Он мучает ее полчаса, может, больше — в какой-то момент Джинни теряет ощущение времени. С трудом поднимаясь с пола после Круциатуса, в пустом классе, она боится повернуться к Амикусу спиной и идет к своим вещам боком. На руках и на теле проступают мелкие кровавые порезы — это заклинание на ней тренировали слизеринцы. Палочка слегка вспарывает тело, как нож — но не глубоко. Зато больно.

— Я передам Макнейру, чтобы был с вами осторожнее, — бросает Кэрроу ей вслед. — А то он интересовался, как там поживает дерзкая девчонка Уизли.

Джинни останавливается посередине галереи и разворачивает доклад для Флитвика. Большие кляксы и размытые буквы сливаются вместе, образую один нечитаемый текст. Придется все начинать заново. А оставалось дописать всего ничего, и вот — впереди снова несколько часов работы. Так и в жизни, наверное: постоянно привыкаешь начинать заново.

А по расписанию впереди еще занятие у Стебль, где приходится терпеливо учиться аккуратному обращению с дьявольскими силками. И когда Джинни заходит в класс, где Снейп уже ставит котел на огонь, она понимает: еще немножко — и ноги перестанут ее держать.

— Сегодня мы с вами будем варить то самое зелье, которое вытащит жабу из сна, — Снейп даже со своей усталостью выглядит лучше ее. — Помните ингредиенты?

Джинни качает головой, садится за парту и опускает голову на сложенные руки. И наконец-то наступает блаженная темнота.

— Я ничего не буду варить, сэр. Я даже говорить не могу.

— Что случилось? — в его голосе слышится тревога.

— Кэрроу, — коротко отвечает она, не поднимая головы. — Я больше не могу сегодня, честное слово, сэр. Все кружится перед глазами.

Она слышит, как Снейп садится рядом, шелестя мантией.

— Непростительное? — спрашивает он тихо. — Наверняка. И что-то еще, я вижу кровь у вас на блузке. Уизли, отвести вас к мадам Помфри?

— Нет.

— Как назло, у меня даже шоколада с собой нет, — он тяжело выдыхает. — И что с вами делать?

Джинни слегка поворачивает голову и приоткрывает глаза.

— Кэрроу сказал, что Макнейр мной интересовался. Как думаете, это опасно? Это из-за того, что я его тогда задела?

Снейп сразу хмурится.

— Держитесь от него подальше. Этот человек может сделать все, что захочет.

— Пусть попробует, — Джинни зло выпрямляется, и на глазах выступают такие же злые и жгучие слезы. — Я буду сражаться. Мне надоело быть чем-то вроде жабы, над которой можно издеваться. А издеваются постоянно, даже если просто молчать. Знаете, сколько синяков и царапин было на моем теле? А сколько раз меня швыряли на пол, тренируя заклинания у Кэрроу? В следующий раз я отвечу тем же.

Снейп придвигается к ней ближе и понижает голос.

— Даже не думайте, вас просто убьют. Слышите?

Она яростно мотает головой, сжав губы, и упрямо смотрит в его лицо. Тогда он подается вперед и осторожно стирает пальцем одинокие слезы с ее щеки. Джинни слабо улыбается: от его прикосновения сразу становится тепло.

— Я говорю серьезно, Уизли: сейчас любая жизнь ничего не стоит. И умерьте пыл Лонгботтома с Финниганом: я видел, что с ними сделали, — долго они так не протянут. Вы, кажется, жаловались, что квиддич запрещен? Я разрешу вам взять любую метлу и сделать сколько угодно кругов по стадиону, только обещайте мне не лезть ни под чью горячую руку.

Джинни продолжает улыбаться — через силу. Хочется лечь и бесконечно спать. И проснуться, когда все это закончится.

— Сэр, мне не десять, меня нельзя уговорить, показав конфету.

Он отстраняется и складывает руки на груди.

— Хорошо. Тогда я попрошу вас успокоиться ради меня — не хочется терять собеседника.

Джинни некоторое время серьезно смотрит в его лицо — но оно выглядит честным и спокойным, без доли насмешки.

— Ради вас — пожалуйста. Но и от вашего предложения про стадион я не откажусь.

Снейп довольно усмехается. Его лицо снова становится непроницаемым и нечитаемым.

— Теперь пойдемте, я вас провожу. Уже поздно, никто не должен заметить. Я наложу дезиллюминационные чары и, разумеется, захвачу вашу сумку. А вы держитесь за меня. Жаль, что так вышло с зельем — оно может вам пригодиться. Тогда придется отложить его на следующую неделю.

Джинни почти не слышит, что он говорит. Она идет, крепко держась обеими руками за его локоть, в полусне, иногда спотыкаясь и едва не теряя сознание. И ее нить тоже обвивается вокруг него, путаясь и связывая их вместе. И только утром, проснувшись, Джинни вспоминает прикосновение к щеке — и словно снова ощущает его на коже.

Северус

Поттер в очередной раз машет хвостом, оставляя за собой только сноп искр, и опять обводит Пожирателей вокруг пальца. Разумеется, сам бы он не справился, — но у него есть Грейнджер, которая уже вытаскивала его из Годриковой впадины. Тогда все дело висело на волоске. Еще бы секунда — и Поттер попал бы в руки, из которых не уйти живым. Но это было бы слишком рано: Нагайна спокойно ползала и ползает по поместью, не окруженная никакой особой заботой.

Дамблдор зачем-то все усложняет. Поттер в любом случае должен узнать, что ему придется умереть — почему нельзя было сказать это раньше? И как передать это сейчас? Подойти к Поттеру не получится, потому что тот и слушать не станет — только бросаться с бешеными глазами, как тогда, после смерти директора. Да и верить на слово — тоже. Остается одно — связать и показать ему воспоминания, а потом принести портрет Дамблдора. Но как это сделать, когда Поттера не может поймать целая куча Пожирателей во главе с Беллатрисой?

— Вместо того, чтобы сразу задержать Поттера, этот умник поил их чаем, — Лорд расхаживает по гостиной, не глядя на дрожащего Ксенофилиуса. — Другие не могли пробраться к мальчишке по заваленной лестнице. Кем я окружен, Северус? Почему мне все приходится делать самому?

Северус внимательно вглядывается в белое как снег лицо Лавгуда.

— Он что-то помнит, господин?

— Грязнокровка наложила на него Обливиэйт, — Лорд морщится и едва не топает ногой. — Мальчишка был так близко и снова ускользнул! Селвин, как ты вообще догадался проверить, что в доме кто-то есть?

Сарказм и яд так и льются вместе со словами, и Пожиратели нервно переступают с ноги на ногу.

— Господин, Лавгуд вызывал нас уже несколько раз и постоянно обманывал, чтобы вытащить свою дочь, — голос у Селвина становится жалобным. — Мы думали, это очередное вранье.

Лорд едва заметно приподнимает палочку, и Селвин падает на пол.

— Северус, нет никакой возможности вернуть ему память? Может быть, есть какое-нибудь зелье? Не отвечай, я понимаю, что нет. Чертова грязнокровка! И я хочу, чтобы ты сам проверил дом этого червяка Лавгуда. Поттер вполне может прятаться где-то неподалеку. В школу вернешься завтра: утром мы покажем Лавгуду его дочку и посмотрим, что он скажет тогда. Кроме того, егеря поймали мне гоблина и однокурсника Поттера, так что утро обещает быть интересным.

Северус кланяется и уходит, не желая наблюдать за наказанием Треверса, но за дверью останавливается и выдыхает. Почему ему нельзя вернуться в школу? Чтобы Кэрроу никто не мешал развлекаться с учениками? Уизли обязательно во что-нибудь влезет, в этом можно не сомневаться.

Поджав губы, он медленно идет по длинному коридору, увешанному портретами Малфоев. Голубые обои с белыми цветами никак не сочетаются с лицами людей, живущих в особняке. Дом кажется чем-то отдельным и неестественным, слишком красивым для тех слов и взглядов, которыми здесь обмениваются. Вот его дом вполне сочетается со всем, что в нем произошло.

Дверь, расположенная у лестницы, приоткрывается, и из нее выглядывает бледное лицо Нарциссы в обрамлении светлых волос.

— Я распоряжусь приготовить комнату напротив. Она, правда, совсем маленькая, — ее губы говорят одно, а глаза спрашивают про другое. — Ты не против?

Нарцисса — единственный человек, с которым он чувствует себя спокойно в этих стенах. Она продолжает казаться ему цветком, который упрямо держится и не вянет, — потому что есть, ради кого держаться. Холодным голубым цветком с бледно-зеленым стеблем, который качается на ветру.

— Мне абсолютно все равно, — произносит он тихо. — С Драко все в порядке. Но в школе сейчас неспокойно, Кэрроу постоянно издеваются над детьми. Я боюсь, они заставляют и Драко в этом участвовать.

На ее голубых глазах выступают слезы. Не такие горячие, как у Уизли, а холодные, как вода в горном ручье.

— Лорд заставлял его использовать Круцио — и летом, и на Рождество. Я боюсь приглашать его домой на Пасху, — Нарцисса держится рукой за горло. — Но понимаю, что в школе оставаться нельзя.

Северус ободряюще сжимает ее плечо.

— Я присматриваю за ним как могу. Он справится, Нарцисса.

Она пожимает его руку и отступает вглубь комнаты, тихо закрывая за собой дверь. Северус спускается по лестнице и выходит во двор. Сыро и ветрено, и павлины с ободранными хвостами жалко поднимают замерзшие лапы.

В доме Лавгудов, конечно, никаких следов Поттера нет: Северус несколько раз применяет «Гоменум ревелио», но безуспешно. Да и надеяться, что Поттер зачем-то остался здесь, бессмысленно. Поднявшись на холм и поеживаясь под холодным ветром, Северус некоторое время смотрит на далекий дом Уизли. Что бы сказала Молли, узнай она, с кем занимается ее дочь и в чьем кабинете иногда проводит вечера? Мысли опять возвращаются к Уизли с ее копной рыжих непослушных волос, и на сердце становится неспокойно.

Вечер тянется медленно: сначала молчаливый ужин, который кажется ему совершенно невкусным, привычный пристальный и подозрительный взгляд Беллатрисы, следящий за ним каждую секунду, полутемная гостиная, шипение змеи, низкие и мягкие диваны, бледная Нарцисса в черном платье с ниткой жемчуга на шее, довольные красные глаза Лорда — все это сливается в один круговорот. И когда Северус приходит в отведенную ему комнату, то наспех раздевается и падает на кровать.

Утро, туманное и холодное, начинается с подземелья. Стоя у кованой решетки, защищенной заклинанием, Северус спокойно вглядывается в лицо однокурсника Поттера и не сразу узнает в нем Дина Томаса. Девчонка Лавгуд сидит в самом дальнем углу и смотрит куда-то на потолок. Рядом с ней спит Олливандер. И только гоблин расхаживает по камере маленькими кругами.

— Мой забавный цирк, — саркастично замечает Лорд и делает знак Эйвери. — Тащи девчонку и мальчишку наверх.

Северус поднимается вслед за Лордом по ступеням, ненароком поглядывая на его безносое лицо.

— Тебя что-то беспокоит, Северус?

— Кэрроу.

— А, — Лорд останавливается на верхней ступени. — Прости. Но им скучно, приходится кое-что им позволять. Не убийства, нет. Так — некоторые дисциплинарные наказания. Это школа, а не дуэльный клуб или место сражения. Пусть привыкают к разным учителям. В мое время с учениками не носились, и сейчас я не вижу в этом необходимости. Так что думаю, тебе не стоит беспокоиться о том, что происходит на их занятиях, это понятно?

Северус кивает и опускает глаза. Ясно. Кэрроу скучно — пусть творят, что хотят, лишь бы не докучали Лорду. Защищать учеников становится все труднее и труднее.

— Профессор Снейп! — глаза у Томаса испуганные и удивленные.

Пожиратели усмехаются, Беллатриса испускает короткий смешок, а Лорд похлопывает Северуса по плечу.

— Профессорство в тебя, наверное, въелось, — произносит он насмешливо и поворачивается к мальчику. — Что ты знаешь о Поттере?

Томас обводит глазами присутствующих и качает головой. Стоящая рядом с ним Лавгуд с интересом рассматривает потолок с лепниной.

— Ничего. Я не видел его с похорон профессора Дамблдора.

Лорд подходит к нему совсем близко и вглядывается в лицо. Северус знает: он применяет легилименцию, чтобы найти нужные сведения. Самый простой способ и самый тихий.

— Он и вправду не знает, — Лорд белеет от ярости. — Уберите его отсюда! Займемся девчонкой.

Девочку показывают отцу, и тот сразу начинает горестно всхлипывать. Северус смотрит на них хладнокровно, чувствуя взгляд Беллатрисы, но даже не может предположить, что может выдать Лавгуд с ее ненормальными мозгами. Главное, чтобы она молчала про Уизли. И Северус вдруг четко осознает: он все делает неправильно. С той минуты, когда он почувствовал, что Уизли ему нужна, надо было выставить ее за дверь. А он только продолжает приближать ее к себе. Даже Поттер понял, что нужно все порвать, лишь бы она не пострадала. Ведь Дамблдор не остановится ни перед чем, чтобы дать Поттеру расправиться с Лордом. Даже если при этом умрут несколько десятков человек.

— У вас тут так много мозгошмыгов, — Лавгуд рассматривает лица. — Вот у тех в голове, мне кажется. Слишком уж у них потерянные лица.

Лорд смотрит на нее с презрением, потом неприятно улыбается.

— Похоже на то. Северус, что ты знаешь о девчонке?

— Подруга Поттера, сражалась против нас в Отделе Тайн. В близкий круг не входит, но дружит с Лонгботтомом и сестрой Уизли, — Северус смотрит на продолжающего всхлипывать Ксенофилиуса. — О местонахождении Поттера вряд ли осведомлена, но, возможно, знает, зачем он ушел из школы.

Лорд довольно улыбается.

— Тебе надо работать с этой Скитер. Мне иногда кажется, что по знанию сплетен ты ее превосходишь. Девочка, ты знаешь, зачем Поттер сбежал из школы? Чем он занят?

— Это все знают, — Лавгуд расширяет глаза, и у Северуса на мгновение останавливается дыхание. Пожиратели растерянно переглядываются. Беллатриса сжимает губы. — Чтобы не сдавать Ж.А.Б.А — это раз, ну и, конечно, придумать способ заключить вас обратно кому-нибудь в тюрбан.

На дальнейшее Северус смотрит с привычной апатией. К девочке применяют легилименцию, потом Круцио, потом все то же самое повторяется с ее отцом. Но Лавгуды действительно ничего не знают, а информация о школе Лорду не нужна. Все это было понятно с самого начала, но Северус догадывается, для чего его оставили здесь на два дня: к нему самому незаметно применяют легилименцию, чтобы проверить, все ли выполняется так, как нужно. И Северус покорно приоткрывает сознание так, как это нужно Лорду.

Его заставляют остаться еще на одну ночь, чтобы обсудить все возможные места, где сейчас может скрываться Поттер.

Джинни

— Майкл, остановись, — Джинни хватает его за руку и тащит за собой. — Ты слышал, какое будет наказание за освобождение?

Корнер на мгновение останавливается и вытирает выступивший на лбу пот уголком мантии. За то, что первокурсники нарушили комендантский час и столкнулись во время него с Алекто, их приковали к стене в холле, прямо напротив входа в Большой зал. И Майкл, который целый день не мог ни есть, ни пить, ни смотреть в книгу, собирается их освободить.

— Пусть это буду я, — шипит он зло. — Но не дети, Джинни! Им одиннадцать!

Они осторожно выглядывают из-за угла. Первокурсники безжизненно висят в кандалах, а рядом крутится довольный Филч, и миссис Норрис трется об его ноги.

— Вот уж кому хорошо при любом режиме, — Корнер с отвращением разглядывает торчащие во все стороны волосы Филча. — Ему для счастья ничего и не нужно, кроме как заковать кого-нибудь.

Джинни переглядывается с Невиллом и Симусом, и те коротко кивают. Они отвлекут Филча, пока Джинни с Майклом снимут кандалы. Действовать придется быстро: Кэрроу могут появиться в любое мгновение.

— Тяжелая, драккл раздери, — пыхтит Майкл, закидывая обмякшую руку белокурой девочки себе на плечо. — Я в ее возрасте таким не был.

Джинни тихонечко произносит, оглядываясь по сторонам и направляя палочку на ржавые замки кандалов:

— Релашио!

И девочка всем телом падает на Майкла, опрокидывая его на пол. Тот чертыхается и, осторожно положив ее рядом с собой, поднимается, чтобы помочь Джинни с мальчиком.

— Ты изменилась, — замечает он как бы случайно, но между тем смотрит в ее красное от усилий лицо. — Что-то внутри тебя, неуловимо. Как будто выросла.

Джинни раздраженно закатывает глаза.

— Только не говори, что хочешь со мной встречаться. Ты с Чжоу, кажется, распивал кофе у Паддифут.

— Мы порвали. Она сказала, что не против попробовать снова быть с Гарри, раз он расстался с тобой.

— Да неужели? — Джинни понимает, что не чувствует никакой ревности. — Гарри с ней от скуки умрет. Правда, Майкл, она же невыносимо скучная. Вся такая правильная и неприступная.

Майкл приподнимает брови и, дождавшись, когда расстегнутся кандалы, подхватывает мальчика на ноги. Но спросить он не успевает: Симус с Невиллом, запыхавшись, вылетают из-за угла и, подбежав, быстро поднимают первокурсников на руки.

— Мы видели Алекто, она совсем рядом, — у Невилла трясутся разбитые заклинаниями губы. — Пора уходить. Джинни, слышишь? Бегом отсюда! Быстро!

Симус хватает ее за запястье и заставляет идти за собой, и Невилл закрывает ее со спины, и Джинни не видит, что происходит сзади, только слышит удар, как будто кто-то падает. Вырвавшись, она обгоняет мальчиков и сворачивает в боковую галерею, прижимая руки к груди и тяжело дыша. Сердце бьется так быстро, словно пытается выскочить в холодную галерею, и она безуспешно пытается успокоиться.

Где Снейп?

Вчера она два часа просидела в классе, надеясь, что он все-таки придет. Сегодня он не появился ни утром, ни днем, и сейчас, когда она подбегает к горгулье, та снова заявляет своим каменным голосом:

— Директора нет.

Джинни садится у подножия статуи и отчаянно трет пульсирующие виски. Что случилось? Почему его так внезапно заставили уйти из школы? Неужели они поймали Гарри? Или Снейп погиб и уже никогда не вернется?

«Сейчас жизнь ничего не стоит». Эти слова стучат внутри ее головы. И вместе с этим приходит горькое и одновременно сладкое осознание, что ей хочется постоянно быть возле него. С Гарри история была совсем другая — она наблюдала за ним со стороны, предпочитая мучиться и мечтать наедине, а сейчас ей совсем не страшно переступать порог кабинета. И ловить на себе его пристальный взгляд, и замечать слабую улыбку, и смотреть на эту строгую и аскетичную фигуру в черной мантии, и знать, что ему отчего-то приятно ее общество. И, наконец, признать — она влюблена. Вот так странно в жизни бывает: кажется, увлечена одним, а сердце говорит совсем другое.

Джинни устало закрывает лицо руками, и часы на башне гулко бьют полночь. Просидев у подножия долго — так, что немеют ноги, она все-таки называет пароль и проскальзывает в башню.

В кабинете темно и прохладно, и решетчатые окна снаружи занесены снегом. Джинни некоторое время стоит нерешительно, потом разжигает камин и садится рядом с огнем на низкую скамеечку.

— Вы опять нарушаете правила, мисс Уизли, — голос Дамблдора доносится откуда-то слева.

Джинни поднимается и подходит к его портрету. Он один сидит на картине с тремя фиолетовыми стульями и улыбается.

— Профессор Снейп вернется?

— Думаю, должен, — Дамблдор играет колокольчиками на бороде. — Но я ничего не знаю наверняка. Если захотите спросить меня о Гарри, то здесь я больше уверен, что с ним все в порядке, как и с вашим братом и мисс Грейнджер.

— Я неправильно поступаю? — Джинни убирает руки за спину. — Что прихожу сюда… и вообще?

Дамблдор хитро улыбается. Ждать от него прямого ответа — слишком наивно.

— Вам решать, мисс Уизли. Я сам совершил слишком много разных дел в жизни, чтобы иметь право давать советы.

Джинни пожимает плечами и некоторое время ходит по кабинету, разглядывая портреты прошлых директоров, шкаф с книгами и лекарствами и разные фотографии на каминной полке. Гарри провел здесь много часов, а она до седьмого курса побывала здесь лишь однажды.

Устав, она снимает туфли и залезает в кресло, накрываясь пледом. Сон приходит не сразу: усталость и мысли в голове сначала мешают уснуть, но уютное потрескивание поленьев в камине и обволакивающий полумрак постепенно убаюкивают ее, и Джинни засыпает беспокойным и чутким сном.

Она блуждает в Лабиринте, окруженная знакомыми призрачными лицами, до которых не может дотронуться. Впереди изредка проносятся страшные тени, но она продолжает идти в самый центр.

…Ее будят осторожные шаги, шелест мантии и тихое шипение чайника. Джинни приоткрывает глаза: на фоне белого окна темная фигура Снейпа кажется черным размытым силуэтом. Она как-то видела такие силуэты на белой бумаге в Лондоне, у магглов. Ни души, ни сердца — только силуэт.

Не зная, зачем она это делает, — но не в силах сдержать порыв, Джинни подбегает к нему и прячет лицо у него на груди.

И тогда он обнимает ее — сначала неуверенно, едва касаясь ладонями, потом — сильнее, прижимая ее к себе.

— Я думала, вы уже не вернетесь, — шепчет Джинни, не поднимая глаз. — Думала, с вами что-то страшное случилось.

Снейп усмехается, отстраняясь, и всматривается в ее нежное лицо, полное смущения. И Джинни замечает усталость в его глазах и при этом словно облегчение.

— Мне сначала показалось, что это вы висите вместо Корнера в холле, — он кивает на стул за обеденным столом. — Будете завтракать?

Джинни отчаянно трет глаза и встряхивает головой.

— Майкл в холле? Вместо первокурсников? Который вообще час? — она беспомощно оглядывается на часы. — Только шесть… Сэр, я не могу сидеть здесь, зная, что Майкл там — внизу. Я была уверена, что вчера мы все вместе успели сбежать до того, как появилась Алекто.

Снейп сердито поджимает губы.

— Я так и знал, что вы обязательно во что-то влезете, Уизли. Вы хоть раз можете остаться в стороне? Какого дьявола вы участвуете в этих мальчишеских вылазках? Учтите: Лонгботтом — на грани. Он раздражает не только Кэрроу, но и всех в большом доме. Еще немного — и ему придется бежать. Вместе с Финниганом и мисс Браун, которая последнее время стала до невозможного дерзкой. Сядьте.

Джинни дергает плечом, но садится — на самый краешек стула — и теребит уголок скатерти, поглядывая на Снейпа исподлобья. Он не оттолкнул ее и не отстранился. Почему? Ему просто нравится ее внимание, или за этим стоит что-то большее?

— Позавчера я ждала вас два часа, — произносит она глухо.

Снейп смотрит на нее скептически.

— А вы ожидали, что я пришлю вам сову с объяснением?

— Смешно, — Джинни встает и находит в валяющейся у камина сумке расческу. — Я немножко приведу себя в порядок, ладно?

Она долго плещет холодную воду себе в лицо, пытаясь хоть немножко взбодриться и прийти в себя. Опершись руками о раковину, Джинни прикрывает глаза, пытаясь разобраться с мыслями. Майкла сейчас действительно не вытащить. Делать это нужно или ночью, или придумать какой-то отвлекающий ход. Но Снейп прав насчет Невилла и Симуса: у них все лица в кровоподтеках, им нельзя больше попадаться. Выдохнув, Джинни расчесывает спутанные волосы и выпрямляет спину. Из зеркала на нее смотрит самая обычная девочка с бледными пятнами веснушек и смешным носом. Что ждет ее впереди?

Когда она возвращается в комнату, на столе уже стоит завтрак: тыквенная каша, фрукты, пирог с капустой и печенье.

— Что, у Малфоев плохо кормят? — насмешливо интересуется Джинни, кладя кусок пирога на тарелку с зелеными завитушками. — Вы так выглядите, как будто три дня не ели.

— Почти, — Снейп смотрит на нее искоса и становится серьезным. — Уизли, пожалуйста, обещайте мне, что не будете пытаться освободить Корнера. Дайте слово.

Она смотрит в его глаза и замечает там просьбу — настоящую, не поддельную, не наигранную.

— Хорошо.

— Этого недостаточно, — он хмурится и понижает голос. — Я сейчас не смогу вам помочь, если вы попадетесь. И еще некоторое время не смогу вмешиваться. От меня это не зависит, Уизли. Не спрашивайте и не обижайтесь, просто дайте слово.

Джинни заправляет прядь волос за ухо и долго смотрит на Снейпа. Ей хочется сказать, что любой человек может выбирать, что от него зависит, а что — нет, но она сдерживается и только произносит:

— Обещаю, сэр.

И от того, как близко его рука лежит рядом с ее рукой, у нее по коже бегают мурашки.

Северус

Корнера пытают жестоко. Когда он без сознания повисает на цепях, Уизли дергается вперед, но тут же замирает и оглядывается. Снейп едва заметно кивает, стоя неподалеку, за толпой старшекурсников, которых заставили смотреть на наказание. Лорд напряжен и взбешен постоянными неудачами, сейчас действительно не время влезать с защитой школьников. Придется хотя бы на месяц затаиться и всеми силами изображать преданность и заинтересованность. Может быть, попроситься вместе с Эйвери в ближайшую разведку?

Он еще несколько минут разглядывает толпу школьников, в которой замечает и светлые волосы Драко совсем рядом с Уизли, и неторопливо возвращается в кабинет.

— Я делаю все, что могу, — он ходит по ковру кругами.

— Вы замечательно справляетесь, — Дамблдор перебирается на холст поближе. — Но я не советую вам сейчас проявлять инициативу относительно помощи Тому. Это будет выглядеть подозрительно, словно вы нарочно проситесь искать Поттера, чтобы выслужиться. От вас этого не ждут.

Северус бросает небрежный взгляд на часы. Десять вечера. Уизли уже должна быть на месте, если не передумала приходить. Флитвик принес ее последнюю работу на собрание и возмущенно ткнул МакГонагалл под нос.

— Тогда я, пожалуй, пройдусь. Хочется подумать на свежем воздухе. От этого спертого духа у Малфоев, разбавленного духами Нарциссы и цветами, у меня второй день раскалывается голова.

— А я всегда говорил, что вы слишком много времени проводите взаперти, — невозмутимо отзывается Дамблдор. — Вы еще очень молоды, Северус, хотя вам так и не кажется.

…Уизли сидит на метле боком, свесив ноги в одну сторону. Из-под теплого плаща торчат только сапоги и ворот красного вязаного свитера. Медленно падают редкие крупные снежинки, которые Уизли ловит на рукав плаща и рассматривает.

— Флитвик поставил вам «тролль», — Северус сидит напротив нее на первом ряду стадиона. — Вы собираетесь что-то этим делать?

Ее лицо на мгновение мрачнеет.

— Завтра подойду к нему. Неудачная неделя вышла. Вчера я опоздала на урок к Стебль, потом вся эта история с Майклом… Я просто не смогла сосредоточиться. Перестаньте делать такое лицо, сэр. У вас ни разу не было «тролля»?

— Только по полету, — Северус вспоминает самое первое занятие с неохотой. Джеймс уже тогда оглушительно смеялся над его попытками залезть на метлу. — Поэтому я вполне обхожусь без квиддича. Да и чемпионаты не особо меня привлекают. Слишком много людей, которые не умеют себя вести.

Уизли задумчиво наклоняется и, легко удерживая равновесие, хватает снег и лепит снежок. Руки у нее спрятаны в красные рукавицы с маленькой «Д» наверху. Видимо, Молли любит комплекты.

Северус пытается вспомнить, что дарила ему мать на Рождество, но ничего не вспоминается. У него даже не было игрушечной метлы, чтобы хоть как-то подготовиться к этому чертовому квиддичу. Впрочем, Лили тоже квиддич не любила и не обращала на него никакого внимания. Ну а он сам был слишком закрытым, чтобы чем-нибудь увлекаться, кроме Темных искусств, и свысока смотрел на тех, кто коллекционирует карточки из шоколадных лягушек или пропадает на шахматных турнирах. Спорт требует эмоций, а эмоциями он делиться никогда не любил.

— А что бы вы сделали, если бы я не вернулся? — Северус стряхивает снег с плеч.

— Пошла бы вас искать. Вы-то мне этого не запрещали, в отличие от Гарри, — Уизли запускает снежок высоко, за последний ряд скамеек. — Может, даже пригодилась бы вам. Кому-то же я должна пригодиться.

Северус раздумывает, глядя в ее лицо с алыми щеками. А это опасный, но самый крайний вариант: в случае чего, в случае неизбежности оставить воспоминания ей. В ее преданности нет повода сомневаться.

— Холодно, — он поднимается и бросает взгляд на замок. — Давайте вернемся, вы замерзнете.

Уизли спрыгивает с метлы и оказывается прямо перед ним, холодная и смелая, с огнем в карих глазах — и с мокрыми от снега ресницами. И от того, как смотрят на него эти глаза, — вопрошая, разрешая, обещая, — его пронизывает дрожь. Уизли ждала его, когда больше никто не ждал. Она идет ему навстречу, когда должна бежать со всех ног от него. Она действительно не боится и пытается понять, не требуя объяснений.

— Пойдемте в Хогсмид? — предлагает Уизли вдруг, выдыхая облачко пара. — «Сладкое королевство» еще работает. В школе сейчас так пустынно и мрачно.

— Пойдемте, — Снейп, не отрываясь, смотрит на ее лицо, на ее бледные губы, чуть приоткрытые и дрожащие.

И не задумываясь, наклоняется и целует их — замерзшие и нежные. Время исчезает, и стадион исчезает, и темные каменные стены школы с Кэрроу, студентами и Дамблдором — всего этого не существует. Только с неба сыпятся снежинки и тают на лицах.

Джинни

В сыром воздухе уже чувствуется наступившая недавно весна. Март только-только просыпается и еще не может справиться с февралем, и снег, то переставая идти, то усиливаясь, ложится под ноги.

Джинни идет рядом со Снейпом на расстоянии вытянутой руки и широко улыбается. Снейп — хмурится и словно находится не здесь, не с ней, а где-то глубоко внутри своих мыслей. Она несколько раз ловит ртом воздух, пытаясь что-нибудь сказать, задыхаясь от этой невысказанности, но слова застревают в груди.

Успокоиться. Просто взять — и сделать вид, что ничего не произошло. Чтобы перестать дрожать, она запускает в деревья несколько снежков, но внутри все продолжает пылать. Поверить, что Снейп может испытывать к ней чувства? Или это ей снится? Джинни на всякий случай снимает рукавицу и щиплет себя. И тут же негромко ойкает.

— Что у вас? — Снейп сразу останавливается.

Джинни тихонечко смеется, но тут же делает серьезное лицо. Как же он отличается от всех ее мальчишек. Там сразу и свидание, и поцелуи, и букет комплиментов. А здесь — это простое «Что у вас?» — но такое искреннее.

— Ничего.

Снейп останавливается и прячет руки в карманы плаща, и Джинни снова замечает, как ему идет этот смоляной цвет. И в его глазах снова идет та странная борьба, которую она замечала по вечерам у камина.

— Помолчите, Уизли.

— Я ни слова не сказала, — отзывается она в ответ. — Вы первый начали.

— Вы так вздыхаете, как будто собираетесь обрушить на меня озеро слов, — он поджимает губы и поворачивается к ней спиной. — Лучше придумайте, что выберете в «Королевстве».

Джинни отчаянно бледнеет и быстро ощупывает карманы. Так и есть — ничего, кроме палочки. Она оставила деньги в спальне.

— Что теперь? — голос у него непривычно раздраженный. — Перестаньте, Уизли. Неужели вы думаете, что я снова разрешу вам за себя платить?

Она пожимает плечами и послушно шагает рядом с ним. Какой у него странный тон теперь. Он рассержен, но очень умело это прячет. Или — почти умело. Слова или сердце его подводят, и это можно понять. Даже эта сердитость вполне объяснима — он злится на самого себя, не на нее. Только от чего? От того, что ему не нравятся чувства к шестнадцатилетней девочке, или потому, что между ними стоит так много всего? Как бы они не притворялись, они по разные стороны войны, и от этого никуда не деться. Целовать Уизли и служить Реддлу — да, это звучит невозможно.

Перед входом в Хогсмид Снейп молча накладывает на нее дезилюминационное заклинание, едва взглянув в ее лицо. Они проходят мимо магазинчиков с уже темными окнами и подходят к двери «Сладкого королевства».

— Я буду какао и имбирный пряник, — спокойно произносит Джинни и садится за самый дальний столик у стены. — Спасибо, сэр.

Снейп возвращается спустя несколько минут и садится напротив нее, и Джинни кажется, что она никогда не видела у него такого мрачного и одновременно потерянного выражения. Наверное, Гермиона знала бы, что сделать или сказать. А у нее только бьется сердце — и все.

— Как лягушка? — Джинни обхватывает кружку ладонями. — Жива?

— Дышит, — Снейп задумчиво мешает черный кофе ложечкой. — Мы с вами, кажется, так и не сварили нужное зелье. Когда у нас теперь занятие?

Джинни вглядывается в его лицо. Ему так хочется делать вид, что ничего не случилось? Прекрасно. В эту игру она тоже может играть. С легкостью.

— Во вторник, сэр.

— Не опаздывайте, как вы любите.

— Я не опаздываю, когда это зависит от меня. И часто прихожу раньше вас. И вы приходите тогда, когда можете. Мы оба не свободны, но меня это не тревожит, — Джинни беззаботно откусывает от немного подсохшего пряника.

Снейп смотрит на нее исподлобья, опустив голову, потом закрывает лицо руками. Ложечка крутится в чашке, жалобно звякая по ободку. Где-то за их спинами, за прилавком, пыхтит у камина Флюм.

— Вы чем-то расстроены? — Джинни смахивает крошки с колен.

— Просто чертовы духи у Малфоев и вечный запах цветов, — Снейп тяжело выдыхает, по-прежнему не глядя на нее. — И эта ваша фрезия, Уизли, совершенно вам не подходит. Просто отвратительно.

Ее рука с кружкой на мгновение замирает, и в горле встает комок, но она с усилием его сглатывает.

— Может быть, что-нибудь еще? — спрашивает она невозмутимо, сжимая остатки пряника пальцами. — Что-нибудь еще отвратительное во мне?

Снейп не отвечает и залпом допивает кофе, морщась от горечи. Несколько долгих минут они разглядывают друг друга, но Джинни снова ничего не видит в ставших стеклянными глазах. Наверное, до всей этой истории с Гарри она бы просто встала и ушла. Но сейчас она понимает, что мужчинам иногда труднее даются шаги и решения, даже самые простые и очевидные.

— Вы отдохнули, Уизли? Пойдемте. Вам нужно исправлять «тролль» и желательно быстрее. Понимаю, что вам не хватает усидчивости, а может, вы просто не в состоянии запомнить теорию, но я не собираюсь больше слушать жалобы на вас на собрании.

Ей не нравится его взгляд: тяжелый и словно на что-то решившийся. Жаль, что она не владеет легилименцией, — так хоть что-нибудь можно было понять.

Джинни сердито поднимается со стула и, накинув влажный плащ на плечи, достает из кармана палочку, чтобы слегка его подсушить. Снейп уже стоит в дверях и, когда она подходит, быстро произносит, поворачиваясь к Флюму:

— Обливиэйт! — и тут же, мгновенно переводя палочку на Джинни: — Обливиэйт!

— Протего! — отражает она инстинктивно, и Снейп слегка покачивается. — Импедимента! Коллорпортус!

И Флюм оказывается запертым в кухне, а Джинни остается стоять напротив Снейпа, яростно кусая губы.

— Какого драккла вы творите? — интересуется она, не опуская палочку. — Если хотите, чтобы я забыла, необязательно использовать заклинание. Можете всего лишь продолжать говорить мне гадости. У вас так хорошо получается. А еще я могу применить заклинание к вам, раз я вас так раздражаю. Взмах — и вы уже понятия не имеете, что там было на стадионе.

Снейп тяжело выдыхает, и во взгляде мелькает вина.

— Уизли, вы же прекрасно все понимаете.

— И в отличие от вас, не собираюсь стирать вам память. Шаг сделан — идти назад уже бессмысленно, сэр.

Не отвечая, Снейп распахивает дверь и пропускает ее вперед, снова накладывая дезиллюминационные чары, хотя практически во всех домах на улице уже не горит свет. Только невдалеке, в «Кабаньей голове», слабо светится несколько окон.

— Я вернусь один, — замечает он холодно, но в голосе уже нет раздражения, только усталость. — А вы вернетесь через «Кабанью голову». Мне нужно подумать.

— Вам нужно подумать? — Джинни приподнимает брови. Со стороны этот разговор наверняка выглядит очень смешно, потому что она невидима. — Это мне нужно подумать. Честное слово, мужчины — как дети!

Она круто разворачивается и сердитым торопливым шагом идет к «Кабаньей голове», совершенно не представляя, как ей попасть в замок. Снейп остается за спиной, и она знает, что он не будет ее догонять и останавливать. Может быть, он вообще решит, что совершил ошибку, и все расстояние, что сжалось между ними за эти месяцы, снова станет огромным, каким было до Рождества. И занятия оборвутся, и она снова останется одна. От этой мысли ей становится так нехорошо, что на пороге «Кабаньей головы» она останавливается и прикладывает руки к вискам, а потом снимает рукавицу и касается пальцами замерзших губ.

Снейп поцеловал ее — осторожно, но уверенно, не спрашивая разрешения, и ей понравился этот поцелуй. Он пробрался в самое сердце и обжег его, и по телу пробежала та дрожь, которую она испытывала до этого только однажды. Такой поцелуй не может быть ошибкой или внезапностью, такие поцелуи рождаются в мыслях и вынашиваются долго-долго, пока сами не вырываются наружу, как ее собственный поцелуй в гостиной Гриффиндора.

Толкнув дверь в трактир, Джинни некоторое время стоит у порога, разглядывая странную обстановку: посыпанный опилками пол, тусклое освещение, заляпанная пальцами посуда на барной стойке и отвратительный запах мокрой шерсти.

— Чего тебе, Уизли? — человек, очень похожий на Дамблдора, смотрит на нее недоброжелательно. — Мы закрыты.

— Мне сказали, я могу вернуться отсюда в Хогвартс, — Джинни делает вид, что ее совсем не интересует, откуда он знает ее фамилию, и с трудом вспоминает, что человека зовут Аберфорт.

Тот подходит к ней ближе и придирчиво рассматривает. Его борода спутана, и от одежды пахнет пивом и навозом.

— Кто тебе это сказал? — он скользит по ней подозрительным взглядом.

— Я не могу ответить, — Джинни опускает плечи. — Простите, сэр.

Аберфорт шумно втягивает воздух ноздрями и раздраженно закатывает глаза.

— Да уж ясно как день, кто. Мой дорогой братец, не иначе. Больше никто об этом ходе не знает. Впрочем, я еще ни разу не проверял, работает ли он вообще. Так что будешь первой. Если где-нибудь внутри тебя сожрут, значит — не повезло.

Джинни поднимается вслед за ним по небольшой лестнице с дубовыми перилами и оказывается в гостиной на втором этаже. Она выглядит гораздо лучше, чем сама трактирная комната: посередине стоит камин с портретом печальной молодой девушки над каминной полкой, низкий диван и пара кресел и старенький стол.

— Залезай, — Аберфорт ставит ей высокий табурет перед камином.

Джинни взбирается на него и смотрит на Аберфорта сверху, чувствуя себя совершенно неловко. Откуда Снейп знает об этом тайном ходе, если никто о нем знать не должен? Вряд ли Дамблдор стал бы рассказывать о нем задолго до войны: по словам Гарри, Дамблдор никогда не выдавал лишней информации и уже тем более не говорил ее заранее. Получается, Снейп узнал о возможности попасть в школу из Хогсмида не так давно…

— Что ты стоишь, как деревянная? Дергай картину на себя.

Джинни, поеживаясь, некоторое время рассматривает темный узкий туннель, уходящий далеко вперед. Потом решительно взбирается на полку и шагает внутрь. Пахнет сыростью и землей, и под ногами валяются крупные камни.

— Куда он приведет? — она на мгновение оборачивается.

— Драккл его разберет, — Аберфорт пожимает плечами, убирая табурет. — Вот потом и расскажешь.

Картина медленно закрывается позади нее, и Джинни торопливо шепчет «Люмос!», смело шагая все дальше вглубь темного туннеля. И иногда, останавливаясь, задумчиво трогает пальцами губы.

Северус

Уизли, разумеется, приходит на занятие и невозмутимо раскладывает ингредиенты по порядку. Она не боится, потому что просто не осознает всю двойственность ситуации. Она же и предложила самый правильный выход из этой ситуации: стереть ему то воспоминание. И он почему-то отказался.

Северус смотрит на ее ловкие пальцы, отсчитывающие листики мяты, на ее волосы, падающие на плечи и скрывающие лицо. Делать шаг назад действительно бессмысленно: его влечет к ней, и это невозможно скрывать перед самим собой. Сложно. Очень сложно — и Лорд, и Поттер, и Лили, перед которой он теперь чувствует еще большую вину, но к которой нельзя прикоснуться, и, наконец, Уизли с ее дерзкими карими глазами.

— Я заметил, что вы хромаете, — нужно что-то сказать, потому что еще немного — и напряжение можно будет потрогать.

Уизли перестает обрывать мяту и оборачивается.

— В этом туннеле кромешная тьма и сплошные камни, — ее голос слегка дрожит.

Он подходит чуть ближе и останавливается в шаге от нее. Вся ее фигура выражает возмущение, но в глазах застывает ожидание и вопрос.

— Я был с вами резок.

— Неужели? — Уизли насмешливо улыбается и складывает руки на груди. — Вам хоть что-нибудь во мне нравится? И говорю я много, и духи у меня отвратительны, и «троллем» вас раздражаю, да еще и общество мое вам надоело, раз вы меня бросаете одну почти ночью в Хогсмиде. Кто спросит меня — зачем ты сегодня пришла на занятия? Как я отвечу?

— Уизли…

— Хватит, сэр, — она поворачивается обратно к ингредиентам. — Не начинайте. Я вроде бы успешно делаю вид, словно вам действительно удался «Обливиэйт». Понимаю, что на стадионе вы ошиблись. Не припомню ни одного человека, который бы не ошибался. Давайте все забудем и останемся просто собеседниками, если вам еще это нужно.

Северус проводит рукой по лицу. Она думает, что он считает поцелуй ошибкой и поэтому хотел стереть ей память? Глупая. С другой стороны — а что она еще может решить? Он никогда не умел обращаться с женщинами. Те несколько встреч, что у него были за все эти долгие годы, были заполнены отнюдь не разговорами.

— Я не успеваю, сэр, — ее тихий голос вырывает его из мыслей. — Мне нужно через десять минут быть у профессора Флитвика. Тогда до следующей недели.

Она торопливо убирает ингредиенты, кладет котел на полку и закрывает шкаф.

— Подождите, Уизли, — он хмурится, наблюдая за ее движениями. — А занятие в пятницу?

— Я буду готовиться к зачету по трансфигурации, — она берет сумку и, морщась от боли, идет к двери. — Да и вам, наверное, хочется от меня отдохнуть. И, если уж быть честной, — я и на следующей неделе не приду, сэр. У нас каждый день контрольные, по всем предметам.

— Через две недели каникулы, и я видел вас в списке уезжающих, — Северус с усилием заставляет голос звучать ровно. — Тогда встретимся здесь же, во вторник, после каникул.

Уизли кивает и, помедлив, шагает в галерею и захлопывает за собой дверь.

Северус на несколько секунд прикрывает глаза. Что он может сделать? Остановить ее, извиниться, все объяснить? Такая роскошь ему не позволительна. В этой жизни ему разрешено только работать, молчать, собирать и доносить информацию. У него, как у какого-нибудь маггловского устройства, есть своя программа и функция, а большее создателем не предусмотрено и даже запрещено.

— Северус, послушайте меня внимательно, — Дамблдор появляется на картине и аккуратно отодвигает нимф, кружащих у озера. — Хагрид собирается организовать вечер в поддержку Гарри, я только что услышал это от Лонгботтома. Вам нужно предупредить Пожирателей. Вполне возможно, что Гарри на эту вечеринку явится, хоть я в этом и сомневаюсь. Но предупредите так, чтобы явились не все. Беллатриса или сам Том вам здесь совершенно не нужны, понимаете? Хагрид должен иметь возможность сбежать.

— Когда планируется вечер?

— В воскресенье, — Дамблдор отодвигается от нимф на самый край холста. — И еще: я одобряю ваше решение показать мисс Уизли тайный ход. Конечно, мой брат был далеко не в восторге от ее появления, но и ему придется вступить в войну, хочет он этого или нет.

…В поместье все так же приторно пахнет цветами вперемежку с кровью, и Северус на всякий случай встает напротив Нарциссы. Люциус стоит по ее правую руку и рассматривает лакированный пол. Страшно, во что способен превратиться человек. Северус переводит взгляд с него на Родольфуса и поеживается: каждый раз ему кажется, словно тот замерз в ледяной воде.

— Мне нужны два или три человека, — Северус хладнокровно выступает вперед и обводит Пожирателей взглядом. — Шансов, что явится Поттер, практически нет, господин. Вы сами говорили еще два дня назад, что его видели где-то в южной Англии. Но могут явиться члены Ордена, нужные нам.

— Тогда я оставлю Беллатрису здесь и отдаю тебе Эйвери, Селвина и Макнейра, который так любит зверушек Хагрида, — Лорд довольно улыбается. — Ты молодец, Северус. Как ты достаешь эту информацию?

— Драко старается быть полезным, господин, — Северус замечает, как дергается Нарцисса и сжимает руку Люциуса чуть выше локтя. — Он внимательно слушает там, куда я не могу войти. В Хогвартсе много комнат.

Лорд довольно скалится и ласково поглаживает Нагайну. Она все еще ползает на свободе, а значит, можно не беспокоиться. Время Поттера еще не наступило.

Проходя по коридору, Северус привычно заглядывает в комнату Малфоев. Она небольшая и плохо обставленная: лучшие покои занимает Лорд и Беллатриса, потом — остальные Пожиратели, а Малфои ютятся здесь, рядом с кухней.

— Спасибо, — шепчет Нарцисса и слабо улыбается. Люциус стоит в противоположном конце комнаты и мрачно смотрит в окно. — Ты наш спаситель, Северус.

Джинни

Джинни приходит на вечеринку с учебником травологии и садится на стул, листая до нужной страницы. Невилл стоит рядом, настороженно посматривая по сторонам. Они с Майклом оба горячо поддержали идею вечера в честь Гарри, но Джинни эта идея кажется опасной. В первую очередь — для Хагрида. Она для того и пришла, чтобы защитить его.

— МакГонагалл тобой недовольна, — Невилл садится рядом и смотрит на нее искоса. — Сказала, что ты могла сдать намного лучше. Что-то случилось?

Джинни отрицательно качает головой, но вместо букв на странице сразу возникает бледное лицо Снейпа. Как легко он отпустил ее тогда из кабинета! А что она хотела? Ему не шестнадцать, глупо ожидать, что он будет бегать за ней.

— Готовлюсь к травологии на послезавтра, — она зевает и переворачивает страницу. — Скоро пойду, наверное. Как думаешь, Кэрроу не заметят?

Невилл пожимает плечами, нервно проводя рукой по светлым волосам, и обегает взглядом хижину. Помимо Хагрида и Клыка, здесь еще несколько студентов: Лаванда и Парвати, Симус, Майкл и Падма. После того страшного наказания в холле больше никто не решился прийти.

Часа два проходят в относительной тишине и разговорах: Хагрид в сотый раз рассказывает, взмахивая руками и смеясь, как забрал Гарри от Дурслей, как показал ему волшебный мир и купил мороженое у Фортескью. Джинни, все так же зевая над учебником, закрывает глаза и тоже вспоминает то холодное первое сентября, когда впервые увидела Гарри. Она и слова не смогла из себя выдавить. Мечтала о нем ночами. И даже поймала в свои руки — как беспокойную птицу. Ненадолго.

— Пожиратели, — Невилл вынимает палочку и глазами указывает на окно. — Хагрид, мы же предупреждали. Уходи, сейчас. Вечеринка получилась отличная, честно. Но сейчас — уходи. Давно пора.

Хагрид, с кружкой забродившего кваса в одной руке и кексом в другой, пытается найти теплый плащ, но Эйвери, появившись на пороге, поднимает на него палочку. Джинни мгновенно выставляет между ними щит, и Эйвери отбрасывает на пол. Начинается паника, мелькают разноцветные лучи и черные мантии, грузная фигура Хагрида, и на улице слышатся крики.

Джинни с Невиллом, пригибаясь, последними выбираются из хижины, но дорогу им преграждает ухмыляющийся Макнейр.

— Уходи, — шепчет она, сжимая палочку. — Я тебя прикрою. Бегите в Выручай-комнату, там есть выход в трактир. Давай, Невилл!

Некоторое время они сражаются против Пожирателя вдвоем, а потом Невилл прячется за камнем и, перекатившись и поднявшись на ноги, бежит к замку, петляя, куда Кэрроу и Эйвери уже ведут остальных. Если он успеет — у них есть возможность сбежать.

Поскользнувшись на мокром снегу, Джинни не удерживается и падает на спину, больно ударившись рукой.

— Дрянь такая, — Макнейр грубо хватает ее за запястье и, втащив за собой в хижину, швыряет на пол. — Сейчас мы разберемся, кто из нас входит в какой список.

Джинни тут же поднимается и с усилием выпрямляет спину.

— Не в один, это точно.

Макнейр усмехается, подходя к ней ближе — на расстояние вытянутой руки. От него пахнет ненавистью. Его светлые глаза обегают ее хищным взглядом и задерживаются на лице.

— Уизли, да? Постоянно слышу истории о твоем якобы болеющем брате. Может, расскажешь, где он на самом деле?

Джинни яростно откидывает волосы за спину и смело смотрит в его глаза.

— Он болеет.

— Неужели? — Макнейр лениво взмахивает палочкой. — Круцио! Так как — болеет он?

Она отчаянно мотает головой, сгибаясь пополам от боли, сжимая ладони в кулаки. Никогда. Не скажет. Макнейр дает ей передышку, повторяя вопрос, но видя плотно сомкнутые губы, продолжает издевательство. И когда Джинни без сил падает на пол, он подходит совсем близко и приподнимает ее голову за волосы.

— Я вас не боюсь, — шипит она сквозь зубы. — Идите ко всем чертям.

Макнейр с силой ударяет ее по лицу, продолжая держать за волосы, и вдруг запускает руку под джемпер.

— А если так — скажешь?

— Мой брат болеет, — Джинни выплевывает это ему в лицо, но рука продолжает двигаться к ее груди. — Не смейте меня трогать!

Фигура в черной мантии поднимается в хижину и останавливается на пороге. И тут же сбрасывает капюшон с лица.

— Что здесь происходит, Макнейр? — в глазах у Снейпа — лед.

— Допрашиваю девчонку, — Макнейр поднимается, наконец, отпустив ее волосы и с силой оттолкнув ее от себя. — Ты веришь, что ее брат болеет лишаем? По-моему, сказочки. Шляется с Поттером и грязнокровкой.

Снейп несколько секунд молчит, глядя на него холодно, и Джинни кажется, что он сейчас ударит Пожирателя, — и пытается найти в себе силы подавить это желание. Она медленно поднимается на ноги, держась за спинку стула дрожащими руками.

— Не припомню, чтобы ты здесь распоряжался, — Снейп недовольно поджимает губы. — Тебя Лорд зачем прислал, напомни?

— Проследить, не явится ли сюда Поттер, и схватить этих из Феникса, если появятся, — Макнейр сразу же кривится. — Тебе жалко, что ли? Не придирайся, Северус, ты знаешь, что я люблю таких красоток. Я вернусь через полчаса, только поболтаю с ней еще немного.

— Хагрида ты упустил, занимаясь школьниками, — Снейп намеренно тянет слова, и лицо Макнейра бледнеет. — Займись делом, а не ерундой. И я напомню еще раз: Лорд приказывал беречь чистокровных, а не издеваться над ними.

Кривясь и морщась, Макнейр бросает на Джинни ядовитый взгляд и исчезает в темноте, шумно спускаясь по разбитым ступенькам хижины.

Джинни пытается судорожно застегнуть пуговицы блузки, но трясущиеся пальцы мешают ей попасть в крошечные петли.

— Вам нужно в Больничное крыло, — голос Снейпа тоже дрожит. — Пока они занимаются Лонгботтомом, вы сможете пройти.

Джинни отрицательно мотает головой и краем глаза замечает брошенный на пол учебник травологии. Он так и лежит раскрытым, обложкой вверх, растоптанный и беззащитный.

— Мне нужно в душ, — произносит она сквозь зубы, стирая кровь с губ, и поднимает на него глаза. — Хочу смыть эти прикосновения. Понимаете?

Снейп молча кивает и протягивает ей руку. Джинни вкладывает свою — без раздумий, отдавая себя во власть этих сильных теплых пальцев.

— У вас от портала голова не кружится? — торопливо взяв со стола опрокинутую набок чашку, Снейп постукивает по ней палочкой, но так и не дожидается ответа. — На счет три. Раз, два…

Джинни берется за портал одновременно с ним — и спустя мгновение уже опирается рукой о столешницу в директорском кабинете. Привычно пахнет мятой и полынью, и на столике перед камином мирно сопит лягушка. Джинни выдыхает с такой силой, что в легких не остается воздуха. Только где-то слева бьется сердце.

Снейп смотрит на нее напряженно, словно раздумывая — правильно ли поступает. Это сомнение проступает и на лице, и в глазах, еще недавно таких ледяных. Потом кивает на противоположный конец комнаты.

— Ванная там, если помните, — произносит он ровным голосом. — Полотенца в шкафу справа, как зайдете.

Джинни подставляет тело горячим струям воды и, не выдержав, беззвучно рыдает. Слезы смешиваются с водой и утекают вниз, исчезая в бесцветном водовороте. Чтобы прийти в себя, она поворачивает ручку и долго льет на лицо прохладную воду, чтобы не выглядеть заплаканной. И только почувствовав, что сейчас замерзнет, выключает кран и тянется за полотенцем.

Потом медлит у двери, не решаясь сразу выйти в гостиную. Если бы можно было в это мгновение вернуться домой! В свою комнату, в свою кровать, в сад с гномами, в тишину — и не помнить ничего, и не пытаться делать вид, что ее не задевают слова Снейпа и его поведение, потому что она влюблена и не знает, что теперь делать с этой влюбленностью.

Выпрямившись, Джинни вся сжимается в комок и выходит в комнату. Снейп стоит к ней вполоборота и рассматривает что-то маленькое, лежащее у него на ладони.

— Сэр? — произносит она тихо. — Наверное, мне лучше уйти. Я не хочу вам мешать.

— Что это, Уизли? — он не слушает ее и, повернувшись, раскрывает ладонь, показывая лежащий на ней флакончик с сывороткой правды.

Джинни сглатывает. Она совсем забыла его вынуть! Неужели он выпал из мантии после перемещения? Она поднимает голову и встречается со Снейпом взглядом. Его лицо совсем бледное и словно потерянное, как будто он вдруг для себя решил, что был нужен ей только для информации, и эта мысль ему неприятна и мучает его изнутри.

— Доказательство моей верности вам, — нервно произносит она, застегивая верхнюю пуговицу блузку. — Он целый, видите? Я никогда бы не стала вас использовать, сэр.

Снейп с неожиданной яростью швыряет зелье в камин. Звенит стекло, и огонь на мгновение становится синим.

— Вам лучше, Уизли?

— Да, — она оглядывается в поисках мантии. — Я пойду, сэр.

Он качает головой и проверяет, лежит ли в кармане палочка.

— Я вас никуда не отпущу, Уизли. Сначала нужно выяснить, что происходит за пределами этой комнаты. Оставлю вас ненадолго, и постарайтесь сидеть тихо.

Джинни с замиранием слушает, как закрывается за ним дверь и, взяв из вазы веточку винограда, садится в кресло. После всего пережитого хочется спать, но она заставляет себя пересчитывать виноградины и смотреть в огонь.

— Долгопупс сбежал вместе с Корнером, как я полагаю, в Выручай-комнату, — Снейп вешает мантию на бронзовый крючок справа от камина. — Всем остальным назначили дисциплинарное наказание. Можете идти, Уизли, у вас завтра травология.

Джинни зачем-то подходит к нему совсем близко, но не понимает, что сказать.

— Вы плакали, — замечает он тихо.

— Я не знаю, куда себя девать, — признается она шепотом и опускает голову. — Стараюсь об этом не думать, но знать, что вы сочли все ошибкой — отвратительно. Я недостаточно хороша для вас, что вы так торопились стереть мне память? Чувствую себя туфлей, которая не подошла. Вот даже сейчас — надо взять и пройти мимо вас, а я стою и зачем-то все это говорю. Если бы можно было хоть вечером уехать домой!

Его теплые пальцы аккуратно приподнимают ее голову за подбородок.

— Не смейте так думать, Уизли. Дело не в вас.

Чувствуя, как к глазам подступают слезы, она перехватывает его руку и прижимает его ладонь к своей щеке.

— Я пойду, сэр, — повторяет она, не сводя глаз с его лица. — Отойдите.

Он с мгновение смотрит на нее, потом привлекает к себе за плечи и целует в мокрые от слез губы. Джинни отвечает на этот поцелуй, полный извинения, и ее руки сами собой ложатся на его плечи.

— Уизли…

— Помолчите, сэр, — произносит она шепотом. — Я все понимаю.

— Вы ни черта не понимаете, — он подходит к столу и кивком указывает ей на стул. — Останьтесь на ужин, до вас все равно никому сейчас дела нет.

Джинни пожимает плечами и быстро смахивает слезы тыльной стороной ладони. Снейп не выглядит счастливым, как все мальчишки после поцелуев. Гарри иногда вел себя так, словно выпил бутылку медовухи. Снейп же — спокоен, и это, вероятно, от того, что он по-прежнему борется сам с собой. Она отчетливо видит это в его взгляде.

— Вы совершенно не умеете извиняться, сэр.

— Но прогресс есть?

— Несомненно.

Снейп довольно усмехается и смотрит на нее вопросительно.

— Нет, я все равно не смогу прийти к вам на занятия, — Джинни достает из шкафа тарелки с завитушками. — Мне действительно нужно готовиться к контрольным, иначе профессор МакГонагалл не отпустит меня домой.

— Но вы можете иногда готовиться здесь, — невозмутимо замечает Снейп, глядя на нее с кривой улыбкой. — Если хотите, конечно.

И тут же щелкает пальцами, вызывая эльфа.

Северус

— Это все ненастоящее, Дамблдор, — Северус сердито добавляет в кофе несколько капель огневиски. — Просто увлечение — с ее стороны. Знаете маггловскую присказку «пока король не вернется»? Так вот здесь — пока Поттер не вернется. А я не хочу проводить вечера в одиночестве, мне хватило двадцати лет.

— Получается, вы просто используете девочку, — Дамблдор пожимает плечами, наблюдая за ним с любопытством. — Вас это не беспокоит?

Северус откидывается на жесткую спинку стула с истертым лаком и пожимает плечами.

— Она даже не вспомнит обо мне. Кроме того, есть большая вероятность, что войну я не переживу.

— А если вы все-таки ошибаетесь, Северус? Предположите, что она останется с вами после войны.

Северус ставит чашку на стол и на мгновение представляет веснушчатое лицо Уизли с этим постоянным упрямством и дерзостью в карих глазах. Глупость. Какая девушка в ее возрасте захочет связать свою жизнь с мужчиной старше себя на двадцать лет, да еще с такой историей? Да, Тонкс, например, вбила Люпину в голову, что хочет быть с ним, но Тонкс всегда была чересчур отчаянной и нарывалась на неприятности еще со школьных времен. Кроме того, в женщинах иногда просыпается некоторая жертвенность и жалость, и все эти нелепые слова вроде «она его за муки полюбила» кажутся ему неприятными и унизительными. Может, Люпину и нужна жалость, ему — нет, и то сомнение, что Уизли могла привязаться к нему по какой-то иной причине, кроме сочувствия или использовании как источника информации, не позволяет относиться серьезно ни к ее словам, ни к ее взглядам.

От тихого стука в дверь он вздрагивает и тут же холодно произносит:

— Войдите.

— Можно, сэр? — огненные волосы Уизли сразу привлекают внимание. — Библиотека закрыта, и я решила зайти к вам.

Северус продолжает рассматривать ее хрупкую фигуру. Да, без сомнения, его тянет к ней: в ее облике есть что-то очень взрослое, обещающее надежду, и вместе с тем — нежное и наивное. И ее кажущаяся податливость, словно что хочешь из нее — то и лепи, на самом деле скрывает неизвестно откуда взявшийся стержень. У него такого стержня в его шестнадцать не было, вот у Лили — был, но у Лили он был слишком жесткий, стальной, не прощающий ошибок.

Уизли проходит в комнату и, усевшись в кресло, раскрывает учебник, и по цвету корешка Северус догадывается, что она учит историю магии. Как объяснить самому себе, почему он позволяет ей быть здесь? Чувства — исключены. Да, с ней приятно поговорить, она умна, интересна и за словом в карман не лезет. Но думать, что он по-настоящему увлечен ею, значило бы признать, что он не только снова предает Лили, но и ведет себя так, как не имеет права вести себя человек в его ситуации. Разве что это — другие, низменные чувства, появившиеся от одиночества и долгого отсутствия некоторых необходимых для мужчины встреч, но эти чувства не могут касаться Уизли.

— Перестаньте, сэр, — она смущенно улыбается уголками губ.

— Вы можете уйти, — отзывается он невозмутимо.

Она слегка приподнимает голову, блестя глазами.

— Но мне здесь нравится, сэр.

— Тогда учите дальше, — отвечает он хмуро. — В своем кабинете я могу смотреть на кого угодно.

Все это — просто обстоятельства, и не нужно выдумывать лишнего. Два одиноких человека в ожидании конца войны проводят время друг с другом. Главное — не перейти грань. А он уже рядом с кромкой, на линии, за которой — обрыв. Но невозможно отрицать, что рядом с Уизли он чувствует себя непринужденно; ему не хочется казаться лучше, чем он есть, как это было с Лили, или наоборот — стремиться доказать, что он разделяет все идеи темных искусств. Уизли знает достаточно, чтобы отвернуться от него, и, тем не менее, спокойно сидит в кресле и водит карандашом по строчкам. И ее присутствие дает ему передышку — от мира, от своих масок, от тянущего вниз чувства вины.

— Сэр, — она закладывает страницу пальцем и поворачивается к нему. — Вам не кажется, что наличие палочки делает волшебников немного высокомерными по отношению к другим расам? Я имею в виду: может, гоблины не так уж неправы, глядя на нас с подозрением?

Северус слегка приподнимает брови.

— Вы сейчас предлагаете мне образовать общество защиты гоблинов?

Уизли смеется и машет на него рукой.

— Я серьезно, сэр. Я к тому, что любое преимущество может вызывать у других зависть. Почему бы не уравнять права?

— Гоблинам не нужна палочка, чтобы колдовать, а вы без нее не обойдетесь, — Северус бросает взгляд на «Пророк», лежащий на столике. — Вот, пожалуйста, гоблины опять отказались обслуживать посетителя «Гринготтса». Поверьте, им нужен любой повод, чтобы придираться и жаловаться на несправедливость.

Уизли переводит глаза на газету и тихо спрашивает:

— Что такого сейчас печатают в «Пророке», что он запрещен для школьников?

Северус спокойно берет газету и протягивает ей. Уизли пробегает ее жадным взглядом, хмурясь и кусая губы, на странице с изображением Поттера задерживается чуть дольше и возвращает «Пророк» на столик.

— Есть, о чем подумать.

— Именно поэтому он вам и запрещен, — Северус нерешительно смотрит в ее лицо. — Вы еще учите? Или хотите немного отдохнуть?

Уизли неопределенно пожимает плечами, но в глазах мелькает любопытство. Если из-за него она провалит историю магии, Минерва действительно оставит ее в школе. И это будет неплохо. Потом он представляет себе лицо Молли и усмехается. Вот уж с чем он не рискнул бы столкнуться, так это с ее гневом.

И тут же предлагает:

— Хотите сыграть в шахматы?..

Уизли играет неплохо, споря с королевой и постоянно подставляя пешек под удары, отчего те все время недовольно ропщут и переминаются с ноги на ногу. Его собственные фигуры не решаются возражать, лишь посматривают на него из-под насупленных бровей.

Они оба так увлекаются игрой, что одновременно поворачиваются к часам, только когда те гулко и назойливо бьют одиннадцать.

— Черт, — Уизли прижимает историю магии к груди и выдыхает. — Я треть не выучила, и все по новейшему времени.

Северус пожимает плечами.

— Я вам вообще советую бросить этот предмет, Уизли. Он никому не нужен. Готовьтесь лучше к Защите от Темных Искусств.

Уизли опускает ноги на пол, пытаясь найти на ощупь туфли, которые скинула в процессе игры, поджав под себя ноги.

— И кто будет ее принимать? — интересуется она насмешливо, прыгая на одной ноге.

— Я, индивидуально у вас, — он усмехается, наблюдая за ее неуклюжими попытками повернуть туфлю пяткой к себе. — Что еще вы учите? Нумерологию или прорицания?

— Нумерологию, — Уизли не удерживает равновесие и всем весом тела наступает на спрыгнувшего с доски белого короля. — Черт, больно.

Кровь крупными каплями впитывается в бежевый ворс ковра, и Северус поспешно протягивает ей флакончик с бадьяном. Уизли садится обратно в кресло и смотрит на него искоса, закусив от боли губу, и во взгляде проступает благодарность вперемежку со смешинками.

— И как вы только играете в квиддич? — Северус встает позади кресла, опирается локтями о спинку и невольно опускает глаза на ее волосы, плечи, белоснежную блузку, в прорези которой видна нежная бледно-розовая кожа.

Северус поспешно выпрямляется и, обойдя кресло, останавливается напротив нее.

— В квиддиче все невероятно просто, — Уизли болезненно морщится от жжения бадьяна. — Я не виновата, что у вас шахматы по ковру ползают.

Они оба несколько мгновений смотрят на обиженного короля, уползающего к книжному шкафу — и одновременно смеются.

Северус совсем не помнит, когда последний раз смеялся так — беззаботно и без привычного надрыва.

Кажется, еще с Лили.

Сотню лет назад.

 

Джинни

Ромильда еще спит, подложив руку под голову и приоткрыв рот, и Лаванда, завернувшись в одеяло, сопит с другой стороны. Джинни торопливо одевается и, проверив чемодан, выскальзывает из спальни.

До отправления поезда остается три часа, и чуть более часа — до завтрака. Галереи пустынны: Кэрроу лень патрулировать их под утро, поэтому за нарушением комендантского часа в такую рань никто не следит. Алекто пыталась использовать воющие чары, но договориться с Пивзом не вышло, и после нескольких вечеров, когда буквально каждый камень и ступеньки в школе истошно верещали, заклинание пришлось снять.

Мама, конечно, будет недовольна оценками за все контрольные: «превосходно» Джинни получила только по травологии, заклинаниям и у Снейпа, но про последнее рассказывать нельзя, поэтому придется перетерпеть укоризненные взгляды. Да и она сама расстроена, что по трансфигурации вышло «выше ожидаемого», хотя у МакГонагалл и эту оценку нужно заслужить. Впрочем, основные экзамены будут только летом, а на эти контрольные можно спокойно махнуть рукой. Тут же перед глазами всплывает возмущенное лицо Гермионы, и Джинни тихо смеется. Вот уж кто определенно скучает по домашним заданиям.

— Гриндилоу, — произносит Джинни, оглянувшись по сторонам и не обращая внимания на усмешку сэра Кэдогана, который безуспешно пытается взобраться на пони.

Горгулья изящно кивает, и Джинни, взбежав по лестнице, осторожно стучит в дверь.

— А, Уизли, — Снейп отодвигает стопку документов на край стола и едва не сталкивает на ковер чашку с недопитым кофе. — Вы что-то рано.

— Сегодня поезд, сэр, — Джинни садится на ручку кресла у стола и зевает, прикрывая рот ладонью. — Пришла попрощаться, пока это еще возможно.

Снейп медленно ставит перо в чернильницу и встает из-за стола. Лицо его сразу мрачнеет.

— Да, конечно, поезд уже сегодня, а я совершенно увлекся документами и забыл, — он подходит к окну и сквозь некрупные ромбы стекла изучает двор. — Карет еще не видно.

— Кто будет заниматься фестралами вместо Хагрида?

— Профессор Флитвик.

Джинни встает рядом с ним и смотрит на озеро, еще покрытое льдом, и на двор, уже темный и хлюпающий весенней жижей. Когда она вернется в школу, на деревьях уже набухнут почки, и ласковое апрельское солнце растопит остатки льда.

Джинни невольно поднимает глаза на Снейпа: его лицо задумчиво, и губы плотно сжаты.

— О чем вы думаете, сэр?

Он постукивает пальцами по подоконнику.

— Среди прочего — о том, что меня ждут две очень скучные недели. Ну, а вы, наконец, повидаете родных. Не вздумайте мне писать, вообще не делайте ничего такого, что может привлечь к вам ненужное внимание. И я вас очень прошу: почитайте учебники — все, которые сможете.

Джинни смеется и окидывает кабинет прощальным взглядом. Лягушка, которой они так и не успели помочь, продолжает сопеть на столике у кресел. И шахматные фигуры сидят в большой коробке на каминной полке.

— Она не умрет? — Джинни подходит к лягушке и, посадив на ладонь, нежно гладит.

— Вряд ли, — отзывается Снейп, все еще задумчиво смотря в окно. — Уизли, раз уж вы уезжаете отдыхать, а я остаюсь здесь в совершенном одиночестве, не могли бы вы оказать мне небольшую услугу?

Джинни тут же кладет лягушку на место и подходит к нему, с любопытством заглядывая в лицо.

— Все что угодно, сэр.

Он отрывает взгляд от окна и касается пальцами ее щеки. Потом решительно наклоняется и прикасается губами к ее губам, с готовностью отвечающими на поцелуй.

— Я за этим и пришла, — шепчет она лукаво, и в глазах пляшут огоньки. — Я не могла уехать просто так, сэр.

Она понимает: это такая странная игра — бессловесная, когда говорят только глаза, потому что слова запретны. Есть она, а есть он — и в нем словно два человека. Вот эта оболочка в черной мантии со спокойным лицом и тот, другой человек внутри с этими блестящими темными глазами. И этим двоим, и ей самой нужно молчать, разрешено говорить только про школу, занятия, учебники, фестралов или Хогсмид. Но никак — не про чувства.

— Вы невозможно дерзки, Уизли, — Снейп тут же отстраняется и делает шаг назад. — Идите, уже почти семь.

Джинни останавливается в дверях и, поеживаясь от внезапного холодка, пробежавшего по спине, и несколько секунд рассматривает его фигуру, замершую у окна. Последняя неделя была замечательной, и каждый раз, когда она оказывалась в кабинете, ей казалось, что Дамблдор еще жив, что в замке все по-прежнему, и темнота понемногу отступала. Но это была лишь комната в Лабиринте, едва освещенная огнем, и она разговаривала с хозяином этой комнаты — и самого Лабиринта и слышала его голос, но так и не смогла разглядеть лица. Оно все еще боится показываться, и размытый овал его зовет идти дальше, к самому центру, мимо чудовищ и Минотавра. Однажды она уже слышала его рев совсем близко — но прошла дальше, не обратив внимания. И чудовище отступило — ненадолго.

Взявшись за бронзовую ручку двери, Джинни тихо спрашивает:

— Что будет после войны, сэр?

— Сами увидите, — в его голосе звучит оттенок горечи. — У вас все будет хорошо, Уизли.

Спускаясь по лестнице, Джинни обхватывает плечи руками, размышляя над его словами. Что он имел в виду? Что изменится? Снейп ждет того же, что и она: развязки. Неужели он думает, что если Гарри победит, то его с остальными Пожирателями отправят в Азкабан?

От этой мысли она спотыкается и чуть не падает с последней ступеньки. Нет, это невозможно. Она почти уверена, что Снейп до сих пор разговаривает с Дамблдором, а это возможно только по одной причине: он его не убивал. Это сделал кто-то под оборотным зельем, чтобы отвернуть Гарри от Снейпа. А это значит, что Снейп вполне может быть на стороне Ордена, только догадывается об этом она одна. И никаких доказательств у нее нет.

Запихивая в себя овсянку, Джинни украдкой наблюдает за преподавательским столом, стараясь запомнить все черточки его холодного и слегка надменного лица. И уже потом, залезая в карету, на мгновение замирает на грязной ступеньке и поднимает вверх руку. Она знает, что Снейп наблюдает за ней из окна кабинета.

Прижимаясь щекой к запотевшему стеклу вагона и глядя на мелькающие за окном холмы, Джинни еще не знает, что на следующий день Гарри попадет в поместье Малфоев.

Джинни

Джинни полулежит на низком диванчике в гостиной, напротив дремлющей тетушки Мюриэль, и читает старый приключенческий роман, который нашла в комнате в шкафу.

Апрельские сумерки, понемногу собирающиеся за окном, кажется, заползают в комнату и окутывают все сонной дымкой. Тихо горят поленья в камине со старинной решеткой.

— Ты вытерла посуду, как я просила? — мать заглядывает в гостиную и смотрит на нее вопросительно. — Ты меня вообще слышишь? Я не могу управляться одна с этой оравой. Потом поднимись наверх, нужно поменять белье.

Джинни молча кладет раскрытую книгу страницами вниз и, зевая, плетется на кухню. Из горячей духовки пахнет запеченной индейкой, щетка усердно трет ковши и кастрюли, и мокрая посуда горкой стоит рядом с раковиной.

Вздохнув, Джинни вяло берет одно из полосатых полотенец и медленно возит по блестящему ковшу, глядя сквозь маленькое окошко на улицу, где ветер качает верхушки деревьев. Уныло и скучно, и от каждодневной бесконечной рутины в запертом ото всех доме она задыхается. Помогают только книги — если заставить себя вчитаться в строки и перестать видеть между ними то знакомое бледное лицо с темными глазами. Даже сны — и те исчезли.

Она продолжает задумчиво смотреть на деревья и вдруг замечает перед зарослями боярышника, у самой кромки рощицы, странную тень. Джинни несколько раз моргает — но тень не исчезает. Потом на мгновение ей видится сноп искр, какие могут вылетать только из палочки, — и сердце с силой ударяет в ребра. Бросив полотенце поверх посуды, Джинни выбегает в гостиную, хватает со спинки стула брошенный утром свитер и, натягивая его на ходу, выскакивает в холл.

— Куда? — скрипит вслед тетушка, и Джинни даже представляет, как двигаются ее морщинистые губы. — Джиневра!

Сапоги хлюпают по апрельской жиже, упоительно пахнущей весной и землей, разбрызгивая грязь во все стороны. Боярышник все ближе и ближе — и тень, которую она видела из кухонного окна, вдруг огибает эти кусты и исчезает за ними. Джинни ускоряет шаг — и, подняв палочку, осторожно касается веток рукой и оказывается лицом к лицу со Снейпом.

— Сэр! И давно вы здесь стоите? — задыхаясь, она не опускает палочку.

Он усмехается, блестя глазами, — совершенно привычно, так что у нее сердце сжимается в комочек.

— Час. И третий раз за последнюю неделю, — отвечает он тихо и на всякий случай оглядывается.

— Где вы первый раз меня поцеловали? — спрашивает Джинни резко, смотря на него пристально и серьезно. Палочка дрожит в ее руке. — Отвечайте, сэр.

Он кривит губы, с удивлением разглядывая ее взволнованное лицо, но все-таки произносит:

— На стадионе. Вы предусмотрительны — кто вас этому научил?

— Римус, — Джинни выдыхает и прячет палочку в карман. И тут же жгуче краснеет.

— Хоть какой-то от него толк, — Снейп морщится и окидывает цепким взглядом ее фигуру, кажущуюся особенно хрупкой в наступивших сумерках. — Вы простудитесь. Возьмите меня за руку.

Джинни послушно берет его чуть выше локтя, и тут же чувствует, как ноги отрываются от земли и ее саму несет куда-то в бешеном водовороте, отчего безумно кружится голова. Не открывая глаз, она осторожно вдыхает затхлый воздух, пахнущий сыростью и деревом. Темно, и в этой темноте губы уверенно касаются губ, и сбивается дыхание.

— Сэр, — шепчет она смущенно.

— Люмос! — лицо Снейпа озаряется неярким светом, отражающимся в глазах. — Вам показалось, Уизли.

Он быстро зажигает свечи, и Джинни тревожно оглядывается по сторонам. Они — в маленькой комнатке с заколоченными окнами, где стоят диван и кресло, на стене висят фотографии в пыльных коричневых рамах, а напротив нее чернеет решетка камина. Снейп подходит к нему и, взмахнув палочкой, разводит огонь.

Джинни, поеживаясь от сырости, рассматривает фотографии: мужчина и женщина в маггловской одежде на фоне природы и между ними — подросток с темными волосами и резкими чертами лица. Снейп похож на него, только глаза — другие.

Она тихо спрашивает:

— Это кто?

— Мой отец и его родители, — Снейп останавливается рядом с ней и тоже смотрит на фотографию. — Мы сейчас как раз в их доме. Я прихожу сюда иногда, когда нужно побыть в одиночестве.

Джинни переводит на него любопытный взгляд.

— Как вы меня нашли? Дом защищен заклятием Доверия.

— Дом я не видел, — Снейп придвигает кресло и диван поближе к огню и кивком приглашает ее сесть. — Просто знал, где он примерно находится.

Джинни садится напротив и с удовольствием протягивает руки к огню.

— Дамблдор, верно?

Его лицо становится серьезным.

— Вы проницательны.

— Я сложила некоторые факты, — она с наслаждением ощущает волну тепла. — Тайный ход, портрет Дамблдора в кабинете, который частенько смотрел на вас, да и все ваше поведение… Я сделала вывод, что вы не имеете отношения к убийству профессора — и что вы все еще на стороне Ордена.

Снейп усмехается, глядя в ее взволнованное лицо.

— С последним не поспорю, Уизли. Что до убийства, то оно на моих руках. Я потом вам объясню, когда сам разберусь с тем, что чувствую. Все совсем не так просто, как вам кажется. И может быть, может быть, вы мне понадобитесь, если не боитесь рискнуть.

Джинни мгновенно выпрямляется, и в глазах светится решимость.

— Я готова рискнуть, сэр. Вы поэтому меня искали?

Он качает головой и на мгновение отворачивается, как будто хочет спрятать лицо.

— Я боялся, что вы вернетесь в замок и привлечете слишком много внимания, к себе и ко мне. А вы, кажется, и думать о школе забыли. Чем вы там занимаетесь?

Джинни грустно улыбается. Он думает, что она о нем забыла? Значит, ему не все равно.

— Готовлю, убираюсь, развешиваю белье, вытираю бесконечную посуду, слушаю недовольства тетушки касательно моих способностей и фигуры. У тетушки свои идеалы красоты, мы с Гермионой в них никак не попадаем. У Гермионы лодыжки некрасивые, у меня — веснушки на лице, да и лицо слишком круглое. Пожалуй, только Флер и удостоилась небольшой похвалы.

Снейп приподнимает брови:

— Поэтому ваша тетушка так одинока?

Джинни тихо смеется и ворошит поленья длинной кочергой.

— Возможно. Она никогда не рассказывала, почему так и не вышла замуж. И еще она постоянно называется меня «Джиневрой».

— Скучно вам, наверное.

— Без вас особенно, сэр, — Джинни подается вперед и кладет руку поверх его руки, лежащей на подлокотнике дивана. Снейп вздрагивает, но не пытается освободиться. — Я постоянно вспоминаю о тех вечерах в вашем кабинете. Помните короля? И зелье мы так и не успели сварить, чтобы разбудить лягушку.

Снейп легонько сжимает ее пальцы, и уголки его губ дрожат.

— Вам пора, Уизли.

— Уже?

— Вас станут искать, — он и сам наверняка не хочет ее отпускать. — И не найдут. Кто-то видел, что вы уходите?

— Тетушка, — Джинни огорченно вздыхает. — Мне так не хочется уходить, сэр.

— Мне не хочется, чтобы вы уходили, — отзывается он. — После месяца наедине с собой эти жалкие полчаса — просто насмешка.

— Вы еще придете? — в ее глазах мелькает вопрос и надежда. — Если можете. Меня никуда не выпускают, только в сад. И все эти дела, одни и те же, изо дня в день — я скоро с ума сойду. И разговоры про одно и то же.

Не выпуская ее пальцев, Снейп тихо спрашивает:

— Вы не видели Поттера?

— Нет, — Джинни некоторое время пристально разглядывает выражение его лица. — Вы боитесь, что я встречусь с Гарри?

Снейп быстро поднимается с дивана и отходит к заколоченному окну. По его глазам, полным смятения, она понимает, что права.

— Я ничего не боюсь, Уизли. Сейчас сделаю портал, и вы вернетесь туда, откуда я вас забрал. Соврите что-нибудь, как вы умеете. Никому не рассказывайте обо мне — до самого конца. Если получится, я заберу вас сюда еще раз. И чаще выглядывайте в окно… Вы изменились. Словно стали взрослее.

— Вы тоже, сэр, — Джинни смотрит на него снизу вверх. — Всего-то месяц прошел, а вы выглядите таким усталым, как будто совсем не спите. В Хогвартсе все плохо?

Снейп кивает, задумчиво глядя поверх нее. Потом подходит к камину и, взяв с него статуэтку ангела, какие часто продаются на маггловских рынках, смахивает с нее пыль.

— Еще несколько студентов перебрались в Выручай-комнату, и Аберфорт делится с ними едой. Как долго это будет продолжаться — я не знаю. Все висит на волоске, Уизли. Все может закончиться в любую минуту. Если я больше не приду — не ищите меня. Есть вещи, которые не зависят от нас. Я хочу только, чтобы вы держались от всего этого как можно дальше.

Джинни смотрит на него долгим взглядом, удерживая подступающие слезы.

— Я буду вас ждать, сэр.

И смело касается портала.

Северус

Уизли сидит на стареньком диване, в пушистом красном свитере и синих джинсах, и на ногах у нее — разноцветные шерстяные носки. Блики камина играют на ее лице, попадая на веснушки, и отражаются в лежащих на плечах волосах. Она смешно морщит губы, копируя тетку, и с удивлением рассказывает, как той нравятся изобретения близнецов.

— Вы меня не слушаете, сэр, — Уизли садится боком и обхватывает колени руками.

— Я на вас смотрю, — Северус с некоторым удовольствием замечает, как мгновенно розовеют ее щеки. — Вы уставшая. Я отправлю вас домой.

Она испуганно машет руками и отчаянно трясет головой.

— Я не хочу домой. Мама в последнее время в таком напряжении, что постоянно срывается. И я попадаю под руку. Все делаю не так. Мне, конечно, не нравится это место — уж слишком оно мрачное, и вы здесь мрачный, но это гораздо лучше, чем у тетки. Только холодно здесь, сэр. Может быть, сделаем чай?

Северус поднимается и проходит в крошечную кухню, слыша легкие шаги Уизли за спиной. Он сам почти не помнит этот дом — родители приехали сюда только несколько раз: забрать старые вещи и книги да посмотреть на состояние комнат. Продать дом было уже нельзя, поэтому они заколотили все окна и никогда больше сюда не приезжали. Во всяком случае, мать.

— Воды нет, — он открывает скрипучий шкафчик над плитой и быстро осматривает содержимое. — Но есть вино, думаю, ничего с ним за это время не случилось. Правда, вам нельзя.

Уизли смотрит на него воинственно и одновременно — лукаво.

— Мне и здесь нельзя быть. Тем более, с вами. Особенно — ночью. А приправы есть? Дайте, я сама посмотрю.

Северус, хмурясь, наблюдает, как деловито она копается в ящике с приправами, покрытом пылью. И он понимает, как они похожи: он вырывается из кабинета в Хогвартсе, который вдруг стал таким сиротливым без нее, без ее глаз и ярких волос. И ей не терпится сбежать из дома, где все только и говорят — или молчат — о войне и предстоящих событиях. Даже Дамблдор с некоторым сомнением назвал ему примерное расположение дома Мюриэль. Если за ним следят — то в очередной раз убедятся, что Северус верен господину, если нет — и замечательно.

— Есть гвоздика, правда, засохшая, и немножко корицы, — Уизли высыпает пряность на ладонь, пробует языком и довольно кивает. — Подойдет. Сядьте, сэр, я сама все сделаю. Только достаньте с полки бокалы, мне не дотянуться... Вы помните тех людей, что жили здесь? Какими они были?

Северус послушно садится за столик с двумя облезшими стульями и качает головой.

— Нет. Они умерли до моего рождения, от бомбежек во время маггловской войны.

Уизли палочкой вытаскивает пробку из бутылки и выливает кажущееся тягучим вино в небольшой ковшик с медной ручкой. Добавив немного пряностей, она ставит ковшик на плиту и разводит огонь.

— Они были магглами? — спрашивает она с любопытством и, сев на краешек стула, сдувает упавшую прядь волос со лба. — Как и ваш отец?

Северус кивает, наблюдая за меняющимся выражением ее лица. Уизли хмурится, что-то соображая, потом бросает взгляд на него и тут же отводит глаза.

Он усмехается, поправляя мантию:

— Спрашивайте.

— Вы полукровка?

— Да, — в воздухе приятно пахнет нагревающимся вином и корицей. — Вас это удивляет? Или отталкивает?

Уизли задумчиво постукивает пальцем по губам, которые все время хочется поцеловать, и интересуется:

— Тогда как вы оказались среди Пожирателей? Вам-то какое дело до чистоты крови?

— Долгая история, Уизли.

— Я не тороплюсь, — она изящно поднимается и, помешав вино, наливает его в два низких бокала с толстым донышком. — Осторожно: горячо, сэр.

Северус опасливо придвигает к себе напиток. Вино может сыграть с ними обоими злую шутку, поэтому он, не притрагиваясь к бокалу, осторожно замечает:

— Мои отношения с отцом были не самыми лучшими. Так бывает, да. Не все семьи счастливы, как ваша. Поэтому у меня долгое время была, так скажем, неприязнь к магглам.

Уизли, обжигаясь, делает глоток и жмурится от удовольствия.

— При этом тот ваш друг был магглорожденным.

Северус от неожиданности вздрагивает.

— Откуда вы знаете?

— Догадалась, — она делает еще несколько маленьких глотков и передергивает плечами. — Я всегда внимательно слушаю, что вы говорите, сэр. Это плохо?

— Отнюдь. И, кажется, вы вообще единственный человек, который не только слушает, но и слышит.

Они молчат, разглядывая друг друга при тусклом свете нескольких свечей. От вина глаза Уизли становятся блестящими и еще более дерзкими, и Северус, сделав несколько глотков, чувствует, как его голова тяжелеет, но вместе с тем по телу разливается приятное и давно забытое тепло. Целый месяц без Уизли вернул его во времена абсолютного одиночества, и разговоры с Дамблдором не помогали, только каждый раз напоминали, что он проводит вечера наедине с портретами. Он попробовал достать из книги фотографию Лили, но перед глазами каждый раз всплывало лицо Уизли с россыпью веснушек и этим изгибом губ, который он уже целовал. Северус слишком хорошо знал это чувство: тоска и постоянное желание прикоснуться к человеку, которого нет рядом. Он плохо спал и практически махнул рукой на порядки, которые установили Кэрроу. И только за завтраком замечал измученные лица студентов.

И Дамблдор сдался. Назвал примерное местоположение дома Мюриэль, но предупредил, что на доме лежит заклинание Доверия. Северус стоял там три вечера подряд, ощущая себя снова одиннадцатилетним, когда он точно так же смотрел на дом Эвансов из зарослей шиповника. Только теперь он и дом не видел. И когда Уизли сбежала с крыльца своей легкой походкой, в одном свитере, в густых апрельских сумерках, он признал: она действительно нужна ему. Сильнее, чем ему это казалось теми вечерами в кабинете.

— Вы опять где-то витаете, — она робко улыбается, обнажая жемчужинки зубов. — Вкусно, правда? Это меня Гермиона научила варить.

Северус не отвечает и допивает напиток до дна. Скоро придется расстаться, но Уизли еще об этом не знает. Расстаться до конца, пока не вернется Поттер и не закончится война. Вчера он заметил подозрительный взгляд Эйвери, когда рассказывал о школьных делах и о том, что он пытается найти дом, где прячутся Уизли.

Уизли это расставание будет отрицать всеми силами. Но она должна получить воспоминания — и тут же уйти. Лорд слишком непредсказуем, и трупы тех, кто был наказан за побег Поттера, еще гниют в углу гостиной. Если гнев доберется до него — мальчишке некому будет передать информацию, которая спасет не только его самого, но и многих волшебников. Нужен запасной план, и это — Уизли. В конечном итоге Дамблдор снова прав: он использует девочку.

— Чем вы занимаетесь, помимо домашних дел? — спрашивает Северус тихо.

— Читаю, играю в шахматы, спорю с тетушкой, — Уизли трет глаза, но делает вид, что не устала. — Смотрю в окно. Представляю, как вы ходите по кабинету или проверяете документы. Мне нравится, когда у вас сосредоточенное лицо, как будто одухотворенное какими-то мыслями.

Северус отодвигает бокал к стене, покрытой обоями в мелкий цветочек, и понимает: это — их последний вечер. Нужно передать воспоминания — и исчезнуть. Из-за его прихоти она может попасть в беду. Из-за его амбиций Лили умерла. Если что-нибудь случится с Уизли просто потому, что он слишком эгоистичен, чтобы вытерпеть эту невыносимую тишину в кабинете?

Не нужно жалеть о предстоящем разрыве. Осталось немного. После войны ничего не будет, и его самого наверняка уже не будет. Уизли и так раскрасила его бесцветное одиночество яркими цветами, и это само по себе больше, чем он мог представить до Рождества. Нельзя хотеть невозможного и ждать от нее и от самого себя чувств, которых не может быть. Ни с ее стороны, ни с его.

— О чем спорите?

— Я хочу играть в «Гарпиях», а она убеждена, что женщина должна заниматься домом, — Уизли зевает, прикрывая рот ладонью. — А я думаю, что у меня получится и то, и другое. Меня от вида мокрой посуды уже тошнит.

— Вам пора домой, — говорит он ровным голосом, стараясь не выдать огорчения. — Который час?

Уизли приподнимает рукав свитера и бросает взгляд на маленькие наручные часики с простым ремешком. Подарок отца, а может — Поттера. Ему такая роскошь непозволительна — дарить подарки.

— Два часа ночи, — шепчет она и тепло улыбается, отчего у него по коже бегут мурашки. Какое забытое ощущение! — А у меня кружится голова, сэр. От того, что вы сидите напротив, и от уютно горящих свечей, и от того, что вы вот так просто со мной разговариваете. Не перестаю этому удивляться.

Северус только поджимает губы.

Он сам удивляется тому, как много солнца она привносит в его темноту.

Привносила.

Джинни

Джинни сразу понимает, что что-то случилось: трансгрессировав, Снейп тут же выпускает ее руку и отворачивается, чтобы разжечь камин. Волосы скрывают его лицо, и только видимое напряжение во всем его теле подсказывает ей, что вечер сегодня будет непростой.

— Сэр? — тихо произносит она, дрожа от сырости, хотя на улице уже тепло, и через неделю наступит долгожданный май.

— Я сегодня вас не задержу, Уизли, — он оборачивается к ней, и она мгновенно замечает этот черный лед в его глазах, который так давно не видела. — В этом пузырьке — мои воспоминания. Я рискую очень многим, отдавая их вам, но мне нужен запасной план. Без омута памяти посмотреть вы их не сможете, разумеется.

— Думаю, они не для меня, — Джинни берет теплый пузырек из его раскрытой ладони. — А для Гарри, если я верно угадала. Мне нужно передать их?

Снейп на мгновение сжимает губы, медля с ответом.

— Только если случайно увидите его. Искать Поттера — не надо. Его Темный Лорд не мог найти с прошлого лета. Это все, Уизли.

Джинни растерянно прячет пузырек в карман джинсов и замирает. Сердце резко подскакивает вверх и падает обратно.

— В каком смысле все, сэр?

— Мы больше не встретимся, — голос Снейпа звучит глухо, и он сам снова отворачивается к камину. — За мной начали следить. Я не хочу втягивать вас в неприятности.

Джинни вздрагивает всем телом, и ее голова трясется из стороны в сторону, как воздушный шарик на ветру.

— Я не согласна.

Его голос остается глухим, словно он говорит через силу.

— Так нужно, просто поверьте мне. Я не спрашиваю вашего согласия. Явитесь в школу — погубите нас обоих. А время еще не пришло.

Джинни сжимает ладони в кулаки, подходит к нему и осторожно заглядывает в лицо.

— Чего вы боитесь, сэр?

Снейп смотрит на нее искоса и тяжело выдыхает.

— Я боюсь за вас. Сейчас наступило то время, когда вам нужно оставаться дома. Постоянно. Вы даже не представляете, что в этом пузырьке. Я больше ничего не могу вам предложить, кроме этого доверия. Вы попадете в беду, Уизли — из-за меня, если мы с вами еще раз увидимся.

Ее лицо бледнеет — настолько резко и мгновенно, что он вздрагивает.

— Не смейте этого говорить, — Джинни зло откидывает волосы на спину — Мне все равно, сэр.

— Мне не все равно, Уизли, — у него дрожат пальцы, касающиеся темных волос. — Вы понимаете? Моя жизнь не имеет значения, я каждый день готов к смерти. К этому привыкаешь.

Джинни болезненно морщится — словно слышит это все уже не в первый раз.

— Просто скажите — я вам нужна? — ее глаза отчаянно мечутся по его лицу. — Нужна?

Снейп поворачивается к ней всем корпусом.

— Разумеется. Вы нужны мне, Уизли. Дьявол разберет, как мы оба пришли к этому мгновению, но отрицать — бессмысленно. Не думайте, что я здесь только ради пузырька.

Он, очевидно, ждет всего, чего угодно — но только не этого странного, загнанного выражения ее лица с яростно сверкающими глазами.

— Дайте угадаю, — Джинни произносит слова сквозь зубы, вся внутренне сжимаясь. — Нужна вам — но не сейчас. Потом, как-нибудь, когда Реддл исчезнет — и все о нем забудут. Я права?

Снейп недовольно хмурится и качает головой.

— Когда Лорд исчезнет, вы вернетесь к Поттеру.

Ее щеки вспыхивают огнем. Как он только может так считать? Зачем он это выдумывает? Джинни подходит к нему и складывает руки на груди. Ей трудно, и она не знает, как правильно сказать то, что чувствует. Проще сказать правду, которую так страшно выдать.

— Вы действительно считаете, что я на такое способна? Так, развлекаюсь тут с вами, пока Гарри живет в палатке в лесу, мерзнет и голодает? Вы хоть знаете, как тяжело мне было осознать, что я влюблена в вас? Как тяжело было подавить это гнетущее чувство вины?

— Влюблены в меня? Так же, как были влюблены в Поттера? — Снейп приподнимает брови.

Это звучит как пощечина и как удар куда-то под ребра. Морщась, Джинни как-то странно передергивает плечами и размашистым шагом идет к дверям. От этого словесного признания — признания, которое столько раз говорили ее глаза, она пылает изнутри. И от того, что он так насмешливо о нем отозвался, у нее болит сердце.

— Уизли! Куда вы собрались? За этим домом — пустошь.

Она резко оборачивается на пороге.

— Плевать. Думаете, я не умею ждать? Думаете, в этом все дело — в утешении? В моем и в вашем?

Снейп на мгновение прикрывает глаза, и ей сразу становится жутко от вида этого измученного бессонницей и тревогой лица.

— Я не верю и не хочу верить, что я вас чем-то привлекаю.

Джинни криво и безумно улыбается, чувствуя, как бешено колотится сердце. Ее не могут бросить второй раз. Пожалуйста, только не сейчас. Только не так.

— Прекратите строить из себя жертву, сэр. Какого черта вы лезете обратно в раковину?

— Мы больше не должны видеться, — чеканит он медленно и тяжело. — Положение меняется каждый день, Лорд смотрит за мной все внимательнее. Я отыгрываюсь как могу — и пока успешно. Но вы не представляете, что с вами будет, если он хоть что-то заподозрит. Он — или Беллатриса. Я хочу видеть вас живой. И прекратите говорить о влюбленности — это просто невозможно. Я вам… я вам запрещаю даже думать об этом. Мне почти сорок, Уизли. И я слишком много в этой жизни сделал не так.

Лицо Джинни кривится вслед за натянутой улыбкой — и снова бледнеет. Кровь стучит в висках, и грудь больно сдавливает от рвущихся слез, которые она сдерживает всеми силами.

— Замечательно, сэр. Я — вещь, никому не нужная, когда дело доходит до самой сердцевины. Я — вещь, отложенная на потом, я в ящике, вместе с клубком ниток, который спутываю. Вот — нить обрезана. Когда время есть, свободное и беспечное, — я нужна рядом. Но как только все меняется — меня вышвыривают и запирают на ключ. Мной не рискуют. Мне даже не дают право голоса. О, как вы похожи на Гарри! И мне плевать на все ваши запреты — я буду думать о вас, даже если вы никогда больше со мной не заговорите. Мне больно…

Она прижимает руки к груди — и Снейп интуитивно дергается, словно желая шагнуть ей навстречу, но заставляет себя остаться на месте.

— Мне больно здесь, — слезы, которые все-таки невозможно удержать в шестнадцать, бешеным потоком текут по красным щекам, капая на пыльный пол. — Мне кажется, что я сейчас потеряю сознание — и я хочу его потерять — и никогда не просыпаться. Но знаете, я сейчас выпрямлю спину, забуду, что вы отвергли меня, как вещь, — и пойду дальше с задранной вверх головой. Делайте портал, сэр.

Он смотрит на нее серьезно, о чем-то раздумывая.

— Уизли…

— Давайте ваш портал, — выдавливает Джинни зло, повышая голос, и злость смешивается внутри с болью, образуя невыносимо жгучую смесь. — Сейчас.

Снейп, опустив голову, быстро постукивает палочкой по статуэтке, и та мгновенно загорается синим цветом.

— Удачи на войне, сэр, — произносит Джинни быстро, глядя на него нарочито жизнерадостно, и тут же касается портала.

Вокруг Снейпа опускается тишина.

Нить обрывается.

И Лабиринт захлопывается.

Джинни

 

…Он лежит на полу у окна, весь в крови, — неподвижный и мертвенно-бледный. Крови так много, что кажется: она ненастоящая, фальшивая, вылитая сверху, как в театральных постановках. Джинни убирает палочку в карман и с размаху падает на колени в самую алую лужицу и, не обращая внимания на боль, дрожащими руками открывает пузырек с зельем. Вдох — выдох. Только бы не пролить. Она не для того прорывалась через весь замок сюда, чтобы теперь случайно разбить единственное лекарство. Как хорошо, что оно осталось лежать в сумке с того самого февральского занятия.

— Сэр! Сэр, вы меня слышите? — Джинни приподнимает его голову и отчаянно прислушивается к дыханию. — Я здесь…

Его глаза закрыты, и из груди вырывается странный, свистящий звук, что-то хлюпает в шее, и Джинни невольно зажимает рот рукой от ужаса. Чуть сильнее приподняв его голову, она стремительно опрокидывает пузырек в полураскрывшийся рот, стараясь не смотреть на страшные рваные раны.

Зажмуривается, сжимая его безжизненную руку.

Считает до десяти, задыхаясь.

И снова открывает глаза.

Раны становятся синими, потом зелеными и вдруг закрываются и исчезают, оставляя бледную кожу в красных подтеках. Джинни судорожно выдыхает и вглядывается в худое лицо.

— Сэр? — она прикладывает голову к его груди.

Сердце бьется. Он дышит. Дышит — но не откликается. Так и должно быть: то зелье не вылечило до конца даже лягушку, а здесь взрослый человек, в крови которого смертельный яд. То, что она слышит его дыхание, — уже настоящее чудо.

Теперь… теперь нужно другое зелье, чтобы вывести его из этого сна. Она спасла его — и в то же время не спасла. Безудержно рыдая от пережитого, Джинни садится на пол, вытягивая ноги вперед, и, приподняв голову Снейпа, кладет ее на свои колени, подальше от холода и сырости майской ночи.

Пожиратели, вспышки заклинаний, крики и взрывы, пауки, постоянное отсутствие воздуха в легких — все это смешивается в одно воспоминание и все еще стоит перед глазами.

Джинни прикрывает их — и от усталости впадает в тревожную дремоту. Ее губы разбиты, руки и ноги — в ссадинах, перемазанные чужой и своей кровью, и волосы спутаны в один большой комок. Она ничего не хочет знать: кто победил, сколько погибло, пострадала ли ее семья — все это становится каким-то неважным и далеким. Есть только она и этот человек, который так дорог ей. И завывание ветра за стеклом да раздражающе хлопающая, скрипучая дверь.

Так ее и находит Гарри — спустя час или два, а может, целую вечность. Она теряется во времени.

— Эй, — он осторожно окликает ее и садится рядом. Глаза у него опустошенные, но в остальном он выглядит совсем как раньше, даже волосы привычно взъерошены. — Я мельком видел тебя в замке. Где ты научилась так сражаться?

Джинни молча кивает на Снейпа. Хочется снова услышать его голос. Хочется, чтобы он приоткрыл глаза и насмешливо произнес: «Браво, Уизли. Вы все-таки меня спасли».

— Он научил.

Гарри, кажется, совсем не удивляется. Даже не меняется в лице. Может, просто не понимает, что происходит вокруг него — и здесь, и в замке.

— Ты мне хотела что-то сказать? — произносит он приглушенным голосом. — В Выручай-комнате. Я тогда очень торопился, извини.

Джинни слегка приподнимается и достает из кармана пузырек с воспоминаниями. Они оба долго смотрят на него, лежащего на ее испачканной ладони, потом переглядываются. Без любопытства. Равнодушно и устало.

— Я уже посмотрел, — говорит Гарри как-то хрипло и на мгновение отводит взгляд. — Не знаю, что между вами произошло, но ты имеешь право это видеть. Если хочешь, конечно. Эти воспоминания принадлежат не мне одному.

Джинни отрицательно качает головой и опускает покрасневшие глаза на спокойное лицо Снейпа.

— Я никуда отсюда не уйду без него.

— Он жив? Когда мы с Роном и Гермионой уходили, мне показалось, что...

— Жив. Только не может очнуться, — ее губы дрожат, но она заставляет себя сдержать слезы.

Гарри наклоняется к Снейпу и некоторое время тоже прислушивается к его дыханию.

— У магглов такое состояние называется «кома», — произносит он с отчаянием, но старается смотреть на Джинни ободряюще. — Отправим его прямо сейчас в Мунго, там обязательно помогут. Ты не представляешь, скольким я ему обязан.

Джинни задерживает взгляд на его лице: вот он — Гарри. Перед ней. Настоящий, а не тот Гарри из ее мрачных снов. К нему даже можно прикоснуться, но ей не хочется убирать руку с груди Снейпа.

Странное, почти нереальное ощущение. Гарри, которому тоже хорошенько досталось в битве, сидит на коленях в Визжащей хижине и разговаривает о том, что важно для нее. Хотя там, за его спиной, — целый замок людей, которым он нужен, которые его ждут. В этом — весь он. И от осознания, почему он искал ее, почему он на самом деле сидит напротив, у Джинни больно сжимается сердце.

Ей нечем ответить на его вопрошающий взгляд. Не осталось ни сил, ни слов. И она только слабо, почти незаметно качает головой — отрицательно.

Он пожимает плечами и тут же поднимается на ноги.

— Я схожу за помощью.

Джинни снова прикрывает глаза.

Лабиринт сопротивлялся всеми силами, не пуская ее, перепутывая дорожки, создавая ненужные повороты, и все-таки она здесь.

Джинни

10 декабря, 1999

 

Джинни отодвигает тарелку и поднимается из-за стола.

— Спасибо за вечер, мне пора.

Мать расстроенно оборачивается к ней, держа в руках выцветшие прихватки.

— А десерт?

Джинни качает головой и ставит тарелку в раковину, рядом с остальной посудой. Кухонные часы показывают уже семь вечера, а нужно еще попробовать написать очередную статью и собраться на завтрашнюю тренировку.

— У меня дома есть вкусный рулет с маком, — Джинни замечает, как мать передергивает плечами при слове «дом». — Пап, до воскресенья! Я постараюсь заскочить с утра, если у вас не будет дел.

Спустившись с крыльца, она, кутаясь в зимнюю мантию, проходит по саду и оглядывается на дом с горящими уютным светом окнами, потом подходит к зарослям шиповника и осторожно трогает покрытые снегом ветки. Когда-то давно Снейп стоял на этом самом месте и ждал, когда она выбежит из дома. Давно, да. В какой-то другой жизни, где она была наивной девочкой с отчаянно бьющимся сердцем и надеждой, что она хоть немного нравится этому суровому человеку с холодными глазами.

Может быть, она и нравилась — самую малость, достаточную для поцелуя. Но он любил и любит другую женщину.

Трансгрессировав, Джинни не сразу заходит в дом, стоящий на окраине Паучьего Тупика, и слушает, как завывает декабрьский ветер. Скоро Рождество, и нужно хоть как-то украсить хотя бы гостиную. Хорошо еще, что Гермиона помогла ей привести в порядок мебель и кухню да расширить место для ванной, иначе жить было бы невозможно. Но после всех изменений старый дом стал местом, куда она любит возвращаться по вечерам, чувствуя себя вполне уютно и защищенно.

Сняв мантию и отряхнув редкие снежинки, прицепившиеся к меху, Джинни снимает ботинки и босиком поднимается по маленькой лестнице на второй этаж. На кровати лежит домашняя одежда, у кровати стоят вязаные тапочки с плюшевыми головами единорогов — подарок от Джорджа. Переодевшись, Джинни тихо заходит в соседнюю спальню, побольше, где у окна ютится старый письменный стол, а у противоположной стены стоит кровать, на которой лежит Снейп.

Джинни тихонечко садится напротив и выдыхает. Он лежит так уже больше полутора лет, без изменений. Она выпросила в Мунго разрешение перевезти его домой и сама осталась жить здесь, а когда началась учеба, убедила МакГонагалл, что перемещаться сюда из Хогвартса и обратно каждое утро и вечер — совершенно просто. И, сидя за этим стареньким письменным столом, рядом со Снейпом, она проучилась все девять месяцев и сдала Ж.А.Б.А. — вполне успешно, несмотря на сомнения родителей и братьев.

Теперь, когда ее взяли в команду Гарпий, она так же возвращается сюда по вечерам и продолжает жить. И надеяться.

Стук в дверь заставляет Джинни крупно вздрогнуть и поспешно сбежать с лестницы, в гостиную. Кто может стучаться так поздно? Но она вспоминает до того, как увидит гостя.

— Заходи, — Джинни отодвигается в сторону, впуская Малфоя внутрь. — Там ужасно холодно.

— Декабрь, — Драко, как всегда, лаконичен.

Он приходит раз в пару месяцев, чтобы взглянуть на бывшего декана. Джинни не знает и не спрашивает, какие отношения их связывают, но она всегда радуется, если кто-то приходит и хоть немножко говорит с ней о Снейпе. Родители делают вид, что ничего не знают, остальные братья заняты собственной жизнью, Рон просто закатывает глаза и смотрит на нее неверящими глазами, Гарри…

Гарри не приходит. Никогда.

Джинни поднимается вслед за Драко обратно в спальню и встает у двери.

— Как у него дела? — худой и бледный, Драко кажется каким-то абсолютно несчастным.

— Без изменений, — Джинни тихо выдыхает. — Завтра забегу в Мунго за новым зельем, там больше яда тарантула. Может быть, сработает. Да, знаю, что уже сто раз так говорила.

Драко как-то неуклюже касается пальцами руки Снейпа, лежащей поверх одеяла, и тут же поднимается на ноги. Он не единственный, кто иногда приходит в этот дом, в эту комнату: МакГонагалл, Слизнорт, профессор Стебль — им все-таки небезразлична судьба этого человека. Однажды даже приходила Паркинсон, но Джинни так и не решилась с ней заговорить о чем-то отвлеченном.

— Чаю хочешь? У меня маковый рулет есть, — слова кажутся безжалостными, но жизнь идет вперед, и рутина засасывает в болото.

Малфой некоторое время смотрит на Снейпа, потом кивает и поворачивается к Джинни. Они молча проходят в маленькую кухоньку, которую Джинни обустроила по своему вкусу: в бежево-зеленых тонах.

— Знаешь, Уизли, я не хотел сегодня приходить, — Драко садится за стол и трет виски. — Устал, в Министерстве столько дел, на ассистентов вешают все подряд. А потом вдруг подумал, что мне нужно всего лишь навестить его — а ты возишься с ним целыми днями.

— Я не жалуюсь, — Джинни сосредоточенно разливает чай и пододвигает ему чашку.

— Неужели ты все делаешь сама? Ведь его нужно стричь, мыть, переодевать, за ним нужно все убирать, — Драко манерно отщипывает от рулета. — Ты понимаешь, о чем я. Разве это не обязанность сотрудников Мунго?

Джинни устало обнимает чашку ладонями.

— Если бы он лежал в Мунго — тогда да. Но я не хотела его там оставлять, понимаешь? А на дому услуги медсестры стоят денег. У меня столько нет, да и мне не хочется, чтобы к нему прикасался кто-то другой, не я.

Драко придирчиво рассматривает упавшие на тарелку крошки.

— Все мы постоянно влипаем в какие-то истории, не замечаешь, Уизли? Ты вот — то в историю с Реддлом, теперь в эту, с Северусом, я попал к Пожирателям, Поттер чуть не умер, ваша семья потеряла сына и брата. Жизнь какая-то очень липкая, а мы все попадаем в самую гущу, как бестолковые мухи. Теперь я сижу в этом доме, напротив тебя, и ем рулет. Все так поменялось — резко, в одно мгновение, что мне кажется, будто моя голова сейчас взорвется.

Джинни понимающе кивает. У нее самой — словно две жизни. Одна — за пределами этого дома, другая — внутри, но они обе связаны одной нитью. Той самой, из Лабиринта. Она так и осталась в нем, в темноте, потому что весь свет погас.

— Поттер приходит? — серые глаза Малфоя сразу становятся холодными.

— Нет, никогда, — Джинни запихивает остаток кусочка в рот. — Странно, правда?

Закрыв дверь за Драко, Джинни задумчиво берет со столика в гостиной «Ежедневный Пророк» и поднимается обратно в спальню Снейпа. Нет, она, конечно, видится с Гарри — довольно часто: и у родителей, и у Рона с Гермионой, в их милой квартирке недалеко от Косого переулка. И они разговаривают совершенно спокойно, без каких-то неловкостей — а может, ей только так кажется. Ведь должна же быть причина, почему он не навещает Снейпа.

Джинни разжигает камин и забирается с ногами в маленькое кресло рядом с кроватью Снейпа. Она упрямо продолжает обращаться к нему «профессор», «сэр» и «Снейп», и не может переступить эту черту — «Северус».

— Давайте узнаем, что у нас нового, сэр, — Джинни разворачивает «Пророк» и пробегает глазами заголовки. — Вот, например, Оливер Вуд стал лучшим игроком «Паддлмир Юнайтед» в этом сезоне. Ой, простите, вы же не любите квиддич. Так, что тут еще интересного? О! Гоблины отказались обслуживать магглорожденного волшебника, на место была вызвана сотрудница Министерства магии по вопросам магического правопорядка, Гермиона Грейнджер. Представляю ваше выражение лица, сэр. Вы не одобряете ни гоблинов, ни Гермиону. Между прочим, зря: у нее уже высокий рейтинг, и она на хорошем счету, хотя и работает всего четыре месяца.

Прочитав вслух всю статью, Джинни зевает и складывает газету. Пора собираться ко сну, тренировка завтра совсем ранняя, в шесть утра, а потом — короткий матч с командой из средней лиги.

— Пора ужинать, сэр, — она достает из шкафчика баночку с серо-зеленым зельем, которое получает каждые три дня в Мунго, и одноразовый маггловский шприц. Зелье содержит какие-то вещества, которые работают как пища и вместе с тем не дают организму умереть от обезвоживания. Такое зелье она вводит в вену утром и вечером, а потом заклинанием убирает место прокола — этому ее тоже научили в больнице.

Поправив Снейпу подушку, Джинни скидывает одеяло, снимает с него одежду и терпеливо протирает тело смоченной в растворе салфеткой. Сначала ей было неловко и больно — смотреть на него такого, беспомощного и безвольного, но неловкость ушла, превратившись в рутину и заботу, а боль продолжает колоть ее сердце.

— Завтра обязательно приведу вас в порядок, сэр, — она нежно касается вылезшей черной щетины на его неподвижном лице. — А сейчас — спокойной ночи.

И она никак не может заставить себя поцеловать его. Как будто упрямо верит, что поцелуй — последнее, крайнее средство разбудить его, как в старых сказках. И пока что она еще не настолько отчаялась. У нее еще есть надежда.

 

* * *

15 декабря

Джинни заматывает мокрые волосы в махровое полотенце и выходит из душевой. В сегодняшнем матче она показала себя с неплохой стороны. Во всяком случае, сегодня они забили на два мяча больше, чем в прошлый раз — а это замечательный результат. Еще несколько тренировок — и Рождество. Нужно все-таки украсить комнаты, хотя Снейп наверняка не стал бы ничего украшать. Или стал бы? Как плохо она его знает! И ведь не спросишь — не у кого.

— Тебя там спрашивают, — Алисия, уже одетая и собравшаяся, кивает на дверь с надписью «выход». — Гарри.

Джинни достает из вороха одежды нижнее белье.

— Гарри?

— До послезавтра, красотка, — Спиннет хлопает ее по плечу, улыбаясь. Ее каштановые волосы забраны в высокий хвост. — Каждый раз радуюсь, что мы играем в одной команде.

Джинни торопливо натягивает джемпер на влажное тело. Мягкий кашемир приятно щекочет спину.

— Я тоже. Ли привет!

Алисия машет рукой на бегу и исчезает за дверью. Джинни некоторое время стоит в пустой раздевалке, раздумывая — а есть ли у нее силы разговаривать с Гарри, может, лучше сбежать через черный ход? Потом подходит к большому зеркалу и пристально рассматривает свое отражение. Другая, да. И не только потому, что лицо слегка вытянулось и волосы стали длиннее. Вот — и прежние веснушки, и те же самые губы. Только в глазах — жесткость, которой там раньше не было.

Тряхнув головой, Джинни все же вешает сумку на плечо и подходит к двери. Гарри — по ту сторону. Он сейчас постоянно на той стороне. И даже когда они разговаривают, невидимое стекло делит их мир надвое.

Выдох. Вдох. Выдох.

— Привет, — Гарри отчего-то не знает, куда деть руки, и смешно засовывает их в маленькие карманы джинсов. — Хочешь прогуляться?

Джинни нервно улыбается.

— Конечно. Со всеми этими делами даже не помню, когда последний раз гуляла. С тебя мороженое.

Гарри так же нервно улыбается в ответ. Он изменился, стал выше ее на голову и выглядит совсем взросло. И привлекательно — если говорить честно, а Джинни последнее время старается себе не врать.

— Помочь с сумкой? — спрашивает он неуверенно, но Джинни качает головой. — Мне разрешили посидеть на матче без билета, и знаешь, я очень тобой горжусь. Из той потерянной девочки, какой я тебя помню на твоем первом курсе в школе, ты стала уверенной в себе и сильной.

Джинни спотыкается.

— Это только так кажется, Гарри.

— Нет. Может, как-нибудь поиграем в квиддич вместе? Когда ты в следующий раз придешь к родителям?

Джинни задумчиво убирает прядь волос за ухо. Как он странно себя ведет.

— Собиралась в воскресенье. У тебя разве нет дел в Министерстве? И вообще: с чего вдруг ты это предлагаешь? Почему ты пришел?

Они останавливаются у светофора, и Гарри неохотно, но обреченно поворачивает к ней лицо.

— Встретил Малфоя в лифте. Он долго молча корчил рожи, как он отлично умеет — презрительно и высокомерно, потом выдавил сквозь зубы, что я «боюсь признать свои ошибки и навестить человека, которому всем обязан». Он что, заходит к тебе?

Джинни хмурится и трогает пальцем обветренные губы. Опять бальзам забыла.

— Раз в пару месяцев. Все-таки Снейп для него довольно близкий человек.

— Понятно, — по голосу Гарри очевидно, что это его злит, но он сдерживается. — О, а вон и киоск с мороженым. Не помню, чтобы я когда-нибудь ел мороженое в декабре. Тебе какое?

— Фисташковое, — Джинни останавливается и обводит вход в парк ищущим взглядом. — Вон там скамейка, видишь? Я тебя там подожду.

Она садится на припорошенную снегом скамейку и ставит сумку рядом. Изо рта вырывается одинокое облачко пара и исчезает в морозном воздухе. Тишина. И снег. Безжизненность. Вот бы уснуть — и проснуться в другом мире, где все у всех хорошо.

— Держи, — Гарри садится рядом и протягивает ей рожок. — Надеюсь, вкусное.

— Спасибо.

Они молча едят мороженое, не глядя друг на друга. Сказать нечего, потому что и так все понятно — во всяком случае, должно быть понятно хотя бы одному из них. Или нет?

— У него есть какие-то изменения?

— Нет.

Гарри неловко ерзает на скамейке и выбрасывает обертку от рожка в урну.

— Как долго ты собираешься ждать, что он очнется?

Джинни засовывает свою обертку в сумку, чтобы не передавать ее Гарри.

— Не знаю. Три года, пять лет, семь…

— Через семь лет тебе будет двадцать пять. А ему — сорок семь.

— Хватит цепляться к его возрасту, — Джинни сердито скрещивает руки на груди. — Думаешь, намного лучше встречаться со сверстниками, у которых в голове сплошной хаос? Посмотри на Малфоя. У него все ориентиры сместились на сто восемьдесят градусов. Или на себя посмотри, Гарри. На Рона. Мы все не пришли в себя после войны, нам непросто друг с другом.

Гарри сердито взъерошивает волосы.

— Ладно. Только не злись на вопрос. Но если пройдет семь лет, а он не очнется? Что ты будешь делать?

Джинни щурится, смотря на редкие снежинки, кружащие в воздухе.

— Я не знаю. Я даже не знаю, что будет, если он очнется. Он любит не меня, а твою маму, Гарри. Всегда любил и до сих пор любит. Я в этих отношениях совершенно чужая. Так что если он очнется — я помогу ему привыкнуть к этому новому миру, а потом уйду.

Гарри как-то странно дергает плечом и, поднявшись, протягивает ей руку.

— Давай пройдемся, ты замерзнешь так сидеть.

Джинни смотрит на него несколько долгих секунд, потом горячо обнимает, утыкаясь лицом в его заснеженное плечо. Снежинки, тая, смешиваются с выступившими слезами. Гарри обнимает ее в ответ, и его крепкие руки прижимают ее к себе чуть сильнее, чем она хотела бы ему позволить.

Теперь она понимает, без всяких ненужных слов, зачем он пришел: за надеждой.

Но она хранит ее только для себя.

* * *

22 декабря

 

Мунго знаком ей настолько, что кажется третьим домом: после Норы и Хогвартса. Здесь она провела месяц, почти не отходя от кровати Снейпа. И когда стало понятно, что из комы он выберется не сразу, она тут же бросилась писать заявление с просьбой перевести его домой. Целители смотрели на нее вприщур, мысленно крутя пальцем у виска: девочка в неполные семнадцать просит отдать под ее ответственность почти сорокалетнего мужчину. Кроме того — совершенно чужого. Тут, конечно, помогла Гермиона, которая нашла какой-то закон, по которому Джинни смогла перевезти Снейпа в его дом и даже наняться сиделкой без оплаты.

— На один миллиграмм больше яда, — целитель протягивает ей три пузырька. — Это на три раза. Будьте осторожны: от яда могут начаться судороги. Но может быть, это его встряхнет. В любом случае, мисс Уизли, мы почти отчаялись что-либо сделать. Поймите, если увеличение дозы яда не выведет его из этого состояния, то экспериментировать с остальными ингредиентами будет почти бессмысленно.

Джинни прячет пузырек в сумку, бормоча спасительное «почти», но не сразу идет к выходу. Она уже давно не навещала родителей Невилла, и сегодня ей отчего-то хочется на них взглянуть.

Если бы Снейп сошел с ума, как они? Или забыл все, что произошло с ним? Джинни качает головой, глядя, как Алиса и Фрэнк улыбаются друг другу. У Невилла уже давно нет надежды, только мечта, а у нее есть — крошечная, как рвущийся на ветру огонек.

Забежав домой по маленькому крыльцу, Джинни некоторое время дует на замерзшие руки, стоя в холле. Потом проходит в гостиную, разводит огонь в камине и устало достает из шкафа пакет с рождественскими украшениями. Все-таки праздник уже через три дня, нужно как-то подбодрить себя и настроиться на лучшее, пока она еще может себя заставить.

Взмахом палочки прикрепив венок на дверь, Джинни чувствует, как по щекам текут слезы. Она зло смахивает их и упрямо продолжает развешивать украшения. Несколько гирлянд делают гостиную уютней, а еще один венок занимает место над кухонным столом.

Одиноко. Мерлин, как одиноко!

Джинни стискивает зубы. Сама сделала выбор — нечего ныть.

Зажав пузырек в ладони, она медленно поднимается в спальню, где лежит Снейп. Нужно попробовать дать ему первую дозу.

Страшно.

Почему никто ей не помогает? Разумеется, эти полтора года превратили ее в прекрасную сиделку, которая умеет многое, — но если что-то пойдет не так, ей нужен врач.

Джинни слегка приподнимает голову Снейпа и быстро вливает шипящее зелье. Несколько секунд ничего не происходит, и она уже выдыхает, с облегчением выкидывая использованный пузырек в мусор. Но Снейп вдруг издает горлом низкий хриплый звук, его рот приоткрывается, и тело сотрясают крупные судороги, так что голова мотается из стороны в сторону. Джинни решительно надавливает на его плечи, пытаясь удержать его на месте, потом просто поддерживает голову. Судороги прекращаются так же внезапно, как и начались, и когда Снейп снова замирает в своей неподвижности, Джинни прикрывает глаза.

Вдох. Выдох. Вдох.

— Давайте, я вам почитаю, сэр, — у нее дрожат руки, но она заставляет себя развернуть утренний «Пророк» и сесть в кресло. — Вот, например, пишут, что Гарри сдал все зимние экзамены на «Превосходно». Вы, конечно, возмутитесь: Гарри — и «Превосходно». Но мне кажется, он всегда неплохо учился.

Джинни замолкает и снова прикрывает глаза. Сколько трудов ей стоило убедить всех вокруг себя, что она справится. Родителей, целителей, даже преподавателей. Взгляд мамы она помнит до сих пор — тот взгляд, когда она заявила, что будет ухаживать за Снейпом. Да, ей предлагали перевезти его в Нору, но Джинни наотрез отказалась. Ей нужна была уединенность после того страшного года. И мама сдалась — не сразу, не без помощи папиных уговоров, но сдалась. И с того момента стала немного отстраненной.

Свернув газету в один бело-черный шар и швырнув его в камин, Джинни вдруг приподнимается с кресла и наклоняется над лицом Снейпа. Оно спокойно и неподвижно — как и всегда. И тогда она легонько касается губами его губ. Пора перестать считать это чудом, которое словно лежит в запасном кармане. Она будет целовать его сколько угодно раз, пока он не очнется.

— Спокойной ночи, сэр, — Джинни оставляет дверь его спальни открытой. — Я буду ждать вас, клянусь.

Так странно и жутко ложиться спать — с человеком в соседней комнате, который даже не открывает глаз. Жутко, что ты одна — и в то же время не одна в доме, который принадлежит не тебе. И жутко не знать, что принесет завтра.

* * *

25 декабря

За окном медленно кружатся и падают на грязную землю снежинки.

Вот и рождественское утро. Заварив кофе, Джинни долго стоит у окна, наблюдая за снежинками. Второе Рождество она просит о чуде. Кого — сама не знает. Кто-то же должен быть там, в большом мире, кто услышит и поможет.

Пушистик Арнольд мирно сопит в клетке и выглядит абсолютно счастливым, поэтому Джинни только меняет ему воду и оставляет в покое.

Часы в гостиной показывают одиннадцать утра, и впереди — долгий день. Вечером — ужин у родителей, а до этого нужно заняться Снейпом. Помыть, причесать, переодеть и поменять постельное белье. И решить, что писать в Мунго, потому что последнюю порцию зелья она дала профессору вчера, а, значит, нужно новое лекарство. И попросить все-таки не увеличивать количество яда: после тех судорог еще неизвестно, справится ли его организм с большей дозой.

Джинни садится на ковер у камина и медленно распечатывает первый подарок. Объемный пакет, конечно, от мамы: новый, на этот раз голубой свитер с крупной рыжей «Д» по центру и носки со снитчами. Гарри прислал книгу о квиддиче, Гермиона — красивую серебряную подвеску в виде пушистика. Остальные подарки Джинни решает распаковать позже, со вздохом представляя себе то, что мог подарить Рон, и, прислонившись спиной к дивану, вытягивает ноги к огню и раскрывает пахнущую свежей типографской краской книгу «Квиддич: повышение мастерства».

Тишина. Тихо потрескивают поленья. Тепло. На одно мгновение ее накрывает блаженное чувство уюта, в следующее — беспросветного одиночества.

И тут же сверху, из спальни, раздается громкий надрывный кашель.

Джинни роняет книгу на ковер, бросается наверх и вбегает в спальню. Снейп лежит так, как она его оставила: на спине, и надрывно кашляет, задыхаясь от того, что попало в горло. Джинни быстро переворачивает его на бок, бледнея от усилия. На губах его выступает какая-то черная жижа и капает на белье. Джинни вытирает это первой подвернувшейся под руку салфеткой и зло кидает в огонь.

— Сэр, вы меня слышите? — она поворачивает его к себе и вглядывается в бледное лицо.

Снейп открывает глаза, часто моргая и морщась. Джинни уже готовится улыбаться, но сердце резко ударяет по ребрам, когда она замечает его взгляд. Совершенно пустой и потерянный. Снейп кажется совсем не таким, каким она привыкла его видеть. Он выглядит так, словно ему семьдесят, и он ничего не помнит.

— Сэр, обопритесь на подушку, вот так, — у Джинни отчаянно бьется сердце, и она дрожащими руками подкладывает ему под голову вторую подушку. — Как вы себя чувствуете?

Он смотрит на нее потерянно, и его губы смыкаются и размыкаются, выпуская только странные, нечленораздельные звуки.

Джинни сглатывает от ужаса и на секунду отворачивается. Нужно сейчас же написать в Мунго. Пусть его вытащат из этого страшного состояния. Мысль — режущая ее изнутри — о том, что он может навсегда остаться таким, проносится в сознании и исчезает.

Снейп перестает издавать звуки и просто мычит, качая головой из стороны в сторону. Джинни торопливо выходит из спальни и беззвучно рыдает, прислонившись спиной к двери.

Целитель, который трансгрессирует в дом буквально через полчаса, хладнокровно заключает, что-то записывая в карте пациента, что Снейп может как поправиться до абсолютно здорового и полноценного человека, так и застрять на любом этапе этого выздоровления.

Джинни в ответ только стискивает зубы. Как много препятствий в этом Лабиринте!

Джинни

1 января

Джинни осторожно толкает дверь в спальню боком, держа в руках поднос с тыквенной кашей, и тут же заставляет себя улыбнуться. Последние дни, с самого пробуждения Снейпа, ей дается это с трудом. Через силу.

— Доброе утро.

Снейп медленно поворачивает к ней лицо, бледное и болезненное. Он еще совсем слаб: не может держать предметы, быстро устает от дневного света, совсем плохо ест — Джинни буквально уговаривает его поесть, как будто ему лет десять. И, конечно, он пока что совершенно ничего не помнит. Ничего. Целитель сказал, что это последствия яда — и последствия тяжелые, включая временный паралич.

— Лили.

Джинни подавляет вздох и, продолжая удерживать улыбку, которая, кажется, весит целую тонну, присаживается на краешек кровати. На какое-то время придется стать другим человеком и притворяться им. Видимо, сознание Снейпа пока что помнит только то, что было в детстве и юности. И от этого Джинни жутко: словно перед ней — большой ребенок.

— Это я, да.

— За-крой, — Снейп поворачивается к окну и морщится. — Свет.

Джинни послушно задергивает голубые шторы, которые ей помогала выбирать Гермиона.

Темные глаза Снейпа смотрят на ее лицо безучастно.

— Каша очень вкусная, — произносит Джинни жизнерадостно. — Начнем?

Снейп покорно позволяет себя накормить, и завтрак проходит чуть лучше, чем вчера. Джинни с грустной улыбкой думает, что если у нее когда-нибудь будут дети, то она уже немножко к ним готова. Семь братьев и лежачий больной — тут можно книгу написать на несколько десятков страниц.

— Оста-нешься? — Снейп пытается коснуться ее, но рука плохо его слушается.

— Конечно, — Джинни убирает тарелку на поднос. — Никуда не спешу.

Его губы некоторое время молча двигаются, словно пытаясь сложить звуки в слова.

— Тво-я ма-ма не при-дет. За то-бой?

— Я тут живу, чтобы помогать, — Джинни ерзает на краешке кровати. — Меня никто не заберет.

Снейп как-то раздраженно поджимает губы и снова пытается дотянуться до ее руки, но не может. Тогда Джинни сама кладет свою ладонь поверх его ладони.

— Тунь-я? — выдавливает он тихо.

— Даже Тунья, — Джинни лихорадочно соображает, кто это может быть. И только потом понимает, что это странное сокращение от «Петунии». — Мама просила ее не мешать нам.

— Тунья. Ме-ня не лю-бит.

— Почему?

— Плох. Для те-бя. Не под-хожу, — Снейп смотрит на нее расстроенно, словно не веря, что она останется рядом с ним. — Пло-хая семь-я. У ме-ня. Бед-ная.

— Глупости какие, — Джинни беззаботно болтает ногами. — Мне нужен ты, а не твоя семья. А Тунья может думать все что угодно.

Черные глаза смотрят на нее счастливо, но затуманенно. Джинни каждый раз жутко разговаривать вот так — словно они дети, жутко играть в эту страшную игру, но она заставляет себя. Снейпа нельзя волновать — неизвестно, как это отразится на нем.

— Лили, — окликает он негромко, когда Джинни уже берется за дверную ручку. — Кро-ме те-бя. У ме-ня нико-го.

— Я знаю, — Джинни судорожно кивает и, быстро выйдя из спальни, спускается в кухню.

Гермиона, уже третий раз за неделю пришедшая помочь, сосредоточенно разливает только что сваренный кофе по чашкам. Она выглядит очень милой в домашнем платье, с убранными в толстый пучок каштановыми волосами.

— Ему мерещится, что меня заберет Петунья, — Джинни огорченно ставит грязную тарелку в раковину. — Как он вообще про нее вспомнил?

Гермиона невесело хмыкает и придвигает ей чашку.

— Петунья — это я. Он так меня называл вчера и потребовал, чтобы я ушла. Ни в одном образе я ему не нравлюсь, хоть убей. У тебя долгая тренировка сегодня? Думаю, успею ли еще заскочить к родителям или уже поеду к ним завтра.

Джинни достает из холодильника заранее приготовленные сэндвичи и выкладывает на тарелку. Ей неудобно просить Гермиону остаться, но другого выхода пока нет — сиделка может не понравиться Снейпу, а беспокоить его опять-таки нельзя.

— Часа три или четыре, ничего?

— Отлично, — Гермиона зевает и лениво тянется к сэндвичам. — Знаешь, а Рон действительно бросил курсы и вчера вышел на работу в магазин. Говорит, у него душа к нему лежит. В магазинчике обязательно должно быть два Уизли.

Джинни задумчиво кивает. Она знала, что Рон бросит курсы мракоборцев. Слишком уж это тяжелая работа для него: постоянная нервотрепка, задания, нерегулируемый график. Все это уже есть у Гермионы.

— Гарри будет скучать, — замечает Джинни, проглотив холодный кусочек сэндвича.

Гермиона, кажется, хочет что-то сказать, но потом отводит взгляд и усердно делает вид, что наслаждается кофе.

* * *

9 января

Джинни ставит на столик поднос с овощным рагу и маленьким кусочком желейного торта.

Снейп наблюдает за ее действиями с прежним равнодушием и апатией, но уже без того потерянного выражения, что до мурашек пугало ее в первую неделю.

Джинни отодвигает в сторону шторы, и в комнату проникает тусклый январский свет, который вот-вот превратится в сумерки. Там, по ту сторону стекла, мягко падает снег.

— С днем рождения, — радостно произносит она и зажигает в кусочке торта свечку. — Пообедаем?

Снейп протягивает руку, чтобы взять ложку. Последние пару дней он постоянно требует, чтобы ему давали приборы и предметы. Но его пальцы еще не могут ничего удержать, и это его сердит. Утренняя каша еще висит на стене, потому что Джинни не уверена, что стоит использовать магию. Лили ведь не могла колдовать вне школы.

— Я помогу, — Джинни зачерпывает ложку и снова, через силу, улыбается. — Быстро закончим с супом, а потом сразу десерт.

Снейп молчит и мрачно смотрит на горящую серую свечку.

— Родители. Придут?

— Обязательно, — Джинни торопливо зачерпывает вторую ложку. — Они ведь тебя любят.

Снейп отрицательно мотает головой, и суп проливается на его рубашку. Морковка красноватым пятном остается на покрывале.

— Они себя. Не любят. И меня тоже. Особенно отец.

— Мама точно любит, она все утро готовила тебе этот торт, помогала мне, — Джинни незаметно смахивает морковку на поднос. — Доедим суп, я дам попробовать. Ладно?

Снейп снова мотает головой, и суп опять проливается на рубашку. Мерлин подери, опять придется его переодевать. Это так сложно! Притворяться, выдумывать ситуацию, убеждать…

— Ей все равно, — Снейп вялым жестом отодвигает ложку. — Дай, Лили. Я сам.

Джинни закатывает глаза. Даже сейчас — упрямый! Хорошо, что он сам не помнит, какой была Лили, иначе играть в нее было бы совершенно невозможно. Но прогресс есть: слова стали четче, взгляд — осознаннее, и даже движения стали живее.

— Помнишь, что мы. Едем в школу? — Снейп смотрит на торт, стоящий перед ним. — Ты купила. Палочку?

— Конечно. И тебе тоже купила. Показать?

— Мне? — Снейп разом теряется. — У меня нет. Денег на палочку.

— Это подарок, — Джинни на мгновение выходит в соседнюю комнату за палочкой и торопливо возвращается. — Видишь? Она твоя, честное слово.

Снейп долго вертит палочку в пальцах, выпуская и роняя на одеяло, потом с трудом беря вновь. Рассматривает ее — бесконечно, потому что Джинни теряет счет минутам, наблюдая за его лицом. Оно преображается изнутри, и взгляд теплеет, и в одно мгновение из палочки вырывается сноп искр. Как надежда.

Уложив Снейпа спать после бесконечных препираний со всеми ванными процедурами, Джинни так задумывается, мысленно перебирая все его слова о детстве, что доедает весь торт разом. А в гостиной на диване лежат три подарка: от Гермионы, Драко и профессора МакГонагалл.

Но Джинни все-таки не решается их вскрыть.

Человеку, который помнит только свое детство, — сорок.

* * *

17 января

Гарри догоняет ее у полок с макаронами. Обыденно и смешно — встретиться у макарон.

— Ты какие любишь? — Джинни рассматривает формы, нарисованные на разноцветных упаковках. — Фарфалле?

— Пожалуй, спагетти, — Гарри, очевидно, привык к странным вопросам и не удивляется.

Джинни берет упаковку наугад и кидает в тележку. Четверг, день — а в магазине полно толкающихся волшебников, и некоторые смотрят на них с любопытством. Завтра наверняка в «Пророке» напишут: «Гарри Поттер тайком встречается со своей бывшей в магазине у Кенсингтонского дворца». Джинни сердито сдувает прядь волос с щеки. Где они все работают, что в два часа дня уже болтаются среди продуктов?

— Ты откуда взялся? — Джинни перекладывает содержимое тележки на кассу. — У вас разве сейчас не должны быть занятия?

Гарри вертит в руках сливочное пиво.

— Внезапный перерыв. А этот супермаркет — единственный магический, до которого можно дойти пешком от Министерства. Я и не знал, что ты здесь закупаешься.

Джинни выкладывает продукты на стойку и протягивает кассирше галлеон и два сикля. Внезапный перерыв, ну конечно. И глаза его при этом подозрительно блестят. Что-то случилось.

— Без сдачи, возьмите. Гарри, поможешь упаковать?

Они сосредоточенно запихивают покупки в два больших пакета, и Джинни на мгновение представляет, что они все еще вместе — вместе живут, вместе ходят в магазин, вместе путешествуют. Была бы она счастливее с ним, чем сейчас?

— Я слышал, Снейп понемногу приходит в себя, — Гарри смотрит на торчащий из пакета зеленый лук.

— Понемногу, — Джинни торопливо проверяет, не забыла ли она купить кофе. — Называет меня Лили, а Гермиону — Петуньей. Но это пройдет, я надеюсь. Рон действительно ушел из мракоборцев? Ты поэтому тут болтаешься с таким лицом?

Гарри сердито передергивает плечами и понижает голос.

— Думаешь, легко остаться одному? Ты сама говорила, что мы мысленно еще на войне. Я привык, что Рон всегда рядом, и вот — его нет.

Джинни хмурится. Маги вокруг них трансгрессирует из магазина и в магазин, образуя бесконечный водоворот лиц, и от этого водоворота ее начинает подташнивать.

— Слушай, я полтора года сидела одна в забытом всеми доме на окраине городка. И заставляла себя учиться, заставляла себя ходить на тренировки, играть матчи. Улыбаться людям. И ты себя заставь, Гарри. Ничего хорошего в постоянном жевании самого себя нет, поверь. Нужно идти дальше. Ты же знаешь, почему Рон выбрал магазин, да?

Гарри молча кивает. Футболка с вышитой «М» на нем мятая, коленки джинсов вытерты.

— Завтра придешь на ужин к родителям? — Джинни берется за ручки пакетов. — Флер с Биллом собираются прийти.

Гарри задумчиво пожимает плечами.

— Приду, наверное. Если твоя мама испечет пирог с почками.

— А ты попроси ее, — произносит Джинни и, коротко кивнув ему, трансгрессирует домой.

Теперь, когда Снейп действительно очнулся, жизнь становится совсем непредсказуемой и неопределенной. Если раньше она просто ждала чуда — и верила в чудо, то теперь она не знает, во что верить. Разве что в любовь.

Оставив сумки на полу в холле, Джинни устало падает на диван, рядом с нераскрытыми подарками. Нужно подняться в спальню и спросить, как у Снейпа дела. Надеть маску Лили, улыбаться. Сдерживать слезы. Если бы только знать, что он испытывает к ней хоть какие-нибудь чувства! О, она бы боролась за них с этой Лили, которая ушла столько лет назад. Но все, что он помнит, все, что ему нужно, — эта та женщина, та девушка, которой она никогда не будет и не хочет быть.

Переодевшись, Джинни осторожно заглядывает в спальню Снейпа. Он полусидит на кровати, в том же положении, что она оставила его, и вертит в руках статуэтку с камина. Память уже вернула ему детство и теперь возвращает юность: Джинни пришлось быстро перестроиться, что ей снова пятнадцать, и она отлично знает, кто такой Джеймс Поттер.

— Почему ты не в школьной форме? — он смотрит на нее с удивлением.

— Решила забежать перед сном, — Джинни забирается в кресло с ногами. — Как себя чувствуешь?

— Нормально. Блэка наказали? — интересуется он мрачно. — Или ты опять за него заступилась?

Вместо того, чтобы отвечать, Джинни напряженно вслушивается в его речь. Паузы и заминки исчезли, речь льется ровно и непринужденно. Может быть, следующее зелье из Мунго полностью вернет ему память уже к концу недели? Целитель обещал удвоить дозу полыни.

— Не понимаю, — Снейп продолжает ощупывать голову статуэтки. — Ты похожа на Лили, но совсем другая. Даже не понимаешь, о чем я говорю. Ты кто?

Джинни сглатывает, глядя в его недовольное лицо. Наверное, это вчерашнее зелье так сильно подействовало.

— Да нет, это я, — произносит она решительно.

Нельзя же сразу сталкивать его с жестокой реальностью. Была Лили — и отняли.

Снейп морщится и трясет головой.

— Ты всегда занята. Редко заходишь. На меня у тебя нет времени. Вот на Поттера и его дружков — пожалуйста. А я так — пустое место.

Джинни поднимается с кресла. Нужно написать в Мунго об этом изменении. Он перестал видеть в ней Лили — вот так внезапно. За один день.

— Профессор Слизнорт задал огромный реферат, клянусь! Вот я и сижу за ним уже три дня подряд. Ты ведь его сдал уже?

Снейп недоверчиво смотрит на нее исподлобья.

— Еще на прошлой неделе.

— Я и не сомневалась, — Джинни хитро подмигивает ему. — Выздоравливай, я загляну с утра. И не грусти — я всегда буду рядом.

 

* * *

29 января

Флер поглаживает округлившийся живот и счастливо смеется. Последние пару месяцев все крутится вокруг нее и Билла — и это правильно: первый внук или внучка — что может быть важнее?

Джинни поднимается с кресла и идет в кухню, чтобы немного отдохнуть от шума. Теперь, когда Снейп пришел в себя, у нее почти не остается времени на отдых, поэтому к вечеру хочется просто лечь — и выспаться.

— Хочешь пирог? — голос Гарри раздается из темноты.

Джинни взмахом палочки зажигает свечи и тут же их гасит.

— Не откажусь, — она садится рядом с ним за стол. — Я думала, ты сбежал.

— Твоя мама обидится, — Гарри кладет пирог на тарелку и случайно касается Джинни рукой. — Прости.

Джинни молча надкусывает пирог. Да, совсем как в Хогвартсе — ей даже на мгновение показалось, что она снова в Большом зале, окруженная однокурсниками, и скоро — Рождество.

— Вкусно, — она вытирает руки о найденную ощупью салфетку. — У меня бы так ни за что не получилось. Как дела у Рона? Я думала, он придет.

— Остался принять товар, — бормочет Гарри с набитым ртом. — Я собираюсь к нему сейчас, хочешь со мной?

Джинни постукивает по крошечному циферблату наручных часов.

— Нужно домой.

— Понимаю, — Гарри продолжает усиленно жевать. — Ничего, если я стащу пирога Рону?

Джинни вдруг находит в темноте его руку и горячо сжимает.

— Мне жаль, что все так вышло, честное слово. Ты, наверное, думаешь, что я не дождалась тебя…

Гарри осторожно высвобождает руку и поднимается.

— Давай потом поговорим, ладно? Нужно улизнуть отсюда, пока твоя мама не заставила меня остаться на торт. На занятиях запретили сладкое.

Вернувшись домой без сил, Джинни устало заходит в спальню и, поставив поднос с едой, садится на краешек кровати. Снейп рассматривает ее вприщур, и от этого взгляда у нее по спине бегают мурашки, но она делает непринужденный вид. Когда уже можно будет перестать притворяться? Называться чужим именем, которое режет сердце, и просто остаться собой?

— Я вас помню, Уизли.

Джинни едва не роняет ложку на ковер и поднимает на Снейпа глаза. Он смотрит на нее как раньше — в Хогвартсе, в один из тех вечеров в кабинете, когда в окно летел снег, а в камине жарко горели поленья. И Джинни быстро-быстро моргает, чтобы не заплакать. Просто повезло, что он так резко все вспомнил с подросткового периода, потому что притворяться Дамблдором или Пожирателями она бы не смогла.

— Слава Мерлину, я уже думала, что придется менять имя и фамилию.

Снейп неприязненно морщится.

— Не смешно.

— Ни капельки.

— Вы чересчур серьезная, Уизли, — Снейп наблюдает за выражением ее лица. — И изменились внешне. Что вы делаете в моем доме?

Джинни невозмутимо опускает ложку в суп. Их всех вопросов на свете, после всего, что было, он спрашивает, что она здесь делает. Когда у нее так бьется сердце, что она едва сдерживает обрушившиеся эмоции. Столько раз она представляла себе эту сцену! Но в жизни все всегда происходит не так, как хочется.

— Давайте вы будете есть, а потом поговорим, — Джинни зачерпывает ложкой суп, и Снейп приподнимает брови. Это выглядит так знакомо, что она снова едва сдерживает слезы. — Сэр, вы еще плохо держите мелкие предметы.

Его глаза медленно рассматривают ее лицо, скользят взглядом по фигуре и на несколько секунд замирают на волосах, падающих на грудь. Джинни отчаянно хочется сбежать, но она заставляет себя рассматривать его в ответ. Сейчас, после ее заботы, он выглядит гораздо лучше, чем тогда, в Хогвартсе. И прическа, с которой Джинни возилась все полтора года, его очень молодит.

— К черту еду. Я серьезно, Уизли. Все, что нас с вами окружает — это реальность?

— Абсолютная реальность, сэр.

— Тогда еще раз: что вы делаете в моем доме?

— Я здесь живу, сэр.

Снейп раздраженно откидывается на подушки. Видно, что он растерян и сбит с толку, но пытается это скрыть.

— Звучит как полнейшая чушь. Вы здесь одна?

Джинни поспешно поднимается на ноги. Вот и повод нашелся, чтобы сбежать.

— Да. Я сейчас пошлю сову в Мунго. Придет целитель, который занимается вами с самого начала, он все подробно объяснит, а потом мы с вами поговорим. Только не сердитесь, у меня был тяжелый день.

Отправив сову в Мунго, Джинни долго сидит в темной гостиной, не зажигая ни свеч, ни камина. Она то улыбается, то беззвучно плачет и тут же вытирает назойливые слезы.

Будущее продолжает таиться в молочном тумане, заполняющем Лабиринт.

Северус

28 января

Целитель — невысокий крепкий человек с массивным подбородком — усаживается в кресле и кладет ногу на ногу. И Северус сразу понимает: приятным этот разговор точно не будет. От этой комнаты, от этого лежачего положения ему противно, но исправить он ничего не может, остается — терпеть. А терпеть он умеет.

— Что вы хотите узнать в первую очередь? — целитель помогает начать разговор.

— Правда, что Уизли живет в моем доме? — Северус щурит глаза. — Понять не могу, откуда она тут взялась.

Целитель криво улыбается, глядя в его лицо.

— Удивительная девушка эта Джинни Уизли. Все пороги обила, когда вы в Мунго попали. Требовала отправить вас домой, чтобы здесь ухаживать за вами. И ведь добилась — раз вы тут. Совмещала учебу и уход за вами, теперь, кажется, играет в какой-то женской команде по квиддичу. Никогда бы не подумал, что у такой юной особы может быть столько сил — моральных и физических.

Северус тяжело выдыхает и шепотом ругается. Дьявол! Зачем она за это взялась?

— Я не чувствую ног, — замечает небрежно. — И пальцы двигаются не совсем так, как мне бы хотелось. Это пройдет?

Целитель хмурится, покусывая губу.

— Чтобы преодолеть паралич, придется много работать, сэр. А именно — пытаться встать и ходить, через боль. Постоянно, день за днем. Количество яда, попавшее в ваш организм, огромно. Скажите спасибо, что ваше собственное зелье спасло вас от смерти, но теперь придется расплачиваться, так сказать. Не будете двигаться — останетесь лежачим.

Северус приподнимает брови.

— Если все получится — я смогу вернуться к полноценной жизни?

— Зависит от выносливости вашего организма, — целитель пожимает плечами. — Мы делаем все возможное. Если вы приложите достаточно усилий — да, вполне. Но никаких гарантий я вам дать не могу. Впереди — путь восстановления.

Северус на мгновение прикрывает глаза и согласно кивает. Впрочем, больше ничего и не остается. Он на мгновение бросает взгляд за окно. Паучий Тупик — опять. Никогда не вырваться из этого проклятого дома!

Уизли робко заглядывает в комнату, проводив целителя. У нее по-прежнему красивые волосы, ставшие еще длиннее — так Северусу нравится больше — и целая копна веснушек на повзрослевшем лице. А глаза смотрят иначе — с надеждой и бесстрашием. Смешинок в них больше нет.

— Сядьте, — Северус коротко кивает на кресло. — Вы сумасшедшая, Уизли.

Она ерзает на кресле, не отводя от него взгляда.

— Я хочу сразу сказать, сэр, — она выставляет вперед ладони, перебивая его, — что вы не должны чувствовать себя обязанным мне. Все, что я делала и делаю — от чистого сердца. Я не могла бросить вас в Мунго, понимаете? Там все абсолютно безликое и стерильное. Мне было несложно ухаживать за вами.

Северус недовольно кривит губы.

— Несложно? Вы полностью занимались мной, я так полагаю, включая все отвратительные детали, о которых даже думать не хочется. И так — полтора года. Молли, наверное, в ярости?

Уизли на мгновение прикрывает глаза и сразу напрягается.

— Нет, она, так скажем, махнула на меня рукой.

Северус медленно сжимает и разжимает затекающие пальцы. Какая гадость! Она видела его совершенно беспомощным, полным овощем, который даже не мог пошевелиться. Что она может испытывать к нему теперь, кроме отвращения? И стыд, и раздражение, появляющиеся у него при одной мысли о ее заботе, на время перекрывают все остальные чувства.

— Как дела у Поттера? — цедит он через силу.

Уизли снова ерзает на кресле. Понятно — они не вместе, более того — они плохо общаются, и ей от этого стыдно и грустно. На что она рассчитывает? Что останется в этом доме навсегда? Рядом с калекой, который даже ходить-то не может. Безумие! Нужно отправить ее домой как можно раньше.

— Вы не хотите вернуться в Нору? Я вполне справлюсь сам.

Уизли отрицательно качает головой, но глаза ее словно тускнеют от его слов, и от этого Северусу становится отчего-то больно. Он был увлечен этой девочкой — и кажется, все еще увлечен. Она красива, и она — здесь, и теперь ей не шестнадцать, над чем он все время подсмеивался.

— Я останусь, пока вы не встанете и не найдете работу. Договорились?

— Договорились, — произносит он медленно, гадая, видела ли она воспоминания. — Расскажите мне, что случилось за все это время. Вы действительно играете в команде по квиддичу?

Уизли смотрит на него долгим отчаянным взглядом и нервно облизывает губы.

— Случилось очень много всего, сэр. Начну с того, пожалуй, что я нашла вас в Визжащей хижине — в луже крови, хрипящего, без сознания. Я думала, сойду там с ума от ужаса.

— Как вы там оказались?

— Бежала через весь замок, сражаясь, как вы меня научили, — Уизли бледнеет. — Битва и сейчас мне снится иногда в кошмарах. Все куда-то мчатся, мелькают лица, гобелены, доспехи, заклинания, — а я тоже бегу, вперед, к вам. О, сэр, как вы меня напугали! Я думала, что опоздала.

Северус кивает и поспешно отводит взгляд. Она сказала тогда — в доме его отца, — что влюблена в него. Она и сейчас влюблена — он видит это в ее глазах. Нужно как можно быстрее встать на ноги, чтобы она наконец получила свободу от него. Ей восемнадцать — ему сорок, зачем он ей, особенно теперь?

— Расскажите мне все, — произносит он спокойно, рассматривая каминную полку. — Я хочу знать все подробности.

Джинни

3 февраля

 

Она ставит поднос с едой на столик и раздвигает шторы, впуская в комнату тусклый утренний свет.

— Я принесла вам «Пророк», — Джинни смотрит на его спутавшиеся после сна волосы. — И овсянку на молоке, как в Хогвартсе. Я, наверное, не очень хорошо готовлю.

Снейп криво улыбается.

— Вы как-то странно на меня смотрите. Дайте зеркало. И готовите вы отлично, не выдумывайте.

Он некоторое время рассматривает себя в небольшое зеркальце, нерешительно протянутое Джинни. По взгляду непонятно — нравится ему или нет, но в конце концов он замечает:

— Вы меня на конкурс причесок готовите?

Джинни звонко смеется и машет на него рукой.

— Вам очень идет, сэр. Совсем молодо выглядите, согласитесь. Давайте завтракать? Я ужасно проголодалась. Я бегаю по утрам для поддержания формы, после этого просто зверский аппетит, у меня даже в школе такого не было.

Снейп разрешает поставить перед собой поднос и, неуклюже взяв ложку, замечает:

— Не самый безопасный район для бега, Уизли. К вам не приставали?

— Несколько раз, — Джинни хмурится, вспоминая неприятные лица подростков. — Но, в целом, здесь спокойно. Только грязно очень, мусор по всем улицам разбросан, сам район в запустении. Но выбора не было, сэр, и я привыкла. Вам сделать второй тост?

Снейп качает головой. Ему неловко — от того, что она так заботится о нем, и его раздражает эта забота, потому что он не может ничем ответить. Она видит, как он злится из-за того, что прикован к постели и не может встать, и она старается занимать его каждую свободную минуту.

— Я вам тут принесла ваши вещи, — Джинни отставляет поднос в сторону после завтрака и протягивает ему толстый конверт. — Собрала все самое ценное, что смогла найти в кабинете. Фотография Лили, обрывок письма, некоторые ваши личные заметки. Думаю, вы хотите, чтобы это все было у вас.

Снейп медленно поднимает на нее глаза. В них уже давно не было видно льда, но сейчас они снова — ледяные.

— Вы видели воспоминания.

— Да, сэр, — Джинни изо всех сил старается выглядеть беззаботной. — И я все понимаю: и ваше отношение ко мне, и вашу любовь к Лили. Мне очень жаль, что она умерла, что вы так страдали. И мне... Я чувствую себя безумно глупой за все свое поведение. В такие чувства нельзя вмешиваться, особенно девочкам в шестнадцать лет.

— Уизли…

— Я еще принесла вам «Пророк», — Джинни специально не смотрит на него. Ей не нужны утешения! — Почитайте пока, а я сделаю чай. У меня есть ваше любимое печенье.

Снейп пытается ее остановить, но Джинни, резко взяв поднос, решительно выходит из комнаты и, спустившись в кухню, опирается обеими руками о кухонный стол. Трудно. Как же трудно, Мерлин! Говорить вот так спокойно, чтобы он не заметил, не услышал, как у нее колотится сердце.

Когда она возвращается с чаем, Снейп, хмурясь, разглядывает самую первую страницу.

— Не могу читать, буквы разбегаются. Посидите здесь немного? — спрашивает он как-то мягко, и Джинни согласно кивает. — Вам никуда не нужно?

Джинни бросает взгляд на часы на стене.

— Только днем на тренировку, но вернусь поздно.

— Не страшно, — Снейп смотрит на нее понимающе. — Как вы сдали Ж.А.Б.А?

— «Превосходно» по Зельеварению и Трансфигурации, «Выше ожидаемого» по Защите от Темных искусств и Нумерологии, — Джинни сразу вспоминается строгое лицо МакГонагалл. — Им не понравились некоторые приемы, которым вы меня научили.

Снейп довольно усмехается.

— Представляю, — он откидывается на подушки. — Жаль, меня не было в комиссии. А как вы оказались в команде «Гарпий»? Слышал, там довольная высокая конкуренция.

Джинни смущается от его внимательного взгляда и дергает плечом.

— Значит, я достаточно хороша для них. Но я дважды проходила собеседование. Было нелегко, особенно вначале: уставала как домовой эльф, а нужно было возвращаться домой, к вам. Знаете, так жутко заходить в дом, где вроде бы есть живой человек, но он никак не реагирует на действительность. Я разговаривала с вами, даже читала вам «Пророк». Вы не помните?

Снейп отрицательно качает головой, и Джинни отворачивается. Это только в романах герои слышат, как их зовут. А здесь — реальность.

— Я хочу попробовать встать, — произносит он тихо. — Целитель сказал, что если не буду пытаться — останусь лежачим. Никому из нас это не нужно. Подайте мне костыли, которые принесли с Мунго. Опираться на вас я не хочу.

Джинни помогает ему скинуть одеяло и спустить ноги вниз. Снейп сразу издает сдавленный звук и тяжело дышит.

— Дьявол, — произносит он зло. — Больно.

— Сразу не пытайтесь идти, — Джинни подает ему костыль. — Просто встаньте.

— Думаете, это так просто? — он пытается опереться на костыль, но тот с грохотом падает на пол. — Дайте сюда.

Джинни закусывает губу, наблюдая за его мучениями. Сколько ему еще придется страдать?

— Не могу, тяжело, — Снейп вытирает пот со лба и падает спиной на кровать. — Принесите воды, Уизли. Передохну и попробую еще раз. И не смотрите на меня с этой чертовой жалостью, она сейчас нужна меньше всего.

Джинни поспешно сбегает в кухню и сначала сама залпом осушает бокал воды, потом наливает еще один — для Снейпа. Начинается борьба — за будущее. Главное, ее не проиграть.

Встать у него так и не получается, хотя Джинни сама держит костыль и пытается помочь ему опереться на него. Снейп шипит от боли и в итоге в ярости падает обратно на кровать.

— Идите, Уизли! Идите на вашу тренировку, я хочу побыть один.

— Хорошо, сэр, — Джинни помогает ему лечь и поправляет покрывало. — Я оставлю вам «Пророк», почитаете, если будет скучно. Может быть, принести вам еще чаю?

— Идите, я сказал, — он демонстративно отворачивается. — И задерните шторы.

Джинни пожимает плечами и, оставив его в полумраке, заходит в свою комнату за формой и полотенцем. Еще бы научить себя справляться с этими режущими изнутри эмоциями, которые так и рвутся наружу. Джинни некоторое время стоит около двери спальни Снейпа, потом тяжело выдыхает и, спустившись на крыльцо, трансгрессирует.

Северус

10 февраля

 

Он достает из-под подушки фотографию Лили и долгое время рассматривает ее смеющееся лицо. И не знает, что чувствует к ней. Он выполнил свой долг: Поттер жив, Темный Лорд — погиб. Теперь, когда он ничего ей не должен, чувство вины, терзавшее его столько лет, постепенно отступает, как море во время отлива. Постепенно приходит осознание, что он свободен — от долга, от вины, от Лили, от самого себя, утонувшего в тех чувствах. Вглядываясь в ее тонкие и красивые черты, он с горечью понимает: прежней любви — нет, она размылась, стерлась, треснула от времени. Осталась горечь и чувство одиночества. Лили не нуждалась в нем так, как он в ней. Никогда. Это он был влюблен — безумно, отчаянно, — пытаясь привлечь ее внимание всеми возможными способами. И проиграл. Но был уверен, что продолжает ее любить — каждую минуту.

И сейчас, после всего, что случилось, Северус чувствует страшную опустошенность — и странную, невидимую, едва ощутимую надежду. Она — в этой девушке со светло-карими глазами. Но об этом он категорически запрещает себе думать. Пусть считает, что он по-прежнему влюблен в Лили. Так будет лучше для всех.

Но ушедшее чувство все равно сбивает его с толку — разве это возможно? Боготворить человека всю жизнь, а потом ощущать пустоту? Может быть, это все из-за яда. Чувства вернутся, и он снова будет жить с ними, как раньше, потому что сейчас ему кажется, что половину его сердца куда-то спрятали.

— Добрый вечер, сэр, — волосы Уизли забраны в высокий пучок. — Хотите чего-нибудь?

— Что у вас на ужин? — интересуется он довольно искренне, тщательно обходя местоимение «нас». — Ваши дневные тренировки длятся вечно.

Уизли устало улыбается и садится в кресло.

— Овощное рагу с кроликом и персиковый сок. Принести?

— Давайте сначала пройдемся, — Северус скидывает одеяло. Ему неприятно осознавать, что Уизли видела все, что скрывает его одежда. — Подайте костыли.

Уизли спокойно ставит костыли рядом, и Северус хватается за них, пытаясь оттолкнуться от кровати. В глазах темнеет от боли в ногах и пояснице, но он упрямо поднимается и застывает на месте. Уизли смотрит на него выжидающе. Северус делает один шаг и тут же стонет от боли.

— Сэр…

— Молчите! — он передвигает костыль чуть дальше и шипит. — Больно.

— Вы сейчас упадете, — Уизли подходит ближе. — Поставьте костыли прямее.

— Не мешайте, — Северус снова стонет от боли. — Черт! Не могу!

— Шагайте, — Уизли хмурится и сжимает губы. — Шагайте через силу.

— Идите к дьяволу, — он рычит на нее и чувствует, как по лбу течет пот. — Думаете, мне легко?

Уизли еще сильнее хмурится и скрещивает руки на груди.

— Шагайте, сэр.

— Идите к черту, убирайтесь! — Северус прикрывает глаза от боли и делает маленький шажок. Ноги тут же взрываются болью. — Убирайтесь, я сказал! Уйдите!

Костыли выпадают из рук, и Снейп падает вместе с ними на ковер. Уизли тут же садится рядом с ним на корточки.

— Я не хочу, я вам запрещаю на меня смотреть, — Северус зло кривит губы. — Уйдите немедленно. Дьявол!

Уизли взмахивает палочкой, и костыли тут же встают у стены.

— Я сам поднимусь, без магии. Дайте их сюда, — Северус почти ненавидит ее в этот момент.

— Пожалуйста, — она протягивает ему костыли. — Поднимайтесь. Давайте.

Северус берется за костыли и пытается подтянуться, но резкая боль возвращает его к действительности.

— Ненавижу, — произносит он с яростью. — И вас ненавижу. Смотрите на меня… такого…

— Я уже насмотрелась, — в голосе Уизли звучит холодок. — Так и будете тут сидеть? Оставить вас так? Прекрасно. Понадоблюсь — я буду у себя. Принести вам еду сюда?

Северус в изнеможении закрывает глаза.

— Идите к черту со своей едой, Уизли. Мне от вас ничего не нужно. Оставьте меня в покое, и все. Я справлюсь сам, ясно?

Уизли раздраженно передергивает плечами, и Северусу кажется, что она сейчас закричит. Но она только яростно поджимает губы и замечает:

— Яснее некуда, сэр. Хорошего вечера на ковре.

Оставшийся вечер он помнит плохо: только то, как исступленно бил кулаком по полу, бормоча проклятия, как пытался встать и вернуться в кровать — но несколько раз падал от боли. А потом — темнота.

Когда Северус снова открывает глаза, то обнаруживает себя на кровати, заботливо укрытым одеялом. Часы показывают два часа ночи, и шторы скрывают от него зиму за окном. В доме тихо, только где-то ухает в клетке сова, что-то шуршит под паркетом, и из соседней спальни доносятся едва различимые рыдания.

Северус прикрывает глаза. Браво. Уизли возится с ним с утра до ночи сейчас, возилась с ним полтора года, а все, что он делает в ответ — доводит ее до слез.

— Уизли, вы рыдаете? — он спрашивает так громко, как только может.

— Нет, сэр, — отвечает она чуть погодя. — Я сплю.

— Врете, — Северус ударяет ладонью по одеялу. — Идите сюда, или я сам приползу к вам.

На несколько минут в доме повисает тишина, потом слышатся легкие шаги, и на пороге возникает Уизли в длинной зеленой ночной рубашке, похоже на платье. Поверх нее наброшен старый клетчатый плед.

— Сядьте рядом, — Северус пододвигается и кивает на место на кровати. — Я хочу убедиться, что вы не плакали.

Уизли садится рядом боком и накрывает голые лодыжки, торчащие из-под ночнушки, пледом. Она хорошенькая в полумраке, и от белизны ее шеи и плеч у Северуса на мгновение перехватывает дыхание.

— Простите, — произносит он искренне, но в темноте всегда легко извиняться. — Я не хотел обидеть вас.

Уизли кладет ладошку под щеку и блестит глазами.

— Я понимаю. Понимаю, что вам больно, сэр. Но нужно двигаться.

— Почему вы плакали?

Она не сразу отвечает, рассматривая его лицо.

— У меня раньше была надежда, — ее голос понижается до шепота, — что вы очнетесь — и… Может быть, все будет иначе. Без войны, без школы. И что, может быть, эта ваша Лили ушла уже так давно… Но вы открыли глаза и назвали меня ее именем. И надежда разбилась, а я хожу с ее осколками в груди. Глупо, да?

Северус сглатывает. Она действительно влюблена в него! Зачем ей все это?

— Нет, — произносит он успокаивающе, боясь, что она снова расплачется. — Вы очень красивы, вы знаете?

Уизли закрывает глаза и мотает головой.

— Не надо, сэр. Вам кажется, что я плачу потому, что я слабая, и вам хочется меня утешить. Но я многое пережила и переживу еще столько же. Например, вашу реакцию на кухню и гостиную, когда вы сможете спускаться. Я там все переделала для себя.

Северус приглушенно смеется. Только с ней так легко. Но он не может принять эту жертву, принять ее чувства. Она заслуживает большего, чем он. И потом — ведь она захочет взаимности. Что он может ей дать, когда чувствует себя настолько пустым? Радость от общения и желания побыть рядом не заменяют любовь.

— Что еще я наговорил, пока не пришел в себя?

— Много, — Уизли зевает в ладошку. — Про родителей, например. Про Хогвартс. Я столько всего о вас узнала и поняла. Все, что вы так тщательно скрывали, я теперь знаю. Моя семья — такая же бедная, как и ваша. У нас вечно не было денег. Знаете, каково быть девушкой в таких условиях? Идешь мимо магазинов, видишь красивое платье, и стоит-то оно — ерунду, а купить — нельзя. Приходится носить то, что есть, или то, что сделает мама. А она никогда не угадывала, что мне нравится.

Северус поднимает глаза на потолок.

— Ваша семья вас любит, Уизли. Насколько вы поняли, мне не так сильно повезло.

— Думаю, мама вас любила. Просто обстоятельства…

— Не оправдывайте ее, это лишнее, — Северус поджимает губы. — Она прекрасно знала о Лили, о школе, но я продолжал выглядеть ужасно и занимался собой сам. Все эти смешки и унижения — вам все равно не понять, Уизли. Вы всегда были в центре внимания.

Уизли слабо улыбается.

— Зато я над вами немножко поколдовала, — она явно довольна собой. — Вы выглядите теперь как настоящий джентльмен, временно попавший в беду. Но завтра вы сделаете на один шаг больше, а потом — еще на шаг. В гостиной вас ждут подарки на день рождения. Только вам нужно до них дойти самому.

Северусу отчего-то нестерпимо хочется коснуться ее. Она совсем рядом — таинственная и нежная, и стоит лишь протянуть руку и сказать ей, что она нужна ему. Может быть, прикосновение как раз заполнит его жизнью? Но он вовремя одергивает себя. Ему сорок, сорок!

— Вам не противно — после всего, что произошло, — смотреть на меня? — спрашивает он негромко.

— Нет, сэр, — она мягко улыбается. — Все это уже позади, а вы — рядом. Другой вы.

Уизли незаметно засыпает, оборвав разговор на полуслове, и во сне выглядит еще более красивой и недоступной. Северус, стараясь не разбудить ее, осторожно накрывает ее пледом и засыпает сам.

Джинни

18 февраля

 

В гостиной — светло и уютно, и в камине жизнерадостно потрескивают поленья. Джинни сидит на полу, на теплом ковре, и кусает губы. Опять он выигрывает!

— Шах и мат, — Северус передвигает фигуры. — Вы сегодня невнимательная.

Джинни устало трет гудящие виски.

— Завтра очень ответственный матч. Постоянно думаю о нем.

— Отдохните, — Северус сбрасывает оставшиеся фигуры с доски. — Я посижу здесь еще немного.

Джинни садится рядом с ним на диван и обводит гостиную внимательным взглядом.

— Вам, наверное, не нравится, что здесь все изменилось? Дом был ужасно пыльный, и эти клочья обоев на кухне — как вспомню, так передергивает. Но когда я уеду, вы можете поменять все на свой вкус. Сейчас здесь, наверное, все очень по-женски.

Снейп пожимает плечом. Костыли стоят рядом, у подлокотника дивана: он уже медленно, но верно делает шаги, хоть спуск из спальни в гостиную занимает около часа. Особенно тяжело дается лестница, которая была освоена через ругань и проклятия, но теперь и это позади.

— Без вас я все равно не буду готовить, — говорит он сухо. — Так что и на кухню заходить не буду совсем. А в гостиной стало намного светлее, мне кажется, в самый раз.

Джинни собирается ответить, но в дверь раздается негромкий стук, и Снейп сразу хмурится.

— Я подумала, что вам со мной безумно скучно, — Джинни пытается влезть в свои тапочки с единорогами. — И пригласила необычного гостя.

Его темные глаза как-то странно блестят.

— Мне с вами нисколько не скучно, Уизли.

Но Джинни уже поворачивается к нему спиной и торопливо распахивает дверь, впуская МакГонагалл. Та выглядит совершенно неизменившейся: старая шляпа, прежняя большая брошь на мантии — и, конечно, поджатые сморщенные губы.

— Добрый день, профессор, — Джинни помогает ей снять тяжелый меховой плащ. — Проходите, пожалуйста, профессор Снейп уже ждет.

— Благодарю, Уизли.

Чтобы им не мешать, Джинни сразу уходит на кухню и занимается завариванием чая. Из гостиной доносится голос МакГонагалл, реже — Снейпа, но к разговору она не прислушивается. Черт, продукты снова заканчиваются — придется быстро сбегать в магазин. Дела, вечные дела! Слава Мерлину, что Снейп начал ходить. Так они смогут скоро выбираться на прогулки, если он захочет. Потому что сидеть взаперти в этом проклятом доме Джинни уже не может. Особенно — взаперти с собственными мыслями. Иногда ей кажется, что Снейп смотрит на нее как-то иначе, даже иначе, чем тогда, в школе, но она запрещает себе думать об этом. Хватит уже, намечталась.

— Чай, — Джинни расставляет чашки на маленьком столике в гостиной. — И сладости.

Снейп бросает на нее взгляд украдкой, и она понимает, что ему не нравится эта забота. Она превращает его в слабого человека, а он ненавидит слабость. И МакГонагалл тоже замечает этот взгляд и тут же улыбается.

— Спасибо, Уизли.

— Я ненадолго отлучусь, буквально на полчаса, — Джинни выпрямляется. — Я не нужна вам сейчас, сэр?

Снейп отрицательно качает головой, не глядя на нее.

Джинни накидывает теплую мантию и трансгрессирует, выйдя на заснеженное крыльцо. Перед магазином она медлит и некоторое время стоит на улице, ловя на перчатку падающие снежинки. Потом бесцельно бродит среди полок с продуктами, чувствуя, как пульсируют виски, и окружающие ее люди вокруг проходят мимо в тумане.

— Как у вас дела? — интересуется мать, столкнувшись с ней в мясном отделе. Она выглядит по-прежнему: жизнерадостно и слегка отстраненно. Впрочем, сейчас все ее мысли занимает Флер, поэтому жизнерадостность выигрывает.

— Переменчиво, — Джинни вертит в руках упаковку со свининой. — Сначала разговариваем, потом швыряемся посудой. Когда ему больно, он злится на всех вокруг.

Мать отбирает у нее упаковку и кладет обратно на полку.

— Тот кусок с прожилками, возьми вот этот. А домой ты собираешься возвращаться?

Джинни пожимает плечами: она еще не решила сама. Когда Снейп будет достаточно здоров, чтобы жить один, она вполне может позволить себе снять комнату, потому что возвращение к родителям кажется ей тоскливым и безрадостным.

Когда она возвращается в Паучий Тупик, часы показывают семь вечера, и на диване сидит только Снейп, глядя в горящий камин.

Джинни несет покупки на кухню и устало падает на стул.

— Уизли! — голос Снейпа доносится из гостиной. — Идите сюда.

Джинни запихивает пакеты в холодильник без разбора и только потом подходит к нему.

— У вас есть деньги на покупки? — интересуется он мрачно. — Сколько я вам уже должен?

Джинни отводит взгляд. Жизнь — удивительно безжалостная штука. Если бы он только хотел быть с ней! Ей ведь все равно, что ему уже сорок.

— Перестаньте, сэр, — она яростно трет лоб. — Я плохо себя чувствую, я пойду лягу. Помочь вам вернуться в спальню?

Снейп поднимает на нее обеспокоенный взгляд. Он последнее время даже пытается ненароком ее коснуться, но Джинни считает, что это все — последствия яда. Ему не нужен никто, кроме Лили. Глупо было бы снова совершать ту же ошибку, что и в школе — навязываться ему и ждать поцелуев.

— Не нужно, Уизли. Я потихоньку дойду сам.

Джинни падает спиной на кровать и, стащив одежду, со стоном натягивает прохладную ночную рубашку. Да что с ней такое? Неужели простыла после вчерашней тренировки? Нельзя пропустить матч — ее выгонят из команды. Мерлин, как же она устала! От этих переживаний, от режущих осколков надежды, от закоулков Лабиринта, от этого дома, от необходимости смотреть в лицо человека, который никогда не будет с ней…

— Уизли. Можно войти?

С трудом разлепив горячие глаза, Джинни замечает темный силуэт в дверях и тихо отвечает:

— Да, сэр.

Снейп медленно подходит к ее кровати, иногда втягивая в себя воздух — от боли — и садится на самый край. И Джинни вдруг чувствует прикосновение его прохладной руки к горящему лбу.

— Вы горите. Есть бодроперцовое зелье?

— Должно быть позади вас, в шкафу. Я сама возьму, — Джинни приподнимается на локте, но тут же ложится обратно. — Все кружится перед глазами.

— Подхватили вирус, — Снейп медленно привстает и, опираясь на костыли, доходит до шкафчика. — На какой полке? Люмос! Вижу, не отвечайте.

И его руки снова касаются ее, рождая целый рой мурашек: помогают ей приподняться и выпить зелье, слегка обнимают за горящие плечи. И укрывают одеялом.

Джинни проваливается в тяжелый сон. Ей снится Лабиринт и чужие лица.

Северус

25 февраля

 

Боль понемногу отступает, благодаря усилиям Уизли и зельям из Мунго, которые приносят каждые несколько дней. Теперь он ходит практически сам — опираясь только на стены и двери и не делая больше десяти шагов за раз. День, когда Уизли уже не будет ему нужна, становится все ближе, и Северус старается об этом не думать.

Дни и некоторую часть вечеров он проводит в одиночестве, заставляя себя привыкать к этому чувству, которое он испытывал всю свою жизнь. Но без Уизли ничего не делается, хотя он пытается заставить себя читать или упражняться с палочкой, чтобы восстановить навыки.

— Добрый вечер, сэр, — Уизли появляется на пороге взъерошенная и с охапкой цветов. — Ужинали?

— Ждал вас, — Северус медленно поднимается с дивана и подходит к ней. — Откуда цветы?

— С матча, — Уизли сияет от радости и скидывает мантию. — Представляете, все пришли, даже Гарри. Притащили столько букетов — просто загляденье, правда? Пойду, найду вазы. Что у вас с лицом?

Северус не отвечает, провожая ее недовольным взглядом. Поттер дарит ей цветы! Не приходит сюда — но приходит на матчи. А он сам ничего не сделал, чтобы хоть как-то порадовать девушку, которая возится с ним второй год.

— У меня выходной до понедельника, — Уизли крутится на кухне, расставляя цветы. Среди них — фрезии, розы и нарциссы. Целый чертов сад! — Это три дня, представляете? Может быть, попробуем выбраться погулять?

Северус пожимает плечами и садится за стол. От долгого стояния на ногах у него все еще болит спина. Прогуляться! С ним. Да, Уизли старается выглядеть беззаботной и прятать свои чувства глубоко под кожу.

Северус опирается локтями о стол и поглядывает на нее исподлобья. По ее лицу непонятно — она действительно счастлива, или это — маска. Ему хочется подняться — и обнять ее. И — поцеловать. Как тогда, в школе, только — сильнее. Прижать к себе и сказать, что она ему нужна. Но он каждый раз одергивает себя. Пусть уйдет. Пусть вернется к Поттеру — так будет правильнее. Ей нечего делать рядом с таким, как он. Если бы он мог — он бы ускорил выздоровление.

— Профессор МакГонагалл, наверное, предлагала вам вернуться в Хогвартс? — Уизли ставит перед ним тарелку и тянется за вилкой. — Вы думали об этом?

Северус неторопливо перемешивает пасту с говядиной.

— В Хогвартс я абсолютно точно не собираюсь возвращаться, — произносит он холодно. — Мне хватило шестнадцати лет. Минерва, конечно, пыталась вызвать во мне соперничество, сказав, что Слизерин отстает — но я больше не хочу в этом участвовать.

Уизли наматывает пасту на вилку.

— А какие еще есть варианты?

— Посмотрим. Вы, так полагаю, выиграли матч? — интересуется он небрежно, разглядывая ее лицо и руки. Как такие пальчики загоняют мяч в ворота? На квиддич ему глубоко плевать, но если он сможет — то придет на следующий матч. Разумеется, без букета.

Уизли утвердительно кивает и устало вздыхает. Северусу хочется попросить ее побыть с ним, но у нее буквально слипаются глаза. Вот и еще один день прошел.

— Вам нехорошо? — Уизли смотрит на него внимательно.

Северус качает головой, скрывая эмоции. Отвратительно вышло с Лили — что он называл Уизли ее именем. И все эти слова о родителях — не нужно ей ничего знать о его прошлом. И как она после всего этого хочет остаться с ним? Глупости какие-то. Наверняка нарисовала себе какие-то иллюзии и ждет, что он будет таким, каким ей видится. Пусть скорее уходит.

— Я налил воду вашему пушистику, — замечает он, чтобы сменить тему. — Он не очень приветлив.

Уизли смеется и, поднявшись, ставит грязные тарелки в раковину. Северусу нравится смотреть, как она занимается хозяйством — такая ловкая и расторопная. У нее все выходит хорошо, и видно, что она вкладывает душу, а не просто делает потому, что так надо, как делала его мать. И ему хочется помочь, но Уизли запрещает ему прикасаться к делам.

— Я сыграю с вами в шахматы один раз, — Уизли наклоняется к столу за последней тарелкой, и Северус отчетливо видит темно-лиловый синяк, расползающийся над плечом и прячущийся под кофтой.

— Что это? — спрашивает он сурово, и Уизли сразу выпрямляется и одергивает кофту.

— Бладжером зацепило, — бросает она коротко и поворачивается к раковине.

Северус поднимается и, подойдя к ней, легонько касается пальцем ее плеча и спины. Уизли с шумом вдыхает воздух и вздрагивает. Северус несколько мучительных секунд смотрит на ее опущенную голову, на розовую шею, край нежной щеки и плечо, потом разворачивается и уходит в гостиную.

Сердце — колотится. И перехватывает дыхание.

Уизли сразу извиняется и уходит спать раньше, чем обещала, но на смену ей в гостиной появляется Драко, который обещал зайти еще на прошлой неделе. Северус не сразу привыкает к его новому облику и этому усталому блеску серых глаз. Тот Драко, которого он знал — исчез. А с новым и говорить приходится иначе, и от этого отчего-то болит голова.

— Уизли нет дома? — интересуется Малфой словно невзначай.

— Ушла спать, — Северус вглядывается в его лицо. — Она тебе нужна?

Драко некоторое время смотрит на пляшущий в камине огонь.

— Не отпускай ее, Северус. Держи ее крепко возле себя и не отпускай. Она возилась с тобой из последних сил, из отчаяния. Таких не отпускают.

Северус дергает серую ниточку, вылезшую из обивки дивана.

— А я — должен.

Вот она — самая тяжелая борьба. Не с физической болью, которая рано или поздно проходит, а с самим собой. Что он хотел бы для себя? Чтобы Уизли осталась, чтобы вот эта ее улыбка, ее смех, ее лукавый взгляд — принадлежали ему. Да, принадлежали. Он бы выкинул все эти цветы и ревностно приходил бы на каждый матч, и вообще, он — собственник. Но эгоизм пора оставить в прошлом. Выдержать эту борьбу, отпустить Уизли на волю, пока она не превратилась в настоящего домового эльфа. Ей восемнадцать, и у нее — целая жизнь впереди, выигранные и проигранные матчи, работа репортером, о которой она тоже мечтает. А он останется в этом доме, с фотографией Лили и обрывком ее письма. И это, наверное, тоже неплохое утешение.

Северус

Дорожки парка еще мокрые и вязкие после недавно сошедшего снега, но солнце уже пригревает, заливая парк невероятным светом после серости зимы.

— Давайте немного отдохнем, — Северус садится на скамейку и устало выдыхает.

Уизли, в бордовом пальто, которое удачно подчеркивает ее веснушки и волосы, послушно садится рядом с ним и жмурится от солнца.

— Вы решили что-нибудь насчет работы?

— В «Пророке» заметил вакансию в Министерстве, — Северус кладет ногу на ногу. — Написал им вчера, что если они готовы подождать недели две, то я вполне готов прийти и побеседовать.

Уизли передергивает плечами и вздрагивает. Ей холодно?

— И они, разумеется, согласились.

— Разумеется.

Уизли как-то странно кивает и через силу улыбается — он видит, что эта улыбка дается ей с трудом. Ничего, как только она уедет от него, она быстро все забудет.

— Значит, две недели, — произносит она с неприкрытым отчаянием и, закрыв глаза, подставляет лицо солнцу.

И Северус с жадностью вглядывается в это нежное лицо — без страха, что она заметит его взгляд. Как оно красиво и чувственно — и губы, слегка приоткрытые, и порозовевшие от прогулки щеки, и подрагивающие ресницы. Уизли постепенно, упрямо заполняет ту пустоту, что появилась в его сердце после того, как он пришел в себя. Он пытался вернуть в себе старые чувства к Лили, смотрел на ее фотографию — но ничего, кроме боли, это не принесло. Только Уизли застала его как-то в гостиной с этой фотографией в руках — и, встряхнув головой, быстро убежала наверх.

— Добрый день, сэр. Привет, Джинни.

Северус неохотно отрывается от лица Уизли и переводит взгляд на мальчишку. Такой же — и совершенно другой. Повзрослевший и уже терявший. Как с ним теперь разговаривать?

— Привет, Гарри, — Уизли, конечно, сразу теряется и густо краснеет. — У тебя перерыв на занятиях?

Поттер неловко засовывает руки в карманы джинсов. Уизли стискивает пальцы и отчего-то бледнеет.

— Да. Не знал, что встречу вас здесь. Наверное, я должен поблагодарить вас за все, сэр.

Северус болезненно морщится.

— Идите к черту, Поттер. Мне не нужна ваша благодарность. Я делал все не ради вас, на вас мне откровенно плевать.

Поттер сердито пожимает плечами и, коротко кивнув Уизли, идет дальше по дорожке парка. Его фигура некоторое время еще виднеется среди деревьев, потом исчезает. Уизли продолжает стискивать пальцы и вдруг решительно замечает:

— Вы же первый начали, сэр. Первым начали такие отношения с Гарри. Он и рта раскрыть не успел, а вы уже обрушили на него всю вашу неприязнь к его отцу. Это некрасиво, не по-взрослому и довольно отвратительно.

Северус приподнимает брови.

— А вы воображаете, что я — какой-то идеальный человек с благородным сердцем?

— Я воображаю, — Уизли очевидно сердится, но не подает вида, — что вы достаточно пережили и явно переросли себя пятнадцатилетнего, чтобы сейчас изменить эти отношения. Думаете, ему было просто сказать все эти слова, учитывая, что вы убили Дамблдора у него на глазах, что вы относились к нему ужасно, но при этом любите его мать, что я сижу тут рядом с вами? Если вы собираетесь жить в этом новом мире, вам придется научиться хотя бы для вида разговаривать с Гарри иначе. Вы не в школе больше, и он — не ваш ученик.

Северус раздраженно стучит носком ботинка о мокрый песок.

— Думаю, я сам разберусь, как мне себя вести, Уизли.

Она хмурится, не глядя на него.

— Я не сомневалась, что вы ответите именно так.

— Разочарованы?

— Нет, — она снова подставляет лицо солнцу, но уголки ее губ несколько мгновений дрожат. — Я лишь хочу помочь.

Северус недовольно отклоняется на спинку скамейки и вздыхает. Черт подери, она права, как и всегда. Она вечно оказывается права, и это раздражает его и одновременно забавляет. Если он еще раз встретит Поттера, он попробует заговорить с ним иначе, насколько сможет. Но Уизли он об этом ни за что не скажет. Иногда она напоминает ему Лили — та любила отчитать его за очередной промах, но Лили, чем старше становилась, тем казалась правильней — с Уизли такого не происходит. В ней есть какая-то червоточинка, черное пятнышко внутри, как и в нем самом. И это сближает.

— Я очень люблю этот парк, — она поворачивается к нему и надевает перчатки. — Знаете, почему? Недалеко отсюда проходят мои тренировки, и я частенько заходила сюда одна — подышать воздухом и отдохнуть. И тогда я нашла эту статую — статую Питера Пэна. Мальчика из детской книжки, который никогда не хотел взрослеть. Знаете, что с ним стало?

Северус поднимается со скамейки и подает ей руку.

— Он умер?

— Наоборот, — Уизли грустно качает головой. — Он до сих пор жив и очень счастлив в своем детском одиночестве. Он так и не вырос. Как думаете, это хорошо или плохо — так жить?

Северус смотрит на нее искоса.

— Вы мне рассказываете какую-то отсылку к моей жизни?

— При чем тут вы, — Уизли машет на него рукой. — Просто частенько кажется, что жить в иллюзиях гораздо проще.

Северус не отвечает, продолжая смотреть на нее внимательно. Всего два года прошло, а она говорит с такой горечью в голосе, как будто ей не восемнадцать, а гораздо больше. Но ведь она и правда живет в иллюзии, когда представляет его каким-то особенным человеком. Как ей это объяснить? А он — наоборот — все больше и больше поддается ее чувствам. Потому что им невозможно сопротивляться.

И Северус случайно берет ее руку в свою, но, опомнившись, тут же выпускает. Кенсингтонский сад вокруг них тихо шелестит ветвями деревьев.

 

Джинни

Мать кладет на ее тарелку еще один кусок мясного рулета, несмотря на все протесты, и садится обратно за стол.

— Я так наберу лишний вес, — Джинни тоскливо принимается за рулет. — Меня метла не выдержит.

Билл давится своим куском.

— Ты так похудела, что тебе, наоборот, нужно есть, иначе ветром сдует. В квиддиче нужны силы, сестренка.

Джинни фыркает и продолжает крошить рулет на мелкие кусочки. Вкусно, ничего не скажешь. Нужно будет попробовать сделать такой дома. Дома — да, она по-прежнему называет так Паучий тупик, хотя уже через неделю он перестанет им быть. Она сумела отложить немного денег, да и за предстоящий крупный матч обещают неплохую сумму — можно будет снять крошечную квартирку.

— Рон опять не пришел, — мать огорченно вздыхает и бросает взгляд на часы. — Надо поговорить с Джорджем.

— Я зайду к нему сегодня, — обещает Джинни убедительно. — Если хочешь, упакую рулет с собой, Рон точно будет ему рад. Если, конечно, Анджелина не приготовила сама что-нибудь вкусное, она потрясающе готовит.

Отец похлопывает ее по плечу — привычный жест, но у Джинни отчего-то на глазах выступают слезы. Как будто он понимает, что с ней происходит — изнутри, но никогда не подает вида.

— Я вчера снова чувствовал, как малышка пихается, — Билл светится от счастья. — Это ведь будет малышка, да, мам?

Мать протягивает Джинни рулет, упакованный в жесткую коричневую бумагу, и садится напротив нее за стол.

— Уверена, милый, — она устало подпирает руками лицо и зевает. — Как дела у Снейпа?

У Снейпа. Когда-то мама называла его Северусом, но теперь постоянно — Снейп. Джинни с наигранным безразличием нанизывает на вилку последний кусочек.

— Нормально, даже хорошо. Последнее время много спорим, и каждый раз в конце спора слышу в ответ что-нибудь вроде «не ваше дело, Уизли» или «вам не кажется, что вы стали чересчур серьезной, Уизли»? Вот, стараюсь быть несерьезной, но не получается.

Мать сердито качает головой, Билл притворяется, что ничего не замечает, отец задумчиво смотрит на нее искоса, потом отводит взгляд.

— Мне пора, — Джинни отодвигает тарелку и поднимается на ноги. — Спасибо за ужин, мам, а вам всем — за компанию. Жду вас через две недели на матче, не забыли? Играем с Ирландией — очень важная игра. Что-нибудь передать Рону и Джорджу?

— Спроси их, не забыли ли они, как выглядят их родители, — мать слегка холодно обнимает ее на прощание. — И смотри, чтобы Рон не съел весь рулет в одиночку.

Поеживаясь от прохладного весеннего ветерка, Джинни неторопливо идет по Косому переулку, разглядывая витрины. Сколько лет прошло! Еще совсем недавно она стояла во «Флориш и Блоттс», где Малфой подкинул ей тот злосчастный дневник. С другой стороны, возможно, общение с Реддлом и сделало ее такой дерзкой и смелой, какой она выросла. В жизни не бывает случайностей — все происходит так, как должно произойти, и этим меняет жизнь.

У заброшенного здания с разбитыми стеклами Джинни на мгновение задерживается. Как жаль, что магазин закрылся, а Фортескью — погиб. Однажды ей купили здесь мороженое, о котором она так мечтала, но лишь однажды. А теперь она могла бы себе позволить с дюжину рожков. Вот такая жизнь на самом деле — то ты не можешь, то мир вокруг не может. И ничего с этим не поделать.

— Привет, — Джинни толкает дверь в магазинчик, и колокольчик тут же певуче звенит над ее головой. — Я принесла мясной рулет.

Рон и Джордж одновременно поднимают головы. В магазинчике, кроме них, больше никого нет, и тусклый свет лампы освещает их усталые лица. Джинни мельком бросает взгляд на разноцветные часы над кассой: восемь вечера, а ушла она из Тупика еще в полдень. Интересно, Снейпу все равно, где она?

— Поможешь с пушистиками? Два дня забываю почистить клетку, — Джордж радостно разворачивает сверток и кивает Рону, прося принести тарелки. Они оба повзрослели за эти два года, но в глазах иногда виднеется грусть. — Они уже недовольно воротят носы.

Джинни наклоняется к пушистикам и легонько проводит пальцем по прутьям клетки. Ну и запах! Нужно срочно прибраться, иначе посетители и близко не подойдут к зверькам, а каждому из них хочется обрести дом.

— Ну, как там этот тип? Не нашел еще работу? — Рон кладет рулет на тарелку. — Ох, ну и вкуснотища! Иногда я жалею, что у Гермионы вечно столько дел, что ей не до кухни. Вот восемь вечера — а она все еще в Министерстве. Что у них там, ассистенты — бесплатная интеллектуальная сила?

— Делаете вид, что вам плевать на Снейпа, а сами постоянно про него спрашиваете, — Джинни наполняет пушистикам поилки. — На следующей неделе пойдет на собеседование, там и узнаем, как у него дела.

— А что, в школу он уже не вернется? — Джордж усиленно жует. — Я думал, он помчится туда, как только встанет на ноги. Там же свеженькие, не оскорбленные, не травмированные никем дети.

Джинни сердито складывает руки на груди.

— В следующий раз останетесь без рулета, — она садится на высокий стул у прилавка и зевает. — Как ваш филиал в Ирландии? И что насчет «Зонко»?

Джордж вытирает рот салфеткой.

— «Зонко» мы уже перекупили, а в Ирландии все еще в процессе обсуждения, но, думаю, мы договоримся. Хотя проценты за аренду они хотят содрать неимоверные, конечно. Мы как раз с Роном хотели обдумать, как бы обойти их жадность.

Джинни замечает взгляд Рона, метнувшийся на Джорджа. Он все еще переживает, может ли он действительно заменить Фреда и не разочаровывается ли брат в нем. Джинни отворачивается — смахнуть выступившие слезы — и снова улыбается. Рон справится — просто не может иначе. А вот Гарри… и чувство вины ножом режет сердце.

Перед входом в дом в Паучьем Тупике Джинни на мгновение останавливается на крыльце и всей грудью вдыхает свежий весенний воздух. Может быть, он растопит холод внутри нее?

— Где вас дьявол носит? — Снейп зло кривит губы, поднимаясь с дивана в гостиной. — Вы видели, который час? Вы вообще соображаете?

Джинни пожимает плечами.

— Вам не все равно, что со мной?

— Разумеется, нет, — Снейп подходит ближе и прячет руки за спиной. — Если с вами что-то случится в этом чертовом районе, кто останется виноват? Я. Десять вечера, Уизли!

— Мы не в школе, — Джинни проходит в кухню и, включив свет, удивленно оборачивается, разглядывая бледное лицо Снейпа. — Вы что, прибрались, пока меня не было? Сэр, это моя забота.

Он как-то странно усмехается и жестом приглашает ее сесть за стол.

— Я действительно беспокоюсь, Уизли. Вы сами видели, какие личности ходят иногда вокруг дома. Слушайте, вы не будете против, если я приду на ваш важный матч?

Джинни сердито смахивает крошки со скатерти в подставленную ладонь.

— Это вы так извиняетесь, что накричали на меня?

— Возможно.

— Там будет Гарри. Может быть, мои родители.

— Я переживу.

Они некоторое время смотрят друг на друга, потом разом отводят глаза. Джинни вздыхает и закрывает лицо руками. Спать! Просто лечь спать и ни о чем не думать. Не смотреть в его лицо, на его губы, его руки — отвернуться и уйти. Лили все равно выиграла, сама того не зная — снова. С мертвыми и святыми соревноваться невозможно.

— Спокойной ночи, сэр, — она проходит мимо него в гостиную и взмахом палочки тушит камин. — Извините, что заставила вас волноваться. Наверное, вам было одиноко сегодня?

Снейп не отвечает, прислонившись к косяку и смотря на нее вприщур, и Джинни взбегает по лестнице вверх, в маленькую спальню. Если он так влюблен в другую — какого черта он целовал ее в школе? И не раз. Что случилось сейчас, после комы? Джинни садится на постель и устало трет виски. А что, если… Если он просто боится? Боится не быть один?

И всеми силами пытается ее оттолкнуть. Да нет, ерунда какая-то, кто захочет остаться в одиночестве, когда ему протягивают руку помощи?

 

Северус

Уизли, в коричневом свитере и джинсах, с забранными в небрежный пучок волосами встает напротив него и вынимает из кармана палочку. Северус обводит пыльную комнату глазами: он тренировался здесь сам и теперь хочет вспомнить навыки вместе с Уизли. Они вместе пришли в этот старый, заброшенный дом с как нельзя удачно заколоченными ставнями.

Уизли переминается с ноги на ногу. Вот такая, спокойная и одновременно дерзкая, она привлекает его больше всего. Ему хочется к ней прикоснуться. С Лили такого не было — она всегда казалась недоступной, и он даже ни разу не пытался ее поцеловать. И в зеленых глазах было всегда одно и то же выражение: «Мы только друзья, Сев».

— Начнем? — Уизли встает чуть боком и смотрит на него выжидающе. — Я первая.

От того, сколько эмоций она обрушивает на него в первом же заклинании, Северус даже отступает на шаг назад. Откуда в ней столько этой отчаянной силы? Неужели из-за того, что он заставляет себя не отвечать на ее взгляды и на ее чувства? Уизли настолько увлекается, что Северус, отразив очередное заклинание, поднимает вверх руку.

— Вы меня убьете.

Она, тяжело дыша, неохотно опускает палочку. Северус скользит взглядом по ее раскрасневшемуся лицу и груди, яростно вздымающейся, и тихо выдыхает. Не думать.

— Я вас спасла — имею право, — насмешливо отзывается она и поправляет пучок. — Устали? Хотите передохнуть?

— У меня такое ощущение, что вы злитесь, — Северус внимательно смотрит на нее. — Я вас чем-то задел?

Уизли громко хмыкает и утвердительно кивает. Какая она все-таки привлекательная, черт подери! Северус снова поднимает палочку, не спрашивая больше ничего. И так понятно — все, что накопилось в ней за эти долгие полтора года, она теперь пытается выплеснуть наружу. Что же, так даже лучше. Чем сильнее противник, тем удачнее тренировка.

— Импедимента! — произносит он торопливо, и Уизли, не успев от неожиданности выставить защиту, отлетает назад и врезается в составленные у стены старые стулья. — Вы ушиблись?

Она медленно садится и сердито потирает руку, закусив губу. Северус садится рядом и осторожно касается ее плеча.

— Не больно?

— Нет. Кажется, вы вспомнили все, что хотели. Закончим на сегодня? — она старательно отводит глаза.

— Если хотите, — отвечает он мягко и помогает ей подняться. — Пойдемте домой.

Уизли, слегка хромая, вдруг беззастенчиво опирается на его руку. Северус не пытается отстраниться — она по-прежнему нужна ему, она так близко — совсем близко, и ее волосы пахнут цветочным шампунем.

Когда они возвращаются, Уизли сразу поднимается в спальню, и несколько мгновений спустя Северус слышит, как она запирает дверь в ванную. От мысли о том, что она стоит обнаженная под струями воды, у него перехватывает дыхание. Черт возьми, он никогда не думал так о ней раньше! Он никогда не испытывал такое странное желание близости, которое захватывало бы его целиком. Женщины, которые у него когда-то были, лишь удовлетворяли потребности, но этого было мало. Чертова Уизли, она сводит его с ума! С той самой ночи в Рождество. Зачем она поверила в иллюзию, заставила его поверить, а потом придумала его себе? Он же видит, как она иногда смотрит на него, — она не может любить его настоящего, она его не знает. Да, она слышала эти истории о его детстве, видела воспоминания. Но этого недостаточно. Он не тот человек, за которого мечтают выйти замуж. И уж лучше ему оставаться в одиночестве.

Когда Уизли спускается к ужину, Северус делает вид, что увлечен «Пророком», но она не уходит на кухню, только садится рядом с ним и устало зевает.

— У вас большая ссадина, — Северус смотрит на ее ушибленное предплечье. — Принести вам бадьян?

Уизли сердито трясет головой, и Северус украдкой улыбается. Ее упрямство так никуда и не исчезло, и ему это нравится.

— Я хотел узнать, — говорит он равнодушно, — что вы делаете в следующий четверг? Я бы хотел предложить вам прогуляться после моего собеседования.

Уизли поворачивается к нему. Ее кожа еще розоватая от горячей воды, и волосы слегка пушатся.

— Конечно, сэр. Заодно мы решим, как быть дальше.

Северус согласно кивает, хотя они оба понимают, что должны сделать.

 

Джинни

Джинни взлетает вверх и, заняв позицию, смотрит на бушующую внизу толпу. Она не верила, пока сама не увидела Снейпа — в черном пальто, застегнутом наглухо, и с этим его привычным недоверчивым взглядом. Он прошел на трибуну и сел во второй ряд, немного поодаль от Гарри и ее родителей.

Зачем он это делает? Из жалости? Или потому, что чувствует себя неловко после всей ее заботы?

— Не спи, — Анджелина толкает ее под локоть. — Ты же слышала, что сказала капитан: ругать будут за любой промах. Еще как вычтут премиальные. Так что будь внимательнее, проигрыш нам сейчас совершенно не нужен.

Джинни кивает и натягивает измученную улыбку. Скорее бы уже закончилась вся эта история со Снейпом. Она так устала ждать, так устала прятать чувства, плакать ночью в подушку от бессилия — тихо, чтобы он не услышал. Они разойдутся — и будет другая жизнь. Какая-нибудь.

Квиддич ненадолго поглощает все плохие мысли — только ветер свистит в волосах, только ощущение скорости заполняет сердце. Борьба за мяч, удар — и квоффл удачно влетает в ворота противника. Есть! Болельщики внизу взрываются и кричат, махая шарфами и флагами с гарпиями.

— Молодец, — Ирма, еще одна охотница, пролетая мимо, хлопает ее по плечу. — Еще пара мячей, и победа будет за нами.

Джинни кивает и разворачивается всем телом, заметив знаки, подаваемые загонщицей, уклоняется от бладжера. Еще хотя бы три мяча, пока ловец не поймал заветный снитч. Джинни снова борется за мяч, но в последний момент его перехватывают, и в горле тут же пересыхает. Толпа внизу стихает — и стадион погружается в тишину. Но вратарь успевает — и на трибунах выкрикивают слова поддержки обеим командам.

Джинни стирает выступивший пот и снова нацеливается на квоффл, резко взлетев вверх — потом вниз — и снова вверх.

— Сзади, Уизли!

На скорости Джинни не успевает среагировать — и тяжелый, мощный бладжер врезается в нее со всей силы, прямо в плечо. Вскрикнув от боли, она вцепляется в метлу и пытается прийти в себя, но реальность кружится перед глазами. Где-то внизу свистит судья, и игроки один за другим оборачиваются.

— Ты как? — Анджелина вдруг оказывается рядом. — Играть дальше сможешь?

Джинни закрывает лицо здоровой рукой, пытаясь сдержать рвотные позывы.

— Похоже, я сейчас потеряю сознание, — произносит она шепотом. — Проси перерыв.

— Уотсон поймала снитч, преимущество в любом случае на нашей стороне, — Анджелина поднимает руку, подавая сигнал судье. — Эй, Джинни! Ты меня слышишь?

Джинни отрицательно качает головой, и перед глазами тут же все темнеет. Плечо болит так невыносимо, что по лицу текут горячие слезы. Все, что происходит дальше, она не осознает до конца и видит словно в тумане, а потом и вовсе закрывает глаза. Кто-то с неприятными холодными пальцами помогает ей лечь на больничную кушетку, и в воздухе противно пахнет костеростом.

— Сейчас пройдет, — голос Анджелины раздается над ухом. — Держись. У тебя плечо раздроблено.

А потом Джинни слышит его голос — голос Снейпа. Он спорит с медсестрой, которая пытается выставить его из помещения, и заявляет:

— Я заберу ее домой. Это лучше, чем ваша бесполезная забота. Здесь можно трансгрессировать?

— Да, сэр. Но все-таки…

Джинни с безразличием думает, что с мадам Помфри он бы так не сумел поспорить — его выставили бы за дверь через две минуты. Но мадам Помфри осталась в Хогвартсе, в школе, где все это началось и никак не может закончиться.

Его руки — сильные и решительные — подхватывают ее, и реальность снова кружится вокруг них двоих с оглушающей скоростью. И Джинни — без раздумий, интуитивно — приподнимается и обхватывает руками его шею и прижимается лицом к его груди. И чувствует, как он вздрагивает и на секунду замирает.

— Вечно вас угораздит попасть в неприятности, — в голосе Снейпа слышится раздражение, но Джинни улыбается с закрытыми глазами. — Я сейчас приготовлю зелье, которое нейтрализует боль от костероста, иначе до утра промучаетесь.

— Родители? — шепчет она, когда он укрывает ее одеялом. — Гарри?

— Стояли у входа в медицинскую палатку и смотрели на меня как на ненормального и с неприкрытой неприязнью. Разве что ваш отец, как мне показалось, слабо кивнул, — Снейп медлит на пороге. — Я знал, что они не станут вмешиваться. А так вас бы забрали в Мунго на пару дней — думаю, вы не очень его любите.

Джинни морщится от нарастающей боли.

— Ненавижу Мунго, — отвечает она, не открывая глаз. — Вас туда привезли… Я не могла спать.

— Терпите, — его голос спокоен как всегда. — Я скоро вернусь. Постарайтесь не шевелиться.

Утром к ней прилетает сова — с письмом благодарности от капитана и чеком на двадцать галлеонов. Джинни сонно разглядывает этот чек и только переворачивается на другой бок, не обращая внимания на часы, показывающие одиннадцать утра. Хоть что-то в жизни идет хорошо.

 

Северус

Оставшись в лифте в одиночестве, Северус бросает взгляд в зеркало позади себя. Пожалуй, Уизли была права, убедив его отказаться только от черного цвета в одежде. В темно-синей рубашке, выглядывающей из-под мантии, он и правда выглядит моложе и кажется, что война вообще обошла его стороной.

— Проходите, сэр, — служащий с фамилией Мортенс жестом приглашает его войти и пододвигает кресло. — Как добрались?

— Нормально, — Северус садится напротив него и кладет ногу на ногу. — Давайте сразу к делу, без этих бессмысленных любезностей.

Служащий торопливо кивает и достает из стола папку с документами и, очевидно, анкетой. Северус замечает, что ему неловко, а может быть и страшно — собеседовать такого человека, как он — неразговорчивого и почти что грубого.

— Как долго вы работали в Хогвартсе?

— Шестнадцать лет, из них четырнадцать на должности преподавателя Зельеварения, пятнадцать на должности декана факультета «Слизерин», год на должности преподавателя защиты от Темных искусств, и год — директором, — Северус не сдерживает усмешку. — Мне кажется, я вас помню. Вы учились в Когтевране, верно?

— Да, сэр, — служащий тут же кивает и водит кончиком пера по анкете. — Женаты?

Северус приподнимает брови.

— Нет.

— Дети есть?

— Нет.

— Это формальные вопросы, — у служащего дрожат голос и рука, делающая пометки. — Каковы были ваши баллы на Ж.А.Б.А?

Северус постукивает пальцами по ручке кресла. Как давно это было! И Лили все равно училась лучше, чем он.

— Все «Превосходно», кроме «Выше ожидаемого» по Древним рунам.

— Вы подали заявление на должность специалиста по ядам и зельям, — Мортенс что-то подписывает в анкете. — Эта должность предполагает довольно много обязанностей: изготовление зелий, даже в сжатые сроки, умение опознать, какое зелье или яд были применены на пострадавшем, анализ и предположение последствий и еще многое другое, что вам пояснят в первый рабочий день. И, я полагаю, нас полностью устраивает ваша кандидатура. Какую зарплату вы рассчитываете получать?

Северус поправляет воротник рубашки.

— А сколько вы готовы мне предложить?

— Максимально — двести пятьдесят галеонов, если вас такая сумма устраивает. В дальнейшем возможно повышение.

Двести пятьдесят — это на целых сто галеонов больше, чем в Хогвартсе. Интересно, сколько накопилось в его сейфе за все эти шестнадцать лет? Он практически не пользовался деньгами, разве что на одежду и книги, да на жизнь летом — но ему всегда хватало самого малого. А теперь, даже по самому грубому подсчету, у него есть некое состояние.

— Договорились, — Северус выпрямляется. — Мне нужно что-то подписать? И когда я должен приступить к работе?

— Сегодня четверг, — Мортенс бросает взгляд на календарь с гиппогрифами. — Мы надеемся увидеть вас уже в понедельник.

Северус расписывается на дюжине документов, внимательно прочитав каждый из них. Что же, здесь и отпуск предоставляется два раза в год — зимой и летом. Да, это не три летних месяца, но и уровень занятости гораздо меньше, чем в школе, особенно по сравнению с должностью директора. Сама работа, конечно, сложная, но этим она ему и нравится — во всяком случае, она будет приносить видимый результат.

Проходя по коридору к лифтам, он замечает в открытой двери красное и потное лицо Поттера и с любопытством заглядывает в комнату. Она напоминает небольшой зал для отработки заклинаний, и в нем — трое студентов и два преподавателя. Некоторое время он наблюдает за тренировкой и, когда преподаватели объявляют перерыв, едко замечает:

— Поттер, вы неправильно держите палочку, отсюда и замедление реакции.

— Покажите, как нужно, — невозмутимо отзывается тот, глядя на него исподлобья.

Северус вынимает свою палочку и подходит к нему ближе. Через силу — но помня слова Уизли. Сделать шаг вперед. Перестать вести себя, как в пятнадцать, перестать видеть в мальчишке его отца и попытаться увидеть мать.

— Поверните слегка запястье влево. Да, вот так. Не в первый раз вижу, как студенты не умеют обращаться с палочкой. Теперь попробуйте отразить нападение, — он поднимает палочку и встает напротив.

Они перебрасываются несколькими заклинаниями и опускают палочки. Один из преподавателей, которые наблюдали за ними из конца залы, подходит к ним и энергично замечает, протягивая Северусу руку:

— Меня зовут Дженкинс, сэр. Вы, я полагаю, Северус Снейп. Мне понравилось, как вы работаете со студентом, и я как мракоборец хорошо осведомлен о ваших магических способностях. Не хотите приходить на тренировки в качестве преподавателя два раза в неделю? Вторник и четверг, с шести вечера, три часа с перерывом.

Поттер отрицательно мотает головой, глядя на него умоляюще, и Северус сразу отзывается:

— Почему бы и нет. В конце концов, никогда не перестаешь быть преподавателем, особенно после шестнадцати лет практики.

Поттер закатывает глаза и сердито взъерошивает волосы.

— Мне от вас ни за что не отделаться, да?

— До вторника, Дженкинс, — Северус усмехается и прячет палочку в карман мантии. — Готовьтесь, Поттер, вам еще работать и работать.

Уизли ждет его на улице, засунув руки в карманы легкого голубого пальто. Ветер играет ее волосами, в беспорядке лежащими на плечах. После матча прошло уже четыре дня, но она все еще не ходит на тренировки.

Они молча идут до Кенсингтонского сада, и только когда вступают на посыпанные красным гранитом дорожки, Уизли тихо спрашивает:

— Вас же приняли?

— В понедельник я уже должен быть на работе в девять утра, — Северус смотрит на нее искоса и останавливается. — Что будете делать?

Уизли тоже останавливается и смотрит на него снизу вверх. По ее взгляду он понимает — она уже решилась, и этот взгляд его пугает. Один голос внутри него говорит, что нельзя ее отпускать, другой — что ей не нужна жизнь с ним. Что он может ей дать — с его взглядами, с его характером? Глядя в ее побледневшее лицо, Северус вдруг вспоминает, что почувствовал, когда она тогда прижалась к нему после матча, такая хрупкая и нежная — счастье. Странное чувство, он только потом осознал, как оно называется.

— Завтра начну собирать вещи, — она улыбается, но губы дрожат. — У меня их все равно не так много. А вечером просмотрю варианты, куда можно переехать. Если совсем ничего не найду, то некоторое время поживу в «Норе».

— Думаю, Молли будет рада, — отвечает он ровным голосом.

Уизли откидывает волосы на спину.

— Возможно. Странная штука время, не замечали? Оно тянулось так медленно, когда вы были без сознания. Мне казалось, что оно вообще застыло или умерло. А потом все завертелось так быстро, в бешеном ритме, и вот мы гуляем в парке, и вас взяли на работу, а вокруг нас — апрель.

Северус не отвечает, чувствуя, как пересохло в горле. Пока не поздно — сказать, что он чувствует к ней. Любовь к Лили, когда-то заполняющая его целиком, так и не вернулась, но Северус не уверен, что на смену ей пришла другая любовь — как понять, что это именно она? Может быть, это так — увлечение, чтобы заполнить сердце, а потом окажется, что он дал только пустую надежду.

— Давайте пройдемся до этого вашего Питера?

 

Джинни

Думать — нельзя. Иначе можно сойти с ума. Она достает из шкафа большой рюкзак и спортивную сумку и кидает все вещи в одну кучу, чтобы постепенно сложить, а уже ненужное — выкинуть.

Придется пока что переехать к родителям, потому что подходящего жилья она не нашла, а то, что ей понравилось, было несколько дороже того, что она может себе позволить. Правда, со следующего месяца ей обещают повысить зарплату, и вот тогда уже можно будет подумать о переезде. Но до мая — всего две недели, а две недели с родителями она сможет выдержать, тем более что, кроме них, там больше никто не живет. Отец будет безумно рад.

Джинни запихивает ночную рубашку в сумку и снимает с одеяла и подушки постельное белье. Его можно забрать с собой и потом использовать на новой квартире. Упаковав оставшиеся вещи, она обводит комнату отчаянным взглядом.

Вот и все.

Можно прощаться.

И почему только осколки надежды еще режут сердце?

Она так и не вышла из Лабиринта. И потеряла то призрачное ощущение взаимности от тени в Лабиринте. Она остается внутри, запутавшись и блуждая по бесконечным коридорам, в темноте. Но однажды — однажды она выйдет обратно к свету, она найдет выход.

— Я готова, сэр. Все собрано, — Джинни спускается в гостиную и ставит рюкзак и сумку у дивана. — Нужно, наверное, сказать «до свидания»?

Снейп поднимается с кресла и оборачивается к ней. У него какое-то странное лицо, и он нервно убирает руки за спину.

— Давайте выпьем напоследок чаю?

Джинни пожимает плечами. Ей хочется сбежать отсюда как можно быстрее и в то же время не хочется уходить. И от этой двойственности у нее пульсирует в висках.

— Не откажусь, сэр.

Они проходят в кухню, и Джинни с сожалением смотрит на глянцевые шкафчики и зеленовато-бежевые обои. Сколько вечеров она провела здесь, варя кофе и болтая с забежавшей в гости Гермионой. Почему-то кажется, что тогда все время была зима, а сейчас апрель со своими распускающимися листьями ощущается абсолютно нереальным.

— Держите, — Снейп пододвигает ей чашку. — Что-нибудь еще хотите?

— Нет, — Джинни садится на краешек стула и берет ложечку. — Долгий путь до этого дня, сэр. Столько всего случилось — и вот, мы прощаемся. И я ни о чем не жалею, правда. Я все понимаю — во всяком случае, пытаюсь понять. Жаль только, если вы не будете убираться, и дом станет таким ужасным, каким был в самом начале.

Снейп улыбается и качает головой.

— Обещаю, что все будет в порядке, Уизли.

Джинни вдыхает аромат чая, пытаясь запомнить вот это самое последнее мгновение наедине с человеком, который выталкивает ее из своей жизни, — и вдруг бледнеет.

— Я знаю этот запах, — она резко отодвигает чашку, и чай проливается на скатерть. — Вы добавили сюда зелье забвения, да? Причем, судя по цвету, довольно концентрированное. Какого дьявола происходит?

Снейп спокойно скрещивает руки на груди.

— Я хотел, чтобы вы все это забыли, Уизли. И меня, и эти два года, и эти нелепые отношения в школе. Зачем вам все это?

Джинни смотрит на него с яростью.

— Как вы смеете? Это — мои воспоминания, вы не имеете права отбирать их у меня.

— Ваши иллюзии будут мешать вам двигаться дальше.

— Какие, к черту, иллюзии? — Джинни поднимается на ноги, и Снейп делает то же самое.

— Вы нарисовали себе идеальный образ меня и влюбились в него, не подозревая, какой я настоящий. И мне сорок лет, Уизли, просто вдумайтесь!

Джинни швыряет чашку с чаем на пол. Звенят осколки, раскатываясь по полу белым острым дождем. Снейп приподнимает брови и смотрит на нее выжидающе и как-то устало.

Джинни стискивает ладони в кулаки. Слез нет — только злость.

— Нарисовала ваш образ? Я торчала в этом мрачном доме почти два года, ухаживая за вами. Я приходила в ваш кабинет в школе, хотя вы почти постоянно были холодны ко мне — если не считать тех трех поцелуев. Когда вы выздоравливали, вы кричали на меня, когда вам было больно, кидали тарелки с едой на пол — с едой, которую я готовила в свободное от разговоров с вами, тренировок и домашних дел время, и швыряли о стену костыли и книги. О нет, сэр, я прекрасно понимаю, что вы из себя представляете. И меня это не пугает, потому что я люблю вас. Да, не смотрите на меня такими глазами. Я люблю вас не из жалости, а за ваш ум, за ваше упрямство, за ранимость, за серьезность — я могу долго перечислять. Вы, наверное, хотели это услышать — пожалуйста! А вы — вы хотите остаться в одиночестве. Думаете, я не видела, как вы разглядываете фотографию этой вашей бесценной Лили? Вам до сих пор пятнадцать! О Мерлин, вас отвергла девочка! Какой ужас. Вас не любили родители, вы выглядели черт знает как и не имели денег ни на что — поэтому пошли по самой легкой дорожке, правда? Как там ваша Метка? Когда я ухаживала за вами, я видела ее — она отвратительна. Но вы, разумеется, хотели всем все доказать. Вышло просто замечательно.

— Уизли, — Снейп, кажется, не ожидал от нее такой ярости.

— Помолчите, — Джинни жестом запрещает ему говорить. — Хотите правду? Я терпеть не могу Лили. Меня от нее тошнит. Нет, это не ревность, честное слово. Она отказалась от вас тогда, когда все еще можно было исправить, — отказалась как друг. Не протянула руку, не поговорила по-настоящему, только обрывками вроде «твой Мальсибер отвратителен». Но вы — вы еще хуже, потому что прекрасно видите теперь всю эту историю, которая давно закончилась. Но вы боитесь. Да — вы трус, который боится начать другую жизнь. Нет, я не говорю о том, что вам нужно обязательно любить меня, — но вам нужно сжечь к дракклу эту фотографию, этот обрывок письма и очнуться, наконец. Но вы предпочитаете остаться один на один с прошлым — хорошо. Но вы не смеете лишать воспоминаний другого человека, слышите?

Она резко поворачивается к нему спиной и стремительно выходит в гостиную. Снейп идет следом и останавливается в дверях, смотря, как она берет с пола вещи.

— Я знаю, что вы хотите, — Джинни поправляет лямку рюкзака. — Вы хотите, чтобы я вернулась к Гарри, потому что так будет правильно. И знаете, пожалуй, вы правы. Прямо сейчас поеду на Гриммо и скажу ему, что игре — конец. Что я хочу быть с ним, и я умоляю кого-нибудь, кто есть там, наверху, в небе, — а он наверняка есть — чтобы я смогла полюбить его снова. Удачного понедельника, сэр.

Она проходит мимо него в холл, распахивает дверь и с силой захлопывает ее за собой.

Джинни

Джинни приподнимает рукав свитера и смотрит на часы: еще только шесть вечера, и Гарри может и не быть дома. Вряд ли он проводит вечера в одиночестве, когда у него есть столько возможностей посидеть с друзьями.

Некоторое время она стоит у старинной двери с резной ручкой и уже поднимает руку, чтобы постучать, — и тут же делает шаг назад.

Глупо. Поступать так — невозможно глупо и безжалостно. Гарри и так остался один из-за ее безумного чувства к человеку, который только что пытался вычеркнуть себя из ее жизни.

Развернувшись, Джинни опускает плечи и со вздохом трансгрессирует в «Нору». Здесь ей будут рады, и, наверное, жизнь с родителями сейчас — лучшее решение. Одной ей будет тяжело, она будет постоянно думать о прошлом и не спать ночами. А здесь забот всегда столько, что и подумать будет некогда.

Мать обнимает ее мокрыми и мыльными руками и впервые за долгое время прижимает к себе — крепко-крепко. Они стоят так несколько секунд, слушая сбивчивое дыхание друг друга.

— Чем тебе помочь? — Джинни устало скидывает вещи на пол. — Папа скоро вернется?

— Переоденься и отдохни, на тебе лица нет, — мать смотрит на нее внимательно. — Поссорились?

Джинни взмахивает рукой, словно разрезает воздух.

— Меня пытались напоить зельем забвения. Я даже не знаю, что еще сказать, чтобы не злиться. Я сорвалась и даже не помню, что там кричала.

Мать отчего-то слабо улыбается и неторопливо вытирает руки о передник.

— Зелье забвения — это не для тебя, это для Северуса. Он не тебя вычеркивает, он себя пытается обезопасить от чувств, которые наверняка испытывает. Но у него не получилось, да еще и ты сбежала — клянусь гоблинами, он скоро постарается увидеть тебя снова.

Джинни раздраженно передергивает плечами.

— Ты глупости говоришь, мам. Он не подросток, а мужчина. Если он решил от меня избавиться — он больше не захочет меня видеть.

Мать прячет улыбку и поворачивается к плите, на которой стоит пара стареньких кастрюль и сковородок. Джинни поднимается в спальню, залитую вечерним солнцем, и в изнеможении падает спиной на кровать.

Все изменилось, а комната осталась прежней, с плакатами «Гарпий», пыльной книжной полкой со статуэткой дракончика и несколькими выпусками «Придиры», старым шкафом и кроватью с чересчур мягким матрасом. И теперь у братьев есть свой дом — но не у нее. Она снова вернулась к родителям. Нужно все-таки заставить себя найти жилье — может быть, неподалеку отсюда.

Услышав мужской голос, Джинни сбегает в гостиную и горячо обнимает отца. Тот тоже прижимает ее к себе и целует в макушку. И Джинни на мгновение кажется, что ей снова десять, и все братья уехали в школу, а она — осталась.

— Все будет хорошо, милая, — отец треплет ее по щеке. — Поживешь с нами немного, потолстеешь — тебе будет полезно. А то посмотри на себя в зеркало — худая как палочка.

Джинни грустно улыбается.

— Что если я как-нибудь на днях дождусь тебя у Министерства после работы? — она поправляет платье. — Хочу, чтобы мы заехали в магазин за новыми вещами для моей комнаты. На этом жутком матрасе невозможно больше спать.

Отец понимающе кивает. Им давно нужно поговорить наедине. А потом придется заставить себя и поговорить с Гарри.

Джинни уже ко всему готова и ничего не ждет.

Северус

По вечерам он не находит себе места. Утром можно встать раньше — и сбежать на работу, но вечером приходится существовать в этом проклятом доме, из которого вдруг исчезла Уизли. А вместе с ней исчезли все движения: ее шаги, ее улыбка, движение плеч, рассыпавшиеся по спине волосы, изящный поворот головы, быстрый взгляд… Дом замер, словно обездвиженный.

И сам Северус — замер. И снова ощущает ту пустоту, которая образовалась в нем после комы. Лили давно исчезла, а Уизли он отпустил, сам подтолкнув, сам вынудив ее к этому, — так глупо, так отвратительно. И она, разумеется, до сих пор в ярости.

Без Уизли ничего не хочется и ничего не делается. Северус или ходит по гостиной, или сидит у камина, раскрыв «Пророк», в котором буквы скачут так неумолимо и исчезают, а вместо них словно проступает лицо с лукавой улыбкой.

И он совершенно не знает, что делать. Прошло уже пять дней. Что, если Уизли с Поттером действительно снова будут вместе? Раньше ему было плевать. Раньше он хотел, чтобы она была со своим ровесником, и он знал, что должен ее отпустить. Но она сказала эти слова: "я люблю", и все сразу изменилось. Стало настоящим и осязаемым. Сейчас Северусу больно от мысли, что она останется с этим мальчишкой. Зато он осознает — внезапно и отчего-то обреченно: боль — от любви, которую он постоянно отрицал. Все эти желания, чтобы Уизли была счастлива, — это любовь. Когда-то он жаждал, чтобы Лили была с ним, и пусть Поттер погибнет, пусть ребенок погибнет, — и то был эгоизм.

Это вообще возможно? Всю жизнь провести в одиночестве и вдруг нечаянно впустить в него хрупкую девушку с вечным упрямством в глазах, которая перевернула его взгляд на мир.

От мысли, что Уизли выпила бы зелье, Северус вздрагивает. Слава Мерлину, что этого не произошло. И теперь придется объяснить ей все так, чтобы она поверила, и это будет дьявольски трудно. Да, он умеет ставить самому себе препятствия и портить жизнь.

Северус подходит к клетке с пушистиком, которого Уизли в спешке забыла, и тщетно пытается вспомнить его имя. Абсолютно идиотское. Пушистик поворачивает к нему мордочку и громко чихает, забрызгивая слюнями все вокруг.

— Нужно тебя вернуть, — Северус поворачивает клетку к теплому свету камина. — Со мной ты долго не протянешь.

Заодно можно выяснить, как себя чувствует Уизли. Вот и повод увидеть ее, который он так долго искал и упорно отрицал, что ищет. Только что он скажет ей? Нельзя же попросить ее вернуться, словно ничего не случилось. Нужно как-то убедить ее выслушать его объяснения.

Утром, солнечным и раздражающе жизнерадостным, Северус все-таки с надеждой стучится в дверь «Норы». Наручные часы показывают половину девятого утра, и у него еще есть время, чтобы поговорить и успеть на работу.

В окне кухни мелькает круглое лицо Молли, и Северус уже готовится к неприятному разговору, но она так и не выходит на крыльцо. Только что-то роняет, и он слышит звук разбившегося стекла.

Уизли открывает дверь в том же желтом платье, что она носила в Паучьем Тупике, и тут же выставляет все свои иголки, как потревоженный ежик. Глаза у нее блестят все так же яростно, но Северус только снова понимает: да, она нужна ему.

— Что вам? — спрашивает она коротко и переводит глаза на клетку. — Я знаю, что забыла его у вас. Но не хотела возвращаться.

— Могли прийти, пока меня не было дома.

— Это не менее тяжело, — Уизли протягивает руку, чтобы взять клетку, но Северус не торопится ее передавать. — Вы хотите что-то еще? Я тороплюсь, сэр, честное слово. У меня через час тренировка.

Северус раздраженно кривит губы. Она — там, по ту сторону двери, в доме, где и должна быть. Он — по эту, внешнюю сторону, там, где ему и место. Но это выглядит совершенно неправильно.

— Я хочу извиниться, Уизли. Я действительно не имел права отбирать у вас воспоминания.

Уизли тут же в защитном жесте обхватывает плечи руками.

— Я не собираюсь вас прощать.

— Никогда?

— Никогда, — Уизли бледнеет и встряхивает головой. — Мне казалось в то мгновение, что вы меня просто растоптали. Да, понимаю, с моей стороны опрометчиво любить вас. Но я некоторое время думала — может, вы действительно боитесь решиться на шаг? Я вам нравилась — не отрицайте. И я для себя решила — если вы только скажете: «У меня непростой характер, но я хочу, чтобы вы были рядом. Я старше вас, но вы не должны бояться, потому что я буду защищать вас. Вот вам моя рука — держитесь за нее и идите со мной», — я пойду. Как же это смешно! Дайте сюда клетку.

Северус отступает на шаг. Он должен ей сказать, прямо сейчас, что она нужна ему. Что он не хотел причинять ей боли.

— Не отдам, пока вы не выслушаете меня.

— А я не хочу вас слушать, — ее щеки становятся огненно-красными, словно два больших мака. — Я не могу больше вас слушать.

— Мне тяжело без вас.

— Вы справитесь, сэр, — Уизли упрямо поджимает губы. — У вас же есть фотография Лили.

— Умеете уколоть, браво.

— У вас научилась, — Уизли нетерпеливо протягивает дрожащую руку. — Отдайте Арнольда.

Северус едва сдерживается, чтобы не усмехнуться. Арнольд, черт возьми. Откуда она только взяла это имя? И он невольно улыбается, чувствуя нахлынувшее вдруг тепло в сердце. Эта девочка, эта уже девушка — такая сильная и такая слабая — да, он может предложить ей свою руку. Если решится. Ведь она, как всегда, права — в отношениях он трус. От неумелости. От неуклюжести. От невозможности найти слова.

Северус молча передает ей клетку. Что она там говорила только что? «Возьми мою руку и иди со мной». Эти годы молчания и осторожности играют теперь против него. Он совершенно не умеет разговаривать так, как разговаривают обычные люди, а не шпионы.

— Всего хорошего, сэр, — Уизли поворачивается к нему спиной и исчезает в доме, громко хлопнув дверью.

Драккл раздери!

Часы уже показывают девять, но Северус остается, только проходит чуть подальше, в пестреющий разными красками сад, и отрешенно смотрит на расцветающие пионы. Пионы — вот что подходит Уизли. А не фрезии.

— Не опаздываешь на работу?

— Подождут.

Молли рассматривает его так внимательно, словно он какой-нибудь шедевр, висящий на стене известного музея. Она постарела, и в уголках глаз добавилось морщин, а в самих глазах — грусти.

— Хорошо выглядишь, — выдает она, наконец, с ноткой скептицизма в голосе.

— Благодаря твоей дочери, — Северус снова переводит взгляд на пионы. — Ты, наверное, ненавидишь меня?

Молли качает головой и легонько касается его плеча.

— Она уже давно выросла и имеет право выбирать. Но я буду честной: я до сих пор не могу прийти в себя от ее поступка. Настолько, что иногда даже не могу с ней разговаривать. Боюсь, что наговорю лишнего. А ей кажется, что я отстраняюсь. Но теперь я начинаю кое-что понимать, смотря на тебя, стоящего здесь статуей и опаздывающего в Министерство.

Северус приподнимает брови.

— А именно?

Молли вздыхает и поправляет передник, перемазанный вареньем.

— Мерлин, Северус. Признаться, я несколько раз обдумывала, что скажу тебе, если когда-нибудь встречу. И я скажу вот что: оставь ее в покое, только если не можешь не оставить. Достаточно понятно?

Северус несколько мгновений смотрит в ее лицо — то ли сердитое, то ли усталое — и кивает. И снова не находит нужных слов, чтобы сказать про Фреда. Впрочем, Молли его слова и не нужны.

Джинни

Джинни сразу замечает его в потоке сотрудников, выходящих из Министерства, и тут же отворачивается. Дурацкое сердце, оно все равно так бешено бьется! Несмотря на обиду, несмотря на боль. Пусть он пройдет мимо, пожалуйста. Она еще не готова смотреть в его лицо. И Джинни торопливо отворачивается, делая вид, что никого не замечает.

Снейп мягко берет ее за запястье и поворачивает к себе. Он выглядит так хорошо, намного лучше, чем тогда, в замке, но Джинни, увлекшись было этой мыслью, тут же себя одергивает.

— Я, кажется, сказала, что не хочу с вами разговаривать, сэр, — она быстро высвобождает руку, но по коже пробегают привычные блаженные мурашки. — Вы решили заставить меня слушать?

Снейп, разумеется, предпочитает проигнорировать этот вопрос.

— Кого вы ждете, Уизли?

Во рту пересыхает.

— Гарри.

— Его задержали на дополнительную тренировку, — Снейп разглядывает ее невозмутимо, но в глубине черных глаз мелькают огоньки. — Как минимум часа на два.

Джинни смотрит на него недоверчиво.

— Откуда вы-то это знаете? Вы разве как-то относитесь к мракоборцам?

— Я веду у Поттера тренировки по защите от Темных искусств, — уголки его губ дергаются. — Помните, вы сказали, что я должен изменить свое отношение к нему? Вы тогда были правы, хотя мне и неприятно было это признавать. И должен сказать, Поттер делает некоторые успехи. Иногда.

Джинни сердито сжимает пальцами ремешок наплечной сумочки.

— Зачем вы мне все это говорите?

— Слушайте, Уизли, — Снейп оглядывается по сторонам и делает к ней шаг. — Нам нужно поговорить. Я знаю, вы злитесь на меня из-за зелья, но я вас уверяю — вы все поняли неправильно. Я прошу только выслушать меня, больше ничего. Если у вас прямо сейчас есть время.

Джинни поднимает на него глаза, блестящие от волнения, которое она тщетно пытается скрыть.

— Раз вы говорите, что Гарри задержали на два часа, — у вас есть час, сэр. Но я прошу вас молчать, пока мы не дойдем до парка. Все эти люди, идущие навстречу и рядом, — отвлекают. А мне придется слушать внимательно.

Дорожки в парке приятно шуршат гравием, и птицы громко распевают в покрывшихся листьями деревьях. Солнце, то прячась среди ветвей, то выныривая из-за них, играет тенями на их лицах.

Неподалеку от большой поляны Джинни останавливается и кивает на скамейку. Все эти минуты она шла словно неживая и заледеневшая. Что он может ей сказать, что он хочет ей сказать после такого? Ему нужно прощение — чтобы не чувствовать свою вину, вот и все. Разумеется — он устал жить с виной. Тут любой с ума сойдет.

— Вам нравится ваша работа? — Джинни снимает туфлю и вытряхивает из нее камешек.

— Вполне, — Снейп садится рядом с ней. — Как ваши тренировки?

— Сейчас межсезонье, — Джинни дергает плечом, стараясь не смотреть на него. — Три недели отпуска. Так что я в основном отдыхаю. В июне думаю съезжать от родителей, уже присмотрела квартирку недалеко отсюда.

Снейп отклоняется на спинку скамейки и постукивает ботинком по гравию.

— Я был совершенно уверен, Уизли, что не переживу войну, — произносит он негромко, и Джинни отчего-то вздрагивает. И вдруг вспоминает его в Визжащей хижине, в луже собственной крови, с рваными ранами. И закрывает лицо руками. — Что с вами?

Джинни мотает головой и выпрямляется.

— Ничего, сэр. Просто снова вспомнила, как нашла вас тогда. Как же было страшно… И я.. Я убила его.

— Кого?

— Мальсибера, — руки Джинни дрожат. — Он шел на меня в галерее третьего этажа. И я тогда поняла: или он, или — я. Я знала, что он собирается со мной делать, если я проиграю. Тогда я использовала вашу Сектумсемпру, и он упал. А я стояла и смотрела, как он истекает кровью.

Снейп понимающе кивает, и Джинни едва сдерживается, чтобы не прижаться к нему. Дура! Еще вчера она так злилась на него, а сейчас — сидит рядом и собирается слушать его. Это все сердце виновато. Когда оно так бешено колотится и болит, его невозможно унять.

— Вы очень храбрая, — он берет ее руки в свои, и на этот раз Джинни не пытается освободиться. — Намного храбрее меня. Вы верно заметили — мне не повезло с характером. И я действительно выбрал легкую дорожку, о которой потом жалел каждый чертов день. Я любил женщину, которая никогда не любила меня. И я не сделал ничего, чтобы обратить ее внимание на себя. Только зарывался все дальше и дальше в темную магию и собственное одиночество. Прошло столько лет — я жил в тех самых иллюзиях, словно ваш мальчишка Питер. И вот появились вы — и абсолютно дерзко влезли в мою жизнь. Я прятался от вас, но вы были настойчивы. Вы принесли мне подарок и, открыв рот, слушали перечисление ингредиентов зелья, вы разговаривали со мной так, словно видели во мне другого человека, каким я хотел быть и не мог.

Джинни отрицательно качает головой и незаметно отодвигается, пряча руки в карманах куртки.

— Вы могли. Просто не хотели.

— Возможно, — Снейп быстро пожимает плечами. — И я увлекся вами. Я не мог больше сидеть в этом кабинете наедине с собой.

— То есть, вы использовали меня.

— В начале — может быть, как и вы меня. Мы оба играли в игру, помните? Я притворялся, что мне нужна информация, и вы повторяли за мной. Но это быстро изменилось. А потом мне пришлось порвать с вами перед войной — и поверьте, я не мог найти себе места. Я был уверен, что умру, — слишком многое было поставлено на карту. Но вы вытащили меня, украли у смерти, заботились обо мне, даже поселились в моем доме, хотя вас никто не приглашал. И я очнулся с дырой внутри. Представьте себе черное небо без звезд — вот таких она была размеров. Там больше не было Лили. Только пустота. А потом — вы. И меня это сбивало с толку. И сбивает до сих пор. И я все отрицал, я злился, я почти ненавидел вас за то, что вы видели меня слабым, и я вел себя так, словно мне действительно снова пятнадцать — но вы терпели. А потом я решил, что вам не место рядом со мной — таким. Я хотел и хочу, чтобы вы были счастливы. И я подумал, что вы слишком упрямы, чтобы отпустить меня самостоятельно, — и подлил вам это чертово зелье. Но мои уроки обернулись против меня. Я не прошу простить меня сейчас. Я только надеюсь, что вы поймете.

Джинни поднимается на ноги, и Снейп поднимается следом. Он стоит напротив нее, с отчаянным блеском в черных глазах, где больше нет льда.

— Что я должна понять? — она снова выглядит как взъерошенный воробей. — Что вы желали мне счастья и поэтому хотели отобрать воспоминания? Вы же должны осознавать, насколько нелепо это звучит.

Снейп тяжело выдыхает и на мгновение опускает голову. Потом выпрямляется и произносит с отчаянием:

— Долгие годы у меня ничего не было, только воспоминания. Потом — фотография и обрывок письма. Тяжело, но они не умеют разговаривать и уж точно не ведут себя как живые люди. Когда я понял, что чувствую к вам, я не знал, что делать. Я слишком долго был один. Мне нужно было учиться разговаривать, обсуждать, спорить и вообще существовать рядом с другим, таким хрупким и таким упорным существом. И я решил, что мне лучше остаться одиноким.

Джинни раздраженно кусает губы.

— О каких чувствах вы говорите?

— О самых настоящих.

— Вы хотите, — она морщится и улыбается одновременно, но улыбка — злая. — Вы хотите, чтобы я поверила, будто у вас ко мне есть чувства? Три поцелуя в той, прошлой, жизни и несколько прикосновений. Давайте лучше вернемся к первоначальному варианту: вы меня использовали как лекарство от скуки. Удобно, ничего не скажешь. А сейчас вы слишком устали от вины, которую испытывали из-за смерти Лили, и не хотите жить с другой виной — вот и пытаетесь убедить меня в несуществующих чувствах.

Снейп бледнеет и отшатывается, как от удара.

— Нет.

— Человек, который хоть что-нибудь испытывает к другому, не будет заваривать чай с зельем забвения. Это была бы очень приятная ложь, сэр, но с меня хватит.

— Вы забываете, что я был шпионом, Уизли. Думаете, я стоял бы сейчас перед вами, если бы не умел скрывать свои чувства? Я разговаривал с Темным Лордом тысячу раз. Первое время я практически постоянно представлял себе, глядя на него, как он убивал Лили. Но я ничем себя не выдал. Просто не имел права.

Джинни насмешливо щурится.

— Вам нужна медаль «За выдержку», сэр. Слушайте, я действительно все понимаю. Если вам так нужно прощение — я обещаю, что подумаю над вашими словами. Но не смейте мне говорить что-то о ваших чувствах. Вы опоздали, сэр. Еще пару недель назад я бы смеялась от счастья.

Снейп делает к ней шаг, но Джинни тут же отступает в сторону.

— Доброго вечера, сэр, — произносит она нарочито жизнерадостно и поворачивается к нему спиной.

Северус

Северус поднимает руку, и официант, подбежав, услужливо наклоняет голову. Он еще совсем молод и уже порядком устал, но терпеливо ждет очередного заказа.

— Повторите огневиски.

— Конечно, сэр.

Официант забирает пустой стакан, заляпанный пальцами, и торопливо уходит за стойку, к бармену. Северус оглядывает «Котел» презрительным взглядом: несколько таких же одиночек, как и он, которые вместо того, чтобы сидеть дома с семьей, проводят вечера за стаканом.

Больше двух — нельзя. Уволят.

Уизли не поверила. Вот так просто. Прицепилась к его фразе про скуку и придумала какую-то ерунду. Чертовы женщины, почему с ними так сложно! Как теперь убедить ее, что все обстоит совершенно не так? Она ведь такая гордая.

Кроме того, ему придется на целых две недели покинуть Лондон: начальник отдела отправляет его вместе с остальными сотрудниками на конференцию, где придется прочитать доклады о воздействии ядов и способах их применения. Две недели в чертовой Шотландии! А Уизли останется здесь.

— Не ожидал увидеть вас тут, сэр, — Поттер возникает над головой с точно таким же стаканом, который только что унесли. — Я сяду, если вы не возражаете.

Северус смотрит на него раздраженно, но с какой-то обреченностью. Этот мальчишка будет рядом всю его жизнь — нужно привыкать. Своего рода искупление.

— Что вы-то делаете в этой дыре? — интересуется он мрачно, глядя на Поттера. — Вам нужно рано быть в Министерстве.

— Собирался зайти к Рону, — Поттер, очевидно, выпил лишнего, и ему все равно, с кем говорить. — Но ему пришлось уехать с Джорджем по делам, так что я заглянул сюда. Про Министерство я помню, только не понимаю, зачем приходить так рано.

Северус постукивает пальцами по деревянному столу.

— Я предложил Дженкинсу взять вас на первое задание. У вас стали неплохо получаться атакующие заклинания, так что вы справитесь, если понадобится.

Поттер смотрит на него так же недоверчиво, как недавно смотрела Уизли.

— Вы меня рекомендовали? С ума сойти. Вы заболели, сэр?

— Не дерзите, Поттер, а то я отправлю вас еще куда-нибудь, — Северус оглядывается на барную стойку. Серьезно разговаривать с мальчишкой можно только после второго стакана. — Идите лучше домой.

Вместо этого Поттер залпом допивает содержимое стакана и с отвращением морщится.

— Гадость.

— Вы просто не умеете пить, — Северус кивает официанту, который с натянутой улыбкой ставит перед ним вторую порцию огневиски. — Но я не советую вам этим увлекаться. Я видел пару отличных волшебников, которые погрязли в пьянстве и не смогли из него выбраться.

Поттер поворачивает к нему раскрасневшееся лицо.

— Объясните, к чему были все эти сложности с воспоминаниями? Вы же знали про лес Дин. Вы могли подождать меня там и все рассказать. Я понимаю, что не стал бы слушать, но вы бы обязательно нашли способ.

Северус делает глоток.

— Так было нужно Дамблдору. Вы должны были узнать все в самый последний момент. Просто Альбус не рассчитывал, что меня решат убить. Скажите спасибо извращенности Темного Лорда. Могло быть простое убийственное заклинание, и вы бы до сих пор сидели в лесу вместе с Уизли и Грейнджер.

Поттер криво улыбается.

— Кстати, о Гермионе. Она возмущается, что вы ее полностью игнорируете.

— У нее мозги проступают наружу — я таких женщин обхожу стороной.

Поттер хмыкает и вертит стакан в руках.

— Я вот все думаю: стану ли я хорошим мракоборцем? Потому что если нет — это будет невероятно смешно. Победить Риддла и стать третьим мракоборцем в пятом ряду, которого никогда не посылают на задания. Помню, вы тогда сказали Дамблдору, что во мне очень много от отца — и я иногда думаю над этим. Потому что качества, которые хороши для Ордена, могут здорово подвести мракоборца. А сейчас — последний год обучения. Что дальше?

Северус допивает огневиски и смотрит на мальчишку исподлобья. Взять — и сказать. Продолжать искупать свое поведение.

— Думаю, сейчас я был бы согласен с Альбусом — от матери вы взяли больше.

Поттер бросает на него удивленный взгляд, рассеянно взъерошивает волосы и встает из-за стола.

— Я действительно лучше пойду домой, — он некоторое время смотрит на Северуса сверху вниз. — Вам не понравится то, что я скажу. Но я знаю, что вы говорили с Джинни сегодня. Правда, она не сказала, о чем — но, судя по ее глазам, вы не сказали ей самого главного. А она имеет право знать.

— Что именно? — Северус приподнимает брови.

Уизли сказала, что встречалась с ним? Зачем? Это совершенно лишнее.

— Что вы ее любите.

— Откуда вы это взяли? — спрашивает он с раздражением.

— Я видел, как вы смотрели на нее в Кенсингтонском саду, — Поттер засовывает руки в карманы джинсов. — Она закрыла глаза и подставила лицо солнцу, и в этот момент вам не нужно было притворяться. Вы смотрели на нее тем самым взглядом, который ни с чем не спутаешь. Скажите ей.

Северус сердито отодвигает стакан на середину стола.

— От вашего милосердия, Поттер, меня тошнит.

— Если бы я только мог использовать «Репаро» для всего на свете, — тот вытаскивает палочку, чтобы трансгрессировать. — К сожалению, это невозможно. Скажите ей.

Северус молча отворачивается и ждет, пока Поттер исчезнет. После этого он тяжело выдыхает и на мгновение закрывает глаза.

Джинни

Бег помогает ей думать. Мир мелькает вокруг чуть быстрее, чем обычно, и она уходит в себя, пытаясь разобраться со скачущими эмоциями.

Вдох. Выдох.

Еще четверть мили — и впереди покажется дом. Дорожка змейкой вьется среди холмов, которые только усиливают нагрузку. Но Джинни не сбавляет темп, заставляя себя дышать ровно.

Вдох. Выдох.

Зачем Снейп сказал ей про чувства? Ведь это неправда. Ему просто не хочется оставаться виноватым — вот он и придумал всю эту нелепую историю. Как только она скажет, что прощает его — все окончательно закончится. Они разойдутся в разные стороны, не оглядываясь. Наверное, так и нужно сделать. Наверное, действительно лучше все забыть.

Джинни сбивается с ритма бега и, остановившись, опирается руками о колени, тяжело дыша. Как же все это сложно. А ведь Снейп оказался прав: это не он, это она существовала в иллюзиях и выдумала себе его образ. А на самом деле оказалась ему совершенно не нужна, потому что он — другой, не тот, каким она себе его представляла. Она оказалась средством от скуки и хорошим собеседником.

Вбежав в дом, Джинни идет в душ и долго стоит под горячими струями воды, пытаясь смыть с себя накопившееся отчаяние и ощущение, что ее предали. Нет, Снейп не виноват — просто не стоило ничего придумывать. Хорошо, что она решилась выслушать его — все стало предельно понятно.

Когда она заходит в свою комнату, разгоряченная и уставшая, на окне сидит сова. Джинни сразу узнает ее — миниатюрная и красивая и, как обычно, голодная. Джинни дружелюбно протягивает ей совиную галету и снимает с лапки письмо.

«Приходи сегодня в гости.

Флер».

Джинни бросает взгляд на настенные часы и поспешно пишет ответ. Она уже давно обещалась навестить племянницу, которой и трех недель нет. Сегодня — вполне подходящий день, заодно можно будет отвлечься от давящих на виски мыслей. Подумав, Джинни решительно берет второй листочек пергамента и, написав на нем «Я вас прощаю», торопливо, чтобы не передумать, отправляет со своей совой, которая до этого мирно спала в клетке.

Лениво натянув мятые джинсы и клетчатую рубашку, Джинни мельком оглядывает себя в зеркале и берет с комода палочку. Кому какая разница, как она сейчас выглядит.

— Мам, я буду у Флер, — она спускается в гостиную, считая ступеньки. — До вечера не вернусь.

Мать отрывается от вязания и дергает за упавший на ковер клубок. В ее руках ряд за рядом рождается новый свитер для Чарли — старый слегка подпалила хвосторога. Джинни только надеется, что мама вспомнит о том, что она просила другой цвет для себя — темно-зеленый.

— Захвати с кухни вишневый пирог, — мать широко зевает.

Джинни стучится в коттедж, держа упакованный в плотную бумагу пирог в руках, и взволнованно вздыхает, когда Флер открывает ей дверь с малышкой на руках.

— Мы тебя заждались, — Флер выглядит так, словно и не рожала. — Заходи скорее, ветер прохладный.

Джинни оставляет кроссовки в прихожей и вдыхает запах дома. Он совсем не такой, как в «Норе». Пахнет молоком, свежевыпеченным хлебом и пряностями. И сам коттедж всегда полон атмосферы уюта, тепла и ощущения, что тебя всегда ждут. Джинни садится рядом с Флер на небольшой диванчик и заглядывает в нежное личико племянницы. Ее зовут Виктуар — и имя Джинни очень нравится.

— На тебя похожа, а нос — как у Билла, — Джинни касается крошечных пальчиков. — Уверена, вырастет красавицей. Ты молодец, Флер. Ты из тех, кто удивляет. Мама тебя просто обожает.

Флер добродушно улыбается и осторожно передает ей Виктуар.

— Держи, только нежно. Поддерживай головку вот так, поняла?

Джинни прижимает к себе племянницу и, ощущая ее вес на руках, думает, что когда-нибудь и у нее самой будет ребенок. Точно такой же комочек счастья с маленькими ручками и ножками. Когда-нибудь, да.

— Я сейчас поставлю чайник, — Флер поворачивается к плите и взмахивает палочкой. — Будем уплетать пирог, надо только не забыть Биллу оставить хоть кусочек.

— Как у него с работой? Гоблины стали более открытыми с людьми или такие же подозрительные? — Джинни продолжает рассматривать Виктуар.

— Последнее время отношения стали лучше, — Флер сосредоточенно достает чашки из буфета. — Даже стали немного больше доплачивать, мне хватает на всякие мелочи для малышки. А как твои успехи написания спортивной колонки?

Джинни вздыхает. Ее стиль почему-то не нравится «Пророку»: то она пишет слишком кратко, то слишком сухо, то расплывчато, то неинтересно. Чего они вообще от нее хотят?

Когда они с Флер садятся за стол и разливают чай, в оконное стекло раздается негромкий стук — и они разом оборачиваются. Сова, которую она так хорошо знает, настойчиво стучит клювом в стекло. И Джинни, вернув Виктуар обратно, быстро открывает окно, впуская птицу внутрь.

«Скажите это лично. Приходите послезавтра на вокзал «Виктория» в одиннадцать утра. В последний раз — и я оставлю вас в покое».

Джинни нервно сминает записку в мгновенно вспотевшей ладони. Он хочет услышать ее прощение лично? Глупость. Он слишком взрослый для этого. Что-то здесь не так. Видимо, он еще раз хочет поговорить с ней, только не решается об этом написать.

— А что ты думаешь о Снейпе? — Джинни возвращается за стол и придвигает к себе тарелочку с пирогом.

— Что одиночество оглушает человека, — Флер качает Виктуар. — И ему нужно время, чтобы вернуться в мир, полный шума.

Джинни задумчиво мешает чай серебряной ложечкой. Ей кажется, что Лабиринт не хочет ее отпускать и постоянно водит ее кругами, пытаясь направить обратно — к самому сердцу.

Северус

Солнце устало от Лондона и теперь прячется за плотным ковром тяжелых грязно-серых туч. Дождь еще не начался, но ветер постепенно становится все сильнее, трепля волосы и одежду.

Северус бросает взгляд на часы: до отправления поезда остается всего двадцать минут, а Уизли еще не пришла. Наверное, она и не придет. Сначала ему кажется, что, возможно, это к лучшему. Он вернется из Эдинбурга и постепенно привыкнет к пустому дому.

Но потом Северус яростно поджимает губы: Лили бы не хотела, чтобы он остался один навсегда. В то время, когда они еще дружили, она всегда беспокоилась о нем, тогда ей еще не было все равно. И уж тем более она бы не хотела, чтобы он сидел в Паучьем Тупике напротив ее фотографии и украденного обрывка письма. В этом есть что-то ненормальное, и это нужно отпустить — независимо от того, придет Уизли или нет. Тем более что теперь от воспоминаний о детстве не осталось ничего, кроме привычки о нем вспоминать.

Медленно пройдя по платформе до конца и обратно, Северус возвращается в главный холл, морщась: вчера на тренировке он неудачно подвернул ногу, и она теперь постоянно отзывается ноющей болью. Впрочем, тренировка того стоила — Поттер после первого задания стал гораздо увереннее и начинает походить на настоящего противника, а не мальчишку с палочкой.

Северус замечает ее сразу: Уизли показывается в стеклянных дверях и, остановившись на мгновение, ищет его мечущимся взглядом. Северус тут же поднимает руку, желая оказаться над всей этой толпой спешащих и ожидающих людей. Заметит или нет?

— Куда вы уезжаете? — на бледном лице Уизли отражается волнение и одновременно — сомнение. Она не уверена, что нужно было приходить.

Северус жадно рассматривает всю ее целиком: и рассыпавшиеся по плечам волосы, и приоткрытые губы, и светло-карие глаза с темными огоньками внутри, и худенькую фигуру. И толща ледяной воды, что постоянно окружает его, сразу освещается солнцем.

— На конференцию, — Северус переступает с ноги на ногу. — На две недели. Поверьте, я туда не рвался, но выбора мне не дали.

— Минусы работы в Министерстве, — Уизли стискивает пальцы и смотрит на него с отчаянием. — Я пришла, чтобы сказать: я вас прощаю, сэр. Я надеюсь, что вы действительно пытались сделать все ради меня, как вы и говорили. Но совсем необязательно было говорить о чувствах, кроме как о дружеских. Тогда все становится понятно.

Северус сглатывает. Женщина — удивительное существо. Когда она смотрит на тебя вот так — выжидающе, становится страшно. Даже перед Темным Лордом он не испытывал таких эмоций. Там нужно было играть, а здесь — жить.

— Я подумал, что так и не поблагодарил вас за все, что вы для меня сделали, — произносит он глухо. Стрелка часов дергается. — И хотел поблагодарить вас лично.

Уизли натянуто улыбается и вцепляется в ремешок сумки, как в спасательный круг.

— Это лишнее, сэр. Вы ничем мне не обязаны, я сама все решила.

Стрелка часов дергается еще раз, порыв ветра заставляет рыжие волосы Уизли подрагивать, и совсем рядом раздается громкий гудок паровоза. Поезд подан и уйдет через десять минут.

— Я думал, что я позвал вас сюда ради благодарности, — Северус выдыхает и старается спокойно смотреть в ее блестящие от волнения глаза. — На самом деле, я хочу сказать вам совсем другое. Я люблю вас.

Уизли мгновенно бледнеет так сильно, что у него холодеют кончики пальцев, и отступает на шаг назад.

— Повторите, — у нее дрожат губы.

— Я люблю вас, — произносит он охотно и прислушивается к самому себе.

Уизли гордо встряхивает головой и смотрит на него со всей своей дерзостью.

— Я вам не верю. Только не надо этой отвратительной жалости, которую вы сами презираете. Сначала вы подливаете мне зелье, не прикасаетесь ко мне, теперь — любите? Это даже не смешно, сэр. Вы, кажется, совсем запутались и пытаетесь играть в то, чего нет.

Северус мягко улыбается. Какая же она хорошенькая, когда сердится. Он, разумеется, готов к такой реакции — она все еще обижена, и ждать от нее других слов сейчас невозможно. Может быть, потом. А потом уже будет неважно, потому что самое главное он сказал. Остается только надеяться — и ждать.

— Я запутался, вы правы, — он оглядывается на поезд. Еще пять минут. — Запутался с самого начала, лет в пятнадцать. И теперь у меня есть шанс выбраться из этого бесконечного Лабиринта на свободу. Но мне нужна ваша помощь. Видите ли, вы сами сказали, что у вас есть нить, и она вас ведет. Она привела вас ко мне — и способна вывести нас обоих на свободу. Теперь все зависит от вас, Уизли.

Она сердито скрещивает руки на груди. По стеклянной крыше вокзала барабанит дождь. Вокруг суетятся люди.

— Я ничего не понимаю, — Уизли трет виски, и Северусу хочется прижать ее к себе. Прикоснуться к ней. — Вы сходите с ума, сэр. Все это нереально, и я словно в тумане. Мне нужно подумать, я ничего не могу сказать и ничего не собираюсь вам обещать.

— Знаю, — он достает из кармана рубашки слегка помятый конверт. — Возьмите. Мне это больше не нужно. На обратной стороне написан адрес конференции и инструкция, как на нее попасть. Если захотите, конечно.

Уизли неуверенно зажимает конверт в пальцах, и Северус, коротко кивнув, идет к поезду. Нога тут же отзывается болью, и он наступает на нее осторожно. Он заставляет себя не оглядываться, но чувствует — Уизли пристально смотрит ему вслед.

Он выиграл сам у себя. Он сказал то, что нужно было сказать раньше. То, что он никогда не осмелился сказать Лили.

Северус кладет сумку на верхнюю полку и, сев у окна, замечает, что Уизли подходит к поезду и медленно идет вдоль вагонов. Напротив его окна она останавливается и смотрит на него сквозь слегка мутное стекло. Вагон вздрагивает, и Уизли остается позади, — но Северус успевает увидеть, что она открывает конверт.

Поезд, медленно набирая скорость, издает пронзительный свисток и выезжает с вокзала. Дождь сразу ударяет в стекла и скрывает Лондон от глаз. Северус откидывается на мягкую спинку сидения и задумчиво смотрит на бегущие наискосок капли, сквозь которые ему видится лицо Уизли с россыпью веснушек.

В Лабиринте тоже идут дожди.

Джинни

Непогода продолжается уже целую неделю: хмурое небо то просто нависает низко-низко, то сыпет невидимой моросью, то льет дождем. Джинни упрямо бегает по утрам, иногда поскальзываясь на мокрой земле. Так проще думать. И проще решать.

— Последнее время ты необычно тихая, — мать на мгновение перестает резать овощи для салата. — Что случилось?

— Размышляю, — Джинни намазывает масло на хлеб. — Что сильнее — моя гордость или чувства. И пытаюсь оценить искренность чужих слов.

Мать понимающе хмыкает, цепко беря перец из миски и вонзая в него нож. Она, конечно, понимает, о чем речь, но Джинни все равно не хочется ей всего рассказывать. Она должна все осознать сама и сделать выбор. И каждый раз при мысли, что Снейп был искренен, у нее отчаянно и сладко бьется сердце.

Если рискнуть и поехать в Эдинбург? Она через многое прошла. Терять уже нечего.

И Джинни решительно отодвигает тарелку с недоеденной овсянкой.

— Пойду в Косой переулок, — произносит она небрежно. — Хочу присмотреть себе какое-нибудь красивое платье, а то в шкафу одни джинсы и форма для квиддича. Вернусь к ужину, ладно?

— У тебя есть платье со свадьбы Билла, — мать смотрит на нее внимательно. — Или оно связано с другими воспоминаниями?

— С другими надеждами, — поправляет Джинни и целует ее в щеку. — Если накопится много дел, просто оставь мне.

Прячась от ливня, Джинни переходит из магазинчика в магазинчик, рассматривая застывших манекенов и вдыхая запахи духов и тканей. «Я люблю вас», — он сказал это так легко, словно это самые простые слова на свете. И она раз за разом вспоминает это мгновение у поезда — его темные глаза, смотрящие на нее спокойно и одновременно ожидающе. И возвращенная фотография Лили с обрывком письма. Все это — за несколько коротких минут, от которых у нее до сих пор кружится голова.

Джинни останавливается у витрины, с интересом разглядывая темно-красное платье чуть ниже колена длиной и не обращая внимания на бьющий в лицо дождь. Пожалуй, это подойдет — изящно и ничего лишнего. Кто знает, какая публика там, на этой конференции.

Купив платье, Джинни пихает сверток в сумку и, вздохнув, идет к магазинчику братьев. Рон крутится возле покупателей-мальчишек, помогая выбрать между канареечными помадками и блевательными батончиками, Джордж показывает девочке лет десяти карликового пушистика. Заметив ее, братья радостно кивают и улыбаются.

У кассы сидит Гарри и сосредоточенно приклеивает ценники на комикс «Приключения Амбридж среди кентавров».

— Привет, — Джинни заходит за прилавок и садится на высокий стул рядом с Гарри. — У тебя выходной?

Он поворачивает к ней задумчивое лицо.

— Пока Снейпа нет, я не хожу на вечерние тренировки, — голос у него равнодушный. — Слышал, Дженкинс поднимал вопрос о его переходе к мракоборцам, но руководство отвергло эту идею — Метка на руке, сама понимаешь.

Джинни берет комикс и вертит его в руках.

— Это новый выпуск?

— Да.

— Странно, как быстро все меняется, — Джинни морщится, глядя на выпученные глаза Амбридж. — Раньше вы не могли находиться в одном помещении.

Гарри тихо фыркает.

— Ты же прекрасно понимаешь, что он ведет себя иначе из-за тебя.

Джинни бросает быстрый взгляд на Рона и Джорджа и понижает голос до шепота. Нужно сказать ему — так будет честно. Как же страшно ставить точку — постоянно хочется оглянуться назад.

— Я завтра поеду в Шотландию.

— К нему?

— Да.

Гарри пожимает плечами и придвигает к себе следующую стопку комиксов. Здесь с обложки на них лукаво смотрит Ньют Саламандер и прыгает маленький нюхлер.

— Я ждал этого, — он взмахивает палочкой, и ценник тут же приклеивается к глянцевой обложке. — Так мне можно уже пригласить на кофе девушку из моей группы? Это действительно конец?

— Гарри, — Джинни слезает со стула и, подойдя к нему, обнимает изо всех сил. — Ты для меня всегда будешь одним из самых близких людей.

Не отвечая, он обнимает ее в ответ, и они замирают так на несколько секунд, не желая смотреть в лицо друг другу. Джинни пытается представить, как выглядит эта девушка из группы, но тут же осознает, что это — не ревность, а любопытство. То, что она столько лет испытывала к Гарри, исчезло — это были детские чувства, вроде влюбленности в героя красочных комиксов. Для нее он тоже был как на обложке — такой красивый и храбрый, с блестящими глазами, — но глянец столкнулся с реальностью и порвался.

По дороге домой Джинни покупает билет на вокзале Виктория.

Северус

Восьмой день тянется неимоверно долго — длиннее казались только дни в Хогвартсе, когда приходилось преподавать пуффендуйцам. Как выяснилось, на конференции требуется не только выступить с несколькими докладами о достижениях своей работы, но и слушать начинающих сотрудников и студентов старших курсов школ. Северус старается выглядеть доброжелательным, но иногда ему до безумия хочется уйти, чтобы не слушать всю эту ерунду.

— Вопросы есть, коллеги? — после очередного доклада председатель комиссии поворачивается к нему и еще пятерым сотрудникам.

— Пожалуй, один, — Северус постукивает пером по папке. — Как вы остались живы, добавив аконит прямо в кипящее зелье? Такое ощущение, что вы вообще незнакомы с техникой безопасности.

Молодой человек, сжимая пергамент дрожащими пальцами, смотрит на него исподлобья.

— Я успел вовремя отскочить, но несколько ожогов осталось.

Председатель смеется в пышную бороду и одобрительно поглядывает на Северуса. У них сложились неплохие отношения, и они уже договорились встретиться после конференции, чтобы обсудить некоторые нюансы зельеварения.

Во время перерыва Северус выходит из зала, раздраженно думая о том, что на улице снова дождь и вечером придется сидеть одному в гостинице или в пабе вместе со всеми этими людьми. Разумеется, он выберет гостиницу.

— Сэр, — мальчишка-помощник, знающий всех в лицо, останавливает его на входе в кафе. — Вас в холле ожидает дама.

Северус смотрит на него так сердито, что мальчишка вжимает голову в плечи.

— Подождет. Мне нужно передохнуть и выпить кофе.

— Она совсем одна и никого не знает, — мальчишка разводит руками. — Некоторое время ее занимала жена мистера Саваджа, мракоборца, но у нее свои дела, вы понимаете.

Северус сглатывает, и пальцы сразу холодеют. Быть не может.

— Фамилия?

— Мисс Уизли, сэр, — мальчишка тут же радостно кивает. — Пойдемте за мной.

Северус замечает ее сразу, остановившись на лестнице. Сжимая в руках маленькую сумочку, Уизли стоит в голубом холле и от нечего делать рассматривает расписные стены. Она невероятно красива в темно-красном платье, с убранными в низкий пучок волосами и слегка подкрашенными коралловым цветом губами.

Он заставляет себя идти привычным шагом, ступенька за ступенькой, а не бежать, как того требует бьющееся сердце.

— Добрый вечер, сэр, — произносит она спокойно, но губы дрожат. — Я надеюсь, что не сильно вас отвлекаю.

Северус отрицательно качает головой. Все слова заканчиваются, как и воздух, и он не знает, что сказать ей. Вокруг них — люди, и это делает эмоции невозможными. Остается только смотреть — и на бледном лице Уизли, и в ее глазах застывает одно-единственное выражение: «Я здесь. Что дальше»?

— Хотите перекусить? У меня сейчас перерыв, — предлагает он хладнокровно. — Здесь неплохо готовят.

Северус садится напротив нее за столик и подвигает ей миндальное пирожное, которое захватил вместе с кофе. Уизли сразу смущается, но, слегка пожав плечами, принимает угощение. Она почти не поднимает на него глаз, словно сама не уверена, что поступает правильно.

— Вы очень красивы, — произносит он тихо, размешивая сахар в кофе. — И, как всегда, внезапны. С другой стороны, восемь дней! Мучили меня восемь дней.

Уизли слабо улыбается.

— Вы еще заняты? — спрашивает она, ковыряя пирожное ложечкой. — Здесь слишком много людей и очень душно, я бы с удовольствием прогулялась. В городе так тепло, несмотря на дождь, и цветет сирень.

Северус делает долгий глоток, разглядывая ее. Сердце все еще бешено стучит, и нужные слова никак не находятся. Хочется всего сразу: поцеловать ее, прижать к себе, сказать, что он счастлив видеть ее. Вместо этого он замечает:

— У меня еще одно заседание, примерно на полтора часа, а потом Министерство устраивает ужин. Но с него можно уйти, разумеется. Подождете? Или, если хотите, можете послушать.

Уизли качает головой и вдруг кладет ладонь поверх его руки. Северус тут же ее переворачивает и легонько сжимает ее маленькие пальчики. Она приехала — а значит, у него есть надежда.

…После заседания, которое по ощущениям длится не полтора часа, а бесконечность, Северус возвращается в кафе — но Уизли нет, он проходит галереи и заглядывает в холл — и не находит ее. Отчаявшись, он выходит из здания в сад, окунаясь в теплый влажный воздух, пахнущий летом. Не могла же она вот так уехать!

— Сэр! — ее голос окликает его, и Северус тут же оборачивается, с облегчением выдыхая. — Идите сюда.

Уизли стоит у пышного куста бело-розовой сирени и жадно вдыхает аромат соцветий.

— Вы сбежали, — он смотрит на нее укоризненно. — Я уже решил, что вы передумали гулять по Эдинбургу и вернулись в Лондон. Хотите посмотреть на замок?

Уизли, кажется, перестала смущаться и что-то для себя решила, потому что в ее глазах светятся привычные дерзость и вызов. Она энергично кивает и идет рядом с ним, поглядывая на него искоса.

— Вы сегодня невероятно приятны в общении, — замечает она язвительно. — Что, выдалась удачная неделя? Интересные доклады?

— Скучные, — отзывается Северус, смотря на возвышающуюся впереди Замковую скалу. — И большая часть докладчиков на практике не сможет приготовить ни одного качественного зелья. Даже не представляю, как их допустили на конференцию.

Уизли улыбается уголками губ, и Северус хмурится. Она здесь, чтобы поговорить, — это ясно. Только о чем? Или она ждет, пока он первый заговорит о том, что сказал ей на вокзале?

— Вы больше не хромаете, — Уизли рассматривает его внимательно. В вечернем свете фонарей черты ее лица еще привлекательнее. — Вы поранились на тренировке?

Северус кивает, прислушиваясь сразу ко всему — к звуку ее легких шагов, к самому себе, к шелесту машин. Они неторопливо поднимаются по старинной дороге в замок, и Уизли поеживается от поднявшегося ветерка.

— Здесь прохладно, — она трет покрывшиеся мурашками руки.

— Наденьте, — Северус без раздумий снимает с себя пиджак, оставаясь в одной рубашке, и накидывает Уизли на плечи. — Или нам придется вернуться, а я хочу показать вам город с высоты. В Лондоне такое не увидишь.

Уизли вспыхивает от смущения и отводит глаза, но ничего не произносит, и они продолжают идти вверх по мокрой брусчатке. Замок приближается с каждой минутой и кажется загадочным в своем каменном молчании. Остановившись у шершавого камня стены, они оба долго смотрят на переливающийся разноцветными огнями город. Вокруг них — только пара усталых туристов и ветер.

Северус чувствует, как они касаются друг друга — незаметно, едва ощутимо. От Уизли пахнет сиренью, и в темноте слышно ее сбивчивое дыхание. Она медленно поворачивается к нему, словно с неохотой отрывая взгляд от города, и тихо произносит:

— Я привезла ваш конверт обратно.

— Почему?

— Думаю, вам нужно отдать и кусочек письма, и фотографию Гарри и поговорить с ним о Лили, — ее голос звучит совершенно серьезно. — Ведь вы — единственный, кто помнит ее с детства. Гарри будет рад, хоть и ни за что этого не покажет.

Северус склоняет голову набок, глядя на нее.

— Вы только для этого приехали?

Уизли качает головой и подходит к нему так близко, что он чувствует аромат ее духов, и это — не фрезия. Она несколько мгновений молчит и потом негромко просит:

— Повторите то, что вы сказали на платформе. Только встаньте на свету, под фонарем, я хочу видеть ваше лицо.

Северус покорно делает шаг вперед, едва заметно улыбаясь. До чего же она упорная.

— Я люблю тебя, — слова звучат негромко, но это нужные, правильные слова, каких он в своей жизни говорил слишком мало.

Уизли не отвечает, только изучает его — внимательно, с отчаянием и одновременно радостью в светло-карих глазах. И мгновением позже в этих глазах загораются огоньки.

— А ведь я тогда пришла прощаться. Еще бы немножко, и никакие ваши слова не помогли бы — я была уверена, что вам не нужна. Я и сейчас не до конца вам верю, вы слишком хорошо скрываете чувства.

Северус только мягко привлекает ее к себе и целует в приоткрытые губы. От прикосновения к ней сразу кружится голова. Уизли замирает, но уже секунду спустя обвивает его шею руками и прижимается к нему всем телом — дрожащим и хрупким.

— Я ждала этого так долго, — шепчет она сбивчиво. — С того самого момента, когда вы отправили меня домой за неделю до битвы. Я не сплю?

— Нет. Теперь скажи: «Северус, я тебя люблю».

Уизли поднимает на него глаза, мокрые от слез.

— Северус, я тебя люблю, — произносит она робко и тут же закрывает лицо ладонями. — Как мне было тяжело одной, если бы ты знал! Я иногда лежала ночью без сна и представляла, что ты очнешься и будешь рядом.

Северус прижимает ее к себе. Ему страшно, что все это — ненастоящее, и она исчезнет.

— Обещай, что останешься со мной. Ты нужна мне. Рядом с тобой я вижу реальность иначе — более правдиво. Начинаю понимать, что важно не только то, что существует в моей голове. Правда, у меня ужасный характер, как ты верно заметила, я ревнив, я собственник и намного старше тебя — но ты ведь не боишься?

Уизли пожимает плечами, спрятанными под его пиджаком.

— Пока ты меня любишь — нет.

Она чуть приподнимается и целует его — нежно и отчаянно. Северусу все еще кажется, что это и правда сон — совсем странный, один из тех, что снились ему еще в Хогвартсе. Только в тех снах была Лили.

— Ты целуешься иначе, — замечает она, задыхаясь.

— Тебе уже не шестнадцать, — самодовольно отзывается он. — Я могу позволить себе немного больше, правда?

Уизли пропускает вопрос мимо ушей и снова поворачивается к городу, блестящему разноцветными огоньками. Где-то далеко церковный колокол гулко отсчитывает десять ударов, и Уизли невольно делает несколько шагов вперед, спускаясь к воротам.

Северус с мгновение смотрит на ее тоненькую фигуру, словно стебелек цветка, и тихо произносит:

— Джинни.

И мир снова меняется от звука ее имени — становится еще реальнее и осмысленнее.

Она неспешно оборачивается, блестя глазами в наступивших сумерках.

— Приятнее, чем вечно слышать свою фамилию. А вот по обращению "сэр" я буду скучать. Могу я иногда его использовать?

Северус хитро улыбается.

— Вполне. Где ты остановилась?

— Меня пригласила жена Саваджа, у нее две комнаты в отеле. И просила прийти не позже одиннадцати, так что нам пора возвращаться, хотя мне и не хочется.

Северус сдерживает рвущуюся просьбу остаться у него, потому что сегодня это будет лишним. Да, она нужна ему вся целиком, но он терпелив, и он подождет: у них еще будет время для этого. Сейчас есть только этот теплый вечер и нежный овал ее лица.

— Здесь звезды другие, — Джинни останавливается и поднимает голову. — Не такие тусклые, как в Лондоне. Больше похожие на те, что светили на стадионе, когда ты меня поцеловал. Мне кажется, что с того момента целая жизнь прошла, а не два года.

— Ты слишком много боролась, — произносит он мягко. — Это пройдет. Мне, наоборот, в замке казалось, будто я старик и общаюсь со стариком. А сейчас все перевернулось.

Джинни берет его под руку, и Северус вдруг осознает, что жизнь начинается только сейчас — рядом с ней.

— Вот бы остаться здесь навсегда, — она прижимается щекой к его плечу. — Как представлю, что придется возвращаться в этот мрачный дом в Тупике, в эти стены, мне становится ужасно тоскливо.

— Даже рядом со мной?

— Да. Там кажется, что каждая частичка дома впитала в себя прошлое.

— А где бы ты хотела жить?

Она мечтательно улыбается, глядя на звезды.

— На берегу моря, например, как Билл и Флер. Там никого, только ветер и море шумит.

Северус смотрит на нее искоса: он и сам постоянно думает о Паучьем Тупике. Ничего хорошего в этом доме нет — только прошлое, неприятное и отталкивающее. Нужно начинать заново, оставить позади тот дом с заколоченными окнами. Только бы денег в Гринготтсе хватило на что-нибудь приличное.

— Никого — это мне нравится, — произносит он задумчиво. — Я не люблю людей.

— Только меня, — смеется Джинни и тянется за поцелуем.

Перед старинным зданием отеля они оба медлят, не желая так быстро расставаться друг с другом, но Джинни огорченно постукивает по циферблату наручных часов, и Северус неохотно отпускает ее руку. Джинни заходит в дверь первая, оглянувшись на пороге, и оставляет его наедине с теплыми сумерками.

Почти все окна отеля зияют темными стеклами, и только в некоторых горит неяркий свет. Постояв некоторое время в тишине, иногда разбиваемой шуршанием машин, Северус разворачивается и идет в сад с белеющей в ночи сиренью.

Бесцельно шагая по дорожкам, он с горечью думает, что до того, как Уизли бессовестно вторглась в его жизнь, он ничего не знал о любви. Все эти годы взаперти, сны и воспоминания — все это было ненастоящим, придуманным, существующим в его голове.

А сейчас вокруг него — реальность.

Северусу совершенно не хочется спать.

Джинни

Джинни просыпается раньше миссис Савадж и сразу идет в душ. Вчера, после всех слов и поцелуев ей казалось, что она ни за что не уснет, но от усталости она провалилась в сон почти сразу же.

Стащив ночную рубашку через голову, Джинни рассматривает себя в зеркале. Вот то же самое лицо с веснушками, что и вчера утром. И та же бледно-розовая кожа, и рыжие, растрепанные после сна волосы. А сама она, внутри, в сердце — совсем другая. И уже принадлежащая не только самой себе. От этой мысли кожа сразу покрывается мурашками.

Они с Савадж приходят на завтрак раньше Северуса и, когда он спускается в зал, они уже сидят за столиком, разрезая горячий омлет.

— Вы сегодня замечательно выглядите, — замечает Савадж, когда Северус чуть замедляет шаг, поравнявшись с ними.

— Неужели? — спрашивает он невозмутимо, и Джинни тут же прячет улыбку.

— Посмотрите, Северус, наша молодежь тоже интересуется наукой, — Савадж похлопывает Джинни по плечу. — А вы говорите, что им на все наплевать.

Северус прячет руки за спину и пристально смотрит на Джинни. Та кривит губы, пытаясь не рассмеяться. Сейчас лучше не выдавать их отношения. Она и сама едва ли их осознает.

— И какое направление науки вы собираетесь посетить сегодня, мисс Уизли?

— Темные искусства, — она поспешно берется за кружку с кофе, видя, как Северус мгновенно хмурится. — А потом посещу секцию безопасности в спорте.

Он смотрит на нее рассерженно.

— А зельеварение вас не интересует?

— Не в этот раз, — лукаво отзывается Джинни и смотрит на его поджатые губы. — Тем более что вы сами жаловались на бездарность выступающих. Если сегодня не будет лично вашего доклада, то, пожалуй, я даже не загляну в то крыло.

Северус резко поворачивается к ней спиной и уходит к столику коллег. Джинни расстроенно пожимает плечами и возвращается к омлету и остывающему кофе.

— Что-то в нем изменилось, — Савадж провожает его любопытным взглядом. — Помню его на слушании в Азкабане, когда Пожирателей отправляли в камеры. Дамблдор уже тогда прикрывал его, утверждая, что он на стороне Министерства, и ему верили. И знаете, милочка, Снейп тогда выглядел так, словно ему сто лет.

Джинни кивает, тыкая вилкой в омлет. Разумеется, он сердится — не видеть ее целый день! Когда они с Гарри только начали встречаться, то бежали друг к другу после каждого занятия, чем ужасно раздражали Рона. Но ей тогда было пятнадцать.

Она избегает Северуса целый день, слушая лекции то по Темным искусствам, то по квиддичу, но постоянно, каждую минуту вспоминает его лицо. Кажется — вот, все так просто. Они хотят быть вместе, они сказали главные слова. А реальность продолжает обступать их со всех сторон, и особенно трудно Джинни приходится, когда за ужином она замечает Скитер.

— Змея, — зло замечает Савадж, глядя на соседний столик. — Теперь жди отвратительных заголовков. А выглядит-то как! Кошка драная.

Устав ворочаться с боку на бок, Джинни накидывает поверх ночной рубашки кофту и выскальзывает из спальни. Темные коридоры отеля с мягкими коврами ведут ее вперед, и в руках снова мерещится белая нить. Но сегодня Джинни знает, кто в центре Лабиринта, и ей не страшно.

Дверь поддается не сразу — приходится вспомнить все защитные заклинания, которые использовались для директорского кабинета, но в конце концов Джинни все же бесшумно заходит в просторную комнату с двумя окнами.

Присев на кровать, Джинни мягко проводит пальцами по лбу спящего Северуса, отодвигая упавшие пряди волос. Даже во сне его лицо не кажется спокойным и расслабленным.

— Не сердись, — произносит она тихо, когда он смотрит на нее сквозь ресницы.

— Я не сержусь,— отзывается он сонно. — Просто время тянется, а я занимаюсь ерундой. И придется заниматься ей еще четыре дня. Если бы ты пришла ненадолго, мне было бы приятнее там находиться и делать вид, что мне интересно.

Джинни скользит взглядом по его обнаженным плечам и густо краснеет.

— Я боюсь все разбить. Все еще такое хрупкое между нами. Все только начинается — и я не хочу потом вспоминать это начало вместе с тем потоком гадостей, который обязательно обрушится. Когда я переехала в Паучий Тупик, чтобы ухаживать за тобой, газеты тут же выдали статью «Уизли становится сиделкой для раненого профессора», и статьи эти выходили каждую неделю примерно месяца два, пока всем не надоело. Тогда мне было плевать — а сейчас все иначе, понимаешь? Я видела Скитер. Я уже представляю, что она напишет, увидев любой взгляд с твоей или моей стороны. И родители узнают из газеты — это ведь сразу разлетится по Лондону. А я бы хотела сказать им лично. Давай немножко подождем?

Северус несколько секунд молчит.

— Нас все равно будут осуждать, и ты всегда это знала.

— Да, — Джинни встряхивает головой. — Но они увидят это как интрижку, как что-то несерьезное и гадкое. Не все еще отошли после войны, и газеты очень хорошо на этом играют, чтобы раззадорить чувства. Только дай им повод, прочтешь о себе что-нибудь вроде «Профессор совратил девушку на двадцать лет младше себя». Что тебе скажут на работе?

Северус снова молчит, разглядывая ее лицо. Какими холодными и безразличными были эти глаза в замке. А теперь они полны жизни — и желания.

— Предлагаешь подождать, пока мы не вернемся в Лондон? Или ты там останешься жить у родителей?

Джинни с отчаянием пожимает плечами и, встав, подходит к приоткрытому окну, сквозь которое в комнату проникает сладкий запах сирени.

— Я не знаю. Давай подумаем об этом потом? Завтра. Или послезавтра.

— Как скажешь.

Джинни тихонечко вдыхает воздух, снова замечая, как Северус смотрит на нее. По коже бегут мурашки, но она не сбежит — еще так недавно она была готова отдать все за такой взгляд. Не нужно ждать какого-то момента, потому что жизнь слишком внезапна. Здесь, сейчас, этой ночью.

И она громким шепотом произносит:

— А сейчас я хочу побыть с тобой.

— Тогда иди сюда, — произносит Северус негромко, но уверенно.

Джинни бросает взгляд на сирень, белеющую внизу, и переводит взгляд на него и вздрагивает. Все вокруг нее — словно во сне, волнующе и сладко, и кажется нереальным. Только бы не проснуться снова в Паучьем Тупике! Сняв кофту, Джинни решительно пересекает комнату и забирается в постель, чувствуя, как вся горит и как сердце бьется быстро-быстро.

— У тебя ведь были женщины? — спрашивает она шепотом, почти проглатывая слова.

— Конечно, были.

— Но не в тот год, когда я…

— Нет.

Джинни легонько пробегает пальцами по его плечу, груди и замирает, коснувшись шрама над животом.

— Что это?

— Неудачная тренировка, скоро заживет, — голос Северуса меняется, на мгновение становясь холодным.

Джинни поднимает на него глаза:

— Ты же знаешь, что у нас с Гарри ничего не было, правда?

— Догадывался. Но в Хогвартсе иногда случаются странные вещи, — он чуть подается вперед и целует ее — лицо, губы, шею. — Не бойся.

Он снимает с нее рубашку и жадно рассматривает ее хрупкое обнаженное тело. Джинни тут же краснеет, когда он поднимает руку и касается ее груди с острыми от возбуждения сосками. Сейчас, когда она позволила себе поверить в его слова о любви, желание стать его, желание близости пронизывает всю ее.

— Для честности, — поясняет он таким тоном, словно они на уроке. — Ты ведь видела меня, теперь я хочу взглянуть на тебя и знать, что скрывается под твоим платьем.

Джинни тихо смеется и, обняв его за шею, горячо целует. Дурманяще пахнет сиренью, и в голове не остается никаких мыслей, только чувства. И ощущения — его рук, медленно ласкающих ее тело, чуть сжимающих грудь, и его губ, покрывающих поцелуями плечи, шею и спускающихся все ниже и ниже. Когда они опускаются совсем низко, Джинни тихо стонет.

— Не бойся, — повторяет он, накрывая ее своим горячим телом. — Просто посмотри на меня.

Она не успевает прошептать, что рядом с ним ничего не боится, потому что он оказывается внутри нее. От неожиданности кружится голова, но боль не приходит. Только Северус целует ее нежно, осторожно двигаясь, и Джинни, задыхаясь от переполняющих чувств, прислушивается к своим ощущениям.

— Все хорошо, — шепчет она в ответ на его вопрошающий взгляд. — Я тебя люблю.

Сколько проходит времени — Джинни не знает, потерявшись в реальности, но когда Северус ложится рядом с ней, она тут же прижимается к нему, слабо улыбаясь.

— Никогда не был в постели с любимой женщиной, — произносит он довольно.

Джинни с блаженством кутается в одеяло. Внизу, между ног, немного саднит, но она уверена, что это скоро пройдет.

Северус гладит ее по волосам и задумчиво замечает:

— Я все еще не понимаю, почему ты со мной.

— Потому, что рядом с тобой я счастлива. Правда, ты едва все не испортил этим зельем забвения.

— Но ты все-таки приехала.

— Я увидела тебя на платформе, увидела, что ты хромаешь, и вдруг поняла, к кому же меня привела нить. К очень одинокому хромому богу, который только и делает, что выполняет чужие просьбы, ничего не оставляя себе. Разве можно от него отказаться, когда он говорит «Я вас люблю»?

Северус ворчливо отзывается:

— Даже в твоих мифах я одинокий и хромой. Нет бы хоть раз представить меня иначе. Впрочем, меня устраивает, лишь бы Ариадна осталась со мной. А нить я выкину ко всем чертям, чтобы она тебя куда-нибудь не увела.

Джинни кладет голову ему на грудь и прикрывает глаза. Они лежат молча в опьяняющей темноте, наслаждаясь прикосновением друг к другу, и, когда Джинни хочет спросить его о том, что будет завтра, то слышит его размеренное дыхание. Северус спит, и она не решается его будить. С сожалением выскользнув из его объятий, она с трудом находит на полу рубашку и кофту и, одевшись, выходит из комнаты обратно в темноту коридора.

Ей все еще страшно оставаться до утра.

Северус

Его будит шум дождя, стучащего в окна, и домовой эльф, посылаемый к гостям, которые рискуют проспать завтрак.

— Пора вставать, сэр, — эльф хлопает в ладоши и тут же исчезает.

Чертыхаясь, Северус оглядывает комнату беглым взглядом: Джинни нет, и вполне вероятно, что она ему просто приснилась. У него бывают эти навязчивые сны, похожие на реальность, в которых он получает то, что хочет.

Скинув одеяло, чтобы пойти в душ, он замечает на простыне маленькое красное пятнышко — и криво улыбается. Не приснилась, значит, но все равно сбежала. Когда она только вошла и коснулась его, на мгновение ему стало страшно — что ничего не получится, что яд еще действует на него, но как только Джинни оказалась в его руках, нежная и податливая, все получилось само собой.

Можно выдохнуть и вычеркнуть это переживание.

Северус хмурится, застегивая рубашку, и вспоминает вчерашний разговор. Если она боится, что пойдут сплетни, — зачем она отдалась ему? Потому что боится другого — что ему надоест ждать? Глупости. С другой стороны, она права: нужно понять, что им делать дальше. Министерство действительно может не принять такие отношения, если бегать из постели в постель, украдкой, по ночам. И Молли абсолютно точно не будет счастлива.

Но ведь можно решить эту проблему очень просто.

Северус сглатывает.

Безумное решение, разумеется, но выглядит самым правильным и подходящим.

Скитер перегораживает ему вход в обеденный зал и, мерзко улыбнувшись, вытаскивает из сумки свое потрепанное Перо.

— Идите к дьяволу, — произносит он зло, пытаясь ее обойти. — Я не желаю с вами разговаривать.

— Как насчет книги про ваше геройство и шпионаж? — Скитер профессионально делает вид, что не замечает его злости. — Я пишу ее уже довольно давно. Вот, написала про Дамблдора, теперь вы на очереди. Правда, вы в конце концов оказались живы, так что у меня возникли некоторые проблемы.

Северус убирает руки за спину.

— С названием? — спрашивает он саркастически.

— О, нет, с названием все прекрасно, — Скитер закатывает глаза. — Только представьте: «Северус Снейп: сволочь или святой». Прекрасно, правда? Но мне нужно еще немного материала. Может быть, вы расскажете, почему вашей сиделкой была Джинни Уизли?

Он едва сдерживается, чтобы не взглянуть поверх плеча Скитер на сидящую справа от входа Джинни. Один взгляд, сказала она ночью. Один взгляд, и все рухнет.

— Идите к дьяволу, — повторяет он холодно и обходит журналистку с другой стороны.

То, как пристально наблюдает за ним Скитер весь день, заставляет Северуса избегать Джинни и стараться не появляться с ней в одном помещении. И то решение, которое еще утром выглядело безумным, кажется все более и более правильным. Только как обставить все красиво? У него это никогда не получалось.

Последняя лекция, которую читает сам председатель комиссии, на некоторое время увлекает Северуса в привычный мир зелий, а потом вышвыривает обратно в настоящее. Если он хочет разобраться с ситуацией как можно быстрее, идти нужно сейчас. Мальчишка, встречающий гостей, оказался весьма полезен и уже нашел человека, с которым нужно переговорить.

— Надеюсь, вы не собираетесь сбежать? — председатель равняется с ним в дверях. — Северус, нельзя быть таким отстраненным. В Министерстве это не любят. Каким бы хорошим специалистом вы ни были, люди ценят, когда им подыгрывают и их ублажают.

— И что от меня требуется? — холодно интересуется он.

— Присутствие и несколько слов людям, которые могут сделать вашу карьеру успешнее, — председатель похлопывает его по плечу. — Здесь не Хогвартс, где вас не видят и не слышат. Тут все играют, так что советую вам поглядывать на эту игру и иногда принимать участие.

Северус с безразличием дергает плечом, но все-таки проходит вместе с председателем в большой зал, где сегодня убрали все стулья и цветастый ковер, скрывавший блестящий паркет, чтобы освободить место для танцев. Зал уже наполнен: министерские работники и ассистенты, студенты Хогвартса и других школ, приглашенные гости и журналисты, среди которых кислотная рубашка Скитер видна лучше всего. Пытаясь не кривить губы и убрать раздражение с лица, Северус вместе с председателем подходит к одному человеку за другим: его представляют как нового и успешного коллегу, и он с усилием выдавливает из себя нужные слова. Отвратительно — но ничего не поделать. Ему нужна эта работа, потому что в школу он ни за что не вернется. Ему нужна эта работа не только для себя.

Джинни стоит у противоположной стены рядом с женой мракоборца и парой студентов-старшекурсников из Хогвартса. На ней снова то же самое красное платье, что и в первый вечер, но теперь она держится гораздо увереннее. Дождавшись, когда музыканты начнут играть, Северус неторопливо подходит к ней и спокойно спрашивает:

— Как вам наука сегодня?

Она сжимает губы и сердито смотрит на него в ответ.

— Могу я пригласить вас? — продолжает он и подает ей руку. — Заодно расскажете, что нового вы сегодня узнали.

Джинни нерешительно смотрит на жену Саваджа, но старушка только улыбается и одобрительно кивает им обоим. Потом Джинни переводит взгляд на Скитер, но та временно занята более интересными гостями, жадно вслушиваясь в каждое слово, и неохотно идет вместе с Северусом к танцующим.

— Зачем ты это делаешь? — яростно шепчет Джинни, делая при этом радостное лицо. — Я ведь просила дать нам время.

Северус дергает уголком рта, глядя на нее. Его женщина. Из плоти и крови, не из мечты и воображения. Самая настоящая. Его.

— Как ты себя чувствуешь после ночи? — невозмутимо интересуется он, кладя руку на ее талию.

Джинни тут же вспыхивает обжигающим румянцем.

— Неужели ты бываешь таким нежным?

— Я бываю разным, — замечает он.

— Только никто об этом не знает, кроме тебя самого, да? — язвит она и снова смотрит на него сердито. — Скитер обязательно напишет про это, она уже поворачивается в нашу сторону.

— Перестань волноваться, — он щекочет дыханием ее ухо. — Ты со мной. Скитер заинтересована в выпуске своей книги, так что не рискнет вот так сразу портить отношения.

Джинни чуть сжимает его плечо.

— Я скучаю. Скорее бы уехать в Лондон, хотя я не хочу туда возвращаться. Правда, там у нас будут целые вечера и выходные, но снова в этом ужасном доме.

Северус смотрит в ее огорченные глаза и шепотом произносит:

— Завтра на рассвете я пришлю за тобой Патронуса, и мы пойдем гулять. Только обязательно надень что-нибудь светлое. Будешь похожа на белую сирень.

Джинни согласно кивает и молчит до самого окончания танца.

И когда вечер окончательно завершается, Северус выходит из здания, окунаясь в теплые шотландские сумерки. Ему нужно попасть в часовню, что стоит неподалеку от Замковой горы, до того, как часы пробьют полночь.

Джинни

Джинни с трудом разлепляет глаза и сонно смотрит на серебристую лань, стоящую возле кровати. Часы на стене у окна показывают пять утра, и вылезать из-под уютного одеяла совершенно не хочется.

— Сейчас, — шепчет Джинни и лениво садится на кровати, касаясь босыми ногами жесткого ворса ковра. — Иду.

Лань исчезает, тая в утренних сумерках, и Джинни остается одна, широко зевая. И зачем только Северус хочет гулять так рано? У него впереди насыщенный день, да и вчерашний вечер выдался тяжелым. Она видела, как он постоянно разговаривал с самыми разными людьми. Некоторых она узнала, некоторые были совсем незнакомыми. Интересно: что они хотели от него?

— Лести, — отзывается Северус раздраженно, когда они идут вместе по пустым улочкам Эдинбурга. — Что еще они могут хотеть. В Хогвартсе было проще, конечно. В Министерстве постоянно придется показываться, чтобы о тебе не забыли.

— Зато и возможностей много, — Джинни с наслаждением вдыхает свежий утренний воздух. — Для тех, кто хочет их использовать. Папа, например, не использует, сидит на своем месте и всем доволен. А у тебя амбиций гораздо больше, и мне это нравится.

Северус едва заметно улыбается.

— Что, у Поттера нет амбиций?

— Он будущий мракоборец, — Джинни берет его за руку. Непривычно — но приятно ощущать прикосновение друг к другу. — У них нет времени на личную жизнь. Даже если завести семью — как часто он будет ее видеть? И про путешествия можно забыть: секретность, невозможность выезда за границу. А мне так хочется увидеть мир… Даже если бы я не осталась с тобой, я вряд ли была бы с Гарри. Мне кажется, это неправильно — давать надежду человеку, который не сможет сделать счастливой тебя, а ты — его. И потом останется только сидеть и раздражаться, что нельзя то, невозможно это. Лучше сразу уйти от разочарований, если получается.

Северус как-то странно хмыкает.

— Я слишком много хочу? — Джинни заглядывает в его лицо.

— Размышляю, как много я смогу дать, — отвечает он задумчиво. — Во всяком случае, у меня точно будет отпуск для твоих путешествий.

Джинни тихонечко смеется, чтобы не разбить окружающую тишину города, который начинает просыпаться. Они идут по той же самой брусчатке, которая теперь отражает солнечный свет, что и в первый вечер. Замковая гора уже высится перед ними, холодная и словно отстраненная. И Северус кажется таким же — ушедшим в себя.

У замковых ворот Джинни останавливается и смотрит на него вопросительно.

— Куда мы идем?

Вместо ответа Северус молчит, глядя вниз, на город. Поднявшийся ветерок играет с его темными прядями.

— Куда мы идем? — повторяет Джинни и поеживается.

— В часовню. Видишь? Справа от замка, скрыта от магглов, — Северус поворачивается к ней и серьезно произносит: — Ты когда-то сказала, что если бы я предложил тебе руку, ты бы согласилась и пошла за мной. Это осталось неизменным?

Джинни несколько мгновений смотрит на него непонимающе, но потом нахмуривается.

— Только не говори, что ты делаешь мне предложение.

— Так и есть.

— Твое лицо прямо излучает счастье при этом, — скептически замечает она. — Северус, ты это делаешь только для того, чтобы нас оставили в покое?

Он огорченно поджимает губы.

— Лучший способ, чтобы обезопасить тебя от сплетен. Иначе я бы не предложил — ты ведь знаешь меня, знаешь мой характер. Ты мне нужна, но я боюсь, что ты сбежишь от меня очень скоро. А брак — это навсегда. Я не хочу, чтобы ты была привязана ко мне, как моя мать была привязана к моему отцу.

Джинни складывает руки на груди, глядя на него возмущенно и одновременно успокаивающе.

— Я так и знала, что придется сначала бороться за любовь, а потом — за все остальное. Мы еще в Лабиринте, Северус, и я буду постоянно сражаться с твоими минотаврами, пока мы из него не выберемся. Ты — не твой отец. Ты ведь, кажется, понял это в отношении Гарри? И я — не моя мама, я не мечтаю о семерых детях и не грожу тебе с кухни поварешкой.

Северус привлекает ее к себе, но его лицо остается серьезным.

— Скажи, что ты действительно этого хочешь, — шепчет она, прижимаясь к нему.

— Хочу, — его дыхание щекочет ухо. — С тех пор, как эта мысль пришла мне в голову. Но она кажется запретной и недосягаемой, какой раньше казалась ты. Я не уверен, что ты должна соглашаться. У меня Метка на руке, и все мое прошлое в любой момент может потащить нас ко дну. Для Министерства я всегда буду удобным кандидатом на выброс.

Джинни приподнимается и берет его лицо в ладони.

— Я не бросила тебя, когда ты лежал без сознания, и я не брошу тебя, даже если все от нас отвернутся.

— Почему? — он смотрит в ее глаза. — Я слышу твои слова о любви, но никак не могу поверить, что они — для меня. Меня никогда не любили, и мне каждый раз кажется, что я проснусь, и ты исчезнешь. Очень глупое поведение для человека в сорок лет, но после всего, что произошло, так трудно осознать, что я действительно кому-то нужен.

Джинни яростно мотает головой, перебивая его. Сколько раз она представляла себе это мгновение — еще ребенком, начитавшись сказок. И оно выглядело совсем другим: романтичным, разноцветным, волнующим. И мечта снова разбивается о реальность, но важна ли она ей сейчас? Или самое главное — это его желание быть с ней, и вот это солнечное утро на рассвете?

Сердце делает резкий толчок, и Джинни поспешно произносит:

— Я согласна. Согласна. Теперь у тебя нет пути назад.

Северус смотрит на нее изучающе, потом коротко кивает и берет ее за руку. На его лице снова застывает отрешенность, и Джинни знает, о чем он сейчас думает. О тысяче причин, почему он будет плохим мужем, о том, как отреагирует ее семья, о том, что скажут в Министерстве. Пусть думает, Мерлина ради. Она покажет ему, что все эти детские страхи должны остаться в детстве.

В часовне, построенной в готическом стиле и украшенной мраморными статуями, никого нет, кроме них двоих. Пахнет свечами и ладаном. Джинни идет вслед за Северусом, чувствуя, как холодеют его пальцы.

Распорядитель, низкий старичок с пышной бородой, просит их встать у алтаря и раскрывает толстую пыльную книгу. Джинни кажется, что он смотрит на них неодобрительно, и она пытается понять, что думает об этом Северус, но он стоит неподвижно, лишь сжимая ее руку. И его лицо холодно и спокойно, и он даже не смотрит на нее, и от этого Джинни на мгновение становится страшно. Она перестает слушать ритуал и поднимает глаза выше — на расписанный фресками свод. Святые, имен которых она не знает, смотрят на нее успокаивающе и ласково, и Джинни чувствует, как тепло постепенно разливается в душе. Все будет хорошо, обязательно будет. Какой путь они прошли с Северусом — от кабинета зельеварения до этой часовни. Что может быть труднее?

Холодное кольцо касается ее пальца, и холодные губы Северуса касаются губ, и Джинни горячо отвечает на поцелуй. Распорядитель еще что-то говорит напоследок, но Джинни продолжает не слышать, словно оглохнув. И только когда они снова оказываются на площади около замка, слова Северуса проникают в сердце.

— Я могу надеяться, что сегодня ты останешься в моей спальне?

Джинни улыбается и прижимается щекой к его плечу. Мысль, что с этого часа она — жена, обрушивается на нее с оглушительной силой.

Северус

— Просыпайся, — голос Джинни раздается над ухом, и ее губы касаются его щеки. — Уже восемь.

Северус сонно открывает глаза и наблюдает, как Джинни, легко поднявшись с кровати, подходит к окну и распахивает тяжелые шторы. Ее тело, худое и нежное, кажется золотистым в солнечном свете.

— Ненавижу этот вид, — шепчет она так, чтобы он услышал. — Заколоченные дома, полная грязи река, летающий мусор. Как думаешь, когда-нибудь мы сможем отсюда уехать?

Северус утвердительно кивает, глядя на ее обнаженную фигуру. Красивая — и принадлежащая ему. И к этому счастью он еще не успел привыкнуть.

— Иди ко мне, — произносит он требовательно, но Джинни качает головой.

— Опоздаем, — она берет со стула халатик и исчезает за дверью ванной. — Вставай!

Чертыхнувшись, Северус неохотно скидывает одеяло и медленно опускает ноги на пол. Сегодня будет тяжелый день: у Молли и Артура — важная годовщина, а значит, их будут ждать в Норе. Ждать, зная, что они женаты. Скитер так жаждала свою порцию новостей — и получила их, мгновенно рассказав об этом на первой странице «Пророка». Стоит ли идти к Уизли? Джинни уверяла, что мать пришлет ей громовещатель, но ничего не произошло, и от этого Северусу становится неуютно. Как отреагирует Молли — так отреагирует и вся остальная семья. Все зависит от нее.

— Я все равно тебя хочу, — Северус заходит в ванную и, взглянув на Джинни, встает под горячую воду вместе с ней. — И не придется идти в душ.

— Хитрый, — Джинни тихо смеется, поворачиваясь к нему. — Поцелуй меня.

Вода бежит по ее плечам, груди и животу, исчезая в водовороте, и Северус чувствует, как разом твердеет член, и от желания слегка кружится голова. Он жадно целует ее, скользя руками по коже, и разворачивает ее спиной к себе. Да, все, что у него было с другими, опытными и взрослыми, не может сравниться с тем ощущением, что он испытывает, лаская Джинни.

— Пожалуйста, — просит она, сбивчиво дыша, и смотрит на него через плечо. — Пожалуйста, сэр.

Выдохнув, Северус толкает ее к стене, теплой от горячего душа, и, приподняв ее за бедра, осторожно, едва сдерживая себя, входит в нее сзади. Джинни стонет и, выгнувшись, опирается ладонями о кафель. Северус мягко сдавливает ее грудь, двигаясь чуть быстрее. Слишком хорошо, слишком жарко и тесно — и, застонав, он кончает, уткнувшись лицом в плечо Джинни.

— Прости, — произносит он хрипло.

Она оборачивается и целует его, счастливо улыбаясь.

— Вечером продолжим, — отзывается она лукаво и тут же тянется за полотенцем. — Ты оставайся, а мне пора бежать на собрание. Увидимся в Норе. Ты ведь придешь? Нас ждут к шести, но я помню, что у тебя тренировка с Гарри.

Северус закрывает глаза и подставляет лицо под воду. Нужно хорошенько подумать, стоит ли идти в Нору или лучше подождать, и сейчас он не готов выдать ответ.

— Блинчики в холодильнике, — голос Джинни раздается уже за дверью. — Кофе я сейчас поставлю!

Северус еще несколько минут наслаждается теплыми струями воды, потом неторопливо выходит из ванной и, одевшись, спускается в маленькую кухню. Ему и самому надоел этот старый дом в пустом опасном районе. Пора присматривать что-нибудь новое. Джинни, конечно, делает вид, что все в порядке, но иногда бросает фразы вроде утренней — о том, как ей неприятно здесь жить.

Без десяти девять он вместе с другими сотрудниками заходит в министерский лифт — место, которое он ненавидит в несколько раз больше, чем Паучий Тупик. Постоянно приходится делать вид, что ты рад видеть других, пожимать чужие руки и соглашаться выпить кофе в обед. Добравшись до кабинета, Северус с облегчением выдыхает и переодевается в рабочую мантию. С утра нужно дописать отчет, а потом, если не принесут дело, можно заняться личными разработками.

— Северус, — в приоткрывшейся двери появляется голова Смита — мракоборца, который занимается расследованием бытовых преступлений. — Нужна твоя помощь. Вот тут немного жидкости, которую откачали из тела потерпевшего. Парень, двадцать лет. Сможешь разобраться к обеду?

Сжав губы, Северус молча берет склянку из его руки и, приподняв, внимательно рассматривает на свет.

— Возможно, — он вертит склянку по кругу, встряхивает ее и смотрит на осадок. — Могу сразу дать зацепку: тут точно есть ландыш. Только он дает такой голубовато-синий цвет.

— Ландыш? — Смит хмурится. — Бред какой-то. Потерпевший в городе живет, в самом центре. Хочешь сказать, убийца, если он есть, использует именно растения?

Северус ставит склянку на стол и взмахом палочки разводит огонь под котлом.

— Вспомни, как у вас под Империо заставили женщину съесть тарелку волчьих ягод, недели две назад. Вполне вероятно, что действует один и тот же человек.

— Но он ничего не крадет, — Смит задумчиво кусает губу. — Зачем ему тогда это нужно?

Северус закатывает рукава, не оборачиваясь, и выливает содержимое склянки в котел, потом добавляет зелье, помогающее определить ингредиенты.

— Слава Мерлину, что я не участвую в этих ваших «зачем» и «почему». Попробую успеть к обеду, но ничего не обещаю, как обычно.

К обеду он не успевает — не определяется последний ингредиент, поэтому Северус оставляет зелье на крошечном огне и идет в кафе на четвертом уровне. Разрезая стейк на кусочки, он продолжает размышлять, стоит ли появляться вечером у Уизли, и если да — то что подарить Молли и Артуру? Как назло, спросить у Джинни он не успел и уже не успеет, а идти с пустыми руками неприлично. С другой стороны, у него есть в запасе одно заклинание, которое вполне подойдет под определение «подарок».

Бузина, как последний ингредиент, проявляется только к шести вечера, и Северус, сунув записку под дверь уже ушедшего Смита, спускается на третий уровень. Поттер, переодевшийся в тренировочную мантию, сидит в зале и увлеченно читает вечерний выпуск «Пророка».

— Где остальные? — Северус вынимает палочку и оглядывает зал.

— Их отпустили, — Поттер поднимается ему навстречу, отложив газету. — А мне после тренировки нужно пойти на задание.

Они сначала перекидываются разминочными заклинаниями, постепенно переходя к сложным и совсем сложным. Отсутствие других студентов и преподавателей дает им возможность использовать весь зал целиком, что делает тренировку интенсивнее и опаснее.

— Рано начали отражать удар, — замечает Северус, когда Гарри, не целиком отразив Инкарцеро, потирает ушибленную руку. — Впрочем, вы сегодня отлично справились. Думаю, вам пора идти — уже половина восьмого.

Поттер смотрит на него насмешливо.

— Вам тоже, сэр. Вы же не собираетесь пропустить семейный праздник миссис Уизли?

— Не определился с решением.

— Джинни будет рада, — Поттер запихивает палочку в карман и берет с пола сумку. Вид у него взъерошенный, и по лицу течет пот. — Так что вы торопитесь, сэр. Миссис Уизли не любит, когда к ней опаздывают.

Они выходят из зала и вместе идут по пустому коридору к лифту. Северус задумчиво разглядывает мелькающие на стенах портреты. Надо съездить в Хогвартс и поговорить с Альбусом. Тот наверняка скажет: «Я так и знал», — но это ничего не испортит. Иногда нужно сказать спасибо тем, кто был с тобой в самые темные времена.

— Ваше задание связано с убийством молодого парня? — Северус нажимает кнопку «четыре», а Поттер — кнопку «ноль». — Если да, то обязательно возьмите маску. Обычную, чтобы защитить нос и рот. Потом расскажете, пригодилась она или нет.

Поттер смотрит на него искоса. Он наверняка устал, но желание доказать, что он не просто так победил Темного Лорда, каждый раз придает ему сил.

— Сэр, а вы изменились.

— Неужели? — Северус поджимает губы.

— Вы стали похожи на человека, и внешне, и внутренне, — Поттер подходит к решетке. Колокольчик нежно тренькает, и двери расползаются в стороны. — А были похожи на одинокую летучую мышь, которая ненавидит других мышей.

— Идите к черту, — Северус отворачивается, но тут же усмехается. — Дерзкий мальчишка.

Прибравшись в кабинете, он скидывает мантию и надевает поверх рубашки тот самый пиджак, что накидывал Джинни на плечи на Замковой горе. Прошло всего лишь чуть больше недели, и эта была самая счастливая неделя в его жизни. Поттер прав, дьявол его раздери, — Джинни будет счастлива, если он придет на ужин.

Проходя через Атриум, Северус покупает в волшебном киоске газету «Магическая недвижимость: все дома, сокрытые от магглов» и засовывает ее в карман пиджака.

Джинни

— Перестань нервничать, — Анджелина смотрит на нее успокаивающе. — Ты же не из семьи Малфоев и не собираешься за магглорожденного. Подумаешь, вышла за Снейпа. С кем не бывает.

Джинни толкает ее локтем и останавливается у двери Норы. Там будут все, кроме Чарли, который уехал в командировку, и ей страшно. Что сказать им? Что они думают о ней теперь?

Когда они с Анджелиной заходят в гостиную, то все голоса разом смолкают. Мать и отец, стоящие у камина, смотрят на нее пристально и серьезно, отец — с пониманием, мать — слегка сердито. Рон только недовольно присвистывает, Гермиона широко улыбается, подмигивая, Джордж засовывает в рот конфету «Берти Боттс» и тут же морщится, Перси бросает на нее взгляд поверх газеты, а Билл тихо смеется, качая на руках Виктуар. Флер рассматривает цветущие на окне фиалки.

— Поздравляю, мам, пап, с вашим днем, — Джинни разбивает тишину, нервно одергивая свитер. — Вот подарок тебе, мам: та самая вышивка с собором, о которой ты мечтала. Пап, а тебе — новые часы вместо тех, что разбились.

Мать сразу тает и, расплываясь в улыбке, прижимает ее к себе и горячо целует в макушку. Джинни обнимает ее в ответ и с трудом сдерживает слезы. Все будет хорошо — так обещает мамин поцелуй.

— Мы тоже тебя поздравляем, — отец подходит к ней, с восхищением берет подарок и похлопывает ее по плечу. — Северус не придет?

Джинни густо краснеет, пожимает плечами и переступает с ноги на ногу. Откуда же ей знать — придет он или нет? С его нелюбовью к людям и компаниям вполне можно рассчитывать, что он пойдет домой после работы.

— Садитесь за стол, — мать прячет подарки в шкаф и жестом приглашает всех подняться. — А то горячее остынет.

— Ты в самом деле вышла за него? — Рон кладет себе в тарелку сразу три куска свинины, чем вызывает возмущенный взгляд Гермионы. — А как же Гарри?

— Мы остались друзьями, — мягко отзывается Джинни, целуя Виктуар в крошечный нос.

— С ума сходила по нему с детства, а потом — раз, и выскочила за этого хмыря старого, — Рон торопливо жует. — Он же ужасный! С этими грязными патлами, вечно недовольный, словно ему не досталось сладкого, ненавидящий всех, кроме себя. На кой черт он тебе сдался?

Джинни не успевает ответить, а Гермиона — стукнуть Рона, потому что раздается громкий стук в дверь, и мать поспешными шагами идет в маленький холл. Несколько секунд проходят в звенящей тишине, а потом голос матери дружелюбно произносит:

— Проходи, Северус. Прости, что мы начали без тебя, но горячее быстро стынет.

Они оба входят в гостиную, и сердце Джинни отчаянно трепещется, а Рон с громким звоном роняет вилку, бормоча:

— Черт подери, ну и вырядился…

Северус молча садится между Джинни и Биллом и обводит взглядом всех членов семьи. На Гермионе он задерживается чуть дольше, потом отражает взгляд Рона и кивает Перси, который вопросительно смотрит на него, продолжая читать «Экономические новости». Джорджа, который что-то шепчет пунцовой Анджелине, Северус нарочно пропускает.

Джинни находит его руку под столом и крепко сжимает — и он сжимает ее пальцы в ответ. Она знает, как ему непросто, как оставшиеся минотавры в его Лабиринте мешают жить без предубеждений и страха быть непринятым. У него никогда не было такой семьи — почти никакой не было, и теперь ему придется привыкать к отношениям, которые только на первый взгляд кажутся совсем простыми. Но она гордится тем, как он выглядит: в темно-синей рубашке и черном пиджаке, с этой прической, которую она сама придумала, и холодным, рассудительным лицом с темными глазами. Ей нестерпимо хочется его поцеловать, и она только сильнее сжимает его ладонь.

Шаг к новой жизни.

— Я учился в твой первый год преподавания, — Билл отдает дочь Флер и поворачивается к Северусу. Все поздравления уже сказаны, и тосты выпиты, и можно, наконец, поговорить. — Кажется, на первом занятии ты боялся больше, чем студенты.

Северус усмехается.

— Ты был хорошим учеником, — отвечает он охотно. — Даже не помню, ставил ли я тебе какие-нибудь оценки, кроме «Выше ожидаемого» или «Превосходно». Жаль, что ты не увлекся зельеварением в полной мере.

— Кто получил больше всех «Троллей»? — интересуется Джордж, придвигая к себе пирог с почками. — Гойл?

— Лонгботтом, — язвительно отзывается Северус, и Джинни смотрит на него укоризненно. — Впрочем, Гойл тоже, да.

Отец наливает еще вина в бокал и подсаживается к ним, пока мама и Флер уходят на кухню успокоить капризничающую Виктуар. Джинни пытается понять по выражению лица отца — доволен он ее поступком или разочарован. Но отец только подмигивает, заметив ее взволнованный взгляд, и Джинни тут же шумно выдыхает.

— И все равно: поверить не могу, что ты за него вышла, — Рон, поставив бокал на стол, смотрит на Северуса с презрением. — Променяла Гарри на него — и плевать, как он выглядит. И плевать на всю его храбрость, о которой так и распинаются последнее время. Это не отменяет ничего из всех его издевательств и его поведения. Тошнит от одной мысли, что он к тебе прикасается!

Рон резко встает из-за стола и, взяв куртку, выходит из дома и громко хлопает дверью. Гермиона с Джинни переглядываются, и Северус дергает уголками рта. Да, Рон — не примет. Может, никогда.

— Какой чувствительный, — Флер вытирает мокрые руки о полотенце, выйдя из кухни. — Билл, мы скоро пойдем, Виктуар устала.

Билл улыбается ей и снова поворачивается к Северусу и Джинни.

— Северус, нам нужен человек, который разбирается в зельях и ядах, — произносит он быстро. — Прошел слух, что ты занимаешься очень нужной работой в отделе магического правопорядка. Тебе не нужна подработка? Гоблины хорошо платят.

— Терпеть их не могу.

— Тебе не нужно их любить, — Билл терпеливо кладет ногу на ногу. — Просто приходить два раза в неделю и помогать в разных ситуациях. Неопасных, но необходимых. Знаю, что ты пока занят на тренировках мракоборцев — но у Гарри они закончатся через месяц, а мы готовы подождать.

Джинни вдруг вспоминает, что хотела забрать несколько вещей из своей старой комнаты. Коснувшись плеча Северуса, она поднимается по лестнице наверх. Родителям, должно быть, ужасно одиноко. Дом был раньше невероятно шумным! А теперь такой пустой, даже Перси — и тот живет отдельно.

В ее комнате по-прежнему пахнет лавандой и пионами, и солнце скользит последним лучом по выцветшим обоям.

— Хочешь, я поговорю с Роном? — Гермиона заглядывает в комнату. — Но я не думаю, что он изменит мнение.

Джинни качает головой, снимая со стены плакат с «Гарпиями».

— Не нужно, спасибо. Вы только поссоритесь из-за меня, но все останется неизменным. Я понимаю, почему Рон реагирует так — ему обидно за Гарри больше, чем самому Гарри сейчас.

Гермиона помогает ей упаковать оставшиеся вещи: пару статуэток в виде дракончиков, купленных на Турнире Трех Волшебников, несколько книг и одежду, которая еще может пригодиться. Джинни придирчиво рассматривает платье, в котором была на свадьбе Билла, но потом решительно оставляет его в шкафу и закрывает дверцу.

Когда Джинни, зевая, спускается в гостиную, то застает там только Северуса, слегка откинувшегося на потертую спинку кресла и разговаривающего с отцом. Билла и Флер нет, а голоса Джорджа и Анджелины раздаются из вечернего сада. Перси, сидящий у камина, решает остаться на ночь, чтобы обсудить с отцом свой взгляд на экономику магов.

Северус выпрямляется и бросает взгляд на настенные часы.

— Уже почти одиннадцать, — произносит он и поворачивается к Джинни. — Нам тоже пора.

— Доброй ночи, — мать выходит с кухни и останавливается рядом с отцом. — И спасибо за подарки. Все это весьма неожиданно — я имею в виду вас, конечно. Тем более неожиданно — узнавать о таком из газет. Но после войн и всего, что я увидела, меня уже сложно удивить. Не скажу, что нам с отцом легко будет привыкнуть к этому, но мы постараемся.

…Как только они оказываются в своем холле, Джинни с облегчением скидывает туфли и на мгновение прикрывает глаза. Северус наклоняется к камину и палочкой разжигает огонь.

— Ты что-то подарил маме? — Джинни садится на диван и вытягивает ноги к каминной решетке. — Она выглядела ужасно довольной.

— Заклинание очищения посуды, — Северус усмехается и садится рядом с ней. — Ее предыдущее давало сбой.

Джинни заглядывает в его глаза.

— Мне показалось, или у вас с Биллом есть общий интерес?

— Он умеет уговаривать, у гоблинов научился, — Северус устало вздыхает. — Но я не знаю, стоит ли соглашаться на подработку в Гринготтсе. С другой стороны, на такую работу не приглашают дважды. Я все равно не буду тренировать других студентов, когда Поттер закончит курсы. А лишние деньги нам не помешают. Кстати, это тебе.

Джинни озадаченно берет в руки смятую газету и медленно разворачивает. На всех страницах напечатаны дома, дома и дома — самые разные: большие и маленькие, с садами посреди пустыни.

— Магическая недвижимость? Северус…

— Просто выбирай, — отзывается он, глядя на огонь. — В разумных пределах, конечно. И подальше от магглов. Подальше от всех.

Джинни несколько раз перелистывает желтоватые страницы, с пристрастием рассматривая картинки и читая описание — вслух. Щеки ее от волнения и удовольствия розовеют, и сердце бьется быстро, будто не веря в происходящее. Северус только кивает, словно не слушая ее. Наконец, Джинни останавливается на небольшом белом доме с красной крышей, окруженном вишневым садом. В описании указывается, что внутри располагается гостиная и кухня, кабинет, маггловская ванная и уборная, три спальни и большой чулан. И самое главное — дом стоит на берегу Ла-Манша, недалеко от маленькой деревушки.

— «Зимой возможны ветра», — читает Джинни и вопросительно смотрит на Северуса. — Это ничего?

Он отрицательно качает головой.

— Я же буду рядом.

Северус

Трансгрессировав на площадь Гриммо, Северус долго стоит напротив дома со старинной дверью с медной ручкой. Как давно он здесь не был! И если вспомнить, зачем он приходил сюда последний раз…

Оглядевшись по сторонам, он быстро подходит к дому и несколько раз стучит в дверь. Нужно было, наверное, послать Джинни сову, что он немного задержится после работы.

— Хозяин болеет, — эльф в зеленой тунике смотрит на него неприязненно.

— Я в курсе, Кикимер, — Северус отвечает ему невозмутимым взглядом. — Дай пройти.

Бормоча что-то под нос, Кикимер машет рукой, приглашая идти за ним. Северус заходит в длинный холл с портретами и медленно следует за эльфом. Они проходят через гостиную в небольшой кабинет, где жарко натоплен камин и задернуты плотные шторы. Северусу не верится, что он добровольно пришел в этот проклятый дом. Искаженное яростью лицо Блэка на мгновение всплывает в памяти и тут же исчезает.

Поттер сидит на диване с «Придирой», на руках и щеках у него — волдыри, и вся кожа лица обожжена, а глаза — красные, словно он стоял у костра или долго плакал.

— К вам Снейп, хозяин, — подобострастно произносит Кикимер, искоса глядя на Северуса.

Поттер тут же кидает журнал на столик и совершенно серьезно поправляет:

— Мистер Снейп, Кикимер. Будь вежлив, пожалуйста.

Северус дожидается, пока эльф исчезнет в дверях, и садится в кресло напротив дивана. Поттер смотрит на него внимательно, но без раздражения или неприязни — с простым любопытством. Такой взгляд тоже нужно заслужить.

— Смит рвет и мечет, — замечает он, пряча улыбку. — Говорит, какого дьявола вы посоветовали надеть маску мне, а не ему. Сейчас он и еще один мракоборец в Мунго.

— Он работает уже пять лет, — Северус усмехается. — А вы только начинаете. Так что на него мне абсолютно плевать.

Поттер поднимает на него глаза.

— А на меня, значит, нет.

— Вы — сын Лили. Несмотря на наши разногласия, мне никогда не будет на вас плевать, — Северус достает из кармана конверт. — Я принес вам кое-что, что забрал отсюда.

Поттер медленно вынимает фотографию и обрывок письма с несколькими строчками. Да, разумеется, он видел их в воспоминаниях. Там было слишком много лишнего, слишком много чувств.

— Я хочу извиниться за Сириуса и за своего отца, — Поттер прячет конверт в ящик стола. — За то, как они вели себя в школе. Впрочем, за поведение Сириуса в этом доме — тоже.

— Принимается, — Северус кривит губы. — В свою очередь, я приношу свои извинения за то, что несколько портил вам школьную жизнь.

Поттер довольно кивает. Его тяготит чувство, что его отец мог быть таким неприятным человеком, в то время как все друзья и преподаватели говорили обратное. Насчет своего отца Северус никогда иллюзий не питал, и осознать его отвратительность было гораздо проще.

— Что с преступником? — Северус нарушает повисшее молчание. — Сумели его рассмотреть?

— Да, мельком, — Поттер тут же хмурится и засовывает руки в карманы джинсов. — Собираюсь сегодня составить примерный портрет и послать в Министерство. Возможно, они узнают его либо разместят объявления о поиске.

— Держите меня в курсе, — Северус поднимается с кресла. — Мне пора. В пятницу у нас последняя тренировка, помните? Впрочем, если понадобится помощь по работе — мой кабинет на четвертом этаже, в самом конце. Если вы захотите поговорить о вашей матери — присылайте сову. Не уверен, что разговор будет простым, но вам он наверняка нужен.

Поттер провожает его до дверей, бросив успокаивающий взгляд на портрет Вальбурги. Северус приподнимает брови:

— Разве она не должна кричать что-нибудь о предателях и моей половинчатой крови?

— Я с ней разговариваю, — Поттер смотрит на него с усмешкой. — Сначала она орала на весь дом, обзывая меня такими ругательствами, каких вы не придумаете. Но потом ей и мне стало скучно — и мы начали общаться. В конце концов, я убедил ее, что поносить гостей — неприлично в высшем обществе, а она ведь из тех кругов.

Северус раздраженно закатывает глаза.

— Ваше желание всем помочь ужасно бесит, Поттер.

— Я знаю, — отзывается он, оставшись за порогом, как за чертой. — Иногда оно бесит меня самого. Да и вообще… вам не хочется иногда поговорить с профессором Дамблдором?

Северус оглядывается на него, спустившись со ступеней.

— Я подавляю это желание, потому что у него найдется очередной грандиозный план. И вам советую держаться от Хогвартса подальше.

Поттер коротко смеется и неторопливо закрывает за ним дверь. Северусу отчего-то кажется, что Поттеру ужасно одиноко в этом огромном старом доме, который раньше был полон пыли, плесени и ненужных вещей, а теперь вылизан наглым эльфом снизу доверху. Если бы не упрямая Джинни, то Поттер был бы сейчас с ней, и дом снова бы ожил.

Джинни…

Она открывает дверь и тут же сердито скрещивает руки на груди.

— Восемь вечера! Я чуть с ума не сошла, особенно с этой статьей в «Пророке» про упущенного убийцу. Где ты был?

— У Поттера на Гриммо.

Джинни смотрит на него недоверчиво и несколько раз пытается что-то сказать, но не решается. Она прелестна в простом домашнем платье и забранными в пучок волосами, и Северусу ничего не хочется, кроме как оказаться с ней в постели и не думать ни о чем. Ни о работе, ни о Поттере, ни о будущем.

— Ты был у Гарри? Зачем?

— Отдал ему фотографию и письмо.

Джинни горячо обнимает его за шею и, приподнявшись, целует — и Северус жадно отвечает на поцелуй. Ее пальчики пробираются под мантию и начинают нетерпеливо расстегивать пуговицы его рубашки, и Северус тут же чувствует, как член упирается в ширинку.

— Целый день тебя ждала, — шепчет Джинни, задыхаясь, когда Северус мягко подталкивает ее к дивану, у горящего камина. — Хочу тебя. Сейчас, немедленно.

Он раздраженно сдергивает мешающую мантию и рубашку и, стянув с Джинни платье, опускает ее на пружинистую поверхность дивана. Она нетерпеливо тянется к его брюкам и дрожащими пальцами расстегивает ремень и молнию — и касается торчащего члена через тонкую ткань боксеров. Северус закусывает губу, испытывая бешеное желание взять ее прямо так, без всяких поцелуев и ласк.

И Джинни, разглядев этот огонь в его глазах, тихо произносит:

— Пожалуйста…

Он входит в нее чуть резко, но она только стонет в ответ, — и, не останавливаясь, прижимает ее к дивану всем телом. Джинни дышит часто, вцепившись пальцами в его плечи, и только сильнее раскрывается, впуская его все глубже. В этот раз он сдерживает себя, позволяя ей задрожать и выгнуться под ним, и только потом, толчками войдя в нее несколько раз, растягивается рядом.

Джинни кладет голову ему на плечо и смущенно блестит глазами.

— Северус…

— Да?

— Я пью зелье.

Он проводит рукой по ее рассыпавшимся волосам. И слава Мерлину, что пьет. Меньше всего ему бы сейчас хотелось заводить детей.

— Я знаю. Могла бы спросить сразу у меня, а не у зануды Грейнджер.

Джинни задумчиво водит пальцем по его обнаженной груди.

— Просто я подумала, что еще хочу поиграть в «Гарпиях». Я столько лет об этом мечтала, и мечта сбылась не так давно. И потом, мне всего девятнадцать. Я решила, что ты не будешь сердиться.

— Не буду. С тобой опасно спорить.

Она смеется и, приподнявшись на локте, смотрит в его расслабленное лицо.

— Но однажды мы к этому придем, правда?

— Конечно, — Северус прикрывает глаза, делая вид, что слишком устал. — Однажды.

Как объяснить ей, что он отвратительно ладит с детьми? И как он боится стать копией своего отца? И как объяснить самому себе, что свой ребенок может быть не таким отталкивающим, как те, что приходили к нему первого сентября и садились за парты, глядя исподлобья? И остается еще кое-что, очень серьезное, но Джинни об этом знать не следует, нельзя — во всяком случае, сейчас.

Октябрь, 2004

Джинни

Свет больничной палаты больно ударяет в глаза, и Джинни морщится, приподнимаясь. Северус сидит рядом на стуле и сосредоточенно читает какой-то документ с вензелем Министерства. Неприятно пахнет лекарствами, и правое плечо сильно ноет.

— Давно я здесь? Который час?

Северус неохотно отрывается от документа и опускает взгляд на наручные часы.

— Шесть вечера.

— Почти три часа, — Джинни осторожно ложится обратно. — Чертов бладжер. Тебя вытащили с работы?

Северус кивает, глядя на нее обеспокоенно и одновременно раздраженно. Джинни сразу понимает, что он не в духе — по слегка поджатым губам. Последнее время он часто сердится, и Джинни пытается разгадать причину, потому что на прямой вопрос ей просто не отвечают или бросают короткое «все в порядке».

— Второй раз за осень, — произносит Северус холодно и тяжело выдыхает. — Тебе не кажется, что пора уходить из квиддича? Ты играешь уже четыре года — все еще не наигралась?

Джинни бледнеет от возмущения.

— Считаешь, что квиддич — это ерунда? Так, ничего не стоящее занятие, не то что твоя работа, правда?

— Моя работа помогает сохранить людям жизнь, а твоя — это развлечение, Джинни, причем довольно опасное, — резонно замечает Северус и складывает документ обратно в большую папку. — Вот как ты себя сейчас чувствуешь?

Джинни отворачивается, чтобы не видеть этой самоуверенности в его темных глазах. С тех пор, как Северус начал работать в Министерстве и полностью погрузился во всю эту среду сплетен, интриг и выслуживания, он все больше и больше ведет себя так, словно ее мнения не существует, словно ей снова шестнадцать.

— Отвратительно, но не из-за матча, а из-за тебя.

Северус пожимает плечами и пытается прикоснуться к ее руке, но Джинни быстро прячет ее под одеяло.

— Мне нужно ненадолго вернуться на работу, — он поднимается и смотрит на нее сверху вниз. — Я заберу тебя через пару часов, хорошо? Может быть, ты что-нибудь хочешь? Например, мороженое или пирог?

Джинни яростно мотает головой, и он уходит, прикрыв за собой дверь. Джинни вытирает выступившие слезы и мнет краешек одеяла. Четыре года, как они вместе. Внешне все выглядит замечательно: каждый из них занимается любимым делом, и в постели все так же хорошо, как и раньше, разве что близость перестала быть такой частой. Но ведь так у всех? И еще это странное, замкнутое выражение лица Северуса при виде детей и семей с детьми. Отчего оно такое?

— Добрый вечер, — молодой врач заглядывает в палату. — Ваш муж передал, что вы проснулись. Как плечо, болит?

Джинни поводит правой рукой. Да, боль все еще живет в ней, но уже не с такой силой, как на матче, когда бладжер взялся из ниоткуда и ударил ее на полном ходу.

— Это действительно ваш муж? — врач садится на край кровати и считает ее пульс. — Выглядит совсем взросло.

Джинни слегка краснеет под его настойчивым взглядом, хотя из-за популярности «Гарпий» за ней ухаживают многие. И они все твердят одно и то же: «Ты слишком молода для него». Возможно, дело действительно в возрасте. Если бы она встретилась с Северусом в его двадцать? Было бы все иначе? Кто знает.

— Если хотите, можете идти домой, — врач улыбается ей одобряюще. — Только выпейте на ночь отвар полыни с земляникой, чтобы остаточная боль не беспокоила. Кроме того, советую воздержаться от тренировок до конца недели.

Выйдя из больницы, Джинни долго идет до Кенсингтонского сада через вечерний Лондон, не обращая внимания на ноющее плечо. В саду, уже тронутом осенью, так же стоит статуя Питера Пэна, и у его ног лежат рыжие кленовые листья. Джинни смотрит на его беззаботное детское лицо, потом трансгрессирует — в коттедж «Ракушка».

Флер, беременная вторым ребенком, который, по мнению мамы, должен оказаться мальчиком, возится на кухне. После свадьбы и рождения Виктуар она не работает, только иногда вышивает на заказ чудесные платки, которые можно заказать в Косом переулке.

— Садись, — Флер придвигает ей тарелку с ужином. — Пока Билл нянчится с малышкой, можно поболтать. Мне кажется, или Северус перестал приходить с тобой к нам после того, как заметил мой живот?

— Я как-то не связывала эти события, — Джинни задумчиво разглядывает спагетти. — Я все пытаюсь найти причину постоянной замкнутости, которая появляется в его глазах последние полгода.

Флер устало садится напротив нее и берет в руки чашку ромашкового чая.

— Слышала, что у Гарри родился сын? Билла пригласили на крестины.

Джинни улыбается. Она недавно видела Гарри с женой около Министерства и сочла их вполне симпатичной и гармоничной парой. Правда, оба — мракоборцы, но так, наверное, даже лучше.

— Как назвали?

— Джеймс Сириус, — Флер кладет руку на живот и охает. — Толкается.

Джинни накручивает спагетти на вилку, думая, что имя для сына Гарри выбрал совершенно предсказуемое. Она так и знала, что будет Джеймс, но вот Римус или Сириус? Значит, Сириус перевесил. Ее на крестины тоже приглашали — но Джинни написала в ответ короткую записку, что не сможет присутствовать. Ничего нет хуже, чем идти к бывшим возлюбленным, когда жена прекрасно знает о ваших прошлых отношениях.

— Ты не думаешь о ребенке? — Флер на мгновение выглядывает в гостиную и возвращается за стол. — В двадцать три уже вполне пора.

— Иногда думаю, — Джинни поднимается и опускает тарелку в раковину. — Но я не могу думать о нем в одиночку.

Вернувшись домой, она застает Северуса в гостиной. Он не читает и не играет в шахматы, как обычно, просто сидит, зло сжав губы, и смотрит на нее исподлобья.

— И как это понимать? — произносит он ледяным тоном. — Я прихожу в Мунго, а тебя там нет. Ушла, говорят. А куда ушла — черт знает.

Джинни снимает ботинки и взмахом палочки ставит их на коврик.

— Я навещала Питера Пэна.

— Звучит, как будто тебе десять, — язвительно замечает Северус, не вставая ей навстречу. — А о том, что я буду волноваться, ты не подумала?

Джинни неторопливо подходит к дивану сзади и опирается о высокую спинку.

— Я подумала, что мне неприятны твои слова о квиддиче. Это — спорт, и я в него играю. Не так уж он и прост, как тебе кажется. У меня даже есть рейтинг в мировой таблице, если тебе интересно. Что-то вроде повода для гордости и хвастовства — или вы на работе не обсуждаете своих жен?

Северус скептически улыбается, и Джинни сразу краснеет от негодования. Она все — все! — делает для того, чтобы они были счастливы, но ей кажется, что счастье постепенно утекает из рук, как вода. Потому что Северус не хочет даже на капельку измениться или уступить. Ей кажется, словно она выпросила у него любовь и брак, и он уступил, чтобы только она была рядом. Но кроме этого, он больше ничего делать не собирается.

— На работе работают, — замечает Северус деловым тоном. — И я не считаю квиддич легким. Просто это развлечение, а не серьезное занятие. Твоя голова не думает, пока ты этим занимаешься. Вот спортивные статьи — другое дело. Почему ты их забросила?

— Потому что я отвратительно их пишу, — Джинни поворачивается к нему спиной и идет к лестнице, ведущей в спальню. — Спасибо за поддержку. Я-то всегда думала, что тебе нравится спортивная жена. А на деле оказывается, что все эти слова «у тебя такое гибкое тело» — просто очередная пустышка, какую мужчины любят нести в постели.

Смахивая на ходу слезы, Джинни заходит в спальню и, укутавшись в одеяло, пытается уснуть, но сон не идет. Северус приходит совсем поздно — и даже не пытается поговорить. Может быть, дело в подарках и цветах, что ей приносят после матча? Своего рода ревность. Но ведь о ревности можно сказать — или дарить цветы самому. Джинни даже усмехается в подушку. Самому! Это не про Северуса. Он лелеет свой ужасный характер, который все должны принимать, и ничего не хочет менять.

Северус

Заметив заголовок «У сына Гарри Поттера зеленые глаза», Северус рвет «Пророк» на несколько частей и кидает в мусорную корзину. Дьявол! И у Поттера теперь есть ребенок. Значит, старый дом снова жив, и эльф, наверное, на седьмом небе от счастья.

Насчет квиддича он, конечно, погорячился, и стоит сказать об этом Джинни. И извиниться — то есть, сделать то, что он умеет хуже всего. Она, конечно, права: он слишком увлекся работой в этом году, но от работы никуда не деться, и от ее количества — тем более. Кроме того, она ему нравится, и он успешен в ней, чего ему не хватало шестнадцать лет подряд в Хогвартсе. Чем это плохо? Что он делает не так?

Еще и Флер снова беременна, как это отразится на Джинни? Наверняка тоже заведет разговор о детях, хотя до этого они договаривались, что несколько лет подождут. Он все еще не готов к ребенку, и потом…

— Думаешь, это не яд? — Смит, продолжающий работать с ним пятый год, вытаскивает его из мыслей на послеобеденной встрече. — Что это тогда?

— Полынная настойка на бузине, — Северус постукивает по склянке, взбивая осадок. — Видишь этот зелено-красноватый оттенок? Тут еще и болиголов. Рецепт старинный, так что предположу, что тут не преступление, а обычный алкоголизм. Понюхай.

Смит наклоняется к склянке и с отвращением морщится.

— Добавили огневиски?

— Видимо, для вкуса, — усмехается Северус и аккуратно ставит склянку в высокий стеклянный шкаф. — Будешь перепроверять?

Смит озадаченно потирает мощную шею.

— Поручу это Поттеру, он второй день слоняется без дела. Спасибо за быструю помощь. Возможно, к тебе еще заглянет Грин, у него было какое-то срочное задание. Как твоя разработка сонного отвара?

— В процессе, — Северус помешивает желтое зелье в большом чугунном котле. — Рассчитываю опробовать на лягушках в начале следующей недели, и про отчет помню.

Мальчик-посыльный, занимающийся передачей информации о встречах и собраниях, стучится в его кабинет спустя полчаса.

— К вам миссис Снейп, сэр. Ждет в холле, сэр. Подойдете?

— Разумеется, — сердце делает резкий удар. — Поднимусь минут через пятнадцать.

Джинни сидит на скамейке у фонтана, в темно-красном кашемировом пальто и выглядывающей из-под него юбке, и ее тонкие ноги обуты в высокие коричневые сапоги. Она поворачивается к нему, едва увидев, и улыбается — но улыбка выходит грустной, и Северусу вдруг становится стыдно за свою резкость и холодность. Ему хочется прижать Джинни к себе и поцеловать — но вокруг люди, и чувства снова непозволительны.

— Извини за слова о квиддиче, — произносит он, опережая ее. — Я действительно не считаю его ерундой. Просто переживаю, когда ты получаешь травмы.

— Я тоже переживаю, когда вы устраиваете рабочие эксперименты с ядами, — сдержанно отзывается Джинни.

Северус смотрит на нее внимательно: она выглядит серьезной и расстроенной, и вместе с тем — повзрослевшей, а не той упрямой девочкой, какой была в Хогвартсе.

— Это часть работы, — поясняет он терпеливо. — Я не могу отказаться от экспериментов.

— Травмы — часть квиддича, — парирует Джинни. — Как и любого спорта. Но если ты хочешь, я его брошу. Может быть, это исправит ситуацию?

Северус провожает взглядом идущих мимо мракоборцев.

— Какую ситуацию?

— Моего одиночества в последние полгода, — Джинни настойчиво смотрит в его глаза. — Ты постоянно на работе: если не здесь, так у Билла, он даже спрашивал недавно, не против ли я такой твоей загруженности. Но тебя самого, кажется, все устраивает.

Северус медленно выдыхает. Вот и конец иллюзиям — начинаются семейные ссоры и непонимания. Все, как было в его семье. А потом будет хуже.

— У тебя тоже есть вечерние тренировки, — напоминает он сдержанно. — Я же ничего не говорю.

Джинни возмущенно приподнимает брови.

— Одна тренировка раз в две недели.

— Слушай, Джинни, — Северус бросает взгляд на часы. — Давай обсудим все дома, я не могу сидеть здесь долго, мне нужно работать.

— А, — она начинает сердиться, но вдруг устало опускает плечи. — Иди, конечно. Только мы вечером не поговорим, потому что ты придешь к полуночи. Мы вообще не разговариваем, только спим вместе. Куда делось то время, что было раньше? Когда мы в обнимку сидели и читали вслух, путешествовали и просто гуляли? Я чувствую себя совершенно одинокой.

Северус сглатывает. Да, вот и все — она скучает, а он не может ей помочь, потому что работа действительно держит его в рамках. Не увольняться же, это смешно.

— Не бросай квиддич, — произносит он мягко и поднимается. — Обещаю, что поговорим сегодня.

Она — это заметно — через силу улыбается и слабо кивает. Северус торопливо возвращается в свой кабинет и, прикрыв дверь, некоторое время ходит вокруг дымящих котлов. Ей скучно и одиноко, вот как. Значит, он все же ужасный муж, ничем не лучше своего отца. Не нужно было предлагать ей замужество! Сейчас она могла бы спокойно уйти, если бы захотела, а так — начнется осуждение. Чертово общество! Ему бы только осуждать.

Уйти... Северус в отчаянии подходит к окну и стучит пальцами по подоконнику. Что сделать, чтобы она снова смеялась? Что он упустил? И почему каждый раз, когда Флер и Билл приходят в гости, он внутренне сжимается, увидев Виктуар? Она уже совсем выросла — и даже разговаривает с ним. Впрочем, он делает вид, что этого не замечает. Сюсюканья и сопли его не интересуют. Если бы Джинни вообще не хотела детей! Даже одного. Как было бы просто. Ведь есть семьи, которые остаются вдвоем — и счастливы, и у женщины в этих семьях ничего не щелкает в голове, не срабатывает никакой инстинкт. Но, видимо, это не про Джинни — гены Молли дают о себе знать.

Вечером он еще раз попросит ее не бросать квиддич и дать время разобраться с работой. А там весь этот разговор как-нибудь пройдет и забудется.

— Северус, — начальник заглядывает в кабинет. — Я жду вас после рабочего дня в зале советов, к семи. Вы помните, что сегодня отчетный день по разработкам?

— Разумеется.

Что же, один вечер ничего не изменит. Они вполне могут поговорить обо всем завтра.

Джинни

Анджелина поднимает руку, и официант тут же подходит к ним, услужливо улыбаясь.

— Нам два глинтвейна и шоколадное печенье, — Анджелина указывает на меню. — Только безалкогольные, пожалуйста. Мы же спортсменки.

Джинни подпирает голову ладонью и задумчиво рассматривает кафе. Как давно они с Северусом никуда не выбирались! И в тот вечер он так и не пришел домой пораньше, а она сидела и ждала. И запрещала себе плакать. Только рассматривала их единственную совместную колдографию и размышляла, все ли мужчины становятся такими спокойными и отстраненными через несколько лет брака.

— Неплохо сегодня размялись, — Анджелина с удовольствием цепляет лимон в глинтвейне ложечкой. — На следующей игре покажем Румынии, что такое настоящий квиддич.

— Нам нужно набрать максимальное количество очков, — Джинни вертит в руках треугольное печенье. — Иначе румыны все равно пройдут отбор, а мы — нет.

— В конце сезона я уйду, — вдруг говорит Анджелина и дергает плечом, заметив выражение лица Джинни. — Мне уже двадцать восемь, пора устраивать личную жизнь. И потом, мне предложили роль детского тренера в одном клубе, а я люблю быть тренером, понимаешь? Однажды капитан — навсегда капитан.

Джинни кивает. Команда будет гораздо слабее без Анджелины, но у каждого — свой путь. Да и Джордж недавно обронил, что подумывает о расширении магазина; ему точно пригодится помощь. Тренерство в детском клубе не будет пожирать столько времени, как взрослый квиддич в разгар сезона.

После кафе Джинни неожиданно для самой себя решает прогуляться: октябрьский вечер дышит неожиданным теплом, кружатся листья, и дождь, моросивший три дня подряд, заканчивается.

За стеклом ресторана, в какой может позволить пойти себе только Малфой, она видит Северуса. Он сидит напротив женщины с каштановыми волосами и выглядит вполне довольным. Джинни несколько секунд рассматривает эту женщину — она старше нее самой, ей около тридцати или чуть больше, она очень красива и она улыбается.

Чувствуя, как начинает болеть сердце, Джинни отворачивается и тут же трансгрессирует домой.

Вот как. Наверное, дело все-таки в возрасте. Ей всегда казалось, что он не помеха, если люди любят друг друга, но, видимо, для Северуса все иначе. Чтобы время хоть как-то тянулось, Джинни кругами ходит по гостиной и только смотрит на обручальное кольцо.

Северус возвращается раньше, чем обычно — в десять. Джинни разглядывает его с отчаянием: все то же лицо в обрамлении смоляных волос, те же руки, те же глаза — они все еще ее? Или уже нет?

— И давно это у вас?

Северус приподнимает брови и останавливается на полпути к кухне.

— У вас?

— С этой женщиной. Я видела тебя в ресторане, — Джинни кажется, что она играет какую-то смешную роль в театре. — Просто скажи честно, я не буду кричать и кидаться посудой.

Северус раздраженно закатывает глаза.

— Мерлин, ты про миссис Монтгомери? Это клиентка Министерства, честное слово. Ее муж — влиятельный человек, и меня просили разобраться в ее проблемах.

Джинни тихо смеется.

— А ты у них — единственный сотрудник.

— Тебе же нравились мои амбиции, — Северус тут же хмурится. — Я стараюсь продвигаться наверх, чтобы у нас все было. Для твоих же путешествий. Так что прости, что я пытаюсь участвовать во всем подряд.

— Но мы больше никуда не ездим, — Джинни чувствует, как ледяная рука, сжимающая сердце, сжимает еще сильнее. — И ты разве не видишь, как она смотрит на тебя?

Северус хладнокровно снимает мантию и швыряет на диван.

— Еще раз: между ней и мной ничего нет. Если хочешь, можешь дальше продолжать этот спектакль. Лично я устал и хочу выпить чаю. Есть что-нибудь перекусить? В этом чертовом ресторане только кофе и можно взять.

Джинни проходит в кухню и подогревает ужин, с трудом борясь с кипящими эмоциями.

Он просто устал, вот и все. И она тоже излишне эмоционально отреагировала на произошедшее. Нужно вдохнуть и выдохнуть.

— Вот, — она ставит перед ним тарелку и чашку и садится рядом.

— Спасибо, — Северус смотрит на нее искоса. — Я помню, что обещал поговорить.

— Две недели назад, — уточняет Джинни. — И ты больше не приходишь к Флер со мной. И кидаешь "Пророк" в камин. Что происходит?

Не отвечая, Северус закрывает лицо руками и не притрагивается к еде. Джинни наблюдает за ним с колотящимся сердцем.

— Просто я не могу быть хорошим мужем, — выдавливает он глухо.

— Неправда.

— Поэтому тебе одиноко и скучно?

— Ты все время на работе, — у нее дрожит голос. — А я хочу быть с тобой, вот и все. Можно ведь найти какую-то середину, правда?

Тяжелый взгляд черных глаз. Вздох.

— Я не хожу к Флер, потому что у нее ребенок, который меня раздражает. И скоро будет еще один. И подозреваю, что ты скоро тоже задашь этот идиотский вопрос: "Северус, а ты не хочешь ребенка?" Не хочу. Не хочу!

Джинни разглядывает его вприщур. Что-то здесь не так.

— Никогда?

— Никогда.

— Мужчины редко бывают готовы к детям, — замечает она спокойно. — Папа говорит, что ему было страшно, когда мама носила Билла. И сам Билл нервничал, когда родилась Виктуар — но это все ерунда, любовь всегда побеждает.

— Я ненавижу эти сопли, слюни, режущиеся зубы, больные животы, прибавь к этому бессонницу, капризы и крики, — он мгновенно злится и кривит губы. — Я не лучший муж, как мы уже выяснили, и я не собираюсь брать на себя ответственность быть плохим отцом. Не говоря уже о том, что я тебе надоел — нужна новая игрушка, которую ты будешь любить больше меня. Все женщины повернуты на своих детях.

В глазах Джинни загораются огоньки.

— Так все дело в ревности? Ты ревнуешь к своему собственному, еще нерожденному ребенку? О, Северус, только ты так можешь себя вести. Сколько еще можно блуждать в Лабиринте, который построил ты сам?

Он сердито отодвигает тарелку с остывшим ужином.

— Потому что я такой человек, Джинни. Ты знала это, когда согласилась стать моей. Знала о моем характере.

Джинни сердито откидывается на спинку стула.

— Хватит уже носиться со своим характером, Северус.

— Так что, ты тоже хочешь ребенка, да? — спрашивает он едко, и в глазах мелькает обреченность. — Скажи.

Джинни задумчиво ерзает на стуле.

— Я думаю пока перестать пить зелье. Но это же не значит, что я сразу забеременею.

Северус усмехается так громко и зло, что она вздрагивает.

— Ты могла не пить зелье вообще.

— Что?

— Помнишь шрам, который ты видела в нашу первую ночь? Поттер тогда хорошенько изрезал меня заклинанием, пришлось срочно обращаться в Мунго. И там целитель, который помогал тебе с моей болезнью, на всякий случай взял пару анализов. Из-за яда у меня не может быть детей, Джинни.

Ей кажется, что пол под ногами проваливается куда-то в бездну, и она летит вместе с ним, окруженная тьмой.

— Почему ты не сказал? — спрашивает она пересохшими губами.

— Боялся, что ты уйдешь, — он опускает голову. — Поэтому я не хотел лишний раз ходить к Биллу. Решил, что ты тоже захочешь того, чего я не могу тебе дать.

Джинни до боли закусывает губу, стараясь сохранить спокойствие.

— Я вытащила тебя из комы, я отказываюсь верить, что нет лекарства от яда и что совсем нет шансов.

— Шанс есть, но он крошечный. То есть, ничтожный, — Северус смотрит на нее выжидающе и настороженно. — Так ты не уйдешь?

Джинни мотает головой и закрывает глаза. Мысли меняются так стремительно, что к горлу подступает тошнота.

— Ты не уйдешь? — спрашивает он снова и осторожно касается ее руки.

— Нет, — Джинни трет виски. — Я немного хочу побыть одна, ладно? У меня сейчас голова взорвется.

Северус молча выходит из кухни и прикрывает за собой дверь. Убедившись, что он не слышит, Джинни сначала долго сидит, качая ногой в раздумьях и смахивая назойливые слезы, потом хмурится и, вынув палочку, трансгрессирует в Лондонскую магическую библиотеку.

Северус

Поднявшийся за окном ветер будит его раньше времени, и часы показывают всего шесть утра. Вчерашний разговор сразу всплывает в голове, и Северус лихорадочно поворачивается, но Джинни рядом нет. Она так и не пришла спать? Северус вспоминает ее глаза — неверящие, отчаянные — и тихо стонет. Надо было все рассказать там, у часовни.

Спустившись в гостиную, он замечает Джинни, свернувшуюся калачиком на диване. Рядом с ней — две чашки недопитого чая, палочка и раскрытая книга. Северус медленно поднимает ее за корешок и смотрит на раскрытую страницу. Там изображены цветущая календула и ягоды шиповника, и жирным карандашом обведено описание: «Помогает при отравлении ядом рептилий, особенно — змей».

— Доброе утро, — Джинни смотрит на него сквозь ресницы. — Я так устала, что решила не подниматься наверх. Всю ночь искала, как тебе помочь, даже разбудила Гермиону…

— Как мне помочь? — Северус хмурится, глядя на нее непонимающе. — Мне не нужна помощь, Джинни. Или ты не слышала все, что я говорил вчера? И какого черта ты посвящаешь эту всезнайку в наши дела? Я даже думать не хочу, что она теперь знает о моей проблеме.

Джинни разом просыпается и садится на диване. Волосы спутанными прядями лежат на ее плечах, и Северус через раздражение признает, как она красива.

— Нашей проблеме, Северус. И я нашла, как ее можно решить, во всяком случае — попытаться. Поверить не могу, что ты просто так сдался и молчал. Четыре года! Не говоря уже о том, что я постоянно пила это зелье, а оно, представляешь, не такое приятное на вкус. Смотри, каждый день — натощак и вечером после еды — нужно принимать по две ложки сырой календулы, ягод шиповника и облепихи. Это будет медленно, очень медленно выводить остатки яда из организма.

Северус бросает книгу на диван. Опять бороться! Каждый день, каждый чертов день…

— Я не буду ничего принимать, Джинни.

— Почему? — она смотрит на него непонимающе.

— Потому что не собираюсь быть заложником надежды, — поясняет он глухо. — И тебе не советую. Давай оставим все как есть.

— Ты опять решаешь за меня, — Джинни морщится. — А давал слово так не делать, помнишь?

У него холодеют кончики пальцев. Как она безжалостно смотрит на него!

— Джинни, я предлагаю оставить все как есть. Ведь было так хорошо…

— Пока ты не стал вести себя как ледяная глыба, раздражаться по пустякам и сидеть на работе до полуночи, а выходные проводить в Гринготтсе, уделяя мне полчаса на секс и еще полчаса — на общение, — Джинни подходит к нему и в защитном жесте обхватывает плечи руками. — Нет, знаешь, я так не хочу. И главное — из-за чего? Из-за страха меня потерять.

У него сдавливает горло, и слова застревают в груди. Что она хочет сказать?

— Дети, Северус, это продолжение любви, ее часть, а не проклятие или помеха, и никто не собирается любить детей больше, чем тебя. Это совершенно разная любовь. Я не говорю, что я хочу их прямо сейчас, но я их хочу. Только представь: целый настоящий человек: часть меня — и часть тебя. Живое существо, с которым делишься любовью, которому показываешь мир так, как видишь сам. Но раз ты не хочешь ребенка — пускай. Только дело на самом деле не в детях.

— А в чем? — Северус делает к ней шаг, но боится прикоснуться, потому что в ее глазах вдруг возникает отстраненность.

Джинни отворачивается, как-то сгорбившись, берет с дивана книгу и захлопывает ее.

— В тебе. Ты не любишь меня — вот правильный ответ. И до сих пор не веришь, что я тебя люблю — иначе ты не побоялся бы сказать мне правду. Ты любишь себя, свои великие переживания и свой скверный характер, ты постоянно напоминаешь, что я сама выбрала тебя, зная, какой ты. Да, это правда. Но разве тебе не хочется сделать хоть что-нибудь для меня, ради чего придется пойти против своих привычек? Прозвучит наивно, можешь смеяться, но я верю, что любовь вдохновляет нас, заставляет нас хотеть меняться в лучшую сторону, жертвовать своими принципами и стараться делать все ради другого. Я готова бросить квиддич, я готова не ходить к Флер, если это огорчает тебя. Но я не готова жить с человеком, который не любит меня.

— Неправда, я…

— Правда, — Джинни сверкает глазами, резко обрывая его. — Тебе просто удобно со мной, вроде как не одиноко, и ты успешно занимаешься своей карьерой, а дома тебя ждет еда, секс, прибранный дом. Ты ни капли не изменился со времен Хогвартса, Северус. И, думаю, не изменишься. Клянусь — я ни о чем не жалею, но я так больше не могу. В твоем Лабиринте слишком много минотавров, и они меня растоптали.

Северус смотрит на нее с горечью. Снова вокруг него — ледяная вода без солнечных бликов.

— Ты тоже нарушаешь обещания, Джинни. Ты обещала остаться.

— Да, — Джинни поворачивается к нему на мгновение, остановившись у лестницы. — Я всю ночь то плакала, то заставляла себя думать, как же помочь нам, потом перебрала сотню книг, разбудила подругу… А ты просто сказал — «давай оставим все как есть». Я сейчас пойду к Флер, а потом, когда ты уйдешь на работу, вернусь за вещами.

Северус берет с вешалки пальто и, распахнув настежь дверь, выходит из дома. Узкая тропинка ведет к скалам, которые резко обрываются и обнажают море. Осенний ветер беспощадно треплет волосы и забирается под воротник.

Северус садится на большой холодный камень и смотрит на гребешки волн внизу. Ничего не вышло, значит. Раньше он бы попытался ее вернуть, поцеловал бы ее, сказал бы, что она нужна ему — теперь все бесполезно. Джинни всегда оказывается права: он не готов бороться с самим собой, он слишком долго был один, и это одиночество продолжает преследовать его, как зверь преследует добычу. От него никуда не деться, и с ним невозможно справиться — только принять, что ничего не будет другим. Только пустой и тихий дом, котел с зельем и горящие поленья в камине. Счастье — не для него, он не умеет его удерживать и не умеет с ним обращаться, оно слишком хрупкое, а его руки — грубы. Счастье требует искренности, а он боится быть честным даже со своей женой. И нежелание и страх быть отцом тоже не исчезнут, потому что обоснованы. Поэтому пути назад нет. Пусть Джинни уходит — так будет лучше. Она красива, упорна и молода, она обязательно встретит человека, который будет любить ее не только на словах и не сидеть в своем панцире.

Четыре года счастливой жизни в иллюзии — это безумно много. Если вспоминать каждый прожитый день с Джинни, хватит надолго, чтобы существовать. А одиночество — старый друг, оно его обязательно примет.