Желанное и заслуженное (гет)

Поняв, что проснулся, я перевернулся на правый бок и попытался снова уснуть. К сожалению, свет, бьющий в окна с улицы, не дал мне этого сделать. Да и мысли быстро ощутили себя хозяевами моего мозга и тут же принялись наводить шорох в голове. Пришлось открыть глаза.

Взяв в руку мобильный, я прикоснулся пальцем к экрану. Высветившийся циферблат показал мне время — «8:48».

М-да, обычно я так рано не просыпаюсь. Ах да, я же обычно и работаю допоздна. Но в этот раз пришлось лечь пораньше. Очень уж измотал я себя слишком сжатым графиком и перегрузил заданиями свой рабочий день. Нужно его пересмотреть и переделать, иначе придется выработать для себя дневной режим работы и ночной режим сна. Ненавижу спать ночью. В таких случаях я всегда чуть ли не теряю сознание от усталости к шести часам вечера. Хотя и просто сижу на стуле. Так, ладно, надо бы заняться делом.

Перевернувшись на спину и глянув налево, я увидел ее. Мой ангел еще спит. Поди, десятый сон видит. Боже, ею можно любоваться вечно. Если бы не график… А может, к черту все? Может, отменить сегодня все дела, да и поваляться лишние пару часов, наблюдая, как любовь всей моей жизни мило сопит, а ее нежная упругая грудь вздымается от каждого вздоха.

Нет. Нельзя. То есть, конечно, можно, но помнится, видел я как-то статью в интернете. В ней было написано, что если смотреть на человека, когда он спит — он проснется. Никогда себе не прощу, если разбужу ее. Не позволю себе сделать то, что со мной делали тысячи раз!

На этом и порешив, я, словно ниндзя из старинных японских сказаний… или из современных аниме-сериалов, выскользнул из теплой постели и немного прикрыл тело своей пассии тонким пледом.

Хотя сейчас уже весна, но в нашей усадьбе еще довольно прохладно. Судя по прогнозу погоды, сегодня к обеду будет дождь и сильный ветер. Ну ничего, явления природы меня не беспокоят, даже наоборот — я рад, что сегодня будет дождь. Будет желание лишний раз поработать.

Накинув махровый халат и прихватив с собой теплые носки, я на цыпочках вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Спустившись на первый этаж, минуя большую ванную комнату на втором, я зашел на кухню. Набрав воды в электрочайник и включив его, я надел носки. Как хорошо, что любимая умеет вязать. Не перевелись еще хозяюшки на Руси.

Встав со стула и полностью ощутив теплоту и заботу носков ручной работы, я пошел в гостиную и включил ноутбук. На экране тут же высветилось системное приветствие «Добро пожаловать», и открылся рабочий стол. Приложение «GrandStream» показывало около миллиона уведомлений. Если быть точным — «991166» сообщений.

«Поразительно», — подумал я. Еще вчера в приложении было всего с десяток тысяч сообщений, а сейчас вот это вот… Причем забито все: и почтовые ящики разных браузеров, и все аккаунты в социальных сетях, и даже малоизвестные, только начавшие развиваться, сети ломятся от потока сообщений. Благо я еще не «онлайн». Может быть, сегодня не заходить никуда? Нет, так нельзя, люди очень ждут моих ответов… Может быть, стоит ответить им всем как-то односложно? Что-то вроде: «Всем спасибо, дамы и господа. Я несказанно рад тому, что вы все написали мне. Каждое ваше сообщение я прочитал, но каждому ответить, увы, не смогу».

Нет! Такого я делать не буду. Люди тратили время на то, чтобы написать мне! Слишком лицемерно будет говорить им о том, что я уделил свое время, когда я даже не был «онлайн».

Взяв мышь в руку, я запустил нейросеть «Sortieren». Выставив несколько настроек и активировав модуль «отключение негатива», я запустил сканирование всех писем.

Результат не заставил себя долго ждать и даже успел меня снова удивить. Всего «10412» сообщений с негативным подтекстом. Что ж, всем не угодишь, да и никогда я к этому не стремился. Даже если это мои ненавистники, то они просто не могут смириться с моим характером, и моя деятельность им мозолит глаза. Глупая зависть — я бы сказал.

«Мда-а, ну и что же теперь делать?» — этот вопрос промелькнул у меня в голове, но я надолго на нем не зациклился. Просто нужно перечитать сотни тысяч сообщений за день. Хорошо, что моя аудитория всегда была понимающей и кратко писала то, что хотела мне донести. Ничего, кроме сути.

* * *

Несколько часов без отрыва от чтения писем. Сортировка нейросетью помогла не до конца. Парочка сообщений от ненавистников все же проскользнула и попалась мне на глаза. Хорошо, что я все же прочитал то, что обо мне думают. Даже не так — это немного странно, но здесь претензия, скорее, не ко мне, а к моей работе. Чрезвычайно придирчивая критика с последующим переходом на личности и негативными высказываниями. Ну, ничего. Такое — сплошь и рядом. Что поделать? Не банить же таких людей, в самом деле. Всех не переблокируешь, как говорится. Сразу на ум пришла старая фраза — «всех не посадят». Да, действительно… всех не посадят. Как хорошо, что те времена уже давным-давно в прошлом.

Я откинулся на спинку стула, завел руки за голову и потянулся назад, захрустев позвоночником. Опустив руки вниз, дополнительно размял шею. В затылке немного потянуло, но зациклиться на этой боли я не успел, так как мне резко заволокло тьмой глаза.

Это не такая тьма, когда резко встаешь, или мозгу не хватает кислорода. Это была очень приятная тьма.

— Угадай, кто? — раздался мягкий, словно пушистая шерсть, голос.

— Ой! Кто же это может быть? Хм-м… — игриво ответил я и, сдвинув руки с глаз, поцеловал их.

— Злая и страшная бабайка! — засмеявшись, сказала она и начала легко покусывать меня за шею сбоку.

Я засмеялся в ответ и, схватив свою ненаглядную, быстро усадил к себе на колени. Она тут же прильнула ко мне и вздохнула.

— НуЮ как спалось, Машунь? — я заглянул ей в глаза.

— Ах, — снова вздохнула она, — с тобой — всегда отлично!

— Да ты мое солнышко у-тю-тю… — по-утиному сжав губы, принялся я сюсюкать с ней. Она смеялась и пыталась уклониться от моих поцелуев.

Вскоре мы с ней закончили нежничать, и она поцеловала меня в губы. Ее длинные волосы были восхитительны. Нередко я часами гладил Машу по голове, откладывая все свои важные дела. С одной стороны — время, потраченное впустую, с другой — я предпочел бы окаменеть с Марией на руках, лишь бы не отрываться от осязания ее бесподобного тела.

— С днем рождения, любимый, — вполголоса произнесла она, смотря мне в глаза.

— Спасибо, дорогая, — я взял ее руку и поцеловал.

Мы еще немного посидели вдвоем. Я прильнул головой к ее мягкой небольшой груди, облаченной в тонкую сорочку. Было слышно ее дыхание и трепет ее сердца — мои любимые звуки, заставлявшие мой разум отключаться, а душу — воспарять в неизведанные дали вселенной. Иногда мы так сидели подолгу, но когда она очень глубоко вздыхала, я сразу понимал, что она хочет встать и куда-то пойти. Однажды я спросил ее, почему она так томно вздыхает — на что она ответила: «Просто не люблю с тобой расставаться ни на миг, но нужно идти».

В такие моменты меня постоянно берет печаль от того, что никто, пока что, не изобрел полностью автономных роботов-слуг, чтобы они делали всю работу по дому, а мы с Машей могли бы лишь отдыхать наедине друг с другом.

— Ладно, дорогой, мне нужно посмотреть, что там есть поесть. Наверное, придется съездить на рынок. Хочу приготовить тебе сегодня что-нибудь особенное.

— Люль, — я принялся ее уговаривать, — не обязательно ради такого праздника сильно заморачиваться. Ты же знаешь, я не особо люблю праздновать день рождения.

— Ну-ну, еще как нужно! Все равно я не знаю, что тебе подарить, поэтому покажу тебе свои кулинарные навыки. Не зря же я училась у тебя готовке?

— Ну конечно, не зря, малыш, — я поцеловал ее в щеку, и она спрыгнула с моих колен. — Только смотри там аккуратнее с плитой.

— Хорошо, — улыбнулась она и направилась на кухню.

— А с ножами так еще осторожнее, — крикнул я ей вслед, — а лучше вообще давай вместе нарежем что-нибудь.

— Не волнуйся, — она остановилась у двери, — я буду делать все так, как ты учил.

— Хм-м... ладно, смотри, осторожно там.

— Конечно, любимый.

— А-а, это... Маш, включи телевизор, пожалуйста. Надеюсь, там будет что-то интересное сегодня.

— Ага! — Мария подошла к дивану слева от входа, взяла пульт и нажала на кнопку.

На экране тут же проявился телеканал «Кинотеатр».

— Включи, пожалуйста, канал «Культура», уже пол-одиннадцатого, — сказал я, взглянув на монитор ноутбука. — Скоро должен начаться концерт. Будут играть Шестую Симфонию Гу́става Ма́лера.

— О-о, интересно. Надо будет и себе на кухне включить. Главное, впопыхах при пересчете продуктов и составлении списка не забыть о телевизоре.

— Ты что, классика — наше все! Я к тебе приду, напомню, — усмехнулся я. Она тоже улыбнулась.

Переключив на канал «Культура», я, а вслед за мной и Мария, обомлели от шокирующих новостей, передаваемых в прямом эфире.

Ведущий новостей, что обычно вещал с «Первого» канала, появился в прямом эфире по телеканалу «Культура».

— Мы прерываем все программы для передачи экстренных новостей. Сегодня в три часа сорок восемь минут по карфагенскому времени на столицу Японии — Токио — были сброшены два ядерных заряда, общей мощностью сорок килотонн.

Когда я это услышал, ноги сами подняли меня со стула, и я подошел ближе к телевизору. Показывались ужасающие кадры с места событий. Фотографии двух огромных воронок, сделанные со спутника, сменились на видеорепортаж с самолета, летящего прямо над городом, а затем и с вертолетов местных японских СМИ из ближайшего уцелевшего региона.

Разрушенные здания, рассыпавшиеся и развалившиеся на осколки бетона, железа и дерева, тысячи искореженных металлических пластин, в которых проглядывались формы бывших автомобилей, и только бог знает, что там было еще...

В невообразимом шоке я наблюдал за страшной картиной. Мои воспоминания стали выплескиваться наружу, словно фонтан. И только ради того, чтобы не напугать Машу, я держался, хотя перед глазами стояло пугающее прошлое.

— На данный момент, — продолжил ведущий, параллельно показывая будоражащие кадры, — нам известно как минимум о двух миллионах погибших и еще шести миллионах пропавших без вести. Почти вся инфраструктура города уничтожена, а правительство перенесено в город Киото. Премьер-министр Гиллентрад уже распорядился послать пострадавшим от катастрофы двести девяносто тонн груза гуманитарной помощи в первой партии. Также в Токио были направлены добровольцы национальной экологической ассоциации «Культ Земли». Они займутся поиском пропавших без вести и очисткой почвы и сооружений от радиоактивного заражения. — К ведущему подошел суфлер и вручил листок, который тот просмотрел и начал читать вслух: — Ответственность за произошедшее взяла на себя террористическая группировка «Свободный Запад», с которой уже несколько лет ведут борьбу совместные силы национальной гвардии Нового Рейха и Ку-Клукс-Клан. Это все новости к этому часу, а сейчас мы возвращаемся к передачам.

Ведущий новостей исчез, а на экране засветился логотип программы «Маэстро Мира». Картинка сменилась, и через некоторое время заиграла шестая симфония Малера.

— Какой кошмар, дорогой! — Мария бросилась ко мне и обняла. — Неужели и у нас скоро такое будет?

— Да ну, нет, ты что, не волнуйся, любовь моя… — Бардак в голове начал утихать от ее прикосновений. — Наше правительство такого никогда не допустит. Япония далеко от нас, а эти террористы ударили исподтишка. Нападай они в открытую, их бы всех перебили, они бы и слова сказать не успели.

— Но как же они смогли пройти через Линию Восточной Обороны? — Она отстранилась от меня и посмотрела мне в лицо мокрыми от слез глазами.

— Я не знаю, детка, не знаю, — дотронувшись до ее головы, я прижал Машу к себе и погладил по спине. — Не переживай. Все будет хорошо.

Мы недолго простояли, утешая друг друга и покачиваясь из стороны в сторону. Я баюкал ее, пока она не отошла от ужасных известий. Когда Мария успокоилась, мы выпустили друг друга из объятий. Она пошла на кухню, а я еще немного постоял в раздумьях.

Трудно уложить в голове уничтожение Токио. Просто немыслимый кошмар. А если подумать о том, что мы с Машей хотели туда съездить в ближайшее время… Ой, даже думать не желаю об этом.

Тряхнув головой, я попытался успокоить нервы, слушая любимую симфонию. К сожалению, играла слишком уж не подходящая для расслабления музыка. Но оно и к лучшему. Лучше пережить потрясение сейчас, чем вспоминать о нем потом, при этом ощущая присутствие чего-то плохого в памяти.

Отвернувшись от телевизора, я решил приняться за работу. Но, когда я подошел к столу и сел за ноутбук, в дверь позвонили.

В моем доме было два звонка. Это странно, но зазвонил именно тот, кнопка которого была вмонтирована в крылечную арку, а не тот, что располагался прямиком возле входной двери.

— Кто бы это мог быть? — спросил я себя. — И почему он не прошел к двери?

— Милый, откроешь? Я сейчас немного занята, — крикнула Маша из кухни.

— Да-да, дорогая, сейчас, — отозвался я.

Выйдя из зала и приблизившись ко входу, я заглянул в глазок. У крыльца стояли шесть человек в одеждах цвета лесной зелени. Не веря своим глазам, я протер их руками и попытался проморгаться. Но даже после этого, взглянув в глазок заново, я увидел то же самое — перед дверью стояли те же шесть человек.

Снова звонок в дверь. Нет, это не галлюцинации — убедившись в этом, я отворил дверь и, надев первую попавшуюся обувь, вышел к ним.

Сделав несколько шагов в сторону шестерки незваных гостей, я молча остановился перед ними в ожидании того, что они мне скажут.

Все шестеро человек, вытянув руки и держа их вдоль туловища, не синхронно поклонились мне. Стоявший впереди всех выпрямился и, виновато склонив голову, начал говорить:

— Здравствуйте, господин. Мы все нижайше просим прощения за столь неожиданное вторжение в вашу усадьбу. Не сочтите за навязчивость, но нам требуется ваша помощь.

Пока молодой человек говорил, я окинул взглядом всех посетителей. Трое юношей и три девушки. Всем было примерно лет по семнадцать или чуть больше. Несмотря на скрывающую формы их тел одежду, выглядели они более чем спортивно. Их глаз не было видно, так как они потупили взоры в землю, словно провинившиеся дети, пока их отчитывают. Кто-то перебирал пальцами, кто-то мял ладони или топтался на месте, держа руки за спиной. Они были молоды, но чувствовался небывалый запал в их сердцах…

— Мы направляемся в столицу — Карфаген. Там мы пройдем через распределение и поступим на службу коалиции, дабы строить мир во всем мире, приближать нашу страну к победе в мировой войне и исцелить Землю от причинённых ей ран. Прошу вас, господин, нас ждет еще очень долгий путь. Девушки хотят стать эко-хранителями, а мои два друга — поступить на службу в госпитали в горячих точках. От вас же мы просим лишь скромного подаяния — того, чего вам будет не жалко. Нам нужно всего лишь немного пищи в дорогу.

Вдруг я вспомнил кое-что и бросил взгляд на ноги молодых людей. Все они были босые. Жалость наполнила мое сердце, и я сжал губы. Скромные, но красноречивые слова юноши, стремления его сотоварищей оживили во мне более глубокие воспоминания, таящиеся в давно и наглухо запертой комнате моего подсознания. Их искренность пробудила во мне тяжесть памяти о своем давнем выборе и несомой ноше — такой же, как и у них сейчас.

— А чего желаешь ты? — спросил я.

— Чего хочется мне?

Он уверенно поднял голову, и наши глаза встретились. Верно, такого взгляда мне не доводилось встречать уже давным-давно. Острого, храброго, но сдержанного и умиротворенного.

— Я бы хотел… — парень ненадолго задумался, формулируя свой ответ, — я хочу… помочь… одержать победу нашим союзникам на Ближнем Востоке! — твердо закончил он фразу.

После этих слов у меня больше не осталось сомнений. Он — это я, только немного моложе, лет на пять-шесть.

— А почему ты выбрал именно завоевание Мекки?

— Откуда вы узнали, что я хотел бы попасть именно туда? — ошарашенно спросил он и переглянулся со своими друзьями. — Там же есть и другие несдающиеся города, тот же палестинский Иерусалим или восставшая Медина!

— Эти города лишь первоочередная цель. Я же зрю в корень и предугадываю твое истинное желание. Тебе не терпится оказаться в оплоте наших врагов? Надеюсь, ты понимаешь, что это все — святые земли, и там идет не война. Это страшнее старого доброго Вердена с его окопами и прочими прелестями. Даже мне, человеку, который повидал достаточно много за свои годы, трудно назвать Ближний Восток иначе как мясорубкой. Это намного страшнее самой ужасающей бойни. Вот, взгляни на мою руку, — я вытянул вперед правую руку и повертел запястьем. — Снаружи — кожа, волосяной покров, ногти и приятный розоватый оттенок — все это лишь имитация. Внутри — сложнейший синтето-технический механизм, позволяющий обмануть окружающих. Никто не сможет догадаться, что у меня нет руки.

— Да, господин, я читал вашу книгу о неудачном походе на Иерусалим. Как раз она меня и сподвигла пойти, считайте, по вашим стопам и положить конец той борьбе. Я хочу помочь в завоевании Мекки, так что не пытайтесь меня отговорить! Для себя я уже все решил. Кто, если не я? Кто, если не мы? — он указал на своих товарищей. — Мы избрали этот путь и прошли пешком тысячу километров и не повернем назад в самом конце пути. Нас невозможно отговорить от наших идеалов.

Юноша затих ненадолго. Я опустил взгляд и, поджав губы, облизнул их. Наверное, все те, кто меня читает, похожи на стоящего передо мной молодого человека. Рвение движет сейчас человечеством и в руках таких, как он… да даже таких, как я, будущее. Я ведь еще отнюдь не стар. Но тем не менее, именно юные души меняют этот мир. Но старшие должны наставлять их на верный путь. В данном случае это стремление к поставленным целям. Как бы сейчас сказал король — либо победа, либо поражение. Поэтому они должны продолжить свой праведный путь. Я покивал головой группе парней и девушке в знак своего согласия с их выбором.

— Хорошо. Теперь вы, те, кому предстоит созидать мир заново, налаживать его экосистему, заполнять его и охранять, — обратился я ко всей дружине. — А тебе, — указал пальцем на собеседника, — предстоит еще и претерпеть множество лишений. От себя лишь выражу надежду на твое понимание и готовность ко всем невзгодам войны и дальнейшей жизни.

— Спасибо вам, господин. Ваша речь воодушевила меня еще сильнее и укрепила мою веру в то, что я иду правильным путем.

— Ничьи слова не должны сбивать тебя с толку, — ответил я. — Не забывай это, и не повторишь мою судьбу... Что ж, ладно, — я выдохнул. — Сейчас я снабжу вас всем, что найду, но очень прошу вас — внемлите моему совету, дамы и господа.

Если бы мои визитеры были собаками, то мигом бы навострили уши, жадно вслушиваясь в мои слова.

— Босиком нужно ходить по траве и по чистой земле. Те места, где остались следы пребывания людей, лучше посещать в обуви. По прибытии в Карфаген советую вам пройти не только срочный военный медосмотр.

— Непременно. Спасибо за совет, господин, — ответил лидер группы.

После этих слов я удалился в дом, а юные культисты, оставшись снаружи, принялись обсуждать увиденное и услышанное.

* * *

Через пятнадцать минут я снова вышел на крыльцо с бумажными пакетами, доверху наполненными упаковками с едой и водой. В них также была куча лекарств первой необходимости. Мария тоже вышла на крыльцо дома посмотреть на гостей. Поприветствовав их, она принялась молча наблюдать за нами, стоя позади.

— Берите все, — начал я, — вам это нужнее, а мы все равно собираемся ехать за покупками в скором времени.

— Этот дар неоценим, господин!

— Спасибо, господин! — почти хором ответили они. Наверняка их лидер уже разъяснил им ситуацию — с кем им пришлось столкнуться. Это заметно. Его братья и сестры по оружию оживились и, казалось, вот-вот попросят у меня автограф.

Сложив все припасы в рюкзаки, молодые люди снова выстроились полукругом подле меня и склонились.

— Нет, это никуда не годится! — покачал я головой. — Ради такого момента стоит провести таинство Земли.

Визитеры удивились и переглянулись. Я видел по их глазам, что они знали об этом обряде, но им никогда не доводилось лично принимать в нем участие.

— Это большая честь для нас!

— Встанем в круг.

Они сняли с себя рюкзаки и выстроились так, как я им велел. Мы взялись за руки — круг сомкнулся — и опустились на колени. Я произнес слова мантры:

По Земле мы ходим, и ноги наши наги, ибо в ногах наших правда.

На Земле произрастает наша пища, и мы ухаживаем за ней.

Земля дарит нам воздух и питье, и мы защищаем наши леса и океаны.

Земля наш дом — и мы охраняем его, ибо на ней зародилось человечество.

Мы разъединили руки и синхронно преклонили головы к земле. Простояв так несколько мгновений, мы поднялись. Наши лбы были грязными из-за сырой утренней земли, но никто не стал отряхиваться.

Мы выставили руки вперед и я произнес:

— Земля — моя мать!

Юноша, с которым я вел переговоры, ответил:

— Землю в мои руки!

Я взял в свои ладони по горсти почвы. Подняв руки, передал ее стоящей справа от меня девушке, и так, по цепочке, против часовой стрелки земля обошла всех людей и вернулась ко мне.

Я высыпал ее обратно в центр круга, и мы снова «били челом» в землю.

Ритуал был окончен. Все поднялись с колен и отряхнулись. Теперь можно было вымыть лицо и руки. Для этого я пригласил всех за угол дома к крану, где юноши и девушки умылись и почистили одежду.

Позже мы снова стали перед крыльцом и попрощались друг с другом.

— В добрый путь, друзья. Надеюсь, вы найдете то, что ищете, и получите то, что заслужили.

— От всего сердца благодарим вас, господин, за припасы, наставления и долгожданный обряд.

— Для меня провести ваш первый обряд культа было честью.

Юноша кивнул мне в знак благодарности и улыбнулся. Я сделал то же самое в ответ, но был более серьезен. Я очень надеялся, что у них все будет хорошо по прибытии в столицу.

Все шестеро вышли за ворота усадьбы и растворились за густо насаженными елями.

— Ну вот, теперь ты весь грязный.

Маша подошла ко мне и стала отряхивать то мои не до конца отмытые колени, то испачканный лоб.

— Что есть, то есть, милая, прости что добавил тебе работы.

— Ты про что? — ее брови вопросительно подпрыгнули.

— К списку покупок придется добавить еще несколько вещей. Я-то ребятам отдал все, что было.

— Ах, это. Да брось, это вовсе не проблема, — Маша обняла меня, и я нагнулся к ней, после чего она поцеловала меня. — Сейчас все сделаю.

— Тогда я пока что сбегаю в душ.

— Начинай выгонять машину, — сказала она и направилась в дом.

Я остался снаружи. Потом, поднеся искусственную руку поближе к лицу и, отдав голосовую команду, последовал за своей возлюбленной.

Позади гаража послышались глухие звуки работы сервомоторов, поднимающих из недр автостоянки королевский подарок, сделанный моим старым знакомым предпринимателем из столицы.

Мчась по полупустой федеральной трассе под триста километров в час, мы с Марией сидели в уютном салоне автомобиля марки «Insomnia Lux A-IV». Моя любовь смотрела в свой мобильник, но очень часто поднимала голову или вовсе откладывала его, чтобы понаблюдать за проносящимися мимо нас пейзажами потеплевшей Сибири.

Поистине завораживающее зрелище. Федеральную трассу на Карфаген строил гений. Можно сказать, художник. В любой момент ты можешь сесть за мольберт и полностью отдаться музе. Жаль только, мольберт не поместится в салоне автомобиля. Но мне это не кажется столь важным, ведь самый главный холст уже нарисован за любого мастера — кистью самой природы и тем, кто построил дорогу в этом райской красоты месте.

— Боги, надеюсь, Япония выстоит… — внезапно сказала Мария.

В ее тоне я заметил сильное беспокойство и усталость. Похоже, утренние новости выбили ее из колеи. Она не просто переживает все эти новости. Несмотря на ее молодой возраст и отсутствие боевого опыта, я иногда замечаю в ее глазах такую жуткую скорбь, будто встретил американского ветерана.

— Не волнуйся, любовь моя. Самурайский дух не сломить ничем. Вспомни середину двадцатого века, даже после атомной бомбардировки японцы не хотели сдаваться.

— Помню-помню, милый. То было страшное время. Великая нация была сломлена и вынуждена сдаться.

— Так было и с нами, но времена изменились. Теперь мы вынуждаем всех вокруг преклонить перед нами колени.

Мария заметно оживилась и довольно улыбнулась. Какая же она отходчивая. Минуту назад ее настроение было втоптано в грязь, а сейчас она будто парит среди облаков. Гармония и душевный покой накрыли ее, будто мы снова сидим в саду напротив Фудзиямы в самый разгар цветения персиковых деревьев. Никогда не забуду наш медовый месяц.

Мария встала со своего сиденья напротив меня. Я протянул руку, и голова моей возлюбленной оказалась у меня на груди. Я поцеловал ее в макушку, Маша хихикнула и стала тереться щекой о мое плечо.

Король сделал мне поистине бесценный подарок. Не могу представить, как бы я жил, если бы мой старинный друг не свел нас с Марией. В ней есть все, о чем я мечтал с самого детства — бездна страсти, море любви, океан доброты и глубокая верность.

Каждую минуту, когда я закрываю глаза, я всегда думаю либо о ней, либо о работе. Хотя, можно ли считать то, что тебе нравится, работой? Наверное, нет. Впрочем, совсем скоро я уйду и от политики, и от публики, и посвящу себя полностью своей семье, которая состоит, пока что, из меня и моей единственной.

Из машинных динамиков послышались нарастающие звуки гимна нашего родного анклава. Вскоре мелодия зазвучала настолько громко и объемно, что казалось, будто симфонический оркестр играет прямо в салоне автомобиля. Он играл несколько минут. Таков был закон — гимн Карфагена нужно было исполнять целиком, а не отрывками.

Когда струнные, клавишные и духовые замолчали, послышался радостный голос диктора:

— Дамы и господа, просим вас прослушать обращение Его величества Радамана Сидония, нашего достопочтенного правителя, отца и защитника нации!

Звук на мгновение исчез, что-то щелкнуло, и из динамиков полился другой голос. Он принадлежал человеку зрелого возраста. Большая часть населения Оси знала, что королю Карфагена уже очень много лет, но сколько именно — вряд ли это знали даже самые близкие ему люди. По крайней мере, я не знал.

— Мои дорогие верноподданные граждане! Говорит Радаман Сидоний, правитель анклава Карфаген.

Он говорил мягко, как и в каждом своем обращении. Правда, на сей раз я ощущал в его голосе едва заметную нотку скорби. Мой друг очень хорошо умел прятать эмоции. Ему претила эта вынужденная мера, но он всегда оправдывал ее словами: «Если глава государства чем-то расстроен, он проявляет слабость, поэтому он должен скрывать свои душевные проблемы, иначе как он может вести людей в светлое будущее, если его руки ослабевают и опускаются?»

— Как вы все уже в курсе, южный контрольно-пропускной пункт Альтерии подвергся вероломной атаке союза Африканского Содружества и остатков сил Шриманты. Нападение было тщательно спланировано, и множественные силы противника проникли на нейтральную территорию, выделенную для переправки беженцев в безопасное место. Как ни печально мне это говорить, но ряды южного корпуса Альтерии сильно поредели. Множество наших ценных союзников положили жизни на алтарь победы. Своей кровью они выстроили для нас непроницаемый, стойкий щит, удержавший неумолимый кулак черной орды, от которой мы так стараемся очистить нашу землю. Доблесть наших отцов, матерей, сынов и дочерей никогда не будет забыта. Их жизни будут вплетены в наше знамя, несомое могучим колоссом Священной Оси в самое сердце черного континента. Все наши враги уже знают о своем неудавшемся покушении на очищенные земли. Теперь их сердца разрываются от ужаса. Чистое пламя наших факелов очистит их грязные души, а их кровь сможет до конца упокоить тех, кого забрали их нечестивые сородичи. Мы никогда не забудем жертвы нашего братского анклава. Альтерия и Карфаген — братья-близнецы. Нас связывает одна вера. И здесь, и там живут одни и те же свободные люди. Мы говорим на одном языке. И эта трагедия и, одновременно, триумф также принадлежит нам всем, так как тысячи добровольцев из Карфагена отправились туда на помощь. Посему, я объявляю трехдневный траур в полисе, а сейчас я попросил бы вас всех помолчать одну минуту, дабы почтить великих мучеников.

Радио замолчало. Я и Мария посмотрели друг на друга. Она почти сразу же сложила руки в ладонях и прислонила их ко лбу. Я сделал то же самое, но мгновением позже. Король произнес воистину трогательную речь. Вот почему он был так опечален. Стыдно признаться, но мне не довелось узнать о нападении на наших главных союзников в Африке. Эта новость не то чтобы ошарашила меня, но все же огорчила. Сколько еще людей должно погибнуть, чтобы во всем мире наконец настал мир и стабильность?

"Хм-хм, — тихонько ухмыльнулся я свои мыслям, — человечество никогда не познает покоя, пока не искоренит в себе все зло. Пока самые корни этого зла не будут выжжены и забыты. А до тех пор после каждой мировой войны будет лишь затишье. Оно позволит отстраивать цивилизации заново, но в конечном итоге найдутся причины для новых конфликтов. Думаю, это прописная истина, продиктованная нашему разуму самими богами. Впрочем… это могут быть отнюдь не боги. Даже не темные силы. Нет! Глупо сваливать вину на силы, которые нам неподвластны. Все доброе творится волей богов. Все злое творится волей человека и его внутренних демонов, покрывающих его сердце печатью великого греха.

Прошло чуть больше минуты, и радио снова заговорило. Опять мы услышали короля:

— Мои верноподданные граждане! Не забывайте того, что делают для вас предки. И не прощайте обид, нанесенных врагами. Это — наш идеал. Храните его в своих сердцах, как храните священные заповеди и научные знания, и тогда свет чистоты озарит ваши лица даже в самых черных пещерах невежества. — Последовала небольшая пауза. — Во имя Дитя, Отца, Матери и Мироздания, да хранят вас Великие Боги.

На последних словах правителя Мария прикоснулась ладонью ко лбу, затем к правому плечу, от него к левому и снова ко лбу, рисуя треугольник. Тем временем по радио снова зазвучал голос диктора:

— Благодарим вас, ваше величество, король Радаман Сидоний, за вашу потрясающую речь. Мы уверены, ваши слова тронули каждую светлую душу не только в нашем королевстве, но и в государствах-союзниках. События в южном регионе Альтерии действительно были шокирующими для всех стран Оси. Мы настоятельно рекомендуем всем гражданам не оставаться равнодушными и присоединиться к трауру. Для граждан, недавно ставших подданными Карфагена, сообщаем — траур в королевстве не проходит по обычаям, принятым в западной или восточной Европе. Это не тот день, когда нужно лить слезы! Это радостный праздник, когда души умерших почитаются весельем и гуляньями. Но не забывайте о заповедях и законах. Этот двуглавый орел зорко наблюдает за вами. А сейчас вернемся к музыке.

По радио заиграл легкий блюз.

Мария все еще сидела с прислоненными ко лбу сложенными ладонями и что-то говорила себе под нос. Она это делала настолько тихо, что можно было различить лишь согласные звуки, и то еле-еле.

Мне нравилось наблюдать за ней в такие моменты. Она была такой набожной. Ее почитание запретов было настолько же сильно, как и любовь ко мне. Иногда мне казалось, что она сильнее верит, чем любит. Но это было даже хорошо. Она такая же, как я. И, хотя я не настолько ревностно соблюдаю ритуалы или не так долго пребываю в молитвах, зато точно уверен, что если вдруг меня не станет, то она сможет возглавить нашу будущую семью… Осталось только собраться завести детей.

Я посмотрел на нее еще раз, более пристально. Она сомкнула губы и, убрав ладони от головы, откинулась на кожаную спинку сиденья. Моя дорогая еще пару минут посидела спокойно с закрытыми глазами, а в моей голове все вертелись и вертелись два вопроса — когда же в мире настанет гармония, и когда мы утвердимся в ее долгосрочности?

Мария, наконец, открыла глаза и посмотрела на меня. Ее взгляд живо наполнился милой добротой.

Каждый раз, когда она была серьезной или недовольной, стреляла в меня своими драгоценными изумрудами, и не проходило и мгновения, как любовь всей моей жизни смягчалась. Видел бы старина Радаман эти глаза — тотчас же провозгласил бы их ангельскими, а после того, как душа покинет тело Марии, вытащил бы их из глазниц и сделал храмовой реликвией Мемории. Да, действительно, красота города памяти со всеми его каменными черными статуями скелетов, не сравнится со взглядом моей благочестивой избранницы — бесценного дара короля и, бесспорно, Божественного Провидения.

Восхищение своей любовью натолкнуло меня на забавную мысль. Черный цвет запрещен на территориях Карфагена и Новороссии, но Мемория вся из черного мрамора и темных оттенков камней. Полиция нравов и храмовая стража носят черную униформу. Армия Альтерии и Карфагена также облачена в черное.

Я помотал головой и улыбнулся — даже в гардеробе Марии больше черных вещей, чем у кого-либо из моих знакомых. Впрочем, чему я удивляюсь? Я ведь и так знаю ответ с самого детства. Когда я был совсем маленьким, то частенько приезжал к бабушке на летних каникулах. По телевизору постоянно показывали людей в черном, а я надоедал расспросами о том, кто это такие. Она мне не отвечала, так как думала, что я могу не понять, кто эти люди. Наверное, я бы действительно не понял, если бы она начала разъяснять мне детали устройства нашего мира. А вот дедушка был другого мнения. Он с радостью рассказывал мне разные истории, связанные с людьми, мелькавшими в телевизоре. Именно от него я узнал о таких прелестях жизни, как безнравственность общества, которая скоро будет побеждена. И когда коварная ложь, таящаяся в людских сердцах, проиграет моральной чистоте и благочестию, эта борьба перейдет на внешний мир — тот, что находится за пределами едва сформировавшейся Новороссии.

Позже в наш город принесли слово короля Радамана, и бабушка наконец стала подавать голос. В итоге я вырос тем, кем меня воспитали — достойным членом высшего общества. Такого, где нравственность ценнее денег и статуса. Вернее сказать, она бесценна. Почти так же, как и глаза Марии. Ах, и снова я вернулся к тому, что мне дороже всего. Стоит мне подумать о ней, как я забываю обо всем на свете. Если бы христианство не увяло, не теплилось лишь в горстке людей, воюющих на Ближнем Востоке, я бы стал его сектантом и почитал свою верную спутницу, как святую. А хотя... кого я обманываю — я ведь и так делаю это.

— Любовь моя, с тобой все в порядке? — Маша состроила бровки домиком и тронула мою щеку. — Тебя что-то беспокоит?

— Нет, — я прижал ее руку к своей щеке крепче, чтобы лучше чувствовать ее мягкую, молодую кожу, — я всего лишь думал о том, как я счастлив рядом с тобой.

— Но отчего у тебя было такое странное лицо? — она подсела еще ближе, почти вплотную.

Ох, моя нежная лилия, ее беспокойство греет мою измотанную жизнью душу.

— Меня гложут вопросы о жизни и безопасном мире. Надеюсь, послевоенное научное развитие и стабильность принесут нам плоды в виде эликсира молодости, и я смогу жить с тобой вместе до самого Последнего Дня Вселенной.

Мария протяжно и умиленно охнула и приблизилась ко мне. Оставив все свои дела в сети, она положила мобильник на сиденье, закрыла глаза, и я наклонился в ее сторону, чтобы поцеловать. Наши губы соприкоснулись на мгновение, но этого было недостаточно. Мы снова соединились, словно в романтической пьесе старинной Франции, ныне принадлежащей Новому Рейху, но отнюдь не утратившей своей страстной пылкости в отношениях и по сей день.

Нет в мире ничего похожего на то неописуемое чувство, когда ты трогаешь того, кого любишь. Это нечто за гранью человеческого понимания. Я могу об этом лишь догадываться, но держу пари, что то же самое испытывают праведники, ушедшие с грешной Земли в лучший мир. Те, кто живет отныне в Господе. Когда я целую Марию, мой страх потерять ее усиливается стократно… тысячекратно… бесконечно. Это единственное, ради чего я хочу жить в данный отрезок отведенного мне времени. Сейчас для нас не существует ничего — ни мыслей, ни времени, ни пространства, ни войны, ни мира, ничего и никого, что могло бы нам помешать. Существует лишь наша любовь, тепло наших тел и передвижная крепость, укрывающая нас от нашего все еще недостаточно безопасного мира.

— Ах, Мария, ангел мой неутомимый! Меня поглощает скорбь оттого, что я не могу быть с тобой единым целым.

Я закрыл глаза, не в силах сдержать своих чувств.

— О, любимый, мое единственное желание — стать единой с тобой, будто две реки стекаются в одну.

— Если бы я мог проглотить тебя… мы бы стали единой, неразлучной душой.

— Не две части целого, а неделимое.

— О-о, да-а, моя нетленно сияющая звезда в бесконечном мраке пустоты...

— Мы, — Мария отпрянула от меня и взяла меня за руки так, чтобы наши пальцы сплелись между собой, — мы сияем друг для друга в бесконечном цикле сгорания, пережигая космическую темноту, как бесконечное топливо.

Я просто без ума от нее. Она сама сказала все, что я хотел бы сказать, но мои изъявления любви к ней никогда не иссякнут. Разве что они будут ограничены человеческой речью и всеми языками мира. Мое выражение трепетной привязанности к ней — это то, что нельзя выказать словами или вычертить на бумаге. Более того, это только оскорбит и принизит мои чувства к моему дорогому ангелу.

* * *

— Приехали, детка, — оповестил я Марию. — «Альдебаран» сегодня не особенно многолюден, так что тебе повезло.

Маша не очень любила огромные столпотворения, тем более, что она была воспитанницей особого заведения, учрежденного Первосвященным Советом Хранителей Заветов Карфагенского Полиса. Называлось это заведение «Источник жизни» и готовило детей-сирот к государственной службе. Вроде бы ничего особенного, но с какой-то стати люди уделяли выходцам из «Источника» очень много внимания. Они относились к «воспитанникам в черном», как к избранным. Этаким помазанникам самих богов. Как к высокопривилегированным членам общества. Даже дворянство Карфагена испытывало немалую зависть к обездоленным сиротам, всего-навсего получившим билет в жизнь через покровительство короны.

И, к сожалению, никто вокруг не задумывался, каково на самом деле жить тем, от кого ждут непосильного труда в будущем. Управление — не такая уж и легкая работа, как кажется на первый взгляд. Взять хоть меня. Я едва справлялся со своей оперативной группой во времена первого похода на Иерусалим. А здесь… этим людям предстоит сменить нынешнее правительство. Жесткий отбор даст им либо кресла за столом Первосвященного совета и трон, либо… не такую почитаемую, но все же тяжелую работу. Благо, мы живем в век развитых технологий, и им не придется спускаться в глубокие шахты или стоять у станка по двенадцать часов кряду. И все-таки, любой исход и прикованное к ним внимание давят на этих людей сильнее, чем на моего неудачливого товарища, которого придавил танк.

Что ж. Как меня однажды науськал один работяга на заводе: «Не думай о плохом, пацан. Меньше упадешь духом. Больше думай о хорошем, ищи плюсы в полной заднице — и жить будет проще, и силенок уйдет меньше». Нужно почаще вспоминать его совет. В последнее время я стал слишком уж загоняться из-за своей писательской славы.

Мария неторопливо вышла из машины и каждую секунду озиралась по сторонам. Жаль, она не подумала надеть что-то менее броское. Черный цвет «источника жизни» въелся в ее жизнь, но она постоянно жалела, что ее комфорт связан с игрой в прятки на пару с обществом.

Наша Insomnia высшего класса остановилась на парковке рядом с огромным торговым центром, в котором есть абсолютно все — от детских вещей и бытовой химии до огнестрельного оружия и униформы храмовой стражи. Последнее можно купить со специальным разрешением и в сопровождении официальных представителей. При этом каждый может зайти в такой магазин и просто поглазеть на товары любых категорий. Не пускают разве что в отдел с материалами для взрослых. Да, создание порнографии в Карфагене, да и вообще во всех странах «Оси» строго запрещено, но только с живыми актерами. Тут нас и спасает Япония с ее полностью отлаженным производством хентая и прочей белиберды. Сейчас им легко, так как они почти монополисты на рынке такой продукции, но частные творцы набирают популярность довольно быстро. Однако они еще не скоро переплюнут титана индустрии.

Но это далеко не самое интересное в «Альдебаране». Это своего рода гигантский улей, в котором одновременно и живут, и работают десятки тысяч мастеров. В торговых лабиринтах можно запутаться, если попал сюда в первый раз. Даже навигационные дроны не всегда спасают положение, и нужно идти сюда с кем-то, очень хорошо знающим здешние места.

Любой ремесленник, содержащий свою лавочку, готов в любое время приступить к работе и создать в кратчайшие сроки целую партию товара. Причем места сбыта ограничиваются лишь фантазией создателя. Ты можешь закупаться в конфетном отделе — и там же приобрести скрипку. Или можешь зайти в обувную лавку, а выехать оттуда на мотоцикле. Забавные случаи бывали и со мной. Как-то раз я забрел в здешнюю библиотеку и чуть не вышел из нее с документами на машину. Благо старик Амфитрий уже успел подарить мне к тому времени машину, на которой я теперь с удовольствием борозжу просторы Сибири.

Вот так обстоят дела в «Альдебаране». Целый город внутри огромного здания с кучей служб и сервисов: полиция, пожарная охрана, поликлиника и производственные цеха разных мастей. Все лицензировано, сертифицировано и может быть на порядок лучше, чем где-нибудь снаружи. Что ни говори, а конкуренция делает свое дело. Так что, даже если у таких торговых центров не будет внешних клиентов, он вполне проживет и сам по себе, за счет внутренней экономики. За исключением строительных компаний. Этот бизнес будет здесь буквально выживать. Но при нынешнем положении дел, как мне кажется, все довольны.

По моему желанию мы с Машей зашли в один из магазинов. Десятки стеллажей простирались на десятки метров вглубь зала. Здесь было все. Одежда — от дешевого исподнего до едва подъемных по финансам синтетических кож и мехов. Химия, канцелярские принадлежности, косметика, посуда разных видов, сотни книг разных жанров и для всех возрастов. Раритетные вещи, вроде давным-давно вышедших из моды дисков с разного рода содержимым. Не говоря уже о кассетах. На каждой металлической балке, держащей потолок, висел плакат с цветастой рекламой. Рядом со стеллажами на стенах были закреплены ценоуказатели со встроенными телефонами. О, да, однажды, когда мы с Марией только познакомились, мы гуляли по «Альдебарану» целый день, и она проголодалась. Как раз с помощью такого телефона мы нашли в электронной книге контактов телефон пятизвездочной «забегаловки», и через пять минут после бронирования столика за нами явился улыбчивый посыльный, который любезно сопроводил нас за стол на пару этажей выше. С террасы открывался превосходный вид на усеянную огнями автостраду, ведущую к нашей усадьбе. Незабываемый вечер с незабываемым исходом.

Я посмотрел на Марию, а она на меня. Мы улыбнулись друг другу, и я тут же приметил прямо перед собой полосатые гольфы сине-белого цвета, которые давно собирался ей купить.

Пока она отвернулась, я хотел уже было схватить эту замечательную вещь, но на полпути передумал, так как это должен быть сюрприз для нее. Безусловно, она будет рада и открытому подарку, но видеть слезы счастья на этом ангельском лике гораздо приятнее.

Во внутреннем кармане моего пиджака что-то завибрировало. Я не любил, когда мне кто-то звонил, поэтому закатил глаза. Достав телефон, я увидел на экране надпись «Батя» и смягчился. Общаться с семьей мне доводилось очень редко из-за занятости или частых пропусков звонков. Не в моих правилах было перезванивать, так как я мог отвлечь людей от важных дел. Поэтому дожидался, пока мне снова не перезвонят.

— Алло.

— Привет, сынок, — зазвучал веселый голос зрелого мужчины. — Ну, как у тебя там дела? Поздравляю с днем рождения.

— Спасибо, — улыбнулся я, — у меня все как обычно, то есть хорошо, — я потер затылок.

— Точно?

— Точно, — ухмыльнулся я.

— Смотри, чтоб было честно! Все без обмана, как у волшебника Сулеймана!

В этот момент я засмеялся. Мне очень нравились присказки отца по какому бы то ни было поводу. В детстве их было столько, что и тогда их нельзя было упомнить, а теперь, с течением времени, все уж и выветрилось из головы.

— Честнее не бывает, баць-ка, — шутливо ответил я, — всего лишь небольшой застой в написании новой книги по философии и ломящаяся от писем фанатов почта.

— Так это же хорошо! Люди нужны тебе, а ты нужен людям. Все закономерно и равноценно.

— Да, только я один, а фанатов миллионы. Каждому не ответить даже с помощью спецпрограмм.

— Не дрейфь, юный алхимик, фанаты на то и фанаты, что могут ждать вечно.

— Ну, тебе-то легко говорить, — посмеялся я, — ты-то всего лишь заводской работяга.

— А-а! Теперь уже не заводской работяга…

— В смысле? — Я выпучил глаза. — Тебя уволили, что ли? Или ты сам ушел?

— Да ты чо? Я вообще-то теперь буду сидеть в прохладном кабинетике, а не в цеху. Меня повысили. Теперь я главный инженер!

По счастливому тону отца я быстро понял, что он корчит смешные довольные рожи, когда говорит мне об этом. Из-за этого я не сдержался и засмеялся.

— Поздравляю с повышением. Воистину благая весть, баць-ка!

— А то, еще бы. Видел бы ты матушку, как она счастлива была. У нее лицо было такое, будто мы вернулись из медового месяца, проведенного в ОАЭ. Эх, как давно это было.

— Ой, да ладно тебе, не так уж и давно. Передавай привет маме, кстати. А как там сестра?

— О-о-ой, у нее дела просто зашибись. Приходи двадцать восьмого дня Девы в Национальную Филармонию Новороссии. Там и увидишь, как у нее дела.

— Ого! — я аж обомлел. — Вот так да, уже догадываюсь. Ну молодец-молодец, что тут сказать. Мы с Марией обязательно приедем. Такое событие я ни за что в жизни не пропущу, и ей полезно будет развеяться, а то сидим в усадьбе, белого света не видим.

— Ну дык, ты ж у нас великий домосед, ха-ха. Кстати, сынок, я тут чего хотел спросить-то? Вы там когда уже, ну это…

— Чего?

— Ну, внуки когда уже, в натуре?

— Ох, батя-я, ну что ты в самом деле?

— А что? Мне уже полтос скоро, а я еще не дед! Ну что за дела?

— Да будешь ты дедом, будешь, только чутка попозжа, лады?

Послышался глубокий вздох и прерывистый выдох:

— Лады… Ты только не затягивай там. Не, ну реально, хорошие времена наступают. Как раз вот сейчас, если это, ну ты понял, то глядишь, на день победы и родится, а то и раньше. Но все равно ведь уже победим!

— Хорошо, я тебя понял. Я подумаю над этим сегодня же. Даже прямо сейчас, пока по магазину буду лазить, подумаю.

— Ловлю на слове!

— Хорошо, — ухмыльнулся я. — Ну ладно тогда, чо?

— Да. Заезживайте как-нибудь к нам, ладно? У нас тут трассу проложили хорошую, мигом домчите.

— Хорошо, как только отладят маршрут для автопилота, заскочим на пару дней.

— А то и на недельку?!

— Тоже вариант. Ладно, бать, тут мне Маша машет, хочет что-то обсудить. Звони, если что-то будет нужно.

— Лады. Машуне привет. Бывай, сына.

Отец положил трубку, и я закинул телефон во внутренний карман пиджака.

— Что там, милый? Кто звонил?

— Да так, отец звонил, похвастаться. Тебе привет передает и приглашает в гости как-нибудь.

— Но ты же не любишь ездить сам.

— Поэтому я и сказал ему, что приедем, как только путь будет отлажен, — я развел руками и улыбнулся.

— А-а, ну тогда хорошо.

— Да-а, сестра, похоже, теперь будет выступать в филармонии. Нужно будет съездить на ее дебютный концерт через полторы недели.

— Отлично. Поедем.

— Угу.

Мария посмотрела на меня так же, как и в машине полчаса назад.

— Дорогой, что случилось?

— Да вот, просто подумалось кое-что…

— Говори, — она бросилась ко мне обниматься.

— Просто мне стало жаль, что бабушка с дедушкой не дожили до всего этого. Моя маман, что вечно переживала за отца, наконец успокоена стойким положением в обществе. Отец дослужился до главного инженера со всеми последующими привилегиями. Сестра стала «клавишным маэстро», я стал преуспевающим писателем, нашедшим любовь всей моей жизни. И это несмотря на мелкие потери в виде руки, но да боги с ней. Мы все заслужили то, чего желали и к чему непреклонно стремились. Наша жизнь сейчас — это результат усерднейшего физического и умственного труда. И только представь, сколько нам всем пришлось пережить до этого момента. Надеюсь, ты тоже счастлива, что пережила свои невзгоды и стала частью моей семьи.

— Ноги не держат меня от испытываемого счастья, любимый.

И правда, Мария повисла на мне. Лишь ее цепкие руки, захватившие меня в объятия, не давали ей упасть на пол.

Я подтянул ее к себе и поцеловал в белоснежную макушку, пахнущую цветами. Здесь, в торговом центре, названном в честь далекой звезды, находится пик нашего общего счастья. И оно столь же необъятно, как и это космическое светило.

Идя по торговому залу вместе с Марией, я благодарил прогресс, изобретательность и энтузиазм человека за то, что прямо за нами мог шагать автоматон-помощник — робот с широким набором функций. В нашем случае — носильщик и передвижная касса, привязанная к системе управления «Альдебарана».

Наш железный друг уже успел помочь мне. Пока моя ненаглядная прохаживалась в конце торгового зала и присматривала новенький кухонный нож, я вызвал автоматона и припрятал внутри него присмотренный для Марии подарок.

Правда, теперь меня терзает мысль — не слишком ли дешевый подарок? Одни только гольфы… а вдруг они ей не понравятся? Или не подойдут? И не дешево ли это? Право слово, от этих мыслей у меня начала пухнуть голова.

Я почесал затылок, темя, потянулся и протер глаза, стоя на месте и размышляя, а мой молчаливый слуга покорно ждал, пока я сдвинусь с места. Когда я сделал шаг навстречу Марии, идущей ко мне с пластмассовой красно-черной упаковкой, наш механический подручный тихо последовал за мной.

Стоит подумать логически. Маша — воспитанница «Источника жизни», а значит, скромная, практичная, смиренная и вообще, всех ее качеств не счесть за минуту. Поэтому, думаю, что мой подарок придется ей по душе, так как он отражает ее суть. В крайнем случае, мы с ней всегда можем посетить космопорт и купить билет на космическую экскурсию. Нынче это развлечение популярно у золотой молодежи… Ах, молодежь… Чувствую себя стариком по сравнению с ровесниками, у которых на уме только развлечения. Иерусалим изменил меня.

— Милый, что с тобой?

— А что со мной? — удивился я.

— Как ты подошел, то стал таким хмурым. Я что-то не так сделала?

— А-а, понял, — умилился и снисходительно улыбнулся я. — Не бери в голову, просто тяжкие думы нахлынули. Все как всегда.

— Что за думы?

— Да так, — я дернул щекой, — никак не могу запомнить, что нужно думать о хорошем.

— Пора исправляться! Вот, смотри…

Я увидел на ее шее какую-то цветастую нить, и Маша натянула на голову забавную шляпу, стилизованную под зеленого дракона.

— Ух, что за чудила!

— Не то слово. Классный, да?

— Зеленый и на жабу похож, глаза в разные стороны, — снова засмеялся я. — Хочешь, чтобы я купил его?

— Если можно, — замялась Мария.

— Нет! К сожалению, нельзя…

Моя пассия смиренно опустила взгляд и взялась руками за шляпу, собираясь снять ее. В этот момент я остановил Марию.

— К сожалению, я не могу разлучать эту прекрасную шляпу с ее друзьями по полке. Давай, веди меня туда, где ты ее взяла. Мы купим их все! А те, что тебе не понравятся, буду носить я.

В щенячьих глазках моего лучика света заискрилось счастье. Она кинулась обнимать меня за шею и радостно завизжала.

— А колдовские шляпы ты там не видела?

— О да! Там их целая куча, всех размеров и цветов. Но больше всего мне понравилась синяя, с красными пауками. А, и еще, я видела рекламу тира неподалеку. Может быть, сходим?

— О, Боги, милая моя, ты не настрелялась в «Источнике»? Там же вас каждый день шлифовали тиром и фехтованием.

— Да, но… меня иногда мучает ностальгия. Так не хватает всех этих тренировок, а здесь я смогу вспомнить свои умения. Да и людям будет интересно поглазеть, на что способны ученики «Источника жизни». Оценят своих возможных будущих правителей, так сказать.

— Хм-м, в принципе, это неплохая идея. Почему бы и нет? Сама развеешься, да и меня развлечешь. Обязательно сходим.

— Правильное решение, — пафосно заявила она, прищурив глаза. — Кстати, дорогой, а не хочешь ли ты со мной посоревноваться? Ты все-таки ветеран… Мог бы вспомнить прежние навыки.

— Посмотрим, дорогуша, — нехотя ответил я.

Я чмокнул ее в лоб и опустил на пол, после чего мы с роботом направились следом за Машей. Совсем скоро мы были на месте, и случилось неожиданное. Этот стеллаж был буквально забит тем, что так привлекало мою пассию.

Да-а, давненько я не был в отделе с игровыми товарами. По крайней мере, то, что я буду носить не приглянувшиеся моей спутнице шляпы, вернет меня в более молодые годы, а то и аж в детство.

Действительно, пора бы отдохнуть от работы. Наверное, стоит вовсе забросить ее на пару лет. Я еще молод, а вторая книга никуда не убежит. Может быть, стоит начать свой долгий отпуск с поездки на концерт сестры в филармонию?

— Вот эту я бы взяла тоже… и эту… и вот эту, да что там, забираю все!

— Змейка моя огнедышащая, может, тебе к драконьей шляпе прикупить и парочку сокровищ? А то какой же ты дракон, если у тебя нет злата, над которым ты сможешь чахнуть?

— То есть как это нет? А ты кто?

Она засмеялась и рукой подозвала меня, чтобы я нагнулся к ней поближе. Я сделал, как она хотела, и на моей голове тут же оказалась вязаная шапка, стилизованная под рыцарский шлем.

— Вот спасибо! Надеюсь, мне идет?

— Да, мне не подошла, зато тебе в самый раз, — Мария смущенно засмеялась.

— Постой, Маш, ты ведь дракон, а я — рыцарь.

Она замерла на месте с очаровательно-ужасной маской черного, красноглазого, рогатого демона в одной руке и золотой маской смеющегося черта в другой. В воздухе повисла тяжелая атмосфера.

— О-о, ну все, ты попался, человек. Сегодня я тебя съем! — она поудобней надела на голову драконью шляпу и кинулась ко мне, словно атакуя меня когтями.

— Ха! Такой мелкий дракончик, как ты, лишь подавится мной, — я встал в защитную стойку, выставив руки и скрестив их перед собой, — а то и вовсе не сможет проглотить.

— Я поджарю тебя, и ты скукожишься! Сожру тебя в позе эмбриона одним махом!

— У тебя ничего не выйдет, так как я просто сделаю так!

Я поднырнул в ее сторону и схватил Марию за подмышки. Она карикатурно-жалобно заскулила и еще некоторое время брыкалась, пока я ее слегка щекотал.

— Ну вот и все!

— Рыцарь слишком силен для меня, так нечестно!

— Да брось ты, рыцарь же просто человек, слабый и беззащитный.

— Ага, и держит дракона на вытянутых руках, не дрожа от усталости.

— А ты знаешь легенду, в которой рыцарь явился в замок и… а впрочем, тебе лучше не знать эту историю…

— Эй, что? Почему это?

— Ну, она чересчур развратная, и в общем… В присутствии дам джентльмен не может позволить себе рассказывать нечто подобное... — я сделал строгое лицо, будто надменный учитель этикета, но и пяти секунд не смог удержать серьезность и рассмеялся.

— Ах ты…

Мария начала брыкаться, но не сильно, чтобы я ее не выронил. Тогда я прижал ее к себе и поцеловал, сняв драконью шляпу.

— Ой, любимый, не заставляй меня краснеть, мы же в магазине.

Я сначала ухмыльнулся, а затем громко засмеялся.

— А то, что мы с тобой только что устроили здесь пародию на подземелья и драконов, тебя не смущает? Дурачились, как малые дети.

— Игры и поцелуи — разные вещи, для разных мест. Но я все равно довольна.

— На то и делался упор, Машунь.

Я снова поцеловал ее и поставил на землю.

— Ну что, продолжим покупки, а потом у нас по курсу тир? Или развлечемся пораньше?

— Давай потом. А то придется таскаться с призами по всему «Альдебарану». Я ведь их все выбью.

Она засмеялась и стала закидывать в корзину робота все, что попадалось на глаза.

* * *

Отклонившись от составленного списка, мы с Марией совершили еще пару десятков незапланированных покупок. Пришлось вызывать еще одного робота. Забавно было смотреть на глазеющих на нас людей. Никто обычно не брал двух роботов, так как обычно никто не закупался так, что один робот не мог все унести. К тому же со мной — обычным человеком — прогуливалась воспитанница одной из самых почтенных организаций Карфагена. Люди за стенами полиса такие любопытные, но и немного скрытные. Последнее мне не по нраву. Я считаю это отголосками угнетенной России, благо, давно свободной от самой себя и почти забытой. Жаль, менталитет в здешних жителях еще сохранился, хотя, казалось бы, эти земли фактически принадлежат Карфагену. Может быть, чтобы люди, живущие старыми устоями, почувствовали свободу, нужно оформить эту свободу юридически и бюрократически? В любом случае, Новороссия управляется Карфагеном, и после войны, надеюсь, король объявит ее своей территорией.

Но пока что в людях живет стеснение и закомплексованность. Они смотрят тайком и краем глаза. Не удивлюсь, если они читают свои молитвы, стоя на коленях, а не во весь рост, как того хотят Великие Боги. Впрочем, пока что, это их дело… и все же это неправильно.

А тем временем мы подошли к сплошному бронестеклу, простирающемуся на десятки метров вглубь «улицы» торгового центра. Над входом была неоновая вывеска в виде круглой мишени с надписью «Тир».

— А вот и он! Наконец-то, — радостно завопила Мария. — Пошли скорее, мне уже не терпится взять в руки какой-нибудь ЛП «Пульсар», а потом хочу пару раз пульнуть с «Квазара»!

— Детка, ты его хоть в руках держала когда-нибудь? У него же убойная отдача, примерно как у снайперок с металлическими пулями.

— Нет, но очень хочется попробовать, — она улыбнулась. — Эх, жаль у них нет РУ «Блазара». Как-то раз нас приводили на военный полигон, где тренировались солдаты и храмовые стражи. Один из храмовников стрелял из этой ракетницы. О-о-о… Вот это было зрелище. Взрыв был незабываем.

— Это ты еще не видела, как взрываются мины в Святой Земле. Очень незабываемо! — Я поднял искусственную руку и потряс ею, но сделал это с ухмылкой.

Марии стало стыдно, и она попросила прощения. Затем взяла меня за руку и потащила внутрь заведения.

У приемной стойки мы увидели молодого паренька лет девятнадцати. Скорее всего, это был сын хозяина заведения. В «Альдебаране» почти каждая лавочка — семейное дело.

— Здравствуйте, добро пожаловать в наш тир. У нас есть почти все виды оружия, за исключением зениток и торпед!

Радушный прием, приветливый управляющий. На его темно-красной рубашке написано: «Лев». Это имя ему подойдет, если он отрастит свои темно-рыжие волосы хотя бы до плеч, и они закудрявятся. Неплохой пулемет в руках, вроде МГ42, тоже не помешает. Плохо только то, что пушка стара, как мир, но она бы ему действительно подошла.

— Добрый день, — сказал я.

— Здравствуйте, — махнула рукой и мило улыбнулась Маша.

— Итак, из чего хотите пострелять? — парень встал и увлек нас за собой взмахом руки.

— А у вас есть какие-нибудь розыгрыши? — выпалила Мария.

— Разумеется! Мы же все-таки тир, а не шарашкина контора. Но боюсь, вы не потянете, девушка. Мало какой мужчина сможет справится с быстрыми мишенями, лавирующими между линиями, а что уж говорить о молодой девушке вроде вас.

— Не переживайте, господин Лев, думаю, моя дорогая сможет что-нибудь выиграть. Давай, Маш, только для начала тебе стоит потренироваться.

— Тогда я действительно начну с пульсара.

— Да, это хорошо, но вам придется стрелять из лазерной винтовки, если хотите выиграть что-то стоящее, и учтите, что она будет боевая. Вы будете находится в закрытом, бронированном помещении в дальней части тира, под надзором моей помощницы.

— Ну, это не проблема, — сказал я, — ведите нас сразу туда.

— Ах да, с учетом скидки первым посетителям в связи с открытием, это все равно будет довольно дорогим удовольствием.

— Милый, тебе не трудно будет оплатить это? — насторожилась Мария и взглянула на меня исподлобья.

— Детка, — умиленно посмотрел я на нее и достал толстую пачку денег из внутреннего кармана куртки, — тебе хватит на столько, что успеет надоесть! Учитывая то, что тебе редко что-то надоедает.

У Льва медленно отвисла челюсть от вида такого количества банкнот. Сам того не желая, попав под пленительную власть денег, он начал медленно шагать в мою сторону.

— Я с удовольствием предоставлю вам любые услуги тира, какие вы только захотите и какие у нас только есть.

Я отдал ему одну купюру в сто тысяч, и он тут же провел нас куда нужно. Мария, войдя в комнату второй, сразу направилась к стойке с оружием. Похоже, она чувствовала себя как дома. Быстро отыскав пульсар и вскинув его, она сообщила, что у него бракованный прицел. Это изрядно удивило паренька и его помощницу, которая даже не успела с нами толком поздороваться — видимо, наладка оборудования на одном из дальних стендов ее волновала больше.

Лев извинился и сказал, что сейчас же принесет совершенно новый пистолет. В это время моя дорогая уже успела опробовать почти все виды оружия — навскидку, разумеется. Оценила их вес, прицелы и внешний вид.

— Похоже, это все списанное оружие. Не исключено, что некоторые из них были вывезены из зоны боевых действий и куплены на черном рынке.

— Нет, Маш, такого не может быть. Уж поверь, у человека, занимающегося пресечением контрабандной деятельности, всевидящее око. Сколько лет он этим занимается — и еще никто не проскочил мимо него, даже с синтокристаллами плутоса.

— Любовь моя, поверь, времена меняются. Велика вероятность того, что твой друг начал давать осечки, и это оружие — малая часть погрешности его работы. Здесь может быть только оружие, а где-то на территории Новороссии кто-то «балдеет» от кристаллов плутоса, — Мария показала кавычки пальцами. — Но, разумеется, я могу и ошибаться.

— Будем надеяться, что так и есть. Но в подозрении ничего плохого нет. Нужно будет предупредить старину о возможном преступлении. Пусть проведет проверку. Хотя… — меня осенило, — мы можем дождаться окончания войны и проведения отбора людей для нового совета полиса. Тогда новый человек, с молодыми мозгами, сможет своими нововведениями пресечь такие преступления.

— Обе идеи хороши. Лучше прибегнуть к первому способу, чтобы старое начальство не расслаблялось и исполняло свои обязанности в полной мере. Разнузданность породила этот тир. Не исключен и факт коррупции. Придется узнать, не только откуда оно, но и кто за этим стоит, и, если твой знакомый замешан в этом, не миновать ему публичной казни у дворца правосудия.

Я покивал головой и отвел взгляд. Какая безалаберность, если к этому приложил руку, точнее — закрыл на это глаза мой давний друг. Это будет стоить ему жизни, если он виновен. Гибель с позором с последующим клеймлением всех его родственников. Позор будет преследовать их несколько поколений. Детям его детей будет открыта лишь одна дорога — стать бесправными чернорабочими. Даже у военнопленных из Шриманты, или откуда угодно еще, будет больше прав и лучше условия для жизни, нежели у этих бедняг.

К нам подошла девушка, о которой говорил Лев перед входом в комнату.

— Здравствуйте, — она сняла измазанные в мазуте рукавицы и очистила лицо специальной влажной салфеткой. Ящик ее инструментов был тоже не из дешевых. Все ключи новые и от «ClavisMech» — альтерийской компании, производящей стройматериалы и заводское оборудование, в том числе, гаечные ключи. Новые технологии позволили им реконструировать структуру алмазов и уподобить их легко кующемуся металлу. Так и появились на свет эти ключи. Даже не знаю, что дороже — вся эта лавочка или этот набор. Девушка, на чьей куртке написано "Валентина", похоже, механик с золотыми руками. Кстати, о ее руках. Они будто никогда не знали физического труда, да и работа такая ей не к лицу. Ей впору сниматься в кино высшей категории, вроде экранизаций романтических историй.

— Здравствуйте, — поздоровалась Мария, но уже не так доброжелательно, как со Львом. Ее наверняка насторожили подозрения в преступлениях от здешнего персонала.

— Добрый день, госпожа, не могли бы вы мне разъяснить кое-какой момент?

— С удовольствием. В чем же заключается ваш интерес? — она мило улыбнулась, и я убедился, что негоже такому прекрасному цветку утопать в грязи тира.

— Для начала, я хотел бы узнать, откуда все это оружие? Во-вторых, эти ключи — оригинальная альтерийская продукция? Третий вопрос я задам, если сочту ваши ответы правдивыми.

— Господин, вам будет очень легко отличить правду ото лжи, так как я совершенно не умею врать.

Она улыбнулась, а я думал о том, как бы эта ангельская улыбка не оказалась лживой сходу… Я взглянул на Марию. Она смотрела на Валентину с каменным, безэмоциональным лицом. Сейчас шел точный анализ жестов и интонации голоса механика тира.

— Все оружие, находящееся в этом помещении, списано с военных полигонов «Источника жизни» и королевского военного полигона. Оно прошло обязательную вторичную сертификацию у храмовой службы безопасности, одобрено карфагенским синодом и местной властью Новороссии. При перевозке ничего не пострадало, хотя, на мой взгляд, оно пострадало еще во время его первичного использования, так как, когда я испытывала его, некоторые экземпляры откровенно косили.

— Да, я уже заметила один из непригодных для стрельбы пульсар.

— Заметили? — Валентина удивилась. — Но это невозможно! Когда кто-то есть в зоне мишеней, стрелять запрещено, к тому же все летальное оружие содержится здесь, и выстрелов я не слышала.

— Мне достаточно взглянуть на оружие, и я скажу, что оно не годится к использованию.

В этот момент механик присмотрелась к Марии и поняла, в чем дело.

— Прошу прощения, миледи. Я не признала в вас воспитанницу «Источника жизни». Разумеется, я не собиралась спорить с вами и опровергать то, что вы сказали, потому что так оно и есть.

— Более того, — продолжила Мария, — могу повторить для вас то, что говорила своему супругу — почти все оружие здесь либо лишено каких-то деталей, о чем говорит его вес, либо, так или иначе, оно подломано в разных местах.

— Простите, миледи, — Валентина склонила голову, — я отвечаю лишь за механизмы мишеней и обслуживание заведения, но не за оружие. Им обычно заведует либо хозяин, либо его заместитель.

— Я не собиралась вас обвинять, просто ставлю перед фактом. Использовать это, — она вытянула на руках квазар, — может быть опасно не только для стрелка, но и для окружающих, в том числе вас, раз уж вы заведуете этим местом.

— Я понимаю…

— …но сделать с этим ничего не можете, — дополнил я фразу механика.

— Да, господин. Но знаете, я могу оправдать наш тир… Я помню ваш второй вопрос, господин, так вот, ответ на него и будет оправданием. Видите ли, это действительно ключи от «ClavisMech», не поддельные. Если я все правильно поняла, то вы знаете фирму по производству этих ключей, а значит, знаете их цену. Дело в том, что хозяин купил их за большие деньги. Этим он сэкономил на оружии, хотя несколько совершенно новых пульсаров все еще находятся на нашем складе. Но, поймите, у нас не было выбора! Мишени от выстрелов часто ломаются, и буквально половина дохода идет на покупку новых, а цена на них завышена, так как в «Альдебаране» есть один-единственный производитель мишеней. Эта монополия надоела всем владельцам других стрельбищ, но мы ничего не можем сделать. Все наши прошения о проверках в антимонопольную службу заканчиваются приездом чиновника с владельцем «МеталПилоРамы», совершенно бесполезным — и его отъездом…

— Так вот где еще сохранилась коррупция… — сердито заявила Мария.

— Да! И полиция бездействует… Я уверена, что даже в управлении торгового центра есть такой человек, который не дает открывать подобные предприятия, так как имеет от монополиста свою долю.

— Это объясняет почти все. Так значит, ваше дело страдает от коррупции чиновников, монополии на мишени и сугубо личных проблем предприятия, непосредственно связанных косвенно или напрямую с этими предателями.

— Все, как и всегда, господин, — Валентина сложила руки на груди. — Все, как мне рассказывала прабабушка, когда была жива. Просто народ страдает в любом случае, чем бы он ни занимался. Зато тот, у кого есть деньги, может только наживаться на других и приумножать свои богатства.

— Не совсем так… — возразил я. — То есть, это и правда, и неточность одновременно. Понимаете ли, госпожа механик…

— Зовите меня Валентина, пожалуйста, — она улыбнулась краями губ.

— Хорошо, спасибо. Валентина, поверьте, совсем скоро беды «Альдебарана» с его коррупцией и монополиями закончится. У меня есть влиятельные знакомые. Я попрошу их явиться в ваш ТЦ с проверкой. Но учтите, эта проверка будет беспристрастной, так что и вашему тиру стоит держать планку, иначе вас могут закрыть за неудовлетворительное качество предоставляемого сервиса.

— Эх, — девушка вздохнула, — теперь я уж и не знаю, как было бы лучше — торжество справедливости или терпение…

— Знаете, как сказал мой добрый друг? Лучше терпеть тысячу лет огненную могилу после смерти, чем провести один день жизни без поиска правды и справедливости.

Валентина задумалась, хотя на такое изречение сходу должно отвечать согласием.

— Поверьте, так будет лучше. Тем более, мы здесь. Воспитанница «Источника» знает, что вы — порядочные предприниматели и работники. И хотя закон одинаков для всех, им пренебрегают одни, а страдают другие. Поэтому мы вам поможем. Сегодня мы — ваше спасительное провидение. Маш, — повернулся я к возлюбленной, — ты согласна выиграть сегодня все призы?

— Это будет легко, если у меня в руках новенький пульсар! — она прислонила ладонь к груди и наклонила голову.

* * *

Лев вернулся спустя несколько минут после нашего разговора с Валентиной. Тем временем она уже успела как следует подготовить все для нашего развлечения. Парень принес новый пистолет в нераспечатанной коробке.

Он вручил его Марии и та спешно разорвала пленку, вытащила коробку и открыла крышку. Пистолет был не собран — все, как и положено.

Моя спутница обрадовалась и тут же принялась собирать его, не дождавшись разрешения управляющего или механика. Впрочем, они были не против, даже наоборот, с удовольствием наблюдали за энтузиазмом столь интересной всему народу воспитанницы «Источника».

Закончив сборку, на которую, к слову, у нее ушло всего несколько секунд, несмотря на кучу мелких деталей, Маша вскинула пистолет и глубоко вздохнула в экстазе от оправдавшейся надежды.

— О, Боги, Мария, прошу тебя! — вежливо попросил я ее, чтобы она поумерила свой пыл и вела себя более скромно.

— Прости, любимый, но этот пульсар так великолепен. Как же я мечтала о моменте, когда этот красавец дополнит мою руку. Ты только посмотри на него! Этот матовый корпус из высокопрочного пластика, все его детали доставили мне райское удовольствие, когда идеально подошли друг к другу при сборке. Полностью заряженная батарея вошла в девственный зарядник, словно…

— Подробности излишни, дорогая! — остановил я ее рукой.

— Ничего страшного, господин. Кто платит, тот может восхищаться оружием, как ему вздумается. Тем более, нам тоже нравится этот идеальный пистолет. Правда же, Валь?

— О да, у меня у самой есть такой, правда, уже изрядно потрепанный, но я его люблю примерно так же, как и миледи.

— Дорогой, — позвала меня Мария, — я хочу его! Ты можешь купить его для меня? Прошу тебя! Это мое единственное желание сейчас!

В мою голову быстро пришла хитрая идейка.

— Давай я куплю тебе его, если ты ни разу не промахнешься, когда будешь опустошать призовой склад?

— Постойте, господин, не уверен, что это хорошая идея... — возразил Лев.

— Назовите цену, — холодно сказал я, смотря в глаза парню.

— Ну, новый пульсар стоит довольно дорого, к тому же все госпошлины и посыльные издержки, а также таможня на границе Карфагена и Новороссии… Все выходит в околостатысячный бюджет.

— Хорошо, давайте так. Я плачу за пистолет, и все, что вы перечислили, а сверху чаевые. Можете расценить это как деловую поддержку во время простоя из-за нехватки средств для обслуживания клиентов.

Лев и Валентина отвернулись от нас и немного пошептались. Вскоре они повернулись и согласились на мои условия. На них трудно было не согласиться. Если бы они ответили отказом, это было бы величайшей глупостью с их стороны и огромной потерей в финансовом плане. Их риск оправдает себя.

Мария встала прямо, напряглась, словно собираясь вытерпеть удар плетью, и очистила разум. Сделала его чистым, словно слеза младенца. Ее сосредоточенностью можно было сверлить стены Карфагена. Она вскинула оружие и скомандовала:

— Начинаем!

Лев нажал нужные кнопки на пульте и запустил мишени в экстра-режиме. Они тут же задвигались так, что, как он и говорил, не каждый мужчина успел бы нацелиться и сбить их. Но Марии было все нипочем. Цели ложились или ломались одна за другой в каждом раунде. Валентине приходилось изрядно побегать туда-сюда, чтобы сменить с пару десятков фанерных болванчиков. А тем временем за пуленепробиваемым стеклом столпилась целая куча прохожих, преимущественно детей. Толпа ликовала каждый раз, когда моей пассии удавалось выиграть очередной раунд. То же самое они делали и на простом сломе пары мишеней.

Ах да, за все время моя дорогая еще ни разу не промахнулась. Чем ее только кормили в «Источнике»? Как тренировали? Какими усилиями ей дается то, что она делает? Ничего этого мне не известно. Она никогда не хотела рассказывать о тяжелых тренировках. Зато о ее пострелушках я знаю абсолютно все. Поэтому-то и сделал такое предложение этим ребятам.

И тем не менее, человеку не стоит испытывать на себе бесчеловечно непосильные тренировки, которые перенесла Маша. От этого я и отталкивался, дав себе когда-то слово, что никогда больше не позволю ей заниматься чем-то подобным. Пусть ее тело отдыхает, пока другие испытывают смертельную усталость.

Последний раунд чуть не закончился проигрышем, так как мое сокровище решило целиться только в голову. Едва не промахнувшись, она все же сбила цель и сломала ее потоком энергии пульсара, отрегулированного на максимальную мощность. Победа. Причем не только в тире, но и в удаче, так как пульсар может взорваться при таких нагрузках, если будет неисправен. Ненавижу, когда Мария испытывает волю Фортуны. Но похоже, сегодня эти две богини идут рука об руку. Хвала Великим Богам.

— Вы честно победили в игре, миледи! Поздравляем!

— Это было неизбежно, — самодовольно заявила она и подула на пульсар, воображая себя ковбоем.

Из-за стекла послышались аплодисменты, и Мария поклонилась в пояс своим восторженным зрителям. Они не знали ее, не знали, каким государственным деятелем она станет, и станет ли вообще — по моему хотению, этого не будет. И все же… я не всемогущий властелин своей любви. Если бы я был бедняком, она бы даже по своему желанию не смогла быть свободной. У нее остались бы обязательства перед «Источником жизни». Ее долгом было бы стать на службу Карфагену и этим людям. Впрочем, все это лишь мои личные переживания, которые никого не касаются, кроме нашей скромной семьи.

— Ваше мастерство, миледи, заставляет меня отдать этот пульсар вам в подарок.

— Благодарю вас, господин Лев! — Маша поклонилась ему. — И вас, госпожа Валентина. И вы, и ваша избранница трудились сегодня на славу.

Эти двое сначала обомлели, а затем покраснели, когда Мария такое выпалила. Они не знали, что на это сказать, и просто стояли как истуканы.

— Не пытайтесь понять, как я это поняла. У таких как я, острый взгляд, особенно на такие вещи. Моя специализация — правосудие. Я вижу тонкости межличностных отношений за километр. К тому же вы подходите друг другу.

Их бросило в краску от смущения.

— Благодарю, миледи, — выдавила из себя Валентина, и руки обоих потянулись друг к другу, — нам приятно это слышать.

— Ах, как жаль, что я не специализируюсь на вере или хотя бы юриспруденции. Я знаю общий курс «Источника», но углубленные знания давали бы мне и полномочия их применять. Я бы вас смогла обвенчать хоть прямо сейчас.

— Ну что вы, лучше не стоит. Мы еще слишком бедные для женитьбы.

— Хм-м, и то верно! — улыбнулась Мария, а затем засмеялась. Ее смех подхватили и эти двое.

Подумать только. Они подарили Марии пульсар, хотя за душой не имеют почти ничего, кроме своего дела.

— Что ж, за такое радушие, за подарок и за все выигрыши моей возлюбленной, вам полагается благодарность. Берите и не думайте, у меня этой ерунды навалом.

Я вручил Валентине несколько банкнот. Там было несколько купюр. Но самое главное, что остальные я прикрыл двумя стотысячными.

Механик поблагодарила меня, а мы с Марией поспешили удалиться.

— Знаете что, раздайте призы всем нашим младшим зрителям. Это будет неплохой подарок на мой близящийся день рождения.

— Как пожелаете, миледи! — хором ответили они и поклонились нам, когда мы вышли.

Не успели мы отойти и на десять шагов, как нас окликнул Лев:

— Господин, вы, кажется, что-то напутали! Во-первых, вы дали многовато для символической благодарности, а во-вторых, там аж пять миллионников.

— Я же и говорю — берите и не думайте, — не останавливаясь, довольно сказал я и добавил: — Там еще немного на приданое невесте.

Дверь позади нас закрылась, и мы с Марией услышали восторженный визг обоих молодых людей. Мария обняла меня, и мы пошли к выходу.

— Ну как? Тебе нравится новенький пульсар?

— Он мне нравится, но еще больше мне нравится то, что ты сделал для них, — она склонила голову мне на плечо, и мы направились прямиком к машине.

Роботы уже давно сгрузили все наши покупки в машину и вернулись туда — не знаю куда. Откуда они обычно приходят, чтобы помочь покупателям с покупками? Эта вещь слишком проста, чтобы я знал о ней.

Убедившись, что все на месте, я проверил, чем занята Мария в салоне автомобиля. Она расслабленно развалилась на сиденье, держа свой подарок на груди и поглаживая его, как маленького щенка. Надо будет узнать, не хочет ли она завести себе домашнего любимца. С другой стороны, зачем тратить силы на животное, когда можно завести ребенка? От этого будет больше пользы… и больше нервов… И все же — и мне пора бы, и медицина сейчас на высоте. В ближайшем, более светлом будущем мы это обсудим!

Заведя мотор Инсомнии и задав маршрут следования, я перешел в салон к своей дражайшей возлюбленной. Машина тронулась.

— Следующая остановка — «Дом», дорогая.

— Как тебе будет угодно, любимый, — она все никак не могла нарадоваться, что теперь у нее есть персональный пульсар.

Я улыбнулся ей, достал свой телефон и залез в заметки, чтобы сделать пару записей, пока не забыл.

Похоже, теперь и мне придется обзавестись собственным стрельбищем. Благо усадьба позволяет это сделать. Пожалуй, займусь этим, как только в торговом центре пройдут антимонопольные чистки. Марии нужно хоть изредка заниматься чем-то спортивным. Мне тоже кажется, что я уже вполне могу взять в руки какое-нибудь оружие. Нужно просто подержать что-то боевое и сосредоточиться на закупоривании своих иерусалимских травм.

Кстати, если подумать, то я уже вполне могу слушать звуки выстрелов, а значит, прогресс налицо. Скорее всего, посттравматический стресс уже изжил себя. Может быть, поэтому у меня трудно идет новая книга? Просто нет тех эмоций, которые я испытывал при написании первой? Пожалуй… Нет уже той депрессии и кошмарных галлюцинаций наяву, которыми меня так мучило мое выгоревшее от войны сознание.

По пути домой мы решили остановиться на развязке «Карфаген—Санкт-Петербург—Владивосток—Красноярск». Если верить карте, то здесь, среди кучи придорожных забегаловок — естественно, высшего класса — можно найти еще и оружейный магазин.

И мы действительно нашли такой. Лавка была весьма скромной, но найти в ней подходящую кобуру для пульсара Марии не составило трудности. Она была довольна, тем более, что не пришлось тратить много. Ох, уж этот ее экономный расчет. Иной раз так и хочется взять ее за плечи и трясти, яростно вразумляя: «Маша, мы не нищие! Хватит печься о цифрах! Какой бы то ни был фонд — каждый из них уже отказывается принимать мои жертвенные десятки миллионов!»

И действительно, мне ведь ради нее ничего не жалко. Любое ее желание становится для меня высшим законом Великих Богов и главнейшим указом короны.

Выйдя из примерочной в кобуре поверх белоснежной рубашки, она мило улыбнулась мне. Нет, это не человек. Это какое-то внеземное существо, выше человека. Венера! Завидуй этому ангелу, ибо ты — уродливая Медуза Горгона по сравнению с ней.

Моя любовь судила свой выбор по моему взгляду. Она была довольна покупкой так же, как и я ее видом.

Расплатившись, мы вышли, и я посмотрел на вывеску магазина, чтобы запомнить его. «Мортира Пандоры» — ого, как грозно! Это уже не пресловутый ящик — безопасный, если не открывать. Тут же целая пушка, скорострельная, видал такую краем глаза при эвакуации из Иерусалима. Жаль, мне руку оторвало и, теряя сознание, я не смог насладиться прекрасной бомбардировкой моих обидчиков.

Мы поехали дальше. Моя возлюбленная была, наконец, спокойна и немного задремала, пока я читал новости в сети. В салоне тихо играла очередная композиция блюза, а тем временем уже вечерело. Солнце медленно двигалось в сторону горизонта. Но нам повезло, дорога была практически пуста, а машины, которые нам встречались, «инсомния» легко обгоняла без нашего участия.

Как по мне, мой день рождения прошел успешно. Меня поздравило море поклонников и любимая девушка. Я встретил юных неофитов культа Земли, пожертвовал им нужные вещи и научил одному из обрядов. Наша беседа, то есть, скорее, правильнее будет сказать — переговоры — была увлекательной. Поездка в шикарном авто — я прильнул к сидению более плотно — с дивным, почти нетронутым цивилизацией, пейзажем, расслабляющим глаза, дали мне кратковременный, но столь необходимый отдых. Впрочем, впереди меня ждут еще каникулы, после поездки к сестре, но не важно. «Альдебаран» с каждым моим приездом все хорошеет и похорошеет еще больше — сразу после визита антимонопольной службы и отдела по борьбе с коррупцией. Но больше всего меня порадовало, что Мария смогла ощутить то, чего не ощущала уже долгое время после переезда ко мне — соревновательную страсть и азарт стрельбы по мишеням. И ведь подумать только, если бы я с ней не пошел в тир, то и не узнал бы, что мои психологические военные травмы уже не так опасны. Панические атаки прекратились.

Я посмотрел на мило спящий на сиденье огонек. О, Боги, это действительно воздаяние за пройденный ад. Я нашел в ней мое спокойствие. Думаю, за то, что я сделал для своей страны, для своих бесконечно дорогих, хотя и незнакомых соотечественников, для близких друзей и кровных родных, сама Вселенная заслуженно наградила меня столь желанным покоем.

Внезапно навигатор автопилота произнес: «Изменение маршрута следования». Музыка по радио прервалась, и система автомобиля сделала звук громче — такое происходит только в экстренных случаях.

— Это сообщение повторяется! — проговорил голос. — Внимание, граждане! В поселении Парготориум, близ города Карпента, проводится спецоперация по обезвреживанию шримантийских террористов. Всем гражданским лицам Новороссии и подданным Карфагена запрещается проезд по трассе «КЛТ-1». Все транспортные средства, игнорирующие данный приказ стражей порядка, будут подвергнуты немедленному аресту и досмотру. За отказ в содействии власти будет применена сила! Конец сообщения. — Прошло несколько секунд, и снова: — Это сообщение повторяется…

Мария проснулась от голоса, доносившегося по радио, а я дал команду автопилоту остановить машину.

— Милый, что случилось?

— Проезд по главной дороге запрещен. В местной деревушке шримантийцы окопались, и нам сменили маршрут.

— А-а, понятно… А почему мы остановились в этой глуши?

— Потому что я решил повести машину самостоятельно. Хочу хотя бы одним глазком увидеть тех, кто к нам пожаловал. Может, те люди и опасности особой не представляют?

— Ты уверен? По радио говорят о санкциях против ослушавшихся водителей.

— Не переживай. Я — член культа Земли. У меня есть полномочия присутствовать на таких мероприятиях.

Я вышел из машины и пересел на место водителя. Захлопнув дверь, сзади я услышал, как Мария подлезла ко мне.

— Но у тебя ведь посттравматический стресс после Ближнего Востока! Доктор сказал, тебе противопоказано смотреть на военные действия, что в кино, что в жизни!

— Не волнуйся, сегодняшний тир показал, что я уже иду на поправку.

— Любовь моя, тир — это шалость. В Иерусалиме не было лучевого оружия, а у полиции, или кто там еще может быть, еще состоят на вооружении чуть ли не мушкеты с алебардами.

— Ну, ты загнула, — громко усмехнулся я и завел мотор. — Не переживай, в крайнем случае вернусь к антидепрессантам на пару недель, а впереди еще целая куча развлечений. Да и вообще, у меня сегодня день рождения. Было бы сегодня девятнадцатое число девы, я бы выполнил твое желание и не поехал.

Я повернулся к Марии. Она трогала меня за плечо и жалобно смотрела мне в глаза, состроив бровки домиком. И что делать? Теперь я чувствую себя виноватым… Я отвернулся от нее и уткнулся лбом в руль. Что же теперь делать? Зря я посмотрел. Как ей можно противиться? Сейчас это жалость и переживание за мои нервы… но вдруг это перерастет в презрение за ослушание и невыполнение ее просьбы?

— Машунь, давай съездим, — повернулся к ней снова, — я чувствую, что тебе тоже будет интересно присутствовать! Пойми, мне, вот… Ну, тяготею я убедиться воочию в эффективности наших защитников. И сама посуди, это же шримантийцы, а значит, там будут и храмовники, и полиция нравов, и тайная полиция. Это и для тебя будет отличный опыт.

Она потупила взгляд, ее голова опускалась все ниже и ниже, а рука сползала с моего плеча. Тогда я повернулся к ней и взял за запястье обеими ладонями.

— Маш, соглашайся. Тебе же и самой интересно. Тебя готовили к подобным встречам с самого детства. Ты — лучшая из воспитанниц «Источника жизни». Тебя не напугает ничто и никто. Тебе не должна быть знакома жалость. Поэтому и за меня не следует переживать. Я взрослый мужчина, ветеран Ближнего Востока, у меня стальные нервы.

— Любимый, твои стальные нервы могут перерасти в психопатию. В один черный день твоя добрая, пронзительная эмпатия может перерасти в равнодушие ко всему живому. Я не переживу, если ты станешь подобием заводского робота.

— Я не стану, — я поднес ее руку к своим губам и нежно поцеловал, — пока у меня есть солнце по имени Мария. Мое время придет, только когда ты перестанешь освещать мне дорогу.

Она замолчала, но ненадолго. Обдумывая свой ответ, моя возлюбленная опустила голову на мои руки, накрепко захватившие ее ладонь, потом робко подняла взгляд. Я увидел, что она хочет мне угодить. Стойкое желание исполнить мою волю лучилось из ее глаз.

— Поехали в Парготориум! Я защищу тебя от всех, кто там будет. И от своих, если твои полномочия окажутся слабы, и от чужих, если они окажутся сильны и наши защитники с ними не совладают.

Я молча улыбнулся ей, отвернулся к рулю и слегка надавил на педаль газа. Включилась первая передача, и «инсомния» тронулась с места. Вывернув руль в нужном направлении, я свернул со второстепенной дороги и выехал на главную. За доли секунды автомобиль разогнался до нескольких сотен километров в час.

* * *

Когда мы подъезжали к Парготориуму, за несколько километров от поселка нас остановил патрульный экипаж, перегородивший дорогу своей машиной. Они изрядно удивились, когда увидели нас на горизонте. Но больше они удивились, когда я показал им жетон культа Земли, пожалованный мне самим королем Радаманом. Сверившись с регламентом, они удостоверились, что обладатели таких отличительных знаков могут свободно въезжать на опасные для жизни участки и осуществлять содействие в спецоперациях. Нас пропустили, и мы, наконец, доехали до самого городка.

Возле главной дороги, через небольшой стадион, стояло пятиэтажное здание, наспех построенное по старой технологии. Той самой, по которой строили дома во второй половине советской эпохи. Их именовали «хрущевками». И именно это здание было окружено целым батальоном объединившихся спецслужб — как раз тех, которые перечислялись во время спора с Марией.

Двадцать броневиков с роботизированными пулеметными установками на крышах, около сотни бойцов, держащих под прицелом каждое окно и выход, оцепленный район с эвакуированными жителями и охраной по периметру. Кроме того, штурмовой вертолет с ракетными установками на крыльях и готовым в любой момент высадиться на крышу подразделением храмовников.

Я остановился прямо напротив площади — на другой стороне улицы.

— Лучше посиди пока внутри, детка. И не переживай, я буду осторожен.

Мария молча кивнула и придвинулась к окну «инсомнии», а я вышел. Поправив куртку и проведя рукой по волосам, я выпрямился. Ко мне почти сразу же подбежал один из сотрудников полиции нравов. Он выпрямился, исполнил воинское приветствие и представился:

— Гэн Вергилёв, сержант отделения полиции нравов. Чем могу помочь, господин?

Он обращается ко мне, как к высокопоставленному чиновнику. Наверное, думает, что я губернатор или его заместитель.

— Спокойно, сержант, я всего лишь член культа Земли. Просто хотел посмотреть, как министерство внутренних дел справляется со своими обязанностями.

После этих слов мой собеседник немного расслабился, но исходящее от него ментальное напряжение никуда не улетучилось. Сержант пригласил меня пройти за ним. Перебравшись за оцепление, молодой полицейский подвел меня к человеку из старшего руководства. Рядом с ним стоял офицер и через громкоговорители призывал окруженных сдаться мирно.

— Здравствуйте, — поздоровался я с двухметровым гигантом, стоявшим ко мне спиной.

— Господин Удэ, этот человек — член культа Земли.

— А? — он наконец повернулся. — Прошу прощения, я задумался. Приветствую вас.

Его лицо, покрытое десятками кошмарных шрамов, не выражало ни единой эмоции. Особенно его глаза. Они выглядели стеклянными от круглосуточного бодрствования и поддержания жизни нейростимуляторами. Само понятие сна теперь ему чуждо. Взглянув на его нашивки, я сразу понял, почему. Главный храмовник высшего ранга в звании «Princeps I». Униформа, усеянная наградами за заслуги и за ранения, как обычно бывает у ветеранов службы, в том числе и у меня, а также одна, самая заметная из всех — та, которую каждый карфагенец никогда в жизни не сможет прочитать без благоговейного обморока и подкосившихся ног.

Сзади кто-то тихо подкрался, пока я начал кланяться в пояс и чуть ли не распевать хвалебные дифирамбы:

— Прошу прощения, господин… Удэ, кажется. Простите, если ошибся! Но для меня небывалая честь стоять рядом с китайским ветераном! Не смею поднять глаз на такого достопочтенного человека, как вы…

— Я запрещаю вам кланяться мне настолько низко! — почти железный голос прозвучал где-то на небесах.

Я тут же выпрямился и увидел, что Мария стоят рядом со мной. В этот же момент храмовник поклонился мне и ей.

— Это честь для меня, что люди до сих пор помнят немалочисленных победителей китайской кампании, но, право слово, нам не пристало почитать человека больше, чем Великих Богов, хотя даже перед ними непозволительно пресмыкаться и ломать спины. Падают на колени лишь молящие о пощаде побежденные, а мои шрамы и медаль, по которой вы меня опознали — символ моей неумолимости. Не пристало «Богу» падать на колени перед низшей расой, которая даже не удосужилась шире открыть глаза.

Я стоял в благоговейном восхищении. Гигант, возвещающий свой праведный крестовый поход в сердце желтой чумы и мораль Карфагенской веры, заворожил меня. Этот человек был словно Данко с пылающим сердцем в руке, вознесенным над головой. Свет от его огня освещал путь всему миру. Интересно, ведь для меня существует свет Марии… Но это другое. Это свет нашей с ней любви, а тут — свет восхищения и желание равняться на него. Оба этих света живут отдельно и вместе одновременно, но по-разному освещают мне дорогу.

— Меня зовут Леопольд Удэ, но братья и сестры по оружию прозвали меня «китайцем». Это забавное прозвище иногда веселит меня намного сильнее, чем мои любимые английские анекдоты… мир праху Британии, — он приложил руку к груди и склонил голову в недолгом молчании.

Вдруг зрачки его глаз замигали красным светом.

— Прошу прощения.

— Можете не извиняться, принцепс Удэ, — сказала Мария, — разряжающееся зрение — это временное явление. Совсем скоро ученые Оси совместными усилиями разработают источник энергии, способный поддерживать вашу жизнь без подзарядок.

Не понимаю, о чем она говорит… Про искусственные глаза ясно, но неужели тело Леопольда функционирует за счет некоего скрытого источника энергии?

— Благодарю вас, юная леди.

— Не стоит. На самом деле, я бы хотела наблюдать за процедурой смены глаз. Вы ведь носите несколько пар сразу?

— Так точно, миледи. Ваше желание для меня закон.

Никогда бы не подумал, что храмовник, да еще и такой, как Леопольд, будет церемониться и отвечать согласием на просьбы простого человека. Все-таки он служитель Синода, у него и без «крестьянских» проблем забот хватает.

И тут меня осенило — точно, Мария же воспитанница «Источника жизни». Она хоть и намного младше, но такие люди имеют исключительную власть. Совет Карфагена обязал храмовую стражу защищать их ценой собственной жизни, а воспитанники, в свою очередь, могут отдавать приказы даже принцепсам.

Искусственные глаза были вынуты из глазниц, и «китаец» попросил Марию помочь ему вставить заряженную пару в ослепший череп. Она была чрезвычайно серьезна в этом деле и быстро справилась с поставленной задачей.

Гигант выпрямился. Его серьезное лицо не изменилось, хотя в жестком голосе, вымолвившем слова благодарности, чувствовалось удовлетворение.

— Итак, — начала Мария, — принцепс Удэ, доложите обстановку.

Ни секунды не сомневаясь, он выполнил ее приказ:

— В этом здании, — он показал на хрущевку, — находятся по меньшей мере двадцать человек, зарегистрированных в Шриманте. По нашим данным, они прибыли в Новороссию на правах беженцев, но как минимум половина из них явилась сюда с целью подготовки терактов. Предположительно, их целью является Карфаген-полис, но угроза важным объектам Новороссии или другим странам Оси также велика. Но это еще не все. Совсем недавно в округе ограбили оружейный магазин, супермаркет и швейную мастерскую. Во всех случаях один и тот же почерк — система безопасности перестает работать, а когда восстанавливается, камеры показывают лишь едва заполненные полки и разбитые витрины. Также в округе стали пропадать дети от одиннадцати лет. Точнее, первой пропавшей стала одиннадцатилетняя Селезия-Холдор Вайде, последней — девятнадцатилетняя Анастасия-Войцех Новак. Никто старше последней не пропал. Общее число пропавших составляет около двадцати пяти человек женского пола.

— Получается, все эти пропавшие девушки похищены и находятся в этой пятиэтажке?

— Да, господин, — подал голос Гэн, все это время стоявший за нашими с Марией спинами, — сегодня утром в полицию позвонил пятидесятишестилетний гражданин пенсионного возраста — Гавриил Игоревич Ольхов и сообщил, что, выгуливая собаку и проходя мимо здания, признанного аварийным и заброшенным, то бишь в котором никого не должно быть, услышал какие-то странные звуки, похожие на вскрики и плач. Он незамедлительно сообщил об этом в органы стражи порядка, предварительно покинув опасное место. Так написано в протоколе допроса, — отчитался Гэн.

— Благодарю, сержант, — отозвался Леопольд. — Так обстоят дела, дамы и господа. Похитители и террористы не хотят выходить на связь и вести переговоры. Если так продолжится и дальше, нам придется начинать штурм.

— Но ведь это неизбежно приведет к потерям среди заложников! — воскликнул я, сорвавшись с места на шаг вперед. — Разве мы должны подвергать жертв терроризма опасности? К тому же, это всего лишь одно сообщение от, вполне возможно, мнительного гражданина.

— Мы были бы счастливы, если бы это был ложный вызов, но прибывший наряд стражи порядка просканировал здание и обнаружил несколько больших тепловых пятен на радаре. После этого были сделаны соответствующие выводы по всем взаимосвязанным преступлениям и вызвано подкрепление. Поверьте, мы бы с радостью решили этот вопрос мирно, без кровопролития, но несколько часов уговоров провести с нами мирную беседу результатов не дали.

— И каковы будут ваши дальнейшие действия? — спросил я.

— Мы собираемся обстрелять здание снарядами с валиумом и дождаться, когда газ полностью усыпит и преступников, и их жертв. После этого нам придется действовать быстро, чтобы люди внутри строения не задохнулись. Вытащить всех на улицу и сделать по адреналиновому уколу в сердце. Думаю, вам не нужно говорить, к чему приведет наше промедление.

— Нет, это хорошо известно любому детсадовцу, — уверенно ответила Мария, опередив меня.

— Превосходно. В таком случае, мы ждем еще немного, и начинаем.

Мы с Марией отошли обратно к машине — там было безопаснее. Леопольд остался на месте, а Гэн перебрался к броневику сослуживцев.

Поистине напряженная обстановка. Офицер, стоявший у громкоговорителя, объявил, что это последняя возможность для террористов принять предложение о переговорах и, если они и дальше будут молчать, то начнется спецоперация по устранению преступников.

Прошло еще несколько минут в тишине. Потом одно из окон на верхнем этаже открылось внутрь, но за занавеской никого не было видно. Одна из роботизированных туррелей нацелилась туда, а вместе с ней группа бойцов, в том числе снайперы.

Вдруг один из последних доложил по рации, что видит какое-то движение внутри. Послышался множественный звон, будто кто-то рассыпал на кафель монеты. Из окна высыпались черные округлые шары, а следом высунулся и человек с черным лицом. В его руках был гранатомет.

— Врассыпную! Ложись! — прокричал Леопольд Удэ.

Пулемет молниеносно среагировал на угрозу и начал стрельбу, но террорист успел ответить, прежде чем его тело превратилось в кровавую труху, а стена развалилась от напора снарядов. Ракета ответила установке и броневику, уничтожив их. А следом разорвался и десяток выброшенных гранат.

Я вздрогнул от взрыва, и мы с Марией нырнули за «инсомнию». Это была глупая идея — стоять снаружи, лучше было забраться обратно в бронеавтомобиль.

— Gott im Himmel! Woher haben sie die Granatwerfer?!* — закричал один из полицейских.

Сразу после взрыва из других окон на этой стороне дома тут же повылетали стекла. Из них высунулись с десяток человек и тут же начали палить из своих ракетниц. Роботизированные установки не успевали реагировать на множественные близкие цели, из-за чего практически не попадали по захватчикам. Оставшиеся туррели с нашей стороны уничтожили лишь пятерых. Выжившие террористы отбросили ракетницы и сменили их на автоматическое оружие. Они стреляли будто наобум, не целясь, но в то же время в любой момент шальная пуля могла настигнуть цель, если кто-то захочет ответить.

— Рассредоточиться! — последовала очередная команда от принцепса. Он помог подняться одному из стражей порядка и, прикрывая его собой, провел в сторону подразделения полиции нравов.

Как только боец был доставлен в безопасное место, Леопольд стал отстреливаться, находясь прямо на открытом месте и пытаясь перейти к своему отряду. Готов поспорить, что даже в этот момент его лицо было таким же серьезным, как и при разговоре с нами — совершенно безразличное, не выражающее никаких эмоций. Меткие выстрелы принцепса поразили по меньшей мере пятерых террористов.

— Душите их газом! — новая команда.

Дымовые снаряды были запущены и взрывались некоторое время после затихшей с нашей стороны стрельбы. С другой стороны здания еще слышались звуки выстрелов, потом раздался взрыв.

— Что у вас случилось? — спросил Леопольд по рации.

— Бензобак автомобиля взорвался. Есть раненые. Мы потеряли семерых стражей и трех полицейских.

— Храмовники все целы?

— Аббат Атилла и Экзарх Фауст ранены, поражение осколочными гранатами и пулевое ранение в туловище.

— Вы никогда не перестанете меня удивлять, господа. Вам еще учиться и учиться!

Мы с Марией вылезли из-за машины и решили подойти поближе. Стрельба смолкла, но все же здесь еще могло быть слишком опасно.

— Пойдем посмотрим? — спросила она.

— Ты что? — удивился я. — А вдруг это лишь затишье?

— Нет. Их силы истощены. С нашей стороны убили десятерых, с другой стороны, вполне возможно, такая же картина. Нужно опасаться ловушек, но они уготованы саперным отрядам.

— Ох, надеюсь, они справятся с ними.

— В Китае справились, с Америкой справились, со всем миром справляемся, а с хрущевкой и горсткой террористов не справятся?

Я на нее посмотрел предостерегающим взглядом — мол, не подкалывай — а она тут же виновато заулыбалась и бросилась ко мне обниматься.

Примечания:

*Боже правый! Откуда у них гранатометы?!

Из всех окон валил дым, а у двух подъездов уже ждали приказа штурмовать здание группы специального назначения.

— Вперед! — скомандовал принцепс. — Продвигайтесь осторожно!

Мы с Машей перелезли ограждение и подошли к «китайцу». Он оглянулся на нас. Видя, что мы не ранены, храмовник ничего не сказал. Мне кажется, даже несмотря на все пережитое, он способен чувствовать эмоции, даже если снаружи этого не видно. Но, с другой стороны, меня не покидает ощущение, что ему чего-то не хватает. Странное чувство… Чего может хотеться этому гиганту?

— Мне кажется, я бы мог справиться здесь в одиночку, — медленно проговорил Леопольд. — Не то чтобы мои соратники были лишними, просто против этих неумех я бы мог выстоять и один. А все эти разрушения — только из-за нашей расслабленности от доверия товарищам. Был бы здесь только я или любой другой принцепс первого ранга — ничего этого бы не случилось. Возможно, это была бы самая тихая антитеррористическая операция за всю историю человечества.

Ни капли усталости в несгибаемо-стальном голосе. Только смелость и уверенность в своих способностях. Никакого бахвальства. И стоящий передо мной ветеран Китая уже не просто гигант. Это атлант с небосводом на плечах, стоящий отнюдь не согбенно, а выпрямившись во весь рост и легко держащий мир на одной руке.

— Господин принцепс Удэ, — я преклонил голову, — вы стали моим вдохновителем. У меня никогда получилось бы чувствовать себя настолько сильным. Теперь вы мой символ мира.

— Мне лестно слышать такую похвалу от знаменитого человека, — безэмоционально ответил он, — но не забывайте и о других людях. Каждый может вдохновить вас. Вам остается лишь найти ту самую нить, с помощью которой вы вытянете свое вдохновение из конкретного человека.

— Я запомню ваш совет.

Послышались выстрелы.

— Диомед, что у вас случилось, прием?! — Леопольд спешно связался со своим братом по оружию.

— В одной из комнат нашли террориста в противогазе. Успели вовремя среагировать и ликвидировали его. Прием!

— Вас понял. Как можно скорее зачистите здание и выведите гражданских. У вас остается совсем немного времени, прежде чем заложники отравятся газом. Прием!

— Вас понял. Как быть с теми, кто решит сдаться? Прием!

— Обездвижьте их и оставьте на месте для дальнейшего ареста и допроса. Проверьте их на предмет яда, чтобы они не смогли покончить с собой.

— Вас понял, обезвредить сопротивляющихся террористов, проверить и обезвредить сдающихся, вывести гражданских и пленных в приоритетном порядке. Конец связи!

Леопольд набрал полную грудь воздуха и выдохнул. Похоже, даже он может переживать. Он слишком за многое отвечает — и за своих товарищей, и за безопасность пленников. Только бы все прошло удачно и никто не пострадал.

Спустя короткий промежуток времени из второго подъезда начали выходить храмовники. Каждый нес на руках по одному человеку, а те, кто покрупнее, держали сразу по двое заложников. Группа медиков тут же ринулась на помощь.

— Второй подъезд безопасен, взрывных устройств не обнаружено. Внутри еще остались несколько пленниц и двое обезвреженных террористов.

— Хорошо, — принцепс выслушал доклад и тут же связался с другой группой. — Диомед…

На пятом этаже прогремел взрыв. Из первого подъезда вышли несколько храмовников с вызволенными заложниками, но двоих бойцов не хватало. С обратной стороны дома послышался звук рушащегося здания и чьи-то вопли.

— Диомед! Как слышите?! Прием?!

В эфире была тишина. «Китаец» не стерпел и бегом бросиля в здание. Мы с Марией остались на месте. К нам подошел Гэн.

— Господин, думаю, вам и миледи лучше уехать отсюда. Сейчас будут разбирательства. Зная шримантийцев, думаю, что они откажутся говорить и их придется судить прямо на месте.

— Разве вы не собирались взять их в плен? — спросил я.

— Я, как сотрудник полиции нравов, лишен полномочий решать, жить им под пытками или умереть прямо сейчас, когда их выволокут на площадь. Идет война, у нас нет времени возиться с остатками Шриманты.

— Понятно.

— А что, если я смогу развязать кому-нибудь из них язык? — подала голос Мария.

— Не мне это решать, миледи. Этот вопрос лучше задайте господину Леопольду. Главное, чтобы он только не напоролся на что-нибудь еще внутри этой проклятой домины.

— Судя по тому, что я знаю, — обратился я к Марии, — тебе вовсе не нужно спрашивать разрешение храмовника. Ты выше него по статусу в иерархии Синода. Так ведь?

— Хм-м, логично… И как я сама до этого не додумалась? Ну что ж, пора показать тем, кто обязан меня защищать, чего я стою.

Откуда-то сверху раздались несколько выстрелов. И, похоже, они попали в цель. Затем властный голос Леопольда, призывающий оставшихся в живых террористов сдаться.

Судя по тому, что новых залпов не последовало, шримантийцы вняли голосу разума… либо там просто уже никого не осталось.

Вскоре принцепс спустился, ведя перед собой одну-единственную, скованную наручниками, шримантийку. Он отвел ее к сообщникам и, поставив на колени, снял с ее лица противогаз.

Мы втроем тоже решили подойти к ним, чтобы заглянуть в лица своих давних врагов. Тех великих и ужасных, что некогда захватили Альтерию и держали ее в рабстве почти два десятилетия.

На полпути мы остановились. Гэн пошел вперед, а мы с Марией стали наблюдать жуткую картину. Из первого подъезда вынесли тела двух храмовников. Один из них, похоже, и был Диомед. Второго мы не знали. Также оттуда вынесли нескольких беременных женщин и вывели пятерых мужчин. Только они не были одеты как шримантийцы. Неужели это…

— Итак, — начал Леопольд, — все становится на свои места, и сейчас мне как никогда ясно, чем занимались эти недочеловеки.

Мы с Машей подошли ближе. Она держала меня под руку.

— Шримантийцы, ложные беженцы, готовили здесь не только теракт для Карфагена или Новороссии. Растление малолетних, в том числе не достигших законного возраста вступления в брак в этих краях. Это было предпринято с целью подорвать ценности, продиктованные верой Великих Богов, Священным Синодом и королем Радаманом. Торговля человеческим телом в странах Оси запрещена, как и изготовление порнографии с людьми. Но здесь вы зашли намного дальше. Вы похитили людей и принудили их к этому. Ваша участь будет незавидной. Средства, вырученные от этих кощунственных издевательств, вы собирались пустить на спонсирование терроризма... или чего угодно, но подозреваю, что далеко не на благие дела. К тому же вы продавали тела этих жертв их же соотечественникам… Какой кошмар, что на этой земле еще остались такие паскудные люди… и какая жалость приговаривать их к смерти, как соучастников. Сержант Гэн!

— Слушаю!

— Распорядитесь, чтобы детей и беременных женщин доставили в «Источник жизни» для обследования. Боюсь, почти все останутся там до двадцати одного года. Родителям жертв этого гнусного насилия сообщите, что они смогут навещать их…

Он замолчал на некоторое время. Это длилось достаточно долго, но никто не решался его прерывать.

— Эй, у тебя что, батарейки сели, киборг сраный?

Леопольд не отреагировал на это, будто вовсе не слышал, хотя я видел, как дернулось его ухо. Вскоре он заговорил:

— Вычеркните из распоряжения слова о том, что родные смогут их навещать. Это дурно повлияет на их воспитание. Они будут тосковать по дому и родным, а также чаще вспоминать эти ужасные дни. Но сделайте пометку «свобода выбора после воспитания». Тогда они смогут делать все, что захотят, после обучения. Дальше… соучастников преступления, точнее, насильников отправить в концентрационный лагерь снабжения «Источника жизни», на поля! У них вечно быстро заканчиваются преступники. Будем надеяться, их мышцы выдержат тамошние нагрузки больше, чем неделю. Родных этих преступников найти и приговорить к ношению позорного знака в этом поколении и лишить всех привилегий в обществе. Следующие родившиеся дети этих предателей должны быть отобраны в «Источник жизни».

С каждым его словом мне было все страшнее и страшнее слушать нашего нового знакомого. Я чувствовал, как моя ладонь сжималась все сильнее. Посмотрев на Марию, я увидел лицо, которые никогда не видел. Оно было жестоким и безжалостным. В ее глазах читалась искренняя ненависть и кровожадность. Казалось, если бы она стояла на месте Леопольда, то вынесла бы намного более суровый приговор. Неужели это истинное лицо воспитанников «Источника»? Но ведь она не может быть такой! Она и не такая!

Сомнения заставили меня кусать внутреннюю часть нижней губы. Одержимые маньяки — наши будущие правители. И это будущее не за горами. Война уже кончается. Но я просто отказываюсь верить, что Маша могла бы сделать нечто подобное.

Она перевела на меня взгляд, и ненависть в ее глазах тут же сменилась ангельской любовью. Я помотал головой и отвел глаза. Я не знал, что думать…

Вдруг меня осенило — может быть, тогда и не стоит забивать себе этим голову? И почему я мыслю однобоко? Почему не взгляну на ситуацию с хорошей стороны? Ее воспитывали храмовники. Храмовники и, вместе с ними, их воспитанники — гаранты исполнения божественных законов. У Марии слишком набожный характер, вкупе с ненавистью к Шриманте и ее греховным проповедям и делам, а также развращению своих соотечественников, поэтому она и ведет себя подобающе. Поэтому она и хочет для них еще большей боли. Это ее защитная реакция, только защищает она не себя. Ее рвение направлено на защиту тех, кого защищать — ее прямая обязанность: граждан Оси и, конкретно, подданных Карфагена.

Фух, похоже я смог себя успокоить и переубедить. Негоже так думать о любимой жене. Прочь гнать такие мысли поганой метлой из избы разума.

— Конфисковать все имущество у террористов и семей преступников. Вторых «посадить на диету», — Леопольд многозначительно поднял указательный палец. — Ах да, и запретить им выезд из страны проживания, аннулировать гражданство и посадить под домашний арест по графику рабочих часов. А вот этих недочеловеков, — указал на шримантийцев, — уговорите сотрудничать. Если откажутся, расстреляйте и утилизируйте в ближайшем крематории за счет храмовой стражи.

— Будет исполнено, господин, — Гэн посмотрел на шримантийку, которую Леопольд вывел из дома последней.

Она глянула на него с недоверием и отвернулась, а он ушел.

— Черт возьми! Сержант!

— Слушаю?

— Распорядитесь, чтобы этот дом снесли сегодня ночью, иначе он рухнет в любой момент кому-нибудь на голову из любопытной молодежи, любящей лазить по заброшкам.

— Так точно, господин.

Принцепс вздохнул и повернулся к нам обоим.

— Наконец-то еще несколькими врагами человечества меньше. Правда, эти животные все же сумели ужалить меня в самое больное место. Мои товарищи Диомед и Гавриил пали смертью храбрых. Это были одни из лучших моих братьев по оружию.

— Не печальтесь, Леопольд. Теперь они отправились к праотцам в лучший мир. Их служение окончено. И не забывайте, что не пристало храмовникам иметь привязанности!

— Как скажите, миледи Мария, — он прижал руку к груди и поклонился. — Итак, моя работа здесь тоже окончена. Как только сюда явится стража порядка или полиция нравов, я вас покину.

— Вы можете идти прямо сейчас, господин Удэ, — уверенно сказала Мария.

— Нет, эти звери очень опасны, а я поклялся защищать воспитанников «Источника жизни».

— Будьте уверены, я могу за себя постоять!

— И все же я настаиваю, — сейчас его безэмоциональность выглядела как никогда каменной и тяжелой.

Мария стала разглядывать пленных шримантийцев и заметила среди них женщину с подозрительно выпирающим животом. Насторожившись, она увлекла меня подальше и приказала принцепсу проверить ее. Как оказалось, нательной бомбы у нее не было. Зато был ребенок. В этот момент к нам вернулся Гэн.

— Сержант, эта шримантийка беременна. Она подходит по критериям отбора жителей, поэтому можете распорядиться, чтобы и ее забрали в «Источник жизни». Если выяснится, что дитя не подходит хотя бы по одному критерию — пускай отправят на опыты в евгенический центр. Мать допросить. При отказе — вы знаете, что делать.

Гэн вытащил рацию и сообщил:

— Транспорт, отправляющийся в «Источник жизни», подогнать к пленным, приказ принцепса Удэ.

— Пришло время мне вас покинуть. Прощайте, господин, прощайте, миледи.

«Китаец» поклонился и ушел. Мы снова остались втроем. После этого и шримантийцы стали подавать голоса.

— Ну наконец-то этот верзила свалил.

— Жестит мужик, однако…

— Да заткнитесь вы, и без ваших возгласов тошно, — успокоил остальных черный как уголь мужчина средних лет. — Эй, детка, — обратился он к Марии, — как насчет освободить меня? У мужчин Шриманты такие огромные приборы, тебе точно понравится.

Девушка, выведенная последней, вела себя достойнее остальных, хотя и смотрела на меня с дикой яростью, словно я был виноват в том, что их нашли.

— Так что, киска?

Мария не стерпела и выстрелила ему в голову из выхваченного за долю секунды пульсара. Тело одного из последних представителей фауны Африки рухнуло на землю с прожженной насквозь головой.

— Если ко мне еще раз обратится хоть одно шримантийское животное, я казню всех остальных, и расстрельщиков не понадобится.

Другие ошеломленно замолчали. Я же засмеялся. Мария смотрела на меня и тоже начала недоуменно ухмыляться. Гэн был в шоке — а мы вообще забыли, что он стоит позади нас.

— Ну ты даешь, Маш. Твоя специализация — правосудие, но ты казнила психически больного без суда и следствия.

— Психические больные не приемлют разбирательств.

— Звучит прямо как анекдот.

А та девушка стала смотреть на меня все яростнее. В этот раз и я не смог совладать с эмоциями и, резко подступив к ней, схватил ее за горло.

— Ну и чего ты на меня так пялишься, ты? А? Ты меня знаешь или что? Или тебе просто ненавистен любой человек из Карфагена? Ну так знай, мне ненавистна вся твоя любимая Шриманта, будь она предана анафеме и забвению. Именно из-за тебя и всего твоего шримантийского рода началась эта мировая война. Не будь Шриманты, не было бы и обид у Альтерии, она бы не вступила в войну и не повлекла за собой Карфаген, а тот не заставил бы Новороссию с Японией и Новым Рейхом ввязаться в войну. А видела этого громилу? Достопочтенного Леопольда Удэ! Представь, что ему пришлось пройти в Китае! Это тебе не прогулка по солнечному Иерусалиму с прохладным коктейлем, от которого рука отмерзает. Это не поездка с ветерком по Американским штатам. Гэн, скажи ей, как ты отдыхал в Америке, — я повернулся к нему, но он лишь потупил взгляд в землю. — Вот видишь, он не может, человеку сложно вспоминать пытки. А теперь подумай, что было в Китае. Вот смотри, есть рай, если вспомнить христианство. Это место блаженства. Есть ад. А есть Китай… вот только ад с ним не идет ни в какое сравнение.

На последнем слове я отпихнул ее назад, но она смогла устоять. У этой террористки были мощные ноги, и характер явно стойкий. Последние годы ее жизни ушли на тренировки.

— Раз ты спрашиваешь, то я скажу, — отозвалась она, а ее взгляд стал совершенно бесчеловечным. — Да, я из Шриманты. Родилась там и жила до семнадцати лет. Потом мы с родителями бежали на Ближний Восток, так как там остались последние мусульмане и другие наши родственники.

— Так значит, ты еще и из этих?

— Представь себе, — рыкнула она, — в Шриманте жить стало невозможно, а из-за вас…

— Не-ет, не-ет, из-за вас! — ткнул я в нее пальцем, — из-за вас началась эта война! А ты должна еще сказать спасибо нашему правительству и ноги расцеловать каждому карфагенскому ученому за то, что они смогли уничтожить все ядерное оружие мира еще в ракетных шахтах и подводных лодках. Иначе бы этого разговора не было. Иначе бы ты погибла много лет назад, как и весь мир — в ядерном огне.

Она замолчала ненадолго, но вскоре продолжила:

— Я сразу узнала тебя. Тебя много кто узнал, среди тех, с кем ты воевал в Иерусалиме. Твой корпус был единственным из культа Земли, прибывший в тот год на помощь «Детям Элохима» и «Рукам Христа». И ты был из тех, кто смог сделать наводку на Аль-Акс! А в этот момент храм пытались отстоять мой отец, его брат и два моих старших брата. Все, кроме дяди, погибли. Он-то мне и рассказал о тебе... Он тщательно запомнил твое лицо, когда чуть не перерезал тебе сонную артерию. Вскоре и он погиб от ран, нанесенных тобой, а вслед за ними от горя умерла и моя мама…

— А-а, те самые глаза… Такие же яростные, кипящее жерло взбешённого вулкана и яркого адского пламени… Да, это был мой самый опасный противник. Этого я никогда не забуду. Иногда я его вижу во сне. Правда, редко, но бывает, — я пожал плечами. — Так значит, ты пришла в Новороссию отнюдь не для того, чтобы запугать своими терактами местное население?

— Я пришла убить тебя, паскудная тварь, убийца и палач. Сумасшедший! Это ты здесь психически больной, и именно такие, как ты, должны подпадать под написанные Карфагеном законы! Больные ублюдки. Ты нажил свое состояние, написав всего одну проклятую книжку, в которой ты только и делаешь, что сравниваешь нас с дикарями и беспощадными демонами.

Она говорила, то плача, то гневаясь. По ее запыленным загорелым щекам струились слезы.

— Послушай, — обратился я к ней, — давай рассудим так. Если ты считаешь себя правой, то почему же мы выигрываем войну?

Она осеклась и забегала глазами, ища подходящий, логичный ответ.

— Похоже, ты не знаешь. Зато я знаю. Ваша цивилизация существовала тысячи лет, но знала лишь войну. А наша возникла пару сотен лет назад в неволе. И что теперь ты видишь? Сибирь оттаяла нашими усилиями! Карфаген был построен в болотистой тундре! Мы не дали вам и вашим союзникам уничтожить мир атомом. Да, наши законы жестоки и бесчеловечны, но это наша утопия! И тем не менее, некогда гнилая от коррупции и безнравственности Россия стала по-настоящему, без капли лжи, Сверхдержавой. Намного сильнее конкурентов в лице тогдашней Америки, Европы и Азии. Люди с нами зажили счастливо, дети снова стали рождаться, а семьи перестали распадаться. Паспорт России стал не туалетной бумагой, а заветной индульгенцией, для заграничья. А вы, как всегда, только вы — праведные и правильные, хотели все уничтожить, сожрать, как паразиты! Вы называете наши стремления и идеалы заблуждением, но почему-то, следуя им, мы смогли сделать прорыв в науке и создать, например, искусственные части тел, неотличимые от обычных. Хотя, как ты уже удостоверилась, у принцепса Удэ с глазами еще есть проблемы. Или, быть может, это не в глазах дело? Не в кибермеханике? Может быть, твои чертовы узкоглазые союзники-изуверы так изуродовали человеческую душу, что она теперь даже через глаза не сможет улыбнуться? Впрочем, мы отошли от темы.

Гэн начал назначать меры наказания. Пошли первые расстрелы. Выстрел — и шримантийка, спорившая со мной, вздрогнула от ужаса. Оглянувшись назад, она увидела, как ее, видимо, друг или знакомый, рухнул на землю, поднимая пыль.

— Знаешь, тебе просто стоит сравнить свои устои с устоями Карфагена! Мария, подойди-ка поближе к этой девушке.

Моя возлюбленная подошла к ней, а Гэн мельком бросил на нас взгляд:

— Расстрелять!

Выстрел. Она снова вздрогнула. Сердце ее колотилось, а легким не хватало воздуха. Она предчувствовала свой конец. И смотря в глаза Марии, она ощутила свое бессилие. Духовная битва между жестокой справедливостью и тупой местью окончилась победой высокоморального государства, сплотившего половину мира. А закрепил эту победу животный страх шримантийской теперь уже не террористки, а слабой пленницы, которая настолько сильно испугалась соперницы, что под ней образовалась лужа.

— Ой, как стыдно, — без доли насмешки сказал я. Девушка от позора опустила голову и заплакала еще горше.

Гэн подошел к пленнице. Он встал напротив нее, но меня начало терзать смутное сомнение — так же, как и его. По его лицу было видно, что принятие решения давалось ему тяжело.

— Что-то не так, сержант?

— Да я вот все думал, кого мне напоминает мне этот взгляд. И вот, как только я разглядел ее поближе, я тут же вспомнил. В американском плену меня пытали такие же красивые, но жестокие глаза. Казалось бы, как такая красота может быть настолько жестокой?.. И вот, пожалуйста. Убийство двух храмовников подрывом. Пожалуй, я отомщу за принцепса Удэ и его славных товарищей.

— А-а! Постойте, сержант Вергилёв! На самом деле это хотела бы сделать я… — Мария вышла вперед и достала свой пульсар. — Дело в том, что она оскорбила не только моего достопочтенного мужа, но и мои патриотические чувства. А такое простить врагу я никак не могу, тем более, выходцу из народа-зачинщика этого геноцида.

— Не смею спорить, миледи! Ваша воля — закон!

Гэн отошел к ней за спину и встал рядом со мной. Пленница металась, ее шатало в разные стороны, но бежать ей было некуда. Здесь были целых три стрелка и чужая страна на тысячи километров в любую сторону, а затем и край света у воды.

— Слушай, я дам тебе совет. Если уж ты проиграла войну, то и прими смерть с достоинством. Ты, конечно, уже замарала его своим страхом перед врагом, но я могу поступить достойно с твоей памятью и забыть о твоей трусости.

Шримантийка перестала дергаться и успокоилась, хотя еще всхлипывала от жалости к себе. Мария выставила пульсар перед собой и направила его в голову девушки, стоящей на коленях. Она зажмурилась в ожидании выстрела, но его все не было. И не было… и не было…

— Как жаль!

Она открыла глаза.

— Ты могла бежать не на Ближний Восток, а в Карфаген. Ты — потомок европеоидной расы, даже несмотря на смуглую кожу. Ты была могла бы перевоспитать себя и стать какому-нибудь достойному мужчине хорошей женой. Вполне возможно, что на тебе бы женился даже какой-нибудь дворянин. Но ты избрала путь страданий и проиграла.

Смертница перестала плакать, слезы уже не текли по ее щекам, и она, будто вспомнив, что у нее есть гордость, выпрямила спину. Ее лицо было серьезным и спокойным. Она даже устроилась немного поудобнее и, опустив голову, приготовилась принять смерть.

— Наконец-то ты поняла!

Выстрел.

Энергия Пульсара прошила насквозь череп шримантийской девушки. Луч вошел в теменную часть головы и вышел через шею, раздробив позвоночник в месте соединения с черепом.

Обмякшее тело рухнуло вперед на землю. Заструившаяся из головы, носа и рта кровь забрызгала обувь Марии. Глаза смертницы закатились и застыли в безжизненном созерцании пустоты. Алая лужица становилась все шире и шире.

— Дело сделано…

Я взглянул на Гэна, произнесшего эту фразу, и увидел, как он что-то отцепил от воротника своей униформы и убрал в карман. Но я решил, что это не имеет значения.

— Это было… сильно, миледи, — заметил сержант.

Мария молчала и смотрела, как ее обувь заливает шримантийская кровь. Я не решился ей ничего сказать. Не хотелось отвлекать ее от важных мыслей. Она только что убила своего первого человека. Для воспитанников «Источника» такое не редкость в наше время, но тем не менее, это каждый воспринимает по-разному. По крайней мере, надеюсь, это ее последний убитый человек.

Она сделала шаг в сторону. Затем другой, потом присела на корточки рядом с останками девушки и принялась разглядывать ее.

— Вот от нее ничего и не осталось. Одно мгновение отделяет нас от физического небытия… и приближает к очищению и блаженству среди Великих Богов. Как жаль… Если бы только не ее предки… Эх-эх-эх-эх-эх-эх-эх… — моя возлюбленная покачала головой.

Я решился подойти к ней и тронул за плечи.

— Машунь, пойдем?

— Да, пойдем. Все равно тут уже ничего не сделать. Тысячи лет развития зашли для нее в тупик.

Она поднялась и пошла к машине, не дожидаясь меня.

— Прощайте, сержант Гэн Вергилёв. Мне было приятно с вами познакомиться. Дадут боги, еще свидимся, — бросила она, не останавливаясь и не дожидаясь от него прощальных слов.

— Это чувство взаимно, миледи. Прощайте.

— Не люблю слово «прощай». Оно меня расстраивает. Однажды я его уже сказал и жалею много лет…

— Не говорите его, господин.

— Не скажу. Я скажу «до свидания», — я протянул ему руку и улыбнулся.

— До свидания! — добродушно улыбнулся Гэн и кивнул.

Мы разошлись. В этот раз я решил лично вести машину, поэтому сел за руль вновь. Заведя мотор и еще раз взглянув на побежденного врага, я ощутил некую грусть. Мне казалось, я потерял что-то дорогое. Нечто, что дороже всего моего состояния и славы. Неужели я расстроен тем, что мой самый большой «поклонник» расстался с жизнью?

Впрочем, если так распорядилась Вселенная, значит, я это заслужил.

Ваш покорный слуга и любовь всей его жизни

Ворота усадьбы распахнулись, и мы въехали на территорию нашего дома как раз с последними лучами заходящего алого солнца.

— Приехали, сокровище мое, — сказал я.

— Хорошо. Ты пока загоняй машину, а я с роботами разберусь.

— Как пожелаешь, дорогая, — я улыбнулся ей, и она вышла из машины, послав мне воздушный поцелуй и очередной милый взгляд.

На самом деле было легко заметить, что Мария до сих пор переживает из-за произошедших событий, хотя и старается не подавать виду. Только бы обошлось без психологических травм. Нашей семье и одного меня хватает.

Запустив в бортовой компьютер автомобиля программу парковки, я вышел из него. Ко мне навстречу строевым шагом двигалась парочка автоматонов, а позади них шла моя супруга. Она держала руки за спиной. Похоже, она что-то прячет.

Смотря мне в глаза, Мария подошла ближе и вытащила из-за спины пустые руки. Печально, я уже было обнадежил себя, что у нее что-то есть для меня. Впрочем, что мне еще нужно в этой жизни?

— Любимый, что ты хочешь на ужин сегодня? — спросила она, отводя взгляд.

Я подошел ближе и подхватил ее на руки. От неожиданности она громко и удивленно охнула и обхватила меня за шею. Затем засмеялась.

— Любовь моя, я съем все что угодно из твоих рук. Даже земля будет деликатесом!

Она посмотрела на меня, приоткрыв губы, и, облегченно вздохнув, прильнула головой к моей груди. Я поцеловал ее в макушку и внес в дом.

Мы занялись своими делами. Я сел за компьютер и некоторое время отвечал на поздравительные письма поклонников, друзей и родных, а позже помог Марии на кухне. Сегодня нас ждал чудный ужин. Мой любимый с детства салат оливье и жаркое из картофеля и куриного филе.

За ужином Мария была немного зажата, но общалась со мной достаточно бодро. И все же было очень заметно, что она старается скрыть свое беспокойство. В какой-то момент я просто взял ее руку:

— Любовь моя, все ли в порядке?

Она долго не решалась ответить. Воспитание не позволяло ей солгать, но и правды она говорить не хотела. Пересилить себя и открыться мне у нее не получалось.

Я не решился давить на нее. Если сейчас ей неудобно об этом говорить, значит, она расскажет об этом потом.

После ужина мы сразу же пошли смотреть кино. Сегодня вечер бессмертной классики. "Ромео и Джульетта" 1968 года. Величайший шедевр, который показывают с завидной для других произведений искусства регулярностью. Мой любимый романтический фильм. Любовь и страсть еще никогда и нигде не была показана настолько чистой. Именно полагаясь на него, я строил отношения с Марией. Искренность скрепила нас в бесконечной любви друг к другу.

После просмотра, когда часы стали бить полночь, она позвала меня и хотела что-то сказать, но я остановил ее и сбегал в гараж. Через минуту я вернулся оттуда со своим скромным подарком.

Мария была очень удивлена, когда рассмотрела, что я ей купил, через упаковку.

— О, милый, это же замечательные носки!

— Не носки, а гольфики, — рассмеялся я, — но ты можешь называть их как хочешь.

— Спасибо, любимый. Мне очень нравится твой подарок, да и подарок из тира тоже шикарный, но все же я бы хотела тебя попросить еще о кое-чем.

— Разумеется, Машунь, все что угодно, проси, все сделаю. Как только, так сразу!

Она замешкалась и стала перебирать сцепленные в замок пальцы.

— Ну, в общем, часы уже пробили полночь… И это значит, что мой день рождения наступил.

— Так точно, золотце.

— Во-от, поэтому…

Никогда не видел ее такой нерешительной. Да, страх она умеет показывать, и не стыдится его. Чего стоит одно только утро с новостями из Японии. Но сейчас… похоже, она задумала нечто неординарное для нас двоих.

— В общем, — набралась она смелости, — я хочу, чтобы мы создали нового человека.

— В смысле, зачать ребенка?

Она робко покивала, смотря на меня исподлобья.

Ух ты, просто поразительно. Она наконец-то отважилась на такой важный шаг в жизни каждого человека, как продолжение рода. Не зря я добивался всего этого. Здесь безопасно, мы имеем хороший просторный дом, к слову, рассчитанный не на двоих, а на большую семью. Вполне возможно, что сегодняшнее открытие на той площади с лучевым пистолетом в руках дало ей понять какие-то новые жизненные аспекты.

— Я тоже давно этого хотел, родная. — я подхватил ее на руки, но на сей раз она не издала ни звука. Наверное, стеснялась. К тому же все время смотрела на меня именно таким боязливым взглядом. — Тогда прошу разрешения отнести вас наверх в нашу опочивальню.

Она улыбнулась и, утвердительно кивнув, прижалась к моей груди.

* * *

Закончив все приготовления, мы приступили. Войти в нее было не так-то просто. Несмотря на то, что мы давно женаты и спим вместе, мы еще никогда не занимались любовью. Это наш общий первый раз. Я много раз видел, как это делается, но никогда не предлагал своему ангелу проделать такое вместе. Мне было намного приятнее услышать от нее о желании увеличить численность нашей небольшой семьи, нежели самому предлагать ей сделать это.

Наши пальцы сплелись, а разгоряченные тела терлись друг о друга. Быть в ней — большое удовольствие, но все же это и на десятую часть не так много, насколько я бы хотел. Это далеко не сплетение душ, не их воссоединение в одну. Но это другое. Так мы покажем свою любовь друг другу с новой стороны, и она приобретёт свое лицо в нашем будущем ребенке.

Ах, что за блаженство я ощутил, когда мы оба достигли кульминации. Мое тело расслабилось, и я хотел было слезть с Марии, но она не позволила мне. Мое сокровище захотело еще, и я был рад удовлетворить ее снова. Видеть ее счастливой, пребывающей в сладострастном забытьи из раза в раз доводило меня до очередного возбуждения и последующего беспамятства.

Для нас время перестало существовать. Бой часов где-то внизу фоном оповещал нас то ли о трех часах ночи, то ли о шести часах утра. Окна были завешаны плотными занавесками, поэтому мы не понимали, утро сейчас или до сих пор ночь. Нам было все равно. Сейчас существовали только мы и наша любовь. Не было ничего, даже этого мира. Только наша комната с первобытным запахом возбуждения, кровать, пропитанная выделениями наших тел, и любовь, окутавшая нас, словно пламя, борющаяся за жизнь в теле Марии.

* * *

Я проснулся после полудня. Глянув на часы, понял, что уже полвторого дня. Тело ломит во всех местах. Но это хорошая боль. Надеюсь, Маша чувствует себя лучше, разве что ноги покрыты синяками от моих поцелуев.

Открыв глаза, я обнаружил, что ее нет рядом, зато на простыне остались признаки ее чистоты и глубокого уважения к своему суженому. Я улыбнулся и погладил высохшее пятно крови.

Спустившись вниз, я обнаружил свою ненаглядную на кухне, пьющую чай с купленным вчера в «Альдебаране» печеньем. Она увидела меня и, ничего не говоря, улыбнулась своей привычной ангельской улыбкой.

Я молча подошел к ней и обнял сзади. По телевизору показывали какие-то спортивные соревнования. Пригнувшись к ней и поцеловав ее в затылок, я с осторожнейшей нежностью погладил Марию по животу. Она повернула голову ко мне, и я поцеловал ее.

Лев и Валентина

— Ах, Лёва, это подарок судьбы! — радостно завопила молодой механик тира.

— Ах, Валя, Великие Боги, Фортуна наконец преподнесла нам такой бесценный подарок! Но не будем забывать главное, и учение!

Хором:

— Материальное — ничто перед чувствами!

— Только благие дела и намерения дадут вам шанс в Чистый День! — радостно продекларировал Лев.

— Разделите дар с протянутыми в нужде руками, и вы услышите, насколько громче становится поступь Небесного Сада навстречу вам! — благоговейно закрыв глаза, выговорила Валентина.

— Пойдем прямо сейчас!

— Пойдем!

Через несколько минут.

— Добрый день, господин.

Перед ними стояла небольшая часовня, помещенная по центру пешеходной площадки на одном из этажей «Альдебарана». Около нее стоял один из храмовых послушников. Не воспитанник «Источника жизни».

— Воистину добр день, посланный нам Великими Богами для поиска знаний и творения добрых деяний.

Пара улыбнулась, дожидаясь, пока молодой послушник закончит короткую молитву за явившихся путников и снова взглянет на них.

— Мы бы хотели сделать пожертвование.

— Ваше право, но не больше десятины!

Лев и Валентина посмотрели друг на друга, и он передал одну из крупных подаренных купюр.

— Нет! Вы не похожи на настолько богатых людей, — юный храмовник выставил ладонь вперед, останавливая парня.

— Но разве мы не можем сделать подношение? Оно же пойдет на благо науки и культуры!

— Указ королевского синода — не брать больше десятины. Но если вы так сильно хотите сделать пожертвование, дайте что-нибудь поменьше.

Лев пошарил в карманах и достал пару смятых купюр, две железные десятки и три пятерки. Послушник сделал шаг вперед, чтобы рассмотреть руку юноши, и сразу взял одну из монет.

— Но это же слишком мало! — недоумевая, воскликнула Валентина.

— С мира по нитке, сестра. Великим Богам людские деньги ни к чему, а вот их обездоленным потомкам они помогут.

Двое посмотрели друг на друга и хотели было поспорить с молодым храмовником, но тот пресек их желание:

— Помолимся, брат и сестра!

Он сложил руки в молитве и прислонил к наклоненной голове. Его прихожане повторили за ним.

— Да хранят Великие Боги тех, кто щедро делится с обездоленным ближним добром своим, и тех, кто не забывает сначала стать могущественным, чтобы делиться и не обеднеть самому, — послушник украдкой взглянул на молодых людей, как и они на него. И тут же продолжил: — Рука дающего да не отсохнет и будет помогать ближнему и в богатстве, и в нищете.

Левую руку он положил на грудь, а правой начал очерчивать треугольник с вершины вниз направо, налево и снова кверху:

— In nomine puerum, et patri, et matter, et Mortum. Sicut erat in principio et nunc, et semper, et in saecula saeculorum (1).

Юный храмовник закончил молитву, и они опустили руки. Но он сразу же обратился к Валентине:

— А тебе, сестра, давно пора получить благословение! — послушник на мгновение закрыл глаза, будто бы вбирая в себя силу Вселенной для очередного священного послания. — Origine ex pura, ad optimum futurum (2), — произнес он, очерчивая девушку рукой от живота к голове и к плечам, заново к голове и обратно к животу — по кругу.

Валентина обрадовалась и тут же бросилась на шею Льву. Он ее поцеловал и обнял. Молодой храмовник довольно заулыбался, но постарался поскорее убрать радостную улыбку с лица. Если бы его кто-то видел со стороны, наблюдать за этим было бы довольно забавно.

— Спасибо! — сдержанно сказал Лев.

— Огромное спасибо, господин! — давая волю эмоциям, чуть ли не кричала Валентина.

— Благодарности излишни! Это всего лишь моя прямая обязанность! — гордо сказал храмовник, хотя довольство все еще плясало в его глазах.

Трое распрощались. Лев и Валентина ушли восвояси — в тир, праздновать. А молодой безликий храмовник, прячущий свое лицо под стальной маской с высеченными на ней молитвами, остался стоять на страже общепринятых моральных ценностей.

— Да не потеряет Фортуна к вам свой интерес… — сказал он, имея в виду всех, кого видит.

Леопольд Удэ

Леопольд медленно опустил мини-дисплей своего ВУС, так как сержант Вергилёв перестал транслировать приведение приговора в действие. Храмовник сложил руки в замок и уперся в них подбородком. Его братья по оружию склонили головы. За их масками не было видно, что они делают.

"Скорее всего, — подумал «китаец», — Гэну самому тяжело смотреть на то, как расстреливают террористов. И какая же забота обо мне — спрятал камеру, чтобы я перестал наблюдать за этой прискорбной картиной. Надеюсь, скоро это ужасное время закончится. Мир будет избавлен от врагов, и начнется золотой век развития без ханжества и запретов. Все станет именно так, как того желает и король, и синод, и королевство с его союзниками. Пепел будет утоптан, а кровь смыта миллионами заново переродившихся душ. Они очистятся от того греха, от которого мы избавили их бренные тела. Наше влияние сейчас как никогда велико, но со временем оно станет еще сильнее. И до тех пор я посвящаю свою жизнь служению строящемуся обществу. Мой долг, как человека, умеющего только служить — служить. Это было предопределено еще на небесах. В этой жизни моя истерзанная молодая душа должна познать лишь горе. Отдохнуть я смогу лишь в следующей жизни… но стоит ли тратить драгоценное время на отдых? Солнце Терры не вечно. Оно сгорит через миллиарды лет, но эта временная пропасть настолько мала, что в нее не протиснется даже микроб. Поэтому…"

Он опустил голову и задумался.

Где-то там, на камне сером,

Среди горящих облаков,

Где сумрачные томятся тени бытия,

Мог быть и я.

Но я живу, сегодня — здесь, и все ж

Тоска моя неумолима.

Имел бы я глаза, заплакал бы

От счастье, или горя.

Но пройдя весь военный ад,

На месте я, последняя моя потуга —

Здесь сидеть и слушать вой,

Что волчье отчаяние породило.

И вечный гнев, руководящий мной — благой.

Моя к себе мольба, что тот правдивый.

Сомнение — это гноящаяся рана! Вера и свет ее истины — единственное лекарство!

Шримантийка

Эта… это чудовище! Чудовище в человеческой шкуре! Но ее глаза нисколько не человеческие! Это сам дьявол, но в таком прекраснейшем, ангельском обличье! Как он только может находиться рядом с ней? Почему все эти люди — никто не видит, что за пламя пляшет в этих милых глазах? Какая испепеляющая ненависть… ее гнев и злость просто неумолимы. Ее ярость бесконечно опаснее этой покрытой шрамами машины убийства с явно искусственными глазами. Что он, что она — оба нелюди, пришедшие в этот мир ради истребления людского рода.

— Слушай, я дам тебе совет. Если уж ты проиграла войну, то и прими смерть с достоинством. Ты, конечно, уже замарала его своим страхом перед врагом, но я могу поступить достойно с твоей памятью и забыть о твоей трусости, — сказал этот монстр.

Как же горько… Не могу ни сбежать, ни укрыться, никто меня уже не спасет. Мои последние секунды жизни. Мне хочется сорвать горло, крича от того, насколько мне страшно. Но нет! Я не подарю этим нелюдям ни единого звука. Дальше пусть делают что хотят. Моя война действительно проиграна, но мне так не хочется сдаваться… и тем не менее, это конец. Хочешь — не хочешь, но пришло время умирать. Ну и пусть. Давай, стреляй, адская тварь, увидимся у тебя дома, когда ты сдохнешь и спустишься навестить меня!

— Как жаль!

Что?

— Ты могла бежать не на Ближний Восток, а в Карфаген. Ты — потомок европеоидной расы, даже несмотря на смуглую кожу. Ты была могла бы перевоспитать себя и стать какому-нибудь достойному мужчине хорошей женой. Вполне возможно, что на тебе бы женился даже какой-нибудь дворянин. Но ты избрала путь страданий и проиграла.

Это и был ее выстрел? Я не понимаю? Как такое создание, как она может жалеть своего врага? Все слова о том, что мы виноваты в войне — были забыты? Как она умудряется проявлять ко мне сострадание? Мне становится только грустнее от чужой жалости.

«Камила! Будь сильной! Не уступай никому и ничего, особенно врагу!»

Дядя? Неужели я так близко к царству мертвых, что слышу твой голос? Скоро мы с тобой встретимся… и с папой, и с мамой… Джамаль, Халиль… братья мои, я скоро явлюсь к вам. А теперь мне просто нужно уйти достойно! Моя сила будет в принятии своей судьбы. В смирении перед смертью. Мое тело проиграет, но победит то, что выше захваченного вами проклятого мира.

— Наконец-то ты поняла!

Игла воздаяния за мою неправедную жизнь прошила мой череп. Я ощутила боль, которую даже не успела понять и мгновенно забыла. Густая тьма заволокла глаза, а позже впереди показался свет… но не такой, который нам описывали святые. Он приближается, и по мере этого мне становится все теплее… тепло… Горячо!

Гэн

Как и говорила мадемуазель Мария: «Как жаль!» — думал я, опуская руку в кровавую лужу, истекшую из простреленного черепа шримантийской смертницы.

Действительно, как же жаль… В ее глазах читалась ярость американских солдат, противостоявших армии Оси при оккупации. Они были жестоки. Не знали меры в пытках. Убивали ради развлечения, чтобы «выпустить пар» и отомстить за павших товарищей. Но что для американца товарищ — для меня брат. Сколько моих сестер было изуверски убито. Освежевано заживо, будто мы не на северном континенте, а в чертовой Бразилии. Сколько моих сестер было опорочено и погибло под этими не знающими предела в своих извращенных фантазиях бандитами. Это просто преступники! Даже в Африке не было таких преступлений, хотя Ось ясно дала понять: с белыми — по-человечески, с остальными — как душе угодно. Но Америка, что северная, что южная, превзошла все мои ожидания. Да, Альтерия не знала границ в жестокости в войне со Шримантой, но я считаю, да и все вокруг так считают — их месть должна была найти козла отпущения. И лучше всего, если этим козлом будет страна, что вероломно однажды напала на них, спустив в унитаз все договоры о сотрудничестве. И подумать только, ради чего? Ради свободного рынка без конкуренции. Шриманта почувствовала себя безнаказанной, когда стала торговать с Китаем, Америкой и Европой, в то время как Альтерия не торговала с первыми из принципа. В этом же и заключалась ее слабость. Тем не менее, даже при том достатке, который, к слову, был отнюдь не мал, хотя не так уж и велик, граждане Альтерии смогли отвоевать свою страну, ценой многих жертв и спокойных лет…

И все же речь не о них. Речь о зверствах и жестокости американцев. О том, что я увидел в глазах этой девушки. Этого прекраснейшего цветка, который я смог простить даже за то, что она сделала с братьями по оружию высшего начальника моего батальона. Даже за то, что она и ее сообщники стали сопротивляться. За их бесчеловечный поступок с похищенными жертвами! Но как я это сделал? Почему? Черт возьми, неужели сегодня я сломался от вида происходящего вокруг кошмара? Слезы наворачиваются на глаза от осознания того, что со мной что-то не так… Это и есть любовь с первого взгляда? Или это простая фантазия? Я не могу этого понять. Просто не хочу. Но это пожирает меня изнутри. Я не должен проявлять ни жалости, ни, тем более, любви к злейшему врагу. И все же, как же она красива… была, но не теперь. Теперь это не она.

Мария была права. Как же жаль. Шанс найти того, кто тебе настолько сильно нравится — один на миллиард. В мире осталась половина населения, но найду ли я среди них за свою короткую жизнь ту, которую смогу полюбить так же быстро, как этой девушке прожег голову луч пульсара?

Радаман Сидоний

Вот они — мои родные места. Когда я был маленьким, этот сквер казался таким далеким от моего дома у реки, а теперь я могу дойти отсюда до дома максимум за полчаса. По левой стороне магазины и муниципальные здания. По правой — спортивный комплекс со стадионом и поликлиника за ними. Жилые дома и частные лавочки, куда ни посмотри. Сюда я заходил за продуктами, сюда за одеждой, туда за обувью, а там стригся... Вот сюда тетя водила меня на концерты, а сюда мы с отцом ходили в кино, а сюда — с мамой в музей. Правда, деда у меня не было, чтобы сходить на рыбалку, а отцу не нравилась рыбалка, да и не умел он обращаться со снастями. По словам мамы, бабушка успела только посмотреть на меня, а вскоре ее не стало. Как не стало моих предков тогда, так и теперь ничего из перечисленного ранее не осталось. Нет больше ничего в моем родном краю. Как бы я ни старался, я не смог его защитить. Я! Король! Владыка Карфагена, потомок того, кто мог оставить правление могущественнейшей во всем мире державой и провести время с сыном. Мой отец мог оставить дела и прогуляться со мной. Стыдно назвать золотым век его правления, ибо золото — самый блеклый металл на земле по сравнению с его эрой.

Моя же эра ознаменовалась началом войны, мирового геноцида и пострадавшими, чьими слезами можно наполнить все вогнутые части каждой планеты в Солнечной системе. Но сколько могу наполнить я своими слезами? Здесь, стоя у единственного своего собеседника — статуи Святого Павла — смогу ли я помочь наполнить чашу печали этого мира, чтобы никто другой не пролил ни слезы?

Я присел на пьедестал памятника и заплакал, но не стал опускать лицо или прикрывать его руками. Я хочу, чтобы этот мир видел мое сострадание и жалость к нему. Я хочу видеть все то, что видит Святой Павел, стоя здесь долгие годы, один в тишине. А он видит лишь руины и редкие кости, выглядывающие из-под слоя земли. Некогда оживленный, мой дом — ныне склеп.

Ко мне подошел человек в черном.

— Поплачь-поплачь, — снисходительно и мягко сказал он, — человеку иногда нужно пожалеть себя.

— Я не уверен, жалко ли мне себя или нет…

Он сел со мной рядом.

— На самом деле, дело даже не в этом. Своими действиями ты показываешь, какой ты человек. И человек ли ты.

— А что значит «быть человеком»? — шепотом спросил я.

Мы сидели молча некоторое время, но я чувствовал, как мое горло распирает от напряжения и уже даже из носа текут слезы, не только из глаз.

— Это тебе решать!

Я не смог сдержать нахлынувших эмоций и со множественными всхлипами, перебивающими дыхание, опустил голову на руки, упертые в колени.

— О, бедное дитя, ты так стар, и так молод в своем сокрушении. Ты такой седой для своего румяного лица, и твоя слабость сулит только бесчестие. Но почему? Ты недоволен своими решениями? Но ведь они ведут всех в лучший мир?

Я не в силах был ответить.

— Понимаю, ты просто не должен был становится королем Карфагена и главой совета синода. Но такова судьба. Вселенная дала тебе власть, потому что больше не могла дать ее никому. Великие Боги благословили тебя на трон. Ты — достойный владыка своего царства, а боль людей, вызванная твоими деяниями — всего лишь твоя тяжелая ноша и ответственность. Ее больше никто не мог нести и принять. Как бы сказали любые мудрецы: «Не справишься ты — не справится никто». Поэтому будь стоек в вере своей, как твой отец. Ты — наследник создателей оплота мира и свободы. Боль остальных — это не для нас.

— Но как я могу не пропускать ее через себя? Разве это не путь к бесчеловечности?

— Это хороший вопрос, и главное, как ты на него сам ответишь. Каковы твои принципы, твоя личная мораль. Здесь даже не так важны законы Великих Богов.

— Но ведь на них зиждется наша страна?!

— Разумеется, Радаман, конечно. Без них мы бы все еще оставались в медленно увядающей России. Мир бы уничтожал сам себя. Но твои предки были мудры, чтобы увидеть, что только тирания и война спасут его. Но вспомни, как долго они готовились к ней. Ты — шестой король. Пять предыдущих поколений создавали свой мир, чтобы уничтожить чужой. И ты, как потомок великого рода, которому было не наплевать, обязан победить. Цель, для которой ты живешь — это объявить войну всему миру и победить! Больше ничего. Поэтому победи во имя светлого будущего не только для человечества Терры, но и вообще для всего человечества. Очистить этот мир от врагов — твое предназначение. Король не должен забывать об этом. Те, кто будут избраны после тебя на главные государственные посты, не должны забывать об этом.

Я сидел, согнувшись и положив голову на руки, а к моей спине прислонился этот человек. Он положил голову на мое плечо и приобнял, поглаживая по волосам.

— Как только ты победишь себя — победит человек. Но если тебя победит печаль, то тебе никогда не узнать, что значит «быть человеком». Это единственный путь.

Когда он закончил говорить, мы еще немного посидели в тишине, пока я не взял себя в руки и не перестал жалеть все ушедшее.

— Итак! Пойди, Радаман, завоюй Терру ради будущего. Не дай уйти никому из наших врагов. Будь неумолим и стремись только к процветанию своего народа. Так было, так есть, и так будет, во веки веков!

Блеснула молния, и гром сокрушил мои перепонки. Я резко откинулся назад на памятник и тут же встал. Оглядевшись по сторонам, я не увидел никого. Обошел статую — за ней тоже никого не было. Но затем я увидел, как сверкают мраморные глаза, а у ее ног горит, но не сгорает терновая ветвь.

Где-то вдалеке послышались ревущие моторы королевской гвардии. Вскоре они оказались здесь.

— Meus Rex, quid factum est? (3)

Я не в силах был ответить. Грусть отступила так же, как погасли глаза статуи и потух терн. Так значит… это было божественное вмешательство? Откровение свыше? Сложив ладони вместе, я стал благоговейно благодарить Великих Богов за наставление на правильный путь. Что может быть неправильного в моем пути, если сами боги снисходят ко мне?

— Nihil… (4)

Примечания:

(1) Во имя дитя, отца, матери и Создателя. Как это было тогда, как есть сейчас, и как будет, во веки веков.

(2) От Чистого Истока в прекрасное будущее — благословение для женщин к продолжению рода.

(3) Мой король, что случилось?

(4) Ничего…