Дружба начинается не со знакомства (джен)

Врачи растерянно разводили руками, выписывали трудночитаемые рецепты невнятных лекарств «от всего и для всего» и ставили разные диагнозы. От умственной отсталости (слава Богу, не даун и не аутист) до повального ДЦП. В одном врачи сходились точно — диспраксия. И советовали Петунье Дурсль сдать племянника в школу-интернат для особенных детей, инвалидов проще говоря. Но та, услышав дикие расценки, аж подавилась от жадности. Ч-чего-о-о?! Это ещё и туда свои кровные денежки вкладывать? Да ни за что! Сами племянника вырастим, да и Дадлик вон прилип к Гарри — не оторвать уже.

А с чего всё началось? С того что Пэт, вынося на крыльцо пустые бутылки для молочника, обнаружила на пороге насквозь промёрзшего младенца, который чудом не окоченел насмерть, пролежав всю ночь на морозе да на льду. И как результат: обширная пневмония, двустороннее обморожение лёгких, переохлаждение, которые плавно перетекли в частичный паралич. Да, Гарри поправился, но не полностью, Авада в лоб и последующая затем морозная ночь, а потом ещё и долгое лечение антибиотиками сделали мальчика полным инвалидом по зрению в придачу к детскому церебральному параличу. Хотя зрение ему, скорей всего, от отца досталось по наследству, тётя Пэт помнила, что Джеймс Поттер носил очки. Пришлось и Гарри выписать очки, самой обычной и практичной формы, такие, чтобы и с носа не падали, что обеспечивали крепкие и крутые дужки, плотно охватывающие ушную раковину за ушами, и с круглыми линзами, на полный диаметр глаза, из-за чего их презирают в народе и пренебрежительно называют их «велосипедами», а их носителей — «ботанами». Ведь Гарри, напоминаем, был инвалидом по ДЦП, а это означает, что у ребёнка сильно нарушена координация движения, ну и как следствие, Гарри часто падал, спотыкаясь на ровном месте, и долго не мог подняться. Путал стороны света, путал право и лево, из-за чего долго не знал, какой рукой держать ложку-вилку-нож… Нож он держал только под присмотром тёти, так как мог легко пораниться, по той же причине ему не давали в руки ничего остро-колюще-режущего. Будучи постоянно под присмотром тёти и дяди, Гарри чувствовал себя пленником и тихо ненавидел все занятия по развитию: чтение, письмо, лепка, выжигание… Порой хотелось выть и куда-нибудь спрятаться, желательно подальше и поглубже. Сперва, по малолетству, Гарри прятался под кроватью, услышав жуткую фразу:

— Ну, Гарри, неси тетрадку и ручку, сейчас начнём писать кружочки.

Какие такие кружочки? Ему и палочки в ровную строчку с трудом-то дались! И маленький мальчик лихорадочно спасался под кроватью. После он нашел чулан, где его долго не могли найти, ну никому не придет в голову искать ребёнка среди банок с красками, половых тряпок и швабр. А Гарри обнаружил, что ему нравится темный и тесный чуланчик под лестницей, здесь был вечный полумрак и не нужно было напрягать зрение, чтобы что-то рассмотреть, здесь одуряюще вкусно пахло олифой и лавандой от упаковок со средством против моли и здесь был очень уютный закуточек под полкой меж ведром и старой стиральной машинкой. Это место долго было его тайным укрытием, его секретным убежищем.

А потом его всё-таки обнаружили, что ж, никуда не денешься, нашли так нашли. Правда, Гарри попробовал легализоваться, робко попросил поставить ему кровать или кушетку, здесь темнота приятная… Дядя поворчал-поворчал, да и согласился, выволок из чулана стиралку, убрал всё лишнее и поставил кушетку, потому что кровать должна была остаться в спальне, на своем законном месте. Так что в минуты депрессии или по каким-либо другим причинам Гарри отсиживался в чулане, грустно глазея в темноту и переживая неприятности.

В детский садик он не ходил, благо, что тётя все время была дома, в школу Гарри пошел в шесть лет после целого года изнурительных медосмотров, профилактик, курсов кошмарного массажа, во время которых нужно часами лежать на столе и терпеть прикосновения чужих рук, которые тебя мнут и растягивают… да ещё и слушать при этом ворчание массажиста:

— Да лежи ты спокойно, пацан! Ну что ты вертишься, не дергайся.

Но в том-то и дело, что он не дергался. Это его тело, полностью лишенное нормальной координации, непроизвольно совершало самостоятельные движения, руки и ноги жили своей собственной жизнью, хаотично двигаясь в разных направлениях. И Гарри ничего не мог с этим поделать, это было не в его власти. Вот и терпел малыш нечаянные издевательства, изо всех своих силенок стараясь лежать как можно неподвижней. Особенно сложно ему было у дантистов, но там, слава богу, были нормальные врачи, они хотя бы догадались прочитать его медицинскую карточку, и один из докторов держал его за голову, пока второй шуровал бормашиной у него во рту.

Так вот, Гарри пошел в школу только после того, как за ним утвердили минимально необходимую степень инвалидности, потому что Гарри был нормальным, не идиотом и не дауном, и при необходимых навыках в будущем вполне может устроиться на работу.

На фоне всего этого как-то незаметно проскочили первые выбросы детской стихийной магии. Они случились, так сказать, в несознательном возрасте, и к настоящему времени Гарри не помнил, как поджигал каши и занавески и заставлял летать по комнате вещи. А в сознательном же возрасте, то есть уже после трёх-четырёх годиков, Гарри был поглощён всем вышеописанным, сдерживал свои руки-ноги, учился контролировать свое непослушное тело, развивал мелкую моторику рук при помощи рисования и письма. И тётя Пэт честно «забыла» рассказать ему о том, что он — волшебник, видя, что Гарри ничего не помнит и растет, как нормальный мальчик, безо всяких волшебных выкрутасов.

Что касается Дадли, то его детский шкурный интерес быстро прошел, потому что Гарри остался и перестал быть чем-то новым и интересным, а значит, и важным, и отныне на него можно не обращать внимания. Но будучи ревнивым, эгоистичным ребёнком, Дадли Дурсль скрупулезно следил за тем, чтобы всё внимание матери уделялось только ему, единственному и неповторимому. И он ревниво отбирал всё у Гарри, отпихивал его от мамы, требовательно просился к папе на колени, если там сидел Гарри, и всё такое по мелочи. Не смогли они подружиться в детстве, к сожалению, не смогли. Гарри имел кроткий и неконфликтный характер, добрый и спокойный нрав, он довольно пофигистически относился к придиркам своего толстого и неповоротливого кузена, зато тётя не могла на него нарадоваться — Гарри помогал ей по дому и на кухне, возился в саду с растениями и ухаживал за Люси.

Люсиндой Уаймен звали черепашку средиземноморской породы, которую подарили на пятый день рождения Дадли. Почему черепашку, кстати? Ну, раньше, собственно, был подарен экзотический и очень большой попугай-ара, он сидел в клетке и орал целыми днями свои несуразные птичьи песни и до смерти надоел Дадли. И тот променял ару на духовое ружье, которое, впрочем, скоро сломал, случайно сев на него. И я не знаю, как это у него получилось и сколько должен весить пятилетний толстый мальчик, чтобы под его весом сплющилось крепкое железное ружьецо. Итак, Дадлику подарили черепашку, его восторгу хватило на три с половиной часа, а потом, после срочных экспериментов, в ходе которых Дадли пытался выяснить — на что годится черепаха? — он потерял к ней интерес, черепаха оказалась довольно скучной и ни на что не пригодной. Но Гарри Люси понравилась; размером с кофейное блюдечко, черепашка была крайне симпатична, у неё были теплые карие глазки с круглыми черненькими зрачками, серьезные и очень умные, а на коричневом глянцево-блестящем панцирчике были чудесные желто-оранжевые узоры-полосочки. Она была очень неприхотлива в еде и занимала очень мало места, а также она была очень вынослива, раз сумела выжить после жутких дадлиных экзерсисов, я не буду их описывать, иначе Дадли достанется от гринписовцев. Гарри поселил её в картонной коробке и кормил салатами и кусочками овощей и фруктов.

Отношения с дядей у Гарри были нейтральными, а если совсем честно, то Гарри немного побаивался дядюшку — у него был высокий рост и огромное пузо, вечно красное лицо и полное отсутствие шеи, три подбородка и тяжелый, взрывной нрав. И если что не по нему, дядя тут же хватался за ремень, причем драл он одинаково обоих мальчишек, не разбирая особо, кто провинился. Имея флотское воспитание, дядя Вернон считал, что пацанов следует держать в строгости и ежовых рукавицах. Его сестра Марджори, впрочем, придерживалась тех же принципов. Заядлая собачница и заводчица элитных английских бульдогов, она не понаслышке знала, как воспитывать детей, а то, что она их путала со щенками, никакой роли не играло. Дети — всегда дети, что человечьи, что щенячьи, разницы никакой.

Лично Гарри радовался, когда приезжала тётушка Мардж, а как же, ведь с ней прибывали бульдоги, совершенно потрясающие существа, криволапые, широкомордые, слюнявые и ласкучие до предела, и как ни приедут, тут же начинают гоняться за мальчишками, чтобы облизать и приласкаться. Дадли спасался от них на чердачной лестнице, а Гарри — на дереве, ну, по крайней мере на том, на которое мог забраться. Это можно было наблюдать на улице, и, понятное дело, сторонние наблюдатели зачастую неправильно понимали ситуацию, Арабелла Фигг, например, всегда думала, что бедного сиротку Гарри гоняют злые и кровожадные псы, только и мечтающие, что порвать мальчонку. Кроме этого, торопыга Фигг видела, как малыш Гарри подстригает розовые кусты в саду под неусыпным оком грозной и непреклонной тётки, и слышала, как та сердито покрикивает:

— Да поаккуратней, неуклюжий мальчишка! Ну кто ж так режет, осторожней держи!

И дура Фигг второпях решает, что Петунья переживает за свои драгоценные розочки, а не за руки неуклюжего Гарри. И она торопливой рысью, роняя тапки, несется в дом писать письмо Дамблдору о том, как плохо обращаются с мальчиком.

И невдомек ей, что на деле всё наоборот. Даже жаль, что она никогда не заходила к Дурслям в дом, ведь там была совсем другая картина: после традиционного вечернего чая семейство Дурсль собиралось в гостиной перед телевизором, тётушка Пэт на диванчике — смотреть новости шоу-бизнеса, дядя устраивался в широком кресле с газетой в руках, чтобы посмаковать спортивные новости, в другом, таком же широком кресле умащивала свои грузные телеса тётушка Мардж с вязаньем, из теплой верблюжьей шерсти она вязала шарфики племянникам, а сами племянники, Гарри и Дадли, сидели на ковре перед диваном и играли с молодыми пока бульдогами Злыднем и Генералом Плантом.

Нормальная, вполне обычная семья, нормальные отношения, всё идеально на первый взгляд.

Эх, Дамблдор, Дамблдор… ну как же ты не подумал о согревающих чарах? Зачем ты оставил малыша на обледенелом порожке, неужели сложно было позвонить или постучать в дверь?

Несмотря на коротенькое затишье перед школой, магия Гарри всё-таки пробуждалась в стрессовых ситуациях. Один раз учительница природоведения придралась к неровному почерку первоклассника Гарри Поттера и визгливо стала вопрошать, тряся тетрадкой перед лицом мальчика:

— Мистер Поттер, ну что это такое?! Почему вы пишете как курица лапой?

Гарри с недоумением смотрел на эту великовозрастную дуру и искренне недоумевал, она что, действительно не видит, что перед ней человек с ограниченными возможностями? От несправедливой и неожиданной обиды хотелось плакать, но маленький шестилетний мальчик отчаянно крепился и мстительно представлял себе, что у мисс Уолш синие волосы, которые вдруг и правда посинели — каштановые кудри ни с того ни с сего приобрели ядовито-голубой цвет. Потом был непонятный и быстрый полёт на крышу столовой, когда Гарри, убегая от банды второклассников, свернул в тупик и оказался перед препятствием в виде мусорных баков. Однако не успел он подумать о чем-то, как в глазах на какое-то короткое время потемнело, а в следующий миг он обнаружил себя на крыше столовой, совершенно не представляя, как там очутился. Обо всем этом Гарри честно рассказал тёте и робко спросил, знает ли она, в чем дело. Петунья Дурсль помолчала, подумала и решилась:

— Ты волшебник, Гарри. Твои мама и папа были магами, и их убил злой колдун. Я поэтому ничего не говорила тебе, Гарри, и я очень не хочу, чтобы ты уезжал в ту школу, в которой обучают молодых магов. Но ничего не поделаешь, магия проснулась в тебе, и это значит, что тебе всё-таки придется уехать в Хогвартс, когда оттуда придет письмо.

Уж чего-чего, а такого ответа Гарри точно не ждал. Он — волшебник? Совсем-совсем как в тех сказках про чародеев, принцесс и рыцарей? Ну ничего себе… А школа, значит, специальная, что-то ему не хочется туда, это всё равно, что в интернат уехать. И Гарри взволнованно проговорил, заглядывая тёте в глаза:

— Тётя! А давай уедем далеко-далеко?

— А что? И попробуем! Вот придет письмо, тогда и уедем!

И тётя Пэт взъерошила племяннику темные волосы, потом притянула его к себе и крепко обняла. Гарри тоже крепенько, как только мог и насколько позволяли слабенькие и неловкие ручки, обнял любимую тётушку за шею.

Примечания:

Обращаюсь к вам, дорогие товарищи читатели! Так как автор заявки не оставил ничего конкретного насчет Дамблдора, то у меня к вам вопрос: каким его сделать? Дамбигадом или гудом, или старым маразматиком, страдающим склерозом? Полагаюсь на вашу помощь и поддержку, дорогие мои друзья. Не откажите в помощи, помогите мне начать новую историю, которую я хочу написать вместе с вами! С искренними любовью и уважением, автор.

Прошло ещё немного времени, мальчики подросли, и настал одиннадцатый день рождения у Дадли, который решили справить прогулкой по Лондону, в частности по Лондонскому зоопарку.

Утро началось с того, что тётя Пэт постучала в каморку к Гарри и визгливо прокричала:

— Вставай, мальчишка. Живо!

Гарри с трудом продрал глаза, пытаясь прогнать остатки сна, в котором ему почему-то снился летающий мопед, и сипло проговорил:

— Хорошо… хорошо, встаю.

— И поторопись. У Дадлика день рождения и всё должно быть идеально, — с этими словами тётя ушла на кухню, а Гарри глухо застонал. Ну конечно! День рождения! Как он мог забыть?

И он, торопливо вскочив, принялся одеваться, мимоходом стряхивая с одежды пауков, коих много было в чулане под лестницей. Да, Гарри всё ещё спал здесь, потому что за годы привычка только окрепла (а детские привычки, как известно, самые верные и прочные), и кроме того, Гарри все ещё помещался в чулане, так как сильно отстал в развитии и в свои десять выглядел на восемь. Был он худенький, узкоплечий, с тоненькими руками и ногами, острыми локоточками и коленками, темно-каштановые волосы вечно лохматились и прикрывали зигзагообразный шрам на лбу, похожий на разряд молнии. Этот шрам Гарри сначала любил, пока тётя не объяснила ему, как именно он появился, а появился он, когда его родители погибли от руки темного мага. После этого Гарри, понятное дело, перестал гордиться странным росчерком над правой бровью.

Одевшись в просторные короткие штаны и такую же рубашку-мустанг в черно-синюю клеточку, он принялся обуваться в сандалии, ремешки которых более-менее умел застегивать самостоятельно. Ох и намучилась тётушка с подбором подходящей ему по размеру одеждой! Дело в том, что Гарри кардинально не переносил прикосновений, никаких. Так что в гардеробе не было ничего тесного и обтягивающего, никаких ремешков, лямок и — упаси Боже! — шнурочков. Шнурки Гарри завязывал очень трудно и долго, на каждый ботиночек тратились по десять-пятнадцать минут, не меньше. Таким образом, в личном гардеробе Гарри присутствовала одежда на один-два размера больше, простая и практичная обувь безо всяких финтифлюшек, цепочек-шнурочков-фенечек…

Войдя на кухню, мальчик обнаружил Дадли, тот мрачно созерцал гору ярких пакетов и коробок, присланных многочисленными папиными родственниками и коллегами по работе. Что ж, Гарри понимал его уныние, мало какой толстый мальчик обрадуется гоночному велосипеду и скейтборду, которые, судя по открытке, прислал из Америки Бенджамин Дурсль, какой-то троюродный брат Вернона. А всего подарков было насчитано ни много ни мало тридцать семь и ещё два Дадли собирался получить в городе от мамы с папой. Сам Гарри уже сделал подарок, слепил из пластилина черепашку, точную копию живой. И она, кстати, понравилась Дадли, он очень ценил маленькие и скромные подарочки от кузена, потому что они сделаны его собственными руками, от всего детского сердца и от всей души. А такое даже тугодум-Дадли понимал.

После завтрака все погрузились в семейный форд-седан дяди Вернона и поехали в Лондонский зоопарк, с ними ещё была миссис Полкисс со своим сыном Пирсом, тощеньким замухрыжкой, похожим на крыску, но со спокойным и мирным характером, каким, впрочем, и обладают декоративные белые и пегие крысы в отличие от диких подвальных пасюков. Приехали в Лондон; мальчишки с интересом вертели головами, старательно глазея на красочные витрины магазинов, и всей душой желали заглянуть в какой-нибудь супермаркет, на дверях которых красовались зазывные и манящие рекламные надписи вроде: «Всесокрушающий Ральф — только у нас!» и «Космос каждый день — победи пришельца!» Ух, как рвались мальчишечьи сердца и души туда, в таинственные залы с игровыми автоматами. И тётя Пэт, как ни боялась «одноруких бандитов», всё же допустила пацанов в один такой игральный рай, потому что день рождения сына — это святое.

После прохладного и полутемного зала было солнечное кафе, в котором мальчики получили по огромной порции клубничного и ванильного мороженого, большие стаканы молочного коктейля и по куску шоколадного торта. Подкрепившись таким образом и набравшись сил, они дружной толпой двинулись на штурм зоопарка. Дети с восторгом взирали на всевозможных животных, искренне поражаясь всем странностям и причудам природы. Слон порадовал их тем, что подал голос — затрубил, подняв длинный и гибкий хобот, двугорбый верблюд-бактриан ни с того ни с сего решил поплеваться, и Гарри чуть не свалился с плеч дяди Вернона от смеха, глядя, как шарахаются испуганные тётеньки от зеленого желеобразного плевка. Насмешил их и пони, который наотрез отказывался катать детишек и соглашался только после угощения! Горилла с задумчивым видом чесала голову и была до того похожа на Дадли, что Гарри не удержался и, хихикая, сообщил об этом кузену, тот не обиделся, а наоборот, присмотрелся и согласился с Гарри, добавив, что именно так он выглядит, когда думает на толчке. Тётя ахнула, покраснела и осторожно осмотрелась по сторонам — не слышал ли кто? Никто не слышал, слава Богу!

В океанариуме всем мальчикам понравилась огромная морская черепаха размером с подушку, большущая, светло-зеленая, с кожистым панцирем, острые когти на передних ластах впечатляли, очень крутая зверушка. В террариуме было прохладно и темно, ярко освещались только терры со змеями, каких только их не было! Королевские кобры, полозы, удавы, питоны и гадюки всех мастей и пород… На одном боа-констрикторе Дадли заскучал и заныл о том, что все змеи какие-то дохлые, хоть бы одна пошевелилась и показала себя в движении. И начал барабанить по стеклу, стремясь расшевелить гадину. Стекло гулко загудело, и Гарри, честно опасаясь за Дадли — а ну как разобьет и порежется! — решительно оттолкнул его от вольера, прося оставить змею в покое. Дадли рассердился и толкнул Гарри в отместку, жалобно крича, что у него великий день, а эти гадины и в ус не дуют, совсем его не уважают! Куда подевалось стекло, никто так и не понял, и Гарри в том числе, просто двое сцепившихся мальчишек внезапно и ко всеобщему ужасу оказались в вольере у бразильского удава. Против ожидания, удав никого не стал душить, вместо этого он размотал свои пестрые кольца и шустро рванул на свободу, а Гарри в его тихом и язвительном шипении почему-то послышалось:

— Сс-с-спас-с-сибо, амиго! С-с-с дороги, я с-с-спеш-ш-шу в Браз-з-зилию…

Вот что это было??? Он что, совсем околдунился? Уже змей понимает? Ой, мама…

Вернувшись домой, притихший Гарри забился в чуланчик и предался черной меланхолии, остро переживая случившееся. Ему это совсем не понравилось, совсем.

А стало ещё хуже, когда спустя месяц пришло письмо. Гарри, как обычно, сходил за почтой, привычно подобрал лежащую на полу перед дверью стопку конвертов и начал лениво перебирать: вот открытка от тёти Мардж, интересно, она приедет в этом году? Хотя нет, вот адрес, ну да, она отдыхает на острове Уайт… А это что? Коричневый толстый конверт, марок нет, но есть восковая печать и… Сердце сначала ухнуло куда-то в пятки, потом подлетело вверх и суматошно забилось в горле, в глазах потемнело, а ещё в них замерцали серебряные стрелочки, хаотично заметавшиеся туда-сюда при виде адреса. Жуткого, непостижимого адреса.

«Мистеру Г. Поттеру, графство Суррей, город Литтл Уингинг, улица Тисовая, дом четыре, чулан под лестницей» — вот что было написано на конверте. Гарри, белый как мел, вошел на кухню, отдал письма дяде, а потом, справившись со своими эмоциями, бросился в чулан и, спешно собрав все свои вещи, срочно перенес их в свою комнату на втором этаже. От греха подальше, а то понаедут эти… из соцопеки, и доказывай потом, что не верблюд. Никто же не поверит, что ребёнок добровольно «заточил» себя в чулане.

Злополучное письмо дядя сжег в гараже в цинковом тазике, а потом, после спешного сбора всё семейство рвануло на Уайт, к тётушке Мардж. Остаток июля было решено провести на острове Джерси, на свой день рождения Гарри тоже попросил зоопарк, а ближайший как раз и был на данном острове, Джерсийский трест имени Джеральда Даррелла. Гарри и Дадли чудесно провели время, наблюдая за мелкими зверьками типа лемуров галаго, долгопятов, смешных обезьянок колобусов и капуцинов, белоухими фазанами, кошками Жоффруа, леопардами и прочей пушистой и не очень милотой. На фоне всего этого продолжали приходить письма, сперва десятками в пачках, потом сотнями в мешках, от них дядя избавлялся всеми способами: сжигал, рвал в клочки, измельчал в комбайнах на кухнях в придорожных мотелях.

И напоследок испортилась погода, весь день моросил противный мелкий дождь, даже и не дождь по сути, а так, водяная пыль. И эта гадкая, мерзкая погода загнала их на безымянный островок с заброшенным маяком и полуразвалившейся хижиной при нем. Именно там их нагнал Хагрид, чтобы вручить Гарри опостылевшее письмо, от которого они убегали вот уже пару месяцев и через пол-Англии. Но сначала была буря, сверкали жуткие молнии, оглушительно грохотал гром, порой сливаясь с молниями воедино, ослепляя и оглушая сразу. С кошмарным и каким-то потусторонним шелестом разбивались о прибрежные скалы гигантские волны. Семейство Дурслей и Гарри безуспешно пытались заснуть под этот адский шум взбесившейся стихии. Все вместе они сиротливо сгрудились на продавленной гнилой софе перед неработающим камином, во всяком случае попытки дяди Вернона разжечь его ни к чему не привели, и тоскливо ежились при очередном раскате грома. И на привычное «БУМ!» среагировали вяло и с опозданием, до них как-то не сразу дошло, что грохочут в дверь, а когда эта самая дверь слетела с петель, было уже поздно.

В дверном проеме стоял великан, на фоне зигзагов и хаотичных росчерков молний его лицо нельзя было разглядеть, а был виден только лохматый силуэт. Верзила, наклонив голову, шагнул в хижину, нагнулся и, подняв дверь огромными ручищами, приставил её обратно к косяку. Стало чуточку потише. Великан повернулся и внимательно оглядел всех, кто был в хижине.

— Ну чего, может чайку сделаете, а? Непросто до вас добраться, да… устал я…

Шагнул было к софе, да и замер — дядя Вернон и тётя Пэт, растопырив руки, прикрывали своими телами двух мальчиков, а те, в свою очередь, отчаянно вжимались в тела взрослых. При таком раскладе каждый нормальный человек задумается о своем поведении, видя, как его боятся. Задумался и Хагрид. Притихнув, он подошел к камину, направил в него кончик своего зонтика, взмахнул и с его деревянного наконечника в камин ударила струя огня, который тут же ярко запылал, моментально согревая щелястую, дряхлую хижину и её временных обитателей. При ярком, но колеблющемся и дрожащем освещении стало видно, что у великана красное лицо и иссиня-черные спутанные волосы, а также черные блестящие глазки, похожие на жуков. Верзила, поглазев на съежившихся на софе людей, спохватился, полез в карманы своей кротовой шубы и достал знакомое до оскомины письмо, помахал им перед собой и неуверенно произнес:

— А Гарри Поттер-то где?

Петунья сдавленно пискнула, лихорадочно пытаясь сделаться пошире, потолще и потверже, чтобы наверняка закрыть обоих мальчиков и мужа впридачу. Вернон, впрочем, проделывал то же самое, и ему это удалось гораздо лучше, чем худенькой Пэт. Слегка обескураженный великан сделал ещё одну попытку:

— Гарри, да где же ты? Я тебе подарок привез, — на этих словах из кармана досталась коробка с чем-то, — и письмо из Хогвартса, вот. С днём рождения, значит, Гарри.

Гарри, понимая, что деваться некуда, нерешительно выглянул из-за дяди Вернона и робко посмотрел на пришельца, тот радостно заулыбался и приветливо загудел:

— А вот и наш Гарри! Ишь как на папку-то похож, один в один просто… а глаза материны. Держи тортик-то, я его сам испек! Может, и помялось слегка там чего, я на эту штуку сел по дороге, но вкус-то оттого не испортился, да! — И коробку мятую Гарри протягивает, заискивающе при этом заглядывая в глаза, как человек, который понятия не имеет, как с детьми обращаться. Ну, делать нечего, Гарри сполз с софы, подошел и неловко взял коробку двумя руками. И отрицательно замотал головой на предложение взять письмо.

— Не надо. Я не поеду в Хогвартс.

Сказав же эти слова, Гарри опасливо замигал, видя, какой эффект произвела его фраза на великана, у того был такой вид, словно его по голове кувалдой огрели. Бедняга никак не мог поверить в то, что услышал только что. Знаменитый Гарри Поттер отказывается ехать в Хогвартс! Да быть того не может! Не иначе как ему эти отвратительные магглы мозги промыли! Додумавшись до этого, разъяренный великан возмущенно взревел:

— Дурсль!

А дядя Вернон вдруг тоже возмутился и бешено заорал, брызгая слюной:

— А что сразу Дурсль? Если какому-то старому маразматику взбрело в голову заморозить мальчишку на ледяном пороге, то это нормально? Нормально, я спрашиваю? А если я пытаюсь защитить племянника от всяких ненормальных типов вроде вас, то уже Дурсль!

Не совсем ясно, что именно услышал великан, но он не стал разбираться. Слепой и глухой от бешенства, он в запале выхватил свой волшебный зонтик и направил его на… Дадли.

Гарри истошно завопил не своим голосом и без раздумий кинулся наперерез фиолетовому лучу, принимая на себя удар, предназначенный брату…

Вспышка острой боли и темнота.

Сначала вернулся слух. Потом ощущение, довольно странное и непонятное. Но Гарри не спешил открывать глаза, внимательно прислушиваясь и к себе, и к звукам вокруг.

Чей-то голос надрывно голосил:

— Гарри, да как же так?! Гарри, ой… ну прости дурака старого! Ой… Да что ж я наделал-то?

А ощущения весьма неприятные, болело всё тело, это во-первых, а во-вторых, шея далеко вытянулась, из-за чего голова казалась высоко задранной, и что-то случилось с плечами… Гарри прилежно задумался, пытаясь понять, а что с плечами не так? Пока чувствовалось только одно, плечи отделили от тела, в смысле от шеи, и передвинули куда-то вперед. Запутавшись в своих ощущениях, Гарри решил наконец-то спросить, а что, собственно, произошло.

— Хрюк… Хрюк?

Услышав из своего собственного рта поросячье хрюканье, Гарри вынужденно открыл глаза и в панике осмотрелся. Вернее, попытался, потому что шея у свиней не расположена к свободному верчению головой и все, что она может, это опустить её вниз, поднять вверх или наклонить по-собачьи набок. Окружающий мир предстал перед Гарри в серо-черной и желтой гамме. Все остальные цвета и краски исчезли. Он лежал на коленях у тёти Петуньи, рядом — зареванный Дадли, где-то на заднем плане орали друг на друга дядя и великан. Гарри прислушался:

— А ну верни моего племянника, дубина дремучая!

— Дык, не могу я, недоучился-а-а-а…

— Ах, не доучился! Ну, погоди, недоучка, вот я тебе сейчас доучу! Верни Гарри, дуболом!

— У меня сова с собой, я щас записку, того, черкну и пошлю её за подмогой, стал быть…

— Да кончай языком молоть, делай!

Любопытный Гарри скосил глаз, посмотрел в сторону спорщиков и увидел, как великан достает из карманов писчие принадлежности и живую(!), довольно потрепанную сову. Что-то написав пером, великан свернул пергамент, всунул его в клюв сове, после чего поднес птицу к двери и вышвырнул её прямо в ураган. Гарри непроизвольно передернулся, искренне сочувствуя бедной птице. И горестно задумался: судя по всему, он превратился в поросенка, то есть его превратили, и тут как ни крути, а тётушка права, ох как права насчет ненормальных колдунов. Вместо того чтобы мирно договориться, разъяренный волшебник разбрасывается проклятиями в беззащитных людей, которые, понятное дело, не могут ответить по полной. Великан же, поймав взгляд Гарри, опять запричитал-заголосил, заламывая ручищи:

— А-а-а-ай, Гарри, прости меня, прости, дурака неразумного. Я вот, послал письмо э-э-э… — тут великан смолк и опасливо покосился на Вернона Дурсля, тот продолжал прожигать верзилу уничижительным взглядом, а как же, он напал на его сына! — Кое-кому, помощь придет скоро, клянуся, Гарри… — еле-еле сориентировался горе-великан.

Гарри вздохнул и закрыл глаза, чудо превращения его совсем не радовало, тем более что он прекрасно помнил, кого именно великан собирался превратить в поросенка — беззащитного маленького мальчика; и оттого этот верзила, кем бы он ни был, заочно ушел для Гарри в глубокий минус. Гарри не любил хулиганов, ни больших, ни маленьких, неважно, они все одинаково сволочи и моральные уроды. Поступок великана был для Гарри именно хулиганским.

Он подогнул передние ножки, прижался теплым боком к тёте потеснее и задремал, во всяком случае так решил его детский организм — отбросить ненужные эмоции и отдаться плавному течению жизни. Дрема незаметно перетекла в крепкий сон, и Гарри сладко проспал всю ночь в теплых объятиях тётушки и кузена, причем Дадли его всё время поглаживал. Конечно же, он понял, что Гарри прикрыл его собой и защитил от проклятия, и теперь Дадли был очень-очень благодарен Гарри.

Наутро гроза стихла, оставив после себя сильный запах озона и мокрую действительность. А помощь так и не пришла, и Хагрид заметно занервничал. Дамблдор никого не прислал, а это означало, что придется как-то самому выкручиваться. Делать нечего, решили разделиться, Вернон и Дадли поедут домой, а тётя Пэт, Гарри и Хагрид отправятся в Косой переулок. Это было довольно запоминающееся зрелище, смущенный и красный великан со скромно опущенными в пол виноватыми глазами, рядом с ним — строгая мадам с зажатым подмышкой трёхмесячным лопоухим поросёночком с зелеными глазками и трогательными длинными ресничками.

Поплутав по Косому, Петунья присела возле лавки кафе-мороженого Фортескью и велела дураку-Хагриду достать адекватного мага, вот прямо сюда, здесь и сейчас. Время пошло. Когда к ней подошел пятый по счету бомжеватого вида потрепанный волшебник, Петунья начала подозревать, что Хагриду надоело жить, о чем она грозно осведомилась, на что идиот клятвенно заверил, что ни в жисть и что он тута никого толкового не знает.

Петунья кивнула головой в сторону элегантной пары, проходящей мимо по другой стороне улицы:

— А кто это там?

— Дык, Малфои то, не… не советую, темные они. Приспешники того…

— Позвольте, я сама решу, кто темный, а кто светлый, — Гарри даже поразился тому, как тётя вообще никого не заморозила своим голосом, столько арктического льда и холода в нем было. А потом тётя Петунья встала и решительно обратилась к Малфоям:

— Господа, вы не уделите мне минуточку вашего внимания?

Мистер Малфой окинул взглядом магглу в строгом костюме с поросёнком на руках и решил снизойти, всё-таки не каждый день к нему обращаются с просьбами подобные особы.

— Да, мэм, чем могу быть полезен?

— Этот остолоп в кротовой шубе, видите его? Так вот, он превратил моего племянника в поросёнка, прошу вас расколдовать его.

— Хм… мистер Хагрид, насколько мне помнится, был исключен из школы и не имеет права колдовать. Кстати, а чем он превратил вашего племянника, у него же нет волшебной палочки?

— О. Ну, зонтик он на моего сына наставил, это я видела. Из его кончика вылетел фиолетовый луч, который был перехвачен Гарри, потом, помню, его окутало сиянием, а в следующий миг на месте моего племянника лежал поросёнок…

— Гарри?

— Да, это мой племянник, Гарри Поттер.

Мистер Малфой бегло осмотрелся, но вокруг как раз было затишье и народу почти не было. Поэтому он кивнул Петунье на дверь ателье с вывеской «Мадам Малкин. Мантии на все случаи жизни» и предложил войти туда. Махнув рукой стоящему на табуретке сыну, мистер Малфой провел даму с поросёнком к одной из просторных примерочных кабинок, и все трое скрылись за занавеской. Оказавшись внутри, Петунья по знаку мистера Малфоя опустила поросёнка на лавку и отошла к стене. Элегантный мужчина с длинными волосами повернул рукоятку на трости, что-то тихо щелкнуло, и из трости вышла волшебная палочка, которой мистер Малфой взмахнул над пострадавшим и произнес контрзаклятье. Через несколько мгновений на лавке оказался взъерошенный Гарри. Торопливо осмотрев себя, он замер, неподвижно глядя перед собой, попыхтел-попыхтел и вдруг громко, истерично зарыдал. Тётя тут же села рядом с ним и, крепко обняв, принялась успокаивать перепуганного мальчика.

— Ну тише, Гарри, тише. Всё уже… И у тебя всё на месте, все пальчики, ручки-ножки…

— Не хочу-у-у-у в Хогва-а-артс.

Обеспокоенный мистер Малфой присел на корточки перед Гарри и осторожно дотронулся до его руки:

— Мистер Поттер, вы не пострадали? Если принудительная трансформация так напугала вас, то вы можете подать в суд на мистера Хагрида. Поверьте, он за всё ответит.

Гарри шмыгнул распухшим носом и отрицательно помотал головой.

— Не в этом дело, я просто не хочу уезжать в Хогвартс. Хотя… было больно и немного страшно, но я рад, что это не досталось Дадли. Он бы не выдержал, я-то волшебник, я сразу понял, что со мной. А Дадли — нет. И… и вообще, мистер Хагрид не имел права нападать на него!

— Полностью с вами согласен, мистер Поттер. Но пострадали вы, а не ваш брат…

— Мне от него ничего не надо! И в Хогвартс я не хочу.

Тут шевельнулась занавеска и в кабинку заглянул маленький, очень щупленький мальчик с зачесанными назад белыми волосиками. Придирчиво оглядев Гарри, он обратился к отцу:

— Мама ушла смотреть волшебные палочки, а мадам Малкин говорит, что заказ готов, ты расплатишься, папа?

— Да, Драко, сейчас подойду. Познакомься с Гарри Поттером.

Серые глаза встретились с зелеными. И Гарри ощутил странную и непонятную приязнь к этому маленькому мальчику, первому волшебнику-ребёнку в его жизни. В глазах Драко светились радостное волнение и восторг, вот он, знаменитый Гарри Поттер, победитель Того-Кого-Нельзя-Называть.

— Привет, Гарри! А я тебе писал. Много-много раз, ты читал мои письма?

Гарри растерянно замигал, ему писали? Но… но он ничего не получал. Ни одного письма от Драко Малфоя. Озадаченные мальчики перевели взгляды на высокого аристократа, и тот вынужденно признался:

— Честно говоря, все твои письма возвращались назад, Драко. Почтовые и наши совы не долетали до Гарри Поттера, его очень хорошо спрятали, но я сохранил все твои письма. И если мистер Поттер пожелает, я могу предоставить их ему.

Гарри энергично закивал, конечно он пожелает! О чем речь! Он с удовольствием почитает письма от своего первого друга! И тут же поморщился от боли, которая резко прострелила шейные позвонки. Ойкнув, Гарри схватился за шею и опять собрался заплакать, вспомнив, что он только что был поросёнком. Мистер Малфой нахмурился и протянул руки к шее Гарри:

— Вы позволите, мистер Поттер?

Гарри позволил, ему вообще очень понравилось такое вежливое и деликатное обхождение высокого аристократа с длинными платиновыми волосами. И пальцы у него чудесные, тонкие, чуткие, приятно-прохладные. Гарри стоял замерев с закрытыми глазами и молча прислушивался к своим ощущениям, пока мистер Малфой бережно ощупывал и массировал его шею. Драко стоял рядом и встревоженно наблюдал за происходящим, не очень хорошо понимая в чем дело, поросёнка он не видел и как Гарри оказался в примерочной кабинке — тоже. Ну да он и не задумывался над этим странным фактом, его больше волновало состояние Гарри, который непонятно как и где пострадал, и с восторгом отмечал, что он не похож на героя. Гарри был обыкновенным маленьким мальчиком, даже мельче и худее его, Драко. И вовсе он не заносчивый! Он просто не получал его писем и поэтому, только поэтому не отвечал… И в груди Драко разгоралась страстная и тайная надежда, что, может быть, они смогут подружиться. Ведь с самого раннего детства Драко слышал о Мальчике-который-выжил и мечтал, каждый день мечтал, что однажды они встретятся и подружатся.

Мистер Малфой закончил свои манипуляции и серьезно спросил:

— Как вы себя чувствуете, мистер Поттер?

Гарри задумался и, помедлив, неуверенно ответил:

— Ну, плечи, по крайней мере, вернулись на место… Это было так странно. Спасибо, мистер Малфой, мне уже лучше!

Потом они здесь же, в магазине приобрели мантии для Гарри, потому что вопрос о том, ехать или не ехать в Хогвартс, как-то сам собой решился, и мистер Малфой заверил Петунью, что школа нормальная, что он сам там когда-то учился и что его сын Драко тоже поступает в Хогвартс в этом году. Да и Гарри понял, что не отвертеться ему от Хогвартса, никак, ну и заинтересовался, конечно: а как это, учиться магии? Тем временем Драко спросил папу, а можно ли ему метлу, вот эту, гоночную. Он бы её с собой в школу взял… Гарри удивился и спросил нового друга:

— Ух ты! А зачем тебе метла, Драко? И почему она — гоночная? Кошек гонять, что ли?

Мистер Малфой не выдержал и громко расхохотался, вытирая глаза батистовым платочком, Драко надулся сперва, а потом кротко пояснил, что на метлах волшебники летают, а вовсе не гоняют кошек, кстати, а зачем и куда их гонять?

В общем, каждый понял друг друга в силу своего мировосприятия и воспитания.

Когда Гарри, тётя Пэт и их новые знакомые вышли на улицу, к ним тут же бросился Хагрид и громогласно начал восторгаться тем, как чудесно выглядит Гарри и как здорово, что мистер Малфой смог ему помочь. Тётя Пэт его приструнила, дескать, где ваша тактичность, мистер Хагрид, и нечего было проклятиями разбрасываться, что именно вам сделал мой сын Дадли, из-за чего вы хотели его колдануть??? И вообще, вы нормальный? На ребёнка с проклятиями накидываться! Под напором таких претензий великан стушевался и съежился и виновато-робко замямлил, что это мистер Дурсль его довел, что Гарри не так воспитан и что надо зайти в банк за деньгами мистера Поттера… Тётя Петунья переспросила про деньги, Хагрид гордо приосанился и важно подтвердил, что великий человек Дамблдор ему доверяет и предоставил ему ключик и некое секретное задание.

Мистер Малфой нехорошо прищурился и осведомился, а почему это ключ от сейфа не у мальчика и его законных опекунов? Тётя Пэт намек поняла и насела на Хагрида с упертостью бульдога, и после кучи сверхаргументов и пены у рта вытребовала-таки у растяпы заветный ключик. Так что к сейфу с номером семьсот тринадцать Хагрид отправился в одиночестве и Гарри не видел, как тот забирает загадочный сверточек. Ну, а деньги, конечно, пришлись кстати, за ними пришлось зайти в банк Гринготтс. Само здание банка не впечатлило, белая каменная коробка с криво-косо стоящими колоннами, видали и покруче, например Вестминстерское аббатство или Виндзорский замок. А чего, успели Дурсли поездить по Англии с детьми на каникулах да отпусках.

А гоблин при входе… ну, впечатлил, чего уж там, Гарри с опаской и очень робко поглядывал на него, пока поднимался по лестнице и входил в двери. Зеленокожий коротыш с острыми ушками и гротескной харей проводил посетителей очень недобрым взглядом, отчего Гарри ещё больше занервничал и задался справедливым вопросом — это охрана такая, да? Предъявили ключик у стойки администратора, прокатились на тележке по крутым подземельям, познакомились с галлеонами, сиклями и кнатами, наполнили кошели и вернулись обратно на улицу, в солнечный полдень. И здесь их отловила Нарцисса Малфой, стройная среднего роста женщина с черно-белыми прядями в длинных прямых волосах, которая очень серьезно обратилась к мистеру Малфою:

— Люциус, дорогой, по-моему, нам подошли две палочки, Боярышник и Бук.

Гарри и Драко с интересом посмотрели на мистера Малфоя, в глазах любопытных мальчишек читался вопрос. Тот не стал тянуть резину и сразу предложил им:

— Ну что ж, Драко, придется тебе всё-таки выбрать свою волшебную палочку. Мистер Поттер, вы присоединитесь?

Ну почему бы и нет? Тем более что ему тоже нужно теперь палочку покупать, и они все вместе отправились в лавку Олливандера. Это было темное и довольно пыльное помещение с одинокой короткой стойкой, вдоль стен располагались стеллажи, на которых стопками лежали уймы длинных и узеньких деревянных коробочек, похожих на пеналы. Большинство из них были покрыты пылью и паутиной, отчего у чистюли тёти Пэт нервно задергался правый глаз, а руки крепко вцепились в сумочку, потому что это неправильно, так не должно быть! Насколько она помнила из рассказов Лили, у волшебников в ходу много бытовых чар, и она даже сейчас может навскидку назвать несколько из них: Экскуро, Эванеско, Тергео… О Боже! Почему тут так грязно? Сам старик, владелец лавки, тоже, казалось, был покрыт пылью, был он какой-то тусклый и бесцветный, а его глаза сияли потусторонным, призрачным светом. Голос его… а голос, как ни странно, оказался нормальным, по-стариковски дребезжащим и ломким.

— О-о-о… кто пожаловал! Мистер и миссис Малфой, мистер Малфой, мистер Гарри Поттер и… Гр-р-рымпф…

На тёте Петунье старик споткнулся и закашлялся. А при виде высокомерно вздернутой правой аристократической брови старый Мастер волшебных палочек и вовсе заткнулся и приступил к своим обязанностям — начал обслуживать клиентов. Драко выбирал первым, ему лично подошла палочка из боярышника с волосом единорога внутри, попутно под стариковское брюзжание они узнали, что палочка старшего Малфоя сделана из вяза с сердечной жилой дракона и что она в длину аж восемнадцать дюймов, а палочка Нарциссы… кхем… простите. Мистер Поттер, какой рукой вы держите волшебную палочку?

До Гарри не сразу дошло, что настала его очередь, и он растерянно замигал, потом опомнился и на всякий случай спрятался за тётю, чем чуть не довел старика до кондратия, ну не было на его памяти такого случая, чтоб дети его боялись! Но он справился с собой и со своими эмоциями, снял с ближайшей полки коробочку-пенал и повторил вопрос. Стеснительный мальчик робко выглянул из-за тёти, бросил быстрый взгляд на палочку в руке мистера Олливандера и спрятался обратно, не желая выходить на контакт, с него для первого знакомства с волшебником вполне хватило Хагрида и превращения в поросёнка. И надо признать, что опыт ему достался довольно неприятный. Тётя вздохнула, да уж, напугали ребёнка, так напугали, что он и в Хогвартс-то ехать не хочет. И что делать? Казалось бы, живи да радуйся, племянник желает остаться нормальным человеком, но не получается радоваться, он всё равно волшебник, а значит, придется ему ехать туда, как бы ни хотелось обратного. И она, осторожно вытянув Гарри из-за спины, поставила перед собой и, мягко погладив по щеке, тихо проговорила:

— У твоей мамы была палочка из ивы, давай посмотрим, какая у тебя будет?

— Ладно… — тихо-тихо прошептал Гарри. И взял палочку из бука с сердечной жилой дракона. Не успел он как следует ухватить её, как старик почти сразу вырвал и предложил следующую, кленовую с пером феникса. И всё повторилось, в руке у Гарри третья палочка, эбеновая с шерстью единорога, мальчик недоуменно посмотрел на тётю, в его глазах явственно читался вопрос: «Да он издевается, что ли?! Ну как я выберу, если он не дает даже подержать толком?». Олливандер начал было расписывать прелести и свойства четвертой палочки, но тут наконец-то вмешался мистер Малфой:

— Мистер Олливандер, мы никуда не торопимся, позвольте мальчику самому выбрать свою первую волшебную палочку. Обстоятельно и без спешки.

В ответ старик запел было что-то о том, что-де не волшебник выбирает палочку, а наоборот, палочка выбирает волшебника. На что мистер Малфой ехидно заметил, что выбор палочки не зависит от скорости. Под давлением этого железного аргумента старик отстал, и Гарри стал бродить вдоль стеллажей, рукой касаясь бесчисленных коробочек тут и там в пределах своего роста. Ему отозвались две палочки, одна внизу, в серой коробочке, и одна чуть подальше, в самом углу, на высоте полутора метров, во всяком случае, Гарри почувствовал, что именно они зовут его. Изрядно офигевший Гаррик Олливандер подошел и снял с полки белую и покрытую паутиной и пылью коробочку, вынул из неё палочку, осмотрел, поднял кустистые брови и взглянул на Гарри:

— Остролист и перо феникса, одиннадцать дюймов. Хм-м-м, странно, очень странно… Так, ладно. А эта палочка из серой коробочки попроще будет, ель и волос единорога. Вы возьмете обе палочки, мистер Поттер?

Растерянный Гарри взял в руки палочки, остролистовую и еловую, и как бы взвесил их в ладонях, мучительно решая сложную задачу, какую из них все-таки взять. Палочка из остролиста оказалась в правой руке, а еловая в левой, оба были теплыми и… Гарри закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям: тепло остролистовой палочки было какое-то ненастоящее, вкрадчивое, создавалось неприятное чувство, что она подлизывается. Как гадюка, желающая погреться от чужого тепла. И Гарри, почуяв сходство со змеей, едва-едва удержался от того, чтобы не отбросить её в сторону. Еловая же палочка, десяти с половиной дюймов, честно и доверчиво отвечала на магию Гарри, тихо и мягко нагреваясь в его руке, и чем-то она напомнила мальчику его Люси, маленькую и добрую черепашку. Да и цветом она такая же была, коричневая с желтыми прожилочками. Заплатив за обе палочки четырнадцать галлеонов и выслушав историю об одинаковых сердцевинах и о перьях одного и того же феникса, Гарри поспешил выйти на улицу вслед за Малфоями, но увы, их и след простыл. Мальчик приуныл и грустно посмотрел на тётю:

— Ну вот… Я хотел спросить, почему эта палочка такая неприятная, ведь не может же она знать, что её сестра прикончила моих папу и маму… Тётя Петунья, а ты не знаешь, почему?

— Не знаю, Гарри. Но ты купил две палочки, так что эта, неприятная, пускай в запасе полежит, а пользоваться можешь другой.

— Хорошо, тётя, теперь пойдем за учебниками?

— Да.

Остаток дня до вечера они неспешно дефилировали по Косому переулку, заходя туда-сюда и покупая то-сё по списку в письме. В канцелярской лавке Гарри тихо возненавидел перья, чернила и пергамент, ему предстояло писать этим в школе, и он почти с ужасом смотрел на эти орудия пытки. Писать гусиным пером, страшней кошмара и не придумать… Интересно, а как в обморок падают? И что при этом чувствуется? А из Хогвартса можно сбежать? Вот такими тоскливыми мыслями была занята несчастная голова Гарри Поттера, будущего студента волшебной школы, когда их возле бара «Дырявый котел» нагнал Хагрид и со словами: «Это тебе, Гарри! С днём Рождения!» сунул ему в руки большую клетку с белой птицей. Спустившись с небес на землю, Гарри озадаченно уставился на нежданный подарок, здоровенную ослепительно-белую полярную сову, сова точно так же озадаченно уставилась на своего нового владельца, её янтарно-жёлтые глаза медленно и недоверчиво смерили тощенькую фигурку Гарри, его всклокоченные темные волосы и круглые очки-велосипеды на носу. Составив понятно какое мнение о нём, оскорбленная в самых лучших своих чувствах сова надменно отвернулась и, за неимением другой какой-либо возможности, закрыла глаза. Гарри невольно заулыбался — а подарок-то с характером! Полюбовавшись на угольно-черные пятнышки на белоснежной груди, он вдруг представил судейский парик, напудренный и с закрученными буклями, и сдавленно хихикнул. Тётя Петунья вопросительно взглянула на него, и Гарри пояснил:

— Я ей имя придумал — Букля. Смешно, правда? Она похожа на парик судьи.

В ответ тётя ласково взъерошила ему волосы. Ах дети, дети, какие же вы все фантазеры и выдумщики…

Вернувшись домой, Гарри сложил волшебные покупки в комнате, клетку с совой поставил на стол — к ней тут же прилип Дадли — и отправился в ванную, купаться и смывать с себя всю грязь и волнующие приключения этого странного дня.

Тётя рассказала племяннику, как и для чего используются совы у волшебников. Гарри, поколебавшись пару дней, всё же решился написать письмо Драко Малфою, Букля исправно отнесла письмо и так же исправно доставила ответ. И началась переписка, продолжавшаяся весь август, мальчишки делились друг с другом всем, о чем только сами знали, своими мечтами, фантазиями, историями. Гарри посылал Драко новости и фильмы, услышанные и увиденные по телевизору, Драко присылал новости из волшебного мира. Именно благодаря переписке Гарри узнал, что означает странный номер на железнодорожном билете — девять и три четверти, а также о том, как попасть на данную платформу с вокзала Кингс-Кросс.

Кроме того, мальчики обменивались и сладостями своих миров. Гарри познакомился с шоколадными лягушками, драже «Берти Боттс» и всем прочим, всяким интересным, а Драко же, конечно, познакомился со сладостями из мира магглов, которые оказались не менее интересными и вкусными.

Переписка помогла Гарри смириться с необходимостью писать пером, макая его в чернила, как в каком-то диком средневековье, ну а что поделать…

Сова Букля тоже переживала своё, прежде всего на неё обрушилось невиданное ранее внимание. Волшебники что? Привяжут к лапе письмо, сунут в мешочек пару кнатов, и всё, лети, подруга. Ничего личного. Ну разве что невкусной вафлей угостят, да и ту ещё надо вытребовать. А тут… совиный рай просто. Сырое мясо тазиками дают, воду два раза в день меняют, перышки её гладят и восхищаются ею почему-то, называют красавицей и лапочкой. Клетку вообще убрали на шкаф, вместо неё в углу поставили декоративное деревце-жердочку с насестом. И сердце полярной дикой совы понемногу оттаяло и постепенно раскрылось навстречу доверчивому и ласковому мальчику по имени Гарри Поттер.

Когда настал день отъезда в пресловутый Хогвартс, у Гарри резко упало настроение и напала жуткая хандра. Обычная реакция домашних деток, ни разу не покидавших дом и родной город. Близкое расставание с родным и драгоценным Литтл Уингингом откровенно пугало; а дом, а тётя… как же их оставить и не видеть аж десять месяцев? Как? И Гарри уныло бродил по прямым, как по линейке вычерченным улицам, грустно разглядывая дома по обеим сторонам Тисовой и Магнолий. И кто сказал, что дома одинаковы? Ничуть не бывало! Ну, по архитектурной постройке они были действительно однотипны, но двери гаражей, входные двери, парадные и задние, оконные рамы и наличники, черепицы крыш, заборчики — всё это было разным, строго индивидуально. Вот дом Гордонов: окошки яркие, рамы покрашены веселенькой голубенькой краской, за ними, внутри, желтенькие занавески в белый горошек, черепица крыши салатово-зеленая, такого же цвета и дверь гаража. А вот дом Пирса — к его комнате снаружи папа-плотник приделал маленький балкончик, на котором Пирс любит читать и пить чай с мятой. А дальше, по улице Магнолий, виден дом мисс Фигг — крыша худая, в черепичных проплешинах, кустики и живая изгородь вокруг него чахлые и пожелтевшие, напрочь загубленные кошками, это Гарри объяснила тётя Пэт, сказав, что моча выделяет аммиак, что и сгубило растения, ведь кошек у старушки много и каждая ходит в туалет.

В общем, разные дома, каждый имеет что-то свое: свой садик, цветник и, конечно, свой собственный задний дворик, со своими качелями, горками, беседками…

Ночью у Гарри поднялась температура, его несколько раз стошнило. Перепуганная тётушка вызвала врача, педиатр осмотрел мальчика, выслушал легкие, проверил горло и обстоятельно расспросил Гарри о причинах его стресса. Гарри расплакался и стал жаловаться на то, на что обычно жалуются больные детки. Головка болит, ничего не хочется, никто не любит… Врач вздохнул, пятнадцатый вызов за сутки, пятнадцатый ребёнок, которого отправляют в школу-интернат. Будь его воля, он бы запретил отдавать малышей в закрытые учебные учреждения, а так... хоть название придумывай для этой массовой детской депрессии! Осенняя тоска или что-то в этом роде, хотя осень-то как раз и ни при чем! Просто детки не хотят уезжать черт-те куда, вот и болеют, протестуют на свой детский лад. Организм так устроен, что перед кризисом ребёнок должен переболеть, адаптироваться к плохому, как они думают, хотя отъезд от родных — это само по себе плохо, в этом случае дети правы.

Ну, так или иначе, температуру удалось сбить, и Гарри забылся тяжелым сном, полным кошмаров и непонятного бреда. Так что ничего удивительного не было в том, что на завтрак Гарри спустился невыспавшимся и измученным, лохматый пуще прежнего, с темными кругами под глазами и обиженный на весь подлый мир, в котором не нашлось места для него, из-за чего его отправляют очень далеко от дома, в дикую горную Шотландию. А ведь есть школы поближе! Хай Камеронс, например, или Воннингс… подумав об этом, Гарри опять расплакался и пошел на крайность:

— Мама, ну пожалуйста, не отдавай меня в Хогвартс! Оставь меня дома, мама. Ну пожалуйста!

Ох, чего стоило бедной тётке это пережить! Бедненький, несчастненький, очень маленький мальчик, родненький до последней капельки крови, ТАК просился оставить его дома, так умолял, так искренне, честно и наивно звал её мамой… но мир жесток и несправедлив. В нём существуют правила и обязанности. В нём есть такие нечестные и необязательные слова: Надо и Контракт, и их, к сожалению, нельзя нарушать, потому что несоблюдение этих правил карается Законом. Всё это тётя Петунья вынужденно объяснила маленькому упрямчику, который набыченным телёночком стоял перед ней и сердито сопел, несогласный ни с одним её словом. Положение спас дядя. Отложив газету «Морнинг Пост», он пригладил свои пышные моржовые усы и серьезно пробасил:

— Гарри, а помнишь того фокусника в цирке, помнишь, как мы все удивились, когда он вытащил из шляпы кролика, беленького такого, пушистого? А потом он из рукава целую стайку голубей выпустил, и они с таким хлопаньем крыльев взлетели вверх по спирали под купол цирка, помнишь это, племянник?

Гарри нерешительно кивнул, не понимая, к чему дядя клонит. Тот внушительно помолчал для пущего эффекта, а потом продолжил:

— А потом вы с Дадликом несколько недель ходили в библиотеку, искали всё про фокусы, потому что, как бы волшебно это ни выглядело, это, прежде всего — просто фокус. Ловкость рук обыкновенного человека-циркача, верно? А теперь подумай о том, что в мире, оказывается, существует настоящая магия, настоящее волшебство. И этой магии обучаются в школе для волшебников, как её там, Пэт, Хогавард, что ли?

— Нет, Хогвартс, дядя, — робко поправил Гарри. Дядя кивнул, соглашаясь:

— Да, Хогвартс, эк его назвали… Короче, Гарри. Ты — волшебник, а не шарлатан-фокусник с ловкими и хитрыми ручками, а значит, ты должен ехать туда, чтобы научиться колдовать. И смотри мне, учись прилежно, а не тяп-ляп, как тот недоучка Хагер или как его там.

В общем и целом, дядя убедил Гарри, нашел правильные и нужные слова, и главное, подсказал именно ту мотивацию, благодаря которой у мальчика появилась цель. Он волшебник, и он действительно должен научиться колдовать, иначе его сырая магия может кому-нибудь серьезно навредить.

После завтрака Гарри и дядя Вернон вышли к машине, собираясь ехать на вокзал, позади раздался топот ног, они обернулись и увидели Дадли, который бежал к ним, прижимая к груди картонную коробку. Подбежав, Дадли, тяжело пыхтя, протянул Гарри коробку со словами:

— Возьми её с собой, так ты не будешь так сильно скучать по дому, это я точно знаю. Она поможет тебе, Гарри, правда поможет!

Гарри сглотнул и двумя руками взял коробку с круглыми отверстиями на крышке, внутри, он знал, сидела Люси, маленькая черепашка, которая за годы подросла до размеров чайного блюдечка и больше уже не вырастет, это был её предел роста.

— Спасибо, Дадли! Она правда мне поможет, я буду о ней заботиться, обещаю.

Сказав это, Гарри отвернулся и забрался на заднее сиденье, бережно прижимая к груди коробку с черепахой, дядя всунулся в салон, пристегнул племянника, захлопнул дверцу и сел за руль. Машина тронулась и медленно покатилась по улице, мимо одинаково-разных домов.

Гарри грустно смотрел на проплывающие пейзажи, скверы-универмаги, фермерские домики в пригородной зоне, поля-луга с коровами да овцами, обширные левады с лошадьми английских пород — шайрами, клайдами и чистокровками. Впереди показался пригород Биг Уингинга и его торговый центр, и дядя тихо сказал, глядя на Гарри в зеркало заднего обзора:

— Гарри, мы будем ждать тебя на Рождество. Ты ведь приедешь?

Гарри оторвался от созерцания придорожного щита и посмотрел на красный и толстый затылок дяди, потом перевел взгляд к его отражению и кивнул.

— Да, конечно, я приеду, а вы меня встретите?

— Встретим.

Прибыв в Лондон, а затем и на вокзал Кингс Кросс, дядя сложил в багажную тележку чемодан, сумку и сверху клетку с совой, которую тщательно закрепил, и покатил, аккуратно лавируя меж редкими ранними посетителями к платформам. Докатив же тележку до платформ с номерами десять и девять, дядя остановился и тяжело вздохнул, глядя на разделительный барьер между ними, посмотрел на племянника и глухо сказал:

— Дальше ты сам, Гарри. Справишься?

Гарри нервно кивнул, пристроил коробку с черепашкой на тележку перед Буклей и крепко взялся за ручки. Посмотрел на барьер, сглотнул, оглянулся на дядю, тот коротко махнул кулаком вверх-вниз и подбодрил молчаливым кивком. Гарри слабо улыбнулся и, отвернувшись, нацелил тележку на барьер, приналёг на неё и тяжело покатил, со страхом глядя на твердую поверхность из красного кирпича. Как-то не верилось, что сквозь него можно пройти, и поэтому последние метры Гарри пробежал, а перед самой стеной и вовсе зажмурился, вполне справедливо ожидая удара от столкновения. Но ничего подобного не произошло, и он удивленно открыл глаза и тут же понял — прошел. Он на другом вокзале, в другом мире, потому что всё здесь было другим… вокзал Кингс Кросс исчез, исчезли и полотна железных дорог, на которых стояли и пыхтели многочисленные современные поезда с электричками. Вместо них была одна большая платформа, та самая, с номером девять и три четверти, а возле неё разводил пары старинный паровоз с надписью над скотоотвалом-метельником «Хогвартс-экспресс».

Люди здесь тоже были другими, все в мантиях, старшекурсники и некоторые взрослые левитировали перед собой свои багажи, в руках у многих были метлы, и почти у всех были совы в клетках, под ногами сновали бесчисленные коты и кошки, весьма странного вида. Гарри даже вздрогнул, увидев пестрых котов ростом по колено взрослому, с кисточками на кончиках ушей и голых львиных хвостах. И вспомнил описание Драко: книззлы, так вот как выглядят магические кошки волшебников! Заинтересованный Гарри вертел головой, жадно рассматривая все чудеса и новинки местного… кстати, а чего местного? Параллельного мира? Пространства? Бытия? Стало почему-то жутко, и Гарри в испуге обернулся на стену, из которой он только что пришел сюда, и увидел, что стена тоже пропала, на её месте была арка с вывеской поверху «Платформа номер девять и три четверти», ну что ж, это его немного утешило. Интересно, а где Драко? Может быть, поискать его? Уловив эту мысль, Гарри снова завертел головой во все стороны, на этот раз с определенной целью, в поисках Драко, но как он ни смотрел, ни искал, друга так и не нашел. Решив, что они, так или иначе, встретятся в поезде, Гарри протолкался с тележкой к последнему вагону, краем глаза отмечая других детей и слушая случайно услышанные обрывки разговоров.

— Слушайте, он тарантула везет, как вы думаете, их можно привозить в школу?

— Где тарантул?

— Кто это?

— Бабушка, я опять потерял жабу…

— Ох, Невилл…

— И не вздумайте взрывать туалеты! Это совсем не смешно.

— Ладно, ма, не будем.

Высокая подножка едва не заставила его заплакать. Как? Ну как взгромоздить тяжеленный чемодан на эдакую высотищу? Глаза защипало, Гарри тоскливо пнул колесо тележки. А может, ну его, бросить все и вернуться обратно к дяде, он ведь ещё не уехал? Но тут какой-то старшекурсник молча вытащил из тележки багаж Гарри и занес в вагон, Гарри потрясенно ойкнул, поспешно сморгнул с ресниц слёзки и забрался следом, спеша вдогонку за нежданным помощником и своим багажом. Неизвестный доброжелатель донес ношу до ближнего свободного купе и, сложив его, коротко буркнул Гарри:

— Располагайся, первачок.

И ушел, а Гарри, испытывая легкую досаду вперемешку с благодарностью, занялся своими вещами — сначала занес в купе клетку с Буклей и коробку с Люси, осмотрелся и вздохнул, не обнаружив никаких столиков, а жаль, он сейчас так пригодился бы. Пришлось пока поставить клетку и коробку на сиденье и затащить всё остальное: чемодан и сумку с провизией. Разобравшись, он захлопнул дверь, с облегчением плюхнулся на мягкое, обитое полосатым твидом сиденье и стал смотреть в окно на людей снаружи. Настроение было… непонятным, с одной стороны, было предвкушение новых чудес и открытий, а с другой… хотелось плакать, потому что было плохо, страшно и совсем-совсем не хотелось куда-то ехать. Наоборот, хотелось вернуться домой, к тёте-маме Пэт, к Дадли и дяде Вернону. Пол под ногами дрогнул, платформа и люди за окном медленно поехали назад — это тронулся поезд, и Гарри с трудом подавил панику, едва-едва удержался от того, чтобы не вскочить и не броситься вон из поезда и побежать домой на своих двоих. От необдуманных поступков его остановил тихий скрип под соседним сиденьем. Прислушавшись и заинтересовавшись, Гарри опустился на колени и заглянул под него. Оттуда из полумрака на него печально вылупилась огромная бородавчатая жаба, моргнула, раздула и сдула горловой мешок, издав тот самый скрип. Гарри протянул руку и потыкал в жабу пальцем, проверяя, не противно ли к ней прикасаться. Оказалось, немножко противно, холодная и склизкая, покрытая чем-то вроде соплей. Вспомнился голос круглолицего мальчика: «Бабушка, я опять потерял жабу…», Гарри хмыкнул и обратился к соседу:

— Привет, ты, наверное, жаба Невилла?

Поезд ехал уже полчаса, и те же полчаса Гарри бездумно пялился в окно, время от времени бросая взгляды на жабу, которая сидела на полу возле диванчика и периодически подавала голос.

Отъехала дверь, и в купе заглянул рыжий пацан с кляксой на носу, стрельнув хитрыми глазками по единственному обитателю, кашлянул.

— Привет, здесь свободно? — спросил он Гарри, указывая на сиденье напротив. — В других вообще сесть некуда.

Гарри неуверенно кивнул, против попутчиков он ничего не имел, но хотелось бы, чтобы это был кто-то знакомый, например Драко, или Невилл, хозяин жабы. Вспомнив про него, Гарри торопливо сказал:

— Вообще-то тут занято, я жду своих… знакомых. Но ты можешь присоединиться, проходи и садись.

Рыжий прошмыгнул и быстро уселся. Первое время мальчики были очень сильно увлечены пейзажами, проплывающими за окном, и изредка бросали друг на друга любопытные взгляды. На Гарри была рубашка-мустанг, потрепанная, ношеная-переношеная и поэтому любимая до последней ниточки, на пару размеров больше были и потасканные джинсы. Зато обувь на общем фоне сбивала с толку, на ногах у Гарри были кожаные туфли лоферы детского типа, элегантная мальчишечья обувка без шнурков. Ну и в довершение ко всему на голове красовалась бейсболка, чей козырек как бы случайно и ненароком скрывал шрам на лбу. На рыжике же была одежда явно с чужого плеча, это, как ни странно, сразу становится заметно, носил ли человек свою одежду много лет или надел чужую. Своя одежда никак и ничем не мешает, потому как привычна, в то время как рыжик то и дело одергивал драный рукав свитера или поддергивал провисший подол. То же самое и со старыми джинсами, которые, судя по всему, были ему маловаты, а кроссовки были стоптанными и имели лохматые шнурки. Кроме того, Гарри обратил внимание на странный бугор на животе под свитером, поймав его заинтересованный взгляд, рыжик спохватился и, кашлянув, задрал подол свитера и достал из кармана рубашки толстую серую крысу.

— Прости, познакомься, это Короста, она мне от Перси досталась.

Сова Букля вдруг яростно заголосила и начала свирепо биться о прутья клетки, хищно щелкая клювом и вперив в крысу немигающий, очень голодный взгляд желтых глаз. Гарри от неожиданности переполошился, ничего не понимая, он в испуге смотрел на взбесившуюся сову. Зато рыжик понял, встал и грустно сказал:

— Я лучше уйду, Гермес тоже бесится при виде крысы. Это наверное потому, что совы на них охотятся.

Гарри опомнился. Достав из сумки мантию, он развернул её и накинул на клетку, вопли тут же стихли. Букля замолчала, перестав видеть крысу.

В открытую дверь купе заглянул, наконец, хозяин жабы и робко спросил про неё, Гарри ткнул пальцем под сиденье.

— Она там. Уже давно сидит, мы с ней соседи с самого начала пути.

В ответ на это круглолицый Невилл заулыбался и представился:

— Очень рад, меня зовут Невилл.

— Я Гарри.

— Рон. Рон Уизли.

В представлении Рона было невысказанное предложение продолжить, назвать свои фамилии. Чего Гарри, по понятным причинам, не хотел. И поэтому он постарался переключить внимание мальчишек с себя:

— Как зовут твою жабу, Невилл?

— Его зовут Тревор, это он… в смысле, мальчик.

— Понял, а у меня Люси есть, вот, сейчас достану, смотрите.

Следующие полчаса все были увлечены черепахой и расспросами про неё. Ну Гарри и рассказал историю черепашьего имени.

— Она была крошечная, размером с кофейное блюдечко, и мой брат обожал её катать в игрушечном грузовичке, ещё он взял у папы со стола фингерборд, на нём Люси тогда помещалась. И представляете, ей понравилось кататься на маленьком скейте. Потом я много раз видел, как она отталкивается одной лапкой от пола и катит себя сама! Её поэтому и назвали Люси, как девочку из книги Рут Сойер «Роликовые коньки» — Люсинда Уаймен. Мне её Дадли подарил, когда я уезжал…

На этом моменте Гарри вдруг загрустил и замолчал, резко оборвав рассказ. И тогда решил продолжить Невилл:

— А мне Тревора подарил дядя Элджи. Понимаете, я до восьми лет рос как самый обыкновенный мальчик и в моей семье уже начали думать, что я сквиб, то есть волшебник без магии, у нас такие бывают, но редко. Ну вот, дядя Элджи начал меня… э-э-э… пугать, в общем, чтобы я от испуга совершил что-нибудь волшебное. Однажды он столкнул меня с пирса, а я чуть не утонул, в другой раз он поймал меня и вывесил за окно со второго этажа, крепко держа за лодыжки, можете себе представить, как я тогда испугался! Ну и вот, висю… то есть вишу это я вниз головой и смотрю на острый гравий там, внизу, на подъездной дорожке… и думаю, ой, как бы он меня не уронил! А тут его тётя Энид окликнула, предлагает ему чашечку чая, дядя Элджернон обернулся и… разжал руки, чтобы чай взять, а я полетел вниз. Но не разбился, а поскакал по дорожке как резиновый мячик, я не знаю, как это у меня получилось. Но они обрадовались, что я всё-таки волшебник, и дядя на радостях подарил мне жабу, а она мне теперь всегда напоминает тот жуткий день, когда я чуть не разбился. Я не люблю Тревора, и он это чувствует и поэтому всё время от меня убегает.

К концу рассказа Невилла у Гарри в горле давно и прочно застрял тугой комок ужаса. Боже мой! Да как же так можно?! Живого ребёнка вывешивать за окно со второго этажа? Гарри с трепетом всмотрелся в круглое симпатичное лицо, чувствуя, как в груди разливается теплая волна острой симпатии и щемящей жалости к этому славному мальчику: носик пуговкой, пухлые щечки, из-за полных губ выглядывают крупные резцы, а общий вид у Невилла довольно болезненный, движения неуверенные и скомканные, как у всякого малыша, от которого взрослые ожидают увидеть воплощение своих идеалов, исполнения своих корыстных мечт. Невилл был ребёнком, у которого забрали детство, которого родственники затюкали и задергали ради своих взрослых амбиций.

Дружба начинается не со знакомства, а с понимания, принятия каких-либо жизненных факторов. И это особенно остро воспринимают дети младшего школьного возраста, у которых пока всё нестабильно, и дружба может оборваться, даже не начавшись толком.

В полдень Гарри наконец-то нашел Драко и попытался затащить его к себе в купе, чтобы познакомить со своими друзьями. «Они клёвые, Гарри, они тебе понравятся, и Пэнси, и Милли, и Тео». Когда же Гарри спросил, как зовут двух мальчиков, которые пришли с ним, то Драко, оглянувшись на них, пренебрежительно пожал плечами и сварливо буркнул:

— Это Кребб и Гойл.

Причем сказал это таким тоном, словно представлял не друзей, а по меньшей мере конюхов. И это очень сильно не понравилось Гарри. Драко обращался со своими старыми друзьями так небрежно и скучающе, будто они его слуги или безымянные телохранители, у которых давно нет права голоса. Это насторожило Гарри, и он пристально присмотрелся к нему, попутно вспоминая первую встречу с маленьким магом в магазине мадам Малкин. Тогда Драко был нормальным, обыкновенным маленьким мальчиком; конечно, на фоне отца, высокого и сильного, все мальчики именно такими и выглядят, но сейчас, на фоне двух своих дружков-телохранителей Драко был… что называется, самим собой. Собой, настоящим. Высокомерным и вредным барчуком. И сердце Гарри тоскливо заныло, он не хотел терять дружбу с Драко Малфоем. Но, может быть, не стоит торопиться с выводами? Впереди ещё целый день пути на поезде, а там и школа, и совместные уроки. Так что подождём, посмотрим. А тем временем Драко знакомился с Невиллом и Роном, и если против фамилии Долгопупс он ничего не имел против, то насчет фамилии Рона Уизли проехался не по-детски, дескать, семейка нищебродов, в которой родители позволяют себе больше детей, чем средств для их содержания. Вежливый Невилл покраснел и попытался вступиться за Рона, лично самому Гарри Рон был пока безразличен. Драко презрительно фыркнул:

— Ты чего, Долгопупс, тоже любишь магглов? Или жалеешь бедняков, у которых брат за братом одежку донашивает?

Рон при этом покосился на одежду Гарри и взбеленился:

— Придержи свой поганый язык, Малфой! У Гарри тоже одежда великовата, может, он тоже её за кем-то донашивает?! И если это так, то что, он тоже для тебя нищеброд?

Тут какой-то несчастный случай принес лохматую девочку, которая заглянула в их купе и строго осведомилась:

— Мальчики, вы же не ссоритесь?

На её вопрос последовала различная реакция: Рон покраснел и отвернулся, тихо буркнув:

— Нет.

Невилл робко покачал головой и, заикаясь от волнения, доложил:

— Н-нет, м-мы не ссоримся, м-мы просто разг… разговариваем.

Гарри тоже ответил «нет», а Драко… Драко грубо сказал девочке:

— А ты чего вмешиваешься, лахудра? Пошла вон!

В карих глазах девочки заблестели слёзки, а нижняя губа трогательно задрожала. И Гарри, воспитанный тётей, пусть и не самой ласковой и доброй, но справедливой и по-своему любящей и сумевшей вложить в его голову вечный и твердый постулат о том, что девочек обижать нельзя, потому что это неправильно и некрасиво, возмутился. Встал и встревоженно обратился к Драко, втайне надеясь, что это ошибка, случайность, что Драко никого не хотел обидеть:

— Драко, ну зачем же так? Прошу тебя, извинись перед девочкой.

Разозленный Драко смерил девочку взглядом, прошелся по её клетчатой тартановой юбочке, вязаному жилетику, выглядывающих из-под распахнутой мантии, и гордо так, брюзгливо изрек:

— Ещё чего, станут Малфои перед всякими грязнокровками распинаться! Нет, Гарри, я не буду об неё пачкаться.

Гарри не понял слова «грязнокровка», но общий смысл фразы прекрасно уловил и понял: надо делать выбор. Девочка незнакомая, Драко давний друг по переписке, но кто он такой, чтобы грубить и обижать незнакомых девочек? А девочка-каштанка тем временем справилась со своими эмоциями, вытерла слёзки кулачком, шмыгнула покрасневшим носиком, недобро прищурилась на задиру Драко и серьезно сказала:

— Ты невежливый мальчик, я могу позвать своего старшего брата-старосту, чтобы он поучил тебя вежливости, так будет справедливо. Но я не стану этого делать, потому что я не ябеда и не хочу тебя воспитывать, так как это бесполезно и уже поздно. Такие мальчики, как ты — не перевоспитываются. Ты просто повторяешь за своим папой, что, скажешь, я не права?

А Гарри внезапно вспомнил, как высокомерно посмотрел на тётю Петунью мистер Малфой, когда та обратилась к нему за помощью, и как он так же высокомерно снизошел до неё, до растерянной магглы с зачарованным поросёнком под мышкой. И только потому, что услышал имя «Гарри», в противном случае он, скорей всего, равнодушно прошел бы мимо. Девочка права, Драко повторяет своё поведение и слова за своим высокородным аристократом-отцом. И Гарри повторил просьбу, впрочем, уже делая свой выбор:

— Драко, ты извинишься перед девочкой?

— Да с какой стати, Гарри! Ну на что она мне сдалась? Нет, я не буду перед ней извиняться, это слишком унизительно для чистокровного и древнего рода Малфой!

— В таком случае, я сам сделаю это. Пожалуйста, извините Драко, мисс.

— Мисс Грейнджер, меня зовут Гермиона Грейнджер, — с этими словами девочка протянула Гарри ладошку, которую тот с готовностью пожал и назвал себя.

— Я Гарри, Гарри Поттер.

— Ух ты! — волна искреннего удивления от Рона Уизли и молчаливое восхищение и тихое счастье от Невилла. Гермиона же радостно рассиялась, засмеялась и ладошки к щечкам прижала в крайнем смущении. Драко, видя всё это, тихо, молча и без протестов удалился, за ним молчаливыми и привычными тенями следовали его верные вассалы Кребб и Гойл.

Ну ничего, впереди ещё много чего. Школа и совместные уроки, посмотрим ещё, на какой факультет кто поступит…

К тому времени, как Гарри добрался до Большого зала, у него сложилось устойчивое мнение: волшебники и логика — вещи несовместимые.

И причиной тому было множество факторов — за всё время пути, а ехали они ни много ни мало, а восемь часов, в поезде ни разу не предложили горячих напитков. Прошлась по вагонам невнятная тётенька с тележкой со сладостями и всё… и никаких тебе чая с шоколадом в подстаканниках, не было и вагонов-ресторанов с буфетами. Так что Гарри искренне возблагодарил предусмотрительную тётушку Петунью, положившую в походную сумку провизию, и когда он проголодался, то обнаружил в сумке жареные куриные окорочка, кусок пастушьего пирога и много-много вкусных булочек с изюмом, кроме того в сумке нашлись и бутылка с морсом, и термос с горячим какао. У Рона обнаружились бутерброды с говядиной, которые он присоединил к общему «столу».

Дальше. Платформа оказалась в дикой деревенской глуши и освещалась лишь светом из окон поезда и одиноким чахлым фонарём в руке Хагрида, который их встретил и, собрав первачков, повел за собой по темной и очень неровной тропе на берег озера. Там их ждало ещё одно экстремальное испытание, переправа на маленьких лодочках по холодному черному озеру. Было по-настоящему страшно, и взгляды всех были прикованы к далеким желтым огонькам, светящимся в окнах старинного замка. Интересно? Далее, ни Хагрид, ни МакГонагалл не озаботились состоянием продрогших и промокших школьников, никто из них не удосужился высушить отсыревшие мантии и отогреть дрожащих детишек. А ведь некоторые из них откровенно тряслись в ознобе и звонко чихали, брызгая сопельками и слюнками в соседей… Так что, протащившись по коридорам и лестницам и добравшись до распределения, Гарри был уже никакой, и его настроение упало где-то далеко и глубоко под плинтус. Ну и сонливость напала, куда ж без этого. Стоит Гарри, зевает и вяло слушает-наблюдает, как мадам профессор МакГонагалл, прямая как палка, каким-то высушенным голосом зачитывает имена из свитка и надевает на головы подошедшим старую, драную шляпу, которая до этого что-то пела, а теперь выкрикивала-выкаркивала какие-то непонятные слова, после которых дети шли к своим столам. Оживлялся Гарри только при звуке знакомых имен и провожал глазами только их, таким образом он отметил, что Гойл, Кребб и Малфой определились на какой-то Слизерин, Гермиона Грейнджер и Невилл Долгопупс прошли к столу Гриффиндора и сели за него. Дошла очередь и до него, мадам в зеленом клетчатом тартане хрипло каркнула:

— Поттер, Гарри!

И тут же по залу пронеслась вспышка-волна всеобщего удивления:

— Она сказала Поттер?

— Тот самый Гарри Поттер?

Гарри тряхнул чугунно-тяжелой головой и, чувствуя, как снова поднимается температура, шагнул к табурету и Шляпе. Сел на табурет, краем глаза заметив удивление на лице МакГонагалл, примостился поудобнее и тревожно замер — что дальше? А дальше была фетровая пыльная стена перед глазами и тихий голосок то ли в ушах, то ли в голове:

— Гм-м-м, непростой вопрос. Очень непростой. Много смелости, это я вижу. И ум весьма неплох. И таланта хватает — о да, мой бог, это так, — и имеется весьма похвальное качество: верность друзьям… Так куда мне тебя определить?

Удивленный Гарри едва с табурета не свалился, когда до него дошло, что Шляпа говорит и, более того, обращается к нему! Так что он покрепче вцепился обеими руками в сиденье табурета и взбудораженно переспросил:

— Это вы мне? Ой… То есть я могу выбрать?

— Можешь, Гарри Поттер. Могу предложить два варианта: Слизерин и Гриффиндор.

Гарри честно задумался, он уже понял, что так называются факультеты, и он уже видел, кто куда определился. Осталось только выбрать, к кому присоединиться. К Драко на Слизерин? Или к своим попутчикам на Гриффиндор? Так куда же пойти? С Драко они почти две недели знакомы, это, конечно, так, но вживую они общались всего пару часов с натяжкой, всё остальное время ушло на переписку. А с Гермионой, Невиллом и Роном они плодотворно провели почти весь день, вспомнился неуклюжий и неловкий Невилл, при малейшем волнении он начинал заикаться и теряться. Рон, весёлый, смешной и простой как тапок, наивный и доверчивый. И умненькая, начитанная Гермиона, добрая и такая… домашняя, что ли. Да, в них, как ни крути, а тепла больше, чем в надменном Драко и его истуканоподобных дружках, а кем ещё надо быть, чтобы молча стоять за плечами и криво ухмыляться на всё происходящее? Шляпа, очевидно, прочла его мысли, потому что оглушительно рявкнула:

— Гриффиндор!

Ой… уже? Ну ладно, главное, что вообще куда-то определили, и Гарри, приняв этот выбор, на дрожащих ногах поковылял к своему столу и, с трудом перекинув ватные ноги через лавку, сел рядом с Невиллом и Гермионой.

А вокруг гремели аплодисменты и какие-то рыжие одинаковые парни громко скандировали:

— С нами Поттер! С нами Поттер!

Оглядевшись, Гарри вдруг увидел ещё одно знакомое лицо, старшекурсник-выпускник, сидевший в дальнем конце стола, одобрительно кивнул ему и показал пальцами знак «Виктория», молодец, мол. Гарри заулыбался, узнав парня, который помог ему с багажом, у него были каштановые волосы, карие глаза и общее сходство с Гермионой. Наверное, это и есть её старший брат-староста? Об этом он и спросил девочку, та кивнула:

— Да, это он, Гидеон Грейнджер, мой старший братец и староста школы, выпускается в этом году, а староста факультета Перси Уизли… но тс-с-с, это же Рон, он пошел к табуретке! Давай скрестим пальцы, Гарри! Хорошо бы он к нам попал…

С этим Гарри согласился, скрестил пальцы в поддержку Рона и дико обрадовался, когда тот после вердикта Шляпы направился к ним, за стол Гриффиндор, с облегчением плюхнулся рядом с Гарри и жарко зашептал ему в ухо:

— Представляешь, Гарри, она меня чуть в Когтевран не отправила, да я уперся, ещё чего, говорю, все мои братья на Гриффиндоре учатся, а сегодня ещё и мой друг сюда поступил! Нет уж, уважаемая Шляпа, отправьте меня на Гриффиндор, а не то я на Когтевране объявлю забастовку, бунт и войну!

От слов «мой друг» у Гарри так приятно потеплело на душе, всё-таки он не ошибся с выбором! Но где-то глубоко-глубоко, где-то на задворках сознания назойливо царапалась неприятная мысль о том, что он предал Драко, предал его детские мечты и надежды, предал его письма, которые маленький Драко писал ему и ни разу не получал при этом ответа. Ну что поделать, совесть порой такая навязчивая… и Гарри, желая заглушить её, шепотом спросил у Рона:

— А ты писал мне письма?

— Нет, — ответил Рон, — но я посылал тебе короткие приветы в письмах Джинни, это моя сестра, она от тебя тащится, как распоследняя фанатка, начала тебе писать, едва только научившись калякать буквы. Я ей постоянно твержу, что она полная дура и от её обожания Гарри скорей сбежит, чем будет с ней дружить.

— А где она? — с опаской спросил Гарри, с трудом удерживаясь от того, чтобы не завертеть головой во все стороны.

— Дома, она в школу только в следующем году поступит.

Гермиона с другой стороны от них тарахтела с Перси что-то на тему уроков и о том, что неплохо бы начать учиться прямо сейчас, а тощий рыжий парень в очках с тяжелой роговой оправой занудно втолковывал ей, что начнут они с мелочей, что на большее она пусть не рассчитывает и т.д. и т.п. Невилл по второму разу рассказывал о себе новым однокурсникам-гриффиндорцам.

Гарри задумчиво уставился на пустые золотые блюда, вяло удивляясь их чистоте, где еда-то? Боковым зрением он уловил движение в конце зала и только теперь обратил внимание на стол преподавателей. Со своего золотого трона поднялся белобородый старик и широко развел руки, на его лице играла лучезарная улыбка. Казалось, для него не было большего счастья, чем лицезреть перед собой своих любимых учеников его школы. И у него оказался мощный и глубокий голос:

— Добро пожаловать! Добро пожаловать в Хогвартс! Прежде чем мы начнем наш банкет, я хотел бы сказать несколько слов. Вот эти слова: Олух! Пузырь! Остаток! Уловка! Всё, всем спасибо!

Чудаковатый дед сел на своё место, а Гарри, поглазев на появившуюся из ниоткуда разнообразную снедь, обратился к Перси:

— Этот… ненормальный, он кто?

— Ненормальный? — рассеянно переспросил Перси, но тут же спохватился. — Он гений! Лучший волшебник в мире, наш директор Дамблдор. Но, в общем, ты прав, он немного сумасшедший. Как насчет жареной картошки, Гарри?

Вяло ковыряясь в картошке, Гарри уныло и исподлобья разглядывал директора, так вот он какой, человек, бросивший его на пороге. Старый маразматик, как выражался дядя, ну что ж, в одном дядя Вернон оказался прав, старый маразматик действительно старый и чокнутый. С него уже ничего не стребуешь, потому что старость надо уважать, и хоть ты тресни.

После пира-ужина дедок снова поднялся с кресла-трона и загудел о запретах, про которые надо спрашивать мистера Филча, школьного завхоза, про Запретный лес, в который нельзя заходить, и про правую часть коридора на третьем этаже, который закрыт для всех, кто не хочет умереть мучительной смертью.

Слушая этот бред, Гарри, осоловев от сытного ужина, лениво разглядывал учителей, сидящих за столом справа и слева от директора. Больше всех внимания привлекал, разумеется, Хагрид, но его Гарри уже знал и потому больше глазел на фиолетовый тюрбан одного бледного чудика, у него было нервное тонкое лицо и быстрая, скользящая улыбка. Рядом с ним восседала ещё одна колоритная личность — носатый мрачный дяденька с полудлинными жирными волосами цвета воронова крыла, и сам он весь был в черном, за исключением белых манжет, выглядывающих из рукавов. Гарри он напомнил пастора, не хватает только колоратки, беленького воротничка… Правда, у священников взгляд добрее, а не такой злобный, как у этого. Оставалось надеяться, что он не учитель, а то как-то страшновато у такого учиться. Вот с таким опасливыми мыслями Гарри покинул Большой зал, следуя за Перси в маленькой толпе однокурсников. Куча лестниц, прорва коридоров-переходов, тайные и фальшивые двери. И вот наконец-то они пришли и встали перед портретом толстой мадам, которую, оказывается, так и звали — Полная Дама.

— Пароль? — строго спросила мадам.

— Капут драконис, — ответил Перси, и портрет отъехал в сторону, открыв полукруглый проем в стене.

Все пробрались внутрь и оказались в просторной круглой гостиной, отделанной в красных и бордовых тонах. В ней был камин и диванчики с креслами, но разглядывать гостиную не было времени, Перси вел их дальше. Показав девочкам их спальню, он провел мальчиков в другую дверь. Они поднялись по винтовой лестнице — очевидно, комната находилась в одной из башенок — и, наконец, оказались в спальне. Здесь стояли пять больших кроватей с пологами на четырёх столбиках, закрытые темно-красными бархатными шторами. Постели уже были постелены, а у подножия каждой кровати лежали их чемоданы и сундуки, кто-то позаботился об их багаже.

Все оказались слишком утомлены, чтобы ещё о чем-то разговаривать, поэтому молча переоделись в пижамы и забрались на кровати. Гарри, к слову, не забыл положить в коробку к Люси кусочек яблока, чтобы черепашка могла перекусить ночью. Сову он тоже не забыл, выпустил её из клетки, благо, что его кровать оказалась возле окна и его было несложно открыть.

— Классно поели, правда? — донесся до Гарри сонный голос Рона. — Уйди отсюда, Короста! Представляете, она жует мои простыни!

Гарри вздохнул и накрылся одеялом, его температура вела себя странно, то подскакивала, бросая его в жар, то понижалась, давая ложную надежду на то, что он не заболеет… Надо ли говорить, что сон его был тяжелым, полным кошмаров и бреда, о которых он, впрочем, благополучно забыл. Проснувшись на следующее утро, Гарри не помнил, что ему снилось.

Драко потерял сон и аппетит. На ужине он едва впихнул в себя пару ложек чего-то, а после, очутившись в подземельях Слизерина и в своей постели под зеленым пологом, полночи не мог заснуть. Его раздирали ревность и обида. Этот-Гарри-Подлый-Поттер! А ведь так всё хорошо начиналось: случайное знакомство в магазине, перешедшее в короткую совместную прогулку и продолжившуюся долгой — аж целых две недели! — перепиской.

Что же потом пошло не так? Драко отчаянно пытался припомнить все мельчайшие подробности их повторной встречи в поезде. Вот он, вдоволь наболтавшись с Милли и Пэнси, отправился по вагонам в поисках Поттера. Сперва он пошел вперед, к головному вагону старост, справедливо полагая, что знаменитый герой будет там вместе с элитой, купаться в роскоши и в лучах славы. Не нашел. Пришлось переться обратно через весь состав в самый его конец, чтобы в последнем вагоне наконец-то найти Поттера, который почему-то ошивался в компании Длиннозада и нищеброда Визли. Тьфу, позор!.. Разумеется, он попытался увести Поттера оттуда в более приличную компанию, к своим приятельницам и приятелям, и, разумеется, он слишком торопливо и небрежно ответил Поттеру на его вопрос о том, как зовут его друзей. Признаться, он даже не сразу сообразил, о каких таких друзьях идет речь. О тех, что стоят за его плечами? А-а-а… так это Кребб и Гойл, он о них и забывает уже порой, так привычны они стали, что твои тени. Но Поттеру это почему-то не понравилось, он сразу как-то закаменел и эмоционально отстранился, ну Драко и распустил язык, с досады начал придираться к рыжему нищеброду. А тут ещё эта лахудра лохматая… её-то кой чёрт притащил? Пришла дура грязнокровая со своими дурацкими вопросами. И вообще, чем дальше, тем хуже. Идиот Поттер стал требовать извиниться перед лохматой дурой, а у него, у Малфоя, гордость имеется, ну с какой стати он будет перед всякими магглорожденными распинаться? Эх, жаль, что он ушел оттуда, поторопился, понадеялся на распределение, и что в итоге? Что? Этот кусок старого драного фетра отправил Поттера на Гриффиндор! Всё! Конец света!.. Вот с такими печальными думами Драко и забылся в полусне и в полудрёме, и то только под утро.

Гарри продрал глаза и недовольно посмотрел в сторону окна, в него пробивался тусклый осенний рассвет, вызывающий печаль и тоску. Но хочешь не хочешь, а вставать придется, сегодня у них первые уроки. Учебный год начался. По стеклу скользнула тень, Гарри поднял голову и увидел Буклю, мокрую, злую и голодную, почему-то у неё не задалась охота. Гарри встал и, открыв окно, впустил сову в комнату. Мимо кровати прошмыгнула чья-то декоративная серенькая крыса, но Букля, как ни странно, лишь равнодушно глянула на неё, не делая никаких попыток схватить свою законную добычу. Гарри это удивило, в поезде сытая сова прямо-таки рвалась сцапать крысу Рона, а тут… Всё это так странно.

Размышляя обо всем этом, Гарри отправился на поиски туалета. Нашел и, совершив утренние процедуры, принялся чистить зубы. Тем временем в ванную комнату вполз заспанный, лохматый и бледный спросонок Рон, пока он вяло пытался проснуться под душем, комната пополнилась ещё тремя пацанами, одного из них Гарри узнал — Невилл, остальные были незнакомы, но, немного очухавшись, они всё-таки назвали себя: Дин Томас и Шеймус Финниган. Тут-то и начались малые противостояния. Дин проследил за рваными движениями Гарри и опасливо спросил:

— Гарри, а ты не болен?

Гарри растерянно замигал, вот так с ходу он не нашелся с ответом и потому предпочел промолчать, а Дин всё не унимался:

— А это не заразно? А карантин положен?

— Что такое карантин? — спросил наивный Рон. Дин хмыкнул:

— Я не знаю, просто некоторых больных запирают, чтобы они не заразили здоровых, это называется изо-ля-ци-я.

— Чушь! — возразил Невилл. — Гарри не болен и ничем не заразный. Это у тебя тараканы в голове больные, Дин.

— Но ты же такой же, как Гарри! Значит, ты от него заразился.

— А я с рождения такой… ну почти. Бабушка говорит, что я стал отставать в развитии примерно в два года, она говорит, что я пережил что-то очень страшное, из-за чего немного помешался. Ну как, со мной тебе тоже страшно общаться?

— Да ну тебя! — беззлобно прикрикнул Дин. Шеймус смотрел на них, слушал перепалку и посмеивался, явно позабавленный происходящим.

Мальчики вернулись в спальню и принялись одеваться, правда, теперь Гарри ловил на себе заинтересованные взгляды Рона, тот, казалось, только сейчас обратил внимание на то, что у Гарри странноватые движения. Стало немного грустно, но Рон, к счастью, вскоре отвлекся на поиски своей крысы, начал её звать и искать по всей комнате, но Короста не отзывалась и виртуозно пряталась. Гарри догадывался почему — на подоконнике всё ещё сидела злая и взъерошенная Букля и недобро следила за Роном прищуренными желтыми глазами. Его крыса оказалась достаточно умной и благоразумно не казала носа.

Оделись, спустились в Общую гостиную факультета, где к ним присоединились девочки, а после подошел Гидеон и отвел их всех в Большой зал на завтрак. Там, во время трапезы, вдоль столов прошли старосты-пятикурсники и раздали всем расписание первых занятий. А по дороге в столовую и обратно Гарри постоянно слышал шепотки, доносящиеся со всех сторон:

— Вот он, смотри!

— Где?

— Да вон, рядом с высоким рыжим парнем.

— Это который в очках?

— Ты видел его лицо?

— Ты видел его шрам?

Честно говоря, это дико раздражало. И отвлекало, когда надо было вовремя дойти до нужного кабинета. А некоторые эпизоды очень смущали в те моменты, когда Гарри, выходя, обнаруживал за дверью толпы школьников, желающих взглянуть на него. Одни и те же люди специально по нескольку раз проходили мимо, когда он оказывался в коридоре, и пристально смотрели ему в лицо. Ну ладно бы просто смотрели, так ведь некоторые перешептывались, глазея и указывая на него пальцами. А были и вовсе люди без тормозов, откровенно хихикали и… передразнивали его неуклюжие движения. Что было совсем печально и отвратительно. Гарри не был дауном, он прекрасно всё видел и всё понимал. И искренне поразился тому, что пережил этот кошмарный день и что наконец-то настал вечер, можно уйти в спальню и спрятаться за тяжелым пологом своей кровати. Что он и сделал, забрался на неё, задернул полог и зарылся лицом в подушку, стараясь приглушить рвущиеся наружу рыдания. Что они находят в этом забавного? Почему для них это смешно? Ну да, он неловкий, у него дерганые движения, «пьяная» походка, он не может отнести полную тарелку супа с разливочного стола на обеденный стол, обязательно расплескает, он полчаса завязывает простой бантик на кроссовках, которые обязательны на уроках физкультуры в начальной маггловской школе. Но зато…

Гарри рывком сел на кровати и прислушался, откуда-то снизу раздавалось царапанье. Люси! Она же голодная! И он, едва не сорвав полог, поспешно отдернул его и спрыгнул с кровати, вытянул из-под неё коробку и, открыв, заглянул внутрь. Люси перестала царапать стенку и, склонив на бок треугольную головку, с укором глянула на Гарри своим теплым карим глазом. Гарри жалобно всхлипнул:

— Прости, маленькая, совсем замотался, но я сейчас тебе что-нибудь принесу, обещаю.

И попытался припомнить, были ли на ужине свежие овощи-фрукты или зелень. Вроде яблоки были, жаль, не прихватил. Хотя…

— Рон, у тебя яблоко есть?

— Не, я их не люблю, а что, ты не наелся?

— Да не мне — Люси! Она голодная, а я про неё совсем забыл.

— Ой…

Спросили Невилла, остальных, у Шеймуса нашлись было карамельки и шоколадные лягушки, но, сами понимаете, они не могут послужить пищей для травоядной черепахи. Мальчики горестно задумались и решили спуститься в гостиную, может, кто из старшекурсников запасся подходящей едой? Спустились и обнаружили, что там никого нет. Первый день — это первый день, полный нервотрепки и тяжелых анонсов на год вперед, так что все курсы, от второго до седьмого, уже умудохались и давно расползлись по берлогам, и только невинные первоклашки ещё не были в курсе. Потыкавшись туда-сюда, Гарри в полном отчаянии решил выйти на улицу и нарвать одуванчиков. С чем он и покинул гостиную. Вместе с ним рискнул пойти только Рон, и вот крадутся они по замку, короткими перебежками минуя лунные квадраты на полу и стараясь держаться в тени.

— Мяу!

Рон остановился так внезапно, что Гарри на него налетел и ударился об его костлявую спину.

— Ты чего?!

Рон повернул к нему белое как мел лицо и прошептал умирающим голосом:

— Кошка Филча!..

Гарри глянул вперед и ничего особо страшного не увидел, кошка как кошка, пушистая, серая, стоит в лунном квадрате и смотрит на них, подняв вверх толстый хвост. Присел на колени и протянул руку в её направлении, позвал:

— Кис-кис, привет, лапушка, кис-кис…

Кошка подошла ближе к Гарри, Рон, потрясенно глядя на него, как на распоследнего идиота, беззвучно отступил в темную нишу, а потом, не выдержав, смылся, убежал прочь.

Аргус Филч торопливо шел по коридорам в направлении Гриффиндорской башни. Судя по ментальным ощущениям, Миссис Норрис обнаружила нарушителей, ну что ж, сейчас поймаем и посмотрим, кто это по школе после отбоя шастает! Хм, один? А где второй, смылся, что ли? Маленький, щупленький мальчик неуклюже поднялся на ноги при его появлении, задрал голову, при этом блеснули круглые стекла очков, и робко спросил:

— Здравствуйте, а у вас нету яблока?

Филчу показалось, что он ослышался. Удивленно почесав в ухе, он переспросил:

— Что-что?

— Яблочка у вас нет? Я черепашку забыл покормить…

Теперь не только стекла очков блестят, но и глаза малыша, и в голосе его прозвучали слёзы. Ох ты ж горюшко моё… черепашку он покормить позабыл. А кошка, кошка вот ещё чудить начала, об колени мальчика трется, мурлычет, тот нагнулся, погладил и ласково так говорит ей:

— Ты моя хорошая, потерялась, да? Ничего, сейчас поищем твоего хозяина, — и к Филчу:

— А вы не знаете, чья кошка?

— Моя.

— Ой, правда? А как её зовут?

— Миссис Норрис. Шел бы ты спать, мальчик.

— Я пойду, но сначала раздобуду что-нибудь для Люси, я плохо поступил. Я не имел права забывать о ней.

Филч вздохнул. Собственно говоря, на его памяти это первый первоклашка, который не убегает от него с паническим плачем, а, подумать только, ещё и пререкается с ним, со страшным завхозом Филчем, и почему-то не боится его кошки.

— Ладно, мальчик, пошли со мной.

И они втроем двинулись по ночным коридорам Хогвартса. Мистер Филч привел Гарри к своей каморке, впустил внутрь и, указав на табурет, ушел в кухоньку. Гарри сидел и робко осматривался по сторонам: маленькая комнатка, письменный стол, стул, высокий канделябр со свечами, в углу топчан с пестрым покрывалом, на полу вязаный коврик. Миссис Норрис запрыгнула ему на колени, и Гарри, конечно же, принялся её гладить и внимательно слушать её громкое мурчание. Из кухни вернулся мистер Филч и положил на стул перед Гарри желтое яблоко и пучок свежего салата. Гарри жутко обрадовался:

— Ух ты! Салату Люси точно обрадуется, спасибо огромное, мистер Филч!

Филч тихо хмыкнул:

— Ты познакомишь меня с Люси, мальчик?

— Да, я вас познакомлю. Мистер Филч, меня зовут Гарри.

— Вот и хорошо, Гарри. Пошли, провожу тебя обратно…

Гарри с благодарностью посмотрел на него. И не страшный он совсем, просто старенький, высохший старичок с морщинистым лицом и пегими жидкими волосами. Даже странно, отчего Рон-то сбежал? Ведь нормальный же Филч, безобидный и добрый дедушка, и, кстати, выглядит куда надежней Дамблдора. Да, точно, мистер Филч не стал бы кидать маленького мальчика на обледенелый порожек и оставлять его там, на морозе и на целую ночь.

Северус ненавидел свою работу, ненавидел директора, не любил коллег и детей. При виде директора у него в груди растекалась желчь, переходящая в банальную и отвратительную изжогу. Эта ненависть родилась в ту ночь, когда погибла Лили Поттер, которую директор Дамблдор пообещал спасти, спрятать… но не сделал этого.

Северус навсегда запомнил ту ночь. 31 октября 1981 года. Когда Темный Лорд довольно осклабился и сообщил, что его тайный лазутчик наконец-то решился и разрушил Фиделиус, и ОН, Лорд Волан-де-Морт, наконец-то сможет добраться до своей угрозы, до мальчика, Дитя Пророчества.

И даже тогда Северус не знал, что речь идет о Поттерах… вернее, не верил. Не верил, что маленький Гарри Поттер — Дитя Пророчества, тот самый мальчик, который остановит Темного Лорда. И когда левую руку обожгла умирающая Черная Метка, Северус понял — свершилось. Темного Лорда больше нет, а значит, нет и Поттеров. Холодея и тихо обмирая от ужаса, он трансгрессировал в Годрикову Впадину, к дому Лили.

Холодная лунная ночь, тихо скрипит открытая калитка, в морозном воздухе всё ещё клубится пыль над свежими развалинами. В коридоре, прямо за дверью, лежит распростертое тело мертвого Джеймса Поттера, светло-карие глаза его невидяще смотрят в потолок, убит Авадой, без промаха, в упор. Кровь застучала в висках, когда торопливо перешагивал через Джима, спеша наверх, на разрушенный второй этаж. Лили. Мертвая. Тоже. Почему я ещё жив? Почему я не умер? Лили, моё рыжее солнышко... Лорд обещал тебя пощадить, но не пощадил. Дамблдор обещал тебя защитить, спрятать, но не защитил, не спрятал. А мне они оба запретили вмешиваться, до последнего скрывали, где ты прячешься. Лили, поверь, я бы спас тебя, спрятал, защитил… но мне не дали. Темный Лорд потому, что никому не верит, а Дамблдор… Я не знаю, почему он не сказал мне, где ты находишься, Лили. Наверное, потому, что тоже не верит мне, ведь я — Пожиратель. Я ненавижу их, я теперь никому, ничего, никогда не буду обещать, потому что это, оказывается, просто — не выполнить обещание. Пообещать просто, ещё проще — предать своё собственное обещание. Дамблдор, я ненавижу тебя! Лорда больше нет, но остался ты, и тебя я буду ненавидеть всю жизнь, пока живу и дышу. Всегда.

Северус сидел на полу и громко, надрывно выл, прижимая к себе мертвую Лили, свою школьную однокурсницу, свою подружку детства, свою маленькую соседку. А в детской кроватке плакал маленький мальчик, Гарри. Он был ранен, из его лобика на лицо стекала кровь, смешиваясь с сопельками и слёзками, но Северусу было не до него, у него было своё горе. Он оплакивал Лили, прощался с нею и со справедливостью, потому что справедливость тоже умерла в эту ночь. Как и обещания, которые можно не выполнять.

Северус не знал, как и зачем он жил дальше, в его истерзанной душе на первое время поселилась пустота, рваная кровоточащая рана там, где раньше жила Лили. Потом, с годами, рана заполнилась помимо боли и тоски ещё и разочарованием. Коварный директор Дамблдор связал его клятвами и обетами, безжалостно надавив на его раненое самолюбие, выжав из него все соки. Северус чувствовал себя куклой, фарфоровой пустышкой, готовой разбиться от малейшего щелчка, случайного удара. Он не забывал про Гарри Поттера, он помнил, что тот где-то живёт на свете, где-то живёт, растёт и учится. И скоро, очень скоро он приедет в Хогвартс, чтобы занять место за партой и начать выматывать ему душу и терпение своим тупизмом. Потому что дети тупы… ну, возможно. С высоты его взрослого роста — да, дети казались идиотами, мелкими незнайками и недотепами. И когда он привычно забрюзжал на эту тему, Минерва не выдержала и приструнила зарвавшегося преподавателя:

— Северус, тебе не стыдно? Ты же сам был ребёнком, и я помню, как ты плакал от несправедливых придирок Слизнорта, когда он ставил тебе неуд и называл глупцом. И не только тебе! Вспомни, как Пивз неделями летал по школе и орал: «глупый Люпин, глупый Люпин!». Вспомни это, Северус, и признай, что задача учителя как раз в том и заключается, чтобы глупые маленькие детки перестали быть глупыми, а стали чуточку умнее. И чтобы я больше не слышала, как ты называешь наших учеников тупыми бездарями!

Гневная отповедь Минервы заставила включиться его голову и сняла с его глаз шоры, которыми он отгородился от внешнего мира. Словно прозрев, он осмотрелся по сторонам, осмотрелся по-новому, свежим взглядом. И увидел то, чего не видел раньше из-за боли и ненависти: прежде всего — время, и время бежало вперед. Заметно стерлись ступени лестниц, в черных волосах Минервы появились белые пряди седины, а старый директор Дамблдор стал ещё старее, ещё чуднее и невнятнее. Пришлось затолкать подальше и поглубже никому не нужную ненависть и взяться за изучение маггловских медицинских справочников, дабы узнать причину ненормальности старого Альбуса. Описание симптомов оказались безнадежно пугающими: деменция, иначе говоря — старческое слабоумие. Со склерозом. Но Альбусу Дамблдору не требовалась немедленная госпитализация, он был магом, и его болезнь прогрессировала медленно и совсем не так, как у стандартного маггла. И только поэтому его не спешили снимать с должности директора и даже придерживали для него кресло-место в Визенгамоте.

Но его ошибки также могли дорого стоить и, как выяснилось, уже свершились. Над Гарри Поттером.

Услышав стук в дверь, Северус нехотя оторвался от работы и, отложив перо, пошел открывать. За дверью обнаружилась Минерва МакГонагалл, неестественно бледная, с маленьким саквояжиком в дрожащих руках. В её голубых глазах плескался страх, и этот страх невольно передался и ему. Что такого могло случиться, чтобы вывести из колеи непоколебимую и храбрую шотландку? Он поспешно посторонился, впуская Минерву, проводил к креслу и помог сесть, подумав, отошел к мини-бару и достал бутылку виски, простого крепкого шотландского виски, и плеснул в стакан на два пальца. Подав его Минерве, Северус налил себе и сел в кресло напротив, выжидательно глядя на коллегу и свою бывшую учительницу. Минерва залпом проглотила виски, передернулась и заполошно уставилась на Северуса, а потом сдавленно заговорила странно севшим голосом:

— Это ужасно, Северус… Гарри вернулся в Хогвартс инвалидом.

— В каком смысле? — удивленно спросил Северус, делая глоток виски. По правой щеке Минервы скатилась одинокая скупая слеза, хрустально сверкнув в свете свечей и камина.

— А в таком смысле, Северус, что я сначала не поняла, во что это играет Поттер, и потребовала, чтобы он прекратил кривляться… М-м-мерлин! В жизни я не чувствовала себя такой дурой! Мальчик ТАК посмотрел на меня, как… как на ненормальную, и вежливо пояснил мне, что он не кривляется, что у него дэцэпэ… Что это такое, кстати? И что его движения были нарушены с самого рождения, он тяжело болел в детстве, его долго лечили от какого-то серебряного паралича… Мне кажется, я неправильно поняла?..

— ДЦП, — холодея от дурных предчувствий, «перевел» Северус. — Детский церебральный паралич. Поражение центральной нервной системы. Но что случилось? Разве в Мунго ребёнка не обследовали? И чем, собственно, Дамблдор занимался?

— Не поверишь! — всхлипнула Минерва. — Я то же самое спросила и у Альбуса, и знаешь, что он ответил? Что с мальчиком всё в порядке и что у магглов он будет в полной безопасности. Ну ей-Мерлину, Северус, впервые в жизни я захотела его прибить, взять его за благородную седую длинную бороду и хорошенько так придушить…

Обеспокоенный Северус попытался припомнить, как именно двигается Поттер, но, к сожалению, он не присматривался к нему специально и всё, что заметил, так это то, что пацан мельче остальных, выглядит неестественно маленьким и щупленьким, эдаким заморышем. Забыв про Минерву, он вскочил с кресла и, подойдя к столу, принялся искать расписание уроков с первым курсом. Вот оно, сдвоенный урок в пятницу, Гриффиндор и Слизерин. О, тухлая печень дракона, это завтра! Тут он вспомнил ещё кое-что и резко развернулся к Минерве, вонзив в неё острый испытующий взгляд:

— Что было во вторник? Ведь у первокурсников по вторникам проводят первые испытания уроков полёта.

— Ох, сорвался урок-то. Роланда Трюк просто опозорилась. Мистер Долгопупс сорвался с метлы и сломал запястье, Мистер Малфой и мистер Уизли подрались за какой-то стеклянный шарик мистера Долгопупса, который тот выронил при падении, а мистер Поттер просто наотрез отказался садиться на метлу, мотивируя это тем, что на… валисипеде он тоже не умеет кататься.

— На велосипеде, — машинально поправил Северус. Минерва грустно пожала плечами, дескать, не всё ли равно?

Ну что ж, на следующее утро, в пятницу, Северус с тяжелым сердцем вошел в класс, прошел к своему столу, раскрыл классный журнал и начал зачитывать имена, знакомясь с учениками. Каждый названный ученик нервно поднимал руку, подтверждая свое присутствие, Северус кивал и читал дальше, наконец он дошел и до Поттера:

— Гарри Поттер, наша новая знаменитость!

Ну не удержался, что поделать. Услышав свое имя, поднял руку маленький дохленький очкарик, за круглыми стеклышками сверкнули зелёные глаза. В глазах испуг и страшное разочарование, смотрит так, словно его в чем-то обманули. Интересно, в чем? Чего он ожидал-то? И если Северус до пятницы только и мечтал о том, как бы поиздеваться над отпрыском Джеймса Поттера, то сейчас, при взгляде на этого тощего, полуживого воробышка все нехорошие мысли и сволочные желания испарились без следа. Вместо этого он испытывал досаду и сожаление. От его школьного врага ничего не осталось, перед ним стоял сын Лили, больной, маленький и искалеченный мальчик. Дамблдор, как ты мог так с ним поступить?

Прочитав вводную лекцию и сдобрив её очередной фразой о болванах, Северус хотел было ограничиться этим, но вопросы надо задать. И он против воли, удивляясь самому себе, обратился к Поттеру.

— Поттер! — неожиданно громко рявкнул он. — Что получится, если я смешаю измельченный корень асфоделя с настойкой полыни?

И буквально увидел, как опешивший от неожиданности Поттер едва удерживается от того, чтобы не переспросить: «Измельченный корень чего с настойкой чего?», но не решился и, покосившись на стоявшего рядом с ним рыжего парня, нерешительно ответил:

— Я не знаю, сэр.

— Так-так… Очевидно, известность — это далеко не всё. Но давайте ещё раз попробуем, Поттер, — Северус старательно делал вид, что не замечает поднятую руку лохматой девочки. — Если я попрошу вас принести мне безоаровый камень, где вы будете его искать?

Судя по лицу, мальчик знал ответ, но не мог его вспомнить, и поэтому он на всякий случай снова ответил, что не знает. Северус с огромным трудом заставил себя остановиться, прекратить издеваться над Гарри. Но какой-то непонятный зуд продолжал подталкивать его, и Северус, не в силах притормозить, задал третий вопрос:

— Похоже, вам и в голову не пришло почитать учебник, прежде чем приехать в школу, так, Поттер?

В глазах мальчика растерянность, ясно, читал, но не запомнил. Ну что ж, ещё один вопрос и… опустила бы ты руку, девочка!

— Хорошо, Поттер, а в чем разница между волчьей отравой и клобуком монаха?

Девочка не выдержала, не в силах больше сидеть спокойно, она встала, вытягивая руку к потолку.

— Я не знаю, — тихо сказал Гарри, покосился на девочку и добавил: — Но мне кажется, что Гермиона это точно знает, почему бы вам не спросить её?

По классу прокатился смех, и Гарри нервно оглянулся, явно опасаясь, что смеются над ним. Сердце Северуса непроизвольно сжалось от жалости, мальчику и так несладко, так ещё и он тут не пойми чем занимается. И он, недовольный самим собой, резко приказал Гермионе сесть, выдал ответы на вышеприведенные вопросы, свирепо рыкнул, велев записать всё, что он сказал. Дождался, когда ученики перепишут заданное, и приступил к уроку.

Невилл Долгопупс умудрился расплавить котел Шеймуса, и ядовитое недоваренное зелье от фурункулов стекло на пол, прожигая дырки в полу и ботинках близстоящих учеников, так что многие из них забрались на столы и стулья. Невилл пострадал, конечно, больше всех, его руки покрылись красными волдырями, и он жалобно заплакал от боли. Пришлось свернуть урок и вести пострадавшего недотепу в больничное крыло, потому что первоклашки не знали, где оно находится.

А за дерзкий ответ Гарри Северус снял штрафное очко, несправедливо, конечно. Но учительский авторитет превыше всего.

Первая учебная неделя подошла к концу, настал вечер пятницы. Гарри с гудящей головой поплелся на ужин, войдя в Большой зал, он привычно примостился рядом с Гермионой. Рон уже сидел напротив, увидев Гарри, он энергично дожевал кусок чего-то и торопливо спросил:

— Гарри, а почему ты к Хагриду не пошел? Давай хотя бы после ужина сходим к нему!

Гарри уныло посмотрел на тушеную картошку и горестно вздохнул — ну да, ну да, он получил сегодня утром на завтраке свое первое письмо в школе, вернее, коротенькую записку, приглашение от Хагрида, тот звал его в гости. В гости он вроде был согласен пойти, но урок зельеварения всё спутал.

Когда в класс вошел мрачный дядька, сердце у Гарри ушло в пятки; нет-нет, только не это, пожалуйста, только не он, я не хочу, чтобы именно он оказался учителем! Но увы и ах, учителем оказался именно он — профессор Северус Снейп. Услышав его имя, Гарри ощутил горячее желание забиться под стол, потому что именно про Северуса рассказывала тётя Пэт, его мама дружила в детстве с Северусом Снейпом и даже вместе с ним уехала в Хогвартс. Гарри понимал, что таких совпадений не бывает, как не может быть двух волшебников по имени Северус Снейп, а значит, это тот самый мальчик, с которым дружила маленькая мисс Лили Эванс.

Как учитель он показал себя довольно плохо. Собственно, учитель из него вышел, как из шахтера — сапер. То есть теорию знает, а в практике — ноль. Гарри он совсем не понравился, и словно в ответ, он не понравился Снейпу, тот начал задавать Гарри вопросы, на которые он, конечно же, не смог ответить. А когда он, к ужасу Гарри, велел записать всё сказанное, Гарри его возненавидел и, тихо кипя от бешенства, начал писать пером — будь оно неладно! — неуверенно водя им по пергаменту. Потом пришлось переписать с доски рецепт зелья от фурункулов. И к тому времени, когда дети приступили к уроку, Гарри точно знал, он не любит профессора Снейпа. А это было совсем печально, ведь это был человек, которого лично знала мама. И который лично же знал маму. А значит, мог бы много рассказать о ней…

Да что он за учитель такой! Разве так учат? Бедняга Невилл расплавил котел и очень сильно пострадал. Интересно, как он ухитрился это проделать? Расплавить оловянный котел без паяльной лампы… это надо уметь. Когда Снейп велел всем расходиться и повел прочь Невилла, Драко ехидно захихикал:

— Вот тюфяк! Вы видели его рожу? Плакса и растяпа.

Гарри хмуро посмотрел на него:

— Ну да, Драко, а ты не будешь плакать, если тебе сломать руку и обжечь расплавленным оловом?

— Он не оловом обжегся! — возразил Драко. — А зельем.

— Да хоть водой кипяченой. Скажи, ты-то сам плакать не станешь?

— Не знаю, ни разу не обжигался! — высокомерно заявил Драко, задрав нос.

— Что, совсем-совсем ни разу?! — безмерно поразился Гарри. Остальные ученики с интересом прислушивались к перепалке между двумя звездами Гриффиндора и Слизерина, подспудно делясь на два лагеря. Рон жадно смотрел на них, аж дыхание затаил, Драко, заметив это, тут же свернул разговоры, поняв, что своими спорами они служат бесплатным цирком для целой толпы зрителей.

Ужин подошел к концу, Рон, нетерпеливо пританцовывая, многозначительно кивал Гарри головой в сторону выхода, мол, пошли уже к Хагриду! Но Гарри не спешил, сосредоточенно распихивал по карманам яблоки, заворачивал в салфетку жирный пирожок и водил взглядом по залу в поисках провожатого до больничного крыла. Взгляд зацепился за Гидеона Грейнджера и встретился с его карими глазами. Гидеон вопросительно поднял брови, и Гарри подошел к нему.

— Привет, Ги, ты не покажешь мне дорогу до больничного крыла?

— К Невиллу? — понимающе спросил Ги. Гарри кивнул и грустно улыбнулся.

— Он вообще весь такой, невезучий. Во вторник руку сломал, а теперь вот зельем облился.

Гарри оглянулся на Рона и скривился, ну неохота ему к Хагриду, неохота! Никогда в жизни он не забудет, как этот… нехороший человек запускал проклятием в беззащитного ребёнка-маггла, в то время как из себя его вывел взрослый. Так вот, этот здоровенный бугай вместо того, чтобы по-взрослому разобраться с оппонентом, трусливо мстит маленькому мальчику.

Рон удивился, когда Гарри в сопровождении префекта школы прошел мимо него. Куда это его ведут? Гарри что, наказан? Идти следом Рон не решился, мало ли, вдруг и его того, туда же…

Гидеон привел Гарри в палату, Невилл удивленно и растерянно посмотрел на нежданных посетителей. Да, не ждал он, что его кто-то навестит. И не только, а ещё и угощение принесут, яблоки и пирожок. Гарри с сочувствием разглядывал толстые повязки на обеих руках Невилла и осторожно спросил, почему его руки так долго не заживают, целый день же прошел. Мадам Помфри сердито сообщила, что волшебные травмы так быстро не лечатся. Понимающе покивав, Гарри примостился на стуле рядом с койкой Невилла и приготовился развлекать друга рассказами. И просидел-провел за разговорами целый вечер, пока его не отвлекли крики мадам Помфри:

— Брысь, паршивая кошка! Сколько раз тебе твердить, что кошкам в больнице не место!

Гарри в тревоге вскочил со стула и увидел, как пожилая тетенька в накидке средневекового покроя, вооружившись шваброй, гонит прочь пушистую и очень знакомую кошку.

— Стойте, подождите! Это же Миссис Норрис, кошка мистера Филча! — непроизвольно закричал Гарри. На что мадам Помфри сердито огрызнулась:

— Да хоть самого Папы Римского, кошкам запрещено входить в больничное крыло.

Бросив извиняющийся взгляд на Невилла, Гарри выскочил в коридор вслед за кошкой. Миссис Норрис жалобно мяукнула, глядя на Гарри выпученными темно-желтыми глазищами, тот смущенно погладил её и виновато спросил:

— Тебе не сильно досталось, а?

В ответ кошка боднула его руку и зачем-то уцепилась коготками за штанину, посмотрела Гарри в глаза и снова мяукнула. Гарри вздохнул, не зная, что делать, ведь яблоком кошку глупо угощать… В конце коридора показался человек, кто-то прошел мимо больничного крыла, кошка вдруг галопом понеслась к перекрестку, догнала того и замяукала, но…

— Атас! Кошка Филча, бегите!.. — и топот бегущих ног. А Гарри, видя всё это со стороны, вдруг четко и ясно осознал: Миссис Норрис зовет на помощь. И побежал за ней. Кошка, сообразив, что Гарри действительно идет за ней, тут же потрусила вперед, время от времени оглядываясь на мальчика, словно желая убедиться в том, что тот не отстает от неё. Гарри, встревоженно пыхтя, спешил за кошкой, ломая голову, куда она его ведет и зачем, и где мистер Филч. Торопливой рысцой, высоко подняв толстый хвост, Миссис Норрис пробежала по вечерним коридорам Хогвартса и спускалась по всем лестницам. Гарри отметил, что они миновали подземелья и углубились в те, что были совсем глубокими и сырыми. И здесь не было картин, конечно, их же не будут вешать в сырых помещениях. Наконец кошка остановилась у последней лестницы и тихо мяукнула, глядя вниз, Гарри подошел и тоже посмотрел вниз. Ступени подозрительно блеснули при свете факелов, а в нос ударил знакомый запах. Гарри принюхался, пахло подсолнечным маслом. Что и как тут произошло, стало уже как-то бессмысленно спрашивать — и дураку было понятно. Мистер Филч сейчас находится там, внизу, и, возможно, с переломами. Гарри на всякий случай позвал:

— Мистер Филч? Вы здесь?

Снизу послышался шорох и глухой, едва слышный стон. Гарри судорожно сглотнул и попятился назад со словами:

— Я сейчас… подождите меня.

И бросился бежать, как вспугнутый гончими олененок. Топот его шагов гулко отразился от влажных, в потеках плесени стен, а огни факелов хаотично заметались в потревоженном воздухе. Страх, жуткий, леденящий душу страх гнал его по подземельям, полуслепого и оглохшего от ужаса, и только очертания знакомой двери заставили его остановиться. Гарри уперся в неё руками, проморгался, вытер о плечо пот со щеки и посмотрел на дверь. Она вела в класс зельеварения. Не раздумывая, Гарри отчаянно заколотил в неё обоими кулаками.

Северус нехотя оторвался от своего занятия. Раздраженно отбросив пестик, он пересек класс и рывком распахнул дверь, собираясь обрушить на нарушителя свое недовольство, но слова застряли где-то на полпути в глотку, едва он увидел Поттера. Перепуганного и загнанно дышащего, да и фраза, сказанная следом, не располагала к сарказму.

— Профессор… мистер Филч… там лежит… упал... Помогите!

Северус, не задавая глупых вопросов, молча прикрыл дверь и пошел за Поттером, который неуклюже побежал вперед, держась за правый бок. Приведя профессора к мистеру Филчу, Гарри устало прислонился к стене и отрешенно смотрел, как тот заклинанием очищает лестницу, осторожно спускается вниз, а потом так же осторожно поднимается обратно, ведя Филча, крепко и надежно обняв того за поясницу и перебросив руку Филча себе за шею.

— До моих покоев дойдем, Аргус, а там я решу, звать мадам Помфри или нет…

Гарри и Миссис Норрис молча поплелись сзади. Гарри печально размышлял о том, какой сволочи пришла в дурную голову идея полить ступени лестницы растительным маслом?

Мадам Помфри звать не пришлось, нога Филча оказалась не сломана, но вывих и растяжение — вещи тоже довольно не сладкие, и бедняга Филч ещё долго не мог бы выбраться оттуда по скользкой от масла лестнице. И неизвестно, сколько бы он там пробыл, ведь специально искать его стали бы не скоро.

Мистер Филч поблагодарил Гарри за свое спасение, Гарри честно сказал, что его на помощь позвала Миссис Норрис. Профессор Снейп молча выслушал этот обмен любезностями, попутно отмечая теплые отношения Поттера и Филча, а дождавшись окончания, повел Гарри в Гриффиндорскую башню, так как отбой прозвучал давно, двадцать минут назад. Гарри горько вздохнул, задрал голову на высоченного профессора и серьезно сказал, глядя на кончик его большого загнутого носа:

— Спасибо, профессор Снейп. Вы мне скажете, кто это сделал?

Северус хмуро смерил мальчишку неласковым взглядом и ядовито осведомился:

— А что это вам даст, мистер Поттер?

— Я хотя бы буду знать, с кем я не должен связываться. Не люблю хулиганов, профессор.

— Очень странно, мистер Поттер. Наша… нелюбовь совпадает, я тоже не люблю хулиганов. Но позволит ли ваша совесть настучать преподавателю в том случае, если вы узнаете о проказниках раньше меня?

— Позволит. Потому что мистер Филч мог сломать не только ногу, но и шею, сэр.

— Прекрасно, мистер Поттер. Назовите пароль Полной Даме, и спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сэр, — Гарри повернулся к портрету: — Капут драконис.

— После отбоя в пятницу пароли меняются! — чопорно доложила Полная Дама.

Гарри растерянно замигал, ошарашенно взирая на вредную нарисованную тётку. Северус только глаза рукой прикрыл, невольно делая всемирный жест досады «рука-лицо». Шагнул к портрету и злобно прошипел прямо в нарисованную рожу:

— Лучше впусти мальчишку, тряпка ты крашеная. В кислоте растворю ведь… А пароль от меня на правах декана вот такой: "Миссис Норрис". До следующей пятницы.

Портрет отъехал в сторону, и Гарри прошмыгнул внутрь, ещё раз пожелав профессору спокойной ночи. В гостиной его тут же перехватил Рон и начал расспрашивать, куда это он подевался на весь вечер. Гарри начал было рассказывать, но знакомый запах перебил его мысли. Поведя носом, Гарри завертел головой и сморщился:

— Фу, чем это пахнет?

Раздался хохот.

— А это близнецы Уизли маслом обляпались. Где-то они его разлили.

В постель Гарри забрался в очень подавленном состоянии, это из-за братьев Рона пострадал мистер Филч. Да что за невезение! Он же обещал профессору рассказать о хулиганах, если узнает о них раньше. Вот и что теперь делать? Он же не знал, что это гриффиндорцы так… набезобразничают. Неужели ему придется настучать на своих же?

Но вспомнилась несчастная, одинокая серая кошка, бегающая за людьми в тщетной попытке позвать-дозваться хоть кого-то на помощь, а люди, эти двуногие идиоты, либо прогоняют её, либо разбегаются врассыпную с паническими криками: «Атас! Кошка Филча, бегите!». Тьфу…

Решено, он завтра всё расскажет профессору Снейпу. Ради Миссис Норрис…

Стучать на своих Гарри не пришлось, это за него сделала Гермиона. Узнав о несчастном случае с завхозом Филчем, честолюбивая девочка пришла в ужас и, охваченная праведным гневом, отправилась к декану. Найдя МакГонагалл в учительской, возмущенная первоклашка, кипя от злости, как маленький лохматый дракончик, не обращая внимания на остальных учителей, устроила разнос опешившей деканше, мол, куда она смотрит, да как она может спускать с рук проказникам такие хулиганские выходки!

На вялые попытки приструнить зарвавшуюся школьницу МакГонагалл получила в ответ целую эпопею о том, как в маггловской школе-пансионе от подобной «шуточки» с лестницы упал директор и сломал ногу, четыре ребра и повредил шейные позвонки. Бедного директора госпитализировали, малолетних преступников из школы исключили, притом они сами сознались в своих преступлениях, пришли с повинной — головы ниже плеч и насквозь виноватые. Потому что поняли, насколько они были неправы. А если бы упал ребёнок??? А эти рыжие придурки всё хихикают как… как два барана, вот. Наверное, потому что они и есть бараны; как есть — без мозгов.

Гарри, пришедший с Гермионой, только поддакивал и кивал головой, подписываясь под каждым её словом. Брови Северуса давно и прочно уползли на лоб, пока он слушал гневную отповедь маленьких поборников справедливости. Малютка профессор Флитвик согласно запищал, что близнецов Уизли следует хорошенько оштрафовать и назначить им глобальную отработку на полгода вперед, профессор Стебль задумчиво покивала и добавила, что на месте Филча могла оказаться она сама, так как собиралась спуститься туда за концентратом драконьего навоза, что хранится там под Стазисом. МакГонагалл, покосившись на задремавшего в кресле директора Дамблдора, завела было песню о том, что мальчики пошутили и что исключение — это слишком радикальные меры, и что им следует дать шанс на… Гермиона и Гарри переглянулись и грустно подытожили:

— Вот видишь, Гермиона, я же говорил, что волшебники и логика — вещи несовместимые!

— Ты прав, Гарри. Дети магглов и то более ответственные. Они хотя бы раскаялись, признали свои ошибки и пришли с повинной, а от волшебников этого, похоже, не дождаться.

— Ну куда им, они же маги, бессмертные, неуязвимые. У них сломанные кости за час срастаются, какие проблемы? — тихо фыркнул Гарри.

— Интересно, а шеи тоже за час срастаются? Что-то я сомневаюсь, поможет ли это трупу…

— Ага-ага, но проверять что-то не хочется.

В учительской и так-то была тишина, но после обмена последних фраз тишина стала просто оглушительная, даже стало слышно, как слепо тычется в стекло и жужжит сонная осенняя муха. И в этой тишине маленькие рыцари покинули аудиторию, оставив онемевших учителей.

Первой отмерла Минерва и возмущенно заклокотала:

— И что это было??? Вот мелкие паршивцы, совсем обнаглели!

— Ну не сказал бы! — с ленцой протянул Северус, скрестив руки на груди. — Вполне ответственные дети, воспитанные в лучших маггловских традициях. К тому же сращивать сломанную шею трупу и впрямь бесполезно.

— Но, Северус! Ведь никто же не пострадал… Зачем же исключать Фреда и Джорджа?

Мадам Стебль ошарашенно отвалила челюсть и в крайнем изумлении уставилась на Минерву; она что же, не слышала о том, что пострадать могла она, Помона? Северус тихо хмыкнул.

— Мистер Филч рассказал мне, как он упал туда. Поскользнувшись на масле и подвернув ногу, уже падая, он раскинул руки в стороны и проехался вниз к подножию лестницы на… кхм, пятой точке, предельно расслабившись и стараясь не испугаться — кости у стариков, знаете ли, долго срастаются, а на сквибов Костерост не действует. Сомневаюсь, что мадам Стебль смогла бы так же собраться во время падения, она весит намного больше худосочного Филча, — легкий полупоклон в сторону Стебль. — Прошу прощения, мэм.

Помона только рукой махнула. Снейп оттолкнулся от подлокотников кресла и плавным движением поднялся, возле двери он остановился и, обернувшись к МакГонагалл, сообщил:

— Думаю, будет не лишним, если вы вызовете в школу родителей этих оболтусов. Они должны знать, чем занимаются их чудесные мальчики, а сами близнецы, увы, должны понести наказание. Желательно — отработка у мистера Филча, которую мистер Филч с радостью им предоставит. В чем я ни капли не сомневаюсь.

На этой злорадной ноте Северус покинул кабинет. Минерва пожевала сухие губы и в крайнем раздражении уставилась на безмятежно посапывающего в кресле старенького директора Дамблдора, вот же гад… спит и в ус не дует! А ей теперь разбираться со всей этой кашей, что заварили её горячо любимые львята. Ох, мальчики-мальчики, что же вы натворили? Что за бешеный драккл кусает вас за задницы и толкает на все эти шалости? Не могли бы вы заняться чем-то… более мирным, не таким травмоопасным…

Придя к себе, Северус обнаружил под дверью Драко Малфоя, тот, судя по всему, дожидался его. Мелкий отпрыск Люциуса поднялся на ноги при приближении декана и скорчил умильно-просящую мордочку. Недовольно поглядев на белобрысую и голубоглазую куклу, Северус открыл дверь и посторонился, пропуская Драко, тот прошмыгнул в покои, бегло осмотревшись, подошел к креслу у камина и забрался в него. С трудом подавив желание вышвырнуть паршивца за дверь, Северус прошел к столу, опустился на стул и сварливо осведомился:

— У вас какое-то дело ко мне, мистер Малфой?

Развалившийся в кресле Малфой тут же выпрямился и сел на попе ровно, чинно сложив ручки на коленях. Робко кашлянул и заискивающе заглянул в глаза грозному профессору:

— Я очень хочу подружиться с Гарри Поттером, сэр.

— А я тут при чём?

Драко зачастил:

— Понимаете, я не могу понять, в чем я ошибся и чем оттолкнул Поттера, вот. И я подумал, что вы мне объясните, в чем и где я оплошал и как мне исправить свои ошибки, сэр.

Северус едва уловил связную мысль в этом потоке бреда и хмуро буркнул:

— Именно вы ошиблись, не Поттер?

— Нет, сэр. То есть… не знаю, сэр.

Северус потребовал подробностей и дальше в течение получаса слушал путаную и сбивчивую речь Драко. А он всё рассказал, все подробности, о которых мог вспомнить. И первую встречу в магазине мадам Малкин, и двухнедельную переписку, последовавшую затем, и вторую встречу в поезде, которая непонятно как и чем закончилась, и про подлое предательство старой Шляпы на распределении. Когда же он выдохся и замолк, тоскливо разглядывая свои колени, Северус угрюмо протянул:

— Полагаю, Поттера оттолкнуло ваше отношение к окружающим, ваши пренебрежительность к магглорожденной девочке и презрение к мистеру Уизли.

— Но Уизел не заслуживает иного отношения, сэр! — возмущенно взвился Драко.

— То, что он, как вы выражаетесь, нищеброд, не означает, что его надо презирать. Он — человек, как и вы, мистер Малфой. Поставьте себя на его место. Ваш отец может разориться, обанкротиться… и что же тогда, мистер Малфой? Найдется человек, который осмелится обозвать вас нищебродом, и по-своему он будет прав.

Драко растерянно задумался, с этой стороны он не заглядывал, и если подумать, то что ему лично сделал Рон Уизли? Завладел вниманием Гарри Поттера. Так и что же мешает Драко сделать то же самое? Вот только…

— А как же грязнокровка Грейнджер?

На что спокойный доселе профессор вдруг свирепо рявкнул:

— Прекратите произносить при мне это слово!

Драко вздрогнул, съежился и в страхе посмотрел на побелевшее лицо Северуса.

— Простите, сэр. Больше не буду…

Профессор раздраженно отвернулся, и Драко счел разумным смыться отсюда, что и проделал, пролепетав слова прощания.

* * *

Гарри нерешительно поскребся в дверь и услышал хриплое:

— Входите, не заперто.

Толкнув дверь, Гарри вошел, осмотрелся и, обнаружив мистера Филча на топчане, подошел к нему, доставая из кармана черепашку:

— Здравствуйте, мистер Филч, а я вам Люси принес, показать.

Старик протянул руку, Гарри осторожно положил черепашку на широкую заскорузлую ладонь. Филч поднес её ближе к глазам и внимательно осмотрел черепашку, тихо крякнул:

— Ишь ты, вот какая ты, Люси. Ну что ж, ради такой красавицы и правда можно поступиться правилами, а как же иначе. Лучше их все нарушить, чем допустить, чтобы такая королева осталась голодной! — и Филч лукаво подмигнул Гарри. Мальчик облегченно засмеялся и забрался на топчан, под бок к мистеру Филчу. Ибо был домашним ребёнком и доверчиво тянулся к любому доброму и надежному взрослому, которых интуитивно чувствовал.

— Мистер Филч, а в Хогвартсе есть пустой и ненужный класс с грифельной школьной доской? Или хотя бы ненужный участок пола, на котором можно было бы порисовать мелом? — спросил Гарри, прижимаясь к теплому худому боку. Старик отрешенно погладил темные вихры и пожал плечами, продолжая рассматривать Люси.

— А чего ж… найдется парочка помещений. Доски не обещаю, но полы в них полностью в твоем распоряжении. А что, рисовать любишь?

— Ага, очень. Я с собой альбом для рисования привез, конечно, но карандаши быстро стачиваются, дома мне их дядя Вернон точил, а здесь я не знаю, кого попросить. Гермиона говорит, чтобы я к старшекурсникам обратился, но как-то мне боязно, я же их никого пока не знаю, кроме Ги, но он староста школы, вечно занятой, не хочется ему мешать.

— О как, ну понятно, Гарри, понятно…

— Ага, а так у меня есть целая коробочка цветных мелков, но вокруг Хогвартса нет асфальтированных дорожек или площадок. И я подумал — может, на полу какого-нибудь брошенного класса порисовать, или на стене? К тому же это здорово, правда, мистер Филч? Ну, в том смысле, что мои рисунки ни дождь не смоет, ни ноги посторонних прохожих не сотрут.

— Верно, Гарри, верно. Ну что ж, присмотрю тебе подходящий брошенный класс, как я понимаю, желательно с гладкими стенами и полом? А ещё лучше с доской. Кстати, а сточенных карандашиков у тебя много скопилось?

— Много, мистер Филч, полная коробка.

— Принеси их сюда, всё равно мне с больной ногой нечего делать.

— Ух ты, спасибо, мистер Филч! А хотите, я вам свои рисунки покажу?

— Ну конечно, покажи, с удовольствием посмотрю… — и с трудом удержал рванувшегося Гарри. — Да не сейчас, попозже. Вон, лучше на кухню загляни, там на столе в вазе фрукты, возьми что-нибудь для Люси.

Гарри послушался, сходил на кухоньку, выудил из вазы грушу и вернулся к Филчу. Забрался обратно ему под бок и стал есть сочную сладкую грушу, периодически откусывая крошечные кусочки для черепашки. А Филч сидел привалившись к подушкам, прижимал к себе Гарри одной рукой, слушал чавканье и смотрел, как Люси ест на его ладони малюсенькие кусочки груши.

С недавних пор парочки старшекурсников, забредающие в заброшенные классы для понятно каких целей, не в силах справиться со своими подростковыми гормонами, начали забывать, что пришли сюда поцеловаться и пообжиматься, отвлекаясь на картины. На стенах и на полу кто-то рисовал цветными мелками, и, надо сказать, неизвестный художник вызывал восхищение. Со стен на них смотрели львы и лошади, нарисованные с потрясающей реалистичностью. Кони скакали по степям, развевая гривы и хвосты, львы морщили зубастые пасти и лениво щурились на зрителей. А на полу неслись по волнам парусники-клипера, расцветали диковинные цветы, сияли солнышки и звезды, смеялись тонконогие девчонки и мальчишки. А ещё было почему-то много изображений разбитых кружек и тарелок, и осколки, нарисованные на полу, опять же были пугающе реалистичными.

Словно это была вечная проблема художника, как будто он немало посуды перебил за свою жизнь. И это стало его фетишем.

Возвращаясь однажды от Филча, Гарри спешил к себе. До отбоя оставалось совсем ничего, когда впереди он услышал тяжелые шаги. Не уверенный в том, что первоклашкам разрешено шнырять по школе в такое позднее время, он на всякий случай притаился в стенной нише, где когда-то, очевидно, что-то стояло, либо рыцарский доспех, либо ваза… Итак, притаился Гарри, ждет. А к шагам ещё и скрип прибавился, что за чудеса? Любопытный мальчуган осторожно высунулся поглядеть, а это Хагрид идет, тяжело шагает и тележку позади за собой тянет, а в тележке…

Гарри занервничал, и было отчего, ведь тележка доверху была наполнена рубленым мясом. В хаотичном беспорядке во все стороны торчали коровьи и свиные ноги, как есть с копытами, тут-там виднелись головы. Мальчик потрясенно, осторожно огляделся и, не отдавая себе отчета, медленно последовал за Хагридом. Потому что именно так поступит всякий нормальный мальчик, проследит за подозрительной личностью и постарается разгадать тайну. В чем бы она ни заключалась. А этот загадочный великан, идущий куда-то поздним вечером и тягающий за собой полную телегу супового набора, причем не в кухню, конечно же, являл собой оч-ч-чень интересную тайну!

По лестницам тележка, разумеется, подниматься не желала, и Хагриду приходилось прикладывать некоторые усилия, чтобы втащить её на нужный ему этаж. Гарри, заинтригованный донельзя, едва не умирал от неистощимого любопытства, хотелось знать все и сразу, радовался, что Хагрид громко пыхтит, а тяжело груженая тележка — скрипит и лязгает. В мозгу Гарри что-то предостерегающе щелкнуло, когда до него дошло, что Хагрид идет в Запретный коридор третьего этажа, тот самый, что заперт для всех, кто не желает умереть мучительной смертью. Ну да, щелкнуть-то щелкнуло, да все благоразумие было тут же задвинуто далеко и надолго неуемной мальчишечьей фантазией, в буйной детской голове запрыгали мысли-вопросы: кого великан собирается кормить? Кто там смертельно опасный сидит взаперти?

Размеры двери впечатляли, они занимали собой весь проем коридора, даже не двери, а ворота, тем более что Хагрид открыл калиточку. А как же её назвать? Не дверь же в дверях.

Гавк был не просто оглушительный, он был громоподобен, Гарри аж присел, услышав невероятный лай. Дог? Бладхаунд? Или тибетский мастиф? Обмирая от сладкого ужаса, Гарри прокрался поближе и осторожно заглянул туда… И выпал из реальности. Хагрид кормил цербера. Самого настоящего, живого цербера! Три головы, три оскаленные слюнявые пасти, шесть огромных голодных глаз, шесть ушей-лопухов, а размеры… Метра три в высоту, не меньше! Две головы с чавканьем рвали коровий мосол, третья, проглотив поросячьи копыта, облизываясь, повернулась в сторону Гарри и… завилял огромный зад с толстым корабельным канатом хвоста. Как улыбаются собаки, Гарри отлично знал: прижимаются уши и растягиваются губы, весело и радостно сияют глаза и отчаянно виляют хвост и зад. Две головы, дожевав мосол, присоединили свои собачьи улыбки к первой. Толстый зад заходил ходуном, а хвост с грохотом забил по стенам и потолку, выбивая пыль и штукатурку. Хагрид удивленно оглянулся — кого это песик приветствует? — и увидел Гарри, который, забыв обо всем на свете, как завороженный рассматривал потрясающего цербера. У него к тому же была благородная масть, голубая изабелла, сверкающая перламутром голубизна. Чтобы представить это, посмотрите на голубого веймаранера. Или серого, без разницы, собаки этой породы одинаково блестят.

Стоит растерянный Хагрид, смотрит на Гарри, а Гарри стоит и восхищенно смотрит на пса, влюбленно так… Великан, все поняв, смущенно кашлянул, подобрал с тележки очередной шмат мяса и кинул церберу, две головы тут же принялись за трапезу, а третья, центральная, продолжала улыбаться Гарри. Мальчик, осмелев, подошел ещё ближе. Хагрид всё же счел нужным предупредить:

— Ты поосторожней, Гарри. Он добр только в моем присутствии, без меня он опасен, так как стережет кой-чего.

— Я понял, — кивнул Гарри. — А как его зовут?

— Пушок.

Что охраняет Пушок, Гарри не стал спрашивать, ему это было уже не интересно, тем более что он тайну разгадал, Хагрид кормит цербера, который что-то сторожит. Вот и всё. Что он там сторожит и от кого — это уже было неважно, главным для Гарри был сам цербер, а так, пусть хоть ядерную установку адронного коллайдера охраняет.

Пушок наелся, Хагрид убрал помещение, сложив отходы жизнедеятельности в опустевшую тележку, и, видимо, собрался уходить. Гарри робко попросил:

— А можно его погладить, пока вы здесь?

Хагрид кивнул и, глядя на Гарри, как тот подходит к гигантскому псу, недовольно спросил:

— Любишь собак, а, Гарри?

— Да, очень.

Пушок казался гладкошерстным, но его шерсть соответствовала габаритам, и руки Гарри по запястья утонули в грубой, проволокообразной шерсти, ещё от него сильно пахло немытой псиной, а изо всех трех пастей разило тухлой вонью вперемешку со свежим мясом и кровью. И даже лежа на брюхе он был огромен, все равно что лежащий слон, Гарри пришлось сесть ему верхом на переднюю лапу, чтобы достать до шеи. Хагрид загундосил в нос:

— А почему ты в гости ко мне не приходил, Гарри? Я же звал тебя…

— А зачем вы Дадли в поросёнка хотели превратить? — не сдержался Гарри.

— Ну дык… Маггл тот, толстый… при мне Дамблдора оскорбил, вот я и… того…

К концу фразы Хагрид совсем стушевался, а Гарри сорвался на крик:

— Так то ж дядя, а не Дадли! Дадли-то тут при чем???

Пушок нервно рыкнул, тараща все три пары глаз на спорщиков, и Хагрид забеспокоился:

— Ну-ка тихо, Гарри. Не нужно кричать при цербере…

— Не буду… — грустно сказал Гарри, зарываясь лицом в вонючую и более нежную шерсть на горле, адская собака ласково зарокотала-заворчала. Хагрид вздохнул. Оставалось только одно, извиниться, в конце-концов, именно Гарри тогда превратился в поросёнка.

— Гарри… ты простишь меня?

Мальчик оторвался от цербера и удивленно взглянул на Хагрида.

— Извинить? А за что?

— Ну не сдержался я тогда, Гарри! Тот толстяк директора старым маразматиком обозвал, я и того… взбесился!

— Дядя Вернон меня защищал. Этот ваш директор меня на ледяном пороге на всю морозную ночь оставил, и я чуть не умер. Меня только утром нашли, ваш директор не додумался позвонить или постучать в дверь, тётя говорила, что я был весь синий, насквозь проморозился. А у меня и без того ДЦП, я до трех лет не ходил, меня разбил паралич, ноги совсем не слушались. Мне тётя рассказывала, что я попой по полу толкался… передвигался я так. Меня долго лечили, это был настоящий кошмар, массажи, антибиотики, но врачи победили… они поставили меня на ноги. Всё, что у меня осталось с тех времен, это плохая координация движений и диспраксия. Плохое зрение, наверное, от папы. Это тётя так говорила.

Говорит Гарри, говорит, лицо Хагрида всё вытягивается и вытягивается, а в глазах — смесь изумления и страха. И понимание. Великан наконец-то понял, осознал, как был неправ. Дамблдор очень халатно обошелся с больным ребёнком — он не имел права класть его на промороженный порог. И ведь он сам, вот этими вот руками передал Дамблдору спящего младенца! До сих пор вспоминается та жуткая ночь.

Сначала директор посылает его к дому Поттеров, сопровождая свои действия загадочной фразой: «Всё, что найдёшь живое, привези вот по этому адресу». Ну он и отправился туда, прибыв, он увидел развалины, а среди обломков молодой Сириус Блэк рыщет. Бегает туда-сюда и плачет-воет, всё крысу какую-то поминает-проклинает. И ведь нашел какой-то след! Крикнул ему, Хагриду, что мопед он может насовсем забирать, ему, Блэку, он уже не нужен, перекинулся в собаку, да и был таков.

Гарри он нашел в кроватке на втором этаже, в том, что осталось от детской комнаты. Пыль уже улеглась, повсюду мягкими пушистыми холмиками лежал свежевыпавший снежок. Снег был и в кроватке, маленький Гарри хоть и дрожал от холода, но всё равно с интересом возил вокруг себя ручками по снегу. Он, помнится, попытался отогреть малыша, с личика кровушку смыл-стер, осторожненько, чтоб ранку на лобике не раздербанить, закутал покрепче в одеялко да за пазуху засунул, согреть, значится, ну и руки для мопеда освободить. А Дамблдор… а он… Он-то почему спокойно смотрел, как высокий седобородый старец поднимается на обледенелое крылечко и кладет спящего младенчика… прямо на лёд… почему, а? Ну словно как кто-то его разума лишил, словно это было в порядке вещей — класть детишек на ледяной порожек, в то время как изо рта вырываются клубы пара и пушистым инеем оседают на бороде. Так нет же, всё было нормально, ни он, ни Минерва не озаботились тем, что Гарри может замерзнуть, или они все наивно решили, что магглы проснутся и выйдут на улицу через пять минут после их ухода? Ага, в три часа утра… или всё же ночи? Да, зимой — ночи. Рассветает где-то к восьми.

К концу этих своих раздумий Хагрид стал совсем виноватый и от стыда даже не знал уже, куда и деваться. А Гарри, больной маленький мальчик, развлекался-забавлялся с цербером, то клыки потрогает, сравнивает их со своими пальчиками, то в нос ближайший подует и смеётся-хохочет, глядя, как Пушок забавно морщится и жмурится. Ребёнок, что поделать. Детство, оно такое, непосредственное, бесхитростное. Наивно-откровенное. Там, где взрослого уложит инфаркт, ребёнок просто испугается и ляжет чуточку более уставшим, а пережитый испуг он будет воспринимать как страшный, кошмарный сон, ничего больше. Вот почему мы так по-разному реагируем на вампиров, оборотней, убийц-маньяков. Детская психика уязвима, но и гибка, фантазии и реальность порой так тесно переплетаются в голове малыша, что трудно выцепить из этой умственной кашки, где выдуманный мир ребёнка, а где окружающая нас явь. Гарри Поттеру понравился Пушок, огромный пёс ростом со слона и клыками толщиной с мужской палец.

Когда он вернулся в гостиную Гриффиндора, окружившие его дети скривились. Гермиона закашлялась и помахала перед носиком ладошкой:

— Фу-у-у… Гарри, от тебя жутко воняет псиной!

Рон обрадовался, рассиялся:

— Круто, Гарри, ты ходил к Хагриду, да? У него собака есть, волкодав по кличке Клык. Он такой слюнявый, да, Гарри?

Гарри, подумав, согласился с Роном на всякий случай. Про Пушка пока лучше никому не говорить, это будет его тайной. В конце концов, тайны для того и существуют, чтобы их раскрывали. И когда-нибудь у этой тайны найдется свой тайноискатель, который раскроет её на своих условиях. Правда, они могут разболтать всему курсу о своем открытии и тогда никакой тайны не будет, но у него она пока есть, и он будет её хранить. А пока…

— А какой породы Клык, Рон, как ты думаешь?

— Э-э-э, я не знаю, Гарри, но Хагрид же сказал — волкодав. Да ты же видел, Гарри!

— Я просто подумал, а как ты его опишешь?

— Описать Клыка? Хм, интересно… ну, он большой, толстый, криволапый. Цвет черный, блестящий, как мокрая крыша. А ещё, мне кажется, ему шкура великовата, висит везде, и спереди, и сзади, и с боков.

— Хвост?

— Длинный и тонкий, прямой как палка.

— Морда?

— Фу-у-у! Слюнячая такая, ну ладно-ладно! Широкая и тупая, губа-а-астая-прегубастая…

Со всех сторон посыпались предположения:

— Мастиф?

— Фила бразилейро?

— Нет, они желтые и палево-рыжие.

— Кане-корсо?

— Уши у Клыка есть?

— Да, есть, большие такие, лопухами.

— Это не кане-корсо, у них уши купируют.

Победила Гермиона, она угадала породу Клыка — мастино неаполитано, на следующий день она сходила к брату, и Гидеон подтвердил, да, мастино.

Учеба далась Гарри очень тяжело. Ведь мало было произнести заклинания правильно, надо ещё и четко выполнять движения волшебной палочкой, а с этим у Гарри были проблемы.

На трансфигурации было более-менее терпимо, там результаты зависели больше от воображения, чем от точности взмаха палочкой, ткнул в предмет, представил себе нужную форму и… Так-то оно так, но здесь тоже нужны были силы и воля. Превращение спички в стальную иголку — та ещё морока. Пока получалось только заострить несчастную спичку и слегка посеребрить, и всё. Полноценная стальная иголочка получалась пока только у Гермионы, надо ли говорить, что девочка возгордилась и задрала свой симпатичный курносый носик? Окрыленная успехом, воодушевленная малявка тут же кинулась поучать и поправлять других. Гарри ничего против не имел, он с благодарностью принимал помощь Гермионы, внимательно слушал её наставления и старательно повторял за ней.

Гермиона, сосредоточенно пыхтя, внушала Гарри:

— Ну представь себе молекулы стали, они выглядят как решетка с капельками зерен на углах, я точно знаю, не спорь, я видела под микроскопом. Так вот, слушай и запоминай. Зерна надо преобразовать…

— Но спичка деревянная! — перебил её Гарри.

— Зато в спичке присутствует сера и углерод. Ты учебник химии открывал? Вот и вспомни строение атомов углерода, они на что похожи?

— На цепочку из букв «С».

— Верно, а всё вместе?

— Пчелиные соты.

— Ну вот! Напрягись, удали деревянную часть и замени целлюлозу углеродом.

Гарри, не очень хорошо представляя задачу, попытался сделать так, как сказала Гермиона, нацелил кончик еловой палочки на спичку, произнес формулу трансфигурации и вообразил, как капельки-зерна с углов решетки стекают и заполняют полости, оставшиеся на месте дерева — целлюлозы. И вдруг, о чудо! Деревянная спичка истончилась, стала пористой, словно губка, а потом она вытянулась и превратилась в стальную палочку, не в иголку, а в палочку, по форме похожую на ту же спичку. Стальная спичка! А дальше дело техники, Гермиона велела включить воображение и представить, что перед ним лежит не спичка, а иголочка. Гарри послушался и наконец-то добился результатов, плохо веря своим глазам, дрожащими пальцами взял прекрасную швейную иглу. Длинная, остренькая, с аккуратным узеньким ушком. И непонятно, кто был больше рад, сам Гарри-ученик или маленькая учительница Гермиона.

Заклинание же левитации, напротив, требовало точных и выверенных движений палочкой и кистью руки, причем именно так, как говорил профессор Флитвик:

— Не забудьте те движения кистью, которые мы с вами отрабатывали. Кисть вращается легко, и резко, и со свистом.

Ну да, легко сказать «легко», когда у него не то что кисть не вращается «легко, резко и со свистом», но и руки, целиком от плеч, не всегда-то и слушаются. Не говоря уж об остальных конечностях. И заклинание левитации удалось пока что той же Гермионе, ей одной получилось поднять в воздух лебединое перо. Потом, правда, это удалось Драко Малфою и Падме и Парвати Патил. У Гарри пока не получалось, и у Рона тоже почему-то. Непонятно, Рон-то нормальный, здоровый пацан, у него-то почему не получается? Это заставляло Гарри нервничать и думать, что, наверное, заклинание зависит от силы воли. И он невольно прислушался к тому, как Гермиона поучает рыжего:

— Ты неправильно произносишь заклинание. Надо произносить так: Вин-гар-диум Леви-о-са, в слоге «гар» должна быть длинная «а».

В ответ Рон взбешенно замахал палочкой и свирепо прорычал:

— Винга-а-р-р-рдиум Левиоса…

— Рон!

— Отстань, дура, надоела!

Гарри аж вздрогнул, столько ненависти было в голосе Рона. А когда Гермиона убежала, чуть не забыв свою сумку, Гарри с укором сказал Рону:

— Ну что же ты, она же помочь хотела.

— Да надоела она мне, Гарри! Заучка лохматая, только и знает, что всех поучать.

— Ну ладно, согласен, но обзываться-то зачем?

— Я не обзывал её, я говорю правду. Она лохматая заучка, неудивительно, что с ней никто не желает дружить, если честно, она — настоящий кошмар.

Тем же вечером, когда все уроки подошли к концу, вся школа собралась в Большом зале по случаю праздника Хэллоуина. Зал был богато украшен множеством тыковок и псевдонастоящими летучими мышами, которые хаотично летали меж тыкв и свечей и висели на стенах и потолке. Пробираясь сквозь толпу к своему месту, Гарри краем уха услышал, как Парвати рассказывает своей подружке Лаванде о Гермионе, которая заперлась в женском туалете, плачет и никак не может успокоиться. Судя по виду, Рон тоже услышал, и ему явно стало не по себе. Гарри хотел было развернуться и пойти искать Гермиону, но плотная толпа просто снесла его, и Гарри ничего не осталось, как влиться и поплыть по течению, а сев на место, он вдруг подумал, что если человек плачет, то у него обычно плохое настроение и совсем нет аппетита. Ладно, успокоится и придет — философски решил Гарри и принялся накладывать себе в тарелку печеную картошку.

Праздник был в самом разгаре, когда в зал вбежал профессор Квиррелл. У него был дикий вид, тюрбан сбился на бок, глаза выпучены от страха. Подбежав к столу преподавателей, он остановился, оперся о столешницу и почти без запинки простонал:

— Тролль! Тролль… в подземелье… спешил вам сообщить…

И рухнул в обморок, не забыв схватиться за грудь и закатить глазки.

В зале поднялась суматоха. Понадобилось заклинание Соноруса, чтобы по залу над головами перепуганных студентов прокатился трубный глас профессора Дамблдора:

— Старосты! Немедленно уводите свои факультеты в спальни!

Перси тут же вскочил со своего места и принялся было собирать своих, но поднявшийся гул был перекрыт грозным рыком профессора Снейпа:

— Пуффендуй и Слизерин! Стоять! Директор, вы решили избавиться от половины школы? Или вы просто забыли, где находятся их спальни?

— Упс! Северус, дорогой, прости старика. Верно-верно, как-то из головы вылетело… но что же делать?

— Все останутся здесь! — глухо рявкнул Северус. — Двери мы заблокируем. Помона Стебль, Септима Вектор, Чэрити Бербидж и Филиус Флитвик с директором Дамблдором останутся с детьми. Я, Минерва МакГонагалл, Сильванус Кеттлберн, а также старосты школы Микаэла Куинн и Гидеон Грейнджер отправимся на поиски и поимку тролля.

В общей суматохе как-то никто не обратил внимания на то, что Гарри сначала безуспешно попытался докричаться до Северуса и Гидеона, а когда не смог, то просто уцепился за мантию Гидеона и вместе с ним оказался за пределами Большого зала с наглухо запечатанными дверями.

Случайный хвостик обнаружили только пару коридоров-лестниц-переходов спустя, просто Гидеон вдруг почувствовал, что подол его мантии сзади уже какое-то время что-то тянет, как будто что-то тяжелое к ней приклеилось. Обернувшись и ухватившись за края мантии, чтобы стряхнуть мусор, Гидеон, к вящему своему изумлению, обнаружил Поттера. От изумления он даже заикаться начал, резко затормозив:

— Г-гарри… ой, а… а что ты тут делаешь?

Северус, Сильванус, Микаэла и Минерва, ушедшие далеко вперед, тут же остановились и, синхронно развернувшись на пятках, вонзили в Гарри и Гидеона испытующие взгляды.

— Простите, я просто хотел сказать, что Гермионы нету в зале, — от волнения голос Гарри звенел колокольчиком. — Она находится в каком-то женском туалете.

— Женские туалеты находятся на втором этаже, — тут же сориентировался Северус. — Сильванус, возьмите с собой Поттера и Грейнджера, проверьте туалеты. Минерва, Микаэла, за мной!

Таким образом они разделились — трое пошли вниз, трое наверх. И по закону подлости, именно в туалете тролль и обнаружился. Сначала они почуяли неприятный запах, вдруг жутко завоняло жженым металлом и сырыми двухнедельными носками дальнобойщика, да-да, они, бывает, неделями из-за руля не вылезают, и их потные ноги к концу рейса испускают воистину дивные, сногсшибательные ароматы-миазмы… Вслед за волной удушающей вони им явился и сам тролль, маленький Гарри даже не понял сперва, а что же он увидел? Первое, что бросалось в глаза и было понятно человеческому глазу — необъятное пузо, практически лежащее на коротких кривых ногах. Ноги как у носорога, во всяком случае, ногти точно были похожи на носорожьи, широкие, потрескавшиеся и грязные. Выше, над пузом, из узких плеч высовывались длинные толстые руки, как у лысой гориллы, в одной из них была зажата суковатая дубина, и всё это художество матушки-природы венчала маленькая голова с очень большими ушами и наиглупейшим выражением лица. Но глуп тролль или нет, прежде всего он был очень опасен. Сильванус Кеттлберн тут же рывком задвинул за свою спину ребят, взмахнул палочкой и торопливо проговорил появившемуся серебряному кроту:

— Северус, Минерва! Тролль здесь, в женском туалете!

Крот почему-то разделился надвое, и вот уже два одинаковых крота беззвучно уносятся прочь. А Сильванус скользнул к двери туалета, вонючая глыба среагировала молниеносно, коротко взревев, взмахнула дубиной. Сильванус увернулся, и дубина, просвистев над его головой, с грохотом впечаталась в стену, оставляя на ней здоровенную вмятину. Гидеон, понимая, что профессор отвлекает тролля, воспользовался этим и попытался проникнуть в туалет, но не смог. Тролль, казалось, имел глаза на затылке, недовольно хрюкнув, он развернулся и едва не зацепил дубиной Гидеона. Пришлось отвлекать его с двух сторон. Гидеон в отчаянии крикнул:

— Гарри, выведи Гермиону! Постарайся!

Гарри кивнул и, выждав удобный момент, проскочил в туалет. Гермиону искать не пришлось, она была тут же, за дверью. Схватив её за руку, Гарри хотел увести девочку, но…

Гермиона завизжала, задрав голову, а Гарри понял, бежать — некуда, в дверь, придушенно рыча, протискивался тролль. О Господи! Какое счастье, что он толстый! Из-за брюха он застрял в дверном проеме и теперь, натужно кряхтя, пытался пролезть в маленькое для него отверстие, и дубина его бесполезно елозила по полу. План созрел в одну секунду.

— Гермиона! Левитируй дубину! Прямо над его головой.

Гермиона недоуменно посмотрела на Гарри, но почти сразу пришла в себя, взмахнула палочкой и крикнула:

— Вингардиум Левиоса!

Дубина вырвалась из руки тролля и взлетела вверх… Тролль ошарашенно проследил за её взлетом. Гарри нацелил на неё палочку и представил молекулы углерода. В следующий миг деревянная дубина стала стальной, и эта цельнометаллическая булава под собственной тяжестью рухнула на голову тролля, с треском проламывая суперпрочный череп.

Настала тишина, Гарри и Гермиона переглянулись и тут же безотчетно крепко обнялись. Обоих колотила крупная дрожь, а Гермиона ещё и плакала. Тролль шевельнулся… Дети настороженно нацелили на него палочки, но нет, это просто по туше поверженного тролля в туалет пробирался встревоженный Гидеон. Оказывается, тролль всё-таки зацепил Сильвануса Кеттлберна, раздробил дубиной в кашу левую руку, да так, что она не подлежала восстановлению. Так профессор снова потерял свою конечность. Снова? Ну да, на его левой руке не хватало двух пальцев, так что…

Нечаянный подвиг Гарри, конечно же, засчитали, его наградили пятьюдесятью баллами.

А в Большом зале происходили свои подвиги-приключения. Когда пятеро ушли за троллем, к лежащему в отключке профессору Квирреллу подкрались двое.

— Слушай, как-то он…

— Картинно шлепнулся в обморок.

— Полностью согласен!

— Ну что, примерим?

— Давай! — и с головы бессознательного Квиррелла стягивается фиолетовый тюрбан… Вот только примерить его близнецам уже не особенно хочется, ибо то, что обнаружилось под тюрбаном, отбивало всякую охоту его надевать.

На вопли ужаса рыжих близнецов сбежались все те взрослые, что оставались с детьми. И одержимого Квиррелла тут же арестовали. Хотели вместе с духом, да он сбежал… и на руках мракоборцев оказались тушка свежеубитого тролля и полуживой профессор Квиррелл.

Фреда и Джорджа поставили на учет в детской комнате мракоборческого центра. Лучше поздно, чем никогда. Хотя, за последний «подвиг» полагается награда, нет?

После того как из школы убрали Квиррелла, Северус вздохнул с облегчением и пошел к директору с требованием удалить из Запретного коридора цербера, мотивируя это тем, что Философский камень теперь не так сильно нуждается в охране. А цербер, как ни крути — зверушка опасная. Реакция директора была… гм, странноватой.

— Как же так, Северус? А у меня так много припасено для нашего милого мальчика… Зеркало Еиналеж, например. И полоса препятствий внизу… Эх-хе-хе-е-е… И кто теперь камушек красть будет?

Северус едва удержался от того, чтобы не потрогать лоб директора — а не перегрелся ли он???

Но так или иначе, а стариковские причуды приходится терпеть и как-то соответствовать им. Проблему с зеркалом Северус решил просто. Вызнав у Дамблдора, что это за зеркало такое — Еиналеж, он пришел в ужас и срочно отправился в заброшенный класс. Найдя зеркало, Северус подошел к нему, держа наготове волшебную палочку, и осмотрел со всех сторон, стараясь не заглядывать в него. И пришел к выводу, что детям это зеркало показывать — нельзя! Однозначно.

Но как же быть со стареньким директором? Как пережить его сильнейшее разочарование, это обиженное и недоуменное выражение его сморщенного лица? Ещё инфаркт хватит от расстройства. Поглазев на тяжелую чугунную с позолотой раму, Северус вдруг разозлился сам на себя: да где проблема-то?! Подменить зеркало, да и все дела! Приняв столь несложное решение, он позвал Флитвика и с его помощью трансфигурировал ближайшую парту в точно такое же зеркало, а опасный оригинал, Зеркало Гоблинов, отправили в хранилище. Да-да, Флитвик сказал, что это было изделие гоблинов, именно с его помощью зубастые коротышки узнавали самые потайные мечты человека и при необходимости могли использовать человеческие желания в своих недобрых целях. Ну, легенда такая, отраженная в сказках.

На Рождество Гарри ездил домой, дядя, как и обещал, встретил его на вокзале Кингс Кросс, и когда Гарри появился из стены, он сразу же увидел знакомую огромную фигуру дяди. Подбежав, он радостно зарылся лицом в каракулевое пальто, а дядя Вернон приобнял его в ответ, потом отстранился и подтолкнул племянника к машине. Дома Гарри засыпали вопросами, и ему пришлось рассказывать всё. И об учебе, и об учителях, рассказал про Снейпа, про друзей. Пожаловался на дурака Малфоя, сказал, что Драко ведет себя как последний говнюк, тётя при этом дала ему затрещину и пригрозила вымыть ему рот с мылом!

А в комнате Гарри ждал сюрприз: большая клетка с ещё одной полярной совой. Крупная, чисто-белая с голубыми глазами. Опешив от изумления, Гарри, ничего не понимая, разглядывал нежданную гостью, Букля, сидевшая в клетке, тоже возмущенно уставилась на незнакомую сову. Тётя Петунья обняла Гарри за плечи и смущенно сообщила:

— Надеюсь, ты не будешь против того, что у Букли появится кавалер?

До Гарри не сразу дошел смысл сказанных слов, а уж когда дошло… Взвизгнув, он бросился к столу и поставил клетку с Буклей рядом, а потом кинулся обнимать и благодарить тётю. Совы с обоюдным интересом уставились друг на друга. Белоснежного совина Гарри, недолго мучаясь, назвал Берингом. Он любил этого отважного путешественника, чей путь трагически оборвался во время последних странствий, но в чью честь был назван пролив между Чукоткой и Аляской — Беринговым проливом.

Черепашка Люси впала в спячку, и поэтому Гарри оставил её в школе, на попечении мистера Филча. Дадли, повздыхав, всё-таки соскучился по ней маленько, подарил Гарри красного деревянного коня на колесиках, небольшого и очень славного. Дядя Вернон, что-то проворчав, подарил книгу «Разведение полярных сов в неволе», этот подарок, богато иллюстрированный, с подробными описаниями, чертежами и схемами, ошеломил Гарри, и он надолго пропал, зарывшись в увлекательный мир сов.

В общем, замечательное Рождество, замечательные каникулы вышли у Гарри Поттера, студента Хогвартса. Даже съездили в Блэк Дадли, маленький городок близ Бирмингема, туда как раз на Рождество приехал передвижной зверинец. И Дурсли с Поттером, соблазнившись рекламой на каких-то невиданных экзотических зверушек, не удержались и поехали. Конечно, реклама их не обманула, посмотреть там было на что… в особенности привлекла внимание одна лягушка — пипа суринамская. Она собрала огромную толпу поклонников, Гарри сперва не понял, что в ней такого привлекательного. Ведь жаба на вид откровенно страшная, плоская и квадратная, как книжка с тощими лапками по углам, а спина дырявая, вся как в оспинах, б-бр-р-р… Но послушав экскурсовода, стало ясно, почему пипа пользуется таким уважением. Оказывается, она живородящая и малышей вынашивает на спине, а после их рождения — причем они рождаются сразу лягушками, а не головастиками — мамаша-пипа ещё долго оберегает их. Кроме странной пипы тут была ещё и туатара, вот она Гарри больше понравилась, симпатичная кремово-желтая ящерица, похожая на некрупного варана. Её уникальность заключалась в том, что она являлась живым реликтом, клювоголовым современником динозавров, а также имела третий глаз на темени, его, конечно, не было видно под кожей, но сам факт того…

К сожалению, каникулы имеют одно подлое свойство — заканчиваться. Рано или поздно. Вот и они закончились и Гарри вернулся в Хогвартс. Оказавшись в спальне мальчиков, Гарри обнаружил возле своей кровати небольшую кучку подарков. Коробка шахмат от Рона, большая банка сливочной помадки от Хагрида, блокнот для записей от Гермионы, толстая пачка листов для черчения от Филча и мантия-невидимка от неизвестного дарителя, но судя по записке, данная вещь когда-то принадлежала его отцу, Джеймсу Поттеру. Который «незадолго до своей смерти кому-то её одолжил». От этого печального факта Гарри беспомощно разревелся. Перепуганные Рон, Невилл и остальные окружили Гарри и начали растерянно спрашивать, что за горе у него приключилось. В ответ Гарри, не в силах говорить, сунул им злополучную записку. Записка пошла по рукам, все вертели её, читали и сосредоточенно морщили лбы. Первым дошло до Невилла, и он разразился возмущенными ругательствами:

— Ну слов нет, Гарри! Твой папа идиот? Ну как же так, отдать такую вещь, которая гарантированно могла спасти его и маму…

— Это не он идиот! — дошло до Рона. — А тот, кто вообще эту мантию взял для изучения. Кто прислал? Чей почерк?! — грозно запыхтел он. Подкатился Шеймус:

— Давай сюда записку, старшекурсникам покажу. Может, кто узнает почерк…

Ему отдали, и он с грохотом скатился вниз по лестнице в гостиную. Вернулся Шеймус в сопровождении Грейнджеров. Гидеон сел на кровать, сгреб зареванного Гарри к себе на колени и стал укачивать, как совсем маленького малыша-двухлетку. Притихшая Гермиона пристроилась под боком брата. Гидеон глухо заговорил:

— Это почерк Альбуса Дамблдора, не знаю, поможет ли это тебе, Гарри.

— Да что же он всё время мне вредит??? — протестующе взвыл Гарри. — На пороге меня оставил, теперь вот мантию у папы зачем-то одолжил… шмыг.

— Да не спросишь его теперь! — со злостью выплюнул Гидеон. — Старикашка сейчас за стеной безумия спрятался, не выцарапаешь. А при чем тут порог?

Ну Гарри и рассказал, при чем… Тишина потом стояла до-о-олгая, заду-у-умчивая.

— Ему ж давно на пенсию пора! — пискнула шокированная Гермиона.

— Лучше в Мунго. В палату для буйнопомешанных, с мягкими стенками… — мрачно добавил Гидеон.

Мантию-невидимку Гарри запихал в чемодан, поглубже и подальше. А на следующее утро, на завтраке сверлил директора таким злобным взглядом, что старик несколько раз чуть не подавился, то и дело натыкаясь глазами на взбешенного мальчика, и искренне недоумевал — чем же Гарри недоволен?

Зеркало Гарри нашел во время поисков заброшенных помещений. Войдя в класс, он окинул оценивающим взглядом стены и пол, пригодны ли они для рисования? И увидел его. Большущее зеркало высотой до потолка, в золоченой раме на звериных лапах. Подойдя к зеркалу, Гарри с восторгом принялся рассматривать в нём отражение класса. Северус, скрытый чарами невидимости, едва не поперхнулся, услышав бормотание Гарри:

— Стеллажи вдоль стен, уйма парт… Да это просто вау! Надо ребят позвать.

И непонятно чем обрадованный мальчишка ускакал за друзьями. Северус вдруг засомневался в своей адекватности. Или это зеркало вдруг стало волшебным и что-то показало Поттеру? На всякий случай он его проверил. Проверка показала, что зеркало обычное, честно отражает предметы и ничего постороннего не являет.

Вернулся счастливый Гарри и привел с собой целую толпу детей, собрал их перед зеркалом и начал:

— Как вы видите, в нём отражается вся комната, посмотрите внимательнее, все полки, доски, книги. Парты ещё этажерками стоят, но с ними мы будем осторожнее, а то ещё обрушатся.

— Мы поняли, Гарри! — нетерпеливо пританцовывая, вставила Гермиона. — Ты правила скажи, как играть?

— Правила просты, искать надо только в зеркале. Кстати, прятать буду я, это тоже надо уметь, спрятать так, чтобы спрятанная вещь обязательно отразилась в зеркале, но это просто, вы быстро научитесь.

И началась игра в зеркальные прятки. Гарри вполне профессионально прятал игрушку — деревянную ярко-красную лошадку, звал детей, которые терпеливо ждали в коридоре, и они радостно толпящейся кучей стояли перед зеркалом и шарили взглядом по его поверхности, старательно ища в отражении спрятанное.

Честно говоря, Северуса эта игра удивила, он даже не знал, что на свете существует такое интересное развлечение — Зеркальные прятки. И прятать-то они быстро научились, ставили лошадку в любом месте класса, но не целиком, лошадка обязательно озорно выглядывала откуда-нибудь. То хитренько подсматривает из-за книги, то ножку выставит над доской, а то и просто внаглую красовалась в полный рост, стоя в открытую на самой верхней полке, туда её левитировала Гермиона и левитацией же снимала, как только кто-нибудь находил лошадку в зеркале.

«Интересный ты человек, Гарри Поттер», — с невольным уважением подумал профессор Снейп, когда детишки, наигравшись, унеслись прочь, настало время обеда. Вот так простое и большое зеркало стало пригодно для увлекательной игры.

У совы Букли тоже было свое счастье. Беринга Дурсли купили в питомнике по разведению совиных и прочих хищных птиц, грубо говоря, Беринг не был волшебной совой-письмоносцем, он был обычным, просто ручной одомашненной совой. Но вот сам факт его появления о многом говорил, например о том, что Буклю любят и действительно желают ей счастья. Теперь она не просто почтальон, у которого только одна обязанность — носить письма до конца своих дней; нет, невероятные хозяева подарили ей статус племенной совы. А это означало, что она сможет познать счастье материнства, вывести свое собственное потомство. Букля тесно прижалась к мощной груди своего великолепного мужа и томно зажмурила янтарные глаза, у неё всё-таки будут птенчики. Когда-нибудь…

Разумеется, Гарри оставил сову дома, он не стал её брать с собой, предоставив ей праздновать нежданный медовый месяц.

Потекло-побежало время, крепко спала Люси, терпеливо дожидаясь весеннего солнышка, чтобы спало-снялось зимнее оцепенение, и можно будет снова царапаться в стенку коробки, прося у хозяина поесть. Учились дети, старательно конспектируя лекции профессоров, спешили в библиотеку и стояли в длинных очередях за нужной книгой, а по вечерам корпели над длиннющими эссе — домашними заданиями.

А по выходным стайки детей от первого-второго и третьего курса спешили в заброшенный класс, где стояло огромное старинное зеркало со странной надписью на раме «Еиналеж», и перед ним начинался веселый выходной. Игра в зеркальные прятки.

— Итак, мальчик мой, ты проследил за Гарри? Расскажи мне, что он увидел в Зеркале?

— Себя он увидел, директор, себя.

— Что ж… Он счастливый мальчик.

А почему бы и нет? По сути профессор Снейп сказал директору правду. Гарри и правда счастливый мальчик. Безо всяких зеркал.

Весна была в самом разгаре, приближались экзамены. Старшекурсники с пятого и седьмого курсов словно с ума посходили, младшим, впрочем, тоже досталось. Почему-то именно в последний месяц учебного года преподаватели вдруг все поголовно спохватились и обрушили на головы учеников горы заданий. Трансфигурация, сразу за ней — история магии, потом без перерыва чары и Руны… Уроки за уроками, уроки за уроками, и конца-края этому не видно. У многих начиналась истерика, кое-кто из старшекурсниц даже падал в обморок.

Гермиона, Гарри и Невилл тоже с головой погрузились в учебное безумие. Сейчас они изучали заклинание исчезновения: Эванеско, и пытались «исчезнуть» белую мышку. Мышь сидела в стеклянном лоточке с высокими стенками и старательно уворачивалась от заклинания, Гермиона сердилась и грозно шипела на неё:

— Да сиди же ты тихо!

Гарри и Невилл дружно переживали за… мышь. Мальчишки радостно и азартно подбадривали шуструю зверушку, подпрыгивали и вполголоса «орали»:

— Давай, Микки! Давай! Шустрее, сзади… У-во-ра-чивайся!!!

Гермиона хоть и злилась, да понимала — её губы то и дело раздвигались в улыбке, когда от мышиной победы мальчишки, сияя от счастья, кидались обниматься.

— Мистер Поттер, мистер Долгопупс, это вам что, развлечение или урок?!

Упс! Они и не заметили, как к ним подошла профессор МакГонагалл и грозной скалой нависла над ними. Все трое замерли и опасливо воззрились на суровую преподшу, та смерила их недобрым взглядом и обратилась к Невиллу:

— Начнем с вас, мистер Долгопупс. Уничтожьте мышь.

Невилл сглотнул, беспомощно глянул на Гарри и направил на мышь свою волшебную палочку. Кончик палочки подозрительно дрожал.

Со второй половины класса раздались ехидные смешки, слизеринцы не скрываясь, в открытую издевались над робким Невиллом. Профессор МакГонагалл досадливо поджала губы:

— Мистер Долгопупс, вы не можете справиться с заданием? Это совсем просто, отойдите, я сейчас покажу… — с этими словами МакГонагалл подняла руки, поддернула широкие крылья-рукава мантии и нацелила свою палочку на мышь. И едва успела остановить заклинание, точнее, отвести руку в сторону, и луч заклятия спиралью усвистел в потолок, потому что Гарри, ненормальный Гарри Поттер, с протестующим криком, раскинув руки, бросился вперед и закрыл своим субтильным тельцем лоток со злополучной мышью. И ладно бы просто кричал криком, так нет же, он кричал словами:

— Вы с ума сошли? Она же живая!

Задохнувшись от ужаса, Минерва, прижав руку к груди, в шоке смотрела на сумасшедшего малолетнего идиота, что так безрассудно кидается под заклятия. А Гарри, сморгнув злые слёзы, отвернулся и, склонившись над столом, осторожно взял в руки притихшую мышку. Зверёк, словно что-то понимая, доверчиво свернулся клубочком в чаше маленьких ладоней, просунув остренький носик сквозь пальцы, уютно щекоча кожу усиками. Прижав кулачки с мышью к груди, Гарри очень серьезно сообщил всему классу:

— Я не дам её убить! Я читал про это заклинание, Эванеско используется для удаления грязи и мусора, вот для чего. Почему бы не принести сюда настоящий мусор — банановую шкурку, огрызки яблок, скорлупу орехов или семечек? Неужели для этого так необходимо убивать живую мышь?

На этих словах почему-то побледнела-позеленела Лаванда Браун и прижала ручки ко рту, её явно затошнило, да и остальной класс вдруг как-то очень задумчиво уставился на учительницу. Очень задумчиво, очень. Логика Гарри была не просто железной, а квантово-титановой. И по-детски истинной и искренней.

Минерва МакГонагалл разозлилась и оштрафовала склочного Поттера на пять баллов. К сожалению, взрослые и дети слишком по-разному смотрят на одни и те же вещи, и если для Минервы мышь была всего лишь школьным реквизитом, то для Гарри она была живым существом по имени Микки, и она очень хотела жить, иначе бы не уворачивалась так старательно от исчезательного заклятия. Прозвенел звонок с урока, ребята покинули класс. Отойдя на приличное расстояние, Гермиона смущенно спросила у Гарри:

— Что ты будешь с ней делать?

Гарри посмотрел на мышку, которую так и продолжал прятать в ладонях, и растерянно пожал плечами:

— Понятия не имею… А где она раньше жила?

Оба класса плотной кучей сгрудились вокруг Гарри и с запоздалым сочувствием рассматривали мышь-героиню, чудом уцелевшую на этом уроке. Драко увидел Гарри совсем в другом свете и теперь чувствовал к нему огромное уважение — не всякий человек способен закрыть собой малютку-мышь и поссориться с преподавателем. И поэтому…

— Дай я её возьму. У меня дома есть клубкопухи и джунгарики, я думаю, мышке понравится их компания.

Гарри облегченно и благодарно заулыбался, передал мышь Драко и оживленно спросил:

— А джунгарики — это хомячки?

— Да, они очень мелкие, даже меньше мыши.

Серые глаза снова встретились с зелеными, и не было в них больше вражды и непонимания, всё-таки неполные десять месяцев — достаточно огромный срок, чтобы присмотреться и понять друг друга. Просто им мешала гордость подойти и помириться, и для толчка к этому понадобилась жизнь одной крошечной мыши.

Парад и выпускной бал были потрясающи. Высокие и стройные семикурсники выстроились в шеренгу, перед ними встали барабанщики, флейтисты и хоровики с поющими жабами в руках. Директор Дамблдор произнес торжественную речь, музыканты исполнили гимн, вдоль шеренги прошлись «оруженосцы», прикалывая к мантиям или вешая на шеи наградные значки и медали в зависимости от заслуг студента, среди них был и Гидеон Грейнджер, старший брат Гермионы. Он получил медаль и грамоту, а в Зале Славы потом появится именная табличка лучшего старосты школы в этом потоке. Гарри стало немножко больно и грустно от скорой разлуки, ведь в следующем году он уже не увидит Гидеона, как жаль, он привык к нему.

Но зато на другое утро их ждал поезд, который всех увезет в лето, домой, на каникулы. Снова озеро и лодочки, только вместо ночного мрака и осенней сырости — летний рассвет и туман. Хогсмид и платформа, раздувающий пары паровоз, оживленная толчея, крики, шум и гам. И снова стучат-поют колеса, увозя их домой, и в купе полно народу: Гарри, Невилл, Гермиона и Рон, Шеймус, Дин, Парвати с Лавандой и Драко. На коленях у Драко — Люси, он наконец-то познакомился с ней, рядом с ним сидел Гарри и играл с Микки, мышка шустренько перетекала с ладони на ладонь, едва слышно попискивая. Сидящий напротив Рон ревниво спросил Гарри:

— Гарри, а ты приедешь к нам на каникулы, на две недели в августе?

Гарри честно задумался, продолжая строить мышке дорожку из ладоней, и нерешительно ответил:

— Э-эм, не знаю, Рон. У дяди сделка какая-то очень важная должна состояться именно в конце августа, а перед этим мы поедем в Керн Вилладж к тёте Мардж. На природу. Мы с дядей хотим приучить Беринга к свободе, чтобы он не боялся летать на воле.

— Кто такой Беринг? — с удивлением спросил Драко.

— Самец полярной совы, его в пару к Букле купили.

— Я не понял, Гарри, а зачем учить сову летать на воле? — Драко был безмерно удивлен. Все остальные тоже вопросительно уставились на Гарри — что ещё странного и интересного он скажет?

— Ну, понимаете, он искусственно выведен на совиной ферме, в этом… инк… инку…

— Инкубаторе? — подсказала Гермиона. Гарри благодарно улыбнулся ей.

— Да, в инкубаторе. Там птицы какие-то совсем беспомощные рождаются, летают кое-как, охотиться вообще не умеют, абсолютно полностью зависят от человека. Дяде это не понравилось, он письмо с Буклей прислал и там написал, что это никуда не годится. Ведь Беринг — мужик и должен свою жену обеспечивать, а не сидеть и под крылышком у неё греться. А тётя приписала в конце, что по ней наоборот, Букля счастлива, раньше времени стала мамкой-нянькой, сидит над ним, квохчет, кормит-холит, обогревает, пылинки крылом отмахивает. И-дил-лия, словом…

— Интересные у тебя каникулы ожидаются! — одобрительно покивала Гермиона. — А мы с родителями во Францию собираемся, мне уже не терпится посетить Лувр и по-настоящему увидеть Эйфелеву башню.

— А мы в Румынию поедем, — кисло вставил Рон, — к Чарли, в драконий заповедник.

— В какой??? — полный изумления, переспросил Гарри. — В драконий… а разве драконы существуют?

— Конечно, существуют! Ты что, Гарри, с Луны свалился? — с превосходством в голосе ответил Рон, задирая свой опять в чем-то выпачканный нос. — Несколько видов есть и в Англии, валлийские зеленые и гебридские черные.

— Вот это да! А они большие, драконы?

— Да уж приличные… Что, Гарри, завидно? А хочешь, мы тебя на лето с собой возьмем?

Гарри, полный сомнения, вгляделся в ехидное лицо Рона, на его великоватую, с чужого плеча одежку, грязное пятно на носу. Посмотрел на его драную, облезлую крысу, припомнил двух вечных проказников — рыжих близнецов, и поежился, нет уж, ему, инвалиду, лучше держаться рядом с проверенными людьми, которые всегда знают, в чем он нуждается, и всегда помогут, если что случится. И эти люди — его родственники. Да и с учета в клинике его ещё не снимали, врачам надо показываться, чтобы те не поднимали панику по поводу его исчезновения, и так на целый год в закрытую школу-пансионат угодил, да ещё и без профилактория… Придется теперь по врачам побегать, пособирать печати-документы-справки. Так что ну их, драконов. Зато он туатару-гаттерию видел, а она почище неведомых драконов будет. А как же, современница тираннозавров и велоцирапторов! Это вам не хухры-мухры.

И Гарри, охваченный азартом, рассказал им про пипу. Результаты были ошеломляющие, для Рона и других чистокровных волшебников живородящая жаба оказалась чем-то запредельным, и они долго не могли поверить, что такая невозможная тварь действительно существует на белом свете. Но им пришлось поверить после того, как Гермиона подтвердила, что пипа водится в Южной Америке, в республике Британская Гвинея, с 1966 года обретшая статус свободного государства Гайана. Ещё бы не поверить, после таких-то географических подробностей, с которыми у магов были ба-а-альшие такие порядочки.

Рон, повздыхав, отвернулся к окну. Ну вот, даже драконами Гарри не удалось заманить к себе, оказывается, в мире магглов существуют и вовсе чудные звери, куда там жалким драконам, которые яйца высиживают, как простые куры… Гермиона хмыкнула и добила всех рассказом об утконосах, который зверь и птица сразу, яйца откладывает и детей молоком выкармливает. Это был конец, полный и абсолютный.

Стучали колеса, стучали… и достучали до Лондона, до вокзала Кингс Кросс. Дети радостно галдящей толпой высыпали из вагонов и слились с такой же радостно галдящей толпой встречающих их родителей и прочих взрослых — бабушек, дедушек, тёть и дядь.

Гарри встречали все трое, дядя Вернон, тётя Петунья и Дадли, пухлый и бесконечно родной Дадли. Они радостно обняли Гарри и, окружив его, повели к машине, чтобы отвезти домой.

И были каникулы, солнечные и весёлые. В Керн Вилладже была полная и мягкая тётя Мардж и стая элитных английских бульдогов, поджарых, криволапых, слюнявых и совершенно очаровательных. Были первые полеты Беринга, была первая пойманная им мышь-полевка и была радостная гордость за любимца. Были дни рождения, сперва у Дадли, потом у Гарри. А затем…

Тётя Петунья почему-то странно тихо разбудила Гарри, осторожно потрясла его за плечо и прошептала на ухо:

— Вставай, Гарри, кажется, у Букли для нас приготовлен сюрприз…

Гарри с трудом продрал глаза и вопросительно посмотрел на тётю, та с любовью вгляделась в его сонное лицо и ласково погладила по взлохмаченным со сна вихрам. Озадаченный Гарри встал с постели и, спустившись вниз, прошел на задний двор, где дядя построил маленький сарайчик для совиной пары. В гнезде у Букли лежали четыре белых яичка…

Дядя Вернон собирался заключить крайне важную сделку и на почве этого события всех буквально закошмарил. Построил, зарапортовал, дошло до абсурда, до тотальной репетиции…

Дрессировка была чистой, кнут без пряника. Голос — по команде! Кто где сидит, кто что говорит, и так далее по сценарию.

Местный магнат, владелец крупных акций, сети магазинов электроники, двух загородных вилл в пригороде Лондона и яхты на приколе в Сент Ивенс, мистер Мейсон отличался пунктуальностью и на подписание договора, совмещенное со званым ужином, явился точно в восемь, как штык. И не один, а с супругой. При виде которой у тёти Пэт задергался правый глаз, а это был очень плохой знак, и Гарри внутренне напрягся, не зная, чего ожидать. Поймав его взгляд, тётя, улучив момент, быстро шепнула Гарри на ухо:

— Запри сов, у миссис Мейсон острая форма орнитофобии. Если она увидит птицу, то у неё случится припадок.

Всё поняв, Гарри выскользнул из дома на задний двор и, проверив Буклю и Беринга в сарайчике, закрыл все окна ставнями и тщательно запер дверь на тяжелый амбарный замок, на всякий пожарный, как говорится… Замок он, кстати, снял с хозяйственного сарая.

Дальше началась основная нервотрёпка. Дядя сопел и пыхтел, важно раздувая пышные моржовые усы, травил анекдоты про гольфистов, тётя нежно ворковала и чирикала с Иоландой Мейсон о фасонах платьев, Гарри и Дадли сидели тихо, как игуаны под лампой, и старательно наворачивали за обе щеки салаты и десерты.

Сверху послышался странный звук, ритмичное позвякивание, как будто кто-то прыгал на пружинном батуте. Разговор за столом застопорился, все замолчали и, задрав головы, уставились в белый потолок с хрустальной люстрой посередине. Наконец тётя неуверенно проговорила:

— Кажется, это из твоей комнаты, Гарри?

Иоланда заволновалась:

— Но ведь здесь все собрались… или у вас ещё кто-то гостит?

Дядя Вернон и мистер Мейсон нервно переглянулись и шумно сглотнули, тётя Пэт сдавленно прошипела:

— Мальчики, бегом на улицу. Спрячьтесь у соседей, а те пусть вызовут полицию.

Дядя Вернон и Саймон Мейсон грузно поднялись из-за стола, дядя поспешил к себе в кабинет, к сейфу за пистолетом, мистер Мейсон, оглядевшись, высмотрел у камина кочергу, чем и вооружился. После чего два британских джентльмена, истинные мужья своих прекрасных дам и отцы-защитники детей и домов, скользящим «армейским» шагом начали подниматься вверх по лестнице. В комнату Гарри.

Петунья и Иоланда замерли возле телефона, палец Пэт застыл над аварийной кнопкой быстрого вызова. Ну а Гарри и Дадли, как и было велено, со всех ног унеслись к соседям, Гордонам и Полкиссам, где подняли дикую панику о том, что их грабят и что они слышали взломщика… Вызовите полицию, пожалуйста!

Сонный Литтл Уингинг всколыхнулся, а Тисовая улица буквально подпрыгнула от ужаса, когда в вечерней тишине грохнул одиночный выстрел, а сразу вслед за ним прозвенел аккордом звук разбитого стекла. После этого полицию кинулись вызывать все обитатели Тисовой. Полиция приехала в рекордные сроки, и пять машин едва разместились вокруг дома номер четыре. Стражи порядка, однако, после короткого допроса укатили восвояси, потому что дядя Вернон убедил их, что просто чистил пистолет, а тот возьми да и… Вон стекло выбил случайно, хе-хе… простите, граждане и соседи. Просто пистолет случайно выстрелил! Бывает же.

Но когда Гарри прошел было к лестнице, чтобы к себе подняться, его перехватила тётя и попросила пройти в гостиную. Сидящий в широком кресле дядя был краснее обычного и, похоже, на нервной почве выдрал себе половину усов. На журнальном столике перед ним — стопка писем, перевязанных бечевкой, и какая-то грязная тряпица, которая при ближайшем рассмотрении оказалась засаленной дырявой наволочкой. Пока Гарри всё это разглядывал, дядя шумно отдувался, собираясь начать разговор, и прежде всего огорошил Гарри вопросом:

— Как в вашем мире гремлины называются?

От неожиданности Гарри глупо замигал.

— Что?

Дядя тяжело вздохнул, подергал себя за остатки усов и начал:

— Понимаешь, племянник… В твоей комнате было непонятное существо, когда мы с Саймоном вошли в комнату, оно прыгало по твоей кровати. Вверх-вниз, вверх-вниз. Прыгает и что-то бормочет. Фух. Мы прислушались: скрип пружин в твоем матрасе, писклявый голосок этого… гремлина. А говорил он… оно, примерно следующее: добби-два, добби-три… и дальше до «добби-восемь», пока не развернулся в прыжке и не увидел нас, стоящих в дверях, а мы, фух, стояли как истуканы. Он тоже замер, как олень под светом фар на ночной дороге. Стоим все, глазеем… у него, кстати, глазищи большие и выпученные, как мячики для гольфа, уф… И тут Саймон, честь ему и хвала, опомнился и спрашивает этого чудика: «Ты кто такой?» А чудик съёжился и зенками в сторону окна. Ясно-понятно, драпать собрался! Ну уж нет, вломился в чужой дом, нарушил частную территорию, так изволь отвечать… а то драпать он собрался. Ну я и вскинул «Бульдог», прицелился в грудку и говорю ему: «Стоять!» А он — колдовать начал, щелкнул пальчиками, да и поднял в воздух твой письменный стол и запустил этим столом в Саймона, а тот не растерялся… фух, поднырнул под летящий стол и попытался схватить это чудо-юдо, за одёжку сцапал, а он возьми да и вывернись, выскочил из одёжки-то. И в окно сиганул, я вдогонку чисто машинально выстрелил… не знаю, правда, попал я в него или нет. В одёжке его, в наволочке, письма оказались, на твое имя, кстати.

Дядя помолчал, вспоминая дальнейшие подробности, и продолжил:

— Потом, пару минут спустя, в окно гостиной влетела сова. Заложила по комнате широкий вираж и уронила на голову Иоланде желтый конверт, после чего со свистом вылетела обратно в ночь. У Иоланды, понятное дело, припадок и истерика. Пришлось отпаивать её валерьянкой.

Дядя опять замолчал, глядя застывшим взглядом перед собой, и Гарри с опаской, очень робко спросил:

— А ваша сделка… вы её заключили?

Дядя моргнул и перевел взгляд на Гарри.

— Конечно. Мы её заключили, Саймон подписал все бумаги, акции проданы, поставка дрелей продолжится, а «Граннинг» возобновит производство. Все в порядке, племянник. Саймон ушел весьма удивленный той встречей в комнате, а я пообещал ему, что узнаю у тебя, как то чудо называется.

Гарри подошел ближе, дядя Вернон посадил его рядом с собой. Гарри зарылся в теплый бок дяди и тихо спросил:

— А как оно выглядело?

— Ну как, весьма своеобразно… на гремлина похож, ушастый, лупоглазый. Тельце квадратное, коротенькое, а руки и ноги, напротив, длинные и тонкие.

— А что в письме?

— Не знаю, племянник, не читал, оно тебе вообще-то адресовано.

Письмо оказалось из Министерства магии.

«Дорогой мистер Поттер!

Мы получили донесение, что в месте Вашего проживания сегодня вечером в двадцать один час двенадцать минут было применено заклинание Левитации.

Как Вам известно, несовершеннолетним волшебникам не разрешено вне школы использовать приемы чародейства. Ещё одна такая провинность, и Вас исключат из вышеупомянутой школы согласно Указу, предусматривающему разумное ограничение волшебства несовершеннолетних (1875 г., параграф С).

Также напоминаем, что любой акт волшебства в присутствии магглов является серьезным нарушением закона согласно Статусу секретности Международной конфедерации колдунов и магов.

Счастливых каникул!

Искренне Ваша, Муфалда Хмелкирк

Отдел злоупотребления магией Министерство магии».

Прочитав письмо, Гарри растерянно посмотрел на родственников.

— Но я не колдовал…

— Знаю! — пробухтел дядя. — Это тот чудик колдовал, письменный стол в воздух поднял.

Гарри успокоился и задумался, у кого бы спросить про «гремлина».

Разбитое пришельцем окно пока заделали досками, а Гарри временно переехал в пустующую гостевую спальню тётушки Мардж, которую та занимала во время приездов. Так что, услышав скрежет металла по дереву через три дня после основных событий, семейство Дурслей даже не особенно удивилось новой попытке взлома.

И когда Фред выломал последнюю доску и, прошептав «Есть!», сунулся в комнату, то уткнулся своим веснушчатым носом прямо в ружейное дуло. Оцепенев от ужаса, Фред скользнул взглядом поверх вороненого ствола и встретился с нехорошим прищуром голубых глаз дяди Вернона. Ружьё приветливо качнулось влево — ну что ж, язык оружия везде понятен — Фред кивнул и послушно долез в комнату, следом за ним, поняв, что некуда деваться, влезли Джордж и Рон, оставив висеть за окном автомобиль. Под прицелом гостеприимного ружья трое взломщиков уселись на кровати в ряд и притихли взъерошенными рыжими воробышками.

— Чего надо? — лаконично осведомился дядя Вернон.

Голос Фреда, по-видимому, остался снаружи, онемел и Джордж. Поэтому ответил Рон, который не знал, что такое ружье, и просто не понимал, что они вообще-то в опасности.

— А мы за Гарри прилетели. Наш папа в Министерстве магии работает, так вот, он узнал, что Гарри получил предупреждение за то, что колдовал без спросу, и решил в пятницу зайти к вам. А мы решили сами спасти Гарри. И вот, прилетели…

К концу монолога голос Рона стал совсем сиплым, потому что до него начало доходить, что они сделали что-то не то. Близнецы съежились до его размеров, а красный маггл стал бордовым, его толстый палец на спусковом крючке подозрительно побелел, а само ружье пустилось в короткий пляс. Всё понявшая Петунья принесла мужу стакан бренди, аккуратно отобрала ружье и сходила за Гарри. Заспанный и взлохмаченный Гарри вошел в свою комнату, дожидавшуюся стекольщика, и, удивленно моргая, уставился на рыжую троицу.

— Рон, Фред, Джордж! Что вы здесь делаете?

— А они за тобой приехали! — ехидно сообщил дядя и ткнул пальцем в сторону окна. — Во, полюбуйся!

Гарри подошел к окну и действительно полюбовался на висящий в воздухе голубой Форд «Англия». Потом повернулся к кровати и с сожалением глянул на трёх рыжиков:

— Ребята, ну я же вам ещё в поезде сказал, что не смогу поехать к вам в гости.

— А… а разве ты не в беде? — неуверенно спросил Рон.

— Ага, колдовал…

— Вон, окно заколочено...

— Мы подумали...

— Что ты в плену! — подхватили эстафету близнецы.

— Нет-нет, ребята, со мной все в порядке и я не в плену. Просто приходил Добби…

Надо ли говорить, что сие недоразумение было улажено? Пришельцы уехали-улетели обратно, в пятницу пришел мистер Уизли, принес извинения семье Дурсль, познакомился с Гарри и пожал ему руку. Тётя Петунья расщедрилась и… пригласила рыжиков погостить у них, раз Гарри не может поехать к ним. Близнецам Артур не разрешил, а вот Рону было позволено остаться и провести остаток каникул с Гарри. Что, впрочем, было понятно — как отец, Артур Уизли слишком хорошо знал своих сыновей и благоразумно запретил им гостить у магглов. От Артура же они, кстати, и узнали, что за добби к ним приходил. Это, оказывается, был чей-то домовой эльф, а судя по наволочке — как одежде, он был из угасшего рода или бедной, обнищавшей семьи.

Для Рона это были очень познавательные и весьма интересные каникулы, вернее, остаток. А в конце августа у Букли и Беринга вылупились четыре совершенно очаровательных птенчика. Как бонус. Очень приятный, пушистый и милый бонус.

Примечания:

Дядя Вернон не промахнулся...

https://sun9-25.userapi.com/c854520/v854520242/22df71/_y-rTUB-ScM.jpg

Совята, как ни странно, в отличие от своих белоснежных родителей оказались бурые, покрытые желто-коричневым пухом, цвета земли. Гарри объяснил озадаченному Рону, что так птенцы полярных сов маскируются в естественных условиях, Рон не поверил, и тогда Гарри показал ему книгу, где было описание и фотографии. Тогда Рон озадачился по другому поводу: а зачем совятам маскироваться в неволе? Услышав рассуждения мальчишек, дядя Вернон не выдержал и рассмеялся, а отсмеявшись, рассказал известный анекдот про верблюжонка*. И добавил, что природе неважно, где и в каких условиях выводится потомство. Тем более что матушка-природа сама порой допускает ошибки в лице альбиносов или мелаников. Вот, например, Беринг, он — альбинос, белый совин с голубыми глазами и розовым клювиком и лапами. А на вопрос о меланиках рассказал, что это звери с избытком меланина, и пример тому черные леопарды и ягуары, их ещё называют пантерами.

Малыши недолго оставались бесполыми, их осмотрел ветеринар-орнитолог и сообщил, что в помете три девочки и один мальчик, после он показал Гарри, как их различать, но тот запомнил только, что мальчик самый мелкий. А потом ветеринар вдруг придрался к тому, что на Буклю нет сертификата, и потребовал лицензию на разведение птиц в неволе. Лицензия у дяди была, и её он показал дотошному врачу, а про Буклю сказал, что она дарёная и много раз переходила с рук на руки, все документы на неё давным-давно потерялись. Пришлось сочинить, что поделать… Тогда врач засомневался в здоровье Букли и начал переживать, что совята беспородны, ведь мать у них непонятно кто и откуда. Честное слово — еле выпроводили врача за дверь. Рон, отдуваясь, вытаращив глаза, сказал Гарри:

— Ну ни фига себе такие строгие порядки у магглов! Мы, волшебники, вообще не задумываемся, откуда сова взялась, живет себе и живет… И никаких заморочек. Вот Стрелка у нас так давно живет, что мы и забыли уже, когда именно она появилась.

Гарри посмотрел на Коросту, толстую рыжевато-серую крысу, которая спала на поставленной для Рона раскладушке, и скривился. Ну не любил он Коросту, по всем признакам она была подвальной крысой — пасюком, о чем четко сообщала горбинка на носу, длинная шея и горбатая спина, кроме того, у крысы не хватало одного пальца на передней лапе, а на ушах были щербинки от крысиных зубов. Драная и противная крыса… И, надеясь на её скорую кончину, Гарри спросил:

— А сколько лет Коросте, Рон?

— Да я не знаю, Гарри… — рассеянно протянул Рон. — Она мне от Перси досталась, а у него она лет пять была точно, я помню, он её с собой на первый курс брал.

Гарри стало не по себе, это что же получается, волшебная крыса-долгожитель? Буэ-э-э… Это ж сколько её терпеть-то? Вспомнилось непонятное поведение Букли, сперва в поезде, потом в спальне. Почему-то она охотилась на Коросту, не обращая внимания на других крыс, что было весьма странно — ведь на них не написано, что они декоративные или дикие. Тут Гарри вспомнил ещё кое-что, самый первый день в классе трансфигурации. Вот они спешат по проходу между парт, он смотрит на стол преподавателя, учительницы в классе нету, вместо неё на столе сидела короткошерстная кошка-британка окраса мраморная табби. Плюхнувшись на сиденье, Гарри облегченно перевел дух — кажется, не опоздал! Но тут, к ужасу учеников, кошка встала, выгнула спину и спрыгнула со стола, на пол же приземлилась не кошка, а профессор МакГонагалл. Смерив школяров строгим взглядом, она приступила к уроку. Как же это называется? Как называется умение превращаться в животное? Пока на ум приходил только оборотень, но они вроде волки и превращаются в полнолуние.

Двадцать пятого августа Гарри и Рон отправились в Косой переулок за новыми учебниками для второго курса. Там Рона перехватила его семья, и мальчикам пришлось расстаться до Хогвартса, а пока они бродили по улице и скупали всё по новому списку. Тётя Пэт подозрительно проглядела список книг и нехорошо прищурилась.

— Что-то они не похожи на учебники… Ну-ка, ну-ка, где они тут продаются, давай-ка глянем, Гарри, что это за мошенник такой пытается впарить своё бульварное чтиво в качестве учебников.

Нашли довольно скоро, им в этом помог рекламный щит, на котором было начертано:

Златопуст Локонс подписывает автобиографию

«Я — ВОЛШЕБНИК»

сегодня с 12:30 до 16:30.

Поглазев на клоуна в небесно-голубой накидке, тётя Пэт осуждающе покачала головой и, поискав администратора, спросила у него, где тут нормальные учебники за второй курс Хогвартса. На что бедолага жалко проблеял:

— Но, мадам! Книги Локонса включены в школьную программу в этом году…

Тётя Пэт поджала губы:

— На эту макулатуру я тратиться не собираюсь.

Её услышали, и множество дам самого разного возраста тут же окружили Петунью, возмущенно требуя объяснений насчет претензий к автору.

— Ну что вы, какие претензии? Вы сами-то читали эту лабуду про упырей, йети и… — короткий взгляд в список: — ...троллей с привидениями. Милые мамы, включите головы! Это по ним наши дети собираются учиться в школе???

Озадаченные женщины тут же полезли в сумочки, ридикюльчики и рюкзаки и карманы собственных чад, достали пергаменты со списком книг и внимательно вчитались в них. Единственным учебником за второй курс оказался "Трактат по волшебству" Миранды Гуссокл.

Затуманенные славой писателя и суперавтора мозги прояснились, женщины одумались, спешно пролистали вышеозначенные книги и…

Взгляды всех дам — мамочек, бабушек и старших сестер вкупе с тётушками — обратились на ПИСАКУ. Обманутые, разочарованные, возмущенные и о-о-очень-очень недобрые.

Бедный Локонс… впервые на его памяти вместо ожидаемого восторга и почитания на его золотисто-кудрявую голову обрушились громы и молнии. И полный отказ покупать его книги!

А уж когда выяснилось, что его книги включены в школьную программу для всех семи курсов… Ярость обманутых женщин стала сравнима с извержением вулкана Везувий, а все мужчины осознали, что они теперь никогда в жизни не станут спрашивать, почему ураганам дают женские имена. Потому что незачем, они были в эпицентре женского гнева-урагана и теперь точно знают — почему…

Досталось не только Локонсу и редакторам. Лавина возмущенных писем (половина из них — Вопиллеры) обрушилась и на Министерство магии, которое эту писанину почему-то утвердило в школьную программу, и на директора Дамблдора с его заместительницей Минервой МакГонагалл. Рассерженные и обманутые в своих самых лучших (материнских) чувствах женщины дружно требовали сместить с должности преподавателя Златопуста Локонса и назначить другого, более компетентного учителя на пост профессора Защиты от Тёмных Искусств. Но увы, до начала учебного года оставалось всего ничего, меньше недели, и все, что мог директор, это пообещать, что профессор Локонс будет учить по настоящим учебникам, а не по своим книжонкам.

Дома Гарри с восхищением спросил тётушку:

— Как ты узнала, что он полный бездарь?

— Гарри, а ты в имя вслушайся — Злато-пуст Ло-конс. Пусто злато, золотой локон, пусто-завитой. Да и сам он… честно говоря, особого восторга не вызвал. Павлин хорош — да голос дурной.

Гарри поблагодарил тётю за столь обстоятельное пояснение и принялся потрошить дядю:

— Дядюшка Вернон, а как называются люди, которые умеют превращаться в кошек?

— Я так понимаю, ты не про оборотней спрашиваешь?

Гарри кивнул.

— Ну, стало быть, обратимся к исторической фантастике. Есть такое слово — аниморфы. Так называют людишек, умеющих перекидываться в зверей и птиц. А если это волшебник… подумай-ка, племянник, как присобачить слово «анимал» к волшебнику?

— Э-э-э… анимал, аниволш… нет, не то… анима, анимаг, вот это да! Подходит?

— Ещё как подходит, какой ты у меня умный! — и дядя ласково взъерошил Гарри вихры.

— Спасибо, дядя Вернон! Теперь я знаю, что искать.

Тему про анимагов Гарри нашел в старом учебнике по Истории магии Батильды Бэгшот. Там же нашелся реестр анимагов двадцатого века, среди которых он обнаружил и имя Минервы МакГонагалл, всего в этом столетии из академии выпустились семь анимагов. Про крысу там не было ни слова. Он что же, ошибся? И крыса Рона — просто крыса? Не, не верится… Пасюки живут два-три года, не больше, а Короста в семье Уизли уже как минимум семь лет обретается. Странное долголетие для простого зверька этого вида. Окончательно запутавшись, Гарри снова отправился к дяде, тот, получив новый вопрос — задумался.

— Н-ну-у-у… может быть, крысы дохли в положенный срок, а родители жалели детей и скрывали от них факт смерти любимца, и каждый раз покупали нового, похожего?

— И каждой крысе кромсали уши и отрезали палец? За семь лет это три или четыре крысы.

— Хм-м-м, ты прав, племянник. Эта версия не подходит…

Сидевшая в соседнем кресле тётя отложила шитье и задумчиво посмотрела на Гарри:

— Я думаю, речь идет о незарегистрированных анимагах.

— А такие бывают? — удивился Гарри. Тётя кивнула:

— Лили, твоя мама, про троих точно рассказывала. Твой отец умел в оленя перекидываться и маму твою на спине катал, хотя не очень хорошо представляю, как можно усидеть на марале, их спины для этого совсем не предназначены. Так вот, а двое других вроде в волка и собаку превращались; во всяком случае, твоя мама рассказывала, что во время её прогулок верхом на олене их сопровождали пёс и волк. Про крысу она, кажется, упоминала, но как-то нехотя, словно она всегда была ей противна…

— Короста Рона тоже противная. Значит, она анимаг?

— Ох, не знаю, Гарри, не нравится мне всё это.

— Интересно, а Рон об этом знает? О том, что его крыса… Чёрт!

— Гарри, рот вымою с мылом!

— Прости, мама. Но крыса же, кры-са! А вдруг в её образе бандит какой-нибудь прячется? И однажды он ка-а-ак перекинется, возьмет на кухне нож и ка-а-ак вырежет всех Уизли во сне. А потом тихо прикопает их где-нибудь в парке у пруда…

— Гарри! Несносный мальчишка, уйми свои фантазии!

Расшалившийся Гарри демонически захохотал, увернулся от диванной подушки, брошенной тётей, вскочил с пола и удрал к себе.

Рону о своих догадках он решил ничего не говорить, мало ли какие секреты скрывает чужая семья? И если они много лет прячут у себя незарегистрированного анимага, то это их дело. Приняв вот такое соломоново решение, Гарри занялся сборами своего чемодана и попутно просматривал новые учебники, невольно вспоминая золотисто-голубого попугая в магазине и подспудно гадая: а какой из него учитель выйдет? Профессор Квиррелл, помнится, ничему так толком и не научил, больше заикался… Ну а этот… павлин попугаистый чему будет учить? Как локоны завивать? Гарри представил это и зашелся в гомерическом хохоте, не в силах удержать веселое настроение. Может, разрешить Букле поохотиться на крысу-анимага? Вот смеху-то будет! Сцапает она крыску, а вместо неё окажется какой-нибудь нелегальный дальний родственник, скрывающийся от правосудия. Ну, а кого ещё Уизли могут прятать? Ведь не могут же взрослые люди не знать, сколько лет живет подвальная крыса? Верно? Вот и получается, что родственника они какого-то прячут. Надо будет с Роном поговорить на эту тему, очень уж интересно узнать, кто там у них в образе крысы живет.

Так, ну ладно, вроде всё собрал? Да, всё, сумку с едой тётя ему сама соберет, аккурат перед отъездом. Ой блин, как же неохота уезжать снова на целый год. Но сейчас полегче будет, он там много кого знает, да и сам он для всех уже не какой-то абстрактный Гарри Поттер, Герой-Со-Шрамом. Он — Гарри, просто Гарри, такой же ученик, как и они все. Жаль только одного, там больше не будет Гидеона Грейнджера. Он уехал далеко, очень-очень далеко, аж в Австралию, как говорит Гермиона, выпучив глаза для пущего эффекта.

Примечания:

*Верблюжонок спрашивает у мамы:

— Мама, а почему у нас такие толстые губы?

— Это чтобы не уколоться о колючки.

— А зачем у нас эти странные мозоли на ногах?

— Это чтобы не обжечься на горячем песке пустыни.

— А зачем нам эти противные горбы на спинах?

— Чтобы не умереть от жажды в пустыне.

Верблюжонок надолго задумался, а потом озадаченно переспросил:

— Ну и зачем все эти заморочки нам здесь, в зоопарке?..

Одну часть непонятного существа обнаружили в Суррее, другую — в Солихуле, где-то на дороге от Уорвика. Мелкое, скрюченное нечто с длинными перекрученными конечностями, которое долго не могли классифицировать, а так как это было найдено в разных местах и в разное время, и на верхней его части было обнаружено пулевое отверстие из мелкокалиберного оружия типа травматического пистолета… Искать того, кто его подстрелил, смысла не было, потому что время смерти странного существа определить не смогли, останки были высохшие, словно мумифицированы. К какому-либо виду его, опять же, не смогли определить, сошлись пока в одном — эти останки принадлежат чупакабре. Но если бы его части, не важно какие, верхнюю или нижнюю, показали дяде Вернону, он бы без труда узнал в нём вечернего посетителя Добби и, возможно, порадовался, что не промахнулся тогда… Но как было сказано ранее, смерть существа не связали с происшествием в Литтл Уингинге, и поэтому бедный маленький эльф, раненный в шею, при попытке неудачной и поспешной трансгрессии расщепившийся на две разные части в разных местах, остался никому не известен. Разве что по местным телеканалам пронеслась очередная волна передач «Тайна-Х» и «Загадки рядом», в которых освещалась всякая антинаучная муть вроде сто-пятисотого по счету замка с привидениями и вскрытия очередного инопланетянина, ну и про свежую находку — дохлую чупакабру — подняли тему. Дурсли этими передачками не увлекались, да и заняты они были, если честно, собирали и провожали мальчишек в школы, тётя Пэт, как и в прошлом году, повезла Дадли в «Воннингз» на электричке, а дядя Вернон повез Гарри на вокзал Кингс Кросс.

Снова короткое прощание, снова кирпичная стена-переход между мирами, снова страшный контраст между двумя совершенно разными вокзалами. Снова, всё снова, сперва современный Лондонский стеклянно-бетонный Кингс Кросс, а потом древняя, рассыхающаяся платформа девять и три четверти, находящаяся непонятно где… Снова алый паровоз, раздувающий пары, и с жутким ржавым скотоотвалом с надписью над ним «Хогвартс-экспресс», толпы людей в мантиях, орущие книззлы под ногами и ухающие совы в клетках. Но сейчас, в отличие от прошлого года, в толпе мелькали знакомые лица и раздавались радостные вопли-приветствия: Привет, Гарри! Как дела, Гарри? Ну и сам Гарри, конечно, здоровался со всеми знакомыми встречными-поперечными, с натугой толкая тяжелую тележку с чемоданом и сумкой и высматривая в этой пестрой толпе тех, с кем очень желал ехать в одном купе, но ни Рона, ни Гермионы, ни Драко он пока не находил. Вот и оставалось ему лишь толкать тележку вдоль вагонов, да ждать, не мелькнет ли где желанное лицо.

Яркое пятно привлекло внимание Гарри, и он присмотрелся: ну что ж, парочка была весьма колоритной, высокий и крайне симпатичный мужчина обнимал и успокаивал заплаканную и такую же симпатичную маленькую девочку. А ярким пятном оказались их волосы и мантии, у мужчины волосы — белые и тонкие, напоминавшие клок старой паутины, и точно так же, как клочья паутины, они мягко колыхались от малейшего ветерка, рассыпаясь по плечам, затянутым в белую с желтым шитьем мантию. У девочки же волосы были с платиновым отливом и мягко мерцали в солнечном свете, и первое, что приходило на ум для сравнения — лунное сияние, серебро на белом золоте. Из-за расстегнутой школьной мантии у маленькой златовласки виднелось розовое платьице с пышными оборочками. Подойдя ближе, Гарри отметил, что у них — и у малышки, и у отца — одинаково синие глаза, и, заглянув в их небесную синь, он поразился тому, сколько горя было в них. Это было неправильно, печаль и грусть, тоска и боль так неуместны в это время… И ведь взрослый же человек, неужели так сложно притвориться перед ребёнком, что всё хорошо и что впереди ничего страшного-плохого не может быть, он же сильный, он же мужчина, ну что ему стоит? Изобразить хоть какое-то подобие радости, зачем же малышку-то расстраивать? Но в следующий миг Гарри вспомнил свой прошлогодний нежелательный отъезд и устыдился, и вовсе ничего хорошего в разлуке нет! Тем более что расстаются они на целый год. Заметив замершего возле них мальчика с тележкой, мужчина немного встряхнулся и отстранился от дочери.

— Ну всё, Полумна, всё, пора в поезд, а вот и кавалер нашелся, он с тобой побудет… — и к Гарри: — Ведь ты присмотришь за Полумной, молодой человек?

Гарри кивнул, неловко улыбаясь. Получив его согласие, мужчина помог ему с багажом, занес в вагон и донес до купе чемоданы и сумки Гарри и Полумны. Поцеловал дочку, церемонно поклонился Гарри и покинул купе, чтобы, впрочем, остановиться и надолго замереть под окном снаружи, строя и корча смешные рожицы. Гарри и Полумна немножко развеселились, смотря на пантомиму за окном.

Уизли почему-то сильно запоздали и появились на платформе перед самым отбытием поезда, но и то не сразу нашли Гарри, раньше них была Гермиона. Она радостно заулыбалась, увидев друга, втащила в купе чемодан и пару сумок и плюхнулась рядом с Гарри.

— Фух… Гарри, привет!

— Привет, Гермиона, это Полумна.

Они успели переброситься парой фраз, прежде чем дверь отъехала и к ним ввалились Невилл, Рон и незнакомая девочка. У неё были мелкие черты лица, крошечный носик, маленькие невыразительные глазки и морковно-красные жиденькие волосики. Дальше произошла непонятная сцена: Рон и девочка с одинаковой неприязнью уставились на Полумну, и Рон странно напряженным голосом спросил:

— А что ОНА тут делает? — и тут же агрессивно напустился на неё: — Пошла вон отсюда!

Полумна ошарашенно воззрилась на рыжего, а Гарри почувствовал, как внутри него растекается волна гнева и крайнего праведного возмущения. Нет, ну он, конечно, знает, что Рон порой бывает груб, но чтоб настолько… И, потихоньку закипая от злости, Гарри сказал:

— Между прочим, Рон, она уже полчаса едет в этом купе и это её законное место.

— Ничего, найдет другое. Джинни некуда сесть!

При этих словах рыже-морковная девчонка подобострастно закивала, влюбленно, по-собачьи заглядывая в глаза Гарри. Взгляд бешеной фанатки, от которого Гарри внутренне передернулся.

— Ваше место там, где ваш багаж! — непреклонно заявил Гарри. — Багаж Полумны давно здесь.

— Да ты чё, Гарри, это же Полоумная Лавгуд! — взвился Рон.

— Какая??? — Гарри вскочил с сиденья, ощущая, как горячая кровь бросилась ему в лицо вместе с бешенством. Руки сами собой сжались в кулаки. Ох и зачесались же они, так страстно захотелось врезать в веснушчатую дебильную рожу. Человек… взрослый человек доверил ему важное дело, присмотреть за дочерью, а тут врывается какая-то рыжая пакость и что-то там требует!..

Встревоженные Невилл и Гермиона настороженно переводили взгляды с Гарри на Рона и обратно. Полумна, вжавшись в уголок, выпучив глаза и затаив дыхание, с тихим удивлением следила за спорщиками, как-то она не предполагала, что однажды из-за неё могут поссориться двое мальчишек. Рыжая Джинни тоже следила за спорщиками, что-то в её лице привлекло внимание Гарри, он внимательно глянул на неё и, поняв, чуть не отшатнулся, испытывая сильное отвращение. На лице Джинни было столько алчности и жадного предвкушения... Это его охладило, и он недовольно буркнул Рону:

— Нас шестеро, мы прекрасно разместимся. По трое на каждом сиденье.

И уселся рядом с Полумной, подчеркивая тем самым, что разговор окончен и дальше он спорить не собирается. Однако Рона, очевидно, укусил какой-то особо вредный таракан, потому что рыжий никак не желал уступать каким-то своим принципам:

— Но, Гарри, я Джинни обещал познакомить с тобой, она с самого детства мечтала с тобой подружиться!

— Не со мной, Рон. А с Мальчиком-Который-Выжил, с Героем-Со-Шрамом.

Рон растерялся и озадаченно уселся напротив, бросая на Гарри вопросительный взгляд. Гермиона вздохнула, села рядом с Гарри и посмотрела на Рона.

— Неужели не понятно? Я тоже когда-то читала много книжек про Гарри и тоже мечтала с ним познакомиться. Как и все, я была уверена в том, что всё знаю про него, про мальчика, который выжил от непростительного проклятия, которым убили его родителей. Эх, как же я заблуждалась, представляя себе невероятного сверхгероя, эдакого супермена в синем трико и красных трусиках.

Гарри хихикнул, совершенно непроизвольно. Гермиона светло улыбнулась ему и продолжила:

— На самом деле Гарри оказался обыкновенным мальчишкой, чему я по-настоящему рада.

Белокурая Полумна выбралась из угла и задумчиво протянула:

— Мне папа тоже читал про Гарри Поттера. И знаете, нас всегда волновал один вопрос… — тут она замолчала и мечтательно уставилась в потолок, обитый вагонкой. Остальные с опаской посмотрели туда же, не найдя там ничего интересного, перевели взгляд обратно на девочку. Гермиона тихо спросила:

— Какой вопрос?

— Откуда это стало известно? Кто это видел и смог рассказать? Ведь в книгах везде написано, что Гарри Поттеру было чуть-чуть больше года, и папа удивляется — неужели кто-то сумел перевести историю с агу-агу? С детского лепета? Его маму и папу убили, сам он каким-то образом отразил убивающее заклятие лбом, отраженное проклятие ударило в убийцу, и тот рассыпался в прах. Больше в доме никого не было. Так кто же это видел, кто рассказал? Или кто-то под кроватью спрятался?

При этом синие глаза Полумны неотрывно смотрели на бугорок под свитером Рона, Гарри это тоже приметил и внутренне напрягся. Крыса-анимаг? А вдруг она не бандит, а просто свидетель, который что-то видел и теперь скрывается от… преступников. И Гарри попросил:

— Ребята, расскажите мне про анимагов, пожалуйста.

После недолгих раздумий и переглядываний слово взял Невилл:

— Ну, прежде всего, анимагия — это очень сложная наука, превращение в животное сопряжено с большим риском. И поэтому обучение анимагии проводится под неусыпным наблюдением экспертов, чтобы помочь, если что пойдет не так, и поправить ошибку. Вот только анимагия довольно заманчивая штука и многие рискуют превращаться тайком, без законной регистрации.

— Понятно… А дальше? В каких зверей обычно превращаются?

— Обычно в немагических. Хотя… говорят, что животная ипостась зависит от склада характера, от человеческих тайных наклонностей. Например, если ты по натуре свинья, то в свинью и будешь превращаться. Если ты любишь петь, то будешь певчей птичкой, канарейкой или соловьём. Любишь в земле копаться, станешь землеройкой, кротом или барсуком… В общем, как-то так.

Гарри задумался. О крысах он специально прочитал не одну книгу и был… весьма удивлен тем, что пишут об этих зверьках. Крысы ведут коллективный и очень дружный образ жизни, делятся друг с другом найденной пищей, подбирают и выращивают осиротевших крысят, бывали случаи, когда самка выкармливала двадцать и более малышей, причем половина из них — чужие… Про оленей Гарри тоже почитал, и то, что он узнал, смущало. Олени ведут полигамную жизнь, заводят много самок, это у них называется «гаремно-сезонное… спаривание», интересно, что это такое? А его папа тоже был, м-м-м, «оленем»? И вообще, из оленей друзья не получаются, эти рогоносцы слишком озабочены духом соперничества, даже в детстве оленята больше бодаются, чем дружат. Про волков он пока не успел прочитать.

Собака. О собаках Гарри знал немало, и, к сожалению, не всё в них было прекрасно и безупречно. Собака верный друг человеку, предана хозяину и, никогда-никогда не рассуждая, выполнит любой его приказ, от «Аппорта» до «Фас», и, вгрызаясь в горло врага, собака не размышляет о том, чьё горло она терзает. Собака подчиняется только хозяину, хозяином немецкой овчарки может быть законопослушный полицейский-кинолог, и напротив — хозяином свирепого питбуля может стать больной маньяк, командующий смертоносное «Фас» направо-налево. И собака, верная преданная собака, слепо и послушно выполнит все команды, не зная, что вредит или приносит пользу.

От этих раздумий Гарри стало не по себе, да уж… доразмышлялся, уже и непонятно, кем лучше быть, верной и глупой собакой или хитрой и умной крысой.

Что же на самом деле произошло тогда, в ту ночь, когда погибли его родители, а он сам отразил лбом какое-то проклятие? Как же это выяснить, кого спросить? И кто сможет ответить? Крысу Рона? Нет, пока рано, что-то ему подсказывает — рано спрашивать, рано раскрывать его тайну. Ещё не время.

Пришел Драко, и Гарри отвлекся от печальных раздумий и стал слушать историю Драко о том, как они ездили в солнечную Италию и сколько чудес он там повидал…

Сойдя с поезда, Гарри тут же услышал зычный рев Хагрида, тот, как и в прошлом году, созывал-собирал первокурсников. Вовремя сообразив, что он уже не первоклашка, Гарри проводил взглядом стайку устремившихся к Хагриду детей и влился в поток своего собственного курса. Ребячий ручеек привел его к каретам. Старые, деревянные, обитые потрескавшейся кожей, они стояли длинной вереницей вдоль дороги. Взгляд Гарри скользнул по оглоблям и упряжи, и он внезапно сбился с шага, ну, было с чего... Упряжь плотными кругами охватывала пустое пространство меж оглобель, если там и были лошади, то лошади-невидимки. Уздечек не было от слова «совсем», были хомуты, подперсья и подпруги, шлеи и седелки, вся эта амуниция была крепко и прочно пристегнута к оглоблям. Офигевший Гарри, не веря своим глазам, прошел вдоль оглобель и в полном изумлении воззрился на висящую в воздухе упряжь, несмотря на очевидное, она плотно охватывала явно лошадиное тело. Вот только лошади не видно было… Опасливо протянув руку, он осторожно коснулся «пустоты», и его пальцы неожиданно ощутили мягкую, шелковистую шкуру. Двигаясь на ощупь вдоль невидимого тела, он добрался до головы. Шея, ганаши, храп. Ноздри. Лошадь-невидимка повернула голову, руки и лицо Гарри обдало теплым дыханием, он прикрыл глаза и принюхался, ожидая вдохнуть запах сена и трав, но нет, эта лошадь ничем не пахла. Ни травой, ни лошадиным потом, ни навозом… Да что за чудеса?!

— Г-гарри… — кто-то неуверенно потянул его за рукав. Он оглянулся, рядом стояла испуганная Гермиона, позади — Невилл, и вот он-то водил глазами по «лошади», явно видя её. Охваченный внезапной догадкой Гарри взволнованно спросил:

— Невилл, ты её видишь?

Тот вздрогнул, ошалело посмотрел на Гарри и кивнул:

— Д-да, да, я её вижу…

— Странно. А почему я её не вижу?

Невилл попятился, побледнел и громко сглотнул:

— Это фестрал… Фестрал, мать твою…

— И что? — удивился Гарри, продолжая поглаживать невидимку.

— Да н-ничего, п-просто ты гладишь крылатое драконо-п-подобное с-существо… У-у-у него полная пасть клыков и ж-жуткие когти на ногах.

Ладонь Гарри застыла в воздухе, он нервно проглотил тугой комок в горле — это он кого тут гладит? — но его пальцы по-прежнему ощущали шелковистую шерсть, а его лицо продолжало обвевать теплое дыхание. Ну, если оно до сих пор его не сожрало, не оттяпало руки, не разодрало когтями ноги, то… И Гарри отмахнулся от возникшей было мимолетной паники и спокойно продолжил поглаживать лошадь-невидимку, которая, оказывается, называется «фестрал». Ну фестрал и фестрал, ему это слово ни о чем не говорит, главное, не кусается, дается в руки, телегу вон возит… в смысле, карету, а значит, домашняя животинка. Невилл же, видя, что фестрал стоит смирно и никаких фокусов не выкидывает, тоже осмелел и, подойдя поближе, робко коснулся черной блестящей шкуры, а когда его пальцы ощутили то же, что и Гарри, он от удивления вытаращил глаза.

— Ух ты!.. Такой мягкий.

— А то! — довольно согласился Гарри. Нащупав что-то длинное, спросил: — А это что?

— Грива, — ответил Невилл, с интересом наблюдая, как Гарри пропускает сквозь пальцы длинные вороные пряди фестральей гривы.

— Вау! Невилл, потрогай, они — как женские волосы!

В общем, их с трудом оторвали от фестрала и еле-еле уговорили сесть в карету. Впрочем, помог дождь, внезапно начался сильный ливень, который и загнал всех в кареты. Мест в карете оказалось четыре, два широких диванчика напротив друг друга, ну да второкурсники — не Гераклы с Аполлонами. Там, где разместятся четверо взрослых, с таким же комфортом разместятся и шестеро ребят. Вот и забрались в одну карету Гарри, Невилл с Гермионой и Драко с Панси и Милли. Рон поехал с братьями в другой карете, причем разместились как раз вчетвером, старшие доросли до размеров взрослых…

На распределении Гарри с интересом смотрел на шеренгу первокурсников и тихо офигевал от МакГонагалл и прочих взрослых — дети стояли насквозь промокшие, кое-кто даже почихивал — а те и не почешутся, ну хоть бы один позаботился о том, чтоб хотя бы мантию высушить…

— Лавгуд, Полумна!

О Боже! Мокрая-премокрая, жалкая и несчастная, маленькая, беззащитная Полумна, спотыкаясь, побрела к табурету, села. МакГонагалл опустила ей на голову Шляпу, девочка звонко чихнула. Шляпа скривилась и выкрикнула:

— Когтевран!

МакГонагалл кивнула, сняла Шляпу, Полумна встала и направилась к своему столу, а деканша вызвала следующего:

— Криви, Колин!

Из шеренги выскочил серенький мышонок, так, во всяком случае, можно было описать этого мелкого шустрого мальчонку с серыми глазами, пепельными кудряшками, слипшимися от воды. Его Шляпа направила в Гриффиндор, как и Джинни Уизли спустя сколько-то детей. Заметив, как она нацелилась на место рядом с ним, Гарри тут же постарался передвинуться так, чтобы у Джинни не было возможности усесться рядом — Гарри тесненько втиснулся между Невиллом и Шеймусом. Фиг ей, а не объект обожания! Перебьется…

Дальнейшая неделя состояла из коротких перебежек от угла до угла и от класса до класса. Мелкие Колин Криви и Джинни Уизли оказались те ещё фанаты… они упорно преследовали бедного Гарри повсюду и с поразительным постоянством, вцепились в него почище бультерьеров. Колин нападал внезапно из-за угла и ослеплял Гарри магниевой вспышкой старенькой маггловской фотокамеры, а Джинни заживо пожирала его голодными глазками и заваливала самодельными открытками, которые при малейшей возможности раскрывались и начинали вопить поздравления и пожелания тоненьким и крайне визгливым голоском. Так что Гарри на уроках от них и спасался.

Кстати, об уроках… На первом же уроке Травологии учеников познакомили с мандрагорой. Войдя в теплицу номер три, они выслушали краткую инструкцию мадам Стебль, затем коротенький доклад Гермионы, после чего, разобрав наушники, приступили непосредственно к уроку. Поглазев на толстый пучок темно-зеленых мясистых листиков, Гарри, повздыхав, осторожно обхватил его одной ладонью, кулаком второй руки аккуратно обстучал стенки горшка. Эти манипуляции привели к тому, что растение чуть ли не само вылезло наружу и в кулаке Гарри повисла довольно-таки толстенькая мандрагора. Шокированный мальчик в крайнем изумлении вытаращился на неё — грязная, покрытая компостом желто-бурая шишковатая… вернее, шишковатый клубень с корешками, расположенными там, где положено находиться рукам и ногам. Эти корешки вяло подергивались, а нечто, напоминающее рот, открывалось и закрывалось — судя по всему, мандрагора очень громко вопила, это было слышно даже через наушники. Опомнившись, Гарри поспешно засунул её в другой горшок, побольше, и, придерживая за зеленую макушку, начал обкладывать растение свежим компостом. Б-бррр-р-р… Ну до чего странный мир! Сперва фестралы эти, теперь вот мандрагоры, как их вообще используют? Их же резать надо, ой…

На урок Защиты от Темных Искусств Гарри шел, как в кабинет к дантисту: точно зная, чем занимается этот врач, и в то же время не зная, будет ли он сверлить больной зуб. Бормашину все боятся.

Ученики, нервно оглядываясь, заняли свои места, выложили перед собой на парты учебники, а некоторые девочки и по паре книг Локонса достали, чем вызвали здоровое недоумение у остальных. Словно танцуя, в класс впорхнул новый преподаватель, грациозным «па» скользнул к столу, раскрыл журнал и начал знакомство с классом. Каждому откликнувшемуся ученику профессор Локонс ослепительно и радостно улыбался, а на имени Гарри Поттера его улыбка стала прямо-таки дебильной, как у участницы шоу, которой сообщили, что она выиграла набор кухонной посуды, такая же приклеенная и ненастоящая. Закончив со знакомством, он широким жестом обвел кабинет рукой, указывая на висящие повсюду портреты с его подмигивающим изображением, и с гордостью сообщил:

— Это я, — подмигнул классу и с пафосом продолжил: — Златопуст Локонс, рыцарь ордена Мерлина третьего класса, почетный член Лиги защиты от темных сил и пятикратный обладатель приза «Магического еженедельника» за самую обаятельную улыбку. Но не будем сейчас об этом. Поверьте, я избавился от ирландского привидения, возвещающего смерть, отнюдь не улыбкой!

Златопуст замолчал, ожидая смеха, но в ответ была тишина и кислые улыбки настороженных детей. Гарри тоже кисло-криво улыбнулся, вспоминая слова мудрой тёти Петуньи. И правда пустозвон, локон пустозавитой! Не дождавшись сколько-нибудь положительных эмоций, профессор грустно вздохнул, оперся о стол и заговорил:

— Ну что ж, начнем, пожалуй, с вопросов. Тема сегодняшнего урока — мелкие вредители, если вы во мне сомневаетесь, то задайте мне такой вопрос, на который вы точно знаете ответ.

И он выжидательно умолк, внимательно глядя на детей, те растерянно запереглядывались и начали перепихиваться локтями, кивая друг другу и на учителя. Гарри тоже подрастерялся, он-то уже составил свое личное мнение об этом павлине и никак не ожидал, что он вдруг, ни с того ни с сего превратится в ученого и мудрого врана. После недолгой паузы руку поднял Рон:

— У нас в саду много расплодилось садовых гномов. Расскажете нам, как обезгномить сад, сэр?

Челюсть Гарри резко пошла вниз, никогда в жизни он не слышал такого слова «обезгномить»! Учитель же лукаво подмигнул Рону:

— Думаю, не ошибусь, если скажу так: надо выйти в сад и громко-громко потопать ногами, норные гномики тут же скопом повылазят на поверхность, а дальше просто — хватай их за ноги и, хорошенько раскрутив над головой, запускай подальше в чисто поле. Запомните, без раскрутки их бесполезно выкидывать, они так быстрей вернутся.

Судя по восторгу Рона, ответ был верен, но… взметнулась рука Невилла:

— Простите, профессор Локонс, а как обезгномить сад насовсем? Чтобы они не возвращались.

— А для этого нужно приложить другие усилия: перекопать сад и уничтожить все норы, в этом случае норные садовые гномы покинут вашу территорию и начнут, так сказать, массовую миграцию. Кроме того, их можно просто выжечь, и это более распространенная практика, тогда садовые вредители действительно уничтожаются.

Сказав это, Златопуст снова замолчал, внимательно глядя на них. Невилл одобрительно, хотя и немного неуверенно кивнул, видимо в чем-то он был не согласен. Гермиона покачала головой и грустно спросила:

— Профессор, а сколько человек поместятся в телефонную будку?

Локонс закашлялся, да так, словно подавился чем-то крупным, он покраснел от натуги, а на глазах выступили слезы. Откашлявшись и отдышавшись, он с трудом выговорил:

— В ка-ка-какой телеф-фонной будке? Это разве тема нашего урока?

— Нет, профессор, — вежливо помотала головой Гермиона. — Просто я читала в вашей книге, как двухметровый вампир напал на такого же высокого волшебника в телефонной будке, и хочу заметить, что это неправда, стандартная телефонная будка рассчитана на одного маггла, и двое крупных мужчин в ней просто не поместятся.

— Оу… ну, хорошо, хорошо… Но при чем тут вампиры в телефонной будке? У нас вроде речь идет о мелких вредителях.

Гермиона села прямее и сложила руки перед собой, как образцовая ученица элитного лицея, и заговорила строгим голосом:

— Садовые гномы или Gernumbli Gardens водятся глубоко под землей, любят тенистые и сухие места, правда, некоторые виды предпочитают селиться в сыром и влажном черноземе. Посредством выжига их довольно сложно уничтожить, да и как вы это себе представляете? Огонь — это поток раскаленных газов, следовательно, он легче воздуха, а горячий воздух по законам физики всегда стремится вверх. И вниз, в нору, огонь невозможно направить, разве что при очень хорошей и очень сильной тяге. А чтобы уничтожить Gernumbli, закупается большая партия клопов Carhidvarfs и запускается в норы, где они принимаются кусать и сосать кровь гномов. Для человека эти гномьи пожиратели безвредны.

В общем, уела Гермиона Грейнджер Златопуста Локонса, до печенок плешь проела, так что он напрочь позабыл про синих пикси, которых наивно приготовил на урок.

В один из вечеров Гарри решил проведать мистера Филча и стал прикидывать, как бы незаметно удрать от мелких фанатиков, которые, как и всегда (!), пожирали его глазами и караулили каждое его движение. Колин держал наготове свою фотокамеру, страстно желая запечатлеть самый-самый наикрутейший кадр, а Джинни выжидала удобный момент, когда герой останется один и можно будет без помех зачитать ему новые стихи, которые ну просто здорово как получились! Думал Гарри, думал, и так и эдак прикидывал… тут его Гермиона пихнула в бок локтем. Гарри вздрогнул и с укором посмотрел на неё — ну не переносил он прикосновений, вообще никаких! — та ехидно глянула в ответ и шепнула:

— А мантия-невидимка тебе на что? Воспользуйся ею, и никто тебя не найдет.

Точно! Мантия-невидимка! Гарри благодарно кивнул, и как только закончился ужин, он вместе со всеми вышел из Большого зала и спокойно направился в башню Гриффиндора. Там он, неспешно позевывая, пожелал всем спокойной ночи и поплелся в спальню. Оказавшись у себя, Гарри, немного выждав, зарылся в чемодан и, покопавшись в нём, выудил мантию. Расправил, встряхнул, полюбовался переливами-текучестью странной ткани и, подойдя к зеркалу, накинул её на плечи. Ощущения были… м-м-м, любопытными. Его тело чувствовалось по-прежнему, но в зеркале оно не отражалось. Только голова висит в воздухе. Гарри скорчил рожицу самому себе и хмыкнул — дожил, от первоклашек прячется… накинул капюшон на голову и исчез целиком. Потаращившись на свое не-отражение, он на ощупь подоткнул мантию так, чтоб не распахнулась случайно, и двинулся к выходу. Спустился в гостиную и, стараясь ступать как можно тише, прокрался было к двери, но услышал тихое бормотание:

— Дорогой Том…

Развернувшись в сторону голоса, он увидел малявку Уизли, та сидела у камина в кресле и, склонившись над столом, что-то писала в небольшой тетрадке. И бормочет-бормочет что-то себе под нос. Гарри прислушался:

— Туалет плаксы Миртл… Но я не умею… Отодвинется раковина… А можно не сейчас?.. Ну, скажем, поближе к Хэллоуину…

Бред какой-то. Играет, наверное, во что-то свое. И Гарри, отмахнувшись от неприятного чувства тревоги, скользнул дальше, к двери, дождался, когда её кто-то откроет, и выбрался в коридор. Путешествие под мантией-невидимкой вышло незабываемым и каким-то… безрассудным, что ли. Проходящего мимо группки людей Гарри охватывало какое-то странное, неудержимое желание попакостить, вредненько так подмывало дать щелбана или пинка, удрать и посмеяться над проделкой и над удивленными людьми, получившими пинок из ниоткуда. Понятное дело, Гарри старательно сдерживал свои непонятные порывы и параллельно недоумевал, откуда у него такие пакостные желания? Да и кто мог загнать ему шило в зад, никогда он вроде не страдал такими вредительственными настроениями… Ну да, ну да, конечно, мантия классная, предоставляет целую прорву возможностей — шали, не хочу! — никто не поймает, ничего не докажет и никак не накажет. Отсюда и кипит у него в крови неистраченный адреналин. И всё же, несмотря на соблазны, к которым его толкала мантия, и на все усилия их подавить, Гарри без особых проблем добрался до каморки Филча. Постучался, подождал, ещё раз постучался-поскребся в дверь. Тишина, хм, наверное, он на обходе. Патрулирует школу или прибирается где-то.

Гарри разочарованно вздохнул и печально, от нечего делать принялся разглядывать дверь — стандартная, обитая черным дерматином с латунными гвоздиками-заклепками, кое-где дерматин продран и из прорех выглядывает желтый старый поролон. Ручка круглая, медная, по центру литая розочка, ниже, под ручкой, пластина замка с витиеватой чеканкой и аккуратной скважиной. Отсутствие ключа заставило Гарри проверить, заперта ли дверь, оказалось нет, не заперто. Подумав, он пожал плечами и толкнул дверь; в конце концов, он же не воровать сюда пришел. Войдя, Гарри скинул с себя мантию, скомкал и закинул за правое плечо, придерживая её как плащик, принялся ходить туда-сюда по каморке, решив дождаться Филча. Ну и размышлял о том о сём. О мандрагорах, о фестралах, о ненормальной Джинни Уизли, причем её он попытался оправдать. Ну фанатеет она от него, что поделать, сам он тоже вон тащится от Джона Уэйна и Кери Гранта, а уж от Френка Синатры и Джина Келли и вовсе пищит, так петь и танцевать он и за всю свою жизнь не научится! А ведь пытался когда-то… И Гарри, охваченный ностальгией, помахивая мантией-плащом, неуклюже станцевал степ, старательно топая и щелкая каблуками, представляя, что на ногах у него туфли-штиблеты, ослепительно-белые с черными лакированными носами. Кружась в танце, Гарри выпал из реальности и даже не сразу понял, что кто-то давно смотрит на него, стоя в дверях, а когда понял… Ну что ж, дадим должное почтение-уважение Аргусу Филчу, старый сквиб притопнул ногой, подхватывая ритм, и дальше они какое-то время наяривали чечетку вместе, неуклюже, порой невпопад, но всё же вместе…

Танец подошел к концу, они остановились, тяжело дыша, взмокшие и усталые; переглянулись и… засмеялись, дружески обнялись.

— Давненько не виделись, Гарри! — прохрипел Филч, хлопая мальчишку по спине. — Как каникулы и Люси?

— Отличные каникулы, дядя Аргус. Люси я завтра вечером принесу, ладно?

— Хорошо. Чайку поставим? Кстати, я тут нашел кой-чего, у близнецов Уизли конфисковал, и, знаешь, знакомый пергамент-то, очень знакомый, присмотрелся я к нему, и поди ж ты, узнал! Эти стервецы его у меня два года назад стибрили, а до этого он много лет в секретере пролежал.

— А что за пергамент? — с интересом спросил Гарри. Филч поставил чайник на стальную столешницу-плиту и сходил за ним, вернувшись, он протянул Гарри свернутый пергамент и карандаш.

— Вот, держи и пиши: олень, пёс, волк и крыса.

Гарри удивился — странно, знакомый набор зверушек — но старательно написал, увлеченный неожиданной игрой. И вот, напротив каждого слова вдруг сами по себе, из ниоткуда появились чернильные пятна, которые стеклись и сложились в слова, вот так это выглядело:

Олень — Сохатый.

Пёс — Бродяга.

Волк — Лунатик.

Крыса — Хвост.

И дальше…

Поставщики вспомогательных средств для волшебников-шалунов с гордостью представляют своё новейшее изобретение — Карту Мародеров!

Всё? Хм, нет, ползут-текут чернила дальше, невидимым пером вычеркивая схематичные линии и черточки, на глазах у Гарри и Филча они сложились во вполне узнаваемый чертеж замка Хогвартс. Но на этом странности не закончились, по переходам-коридорам-лестницам хаотично мельтешило бесконечное множество следов, и каждый след был подписан аккуратным и очень красивым почерком. Поняв, что за штука у него в руках, Гарри с восторгом занялся поиском знакомых имен и угадыванием, где кто находится. Честно, это оказалось просто здорово, увлекательная игра! Класс! Филч с ласковой улыбкой смотрел на мальчика и видел, как у того разгораются радостным азартом глаза и как они сияют от восхищения, а вот Гарри нахмурился, внимательно вчитался во что-то и, подняв голову, озадаченно обратился к нему:

— Дядя Аргус, а кто такой Питер Петтигрю? Вот здесь, посмотрите, точка рядом с Роном Уизли.

Где-то под сердцем, под лопаткой неприятно кольнуло, и внутри, в груди, нехорошо потеплело — неприятное, страшное тепло. Аргус склонился над картой, вчитываясь в имя, указанное Гарри. Верно-верно, вот оно — «Питер Петтигрю» — рядом с Роном Уизли, Шеймусом Финниганом и Дином Томасом, взгляд Аргуса скользнул ниже, в гостиную и наткнулся на ещё одно имя рядом с Джинни Уизли — «Том Марволо Реддл». Но как? Этого не может быть!..

Из горла против воли вырвалось:

— Но они же умерли!

— Кто? — испуганно спросил Гарри. Дрожащий палец Филча ткнулся в пергамент:

— Они… Питер Петтигрю и Том. Том Марволо Реддл.

Том? «Дорогой Том» вспомнилось Гарри, вспомнил он и склоненную над столом — над тетрадкой! — рыже-морковную голову Джинни и её короткие фразы, как будто она кому-то отвечала.

— А кто они такие, дядя Аргус? И почему вы говорите, что они умерли?

— Питер и Том были учениками Хогвартса. Том был старостой и закончил школу в конце сороковых годов, дальнейшая его судьба мало кому известна. Одно точно, в конце пятидесятых он баллотировался на пост Министра магии. Но проиграл, министром стал Нобби Лич, ненадолго, правда, после его на посту сменила Миллисента Багнолд, вот она правила долго, до самой отставки по старости, или как это у магглов говорят, до самой пенсии… А умер Том в ту ночь, когда пришел убивать Поттеров, твоих родителей, Гарри. Так говорят, во всяком случае, лично я в это — не верю.

— Правда?

— Да. Не могу я поверить в этот бред сивого мерина, чтобы человек — без двух минут министр — поперся убивать младенца. Для этого надо очень хорошо сойти с ума, а Том сумасшедшим не был.

— Значит это не я его… того? — с облегчением спросил Гарри, жадно вглядываясь в морщинистое и такое ставшее родным лицо дяди Аргуса. Тот задумчиво покивал:

— Никто не знает достоверно, как именно погиб Том, свидетелей его смерти нет.

— А… Питер?

— Питер? Ну, Питера прикончил Сириус Блэк, по одной из официальных версий…

— Как??? И здесь неточно?!

— Ага, сынок. Ну сам посуди. От взрывного заклятия «Бомбарда» снесло пол-улицы, посередине глубокая воронка, на краю стоит Блэк и дико ржет, вокруг покореженные тела мёртвых магглов, двенадцать свежих трупиков, а от Питера всего один пальчик остался, ага. А остальное где? Где кровь-кишки-развороченные кости? Это-то где??? Не может человек на атомы распылиться, тем более что от Питера, повторяю, пальчик остался. Который потом матушке его преподнесли в коробочке погребальной с орденом Мерлина первого класса. Посмертно. Как сейчас помню, пыль столбом до небес, жутко воняет горелой изоляцией и стаи крыс утекают в раскуроченную канализацию…

— Стойте! Дядя Аргус, стойте! — Гарри заорал так, что сам себя чуть не оглушил, все кусочки мозаики внезапно сложились в стройную и ясную картинку. — Крысы! Крыса Рона — анимаг. Питер притворился, он жив и прячется в семье Уизли! Питер не умер, он жив, он просто сделал вид, что погиб, а сам притворился… то есть я хочу сказать, он превратился в крысу и сбежал!

Возбужденный Гарри громко кричал всё это и размахивал руками, а Филч сидел ни жив ни мёртв и с трепетом смотрел на взбудораженно орущего мальчишку, приплясывающего и сияющего от своих догадок. Первый накал страстей постепенно улегся, и Гарри понемногу остыл, успокоился и обратил внимание на замершего Филча.

— Дядя Аргус? Всё хорошо?

Он встревоженно тронул старого завхоза за плечо, Аргус моргнул и странно посмотрел на Гарри. Потом перевел взгляд на карту и снова уставился на имя, точку рядом с Роном Уизли — «Питер Петтигрю».

— Карта же не врет, правда, Гарри? Питер жив?

Голос Филча, вернее его тон, испугал Гарри, и он лихорадочно постарался припомнить хоть что-то… Ой, вот. И торопливо зачастил:

— У крысы Рона нет пальца на передней лапке!

— Вот шельмец, всё-таки сумел превратиться, а мне-то лгал, что не получается у него ничего…

— Наверное, он стеснялся, — робко предположил Гарри, осторожно поглаживая старика по плечу. — Всё-таки крыса не самая вау-какая-аниформа. Тут нечем хвалиться.

Филч тихо засмеялся, обнял Гарри и тепло прижал к своей тощей груди.

— Ох, Гарри, Гарри. Хороший ты мальчик… Что бы я без тебя делал?

— Не знаю. А что случилось, дядя Аргус?

— Питер мой внук. И один из трёх друзей твоего отца.

Вот так. Вот такой вот крутой поворот, осталось выяснить, почему карта утверждает, что жив и Том Реддл. И где он прячется.

Гарри в полном раздрае возвращался к себе.

Судя по пустынным коридорам, отбой уже давно прозвучал, в окна лился холодный лунный свет, кроме того, коридоры ненадолго освещались факелами. Они вспыхивали за пару метров от проходившего и спустя пару метров — гасли; создавалось впечатление, что в них действуют встроенные датчики движения. Тьфу!.. Нет чтобы обеспечить ночные коридоры постоянным и стабильным освещением. Пугаясь теней и громких «пыхов» от факелов, Гарри добрался до гриффиндорской башни и…

Портрет был пуст. Полная Дама куда-то ушла, а внизу, под портретом, спал Невилл. Гарри скинул мантию и нагнулся над спящим товарищем, Невилл зябко ежился на холодном полу, плотно свернувшись в позе эмбриона, он кутался в школьную мантию и крепко прижимал к груди какую-то книгу, словно она тоже могла его немножко согреть… В душе Гарри поднялась волна жаркого, удушающего гнева — и где ночные патрули, спрашивается? — тут человек заживо замерзает, а им хоть бы хны! В глазах аж потемнело, а ну-ка, где тут драная кошка МакГонагалл?! Просто идеально она свои обязанности декана исполняет! От бешенства Гарри уже и не думал о себе, не думал о том, что он тоже является нарушителем комендантского часа.

Сейчас у него была главная забота — Невилл. Опустившись на колени, Гарри протянул руку и осторожно потряс Невилла за плечо.

— Невилл, Невилл… Проснись, нельзя спать на холодном полу, простудишься… Невилл, проснись.

Тот задрожал, просыпаясь. Сел, подтянув колени к груди, затрясся-застучал зубами и, трогательно моргая, уставился на Гарри припухшими глазами. Тот повторил:

— Не спи на холодном.

— А я н-не х-хотел, Гарри, я пароль забыл…

Горячее бешенство затопило Гарри целиком, окончательно и полностью.

— То есть, ты видел её, Полную Даму?

— Ну да, но я не смог назвать ей пароль, потому что забыл, и она меня не пустила… — Невилл подумал и на всякий случай решил обидеться: — А потом она вообще ушла. В гости… к Виолетте.

Гарри выпрямился и со всей дури забарабанил кулаком по тяжелой раме, Невилл, задрав голову, понаблюдал за этим, потом робко подергал Гарри за штанину:

— Она не придет, Гарри. Я пытался…

— Проклятье! Кислотой оболью! — громко пообещал Гарри.

— Ух ты… а где ты её достанешь? — спросил заинтересованный Невилл.

— Сами сварим. Помнишь, ты котел расплавил? Вот. Думаю, для крашеной тряпки твоя субстанция пострашней кислоты будет, — Гарри помолчал, потом оглядел Невилла со всех сторон и поинтересовался: — А изнутри нас не слышно, что ли?

— Там же спят все, а спальни высоко в башенках, в гостиной сейчас никого нет.

— Ясненько… Точно нет? А если проверить…

С этими словами Гарри полез во внутренний карман школьной мантии и достал недавнее приобретение, карту Мародеров, плюхнулся рядом с Невиллом на холодный пол и развернул на коленях карту. Поразмышляв, пожал плечами, достал из того же кармана волшебную палочку и, включив Люмос, посветил на карту. Невилл присоединил свой Люмос, и две одинаковые темно-каштановые головы склонились над картой — в гостиной и правда никого не оказалось. Тогда возмущенный Гарри предложил поискать МакГонагалл — дескать, она, поди, где-то валерьянку тайком хлещет, вот и филонит от своих прямых обязанностей декана. И вот пара рассерженных глаз — зелёные Гарри и синие Невилла — заскользили по старому пергаменту, притормаживая то тут, то там, внимательно вчитываясь в имена, отмечающие каждый след.

— Вот она!

— Где… ага! А что это за помещение?

— По-моему, это кабинет директора. Смотри, Гарри, тут как бы два яруса в круглой башне, но это не ярус, а подиум. А вот и сам директор… а этого я не знаю…

— Кого?

— А вот, третий кто-то.

Гарри пристально всмотрелся в чернильные знаки. В кабинете директора были трое: сам Альбус Дамблдор, его метка находилась за столом, профессор Минерва МакГонагалл, её следы нервно сновали туда-сюда по ограниченной площади кабинета, и третий, некто Регулус Арктурус Блэк, неподвижно стоял или сидел на одном месте, у окна. Поразмышляв, Гарри разочарованно пожал плечами — это явно не тот Блэк, что Питера грохнул.

— Я его тоже не знаю, Невилл. И вообще, пора бы ей вернуться…

И они оба, синхронно задрав головы, обиженно посмотрели на пустой холст — Полной Дамы всё ещё не было. Гарри вздохнул и покосился на книгу, лежащую на полу рядом с ними. Невилл перехватил его взгляд и тоже посмотрел на книгу.

— Я из-за неё в библиотеке застрял, долго ис-скал, хотел про фестралов уз-знать.

— И что про них пишут?

— Чес-стное слово, бред. Якобы только тот, кто видел смерть — может увидеть фестралов. Поэтому они приносят несчастье тому, кто посмотрит на них, а тот, кто дотронется до фестрала — будет проклят, потому что он прикоснулся к самой Тьме. Ещё пишут, что фестрал — дитя мрака, его смрадное дыхание несет холод и отчаяние… ей-Мерлин, Гарри, похоже, тот, кто сочинял эту лабуду, спутал фестрала с дементором.

— Угу… «смрадное дыхание», ерунда какая. Фестрал ничем не пахнет. А всё-таки... почему я его не вижу?

— А я его тоже не сразу увидел… понимаешь? И потом тоже, он то появлялся, то исчезал, и меняется, меняется, всё время меняется… э-э-э… мерцает, то драконом покажется, то лошадью крылатой…

Гарри оживился и с интересом спросил, показывая на книгу:

— А там про гиппоронов ничего нет?

— Н-не п-помню… а кто такой гиппорон?

— О нём упоминается в энциклопедии мифологии, гиппороны стоят наряду с гиппогрифами, пегасами, мирабелями, из всех они самые страшные по виду — скелетообразные создания с кожистыми крыльями как у летучей мыши или дракона. Хищные, питаются мясом. Умеют виртуозно прятаться, обладают свойством камуфляжа, то есть сливаются воедино с окружающим ландшафтом. Свой истинный облик являют только достойным, остальным видятся кому как придется, или наоборот, каждый видит его как пожелает. Трус увидит дракона, храбрец увидит в нём крылатого коня или благородного пегаса.

— И это гиппорон? Гарри, ты только что описал фестрала!

— И чья энциклопедия точнее, ваша волшебничья, или наша, маггловская?

— Ой, Гарри… Я теперь совсем не понимаю, кто такой фестрал, ведь, судя по твоей эн-цик-ло-педии, фестралов и магглы видят?

— Только называют их по-другому.

— Гарри… а я какой, храбрый или трус?

— Думаю, ты пока посередине. Мне фестрал-гиппорон вообще не показался, значит, я ещё недостоин его видеть.

Сверху раздался шорох, и мальчики подняли головы. Полная Дама, довольно пьяненькая, вернулась на холст. Увидев их, она смачно рыгнула и, подбоченясь, нетрезво-строго сказала:

— Без пароля… ик… не пущу!

Гарри кровожадно улыбнулся и вкрадчиво шепнул:

— Миссис Норрис.

Сработало, однако, нарисованная мадам вмиг протрезвела, вспомнив прошлогоднее обещание Северуса Снейпа растворить её в кислоте. Поспешно открыла проход, и мальчишки, ехидно переглянувшись, прошмыгнули внутрь. Поднялись в спальню, разделись-переоделись в пижамы и юркнули в постели. Гарри задернул полог, улегся и задумался о том, что рядом, в этой же комнате, спит взрослый маг, на подушке Рона. Питер Петтигрю, внук Аргуса Филча, сын его дочери Пенни Филч-Петтигрю. Ещё где-то здесь прячется Том Реддл… интересно, где? Надо будет завтра спросить у Рона, какого зверька Джинни с собой привезла, ведь карта показывает, что Том всё время находится рядом с ней. А кто может постоянно находиться рядом с хозяином? Конечно, зверёк, вот и спросим.

Спросил. На следующее утро, за завтраком. Жуя поджаренный тост с маслом, Гарри обратился к Рону:

— А какого зверя Джинни с собой привезла?

— Никакого. У неё нету зверя.

Гарри покосился на Коросту, сидевшую на плече Рона и принимавшую от него угощение — маленькие кусочки того-сего. Черные глаза крысы безучастно смотрели в никуда (так уж устроены крысиные глаза, что по ним никогда не поймешь, куда крыса смотрит), и его рука сама собой потянулась погладить Коросту по спинке, а потом Гарри и вовсе отщипнул от тоста кусочек и протянул крысе. Короста довольно благосклонно понюхала и аккуратненько взяла его, её малюсенький язычок случайно лизнул масляные пальцы Гарри и был похож на очень нежную, очень мягкую губку. Гарри с улыбкой смотрел, как крыса, держа кусочек передними лапками, совсем как человек, кротко и деликатно обкусывает его со всех сторон, ловко вертя в пальчиках. На правой лапке четыре пальчика, а на левой не хватает одного. Рон вопросительно посмотрел на него, ожидая объяснений, но при Питере он не мог сказать причину своих вопросов. Потому что Гарри догадывался, что Хвост на карте — это Питер. Дядя Аргус назвал всех четверых друзей: Сохатый — Джеймс Поттер, Бродяга — Сириус Блэк, Лунатик — Ремус Люпин, и Хвост — Питер, в данный момент он крыса Короста и сидит на плече у Рона. И его тайну надо хранить, ведь Питер явно что-то видел в ту ночь, возможно, он даже видел, как убивали Поттеров, а значит, он — ценный свидетель. Просто доказать ничего не может, бывают такие ситуации, когда преступление оставалось недоказанным и расследования заходили в тупик из-за отсутствия улик и каких-либо доказательств.

Видя, что Гарри не собирается что-то говорить, Рон отстал от него и напомнил, что пора на урок. Идя на Травологию, Гарри увидел вереницу первокурсников, идущих навстречу с урока, среди них и Джинни, и, конечно же, никакого зверька на ней и при ней не было. Улучив момент, Гарри ухитрился проверить это. Достал пергамент, развернул и быстро просмотрел холл замка, где по времени должна была быть Джинни — и точно! — вот рядом с её именем по-прежнему стоит «Том Марволо Реддл». Чувствуя, как начинает болеть голова, Гарри растерянно нахмурился. Может, она своего Тома в сумке прячет? И в кого же он превращается? В хомячка? Но хомяка не с чего прятать от окружающих, от родителей да, бывает, приходится скрывать зверушку, если они не разрешают его держать. Но в школе-то… от брата-старосты, что ли, Джинни так изощряется? Или она кого-то страшно-запрещенного завела? Но это же Том Реддл… хотя, вполне возможно, что он попросил Джинни никому не говорить о нём, вот она и прячет его ото всех. А что, логично. Но и бредово тоже. Убийца Поттеров и несостоявшийся министр прячется в сумке у первоклашки, свидетель убийства — Питер — поступает аналогично.

После ужина, когда Гарри понес Люси на постой к Филчу, его догнал Невилл. Странно задумчивый, он молча и как-то отрешенно пошагал рядом с Гарри. Ну, Гарри и занервничал, спросил с опаской:

— Что-то случилось, Невилл?

Тот загнанно глянул в ответ:

— Я… про Регулуса узнал. В газетах. О нём там прилично написано: ловец сборной по квиддичу, капитан, лучший выпускник на потоке в каком-то году, забыл, прости, приспешник Темного Лорда, младший брат Сириуса Блэка. И умер. Умер, Гарри, понимаешь, умер!

С минуту-другую Гарри честно пытался вспомнить, о каком Регулусе Невилл говорит, а потом и припомнил. Имя Регулус Арктурус Блэк на карте Мародеров, у окна в кабинете директора Дамблдора. Ему стало не по себе, парад живых мертвецов какой-то… все ведь официально умерли: и Питер, и Том, и Регулус, и в то же время, получается, все живы. Эх, ну почему не папа?

Прошло несколько недель, Гарри постепенно втянулся в школьные будни. Уроков стало больше, чем в прошлом году, кроме того, они стали сложнее, трудоемнее. Листы пергамента для конспектов превратились в длиннющие свитки «под эссе» — что вообще было кошмаром для того, кто неправильно держит ручку, а здесь и не ручка с карандашиком, здесь вовсе приходится держать перо. Простое такое белое гусиное перо, слегка подстриженное, чтоб не лохматилось, с тонким и коротким стержнем, с аккуратным писчим наконечником. И если большинство детей худо-бедно справлялось с этим, особенно старшекурсники-волшебники, то для магглорожденных и Гарри это было пыткой. Конечно, Гарри попробовал написать одно эссе в обыкновенной тетради и ручкой… Сдал МакГонагалл и думал, наивный, что прокатит. МакГонагалл работу не оценила, поджала губки, поставила «Тролль» и, призвав чистый лист, ВЕЛЕЛА переписать всю работу заново. Пером и на пергамент. Гарри с трудом проглотил очень тугой комок в горле, с огромным усилием подавил желание повеситься здесь и сейчас и, едва не плача от обиды, отправился переписывать. Пером. Этим кошмарным орудием пыток. И ведь мало того, что его надо в чернила макать каждые секунды три-четыре после одного слова или полутора-двух слогов, так ещё и ломается, зараза гусиная, согнулся раз — и все! — не пригоден для дальнейшего письма. О кляксах и проткнутых пером дыр в пергаменте деликатно промолчим, пожалеем бедного Гарри.

На переписывание ушло два вечера, которые Гарри провел в библиотеке, куда он забился просто от обиды. И от обиды же начал искать хоть какие-то упоминания о своих родителях, ибо заезженных фраз о том, что он в папку, а глаза — мамкины, ему стало не хватать, как и того, что о них говорили другие. А говорили о них всякое-разное и одно и то же: Джеймс был славным, веселым парнем, замечательно играл в квиддич, был самым лучшим ловцом за всю спортивную историю Хогвартса, Лили была солнечной и смелой девочкой, доброй, великодушной, всегда защищала слабых и обиженных… Конечно, всё это было приятно слышать, но… как-то уж слащаво, сплошной сироп, ни малейшей капли дегтя-правды. А когда на очередном уроке зельеварения профессор Снейп отвесил ему затрещину и процедил сквозь стиснутые зубы, что он такой же безмозглый недотепа и разгильдяй, как и его отец, Гарри от счастья чуть обниматься не бросился — наконец-то нашелся один-единственный человек, который не стал мазать маслом папу, а сказал нормальную правду! Честно говоря, Северус не очень хорошо понял, чему Гарри обрадовался, и на всякий случай сделал пометку в памяти, что Поттер не совсем адекватно реагирует на наказания. А как же, он ему внушение с рукоприкладством, а в ответ — радостное обожание… Тьфу! И ведь не единичный случай! Гарри и дальше продолжал замирать и жадно слушать его язвительные рассуждения о том, какой его папа болван и дурак. Кто бы знал, что мальчишка просто слушает правду об отце, а не тот сладкий сироп, которым поливали Джима Поттера остальные преподаватели. Тем более что тётя Пэт всегда кривилась при упоминании Джима и недовольно брюзжала, что он мог быть и поумнее, и повежливее, а не таким легкомысленным растяпой и балагуром, у которого один вжик в ветреной голове и портняжье шило в породистой заднице. Так что Гарри даже не сомневался в том, что профессор говорит чистую правду про его отца, вот только про маму он почему-то помалкивал, ни разу ни слова не сказал про Лили Поттер. А про маму Гарри тоже хочется послушать, и не только про то, что она «солнечная и веселая девочка», а тоже правду, хоть какую-нибудь.

Но Снейп молчит, как карась на сковородке, про Лили не заикается, а остальные, услышав вопрос-просьбу: «Расскажите про маму, какой она была?», тут же пускались в свои радужные воспоминания. И почему-то все были единодушны в оценке, разве что интонации разные бывали. МакГонагалл, например, говорила со странной смесью уважения и раздражения (и как только совместила?):

— Мисс Эванс была славной, одаренной ученицей, многообещающей, я бы сказала.

Флитвик восторженно пищал:

— О, мисс Лили была моей самой лучшей ученицей, по части чар ей не было равных, всё схватывала на лету! Исключительно умная девушка!

Кеттлберн:

— Ну, зверушек она, к сожалению, не любила. На моих уроках она, конечно, старалась, но без огонька, если вы понимаете, о чём я говорю, мистер Поттер… Правда, к концу шестого курса мне показалось, что мисс Эванс всё-таки полюбила собак и коз, не совсем понятно почему, ну да любовь она такая, никогда не знаешь, чего от неё ожидать…

Мадам Пинс:

— Главное, с книгами она хорошо обращалась, в остальном обычная девчонка. Честно говоря, не помню я, не обращала внимания… главное, книги вовремя возвращала.

И профессор Стебль:

— Ну что сказать-то, Гарри… Смешная она была, не всегда послушная, к слову — помнится, немало мне седых волос она прибавила своими странными побегами в Запретный лес. Чуть только полнолуние, а она уж крадется во-о-он по той тропе, по оленьей, ага… И ведь не угонишься, куда мне, с моей-то комплекцией? А пока декану или завхозу доложишься, её уж и след простыл. А где-то поблизости оборотни воют… вот клянусь, Гарри, вот эти седые волоски мне от твоей матери достались…

Филч на вопрос Гарри только рукой махнул. Но этим единственным жестом, без слов, он очень много сказал. Да уж, маменька была та ещё сорвиголова и ветер-в-поле. Стандартная девчонка-бузотерка, доводящая до икоты свою старшую сестричку превращением чайных чашек в крыс и таскающая полные карманы жабьей и лягушачьей икры, из которой потом понятно кто выводился.

Про Сириуса Блэка с Регулусом Гарри не решался спрашивать, да про них и в газетах информации хватало. Именно из газет Гарри узнал, что Сириус был его крестным отцом. Это ненадолго заставило задуматься о религии и о том, посещают ли маги церковь? После осторожных расспросов выяснилось, что нет. А крестили его как раз бабушка и дедушка Эвансы, и Сириуса на роль крестного пригласила именно Лили и, скорей всего, «забыла» рассказать родителям о том, что Сириус — волшебник.

Нашел он и колдографии этих двух ребят. Сириус Блэк выглядел как распоследний рокер, весь в черной коже, в заклепках-цепочках-фенечках, на голове вороные кудри до плеч, глаза синие-синие и нахальные, такой же была и улыбка, нагловатой и кривой. И это кожаное чудо почти все время изображалось рядом-сбоку-на фоне мотоцикла. И Гарри невольно передернулся, представив себе, как он в гости к такому вот крестному ходит. Регулус… ну, он поскромнее выглядит, такой же красавчик, как и Сириус, только глаза без наглости да одет нормально, в обычную одежду. В мантию с галстуком цвета «Слизерин». Ну не везет так не везет… Сириус учился вместе с папой, на Гриффиндоре, хулиганил и лоботрясничал, имел взрывной, весьма буйный характер, который объяснялся одним словом — «такэтожблэк!». Ага, а Регулус не Блэк, что ли? Ну да, ну да, Регулуса почему-то охарактеризовали как тихого и спокойного мальчика, отличника-умницу и… Пожирателя смерти. Гарри аж потом покрылся, когда читал про становление Темного Лорда и то, как вливаются в его ряды одурманенные молодые люди, дети из старинных родов и семей аристократов. Регулус Арктурус Блэк прослужил Лорду всего год, а потом сгинул без вести, по официальной версии — был убит Волан-де-Мортом.

Здесь Гарри вздрогнул, украдкой огляделся по сторонам и, убедившись, что в библиотеке поблизости от него никого нет, достал из кармана карту. Развернул и разложил на столе, поискал директорскую башню, нашел и вчитался в имя «Регулус Арктурус Блэк» и нахмурился. Всё там же... Сидит, как гвоздями прибитый, на одном месте у окна. Недели две уже, если не больше… Гарри даже пальцем по имени постучал, словно это могло заставить Регулуса сдвинуться с места. Не заставило, сидит всё там же. Или лежит? Богатое воображение Гарри тут же понеслось бешеным галопом по всем закоулкам его мальчишечьей фантазии. А вдруг Регулуса раскрыли как тайного шпиона всемогущего директора и попытались убрать, другими словами, убить, и он был смертельно ранен, спасен директором и тайно переправлен в секретную башню… Где и содержится до сих пор, парализованный и больной, крепко-накрепко прикованный к кровати, потому что если это было бы инвалидное кресло, то оно по кабинету передвигалось…

Ну, как известно, если мальчишку охватила какая-то идея, то его обыкновенно уносит в самые дикие степи, в которых увлекшегося пацана ни один ветер не догонит и никакой самый мощный торнадо не остановит. Вот и Гарри тоже… унесло. Мальчуган потерял сон и аппетит, он был буквально одержим идеей и всё строил грандиозные планы по захвату директорского кабинета. Зачем и для чего, он не смог бы объяснить, просто вот надо ему и всё! Надо забраться туда и посмотреть на него, на живого Пожирателя смерти, Сторонника-Того-и-так-далее, Героя Света и Справедливости. Вот только как в кабинет попасть??? Хотя… Что значит «как»? Да проще некуда! И Гарри, воровато оглянувшись по сторонам, улучил момент, вытащил из кармана верный мелок и храбро написал на стене в холле крупными буквами «Директор — Дурак!!!!!» после чего меловыми пальцами заляпал все поверхности. И по этим «уликам» его вскоре вычислили, поймали, отругали, сняли пятнадцать честных баллов и проводили к директору.

МакГонагалл, доставив Гарри в заветный кабинет, строго сказала ему:

— Ждите здесь, мистер Поттер. Профессор Дамблдор скоро подойдет.

И ушла. Гарри, проводив деканшу взглядом до двери, принялся озираться по сторонам. Это был самый странный кабинет в его жизни, а он их немало повидал, уж поверьте, всякие разные кабинеты он видел, но такого — никогда. Круглая комната без углов с полукруглым подиумом напротив входа, на нём тяжелый даже на вид дубовый письменный стол, за ним золотое кресло. Хм, у директора что-то больно раздутое самомнение, в Большом зале точно такое же кресло-трон стоит. Вокруг бесконечные полки-стеллажи с книгами и… чем-то ещё, но Гарри было некогда разглядывать все эти серебряные и жужжащие штучки-дрючки, его заинтересованный взгляд был крепко и прочно прикован к птице, сидящей у окна на невысоком насесте. За последние две недели он так часто смотрел на точку с именем на карте, что запомнил наизусть его местоположение и теперь точно знал, что сейчас он смотрит на Регулуса. Не зная, как зовут птицу, Гарри робко поздоровался с ним:

— Привет, Регулус.

В ответ чертова птица посмотрела на него, издала ликующий вопль и… загорелась. Мать её!

В полнейшем шоке Гарри смотрел, как она горит, как тяжело и вязко осыпается жирным серым пеплом, как этот пепел остывает неровной кучкой… а потом эта кучка рассыпалась и из неё выглянула крохотная птичка, похожая на птенца попугая — такая же страшненькая, голая и неприятная. Вот только глаза… Гарри подошел поближе и присмотрелся повнимательнее: глаза феникса выражали просьбу-мольбу. Гарри сглотнул, оглянулся на дверь, потом снова посмотрел на птенца, снова заглянул в его черные выразительные глаза-бусины и окончательно убедился. Феникс просил его о помощи. Но какой? Чем он может помочь? Интуитивно Гарри протянул руку, ладонью вверх, и самовозрожденный феникс, аккуратненько цепляясь коготками за материю, поковылял по руке, глазами нацелившись на грудь мальчика. Тот намек понял и, послушно раздвинув мантию, помог птенчику забраться за пазуху. Когда и как исчез пепел, он не заметил, был занят. К тому времени, когда директор наконец-то вошел в кабинет, Гарри с самым невинным видом стоял на том месте, где его оставила МакГонагалл. Дамблдор прошел к столу, кинул рассеянный взгляд на пустой насест и, пробормотав под нос нечто вроде «наконец-то он улетел поохотиться…», уселся в кресло и, сложив руки перед собой, приветливо посмотрел на Гарри.

— Итак, мальчик мой, пишем нехорошие слова?

Вид у Гарри тут же сделался самый виноватый, он даже голову опустил и уставился в пол.

— Гарри, Гарри, иногда ты меня просто удивляешь. Чем я тебе сейчас-то не угодил?

«Всем, директор, всем, начать с того, что вы меня на пороге бросили, как ребёнка-подкидыша в девятнадцатом веке, ну да, вам-то, может, и за сто лет перевалило и сами вы родились в дикое средневековье, но я-то, я — ребёнок двадцатого века, уж про меня-то вы не могли не забыть, а, директор?» — с горечью подумал Гарри, чувствуя, как у сердца тихо-тихо сидит птенчик, тесно, тепло и доверчиво прижавшись к его груди, и, слыша, как быстро колотится крохотное птичье сердечко, мстительно добавил: — «А феникса я вам не отдам, он теперь со мной будет!».

— Ну что ж, Гарри, вижу, свою вину ты осознал, верю, что впредь ты больше так не будешь поступать. Ступай к себе, мой мальчик, и веди себя хорошо.

Гарри кивнул, деревянно развернулся к двери и, стараясь двигаться как можно осторожней, чтобы не причинить вреда Регулусу, поспешно покинул кабинет.

Выйдя от директора, Гарри постоял в коридоре, пережидая, когда голова перестанет болеть. Всё время, пока он находился в кабинете, старик что-то уж больно пристально присматривался к нему, всё пытался взгляд его поймать. Но он начитанный мальчик, знает, что по глазам оппонента можно понять, врёт человек или нет, поэтому и старался смотреть куда угодно, только не в глаза директору, в данном случае — в пол, потому как виноватый весь, стыдно ему, очень. Ой, да что ж так голова-то болит? Такое ощущение, словно старик загипнотизировать его пытался.

Гарри осторожно потер правый висок и вздохнул. Просунул руку за пазуху, нащупал птенчика, погладил теплое тельце и горестно задумался: а что дальше-то? К себе в башню нести опасно, наверняка вся школа знает, что у директора есть феникс, и его пропажа скоро станет общеизвестной. А уж его появление у Гарри Поттера…

— Лучше бы ты совсем сгорел, Регул, — уныло пробормотал Гарри. В ответ птенчик больно ущипнул его за палец, заставив мальчика вздрогнуть, отдернуть руку и замахать ею, вполголоса шепча ругательства. Морщась и посасывая укушенный палец, Гарри подошел к окну и от нечего делать выглянул в него, с этой стороны вид открывался на Запретный лес, тот самый, куда мама убегала кататься на олене в компании волка и пса… Вот и сейчас кто-то тишком, озираясь, поспешает по тропке. Гарри прищурился, пытаясь рассмотреть очередного бегуна в лес, нет, не разглядеть отсюда, слишком далеко и высоко. Да и по мантии трудно разобрать, девчонка там или мальчишка, единственное, что понятно по платиновому блеску волос, это или Драко, или… Как ту девочку зовут? Полумна? Хотя... это может быть и Ханна Эббот с Пуффендуя, такая же платиновая блондиночка, кстати. А собственно говоря, чего он тут гадает, надо просто пойти туда и узнать, каким мёдом там намазано, что энное поколение девочек-мальчиков удирают в Запретный во всех смыслах лес.

Приняв такое решение, Гарри заторопился по коридору, спеша и досадуя на огромные расстояния в этом громоздком, тяжелом замке. Бесконечно длинные широкие коридоры, высоченные, в четыре-пять метров, потолки и из-за этого длиннющие лестницы, и, главное, никаких тебе лифтов! Так что к тому времени, когда Гарри спустился с пятого этажа и добрался до выхода, он брюзжал, как древний старик, держась за правый бок и шумно отдуваясь. Птенчик, явно сочувствуя, нежно потерся клювиком о грудь, Гарри благодарно прижал его рукой — ладно, Регул, ладно… хороший ты, птичка.

Вот и тропка заветная, оленья, папой проторенная, ага. Ну, а с чего бы диким оленям к Хогвартсу соваться? Свежий осенний запах палой листвы и хвои, сосны-великаны вперемешку с осинами-тополями, ели да лиственницы вокруг… кустиков не видно почему-то. Прижимая птенца к груди, Гарри неспешно шагал, попинывая сосновые шишки и глазея по сторонам. Примерно с полмили пути обнаружились и кустики, а дальше начался жуткий бурелом, да и деревья… у них был такой вид, словно они когда-то очень давно в одночасье вдруг решили повылазить из земли, да не смогли, заснули-задремали зачарованным сном, застыв навечно с вывороченными наружу корнями. Эти корни, толстые, кривые, Гарри осторожно обходил-перешагивал, стараясь не споткнуться и пригибая голову от нависающих сверху моховых бород. Комариные песни раздражающе-занудно звенели в воздухе, нежными буравчиками вонзаясь в уши, и из-за них Гарри не сразу услышал голос. Но наконец и он пробился сквозь комариный звон и стали различимы слова:

— Ну тише ты… не дергайся… крыло застряло, подожди…

Гарри, озадаченный сверх меры, прошел последние метры, наклонил голову и заглянул под ветви, там, в небольшой лощинке, в огромной куче хвороста-бурелома копалась Полумна. Взмокшая, красная от натуги, девочка явно кого-то выковыривала из хаотичного переплетения ветвей, кого, не было видно. Любопытный Гарри пролез в лощину и обратился к согнутой спине:

— Привет. А что ты делаешь?

Девочка вздрогнула, выдралась из завала и посмотрела на Гарри, тот честно посмотрел в ответ. Она вздохнула и грустно сообщила:

— Там малыш фестрала застрял, я пытаюсь его вытащить.

— Не получается? — сочувственно спросил Гарри, ища глазами место, куда можно пристроить феникса. Нашел вроде подходящий пенёк, вытащил птенца из-за пазухи и засунул его в ложбинку между корней. После чего занялся спасением фестрала. С помощью Полумны он нащупал его и так же на ощупь принялся искать ноги-крылья и высвобождать их из ветвей. И странное дело, чем дальше он старался, тем больше начинал «видеть». Сначала это был сгусток серого тумана, потом этот туман замерцал неясными очертаниями чего-то похожего на черного жеребёнка. Начиная кое-что понимать, Гарри стал его подбадривать:

— Давай, малыш! Покажись целиком, мне же легче будет тебе помочь…

И фестралёнок показался! Симпатичный голенастый жеребёнок-стригунок, черненький, тоненький, крылатый. И видимого его оказалось и правда легче освободить, теперь было видно, чем и за что он зацепился-запутался. И Гарри с Полумной его вытащили, вызволили из плена коварного буреломника-валежника. Вытащили, поставили на травку, сели на пень и стали разглядывать спасенного фестралёнка, он же — гиппоронёнок, судя по энциклопедии мифологии. Во всяком случае, Гарри видел его как пегасика, вороного крылатого конька. А там и маменька его объявилась, просто вдруг ни с того ни с сего соткалась из воздуха на поляне громадная фигура угольно-черной крылатой лошади. Малыш фестралёнок радостно взвизгнул и поскакал к мамке, распахнув короткие крылышки и нелепо выбрасывая длинные ноги. Мама-фестралиха внимательно осмотрела-обнюхала бедового детку, убедилась в его целости и здравии, благодарно посмотрела на притихших на пенечке ребят, кивнула им — сочтемся, мол! — после чего оба растворились-растаяли в воздухе. Гарри и Полумна осторожно переглянулись и несмело улыбнулись друг другу. Потом они оба синхронно опустили головы и посмотрели вниз, в подножие пня, а оттуда на них, смешно задрав головку, внимательно таращился птенец феникса.

— Какой… хорошенький, — неуверенно произнесла девочка, задумчиво посмотрев на Гарри. — Он твой?

— Э-э-э… нет, — на всякий случай Гарри сказал правду. — Я его из кабинета директора украл.

Серебристо-синие глаза Полумны удивленно округлились, и Гарри внутренне напрягся, ожидая упрёков с её стороны, но девочка не стала его ругать, вместо этого она серьезно спросила:

— А зачем? Просто так ведь не крадут, для этого должна быть очень важная причина.

Гарри подумал и согласился:

— Верно. Я вообще-то не собирался его брать, но он попросил…

И Гарри рассказал Полумне всё, как нашёл феникса, как тот загорелся, словно по паролю, когда он назвал его по имени, и как он попросился на руки. И закончил:

— И теперь я не знаю, как мне быть и что мне с ним делать. К себе опасно относить, кто-нибудь обязательно доложит Дамблдору. К тому же… зачем-то он сгорел, понимаешь, он так радостно вскрикнул перед тем, как воспламениться. Это ведь что-то значит, да?

Полумна недоуменно пожала плечами и посмотрела на птенца, который сейчас лежал у неё на коленях, Гарри, помолчав, нерешительно спросил:

— Слушай, а ты Джинни хорошо знаешь?

— Соседка. С розового детства играли в песочнице, как папа говорит. А что?

— У неё зверь какой-нибудь есть? По кличке Том.

— Зверя у неё нет, а Томом она называет дневник.

— Кого???

— Дневник, Гарри, дневник. И нечего так удивленно смотреть, я тоже веду дневник, как и все девочки, между прочим, и ничего в этом смешного нет, это вам, мальчишкам, почему-то странно и забавно.

— Я не смеюсь, ты чего?! А ты своего как-то называешь?

— Рип.

— Рип? А… а что это такое?

— РиП. Радости и Печали.

— Прости… — Гарри виновато пихнул локтем Полумну в бок, девочка пихнула в ответ. Какое-то время они мило пихались сперва на пеньке, потом повалили друг дружку на землю и стали дурачиться вовсю, забрасывая друг друга палой листвой. Набесившись и утомившись, они снова уселись на пенёк и продолжили разговор, по очереди поглаживая феникса.

— Интересно, а все дневники отображаются на карте?

— На какой карте?

— Ой, сейчас покажу… — с этими словами Гарри полез в карман и достал карту, развернул и показал Полумне. — Вот, смотри, это Джинни, она в гостиной, а вот и Том…

— Том Марволо Реддл. — прочитала Полумна, склонив серебристую голову над пергаментом. — Это очень странно, Гарри, я точно знаю, что так не должно быть.

С этим очень громко согласился и феникс, он выпрямился при звуке имени Тома и звонко, протестующе заверещал. Дети пристально посмотрели на него, переглянулись:

— По-моему, он жалеет, что не может говорить.

— Ты права. А я думаю, что его пора покормить.

— Давай его пока у меня спрячем? Я всем скажу, что это мой попугай.

— Точно. Птенец красного ары амазонского. Ты понял, Регул? Ты — ара.

— Пип…

Гарри и Полумна, немного поплутав по лесу и потому немного испугавшись, всё-таки выбрались к замку. Крадучись, пробежали ко входу, пробрались в холл, оглянулись и облегченно выдохнули — никого… И, приняв независимый вид, направились было к центральной лестнице, но… были остановлены скрипучим и придирчивым вопросом МакГонагалл:

— Вы двое, Мерлин мой! На кого вы похожи?!

Полумна с Гарри виновато съежились и, разворачиваясь к профессору, бросили беглые взгляды друг на друга. М-да-а-а… Мантии продраны в нескольких местах, руки исцарапаны, на потных лицах земляные разводы, в волосах травинки и мелкие веточки. Ох… А Минерва начала бушевать:

— Вы где были, позвольте вас спросить? Неужели вы бегали в Запретный лес, вы, маленькие негодники? Я же вас сейчас оштрафую на двес…

— Профессор! — перебила её Полумна. — Я заблудилась в лесу, Гарри меня спас. На меня напал какой-то дикий фестрал, а Гарри меня нашел и спас!

— Мисс Лавгуд, неразумный вы ребёнок, какого бешеного драккла вы сунулись в лес?

— Меня позвали нарглы, — невинно сообщила Полумна. Гарри едва удержал на месте свою челюсть — вот ведь врушка! И ведь так говорит, будто её нарглы действительно позвали. Кстати, а кто это?..

Сзади послышались грузные шаги, это по-стариковски суетливо семеня подошел Филч и грозно осведомился, что-де здесь происходит. Минерва, бешено раздувая ноздри и становясь прямее обычного, яростно принялась обличать мелких сорванцов в сотне нарушений школьных правил. Филч терпеливо её выслушал, потом, сосредоточенно покашливая, покивал пегой головой и предложил отвести детей в… больничное крыло. Минерва подавилась воздухом и стала очень похожа на сушеную селедку, безмолвно открывая-закрывая рот. ТАК её на место ещё никто не ставил. Аргус Филч, осторожно обняв ребят, отвел их подальше от Минервы, Гарри, пользуясь возможностью, вынул из-за пазухи птенца и карту из кармана, всё это он молча и быстро всунул в руки Аргусу, сопроводив свои действия умоляющим взглядом. Завхоз его понял, понимающе кивнул, прибрал доверенное ему — птенца за пазуху, карту в карман кожаного фартука. И отвел детей к мадам Помфри.

Мадам Помфри заохала при виде потрепанных школяров, всплеснула руками и загнала их за ширмы, раздеваться для диагностики. Ей ребята рассказали правду о том, что вызволяли застрявшего в ветвях маленького фестралёнка, потому что врача нельзя обманывать, да и бесполезно, если честно, хороший врач сам всегда всё поймет и имеет право хранить тайну пациента, если его попросить не рассказывать посторонним. Мадам Помфри смазала их ссадины и царапины целебной мазью, выслушала их историю и пообещала никому не говорить о том, что они оказались достойны увидеть истинного фестрала.

Мадам Помфри отпустила Гарри и Полумну в тот же вечер, едва поджили ссадины и царапины. Смыв с себя остатки мази и натянув кем-то починенные и вычищенные мантии, дети покинули больничное крыло и, не сговариваясь, рванули к Филчу. Их обоих волновала судьба феникса. С громким топотом, сопровождаемые удивленными взглядами встречных-поперечных Гарри и Полумна пронеслись по вечерним коридорам Хогвартса и, задыхаясь от быстрого бега, ворвались в каморку Филча. И застыли на пороге, словно налетев на невидимую преграду — старый завхоз был не один, с ним в его комнатке находился профессор Снейп. Он выпрямился от стола, смерил уничижительным взглядом ворвавшихся школьников и желчно осведомился:

— Поттер, Лавгуд, вас стучаться в дверь не учили?

Но Гарри, в шоке от неожиданной встречи, забыл, как дышать, а робкая Полумна на всякий случай спряталась за его спиной и притворилась плащиком, маленькой незаметной ветошью. Филч мягко положил руку на плечо Снейпа и легонько сжал:

— Помягче, Северус, помягче… Дети ко мне прибежали. Кстати, это именно они принесли мне феникса.

Гарри со стуком захлопнул челюсть, выдохнул-вдохнул и нервно выдавил:

— Здрасьте.

И замолчал, смущенно думая, что этот грозный профессор всё-таки человек, вон как дядя Аргус успокаивающе потрепал Снейпа за плечо и утянул обратно к столу, на котором стоял тазик с песком, а в песке сидел птенец. Снейп, что странно, подчинился, влекомый твердой рукой Филча, он снова склонился над столом и принялся рассматривать птенца, осторожно поглаживая и ощупывая его крошечное тельце. Гарри и Полумна, всё поняв, как можно тише прокрались к топчану и устроились на нём, стараясь не шуметь и не мешать профессору. Ясней ясного было, что старый сквиб, не умеющий колдовать, был вынужден позвать специалиста, и это его, вообще-то, право, решать, кого звать… Раз уж он доверяет Снейпу, что ж, они давно знают друг друга, и кто он, Гарри, такой, чтобы судить и решать, кому с кем дружить? Тем более что сейчас можно посмотреть, как он работает…

А Северус работал, действительно работал, сконцентрировался на своей задаче. Закончив осмотр, он достал из внутреннего чехла-кармана мантии волшебную палочку густо-черного цвета и начал водить ею над птенцом, накладывая явно диагностические чары, во всяком случае движения и плетения Гарри узнал, точно так же действовала мадам Помфри. А работа, очевидно, тяжеленькая — на лбу профессора выступил пот, также потемнели виски и заметно задрожали руки. Наконец Северус шумно и тяжело выдохнул, убрал палочку и, не глядя, буквально рухнул на стул, встревоженный Филч тут же подал ему большую и глубокую кружку горячего чая с мелиссой, её душистый, пряный аромат расплылся по всей комнате. Пить сразу Северус не стал, сначала сидел, обняв кружку ладонями, грея об неё руки и вдыхая запах трав, засунув в кружку свой внушительный нос. И только потом сделал о-о-очень деликатный глоточек, Гарри и Полумна, замерев зачарованными сусликами, во все глаза и затаив дыхание наблюдали за всем этим священнодействием. А потом Северус заговорил своим низким, бархатистым голосом:

— Это человек, Аргус. Заколдованный. Но не темной магией и не человеческой, насколько я смог понять… — тут он запнулся и, помедлив, неуверенно исправился: — Чувствуется эльфийская магия. Никакой волшебник, каким бы сильным он ни был, не способен превратить человека в магическое и мифическое существо. Я не знаю, как и почему это произошло, но Регулуса в феникса превратил эльф.

Тут Северус явно о чем-то припомнил, потому что он вдруг повернулся на стуле и вонзил в Гарри горящий обсидиановый взор, отчего того пробрало до мурашек.

— Поттер! Где вы достали феникса?

Врать было бесполезно, и Гарри честно сказал — где. И как. Северус выслушал и задумался.

— То есть он воспламенился прямо у вас на глазах после того, как вы назвали его по имени? — уточнил он после раздумий. Гарри робко кивнул. Северус хмуро посмотрел на феникса, под его тяжёлым взглядом тот виновато съежился и попытался зарыться в песок, но был пригвожден к месту тихим, возмущенным рыком:

— Сидеть! Регулус, ты болван. Чем ты Лорду не угодил? Или тебя матушка так изощренно прокляла? С помощью домашнего эльфа, а?

Регулус всё-таки ухитрился закопаться в песок, не желая и не могучи отвечать на вопросы. Северус вздохнул, выкопал его из песка и прижал к своей щеке:

— Рег… засранец… Живой, братишка!..

Полумна тихо икнула, у Гарри отвалилась челюсть, в который уже раз. За прошлый год он уже как-то попривык к вечному имиджу мрачного профессора, и видеть его человечность он не ожидал и не был готов. Тут и Аргус Филч что-то решил для себя, он развернул карту Мародеров перед Северусом, поискал и, найдя, ткнул пальцем:

— Сюда глянь, Северус. Питер и Том. Про Питера я пока тебе не скажу, но Том… Тома поищи, он не внушает мне доверия. Дети могут быть в опасности.

Северус, нахмурившись и близоруко прищурившись, внимательно вчитался в чернильные знаки. Прочитал. Проникся. И обескураженно уставился на Филча.

— Он не может быть живым… я его не чувствую. Как такое возможно?

Полумна энергично пихнула Гарри в бок и выразительно посмотрела на него, Гарри понял, сполз с топчана и, подойдя к столу, обратился к мужчинам:

— Простите, можно сказать?

Две пары озадаченных глаз вопросительно уставились на него. Потом оба синхронно кивнули, разрешая подать голос. Гарри приободрился:

— Мне сказали, что Томом Джинни Уизли называет дневник.

— Дневник? — переспросил Северус. — Хм, допустим, ну и как он выглядит? Розовый с белыми единорожками? — не удержался он от сарказма. Гарри пожал плечами, только теперь сообразив, что не знает, как выглядит дневник Джинни, но ему на помощь пришла Полумна, она подала голос с топчана:

— Небольшая черная тетрадка, кожаная обложка. Никаких единорогов, ни розовых, ни белых, Джинни их, вообще-то, не любит. И розовый цвет тоже, она же рыжая.

— Благодарю вас, мисс Лавгуд, особенно за подробности! — чуть язвительно сказал Северус.

Гарри, осмелев, осторожно потянул его за рукав, привлекая к себе внимание.

— Простите, профессор. А Регул сможет стать снова человеком?

Из глубин черных, антрацитовых глаз исчезло ехидное выражение, сменилось на встревоженно-озабоченное, а последовавший вопрос был полон недоверия:

— А почему это вас так заботит, Поттер? Вы не можете знать Регулуса Блэка лично, чтобы беспокоиться о его судьбе.

— Нет, сэр, я не знал его лично, но слишком хорошо знаю, что такое принудительная трансформация, слишком хорошо знаю, как страшно находиться в теле животного и не иметь возможности заговорить по-человечески.

К Гарри тут же склонился встревоженный Филч, пытливо заглядывая в лицо и глаза мальчика:

— Гарри, что значит «слишком хорошо»?

Гарри вздохнул, не хотел он об этом говорить, да, видно, придётся.

— Просто Хагрид психанул, хотел моего брата заколдовать, да я не дал… В общем, он меня в поросёнка превратил, вот. К счастью, это было недолго, меньше суток, тёте Петунье удалось найти волшебника, который меня и расколдовал. Но я этого никогда не забуду, так неприятно это — быть животным… Просто кошмар, зрение боковое и без цвета, оглушительные звуки, в то время как вокруг говорили нормальными голосами. Честно-честно, шепоток для меня был как раскат грома, и запахи, вот где полный аут! Духи тёти, например, я точно знаю, что она душится «Магнолией», но моему поросячьему носу это оказалось жутким амбре, меня словно окунуло в огромный букет из миллиардов лилий, ромашек, фиалок, короче, целое сонмище самых пахучих цветков… — Гарри остановился перевести дыхание и потом продолжил: — А люди! У каждого свой собственный запах, теперь я понимаю, как работают собаки-ищейки, для них это на самом деле несложно, ещё бы, с таким-то нюхом! И вообще, не знал я, что в мире столько запахов, всё вокруг пахнет, пахнет и пахнет — ну хоть совсем не дыши! Свинье-то не на что жаловаться, она с рождения окружена запахами, это её язык и… это, как его… ин-фор-мационное поле, вот. А я — человек, для меня это оказалось слишком сильным испытанием.

Гарри замолчал, на него молча и задумчиво смотрели потрясенные взрослые и удивленная девочка. Первым отмер Северус:

— Регулусу надо подрасти, хотя бы до феникса-подростка, сейчас его опасно подвергать каким-либо заклинаниям, он птенец, детёныш. Да и не уверен я, что смогу что-то сделать, здесь замешана эльфийская магия, думаю надо найти того, кто заколдовал Регулуса, и попросить или заставить его расколдовать.

Помолчал, а потом снова обратился к Гарри:

— Вы мне не поможете, мистер Поттер?

— Конечно, сэр! Скажите, что надо.

— Мне нужен дневник Джинни Уизли.

— Ладно… — неуверенно пробормотал Гарри, прикидывая, как проделать эту сложную задачу без прямого контакта с чокнутой фанаткой. Опасливо глянул на профессора, тот вопросительно вскинул правую бровь. Гарри вздохнул и повторил: — Ладно, постараюсь достать, сэр.

На том и разошлись. Феникс-Регулус пока остался у Филча, в его каморку никто из профессоров, кроме Северуса и Сильвануса Кеттлберна, не заглядывал, а значит, было больше вероятностей того, что тайна феникса сохранится надолго.

Директор Дамблдор, конечно, обнаружил пропажу своего верного фамильяра и сокрушался по поводу его исчезновения, искренне переживал и недоумевал — почему он улетел так надолго? Неужели он состарился и отправился в свой последний полёт, чтобы умереть?

Северус молча отмеривал капли, собираясь споить директору лекарство — аналог маггловского галоперидола. То самое, для старичков, страдающих деменцией. Дамблдор развалился в кресле и переживал о Фоуксе, Минерва молча обмахивала его газетой и пыталась утешить, говоря, что феникс просто улетел прогуляться и скоро вернется. Закончив с дозировкой, Северус зловещим, непреклонным роком шагнул к ним, держа наготове пузырек. Директор слабо запротестовал, жалуясь на вкус и «что-то у меня нет желания принимать зелье, Северус, давай как-нибудь потом?», но Северус был непреклонен. Коротко рявкнув, он заставил Альбуса принять лекарство.

Гарри пока не удавалось раздобыть дневник, он понятия не имел, как это сделать. Прямо попросить дневник с личными записями у девочки он, естественно, не мог — лучше уж сразу утопиться! По-другому Гарри не представлял, как действовать. Украсть? Тоже страшный вопрос-проблема…

В начале октября к Хагриду пришел гость. Услышав стук в дверь, гулким басом залаял Клык, удивленный Хагрид шикнул на него и пошел открывать дверь. На пороге обнаружился Северус. Ну, такому гостю Хагрид хоть и удивился, да был рад, любезно посторонился, пропуская в дом, пинком загнал в угол собаку и занялся чайником. За чаем душевно поговорили за жизнь, уговорили бутылочку старого доброго Огденского, которую принес с собой вежливый и пунктуальный до мозга костей Северус. А потом что-то произошло с миром, из него исчез объем и пропали все краски, в нос ударил нестерпимо сильный запах мокрой псины. Причем воняло так… словно здесь, в его хижине, собрали всех бездомных дворняг со всего света. И каким-то невозможным чудом запихали сюда, в ограниченное пространство его маленькой комнатки. Задыхаясь жуткими миазмами, Хагрид косматой кометой вылетел на улицу, но на свежем воздухе оказалось ещё хуже — мириады запахов, ароматов, всего-всего пахучего и вонючего обрушилось на него со всех сторон, душа и ошеломляя. Приятных запахов практически не было, но даже и от них нельзя было продохнуть, а уж что говорить о неприятных… Ослепший от обильных слёз, давясь слюнями и соплями, Хагрид, истерично рыдая, упал на колени и услышал над собой тихий голос Северуса:

— Это недолго, Хагрид, всего суточки. К завтрашнему вечеру эффект зельица «Собачий нюх» развеется. И всё придет в норму.

— За что??? — испуганно прорыдал Хагрид.

— Это то, что чувствовал Поттер, когда ты превратил его в поросёнка. Впредь будешь знать, как разбрасываться проклятиями в детей.

С некоторых пор Джинни Уизли стала отдаляться от детей. Это было бы незаметно, если бы за девочкой не наблюдали, но за ней наблюдали. Вернее, Гарри следил за Джинни, пытаясь улучить удобный момент для добычи дневника, и именно поэтому Гарри и замечал все те нюансы физического и морального истощения. Джинни бледнела, худела, под глазами появились темные круги, рыже-морковные волосы потускнели и приобрели оттенок пыльного кирпича. Кроме того, Джинни обрела привычку засиживаться в гостиной до самой глубокой ночи — забьётся в дальний уголок с одинокой свечкой в бронзовом подсвечнике и давай чахнуть над черной тетрадкой. План захвата дневника заключался в следующем: дождаться, когда девчонка хоть на минутку отойдет за чем-нибудь, оставив при этом дневник на столе, тогда и можно его того… свистнуть. Но треклятая рыжая вредина ни на секунду не расставалась со своим чертовым дневником.

Время шло, октябрь медленно полз к Хэллоуину, погода за стенами Хогвартса становилась всё хуже и хуже, пока окончательно не впала в полную депрессию и не начала постоянно плакать, проливая на землю бесконечные потоки дождя, который по ночам временами сменялся на снег. От которого, впрочем, было мало толку, потому что на следующий день он истаивал, оставляя после себя отвратительную грязь.

Рон Уизли получил приглашение от привидений посетить смертенины-панихиду по сэру Нику, тому, который почти безголовый. Пригласили и Гарри, но он открестился, наотрез отказался идти. Рон обиделся:

— Но, Гарри!.. Это же такая редкая возможность побывать на поминальном пиру призраков. Уверен, что живые туда мало когда допускались, если вообще допускались.

— Да ну тебя, Рон! Не люблю я привидений… ты хоть знаешь, что они такое?

На лице рыжика — удивление, а так как разговор начался на обеде в Большом зале, то вокруг беседующих собралась огромная толпа. Всем стало интересно послушать и узнать, что такое привидения с точки зрения маггла. Гермиона, сидящая рядом с Гарри, тоже включила в голове энциклопедию.

— Привидения по своей сути являются сгустками энергетической эктоплазмы. Человек на самом деле не хочет умирать и отчаянно сопротивляется смерти, особенно насильственной. Но скажите это палачам и убийцам… Физическое тело-оболочка умирает, так или иначе, а от него отделяется то, что составляет саму суть человека — душа, ментальное и астральное тела. Если ты маггл, то душа растворяется в астрале, душа старого, добровольно умершего человека отправляется туда же, или в рай, как говорят те, кто верит в Бога. Энергия возвращается в энергию, как и физическое тело — прах к праху, тлен к тлену…

Здесь Гарри ненадолго замолчал, выдерживая скорбную паузу. Остальные тоже деликатно помолчали, попутно задумываясь о своих умерших родственниках. Гарри вздохнул и неторопливо заговорил снова:

— Волшебники, как я вижу, тоже умирать не хотят и не желают. И, будучи магами, они нашли способ отвертеться от безносой старухи с косой — они стали призраками. Они так хотели жить, что просто не ушли в небытие — тело умерло, а энергия осталась, забыв вернуться в своё начало. Должен сказать, что некоторые магглы тоже так умеют, иначе бы у людей не было бы знаменитых замков и домов с привидениями, не было бы тех страшных историй и фильмов, от которых душа уходит в пятки.

Ну и на закуску, энергия-эктоплазма нуждается в подпитке, чем призраки Хогвартса успешно пользуются. Это не очень заметно, но сам факт того, что этот древний замок кишит привидениями… Я не знаю, что такое магия, я знаю только, что призраки любят скапливаться в так называемых местах силы, это обыкновенно очень старый дом, замок, какой-нибудь храм. Будь Стоунхендж чем-то жилым или обитаемым, там бы тоже завелись какие-нибудь духи, хотя, по слухам, они там есть… какие-то синие блуждающие огоньки. И мне очень страшно сидеть на уроках профессора Биннса, а вдруг, пока мы спим на его уроках, этот призрак старого учителя высасывает из нас энергию? Вроде бы он интересно рассказывает о битвах-восстаниях гоблинов, но почему же так спать на его лекциях хочется? Уж не питается ли он нами???

После последнего патетического вопроса-восклицания Гарри в зале настала така-а-ая тишина… Все сидели, буквально замороженные ужасом: и правда, почему же увлекательные истории про гоблинские войны и битвы, эпичные схватки-сражения навевают такую скуку, что, стоит только призрачному учителю заскрипеть нудным голосом об очередном гоблинском противостоянии с магами, как класс словно погружается в сонное оцепенение?

Все нервно запереглядывались, некоторые старшекурсники так и вовсе начали ругаться, а один из них — пятикурсник Седрик Диггори с Пуффендуя — сердито произнес:

— Всё! Отписываюсь, на урок истории — больше ни ногой. Теперь понятно, почему как с урока выйду — танцевать хочется, это потому, что призрак перестаёт на меня действовать. Говорил же вам, парни, что-то здесь не так! А вы — «Ой, скучно-скучно!» Вот вам и скука, кошкин пень!

Гермиону и прочих магглорожденных затормошили чистокровные маги и полукровки, требуя доказательств — правду ли Поттер сказал? Те подтвердили — да, правда. А кто не верит, те пусть посетят Кентерберийское аббатство или знаменитые Гримпенские болота, там этих синих блуждающих огоньков только слепой не видел…

В результате, сам Рон забоялся идти на смертенины Почти Безголового Ника, да ну их, чего он там не видел? А то придет, а его того, высосут. Досуха.

А Гарри продолжал наблюдать за Джинни, подкарауливая подходящий момент, чтобы стащить злополучную тетрадку для профессора Снейпа. Настал Хэллоуин, студенты со всех курсов и факультетов ручейками стекались в большую полноводную реку в холле, там она, неторопливо бурля разными голосами, мерно втекала в Большой зал, где опять дробилась на четыре ручейка, а те, в свою очередь, окончательно разбивались на тоненькие струйки ребят, рассаживающихся на лавки вдоль столов. И опять же, как и в прошлом году, никто не заметил, что в этой полноводной реке не хватает двух капель — Джинни Уизли и Гарри Поттера.

Гарри сперва, впрочем, вместе со всеми тек в Большой зал на праздник, когда вдруг боковым зрением заметил, как Джинни, воровато оглянувшись, выскользнула из общего потока в боковой коридорчик-переходик. Моментально насторожившийся мальчишка тут же вспомнил, что Джинни о чём-то договаривалась с неведомым Томом как раз на Хэллоуин. Что-то там про раковину и туалет. Ну, дальше и думать нечего, Гарри так же воровато оглянулся и прошмыгнул в тот же коридорчик вслед за Джинни. Потому что он мальчик, и как все нормальные мальчики должен проследить за новой загадкой, тайной, непонятным происшествием. Вот только Джинни…

Отойдя на приличное расстояние и на пару этажей повыше, Джинни начала вести себя очень странно. Сперва она, перестав оглядываться и шарахаться от каждой тени и постороннего звука, достала из ниши в стене небольшой тесак и, грозно поигрывая им, направилась в неработающий женский туалет. Гарри, озадаченный сверх меры и никогда не упускающий шанса всё-таки стибрить пресловутую тетрадку, вытащил из внутреннего кармана мантии свернутую мантию-невидимку и одним отработанным до автоматизма движением набросил её на себя, после чего беззвучно скользнул следом за девочкой и…

И чуть не выпрыгнул обратно в коридор, потому что зрелище того, как маленькая девочка рубит голову обездвиженному магией петуху — далеко не из приятных. Но он сдержался, не стал удирать без оглядки и в панике. Он в молчаливом шоке смотрел, как Джинни собирает петушиную кровь в глубокую блестящую посудину, которая при более пристальном рассмотрении оказалась рыцарским шлемом, снятым, очевидно, с доспеха в коридоре. Покончив со сбором крови, Джинни, как-то деревянно двигаясь, прошла к раковинам в центре туалетной комнаты, волоча за собой за лапы мёртвого петуха, встала перед одним из рукомойников и… зашипела. В её странном, псевдозмеином шипении Гарри отчетливо расслышал:

— Откройс-ссс-ся…

Раздался гул, пол под ногами мелко-мелко задрожал, центральная раковина щелкнула и отъехала, образовав собой большое круглое отверстие в полу. Девочка так же деревянно шагнула к нему, Гарри запоздало крикнул, спешно сбрасывая мантию-невидимку:

— Джинни, не надо!

Девочка молча развернулась к нему и как-то незнакомо посмотрела, словно не узнавая. Гарри насквозь пронзила волна ледяного ужаса, когда до него внезапно дошло — это не Джинни. Глаза девочки, обычно жадные и орехового цвета, сейчас были равнодушными и с каким-то вишнёвым багрянцем, как у проголодавшегося вампира. Решение, как действовать дальше, пришло спонтанно. Как и всегда в критических ситуациях, Гарри в такие моменты начинал очень быстро и нестандартно соображать. Раскинув руки в стороны, как полицейский-психолог при разбушевавшемся психе-маньяке, он таким же увещевающим голосом заговорил:

— Спокойно, Том, что ты собираешься делать?

Чужая, картонная улыбка на маленьком девчоночьем лице выглядела жутко.

— Кто ты?

Волна страха снова окатила Гарри, но он справился. И на всякий случай решил назваться другим именем, раз этот непонятно кто не узнал его.

— Меня зовут Тоби, а ты кто?

— Это тебе не нужно знать. Уходи. Я — занят.

Отрывистые, короткие фразы, равнодушное, каменное лицо Джинни — всё это нагоняло жути, и Гарри лихорадочно пытался сообразить, как же выцарапать Джинни из рук этого монстра. Да вот только монстр был непонятно где... В девочке? Ну и как его из девчонки выковырять? Гарри поморщился от противного запаха металла и чисто машинально спросил:

— Зачем тебе дохлый петух, что ты собираешься с ним делать?

Джинни-Том рассеянно глянула на мёртвого петуха в руке и спокойно ответила:

— Он мне не нужен. Мне нужен тот, кто живёт внизу. Ты мне мешаешь, Тоби, уходи.

— А кто там живёт? — торопливо спросил Гарри. Заболтать, не дать ей уйти туда, потянуть время. И как-то позвать хоть кого-нибудь… Вот только как?.. Пока он думал, Джинни что-то успела прошипеть, что — Гарри не расслышал, да и поздно, вообще-то… Пол под ногами опять дрогнул, а из круглого отверстия в полу на месте раковины внезапно появилась огромная рогатая голова, а за ней бесконечно длинное тело. Изумрудно-зелёный змей примерно двадцати футов длиной свернулся кольцами перед ними и выжидательно уставился на детей. Гарри потрясенно воззрился на гигантскую рептилию, вот и что с ней делать? Проглотит и не заметит. Джинни прошипела, указывая на него:

— Убей.

Это кого… его? Ой… Гарри попятился было, изумрудный змей повернул голову, украшенную красной роговой короной, его глаза замерцали золотым светом, и с них поползла вниз защитная плёнка внутреннего века. Интуитивно чувствуя смертельную опасность, Гарри с перепугу зашипел в ответ — и как только у него получилось? — наверное, со страху, не иначе:

— Н-не с-ссс-смей, придурок!

Змей вздрогнул, прозрачная плёнка поползла вверх, и он распластался перед Гарри, подобострастно шипя:

— Прос-ссс-с-сти, хоз-з-зяин.

На лице Джинни появилось выражение крайнего недоумения, она засунула руку за пазуху и вынула на свет божий дневник, но не успела она что-то сделать или сказать, как гигантский змей молниеносно метнулся к ней и… В запарке Гарри показалось, что он ей сейчас руки по плечи откусит, но, к счастью, это ему только показалось, вредить девочке змей не собирался. Его верхний клык-сабля аккуратно пронзил тетрадку. Раздался отчаянный вопль, полный смертного ужаса и боли. Вот только кричащего не видно было, да и понятно, ведь кричал-то дневник. Джинни тряпичной куклой свалилась на пол, Гарри подбежал и встревоженно нагнулся над ней, но всё, что он смог понять, это то, что она без сознания. Стоя на коленях рядом с ней, Гарри задрал голову на змея. Тот задумчиво смотрел перед собой, потом лениво двинул челюстью и сплюнул к ногам Гарри прожженный насквозь дневник. Он весь пропитался чернилами — интересно, откуда? — и казался совершенно бесполезным, ни на что не пригодным, даже на то, чтобы из его листочков сложить самолётик. Гарри, вздохнув, подобрал ненужный теперь дневник и горестно задумался — что же профессору Снейпу-то объяснять? Змей вопросительно прошипел:

— Ч-шш-што ещщщё с-ссс-сделать, хозз-зяин?

Гарри растерянно посмотрел на него, потом показал рукой на отверстие в полу и робко попросил:

— Вернись обратно, а?

К его вящему изумлению, змей послушался, он развернулся к раковинам и, проползая мимо Джинни, попутно прихватил петуха, проглотил его одним движением и скрылся в черном зеве трубы. И словно автоматически закрылся проход — раковина встала на место.

Так ничего и не поняв, Гарри уселся на пол возле Джинни и тупо уставился на то место, где секунду назад скрылся хвост гигантской гадины. В руке он по-прежнему сжимал разбухший от чернил дневник со здоровенной дырой посередине. Запоздалый страх заструился по венам, Гарри крепко зажмурился, представляя себе — а что было бы, если…

— Мяу?

Мальчик вздрогнул и открыл глаза — в туалет заглянула Миссис Норрис, её любопытная мордочка подозрительно обозревала пространство, носик внимательно втягивал затхлый воздух давно не работающего помещения и явно чуял, считывал недавнюю информацию: запах петушиной крови в шлеме, исчезающий запах рептилии… Круглые желтые кошачьи глаза остановились на Гарри, потом переместились на лежащую в отключке Джинни. Гарри опомнился, с трудом, еле-еле поднялся на ноги — он и так-то всегда трудно вставал, а тут ноги ещё и дрожали и подгибались — от пережитого страха, не иначе. Хватаясь за раковины и стены, Гарри доковылял до двери, выполз в коридор. Постоял в дверях, собираясь с силами, и поплелся дальше — надо было кому-нибудь сообщить, что в туалете лежит без сознания первоклашка…

— Это кто такой потный-мокрый? — раздался над головой ехидный голосок. Гарри, вяло приподняв голову, равнодушно глянул на Пивза, вредного мелкого духа, тот кувыркнулся в воздухе и, повиснув вниз головой, посмотрел на Гарри между своих ног, словно с такого ракурса объект был гораздо интересней. И оскалился, готовясь сказать ещё какую-нибудь гадость, но Гарри опередил его. Подняв палец в предупреждающем жесте, он серьезно произнес:

— Пивз, ты полтергейст?

От удивления тот перевернулся обратно и настороженно ответил:

— Да.

— Тогда почему ты ведешь себя не как полтергейст? — строго спросил Гарри. Пивз окончательно растерялся и потрясенно брякнул, совершенно сбитый с толку:

— А как надо себя вести?

Гарри зачем-то встал в позу Наполеона, выпрямил спину, засунул пальцы правой руки в проем мантии и начал говорить чопорным голосом:

— Настоящего полтергейста, дорогой Пивз, отличает хорошее воспитание. Его не видно и не слышно. Никаких голосов и звуков, никакой визуализации! Видно только, как летает мебель и посуда, как сами собой зажигаются свечи и факелы. А самое пугающее знаешь что?.. — здесь голос Гарри снизился до таинственного шепота, и заинтригованный Пивз приблизился ближе и, затаив дыхание, приготовился услышать самое страшное злодеяние из сферы полтергейстов. — Ожившие тени!

Пивз задумался — ожившие тени? И что это такое? Гарри, видя его замешательство, пояснил:

— Ну представь себе: идет человек, ни о чем не подозревает, торопится себе, скажем, в столовую, а тут его тень на стене или перед ним вдруг ка-а-ак раскинет руки, да ка-а-ак прыгнет на него… или другое какое «бу» сделает. Представил?

О да! Пивз представил, ещё как представил! И он с благодарностью посмотрел на Гарри, отсалютовал ему и полетел прочь, напрочь забыв о том, что собирался над ним поиздеваться. Гарри, проводив взглядом склочного духа, облегченно вздохнул, всё-таки его шутки довольно не безобидны, порой он может здорово навредить — с лестницы столкнуть, на голову что-нибудь тяжелое уронить или чем-то грязным и вонючим облить, например навозной бомбой, жидкой грязевой субстанцией, воняющей понятно чем.

Так, ладно, время он выиграл, пора наконец позвать кого-нибудь. И Гарри снова припустил вперед по коридору, радуясь, что удалось так быстро и безболезненно избавиться от проказливого духа. Его неуклюжий бег был недолог, примерно через минуту он наткнулся на Филча, который, кряхтя, поднимался по лестнице навстречу Гарри. Остановились, держась за бока, отдуваясь и подозрительно оглядывая друг друга, наконец Филч собрался с мыслями:

— Гарри, ты Миссис Норрис не видел? Что-то она беспокоится… Не знаешь, где она?

— Знаю… она в туалете Плаксы Миртл. Там Джинни лежит… без сознания. Дядя Аргус, можно попросить?

— О чём? — хитро прищурился старик. Гарри досадливо хмыкнул:

— Не говорите никому, что это я её нашел.

Филч демонстративно почесал в ухе своим подагрически распухшим в суставах пальцем:

— О чём ты, Гарри? Девочку в туалете Миссис Норрис нашла. Вон, слышу, как она меня зовет.

И старик шустренько почесал дальше по коридору. Гарри с дурацкой улыбкой на лице прислонился к стене, провожая взглядом мудрого, всё понимающего завхоза. И спохватился — дневник! Дневник забыл отдать! Хотел было догнать Филча, чтобы передать дневник для профессора Снейпа, но вовремя притормозил. Что толку сейчас догонять старика? Ну догонит, ну передаст, да только вокруг уже народу полно… лишь зря засветится. И Гарри, чувствуя за пазухой плотную обложку тетради, а на душе чувство легкой досады, поплелся в зал, надеясь поспеть хотя бы к десерту. Поспел, но аппетиту не было, по-видимому, он остался там, в туалете, а вернее, уполз вниз по трубе. Что там Хагрид пел? «Хогвартс — самое безопасное место во всем мире». Угу… настолько безопасное, что маленькие девочки, одержимые духами, открывают фальшивые рукомойники в неработающем туалете и вызывают древних монстров, перед глазами Гарри до сих пор стояла огромная треугольная змеиная башка с красной костяной короной на затылке. До сих пор помнилось, как неумолимо-неотвратимо наливаются золотым сиянием два огромных глаза, как ме-е-едленно опускается внутреннее веко. И как внутри растет ужас, жуткое понимание того, что тебя сейчас не станет. Один молниеносный бросок и… И кстати, а почему змейка сперва слушалась Джинни, а потом, услышав, как шипит Гарри, она набросилась на… И еще... орал-то кто? Чей предсмертный вопль он слышал, после того как дневник был прокушен? Что-то знакомое… вот что-то вертится в голове, а что — никак не вспоминается… Гарри не глядя ковырял вилкой пирог с патокой и так глубоко погрузился в свои мысли, что не сразу среагировал, когда Гермиона начала его тормошить, толкать и звать:

— Гарри! Да Гарри же, очнись!

— А? Что? — заполошно вскинулся Гарри, осоловело вырываясь в реальность. — Прости, задумался.

— Крепко же ты задумался, — фыркнула Гермиона. — Кто-то напал на Джинни в туалете Плаксы Миртл. А о чём ты задумался?

— Я пытаюсь вспомнить, где я слышал выражение «Вложить душу в предмет искусства — значит стать бессмертным», а ещё я думал о большой змее с костяной короной на голове. А что там с Джинни? — в последнюю фразу-вопрос Гарри добавил толику ехидства, чтобы не подумали чего не надо.

— Не знаю, что там с Джинни. Её нашли в туалете без сознания, а рядом с ней полный шлем чьей-то крови, — при этом Гермиона округлила глаза. — Говорят, что она решила заняться черной магией. Про душу и предмет искусства я ничего не знаю, а змеей с короной часто изображают василиска.

— А он большой? — уточнил Гарри. — Футов двадцати в длину?

— Не знаю, Гарри. В разных мифологических словарях и старинных бестиариях даются разные размеры самых различных василисков. Кто-то пишет, что он выглядит как драконопетух, а кто-то утверждает, что василиск — змея очень больших размеров. В общем, разные суждения, разные мнения. Совершенно бесполезно читать, ни одна книга не скажет правду.

Гарри задумчиво покивал, вспоминая изумрудно-зеленый глянец великолепного змеиного тела, его тугие, плавные кольца, высокий и гордый постанов благородной головы, увенчанной роскошной роговой короной. Поняв, что это василиск, Гарри испытывал теперь смешанные чувства страха, изумления и восхищения — чего уж там, не просто увидел василиска, а и в живых остался! — а это вам не крольчонок чихнул. Рон что-то там доел, отложил вилку и встал с недовольным ворчанием:

— У Джинни просто талант — влипать в неприятности. Я пойду в больничное крыло, проведаю.

Ушел. А Гарри так и застыл на месте. Талант... Вот оно, талант! Вот где он слышал фразу про душу. Джанни Родари. Джельсомино в стране лжецов. «И сила таланта, и правда нужна, чтобы картина сошла с полотна!» То есть, другими словами, для того чтобы картина приобрела достоверность — каждый хороший художник вкладывает в неё свою душу. Ну хорошо, вспомнил, а дневник-то тут при чём? Кстати, пора бы его отдать. И Гарри, так и не притронувшись к пирогу, встал из-за стола, ища глазами Снейпа. Профессора в зале не оказалось, Гарри вздохнул и потащился через ползамка в подземелья. Однако, пройдя с полпути, он засомневался в том, что точно знает, где профессор, пришлось зайти в ближайший пустующий класс, достать из кармана карту Мародеров, разложить на парте и поискать по ней. Метка-след «Северус Снейп» обнаружилась в каморке Аргуса Филча. С Регулом. Отлично, все трое в одном месте! И обрадованный Гарри, сложив и прибрав карту, заторопился к каморке Филча. Уже подходя к ней, Гарри вдруг вспомнил, что не поискал Тома Реддла, но тут же отмахнулся от этой мысли, а, ладно. Надо — поищут. Постучавшись и дождавшись ответа, Гарри вошел. Три пары настороженных глаз уставились на него: серые — Филча, обсидианово-черные — Снейпа и темно-синие — незнакомого молодого человека, которого Гарри, впрочем, признал как Регулуса Блэка, чью фотографию он видел в газетных вырезках. И, конечно же, его реакция была вполне стандартной:

— Ух ты! Регул, ты расколдовался?!

В ответ Регулус тихо хмыкнул, с весёлым любопытством разглядывая Гарри:

— А я и не… заколдовывался. С чего ты взял?

— Но… профессор, — Гарри даже пальцем ткнул в него для точности, — профессор Снейп сказал, что вас эльф заколдовал! То есть он эльфийскую магию почувствовал…

— Ах, это… н-ну-у-у, Кики действительно поработал надо мной, переместил в меня кое-что отсюда, — Регулус вытащил из кармана овальный медальон на длинной цепочке и показал Гарри. — Здесь был маленький кусочек души Темного Лорда, а я, к его сожалению, вычитал в одном старославянском альманахе — ох и язык, кстати! — об очищающем чистом пламени возрождающегося феникса, о том, что его пламя подобно Адскому огню. А Адским огнём как раз уничтожают всё зловредное и злопакостное, в том числе и крестражи. Который здесь и был.

Регулус помахал медальоном, тот плавно закачался туда-сюда на цепочке подобно маятнику. Гарри мелком глянул на него и вновь вопросительно уставился на Регула.

— Я правильно понял, ты… вы анимаг?

— Да, Гарри, я анимаг. Я умею превращаться в феникса. Поняв, как уничтожить крестраж Лорда, я попросил Кикимера переместить его в меня и запаролить меня на самосожжение. Пароль — Регулус, как ты уже догадался, это было довольно сложно, знаешь ли… добровольно умереть, это… как же я порой завидовал самоубийцам, сигающим с крыш высоток, кто бы знал. Именно поэтому я поселился у директора Дамблдора, так как он частенько попадал в разные неприятности и я надеялся как-нибудь прикрыть его своей преданной грудью и погибнуть как герой, но Дамблдорушка, так его разэтак, всё время берег меня, берег как зеницу ока. Он меня очень ценил, если не сказать, любил...

В его голосе прозвучала горькая ирония. Дождавшись, когда он замолчит, голос подал Аргус:

— Гарри, ты что-то хотел?

— Да, я дневник достал. Только он немножко испортился, простите, сэр.

С этими словами Гарри достал дневник и протянул Северусу, тот взял, с недоверием уставился на прожженную в центре внушительную дыру. Потом он злобно посмотрел на Гарри и яростно спросил:

— Что это такое, Поттер?

Гарри вздохнул, крепко зажмурился и рассказал.

А потом он почувствовал, что его схватили за плечи и начали сильно трясти, как яблоньку по осени, а бешеный рёв чуть не оглушил:

— Вы… несносный мальчишка!!! Как вы посмели? Вы же могли погибнуть! Соваться в пасть василиску…

Мертвенно-бледный Северус остервенело тряс Гарри и что-то ещё истерично орал, голова Гарри беспомощно моталась туда и сюда, Филч и Регулус повисли на руках Северуса и пытались оттащить его от мальчика.

В общем, самая неоднозначная реакция. Вы не находите?

Северус успокоился нескоро, ещё долго он сидел на стуле и прожигал Гарри укоряющими горящими очами. И под этим взглядом Гарри, заикаясь и запинаясь, повторил историю о туалете по просьбе Филча и Регулуса.

Потому что тетрадка оказалась крестражем. Именно поэтому василиск и проткнул её клыком, ибо почуял в ней темную сущность. Оказывается, василисков для того и разводили, что их яд способен уничтожить злое-темное-плохое. То, что не поддается другим, самым сильным заклинаниям. Конечно, для того существует Адский огонь, вызываемый при помощи Адеско Файр, универсальное средство, так сказать. Но после пары ошибок, приведших к колоссальным пожарам — Великому Лондонскому в 1666 году и Большому Чикагскому в 1871 — применение заклинания решили упразднить, мало ли… Адский огонь дважды вырывался из-под контроля, и неизвестно, что он сожжет в третий, а Мерлин, как и Бог — любит троицу… Ну, триаду, триединство, какая разница?! А василиск, он полуразумный, с ним при должном подходе и договориться можно.

Гарри всё это с интересом выслушал, обдумал и спросил у Регулуса:

— А как вы своей смертью уничтожили крестраж?

— Именно своей смертью и уничтожил. Крестраж ведь как устроен? Пока сосуд, в котором заключен кусочек души, цел — цел и он сам. А вот если носителя удалить, то и куску там нечего делать.

— А почему нельзя было уничтожить медальон? Зачем все эти пляски с бубном вокруг переселения-перемещения и прочее?

Северус со стула прожег Гарри ещё одной порцией презрения, Регулус вздохнул, почесал шею и начал:

— Темный Лорд пришел ночью и, к изумлению матушки, потребовал домовика на неопределенный срок. Она подумала и дала ему самого верного слугу на тот момент — Кикимера. Я об этом не знал, матушка не удосужилась мне доложиться, что Кики занят и что его дома нет. У меня той ночью болел живот, Сириус траванул меня маггловским фастфудом — когда я увидел, как он жрёт биг-мак и запивает это дело пепси, то соблазнился, выпросил попробовать. Великовозрастный идиот, девятнадцать лет парню исполнилось, а туда же… Ну Сири и дал попробовать. Ага, попробовал, на свою голову и желудок. На весь вечер застрял в туалете и только ночью смог выползти оттуда, дотащился до спальни и по привычке позвал Кикимера. Раз позвал… второй… Не откликается, а у меня настроение, сами знаете, хуже некуда, ну и рявкнул по-генеральски, в приказном раздражительном тоне. Явился голубчик, но в каком виде!.. Мама не горюй… Покусанный, потрепанный, весь исцарапанный и… и… а в руках чья-то конечность, им собственноручно отгрызенная — стоит, отплёвывается… И квакает: «Хозяин вовремя Кикимера позвал, Кикимера только что чуть не утопили…», а я и заинтересовался — где утопили да чья рука? Рассказал он мне про озеро черное да страшное, в недрах пещеры спрятанное, что в горе да за морем. Как вы думаете, я не заинтересовался всем этим? А уж когда бедный Кики поведал, что Темный Лорд заставил его выпить какую-то отраву, а сам смылся, оставив домового там умирать… У меня появилось огромное желание отомстить идиоту за то, как он дурно обошелся с моим симбионтом-воспитателем. Кики не только меня и Сири нянчил-воспитывал, но и деду с бабкой пелёнки менял. А тут, понимаешь, вперся какой-то совершенно посторонний тип и творит все, что пожелается его пятке на пятой ноге.

Здесь Гарри невольно хихикнул, Регулус замолчал, посмотрел на него и пояснил:

— Потому что его кроме как пятиногом и нельзя назвать — такой же жестокий и бессовестный, и такой же бесчеловечный в своих поступках. Так вот, мой больной желудок стал чем-то несерьезным, меня теперь больше волновало состояние Кикимера, к счастью, он быстро поправился. Но мне пришлось прятать его от маменьки, потому что тот гад наврал ей, что Кикимер погиб, выполняя его задание. И вот, поправился он, я за тот месяц всю нашу библиотеку перерыл в поисках того, чем Лорд занимался, и кое-что почерпнул из книг. Светящаяся зелёная гадость, которую он Кикимеру споил, называется Карниворум Миднойтус, чем больше ты её выпьешь, тем сильнее и страшнее будут твои мучения, видения, кошмары и всё такое прочее. Мы туда сходили. Посмотрели. Я снова задумался, что же он такое ценное туда спрятал, в эту зелёную дрянь? Снова поиски, ещё одна гора книг пересмотрена-перелистана. А разгадка оказалась рядом… Роюсь в книжках, бормочу: «Да что ж он там такое спрятал?», а Кикимер чай принес, услышал и говорит: "Крестраж он там спрятал…" Я его со злости чуть не придушил — а раньше не мог сказать, гаденыш? Но так или иначе, теперь я знал, что искать. Нашел, прочитал и думаю: «Ах ты ж гад, якорёчками обвешался, значит, к бессмертию стремимся, значит?! Ну так вот — не бывать такому!». Адское пламя применять страшно, не хотелось мне случайно устроить второй Великий пожар в Англии, где достать яд василиска — я тоже не знал. Тупик? Но тут, к счастью, попалась мне тощенькая книжечка, в которой — о чудо! — описывались живые носители крестражей и о том, почему они так ненадежны. Вот так и родился план достать крестраж, переместить в меня и как-нибудь умереть. Моя аниформа — феникс, что, конечно же, могло помочь делу.

Тут Гарри робко перебил:

— А разве анимаги умеют превращаться в магических и мифических существ? Мне говорили, что превращаться можно только в немагическое животное…

— Задай этот вопрос китайскому магу и полюбуйся на его драконью ипостась. Гарри, кровь Блэков давно перестала быть нормальной, сто поколений сестры-кузины за братьев замуж выходили, и как называются их дети и кем они своим мамам-папам и друг другу приходятся — уже и непонятно. В моей крови столько всего понамешано, что я уже и человеком себя не ощущаю, скорей мутантом. Брат мой Сири на голову больной, превращается в баргеста, а ведет себя как — тьфу! — распоследняя дворняга. Считает себя собачкой, идиот…

— А чем отличается баргест от, скажем, грима? — спросил заинтересованный Филч.

— Да в принципе, ничем, оба, бывает, показываются народу в виде большого черного пса с горящими глазами. Да только грим — это злобный дух, эльф или гоблин-оборотень. И он действительно предвещает смерть, а баргест всего лишь примета, для магглов разумеется. Появляется рядом с домом, где недавно кто-то скончался. Задача баргеста — проводить умершего по тропе мёртвых, и вообще, баргест, грим и цербер — разновидности адских собак, входят в свиту-стаю Дикой Охоты. Дальше рассказывать?

— Да, но только про себя!

— А на чем я остановился?

— На крестраже…

— А, ну да… Выпил я ту гадость зелёную. Послушал-посмотрел галлюцинации, кошмаров попугался, оклемался, в себя пришел и стал думать, как открыть и уничтожить медальон. Прикидывал-прикидывал, не додумался, спасибо, Кики подсказал и опять не сразу, все-то из него клещами вытягивать надо, по одному слову в месяц... Так вот, подсказал — дескать, Лорд на него шипел по-змеиному — ну, я парселтов не изучал, навестил знакомого нага в Индии, тот и пошипел на медальон. Открылся он, а дальше что — не знаю. Василиска под рукой нет, Адский огонь колдовать не умею — к счастью, ага. Ну Бабуджай и говорит: "А спали его в огне феникса возрожденного, в этом чистом пламени ни одна нечисть не выживет". Я ту книжечку вспомнил, достал из багажа и Бабуджаю показал, а он, сволочь такая, русский язык знает, перевел мне все, что я там понять не сумел. Перемещал крестраж из медальона в меня Кикимер. И превратился я в феникса на долгие-долгие годы. По моей просьбе Бабуджай Ким съездил в туманный Альбион и прямо в порту продал меня Дамблдору, тот как раз ошивался там по каким-то своим причинам. Почему-то я подумал, что у него я быстрее справлюсь со своей задачей и как-нибудь погибну. Но годы шли, Дамблдор правил Визенгамотом, возглавлял орден, названный в мою честь, печатался на карточках-вкладышах к шоколадным лягушкам и берег меня, зараза… пуще собственного глаза берег. А я-то так старался. Всё время рядом, в три глаза слежу, нет ли где опасности какой. Один раз было повезло, прикрыл собой во время рейда Аластора Грюма, да без толку, в него не Авадами швырялись, а простыми Секо, мне крыло отчекрыжило, ему глаз, оба выжили-поправились. А Кикимер меня крепко заколдовал, самовозгореться я должен либо сам, добровольно, либо по паролю, если кто догадается назвать меня-феникса по имени. Классическая ловушка, из тех, в которых ты сам себя загоняешь в яму. Гарри, спасибо тебе за помощь, если бы не ты, я б ещё долго раскачивался, уговаривая себя на самосожжение, ещё пару столетий, наверное, ведь фениксы долго живут. Аргус, Северус, это произошло так быстро, что я и опомниться не успел. Пришла деканша с мальчиком, велела ему ждать директора и ушла, оставила его одного. А он посмотрел на меня и говорит — привет, Регулус! — и тут же чувствую — горю! Только и успел что чирикнуть от радости…

— От радости?.. А в курсе ли ты, Рег, что тебя похоронили, как без вести пропавшего Пожирателя смерти, самого верного сторонника Того-Кого-Нельзя-Называть? — вкрадчиво и в обычной своей ехидной манере спросил Северус.

Регулус вздохнул, вытянулся во всю длину на топчане, на котором до этого сидел, пока рассказывал свою историю, и задумчиво проговорил:

— Не знаю, смогу ли я вернуться к Дамблдору, скучновато у него, знаете ли — целыми днями сидеть на жердочке и слушать нудные педсоветы да брюзжание стариков в Визенгамоте.

— А почему бы вам к Полумне не переселиться? — несмело предложил Гарри. — Ей понравился феникс, и она будет о нем хорошо заботиться.

— Ага, представляю себе, посадит за кукольный столик, познакомит с Лиззи, Дейзи и Мод, повяжет на шею слюнявчик и начнет поить-кормить воображаемым чаем и песочным печеньем. Из песка.

Сказав это и явно действительно представив, Регулус аж передернулся от столь красочной перспективы. Гарри нахмурился и напряженно спросил:

— Это сейчас что было? Надеюсь, вы не издеваетесь над Полумной?

— Нет-нет, Гарри! — Регулус поднял руки над плечами. — Просто я боюсь маленьких девочек! Уж прости, но Белла, Цисси и Андромеда в детстве так шалили, столько книззлов перемучили, что мне до сих пор страшно вспомнить.

— И куда родители смотрели?.. — с грустью вопросил Гарри, демонстративно разглядывая закопченный потолок.

— Ты о чем, Гарри?

— О том, что нельзя разрешать детям мучить животных, из них потом садисты вырастают. Мне и Дадли это дядя объяснил, когда мы пытались сбросить с крыши Генерала Планта на самодельном парашюте. Дядя нам чуть уши не оторвал, а потом ремнем выдрал и каждый удар сопровождал пояснением, что бульдоги не летают.

Филч закашлялся, Регулус покраснел, а Северус отвернулся, тихо бормоча что-то на тему правильного маггловского воспитания.

Джинни все выходные провела в больничной палате, чувствовала она себя неплохо, только жаловалась на сильную слабость. Вызванные в школу родители, Артур и Молли, тщательно пропесочили дочку, хорошенько промыли ей мозги моралью о том, как плохо заниматься черной магией, на что Джинни возмущенно ответила, что ничего подобного, никакой черной магией она не занималась! Ей не менее возмущенно возразили, а что рядом с ней делал полный шлем петушиной крови??? Это вызвало у Джинни истерику, и она отчаянно провизжала о том, что кровь ей подсунул похититель дневника! Какой-такой дневник? А который ей длинноволосый дяденька положил в котел после драки с папой возле магазина «Флориш и Блоттс»! Немая сцена, занавес.

Драку Артура Уизли и Люциуса Малфоя не помнили только ленивые, склеротики и трехмесячные младенцы. Люциуса вызвали к директору и со всей строгостью спросили, с каких это пор он начал подкидывать личные вещи Темного Лорда маленьким девочкам? Мистер Малфой состроил недоуменную рожу и невинным голосом сказал:

— А что такого страшного могло оказаться в простой маггловской тетради? Извините, господа, я не знал, что нельзя дарить маленьким девочкам чистые тетрадки.

— Вы не почувствовали, что тетрадь полна черной магии, мистер Малфой?

— Откуда?! Я вам что, Мерлин? Ничего я не почувствовал.

— Хорошо. А… домового вы не теряли? По имени Добби…

— Нет, господин директор, домового с таким именем у меня никогда не было. Разрешите откланяться? Честь имею.

Гарри сидел в библиотеке у окна. Чтобы найти такой стол, пришлось забраться в самые стеллажные дебри. Ведь библиотека как устроена? Тамбур, холл, высокая стойка администратора, рядочек шкафчиков-секретеров с картотекой, если архитектура позволяет — ставится маленький столик и кресла, расставленные там-сям. Они для посетителей. Всё остальное пространство занято стеллажами-многоэтажками со своими постояльцами-жильцами книгами. В продвинутых библиотеках имеются ещё читальные залы, архивы (расположенные обычно в подвалах) и кафедральные помещения, в которых обязательно стоит кафедра, окруженная амфитеатром сидений для студентов. За кафедрой обычно стоит какой-нибудь профессор и читает лекции, на которые их приглашают другие профессора. Продвинутые библиотеки, как правило, ярко освещены, у них огромные витражные окна, не пропускающие свет, и тяжелые темные шторы, на окнах снаружи — чугунные решетки. Храмы знаний тщательно охраняются и буквально напичканы видеокамерами и пучками сигнализаций, напрямую подключенных к полицейскому пульту.

В деревенских и школьных библиотеках все попроще. А в библиотеке Хогвартса все ещё проще, если не сказать — примитивно… Здесь пахнет пылью и кожей, здесь прохладно и сухо, здесь царит вечный полумрак. Свечам и факелам (т.н. открытому огню) сюда ходу нет. Только лампы, только естественный свет из окон. Окна здесь высокие и стрельчатые, с частым переплетом рамы. Вдоль стеллажей — столы, перед ними стулья и табуреты, и поэтому проходы между стеллажами-столами — широкие. Но это мало помогает, все равно здесь сумрачно, ведь по длинному помещению вглубь его тянутся бесконечные стеллажи и свету от окон довольно трудно добраться-досветить хотя бы до середины, уже на полпути он начинает рассеиваться.

Но здесь, у окна, было совершенно светло. Гарри сидел от него справа, перед ним на столе — альбом, в котором он вот уже целый час лениво мусолит карандаш и клочок бумажки, которым аккуратно ретуширует тени и полутени. Гарри рисует василиска. Того самого, из туалета Плаксы Миртл. Василиск нарисован очень реалистично — тщательно прорисована каждая чешуйка, плавно вычерчен каждый изгиб змеиного тела… Что поделать, Гарри влюбился в василиска, той короткой и весьма эмоциональной встречи оказалось достаточно, чтобы отметить смертоносную красоту древнего монстра. А вот глаза Гарри пока не стал прорисовывать, потому что они слишком четко впечатались ему в память.

Он успел поискать информацию про василисков в этой огромной библиотеке, и здешние жители-книги поведали ему, что василиск убивает взглядом, вот тогда-то Гарри и осознал, как по-детски наивно он себя вел, когда таращился в сияющие золотом глаза смерти. Но с другой стороны, именно наивность и спасла ему жизнь, та самая детская непосредственность и незнание опасности защитили его от смерти. Гарри даже вспомнил историю одной трехлетней девочки, дочери циркачей. Однажды она во время кормления зверей проникла в клетку к злобным белым медведям, униформист от ужаса заморозился, глядя, как огромные полярные мишки перекатывают мелкую девчушку туда-сюда по клетке своими лопатообразными лапищами, а девчонка пытается подняться, падает, отмахивается от зверюг и ругается неумелым детским матом. Мать и бабка поседели, отец тоже за сердечко подержался, потом, придя в себя, хорошенько надраил ремнем задницу любимой дочурки и изрек:

— Бесстрашие и доверчивость ребёнка, вот что её спасло. Только это.

Эту историю рассказала тётя Петунья, когда они как-то раз заговорили о цирке и она вспомнила про великую артистку Наталью Дурову, чье выступление однажды видела в детстве, когда цирк-шапито приехал в Лондон на гастроли в послевоенные годы.

Вот и он — по незнанию спасся сам и спас Джинни от василиска. Но Боже ты мой, как же он красив!.. Гарри откинулся на спинку стула и собрался поностальгировать, повспоминать змеиного короля, как краем глаза заметил движение за окном. Полумна, утопая в снегу по щиколотку, деловито топает в лес, снова. Что она там забыла? Опять нарглы позвали? Гарри глянул на часы, половина одиннадцатого, до темноты ещё далеко, конечно, но… девчонка же. Маленькая. Вспомнился её папа, симпатичный синеглазый мистер Лавгуд — не зря же он просил присмотреть за Полумной, ох, не зря!..

И Гарри, больше не раздумывая, закрыл альбом, кинул его в сумку, туда же полетел пенал с карандашами, вскочил и помчался к выходу из библиотеки, не забыв прихватить с вешалки свою зимнюю куртку. Когда он добрался до выхода, то снова начал проклинать огромные расстояния в этом замке, десять минут ушло!.. Целых десять минут ушло на то, чтоб добежать от библиотеки до выхода, за эти десять минут может произойти всё что угодно — например, начаться снегопад. Да и компания у него появилась, увидев куда-то спешащего Гарри, к нему из любопытства присоединились Гермиона и Рон с Невиллом. Грубо говоря, увязались. Сначала бежали молча, потом, когда стало понятно, что Гарри нацелен в Запретный лес — начались вопросы.

— Ты куда, Гарри? — с испугом прокричал Рон.

— Зачем? — спросил практичный Невилл.

— Но туда же нельзя… — неуверенный голосок Гермионы.

На опушке леса Гарри остановился и рукой показал на цепочку следов, ведущих в темную таинственную тьму между стволов огромных деревьев.

— Здесь прошла Полумна. Она маленькая девочка и может заблудиться там, если снег засыплет все следы. Надо её найти и вернуть.

С аргументом Гарри все согласились. Тем более что позади них следы на снежном поле от замка до леса уже были припорошены свежевыпавшим снежком, а одинокие следы Полумны пока защищали нависающие сверху густые ветви деревьев. Девочку нужно было найти, и поскорее. Правда, Рон из вредности проворчал:

— А почему это мы должны переться черт-те куда по морозу и снегопаду? Чем мы ей должны?

— Ты ничем, а я увидел из окна библиотеки, как маленькая девочка ушла в лес, и больше этого никто не знает. Значит, что? Значит, я должен её найти и вернуть. Или сообщить преподавателям, но в таком случае её накажут, а я этого не хочу, — ответил Гарри, торопливо шагая по следам Полумны. Гермиона и Невилл кивнули и ускорились вслед за ним, а Рон скорчил недовольную гримасу, надвинул пониже на глаза-уши вязаную полосатую шапку, поднял ворот драповой длинной куртки и нехотя поплелся сзади, придерживая локтем притихшую где-то внутри, в недрах одежды, крысу.

Где-то спустя полмили-полчаса Гарри вдруг так резко и внезапно остановился, что Невилл с Гермионой едва не врезались ему в спину и с трудом устояли на ногах, для чего вцепились в Гарри с двух сторон. Оба встревоженно заглянули ему в лицо и увидели, как Гарри остекленевшими глазами смотрит в одну точку. Ни о чем не спрашивая, они проследили за его взглядом и оцепенели, увидев то же, что и Гарри.

Рядом со следами Полумны были ещё чьи-то следы. Человеческие. Следы взрослого человека. Но кто может быть в лесу сейчас, кроме них, в декабре? Это явно не следы Хагрида, его ноги размером с салазки ни с чем не спутаешь. Гарри снял запорошенные снегом очки и быстро протер их концом шарфа, вернул на нос и пошел по следам взрослого, Гермиона, Невилл и подошедший Рон остались на месте, с тревогой глядя на друга. Гарри вскоре вернулся и взволнованно сообщил:

— Это, наверное, преподаватель, его следы тоже со стороны Хогвартса ведут.

— О… и что дальше? — зябко ежась, спросила Гермиона.

— Н-ну-у-у, если она не одна, то, наверное, можно вернуться назад? — неуверенно предложил Невилл, шумно и жарко дыша на ладони, по рассеянности он, как обычно, забыл перчатки.

Да, погода явно не располагала к прогулкам, и Гарри, видя, что его друзья начинают мерзнуть, принял решение возвращаться обратно. Однако где-то на задворках сознания зацарапалась назойливая мысль о педофилах, о чьих подвигах сто раз сообщалось в передачах. О ненормальных взрослых дядьках, которые подкарауливают маленьких девочек и мальчиков, и уводят их в парк-сквер-лесок, где творят с ними всякие ужасные вещи… Судя по всему, Гермиона тоже подумала о том же, потому что она, нервно кусая губы, неотрывно продолжала смотреть на двойную цепочку следов. И Гарри передумал:

— Нет уж, сначала посмотрим, с кем она там, а потом вернемся с чистой совестью.

И опять с ним все согласились. Даже Рон. И снова двинулись по следу. На сей раз они шли с осторожностью, внимательно прислушиваясь к звукам вокруг, но в лесу стояла загадочная зимняя тишина, нарушаемая лишь скрипом снега под их ногами и громким дыханием. На морозе почему-то не дышится тихо. Особенно если ты куда-то торопливо идешь и о ком-то беспокоишься. А торопиться надо, снег идет, и на открытых участках маленькие следы Полумны уже полностью были засыпаны, но, к счастью, следы взрослого были глубже и не так быстро исчезали под снегом.

Сколько времени они уже идут? Гарри посмотрел на часы — половина первого. Однако, далеко же они ушли! Вокруг уже дикий лес, мертвенно-белый, с сугробами над буреломом, а скоро и совсем стемнеет… Рон задушенно икнул, глядя куда-то вверх, его лицо из красного стало сперва бледно-розовым, а потом приобрело нежно-салатовый оттенок. Гарри проследил за его застывшим взглядом. Сначала он ничего не понял — ну что такого страшного увидел Рон? — но, присмотревшись, понял — паутина! Она обычно не пугает никого, но только если она на веточке или в углу сарайчика под крышей, а не опутывающая целые кроны деревьев. Белые лохмотья старой паутины свешивались с ветвей и беззвучно шевелились от едва заметного ветерка. Можно было бы из упрямства сказать, что это сплетения множества паучиных поколений, но целые, не порванные, а значит, сравнительно свежие, нити паутины оплетали кроны и повторяли узор обычной паутины обычных пауков. Рон, трясясь от ужаса, был, казалось, на грани обморока, его выпученные глаза и раззявленный рот говорили за него лучше всех — Рон боится пауков. Гермиона с видом энтомолога, открывшего новый вид насекомых, покатала в пальцах клочок паутины и удивленно сообщила:

— Это паутина акромантула. Странно, я думала, что они не водятся в Англии.

— Ясно, — уныло сказал Невилл, пряча руки в рукавах полушубка, — Хагрид постарался. Бабушка говорила, что его на третьем курсе исключили за то, что он незаконно вырастил в своем чулане детёныша акромантула. Его по наводке какого-то старшекурсника обнаружили, хотели уничтожить, да он сбежал, а Хагрида исключили, отобрали и сломали его волшебную палочку. Сделанную, кстати, по специальному заказу из древесины дуба, шестнадцати дюймов в длину. Для сердцевины палочки пошли ногти великана — его матери, судя по всему… И перестань стучать зубами, Рон, пожалуйста, акромантулы на зиму впадают в спячку, и на тебя никто не собирается нападать.

— Э-э-э… а тот паук никого не убил? Вроде я слышала, что Хагрида исключили за убийство школьницы… — озадаченно спросила Гермиона.

— Да не… До сих пор никто не знает, кто убил ту девушку в туалете, следов укуса на теле не нашли, а общее состояние покойницы было близко к тому, словно её Авадой приложили, вот только выражение ужаса на лице всех сбивает с толку.

— В туалете? — переспросил Гарри, моментально похолодев от дурных предчувствий — неужели василиск?

— С-с-слушайте, мне и… и… и так с-с-страшно, д-давайте о чем-нибудь д-другом поговорим? — заикаясь, вклинился Рон.

Друзья опомнились и, бросая разной степени эмоциональности взгляды на паутину, двинулись дальше, но вскоре, увы, пришлось остановиться, усилившийся снегопад засыпал даже глубокие следы взрослого. Следы закончились, и не только, под снегом скрылись и их собственные следы… Они оказались отрезаны от Хогвартса. Растерявшись, дети сбились в плотную кучку, потерянно озираясь по сторонам и инстинктивно пытаясь согреться таким нехитрым способом, дыша друг на друга. Вокруг было тихо, беззвучно падал с неба пушистый и такой коварный снег. И самое главное, появились синие тени, угрожающие признаки близкого вечера и темноты, а вместе с ними и ночного мороза.

Что-то темное привлекло внимание Гарри, и он глянул в ту сторону — на небольшой прогалине стоял фестрал, черная крылатая лошадь. Поймав его взгляд, она как-то очень знакомо кивнула головой, и Гарри тут же узнал её — мама фестралёнка!

— Сюда! — возбужденно позвал Гарри и потянул за рукава Гермиону и Рона, Невилла не пришлось — он сам увидел фестрала и, судя по восхищению во взгляде — увидел он пегаса, а не дракона.

А фестрал пошагал вперед, неспешно и как-то с ленцой поглядывая на них через плечо. Интересно, куда он их приведет? И найдут ли они Полумну, странную девочку, дочку такого же странного и непонятного Ксенофилуса Лавгуда?..

Фестралиха вела их всё дальше и дальше в глубину Запретного леса. Дети давно уже потеряли время и направление и покорно брели за лесным зверем, слепо доверив ему свои жизни. А куда деваться? Наконец она остановилась и распростерла крылья, потом, приспустив голову, глянула на детей и как-то очень понятно повела крылом — приглашая к себе. Гарри, Рон, Гермиона и Невилл послушно подошли и встали по бокам от фестрала по двое. Гарри, шагнув под сень огромного крыла, тут же почувствовал некое странное ощущение, как будто он превратился в пару зрачков. Нервозно глянув вбок, он не увидел своего тела, а также Невилла рядом с собой, исчез и фестрал, и Рон с Гермионой. Какой-то своей непостижимой магией фестрал их всех сделал невидимками! А спустя несколько секунд Гарри понял, зачем — из-за ближних стволов деревьев вышел человек, и только по мантии, зимней голубенькой мантии с белой подпушкой из песца и роскошным горностаевым воротничком ребята узнали профессора Локонса. Вот только Локонс ли?.. На первый взгляд вроде бы он.

Огромные крылья фестрала опустились, осторожно и мягко прижимая детей к своим бокам, подобно курице-наседке пряча под крылышками своих цыплят. Дети интуитивно прижались покрепче и затаили дыхание, потому что поняли: красавчику-пижону, самовлюбленному нарциссу и фантазеру-писателю абсолютно нечего делать в дебрях дикого зимнего леса. Да и ведет он себя сейчас иначе, куда подевались его танцующая походка и плавные, музыкальные движения рук, которыми он постоянно дирижировал невидимому оркестру… Нет, сейчас Локонс двигался совершенно иначе, вот он небрежно откинул подол мантии, потом, явно раздражаясь оттого, что с этой тряпкой надо обращаться аккуратно, нетерпеливо расстегнул пряжку и скинул её с плеч совсем. Равнодушно отшвырнув мантию далеко в сторону, профессор Локонс странно медленно повел головой и хищно принюхался, широко раздувая ноздри. Гарри почувствовал, как под его рукой затрясся-задрожал невидимый Невилл и как сильнее прижало их крыло фестрала. Повинуясь воле зверя, ребята опустились на колени в снег. Стало ещё холоднее, но они понимали, что иного выхода нет, сейчас их защищали мороз и магия фестрала.

Ничего подозрительного-странного-постороннего не почуяв, профессор Локонс медленно двинулся прочь, на ходу снимая с себя предметы одежды и бросая в разные стороны. Как он полностью разделся, дети не видели — он скрылся за деревьями — да они и не смотрели на этот неожиданный стриптиз, сидели зажмурившись и зарывшись лицом в теплый бок фестрала. Скрип шагов по снегу стих вдали, фестралиха подняла крылья и встала на ноги, возвращая видимость себе и детям. Гарри, не желая, чтобы она ушла, забрал в кулак пучок шелковистой гривы, и они, продолжая держаться кучей, впятером двинулись туда, откуда вышел лжепрофессор. Обогнув ствол гигантского безымянного дерева, они увидели невысокую скалу, она была довольно пологой, со скошенной вершиной. Подойдя поближе, они обнаружили и пещеру. Гарри, помедлив, передал Невиллу прядь фестральей гривы — подержи, мол — и двинулся ко входу. Рон боязливо прошептал вслед:

— Гарри, не надо, а вдруг там пауки?..

Гарри отмахнулся, но напоминание о пауках почему-то навеяло воспоминания о пиратах, а сама пещера напомнила о трюме. Подойдя ко входу, он замер на пороге, дожидаясь, пока глаза перестроятся на мрак, мелькнула было мысль о палочке с Люмосом, но от неё Гарри тоже отмахнулся — что толку от палочки, если он колдовать едва-едва умеет. Цветовые пятна перед глазами исчезли, и Гарри шагнул в пещеру, внимательно вглядываясь в темные углы. Собственно, здесь было не совсем темно, света от входа было достаточно. Но где же Полумна? Пол от входа полого спускался вниз, загадочно мерцали вкрапления кварца на колоннах, образованных сросшимися сталактитами и сталагмитами. Поняв, что пещера более чем большая, Гарри вернулся к выходу и, махнув рукой, подозвал к себе остальных. Подошли все, вместе с фестралом, которого Невилл просто притянул-привел за гриву, а тот почему-то не сопротивлялся и не вырывался, а покорно шел за ним.

— Что? — шепнула Гермиона.

— Пещера большая, Полумны в пределах видимости нет, я не знаю, где её искать. И ещё… Наверное, надо, чтобы кто-нибудь отправился в Хогвартс и позвал на помощь? Не нравится мне этот… Локонс.

— Если бы это произошло в Азии или где-нибудь на востоке, я бы решила, что это гуль. А как ЭТО в Англии называется, я не знаю… — глубокомысленно изрекла умница Гермиона.

— А откуда он вообще взялся, этот Златопуст Локонс? — поинтересовался Невилл.

— Не о том спрашиваете, — простучал зубами перепуганный Рон. — А о том, что оно делает и как от него избавиться можно. Хотя… лучше бы убежать, пока не поздно.

— Значит, ты и беги в Хогвартс, позови на помощь. А мы поищем Полумну, — непреклонно сказал Гарри. — Только крысу оставь, пригодится…

— Но я не знаю дороги! — в голосе Рона прозвучали истеричные нотки, но его «утешил» Невилл:

— Ничего, тебя фестрал отвезет, он найдет дорогу. Садись на него и езжай.

— Это девочка, — на всякий случай доложил Гарри. — Мадам, вы доставите Рона в Хогвартс? Отлично, она согласна. Рон, давай сюда крысу и садись на фестрала.

— Что значит «садись на фестрала»? Я его не вижу! И… и… и вообще, вы все рехнулись, что ли? Никуда я не поеду!..

— Крысу дай сюда! — рявкнул Гарри. Эхо его крика разлетелось по пещере, гулко отскакивая от сводов и колонн: «юда! юда!.. юда…»

Дезориентированный и ошарашенный Рон послушно полез за пазуху, выковыривая оттуда слабо сопротивлявшуюся Коросту. Просяще заглянул в глаза Гарри, ни дать ни взять собака с мольбой к жестокому хозяину — не прогоняй! — но Гарри поступил ещё хуже — он потребовал волшебную палочку Рона. Невилл, подумав, кивнул каким-то своим мыслям, размотал с шеи шарф и, накинув его на шею фестрала, завязал толстым узлом, мотивируя свои действия тем, чтобы Рон видел и мог за что-то держаться. Гермиона тем временем тоже не бездельничала: пока мальчишки решали свои проблемы, она по периметру обошла пещеру, держась в пределах видимости и подсвечивая Люмосом самые темные уголки в поисках Полумны. Не нашла, зато обнаружила широкий ход-тоннель за короткой анфиладой колонн. Гарри и Невилл, разобравшись с Роном и отправив его за подмогой (зареванного и очень несчастного), подошли к Гермионе и посветили своими Люмосами в проход.

— Как вы думаете, куда он ведет?

— Я не уверена, но вроде в сторону Хогвартса…

— Пойдем?

— Ну, наверное пойдем, нам же надо найти Полумну.

— Гарри, а ты куда?

— Сейчас вернусь.

Гарри отошел к стене пещеры, посадил крысу на выступ, положил рядом палочку Рона и шепнул:

— Ну, Питер, будь человеком — не подведи…

По тоннелю шли долго, опасливо светя на стены и под ноги, попадались трещины и обрушенные остатки колонн, их надо было обходить и перешагивать. Пару раз попалась «глотка» или «шкуродёрка», как выражаются спелеологи, сквозь них дети свободно пролезли, не Геркулесы чай, не доросли ещё, чтоб в шкуродёре-глотке застревать. Вот только Локонс… Но припомнив его средний рост и стройную фигуру танцора, ребята единогласно решили, что ему тоже несложно протиснуться в эти узкие лазы.

Развилок не было, ход вел прямо, разве что уровень пола и высота потолка менялись до тех самых глоток и наоборот. Сперва было терпимо, но когда под чьей-то ногой звонко хрустнула кость… стало о-о-оч-чень не по себе. Их Люмосы запрыгали по стенам по простой причине — у них задрожали руки. Наличие костей означало только одну непреложную истину — это останки съеденных животных и нет гарантии того, что тот, кто их съел, покинул эти места.

— Эт-т-то что, л-логово Л-локонса? — прозаикался Невилл. Гарри, присев, оглядел кости.

— Не думаю. Здесь кроличьи и крысиные кости.

— Гарри прав, Невилл, ну с чего бы пижону Локонсу крыс кушать?

— А… а кто тогда их кушает?

— Послушайте… вы слышите? А что это там… светится?

Все трое погасили палочки и посмотрели в глубь тоннеля, там вдали виднелось неяркое сияние и слышался тихий плеск.

— Ты же сказала, что ход в сторону Хогвартса ведет, а не к озеру…

— А это озеро?

Это оказалось не озеро. Это оказалась огромная зала, украшенная анфиладой арок со сводчатым потолком, колоннами по обеим сторонам, увитыми монументальными змеями, а вдоль стен были продолговатые бассейны, полные воды. Именно от воды и раздавалось свечение и плеск. А в дальнем конце залы их ждал сюрприз в лице колоссальной статуи. В белой гранитной стене было высечено изображение бородатого и лысого старика. У подножия статуи на кончике бороды сидела Полумна, она, казалось, совсем не удивилась их появлению. Приветливо улыбнулась и сказала:

— Я так и знала, что за мной кто-нибудь придет.

— Ладно. А что это за место? — спросил Гарри, настороженно глядя вокруг.

— Я не знаю. Но отсюда есть ещё один выход, вон там есть дверь, но она не открывается. Я пыталась.

— А этот… зачем тебя сюда привел?

— Я приманка для Ужаса Слизерина. С моей помощью он пытается его выманить, потому что с Джинни у него ничего не вышло, у неё отобрали ключ, с помощью которого она открывала двери.

Гарри судорожно убрал руки за спину, так как они совершенно самостоятельно тянулись к изящной шейке этой красивой и глупой девчонки с определенной целью её придушить. Стиснув зубы и проведя дыхательную гимнастику, он обратился к девочке:

— Полумушка, а зачем ты пошла в Запретный лес?

— Я хотела проведать Сервантеса.

— Кого? — Гарри на всякий случай почесал в ухе.

— Сервантеса, малыша-фестрала, которого мы с тобой вместе спасли. Помнишь?

— Так-так-так… Не уверен, что хочу смерти стольких детей сразу… — раздался позади них чей-то незнакомый голос. Гарри, Невилл и Гермиона рывком развернулись, безотчетно прикрывая собой Полумну, самую младшую из них, и со страхом воззрились на Локонса. Вернее, на того, в кого он превратился, а превратился он… Перед ними, согнувшись пополам и почти упираясь длинными руками в пол, стояло существо, которое можно обозначить как вурдалака или упыря… покрытого золотистой полудлинной шерстью. Голова у него была волчья, но с человеческими чертами, ноги и руки были и волчьи, и человечьи сразу, хвоста у существа не было. Голубые глаза Локонса на зверином лице смотрели недобро и вызывали оторопь. В Европе гулей называют вурдалаками — пронеслась в голове Гарри паническая мысль. Локонс сел на корточки и продолжил:

— И что с вами делать, ума не приложу?..

— Может, отпустите? — робко предложила Гермиона. Упырь покачал головой.

— К сожалению, вы слишком много увидели… О, а вот и он!

И радостно оскалился. Спрашивать о том, кто такой «он», не было смысла. В стене над их головами что-то заскрежетало, и рот статуи медленно открылся. А потом из него выполз василиск. Огромный змей, свернув гигантские кольца, высоко поднял голову и, плавно изогнув шею, посмотрел вниз, на своих гостей. И не его вина, что все гости были незваными. Локонс-вурдалак, довольно скалясь, отошел в сторону, за колонну, подобрал свою припрятанную там волшебную палочку и, привстав на волчье-человечьи ноги, примерился для… Заклинание забвения не долетело до детей, оно было перехвачено василиском, после чего змеиный король «снял предохранитель» со своего оружия и глупый, несчастный Локонс, мечтающий найти древний ужас Слизерина и обогатиться за сей счет, превратился в камень. Что поделать. У василисков хорошая память, и разводят их для ликвидации плохих заклятий.

Помощь Питера и палочки Рона не пригодилась, но, как говорится, лучше перестраховаться, чем…

Гарри, Невилл, Гермиона и Полумна вернулись тем же ходом, открывать неведомую дверь Гарри не решился. На выходе из пещеры они попали в любезные объятия Флитвика и Снейпа, которых вынужденно позвал Рон.

Ну, объятия не объятия, но моралиторий был включен на полную. Трое следопытов и их охотничий трофей виновато съежились под суровыми и о-о-очень укоряющими взглядами в свете двух Люмосов, один на уровне глаз от профессора Флитвика, и один над головой от профессора Снейпа. Позади них робко и очень смущенно топтался Рон, а между ними лежала кучка собранной одежды Локонса, причем сверху была брошена голубая мантия. Как знак немого укора. Все они тут же ощутили неловкость, вспомнив уже позабытого вурдалака. Но только не Рон, он-то ничего не знал и поэтому спросил, на всякий случай спрятавшись за Флитвика:

— А где Локонс?

Все четверо синхронно опустили головы и принялись очень внимательно рассматривать пол под ногами. Брови Северуса уползли на лоб, крошка Флитвик недоверчивым взглядом обвел кучку одежды, что-то поняв, ахнул и схватился обеими ручками за грудь:

— Маленькие негодники! Что вы сделали с профессором Локонсом?

Виновато опущенные головы опустились ещё ниже и стали ещё виноватее — если можно так выразиться. Понимая, что деваться некуда, Гарри уныло замямлил в жалкой попытке хоть как-то оправдаться:

— А чего он… А он сам… А василиск нас спас…

Гермиона зачастила:

— Профессор, мы не виноваты! Он Полумну украл, хотел василиску скормить, а василиск не стал её кушать, он добрый… ну, наверное, но профессор Локонс сам виноват, потому что хотел нас заколдовать, а василиск не дал, он его закаменил. А Полумну мы нашли, вот она! Сэр, она маленькая, не наказывайте её, она просто хотела проведать Сервантеса, это её знакомый, маленький фес…

Гарри сильно пихнул её в бок, прерывая бессвязный бред, потому что увидел, как оба профессора смотрят перед собой остекленевшими глазами, как все взрослые, замороченные детским лепетом. Услышав же долгожданную тишину, Снейп и Флитвик осторожно переглянулись, убедились, что тараторка Гермиона замолчала, и принялись решать — кто, куда и с кем. Решили так: Флитвик уводит детей в замок, а Снейп с одним добровольцем пойдет выяснять судьбу Локонса. По доброй воле сопровождать профессора Снейпа из всех отважился только Гарри. Передав Рону крысу и палочку, Гарри и Северус вошли в пещеру, прошли её и углубились в туннель. Гарри, оглядев широкие плечи высокого профессора, заранее затосковал, вспомнив о глотках, лучше бы Флитвик с ним пошел… Снейпа насторожило похоронное выражение лица Поттера, и он подозрительно спросил, светя Люмосом прямо в глаза Гарри:

— Что-то не так, мистер Поттер?

— Нет, сэр.

— Куда ведет этот ход, мистер Поттер?

— В большую комнату с бассейнами, сэр.

— Не лгите мне, Поттер!

В ответ Гарри предпочел промолчать, всё равно не поверит, и ещё раз печально оглядел широкие плечи профессора. Северус невольно покосился на свои плечи — что с ними не так? — и, обойдя Гарри, двинулся вперед. Перед первой глоткой он остановился, посветил на продолговатую низкую щель в стене, потом подозрительно посмотрел на Гарри и увидел крайне виноватое и скорбное выражение на его лице. Не поверил. Посветил туда-сюда, убедился, что проход один, и кротко уточнил:

— Точно здесь?

— Да, сэр.

— И сколько их… таких?

— Всего два, сэр, здесь и через полмили второй.

Профессор вздохнул, протянул Гарри свою палочку, тот послушно взял и, светя, молча наблюдал за тем, как профессор снимает с себя зимнюю мантию и сюртук, аккуратно сворачивает их в плотный рулон и складывает у стены. Оставшись без верхней одежды, в брюках и белой рубашке, визуально он стал, возможно, меньше. Во всяком случае, опустившись на колени, он ужом ввинтился в щель, не забыв забрать у Гарри палочку. Облегченно переведя дух, Гарри полез следом, мысленно прося прощения за то, что сомневался в своём учителе, хотя… с другой стороны, глотка была длинная… А вторая — ещё уже. Но так или иначе, а до «комнаты с бассейнами» они дошли. Северус внимательно осмотрелся по сторонам, полюбовался на колонны со змеями, на бассейны, в свою очередь мысленно прося прощения у Гарри, и осведомился:

— Ну и где же Локонс?

Гарри отвел его к последней колонне справа в ряду. Каменный вурдалак застыл навечно на полусогнутых ногах с поднятой правой рукой с зажатой в ней палочкой. Только по ней, по палочке, Северус и узнал Златопуста Локонса, в остальном песочно-желтый монумент мало чем походил на профессора. Постояв с минуту в скорбном молчании, Северус спросил у Гарри:

— Мистер Поттер, что здесь произошло?

— Ну, мы здесь Полумну нашли, она сказала, что профессор Локонс с её помощью хотел выманить василиска… Ещё она сказала, что он пытался это проделать раньше с Джинни, но у него ничего не вышло, потому что у неё забрали ключ, которым она открывала двери, это, наверное, дневник, сэр. Потом нас застукал профессор Локонс. Гермиона попросила его нас отпустить, но он сказал, что мы слишком много увидели, и послал в нас какое-то заклятие, но его перехватил василиск и превратил его в камень.

Слушая вполуха нехитрый рассказ Гарри, Северус пристально рассматривал статую, пытаясь понять, к какому виду нечисти отнести Локонса — вурдалак? Гнолл? Химера? Суккуб или восточный гуль? Помнится, в начале учебного года была жуткая шумиха по поводу бульварного чтива известного писателя, которое пытались внедрить в школьную программу, но благодаря одной какой-то шибко умной и внимательной мамаше внедрение не состоялось. Хм-м-м… надо будет наведаться в личные апартаменты Локонса, может что интересное найдется. Минуточку, василиск?..

До Северуса вдруг дошло, что Гарри в своем рассказе несколько раз упомянул василиска, пришлось срочно спуститься с небес на землю, в данном случае сюда, в подземелья. Моментально насторожившись, Северус выпрямился и, подняв палочку в положение «к бою», нервозно посмотрел на Гарри:

— Какой василиск, Поттер?!

— Ну, зеленый, длинный, — начал перечислять Гарри, глядя почему-то поверх головы Северуса. — На затылке красная роговая корона, а ещё... ему смешно, сэр.

Сверху на плечо что-то капнуло, Северус потрясенно замер. Гарри посмотрел на блестящую каплю на его плече и добавил:

— Он позади вас, сэр. Только что вылез из бассейна.

Чего стоило ему устоять на месте и не пуститься в паническое бегство — знает только сам Северус, он обреченно, медленно поднял голову и прямо над собой увидел умильную и мокрую от воды морду василиска. В его огромных желтых глазах плясали смешливые чертенята, очевидно, василиск был чем-то позабавлен. Хладнокровия вкупе с благоразумием Северусу всё-таки хватило, чтобы не устраивать панику на пустом месте, видя, что василиск ведет себя мирно и ни на кого не собирается нападать, расслабился и опустил палочку, понимая, что лучше не провоцировать зверя на агрессию. Змеиный король, насмотревшись на Северуса, вскоре потерял к нему интерес и отвернулся к Гарри с тихим шипением. Гарри почему-то смутился, опустил голову и начал застенчиво ковырять пол носком сапожка. Северус подозрительно спросил:

— В чем дело, Поттер?

— Он говорит, что вы очень ответственный… человек, — слегка запнулся Гарри, впридачу ещё и покраснев. Северус прищурился:

— Вы понимаете его речь?

— Да, сэр, я не знаю как, но да, я понимаю.

— Кто-нибудь ещё знает об этом? О том, что вы разговариваете со змеями, Поттер.

— Нет, сэр… не знаю, я не обращал внимания. А это плохо?

— С-с-смеи не разговаривают, хос-с-сс-спода, им нещ-щ-щем с-с-сслушш-шать... — вмешался василиск. Гарри машинально перевел его слова Северусу. И тут же возразил:

— Но я же понял удава в зоопарке! Он сказал мне, что спешит в Бразилию.

— Мещ-щ-щду сс-с-собой не могут, нет такого яс-с-ссыка…

— Змеиного языка не существует, — сообщил Гарри профессору.

— Это очень странное открытие, мистер Поттер, — съязвил Северус. — Откуда же тогда взялся парселтанг?

— Умный щщ-щеловек дурной, да? Яс-с-ссык исс-с-собрели наги.

— А-а-а, язык наги изобрели, профессор. А что, логично, они как раз хорошо слышат… — поспешно сказал Гарри, деликатно умолчав про дурного умника.

— Наги? Ну, хорошо, допустим. Как зовут василиска? — неожиданно спросил Северус.

— С-с-салс-с-ссан…

— Залзан? — уточнил Гарри. В ответ короткий кивок огромной головы — да, Залзан. Залзан Солан. Так звали василиска, и его было сложно обозвать полуразумным, скорей наоборот.

— Вот видите, профессор, он понял ваш вопрос без перевода…

Полные своеобразных впечатлений, Северус и Гарри вернулись в замок, а так как отбой давно прозвучал, то Северус проводил Гарри до гриффиндорской башни. Но по пути заглянули к Филчу. Маленький котелок давно был переполнен эмоциями, и при виде Регулуса, этого нахального великовозрастного хлыща, у Гарри, что называется, сорвало клапан. Ничего не говоря, мальчишка подбежал к Регулусу и со всей дури, от всей своей души лягнул по ноге, прямо по косточке. Регулус охнул и запрыгал на одной ноге, обняв руками поджатую и ушибленную. Гарри на этом не успокоился, он со мстительной точностью пнул и по второй ноге, из-за чего Регулус плюхнулся на пол, сел по-турецки и, поглаживая отбитые конечности, жалобно взвыл:

— Гарри! За что?!

— Маленьких девочек боишься, гад? Ты не феникс! Ты… ты ара, вот ты кто! Самовлюбленный попугай, ара амазонский… Если бы ты согласился пожить у Полумны, этого бы не случилось. Она бы не попала в беду, но ты же у нас трус, ты боишься маленьких девочек, ты не проследил за ней, не позаботился о ней!

Все обиды, стрессы, пережитые страхи выплеснулись здесь и сейчас, на голову Регулуса в маленькой каморке Филча. От криков Гарри закладывало уши, но никто не пытался его остановить, мальчик был прав, он ведь и правда предлагал Регулусу пожить у девочки, и у неё мог бы быть прекрасный защитник.

Директор Дамблдор на ужине объявил, что профессор Локонс оказался некомпетентен и по состоянию здоровья уволен. Ну да, тем более что в его комнатах были найдены шокирующие доказательства того, что Локонс промышлял весьма нелегальными и жутковатыми способами. Находил в какой-нибудь глухой провинции местного героя, стирал ему память и всю славу присваивал себе — любимому и неповторимому. А ещё незаконно добывал реликтовых и редких тварей. Грубо говоря, браконьерничал.

А с недавних пор по Хогвартсу разнеслась новость о том, что в замке шалит новый дух. Он не бросался тяжелыми предметами и навозными бомбами, он не орал дурным голосом похабные песенки, он не писал на стенах нехорошие слова… Он был беззвучен и невидим и оттого, пожалуй, был страшнее самого жуткого призрака.

— О Мерлин! Я забыла причесаться?

— Ты чего? Всё у тебя в порядке!

— Что ты врёшь, у меня все волосы дыбом!..

— Да с чего ты взяла? У тебя красиво уложенные волосы…

Две девушки-старшекурсницы Пенни Кристал и Марта Марш яростно спорят, «лохматая» Пенни не верит подруге, потому что у неё лохматая, весьма растрепанная тень на стене, а подруга… ну что ж, на то она и подруга, чтобы говорить неправду там, где на самом деле правда.

Седрик Диггори испытал шок, когда, возвращаясь с квиддичного поля после очередной игры со слизеринцами, разминая ушибленную руку, краем глаза увидел свою однорукую тень, то есть от плеча рука кончалась культей. Пришлось пощупать руку другой, здоровой, чтобы убедиться, что рука на месте.

Тени Малфоя, Кребба и Гойла вдруг слились воедино, а потом у них вроде как выросли драконьи головы. С минуту мальчики стояли, оцепенев от страха, потом пронеслись по школе с воплями о том, что в коридоре на пятом этаже появился трехголовый дракон, совсем как русский Змей Горыныч!

Минерве МакГонагалл тоже пришлось срочно вернуться к себе в кабинет, чтобы причесаться и уложить растрепанные волосы, и, не веря своим глазам, она долго разглядывала в зеркале свою идеальную прическу, свой тщательно уложенный спартанский пучок. Странно… она же видела свою всклокоченную тень пять минут назад в коридоре.

Ну и еще всякие мелкие пакости, какие только могли прийти в голову полтергейсту Пивзу в его новой и увлекательной игре с тенями…

Примечания:

Выкладка следующих глав откладывается на неопределенное время.

Монитор уехал в ремонт, дорогие товарищи читатели, я вас извещу сразу же, как только он починится и вернется домой.

Прошу прощения за доставленные неудобства, с искренним сожалением, автор.

P.S. к тому же сайт не совсем адекватен.

Примечания:

Монитор починен, вернулся с ремонта.

Не поверите, но я страшно соскучилась по "живой" клавиатуре, никакого сравнения с виртуальной дрянью! И ладно бы сенсорная клава, так там ещё и Т9, вот где ужас, с ума сойдешь с этими автоисправлениями, пока четыре странички напишешь...

Приключения Гарри и его друзей продолжаются.

Старшекурсники взвыли — как, снова без уроков по Защите от Темных Искусств? — второй год подряд! То есть не год, но два семестра они точно пропустили. В прошлом году профессора Квиррелла, одержимого духом, арестовали аккурат на Рождество, в этом — профессор Локонс перед праздниками уволился, правда, никто не видел, как он уходил. А наша четверка об этом, понятное дело, помалкивала в тряпочку.

Северуса же наличие василиска натолкнуло на идею: узнать тайну гибели Миртл Уоррен и выяснить наконец, откуда в женском туалете взялось привидение девочки. А для этой цели ему понадобился переводчик с парселтанга — Гарри Поттер.

Ну и получил Гарри письмо-приглашение во время ужина, подошел к нему посланец Блейз Забини и конвертик протянул. Гарри сперва, однако, доел картофельное пюре, тщательно облизал ложку, отложил её и только после этого вскрыл-развернул письмо, в котором профессор Снейп просил его подойти к туалету Плаксы Миртл. Любопытный Рон попытался было заглянуть в письмо через плечо Гарри, но тот, быстро пробежав его взглядом, почти тут же скомкал. Рон обиженно прогудел:

— Ну что там, Гарри? Забини на свидание приглашает? Только не говори мне, что ты с кем-то из слизеринцев встречаешься…

— Не пори чушь, Рон! — вяло огрызнулся Гарри, прикидывая, переживет ли Рон его свидание со слизеринским деканом. На всякий случай решил, что нет.

Отвязаться от Рона Гарри удалось с трудом, да и то с помощью профессора. Видя, что Поттеру никак не удается остаться одному, Северус подкорректировал события, напомнил Минерве, что у Рона отработка с Филчем, та, замороченная, не стала разбираться, а сразу отправила Рона к мистеру Филчу. Таким образом Гарри смог оторваться ото всех и торопливо поспешил к туалету. Не то чтобы он очень радовался встрече с преподавателем, но любопытство его сильно грызло — для чего он понадобился профессору Снейпу?

Гарри с интересом осмотрелся: все тот же туалет, старый, обшарпанный, с разводами плесени по углам, те же раковины в центре, зеркала с облезшей амальгамой и мелкой сеточкой трещин, ряд кабинок… И призрак. Гарри вздрогнул — ну не любит он привидений, не любит! Однако к призраку пришлось присмотреться, ведь он слышал, что это единственное привидение, обитающее в туалете. Одето по моде сороковых-пятидесятых годов, длинные хвостики перетянутых ленточками волос, огромные, в пол-лица, очки с толстыми стеклами в тяжелой роговой оправе. И вредный, склочный характер. Вот примерное описание Плаксы Миртл.

Присмотрелся к ней Гарри, и стало ему нехорошо — безликая Плакса оказалась девочкой. А он-то думал… Ну призрак, просто призрак какой-то молодой леди, умершей лет триста тому назад, но это оказалась девочка, студентка Хогвартса, курса с пятого-шестого, а судя по одежде, почившая с полвека тому назад… И он, чувствуя огромное сожаление, робко и виновато поздоровался:

— Здравствуйте, мисс…

Привидение, сидевшее на окне, приспустило очки на кончик носа и внимательно посмотрело на гостя поверх них. Подумав, оно чопорно произнесло:

— Ну здравствуй, коль не шутишь. Кстати, ты ошибся дверью, мужской туалет дальше, в конце коридора.

— Я знаю. Просто встречу мне назначили здесь. Извините… — осторожно сказал Гарри.

Привидение хмыкнуло и, отвернувшись, поплыло вдоль окна, тихо намурлыкивая под нос какую-то замысловатую ноющую мелодию. Гарри смотрел-смотрел на неё, на полноватую некрасивую девочку, и с ужасом пытался представить, понять, ну кому могло прийти в голову убить школьницу? Из его горла и из глубин его существа против воли вырвалось:

— Это невозможно!..

Миртл замолчала, повернулась к Гарри и вопросительно наклонила голову на бок:

— О чём ты, мальчик?

— Кто… какой идиот допустил, чтобы в школе погиб ребёнок? — возмущенно спросил Гарри.

Миртл сделала задумчивое лицо и предположила:

— Война?

— Прости, что? — опешил Гарри. Миртл спустилась и зависла перед ним на уровне лица, сев в воздухе по-турецки.

— Сороковые годы, мальчик. Война гремела на всю Европу и Россию, зацепило Японию и Китай. В те годы погибли миллионы детей, и не только в школах… а и в детских домах. Знаешь, как страшно было в Лондоне? А в лондонском приюте для сирот? Представь себе большую залу, сплошь заставленную двухъярусными койками с тощими матрасиками, жидкими подушечками-блинами и худыми драными одеялами. А под ними дрожат дети, мальчики всех возрастов, они зябко кутаются в тощие одеяла, съеживаются и молятся, надеются, что на этот раз бомба упадет не на них… С потолка сыплется серая штукатурка и кусочки строительной дранки, пол под ногами вздрагивает, где-то совсем рядом стонет, как живая, развороченная взрывом земля… Потом дети пару дней смотрят, как из-под обломков соседнего здания санитары выкапывают и выносят покореженные тела погибших людей и… детей, — Миртл помолчала, выдерживая паузу, потом вздохнула и продолжила: — Скажи мне, мальчик, долго ли сойти с ума, живя в таком аду? А если ты волшебник и знаешь, что есть на свете очень защищенный замок — Хогвартс? Ты бы не стал проситься остаться в нем на лето?

Гарри кивнул, напряженно слушая печальную исповедь призрака. Миртл, дождавшись безмолвного согласия Гарри, снова продолжила:

— Вот и Том тоже просился остаться на каникулы, ему было очень страшно возвращаться на лето в Лондон под бомбы. Директор Диппет хотел было пойти ему навстречу, он хотел оставить Тома в школе, но профессор трансфигурации Дамблдор был против, он отговорил директора Диппета. В сорок четвертом году у Тома Реддла погиб друг, сам он тоже был завален обломками, но выжил, чудом выжил… Да, он выжил, но, похоже, умом тронулся. Смерти он всегда боялся, а тут, можно сказать, за ручку с ней поздоровался… ну и спятил слегка, съехал с катушек. Стал искать, как смерти избежать, додумался до якоречков, начал крестражи делать. Один сделал, второй, но… мало ему, страшно жить без гарантии, а кого он там убил для первых двух якорей, я не знаю. Просто я третьей стала. Случайно.

— Случайно??? — задохнулся ужасом Гарри. Ни он, ни Миртл так и не заметили, как в дверях истуканами замерли два профессора, Снейп и Флитвик.

— Да! Совершенно случайно! — запальчиво взвизгнула Миртл. — Оливия Хорнби, толстая жирная задавака, достала меня своими придирками и, как обычно, довела до слёз. Я, обиженная на весь белый свет, забилась сюда, вот в эту самую кабинку, и предалась своему горю и прыщам. Так вот, сижу, плачу, жалею себя и ненавижу свои прыщи, и строю планы мести подлой Оливии, но пока что придумала только, как ей рыжие лохмы выдрать да смазливое личико расцарапать. И тут слышу… дверь открылась и в туалет кто-то вошел. Я затихла, потому что вспомнила, что плачу, а заплаканные девочки очень некрасиво выглядят, и я не хотела, чтобы кто-то увидел меня такую, некрасивую и зареванную. Сижу, слушаю и жду, когда эти уйдут, чтобы дальше пореветь. А голоса девчоночьи и… низкий, мужской, я удивилась — а что парень тут делает? — приоткрыла дверцу и осторожненько выглянула в щелочку. Опа, а это Том Реддл с двумя первоклашками Джорджиной Эймс и Эйлин Принс. Или Принц? Не помню точно. Эйли и Джорджи страшно напуганные, стоят, дрожат, жмутся у стены, на Тома смотрят, ну я тоже посмотрела… а он, как ненормальный, на раковину шипит. А нет, нормальный, это я спятила — раковина, вон та, центральная, поехала в сторону и… Из дырки в полу вылез длиннющий червяк ядовито-зеленого цвета, свернулся колечками перед Томом, а тот ему что-то шипит, на девочек пальчиком указывает. Змейка в короне, однако, не соглашается, в ответ шипит и головой мотает, протестует, значит. В конце-концов он просто удрал от Тома, развернул свои кольца, да и юркнул в трубу, раковина задвинулась на место, а Том взбесился, заморозил девчонок Петрификусом и произнес: Авада… Кедавру я не стала дожидаться, толкнула дверцу и закрыла девочек собой. Всё. Больше я ничего не помню, меня не стало… Правда, я потом долго приходила к Оливии, пугала её своим видом. О-о-о, поверь мне, мальчик, Оливия Хорнби очень сильно пожалела, что смеялась над моими прыщами.

Гарри потрясенно смотрел на девочку-героиню. Вот оно как… Миртл — неизвестный герой.

Гарри сморгнул слёзы, набежавшие на глаза при этом скорбном понимании. Миртл, судя по всему, так и осталась навсегда неизвестным героем. Ей не поставили памятник, не наградили медалью посмертно, и в памяти людей она вот уже полвека для всех является всего лишь Плаксой Миртл, печальным и вредным привидением.

А Северус?.. Северус тоже стоял пригвожденный к месту. Это что же, его мать-первоклассница была спасена старшекурсницей по имени Миртл Уоррен? Вот этой долговязой, очкастой и плотно сбитой девушкой? Его мама в детстве подверглась смертельной опасности, а родители об этом ничего так и не узнали… И сам он тоже ничего об этом не знал.

Так или иначе, а к василиску теперь незачем идти, Поттер каким-то образом разговорил привидение, и Миртл в присутствии трех свидетелей рассказала о своем убийстве. Хагрид и его ручной акромантул — не виноваты.

Эти свидетельства давнего преступления, конечно же, пригодились суду Визенгамота, и с Хагрида сняли все обвинения, вернув ему доброе и честное имя. Как ни странно, но родственники Миртл тоже нашлись, её старшие и младшие сестры и братья с запозданием в целых пятьдесят лет получили посмертную награду, Орден Мерлина первой степени. А саму Миртл Уоррен окружили невиданным доселе почетом и уважением, чем ввели её в крайнюю степень смущения. Она застеснялась, засеребрилась призрачным румянцем и застенчиво попросила привести туалет в порядок, а то ей слишком грустно находиться в таком грязном и обшарпанном помещении. Надо ли говорить, что её невинную просьбу привели в исполнение? Правда, после тотального ремонта туалетом так и не стали пользоваться по назначению, его, скорее, превратили в музей памяти Миртл, о чем свидетельствовала именная табличка, повешенная на самом видном месте, под витражным окном напротив входной двери. И золотом на черной эбеновой дощечке было написано: «Миртл Уоррен — потерянная и найденная сквозь время и расстояние. Справедливость никогда не забудется».

За всем этим незаметно пробежало-пролетело время второго семестра и начались сперва экзамены, а потом каникулы. Старшекурсники с горем пополам сдали тест по Защите от Темных Искусств, да и то Снейпу и Флитвику пришлось показать пару уроков, из которых студентам понравился Экспеллиармус — заклинание разоружения. Долго потом по школе разносились воинственные вопли юных дуэлянтов:

— Таранталлегра!

— А вот и мимо. Экспеллиармус!

— Петрификус Тота…

— Экспеллиармус! Пока договоришь, упс…

— Да не отвлекайтесь вы!

— Дак я и говорю, сюда кто-то идет, линяем… э-э-э… здрасьте, сэр.

— Мистер Хиггс, мистер Диггори, дуэли в коридорах запрещены. Отработка.

Перед самым отъездом из школы к Гарри подбежала Миссис Норрис и позвала его за собой. Гарри отлично понял кошку и тут же, не откладывая дело на потом, пошел за пушистым гонцом. Миссис Норрис привела его в каморку Филча, где его ждали сам Аргус, Снейп и Регулус. А также на столе стояла продолговатая корзина-переноска для домашних птиц: петухов, кур и гусей. Гарри внимательно посмотрел на собравшихся, те имели весьма красноречивый вид — в глазах Северуса прыгали чехарду чертики с бесенятами, ещё он едва сдерживал рвущийся наружу хохот, отчего краешки рта его нервно подрагивали, Филч откровенно хихикал, комкая в руках слюнявчик для младенцев, а Регулус безуспешно пытался всех испепелить возмущенным взглядом. Увидев же Гарри, он обратился к нему с пылом утопающего, как к последнему шансу на спасение:

— Гарри! Может, ты всё-таки меня к себе возьмешь? Не хочу к маленьким девочкам…

Гарри покосился на птичью переноску и вздохнул:

— Извини, Регул, но… нет. Я еду к магглам, а под попугая тебя нельзя замаскировать, кто-нибудь увидит и начнет спрашивать — а что это за птичка такая и почему она похожа на смесь орла и павлина? И почему она красного цвета??? Не дай бог, кто-то додумается, что это сказочная Жар-Птица, и побежит звонить куда не надо.

— Зачем… звонить? — не понял наивный волшебный валенок Регулус. Гарри воздел очи горе и снова вздохнул:

— Ну как же… хорошо. Представим вот такую картинку: пришел к нам орнитолог, мистер Паркер, проведать наших сов, Буклю и Беринга с их птенчиками, и видит большую красную птицу. Первая его реакция — выпученные глаза и крайнее удивление, потом пристальный и тщательный осмотр новой птички, сопровождаемое бормотанием "размер с лебедя, хвост как у павлина, клюв орлиный, на голове корона из перьев, как у птицы-секретаря или, точнее, как у скопы… оперение, как у райских птичек из Новой Зеландии…" Вторая реакция — мистер Паркер хватается за сердце, но пить валокордин ему некогда, он бежит к телефону, забыв спросить разрешение у тёти, лихорадочно вертит диск и истерично орет в трубку: "Алло, шеф! Тут у меня находка-а-а!!! Неведомая науке птица! Да, шеф, совершенно неизвестная!" А самое смешное, это то, что ни один орнитолог в мире не поверит, что это феникс, просто-напросто всего лишь сказочный феникс, нет… Они из кожи вон вылезут, но докажут, что это новый и не известный ранее вид Nova incognita Opisthocomus hoazin. Разумеется, после долгих экспериментов над распотрошенной птичьей тушкой.

Регулус судорожно сглотнул, начиная понимать, что у маленькой девочки всё-таки безопасней будет жить. Филча же и Снейпа внушительный и длинный монолог Гарри тоже пронял, они до-о-олго ещё потом переваривали сказанное.

Снова безлошадные кареты катятся по ухабистой лесной дороге от ворот Хогвартса до станции Хогсмид. Где-то параллельно за лесным клином Хагрид на лодочках перевозил по озеру бывших первоклашек к той же станции. Погладив фестрала, Гарри перехватил поудобнее переноску с Регулом и направился к поезду, шаря глазами по макушкам в поисках белокурой девочки. А вот и она! Найдя Полумну, Гарри вместе с ней прошел по вагону в поисках подходящего купе. Джинни проводила их тоскливым взглядом, непонятно, почему знаменитый Гарри Поттер так носится с этой чудачкой Лавгуд? И как она может так спокойно к этому относиться? Ведет себя как королева, гордая и неприступная.

Подходящее купе было найдено, вещи сложены, а пассажиры заняли свои места. А когда поезд тронулся, Гарри обратился к Полумне:

— Ты феникса к себе возьмешь? Он мальчик, его зовут Регул.

— Тот самый, да?

— Да, — Гарри открыл переноску, — смотри.

— Ух ты, как вырос! Он просто огромный…

— И что, не возьмешь?

— Ну почему, возьму, просто он у тебя вырос… Он не будет по тебе скучать?

— Не будет, Регул понимает, что я к магглам еду и что ему у тебя будет лучше. Ты ведь позаботишься о нём?

— Мы с папой позаботимся, одна я не справлюсь. Что он ест, Гарри?

— Да всё кушает, всё.

— Это хорошо.

И Полумна, подводя итоги, пальчиком ласково погладила феникса по спинке. А тут и друзья нагрянули, и остаток пути до Лондона прошел в шумной и тесной компании. Рон опять попытался зазвать Гарри в гости на лето, пытался соблазнить его Египтом, куда Уизли собирались поехать всей семьей. Гермиона только головой покачала и попробовала объяснить Рону, что Гарри вообще-то на учете состоит и не может без ведома и разрешения врачей покинуть Англию. Но Рон — волшебник, он не понимал всех этих маггловских тонкостей. Надулся и сказал, что Гарри просто не хочет с ним дружить. Гермиона на это только глаза закатила, а Гарри напомнил Рону о сертификате на разведение сов в неволе, Рон вспомнил и заткнулся.

Старый поезд, кряхтя и покашливая, дополз до Лондона и, лязгая сцепками, остановился. Ученики валом повалили из вагонов, на бегу выкрикивая имена своих родственников, а те восторженно ахали-охали при виде своих подросших чад. Что и говорить… двенадцатилетки весьма заметно вытягиваются за год до своих тринадцати лет. Вот и Гарри с трудом признал в плотно сбитом долговязом дылде Дадли, а сам Дадли только по очкам и узнал Гарри, а узнав — заржал:

— Ой, Гарри, это ты, что ли, такой стал?

— На себя посмотри, Дад, что ты с собой сделал? — не остался в долгу Гарри.

Оба парня, тонкий и длинный Гарри и Дадли, здоровенный крепыш с кулаками молотобойца, стояли и придирчиво рассматривали друг друга, подспудно примериваясь для короткой дружеской стычки. Но «подраться» не успели, их перехватили соскучившиеся дядя Вернон и тётя Пэт. Отпихнув Дадли, они с обеих сторон загребли Гарри в свои жаркие объятия и слегка придушили. Охи-ахи, взволнованные расспросы по поводу его худобы и хорошо ли там, в школе, кормят... Естественно, придушенный и слегка перепуганный Гарри начал вырываться, бурно протестуя — мам, пап, вы чего?! А кормят там хорошо, а это просто подростковое… да вы вокруг посмотрите, все тощие, не я один такой! Дядя Вернон, услышав нежданное «пап», растрогался, сгреб племянника и снова основательно помял-придушил в порыве чувств.

Дома Гарри радостно поприветствовал сов, приласкал верную Буклю, похвалил Беринга, так как гладить его было бесполезно, Беринг был равнодушен к ласке, а при желании мог и цапнуть неслабенько за палец, что поделать, обыкновенная птица, которой глубоко чихать на всякие там прикосновения. А вот Букля — другое дело, она понимала толк в ласке и очень трепетно относилась к ней, да что там, стоит начать её поглаживать, так она уж и плывет, и тает, растекается благодарной лужицей и сама голову подставляет, ластится в ответ. Только что не мурлыкает, ну да этого Букля и не умеет, не кошка она…

Совят, трех девочек-совушек продали, а мальчик пока оставался с родителями, правда папаша Беринг уже видел в нем конкурента и всячески шпынял сынка, ревниво отпихивая его от супруги, дескать «а что это ты тут делаешь, не пора ли тебе… восвояси? Хватит к мамке жаться!», и клюет его, клюет, гонит прочь от гнезда. Узнав об этом, Гарри решил пристроить малыша к работе, а то мало ли, отец его совсем зачморит. Тем более, что совенок перенял волшебные гены матери, имел такой же ласковый и покладистый характер.

Что касается имени, то Гарри здесь не очень долго голову ломал, просто припомнил одну историю о похождениях известного мага, а также его родословную — мать волшебница, а отец простой человек — и назвал совенка Мерлином.

Первые пробы в качестве почтальона Мерлин совершил в пределах Литтл Уингинга, разносил письма и легонькие посылочки друзьям Гарри и Дадли. Ребята с юмором отнеслись к этой игре и с удовольствием включились в неё, писали письма и привязывали к лапке необыкновенного почтальона. Потом был совершен более серьезный полет, Гарри отправил Мерлина к Гермионе в другой город. Что ж, этот экзамен был с честью пройден, Мерлин отнес письмо Гермионе и доставил от неё ответ. И статус почтальона был честно заработан. Да и красавцем он был к тому же, поджарый белоснежный совин с ярко выраженной гетерохромией, правый глаз его был янтарно-желтым, как у матери, а левый как у отца — небесно-голубой. Такой вот случайный каприз Природы, ну в самом деле, кому придет в голову скрещивать волшебную сову с обыкновенной? Только Дурслям, да и то потому как они решили, что Букле негоже быть одной, вот и подсуетились, достали для любимицы красавца-самца.

Каникулы текли своим чередом, справили день рождения у Дадли. Гарри подарил ему осиновую дощечку, на которой выжег двух бульдогов, Злыдня и Генерала Планта, они вышли очень похожими, и Дадли был очень рад получить такой подарок. Этот праздник вышел весьма запоминающимся. Сперва-то было ничего, нормально всё… Тётя Петунья с утра наготовила всяких вкусняшек, тортики-пирожные-булочки, напитки разные, потом друзья Дадли пришли, всё это умяли за милую душу и с благодарностями. Потом были танцы, игры-викторины, потрошение подарков, апробация их тут же, в частности прогонка видеоигр на компьютере. К вечеру подтянулись взрослые, новая волна подарков, новые интересные открытия. Снова игры.

А потом одному какому-то взрослому пришла в голову идея допраздновать день рождения в Лондоне, в ресторане и походом в кино. Ну, время не позднее, всего пять часов вечера, тьфу, а не время… Идею приняли на ура, погрузились в машины, да и поехали покорять вечерний Лондон. В столице Британии закатились в гости к какому-то знакомому. В девятом часу дядюшка Вернон, слегка захмелевший, собрался домой, хозяин квартиры вышел проводить, а тётя Пэт засиделась за чаем и душевными разговорами. И только в десятом часу она опомнилась, спохватилась и засобиралась домой, Гарри и Дадли к тому времени разве что не спали стоя, клевали носами, сонно привалившись друг к дружке.

Свежий ночной ветерок взбодрил мальчишек, и они невольно проснулись. Автобусы уже не ходили, пришлось вызывать такси. В машине парни опять задремали, ну а что поделать… День рожденья — только раз в году. Приехали в одиннадцатом часу, на улицы уже опустилась бархатистая июньская ночь, зажглись фонари. Тётя Пэт заплатила хмурому таксисту, и все трое с облегчением направились к дому — ох, наконец-то! — сейчас доберутся до постелей. И спа-а-ать, сладко спать. Однако дядя уже десятый сон, наверное, смотрит, в окнах ни огонька, не горит свет на кухне и над дверью. Жаль его будить, да делать нечего, в дом-то надо попасть. Петунья позвонила раз, другой… подождала, снова позвонила. Прислушалась, за дверью — тишина. То ли очень крепко спит Вернон, то ли его дома нет… Дадли заглянул в окно гаража и сообщил матери и Гарри, что машины там нет, а значит, бесполезно звонить-стучаться. Куда-то подевался дядя Вернон, а вместе с ним и ключи от дома и гаража.

Приключения именно потому и приключения, что внезапно приключаются, ни с того ни с сего и на пустом месте. Вот и как попасть в дом среднестатической женщине с двумя мальчиками? Соседей беспокоить неудобно, все давно спят, да и как им объяснишь ситуацию? Где-то мужа посеяла… ещё смеяться начнут. Гарри побрел на задний двор, на всякий случай проверяя, нету ли где открытых окон. Открытых окон не было, зато обнаружилась открытая дверь балкона на втором этаже, дверь в супружескую спальню. Вернувшись к тёте и Дадли, Гарри сообщил о своей находке и предложил залезть в дом через балкон. То есть он залезет и откроет входную дверь изнутри. Петунья, начиная беспокоиться о судьбе невесть куда пропавшего Вернона, почти сразу согласилась, сообразив, что из дома она может хотя бы в полицию позвонить.

Прошли на задний дворик, задрали головы на второй этаж, оценили высоту, и тётя тут же передумала, ещё чего, не хватало ещё убиться насмерть или шею сломать. Но мальчики — это мальчики, им палец в рот не клади, а дай полазить по стенам и заборам. И после недолгих уговоров Гарри и Дадли, помогая и подсаживая-подтягивая друг друга, начали восхождение на Олимп, наградой в конце которого была кровать и сладкий, желанный сон. Цепляясь за малейшие щели во внешней обивке и ставя ноги в уступы, они добрались до балкона, перелезли через перила и вошли в дом! И открыли наружную дверь для тёти-мамы Пэт.

А дядя Вернон оказался в полиции. Он и его дружок привлекли нежелательное внимание бдительных стражей порядка. Те сперва спросили документы у подзагулявших граждан, а когда они начали возмущаться и протестовать против вмешательства в их личные пространства, законопослушные бобби переглянулись и, не слушая дальнейших словоизлияний, подхватили под белы рученьки веселых джентльменов и с глубочайшим почтением препроводили в ближайший полицейский участок, в камеру предварительного заключения, где и заперли их. До утра.

Незабываемый и невероятный июнь закончился, настал и медленно пополз по стране удушающе жаркий июль, высушивая и перекрашивая в тусклый бурый цвет все растения. Во всех домах были раскрыты нараспашку все окна и двери на балконы и задние веранды. В других домах гудели, стрекотали и журчали кондиционеры всех марок и типов. Но они, увы, мало помогали. Жарко было везде. И если взрослых это мучило и они не знали, куда деваться от духоты, то дети были только рады. Босоногая пацанва с воплями носилась по улицам, размахивая самодельными копьями и луками, среди них были и Гарри с Дадли, а при Гарри был ещё и совенок. Мерлин, как ни странно, оказался душой компании и с удовольствием ввязывался во все ребячьи игры, тем более что кроме совенка с ребятами постоянно бегали три собаки, бульдоги Дурслей — Злыдень и Генерал Плант — и колли Майкла Гордона с необычной кличкой Синоптик.

Услышав впервые странноватое не собачье имя и присмотревшись к тощему, голенастому рыжему щенку с нелепыми длинными лапами и тонкой шеей, ребята насели на Гордона с расспросами, почему собаку так странно зовут. Майкл ответил, что по нему можно узнать погоду за ближайшие полтора-два часа. Проверили, оказалось — правда, пёс действительно предсказывал погоду. Эти нюансы будут рассказаны по ходу истории.

Длиннолапый щенок появился в ребячьей компании год назад, сейчас это был долговязый поджарый пёс с полудлинной шерстью. Увы и ах, изначально породистый колли оказался полукровкой, заводчик обманул Гордонов, но они не стали расстраиваться, дворняга выросла и успела стать членом семьи. Тем более что Марджори Дурсль, признанная собачница, осмотрев узкую точеную голову и высокий рост пёсика, вынесла вердикт — это ларчер, помесь колли и борзой, порода весьма распространенная в Англии и Ирландии.

Так или иначе, но их частенько можно было видеть вместе, невообразимую ребячье-собачье-птичью компанию, когда они, набегавшись по окрестностям и устав, валились смешанной кучей на крыше вросшего в холм сарая. Девочки, игравшие роль санитарок, скрупулезно осматривали и обрабатывали боевые раны мальчишек, ссадины, царапины и синяки, мелкая босота посылалась по домам за перекусом, а что, нормальная эксплуатация младших братишек — эй ты, сгоняй за пирогом, а то помру с голоду и сказку тебе не расскажу… — услышав столь страшную угрозу, младшие сестренки и братишки лохматыми пульками несутся по домам и выпрашивают у мам или втихую утаскивают из кладовок еду.

Вот и сейчас, разогнав по домам мелких, наша развеселая компашка в ожидании еды начала неспешные разговоры, сидя на раскаленных от солнца досках, пощипывая пальцами вылезающую из щелей траву. Неподалеку, в тени, расположились собаки и сова, причем Мерлин уселся на спину Синоптику и своим загнутым клювом начал вычесывать собачью шерсть в поисках блох. Тема разговора потекла вокруг новинок страшилок. Кто что купил и изобрел, и кого как напугать… Малкольм показал бутафорские вампирские клыки, Дадли вспомнил, что купил инфракрасные линзы — если вставить их в глаза и посмотреть ночью на свет фонаря, то глаза засветятся кровавым блеском, и если к ним ещё клыки добавить… Идея всем понравилась, и они начали обсуждать, кого напугать. После долгих размышлений и споров пришли к единому решению — напугать нелюбимую всеми вредную старую кошатницу мисс Фигг. Гарри, зная, что старуха не так проста, настороженно спросил:

— А почему Фигг?

Ему ответил Колин Малкольм:

— Потому что она злая ведьма, Гарри. Тебя тут не было, когда произошел тот неприятный случай. К нам с Пирсом подбежал её кот… Мистер Лапка, кажется, Пирс нагнулся и хотел его погладить, но тут из дома выскакивает эта вредная старушенция и давай визжать на всю Тисовую, что гадкий мальчишка её котика обижает. Представляете, как нам было странно это слышать?

— Да, — подхватил Пирс, тоненький и щупленький мальчик. — Стою и не знаю, что делать и куда смотреть, прямо хоть сквозь землю проваливайся! Я ж погладить его хотел, пушистого такого… — говорит Пирс, моргает влажными глазками, и Гарри начинает тихо ненавидеть старую каргу. Однозначно — месть! И мстить будет он!

Свежую идею не откладывают в долгий ящик, а претворяют в жизнь в тот же вечер. Выпросив у мамы старую косметику, Дадли с Гарри заперлись в ванной комнате и принялись за работу. Без очков Гарри плохо видел, конечно, но и абсолютно слепым не был, а в темноте присматриваться и нужды нет. Намазав бриолином волосы и крепко зачесав и загладив их назад, Гарри при помощи черной туши подчеркнул зловещий вампирский треугольник надо лбом, той же тушью подвел глаза, нарисовав под ними тени, тоналкой и пудрой замаскировал шрам и придал лицу аристократичную бледность, вставил в глаза линзы, а в рот зубы и глянул в зеркало. И вздрогнул. Засомневался даже, а не переборщил ли? Ещё кондрашка старушку хватит… Но вспомнился ни за что ни про что обиженный Пирс Полкисс, и все сомнения испарились — ну уж нет! — вредная бабка должна получить своё. Из одежды, как ни странно, подошла школьная мантия, черная, приталенная и идеально подошедшая к костюму Дракулы. Вот уж воистину, никогда не знаешь, что где пригодится.

Привычку старухи Фигг знали все, и не только на улицах Магнолий и Тисовой, а и по всему Литтл Уингингу и, в частности, в круглосуточном супермаркете, куда Фигг наведывалась каждый божий вечер за кошачьим кормом, ведь кошек у неё много и все жрут только свежее. Ну и вот, вышла Арабелла Дорин Фигг на крылечко, тщательно закрыла дверь, постояла, вдыхая свежий вечерний воздух, попутно любуясь на яркие июльские звезды, спустилась с крылечка да и пошла себе потихоньку. Проходя мимо домов Полкиссов и Дурслей, она презрительно скривилась — мерзкие мальчишки, орут, воняют, вечно бегают, носятся туда-сюда, ни минуты покоя от них! Несносные дети, неужели это сложно, пройтись неспешным шагом, вместо того чтобы нестись куда-то сломя голову… Ну ничего, зато они и отношения другого не заслуживают, хе-хе… Помнится, в Хэллоуин стайка этой мелкой пакости постучалась в её двери и запела песенку на тему «сладости или гадости, жизнь или кошелек!», ну она им и показала, хи-хи… вынесла им полную корзиночку конфеток, эх, жаль, не видела их разочарованных уродских лиц, когда они в красивых и ярких фантиках обнаружили собачье печенье, которое ей по ошибке всучили растяпистые продавщицы в супермаркете. Она было расстроилась, но потом, к счастью, додумалась не выбрасывать, а завернуть в красивые фантики и всунуть этим мелким паршивцам. О-о-о, как же месть сладка!..

Идет старушка Фигг, предается чудным, дивным воспоминаниям, и тут… В дальнем конце улицы Магнолий появилась сперва пара кроваво-красных точек, потом из мрака проступило мертвенно-бледное лицо. Лицо висело в воздухе. Просто лицо, без ничего, без тела, ног и прочего. Сердце ухнуло в пятки, Арабелла замерла на месте, до боли в глазах вглядываясь во мрак, а лицо вдруг исчезло, чтобы, впрочем, появиться снова, на пару метров ближе. Сердце вернулось в грудь и поднялось выше, забилось в горле. Лицо всё ближе и ближе, красные глаза, казалось, заглядывали в самую душу, в самую сокровенную глубину её души. Открылся рот, и сверкнули острые (острые!) вампирские клыки, и как апофеоз всему, разошлись на небе редкие тучи и проглянула полная Луна, проливая на землю бледно-голубой холодный свет, а лицо, висящее в воздухе, стало ещё бледнее, стало совершенно белым, призрачным каким-то… И не лицо уже, а весь вампир в черном плаще стоял перед ней. Потусторонний монстр ме-е-едленно поднял руки и вытянул в её сторону. Что ж, это стало последней каплей. Фигг не выдержала, громко завизжав, она развернулась и помчалась в сторону своего дома, напрочь забыв про кошачий корм.

Сдавленно хихикая, Гарри подобрал с земли мантию-невидимку и, скомкав, спрятал за пазуху. Из ближних кустов выбрался донельзя довольный Дадли. Радостно улыбаясь, он состроил из пальцев знак «виктория».

— Классно, Гарри! Она надолго это запомнит.

— Аха, ещё пы, здогофо… тьфу… — Гарри вынул вставные зубы и повторил: — Здорово вышло!

Хохоча и весело переговариваясь, братья направились домой. Проходя по Тисовой, заметили силуэт большой собаки, бегущей неспешной рысцой. Приглядевшись, они узнали пса Гордонов — Синоптика. Дадли свистнул, подзывая пса, тот свернул с пути и вежливо подбежал к ним, братья потрепали его полувисячие мягкие уши и повели к себе. Ночные странствия Синоптика означали только одно — ночью будет дождь, наконец-то! — и пёс, как всегда, спешит в овраг на окраине, самое прохладное и влажное, по его мнению, место. И поэтому его лучше увести домой, чтобы он там в грязи не перепачкался и в канаве не застрял. Как говорится, плавали — знаем!

Неспешно полз странный непостоянный месяц июль, то превращая окрестности в высушенную степь, то затопляя всё вокруг прямо-таки тропическими ливнями и опять же превращая городок в мангровые болота. И снова взрослые офигевали от этих природных выкрутасов и всячески ругали идиотов метеорологов, которые не-пойми-что обещают. А дети в отличие от взрослых рады любой погоде — потому что каникулы, господа! — и рассекали по залитым водой улицам, вздымая радужные брызги с не меньшей страстью, чем поднимали пыль до небес в засуху. И звенят с утра до вечера веселые детские голоса, прерываясь лишь на обед да на ужин. И снова взгляды всех спотыкаются-запинаются на необычной компании ребят с Тисовой улицы, на весьма необычной компании из скольких-то ребят, трех собак и большой белой совы. Сова постоянно находится с ними, везде и всегда.

День рождения Гарри подкрался совершенно неожиданно, вот так вдруг, ни с того ни с сего закончился июль. Гарри и Дадли шокированно переглянулись и горестно взвыли — как тридцать первое? Какой день рождения? — и их можно понять вообще-то, ведь это означало, что до конца каникул остался всего один, последний месяц лета — август. Караул, куда июнь с июлем подевались??? Так что, сами понимаете, Гарри не испытывал особого восторга, когда совы начали приносить подарки от друзей. Гермиона прислала набор для ухода за волшебной палочкой, Рон прислал вредноскоп и вырезку из газеты, в которой была фотография всех Уизли, а Хагрид… На подарке Хагрида, пожалуй, остановимся и рассмотрим его поподробнее. Гарри снял верхний слой бумаги и успел заметить что-то из зеленой кожи — и, Господи, что это?! — подарок вдруг задрожал, как живой…

Щелк! Уж не челюсти ли?

Петунья взвизгнула и взобралась в кресло с ногами, Марджори с поразительной скоростью метнулась к камину и схватила кочергу, и было отчего — тяжелая и очень толстая книга совершенно по-крабьи, боком поползла к дивану, грозно пощелкивая… челюстями? Обложкой? Сверху, из золотых тисненных букв, составляющих название: «Чудовищная книга о чудищах», проглядывали несколько пар довольно злобных глаз с весьма гастрономическим и голодным выражением. Гарри последовал примеру тётушек, запрыгнул в ближайшее пустое кресло, кто его знает, Хагрида, а вдруг и правда что-то опасное прислал? Почуяв невнятную угрозу, на книгу с лаем накинулись бульдоги. Они атаковали её с двух сторон, книга нервно завертелась в разные стороны, огрызаясь и щелкая челюстями. Гарри трясущейся рукой поднес к лицу письмо Хагрида и прочел:

"Дорогой Гарри!

С днем рождения! Эта книга тебе очень пригодится в следующем году. Больше ничего писать не буду. Вот свидимся и расскажу. Всего хорошего.

Хагрид"

Ничего не поняв, Гарри прочитал письмо ещё раз, потом ещё, но яснее оно от этого не стало, а бульдоги тем временем вознамерились распотрошить книгу, обложка её была уже основательно пожёвана, а несколько листов безнадежно порваны. Пришлось вмешаться и спасти странное печатное издание в зеленой обложке. Ведь Хагрид написал, что она очень пригодится…

Книжка, как ни странно, оказалась умной — когда Гарри отогнал псов, книжечка, дрожа от страха, прижалась к ногам Гарри, и тот уже без опаски взял её, притихшую и смирную.

Помимо подарков школьная сова принесла список учебников на будущий год и форму с разрешением для посещений Хогсмида, которое должны подписать родители или опекуны. Поколебавшись, Гарри решил, что ладно, пускай подписывают — хоть какое-то, да разнообразие. Разрешение подписали, правда не сразу, а после того, как выпили лошадиные дозы успокоительного, и после непродолжительного скандала, всё-таки не каждый день присылаются такие жуткие книги.

На следующее утро все собрались на кухне и принялись завтракать, вполуха слушая новости из нового телевизора, и на фоне занудного бубнежа диктора свежим аккордом экстренного выпуска прозвучало следующее сообщение о сбежавшем преступнике, которое заставило всех встрепенуться:

«Блэк вооружен и очень опасен. Увидев его, немедленно сообщите властям по специально созданной горячей линии».

Дзынн-нь… Тётя выронила тарелку и прижала руки ко рту, с ужасом глядя на экран. С голубого экрана на них смотрел Сириус Блэк, всклокоченный и зловещий…

Какое-то время все оцепенело таращились на экран. Вернее, на Сириуса Блэка… К слову, на беглого заключенного он не был похож, арестанты так не выглядят. А больше всего Сириус был похож на пленника концлагеря типа Бухенвальда. Сквозь спутанные патлы из провалов глазниц проглядывали горящие лихорадочным блеском глаза, а из рваной на груди тюремной робы было видно шарообразную грудную клетку, туго обтянутую тонкой, просвечивающейся кожей.

Первой опомнилась Мардж. Смачно рыгнув, она ткнула вилкой в сторону телевизора и недоуменно прогудела:

— Это он из какой тюрьмы сбег? Что-то я не поняла… Это в какой такой тюрьме преступников голодом морят? Насколько я знаю, их там закармливают, что твоих свиней на убой, жопа — во, морда — во…

Последние слова Мардж подчеркнула жестами, руками показывая ширину-толщину лица и зада. Кусочек яичницы при этом стойко держался, чудом не свалившись с кончика вилки.

Петунья потерянно уставилась на осколки разбитой тарелки, рассеянно удивляясь тому, что они лежат на полу. Гарри вздохнул и пошел в чулан за веником и совком, вернувшись в кухню, он принялся подметать, краем уха слушая разговоры:

«Сегодня Министерство сельского и рыболовного хозяйства объявляет…»

— Идиот! — презрительно глядя на диктора, рявкнул дядя Вернон. — Хоть бы сказал, откуда сбежал этот маньяк! И вообще, какой прок в этой горячей линии?! А вдруг этот псих сейчас бродит по нашей улице?!

Тётя Петунья бросила нервный взгляд в сторону окна, кашлянула и сдавленно проговорила:

— Азкабан. Сириус сбежал из Азкабана, специальной тюрьмы для волшебников.

Мардж сунула в рот позабытый кусок и скривилась — яичница на вилке успела остыть. Проглотив, она запила глотком красного столового вина, выдохнула и буркнула:

— Ну раз их там так содержат, то лично я совсем не удивляюсь тому, что бедолага решил оттуда сбежать.

— Фу, скелет! — согласно передернулся дядя Вернон.

— А за что он там сидел-то, а, Пэт?

— За массовое убийство. Вроде бы он четырнадцать человек взорвал…

— Бог ты мой! Так он ещё и террорист?!

Гарри выбросил осколки в помойное ведро, озадаченно глянул на тётушку Мардж — непонятно, восхищается она, что ли, преступлениями Блэка? — и унес обратно в чулан совок и веник. На кухню он не стал возвращаться, а поднялся к себе. Надо было подумать. Постояв посередине комнаты и повспоминав, где находится нужная вещь, вспомнил, полез в шкаф и достал с полки толстую кожаную папку с фотографиями и газетными вырезками, собранные им там-сям за два года. Плюхнув папку на кровать, Гарри начал перебирать их, выбрав все изображения Сириуса, он прошел к столу, сел и разложил перед собой фотографии, полюбовался на крестного и горестно задумался: а что он про него знает? По сути — ничего. В Азкабан он загремел вполне законно. Аргус рассказывал, как он кинул Бомбарду в Пита, снес половину улицы, перебил кучу магглов, а в Пита не попал, тот успел увернуться, отчекрыжил себе палец, перекинулся в крысу и утек в канализацию. Ну, по крайней мере, такова его версия тех событий, на самом деле никто не знает точно, что произошло там, особенно в ту ночь на Хэллоуин…

Кое-что вспомнив, Гарри бросился перебирать вчерашнюю корреспонденцию, ну-ка, ну-ка… ага, вот она! Газетная вырезка из Египта. Так, вот Рон, а у него на плече сидит крыса… Гарри внимательно присмотрелся — да, к сожалению, Питер вполне узнаваем. А уж для друга, который тебя как облупленного знает, и подавно. Вопрос, почему Сириус сбежал, становится не актуальным, тут и ежу ясно — увидел и узнал, остается спросить — зачем? Добить? Гарри нахмурился, пытаясь решить эту сложную задачу. То, что Том Реддл сумасшедший, уже доказано, Миртл же сказала, что он после гибели друга помешался, стал крестражи строгать. Но и Блэк тоже с головой не дружит, Регулус говорил, что его старший братец не совсем адекватен и свою мифическую аниформу всячески унижает, его баргест должен выполнять определенную для адского пса задачу, а вместо этого Сириус ведет свою собачью ипостась, как простую дворнягу. Да что же случилось в ту ночь?! Так ничего и не придумав, Гарри отмахнулся от назойливых мыслей, переоделся и отправился в сад.

Позади дома хозяйственная тетушка разбила небольшой садик, в котором помимо розовых кустов, были ещё и ягодники — малина, крыжовник и белая смородина. А среди роз затесался ещё и шиповник, который непонятно как попал к ним вместе с семенами роз. Ну, во всяком случае, дикую розу тётя не стала выкорчевывать, когда они впервые зацвели и стало понятно, что это не розы. А когда цветки отцвели и превратились в некие семенные коробочки, душистые и сладкие, тётя заинтересовалась и отправилась в публичную библиотеку — надо же узнать, что за розы у неё выросли в саду! Оказалось — шиповник, весьма полезное, лекарственное растение. Просто кто-то спутал семена розы с шиповником, что неудивительно, по цвету и форме они ничем не отличаются. И вообще, шиповник та же роза, только дикая. Ну, дикая-не дикая, а ягоды у неё вкусные… И Гарри в полном расстройстве начал эти ягодки отщипывать с кустарника, выбирая самые мягкие и красные, созревшие, стало быть, и посасывать их, выплевывая мелкие косточки-семена. Медвяно-сладкие ягодки сахарным сиропом растекались во рту и, похоже, действовали они как шоколад, потому что уровень эндорфинов в крови повысился и к Гарри вскоре вернулось хорошее настроение. Догнавшись малиной и окончательно повеселев, Гарри вернулся в дом, где остальные тем временем дозавтракали и теперь собирались по делам.

В Косой переулок на сей раз решили отправиться всей семьей, а по правде говоря, дядя Вернон просто-напросто не рискнул отпускать в Лондон свою жену и племянника одних. Так что... кто не спрятался — мы не виноваты! Вот такое чувство испытали постояльцы «Дырявого котла», когда в бар нагрянула целая толпа магглов, хотя… Присмотревшись, стало понятно, что так называемая толпа состоит из трех взрослых и двух подростков. Но своей комплекцией Вернон, Мардж и Дадли создали именно что толпу, заняв собой всё помещение, тонкими и стройными среди них были только Гарри с тётей Пэт. Всю эту картину дополняла пара толстых бульдогов на сворке. Горбун-бармен Том узнал Гарри и Петунью Дурсль и с уважением обозрел мощные телеса Вернона и Мардж, идиотом он сроду не был и прекрасно понял, что к чему. С поклонами препроводил почтенное семейство на задний дворик и открыл для них проход в Косой переулок.

Волшебная улочка выглядела грустной, она была почти пустой, люди толпились только в магазинах и возле них. На всех витринах висели плакатики с изображением Сириуса Блэка. Сириус Блэк на них активно двигался, он неистово рвался-вырывался из рук охранников и что-то беззвучно орал во все стороны. Дадли пришел в полный восторг, он помнил рассказы Гарри о том, что в замке висят «живые» картины. Оглядевшись и уловив подходящий момент, он украдкой содрал с окна один такой «живой» портрет и, быстро свернув, убрал в сумку. Вот здорово, будет чем над друзьями приколоться, нипочем не угадают, какой-такой мудреной технологией заставили фотографию двигаться!

В лавке «Флориш и Блоттс» Гарри наконец-то встретил своих друзей, Гермиону, Невилла и Лаванду Браун, они наспех поздоровались с Гарри и снова занялись своей проблемой. А она была в большой железной клетке и очень серьезной — продавец безуспешно пытался поймать агрессивно рычащие книги в знакомой зеленой обложке. Книги о чудищах уворачивались, щелкали челюстями и яростно кусались. Продавец отпрыгивал, потел и столь же яростно ругался, жалуясь всем и вся, что эти зубастые твари хуже невидимых книг о невидимках, те хотя бы не кусались, а просто тихо лежали себе, пока не исчезли в никуда.

Припомнив свой случайный домашний опыт, Гарри спросил у продавца, не будет ли он против, если его книги кое-кто покусает. Продавец ответил, что не против и более того, он сам с удовольствием посмотрит на это чудо. Кивнув друзьям, Гарри вышел к дяде, забрал у него бульдогов, привел их в магазин и попросил открыть клетку с книгами. Удивленный и ничего не понимающий продавец открыл клетку, и Гарри спустил со сворки псов исконно бойцовой породы, слюнявых и крепких английских бульдогов.

— Злыдень, Генерал Плант, внимание! Фас!

Бульдоги кровожадно облизнулись, отчего слюна их ещё обильнее потекла, сверкнули глазами, дружно гавкнули и дали низкий старт.

Ой, что тут началось!.. Перепуганные книги заметались по клетке, с грохотом ударяясь о решетку, уворачиваясь от двух кошмарных созданий. А что? Как-то не предполагалось при сотворении этих волшебных книг, что их будут травить собаками, что книги о чудищах кто-то тоже будет кусать… Так что пришлось бедняжкам уяснить одну непреложную истину, а именно: жизнь может нанести ответный удар. Вот их она и ударила, слюнявыми челюстями силой в одиннадцать и более килоатмосфер двух сильных английских бульдогов*.

Когда по клетке полетели ошметки обложек и вырванные листы, Гарри понял, что пора вмешаться, и отозвал псов. Злыдень и Генерал Плант, крайне довольные собой, оставили нежданное развлечение и, покинув клетку, вернулись к Гарри, преданно заглядывая ему в глаза, страстно облизываясь, пуская слюни и благодарно виляя задами — ещё, хозяин! Ещё что-нибудь дай покусать! Жизнь прекрасна, правда же?

Гарри, нагнувшись, потрепал их по ушкам и пропустил в кольца на ошейниках ремешок сворки. Продавец же, не веря своим глазам, подошел к клетке и опасливо потыкал палкой в книги, ожидая обычной реакции. Но те против обыкновения лишь вяло отползали от палки, больше не делая никаких попыток что-либо укусить. Чудеса, да и только! Видя такой расклад, к владельцу тут же ринулись толпы покупателей, все спешили раскупить присмиревшие книги, как горячие пирожки — бери, пока свежооо-о-о!..

Приобретя книги, друзья вышли на улицу, Невилл и Лаванда ушли к своим, а Гермиону Гарри наконец-то познакомил со своими родственниками, а там и родители девочки подошли, Генри и Джина Грейнджеры. Гарри заметил, что Гермиона очень похожа на маму и ростом её почти догнала. Подумав, он спросил про Гидеона, те с гордостью начали рассказывать про своего старшего сына, про то, что он поступил в археологический колледж и уже разъезжал с бригадой на раскопки. Гарри заинтересовался и принялся расспрашивать о раскопках, об ископаемых и прочих окаменелостях. Гермиона заскучала и тоже начала доставать родителей, судя по всему, это была заезженная тема в их семье, а конкретно, дочка очень хотела зверушку, и сейчас ей удалось-таки доломать папу-маму на разрешение. Получив желанную сумму, обрадованная Гермиона рванула в зоомагазин, Гарри и Дадли, конечно же, составили ей компанию. В магазинчике со смешным названием «У Илопса» они встретились с Роном, тот покупал какую-то микстуру для своей приболевшей крысы и сейчас как раз показывал её продавцу.

Не успели толком поздороваться, как началась чехарда — откуда-то сверху на прилавок рухнуло нечто лохматое, огромное и рыжее, крыса, издав задушенный ультразвуковый писк, скакнула с прилавка и задала стрекача, рыжий кот — за ней, а спустя секунду за ними с лаем рванули бульдоги, вырвав поводок из рук опешившего Гарри. Потом, опомнившись, они спохватились и выскочили следом, путь убежавших животных указывала широкая просека в виде прижавшихся к стенам людей, с испугом глядевших в ту сторону, куда ушла звериная погоня. Рон отчаянно крикнул:

— Короста!

Ему вторила ведьма из магазина:

— Глотик! Живоглот, а ну вернись!

Гермиона удивленно переспросила:

— Я не ослышалась? Кота правда зовут Живоглот? Ух ты… а сколько он стоит? А он продается?

Гарри покачал головой и позвал псов:

— Генерал Плант, Злыдень, ко мне!

Дадли громко и протяжно свистнул, оглушая и пугая всех поблизости. Что и говорить, а свистеть Дадли умел и любил, особенно когда псов подзывал, тогда у него выходил абсолютно потрясающий, совершенно разбойничий свист, на который хочешь не хочешь, а отзывались все собаки в округе, как бы далеко они не были. Бульдоги, тяжело и счастливо пыхтя, вернулись почти сразу, крысу пришлось выуживать из мусорного бака, а кота со странным именем, конечно же, купила Гермиона, она не смогла устоять ни перед забавной кличкой, ни перед обаянием и очарованием пушистого котика персидской породы.

Рон этому факту совсем не обрадовался и почти с ненавистью смотрел на кота, и Гарри заранее начал тревожиться о том, что крыса и кот не уживутся в Хогвартсе.

Примечания:

*Честно искала в интернете силу челюстей бульдога, не нашла. Вернее, нашла, но там про это всякую чушь пишут, пришлось понадеяться на свою память и личный опыт.

Не исправляйте, пожалуйста, а сами поищите.

Буду благодарна, если кто-то найдёт достоверное описание силы челюстей английского бульдога.

— Кеннет, бросай мячик, Кеннет, ну давай, у тебя получится!

Услышав столь странную фразу, Северус оторвался от книги и, подняв голову, посмотрел в сторону говорившей. Эти слова произнесла молодая женщина, обращаясь к маленькому мальчику лет трех. Малыш как-то странно дергался, крепко держа в руках красный мяч, он то выбрасывал руки вперед, то отдергивал, притягивая и прижимая руки с мячом к груди. Озадаченный Северус присмотрелся повнимательнее и отметил судорожность движений, а потом и понял, что это и есть судороги. Мальчик очень хотел бросить мяч, но не мог, просто не мог, судорожно сжатые пальцы просто отказывались разжиматься. Невольно замерев, Северус напряженно смотрел, как мальчик отчаянно сражается со своим непослушным телом. Он покраснел от натуги и тяжело дышал, его темные глаза подозрительно блестели, пухлые губы обиженно дрожали, но он упрямо старался бросить мяч под ободряющие возгласы мамы:

— Ну давай же, Кеннет, у тебя получится! Правда получится!

И получилось-таки! Красный мяч, глянцево сверкая, поскакал по дорожке. Но не к маме, а к Северусу, докатился до его ног и с гулким звуком стукнулся о его ботинок туго надутым боком. Обычно взрослые просто отпинывают мячи не глядя, но Северус так не поступил, он ведь видел и слышал, как трудно ребёнку играть в такую несложную игру, и поэтому сделал вид, что никакого мяча здесь нет, и «продолжил» чтение. И ждал, затаив дыхание. Мальчик подошел и робко встал у другого конца скамейки, не решаясь подойти ближе. Когда же подошла его мать, Северус был всё же вынужден поднять голову и взглянуть на подошедшую. Невысокая, довольно миловидная шатенка, её волосы вились мелкими кудряшками, отчего создавалось сходство с пуделем. Женщина приветливо улыбнулась ему и кивнула на мяч:

— Я возьму его?

Северус кивнул, шатенка нагнулась, подобрала мяч и, выпрямляясь, тихо шепнула:

— Спасибо.

Северус снова молча кивнул, слова здесь были неуместны. А мальчик вблизи оказался старше, чем казалось издали. Не три ему было, а пять или шесть… А ведь Поттер тоже выглядит моложе своих лет.

Женщина, видимо, что-то заметила в выражении его лица, потому что встревоженно склонилась к Северусу и заглянула в его лицо:

— Что-то не так? Что случилось?

И Северус не выдержал, хрипло проговорил:

— У меня ученик такой же… Это не лечится?

Последний вопрос он задал от отчаяния. Потому что он ясно представил, воочию увидел, каким было детство Гарри Поттера. Осознав же это, Северус быстро, сбивчиво заговорил, с его души словно сорвало клапаны, и он теперь отчаянно спешил высказаться человеку, который скорее всего поймет его, так как имеет ту же проблему. Он говорил, говорил, говорил… перескакивая с одного на десятое. Женщина слушала его, не перебивая, а когда он выдохся и замолчал, заговорила сама:

— Ну, прежде всего отвечу на самый первый вопрос — это не лечится, но можно подкорректировать, если ребёнком заниматься с рождения.

— Помню, он говорил, что с рождения болен. Но Поттер же… разве обморожение не могло повлиять на его здоровье?

— Нет. При чем тут это? ДЦП и диспраксия — сугубо нейролептическое заболевание, то есть ребёнок уже рождается таким, и болезни такого рода заметны сразу после рождения. Правда, некоторые безголовые родители, бывает, подчастую просто не обращают на это внимания, считая обычной детской неуклюжестью… Но увы, именно в таких случаях болезнь прогрессирует и запускается. Неуклюжий малыш становится неловким и неуклюжим подростком, а потом и взрослым инвалидом. Сама этиология заболевания неизвестна, однако специалисты обнаружили, что у детей с неполным развитием нейронов в головном мозгу диспраксия случается чаще. Это происходит из-за того, что такие нейроны неспособны сформировывать пути для передачи импульсов в двигательный аппарат. Кроме того, подозревают, что такие болезни могут передаваться генетически. Вот родители у вашего Поттера… они здоровые?

— Здоровей некуда… — неуверенно протянул Северус, пытаясь припомнить движения своего вечного школьного врага Джеймса Поттера. Вроде нормальные они были, вот только с головой у него был явно большой непорядок, все эти его дурацкие шуточки, склонность к жестокости… Но это же не болезнь? А просто дурной характер. Со стороны Эвансов тоже всё в порядке. Женщина уловила его неуверенность и грустно улыбнулась:

— Не переживайте так, в конце концов, от этого никто не застрахован. Диспраксией страдает один ребёнок из двадцати. Чаще всего болезнь выявляется у мальчиков. По сути — это нарушения движений у детей при отсутствии нарушений мышечного тонуса и параличей. Дети при этом испытывают трудности при выполнении разных, самых сложных движений, у них отмечается нарушение координации. Вот мой Кеннет… первые шаги он сделал в три года, временами прорывается речь, лопочет иногда что-то, а больше он молчит. Его очень трудно разговорить.

Женщина печально замолчала, а Северус неловко спросил:

— А что… его отец не помогает?

— Да какой из него отец? — она грустно усмехнулась и махнула рукой. — Сбежал сразу же, как увидел новорожденного.

— Что, так заметно было?

— Ну да, пищит, кулачками машет, а ножки перекрученные, неподвижные… Испугался наследника, идиот. Сразу на развод подал, хорошо хоть дом оставил, а то осталась бы я на улице с ребёнком на руках. Но я и тогда не пропала бы, вот, к маме приехала пожить… Она очень любит Кеннета.

Взрослые разговаривали, а Кеннет, объект обсуждения, все это время стоял рядом, тихонько постукивал мячом по скамейке и, казалось, совсем никого не слушал. Но это не так, время от времени Кеннет бросал быстрые внимательные взгляды на Северуса, ему был интересен этот человек, одетый в простую рубашку-поло и брюки. И рубашка, и брюки, и даже ботинки — все они были черного цвета. А ещё у него черные глаза и волосы. Как странно, встретить такого… черного человека. Додумавшись до этого, Кеннет забыл про мяч и во все глаза уставился на черного дядю, уже в открытую рассматривая его с ног до головы. И взгляд малыша теперь был очень оценивающим. Интересно, а годится ли он на роль папы? А то бабушка постоянно маму жалеет, смотрит на неё жалостливо, головой качает и говорит, мол, когда мужа себе найдешь? Стыдно же, такой молодой леди быть одной в её-то годы. А мама отшучивается, ничего, будет ещё у неё праздник, и потом, она не одна, у неё есть Кеннет, самый важный и любимый мужчина в её жизни. Но Кеннет знает, что маме одиноко. Не раз он находил на столе забытые мамой газеты, в которых красным маркером были обведены объявления о знакомстве, пару раз были и настоящие знакомства с мужчинами. Он их всех запомнил, один, мистер Грей, подарил ему пожарную машинку, совсем как настоящую, у неё даже дверцы и капот открывались и выдвигалась лесенка! Но мистер Грей ему не понравился, разве это нормально, когда взрослый дяденька заискивает перед маленьким ребёнком? Да ещё и говорит с ним так… Кеничка, а пойдем-ка в кроватку, сейчас наденем вот эту чудненькую пижамочку, ляжем в постелечку, положим головку на подушечку, укроемся одеяльчиком и закроем глазики и баиньки, баиньки, баиньки… Ну и чего удивительного было в том, что ребёнок, открыв рот, с изумлением таращился на дядю-идиота и честно пытался понять, что он говорит и почему говорит так странно. Второй дяденька, мистер Севидж, хотя бы честен был, он сразу сбежал, едва увидев довесок к маме, то бишь ребёнка. И его инвалидство здесь было ни при чем, он сбежал именно от ребёнка, так как искал одинокую женщину без детей.

Северус заметил, что мальчик уже какое-то время разглядывает его, и сам принялся его рассматривать — вблизи у Кеннета глаза оказались темно-синие, как у матери, и такие же каштановые волосы. Не зная, что надо говорить, Северус робко улыбнулся мальчику, наивно надеясь, что этого достаточно. Жаль тебя, Северус… этого и правда оказалось достаточно, ребёнок твердо записал тебя в папы. Кеннет заулыбался в ответ и протянул ему мяч, заглянул в глаза и сообщил:

— Дер-жи, да-вай поиграем?

Ахнула и засмеялась мама, а черный дяденька взял мяч и молча встал со скамейки — он оказался таким высоким! И пошагал по дорожке. Кеннет облегченно вздохнул и побежал следом.

Две недели спустя Северус, сидя на кухне в своем доме, внимательно изучал тоненькую книжечку, которую дала ему Дженни, мама Кеннета. На глянцевой фиолетовой обложке брошюрки было изображение глобуса в ладонях, а ниже надпись — «Мир здоровых детей». Она была раскрыта на странице «Симптомы диспраксии». Северус читал и мрачно размышлял о прочитанном.

1. Повышенная чувствительность к прикосновениям.

Ну да, верно, и Поттер, и Кеннет, оба избегают прямого контакта, оба предпочитают носить свободную одежду.

2. Невозможность играть с мячом (не могут бросить его или поймать).

Тоже верно, он сам видел, как Кеннету сложно играть с мячом. Интересно, Гарри тоже испытывал такие же трудности? Хотя… зачем спрашивать, скорей всего — да.

3. Имеются плохая осанка и задержка физического развития.

И Гарри, и Кеннет выглядят моложе своих лет.

4. Довольно часто спотыкаются, падают на ровном месте.

Ну, насчет Гарри он не уверен, не видел. А Кеннет, да, часто падает ни с того ни с сего, а упав, долго не может подняться…

5. Им сложно писать и читать, они плохо рисуют.

Что верно, то верно. Кеннет пока только учится читать-писать и рисовать. А Гарри действительно тяжело писать, да ещё и пером… Насчет рисования ничего не известно, но если припомнить мелок в его кармане и связать с этим невидимого художника, который тайком рисует в заброшенных классах, то… Что ж, должен признать — Поттер неплохо рисует.

6. Они долго учатся самостоятельно кушать и одеваться. Не сразу могут решить, в какой руке держать ложку.

Бедный Гарри… Кеннет, во всяком случае, до сих пор путает, где лево, а где право. И он ещё учится одеваться, да, в свои пять лет мальчик всё ещё не может самостоятельно одеться.

7. Не могут вспомнить, что учили накануне.

И это верно. Он ещё помнит первый урок зельеварения, Гарри действительно с трудом припомнил то, что читал перед уроком. Тухлая печень дракона, до чего же стыдно-то, придрался к больному ребёнку.

8. У них вызывает затруднение езда на велосипеде.

Всё верно. Гарри, помнится, отказался от уроков полетов на метле, чем чуть не сорвал урок мадам Трюк. Конечно, какие метлы, если ты даже на велосипеде-то толком не можешь ездить, как же я тебя понимаю, Гарри.

9. Дети знают правильные ответы, но на вопрос ответить правильно не могут.

Почему? Хотя, если вспомнить пункт седьмой…

10. Не имеют чувства направления движения.

Иными словами — географический кретинизм. То есть способен заблудиться в трех соснах. Короче, такого ребёнка без сопровождающего — никуда! Северус устало потер глаза, вздохнул и перешел к следующему абзацу, самостоятельную помощь он просмотрел бегло — это не к нему, это задача родителей. А вот профессиональную помощь прочитал внимательно.

При подозрении на диспраксию нужно провести обследование с целью уточнения диагноза и выяснения причин его развития. Помощь профессионалов будет зависеть от наиболее пострадавших в результате заболевания функций ребёнка.

Ну, предположим, Лили заметила, что с Гарри что-то не то, она же в маггловском мире выросла, но отец Гарри чистокровный волшебник. Он мог и отмахнуться от беспричинной тревоги матери, дескать, он просто маленький ещё и потому неуклюжий. Ну что ж, оленем он был, так оленем и остался. Тупой рогоносец. Ладно, отец недоглядел, но мать-то, мать! Она-то куда смотрела? В рот своего мужа, конечно.

Мышление. Речь. Движение. Пропустим, всё это к врачам, я — не доктор. Лечение диспраксии.

Лекарства от такого заболевания, как диспраксия, не существует. Однако если обратиться к квалифицированным специалистам как можно раньше, развитие заболевания можно приостановить.

Тем действиям, которые для здоровых людей являются естественными, ребёнка, страдающего диспраксией, необходимо обучить.

Ну что ж… Из всего этого ясно одно — Альбус не виноват в заболевании Гарри Поттера, но бросать его на пороге он тоже не имел права, ребёнок это не щенок или котёнок.

Два с половиной месяца лета добавили ещё пару сантиметров роста и несколько нестабильных гормональных скачков. Просто в один из последних дней лета Гарри и Дадли, как всегда, устроили стычку у дверей ванной комнаты. Победил Дадли; наподдав Гарри по шее и оттолкнув его к стене, Большой Дэ прошмыгнул в ванную и с грохотом захлопнул дверь перед самым носом Гарри. Пришлось ждать и чесать шею, при этом всё время чесались левая щека и лоб. Минут двадцать спустя ванная освободилась, и Гарри смог заняться утренними процедурами. А так как комариные укусы продолжали зудеть и чесаться, Гарри заглянул в зеркало, чтобы понять, что там с укусами не так? Всё оказалось не так — его благородный лоб и худую щеку украшали россыпь пренеприятных прыщей. Ох. Нет, нет-нет, только не сейчас, не перед школой, а? Но увы и ах. Прыщи насмешливо и ехидно выпирали на самом видном месте и продолжали утверждать, что их время настало здесь и сейчас. И ничего ты с этим не поделаешь!

На завтраке Гарри украдкой разглядывал Дадли и отметил, что у него прыщей даже побольше будет, это немного утешило заболевшее самолюбие Гарри. Тётя Петунья только вздохнула, глядя на переживающих начало пубертата мальчиков. Что поделать, растут детки.

Первого сентября после завтрака дядя велел всем собираться во дворе у машины, пора было ехать в Лондон. Вышли. А на крыше семейного форда Мерлин сидит, своими разноцветными глазами моргает, почему-то сразу стало понятно, что он собирается ехать в школу вместе с Гарри. Никто не возражал, напротив, пришлось вернуться в дом и поискать старую клетку Букли. Клетка нашлась на чердаке, её спешно почистили, застелили дно травой, в поилку-непроливайку налили питьевой воды и вынесли к машине. Поставили на крыше, и Гарри сделал приглашающий жест:

— Ну, Мерлин, прошу!

Совёнок строго глянул в ответ, наклонил голову и шагнул в клетку со слегка недоуменным видом, дескать, зачем эта штука, если он и так добровольно собирался ехать, на плече у Гарри, например… Гарри напоследок крепко обнял тётушек, хлопнулся ладонями с Дадли, погладил бульдогов и, отойдя к машине, забрался на заднее сиденье. Дядя привычно пристегнул племянника и с кряхтением сел за руль. Дорога. Пыльная трава по обочинам, старые вязы и липы. Над полями прощально машет дрожащей дымкой уходящий август. И настроение у всех соответствующее — предосеннее, печальное.

Вот и Лондон, вокзал Кингс Кросс. Снова дядя Вернон грузит на тележку багаж Гарри, сам Гарри грустно смотрит на дядю — как же неохота уезжать! — но вот они прощаются и Гарри толкает тележку к барьеру. На волшебной платформе на сей раз всё по-другому, кошки под ногами не путаются и не орут, все они сидят в переносках и озадаченно моргают из-за решеток-плетений. Люди молчаливы, они торопливо прощаются со своими детьми и так же торопливо распихивают их по вагонам. С плакатов на стенах отовсюду на них смотрит сбежавший преступник, нагнетая и без того нервную обстановку. Свой багаж Гарри занес сам — подрос как-никак — и пошел по вагону в поисках друзей или свободного купе. Гермиона и Рон появились навстречу с другого конца вагона, вскользь поздоровавшись, они толкнули ближнюю дверь и дружно ввалились внутрь. Купе оказалось занято, кто-то спал у окна, плотно закутавшись в серый плащ. Можно было бы поискать дальше, но… Рон машинально спросил:

— А это кто?

Гермиона автоматом ответила, тыкая пальцем в чемодан на багажной полке:

— Профессор Р. Дж. Люпин.

Кто-кто? Гарри с интересом уставился на незнакомца, потом посмотрел на бирку на чемодане — и правда, написано «Люпин», хм, неужели тот самый? Дядя Аргус, да и прочие преподаватели утверждали, что Люпин был лучшим другом Джима Поттера, Сириуса Блэка и Пита Петтигрю. Ну и где же ты был все эти годы, друг? Вот дядя Вернон всю жизнь, каждые праздники шлет подарки и поздравления некой Шарлотте Бименс, дочери погибшего армейского друга, хотя ничем и никак ей не обязан и не должен. Но нет, дядя исправно держал принцип, а пару раз даже съездил в Плимут, отвозил деньги ей на операцию, и не он один, весь командный состав скинулся на операцию заболевшей девочке. Ну что ж, права Гермиона, говоря, что магглы более ответственные люди, чем равнодушные волшебники. Потеряв интерес к спящему попутчику, Гарри обратился к Рону:

— Ну как твоя Короста, поправилась?

— Нет, — Рон достал из-за пазухи сильно похудевшую крысу, — по-моему, ей только хуже стало. Наверное, это из-за Египта, там жутко жарко и нету привычной пищи. И нет! Гермиона, даже не вздумай выпускать его из корзины!

— Но Глотику скучно там сидеть! — гневно возразила Гермиона, открывая плетеную переноску. Из её недр вылез толстый кот, откормленный, ухоженный и тщательно вычесанный, похоже, Гермиона со всей ответственностью подошла к роли исправной хозяйки. Подозрительно покосившись в сторону спящего пассажира, кот переключил свое внимание на крысу, которую Рон безуспешно пытался запихать обратно за пазуху. Короста почему-то не слушалась, она водяным ужом вытекала из пальцев Рона, Рон пытался её удержать и при этом не раздавить, Живоглот с неистощимым интересом наблюдал за неравным сражением.

Поезд тихо полз со скоростью двадцать две мили в час. Погода за окном, напротив, скакала из климата в климат, купе то ярко освещалось косыми лучами солнца, то погружалась в холодный осенний полумрак. Временами шел дождь. Его тяжелые капли гулко ударялись о крышу вагонов, присоединяя свою песню к стуку колес. Разговоры не клеились. Говорить ни о чем не хотелось, даже о сбежавшем зэке. Все тосковали по оставленным домам и родителям, прощались со своими городами и деревнями и грустно готовились к тому, что ожидало их впереди в Хогвартсе в новом учебном году.

Где-то в районе пятого часа посреди мокрой осенней хмари лениво ползущий поезд вдруг замедлился, а потом и вовсе остановился, звонко лязгнув сцепками. Гарри вышел из полусонного оцепенения, завертел головой, Рон протер затуманившееся стекло и начал всматриваться во мрак за окном, Гермиона на всякий случай крепко прижала к себе кота. Гарри с легкой досадой посмотрел на спящего — может, пнуть его, для порядку? — встал и, отодвинув дверь, выглянул в коридор. Из дверей других купе по всему вагону выглядывали такие же сонные и озадаченные пассажиры с тем же вопросом — а что случилось, почему стоим? Так ничего и не выяснив, Гарри вернулся на свое место, пожимая плечами на вопросительные взгляды друзей.

Прошло полчаса, поезд стоял на месте и никуда не ехал. А за окном мелькали тени, к которым почему-то не хотелось присматриваться. А потом началась атака. Сначала появился холод, но не осенний, а полноценный зимний, январский мороз. Изо рта ребят густо повалил пар, оседая инеем на бровях, ресницах и на воротниках, кот на коленях Гермионы зашипел, глядя на дверь. Все трое дружно уставились туда же — что там? Кто там? За стеклянной рамой двери появилась тень, та самая, жуткая, колыхающаяся, высокая. Гарри вдруг понял, что не хочет это видеть, не желает, на это нельзя смотреть! Живоглот с шипения перешел на вой и вцепился когтями в ноги Гермионы, девочка громко вскрикнула и, интуитивно отшвырнув кота, отпрянула спиной назад, прямо на спящего профессора, тот только всхрапнул. И Гарри не выдержал, он заорал и со всей дури лягнул скамью рядом с ногой профессора:

— Да прекращайте спать, мистер!

А дверь отъехала и, в её проеме торчала высокая — под потолок — бесформенная фигура. Плащ её невесомо колыхался рваными клочьями черного тумана. Гарри понятия не имел, кто или что это такое, но знать не хотелось, понятно было только одно — оно очень страшное. И смертельно опасное. И уже на грани разума, Гарри снова лягнул, уже не скамейку, а ногу Люпина, и это при том, что Гермиона отчаянно трясла и тянула его за плечи, истерично вопя:

— Проснитесь, профессор, проснитесь! На помощь!!!

То ли чувствительный пинок, то ли крики и тряска, то ли всё вместе, но профессор проснулся, а судя по его ясному и настороженному взору, стало понятно, что он вообще не спал. Встал Люпин, вытягивая из внутреннего кармана волшебную палочку, и направил её на высокую фигуру. Что-то произнес, и из кончика палочки вырвалась струйка серебряного дыма. Существо пошло-поскользило назад, а Люпин кинул вслед:

— Никто из нас не прячет под мантией Сириуса Блэка! Уходи!

И оно ушло, унося с собой страх, печаль и холод. В купе вернулись тепло и свет. Ожил и дернулся поезд. Поехали. Гарри перевел дух и осмотрелся, Рон, бледный до зеленоватого оттенка, сидел оцепенев и глядя в одну точку, казалось, он теперь никогда не заговорит, Гермиона вжалась в угол, в её широко раскрытых карих глазах плескался ужас. Сам Гарри, прислушавшись к себе, понял, что у него вся кожа покрылась пупырышками, а волосы встали дыбом. Вот же жуть невообразимая! И что это было??? Видимо, он спросил-подумал это вслух, потому что ему ответил Люпин:

— Это был дементор, один из стражей Азкабана.

Зашуршала фольга, это профессор Люпин разворачивал шоколадку, разломив её на части, он раздал детям.

— Съешьте, шоколад поможет. Верное средство от дементоров. Ешьте, он не отравлен, а я схожу к машинисту.

Люпин покинул купе, друзья принялись есть шоколад и заговорили.

— Я… я д-думала, что это с-смертофальд какой-нибудь, а он… а оно оказалось дементором… — прозаикалась Гермиона.

— А кто из них опаснее? — робко поинтересовался Гарри.

— Оба опасны, каждый по-своему… — выдавил оживший Рон. Он был ещё бледен, но со щек сошла зеленоватость, и на его лицо постепенно возвращался розовый цвет.

— А этот… — Гарри задрал голову к багажной полке и прочел на чемодане: — Люпин, он нормальный или как? Какого лысого брауни он притворялся спящим? Тут вокруг творилось черт-те что, а он… притворяется. Спит он, гад!

— Ну, может, он думал, что… демонтёр пройдет мимо? — неуверенно предположила Гермиона.

— Дементор, — поправил Рон.

— Один черт! А правда, почему он притворялся спящим? — на всякий случай обиделась Гермиона.

— Вот что! — окончательно решил Гарри. — Пойдемте отсюда, других ребят поищем. Лично я переживаю за Полумну, как она перенесла эту жуткую встречу?

— А я Джинни проверю… — сориентировался Рон.

И они покинули купе, а вернее, сбежали от подлого Люпина, которого не разбудили ни остановка, ни морозный холод, ни падение Гермионы на него… Учитель называется, ага.

Старый, дряхлый поезд доковылял-таки до пункта назначения. Ребята с тоской глянули на косые и частые струи дождя и отправились мокнуть. Старшие курсы мокли недолго — до карет, а первоклашкам не повезло, им предстояло путешествие по озеру на лодочках, вот уж ирония из ироний — под ливнем на воде.

Полумна села рядом с Гермионой и оживленно сказала:

— А я и не знала, что фестралы возят школьные кареты. Интересно, Сервантес тоже будет их возить, когда вырастет?

Рон поехал с братьями и сестрой. И место Рона рядом с Гарри занял Невилл. Вытер мокрое лицо и виновато сообщил:

— Не поверите, но я в обморок хлопнулся…

— И было отчего! — мрачно поддержал его Гарри. — Я вот от ужаса вообще голову потерял, профессора пинать начал…

— Правда? — немного успокоился Невилл.

— Правда, — подтвердила Гермиона. — Я к нему на колени упала, а потом тоже от страха рехнулась, стала его за плечи трясти и кричать ему в лицо.

— А зачем? — не понял Невилл.

— А он спал, крепко так, сладко. Жаль было его будить, — съязвил Гарри.

— Лунные люди крепко спят и быстро просыпаются… — произнесла Полумна странную фразу.

Никто ничего не понял, ну да и разбираться было некогда. Они приехали в Хогвартс и под мощным ливнем, нагнув головы, перебегали от карет под крышу замка. А что касается лунных людей, то на разгадку этой загадочной фразы у них ещё целый год впереди. Третий курс начался.

* * *

Синоптик спокойно трусил на окраину Литтл Уингинга, к своему убежищу — большому оврагу. Прибежав туда, он моментально насторожился, почуяв чужой запах, овраг был занят крупным черным псом. Глухой рык вырвался из горла стройного ларчера — чужака следует прогнать, он незаконно занял территорию! Черный великан неопределенной породы презрительно оскалился, нагло и самоуверенно полагая, что с рыжей дворняжкой он справится одной левой…

Собачьи драки обычно шумны, и только абсолютно глухой её не услышит, вот и сбежались на шум все собаки с округи, по крайней мере те, кто смог или был на воле. Среди этой разномастной братии были и бульдоги Дурслей, а так как Синоптик всё лето бегал с ними, то… Что ж, собакам тоже известно чувство локтя и дружбы. Их дружный гавк можно было перевести как — наших бьют! — после чего они со всей бульдожьей страстью ввязались в свалку. Пёс-пришелец понял, что не справится с тремя псами. Бой велся по исконно собачьим правилам: рыжий его кусал, бил клыками и рвал, а бульдоги, вцепившись в плечи и шею известной хваткой, мерно жевали, перебирая челюстями складки шкуры, непреклонно пробираясь к горлу с целью просто и банально придушить его. Оставалось только одно — бежать. И черный бродяга, сделав мощное усилие, стряхнул с себя псов и ударился в позорное бегство.

Оказавшись за пределами городка, он долго зализывал раны, обиженно поскуливая, потом деловито встряхнулся и потрусил по обочине дороги, держа путь на север.

Гарри разбудил громкий и очень звонкий скрип. С трудом вырвавшись из теплых объятий сна, Гарри прислушался — очень знакомый звук. Такой звук обычно стоит фоном на закате солнца и песен цикад, неумолчный лягушачий хор. Гарри пощупал кровать, не желая открывать глаза, вместо привычного хлопка и льна его пальцы нашарили незнакомую гладкую материю, похожую на шелк, но, к счастью, не шелк, а что-то близкое к нему — ведь шелк очень и очень скользкий. Его спящий мозг нехотя продрался сквозь сонную одурь и напомнил, что вчера они приехали в Хогвартс, посидели в Большом зале, посмотрели на очередное распределение, посмеялись над новичком Деннисом Криви, который свалился в озеро, промок и которого Хагрид закутал в свою кротовую жилетку, чем малютка Деннис страшно гордился. Вспомнив о кротовом жилете, дремлющее сознание поплыло дальше, вяло вертясь вокруг вопроса: а сколько кротов ушло на шубу и жилет Хагрида? Ведь крот очень маленькое животное размером с полевую мышку, питается червяками и никогда не видит солнечного света. Далее сонное воображение нарисовало распяленную шкурку размером с детскую ладонь, а потом гиганта Хагрида в длиннополой шубе… На этом моменте остатки сна сделали ручкой и растаяли без следа, оставив назойливую мысль о том, что на пошив хагридовой шубы ушло как минимум десять тысяч кротовых шкурок. Плюс ещё жилет. Тьфу. О чем только спросонок не думается… И этот скрип, осточертевший лягушачий хор. Откуда в замке лягушки, где квакают? Гарри снова прислушался — кваканье доносилось из-под его кровати. Так, ладно, разобрались — у него под кроватью квакают лягушки. Осталось понять, откуда там взялись лягушки? Но тут пришло внезапное озарение: да не лягушки это, а жаба Невилла! Поняв это, Гарри протестующе застонал, зарываясь под подушку:

— Тревор! Кто-нибудь, заткните Тревора!..

— А где он, Гарри? Я тоже его слышу, но не могу сообразить, где он квакает, — раздался сиплый со сна голос Невилла.

— Под моей кроватью, — глухо ответил из-под подушки Гарри.

Пауза, шуршание, шаги, стук коленок об пол. И затем:

— А его тут нет. Гарри, что за чудеса? Я слышу Тревора, но самого его не вижу…

Странная загадка жабы-невидимки заставила Гарри сползти с постели на пол и заглянуть под кровать. И правда пусто, никакого Тревора, лишь коробка с Люси. Хотя… Охваченный внезапной догадкой, Гарри протянул руку и вытянул коробку, куда и заглянули вместе с Невиллом. Тревор сидел тесно прижавшись к панцирю Люси и старательно выводил жабьи серенады. С минуту мальчики изумленно таращились на невообразимую земноводно-пресмыкающуюся пару. Потом Гарри, скосив рот на сторону, едва слышно, осторожно спросил:

— Слушай, а чего это он? В замке полшколы учеников держат музыкальных жаб, они с ними в хоре выступают… Почему бы Тревору к ним не пойти свататься, в смысле к жабам, а не к хоровикам.

— Н-не знаю, — виновато покраснел Невилл, протянул руки и взял Тревора, однако стоило ему поднять жабу и пронести над краем коробки, как Люси потянулась следом. Она предельно далеко вытянула шейку, провожая Тревора печальным взглядом. Невилл неуверенно замер и вопросительно глянул на Гарри, тот нерешительно проговорил:

— Похоже, я ошибся… Это Люси ищет друга, а Тревор отозвался, пришел к ней дружить.

Невилл кивнул и посадил Тревора обратно в коробку, где он тут же прижался к панцирю черепашки и снова заквакал-запел, а Люси втянула голову «в плечи» и блаженно прикрыла глазки, слушая незатейливую песенку удивительного друга.

После положенных утренних процедур Гарри решил перед завтраком отнести черепаху Филчу, а то замотается за день и забудет про неё. Придя к каморке, Гарри постучался. Дверь тут же распахнулась, и на пороге вырос Филч, всё такой же худой, высокий, седой. Завидев Гарри, старик заулыбался, протянул жилистую руку и втянул гостя в комнату. Поставил перед собой, взял обеими руками за плечи и любовно оглядел, как давно не виденного внука:

— Ай, хорош. Ой, какой ты стал. Высокий…

— Да ладно, пару сантиметров только и прибавил.

— Стройный…

— Да? А тётя Петунья говорит, что я тощий, как скелет. Мало ем овсянку и пудинги.

— Красивый…

— Ну так и… Что?! Это я где красивый??? — не на шутку перепугался Гарри. Но заметив, как трясутся вислые щеки старого Аргуса, а в глазах его черти пляшут, понял — шутит старик! Вон едва сдерживает смех. Юноша закатил глаза и картинно схватился за грудь обеими руками.

— Ох. Ну разве так можно пугать, дядя Аргус?!

А дальше уже не стали сдерживаться, дружно захохотали, обнявшись и повиснув друг на друге. Встретились друзья, старый да малый.

А по школе тем временем носились новости о смене преподавательского состава. Во-первых, появился новый учитель по Защите от Темных Искусств мистер Римус Джон Люпин, а во-вторых, уволился Сильванус Кеттлберн, как выразился директор Дамблдор: "специалист по уходу за магическими существами в конце прошлого семестра подал прошение об отставке, чтобы провести больше времени с оставшимися у него руками и ногами". А его должность любезно согласился принять сам Рубеус Хагрид. Он будет совмещать работу лесничего с преподаванием. При этом сообщении все невольно покосились на свои сумки, в которых лежали связанные, перекрученные веревками и ремнями кусачие книги, начиная понимать, кому пришла в голову столь чудная идея — порекомендовать этот зеленый ужас.

Была ещё одна, весьма неприятная, новость — в этом году школа будет охраняться дементорами, их расставили по всему периметру. К ним нельзя подходить, к ним нельзя обращаться с вопросами и вообще никак не заговаривать! Мимо них тоже лучше не пытаться пройти, чревато для жизни и здоровья. Не помогут никакие хитрости, ни зелья старения, ни Оборотное, ни мантии-невидимки. Гарри осторожно осмотрелся, на лицах всех студентов читалось крайнее изумление от таких наставлений директора. У него что, совсем мозги высохли от старости? Где он тут видит идиотов, которые захотят поразговаривать с дементорами??? Да легче дикую мантикору погладить!

Первым уроком в этот день были Прорицания. Гарри проверил расписание, всё верно, уроки прорицания начинаются с третьего курса. Что такое прорицание и для чего оно нужно?

Гермиона скривилась и пояснила:

— Гадание на картах Таро, на кофейной гуще и на птичьих внутренностях. Ещё гадают по руке, называется хиромантия. И вообще, это скучная чушь.

Кабинет Прорицаний находился в Северной башне, и туда студенты третьего курса добирались долго и при помощи одного ненормального портрета, вернее, изображенного на нем рыцаря, некоего сэра Кэдогана. Добравшись, они обнаружили ещё одну странность: вход в классную комнату оказался на потолке. Там был люк, и с него спускалась веревочная лесенка. Рон хмыкнул и уступил Гарри право подниматься первому. Гарри потрогал лесенку, полюбовался на серебристые канатики, подергал за веревочные перекладинки и наотрез отказался лезть. А если учительнице очень надо его учить, то пусть сама и спускается к нему. Эта заминка всех затормозила. Все тридцать девять студентов третьего курса всерьез задумались, как помочь Гарри забраться наверх. Гермиона нерешительно глянула на него и робко спросила:

— Но ты же мне рассказывал, как ты прошлым летом забрался по стене дома на второй этаж.

— А там мотивация сильней была. К тому же стена это совсем другое дело, она прочная, крепкая и неподвижная. Надежная, одним словом. А тут… ну, положим, наверх я ещё залезу, а вот спуститься вряд ли смогу. Разве что спрыгнуть, но я не идиот, чтобы себе кости ломать.

— Пропустите-ка! — раздался голос Драко. Расступились, пропуская его к лесенке, тот подошел, оглядел проблему и подмигнул Гарри: — Есть одно заклинаньице, оно простое, из трансфигурации, мне отец показывал. В школьной программе его нет почему-то. Сейчас…

Драко достал из чехла палочку и взмахнул, нацелив на лесенку. Сперва вроде ничего не происходило, но потом лесенка у всех на глазах преобразовалась, и вот перед ними твердо и надежно встала деревянная лестница. Крепко и прочно она уперлась в пол и потолок. И по этой лестнице все полезли с готовностью и без боязни, дружно благодаря Драко Малфоя. Особенно был благодарен Гарри.

Они оказались в самом странном классе. Скорее это был не класс, а что-то среднее между мансардой и старомодной чайной, в комнате, погруженной в красноватый полумрак, теснились примерно двадцать круглых столиков в окружении обитых пестрой тканью кресел и мягких пуфиков. На окнах тяжелые шторы, глухо задернутые, множество пузатых ламп под бордовыми абажурами. Здесь было очень тихо, тепло и душно. В камине горел огонь, тут и там на высоких треногах стояли плошки с дымящимися благовониями, сильно пахло сандалом и индийской корицей. В камине на огне лениво пыхал медный чайник. Круглые стены опоясаны полками со всякой разной всячиной. Перья, хрустальные шары и много-много чашек разных размеров, форм и цветов. Удивленные студенты ошарашенно разглядывали всё это и недоуменно спрашивали сами себя — чему они будут учиться в такой обстановке? Шарлатанству? Прорицателями вроде должны рождаться, а не обучаться. Гадание на руке — это просто гадание, пустое времяпровождение от нечего делать. На ладони что угодно можно прочитать, хватило бы фантазии… Это даже волшебники знали.

Когда появилась учительница, Гарри едва подавил истеричный смех — и вот это будет их учить? Перед ними стояла весьма экстравагантно одетая женщина. На тощей фигуре а-ля "стиральная доска" топорщились множество юбок, одна на другой, с плеч спадали бесчисленные полупрозрачные шали, с шеи свисали нити разных бус, довершали картину художественно растрепанные волосы и огромные, в пол-лица, очки с толстыми диоптриями. Очки окончательно добили Гарри и не только его, из-за них тётка походила на спятившую стрекозу. Голос у неё оказался неземной, взволнованно-нежный с придыханием:

— Добро пожаловать. Как приятно видеть вас, наконец, в вашем физическом облике.

И приглашала она их, как дорогих, долгожданных гостей:

— Садитесь, деточки, садитесь.

Толкаясь, стали рассаживаться: кто в кресло, кто на пуф. Гарри исхитрился сесть с Невиллом и Драко за один столик, и они стали слушать традиционное вступление-ознакомление класса-профессора. Голос Трелони тихо журчал и струился по комнате, тяжелый запах сандала так же тихо душил, всё это вкупе с красным полумраком — усыпляло. Встрепенулся Гарри только тогда, когда профессорша внезапно обратилась к Невиллу и тот сильно вздрогнул от неожиданности:

— Вот вы, не могли бы вы сказать, как себя чувствует ваша бабушка? Здорова?

— Н-надеюсь, — дрожащим голосом ответил Невилл.

— Я бы на вашем месте не была столь уверена, — самодовольно произнесла профессор Трелони. Невилл прерывисто вздохнул. А профессор невозмутимо продолжала: — В этом году мы будем изучать основополагающие методы прорицания. Первый семестр мы…

Дальнейшие её слова заглушил гул в ушах от забурлившей в гневе крови. Гарри сжал кулаки и с ненавистью смотрел на эту… вот же мразь, собака женского пола! Тронула… посмела тронуть самое святое — здоровье бабушки, старенькой, хрупкой бабушки. Судя по сузившимся глазам и закаменевшему лицу Малфоя, ему тоже очень не понравилось это бесцеремонное вмешательство в личное пространство Невилла. Эта тётка явно потеряла берега. Давно. А потом она и вовсе… запела песню о чашках — «ах, мой милый мальчик, прошу тебя, после того как разобьёшь вот эту чашечку, возьми другую, из голубого сервиза. Розовый мне жалко». Гарри аж застыл почище жены Лота: это она о чем? Да как… как она посмела задеть его самое больное место? Как? Ведь битая посуда это, это… Короче, он, Гарри Поттер, боится двух вещей: падающих предметов и разбитой посуды; и эта шарлатанка… в общем, подло это, очень подло — вытягивать урок на страхах учеников. Лаванде Браун вон тоже досталось, Трелониха напророчила ей что-то про пятницу шестнадцатого октября. Вроде как что-то страшное для неё случится в эту самую пятницу.

Задание, так или иначе, пришлось выполнять. Выпили горячий чай и обменялись кружками, Гарри досталась кружка Драко, его — Невиллу, а последняя досталась Драко. Невилл, изучая кружку Гарри, тихо говорил, что он видит, поворачивая её так и эдак:

— Гуща. Так тоже гуща. Ну, вроде крест…

Гарри нехотя принялся листать учебник, заглядывая в кружку Драко, в которой видел всё то же самое — гущу. Ему этот урок определенно не нравится, не нравится ему и учительница. И комната эта, и вообще, весь год как-то странно начинается, непонятно и неприятно. Зэки беглые, дементоры… и учителя, шарлатан и притворщик.

После отбоя в гостиную спустился маленький мальчик, новенький первокурсник. Нерешительно потоптавшись, он подошел к Гарри и едва слышно, робко-робко прошептал:

— Привет. У тебя не найдется яблочка? Для Ганимеда, он проголодался, а я совсем забыл про него.

— Найдется! — Гарри улыбнулся. — Как тебя зовут?

— Мартин.

— Отлично, Мартин. Я Гарри. А кто такой Ганимед?

— Черепашка моя. То есть черепах, он мальчик.

— Потрясающе! Тащи его сюда, а я сейчас принесу яблоко. Слушай, Мартин, а твой Ганимед не откажется познакомиться с Люси, моей черепахой?

Черепашек решили познакомить в ближайшие выходные. Ганимед понравился Гарри, такой же славный, как и Люси, и, главное, той же породы — средиземноморская или греческая черепаха.

А пока, просмотрев расписание, Гарри заранее затосковал: следующим уроком должен был стать Уход за магическими существами и учить их будет недоучка Хагрид. Ну никакого порядка в этом Хогвартсе! Хоть плачь. Лесник без документов, без должного образования, без аттестата на грамотность собирается преподавать очень сложный предмет. Гарри, страдальчески повздыхав, полез в сумку и вытащил знаменитую книгу, положил перед собой, поглазел на неё и загрустил ещё больше — книгу надо было открыть и прочитать, чтобы знать, с чем придется иметь дело на уроке. С обложки на Гарри злобно смотрели желтые, очень хищные глаза, числом в четыре штуки. Челюсти у неё тоже были, между лохматыми лапами-застежками, страшенные клыки торчали из розовых голых десен. Б-бррр-р-р… Неудивительно, что тётушкам пришлось выпить полпузырька валерьянки, а дяде хлебнуть изрядную порцию коньяка. Эх, бульдогов бы сюда…

В окно кто-то постучался, Гарри глянул и обрадовался, к нему прилетел Мерлин. Торопливо впустив его, Гарри закрыл окно и благодарно погладил пернатого друга по спинке и крыльям. Мерлин довольно прижмурился и слегка потек, растаял, распластался от ласки. Поглаживая Мерлина, Гарри продолжал размышлять о том, как всё-таки подступиться к этой невнятной книге. Ведь она же книга, а значит, её читать надо, вопрос только в том, как с ней поладить? Пришли остальные ребята: Невилл, Рон и Дин с Шеймусом. И тоже озаботились той же проблемой — открыть и прочитать зловещие книги без вреда для здоровья. Рон додумался сбегать за ходячей энциклопедией — Гермионой, притащил её за руку и поставил перед задачей. Но Гермиона впервые обломала все надежды Рона, она не знала, как управляться с книгой, призналась, что дома просила у соседей Фостера Фауста, белого бультерьера, и тот сидел и пускал слюни на книгу, пока девушка её изучала. Жаль, что в Хогвартс нельзя собак привозить, а то бы она взяла с собой пса, соседи бы разрешили… Историю Гермионы все оценили, поржали и снова загрустили, проблема-то не решена. Дин Томас поглазел на Мерлина, потом поднял руку и аккуратно хлопнул себя по лбу:

— Гарри, а отправь-ка Хагриду письмо. Спроси его, как эти книги открывать, он должен знать, ведь это он их нам порекомендовал.

Гарри согласился, но предложил писать всем. Так что Хагрид очень удивился, когда к нему в окно влетела незнакомая молодая полярная сова с необычными разными глазами и с толстым конвертом в клюве. В конверте оказалось несколько листов пергамента от разных учеников с одним и тем же вопросом, правда этот вопрос по-разному задавался:

"Здравствуйте, мистер Хагрид, меня зовут Шеймус, у меня к вам вопрос: книга кусается, подскажите, пожалуйста, как её открыть?"

"У книги страшные зубы, она не откусит мне пальцы? С уважением, Дин".

"А можно одолжить вашу собаку? Гермиона говорит, что книгу можно открыть с помощью собаки. С нетерпением жду ответа, Рон".

"Моя бабушка стукнула книгу кочергой, потом прихватила её каминными щипцами и хотела отправить в огонь, чтобы спалить её к лысому Дамблдору (это бабушка так выразилась), книга, по-моему, стала ещё злее, она кидается на меня всякий раз, как я подойду. Скажите, пожалуйста, её можно как-то усмирить? А то, если она не перестанет кусаться, бабушка её сожжет. С уважением и ожиданием ответа, Невилл Долгопупс".

"Привет, Хагрид, я Гермиона, я очень хочу учиться у вас, но меня смущает книга, она рычит и кусается, и не подпускает меня к себе. Раньше я брала Фостера Фауста, это соседский пёс, очень послушный и дрессированный, он помогал мне читать книгу, но здесь, в Хогвартсе, Фостера Фауста нету и книга снова стала наглой и кусачей. Помогите, пожалуйста, подскажите, как её открыть без риска потерять пальцы".

Ну и так далее и в том же духе. Прочитав исписанные корявым, неустойчивым подростковым почерком пергаменты, Хагрид горестно задумался — кажется, он чего-то не учел… Это ж надо, дожил, ученики боятся учебников. И на обеде, перед началом урока, Хагрид провел общий инструктаж о том, как именно открывать эти злополучные книги. Оказывается, их надо было погладить по корешку, прямо по надписи, имени автора Эдвардса Лима. Просто, э-э-э, погладьте книжку, и она раскроется, станет совершенно послушной. Право же, они… э-э-э, очень милые. При этом заявлении многие студенты только глаза закатили. Ну да, очень милые, прям миляги. А пока что их любопытство было удовлетворено кратким пересказом Гермионы и Гарри, которые при помощи собак успели изучить и хоть сколько-то запомнить содержание, что-то о троллях, сфинксах и гиппогрифах. Драко хмыкнул и сообщил, что о гиппогрифах он сам всё знает, потому что у него дома есть парочка таких созданий, элитных и прирученных, да что там, не просто прирученных, а одомашненных и выращенных с детства. Участвуют в гонках гиппогрифов. Как лошади на скачках и бегах.

Так что, увидев в загоне странное существо с орлиной головой, крыльями и лошадиным корпусом, все настороженно сгрудились вокруг слизеринца с немым вопросом во взглядах — а кто это и домашнее ли оно? Драко нахмурился, оглядел серое чудовище и авторитетно заявил:

— Судя по масти, это дикий гиппогриф. Поосторожнее с ним и держитесь подальше от его передних ног.

— А какого цвета домашние? — спросил Терри Бут из Когтеврана.

— Ну, у нас один чисто белый, папа говорит, что альбинос. А второй… вернее, вторая, самочка, песочно-желтая с коричневым.

А тем временем Хагрид пытался вести урок, рассказывал:

— Перво-наперво запомните, гиппогриф — зверь гордый. Никогда ему не грубите. Не то и с белым светом проститься недолго.

— Вот-вот, — кивнул Малфой. — Держитесь подальше от его передних ног и уцелеете.

— Гиппогриф всё делает по своему хотению и очень любит блюсти церемонию, — продолжал разливаться соловьем Хагрид. — Подойдешь к нему, поклонись. И жди. Он в ответ поклонится, можешь его погладить. Если на поклон не ответит, не тронь и скорее отойди подальше: когти у него как сталь. Кто первый хочет познакомиться?

Никто не хотел, естественно. Все вопросительно поглядывали на аристократов, на тех, чьи родители держали домашних гиппогрифов. И дети лордов и графов взглядами отвечали — не соваться. Гойл почесал руку и буркнул:

— Да ну его. Меня и домашний знаете как приложил? А ведь я его из бутылочки кормил, маленького ещё. Так ведь ещё та сволочь выросла, гордая, свирепая, ни на йоту нежности. Дед говорит, что у гиппогрифа нет чувства юмора, потому что он улыбаться не умеет.

— Ну да, у него же клюв. Птица просто физически не может улыбнуться клювом, — согласилась Гермиона.

— Никто не хочет? — умоляющим голосом спросил Хагрид.

— Знаешь что, Хагрид, ты нам просто расскажи про них. А мы обойдемся без близкого контакта, ладно? — обратился к нему Гарри.

— А ещё в книжке почитаем, ведь мы теперь знаем, как их открывать… — вежливо вставила Гермиона.

Ну, хочешь не хочешь, а пришлось согласиться. Хагрид начал рассказывать о характерах и свойствах привычек гиппогрифов. Ученики расположились повсюду на траве, кто-то слушал, кто-то читал, а кто-то зарисовывал Клювокрыла в альбоме, Гарри в том числе. Драко сидел рядом и молча наблюдал, как из-под карандаша рукой Гарри рождается гордый красавец-гиппогриф. Смотрел, смотрел и не удержался:

— Классно рисуешь, Гарри. Он как живой.

— Спасибо, Драко, а твоих как зовут?

— Моих? — Драко сорвал травинку, сунул в рот и начал её покусывать. — Немедис и Мистраль.

— Ух ты! — Гарри оторвался от альбома: — Красиво… Мистраль я понимаю, а Немедис что такое?

— Небесный дар, отец в какой-то книге вычитал. Гарри, ты можешь прийти в холл после ужина? — внезапно сменил тему Малфой. — Я хочу кое-что тебе передать.

— Ладно, приду… — ответил удивленный Гарри. А Драко спросил:

— Слушай… мне на уроке прорицания показалось, что тебе было неприятно, когда Трелони заговорила о разбитых чашках. Почему, Гарри? Но если тебе не хочется говорить об этом, то не надо.

— Да почему? Это не секрет. Просто в детстве я много посуды перебил из-за неуклюжести, а один случай меня сильно напугал. Так напугал, что я до сих пор боюсь падающих предметов.

— А что случилось? — осторожно спросил Драко.

— Я разбил дядину кружку, он меня выпорол, как обычно за всё разбитое и испорченное. Это предыстория, история сейчас будет. Несколько дней спустя тётя и дядя затеяли влажную уборку всего дома. Мыли всё: и люстры, и хрусталь, и все полки со шкафами, окна, двери… Нам с Дадли по семь лет было и от нас требовалось только одно, сидеть тихо и не мешаться под ногами. Ну мы и сидели тихо на диване и смотрели, как солнышко играет на гранях хрусталя. Он весь стоял на столе в гостиной, все его детали — рюмки, бокалы, фужеры, розетки с конфетницами, вся тётина гордость и краса. Она много лет собирала его повсюду, некоторые хрустальные вещи были подарены им на свадьбу. А что-то по наследству от родителей досталось. Ну так вот, стоит хрусталь на столе, дожидается, когда стеклянные полки старинного шкафа промоются и протрутся, и поставятся на место. И тут какой-то несчастный случай принес кошку, глупую серую Миледи. Она соседская была, Джейсонов. Окна-то открыты были, вот и пришла Миледи. Обычно кошки проверяют горизонты, на задние лапки встают и смотрят, нет ли чего там, куда они собираются прыгать. Но Миледи же глупая, прямо с разбегу она и взлетела на стол, в самую середину хрусталя… И снесла... Полстола на пол так и посыпалось хрустальным дождём. Звон, грохот, кошка пулей — вон, мы с Дадли на грани обморока. Сидим ни живы ни мертвы, смотрим на хрустальное крошево и представляем, как за это накажут.

Гарри вздохнул, помолчал немного и продолжил, Драко сидел замерев и не дыша.

— В тот день я понял, что есть на свете несправедливость. Кошку никак не наказали. Дядя Вернон посмотрел на то, что от хрусталя осталось, и рукой махнул — а ну вас к лешему! А я опешил, как так, меня за одну кружку выдрали ремнём, а кошку, разбившую половину шкафа драгоценного хрусталя, не накажут??? Понятное дело, это меня так ошеломило, что я разревелся от обиды. Дядя возмутился, хотел меня выдрать за плач, но тётя обняла меня и запретила дяде даже пальцем трогать ребёнка. Потом, когда я немного успокоился, спросил тётю Петунью, почему дядя не стал наказывать Миледи. И она ответила, что кошку просто бесполезно наказывать, хрусталь уже разбит и его никак не вернуть. Я спросил, а меня за что? А человека, говорит тётя, никогда не поздно учить, а наказания как раз помогают ему лучше усвоить урок, и не обижайся на дядю, Гарри, его жизнь тоже достаточно потрепала. Вот и всё, Драко, но с тех пор я боюсь, когда падает что-то хрупкое и бьющееся.

Тем же вечером Гарри пришел в холл, вскоре туда же пришел и Драко, неся что-то плоское и завернутое в плотную ткань. Отойдя к стене, поближе к факелу, он развернул материю и явил взору Гарри минискейт.

— Вот, держи, это для Люси. Я помню, что она любит кататься на скейте.

— Ух ты! — Гарри обеими руками взял скейтборд и принялся его рассматривать. Скейтик был просто идеально подогнан по размеру Люси: высота, ширина, длина, всё как надо, а ещё он был ручной, штучной работы.

— Здорово, Драко, ты сам сделал?

— Ну, э-э-эээ… — ага, и покраснел-то, покраснел Драко и руки за спину прячет. Очень красноречивое признание. Гарри улыбнулся:

— Спасибо, Драко, пошли к Филчу. Люси просто должна его опробовать!

Пришли к старику завхозу, Гарри поставил скейт на пол, а на него осторожно положил черепашку. Сначала ничего не происходило. Люси лежала, втянув лапки и голову в панцирь, потом медленно высунула мордочку и подозрительно осмотрела ближнее пространство, вытянула и наклонила голову, разглядывая досочку. После чего, очевидно, что-то поняв, она, к вящей радости ребят, выпростала из панциря правую лапку и уперла её в пол, оттолкнулась и покатилась! Гарри и Драко на четвереньках поползли следом, бережно страхуя черепашку и аккуратно притормаживая её у стены. Тормозить и поворачивать Люси не умела, а может, не знала, как это делается. Миссис Норрис серой пушистой статуэткой сидела на столе и круглыми глазами смотрела на происходящее, а на топчане тихо, по-доброму, от удовольствия посмеивался старый Филч.

Мистер Люпин пока никак не проявлял себя, ни как учитель, ни как старинный семейный друг Поттеров. Гарри натыкался на него пока только в Большом зале, на обедах-ужинах. Тогда, исподтишка разглядывая Люпина, Гарри пытался понять, какие чувства он вызывает. Чувства были разные, и самым сильным из них была обида. Ведь помимо дяди и никогда не виданной, незнакомой девочки Шарлотты Бименс были ещё и другие люди, занимающиеся благотворительностью. Его собственная тётя по субботам уходила к подругам, и Гарри иногда шел с ней в качестве носильщика, если тётя брала вещей больше обычного. Эти вещи — старые игрушки Гарри и Дадли, которые они переросли, одежда, из которой они выросли, ставшая ненужной посуда и какие-то тряпки. Всё это тщательно перебиралось, чинилось, стиралось и распределялось по домам причастия и Армиям Спасения. И во время таких женских посиделок Гарри всласть наслушивался всяких историй о том, кто кому помогает, кто чем отплатил и тому подобное. Все эти истории сводились к одному, а именно — никто не брошен и не забыт. История Дика Тревиса, племянника миссис Берч, служила ярким примером тому: отец был пожизненно заключен в Ньюгейте, мать сошла с ума и находилась в Бетлемской королевской больнице на принудительном лечении. Дика, пока был маленький, воспитывала тётка, а последние десять лет Дик сам обеспечивает свою матушку, ибо вырос, выучился на врача и твердо встал на ноги. И ведь благодарный же парень оказался, тётушку Мэгги Берч он до сих навещает, Гарри несколько раз его видел — крепко сбитый, коренастый молодой человек с каштановой бородкой — и не скажешь ведь по нему, что мать у него чокнутая, а отец вечный зэк.

А от Люпина за все эти годы ничегошеньки не было, ни открытки на Рождество, ни пары фунтов стерлингов на день рождения, да хоть привета какого-нибудь вшивого, и того не было. Иногда Гарри осаживал себя, мол, не дело придираться к человеку, который тебе ничем не обязан и ничего не должен, но… обида уже поселилась в сердце и никак не желала оттуда вытравливаться. Потому что так нельзя, если ты друг семьи, то изволь соответствовать. Сам Римус Люпин тоже не делал никаких попыток сблизиться с Гарри, он только и делал, что отъедался да отсыпался. Во всяком случае, к четвергу, к первому уроку с третьекурсниками, он выглядел куда здоровее и полнее, чем при первом знакомстве в поезде.

Урок защиты почему-то начался в учительской, куда они пришли вместе с новым профессором. В учительской в одном из кресел у камина сидел с книгой профессор Снейп. Услышав шум, он оторвался от книги и обернулся к вошедшим ученикам, те нестройным хором поздоровались с зельеваром. Профессор коротко кивнул им, смерил пристальным взглядом высокую и чуть сгорбленную фигуру Люпина, презрительно скривился и покинул помещение. Правда, на пороге притормозил и бросил убийственную фразу:

— Учтите, Люпин, ваш так называемый урок кое-кому может не понравиться.

После чего он аккуратно прикрыл дверь и оставил их в оглушительной тишине. Студенты настороженно замерли, с тревогой озираясь по сторонам, как-никак профессора Снейпа они третий год уже знали и прекрасно понимали, что Северус Снейп ничего плохого никогда не посоветует и не сделает. Тогда как Люпин был величиной новой и неизвестной. Люпин кашлянул, снял с себя драный бежевый плащ, повесил на вешалку и отошел к небольшому гардеробу, который при его приближении почему-то затрясся и задрожал, словно что-то или кто-то внутри него заметалось и начало бросаться на стенки и дверцы. Студенты в страхе уставились на гардероб, Люпин снова кашлянул и миролюбиво произнес:

— Там всего-навсего обычный боггарт. Так что бояться нечего.

Однако по лицам Малфоя, Невилла и сестер Патил стало ясно, что боггарта следует опасаться, очень даже. И снова студенты сгрудились большой кучей вокруг знатоков и лихорадочным шепотом вопрошали — что за штука такая "боггарт" и что с ним надо делать? Гермиона подняла руку, и все взгляды тут же переключились на неё, на тонкую, изящную, чуть подрагивающую девичью руку. Потом глаза скользнули вниз по руке на саму Гермиону и увидели, что она заметно нервничает, ну и, конечно, голос Гермионы тоже подрагивал:

— П-проф… профессор Л-люпин, вы считаете это нормальным?

— А что случилось, мисс Грейнджер? — удивился Люпин.

Карие глаза Гермионы обвели помещение и остановились на гардеробе. И девочка авторитетно заявила:

— Взрывающийся бензовоз здесь не поместится.

— П-простите, что? — ошеломленно закашлялся Люпин. Гарри побледнел, ясно представив себе огромный бензовоз, раскуроченный взрывом, да и сам огненный "грибочек" тоже куда-то надо втиснуть, не говоря уж о луже горящего бензина… Ну ничего себе страхи у Гермионы! Реальные, настоящие страхи, кажется, становится понятно, что такое боггарт. Гермиона решительно вышла из шеренги и направилась к двери.

— Кхе, мисс Грейнджер, я вам не разрешал покинуть класс.

— Извините, профессор, но мой бензовоз здесь не поместится, и вообще, вам не кажется, что некоторые страхи могут быть слишком личными?

— Согласен! — вдруг подхватил Малфой. — Я тоже отписываюсь, можете снять с меня все баллы, профессор, но участвовать в этом абсурде я не стану.

С этими словами Малфой поспешил отойти к Гермионе и встал рядом с ней. Невилл поднял глаза к потолку и задумчиво проговорил:

— А я всё пытаюсь представить, как выглядит страх падения с высоты? И никак не представляется. Боггарт это не сможет показать, и я всё больше понимаю, что не хочу это видеть. Разрешите выйти, профессор?

— А мой страх слишком личный, — вставил Рон. — Я тоже выйду, ладно?

— Но… Как же, вы хотите сорвать урок? — запротестовал Люпин.

— Знаете что? — рявкнула вдруг тихая и воспитанная Падма Патил, одна из сестер-близняшек. — Наш отец однажды обнаружил одного боггарта в палисандровом серванте, открыл дверцу, боггарт выскочил и превратился в какой-то папин страх, в какой, папа не говорил, но, в общем, он раз двадцать произнес «Ридикулус», но боггарт и не думал слушаться, напротив, он вел себя всё хуже и хуже. Пугал папу, высасывал из него энергию и силу… И неизвестно, что было бы с ним, если бы не Джаябхвати, наша семейная слониха, она стояла на малом дворе, прикованная за ногу к дереву цепью. Чувствуя беду, Джаябхвати громко затрубила, на шум прибежала матушка — она ходила на реку стирать постельное белье — и только вдвоем они смогли справиться с агрессивным боггартом. Вскоре после того случая Джая умерла от старости и наши родители эмигрировали из Индии сюда, в Англию, к нашему дяде. Мы с Парвати тоже покинем урок, потому что мы не знаем, какой боггарт сидит в этом гардеробе.

И сестрички Патил, гордо вскинув красивые головки, синхронно прошествовали к двери и скрылись за ней. За ними, смущенно махнув рукой оставшимся, вышла Гермиона. Невилл, Рон и Драко шагнули к двери, тоже собираясь покинуть аудиторию. Гарри искоса глянул на Люпина, вид у того был откровенно жалкий и ошеломленный, он явно никак не ожидал, что его первый урок закончится таким провалом. На какой-то миг его стало жаль, но только на миг, судя по реакции знатоков, боггарт был крайне неприятным предметом, настолько неприятным, что ученики даже рискнули нарушить правила и попросту сбежали с урока.

И ноги Гарри сами собой вынесли его вон, вслед за первыми беглецами. Ну, а за Гарри рванули и все остальные. Воистину, лучший полководец — это тот, кто ведет за собой, и не важно, куда, в бой или с поля боя.

Догнав Гермиону, Гарри зашагал рядом с ней, сначала молча, а потом не удержался:

— Ты мне расскажешь, что такое боггарт? А то я запутался, в голове все время вертится старый актер, звезда Голливуда и черно-белого кино Хамфри Богарт.

Гермиона споткнулась, остановившись, она с минуту ошалело взирала на Гарри, потом согнулась, схватилась за живот и дико захохотала, её смех эхом заметался по стенам коридора, распугивая тени. Отсмеявшись, она выпрямилась и сквозь слёзы выдавила:

— Бедный Хамфри Богарт, кто бы знал, что его именем назовут призрачное пугало.

Гарри воспользовался шансом и повторил вопрос, Гермиона вздохнула:

— Ну, я про них только читала, Гарри. Лично с ними я не встречалась, поэтому буду рада, если кто-нибудь из тех, кто встречался с боггартом, расскажет нам.

Драко и Невилл переглянулись и дружно пожали плечами. Потом Драко кивнул вперед и проворчал:

— Ну не здесь же, в коридоре, давайте зайдем куда-нибудь.

После недолгих дебатов решили, что для этой цели подходит Зал Славы. Придя туда, осмотрелись. Сесть, конечно, некуда, но они не старики с подагрой да ревматизмом, могут и постоять, что и сделали. Три факультета сгрудились вокруг одного, слизеринского, странное то было зрелище, сорок ребят со всех четырех противоборствующих Домов дружно собрались, чтобы без драк и выяснения отношений выслушать краткую лекцию про боггартов без визуальных демонстраций последних.

— Ну, Гойл, давай, выкладывай, — сказал Драко. Увидев же недоумение на лицах, пояснил: — Грегори видел боггарта, в отличие от меня, я про него только слышал и читал.

Все взгляды вперились в кряжистого и полноватого Гойла, тот хмыкнул, сверкнул водянистыми глазками мутно-серого цвета и начал рассказывать сипловатым от волнения голосом:

— Мне девять лет было, когда, выходя из столовой, услышал, как мама папе говорит: «Наконец-то Грег пошел спать, разберись с боггартом, что в напольных часах поселился, я бы сама его прогнала, но не хочу пугаться понапрасну». Мне, конечно, стало интересно, что за боггарт и почему он в часах поселился, я прокрался за отцом в северную гостиную, притаился в одном закуточке и стал смотреть. Дальше папа достал волшебную палочку, помахал перед собой, несколько раз произнес «Ридикулус», готовится, значит. Я дыхание затаил, жду, что дальше будет, та-а-ак, папа открыл стеклянную дверцу часов и назад отпрыгнул, встал в классической стойке, ноги полусогнуты, левая рука на отлете, правая вперед, палочка вверх, как шпага. Та-а-ак, из нутра часов выходит незнакомый мистер, высоченный, весь в черном, как профессор Снейп, встал перед папой и говорит: «Гойл, не могу поверить, что ты не рад моему возвращению». Папа стоит и трясется, палочкой машет-машет и всё пытается сказать это самое «Ридикулус», но язык его не слушается, заплетается, а мистер в черном продолжает над папой издеваться, передразнивает его, хихикает, мерзко так… Папа в обморок — брык, а незнакомый мистер таять начал, в туман превратился, повис под потолком и ждет чего-то. А мне за папу страшно, боюсь за него, я плюнул на туман и к папе побежал, посмотреть, что с ним. Та-а-ак. Посмотрел, понял, папа без сознания, ну, думаю, надо маму позвать, а это нечто под потолком вдруг ка-а-ак спустится да ка-а-ак обернется… — тут Гойл стыдливо покраснел, — розовым слоном, моим детским кошмаром, и ка-а-ак задудит мне прямо в лицо своим раструбом на хоботе… А тут папа пришел в себя, увидел моего слона и давай хохотать, а розовый слон знаете что?

— Что??? — нетерпеливый слаженный рев голосов едва не сбил Гойла с ног. Тот радостно оскалился:

— Лопнул слон! Как надувной шарик — хлоп, и нет его! Оказывается, я нечаянно помог папе, боггарта можно смехом уничтожить, вот так. Папа очнулся, увидел моё страшилище и засмеялся. И боггарту — капут!

Все с искренним уважением смотрели на пухлого толстяка Гойла, да уж, достойная история, не просто боггарта видел, но и помог отцу его уничтожить. И не важно, что поводом для смеха послужил детский страх маленького Грегори Гойла.

После недолгого молчания Гермиона грустно сказала:

— Что-то учителя некомпетентно себя ведут. Что Хагрид, что Люпин, оба начали с чудовищ.

Все молча согласились с Гермионой, Невилл так же грустно добавил:

— Лучше бы они с хорошего начали, с единорогов и Патронусов, например…

— А что такое Патронус? — тут же спросили незнайки. Знатоки одобрительно заулыбались и наперебой бросились объяснять. Так что незнайки с удивлением и благодарностью узнали, что с помощью полноценного телесного Патронуса можно прогнать целого дементора! Нет! Стаю дементоров!

Возвращаясь к себе, Драко обратился к Гойлу:

— А скажи-ка, Грег, тот мистер в черном… Ты его хорошо запомнил?

— Да, — протянул Грегори. — А что?

— Да просто мой папа тоже мистера в черном боится.

— Так не бывает! — возразил Грегори. — Не может такого быть, чтобы два разных человека боялись одного и того же боггарта.

— А я разве про боггарта говорю? — отмахнулся Драко. — Я говорю про Темного Лорда, это его возвращения боятся наши отцы.

В пятницу утром, дожидаясь учеников на завтрак, профессорский состав за столом преподавателей лениво обсуждали утренний выпуск газеты, изучали меню и вяло дегустировали поднадоевший всем тыквенный сок. Большой зал тем временем медленно, но верно заполнялся сонными и лохматыми студентами, ну, кроме девушек, извините, те были аккуратно причесаны, но, так же, как и парни, сонно моргали опухшими глазами и отчаянно зевали, деликатно прикрывая ротики ладошками. В какой-то миг общее внимание привлекла веселая толпа в сорок душ, шумно ввалившаяся в зал и о чем-то громко переговаривающаяся. Не успели учителя присмотреться к ним, чтобы понять, с какого это факультета собралась столь дружная и сплоченная компания, как ребята, громко перекрикиваясь и маша руками, стали рассасываться по своим столам… по десятку к Слизерину с Гриффиндором, восемь к Пуффендую и двенадцать к столу Когтеврана.

Глаза Минервы вылезли из орбит, кроме того, она на время забыла, как дышать. Северус опустил голову к своей тарелке с яичницей, занавешивая лицо длинными волосами и пряча за ними улыбку — что, Люпин, добился?! Крошка Флитвик радостно закудахтал и от счастья мелко-мелко захлопал в ладошки. Помона Стебль украдкой (как она думала) сделала всемирный жест «локоть-колено» и едва слышно прошептала «йес!». Остальные преподы начали срочно хлопать друг дружку по спинам, потому что от неожиданности подавились кто чем… Директор посмотрел по сторонам, поудивлялся реакции коллег, после чего устроился в кресле поудобнее, сложил руки на животе и, пробормотав что-то о всеобщем благе, сладко задремал. Старшие курсы, от четвертого до седьмого, впрочем, тоже не отстали от преподавателей. Они точно так же немели, давились кашами и пытались вернуть глаза обратно в глазницы. А младшие — первый-второй — курсы с интересом начали переглядываться через весь зал, выискивая тех, кем так или иначе заинтересовались за год обучения и совместным приездом в Хогвартс. И они, в принципе, не виноваты в том, что некая старая Шляпа распределила их по разным факультетам. Ещё не поздно… вообще никогда не поздно сойтись и подружиться по-настоящему, ведь всем известно, что дружба начинается не со знакомства, а с понимания ситуации в целом, приятельственных чувств и взаимных, общих интересов.

После не совсем нормального завтрака третьекурсники снова стеклись в одну дружную кучу и бурливой речкой потекли в холл, где им пришлось разделиться: слизеринцы и гриффиндорцы отправились в подземелья на сдвоенный урок зельварения, а остальные пошли на травологию.

Северус, сложив руки на груди, с каменным выражением лица молча ждал, пока наполнится его класс, отмечая, как сильно вытянулись за три летних месяца прошлогодние второклашки. Девочки скромненько прижимали тонкие стопки книжек к своим едва наметившимся грудкам, парни отчего-то виновато сутулились, отчаянно стесняясь своих прыщиков и смущенно пряча в рукава мантий непомерно удлинившиеся руки. Эх, дети-дети-дети… непривычны вам ещё ваши юные тела, а ведь впереди ещё грядут четырнадцатый, пятнадцатый и дальнейшие годы. Ну да ничего, переживете вы свой тринадцатый и такой неудобный год. Всё у вас будет в первый раз — и первые прыщи, и первые робкие поцелуи, и прогулки под луной за ручку…

Так, все собрались? Ну что ж, приступим. Взмах палочки, и на доске появляется рецепт сегодняшнего зелья. Студенты внимательно читают состав, готовят котлы и горелки, потом спешат к шкафу за ингредиентами. Гарри держится позади всех, он цепко смотрит, что берут, ясно… то ли плохо прочитал, то ли не запомнил, что надо взять. Северусу грустно, со своего места, скрытый в тени, он без опасений разглядывает Поттера. Хоть и вытянулся Гарри, но он по-прежнему мельче остальных сокурсников. Длинный, тощий, нескладный. С дергаными, рваными движениями. А в глазах живое, неистощимое любопытство, страстная жажда знаний. У Гарри ясный взгляд и пытливый, твердый ум. И сильная воля. Невольно вспоминается Кеннет, маленький, славный и очень умненький мальчик. Он умный, просто долго думает и ему надо помогать принять верное решение. И Дженни, его мама, усталая молодая женщина. Лучистый взгляд, приветливая, теплая улыбка. Согревает лучше всякого солнышка… Из сладких воспоминаний его вырывает испуганный вопль Малфоя:

— Сэр! Пу-у-упс!!!

Моментально спустившись с небес на землю, Северус тут же просек ситуацию — Невилл добавил лишних зерен чемерицы и теперь растерянно смотрел, как его зелье странно густеет и с бульканьем поднимается над краем котла, ну чисто тесто над квашней! Гарри, стоявший рядом, всё-таки опомнился, но только для того, чтобы схватить Невилла за руки и рывком задвинуть к себе за спину, прикрывая собой. Вот слов нет, и в кого же он такой, а? Весь инвалидный насквозь, а туда же! Всех спасать-защищать так и рвется. Быстрое Эванеско, затем защитный купол над котлом, взрываться уже нечему, но на всякий случай, мало ли. А теперь…

— Долгопупс! Минус пять баллов! Поттер, вы почему не проследили за количеством лишнего в котле? Вы безответственный…

Ну вот. Опять замер, затаил дыхание, жадными глазами так и сверлит, уши аж оттопырились, снова приготовился слушать очередную порцию правды про своего никчемного отца. А вот не буду говорить, назло тебе, Поттер! Перебьёшься. И тут совершенно внезапно вспомнилось вот это…

Вот-вот закончится тоннель. Уже виден впереди светлый квадрат открытой двери, за ней лунный полумрак и… Люпин? Да, Люпин, но как-то он странно выглядит. В следующий миг приходит понимание — ему осталось жить несколько секунд, потому что Люпин оборотился. Огромный волк пригнулся для прыжка, но опоздал, перед Северусом словно из ниоткуда выросла жилистая фигура Джеймса, сильные руки толкнули его, пятнадцатилетнего тощего Северуса, толкнули прочь, к выходу. А волк прыгнул. На Джеймса. Просто потому, что Джеймс шагнул навстречу волку, навстречу смертельному прыжку. Шагнул навстречу смерти в безрассудной уверенности, что Люпин помнит, что перед ним друг, и он, возможно, не станет его кусать. Гриффиндорец до мозга костей, храбрый, беспечно-отважный, принес себя в жертву оборотню, спасая жизнь Северусу. А уж как он потом расплевался с Блэком, ммм-м-м! Ненадолго, конечно, позже они всё-таки помирились, но те минуты ссоры весь Хогвартс до-о-олго потом обсуждал-обмусоливал. И как ни ненавидел Северус своего извечного врага, как ни уговаривал, ни убеждал себя, что Джеймс-де свою шкуру спасал, что дурак Блэк просто неудачно пошутил, факты оставались фактами — Джеймс Поттер спас ему жизнь.

Странно, что Люпин не разорвал Поттера, но… это как раз объяснялось тем, что Джеймс, оттолкнув Северуса к себе за спину, прыгнул к волку, в прыжке превратился в оленя и придавил зверя своим весом. И сдерживал его рогами, копытами и зубами. Волк рычал, вырывался, но не кусал. Весь страшный фокус заключался в том, что оборотень никогда не голоден. Человек — вот главная и желанная добыча оборотня. И олень для него бесполезен. Почему-то именно сейчас становится понятно, что Джим Поттер был действительно храбрым человеком, он рискнул шагнуть навстречу оборотню, рискнул превратиться в тесном для оленя тоннеле, рискнул подставить оленью шею смертоносному капкану волчьих зубов.

Северус вздохнул и вернулся в реальность, посмотрел на Гарри и увидел, что парнишка продолжает ждать, что же он дальше скажет про папу. А на чем он остановился?.. Ах да…

— Бессовестный разгильдяй, такой же бестолковый (прости, Джеймс, но твой сын хочет слышать именно это, как ни странно…), как ваш несуразный идиот папаша!

Гарри нахмурился, наверное из-за паузы, но выговором остался доволен. И кажется, хочет что-то сказать, вон как пытливо-выжидающе смотрит. Точно, хочет остаться с ним наедине в конце урока и что-то сказать или спросить. Наверное, про маму. Ох, ну ладно, пускай спрашивает.

Урок подошел к концу, Морочащую закваску так или иначе все сварили вполне сносно, кроме Невилла. Студенты собрали свои сумки и книги и заторопились на выход. Друзья Гарри хотели было задержаться и подождать его, но тот кивком отослал их. Северус молча наблюдал за тем, как Гарри нарочито медленно складывает свои вещи в сумку и собирается то ли с мыслями, то ли с остатками храбрости. Мда-а-а, может, пора сменить имидж? Как-то нерадостно от того, что тебя инвалид боится… Он невольно улыбнулся, припомнив кое-что.

— Мистер Поттер, вы помните василиска?

На лице Гарри радостное облегчение, и тут же последовал быстрый ответ:

— Да, сэр, я помню!

— А помните, как мы к нему шли по туннелю? (Тухлая печень дракона, и здесь туннель!)

— О да, сэр! Помню, как вы продирались сквозь глотку! — при этом Гарри чисто машинально, по старой памяти бросил взгляд на плечи профессора. Ну что ж, паренёк достаточно осмелел, и Северус мягко спросил:

— О чем вы хотели со мной поговорить, мистер Поттер?

— О Патронусе, сэр. Невилл говорит, что профессор Люпин не с того урок начал, лучше бы он про защиту от дементоров рассказал, чем про боггартов. Кстати, боггарта все испугались, никто не захотел его изучать. Скажите, а он и вправду настолько страшен?

— Настолько, насколько страшно смотреть на тело погибшего родственника. Полагаю, профессор Люпин просто не учел, что детям очень тяжело показывать свой страх перед всеми. А если это что-то глубоко личное? И в конце концов, как можно, например, смерть кого-либо из родных представить в смешном свете? Вот здесь, я думаю, профессор Люпин очень сильно ошибся. Возможно, он слишком взрослый, если не сказать — старый, раз полагает, что у детей не бывает серьезных страхов.

— Понятно… — задумчиво протянул Гарри. Подумал и спросил: — А как человек что он из себя представляет?

— В каком смысле? — с недоумением спросил Северус, начиная беспокоиться.

— Ну, в таком… — Гарри неопределенно замахал рукой в воздухе, пытаясь подыскать и уловить нужные слова. — В смысле, надежный он товарищ или как?

Северус честно задумался, пытаясь сообразить, что отвечать Поттеру. Конечно, парень не знает, что Люпин — оборотень, да и спрашивает он явно не об этом, а о том, какой он человек… Да вот проблема, он сам плохо знает Люпина. Помнит только, что он тихоня и молчун, был когда-то старостой факультета, но не школы. До этого он не дослужился, да и слишком большая ответственность — быть префектом, это не простенький патруль и снятие баллов с нарушителей. Что же отвечать-то? Гарри ждет.

— Мистер Поттер, я не знаю. А почему вы спрашиваете?

Гарри потупился, печально как-то съежился, ссутулился, глаза в пол, пальцы смущенно ковыряют столешницу, и голосом, полным скорби, тихо пробормотал:

— Ну вот все говорят — лучший друг папы, лучший друг мамы, дружили-не-разлей-вода, неразлучная четверка и всё такое. А ко мне он ни разу… я его никогда не видел. Он не звонил, не писал, ничего не присылал. Я понимаю, что это эгоистично и что он мне ничего не должен, но тётя же про него рассказывала, он был на свадьбе у неё и дяди Вернона, знает, где она… где мы живем, и ни разу не пришел. Или не приехал? Он, наверное, где-то очень далеко живет… но это тоже не оправдание. Дядя Бен живет в Америке, но даже оттуда он ухитряется присылать подарки на день рождения Дадли и мне. Мы с ним так радуемся, когда видим красочно упакованные яркие коробки с кучей полосатых марок и печатей с потрясающим обратным адресом "Джексовилл, Северная Каролина". И подарки в них порой такие неожиданные попадаются, например на десятый день рождения он прислал нам индейскую курительную трубку, длиннющую-предлиннющую, вся в резьбе и перьях. Тётя Петунья собралась было ругаться — совсем, мол, одичал твой Бен в этой Америке с индейцами, мальчикам ещё рано курить, вот вырастут, тогда и… хотя пусть только попробуют, паршивцы. Дядя посмеялся и сказал, что трубка декоративная и поставил её в шкаф, за стекло, а мы с Дадли почему-то решили, что дядя Бен нам ещё и томагавки прислал, и начали их искать.

Гарри замолчал. Северус обдумал ворох информации, попутно делая выводы о том, как жил Гарри, хм, ну неплохо жил, судя по всему. И вздохнул:

— Нашли?

— Что?

— Томагавки…

— А-аа-а, нет, он их не прислал. Но мы не в обиде, правда! Мы же никогда-никогда не видели дядю Бена.

— Но тем не менее он давал о себе знать, присылал вам подарки, которые подчеркивали факт его существования. Ваш дядя Бен, пусть и далеко, но где-то есть на свете. А что касается профессора Люпина… ну… есть у него кое-какие проблемы, из-за которых он может стать смертельно опасным для окружающих.

— И часто он… опасен?

— Один раз в месяц.

— И что? Простите, сэр, но я не вижу логики. В месяцах тридцать и более дней, и из них один день он опасен, и я не понимаю, что мешало ему приехать в остальные «безопасные» дни. Но это не обязательно… и, кстати, раз он смертельно опасен, то что он делает здесь, в школе, полной детей?

После памятного разговора с профессором Снейпом Гарри окончательно потерял уважение к мистеру Люпину. Правда, интерес остался, к тому же и вопросом изрядно подогретый — а почему он опасен раз в месяц? И в чем эта опасность заключается?

В субботу состоялось знакомство черепашек. Мартин Лири вынес Ганимеда, Гарри — свою Люси, и, поздоровавшись, ребята направились к домику Хагрида, где с южной его стороны находились заросли одуванчиков и следа европейца. Одуванчики уже отцвели, конечно, но их сочные листья всё ещё росли толстыми пучками, а подорожник, напротив, только начал опыление и распространение семян. Здесь мальчики и отпустили черепашек. Сначала они тихо лежали, спрятав головы и лапы под панцирь, и чего-то выжидали. Потом Люси высунула кончик носа, понюхала воздух и, убедившись, что никакой опасности поблизости нет, вытянула шею, ухватила ближайший лист одуванчика и принялась флегматично жевать. Панцирь Ганимеда она в упор не видела. Зато Ганимед очень заинтересовался Люси. Он взволнованно защелкал челюстями, взбудораженно заползал вокруг Люси, потом попытался вскарабкаться на неё, энергично царапая когтями её куполок панциря. Люси перестала жевать, настороженно замерев и выждав удобный момент, она ловко цапнула приставучего кавалера за лапу, когда та оказалась в пределах её досягаемости. Ганимед немного угомонился и стал держаться сзади, не рискуя больше приближаться к голове самочки.

Гарри и Мартин сидели тут же и тихонько посмеивались, глядя на своих питомцев, и рассказывали друг другу о смешных и забавных случаях, связанных с черепашками. Ну и о правильных содержаниях черепах. Гарри выяснил, что свою Люси он содержит неправильно. Черепаха должна жить в аквариуме с хорошим грунтом, с подогревом и постоянной температурой и влажностью, только в таких условиях черепаха способна принести потомство. Гарри немного смутился и робко пояснил, что его брат Дадли вообще никак не собирался ухаживать за черепахой, он с ней только игрался. На что Мартин снисходительно заметил, что в таком случае Люси крупно повезло. Сидят мальчики, разговаривают, черепашки лениво жевали одуванчики, неподалеку от них тихо шумел Запретный лес. Где-то вдали слышался дробный перестук дятла, тут же, на опушке, звонко тенькала в траве какая-то невидимая пичуга, а потом громко, переливчато закричала сойка. Гарри машинально повернул голову на резкий птичий шум и успел увидеть, как в чаще леса скрывается чья-то тонкая фигурка. Полумна? Всё равно, кто бы это ни был, он не имеет права идти в лес один. Запретный лес потому и запретный, что там опасно находиться! Гарри встал и торопливо бросил Мартину:

— Занеси Люси Филчу и скажи ему, что я пошел в лес. Кто-то опять туда поперся…

Мартин понятливо закивал, и Гарри рванул с места в карьер. Понесся следом за лесобродом, страстно мечтая открутить ему ветреную башку. Ходят тут… всякие, учителя вон баллы не успевают снимать, а им и горя мало! Хотя... кого это по-настоящему пугало, лишнее снятие каких-то баллов, а? Но лучше не дожидаться, пока в лесу с кого-нибудь голову снимут, надо срочно догнать нарушителя и вернуть в замок. И вот, бежит Гарри армейской трусцой (дядя научил), голову наклоняет, уворачиваясь от низко склоненных ветвей и моховых бород, глаз не сводя с тропы впереди. Тропа петляет среди стволов старых деревьев, неприхотливо вьется по маленьким овражкам и коротенько обрывается на корнях. Повсюду словно кто-то расстелил красочный ковер, всевозможные листья устилали землю вперемешку с сосновой и еловой хвоей, кирпично-красные листья осины, охристо-желтые — березы и клена, все оттенки бурого, красного, рыжего…

Лесным бродягой оказалась однокурсница со Слизерина. С минуту-другую Гарри лихорадочно вспоминал, как зовут эту тоненькую, невысокую девочку с серыми глазами и прямыми темными волосами. Потом вспомнил — Трейси! Трейси Дэвис. Загнанно дыша, не давая себе передышки, он с разгону рявкнул:

— Дэвис! Ну ты-то с какого рожна сюда приперлась?

Слизеринка недобро прищурилась и надменно произнесла:

— А в чем дело, Поттер?

— Здесь опасно, — нехотя сообщил очевидное Гарри, бросая взгляды по сторонам.

Трейси скрестила руки на груди и ехидно подняла левую бровь, отчего до ужаса стала похожа на профессора Снейпа. Да и речь её тоже мало чем отличалась от Снейповской:

— Мистер Поттер. Не разводите панику на пустом месте. Во-первых, сейчас утро и всё, что относится к ночным обитателям, сейчас тихо-мирно спит. Во-вторых, я недалеко ушла от Хогвартса и в случае чего вполне способна защититься.

Гарри в ответ тоже неосознанно скрестил руки и огрызнулся:

— Ой, да вы посмотрите на неё! Защититься она сможет… Да тебя соплей перешибить можно, Мастер ты ближнего боя моя!..

Ответить Трейси не успела, их прервали. Сначала громко заголосила всё та же сойка, потом по лесу прокатилась волна птичьего щебета, а средь древесных стволов промелькнуло серебряное свечение, и на поляну величаво шагнул единорог. Сказочный зверь тряхнул тонкой гривой, глянул на остолбеневшего Гарри влажным лиловым глазом, подошел совсем близко и ткнулся Трейси в плечо своим нежным храпиком. Девочка, полюбовавшись на отвисшую челюсть Гарри, саркастически хмыкнула, отвернулась и стала гладить единорога. А Гарри забыл, как дышать. Перед его затуманившимся взором встала самая дивная картина в мире, классическая, можно сказать, из тех, что он видел в музеях в картинных галереях, писанные маслом на холстах прекрасные полотна множества художников — девушка и единорог. И вот такая вот картина встала наяву. Прекрасная дева-девственница и дикий великолепный зверь. Гарри как завороженный смотрел и просто растекался от неземного счастья лицезрения столь волшебного зрелища. Тонкие руки девочки порхали над белоснежной мордой, широкие ноздри дикого коня раздувались, от его дыхания развевались длинные волосы Трейси. Не в силах оторвать взгляда, Гарри спиной вперед отошел к пеньку, который приметил краем глаза минуту назад и сел на него, продолжая мечтательно глазеть на картину маслом, сошедшую с полотна. Как-то неправильно этот лес называют, ну почему он Запретный? Это несправедливо, здесь такие потрясающие создания живут, вот эти единороги, пегасы-фестралы. Что ж, теперь он понимает, почему людей сюда так тянет, попробуй устоять, зная, что в лесу тебя ждет красавец единорог.

Трейси наласкалась-натешилась, да и единорог явно собрался их покинуть, на деревья стал поглядывать. Ну что ж, попрощались, разошлись, рогатый конь ускакал в лес, а Трейси, чем-то озадаченная, повернулась к сидящему на пеньке Гарри. И растерянно сказала:

— Послушай… Ты не знаешь, как понять фразу: «Утерянное будет найдено, но должно быть уничтожено»?

— Это ты о чем? — вынужденно спустился с небес на землю Гарри. Трейси замялась, но потом всё же решилась:

— Понимаешь, просто единорог несколько раз передал мне мыслеобраз какой-то короны, украшенной рубинами и сапфирами, там по ободу какая-то надпись ещё. И слова вот эти про утерянное. Я только одно поняла — эта вещь очень опасна.

— Странно… — задумался Гарри. — А что за надпись?

— Что-то про ум. И золото. Вообще-то образ нечеткий, по общим очертаниям вроде как корона, но я не уверена… Поттер, я больше никому не говорила, что со мной общается единорог и что-то при этом пытается мне сказать, предупредить о какой-то опасности от короны. Или это корона в опасности? — вдруг додумалась-задумалась Трейси.

— Не знаю, — встревожился Гарри. — Надо посмотреть в библиотеке, а вообще, там есть маггловские газеты? Что-то я не помню…

— При чем тут маггловские газеты? — не поняла Трейси.

— А что, есть ещё кто-то, кроме Королевы? — в свою очередь не понял Гарри.

Помолчав, они неспешно побрели в сторону замка. Пройдя пару минут и метров двадцать, Гарри спросил:

— Дэвис, а как единорога зовут?

— Не знаю. Он взрослый и свободный зверь, и я не имею права давать ему имя. Но если честно, то про себя я его называю Серебряным ветром.

— Красиво… — тихо согласился Гарри. — А он тебе свое имя не говорил?

— Поттер, он же не словами со мной общается! И нет, свое имя он мне не говорил.

Придя в Хогвартс, они разошлись по своим факультетам. Гарри перво-наперво озадачил Гермиону новой головоломкой, попросил её расшифровать загадочную фразу про утерянное-найденное. Ещё добавил, что речь, возможно, идет о короне. Гермиона пообещала подумать. И Гарри с чистой совестью засел за домашнюю работу. После обеда он подловил Полумну и задал ей тот же вопрос; к его удивлению, второклашка Лавгуд без раздумий ответила:

— Утерянная корона это диадема Кандиды Когтевран, на ней действительно было написано «Ума палата дороже злата», — и спросила: — А что значит «будет найдена, но должна быть уничтожена»?

— Не знаю, — развел руками Гарри. — Пророчества, они всегда такие, непонятные.

— А это разве пророчество? — весело удивилась Полумна. — Что-то оно не похоже.

— А ты что, знаешь, как должно выглядеть настоящее пророчество? — в свою очередь развеселился Гарри.

— А как же! — важно подняла вверх пальчик Полумна. — Как у Мишеля Нострадамуса, заумная муть в катренах.

— Господи! — поразился Гарри. — О Нострадамусе-то ты откуда знаешь?!

— Ну здравствуй, Гарри. Он же почти современник Фламеля, ты что, историю не изучаешь?

— У кого, у Биннса?

— Зачем Биннс? Сам учи. Это тоже интересно, взять в библиотеке старый учебник по истории и самостоятельно поизучать древнюю Грецию или Рим.

— Да? Хм, стоит попробовать…

— Начни с географии, Гарри, у магов с ней такой кавардак в голове, что хоть плачь. Джинни такая дура, в одиннадцать лет не знать, где находится горная Шотландия, а Лондон… Не поверишь, она полчаса по карте Лондон искала, я уж плакать собралась, когда она наконец-то нашла…

— Правда?.. — рассеянно отозвался Гарри, думая о чем-то своем. А думал он о василиске и о том, что найденное надо будет как-то уничтожить. Так не с его ли помощью? А дальше логическая цепочка уже сама собой выстроилась: феникс — самосожжение — крестраж, василиск — дневник — снова крестраж. Так может, и корона, то есть диадема, тоже крестраж? Раз её надо найти и уничтожить. Не успела голова додумать, как ноги уже понесли Гарри в туалет-музей имени Плаксы Миртл. Донесли. Гарри отдышался после быстрой ходьбы, поправил сползшие на кончик носа очки, открыл дверь и вошел. И задним числом подумал о том, что никого из взрослых не предупредил, но с другой стороны, они его отговаривать начнут, а то и вовсе запретят. Точно запретят. Всё-таки василиск не болонка. Поколебавшись для очищения совести и пособирав остатки храбрости, Гарри зашипел на раковину, та отодвинулась, являя его взору разверстый темный зев трубы. Ещё немного поколебавшись, он негромко позвал:

— Залзан. Залзан Солан.

И замер в тревожном ожидании: явится-не явится? Услышит ли василиск его зов, придет ли?

И вскоре понял — да! Пол под ногами дрогнул, в трубе раздался тихий шорох, а потом из её зева показалась огромная голова, украшенная костяной короной. Залзан пришел на зов. И ох, как Гарри был рад его видеть, древнего короля змей. Залзан, похоже, тоже был рад увидеть Гарри, он свернулся кольцами перед ним, озарил солнечным взглядом и прошипел:

— Подроссс-с-с…

— Да, спасибо! — Гарри робко коснулся надбровья и осторожно почесал. Змей прижмурился от удовольствия. Погладив Залзана, Гарри на всякий случай отошел на пару метров и с безопасного расстояния спросил:

— Ты что-нибудь знаешь про диадему Кандиды Когтевран?

— Ссс-с-наю. Но дверр-рь не могу открыть…

Целую вечность Гарри оцепенело таращился на Залзана. Этот коронованный червяк… простите, василиск, в курсе про диадему, сгинувшую хрен-знает-когда, и, зная её местонахождение, давно точит на неё свой ядовитый клык, да вот незадача — дверь не открывается. Что за дверь и куда? Услышав этот вопрос, Залзан надолго задумался, подперев кончиком хвоста мудрую голову. Гарри, решив, что это надолго, уселся на одно из его колец и приготовился ждать, когда он вспомнит, где эта самая дверь и куда она ведет. А дверь эта, оказывается…

— Она только волшшш-ш-шебников ссслус-сшаетссся… — печально прошипел Залзан. — Ушшш-ш-ш я её и так и ссс-сяк уговаривал, не открываетс-сс-с-ся…

Гарри сочувствующе погладил василисков бок и переспросил:

— То есть ты знаешь, где она?

— Ссс-с-снаю, на восс-сьмом эташш-ш-ше.

Вызнав подробности, Гарри тоже задумался. Искать диадему самому бессмысленно, да и опасно, пожалуй. Кто знает, как эта вещичка среагирует на него, вдруг возьмет да и завладеет им на радостях, вон Джинни дневник так подчинил своей воле, что та на парселтанге заговорила, чего сроду не умела. Кстати, о парселтанге.

— Залзан, а откуда я змеиный язык понимаю?

Из последовавшего шипения Гарри узнал, что в него кто-то вложил часть своих магических сил, скорей всего змееуст, отсюда и знание змеиного языка. Гарри опасливо потрогал шрам на лбу и, охваченный внезапным страхом, спросил:

— А я не этот… не крестраж?

— Нетссс-с-с. Инащ-щш-ш-ше я тебя давно приконщ-щш-шил… — ехидно оскалился василиск. Гарри невольно вздрогнул, глядя на внушительный частокол клыков в раскрытой пасти. То, что Залзан Солан не видит в нем ничего темномагического, Гарри, конечно, успокоило, но старый змей зачем-то подсыпал немного соли на свежую рану, добавив, что парселтанг передается также по наследству, а может быть и врожденным даром. В общем, утешил, гад…

В конечном итоге сошлись на плане — встретиться в полночь на восьмом этаже. Как ни странно, но василиск мог свободно перемещаться как по замку, так и по прилегающей к нему территории, а тайный ход в туалете оказался одним из многих, включавших и тот, что был в Запретном лесу. От таких новых фактов Гарри сильно приуныл, не так-то радостно узнавать о том, что по школе спокойно разгуливают всякие древние монстры. Причем так незаметно, что об этом ни сном ни духом не знал ни один директор Хогвартса, в том числе и действующий современный директор — Альбус Дамблдор. На наивный вопрос Гарри, как ему удается незамеченным проползать мимо бесчисленных портретов в коридорах замка, Залзан окинул парня подозрительным взглядом и, не найдя в нём ничего фальшивого, горделиво приосанился, высоко поднял голову, складывая собой этакую гигантскую латинскую букву «S», что-то сделал со своими чешуйками и… исчез! Растворился в воздухе. Гарри опешил, с минуту-другую растерянно смотрел на то место, где только что был огромный змей, потом, немного помедлив, неуверенно позвал:

— Залзан?.. Ты где?

На высоте двух метров перед ним шевельнулся воздух, Гарри, присмотревшись, увидел нечеткие, едва заметные очертания змея и понял — Залзан владеет свойством хамелеонов. Он просто умел становиться невидимым, вот этим и объяснялось его феноменальное умение незамеченным проползать по замку, полному привидений и глазастых и болтливых портретов.

Расставшись с Залзаном, Гарри приготовился к мучительно долгому ожиданию полуночи, ведь известно, что когда ты чего-то ждешь, то время ползет со скоростью садовой улитки, которая к тому же неспешно обедает, вдумчиво и обстоятельно обгрызает какой-нибудь листик. Но то же время можно и убить, занявшись чем-то очень увлекательным. Ну, Гарри и занялся рисованием, достал альбомы, листы для черчения, карандаши с красками и задумался — а что рисовать? Тут же его память услужливо подкинула картинку прекрасного единорога на фоне золотой осенней листвы. Подумав, Гарри вдруг сообразил, что до сих пор не видел ни одного изображения единорога осенью, обыкновенно художники всё больше писали вокруг него летние или весенние пейзажи. Ну что ж, решено, рисуем единорога в осеннем лесу.

Итогом такого решения стали несколько листов карандашных набросков и акварелей. Студенты-гриффиндорцы невольно вставали на цыпочки, осторожно обходя увлекшегося Гарри и его листы, хаотично разбросанные вокруг по столу и на полу. Гермиона давно сидела рядом в кресле, с головой зарывшись в толстый талмуд Батильды Бэгшот «История магии» в поисках странной комнаты, чьи двери слушаются только волшебников. Ведь Гарри честно рассказал ей, что корону искать больше не надо, а надо теперь найти комнату, в которой спрятана эта корона-диадема. Точнее, надо узнать, как эту комнату открыть. Вот Гермиона и искала, честно и внимательно перелистывая желтые пергаментные страницы и вчитываясь в каждое предложение, в котором был хотя бы намек на слово «комната».

Гарри отложил очередной лист с осенним взрывом красок и посмотрел на Гермиону:

— Нашла?

Гермиона оторвалась от книги и подняла на Гарри покрасневшие и опухшие глаза, долго, целую минуту продиралась с исторических дебрей в настоящее, поморгала и, потерев уголки глаз пальцами, устало выдохнула:

— Нет, не нашла. Только легенду про Тайную комнату Слизерина, но это ведь не то?

Парочка пятикурсников, известных рыжих клоунов, тут же подкатилась к ним.

— Ты слышал, Дред?

— Кто-то что-то сказал про Тайную комнату, ага, Фордж, слышал.

И хором:

— Что вы ищете?

— Ищем, как открыть комнату на восьмом этаже, — без колебаний ответил Гарри.

Гермиона мужественно промолчала на столь явную несправедливость — искала-то она, а не Гарри, он только рисовал! Близнецы задумались и задали конкретный такой вопрос:

— А где именно на восьмом этаже? Видишь ли…

— Он длинный…

— Извилистый…

— В нём множество самых разных кабинетов…

— В том числе кабинет профессора Флитвика…

— И общим счетом комнат ровно…

— Семнадцать!

Услышав всё это, Гарри растерялся. Залзан не уточнил, какая именно комната не открывалась ему. А так их, ну, действительно семнадцать. И что теперь, каждую проверять, кроме, конечно, кабинета профессора Флитвика? Ох, ну ладно, разберемся. Гарри глянул на часы и разочарованно вздохнул, время «убилось» ровно до ужина, ещё потом сколько ждать. Подошел Перси, высоченный, как каланча, и худой, как швабра, согнулся, спустил очки на кончик носа и внимательно обозрел разбросанные рисунки. Выбрав какой-то один, он важно произнес:

— Поттер, ты не подаришь мне вот этот? — и к близнецам: — Комнат восемнадцать, вы забыли упомянуть ту, что находится в самом конце коридора, напротив картины Варнавы Вздрюченного.

— Персик, ты перегрелся, да? В том конце коридора нет никаких комнат, там тупик.

— Погоди, Джордж, а как же тот чулан, в котором мы от Филча прятались? Он же вроде там был, в тупике…

— Но мы же туда потом не раз приходили, искали тот чулан. Нет там ничего.

Перси поправил очки и хмыкнул:

— Вот это и есть та самая, восемнадцатая комната, чья дверь открывается только по требованию и только тому, кто попросит.

Гарри с восхищением смотрел на долговязого шестикурсника и от счастья был просто готов расцеловать его, ай да Перси! Вот эту картинку, значит? Да бери, конечно, Перси, бери! Хоть все бери!.. Ах, только эту, одну, для мамы? Ладно…

Во время ужина, когда Гарри аккуратненько обкусывал утиное крылышко, он поймал на себе пристальный взгляд антрацитовых, темных и очень недобрых глаз. Профессор Снейп каким-то непостижимым чудом угадывал намерения учеников, вот и сейчас откуда-то узнал, что Гарри собирается нарушить правила. Не иначе как мысли читает! Подумав об этом, Гарри шепотом спросил у Гермионы:

— Слушай, а чтение мыслей тут возможно? Или что-то вроде телепатии?

И виновато поежился, потому что профессор Снейп прищурился и буквально просверлил в нем дыру своими сканерами. Гермиона также шепотом ответила:

— Насчет телепатии не знаю, а чтение мыслей здесь называется легилименцией, что это такое, я пока без понятия… Это тоже надо поискать?

— Что? А, нет, не надо.

Как ни долго тащилось время, но до полуночи оно в конце концов дотащилось. Гарри, тихо ликуя в душе, накинул на себя мантию-невидимку, выскользнул из спальни в гостиную, а там и за пределы Гриффиндорской башни вышел. По-прежнему пугаясь факельных пыхов, он добрался до длинного, извилистого коридора восьмого этажа. Вот и тупик. Гарри скинул мантию и осмотрелся, здесь было тихо и пусто, если не считать нарисованных троллей в розовых балетных пачках, которые, смущенно скалясь, неуклюже пытались соорудить своими толстыми слоновьими ногами хоть какое-то танцевальное па. Стоит Гарри, рассматривает гобелен и немного сочувствует бедолагам троллям, чье телосложение никак не предназначено для балета. А тут и шорох позади раздался, и он с облегченным ворчанием развернулся:

— Ну наконец-то! Долго тебя ждать пришлось…

И увидел… Снейпа. Упс. Строгий профессор окинул Гарри подозрительным взглядом и ядовито произнес:

— К сожалению, это всего лишь я. А кого вы ждете в такое время после отбоя, мистер Поттер?

А Гарри язык проглотил. Потому что позади профессора на фоне каменной стены из невидимого камуфляжа нарисовался-проявился василиск. Ползучий гад давно был здесь и теперь тихо веселился. Сволочь.

Северусу стало не по себе, когда он увидел, что Гарри как-то обреченно смотрит куда-то поверх его головы. Совсем как там, в Тайной комнате… Стараясь удержать в неподвижности внезапно задрожавшие руки и колени, Северус медленно обернулся и практически уткнулся носом в крупные чешуйки на груди василиска, подняв же глаза, он узрел и частокол клыков-сабель. И только откровенный смех в желтых глазах монстра убедил его остаться на месте.

После недолгих нервных мгновений Северус успокоился и потребовал у полуночников внятных объяснений. Гарри и Залзан наперебой, перемежая свою речь дрожащим голосом и шипением, рассказали ему, что здесь находится некая загадочная комната, а в ней — утерянная много веков назад диадема Кандиды Когтевран, которую Залзан очень хочет укусить, потому что она, как дневник, является крестражем, вот. От таких новостей у Северуса в который уже раз голова пошла кругом — вот и откуда Поттер всё это узнал? Ах, единороги и василиски ему поведали? Ох, и единороги туда же? Разговаривать начали? Куда мир катится?! Уже всякая рогатая скотина о диадемах рассказывает…

Так или иначе, но после очередной порции потрясений, они всё-таки занялись делом — начали уговаривать комнату открыться. Догадались поступить следующим образом, Гарри положил руку на голову Залзана и просил невидимую дверь открыть комнату по желанию василиска. Как ни странно, это сработало. В серой, сложенной из крупных камней стене появилась черная дверь. Высокая, под потолок, из мореного дуба. Гарри и Северус переглянулись, синхронно достали палочки и, толкнув дверь, вошли, за ними, выдержав уважительную дистанцию, вполз бесконечно длинный Залзан. Комната-храм спрятанных вещей поражала своими размерами, но Северус, осмотревшись, вдруг выдал:

— А ведь я, оказывается, здесь спрятал свой учебник… Я его потом не смог найти. Поищу-ка его...

Гарри тихо бродил по огромному залу и с интересом рассматривал все вокруг. Холмы и горы разнообразного хлама, сломанная мебель, стулья, метлы… бесчисленное количество книг… прочие разные вещи… Где-то в глубине раздался грохот упавшей горы, и встревоженный Гарри побежал на шум, на полпути к нему присоединился Северус. Примчавшись к рухнувшей горе хлама, они увидели крайне довольного василиска, с мечтательным вздохом тот выплюнул к их ногам надкушенную и обезвреженную диадему и серьезно сообщил:

— Эта шш-штука не хотела умирать, все досс-с-сывалась до поссс-с-следнего кусс-с-ска. Она в щщ-шашшш-ше Пуффендуя…

Примечания:

Уважаемые друзья-читатели, искренне прошу прощения за столь долгий, неожиданный перерыв, сломался и окончательно вышел из строя старый компьютер. Пришлось три недели пожить без интернета и приобрести новый системник.

Честно говоря, боялась, что вдохновение иссякнет и пропадет желание писать, но, к счастью, моя послушная муза никуда не делась, едва только я уселась за новую клавиатуру, она тут же возникла над головой и, шелестя прозрачными крылышками, начала нашептывать-навевать новые идеи для продолжения этого чудного фанфика, который за время моего вынужденного отсутствия набрал аж 508 нереальных и совершенно фантастических для меня лайков!

Спасибо, что читаете и терпеливо ждете продолжения, мои дорогие!

Северус заверил Гарри и Залзана, что он знает, где находится чаша, и что он постарается её достать.

В свою очередь, Гарри достала Гермиона, потребовала объяснить, для чего она портила себе зрение, выискивая в книгах информацию для него. После недолгих размышлений Гарри решил, что она права, и рассказал верной подруге всё. Умница Гермиона внимательно выслушала Гарри и задумалась. Крепенько так задумалась, Гарри аж дыхание затаил, глядя на неё — и так-то симпатичная, а тут ещё более симпатичной и милой стала… Каштановая грива полудлинных волос придавала ей сходство с львицей, встрепанной и сосредоточенной на охоте, её карие глаза сейчас потемнели, когда она о чем-то серьезно размышляла. Вот она моргнула, возвращаясь из своих мысленных путешествий, сфокусировала на нём затуманившийся взгляд и напряженно проговорила:

— Плакса Миртл… она стала третьей?

Гарри озадаченно уставился на неё. Ну да, третьей. Самый первый крестраж, судя по всему, это дневник, второй — медальон, его Регулус Блэк недавно уничтожил, третий… ну, наверное, диадема. А теперь благодаря Залзану стало известно и о четвертом — чаше Пенелопы Пуффендуй. Да сколько же он их настрогал? Скольких волшебников он прикончил ради создания якорей?

А в глазах Гермионы тем временем заплескался ужас, и она в полнейшем смятении выпалила:

— Но это же опасно! Нельзя раскалывать душу!

Гарри поперхнулся и закашлялся, в крайнем изумлении взирая на сверхумную Гермиону.

— Герми… Кхе, Гермиона, откуда ты про это знаешь?! Только не говори мне, что прочитала о крестражах в какой-нибудь старой библиотечной книге!

— Разумеется, не там! — мило покраснела Гермиона. И тут же поправилась: — Точнее, в книге, но не из библиотеки Хогвартса, а в Лондонской публичной библиотеке, в Египетском зале. Я как-то раз увлеклась историей Египта, фараонами и пирамидами… И вот в одном старинном трактате, вернее, копии его, в топорном пересказе наткнулась на Книгу мертвых, в ней и рассказывалось о том, как опасно раскалывать душу. Египтяне вообще уважали мертвых, души умерших они провожали со всеми возможными почестями. Тела бальзамировали, внутренности…

Тут Гермиона запнулась, а Гарри покачал головой и заметил:

— Я знаю, что они с телами делали, про мумии я тоже читал. Ты лучше про душу расскажи.

Гермиона облегченно кивнула, видимо, ей не очень хотелось разговаривать про тела и внутренности, так что, собравшись с мыслями, неспешно начала:

— Да… Так вот, нашла я одну легенду про архитектора древности — Имхотепа. Он был разносторонне развитым человеком: ученым, лекарем, строителем. Именно он считается создателем 6-ступенчатой пирамиды Джосера. Я не знаю, может, это фантастика… В общем, суть легенды заключается в том, что кому-то неумному пришло в голову воскресить его, вызвать из мира мертвых.

Здесь Гермиона снова смолкла, как-то боязливо поежившись. Гарри напрягся, по спине его пробежали мурашки страха. Начало рассказа Гермионы почему-то заставляло заранее бояться. Что-то жуткое грядет… Как оказалось, интуиция его не подвела, продолжение рассказа действительно было жутким.

Неумным идиотом оказался внештатный сотрудник Каирского музея при Гизе, Долины пирамид, фараонов и прочих. С детства начитавшись о мумиях и царях, Джарвис Смолл к зениту своей жизни, годам хорошо за сорок, слегка поехал крышей. Ему стало казаться несправедливым, что такие великие люди, как Хуфу, Микерин, Имхотеп и иже с ними так незаслуженно ушли в небытие. И решил ни много ни мало воскресить великих богов прошлого. А что, евреям это удалось с их еврейским богом по имени Иегошуа с ником Христос, так почему же у него не получится? Ну и посвятил мистер Смолл остаток своей жизни, с зенита до заката, поискам Книги мертвых. Ему, помимо прочего, ещё и повезло родиться вовремя, а именно в середине девятнадцатого века, в эпоху великих открытий и становления всех молодых в то время наук. От создания электрической лампочки, первых полетов братьев Райт до всевозможных археологических раскопок, а копали тогда повсюду, и каждый найденный черепок глиняной мисочки каменноугольного периода и каждая окаменелая косточка, имеющая признак какого-либо динозавра, вызывали всемирный ажиотаж, освещаемый всеми доступными способами СМИ…

Но помешанный на Египте мистер Смолл сосредоточился именно на Египте и записывался во все бригады археологов, производящие раскопки конкретно в Некрополе, Египетском городе мертвых. И после долгих, упорных и преданных маньячных поисков он таки нашел её — Книгу мертвых. Держа её в руках, старческих, с подагрически распухшими суставами, трясущийся от приступов раннего Паркинсона, семидесятидвухлетний внештатный музейный сотрудник и полулегальный археолог без университетского образования добился своего — воззвал к душам фараонов, тихо-мирно покоящихся в своих монументальных гробницах. Продравшись сквозь дебри иероглифов, вычеканенных на золотых листах, быстрым речитативом прочел нужный ему обряд-ритуал и замер в тревожном ожидании, получится ли?.. Как ни странно, получилось. На призыв неумного идиота отозвалась душа Имхотепа. Ой, что началось… Прибывший с того берега Стикса мертвый жрец тут же пошел вразнос, не имея ни разума, ни сердца, ни глаз (ибо всё протухло и истлело за последние пять тысячелетий), перво-наперво он высосал все соки из своего воскресителя, потом, смачно рыгнув, вечно голодный лич, выждав какое-то время, набравшись сил, принялся за планомерное уничтожение окружающего мира, в который его так неосторожно призвали. Результаты пребывания мертвого гостя в мире живых потом надолго запомнились, до сих пор икается от его выкрутасов. В Голливуде вон все еще снимают кассовые экшены-хорроры, в которых мумии выступают в главных ролях. То есть полноценная душа Имхотепа, ни разу не дробленная, не колотая, вернулась, увы, безмозглым монстром, охваченным неистощимой жаждой убийства.

Попутно Гермиона вспомнила Кинга и Кунца и в заключение подытожила:

— В общем, мертвецам лучше оставаться там, где им и положено — в могилках. И Тому-Кого-Нельзя-Называть лучше тоже не возвращаться оттуда. Гарри, мне и в самом деле страшно даже представить, какой лич из него образуется, если он действительно ухитрится воскреснуть. Ему же хуже будет. У него же душа рас-ко-ло-та-я! На части раздербаненная, ну куда ему возвращаться?! Безмозглое, неразумное нечто, одержимое вечным голодом и постоянной жаждой убивать всех, кого увидит. Вот что такое лич. Существо, мало чем отличающееся от вампиров и вурдалаков. Нет, Гарри, нельзя ему воскрешаться, никак нельзя.

Здесь Гермиона снова подобралась и неожиданно строго, по-профессорски спросила:

— Так сколько он крестражей наделал? Четыре или пять?

Гарри снова растерянно задумался. Дневник, медальон, диадема, чаша. Четыре? Четыре. Но это если Миртл имела в виду именно… А что именно?

— Знаешь, Гермиона, пойдем-ка Миртл спросим…

Подруга против этого не возражала, и они неторопливо прогулялись до туалета Плаксы Миртл. На ходу Гарри украдкой разглядывал неожиданно похорошевшую однокурсницу. Что и говорить, Гермиона и впрямь похорошела: стройненькая, ладная фигурка, широко развернутые плечи, обозначившаяся маленькая, но приметная грудь, талия… все при ней, в общем. Красавица, одним словом. Да она и всегда была симпатичная, миленькая такая. Просто настал сейчас такой период, когда мальчики начинают обращать внимание на девочек, и если раньше Гермиона была просто Гермионой, своей, так сказать, в доску, то сейчас, в силу гормональных всплесков, она стала красивой Гермионой. И вообще, все девчонки вдруг стали очень красивыми. Особенно старшекурсницы… Гарри несколько раз чуть шею не свернул, оборачиваясь вслед мимо проходящим девушкам. Ну, хоть и с вывернутой, заболевшей шеей, после спотыканий о собственные ноги, Гарри с тихо посмеивающейся Гермионой — а как же! она всё видела и всё замечала — в конце концов добрались до последнего обиталища Миртл Уоррен. Зашли, огляделись, пытаясь определить, здесь ли она. Миртл оказалась здесь, она, недовольно бурча, выглянула из кабинки и, увидев парочку, тут же оскорбленной ракетой взлетела вверх, уперла руки в боки и гневно провизжала:

— Ну уж нет!!! Довольно с меня! Ищите себе другое место для обжимашек-поцелуйчиков. Сил моих нет смотреть на ваши безобразия!..

С минуту-другую оглушенные визгом Гарри и Гермиона, ошарашено тараща глаза и шумно отдуваясь, честно пытались сообразить, о чем кричит и чем недовольна Миртл. А когда до них дошло… Непонятно было, кто из них кого перещеголял по красноте щек, оба так смутились-застеснялись, что чуть не забыли, для чего вообще в туалет пришли. Наконец, сориентировались, пришли в себя, поняли, где находятся и зачем. Гарри собрался с мыслями и спросил призрачную девочку:

— Миртл, мы спросить хотим… третий крестраж, он какой был? В смысле, что он такое?

Услышав вопрос, Миртл сменила гнев на милость и, до-о-олгонько подумав, неспешно начала задумчивым и напевным голосом:

— Ну, дневник, прежде всего, помню точно. Затем кольцо, Том его на шестом курсе на палец надел, хвастался всё, что наследство получил, ну, может быть и наследство, лично я после своей смерти в нем это самое почувствовала — кусочек его несчастной души. А третий… не знаю… не помню, не видела.

Последние слова Миртл досадливо проныла. Гарри с Гермионой торопливо поблагодарили её и срочно выскочили в коридор, где и застыли, в шоке глядя друг другу в глаза. К четырем известным крестражам прибавился пятый…

После, немного придя в себя, Гарри снова наведался в туалет и выспросил у Миртл подробности, скрупулезно расспросил, как выглядит кольцо. Миртл кое-как, но описала его: «червленое золото, довольно широкое по ободу, в центре овал с черным квадратным камнем, и не спрашивай, какой породы, не знаю, то ли оникс, то ли просто булыжник с речного берега, но на нем есть рисунок, похожий на изображение глаза».

Полученной новой информацией Гарри, конечно же, поделился с Гермионой, да и не только с ней, секретов из своих поисков он не делал, так что их с Гермионой обсуждения-разговоры в гостиной только глухой не слышал. Ну, а глухих, как известно, в Хогвартсе нет, таким образом к камину, возле которого в креслах сидели наши искатели, постепенно подтянулся народ, послушал о чем речь, поразмышлял, да и рванул за старшими. От нечего делать, конечно, а чем ещё заняться воскресным днем, когда все домашние задания давно сделаны, а за окнами по стеклу текут печальные капли сентябрьского дождика? Правильно, ничем, тут и любой, даже самой глупой и никчемной загадке будешь рад. Вот и понеслась эта крайне интересная загадка по коридорам Хогвартса, просачиваясь во все гостиные всех четырех факультетов, крепко озадачивая умные головы студиозусов. Колечко, как и ожидалось, опознали и угадали на Слизерине. И за ужином к Поттеру за стол с двух сторон присели Драко Малфой и Теодор Нотт и весьма красноречивым молчанием заставили того поторопиться. Подстегиваемый их нетерпеливыми и жаркими взглядами Гарри спешно доел, что было в тарелке, и поднялся, вытирая губы и руки салфеткой. Видя это, заторопились и остальные гриффиндорцы, зачавкали, энергично работая челюстями, зазвякали ложками-вилками о тарелки…

В результате в коридоры из Большого зала вывалилась дружная и очень сплоченная толпа более чем в сорок душ, несколько старшекурсников и второклашек тоже имели свой интерес по причине осенней скуки. Слизеринцы привели эту дружную толпень в свои слизеринские подземелья и собрали перед портретом мрачного господина в серебристо-зеленых одеждах с пышным жабо, в котором практически утонул тяжелый квадратный подбородок. Узрев перед собой целую делегацию, мрачный господин запоздало приосанился, скрестил руки на груди и важно приподнял-откинул голову, надменно прищурив темные глаза для пущего, стало быть, эффекта. Взгляды делегации так и приклеились к его правой руке, где на безымянном пальце красовалось вышеупомянутое и искомое по всей школе кольцо. Оно было именно таким, каким и описала его Плакса Миртл, золотой ободок с квадратным камнем-украшением. Студенты приблизились вплотную, стараясь разглядеть рисунок, обмениваясь вскользь короткими репликами:

— Ну, вроде глаз…

— А почему треугольный?

— А кто сказал, что глаз? И вовсе это не глаз!

— Не глаз?.. А что же это?

— А он кто?

Услышав этот чей-то более чем справедливый вопрос, взгляды всех перетекли ниже, на бронзовую табличку, расположенную внизу массивной позолоченной рамы, на ней было написано «Корвин Мракс (ХVII-XVIII вв), последний змееуст, закрывший Тайную комнату».

Крыса Короста и кот Живоглот не ладили по определению. Что ни день, то погоня, скачки с препятствиями… Крыса с паническим визгом высокими прыжками удирает-утекает в любую щель, а за ней, распластавшись в летящем беге, беззвучно скользит толстый перс-экзот с круглой совиной мордой. Морда Глотика была крайне невыразительной, плоская аки сковородка, как будто кот с разбегу впечатался в стену, на ней такие же круглые, вечно печальные влажные, слезящиеся желтые глаза. Зато шерсть была роскошной, пышная-пышная, аж дыбом, рыжая-рыжая с приметными тигровыми полосами.

Кот никому не нравился. Мальчики, если не видела Гермиона, с наслаждением пинали кота, отпихивая его от себя. Девочки откровенно морщились и назидательно пеняли Гермионе о том, что она могла завести себе кошку покрасивее. Особенно сильно не нравился кот Рональду Уизли, у них с первых дней знакомства образовалась настоящая вражда, которая в Хогвартсе перетекла в полноценную войну. Рон ругался и кричал на кота, а при случае и на Гермиону мог наорать, чтоб она убрала подальше свой блохастый коврик. Если удавалось достать-догнать, то хороший пинок под хвост опять-таки доставался коту, а чаще Рон просто швырялся в него, чем под руку попадется. Гермиона злилась, плакала и ругала Рона за жестокое обращение с её животным, в ответ Рон огрызался и рявкал, что ей следует получше воспитывать своё любимое животное. А дальше по наклонной: Гермиона срывалась на истеричный визг и начинала вопить о том, что это не воспитывается, что у кошек это вообще-то в природе заложено — охотиться на крыс и мышей. Инстинкт у них такой, короче!

Эти разборки-вопли все чаще разносились по гостиной чуть не каждый вечер. Гарри это вскоре надоело бы, и он бы вмешался, если бы не один странный случай, который сбил его с толку. Однажды с вечера Гарри написал письмо домой, решив отправить его утром, для чего и спустился в гостиную, покинув спальню с крепко спящими парнями. Он успел пройти до двери в коридор, прежде чем до него дошло, что в гостиной что-то не так. Резко затормозив, Гарри развернулся, внимательным взглядом окидывая алознаменную комнату — вроде всё в порядке, всё на своих местах... Глаз Гарри зацепился за яркое рыжее пятно в кресле возле камина, там возлежал Живоглот и с львиным достоинством вылизывался, старательно приводя в порядок густую шерсть на плечах, а под боком... Гарри пришлось подойти поближе, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают — под боком тихо-мирно лежал крыс Короста. Гарри глазам не поверил, снял очки, протер их подолом футболки, нацепил на нос, посмотрел на парочку старинных врагов, снова не поверил глазам, нагнулся и пальцем осторожно потыкал сначала в толстый бок кота, а потом в худую спинку крысы. Кот и крыса лениво повернули головы и серьезно глянули на него, мол, чего мешаешь отдыхать порядочным зверям? Взгляды зверьков убедили парня, что он не спит, не сошел с ума и что здесь всё в порядке. Про письмо он, к счастью, не забыл. Сходил на совятню и отправил.

После, специально наблюдая за ними, Гарри отметил интересную закономерность. Кот и крыс враждовали показушно, то есть на публику, вернее, на одного зрителя, на Рона. Стоило тому показаться в их поле зрения, так Короста, взвизгнув, кидалась удирать, а кот, соответственно, зашипев, кидался в погоню. А вот когда Рона не было поблизости, Глотик и Короста вели себя как друзья-не-разлей-вода. Кем они и были, впрочем. Друзьями. Живоглот, кстати, тоже начинал вести себя неадекватно в присутствии Гермионы — оглядывался и принюхивался в поисках крысы, а завидев её, начинал на неё охоту. У Гарри порой возникало странное чувство, что зверушки специально так поступают, чтобы поссорить своих хозяев, но поймав этакую абсурдную мысль, тряс головой, пытаясь отогнать её. Ну не может быть такого! На всякий случай проверил по карте — а вдруг в личине кота скрывается какой-нибудь анимаг? Но нет, карта честно показала, что Живоглот — это Живоглот, самый настоящий, неподдельный и истинный кот.

После долгих колебаний в один из сентябрьских деньков ранним утром Гарри рассказал Гермионе об их поведении и озадаченно вопросил, что бы это значило. Потому что Гермиона поверила.

— Знаю, Гарри. Я их видела. Спящими. Лежат вместе, Глотик и Короста, сопят в свои крошечные дырочки, я прям умилилась… А вообще-то это нормально, животные так играют, по-другому они просто не умеют.

— А как же их… показные… постановочные драки? Погони, сражения. Вражда?

— Вот в том-то и фокус, Гарри! На настоящей охоте кошка не гоняется за крысой, это опасно для неё. И бесполезно. Ведь крыса серьезный противник для кошки и вполне способна постоять за себя, она очень больно кусается. Поэтому кошка караулит крысу в засаде, а дождавшись, старается схватить сразу за шею и с первого же укуса в затылок умертвить жертву. Терьеры в таких случаях трясут пойманную крысу, чтобы сломать ей шею. А что касается показушности... то это объясняется тем, что они действительно нуждаются в зрителях и одобрении со стороны хозяев. И не их вина, что Рон как-то не так понимает их поведение, я вот тоже не сразу разобралась...

— Значит… они не враждуют, а играют так?

— Да.

— А чего же вы тогда орёте друг на друга, ты и Рон?

— Ну знаешь!.. Иногда так хочется покричать. Отвести душу… это я про себя говорю, Гарри. А зачем Рон кричит, я не знаю. Может, от обиды? Ведь это всё-таки мой кровожадный кот преследует его бедную старенькую крыску…

— Ладно, Гермиона. Да, кстати, с днём рождения!

С этими словами Гарри протянул сверток, перевязанный красной ленточкой. Гермиона ойкнула и округлила глаза:

— Как? Неужели сегодня девятнадцатое?

— Да… совсем ты заучилась, подруга. В таком случае ещё раз поздравляю тебя с днём рождения! — Гарри хитро подмигнул ей и, повернувшись в сторону спален, громко крикнул: — Ребята, у Гермионы хорошее настроение, она сейчас добрая и в руках ничего тяжелого нет!

Послышался топот множества ног, двери в гостиную распахнулись, и в неё хлынула огромная толпа ребят со всех семи курсов, впереди важно вышагивал Перси Уизли, левитируя перед собой на кончике волшебной палочки несколько средних разнообразных тортов — шоколадные, фруктовые, карамельные. Все остальные несли всякие красиво упакованные коробочки и сверточки, а ещё теплые улыбки, душевные поздравления-пожелания и искреннюю симпатию и любовь.

Гермиона круглыми глазами, не веря ни себе, ни им, растерянно таращилась на всё это столпотворение и так же растерянно и удивленно улыбалась. Такого счастья не было в её старой школе, не было и на первых двух курсах, только скромно-робкие поздравления от маленьких тогда Гарри и Невилла да обязательно-дежурные открытки от родителей и старшего брата.

Год это огромный промежуток времени для ребёнка. И целая вечность для животного. Всего какой-то год, и маленькие пухлые дети, робкие, нерешительные, застенчивые, становятся уверенными в себе, храбрыми и отважными подростками. А вместе с ними вырастает и мировоззрение, интересов становится больше, обширнее становятся знания, кругозор. Всего лишь год, и симпатичная девочка-подружка превращается в стройную красавицу, знакомую незнакомку. И тем не менее она им хорошо знакома, да что там, она родная, до последнего кудрявого волоска… За три-то года… И ребята знают, что ей дарить. Потрясенная Гермиона открывает коробочку за коробочкой, разворачивает один за другим сверточки и ахает, восторгается милым подаркам. Пеналы для ручек и карандашей, заколки и резинки для волос, тетради, книги… шарфики, шейные платочки… открытки, покупные и самодельные. Открытки-самоделки от близких друзей — картонный коллаж от Невилла, рисунок-пейзаж от Гарри, неуклюжая, криво склеенная из фанерки рамочка-панно от Рона. Они, эти скромные, от души сделанные подарочки, особенно сильно умиляют и трогают счастливую именинницу Гермиону. Подарки от настоящих друзей.

* * *

Железнодорожники и автомобилисты вот уже в течение целого месяца видели трусящего по безопасной полосе-насыпи между железной и автомобильной дорогами большого черного пса. Черный, устрашающих размеров косматый зверь с горящими желтыми глазами, похожий сразу и на ньюфаундленда, и на ирландского волкодава, целеустремленно рысил строго на север. Пёс бежал, щуря глаза от солнца в хорошую, теплую погоду, бежал он и под дождем, и его мокрая шерсть висела сосульками, плотно облепляя поджарое тело. Иногда, если удавалось пробраться, пёс проникал в грузовые или почтовые вагоны и ехал зайцем по железной дороге, чего, увы, никогда не делала всемирно известная Лэсси, когда путешествовала тем же путем с севера на юг, преодолевая невероятное для собаки расстояние в четыреста миль… Теперь тот же путь по горной Шотландии и Англии проделывал черный бродяга в обратную сторону, на север. Железнодорожники, провожая взглядами примелькавшегося, постоянно бегущего в одну и ту же сторону пса, погружались в печальную ностальгию — ах, бедняга, неужели тоже хозяин продал? А ты, верный пёс, не смирился с жестокой волей, продолжаешь верить в человека, идешь домой…

И грохочут, летят поезда мимо черного бродяги, увозя с собой подобревшие сердца людей, железнодорожников и пассажиров, которые на малом ходу и на коротких остановках выскакивали в тамбур и свешивались с подножек, высматривали пса-героя и бросали ему кусочки разной еды… Черный бродяга с легким удивлением, но с огромной благодарностью принимал подношение. Проглотив угощение, которое непонятно с чего кидали ему люди, пёс, ощущая прилив сил и оптимизма, снова пускался в долгий путь, гадая и ломая голову, отчего такой почет к нему. Он не читал «Лэсси» и не догадывался о том, что во всех купейных и плацкартных вагонах маленькие девочки и мальчики с плачем уговаривали родителей купить для бедной собачки билетик, посадить её в поезд и довезти до дома, а растерянные родители смущенно отговаривались тем, что не знают, где эта собачка живет.

Рано или поздно, но на пути бродяги встало то же препятствие, что и перед Лэсси — озеро Лох-Несс. И если наивная и честная собака, колли Лэсси после неудачных попыток переплыть огромное водное пространство в конце концов сдалась и пошла в обход, удлинив свой и так длинный путь на несколько десятков лишних миль, то черный бродяга поступил иначе. Он сел на берегу, разинув пасть и вывалив розовый и очень мокрый язык, внимательно обозрел открывшийся водный простор, вздохнул и лег здесь же, на каменистый откос. Надо было отдохнуть.

Отдыхал он до вечера, беспокойно ворочаясь, временами вставал и тихо бродил туда-сюда, бросая взгляды на воду; казалось, он никак не может принять какое-то очень важное и сложное решение. Или кого-то дождаться… Но наконец он решился, спустился с откоса, подобрался поближе к воде, встал у самой кромки, почти касаясь когтями прохладных, ледниковых вод озера, вскинул узкую длинную морду вверх и издал долгий, протяжный вой. И начал таять. Рассеиваться черным туманом, который, впрочем, исчез ненадолго, но после долгих и упорных попыток-повторов ему удалось переместиться. Серьезное препятствие в виде озера заставило бродягу вспомнить о своей магической ипостаси — баргеста, духа-привидения, и воспользоваться его умениями. Правда, он немного промахнулся, вместо того чтобы появиться на другом берегу озера, сгусток тумана заклубился-замерцал на оживленной улице Инвернесса, ярко освещенной фонарями и фарами проезжающих автомобилей. Что поделать, анимагу без палочки вообще трудно колдовать и трансгрессировать, а тут ещё и телепортироваться в собачьем виде пришлось… Вот и возник из тумана огромный адский пёс с горящими огнём желтыми глазами посередь улицы, перепугав многочисленных магглов и рождая ещё одну легенду о баргестах и гримах.

Визг тормозов, грохот-скрежет покореженных столкнувшихся автомобилей, вопли и крики людей… Черный пёс шарахнулся вбок, поднырнул под самосвал, чудом увернулся от копыт ломовых лошадей, тянущих конку-омнибус по рельсам,* лохматым смерчем пронесся по мосту и скрылся с глаз во тьме переулка. Оставив позади мешанину людей, машин и паники.

Поплутав по каменным улицам города, он нескоро выбрался за его пределы, но вот наконец и пригород и желанная опушка мелкого леса. Так, теперь обежать пригород по кругу в поисках железных дорог… найти нужную, и дальше, на север.

Дорысив до перекрестка трех дорог, черный пёс присел передохнуть под столбом-указателем. Три дороги, одна вела на север, в Хогсмид, вторая уводила на северо-запад, в какой-то Грин Ридж, а третья… Прочитав названия пунктов, пёс тихо фыркнул и, ступив на третью дорогу, потрусил на северо-восток, к Литтл Хенглтону, до которого было сорок восемь миль пути.

Примечания:

Ошибок в этом тексте нет, в современном городе ещё есть лошади. А в европейских городах вроде Вены, Зальцбурга, Лондона и прочих до сих пор можно увидеть конные экипажи (фиакры), в том числе и конку. В целях рекламы пива восьмерки тягачей-шайров тянут огромные бочки, а в конках катают туристов. Да и сами аборигены не прочь прокатиться, большинство людей всё ещё любят и держат лошадей.

Пришлось написать данное примечание после того, как в публичную бету постучалось сообщение-вопрос "Так, а какой это век?"

Время шло, учеба продолжалась, уроки становились всё круче и круче. После всестороннего изучения боггартов профессор Люпин приволок в класс аквариум с чем-то непонятным, туманным нечто, похожим на плащик… едва увидев которое, сбежали все чистокровные, плюясь и ругаясь, и не слушая заверения профессора, что это всего лишь детеныш и что оно совсем не опасное. А так как за чистокровками рванули все остальные, то в классе никого не осталось. Догнав же Драко в коридоре, Гарри встревоженно спросил, в чем дело. Драко остановился, оглянулся и совершенно не аристократически выругался, а потом гневно-жалобно запричитал:

— Где голова у Люпина, я вас спрашиваю? Что у него на плечах??? Притащить в школу, полную детей, экземпляр молодого смертофальда… Ему дементоров вокруг школы уже мало, что ли?..

При упоминании смертофальда взвизгнули все девочки, а сверхчувствительная Лаванда Браун даже в обморок хлопнулась, прямо на руки Гойлу, который по чистой случайности оказался позади неё и, конечно же, не упустил такого шанса, элегантно подхватывая падающую красавицу и оценивая её совершенно аристократическое, утонченное поведение.

Уроки Хагрида тоже зашкаливали за пределы разумного. Он привел на урок… Ученики настороженно замерли, разглядывая нормального вроде с виду львенка и не видя в нем ничего такого страшного, расслабились было, пока Хагрид не перешел к практике. Гермиона подобралась и почему-то шепотом спросила:

— Сэр… но вы же не собираетесь его щекотать?..

— Собираюсь, конечно! — прогудел учитель-великан. — Иначе она не разозлится и не покажет вам свою истинную сущность…

И со всей дури ткнул в львенка веточкой. Львенок ощетинился шипами, передние лапы трансформировались в жуткие крабьи клешни, а куцый детский хвостик обзавелся скорпионьим жалом с мешочком яда на конце… С урока сбежали все. Никто не пожелал заводить слишком близкое знакомство с молодой мантикорой.

Трелони… На её уроках дети откровенно не знали, чему же она их учит. То ли изощренно врать, то ли ещё что-то, чего они не понимали… Но лгать на уроках Трелони вскоре стало обычным делом. Гарри, впрочем, и здесь нашел некий плюс и на очередные жалобы Рона мудро заметил:

— Ничего, Рон, потерпи. Конечно, это нудно, выдумывать сновидения, которые никогда не снились, но кто знает, может, пригодится? Например, фантастику сочинять…

От соседнего столика на них обернулась Гермиона и одобрительно подтвердила слова Гарри:

— Точно! Я писательницей стану, буду сочинять не хуже Андрэ Нортон. Миллионы буду лопатой грести, ведь писатели-фантасты неплохо зарабатывают на своих фантастических романах.

Уроки у МакГонагалл были всё те же, тягомотные изучения формул и практика. Превращение жуков в пуговицы для пальто вызвало у Гарри чуть ли не возмущение. Он так громко запыхтел, что профессорша услышала его с другого конца класса, подойдя к нему, она строго осведомилась, чем же недоволен на сей раз мистер Поттер. Или жизни жуков так же ценны, как жизнь драгоценной памятной мыши? Профессору ответила Гермиона:

— Нет, профессор МакГонагалл, мышка тут ни при чем. Просто под угрозой уничтожения оказалась экология, мэм. Дело в том, что если пришить эти пуговицы на пальто какого-нибудь маггла, то рано или поздно этот маггл вздумает отправиться… например, в Австралию. А там на таможне очень строгий контроль и дезинфекция, а маггл, допустим, не в курсе, что пуговицы на его пальто — зачарованные, и станет он нарушителем, преступником, который контрабандно ввез в страну биологически-опасный материал. Другими словами, биооружие массового поражения. Тем более если учесть, что данные жуки… — здесь Гермиона подняла вверх лакированную полосатую пуговицу, показывая её всему классу, после чего заключила трагическим тоном: — Данные жуки относятся к виду Leptinotarsa decemlineata, или колорадский картофельный листоед. Профессор, вы же не хотите оставить страну без картофеля? А вдруг чары с пуговиц спадут — они же временные, не так ли? — и все жуки разбегутся и в Австралии начнется очередная экологическая катастрофа…

Разумеется, Гермиону лишили баллов, а класс до-о-олго ещё сидел притихший и замороженный ужасом от того, что можно случайно стать преступником мирового масштаба.

А в первых числах октября, в одно очень раннее утро, Гарри разбудил надсадный вопль Рона:

— Коросточка!!! Нет! Нет, нет, нет… На кого ты меня покинула?!

Всех парней сдуло с кроватей, и они, все четверо, сгрудились возле кровати Рона. Тот растерянно рыдал над подушкой, на которой лежала кверху брюшком мертвая крыса, поджав на груди передние лапки и безжизненно вытянув длинный голый хвостик, изо рта крысы высовывался распухший синий язычок. Гарри показалось, что его засунули в гигантский колокол и теперь кто-то очень большой и вредный со всего маху колотит кувалдой в стенку колокола. Такой звон стоял в ушах… Короста, Короста умерла… но она же… он же Питер.

* * *

Пёс-бродяга протрусил по центральной улице Литтл Хэнглтона, притормозил ненадолго возле ресторана, пошуровал в мусорных баках позади него и, подкрепившись случайными кусочками, порысил дальше. Дом Реддлов, его цель, был виден отовсюду и издалека, так как стоял на холме. Добежав до дома неспешной рысцой, пёс перешел на плавный скользящий шаг, которым он эффектно, очень красиво вошел во двор, пройдя в чугунные покосившиеся ворота. Старый двор густо зарос лопухами и репейниками, которые почти задушили древние яблони и липы. От боковой калитки в южной стене к дому кто-то проторил тропку. Здесь было тихо и по-осеннему грустно, голые деревья едва слышно поскрипывали под дуновениями легкого ветерка. И здесь же бродягу ждали — на прохудившейся крыше дома сидели седой сгорбленный лунь с прозрачными, и оттого жутковатыми, и пронзительными глазами и рубиново-красный феникс. Весьма, весьма знакомый феникс. Бродяга радостно гавкнул и оттолкнулся задними лапами от земли, взмывая вверх в превращении в человека, к нему навстречу, уже в объятия, упал-спикировал феникс Регул. Братья крепко обнялись, сдавленно хохоча и колошматя друг друга по спинам сжатыми кулаками. Странное то было зрелище… оба одинаковые и ростом, и лицом, и в то же время разные до невозможности. Холеный аристократ, одетый с иголочки, обнимал тощего грязного бомжа в дырявой арестантской робе. Регулус отстранился, цепко держа братца за плечи, окинул его взглядом и выдохнул:

— Сири… сбежал! Сбежал-таки, шельмец.

Сириус в ответ только слабо улыбнулся, разглядывая брата. А тот всё не успокаивался:

— Сири, а приодеться не мог? Когда ты в последний раз ел?

Но Сириус не успел ответить, их перебил чей-то холодный голос:

— Я бы другое спросил. Зачем ты бежал из Азкабана, племянник?

Братья синхронно развернулись к говорившему. Рядом с ними стоял высокий пожилой мужчина с прозрачными глазами луня. Сириус моргнул и совершенно по-глупому отвалил челюсть, ошарашенно вытаращив глаза на дядю Чарли. И непроизвольно выпалил:

— Ты же помер… от драконьей оспы.

Карлус Поттер отвесил ему подзатыльник и рявкнул:

— Придержи язык, племянник, отвечай на вопрос!

Сириус виновато съежился и, внезапно заробев, спрятался за спину Регулуса, и уже оттуда, из-за надежного прикрытия сообщил:

— А потому что Барти Крауч-младший вырвался из-под контроля отца, дядя Чарли. Теперь уже старший Крауч под Империусом сидит, а не младший.

Карлус вцепился в свои седые волосы, явно собираясь их вырвать с досады, но, к счастью, передумал, подержался, подергал за них и отпустил. И обреченно спросил:

— Я так понимаю… он тоже жив?

Братья дружно кивнули. Карлус Поттер тоскливо взвыл:

— Но как?!

— Я видел, как он менял жену на сына, — пояснил Блэк-беглец. — Через год после ареста привел больную жену, тайком пронес изрядный запас оборотного зелья, напоил сына и вывел как жену. А жена осталась в тюрьме, где и скончалась вскоре, её-то и похоронили как Барти Крауча-младшего.

— Всё равно не понимаю, как Барти ухитрился прятать сына целых двенадцать лет? — упрямо возразил Карлус. Сириус издал собачье фырканье:

— А мало кому интересно, что делает в бассейне домашний крокодил, который к тому же постоянно прикован к трубе антимагической цепью. Принудительная трансфигурация иногда очень удобна, дядя.

Карлус покачнулся, с трудом усваивая новую, непостижимую информацию. Наконец справился со своими эмоциями и взглянул на братьев, которые с тревогой наблюдали за ним.

— Хорошо… ладно… Какие ещё вести ты принес?

— Вести? Ну, я, вообще-то, пришел за колечком. Оно где-то здесь спрятано, надо бы его найти и того… кхе-кхем, прикон… то есть уничтожить, пока ТОТ не воскрес. И лучше бы поторопиться, а то вылезет из могилы нечто… страшное. Да, кстати… — Сириус глянул на Регулуса: — Поможешь мне его уничтожить? Твой огонь…

— О, нет! — тут же пошел тот на попятную. — Только-только вырос во взрослого, не хочу снова становиться птенчиком так скоро. А колечко лучше переправить в Хогвартс.

— Чего?! Дамблдору я его не дам! — протестующе взвился Сириус. — Он ведь его тут же для какого-нибудь общего блага пристроить захочет!

— Да не Дамблдору, — терпеливо пояснил Регулус, — а василиску. В школе василиск живет.

— Иди ты! — восхитился Сириус. — Настоящий?

— Нет, поролоновый! — раздраженно огрызнулся Регулус.

Успокоившись, Сириус снова превратился в баргеста и занялся тем, зачем и пришел сюда — поисками крестража-кольца, которое он чуял своей магической ипостасью. На крыше дома снова сидели две птицы и молча наблюдали за снующим челноком псом. Черный пёс, неспешно и вдумчиво внюхиваясь в потоки ветра, постепенно удалялся от дома, смещаясь в сторону рощицы неподалеку, где за голыми ветвями деревьев виднелись какие-то развалины. Добравшись до лачуги, на дряхлой двери которой почему-то болталась прибитая гвоздями высохшая мумия змеи, пёс пошел медленнее, чувствуя, как запах… нет, не запах, а эманации чего-то темного, чужеродного пульсируют, дрожат в холодном осеннем воздухе, ледяными щупальцами, подобно спруту, пробираются под шкуру и пытаются проникнуть глубже, в плоть и вены. Бродяга передернулся и остановился, понял — дальше нельзя, и тут же узнал это чувство. Проклятие, на кольцо было наложено проклятие. Превратился в человека, позвал дядю и брата и предупредил их об опасности. С величайшими предосторожностями Карлус и Регулус с помощью пса Сириуса нашли тайничок и извлекли из него шкатулочку. Открывать её не рискнули, но знали, все трое знали, что кольцо там, внутри. После этого Карлус обнял племянников и втянулся в подпространство.

* * *

Рона жалели все, все-таки это очень тяжело, когда погибает любимый питомец. Похороны Коросты организовали в тот же день, вечером, на берегу Черного озера. Деревянная коробочка-гробик, камешек-надгробье, цветы, всё как положено, даже коротенький гимн исполнили за упокой несравненной Коросты. А Гарри помимо всего прочего ещё и истерзался весь, он-то знал, что на самом деле Короста была Питером. И позже, тем же вечером он пришел к Филчу, совершенно замученный неопределенностью. И вот он подавленный сидит на стуле в каморке Филча, тоскливо смотрит на свои колени и сдавленно бормочет:

— Дядя Аргус, Короста… она…

Старик успокаивающе зашипел, ободряюще сжал плечо Гарри и протянул кусок пергамента:

— Тшшш-ш-ш, Гарри, не терзайся. Вот, прочти, Питер записку мне оставил.

Гарри удивленно глянул на старого завхоза и взял клочок. Прочитал.

«Дорогой дедушка.

Вынужден отлучиться по неотложным делам. К Рону я больше не смогу вернуться, поэтому пришлось "убить" Коросту, на её роль подошла дикая жительница подземелий. Не поминайте лихом.

Твой внук Пит»

Гарри снова оглушил колокольный звон в ушах, на сей раз от огромного облегчения. Ну, Пит, ну, зараза!

Примечания:

Как я успела понять, темные артефакты не прослеживаются охранными чарами Хогвартса, вспомним канон. Дневник пронесла Джинни на втором курсе, Волдя тоже пронес проклятую диадему и спрятал её сами-знаете-где...

Зачем я ставлю это предупреждение? Чтобы не было вопросов по поводу сов, приносящих кое-что на дегустацию василиску.

Северус сломал голову, пытаясь сообразить, как же подобраться к чаше Пенни Пуффендуй, которая, как он знал, находится в сейфе Беллатрисы Лестрейндж, самой ярой, самой верной сторонницы Темного Лорда. К Беллатрисе за помощью не обратишься, так как она сидит в Азкабане. Да и вряд ли она согласится помогать…

А тут ещё и Поттер… очередную задачку подкинул. Прибежал, понимаешь, и говорит:

— Профессор, а родственники у Корвина Мракса есть?

Какой такой Корвин Мракс??? Зачем?

А Поттер дальше несется:

— Понимаете, Миртл сказала, что у Тома ещё один крестражик был — колечко. Мы его нашли на портрете Корвина Мракса, на пальце в смысле.

Вот оно что! Ясно-понятно…

— Но Корвин же портрет, то есть предок современных Мраксов. Так вот, нам надо найти его родственников, а у тех — кольцо, оно, похоже, фамильное. Сэр?

Да если б я знал… Что?

— Сэр, вы поможете?

Помогу, конечно, только не знаю чем... Я ж ещё до чаши не добрался.

Вот и сидит Северус, терзается, думает. А по территории школы печально летали дементоры, тоскливо принюхиваясь к запахам в поисках того, единственного, которого приказало искать Министерство магии. Запах сбежавшего Сириуса Блэка. Но им здесь не пахло, и дементоры, послушные и верные стражи, начинали понимать, что Министерство чего-то не договаривает либо ошибается, приказывая искать преступника там, где его нет. А запахи вокруг… всё заманчивей и заманчивей. Пахнет очень вкусно. Детством, счастьем, радостью. И дементоры, не в силах сдержаться, постепенно слетались-стекались к стадиону, влекомые жаждой голода, как пираньи — жаждой крови… Эмоции достигли апогея — Седрик Диггори и Терренс Хиггс заметили снитч и погнались за ним. А проголодавшиеся, взбесившиеся дементоры погнались за ловцами и…

В общем, Больничное крыло Хогвартса пополнилось кучей пострадавших, мадам Помфри не успевала обрабатывать ссадины-синяки-переломы, ибо на стадионе поднялась страшная паника и давка, когда на зрителей и игроков из темноты спикировала стая обезумевших дементоров; Северус обвешался заказами на восстанавливающие зелья, а на директора обрушился шквал возмущенных писем от родителей пострадавших детей, чьи совы буквально сбились с крыльев, летая туда-сюда с письмами и посылками. Среди пострадавших оказался Драко Малфой, на которого накинулись целых два дементора и чуть не высосали из него душу, так как он особенно громко и бурно выражал свои эмоции на стадионе, болея за своего ловца, слизеринца Терри. Так что ничего удивительного в том, что Драко пришли проведать его родители — не было. Зато у Северуса прям загудело всё внутри, едва завидев сиятельную пару аристократов. Потому что Нарцисса своим присутствием напомнила всем и вся, что она родная сестра Беллы Блэк, ныне Лестрейндж. План созрел в мгновение ока, осталось дождаться удобного момента и воплотить его в жизнь. И Северус принялся караулить его, тот удобный момент. Подкараулил, дождался, пока Люциус выйдет от директора после грандиозного разноса того по клочкам да по закоулочкам, ловко подцепил сиятельного лорда под локоточек и ненавязчиво, но целеустремленно уволок к себе, в свои подземельные апартаменты. Привел, значит, Люциуса, пригласил-подтолкнул к креслу у камина, всунул в руки бокал с красным огденским и сел напротив. Заинтригованный Люциус пригубил напиток, полюбовался игрой света огня и вина и поинтересовался:

— И о чем ты хотел поговорить со мной, Северус?

— О возвращении Темного Лорда.

Люциус поперхнулся, потрясенно закашлялся, бокал в его руке дрогнул, и вино, алое, ароматное, выплеснулось из бокала, заливая руку и белоснежную манжету. Прокашлялся, продышался, перевел дух и во все глаза уставился на Северуса, а тот с самым невинным видом шлифовал ногти пилочкой для ногтей. Люциус, подозрительно глядя на него, поставил бокал на столик, вынул из кармана платок, тщательно вытер руку, с сожалением поморщился по поводу испорченной манжеты и тихо проговорил:

— Я не думал о его возвращении. А он может? Вернуться?

Продолжая шлифовать ногти, Северус бросил быстрый взгляд на оппонента:

— Может. Но это если ему не мешать…

Люциус подобрался и сглотнул:

— А ему можно… помешать?

Северус прекратил возиться с ногтями и поднял голову, его черные глаза встретились с холодными серыми глазами Люциуса и прочли в них то же нежелание, яростный протест против возвращения Темного Лорда. Часть плана завершилась — он вызнал главное, Люциус не враг, а союзник.

— Мне нужна одна вещь, она находится в сейфе Лестрейнджей.

— Зачем?

— Знаешь, Люци… я вот тоже хочу спросить. А зачем ты подбросил дневник Джинни Уизли?

— Портрет отца посоветовал. Однажды я зашел в малую библиотеку — на тот момент мне понадобилась родословная одного из моих ловчих соколов — и открыл сейф, в ее поисках выложил бумаги, в том числе и дневник. Положил его на стол, а отец с портрета увидел и говорит: «Сынок, ты бы избавился от него. Проклятый он. Как бы внучек не пострадал…» И, прости, Северус, я ничего лучше не придумал, кроме как спихнуть его случайному ребёнку.

Северус обдумал всё это и вздохнул:

— Понятно. Счастливый случай.

— Что, прости?

— Я говорю, по счастливой случайности дневник был обнаружен и уничтожен.

— Как уничтожен?! Я же пытался… сжечь его, размочить в воде с щелочью… ничего не помогало. Не уничтожается и всё, как проклятый!

Последняя фраза окончательно убедила Северуса в том, что Люциусу можно доверять. И он ответил на вопрос:

— Дневник был уничтожен ядом василиска. Вещь из сейфа Лестрейнджей я тоже хочу уничтожить.

— Понял. Что за вещь?

— Я тебе скажу, но не сейчас. Её можно достать и привезти сюда, в Хогвартс?

— А может, ты мне дашь скляночку с ядом василиска, Северус, вместо того чтобы тащить сюда старинную и проклятую реликвию?

— Разве я сказал «старинная и проклятая реликвия»? — вкрадчиво спросил Северус.

— Упс… — по смущенному виду Люциуса было видно, что он досадует на себя за то, что проболтался. Северус хмыкнул и весело оглядел приятеля с ног до головы:

— Ну, если ты осмелишься подоить василиска, то будет тебе и скляночка с его ядом.

Люциус от изумления остолбенел как под взглядом того самого василиска.

— С-северус… ты хочешь сказать, что дневник уничтожен ядом живого василиска? А не из старых запасов?

— А у меня его никогда и не было. Ни в старых запасах, ни так.

— Погоди, а дневник… но ты же сказал…

Тут в дверь постучали. Северус приподнял брови, глянул на часы над камином и нехотя откликнулся:

— Не заперто, входите!

Вошел Филч. Вежливо поклонившись мистеру Малфою, он протянул Северусу сверток со словами:

— Вот, вам сова принесла.

Северус, кивнув, взял сверток, сверху, под бечевкой, был конверт, так что он его и открыл в первую очередь, интуитивно чувствуя, что откладывать на потом эти посылку и послание — нельзя. Письмо оказалось от Регулуса.

«Здравствуй, Северус.

В свертке находится шкатулка, а в ней кольцо Марволо Мракса. Это кольцо нужно уничтожить, желательно вместе со шкатулкой. Передай привет Гарри Поттеру и Темному Лорду.

Р. А. Б.»

Намек насчет Темного Лорда был тончайшим, прямо ясней ясного. Кольцо — крестраж, уничтожь его, и привет Лорду…

Северус довольно осклабился, свернул письмо и кивнул Аргусу:

— Найдите и отправьте ко мне мистера Поттера, пожалуйста, будьте добры, Аргус. Ну, Люциус, думаю, у тебя есть полчаса на то, чтобы переодеться… если ты хочешь составить мне компанию.

— А куда ты отправляешься? И зачем мне переодеваться? — любопытство Люциуса можно было намазывать на хлеб, так густа была его концентрация.

— Мы с мистером Поттером собираемся отправиться в гости к Залзану Солану, его логово расположено м-м-м-м… скажем так, глубоко под землей, и путь к нему не то чтобы чист, а довольно грязен. Для чего я советую тебе переодеться, если ты не хочешь запачкать свои шелка и парчу.

— Фу, Северус, говоришь про меня, как будто я Нарси! — скривился Люциус. И переспросил: — А кто такой Залтан Соланж?

— Это василиск. И поправься, его зовут Залзан Солан.

Естественно, услышав о том, К КОМУ собирается Северус, Люциус тут же рванул к камину, запустил дрожащую от нетерпения узкую руку во вмурованную в каминную полку чугунную емкость с Летучим порохом, зачерпнул горсть и, бросив в огонь, торопливо назвал адрес мэнора, абсолютно и напрочь забыв про Нарциссу, которую он оставил в палате Драко «пошептаться».

Гарри и Рон были заняты тем, что пытались стянуть шлем с рыцарских доспехов в одном из коридоров. Здесь и нашла их Миссис Норрис, посланная Филчем на поиски Гарри. Найдя же, она затаилась, чтобы не спугнуть мальчишек, и послала хозяину ментальный призыв и картинку. Филч подошел как раз в тот момент, когда ребята, облегченно вздохнув, сняли-таки шлем и собрались удирать. Развернувшись, они дружно уткнулись носами в грудь старика. Застигнутые врасплох на месте преступления, мальчики очень робко подняли головы и грустно посмотрели в ехидные глаза старого завхоза, тот повел подбородком и, ухмыляясь кривым ртом, изрек:

— Мистер Уизли, повесьте шлем обратно. Мистер Поттер, вы пойдете со мной. Сейчас же.

Удалившись от Рона на достаточное расстояние, Филч отправил Гарри к Снейпу. Всё поняв, Гарри побежал в подземелья, к кабинету профессора. Прибежав, он постучался и, дождавшись ответа, вошел.

— Здравствуйте, сэр. Дядя Аргус сказал…

— Да-да, мистер Поттер, проходите. Регулус нашел и прислал кольцо. То самое.

— Правда? — Гарри подошел поближе. — А где оно?

— Здесь, в этом свертке, тут шкатулка, — Северус показал Гарри сверток и продолжил: — Я бы открыл её, но на кольце какое-то охранное заклятие, так что я не рискну, пожалуй. Я хочу отнести это василиску, вы сможете его позвать, мистер Поттер?

— Смогу. А куда позвать, сэр? В туалет Плаксы Миртл, в Запретный лес или в какой-нибудь пустой коридор?

— То есть к нему не обязательно спускаться? — уточнил немного встревоженный Северус, заранее чувствуя вину перед Люциусом. Погнал его, понимаешь, переодеваться, а василиска, оказывается, можно просто позвать, высвистать наверх… Ох, прости, Люц.

Загудел камин, и из зеленого пламени величаво вышагнул стройный высокий лорд. В костюме садовника. Рабочий комбинезон, фартук, перчатки на руках, волосы стянуты в конский хвост и прикрыты платком-банданой. И как в довершение абсурда, в руках он сжимал…

— Мерлин… Люц. Лопата-то тебе зачем???

Люциус совершенно по-мальчишечьи завел руку с лопатой за спину, но почти сразу понял, как это смешно выглядит, и смутился:

— Просто я подумал… Ну, ты же сказал, что под землю спускаться придется.

Гарри не знал, как не умереть от смеха, при этом не смеясь. Его буквально распирало изнутри, хохот наружу так и рвался. Пришлось приложить огромное усилие, чтобы удержать на лице серьезную мину.

Но Люциус не стал обижаться на ошибку Северуса, напротив, посмеялся вместе с ними. И после небольшой заминки они втроем отправились в Зал Наград, где у Залзана был ещё один из потайных ходов. Подойдя к чугунному щиту в человеческий рост, Гарри стукнул по нему костяшками пальцев. Шипеть при Люциусе он не рискнул, но и стука было достаточно, спустя двадцать минут раздался скрежет, щит, дрогнув, выдвинулся вперед, отъехал в сторону, и из проема появился Залзан, во всей своей реликтовой красе. Полюбовавшись на отвисшую челюсть Люца, Северус шагнул к василиску и протянул ему сверток. Залзан что-то вопросительно прошипел, Гарри покачал головой и развел руками. Северус с Люциусом вопросительно уставились на Гарри, и тот нехотя пояснил:

— Залзан спрашивает, не жалко ли Воскрешающий камень, один из Даров Смерти? Кстати, а что это за камень?

Воскрешающий камень было жаль, но ещё жальче было дать возродиться Тому-Кого-Нельзя-Называть. Поэтому после недолгих совещаний-колебаний было решено отдать камень на растерзание василиску.

Северус положил сверточек перед Залзаном и почтительно отступил назад, приготовившись смотреть во все глаза и ничего не упустить. С той же целью замерли и Гарри с Люциусом. Залзан красиво изогнулся, приблизил морду к сверточку и аккуратно слизнул с него упаковочную бумагу вместе с бечевкой, явив взору зрителей резную черную шкатулочку из эбенового дерева, инкрустированную золотым пиритом по крышке и стенкам. Коротенько прошипел что-то приказное, шкатулочка открылась. Внутри она оказалась обита синим бархатом и на синей же подушечке возлежало оно — тяжелое кольцо из темного золота с квадратным черным камнем по центру овального ложа. Камень тускло сверкнул при свете факелов. Василиск почему-то медлил, он застыл над шкатулкой и, казалось, о чем-то задумался. Наконец, приняв какое-то решение, он повернул голову к Гарри и тихо зашипел. Гарри выслушал, побледнел, отрицательно замотал головой и достал из внутреннего кармана мантии палочку. Северус, видя всё это, напряженно спросил, в свою очередь вытягивая из чехла свою эбеновую палочку:

— Что-то не так, мистер Поттер?

Гарри бросил на него отчаянный взгляд и проговорил необычайно тонким голосом:

— Всё не так, сэр! Приготовьте заклинание Фините Прогус татем, надо будет снять проклятие с кольца, когда оно наденется на клык.

— Значит, я правильно понял: это проклятие снимается только так, посредством надевания на палец… Чтобы перейти на надевшего кольцо и убить его.

— Согласен, сэр, но клык предпочтительнее пальца.

— Прекрасно. Люци, приготовься. Вместе — по кольцу.

Трое магов, двое взрослых и один подросток, встали полукругом вокруг василиска, вытянув наизготовку палочки с мерцающими готовыми заклинаниями на концах. Залзан благодарно кивнул, посмотрел на коробочку, примерился и, тщательно нацелившись, осторожно поддел кольцо кончиком своего клыка. В ту же секунду, едва оно нанизалось на клык и замерцало темной дымкой проклятия, собравшегося ударить по носителю, три глотки слаженно гаркнули:

— Фините Прогус татем!

Прицел был точным, из кончиков палочек вырвались три ослепительно-белых луча, молниями просверкнули по направлению к василиску и сошлись в одной точке — на кольце Марволо Мракса, блокируя темную магию. А дальше с жутким лязгом сомкнулись гигантские челюсти, сминая и корежа мягкий металл, добавляя к давлению ещё и яд. Который, кстати, нельзя сцедить с живого василиска, а можно только собрать с мертвого, вскрыв ему ротовую полость в определенном месте и добравшись до желез, выделяющих и вырабатывающих тот самый яд.

Василиск, приоткрыв рот, выплюнул обезвреженное и сильно деформированное кольцо, с негромким стуком от него отвалился и запрыгал по полу черный камушек. Он был цел, только чуточку треснул по центру. Попрыгав, он, влекомый силой инерции, которая действует даже в Хогвартсе, несмотря на метлы и заклинания левитации, покатился по спирали, сужая круги, пока не замер ровно посередине. И вот это его местоположение словно сообщало всему миру, что он не хочет никому принадлежать… К молчаливому желанию камня все отнеслись с уважением, после недолгой паузы Гарри сказал, глядя на мужчин:

— Его надо выбросить куда-нибудь в безлюдное место.

— В Озеро, — предложил Люциус. Северус хмуро возразил:

— Не выйдет в озеро, там полно обитателей, а русалки и тритоны вполне разумны, хоть и не люди.

— Тогда закопать где-нибудь в пустыне, — не унимался Люциус. — Поглубже.

— Если его закопать, то он все равно что ваш, мистер Малфой, — возразил Гарри. — Закопанные вещи обычно принадлежат тому, кто их закопал.

— Мистер Поттер прав, Люц, — поддержал мальчика Северус и взглянул на него: — В таком случае что вы предлагаете, мистер Поттер?

— Отнести его к Одинокой горе и бросить в Роковую щель… — ни на кого не глядя, себе под нос пробормотал Гарри. Северус тихо фыркнул, явно поняв шутку, а Гарри добавил громче: — Можно Залзану отдать, а тот пусть его где-нибудь потеряет.

Залзан с этим тут же согласился. Слизнув камешек с пола и спрятав в пасти, он грациозно развернулся и утек в темный проход за щитом, который с грохотом встал на место. Ну что ж… логичное завершение дня. Северус кивнул и позвал друга, однако Люциус не стронулся с места, он как стоял на месте, так и продолжал стоять, зачарованно глазея на щит, за которым скрылся толстый хвост василиска. Северус нахмурился, шагнул к Люцу и заглянул в лицо. И буквально увидел в его глазах знак доллара и Клондайка, золотую лихорадку. Осторожно потряс за плечо, позвал:

— Люци… Люц!

Тот вздрогнул и пришел в себя, посмотрел на Северуса маслеными глазками и мечтательно произнес:

— Ах, Северус… сколько же полезного материала туда уползло… Кожа, яд, кости, клыки… Ты знаешь, сколько всё это стоит?

— Понимаю тебя, Люц, но мне Залзан живым больше нравится. Не советую.

В последних двух словах Северуса прозвучало явное предупреждение, и Люциус, горько вздохнув, поднял руки, сдаваясь:

— Ладно… понял, не трогаю.

Гарри на все это только головой покачал и, оставив взрослых, спокойно удалился. С кольцом разобрались, он потом расскажет об этом всем ребятам, а пока… Оглянувшись по сторонам и не увидев никого постороннего, паренёк припустил в коридор. Прибежав, он подошел к доспехам и прикинул их высоту — нет, без Рона он не справится, слишком высоко. Хотя… а если попробовать левитацию? Снова оглянувшись, на сей раз воровато, Гарри достал палочку, прицелился и шепнул:

— Вингардиум Левиоса…

Рогатый шлем, дрогнув, снялся с доспешных плеч скандинавского рыцаря и поплыл по воздуху, Гарри медленно повел палочкой и пошел вперед, левитируя шлем перед собой, в душе тихо ликуя от счастья — получается! Он всё-таки научился этому в школе… При этом он вспомнил и странное заклинание, которое совсем недавно опробовал — Финита Прогус татем, какое необычное звучание, звонкое такое… как весенняя капель, фиН-и-Та, Про-гус Та-Тем… Ну просто музыка! Песня. Так, запомнил, теперь надо в книгах глянуть, что это за заклинание, для чего и что оно делает. И Гермионе рассказать, ей тоже будет интересно.

Вот с такими отвлеченными мыслями Гарри пролевитировал шлем в пустующий класс, водрузил на высокую тумбу, поправил бархатное покрывало, добавив побольше художественных складок, зажег свечи в канделябрах с помощью той же палочки и полюбовался получившейся композицией — а что, неплохо смотрится! — пора приступать к работе. Прошел в центр класса и встал перед заранее приготовленным мольбертом, взял палочку угля и принялся вдохновенно зарисовывать блестящий рогатый шлем на красном бархате и стоящие рядом песочные часы. Как будет называться будущая картина, Гарри уже знал: «У рыцарства никогда не заканчивается время». Вот так. И эту картину он подарит тёте Петунье на Рождество. Главное, чтобы краски чисто легли, без комков и без разрывов, для него рисовать красками было сложней всего. Самыми послушными рисовальными предметами пока были карандаши и шариковые ручки, а ещё уголь. А краски и кисти… ох, сколько с ними мороки, с мягкой кисточкой было довольно сложно договориться и верно контролировать нажим, наклон и прочее. Зато красками так здорово рисовать, столько новых и порой неожиданных оттенков можно создать!

Гарри придирчиво оглядел рисунок — ну вроде похоже, вот только… этот рог немного толще правого… И он несколькими новыми штрихами подогнал рисунок к идеалу, вот теперь порядок. Так, всё на сегодня, пора в гостиную, остальное завтра… Гарри прибрал мольберт и рисовальные принадлежности, погасил свечи и покинул класс. Придя в гостиную, он наткнулся на расстроенного Рона, тот кинулся извиняться, что не смог принести шлем, что Филч заставил его повесить обратно. Гарри отмахнулся и успокоил друга, что шлем он достал и всё уже в порядке.

Красавица Лаванда Браун получила из дома печальное известие о том, что её любимца кролика Пуша задрала лиса. У девочки случилась дикая истерика, она громко разрыдалась прямо посреди коридора, распугав идущих на урок трансфигурации учеников. Её тут же окружили встревоженные однокурсники и начали расспрашивать о причине её горя. Выслушали её заикание, пожалели Пушика, поругали коварную лису… а Лаванда, давясь слезами, вдруг начала себя укорять:

— Как же я могла забыть? Вы помните, какое сегодня число?

— Какое? — спросил Гарри.

— Шестнадцатое октября! «То, чего ты боишься, случится шестнадцатого октября». Помните? Она была права, так и вы-ышло!

И девочка опять зарыдала. Однокашники растерянно топтались рядом, сочувствуя и не зная, чем помочь. Гермиона, поразмышляв, спросила:

— Так ты… так ты всё это время боялась, что Пушика съест лиса?

— Ну… ну, не обязательно ли-лиса, — прозаикалась Лаванда, глядя на Гермиону сквозь слезы. — Я бо-боялась, что он умрет.

— А что, Пушик был старый?

— Не-нет, о-он был совсем маленький… — и Лаванда взвыла пуще прежнего. Гермиона вздохнула и серьезно сказала плачущей Лаванде:

— Надо было его с собой взять, тогда бы ты не боялась каждую минуту за его жизнь… Нет, ну в самом деле, Лаванда, чего ты ожидала, оставляя своего любимца на ферме? Понадеялась на то, что родители за ним присмотрят? Так они ж фермеры и в телохранители для твоего кролика не записывались.

Лаванда перестала рыдать и круглыми глазами посмотрела на Гермиону:

— Погоди… а с чего ты взяла, что я на ферме живу?

— А… не там? — смешалась Гермиона. — Просто ты сказала, что твоего кролика лиса задрала, вот я и предположила, что раз лиса, то это ферма или дом в деревне… Где же ещё лисы могут охотиться на кроликов?

Лаванда подняла к лицу смятое письмо и, разгладив его, принялась внимательно изучать почерк. Все настороженно замерли, ожидая дальнейших событий. Лаванда нахмурилась:

— Ну я и ду-у-ура… письмо-то братец написал, Август, чтоб ему… почесаться в нижней точке! Скотина. Пойду-ка я маме напишу и потребую, чтобы ответ тоже она мне написала…

Она воинственно развернулась было, но её окликнула Гермиона:

— Лави, а где ты живешь?

— В Лондоне на Парк Лейн 17. В пятикомнатной квартире. И кроме кролика у меня ещё есть пёс Барон и кошка Ребекка… кстати, тоже персидская, как твой Живоглот. Знаешь, а давай я её на следующий год привезу, познакомим кошек.

— Давай! — засмеялась Гермиона. — И кролика прихвати, нечего ему одному дома скучать.

— Ну… если он живой, конечно. А так Пушик и Барон очень дружат, жаль их разлучать. Ох, Август, погоди, доберусь я до тебя…

И Лаванда, грозно ворча под нос ругательства в адрес неумного братца-шутника, отправилась в гриффиндорскую башню, писать письмо маме.

Люциус крепко озадачился делом, которое ему поручил Северус — достать из сейфа Лестрейнджей чашу Пуффендуя. В конце концов он махнул рукой на свои сомнения, отправился в банк и… предложил гоблинам жирную мзду, целый сейф Абраксаса Гэвина Малфоя взамен на маленькую чашу с простенькой чеканкой на выпуклом боку в виде барсука. Гоблины, что странно, согласились сразу и даже без писка. Люциус, держа в руках металлический контейнер с чашей, почувствовал себя идиотом, видя ехидные взгляды, которые бросали на него зеленокожие коротышки. Кажется, он… переплатил. Но всё равно, дедовский сейф ему не жаль, дело того стоит.

С этими оптимистичными мыслями Люциус покинул банк, не подозревая о том, что гоблины сразу после его ухода закатят пирушку по поводу освобождения одного из сейфов от темномагического артефакта, которое давно не давало им покоя. Но они не смели от него избавляться самостоятельно, потому что не знали как, это во-первых, а во-вторых, гоблины Гринготтса слишком уважали своих клиентов, даже если это Беллатриса Лестрейндж… Но, несмотря на это, крестраж был слишком жутким предметом, чтобы хранить его в общественном месте, невзирая на глубочайшие симпатии к клиентам и безупречную репутацию банка Гринготтс. Воистину, иногда так прижмет — маму родную продашь…

Шло время, тихо-мерно ползло вперед при помощи часов, которые своим тиканьем подстегивали его, как ленивую старую клячу, волокущую тяжелый обоз, груженный парадоксами. А их хватало. Каждый месяц на целую неделю куда-то исчезал профессор Люпин. Кабинет зельеварения провонял насквозь какой-то гадостью, от которой всех тошнило. И однажды опозорился Крэбб, его вырвало прямо в котел, остальные, завидев это, тут же, зажав рты руками, дружно бросились бежать из класса. До туалетов добежали почти все…

Гарри, вытирая рот, вышел из кабинки. Подойдя к раковине с зеркалом, посмотрел на бледно-зеленого Драко — общие позывы организма загнали их сюда вместе — и сдавленно спросил:

— Черт… Драко, что может так вонять?

— Носки Хагрида… — дохлым голосом отозвался тот.

— Не… — не согласился Гарри. — Это хуже.

Из двух кабинок выползли Гермиона и Ханна. Помогая друг другу, девочки доковыляли до раковин и, глядясь в зеркала, принялись приводить себя в порядок. Гарри с надеждой спросил у них:

— А вы, девчонки, не знаете?

— Я без понятия, — вяло ответила Гермиона, а вот Ханна, оказывается, знала:

— Так пахнет антиликантропное зелье в начальной стадии готовки.

Драко из бледно-зеленого стал просто белым, как рукомойник перед ним, выпрямился и с ужасом уставился на Ханну. И переспросил дрожащим голосом:

— Ты хочешь сказать, что профессор Снейп варит антиликантропное зелье? Ты уверена?

— Кристиана Аббота знаешь? — в свою очередь спросила Ханна. Драко неуверенно помотал головой:

— Н-нет…

— Это мой дядя. Он аптекарь.

— А-а-а! Знаю-знаю! Владелец сети аптек Аббота. И что?

— Он эту гадость тоже варил, на заказ. Его лаборатория точно так же воняла.

Гермиона нерешительно проговорила, покосившись на бледнючего Драко:

— Может… профессор Снейп тоже на заказ варит?

Один только Гарри оказался идиотом на вечеринке умников, он, ничего не понимая, переводил растерянные взгляды с одного на другого. Наконец Гермиона заметила это и пояснила ему:

— Это зелье варят для оборотней, чтобы они сохраняли разум во время превращения в полнолуние.

— А… — Гарри задумался. — А полная луна сколько в небе торчит?

— Физически несколько часов, но визуально полной она выглядит семь суток: три дня предшествуют её полноте, одна ночь — это само полнолуние, и три дня после, когда луна уходит на убыль.

Выслушав Гермиону, Гарри опять задумался и тихо забормотал:

— Тридцатого сентября в четверг было первое полнолуние в этом учебном году, с понедельника профессор не пришел, а только на следующий… Второе полнолуние было в субботу, тоже тридцатого октября… профессор Люпин пришел только в среду, на четвертый день после полнолуния. Понедельник, двадцать девятое ноября, профессор снова пропал на целую неделю… Гермиона, а, Гермиона, а где профессор отсиживается во время лунных фаз?

— Н-не знаю, Г-гарри… — необычайно тоненьким голосом произнесла Гермиона, глядя на Гарри расширенными от страха карими глазищами, уж больно логичными были его рассуждения насчет исчезновений профессора.

Драко стал серым, его глаза заметались по стенам туалета, казалось, он резко передумал здесь учиться и хочет удрать отсюда без оглядки, сию секунду и прямо сквозь стены… Гарри его понимал, сам насмотрелся в свое время всяких киноужасов про оборотней и восставших из гроба. Хорошо, что в декабре его не будет в школе, он уедет домой на Рождество, и полнолуние во вторник двадцать восьмого декабря пройдет без него. А потом… а потом он подумает, стоит ли возвращаться в Хогвартс… и… и… и вообще, он записан в санаторий на второе полугодие, на курсы иппотерапии в Ганновере, вот. А Хогвартс… ну, может, на следующий год сюда вернется, но только если учителя-оборотня тут не будет. Гермиона тем не менее справилась со своими эмоциями и нерешительно спросила, заглядывая в глаза всем троим, Гарри, Ханне и Драко:

— А может, он не так уж и опасен? Он же уходит куда-то, где-то прячется и лекарство принимает, это самое, анти-лика-антропное, а?

Её даже не стали поправлять, Драко лишь покачал головой и мудро заметил:

— Это не лекарство, Грейнджер, Это Волчьелычье снадобье, смягчающее боли при обращении в волка; видишь ли, это обычно больно — ломаются кости, рвутся жилы и мышечные ткани, вытягиваются кости черепа и ног, вся эта трансформация сопровождается дикой болью и потерей сознания, так что когда ты очухиваешься уже волком, то ничего человеческого в тебе не остается, только зверь и все его инстинкты, все его потребности… Короче, ты становишься стопроцентным волком, абсолютным зверем без капли человечности. А снадобье, если принимать его перед полнолунием неделю и после, действует как простое обезболивающее, и, превращаясь в зверя без боли, оборотень остается в твердой памяти и трезвом рассудке, сохраняет человеческий разум, но это не значит, что он стал безопасным, его укус все так же смертелен.

— Э-э-э… спасибо за подробности, — поморщилась Гермиона. — А откуда ты столько про оборотней знаешь, Малфой?

— Ну, так… У папы знакомый есть, Фенрир Сивый, он оборотень.

— И… как он?

— Да так, по-разному. То нормальный человек, до полнолуния, конечно… то накатит на него, м-м-м, нечто вроде стихийного бешенства, несколько месяцев подряд психует — то депрессия у него, то просто плохой, злой делается, может руку поднять. Псих, короче. Это папа рассказывал, он Сивого ко мне не подпускает, меня бережет, говорит, что Сивый падок на детей, может взбеситься и порвать ребёнка, а может залюбить его до смерти, задушить в порыве чувств, от настроения зависит. В общем, по-любому опасен.

— А профессор Снейп куда уходит? — спросила вдруг Ханна.

Все удивленно посмотрели на неё и потребовали уточнений.

— Ну, понимаете, он каждую субботу куда-то уходит, я несколько раз видела, как профессор Снейп покидает территорию Хогвартса в разное время, но чаще всего вечером.

— Домой, наверное, выходные же… — вразумил Ханну Гарри.

— Правда? А зачем? — не поняла чистокровка.

— Ну мало ли зачем, цветочки полить, за электричество и за воду-отопление-газ заплатить. Обыкновенное дело, подписал квитанцию, кинул в ящик и свободен. Счета по понедельникам и средам приходят.

Гермиона покивала, подтверждая каждое слово друга. Малфой же добавил:

— Профессор Снейп в Коукворте живет, в маггловском доме.

Северус действительно проживал в Коукворте, в обычном доме, старом, из красного кирпича с узкими окнами, стены его поросли вьюнком и плющом, и хозяина дом действительно видел по субботам, когда тот ненадолго заходил, чтобы забрать и подписать те самые квитанции, после чего уходил до следующей субботы. Цветы Северус не поливал по причине их полного отсутствия. Правда, в последнее время хозяин всё чаще приходил, мог даже заскочить в середине недели, потом устроил уборку. Старый дом замер в тревоге и на нервной почве поскрипывал половицами и деревянными ставнями — что-то новое грядет… В свою неотразимость домишко уже не верил и печально готовился к тому, что хозяин собирается его продать и дальнейшая его судьба будет зависеть от новых владельцев, а те могут сделать с ним всё что угодно, вплоть до сноса…

Но вместо этого хозяин весьма удивил и обрадовал старый домик — он привел женщину с ребёнком. И по старым скрипящим половицам и лестницам бойко затопали детские ножки, а стены комнат зазвенели от отголосков звонкого эха женских и детских голосов и смеха. Старый дом жадно вслушивался в разговоры и с восторгом узнавал всё больше и больше свежей информации. Молодую леди звали Дженни, а её маленького славного сына звали самым чудесным именем на свете — Кеннет. От счастья дом чуть не потек, но удержался, не хватало ещё трубы чинить… Да, кстати, на широких (внутри) подоконниках появились цветы, которые Северус теперь поливал. Цветочки привезла Дженни и очень их любила, свои лютики и фиалки с геранями.

Что поделать, это был обычный дом, но дом с историей, живой. Его старые стены хранили память обо всех поколениях Снейпов. Помнили Тобиаса Снейпа и его жену Эйлин, помнили и маленького Северуса и его гостью, рыжую и смешную Лили. Эти глубокоуважаемые стены помнили даже дедушку Северуса, Грехэма Сайруса Снейпа. Который заставил дурака Тобиаса принять в семью Эйлин Принц, осиротевшую бедняжку при живых родителях, что выгнали её из дома и отлучили от рода… Всё это помнил старый дом и жил теперь в предвкушении новых воспоминаний, приятных и не очень, но он не болтлив, он, как честный священник, будет хранить все семейные тайны. У него есть уши и есть глаза, но нету рта.

Только в ноябре Люциусу удалось оторваться от дел семейных и министерских и выбраться наконец-то в Хогвартс, где он смог передать Северусу чашу Пенелопы Пуффендуй. Получив желаемое, Северус запер чашу в стол и отправился в Большой зал на ужин, рассчитывая перехватить Поттера после него.

Гарри ел и давился, куски просто застревали в горле при взгляде на Люпина, сегодня он сел как-то особенно неудачно, так, что Люпин все время был на виду. И каждый раз при виде него горло словно охватывал паралич и Гарри не мог ничего проглотить. Впрочем, не только он давился кашей, Ханна, Драко и Гермиона тоже сидели как замороженные и во все глаза следили за Люпином, нервно вздрагивая от каждого его малейшего движения.

Северус это приметил и заметно встревожился — неужели прознали? Вот нелады… Хоть бы не проболтались остальным… Хотя... а может, пусть? Быстрей уволится… если никто не будет к нему на уроки ходить. Сам-то Римус Люпин, может, и хороший с точки зрения Дамблдора, МакГонагалл и других, но природа оборотня — это природа оборотня. Волчьелычье можно забыть принять, можно просто ушибить пальчик на ноге об угол тумбочки, заработать плохое настроение и оттого стать смертельно опасным, что бы там ни пел директор: «Ах, мой мальчик, Люпин такой хороший, такой скромный, добрый и тихий юноша…» Хе, не смешите мои черные тапочки, хороший волк водится в лесу, где он знает каждый кустик и пенек, его звериный ум ничем не омрачен… ну разве что охотники погонятся, с гончими собаками да облавами, но и тогда волк не сходит с ума, а четко и ясно представляет себе окружающую картину и действительность, хитрит, изворачивается, путает след, прячет волчицу и волчат и благополучно уходит от погони. А каково приходится лунному волку, новорожденному и во взрослом теле? Вокруг мало того что стены каменные, так ещё и запахи непонятные ощущаются, а он ничего при этом не помнит, потому что только что родился и помнить ему нечего, ни детства волчонкового, ни подростковых приключений с первой охотой и первой добычей, ни даже того, как он вообще тут, в этой квадратной пещере, оказался! Зверю непонятно, зверю страшно, очень страшно, время идет, зверь ждет, что хоть что-то изменится, но ничего не меняется, страх перерастает в досаду, та в злость, а разъяренный волк — это… сами знаете что. Тут даже обыкновенного волка в зоопарковой клетке пристреливают при малейшем намеке на бешенство, а вы — «Люпин хороший!» Согласен, хороший, но только если он далеко. И на цепи.

Так, пора. Северус встал и заторопился за Поттером, который, нервно озираясь, спешил прочь в странноватой компании из Гермионы, Драко и Ханны. Окликнул:

— Мистер Поттер!

Все четверо буквально подпрыгнули, резким рывком разворачиваясь к нему. Хм-м… непорядок, эдак и до паранойи недалеко, с такими-то нервами… Северус как можно более спокойным и ровным голосом обратился к Поттеру:

— Вы помните чашу, мистер Поттер?

— Какую?.. Ой, да, помню, сэр, она у вас?

Северус коротко кивнул, лишние слова здесь были необязательны, а Гарри радостно рассиялся и посмотрел на друзей:

— Ребята, как насчет экскурсии к Королю змей? Я давно хочу познакомить вас с Залзаном Соланом, самым потрясающим и мудрым василиском в мире.

— Василиск?! — дружно поразились Драко с Ханной.

— Да! Ступайте по своим факультетам и сообщите всем, чтобы собирались в Зале наград через полтора часа, и отправьте кого-нибудь в Когтевран, они тоже приглашаются.

Гермиону, Драко и Ханну буквально сдуло с места, миг, и они унеслись прочь по коридору. Проводив их взглядом, Гарри глянул на профессора:

— У нас полтора часа на то, чтобы уничтожить чашу, сэр.

— Прекрасно, Поттер. Встретимся в Зале наград.

Гарри стукнул в щит и в ожидании Залзана начал бродить по Залу наград, рассеянно рассматривая кубки, золотые статуэтки, изображающие разные фигурки спортсменов, снитчей, метел, разные значки, наградные грамоты в рамочках. Среди последних он заметил эбонитовую досочку, которой наградили небезызвестного Тома Реддла. Возле этой почетной доски Гарри и притормозил, вчитался в золотые тисненые буквы:

«За выдающиеся заслуги перед школой Волшебства и Чародейства Хогвартс награждается лучший студент сего потока

Том Марволо Реддл»

Ниже стояла дата. Гарри грустно покачал головой, эх, Том, за убийство тебя наградили, ну и как ты после такого? Совесть тебя не мучила? Ты спокойно спал по ночам, а, Том?

Хотя... вряд ли у него совесть осталась, после двух-то крестражей, вернее трех, ведь Миртл третьей жертвой стала.

Гарри неспешно двинулся дальше вдоль стеклянных витрин, за которыми жили награды всех времен и народов. Гарри хихикнул и, остановившись перед композицией из четырнадцати игроков на метлах, принялся читать имена на круглых подставках, сердце его при этом сладко екало при виде знакомых: Джеймс Карлус Поттер, Регулус Арктурус Блэк, оба гонятся за крошечным золотым шариком на тонкой проволоке, на шарике виднеются такие же крошечные крылышки — золотой снитч! Хм, красиво… Гарри окинул взглядом огромный зал — интересно, а он весь посвящен квиддичу? И почему этот спорт так странно называется? Насколько он помнит из уроков географии Англии, так называется некое болото — Квирдитч. Фантазия Гарри шаловливо вильнула нижней частью, подбрасывая ему смешное предположение: а может, это болото настолько топкое, что кроме как на метлах по воздуху его больше никак не преодолеть? Отсюда и название игры… Правда, память тут же подсказала, что эту игру просто придумали там, в районе болот.

Вздохнув, Гарри пошел дальше, но скучать ему больше не пришлось, пришел профессор Снейп и принес чашу, которую они вместе внимательно рассмотрели, пока не появился василиск. Средних размеров, с двумя ручками, золото красивого красноватого оттенка, чеканка при ближайшем рассмотрении оказалась гербом Пуффендуя, само изображение барсука было на удивление четким, хорошо были видны когти на лапках, усы на длинной острой мордочке. Загремел, отъезжая в сторону, чугунный щит, слегка дрогнул пол под тяжестью колоссального тела — это наконец-то явился василиск. Его путь из подземелий до четвертого этажа был мало того что долгим, так ещё и извилистым по бесконечным трубам и ходам, проложенных в стенах замка. Некоторые ходы обрушились, и Залзану приходилось пускаться в обход, делать большой крюк. И не спрашивайте, как на таком расстоянии он слышал зов, как узнавал, что его зовет Гарри. Всё, что нужно, он узнавал от замка; если честно, то, будучи хранителем Хогвартса, он был, что называется, его сутью. Его живым воплощением, если можно так выразиться.

Гарри радостно улыбнулся и слишком поспешно рванул навстречу Залзану, неловкие его ноги зацепились одна за другую, и парнишка со всего маху грохнулся на пол. Северус рефлекторно дернулся было к нему, но не успел, Поттер уже растянулся на полу, и профессору пришлось остаться на месте и деликатно отвернуться, делая вид, что не видел падения Поттера. Но внутри у него всё дрожало и ныло от жалости — упасть на ровном месте на мраморный пол, Мерлин! Синяков-то сколько будет… Украдкой глянул и обмер. Гарри не смог подняться и поэтому просто сидел и поглаживал голову Залзана, который в отличие от Северуса тактичностью не отличался, но был честен по-звериному и, беспокоясь за мальчика, подполз к нему и ласково прижимался мордой к груди, даруя свою нежность и теплую жалость. И Гарри с благодарностью принимал эту жалость и тихо бормотал, лаская Залзана:

— Ничего, я не ушибся, Залзан, не переживай.

Непонятно с чего, но Северусу стало стыдно. Надеясь, что не покраснел, он шагнул к ним и молча протянул руку. Гарри задрал голову, посмотрел в странно побелевшее лицо преподавателя, и так же молча принял руку помощи. Тщетно стараясь скрыть неловкость, Северус протянул Залзану чашу, тот приоткрыл жуткую пасть, и Северус после мимолетных колебаний перевернул её вверх дном и насадил на нижний клык. Залзан кротко прикрыл глаза и, в который уже раз, сомкнул челюсти, уничтожая последний крестраж.

* * *

За много-много миль от Хогвартса, в одном славном пригороде Инвернесса, том самом, куда зашвырнула Бродягу вынужденная и неумелая трансгрессия, в большой, светлой кухне симпатичного домика на окраине находились четверо человек: Карлус Поттер, братья Блэк и Питер Петтигрю. Они сидели вокруг кухонного стола и вели неспешный разговор.

Судя по всему, Пит прибыл только что, потому что на его волосах ещё не успели высохнуть капельки растаявшего снега, да и вопрос, обращенный к нему, подтверждал это:

— Ну, Пит, готов?

— Да, что нужно делать?

— Вот рецепт зелья, сваришь точно по нему.

Питер пробежал глазами список и поднял глаза на Регулуса:

— Шкурка бумсланга? Всегда хотел узнать-с, что такое бумсланг.

Регулус терпеливо объяснил:

— Это африканская змея, одна из самых ядовитых, стоит на третьем месте после кобры и черной мамбы.

Глаза Пита снова нырнули в список:

— Понял. А дальше что?

— А дальше кидай его в котел, и пусть варится себе, пока не уварится в желе или в студень. Или для чего там ещё кости варят.

— Кости варят для получения желатина, — подал голос Карлус. Услышав это, Пит более внимательно перечитал список и тихо засмеялся:

— Ну вы и… ж-ж-жулики! Зелье-то поддельное!

— А то! — довольно осклабились братья Блэк. Затем Сириус попросил: — Пит, а расскажи-ка ещё раз про план!

Питер свернул пергамент с рецептом поддельного зелья, убрал его в карман пиджака, сложил пухлые ручки на объемистом животике, откашлялся и важно начал:

— Как вы уже знаете, мое возвращение Лорда удивило, но всё-таки обрадовало, он, бедняга, нуждается в слугах, хи-хик-с… Мы с Барти вырастили гомункула, временное вместилище для лордова духа, должен-с признаться, зрелище весьма преотвратное, похож на эмбрион домовика, только пострашнее. Так вот, план таков: осенью следующего года Барти Крауч-младший проникает в Хогвартс под видом какого-нибудь очередного преподавателя, какого именно, я пока не знаю, но ты, Регулус, постарайся предупредить моего деда или Снейпа, пусть будут начеку-с и берут под подозрение любого нового препода, который заступит на место Люпина. Я же остаюсь с этим хомо уродусом, нянчить его драгоценную тушку. В положенное время я варю ЭТО зелье и провожу ритуал кости, плоти и крови… Реги, а он точно сдохнет?

— Точно-точно, Пит, не волнуйся. Главное, чтобы они не успели взять кровь у Гарри.

В это самое время в замке Хогвартс на чаше Пенни Пуффендуй сомкнулись смертоносные челюсти древнего василиска, истинного паладина среди змей, Сэра Залзана, Рыцаря Ядовитого Клыка и Чешуйчатого Образа. Последний кусочек души вырвался в Эфир, высвобождаясь из темницы-крестража, и с огромным облегчением слился-воссоединился с остальным… ну, с чем там положено соединяться эктоплазме. И как следствие, почти полная душа устремилась к последней части целого. Но эмбрион-гомункул, как и следовало ожидать, оказался абсолютно нежизнеспособным, и душа Темного Лорда, цельная, неразорванная, тихо отлетела, отправляясь на поиски седьмого неба.

Левую руку Регулуса пронзила острая боль, да так неожиданно, что он вскрикнул и вскочил со стула, хватаясь за рукав. Торопливо, трясясь от боли, он рванул, с треском разрывая ткань, спеша оголить предплечье, аналогично с ним вел себя и Питер, у которого точно так же обожгло левую конечность. Люциус, Крэбб, Гойл, Нотт и прочие рыцари Вальпурги, они же Пожиратели смерти, все они в одно и то же время, но в разных местах пребывания дружно повскакивали со своих мест, крича, шипя, ругаясь от боли, спешно задирали рукава и, полные смятения, смотрели, как плавится кожа, краснеет и шелушится, как чернеет, оплывает и стекает-исчезает Черная Метка. Исчезает навсегда. И это означало только одно.

В Азкабане завыла от горя Беллатриса, поняв, что её Лорда больше нет, затосковал-закручинился Барти Крауч-младший, когда, отойдя от шока, потыкал палочкой в остывающий трупик гомункула и, убедившись в его не-жизни, загрустил ещё больше, думая, что он что-то не так сделал — может, перепутал какое-то заклинание, вот тот и помер, не хватило ему силенок. Простите, Лорд, не виноватый я…

Когда Северуса окатила волна боли умирающей снова и окончательно метки и он скорчился, хватаясь за руку и прислоняясь плечом к стене, чтобы не упасть, добрый мальчик Гарри честно и искренне перепугался за профессора, подбежал, схватил за руки и бережно помог учителю опуститься на пол. Северус, тяжело дыша от боли, расстегнул и задрал рукав, и вместе с Гарри молча смотрел, как исчезает Метка Темного Лорда. Потом осторожно погладил чистую голую кожу, а когда прошли боль и краснота, аккуратно и неторопливо поправил и застегнул рукав, после чего посмотрел в глаза Гарри, который стоял на коленях рядом с ним:

— Вот и всё, мистер Поттер. Темного Лорда больше нет.

В ответ Гарри слабо улыбнулся и неловко пожал плечами, словно говоря, что ему-то не о чем переживать, он Темного Лорда знать не знал и знать не желает, да и вряд ли теперь узнает, раз тот благополучно скончался. И сказал:

— Его возвращения Гермиона боялась. А ещё мистер Малфой и папа Гойла, у них боггарты такие.

— И у мисс Грейнджер? — уточнил Северус.

— Нет, у Гермионы другой страх. Просто она говорит, что мертвые не должны вставать из могил.

— И правильно говорит, — задумчиво согласился профессор.

Залзан привычно изогнулся изящной буквой «S» и прошипел:

— Ссс-с-сюда кто-то идет…

— Это друзья, — ответил Гарри, помогая профессору встать на ноги. — Я им обещал познакомить тебя с ними, Залзан, ты не против?

— Не против.

Столько посетителей сразу Зал наград не помнил с момента своего основания, студенты со всех четырех факультетов и со всех курсов, как ни странно, но уместились в этом огромном помещении. Плотной, тесной толпой, при этом не теснясь и не толкаясь, встали ровными рядами, поставив младших и мелких по росту впереди, и с почтением взирали на Короля змей. Залзан, польщенный нежданным вниманием, красиво и грациозно изгибал шею, опуская и наклоняя голову, украшенную красной костяной короной, приводя детей в восторг и завоевывая себе новых поклонников.

И Северус подумал, что это, пожалуй, самое лучшее завершение долгого дня, самый лучший повод для праздника. Праздника для тех, кто думает, что Темный Лорд умер давно, в далекий Хэллоуин 1981 года, для тех, кто по сей день уверен, что Гарри Поттер тот самый мальчик, который родится на исходе седьмого месяца и остановит Того-Кого-Нельзя-Называть.

И в принципе, так и случилось, Гарри действительно остановил Темного Лорда, и он же не дал ему возродиться. Познакомился и подружился с василиском, главным орудием против крестражей, и с его помощью уничтожил их. Просто… немножко пришлось помочь Гарри. Вот и всё.

В кабинете директора была суматоха, небо за окнами башен потемнело от сотен тысяч сов, которые едва с ума не сходили, видя столько незнакомых сородичей и не имея возможности присесть и передохнуть за неимением мест. Совы влетали и в залы, ища маленьких адресатов, чьи родители спешили узнать, всё ли в порядке с их чадами. Всё-таки когда половина служащих Министерства вдруг синхронно хватается за руки и начинает корчиться от боли, это не проходит незамеченным, таким образом хочешь не хочешь, а спросишь, задашь самый популярный сейчас вопрос:

— А что случилось? И куда подевался Тот-Который и так далее?..

Краучей арестовали, обоих — и старшего, и младшего. Старшего за укрывательство преступника, применение непростительных заклятий, принудительную трансформацию и насильственное удержание (пленение). Младшего — за пособничество Пожирателям (в прошлом) и за то же самое, за что и папу. И если папа в силу мудрости и прожитых лет сдался мракоборцам без сопротивления, то горячий и вспыльчивый сын без боя сдаваться не пожелал, а попытался сбежать. Сгоряча Барти-младший ничего умней не придумал, как обернуться крокодилом, да только позабыл парень, что крокодилы бегают хоть и быстро, но… недалеко и нехорошо, как лошади в известной песне. У крокодила свой, особенный бег, а Барти в данной аниформе попытался бежать так, как помнил — по-человечески, ну и естественно, крокодильи конечности, не приспособленные для таких экзерсисов, и подвели его. Бедный загнанный крокодил плюхнулся на брюхо и замер посреди улицы, пугая прохожих зубастыми челюстями и общим видом, как же, крокодил посреди лондонской улицы. Растерянные мракоборцы с перепугу атаковали его контрольными ударами: Остолбеней, Инкарцеро и Петрификусом, но стандартные заклинания не срабатывали, а знай только отскакивали от чешуйчатой брони гребнистого монстра.

Ну, горе-волшебники, понятное дело, растерялись, зато обычные люди — нет. Ушлые магглы срочно позвонили в службу спасения животных при клинике Баттерси. Бригада на двух машинах приехала моментально, и вот крокодила окружила целая свора дюжих парней. Не успел Барти опомниться, как ему скотчем замотали пасть, завели за спину и скрутили капроном лапы, для надежности замотав тем же скотчем… Глаза тоже заклеили и в довершение всему на голову надели мешок-намордник. Работают парни и комментируют свои же действия, успокаивая окружающих:

— Не волнуйтесь, граждане, сейчас погрузим аллигатора в грузовик и отвезем к ветеринару, врач его осмотрит и решит, что с ним делать.

— Стивен, а у нас есть этот... специалист по рептилиям?

— Да вроде есть, черепашек лечит.

— А… а с крокодилом справится? Он не очень похож на черепашку, футов семь в длину…

— Справится. Мы вот справились, а ведь крокодилы в Англии не водятся. И кому только пришла в голову столь абсурдная идея — завести дома аллигатора?

Волшебники, поняв, что крокодила-анимага вот-вот увезут в ветлечебницу, срочно перехватили ситуацию в свои руки. Ричард Ранкорн объявил себя владельцем экзотического животного, предъявил наколдованные бумажки, подписался, где надо, ему пожали руку, похлопали по плечу и погрузили его питомца в грузовик. И поехал Барти не в лечебницу, а в Министерство Магии, в камеру предварительного заключения.

Дементоров Министерство отозвало за ненадобностью, так как стало ясно, что беглец Сириус Блэк не охотится за Гарри Поттером. Хорошая доза Веритасерума любого заставит разговориться, и опоенный на допросе Барти прямо соловьем разливался…

Римус Люпин, видя негативное отношение учеников к своей персоне, сбавил аппетиты, сделал уроки более безопасными, переключил внимание на не таких опасных тварей: гриндилоу, гаддикапов, шуршиков и прочую клыкасто-когтистую мелочь.

Хагриду тоже сделали внушение, и он перестал таскать на уроки молодых мантикор и виверн. Теперь дети на его уроках выворачивали челюсти, зевая от скуки, изучая флоббер-червей и синего лишайнечника.

На Рождество Гарри удрал домой, подарил тёте-маме Пэт картину, писанную акриловыми красками, чем очень обрадовал и умилил её, и окунулся в каникулы.

А потом пришел гость. Гарри, насвистывая бравурную мелодию в такт хорошему настроению, вошел в гостиную и увидел незнакомого, среднего роста пожилого джентльмена. Крепко сбитый, черноволосый когда-то, а теперь темно-серый с благородной сединой на висках, старик поднялся навстречу Гарри. Всё веселье того куда-то испарилось, юноша моментально насторожился, не зная, чего ожидать от незнакомца. Хорошее воспитание, правда, заставило вести себя вежливо, и Гарри поздоровался:

— Здравствуйте.

В прозрачно-серых глазах старика мелькнуло смущение и, почему-то, сожаление. Гарри оглянулся на тётю и на всякий случай, как в детстве, встал сбоку и чуть позади неё, ни на йоту не доверяя всяким незнакомым дяденькам. Это старого джентльмена расстроило ещё больше, и он горестно вздохнул, а тётя тихо сказала:

— Гарри, это твой дедушка, Карлус Поттер… — и настороженно замерла, глядя на племянника. Как-то он отреагирует? Гарри никак не отреагировал, облегченно кивнул, коротко бросил:

— Рад знакомству, — и тут же обратился к ней: — Мама, я голодный, пойду на кухню, перекушу…

И смылся, присоединился к Дадли, который наворачивал пирог и уже отрезал для Гарри приличный кусок, положив на отдельную тарелку. Не нужны ему дедушки, которые невесть где пропадают тринадцать с половиной лет, а потом за каким-то надом сваливаются из ниоткуда, как снег на голову…

Петунья со смесью гордости и смущения взглянула на гостя, тот сконфуженно улыбнулся и виновато проговорил:

— Я ошибался, простите. Я не буду забирать внука, вижу, Гарри здесь хорошо живется.

С чем Карлус и откланялся.

Братья Блэк решили не возникать. Регулусу было проще, он давно считался мертвым, а Сириус всё ещё находился в розыске, но уже не как преступник, а как оправданный и освобожденный человек (и честно отсидевший за убийство двенадцати магглов). Но эти привилегии не привлекали Сириуса, он не желал возиться с этой тягомотиной и бумажной волокитой. И, не желая светиться, братья Блэк поступили просто — удрали за границу. Во всяком случае, один высокий и худой мужчина по имени Блэки Трамп с красным павлином в клетке-переноске после проверки документов и разрешения администрации прошел по посадочному рукаву к самолету, собирающемуся совершать перелет рейсом Лондон — Перу. На маленькую серую крысу, сидящую в той же переноске, никто не обратил внимания, попросту говоря, её не заметили. Сириус Блэк, крестный отец Гарри, позорно и трусливо бежал в Южную Америку, осуждать ли нам его? Или попытаться понять?

Состоя в секретной организации «Третья сторона», мракоборец Блэк был тайно внедрен во внешний круг одной известной банды — Пожирателей смерти. Туда же, независимо от него, по своим причинам, втерся в доверие к приспешникам Темного Лорда Питер Петтигрю. Регулус Блэк просто откололся от общего куска. Поняв, что Лорд создал крестраж, Регулус украл его и пропал на много лет, его историю мы знаем. Питер и Сириус сыграли свою игру и свои роли: якобы в качестве предателя Питер провел Лорда к Поттерам, а после их убийства ударился в бега, Сириус, «знавший» о предателе, устремился в погоню за ним. После показательной схватки, в ходе которой «погибает» Питер, Сириуса арестовывают и отправляют в Азкабан. Где он честно и просидел все эти годы, ну ещё бы, за пазухой у министров да тайный агент-то! С той же целью в семье Уизли спрятался Питер, его тайну знал только Артур, глава семейства и мелкий чиновник, работающий в Министерстве. На много лет наступает тишина и покой.

За эти годы Темный Лорд делает несколько робких попыток возродиться. Первая попытка с помощью Квиррелла — не удалась. Вторая, с помощью Джинни и дневника — тоже. Провалилась и третья попытка, с помощью Барти. Регулус Блэк наконец-то смог уничтожить крестраж — медальон, примерно в то же время Гарри случайно с помощью василиска уничтожил дневник. Маленький судьбоносный камушек нечаянно столкнули с края обрыва, и он покатился вниз, увлекая за собой лавину событий: диадема Кандиды Когтевран, кольцо Марволо Мракса и чаша Пенелопы Пуффендуй. Параллельно братья Блэк собирались устроить Лорду ловушку с якобы воскрешением, но этот последний план не понадобился — был уничтожен последний крестраж.

На первый взгляд так. Но остается вечный вопрос — какого черта Волан-де-Морт поперся убивать Поттеров? В том-то и дело, что никакого.

Питер распахнул калитку, пропуская босса вперед. Недовольно оглядев дом и поднявшись на крыльцо, Том Реддл стукнул тростью в дверь, досадливо морщась на плохую погоду. Дверь открыл Джеймс, увидев посетителя, он посторонился, пропуская гостя в дом. Кивнул Питу:

— Зайдешь?

Пит отказался и достал из кармана сигареты. Джим снова кивнул, закрыл дверь и проводил Томаса в гостиную. Это Дамблдор считает его Темным Лордом, для остальных он был мистером Реддлом, членом Палаты лордов и кандидатом в министры. Лили подала чай, а к нему яблочную шарлотку, и пошла наверх, к ребёнку. Джеймс весьма неумело травил байки и анекдоты, безуспешно пытаясь развлечь высокого гостя. Но у депутатов плоский юмор, их довольно сложно рассмешить, вот и тужился-пыжился Джеймс Поттер, не подозревая о том, что в этот дом тем же днем принесло ещё одного посетителя, крайне опасного к тому же — Златопуста Локонса. Ему уже который месяц не давала покоя новость, которую, на беду Поттеров, разнес Альбус Дамблдор, новость о ребёнке пророчества, Гарри Поттере. Вот и пришел он разведать, не может ли чего позаимствовать в свою писательскую пользу? Именно на него наткнулась молодая мать, когда, ни о чем не подозревая, вошла в детскую. И замерла, увидев над кроваткой сына жуткую волкоподобную фигуру. Завизжать она успела.

Джим Поттер и его гость, спотыкаясь и сталкиваясь на узкой лестнице, побежали наверх, на крик Лили, который подозрительно быстро оборвался. Влетев в комнату, первое, что они увидели, — это бездыханное и как будто сломанное тело Лили — и только потом вурдалака. Монстр стоял у окна, пригнувшись для прыжка. Обезумев от горя, Джеймс кинулся к сыну, выхватил его из кроватки и повернулся к двери и к окну спиной, чем и воспользовался пришелец. Прыгнул. Джим уловил мимолетное изменение выражения лица стоящего в дверях Тома и, всё поняв, упал на пол между ними, и честная Авада полетела в грудь вурдалака. Но увы, в спешке все забыли, что на вурдалаков обычное оружие не действует, этих тварей убивает только серебро, ну, или взгляд и яд василиска на крайний случай. Ошеломленная невозможностью, Авада отразилась от золотистой шерсти и полетела обратно, не в силах изменить траекторию своего смертельного полета. Том Марволо Реддл пал, его дух в ярости устремился на пришельца, и начался новый бой. Локонс, рыча и воя, кусал воздух, крутился, прыгал и вертелся. Джим, как мог, уворачивался от ног обезумевшего монстра, бережно страхуя прижатого к груди сына. Гарри отчаянно ревел, оглушая гостя и отца.

Питер Петтигрю, дожидаясь босса на улице, разумеется, насторожился, когда спустя какое-то время откуда-то издалека донесся слабый женский крик. Пока Пит прислушивался и пытался понять, откуда и почему кричат, звуки в доме переменились. Стук, грохот, рычание… Да что там происходит?! Но на помощь почему-то никто не звал, и Пит решил пробраться тайком, содрав решетку вентиляции, перекинулся в крысу и заторопился на шум битвы, звуки которой доносились со второго этажа. Выскочив из вентиляционного отверстия и превратившись в человека, Пит ещё в коридоре, в проеме двери в комнату увидел жуткое страшилище, стоящее на полусогнутых ногах над распростертым телом Джима Поттера, в опущенной волосатой руке была зажата палочка Тома. Не размышляя и не рассуждая — некогда разбираться! — Питер на бегу запустил в чудовище Бомбарду. Как ни странно, но рушащиеся стены спугнули вурдалака, а может, он решил, что сюда на шум бежит много народу, во всяком случае он предпочел смыться. И выпрыгнул в пролом стены.

Питер осторожно вошел, отчаянно всматриваясь в пыльную взвесь… Под ногами скрипели песок и обломки кирпичей. Проверить Джима… пульса нет. У стены Лили, тоже мертвая; похоже, женщину со страшной силой швырнули о стену. Кроватка. Эта комната — детская? А где ребёнок? Пит прислушался. Ти-ши-на… А вот и звук, тихий, приглушенный плач. Питер заозирался по сторонам и краем глаза уловил движение — шевельнулась рука мертвого Джима. Гарри лежал под мертвым отцом. Торопливо перевернув тело, Питер отволок его за дверь, зачем, он и сам не знал… Вернулся к Гарри, осмотрел: цел, перепачканный пылью, заплаканный, на лбу рана, возможно, обломком кирпича прилетело… Ну тише-тише, маленький, не плачь…

Мерлин, да что же здесь произошло?! Кто был тот, лохматый??? Оборотень? Пит бросил взгляд в пролом стены, посмотрел на луну, определил — луна убывает, значит не оборотень. Что за дикая ночь... И еще в доме три тела: Лили у стены в дальнем конце комнаты — сильно её швырнули… Томас Марволо возле двери, Джим в коридоре, кстати, надо бы его обратно втащить… Три трупа и один маленький раненый ребёнок… Питер потерянно сидел на полу и в какой-то прострации укачивал на руках притихшего Гарри. Он был в шоке, и это понятно.

Шок неуправляем и объяснению не поддается, а как ещё объяснить дальнейшее поведение Пита, когда он посадил Гарри в кроватку, выволок и зачем-то спустил вниз тело Джима. Следующей он собирался вынести Лили, а потом Тома… Но ему помешали. Услышав звуки с улицы, Пит поспешно положил Лили на пол возле кроватки и, перекинувшись в крысу, юркнул в вентиляцию.

Позже, много позже он с изумлением прочитает в газетах ту версию истории, в которой её изложит Альбус Дамблдор. Историю, которую он сочинит для общего блага, обелив себя и очернив Тома, который на самом деле помогал Поттерам. А так как в комнате в ту ночь из одной палочки вылетели две Авады, то благочестивый директор резонно решит, что Лили и Джима убил Темный Лорд, а то, что его палочку держала чужая рука, уже никому не интересно, да и невозможно доказать... И долго потом будет греметь незаслуженная слава вокруг Гарри Поттера, Мальчика-Который-Выжил.