| Название: | A Difference in the Family: The Snape Chronicles |
| Автор: | Rannaro |
| Ссылка: | https://www.fanfiction.net/s/7937889/1/A-Difference-in-the-Family-The-Snape-Chronicles |
| Язык: | Английский |
| Наличие разрешения: | Разрешение получено |
Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Вторник, 9 апреля 1959 (первый день новой луны)
— Эй, гляньте-ка, кто здесь! — Тед Хезелтин отвлёкся от игры в дартс, когда отворилась дверь паба. — Неужто наш жених! С чем пожаловал, Тоби? Никак весь порох поистратил?
Присутствующие поддержали Теда громким смехом.
— Помалкивай, пока цел, Тед, и следи за языком. Со мною жена.
В пабе почувствовалось движение, когда мужчины, собравшиеся здесь пропустить пару-тройку пинт после работы перед ужином, поняли, что небольшой фигурой, вошедшей в паб вслед за Тоби, была новоиспечённая миссис Снейп. Со столов быстро убрали скорлупу от орехов, кое-где подтёрли разлитый эль и смахнули пыль с одного из стульев, потому что всем было известно: Тоби женился на девушке из хорошего дома, привыкшей к более любезному обхождению, чем обычно водилось у рабочих из захолустного ткацкого городишки на востоке Ланкашира.
— Прощения просим, миссис, — сказал Тед, предлагая теперь уже чистый стул худенькой молодой женщине, которую Тоби выбрал себе в жёны. Она не была красавицей — бледная, с вытянутым лицом землистого цвета, — как и все жёны рабочих, но мужчины того класса женились не ради красоты, а ради ласковой компании, дома и детей.
— Спасибо, — негромко ответила миссис Снейп и опустилась на стул, присоединяясь к мужчинам, что немедленно снискало ей всеобщее признание среди присутствующих.
— Парни! — воскликнул Тоби. — Выпьем за мою жену! Эйлин, это мои товарищи с фабрики, вот с этими парнями я и провожу все свои дни.
Пинты поднялись в воздух, и все выпили за здоровье новой жены Тоби.
— Так что, Тоби, почему ты так рано вернулся из Блэкпула? — спросил Тарстен Гарнетт. — У тебя ведь ещё день про запас, мы было подумали, что ты его захочешь растянуть… Прощения просим, миссис.
— Мы вернулись пораньше, — провозгласил Тобиас Снейп с некоторой важностью, — потому как нам сообщили, что теперь у нас есть свой дом. «Место-постоянного-проживания» — так и сказали. Конец Паучьего тупика, там теперь будем хозяйничать. Мой дед нанял пару людей, чтобы перевезти вещи из его дома и дома папаши, вот мы с Лин и решили приехать пораньше, чтобы как следует обустроиться. Так что я ещё не совсем вернулся — не официально, так сказать. Увижусь с вами на фабрике только в понедельник.
Эйлин Снейп молчала, пока мужчины сплетничали и обсуждали последние новости с фабрики — «уволили Фреда за просто так! Это его-то, с четырьмя голодными ртами по лавкам!», — но внимательно наблюдала за их лицами, пока они говорили, не забывая при этом разглядывать каждую деталь паба. Тоби выпил ещё две пинты и становился всё словоохотливей.
Затем наступила пора разбредаться по домам, к жёнам и ужину, и небольшое собрание разошлось. Тоби и Эйлин шли вместе, держась за руки, по хмурому лабиринту кирпичных домишек, что принадлежали местным рабочим, — тёмных от вечного дыма стоявшей по соседству фабрики, с грязными окнами, в которых кое-где виднелись выцветшие занавески. Грубые башмаки Тоби, подбитые гвоздями, громко стучали по старой вымощенной булыжником дороге, когда молодожёны подходили к маленькому дому на окраине городка, расположенному в тени громадной дымовой трубы ткацкой фабрики, занимавшей почти всю линию горизонта. Самый последний домишко в Паучьем тупике.
Внутри было темно — темно и пусто, а звук их шагов отдавался лёгким эхом во всех комнатах. Эйлин сразу пошла на кухню, где уже начала готовить ужин, поставив сковороду на угольную решётку, потому что газа и электричества здесь пока не было.
Тобиас бодро цокал башмаками, расхаживая по дому. На нижнем этаже были гостиная и кухня. На верхнем располагались большая спальня и комнатка поменьше, которую Тоби планировал разделить на крохотную спаленку и кладовку. Была ещё узкая комната с унитазом и раковиной, втиснутой сюда когда-то пятьдесят лет назад, но не было ванной комнаты. Тоби это устраивало. Они ведь не были какими-нибудь чистоплюями из этого фон-баронского Лондона. Мыло и горячая вода в чаше — вот что действительно нужно. Обойдутся и этим.
Они ели простой ужин из двух щербатых тарелок, сидя на полу в гостиной.
— Может, наколдуешь нам парочку пинт да какой-нибудь шикарный десерт? — пошутил Тоби, но Эйлин лишь нахмурилась.
— Ты знаешь, что с едой такое не пройдёт, — ответила она.
— Ага, — отозвался Тоби. — Сдаётся мне, такое много с чем не проходит.
Кроме сковородки, тарелок и двух стульев на кухне, в доме была только одна вещь: старый шишковатый матрас в гостиной. На следующий день им должны были привезти кое-что из мебели, но сегодня кроватью им служил этот матрас.
— Идём, Лин, — ласково позвал Тоби, и, несмотря на то что было ещё рано и солнце только зашло за горизонт, Эйлин улыбнулась и присоединилась к мужу. В конце концов, это был их медовый месяц.
[В тысячах миль, где-то за океаном, в тот самый день и почти тот же час Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства назвало имена семи людей, которые вошли в первый отряд астронавтов США «Меркурий 7», чтобы стать участниками первой американской программы пилотируемых космических полётов. Один из них, Джон Гершель Гленн-младший, станет первым американцем в открытом космосе. Ни Тобиас Снейп, ни его молодая жена (в девичестве Эйлин Принц), конечно, не знали об этом, но совпадение интересное.]
К тому времени, как Эйлин проснулась следующим утром, Тоби уже ушёл, но она всё ещё ощущала его присутствие. Она накинула халат и нашла в простынях записку, нацарапанную на крошечном листке бумаги: «Ты лучшая». Другая была в жестяной банке с чаем: «Я самый счастливый мужчина в мире».
Эйлин улыбнулась сжатой, короткой улыбкой. Она была не из болтливых, у неё никогда не бывало много друзей, и уж точно — поклонников. С Тоби она чувствовала себя особенной, важной, а ещё он всегда говорил ей милые вещи. Правда, он любил погулять с товарищами в пятницу после работы и имел определённую привязанность к джину, после которого в ход часто шли кулаки, но то было обычное дело для мужчин рабочего класса как в маленьких, так и в больших городах, и Эйлин не придавала этому большого значения.
Внезапный стук в дверь заставил её вздрогнуть. Это не Тоби — Тоби бы просто вошёл. Эйлин не хотелось встречать незнакомцев в пижаме, поэтому она тихонько подошла к входной двери и, вместо того чтобы открыть её, спросила:
— Кто там?
— Твоя мать, Лин. Кого ещё ты ожидала увидеть в полвосьмого утра в пятницу?
Дверь отворилась, Эйлин кивнула матери и быстро скользнула обратно в дом, помня, что стоит в утреннем халате на улице.
— Заходи, мам, выпей чашку чая. У нас пока нет мебели, но зато есть свой дом. Как ты сюда попала? Как узнала, что мы здесь?
— Веришь или нет, старый Венсли заявился вчера ко мне сказать, что нашёл хороший дом. Сэм и Эмили Дайсон навещали свою дочь в Колне, поэтому забросили меня сюда. — Миссис Принц стояла посреди гостиной, разглядывая выцветшие стены. — А он довольно старый, не так ли? И маленький.
— Конечно, нужно будет хорошенько тут прибраться, и да, он небольшой, но с мебелью всё будет выглядеть намного лучше, по крайней мере, для двоих вполне сойдёт.
— Для двоих? — взгляд миссис Принц ненадолго задержался на лице Эйлин. — Ты уверена?
Эйлин покраснела. Румянец совершенно ей не шёл, потому что всё лицо покрывалось красными пятнами.
— Мам, ну брось. Мы ведь женаты. К тому же никто не может знать наперёд.
— Мы можем, — ответила миссис Принц. — Покажи мне кухню, будем пить чай.
Она подождала, пока они устроятся с чашками горячего чая, и продолжила:
— Будет сложно, Лин. Дело не только в деньгах, хотя дети — это очень дорого. Твоему мужу не понравится быть на втором плане, а маленький ребёнок так или иначе будет забирать всё твоё внимание.
— С Тоби всё будет в порядке, мам. Он будет ужасно горд иметь ребёнка.
— Он будет ревновать. Мало того, что у вас обоих Луна в Овне, вы поженились, когда она была в Водолее, а теперь, когда она снова в Овне, вы… Я никогда ещё не видела пару с такой явной предрасположенностью к ссорам, потому что вы оба хотите всё контролировать, а он к тому же не станет терпеть соперников. Ты могла бы подождать, пока вы не обустроитесь.
— У нас всё хорошо, мам. И ты ведь знаешь, Тоби во всё это не верит…
Тут открылась входная дверь, и Эйлин поспешила встретить мужа. Миссис Принц последовала за ней и остановилась на пороге кухни, увидев в гостиной двух мужчин. Старший из них, к тому времени уже снявший шляпу, кивнул ей, хотя его приветствие больше походило на поклон.
— Доброе утро, Константина. Пришли поглядеть на гнёздышко?
— Доброе утро, Венсли. Очень мило с вашей стороны было присмотреть им такое место.
— Рад услужить, рад услужить. Ну что, Лин, прекрасно выглядишь. Даже немного сияешь. Как, мой внук уже выполнил свой долг? Неужто увижу правнуков перед смертью?
Тоби начал невнятно бормотать что-то об устройстве на новом месте, о том, что нужно убедиться, что на фабрике будет работа, но вдруг понял, что Эйлин и миссис Принц молчат, никак его не поддерживая. Венсли Снейп это заметил.
— Есть новости, Константина? — спросил Венсли. — У ваших людей есть способы узнать?
Не успел он закончить вопрос, как Тоби повернулся к жене, которая ещё неделю назад была всего лишь невестой:
— Это правда, Лин? Такие, как ты… Вы узнаёте об этом сразу?
Эйлин кивнула. Тоби гикнул и пустился в пляс по пустой комнате. «Отец! — радостно кричал он. — Я стану отцом! Это будет мальчик, я точно знаю. Ты сделала меня самым счастливым мужчиной…»
Затем прибыли грузчики, привёзшие мебель от разных родственников: диван и кресла, торшер, обеденный стол, кровать и другие необходимые вещи — их было немного, но достаточно, чтобы начать обживаться. Пока Тоби и Эйлин были заняты тем, что указывали рабочим, куда ставить все эти нужные в быту сокровища, старый Венсли Снейп наблюдал за Эйлин пристальным, голодным взглядом. Константина Принц была одной из самых известных ведьм-целительниц и зельеваров с холма Пендл, и Венсли больше, чем кто-либо другой, поддерживал Тоби в ухаживаниях за её дочерью. Почти всю свою жизнь старик мечтал о том, чтобы в его семье завелась ведьминская кровь.
Чьи-то мечты навсегда остаются мечтами, однако Венсли Снейп был удачливым человеком, потому что именно его мечте было суждено сбыться, ведь, если всё сложится удачно, через девять месяцев в его семье родится волшебник.
Суббота, 9 января 1960 (середина между первой четвертью и полнолунием)
Ровно девять месяцев спустя, 9-го января 1960 года, в субботу днём, в час сорок шесть минут, Эйлин Снейп родила крохотного мальчика в ткацком городке, расположенном в пятнадцати минутах езды от Колна в районе Пендл графства Ланкашир. При рождении не было ни доктора, ни лицензированной акушерки, роды принимали две бабушки новорождённого. Если бы ребёнок родился в больнице, его бы сразу забрали и положили в кроватку в отделении для новорождённых. Спелёнутый, он был бы лишён контактов с людьми, кроме нескольких минут каждый день, когда его матери разрешалось бы взять его к себе. Дома же его помыли и сразу дали в руки Эйлин, и потому первым, что он по-настоящему увидел в жизни, пускай размыто и неясно, были глаза матери.
Его отец, Тоби, так тяжело переживал боль и страдания рожающей жены, что всё утро провёл в местном пабе со своим отцом, Эдвардом Снейпом, и вернулся домой, шумный и радостный, только тогда, когда ему сообщили, что он стал отцом вполне здорового сына. Венсли всё это время сидел в гостиной, готовя необходимые для процесса воду и полотенца. Сам он не мог подняться на верхний этаж, поскольку там была территория женщин.
— Гляньте на него! Говорил я вам, что мой сын ни в жизнь не родится лысым? Весь в отца, весь в отца, — щебетал Тоби, впервые увидев темноволосого малыша. — Правда, я почему-то думал, что у всех младенцев глаза голубые, — отрешённо протянул он, вглядываясь в тёмные глаза сына, которые сейчас казались совсем чёрными.
— Пока нельзя судить о цвете глаз, — сказала Нора Снейп, мать Тоби. — Подожди несколько месяцев, и он изменится. Нед, не дыши на мальчика перегаром.
— Может быть, — отозвалась Константина, задумчиво глядя на ребёнка. — Нужно подождать, тогда и увидим.
Венсли протянул мизинец и осторожно коснулся им ладошки малыша. Крохотная ручка сжала его с неожиданной силой. Константина заметила удивление, отразившееся на лице старика.
— Все младенцы цепляются крепко, — пояснила она. — Эта хватка скоро ослабнет.
— Правда? — с сожалением спросил Венсли. — Я уж было подумал, он вырастет сильным мальчуганом.
— Может, так и будет, но не потому, что он сейчас крепко хватается за пальцы. Теперь уходите, вы его увидели, а Лин нужно отдохнуть.
Мужчины отправились вниз планировать будущее мальчика и пить за его здоровье, здоровье его матери и за здоровье всех, о ком они только могли вспомнить, пока женщины принялись готовить маму и ребёнка к первому кормлению. Между ними чувствовалось некоторое напряжение, поскольку взгляды Константины на то, что было необходимо, не совпадали со взглядами Норы. И всё-таки почти всё делалось по воле ведьмы.
Имя мальчику дали не сразу. Эйлин, верная своему образованию, хотела назвать его Септимием Северусом, но Тобиас не желал иметь в семье никаких Септимиев, ей-богу, лучше было назвать ребёнка в честь его дедушек: либо Эдвардом Ричардом, уступая первое имя отцу Тобиаса, либо Ричардом Эдвардом, уступая первое имя отцу Эйлин. В конце концов они нашли компромисс, назвав мальчика Ричардом Северусом. (Тоби решил уступить, потому что Ричард Принц умер за несколько лет до рождения внука, да и Тоби в жизни не очень-то ладил с отцом, разве что в пабе им удавалось найти общий язык.)
Как и свойственно семьям, потратившим много времени на выбор имени, мальчика никогда не звали никаким производным от Ричарда. Все почему-то привыкли к сокращённому варианту Расс. На самом деле, на протяжении всей его жизни соседи считали, что его имя было Расселл.
Расс Снейп с самого рождения был непростым ребёнком. Его отец объяснял это необычайно высокими умственными способностями.
— Ну разве он не умник, Лин. Он понимает, что когда я прихожу домой, нужно быть тихим и послушным. Он ведь никогда не докучает, правда? Спокойный, как пастор в церкви. Посмотри, как он поднимает головку, чтобы оглядеться. Такому палец в рот не клади.
Эйлин наблюдала за развитием сына с тигриной гордостью, видя, как он потягивался, пинался, изучал свой маленький мир и, когда его переворачивали на живот, поднимал голову, чтобы посмотреть на мать. Она не стала говорить Тоби, что мальчик никогда не плачет. Было гораздо проще, если Тоби верил, что малыш делает такой подарок только отцу. Она также не говорила Тоби, что проницательные, быстрые, чёрные глаза мальчика загорались чаще для неё, чем для него. Не было никакой нужды напоминать мужу, что дети всегда более связаны с матерями.
У матери Эйлин было своё мнение на этот счёт.
— Как это он не плачет? Все малыши плачут. Когда они голодны, или устали, или хотят, чтобы им сменили подгузник. Он должен иногда плакать.
— Нет, мам. Он не плачет и никогда не плакал. У него есть другой способ сказать мне о том, что ему нужно. — Она наклонилась к младенцу. — Расс знает, как рассказать мне о чём-то. Видишь? Сейчас он хочет, чтобы я его покачала, — она подняла мальчика с дивана на руки. — Ты хочешь походить по комнате и всё поразглядывать, да, Расс?
На лице Константины появилось обеспокоенное выражение.
— Эйлин, ты читаешь своего ребёнка? — Она стояла за спиной дочери, вглядываясь в чёрные глаза на маленьком личике. — Для меня он закрыт. Я никогда не умела читать людей, поэтому не предполагала у тебя этого дара. Неудивительно, что мальчик не плачет, если ему достаточно лишь посмотреть на тебя и ты уже знаешь, чего он хочет.
Тем временем Тоби быстро разочаровался в счастье быть родителем, и теперь отцовство вызывало в нём противоречивые чувства.
— Не знал, что на детей нужно так много денег, — жаловался он Эйлин. — Бутылочки и подгузники. Тебе что, сложно оставить его со мной на пару минут? Ему не нужно всё твоё внимание. Женщина должна заботиться о своём муже.
Пятница, 4 ноября 1960 (день перед полной луной)
Днём женщины всегда собирались на небольшие посиделки, пока их мужья работали на фабрике. У Кейт Хэнсон, овдовевшей шесть лет назад после пожара в хлопковом цеху, детей не было, но страховые выплаты позволили ей сохранить дом, а умение вязать (плюс квартиранты) помогали оставаться на плаву. Её младшей сестрой была Полли Хезелтин, чей третий ребёнок, дочка по имени Пегги, была всего на два месяца старше Расса. У других женщин этой маленькой компании — всего их было пять — тоже были дети дошкольного возраста. Когда подруги собирались то у одной дома, то у другой, дети играли все вместе, пока их матери сплетничали за чашкой чая.
— Пегги на неделе выучила новое слово, — гордо сообщила Полли, когда они в очередной раз собрались в крохотной кухне Снейпов. — Ей только год, а она уже говорит «вода» и «пока», а нынче во вторник чётко выдала: «Коляска». (На самом деле, Пегги сказала слово «кляська», но смысл был понятен.)
— Годовалые такие забавные, — прощебетала Сара Кэтлоу. — Мой Бобби уже требует печенье с молоком. А «мама» он сказал, когда ему едва стукнуло восемь месяцев. Как дела у Расси, Лин? Уже болтает?
Эйлин подлила Полли немного чая.
— Пока что не начал. Ещё слишком мал. Хотя совсем скоро начнёт ходить.
Она выглянула из кухни, чтобы посмотреть, что происходит в гостиной. Маленький Расс нетвёрдо стоял на ещё неокрепших ножках, опираясь о спинку дивана. Сейчас он уже умел довольно быстро перемещаться по дому: от кресла к дивану, от дивана к столу — так что Эйлин приходилось постоянно за ним приглядывать.
Сара улыбнулась, глядя на малыша, казавшегося таким слабеньким рядом с её крепкими карапузами.
— Скоро он обязательно заговорит, Лин. Не успеешь оглянуться, как лепет станет словами.
— Он даже не лопочет, — ответила Эйлин. — Он молчаливый мальчик.
— Дочка моей кузины Джейн тоже никогда не лопотала, — сказала Эдит Филипс, чей сын Нил сейчас стучал игрушечным кирпичиком по ножкам Расса. — Они вечно давали ей соску, чтобы утихомирить, и до трёх лет ребёнок не проронил ни слова, зато потом начал болтать хлеще коммивояжёра. С ними никогда не знаешь наверняка.
— Нил, — окликнула Эйлин со своего места, — не бей Расса. Нил…
Вдруг Нил взвыл от боли и ярости и бухнулся на пол посреди гостиной. Он продолжал кричать, пока его мать выбегала из кухни, чтобы поднять его на руки.
— Что случилось, милый? — проворковала Эдит. — Ты ударил пальчики старым кирпичиком? Вот что бывает, когда плохие мальчики бьют других детей игрушками. Они сами ударяются. — Затем она как ни в чём не бывало обратилась к взволнованным подругам: — Он в порядке. Просто хочет, чтобы его пожалели.
Маленький Расс всё так же неуверенно стоял, опираясь на диван, серьёзно разглядывая визжащего Нила чёрными глазками. Он никак не отреагировал ни на его нападение, ни на истерику. Эйлин продолжала внимательно следить за сыном, но в тот вечер больше не случилось ничего странного.
Назавтра была Ночь Костров(1). Тоби родился в этот день и любил думать, что все костры и фейерверки всегда зажигались только для него. Ему исполнилось тридцать, он был на три года старше Эйлин, но это нисколько не омрачало его радости от праздника.
Напротив, Тоби потратил почти целый день на то, чтобы найти подходящий для костра хлам и вытащить его на задний двор, а затем устроился в гостиной в ожидании сумерек, то и дело поглядывая в окно сквозь задёрнутые занавески. Когда на небе начали виднеться первые звёзды, небольшая группка подростков заметила выставленные вещи, прокралась во двор и тихонько, одну за одной, вытащила их на улицу. Тоби подождал, пока они заберут последний хлам, а затем выскочил из дома с криками: «Воры! Мерзкие воришки!» Подростки припустили что есть мочи, с гиками и улюлюканьем, иногда оборачиваясь и бросая в Тоби мелкие камешки, а он гнался за ними почти до самого центра города. Разумеется, Тоби провернул всё это шутки ради.
Затем он вернулся домой за Эйлин и малышом Рассом, и они вместе пошли смотреть на фейерверки и сжигание чучела Гая Фокса. Эйлин испекла традиционный для праздника имбирный пряник, а Тоби принёс картошку в фольге, чтобы запекать её на костре. На шоу они охали и ахали, Расс внимательно смотрел на всё огромными от изумления глазами, а после семья отправилась домой пировать печёной картошкой и имбирным пряником.
— Ты сегодня подаришь мне подарок, Лин? — заигрывающе спросил Тоби, когда часы пробили девять.
— Я уже подарила, — ответила Эйлин. Подарком был тёплый зимний свитер, который она сама связала для мужа.
— Я имел в виду другое, — хитро усмехнулся Тоби. — Сегодня ведь мой день рождения и всё такое…
Но Эйлин его даже не слушала.
— Тшш, смотри, Тоби. Посмотри на Расса.
Тоби посмотрел. Маленький Расс, не замечая того, что родители за ним наблюдают, поднялся на ноги, опираясь на диван, а затем отпустил его и, пошатываясь, потопал к входной двери.
— …два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… — Эйлин перестала считать, когда Расс потерял равновесие и плюхнулся на пол. Он не издал ни звука. — Вот он, Тоби! Вот твой подарок! — воскликнула Эйлин, когда Тоби обнял сначала её, а затем маленького сына, которым был ужасно горд. — Твой сын научился ходить!
Суббота, 24 декабря 1960 (десять часов перед первой четвертью)
По непонятной для всех причине, Тоби решил собрать всю семью на их первое с Эйлин и сыном Рождество. Все должны были остаться на ночь, а в рождественское утро вместе позавтракать и открыть подарки. Так как дом был совсем небольшой, родителей Тоби пришлось разделить, и тогда Нора с Константиной могли переночевать в маленькой спальне, а Венсли и Эдвард расположиться в гостиной. Раньше Тоби и Эйлин уступили бы свою спальню родителям, но было решено, что со всем шумом и суматохой, вызванной гостями, ребёнок должен хотя бы спать там, где он привык.
Гости прибыли в четыре часа. Венсли, Нора и Эдвард привезли рождественскую ель на крыше машины. Нора осторожно держала в руках коробки с хрупкими ёлочными игрушками, которые хранила много лет и которыми Тоби украшал ёлку на каждое Рождество.
— Подумала, что лучше будет передать их вам, — сказала она ему. — Теперь сынишка растёт у вас.
Мужчины расположились в гостиной и занялись украшением дерева, а женщины отправились на кухню готовить праздничный ужин. Нора смотрела на Константину и Эйлин с почти нескрываемым любопытством. Когда Константина вопросительно подняла брови, Нора призналась:
— Я просто подумала, что вы, может быть… Я никогда не видела, как вы это делаете.
— Чего ты ожидала? — сказала Константина слегка раздражённо. — Ледяную статую?
— Может, изюмный пудинг? — ответила Нора.
— Он уже в духовке, — сообщила Эйлин. — Решила испечь в честь праздника.
— А, — грустно вздохнула Нора, — значит, всё как у других.
— Типичные обывательские поверья, — сказала Константина. — Волшебники не берут из воздуха всё, что им вздумается. Магия испаряется со временем, исчезает. Наколдованной едой никогда не наешься. Наколдованные деньги всегда превращаются в пыль. Магия создана для временных вещей, например, таких… — с этими словами она заставила нож чистить картошку, а венчик принялся взбивать яйца для эгг-нога(2). — Это всё ваши дурацкие сказки о том, что волшебники могут колдовать себе еду.
— Мам, — нервно прошептала Эйлин.
— Мы в доме волшебницы и используем обычные бытовые заклинания, — ответила Константина. — Никому нет до этого дела, я тебя уверяю, в твоей школе…
Нора выглядела потрясённой, но маленькое представление Константины ей явно понравилось.
— Венсли всегда был так уверен, — сказала она, — но никогда не мог привести конкретного примера. Вы думаете, Расси…
— Мы не знаем, — ответила Константина. — Ещё слишком рано судить об этом.
— Может быть, и нет, — прошептала Эйлин. Две женщины наклонились к ней поближе. — В начале ноября у нас были гости, все с маленькими детьми; один из мальчиков стал бить Расса игрушкой, не сильно, но всё-таки, и… ну, вдруг его словно что-то ударило и оттолкнуло, но Расс при этом даже не пошевелился. Я не уверена, что это знак, но постоянно думаю об этом.
Нора подошла к Рассу, который в это время сидел в углу с игрушечным телефоном из картона. Он прислонил трубку к уху, но не делал вид, что говорит по нему. «Ты у бабушки маленький волшебник, да, Расси? — ласково проворковала она. — Ты использовал магию, чтобы проучить плохого мальчика?» Она протянула ему руку, на кисти которой виднелись синяки. У Норы всегда были синяки на руках. Это было в порядке вещей. Расс смотрел на неё серьёзным, насторожённым взглядом.
— Лин, — внезапно сказала Константина, — пойди задай ему тот же вопрос.
Неуверенно, Эйлин подошла к мальчику и заняла место Норы.
— Расс, — начала она, — ты использовал магию, чтобы проучить того плохого мальчика? — Она мысленно постаралась показать ему своё воспоминание о том дне.
В этот момент в чёрных глазах что-то открылось, словно двери в освещённый зал, и в них шаловливо загорелось понимание. Эйлин отошла от него в замешательстве.
— Он не понял вопроса, — сказала она, — но подумал, что было забавно смотреть, как Нил падает на пол.
— Это уже не голод и не грязные пелёнки, Лин. Это настоящее чтение.
Константина вытащила из-за стола стул и села.
— Все эти годы, — произнесла она, качая головой. — Все эти годы у тебя был дар чтеца, а я даже не знала об этом. Родная мать, и даже не догадывалась. Это потому, что я не могла читать людей. Никто из моей семьи этого не умел. Значит, этот дар был у кого-то со стороны твоего отца. Наверное, потому я никогда и не искала в тебе этого. Моя дочь обладает даром чтения.
— Это значит, что она умеет читать мысли? — спросила Нора.
— В какой-то мере да, — немного поразмыслив, ответила Константина. — Она может заглянуть в твои глаза и понять, о чём ты думаешь. У кого-то это получается лучше, у кого-то хуже.
Нора повернулась к невестке.
— О чём я сейчас думаю? — спросила она.
Эйлин посмотрела на неё. Продолжала смотреть какое-то время.
— Я не знаю, — сдалась она наконец. — Может, о машине.
— Почти, — ответила Нора. — Я думала, что нужно пойти к машине и принести ёлку. Так что я отчасти думала о машине. Но почему, — тут Нора обратилась к Константине, — она не может читать меня лучше?
— Должно быть, это работает не со всеми, — признала Константина. — Вполне может быть так, что дар позволяет ей читать только своего ребёнка.
— Вы это о чём? — спросил Венсли Снейп, появившийся в дверном проёме.
— У Лин есть дар читать Расса, — объяснила Константина. — Вот как она всегда узнаёт, что ему нужно, и, скорее всего, поэтому мальчик никогда не плачет. Он просто показывает ей. Но сейчас выяснилось, что она может видеть больше.
— А мне он покажет? — спросил Венсли.
Он был старый, лет восьмидесяти или даже больше, и не мог присесть на корточки рядом с малышом. Вместо этого Венсли придвинул к нему стул и слегка наклонился, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Ничего, — сказал он. — Я ничего не могу прочесть в этой маленькой голове.
— Потому что ты — не волшебник. Обычные люди не умеют читать других, — прямо ответила Константина. Она видела кое-что ещё. Она видела, как блеск в тёмных глазах малыша слегка померк, словно двери снова закрылись. Очевидно, они открывались только для Эйлин.
— Чего вы все торчите на кухне? — спросил Тоби, выглядывая из гостиной, где за ним стоял его отец. С приездом гостей Тоби и Эдвард начали активно отмечать канун Рождества, так что уже пребывали в весьма приподнятом состоянии духа.
— Мы обсуждаем способность Лин читать твоего сына, — ответил Венсли. — Кажется, она становится всё лучше. Представь: мальчик может просто подумать о том, чего хочет, — ему даже не нужно просить вслух.
— Погоди-ка, — перебил Тоби. — Это потому он такой отсталый? Потому что Лин что-то с ним делает?
Женщины и Венсли были ошарашены его выводом.
— Твой сын, — твёрдо начала Константина, — не отсталый.
— Тед Хезелтин сказал, что Эдит Филипс сказала Полли, что мальчик может быть заторможенным, потому что до сих пор не разговаривает.
— Не болтай чепухи. Ни один ребёнок в его возрасте ещё не разговаривает.
Тоби начал закипать и теперь даже не пытался говорить внятно.
— Вы знаете о чём я. Он не агукает, как другие. Никаких «ва-ва» и «гу-гу» я так и не услышал, а мальцу почти уже год. Как так получилось, что он ещё не брешет? Я начинаю подумывать, что он просто отсталый.
— Он не «брешет», как ты выразился, — резко ответила Константина, — поскольку достаточно умён, чтобы понять: ему это не нужно. Зачем что-то говорить, когда можно просто подумать и получить всё, что хочешь?
— Значит, она должна завязать с этим. Она должна заставить его говорить, чтобы соседи не думали, что наш мальчик отсталый. Только они начнут считать его идиотом, и парень не отмоется за всю жизнь.
— Брось, Тоби, не будь таким грубым! — воскликнула Эйлин.
— Он прав, — сказал Венсли.
— Не смейте лезть ребёнку в голову, не разобравшись.
— Никто не будет звать моего сына отсталым!
Пока спор медленно накалялся до скандала, никто не заметил, что малыш внимательно слушал и наблюдал за всеми из своего угла. Разум в его глазах был крепко закрыт, насторожён и обеспокоен. Слова были ему незнакомы, он не мог понять, о чём был спор, но знал, что взрослые злятся и это как-то относится к нему.
Нора остановила их, прежде чем всё зайдёт слишком далеко.
— Ради всего святого, сегодня же канун Рождества! Тоби, бери курицу, Нед — картошку, а дед Снейп возьмёт горошек. Давайте ужинать.
— Но мы должны…
— Тоби! Больше ни слова об этом. Завтра. Мы обсудим всё завтра, когда все немного успокоятся.
Она сунула ему в руки тарелку с запечённой курицей, развернула и вытолкнула в гостиную, где уже стоял старый карточный стол, на этот вечер служивший им обеденным. Венсли принёс бутылку вина. Изюмный пудинг и эгг-ног были заготовлены на десерт.
Для Расса поставили тарелку с его любимыми лакомствами, поскольку он ещё не мог есть то, что ели взрослые. Эйлин протянула ему руку, и теперь, когда никто не ругался, малыш деловито поднялся, схватился маленьким кулачком за мамин палец и прошёл с ней в гостиную. Именно тогда он впервые увидел рождественскую ёлку.
Пока остальные устраивались за столом, Расс, чьи глаза были широко распахнуты от изумления, протопал на маленьких ножках к ёлке и потянулся за одной из ярких сияющих игрушек. «Нет, Расс, не трогай», — окликнула его Эйлин, и малыш опустил руку. Она отвернулась, уверенная в том, что сын не ослушается.
Он не ослушался. Она сказала, что трогать нельзя. Расс снова поднял правую ручку, но остановил её в паре сантиметров от игрушки. Яркий сине-золотистый шарик стал медленно поворачиваться вокруг своей оси, лениво притягиваясь к пальчикам малыша, словно к магниту, и уже через пару секунд оказался в ожидавшей его руке. Расс не трогал игрушку — игрушка сама его тронула.
Единственным, кто заметил это, был Венсли, который затаив дыхание наблюдал, как худенькое личико с блестящими чёрными глазами сосредоточилось на своём желании. «Отсталый, Тоби? Я так не думаю. Умеет мальчик говорить или нет, в его голове запрятан острый ум, и кто бы там что ни думал, его никогда не будут принимать за отсталого».
Следующим утром семья позавтракала и собралась вокруг ёлки, чтобы открыть рождественские подарки. Почти все из них были чем-то полезным: пара тёплых варежек, новая шапка — семья из бедного рабочего класса берегла каждый пенни, шиллинг и полкроны. (Но не фартинги, конечно же. Эйлин прошерстила все карманы и перебрала все ящики в поисках фартингов, чтобы потратить их на предстоящей неделе, потому что с нового года они упразднялись.)
Из всей семьи лишь Расс получил что-то помимо практичных вещей. С небольшой помощью Эйлин он открыл свои подарки и уже катал по полу игрушечную машинку, которую ему подарил дедушка. Мальчик снова стал темой общего разговора.
— Как бы мне не хотелось это признавать, Лин, — начала Константина, наливая себе чай, — Тоби прав. Если мальчик не пытается общаться с другими, потому что так хорошо общается с тобой, его нужно немного подтолкнуть.
— Но мам, он ещё слишком маленький. Он не поймёт, что я делаю это ради него. За весь год не было и дня, когда мы не были бы связаны. Нельзя так резко отнимать это у него.
— Ну-ну, милая, всё не так ужасно, как ты думаешь, — успокоила Нора. — Ты ведь не станешь с ним разлучаться. Просто почаще с ним разговаривай. У него будет твоя поддержка. Разговаривай с ним, обнимай его…
— Только не шибко, — встрял Тоби. — Я не потерплю, чтоб сына воспитывали у матери под юбкой как принцессу.
— Помолчи, Тоби, — сказал Венсли. — Ребёнку ещё нет и года. Это пока что дело женщин.
— И помни, Лин, — добавила её мать, — мы знаем только, что ты можешь читать Расса. Мы не знаем, может ли он читать тебя. Он слушает, когда ты что-то говоришь, и ему не нужен зрительный контакт, чтобы понимать тебя. Ты не отнимешь у него себя, просто перестанешь читать его мысли.
— Да, но он ещё такой маленький…
— Иногда, — сказал Венсли, — из жалости приходится быть жестоким.
Они начали тем же днём, после того как Снейпы уехали домой. Константина настояла на том, что останется помочь, и впервые Тоби уступил, ведь она, в конце концов, была на его стороне.
Борьба началась в полдень, когда Расс притопал на кухню и потянул маму за передник. Эйлин посмотрела вниз, улыбаясь, но избегая его взгляда, и спросила: «Чего ты хочешь, милый?»
— Помоги ему, — подсказала Константина. — Он может показать тебе как угодно, но главное — не читай.
Расс продолжал тянуть передник, явно озадаченный тем, что не может дать понять, что ему нужно. Эйлин решила предложить ему выбор. Она похлопала его подгузник: «Тебя нужно переодеть?» Быстрая проверка показала, что нет. Тогда Эйлин достала две бутылочки, одну с водой и другую с соком: «Ты хочешь пить, Расс? Покажи маме, что тебе нужно».
Это не сработало. Эйлин наклонилась ближе к малышу, и тогда Расс внезапно схватил её за волосы и потянул. Сильно.
— Ой! Эй! А ну-ка, отпусти маму… — воскликнула Эйлин.
— Что он делает? — спросил Тоби, появившийся в дверях кухни.
— Пытается притянуть мою голову к себе, чтобы заставить посмотреть на него.
Тоби невольно ухмыльнулся.
— Малец знает чего хочет и не боится это взять, а? — он повернулся к Константине. — Не такой уж и отсталый, значит?
— Тоби Снейп, твой сын начал ходить, когда большинство малышей ещё ползают. Я думаю, он будет бороться, потому что явно не хочет расставаться с лёгкой жизнью. Мой внук не отсталый.
— Тогда всё отлично, — сказал Тоби и удалился в гостиную.
Тем временем Эйлин взяла Расса на руки, но он продолжал тянуться к её волосам и глазам. Впервые в жизни у мамы и сына возникло разногласие, и впервые в жизни Эйлин подумала, как странно было видеть ребёнка, который не издаёт ничего, кроме кряхтения и бессмысленных звуков. Самым естественным для него сейчас было бы кричать, но он этого не делал.
Через какое-то время Расс зарылся лицом в руку Эйлин и неподвижно лежал у неё на коленях, обиженный и напряжённый, пока она качала его, называя хорошим мальчиком и уговаривая показать ей, чего он хочет, потому что, если он покажет, она обязательно даст это ему. Нужно просто показать.
Борьба продолжалась целыми днями. Расс цеплялся за юбки Эйлин, вис на ней или позволял носить себя по всему дому, пока тянул её за волосы и нос и тыкал пальцами ей в глаза. Иногда он просто лежал на полу в гостиной, не двигаясь и ни на что не реагируя: маленький потерянный человечек, который не мог понять, что вдруг случилось с его безопасным миром.
Понедельник, 9 января 1961 (девять часов перед последней четвертью)
Они не стали отмечать первый день рождения Расса. Рождество было совсем недавно, и они не могли позволить себе лишних трат. В любом случае Расс ещё не понимал, что такое дни рождения, к тому же всё ещё оставался обиженным и отстранённым.
— Он дуется? — спросил Тоби, вернувшись домой с фабрики, после которой всегда заходил в паб. Сегодня он припозднился, и было ясно, что причиной тому был джин. — Сын должен быть поддержкой своему отцу. Он не должен дуться.
— Не будь так строг к нему, Тоби. Он ведь ещё не понимает.
— Кто-то же должен ему это втолковывать. Где мой ужин?
За ужином тоже возникли проблемы.
— Почему он не ест? Отец целыми днями вкалывает, чтобы у него была еда на столе, а сопляк знает только, что дуться и ничего не есть.
— Он за весь день ничего не съел. Не знаю — то ли расстроен, то ли заболел…
— К чёрту вы у меня поедете, а не ко врачу! Чёртова система здравоохранения, люди платят налоги, а они не могут прислать в город чёртова врача!
— А что, если он заболел?
— Разве не этим занимается твоя мать? Какой толк от ведьмы, если она не может выходить своего отпрыска?
После ужина Тоби вытащил из кладовки начатую бутылку джина, оставшуюся с Рождества, и уже через один или два стакана ситуация стала хуже, но вместе с тем яснее.
— Чёртов Эванс, жопа с зенками, прискакал сегодня из своего фон-баронского офиса и говорит, что мы не кон-ку-ри-ет-но-способные. Нужно э-ко-но-ми-ро-вать, или фабрику закроют. Просит нас вкалывать те же часы за меньшие деньги. Это неправильно. Мужчина работает всю свою жизнь, чтоб мог прокормить жену и детей, а они берут и отнимают это у него. — Он налил ещё стакан и опустошил его в один глоток.
Эйлин замерла.
— Тоби, тебя ведь не сократили? — спросила она, стараясь выдумать способ отнять у него бутылку.
— А какая разница? Меньше часов — меньше денег. Чёртовым начальникам-то зарплату поди не урезают!
— Мы обязательно справимся, Тоби. Я могу убирать в домах и шить…
— Муж должен обеспечивать жену! Если он не может — он не мужчина!
Ещё стакан.
— Ты мужчина, Тоби, и очень хороший муж. Не твоя вина, что для фабрики настали трудные времена.
— Что должен сделать каждый мужик, Лин? Завести жену и заделать детишек, чтобы заботиться о них. — Тоби оглядел гостиную. Расс сидел на полу, тихий и хмурый, и даже не притрагивался к своим игрушкам. — Подойди, сын, — позвал его Тоби, — подойди к отцу.
Расс не двинулся с места. Что ещё хуже, он отвернулся.
— Всё в порядке, — тут же сказала Эйлин. — Я уложу его в маленькой спальне. Сегодня будем только мы вдвоём.
— Нет, я хочу пообщаться с моим сыном. Иди сюда, парень, и утешь отца.
Увидев, что Расс продолжает сидеть, Тоби поднялся и, не обращая внимания на попытки Эйлин остановить его, спотыкаясь направился к сыну. Наклонившись, он потянулся к руке мальчика со словами: «А ну-ка иди к отцу», но Расс отдёрнул руку и испуганно съёжился.
— Неблагодарный зверёныш! — проревел Тоби. — Сейчас научишься, как уважать старших! — Он схватил Расса на руки и крепко держал, глядя на то, как малыш корчится, изворачивается и пытается оттолкнуть его маленькими кулачками.
— Тоби! Он же совсем ребёнок! — закричала Эйлин, пытаясь отобрать Расса. — Оставь его в покое! Дай его мне!
— Закрой рот, женщина! Он будет сидеть со своим отцом, как примерный сын, а не как надутый ведьмин выкормыш! — проорал Тоби в ответ. — Я думал, ты моя жена, а ты всё время науськивала его против меня!
Расс дёргался, пинался и корчился, пока его родители кричали друг на друга. Маленькое личико становилось всё краснее, а кулачки махали во все стороны. Вдруг он тоже закричал — по-детски вопя и надрываясь от ярости и страха. Звук настолько шокировал Тоби, что тот отшатнулся назад и задел небольшой столик, стоявший у дивана, уронив с него бутылку с выпивкой. Тоби отдал ребёнка матери.
— Что… это такое? — заикаясь, спросил он.
— Твой сын, — ответила Эйлин. — И он плачет.
— Я думал, он не умеет реветь.
— Теперь — умеет.
Она заглянула в тёмные глаза, прочла в них то, что было нужно, и отнесла Расса в кроватку. Убаюкав малыша колыбельной, она положила рядом с ним его любимого мишку и укрыла мягким одеялом, а затем вернулась успокоить несчастного Тоби, которого судьба вынудила бороться с несправедливым миром один на один. Тоби стоял, уставившись в пол, где в луже разлитого джина лежали осколки разбитой бутылки. «Я её не заметил», — пробормотал он в качестве извинения, пока Эйлин наводила порядок.
После этого у Расса не было проблем с выражением своих нужд. На следующее утро он забрался к Эйлин на колени и стал хлопать ладошкой по её губам, открывая и закрывая рот в попытке изобразить речь. Она стала говорить с ним, а он внимательно следил за её губами, подражая их движению. Спустя пару дней он уже умел говорить «мама», и Тоби был вне себя от радости.
— Ещё сто раз пожалеешь о том, что он заговорил, — сказала Эйлин Тоби на следующей неделе.
Это было правдой. С тех пор они не могли заставить мальчика замолчать. Он лопотал и агукал, болтал о чём-то в картонную трубку, подражая людям, которых видел говорящими по таксофону на улице. Научившись произносить звук [г], он весь день ходил по дому, неустанно гаркая: «Га-га-га!» Он говорил «па-па», «во-да», «миф» (что означало мишку) и «ка-ка», когда ему нужно было сменить подгузник. Тоби был вынужден признать, что его сын не отсталый.
Тем временем обстановка с работой в городе ухудшалась. Большинству мужчин сократили количество часов, и семьям стало сложно жить на скудное жалование в восемь фунтов в неделю. Тед и Полли Хезелтины собрали кое-какие сбережения и переехали в Манчестер, где можно было найти работу. Большинству жён теперь приходилось ежедневно проходить по нескольку пыльных миль, навещая соседние деревни в поисках работы, чтобы помочь семейному бюджету.
Тоби завёл старую песню: «Почему бы тебе не наколдовать нам что-нибудь, Эйлин? Что толку иметь жену-ведьму, если она не может иногда сообразить пару фунтов на то да на сё. Нечестно рожать мужчине ребёнка и совсем ему не помогать».
После того как Хезелтины уехали, Кейт Хэнсон согласилась помочь Эйлин присматривать за Рассом, пока та искала дневную подработку, и, к счастью, в качестве платы за помощь просила лишь еду. Они решили, что будет лучше, если Кейт будет приходить к Снейпам, чтобы Рассу было спокойнее в знакомой обстановке. Настал первый день, когда Эйлин нужно было оставить его, и она очень нервничала.
— Ты знаешь миссис Хэнсон, — сказала она Рассу, присев перед ним на корточки, чтобы поправить комбинезончик. — Веди себя хорошо и не доставляй неприятностей. Я вернусь к ужину.
— Не переживай, Эйлин, — сказала Кейт. — Может, у меня и не было своих детей, но я часто сидела с ребятами Хезелтинов. Мы с ним отлично поладим.
О том, насколько отлично, Эйлин узнала, вернувшись домой вечером. Миссис Хэнсон сидела на диване в гостиной, занятая вязанием. Мальчика нигде не было.
— А где Расс? — спросила Эйлин.
— Прячется, — спокойно ответила Кейт. — Практически сразу после того, как ты ушла, он забрался в один из кухонных шкафов и сидел там весь день. Он наказывает тебя за то, что ты его оставила. Это нормально, уж поверь мне. Джорджи понадобилась неделя, прежде чем он начал выходить из кладовки, когда я к ним приходила. А ведь я его родная тётя.
— Нужно сказать ему, что я дома.
— Я уверена, что он уже и так это знает. Должен был слышать входную дверь. Он не бросится к тебе, Эйлин. Он будет тебя наказывать. Будет убегать, отталкивать тебя, вопить словно банши(3), потому что копил в себе это весь день, чтобы только показать, как сильно обиделся. Дай ему выпустить пар, оставайся спокойной.
Миссис Хэнсон была права. Эйлин не могла позволить Рассу сидеть в шкафу, потому что через час домой должен был вернуться Тоби, так что она силой вытянула мальчика оттуда, и он испустил такой вопль, который, наверное, слышала вся улица. Он кричал и пинался, а когда ему удалось вырваться из рук Эйлин, попытался снова залезть в шкаф. Всё, что она могла сделать, — оставаться спокойной, потому как очень устала. Когда в кухню зашла Кейт, Расс бросился к ней, и тогда Эйлин стала готовить ужин.
Расс продолжил наказывать её, даже когда вернулся Тоби. Он показательно оттолкнул её и вскарабкался на диван к отцу.
— Это ещё что? — довольно спросил Тоби. — Вы двое поссорились или чего?
— Он обижается на меня за то, что я оставила его сегодня с миссис Хэнсон, — ответила Эйлин. — Мы с ним не разговариваем.
— Умный парень, — усмехнулся Тоби. — Женщинам верить нельзя, это народ непостоянный. Всегда надо держаться с приятелями.
Конечно, через какое-то время Кейт и Рассу всё-таки удалось найти общий язык, он начал спокойно воспринимать её появление и встречать маму, когда та возвращалась домой. Тем не менее Кейт выражала некоторое беспокойство.
— Ты замечала, как отчуждённо он со всеми держится? — спросила она однажды. — Он скорее наблюдает, чем проявляет желание подружиться.
— Нет, ничего такого я не замечала, — ответила Эйлин. — Что-то произошло?
— Да нет. Может быть, мне это кажется странным, потому что дети Полли были совсем другими, более общительными. У них всегда что-то происходило: сейчас они хохочут, через пару минут рыдают, потом могут увлечься чем-то настолько, что их не дозовёшься, не успеешь глазом моргнуть — уже дерутся, а затем обнимаются. Расс же, кроме тех случаев, когда от обиды забирался в шкаф, всегда такой… отстранённый и бесстрастный.
— Он всегда был очень спокойным ребёнком, — ответила Эйлин, повязывая фартук и приступая к готовке ужина.
Несколько месяцев спустя Кейт встречала Эйлин на пороге с виноватой улыбкой.
— Я не знаю, как это произошло, Лин, но Расс сегодня выскочил на задний двор и побежал в пустоши, прежде чем я заметила открытую дверь. Я была уверена, что она заперта.
Так как Расс уже сидел на кухонном полу, играя машинкой, Эйлин спокойно сняла пальто.
— Я вижу, ты его поймала.
— Когда нужно, — усмехнулась Кейт, — ты оказываешься куда проворнее этих сорванцов.
После того как Кейт ушла, Эйлин уселась рядом с Рассом.
— Ты сегодня вышел из дома без присмотра.
— Я пошёл погулять, — ответил Расс, не глядя ей в глаза.
— Как ты открыл дверь?
Расс ненадолго задумался.
— Я не открывал. Она сама.
— И зачем ей это было делать?
Мальчик ухмыльнулся:
— Я сказал «пожалуйста».
Эйлин вздохнула, мысленно радуясь тому, что детская магия не привлекла ничьего внимания.
— Расс, ты никогда не должен выбегать из дома один. Всегда оставайся с миссис Хэнсон. Если дверь снова откроется, сразу беги и говори об этом ей. Ты меня понял?
— Да, мам, — ответил он.
И, как всегда, получив прямой запрет, Расс подчинился.
Всё так и продолжалось несколько лет. Затем в 1964 году фабрика окончательно закрылась. Такие люди, как Деррик Филипс и Гарри Эванс, получили работу в Колне, и потому могли остаться с семьями в городе, ежедневно проделывая большое расстояние до работы и обратно. Другие, такие как Кэтлоу и Гарнетты, переезжали в Манчестер и Бирмингем. Тоби устроился работать на шахте в соседнем городе и теперь возвращался домой пьяным гораздо чаще. Дела, которые и так шли скверно, постепенно становились всё хуже.
1) Ночь костров (Ночь Гая Фокса) — в ночь на 5 ноября 1605 года участники Порохового заговора спланировали взорвать здание парламента во время открытия заседания Палаты Лордов, надеясь убить Якова I и правительство, которым они были недовольны. Заговор был случайно раскрыт, его участников и главного заговорщика Гая Фокса казнили, а народ начал жечь на улицах костры, радуясь, что король был спасён. Позже это превратилось в традицию, при которой сжигалось чучело Гая Фокса, а XX веке люди в Ночь костров начали запускать фейерверки и петарды.
2) Эгг-ног — сладкий алкогольный напиток, подаваемый на Рождество, сделанный из яиц, сахара, молока, алкоголя (ром, виски, бренди) и специй (корица, мускатный орех или другие по вкусу). Также этот напиток называют хмельным гоголь-моголем.
3) Ба́нши́ — в ирландском и шотландском фольклоре, дух женщины, чьё появление и пронзительные вопли предупреждают человека о скорой смерти кого-то из близких.
Тысяча девятьсот шестьдесят четвёртый год был также годом, когда в семье Расса заговорили о школе.
— Он отправится в Хогвартс, — говорила Нана. — Всё равно, что Эйлин была единственной из учившихся там Принцев. Мальчик проявил способности к магии. Они не могут его не принять.
Эйлин была мамой Расса, а Нана была её мамой, и почти всегда всё делалось так, как скажет Нана, потому что она была самой сильной ведьмой. Расс пока не понимал, что Нана и мама были единственными ведьмами в округе, и считал, что быть самой сильной — здорово.
— Ага, точно, — сказал папа, который почти никогда не соглашался с Наной. — И что я, по-вашему, скажу своим парням? Что отправил мальца учиться в школу под названием «Хогвартс»? Уже представляю, что они скажут.
— Было бы прекрасно, Тобиас, если бы ты больше заботился об образовании сына и меньше о том, что скажут тебе твои «парни».
— К чему толковать об этом сейчас? — продолжал папа. — Он всё равно не сможет отправиться в эту вашу фон-баронскую школу, пока ему не стукнет одиннадцать. Нужно думать, что будет в следующем году, когда ему станет пять.
— Его следует обучать на дому, — ответила Нана.
— Она права, Тоби, — сказал Венни. — Мальчика нужно подготовить к Хогвартсу. Обычная школа не даст ему необходимых знаний.
Венни был папой папиного папы. У папы Расса не было папы, потому что он умер — убился при обвале шахты. Расс знал, что шахта — это место, где работает папа, обвал — что-то очень плохое, убивать — делать кого-то мёртвым, а мёртвый значило то, что тебе нужно уйти и ты никогда не сможешь вернуться, даже если захочешь. Мамин папа умер ещё до рождения Расса. У мальчика не было воспоминаний о дедушках.
Мама говорила следующей и соглашалась с папой. Расса это обрадовало, потому что он знал: когда мама соглашается с папой, у папы всегда хорошее настроение.
— Нет, Венсли, — говорила она, — Тоби прав. Кто будет его учить? Я не могу. Мне нужно искать подработки, и у нас нет денег, чтобы платить кому-то. Или, быть может, кто-то из вас согласится оплачивать гувернантку? Если нет, то я не вижу, каким образом вас это касается.
Они всегда говорили о деньгах. Расс не слишком в этом разбирался. У него была своя коллекция из пяти монет: фартинг, на который раньше можно было что-то купить, но теперь уже нет, полупенсовик, пенни, два пенса и три пенса. Другие монеты ему иметь не полагалось, потому что их нужно было тратить. Он решил, что обучение на дому стоит много шестипенсовиков, раз у взрослых нет на это денег.
На этом разговор о школе закончился. Венни наклонился к Рассу, всё это время рисовавшему кусочком угля на обрывке плотной бумаги, в которую обычно заворачивают мясо: «Хочешь сегодня пойти ко мне, Северус? Думаю, твоим маме и папе нужно немного побыть одним». Венни опирался на трость. Теперь он всегда ходил с ней, что, по мнению Расса, было потрясающе, потому как у тростей Венни всегда были интересные рукоятки. Эта была выполнена в виде головы дракона. Её сделали в месте, которое называлось Уэльс.
Расс кивнул и немедленно вскочил на ноги. Он навещал Венни всякий раз, когда родителям хотелось побыть одним, и всякий раз, когда возвращался, папа был в хорошем настроении. Рассу нравилось ходить в гости к Венни ещё и потому, что в его доме была масса интересных вещей. Он весело побежал за курткой, а потом выскочил из дома, бросив родителям на прощание: «Пока, мам, пап!»
Ходить с Венни по улице тоже было весело. Мужчины, которых Расс не знал, останавливались, приподнимали шляпы и говорили что-нибудь вроде: «Добрый вечер, Капитан». Иногда они обращали внимание на Расса. «Кто этот молодой человек?» — спрашивали они, и Венни отвечал: «Это мой правнук. Поздоровайся с джентльменом, Северус». И тогда Расс протягивал им руку и серьёзно говорил: «Как поживаете?», а мужчины в ответ приподнимали шляпу, приветствуя его, как они приветствовали Венни.
Венни жил неподалёку от города, в старом, очень старом особняке с буйно разросшимся садом. В саду Наны всё было опрятно и росло на своих местах, она всегда рассказывала Рассу, как что называется и для чего может использоваться, но сад Венни был диким миром, полным растений, которые не имели названий. Расс мог срывать и изучать всё, что хотел, при условии, что не будет тянуть это в рот. Ему нравились оба сада, но в саду Венни играть было куда веселее.
Ещё интереснее было внутри дома. У Венни было множество вещей, которых больше ни у кого не было. Там были настоящие человеческие головы, такие маленькие, что умещались в ладони, и куклы, в которые можно было воткнуть иголку, и тогда какому-нибудь человеку становилось плохо. Там были свиные кости и разрисованные карты, предсказывающие будущее, духовые трубки и отравленные дротики, которые Рассу трогать не разрешалось, потому что они могли убить тебя, если уколешься. Там были восьмирукие статуи, змеиные кожи и даже когти динозавров. Был засушенный глаз существа, когда-то жившего на вершине самой высокой горы в мире, фиал с землёй с могилы вампира и зубы акулы-людоеда. В доме было полно ящиков и сундуков, набитых такими штуковинами, и Рассу нравились они все.
Но самым лучшим были книги, потому что во всех них были картинки. Расс ещё не умел читать, но знал, на каких картинках нарисованы вампиры, а на каких — зомби. Он знал, как выглядят оборотни и вурдалаки, гарпии и горгоны, банши и драконы, гремлины и василиски, циклопы и минотавры, кентавры и сатиры. Он часами мог лежать на животе, внимательно изучая страницы старых фолиантов, насквозь пропахших солью и плесенью.
Рассу ещё не было и пяти, но он уже знал о травах, зельях, тёмных искусствах и магических существах больше, чем любой другой ученик, который в возрасте одиннадцати лет пересекал озеро к замку Хогвартс, чтобы быть распределённым на один из четырёх факультетов.
Среда, 1 сентября 1965 (один день до первой четверти)
В первый день школы Расс стоял перед матерью и отцом, одетый в новую школьную форму. Она была слишком ему велика. Отчасти потому, что форму его размера никто не шил, но также и потому, что куплена она была на вырост.
Это были серые шорты и белая рубашка, тёмно-синие галстук и пиджак, серые кепка и носки и чёрные ботинки. Вещи свободно висели на маленьком Рассе, делая его немного похожим на огородное пугало. Он этого не понимал. Его родители были очень горды сыном.
— Посмотри на него, — растроганно говорил папа. — Мой сын идёт в школу.
— О чём ты должен помнить, Расс? — спросила мама. — Как тебя зовут?
— Ричард Северус Снейп.
— Где ты живёшь?
— Конец Паучьего тупика, рядом с фабрикой.
— Родители?
— Тобиас и Эйлин Снейпы.
— Кем работает папа?
— Шахтёром.
— Теперь цифры.
— Один, два, три… — он пробормотал их все до ста.
— Алфавит?
— А, Б, В…
Это было легко.
— Молодец, Расс. Идём, нам пора.
Папа отправился на шахту, а мама взяла Расса за руку и повела его к зданию школы, расположенному в центре города в полумиле от их дома. Когда они подошли к мосту через реку, мама наклонилась, чтобы поправить Рассу галстук.
— Что самое главное, о чём ты должен помнить? — тихо спросила она.
— Не делать ничего «такого», — ответил Расс. Это правило он выучил так давно, что уже не помнил, когда именно — «Никогда не делай ничего „такого“, если это могут увидеть другие».
Они перешли мост и поднялись к школе. Другие ученики тоже направлялись туда, и кого-то из них, так же, как и Расса, вели за руку мамы. Расс был взбудоражен и немного напуган.
Мама оставила его в большой комнате с партами и стульями. Учительница — устало выглядящая молодая женщина со светлыми волнистыми волосами, которая представилась как мисс Донелли, — показала ему его место, и уже скоро класс был заполнен взволнованными пятилетками. Расс сидел сгорбившись, потому что не хотел, чтобы на него смотрели другие ребята. На большинстве из них форма не выглядела такой мешковатой.
Учительница начала называть имена и задавать детям вопросы. Некоторые из вопросов были лёгкими, вроде: «Как называется светлое пятно в небе?» или «Сможешь посчитать от одиннадцати до двадцати?»; другие были сложнее, например: «Назови трёх животных с четырьмя лапами». Расс знал имена многих растений, но его знакомство с миром немагических существ было почти нулевым. Учительница назвала имя ученика, который не отозвался.
— Ричард?
Дети начали вертеться на местах. Расс тоже оглянулся по сторонам. Ричарда нигде не было.
— Ричард? — повторила учительница, а затем встала и подошла к Рассу. — Ричард Снейп? Это ведь ты, верно?
В классе захихикали. Расс уткнулся взглядом в ладони, сгорая от стыда.
— Да, мисс, — пробормотал он, ненавидя себя за то, что не помнил своего полного имени.
— Хорошо, Ричард. Скажи мне, как называется страна, в которой ты живёшь?
Расс задумался. Его родители не сообщили ему ответа на этот вопрос.
— Пендл, — ответил он. Снова послышалось хихиканье.
— Англия, Ричард, — сказала учительница. — Ты знаешь, какой город является столицей Англии? Столица — это большой и очень важный город.
Расс изо всех сил старался припомнить названия городов, которые ему были известны. Одно нашлось.
— Блэкпул, — ответил он. Ещё больше смешков.
— Не волнуйся, Ричард, — сказала учительница. — У нас ещё будет время узнать о Лондоне.
Это был ужасный день. Раз за разом Расс сталкивался с вещами, о которых ничего не знал. Он винил в этом не учительницу, а себя. Он винил себя за то, что был слишком глупым и не знал того, о чём знали остальные. С ним было что-то не так. Нана и Венни были правы: его следовало оставить дома, потому что он не был готов идти в школу.
Когда мама пришла забрать его, Расс был тихим и совсем несчастным. Он молчал и тогда, когда они вернулись домой и Эйлин дала ему стакан воды со сладкой булочкой.
— Как всё прошло? — спросила она наконец, садясь рядом с ним за кухонный стол со своей чашкой.
— Нормально, — хмуро ответил Расс. Он пока не знал, как называлось чувство стыда, которым был охвачен, оно было новым и неприятным. Расс не хотел, чтобы мать знала об этом чувстве. Она была так уверена в том, что у него всё получится.
— Как-то непохоже, — заметила Эйлин. — Давай-ка посмотрим. — Она наклонилась к нему поближе, чтобы заглянуть в глаза.
Расс запаниковал. Впервые в жизни ему не хотелось показывать маме свои воспоминания и мысли. Он хотел, чтобы она им гордилась, а если бы она увидела, то не смогла бы. Вдруг, непроизвольно, — словно это был рефлекс, как, например, когда отдёргиваешь руку от чего-то горячего, — он вспомнил, как работал над рисунком. Это было приятно.
— О, вы рисовали, — сказала Эйлин. — Что ты нарисовал?
— Сад Наны с цветами, — ответил Расс. Ему хотелось нарисовать сморщенные головы Венни и кукол вуду, но он не знал как. Учительнице цветы понравились.
— Покажи мне ещё что-нибудь.
Расс понял, что если опустит плохие моменты, то сможет показать маме вещи, которым она порадуется. Тому, как учительница читала им историю, например. Или песне, которой она хотела их научить. Ребятам, бегавшим по школьному двору. Расс затолкал позорные воспоминания туда, где мама никогда бы не стала искать и… На самом деле, он не совсем понимал, как это делает, но это напомнило ему об их кухонной двери, выходившей на задний двор: если дверь не закрыть, ветер мог распахнуть её. Но Расс закрыл.
К тому времени, как вернулся папа, у Расса уже была готова история. Он рассказал о рисунке, об уроке музыки и о том, как весь класс учил алфавит. Тоби был доволен.
— Мам, а что такое страна? Это место, где живёт Нана? — спросил Расс после ужина, когда Эйлин мыла посуду.
— Что? Нет, Расс. Это совсем другое. Когда мы говорим, что Нана живёт в другой стороне, мы имеем в виду, что она живёт за городом. За городом не живёт никто, кроме Наны, и везде только вересковые пустоши и поля. А страна — это огромное место с множеством деревень, ферм, с маленькими и большими городами.
— Англия — это страна?
— Верно. Мы живём в Англии. Помнишь, как в прошлом месяце мы с бабушкой ездили в Блэкпул? Всё время, пока мы ехали, и даже в Блэкпуле, мы были в Англии. Мы могли ехать дальше много часов напролёт и всё равно были бы в Англии.
На следующий день учительница уже не спрашивала об Англии и Лондоне, даже несмотря на то, что у Расса были готовы для неё ответы.
Пролетали дни и недели, и, хотя вопросы на занятиях перестали ставить Расса в тупик, школа оставалась для него пыткой. Скоро он обнаружил, что почти все его действия вызывали у ребят смех, и поэтому ненавидел, когда его о чём-то спрашивали или вызывали к доске. Даже если Расс знал ответ, он не мог чётко его произнести, и тогда получалось что-то вроде: «Л-Лондон» или «Я н-не знаю». Дети считали это уморительным.
Перемены Рассу нравились, потому что, пока остальные ребята играли, он мог найти себе укромное место и думать. Через трещины в асфальте по краям школьного двора пробивались дикие цветы, и Расс узнавал старых друзей: бедренец, анютины глазки и льнянку.
Книги были ещё одной вещью, приносившей ему радость. Расс научился складывать из букв слова, прибавлять и вычитать, узнал много нового об Англии и Ланкашире. Он научился находить свою страну на глобусе и прочёл, как солнце делает день и ночь, пока крутится Земля, узнал, что такое температура и что растения сами производят себе еду.
Из плохого было то, что Расс понял, что он бедный и что та часть города, в которой он жил, была не самым лучшим местом для детей. Большинство семей переехали оттуда, когда закрылась фабрика, поэтому сейчас в школе училось мало ребят из его района. Всем было достаточно лишь взглянуть на него, чтобы понять, где он живёт.
Ещё Расс знал то, о чём ему нельзя было говорить остальным: о ведьмах, волшебниках, магии и Хогвартсе. Они все были магглами и никогда бы этого не поняли.
Через неделю после начала занятий Эйлин перестала отводить Расса в школу и забирать его оттуда. Дорогу он уже знал, а ей нужно было работать, иначе семье не хватало бы денег на еду. Расс сознавал важность денег, поэтому отнёсся к такой перемене спокойно. К тому же это значило, что теперь он мог начать исследовать.
Самой важной вещью в исследованиях было то, что нельзя было оставаться на том берегу реки, где располагалась школа. Если ты будешь там бродить, люди станут следить за тобой и делать тебе замечания, потому что знают, что ты с другого берега. На школьной стороне у домов росли цветы, а мамам не нужно было работать, поэтому у них было время следить за тем, чтобы занавески не марались от грязного воздуха. На берегу фабрики всё было иначе.
Через реку шёл каменный мост, достаточно широкий, чтобы по нему мог проехать автомобиль. Река текла мимо старой, давно закрытой фабрики, вода дурно пахла. Рассу не разрешалось заходить в неё, пить и даже прикасаться к ней. Люди кидали в неё мусор, словно это был длинный заболоченный мусорный бак.
Несмотря на всё это, у реки была пара местечек — по большей части на школьной стороне, — где росли ветвистые деревья, напоминавшие всклокоченные вихры уличного мальчишки. Было приятно сидеть под одним из таких тихим вечером, если никто тебя не видел. В школе училось несколько ребят, которые, как и Расс, жили на фабричной стороне, но все они были гораздо старше. Расс не хотел, чтобы его видели, потому что тогда они стали бы смеяться над его одеждой и тем, что его отец постоянно пропадает в пабе. К тому же Расс понял, что нельзя позволять людям слишком долго говорить с тобой и смотреть на тебя, потому что, заглянув тебе в глаза, они могли украсть твои мысли. Мама Расса так умела, поэтому Расс считал, что другие тоже могут. Маме он доверял.
Поначалу на фабричной стороне можно было легко потеряться, потому что все улицы здесь походили друг на друга. Дома из серо-коричневых кирпичей были сплошь покрыты чёрной сажей. Булыжники, с помощью которых когда-то мостили здешние дороги, теперь все были в трещинах или совсем расколоты. Сами улицы были узкие, с тесными тротуарами, вдоль которых к центру тянулись ливневые канавы, и нигде не было ни деревьев, ни цветов. Когда Расс начал обращать внимание на дома, чьи окна были заколочены досками, ему стало легче понимать, на какой улице он находился.
Скоро Расс побывал во всех важных местах: в магазине, где мама покупала чай и сахар, в булочной и в мясной лавке. Все они были очень маленькими и предлагали скудный выбор продуктов — Расс знал это, потому что на школьной стороне видел магазины куда больше и богаче. Но Расса это не заботило, поскольку он понимал, что его семья отличалась от других, так что для него такое положение дел было в порядке вещей. Может, он и приставал бы к родителям, но со всеми разговорами отца о том, как сложно нынче достать еду, Расс никогда не был по-настоящему голоден. Он был щуплый и всегда мало ел. Но даже у них случались редкие случаи, когда по пятницам отец приносил рыбу с особенным, жаренным во фритюре, картофелем. В их жизни были свои радости.
Рассу также было известно, где находится паб. Нужно было остерегаться, чтобы отец не увидел его поблизости с этим местом, потому как Рассу не позволялось шататься по улицам после школы, так что когда он видел отца выходившим из паба, то скорее бежал домой, чтобы оказаться там раньше. Мама обычно отрывалась на минуту от готовки, уставшая после долгого дня подённых работ в качестве уборщицы или прачки, и спрашивала Расса, когда тот забегал на порог: «Уже идёт, да? Хорошо, что ужин почти готов».
После месяца исследований Расс добрался до старой фабрики. Он смутно помнил, что когда-то давно, может быть, год назад, его отец работал в месте, называвшемся фабрикой. Это было ещё до того, как её закрыли и всем пришлось искать работу в другом месте, которое называлось шахтами. Окна фабрики были заколочены, а сама она — окружена забором, но Расс нашёл в нём брешь, в которую можно было протиснуться. Он начал наведываться туда каждый день, в надежде отыскать вход в здание, но найти его так и не удалось, потому что внезапно весь город взбудоражило неприятное событие.
Шла третья неделя октября, когда все матери в городе вдруг стали внимательнее следить за детьми. Ребят, которые обычно ходили в школу самостоятельно, теперь стали приводить родители. Однажды вечером мама Расса поговорила с несколькими женщинами и после этого начала снова отводить сына в школу. Во время перемен на школьном дворе дежурили учителя, и когда Расс хотел посидеть один в уголке, ему было сказано, что нужно держаться ближе к остальным. Слухи, ходившие среди второклашек и третьеклассников, были ужасающие.
«Они делали с ней плохие вещи, а потом убили и закопали в пустошах» — так звучала основная история, а некоторые ребята ещё демонстрировали, как тебя могут задушить. Во вторник в пустошах нашли тело ещё одного мальчика, и Эйлин провела с Рассом беседу, объясняя, что ни в коем случае нельзя разговаривать с незнакомцами и соглашаться, когда они предлагают тебя подвезти. Убийства происходили в Манчестере, а не в Пендле, но никогда не знаешь, как всё обернётся. Мир — опасное место.
Плюсом необходимости держаться рядом с остальными на переменах стало то, что у старших ребят были небольшие радиоприёмники на батарейках, поэтому Расс мог слушать песни и разговоры других учеников, обсуждавших любимых исполнителей. В школе он не осмеливался, но дома стал часто напевать запомнившиеся ему строчки.
Пение Рассу давалось не слишком хорошо, так что когда он в первый раз громко затянул: «Эй! Мне нужна помощь! Эй! Здесь не всяк поможет!», Эйлин прибежала на его крики, думая, что сыну действительно нужно с чем-то помочь. «Эй, а ну-ка спрячь свою любовь» была ещё одной любимой песней Расса(1). Он продолжал напевать их без остановки целыми днями.
Ещё ему хотелось носить причёску подлиннее. «Мой сын не станет расхаживать патлатым, как какая-нибудь девчонка!» — запрещал Тоби, но в итоге сдался, потому что большинство молодых людей уже несколько лет ходили с длинными волосами, а он хотел, чтобы его сын был «нормальным».
Вскоре после Рождества Эйлин, не обращая внимания на мужнины отчаянные знаки остановиться, спросила Расса, не хочет ли он пригласить на свой день рождения кого-нибудь из одноклассников.
— Не-а, — протянул Расс. — Кучка надменных воображал, вот они кто.
Тоби такое определение понравилось, и он довольно потрепал сына по голове со словами: «Моя школа!»
На самом деле, никого даже не удивляло то, что Расс не завёл в школе друзей. Он был сыном бедного шахтёра, вынужденного каждый день отправляться на заработки в соседний город, и жил по ту сторону реки, где заколоченные окна и безлюдные улицы говорили о безнадёжном упадке, который повлекло за собой закрытие фабрики. Напротив, было бы странно, если бы мальчик проявил желание общаться с ребятами, в социальный круг которых он не входил.
Летом 1966 года Расса отправили провести несколько недель с Наной. Ему исполнилось шесть с половиной, пальцы его стали куда послушней, чем у пятилетнего, так что Нана дала ему задание полоть клумбы и прищипывать цветы в саду. Расс хотел было сделать это с помощью своих способностей, но Нана тут же запретила использовать магию для ухода за её травами, и он подчинился. Ему также было велено собирать гусениц, тлей и всё, что пожирало листья и тянуло из них соки. Тех насекомых, что опыляли растения, Рассу было сказано не трогать. Нана не верила во все эти ужасные спреи.
— Не шарахайся ты так, дитя! — порой кричала она ему через сад. — Пчела не ужалит тебя, если ты сам её не вынудишь. Твой укус поболит пятнадцать минут и перестанет, но пчела будет мертва. Двигайся плавно, дай ей время, и она улетит.
Тогда же Расс впервые узнал о крапиве. Поначалу он думал, что его ужалила пчела, пока Нана не осмотрела ожог и, не найдя в коже жала, не взглянула на растение, к которому он прикоснулся.
— Сегодня можно будет сварить крапивный суп, — сказала она и усмехнулась, заметив выражение, отразившееся на лице внука. — Не бойся. Суп из крапивы очень полезен, а при готовке все её волоски теряют жалящий сок. На самом деле, когда ты крепко хватаешь стебли, крапива жалит не так сильно, как когда ты случайно касаешься её листьев. Иногда, чтобы заполучить какую-то вещь, ты должен позволить ей тебя ужалить. Всё зависит от того, насколько сильной будет боль и как сильно нужна тебе эта вещь. Но всё же надень перчатки, когда будешь собирать зелень. — Крапивный суп получился очень вкусным.
У Наны жила серая неясыть по имени Нельсон. Нельсон был на год старше Расса, и Нана сказала, что если Расс не будет осторожен, то Нельсон проживёт куда дольше, чем он. Рассу это показалось забавным, но Нана объяснила, что в волшебных семьях совы обычно живут по двадцать или тридцать лет.
— Я знаю многих волшебников, которые умерли прежде, чем им исполнилось тридцать, а всё потому, что они не были осторожны с заклинаниями.
Именно Нана стала первой, кто начал обучать Расса магии. Мама не могла этого делать, поскольку, во-первых, волшебство заставляло папу нервничать, а во-вторых, они жили в месте, где водилось слишком много магглов. Нельзя было использовать магию там, где её могли увидеть магглы, если они не являлись членами семьи, как бабушка, так что мама никогда не колдовала. Она сказала Рассу, что всё равно никогда не была в этом хороша.
Зато Нана была. Она достала старую палочку мужа и показала Рассу, как её следует держать.
— Мама говорит, мне нельзя колдовать палочкой, — сказал Расс. — Я ещё слишком мал.
— Твоя мать понабралась каких-то странных убеждений в своей школе, — строго возразила Нана. — Министерство — это просто кучка бестолковых канцеляристов, любящих совать нос не в свои дела. Ты в моём доме, и они никогда не разберутся, кто это делает: ты или я. Волшебник должен учиться магии с детства, иначе как ты собираешься в ней преуспеть? Теперь подними палочку и держи её так, как я тебя учила. Я покажу тебе, как чинить сломанные вещи. Это заклинание лишь соединяет расколотые части, так что если у тебя не будет их всех, то ничего не получится, но если ты делаешь это сразу после того, как что-то сломал, то всё в порядке. Просто укажи кончиком палочки на вещь, назови её имя и добавь: «Репаро!»
Это стало первым знакомством Расса с магическим языком, поскольку на английском колдовать было нельзя. Если тебе хотелось восстановить бутылку (он тренировался на бутылке, которую разбивал, а затем соединял её осколки снова и снова), нужно было сказать «Ампуллам Репаро!», потому что слово «бутылка» на языке магии звучало как «ампулла». Ещё следовало понимать, что заклинание нельзя использовать на людях, поскольку они не «чинятся» как вещи.
— У тебя получается лучше, чем у твоей матери в своё время, — задумчиво произнесла Нана после того, как Рассу удалось соединить осколки в бутылку несколько раз подряд. — Я не удивлена. До неё не было ни одного Россендейла или Принца, который был бы плох в магии. Быть может, всё дело в поколении.
— Кто такие Россендейлы?
— Я — Россендейл. Меня звали Константина Россендейл, перед тем как я вышла замуж за Ричарда Принца и стала Константиной Принц.
— Тогда я тоже Россендейл? — спросил Расс. Это была интересная мысль.
— Определённо. Ты и Россендейл, и Принц — так же, как и мать. — Нана покрутила старую палочку мужа в руках. — Кажется, она подходит. Быть может, достанется тебе, когда подрастёшь.
Четверг, 1 сентября 1966 (первый день полной луны)
Той осенью жизнь стала напряжённее. Главной причиной тому был отец Расса. Тоби вдруг начал ненавидеть американцев. Дело было даже не в их войне с той страной, что находилась южнее Китая (Рассу никак не удавалось отыскать её на глобусе), хотя его отец всегда говорил, что им там делать нечего. Нет, проблема была в угле. Рассу казалось, что если бы не уголь, то отец не стал бы так расстраиваться из-за войны.
Американцы продавали уголь дешевле, чем англичане. Это значило, что все хотели покупать уголь у американцев. Расс понимал, что если никто не будет покупать уголь у англичан, то папа может потерять работу. Если англичане снизят цену на свой уголь, тогда у шахт станет меньше денег, и тогда папа может потерять работу. Хуже всего было то, что в Лондоне поговаривали о присоединении к Европе. Если Англия согласится на это, тогда Германия станет продавать ей свой уголь, и тогда папа потеряет работу.
Теперь Тоби Снейп напивался гораздо чаще и куда сильнее, чем для уже привычного «поднятия настроения». Он возвращался домой, бушуя от переполнявшей его ненависти к миру, в гневе и ужасе браня свою судьбу на чём свет. В первый раз Тоби ударил Эйлин в начале сентября, в тот день, когда в школе обычно начинались занятия. Он ввалился в дом поздно ночью, зовя Расса.
— Где мой мальчик? Весь мир ополчился против мужчины, но у него есть сын! Его утешение!.. Моя чёртова надежда на проклятое будущее! Расс! Иди и посиди немного с отцом!
Эйлин попыталась помешать мужу подняться наверх, где Расс уже спал в своей комнате.
— Пошла прочь, женщина! — прорычал Тоби, толкнув её в плечо, отчего Эйлин отлетела и ударилась спиной в стену. Тоби начал подниматься по лестнице, ревя: — Расс! Живо выходи оттуда!
От шума Расс проснулся и высунулся из комнаты, уже привычный к пьяным скандалам отца. Однако одного взгляда на искажённое яростью лицо мужчины хватило, чтобы Расс вскрикнул от ужаса и юркнул обратно, попытавшись закрыться изнутри. Такой жест только взбесил Тоби. Он рванулся вперёд, распахнул дверь настежь и вцепился в Расса, приговаривая:
— Запереться от меня вздумал, ведьмино отродье! Где ваша магия, когда она так нужна? Только и знают, что насмехаться, палец о палец не ударят, чтобы помочь отцу! Я покажу тебе, как закрываться!
Тоби расстегнул ремень, вытащил его из брюк и замахнулся на сына. Мальчик не носил пижам — они не могли позволить себе лишние траты, — так что сейчас на нём были только трусы и майка. Удар пришёлся на заднюю поверхность бёдер, и Расс закричал — скорее от испуга, чем от боли, поскольку Тоби был слишком пьян, чтобы выпороть сына как следует. Ремень свистел в воздухе, заставляя ребёнка вопить что есть сил, пока на пороге комнаты не появилась Эйлин и не прокричала: «Экспеллиармус!» Ремень вылетел из рук Тоби. От удивления тот ослабил хватку, и Расс бросился прочь из комнаты вниз по лестнице.
Палочка исчезла, Эйлин тут же принялась успокаивать ошарашенного мужа: «Ничего не было, Тоби. Тебе привиделось или что-то вроде того. Всё хорошо, идём спать. Ты устал, нужно отдохнуть». Что было дальше, Расс не услышал. Он выбежал через кухню на задний двор, где присел на корточки и притаился, ёжась от холода.
Через двадцать минут Эйлин вышла к нему.
— Всё хорошо, милый, можешь зайти. Он уснул. — Расс просеменил в дом; лицо его было сплошь мокрым от слёз. — Давай взглянем на тебя, — сказала мама, осматривая всё ещё красную кожу на его ногах. — Болит?
Расс помотал головой, но она всё равно наложила на следы ударов холодные компрессы и обнимала его до тех пор, пока он не перестал всхлипывать и не расслабился в её руках.
— Этот мир очень несправедлив к простым людям, Расс, — пыталась объяснить Эйлин. — Они выбиваются из сил, стараясь заработать хоть какие-то крохи, но мир отнимает даже это. Иногда человек не выдерживает всего, что на него давит, и срывается.
Обдумывая произошедшее, Расс спросил:
— Ты использовала магию против папы?
Эйлин напряглась.
— Нет. Я не использовала магию против него. Я использовала магию на ремне, сделав так, чтобы тот отлетел в сторону. Я не использовала магию против твоего отца. — Эйлин усадила Расса к себе на колени, заставляя его посмотреть ей в глаза. — Расс, волшебники никогда, никогда не должны использовать магию против магглов. Это нечестно. Это неправильно. Мы владеем тем же оружием, что и они: у нас есть слова, кулаки и всё остальное. Нет ни единой причины, мешающей нам бороться с ними на равных. Пользоваться магией в немагическом мире нечестно.
— Но ты ею воспользовалась там, наверху.
— Я применила её к ремню, а не к человеку. И только потому, что не хотела сломать этому человеку нос.
Расс захихикал. Эйлин уложила сына на диване в гостиной, а сама отправилась спать в его комнату, пока Тоби храпел на супружеской кровати в большой спальне. К тому времени, как Тоби проснулся следующим утром, Расс уже был на занятиях.
В школе дела обстояли не лучше. Перед обедом у класса был урок рисования, и Расс взял последнюю коробку карандашей из общей корзины.
— Эй, — окликнул его Нил Филипс, — вообще-то я собирался их взять.
— Ну… а я взял их… первым, — ответил Расс и отправился на своё место.
На большой перемене Расс нашёл во дворе скамейку, где собирался пообедать сэндвичем, который ему сделала мама. Там к нему подошли трое старших ребят, на вид лет девяти. За их спинами маячил Нил.
— Эй, чудила, — обратился к Рассу первый мальчик. — Давай-ка потолкуем.
Расс встал и попытался уйти, но они преградили ему дорогу.
— Я сказал, что хочу с тобой поговорить. Это правда, что ты не знал своего имени, пока тебе не исполнилось шесть? — Мальчики засмеялись. — Меня зовут Брайан. Нил — мой младший брат. Я хочу, чтобы ты оставил его в покое.
Расс ничего не ответил. Он хотел обойти их, но для прохода было слишком мало места.
— Ты понял меня, чудила? — затем Брайан повернулся, обращаясь к друзьям: — Не слишком сообразительный попался, а? Как тебя зовут, страшилище?
— Р… Ра… Ричард, — тихо ответил Расс.
— Что ж, Ра-Ра-Ричард. Людям, как ты, положено ждать своей очереди и всегда пропускать таких, как мы, вперёд. Именно поэтому мы живём в хороших домах, а вы — в убогих свинарниках. Понял?
— Д… да, — отозвался Расс. Он не мог ничего сделать. Они были крупнее, их было больше. Скорее всего, никто и не заметил бы его среди них, потому что он был куда ниже.
— Отлично, — сказал Брайан. Он протянул руку и небрежно дёрнул лацкан его пиджака. — И скажи родителям, пусть купят тебе тряпьё по размеру. На тебя же смотреть больно.
И мальчики ушли, громко хохоча.
Расс сел на скамью, чтобы доесть сэндвич. Внутри всё кипело. «Вот подождите, — думал он, — только подождите, когда я стану взрослым и смогу колдовать. Тогда я вам покажу. Я лучше вас. Ещё посмотрим, кто кого будет пропускать вперёд». Вдруг ему в голову пришла новая мысль: магглы. «Вот вы кто — магглы. Обычные магглы. А я волшебник! Какая разница, что вы там обо мне думаете. Когда мне исполнится одиннадцать, я отправлюсь в другую школу, а на таких, как вы, даже не взгляну. Там я научусь творить великую магию, и буду таким же, как все, и мы будем над вами смеяться. Кому нужны друзья-магглы? Когда мне будет одиннадцать, у меня появятся друзья-волшебники».
Эта мысль помогла Рассу дотерпеть до конца занятий, подпитывая его чувство собственного достоинства, которое другие видеть не могли. Расс не обращал внимания на то, как Нил корчил ему рожи за спиной учительницы. Он доделал задания и сдал работу, а когда пришло время идти домой, спокойно вышел из школы. Ему снова разрешалось ходить одному, без присмотра взрослых. По дороге он заметил, как сильно меняется пейзаж, когда переходишь каменный мост через реку: на этой стороне дома выглядели более старыми и неухоженными. Увидев, как с порога ему машет мать, Расс отметил, что одета она была беднее, чем мамы других ребят. Это не имело значения. Она была ведьмой, и это делало её лучше остальных.
Отец встретил Расса с виноватым видом. Тоби не помнил, что делал накануне, но похмелье было таким сильным, что позволяло предположить худшее. Эйлин рассказала, как он пытался выпороть сына и что ему удалось нанести пару серьёзных ударов, прежде чем она его утихомирила, и потому теперь Тоби хотелось всеми способами загладить свою вину.
После ужина он обратился к Рассу.
— В этой вашей школе… говоришь, вас учат складывать?
— Да, — ответил Расс.
— Сколько будет семь и восемь?
— Пятнадцать.
— А шесть и девять?
— Пятнадцать.
— Хочешь, научу тебя игре, в которую мы постоянно играем с твоим прадедом?
— Тебе не кажется, что ему ещё рано? — спросила Эйлин.
— Так у него будет больше времени в ней разобраться. Ну, что скажешь, сын?
— Ладно, — согласился Расс и принялся внимательно вникать в объяснения отца о том, как сдавать карты, вести счёт и двигать колышки на доске.
Это была сложная игра, поэтому Расс не мог освоить её в один вечер. За все выходные Тоби ни разу не появился в баре; вместо этого он оставался трезвым и учил сына играть в криббедж. К началу ноября Расс уже был настолько в нём хорош, что иногда обыгрывал отца в пух и прах. Они не пошли смотреть на костёр в ночь Гая Фокса, потому что у них не было ненужного хлама, который можно было отдать на сожжение. Теперь даже хлам имел для них ценность. Без него идти не было смысла. Тоби остался дома с семьёй и играл с сыном в карты.
Венни умер в канун Рождества. Он был в магазине, где выбирал подарок для бабушки, и там у него случился обширный инсульт. Через пару минут он скончался. На похороны собралось множество пожилых мужчин, с которыми Венсли Снейп ходил в море, когда все они были моложе, потому как он и правда всю жизнь прослужил капитаном дальнего плавания. Были даже двое, прибывших из самого Ливерпуля.
Позже выяснилось, что расходы Венни несколько превышали его месячное пенсионное пособие, и, когда все долги по счетам были выплачены, его снохе, внуку и правнуку почти ничего не осталось. Тоби, конечно, получил кое-какие деньги, но большая их часть ушла на празднование сего факта. Рассу по наследству досталось несколько коробок.
Открыв их, они обнаружили кукол вуду, отравленные дротики и массу других увлекательных тёмных вещичек, которые так нравились Рассу. В одной из коробок были книги с захватывающими картинками — Расс ещё не мог их читать, потому что написаны они были на языке, которому не учили в школе. И всё-таки среди них нашлась пара фолиантов, изложенных на понятном для Расса языке; мальчик особенно впечатлился, когда узнал, что волшебники, помимо всего прочего, могли насылать на людей проклятия. Несколько вечеров он провёл, жадно вчитываясь в страницы, описывающие различные сглазы и порчи, и жалея о том, что он не у Наны, где мог бы попросить палочку дедушки, чтобы опробовать хотя бы один из них.
Полное осознание утраты пришло к Рассу уже после седьмого дня рождения. Круг его общения сузился ровно на треть. С Наной и бабушкой он виделся лишь изредка; а Венни жил в одном городе со Снейпами, и, хотя Расс не навещал его каждую неделю, пару-тройку раз в месяц им всё-таки удавалось увидеться. Теперь единственными людьми, с кем Расс общался вне школы, были его родители, и то, если отец возвращался после работы трезвым.
Смерть Венсли повлияла и на Тоби, хоть и не так очевидно, как на Расса. В их маленькой семье лишь Тоби имел широкий круг знакомств: у него были товарищи по работе и приятели из бара. Некоторые являлись и тем, и другим — именно с ними Тоби возвращался домой с шахты, останавливаясь по пути, чтобы пропустить пару стаканчиков. И всё же Венсли значил для него гораздо больше, чем «парни». Венсли был спасительной соломинкой, гаванью в бушующем море. Тоби знал, что даже в худшем случае, если ему придётся отправиться на заработки далеко от дома, старый Венсли всегда присмотрит за его женой и сыном. Теперь чувство безопасности исчезло, и Тоби не на кого было рассчитывать, кроме как на себя.
Ещё одной вещью, повлиявшей на их семью после ухода Венсли (Расс был ещё слишком мал, чтобы это понять), было то, что теперь Эйлин и Тоби гораздо реже могли оставаться одни. Терпение Тоби постепенно сходило на нет, и всё чаще он срывался на Рассе, которого начал подсознательно воспринимать как соперника в борьбе за внимание Эйлин. Теперь Тоби гораздо чаще был склонен поднимать руку, кулак или ремень, когда напивался, и довольно часто под них попадал именно Расс. На ногах, спине и руках мальчика стали часто появляться синяки — хорошо, что рукава его одежды были длиннее, чем следовало.
Затем начались банные войны.
Дом был очень старый, и если планировка ещё предусматривала небольшой туалет, то ванной комнаты в нём уже не было. Тоби свои омовения совершал на шахте, где для рабочих была оборудована большая умывальная комната, чтобы они могли смывать с себя пыль и сажу после того, как вылезут из «ямы».
Эйлин умывалась в раковине, каждый день у неё было время позаботиться о своих нуждах, пока дома никого не было. Расс же обычно мыл лицо, руки и шею, но пару раз в неделю ему приходилось стоять посреди кухни голым, в большом корыте для стирки, стенки которого едва доставали ему до колен, пока мама намыливала его и поливала с головы до ног чистой водой из ведра. Когда Рассу исполнилось семь, этот ритуал вдруг стал для него унизительным, позорным, невыносимым.
— Мам, ну пожалуйста, — умолял он, когда она в очередной раз расстёгивала на нём рубашку и штаны. — Позволь мне самому. Я ведь уже не маленький! — Он не знал, как объяснить, что теперь стесняется перед ней раздеваться, хоть и делал это всю жизнь.
— Ты ещё не настолько взрослый, чтобы мыться как следует. Для отвода глаз только потрёшься и улизнёшь.
— Пожалуйста, мам. Не нужно. Я сам.
Несмотря на все его попытки помешать, Эйлин стянула с Расса одежду, вынудив его стыдливо прикрыться. Она покачала головой и цокнула языком, но всё же провела привычный ритуал как можно скорее, чтобы он мог завернуться в полотенце и снова чувствовать себя презентабельно. Эта вдруг открывшаяся в нём стыдливость озадачила Эйлин; она не могла понять ни причин, ни внезапности такого сильного смущения сына.
Вторник, 4 апреля 1967 (третий день последней четверти)
В первый вторник апреля мать встретила Расса из школы на пороге в одном халате, вручая ему сумку с домашней одеждой и комплектом сменного белья. «Ступай к миссис Хэнсон, Расс. Сегодня переночуешь у неё, она тебя уже ждёт. Она всё объяснит». Взглянув за плечо мамы, Расс заметил, что отец был дома. Это было странно: обычно он возвращался с работы на четыре часа позже. Расс не стал спорить. Он взял у матери сумку и отправился к миссис Хэнсон.
Она и впрямь ждала его.
— Мы с тобой отлично проведём время, Расси, — заверила она с энтузиазмом. — Ох, и много же воды утекло с тех пор, как я за тобой присматривала. Боже мой, как ты подрос! Настоящий маленький джентльмен. Заходи, выпьешь молока с печеньем.
— У мамы с папой что-то случилось? — спросил Расс, как только вошёл в дом. — Она сказала, вы объясните.
— Брось, дитя, ничего не случилось, и всё замечательно! Ты знал, что твои мама и папа поженились в этот самый день, восемь лет назад? Так что у них сегодня, можно сказать, день рождения. Они ведь разрешают тебе звать друзей в гости на именины, верно? Так и ты, на их годовщину должен оставлять родителей наедине.
Расс решил пропустить замечание о друзьях и именинах.
— Хотите сказать, они не сердятся на меня? Или друг на друга?
— Бог ты мой, да нет конечно! Они рады-радёшеньки, и чем дольше мы позволим им оставаться одним, тем счастливей они будут. Твой отец сегодня даже подошёл к старшему и умолял отпустить его домой пораньше, согласившись потерять оплату за неотработанные часы, лишь бы побыть днём с женой, а Эйлин решила выгадать для них целую ночь. Прибежала ко мне вне себя от радости. Тоби, надо полагать, сейчас такой же — он-то надеялся только на вечер!
Расс всё ещё ничего не понимал, кроме того, о чём знал раньше: родителям нравилось оставаться одним. По крайней мере, миссис Хэнсон он смутно помнил из детства, так что решил, что сможет неплохо провести у неё время. «Куда я могу положить вещи?» — спросил он, показывая ей собранную матерью сумку.
Миссис Хэнсон была, как она сама себя называла, вдовой на двух пособиях. Её первым мужем был сержант морского десанта. Они поженились как раз накануне дня высадки союзных войск в Европе, куда он был направлен вместе со своим экипажем и убит в одном из сражений(2). Второй муж погиб во время пожара на фабрике, который случился меньше, чем через год после их свадьбы. Миссис Хэнсон жила в доме своих покойных родителей и получала две вдовьих пенсии. Дом был очень неплохим.
Начать следует с того, что в нём было больше комнат, чем в доме Расса, — две комнаты миссис Хэнсон даже сдавала квартирующим жильцам, — и Рассу была отведена отдельная спальня на нижнем этаже. Во-вторых, там была настоящая ванная комната, посреди которой на ножках, выполненных в виде львиных лап, стояла большая белая ванна. В-третьих, в доме миссис Хэнсон был телевизор. Ужин подали рано; за столом Расс вёл себя очень скованно и тихо, потому что оба квартиранта ели вместе с ними. Он не поднимал взгляда от своей тарелки, поскольку боялся, что они захотят в него заглянуть. Дверь, скрытая за его глазами, была крепко заперта. Расс облегчённо вздохнул, когда после ужина мужчины разошлись по своим комнатам.
В тот вечер Расс совершил две новые для себя вещи. Во-первых, он принял настоящую ванну в настоящей ванной комнате, где он мог закрыться от остальных и быть совершенно один. Во-вторых, он посмотрел две первые телепередачи в своей жизни, обе из которых были американскими. (Миссис Хэнсон включила телевизор на пять минут раньше перед их началом, потому что аппарат должен был хорошенько прогреться.) В первой рассказывали про женатую пару. Женщина была немного взбалмошной; она работала на фабрике, где ей полагалось раскладывать шоколадные конфеты по коробкам, вот только лента крутилась всё быстрее и быстрее, так что женщине приходилось съедать часть конфет, чтобы поспевать за ней. Расс громко смеялся, наблюдая за этим.
Вторую передачу понимать было сложнее из-за странных акцентов и незнакомых выражений, но Рассу она понравилась больше, потому что сюжет рассказывал о бедняках, которые внезапно разбогатели. Они оставили свой плохонький дом и переехали в огромный особняк, но вели себя так же просто, как раньше. Ещё они были умнее, чем богачи. Рассу приятно было помечтать о том, как это — внезапно разбогатеть.
Следующим утром Расс отправился в школу от миссис Хэнсон, а когда вернулся домой, мама испекла торт. Папа пришёл с работы не поздно, попустив в баре всего пару пинт; весь вечер они с Рассом играли в криббедж. Они были счастливы. Мысли Расса крутились вокруг того, что он видел по телевизору; иногда он даже расхаживал по дому, то и дело выкрикивая слоган: «Кровь земли. Чёрное золото. Всё верно — это нефть!». Ему это казалось очень забавным.
С тех пор Расс время от времени — когда его родителям удавалось сэкономить немного денег — проводил субботы у миссис Хэнсон. Субботние вечера ему нравились, потому что после принятой ванны он смотрел самые разные телепередачи. Благодаря «Диксону из Док Грин» Расс наконец понял, что из себя представляет Лондон; ещё ему нравились «Мстители», он считал миссис Пил прекрасным бойцом; но его самым любимым персонажем всё-таки стал Доктор Кто, потому что у него была своя машина времени «Тардис». Рассу тоже захотелось путешествовать во времени, но миссис Хэнсон объяснила, что это невозможно.
В конце июня, когда у школьников начались летние каникулы, Расса на две ночи отправили к миссис Хэнсон. Суббота ничем не отличалась от предыдущих, но вечер воскресенья обещал стать по-настоящему особенным. Рассу предстояло наблюдать, как «вершится история», потому что в этот вечер в мире должно было состояться первое прямое телевизионное вещание между странами. Расс ждал этого, как и квартиранты миссис Хэнсон.
«Это всё из-за спутников, которые они запустили в космос», — объясняла миссис Хэнсон. Ей эта тема была понятна не до конца, но один из постояльцев сказал, что спутники летали в космосе так далеко от Земли, что их не было видно, и направляли радио и видео сигналы друг другу и обратно на Землю, чтобы все могли смотреть одну и ту же передачу одновременно; Расс должен был увидеть это вместе со всем миром.
Всё воскресенье, играя во дворе перед домом миссис Хэнсон, Расс поглядывал на небо, надеясь увидеть спутники и размышляя над тем, как им удаётся висеть в воздухе и не падать.
Тем вечером, слушая объяснения взрослых, помогающих ему понять то, что он видит, Расс смотрел на жизнь в разных уголках Земли. Им показали торговый район в северной Африке и ускоряющееся движение транспорта в Париже; дом, в котором встречались президенты Соединённых Штатов и России, — там были люди, они что-то говорили, но Расс их совсем не понимал. Затем он увидел настоящего ковбоя в Канаде.
В Японии и Австралии было уже завтра, почти пять часов утра, в Токийском метро суетились рабочие, поезда везли людей на работу в Мельбурне.
Когда на экране появилось изображение огромной тарелки радиотелескопа, Расс заворожённо застыл на месте. Он не мог поверить не только в то, что смотрит на утро завтрашнего дня, но и в то, что видит вещь, способную улавливать что-то, находящееся в миллионах миль от Земли. Спутники и телескопы — с той минуты Расс был влюблён.
В конце вещания показали группу «Битлз». Расс слышал их песни, но никогда не видел самих музыкантов. Их имена появлялись на экране, так что теперь Расс знал, кто есть Пол, а кто Ринго. Они записывали новую песню с целой толпой людей и оркестром. Расс отметил, что нос Джона выглядел совсем как нос его отца, а когда всё закончилось, отправился в постель, напевая: «Всё, что тебе нужно — это любовь».
На следующий день Расс рассказал родителям о том, что видел. Он не стал описывать буквально всё, потому что многие моменты были ему непонятны, особенно те, где серьёзные мужчины говорили о серьёзных вещах, — это было скучно, — но ему удалось передать им в общих чертах, как выглядят улицы Парижа и пляжи в Канаде; он даже пытался нарисовать, как выглядит огромный австралийский радиотелескоп. Тоби не был уверен, что столь обстоятельное знакомство с окружающим миром полезно для мальчика из бедной семьи рабочих: от такого невольно задумаешься о жизни и поймёшь, что у кого-то она лучше. Эйлин же, напротив, порадовалась за сына.
Тем летом, пока Тоби пропадал на работе, Эйлин начала говорить с Рассом о Хогвартсе.
— Это огромный замок на холме, рядом с ним есть озеро — в том озере живёт гигантский кальмар, поэтому там никто не плавает, — а студенты могут летать на мётлах и играть в игру под названием «Квиддич». Все живут в четырёх разных частях замка, в общежитиях своих факультетов. Скорее всего, ты попадёшь на тот, где училась я, — Пуффендуй. Тебе там понравится. В школе учатся разные, совсем не похожие друг на друга ребята, но все они работают сообща.
— Ты тоже играла в квиддич, мам?
— Бог с тобой, ребёнок! Полёты на метле мне никогда не давались. Зато я была капитаном команды по плюй-камням.
Затем в августе Эйлин и Расс отправились провести пару дней у Наны, и всё изменилось.
Они работали в саду, пропалывая грядки, собирая жуков и прищипывая цветы, чтобы предотвратить распространение семян, и Эйлин рассказывала сыну о Хогвартсе.
— Декана факультета Пуффендуй зовут профессор Мюллейн. Он преподаёт травологию, так что тебе следует с ним поладить. Он даже слышал о нашей Нане, хотя она никогда не училась в Хогвартсе. Общежития Пуффендуя располагаются на нижнем этаже, зайти в них можно через стену рядом с кухнями. В этих кухнях работают только домовые эльфы. До того как поступить в Хогвартс, я никогда о них не слышала и, конечно же, не видела…
— Лин, — окликнула её Нана c другого конца сада, — подойди сюда на минутку. — Женщины стояли около двери, ведущей в дом, но Расс всё-таки мог слышать их разговор в тихом летнем воздухе.
— Не стоит тебе настраивать мальчика на Пуффендуй, — остерегающим тоном сказала Нана, — его, быть может, ещё туда не поместят.
— Конечно поместят, — возразила Эйлин. — Дети всегда попадают на тот же факультет, что их родители. И так как я училась на Пуффендуе…
— Вчера я ходила к Табите Поллард. Она составила карту на семьдесят первый.
— Я уже проверила, мам, — сказала Эйлин. — Меркурий в четвёртом доме, он будет в знаке Девы с двадцать седьмого июля до первого октября. С Рассом всё будет в порядке.
— Нет, Лин. Начиная с тринадцатого августа Меркурий становится ретроградным. Тридцатого он возвращается в знак Льва и не перейдёт в Деву до одиннадцатого сентября. В день сортировки Меркурий будет в знаке Льва.
Возникло молчание, и, по напряжению, сквозившему в тишине, Расс понял, что мама пытается справиться с внезапно охватившим её шоком.
— Нельзя отправлять его на Слизерин, — сказала она наконец. — Таким полукровкам, как он, там… Его ведь загрызут.
— Не говори ему об этом. На Слизерине должны быть и другие полукровки. Не думаю, что в Англии осталось так уж много чистокровных семей. Если его подготовить, может быть, ему там будет неплохо. Просто не настраивай мальчика, что он обязательно попадёт в Пуффендуй. Убедись, что он будет готов и к Слизерину.
С того дня их разговоры о школе изменились. Эйлин старалась рассказывать Рассу об остальных факультетах не меньше, чем о Пуффендуе, уделяя особое внимание Слизерину. Она сказала, что все слизеринцы честолюбивы и стремятся достичь заметного успеха в жизни. Ребята, учащиеся на Слизерине, сплочены сильнее остальных, так что, если они твои друзья, они всегда прикроют тебе спину и вступятся за тебя. Ещё она сказала, что деканом факультета был профессор Слизнорт, он преподавал зельеварение; Расс должен был преуспеть в этом предмете, поскольку уже много знал о зельях.
Тогда же Эйлин начала учить Расса защищаться. Они взяли у Наны старую палочку деда Принца и, когда вернулись домой, стали часто выходить тренироваться в пустоши, где их магию не могли отследить из места, которое мама звала «Министерством». Она также учила Расса читать других людей.
— Смотри им в глаза, — говорила она. — В глазах ты всегда увидишь намерение прежде, чем тебя атакуют, даже прежде чем тебе что-то скажут. — Она объяснила, что нужно закрывать свой разум от противника. — Не позволяй им читать тебя, — предупреждала она, — иначе они будут знать о каждом твоём шаге.
Это было легко. С самого детства Расс умел закрываться. Он закрывался от всех, кроме матери, а иногда прятал кое-что и от неё. Никто об этом не знал, конечно, потому что люди не умели его читать. Теперь, по приказу матери, он полностью запирал свои мысли даже от неё, когда они упражнялись в магических дуэлях.
— Отлично! — хвалила она его. — Схватываешь на лету. Теперь поработаем над реакцией.
Той осенью Расс начал ввязываться в школьные драки. Когда это случилось в первый раз, учительница не могла позвонить его родителям, потому что у них дома не было телефона. Вместо этого она дала Рассу записку и попросила передать её матери.
— Что с тобой случилось? — воскликнула Эйлин, когда Расс появился на пороге с синяком на щеке и рассечённой губой.
— Нил Филипс хотел меня побить, — ответил он и отдал ей записку учительницы.
В записке говорилось, что это Расс начал драку. Он без причины напал на сына Филипсов, и тому ничего не оставалось, кроме как защищаться. Учительница просила Эйлин прийти назавтра в школу вместе с Рассом, чтобы обсудить произошедшее.
Встреча прошла ужасно. На ней присутствовала и миссис Филипс; она не только утверждала, что таким мальчикам, как Расс, следует запретить появляться в школе, но также заявила, что мама Расса — неряшливая хозяйка, совсем не следящая за домом, хотя прекрасно знала, что это не так, потому что часто ходила в гости к Снейпам, когда Расс и Нил были малышами, так что Эйлин назвала её злоязычницей и матерью задиры. Расс настаивал на том, что Нил собирался на него напасть, Нил всё отрицал, и несколько его друзей подтвердили, что Нил в этой ситуации оказался жертвой. Так как у Расса не было товарищей, которые могли бы за него вступиться, дело было тут же решено и закрыто. Расса на три дня отстранили от занятий. Нил торжествовал.
Когда о случившемся узнал Тоби, он вытащил ремень и выпорол Расса за то, что тот затеял драку и тем самым опозорил семью. После этого он начал учить сына боксировать.
— Старина Нел Тарлтон, — серьёзно говорил Тоби Рассу. — Ты должен думать, как он. Чемпион Великобритании и мира по боксу в полулёгком весе. Мне даже довелось его увидеть разок, в Манчестере, — как оказалось, то был его последний бой. Мне тогда было четырнадцать, папаше пришлось занимать и умолять, доставая билеты, чтобы я мог увидеть чемпиона хотя бы раз. Нелу было тридцать девять, а Элу Филипсу всего двадцать пять. Нел начал вести с левой, нанёс пару коротких прямых ударов и снова был на дистанции — Филипс даже опомниться не успел. Он был очень быстрым, старина Нел. Редко кому удавалось его ударить, он выходил с целой кучи боёв без единой царапины, кроме разве что следов от канатов на спине. Да, этому парню даже канаты на ринге играли на руку! Настоящий учёный. Всегда думал, всегда всё просчитывал. Только когда он вышел на пенсию, я узнал, что у него было одно лёгкое. Представь, столько боёв — и всего с одним лёгким! Мой папаша говорил, что заставить самого Эла Формана драться с ним можно было только если бы они сократили число раундов до двенадцати, потому что если Нел отправил бы его в пятнадцатом в нокаут, то стал бы чемпионом не только в полулёгком, но и в лёгком весе!
Теперь Расс учился наносить удары — прямые и боковые, — но не был слишком хорош в этом. Что ему прекрасно удавалось, так это уклоняться и делать ложные выпады. Если достаточно уворачиваться и вводить противника в заблуждение, а потом нанести ему парочку хороших прямых ударов, у тебя есть шанс выиграть. Тренироваться с отцом было весело, к тому же эти учебные бои вселили в Расса уверенность: после них ему не страшно было драться даже со старшими ребятами.
— И запомни, — предупреждал отец, — никогда не начинай драку первым, но если к тебе лезут — устрой им тёмную!
О своей неприязни к одноклассникам Расс рассказывал маме.
— Они вечно шпыняют меня и обзываются. Джофф был у меня за спиной, и по глазам Нила стало ясно, что он собирается толкнуть меня, а Джофф схватит. Так что я ему врезал! И я готов. Пусть только подойдёт ко мне — я ему ноги свяжу. Приклею ему язык к нёбу.
Эйлин озабоченно посмотрела на сына.
— И как же ты собираешься это сделать? — спросила она.
— Локомотор Мортис! — ответил Расс. — Ещё есть заклинание, позволяющее приклеивать язык…
Эйлин больно схватила сына за руку.
— Где ты узнал об этих заклинаниях? — строго спросила она. — Где? Я ведь тебе говорила, нельзя использовать магию против магглов! Если я узнаю, что ты использовал магию против маггла — шкуру с тебя спущу! Где ты узнал о них? Отвечай!
— Из книг. Из книг, что оставил мне Венни, — Расс испугался. Его мать очень редко так на него сердилась.
— Я их конфискую. Подумать только, вздумал учиться таким заклинаниям! Обещай мне, что никогда не применишь магию против маггла.
— Обещаю, — сказал Расс, жалея, что мать запретила ему и думать о заклинаниях, которые могли бы показать таким задирам, как Нил и Джофф, что он был сильнее них. Расс стал усерднее заниматься боксом.
В своём исследовании окрестностей он забредал всё дальше и дальше. Вместо того чтобы держаться фабричной стороны реки, где всё давно было изучено, он начал часто уходить в вересковые пустоши. Он обошёл свой маленький городишко вдоль и поперёк и обнаружил, что в любую его часть можно попасть без необходимости идти по главной улице у всех на виду. Расс узнал, где живёт Нил Филипс, но не собирался ничего с этим делать, потому что Нил был всего лишь вонючим магглом, который не стоил его внимания.
Иногда, когда мама укладывала отца спать после очередной буйной попойки в пабе, Расс уходил в пустоши на полчаса, которые ей требовались, вместо того, чтобы оставаться на кухне или на заднем дворе. Если ночь была ясной, можно было видеть за тысячи миль вперёд. Расс начал брать в школьной библиотеке книги о звёздах; его захватывали фотографии «обратной» стороны Луны, сделанные русскими за год до его рождения. И американцы, и русские пытались попасть туда, а Расс пытался как можно больше узнать об их космических программах. Учитывая то, кем он был и где жил, делать это было сложно. Расс страстно мечтал о телескопе и с чувством, близким к голоду, лелеял мысль, что в Хогвартсе сможет изучать астрономию.
Следующие пару лет их жизнь продолжала идти по наклонной. Девальвация фунта в Великобритании сгладила проблему зависимости страны от экспорта угля, но отрицательно сказалась на других отраслях. Нефть подорожала, и теперь они могли позволить себе лишь то, что было выращено или произведено в Англии. Тоби работал всё так же на износ, но за меньшую плату, и пьянствовал ещё чаще. Он всё чаще доставал ремень, потому что Расс всё чаще ввязывался в драки, хотя теперь никогда не бил первым. Дом миссис Хэнсон стал для Расса настоящим убежищем, и он с нетерпением ждал тех редких выходных, когда ему разрешалось провести с ней время, но этого было недостаточно, чтобы скрасить всё остальное.
Что ещё хуже, Расс наконец-то начал расти. Почти в девятилетнем возрасте он выглядел всего на шесть или семь. Если он прилагал усилия, люди верили, что ему восемь, но не больше. Это он считал даже плюсом. Огромным минусом было то, что его одежда в одночасье превратилась из очень большой в очень маленькую. И дело было не в том, что он располнел — он стал выше. Теперь в нём было уже больше трёх с половиной футов, он всё ещё оставался самым низким в классе и почти самым низким в школе, но уже был велик для своей старой, изрядно поношенной школьной формы. Брюки торчали на несколько дюймов выше щиколоток, а рукава едва доходили до запястий. С домашней одеждой дела обстояли лучше, но даже джинсы и куртка стремительно становились ему малы.
К тому времени Расс уже пламенно ненавидел всех детей в своей школе и давно понял, что его считали странным, потому что у него не было даже приятелей. Все кругом обсуждали вещи, которые были ему недоступны: «лучших друзей», дни рождения и даже такие мелочи, как перебрасывание записками в классе, когда учитель на минуту отвернётся, записывая что-то на доске. Рассу не позволялось участвовать во всём этом. Его возмущала их дружба, он ненавидел высокомерный тон, с которым они обращались к нему всякий раз, когда у них не получалось избежать с ним контакта; и он раз за разом повторял себе, что всё это не имело значения. Он был другим. Он был волшебником, а они — всего лишь магглами. Расс знал, что настанет день, когда он им всем покажет.
На девятый день рождения мама приготовила Рассу особенный подарок. Она отдала ему книги, по которым занималась в Хогвартсе. Там были учебники по истории магии, чарам, трансфигурации, нумерологии и маггловедению. Но всё же самыми любимыми у Расса стали зельеварение, защита от тёмных искусств и особенно — астрономия. Расс помнил, что хоть он и был наполовину Снейпом, в нём также текла кровь Принцев; он помнил, что был волшебником-полукровкой. На обратной стороне каждого учебника своим убористым крючковатым почерком он старательно вывел: «Эта книга является собственностью Принца-полукровки».
У Расса также появилась страсть, первая настоящая страсть в его жизни, и имя ей было — Аполлон. Интерес к спутникам и телескопам в возрасте семи лет, и к звёздам — в возрасте восьми, стал мостом, приведшим Расса к ракетам «Сатурн» и капсулам космических кораблей, которых они уносили в космос. Плюсом маггловской школы было то, что теперь Расс понимал, почему спутники не падают, и знал, что такое орбита; ему было известно не только о том, что американцы собираются отправиться на Луну, но и о том, когда они это сделают. Расс часто копался в мусоре, выуживая из баков уже прочитанные кем-то газеты, чтобы найти в них статьи об американской космической программе. Он лелеял в сердце надежду на то, что когда-нибудь тоже сможет полететь на Луну.
А затем в мае, почти в конце четвёртого года обучения, случилось чудо. Это было такое удивительное чудо, что Расс сначала даже не поверил, что оно произошло. Всё случилось в школе.
Расс решал задачу, когда услышал короткий щелчок. Он оторвался от своей работы и поднял глаза. Оказалось, что девочка, сидящая впереди через три парты от него, уронила на пол ручку. Она наклонилась, чтобы поднять её, тогда-то и произошло чудо. Пальцы были всё ещё в нескольких дюймах от ручки, но вдруг она легко взметнулась вверх и оказалась в ладони девочки. Расс не поверил своим глазам. Маггл только что сотворил беспалочковые Манящие чары. Рыжеволосая, ничем не примечательная девчонка-маггл, которую, насколько он помнил, звали Лили Эванс.
1) Help! («На помощь!») и You’ve Got to Hide Your Love Away («Ты должен скрыть свою любовь») — песни группы The Beatles из альбома Help, выпущенного в 1965 году.
2) Высадка в Нормандии — морская десантная операция, проведённая 6 июня 1944 года в Нормандии (Франция) во время Второй мировой войны силами США, Великобритании, Канады и их союзников против Германии.
Шок открытия был настолько велик, что реакция Расса оказалась физической. Сердце застучало так тяжело — не быстро, а тяжело, — что Расс почувствовал его биение. Стало трудно дышать. Голова закружилась, а руки задрожали. Всё, что он мог сделать, — сосредоточиться на задаче и что-нибудь писать, даже если решение было неправильным.
Во время обеда Расс наблюдал за Лили на школьном дворе. Он делал это украдкой: старался реже поворачивать голову в её сторону и часто отводил взгляд так, чтобы никто не мог обвинить его в том, что он таращится. Лили Эванс была одной из магглов, которых он так презирал; он ненавидел её за то, что у неё были лучшие друзья и вечеринки на день рождения, за то, что все любили с ней разговаривать, и за то, что она передавала записки в классе. За обедом она сидела с четырьмя девочками, которые всегда ели вместе и играли в дурацкие игры, правила которых оставались для Расса тайной.
Дорога из школы казалась бесконечной, а Рассу не терпелось добраться домой, так что как только он дошёл до той части города, где кончались аккуратные садики, а на окнах зданий появлялись доски, он побежал.
— Подзадержитесь-ка, молодой человек! — воскликнула Эйлин, когда Расс залетел в дом и кубарем ввалился в кухню. — У тебя что, пожар?
— Мам, — возбуждённо начал Расс, едва переводя дыхание, — какими бывают волшебники?
Эйлин нахмурилась.
— Разными, как и все люди. Все волшебники отличаются друг от друга.
— Нет, я имею в виду как я — половина на половину, маггл и волшебник.
— А, ты об этом, — вздохнула Эйлин, но нисколько не повеселела. — Ну, во-первых, есть чистокровки. У таких и мать, и отец — чистокровные волшебники. Некоторые из них любят думать, что у них на сто процентов магическая кровь, но я не верю, что так бывает. Считается, что если бабушки и дедушки с обеих сторон чистокровные, то и внук — чистокровка. Дальше второго поколения, как правило, не заглядывают. Затем полукровки. У настоящих полукровок, таких как ты, один из родителей носит магическую кровь, а второй — маггл. Полукровками принято считать также тех, чьи родители волшебники, но один из них чистокровный лишь наполовину. А ещё есть магглорождённые.
— Кто такие магглорождённые? — Расс пытался скрыть то, насколько важен ему был ответ.
— По какой-то причине иногда в немагических семьях рождаются волшебники. Оба родителя магглы, а потом — бах! — у них получается волшебник. Мы не знаем, почему это происходит. Случается и обратное. Бывает, в семье волшебников рождается ребёнок, лишённый магических способностей. Таких людей называют сквибами.
— Значит, может быть так, что ты считаешь кого-то магглом, а она оказывается ведьмой? — спросил Расс, надеясь подтвердить свои догадки.
— Почему ты спрашиваешь? — Эйлин повернулась к сыну, заглядывая ему в глаза.
— Да так, — ответил Расс, спокойно встречая её взгляд, пока все мысли о девочке и ручке были надёжно заперты там, где мама не могла их видеть. — Просто я сегодня размышлял об этом.
— Тогда ешь хлеб, вот тебе стакан воды, а потом отправляйся делать домашние задания.
Письменным столом в маленькой спальне Расса служил большой деревянный ящик, перевёрнутый на одну из стенок так, чтобы другая была столешницей и Расс мог писать на ней, засунув ноги внутрь. Сейчас он сидел за своим импровизированным столом и пинал деревянное дно, притворяясь, будто делает домашние задания, пока мама пекла что-то на ужин. Ему было над чем подумать.
Всю жизнь Расс считал себя единственным во всей округе ребёнком с магическими способностями, которому запрещалось рассказывать другим о своём волшебстве или показывать его. Это отличало его, делало чужим и мешало ему завести друзей — единственный ребёнок в городе, обречённый на одиночество среди сверстников до тех пор, пока ему не исполнится одиннадцать и он сможет уехать. Этого предстояло ждать ещё два года, но Расс не хотел ждать. Он хотел иметь друга сейчас. Пусть даже этот друг был бы девчонкой.
Но Расс оставил свои чувства, запер их в отдельной части разума, чтобы они не мешали, потому что ему предстояло тщательно всё обдумать. Что, если он ошибся? Что, если не было никакого волшебства, а просто игра света? В конце концов, они проучились в одном классе целых четыре года, но Расс никогда раньше не замечал в Лили способностей к магии. Как и остальные — иначе это стало бы большой новостью. У Расса не было причин радоваться тому, что ещё могло оказаться неправдой.
Но он так отчаянно хотел, чтобы это было правдой. До того самого утра дела у него шли неплохо: он принял свою судьбу и устремил все надежды на Хогвартс. Но теперь желание обрести друга — того, с кем можно было бы делиться всем на свете, — появившееся так внезапно, мучило Расса подобно голоду, скручивающему живот; Рассу было дурно от безумной нужды.
Он должен был во всём убедиться. Нельзя было действовать, полагаясь на информацию, которая могла оказаться ложной. Вместо того чтобы заниматься домашней работой, Расс разрабатывал план — план наблюдения за Лили, чтобы увидеть, как она снова творит магию. Если она это сделает, если она на самом деле магглорождённая ведьма, то Расс найдёт способ поговорить с ней, объяснить ей, кто она, и, быть может, показать ей какие-нибудь заклинания в подтверждение своих слов — и тогда они станут друзьями.
Вечером он отправился спать, планируя то, как сложится будущее.
Расс стал шпионом. Он был секретным агентом Дрейком, он был как Джон Стид и Эмма Пил(1). Он выдумывал разные способы подойти к Лили Эванс и её друзьям, чтобы подслушивать их разговоры, но не привлекать к себе внимания. Он начал часто опускаться, чтобы завязать шнурки. Ронял ручки. Ходил повсюду, полностью погружённый в книгу, и останавливался всякий раз, когда натыкался на «интересные места».
Ему удалось узнать, что у Лили была старшая сестра Петуния, которая готовилась в этом году сдавать экзамен «Одиннадцать плюс»(2). Он также узнал, что у Лили был лёгкий нрав и что она была приветлива и дружелюбна. Так же, как и Расс, Лили родилась в январе, только он был козерогом, а она — водолеем.
Расс расспросил маму об этих знаках, не забывая интересоваться и о других, чтобы она ничего не заподозрила. Эйлин сказала, что козероги и водолеи не слишком друг другу подходят. Козерог всегда собран, а водолей — нет. Козерог завидует беззаботности водолея. Этим знакам лучше быть друзьями, чем искать друг в друге спутника жизни.
Расса такой прогноз вполне устраивал. Ему не нужна была спутница жизни, только друг.
Расс выяснил, что Лили и Петуния жили в восточной части их маленького городка, далеко от места, где жил он сам. Вокруг домов там было принято разбивать аккуратные садики, а на подъездных дорожках ставить красивые автомобили последних моделей. Расс не мог следовать за девочками после занятий, поскольку боялся, что его заметят и прогонят. Ему нужно было, как во время тренировок говорила мама, осмотреться и изучить местность.
Наступил июнь, учебный год приближался к концу. Световые дни летом длились дольше. Расса это не могло не радовать, так как значило, что не нужно было ходить по улицам в одно время с остальными. Он мог выходить раньше и ждать, а вечерами возвращаться домой позднее. Теперь ему хотелось наблюдать за Лили не только в школе. Слежка не приносила никаких результатов, и с каждым днём отчаяние Расса становилось всё острее. Он до сих пор ни разу не увидел, как Лили колдует.
В последнюю неделю перед каникулами Расс выходил из дома ещё на рассвете. В понедельник он ждал на углу улицы, за которым всегда скрывалась Лили. С этого места он смог увидеть, с какой стороны она ходила в школу. На следующее утро он спрятался немного дальше и узнал о её ежедневном маршруте немного больше. К четвергу Расс уже знал, где находится её дом. Ему приходилось ждать, пока другие ученики удаляются к зданию школы, и только затем следовать за ними, так что всю неделю Расс опаздывал на занятия, но его это не заботило.
Вечером последнего учебного дня Расс лежал у себя в комнате, додумывая детали своего плана. Всё было готово. Он собирался выждать, когда снова увидит магию, а затем подойти к Лили и рассказать ей, что она волшебница. Расс не сомневался, что она непременно придёт в восторг и захочет узнать больше, и тогда он станет её учить, а также расскажет ей о Хогвартсе. Хогвартс! Может, Лили тоже сможет туда отправиться.
Следующим утром Расс вышел из дома, когда ещё не пробило семь. Он спрятался за мусорными баками неподалёку от места, где жила Лили, и принялся ждать. Он понимал, что в ближайшие дни ему придётся много времени провести в ожидании, но к тому моменту донимавший Расса голод был уже неукротим. Теперь Расс даже не рассматривал возможность, что Лили могла и не оказаться волшебницей. Горькое разочарование, последовавшее за этим осознанием, полностью сломило бы Расса.
Лили и Петуния часто проводили время на детской площадке, располагавшейся почти рядом с их домом. Иногда там были и другие дети, а иногда девочки играли одни. Расс начал ходить к этой площадке, вместо того чтобы стоять около их дома, опасаясь, что его могли заметить болтающимся на улице. Вокруг площадки росли кусты, а местами даже живые изгороди, в которых Расс мог прятаться без риска, что его обнаружат.
Прошло уже полторы недели с начала каникул, когда он в очередной раз наблюдал за девочками, которые остались одни на площадке. Петуния лениво крутилась на карусели, а Лили качалась на качелях. Она поднималась всё выше и выше, и теперь Петуния остановилась, чтобы следить за сестрой.
— Ты слишком сильно раскачалась, это может быть опасно, — предостерегла она её.
— Нет, это весело, — радостно кричала Лили. — Как будто летишь по воздуху. Готова поспорить, что если постараюсь — я на самом деле смогу взлететь!
— Лили! — взвизгнула Петуния. — Не смей!
Но Лили посмела. Она достигла крайней точки дуги и запустила себя в небо. Вместо того чтобы упасть, чего так боялась Петуния, Лили на долю секунды зависла в воздухе, а потом плавно опустилась на землю.
— Видишь, — сказала она сестре, — я умею летать.
Это был момент Расса. Это был момент, которого он так долго ждал — который он так тщательно планировал с начала мая. Он поднялся на ноги и хотел было подойти к девочкам, но храбрость вдруг покинула его. Он не двинулся с места, невидимый и несчастный в своём укрытии за пышным кустом.
Петуния направилась к дому.
— Я расскажу маме, что ты снова делала плохие вещи, — бросила она по пути. — Они с папой тебе такое устроят!
Лили побежала за сестрой.
— Но я не сделала ничего плохого. Смотри, я ведь даже не ушиблась. Ничего не произошло. Тунья, вернись!
Расс потащился домой, сломленный и поверженный своей же застенчивостью. Его шанс был прямо у него перед носом — только руку протяни, а Расс его упустил. Вдруг ему больше не представится такая возможность?
Дома Рассу предстояло узнать, что ещё одна возможность ускользнула от него, словно вода сквозь пальцы.
— В эти и следующие выходные тебе придётся остаться дома, — сказала мама, занимаясь ужином. — Миссис Хэнсон уезжает на две недели к сестре в Манчестер.
Расс едва не выпустил из рук стакан с водой.
— Нет! — воскликнул он. — Только не сейчас! Американцы на следующей неделе отправятся на Луну. Как я это увижу, если она будет в Манчестере?
Через неделю весь мир, кроме Расса, наблюдал за посадкой космического корабля «Аполлон-11» на поверхность Луны. Весь мир, кроме Расса, услышал легендарные слова Нила Армстронга: «Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего человечества». Горечь разочарования усилилась новостью о том, что миссис Хэнсон останется в Манчестере со своей сестрой ещё на несколько месяцев, а за её домом будут присматривать квартиранты. Никакой посадки на Луну, никакого телевидения, никаких ванн… Радости в жизни Расса сокращались до нуля.
Пятница, 25 июля 1969 (четыре дня до полной луны)
— Нельзя ему носить эту куртку и дальше, — сказала Эйлин Тоби на следующий день после того, как «Аполлон-11» приводнился в Тихом океане, а Рассу не удалось этого увидеть. Он был замкнут и подавлен, так что сначала даже не понял, что мать говорила о нём. — Она уже слишком коротка, а на локтях сплошь дыры. Ещё ему нужны новые рубашки.
— Мальцу нужно лучше заботиться о своих одёжках, а не транжирить кровно заработанные гроши отца, — ворчал Тоби. — Ты же мне вчера сказала, что ему нужна только форма? Знаешь ведь, что с деньгами у нас туго.
— Не ходить же ему голым.
— Но не рядиться же ему как маркизу Куинсберри! Ладно форма — чёрт с ней, но разве у нас нет какого-нибудь тряпья, чтобы он ходил в нём дома?
До Расса дошло, что они говорили о его одежде. Новая форма — это хорошо. Она, конечно, будет на пару размеров больше, чем следует, и он дорастёт до неё лишь через пару лет, но всё равно будет лучше той, что Расс носил с первого класса. Вопрос домашней одежды его почти не заботил.
Мама отправилась наверх и начала вытаскивать из маленькой импровизированной кладовки старые вещи. Их было немного — в семье Снейпов было принято донашивать вещи до того состояния, когда они не годились ни для чего, кроме мойки полов, — но всё-таки ей удалось кое-что найти. Некоторые из вещей раньше принадлежали Венни. Большинство из них были попросту огромными.
— Как насчёт этого? — мама продемонстрировала им какую-то то ли блузу, то ли сорочку с пышным воротником и широкими рукавами. И на воротнике, и на рукавах красовалась цветная вышивка. Тоби и Расс хором запротестовали:
— Мой сын не станет расхаживать как девчонка!
— Я не могу это носить, мам, меня засмеют!
— Не болтайте чепухи, — отмахнулась мама. — Венсли не покупал бы себе женскую одежду. Наверное, привёз это из какой-нибудь страны, куда плавал. Из Китая, быть может, или России. К тому же у нас нет ничего другого. Либо это — либо ходить голым. Что, если мы уберём эти вышивки, а, Расс? Что скажешь? Тогда она не будет выглядеть такой девчачьей.
Они достали ему две странных блузы — белую и синюю, — чтобы Расс мог ходить в одной, пока вторая в стирке. Проблему со штанами решить не удалось, так что Рассу предстояло и дальше носить свои изрядно короткие джинсы, но зато мама нашла ему что-то вроде куртки.
Это был старый морской бушлат — матросская куртка из тёмно-синей шерсти, кое-где уже потёртая и даже тронутая молью. Взрослому мужчине она доходила до середины бедра, но на Рассе сидела так, что полностью закрывала колени. Плечи были слишком широки, а рукава — непомерно длинными для ребёнка. Мама подвернула манжеты, стараясь придать куртке приличный вид.
— Может, мне удастся немного их подрубить, — сказала она.
— Не обрезай, — возразил Тоби. — Когда он подрастёт, длина ему понадобится. Хорошее пальто. Сойдёт и так.
По крайней мере, это была мужская куртка, подумал Расс, и под ней смешная блуза будет не так заметна.
Остаток июля и начало августа Расс провёл, следя за детьми на детской площадке рядом с домом Лили Эванс. После его первой неудачной попытки прошло уже больше месяца, и вот наконец Лили и Петуния снова были одни, на этот раз уже вдвоём качаясь на качелях.
Лили принялась раскачиваться как можно выше, и Расс задержал дыхание: он знал, что она снова собирается взлететь.
— Лили, не делай этого! — воскликнула Петуния, но Лили только рассмеялась и прыгнула в воздух, совсем как в первый раз, а затем легко и мягко опустилась на землю недалеко от куста, за которым прятался Расс.
— Мама запретила тебе так делать! — закричала на неё Петуния. — Мама говорила, что так делать нельзя, Лили! — Она остановила качели и сейчас пыталась отчитать сестру, пользуясь авторитетом старшей.
Лили продолжала смеяться:
— Но я ведь в порядке, — сказала она так, будто проблема была только в опасном прыжке. Она подняла с земли цветок. — Тунья, подойди. Смотри, что я умею. — В руках Лили увядший цветок ожил и начал собирать и распускать свои лепестки подобно диковинному космическому созданию из какого-нибудь мультфильма. Петунью это нисколько не успокоило.
— Прекрати! — завизжала она.
Лили бросила цветок и с ноткой обиды в голосе сказала:
— Это ведь не причиняет тебе вреда.
— Это неправильно, — ответила Петуния, а затем, неспособная скрыть своё восхищение до конца, спросила: — Как ты это делаешь?
Это был он. Момент, которого Расс ждал и к которому готовился почти три месяца. Если он сейчас струсит, то никогда больше не осмелится. Он собрался с духом и заставил себя выйти из своего укрытия, отвечая на вопрос Петунии.
— Всё ведь ясно, да? — сказал он и тут же пожалел об этом, потому что Петуния дёрнулась от него как бешеная собака и побежала к качелям. Лили за ней не последовала, но выражение у неё было такое, будто она только что выпила противное лекарство. Расс чувствовал, как краска заливает его лицо, и мечтал провалиться под землю. «Идиот! Глупец! Это с самого начала было плохой идеей!»
Спустя пару секунд Лили спросила:
— Что ясно?
Сердце Расса снова тяжело забилось: она была не против поговорить. Он не хотел, чтобы Петуния их слышала, так что снизил голос почти до шёпота, когда ответил:
— Я знаю… я знаю, кто ты.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты… ведьма.
— Не очень-то вежливо говорить такое людям!
Она задрала нос и направилась к сестре — такая же заносчивая, как все остальные. Расс пустился за ней вслед; в куртке Венни было жарко, она была тяжёлая и неудобная, рукава болтались, но Рассу было всё равно, как он выглядит.
— Нет! — настаивал он, и девочки позволили ему подойти поближе к качелям, чтобы послушать, что он скажет. — Ты и правда. Ты правда… ведьма. Я наблюдал за тобой… какое-то время. В этом нет… ничего плохого. Моя мама… тоже ведьма, а я волшебник.
Лили ничего не ответила, зато Петуния разразилась оглушительным хохотом.
— Волшебник! Знаю я, кто ты такой. Ты сын этих Снейпов! — она произнесла его фамилию так, будто это было чем-то скверным и мерзким, а затем повернулась к сестре: — Они живут в Паучьем тупике, по ту сторону реки. — Петуния подошла к Рассу вплотную, и он вдруг понял, насколько она была выше. — Зачем ты шпионил за нами?
Расс опустил глаза, избегая её обвиняющего взгляда.
— Я не… шпионил. За тобой точно… не стал бы. Ты — маггл.
Тогда-то Расс и осознал, как он выглядит: старый бушлат Венни, непомерно широкий в плечах и тяжело свисающий ниже колен, дурацкая чудаковатая блуза, джинсы, из которых он уже давно вырос, и сальные волосы, спадающие на вспотевшее лицо. Как клоун.
— Лили, идём. Мы уходим, — объявила Петуния, и Расс не без злорадства отметил, какой писклявый и неприятный у неё был голос. Девочки удалились, оставив Расса стоять на площадке — одинокого и разбитого.
Расс пытался понять, что он сделал не так. Лили знала, что может творить необычные вещи. Она должна была обрадоваться, узнав, что у неё есть магические способности. Она должна была захотеть узнать о них больше.
Это всё из-за Петунии. Петуния повела себя так, будто он опасен, Петуния своими издёвками и презрительными усмешками подняла на смех бедность, в которой жила его семья. Должно быть, она и сейчас смеётся над ним вместе с Лили. Петуния назвала безобидное и искреннее желание Расса обрести друга «шпионством», выставив его отъявленным преступником. Теперь ещё и разболтает это всей школе, и все будут насмехаться над ним ещё больше. Нилу это понравится. Вместо того чтобы наладиться, жизнь Расса стала в разы хуже; ему хотелось умереть.
Тем вечером он немного поковырялся в тарелке за ужином, а затем сразу отправился к себе и просто лежал на кровати, отвернувшись к стене. Он не хотел никого видеть, не хотел ни с кем разговаривать и не хотел никуда идти… Он просто хотел лежать так всю оставшуюся жизнь.
Самым худшим было то, что теперь его ожидали два долгих и пустых года вынужденного одиночества и молчания, даже мысль о которых была невыносима.
— Ты не заболел? — спросил папа, появившись в дверях его в комнаты.
— Нет, просто устал. На улице жарко, мне голову напекло.
— Вот и хорошо. Не смей мне тут болеть! Врача мы не потянем.
И отец ушёл. Расс горько подумал, что у них всё равно не было врача, способного понять, в чём дело. Голод, который не имел никакого отношения к пище, скрутил Рассу все внутренности, и ни одно лекарство не в силах было ему помочь. Рассу нужен был человек, с которым он мог бы поговорить, человек, который дал бы ему совет, — такой совет, чтобы Расс мог ему последовать…
Боль внутри была настолько сильная, что Рассу казалось, будто его разорвёт, но вдруг произошло нечто странное: болезненные чувства начали уходить. Не боль, а чувства, которые эту боль вызывали. Одно за другим — одиночество, горечь, унижение и стыд — они начали отступать, как будто мозг сказал им: «Вы мне больше не нужны». Они отправились — Расс не мог объяснить это иначе — в самый низ, подполье его разума, нашли дверь, о существовании которой Расс даже не подозревал, и крепко захлопнули её за собой.
Расс просто лежал на кровати и дал этому случиться, а когда все плохие чувства оказались под замком, стал странно спокоен и отстранён, как будто всё происходящее было обыкновенной телепередачей и не стоило того, чтобы слишком расстраиваться. Он ничего не ощущал — и это было куда лучше, чем чувствовать боль.
Холодное спокойствие и отстранённость не покинули Расса и на следующий день. Он проснулся, позавтракал чаем и парой ломтиков подсушенного хлеба и отправился на свои исследования; отец поехал на шахту, а мама — на поиски дневной работы. Расс направился в пустоши. У него не было никакого желания идти к детской площадке и наблюдать за сёстрами. Казалось, что это желание принадлежало кому-то другому — тому мальчику, который вчера был так горько расстроен.
Вместо этого Расс брёл, всё дальше и дальше удаляясь от дома. Вересковые пустоши отнюдь не были бескрайними, через какое-то время их сменили фермы, пастбища, небольшие пролески, между которыми тут и там мелькали крохотные деревушки и хиреющие фабричные города. В Колне и Барроуфорде было много фабрик — большинство из них были закрыты; в некоторых городах ещё действовали шахты и каменоломни, но Расс обычно держался на приличном расстоянии от всех населённых пунктов, что видел. Он был уже достаточно взрослым и провёл свои исследования так тщательно, что теперь знал все окрестности, а также расположение ближайших графств. Он знал, что Пендл Хилл находился на западе, а до Йоркшира отсюда было рукой подать хоть на север, хоть на восток.
Во время прогулки Рассу пришло в голову, что неплохо было бы подрядиться кому-то в помощники, и тогда он начал размышлять, чем именно мог быть полезен. Для настоящей работы он был ещё слишком мал; лавочники на фабричной стороне реки не могли позволить себе наёмных помощников, а владельцы магазинов на школьной стороне даже не стали бы смотреть в сторону Расса, разве только проследить, как бы он чего не стянул. Странно, как люди считали одежду показателем добропорядочности.
Была уже середина утра, когда Расс нашёл большой камень, торчащий из земли, и присел отдохнуть. Он просто сидел на нём, не думая ни о чём конкретном, а затем вдруг понял, что пока он остаётся неподвижным, вокруг него происходит масса движений. Самыми заметными были птицы, но, если приглядеться, можно было увидеть и животных, например, лису, которая испуганно подскочила с места, где отдыхала, и тут же исчезла в траве, или кролика, чей нос легонько подрагивал, собирая запахи, принесённые мягким ветром, или… куропатку.
«Какой сегодня день?» — первым делом спросил себя Расс, потому что прекрасно помнил о «Славном двенадцатом». В этот день августа мужчины выходили в пустоши, открывая сезон охоты на куропаток. По пути домой Расс думал только об этом.
Стакан воды, кусок хлеба, и Расс уже сидел на кухне, наблюдая за матерью так, словно она была незнакомым человеком, а он был учёным, изучающим её поведение. Ощущение было для Расса новым. Он знал о матери всё — помнил всё, о чём ему следовало помнить, — но теперь отложил все чувства в сторону. Так было интереснее, потому что Расс вдруг обнаружил, что, отделив их, он замечает больше деталей, например, то, как она держит в руке нож, пока режет, или выбивающиеся пряди её тонких волос, спадающие на воротник платья.
Когда отец вернулся с работы, Расс терпеливо подождал, пока тот поужинает, и лишь затем отправился к нему в гостиную.
— Пап, ты умеешь метать?
— Что метать, сын?
— Ну камни.
Тоби пристально посмотрел на сына.
— В кого ты собрался их метать?
— Во вторник начинается сезон охоты. Я видел в пустошах куропатку.
Тоби усмехнулся.
— Слыхала, Лин? Парень решил, что сможет подбить куропатку камнем. Во даёт!
— Ты ведь всегда хотел, чтобы он был честолюбивым, Тоби, — отозвалась из кухни мама.
Они начали в тот же день. В долгом августовском закате Тоби учил Расса выбирать камни и показывал, как их нужно бросать: никаких замахов и подкидывания — только прямой и резкий бросок c пол-оборота. Расс понял, что новое чувство холодной отстранённости оказалось полезным. Он отметил про себя каждую деталь отцовской стойки и движений и повторил их с неукоснительной точностью. Когда пришло время отправляться спать, Расс бросал камешки в невысокую ограду их дворика почти не промахиваясь. Тоби светился от гордости за сына.
На следующих выходных Эйлин повела Расса в пустоши, чтобы упражняться, и была поражена. «А ты времени зря не терял, да? — сказала она. — Я ни разу не смогла тебя прочесть. Подойди-ка. Давай поглядим».
Она заглянула ему в глаза, и Расс показал ей вересковую пустошь, приятную усталость после тренировки, а также желание отправиться домой ужинать. Другие же чувства — страхи, горечь поражений — были надёжно заперты, и Эйлин, ничего не подозревавшая об их существовании, даже не подумала их искать.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Схватываешь на лету. Завтра будем учить тебя настоящей магии.
В воскресенье Расс выучил два заклинания: Экспеллиармус и Протего. И для первого, и для второго палочку следовало держать и направлять особым образом, так что Рассу потребовалось немного времени, чтобы их освоить, зато теперь он мог выполнять целых три палочковых заклинания, потому что он не забыл о Репаро. Ему было жаль, что колдовать разрешалось только в пустошах, потому что в городе кругом жили магглы. Теперь Расс всегда думал о соседях как о магглах.
В конце августа Расс подбил свою первую и единственную куропатку. Ему ещё не приходилось убивать кого-то крупнее пауков, так что он внимательно изучил мёртвую птицу, а затем невозмутимо сунул её в сумку, которую теперь повсюду носил с собой, и отнёс домой, чтобы мама приготовила ужин. В конце концов, для этого он и учился бросать камни.
Понедельник, 1 сентября 1969 (два дня до последней четверти)
Ещё перед началом сентября Расс готов был поспорить, что первый день его пятого года в школе будет отличаться от предыдущих. Не потому, что он стал старше. Не потому, что ему впервые предстояло появиться на людях в новой форме, которая не была клоунски большой, убого потрёпанной или маленькой. Нет. Расс был уверен, что в этом году всё будет иначе из-за двух важных перемен. Во-первых, он ожидал, что Петуния Эванс уже разболтала всем слух о том, что он называет себя волшебником, — ребята обязательно сочтут это нелепым и станут его дразнить. Во-вторых, теперь он знал два боевых заклинания, что придавало ему больше уверенности, так же, как и вошедшее в привычку полное эмоциональное отчуждение от всего, что было связано со школой.
Однако первого сентября, уже пересекая мост через реку, Расс кое-что вспомнил — кое-что, полностью изменившее его ожидания о первом дне. Ему захотелось отвесить себе подзатыльник за то, что он не подумал об этом раньше: Петуния Эванс больше не появится в его школе! Она ещё весной сдала экзамен «Одиннадцать плюс» и, в зависимости от того, насколько успешно, теперь должна была отправиться либо в среднюю школу для одарённых, либо в школу с профессиональным уклоном в Колне, или же, если её результаты оказались ниже среднего, в обычную среднюю школу. Петуния просто не сможет распускать о нём сплетни, потому что перешла в другую школу.
Зато Лили осталась, но Расс надеялся, что ей захочется не дразнить его за те выдумки о ведьмах, а расспросить о них подробнее.
Поначалу казалось, что надежды Расса не оправдаются. Когда Лили заметила его на школьном дворе перед занятиями, она вздрогнула и долго смотрела в его сторону, но подходить не стала. Хорошей новостью было то, что над Рассом никто не смеялся и не пытался его дразнить. Нил Филипс зажал было нос и начать бормотать что-то про вонь от тухлой речки, но Брайан, его брат, перешёл в среднюю школу, так что у Нила теперь не было поддержки старших учеников. Расс не обращал на него внимания.
Очень важное событие произошло во время обеда.
— Здесь не занято? — спросила Лили, указывая на дальний конец скамьи, на которой сидел Расс.
— Нет, — ответил Расс, — присаживайся.
Они несколько минут молча жевали свои сэндвичи, а когда завязался разговор, делали длинные паузы между фразами, чтобы никто не заметил, что они общаются.
— То, что ты тогда сказал обо мне на площадке, — это правда? — спросила Лили.
— Конечно. Ты ведь знаешь, что большинство не умеют делать то, что делала ты, — спокойно ответил Расс. Голод был надёжно заперт на замок.
— А ты умеешь?
— Летать с качелей? Не-а. По ту сторону реки качелей нет. Я умею делать другие вещи.
— Какие?
— У тебя есть какая-нибудь сломанная штука? Я могу починить её одним махом, даже не касаясь.
— Ты меня дурачишь!
— Думай что хочешь.
Возникла долгая пауза, после которой Лили сказала:
— Ты можешь доказать? Почини что-нибудь сейчас.
— Мне нельзя колдовать в присутствии магглов.
— Ты просто не можешь, вот и всё.
Расс задумался. Ему очень хотелось доказать, но все чувства были крепко заперты и потому не помешали ему оценить ситуацию.
— Нет. Я могу, но мне нельзя. Я покажу, если хочешь. Только не здесь и не сейчас.
— Где и когда?
— Можешь после школы подойти к деревьям, что растут к северу от моста, и подождать меня под ними? Там я покажу.
— Мне не разрешают ходить к реке.
— Ну нет, так нет.
— Ладно. Я постараюсь.
— Подождёшь меня несколько минут. Мне нужно будет сбегать за палочкой.
Остаток занятий прошёл будто в дымке. Если всё сложится удачно, Расс встретит Лили у деревьев к северу от моста на школьном берегу реки почти сразу после школы. Там он покажет ей, что имел в виду, когда назвал себя волшебником. И всё-таки даже сейчас Расс оставался заинтригованно-отстранённым: он ждал встречи с Лили так, словно это происходило с кем-то другим.
После школы Расс ни секунды не медля побежал домой. Перескакивая через две ступеньки за раз, он взлетел по лестнице в свою комнатку, достал из-под подушки дедушкину палочку и осторожно спрятал её в рукав, чтобы скрыть от недостойных глаз, после чего побежал обратно к мосту и, как он надеялся, к Лили, в глубине души всё так же оставаясь холодным и собранным.
Расс не сразу заметил Лили, хотя она пришла раньше него. По тому, как она согнувшись сидела у дерева, было ясно, что ей не хотелось, чтобы её видели, — так же, как и Рассу. Он негромко покашлял, перед тем как опуститься рядом с ней на траву, не желая напугать её своим внезапным появлением.
— Это моя палочка, — сказал он, достав палочку из рукава. — Она принадлежала моему деду, но он умер, так что бабушка отдала её мне.
— Ну, давай. Почини что-нибудь. — Лили была настроена скептически.
Вытащив маленькую бутылку из огромного кармана — когда-то он выудил её из мусорного бака и теперь хранил, чтобы упражняться, — Расс дал её Лили и сказал:
— Разбей её.
Лили внимательно осмотрела бутылку: стекло выглядело обычным, без трещин и сколов.
— Как? — спросила она.
— Ударь её обо что-нибудь. Ударь об дерево.
Лили понадобилось несколько попыток, чтобы понять, с какой силой нужно ударить, чтобы бутылка разбилась на несколько частей. Было бы драматичнее, если бы стекло разбилось вдребезги, но Расс готов был работать с тем, что есть.
— Теперь убедись, что она действительно разбита.
— Ты говоришь как один из тех фокусников по телевизору.
Это значило, что у семьи Лили был телевизор, но Расс не стал задерживаться на этой мысли. «Я просто не хочу, чтобы ты решила, будто я тебя разыгрываю», — сказал он и для верности сначала вывернул карманы, а затем и вовсе снял свою огромную матросскую куртку и похлопал по широким рукавам блузы, чтобы доказать, что нигде не припрятал другую бутылку. Затем он направил палочку на осколки и сказал: «Ампуллам Репаро».
Стекляшки резво притянулись друг к другу, и бутылка вмиг оказалась целой. Лили не хотелось её трогать. Вместо этого она долго изучала лежащую на траве бутылку с близкого расстояния.
— Это было здорово, — наконец сказала она. — Как ты это сделал?
— Так же, как ты тогда заставила лепестки раскрываться и закрываться — с помощью магии. Потому я и сказал, что ты ведьма. Я не хотел тебя обзывать, просто так называют девочек, которые обладают магическими способностями.
— У твоих родителей тоже есть магические способности?
— Только у мамы. Мой папа — маггл, то есть обычный человек.
— Тогда почему вы бедные? Если вы умеете делать такие вещи, то почему не сделаете себя богатыми?
Расс думал об этом. Он и сам иногда спрашивал себя, хотя всегда знал ответ.
— Магия не создаёт, — ответил он. — Если я наколдую деньги или еду, они не будут настоящими. Долго не продержатся. Если у меня есть что-то — я могу сломать это, починить или заставить двигаться — как только научусь, конечно, — но я не могу создавать вещи, которых нет.
Лили кивнула. Очевидно, объяснение показалось ей логичным. Она посмотрела ему в глаза и спросила:
— Что ещё ты умеешь делать? Ты можешь починить мои часы?
У Лили были зелёные глаза. Расс не замечал этого раньше. Зелёные и, казалось бы, круглые, они слегка заострялись к внешним уголкам... Ветер в голове Расса резко распахнул запертые двери настежь, и мысли, которым было положено оставаться под замком, теперь свободно носились туда-сюда, и Расс вдруг смутился… Он быстро отвернулся, суетливо захлопывая двери.
— Я не знаю, — ответил он. — Не знаю, как будет слово «часы» на языке магии.
Вдруг Расс увидел фигуру на фабричном берегу реки, которая быстро двигалась мимо домов в сторону моста. Его охватила паника: это была его мама!
— Пригнись! — прошептал он Лили. — Нас не должны видеть вместе.
— Расс! — звала мама, и по её голосу было ясно, что она рассержена. — Ричард Северус Снейп, выходи оттуда сейчас же!
Расс вскочил и побежал к мосту, надеясь, что Лили не станет высовывать голову.
— Я здесь, мам!
— С кем ты там разговаривал? — спросила Эйлин. — Ты взял из дома то, что тебе брать не полагается?
— Нет, мам, я…
Но Эйлин уже отняла у него куртку и нашла в кармане палочку.
— Ты взял! Ты знаешь, что мне только что пришла сова из Министерства? Ты использовал это там, где тебя могли увидеть магглы! Магглы! А ну-ка живо домой, молодой человек, в этот раз я тебе покажу, как не слушаться!
Эйлин схватила Расса за руку и потащила прочь с моста. Оглянувшись украдкой, Расс понял, что Лили либо ушла, либо прячется. Он знал, что нажил себе серьёзные неприятности, но двери снова были надёжно заперты, так что он не слишком беспокоился. Всё так, как говорила Нана: иногда следует быть готовым к боли, чтобы обрести желаемое. Всё зависит от того, насколько сильной будет боль и как сильно ты хочешь этим обладать.
Тем вечером Эйлин в первый раз в жизни выпорола сына и выпорола хорошенько. В этом она оказалась гораздо лучше, чем Тоби.
Вторник, 2 сентября 1969 (один день до последней четверти)
На следующий день в школе Лили вела себя так же, как и обычно. Она ни разу не повернулась к Рассу во время уроков. Все перемены и обед проводила с друзьями. Хихикала вместе с остальными над тем, как Расс заикался у доски во время ответа. А ещё ей удалось обронить крошечную записку, когда она проходила мимо. В ней Лили едва разборчиво нацарапала всего одно слово: «Деревья».
Расс не стал ждать её у деревьев, расположившись вместо этого в надёжном укрытии под мостом. Когда появилась Лили и села на траву в том месте, где они сидели за день до этого, Расс вышел из своего укрытия и сел рядом.
— У тебя вчера были неприятности? — спросила Лили.
— Ага. Мне нельзя колдовать… палочкой, потому что я… ещё маленький, а делать это там… где могут увидеть магглы… в сто раз хуже. Министерство отправило… сову.
— Сову? Министерство?
— Мы используем сов для… передачи писем. Есть Министерство… Магии, которое принимает законы и… правила, и они наказывают тебя, если… нарушаешь их. Я нарушил… правило, а так как мне всего только… девять, наказали моих… родителей. Мама была очень… рассержена.
— Она тебя отлупила?
— Всего лишь расчёской. Папа использует… ремень.
— Это ужасно!
— Да нет… Они могут придумать… чего похуже.
Лили не стала отвечать. Вместо этого она решила сменить тему.
— Она звала тебя другим именем. Ты поэтому в первом классе путался и не знал, как тебя зовут?
— Не думал, что… люди до сих пор… помнят.
— Нил очень долго шутил насчёт этого. Казалось, будто ты ему в чём-то сильно насолил.
— Мама говорит, мы… играли вместе, когда были… детьми. Ещё перед тем, как… фабрика закрылась.
— Так значит, Нил жил по ту сторону реки? — Лили засмеялась. — Наверное, в этом всё дело. Не хочет, чтобы люди думали, будто вы с ним друзья.
— Ты собираешься… всем рассказать?
— Зачем подличать? Так как тебя зовут на самом деле?
— Северус. Родители зовут меня… Расс.
— Северус, — повторила Лили, прокатив его имя на языке так, что оно прозвучало очень важно. — А что делают волшебники, когда вырастают?
— Не знаю. Когда мне будет одиннадцать, я… поеду в школу… волшебников. Она называется… Хогвартс. Там я научусь колдовать… по-настоящему. Мама сказала, что на шестом курсе… они начинают говорить с тобой… о карьере. К тому времени я… уже буду знать, в чём я хорош.
— Наверное, это здорово — отправиться в магическую школу.
— Но ты ведь тоже… волшебница. Значит, тоже можешь… поехать. Дьявол, они, наверное, уже знают о тебе… с того раза, когда ты… впервые показала магию.
— Ты думаешь? — кажется, Лили понравилась мысль о том, что она может учиться в школе волшебства. — Хотя, родители мне всё равно не позволят.
— Просто подожди, пока они… узнают. Они станут тобой… гордиться, — Расс подумал о Петунии. — Не знаю насчёт… твоей сестры.
— Тунья? О, она тоже порадуется. Просто ей не нравится, что я делаю вещи, которые мама с папой мне запрещают. Она — командирша. Любит мною командовать.
— Тогда хорошо, что она… теперь в другой школе.
— Точно. Если бы она продолжала ходить в школу с нами — меня бы сейчас тут не было, — Лили посмотрела на Расса. — Расскажешь мне о волшебниках?
— Конечно. Прямо сейчас?
Лили посмотрела на свои часы.
— Уже поздно, — сказала она. — Нужно возвращаться, а то они будут беспокоиться, да и Тунья начнёт что-то подозревать. Думаю, нам не стоит видеться каждый день.
Лили поднялась, отряхнула юбку, сказала: «До завтра, Северус» и ушла. Расс отправился домой, пребывая на седьмом небе от счастья.
Тем же вечером, закончив делать домашние задания, он поднялся к себе в комнату и достал из-под кровати мамины учебники. Там же были книги Венни о тёмных существах и сглазах, которые Расс тоже решил вытащить. Всё это обрело для него новую значимость, потому что теперь не только Рассу нужно было готовиться к Хогвартсу, но и Лили тоже. У них было всего два года, нельзя было терять ни дня.
Все мамины учебники были куплены у кого-то с рук. Некоторые были даже подписаны предыдущими хозяевами, например, «Стандартная книга заклинаний: 1 курс». Порою Расс гадал над тем, кем же были Аттикус Фрингилла и Кассиус Варв, но в целом его, конечно, интересовал сам предмет.
Следующие несколько дней Расс провёл, читая «Историю магии», изучая страницы «Астрономических карт для начинающих», а также жадно поглощая «Фантастических тварей и места их обитания» и «Тёмные силы: Пособие по самозащите». В пятницу Лили подбросила ему записку: «Завтра, 2».
Расс понял, что она хотела встретиться в два часа, так что в час сорок пять уже был на мосту.
— Не думаю, что это хорошее место для встреч, — первым делом сказала Лили, придя в два десять. — По крайней мере, не в выходные. Слишком много прохожих.
Расс согласился и предложил место за городом у реки, чуть выше старой фабрики — там был небольшой перелесок, кусты которого прекрасно подходили для того, чтобы скрыться от любопытных глаз. Они тут же разделились и отправились вверх по течению: Расс по западному берегу реки, а Лили — по восточному. Чтобы добраться к самому перелеску, Рассу пришлось перейти реку вброд, благо что в том месте было мелко.
— Ты ведь не сказал им обо мне? — спросила Лили, когда они устроились.
— Нет. Мама не хотела бы, чтоб я… общался с кем-то… в чьих способностях она не уверена… В магии, — ответил Расс. — Ей не нужна ещё одна… сова из Министерства.
— Я тоже не могу рассказать своим о тебе. Мой папа когда-то работал начальником на фабрике. Он не доверяет рабочим, которые живут по ту сторону реки. Они друг с другом не ладили.
— Как зовут… твоего отца?
— Гарри Эванс. А твоего — Тобиас Снейп, да?
— Твой папа… говорит о моём? Мой никогда… не упоминал твоего.
— Не говорит. Просто Тунья как-то спросила папу, знает ли он семьи учеников, которые учатся с нами в школе. Мне кажется, она хотела узнать о твоей, но не стала спрашивать напрямую. Она назвала несколько фамилий, и папа рассказал нам немного о каждой. — Лили замолчала, явно чувствуя себя неловко. Затем сделала глубокий вдох и спросила: — Это правда, что твой папа всё время проводит в кабаке?
— Твой отец… так сказал?
— Ага. Тунья была в восторге. Посмотрела на меня так, будто хотела сказать: «Что я тебе говорила?», а меня это так разозлило. Так это правда?
Рассу хотелось сменить тему, но вопрос «Хочешь узнать немного об истории магии?» сейчас прозвучал бы не к месту.
— Ага, — ответил он. — Они с мамой часто… ругаются. В плохие… дни. Тогда он… достаёт ремень.
— Фух, тогда всё в порядке, — неожиданно сказала Лили. — Тунья поспорила со мной, сказала, что ты станешь отпираться и врать, и что тебе нельзя верить. Теперь я смогу сказать ей, какая она глупая.
— Лучше не надо… говорить ей… обо мне. Я ей не нравлюсь.
— Не бойся. Она хорошая, если узнать её поближе.
— Она считает меня… отбросом, потому что я живу… по ту сторону реки.
Молчание Лили подтвердило его слова. Она сменила тему и спросила о Хогвартсе, и Расс стал рассказывать ей о предметах, которые они будут там изучать, — о травологии, трансфигурации… Казалось, прошло так мало времени, когда Лили засобиралась домой. Они договорились встретиться на том же месте в следующую субботу, а на неделе вести себя так, словно друг друга не знают.
Придя домой, Расс решил испытать хитрость Петунии на своём отце и принялся расспрашивать его о семьях одноклассников.
— Зачем это тебе? — спросил его Тоби.
— Нужно знать, кто из них человек достойный, — ответил Расс. — Не хотелось бы якшаться со всякими фон-баронами и надутыми зубрилами.
— Моя школа, — довольно сказал Тоби, и тогда Расс узнал, что «крысёныша Гарри Эванса» его отец любил меньше всех людей на свете. Теперь у Расса не было сомнений в том, что дружбу с Лили следовало держать в глубоком секрете.
Их тайная связь во многом уступала открытой дружбе лучших друзей, но всё же в несколько раз превосходила то, на что Рассу приходилось рассчитывать раньше. Детали его не заботили. Ему не удавалось видеться с Лили каждую неделю (хотя он и приходил на их место каждую субботу), но сама возможность говорить с ней время от времени быстро стала самой важной вещью в его жизни.
Суббота, 15 ноября 1969 (один день перед первой четвертью)
Расс нетерпеливо ходил взад-вперёд под их с Лили деревом. Он был абсолютно уверен в том, что два часа уже давно пробило, но не хотел пропустить эту встречу и решил ждать до темноты, если понадобится. Он бросил взгляд на солнце — юго-запад. Должно быть, уже два тридцать. Или два сорок пять? Но затем он увидел её и сел на землю, чтобы случайные прохожие не заметили две маленьких фигурки у реки.
— Привет, — сказала Лили, опускаясь рядом. Она была закутана гораздо теплее, чем он: на ней были зимнее пальто, шарф и шапка.
— Ты смотрела? — спросил Расс, пропуская формальности.
— Нет, но об этом говорили по новостям. В ракету ударила молния.
— Что?! Они ведь не… Она не… — от шока Рассу трудно было говорить.
— Нет, с ними всё хорошо. Просто при запуске ударила молния и, кажется, что-то им сломала, потому что в новостях всё твердили об ошибочной информации, но в целом, кажется, у них всё в порядке.
Расс облегчённо вздохнул. Он знал, что Лили не очень интересовалась освоением космоса, но с её стороны было очень любезно рассказывать ему о происходящем. Это было определённо лучше, чем когда Рассу приходилось рыться в мусоре в поисках газет, чтобы узнать новости о приземлении «Апполона-11». Сейчас он тоже это делал, но, благодаря Лили, смотрящей телевизор, Расс имел возможность узнавать обо всём почти что сразу.
— А что насчёт прилунения? — спросил он. — Оно будет… в среду утром, примерно в семь. Cможешь… посмотреть?
— Я постараюсь, — пообещала Лили, и разговор плавно перешёл к обсуждению школы и последней ссоры между Лили и Петунией. Расс хотел, чтобы у него был брат или сестра, с которыми можно было бы ссориться. Ему казалось, что так жить гораздо интереснее.
В среду утром Расс пришёл в школу пораньше. Появившись в классе, Лили украдкой показала ему поднятый большой палец, а затем вложила между своими учебниками записку, чтобы он мог вытащить её на перемене. В записке говорилось: «ТВ отключили. Никто ничего не видел».
Расс почувствовал мрачное удовлетворение, узнав, что богатые люди с их телевизорами оказались в одной ситуации с ним, у кого телевизора не было. Его нищета — теперь Расс знал это слово и принимал реальность, которая за ним стояла, — на этот раз не поставила его ниже других. Никто не смог посмотреть прилунение «Аполлона-12».
Предстояло ещё одно важное событие — возможно, самое важное из всех. Расс и Лили встретились в субботу, чтобы всё обсудить и подготовиться.
— Это будет примерно в девять вечера. Ты сможешь… посмотреть?
— Думаю, да. Правда, не знаю, будут ли они показывать. Но я включу радио. По нему должны будут что-то объявить. Но как я сообщу тебе?
Расс уже всё придумал.
— Я убегу из дома и… буду ждать тебя в темноте. У тебя есть фонарик?
— Хочешь, чтобы я посветила тебе из окна? Как сигнал?
— Ага. Один раз — если что-то пойдёт не так… Два раза — если всё пройдёт нормально.
— Ладно. А у тебя не будет неприятностей, если ты убежишь?
— Не думаю. Я много тренировался.
В понедельник вечером, когда часы пробили восемь, Расс пожелал родителям спокойной ночи и отправился к себе.
— У тебя что, больше заданий, чем обычно? — спросил папа. — Из тебя ведь не делают там зубрилу, в этой твоей школе?
— Не-а. Просто хочу показать им, что я не тупица. Лягу спать, как только закончу, так что до завтра.
После этого Расс спокойно расправил кровать, разложив всё так, чтобы в случае чего родители подумали, что он спит, закутавшись с головой в одеяло, а затем прокрался в маленькую кладовку и вылез через узкое окно на улицу. У него была небольшая верёвка, с помощью которой он спустился на землю и должен был забраться в дом, когда вернётся. Никто никогда не заметил бы её в темноте.
Расс взял с собой фонарик, потому что не знал, как долго будет добираться до места, с которого сможет видеть дом Лили и окно её спальни. Они договорились, что если она не увидит ответного сигнала, то повторит свой через пятнадцать минут. По звёздам Расс понял, что было уже около девяти, когда он занял свою позицию в холодной пустоши.
Ему не пришлось долго ждать. Спустя примерно десять минут из окна Лили раздалась вспышка света, а за ней вторая. Расс помигал ей в ответ, а затем начал осторожно пробираться через вереск домой и без происшествий залез по верёвке в окно. Родители спали и ничего не слышали.
Уже лёжа в постели, Расс подумал, что жизнь была довольно неплохой. «Аполлон-12» совершил успешное приводнение, а у Расса был друг, который мог ему об этом рассказать. О лучшем он и не мечтал.
1) Секретный агент Джон Дрейк — главный персонаж культового британского телесериала про шпионов «Опасный человек». Джон Стид и Эмма Пил — главные персонажи британского телесериала о паре агентов «Мстители». Оба телесериала выходили в 60-х.
2) «Одиннадцать плюс», «11+» — экзамен, сдаваемый некоторыми учениками в Англии и Северной Ирландии по окончании начальной школы, который позволяет выбрать учреждение для продолжения образования.
Вторник, 2 декабря 1969 (последняя лунная четверть)
В начале декабря рабочим шахты сократили часы. В ту ночь Тоби явился домой мертвецки пьяным.
— Пошла прочь, женщина! — заревел он на Эйлин, которая пыталась отправить его наверх спать. — Где мой сын? Расс! Выходи и составь отцу компанию. Где мой парень?
Расс стоял на холодном заднем дворе, где проливной дождь уже успел вымочить его до нитки. Дверь в дом была слегка приоткрыта, поэтому Расс мог слышать всё, что происходило внутри.
— Идём в постель, Тоби. Ты устал. Тебе нужно немного поспать…
— Зачем человеку спать, если у него нет работы, на которую он может пойти ут… утром? Расс! Выходи оттуда!
Последовавшее за этим молчание Эйлин отразило шок Расса. У отца больше нет работы? Это худшее, что могло с ними произойти. Почти не дыша, он ждал, что будет дальше.
— Тоби, — прошептала Эйлин, — тебя ведь не сократили? Ведь не сейчас, когда на носу зима?
— Считай, что так. Урезают человеку часы, отбирают жалкие гроши… Где мой сын? — Тоби ненадолго замолк, а потом обратился к Эйлин: — Почему ты их не наколдуешь? Тащу на себе ведьму с ублюдком, а она не может сообразить мне достойную работу с достойным жалованием! Какой от тебя толк? Сосёшь из человека деньги и не даёшь ничего взамен!
— Идём наверх, Тоби. Утром всё образуется, вот увидишь. Всё станет…
— Убери от меня руки! — дальше послышалось, как кулак звонко вминается в чью-то плоть и глухой стук, будто бы кто-то ударился в стену.
Расс вмиг залетел на кухню и через секунду был в гостиной. Эйлин лежала на полу, но уже начала подниматься. Тоби едва держался на ногах, стоя у лестницы. «Мама!» — вскрикнул Расс и хотел было подбежать к ней, но Тоби схватил его под локоть.
— Прятаться от меня вздумал, неблагодарное отродье! Ничем не лучше своей бесполезной мамаши! Сейчас я тебе устрою!
Ремень просвистел в воздухе — на этот раз с пряжкой. От удара Расс дёрнулся и взвизгнул, не в силах вырваться из мёртвой хватки отца. Эйлин бросилась к сыну, но Тоби замахнулся на неё, и тяжёлая железная пряжка угодила ей в ухо, из которого тут же пошла кровь. Расс согнул ногу в колене и толкнул ею отца, отчего тот повернулся и наотмашь ударил его тыльной стороной ладони по лицу. Эйлин вцепилась в левую руку Тоби, он отвлёкся и ослабил хватку. Рассу удалось выкрутиться, Тоби рванулся за ним, но запнулся о вышарканный ковёр и упал. Несколько секунд он силился встать, но был слишком пьян и вскоре уснул.
Эйлин посмотрела на мужа, растянувшегося на полу. «Чёртова шахта, — прошипела она. — Готова поспорить, что их начальники без хлеба сидеть не останутся. Расс, помоги мне уложить его». Вместе они отволокли Тоби от лестницы и кое-как взгромоздили на диван, затем Эйлин отвела Расса на кухню, чтобы позаботиться об ушибах на его лице, спине и ногах. «А тебе неплохо досталось, да? — заметила она, осматривая места, в которых пряжка слегка рассекла кожу. — Но кровь, кажется, уже не идёт».
— Мам, твоё ухо, — Расс помог ей промыть левое ухо и шею, по которой спускалась тонкая струйка крови. Синяк на челюсти только начал наливаться.
— Я подумываю отправить тебя к Нане, — сказала Эйлин, — даже если это значит, что тебе придётся пропустить занятия. Для нас наступили тяжёлые времена.
— Давай вместе к ней отправимся, — предложил Расс. — Она заставит папу держаться от нас подальше.
Эйлин покачала головой.
— Тогда кто о нём позаботится? — произнесла она тихо, бросая взгляд на гостиную. — Твой отец не из тех, кто сможет жить один. Он и недели не продержится, — Эйлин протянула руку и дотронулась до ссадины на плече Расса. — Он не плохой человек, Расс, он просто изо всех сил пытается сводить концы с концами, но иногда у него это не получается. Работа на шахте и так не из лёгких: повсюду темнота, пыль, неблагодарный тяжкий труд, а теперь у него отнимают даже это. Он плохо спит по ночам, мучается от страха и тревоги за будущее. Пара стаканов джина помогает ему заснуть…
— Почему ты не используешь палочку? Было бы…
— Мы. Не. Применяем. Магию. Против. Магглов. Никогда. Если мы будем нарушать законы магического общества, тебя могут не принять в… — Эйлин посмотрела на Расса, затем вдруг обхватила его лицо ладонями. Её взгляд был суровым и полным решимости, когда она твёрдо сказала: — Послушай меня. Больше никогда в это не лезь. Я в силах справиться с твоим отцом, так что не вмешивайся. Мы как-нибудь переживём эти полтора года, а затем ты отправишься в Хогвартс. В Хогвартсе ты будешь в безопасности. Я не дам Министерству повод отказать тебе. Мы можем колдовать только в пустошах и никогда не будем колдовать в городе. Пообещай мне.
— Хорошо, мам.
На следующий день Расс отправился в школу, замкнувшись в себе так крепко, как ещё никогда не замыкался. Взгляд его тёмных глаз был холодным и непроницаемым, ни один проблеск чувств не просочился сквозь запертые двери. Учительница спросила, откуда у него ссадина и синяк около рта, Расс спокойно посмотрел ей в глаза, зная, что она никогда его не прочтёт, и невозмутимо ответил: «Несчастный случай». По её ухмылке было ясно, что она догадалась о пьяном буйстве отца-шахтёра, но Расса это нисколько не заботило. Его не волновали ни учительница, ни одноклассники. Сегодня его не волновала даже Лили. От неё он тоже закрылся.
Тем вечером Расс с мамой ждали, когда отец вернётся домой. Услышав нестройное шарканье его тяжёлых рабочих ботинок по булыжной мостовой, Эйлин приказала Рассу выйти из дома и не возвращаться до тех пор, пока Тоби не уляжется спать. Всё такой же замкнутый, всё такой же холодный и отрешённый, Расс подчинился. Он подчинялся день ото дня на протяжении двух недель.
Невыносимо было стоять на заднем дворе, слушая одну и ту же сцену снова и снова. Когда отец заваливался домой, Расс отправлялся в пустоши. Он больше не раздевался перед сном и теперь всегда ходил одетым, чтобы вечерами, подняв воротник шерстяного бушлата и закрыв тем самым уши, не мёрзнуть от зимнего холода вдали от дома. Иногда шёл дождь. Иногда поднималась лёгкая метель. Однажды небо было кристально чистым, и можно было видеть, как с него светили миллионы звёзд.
Семестр закончился, школьники отправились на рождественские каникулы; семья Лили на три недели уехала в Гемпшир. За два дня до Рождества на одном из старых участков шахты, который было решено открыть заново, случился обвал. Тоби вернулся домой, не помня себя от горя и злобы. Уже выйдя на улицу и закрывая за собой заднюю дверь, Расс услышал, как разбилась лампа, и задержался, побоявшись оставить маму одну. По доносящимся звукам он пытался понять, что происходит в доме.
«Тоби, нет! Поставь на место, мы не можем позволить себе новые, если ты…» Об стену громко разбилась тарелка. «Оставь меня в покое, женщина! Чёрт бы подрал этих скотов! Убийцы — все до единого!» Через комнату пролетел стул. Расс сжался у двери и дрожал, пока мамины мольбы, папин рёв и грохот летевших на пол вещей говорили о том, что ситуация начинала выходить из-под контроля.
Расс больше не мог терпеть. Он приоткрыл дверь. Родители кричали друг на друга, Эйлин пыталась удержать взбешённого Тоби, который сейчас стоял спиной к Рассу. Расс сделал глубокий вдох и проскользнул мимо отца к лестнице.
Тоби заметил движение.
— А ну вернись, недоносок! — заорал он, попытавшись схватить сына, но промахнулся и ринулся на лестницу вслед за ним.
— Тоби! — взвизгнула Эйлин. — Расс, уходи оттуда! Тоби!
Расс на секунду исчез у себя в комнате и тут же выбежал, сжимая в руке палочку. Несмотря на свирепую брань отца и мамины отчаянные просьбы остановиться, он поднял её и чётко произнёс: «Остолбеней!» Из кончика вырвалась струя красного света, Эйлин закричала, а стоявший на лестнице Тоби обмяк и завалился назад. Тело его прокатилось по ступенькам вниз и осталось лежать на полу ничком.
— Ты убил его! — завопила Эйлин, падая на колени рядом с мужем. — Палочку! Неси мою палочку, живо!
В ужасе от произошедшего, Расс бросился на кухню к ящику, в котором Эйлин хранила палочку, принёс её матери, а затем тихо сжался в углу, наблюдая за тем, как она бормотала исцеляющие заговоры, пытаясь исправить то, что он натворил. Пока она работала, снаружи раздались тяжёлые хлопки крыльев, а затем в оконное стекло глухо постучали. Не желая отвлекать маму, Расс поднялся, открыл окно и принял от совы увесистый министерский конверт. Мир вокруг разваливался на части, и это была полностью его вина. Но всё же Эйлин продолжала бормотать, а Расс продолжал ждать.
Когда жизни Тоби уже ничего не угрожало, Эйлин поднялась и подошла к сыну. Лицо её было бледным и разъярённым. Она протянула руку, Расс отдал ей письмо. Эйлин открыла конверт, изучила содержимое и, совсем белая от гнева, передала его Рассу.
Письмо не содержало в себе ничего лишнего: два заклинания, одно боевое и одно целительное, были выполнены двумя палочками в доме, где живёт только один взрослый волшебник, в районе, где их могли видеть магглы. В письме напоминалось, что волшебникам, не достигшим одиннадцати лет, запрещается пользоваться волшебными палочками и что систематическое нарушение Акта Магической Секретности, а также Указа о разумном ограничении волшебства несовершеннолетних может привести к конфискации палочек и лишению привилегии посещения школы Хогвартс.
— Почему ты не ушёл, как я тебе сказала? — холодно спросила Эйлин. — Сегодня погиб его друг. Ему нужно было выпустить пар. Он не трогал меня — только мебель. Ты использовал магию против маггла. Ты спустил его с лестницы и чуть не убил. Ты навлёк на нас Министерство, и теперь они ставят под сомнение твоё право учиться в Хогвартсе. Ничто не помешает тебе отправиться в Хогвартс. Особенно твоя собственная глупость.
Она схватила его за руку и повела из дома в тёмную пустошь. Там она сняла с него бушлат, задрала блузу и, пробормотав тихо: «Флагелло», превратила палочку в плеть. Закончив с поркой, Эйлин закутала сына в куртку и отнесла домой.
Следующие три дня Расс провёл в постели, пока мама заживляла следы наказания. Спина горела адски, но Эйлин не могла рисковать, прибегая к целительной магии, потому что Министерство уже предупредило их о двух нарушениях, так что Рассу оставалось лишь терпеть. Именно тогда, мирясь с незатихающей пульсирующей болью, он начал, сам того не желая, изучать потайные уголки своего разума.
Первым делом он понял, что при полной эмоциональной изоляции боль переносилась легче. Она не стихала насовсем и не ослабевала, но, блокируя эмоции, Расс был способен не обращать на неё внимания. Он просто принял её и мог сосредоточиваться на других вещах. Отстранившись от своей обиды на то, что с ним сделала мама, Расс осознал как необходимость, так и справедливость своего наказания. Он нарушил правила.
Одно из правил гласило, что нельзя нарушать правила людей, которые контролируют то, чего ты желаешь, или то, в чём ты нуждаешься. Сначала следует определиться в том, что для тебя необходимо, а также в том, чего ты хочешь, а после выяснить, имеет ли кто-то власть над этими вещами. Очень важно соблюдать правила тех, кто имеет власть. Рассу нужно было попасть в Хогвартс. Хогвартс контролировался Министерством. Правила Министерства не должны были нарушаться — ни Рассом, ни его мамой. При этом Министерство не имело власти ни над чем, в чём бы нуждалась или чего желала Нана, поэтому Нану правила Министерства никак не затрагивали.
Ещё одно правило указывало на разные уровни несправедливости. Борьба между чемпионами в полулёгком и лёгком весе считалась несправедливой из-за разницы в весовой категории, но Нел Тарлтон доказал, что шансы на победу уравниваются, если более лёгкий участник применяет физические навыки, способные сгладить весовое преимущество соперника. Магия же являлась непреодолимым преимуществом. Человек, не обладающий магическими способностями, не имел ни единой возможности одолеть волшебника; не существовало ни одного немагического навыка, который уравнял бы шансы. Использовать магию против маггла было в корне несправедливо. Против более слабого волшебника — да. Слабый волшебник мог бы чем-то компенсировать. Маггл не мог.
Расс также осознал, что нельзя вмешиваться в дела человека, решившего, будто цель оправдывает его мучения. Ради защиты Расса мама решила дать папе возможность «выпустить пар» и время от времени терпеть появляющиеся на лице синяки и ушибы. Расс попытался помешать её решению, тем самым отринув мамину свободу распоряжаться собственной судьбой.
Расс наконец начал понимать, что боль и разочарование были самыми лучшими учителями: если ты не столкнёшься с ними, то никогда не сможешь выработать защиту и найти инструменты для выживания. Расс умел выживать. Он замыкался в себе, поскольку это было его способом учиться на боли и извлекать уроки из своего разочарования.
Так пролетело Рождество, которое в доме Снейпов осталось никем не замеченным. У них не было денег ни на ёлку, ни на подарки, ни на угощения. Тот факт, что им пока не приходилось голодать, уже сам по себе являлся большим подарком.
Наступил Новый год, каникулы закончились, и Расс, всё такой же замкнутый — теперь это состояние было для него привычным, — вернулся в школу. В первую пятницу нового семестра ему исполнилось десять лет — событие, примечательное лишь отсутствием всякого праздника. На следующий день Расс отправился к дереву у реки, чтобы впервые в этом месяце увидеться с Лили наедине.
Суббота, 10 января 1970 (середина между новолунием и первой четвертью)
— Что случилось? — первым делом спросила Лили, когда пришла к дереву в субботу днём, тепло закутанная от холода. В ту зиму снега ещё не было, но на мелких участках река покрылась толстым слоем льда.
— Ничего. С чего ты взяла? — ответил Расс.
— Северус Снейп, ты меня обманываешь. Ты изменился, стал таким… отстранённым и закрытым.
— Я всегда отстранённый и… закрытый. В школе нет никого, кому… стоило бы открываться. Кроме тебя, конечно.
— Как твоя мама?
— В порядке.
— А папа?
Расс помедлил. Он бросил взгляд на свой берег реки — голый берег, на котором совсем не росли деревья.
— Думаю, он тоже в порядке.
— Они бьют друг друга?
— Они часто спорят, — Расс не солгал. Он не стал отрицать, что родители дерутся, а лишь упомянул их споры, которые действительно возникали часто.
— Не переживай насчёт этого, — сказала Лили и опустила руку в карман: — У меня для тебя кое-что есть. — Это был небольшой квадратный имбирный пряник с глазурью. Лили также выудила крохотную, немного подплавленную свечку для торта: — У меня не получится её зажечь, потому что мне запрещают брать спички, но ты можешь притвориться, что она горит, и задуть её. Я знаю, что опоздала, — Лили вставила свечку в глазурь и протянула пряник Рассу. — С днём рождения!
Расс уставился на маленький квадратик, вкус которого, как он знал, был терпким, но при этом сладким. Он знал это, поскольку уже пробовал имбирные пряники в гостях у бабушки, как и другие редкие сладости дома, когда их семья могла себе это позволить. Расс считал лакомства чем-то особенным — тем, что стоит ценить как сокровище, и вдруг задумался, значат ли они то же самое для Лили. «Спасибо», — сказал он и посмотрел на неё.
Теперь он был готов и не испугался так сильно, как в первый раз. Заглянув в зелёные глаза, Расс почувствовал, как все замки принялись открываться, а засовы — двигаться. Та часть его разума, которая много недель оставалась отстранённой и бесстрастной, сейчас анализировала происходящее и гадала, всегда ли такое случается между друзьями или всё дело было только в Лили, как вдруг Расс понял, что не сможет справиться со всеми чувствами, грозившими выйти на поверхность, и отвёл взгляд. Засовы щёлкнули, встав на привычное место.
Тем не менее он успел узнать кое-что ещё. То, что он увидел, не было таким же чётким и определённым, как намерения мамы применить боевое заклинание во время их тренировок в пустошах, — напротив, это было скорее смутное, едва угадываемое впечатление, — но Расс понял, что Лили никогда не станет умышленно причинять ему боль.
— Как ты… узнала?
— Не скажу, — захихикала Лили. — Это мой секрет.
— Я знаю, что твой будет в конце… января. Которого числа?
— Этого я тоже не скажу. А откуда ты знаешь?
— В прошлом году я видел на столе у мисс Уэйд список с… месяцами и днями рождения, но… не смог разглядеть даты. Как я поздравлю тебя, если не знаю… когда? — он посмотрел на Лили, и свежий порыв её взгляда вновь подул сквозь незапертые двери. Расс понял, что может контролировать это, если будет опускать и поднимать взгляд, соблюдая баланс.
— Подождёшь, пока оно пройдёт, а потом скажешь: «Извини, я опоздал, с днём рождения!» Я так и сделала. Вот. Это и есть мой секрет, — и Лили звонко рассмеялась.
— То есть ты не знала, что вчера был… мой день рождения? — Расс не присоединился к её смеху, но почувствовал, как на лице появляется улыбка.
— Ого. А я попала совсем близко, да?
Земля была слишком холодной, чтобы на ней сидеть, так что они разделили имбирный пряник, стоя под одним из деревьев. Лили рассказала Рассу о Гемпшире, а также о своей поездке на остров Уайт и в Портсмут и о двух днях, что провела в Лондоне. Расс не мог поведать ей о том, что случилось во время рождественских каникул, так что просто сказал: «Я болел и несколько дней пролежал в постели» и «Ничего особенного. Всё как обычно. Даже скучно, на самом деле».
Тогда Лили рассказала Рассу несколько дурацких каламбуров, которым её научил кузен из Гемпшира. Шутки вроде: «Что говорит кошке двухсотфунтовая мышь? — Кис-кис-кис!» и «Почему никогда не помрёшь с голоду на пляже? — Там песка реки». Здесь Лили пришлось объяснить, что «песка реки» звучало совсем как «пескарики», потому что Рассу не слишком хорошо давались каламбуры, но последнюю шутку он понял сам: «Где спит пятисотфунтовая горилла? — Везде, где захочет». К тому времени они оба развеселились настолько, что теперь могли хихикать над чем угодно.
После этого Лили нужно было возвращаться домой. Они сказали друг другу: «Увидимся в школе», зная, что не смогут там разговаривать, и условились встретиться на следующей неделе, понимая, что встреча может сорваться. Расс отправился домой, и, когда он пересёк реку и прошёл мимо заброшенной фабрики, двери начали запираться на засовы и крепкие замки. Расс не заставлял их, всё случилось само собой.
Чувство открытости и лёгкости бытия исчезло. Расс знал, что оно вернётся лишь когда он снова заглянет в зелёные глаза, но его это устраивало. То, что он ощущал, — а скорее то, чего не ощущал — было для него в порядке вещей. Он не питал иллюзий относительно жизни. Большая её часть проходила в попытках сводить концы с концами, мириться c лишениями и переживать бури. Время от времени, если ты был достаточно удачливым, тебе выпадали кое-какие моменты счастья. Расс был удачливым. Он знал, что через пару недель, а может, и в следующую субботу, ему выпадет ещё один счастливый момент. И он ждал его с нетерпением.
Зима плавно перетекла в весну, Тоби вернули его часы: новый отсек шахты обещал стабильный объём работ. Скандалы в доме Снейпов прекратились, и отец с сыном снова играли в криббедж по вечерам, после того как Расс заканчивал делать домашние задания. Эйлин получила место вышивальщицы в городке, находящемся в семи милях от них, — там ей разрешалось брать работу на дом и возвращать её по окончании. Оплата была достойной, поскольку компания использовала ярлык «ручная вышивка» для того, чтобы брать с туристов двойную цену за столовое бельё, которое выпускала. Иногда Эйлин отправлялась к Нане, где могла вышивать с помощью магии. Тогда работа продвигалась быстрее и приносила их семье больше шиллингов.
Когда апрель раскрылся новой листвой и пустил ростки, обещавшие уже к маю стать цветами, а мир начал выглядеть зелёным и свежим, Расс вновь обратил свой взор к небесам. Он с нетерпением ждал одиннадцатое апреля. Одиннадцатого апреля ещё одна важная часть его жизни должна была очнуться от долгого сна. Американцы планировали третью лунную экспедицию, и на этот раз Лили с Рассом обдумывали способы, с помощью которых Расс смог бы наконец-то увидеть это по телевизору.
Ему не удалось понаблюдать за первым выходом человека на Луну, а второе прилунение не видел никто, так что теперь Расс возлагал большие надежды на астронавтов и лунный модуль космического корабля «Апполон-13».
За неделю до дня Икс, в субботу четвёртого апреля, Расс повторил с Лили все важные термины: запуск, приводнение, орбита Луны, старт корабля, командный модуль, вход в атмосферу, а также другие факты, полезные для понимания происходящего. Планировалось, что запуск будет осуществляться с площадки космического центра Кеннеди после восьми часов вечера, так что Расс решил, что к этому времени уже будет в пустошах ждать сигнала Лили о том, что всё прошло успешно и что ракета не взорвалась. «Хотя я уверен, что всё будет в порядке, — говорил ей Расс, — ракеты "Сатурн" ещё никогда никого не подводили. У них превосходная репутация».
— Здорово, что ты так интересуешься всеми этими космическими штуками.
— Но ты ведь тоже ими интересуешься.
— Не так сильно, как ты, — ответила Лили. — Когда ты говоришь о них, ты забываешь запинаться.
— Звучит так, будто… ты думаешь, что я… нарочно запинаюсь.
— Ты знаешь, что я так не думаю!
— Ладно, — сказал Расс, и заикание снова было забыто: — Старт будет одиннадцатого. Лунная экспедиция начнётся шестнадцатого и продолжится до семнадцатого, вход в атмосферу и приводнение назначены на двадцатое. Как мы узнаем, когда Би-Би-Си будет их показывать? Они ведь не станут транслировать все тридцать часов, которые астронавты проведут на Луне.
Ракету запустили вечером одиннадцатого, как и было запланировано. С помощью фонарика Лили подала Рассу сигнал о том, что запуск прошёл успешно. Следующие два дня всё было спокойно, но во вторник утром поползли слухи.
— Там был ужасный взрыв, корабль просто разорвало на части!
— Я слышала, корабль теперь как большой гроб — они останутся в нём навсегда.
— В них попал метеорит и все запасы кислорода улетели в космос!
— Корабль упадёт на Солнце!
— Что ты несёшь? Он даже близко к нему не подлетит.
Тот день учителя полностью посвятили урокам астрономии, чтобы развеять слухи. Учительница Расса сыпала деталями, стараясь объяснить детям устройство космического корабля. Постоянно подглядывая в какой-то листок, она рисовала на доске отсеки: модули «Одиссей» и «Водолей»(1), о которых Расс уже знал.
— Произошёл взрыв, но астронавты не знают, что стало его причиной, потому что не могут пройти в служебный модуль и проверить. Они потеряли много энергии и теперь должны беречь батареи для того, чтобы вернуться на Землю, так что они отключили все приборы в большом отсеке и перебрались в отсек поменьше, который не требует много электричества. Когда они подлетят поближе к Земле, они снова всё включат.
Расса это успокоило, но в течение двух следующих дней учительница рассказывала им об углекислом газе, низкой температуре на корабле и о чём-то, что называлось «траекторией». Стало предельно ясно, что эти храбрейшие люди, эти астронавты, могли погибнуть в любой момент.
Это был кошмар наяву; Расс всей душой переживал за членов экипажа корабля «Апполон-13». Они были молоды. Из трёх астронавтов только Ловелл был старше отца Расса, а Хейзу было всего тридцать шесть. В каком-то смысле он был уже стар, но всё-таки слишком молод, чтобы умирать. У всех них были дети одного возраста с Рассом. К счастью, теперь весь мир наблюдал за развивающейся драмой, и впервые в жизни Рассу не приходилось рыться в мусоре в поисках информации. Новости были на слуху.
Расс постепенно узнавал, отчего астронавты могли погибнуть, и каждую смерть переживал вместе с ними. Во-первых, можно было лишиться всех запасов кислорода и, хватая ртом несуществующий воздух, задохнуться в углекислом газе. Во-вторых, на корабле стоял холод, от которого перестаёшь чувствовать пальцы, но при этом тебе нужно продолжать работать с приборами и переключать рычаги на пульте управления заледеневшими руками. В-третьих, существовала опасность рикошета об атмосферу(2): корабль мог соскользнуть с траектории и отправиться в открытый космос, где ты медленно умирал бы от холода, голода и жажды. И всё это с осознанием того, что никто и никогда не придёт тебе на помощь — что ты совершенно один.
Рассу отчаянно хотелось отправиться в космос и героически спасти астронавтов «Апполона-13», но он знал, что был так же бессилен, как и все остальные. Не было ничего, что он мог бы сделать.
«Одиссей» с «Водолеем» облетели Луну и устремились к Земле. Внезапно стало ясно, что вход в атмосферу будет произведён не двадцатого, а семнадцатого апреля, почти ровно в семь вечера. Расс оставил Лили срочную записку в одном из её учебников, и они встретились у своего дерева в среду после школы.
— Это будет завтра. Примерно в семь. Мне нужно убедиться, что они успешно сядут. Тепловой экран… Сама знаешь. Он мог быть повреждён.
Лили нахмурилась.
— У папы будет собеседование в Бирмингеме. Я не знаю, когда точно: завтра или в пятницу. Если завтра, то мама поедет вместе с ним. Насчёт Туньи не уверена, но, думаю, тебе удастся проскользнуть. Хотя, может, его и не станут показывать.
— Как это не станут? Как можно не показывать приводнение? Люди переживают!
— Ладно. Будь около моего дома в шесть тридцать. Спрячься в саду. Если мама с папой уедут, я постараюсь удержать Тунью наверху. Она не слишком интересуется этой «космической ерундой». Скорее всего, будет у себя в комнате делать домашние задания. Так что увидимся завтра.
Непросто было пробраться к дому Лили семнадцатого апреля. На часах было время ужина, и если бы Расса увидели в этой части города в его бедной одежде, то непременно приняли бы за бродягу или воришку. Он вышел пораньше и осторожно крался по улицам, чтобы, достигнув места назначения, спрятаться под кустом в саду Лили на десять минут раньше условленного времени.
В шесть тридцать Лили приоткрыла заднюю дверь дома, ведущую в кухню, и Расс прошмыгнул внутрь.
— Тшш, — сказала Лили. — Мама с папой уехали в Бирмингем, но Тунья наверху, слушает кассеты. — И действительно, проходя вслед за Лили в гостиную, где телевизор уже был настроен на Би-Би-Си, Расс услышал, как откуда-то сверху доносились звуки вступления «Дай мне кров»(3).
Дом Эвансов внушал угнетающую неловкость: он был больше особняка миссис Хэнсон и обставлен куда богаче, так что Расс внезапно почувствовал себя очень грязным и неуклюжим. Он не прикасался к вещам из страха оставить после себя пятна, а когда Лили предложила ему присесть, отрицательно помотал головой. Он притворился, будто хотел постоять. На самом деле, Расс попросту боялся запачкать диван.
— Прямое вещание ещё не включили? — спросил он, увидев на экране пятничную телепередачу.
— Уже скоро, — ответила Лили. — Пару минут назад объявили, что, как только капсула будет подходить к Земле, они начнут трансляцию приводнения.
И в самом деле, когда на часах было без четверти семь, на экране появилось изображение большого корабля телевизионщиков в Тихом океане. Диктор объявил, что через несколько минут «Аполлон-13» начнёт свой спуск и что на какое-то время радиосвязь астронавтов с Землёй прекратится, так как при входе в атмосферу капсулу окружит горячий ионизированный воздух, который исказит сигнал. Обычно это не длится дольше трёх минут, но из-за малого угла входа восстановление связи могло занять больше времени.
Сигнал исчез, и мир принялся ждать. Три минуты казались вечностью, и, пока все ждали, диктор объяснял, что из-за возможных повреждений теплового экрана корабль мог сгореть в атмосфере от запредельной скорости свободного падения. Он также добавил, что если парашюты не раскроются, то капсула разобьётся от удара о поверхность воды. Слушать такие прогнозы было страшно.
Три минуты прошли, но ничего не происходило. Диктор снова объяснил, что возможна задержка, поскольку корабль входит в атмосферу под слишком малым углом. Ещё тридцать секунд… может, и правда задержка… ещё тридцать… они явно забеспокоились, Расс начал замыкаться… ещё тридцать секунд… вдруг на радио раздался треск, и астронавты обратились к Хьюстону, сообщая, что успешно преодолели фазу входа… Лили торжествующе вскрикнула и обняла Расса, стоявшего перед телевизором.
— Чем ты там занимаешься? — позвала Петуния из комнаты. — Почему столько шума?
— Я смотрю телевизор, — закричала Лили в ответ. — Тут трансляция про Луну, и все радуются. Кажется, астронавтам удалось вернуться!
— А, это. Не вопи так, пожалуйста. Я слушаю музыку.
Лили приложила палец к губам, и они с Рассом снова повернулись к экрану, поскольку трансляция продолжалась. «Аполлон-13» всё ещё падал, и Расс не успокоился бы, пока не увидел, как он приводняется и астронавты выбираются наружу.
Спуск длился девять минут. Диктор сообщил, что парашюты открылись задолго до того, как мир мог увидеть капсулу, но вот она показалась в поле зрения, опустилась на воду, и все поняли, что худшее было позади. К астронавтам отправили вертолёт, а Би-Би-Си остановило трансляцию, поскольку корабль, с которого велось прямое вещание, стоял слишком далеко от места приводнения. Для того чтобы забрать астронавтов из капсулы, требовалось некоторое время, и диктор пообещал, что зрителей будут держать в курсе.
На этом всё кончилось. Расс знал, что не мог остаться и ждать новостей вместе с Лили. Ему следовало попрощаться и идти домой. У Лили были другие мысли на этот счёт.
— Не хочешь молока и имбирных пряников, перед тем как пойдёшь? — спросила она. — Я должна была предложить раньше, но мы были слишком увлечены трансляцией.
Расс хотел отказаться, но затем вспомнил, каким вкусным было молоко, которое он пил у миссис Хэнсон.
— Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, — сказал он.
— Не волнуйся. Мы можем поесть на кухне.
— С кем ты там разговариваешь? — прокричала Петуния сверху.
— Это просто телевизор, Тунья, — громко ответила Лили, после чего они с Рассом поспешили на кухню, где Расс уже не чувствовал себя так неловко и уселся на стул. Лили принесла им два стакана молока и блюдце с пряниками. — Это было страшно, — сказала она, усаживаясь рядом. — На какой-то момент мне показалось, что они не вернутся. Время тянулось так долго.
— Может, для них это не было так мучительно, — ответил Расс. — Они знали, что живы. Это мы ни о чём не знали, поэтому нам казалось, что время так тянулось.
— Не думаю, что когда-нибудь смогла бы пойти на такое, — сказала Лили. — Я никогда не буду искать себе работу, где можно умереть вот так: совершенно одной, в космосе, зная, что никто не придёт на помощь.
— Есть смерти и похуже, — сказал Расс. — По крайней мере, они могли продолжать бороться и решать проблему до самого конца. Если бы они и вправду умерли, то в момент смерти думали бы о чём-то другом. Гораздо страшнее несчастные случаи, вроде обвала на шахте, когда ты оказываешься замурован в темноте на несколько часов или дней, и нет ничего, что может отвлечь тебя от мыслей о смерти. Или, помнишь, как в первом классе нашли тела детей в Манчестере?
— Да, помню.
— Папа говорит, что произойди это на пару лет раньше, то убийцу бы повесили. Представь, каково это: идти умирать и стоять перед людьми, которые смотрят на тебя, и никто из них тебе не поможет, потому что все желают видеть тебя мёртвым. Думаю, это намного хуже.
— Ты часто думаешь о смерти? Ты говоришь о ней так же, как об астронавтах. Не запинаешься.
Расс помотал головой.
— Не часто, но иногда думаю. Мой отец работает на шахте, в декабре там случился обвал, и погиб один из его друзей. Папу это ненадолго выбило из колеи, и, когда я думал об этом, я… — Расс замолчал, заметив, что Лили смотрит на него со странным выражением.
— Твой папа работает на шахте? — спросила она.
Расс опустил взгляд и принялся рассматривать свои пальцы. Грязь под ногтями и вокруг них заставила его вспомнить руки отца: тёмные от сажи и огрубевшие от рабочих инструментов и сланца. Расс был уверен, что работа Гарри Эванса была и вполовину не такой тяжёлой.
— Ага, — ответил он.
— Но твоя мама волшебница, разве она не может ему помочь?
— Не-а. Я ведь… уже говорил. Мы не можем создавать… то, чего нет. И нам нельзя применять… магию там, где… увидят магглы.
— А что с вами сделают, если примените? — Лили взяла с блюдца пряник, откусила краешек и наклонила голову набок.
— Меня могут не пустить в… Хогвартс, и есть ещё… вещи, которые они могут сделать.
— Какие?
На помощь Рассу пришла ничего не подозревающая Петуния. «Лили, ты там с кем-то разговариваешь. Тебе нельзя приглашать гостей, когда мамы с папой нет дома», — и они услышали, как она спускается по лестнице.
Расс тут же вскочил и уже через секунду был на улице. Он не стал убегать. Во-первых, до пустошей нужно было красться осторожно, не привлекая к себе внимания, а во-вторых, он хотел послушать разговор девочек.
Голос Петунии звучал громче теперь, когда не был приглушён кухонной дверью.
— С кем ты тут болтаешь?
— Ни с кем, — ответила Лили. — Я просто играла.
— Тогда почему здесь два стакана молока?
— Я налила себе один, забыла про него и налила второй. Не волнуйся, я допью оба.
— Я тебе не верю!
— Мне всё равно, веришь ты или нет. Ты мне не мамочка.
— Это был тот мальчишка, да? Ты привела в наш дом оборванца Снейпов, Лили?
Лили рассмеялась:
— Это так глупо. Как, по-твоему, он сюда пробрался? Его бы тут же прогнали. Я расскажу маме с папой, что ты выдумывала всякую чепуху. К тому же ты просто пытаешься меня запугать, чтобы привести сюда своего парня.
Двенадцатилетняя Петуния была вне себя от возмущения:
— Нет у меня никакого парня!
— Сью Ходжес сказала, что её сестра Мэри видела, как ты строила глазки Брайану Филипсу.
— Этому тупице? Я скорее буду строить глазки хорьку!
— Тунья любит Бра-айана… Тунья любит Бра-айана…
Довольный тем, что Лили держит ситуацию под контролем, Расс попятился от кустов, обошёл дом и осторожно направился к пустошам, а оттуда — домой. Когда он вернулся, время было совсем не позднее, так что родители и не думали спрашивать его о том, где он пропадал.
После ужина Расс обратился к Эйлин:
— Мам, а что Министерство делает с волшебниками, которые нарушают закон?
— У них есть тюрьма, мистер Любопытный Нос, как раз для тех, кто нарушает правила. Она называется Азкабан.
— Это плохое место? — спросил Расс.
— О, очень плохое. Его охраняют дементоры. Попадёшь туда — и у тебя отнимут все счастливые воспоминания, оставив доживать свой век потерянным и жалким, — Эйлин убирала со стола тарелки и наводила в кухне порядок.
— А как они выглядят?
— Как страшные трупы в могильных отрепьях, и когда они тебя целуют, они высасывают твою душу, — тут Эйлин резко бросилась на Расса, заставив его взвизгнуть от неожиданности и высвободиться из маминых рук.
— Если бы я сделал что-то плохое, меня бы отправили в Азкабан? — продолжил Расс, отойдя на безопасное расстояние.
— Почему ты спрашиваешь? Что ты натворил? — Эйлин пристально посмотрела на сына.
— Ничего.
— Тогда никто тебя туда не отправит.
— Да, но вдруг я сделаю что-то плохое?
— Детей в Азкабан не сажают. Если ты сделаешь что-то очень плохое, они отправят туда меня, и тогда вам с отцом придётся мыкаться здесь в одиночку. Хотя, знаешь, я не против. Пара выходных мне бы не помешала. Так что ты задумал?
— Мам!
— Я серьёзно. Заберут меня в Азкабан, поведут к дементорам, и тут я расскажу им о своём чертёнке-сыне, который даже святого доведёт до ручки, и тогда все станут меня жалеть…
— Ну мам!
Эйлин усмехнулась и оглянулась на Расса. Вдруг что-то в его лице заставило её отложить тряпку и присесть рядом, чтобы поговорить.
— Всегда помни, Расс: ты хороший мальчик. Ты никогда не сделаешь ничего, за что тебя захотят посадить в тюрьму. Ты хороший мальчик.
— Но я творил палочковую магию.
— В Азкабан за такое не отправляют.
В мае Расс и Лили снова встретились под своим деревом у реки. Тогда Расс рассказал ей о сове из Министерства и о предупреждении. Он не стал вдаваться в подробности насчёт того, зачем он применил заклинание, что случилось с его отцом и как на это отреагировала мама. Расс поведал только о том, что колдовал палочкой и получил за это предупреждение. А ещё он рассказал Лили об Азкабане и дементорах.
— Похоже, они и правда очень страшные, — отметила Лили.
— Они и должны быть страшными. Какой смысл в тюрьме, если люди не будут её бояться?
— Наверное, ты прав.
— Магия — дело серьёзное, — сурово сказал Расс. — Это не игрушки. Тут нужно следовать правилам.
Конечно, в мире были вещи куда серьёзнее обычной магии.
Понедельник, 1 июня 1970 (три дня до новой луны)
Учебный год неспешно подходил к концу. Первого июня Тоби вернулся из паба раньше и трезвее обычного. Удивительней было то, что он принёс домой свежий выпуск манчестерской «Гардиан». Тоби очень редко покупал газеты, но, взглянув на первую полосу, Расс и Эйлин поняли, в чём дело.
— Сорок тысяч, — в голосе Тоби смешались печаль и ужас. — Сорок тысяч человек. Это же целый город, погребённый под землю. Обвал на шахте по сравнению с этим — жалкий пустяк. Шахтёры-то знают, что с ними может случиться, когда каждый день спускаются вниз, но эти бедняги? Кому могло прийти в голову, что однажды Землю тряхнёт так, что на тебя обрушится целая гора? Где у нас Перу, парень?
Расс на секунду задумался, а потом выпалил: «В Южной Америке». К урокам географии мисс Уэйд всегда подходила с особой тщательностью.
— Умный малый. Неплохо тебя учат, а? Так на каком языке там болтают? На английском?
— На испанском.
— Не имеет значения. Люди — они везде люди. Нет ничего хуже, чем оказаться похороненным перед собственной смертью.
«Гардиан» досталась Рассу, который внимательно изучил всю статью вдоль и поперёк. На следующий день он, вопреки обыкновению, вложил записку не в учебник, а прямо в руку Лили. В записке говорилось: «Спроси о землетрясении в Перу». Лили согласилась, и класс прослушал интересный урок о тектонике плит и линиях разлома.
Восемнадцатого июня в стране прошли выборы, и лейбористы потерпели поражение. Тоби никогда не выражал особых восторгов в сторону лейбористского правительства, которое систематически пыталось ограничить права рабочего класса, но всё-таки расстроился, когда вместо него к власти пришли консерваторы, поскольку те не заботились о правах рабочих вообще. Шахтёры в отдалённых уголках Великобритании, таких, как Уэльс, поговаривали о забастовке, и поздние ночи в пабе снова стали привычным для всех делом. Расс научился спать, одним ухом следя за звуками с улицы, готовый выскочить из дома, едва заслышав нестройные шаги отцовских ботинок на булыжной мостовой.
Десять дней спустя начались каникулы. Лили с семьёй отправилась в Озёрный край, а оттуда в Шотландию, где должна была провести всё лето и вернуться только в августе. Впервые в жизни Расс не знал, чем заняться. Ему было грустно и скучно, а ещё он был в том возрасте, когда мальчишеские грусть и скука выливаются в проказливые и потенциально опасные выходки. Расс слонялся по дому, улице и целому городку в поисках того, на что можно было направить свою беспокойную энергию. Он нашёл выход в книгах, доставшихся ему от прадедушки.
Тем летом Расс принялся изучать заклинания, чары, сглазы, порчи и проклятия уже не из детского любопытства. Теперь магия была для него серьёзным делом. Расс «позаимствовал» мамину палочку и стал уходить далеко в пустоши, где правила Министерства теряли силу. Там он отрабатывал движения и заклинания, а также изучал новый язык. Частые плавания в город Пирей когда-то вынудили Венсли Снейпа приобрести греческий словарь и разговорник. Как только Расс выучил алфавит, две эти книжки стали для него настоящим кладезем слов, хотя он и понимал, что греческий не был тем «языком магии», на котором говорила Нана. Произношение у Расса было далеко от идеала, но он был терпелив и настроен решительно.
Первое заклинание, которое он изобрёл, заставило маленький камешек подпрыгнуть на несколько дюймов вверх. Расс упорно работал над этим весь день и, когда у него вдруг наконец получилось, был так изумлён, что оступился, перевернулся через себя и повалился на землю. Он опробовал заклинание «Пайдо» ещё на нескольких мелких предметах и отправился домой, чувствуя, что достиг чего-то необычайно важного. Это не было детским выбросом магической энергии. Это было настоящее, направленное заклинание. Расс полагал, что все волшебники умели изобретать такие вещи. Ему только предстояло узнать, каким редким талантом он обладал.
Позже в этом месяце, более-менее освоив заклинание Пайдо и помня событие, случившееся в начале июня, Расс нашёл в греческом словаре перевод слова «землетрясение»: Сейсмос. Он попробовал использовать его как заклинание, но безуспешно. Неудача его не смутила, Расс продолжил свои попытки.
Суббота, 8 августа 1970 (два дня до первой четверти)
Лили вернулась в августе. Субботний день, в который они встретились под своим деревом, выдался особенно жарким. В ярких лучах солнца река искрилась так, что можно было почти забыть о том, насколько она грязная. Расс даже снял свою огромную куртку — он уже не стеснялся, потому что знал, что Лили не станет смеяться над его одеждой. И всё же он чувствовал, что в их общении возникло новое препятствие.
Расс обнаружил, что не может смотреть Лили в глаза. Не потому, что боялся, что она его прочтёт, — он знал, что Лили не умела этого делать, — его тревожило чувство возникающей открытости, поскольку теперь Рассу приходилось утаивать слишком многое. Что, если он не успеет закрыться до прихода домой? Что, если мама прочтёт о том, что он брал её палочку и творил незаконную магию, пусть бы и в месте, где правила Министерства не действовали? Расс не мог рисковать. Большую часть времени он говорил с Лили, глядя на реку. Они обсуждали Хогвартс.
— …а когда получишь письмо из школы, можно идти покупать палочку.
— Я думала, у тебя уже есть палочка.
— Мама забрала её. К тому же это была не совсем моя палочка, она принадлежала моему деду, — Расс вспомнил ощущение деревянной рукояти в сжатой ладони. Мамина палочка чувствовалась иначе, он знал, что со старой дедовской колдовать получалось лучше. Расс готов был поклясться, что палочка деда его по-настоящему слушалась. Тем не менее он не стал говорить об этом Лили. — В Хогвартсе нас начнут учить настоящей магии, и тогда правила станут строже, как я и говорил. Если мы будем колдовать вне школы, Министерство будет нас наказывать — присылать письма.
Лили недоверчиво посмотрела на Расса.
— Но я ведь уже колдовала вне школы, — возразила она.
— Нам ещё можно. У нас пока нет палочек. Детям всё спускают с рук, потому что они ещё маленькие и не умеют управлять магией, — Расс не был уверен, что делают с теми, кто знает достаточно, чтобы контролировать свои способности, однако помнил о том, что их могут не пустить в Хогвартс. — Но как только тебе исполняется одиннадцать, — продолжил он, — и тебя начинают обучать, нужно быть осторожным.
Лили подняла тонкую веточку и принялась играть ею, словно это была волшебная палочка.
— Неужели всё это взаправду? — нотки недоверия в её голосе смягчились. Лили хотела, чтобы всё, сказанное Рассом, оказалось правдой. — Неужели это не шутки? Петунья говорит, что ты меня обманываешь. Петунья говорит, что нет никакого Хогвартса. Но он ведь есть, правда?
— Он есть для нас. Не для неё. Мы получим свои письма — только ты и я.
— Правда?
— Ну конечно.
— Их принесёт настоящая сова?
— Обычно так и бывает. Но ты магглорождённая, так что они пошлют кого-то из школы, чтобы объяснить всё твоим родителям.
— А есть разница в том, что я магглорождённая?
Расс вспомнил тихие разговоры мамы с Наной — шёпот, который ему слышать не полагалось: «Таким полукровкам, как он, там… Его ведь загрызут». Он знал, что не всё в Хогвартсе было радужно. Расс посмотрел на Лили, на её блестящие рыжие волосы, живые и открытые черты, которые так хорошо знал, и понял, что не допустит, чтобы его единственный друг боялся ехать в Хогвартс — отказывался ехать в Хогвартс.
— Нет, — ответил он, — нет никакой разницы.
Их взгляды встретились, двери распахнулись, и, когда Лили перевернулась на спину, чтобы полюбоваться листвой, сквозь открытые двери Расс наблюдал, как в его голове тяжело бурлит и поднимается неприглядная правда.
«Я боюсь Хогвартса. Звёзды говорят, что меня определят на Слизерин, где таких полукровок, как я, грызут живьём. Мама так за меня волнуется, что начала учить драться. Я не знаю, получится ли у меня завести там друзей. Я никогда не встречал других волшебников, а единственные ведьмы, которых я знаю, это мама, Нана и Лили. Что, если я никому не понравлюсь? Но если Лили будет там, у меня будет друг и тогда всё будет в порядке. Она должна поехать в Хогвартс. Она должна быть там. Она нужна мне там…» И двери медленно закрылись, потому что зелёные глаза больше не смотрели на Расса.
— Как дела дома? — спросила Лили, и Расс продолжил свою маленькую ложь, преуменьшая и опуская некоторые детали домашних скандалов, потому что стыдился своего отца. Он выбирал и срывал травинки вокруг себя, старательно избегая взгляда Лили, потому что не хотел увидеть о себе ещё какую-нибудь правду.
— Но осталось совсем чуть-чуть, и я уеду, — закончил он, надеясь, что мама окажется права и что в Хогвартсе будет лучше.
По какой-то причине Лили хотелось побыть с Рассом дольше, чем обычно, — может, потому что они не виделись шесть недель, — так что она сменила тему и заговорила об Азкабане и дементорах. Для Расса это было лучше, чем говорить о семье, он уже собирался поддержать разговор, как вдруг услышал шелест листвы и травы — слишком громкий, чтобы быть вызванным ящерицей или мышью, — и Лили поднялась с земли с криком: «Тунья!»
Их тайное место больше не было тайным.
Расс тут же вскочил, возмущённый тем, что Петуния позволила себе наглость, в которой сама обвиняла его всего лишь год назад. «Ну и кто теперь шпионит? Чего тебе надо?» — спросил он.
Вместо того чтобы принять вызов, Петуния решила атаковать на личном уровне. Она тыкнула в него пальцем и насмешливо спросила: «Что это на тебе? Мамина блузка?»
Это был удар ниже пояса. Ощущая вспыхнувшую в нём ярость, Расс услышал треск ломающегося дерева, испуганный вскрик Лили и увидел, как тяжёлая ветка падает на плечо Петунии, заставляя её оступиться. Петуния зарыдала и бросилась прочь.
Лили принялась звать сестру, но безуспешно. Разозлившись, она резко повернулась к Рассу и спросила: «Ты это сделал?»
Нет. Он не мог. Он даже не заметил, что ветка падает. «Нет», — ответил Расс, расстроенный тем, что Лили предположила, будто он способен на такое.
Лили кинулась вслед за Петунией, на ходу повторяя: «Нет, это был ты! Ты это сделал! Ты её ударил!»
«Нет! Это не я!» — бесполезно. Лили смерила Расса взглядом и убежала, оставив его одиноко смотреть на ветку, лежавшую теперь там, где всего минуту назад стояла Петуния.
«Неужели это был я? Я и не думал о том, чтобы сделать это. Всё произошло само собой…» И всё-таки Расс понимал, что каким-то образом он был причастен, он понимал, что как-то использовал ветку в качестве оружия против Петунии, потому что Петуния атаковала то, что лежало в корне всего его существа, — то, чем он не мог поступиться. И теперь из-за этого он утратил дружбу Лили — утратил, потому что сделал что-то плохое.
«Я потерял контроль. Я допустил детский выброс магии, потому что потерял контроль. Почему я потерял контроль? Я потерял контроль, потому что не был закрыт. Когда ты недостаточно закрыт, ты теряешь контроль, и люди не хотят с тобой общаться. Теперь Лили не хочет со мной общаться. Если я не буду крепко закрываться, я буду терять контроль и Лили перестанет быть моим другом».
И тогда Расс принялся проверять все задвижки и замки своего разума: тихо, внимательно, с полным осознанием того, что делает. Все затворы были отодвинуты, а замки болтались опасно открытыми. Он замкнул их и, сделав это, решил всегда следить за тем, чтобы так всё и оставалось. У него не было права на ошибку вроде той, что он допустил сегодня.
Расс отправился домой, твёрдый в своём новом решении. В следующие выходные он пришёл к деревьям у реки, но Лили там не появилась. Он так и не увидел её до начала учебного года — их последнего года в маггловской школе перед Хогвартсом. К сентябрю Расс так хорошо натренировался следить за замками, что ему больше не приходилось сосредоточиваться лишь на них. У него было больше времени на эксперименты с магией, и в своём одиночестве Расс изобрёл несколько новых заклинаний: одно заставляло цветы чахнуть и увядать, другое делало небольшие комья земли сухими и твёрдыми, а от третьего мелкие насекомые вроде муравьёв терялись и сбивались со своего пути.
В первую субботу сентября Лили пришла к реке. Расс внимательно смотрел на тропинку, пытаясь понять, не идёт ли за ней ещё кто-то, но Петунии нигде не было.
— Не волнуйся, — сказала Лили, — она больше не придёт. Ты очень гадко с ней поступил.
— Мне очень жаль. Я не хотел, чтобы всё так получилось. Я даже не понимал, что я это делаю.
— Тебе больше не следует так делать. Я не хочу дружить с теми, кто так гадко себя ведёт.
— Я больше не буду. Я научился держать себя в руках и не злиться.
— Это хорошо. Ты ведь и правда сделал ей больно. У неё даже был синяк на плече.
— Прости. Я не хотел. Это больше не повторится.
— Тогда всё в порядке, — сказала Лили, и они уселись под дерево разговаривать. Расс старательно избегал её взгляда, чтобы не потерять контроль. Было здорово осознавать, что в его мире всё уладилось.
Дома дела шли так же неплохо. С полным рабочим днём на шахте и небольшим вкладом Эйлин в семейный бюджет, Тоби удалось скопить небольшую сумму, и утром семнадцатого октября он, вместо того чтобы остаться дома отдыхать после тяжёлой рабочей недели, ушёл куда-то, а ближе к вечеру вернулся за рулём видавшего виды чёрного автомобиля, что на ходу пыхтел и плевался дымом из выхлопной трубы. Поскольку дом Снейпов был самым последним в Паучьем тупике, Тоби припарковал машину прямо рядом с ним.
У них было потрёпанное руководство по эксплуатации, какие-то инструменты и ремкомплект для заклеивания дырок в автомобильных камерах. Под любопытным присмотром Эйлин Тоби и Расс погрузились в изучение справочника. У Тоби был кое-какой опыт работы с грузовиками и прочими машинами на шахте, так что скоро отец и сын уже возились под капотом, стараясь вдохнуть жизнь в старый двигатель. Операция прошла настолько успешно, что тем же вечером им удалось немного прокатиться. Расс впервые почувствовал, как на быстром ходу волосы треплет задувающий в окно ветер и как внутри что-то ухает, когда машина набирает скорость тридцать миль в час.
Осень плавно перешла в зиму, наступил новый год, а за ним — одиннадцатый день рождения Расса.
Суббота, 9 января 1971 (два дня до новой луны)
Одиннадцатый день рождения Расса стал настоящим праздником. В гости приехали обе бабушки, мама испекла именинный торт, а ещё Расс получил три подарка. Бабушка Снейп привезла кружевную скатерть, которой они накрыли стол в гостиной, а цветы из сада Наны добавили цвета и праздничности их застолью.
Причина такого события была очевидна: если всё пройдёт успешно, следующие семь лет Расс будет отмечать свой день рождения вне дома. Тоби не слишком радовался тому, что его сын отправится в школу волшебства, но женщины напомнили ему о главных преимуществах: больше времени наедине с Эйлин, одним голодным ртом меньше, а ещё сын, который в свои семнадцать будет способен починить машину одним лишь взмахом палочки.
Бабушка Снейп, как любительница всевозможных загадок, подарила Рассу книгу головоломок и рассказы о Шерлоке Холмсе. Нана за свои ведьминские услуги обычно брала плату вещами или продуктами, но ей всё же удалось выкроить несколько монет и купить Рассу его первый маленький котёл и набор начинающего зельевара из магазина в Ливерпуле, где продавались школьные принадлежности для волшебников.
Мама с папой подарили Рассу чудесный подарок — брюки, рубашку и свитер, которые большемерили всего на один размер и почти не выглядели мешковатыми. Расс тут же примерил их и показался родным: приличный и аккуратно одетый мальчик из семьи рабочего класса. Затем он снова переоделся в привычные вещи, чтобы не запачкать новые. Новые предназначались для его поездки в Лондон в конце августа.
— Ты слышала, что в Хогвартсе новый директор? — спросила Нана после того, как Расс задул свечи, торт был нарезан, а мама принялась передавать всем чашки с чаем.
— Неужто старый Диппет наконец ушёл на пенсию? Давно пора. Когда я училась, все дела за него вёл заместитель директора. Мы думали, Диппет большую часть времени просто спал, — Эйлин улыбнулась при воспоминании.
— Кто был заместителем?
— Один из преподавателей трансфигурации — Дамблдор, — Эйлин передала кусочек торта бабушке Снейп, которая о Хогвартсе ничего не знала и молча слушала разговор.
— Его-то и назначили. Что он из себя представляет? — спросила Нана.
— Очень проницательный — тут и к гадалке не ходи. Но если Дамблдора сделали директором, кто теперь декан Гриффиндора?
— Ты знала профессора Минерву Макгонагалл?
Эйлин покачала головой.
— Наверное, она пришла после моего выпуска в сорок втором. Не припомню никого с фамилией Макгонагалл.
— Теперь она и декан, и заместитель директора, так что, полагаю, Гриффиндор продолжает оставаться у руля. Ты говорила, они всегда были в лидерах?
— Сколько я себя там помню, старостами школы всегда выбирали кого-то из Гриффиндора, — Эйлин повернулась к Рассу, который играл с отцом в криббедж. — За дисциплиной и порядком на факультетах следят старосты. Их нужно слушаться. — После этого она снова обратилась к бабушкам: — Все старосты, независимо от факультета, подчиняются двум старостам школы — лучшим студенту и студентке, — которые, в свою очередь, отчитываются перед заместителем директора. Место школьного старосты — довольно влиятельная должность. На неё всегда назначали кого-то из Гриффиндора, потому что и Диппет, и Дамблдор учились на этом факультете.
— Похоже, что Гриффиндор любит держать всё под своим контролем, — заключила Нана, подливая себе чай.
— Нас это не особо заботило, но слизеринцы были амбициозней. Они отказывались мириться с таким положением дел, — Эйлин улыбнулась сыну. — Студенты Слизерина умны и все как один считают гриффиндорцев сильными, но безмозглыми.
— У меня умный сын, — отозвался Тоби, который почти не следил за разговором. — Он будет учиться вместе с умными. Чтобы выжить в этом мире, нужна не сила… Тут нужны мозги.
Позднее тем же вечером они сели в машину Тоби: Эйлин рядом с мужем на переднем сидении, а Расс — на заднем между бабушками. Сначала они отвезли Нану в её маленький аккуратный домик за городом, а затем отправились в деревню бабушки Снейп, где Тоби помог матери зайти в дом, поскольку теперь ей было сложно передвигаться самостоятельно. После они немного прокатились по местным дорогам — то был небольшой подарок Рассу лично от Тоби. Поскольку Англия тогда жила по летнему времени даже в зимние месяцы, солнце садилось только в пятом часу, так что Снейпы вернулись домой ещё засветло.
Это был замечательный день рождения.
Назавтра, в воскресенье, Расс пришёл к маленькому островку деревьев, где иногда встречался с Лили. Там он нашёл записку, втиснутую между двумя ветками. Он развернул её и прочёл: «Я пришла в 14:00, тебя не было. Было холодно, но я ждала целый час. Что случилось? Я думала, ты всегда приходишь сюда в субботу днём. Где ты был?»
Мысль о том, что Лили целый час прождала его на морозе, была ужасна. Расс не знал, что ему делать. Нужно было отыскать способ загладить вину. Он не хотел терять дружбу Лили из-за собственного легкомыслия.
Конец января ознаменовался двумя событиями: днём рождения Лили в последнюю субботу месяца и запуском «Апполона-14» следующим вечером. У Расса не было денег на подарок, так что после школы он отправился к Нане и, проделав восемь миль туда и обратно, вернулся домой уже затемно с маленьким бутыльком зелья, способного оживить любой увядший цветок, а также подробной инструкцией, как его варить. В рецепте не было ничего сложного, а особая прелесть зелий заключалась в том, что они не требовали палочковой магии, — их можно было варить, не боясь получить предупреждение из Министерства.
Экипаж «Аполлона-14» благополучно вернулся из лунной экспедиции, приводнившись в Тихом океане поздним вечером девятого февраля. Родители Лили, изумлённые интересом дочери к американской космической программе, разрешили ей не ложиться допоздна и дождаться новостей о том, что капсула и астронавты были в безопасности. Лили помигала Рассу фонариком, и он отправился домой в тёплую постель, зная, что может спать спокойно.
Ровно на следующий день все банки Великобритании закрылись в три тридцать и не открывались до понедельника. Эра монет достоинством в два и шесть пенсов закончилась. Англия перешла на десятичную денежную систему, и все вдруг заговорили о новом «пенни»: монета достоинством в одну крону была заменена монетой в двадцать пять пенсов, а полкроны теперь равнялись двенадцати с половиной новым «пенни». На Расса это почти никак не повлияло, поскольку у него никогда не водилось карманных денег, но все остальные какое-то время пребывали в замешательстве.
В апреле Расс заинтересовался русскими. Американцы летали на Луну, но русские построили космическую станцию «Салют-1» и вывели её на орбиту Земли. Первый экипаж, посланный на станцию, был вынужден вернуться на Землю ни с чем из-за неполадок стыковочного механизма, но второму экипажу удалось провести стыковку и войти на станцию. Космонавты провели на ней почти весь июнь, выполняя программу космических экспериментов. В это время Расс и Лили готовились к своему экзамену «Одиннадцать плюс», но мысли Расса были заняты скорее судьбой космонавтов, чем предстоящим тестом. Тест ничего не значил. Расс всё равно не собирался идти ни в одну из маггловских школ.
Тридцатого июня случилась первая трагедия. Все три члена экипажа «Союз-11» погибли во время своего возвращения со станции на Землю. При разделении отсеков корабля перед спуском открылся один из вентиляционных клапанов и случилась разгерметизация. Космонавты задохнулись в течение нескольких минут. Расс всю неделю просыпался посреди ночи от кошмаров с ощущением, будто что-то тяжёлое давит ему на грудь и не даёт дышать.
А затем в последнюю неделю июля пришли письма из Хогвартса.
Расс получил своё от школьной совы — величавой птицы бурого окраса — и не мог налюбоваться листами плотного пергамента, на которых изумрудными чернилами перечислялись все необходимые для первокурсника вещи. Эйлин незамедлительно достала свои старые мантии и учебники, начав работу по подгонке первых и сортировку вторых, чтобы у Расса была школьная форма и вся необходимая литература. Книги были старыми — даже для Эйлин их покупали у кого-то с рук, — но они с Рассом решили, что, в случае несоответствий с новыми учебниками, он будет делать пометки с материалом на полях.
Нана послала к ним Нельсона с письмом, в котором спрашивала, не нужно ли им купить что-нибудь в Ливерпуле, и вскоре у Расса было всё необходимое, включая маленький котёл, подаренный ему на день рождения, и волшебную палочку деда Принца. В субботу тридцать первого июля Расс встретился с Лили под их деревьями у реки.
— Это было потрясающе! — звонко воскликнула Лили, обнимая Расса. — Всё как ты говорил, абсолютно всё! К нам пришла женщина из школы — заместительница директора,— долго разговаривала с моими родителями и даже колдовала, чтобы показать им магию, прямо у нас дома! Ты бы видел лицо Петуньи. Она так долго меня дразнила, а теперь кусает локти, потому что всё оказалось правдой!
— Что сказали твои мама и папа?
— Сначала они были в шоке, но всё-таки облегчённо выдохнули. Ну, знаешь, их ведь пугало то, что я могу делать, так что они были рады узнать, что я не сумасшедшая. Петунья ходит вся кислая. Кажется, она завидует.
— Ну и пусть завидует. Так ей и надо за то, что такая противная.
— Не будь таким злым. В общем, на следующей неделе мы едем в Лондон в секретное место для волшебников, чтобы купить всё, что мне нужно для школы. Ты тоже там будешь?
— Нет, все мои школьные вещи были у меня ещё с рождения, — Расс не посчитал нужным уточнить, что раньше они принадлежали его матери.
— А ты когда-нибудь бывал в Лондоне?
Расс помотал головой. Необходимость поездки в Лондон на Хогвартс-экспресс вызывала в его семье споры с того самого момента, как Расс получил письмо. Проблема заключалась в том, что поезда из Колна на Кингс-Кросс ходили только через день, так что Рассу и Эйлин предстояло ехать на день раньше, но у них не было денег на ночлег.
Рассу нужно было задать Лили ещё один важный вопрос.
— Ты успеешь вернуться из Лондона к следующей субботе?
— Конечно. Дом будет полностью в моём распоряжении: мама и папа повезут Петунью в Колн, чтобы сводить её в кино и какое-нибудь кафе. Они хотят её немного побаловать, раз уж вышло так, что мне выпало столько внимания. А почему ты спрашиваешь?
— Будет приводнение…
— Опять?
— «Аполлон-15». Пожалуйста, Лили. Что, если они погибнут, как русские? Я должен знать.
Посадка была назначена почти на десять вечера седьмого августа. Лили пригласила Расса прийти пораньше и поужинать, но он не хотел, чтобы мама и папа задавали вопросы насчёт того, где он пропадал. Тогда Лили предложила просто попить чай с пирожными. Они договорились, что Расс придёт около девяти и успеет выдвинуться домой задолго до возвращения родителей Лили и Петунии.
Всё шло по плану. Солнце только начало садиться, а Расс уже стоял у задней двери дома Лили, добравшись туда никем не замеченным. В честь события он даже надел новые вещи, отложенные на поездку в Хогвартс. Расс чувствовал, что выглядит очень опрятно и презентабельно. Лили впустила его в дом, где на кухне уже был накрыт стол с двумя чашками и десертом, так что следующие пятнадцать минут они пили чай и разговаривали о Хогвартсе.
— Хочешь посмотреть мой дом? — внезапно предложила Лили. — В прошлый раз ты здесь почти ничего не видел.
— Конечно, — ответил Расс, смутно понимая, что отказываться было бы невежливо. К тому же ему и правда было любопытно увидеть остальные комнаты. Теперь он знал, чего ожидать, и не был так смущён, как в первый раз.
Внизу располагались столовая и гостиная. Второй этаж занимали три спальни и ванная комната. Расс очень удивился, узнав, что у каждой из сестёр была своя спальня, хотя Лили призналась, что, когда к ним приезжают гости, ей приходится делить комнату с Петунией.
Стены в комнате Лили были оклеены обоями бледно-голубого и белого цветов. «Мне хотелось что-нибудь с узором, — сказала она Рассу, — но мама и слушать не стала». Петуния для своей спальни выбрала жёлтый. Расса удивило, что комната Петунии была ярче комнаты Лили. Если бы ему пришлось угадывать, он бы сказал, что Лили занимает жёлтую. У каждой из девочек были кровать, письменный стол и стул, маленький шкаф для книг и…
— Что это? — спросил Расс, указывая на стол Петунии, где лежал желтоватый конверт с зелёными чернилами.
— Не знаю, — ответила Лили.
— Это письмо из Хогвартса.
— Правда? Петунья ничего нам не говорила.
— Этого не может быть, — сказал Расс, подойдя к столу и уставившись на конверт. — Магглы не получают писем из Хогвартса.
— Может, оно не из Хогвартса? — предположила Лили и подняла конверт со стола. Тот же пергамент и те же изумрудно-зелёные чернила. — Интересно, что в нём. Ты ведь не думаешь, что Петунью тоже приняли в Хогвартс?
— Она когда-нибудь проявляла способности к магии?
— Я никогда этого не видела.
— Значит, она не может поехать.
Любопытство взяло над Лили верх, и она открыла конверт. Пробежав по письму взглядом, она протянула его Рассу. Письмо было от директора Дамблдора, который мягко объяснял, что, к сожалению, в Хогвартсе могут учиться лишь дети, обладающие магическими способностями. Он понимал желание Петунии изучать магию вместе с сестрой, но это было невозможно.
— Она написала в школу, — удивлённо сказал Расс. — Как она это сделала? Я всегда думал, что магглы не могут отправлять туда письма, считал, что на почте есть сотрудник, который их отсеивает.
— Может, оно проскочило, когда на почтах была забастовка? Это продолжалось очень долго.
Расс помотал головой:
— Забастовка кончилась ещё в марте. Должно быть, она написала ему после того, как ты получила своё письмо на прошлой неделе.
— Бедная Петунья, — вздохнула Лили. — Похоже, она и правда завидует. Она всё твердила, какие мы с тобой ненормальные, но это могло быть и после того, как она получила ответ.
— Ну и пусть завидует. Мне всё равно. Я не хочу видеть её в Хогвартсе. Она всегда только насмехалась надо мной.
— Не будь таким злым, Северус.
— С какой стати? Она со мной не любезничала. Я рад, что она не едет.
В этот момент они вспомнили, что капсула «Апполона-15» уже летит к Земле, и побежали включать телевизор. Из-за недавней трагедии русских, Би-Би-Си начало трансляцию за целых пятнадцать минут до условленного приводнения. Расс увидел проблему одновременно с диктором.
— Открылись только два парашюта! Что случилось с третьим?
Все мысли о письме Петунии вмиг испарились. Расс с комом в горле наблюдал за тем, как командный модуль «Индевор» приближался к земле. Оказалось, что третий парашют использовался как мера предосторожности, и капсула вполне могла опуститься всего на двух. Меньше чем через минуту после того, как он был напуган до полусмерти, Расс уже обнимал Лили, безумно радуясь тому, что астронавты были в безопасности. Затем он так же, как и в первый раз, выскользнул через заднюю дверь и отправился домой.
Тридцатого августа приехали обе бабушки. Было решено, что они заночуют у Снейпов, а утром проводят Расса до станции в Колне. Чемодан Расса был набит книгами и некоторыми вещами вроде сменного белья. Бабушка Снейп привезла ему старенький кожаный саквояж, принадлежавший Венсли Снейпу в те дни, когда он ходил в море. В саквояж они положили мантии и остроконечную шляпу, чтобы Расс смог переодеться, когда экспресс будет подходить к школе.
То была ночь на понедельник. Тоби взял на работе выходной, чтобы отвезти Эйлин и Расса на станцию в Колн, а затем развезти по домам Нану и бабушку Снейп. После у Тоби будут целые сутки, предоставленные только ему. Эйлин должна была оставить Расса на платформе Кингс-Кросс, а затем успеть на Юстонский вокзал, чтобы сесть на поезд и добраться домой к вечеру первого сентября. Расса не покидало чувство, что его отец с нетерпением ждал этого вечера.
Лили уже уехала. Её семья решила отправиться в Лондон пораньше и провести там все выходные. Расс знал, что теперь увидит Лили только на вокзале и не сможет поговорить с ней, пока Хогвартс-экспресс не тронется с платформы, но успокаивал себя тем, что им больше не придётся волноваться о её родителях и Петунии.
Тем вечером Расс тщательно помылся наверху в раковине. С тех пор, как ему приходилось стоять в старом корыте посреди кухни, прошли годы, но он всё так же ненавидел весь процесс. Однако для поездки в Лондон в новой одежде ему хотелось быть особенно чистым. Худшей частью были волосы, которые он не мог помыть наверху, не залив весь пол. Нет, их предстояло мыть на заднем дворе: голым по пояс, пока мама поливает его голову из ведра на виду у всех соседей. Это было унизительно, но Расс вытерпел. То был последний раз за предстоящие десять месяцев. Ради Хогвартса Расс вытерпел бы всё что угодно.
— Ну что, партейку напоследок, а, Расс? — спросил Тоби после ужина, и они достали доску для криббеджа и карты.
— Стоит дать ребёнку пообщаться с нами, — чинно сказала Нана. — У нас не было возможности видеть его каждый день.
— Значит, вы не будете скучать по нему так, как я, — парировал Тоби. — К тому же он может общаться с вами, пока играет. Он ведь не болван.
Несмотря на их препирательства, вечер прошёл мирно и приятно. Рассу даже показалось, что отец и Нана славно провели время, обмениваясь колкостями. После обе бабушки отправились спать в комнату Расса, а сам он провёл ночь на диване в гостиной.
Следующим утром они рано поднялись, плотно позавтракали и снова проверили, всё ли Расс уложил в чемодан. Женщины без конца умилялись тому, как славно их мальчик смотрится в новой одежде, а Тоби сто раз провёл тряпкой по автомобилю, желая убедиться, что машина имела презентабельный вид. Наконец чемодан был погружен в багажник, и они отправились в Колн.
— Запомни, сын, — начал Тоби, повторяя свой совет уже в пятый раз с тех пор, как припарковал машину у станции, — не смей давать себя в обиду. Будут лезть — устрой им тёмную.
— Да, пап.
Они стояли маленькой смущённой группкой на платформе и ждали. Когда подошёл поезд, бабушки принялись обнимать Расса, а после них Тоби серьёзно пожал ему руку и сказал: «Всегда помни, кто ты, Расс. Наш парень никогда не даст себя в обиду мамкиным зубрёнышам. Не смей забывать».
Эйлин и Расс заняли места в полупустом вагоне второго класса. Расс уже путешествовал по железной дороге: один раз в Блэкпул и два раза в Манчестер. Он знал, какой порядок заведён в таких поездках. На перекус они взяли сэндвичи: ехать предстояло долго из-за того, что поезд останавливался на каждой станции. Эйлин объяснила, что путь из Ланкашира в Лондон займёт больше времени, чем путь из Лондона в северную Шотландию, потому что в Хогвартс Расс будет ехать на экспрессе.
Поезд тронулся. Они помахали в окно Тоби и бабушкам, и Расс понял, что его путешествие по-настоящему началось.
Всю поездку Эйлин повторяла с Рассом то, о чём ему необходимо было помнить: о том, что не следует открывать свои мысли, о том, как правильно вести дуэль и защищаться, о том, что нужно следить за своими вещами, а главное — скрывать от преподавателей то, что он уже упражнялся в настоящей магии, нарушая закон. Хранение секретов не представляло для Расса проблему. Он хранил их годами.
Они вышли из Юстонского вокзала и направились к зданию Кингс-Кросс, где оставили почти весь свой багаж в камере хранения. У Эйлин был на уме один особенный отель, в котором она останавливалась, будучи студенткой, — туда нужно было идти налегке. «Сюда, — сказала она, когда они вышли из здания вокзала. — Через дорогу». Она указывала на церковь — белую церковь с георгианским портиком(4). «Нужно успеть к вечерне, а затем вести себя очень тихо и незаметно. Если получится, то нас ожидает мирная ночь».
Вместе мать и сын перешли Юстон-роуд и вошли в здание церкви Святого Панкратия.
Конец раздела «В начале»
1) Корабль «Аполлон-13» состоял из трёх расстыковываемых отсеков: служебного (несущего на себе маршевый двигатель и системы жизнеобеспечения; там и произошёл взрыв), командного (позывной — «Одиссей», из него осуществлялось управление полётом, он также являлся спускаемым аппаратом при возвращении на Землю) и лунного модуля (позывной — «Водолей», в котором двое из трёх астронавтов должны были осуществить прилунение).
2) Космический корабль может безопасно войти в атмосферу Земли только под очень узким диапазоном углов, который называется коридором входа. Если траектория входа слишком крутая, то корабль сгорит, если слишком пологая — корабль срикошетит от земной атмосферы как плоский камешек от поверхности воды.
3) Gimme Shelter («Дай мне кров») — песня группы The Rolling Stones из альбома Let It Bleed, выпущенного в 1969 году.
4) Портик — выступающая вперёд часть здания, открытая на одну или три стороны и образованная несущими элементами (колоннами, пилястрами, арками), поддерживающими перекрытие.
Среда, 1 сентября 1971 (четыре дня до полной луны)
— Расс, просыпайся. Вставай, сынок. Тшш.
Расс поднялся на деревянной церковной скамье, где спал, встревоженный срочностью в мамином голосе.
— Что случилось, мам? — прошептал он.
— Пономарь. Должно быть, уже почти шесть. Скорей. Он не должен нас видеть.
Когда включился свет, они неслышно поднялись со скамьи и, скрываясь в проходах между рядами, добрались до колонны, за которой спрятались от пономаря церкви Святого Панкратия. И в самом деле, было уже шесть тридцать шесть утра 1-го сентября 1971 года, и ни мать, ни сын не должны были находиться в храме в это время.
— Сюда, — прошептала Эйлин, и Расс прошмыгнул вслед за ней в уборную, располагавшуюся рядом с церковным залом. Там они, не включая свет из страха быть обнаруженными, наскоро совершили свои омовения, а после вернулись в главный неф(1) и стали ждать, когда к утренней службе начнут собираться люди, чтобы выскользнуть из храма на бодрящий воздух просыпающегося Лондона.
Выйдя из церкви, Эйлин и Расс сели на ступеньки портика.
— Теперь покажи мне, как мы будем добираться до вокзала, — попросила она.
Расс поднялся на ноги, чтобы осмотреться. В свои одиннадцать с половиной он был таким тонкокостным и щуплым, что лишь немногие дали бы ему больше семи. Самыми заметными его чертами были длинные тонкие волосы, удивительно тёмные глаза и нос, который к тому времени уже значительно выделялся на маленьком остром личике. Ни один режиссёр, нацелившийся на постановку диккенсовского «Оливера Твиста», не отказал бы ему в роли Артфула Доджера. Расс выглядел так, будто был взрослым в теле ребёнка.
— Сперва направо, через Юстон-роуд, — начал он, — затем снова направо, через подземку под парковкой. — Он указал на северо-восток. — Туда.
— Умница. Мама тобой гордится. Ты у меня нигде не потеряешься, даже в самом большом городе мира. Нигде.
Вместе они повернули направо и пересекли Юстон-роуд, затем снова направо и вышли к подземному переходу, который перевёл их через людную улицу к площади перед вокзалом Кингс-Кросс. Эйлин пошарилась в свитере и складках шали и вытащила маленький картонный билетик.
— Подожди секунду, Расс, — сказала она, — мне нужно кое-что сделать.
Шёл уже девятый час, билетные кассы были открыты. Эйлин оставила сына рядом с газетным киоском и направилась к окошку, чтобы поговорить о чём-то с кассиром. Через пару минут она вернулась, сжимая в ладони горстку монет.
— Что ты сделала, мам? — спросил Расс, глядя на её руку. — Папа не давал тебе денег.
— Так, сейчас послушай: тебе незачем рассказывать об этом отцу. Он встретит меня в Колне и точка. Просто я поеду туда не из Лондона, — она показала Рассу торчащий из рукава кончик палочки.
— Ты взяла палочку? Куда ты перенесёшься? Скажи, я не стану ябедничать.
— Я сяду на поезд в Вулверхемптоне, и никто ни о чём не догадается. Так мы сможем подольше побыть вместе. А сейчас, мастер Снейп, я собираюсь угостить вас завтраком. Настоящим английским завтраком в настоящем вокзальном кафе. Ты ведь ещё никогда не пробовал копчёную селёдку?
Они заняли маленький столик в вокзальном кафе, и на деньги, вырученные от продажи своего билета, Эйлин заказала Рассу бекон, яйца, тосты, копчёную селёдку и даже чашечку кофе. Он ел со здоровым аппетитом — добрый знак, поскольку Расс часто страдал от нервного желудка.
Разговор матери и сына за завтраком походил на странную форму катехизиса.
— На занятиях…
— Я ничего не знаю. Всё, что мне показывают, — новое и неизвестное.
— Когда станут учить заклинаниям…
— Сперва буду выполнять их неправильно, чтобы учителя ничего не заподозрили.
— С соседями по комнате…
— Займу кровать последним, не буду чинить неудобств, не стану заводить врагов.
— И никогда, никому не…
— Не позволю украсть мои мысли.
— Расс, я буду скучать. Раз в месяц Нана обещала посылать тебе сову. Если что-то случится — пиши об этом ей.
— Хорошо, мам.
После завтрака они бродили по вокзалу, разглядывая людей и читая обложки журналов в газетных киосках. Эйлин купила Рассу в дорогу небольшой перекус: «Полезней всякой ерунды, что продают с тележки сладостей, к тому же так тебе не понадобятся сикли». Когда на часах было начало одиннадцатого, она пробормотала: «А вот и первые пташки».
Расс проследил за направлением её взгляда. К платформам шли две семьи. На всех них была причудливая одежда необычного кроя и ярких цветов, делавшая их похожими на банду уличных актёров или циркачей. Мама когда-то рассказывала ему о том, что некоторым волшебникам тяжело смешиваться с толпой обычных людей, но Расс никогда не видел этого своими глазами. До сегодняшнего дня.
— Пора забрать твои вещи, — с этими словами Эйлин достала из кармана свитера ещё один билетик и вместе с тележкой для багажа отправилась к камере хранения. Там она забрала старый саквояж и маленький чемодан. Ей понадобилось какое-то время, чтобы убедить Тоби дать им денег на камеру хранения. Наслушавшись о том, как тяжело его жене и сыну будет бежать с чемоданами, если их застукают в церкви, Тоби сдался.
— Сюда, Расс, к платформе девять. — Платформа девять оказалась совершенно обычной платформой, но развернувшееся на ней действо представляло занимательное зрелище. Разные группки странно одетых людей с багажными тележками подходили к декоративной арке между платформами девять и десять, воровато оглядывались по сторонам, а после разбегались и исчезали в кирпичной стене. И Эйлин, и Расс провели замечательные полчаса, наблюдая за ними, при этом Расс внимательно присматривался к каждой семье, не желая пропустить появление Лили.
— Ну ладно, — наконец сказала Эйлин, — теперь твоя очередь. — И совершенно обычная на вид пара — она, в скромном платье, свитере и шали, и он, в брюках, рубашке и свитере, — спокойно прошла сквозь кирпичную арку. Никто ничего не заметил.
На той стороне их ждал другой мир. Рассу казалось, будто он шагнул в прошлое и перенёсся на сто двадцать пять лет назад. Ярко-красный локомотив пускал густые клубы пара, а на платформе толпились люди в цветных плащах и мантиях — они больше не выглядели странными — и прощались с детьми, которых отправляли в школу.
Немного погодя Расс наконец заметил Лили. Должно быть, её семья прошла через арку, пока его мама ходила за багажом. Все четверо стояли на платформе, и было очевидно, что мистер и миссис Эвансы наслаждались красками и суматохой волшебного мира, пока в паре метров от них Петуния и Лили тихо о чём-то спорили. Расс не мог помахать Лили, потому что никто, кроме Петунии, не знал об их дружбе. Внезапно смутившись, Расс прижался к матери. Она отправляла его в незнакомый мир — отправляла совершенно одного, впервые в его жизни. Даже мысли о присутствии Лили не помогали Рассу справиться с тревожным чувством беззащитности.
— Брось прикидываться трусишкой, Расс, — сказала Эйлин. — Это мой мир — мир, в который твоему отцу нет хода. Ты обязательно в нём освоишься. — Платформа начинала пустеть, так как стрелка часов всё ближе подбиралась к одиннадцати. — Представь, что сказал бы отец, увидь он тебя сейчас. Не забудь: как только поезд будет подходить к Хогсмиду, переоденешься в форму. Дальше о твоих вещах позаботятся люди на станции. Давай, пора садиться.
Расс затащил саквояж в вагон, оказавшись почти самым последним учеником, севшим в поезд. Он повернулся, чтобы помахать маме на прощание, но дежурные по станции уже закрыли дверь. Он смотрел на Эйлин через окно, не слишком уверенный в том, что она его видит. Поезд тронулся, а затем, тяжело пыхтя, начал отходить от платформы. Расс снова поднял саквояж и двинулся по коридору к хвосту состава в поисках второго класса.
Второго класса не было. Рассу понадобилось какое-то время, чтобы понять это, пока он проходил вагон за вагоном. Все вагоны были первого класса, и все были заняты. Не было ни одного купе, куда Расс мог бы зайти без того, чтобы вклиниться в какую-нибудь компанию смеявшихся и болтавших друзей или однокурсников, большинство из которых были старше его и почти все — крупнее.
За полчаса Расс обошёл весь поезд. Добравшись до последнего пассажирского вагона, он понял, что дальше следует только багажный. Во всём длинном составе не нашлось места, где можно было бы сидеть одному. Ни одного купе, куда он мог бы зайти, не встретив враждебных взглядов совершенно незнакомых ему людей.
В тот момент Расс понял две вещи. Во-первых, здесь, перед багажным вагоном, он был совершенно один и мог переодеться в школьную форму без посторонних, что он и сделал. Во-вторых, Лили должна была быть в одном из купе, мимо которых он прошёл, надеясь добраться до второго класса. Он мог найти её и занять место рядом с ней. Расс медленно двинулся в обратную сторону, внимательно изучая лица пассажиров в каждом купе.
Лили сидела у окна почти в середине состава, место напротив неё было свободно. Она смотрела на проплывающий мимо пейзаж и, как показалось Рассу, плакала. Не обращая внимания на остальных, Расс открыл дверь, подошёл к Лили и опустился на сиденье напротив.
Лили на него даже не взглянула.
— Я не хочу с тобой разговаривать.
— Почему?
— Тунья меня ненавидит. Она знает, что мы прочли письмо Дамблдора. — Казалось, Лили вот-вот снова заплачет.
— И что? — спросил Расс. Он был совершенно сбит с толку. Лили сама предложила показать ему дом, сама открыла конверт и сама передала ему письмо. Он мог понять, что Лили расстроилась из-за ссоры с Петунией и что она жалеет о том, что прочла письмо, но не мог понять, почему она злится на него.
Своим вопросом он только заслужил себе возмущённый взгляд. Лили явно его в чём-то винила. Должно быть, он сделал что-то не так.
— А то, что она моя сестра! — резко бросила Лили.
— Но она же просто… — Расс не стал договаривать. Здесь скрывалась какая-то недоступная ему тайна. Наверное, понять её могли лишь те, кто имел братьев или сестёр. Нил и Брайан Филипсы постоянно дрались, но Брайан задирал людей, которые не нравились Нилу. Расс не слишком хорошо знал Петунию, но каждый раз, когда он её видел, она командовала Лили или спорила с ней. И всё-таки Лили всегда принимала сторону Петунии. В любом случае, там, куда они теперь ехали, Рассу больше не придётся беспокоиться о магглах. Громкий смех одного из мальчиков, деливших с ними купе, напомнил Рассу, что не стоит во всеуслышанье болтать о том, что Лили магглорождённая. Сначала следует осмотреться и изучить местность.
Решив, что Лили нужно просто подбодрить, Расс весело сказал: «Но мы наконец-то едем! Свершилось! Мы едем в Хогвартс!» Лили вытерла слёзы и слабо улыбнулась. Попытка отвлечь её от мыслей о ссоре с Петунией сработала. Теперь Расс думал о будущем, приближавшемся со скоростью экспресса, на котором они ехали, — о будущем, в котором у него всегда будет друг, чью дружбу больше не придётся ни от кого скрывать. Он улыбнулся Лили.
— Вот бы тебя определили на Слизерин, — сказал он ей, помня о своей судьбе.
Их разговор прервал презрительный голос.
— Слизерин? — фыркнул один из мальчиков, скривившись и свысока посмотрев на Расса. Он повернулся к соседу: — Кто вообще хочет учиться на Слизерине? Я б сразу отчислился, а ты?
Второй мальчик казался таким же самоуверенным. Он вальяжно развалился на двух сиденьях, будто всё купе принадлежало ему по праву рождения. Его манеры очень сильно напоминали Рассу о Брайане Филипсе.
— Вся моя семья училась на Слизерине, — лениво протянул он.
Расс хотел проигнорировать их, но вдруг спохватился, осознав, что ему, быть может, придётся жить в одной комнате с этим мальчиком, и впервые подумал о том, насколько важно было всё, что мама говорила об общежитиях.
Однако оба мальчика не обращали на Расса никакого внимания.
— Дьявол! А ведь я сперва принял тебя за приличного человека, — воскликнул первый.
— Может, я нарушу семейную традицию, — ответил второй, широко ухмыляясь. — И куда бы ты хотел попасть, будь у тебя выбор?
Первый мальчик вскинул руку, воображая себя рыцарем с мечом:
— В Гриффиндор, «славный тем, что учатся там храбрецы»! Как мой отец когда-то. — Расс хмыкнул, и мальчик повернулся к нему: — Какие-то проблемы?
Почувствовав в его обращении враждебность, Расс начал закрываться.
— Да нет, — ответил он. — Уж если хочешь быть храбрецом, а не умником…
В разговор вклинился второй мальчик:
— Ну и куда ты надеешься попасть, раз ты не то и не другое? — спросил он, заставив первого громко расхохотаться.
Рассердившись, Лили поднялась со своего места.
— Идём, Северус, — сказала она с напускным спокойствием, — поищем другое купе.
Оба мальчика скорчили ей рожи, и, когда Расс проходил мимо них, гриффиндорец поставил ему подножку. «Ещё увидимся, Нюниус!» — попрощался вальяжный, перед тем как Лили громко хлопнула дверью.
— Ох и противные же! — воскликнула она, шагая по коридору. — А ты говорил, в Хогвартсе будет здорово.
— Везде, кроме… Гриффиндора, — ответил Расс. — Мама говорила… гриффиндорцы всегда… смотрят на пуффендуйцев свысока.
Лили остановилась и внимательно посмотрела на Расса.
— Они тебя и правда задели, да? Ты снова запинаешься, — она подождала, пока он что-нибудь ответит, но Расс молчал. — Ладно, а что такое Пуффендуй? — спросила она.
— В школе есть четыре… факультета. Слизерин, Пуффендуй, Когтевран и… Гриффиндор. На тебя наденут шляпу и… она скажет, на какой факультет… тебя надо отправить. Там ты и будешь жить.
— Но почему ты думаешь, что попадёшь в Слизерин, раз твоя мама была в Пуффендуе?
— Бабушка составила на меня звёздную карту. Там было сказано, что… меня отправят в Слизерин.
— Что ж. По крайней мере, это лучше, чем Гриффиндор.
— Хочешь, поищем другое купе. — Расс чувствовал, что если с ним будет Лили, то он не постесняется войти в любое из них.
— Нет. Тут есть ещё какое-нибудь место, где можно посидеть?
Расс привёл Лили в тамбур последнего пассажирского вагона. Там они уселись на пол и, опершись спинами о деревянную панель, подтянув ноги к груди и обняв руками коленки, расслабились в тишине и уединении маленького нелепого закутка. Они болтали, ели свою еду, наблюдали за проносившимися мимо пейзажами и в целом наслаждались остатком поездки в Хогвартс.
Уже начинало темнеть, когда Расс и Лили вздрогнули от внезапно очнувшегося громкоговорителя, оповещавшего студентов о том, что через пять минут экспресс прибывает на станцию и что весь багаж можно оставить в вагонах. Лили побежала в своё купе за школьной формой и вернулась несколько минут спустя, выглядя расстроенной. О том, что случилось во время её встречи с теми противными мальчишками, она рассказывать отказалась. Расс постоял на страже, повернувшись к Лили спиной, пока она переодевалась. Поезд начал замедлять ход.
Ученики столпились в коридоре, надеясь увидеть в окнах замок, но у них не вышло взглянуть на него даже мельком: поезд медленно прополз ещё несколько десятков ярдов и остановился на крохотной сельской станции с всего одной платформой. Большинство студентов знали, куда идти, так что Расс и Лили пропустили их вперёд, незаметно болтаясь в хвосте и наблюдая за остальными. Свои сумки они оставили в теперь уже пустующем купе.
Выйдя из поезда, они оказались в самом центре толпы студентов, окружившей их подобно чёрной стене, не позволявшей оглядеться вокруг, но вдруг справа раздался раскатистый бас: «Первокурсники! Все сюда, первый курс! Собирайтесь в кучу и топайте за мной!»
Переглянувшись, Расс и Лили послушно двинулись в сторону говорившего. Вскоре большая часть студентов оказалась позади, так что теперь им оставалось лишь поспевать за другими первокурсниками и басовитым Голосом.
Было темно. Солнце только село за горизонт, а луна взойти ещё не успела. Вереница учеников вошла в лес: Расс почувствовал запах сосен и то и дело слышал, как с мест легко срываются лесные зверьки, встревоженные появлением шумной гурьбы детей. Тропинка начала уводить вниз, шагать становилось всё труднее, Расс старался не отставать от остальных и в то же время не запнуться. Плюсом было то, что, будучи в самом хвосте и слегка выше других, он видел фонарь их провожатого, — маленький огонёк, болтавшийся вдалеке у подножья склона, по которому они спускались, помогал Рассу ориентироваться. Лили шла следом и держалась за его руку, чтобы не упасть.
Вдруг тропинка куда-то свернула и вывела их на берег огромного озера, но Расс почти не обратил на это внимания. Всё ещё находясь на склоне, он мог видеть дальше макушек тех, кто шёл впереди, и то, что он увидел, заставило его остановиться, разинув рот.
На утёсе озера возвышался громадный замок. Сотни его окон сияли ярким светом, озарявшим темноту вокруг. За всю свою короткую жизнь Расс не видел ничего красивее. Лили остановилась рядом и прошептала: «Это невероятно. Ты был прав, он восхитителен».
Расс мог простоять так всю ночь, любуясь замком, но глубокий бас снова гремел над головами изумлённых детей: «Залезаем в лодки, по четверо на одну. Все в лодки, вперёд! Опаздывать нам с вами никак нельзя».
Расс наконец увидел говорившего — гигантского, гороподобного человека с густой бородой. Расс едва доставал ему до колена. За великаном он заметил качающиеся на воде лодочки: все они уже были заняты, как заняты были купе в поезде. Взгляд Расса метался с великана на пугающие лодки и последних забиравшихся в них учеников. Он не знал, что ему делать.
Но великан знал. «Идём, мисс. И ты тоже, парень. Чего тут робеть? Уж здесь-то место для всех найдётся». Он помог Лили забраться в лодку с тремя девочками, а затем подхватил Расса огромной ручищей и неожиданно мягко опустил на последнее свободное место в последней лодке. Никто не обратил на это внимания, соседи Расса к нему даже не повернулись: они во все глаза глядели на замок. Расс облегчённо вздохнул, довольный тем, что пока всё складывалось относительно неплохо.
Подгоняемые магией, лодочки плавно пересекли озеро и скользнули в пещеру под скалистым утёсом замка. Внутри был грот с небольшим причалом. Ученики вылезли из лодок и последовали по тёмному узкому каменистому ходу к верху утёса. И снова Расс и Лили оказались в самом хвосте толпы. На входе в замок их ждала статная темноволосая ведьма, окинувшая первогодок испытующим взглядом поверх своих очков.
— Вот первокурсники, профессор Макгонагалл, — сказал великан, и с этими словами группа маленьких учеников вошла в замок Хогвартс.
Их провели в небольшой вестибюль, где профессор Макгонагалл рассказала им о факультетах и церемонии отбора. Расс вежливо слушал, хотя в её словах не было ничего нового. Всё обстояло почти так, как он говорил Лили в поезде.
Из вестибюля первокурсники прошли в Большой зал. Казалось, что потолка в нём совсем не было: он освещался светом звёзд и тысячами паривших в воздухе свечей. Зал пульсировал от смеха и гомона двух с половиной сотен студентов, но всё стихло, как только появились самые маленькие ученики. Расс был невысоким, поэтому не мог как следует осмотреться, но отчётливо ощущал скользившие по нему любопытные взгляды. Ему было не по себе оттого, что он внезапно оказался в центре всеобщего внимания.
Первокурсникам было скомандовано выстроиться в две шеренги перед преподавательским столом — маленькие вперёд, высокие назад, — и Расс, хотя и не слишком обрадованный тем, что ему пришлось стоять впереди, наконец мог видеть происходящее. Профессор Макгонагалл стояла на небольшом помосте, держа в руках старую потёртую остроконечную шляпу. Рядом стоял табурет. «Когда я назову ваше имя, вы выйдете вперёд и сядете на табурет, — объявила она и обратилась к списку: — Адамс, Кларисса».
Перекличка продвигалась неспешно, поскольку иногда Шляпа задумывалась, перед тем как выкрикнуть «Гриффиндор!» или «Когтевран!», но так у Расса было время хорошенько оглядеть других учеников. Он особенно внимательно присматривался к мальчикам, которых определяли на Слизерин, потому что знал, что, скорее всего, именно они станут его соседями по комнате.
Противный вальяжный мальчишка из поезда отозвался на имя «Блэк, Сириус», и Расс задержал дыхание. Шляпа воскликнула: «Гриффиндор!», и он облегчённо выдохнул.
«Эдисон, Митчелл» стал первым мальчиком, которого отправили в Слизерин, после него профессор назвала имя Лили, и Расс снова замер. К его ужасу и страшному разочарованию, Шляпа, ни секунды не сомневаясь, заорала: «Гриффиндор!» Расс тихонько простонал, наблюдая за тем, как Лили шагает к крайнему столу. Она оглянулась на него с грустной улыбкой, а затем села рядом с «Блэк, Сириус», к которому тут же демонстративно повернулась спиной.
Внезапно Расс почувствовал, что смирился бы даже с этим «Блэк, Сириус», если бы Шляпа тоже определила его в Гриффиндор. Но, конечно, звёзды предрекли иначе. Имена мальчишек, отправляемых в Гриффиндор, стали важны для Расса так же, как имена тех, кто уходил за стол Слизерина. Перед Лили ещё одна девочка отправилась в Гриффиндор, но Расс не запомнил её имени. Ему предстояло это выяснить, потому что теперь она была одной из соседок Лили. Дальше шли «Джонс, Калпурния» — Гриффиндор, «Люпин, Римус» — Гриффиндор, «Макдональд, Мэри» — Гриффиндор, «Малсибер, Алоиз» — Слизерин, «Петтигрю, Питер» — Гриффиндор, тот самоуверенный из поезда, «Поттер, Джеймс» — Гриффиндор, «Розье, Эван» — Слизерин…
И наконец: «Снейп, Северус».
Расс шагнул вперёд, неловко забрался на табурет и почувствовал, как на его голову опускается Шляпа.
Опасность! В мозг вонзились щупальца — ужасные, рыскающие тонкие отростки, тянувшиеся к мыслям, которые он должен был держать под замками! Расс немедленно начал закрываться, двери разума захлопнулись, затворы щёлкнули, отрезав все пути внутрь. Адреналин разлился по телу, готовому отразить угрозу, Расс инстинктивно попытался нащупать в рукаве палочку — палочку, которая на этот раз осталась в стареньком саквояже. Но щупальца уже уползли, отступив перед барьерами.
И тогда Шляпа заговорила. «Где же ученик? Я не могу определить того, кто не существует. Где ученик? — Она помолчала. — Он где-то здесь. Я вижу стену, что он построил против меня. Но где он сам? Неужели так ревностно хранит свои секреты? Мальчику, что так тщательно скрывает самого себя, одна дорога… В СЛИЗЕРИН!»
Скованный ужасом, Расс еле сполз с табурета. Теперь он не только был не с Лили, но ещё и Шляпа поведала всем, что не нашла в его голове ученика. Вдруг он заметил, что стол Слизерина вежливо хлопает, приветствуя нового члена семьи, и что выражения лиц окружавших его студентов нисколько не изменились. «Они не слышали, — понял он. — Шляпа говорила со мной, а не с ними». Для Расса это было хоть и маленьким, но утешением.
Он тихо прошагал к концу слизеринского стола, где сидели самые младшие, и присоединился к трём мальчикам, прошедшим отбор перед ним. Высокий светловолосый старшекурсник со значком старосты подошёл поздравить Расса с поступлением. Спустя пару минут на Слизерин пришёл «Уилкис, Аарон», и теперь их было пятеро. «Вэнс, Салли» и «Винтергрин, Паладин» отправились в Гриффиндор.
Аарон Уилкис опустился на скамью рядом с Северусом, трое остальных первокурсников сидели напротив.
— Так как тебя зовут? — спросил Расса крупный темноволосый мальчик.
— Северус, — ответил Расс, почти не поднимая глаз. — Северус… Снейп.
— Я Алоиз Малсибер. В квиддич играешь?
Расс помотал головой. Мама рассказывала ему о квиддиче, но он ещё никогда не летал на метле.
— Я не слишком… хорош в этом.
— Я играю, — влез Аарон. — Меня зовут Аарон Уилкис. Это мой кузен Эван Розье, а ты?.. — он вопросительно посмотрел на высокого рослого блондина.
— Митчелл Эдисон. Я тоже играю. Довольно хороший охотник.
— Отлично! — отозвался Алоиз. — Сам я скорее загонщик. Так что, если кто-то из вас окажется хорошим ловцом или вратарём, можно будет собрать команду!
К тому времени директор закончил речь о школьных правилах, и пир начался. На столе откуда ни возьмись появились всевозможные угощения, большую часть из которых Расс никогда раньше не видел. Его однокурсники с аппетитом накинулись на еду. Расс внимательно изучил стоявшие перед ним блюда. Он нервничал, а потому голода не испытывал. Себе на тарелку он положил только куриную ножку и кусочек хлеба. Вдруг, будто по чьей-то команде, сквозь столы и стены начали просачиваться привидения.
Расса они совсем не напугали, потому что Эйлин много о них рассказывала. Всего их было почти двадцать, четверо являлись призраками факультетов. Привидением дома Слизерин был Кровавый Барон — суровая молчаливая тень, чьи одежды светились густыми брызгами серебристой крови. Представившись новым ученикам, привидения тактично удалились, не желая мешать студентам ужинать.
Стол Гриффиндора стоял у дальней стены, а Расс сидел спиной ко всему залу. Ему хотелось обернуться и посмотреть на то, как Лили отреагировала на призраков, но он не осмелился.
Весь пир Алоиз, Митчелл, Аарон и Эван провели за разговорами о квиддиче. Они обсуждали национальные сборные, рассказывали о матчах, на которых им удалось побывать, и хвастались тем, что умеют делать на поле. Расс не мог следить за обсуждением, поскольку не знал даже правил игры. В тот момент его это не заботило. Ему хотелось, чтобы ужин поскорее закончился и все отправились спать. Расс надеялся, что на пути к общежитиям он сможет поговорить с Лили.
Немного погодя подали десерт. Расс решил попробовать пирожное, но оно оказалось слаще чем всё, что он когда-либо ел. Доедать он не стал, поскольку знал, что от такого приторного крема его стошнит. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем старостам было приказано отвести первокурсников в их гостиные.
Все семьдесят студентов факультета Слизерин покинули Большой зал самыми первыми. Расс наконец смог оглянуться и посмотреть на Лили. Она подняла руку и легонько помахала ему на прощание. Он сделал то же самое, а затем поспешил за остальными через большой вестибюль к лестнице, ведущей в подземелья. Спустившись вниз на несколько уровней, Расс подумал, что они, должно быть, уже достигли глубины, на которой располагался лодочный грот, как вдруг все остановились у плоской стены.
— Денс Серпентис(2), — громко произнёс один из старост, и стена отодвинулась, открывая ещё один лестничный пролёт в просторную гостиную с зелёными светильниками и тёмными обоями цвета морской волны. У Расса возникло чувство, что они находятся под озером, но уточнять он не стал. Новым ученикам показали уборные и душевые, а затем комнаты, делившие один коридор: спальни мальчиков направо, а спальни девочек — налево.
Несколько минут спустя их снова позвали в общую гостиную. Высокий блондин, который подходил поздравить Расса после распределения, поднялся, чтобы обратиться к студентам.
— Буду краток, так как все мы устали и хотим спать, — ровно сказал он, слегка растягивая гласные. — Вы все меня знаете. Тем, кто только поступил, сообщаю: меня зовут Люциус Малфой, я старший староста мальчиков дома Слизерин. Сара Уркухарт старшая староста девочек. Старосты шестого курса — Брутус Гэмп и Виктория Вейзи, пятого — Рабастан Лестрейндж и Беатрис Боул. Старосты отвечают за дисциплину на факультете. Вы подчиняетесь им так же, как подчиняетесь преподавателям.
Малфой оглядел студентов. «Первокурсникам также следует знать, что у нас новый директор, Альбус Дамблдор. Раньше он преподавал трансфигурацию и был всего лишь заместителем, хотя на самом деле именно он управлял школой, с тех пор как его предшественник, Диппет, стал слишком старым для того, чтобы заниматься административными делами. Дамблдор покровительствует Гриффиндору — так было всегда. Во времена Диппета он не выносил это на первый план, но сейчас показал себя во всей красе.
Самые влиятельные студенты в Хогвартсе — старосты школы. Они следят за всеобщей дисциплиной, перед ними отчитываются старосты факультетов. Они также представляют интересы студентов на общешкольных собраниях. Обычно старосту мальчиков и старосту девочек выбирают из разных домов. Дамблдор пренебрёг этой традицией и назначил главными двух студентов из Гриффиндора, проигнорировав существование остальных факультетов. Новый школьный староста мальчиков — Фабиан Пруэтт. Новая школьная староста девочек — Синди Маклагген».
В гостиной поднялось недовольное ворчание. Очевидно, что ни Фабиан Пруэтт, ни Синди Маклагген не пользовались расположением слизеринцев.
Малфой поднял руку, требуя тишины. «Я хочу вас предупредить. Они никогда не упустят повод отнять у нашего дома очки и никогда не упустят повод отправить студентов Слизерина отбывать наказание. Судя по тому, что нам пришлось наблюдать в прошлом году, Дамблдор всегда будет на их стороне. Мы должны быть осторожны. Мы не станем давать им поводы для нападения. На этом всё. Можете отправляться спать». С этим студенты начали расходиться по комнатам, большинство из них живо обсуждали услышанные новости. Первокурсники вели себя тише, поскольку не совсем поняли, о чём шла речь.
В комнате пятеро мальчиков обнаружили, что их вещи уже были доставлены и уложены на стулья рядом с кроватями. У изголовья каждой также стояла тумбочка, а у изножья — небольшой сундук. Кровать Расса оказалась самой ближней к двери. Аарон подошёл к своей, стоявшей в дальнем углу комнаты, посмотрел на неё и обратился к Рассу:
— Я хочу спать у двери. Может, поменяемся?
«Не чинить неудобств. Не заводить врагов».
— Ладно, — согласился Расс. — Какая теперь… моя?
— Вон та, в дальнем углу. Напротив камина.
Расс перенёс вещи. Это не составило большого труда, поскольку их было немного. Он сел на кровать и принялся рассматривать свою новую форму. Это была прямая чёрная рубашка старинного кроя с поясом. На её воротнике и манжетах красовалась вышивка, выполненная в зелёном и серебристом цветах — цветах дома Слизерин. В комплект также входила зелёно-серебристая шапочка. Расс снял с себя простую чёрную мантию и аккуратно сложил её на стул, а затем поступил так же с тёплым плащом, который вытащил из чемодана. Мама не стала подгонять плащ по размеру, и на нём всё ещё оставался чёрно-жёлтый значок с её школьных лет.
— Это что, значок Пуффендуя? — презрительно фыркнул Эван.
— Моя мама училась… в Пуффендуе. — Расс сделал себе мысленную пометку снять с плаща пуффендуйский герб.
— Это всё объясняет, — заметил Митчелл. — Не припомню фамилии Снейп среди выпускников Слизерина. Но теперь ты с нами. Ты слизеринец.
— Да, — тихо ответил Расс. Он заметил, что у кровати был балдахин, так что поспешил задёрнуть шторы, чтобы переодеться без посторонних глаз. Мальчикам это показалось странным, но никто ничего не сказал. Вскоре все улеглись.
Расс ещё никогда не спал в одной комнате с чужими людьми, как и в комнате без окон, где нельзя было выглянуть наружу, чтобы полюбоваться луной и звёздами. Когда свет выключили, его окружила кромешная темнота. Ко всему прочему, Алоиз громко храпел. Рассу понадобилось какое-то время, чтобы уснуть. Он лежал, слепо уставившись на балдахин своей кровати, гадая о том, что в этот момент делала Лили. С четырьмя соседями по комнате он имел так мало общего, что совсем не мог представить их своими друзьями. Хорошо, что у него уже был друг. Так ему не придётся волноваться о том, что о нём будут думать остальные. Всё, что ему нужно было делать, — просто избегать неприятностей.
Вторник, 2 сентября 1971
Следующим утром Расс проснулся очень рано: жизнь с пьющим отцом научила его спать так чутко, что он реагировал на любое изменение в обстановке. Вспомнив, где находится, Расс удивился, отметив, что комната стала заметно менее тёмной. Даже без окон ему казалось, что свет восходящего солнца просачивался в подземелья Слизерина через толщу озера. У этого света был мягкий зеленоватый оттенок.
Бросив взгляд на свою одежду, Расс заметил кое-какие изменения. Он сел, свесив ноги с кровати, и тщательно осмотрел все вещи. На воротнике и манжетах его рабочей мантии появилась зелёно-серебристая вышивка, а значок Пуффендуя на зимнем плаще сменился гербом Слизерина. Расс был уверен, что такое могло произойти только от магического заклинания. Он забеспокоился, осознав, что ночью в комнате кто-то колдовал, а он не проснулся. Это значило, что он не был в безопасности.
На тумбочке лежал незнакомый конверт. Открыв его, Расс обнаружил значок Пуффендуя. Порадовавшись тому, что у него осталась мамина нашивка, он сунул конверт с памятным содержимым в ящик тумбочки и поднялся с кровати.
Остальные всё ещё крепко спали. Самое время для того, чтобы встать и привести себя в порядок. Собрав вещи, Расс босиком вышел из комнаты и прошмыгнул в душевую, где смог умыться и одеться в полном одиночестве. Там было зеркало, но он не смотрелся в него до тех пор, пока не был готов.
В отражении он увидел маленького худенького волшебника, чья зелёно-серебристая шапочка не позволяла длинным тёмным волосам растрепаться вокруг узкого бледного лица. Подпоясанная чёрная рубашка и струящаяся мантия придавали ему почти пасторский вид. Впервые в жизни Расс был доволен тем, как он выглядит. Школьные одежды были ему к лицу.
Расс вернулся в комнату и аккуратно сложил все свои вещи в сундук у кровати. Их было немного. Только одежда, в которой он приехал, ещё одна пара брюк и одна рубашка, кое-какое бельё, зубная щётка, гребень для волос, книги и плащ.
Затем он сел на кровать с учебником по истории магии и принялся ждать, пока проснутся остальные.
Это произошло лишь тогда, когда школьные будильники прозвонили шесть тридцать. Соседи Расса вылезли из постелей и сонно поплелись в душ, после чего вернулись, и с лёгкой руки Аарона и Эвана вся процедура утренних сборов превратилась в бой подушками. Закончив, они — Расс вместе с ними — отправились в Большой зал завтракать. На выходе из общей гостиной их предупредили о том, что Сара Уркухарт сменила пароль к гостиной на Тужур Пюр(3).
В Большом зале Расс сел за стол Слизерина вместе с однокурсниками, потому что не знал заведённых для завтрака порядков. Разговор шёл о мётлах — Расс в этом совершенно не разбирался, поэтому молча жевал свой тост и пил воду. Другие разлили себе по кубкам напиток, с виду напоминавший апельсиновый сок, но, хлебнув глоток, Расс его отставил, потому что вкус показался ему странным.
Вполуха слушая болтовню однокурсников, Расс скользил взглядом по залу. Ему казалось, что, в отличие от вчерашнего вечера, сегодня студенты не чувствовали, будто должны сидеть на определённых местах. Кто-то приходил маленькими группками, кто-то один, пара учеников завтракали, уткнувшись в книгу, и было совершенно ясно, что большинство студентов всё ещё находились в своих комнатах, одеваясь и готовясь к занятиям.
Лили сидела за гриффиндорским столом. Поймав её взгляд, Расс слегка приподнял ладонь в приветственном жесте. Она помахала ему в ответ, а затем отвернулась к маленькой компании девочек, с которыми завтракала. Расс был рад видеть Лили такой счастливой, но всё-таки жалел о том, что сидит не с ней, а со своими соседями по комнате.
Немного погодя к столу Слизерина подошёл толстый лысеющий профессор. Многих студентов он поприветствовал поимённо и раздал всем свитки с расписанием. У старших занятия начинались сразу после завтрака, а у младших на утро была назначена ознакомительная экскурсия по замку, и только после обеда — первые уроки.
Уже в комнате Расс открыл свой сундук, чтобы взять зубную щётку, и вдруг почувствовал, что у него за спиной кто-то стоит.
— Так что, Пуффендуй, на каком факультете был твой отец? — спросил Аарон.
Расс не стал поворачиваться, не желая смотреть ему в глаза. Вместо этого он медленно опустил крышку сундука и запер замок.
— Он не учился… в Хогвартсе, — просто ответил он.
— Забавный у тебя акцент. Откуда ты?
— Ланкашир.
— С севера, значит. Так в какой школе учился твой отец?
— В обычной.
На пару секунд в комнате воцарилась зловещая тишина, а затем Аарон презрительно усмехнулся:
— Маггловской, что ли? Ты слышал, Эван? Кажется, нам в Слизерин подкинули маггловского щенка.
Расс возмутился:
— Я… полукровка, а не собака.
— Все полукровки — собаки. Эван, как их там называют?
— Дворняги.
— Да, точно.
— Да брось, Аарон, — вмешался Митчелл. — Чего ты к нему привязался? Он ведь не сделал тебе ничего плохого.
Аарон резко повернулся к нему.
— Тоже дворняжка, Эдисон? Или просто любишь путаться с магглами, как его мамаша? — сказал он, кивнув в сторону Расса.
В дверях комнаты показалась голова старосты:
— В общую гостиную, первый курс. Декан здесь.
Спор был прерван, пятеро мальчиков поспешили на собрание, Аарон вышел из комнаты первым. Расс конечно же оказался последним и теперь стоял в самом конце собравшейся толпы, откуда не мог ничего видеть и плохо слышал.
Толстого лысеющего профессора, подходившего к слизеринцам во время завтрака, звали Гораций Слизнорт. Он занимал пост декана факультета и преподавал зельеварение. Профессор Слизнорт быстро произнёс речь, которую, казалось, произносил каждый год, — о том, как важно было прилежно учиться и зарабатывать очки для дома Слизерин, — а затем отправил на занятия всех, кроме первокурсников.
— Давайте поглядим, кто к нам пожаловал в этом году, — пробормотал он, роясь в своих бумагах в поисках списка. — Ага. Вильгельмина Олдертон?
— Здесь, сэр, — отозвалась пухлая блондинка.
— Какая милая девочка. Я слышал, ваш отец работает в редакции «Ежедневного пророка», не так ли? Отлично. Митчелл Эдисон?
— Здесь, сэр, — ответил Митчелл.
— Много лет назад ваш дядя был моим студентом. Сейчас он ловец у «Пушек Педдл», полагаю. Ваша мать была милой девушкой, настоящей красавицей. Я очень хорошо её помню. Дорис Гэмп? Приятно видеть, что старинные семейства продолжают свои традиции, поступая в Слизерин. Клаудия Хиггс? Это ведь ваша мама работает в отделе магического правопорядка? Соня Макфасти? Из славного рода Макфасти, что заботятся о гебридских чёрных драконах, полагаю. У вас удивительная семья. Алоиз Малсибер? Помнится, ваш дедушка сколотил целое состояние на южноамериканских шахтах. Эван Розье? Ваш отец нынче наделал много шума, настоящая сенсация. Северус Снейп? Да. Маладикта Тримбл? Это не ваш дядя написал учебник по защите от тёмных искусств? Ваша фамилия кажется мне знакомой. И, наконец, Аарон Уилкис, представитель ещё одного семейства, расширяющего своё влияние в наши дни. Вы должны гордиться своей семьёй, молодой человек. Итак, студенты, сейчас вы проследуете за этими двумя старостами — они проведут вас по школе, — а уже вечером, после ужина, я познакомлюсь с каждым из вас лично.
С этим профессор Слизнорт покинул гостиную.
Вначале старосты пятого курса провели первогодок по подземельям, объясняя, как не заплутать в трёхмерном лабиринте каменных коридоров. Самой важной вещью для новичков было помнить, какой путь ведёт из замка в подземелья и обратно, и никогда с него не сворачивать. Начиная представлять себе реальный размер Хогвартса, Расс ужаснулся.
На верхних уровнях подземелий старосты показали им класс зельеварения и дверь кабинета Слизнорта. После этого они поднялись в главный вестибюль. «Вы уже знаете, где находится Большой зал. По правую сторону от лестницы располагаются классы, которые мы используем очень редко, в основном, для занятий. По левую — проход к кухням и общежитию Пуффендуя (при упоминании Пуффендуя Аарон слегка толкнул Эвана локтем в бок), дальше по коридору — уборные, а также лестницы на верхние этажи».
Оказалось, что в Хогвартсе было семь этажей, не считая большого количества башен. Расположение аудиторий и залов на каждом этаже было своё, а коридоры пересекались отнюдь не под прямыми углами. В разные дни недели некоторые из лестниц могли двигаться в непривычных направлениях. Когда экскурсия по замку подошла к концу, Расс знал наверняка лишь две вещи: больничное крыло было на первом этаже, а библиотека — на четвёртом. В остальном же он был запутан даже больше, чем в начале.
К тому времени утренние занятия закончились, и вся школа отправилась обедать. Расс стоял у дверей Большого зала, наблюдая за тем, как студенты свободно заходили и садились, куда хотели, в целом ведя себя точно так же, как и за завтраком. Лили нигде не было. «Будет проще, — подумал он, — если я возьму сэндвич и съем его в комнате. Так мне не придётся сидеть с остальными».
На столе было целое разнообразие сэндвичей, Расс выбрал один, как ему показалось, с курицей. После он спустился в подземелья и, медленно шагая по каменистым ходам, поворотам и лестницам, проложил себе путь к общежитию Слизерина. Со второго раза ему удалось правильно произнести пароль Тужур пюр, он вошёл в гостиную, откуда сразу же направился к себе в комнату.
Аарон и Эван стояли у открытого сундука и рылись в его вещах.
— Это… моё, — сказал Расс с порога.
— Пуффендуйцы должны платить, если хотят оставаться в Слизерине, — сказал Аарон, и Расс понял, что они искали деньги.
— Это моё, — повторил он.
— Брось, Аарон, — сказал Эван, — готов поспорить, у него нет ничего, что сошло бы за плату. Посмотри на этот хлам. Маггловский отпрыск не может иметь ничего ценного. Идём обедать.
— Согласен, — ответил Аарон, небрежно опустив крышку с громким стуком. — Я проголодался. А ты, — на этих словах он обратился к Рассу, — тронешь мои вещи, и пол в этой комнате будет протираться твоим огромным маггловским шнобелем.
Расс подождал, пока они выйдут, а затем открыл сундук и проверил его содержимое. Всё было на месте, хотя и лежало в полном беспорядке. Вытащив палочку, Расс начал бормотать защитное заклинание. В следующий раз кузенам придётся немного попотеть, чтобы открыть его сундук.
Покончив с этим, он сел на кровать и, жуя сэндвич, принялся листать учебники, готовясь к первым занятиям: травологии и истории магии. Урок травологии начинался в час. Расс установил на сундук дополнительные Запечатывающие чары и вышел из комнаты заранее, чтобы отыскать класс, где проходило занятие.
Аудитория располагалась на втором этаже, окнами выходя на целый комплекс теплиц. Из всех слизеринцев Расс пришёл сюда самым первым, хотя в классе уже сидело несколько учеников из Когтеврана. Он занял место за последней партой.
К часу подтянулись остальные и пришёл преподаватель травологии. Слизеринцы проигнорировали Расса, и только Митчелл кивнул ему в качестве приветствия.
— Так-так, — произнёс профессор. — Сколько свежих, новых лиц. Что ж… Меня зовут профессор Мюллейн. Для начала мы с вами пройдёмся по списку, а затем приступим к уроку. — К великому облегчению Расса, профессор провёл перекличку безо всяких комментариев.
— Отлично, с организационными делами покончено. Давайте проверим, что вы уже знаете. Кто назовёт мне три вещи, в которых нуждаются все растения? — Никто не поднял руку. Мюллейн мягко продолжил: — Подумайте, что нужно давать растениям, чтобы они не погибли?
Расс старался не нарушать заветов матери, но это было так сложно. «Я знаю, что должен делать вид, будто ничего не умею, но мама беспокоилась только о магии. Это ведь не магия, это садоводство». И он застенчиво поднял руку.
— Да, молодой человек на задней парте. Напомните ваше имя.
— Северус Снейп, сэр.
— И какие три вещи, по-вашему, необходимы растениям, мастер Снейп?
— Земля, вода и солнечный свет.
— Превосходно! Благодарю. И присваиваю одно очко Слизерину за ваш ответ. — Мюллейн немного помолчал. — Ваше лицо кажется мне знакомым. Вы случайно не сын Эйлин Принц?
— Да, сэр.
— Ваша мать делала успехи в моём предмете. Значит, вы внук той самой Константины Принц? Настоящая ведьма старой школы. С травами и зельями творит откровенные чудеса. Итак, класс. Растения, как нам любезно подсказал мастер Снейп, нуждаются в почве, воде и солнечном свете. Почему так? Потому что в отличие от нас, бедных людей и представителей животного мира, растения способны сами производить себе еду. И делают они это с помощью воздуха, воды и солнечного света.
Первый урок был, по сути, лекцией, если не считать отсутствие уравнений химической реакции, которую магглы называли фотосинтезом. Лекция была призвана обозначить юным и необразованным умам важность знания того, сколько воды и солнечного света, а также какой тип почвы требовались для разных растений. Уже с детства Расс понимал, что у каждого растения были свои потребности, но никогда не задумывался о технической стороне вопроса. Он слушал профессора с огромным интересом, делая быстрые пометки в своём учебнике.
Оказалось, большинство их занятий проходили вместе с когтевранцами. Вторым уроком по четвергам была история магии, и все двадцать студентов спустились со второго этажа на первый, где располагался класс профессора Бинса.
Профессор Бинс был призраком. Как и профессор Мюллейн, в начале урока он зачитал список из журнала под короткие ответы «Здесь, сэр», но то был первый и последний раз, когда он безошибочно назвал студентов по их именам. Очевидно, причина крылась в том, что профессор был неспособен усваивать новую информацию с тех пор, как умер в тысяча девятьсот двадцать втором году.
После переклички Бинс немедленно приступил к лекции — единственному методу обучения, который знал. Начал он с самых истоков, монотонно рассказывая об амулетах и погребальном инвентаре кроманьонцев тридцатитысячелетней давности. Расс был рад тому, что в августе провёл так много времени над школьными книгами.
И снова его перо летало над страницами, царапая кратенькие заметки на полях и кусочках пергамента, которые Расс заранее сунул в учебник. Профессор Бинс дополнял информацию из параграфов кучей мелких исторических и социологических фактов. Расс знал, что их нет в тексте, только потому, что внимательно прочёл его перед уроком. Он и не заметил, как однокурсники то и дело кидали на него изумлённые взгляды, словно понятие о прилежании было им совсем незнакомо.
Митчелл поравнялся с Рассом, когда слизеринцы возвращались в общую гостиную, чтобы отдохнуть перед ужином.
— Он знает твою бабушку, — сказал он, немного помолчав. — Мюллейн.
— Кажется, он просто… слышал о ней. Она никогда о нём… не упоминала.
— Разве она не училась в Хогвартсе?
— Моя мама была первой, кого… сюда отправили. Из нашей семьи.
— Понятно. Ты много писал на втором уроке.
— Бинс говорил вещи, которые мне… хотелось запомнить.
— Ясно.
В комнату они вошли вместе. Аарон стоял у кровати Расса, пытаясь открыть его сундук. Каждый раз, когда он тянулся к крышке, та подпрыгивала и резко опускалась, словно хотела прищемить ему пальцы, — пока безуспешно, но Аарон был настроен так решительно, что прищемлённые пальцы казались неизбежным исходом. «Что ты сделал с этой штукой?» — проорал он, заметив присутствие Расса.
Расс подумал о матери, просившей его не заводить врагов, но понимал, что всё происходящее началось ещё тогда, когда Нана составила астрологическую карту. К тому же опыт подсказывал, что некоторые враги изначально приходят врагами. «Не подавай виду, что боишься. Твой страх для них — как кровь для волков». Палочка, которую Расс держал в специальной петле правого рукава мантии, была наготове. Несколько открытых дверей принялись закрываться.
— Я его запер, — сказал Расс.
— Значит, сейчас откроешь. — Аарон двинулся на Расса, сжав кулаки.
Митчелл отступил в сторону, словно предвкушая зрелищную драку.
— Забавней смотреть, как это делаешь ты, — тихо ответил Расс.
Аарон остановился и прищурился, оценивая ситуацию, а затем потянулся в карман за палочкой. Расс не шевельнулся. Его правая рука уже сжимала деревянную рукоять, а складки просторной мантии помогали скрыть этот факт.
Медленно повернувшись, Аарон направил палочку на сундук и произнёс: «Алохомора!» Опустив её, он ухмыльнулся Рассу: «Ну смотри».
Он подошёл к сундуку и потянул крышку вверх. Сундук не открылся, зато крышка снова атаковала постороннего.
— Если б я знал, что ты ещё на «Стандартной книге заклинаний: 1 курс», то не стал бы тратить время, — сказал Расс.
Аарон снова поднял руку, но было очевидно, что он не знал других открывающих чар. Он повернулся к Рассу, злой и разочарованный, обнаружив, что тот направил на него палочку. Угрюмо зыркнув на Митчелла и Расса, Аарон вылетел из комнаты, на ходу бормоча себе под нос: «Тупая дворняга».
— Это было здорово, — отметил Митчелл. Он бросил взгляд на правую руку Расса, но палочка уже исчезла. — Как ты это сделал?
Расс посмотрел ему в глаза чёрным, непроницаемым взглядом. «Что сделал?» — сказал он и прошагал к своей кровати, где повернулся лицом к стене и теперь пытался прийти в себя и открыть некоторые двери — задача тяжелее той, что требовала их закрытия.
Митчелл пожал плечами и плюхнулся на свою кровать.
— Если засну, разбудишь меня перед ужином?
— Ладно, — ответил Расс.
Ужин был событием более формальным, чем обед и завтрак: в Большом зале собиралась вся школа, студенты рассаживались каждый по своим местам. Митчелл, который казался вечно голодным, покинул общежитие раньше Расса. Остальные соседи в комнате так и не появились, Расс предположил, что Аарон был где-то с Эваном и, возможно, Алоиз был вместе с ними.
Зайдя в Большой зал как раз в начале ужина, Расс заметил, что Аарон сидел с Эваном, но Митчелл и Алоиз выбрали себе место в другой части стола. На том конце, что был ближе к дверям зала, всё оказалось занято, но в середине Расс увидел пару пустовавших местечек. Он подошёл к одному из них, готовый немедленно уйти, если бы кто-то сказал, что место занято. Однако никто ничего не сказал, так что Расс опустился на скамью и посмотрел на еду.
Лили улыбалась ему из-за своего стола. Она выглядела уставшей, и Расс подумал, что у неё, должно быть, тоже выдался сложный день. Никто из них не предпринял попытки поговорить, словно их дружба была такой же тайной, как в Ланкашире.
Тем же вечером, уже в комнате, Расс сидел на кровати, делая домашние задания. Он понимал, что нужно было найти другое место для занятий, но вокруг было слишком много новых вещей, к которым он ещё не привык. Дома всегда были только он, его родители и Лили в те редкие субботы, когда ей удавалось выбраться. Рассу недоставало простора тихих вересковых пустошей, безлюдных серых улочек маленького шахтёрского городка... И тех бесконечных часов, когда он был совершенно один.
Теперь Расс почти никогда не оставался один. Школа была сплошь камнем, тяжело давившим со всех сторон, лабиринтом коридоров, в которых нельзя было поднять голову и посмотреть на небо, чтобы понять, где ты находишься. В спальнях Слизерина даже не было окон. В общей гостиной всегда было многолюдно и шумно. Классы представляли собой бесконечные ряды парт… Расса начало клонить в сон.
Внезапно в комнату вбежали мальчики и бросились к сундукам, доставая из них учебники. Расс тут же очнулся. Он забыл, что по четвергам вечером у них была астрономия. Вместе пять мальчиков и пять девочек выбежали из подземелий и столкнулись на главной лестнице с десятью пуффендуйцами. По крайней мере, с такой большой группой ребят потеряться было сложно.
Класс астрономии располагался на седьмом этаже. Добравшись до него, все двадцать учеников основательно запыхались. Профессор Синистра, весьма спокойная седовласая леди, уже ожидала их. «Отлично, — сказала она. — Вы не забыли. С первокурсниками такое иногда случается». Профессор Синистра провела перекличку и сообщила, что первое занятие будет коротким, поскольку у них не было подготовительной лекции о том, на что они должны смотреть в небе. Этим вечером им предстояло узнать лишь о расположении башни и ознакомиться с румбами компаса.
Расс проследовал за остальными по длинной спиральной лестнице Астрономической башни на широкую смотровую площадку. Воздух был прохладным и свежим, а небо — достаточно тёмным, поскольку луне, хотя и почти полной, требовалось ещё несколько часов, чтобы взойти над окружавшими замок горами. Посмотрев вверх, Расс сделал глубокий, довольный вдох: над ним, от горизонта до горизонта, высился бескрайний купол ночного неба, мерцавшего миллиардами звёзд.
Следующим утром в пятницу у Расса был урок по защите от тёмных искусств и трансфигурация с когтевранцами. Защита от тёмных искусств была единственным занятием, на котором Слизерину не приходилось делить класс с другими факультетами. Профессор Уилдакр начала преподавать в школе совсем недавно и пока только разрабатывала учебный план, так что, познакомившись с учениками, она попросила их выучить определение тёмных искусств, а также запомнить пять классов тёмных заклинаний (Непростительные заклятия, Заклятия против разума, Заклятия против тела, Сглазы и Порчи). Это было скучно и бессмысленно, тем более что Расс прекрасно знал: любое заклинание может считаться тёмным, если будет использоваться кому-то во вред.
Трансфигурация у профессора Макгонагалл оказалась куда интереснее, к тому же по школе ходил слух, что профессор была анимагом. Рассу нравилось сидеть на уроке и гадать, в какое животное она могла обращаться, пока профессор показывала, как трасфигурировать мышь в помаду для усов. «Интересно, что станет, когда помада снова обернётся мышью. Мышиные кишки, размазанные по всему лицу?» Трансфигурация была единственным незнакомым для Расса предметом. Эйлин не слишком хорошо давалась наука превращения одних вещей в другие, так что она никогда не учила этому сына. Пока лишь на уроке Макгонагалл Расс чувствовал, как узнаёт что-то по-настоящему новое.
Вечером у них были занятие по заклинаниям и первая лекция по астрономии. Радость от осознания, что в Хогвартсе жил кто-то такой же маленький, как Расс, продлилась недолго, поскольку Аарон и Эван принялись громко шептаться, дивясь тому, что в школе, оказывается, был ещё один полугном. Сравнение с профессором Флитвиком было определённым минусом. Кроме того, именно на этом уроке Рассу приходилось изо всех сил притворяться, будто он ничего не умеет. Заклинания, что им показывал профессор Флитвик, были слишком простыми.
Астрономия же, как и травология, почти не имела никакого отношения к магии. Здесь Расс мог позволить своим маггловским знаниям блистать. Знакомство с программой полётов «Аполлон» и понимание сути спутников и орбит сослужило Рассу добрую службу. Ночное небо было ему другом, а понятия вроде «ретроградного движения» — давно усвоенным материалом.
Вернувшись в гостиную Слизерина после ужина, Расс почувствовал лёгкое изменение в царившем там настроении: его заметили, на него смотрели — и взгляды были отнюдь не дружелюбными. Никто ничего не сказал, но Расс был уверен, что Аарон уже разнёс всем весть о его полукровном происхождении. Он постарался как можно быстрее прошмыгнуть из гостиной в комнату и не выходил оттуда до тех пор, пока большинство учеников не отправилось спать. После этого он смог попасть в пустую уборную, где спокойно умылся и почистил зубы.
Затем наступила суббота. Расс пришёл в Большой зал пораньше и теперь сидел, лениво ковыряя вилкой завтрак. Лили появилась на пятнадцать минут позже, и, хотя они обменялись взглядами, никто из них не стал разговаривать и делать друг другу знаки. Рассу не хотелось, чтобы слизеринцы знали, что у него был друг из Гриффиндора, и, казалось, Лили разделяла его чувство. Она быстро поела, сказала что-то сидевшей рядом девочке и вышла из зала. Выждав минуту, Расс отправился вслед за ней.
Лили ждала у дубовых парадных дверей. Едва завидев Расса, она тихо выскользнула из замка. Расс пересёк вестибюль и начал спускаться по лестнице в подземелья, но затем будто бы передумал, развернулся и тоже вышел на школьный двор. Всё было совсем как в Ланкашире: необходимость красться по улицам и пустошам, чтобы ни его, ни её семья не увидели их вместе.
Расс заметил Лили рядом с утёсом, с которого открывался вид на озеро. За всё время, проведённое в школе, Расс впервые оказался вне стен замка, но понял, что Лили уже выходила на территорию. Она уверенно провела Расса по утёсу, свернула на узенькую тропинку, что бежала мимо трибун стадиона и вдоль кромки воды к лесу. Там они уселись под дерево, надёжно скрытые от окон замка. Всё было так, будто ничего не изменилось.
— Ты в порядке? — обеспокоенно спросила Лили.
— Да, в полном. — Расс не солгал. Сейчас он и правда чувствовал себя хорошо. — Почему ты спрашиваешь?
— В Гриффиндоре все говорят, что слизеринцы ненавидят магглорождённых и полукровок. Потому я и не пыталась заговорить с тобой. Не хотела, чтобы у тебя были неприятности. — Она помолчала. — Ещё все говорят, что слизеринцы злые и занимаются тёмной магией.
— Забавно. В Слизерине говорят, что гриффиндорцы задиры и любят всеми командовать. Как бы там ни было, они уже знают, что я полукровка. Некоторым это не нравится. Насчёт других пока не знаю. Как тебе занятия?
— Очень даже. Вчера у нас была астрономия, я всё не могла перестать думать о тех полётах, что мы смотрели. Представляешь, почти никто из однокурсников не знал, что люди уже побывали на Луне! Это так странно и глупо. Класс по заклинаниям мне понравился. Профессор сказал, что у меня талант.
Расс слегка улыбнулся.
— Профессор травологии знает о моей бабушке. Он назвал её настоящей ведьмой старой школы. Кажется, это немного помогло расположить кое-кого из соседей по комнате. Вроде как компенсация за то, что я наполовину маггл.
— У тебя уже появились друзья?
— Конечно. Ты.
Они немного поболтали, Лили попросила Расса растолковать ей смысл некоторых слов, что говорил на лекции профессор Бинс, а потом они (каждый по отдельности) вернулись в замок заниматься и делать домашние задания. Они пообещали друг другу встречаться каждую субботу и воскресенье утром после завтрака, а в понедельник видеться на единственном сдвоенном занятии по зельям.
Утренний урок зельеварения с гриффиндорцами в понедельник был до неприличия лёгким. С тех пор как ему исполнилось пять, Расс частенько помогал Нане варить целительные зелья, так что уже знал, чем отличается отвар от настоя и как получить из растения вытяжку, но мама строго наказала: «Не дай им узнать, не дай заметить, не привлекай внимания», поэтому Расс был вынужден притворяться. Профессор Слизнорт расхаживал по классу, помогая ученикам — заметно уделяя больше внимания своим любимчикам. Как истинный внук Константины Принц, Расс не мог варить зелье спустя рукава, так что подошёл к делу со всей тщательностью — зная, что Слизнорт никогда не заметит результата, — а потом, убедившись в идеальности зелья, добавил в него чуть больше порошка из змеиных клыков и пару листьев крапивы, снизив качество с превосходного до удовлетворительного. Лили это заметила и бросила ему непонимающий взгляд, но Расс её проигнорировал.
Оказалось, что и на зельях им нельзя было говорить друг с другом, потому что слизеринцы следили за ним, а гриффиндорцы — за ней. Не то чтобы слизеринцы подозревали их дружбу: они следили за Рассом, потому что он был полукровкой. В случае с Лили всё было иначе. Те задиры из поезда уже знали, что они с Рассом — друзья. Они постоянно бросали на Лили быстрые взгляды, словно следя за тем, чтобы она соблюдала какое-то негласное правило.
После зельеварения и травологии у первокурсников Слизерина был свободный день. Расс вышел из замка, отправившись искать место, где мог бы побыть один, и нашёл его у подножья утёса, куда вела узенькая тропинка и где никто не смог бы случайно увидеть его из окон. Там Расс опустился на землю, достал учебники и принялся заниматься. Будние дни не подходили для встреч с Лили. Встречаться можно было лишь по утрам в выходные, когда половина школы ещё пребывала в постелях.
В то же самое время профессор Дамблдор собрал весь преподавательский состав, чтобы обменяться впечатлениями о новых учениках.
— Как дела у вас, Минерва? Как младший из клана Блэков переживает своё изгнание из Слизерина?
— Этот мальчишка — воплощение озорства. К третьему курсу станет головной болью всей школы. Вы знали, что он уже умудрился найти способ попасть на крышу башни Гриффиндора?
— Неужели? Я надеялся, что это займёт у него хотя бы две недели. А что худенький? Люпин?
— Застенчив и замкнут. Его за это немного дразнят, но, думаю, всё обойдётся, пока рано бить тревогу. Я за ним приглядываю. Последние несколько дней ему нездоровилось, так что сегодня он пропустил утренние занятия. Мальчику будет немного сложнее, чем остальным.
— Жаль это слышать, и всё же я ожидал чего-то подобного. У него хрупкое здоровье. Важно, чтобы он периодически заглядывал к мадам Диринг, — Дамблдор кивнул школьной медсестре, — но это не должно мешать его обучению. Есть ли другие поводы для беспокойства? — Макгонагалл покачала головой, и Дамблдор повернулся к Слизнорту: — А что насчёт Слизерина, Гораций? Вас что-нибудь насторожило? Надеюсь, они не обижают самого маленького, Снейпа? Уверен, вы уже знаете, что он полукровка.
Слизнорт покачал головой:
— На Слизерине всё гладко, как и всегда.
Макгонагалл тихонько покашляла.
— Будь я на вашем месте, я бы за ним присматривала. Он одиночка. Замкнут, но отнюдь не робок. У меня сложилось впечатление, будто он в каждом видит потенциального неприятеля.
Дамблдор ещё долго размышлял над словами Минервы Макгонагалл после того, как все ушли. Это был не первый раз, когда худенький, бледный, темноволосый полукровка отправлялся учиться на Слизерин. Тот тоже был холодным, замкнутым и подозрительным. За этим следовало приглядывать. Определённо следовало. Хорошо, что другие дети над ним не издеваются. Остракизм крайне губителен для юных умов. Дамблдор мысленно сделал себе пометку о необходимости справляться у Слизнорта о мальчике как можно чаще.
Перед ужином Расс вернулся в общежитие, чтобы оставить учебники. Подойдя к двери своей комнаты, он услышал обрывок разговора — голос Алоиза: «… отец сказал мне познакомиться с тобой поближе, потому что они с твоим отцом… Ну ты знаешь… Таким, как мы, стоит держаться вместе…»
Расс тут же открыл дверь, заявляя о своём присутствии. Ему не хотелось, чтобы его обвинили в подслушивании. Алоиз тут же умолк, а Эван, сидевший на его кровати, поднялся и направился к своей.
Не обращая на них внимания, Расс пересёк комнату, сложил книги в сундук, поправил на себе мантию с шапочкой и снова вышел, не сказав соседям ни слова. Как только за ним закрылась дверь, разговор возобновился:
— Думаешь, он нас слышал? — нервно спросил Эван.
— Не-а, — в голосе Алоиза сквозило презрение. — Не волнуйся. Такие мелкие полукровки, как он, понятия не имеют о том, что происходит в реальном мире.
«Зависит от того, — подумал Расс, — что ты подразумеваешь, говоря о реальном мире…» И всё же он пообещал себе обсудить это с Лили на выходных.
Пятница, 10 сентября 1971 (день до последней четверти)
Остаток недели пролетел без каких-либо значимых событий. Занятия по каждому предмету проходили три раза в неделю, кроме защиты от тёмных искусств (она проводилась дважды) и зельеварения (один урок по понедельникам). Расписание было тяжёлым, но по два урока утром и после обеда первокурсникам ставили только во вторник и среду. По четвергам на вторую половину дня выпадало практическое занятие по астрономии, а по пятницам — полёты на метле. Зато в понедельник после травологии ученики были предоставлены самим себе.
Теперь большую часть свободного времени Расс проводил за книгами на своём тайном месте у озера. Он даже брал туда еду, чтобы обедать в одиночестве. Это было не так уж и плохо. Он привык быть в окружении взрослых или один, так что не слишком страдал и сейчас. К тому же в школе было приятнее, чем дома: здесь его никто не бил. По выходным он мог видеться с Лили. Остальное не имело значения.
До второй пятницы месяца.
Расс поужинал в Большом зале, где, по своему обыкновению, сидел один и старался не смотреть на Лили, болтавшую с подружками. Затем вернулся в общежитие, взял из комнаты щётку и отправился умываться.
В уборной его уже ждали Аарон, Эван и пара третьекурсников.
— Чуете вонь? — спросил один из них.
— Ага. Запах псины. От магглов всегда так несёт.
Расс повернулся, чтобы уйти, но второй третьекурсник блокировал ему выход: «Мы ни разу не видели, чтоб ты мылся, дворняга, и считаем, что от тебя несёт».
Не было никакого смысла говорить, что Расс мылся каждое утро, пока они спали, потому что дело заключалось совсем не в этом. «Постараюсь исправиться», — сказал он, жалея о том, что не может видеть тех, кто стоял у него за спиной.
— Нас это не устраивает. У меня есть идея получше. Давай-ка мы тебе поможем? Прямо сейчас. У нас есть мыло. Есть мочалки. Смоем с тебя эту маггловскую вонь, чтобы твои соседи по комнате могли спать спокойно.
Паническое осознание того, что они собирались сделать, заставило Расса полностью замкнуться. Он сделал шаг в сторону и выпустил из рукава палочку, но Аарон был к этому готов: подойдя со спины, он заставил Расса опустить руку, а второй обхватил его шею, полностью лишая возможности двигаться. Эван включил горячую воду, набирая одну из ванн. Второй третьекурсник доставал мыло и мочалки, а тот, что изначально блокировал Рассу путь, принялся расстёгивать его воротник.
— Горячая ванная, — приговаривал он, — чтоб смыть дворняжий запах.
Расс дёрнулся, лягнув Аарона в коленку, и начал яростно вырываться. Его мучитель выругался, хватая Расса за волосы и воротник. «Мелкий грязнокровый выродок! Ох, как мне это понравится». Вместе с Аароном он подтащил Расса к дымящейся паром ванне.
В этот момент опасность заставила Расса увидеть всё необычайно чётко, и он начал бросать немые команды — заклинания, которые разрабатывал в течение двух лет с помощью старого греческого словаря Венни: «Фускала! Спураки! Эматере мите!»
Испуганно закричав, Аарон и третьекурсник отпустили его, увидев, как их кожа покрывается волдырями, фурункулами и язвами. Эван схватил полотенце и прижал его к лицу, чтобы остановить внезапно хлынувшую из носа кровь. Расс, теперь уже никем не сдерживаемый, ринулся к выходу, лишь на секунду остановившись для немого «Акцио!», от которого палочка прыгнула ему в руку. До комнаты он бежал не оглядываясь. Там можно было встать спиной к стене, не боясь, что его атакуют сзади. Там был Митчелл, который мог стать нейтральным свидетелем на случай, если бы Расса кто-то преследовал.
Но его не преследовали. Спустя пять минут в двери показалась голова ещё одного третьекурсника. «Они оставят тебя в покое, если снимешь заклятия», — нервно протараторил он и скрылся.
Митчелл, следивший за Рассом с тех пор, как тот влетел в комнату, спросил: «Какие ещё заклятия?», но по брошенному на него взгляду иссиня-чёрных глаз понял, что спрашивать было бесполезно.
Немного погодя Расс сделал глубокий вдох и, не выпуская из рук палочку, вышел из комнаты в общую гостиную, а оттуда — в уборную. Ученики, сидевшие в гостиной, смотрели на него с опаской. Остановившись в дверях уборной, Расс помедлил.
— Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое.
— Мы тебя больше не тронем, — ответил третьекурсник. — Только отмени заклятия. — Из его носа капала кровь, а лицо и руки были сплошь в язвах.
Расс поднял палочку и четыре раза мысленно произнёс: «Терапия!» На такой близкой дистанции в палочке не было никакой надобности, но Рассу хотелось произвести на своих обидчиков особый эффект. Затем он вернулся в комнату, чтобы прийти в себя и открыть некоторые двери.
Оставшуюся часть вечера его никто не беспокоил. Никто с ним даже не говорил. Перед сном он медленно обошёл свою кровать, молча накладывая на неё защитные чары. То было простой мерой предосторожности: на самом деле Расс не слишком переживал насчёт возможной атаки. Он знал, что теперь у них не хватит смелости напасть. Он показал, на что был способен.
И, что более важно, они не видели шрамов на его спине.
Следующим утром Расс зашёл в Большой зал, набрал себе еды, сочинив некое подобие сэндвича, и отправился прямиком к озеру и деревьям мимо стадиона для квиддича. Лили пришла на полчаса позже.
— Как прошла неделя? — спросила она.
— Нормально. А у тебя?
— Потрясающе! Я столько всего узнаю, к тому же мне повезло с соседками по комнате. Морвен помогает мне с травологией, а я ей — с астрономией. У Мэри забавный трёхцветный кот, его зовут Призрак, а Калпурния знает ну просто все анекдоты на свете. А тебе со своими весело?
— Ну да, только вот им всем очень нравится квиддич, а я о нём почти ничего не знаю. Аарон и Эван — кузены, а отец Алоиза ведёт какие-то дела с отцом Эвана, так что они были знакомы ещё до школы. К тому же ты… меня знаешь. У меня сроду не бывало… кучи друзей.
Лили пристально посмотрела на Расса.
— Ты запинаешься. Уверен, что всё в порядке?
— Ага. — Рассу не хотелось расстраивать её своими проблемами. Он уже понял, что решение Шляпы отправить Лили в Гриффиндор, а не Слизерин было очень удачным решением. Для Лили жизнь в Слизерине была бы куда хуже, чем для него. Теперь Расс лишь хотел, чтобы время, проведённое с ним, было весёлым и приятным, чтобы Лили нравилось с ним разговаривать. В противном случае она предпочтёт ему компанию кота или девчонки, что рассказывала анекдоты. — Как тебе зельеварение?
— Я как раз хотела об этом спросить! Что ты сделал со своим зельем? Оно выглядело потрясающе, а потом вдруг помутнело.
— Я ведь говорил. Мама не хочет, чтоб в школе знали, что меня уже кое-чему учили. Первый год придётся притворяться, чтобы не схлопотать проблем с Министерством.
— Точно, я об этом забыла. Кстати, ты понял домашнее задание?
— Конечно. — Целый час они обсуждали способы отжима масел и получения вытяжек из растений, а затем разделились: Лили отправилась в библиотеку, а Расс остался рядом с лодочным гротом у подножья утёса.
Вечером после ужина, пересекая общую гостиную, Расс услышал своё имя.
— Снейп? Можно тебя на пару слов? — Это был староста пятого курса, Рабастан.
Расс подошёл и молча сел в кресло, на которое ему указал старшекурсник.
— Я слышал о вчерашней стычке. Ты ведь знаешь, что ученикам нельзя драться и насылать друг на друга порчи? — спросил Рабастан.
Это тоже была своего рода схватка. Расс закрыл все замки и двери и невинно посмотрел Рабастану прямо в глаза.
— Они хотели подурачиться. Я не был настроен на игры. У них возникли проблемы с пониманием, так что пришлось кое-что им разъяснить.
Рабастан удивлённо вскинул брови.
— Мне говорили, да. Твои разъяснения оказались весьма доходчивыми. Где ты этому научился?
— Чему?
— Разъяснять.
— Нигде. Некоторые вещи случаются сами по себе.
Рабастану такой ответ не понравился, но он сумел сдержать неодобрение.
— Следи за тем, чтобы эти вещи больше не случались.
— Да, сэр. — Расс поднялся и пошёл в комнату, где его поприветствовал только Митчелл, а остальные проигнорировали. Наложив на кровать уже привычные защитные чары, он улёгся и очень быстро уснул.
В воскресенье Расс хотел отправиться к деревьям на встречу с Лили, но заметил, как за ним наблюдает Аарон. Тогда Расс обошёл замок, нырнул в пустынный внутренний дворик, снова пересёк главный вестибюль, запутывая след, а после выскользнул наружу и свернул к каменистому ходу, ведущему в лодочную пещеру. Там было легко определить, избавился ли он от хвоста. Убедившись, что за ним никто не следует, Расс спустился в грот и вышел оттуда к озеру, скрытый от замка скалистым утёсом.
У Лили в запасе была целая куча шуток, которым её научила Калпурния, так что они провели целый час, весело хихикая над ними, а затем интерлюдия закончилась, и Расс вернулся к привычным одиночеству и учёбе, с нетерпением ожидая следующих выходных, когда снова мог увидеться со своим другом.
Прошла целая неделя, прежде чем Аарон и Эван набрались смелости попробовать снова. В течение той недели Расс часто замечал, что слизеринцы наблюдали за ним куда пристальней, чем раньше, но немного иначе: теперь в их взглядах читалась насторожённость. Расс был очень доволен. Oderint dum metuant. [Пусть ненавидят, лишь бы боялись.]
Расс сознательно строил вокруг себя стену. Неважно, завтрак был, обед или ужин, — он приходил в Большой зал, брал себе еду и отправлялся в какое-нибудь уединённое место. На уроках он зарывался носом в учебники и отказывался обращать внимание на однокурсников. Свободное время он проводил у озера или слоняясь по замку в поисках укромных уголков, куда почти никто никогда не заглядывал. Его первоначальный страх перед огромным размером Хогвартса постепенно уменьшался, Расс даже начал исследовать подземелья. В общежитие Слизерина он возвращался лишь на время комендантского часа, чтобы поспать.
На занятиях приходилось нелегко, поскольку нужно было держать обещание, данное маме о том, что он будет вести себя осторожно. Расс знал, что Флитвик, Макгонагалл и Уилдакр считали его весьма посредственным учеником. Бинс и Слизнорт не обращали на него никакого внимания, и только Мюллейн и Синистра, казалось, понимали, что Расс был гораздо лучше, чем позволял видеть другим, но оба уважали его стремление к незаметности.
В третью пятницу месяца, семнадцатого сентября, начинались занятия по полётам с мистером Оверхиллом. Нельзя было сказать, что Расс ждал этого с нетерпением. Ученики выстроились в ряд, по правую сторону от каждого лежало по метле — простой школьной метле. Все вытянули руки и сказали: «Вверх!» Несколько мётел повиновались приказу. Другие дёрнулись и слегка задрожали. Метла Расса не шевельнулась. «Вверх! — повторил он. — Вверх!» Аарон и Эван тихо прыснули, стараясь не расхохотаться в голос. Никто, включая когтевранцев, с которыми проходил урок, этого не заметил, так как все пытались решить свои проблемы.
Двум когтевранцам удалось поднять метлу с первой попытки — как и Аарону с Эваном. Больше никому так не повезло, но постепенно многие начали понимать, в чём заключалась суть. Метла Расса упрямо оставалась лежать на земле. Не желая задерживать урок из-за нескольких учеников, тщетно силившихся договориться со своими мётлами, Оверхилл скомандовал им отойти в сторонку и продолжить попытки. Таких было трое: Расс, девочка из Слизерина, которую звали Маладикта Тримбл, и одна когтевранка. Никто из них не мог заставить свою метлу двигаться. Друг с другом они не разговаривали.
Фиаско Расса с метлой придало Аарону храбрости — оно показало, что Расс был не таким уж всемогущим, как все считали. Он без остановки рассказывал об этом всем подряд по пути на ужин. «Веришь или нет, но я уже почти решил, что это обычная метла для уборки улиц — настолько плохо она выглядела, — но она прыгнула мне в руку по первому же приказу. Видимо, некоторым просто не дано. Тут всё дело в крови».
Расс взял кусочек хлеба и яблоко и вышел из замка, надеясь полюбоваться закатом и забыть о своей неудаче.
Когда он вернулся в общежитие перед самым отбоем, некоторые первокурсники ещё сидели в общей гостиной. Аарон и Эван последовали за ним в комнату, Алоиз и Митчелл держались поблизости. Эван карикатурно изобразил то, как Расс двигался вдоль стены, чтобы в случае чего иметь за спиной тыл и видеть всех обидчиков.
— Ходишь прям как паук! — презрительно усмехнулся Эван.
— Не любишь… пауков? — невозмутимо спросил Расс.
— Отвратные создания, — отозвался Эван. — Хуже них только магглы.
На это Расс ничего не ответил. Он подошёл к своей кровати и сел. Тумбочка выглядела не так, как обычно. Кто-то открывал ящик и не задвинул его до конца. Расс протянул руку и открыл его. Значок Пуффендуя исчез. Повернувшись, Расс увидел его в руках Аарона.
— Это… моё, — холодно сказал Расс. — Отдай.
— Вшивому пуффендуйскому барахлу не место в Слизерине, так же, как и вшивым полукровкам. — Аарон вытащил палочку и направил её на значок.
— Это моё, — повторил Расс. — Отдай.
Несколькими взмахами палочки Аарон порвал значок в клочья и поджёг его. Расс ничего не сказал и вернулся к кровати. Там он переоделся в пижаму и посмотрел на смеющихся Аарона и Эвана. «Фолиа арахнон!» — подумал он в сторону Эвана, а затем, глядя на Аарона, мысленно произнёс: «Псирэс!» Едва в спальне погас свет, Аарон начал пронзительно верещать.
Старосты позвали Слизнорта, а тот, в свою очередь, привёл Дамблдора и мадам Диринг. «Нужно доставить его в больничное крыло, — сказала Диринг, — а потом проверить всю комнату и обработать кровать. Понадобится некоторое время, чтобы разобраться с его головой. Ума не приложу, как он мог не замечать, что у него такое серьёзное заражение вшами». Стоявший рядом Аарон продолжал лихорадочно чесаться и рыдать.
Дамблдор оглядел комнату. Посреди всеобщей суматохи сын Эйлин Принц тихо сидел на кровати, застенчиво глядя в пол. Смирный, кроткий, безобидный. «Ты ничего не хочешь мне об этом рассказать?» — мягко спросил Дамблдор.
Мальчик помотал головой, не поднимая глаз. Точно такая же маска застенчивости, за которой скрывался волшебник удивительной силы. Точно такой же маленький полукровка, отрицавший причастность к мелким происшествиям, которые постепенно стали держать его соседей в ужасе.
Дамблдор помог отвести юного Уилкиса в больничное крыло. Ему не хотелось делать несправедливых и неоправданных выводов, но он был серьёзно обеспокоен.
С того момента, как Аарон вернулся из больничного крыла, избавившись от вшей, слизеринцы перестали дразнить Расса. Вместо этого они делали вид, будто его не существует. Так они наказывали его за то, что он был полукровкой и умел насылать вшей. Но Рассу было всё равно. Он не чувствовал наказания. Ему нравилось, что его наконец оставили в покое.
Единственным, кто продолжал страдать, был Эван. В ночь вшей он обнаружил над своей кроватью паучье гнездо, из которого ему на лицо то и дело падали пауки. Пару раз они угождали ему в рот, пока он спал, а иногда плели паутину от его уха или носа. Попытки избавиться от гнезда самостоятельно ни к чему не привели, но жаловаться Слизнорту на пару-тройку пауков было глупо. Обращаться с проблемой к Рассу Эван не собирался, поскольку, сделав это, он признал бы своё поражение.
Митчелл вёл себя так, будто был совсем не против общаться с Рассом, но остальные чётко дали понять, что тогда он тоже станет изгоем. В любом случае, Расс всем своим видом показывал, что не хочет ни с кем разговаривать, так что игнорировать его было нетрудно. Когда он появлялся в общей гостиной, все расступались, не желая сталкиваться с его неприятной фигурой.
Расс облегчил всем жизнь, стараясь как можно дольше оставаться за пределами слизеринских подземелий. По возможности он пользовался обычными уборными на разных этажах замка и даже нашёл источник чистой воды в ручьях, иногда встречавшихся ему во время прогулок вокруг озера. Свободное время он проводил в библиотеке или на берегу, скрупулёзно работая над длинными и очень подробными эссе по всем предметам. По утрам в выходные всё было, конечно, иначе.
Единственной неудачей оставались уроки полётов. Расс не мог заставить метлу слушаться. Однажды ему всё-таки повезло на неё сесть, но метла тут же взбрыкнула и скинула его на землю под оглушительный хохот однокурсников. На самом деле это было не так уж важно. СОВы по полётам не проводились.
Зато Рассу удавалось пугать учеников на зельеварении. Он всегда работал один, и к этому моменту его хитрость заметила не только Лили, но и слизеринцы: Расс варил идеальное зелье за рекордно короткий срок, а потом прямо у них на глазах добавлял лишний ингредиент, снижая качество результата. При этом если Расс ловил взгляд кого-то из однокурсников, то просто улыбался.
— Зачем ты это сделал? — прошипел Митчелл, увидев, как Расс специально снизил себе оценку за зелье от сыпи. Занятия Слизнорта были почти единственным местом, где они теперь могли разговаривать, потому что остальные были заняты работой и не обращали на них внимания.
— Мне не нравится… Слизнорт.
— Но так у тебя будут плохие оценки.
— Какая разница? Я знаю, что могу варить… хорошие зелья. Остальным это знать… не обязательно.
— Но тебе нужны хорошие оценки, если хочешь получить нормальную работу.
— Не от него. Я узнавал. СОВ и ЖАБА… принимает не он, а другие. Для работы важны только… СОВ и ЖАБА.
— Значит, то, чему он тебя учит…
— Детские развлечения. Я бы смог сдать и то, и другое… прямо сейчас.
— Вот ди-ичь, — восторженно протянул Митчелл.
Расс услышал шорох и оглянулся. Эван немедленно отвернул голову, и стало ясно, что он их подслушивал. Делая вид, что обращается к Митчеллу, Расс невозмутимо продолжил: «Есть и другие… зелья. Например, то, что превращает… твои мозги в желе, и они вытекают… у тебя из ушей». После этого Эван отошёл подальше.
— Куда ты уходишь из зала во время ужина?
Расс спокойно посмотрел на Митчелла, словно тот был подопытным его лабораторного эксперимента.
— Моё личное дело, — сказал он. — Тебя не касается.
— Ладно, как хочешь.
Профессору Флитвику удалось разглядеть то, чего не заметил Слизнорт. Способности ученика, не имевшего опыта с заклинаниями, разительно отличались от способностей ученика, который этот опыт скрывал.
— Когда класс впервые отрабатывает новое заклинание, у него не получается не потому, что он не умеет, — сказал Флитвик Дамблдору, — а потому что использует другую технику, которая не подходит для заклинания. После нескольких «неудачных» попыток он её меняет и с блеском выполняет заклинание. Дети думают, что у него ничего не получается, но на самом деле он просто играет. Кажется, слизеринские мальчики теперь это понимают, потому что перестали дразнить его за промахи. Они как будто стараются держаться от него подальше.
— У вас есть какие-нибудь доказательства тому, что он творит необычные заклинания? Быть может, вещи, которым вы их ещё не обучали?
— Во время отработки левитации перо одного из учеников внезапно было порвано в клочья. Это считается? Потому что я ума не приложу, как это могло произойти. Но если мы предположим, что это действительно был он, значит, мальчик умеет выполнять невербальные заклинания без применения палочки.
— Чьё перо было испорчено?
— Одного из слизеринцев. Аарона Уилкиса.
— И мастер Уилкис подумал, что это сделал мастер Снейп?
— О, нет. Он просто решил, что ошибся. Я не стал говорить ему, что в данной ситуации это было невозможно. Я пытался понять, как это произошло.
Когда Флитвик ушёл, Дамблдор задумчиво побарабанил пальцами по столу. «Порчи, заклинания повышенной сложности… Кажется, некоторые вещи могли ускользнуть от внимания профессора Слизнорта на уроке зелий. Но как это проверить?»
Вплоть до рассветного часа Дамблдор без устали мерил шагами свой кабинет, размышляя о совпадениях и закономерностях, разгадывая принцип действия редких механизмов судьбы. Два мальчика, так сильно походивших друг на друга. Ему не хотелось, чтобы второй последовал по пути первого.
Оба принадлежали к двум старинным магическим семействам, оставшимся за чертой привычной волшебной жизни. Дамблдор только начинал изучать историю своего бывшего ученика, Тома Реддла, и образ древней, но провинциальной и бедствующей семьи был частью общей картины. Хотя Снейп и не имел очевидных признаков родства ни с одним из основателей, стоило учитывать тот факт, что у ведьм с холма Пендл были свои традиции.
Опять же, оба мальчика казались запущенными. В случае с Реддлом это было вполне объяснимо: осиротел, ещё будучи младенцем, и рос в маггловском приюте, даже не подозревая о своём магическом происхождении. Насколько Дамблдор мог судить, в семье Снейпа такой проблемы не было, и всё-таки ему не давало покоя отчётливое, но пока не успевшее сформироваться до конца впечатление.
И с чего вдруг Распределяющая шляпа решила отправить сына ученицы Пуффендуя в Слизерин? Тем более полукровку? Это было ещё одной тревожной частью общей картины.
Стоило также учесть недавние события. Три недели назад, когда Уилкис только поступил в Хогвартс, ни о каких вшах не было и речи — в этом Дамблдор не сомневался. И всё-таки вши появились — без палочки, без предупреждения, — внезапно появились на голове юного Уилкиса. В комнате младших мальчиков что-то происходило, но Слизнорт пребывал в беспечном неведении. Был ли Уилкис обидчиком, а Снейп — защищавшимся? Или же Снейп, подобно Реддлу, был манипулятором, уже в раннем возрасте собиравшим последователей и запугивающим всех несогласных? Никто из них не стал жаловаться друг на друга — что само по себе удивительно, — и всё же Дамблдор знал, что между ними произошёл какой-то конфликт.
Теперь ещё и Флитвик утверждал, что Снейп умышленно скрывает талант к заклинаниям — а именно заклятиям, сглазам и порчам — удивительной сложности, совершенно неподвластной кому-то настолько юному и выросшему вдалеке от нормального волшебного окружения. Сюжет картины обретал всё более тёмные и пугающие формы.
Той ночью директор почти не сомкнул глаз, поскольку проблема угрожала принять чудовищные масштабы. В своё время они не досмотрели за Томом Реддлом, и теперь весь магический мир начинал пожинать горькие плоды их невнимательности. Нельзя было допускать появление второго Лорда Волдеморта.
— Снейп? Маленький Северус? Замечательный мальчик! Жаль, что не все студенты могут быть такими, как он. — Профессор Синистра закрывала объектив телескопа крышкой и проверяла её на наличие трещин и люфтов. — Как-то спросил меня, может ли приходить на башню и пользоваться телескопом, особенно в те дни, когда Луна исчезает и снова начинает расти. Сказал, это как-то связано с Сатурном, что-то про Аполлона и Америку — честно говоря, я не совсем поняла, — но было бы преступлением стоять на пути у такого энтузиазма. И он ведь действительно смотрит на небо, говорю вам. Я как-то осталась здесь, чтобы тихонько за ним понаблюдать.
— Значит, он уже знаком с астрономией? — Такого Дамблдор никак не ожидал.
— Сэр, этот ребёнок расскажет вам пару-тройку вещей, о которых я даже не слышала. Его осведомлённость поражает. Признаю: иногда он высказывает довольно странные идеи — считает, будто мы должны знать, как выглядит обратная сторона Луны, — но что бы там ни влекло мальчика к телескопам, я считаю, это здорово.
— Снейп? Почти на том же уровне, что любой первокурсник. Есть проблемы с трансфигурацией. Не думаю, что он занимался ею раньше. Палочкой владеет неплохо — надо полагать, на уроках Флитвика он блистает, — но основные трудности возникают с метаморфозами. Он хочет, чтобы всё было…
— Да? — Дамблдор мягко подбодрил Макгонагалл, когда та замешкалась.
— Закономерным, Альбус. Предсказуемым. Вы понимаете, о чём я. Он хочет знать почву, на которой стоит, и чувствует себя крайне неуверенно, когда вещи вокруг начинают меняться. Не мне вам рассказывать о проблеме, с которой сталкиваются все новички.
Уилдакр глубоко задумалась над ответом. «Если оценивать его успехи в классе, я бы сказала, что весьма посредственно. На вопросы не отвечает, материал усваивает с трудом, сам по себе очень робкий… нет-нет, не робкий. Замкнутый».
Дамблдор подождал, не добавит ли она ещё чего-нибудь, а затем спросил:
— Вы описали его активность на занятиях. Что же вас беспокоит?
— Его письменные работы. Всегда очень вдумчивые и крайне детальные. Если бы я не знала, что это первокурсник, я бы подумала, что он готовится к сдаче СОВ. Я ни на что не намекаю, но уровень его блестящих эссе не совсем соответствует тому, как он работает в классе.
— Истинный внук своей бабушки. — Казалось, Мюллейн считал прочие комментарии излишними.
Дамблдор удивлённо вскинул брови:
— Думается, я не имел шанса слышать о ней.
— Местная зельеварщица в восточном Ланкашире. Летом я много путешествовал в поисках новых зелий и интересных рецептов к уже известным. Миссис Принц — целительница, одна из немногих ведьм, что продолжают придерживаться старых традиций. Торговцы в лавках, да и все, кто имеет отношение к рынку, её знают. Северус многое от неё перенял.
— Вот уж не думал, что вас так растревожит какой-то мальчонка, — сказал Хагрид, готовя Дамблдору чай.
— Меня тревожит не столько мальчик, сколько его потенциал. У нас есть косвенные доказательства тому, что в некоторых аспектах магии он ориентируется лучше семикурсников.
— И что ж в этом плохого? По мне так здорово. — Хагрид поставил на стол блюдце и чашку и наблюдал за тем, как Дамблдор добавляет сахар. — Коль уж есть потенциал, так им надо пользоваться.
— Ох, Хагрид. Ты ведь знаешь, сколько неприятностей может доставить мальчик с потенциалом. Ты был одним из первых, кто испытал это на себе. А сейчас волшебному миру приходится… — Хагрид вдруг зашёлся хриплым смехом, отчего Дамблдор перестал помешивать чай и посмотрел на него с досадой. — Не думал, что тебя так развеселят мои слова, — сердито сказал он.
Последний смешок больше походил на лай.
— Да неужто вы равняете этого малька на Того-Чьё-Имя-Нельзя-Называть? Меня там, конечно, не было, когда их всех распределяли, но я вам вот чего скажу: этот Снейп — никакой он не Том Реддл.
— Что заставляет тебя так думать? Ты ведь его почти не видел.
— Вида-ал, видал достаточно. Ребята с поезда мне сказали, что он даже не пытался найти себе место, — плюхнулся на пол в коридоре где-т в самом хвосте и сидел там всю дорогу с рыжей девчушкой. Он трусил сесть в лодку вместе с другими — пришлось самому его туда усаживать. Почти никогда не ест в зале и всё время болтается у озера — уж я-то видел. Вы говорите Том — Том бы уже вовсю наводил контакты да строил власть — или как вы там это зовёте — влияние. А Снейп — он знать ничего не знает о власти. Просто хочет, чтоб его оставили в покое.
Речь звучала обнадёживающе, но Дамблдору хотелось больше уверенности.
— Он применил довольно сильный сглаз против одного из соседей по комнате.
— А кто вам это сказал? Они сказали почему? Я, конечно, извиняюсь: не хочу кидать камни в огород профессора Слизнорта, но иногда у него там, на факультете его, творятся такие дела… О-оч-чень гадкие, в общем.
— Откуда ты знаешь?
— У меня есть уши. Есть глаза. Уж я-то могу понять, когда ребёнка задирают. Вмешиваться сразу — только воду мутить, часто мальчишки сами между собой разбираются, но ты-то видишь, что у них там делается. Над этим мальчонкой издевались, а потом всё схлопнулось. И всё-тки с тех пор он старается держаться от Слизерина подальше. Значит, о себе он позаботился, да не собирается ничего на этом строить. Понимаете, о чём я тут толкую?
Дамблдор немного успокоился, поскольку знал, что интуиция Хагрида почти никогда его не подводила. Когда имеешь дело с детьми, порой интуиция оказывается лучшим помощником.
— Так значит, ты за ним наблюдал?
— У меня свой интерес. Когда ты самый большой в Хогвартсе, тут уж волей-неволей приходится присматривать за самыми маленькими. Вот когда он вырастет или когда появится кто поменьше… Вы-то не знаете, почему его отправили в Слизерин?
— Шляпа почти ничего не говорит, кроме того, что мальчик умеет хранить секреты. Однако меня её слова нисколько не утешили.
— Да какие у него могут быть секреты?
— В том и дело, Хагрид. Я не знаю.
А затем состоялся разговор с Горацием Слизнортом.
— Что ж, Альбус. Дайте подумать… Я пока не слишком разобрался в его характере. Мальчика не назовёшь коммуникабельным. Что до его матери… Не думаю, что помню её. Но она точно не из Слизерина.
— Вы правы, она училась в Пуффендуе.
— А что я говорил? Я знал, что она не из слизеринцев.
— Вы уже общались с мальчиком?
— Ну конечно. Ещё в начале семестра — ориентация и всё такое. Мрачный ребёнок. Ни разу не поднял глаз от пола. Отвечал односложно. Неудивительно, что он не успевает по некоторым предметам. Хотя бы мой возьмите: зелья у него получаются весьма посредственные. Должен признать, я привык, что ко мне на факультет попадает куда более качественный материал.
— Жаль это слышать. Профессоры Мюллейн и Синистра отзываются о мальчике весьма высоко. Флитвик и Уилдакр считают, что он подаёт надежды.
— Неужели? — Слизнорт ненадолго задумался. — Он и правда владеет некоторыми, эм, техниками. И если он будет усердно работать, то его навыки, эм, могут улучшиться. Я бы не стал называть его случай безнадёжным.
— В спальнях больше не случалось происшествий?
— Нет, нет. Всё тихо. В Слизерине отменная дисциплина. Тут всем заправляет твёрдая рука.
— Что ж, уверен, вы присматриваете за всеми своими учениками. Спасибо, Гораций.
1) Церковный неф — центральная часть католического храма, где во время богослужения находятся пришедшие в храм молящиеся.
2) Dens serpentis (лат.) — змеиный клык
3) Toujours pur (франц.) — навсегда чистый, также семейный девиз дома Блэков: «Чистота крови навек».
— Мне кажется, мётлы, — довольно вздохнула Лили, — это самая прекрасная вещь на свете. Да?
Расс сделал гримаску, сморщив нос в отвращении, но ничего не ответил.
Лёжа на мягком ковре из осенних листьев, Лили перекатилась на живот.
— Это так здорово: поднимаешься в воздух как птичка, смотришь на всё с высоты, чувствуешь в волосах лёгкий ветер… Совсем скоро я научусь управлять метлой получше и тогда, может, стану летать быстрее. Разве ты не любишь летать? — На этот раз Лили заметила молчание Расса. Она потянулась и легонько пощекотала его нос сухой травинкой, которую держала в руках. — Тебе не нравится летать, Северус?
— Думаю, если б я умел, мне бы это нравилось. В любом случае мне и так есть чем себя занять.
— Но ты ведь ходишь на уроки по полётам! Летать — почти то же, что кататься на велосипеде. Почти.
Рассу нравилось, что с Лили не нужно было притворяться.
— У меня не было велосипеда. Я никогда на них не катался.
— Ты хочешь сказать, — захихикала Лили, — что никогда не поднимал метлу вверх?
— Вверх? — ответил Расс. — Так вот что с ними делают? Дурацкие учителя, никогда ничего не объясняют.
Лили легко рассмеялась и бросила в Расса кучку сухих листьев.
— Спорим, я научу тебя? — самодовольно сказала она.
Оказалось, у Лили был план. Договорившись с Рассом встретиться после ужина, она побежала в замок. Расс выждал несколько минут и двинулся к своему привычному месту у подножья утёса. Он пробыл там всего полчаса, как вдруг начался дождь. Тяжело вздохнув, Расс поднялся и отправился в библиотеку, где ему предстояло провести остаток дня за книгами.
Дождь всё не прекращался. Зная, что не сможет взять еду и поужинать снаружи, Расс остался в Большом зале. По крайней мере, там у него была возможность увидеть Лили, ведь из-за непогоды они не могли встретиться у деревьев, как договаривались. Заметив, что она вышла из зала, Расс встал из-за стола и последовал за ней.
Лили ждала в конце коридора, по обе стороны которого располагались аудитории. Едва завидев Расса, она шмыгнула в правый боковой ход, ведущий во внутренний дворик с фонтаном. Расс отправился следом. Во дворике сидело несколько студентов, но отойдя в дальний угол, Лили и Расс могли спокойно говорить, не опасаясь того, что их заметят.
— Завтра утром, — сказала Лили. — Спускайся на стадион для квиддича. Школьные мётлы хранятся там. В такую рань туда никто не ходит, так что мы сможем немного потренироваться. Вот увидишь: после моего урока ты поймёшь, что был рождён для воздуха!
В тот вечер Расс вернулся в гостиную Слизерина, ощущая непривычную лёгкость. На пути в комнату с ним поравнялся Алоиз.
— О чём это ты болтал с гриффиндоркой?
— Задание… по зельям.
— Почему она не попросит своих?
— Гриффиндорцы… ничего не соображают… в зельях.
— Она ведь грязнокровка, да?
Расс никогда раньше не слышал этого слова, но звучало оно оскорбительно.
— Не знаю. — Такой ответ казался самым нейтральным. — Я… не спрашивал.
— Похоже, подобное тянется к подобному, — разочарованно бросил Алоиз. — Ты бы хоть попытался, знаешь. Вылезти из грязи. Часть тебя всё-таки должна быть волшебником.
Расс не стал отвечать. Вместо этого он вошёл в комнату и отправился к своей кровати, начав готовиться ко сну. Слова Алоиза его нисколько не расстроили. Вот когда волшебники пройдутся по Луне, тогда он станет считать их равными магглам. Не раньше.
Следующим утром после завтрака Расс прокрался на поле для квиддича. Лили уже открыла каморку с мётлами и выбрала парочку тех, что были, как она знала, более послушными и лёгкими в управлении. Ни одна из мётел не отозвалась на команду Расса «Вверх!».
Лили выступила вперёд и приказала метле подняться. Когда та зависла в воздухе, Расс уселся и по сигналу Лили оттолкнулся от земли. На пару секунд его охватило пьянящее чувство полёта: ему удалось подняться на несколько футов вверх — лучший результат за всё время с начала занятий. Затем метла дёрнулась и сбросила его на траву.
— Интересная техника приземления, — прокомментировала Лили, заливаясь звонким смехом. Расс смущённо улыбался, когда она ласково уговаривала его попробовать снова. Они пробыли на стадионе ещё час, и с помощью Лили Расс научился поднимать метлу, садиться на неё и зависать в воздухе. В замок он возвращался с приятным чувством важного достижения.
Четверг, 30 сентября 1971 (четыре дня до полной луны)
Утром последнего сентябрьского дня Расс получил первое письмо от Наны. Серая неясыть уже ждала его на балках под самой крышей Большого зала и, когда он пришёл завтракать, спланировала вниз, бросив перед ним голубой конверт, а затем вернулась на своё место ждать ответа.
Расс покосился на сидевших за столом однокурсников и понял, что за ним наблюдали. Все выглядели заинтересованными. У Расса даже возникло чувство, будто появление совы с письмом слегка подняло его в их глазах. Это делало его больше волшебником и меньше — магглом.
К тому времени Расс уже привык ко вкусу тыквенного сока, так что взял кубок, сунул пару ломтиков бекона между двумя тостами и отправился в комнату читать письмо.
Дорогой Расс,
Как дела в школе? Мы все очень скучаем и постоянно думаем о тебе. Твоя мама хочет знать, на какой факультет тебя определили и делаешь ли ты на занятиях то, о чём она тебя просила. Твоему отцу было непросто привыкнуть к тому, что тебя нет дома, но теперь он, кажется, в порядке. Он просил передать, что не хочет, чтобы ты возвращался домой «мамкиным зубрёнышем» — уж не знаю, что это значит.
Я закончила сушить травы на зиму и почти собрала все однолетники. Тыквы, которые ты посадил в начале сезона, выросли очень большими, так что принесут тебе немного карманных денег, может, даже парочку сиклей от местного «сообщества». Дам тебе знать, когда придёт время. Другая бабушка передаёт, что вторую половину апреля, начиная с шестнадцатого, ты должен смотреть в небо. Посадка Декарт. Команда Янг, Маттингли и Дьюк. Местные новости, полагаю.
Тебе не обязательно отвечать сразу после того, как ты получил это письмо. Твоя мама говорит, что Нельсон может подождать пару дней в совятне, пока ты составляешь ответ. Мы все очень ждём от тебя весточку. Миссис Хэнсон вернулась из Манчестера и передаёт тебе привет.
Нана
Расс вернулся в Большой зал и подозвал Нельсона, снова заметив на себе любопытные взгляды. Он сказал сове лететь к остальным и ждать, пока он думает над ответом.
Всё свободное время в этот день Расс посвятил написанию письма. Были некоторые вещи, которые он не назвал бы радостными, но ему не хотелось беспокоить близких, особенно маму.
Дорогая Нана,
Спасибо тебе за письмо, я получил его сегодня за завтраком. Новость о тыквах меня очень порадовала. Травология стала моим самым любимым предметом, профессор Мюллейн говорит, что знает тебя. Ты с ним знакома? Скажи маме, что она была права насчёт учителя зельеварения. Он ничего не замечает. Я всё делаю так, как она просила.
Меня определили в Слизерин, как она и предполагала. Общежитие находится в тёмном страшном подземелье, где совсем нет окон. Я стараюсь реже там бывать. Скажи папе, что пара мальчишек пытались меня обижать, но я с ними разобрался, так что они больше не лезут. Я не буду зубрёнышем.
Большую часть времени я занимаюсь, но иногда выхожу погулять. Тут кругом горы и лес, ещё есть озеро. Замок очень большой. Поначалу я боялся заблудиться, но только первые пару дней. Сейчас я начал его исследовать и знаю, где что находится. Я буду знать его лучше, чем кто-либо.
Скажи бабушке Снейп, что я в курсе. В классе астрономии есть телескоп, у меня уже всё готово для апреля.
Я очень по вам скучаю, но не волнуйтесь. У меня всё хорошо. Передай миссис Хэнсон, что я тоже по ней скучаю.
Расс
Вечером Расс поднялся в совятню. Угостив Нельсона едой, которую прихватил с обеда, он отдал ему письмо и отправил домой к Нане.
Придя следующим утром на трансфигурацию, Расс услышал, как когтевранцы что-то оживлённо обсуждали: их утреннее занятие, астрономию с гриффиндорцами, посетил сам директор — по его словам, желая убедиться, что все удачно влились в учебный процесс. Он с интересом наблюдал за тем, как они составляли звёздные карты для полярной области и как настраивали телескопы. С некоторыми учениками директор даже поговорил лично.
— Поначалу было немного страшно, — делилась Пейшенс Фергюсон. — Он такой высокий и будто бы всё видит. Но он оказался довольно дружелюбным. Думаю, он и правда хотел убедиться, что у нас всё в порядке. Сказал, что в этом месяце посетит занятия у всех первокурсников.
— Он придёт сюда? — спросил Митчелл.
— Не думаю. По крайней мере, не сегодня. Кажется, он отправился на тёмные искусства к пуффендуйцам.
Пару минут Расс размышлял над этой информацией. Решив, что в ней нет ничего страшного, он полностью сосредоточился на превращении булавки в бумажную скрепку.
В ту же пятницу Дамблдор впервые навестил слизеринцев на уроке по полётам. Курс занятий длился всего месяц: предполагалось, что после этого ученики, желавшие продолжить тренировки, могли заниматься самостоятельно. Студенты, которых полёты не интересовали, заканчивали курс и больше к нему не возвращались.
Профессор Дамблдор появился в середине урока, но из его обращений к ученикам Расс сделал вывод, что какое-то время директор наблюдал за ними из окна. Сначала он подошёл к паре отлично державшихся на мётлах когтевранцев, а после к слизеринцам — тем, что были так же хороши. Он посоветовал им на втором курсе пройти отборочные испытания в команду по квиддичу, поскольку школе всегда нужны хорошие игроки. Он заметил у них некоторые навыки, которые могли бы пригодиться в командной работе.
Расс занимался в группке учеников, способных лишь подниматься и приземляться. Ему оставалось пережить ещё один урок, и после этого он никогда больше не сядет на метлу. Даже с поддержкой Лили он не находил в этом занятии ничего приятного. К счастью, директор не обращал внимания на тех, чей уровень был ниже превосходного. Расс бы сгорел от стыда, будь замечен благодаря своей неумелости.
Ненавязчивые визиты к первокурсникам пролили Дамблдору свет на многие вещи. Он узнал, например, что юный Блэк определённо имел талант к разного рода проказам — за таким следовало приглядывать. Трём своим соседям по комнате — Люпину, Петтигрю и Винтергрину — он внушал благоговейный трепет, может, даже некоторый страх. Четвёртый же, Поттер, кажется, уже стал его последователем. В какой-то момент Дамблдор переживал, что Блэк тоже может оказаться ещё одним Томом Реддлом, но сила Блэка проявлялась скорее физически, нежели в сфере магических искусств, к тому же мальчик был слишком прямолинейным для всяческих интриг — чего нельзя было сказать о Реддле.
Дамблдор довольно отметил про себя, что между учениками Слизерина не наблюдалось травли. Когда дети вышли на поле, более умелые собрались вокруг учителя слушать инструкции, а слабые принялись отрабатывать свои нехитрые навыки. Никто не обзывался, не показывал обидных жестов, не демонстрировал враждебность. Превосходный знак.
Дамблдор начал понимать, что, возможно, Хагрид был прав: если у мальчиков и была какая-то проблема, они решили её самостоятельно.
В следующий понедельник он посетил сдвоенное занятие по зельеварению у Гриффиндора и Слизерина. Он специально задержался на двадцать минут и теперь стоял в дверях, никем не замеченный, наблюдая за учениками.
Слизнорт находился на гриффиндорской половине лаборатории, показывая группе девочек, как правильно шинковать присоски осьминожьих щупальцев. Остальные ученики либо соскабливали с ламп сажу, либо выжимали сок из ягод клюквы. Похоже, класс готовил зелье для письма — Множительные чернила, которыми можно было писать на одном листе пергамента, а потом разделить его и получить один и тот же текст на обеих половинах.
Высокий рост позволил Дамблдору оглядеть класс и изучить содержимое всех котелков. Большинство учеников были только на подготовительной стадии, но котёл одного из них уже мерцал переливчатым пурпуром, что говорило о превосходном качестве получившихся чернил. Бледное острое личико их создателя смотрело на результат своего труда с некоторой гордостью.
Затем мастер Снейп, не подозревая о том, что за ним наблюдают, вытащил из кармана мантии фиал с осьминожьими чернилами и добавил в котёл ровно шесть капель. Одно краткое помешивание — и жидкость стала чёрной. Теперь это были вполне пригодные к использованию чернила, но не Множительные чернила, которые требовались для оценки.
Слизнорт оглядел класс и наконец увидел Дамблдора.
— Директор! А я вас совсем не заметил. Добро пожаловать! Не стойте в дверях, проходите! Взгляните на то, чем мы занимаемся.
— С удовольствием, профессор Слизнорт. Вижу, ваши ученики весьма усердны: некоторые уже приступили к варке. Один даже закончил.
— Ах, да. Иногда мне жаль, что он так торопится. Становится невнимательным. Ну вот, полюбуйтесь: сварил совсем не то, что от него требовалось.
— Кажется, мастер Снейп слегка переусердствовал с осьминожьими чернилами, — мягко заметил Дамблдор. Он пристально посмотрел на мальчика, но тот скромно опустил глаза — то ли смутился вниманием взрослых, то ли понял, что его поймали.
— Чернилами? Нет, вряд ли, директор. С присосками — возможно, но в этом рецепте нет осьминожьих чернил. — Слизнорт оглядел стол Снейпа. — Нет, проблема не в чернилах.
— Значит, я ошибся, — слегка улыбаясь, ответил Дамблдор. Он бросил взгляд на слизеринцев и понял, что те тоже знали об изменённом зелье больше, чем Слизнорт, но не стал это комментировать. Чувство тревоги вернулось.
— Раз уж у мастера Снейпа осталось достаточно времени, может, он согласится сварить зелье ещё раз? Помнится, и у меня возникали с ним проблемы, когда я был младше.
Под присмотром директора Расс принялся переделывать зелье. Дамблдор знал, что слизеринцы также пристально следили за мальчиком. Через какое-то время в его котле снова замерцал чистый пурпур, на этот раз не испорченный посторонними ингредиентами.
— Превосходно, мастер Снейп! — воскликнул Слизнорт. — Рад видеть, что вы умеете варить зелья как следует. Впредь постарайтесь делать так же, не привлекая к себе столько внимания.
Чёрные глаза мельком взглянули на Дамблдора и снова уставились в пол, избегая контакта.
Как только урок подошёл к концу, Лили вылетела из класса в числе самых первых, потом вдруг вспомнила о забытом учебнике и метнулась обратно. В спешке она столкнулась с Рассом, пробормотала что-то в качестве извинения и вышла. Расс почувствовал, что держит в ладони клочок бумаги. Развернув его, он прочёл: «Деревья. Ужин».
День тянулся невообразимо долго, но вот наконец наступил вечер, Расс прихватил из Большого зала немного хлеба и пару яблок и быстро отправился на место встречи. Лили уже была там.
— Он всё видел! — воскликнула она, не дожидаясь, пока Расс скроется в тени деревьев. — Он знает, что ты сделал с тем зельем! Как ты мог быть таким невнимательным?
— Я его… не заметил. Если б заметил… не стал бы ничего добавлять.
— Думаешь, он на тебя донесёт? Думаешь, он сообщит Министерству и исключит тебя?
— Я… не знаю.
— Он не может этого сделать, — горячо сказала Лили. — Ты мой самый лучший друг здесь. Ты помог мне подготовиться к Хогвартсу. Я получаю хорошие оценки и понимаю всё, о чём тут говорят, только благодаря тебе. Мне не нужно задавать глупых вопросов, потому что ты мне обо всём рассказал. Ты помог мне здесь освоиться. Они не могут тебя исключить! Я пойду к Дамблдору и скажу ему…
— Нет. — Твёрдый ответ Расса тут же заставил Лили замолчать. — Нельзя. Нельзя, чтоб мой отец… узнал, что мы дружим. Нельзя, чтоб твой узнал. Нельзя, чтоб знали в Слизерине и Гриффиндоре. Я… сам разберусь с профессором Дамблдором. Только не вмешивайся.
Лили согласилась, и они вернулись каждый в свою гостиную. Соседи Расса то и дело бросали на него косые взгляды, пока он готовился ко сну, но так ничего и не сказали.
За месяц Дамблдор посетил все занятия первокурсников: астрономию, чары, полёты, травологию, зельеварение и трансфигурацию. В класс профессора Уилдакр ему пришлось заглянуть четыре раза, поскольку уроки по защите от тёмных искусств проводились для каждого факультета по отдельности. Занятия Бинса он решил пропустить, так как находил в них мало смысла. Увиденное подтвердило его опасения: и Сириус Блэк, и Северус Снейп представляли собой проблему, но давали разные поводы для беспокойства.
Самоуверенность Блэка граничила c высокомерием; свою точку зрения на что бы то ни было он считал единственно правильной и не гнушался её навязывать. У него был вид отъявленного задиры, но, казалось, он ещё никому не причинил вреда, несмотря на то, что у него напрочь отсутствовало чувство меры в розыгрышах. Смеяться над кем-то ему нравилось больше, чем смеяться с остальными. Несомненным плюсом являлась его готовность посмеяться над собой, если оплошность была не слишком унизительной. Подобно тому, как большинство студентов стремятся к школьным наградам и признанию их академических успехов, Блэк стремился набрать огромную толпу почитателей. Чем больше людей им восхищались — тем лучше он себя чувствовал.
Снейп же, напротив, был скромен и старался держаться в тени. Казалось, ему было всё равно, что о нём думают другие: он презирал любые знаки внимания и всячески избегал социальных контактов. И всё-таки этот мальчик обладал не только глубоким пониманием магии, которому позавидовали бы многие взрослые, но ещё и странным, не поддающимся описанию качеством оставаться отстранённым и будто бы чужим.
Такие разные, такие непохожие друг на друга, но в равной степени представляющие важную проблему, не имевшую ничего общего с угрозой, коей являлся Том Реддл. Дамблдор не хотел пугать мальчиков своим пристальным вниманием, но всё-таки сознавал необходимость узнать их получше. Он организовал «собеседования» с каждым из первокурсников, поместив Блэка и Снейпа в середину списка между остальными.
Разговор с Блэком открыл Дамблдору пламя и страсть, горевшие в сердце ребёнка. Это был настоящий бунтарь, мятежник: он не просто осуждал взгляды, которых придерживалось его чистокровное семейство, — он отрицал их с жаром отступника, что яростно клеймит свою былую веру ересью. После их встречи Дамблдор уже не задумывался над тем, почему Шляпа отправила юного Сириуса в Гриффиндор. У него сложилось чёткое понимание относительно того, какое место мальчик займёт в будущем.
Снейп же в кабинете директора чувствовал себя неловко и просто стоял, молча ожидая вопросов, не пытаясь заговорить первым. В его застенчивой позе — странном положении рук, вытянутых по бокам, лёгкой сутулости и оборонительном наклоне головы, пока он разглядывал пятно на полу — Дамблдор вдруг увидел Эйлин. Мальчик сильно походил на мать.
— Как ваши занятия, мастер Снейп? Есть ли какие-то трудности?
— Нет, сэр. Всё… в порядке, сэр.
— А в Слизерине? Уже освоились?
— Да, сэр.
— Я заметил, что вы редко остаётесь в Большом зале. Вас что-то беспокоит?
— Нет, сэр. — Дамблдор выдержал паузу, вынуждая мальчика продолжить. — Слишком… много людей, — добавил тот наконец.
— Вы хотите сказать, вам не по себе оттого, что в зале слишком людно?
— Да, сэр.
«Как будто тяну ответы клещами, — подумал Дамблдор. — Это совсем не похоже на разговоры с Томом Реддлом. Том не стал бы робко стоять и запинаться в односложных репликах. Может, у мальчика никогда не было друзей среди сверстников? Может, у него вообще не было друзей? Если всё дело в этом, неудивительно, что Хогвартс так его пугает. Все попытки добраться до сути только усугубят положение».
— Спасибо, мастер Снейп. Надеюсь, время, проведённое в Хогвартсе, будет для вас приятным и полезным. Если у вас возникнут какие-нибудь трудности или захочется с кем-то поговорить, не стесняйтесь.
— Да, сэр. Спасибо… сэр. — И мальчик ушёл.
Расс поспешно сбежал вниз по спиральной лестнице, радуясь тому, что тяжкое испытание наконец кончилось. Дамблдор был ужасно пугающим: такой высокий, со своей бесконечной бородой и длинными руками, с пронзительным взглядом голубых глаз — Расс был уверен, что если директор захочет, то непременно украдёт все его мысли этими глазами. Рассу так отчаянно не хотелось привлекать к себе его внимание, но оказалось, Дамблдор видел, что он не ест в Большом зале с остальными. Мысль о том, что за ним следят, лишила Расса покоя.
Седьмой этаж был территорией Гриффиндора и Когтеврана. Ученику Слизерина не рекомендовалось бродить там в одиночку, так что Расс поспешил к ближайшей лестнице, которая перенесла его на пятый этаж, в длинный коридор, заканчивающийся ещё одним пролётом ступеней. К счастью, на пути ему не попалось ни души, так что он спокойно добрался до библиотеки, где спрятался в самом углу за страницами огромного фолианта.
Там он и оставался до самого ужина, почти физически ощущая, как над ним маячила необходимость принятия важного решения: стоит ли ему держаться подальше от Большого зала и пропустить ужин или всё-таки прийти туда, взять еду и уйти? А может, лучше будет остаться там и поесть с остальными? Вопрос заключался в том, в каком случае директор обратит на него меньше внимания. Тяжело вздохнув, Расс вышел из библиотеки и отправился в Большой зал.
У дверей он заметил Митчелла и вошёл вслед за ним. Не имея лучшего плана, он продолжал держаться рядом, взял со стола небольшую тарелку и принялся набирать себе еду.
— Куда ты с этим пойдёшь? — неожиданно спросил Митчелл.
От его обращения Расс вздрогнул, но быстро оправился.
— Куда-нибудь.
— Может, останешься? Я как раз хотел кое-что спросить.
Дамблдор наблюдал за ними из-за преподавательского стола — самое время для того, чтобы с кем-то поговорить. «Ладно», — ответил Расс.
Они не стали садиться близко к концу, потому что тот был занят группой громко гогочущих пятикурсников. Вместо этого мальчики расположились ближе к середине, где было относительно свободно, усевшись рядом на одной скамье: крупный, атлетически сложённый блондин и его щуплый темноволосый товарищ.
— Почему ты так мало ешь? Ты бы немного поправился, если б налегал на еду. — Митчелл с аппетитом принялся за йоркширский пудинг.
— Нет, я такой… сам по себе.
— Почему? Твои родители тоже маленькие?
Расс задумался. Ни его маму, ни отца нельзя было назвать худыми и низкорослыми людьми, но ему с детства твердилось, что для него такое сложение естественно. Теперь и ему стало любопытно, почему он такой маленький.
— Нет, только… я, — ответил он.
— Ну а я вот большой. Дядя готовит мне карьеру загонщика или вратаря в «Пушках», если меня возьмут, конечно. Сам бы я с удовольствием был ловцом, но фигура не та. — Он помолчал. — Ты о квиддиче совсем ничего не знаешь, да?
— Это… игра, — ответил Расс, пожав плечами.
— Тебе обязательно так разговаривать?
— Как… разговаривать?
— Вот… т-т-так.
Расс отложил вилку и замолчал.
Митчелл какое-то время делал вид, что ничего не произошло, но затем сдался:
— Слушай, извини. Просто я был уверен, что ты притворяешься.
— Почему?
— Потому что ты не говорил так тогда, с Аароном. Тогда ты говорил очень уверенно.
— Это… другое. Аарон был… опасен.
Митчелл пожевал немного, а затем вдруг повернулся к Рассу, скорчив страшную рожу:
— Вот, смотри, я тоже опасен. Теперь можешь говорить не запинаясь.
— Это… не так работает, — ответил Расс, почти улыбаясь.
— Так значит, ты Сев? — спросил Митчелл позднее, когда они вернулись в комнату.
— Северус, — твёрдо поправил Расс. Он не хотел фамильярности от людей, которые могли быть подосланы к нему как шпионы. Не важно, как они были милы, — приветливость его не подкупала.
— Не имеет значения, — ответил Митчелл. — Только первокурсники зовут друг друга по именам, все остальные обращаются по фамилиям. В следующем году мы уже будем Эдисон и Снейп. По-моему, классно. Звучит солиднее.
Расса такой расклад устраивал. Он не хотел, чтобы другие звали его по имени, принятом в семье. Чужаки могли звать его Северусом. Снейп — даже лучше. Не так лично. Меньше вторжения в его мир.
В комнату зашёл Алоиз Малсибер. Митчелл отправился в общую гостиную, а Расс — к своей кровати, где засел с библиотечной книгой.
— Зубришь свои проклятия? — спросил Алоиз, принявшись готовить форму на завтрашний день.
— Их не нужно… зубрить, — ответил Расс, немного помешкав.
— Почему? Мамаша тебя уже всему научила?
Расс подумал о заклинаниях, которым его научила мама, — Экспеллиармус, Остолбеней, Протего — и обо всех неприятностях, в которые они могли угодить, если Министерство узнает, что она учила ребёнка взрослой магии.
— Нет, — ответил он.
— Тогда где ты им научился?
— Я не учился.
— Кто-то же должен был показать тебе эти заклинания. Мюллейн что-то говорил о твоей бабушке.
— Нет.
— Точно говорил. Правда, отец сказал, что целители и зельевары обычно не дружат с проклятиями. Кого ты ещё знаешь?
— Никого.
— Как хочешь. — Несколько минут Алоиз занимался своими одеждами, выверяя то, как они висят на спинке стула у кровати, а потом небрежно бросил: — На днях ты привлёк внимание старика Дамблдора. Нехорошо получилось.
— Почему?
— Дамблдор ищет повода срезать Слизерин на общем счёте — спроси любого. Ты жульничал. Он это видел. Теперь у нас будут проблемы.
Устраивать кому-либо проблемы определённо не входило в планы Расса.
— Я… не сделал… ничего плохого.
— Надо признать, — заметил Алоиз, — большинство жульничает ради высоких оценок. Жульничать, чтоб получать низкие, — это и правда странно. Но он наблюдал за тобой на ужине. Тебе следует быть осторожней.
— Я… буду.
С этим Алоиз оставил Расса в покое. Никто так и не потревожил его до конца вечера, разве что Эван и Аарон странно покосились на него, вернувшись в спальню перед самым отбоем. В ту ночь Расс не спал, размышляя над тем, как так могло получиться: он изо всех сил старался следовать заветам мамы, но его всё равно заметили.
После этого он и сам начал обращать внимание на некоторые вещи, происходившие в основном в общей гостиной. У старосты пятого курса, Рабастана, был младший брат Родольфус. Казалось, оба Лестрейнджа хорошо общались с одним из третьекурсников, угрожавших Рассу в уборной. Его звали Кеннет Эйвери. Все трое часто разговаривали с Алоизом, Эваном и Аароном. Они также вели долгие, серьёзные беседы и с другими учениками, стараясь не попадаться на глаза старшим старостам. Когда в гостиной появлялся Люциус Малфой, они немедленно отходили от своих собеседников и принимались делать домашние задания.
Именно тогда Расс начал то и дело слышать слова «Ты знаешь…». Лестрейнджи, Эйвери, Алоиз, Эван и Аарон использовали их в разговорах для обозначения информации, которую понимали только они — понимали, но не хотели говорить о ней в открытую. Слова мелькали во фразах вроде: «Мой отец на выходных виделся с… ты знаешь» или «Мы получили инструкции от… ты знаешь». Они повторяли их достаточно часто, не заботясь о том, что кто-то услышит, скрываясь разве что от Малфоя.
Всё это было очень загадочно, но Расс старался держаться от общежития как можно дальше. Он не хотел, чтобы на него снова обратили внимание.
В середине октября резко ударили заморозки, так что Рассу и Лили не удалось встретиться у своих деревьев ни шестнадцатого, ни семнадцатого, ни даже в следующие выходные. Для Лили, которая всё время проводила с подружками или занимаясь, это было досадным разочарованием, но Рассу лишний раз напомнило о том, как важны для него были их еженедельные разговоры. Он ненавидел тот факт, что холмы Хогвартса были холоднее пустошей Пендла.
В Ланкашире он всегда мог поговорить с родителями. Оказалось, их компания значила для него гораздо больше, чем компания Лили: рутинные вещи вроде игры в криббедж и помощи матери по кухне были той крохой ежедневного общения, в которой он нуждался. В Ланкашире субботние встречи с Лили вносили приятное разнообразие в общение с семьёй. В Хогвартсе они стали его основным взаимодействием с окружающими, ведь с соседями по комнате дружба так и не завязалась. Расс начал проводить всё больше времени в спальне, устраиваясь на кровати с очередной книгой, а однажды даже осмелился выйти в общую гостиную, приткнувшись в самый дальний и незаметный угол, где хотя бы мог слушать чужие голоса, чтобы не чувствовать себя одиноко.
В течение пары недель неуверенных вылазок в гостиную Слизерина он понял, что Лестрейнджи, Эйвери, Алоиз и Эван пытались убедить остальных к чему-то присоединиться. Одним из тех, с кем они часто разговаривали, был Аарон, который, казалось, колебался. Поначалу они также интересовались черноволосой девочкой — судя по всему, она училась на третьем курсе вместе с Эйвери, — но ближе к концу октября перестали с ней заговаривать. По слухам, её старшая сестра вышла замуж за маггла, так что она им больше не подходила. Расс ей немного сочувствовал.
Утром в последнюю субботу октября, за день до Хэллоуина, школа заметно опустела. Расса удивила тишина, стоявшая в Большом зале, когда он пришёл обедать. «Что случилось?» — спросил он Митчелла, который к тому времени уже стал его источником информации касаемо всего, что происходило в жизни школы.
— Все отправились в Хогсмид, это деревушка неподалёку от замка.
— А что там… в Хогсмиде?
— Да куча всего. Магазинчики и закусочные. Ещё есть лавка сладостей и всяких забавных штук… Там должно быть здорово!
— А-а, — тихо протянул Расс. Всё это звучало так, будто стоило денег, а значит, ему там делать было нечего. — А ты… идёшь?
— Не могу, — ответил Митчелл, набивая рот куриным сэндвичем. — Нужно быть третьекурсником или старше. Первым и вторым курсам туда ходить не разрешают.
— А-а, — снова протянул Расс, но уже с некоторым облегчением, осознав, что никто не станет привязываться к нему с вопросами о том, почему он не пошёл с остальными. Лили пристально смотрела на него из-за гриффиндорского стола и, поймав его взгляд, открыла ладони, изображая книгу. Наскоро разделавшись с едой, Расс поспешил в библиотеку.
— Здесь совсем никого нет! — возбуждённо прошептала Лили, когда Расс наконец нашёл её в уголке, посвящённом травологии. — Замок почти пустой. По-моему, прекрасное время, чтобы найти новое место для встреч, когда на улице холодно или дождь, как считаешь?
— Но если мы будем видеться в замке, нас поймают.
— Глупый, этот замок такая громадина! Они не пользуются даже половиной классов. Здесь должны быть комнаты, в которые никто не заглядывает. Пришло время найти такую. Можно начать с седьмого этажа и постепенно двигаться вниз.
— Нет, — тут же возразил Расс. — Слизеринцу нельзя бродить по седьмому этажу в одиночку. Это опасно. А если его поймают с гриффиндорской девочкой — ещё хуже. Гриффиндорцы подлые.
— Вовсе мы не подлые! Это гриффиндорцам приходится быть начеку, когда они спускаются в подземелья, — спроси любого!
— Я ни разу не слышал, чтобы в Слизерине обсуждали нападение на кого-то из Гриффиндора, но нескольким нашим старшекурсникам приходилось отбиваться от ваших. Они говорят, что Гриффиндор предпочитает кулаки магии.
— У нас и правда часто толкаются, пихаются и устраивают шумную возню в комнатах и общей гостиной, — призналась Лили, — но всё это понарошку и только затем, чтобы повеселиться. — Несколько минут она задумчиво изучала его лицо. — Наверное, ты прав. Будем держаться от седьмого этажа подальше. Но и от подземелий тоже!
Они условились начать с третьего уровня. Выскользнув из библиотеки, выдержав между собой интервал в несколько минут, они встретились в пустой нише около класса профессора Флитвика. В коридоре Заклинаний помимо этого класса располагалось ещё несколько аудиторий, но даже по выходным коридор был достаточно людным местом, так что Лили и Расс решили продолжить поиски.
Следующим вариантом был зал трофеев. Наличие одних только стеклянных витрин говорило о невозможности спрятаться от случайных посетителей. Из зала они перешли в галерею доспехов, но и там не обнаружили укромного места для встреч. Проходя коридор за коридором, ощупывая альков за альковом, они нырнули в узкий ход, скрытый гобеленом, — только чтобы оказаться в ещё одном коридоре. Расс, с его опытом «исследований» и умением ориентироваться на местности, готов был поспорить, что они бродили совсем недалеко от класса Флитвика, с которого начали.
— Давай попробуем сюда, — предложила Лили и повела Расса в самый конец коридора, где они нашли дверь, совсем не похожую на двери других классов. Толкнув её, они очутились в очередном коридоре, разве что этот казался давно заброшенным.
— Что это такое? — спросила Лили, озадаченно указывая на каменный пол, а точнее на выступавшую в нём плиту.
— Люк, — так же озадаченно ответил Расс. «Откуда здесь взялся люк?»
Будучи детьми, Расс и Лили естественно попытались открыть загадочный люк. Сдвинув плиту, они обнаружили тёмную шахту, дно которой терялось в густом мраке. Расс огляделся по сторонам в поисках камешка, чтобы кинуть его вниз, но в замках, что не разваливались от старости, случайные камни на полу не валялись. Поэтому Расс решился и вытащил из рукава палочку.
— Что ты задумал? — ахнула Лили, когда он занёс её над чёрной ямой.
— Эксперимент, — ответил Расс и разжал ладонь. Они напряжённо вслушивались в тишину, ожидая, когда древко со стуком достигнет дна, но так ничего и не услышали. Расс вздохнул. «Акцио палочка!» — скомандовал он, и та вернулась к нему в руку.
Лили возмутилась:
— Как ты это сделал?
— Манящие чары.
— Это же заклинание четвёртого курса!
— И что?
— «И что»? Откуда ты знаешь заклинания, которым нас ещё не учили?
— Теперь понимаешь, почему мама боится Министерства?
Решив, что с такой логикой спорить бесполезно, Лили настояла на том, чтобы Расс научил её делать так же. Закрыв люк, они проследовали по заброшенному коридору и нашли пустой пыльный класс, где провели следующие пару часов, работая над чарами. Расс знал куда больше теории, но Лили схватывала быстрее. Он объяснил ей, как создавать полноценные Манящие чары, показал заклинание Репаро и помог отработать движение кисти для Экспеллиармуса. Остальное могло подождать до следующего дня. Они договорились в плохую погоду встречаться в этом маленьком, всеми забытом классе, вместо того чтобы мёрзнуть под деревьями.
Примерно в полдень Расс и Лили покинули своё новое тайное укрытие и направились в библиотеку, чтобы всё выглядело так, будто весь день они провели за учебниками. Дойдя до класса заклинаний и свернув к лестнице, они увидели Аарона, спускавшегося на пролёт выше. В этом не было ничего необычного, но…
Внезапно на лестницу выскочили двое учеников в масках и напали на Аарона со спины. Мальчик принялся звать на помощь, но хулиганы тут же заставили его умолкнуть заклинанием Немоты. «Думаешь, такой сойдёт?» — спросил один другого. «Лучше бы кого покруглее, но сойдёт и этот. Любой Слизеринец сойдёт».
Пока Расс и Лили оцепенело стояли у подножья ступеней, скрытые углом лестничного пролёта, двое хулиганов втащили Аарона на самый верх, произнесли: «Пропульсо скáла!» — и грубо толкнули его в спину. Аарон пролетел три ступеньки, упал, перевернулся через голову и кубарем покатился вниз. Расс в ужасе огляделся по сторонам в поисках помощи, но увидел только латные доспехи в нише неподалёку. Подтолкнув Лили в сторону, чтобы их не заметили, он вытащил палочку, взмахнул ею, и оглушительный звон металла, раскатившийся эхом по коридору, заставил двух налётчиков припустить что есть мочи прочь с лестницы.
Убедившись, что всё чисто, Расс выступил вперёд и прокричал: «Арресто моментум!» Когда Аарон перестал падать, Расс быстро подбежал к нему и усадил на ступеньках так, чтобы тот не покатился снова.
Лили приблизилась к ним, бледная от ужаса, пытаясь прийти в себя после того, что только что видела.
— Это были… — начала она, но Расс её остановил.
— Да. Слушай, тебе надо… уходить отсюда. Если кто-то узнает, что мы были… вместе…
— Он знает, — перебила Лили, кивнув на Аарона.
— Думаю, он… отключился. Уходи. Я о нём… позабочусь.
Расс подождал, пока она скроется из виду, и только затем побежал в больничное крыло за помощью.
— Вы их видели? — спросил Дамблдор, но Аарон лишь помотал головой, всё ещё не совсем оправившись от случившегося. Они были в больничном крыле, где кроме директора собрались деканы факультетов. — А вы? — обратился Дамблдор к Рассу.
Расс тоже помотал головой.
— Вы уверены, что не знаете, кто это был? — продолжил директор. — Всё случилось на ваших глазах.
Расс ненадолго задумался, словно стараясь припомнить детали.
— За ними был… свет, — наконец сказал он. От волнения он запинался сильнее, чем обычно. — На них… были… маски. — Ещё пауза. — Гриффиндорцы, — закончил он.
— Как вы это поняли? — спросила профессор Макгонагалл.
— Воротники и… манжеты. Красный… с золотом. Им нужен был… слизеринец.
— Что ж, нам повезло, — начал Дамблдор. — Почти все гриффиндорские мальчики отдыхали в Хогсмиде. Нужно поговорить с десятью и выяснить, где находился каждый во время инцидента.
— Я займусь этим сию же минуту, — сказала Макгонагалл и вышла из покоя.
— Как вы себя чувствуете? — мягко спросил Дамблдор Расса.
— Они меня… не тронули.
— Нет, но вы собирались подняться по той же лестнице, когда всё случилось. Если бы там не было мастера Уилкиса, на его месте могли оказаться вы. Вы об этом не думали?
Расс кивнул. С момента происшествия он был не в силах думать о чём-то другом. Мысль о том, что всё могло произойти с ним, его по-настоящему ужасала. Рассу казалось, что директор это понимал. Мысль о том, что что-то могло случиться с Лили, была ещё хуже, но её следовало держать в тайне.
— Профессор Слизнорт, могу я попросить вас проводить этого молодого человека в гостиную его факультета? У него был весьма тяжёлый день.
Расс проследовал за Слизнортом в подземелья, где немедленно стал центром внимания вернувшихся из Хогсмида студентов. Всем хотелось знать подробности того, что произошло с Аароном, и внезапно Расс почувствовал себя частью группы, частью своего факультета, ведь на этот раз общим врагом оказался Гриффиндор.
Сам же Аарон вернулся в гостиную, когда пришло время отправляться на ужин.
В Большой зал слизеринцы вошли плотно сбитой толпой, желая продемонстрировать своё недоверие дому Гриффиндора. Ученики третьих и четвёртых курсов шагали рядом с самыми младшими, выступая в качестве телохранителей, пока старшие обеспечивали внешнюю защиту. «Телохранителем» Расса был Эйвери, который тогда потащил его к ванне вместе с Аароном. Рядом с ним Расс совсем не чувствовал себя в безопасности.
Рабастан Лестрейндж подошёл к ним сзади и шёпотом спросил у Расса:
— Кто из них напал на Уилкиса?
— Я… не знаю. Я их… не видел, — ответил Расс. — У них б-были… маски.
— Но ты их слышал. Если это были первогодки, то ты наверняка узнал голоса.
Расс не мог объяснить старшему товарищу по факультету, что знает, кто из гриффиндорцев атаковал Аарона, но не станет показывать пальцем, потому что не хочет втягивать во всё это одну гриффиндорскую девочку. Он знал, что это были Блэк и Поттер из поезда, Лили знала, что это были Блэк и Поттер из поезда, но если бы Расс назвал имена, то Блэк и Поттер начали бы за ним следить, и тогда он потерял бы возможность видеться с Лили.
— Я стоял… слишком далеко. Ничего… не слышал, — сказал он старосте.
Лестрейндж отошёл, бормоча себе под нос что-то про тупоголовых дворняжек.
Из-за всей сложившейся ситуации Рассу пришлось остаться в зале и ужинать со своим факультетом вместо того, чтобы спокойно устроиться где-нибудь в замке. Зато он увидел, как Лили демонстративно села подальше от Блэка и Поттера и весь ужин бросала на них полные отвращения взгляды. Рассу это понравилось, но он отчаянно надеялся, что её поведение не вызовет у них подозрений.
Уже в комнате перед отбоем между Рассом и Аароном установилось некое подобие мира.
— Мне сказали, их прогнал ты, — неуверенно начал Аарон.
— Я… устроил шум, и они… сбежали.
— Почему ты не стал с ними драться?
— Я... не умею драться.
— Ты дрался с нами тогда, в уборной. Вывел из строя всех четверых. Почему ты не заставил их носы кровоточить?
Расс опустил взгляд и пожал плечами. Пожал плечами и Аарон.
— В любом случае спасибо. По крайней мере, ты их отвлёк.
С этим Аарон отошёл к своей кровати и выключил свет.
Воскресенье, 31 октября 1971 — Хэллоуин (два дня до полной луны)
В воскресенье школа праздновала Хэллоуин. Большой зал с самого утра пестрил чёрно-оранжевыми флажками, тыквами, силуэтами чёрных кошек и ведьм в остроконечных шляпах, серебристыми полумесяцами и мётлами.
Расс почти ничего не знал о Хэллоуине. В его городке этот праздник никем не отмечался, и потому у Расса не было связанных с ним воспоминаний. Для него ярким осенним событием оставалась Ночь костров, когда местные жители сжигали чучело Гая и лакомились печёной на костре картошкой. Весь день Расс чувствовал себя пленником: слизеринцы продолжали поддерживать сплочённость между собой и подчёркнуто выражать недоверие остальным факультетам, а потому Рассу не разрешалось бродить по замку в одиночку, особенно учитывая, что именно он помешал подлой выходке гриффиндорцев и теперь мог оказаться мишенью для ответного удара.
Столы в Большом зале ломились от сладостей, которых Рассу совсем не хотелось, поскольку он знал, что от них заболит живот. И всё-таки он был вынужден их принимать, ведь большинство слизеринцев продолжали поздравлять его с раскрытием коварного сговора гриффиндорцев и преподносили ему подарки в виде пирожных, конфет и карамельных яблок.
Поздравления Рассу нравились, но от сладостей ему поплохело и весь вечер он провёл в уборной, страдая от рвоты, хотя на этот раз его никто не дразнил. Напротив, все ему искренне сочувствовали.
На следующий день Нельсон принёс письмо от Наны. Расс взял голубой конверт и отправился с ним прочь из зала, чтобы открыть и прочитать без посторонних глаз.
Расс,
Я не стала отправлять письмо вчера, потому что твоя мама сказала, что Хэллоуин в Хогвартсе — большой праздник и тебе будет не до того. Как всё прошло?
Твоя мама беспокоится насчёт того, что ты писал о Слизерине. Она просила передать, что если тебя дразнят из-за отца, то тебе следует забыть обо всём, что она говорила о вежливости. Хулиганы её не заслуживают. Она надеется, что ты не забыл, как постоять за себя.
Твой отец был рад узнать, что ты устроил им «тёмную». Именно этого он и ожидал от своего сына и очень тобой гордится. Он также просил напомнить, что Нел Тарлтон выступал в боях с всего одним лёгким. Он взял два титула благодаря своему стержню и навыкам, и твой отец говорит, что в тебе тоже есть стержень и навыки. Продолжай в том же духе.
У меня всё по-старому, хоть я и скучаю по своему маленькому помощнику-зельевару. Другая бабушка посчитала, что твоим мозгам не помешает зарядка, поэтому высылает небольшой подарок.
Нана
Во время обеда Расс взял письмо к озеру, чтобы подумать, и уже к ужину у него было готово ответное послание.
Дорогая Нана,
Спасибо тебе за письмо. Хэллоуин прошёл не слишком весело, потому что кое-кто из Гриффиндора решил, что сможет нас запугать, но мы дали им отпор. Скажи маме, что я помню всё, чему она меня учила, и не даю себя в обиду. Всё налаживается. И я помню про старину Нела, так что скажи папе, что я выстою все пятнадцать раундов.
Я немного сплоховал на зельеварении. К нам на урок пришёл директор, он видел, как я прячу правильное зелье. Мне кажется, теперь он знает. Но сам профессор ни о чём не догадывается и, наверное, не догадается, так что думаю, всё в порядке.
Передай бабушке спасибо за книгу с головоломками. Задачки на логику мне понравились больше всего. Я тоже по тебе скучаю. Хотелось бы мне сейчас быть там, где не приходится портить зелья.
Расс
Суббота, 6 ноября 1971
Слизерин так и не узнал имён напавших на Аарона мальчиков. Было сказано, что хулиганов вычислили и наказали, но Дамблдор и деканы не хотели, чтобы из-за произошедшего инцидента между факультетами завязалась вражда, так что отказались сообщать Аарону и его товарищам личности налётчиков. Поскольку ни Аарон, ни Расс не могли назвать имён, на этом всё кончилось. Слизерин остался недоволен.
В следующую субботу после Хэллоуина должен был состояться первый матч по квиддичу, и по традиции сезон открывался игрой Слизерина и Гриффиндора. В свете последних событий отношения двух факультетов были натянутыми. Во время завтрака многие студенты отметили, что, возможно, давнее решение основателей поместить столы Пуффендуя и Когтеврана между столами Слизерина и Гриффиндора было очень мудрым.
Расс встретился с Лили сразу после завтрака в их тайном классе на третьем этаже, но она не могла говорить ни о чём, кроме квиддича. Впервые за все годы их дружбы Лили призналась, что была ярой фанаткой Красных дьяволов и что одной из вещей, которых ей больше всего недоставало в Хогвартсе, был футбол. Оказалось, что с определением на Гриффиндор Лили смирилась отчасти потому, что красно-золотой герб факультета сильно походил на красно-жёлтую эмблему «Манчестер Юнайтед».
Когда вся школа отправилась к стадиону — Лили в том числе, плотно окружённая толпой гриффиндорцев и, несомненно, счастливая, — Расс решил не ходить. Вместо этого он скользнул в коридор, где располагались заброшенные классы, и там подождал, пока замок не опустеет. Затем он быстро добрался до главных дверей, вышел из школы и пустился вниз по узкой тропинке к озеру.
Холод давал о себе знать, но находиться на морозном воздухе было приятно. Скалы утёса закрывали Расса от стадиона, приглушая улюлюканье трибун, возвестившее о начале игры. У Расса не было никакого желания находиться посреди толпы вопящих и толкавшихся студентов; он вполне наслаждался своим одиночеством. Ему хотелось придумать новое заклинание, которое позволяло бы бросать в обидчика мелкие предметы с противоположной от заклинателя стороны, чтобы для нападающего всё выглядело так, будто к жертве поспешила подмога. Расс подумал, что такое заклинание будет полезно в случае, если на него когда-нибудь нападут так же, как на Аарона: двое гриффиндорцев откровенно струсили, когда решили, что за ним к лестнице направлялся кто-то ещё.
Расс решил начать с камешков. Он был довольно хорош в метании камней: всё благодаря отцу, научившему его подбивать куропаток и других птиц в пустошах. Расс немного побродил вдоль кромки озера, пробуя разные камни на вес и подбирая нужную форму, а затем огляделся в поисках мишени.
На берегу было мало подходящих для цели объектов, но в нескольких ярдах от воды начинался лес. Расс подумал, что в лесу наверняка нашлось бы место для экспериментов. Собирая по пути камешки, он внимательно исследовал полоску деревьев, что обрамляли холодный пляж. Некоторые из них были не выше человека и имели самый удобный для тренировок объём.
Первым делом следовало поработать с массой снаряда. Подбросив камень вверх, Расс сосредоточился и применил заклинание левитации. Поскольку камень находился совсем близко, много энергии на фокусировку не требовалось, и Расс прекрасно справился без палочки. Довольный тем, что определил, какая сила требуется для удержания камня в воздухе, Расс слегка подвигал его в разные стороны, прикидывая, сколько силы потребуется на бросок и по какой траектории пролетит снаряд. С привычной ловкостью он запустил камень в одну из нижних веток ближайшего деревца.
— Эй! Чего это ты тут делаешь? Вообще-т здесь нельзя швыряться камнями в птиц!
Испуганный грубоватым голосом, взявшимся словно из ниоткуда, Расс резко повернулся и оказался прямо перед великаном, который в день приезда усадил его в лодку. Теперь, конечно, Расс знал, что великана звали Хагридом и что он был школьным лесничим.
— Я… не в них швырял, — возразил он, запинаясь.
— Не в них? В кого ж тут ещё швыряться? По мне, так очень даже в них.
— Я просто… бросал. Не в птиц.
— Ну тебе видней. А чего ты не на матче с друзьями?
— Не хочу.
— Как-то это неправильно. Все мальчишки любят квиддич. Разве твои мама и папа никогда не водили тебя на игру?
Расс помотал головой, радуясь, что хотя бы этот вопрос не требовал полноценного ответа. Он выпустил из рук все камешки, которые так тщательно подбирал на берегу.
— Ого! — сказал Хагрид. — Да у тебя их тут целая куча. Стало быть, ты решил отправиться в лес на охоту? Это уже две вещи: охота на птиц и прогулки по лесу. Маленьким ученикам не разрешается ни то, ни другое.
— Я… не… охотился.
— По-моему, ты замёрз. Идём-ка, сделаем тебе чего-нибудь согреться.
Выбора не было. Расс неохотно поплёлся за Хагридом в его домик на чашку горячего чая.
* * *
— Уж не знаю, чего вы так опасаетесь, директор. Этот мальчонка ни разу не похож на Тома с его талантом к убалтыванию. У того на всё находился ответ. Не знаю — то ли дело в заикании, то ли в ещё в чём, но этот и рта не раскрывает, к тому же очень пугливый и конфузливый.
— О чём вы с ним говорили? — спросил Дамблдор.
— Я рассказывал ему про Хогвартс и спрашивал, как идут дела на занятиях. Он и слова-то почти не проронил. Выпил немного чаю. Есть ничего не стал. Ненормально это, ребёнку его годов быть неголодным. Неудивительно, что такой и гоблину до коленки едва достанет. Неужто Эйлин была такой же затворницей?
— Я совсем не помню, какой была Эйлин в его годы. Вполне возможно ты прав, потому что у неё никогда не бывало много друзей. Полагаю, мне стоит побеседовать с профессором Мюллейном. Может, если у нас будет больше сведений о матери, мы станем лучше понимать сына. Спасибо, что поведал мне о вашей встрече, Хагрид.
— Рад быть полезен.
На следующий день Лили восторженно рассказывала Рассу о матче. Всё утро во время их встречи он только и слышал, как снитч то, квоффл это, а ещё охотники, а ловец… Победу одержал Гриффиндор, и это отнюдь не делало ситуацию легче. Наверное, худшим было слушать, с каким энтузиазмом Лили рассуждала об их победе. Если бы матч выиграл Слизерин, то Расс не стал бы торжествовать над Лили так, как она торжествовала над ним.
И только когда Лили почти закончила делиться впечатлениями, Расс понял, что она нисколько над ним не торжествовала. Она радовалась тому, что Гриффиндор одержал победу над Слизерином, и по какой-то причине совсем не ассоциировала Расса с его факультетом. Для неё он был человеком со стороны, которому она просто пересказывала ход игры. Гриффиндор одержал победу над Слизерином, но это событие не имело никакого отношения к другу Лили, Рассу.
Расс не знал, стоило ли радоваться такому отношению. В каком-то смысле это было хорошо, ведь Лили делилась своим восторгом, не беспокоясь о том, что Расс мог с ней не согласиться. Ему это очень нравилось, потому что делало его настоящим другом. С другой стороны, это значило, что Лили совсем не задумывалась о его жизни, о том, каково ему было жить в Слизерине. Для неё Расс существовал только в рамках их еженедельных встреч.
Это осознание заставило Расса взглянуть на себя и на его отношение к Лили. Думал ли он о ней, представлял ли её вне того времени, что они проводили вместе? Он вдруг понял, что практически ничего о ней не знает. Он начал наблюдать за её соседками по комнате, гадая над тем, каково это: жить вместе с ними. Теперь Расс пытался смотреть на Лили как на цельную личность, а не как на друга.
Случайная встреча с Хагридом не отпугнула Расса от дальнейших экспериментов. К концу семестра чары Риксно работали безотказно: с помощью них можно было бросать камни, палки, грязь, воду и даже снежки. Единственным минусом оставалось то, что заклинание могло применяться в основном на улице, поскольку не предназначалось для подъёма тяжёлых вещей, и всё-таки Расс обдумывал возможность использования книг в качестве снарядов.
В конце декабря Хогвартс заметно опустел, когда все отправились домой на праздники. Все, кроме Расса. Уехала даже Лили: родители и Петуния должны были встретить её в Лондоне. Эвансы решили провести пару дней в столице, а Рождество и Новый год встретить дома в Пендле.
Все, кроме Расса… На самом деле, это было не совсем так. В замке остались две пятикурсницы со Слизерина, собиравшиеся готовиться к СОВам, а также семь студентов с остальных факультетов. Ещё были директор Дамблдор, профессоры Слизнорт, Флитвик, Макгонагалл и Мюллейн, мадам Пинс и мадам Диринг, Хагрид и Филч.
Двадцать второго декабря, спустя два дня после того, как школа опустела, Слизнорт вызвал Расса в свой кабинет в аккурат перед ужином.
— Что с тобой происходит, парень? — спросил профессор, дождавшись, пока Расс закроет дверь и встанет перед столом. — Ты не заболел?
В кабинете декана Расс бывал лишь однажды — когда в начале семестра его приглашали на короткое собеседование — и теперь чувствовал себя крайне неловко.
—Нет… сэр, — ответил он.
Слизнорт изучал его какое-то время.
— Я должен напомнить вам о манерах, мастер Снейп. Если ты не болен, почему ничего не ешь?
— Я… ем… сэр.
Своим ответом Расс заслужил себе ещё один пристальный взгляд, но на этот раз в нём читалось какое-то участие.
—Ты всегда так разговариваешь?
— Да… сэр.
— Хм. Тебе следует почаще отвечать на занятиях. Попробуй как-нибудь. Должно помочь. Теперь скажи мне: что именно и когда ты ешь, ведь тебя никогда не бывает в Большом зале, и директор это заметил. Очень грубо с твоей стороны избегать нашего общества, учитывая, какое оно маленькое.
— Да… сэр.
Слизнорт не обратил внимания на то, что его вопрос остался без ответа.
— Что ж. Время ужинать, так что сейчас ты пойдёшь со мной. Будешь сидеть за столом, как и положено воспитанному джентльмену, будешь есть то, что тебе предложат, и отвечать, когда к тебе обратятся. Я не потерплю, чтобы из-за твоих манер Слизерин предстал перед директором в неприглядном свете. Ты меня понял?
— Да… сэр.
Расс жалко проследовал за Слизнортом из подземелий в Большой зал. Почти все уже собрались там, Расс почувствовал на себе чужие взгляды и покраснел от смущения.
— С ним всё в порядке, Альбус, — объявил Слизнорт, отечески похлопывая Расса по плечу. — Просто слишком серьёзно относится к учёбе. Это, конечно, весьма похвально, но как тут без передышки?.. В общем, он рад присоединиться. Присаживайтесь, мастер Снейп. Наполняйте тарелку.
Надёжно усаженный по левую руку от Слизнорта, Расс понял, что выбора у него нет и придётся повиноваться. Он скромно взял понемногу от каждого из наименее экзотических блюд, на что Слизнорт неодобрительно крякнул, потянулся через стол и навалил на тарелку Расса самой разной еды. «Растущему организму необходим здоровый аппетит», — приговаривал он.
Внезапно Расс осознал, что Слизнорт в своём отношении к нему походил на Тоби. Он, Расс, делал что-то неправильно и, как это обычно происходило с отцом, заставлял Слизнорта злиться. Теперь ему нужно было постараться вести себя так, как от него ожидалось, иначе Слизнорт разозлится ещё больше и решит его наказать. Расс схватил ложку и принялся за пудинг из сладкого картофеля.
Пудинг был жирным от сливок и масла, к тому же до невозможности сладким. Расс знал, что ему станет плохо, но он должен продолжать есть, чтобы показать Слизнорту, как хорошо себя ведёт. Слизнорт беседовал Мюллейном и перестал следить за тем, что делает Расс, но обязательно бы заметил, если бы тарелка осталась полной. Расс нехотя отправил в рот ещё одну ложку приторной массы.
За ним кто-то наблюдал. Искоса оглядев присутствующих, Расс заметил, что это был Дамблдор. Когда он снова опустил взгляд на тарелку, пудинга уже не было. Вместо него на ней лежало небольшое количество простой еды — вполне посильное для Расса.
Несколько секунд он таращился в тарелку круглыми от удивления глазами, а затем бросил быстрый взгляд на Дамблдора. Ему показалось, или директор подмигнул? Расс не осмелился посмотреть на него снова, чтобы убедиться.
Ещё одной удивительной вещью было то, что за обедом Рассу не пришлось сказать и слова. Три раза к нему обращались, но каким-то образом все три раза в разговор вмешивался Дамблдор, и тема обсуждения менялась. Никто не придавал значения тому, что мальчик не отвечал. Немного расслабившись, Расс понял, что вполне способен разделаться с лежавшей на тарелке едой, к чему тут же приступил и вскоре заслужил одобрительный кивок Слизнорта. Улучив ближайший удобный момент, Расс встал из-за стола, извинился и сбежал обратно в слизеринские подземелья.
Ночи в спальне были куда приятнее, когда в ней не было соседей. В первый же день каникул Расс воспользовался шансом тщательно исследовать общежитие. Конечно, определение «тщательно» было относительным. Расс не подходил к кроватям соседей и не трогал их вещи. (Он понимал, что это было бы неправильно. Его не пугала возможность столкнуться с действием защитных чар — дело заключалось совсем не в них.) Вместо этого Расс изучил коридоры, уборную мальчиков и общую гостиную.
Он так и не определил природу упругого, полупрозрачного материала, пропускавшего свет зеленоватых вод озера в подземелье, зато обнаружил, что когда-то давно, много лет назад, у самой дальней спальни девочек разгорелась серьёзная дуэль. Притолока и боковые стенки дверного косяка покоробились от магического пламени, применённого кем-то из находившихся в комнате. Он также понял, что неровная поверхность каменной кладки вокруг камина в гостиной объяснялась не чем иным, как выцарапанными инициалами многих поколений студентов. Каждый год эти послания покрывались краской и теперь казались частью орнамента; некоторые из них всё ещё оставались читабельными.
Принимать ванну в пустой уборной было до неприличия восхитительно. Расс понадеялся, что следующие шесть лет на время рождественских и пасхальных каникул замок будет становиться таким же безлюдным. Дома в Ланкашире у Расса не было ванной комнаты, а вода из раковины в туалете всегда текла едва тёплая — не говоря уже о том, что стоила денег, — но здесь, в Хогвартсе, во время каникул Расс мог вытянуть ноги и полностью погрузиться в тепло, проникавшее до самых костей, не боясь, что кто-то зайдёт и увидит его изуродованную шрамами спину. Покой, который Расс ощущал в эти минуты, вызывал у него желание расплакаться.
Этим вечером он на целый час забыл о Слизнорте, Дамблдоре, сладком пудинге и даже доме, наслаждаясь великолепием горячей воды. Приняв ванну, он насухо вытерся, надел пижаму, банный халат и босиком прошлёпал до спальни. Там он немного почитал очередную взятую из библиотеки книгу — в этой рассказывалось о вампирах — и наконец улёгся спать.
Следующим утром он рано проснулся и, уже выйдя из общей гостиной, вспомнил, что Слизнорт непременно будет ждать его на завтраке. Эта мысль заставила Расса поникнуть, но так как накануне ему было сказано, что «небольшого общества» избегать нельзя, он нехотя поплёлся Большой зал.
Его опередили лишь несколько преподавателей и пара студентов. Расс слегка замешкался, размышляя, какое место ему следует занять, но решил, что правильнее всего будет сесть там же, куда ему вчера указал Слизнорт. Профессор Мюллейн кивнул Рассу со своего места и пожелал доброго утра. Стол начал понемногу заполняться.
Затем кто-то мягко опустился на скамью рядом с ним, и Расс в шоке осознал, что это был Дамблдор. Директор тут же завёл с профессором Флитвиком крайне серьёзную беседу о том, как навыки жонглирования влияют на технику выполнения заклинаний, — вопрос, в котором Расс решительно ничего не понимал. Спустя пару минут появился Слизнорт. Дамблдор обратился к нему с лучезарной улыбкой:
— Гораций, кажется, я занял ваше место. Вы не будете против поменяться на это утро? Я уже и не помню, когда в последний раз имел возможность так приятно беседовать с Филиусом. — И Слизнорт отправился к креслу во главе стола. На столе появилась еда.
— Вы когда-нибудь пробовали копчёную селёдку? — Вопрос раздался над самым ухом Расса, и он понял, что тот принадлежал Дамблдору. Расс утвердительно кивнул, не зная, что ответить. — Здешняя выглядит весьма аппетитно, — продолжил Дамблдор. — Если селёдка вам по нраву, разумеется. — Затем он вернулся к разговору с Флитвиком.
Расс ел селёдку в вокзальном кафе перед тем, как сесть на Хогвартс-экспресс. Он решил взять немного, а также бекон, парочку тостов и два яйца. Для него такое количество еды было непосильным, но вдруг напомнило о маме и о том утре на вокзале Кингс-Кросс.
Несколько минут спустя директор повернулся к нему и спросил:
— Ну как?
— Очень… вкусно, сэр, — выдавил из себя Расс.
— Превосходно! — Дамблдор засиял так, будто Расс только что выиграл кубок школы. — Пожалуй, и я немного угощусь. — Он положил себе на тарелку пару кусочков селёдки и снова отвернулся к Флитвику.
До конца завтрака Дамблдор обратился к Рассу всего четыре раза: один раз попросил передать масло — обращение, не требовавшее устного ответа, — задал два вопроса, на которые можно было кивнуть или покачать головой, и один, всего один раз спросил: «Что вам больше всего нравится в рождественских каникулах, мастер Снейп?»
— Пустой замок, — ответил Расс, и Дамблдор согласно закивал.
— Я тоже предпочитаю, когда вокруг немноголюдно. В такие моменты в полной мере ощущаешь покой и безмятежность.
Когда завтрак окончился, маленький Снейп встал из-за стола, извинился и поспешно удалился из Большого зала. Дамблдор смотрел ему вслед с заботой и нежностью. «Не Реддл. К огромному облегчению, совсем не Реддл».
Позже из окон своего кабинета Дамблдор наблюдал, как маленькая тёмная фигурка вышла из замка и направилась в сторону утёса. Она безошибочно нашла крутую узкую тропинку, ведущую вниз, и скрылась из виду. Решив, что дела подождут, Дамблдор поспешил спуститься и выйти к скалистому обрыву как раз, чтобы заметить, как мальчик свернул вправо и прошёл вдоль озера к островку деревьев. Дамблдор последовал за ним, прокладывая параллельный путь по вершине утёса.
Не отставая от своего маленького объекта слежки, он принялся размышлять. В первую очередь его интересовало, куда мастер Снейп направлялся: он определённо двигался в сторону деревьев — но не к Запретному лесу, а к небольшому пролеску неподалёку от озера. Что это было? Принципиальное нежелание нарушать школьные правила или мальчик попросту старался избежать случайной встречи с Хагридом? Дамблдор склонялся ко второму, но не торопился делать выводы.
Другой важный вопрос — зачем вообще удаляться так далеко от школы к деревьям, когда замок был практически пуст — вскоре нашёл свой ответ. Деревья были мишенями. Мальчик огляделся по сторонам, но, стоя всё так же на вершине утёса, Дамблдор позаботился о том, чтобы оставаться невидимым для обзора снизу. Затем мастер Снейп атаковал дерево, по размеру напоминавшее подростка.
Для нападения он использовал снег, к счастью, не нанеся ветвям видимого вреда. Однако снег был последним, о чём думал Дамблдор. Что его насторожило — атака была невербальной, при этом без какого-либо намёка на палочку. Дамблдор заворожённо наблюдал за тем, как мелкие вихри снега кружились вокруг мишени беспорядочными штрихами, постепенно собираясь в объекты определённой формы, напоминавшие облачка. Когда юный Снейп достал палочку — всё так же молча, — облачка в одну секунду обернулись крепкими снежками, которые он уверенно и весьма точно запустил в деревце.
За этим последовало метание камней и подбрасывание небольших кучек листьев, веточек, хвои и прочих останков, что густо покрывали замёрзшую почву. Это подтвердило догадки Дамблдора: все упражнения мальчика были направлены на отработку защиты, а не нападения, поскольку сухие листья и грязь были полезны для отвлечения внимания при попытке убежать, а не как оружие для атаки.
Очевидно, происходящее было демонстрацией нескольких видов одного заклинания, необыкновенность которого заключалась в его невербальном применении и новизне. Мальчик изобрёл это заклинание. Нет, если быть более точным — мальчик изобретал его прямо сейчас. На глазах у Дамблдора сырая магия оттачивалась и шлифовалась до рабочего состояния. Это было поразительно. Даже больше, чем поразительно. Большинство взрослых волшебников никогда не пытались создавать свои чары, а этот ребёнок действовал так, будто занятие было для него не в новинку.
И всё-таки увиденное не шло ни в какое сравнение с тем, что последовало дальше. Палочка вдруг исчезла — «Где он её прячет?» — подумал Дамблдор, — и мальчик несколько минут тихо стоял на месте. Ничего не происходило. Затем по отвесу утёса пробежал водопад лёгких камешков. Дамблдор был заинтригован. Палочка мастера Снейпа снова появилась из ниоткуда, и он сосредоточился. На этот раз небольшие комья рыхлой горной породы неподалёку от Дамблдора мелко запрыгали и прокатились на небольшое расстояние. У подножья утёса отчётливо слышались глухая дрожь гальки и мягкий звук сотрясавшихся сугробов тяжёлого снега.
«Неужели утёс вибрирует? Неужели этот ребёнок только что вызвал маленькое землетрясение?» Дамблдор ждал, что будет дальше, но мальчик закончил упражняться. Он повернулся и побрёл вдоль озера в сторону утёса. Дамблдор следовал за ним, пока мастер Снейп не начал подниматься по узкой тропинке, пересекавшей скалистый отвес. Директор подождал, пока мальчик не исчезнет за дверью замка, а после отправился к себе в кабинет. Ему нужно было многое обдумать.
Расс был очень доволен результатами тренировки. Его метательные чары заметно улучшились, ещё пара таких сессий — и работа над ними будет окончена. Хотя он и знал, что заклинания прицеливания всегда так или иначе требовали инструмента, его расстраивало то, что для бросания снежков и камней была необходима палочка. Зато заклинание Сейсмос в конце было вишенкой на торте.
В прошлом Расс никогда не задумывался над землетрясениями, пока в начале июня тысяча девятьсот семидесятого года его отец не вернулся домой с газетой. Громкая новость красовалась на передовице: землетрясение вызвало массивный оползень, который похоронил под землёй целый город в Южной Америке, уничтожив сорок тысяч его жителей. Расс перечитывал эту статью несколько дней подряд. Катастрофы в других странах были одной из немногих причин, по которым его отец соглашался тратить деньги на газеты, потому что большинство местных и национальных новостей Тоби узнавал от приятелей в пабе.
Несколько недель Расс жадно поглощал все доступные ему сведения о сейсмических исследованиях, тектонике плит и линиях тектонического разрушения. Он понял далеко не всё из прочитанного, но сама идея была такой заманчивой, что он начал пытаться имитировать миниатюрные подземные толчки, в большинстве случаев просто вызывая вибрации, расходившиеся кругами от его ног. В целом это нельзя было назвать настоящим землетрясением, но ему удавалось создать похожее впечатление на коротком расстоянии. Сегодня Расс почти добился результата, к которому так долго стремился. Единственной проблемой оставалось то, что ему обязательно требовалась палочка: направлять такое большое количество магической энергии без инструмента он не умел. Рассу не нравилось зависеть от палочки. Это делало его уязвимым.
Тем вечером он вошёл в Большой зал вслед за Слизнортом и послушно сел рядом с ним ужинать. Тихий и робкий, он не отрывал взгляда от тарелки, кратко отвечал, когда к нему обращались, и в целом радовал декана своими манерами.
— Как ваши успехи в учёбе? — спросил Слизнорт, чтобы заполнить возникшую в разговоре взрослых паузу.
— Прекрасно… сэр, — ответил Расс.
— Его результаты в трансфигурации значительно улучшились, — доброжелательно отметила профессор Макгонагалл. — Если он продолжит усердно заниматься, то станет вполне компетентным волшебником в моём предмете.
— Я бы сказал, даже более, чем компетентным, — добавил Флитвик. — У юного мастера Снейпа определённо поставлена рука.
— Превосходно! — воскликнул Слизнорт. — Превосходно! А если вы будете более внимательны с зельями, что ж… Из вас-таки получится недурной волшебник!
— Спасибо… сэр, — скромно отозвался Расс.
Дамблдор молча слушал их разговор, не без удовольствия гадая над тем, как бы отреагировали профессора, если бы видели то, что этим вечером видел он.
Письмо Наны в конце декабря принесло плохие вести. Союз горняков пытался добиться повышения заработных плат, но переговоры шли не слишком удачно, и все понимали: если переговоры кончатся, начнётся общенациональная забастовка. Тоби ещё никогда не приходилось бастовать, однако Расс знал, что, если ты выходишь на забастовку, денег тебе не платят до тех пор, пока всё не утихнет. Он не знал, на что будут жить родители, если отца лишат жалованья, и молился, чтобы забастовки не случилось.
Каникулы подошли к концу, студенты вернулись в школу. И снова Лили улыбнулась и украдкой помахала Рассу из-за гриффиндорского стола. И снова Расс прихватил пару сэндвичей и отправился есть где-нибудь в замке. За время отдыха он стал немного рассеянным и во вторник утром обнаружил, что забыл свои перья и тетрадки в спальне. Наскоро позавтракав, он побежал в подземелья, чтобы забрать их. В общей гостиной Расс услышал тихие голоса, в одном из которых узнал голос Аарона.
— Я сказал «вшивым полукровкам».
— И он наслал на тебя вшей, — подытожил Рабастан Лестрейндж. — В этом есть смысл. Выходит, ты его просто обозвал? — Когда Аарон не ответил, тон Рабастана стал жёстче: — На этот раз правду, Уилкис. Не вздумай увиливать.
— Я ему кое-что испортил. Он мне так отомстил.
Расс громко хлопнул учебниками, опустив их на ближайший столик, и разговор прервался. Ему не хотелось, чтобы пятикурсники думали, будто он подслушивал. Он поспешил в спальню за тетрадками и вышел, гадая, ожидает ли его в гостиной какая-нибудь стычка, но всё было тихо. Лестрейндж молча сидел у камина, Аарон заканчивал домашнее задание.
Тем же вечером кое-кто из мальчиков стал обращать на него внимание: совсем не так, как раньше. Прямо перед самым отбоем, когда Расс был уже у плоской стены, служившей входом в общую гостиную, двое шестикурсников оттолкнули его в сторону со словами: «Прочь с дороги, дворняга. Чистокровные заходят первыми». На пути в спальню он услышал, как один семикурсник презрительно бросил: «Нам нужна ещё одна комната. С будкой, для собак».
Расс сделал вид, что пропустил их комментарии мимо ушей, и ускорил шаг. В спальне он заметил, как Аарон и Эван отворачивались, стараясь не смотреть в его сторону, Алоиз выглядел очень довольным, а в лице Митчелла читалась неловкость. Расс ничего им не сказал, только прошёл к своей кровати и спрятался за балдахином. За рождественские каникулы что-то неуловимо изменилось, и он совсем не понимал почему.
Поднявшись в субботу на завтрак, Расс обнаружил, что за окнами бушевала настоящая снежная буря. Его это расстроило, ведь днём он надеялся отправиться к деревьям, чтобы поработать над чарами. Теперь ему предстояло найти место, которое не было бы занято другими учениками, — задача сложнее обычной, учитывая, что из-за погоды все были вынуждены сидеть в замке. И всё-таки он отложил свои проблемы на потом, ведь самым важным в то утро была встреча с Лили.
До их тайной комнаты на третьем этаже Расс добрался первым. Лили появилась десять минут спустя.
— О, Северус, — воскликнула она, едва закрыв за собой дверь. — Это было самое лучшее Рождество!
— Здорово, — ответил он. — Что делала?
— Мы были… ни за что не угадаешь! Мы отдыхали на Майорке!
— Где это?
— Остров рядом с Испанией. Там было так здорово! Погода тёплая, почти всё время солнечно, а вода такая голубая! Жаль, конечно, не получилось взглянуть на их цветы — всё распустится только через месяц, — но так приятно было выбраться из серой туманной Великобритании. Петунья даже подружилась с местным парнем — мама с папой опасались, как бы всё не кончилось драмой, — но она хорошо провела время.
— Как вашим родителям удалось достать билеты?
— У папы новая работа в Манчестере, он ездит туда каждый день. Там платят больше, чем на старой, вот он и решил повозить нас по миру. Мне очень хочется повидать разные страны. Может, скоро мы поедем во Францию или Швейцарию.
Новость о работе мистера Эванса не вызвала в Рассе большого восторга, так что он промолчал. В свою очередь он рассказал Лили о том, как обедал с преподавателями и что с ним заговаривал сам Дамблдор. Лили очень впечатлилась, отчего Расс почувствовал себя интересным и важным. Они не стали засиживаться слишком долго, потому что назавтра в воскресенье был двенадцатый день рождения Расса, и Лили намекнула, что планирует кое-что особенное. Попрощавшись, Расс отправился искать место, где мог бы попрактиковаться с заклинаниями.
Все дополнительные классы на первом этаже были заняты маленькими группками студентов. Библиотека — забита под завязку, в обычных аудиториях шли занятия, а в Большом зале тут и там заседали парочки и тройки о чём-то болтавших учеников. Расс постоял несколько минут у окна на втором этаже, вглядываясь туда, где должно было быть заледеневшее озеро (из-за метели он ничего не увидел), и наконец решил поискать в подземельях.
Подземелья напоминали бесконечный лабиринт комнат, классов и коридоров, проросший на несколько уровней вглубь до самого дна озера и общежитий Слизерина под ним. К тому времени Расс хорошо знал коридоры, но бывал не во всех комнатах. Он решил найти какой-нибудь маленький класс, в идеале — как можно дальше от главной лестницы. Ужасно было не иметь возможности уединиться перед собственным днём рождения.
Очевидным недостатком помещений в подземельях Расс считал отсутствие окон. Только в классе зельеварения, располагавшемся на верхнем уровне, под самым потолком когда-то выложили узкие прорези. Ниже этого уровня всё, что расползалось по обе стороны от лестницы, пребывало во мраке.
На ступеньках никого не было, так что Расс, не боясь, что его увидят, зажёг палочку заклинанием Люмос и осторожно двинулся по правому коридору, уводившему вглубь под холм. Запертая дверь, ещё одна запертая дверь, затем — кладовка, заставленная огромными бочками и бочонками поменьше. За четвёртой дверью он обнаружил деревянные ящики, пухлые мешки из грубой холщовой ткани, маленький стол и стул. На столе лежали какие-то учётные книги и журналы.
Расс не стал в них заглядывать, потому что они ему не принадлежали. Он только подвинул их в сторону, освободив себе место для учебников, и сел заниматься. Очевидно, стул был очень низким, либо стол — очень высоким, и Расс, почувствовав неудобство, немедленно встал, коснулся палочкой стула, удлинив тому ножки, и наконец устроился, погрузившись в работу. Абсолютная уединённость кладовки делала его необычайно счастливым.
Но уединению не суждено было длиться вечно. Каких-то десять минут спустя Расс услышал в коридоре шаги, и в следующую секунду дверь его кладовки отворилась. На пороге стояла девочка из Слизерина — черноволосая третьекурсница с блестящим взглядом из-под тяжёлых век. Расс давно её заметил; она постоянно общалась с группой старшекурсников в общей гостиной. Большинство обращалось к ней по фамилии — Блэк, но для друзей она была Беллой. Это её сестра недавно вышла замуж за маггла.
— Ой, — удивлённо охнула она, — не думала, что здесь кто-то есть.
— Извини, — пробормотал Расс, внезапно занервничав. — Я сейчас уйду. — С этими словами он встал и начал собирать книжки.
— Да нет, всё в порядке, — ответила она. — Ты первым сюда пришёл. — Между ними повисла пауза, и несколько секунд они просто стояли, не двигаясь: Расс у стола, а Белла на пороге. — Ты ведь с первого курса, да? — наконец спросила Белла.
— Ага, — выдавил Расс.
Ещё одна пауза, и:
— Я Белла Блэк. А тебя как зовут?
— Севе…рус Снейп.
Она рассмеялась.
— Как-то ты не похож на Северуса. Северусы суровые и холодные. Неприступные. Ты не выглядишь неприступным. Наоборот, кажешься очень милым. Слушай, субботы — не для учёбы. Хочешь, пойдём поболтаем в гостиной?
Ответом на вопрос было категоричное «нет». Расс не хотел идти в гостиную, не хотел ни с кем разговаривать, особенно — с этой чистокровной, которая, как ему казалось, проследила за ним до кладовки. Но она загораживала выход, и вариантов почти не оставалось. «Ну… давай», — согласился он, и тогда она повернулась и зашагала к лестнице.
В гостиной Слизерина было людно — неудивительно, учитывая погоду, — но самый дальний угол, скрытый от входа выступом камина, был таинственным образом пуст. Белла отправилась прямиком туда, и Расс послушно проследовал за ней. Уютно устроившись в кресле, Белла похлопала по небольшому диванчику, стоявшему рядом. Расс опустился на диван и ждал.
— Ну что, как тебе Хогвартс? — спросила Белла с бодрой улыбкой.
— Он… ничего.
— Как дела на занятиях? Многому уже научился у Флитвика?
— Ага.
— Чему, например?
Вопрос требовал полноценного ответа, и Расс призадумался.
— Леви…тации, — ответил он наконец.
— О, здорово. Мне нравится левитация. Покажешь? Левитируй… хм, дай-ка подумать… Левитируй мне вот это, — попросила Белла, указав на вазочку с конфетами.
Немного сбитый с толку, Расс позволил палочке выскользнуть из рукава. Левитация считалась простейшим заклинанием первого курса: даже самый нерадивый ученик мог выполнять её к концу осеннего семестра. Расс посмотрел на вазочку, а потом на Беллу, не сводившую глаз с его палочки. Он решил, что будет менее подозрительно, если он выполнит заклинание, чем если не сможет, так что направил палочку на конфетницу, рассёк воздух, взмахнул и произнёс: «Вингардиум Левиоса!» Маленькая вазочка медленно поднялась в воздух.
— Браво! — захлопав в ладоши, воскликнула Белла, а затем указала на лампу: — Теперь это!
По команде Беллы Расс левитировал лампу, кресло, маленький столик и даже картину со стены. Немного погодя к ним подошёл брат Рабастана Лестрейнджа Родольфус, который учился на одном курсе с Беллой.
— Дрессируешь своего дворняжку? — небрежно обратился он к ней, и Расс тут же спрятал палочку в рукав, уставившись в пол.
— У тебя манеры великана, Дольф, — ответила Белла. — Никакой он не дворняжка, просто милый щеночек, который любезно развлекает меня в этот скучный день. Уже больше, чем сделал ты, между прочим. Так что уходи и не приставай к людям, пока не научишься себя вести как подобает воспитанному человеку.
— Как скажешь, Белла, — усмехнулся Родольфус. — Если ты так примитивна, что умиляешься кривляниям полукровного шута, — дело твоё. — Он наклонился и поднял со стола вазочку с конфетами, увлечённо выискивая какую-то определённую. — Дашь знать, когда будешь готова к чему-то более достойному. — И, всё так же усмехаясь, он направился к выходу из гостиной.
К выходу вела небольшая лестница из шести ступеней. Начав подниматься, Родольфус вдруг запнулся и полетел вперёд, выставив перед собой руки, чтобы избежать падения. Вазочка с грохотом покатилась по лестнице, конфеты мелкой дробью рассыпались на каменном полу.
Все, кто был в гостиной, повернулись на источник шума. Белла тут же вскочила с кресла и метнулась к Родольфусу. Никто не обратил внимания на Расса, который торопливо прошмыгнул вдоль противоположной стены и скрылся в коридоре, ведущем к спальням.
— Кажется, мы договорились, что я сама обо всём позабочусь, — ледяным тоном произнесла Белла, когда пятнадцать минут спустя трое встретились в пустом классе. — У меня всё было под контролем. Он начал хвастаться тем, что умеет.
— Детские трюки! — фыркнул Родольфус. — Такими темпами ничего не добьёшься. Ты всё ещё на испытательном сроке, кстати. У нас задание. Если не сможешь показать результат…
— Мы ничего не добьёмся, если он будет нас ненавидеть! — возразила Белла.
— Да ладно? Мы о нём узнали только благодаря тому, что он возненавидел Уилкиса и сорвался!
— И это до сих пор всё, что нам известно, — перебил Родольфуса Рабастан, который молча слушал их препирательства. — Мы ни капли не продвинулись. — Он замолчал, заметив, как двое собеседников смотрели на него с чем-то близким к злорадству. — Так, ладно. Что вам удалось разнюхать?
Родольфус усмехнулся.
— Я не запнулся. Что-то подняло меня на пару дюймов в воздух, нога оказалась выше ступеньки. Не смотри на меня так, я могу понять, когда меня левитируют. Спроси Беллу.
— Он прав, Рабс. Снейп делал вид, что пялится в пол, но всё это время краем глаза следил за Дольфом. Я видела. Он что-то сделал, но сделал молча. Первогодка умеет выполнять невербальные заклинания.
— Мы это и так знаем, — ответил Рабастан. — Уилкис рассказывал. Хотя я бы не отказался поглядеть, как ты таранишь носом лестницу, — ухмыльнулся он младшему брату.
— Есть ещё кое-что, — тихо сказала Белла. — Он — дуэлист. — Двое мальчиков уставились на неё. — Да точно, — заверила она. — Он прячет палочку где-то в мантии, чтобы в нужный момент она оказалась в руке незаметно для остальных. Я только попросила его левитировать конфетницу, а палочка уже была наготове. Но он не использовал её, чтобы толкнуть Дольфа. Она ему не требовалась.
Родольфус медленно присвистнул.
— Отцу будет интересно. Нужно его проверить. Как думаешь, когда лучше?
— Не сейчас, — ответил Рабастан. — Нельзя, чтобы кто-то видел, как мы атакуем первогодку, нас исключат. Нужно подождать и выбрать правильное место. К тому же нам было сказано не торопиться. У нас есть ещё пара лет, нельзя его спугнуть.
— Я думала, ты хотел, чтобы мы его задирали, — сказала Белла.
— Отец сказал, можно делать всё, главное убедиться, что у него есть способности. Если он срывается, когда его доводят, — значит, нужно его бесить, но следить за тем, чтобы всё оставалось внутри факультета. Важно, чтобы он искал защиты на Слизерине, а не где-то ещё.
— Кажется, это твоя работа, Белла, — сказал Родольфус.
— Да, — ответила Белла. — Это моя работа.
— И не забывай, — добавил Рабастан, — ты пока ещё не с нами. С сестрой, опозорившей семью, и братом на Гриффиндоре тебе всё ещё предстоит доказать, что любовь к магглам у вас не семейное.
— Не переживай, — улыбнулась Белла. — Я не предатель крови. Он ещё узнает, что у него не будет человека вернее меня. Всё, чего я прошу, — шанс доказать это.
— Смотри, чтобы всё так и было, — ответил Рабастан.
Воскресенье, 9 января 1972 (день после последней четверти)
Следующим утром Расс проснулся рано и выскользнул из комнаты, пока все спали. С учебником по истории магии он поднялся на третий этаж и стал дожидаться Лили. Голода он не чувствовал, да и не хотел идти в Большой зал на завтрак.
— С днём рождения! — Лили появилась пару часов спустя и крепко обняла Расса. — Я сегодня встала пораньше, чтобы устроить тебе сюрприз, но ты меня опередил. Думаю, это значит, что ты ещё не завтракал. — В руках у неё была небольшая корзинка.
Расс покачал головой и улыбнулся, глядя на то, как Лили принялась доставать из корзинки восхитительные вещи: там были и варёные яйца, и хлеб, и сосиски, и небольшая фляжка с чаем, другая — с тыквенным соком, и сладкая булочка с маленькой свечкой. На этот раз Лили использовала заклинание, чтобы её зажечь.
Всё утро они провели за беззаботной болтовнёй. Большую часть времени говорила Лили, Расс лишь изредка задавал ей вопросы, побуждая говорить дальше, или вставлял какое-нибудь замечание, если находил его приятным. Он не хотел портить ей веселье грустными новостями, не хотел, чтобы она знала, каким страшным был вчерашний день. Расс превращался в очень хорошего слушателя. К тому времени, как они закончили праздновать его двенадцатилетние, был уже обед.
На следующий день Расс получил сову от Наны. В письме содержалось краткое запоздалое поздравление и печальные вести. За день до этого, пока Расс праздновал с Лили свой день рождения, английские шахтёры объявили общенациональную забастовку. Тоби остался без работы.
Ко всему прочему, жизнь Расса на Слизерине становилась всё более жалкой. Казалось, будто все сговорились, решив заставить его чувствовать себя как можно хуже. Всё началось с Аарона и Эвана.
— Что ты вечно прячешься за своим балдахином? — пристал к нему Аарон тем же вечером. — Что с тобой не так? У тебя что, какое-то кожное заболевание, или что?
— Это просто маггловская кровь, — презрительно бросил Эван. — Магглы не похожи на нормальных людей. У них хвосты. Длинные дворняжьи хвосты, которыми они виляют, когда счастливы.
— Может, он просто тощий и слабый, как девчонка.
— Может, он и есть девчонка.
— Как тебе такое, а, мисс Присси? Ты поэтому моешься, пока никто не видит, и переодеваешься за шторкой? Так ты у нас девчонка? Мисс Снейп! Вот ты кто. Мисс Присси Снейп. — Аарон смеялся над своей шуткой минут пятнадцать, пока в комнатах не выключили свет и все не отправились спать.
Остальные слизеринцы либо полностью игнорировали Расса (что он и предпочитал), либо делали вид, будто чуют что-то неприятное, когда он находился поблизости. Кое-кто даже демонстративно обходил его стороной, словно опасаясь заразиться ужасной болезнью. Ему стало сложнее следить за гигиеной, потому что маленькие ручейки, в которых он умывался, замёрзли, и теперь Рассу приходилось вставать в пятом часу утра, чтобы помыться в полном одиночестве. Он должен был быть уверен, что от него не пахнет, чтобы другие не могли его дразнить.
Единственной, кто относился к нему дружелюбно, была Белла Блэк. Она всегда желала ему доброго утра и спрашивала, как идут дела на занятиях, и когда она заговаривала с ним, другие оставляли его в покое. Они никогда не говорили подолгу, да и общались не каждый день. Просто когда Белла была в гостиной, Расс чувствовал себя немного спокойнее, торопливо шагая в свою комнату.
Он всерьёз задумывался над тем, что она сказала во время их первой встречи. Его имя. Тот, кого назвали Северусом, должен быть суровым и холодным. Неприступным. Расс хотел быть холодным и невосприимчивым к чужим подколам. Он хотел быть неуязвимым, хотел принимать оскорбления невозмутимо, с чувством собственного достоинства. «Если я буду Северусом, а не Рассом, у меня получится». Он начал думать о себе как о другом человеке, как об этом холодном Северусе.
— Северус? — Митчелл окликнул его на выходе из Большого зала. Северус обернулся и подождал, пока тот подойдёт. — Можно тебя попросить?
Тёмные глаза пристально изучили мальчика. Митчелл никогда не дразнил Северуса и не обзывал. Митчелл не представлял опасности.
— Конечно, — ответил Северус. — Что ты хотел?
— Мне нужна помощь с кое-какими предметами. Я понимаю далеко не всё, чему нас учат. Ну, то есть, с заклинаниями и трансфигурацией проблем нет, а вот астрономия и зелья… Мне правда нужна помощь с астрономией и зельями. Ты в них хорошо разбираешься, и я подумал…
— Я? Я едва дотягиваю до проходного балла по зельям.
Митчелл ухмыльнулся.
— Ты чудной. Ты стараешься получать низкие оценки. Старик Слизнорт не видит дальше своего носа, но это не значит, что все мы слепые. Ты мог бы быть лучшим, если б захотел, причём безо всяких усилий.
В каком-то смысле было приятно, что кто-то отметил его способности. Северус немного подумал.
— Ладно, — сказал он наконец. — Могу помочь тебе с домашними. — И мальчики стали видеться в одной из пустовавших аудиторий на шестом этаже, чтобы делать домашние задания и изучать зельеварение.
Январь перетёк в февраль без каких-либо значимых событий. День рождения Лили так же выпал на воскресенье, и на этот раз уже Северус позаботился о праздничном угощении и кусочке торта. Он часто писал Нане справиться о родителях, потому что забастовка растянулась на недели, и девятого февраля премьер-министр объявил в стране чрезвычайное положение. У Северуса подводило живот от тревоги за маму и папу, но в Хогвартсе никто не заметил, что с ним творилось странное. Он будто жил двумя разными жизнями.
Однако в один из февральских дней у Северуса возникло ощущение, что и в мире волшебников не всё шло гладко. По пути в Большой зал он случайно услышал разговор двух первокурсниц, Вильгельмины Олдертон, чей отец работал на «Ежедневный пророк», и Сони Макфасти — её семья была известна тем, что разводила драконов.
— Об этом напишут в сегодняшнем выпуске, — шептала Вильгельмина. — Отец хотел, чтобы я узнала первой.
Северус замешкался, делая вид, что проверяет учебники в сумке.
— Где это случилось? — ошеломлённо выдохнула Соня.
— Прямо на лужайке перед домом. И на теле ни следа. Лежал на спине, уставившись в небо.
— Кошмар. Что теперь будет с Паладином?
— Не знаю. Я даже не уверена, что ему сказали. О таких вещах «Пророк» всегда узнаёт раньше родственников.
— Родного отца… Кошмар.
Северус продолжил подниматься по лестнице. Паладин. «Первокурсник из Гиффиндора, кажется, — как его? Винтергрин? Точно — Паладин Винтергрин». В зале, казалось, собрались все гриффиндорцы, стол их был заполнен, но зловеще тих. Многие бросали на слизеринцев недобрые взгляды, словно те были виноваты в том, что произошло. Северус решил остаться на завтрак и разузнать подробности.
Слизерин и Гриффиндор никогда друг с другом не заговаривали, кроме взаимных оскорблений и стычек, но Гриффиндор общался с Когтевраном и Пуффендуем, а те — со Слизерином, так что долго новостей ждать не пришлось. Отец Паладина, Пеллинор Винтергрин, был найден ночью мёртвым перед собственным домом, причина смерти неизвестна. Паладина вызвали к Дамблдору; возможно, скоро он покинет Хогвартс — весьма вероятно, насовсем.
И хотя Гриффиндор держался понуро и тихо, остальные свободно обсуждали ужасную новость. Все, кроме нескольких слизеринцев, которые, вопреки своему обыкновению, молчали. По их глазам можно было догадаться, что они знают. Рабастан и Родольфус Лестрейндж. Белла Блэк. Северус предположил, что им уже было известно о случившемся, а потому не было повода для обсуждений. А может, имелся повод молчать.
Северус быстро оглядел остальных и убедился в своих догадках. Среди первокурсников так же тихо себя вели Аарон, Эван, Дорис Гэмп и Клаудиа Хиггс. «Значит, каким был ни был источник информации у Лестрейнджей, эти узнали обо всём от него же». Северус гадал, что это был за источник.
Позднее стало известно, что Паладин навсегда покинул школу. По слухам, он был единственным ребёнком в семье, и теперь, когда его мать потеряла мужа, ей не хотелось потерять сына. Это значило, что в гриффиндорской спальне первогодок остались всего четверо мальчиков.
— Хей, да это же мой щеночек! — воскликнула Белла, оторвавшись от учебника по трансфигурации, когда Северус вошёл в общую гостиную. Она сидела прямо у входа, словно только его и дожидалась. — Я надеялась с тобой поболтать. Идём, садись рядышком. — С этими словами она немного подвинулась, и Северус с опаской опустился на диван. — Ну, рассказывай, — улыбнулась Белла, и хотя это заставило Северуса занервничать, ему было приятно, что она уделяла ему столько внимания.
— Нечего… рассказывать, — тихо ответил Северус, разглядывая свои ладони.
— Неправда. Я заметила, ты какой-то понурый.
— Это… из-за того, что случилось. Так… внезапно.
— Ты про того гриффиндорца? Тебе не о чем беспокоиться. К тому же ты выглядел поникшим задолго до сегодняшнего утра. Что-то с семьёй?
— Нет, — быстро ответил Северус. — Нет, они… в порядке. — Почему-то ему не хотелось, чтобы Белла думала о его семье.
— Уверена, так и есть. И будет. Что ж, рада, что тебя ничего не тревожит. — Белла ясно давала понять, что больше его не задерживает, так что Северус поднялся и отправился в спальню.
На следующий день по пути на занятия он заметил, как Белла и братья Лестрейндж о чём-то тихонько толковали с Митчеллом в самом углу вестибюля. Лица у них были серьёзные. Северус продолжил подниматься по лестнице, гадая, что этим трём понадобилось от Митчелла.
В конце февраля дела вдруг начали налаживаться. Двадцать второго Нана прислала письмо с сообщением от бабушки Снейп: русские отправили на Луну автоматическую станцию собирать тамошние камни. От себя Нана добавила, что пикетирования (что бы это ни значило) были отозваны и скоро правительство пойдёт на соглашение. Двадцать шестого в субботу Расс получил от неё ещё одну весточку и стремглав кинулся на третий этаж обсудить новости с Лили.
— Ты об этой забастовке шахтёров? — кисло поморщившись, спросила Лили. — Папа говорит, это вымогательство. Папа говорит, что мистер Хит говорит, что шахтёры своими неразумными требованиями тянут страну в бездну экономического кризиса. Они требовали сорокапроцентного повышения.
— Сошлись на двадцати пяти, — парировал Северус, который ещё ни разу не слышал, чтобы имя премьер-министра Эдварда Хита упоминалось без ругательств. — И заслужено, между прочим, учитывая все те годы, что им недоплачивали за их опасный труд.
— Точно, твой отец ведь один из этих грязных угольщиков.
— А твой только и знает как целыми днями протирать штаны в уютном офисе, заколачивая состояние на тяжком труде простых людей.
— Социалист-агитатор!
— Капиталист-кровопийца!
Не в силах справиться с возмущением, они оба вылетели из своего тайного класса и не заговаривали друг с другом добрых четыре часа. Затем во время обеда в Большом зале Лили подала Северусу знак, что хочет с ним встретиться.
— Я рада, что твоему отцу повысили жалованье, — с нотками раскаяния признала она. — Кажется, я забыла обо всём, чего у тебя не было. Может, теперь у тебя появится телевизор.
— И пропадёт возможность смотреть лунные запуски с тобой? Вот ещё. — На этом они помирились и снова стали лучшими друзьями.
До середины марта будни шли своим чередом. Северус и Митчелл вместе занимались и делали домашние задания, но всё-таки не водили большой дружбы в привычном смысле этого слова. Они никогда не рассказывали друг другу о своих семьях и жизни вне Хогвартса, не обсуждали других учеников, не делились успехами, разочарованиями и планами — словом, говорили об одних только уроках, так что их отношения можно было назвать строго деловыми.
Северуса это устраивало, ведь кроме Лили он ещё никому о себе не рассказывал. Для него даже такое «академическое» товарищество было новым и познавательным опытом. Иногда ему казалось, будто Митчелл был не прочь поговорить о чём-то личном, но в такие моменты он спохватывался и сворачивал тему, боясь, что его обвинят в излишнем любопытстве. Время от времени Северус замечал, как Митчелл общается с Беллой и братьями Лестрейндж, но это не вызывало у него подозрений. Белла и Лестрейнджи теперь со многими о чём-то беседовали.
Но однажды в марте Митчелл вдруг задал первый вопрос:
— Откуда ты, кстати?
— Северная Англия, — ответил Северус.
— Сам-то я из Гемпшира. Никогда не бывал нигде северней, пока тут не оказался. А из какого графства?
Это было странно, потому что Северус помнил, как его об этом уже спрашивали и Митчелл слышал ответ. Его насторожило, что Митчелл спросил снова.
— Ланкашир, — ответил он, предположив, что Митчелл просто забыл.
— Мерсисайд? — с надеждой уточнил Митчелл, и Северус понял, что тот знал кое-что о маггловской музыке.
— Нет, — ответил он. — Севернее.
То, что последовало дальше, было ещё подозрительней, потому что Митчелл снова спросил где, и Северусу показалось, будто тот хочет вытянуть из него название самого городка. Северус внезапно понял, что совсем не хочет об этом распространяться. Жил бы он в Лондоне или Бирмингеме — беспокоиться было бы не о чем, в большом городе легче затеряться. Но маленький городишко в Пендле — слишком личная информация, слишком опасная.
— Да просто деревенька, — пожал плечами Северус после минутной заминки. — Я даже… сомневаюсь, что у ней есть… название.
— Понятно, — ответил Митчелл, казалось, довольный тем, что узнал.
Несколько дней спустя допрос продолжился.
— Я всё думал над кое-чем с сентября, — начал Митчелл, — что ты тогда сделал, чтоб наслать на Аарона вшей?
«Я уже говорил тебе, что сделал. Разве ты забыл? Или ты попытался повторить и понял, что заклинание не действует?»
— Я ничего… не делал.
— Брось. Ты сказал, что произнёс по себя «вши», но это же неправда. По крайней мере, у меня так не вышло. Может, ты просто наврал, что наслал на него вшей, но ведь у него их и не было, пока он не приехал в школу. Как он ещё мог их подхватить?
— Я не… знаю. Как у людей… заводятся вши?
— За один вечер — никак. Вот ещё у него их не было, а потом — бац! — уже вши. Я этого не делал. Я тогда ещё не знал кто, но подумал на тебя, а потом ты и сам сказал, что это был ты. С тех пор я получше узнал всех соседей и понял, что другие не могли этого сделать. Они не так хороши. Единственный, кто мог бы, — ты. Так что я хочу знать, что ты сделал, чтобы у Аарона завелись вши. Только не говори, что ты подумал слово «вши», потому что я знаю, что это неправда.
Северус ненадолго задумался.
— На кого… ты хочешь наслать их? — спросил он наконец.
— Да ни на кого! Мне просто интересно, как ты это сделал.
— Не думаю, что… стоит рассказывать. Ты можешь использовать это против… моих… друзей.
Митчелл усмехнулся.
— Я? Думаешь, я собираюсь на кого-то напасть? Да и вообще, у тебя ведь нет друзей, кроме меня.
На это Северус ответил не сразу.
— Откуда тебе знать?
Митчелл смутился.
— Извини. Я не хотел тебя обидеть. Просто я ни разу не видел, чтобы ты с кем-то ещё общался.
В этот момент в дверях спальни показался Аарон. В воздухе тут же повисло напряжение, Северус начал замыкаться. И всё-таки он не мог проигнорировать Митчелла.
— Только потому, что ты не видел, как я с кем-то разговариваю, ещё не значит, что у меня нет друзей, — произнёс он, не замечая, с каким изумлением на него уставился Митчелл.
Оказалось, Аарон пришёл передать сообщение. «Она хочет тебя видеть», — сказал он Митчеллу, и тогда тот поспешил в общую гостиную, а вернулся оттуда лишь двадцать минут спустя, нервный и заметно расстроенный. Он прилёг на кровать и до конца вечера ни с кем не заговаривал. Северус даже не сомневался, кем была эта «она», и теперь смотрел на Митчелла с растущим сочувствием. Для него стало очевидно, что Митчелла подослали к нему выпытывать информацию. И тем не менее сочувствие отнюдь не вызвало в Северусе желания сотрудничать.
Жизнь, которая, казалось, ещё пару недель назад начала налаживаться, снова становилась тяжкой.
Воскресенье, 19 марта 1972 (три дня до первой четверти)
В третье воскресенье марта Северус и Лили как обычно встретились после завтрака провести пару часов вместе, обсуждая уроки и последние новости. Они оба согласились, что погода стала будто бы теплее, и, несмотря на то, что на улице всё ещё было зябко, решили возобновить свои встречи под деревьями на западном берегу озера. Лили покинула тайный класс первой, Северус вышел несколько минут спустя и в коридоре столкнулся с Алоизом, Эваном и Аароном.
— Забавно, — протянул Алоиз, в то время как Аарон заходил со спины, а Эван следил за рукой Северуса, в которой всегда внезапно появлялась палочка. — Только что мы видели, как одна гриффиндорка вырулила из того же коридора, что и ты.
— Не понимаю, о чём ты, — холодно ответил Северус, не сводя с него глаз.
— Девчонка из Гриффиндора. Эванс. Она была с тобой. В том коридоре тупик. Если вы оба торчали там столько времени, значит, были вместе. Слизеринцы не водятся с гриффиндорскими девками. Может, нам стоит убедиться, чтобы ты помнил об этом? — Алоизу нравилось запугивать Северуса. — Может, — продолжал он, — тебе стоит забыть о ней? Будет обидно, если с ней что-нибудь случится.
Северус кивнул, и ему позволили уйти.
На следующий день у них было занятие по зельям. Первокурсникам предстояло научиться варить зелье Забывчивости, поскольку оно входило в экзаменационную программу. Устанавливая котёл и подготавливая всё для работы, Северус осторожно оглядывался по сторонам. Гриффиндорцы его совершенно не заботили, он не обращал внимания даже на Лили. Не Гриффиндор был причиной его проблем и страхов. И даже не весь слизеринский поток первогодок — только мальчики. «Но мелкая неприятность — тоже неприятность».
Зелье Забывчивости. Северус улыбнулся про себя: если обидчики хотят, чтобы он забыл о Лили, он тоже заставит их кое о чём забыть.
Всё было бы гораздо проще, будь у Северуса доступ к ингредиентам в любое время — тогда он мог бы осуществить задуманное в тайне от следивших за ним глаз. Но раз такой возможности не было, ему пришлось действовать прямо на уроке, одновременно с приготовлением зелья на оценку под пристальным присмотром однокурсников.
На этот раз Северус не стал саботировать собственную работу: сварил идеальное зелье Забывчивости в рекордное время, закупорил в отдельную бутылочку необходимое количество для оценки, а остатки разлил по флаконам, которых получилось пять. Закончив с этим, он невозмутимо направился к кладовке с ингредиентами, неся перед собой подносик с парой-тройкой фиалов, где выбрал и отмерил всё, что ему было нужно. Насчёт Слизнорта он мог не беспокоиться, он это знал. Для Слизнорта Северус оставался невидимкой.
Вернувшись к столу, он добавил понемногу от каждого фиала в каждый из пяти флаконов с зельем и старательно приклеил на них маленькие этикеточки. Когда дело было сделано, Северус прибрал за собой и снова огляделся. Слизеринцы не сводили с него глаз. Как и Лили.
В течение того дня он то и дело замечал, что за ним тщательно следят. Дорис Гэмп и Клаудиа Хиггс были в одной команде, Аарон и Эван — в другой. Алоиз периодически подходил то к первым, то ко вторым, словно руководил целой операцией. У Северуса не было ни единой возможности переговорить с Лили и рассказать ей о том, что случилось накануне после их встречи. Отужинав в Большом зале, он вернулся в спальню и обнаружил, что мальчики пытались залезть в его сундук. Пытались, но безуспешно: красные, богато усыпанные цыпками руки Аарона и Эвана говорили сами за себя. Алоиз оставался на своей кровати и просто наблюдал за их попытками. Северус был доволен тем, что мальчики проявили интерес к его зельям.
Следующие несколько дней он провёл в библиотеке, увлечённо работая над списком. Он часто обращался к тетрадке, постоянно что-то в ней исправляя своим неразборчивым почерком, очевидно совершенно забыв, что за ним наблюдали. Когда он закончил, список выглядел следующим образом:
Синий — помощь Ч, Тр,
Зелёный — помощь Трав, Зел.
Жёлтый — помощь Аст, Ист, ТИ.
Фиолетовый — забыть
Красный — анти-дт к фиол.
Март был на исходе, а это значило, что до итоговых весенних контрольных оставалось всего ничего. Студенты Хогвартса судорожно учили и зубрили, надеясь успешно сдать все тесты и спокойно отправиться домой на пасхальные каникулы. В субботу двадцать пятого Северус поднялся на завтрак и дождался, пока Лили придёт, поест и покинет Большой зал. Он так и не рассказал ей об угрозе, которую получил на прошлых выходных: отчасти потому, что за ним пристально наблюдали, а отчасти потому, что они уже договорились забыть о тайном классе и встречаться вне замка. Выждав несколько минут, Северус поднялся из-за стола и тоже вышел.
У лестницы, ведущей в подземелья, он увидел Алоиза и Эйвери. Алоиз, едва заметив Северуса, ухмыльнулся. Немедленно осознав, что происходит, Северус бросился к дубовым дверям замка и вырвался наружу, в объятия приятного весеннего утра. Лили стояла на лужайке перед замком, путь к утёсу ей преграждали братья Лестрейндж, а отход отрезали Аарон и Эван.
Голос Рабастана звучал негромко, но отчётливо:
— Мы тебя не тронем, не причиним тебе зла. Ты нам не интересна. Мы говорим тебе то, что сказали бы твои друзья из Гриффиндора, если бы знали. А вообще, иди к ним прямо сейчас, попроси помочь встретиться с мальчиком из Слизерина. Увидишь, что они скажут. Возможно, они нас даже поблагодарят. — Он обратил взгляд к дверям и увидел Северуса. — Можешь идти, — сказал он Лили.
Лили развернулась и пробежала мимо Северуса в замок. По её лицу было видно, что она вот-вот заплачет.
Рабастан подошёл к Северусу и слегка приобнял его за плечи, отводя подальше к утёсу.
— Это ради твоего же блага, — мягко объяснил он. — Представляешь, что сделали бы гриффиндорцы, узнав, что ты встречаешься с их девчонкой? Мы пытаемся уберечь тебя от беды. Твоими настоящими друзьями в Хогвартсе могут быть только слизеринцы. Мы — твоя семья. Ты должен держаться с нами.
— Я думал… вы не любите… дворняг.
Крепко стиснув его плечи, Рабастан развернул Северуса к себе и недобро посмотрел на него сверху вниз:
— Не нужно хамить. Я — староста, и я…
— Что тут происходит? — С лестницы донёсся властный голос старосты седьмого курса. Рабастан отпустил Северуса, глядя, как к ним приближается Малфой. Родольфус, Аарон и Эван осторожно попятились к замку.
— Заметил парочку твоих шестёрок, торчащих в вестибюле, — продолжил Малфой, в чьём тоне безошибочно угадывалась стойкая неприязнь к Рабастану, — в ту же секунду влетает гриффиндорка, вся в слезах. Выхожу из замка и что я вижу? Буквально все сливки слизеринской шпаны.
— Следи за языком, Малфой, — ответил Рабастан. — Мир меняется. Ты ведь не хочешь оказаться за бортом?
— За бортом? Не думаю. Мир волшебников умеет отличать золото от грязи. Почему ты удерживаешь первогодку? Что он нарушил?
— Ничего.
— Отлично, — оборвал Малфой. — Тогда он может вернуться замок. На носу конец семестра, и мы хотим, чтобы каждый слизеринец закончил его с отличием. Ты, — обратился он к Северусу, — иди в библиотеку, занимайся.
— Да, сэр, — ответил Северус и пробежал мимо остальных в замок и вверх по лестнице, радуясь, что его спасли от Рабастана, но прекрасно сознавая: стычка старост произошла вовсе не из-за него. Рабастан и Малфой терпеть друг друга не могли, Северус был лишь предлогом.
Северус так же знал, что передышка была временной. Малфой, может быть, и мог указывать Рабастану, пока Северус находился где-нибудь в школе, но все его соседи по комнате слушались Рабастана, и Северусу не оставалось ни единого выхода, кроме как подчиниться и перестать видеться с Лили.
Пришло время показать им, что он, Северус, был не так уж беспомощен. Его план должен был сработать как по маслу.
До пасхальных каникул оставалась неделя. В понедельник Северус вернулся после завтрака в спальню, открыл свой сундук и вытащил оттуда пять флакончиков с цветным содержимым. Не таясь от соседей, он неторопливо отмерил себе чайную ложку зелёного зелья, выпил его, а флакончики разложил по карманам. Зелёный ему удалось незаметно сунуть обратно в сундук (в том флаконе была подсахаренная вода).
В то утро Северус с блеском сдал тест по травологии. Все его ответы были изложены очень подробно, пергамент получился на добрых два фута длиннее, чем у остальных. Аарон и Эван не сводили с него глаз, но Северус делал вид, что вовсе их не замечает. После урока он вышел во внутренний дворик проветриться перед следующим занятием, а заодно ещё раз свериться со списком.
Внезапный ветерок вырвал листок из рук, и когда Северус ринулся за ним, его за руку поймал Аарон. Примерно в десяти футах от них Эван наклонился, чтобы поднять листок с земли.
— Что это? — фыркнул Эван. — Используешь зелья, чтобы мухлевать на тестах? За такое тебя мигом упекут на отработки.
— Отдай, — хрипло прошептал Северус. — Это… моё, ты не имеешь права… туда заглядывать.
— Я думаю, что имеет, — сказал Аарон. — Если слизеринец мухлюет на тестах, он пятнает честь факультета. Мы обязаны убедиться, что ты больше не станешь жульничать. — Он бросил взгляд на лестницу, ведущую в замок, где за их сценой молча наблюдал Родольфус Лестрейндж.
По сигналу Аарона Родольфус приблизился к ним.
— Какие-то проблемы?
— Кажется, этот слизеринец использует зелья, чтобы повысить свои оценки, — сказал Аарон. — Думаю, он таскает их с собой. Видишь листок? Сегодня утром он выпил что-то зелёное, а затем получил превосходно на травологии. Разве не ясно? «Зелёный — помощь на травологии и зельях». Здесь ведь так и написано.
— Отдай… сейчас же! — прошипел Северус. — Это… моё!
— «Это… моё», — передразнил Родольфус, ухмыляясь. — Теперь уже нет, дворняга. Давай-ка поглядим, что у тебя в карманах. — Аарон и Эван держали ему руки, пока Родольфус вытаскивал из его мантии флакончики с зельями. — Придётся тебе справляться без них. — С этими словами он сунул зелья к себе и в сопровождении Аарона и Эвана победно прошествовал в замок, оставив Северуса кипеть от злости в одиночестве.
Во время занятия по чарам ничего не произошло, а после обеда первый курс Слизерина отправился на урок по защите от тёмных искусств. Аарон и Эван ввалились в класс так, будто были хозяевами мира. Каждый из них незаметно сжимал в руке мерный стаканчик с жёлтым зельем, которое они проглотили, как только Уилдакр раздала всем листки с заданием.
Северус с упоением наблюдал, надеясь, что на занятиях у третьего курса события развивались по тому же сценарию. До чего же приятно было, получив листок с заданиями, оглянуться на своих мучителей и увидеть на их лицах выражение полнейшей растерянности. Сваренные Северусом цветные зелья заставляли забывать о строго определённых вещах, так что и Уилкис, и Розье чётко знали, о чём именно не могли вспомнить.
Спустя час прилежной работы, Северус сдал свиток с ответами, достаточно полными для хорошей оценки, но недостаточно детальными для высшего балла, тем самым обеспечив себе репутацию усердного, но не слишком, ученика. Пергаменты, сданные Аароном и Эваном, были совершенно чисты.
— Эй! Дворняга!
Северус развернулся, лицом к лицу столкнувшись с Рабастаном Лестрейнджем в одном из коридоров пятого этажа. В ладонь незаметно упирался кончик палочки, в любой момент готовой выскользнуть из рукава. Северус замыкался.
— Что?
— Хочу знать, что ты подсунул моему брату.
— Я ничего ему не подсовывал.
— Кажется, я уже говорил. Первокурсникам следует быть обходительней со старостами. В противном случае могут возникнуть неприятности.
В эту секунду с другого конца коридора до них донёсся голос Беллы.
— Мой щеночек доставляет тебе неприятности, Рабс? — Она быстро подошла к ним. — Уверена, это чистая случайность и он не нарочно.
— Он дал Дольфу зелье, из-за которого тот провалил тест по чарам.
— Я ничего ему не…
— Да нет же, — засмеялась Белла, — Дольф сам его взял. Вместе с Аароном. Они забрали у Северуса зелья и сами их выпили, за что и получили. Так им и надо, задирам.
— Он специально это подстроил. Он их подставил.
— Нет, Рабс, он кинул им приманку, а они клюнули на неё, как маленькие глупые рыбки, и конечно же попались на крючок. Скажи брату, что нельзя быть таким наивным. Мир — опасное место. Подтянет свои баллы в конце года на экзаменах. — Белла лучезарно улыбалась старшекурснику, но тот лишь хмуро зыркнул на неё и удалился.
— Спасибо, — поблагодарил Северус после того, как Рабастан ушёл.
— Не за что. Ты мне нравишься. Мне кажется, здесь тебе нужны друзья. Как тот Митчелл. Он неплохой, кстати. Очень мило с твоей стороны помогать ему с домашними. Может, он тебе тоже с чем-нибудь поможет.
— С чем он может… мне помочь?
— Не знаю. С чем-нибудь. Ладно, нужно бежать. Трансфигурация зовёт! — И Белла устремилась вниз по лестнице, оставляя Северуса наедине со своими мыслями.
* * *
— Можно с тобой поговорить? — спросил Митчелл в пятницу, когда Северус выходил из Большого зала, по обыкновению прихватив оттуда кое-что на обед. — Не здесь. Где-нибудь, где потише.
— Туалет на… первом этаже?
— Подойдёт. Встретимся там.
Туалет мальчиков на первом этаже был пуст. Поджидая Митчелла, Северус жевал сэндвич и гадал, к чему понадобилось проводить встречу в такой секретности. Митчелл появился несколько минут спустя и тут же принялся проверять кабинки.
— Здесь никого… нет, — сообщил Северус.
— Отлично. Слушай, завтра я уезжаю домой на каникулы, но мне надо тебе кое-что сказать. Не верь этой Белле. Она опасна.
— Я… и… не верю. Она мне… не нравится.
— Нет, я другое имел в виду. Она правда опасна. Ей от тебя что-то нужно — не знаю что, но нужно. Ей и её приятелям. Мне велено говорить с тобой о ней, убеждать, какая она хорошая, заставить тебя доверять ей и делать то, что она скажет. Она предупредила, что если не стану, она устроит мне такую кошмарную жизнь, что мне больше не захочется оставаться в школе.
— Я… не знал. Я думал, ты… Я не был уверен. Прости.
— Всё нормально. Слушай. Ей нужна информация. Вроде того, что ты умеешь, — запирающие чары, заклинания, которые не произносишь вслух; как ты подделываешь зелья, прикидываясь, будто не умеешь их варить, — ей всё это кажется очень интересным. Я должен следить за тобой и всё ей докладывать.
— Почему ты… говоришь мне об этом?
— Я больше не хочу этого делать. Надоело быть марионеткой. После каникул до конца года останется всего пара месяцев. Думаю, я смогу продержаться. Мне уже приходилось терпеть травлю. Ладно, пора идти. Алоиз ждёт меня в Зале.
Митчелл ушёл, и по молчаливому согласию мальчики не заговаривали друг с другом до конца дня. Следующим утром от станции Хогсмид в Лондон отошёл поезд, увозя всех учеников, собравшихся провести пасхальные каникулы с семьями. Лили уехала. За всю неделю они с Северусом не обменялись даже словом. Северус снова оказался один в опустевшем замке.
Каникулы прошли, откровенно говоря, скучно. По сравнению с рождественскими праздниками на этот раз в школе осталось больше народу, потому что многие студенты пятого и седьмого курсов решили готовиться к экзаменам. Рабастан Лестрейндж к их числу не относился.
Как и в прошлый раз, Северус остался один в спальне мальчиков и, как и в прошлый раз, мог пользоваться ванной Слизерина с относительной свободой, потому что старшие студенты имели привычку засиживаться допоздна и вставать лишь к обеду. И всё-таки он не перестал избегать общей гостиной, поскольку там часто собирались остальные. Завтраки, обеды и ужины проходили вполне приятно, потому что студентов было достаточно, чтобы преподаватели собирались за своим столом, но всё же не слишком много, и потому все они разбредались по Большому залу, собираясь в небольшие группки или занимаясь по одиночке. Северус мог оставаться в зале, не нервничая из-за присутствия других. Он много думал.
Митчелл сказал, что стерпит пару месяцев травли до летних каникул. Северус не был уверен, что он такой же сильный. «Я терпел насмешки раньше, но всё потому, что знал: у меня есть Лили, с которой я могу говорить на выходных. Смогу ли я выдержать несколько месяцев без возможности с кем-либо общаться? Смогу ли я остаться в стороне от всего, что бы там не планировала Белла? Всего лишь пара месяцев, а потом все отправятся по домам. Мы с Лили сможем общаться сколько и когда угодно, и нам не нужно будет беспокоиться о том, что думают Гриффиндор и Слизерин. Мы вернёмся домой в Ланкашир, и у нас будет целое лето на разговоры».
От таких мыслей Северус приободрился и решил, что всё-таки выстоит. Предвкушение замечательного лета придавало ему сил.
Когда каникулы подошли к концу, студенты вернулись в Хогвартс. Большинство прибыли в субботу на поезде, среди них Аарон, Эван и Лили. Лили украдкой взглянула на Северуса во время ужина в Большом зале, но ни один из них не попытался устроить встречу после. В воскресенье появился Митчелл — они с отцом аппарировали прямо к воротам школы. Убедившись, что его сын в безопасности, мистер Эдисон тут же исчез. Всего лишь первые выходные последнего семестра, а Северус уже скучал по разговорам с Лили. Не зная, куда себя деть, почти всё воскресенье он провёл в библиотеке.
Вечером он решил наведаться в Большой зал, но уже там староста из Пуффендуя велел ему немедленно отправляться в общую гостиную Слизерина, поскольку профессоры Дамблдор, Макгонагалл и Слизнорт желали пообщаться со всем факультетом. Северус предположил, что это какая-то школьная традиция, но тут же усомнился. Он спускался в подземелье, попутно гадая, окажется ли самым последним, потому что на лестнице больше никого не видел. Когда он вошёл, в гостиной было тихо; большинство студентов выглядели ошеломлёнными и подавленными, несколько девочек-старшекурсниц плакали.
К нему подошёл Митчелл.
— Это насчёт Малфоя, — тихо сказал он. — Он больше не вернётся в Хогвартс.
Северусу понадобилось какое-то время, чтобы переварить услышанное.
— Что с ним случилось?
— Его мать… В общем, она погибла во время одного из подрывов в Северной Ирландии.
— У волшебников нет бомб. — Северус замыкался, все его немногочисленные воспоминания о Малфое сами собой запирались где-то в дальних уголках разума.
— Это были не волшебники. Атаку устроили магглы.
— Как? Зачем?
— Она навещала кузину в графстве Арма. Дом находился на окраине Кроссмаглена. Профессор Дамблдор сказал, что в мире магглов последнее время было неспокойно, а в пятницу небольшая группа заложила две дюжины бомб по всей Северной Ирландии. Кузина миссис Малфой так боялась беды, что наложила на дом чары, маскирующие его под заброшенное строение. Профессор Дамблдор говорит, это трагичное совпадение, что бомба оказалась там, где убила миссис Малфой.
Северус вспомнил, как Малфой поставил Рабастана на место перед самым началом каникул, и его губы скривила слабая усмешка — одна из тех горьких полу-улыбок, которые на самом деле улыбками не являются. «Быстро работают», — сказал он, зная, что Митчелл его не поймёт.
Ученики разбрелись по комнатам, а директор Дамблдор и профессор Макгонагалл, будучи его заместителем, провели некоторое время, общаясь с небольшими группками мальчиков и девочек, сочувствуя утрате их друга и старосты. Когда Дамблдор добрался до первогодок, в основном говорили Аарон и Эван — о том, каким замечательным был Малфой, как он всегда им помогал и давал советы. Северус прекрасно знал, что Малфою не было дела до первогодок (кроме того случая, когда тот спас его от Рабастана), так что молча сидел на кровати, уставившись в пол да изредка разглядывая стены.
— А вы, мастер Снейп? — мягко спросил Дамблдор перед уходом. — Вы будете скучать по мастеру Малфою?
— Он мне… нравился, — ответил Северус не поднимая глаз.
Белла пришла первой. Она появилась в дверях спальни и попросила с ним увидеться.
— Как ты, щеночек? — спросила она, когда он подошёл. — Малфой был тебе как брат.
Северус знал, что Рабастан рассказал ей о той сцене перед замком. Он пожал плечами.
— Не больше, чем другие, — ответил он, не сводя с неё чёрных как уголь глаз. — А вот ты, должно быть, будешь скучать. В конце концов, ты знала его дольше, чем я.
Она удивлённо уставилась на него.
— Почему ты так со мной разговариваешь?
— Как? — ответил Северус, а затем развернулся и пошёл обратно к кровати. С тех пор он стал проводить много времени в библиотеке, отыскивая заклинания. Ему очень хотелось поговорить с Лили. Лили бы обязательно помогла ему разобраться, увидеть суть. Не имея возможности посоветоваться, Северус действовал по наитию. Он ни капли не верил в «трагичное совпадение». Малфой помог ему с Рабастаном и сам же от этого пострадал. Для Северуса это значило, что он, Северус, уже был вовлечён в конфликт и остался единственным, кто мог отомстить.
Ему понадобилось какое-то время, чтобы создать первое заклинание — чары вызывали старение на определённых участках тела. Прошла неделя, и как-то утром, пересекая общую гостиную, Северус посмотрел на Беллу и мысленно произнёс «Фалакрос», а после вышел, не зная, сработало ли, потому что ему не представилась возможность опробовать заклинание раньше.
Белла поняла, что происходит, только во время завтрака, когда рассеянно провела рукой по волосам. От головы отделился целый пучок и остался на пальцах. Она в ужасе посмотрела на выпавшие волосы, а затем снова провела рукой по голове. На этот раз волос выпало больше. Белла заверещала; постепенно вся её растерянность нашла выход в пронзительных визгах «Лысею! Я лысею!». К тому времени, как друзьям удалось увести её из зала, Беллу трясло в настоящей истерике.
Родольфус получил невербальное заклинание Шизо, когда неторопливо прогуливался по вестибюлю. Внезапно все швы на его мантии расползлись, и одежда лохмотьями начала сваливаться с тела. Меньше чем через минуту он стал практически голым и, испуганно прижимая к себе остатки тряпья, потрусил в спальню переодеваться.
Месть Рабастану, как самому старшему, требовала более тщательной подготовки. В конце концов Северус решил дождаться СОВ и только в мае начал применять серию ухудшающих память чар. Внезапно Рабастан стал тратить больше времени в библиотеке и денег на репетиторов.
В середине мая звук знакомых голосов в одном из коридоров четвёртого этажа заставил Северуса остановиться. Это были Рабастан и Родольфус.
— …говорит, нет доказательств, и я начинаю с ним соглашаться. Мы так и не услышали ни одного заклинания, ни разу не видели палочку с тех пор, как Белла испытывала его в январе.
— А что насчёт того раза, когда мы хотели сунуть его в ванну? Это был он, точно. А ещё он сундук свой запирает.
— Значит, он просто знает парочку запирающих чар. Это ещё ни о чём не говорит. Знаешь ведь, что магглорождённые выплёскивают магию от злости или испуга. Может, с полукровками то же самое. Он был напуган. Что-то произошло. Кроме того случая мы имеем лишь парочку дешёвых трюков. Они говорят, мы теряем с ним время.
— Не знаю, Рабс…
— Слушай, ну раз он настолько хорош, почему он так учится? Почему не угрожает нам, почему не отомстит за ту девчонку из Гриффиндора? Почему не покажет, что может за себя постоять? Почему он вечно озирается и ходит по стеночке, как будто всех подряд боится, почему постоянно один? Будь у меня такой талант, знаешь, что я бы с ним делал? Он пустая трата времени. Пора о нём забыть.
— А как насчёт того раза, когда с меня одежда свалилась?
— Чёрт возьми, Дольф, да это мог быть кто угодно! Может, девчонкам захотелось глянуть, что у тебя под мантией. — Рабастан рассмеялся. — У нас есть дела поважнее, чем таскаться за молокососом. Идём! Кто первый до лестницы?
И двое пронеслись мимо Северуса, осмотрительно вжавшегося в нишу со статуей, чтобы его не заметили. Хорошая новость. На какое-то время его оставят в покое. Лучшая новость за год.
Остаток семестра прошёл мирно. Настолько мирно, что у Северуса было время заметить, как в последнюю неделю Лили приходило немало сов. Экзамены он сдал с неплохими оценками, оказавшись в середине рейтинга, — результаты были приемлемыми, но весьма посредственными. Пир в честь окончания учебного года выдался шумным и затянулся до глубокой ночи, а это значило, что большинство студентов на пути в Лондон будут спать. У Северуса имелись другие планы. Поезд был его возможностью наконец поговорить с Лили.
На этот раз Северус оказался не последним пассажиром, так что ему удалось найти пустое купе, где к нему скоро присоединились двое других первогодок — из Пуффендуя и Когтеврана, — их имён он не знал. Это не имело значения, поскольку всю дорогу до дома его соседи проспали. Спустя час после отбытия Северус вышел поискать Лили. Первым делом он отправился в самый хвост на их место перед багажным вагоном. Лили уже была там.
— Я знала, что ты придёшь, — сказала она. — Мне так не хватало наших разговоров.
— Мне тоже, — ответил Северус.
Лили рассказала о поездке в Кент на Пасху, о новой линии связи, которую провели в мае, — теперь у Петунии в комнате стоял собственный премиленький телефон. «Которым я буду пользоваться, когда её не будет», — добавила она решительно. Северус рассказал о Малфое и о том, как погибла его мать. Лили очень расстроилась, услышав эти вести.
— Но лето будет замечательное, — заверил Северус. — Сможем встречаться у реки хоть каждый день и разговаривать сколько угодно. Дома будет намного лучше, чем в Хогвартсе.
Лили отвела взгляд, уставившись в окно.
— Я не вернусь в Ланкашир, — наконец призналась она. — Папу перевели из Манчестера в Райгет. Они с мамой и Петунией уже переехали. Встретят меня в Лондоне, и мы отправимся в Суррей.
Говорить было нечего. Несколько минут спустя они разошлись по своим купе. Северус замкнулся и оставался замкнутым, пока смотрел, как Лили встречает её семья. На его памяти Петуния ещё ни разу не выглядела такой самодовольной.
На Кингс-Кроссе было людно. Северусу понадобилось несколько минут, чтобы найти в толпе маму. Эйлин спокойно стояла в сторонке, тихо поджидая сына. Объятий не было — в их семье они были не приняты.
— Ты в порядке? — спросила она, оглядывая его с ног до головы.
— Ага. Я умею выживать.
Эйлин коротко кивнула.
— Никогда об этом не забывай. Наш поезд завтра, папа встретит нас в Колне. Куда идти помнишь?
Они вышли с Кингс-Кросса. Эйлин терпеливо ждала, пока сын разберётся в беспорядочном движении автобусов и машин, а также людей, спешивших на вечерние рейсы. Наконец Северус показал направо. «Туда, — уверенно сказал он. — Юстон-роуд можно перейти по подземке».
Эйлин улыбнулась. «Умница», — кратко похвалила она, и Северус понял, что мать им гордилась. Она позволила ему отвести их через Юстон-роуд к Юстонскому вокзалу, где они оставили багаж, а затем к церкви Святого Панкратия. Они отсидели вечернюю службу с прихожанами, а позже спрятались и дождались, когда храм закроют на ночь. Оставшись одни, Северус с мамой устроились на скамье в главном нефе при свете крохотного огонька Люмос.
— Держи, поужинай немного, — сказала Эйлин, достав из сумочки сэндвичи и пару яблок. — И расскажи мне о Хогвартсе.
Северус рассказал. Сперва о занятиях, о том, как следил за тем, чтобы оценки оставались на приемлемом, но невыдающемся уровне (кроме травологии, потому что профессор Мюллейн знал о Нане). Эйлин одобрительно кивала, однако новости о зельеварении её не обрадовали.
— Не о преподавателях тебе нужно беспокоиться, Расс, а о студентах. Слизнорт думает, ты посредственный ученик, — это хорошо, но слизеринцы знают о твоём притворстве. Я должна была догадаться, что гордость не позволит тебе варить плохие зелья, но не стоило показывать им, что ты умеешь. Что ж, полагаю, сделанного не исправить. В следующем году можешь немного подтянуть оценки, только следи, чтобы все думали, будто тебе это даётся с трудом. И не красуйся на чарах и тёмных искусствах.
— Хорошо, мам, — ответил Расс.
Следующим утром они выскользнули из церкви и отправились на Юстонский вокзал. Там они слегка перекусили, а после наконец сели на поезд до Ланкашира. В составе были вагоны второго класса, так что Расс с комфортом расположился на знакомом месте, где совсем не чувствовал себя не в своей тарелке. По пути они с мамой показывали друг другу что-то в окне, разговаривали о школе, ели сэндвичи и даже немного вздремнули. Поезд часто останавливался, так что когда они прибыли в Колн, наступил ранний вечер.
Тоби нигде не было. Простояв полчаса на перроне, Эйлин оставила Расса в зале ожидания со всем его багажом и отправилась проверять ближайшие пабы. Тоби отыскался во втором по счёту кабаке, где ещё не успел слишком набраться. Послушно следуя за Эйлин, под руку выводившей его из бара, он сообщал своим новым приятелям: «Пора встречать сына. Только что вернулся со своей фон-баронской школы. Придётся теперь выбивать из него всю эту фон-баронскую дурь. Где он, Лин? Его величество слишком важная особа, чтобы снизойти до встречи с отцом?»
Когда родители показались в дверях, Расс вскочил со скамьи, быстро оценивая, сколько отец уже выпил и насколько вспыльчивым мог быть. «Не так уж и плохо», — подумал он. Могло быть хуже. Он ждал, пока отец заговорит первым.
— Ну же, Тоби. Поздоровайся с сыном. — Эйлин провела ту же оценку и решила, что им ничего не грозило.
— Здорово, Расс, — Тоби широко улыбнулся. — Ты глянь, ни капли не вырос, год прошёл, а его так от земли и не видать. Ну как там твоя школа? Уже сделали тебя чистоплюем?
— Никто не сделает меня чистоплюем. Пусть только попробуют — устрою им тёмную.
— Давай поглядим, чему там тебя научили. — Тоби наклонился и вытянул левую руку ладонью вперёд. — Проверим, выстоишь ли все пятнадцать.
Расс посмотрел на руку и представил вместо неё лицо Аарона Уилкиса. Удар получился очень резким и точным. Тоби сперва удивился, но не стал скрывать своё впечатление.
— Неплохо сработал над правым джэбом, стал куда крепче, — отметил он, потирая краснеющую ладонь.
— Говорю же. Пусть только попробуют.
Кивнув сыну в знак одобрения, Тоби повернулся к Эйлин:
— Здесь неподалёку есть местечко. Может, заглянем перекусить, а потом уж и домой? Сын как раз расскажет о своих битвах.
Ужин прошёл замечательно. Расс с удовольствием уплетал рыбу с жареной картошкой и по просьбе отца целых три раза рассказал о стычке в уборной, в результате которой у одного из мальчиков из носа пошла кровь. Расс не стал уточнять, что сделал это с помощью заклинания. Тоби был счастлив, считая, что мальчик вырос настоящим бойцом, а Эйлин была счастлива, что ничего крепче пива Тоби пить не стал, да и того взял всего пинту.
Когда ужин кончился, часы пробили почти десять, а солнце опускалось за горизонт. К счастью, Тоби был достаточно трезв, чтобы вести машину, так что, погрузив вещи Расса в багажник, они наконец тронулись, а уже через двадцать минут подъехали к маленькому кирпичному домику на окраине старого ткацкого городишки, в котором жили.
Их путь лежал через благополучный район, и проезжая по улице, где раньше жила Лили, Расс заметил, что окна её дома были темны и плотно занавешены. Дом ждал новых хозяев.
Дела у семьи Снейпов обстояли настолько хорошо, что Эйлин рискнула и попросила Тоби остановиться у паба, чтобы заскочить за парой бутылок пива. При удачном раскладе пиво помогло бы ей удержать мужа дома на весь вечер. Тоби начал было настаивать, что зайдёт в паб сам, но она велела ему остаться в машине и пообщаться с сыном. «У меня был целый день, чтобы поболтать с ним в поезде. Теперь твоя очередь».
— Я тут понял, — начал Расс, поддерживая маму, — что целых десять месяцев никого не обыгрывал.
— Думаешь, сможешь меня обыграть?
— Я не утверждаю, но попробую.
— Вот погоди, только домой доберёмся.
Эйлин вернулась с пивом, и как только они оказались дома, Тоби вытащил доску для криббеджа. Пока отец с сыном возились с картами, Эйлин принесла из машины чемоданы, разобрала вещи Расса и застелила ему постель. Затем отправилась на кухню, приготовила чай и принесла кружечку Рассу. Счёт вёлся точно вровень, но на последнем раунде Тоби первым сосчитал очки и забил колышки, одержав победу.
— Ты просто обязан дать мне шанс отыграться, пап! — настоял Расс, и они играли до тех пор, пока не стало слишком поздно идти в паб.
Уже перед сном Тоби тихонько сказал Эйлин: «Здорово, что парень дома».
Лето выдалось неплохим, учитывая, что Лили переехала в Суррей. После шахтёрской забастовки Тоби вернули рабочие часы и подняли жалованье, так что теперь он проводил меньше времени в пабе, заглядывая туда только по пятничным и субботним вечерам. К тому же случались особенные дни, первый из них — в середине июля, меньше чем через три недели после возвращения Расса.
— Утром я встретила на рынке миссис Хэнсон, — сказала Эйлин четырнадцатого июля в пятницу. — Она приглашает тебя в гости. Сказала, что можешь остаться у неё до воскресенья.
— Зачем? — спросил Расс, не отрываясь от учебника по трансфигурации за второй курс.
— Она сказала, что ты, должно быть, соскучился по Доктору Кто и, может, согласишься съездить с ней завтра в Манчестер.
Предложение съездить в Манчестер его заинтересовало, поскольку перед Хогвартсом Расс почти нигде не бывал. «Ладно», — всего-то и буркнул он, но собрался задолго до назначенного времени. Его также не покидало ощущение, что это был один из тех случаев, когда родители хотели побыть одни.
Миссис Хэнсон приготовила для Расса горячий шоколад и печенье, затем он полчаса отмокал в прекрасной ванне (способный при этом закрыться от всего мира) и остальной вечер провёл перед телевизором, усевшись на пол, притянув коленки к груди и упёршись в них подбородком — Миссис Хэнсон против такого не возражала, а ещё в её доме можно было смеяться. Следующим утром один из её жильцов подвёз их в Колн. Путь до Манчестера предстоял долгий, потому что по какой-то причине им следовало доехать до Блэкберна, а там пересесть на другой поезд, но Расс всё равно наслаждался каждой минутой путешествия.
В Манчестере его ждал настоящий сюрприз. «Тебе ведь нравились “Битлз”? — спросила миссис Хэнсон, когда они сошли на станции Манчестер Виктория. — В кино идёт фильм с их участием. “На помощь!”, кажется». Так Расс впервые оказался в кинотеатре.
Он заворожённо глядел на студии звукозаписи, катание на горных лыжах, на карибские пляжи, а также на то, как Ринго безуспешно отбивался от хулиганов, замахиваясь и нанося им удары рёбрами ладоней.
— Да что он делает? Кто так дерётся! — возмущался Расс. Происходящее на экране ни капли не походило на стиль Нела Тарлтона.
— Это называется карате, милый, но кажется, он не слишком в нём хорош, да?
О карате Расс решил расспросить бабушку Снейп.
— Конечно я об этом слышала. Восточный стиль, если не путаю. Знаю, Тоби такое не жалует, но прадедушка Венсли считал карате достойным искусством. Твои-то отец и дед всегда называли это цирковыми трюками, но Венсли был уверен, что карате нисколько не хуже их любимого бокса.
— У тебя есть книги про карате?
— Бог ты мой, сладкий, да нет конечно! К чему мне такие книжки?
Пришлось отложить мысли о карате до августа, когда Тоби повёз семью в Блэкпул. Тоби и Эйлин хотели провести время наедине, так что пару дней Рассу было позволено болтаться по городу в одиночку. Он заходил в книжные магазины и старался прочесть как можно больше, пока продавцы не понимали, что он не собирается ничего покупать, и не прогоняли его.
Расс вовсе не стремился разбивать кирпичи голыми руками. Его привлекало совсем другое: умение падать в карате считалось искусством; кроме того, Расс вычитал, что против соперника можно использовать импульс его же движения. Когда они вернулись домой, он начал много времени проводить в пустошах, отрабатывая падения и перекатывания, которые видел на схемах из книжек. Такая техника прекрасно дополняла работу с магией, так что скоро Расс научился отскакивать с палочкой наготове, в прыжке направляя её на цель одним ловким движением.
Это было куда проще, чем полёты на метле.
В последний понедельник лета, меньше чем за неделю до начала учебного года, Расс упражнялся в пустошах над ведением волшебной дуэли, стараясь применить всё, чему научился за пару месяцев. В который раз отработав падение и кувырок, он услышал за спиной голос матери: «Интересная техника. Кто тебя этому научил?»
— Ринго Старр, — ответил Расс, повернувшись. Эйлин пристально смотрела на сына, сложив руки на груди.
— Мило. А теперь правду, — попросила она.
— Я серьёзно. Увидел карате в том фильме про «Битлз» и решил попробовать. Падения и прыжки в сторону при атаке важны.
— Держать свой разум закрытым и предугадывать действия соперника — вот что важно.
— Да, но я могу делать и то, и другое одновременно.
— Давай проверим. — Эйлин развела руки в стороны, показывая, что захватила палочку. Это значило настоящую тренировку. Несмотря на то, что заклинания, которые они использовали, были совершенно безобидными, это были настоящие заклинания. Здесь, в пустошах, они были далеко от маггловских домов, так что опасность быть обнаруженными им не угрожала.
Расс уже закрыл все замки и двери. Первым делом Эйлин проверяла именно это. Она считала, что сын недостаточно серьёзно относится к защите разума, и не поверила, когда он сказал, что в моменты настоящей опасности это случается автоматически. Эйлин никогда не замыкалась. Она объясняла это тем, что всего лишь изображала его соперников. Иногда Расс гадал, было ли это настоящей причиной.
Эйлин начала с Экспеллиармуса, Расс его с лёгкостью блокировал. Тогда она запустила серию жалящих, путающих и парализующих чар, которые Расс отражал, блокировал или уворачивался от них в сторону, используя некоторые из своих новых приёмов, поначалу неловко, но с растущей уверенностью. Через пять минут Эйлин перестала нежничать и принялась нападать всерьёз. После двадцатиминутной энергичной дуэли оба изрядно вымотались, Расс бросился влево и остался лежать на земле. Эйлин ожидала, что он встанет, но, воспользовавшись её замешательством, Расс обездвижил руку, в которой была палочка. Это был первый раз, когда он победил маму в дуэли без поддавков.
— Впечатляет, — только и сказала Эйлин, но то была высшая похвала, которую она когда-либо даровала сыну, так что Расс втайне почувствовал гордость за свои умения. — Пора домой, пока отец не вернулся со смены. Нам ведь не нужно, чтоб он узнал, как мы тут палочками размахиваем, верно? Но сперва покажи, что ты помнишь наши уроки. Не хочу, чтобы ты возвращался в школу беззащитным.
С самого младенчества мать часто проверяла его, желая знать, что он никогда себя не выдаст, так что зрительный и ментальный контакт с ней был такой же обыденной для Расса вещью, как дыхание. Эйлин искала страх, сомнения и нерешительность и, не обнаружив ни единого намёка, осталась довольна. Она увидела лишь то, что увидел бы потенциальный враг, — пустошь, себя, предвкушение грядущих успехов, интерес, что будет на ужин, — всё, о чём мог думать двенадцатилетний мальчик. Двенадцатилетний мальчик, чьим уверенным самообладанием и аналитическим складом ума она гордилась.
Были и другие вещи, которых она не обнаружила, — не нашла и не увидела, поскольку никогда о них не знала и даже не думала искать: моменты, которые он разделял с чужими людьми, моменты, которые посягали на её право быть единственной, вроде разговоров с бабушками и смеха в доме миссис Хэнсон, а особенно дружбу с Лили; горечь, стыд и злость, которые он испытывал в связи с нищетой и статусом крови, — эти вещи, как она всегда предостерегала, всю жизнь будут делать его мишенью — первый год в Хогвартсе это подтвердил; ожесточённое желание выжить, которое она вдолбила в его голову, которое питало его защитные механизмы, открывая в нём какую-то противоестественную хитрость и талант к маневрированию. Она не искала всех этих вещей, потому что не подозревала об их существовании. Он никогда их ей не показывал и не собирался. Многое из того, о чём не знал даже он, замкнулось в его разуме автоматически. Он никому не собирался себя выдавать. Ни ей, ни даже себе.
В последние дни лета Расс сосредоточился на старых учебниках для второго курса, радуясь тому, что теперь мог не так тщательно скрывать свои умения на предстоящих занятиях. Днём они с матерью выходили в пустоши тренироваться, а по вечерам он играл в криббедж с отцом. Он ждал возвращения в школу с лёгким нетерпением, потому что знал, что братья Лестрейндж и Белла оставят его в покое, и был относительно уверен, что не даст себя в обиду Уилкису и Розье. Может, ему даже удастся найти способ видеться с Лили.
Утром 31-го августа 1972 года Тоби Снейп отвёз жену и сына в Колн, где посадил их на поезд до Лондона. Эйлин и Рассу снова предстояло провести ночь в церкви Святого Панкратия, а следующим утром Расс должен был сесть на Хогвартс-экспресс, чтобы провести ещё один год в школе. Год, который обещал быть менее богатым на события, чем предыдущий.
Примечания:
История написана не в том порядке, в котором представлена. Первая часть, раздел «В начале», была добавлена в последнюю очередь. Рассказ о событиях, начинающихся с середины октября в этой главе и продолжающихся до конца, был начат осенью 2005 года. После выхода «Даров смерти» в 2007 в текст были вставлены несколько сцен из 33 главы, а также внесены небольшие изменения, отражающие дружбу Северуса и Лили до Хогвартса. В остальном текст остался неизменённым. В результате читатель может заметить некоторые повторения и несостыковки. За них автор просит прощения и надеется, что они не помешают читателю насладиться этой историей.
Пятница, 1 сентября 1972 (первый день последней четверти)
В день, когда Северус впервые отправлялся в Хогвартс, Эйлин Снейп провела с ним всё утро и попрощалась лишь за пару минут до того, как Хогвартс-экспресс тронулся с платформы. В этом году она привела сына на Кингс-Кросс, убедилась, что все его вещи при нём, и тут же поспешила на Юстонский вокзал, чтобы вернуться в Колн утренним рейсом. Северус не возражал. Говорить им было не о чем, поскольку всё было обсуждено несколько раз, к тому же прощания на перронах имели тенденцию быть ужасно неловкими.
Какое-то время он бесцельно бродил по вокзалу, толкая перед собой тележку с книгами и вещами, а когда часы пробили десять, тихонько прошмыгнул через стену на платформу девять и три четверти. Там он сел на скамью и принялся наблюдать, как на платформе медленно собирались люди. Он даже не пытался отыскать глазами Лили, зная, что она не сможет подойти и поздороваться. Северус решил, что найдёт её в поезде.
Примерно без четверти одиннадцать он отдал багаж поездной бригаде, оставив себе старенький саквояжик, в котором держал мантию, и вошёл в один из вагонов в центре состава. Двигаясь в сторону хвоста, Северус услышал знакомый голос, доносившийся из закрытого купе.
— …делали всё неправильно. Он хочет, чтобы мы сперва внимательно к ним присматривались. — Казалось, голос принадлежал Рабастану Лестрейнджу.
— Кто хочет? — спросил Аарон.
— Ты знаешь кто — Он, — ответил Кеннет Эйвери. — Если начнём, не разузнав, что имеем, всё может пойти насмарку. Они говорят, в прошлом году мы почти всех распугали. Нельзя допускать ту же ошибку с новичками.
— А что насчёт тех, кого мы упустили в том году? — послышался голос Эвана.
— Пока ничего, — ответил Лестрейндж. — Ведём себя как обычно. Не слишком стелемся, но и не задираем.
В вагон зашёл кто-то ещё, так что Северус двинулся дальше, размышляя над только что подслушанным разговором. «Был ли я одним из тех, кого они спугнули? Нужно быть осторожней».
Почти в конце состава ему удалось найти пустое купе. Не теряя времени, Северус переоделся в школьную форму и устроился у окна. До отправления оставалось всего пару минут, когда дверь открылась и на пороге показались три старшекурсника из Пуффендуя. Завидев зелёный значок факультета на его мантии, они было засобирались уйти, но затем решили, что один маленький слизеринец вряд ли мог быть опасен.
— Не против, если мы тут сядем? — спросил один из них. На вид он казался студентом шестого или седьмого курса, на его груди блестел значок старосты.
— Пожалуйста, — ответил Северус и, немного подумав, добавил: — Моя мама училась в Пуффендуе.
— Как же тебя угораздило попасть в Слизерин?
— Ретроградный Меркурий.
Пуффендуйцы понимающе закивали.
— Не повезло, — заметил один из них.
— Ага, — отозвался Северус.
Первый пуффендуец протянул ему руку.
— Макмиллан.
— Снейп, — ответил Северус, и они пожали друг другу руки. Двое других представились как Роупер и Хопкинс.
— Не встречал фамилии Снейп в наших архивах, — заметил Макмиллан.
— Её звали Принц.
— Точно. Она играла в плюй-камни, да? Капитан команды?
— Ага.
— Сочувствую насчёт Меркурия.
Кратко кивнув, Северус отвернулся и принялся глядеть на проплывающие в окне пейзажи, не пытаясь вклиниться в их разговор, — чем, казалось, заслужил себе ещё большее уважение. Прошёл целый час, когда в коридоре послышалось какое-то движение, дверь их купе отворилась и вошла Лили. Она приветственно кивнула старшекурсникам и устроилась напротив Северуса.
— Как твоё лето? — спросила она.
— Неплохо. Мы с родителями ездили в Блэкпул. А вы?
— В северную Италию и Мальту.
Сидевшие рядом пуффендуйцы старательно игнорировали их разговор, но картина мирно общавшихся учеников Слизерина и Гриффиндора заставляла их на чём свет проклинать причуды ретроградного Меркурия.
Лили смогла задержаться лишь на час, опасаясь, что девочкам станет любопытно, где она пропадала, но весь час они провели как в старые времена. Болтая о Капри и Помпеи, о Манчестере и «Битлз», Северус и Лили также успели договориться о том, что он будет помогать ей с зельями и что они не станут искать возможности видеться по выходным. Вместо этого Северус с первого же вечера возобновит свою привычку есть не в Большом зале, а где-нибудь в замке, и время от времени Лили будет составлять ему компанию.
После того как Лили ушла, он продолжил глядеть в окно, пока соседи вяло перекидывались фразами или дремали. В целом, поездка выдалась довольно спокойной.
Когда экспресс прибыл в Хогсмид, Северус обнаружил, что все студенты, кроме первокурсников, добираются до замка на каретах. Кареты двигались с помощью магии, решил он, поскольку не увидел никого, кто бы их тащил. На этот раз Северусу не удалось избежать общества однокурсников: рядом оказались Аарон, Эван и Митчелл. Мальчики кратко кивнули друг другу в знак приветствия и не проронили больше ни слова, пока ехали по тёмной дороге через ворота и вверх по холму к замку.
Северус с интересом наблюдал за церемонией отбора со своего места за слизеринским столом, но, когда настало время пира, откровенно заскучал. В чужие разговоры вступать не хотелось; с ним заговорить никто не пытался. Северуса это ничуть не удивило. Лили была единственной, кто когда-либо изъявил желание с ним общаться, к тому же он всегда избегал Большого зала, так что не имел возможности завести хоть какие-то знакомства. Он прислушивался к весёлой болтовне, но волшебники были ничем не интереснее магглов, и вскоре Северус задумался о своём.
Он думал о том, до чего глупыми могут быть волшебники. К примеру, ручки. Северусу не понадобилось много времени, чтобы полностью разочароваться в чернильницах и перьях. Они занимали много места; перья требовали постоянной заточки, а чернила оставляли пятна на пальцах даже самого аккуратного ученика, к тому же после них всегда нужно было промокать пергамент. Десяток шариковых ручек оказался бы гораздо практичней, но, чтобы додуматься до такого, волшебникам были необходимы маггловские мозги. Так же, как и для телевидения и лунных модулей. Северус гордился тем, что был полукровкой. Его мозги на сто процентов работали по-маггловски.
Затем он принялся разглядывать окружающих и прикидывать, как мог бы им помочь, если бы захотел. Дорис Гэмп то и дело поправляла спадавшую на глаза чёлку. Северус был уверен, что придумал бы заклинание, чтобы Дорис могла подравнивать длину, когда захочет. Аарон постоянно щёлкал костяшками. Может, какие-нибудь чары помогли бы смягчить хрящики, чтобы суставы не издавали такой ужасный звук. Северус задумался, как по-гречески будет слово «костяшки».
Наконец пир подошёл к концу, и ученики принялись разбредаться по общежитиям. В спальне всё было так, как и в прошлом году. Северус направился к своей кровати и задёрнул полог. Он ждал, когда Аарон назовёт его «мисс Присси», но никто ничего не сказал.
Митчелл зевнул, потягиваясь.
— Самое лучшее начало года, — сказал он.
— Почему это? — спросил его Эван.
— Завтра суббота. До начала занятий целые выходные. Не знаю, как вы, но я собираюсь хорошенько отоспаться.
Об этом Северус не подумал. Он тотчас наложил на кровать нехитрые чары, чтобы наутро проснуться раньше других и успеть посетить ванную.
Немного погодя из общей гостиной вернулся Алоиз и бросил на свою тумбочку горсть шоколадных конфет.
— Прихватил кое-что из поезда, — объяснил он. — Налетай.
Несмотря на только что закончившийся ужин, мальчики жадно накинулись на угощение. Алоиз бросил взгляд в дальний угол спальни, где Северус доставал из чемодана пижаму.
— Ты тоже, Сев. Бери, если хочешь, — добавил он и отвернулся.
Возникло затруднение. У Северуса был лишь миг на то, чтобы решить, как отреагировать. Малейшая заминка могла вызвать подозрения. Он подошёл к остальным и взял с тумбочки одну конфету.
— Спасибо, — сказал он и откусил кусочек. Шоколад оказался вкусным.
Алоиз молча пожал плечами. Северус не обиделся. Ему нравилось, когда мир вокруг был предсказуемым. Деловые отношения.
Все очень устали с дороги, а потому разговоров в тот вечер было мало. Северус спрятался за балдахином, переоделся в пижаму и залез под одеяло. Сундук его уже охраняли запирающие чары, а кровать — защитные. О безопасности забывать не стоило, даже если Алоиз вдруг решил раздавать всем конфеты. Вскоре мальчики уснули.
Почти весь следующий день Северус провёл, проверяя свои любимые места в замке и на территории. Самым лучшим оставалось то, у озера: оно было скрыто от школы утёсом, там можно было услышать, если кто-то спускался вниз. Ко всему прочему оттуда имелись целых четыре пути отхода — в обе стороны по берегу озера, по узкой скалистой тропинке вверх и вниз, в лодочный грот. Никто больше не подкараулит его и Лили в коридоре.
С началом учебной недели Северус заметил несколько важных изменений. Во-первых, за ним следили каждый раз, когда он выходил с едой из Большого зала. Его это не удивило. Напротив, после услышанного в поезде разговора он ожидал, что за ним станут наблюдать, так что не делал попыток избавиться от хвоста. Вместо этого он водил наблюдателей по всему замку, каждый раз останавливаясь в новом, отдалённом закутке, где спокойно ел свой ужин и читал книги. Вместе с этим он знал, что Лили остаётся в Большом зале, а иногда ускользает и отправляется, так же как он, в какой-нибудь уголок заниматься. Всё шло точно по плану. Как только они заставят всех поверить, что всего лишь ищут уединения, то смогут видеться друг с другом время от времени.
Во-вторых, люди вдруг стали с ним дружелюбны. Впрочем, это нельзя было назвать настоящим дружелюбием — ребята просто вели себя чуть менее грубо, чем обычно. И всё-таки. Аарон рассеянно отступил в сторону, позволив Северусу пройти, когда они столкнулись на пороге спальни. Алоиз задал вопрос по домашнему заданию. Эван пошутил и бросил взгляд на Северуса, чтобы узнать, смеётся ли тот с остальными. Митчелл теперь не боялся желать ему доброго утра и говорить что-то вроде «увидимся на чарах».
Белла Блэк, казалось, завоевала определённый авторитет. Несмотря на то, что она училась на четвёртом курсе, а Рабастан Лестрейндж на шестом, было очевидно, что Рабастан прислушивался к Белле и даже выполнял её приказы. Это сбивало с толку, к тому же Северус до сих пор не имел ни малейшего понятия о том, что значили слова «Ты знаешь…», которые возникали в их разговорах всё чаще.
Двенадцатого сентября Северус и Лили встретились у озера впервые с начала семестра, пока вся школа была в замке на ужине.
— Зачем передавать записку через Мэдли? — спросил Северус, едва завидев Лили. — Разве не было другого способа?
— Торстен очень милый, — чинно пояснила Лили. — Сначала он отказывался передавать записки слизеринцам, но я попросила его поговорить с пятикурсниками — один из мальчиков в твоём купе был старостой Пуффендуя, — и, кажется, они убедили его, что с тобой можно иметь дело. Когда он тебе её передал?
— На травологии. Было даже забавно. Он уронил мандрагору, а я не сразу понял, что это трюк. Должен признать, идея удачная.
— Ну конечно. У меня не бывает неудачных идей. Как твои дела?
— Неплохо. Пока никто не задирал. Жду, когда всё изменится.
— Может, они наконец поняли, что ты достойный человек.
Северус пренебрежительно фыркнул.
— Их понятие о достоинстве очень сильно отличается от твоего.
— Слышал поговорку о дарёных конях? — спросила Лили. — Хватит заглядывать им в зубы.
Остаток сентября пролетел без изменений. Слизеринцы оставались относительно вежливыми, за Северусом периодически наблюдали, Лили виделась с ним время от времени и максимально поддерживала во всём, подшучивая лишь над его подозрениями. Северус не доверял ничему и никому — никому, кроме Лили.
К началу октября медовый месяц закончился. Аарон возобновил свою привычку называть Северуса «мисс Присси» и даже приказал ему не появляться в общежитии до отбоя. «Нам нужно проветривать спальню» — так звучала основная причина. Северус снова начал проводить всё больше времени в библиотеке и пустующих классах, которых, как оказалось, было много. Мысли о встречах с Лили отошли на второй план.
С первой недели октября началась новая фаза: за ним принялись активно следить. Каждый раз, когда Северус произносил заклинание на уроке по чарам, обязательно находился слизеринец, который внимательно смотрел за тем, как он это делает. Каждый раз, когда Северус варил зелье, обязательно находился однокурсник, который тщательно записывал каждый его шаг.
Факультет Слизерина начал порядком его раздражать. Северус всё ревностнее оберегал тайну своей дружбы с Лили.
Четверг, 19 октября 1972 (три дня до полной луны)
Общежитие Слизерина располагалось недалеко от класса зельеварения. После урока небольшая группка учеников отправилась туда, чтобы передохнуть пару часов перед ужином, и Северус незаметно увязался за ними, пока они спускались всё ниже под землю к сырой голой стене, за которой скрывался вход в общую гостиную. Оказавшись внутри заполненного зеленоватым светом помещения, Северус тихо обошёл собравшихся в нём студентов и скользнул в небольшой коридор, ведущий к спальне.
Двое из его соседей по комнате, Уилкис и Розье, уже были там, но прервали свой разговор, едва завидев Северуса на пороге.
— Ты сегодня рано, мисс Присси, — насмешливо обратился к нему Уилкис. — Кажется, тебе было велено не появляться здесь до отбоя.
Не обращая на них внимания, Северус прошагал к своей кровати. Учебник по зельям отправился на дно сундука, оттуда же Северус извлёк чёрный плащ со значком Слизерина. Школьная форма ему очень нравилась: прямая чёрная рубашка с изумрудно-серебряной вышивкой на воротнике и манжетах, чёрная мантия, полы и рукава которой были также отделаны в традиционных цветах Слизерина, аккуратная шапочка и тёплый чёрный плащ. Форма слегка скрывала его природную щуплость.
За сохранность своих вещей Северус не волновался. В прошлом году мальчишки уже пытались до них добраться, чем только заработали себе на руках страшные волдыри и язвы. Никому так и не удалось сломать заклятие, которое Северус наложил на свой сундук. Его также пытались дразнить. Но тогда над кроватью Розье поселилось целое семейство пауков — время от времени они падали на него, пока он спал, и нередко угождали прямо в рот, — а у Уилкиса вдруг обнаружился страшнейший случай заражения вшами — такого в Хогвартсе не видели лет тридцать. После этого Северус зажил немного спокойнее.
Накинув на плечи плащ, Северус щелчком пальцев заставил сундук закрыться и вышел из спальни, а потом и из общежития, не заботясь о том, как на него смотрят и что делают остальные. Уилкис и Розье проводили удаляющуюся фигурку подозрительным взглядом и вернулись к своему разговору.
Его первой остановкой была густая поросль молодого кустарника за Северной башней. Там в глубине скрывался маленький ручеёк, время от времени Северус приходил к нему, чтобы умыться. Меньше всего на свете ему хотелось пользоваться общей уборной мальчиков в Слизерине, где постоянно устраивалась какая-то шумная возня. Однажды несколько старшекурсников хотели унизить Северуса, заставив его там раздеться. Но оказалось, что мучить ребёнка довольно трудно, когда твои веки и губы распухают всё больше, а кровь из носа бежит всё сильнее от многочисленных неизвестных тебе заклинаний, так что они оставили свои грубые развлечения. В конце концов Северус посчитал это успехом, ведь никто так и не увидел его шрамов. В сравнении с этим прозвище «мисс Присси», присвоенное ему Уилкисом, казалось совсем безобидным.
«Пара лет в Хогвартсе научит тебя защищаться. Никогда не показывай, что боишься. Никогда не выдавай своих слабостей. Не позволяй им втягивать тебя в драку на их территории. Заманивай на свою». Так его учила мать. Призывала жить этими уроками, и он жил. «Oderint dum metuant, — повторяла она. — Пусть ненавидят, лишь бы боялись». И в глубине души Северус понимал, что ему нравилось внушать обидчикам страх.
Уже в пролеске кустарника он, убедившись, что не привёл за собой хвост, скинул плащ с мантией, расстегнул манжеты рубашки и ремень. Быстро закончив скромное омовение, Северус был готов возвращаться в замок. До ужина оставался ещё целый час.
Октябрь давно вступил в свои права, и потому Большой зал теперь вовсю пестрил яркими украшениями поры урожая. Ещё до начала ужина в нём собралась огромная толпа голодных студентов. Северус занял место в самом конце слизеринского стола, почти у дверей, надеясь, что так никто не заметит его присутствия. Обычно он хватал с тарелки пару сэндвичей и отправлялся есть куда-нибудь наружу, но сегодня, сам того не осознавая, попытался найти взглядом Лили.
Она сидела ближе к концу гриффиндорского стола в компании нескольких подружек. Северуса поразило то, как непринуждённо она себя вела, как весело разговаривала и хихикала вместе со всеми. Он наблюдал, не глядя: опустив голову, лишь изредка посматривая в сторону Лили. И всего раз, всего лишь раз она оглянулась на слизеринский стол, и на долю секунды их взгляды встретились. «Она подмигнула? Или мне показалось? Может, она хочет встретиться у озера?» Он взял первое, что попалось под руку с уже ломившегося от еды стола и вышел из зала.
— Всё в порядке?
Северус вздрогнул от её неожиданного появления. Лили проследила за ним до самого озера, где луна уже начала подниматься в ясном осеннем небе.
— Уилкис опять принялся за своё, — ответил он.
По какой-то причине здесь, в холоде опускавшихся сумерек, Северус чувствовал себя лучше.
Лили скептически оглядела маленькую булочку, в которой он держал ломтики мяса и листья салата.
— Неудивительно, что ты такой худой. Ты ведь почти ничего не ешь. Я не замечала этого раньше. — Она села на гладкий камень и развязала края большой столовой салфетки, в которой принесла мясо, хлеб и сладости. — Я уже поужинала, но подумала, может, ты захочешь разделить со мной десерт.
Северус устроился на траве рядом с ней. Всё было потрясающе вкусным, они ели в тишине: Лили брала совсем по чуть-чуть, большую часть угощения пододвигая к Северусу. Он и не подозревал, какими лакомыми могут быть тартинки с джемом и засахаренные фрукты, и надеялся, что живот не заболит от такого количества сладостей.
— Почему ты захотела увидеться сегодня?
— Мне показалось, ты расстроен. Боялась, что тебя опять начали обижать. Почему ты не рассказал о том, что происходило в начале прошлого года? Я могла бы помочь.
— Не хотелось тебя расстраивать. Да и что ты могла сделать?
— Не знаю. Мы могли бы обсудить это. Иногда разговоры помогают.
— Я не хочу говорить об этом. Я хочу это забыть. Встречи с тобой помогают мне забыть.
— Ладно. Но когда я чем-то расстроена, мне легче поделиться обидой, чем молчать о ней. — Лили обратила взгляд на луну. — Небо отсюда очень красивое. Когда ты нашёл это место?
— В том году. Мне нравится, что из замка тебя здесь никто не видит. Но тут бывает довольно холодно.
Они ещё немного поболтали, и, когда пришла пора возвращаться в замок, Северус чувствовал себя гораздо лучше. Проходя через общую гостиную, он старался держаться поближе к стене, поскольку заметил, как у камина отдыхала группа старшекурсников. Все что-то обсуждали и смеялись, пока один из них не оглянулся — Рабастан Лестрейндж.
— Чуете, псиной повеяло? — громко объявил он. — Эй, Розье. Часто вам приходится проветривать комнату?
Розье поддержал общий хохот, но смешок выдался неловким и напряжённым. В травле он участвовал не так свободно, как Уилкис. Помнил о пауках, без сомнения.
Северус не стал отвечать на их насмешки и спокойно продолжил путь в спальню. Плащ и мантия отправились на спинку стула, стоявшего рядом с кроватью. Затем, не обращая внимания на Уилкиса и Эдисона, он вытащил ночную фланелевую рубашку, надел её через голову, оставив болтаться на шее, и снял ту, в которую был одет. Палочка переместилась из рукава дневной рубашки в рукав пижамной.
Привычно убедившись, что кровать защищают все необходимые чары, Северус забрался под одеяла. Мать дала разрешение на то, чтобы он не так тщательно скрывал свои умения, а потому следовало подумать над подходящим ответом Лестрейнджу. До сегодняшнего вечера Лестрейндж не обращал на Северуса внимания, а значит, случай в гостиной был частью общего плана по переходу от дружелюбия к травле. «Люди не шутят просто так. Тебя будут испытывать, искать твои слабые места. Не позволяй их найти». Северус вдруг улыбнулся, а затем повернулся на бок и заснул.
Следующим утром он поднялся раньше всех, переоделся в форму и тихонько устроился на кровати с учебником по зельям. Проснувшихся соседей это удивило, поскольку все привыкли, что он уходил самым первым. Присутствие Северуса действовало на мальчиков слегка угнетающе, так что они быстро собрались и покинули спальню. Подождав достаточно времени, Северус решил, что большинство слизеринцев уже проснулись и теперь начинали собираться в общей гостиной перед завтраком. Он встал с кровати, вернул учебник в сундук, поправил в рукаве палочку и вышел из комнаты. Казалось, он был полностью занят своими мыслями, но чёрные глаза быстро двигались под слегка опущенными веками, оценивая позицию каждого, кто находился в гостиной.
Лестрейнджи расположились у камина вместе с Беллой Блэк; все трое громко разговаривали и смеялись. Северус направил спрятанную в рукаве палочку на стоявшего к нему спиной Рабастана. Пару секунд он не сводил с него глаз, а затем вышел из гостиной. Он знал, что Розье всё видел, и чувствовал, как тот провожал его взглядом до самого выхода.
Несколько минут спустя, когда слизеринцы выдвинулись в сторону Большого зала на завтрак, Белла Блэк поморщилась и сказала:
— Не хочу никого обижать, но, по-моему, кое-кому стоит посещать ванную чаще.
За этим последовал взрыв хохота, и ребята начали принюхиваться.
— Ну, это точно не про меня, — ухмыльнулся Родольфус и повернулся к старшему брату: — Но могу сказать, что тебе бы ванна не помешала.
Остальные принялись обходить Рабастана бочком, не переставая смеяться. Ненавязчивый, но вполне характерный запах медленно заполнял всё пространство вокруг. В Большом зале слизеринцы отсели от Лестрейнджа подальше, не желая ощущать рядом с собой его стойкую пахучесть. Рабастан проводил всё свободное время в ванной, яростно натирая кожу мочалкой, но прошло целых три дня, прежде чем запах мокрой псины исчез полностью.
Северус не стал задерживаться в зале, чтобы понаблюдать за смятением Рабастана. Он никогда не злорадствовал над своими обидчиками; всё, что его интересовало, — это урок, который они усваивали после его заклинаний. На этот раз всё прошло в высшей степени удачно, поскольку после этого случая Розье не дразнил его до конца года.
Понедельник, 20 ноября 1972 (полнолуние)
В Слизерине происходили события, сути которых Северус не понимал, но всё-таки принимал в них участие. Казалось, будто его провоцировали, желая вывести из себя; не оставляли в покое даже во время занятий и на переменах. Уилкис украл у него перо на истории магии, так что Северусу пришлось использовать невербальные Манящие чары, чтобы вернуть своё. Гэмп высмеивала его длинные тонкие волосы, и он позаботился о том, чтобы её волосы запутывались в ужасные колтуны при любой попытке их расчесать. Родольфус Лестрейндж во всеуслышание обозвал его тощим карликом, а после вдруг стал активно набирать вес и уже через неделю был тяжелее на двадцать фунтов.
«Будут напирать, буду отбиваться», — Северус всё чаще следовал этой тактике, постепенно вырабатывая оборонительную линию поведения.
Он не переставал искать способа увидеться с Лили. Задача не из лёгких, поскольку за ним снова пристально наблюдали. Спустя месяц с их октябрьской встречи Лили и Северусу всё же удалось пробраться к озеру незамеченными — в этом помогли двое пуффендуйцев, с которыми Северус ехал в поезде; он просто спрятался за их спинами и таким образом ускользнул от Малсибера. На этот раз Северус захватил из зала больше еды, и у них получился настоящий маленький пир. Светила полная луна, скоро Лили начала бросать в озеро камешки, а Северус с любопытством наблюдал за тем, как они отскакивали от тёмной поверхности воды.
— Как ты это делаешь? — спросил он. Последний камешек прыгнул целых три раза, прежде чем пойти на дно.
— Парень Петуньи показал мне, как их запускать. Просто держишь между большим и указательным пальцами и бросаешь, немного закручивая… Вот так. Отец не учил тебя этому? — Она тут же пожалела о своём вопросе, поскольку смущённый вид Северуса красноречиво говорил о том, как мало времени ему уделял отец. — Ты вообще знаешь, как камни кидать? — закончила она слегка виновато.
— Ага. Птиц неплохо подбиваю, — ответил Северус. Затем поднял с земли камень, прицелился в сосну, стоявшую неподалёку от кромки воды, и точным броском сбил одну из шишек.
Осознав, что ей не придётся учить его с нуля, Лили приободрилась и принялась делиться секретами успешных «блинчиков». Северус схватывал на лету, и совсем скоро они уже стояли бок о бок, бросая камешки в чёрную воду.
— Чего тебе не хватает больше всего? — спросила Лили спустя какое-то время.
Ей не нужно было объяснять. Северус понял, о чём она спрашивала.
— Жареной картошки с рыбой по пятницам.
Лили звонко рассмеялась.
— Неплохо. В Хогвартсе такое не готовят. А я скучаю… по тому, как слушала музыку вместе с друзьями. Мы собирались вокруг радиоприёмника и подпевали знакомым песням.
Северус не мог на это ответить, поскольку Лили была его единственным другом, к тому же у него никогда не было радиоприёмника. Он немного подумал над следующим ответом.
— Ночь Гая. Папа всегда находит какой-нибудь ненужный хлам и выносит во двор. Когда местная шпана пытается забрать этот хлам на костёр, он выбегает из дома и начинает возмущаться, называя их воришками. Они огрызаются, и тогда мы гонимся за ними до самой каменоломни, где устраивается костёр. Бросаем всё ненужное в чучело Гая и печём картошку. Самый весёлый вечер в году.
— Да, — согласилась Лили. — Ночь Гая — то ещё событие. А я скучаю по самолётам. Наш новый дом стоит почти рядом с Гатвиком, так что ты всегда слышишь, как они летают. Мне нравится представлять, что я нахожусь на одном из них и летаю по всему миру.
— Ты когда-нибудь летала на самолёте?
— Пока нет, но обязательно полечу.
— Я тоже.
В ту ночь Северусу снились самолёты, летающие в Тимбукту, Занзибар и Мандалай. Проснувшись утром, он понял, что это были самые необычные названия из всех, которые он знал. Рядом с мечтой об этих местах Хогвартс казался скучным и ничем не примечательным.
В следующий четверг Северус вернулся в общежитие перед самым отбоем. Четверо его соседей сидели на полу в центре спальни. Казалось, Уилкис, Эдисон и Малсибер заворожённо наблюдали за чем-то, находившемся внутри их кружка, а Розье, несмотря на то, что и был заинтересован, старался держаться немного подальше.
Северус направился к своей кровати, но в этот момент Малсибер пошевелился и они случайно столкнулись. «Извини», — обронили они одновременно, и Северус двинулся дальше.
— Эй, Снейп, — сказал вдруг Малсибер. — Ты, кажется, умеешь управлять пауками?
Северус помедлил секунду.
— Иног…да, — ответил он.
— А этим сможешь?
Северус осторожно подошёл и заглянул в кружок. В центре неподвижно лежал огромный толстый паук. Северус предположил, что его оглушили Петрификусом, и тут же понял, отчего Розье не казался таким весёлым, как остальные.
— Что мне нужно… сделать?
— Что захочешь. Нам удалось заставить его бегать, а потом остановиться. Хотя мне кажется, что бегал он сам по себе. Так что у нас получилось только обездвижить.
— Зачем? — спросил Северус.
— Да просто. Попрактиковаться с заклинаниями. Ты что, защитник пауков?
— А можете заставить его… ходить задом наперёд?
— Как это? — спросил Уилкис.
Северус позволил палочке выскользнуть из рукава и сосредоточился на пауке — так, что не заметил удивления Эдисона и довольную ухмылку Малсибера. Немного поразмыслив, он сказал: «Либеракорпус!», а затем «Ретроверсо!» Освобождённый от действия Петрификуса, паук хотел было убежать, но вдруг принялся осторожно перебирать лапками, пятясь назад.
— Неплохо! — воскликнул Уилкис. — Это определённо нужно запомнить. Интересно, а на людях сработает?
— Не… знаю, — ответил Северус. — Я никогда… его раньше не пробовал.
Малсибер пристально посмотрел на Северуса.
— У тебя получилось с первой попытки?
Северус пожал плечами.
— Это не… сложное заклинание. Просто… произносишь его и всё. Другие… сложнее.
Малсибер сперва ничего не ответил, задумчиво глядя на паука.
— Сделай с ним ещё что-нибудь, — потребовал он минуту спустя.
— Что?
— Не знаю, что угодно.
Подняв палочку, Северус хотел было что-то сказать, но передумал.
— Я больше… ничего не знаю.
Палочка вернулась в рукав. Северус пошагал к кровати.
— Эй, — гневно окликнул его Уилкис. — Ты не можешь вот так взять и уйти, когда… — и вдруг замолчал.
Северус оглянулся, и на секунду ему показалось, что Малсибер молча пытался дать Уилкису какой-то знак, который включал в себя предостерегающие взгляды и качание головой. Затем Малсибер поднялся с пола.
— Забудь, всё равно надоело. Идём посмотрим, что там в гостиной.
Ушли все, кроме Эдисона, который устроился на кровати с учебником по защите от тёмных искусств.
— Ты правда знаешь другие заклинания? — спросил он спустя несколько минут.
— Парочку, да, — сказал Северус.
— Уилкис бы очень хотел, чтобы ты показал, как их использовать.
— Против кого?
— Понимаю, — кивнул Эдисон и вернулся к страницам учебника.
Вдруг, следуя какому-то порыву, Северус вышел из спальни и осторожно прошагал по коридору до места, откуда мог видеть почти всю гостиную. Малсибер и Розье стояли в самом углу, разговаривая с Беллой Блэк и Рабастаном Лестрейнджем. Северус размышлял над тем, о чём они могли говорить, даже когда вернулся в комнату и готовился ко сну. Всё это было очень загадочно.
Пятница, 1 декабря 1973 (четыре дня до новой луны)
Всю ночь с ноября на декабрь шёл дождь, температура опустилась ниже нуля, и утром Хогвартс увидел, как мир искрится ледяными бриллиантами. Снаружи всё было покрыто плотной коркой льда, и Северус понял, что на завтрак останется в Большом зале. Сидевшие вокруг него ученики весело планировали вылазки на улицу в перерывах между уроками: обсуждались катания с горки и даже возможность достать коньки, если лёд на кромке озера схватился достаточно крепко. Северус пока ещё не знал, чем займётся во время этого вынужденного заточения, но в одном был уверен точно — будет держаться подальше от общежития Слизерина.
Вдруг кто-то объявил: «Почта!» — и гомон в зале стал ещё оживлённее. Совы летели со всех сторон, бросая письма и посылки прямо в руки счастливых получателей. Обычно Северус пропускал почту по утрам, потому что в этом году Нана не посылала ежемесячных писем, так что теперь любопытно наблюдал за происходящим, подмечая насколько разными были реакции учеников на то, что они находили — или не находили — в конвертах и свёртках.
Внезапно он заметил потрёпанную серую сову, похожую на Нельсона. «Не может быть. Ей нечего мне отправлять». Но сова увидела его и спланировала вниз, пролетев всего в паре дюймов над головой и бросив на стол голубой конверт. После этого Нельсон улетел, прекрасно зная, что ответного письма может не дожидаться.
Северусу не хотелось прикасаться к конверту. «Там могут быть только плохие новости». И всё-таки даже плохие новости нужно было когда-то узнавать, так что спустя минуту он потянулся к письму. Внутри был обрывок бумаги и ещё один конверт размером поменьше. На обрывке было написано: «Другая бабушка считает, что ты захочешь об этом узнать». Северус с интересом осмотрел второй конверт, так как всё это было очень необычно. С чего вдруг бабушке-маггле понадобилось просить бабушку-ведьму передать послание вместе с совой? Он осторожно открыл конверт. Внутри была одна-единственная вырезка из «Гардиан». Он дважды пробежал взглядом по тексту, сунул его между страниц учебника и подал Лили знак.
Лили встретила его на седьмом этаже, и вместе они поднялись по спиральной лестнице на смотровую площадку Астрономической башни — самое безопасное место в замке в это время дня. Конечно, нужно было соблюдать предельную осторожность, чтобы не поскользнуться на льду, но пока все были внизу, играя в снежки и катаясь на коньках, Северус и Лили могли быть уверены, что их никто не потревожит.
— Запуск седьмого числа, в пять тридцать утра. Я буду смотреть.
— Но ты всё равно ничего не увидишь.
— Я знаю. Просто… хочу хоть как-нибудь принять в этом участие.
— Ну, а я не хочу вставать в пять утра ради такого. Кажется, на этот раз ты сам по себе.
— А прилунение? Оно будет вечером.
— Не знаю…
— Ты должна это видеть. Одного из них зовут Рональд Эванс. Может, вы с ним как-то связаны.
Этот факт заставил Лили взглянуть на ситуацию в новом свете, и она согласилась посмотреть прилунение вместе с Северусом.
Понедельник, 11 декабря 1972 (два дня до первой четверти)
Они пришли к озеру подобно паломникам. Лили принесла еду, а Северус — телескоп, тайком вынесенный из класса астрономии. На ходу решив небольшие проблемы, они установили его на берегу и настроили на Луну. Оба чувствовали важность момента, ведь, насколько им было известно, это был последний раз в их жизни, когда они могли наблюдать за таким событием.
— Ты уверен, что они не полетят в следующем году?
— Уверен. Люди больше не хотят тратить деньги на полёты. Это последняя миссия.
— Если узнаю, что ты ошибся, я тебя побью…
Северус выпрямился, закончив возиться с подпорными винтами.
— И что, если ошибся? Это всего лишь шестое путешествие человека на Луну. Исторический момент. Ты сможешь рассказывать внукам, как наблюдала его своими глазами. Так же, как первую трансляцию по телевизору. И «Аполлон-13».
— Ладно. Куда смотреть?
— Восточная сторона Моря Ясности. Вот, верхняя область справа. Видишь тёмное пятнышко?
Северус посветил на карту заклинанием Люмос, они изучали её несколько минут, а затем вернулись к настройке телескопа. К тому времени как пришла пора возвращаться в замок, оба были уверены, что видели отблеск корпуса лунного модуля, стоявшего в Море Ясности.
На рождественские каникулы Лили отправилась домой в Суррей, а Северус остался в Хогвартсе, довольный тем, что несколько дней спальня будет в его распоряжении. Радость омрачало лишь то, что братья Лестрейнджи тоже остались в школе.
Вторник, 26 декабря 1972 (день до последней четверти)
— Эй, дворняга! — В голосе слышался не то приказ, не то издёвка. — Повернись, когда к тебе обращаются, псина.
Выбора не было. Северус спускался по своей тропинке к озеру, до безопасного сумрака леса лежали десятки ярдов, кругом один только снег, и, как назло, место было скрыто от окон замка. Ни один преподаватель не придёт на помощь, и нет товарищей, что прикроют спину. Он неторопливо развернулся и увидел Рабастана Лестрейнджа, за спиной которого маячил Родольфус. Больше никого, только двое. Северус молчал, его чёрные глаза метались из сторону в сторону, оценивая обстановку. Двое противников и крутой откос за спиной — не слишком выгодное положение.
— Нам нужен хворост для огня в гостиной, и ты соберёшь его. Дотащишь на своём горбу, как послушный маленький ишак, затем щёткой начистишь все полы в общежитии, а потом, может, развлечёшь нас своими плясками и пением. Как тебе план, дворняга? — Рабастан остановился в двадцати футах от него со зловещей ухмылкой на лице. Родольфус заходился от громкого хохота.
— Не очень, — ответил Северус.
— Кажется, мелкого второгодку нужно поучить манерам, Дольф. Макнуть в озеро, например, столкнуть в снег. Мы оставим твоё тряпьё у дверей замка, ты сможешь одеться. После того, как принесёшь хворост.
Северус не ответил. Он замыкался и закрывал свой разум, блокируя всё, что могло выдать его во время зрительного контакта. Присутствие матери казалось почти осязаемым. «Держи разум закрытым, дитя. Не дари им оружия, которое они используют против тебя. Не смотри на мою руку, смотри в мои мысли. В них ты увидишь заклинание ещё до того, как я подниму палочку». Уверенный и собранный, Северус нащупал пальцами палочку в своём рукаве. Затем чёрные глаза заглянули в карие, и Северус увидел, как в разуме Рабастана формируется Петрификус.
Петра! Он произнёс заклинание про себя, вместо того, чтобы выкрикнуть. За спинами Лестрейнджей с земли сорвался камень и угодил в плечо Рабастану. Братья резко развернулись и принялись озираться в поисках спрятавшихся врагов.
— Что это было? — проорал Родольфус.
— У меня есть друзья, — холодно ответил Северус.
Разъярённый Рабастан снова повернулся к нему.
— Это мы ещё посмотрим. — Его палочка уже была наготове, и он прокричал: — Петрификус Тоталус!
В тот же момент Родольфус атаковал Экспеллиармусом, но Северус уже выкрикнул: «Протего!» — пока его разум посылал череду точных Петра и Чиони.
Заняв братьев лавиной из снежков и камешков, он пробежал пятьдесят футов вправо и вверх по склону, всё ещё оставаясь вне поля видимости со стороны замка. Развернувшись с ещё одним Протего, уже вырывающимся из его палочки, он едва избежал двух Пугнацио. Удвоенное заклинание мощно врезалось в щит, отчего Северус упал на землю.
Стараясь встать, он увидел ещё один Петрификус и бросился влево. Ему стало по-настоящему страшно. Рабастан учился на шестом курсе, Родольфус — на четвёртом. Ему бы хватило сил справиться с каждым по одиночке, но вместе они были сильнее, чем он. Они могли бы задержать его здесь, на склоне утёса, ожидая, силы его не иссякнут, и тогда он бы сдался. К тому же драка могла их только разозлить. Страх подпитывал отчаяние, а отчаяние сфокусировало всё его хрупкое существо в последнюю попытку сбежать. Перекатившись на спину, он направил палочку на камни под ногами Лестрейнджей и, сконцентрировав всю энергию в одно заклинание, в длинном змеином свисте прошипел: «Се-е-ейсмо-о-ос!»
Поверхность склона вздыбилась и затряслась, глыбы камней принялись крошиться, мелкие осколки застучали по лодыжкам Лестрейнджей. Не сумев удержать равновесие, братья попадали и покатились вниз по склону, захваченные миниатюрной лавиной. Подобно молнии, Северус вскочил на ноги и бросился к замку. К тому времени, когда братья смогли оправиться от случившегося, он уже был на самом верху утёса, за пределами их досягаемости.
Рабастан похлопал брата по плечу. Оба были невероятно довольны, вместо того, чтобы кипеть от ярости.
— Никогда такого не видел, да и готов поспорить, что никто не видел, — спокойно сказал Рабастан. — Малсибер был прав. Маленький полукровка, оказывается, боец. Зажми его в угол, и он будет стоить шестерых. Зелья и заклинания… Думаю, Тёмный Лорд захочет узнать о нём поподробней.
— Скажу Белле, что она была права, — кивнул Родольфус. — Может начать его обрабатывать уже со следующего семестра.
Суббота, 6 января 1973 (два дня новой луны)
В субботу все вернулись в школу — Эдисон, Малсибер, Уилкис и Розье, Белла Блэк и, конечно, Лили. На самом деле, не будь Северус так рад возвращению друга, он бы заметил, как Лестрейнджи разговаривают с Беллой в общей гостиной. Белла то и дело качала головой и горячо кивала.
Вторник, 9 января 1973 (три дня до первой четверти)
Она нагнала Северуса на выходе из Большого зала во время ужина.
— Привет. — Мягкое обращение раздалось прямо над левым ухом. — Я помню тебя. Ты — Снейк, верно?
Северус узнал голос ещё до того, как развернуться, — Белла Блэк, четверокурсница, которая никогда не смеялась над его полукровным происхождением, зато ожидала, что он будет развлекать её подобно дрессированному псу. Северус удивился ошибке, но поправлять её не стал, зная, что Белла пропустит замечание мимо ушей.
Белла приняла его молчание за согласие.
— Ходят слухи, — прошептала она заговорщически, — ты настоящий гений в зельях.
Северус пожал плечами. В голове зазвенели тревожные колокольчики.
— Я ищу того, кто поможет мне подтянуть оценки по зельеварению. Я сильно отстала и не знаю, как всё исправить, а в следующем году уже СОВ. Ты не пожалеешь.
Северус не совсем понял, что она имела в виду, сказав, что он не пожалеет, и потому отвечать не стал.
— Слушай, ты хочешь мне помочь или нет? Как-то странно разговаривать с тем, кто вечно молчит.
— Мне показалось, это ты хочешь помощи.
Белла рассерженно поджала губы, стараясь не сорваться.
— Ты, мелкий… Как ты смеешь так говорить со мной, второгодка? Я предложила тебе помочь мне с оценками. Я могу устроить так, что в общей гостиной ты будешь чувствовать себя одним из нас. Не советую задирать нос. — За её спиной в дверях зала маячил Рабастан Лестрейндж.
— Дам тебе знать, если захочу почувствовать себя одним из вас.
Белла злобно прищурилась. «Сейчас она меня ударит». Северус приготовился к удару, которого не последовало. Белла кипела от злости, но старалась держать себя в руках. «Я вызываю в ней отвращение, но она заставляет себя держаться. Никогда не доверяй тем, кто слишком старается быть любезным. Им от тебя что-то нужно. Тебя используют и бросят».
— И всё-таки мне нужна помощь. Предложение остаётся в силе. Поможешь мне с зельями, и я о тебе позабочусь. Жизнь гораздо проще, когда у тебя есть друзья.
— Зависит от того, кто эти друзья.
Белла уставилась на него, не веря своим ушам. Не найдясь, что ответить, она крутанулась на каблуках и ринулась в зал, по пути кратко кивнув Рабастану. Старшекурсник поймал её взгляд и лениво двинулся на Северуса.
— А ты и правда любишь игры с огнём, а? Я всё про тебя знаю. Шепчешься с пауками и насылаешь на людей собачью вонь, но я в любой момент могу прижать тебя к стене и намотать твои кишки вон на ту колонну. Я не обижаю друзей Беллы, но, если ты ей не нравишься — мои руки развязаны. У нас с тобой несведённые счёты. Ты ответишь за то, что тогда сделал, так что советую собирать подмогу. — С этими словами Рабастан вернулся в зал.
Северус смотрел ему вслед, недоумевая, почему им вдруг заинтересовались такие люди, как Белла Блэк и Рабастан Лестрейндж. Внезапно шею закололо, и по спине пробежал холодок. Немедленно насторожившись, Северус огляделся. Над ним, со ступеней одной из лестниц, высился директор Хогвартса Альбус Дамблдор. «Видел ли он то, что сейчас произошло? Слышал ли?»
Почувствовав себя неуютно, Северус попятился от дверей Большого зала, развернулся и выбежал из замка. Сегодня, в отличие от всех других вечеров, у него было место, где его ждали.
Дамблдор медленно спустился, размышляя над тем, что только что увидел. Блэк и Лестрейнджи происходили из влиятельных чистокровных семейств, которые, по слухам, сейчас вступали в ряды последователей Тома Реддла, именующего себя Лордом Волдемортом. Но мальчик… Он был всего лишь сыном Эйлин Принц — наполовину магглом, если на то пошло. Семья Принцев также относилась к чистокровным, но не имела ни тех богатств, ни той власти, которыми обладали Блэки. С чего вдруг Белле Блэк и Рабастану Лестрейнджу интересоваться таким… Ни об одном из своих учеников Дамблдор никогда не думал, как о пустом месте, но знал, что Белла и Рабастан имели склонность делить людей на классы. Тогда зачем им понадобился мальчик Эйлин?
Северус не стал идти к озеру напрямик, выбрав вместо этого более длинный и запутанный маршрут, чтобы убедиться, что за ним никто не следует. Казалось, всё было чисто, так что он принялся осторожно спускаться по склону утёса к воде. Лили нигде не было. «Она могла и забыть об этом месте. С прошлого года столько всего случилось».
Озеро покрывал лёд: твёрдый и испещрённый лезвиями коньков ближе к берегу, тонкий и хрупкий над глубоководьем в центре. Что-то жило в этом озере — так же, как и в лесу, так же, как и в стенах замка. Мыши, крысы, жуки и пауки — целые миры, копошащиеся где-то, незаметные глазу и слуху. Северус думал о том, чего желал, но не мог получить. О телескопе, чтобы смотреть на Луну, о микроскопе, чтобы изучать воду, о самолёте, чтобы летать в загадочные места — какие угодно, лишь бы подальше от Хогвартса…
Кто-то легко скользил вниз по склону. Северус нащупал в рукаве палочку и осторожно повернулся, собираясь встретить незваного гостя. Это была Лили.
— Прости, что опоздала, — сказала она, слегка запыхавшись.
— Ничего… страшного, я… смотрел на луну.
Она внимательно вгляделась в его лицо.
— Что случилось?
— Ничего… не случилось.
— Нет, случилось. Ты нервничаешь. Ты так разговариваешь, только когда нервничаешь.
Немного растерявшись, Северус нахмурился.
— Алло. Ты запинаешься. Что произошло?
— Пара… слизеринцев пытались… начать драку. Мне удалось… отвязаться. Не знаю, что им нужно. Раньше они не обращали на меня внимания. — Северус так и не рассказал ей о драке с Лестрейнджами на каникулах.
— Ну, здесь их нет, так что можешь расслабиться. Ты до сих пор заикаешься, когда разговариваешь с людьми? Как в нашей старой школе?
— Нет. Когда я испуган, всё становится очень чётким, я как будто вижу каждую деталь. Тогда я могу сказать что угодно не запинаясь.
— Это здорово. Как раз тогда, когда больше всего нужно, — кивнула Лили и, немного помолчав, вдруг улыбнулась: — Я принесла тебе кое-что. — С этими словами она протянула ему небольшое блюдо, накрытое салфеткой. — Потому и задержалась. Приятелю из Пуффендуя пришлось подкупить домашнего эльфа.
Северус поднял салфетку. На блюде красовался маленький торт, как раз на двоих. На изумрудно-серебристой глазури выделялись красно-золотые буквы «С днём рождения» и цифра «13».
— Спасибо, — сказал он. — Выглядит потрясающе.
Позднее, когда пришло время возвращаться в замок, Северус вспомнил о Рабастане. После декабрьской драки он ожидал неприятностей со стороны братьев, но ничего не происходило. Он не тешил себя иллюзиями о том, что маленькое представление сойдёт ему с рук. И, разумеется, тем же вечером в практически пустой гостиной его поджидали Лестрейнджи, Розье и Эйвери. Беллы Блэк с ними не было.
Северус преодолел уже полпути к коридору, ведущему в спальни, когда Рабастан неспешно выполз из своего кресла и запустил в стену жалящие чары. Заклинание резануло холодный камень всего в паре футов выше головы Северуса. Родольфус и Эйвери обступили его с двух сторон, блокируя путь к выходу из гостиной и коридору.
— Думал, мы будем спать, когда ты вернёшься? Второгодкам нельзя так поздно шататься по замку. Это опасно для их здоровья.
Северус нащупал палочку. Его мозг судорожно высчитывал расстояния до центра гостиной и выхода в стене. Вдруг Розье пошевелился, и внимание Северуса переключилось влево. Воспользовавшись моментом, Эйвери схватил его правую руку, что помогло Родольфусу беспрепятственно вытащить из его рукава палочку. Северус прижался спиной к холодной стене, но был окружён со всех сторон. Лёгкость, с которой его провели, казалась унизительной.
— Малыш хочет вернуть себе палочку?
Теперь Рабастан стоял прямо перед ним. Он схватил его правую руку и резко вывернул, заставляя Северуса упасть на колени. Услышав, как Лестрейндж расстёгивает ремень и вытаскивает его из брюк, Северус начал сопротивляться. Боль от удара железной пряжки по спине была хорошо ему знакома.
— Что тут происходит?! Что вы задумали? Поднимите его, сейчас же! — Белла Блэк стояла посреди гостиной, грозно направив палочку на Рабастана. — Мерзкий громила! Выбери себе соперника по росту.
Рабастан рассмеялся, и остальные попятились.
— Да мы бы его не тронули, Белла. Просто хотели немного припугнуть. Ничего не было.
— И не будет, уж поверь. Брось его палочку. Пошли вон отсюда, живо. Если я завтра узнаю, что вы хоть пальцем его тронули, я вас сама так припугну...
Они ретировались, и Белла, подобрав палочку Северуса, опустилась на пол рядом с ним.
— Не волнуйся, — успокаивающе подбодрила она. — Они тебя не тронут. Я им не позволю.
Не переставая дрожать, Северус встал и принял от неё палочку.
— Спасибо.
Белла улыбнулась.
— Я же говорила. Я не даю своих друзей в обиду.
Вплоть до вторника, 18 января 1973 (полнолуние)
Следующим утром она дожидалась его в общей гостиной. Лестрейнджи и Эйвери наблюдали за ними как стая волков из своего угла у камина; Белла же была вся внимательность. Покровительственно приобняв Северуса за плечи, она провела его через комнату к выходу, всю дорогу без умолку болтая о зельях.
— …и вдруг оно стало белым, как мел, и хоть убей, я ума не приложу, что сделала не так.
Северус знал и не смог удержаться.
— Ты… взбивала его, а надо… помешивать. Никогда не… вбивай столько… воздуха в зелье.
— Видишь! Я же говорила. Я знала, что обратилась к правильному человеку.
Внимание ему польстило, хоть Северус и понимал, что именно произошло накануне. Белла сопроводила его до Большого зала и усадила рядом с собой, наполнив его тарелку яйцами, сосисками, тостами с джемом, не забыв предложить три вида чая на выбор. Северусу едва стоило заикнуться о копчёной селёдке, и Белла уже тянулась за селёдкой, почками, вялеными томатами, грибами, беконом… Всё это время она засыпала его вопросами: Сколько нужно взять яиц садовой овсянки, чтобы получился фунт? Как извлекать волоски из свежесодранной барсучьей шкурки? Какая фаза луны лучше всего подходит для сбора белладонны?.. Несколько слизеринцев пожелали Северусу доброго утра — ещё вчера они морщились от отвращения, едва его завидев.
Шок, отразившийся на лице Лили при виде этой сцены, резанул Северуса словно ножом. Ему очень хотелось ей всё объяснить, но это было невозможно. Что ещё хуже, Лили больше ни разу не взглянула в его сторону и ушла вместе с подружками, как только закончила завтракать.
Странности преследовали Северуса целый день. На занятиях и в коридорах слизеринцы то и дело кивали ему в знак приветствия, трое даже подошли, чтобы выразить свою радость: настолько приятно им было учиться на одном факультете вместе с ним. Никто не шептался за его спиной, никто не обзывал дворнягой, никто не отшатывался от него, никто не пытался запустить в него скомканным пергаментом. Жизнь определённо налаживалась. Жизнь была хороша.
И всё-таки в голове не переставал звучать голос матери: «Они тебя используют. Им нужен не ты, а твои способности. Как только ты перестанешь быть им полезен, они тебя предадут. Прожуют и выплюнут. Никому не нужен просто ты».
На следующий день у Слизерина и Гриффиндора было сдвоенное занятие по зельям, но Северусу так и не удалось поговорить с Лили. Слишком многие наблюдали за ним, слишком часто подходили за советом и копировали каждое его движение. Попытка заговорить с Лили привлекла бы их внимание, а это было последним, чего хотел Северус. Лили следовало держать подальше от этого цирка.
На протяжении всего дня, как и накануне, куда бы он ни шёл, за ним всюду следовала Белла Блэк, а если не она, то Эйвери. Или Родольфус Лестрейндж. Казалось, будто все бывшие враги внезапно стали его лучшими друзьями; у Северуса кружилась голова. Кружилась от чувства безысходности и несвободы, от пьянящего внимания окружающих, от чувства важности, которое они ему внушали. Впервые в жизни он начал сомневаться в том, что говорила ему мать.
Отношения с соседями тоже стали непринуждённее. Митчелл Эдисон не боялся разговаривать с ним в присутствии других, они вместе делали домашние задания по истории магии. Уилкису из дома прислали сладости, и он раздавал их всем, включая Северуса, словно так было всегда. Во время драки подушками Розье заметил, что Северус был немного напряжён и растерян, так что сбавил напор, и даже не стал дразнить Северуса за трусливость.
Впервые в жизни Северус по-настоящему взаимодействовал с ровесниками. Конечно, он оставался настороже и был готов замкнуться в любую минуту, но в то же время начал ждать вечеров в комнате с предвкушением.
Несколько раз Белла подходила к нему с вопросами о зельях, и тогда Северус оставался с ней в общей гостиной, помогая выполнять домашние задания. Он совершенно забыл, что мать наказала ему делать вид, будто учёба даётся ему с трудом, но, если подумать, Белла испытывала трудности в элементарных вопросах, к тому же он всегда был и оставался внуком Наны. Северус не понимал, что начал приобретать репутацию.
В течение всего этого времени у него не было возможности увидеться с Лили, но каким-то образом, со всем вниманием, что Северус получал в Слизерине, встречи с Лили перестали быть настолько важными, как раньше.
Понедельник добавил в его безоблачную жизнь небольшую ложку дёгтя. Северус шагал по коридору четвёртого этажа в библиотеку — редкий случай, когда его не сопровождала слизеринская свита. Был полдень, большинство учеников обедали в Большом зале. Внезапно из боковой ниши показался высокий крепкий черноволосый мальчик одного с Северусом возраста и перекрыл ему дорогу. Мальчика звали Сириусом Блэком. Северус уже встречал его в поезде на первом курсе.
— Да это же шестёрка кузины Беллы, — протянул Сириус. Тон его голоса и манера речи отчётливо напомнили Северусу о Рабастане. — И как тебе не страшно шататься по замку без своих защитничков, слизеринец?
Северус попятился. Блэк учился на Гриффиндоре, у Северуса ни разу не было проблем с учениками других факультетов.
— Я тебе ничего не сделал, — сказал он.
— Любой, кто интересен Белле, уже хоть что-то, да сделал, — ответил мальчик. — Ума не приложу, как это Дольф ещё не свернул твою цыплячью шею? Но, если подумать, может, ты интересен не Белле. Может, тобой интересуется кто потемнее?
Северус не понял, на что он намекает, но с каждой фразой мальчик надвигался на него, и Северусу приходилось пятиться. Замысел Блэка стал очевиден через несколько секунд, когда Северус натолкнулся на кого-то спиной. Этот кто-то схватил его руки и заломил их за спину. Северус дёрнулся вперёд и постарался вывернуться, но новый противник держал его слишком крепко.
— Давай кое-что проясним, — начал Блэк. — Во-первых, ты играешься с тёмными искусствами. Мы видели. Ты постоянно используешь заклинания. Это должно прекратиться. Люди, которые изучают тёмную магию, надолго среди нас не задерживаются. Во-вторых, ты перестанешь помогать Белле и больше никогда не возьмёшься за это снова. Неважно, чем она тебе угрожает, — Белла ничто по сравнению с тем, что устроим тебе мы. В-третьих, держись подальше от Лестрейнджей, Эйвери и этих второгодок Малсибера, Розье и Уилкиса. Они вляпались в дела, которые их погубят, и тебя заодно, если будешь якшаться с ними. Я ничего не забыл? — Последний вопрос был адресован его товарищу.
— Разложил всё по полочкам. — Это был второй мальчишка из поезда, Поттер. Он выпустил Северуса и толкнул его в стену. — Не забывай: мы за тобой следим.
И они побрели прочь, даже не оглядываясь на Северуса, который юркнул в туалет и тяжело привалился к прохладной плитке. Ему сделалось дурно. Спустя минуту он повернулся к раковинам, открыл кран и ополоснул лицо холодной водой. «Почему? Почему я? Почему именно сейчас? Раньше никому из них не было до меня дела». Но ответ был очевиден. Гриффиндорцев интересовал не Северус, а его связь с Беллой и Лестрейнджами.
Вариантов имелось немного: остаться с Беллой и стать мишенью гриффиндорцев или отказать Белле и стать мишенью Рабастана и Родольфуса. Жизнь больше не была ни приятной, ни хорошей.
Пролетела неделя, которая не принесла значительных изменений. Разве что Белла начала намекать на цели и людей, стоявших гораздо выше Хогвартса с его уроками. Она никогда не говорила напрямую и не поясняла своих аллегорий, так что Северус не совсем понимал, какое отношение это всё имело к нему. Хотя другие слизеринцы, как ему казалось, понимали.
Наступил четверг, и пришло время очередного сдвоенного занятия по зельям после полудня. Северус снова оказался окружён слизеринцами, тогда как Лили оставалась в центре внимания гриффиндорцев. Они даже не смотрели в сторону друг друга.
После урока, когда Северус направился к выходу, Лили вдруг бросилась его обгонять и, не рассчитав расстояние, врезалась в его левое плечо, отчего оба выронили из рук учебники. Лили нагнулась за одной из книжек, поняла, что та принадлежала Северусу, и зашвырнула её далеко под парты. Затем собрала свои вещи и, тряхнув копной длинных рыжих волос, вылетела из аудитории.
— Неуклюжая тупица, — прокомментировал один из однокурсников Северуса, и слизеринцы рассмеялись.
Северус молча собрал книги и вернулся в спальню. Там он сел на кровать и открыл учебник, который Лили бросила под парту. Внутри он нашёл записку: «Луна, сегодня».
Выскользнуть из Большого зала во время ужина было непросто. Прошли те времена, когда Северус мог просто взять сэндвич и выйти никем не замеченным. Теперь ему пришлось выдумать отговорку про библиотеку и уйти ещё до того, как подадут десерт. В вестибюле он никого не заметил, так что спокойно вышел из замка. Северус снова почувствовал на затылке мурашки, словно за ним кто-то следил, но это ощущение не покидало его уже целую неделю, поэтому он не придал ему значения.
Увидев, как сын Эйлин Принц покидает Большой зал и скрывается под покровом темноты, Дамблдор решил немного прогуляться. Узенькая вереница следов, начинавшихся от ступеней замка и ведущих в сторону озера, определила направление, в котором следовало двигаться. Любопытство директора возросло ещё больше, когда он обнаружил, что к первой цепочке следов присоединилась вторая, спускавшаяся по склону с северной стороны замка.
Из небольшой рощицы Дамблдор наблюдал, как двое детей, рыжеволосая девочка и черноволосый мальчик, серьёзно о чём-то совещались при свете полной зимней луны. Он знал девочку, Лили Эванс, удивительную магглорождённую волшебницу, которая постепенно становилась одной из самых ярких второкурсниц — её любили и к её мнению прислушивались. У неё было доброе сердце и трезвый взгляд на вещи. Профессор Макгонагалл отзывалась о ней крайне тепло. Дамблдор досадливо отметил, что, увы, профессор Слизнорт не мог похвастаться столь же основательным знанием своих учеников, а ведь мальчик, если откинуть всю его стеснительность, был изумительнейшей энигмой.
Дамблдор громко прокашлялся и постарался сделать заметный шум, выходя из пролеска. Дети резко отскочили друг от друга и теперь смотрели на него, явно сбитые с толку его внезапным появлением.
— Добрый вечер, мисс Эванс. Добрый вечер, мастер Снейп, — бодро сказал Дамблдор. — Замечательный вечер для того, чтобы любоваться звёздами. И луной.
Двое учеников неловко переминались под его взглядом.
— Очень удачно, что я встретил вас здесь, поскольку надеялся обменяться с мастером Снейпом парой слов, если позволите. Я надеюсь, вы нас извините, мисс Эванс.
Лили кивнула и с кратким «спокойной ночи» поспешила вернуться в замок. Дамблдор присел на большой валун, на котором сидела Лили в их первую с Северусом встречу на этом месте, и жестом попросил Северуса подойти.
Мальчик засеменил в его сторону, однако неохотность, с которой он это делал, была очевидна. Северус не отрывал глаз от земли и, казалось, весь сжался под своими одеждами.
— Должен заметить, — мягко начал Дамблдор, — я привык, что люди смотрят на меня, когда я с ними беседую.
Казалось, эти слова ещё больше заставили мальчика нервничать. Взгляд чёрных глаз метался словно птица в клетке, останавливаясь на чём угодно, но не на Дамблдоре. Дамблдор протянул руку и взял ребёнка за подбородок, заставляя посмотреть на себя. Без сомнения, он был сыном Эйлин Принц — те же вытянутые черты лица и тонкие волосы. «Хотя нос, кажется, отцовский». На секунду мальчик заглянул в глаза директору и тут же испуганно отвёл взгляд, однако в лице Дамблдора уже показалось обеспокоенное понимание.
— Вижу, ваша мать обучала вас. Годы, проведённые ею в школе, нельзя назвать безоблачными, и, уверен, она хотела как лучше, пытаясь оградить вас от тех же проблем, но, боюсь, это не совсем правильный способ для кого-то настолько юного, как вы. Не все желают вам зла, мастер Снейп.
Ребёнок вздрогнул, и Дамблдор мысленно сделал себе пометку поговорить с профессором Слизнортом о подначивании и травле, которые могли происходить на факультете.
— Я буду честен с вами, Северус. — Мальчик вдруг посмотрел на него, словно удивившись звуку своего имени. — Я собирался попросить вас быть осторожным с людьми, которых вы выбрали себе в друзья, но, думается, ранее у меня сложилось не совсем правильное понимание вашей ситуации. Теперь же мне бы хотелось, чтобы вы приняли участие в маленьком эксперименте. О нём будут знать только я, вы и ещё один участник. — С этими словами Дамблдор поднялся на ноги.
Уверенная рука опустилась на плечо Северуса и увела его от озера. Через несколько минут они оказались у хижины Хагрида. Дамблдор вежливо постучал. Лесничий быстро открыл дверь и радушно приветствовал директора, когда вдруг заметил за его спиной маленького ученика.
— Будь я проклят, это же Северус, мальчик Эйлин.
— Да, Хагрид. Можно нам войти? Вечер только начался, мне нужно с тобой кое-что обсудить.
Спустя час Северусу позволили вернуться в общежитие, но Дамблдор остался, чтобы ещё немного посовещаться.
Хагрид был невыносимо доволен собой:
— Говорил я вам, что никакой он не Том Реддл? Мальчишке не больше меня нужна какая-то там власть. Может, и меньше.
— Должен признать, Хагрид, здесь ты оказался гораздо проницательнее, чем я. Однако, боюсь, некоторое время назад и я пришёл к тому же выводу, поэтому сегодня надеялся обуздать не его амбиции, но амбиции тех, кто надеется использовать мальчика в своих интересах. Полагаю, одна причина для беспокойства сменилась другой.
— Вы беспокоитесь, что с мальчиком что-то случится?
— Очень. Настолько, что готов назначить кого-нибудь за ним приглядывать. Он щупловат, здоровье его кажется мне весьма хрупким, он нервозен и пуглив, ему нужна помощь. Необходимо дать ему понять, что мир вокруг не настолько враждебен, как ему кажется. Мне бы хотелось, чтобы за ним приглядывал ты.
Хагрид оторопел.
— Считаете, я гожусь для такой работы, профессор? Я ж ведь привык ходить за животиной.
— Ты ухаживаешь за магическими существами, Хагрид. Разве можно найти более магическое существо, чем маленький волшебник? А этому требуется огромное количество внимания — не знания и уроки, а настоящая забота. Ему выдалась нелёгкая судьба. Читая его разум, я бы никогда не подумал, что заглянул в душу тринадцатилетнего.
— Читая его разум? Дело-то ваше, конечно, но о таком я не прочь услышать побольше. Хотя, чего таить, я и сам умею подметить пару-тройку вещей, стоит только присмотреться. Мальчонка не просто щупловат, как вы говорите, он страшно недокормлен. Такому нужна толковая диета. Это одно. Дальше, если спросите, я скажу, что такую зашуганность увидишь только у зверя, с которым плохо обращались. Может, даже били. Что вы знаете об этом маггле Снейпе, за которого вышла Эйлин? Не думаю, что она стала бы бить сына, а вот отец, как по мне, да.
— Думаю, ты прав. Теперь я опасаюсь, что Эйлин тоже могла пострадать. Она никогда не была открытым человеком, о себе почти не говорила. Боюсь, она передала эту черту мальчику, а после усугубила. Она обучала его окклюменции.
— Нет! Да как можно? Он же ещё ребёнок! Нельзя вот так запирать ребёнка внутри самого себя и ожидать, что он вырастет хоть сколько-нибудь нормальным человеком! О чём она думала?
— Полагаю, она хотела его защитить. Но иногда защита вредит хуже самой опасности. Помнишь, что профессор Макгонагалл сказала о мальчике после церемонии отбора в прошлом году?
— «Мы думаем, что поймали пичужку, но в руке оказался клинок». Я-то считал, она это ради красного словца.
— Нет. Боюсь, что профессор была точна в своих впечатлениях. Сожалею, что не придал этому должного значения. Мы могли бы вмешаться раньше.
— И как мне быть, профессор? Я могу кормить его и залечивать раны, но я не знаю, что делать с его окклюменцией.
— Нужно заставить его испытать искренние эмоции, Хагрид. Нужно, чтобы он проломил свой панцирь и действительно что-то почувствовал, и почувствовал остро. Любая эмоция подойдёт, главное, чтобы она была искренней. Самое лёгкое — злость. Заставь его злиться на то, что с ним делали и продолжают делать.
— По правде, я даже не знаю. Стоит ему говорить, что я делаю? Или пусть он просто на меня разозлится?
— Мне жаль это признавать, но окклюменты живут тем, что скрывают свои мысли и чувства. Если мальчик будет знать, что мы делаем, он может схитрить. Боюсь, нам придётся работать с его эмоциями, не обсуждая их напрямую.
Колесо фортуны снова повернулось, и дела Северуса начали налаживаться. Или почти налаживаться. Назавтра всем стало очевидно, что директор принимает участие в жизни Северуса. Не только потому, что Дамблдор лично пожелал ему доброго утра в Большом зале по пути к столу преподавателей: тем же вечером и Слизнорт завёл с ним беседу в общей гостиной, в ходе которой справлялся о его здоровье и положении дел в семье. Белла и Лестрейнджи оставили Северуса в покое, не желая попасть в поле зрения Дамблдора, и Северус снова оказался изолированным от своего факультета.
Ситуация имела свои преимущества: никто не осмеливался его дразнить. По крайней мере в Слизерине. Плохо было то, что Северус всё ещё не мог разговаривать с Лили во время уроков по зельям, потому что перестал был пустым местом в своём незаметном углу; слизеринцы всё ещё обращались к нему за советом время от времени, да и Слизнорт, казалось, смотрел за ним — если не в оба, то хотя бы глазком. Северус и Лили встречались у озера только тогда, когда ей удавалось ускользнуть от друзей без объяснений. Может, раз в неделю.
Небольшой проблемой оставалось только нежелательное внимание Гриффиндора. Двое мальчишек, которые подловили Северуса у библиотеки, постоянно давали ему понять, что наблюдают, делали угрожающие жесты, проводя рукой по горлу, когда видели его в Большом зале, и «случайно» врезались в него в коридорах. Северус подумывал над тем, чтобы заколдовать их, но решил, что оно того не стоит, поскольку такое случалось всё реже, ведь Белла, казалось, совсем про него забыла.
И, разумеется, теперь ему приходилось видеться с Хагридом.
Первый осмотр был исключительно медицинским. В какой-то мере было даже унизительно, поскольку Хагрид обращался с ним, как с одной из зверушек, за которыми ухаживал. С другой стороны, Северус был заинтригован, ведь он ещё ни разу не был у доктора, и осмотры были для него в новинку. К тому же кроме него и Хагрида, и, предположительно, Дамблдора об этих визитах больше никто не знал.
— Открой-ка рот. Вот так. Ага, зубы, стало быть, растут криво — челюсть маловата. Уж не знаю, исправим ли. Может статься, что нет. Дёсны совсем никуда не годятся, совсем никуда. Тут только налегать на фрукты. Лимоны любишь? Лимоны самое оно.
— Жалко, что кости в ногах такие слабенькие, что тут поделать. Ручонки тоже, но им хотя б не приходится носить твой вес. И всё ж таки тут мы убережём тебя от ухудшений. Молоко поможет. Молоко и зелень.
— Тебе нужно расти, парень. Ты слишком мал для своего возраста, и, сдаётся мне, дело не в крови. Тут дело во вскорме. Тебе нужно мясо. Много хорошего, красного мяса.
Эльфам был отправлен рецепт для смены его рациона. Кроме общей рекомендации налегать на еду, Северусу было сказано выпивать стакан молока с каждым приёмом пищи. Теперь всё то количество мяса, фруктов и зелёных овощей, которое он ел, строго контролировалось. Северус с облегчением думал о том, что другие теперь меньше обращали на него внимание, поскольку вся ситуация была несколько… неловкой.
И затем началось противостояние непреодолимой силы и недвижимого объекта.
— Теперь приспусти маленько рубашку, взглянем на твой позвоночник и мышцы спины…
Северус оцепенел. Двери с грохотом захлопывались, щёлкали замки.
— Нет, — тихо ответил он. — Не думаю, что это необходимо. Моя спина в порядке.
— Ну, тут уж позволь решать мне: если у тебя кости мягковаты или горб растёт, то я должен об таком знать. Это часть осмотра.
Северус повернулся, чтобы взять мантию и плащ, и отошёл на три фута ближе к двери.
— Спина у меня никогда не болела. У вас нет причин для беспокойства.
— Так ведь я и не беспокоюсь, просто делаю свою работу. Эта работа предполагает проверить твою спину.
— Мне нужно на урок. Придётся подождать с этим до следующего раза. Уверен, профессор Дамблдор позаботится о нашей встрече.
С этим Северус сбежал в замок, в безопасные подземелья своего факультета.
* * *
— И, мантикора меня разорви, я вам говорю: у него на спине что-то есть, да только он не хочет мне это показывать. — Хагрид принял от Дамблдора стакан огневиски и осушил его одним залпом. — Понимаете: тут не то что не хочет, чтоб я трогал, — не хочет, чтоб я видел.
— Думаешь, шрамы? Ты говорил, пуглив тот зверь, с которым жестоко обращались. Может, у мальчика на спине шрамы от порки? Или порок? Отца или матери, или, может, обоих? По крайней мере мы можем быть уверены, что здесь мальчика не бьют. У нас есть время, чтобы выяснить, что с ним произошло.
— И, чтоб вы знали, он и слова дурного не проронил о родителях.
Дамблдор вздохнул.
— Такие дети редко говорят.
Весна расцветала, жизнь шла своим чередом, снова прилетели совы — и сова Наны среди них. На этот раз в голубом конверте не было никакой вырезки, только сообщение.
— Четырнадцатого мая. Это будет четырнадцатого мая, — сказал Северус Лили в тот же вечер. — Я должен это видеть.
— Ты. Не. Сможешь. Это. Увидеть! Я ведь говорила тебе в прошлый раз и оказалась права. Что ты там увидишь, если запуск во Флориде?
— Дело не в том, увижу ли я что-нибудь. Я просто…
— Хочешь быть частью этого, я помню. Ладно, посмотрю вместе с тобой. Спасибо хоть, что в этот раз они летят вечером. Не люблю вставать слишком рано.
Вторник, 15 мая 1973 (два дня до полной луны)
На следующий день после запуска Северус получил ещё одно письмо.
Лили нашла его у озера. Он стоял у самой кромки воды, задрав голову к небу, и смотрел на почти уже полную луну.
— Что-то случилось? — спросила Лили.
— Ты знала, что ракеты «Сатурн-5» никогда не подводили? Никогда.
— Значит, всё-таки случилось. Что произошло, Северус? Там ведь никого не было. Станцию запустили без пилотов. Никто не мог погибнуть.
— Тепловой экран оторвался. Солнечные батареи серьёзно повреждены. Станция осталась без электричества.
— Теперь миссию отменят? Оставят станцию в космосе?
— Нет, они полетят. Просто отложили запуск.
— Тогда почему ты так волнуешься? Никто не умер, миссия состоится.
— Разве ты не понимаешь? Так много всего может пойти не так! Помнишь, пару лет назад русские запустили свою станцию? «Салют»? У них всё было хорошо, пока не пришла пора возвращаться. Что-то случилось с кораблём, и они… погибли. Прямо там, в открытом космосе. Те, кто полетит на «Скайлэб», тоже могут умереть.
— О, Северус. Я об этом не подумала. Это ужасно.
— Нет. Нет, вовсе не ужасно. Те космонавты видели вещи, которых не видел больше никто. Они жили своей мечтой и умерли, занимаясь тем, что мир запомнит навсегда. Что может быть лучше? Люди умирают каждый день обычной смертью.
Они лежали на траве на берегу озера и любовались луной.
— Тебе бы хотелось погибнуть вот так, как русские? — спросила Лили.
— Занимаясь любимым делом? Конечно! Идеальный вариант.
От разговора о смерти Лили стало неловко, поскольку для неё не существовало «идеального» способа умереть.
— Если это идеальный, то какой был бы худшим?
Для Северуса ответ был очевиден.
— Как у профессора Бинса. Застрять в Хогвартсе до самой смерти и даже после не иметь возможности уйти. Никогда нигде не бывать. Ничем другим не заниматься. Так и не узнать ничего нового. По-моему, нет ничего хуже, чем оставаться учителем Хогвартса до когда своей жизни.
«Скайлэб» был спасён. Почти каждый день Северусу приходили письма с новостями о том, как астронавты выходили в открытый космос и устраняли повреждения солнечных батарей. Северус и Лили узнали множество новых терминов, таких как «световой парус» и «внекорабельная деятельность». Расстраивало лишь то, что они не смогут своевременно узнать о возвращении астронавтов на землю, поскольку приводнение было назначено на тот день, когда ученики покидали Хогвартс и возвращались в Лондон.
Настала пора экзаменов. Студенты притихли за учебниками и конспектами, тут и там отрабатывали заклинания и до глубокой ночи варили зелья. Наконец всё было кончено. Ещё один учебный год подошёл к концу. Оставалась лишь неделя на то, чтобы собрать вещи, обменяться адресами, дождаться оценок за экзамены и приготовиться к поездке до Кингс-Кросса из Хогсмида.
За два дня до отъезда профессор Дамблдор остановил Северуса в вестибюле, когда тот шёл на обед. В руках у директора было письмо, очень сильно напоминавшее официальное послание.
— Это письмо пришло вам сегодня из Хогсмида, мастер Снейп. Нет оснований полагать, что это дурные вести, и всё же, если вам понадобится помощь, не стесняйтесь обратиться ко мне.
С кратким «спасибо» Северус принял письмо и, вместо того, чтобы немедленно открыть его или отправиться в общежитие, поднялся на первый этаж и сел на ступени лестницы около больничного крыла. Он знал, что здесь его никто не потревожит. Северус оглядел письмо; он уже узнал мамин почерк, которым был нацарапан адрес. Пожав плечами, он вскрыл конверт.
Внутри был билет на субботний рейс из Лондона в Ланкашир. Поезд отходил от Юстонского вокзала утром и вечером прибывал в Колн. В наскоро составленной записке говорилось: «Мы встретим тебя в Колне».
С пятницы 22 июня вплоть до субботы 23 июня 1973 (последняя лунная четверть)
Изменения в плане значили изменения в сборе вещей. Северус обратился к профессору Слизнорту за разрешением оставить учебники и другие школьные принадлежности в Хогвартсе на всё лето. С собой он собирался взять лишь старый саквояж, которого было более чем достаточно, чтобы вместить одежду для переодевания. Её и ещё пару личных вещей.
Утро перед отъездом заставило почти всех учеников суетливо бегать и собираться, но Северус спокойно сидел в спальне, ожидая, пока все соседи отправятся на завтрак. Его вещи были собраны лишь наполовину, поскольку маггловскую одежду он решил надеть под школьную форму. Дождавшись, когда суета в коридоре и гостиной утихнет, Северус встал, огляделся и вышел из спальни, крепко прижимая к левому боку свой саквояж.
Уже в Большом зале он присел в самом конце стола поближе к дверям, на некотором расстоянии от остальных, и протиснул открытую сумку под стол. Время от времени, пока он ел свой завтрак, Северус незаметно бросал в неё то булочку, то кусочек мяса, то фрукты. Ему не хотелось брать слишком много, но он понимал, что еды должно хватить на два дня.
Поездка в Хогсмид отличалась от прошлогодней. Северус попрощался с Лили накануне вечером. Прощание было простым и кратким: «Желаю хорошо провести лето, увидимся в сентябре». В поезде он дошёл до последнего вагона и, не найдя свободного купе, решил остаться в коридоре перед багажным отсеком, хотя и знал, что Лили к нему не присоединится. На подъезде к Лондону он снял школьную мантию, под которой были серые брюки и хлопковая рубашка. Затолкав мантию в сумку, Северус надел серый шерстяной свитер, слегка вытянутый и протёртый на локтях.
Хогвартс-экспресс прибыл в Лондон, и студенты высыпали на платформу: толкающиеся, смеющиеся, обнимающиеся, прощающиеся, приветствующие свои семьи… Северус снова подождал, пока толпа рассеется, и проследовал за оставшимися учениками через стену на Кингс-Кросс. С того момента он ничем не отличался от любого ребёнка-маггла из рабочего класса.
К его удивлению, Лили всё ещё была на вокзале. Она разговаривала с родителями и худенькой блондинкой, в которой Северус не сразу узнал пятнадцатилетнюю Петунию. Все трое смотрели на Лили с каким-то разочарованием, а она, казалось, упрямилась, то и дело посматривая на стену между платформами девять и десять. Едва завидев Северуса, она улыбнулась, незаметно указала ему на газетный киоск в паре футов от неё, а затем резко прекратила спор с родными, развернулась и направилась к выходу, оставив семью в недоумении. Северус подошёл к киоску. Статья в вечернем выпуске была небольшой, однако всё же красовалась на передовице: астронавты успешно приводнились в Тихом океане.
Одной из вещей, которые Северус ненавидел в Лондоне (ведь это, в конце концов, было его четвёртым пребыванием в столице), было дорожное движение. Снаружи между желтоватым Кингс-Кроссом и краснокирпичным Сэнт-Пэнкрасом ревел и гудел настоящий кавардак автомобилей, сновавших по огромной привокзальной площади в откровенном хаосе. Из главного входа Северус свернул направо и влился в вечерний поток людей, спешивших в метрополитен. Он вовсе не собирался садиться на поезд метро — в конце концов, даже если бы хотел, на такое нужны деньги, — просто по переходу можно было куда спокойнее попасть на другую сторону Юстон-роуд.
Прогулка до церкви Святого Панкратия оказалась недолгой. Северус как раз успел к вечерне и без труда нашёл свободное место. Сложнее было спрятаться перед закрытием храма на ночь, но мало кому пришло бы в голову, что тринадцатилетний мальчик станет искать ночлега в церкви. Поэтому то, чего служители не ожидали увидеть, — они и не увидели. Северусу даже показалось, что его миссия прошла гораздо проще, чем с матерью.
Следующим утром, когда церковь открылась на утреннюю службу, он просто пересёк Юстон-роуд и оказался у Юстонского вокзала. Его мучила жажда, но нескольких глотков воды из-под крана в туалете было достаточно, чтобы дотерпеть до дома. Северус несколько часов бродил по вокзалу, наблюдая за людьми и читая заголовки газет в киосках, пока не пришло время садиться на поезд. Он сделал это как можно раньше, чтобы успеть занять место у окна. Было приятно, что всё шло как по маслу.
Поездка до Колна заняла восемь часов. Северус скучал, не зная, чем заняться в дороге. Он думал об «Аполлоне-17» и «Скайлэб», о Белле и Рабастане, о Дамблдоре и Хагриде, и о возможных причинах того, что мать не смогла встретить его в Лондоне. Ещё он много размышлял о Лили и принял два решения. Первое — время от времени он будет притворяться, что разговаривает с ней, чтобы не чувствовать себя так одиноко. Второе — он не будет рассказывать родителям о ней даже теперь, когда она живёт далеко от них.
Когда поезд остановился у станции в Колне, был ранний вечер. Северус остался единственным пассажиром в своём вагоне. Он вышел, спокойно оглядел перрон и увидел маму. Она помахала, он поднял руку в ответ. Вместе они вышли на улицу, где отец уже ждал их у машины. Это был старый чёрный автомобиль, в кое-каких местах державшийся за счёт обычной верёвки. Северус знал каждую его деталь. Он даже помогал отцу его собирать.
— Показал им тёмную? — спросил отец.
— Шпынял только так.
— Моя школа.
Длинный северный вечер распустился перед ними, когда они покидали Колн. Закостенелые контуры Пендл Хилла неясно маячили по левую сторону от дороги, подсвеченные красным закатным солнцем, чей тяжёлый свет пронизывал вездесущие смог и пыльную мглу, окрашивая всё вокруг в кроваво-красный багрянец, достойный упоминания в произведениях Данте. Меньше чем через четверть часа Снейпы были в маленьком ткацком городке, в котором жили. Во время поездки никто не проронил ни слова. Северус вернулся домой.
Кирпичный дом в конце улицы был сумрачен, но свет зажигать не стали. Летом тратить деньги на электричество было не принято: вечернего солнца хватало на несколько часов перед сном.
— Чего бы тебе хотелось на ужин в свой первый вечер дома, сын? Не скромничай. Всё, что бы тебе там ни давали в твоей фон-баронской школе — здесь мы приготовим лучше.
— Рыбу и жареную картошку. И пару шоколадных конфет, — ответил Северус.
Его отец разразился смехом.
— Говорил я тебе, Лин. Никакая школа не испортит этого парня. Говорил же, а? Говорил?
— Говорил, Тоби. — Эйлин улыбнулась мужу и сыну и вытащила из холодильника свёрток. — Твой отец купил их перед тем, как мы поехали тебя встречать.
На стол быстро поставили тарелки и кружки, разложили вилки, развернули картошку с рыбой, не забыли про соль и уксус, чай для Эйлин и Северуса и бутылку слабоалкогольного эля для Тобиаса. Все с аппетитом накинулись на еду и несколько минут не разговаривали.
— Скучал по чему, сын?
— По тому, как разбиваю тебя в пух и прах. В Хогвартсе в криббедж не играют. Мамины зубрёныши знать ничего не знают о достойных играх.
Тобиас Снейп снова расхохотался и отправился в кладовку, вернувшись оттуда с колодой истёртых засаленных карт и старенькой доской. Прадедушка Снейп всю жизнь прослужил моряком, а потому криббедж был их семейной традицией.
Отец с сыном отыграли три полных игры, с победой Северуса в одной из них и победами Тобиаса в остальных. К тому времени в доме стало так темно, что они едва видели очки на картах.
— Ты устал, сын, отправляйся-ка в постель. Завтра воскресенье. Завтра нагоним всё упущенное.
Наверху были две спальни. Задняя уже давно была поделена на маленькую комнатку и кладовку. Северус переоделся и лёг в кровать, слушая разговоры родителей внизу. Его позабавило, что за все эти годы они так и не поняли, что он их слышит.
— Парень подрос, Эйлин. Из рукавов чуть не локти уже торчат. Он вырос, ему нужны новые одёжки.
— Пока не нужны, Тоби. У нас есть целое лето, чтоб что-нибудь придумать. Схороним копеечку там, прибережём здесь, глядишь, получится старые вещи продать. В школу он возьмёт мои учебники… Новых покупать не нужно.
— Нужно сократить расходы. Мы не можем себе это позволить. Слушай, я обещал, что буду держаться, но мне нужно подумать. Мне нужно пойти и хорошенько над всем помозговать.
Северус слышал, как хлопнула входная дверь, и понял, что отец направился в местный паб. Это была его вина. Он принимал еду от Лили, от Беллы, от Хагрида. Всё из-за лишней еды. Потому он вырос, потому его отец пошёл напиваться. «Я всё порчу. Всё, что бы я ни делал, — всё заканчивается плохо. Теперь я испортил маме вечер, а я ведь только вернулся домой».
В ту ночь он так и не заснул.
Его кровать стояла рядом с окном. Он провёл множество ночей, выглядывая наружу, наблюдая, определяя время по луне и звёздам. Наступил час, когда в пабе наливали последнюю пинту. В этот час завсегдатаи допивали своё пиво и расходились по домам. Отца всё не было, а это значило, что он остался с приятелями за бутылкой.
Было почти два часа ночи, когда Северус услышал на мостовой неровное шарканье и скрип дверной ручки. Эйлин тоже их услышала и принялась тихонько спускаться по лестнице. Она была почти внизу, когда дверь громко распахнулась.
— Где мой сын? Где мой мальчик? Вернулся из своей фон-баронской школы! Он должен быть здесь и составить отцу компанию! Спускайся вниз и составь отцу компанию!
— Т-ш-ш, Тоби. Идём в постель. Он устал, он уже спит. Поговоришь с ним завтра.
— Пошла прочь, женщина! Это мой сын. Я должен учить его мужским делам…
— Пожалуйста, Тоби. Не кричи так громко. Ты его разбудишь. Разбудишь соседей.
— Мужским делам! Не какой-то там школьной возне…
— Уже поздно. Лучше утром…
— Мой сын! Не какое-то ведьмино отродье!
— Тоби!
Северус услышал удар и то, как его мама отлетела на стену. В ту же секунду он вскочил и был на лестнице. Эйлин стояла у стены, левой рукой прикрывая лицо, в то время как Тоби надвигался на неё, занося кулак.
— Расс! — рявкнула Эйлин. — Вернись в комнату сейчас же! Не лезь!
— Ты! — проревел Тоби. — Вернулся из своей идиотской школы и думаешь, что лучше остальных? Тянешь деньги из отцовского кармана на расфуфыренные шмотки! А ну, иди сюда! Сейчас я тебе…
Тоби ринулся к лестнице, Эйлин схватила его за руку. «Тоби! — воскликнула она. — Расс!» Тобиас неуклюже развернулся, пошатываясь от выпитого и от попыток жены удержать его, и наотмашь ударил её по лицу. Эйлин снова потеряла равновесие и врезалась в стену. Северус побежал в комнату, к кровати, где под подушкой прятал палочку. В момент он снова был на лестнице, направил палочку на искажённое яростью лицо отца и прошипел: «Остолбеней!» Красная молния ударила Тобиаса в грудь, и он без сознания повалился вперёд, прямо на ступени.
Эйлин и Северус уставились друг на друга, стоя над обмякшим телом Тобиаса. Оба тяжело дышали.
— Ты хоть понимаешь, — едва переводя дух, начала Эйлин, — что ты натворил? Дай мне это. Живо!
Северус молча протянул ей палочку. Всё случилось так быстро, что он до сих пор не понимал, как это произошло. Его отец лежал перед ним на ступенях лестницы, начиная похрапывать. Но он это сделал. Он взял палочку и использовал её против отца. Он был ничем не лучше Рабастана и гриффиндорских задир. Гнев мамы был справедлив и оправдан. Северус почувствовал, как его заполняет глубокое чувство стыда.
— Получишь её в сентябре, когда поедешь в Лондон, — сказала Эйлин. — Теперь помоги дотащить его до спальни. Тебе повезёт, если наутро он ни о чём не вспомнит.
Едва они успели поднять Тобиаса до верхней ступени лестницы, за окном гостиной раздались хлопки крыльев. «О, нет», — прошептала Эйлин и устремилась вниз принять от совы конверт. Письмо было кратким до неприличия. Несовершеннолетний волшебник использовал оглушающее заклятие, и теперь ему грозила возможность отчисления из школы. Обоим его родителям делалось предупреждение о том, что любое повторение такого поведения повлечёт за собой дисциплинарное взыскание.
— Вот и всё, — сказала Эйлин, ни к кому особенно не обращаясь. — Теперь мы на контроле у Министерства Магии. — Она вернулась к лестнице, потрясая в воздухе письмом. — Ты понимаешь, что сделает отец, если узнает, что Министерство взяло его на карандаш? Вот надо тебе было схватиться за палочку, да?
— Прости меня, мам, я не подумал…
— Ну конечно нет!
— Я просто привык быть наготове, и иногда у тебя совсем нет времени на то, чтобы подумать…
Эйлин похлопала сына по плечу.
— Значит, не ты там всех шпынял, а? Всё хорошо, Расс. Я на тебя не сержусь. Твой отец хочет тобой гордиться. Давай-ка уложим его в постель. Сегодня нас больше не потревожат ничьи совы. Но нам с тобой придётся поработать над твоими рефлексами. Ты должен уметь в одну секунду решать, стоит ли реагировать. В таком ошибаться нельзя. Начнём в понедельник, когда твой отец отправится на работу.
Следующим утром Тобиас страдал от тяжкого похмелья. Синяк на лице Эйлин указывал на то, что накануне вечером он что-то натворил, но он совсем не мог припомнить, что именно. И Эйлин, и Северус вели себя так, будто ничего не произошло, и потому совсем скоро Тоби решил, что они, возможно, правы.
Лето довольно быстро превратилось в рутину. Каждое утро, когда Тобиас отправлялся на работу, Эйлин помогала Северусу работать над его реакцией. После обеда она отправлялась в соседние деревушки в поисках подённой работы, где, в зависимости от того, что ей предлагали, шила, занималась стиркой и выполняла другие мелкие поручения. В это время Северус бродил в пустошах, собирая семена и коренья для своих зелий. Пятничные вечера Тобиас проводил с приятелями, отчего наутро выглядел довольно помятым, но в целом он держал обещание, данное Эйлин. За исключением, конечно, последнего июльского дня, когда на всю страну прогремела новость о восемнадцати погибших при аварии на шахте в Маркхеме, Дербишир. В тот день каждый шахтёр Англии был зол и пьян, и Эйлин, предупреждённая соседкой, отправила Северуса спать за кухонный прилавок ещё до того, как Тобиас вернулся домой.
И, разумеется, Эйлин искала ему одежду. К счастью, плащ и шапочка всё ещё годились для носки. Мантия сидела довольно свободно, однако стала слишком короткой, так что Эйлин выкроила парочку тяжкозаработанных монет на чёрную ткань, чтобы добавить её вниз, по подолу. Та же ткань сгодилась и для рубашки, а именно манжет и поясной кокетки, которую Эйлин вставила на талии, чтобы добавить длину. Работа была настолько искусной, что на первый взгляд было сложно заметить, что вещи подверглись починке.
Остальное — рубашки, брюки, свитеры и бельё — было найти не так просто. Конечно, пришлось побегать по магазинам, торгующим подержанными вещами, кое-что прибрать из корзин для бедняков — такие корзины стояли в церкви, — и даже принять ношеные вещи от семей, у которых она работала. В конце концов это были добротные, вполне способные послужить ещё какое-то время одёжки: из недорогого хлопка, серого, полинялого от бесчисленного количества стирок в жёсткой кипячёной воде дешёвым мылом, но всё же добротного. Поскольку Тобиасу не пришлось выложить на одежду ни пенни, мир в семье был благополучно сохранён.
Однажды Эйлин и Северус отправились навестить Нану, его бабушку-ведьму. Это заняло целый день, поскольку нужно было идти через пустоши и всхолмья в соседний городок. Нана жила в скромном домике на самой окраине, рядом с её домишком был разбит большой сад: в нём хлопотливо жужжали пчёлы, томно трепетали бабочки, и можно было буквально слышать, как в земле копошатся довольные черви. Нельсон, серая неясыть, обитал в клетке около входной двери и сторожил покой вольготной жизни насекомых от голубей.
Нана являлась дальней потомицей Кэтрин Хьюитт и была известна всему графству благодаря своим зельям. В день, когда её пришли навестить дочь с внуком, на кухне уже бурлили три котла, и Нана немедленно увлекла Северуса за собой, чтобы посмотреть, как много он узнал за целый год и испытать его предположительно возросшие умения. Любовные зелья продавались лучше всего, а усыпляющие были самыми лёгкими в приготовлении, но фирменным продуктом Наны были целительные зелья. Костеросты и отвары от головной боли, заживляющие мази и припарки от зуда, сиропы от кашля и простуды — Нана снабжала весь регион. Вместе с Северусом они бродили по саду, срезая бутоны, собирая шиповник, наламывая веточки, подстригая траву. За один день Северус учился у Наны тому, чему Слизнорт не смог бы научить его и за целый семестр.
Вторая бабушка когда-то была замужем за дедушкой Снейпом, и, хоть она никогда в этом не признавалась, Северусу казалось, что ей нравилось быть вдовой. Бабушка Снейп любила головоломки. Каждый раз, когда Северус приходил в гости, на обеденном столе лежал пазл в процессе сборки, так что они никогда не обедали в кухне. На её полках красовалась богатая коллекция детективов — второй такой не сыщешь во всей Британии — и настолько же впечатляющая коллекция вырезок из газет о реальных убийствах, которую она хранила в маленьком шкафу для бумаг. Когда Северусу было всего шесть, она занимала его головоломкой о волке, козе и капусте, и, по мере того, как он рос, загадки становились всё сложнее.
Визиты к бабушке Снейп всегда были занимательными, поскольку та знала понемногу обо всём, что происходило. Газеты она хранила месяцами, всегда приберегая для внука самые интересные истории. Всё, что когда-либо сообщалось о полётах «Аполлонов», как и о «Скайлэбе», — всё было бережно сохранено, однако в этом году она начала собирать статьи о чём-то, что называлось дезоксирибонуклеиновой кислотой. От такой коллекции Северус пришёл в полный восторг и в тот же вечер утащил домой целую охапку газет и журналов. Внезапно его новой страстью стала биохимия.
В конце лета пришло письмо из Хогвартса, и Эйлин принялась собирать сына на третий год.
Сперва они вскрыли коробки, хранившиеся в кладовке. Все учебники из списка литературы были там, хотя и представляли собой издания двадцатилетней давности. Они достали их и очистили от пыли, затем немного поэкспериментировали с обложками, чтобы скрыть то, насколько старыми были книги. Эйлин хотела обернуть их в белую бумагу, однако Северус предложил использовать листы из газет и журналов. Таким образом, если кто-нибудь начал бы смеяться над его обложками, он мог посмеяться над их знаниями о мире.
Одной из книг, которые они достали, был старый учебник Эйлин «Расширенный курс зельеварения».
— Тебе нельзя брать его с собой, он для шестого курса, — пожурила его мать.
— Но мам, я читал его, когда мне было всего девять, — ответил Северус, переворачивая книгу, чтобы проверить подпись, которую он сделал четырьмя годами ранее. В том году Нана сказала ему, что он был наполовину Принцем, волшебником по маминой линии и Снейпом по папиной. Северус так гордился тем, что в его жилах течёт кровь Принцев, что написал их имя на обложке. Сегодня, с высоты своих тринадцати лет, он решил, что подпись была слишком ребячливой.
И он отправил книгу, со всеми пометками и уточнениями, которые уже начал делать, в коробку с учебниками, которую собирался взять в Хогвартс. Он даже не сомневался в том, что что-то из этой книги окажется ему полезным в грядущем году.
Тобиас начал поговаривать о поездке в Блэкпул в качестве особенной экскурсии, но и Эйлин, и Северус понимали, что такая поездка грозила обернуться настоящей катастрофой, особенно сейчас, когда повышение заработной платы после забастовки шахтёров в прошлом году нивелировалось ростом цен и денег снова ни на что не хватало. В конце концов, они уговорили его устроить субботний пикник на холме Пендл. В тот вечер Северус стоял на вершине Пендл-хилла и оглядывал распростёршийся перед ним Ланкашир. Он думал о Кэтрин Хьюитт и других ведьмах, повешенных вместе с ней, о прадедушке-моряке и обо всех Снейпах и Принцах в его семействе. Его прошлое не было связано с Хогвартсом, но это совсем не значило, что в нём царил мрак невежества и нищеты. Северус обладал богатым наследием, хранившим истории об удивительной силе и великих свершениях. Он мог принять вызов и выстоять против от любого Блэка и Лестрейнджа.
В конце августа Эйлин не стала провожать его до Лондона. Северусу было тринадцать, он был взрослым человеком, способным о себе позаботиться. Несмотря на то, что с собой он взял не только старый саквояж, это была его обязанность перенести все вещи с Юстонского вокзала на Кингс-Кросс и сесть на Хогвартс-экспресс. Родители отвезли его на станцию в Колн на пятничный поезд до Лондона. У него был обед, ужин и завтрак, плюс деньги на камеру хранения для дополнительного багажа на Кингс-Кроссе. Ночь в церкви Святого Панкратия походила на остановку в любимом привычном отеле. В субботу, первого сентября, Северус проскользнул через портал на платформу девять и три четверти и отправился в Хогвартс.
В те выходные Тобиас Снейп пьянствовал две ночи подряд и оставил на лице Эйлин ещё один синяк.
Суббота, 1 сентября 1973 (три дня до первой четверти)
Дети и подростки, в разной степени успешно походившие на магглов, сновали по Кингс-Кроссу, стараясь быть не слишком заметными в толпе. Северус не без веселья наблюдал за тем, как они вместе с родителями прилагали огромные усилия, чтобы оставаться невидимыми. Он взял тележку и забрал из камеры хранения свой скромный багаж, а затем отправился на платформу девять. Спокойно подождав, когда толпа, направляющаяся в Хогвартс, немного рассеется, он тихо юркнул на платформу девять и три четверти. Всё время, пока он толкал тележку к багажному вагону, Северус прислушивался к обрывкам чужих разговоров.
— …должен сдать СОВы как можно лучше, иначе не видать мне той новой модели метлы…
— …а следующие две недели мы провели на Ривьере…
— …слышал, дом сгорел дотла, они не успели выбежать…
— …вонь грязнокровок и дворняг, в этом году…
— …целое состояние, жду-не дождусь этих прогулок в Хогсмид…
Сдав багаж поездной бригаде, Северус подхватил саквояж со школьной формой и отправился к хвосту состава, надеясь увидеть там Лили. Вдруг, к своему удивлению, он услышал, как его кто-то зовёт.
— Снейп! Постой, не уходи.
Северус обернулся и увидел, как к нему спешит Белла Блэк. Она победно ему улыбнулась, так, словно они всю жизнь были закадычными друзьями.
— Я так рада, что тебя здесь увидела. Мы собираемся в одном из первых вагонов, идём с нами? У нас там что-то вроде вечеринки в честь нового учебного года, ты должен быть там. Будет весело!
— Я слишком… скучный… для вечеринок, — ответил Северус. — Не люблю… шум.
— Да всё нормально! Шутов у нас достаточно. Нужны спокойные люди, чтобы всё не превратилось в один большой цирк.
Она взяла его под руку и повлекла за собой по платформе к началу состава, где уже собралась целая толпа знакомых лиц, нетерпеливо топтавшаяся в ожидании, когда можно будет зайти в вагон.
— Поглядите, кого я встретила! — воскликнула Белла, и все подошли, чтобы поздороваться и пожать Северусу руку. В своей скромной одежде он чувствовал себя крайне неловко среди детей из богатых старинных семейств, но все, казалось, были искренне рады его видеть. Когда их запустили в поезд, Северус обнаружил, что вагон представлял собой нечто вроде ресторана. Рядом с ним на сиденье плюхнулся Розье и как ни в чём не бывало завёл разговор о каникулах, словно они с ним тоже всегда были хорошими друзьями. На столиках появились чай, кофе, разнообразие соков и сладких закусок.
В другом конце вагона, достаточно далеко, чтобы их можно было услышать, Белла разговаривала с Рабастаном.
— Свою работу я сделала. Снейп здесь. Ты уверен, что Он им интересуется?
— Ты смеёшься? Второгодка, вызывающий землетрясения? Отец чуть слюной не захлебнулся, когда я ему рассказывал. Он передал это… ты знаешь кому, и теперь тот заинтригован. Снейп ещё мал, но с подходящей подготовкой может стать сильным магом. Они сказали не наседать. Держаться поблизости, главное — не отпугнуть. У нас ещё пять лет перед тем, как он будет готов. Сама знаешь кто терпелив.
— Что, если дурак Мамблдор так и не оставит его в покое?
— Внимание Дамблдора нам не нужно. Я же говорил. Время есть. Будем обрабатывать его постепенно. Просто подтолкнём на нужную дорожку.
Проведя ещё час в компании Розье и присоединившегося к ним Уилкиса, Северус покинул клубный вагон. Ему хотелось оказаться в тихом месте, где ничто не мешало бы думать. Белла попыталась уговорить его остаться, но Рабастан прервал её, одними губами произнеся: «Время есть».
Северус встретил Лили на пути к хвосту состава, когда она возвращалась в своё купе, не найдя его на их месте перед багажным вагоном.
— Где тебя носило? — прошептала она так, чтобы никто не услышал. — Я ждала тебя.
— Меня похитили, — с лёгкой улыбкой ответил Северус, когда их взгляды встретились. Он почувствовал, как двери плавно раскрываются, и расслабился, наслаждаясь странным чувством возвращения домой, которого не ощущал даже с родителями. Поймав её удивлённый взгляд, он пояснил: — Белла Блэк хотела, чтобы я немного побыл с остальными в одном из первых вагонов. У них там что-то вроде слизеринской вечеринки в честь начала года.
С этим двое вернулись в тамбур последнего пассажирского вагона, где могли говорить, не опасаясь, что их увидят вместе.
— Я думала, они тебя задирают. Ты ведь рассказывал мне в прошлом году.
— Да, но Белла теперь на пятом курсе, а это значит, что в конце года ей нужно будет сдавать СОВ. Кажется, она уже беспокоится насчёт результатов и надеется, что я буду заниматься с ней зельями. Я не жалуюсь. Каждый раз, когда она со мной заговаривает, остальные оставляют меня в покое. Это даже приятно.
Лили выглядела слегка озадаченной.
— Странно, её кузен говорит о ней совершенно другое. Но он ненавидит свою семью и Слизерин, так что вряд ли стоит воспринимать его слова серьёзно.
Они ещё немного поболтали, а затем Лили вернулась к друзьям.
Церемония отбора приготовила Северусу кое-что приятное: он внезапно осознал, что теперь не был самым маленьким учеником в школе. Почти все первокурсники были ниже, чем он. Всё остальное не имело значения. Он не обратил внимания ни на одно из новых имён.
Лили, по своему обыкновению, сидела в конце гриффиндорского стола. Они с Северусом улыбнулись друг другу и показали палец вверх. Остальное могло подождать до следующего раза, когда им представится возможность встретиться. Пир, как и всегда, был очень пышный, на этот раз Северус остался в зале, чтобы разделить еду с остальными. В конце концов, шок осознания того, что он растёт, был уже в прошлом, его мама придумала, где достать ему одежду. К тому же слизеринцы, казалось, были вполне готовы терпеть рядом с собой его присутствие.
Не успели на столах появиться десерт и сладости, как праздник внезапно прервался. Послышался взрыв, и разговоры затихли. Посреди зала в воздухе заклубился дым, из которого материализовалось огромное знамя, изображающее кулак с поднятым вверх средним пальцем. На его фоне красовалась надпись: «Слизерин — помойка! Вперёд, Гриффиндор!».
Со стороны гриффиндорского стола послышалось дружное хихиканье. Слизеринцев охватил праведный гнев. Северус нашёл выходку слегка забавной. Прошло всего несколько секунд перед тем, как директор Дамблдор поднялся со своего места, избавился от знамени и мягко призвал студентов к взаимному уважению. Никто так и не понял, кто учинил подлую шутку.
Через какое-то время пир наконец закончился, и факультеты разошлись по общежитиям.
Настроение семестру было задано следующим утром, когда слизеринцы вышли из общей гостиной, чтобы насладиться ленивым воскресным завтраком. Первый же поскользнулся на склизком полу, покрытом липким илом и водорослями. На каменных стенах тут и там висела тухлая рыба, воздух был пронизан смрадом пропавших морепродуктов. Зажимая носы и пытаясь справиться с рвотными позывами, слизеринцы поклялись отомстить — никто даже не сомневался, что за всем этим стоял Гриффиндор.
Начало было положено. Слизерину следовало обдумать ответный удар. Рабастан избрал себя главой военного совета.
— Мы не можем спустить им это с рук. На кону стоит честь факультета. Мы либо встретим врага лицом к лицу, либо канем бесславно, неотмщёнными!
(Всякий раз, когда дело касалось пафоса и драмы, Рабастан ощущал себя в своей стихии. Жаль, в Хогвартсе не было театрального кружка.)
— Да, но что мы можем сделать, чтобы хотя бы наполовину отплатить им за то, как они поступили с нами? — У Эйвери же, наоборот, был талант немедленно подходить к сути вещей.
— Можно оттащить водоросли и всё остальное в их башню. — Уилкиса все дружно освистали за нехватку воображения.
— Давайте наделаем значков с надписью: «Гриффиндор — помойка!».
— Можно всю их башню завесить туалетной бумагой.
Вдруг заговорил Северус. Тихо, но уверенно — заклинания всегда вселяли в него чувство безопасности.
— Рыба и водоросли — потому что мы живём под озером. Они в башне, на самом верху, в воздухе. Нужно что-то, связанное с птицами.
— Вообще-то они львы, а не птицы, — фыркнул Уилкис.
Северус отмахнулся от него как от мухи.
— А мы змеи, а не рыбы. Они себя смыслом не утруждали. Тогда зачем это нам?
— А ну-ка, Заклинатель, — живо обратился к нему Рабастан. — Скажи, как нам их проучить?
— Птичий помёт, перья, яйца. Смола и перья. Тухлые яйца. Не тогда, когда они будут выходить из портрета Полной дамы — они того и ждут. Нужно скинуть всё с потолка немного позже, когда они спустятся на ужин. Или напасть с воздуха во время тренировки на мётлах. И ещё, я бы предложил… — Все молча ждали, что он скажет. — Засаду устроили мальчишки. Нужно напасть только на них. Пусть над ними смеются их же девчонки, пусть они опозорятся перед своим же факультетом. Поссорим их между собой, и они будут слабее, чем мы.
Все довольно заулюлюкали в его честь и разделились на группы отрабатывать заклинания Кутсулиа, Птеро и Авго. Северус же больше радовался тому, что уберёг Лили от расправы, хотя и не мог не отметить, что мысли о настоящей схватке оказались гораздо более волнительными, чем он мог себе представить.
К ужину стало очевидно, что пощады не будет ни с той, ни с другой стороны.
— Это было подло, — сказала Лили, ёжась в тесной нише у северной стены, наблюдая за тем, как идёт дождь. Они взяли еду из Большого зала и нашли укромное место. Никому бы не пришло в голову гулять по такому холоду и сырости, так что Северус и Лили не боялись, что их обнаружат.
— Подло — это то, как они поступили с нами. — Северус вытащил из кармана бутылёк с тягучим илом. — Понюхай. — Лили поднесла лицо к сосуду и резко отпрянула, почувствовав тошнотворный запах. — Это было по всему коридору. Люди поскальзывались и падали в эту гадость. Представь, как сложно было очистить форму. — Северусу повезло. К тому времени, как он вышел из комнаты, о засаде уже было известно. Он не знал, где бы пришлось доставать деньги на новую одежду. — И вообще, всё могло быть хуже. Кое-кто из наших предложил использовать смолу с перьями, но мы всё-таки решили остановиться на яйцах. Они хотя бы отстирываются. — Северус подумал, что Лили не стоило знать о том, что смола была его идеей.
— Но большинство мальчишек, попавших под обстрел, не имели никакого отношения к тому, что случилось с вами.
— Не мы это начали. У нас и мысли не было как-то задеть Гриффиндор.
Лили нахмурилась. Она знала, что Северус был прав.
— И всё же, стоило мстить только тем, кто это начал.
— Ты знаешь кто?
— У нас есть одна компашка, которая любит всяческие розыгрыши, но я не уверена, что это их рук дело.
Лили не стала вдаваться в подробности, и Северус решил не настаивать.
— Как твоя нумерология? — спросила Лили несколько минут спустя.
— Нормально. Могло быть и посложнее, конечно.
— Посложнее? Ты, наверное, единственный ученик в Хогвартсе, который хочет, чтобы уроки были сложнее.
— Да, но те уроки, что нам преподают, для меня бесполезны. Мне нужны физика, химия, алгебра…
— Зачем?
— Я собираюсь стать учёным.
По выражению лица Лили он понял, что та считает затею дурацкой. Северус не знал, как объяснить. Ему нравились фотографии научных лабораторий, которые он видел в журналах бабушки Снейп. В тех лабораториях царили идеальная чистота и порядок. Да и потом, когда ты решаешь уравнения, тебе не нужно волноваться о каких-то тонкостях или о чьих-то чувствах. Ответ прямо перед тобой, на бумаге. Самым любимым голосом Северуса был голос, отсчитывающий секунды до запуска ракеты: «Шесть… пять… запускаем двигатели… три…» Абсолютный, ничем не нарушаемый покой и контроль во время работы над чем-то действительно интересным и важным. Именно такой ему представлялась лаборатория.
Северус показал Лили двойные спирали ДНК, которые зарисовал у себя в тетрадке. Он пытался объяснить, что это такое, но её, казалось, больше впечатляло то, какие они красивые. Северус понял, что Лили было скучно. Что-то изменилось между ними, но он не понимал, что именно. Когда пришло время расходиться, каждый думал о своих друзьях и делах, а не о том, когда они встретятся в следующий раз.
* * *
— Эй, Заклинатель!
Северус остановился на ступенях перед замком. Он как раз направлялся на урок профессора Кеттлберна по уходу за магическими существами, когда Рабастан догнал его и пошёл рядом.
— Хотел спросить тебя насчёт твоих заклинаний.
Северус промолчал.
— Ну, то есть, ты, конечно, мастер всяких детских трюков, но ты когда-нибудь пытался придумывать что-то посерьёзней?
— Детских трюков?
— Ага. Ну, сам знаешь. Пауки, снежки… Уилкис рассказал мне о вшах — и это, конечно, потрясно, но, кажется, всё, что ты делаешь, — просто подбрасываешь всякие предметы и заклинаешь мелких тварей и насекомых.
— Помнится, ещё было землетрясение.
— Я о том и говорю. Что-то фееричное. Что-то… Ну, знаешь, опасное. Ты когда-нибудь изобретал такие заклинания? Кроме землетрясения?
— Нет. Мне это не нужно.
— Советую помозговать. Война с гриффиндорцами набирает обороты, а некоторые из них те ещё отморозки. Кажется, они пока не догадываются, что это ты придумываешь новые сглазы, но когда до них дойдёт, ты можешь оказаться мишенью. Стоит поработать над защитой.
После этого Рабастан вернулся в замок, а Северус отправился на урок. До магических существ (в данном случае — грюмошмелей) ему теперь не было никакого дела, поскольку все мысли занимало кое-что другое.
Вернувшись в спальню перед ужином, Северус порылся в сундуке и извлёк из него «Расширенный курс зельеварения». Эйлин училась по этому учебнику на шестом курсе и делала пометки прямо на страницах. Нана тоже добавила кое-какие замечания к рецептам там, где видела в том необходимость. И всё-таки большинство объёмных и подробных комментариев оставил Северус; его мелкий неразборчивый почерк придавал им вид паутины, оплетавшей напечатанный текст. Мать дала ему книгу, когда Северусу было всего девять. Все эти годы он время от времени пытался варить сложные зелья.
Стоит отметить, что большинство из них он готовить не мог, поскольку не имел необходимых ингредиентов. Но те, для которых ингредиенты находились, — варил. Крылья комаров и сушёные глаза ящериц достать было несложно, как и подавляющее число трав. Как-то он ободрал себе всю кожу на правой руке, пытаясь достать шерсть из носа барсука, а уж стружка с деревянной ноги одноглазого моряка принесла больше проблем, чем в итоге пользы, но в конце концов опыт, полученный в ходе всех этих мероприятий, оказался бесценным.
Иногда, желая отвлечься от зелий, Северус экспериментировал с заклинаниями. Учебник стал эдаким прародителем всех маленьких чар, которые Северус использовал в Хогвартсе. Большинство из них получались случайно. Рядом с рецептом зелья, для которого требовались лапки вшей, он наткнулся на заклинание, из которого позднее получилась неплохая шутка с шевелюрой Уилкиса. Северус принялся листать страницы, внимательно изучая каждое рукописное примечание. Рабастан был прав: сплошная вереница простеньких чар, задействующих жуков и камни.
Что, если Рабастан окажется прав насчёт необходимости защищаться? Северус заставил себя припомнить схватку с Лестрейнджами на утёсе и в особенности то чувство, которое испытал, когда понял, что они его одолеют. Те двое гриффиндорцев — что ж, их тоже было двое. Но встречать врагов лицом к лицу — это одно. Что, если ему снова придётся встретить одного лицом, а второй в это время нападёт со спины?
В первую очередь следовало решить, какое заклинание будет наиболее полезным, а затем попытаться его создать. Северус отправился в Большой зал на ужин, захватил перекус и вернулся в гостиную Слизерина, чтобы немного поработать. Всё было так, будто он снова оказался на первом и втором курсе, — вот только на этот раз враг был куда опаснее.
* * *
Низенький пухлый мальчик с водянистыми глазками и мышиного цвета волосами внимательно оглядел Большой зал. Те, кого он искал, сидели в середине гриффиндорского стола, по своему обыкновению развлекая окружающих — шутками, судя по взрывам смеха, то и дело раздающегося над весёлым собранием. Осторожно двинувшись в их сторону, коротышка незаметно подобрался ближе и поймал взгляд стройного темноволосого мальчика в очках. Он подал знак, дотронувшись до кончика носа, и тогда стройный мальчик кивнул и прошептал что-то на ухо своему товарищу. Тот был выше и сложён куда крепче; он оглянулся на коротышку, показал ему большой палец вверх и снова повернулся к своей публике.
После ужина трое встретились в углу общей гостиной Гриффиндора.
— …а затем Рабастан сбежал вниз по лестнице. Он кое-кого звал. «Заклинатель» — так он к нему обратился.
Двое друзей обменялись многозначительными взглядами.
— Заклинатель, значит. Звучит как то, что нам нужно, не находишь, Джеймс? — сказал Сириус Блэк.
Джеймс Поттер, мальчик в очках, ухмыльнулся.
— Похоже на то. Питер, тебе удалось подслушать, о чём они толковали?
— Постой, постой, не так быстро, — вмешался Сириус. — Так кем был наш превеликий мастер, которого Рабастан Мерлин-его-храни Лестрейндж назвал «Заклинателем»?
Питер усмехнулся.
— Вы не поверите. Он с нашего курса. Бледный коротышка с чёрными патлами, тот, что так хорош в зельях.
Джеймс деланно нахмурился, усиленно стараясь что-то припомнить.
— Сириус, разве мы в прошлом году не говорили ему держаться подальше от Беллы?
Сириус разразился громким лающим смехом.
— Похоже, он пропустил урок мимо ушей. Похоже, он переметнулся к Рабастану. Похоже, нам придётся немного подмарать наши прекрасные руки.
Джеймс повернулся к Питеру.
— Так ты слышал, о чём они говорили?
Питер признался, что ему не удалось их подслушать, но кое-что он всё-таки запомнил.
— Снейп, — сказал он. — Его зовут Северус Снейп.
— Точно, так его и звали, — кивнул Сириус. — Нюниус Змей. Самое то для слизеринца. Может, стоит дать ему новое имя. Трусиус Злей звучит куда лучше, как думаешь? — Сириус толкнул Джеймса локтем в бок и ухмыльнулся.
На этот раз против одного выступили четверо: Сириус, Джеймс, Питер и худенький русоволосый мальчик по имени Римус. На следующий день, когда все ученики ужинали в Большом зале, а Северус захватил для себя еду и направлялся в подземелья, Сириус выступил из-под лестницы и преградил ему путь. Джеймс и Римус обступили Северуса с двух сторон, схватив за руки, — Джеймс при этом зажал ему рот. Вместе они затащили его в небольшой зал, где первокурсники обычно ждут приглашения на церемонию отбора, после этого Римус и Питер отправились сторожить снаружи.
— Изобретательно, — прокомментировал Джеймс, доставая палочку Северуса из небольшой петли, подшитой в правый рукав его мантии. — Нужно взять на заметку. Должно быть, эта штука экономит кучу времени. — И он отбросил палочку в дальний угол. — А теперь, Заклинатель, ты сядешь и послушаешь, что мы тебе скажем. — Они толкнули Северуса на стул и с помощью заклинания связали его руки и ноги верёвкой.
Северус судорожно размышлял. Он не мог прикинуться, будто не понимает, о чём они говорят, потому что они, очевидно, слышали его разговор с Рабастаном.
— Мне жаль… — начал он, но Сириус не дал ему закончить.
— Извинения? Нам не нужны извинения. Из-за тебя мне пришлось вычищать из волос птичье дерьмо и яйца. Мы хотим расплаты.
— Сначала правила, — сказал Джеймс. — Мы тебя предупреждали в прошлом году, ты не послушал. Так что теперь, как понимаешь, нам придётся преподать тебе небольшой урок. Ты не станешь помогать ни Белле, ни Рабастану, ни Родольфусу. Ты не будешь нападать на гриффиндорцев. Ты не будешь баловаться тёмной магией.
Сириус вытащил из кармана небольшой бутылёк.
— Это для тебя. Кто знает, что там внутри? Ты скользкий слизеринский слизняк, и ты это выпьешь. — Он заставил Северуса откинуть голову назад, а Джеймс зажал ему нос, вынуждая открыть рот. Они вылили всё содержимое бутылька ему в горло.
Развязав верёвки, они протащили его через всё подземелье к общежитию Слизерина. У Северуса крутило живот, и он с ужасом понял, что внутри что-то движется. Бросив его на пол перед входом в общую гостиную и применив к нему обездвиживающее заклинание, гриффиндорцы ушли, посмеиваясь. Что-то в животе Северуса ползло вверх, прокладывая себе путь наружу; он вдруг почувствовал, как к горлу подкатывает рвотный позыв и в следующий миг изрыгнул из себя жирного слизняка. Так он и лежал: поверженный и совершенно беспомощный, выташнивая слизня за слизнем, пока Белла и Рабастан не нашли его двадцать минут спустя. Они освободили его от заклятия и помогли избавиться от слизней, уверяя, что больше никогда не оставят его один на один с врагами.
И всё-таки Блэку с Поттером не удалось его запугать. В груди Северуса затаилась холодная, смертоносная ярость. С той минуты он посвятил всего себя страшной мести.
Белла сходила наверх за его палочкой, а после Северус провёл всю ночь в постели, размышляя над тем, что с ним произошло. Его выделили из остальных. Почему? Потому что Рабастан назвал его «заклинателем», не заботясь о том, что кто-то может услышать. Что было самым худшим из того, что с ним сделали? Это было легко. Худшим было то, что его заставили выпить жидкость из бутылька. В ушах Северуса до сих пор звенел голос Блэка: «Кто знает, что там внутри?» Сама шутка вышла очень унизительной и неприятной, но той жидкостью могло оказаться что угодно. Страх, уязвимость — вот что самое худшее. В публичном унижении и физическом дискомфорте хорошего было мало, но Северус знал, что ещё долго не сможет отделаться от того ужасного чувства беспомощности, которое испытывал, когда ему в глотку насильно вливали незнакомое зелье.
«Значит, я заставлю их почувствовать себя беспомощными. Боль и унижение — тоже неплохо, но страх важнее всего». Всю ночь он размышлял, но план так и не приходил в голову. Внезапно Северус понял, что пережить ужасный страх его заставили отнюдь не магией. На грубую физическую силу нельзя отвечать заклинаниями и сглазами. «Теперь у меня есть друзья. Я могу использовать их». Но он почти сразу отказался от этой идеи.
«Никогда не вверяй свою безопасность в чьи-то руки. Когда ты будешь нуждаться в них сильнее всего, они тебя оставят. Если ты не можешь защититься своими силами, значит, рано или поздно будешь повержен». В конце концов Северус остановился на публичном унижении, решив приберечь страх на потом.
На следующий день в Сириуса угодило заклинание подножки, а Джеймс подвергся жалящему сглазу. Ни то, ни другое не принесло друзьям большого вреда, так что они посмеялись и беззаботно похлопали друг друга по спине. «Неужели это всё, на что он способен? Да ладно, Заклинатель, даём тебе фору в два заклинания». Нападка оказалась настолько жалкой, что гриффиндорцы и не думали об ответе, будучи уверенными в своей безоговорочной победе.
Два дня спустя от Наны пришла посылка с домашними сладостями. Отпустив Нельсона, Северус открыл свёрток прямо за столом в Большом зале, достал самую соблазнительно выглядящую конфету и съел её с нескрываемым удовольствием. Затем сунул коробку подмышку и направился в общежитие.
Тем же вечером Блэк и Поттер обнаружили его во дворике с той же самой коробкой сладостей из дома.
— Разве маленьких слизеринцев не учили делиться с друзьями?
Северус вскочил, закрывая коробку и доставая палочку.
— Они мои. Оставьте меня в покое.
Он попытался уйти, но они разделились, чтобы окружить его с двух сторон. Гриффиндор победно ликовал, наблюдая за тем, как Слизерин позорно сбегает с поля битвы, оставив на нём лакомый трофей.
Сладостей было немного, но они оказались очень вкусными. Сириус и Джеймс разделались с ними уже в комнате. Перед тем, как укладываться спать, Джеймс задумчиво обратился к Сириусу:
— Мне казалось, он не позволит нам так легко его достать. Я немного разочарован.
Сириус рассмеялся.
— Просто ты привык к достойным соперникам. Спи.
Тем временем Северус был не в постели. Он осторожно крался мимо общежития Пуффендуя к кухням на первом этаже замка. Взмах палочки, лёгкий шёпот: «Алохомора!» — и дверь была открыта. Он без проблем нашёл громадную бочку тыквенного сока и вылил туда содержимое маленькой фляжки. Жидкость не имела цвета, не имела запаха и была, в целом, совсем безобидной. Если только кое-кто не ел определённых конфет за день до этого.
Утром всё было спокойно. Джеймс лениво потянулся в кровати и решил, что было бы неплохо подкрепиться. Вместе с Сириусом они пришли в Большой зал на завтрак.
Несколько минут спустя начали раздаваться смешки. Сириус оглянулся и увидел, что почти все, кто сидел за столом, весело на него таращились. Он повернулся к Джеймсу и чуть не подавился тостом. Волосы Джеймса были зелёными в серебристую крапинку. По выражению лица своего товарища Сириус понял, что его волосы выглядели ровно так же. В следующую минуту смешки и взгляды посыпались и со стороны Пуффендуя с Когтевраном. Слизеринцы же себя не сдерживали. Они все вдруг дружно встали и, хохоча, зааплодировали. Сириус забрался на скамью и оглядел стол Слизерина. Северуса среди них не было.
— Трус! — проорал Сириус. — Где этот скользкий трус?
Охваченный бешенством, он вылетел из зала, Джеймс вслед за ним, преподаватели начали вставать из-за своего стола, чтобы предотвратить драку. Северус спокойно ждал посреди главного вестибюля с палочкой наготове.
— Классная причёска, — прокомментировал он.
Блэк остановился в нескольких футах от Северуса, подняв палочку. Стоявший за его спиной Поттер пытался урезонить товарища, пока студенты высыпали из Большого зала и можно было слышать, как Дамблдор, Хагрид и остальные учителя приказывали им расступиться и дать дорогу. Двое противников смертоносно глядели друг другу в глаза. Теперь только Дамблдор мог предостеречь Блэка от того, что ему грозило, но он всё ещё пробивал себе путь через толпу учеников.
— Ты это сделал!
— Полагаю, ты о волосах. И когда же я мог это сделать? Я только что вышел из общежития, и я не был…
— Петрификус!
— Остолбеней!
— АКЦИО ПАЛОЧКИ!
Воздух между противниками расширился и завибрировал, когда два заклинания одновременно ударились в щит, созданный Дамблдором, а затем обе палочки пролетели через весь вестибюль в руки директора. Директор был в ярости.
— Вы двое останетесь там, где стоите. Не сделаете ни шагу и не скажете ни слова. Остальные либо вернутся в Большой зал завтракать, либо разойдутся по общежитиям, готовиться к урокам. Любой ученик, который задержится здесь хоть на минуту, кроме этих двух… постойте, трёх, сегодня вечером будет отбывать наказание.
Вестибюль начал пустеть. Дамблдор повернулся к учителям, стремившимся выпроводить студентов как можно скорее.
— Минерва, Гораций, боюсь, что должен буду попросить вас составить нам компанию в моём кабинете. И ещё, постарайтесь отыскать старост ваших факультетов и тоже привести их наверх.
— Я правильно понимаю, что ученики факультетов Гриффиндора и Слизерина всю неделю подвергали друг друга заклинаниям, но никто из старост не счёл нужным поставить в известность деканов или предпринять какие-то шаги для того, чтобы положить конец происходящему?
Старосты стыдливо уставились в пол, Макгонагалл и Слизнорт поклялись впредь строго следить за тем, как исполняются обязанности, и тогда в кабинете остались только Дамблдор, Хагрид, Джеймс, Сириус и Северус. Сириус решил высказаться первым.
— Посмотрите, что он сделал с нашими волосами! Выставил нас на посмешище перед всей школой. Как нам теперь от этого избавиться?
Дамблдор перевёл взгляд на Северуса, ожидая ответа. Чёрные глаза не выдавали ровным счётом ничего, мальчик был замкнут, как хранилища Гринготтса. «О, Эйлин, неужели в нём совсем не осталось ребёнка?»
— Вы не желаете ответить на обвинение?
— Я не знаю, когда их волосы позеленели. Меня не было в зале. Я ничего не видел. С какой стати мне это делать? — С этим Северус перевёл невозмутимый взгляд на Сириуса.
Джеймс схватил Сириуса за локоть, понимая, что для них приготовлена ловушка.
— Он прав. У нас нет причин думать, что это был он, а не другой слизеринец.
— Но он явно нам что-то дал, чтобы это случилось!
— Ты ошибаешься, — возразил Северус. — Я ни разу в жизни вам ничего не давал.
Сириус наконец понял, на чём их пытаются подловить, и осёкся. Мальчики замолчали. Дамблдор вздохнул. Всем троим разрешили вернуться в общежития, при этом Сириусу и Северусу было назначено наказание за то, что они подняли друг на друга палочки.
По спиральной лестнице им пришлось спускаться вместе. Поттер шагал между Блэком и Северусом, чтобы предотвратить возможную драку в непосредственной близости от кабинета директора.
— Мы знаем, что это ты, — прорычал Блэк.
— Хотел бы я послушать, как ты объясняешь это Дамблдору.
— Это ещё не конец.
— Я не сомневался. — Когда гриффиндорцам пришла пора поворачивать к своему общежитию, Северус окинул взглядом их пёстрые волосы и добавил: — Советую купить бритву.
Только осознание того, что в конце коридора за ними наблюдал Хагрид, предотвратило жестокую расправу здесь и сейчас.
* * *
— Так это был ты?
— Если скажу да, ты меня возненавидишь?
— Значит, это правда! Но почему?
Северус зарылся лицом в колени, которые обнимал руками. Ему совсем не хотелось рассказывать Лили о своём унижении, но если бы он промолчал, она подумала бы, что он напал на них без причины.
— Они меня подловили.
— Продолжай.
Рассказ продвигался медленно. Северус поведал о том, как его затащили в зал, как отобрали палочку, как заставили выпить жидкость, о том, как он двадцать минут лежал обездвиженный, выблёвывая слизней…
— Кошмар! Это отвратительно! Вот же гадкие, злобные задиры! И после этого ты просто покрасил им волосы? Они легко отделались.
И затем она начала сообщать ему информацию:
— Тот высокий, Сириус Блэк, он кузен Беллы Блэк, но ты, наверное, это уже знаешь. Они высокомерные чистокровки, но Сириус делает вид, будто он совсем не такой. Тот, что в очках, — это Джеймс Поттер. Его в этом году сделали нашим ловцом. Ну, для квиддича, ты знаешь. Кажется, он из семьи богачей. Бледный русоволовый мальчик — Римус Люпин. Вообще-то он милый, немного застенчивый. Он часто болеет. А толстяка зовут Питером Петтигрю. Они дружат ещё с первого курса, по крайней мере Сириус с Джеймсом.
После их встречи Северус гораздо больше знал о Четырёх Всадниках, чем о том, что происходило в жизни у Лили. В этот раз ей почему-то не хотелось говорить о себе. Северус не стал докучать расспросами, поскольку знал, каково это: когда люди назойливо суют нос в твои дела, когда их об этом не просили.
Затем начались встречи с Хагридом.
— Открой-ка пошире, вот так. Кажется, этот молочный не хочет выпадать. Позволишь мне его выдрать, и тогда будет место для нового. Что такого эти двое сделали, чтоб так тебя разозлить?
— Никто меня не злил. Я вообще никогда не злюсь. Выдирай, если думаешь, что это поможет.
Молочный зуб почти не имел корня. Выдёргивание прошло безболезненно.
— Тебе надо заниматься, чтоб мышцы на ногах росли. Рахит всегда сказывается на мышцах. Не будешь заниматься — так и будешь слабым. Стало быть, что-то серьёзное, раз вы трое отказываетесь говорить Дамблдору.
— Может, тут и рассказывать нечего. Я пил молоко и ел всё, что ты мне говорил. Мне негде заниматься.
— Твоей маме следовало кормить тебя получше, когда ты рос. Тогда бы ты…
— Не вмешивай сюда мою мать!
* * *
— И, значит, толкуем мы с ним о той заварушке с Блэком и Поттером — ничего. Даже ухом не повёл. Но стоило мне упомянуть его маму… Скажем так, он немного расстроился.
— Его мать, говоришь? Хагрид, это очень полезные сведения. Нам нужно к нему пробиться. Если разговор о матери вызывает в нём такие сильные эмоции, так тому и быть. Признаться, я бы предпочёл что-то менее… личное, но выбора у нас нет.
— Стало быть, мне начать его шевелить?
— Ты уже это делаешь, Хагрид.
Война продолжалась в подполье. Сначала профессор Мюллейн потратил целых два дня, безуспешно пытаясь понять, почему венерины мухоловки в теплице вдруг развили необычайный интерес к носу Северуса, а затем Блэк проходил целую неделю, пряча правую руку в рукаве мантии, пока наконец не нашёл способ избавиться от бородавки, так странно напоминавшей шляпу профессора Макгонагалл. Подняв перо в классе заклинаний, Северус обнаружил, что на всём оставляет грязные отпечатки, которые в конце концов испортили его свиток с домашней работой и склеили страницы учебника. Но все согласились, что гвоздём программы стало заклинание, которое придало голосу Блэка такую ультразвуковую высоту, что на его глас слетались все мыши.
Рабастан был вне себя от разочарования. Северус не проявлял никакого интереса к более серьёзным проклятиям. Северус считал, что в нападении Сириуса и Джеймса был виноват один только Рабастан, и ни в какую не соглашался придумывать заклинания, которые подняли бы ставки настолько, чтобы военные действия оказались на радаре преподавателей. Лестрейнджи со своей компанией снова отступили и принялись ждать своего часа. В конце концов, конфликт между Гриффиндором и Слизерином всё-таки подтолкнул Северуса в «правильном» направлении.
* * *
Сириус взял в библиотеке книгу продвинутых заклинаний. Она лежала открытой на странице с заклинанием Инсендио. Джеймс бросил на неё взгляд, присмотрелся внимательно, а затем серьёзно посмотрел на Сириуса.
— Нельзя это использовать. Это может его ранить.
— Я и хочу его ранить.
Джеймс захлопнул книгу и забрал её себе.
— Веселье весельем, но ты забыл, зачем мы это начали. — Он сделал паузу, чтобы убедиться, что Сириус слушает. — Мы хотим отпугнуть его от шайки Блэк и Лестрейнджей, а не вынудить его примкнуть к ним. Во всяком случае, в том году мы на то и рассчитывали.
— Всё стало серьёзней. Теперь он один из их помощничков. Наши руки развязаны.
— Ошибаешься. Рабастан не ходит с кислой миной, когда у него всё схвачено. И заклинания всё ещё детские. Мы знаем, что он способен на большее, знаем, что Рабастан подначивает его, но он ничего не делает. Кажется, у них в Слизерине всё не так уж гладко.
— Думаешь, я спущу ему с рук ту штуку с летучими мышами?
— Ты всё принимаешь как личное оскорбление. В Слизерине учится мальчишка, который с первого дня знает больше заклинаний, чем кто-либо в этой школе, и каждый сын и дочь каждого последователя Как-Его-Там в Британии мечут перед ним бисер. Они хотят заманить его на свою сторону. Мы же хотим этому помешать. Твои обиды тут лишние.
— Точно. Как будто бородавки и мыши помогут ему захватить мир.
— Бородавки и мыши на третьем курсе. Если продолжишь его задирать, чем он ответит тебе через четыре года? Нужно уметь заглядывать вперёд. Готов поспорить, Рабастан это умеет. Так что остынь.
И Сириус остыл.
* * *
— Я не могу смотреть, в каком состоянии твои ноги, пока не увижу спину.
— С моей. Спиной. Всё. В порядке.
— Ага, так же, как с зубами, и с костями, и с мышцами. Твои родители совсем не заботились о том, как ты питаешься…
— Мои родители заботятся обо мне как могут.
— На тебя глянешь и сразу видно: справляются они неважно.
— Довольно. Я иду на урок. — Легче было сказать, чем сделать, поскольку великан загородил собой выход.
Хагрид помедлил, немного растерявшись. Всё шло как и задумано, раздражение мальчика росло, но внезапно он стал холоден, как лёд. Хагриду не нужно было быть легилиментом, чтобы почувствовать, как ребёнок закрывается от него и замыкается в себе. В конце концов он отошёл в сторону и позволил Северусу отправиться на занятие.
* * *
— И всё. Как со стенкой разговаривать.
— Ты сменил тему, Хагрид. Вы говорили о родителях, а затем ты переключился на его внешний вид. Он способен закрываться, когда критикуют его. Нужно давить на слабые места. В следующий раз дай мне знать, когда запланируешь с ним встречу. Я составлю вам компанию. Нужно проломить этот панцирь.
Вторник, 25 октября 1973 (новолуние)
Послом мира был избран Римус Люпин. Он кратко переговорил с Северусом во время занятия по зельям, договорившись встретиться во дворике с фонтаном. Северус пришёл на пятнадцать минут позже назначенного.
— Нужно было проверить, нет ли ловушек, — объяснил он.
— Ты мне не доверяешь.
— С чего бы? Кажется, ты был с ними, когда на меня напали.
Римус пожал плечами:
— Я этим не горжусь. Но это в прошлом. Они не хотят… Мы не хотим, чтобы дело приняло серьёзные последствия.
— Ты хотел сказать «серьёзный оборот», — встрял Северус, но Римус не обратил внимания на подкол.
— Они готовы забыть обо всём, если ты поступишь так же. Они не станут нападать, дадут тебе право последнего удара в качестве жеста доброй воли.
Слушая Римуса, Северус даже не пытался скрыть свой скепсис, так что гриффиндорец в конце концов взвился.
— Это честно. Мы не размахиваем белым флагом — нам это просто не нужно. Нас четверо. Ты видел, на что мы способны. Мы просто пытаемся быть благоразумными, потому что всё заходит слишком далеко.
— Четверо? — ответил Северус. — Я бы сказал, трое с половиной. А может, двое и две половины. Как вы можете быть на равных, если ты каждый месяц отсутствуешь по целой неделе?
Римус покраснел.
— Ты думаешь, что умнее всех, но ты ошибаешься. Хочешь продолжения? Ладно, пускай. Но ты проиграешь. Если хочешь положить этому конец — соглашайся.
— Я подумаю.
— Не тяни слишком долго.
— Спасибо за предупреждение.
Расстроенный тем, что договориться не удалось, Римус покинул дворик и направился к утёсу. Преодолев почти половину тропинки, ведущей к озеру, он учуял запах костра. Огонь был разведён по всем правилам из сухой древесины, так что, скорее всего, никто, кроме Римуса с его обострённым нюхом, ничего не заметил.
Он подобрался поближе и обнаружил, что костёр развела девочка. Он узнал в ней свою однокурсницу с Гриффиндора. Эванс.
— Ой, — сказал он. — Извини, я тебя потревожил.
— Вовсе нет… Римус, верно? Я тут просто вожусь с одним зельем, никак не получается.
— Вряд ли я могу помочь. Лучше всего было бы обратиться к…
— Я знаю. К слизеринцу. Если так будет продолжаться, я это сделаю.
— Вы знакомы?
— Не особенно. У тебя всё в порядке? Я знаю, что ещё не полнолуние, но ты кажешься немного бледным.
Римус почувствовал, как бледнеет ещё сильнее.
— Что ты имеешь в виду — полнолуние?
— Да ничего, просто… Один мой друг очень интересуется луной, и я стала различать фазы, а потом заметила, что ты болеешь всегда, когда луна полная. С тобой всё хорошо?
— Да, я в порядке. Просто… Сегодня четверг, у нас занятие по зельям, думаю, мне пора возвращаться в замок. Рад был пообщаться.
— Я тоже.
Лили наблюдала за тем, как он удаляется. Иногда он казался таким одиноким, что ей хотелось обнять его и сказать, что людям не всё равно. Что-то во всех горемычных одиночках будило в ней желание о них позаботиться. Она знала, что у Римуса были Джеймс и Сириус, но также знала, что этого не хватало. «И почему меня всегда тянет к этим беднягам?» Она вернулась к зелью, гадая над тем, поможет ли Северус, если она попросит.
Среда, 31 октября 1973, Хэллоуин (три дня до первой четверти)
Нельсона нельзя было назвать крупной совой, и потому утром праздничного дня он медленно влетел в Большой зал, тяжело хлопая крыльями, едва переводя дух из-за посылки, которую нёс. Северус наблюдал за рыжевато-бурой птицей с некоторым беспокойством, поскольку неуклюжесть сов всегда была предметом всеобщего веселья и подшучиваний над их хозяевами. Как бы там ни было, Нельсону всё-таки удалось добраться до него и не плюхнуться по дороге в чью-нибудь тарелку с завтраком.
Северус придержал сову для ответа и вскрыл большой свёрток, в котором лежал учебник по алгебре. И пусть книжка была слегка потрёпанной, зато в приложении имелись ответы на все уравнения, к тому же прошлый владелец решал некоторые из них прямо на полях страниц. В свёртке поменьше Северус обнаружил журнал головоломок и конверт с вырезками из газет. Он понадеялся, что бабушка Снейп и Нана хорошо ладят между собой, поскольку не хотел лишаться таких подарков. Наскоро нацарапав «Спасибо!» обеим, Северус отпустил Нельсона домой.
Уже в спальне он принялся внимательно изучать вырезки. Какой-то учёный из Чехословакии обнаружил комету, летевшую в направлении Земли прямо в тот момент, когда Северус читал заметку. Её называли «кометой столетия». В статье также говорилось о том, что в ноябре американцы запустят «Скайлэб-3», чтобы сделать снимки этой кометы. Внезапно Северус снова стал одержим космосом; ему не терпелось увидеть комок грязи и льда, ярким сполохом несущийся к солнцу. Он хотел как можно скорее поделиться новостью с Лили, но знал, что не увидит её до вечернего пира.
Тогда Северус вытащил свой новый подержанный учебник по алгебре — книгу знаний, о которых в Хогвартсе никто даже не слышал, — открыл его на первой странице и погрузился в чтение.
* * *
— Ну да у ней явно не бывало в доме молока. Ты посмотри, как у тебя нога-то искривлена! И с ней ведь ничего не сделаешь. Кого-ж тут винить, как не Эйлин?
— Я не понимаю, почему ты продолжаешь втягивать в это мою мать.
— Она должна была заботиться о тебе и кормить как следует, разве нет? Коли заботишься о ребёнке, так будь добра узнать, что ему надо, а чего не надо. И я сейчас не про игрушки с карандашами.
— Ты должен оказывать мне медицинскую помощь, а не критиковать мою мать при первом удобном случае.
— Дак ведь а помощь-то нужна почему? Всё потому что Эйлин не могла…
— ХВАТИТ говорить о моей матери!
Дамблдор вошёл в хижину без стука, как раз вовремя, чтобы застать эту вспышку. Близко. «Очень близко. Почти то, что нужно».
— Обсуждаете методы родительского воспитания Эйлин Принц, Хагрид? Уверен, что в этом нет надобности. Эйлин, конечно, не была готова к роли матери, но я уверен…
— И вы туда же! Моя мать делала для меня всё, что было в её силах, она в десять раз лучше вас двоих.
— Северус, ваша мать обучает вас технике ведения магического боя, чтобы компенсировать отсутствие таковой в её школьные годы.
К такому Северус готов не был и потому не знал, как реагировать. Он едва сдерживал гнев, грозивший вырваться на поверхность.
— Вы ошибаетесь. Она хочет, чтобы я умел постоять за себя. Мы учимся на своих ошибках.
Дамблдор нахмурился. «Слишком беспристрастно. Нужна неприкрытая ярость».
— Она оставила вас уязвимым перед лицом тех проблем, от которых пытается вас защитить. Она пожертвует вашей безопасностью в пользу собственного эго.
— Моя мать… не такая. Она никогда… не причинит… мне… вреда. Она хочет, чтоб я… чтобы я был сильным.
— У меня есть предположение, что она желает прожить свою жизнь через вас, это одна из форм материнского вампиризма.
Ярость ослепила Северуса, отчего Хагрида щедро осыпало дождём осиных жал.
— Вы ничего не знаете! — прокричал Северус. — Вы её не знаете! Она любит меня!
Камин взорвался фонтаном раскалённых углей, глиняные плошки и чашки полетели с полок на пол, разбиваясь вдребезги. Северус повернулся к окну, и ставни разлетелись в стороны, сноп щепок посыпался наружу в сад.
Хагрид пошевелился, пытаясь закрыть Дамблдора от летевших теперь в него заклинаний, нарывов и волдырей, бородавок и корост, прыщей… и воплей, оглушительных воплей «Вы не знаете!», «Как вы посмели!», «Вы её не знаете!».
Наконец Хагриду удалось схватить Северуса за руки. Он держал пинающегося, изворачивающегося мальчика высоко над землёй, пока Дамблдор вытаскивал из его рукава палочку.
— Ну, что же, — спокойно произнёс Дамблдор. — Полагаю, это успех.
Он уселся на один из стульев, осторожно кладя палочку Северуса перед собой на стол. Хагрид держал мальчика до тех пор, пока сопротивление не ослабло, затем опустился прямо на пол перед камином. Северуса колотило, дыхание было рваным, пару минут он старался совладать с собой, резко хватая воздух ртом... И вдруг заплакал. Громкие рыдания сотрясали худенькое тело. Не отдавая себе отчёта в том, что делает, Хагрид принялся мягко покачивать мальчика и бормотать какую-то нелепицу, стараясь успокоить ребёнка, пока Северус не сдался и не обмяк в его руках, тихо плача.
Дамблдор опустился на колени рядом с ними.
— Боюсь, нам осталась ещё одна вещь, и лучше будет сделать это сейчас.
Он осторожно расстегнул верх рубашки Северуса и спустил её вместе с мантией с его плеч, чтобы изучить шрамы. Хотя им было уже несколько лет, края всё ещё оставались заметными. Ни один маггловский ремень или розга не могли оставить таких следов. Эйлин била своего сына.
Дамблдор закрыл худые плечи рубашкой и мантией и застегнул все пуговицы.
— Мне очень жаль, Северус, — сказал он. — Больше я так не поступлю.
Он положил руку на его плечо, но мальчик отвернулся, зарывшись лицом в куртку Хагрида.
— Мне пора, Хагрид. Полагаю, без моего присутствия дела пойдут легче.
Дамблдор осторожно поднялся, смахнул с мантии пыль и направился к выходу. Прежде чем уйти, он остановился и оглянулся на Хагрида. Великан укачивал Северуса подобно матери, баюкавшей ребёнка. Фантастические создания, они оба. И Дамблдор тихо закрыл за собой дверь.
* * *
— Я знаю, ты считаешь её ужасной, но это случилось всего раз. И я это заслужил.
— Всего раз? Все эти шрамы за один раз? На вот, дай-ка это Герберту.
Герберт был самым маленьким из фестралов и любимцем Хагрида. Протягивать ему еду было непросто, поскольку Северус не мог его видеть. К счастью, Герберт выполнял большую часть работы, утыкаясь в руку мальчика, чтобы тот понимал, где брать под уздцы.
— Я использовал магию против отца. Он упал с лестницы, маме даже пришлось применить целительные заклинания, чтобы спасти его. Министерству это не понравилось, они ведь знали, что палочек в доме было две, а взрослый волшебник — всего один. Они грозились не пустить меня в Хогвартс. Мама тогда… разозлилась.
— Тут и гадать не надо, разозлилась. Тебе её характер, кажись, передался немного. А может, и много. Так что, больше она тебя не била?
— Она перестала пользоваться волшебством. Убрала палочку. Теперь достаёт её только тогда, когда мы уходим в пустоши тренироваться. Говорит, что больше себе не доверяет.
— Сколько тебе было?
— Девять.
Встречи с Дамблдором начинали становиться интересными.
Дамблдор сначала пытался убедить Северуса не использовать окклюменцию совсем, но сдался. Казалось, дело было не только в том, чему Эйлин учила сына, — мальчик закрывал разум словно по инстинкту. Но случай отнюдь не был безнадёжным.
— Вам незачем закрывать разум, чтобы отгораживаться от людей. На самом деле, безопаснее этого не делать. Я вижу, когда вы замыкаетесь. Это вас выдаёт. Постарайтесь контролировать свои мысли — пусть те, которыми вы не желаете делиться, будут заперты. При этом позволяйте людям видеть то, чего вы сами хотите.
На это потребовалось много времени и тренировок, но Северус был прилежным учеником, и с помощью Дамблдора у него в конце концов начало получаться.
Четверг, 15 ноября 1973 (два дня до последней четверти)
Покидая класс зельеварения, Северус заметил перед собой Лили. Он не стал её окликать, вместо этого пронаблюдал, не собиралась ли она к озеру. Лили направлялась именно туда, так что Северус свернул в другую сторону, чтобы добраться до их места обходным путём. Они не виделись уже несколько недель, и потому Северус радовался, что Лили отправилась туда, где они могли бы побыть одни.
Она пришла первой, но, подходя ближе, Северус внезапно услышал ещё один голос. Мальчишеский. Он остановился. «Кто ещё знает об этом месте?»
Лили сидела на своём камне и слушала. Перед ней из стороны в сторону вышагивал тощий русоволосый мальчишка, который помог Блэку и Поттеру загнать Северуса в угол в сентябре. Римус Люпин. Лили назвала Северусу его имя, но никогда не говорила, что общалась с ним. Северус ощутил, как в груди что-то неприятно сжимается, не давая ему нормально дышать. Он попятился, стараясь не шуметь, и вернулся в замок.
«Почему он? Что она в нём нашла? Разве он знает что-нибудь о кометах и запусках? О чём он может ей рассказать? Он же просто бледный заморыш, который постоянно болеет». Северус вдруг замер на месте. Римус отсутствовал на занятиях три дня за неделю до этого…
Северус почти не обращал внимания на фазы луны, ведь запуск «Скайлэба» от них не зависел, но, кажется, неделю назад луна была полной? «Неужели Римус болеет всегда, когда луна полная?» Это нужно было проверить.
* * *
— Ты какой-то притихший сегодня. Случилось чего?
Северус навестил Хагрида для еженедельного осмотра — теперь осмотры занимали всего каких-то десять минут, поскольку многое уже было улажено.
— Почему тебе плохо, когда у твоего друга появляется новый друг?
Хагрид остановился, на секунду отвлёкшись от левого локтя Северуса, по которому постукивал, проверяя рефлексы. Вопрос был очень важный, поскольку касался подлинных эмоций мальчика.
— О, х-эм. Я бы сказал, что это ревность. — Он снова стукнул по локтю. — Ты кого-то ревнуешь?
— Не знаю. У меня есть друг, но… он начал общаться ещё кое с кем, и теперь мне не с кем поговорить.
— Если б ты подружился с тем вторым, то вас бы было трое.
— Не думаю, что это возможно.
— У тебя какие-то проблемы с этим вторым?
— Вроде того.
Следующим утром Северус подкинул записку в её парту в классе по древним рунам. «Когоутек. Сегодня. Камень». Лили знала, от кого была записка.
— Кто такой Когоутек?
— Учёный из Чехословакии. Открыл комету. Она летит прямо к солнцу, и мы скоро сможем её увидеть.
— Я ещё никогда не видела комет.
— Должно быть потрясающее зрелище. Её называют кометой столетия. Сегодня запускают «Скайлэб-3», чтобы они сделали снимки. Хочешь, попробуем её увидеть?
— Давай. Нам нужен будет телескоп?
— Не знаю. Ярче всего комета будет в перигелии.
— А перигелий это?..
— Когда комета облетит солнце. Её можно будет увидеть без телескопа, так что просто ждём ясных ночей.
Ясных ночей не было целую неделю, но в течение этого времени Лили нашла время, чтобы три раза поболтать с Римусом Люпином у озера.
Возможно, самой тревожной вещью было то, что Лили завела себе привычку часто хихикать и уж слишком волноваться о том, как выглядели её волосы. Она была всего на три недели младше Северуса, почти четырнадцатилетняя, так что Северус стал пристальнее наблюдать за девочками их возраста, чтобы понять, все ли они вели себя так глупо. К его великому отвращению, он понял, что все.
Ноябрь постепенно перешёл в декабрь, холмы вокруг замка побелели, и ещё одна девочка решила выполнить обещание стать важной частью в жизни Северуса.
— Снейп, подожди минутку, мне нужно с тобой поговорить. — Белла Блэк помахала ему из угла у камина в общей гостиной. Северус пересёк комнату и молча встал перед ней, ожидая, что она скажет. — Не забыл про мои СОВы? Ты обещал помочь мне подготовиться.
— Так ты это серьёзно?
— Ну конечно! Экзамены не повод для шуток. Нужно как-нибудь встретиться, чтобы ты оценил, над чем нам следует поработать. Как насчёт сегодня? После ужина, здесь же?
Северус быстро прикинул варианты. В гостиной Слизерина не было окон, но он знал, что в тот день небо было затянуто тучами. В таком небе комету не увидеть.
— Ладно, — ответил он. — Сегодня, после ужина.
Оказалось, что Белла, будучи крайне умелой с заклинаниями, была совершенной посредственностью, когда дело касалось зелий. Северус расспросил её об ингредиентах, способах их взвешивания, нагревания, помешивания, охлаждения, о фазах луны и звёздном времени. Почти все ответы Беллы были слишком поверхностны или откровенно ошибочны. При этом вопросы Северуса не забегали выше уровня третьего курса. Он настоял, чтобы Белла дала ему свой учебник по зельям за пятый курс, чтобы он мог изучить его за вечер. Белла беспрекословно повиновалась.
Помощь Белле с экзаменом стала для Северуса самым важным вызовом из всех, что бросала ему учёба в Хогвартсе. В первый раз за все годы на кону стояло его самолюбие. Он был лучшим учеником по зельям на своём курсе, на курсах до него и на двух курсах старше. Наверное, его можно было бы назвать самым лучшим учеником в школе, но для Слизнорта значение имели только три вещи. Первая: была ли твоя семья старинной и знаменитой? Вторая: была ли твоя семья богатой и влиятельной? И, наконец, третья: обладал ли ты привлекательной внешностью? Не имея ни первого, ни второго, ни третьего, Северус оставался бы для Слизнорта невидимкой, если, конечно, Дамблдор не обращал бы на мальчика столько внимания.
Но в мире студентов мнение преподавателей не играло роли. Важно было лишь то, что думают о тебе сокурсники. Кого волнует, что о тебе думает Слизнорт, или Макгонагалл, да даже сам Дамблдор, когда все ученики знают о том, что ты умеешь? Помощь Белле с успешной сдачей СОВ по зельеварению сулила статус. Репутацию. Уважение.
Следующим вечером Северус отвёл Беллу к классу зельеварения для их первого занятия. Тихое «Алохомора!», и они были внутри. Выражение лица Беллы при этом было бесценно, поскольку та, очевидно, никогда не думала, что Северус способен на нарушение школьных правил; он буквально видел, как она производила переоценку его значимости прямо в тот же момент.
Они начали с основ — мелочей, которые проходят на первом курсе, поскольку эти мелочи играли огромное значение для всего остального. Северус заставлял Беллу проговаривать всё, что она делает, — так он хотел убедиться, что она понимает значение всего, что выполняет. Временами он едва сдерживался, чтобы не отчитать её за непонимание элементарных вещей: они казались настолько очевидными, что несообразительность Беллы его искренне поражала. И всё-таки им удалось избежать ссор.
Затем, после недели занятий, Северус сообщил Белле, что не сможет с ней позаниматься. Раньше он никогда ей не отказывал, но небо в тот вечер было очень ясным и до перигелия оставались каких-то две недели, солнце только зашло за горизонт, в общем, это было идеальным временем для того, чтобы попытаться увидеть комету. Северус уже оставил записку Лили — после ужина они должны были встретиться на Астрономической башне.
Белле ничего не нужно было объяснять. Она сразу почувствовала соперницу и действовала по наитию. Во-первых, следовало добыть сведения. Белла позвала Эйвери, и вместе они поймали первогодку Регулуса, кузена Беллы. Приказ был прост и понятен: выясни, куда и с кем отправился Снейп.
Среда, 12 декабря 1973 (два дня до полной луны)
Северус поднялся на Астрономическую башню первым. Смотровая площадка была покрыта тонким слоем снега, но поскольку никому не приходило в голову выйти наружу в такой морозный вечер, он не стал беспокоиться о следах. Несколько минут спустя появилась Лили. Вместе они наблюдали за тем, как солнце опускается за холмы.
— Когда сумерки сгустятся, мы её увидим. Как только солнечный свет перестанет затмевать всё остальное, — пояснил Северус.
Солнечный диск скрылся, и оранжевый свет заката медленно потух. Их глаза привыкли к темноте и — они увидели. Гораздо более бледная, чем Северус надеялся, комета Когоутека всё ещё оставалась самой яркой звездой в небе. Что ещё лучше — у неё был хвост. Не длинный завораживающий хвост, рассекающий небеса, а скромный коротенький хвостик. Но всё-таки хвост.
Они смотрели на комету, пока свет восходящей луны не затмил звёзды. Настало время отправляться на ужин. Они оба знали, что это их последняя встреча в тысяча девятьсот семьдесят третьем году, поскольку меньше чем через неделю Лили отправлялась домой на рождественские каникулы. В следующий раз они увидятся в январе.
— В январе комета станет ярче, — пообещал Северус. — Она будет ближе к земле, солнце ещё сильнее выделит хвост. Большинство комет такие яркие, что их можно заметить даже при свете дня.
Лили покинула башню первой, Северус отправился следом на несколько минут позже. Он продрог до костей, но был счастлив и планировал пойти к озеру, чтобы посмотреть на луну. Ему совсем не хотелось встречаться с Беллой и помогать ей с зельями, после того как он только что провёл время с Лили, наблюдая за кометой Когоутека.
* * *
Эйвери плюхнулся на один из диванчиков, достаточно близко к Белле, чтобы они могли говорить и не бояться, что их подслушают. Белла выжидающе выгнула бровь. Вид у Эйвери был такой, словно он вот-вот сообщит ей совершенно невероятные новости.
— Дворняга завёл себе грязнокровую подружку.
Шок и недоверие на лице Беллы принесли ему столько удовольствия, что он даже пожалел, что не преподнёс новость с большим апломбом.
— Быть не может, — резко бросила она. — Я бы знала.
— Ты не можешь знать обо всём. Он поднялся на Астрономическую один, но мы с Регулусом решили подождать.
Недоверие на лице Беллы сменилось живым любопытством.
— Прохладное место для амурных встреч, — отметила она.
— Через несколько минут появляется грязнокровка из Гриффиндора и тоже поднимается на башню, так что я оставил Регулуса стоять на стрёме и пошёл за ней. Нужно было двигаться медленно, потому что я думал, что они решат остановиться на лестнице, но они были прямо на смотровой. Любовались закатом.
— Мило. Куда они пошли, когда солнце скрылось?
— Никуда. Остались пялиться на звёзды. Кажется, они смотрели на какую-то конкретную. Потом, правда, мне пришлось поскорей убираться, когда грязнокровка решила спуститься на ужин. Он вышел через пару минут и тоже отправился в Большой зал.
— Где они сейчас?
— Она в гостиной Гриффиндора, а он у озера.
Белла отпустила Эйвери и задумчиво наблюдала за огнём в камине, размышляя над необычностью того, что услышала. Она не знала, что Северус продолжал дружить с гриффиндорской девчонкой после того, как его предупредили на первом курсе. Сперва Белла хотела устранить грязнокровку как фактор, но ей уже было известно то, как Северус отвечал на применение грубой силы. Именно потому это дело доверили ей, а не Рабастану. Нет, здесь требовался более изящный подход. Мягкий, дружеский подход.
Поднявшись с дивана, Белла подошла к столу и придвинула к себе пергамент с чернилами. Понадобилось какое-то время для того, чтобы составить письмо, поскольку ему следовало иметь подобающий тон, но вот наконец Белла была довольна тем, что получилось. Она оглядела гостиную. Было уже поздно, все разошлись спать. Белла аккуратно сложила письмо, запечатала его и отправилась в спальню. На следующий день сова унесла письмо получателю.
К четвергу пришёл ответ — именно такой, как ожидалось. Белла угостила сову кусочком тоста и огляделась в поисках Северуса. Как всегда один. Она подошла и скользнула на скамью рядом с ним.
— Снейп, ты ведь не едешь домой на каникулы? Родольфус сказал, ты всегда проводишь Рождество здесь.
Северус кивнул.
— Да. Без кучи народу тут гораздо спокойней.
— И тоскливее, надо полагать. Слушай, мне очень, очень нужно сдать этот СОВ. Зачем тратить две недели впустую? Почему бы тебе не провести каникулы у меня, с моей семьёй? Конечно, тебе придётся много со мной заниматься, но обещаю, что будет весело. Познакомлю тебя с людьми, которые могут помочь тебе после Хогварста.
Северус колебался, но Белла так красочно расписывала то, как будет здорово, сколько будет смеха и как чудесно его примут в её семье. Следующим утром он подошёл к ней в общей гостиной и сообщил о своём решении принять приглашение провести Рождество с Блэками.
Воскресенье, 23 декабря 1973 (день перед новой луной)
О своём решении Северус пожалел почти немедленно. Мир Беллатрисы Блэк настолько отличался от мира Северуса Снейпа — сложно было поверить, что эти двое живут на одной планете. Лондонский особняк Блэков представлял собой великолепие отделанных дорогим деревом стен, позолоченной лепнины и хрустальных канделябров, а наличие мраморной лестницы, казалось, преследовало одну лишь цель: заставить Северуса почувствовать себя никчёмным мальчишкой в старых школьных одеждах — единственных, что у него имелись.
Мистер и миссис Блэк одарили его ледяным приветствием, а домовые эльфы (всего их было двое) почти не скрывали глумливых ухмылок. Белла провела Северуса на верхний этаж и показала ему его спальню. Нетрудно было догадаться, что комнаты в этой части дома предназначались для прислуги, но он не возражал. В его распоряжении оказались кровать, стол, стул и шкаф для вещей. Мансардное окно выходило на западную часть города. Выглянув в него, Северус вдруг понял, что до сего дня ещё не видел в Лондоне ничего, кроме Юстон-роуд.
Следующие пару дней пролетели довольно приятно: оба вечера мистер и миссис Блэк ужинали у друзей, так что после занятий Северус с Беллой устраивали себе простой перекус и занимались своими делами. Кроме того, Белла не всегда была рядом, зато показала Северусу библиотеку на первом этаже, где он с удовольствием проводил время один, читая или глядя в окно на представителей высшего общества, прогуливающихся мимо особняка.
За два дня до Рождества всё изменилось. Блэки устраивали приём в честь возвращения сестры Беллы из Франции и ожидали много гостей из старинных волшебных семейств. Белле было поручено объяснить «мальчишке-репетитору», что на таком собрании людям «его сорта» не место, и потому ужин ему подадут в спальню.
Северусу такой расклад показался вполне справедливым. Весь день он провёл в своей мансардной спаленке, пока домовики прибирали дом, встречали сестру Беллы, украшали залы и готовили ужин. Гостей ожидали к семи.
В начале седьмого Северус вспомнил, что в библиотеке имелась книга, которая могла бы скрасить часы его изгнания. Лестница для слуг спускалась прямиком к нужной двери, и если он будет осторожным, то сможет взять книгу и вернуться к себе никем не замеченным. До назначенного времени оставался почти целый час, так что, рассудил Северус, он никому не помешает.
План оказался удачным. Северус заполучил книгу и поспешил выйти из библиотеки в коридор, где, к своему великому ужасу, едва не сбил с ног одного из домочадцев. Чувствуя, как в звенящей тишине бешено колотится сердце, он посмотрел вверх и раскрыл рот от изумления.
Сама снежная королева стояла перед ним: царственно статная, облачённая в переливчатый серебристо-синий шёлк. Золото волос, причудливо собранных в тяжёлую косу, поблёскивало на тонком плече. Голубые глаза лучились светом, прекрасное лицо было белоснежным, как фарфор, а губы мягкостью своей напоминали лепестки роз. Северус ошеломлённо замер, поскольку никогда в жизни не видел никого красивее.
— Ну, привет. Ты, должно быть, друг Беллы из Хогвартса. Северус, верно? — Голос нежно звенел, напоминая пение птиц, а улыбка вызывала желание радостно рассмеяться. — Надеюсь, тебе у нас нравится. Я Нарцисса.
Северусу понадобилась пара секунд, чтобы прийти в себя.
— Мне очень… жаль, я… не хотел…
— Всё в порядке. Прости, я не могу остаться и поболтать — меня уже ждут внизу, но, раз ты проводишь здесь каникулы, уверена, у нас ещё будет время узнать друг друга получше. — Она снова улыбнулась и проплыла мимо него, тихо шурша шёлком и оставляя после себя тонкий шлейф жасмина.
Северус смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, а затем припустил к служебной лестнице. Добравшись до верха почти бегом, перескакивая несколько ступеней за раз, он влетел к себе в спальню. Книга была брошена на кровать и тут же забыта, а сам он кинулся к окну, выходившему на фасад. Северус надеялся увидеть прибытие гостей.
Ровно в семь вечера из подъезжающих к особняку машин принялись выходить мужчины в белых фраках и галстуках и женщины в вечерних нарядах с диадемами. Это был сказочный мир цвета, роскоши и красоты, шёлка и кружев, изумрудов и сапфиров, высоких цилиндров и тростей из чёрного дерева. Северус высунулся из окна настолько, насколько позволяла смелость, не желая упустить ни одной детали. Волшебники приезжали семьями: родители с сыновьями и дочерями возраста Нарциссы. Казалось, Белла будет самой младшей на этом празднестве.
Когда последние прибывшие вошли в дом, Северус отошёл от окна. Ему хотелось видеть больше. Он накинул на плечи мантию и прихватил с собой шапочку. Если его поймают, он будет хотя бы в школьной форме, а значит, будет выглядеть презентабельно. Медленно и тихо он спустился по лестнице для слуг и прокрался по коридору к перилам, откуда мог видеть большой вестибюль и двери в гостиную, к которой вела большая мраморная лестница.
Северус застал момент, когда гости начали подниматься. Он внимательно вглядывался в толпу, стараясь найти снежную королеву. Она шла под руку с молодым стройным юношей. Роста они были одного, но волосы её спутника были настолько светлыми, почти белыми — Северус узнал в нём старосту седьмого курса в тот год, когда самого его только приняли в Хогвартс, Люциуса Малфоя. Они улыбались и разговаривали, будто знали друг друга уже много лет. Гости вошли в залу, и двери закрылись.
Северус не желал оставлять свой пост. Он был уверен, что если отлучится хотя бы на минуту, то обязательно что-нибудь пропустит. Спустя два часа двери снова открылись. Длинный стол исчез, из гостиной лилась музыка — столовая обратилась в зал для танцев. Сверкающие пары проносились мимо открытых дверей под завораживающие звуки музыки. Это был настоящий пир для глаз и ушей; Северус наслаждался им, пока в два часа ночи гости не начали расходиться по домам. Миссис Блэк стояла на вершине мраморной лестницы, провожая друзей и желая им доброй ночи. Нарцисса со спутником укромно отошли в сторону, где продолжали приятную им обоим беседу.
Последним гостиную залу покидал человек средних лет, чьи манера держать себя и цвет волос выдавали в нём отца Люциуса. Мужчина разговаривал с мистером Блэком, казалось, они спорили и дискуссия разгоралась всё сильнее, хотя Северус мог слышать лишь обрывки.
— …что скажет твой брат, Блэк… вот так плевать на традиции семьи… пресмыкаешься перед каким-то выскочкой… ни корней, ни имени…
— …глубоко уважает старинные семейства… мы должны сохранять наши позиции… даже в Хогвартсе чистокровных уже меньше половины…
— …пустил в свой дом жертву грязного смешения…
— …всего лишь инструмент… Тёмный Лорд может счесть полезным…
— Тёмный Лорд! Вот до чего ты опустился? Думаешь, я буду смотреть на то, как грязнится кровь моей семьи?.. — Мужчина обратился к молодой паре. — Люциус! Идём! Мы уходим.
Светловолосый юноша выступил вперёд, на лице его читалось смятение. Он было повернулся к Нарциссе, но голос Малфоя-старшего снова гремел, не дав возлюбленным попрощаться:
— Люциус! Сейчас же! Мы прекращаем все связи с этим семейством.
Разрываясь между любовью и сыновним долгом, Люциус бросил Нарциссе полный отчаяния взгляд и поспешил за отцом вниз по лестнице и вон из дома. Нарцисса кинулась вслед, протянув к нему руки, будто желая схватить его и притянуть к себе, но была остановлена. Входная дверь тяжело хлопнула. Нарцисса зарылась лицом в плечо матери и горько заплакала.
Северус тихо вернулся к себе. Трагичность ситуации не давала ему покоя. Нарцисса была такая красивая, такая благородная. Она любила Люциуса, а он её, но из-за ссоры родителей они не могли быть вместе. У Северуса разрывалось сердце. Он ненавидел их родителей. У них не было никакого права стоять на пути настоящей любви! Его юное сердце укрепилось в решимости помочь.
Если Нарцисса Блэк хочет Люциуса Малфоя, она его получит.
* * *
— Можно взять его с собой к дяде, показать, сколько у них всего. Может, это подогреет его интерес к тёмной магии. Он ведь любит загадки, тайны и всё такое прочее. — Белла сидела на кровати Нарциссы, пока та просматривала свой гардероб и украшения, пытаясь решить, что наденет этим вечером.
— Ты же знаешь, тётушка никогда такого не допустит. Знаешь, что она скажет.
Белла состроила пренебрежительную гримасу, изображая тётку Вальбургу:
— Грязные предатели крови, притащили в дом полукровное отребье…
Обе сестры рассмеялись.
— К тому же встреча с кем-то вроде нашей тётушки может сильно его ранить. Он такой славный, так старается нам угодить.
— Славный? — Белла едва не сложилась пополам от хохота. — Тот, кто придумал заклинание с птичьим помётом? Тот, из-за кого Сириусу пришлось вытряхивать из головы мышей? У тебя странные понятия о «славности».
— Летучих мышей? Ты шутишь!
И тогда Белла поведала Нарциссе всё о сентябрьской войне Гриффиндора со Слизерином. А после — о Рабастане и землетрясении. Нарцисса притихла.
— Значит, Тёмный Лорд и правда им интересуется, — с грустью произнесла она.
— А почему, думаешь, он здесь? Не приглашать же в дом кого-то вроде него просто ради приличия? Даже если я и нуждаюсь в помощи с зельями.
— Ах, Белла. Иногда ты говоришь такие ужасные вещи… — Внезапно Нарцисса просияла. — Я знаю, как мы поступим. Мы пригласим в гости Регулуса. Он прихватит с собой кое-что из дома дядюшки, и тогда мы все вместе здорово проведём время.
— И что с того?
— Ну, во-первых, будет весело. А что до твоей задумки — Северус поймёт, что тёмные искусства не так уж плохи, не стоит их бояться.
Белла посмотрела на старшую сестру с уважением:
— Думаю, это отличная идея.
День подарков, Среда, 26 декабря 1973 (два дня после новолуния)
Гвоздём вечера стала Рука славы. Во-первых, выглядела она крайне зловеще и омерзительно. Во-вторых, дарила свет тому, кто её держал, и тьму всем остальным. В-третьих, с помощью неё Нарцисса затеяла замечательную игру.
Она попросила Беллу, Северуса и Регулуса внимательно изучить гостиную, затем взяла Руку славы, и тогда на всех опустилась тьма. Минуту спустя вновь загорелся свет.
— Ну, — спросила Нарцисса. — Что изменилось?
Все трое неуверенно огляделись по сторонам. Белла, конечно же, заметила первой.
— Свечи стояли на краю каминной полки. Теперь они в центре. — Настала очередь Беллы.
Картины отражали себя, кресла поворачивались спинками, торшеры менялись абажурами, а хрустальная люстра потеряла добрую треть своих подвесок. Маленькое собрание то и дело разражалось смехом, но Северус отмечал лёгкую ауру меланхолии, которая время от времени окружала Нарциссу, особенно когда Белла забывалась и упоминала имя Люциуса. Он восхищался стойкостью Нарциссы, хрустальной грустью, которую та скрывала в заботе о других, золотой печалью, придававшей всем её действиям какую-то поэтичность. К концу вечера Северус уже не сомневался, что отдаст свою жизнь ради Нарциссы. Ради неё и её любви к Люциусу.
За Рождеством наступил Новый год, пришла пора возвращаться в Хогвартс. За каникулы Северус определил для себя три вещи. Во-первых, жизнь богачей, хоть и приятная, чтобы о ней мечтать, была настолько далека от его обыденного существования, насколько луна была далека от земли. Во-вторых, тёмные искусства не представляли опасности — всего лишь служили дополнением к обычной магии, к тому, что он уже делал, работая над своими чарами и сглазами. В-третьих, в мире не было человека добрее, внимательнее и достойнее, чем Нарцисса Блэк.
Среда, 9 января 1974 (день после полнолуния)
Все надежды увидеть комету Когоутека обратились в прах. Снимки, которые «Скайлэб» сделал в декабре, получились отличными, но после этого она как будто бы погасла. Северус и Лили провели несколько вечеров на Астрономической башне, но так и не увидели зрелища, которого ждали. Лили не выказывала разочарования; она говорила, что ей нравилось просто глядеть в небо, но Северус понимал, что с ним ей становилось скучно.
Белла же, напротив, была вся внимание — ей всё было интересно. Во время их занятий по зельям она просила его рассказать о проклятых артефактах, о сглазах и даже о том, как заколдовать погоду. Северус всё больше времени проводил в библиотеке, стремясь узнать о тёмных силах всё, что только мог найти. Защита от тёмных искусств быстро становилась его самым любимым предметом.
Ко всему прочему, теперь он немного зарабатывал. Кузен Беллы Регулус начал платить ему за уроки по зельям и защите. Деньги небольшие, но Северус знал, что на этот раз сможет позволить себе пару сэндвичей на экспрессе до Лондона. Правда, он всё же предпочёл бы маггловскую валюту.
Четырнадцатый день рождения преподнёс ему двойную радость. Сначала Белла получила сову с посланием для Северуса — в записке говорилось только лишь: «С наилучшими пожеланиями в день рождения! Нарцисса», но и того было достаточно. Затем Лили встретила его у заснеженного озера с очередным маленьким тортом на двоих. Пока они ели, Северус подумал, что никогда раньше не замечал, какая она красивая.
* * *
— Ты нынче кажешься молодцом. Выше стал. Весу набрал маленько. Не зря мы с тобой возимся, а?
— Я ем всё, что ты велел. И пью молоко. К тому же уроки пока лёгкие. — Северус немного помедлил. — Хагрид?
— Валяй, спрашивай.
— Девчонки правда отличаются от нас?
Лицо Хагрида вытянулось в неудачной попытке сдержаться, и великан расхохотался. Северус густо покраснел, осознав, как прозвучал его вопрос.
— Я не это имел в виду. Я хотел сказать… — Тут он тоже засмеялся. И хотя смех получился коротким и слабым, что говорило об отсутствии практики, — то был искренний смех.
— Так чего ты хотел сказать?
— Правда, что они думают иначе? Что им нравятся другие вещи и на мир они смотрят по-другому?
— Мужчина, который смог бы ответить на этот вопрос, заработал бы целое состояние. По мне, так они совсем другое племя, а чего, тебе понравилась какая-то девочка?
— Не знаю. Может быть.
Но не всё в жизни Северуса шло так гладко. Проблема заявила о себе во дворике с фонтаном.
— Эй, Нюниус! Повернись, когда к тебе обращаются, змей!
Северус развернулся и сделал пару шагов влево, позаботившись о том, чтобы спину прикрывала каменная стена. Сириус Блэк направлялся к нему — было видно, с каким трудом ему удаётся держать себя в руках. За ним маячили Поттер и Петтигрю.
— Держись подальше от моего брата, Нюниус. Будешь пудрить ему мозги — я тебе голову оторву.
— Брата? Не знал, что доктор Франкенштейн ещё трудится. — «Бесполезно. До него не дойдёт».
— Доктор будет трудиться над тобой, если не оставишь Регулуса в покое.
— Регулус твой брат? Похоже, Мендель был прав. Гены благожелательности рецессивны.
Сириус было кинулся на него, но Северус позволил палочке выскользнуть из рукава и спокойно произнёс: «Тойкос». Блэк налетел на невидимую стену, окружившую своего заклинателя. Северус попятился от троицы, которая наступала, не имея возможности подойти к нему ближе, чем того позволял защитный барьер.
— Всё в порядке, Снейп? — Позади него, в крытой галерее, обрамлявшей дворик, стояли Рабастан и Родольфус.
— Да, спасибо. Эти господа просто шли мимо.
— Я тебя предупредил, — бросил Сириус, и обе стороны покинули поле битвы, ограничившись ничьей.
С пятницы, 28 июня, по субботу, 29 июня 1974 (три дня после первой лунной четверти)
Весна пролетела почти без событий; вокруг Хогвартса начало расцветать лето, и вместе с ним пришла пора экзаменов. И снова Дамблдор вызвал Северуса к себе и отдал ему конверт с билетом на поезд. И снова ученики собрали вещи и пожелали друг другу хороших каникул.
Поездка до Кингс-Кросса на этот раз выдалась гораздо более приятной для Северуса. Он остался со слизеринцами и на свои кровно заработанные купил себе кое-что с тележки со сладостями. Для Рабастана это собрание стало чем-то вроде прощальной вечеринки, поскольку он закончил седьмой курс, сдал ЖАБА и был наконец свободен от Хогвартса. Родольфус пустил по вагону флягу, которую Северус, понюхав, передал дальше. К тому времени, как Экспресс подъехал к Лондону, некоторые из младшекурсников были слегка навеселе. Слизерин хорошо провёл время.
Выйдя из здания вокзала, Северус почувствовал, что город изменился. Трудно было сказать, в чём заключались изменения, но площадь перед Кингс-Кроссом стала другой. На дорогах появилось больше велосипедов, отметил он. Меньше машин и больше велосипедов. Северус пересёк Юстон-роуд, провёл ночь в церкви Святого Панкратия, следующим утром побродил по Юстонскому вокзалу и, без каких-либо приключений, сел на свой поезд. Поездка до Ланкашира прошла так же спокойно, и уже ранним вечером он был в Колне.
Никто его не встречал.
Северус просидел на скамейке у станции почти два часа, прежде чем смирился с тем, что мама и папа не приедут. Четыре раза к нему подходил начальник станции и предлагал позвонить его родителям, но у них не было телефона, так что Северус вежливо благодарил его и отказывался.
Наконец он понял, что придётся идти пешком. Городок, в котором он жил, лежал в десяти милях от Колна; Северус прикинул, что долгий северный закат осветит большую часть его пути, а растущая луна заменит солнце, когда то скроется за горизонтом. И всё-таки, даже при самых благоприятных условиях, прогулка обещала занять больше трёх часов.
Сперва Северус раздумывал над тем, чтобы сократить путь через пустоши, но быстро отказался от этой идеи. Сгущающиеся сумерки — не самое лучшее время для хождений по дикой местности, к тому же если родители поедут за ним, он сможет встретить их по дороге. Он подхватил саквояж — к счастью, тот не был слишком тяжёлым.
Солнце давно село и луна почти скрылась за тучами, когда он наконец добрался до своего городишки — усталый, продрогший и очень голодный. Миновал час, когда в пабах наливали последнюю пинту, заведения закрывались на ночь. За всё то время, пока он плёлся по дороге, Северус не увидел ни одной машины. Казалось, будто вся восточная часть Ланкашира запустела, и от этого становилось не по себе.
Услышав звук его шагов на мостовой, Эйлин выскочила из дома. Выражение тревоги на её лице сменилось облегчением.
— Расс! Слава богу, с тобой всё в порядке, я так волновалась! — Дальше порога она его не пустила. — Ступай к миссис Хэнсон на Мьюли-лейн. Она тебя уже ждёт. Сюда вернёшься завтра утром.
— Но мам… — начал было Северус.
— К миссис Хэнсон, Расс! — жёстко оборвала мать. — У меня нет времени с тобой препираться, здесь тебе ночевать нельзя. Иди!
И он пошёл. Миссис Хэнсон была пожилой вдовой, чей муж когда-то работал на ткацкой фабрике. Она поджидала Северуса в гостиной, не гася огней. Подав ему холодный ужин, миссис Хэнсон зябко устроилась у камина.
— Это всё из-за арабов, — ворчала она, пока Северус ел. — У них была война с евреями, и те победили. Тогда арабы перестали поставлять нам нефть. Теперь никто не ездит на машинах, а фабрики едва находят средства на электричество. Цены на всё подскочили. Люди уже не сводят концов с концами. Твой отец бастовал в феврале, они, конечно, добились своего, шахтёры-то, только вот у остальных дела хуже некуда. Вот он и запил. Твоя мама говорит, он каждый день опаздывал на работу, и, когда на шахте начались сокращения, его попросили — то было два дня назад. С тех пор и пьёт, не трезвея. Появись ты сегодня дома, того и гляди пришиб бы.
Северус всю ночь лежал в когда-то знакомой кровати в когда-то знакомом доме, думая о том, что происходило в его собственном. Отца уволили. У них нет денег. Совсем как тогда, когда ему было девять. Ему не нужно было гадать, в каком состоянии сейчас находился отец, — он знал. Знал, и потому боялся.
Солнце уже высоко поднялось, когда миссис Хэнсон наконец позволила Северусу отправиться домой, хорошенько покормив его напоследок, поскольку не знала, что его ждёт.
— И запомни, — наставляла она, провожая его до калитки, — если там какие-то с твоим отцом неприятности — беги сюда и жди, пока всё не уладится.
Дом Снейпов был тих, как и сама улица. Северус заметил, что ещё два дома теперь стояли с заколоченными окнами. Как и накануне, Эйлин заслышала шаги и вышла его встретить. Кожа на её щеке в одном месте лопнула и вокруг наливался синяк.
— Т-ш-ш, — прошептала она, — он пока спит. Ты голодный?
— Миссис Хэнсон дала мне завтрак. И ужин.
— Хорошо. Так, сперва главное: палочку.
— Но мам, она может мне понадобиться. Никогда не знаешь…
— В том и дело. Ты непременно за неё схватишься. Послушай меня, Расс, послушай хорошенько: ничто — ничто — не помешает тебе вернуться в Хогвартс в сентябре. Отдай мне палочку.
Он нехотя вытащил палочку из рукава и протянул матери, только тогда ему было позволено зайти в дом. Сверху раздавался храп Тоби. Проведя сына на кухню, Эйлин достала из шкафа две чашки, затем выскочила на задний двор и вернулась с бутылью янтарной жидкости.
— Что это?
— Чай. Заваренный на солнце. Едва тёплый, без молока и сахара, но всё не вода. Радуйся, что хотя бы так.
— Но можно ведь… — Северус покосился на плиту.
— Газ стоит денег. Давай пей, а потом у меня для тебя будет кое-какая работа.
Облачённый в самую старую одежду, с огромным мешком в руках, Северус отправился на местный угольный склад. День был воскресный, склад стоял закрытым и пустым, так что Северус спокойно перебрался через забор и принялся искать то, зачем пришёл. Эйлин дала чёткие указания: не лазать по тележкам и бакам, подбирать только те угольки, которые валялись на земле. Таких оказалось довольно много, через пару часов Северус заполнил мешок доверху. Если они будут экономны, угля хватит надолго — Эйлин намеревалась использовать его лишь для готовки, по паре кусочков за раз.
Оставив мешок дома на заднем дворе, Северус побрёл в пустоши. По пути он часто останавливался, подбирая с земли камни нужной формы и размера. Найдя ровное место, он уселся и принялся ждать — в задуманном деле была важна терпеливость. Спустя двадцать минут он заметил неподалёку лёгкое движение. Привстав, Северус прицелился, а затем резко запустил камень точно в кролика. Он не двинулся с места, пока не убил второго, а затем забрал обе тушки — ужин семье был обеспечен.
Кухня была пуста, когда он вернулся. По звукам, доносившимся сверху, он понял, что Тоби проснулся в наисквернейшем состоянии. Северус скинул грязные ботинки и поднялся в родительскую спальню. Тоби лежал в кровати, страдая от ужасного похмелья, Эйлин сидела рядом, придерживая для мужа ведро. Лестница скрипнула, они оба подняли глаза на Северуса.
— Ты, — замычал Тоби. — Где тебя носило? Прискакал из своей шарлатанской школы тащить еду со стола у честного человека… А подсобить, когда тот проснётся, совести, стало быть, нет? Вечно нычешься по углам. А ну, иди сюда! Я тебе сейчас… — Вдруг он отвернулся и его стошнило.
Северус молча ждал. Когда спазмы прошли и Тоби вновь обрёл способность говорить, Северус вытащил из-за спины кроликов.
— Я тебе покажу, как нычиться…. — увидев дичь, Тоби осёкся. — Как ты их поймал?
— Случайно. Попали под обстрел, пока я тренировался.
Тоби ухмыльнулся.
— Вот он мой сын. Не каждый малый может подбить кроля камнем, а, Лин? Стало быть, не такой уж бестолковый. — Его снова стошнило.
Над склонённой головой мужа Эйлин встретилась с сыном взглядом. Она коротко улыбнулась и кивнула. Северус подмигнул ей и отправился вниз, чтобы оставить кроликов на кухне.
В семье Снейпов установился новый порядок.
Отныне Северус был главным добытчиком. Он часто возвращался домой, принося кролика или пару птиц — хоть сезон охоты на камышниц и закончился, голуби оставались доступной добычей. Пару недель спустя ему удалось найти новый источник пищи всего в нескольких милях от дома.
Он проходил мимо небольшой фермы и увидел, как женщина пыталась починить петлю на воротах. На вид ей было чуть больше шестидесяти, и, казалось, хозяйством ей приходилось заниматься в одиночку: огромный огород начинал зарастать сорняками.
— Не нужна ли помощь, мэм? — окликнул Северус, наблюдая за ней с дороги. — Я как раз подыскиваю работу.
— Помощь бы мне не помешала, да только платить не с чего, так что не теряй времени, — устало и раздражённо отозвалась женщина.
— Я готов помочь за картошку и, может, пару вилков капусты.
— По рукам, — согласилась она.
Он придержал калитку, чтобы она смогла закончить с петлёй, а затем был отправлен собирать созревшие фрукты для заготовок, пока сама хозяйка тушила овощи и стерилизовала банки. Северус без труда управлялся в саду, довольный тем, что знание травологии хоть где-то оказалось полезным. В полдень после лёгкого перекуса женщина поручила ему прополку. Работы было много, он провозился до вечера и пообещал вернуться утром. Хозяйка отправила его домой с мешком картошки, моркови, лука и капусты.
Северус провёл большую часть лета, слоняясь по округе в поисках работы взамен на еду.
Эйлин уходила дальше, так же разыскивая места, где могла бы пригодиться её помощь. Большинство из её знакомых работодателей испытывали трудности с деньгами, и теперь ей не удавалось найти работу поближе к дому. Она часто брала вязание на дом и сидела с ним до последнего луча солнца. Основная часть заработанных ею денег уходила на продукты, которые нельзя было приготовить дома, или на бензин для машины. Притом она умудрялась понемногу откладывать, чтобы купить Рассу билет до Лондона на сентябрь.
Тоби каждый день вставал засветло и колесил по ближайшим городам в поисках дневной работы. Если таковую находить удавалось, он возвращался домой к вечеру, ложился спать, а наутро снова вставал перед рассветом и отправлялся на поиски. Если работу находить не удавалось, он возвращался ночью — пьяным и нередко буйным. Теперь Северус помогал матери укладывать отца в постель, получая свою порцию синяков.
Однажды в конце июля Эйлин не было дома, когда Тоби вернулся домой мертвецки пьяным. Северус услышал его нетвёрдую поступь на крылечке и замер в кухне, прислушиваясь. Входная дверь с грохотом отворилась, и отец проорал:
— Эйлин! Эйлин! Иди сюда и помоги мне улечься.
Не зная, как поступить, Северус вышел, чтобы помочь отцу.
— Ты что здесь делаешь? Где твоя мать? — промычал Тоби. — Она должна ждать, когда я вернусь. Где она?
— Она работает, но скоро вернётся. Идём спать, пап… — Северус попытался проводить отца до лестницы, но разгорячённый алкоголем Тоби услышал только одно слово, и оно ему не понравилось.
— Работает? Какого чёрта она работает? Она должна быть здесь. Её место здесь!
— Идём, пап, поднимайся.
— Я спрашиваю, где твоя мать? — Тоби бросился на сына и ударом в челюсть сбил его с ног; Северус отлетел к стене и повалился на пол. Бешено оглядевшись вокруг, Тоби заметил подставку для зонтов, вытащил из неё тяжёлый зонт-трость и, замахнувшись им, словно дубинкой, хватил Северуса в бок, несмотря на безуспешные попытки мальчика защититься. — Я в этом доме кормилец! Я здесь мужик! Будет какой-то ведьмин выкормыш надо мной насмехаться!
Ещё один удар пришёлся по ноге. Северус сжался, закрыл голову руками, но в следующий миг тупая ручка зонта угодила прямо по темени, и всё вокруг начало расплываться. Внезапно в гостиную влетела Эйлин с криками: «Тоби! Остановись, Тоби, ты убьёшь его!» Она обхватила разъярённого мужа руками, но он оттолкнул её и снова двинулся на сына, чьё присутствие в доме наносило страшный ущерб его самолюбию.
Тогда Эйлин взбежала по лестнице в кладовку на втором этаже и уже сверху, направив палочку на Тоби, что есть мочи взвизгнула: «Остолбеней!» Тоби покачнулся и рухнул, уронив рядом с собой зонт.
Даже не взглянув на него, Эйлин кинулась к Северусу. Мальчик лежал без сознания, волосы на макушке стали липкими от крови. Укачивая сына на руках и захлёбываясь от рыданий, Эйлин трансгрессировала.
* * *
Северус очнулся в доме Наны. Пошевелившись, он почувствовал, как раскалывается голова, и понял, что каждая кость в теле рьяно протестует. Его бабушка сидела в кресле в углу напротив кровати.
— Что случилось? — спросил он.
— У тебя сотрясение, ты шесть часов пролежал в моей гостиной без сознания. Пришлось приглядывать за тобой, чтобы ты не умер у нас руках.
— Я имел в виду… — Северус почувствовал, что голова, грудь и левая нога забинтованы. — Что вообще произошло?
— Ах, это. Твой охламон-отец заявился домой пьяным и чуть не забил тебя до смерти. Твоя мать, наконец прислушавшись к голосу рассудка, с которым, как я всегда надеялась, была рождена, оглушила его заклинанием и перенесла тебя ко мне. Я перевязала твои ушибы и давала тебе снадобья, и вот ты пришёл в себя, лежишь и задаёшь вопросы.
— Где мама?
— Эта несчастная отправилась к ничтожеству, которого гордо величает своим мужем. Я предложила ей порвать с ним, но она взбесилась и ушла. Надеюсь, ты не собираешься следовать её примеру.
— Но он может…
— Нет, если она будет держаться от него подальше — что следовало и тебе. Ради чего ты к нему кинулся? Мне казалось, что уж у тебя-то голова на месте.
Северус две недели провёл с Наной, а следующие две — у бабушки Снейп. Почти каждый день он получал сову из дома — мама сообщала, что она в порядке, и справлялась о его здоровье. От отца посланий не было.
Эйлин навестила его примерно за неделю до конца августа. С собой она принесла старые мантии, которые носила в Хогвартсе.
— Ты теперь совсем меня догнал, — объяснила она. — Я не смогла купить тебе новые, но может, придумаю что-нибудь с этим.
Она распорола все швы и повернула ткань выцветшей стороной внутрь. Ей также пришлось внести кое-какие изменения в покрой, хотя с пятидесятых годов мантии волшебников изменились не так сильно, как маггловская одежда.
Северус вернулся домой перед поездкой в Лондон, чтобы провести вечер с родителями. Его отец был трезв, как стекло. Он был непривычно тих и едва смел смотреть сыну в глаза, но с появлением доски для криббеджа неловкость между ними рассеялась. Северус выиграл все три игры; он был уверен в том, что Тоби поддавался, — таким был его способ заглаживания вины.
Следующим утром они отправились в Колн. Там Северус помахал маме и папе на прощание и сел в поезд до Лондона. Всё шло точно по плану: Юстонский вокзал, церковь Святого Панкратия, Кингс-Кросс. Воскресным утром 1-го сентября 1974 года Хогвартс-экспресс унёс его обратно в школу.
Северус больше никогда не видел своих родителей.
Вторник, 15 октября 1974 (новолуние)
Весьма вероятно, что учебный год в Хогвартсе начался так же, как предыдущие. Весьма вероятно, что Гриффиндор и Слизерин вели смертельную борьбу как на поле для квиддича, так и за его пределами, а небезызвестные Блэки, Поттер, Лестрейндж, Снейп, Люпин, Розье и Петтигрю чествовались на своих факультетах как герои. Весьма вероятно, что на заклинание там отвечали заклинанием, на сглаз — сглазом, а на чары — чарами; и постепенно розыгрыши достигли той степени изобретательной жестокости, на которую студенты школы никогда прежде не осмеливались. Весьма вероятно — но недоказуемо, поскольку, как бы Северус ни старался, за последующие годы он так и не вспомнил, что происходило на протяжении тех шести недель, предшествующих событиям пятнадцатого октября.
В тот вторник урок Кеттлберна по уходу за магическими существами закончился поздним утром, и студенты начали понемногу возвращаться в замок. У Северуса была назначена встреча с Хагридом — обычный осмотр, Северус надеялся освободиться ещё до обеда. Однако зайдя в хижину к лесничему, он увидел, что тот был чем-то расстроен. За годы их знакомства Северус усвоил, что Хагрид не умел скрывать эмоций.
— Надеюсь, у тебя есть свободная минутка, Дамблдор хочет кое-чего тебе сообщить. Мне поручено отвести тебя к нему.
Озадаченный его тоном и новостью, Северус всё же последовал за великаном без возражений. Они добирались до башни директора в тишине, разве что Хагрид то и дело шмыгал носом. Негромкий пароль, краткий подъём по спиральной лестнице, и они оказались во владениях Дамблдора. Обнаружив, что Слизнорт тоже был там, Северус удивился, но решил, что присутствие декана объяснится позже.
— А, — сказал Дамблдор, завидев его. — Мастер Снейп. Прошу вас, присаживайтесь.
Северус опустился в указанное кресло для посетителей, чётко осознавая, что никто из присутствующих, кроме директора, не смел заглянуть ему в глаза. Дамблдор расположился в таком же кресле напротив.
— Мне невыразимо жаль, что я вынужден сообщать это вам. Сегодня мы получили крайне печальные известия, касающиеся вашей семьи. Мне очень жаль, Северус… ваши родители погибли.
Несколько секунд Северус молча смотрел на Дамблдора, не понимая, зачем директору понадобилось сообщать ему о смерти родителей кого-то из учеников. Конечно, новость была трагичная, но Северус не был знаком с этим учеником и не мог ничего поделать, тогда зачем Дамблдору посвящать его в это? Северус обратился было к Хагриду, надеясь, что тот пояснит, но Хагрид едва держался, чтобы не разрыдаться, а потому помощи ждать не приходилось. Северус с лёгкой улыбкой повернулся к Дамблдору, собираясь задать вопрос, — и до него дошло. Мама была мертва. Папа был мёртв. Он почувствовал, как кровь отхлынула от лица, и на секунду испугался, что потеряет сознание. Хагрид мягко похлопал его по плечу. Северуса начинало трясти. Дамблдор слегка наклонился и накрыл ладонью его руку. Сердце колотилось. Стало тяжело дышать.
— Что случилось? — испуганно прошептал Северус.
— Насколько я понимаю, произошёл несчастный случай с их автомобилем. Они разбились.
— Этого не может быть. Папа садился за руль, только чтобы искать работу, он никогда не брал маму с собой. Они никуда не ездили вместе.
— И всё же, как ни печально, прошлой ночью они куда-то поехали. Я должен доставить вас домой, Хагрид сопроводит нас. Ваши бабушки встретят нас там.
Они перенеслись на окраину города к старой фабрике и остальную часть пути прошли пешком. Северусу вдруг стало ужасно стыдно при мысли, что Дамблдор увидит место, в котором жили родители, всю его убогость и нищету. Ему не хотелось, чтобы Дамблдор был здесь. Едва завидев их, бабушка Снейп торопливо заковыляла навстречу, маленькая и кряжистая, совсем не похожая на худую бледную Нану, спокойно ожидавшую прибывших на крыльце. Дом понуро чернел, как и подобало настоящей дыре в хмуром рабочем районе.
Они зашли внутрь и устроились в гостиной. Комната казалась странно пустой, несмотря на то, что всё в ней оставалось таким, как он помнил. Северус извинился и отправился на кухню вместе с бабушкой готовить чай, но в узком коридоре у подножия лестницы замер, будто вкопанный. Там, на потёртом половике, темнело пятно, которого раньше не было. Бурое пятно, почти круглое, примерно фут в диаметре.
Уловив немое замешательство, Дамблдор поднялся и вышел в коридор, Хагрид и Нана — за ним. Северус и бабушка Снейп стояли, не отрывая глаз от пола, и тогда директор тоже посмотрел вниз.
— Мне очень жаль, — спокойно сказал он. — Мастер Снейп, вы не вернётесь со мной в гостиную? Миссис Снейп, могу я попросить вас позвать кого-нибудь из соседей? Думаю, нам следует выяснить, что здесь произошло.
Пришла миссис Хэнсон и несколько мужчин, всё ещё живших в Паучьем тупике. Они стояли перед Дамблдором, нервно сжимая в руках кепки. Говорил в основном Тед Мёрфи.
— Он вернулся домой поздно вечером. За воротник заложил как следует, конечно, — да и подольше в пабе-то остался б, только вот деньги у него все вышли. Дальше, уж насколь могу судить, она его уложила, а он, поди ж, скоро опять подскочил и давай куролесить по новой… Видать ударил её на лестнице, та прокувыркалась до самого низу — вот где голову-то себе и расшибла.
Я моргнуть не успел — он уже тарабанит мне в дверь, слёзно выпрашивает канистру бензина, чтоб отвезти Лин ко врачу в соседний городишко. Я подсобил усадить её вперёд — она совсем плохая была, едва дышала. Тоби-то, он места себе не находил. Всё звал её, умолял не оставлять, ругал себя на чём свет — я отродясь его таким испуганным не видал.
Водил-то он неплохо, да и на дорогах нынче нет никого — ума не приложу: чего он так вильнул резко?.. Уж не знаю, успел ли затормозить — машина перевернулась и улетела в кювет. Оба там и скончались. Страшное дело.
Дело и впрямь было страшным, однако жизнь продолжалась. Соседи разошлись, миссис Хэнсон предложила присмотреть за Северусом, но бабушка Снейп сказала, что заберёт его к себе на пару дней. Нана не возражала и первой покинула маленькое собрание, трансгрессировав с лестничной площадки. Дамблдор запер дом, наложив на двери и окна защитные чары, чтобы сохранить скромное имущество Снейпов в безопасности.
Обычно волшебники не трансгрессировали с магглами, но для бабушки Снейп сделали исключение. Дамблдор перенёс её домой и вернулся за Северусом, отпустив Хагрида в Хогвартс. Как только Северуса устроили в маленькой комнатке рядом с кухней, Дамблдор тоже откланялся, позволив бабушке и внуку разделить своё горе без посторонних.
Несколько часов спустя, когда бабушка отправилась спать, Северус остался сидеть в не своей комнате на не своей кровати при свете единственной свечи, размышляя о том, что произошло. В углу жужжала толстая муха, Северус поднял палочку и сбил её. Он верил словам Теда. Это было так похоже на отца: сперва сорваться, а после корить себя за содеянное. Должно быть, он обезумел от страха, когда Эйлин упала. Северус не знал и дня, который родители провели бы не вместе. Отец не мог жить без мамы. Ещё одна муха зажужжала, Северус избавился и от неё.
Значит, Тоби, вне себя от горя, побежал к соседям за помощью, чтобы доставить Эйлин к доктору, виня себя во всём случившемся. Умоляя умирающую жену не оставлять его. Больше страшась её смерти, чем собственной.
Потому Северус и понимал лучше остальных, что именно случилось ночью на той дороге: не было никакого несчастного случая. Не было пьяницы-шахтёра, который слишком резко вошёл в поворот и оказался в кювете. Нет, его отец в любом случае не попал бы ко врачу: мама умерла в машине по дороге, и он видел это. Не в силах вынести и минуты осознания своей потери и вины, Тоби вывернул руль, ударил по педали газа и присоединился к Эйлин.
Всю ночь Северус провёл в тёмной спальне, направляя палочку в потолок и убивая мух.
Хэллоуин, четверг, 31 октября 1974 (полнолуние)
Северус вернулся в Хогвартс на Хэллоуин. Ранним вечером они с Наной трангсрессировали в Хогсмид и отправились к замку. Северус был бледнее обычного, заметно осунувшийся, одетый в школьную мантию, шапочку и плащ. Нана выглядела будто императрица.
Высокая и стройная, словно гончая, она двигалась с грацией прирождённой наследницы трона. Платье её было прямым и строгим, простотой своей напоминавшим рубашку Северуса, не считая пышных рукавов, узко собранных на запястьях. Пошито оно было из насыщенно-синего муара; воротник, манжеты, тонкий пояс и подол украшала серебристая вышивка, усыпанная жемчугами и афганским лазуритом. Атласная мантия повторяла цвет платья, но была скроена на восточный манер и не развевалась при ходьбе; широкие укороченные рукава открывали манжеты. На мерцавшей сапфирами изящной треуголке трепетало пышное перо. Ноги обрамляли атласные синие туфли, а поверх наряда был накинут тёмно-синий бархатный плащ. Украшений Нана не носила, но в руке держала тонкую трость из чёрного дерева, отделанную серебром. Наконечник высокой трости, больше походившей на посох, венчал чёрный ворон, воинственно распустивший крылья и грозно посверкивающий гранатовыми глазками.
Всё это великолепие делалось для прапрабабушки Россендейл на коронацию Георга Третьего и с тех пор хранилось на чердаке в маленьком чемодане, пока не понадобилось для небольшого спектакля в Хогвартсе. За много лет наряд надевался всего раз, и потому выглядел будто с иголочки.
— Выпрямись, — прошептала Нана Северусу, когда они вошли в пустой вестибюль. — И держи голову выше. Пускай мы небогаты, история нашего семейства не бедней, чем у большинства из них.
Пир был в самом разгаре; почти все преподаватели и студенты оделись по случаю праздника. Когда тяжёлые двери Большого зала беззвучно распахнулись, Нана, слегка приобняв Северуса за плечи, сделала несколько шагов вперёд и остановилась в ожидании. Едва завидев их, Дамблдор поднялся с места и поспешил к гостям. В зале постепенно воцарилась тишина.
— Константина, для нас большая честь приветствовать вас в Хогвартсе, — воскликнул Дамблдор и наклонился, чтобы поцеловать протянутую ему руку. — Воистину, этот вечер уже не станет приятней.
— Я тоже рада тебя видеть, Альбус, — ответила Нана. — Кажется, с нашей последней встречи прошла целая вечность. — Это было небольшим преувеличением, учитывая, что познакомились они всего две недели назад, но шоу есть шоу.
Домовой эльф появился и забрал плащ, который Нана небрежно сбросила с плеч прямо на пол. Дамблдор повернулся к Северусу:
— Мы рады снова видеть вас, мастер Снейп. Нам вас не хватало. Уверен, вы хотите присоединиться к своим товарищам, ну а я возьму на себя смелость и попрошу вашу бабушку оказать мне честь, сев за моим столом.
Северус кивнул и отправился к слизеринцам, где Белла уже оттолкнула Родольфуса, освобождая место рядом с собой.
— Откуда твоя бабушка знает Дамблдора? — прошептала она.
— Без понятия. Она не училась в Хогвартсе. — Это породило целую плеяду слухов о том, что бабушка Северуса получила образование во Франции, — слухов, которые он так и не потрудился развеять.
Когда пир подошёл к концу, Северус попрощался с Наной и отправился в общежитие, где был принят с уважением, достойным человека, чьи внезапный отъезд и эффектное возвращение носили настолько трагичный характер. Дамблдор проводил Нану вниз по утёсу до места, откуда та могла перенестись домой в Ланкашир. Тихая ночь идеально подходила для разговора.
— Мы не знаем, что делать. Вы его видели — он ничего не ест. Почти не разговаривает. Днями напролёт лежит в кровати в полудрёме или уставившись в стену. Он всегда был борцом, а сейчас сдался. Я не могла позволить ему вернуться в школу, как какой-нибудь побитой собачонке, отсюда наш маленький фарс. Благодарю вас за то, что подыграли.
— Это ещё долго будет служить темой для сплетен. Всё, что Северус сейчас делает или, напротив, не делает, объясняется горечью его утраты. И всё же меня беспокоит такая глубокая подавленность. Она совсем неполезна для юного создания. Он не проявлял интереса к чему бы то ни было?
Нана покачала головой.
— Он будто выстроил вокруг себя стену. Никого не впускает и сам выходить отказывается.
После того, как Нана трансгрессировала, Дамблдор медленно побрёл к замку, размышляя о том, чем смог бы помочь.
Со среды, 6 ноября, по пятницу, 8-го 1974 (последняя лунная четверть)
Северус перестал ходить к Хагриду на осмотры, так что Хагрид был вынужден явиться за Северусом сам. Сделать это было не так просто, как кажется, поскольку вход в студенческие общежития для лесничего был закрыт, а мальчик почти не появлялся на занятиях. Примерно спустя неделю после Хэллоуина Хагриду удалось поймать Северуса у класса защиты от тёмных искусств. Он схватил его под локоть и отвёл к себе в хижину. Северус не сопротивлялся.
Хагрид пришёл в ужас, увидев, в каком он был состоянии. Худой и изнурённый, мальчик становился неряшливым: волосы были немыты, мантия помята, словно её носили не снимая и спали тоже в ней. Ребёнок поддавался осмотру с пугающей пассивностью, не произнося ни слова.
— Пора брать себя в руки, — сказал Хагрид. Северус только пожал плечами. — Я серьёзно. Совсем худущий стал, выглядишь скверно. Будешь и дальше так жить — окажешься на больничной койке.
Белла подошла к Северусу, когда он вернулся в гостиную Слизерина.
— Эй, Снейп. Идём к нам. У Розье скоро день рождения, мы планируем вечеринку.
Северус тупо посмотрел на неё, а затем, не говоря ни слова, развернулся и зашагал в спальню. Голос Беллы догнал его:
— Слушай, завязывай. Я знаю, тебе плохо, но это заходит слишком далеко.
Северус опустился на кровать, повернулся на бок и уставился в стену. Ему хотелось заснуть. Когда он спал, он ничего не чувствовал. Ничто не имело значения. Он закрыл глаза.
* * *
Лили удалось связаться с ним два дня спустя. «Озеро», — гласила записка, и впервые Северус почувствовал, что был не против с кем-то поговорить. Лили была другом, его единственным настоящим другом. Он знал, что Лили поймёт.
Они стояли у озера в сгущавшихся сумерках, бросая в воду камешки. Северус рассказал кое-что из случившегося: как мама упала с лестницы, как отец попытался отвезти её к доктору и как машина съехала в кювет. Он умолчал о том, почему это произошло. Они почти не обсуждали его родителей и раньше, и были вещи, о которых он предпочёл бы не говорить.
— Это ужасно. Представляю, как тебе сейчас тяжело. Хорошо, что у тебя осталась бабушка.
Северус забыл, что все видели Нану на Хэллоуине, но ему не хотелось, чтобы Лили его подбадривала. Ему хотелось, чтобы она поняла его горе.
— Это не то же самое. Она замечательная — они обе, но это совсем не то, что мама с папой.
— И всё-таки у тебя осталась семья. Не всем так везёт.
— Я больше никогда не поиграю с папой в криббедж, никогда не смогу потренироваться с мамой…
— Но будет и другое. У тебя всё ещё есть космическая программа и наука. В твоей жизни осталось так много всего…
— Почему тебе всё равно, как я себя чувствую?
— Мне не всё равно. Я пытаюсь тебя подбодрить.
— Нет, ты хочешь, чтобы я чувствовал себя так, как ты считаешь правильным. Я потерял родителей!
— И тебе стоит принять это. Посмотри на себя! Ты ужасно выглядишь. И ты… пахнешь.
— Я вызываю у тебя отвращение. Прости, что потеря родителей вызывает у тебя отвращение. Я думал, ты мой друг.
— Я и есть твой друг. Друзья должны говорить правду!
Северус почувствовал внутри страшную пустоту — будто важная часть него перестала существовать. Он отчаянно попытался вернуть её.
— Друзья не должны себя так вести. Если бы ты была моим другом, ты бы поняла, ты бы утешила меня, ты была бы добра ко мне! — заорал он на неё.
Она закричала в ответ:
— Может, поэтому у тебя не так много друзей!
И это случилось. Рука взметнулась, и Северус ударил Лили тыльной стороной ладони по челюсти. Лили отшатнулась, шок на её лице сменился выражением ярости. Северус тупо переводил взгляд с неё на свою руку, пока ужас от содеянного не накрыл его.
— Прости, — зашептал он. — Лили, прости меня…
— Ты меня ударил! Как ты смеешь? Ты ударил меня!
— Я не хотел… Я не хотел… Пожалуйста, Лили, мне очень жаль… Я больше никогда… — Но она попятилась от него, словно он был каким-то монстром, затем повернулась и побежала в замок.
Северус долго смотрел ей вслед, затем опустился на тонкую полоску песка перед водой и спрятал лицо в ладонях.
Он полностью осознавал значение того, что произошло. Он во всём был сыном своего отца. Тобиас Снейп носил в себе демона — демона, который заставлял его срываться и в итоге уничтожить то, что Тоби любил больше всего на свете. Этот же демон жил и в Северусе, растекался по венам, словно болезнь. Лили была его единственным верным другом, а он её ударил — ударил так, как отец часто бил мать, за то, что та всегда говорила правду. И в тот момент, когда рука Северуса коснулась её челюсти, он ощутил первобытную силу и власть, взбудоражившую всё его существо. Демон ликовал. Ещё никогда в жизни Северусу не было так стыдно.
У демона был образ. Образ, который господствовал в стерильной чистоте лабораторий и насмехался над его мечтами — образ двойной спирали. Двойная спираль вилась в каждой клетке его тела, одна цепь — от Тоби, вторая — от Эйлин. Цепь Тоби и была тем демоном, жившим в его крови, его костях, его коже. Ему никуда от этого не деться: Северус был генетически обречён уничтожать то, что любил.
Несколько часов он боролся с демоном, и наконец выход был найден. Если Северус не полюбит — он ничего не уничтожит. Он сможет контролировать гнев. Зависть, отчаяние, гордыня — всё будет под контролем. Только любовь пробудила спящего демона и выманила его наружу. Глубоко внутри, замки и двери, над которыми Хагрид и Дамблдор так упорно работали, принялись закрываться.
К ужину начался дождь, но Северус так и не появился в Большом зале. Лили искала его, надеясь ещё раз отчитать, и расстроилась, обнаружив, что он не пришёл. Через двадцать минут Дамблдор подал Хагриду сигнал — они пытались следить хотя бы за тем, чтобы мальчик регулярно ел, — и великан вышел из зала.
Немного погодя он вернулся и покачал головой. Тогда Дамблдор поднялся и направился к столу Гриффиндора.
— Мисс Эванс, — обратился он, подойдя к ней. — Мне жаль прерывать ваш ужин, вы не уделите мне минутку?
Они вышли в вестибюль, где могли говорить без свидетелей.
— Мы пытаемся найти мастера Снейпа. Я знаю, одно время вы дружили, и надеялся, что вам может быть известно, где его искать.
— Нет, сэр, — ответила она.
Дамблдор почувствовал в ответе неуверенность и случайно заметил лёгкую тень — синяк? — на её щеке.
— Мы очень обеспокоены. Вы наверняка заметили, как он изменился после смерти родителей. Нам лишь хотелось убедиться, что с ним всё хорошо. Он не поднялся на ужин, и его нет в общежитии Слизерина.
Лили немного помедлила, пытаясь справиться с собственными демонами. В конце концов те оказались жалкими и слабыми по сравнению с её добрым сердцем.
— Мы гуляли у озера, — сказала она. — Мы поссорились, и… он меня ударил.
Дамблдор и Хагрид обменялись взглядами, затем Хагрид пробормотал: «Я этим займусь» — и тотчас ушёл. Дамблдор остался с Лили.
— Надеюсь, он не причинил вам вреда. Мне бесконечно жаль слышать о том, что он вас ударил — ради вашего и его собственного блага. Он рассказал вам, что случилось с его родителями?
— Его мать упала с лестницы, и когда отец повёз её в больницу, они попали в аварию.
— Да, всё так. — Дамблдор скрыл разочарование. Если бы девочка знала больше, то оказала бы неоценимую помощь, но он не мог поведать ей о том, чего Северус не захотел рассказывать сам. — Вы не окажете мне услугу? Останьтесь, пока Хагрид не вернёт мастера Снейпа в замок. Вы нас очень выручите.
Хагрид нашёл Северуса у озера. Промокший до нитки и замёрзший до костей, мальчик брыкался, когда его поднимали с земли, но Хагрид уже видел первые признаки лихорадки и церемониться не стал. Он спешно поднялся по утёсу, вошёл в замок через главный вестибюль и направился на первый этаж в больничное крыло — Дамблдор и Лили за ним, — чтобы передать Северуса в руки новой школьной сестры, молодой мисс Помфри.
Пока с ребёнка стаскивали мокрую одежду и кутали его в шерстяные пледы, за спинами занятых взрослых раздался тихий изумлённый вздох. Дамблдор повернулся, уже зная, что Лили видела шрамы. Он мягко вывел её из приёмного покоя.
— Как бы мне ни хотелось рассказать вам обо всём, мисс Эванс, — это, к сожалению, не моя история. Как вы думаете, вы сможете поддержать его, если он сам решит вам открыться?
Лили кивнула и решила ждать.
Опасность миновала. Оказалось, что Северус просто промок и замёрз, а тот жар, который у него начинался, был быстро взят под контроль. И всё-таки Дамблдор рассудил, что будет лучше придержать ребёнка в больничном крыле на пару дней, где он, Хагрид и мисс Помфри смогут за ним присмотреть — особенно за тем, как он питается. Хагрид стоял рядом, когда Дамблдор говорил с мальчиком.
— Как вы оказались у озера под проливным дождём?
— Я разговаривал с другом.
— С вами никого не было.
— Она ушла.
— Быть может, она поняла, что на улице похолодало и приближалось время ужина?
— Нет, я… сделал кое-что плохое. — Дамблдор терпеливо ждал. Признание вины было шагом к исцелению. Сокрытие плохого поступка стало бы проблемой. — Я вышел из себя. И ударил её. По лицу.
— Кулаком?
— Нет. Вот так. — Северус резко махнул тыльной стороной ладони. Ему было стыдно отвечать на эти вопросы, но он знал, что сам был во всём виноват.
— И почему вы решили её ударить?
— Я не решал. Я просто это сделал. Она меня разозлила.
— В самом деле?
Северус немного подумал, вспоминая все те случаи, когда его мама была жертвой, а отец — нападавшим.
— Нет. Она пыталась помочь. Я сам разозлился. Она не делала того, что я от неё ждал, но в этом нет её вины. Я больше никогда так не поступлю.
Дамблдор почувствовал облегчение. Никаких отговорок, никаких попыток оправдаться. Ситуация была не такой серьёзной, как он опасался.
— Будем надеяться, мастер Снейп, — сказал он, поднимаясь. — Теперь можете отдохнуть.
Разговор с Лили был немного иным.
— Мне так жаль…
— Тебе и должно быть жаль. Я никому не разрешаю меня бить.
— Я же сказал, мне жаль. Ты должна…
— Что должна? Как должна была утешить тебя и быть добрее? Потому что так должны вести себя друзья?
— Ну да, потому что… — Северус осёкся. Здесь и появился демон. Здесь он и потерял контроль над собой. — То есть нет. Ты не должна делать то, чего хочу я. В общем, это больше не повторится.
— Хорошо, если б всё так и было.
— Обещаю. Мир?
— Мир.
Борясь с бессонницей в больничном крыле, Северус понял, что всё, в общем-то, сводилось к простой истине: в жизни были вещи, которыми ты мог обладать, и были те, которыми не мог. Люди вроде Блэков воспринимали роскошь как должное, потому что были богаты — о таком Северус не мог и мечтать. Он мог лишь любоваться чужим благополучием, зная, что собственная зажиточность сделает его гротескным. Стремясь к шику, Северус выглядел бы словно рыба, пытающаяся поселиться на берегу.
Это распространялось и на мир эмоциональный: некоторые люди были созданы, чтобы любить. Другие же, такие как Тоби или сам Северус, были лишены этого права ввиду обстоятельств своего рождения. Двойная спираль никогда не обманывала. Если попытаешься сопротивляться велению судьбы, то уничтожишь то, что больше всего хотел сохранить.
Чем раньше поймёшь это и примешь — тем лучше.
В мире нет ничего тоскливее, чем лежать на больничной койке, уставившись в белую ширму. Тёмная обволакивающая меланхолия его спальной кровати с плотным пологом была невозможна в стерильном мире накрахмаленного белья и подкладных суден. Лили больше не приходила — что и понятно, поскольку больничное крыло было не слишком подходящим местом для тайных встреч. Сам же Северус не мог покинуть госпиталь без разрешения Дамблдора. Уже на второй день он начал скучать.
Белла прислала ему пару книг. Первая, «Создания тьмы», рассказывала о тварях куда более увлекательных, чем гриндилоу и красные колпаки, которых они проходили по защите от тёмных искусств. В ней Северус нашёл семь способов обращения в вампира, прочёл, что помимо волков-оборотней бывают ещё и тигры, узнал о инкубах и суккубах, подменышах, гарпиях, доппельгангерах, живых мертвецах, призраках и ламиях. Ему открылась жизнь бесчисленного количества ночных созданий, невидимых для тех, кто разгуливал при сером свете дня.
Вторая книга, «Палочки из расколотого молнией дуба», давала краткую информацию о всевозможных зачарованных артефактах. Уже знакомая Северусу Рука славы тоже была там, равно как и свечи, выделанные из человечьего жира, менятели погоды, проклятые кольца и несколько видов кровописания.
Северус проглотил оба справочника за пару дней. Ему казалось, что пустота, всегда жившая внутри него, постепенно заполнялась. Теперь он понимал: он тоже был тёмным созданием, рождённым для ночных часов под полной луной. Он носил в себе мрак — дар и проклятие, переданное ему от Тоби. Теперь он знал: пускай он не способен насладиться миром любви и света — существует другой мир, готовый принять его с распростёртыми объятиями.
Среди зачарованных артефактов в «Палочке» говорилось про нож убийцы, который мог быть отправлен куда угодно, чтобы напасть на врага. Северус изучал описание несколько минут, пока в голове не возникла идея. Зачем использовать нож? Почему нельзя сделать это при помощи заклинания?
Следующим утром, когда Дамблдор наконец освободил его из заточения, Северус поспешил в общежитие за старым учебником Эйлин по зельям за шестой курс.
Соседи по комнате заметили в нём перемену, хотя и неясно было, в чём она заключалась.
— Эй, Снейп, — позвал Малсибер, когда он вошёл в спальню и направился прямиком к своему сундуку. — Снейп, найдётся минутка?
Северусу не хотелось ни с кем разговаривать, но он всё же повернулся и подошёл к кровати Малсибера, на которой тот лежал с книгой.
— Да?
— Ты в порядке?
Северус спокойно оглядел однокурсника. Хотя Малсибер никогда не пытался водить с ним дружбу, как, например, Эдисон, он никогда не дразнил его, как Уилкис. Северус даже смутно помнил, как после смерти родителей Малсибер говорил всем оставить его в покое.
— Ага, — ответил он.
Малсибер повернулся на бок, подперев голову рукой.
— Ты знаешь, как сделать, чтоб у Йена Скорсона выскочил прыщ? Надо, чтоб большой такой, прямо на носу.
Скорсон был старостой пятого курса у Слизерина.
— Зачем тебе? — спросил Северус, прикидывая варианты.
— Хочу пригласить Олдертон в Хогсмид на выходных, но ей нравится Скорсон. Я подумал, один здоровый прыщ…
Северус усмехнулся. Вильгельмина Олдертон приобрела репутацию девушки, которая гуляет с каждым, кто купит ей сливочное пиво. Если такая мелочь, как прыщ, способна повлиять на её привязанность…
— Папула, — сказал он. — Направь палочку на его нос и скажи: «Папула».
— Спасибо, дружище. Я твой должник.
Северус отправился наружу по собственным делам. Придумывать заклинания со вшами и пауками было легко. Над режущим заклинанием ему пришлось провозиться до Рождества. Северус пробовал разные слова на разных языках. Он вертел, стучал и резко размахивал палочкой, повышал голос и понижал его до шёпота, даже пытался сделать заклинание невербальным.
Впервые Сектумсемпра сработала на молодом деревце на окраине Запретного леса. Там, в снегу и наступавших сумерках, Северус с ужасом смотрел, как упругий ствол был изрезан в щепки всего за несколько секунд. «Что, если бы я опробовал это на человеке?» Ему сделалось дурно.
Впрочем, времени на отработку заклинания у него не было. Приближались рождественские каникулы, и Белла снова пригласила Северуса провести праздники у Блэков. Он не понимал почему, ведь она уже сдала СОВ по зельям, но всё-таки согласился. Ему снова хотелось увидеть Лондон. Может, ему снова хотелось увидеть Нарциссу.
Северус тщательно проанализировал свои чувства к Нарциссе и понял, что она была в безопасности. Он не любил её. Она была нежна, грациозна и прекрасна в своей печали, но предназначалась другому. Ей не суждено было пробудить демона, к тому же Северус никогда не променял бы Нану и бабушку Снейп на роскошь мрамора, позолоты, шёлка и бархата Блэков.
Наступили каникулы, и Северус отправился с Беллой в Лондон. С собой он взял два справочника, которые Белла подарила ему, пока он лежал в госпитале, и мамин учебник по зельям. Он запланировал много работы.
Поместье Блэков нисколько не изменилось. Всё то же великолепие, всё та же ледяная вежливость, всё та же спальня на чердаке и полная автономия. Не самые ужасные условия для жизни. Нарцисса была дома и спустя два дня с приезда Северуса объявила ему о своих планах.
— Ты хорошо знаешь Лондон, Северус? — Они сидели в оранжерее, куда Нарцисса пригласила его на чай.
— Я почти ничего здесь не видел. Каждый год бываю на Кингс-Кросс и Юстонском вокзале, но это всё.
— Значит, я должна показать тебе город. Что тебя больше всего интересует?
Северусу хотелось сказать «наука», но он понимал, что возможности Нарциссы были ограничены, и потому ответил: «История».
— Отлично! — обрадовалась Нарцисса и за обедом сообщила семье, что назавтра ведёт Северуса в Лондонский Тауэр.
Задумка представляла небольшую проблему, поскольку нельзя было просто трансгрессировать в Тауэр. В крепости постоянно находились туристы, и трансгрессия неизбежно привлекла бы внимание магглов. К счастью, у миссис Блэк хранилась определённая сумма маггловских денег на случай крайней необходимости, так что Нарциссе удалось одолжить немного на метро. Свою просьбу она обосновала тем, что от привязанности мальчика, чьим талантом так интересуется Тёмный Лорд, все они только выиграют. Родители дали согласие и похвалили дочь за преданность семейному делу.
Северусу пришлось взять на себя роль штурмана. Он так же, как и Нарцисса, никогда не пользовался метрополитеном, но по крайней мере смог быстро разобраться в карте маршрутов. Тауэр-Хилл располагалась на Кольцевой и Дистрикт линиях, значит, им требовалась всего одна пересадка на станции Южный Кенсингтон. Они вместе отстояли очередь от Средней башни до Башни Байворд, но затем все надежды Северуса провести целый день в компании Нарциссы обратились в прах. Прямо на подъёме, где раньше были ворота Колдхарбор, они «случайно» столкнулись с Люциусом.
Нарцисса представила юношей друг другу. Люциус признался, что помнит Северуса, но ничто не могло замаскировать ухмылку презрительного превосходства, которая искажала лицо Малфоя всякий раз, когда тому приходилось иметь дело с магглами и полукровками.
— Ну ладно, — жёстко объявил Северус и обратился к Нарциссе: — Я подожду тебя у ворот Предателя.
— Нет. Нет. Люциус, поговори с ним. Северус, прошу тебя, останься.
Поначалу маленькое собрание не расходилось только благодаря стараниям Нарциссы, поскольку Люциус и Северус фыркали и огрызались друг на друга, словно были двумя альфа-самцами горилл, боровшихся за лидерство. Отчего-то Люциус считал, что любой представитель мужского пола, независимо от возраста, хотел обладать Нарциссой, и прошло полдня, прежде чем он наконец понял, что Северус не являлся его соперником.
— Это первый раз, когда нам выпала возможность встретиться и просто пообщаться с прошлого Рождества, — грустно призналась Нарцисса. — Мы видим друг друга на приёмах, но не можем обмолвиться и парой слов, потому что кто-нибудь обязательно услышит. Отец не отпускает меня из дома одну, потому что…
— Он ей не доверяет. И мне тоже. Он уверен, что мы будем делать ровно то, что делаем сейчас, — встречаться против его воли.
— Почему вы не пользуетесь магией, чтобы поговорить в толпе? — спросил Северус.
— Звукоподавляющие чары заметней любого разговора, — ответил Люциус. — Они тут же вызовут подозрения.
— Что, если создавать не тишину? Просто фоновый шум для слушающего, вроде множества разговоров сразу.
— Никогда не слышал о таком заклинании.
В конце недели Северус в качестве рождественского подарка представил Нарциссе и Люциусу заклинание Муффлиато.
* * *
— Он умеет создавать заклинания. — Люциус говорил со взрослым мужчиной, отцом Эвана Розье, который был соседом Северуса по комнате.
— Эван упоминал, что мальчишка неплох в сглазах и чарах.
Люциус покачал головой. Слепота и отсутствие воображения, с которыми ему теперь приходилось сталкиваться ежедневно, начинали порядком раздражать.
— Тебе когда-нибудь удавалось придумать новое заклинание?
— Нет, но так я и к умникам никогда не относился.
— Идиот! Сколько создателей ты встречал? Ты хоть понимаешь, какая это редкость? Знаешь, сколько бы я заплатил за то, чтобы меня научили тому же? У него дар. — Люциус помолчал. — И он никогда не учился у Тёмного Лорда. Это врождённый талант. Интересно, может ли он создавать то, что Тёмный Лорд…
Люциус не закончил. Он не настолько доверял Розье.
Четверг, 9 января 1975 (день перед новой луной)
На свой пятнадцатый день рождения Северус получил худший подарок. Проснувшись, он ощутил лёгкий зуд и боль в правом уголке губ. Ощупав место нарыва, он обнаружил небольшую шишку. Взгляд в зеркало подтвердил предположения: у него выскочил прыщ.
— Лестрейндж знает заклинание, чтобы убрать это, — сказал Уилкис, у которого похожие проблемы начались ещё с Хэллоуина.
— Я подумаю. Может, я захочу его оставить.
— Может, ты его специально наколдовал? Может, тебе нравится Вильгельмина, — вклинился Малсибер, подходя к товарищам, чтобы самому убедиться, что у Северуса прыщ. — Слыхал, у неё слабость на прыщи.
Уилкис усмехнулся.
— Скорей она просто умеет разбираться в людях. Да ладно тебе, Снейп, поговори с Лестрейнджем.
— Я серьёзно. Может, оставлю.
— И будешь везде расхаживать с этим уродством? Вот чудила.
Дело было не только в прыще. Северус заметил, что его волосы стали жирнее и поддерживать гигиену теперь было не так просто. Он всё так же избегал посещения общей ванной, но знал, что совсем скоро придётся принять важное решение: либо начать как-то улучшать свою внешность, либо позволить изменениям случиться.
Северус понимал, что никогда не будет привлекательным. У него было мамино узкое лицо, кожа землистого оттенка и тонкие жидкие волосы. На уже и так довольно крупном носу развивалась горбинка, и становилось ясно, что помимо неё от отца ему передался жёсткий выступающий подбородок. Тёмные маленькие глаза были посажены слишком близко, а зубы с самого детства росли вкривь. Чёрные школьные одежды лишь подчёркивали болезненную бледность — при лунном свете он вполне мог сойти за вампира. Северусу такая мысль даже нравилась. Он находил вампиров весьма занятными.
«Почему они так одержимы своей внешностью? Всё из-за девчонок? Они хотят нравиться девчонкам?» Но Северус носил в себе демона, а потому не видел смысла вкладываться в то, чем не мог обладать. Он оставит и прыщ, и жирные волосы, решил он. Он не будет тратить время на внешность. Внутренний мир, его разум — вот что имело значение, вот на чём следовало сосредоточить свои усилия.
Лили оставила записку с поздравлениями, где объяснила, что не сможет с ним увидеться. Северус отправился к озеру один, чтобы позапускать блинчики и посидеть на камне Лили.
Работа над заклинанием Сектумсемпра продолжалась. Северус провёл полтора часа, совершенствуя резкость взмаха палочки. Ему хотелось, чтобы действие заклинания напоминало точные надрезы хирургического скальпеля, а не грубую работу мясницкого ножа. На этот раз он не произносил формулу вслух. Северус понимал, что в легкомысленных руках режущее заклинание могло оказаться смертельным оружием, а потому не хотел, чтобы его случайно подслушали.
После долгих размышлений Северус также разработал концепт чар для самозащиты — на случай, если его когда-нибудь снова застанут врасплох. По его задумке, чары должны были отрывать обидчика от земли и переворачивать вверх тормашками. От шока тот отпускал бы жертву, предоставляя ей шанс убежать. Заклинание должно было работать невербально на случай, если кто-нибудь опять зажмёт Северусу рот. Оставалось лишь определить словесную формулу.
Тёмный вечер был совершенно тих, морозный воздух не тревожил даже ветер. Северус стоял на берегу озера совсем один, когда услышал лёгкий… звук. Он обернулся, но ничего не увидел. Ему стало не по себе. Что-то скрывалось там, между деревьями. Он был в этом уверен.
Решив, что пора возвращаться, Северус медленно двинулся в сторону замка. Осторожно оглянувшись напоследок, он увидел глаза. Зелёные глаза в чёрном лесу. Держа палочку наготове, он попятился. Глаза наблюдали за ним, пока он не достиг подножья утёса, а затем исчезли. Тяжело дыша, Северус принялся спешно подниматься по тропинке вверх. Увиденное в тусклом свете звёзд испугало его — по большей части оттого, что Северус не знал, что именно он видел.
Четверо студентов под сенью деревьев были насторожены не меньше Северуса.
— Кто это был? — прошептал Сириус, прислушиваясь к торопливой поступи, приглушённой снегом.
Джеймс зажёг маленький огонёк Люмос и заглянул в карту, над которой они работали. Имя «Северус Снейп» двигалось по утёсу в направлении замка.
— Интересно, что он делал здесь один в кромешной тьме?
* * *
Встречи с Хагридом снова стали регулярными.
— Весу набрал маленько. Это хорошо. Больно на тебя худущего было смотреть. Ты собираешься чего-нибудь делать с этим прыщом? Нет? Ну, как знаешь. Только ты имей в виду, что старше становишься. Следить нужно за собой получше. Знаю, тебе не хочется, чтоб на спину твою глазели, но пора сообразить себе какой-нибудь другой способ мытья.
— Меня вполне устраивает нынешний.
— Тебя-то да, а других? Взгляни фактам в лицо, парень: подрастая, мальчишки начинают попахивать. Зачем всё усложнять? — Вдруг Хагрид хитро прищурился. — То есть, дело-то твоё, конечно, но вряд ли ты хочешь привлекать к себе больше внимания, чем привык.
— Ты думаешь?
— Уверен.
Северус размышлял над словами Хагрида, пока тот проводил свой стандартный осмотр.
— Если мне понадобится помыться, куда бы я мог пойти?
— Ну, у меня тут довольно просторная ванна. Можешь нет-нет, да заглядывать. Принцессой уж становиться не обязательно, но мыло да мочалка время от времени... помогут тебе не выделяться. Понимаешь, о чём я толкую?
Северус понял, о чём тот толкует.
* * *
Лили привезла из дома ворох газетных вырезок.
— Они и правда работали над этим пару лет! Кто бы мог подумать? Русские и американцы планируют миссию? Астронавты и космонавты вместе? Будущее космической программы становится всё грандиознее! Ты обязательно когда-нибудь полетишь в космос!
Запуск «Аполлона» и «Союза» был назначен на июль, но Северус и Лили приступили к изучению конструкции стыковочного модуля ещё в феврале.
Было даже несколько встреч с Дамблдором.
— Теперь я хочу, чтобы вы подумали о смерти родителей. Я знаю, это непросто. Постарайтесь ничего не скрывать... Хорошо, но это было слишком натуралистично.
— Я видел кровь на полу. Чего вы от меня хотите?
— Вы видели кровь, но не видели, как упала ваша мать. То, что вы показываете, — всего лишь ваша версия событий. Такие образы опасны, поскольку не являются истиной. Они лишь плод ваших домыслов, Северус.
— Я думал, легилименты видят правду.
— Они видят то, что вы сами считаете правдой. Если вы считаете кого-то убийцей, легилимент видит убийство. Если вы считаете, что обвиняемого кто-то «подставил», легилимент видит «подтасовку» улик. Только вы решаете, что увидит легилимент.
— Значит, я всегда могу соврать.
— Нет, легилимент видит правду. Вашу правду. Просто иногда вы можете выбирать, которую часть правды показать легилименту. Ключ в выборе воспоминаний, а не в их фальсификации.
* * *
— Так что он там делал? Тьма стояла кромешная, холодно так, что недолго концы отморозить. Да ещё и тихо, как в гробу. Вы его слышали? Слышали, чтоб он что-нибудь говорил?
Сириус был вынужден признать, что ничего не слышал, так же, как и Питер с Римусом.
— Может, он колдует невербальные, — предположил Римус.
— Алло. Земля — Римусу, приём! Он четверогодка, как и мы. Здесь не учат невербальным до шестого курса.
— Точно. Как будто тебя это когда-то останавливало. Сказал человек, который пытается стать анимагом. Разве этому здесь учат?
— Думаешь, он упражняется с невербальными?
— Я бы жизнь на это поставил.
— Значит, снова война.
Новая война началась со шпионажа и сбора сведений. На протяжении нескольких недель, куда бы Северус ни пошёл, за ним всегда следовал кто-то из четверых гриффиндорцев. Наименее заметным был Питер Петтигрю. Петтигрю следил за Северусом в библиотеке, где тот проводил всё больше и больше времени, изучая всякую книгу, в которой было хоть какое-то упоминание тёмных искусств. Питер записывал названия всего, что читал Северус, и вскоре сам заинтересовался некоторыми фолиантами. Спустя какое-то время он наблюдал за Северусом, читая те же самые книги.
Сириус взял на себя большую часть «полевой» разведки, но очень быстро пал духом, поскольку Северус, казалось, обладал поразительной способностью избавляться от хвостов. Если бы Сириус не знал, что на территории Хогвартса трансгрессия запрещена, то был бы уверен, что для своих перемещений Северус использует магию.
— Может, ты держишься слишком близко, — предположил Джеймс. — И он видит, что ты за ним следишь.
— Если держаться не близко, то я его потеряю. К тому же пускай знает, что я за ним слежу. Хочу, чтоб он понервничал.
— Блестящий подход к шпионажу, дружище. И что мы тогда узнаем? Мы не за ним охотимся, помнишь? Мы пытаемся помешать вербовке.
— Я охочусь за щенком Беллы. Регулус сказал, на Рождество тот подружился с Малфоем.
— Регулус не знает, о чём говорит. Чтобы Малфой сюсюкался с полукровкой? Да никогда.
Римус облокотился на столбик своей кровати.
— Вам интересно будет узнать, что он даёт частные уроки половине Слизерина?
— Да ладно?
— Зелья и чары. Кажется, все они вдруг заволновались об оценках.
Джеймс ненадолго задумался и наконец сказал:
— Сириус, теперь возьмёшься за слежку в замке. Посмотрим, удастся ли мне проследить, куда он ходит по вечерам.
* * *
Эйвери подошёл к Северусу в общей гостиной.
— Мне нужно сделать это вечером.
— Нужно было планировать раньше. Сегодня я занят.
— Я плачу тебе. Ты работаешь на меня. Мне нужно сегодня.
Северус насмешливо вскинул брови:
— Я работаю на тебя? За те гроши, что ты мне платишь, это называется благотворительностью. Может, ты не знал, но ты не единственный, с кем я занимаюсь.
— Думаешь, ты умнее всех, да? Ошибаешься.
— Мои мозги стоят пятьдесят пенсов за фунт, а твои — сто фунтов за унцию. Именно поэтому я даю тебе уроки, а не наоборот.
— По твоей логике мои мозги получаются дороже.
— Ну конечно. Всё дело в спросе и предложении. Знаешь, сколько чистокровных нужно убить, чтобы наскреблась хотя бы унция мозгов?
Это было не самым дипломатичным высказыванием для гостиной Слизерина, так что Северус поспешил убраться, радуясь, что этим вечером его ждали в другом месте.
Тем вечером Северус собирался увидеться с Лили, поскольку давал уроки и ей тоже. Разница была лишь в том, что Лили он обучал собственным заклинаниям. Первым было Муффлиато, которое он создал для Нарциссы с Люциусом. Заклинание позволило бы друзьям общаться на сдвоенных занятиях без страха, что их подслушают. Северусу хотелось, чтобы Лили умела применять чары невербально, но научить этому было сложнее.
Спускаясь по мраморной лестнице после ужина, Северус по привычке проверил, нет ли за ним слежки. На протяжении последних недель за ним наблюдали всякий раз, когда он выходил из замка. Тогда он придумал простенькое заклинание, затуманивающее разум шпиона, чтобы тот терял след. Северус применял его только в случае крайней необходимости, не желая заклинать по ошибке невинных. Казалось, сегодня хвоста не было.
На первом этаже, рядом с аудиторией, где проходили занятия Бинса, Джеймс Поттер выглядывал из узкого окна наружу. По направлению Северуса он предположил, что тот снова отправился к озеру. Прямо сейчас, после ужина — время, когда никто его там не потревожит. Покинув свой наблюдательный пост, Джеймс спустился вниз, вышел из замка и осторожно двинулся к озеру.
Он никак не ожидал увидеть там то, что увидел: Северус был с девчонкой. Девчонкой, чьи мантия и плащ были отделаны гриффиндорскими цветами. Она сидела на огромном камне, а Северус расположился на земле у её ног. Вдруг Северус встал и указал на сухую ветку, лежавшую неподалёку от них. Ветка медленно поднялась с земли, несмотря на то, Северус не проронил ни слова. Джеймс подобрался ближе.
Внезапно девочка поднялась, и Джеймс тут же её узнал: она училась на четвёртом курсе, как и он сам. Магглорождённая. Лили Эванс. Она пристально уставилась на ветку, но ничего не происходило. Теперь до Джеймса долетали обрывки разговора.
— Ты должна сосредоточиться на невербальной части своего мозга.
— Я не знаю, где находится невербальная часть моего мозга.
— Я тоже не знаю, где находится твоя, но моя расположена справа, прямо над ухом.
— Ты меня дурачишь! Никто не может почувствовать, какой частью мозга он думает.
— Я клянусь, она прямо там, справа. Просто сосредоточься, ладно?
Джеймс покрался назад, желая остаться незамеченным.
Четверо друзей встретились в Большом зале и отсели подальше от товарищей по факультету, шикая на всех, кто пытался к ним присоединиться.
— Он встречается с девчонкой Эванс, — сообщил Джеймс. — Учит её тёмной магии.
Римус перебил его:
— Это невозможно, Лили не интересуется тёмной магией. Она одна из самых добрых девочек на курсе.
— И ты знаешь это, потому что?.. — Джеймс начинал чувствовать, что не справится со всеми откровениями за один вечер.
— Мы с ней общаемся. С прошлого года. Она знает, что у меня есть «проблема», и хочет помочь.
Сириус усмехнулся:
— А она знает, что это за проблема?
— Нет, но это неважно. Она просто хорошая. Любит помогать людям.
— Если она возится и с Лунатиком, и Заклинателем, значит, она точно по части Тёмных искусств. — Сириуса, казалось, вся эта ситуация только забавляла.
— Ой, захлопнись, — отмахнулся Джеймс. — Она, наверное, просто не знает, во что ввязывается, не знает, каким опасным это может быть. Я должен с ней поговорить. Римус, устроишь нам встречу?
* * *
— Конечно я тебя знаю. Тебя все знают, ты же охотник в команде по квиддичу.
Джеймс польщённо просиял и быстро перешёл к делу:
— Нам нужно поговорить о том, с кем ты водишь дружбу. — И он вкратце объяснил Лили, как узнал о них с Северусом.
— Ты что, шпионил за мной?
— Нет, я следил за Снейпом.
— И что, это как-то оправдывает твой шпионаж?
— Слушай, мне жаль, что так вышло. Но на Слизерине собралась целая группа, которая занимается тёмной магией, а их семьи связаны с тёмным волшебником, который вербовал себе последователей последние четыре года. Твой «друг» — один из заводил этой группы. Он опасен.
— Северус? — Лили усмехнулась. — Опасен? Похоже, ты и следить-то толком не умеешь. И если ты думаешь, что будешь диктовать мне, с кем дружить, то… Подумай ещё. А ты! — Она резко повернулась к Римусу. — Мне за тебя стыдно!
— Знаешь, — зловеще произнёс Джеймс, — нам ведь придётся присматривать и за тобой тоже.
— Тогда мне и правда придётся заглянуть в парочку тёмных книг, чтобы избавиться от тебя.
— Может, и придётся.
Так война перешла в активную фазу.
Выходя с урока по истории магии, Северус подвергся заклинанию, вырастившему на его теле кошачью шерсть черепахового окраса. Худшим было то, что от шерсти всё принялось ужасно чесаться, а мисс Помфри понадобилось целых два часа, чтобы избавить его от мучений. В отместку Северус поработал над зеркалом на третьем этаже — тем, в которое так любил смотреться Джеймс, поправляя свои стратегически-небрежно растрёпанные волосы. Дождавшись, когда Поттер подойдёт к зеркалу, Северус активировал чары, одарив Джеймса страшным косоглазием.
Риктусемпра на травологии толкнула Северуса на этажерку с только что пересаженными плотоядными растениями, которые принялись щипать его за уши, нос и пальцы. Уилкис и Розье лихорадочно помогали профессору Мюллейну отцепить от Северуса мухоловки, пока тот катался по полу от неконтролируемого смеха. Ответом было заклинание Арпага, вызвавшее в руке Сириуса спазм как раз в тот момент, когда тот помогал Ариадне Масгрейв надеть плащ, что заставило Блэка схватить девушку за неположенное место и привело, в свою очередь, к звонкой пощёчине и концу их только зарождавшихся отношений.
От ответного сглаза Джеймса с Сириусом Северус успел увернуться. Чары срикошетили и угодили в несчастного Бертрама Обри, раздув его голову в два раза. На этот выпад Северус решил не реагировать, холодно заметив: «Думал, вы против тёмной магии», когда обидчиков уводили отбывать наказание.
Следующие несколько дней всё было мирно, но лишь потому, что Джеймс с Сириусом искали новое заклинание. Шоу развернулось на уроке астрономии, когда Северус вдруг ощутил острую необходимость продекламировать имя каждого созвездия, звёздного скопления, красного гиганта, туманности, галактики и белого карлика с их карт — все триста шестьдесят пять тысяч семьсот двадцать девять из них, пока разгневанная профессор Синистра не доставила его в подземелья к Слизнорту с холодной как лёд ремаркой: «Этот, полагаю, ваш».
Суровые времена требовали суровых мер. Подождав пару дней, пока всё не утихнет, Северус наслал на Джеймса с Сириусом чары Эроса, тщательно рассчитанные на период увлечённости, период ухаживаний, период ревности и фазу нежности, перед тем как перейти в окончательно распустившуюся любовь. Интересно было то, что окружение Джеймса и Сириуса не заметило в поведении друзей ничего необычного в первые двенадцать часов, после которых снять действие чар было уже практически невозможно.
Лили не стала говорить Северусу о том, что Джеймс ей угрожал, но теперь куда чаще искала компании старого друга. Вместе они ходили на долгие прогулки вокруг озера, устраивали пикники по выходным и вспоминали жизнь среди магглов. Северус наконец открыл Лили правду о смерти родителей, а она в ответ поделилась с ним переживаниями о том, каково это — быть магглорождённой в Хогвартсе. Кроме всего прочего, друзья готовились к полёту «Союз-Аполлон».
Северус и Лили понимали, что не смогут посмотреть запуск вместе, потому что тот был назначен на июль, но пообещали друг другу самостоятельное дежурство. Между тем они повторяли каждый аспект миссии и даже начали понемногу учить русский в честь такого исторического события. При встрече они желали друг другу «dobree dyen», называли друг друга «moy droog» и говорили «spasibo» всякий раз в знак благодарности. Северус узнал, что по-русски его имя писалось как «CEBEPYC», и все свои заметки отныне подписывал только так.
Друзьям нравилось, что большинство волшебников не знали о том, как обстояли дела во внешнем мире, — это придавало их маггловскому происхождению особый романтический флёр и позволяло иметь общий секрет, недоступный для остальных.
Скоро наступила пора экзаменов, а за ней — конец учебного года. Северус гадал, позовёт ли Дамблдор его к себе, чтобы вручить билет на поезд, хотя и не знал, куда этот поезд мог его доставить. Всё лето было под вопросом. Наконец Северус получил приглашение в кабинет директора и узнал, что должен будет оставить свои вещи в Хогвартсе до сентября: Нана трансгрессирует за ним в Хогсмид, но не сможет перенести слишком тяжёлый багаж. Северус собрал все вещи в коробки и отнёс их в кабинет к Слизнорту на хранение.
Последний тест, последние сборы, последние «прощай!», и в пятницу 27-го июня 1975 года Северус спустился к воротам замка, где его уже поджидала Нана. Мгновение спустя они оказались дома в Ланкашире.
Это было лето настоящего зельеварения. Поскольку Северусу полагалось жить за счёт Наны весь июль, та рассчитывала на некоторую помощь. Всё началось с сада с его наперстянками, окопниками, буковицами, аконитом, белладонной и девичьей травой. Симбиоз живущих в саду птиц, пчёл и червей поражал Северуса своей гармоничностью.
— Ты их передержал, Расс. Нужно было собрать ещё вчера.
— Я безнадёжен. Почему так сложно работать со всем живым?
— Талант к зельям не всегда передаётся с талантом к травничеству, однако хороший зельевар обязан знать, как обращаться с растениями.
Зелья. Это было совсем другое дело. Здесь Северусу удавалось отрабатывать своё содержание с лихвой. Настойки, отвары, припарки, сиропы и пастилки — запас целительных средств Наны теперь не нуждался в пополнении, несмотря на то, что пользовался активным спросом, поскольку люди близлежащих городков, казалось, только и делали, что болели. Кто-то из них расплачивался продуктами, кто-то деньгами, и впервые в жизни у Северуса появились собственные сбережения.
Вторник, 15 июля 1975 (первая лунная четверть)
Нана и Северус работали в саду в то утро, на которое был запланирован запуск «Аполлона» и «Союза». Ракета русских должна была взмыть в небо в двадцать минут первого. Северус старался поскорей разделаться со своими обязанностями, чтобы в назначенное время присоединиться к Лили (хотя бы мысленно). Внезапно у калитки раздался резкий свист тормозов старенького автомобиля, Нана и Северус одновременно повернулись на звук. С пассажирского сидения выскочила женщина.
— Миссис Принц! Миссис Принц! Мой Билл! Он упал! Вы должны поехать со мной…
— Расс, сумка у двери, принеси. Скорее!
Северус бросился в дом за сумкой для оказания первой помощи, которую Нана всегда держала наготове у входной двери, пока Константина торопливо пробиралась через сад к ожидавшей её машине. Когда Северус вернулся и прыгнул в салон вслед за Наной, автомобиль рывком тронулся с места. Северус зажмурился. Он не ездил на машине уже пару лет и сейчас не мог думать ни о чём, кроме страшного кювета, в который влетел отец…
Менее чем через десять минут они были на месте. Небольшая группка соседей собралась вокруг Билла, который, судя по всему, до своего падения с крыши чинил кровлю. Теперь он лежал на левом боку, тело согнулось под странным углом. Кто-то укрыл его одеялом. Завидев Нану, люди уважительно разошлись в стороны.
— Надеюсь, вы его не двигали?
— Как можно, мэм. У бедняги, кажется, что-то со спиной. Бог знает, что с ним сталось бы, если б мы его подвинули.
— Может, и к лучшему, — пробормотала Нана, опустившись на колени рядом с Биллом. Она ощупала его холодную, липкую от пота кожу, проверила пульс у горла и на руке. Лицо её помрачнело. — У него внутреннее кровотечение. Серьёзное кровотечение, он умирает. У меня нет для него снадобья.
Мать Билла громко всхлипнула. Нана повернулась к ней, желая что-то сказать, но вдруг заметила за её спиной испуганного Северуса, всё так же сжимавшего в руках сумку первой помощи.
— Расс, подойди сюда. Давай, не мешкай.
Северус подошёл и опустился на колени рядом с Наной. Она говорила торопливо, но мягко:
— Ты можешь читать людей. Эйлин мне рассказывала. Прочти его. Узнай, где находится кровотечение.
— Я никогда… Я не могу…
— Не смей говорить «не могу», когда на кону стоит чья-то жизнь, — строго оборвала Нана. — Попытайся.
Северус вгляделся в бледное лицо Билла: на вид юноше было не больше семнадцати. «Зрительный контакт. Нужен зрительный контакт». Северус осторожно приподнял Биллу веки, чтобы посмотреть в остекленевшие голубые глаза. Ничего. Будто туман. Лихорадочное биение сердца и участившееся дыхание. Но затем… Северус вдруг согнулся от боли. Нана обняла его за плечи, и он схватился за левый бок в районе рёбер.
— Здесь. Оно здесь.
— Разрыв селезёнки, — снова пробормотала Нана и, уже обращаясь к людям, громче произнесла: — Уведите его.
Северуса отвели в сторону, а Нана вытащила палочку, взяла Билла за руку и низким голосом принялась напевать древнее заклинание. Воздух вокруг словно похолодел. Казалось, время обратилось вспять, пока Нана монотонно заговаривала увечье, плавно раскачиваясь взад-вперёд. Затем всё кончилось. Она снова подманила Северуса к себе.
— Проверь, в порядке ли голова, и найди, где повреждены нервы спины.
И снова Северус заглянул в голубые глаза, и снова Нана качалась и пела, пока дыхание Билла не выровнялось, а кожа не приобрела естественный розоватый оттенок. Наконец ведьма разрешила занести в юношу в дом.
От изнеможения Нана не могла встать. Один из мужчин поднял её на руки и отнёс в гостиную, где её устроили на диване и принесли ей чаю с печеньем. Об оплате никто не заговаривал: было ясно, что на протяжении многих месяцев дрова у Константины Принц всегда будут наколоты, огород вскопан, а сама она не будет нуждаться ни в хлебе, ни в яйцах.
— Как ты это сделала? — спросил Северус, когда они вернулись домой. — Нам ведь нельзя колдовать при магглах.
— Магглах? Что за гадкое слово. Это люди, Расс. Они знают, что в Пендле испокон веков жили ведьмы. Что мы должны сделать, взять и испариться? Потому что какое-то новоиспечённое Министерство настрочило стопку глупых законов?
— Нана, а ты научишь меня целительству?
Понедельник, 21 июля 1975 (полнолуние)
Через неделю Северус наконец набрался храбрости посетить собственный дом. Идти предстояло долго, Северус планировал остаться там на весь день, так что Нана собрала ему немного еды, и он двинулся в путь. Дорога пролегала через пустоши. Северусу хотелось, чтобы его визит остался незамеченным, а потому он обогнул городишко и зашёл в него со стороны заброшенной фабрики. Ещё больше соседских домов стояли заколоченными — их хозяева отправились на поиски работы в крупные города. Казалось, угольная шахта в соседнем городке была всё ещё открыта.
Задний двор сплошь зарос сорняками. Северус простоял снаружи четверть часа, прежде чем собрался с силами и скользнул в дом. Внутри всё было так, как в октябре: чашка на кухонном столе, чай в которой давно испарился, незаправленная постель в родительской спальне, бурое пятно на половике у подножья лестницы...
Внезапно ощутив желание видеть дом таким, словно мать всё ещё за ним присматривала, Северус принялся наводить порядок. Он помыл посуду, протёр пыль, подмёл пол, заправил постель... Затем поднялся в крохотную кладовку, чтобы забрать кое-что из вещей для Хогвартса. Его внимание привлекла небольшая шкатулка, в которой хранились фотографии с родительской свадьбы. Северус немедленно её захлопнул, задвинул в дальний угол и стал искать дальше. В одном из старых ящиков были собраны вещи и игрушки, которые он смутно помнил из детства. Северус возвёл глаза к потолку и простоял так с минуту, пока не убедился, что не заплачет.
Затем под чемоданами со щербатой посудой и застиранным постельным бельём он нашёл книги — шесть коробок с книгами. На одной из них лежал справочник судоводителя более чем столетней давности. Северус перенёс все шесть коробок в гостиную и разложил книги на диване и креслах.
В первой группе оказались школьные учебники, подписанные именами Тобиаса Снейпа, Эдварда Снейпа и Леоноры Смит — учебники по арифметике, истории Англии, чтению, чистописанию и французскому языку. Северус догадался, что Леонорой Смит когда-то звали бабушку Снейп. Он не знал, что она умела говорить по-французски.
Мамины учебники тоже были там, Северус отложил их в сторону от остальных, поскольку знал, что те обязательно понадобятся ему в Хогвартсе.
К другой группе относилась отраслевая литература для моряков, почти вся выпущенная в девятнадцатом веке. Северуса особенно заворожили руководства по коммуникации: флаги стран, ручная сигнализация и азбука Морзе.
В одной из коробок хранились обычные журналы — полная подборка выпусков «Стрэнд» за 1890-1893 годы. «Зачем это здесь?» Полистав страницы, Северус обнаружил рассказы о Шерлоке Холмсе. Кто-то из родителей бабушки определённо не хотел расставаться с любимым героем.
Кроме Дойля в семье Снейпов почитали Агату Кристи и Дафну дю Морье — впрочем, как и массу других менее известных писателей тридцатых и сороковых годов. Возможно, большинство из них любила и сама бабушка.
Содержание последней коробки отличалось от прочих. Почти все книги в ней были объёмными, тяжёлыми, тщательно завёрнутыми в парусину и клеёнчатую ткань. Клеёнка была старая, рассохшаяся и потрескавшаяся. Северус развернул пару фолиантов: это были старинные гримуары восемнадцатого века, один — по астрологическим соответствиям, а второй — по талисманам. Северус вернул оба тома к остальным и отнёс коробку обратно в кладовку, спрятав её под чемоданами и старым бельём. Защиты Дамблдора хватало для того, чтобы избавить дом от любопытных, но всё же нельзя было хранить такие фолианты где попало.
Оставшиеся внизу книги Северус разложил по коробкам, но не стал поднимать их наверх. Он решил, что купит в гостиную стеллажи и отныне всё будет стоять на виду, а не пылиться по тёмным углам. Эта идея, однако, требовала дополнительных размышлений. Прихватив с собой учебники для пятого курса, Северус запер дом и отправился обратно к Нане.
На середине пути его настигло горькое осознание: весь прошлый год, пока отец сидел без работы и в доме не было ни гроша, решение пылилось у них в кладовке. Те фолианты могли принести им огромную прибыль. Даже выпуски «Стрэнда» чего-то да стоили. Весь прошлый год Тобиас Снейп сидел на горе из денег и даже не подозревал об этом.
— Я нашёл у мамы целый ящик со старыми книгами по магии, очень старыми. Чьи они? — спросил Северус у Наны тем же вечером после ужина.
— Старыми? Что-то не припоминаю. Что за книги?
— Астрология, талисманы. Всё в таком духе.
— Скорее всего, они принадлежали семье твоего деда, а не моей. Кое-кто из Снейпов очень интересовался тайнами колдовства. Хотела бы я знать, как эти книги попали к Эйлин.
Таким образом, у Наны не нашлось для него ответов, только вопросы. И всё-таки у Северуса оставались книги, которые, как он знал, положат хорошее начало домашней библиотеке.
В начале августа он на три с половиной недели отправился жить к бабушке Снейп. К тому времени у Северуса уже имелся целый список целительных заговоров для практики и старый анатомический атлас, по которому он собирался изучать строение внутренних органов вроде селезёнки и почек.
У бабушки Снейп он располагал массой времени для учёбы и отдыха. Бабушка тоже держала небольшой садик, правда, её сад предназначался для цветов и бабочек. Северус рассказал ей о своём визите домой.
— Я нашёл кое-что из твоих старых учебников. Не знал, что ты учила французский.
— Je m'appelle Léonora. Comment-allez vous?(1) — рассмеялась бабушка. — Это всё, что я помню. Больше ничего не было? — Она резала курицу на ужин.
— Книги по морскому делу. Старые журналы с рассказами о Шерлоке Холмсе. Масса детективов.
— Я дала их Тоби, чтобы он читал тебе, пока ты растёшь, — кивнула бабушка. — Всё, кроме морских книжек твоего прадеда — их полагалось изучать самому Тоби.
— Ещё я нашёл книги дедушки Принца. Старинные тома по магии и талисманам.
Бабушка на минуту оторвалась от курицы и посмотрела на Северуса:
— Дитя моё, Принцы не хранили книг. Это коллекция твоего прадедушки Снейпа.
Оживлённый Северус почувствовал, как в животе затягивается узел радостного возбуждения:
— Я помню книги о тёмных существах и культах. Откуда у него столько продвинутой литературы?
— Из путешествий. Разве Венсли и Тоби не рассказывали тебе о нашей семье?
Северус помотал головой.
— Я знаю, что Венни был капитаном дальнего плавания — вот откуда у него все эти сморщенные головы и куклы вуду. Но это всё.
Бабушка вернулась к готовке и начала свой рассказ:
— Мы с Константиной происходим из старинных ланкаширских семейств, а Принцы и Снейпы родом из Йоркшира. Принцы жили в Киппаксе — это деревня на окраине округа Лидс. Думаю, они приняли неудачную сторону в гражданской войне около пятисот лет назад и были вынуждены уехать в более безопасное место. Волшебное сообщество Киппакса идеально подошло для того, чтобы залечь на дно. Принцам выделили землю, и они обустроились.
Деревня Снейпов раньше относилась к Норт-Райдингу. Думаю, сначала они перебрались южнее к Рипону, а уж потом сюда по Лидс-ливерпульскому каналу. Венсли Снейп, твой прадед, ходил в море как раз из Ливерпульских портов.
Он обплавал весь свет, много чего повидал. И хоть образования у него почти не было, Венсли был самым эрудированным человеком, которого я знала. В путешествиях он и заинтересовался магией. Я знаю, что тебе достались его карибские куклы вуду, сушёные головы с Новой Гвинеи, и уж наверняка ядовитые дротики с Амазонки тоже лежат где-то у вас… Этот мужчина собрал себе наижутчайшую коллекцию — после каждого визита в его дом мне неделями снились кошмары. Книги он тоже привозил. Не только те, в чёрных переплётах с рисунками ведьм, которые ты так любил разглядывать в детстве, было множество других, более старых. Те были страшнее. Скорее всего, их ты и нашёл.
Венсли был вне себя от радости, когда узнал, что Тоби встречается с дочерью Константины Россендейл — ведуньи-целительницы, что вышла за Ричарда Принца. Мы-то с Недом, твоим дедушкой, который умер, когда тебе ещё двух не было, мы-то не сказать, чтобы радовались, но старому Венсли очень хотелось, чтобы в семье завелась ведьминская кровь. Он поощрял Тоби в его ухаживаниях, хотя, признаться, Тоби не нуждался ни в чьём поощрении. Эйлин была не против.
Так что Тоби, скорее всего, притащил те книги вместе со всем, что ты унаследовал от Венсли, когда тот умер. — Бабушка Снейп поставила кастрюлю на плиту, и история была окончена.
На следующий день Северус вернулся, чтобы обыскать старый дом. Он начал с кладовки, открывая и внимательно исследуя содержимое каждого сундука, чемодана и ящика. За ней он обыскал свою комнату.
Одна коробка нашлась в платяном шкафу родительской спальни, вторая — в кухонном серванте. Сушёные головы и дротики были там, совсем как он их помнил. Кроме них в коробках хранились маленькие статуэтки многоруких богов и странные палочки с китайскими иероглифами — настоящее богатство небольших артефактов с каждого континента, очень тёмных. Какие-то из них были его старыми, давно знакомыми друзьями, остальные он видел впервые.
На этот раз Северус развернул все фолианты из коробки наверху. Большинство из них датировались семнадцатым и восемнадцатым веками, почти половина были написаны на французском. По иллюстрациям Северус мог предположить, о чём там велась речь, но текста он не понимал.
Среди огромных томов нашлись две книжицы поменьше — более старые, написанные от руки на настоящем пергаменте, который до сих пор оставался мягким и податливым; чернила выглядели свежими, словно записи были сделаны ещё вчера. В этих маленьких книгах приводились заклинания, но, как и со всем остальным, понять их было невозможно, потому что всё было на латинском. Будет что изучить, подумал Северус.
Он аккуратно сложил артефакты в коробки и оставил их там, где они пролежали более пятнадцати лет. С собой он взял лишь одну высушенную голову, куклу вуду и доску для криббеджа в память о прадедушке Венсли Снейпе.
Северус также прихватил бабушкин учебник по французскому. Ему хотелось когда-нибудь прочесть книги, которые он унаследовал от Венни.
1) Je m'appelle Léonora. Comment-allez vous? — Меня зовут Леонора. Как поживаете?
Воскресенье, 31 августа 1975 (два дня перед последней четвертью)
Северус вернулся в дом Наны на пару дней в конце лета, чтобы собрать кое-что из вещей и показать, как хорошо усвоил свои уроки. В последний день августа на станцию в Колн его отвезли родители Билла, юноши, который упал с крыши в середине июля. Билет на поезд до Лондона Нана и бабушка Снейп купили в складчину. Северус надеялся трансгрессировать в Хогвартс вместе с Наной, но взрослые рассудили, что Экспресс был более предпочтительным способом добраться до школы.
Откровенно говоря, Северусу не хотелось проводить ночь в церкви Святого Панкратия. В последний раз он был там перед смертью родителей, и это воспоминание, вкупе с тем, что он заметно вырос, делало мысль об укрытии меж церковных скамей довольно… неприятной. По прибытии в Лондон Северус отправился на Кингс-Кросс, где оставил свой багаж в камере хранения до следующего утра и изучил справочник гостиниц, надеясь найти студенческий хостел. Несколько таких находились в шаговой доступности от вокзала.
Лишённый возможности изучать экономику в Хогвартсе, Северус не был знаком с термином «альтернативные издержки», но в тот день получил о нём представление. Даже самая скромная цена за койку в хостеле истощила бы запас сбережений, который он скопил за лето, и ограничила бы его возможности в будущем. Бедность, почти неощутимая в деревне на востоке Ланкашира, в Лондоне била по рукам, будто кузнечный молот. Северус провёл ночь в церкви Святого Панкратия.
Дела с поездкой на Хогвартс-Экспрессе обстояли иначе. Здесь Северус уже мог использовать сикли и кнаты, которые заработал в прошлом году, занимаясь с отстающими студентами. В вагоне Слизерина, где его тепло приветствовала Белла Блэк, он смог внести небольшой вклад в покупку закусок и напитков. Было приятно снова увидеться с товарищами по факультету.
Белла светилась от гордости. Теперь она была семикурсницей и в последний раз ехала на Экспрессе в Хогвартс. Они с Родольфусом Лестрейнджем ещё не были официально помолвлены, но вели себя как настоящая пара, чем нередко и немало смущали окружающих. Однокурсники Северуса обсуждали предстоящие СОВы, из-за которых многие, очевидно, нервничали уже сейчас. Северус отметил, что некоторые из ребят держались с ним подозрительно любезно.
Помимо экзаменов, была и другая тема для разговоров — её обсуждали вполголоса за угловыми столиками вагона. Впервые за несколько лет Северус вновь услышал о нападениях на семьи волшебников, совершённых слугами Тёмного Лорда — восходящей могущественной фигуры, чьё имя студенты произносить боялись. Северус вспомнил тихое «ты знаешь…», которое годами слышал в общежитии своего факультета, и сложил одно к одному. Создавалось впечатление, будто ни одно из семейств слизеринцев не пострадало, чего нельзя было сказать о студентах Когтеврана, Пуффендуя и особенно Гриффиндора. Именно тогда, в поезде, бегущем на север, Северус впервые услышал фразу «Пожиратель смерти», ещё не понимая, что она означала.
Четверг, 4 сентября 1975 (день перед новой луной)
Северус и Лили переглянулись на уроке по зельям, негласно условившись встретиться вечером у озера, но тому не суждено было случиться. По пути на урок по уходу за магическими существами Северус прошёл мимо группы гриффиндорцев.
— Эй, Нюниус!
Северус сделал вид, будто ничего не услышал.
— Нюниус! — Сириус Блэк внезапно возник перед ним, преграждая путь. — Разве тебя не учили отзываться на обращения приличных господ?
— Я таких здесь не вижу. — Северус почувствовал, как со спины подошли ещё трое, но сомневался, что на него нападут под окнами замка у всех на виду.
Сириус опасно прищурился.
— С твоим клювом я бы стеснялся показываться на людях. Он такой здоровый, что одним своим весом тянул бы мне голову вниз.
— Всё потому, что в ней нет мозгов для противовеса.
Сириус занёс было кулак, но Джеймс вовремя встал между ними, предотвратив удар.
— Вы слышали? Слизеринец только что оскорбил гриффиндорца, — сказал он. — Думаю, ты должен снять пять очков со Слизерина, Римус.
Северус повернулся к Римусу и увидел на груди у того значок старосты.
— Значит, из тебя с кем-то получился целый один староста? — Римус покраснел.
Джеймс подошёл к Северусу так близко, что между их лицами оставалась всего пара дюймов:
— Тебе непросто дать дружеский совет, Заклинатель, но я постараюсь: держись подальше от гриффиндорцев. Думаешь, мы все в ужасе, потому что кучка твоих трусливых друзей напала на людей этим летом? Только попробуй выкинуть подобное в Хогвартсе, и я разделаюсь с тобой лично.
Не успел Северус подумать об ответе, как появилась профессор Макгонагалл, и все пятеро были бесцеремонно доставлены к Дамблдору.
— Это не первый раз, — сказал Дамблдор, оглядывая их поверх очков, — когда трое из вас оказались в моём кабинете за нарушение дисциплины в Хогвартсе. Более того, насколько я понимаю, это далеко не первый раз, когда все вы вели себя жестоко и даже опасно по отношению друг к другу, в большинстве случаев оставаясь безнаказанными. Что вы скажете в своё оправдание?
— Мы просто разговаривали, — ответил Джеймс. — Вели дискуссию.
— И что же послужило предметом этой дискуссии? Мастер Снейп?
— Мы говорили о лете и о том, что хотим провести этот год мирно, — ответил Северус, глядя Дамблдору прямо в глаза.
Сириус с Джеймсом покосились на Северуса, а затем друг на друга. Римус и Питер стояли, уставившись в пол. Выражение лица Дамблдора стало ещё суровее.
— Уверен, вам всем известно о летних событиях, породивших напряжённость как в мире волшебников, так и в мире магглов. Для нас крайне важно оставить всякое проявление враждебности за стенами Хогвартса. Всем преподавателям было рекомендовано рассматривать любой розыгрыш, заклятие и обряд посвящения как повод оставлять студентов после уроков или для более сурового наказания. Я понятно выражаюсь?
Все пятеро мальчиков кивнули.
— Прекрасно. А теперь я попрошу вас продемонстрировать пример самодисциплины. Никто не будет наказан, однако я бы хотел, чтобы вы разошлись по своим общежитиям и оставались там до конца дня в знак взаимного стремления к миру. Вас это устроит?
— Да, сэр, — немедленно отозвался Джеймс, а за ним согласились остальные.
Джеймс задержал Лили, когда та выходила из гриффиндорской гостиной на ужин.
— Твой друг не сможет увидеться с тобой этим вечером.
— Я не понимаю, о чём ты.
— Носатый заморыш с сальными патлами. Он не сможет увидеться с тобой этим вечером.
Лили резко повернулась к нему. Новость Джеймса её встревожила, но недостаточно для того, чтобы смягчить внезапно охвативший её гнев.
— Ты, мерзкая, несносная, спесивая заносчивая свинья! Почему ты не можешь относиться к людям по-человечески?
— Потому что я мерзкий, спесивый и заносчивый. И всё же он не сможет с тобой увидеться. Дамблдор запретил нам покидать общежитие этим вечером. Ему тоже.
Лили не знала, что ответить. Она понимала, что Джеймс сказал правду, и была благодарна за то, что он её предупредил. Вместе с тем он выбрал такие гнусные слова, что ей хотелось хорошенько его встряхнуть.
— Спасибо, — наконец бросила она и отправилась на ужин.
* * *
Вечерняя прогулка Дамблдора привела его к хижине Хагрида. Он постучал в дверь и был приглашён на чашку чая.
— Хагрид, у нас проблема. Это мальчик Снейпов.
— Жаль это слышать. Я думал, парень идёт на поправку.
— Мне тоже так казалось, однако с ним произошла перемена, которой я не предвидел. Сегодня он и гриффиндорская четвёрка были доставлены в мой кабинет, профессор Макгонагалл уверена, что предотвратила побоище.
— Ну дак такое уже случалось, разве нет? Пару-тройку раз, если мне память не изменяет, изобретательные были шутки.
— Да, но когда я спросил его о случившемся, мальчик ответил, что они обсуждали летние каникулы.
— Ну дак у парней и не принято доносить на своих, хоть они и враги.
— Проблема не в этом. Проблема в том, что я не видел конфликт в его мыслях. Они о чём-то спорили снаружи, но когда их привели ко мне, он всё скрыл, а я этого не заметил. Если бы профессор Макгонагалл не рассказала об инциденте, я бы не понял, что он что-то утаивает. Я видел лишь то, что он сам хотел мне показать.
— А вы разве не тому его учили?
— Ты прав, Хагрид. Это моя вина. Просто я не ожидал, что мальчик так хорошо освоит окклюменцию.
Вторник, 9 сентября 1975 (три дня перед первой лунной четвертью)
Северус и Лили встретились в один из первых дней растущей луны. Северус нехотя признался, что пропустил запуск «Союза» в июле, но затем объяснил почему. Лили пришла в восторг, услышав о целительных способностях Наны, и тоже захотела им научиться. Казалось, история семьи Северуса заинтересовала её не меньше, хотя прикасаться к сморщенной голове Лили отказалась наотрез.
Их новыми проектами стали «Викинг» и «Венера». Недавнее сотрудничество русских с американцами косвенно привело к развитию более масштабных программ по освоению космоса. Американцы собирались исследовать Марс, а русские — Венеру. Обе программы включали запуск двух космических кораблей, и «Викинг-1» уже был отправлен в космос двадцатого августа. «Викинг-2» полагалось запустить в шесть тридцать девять вечера во вторник. Северус и Лили пропустили оба запуска «Венер» в прошлом июне, но ожидалось, что корабли прибудут на место в октябре. «Викингам» также требовался почти год на то, чтобы достичь Марса.
Северус обещал позаимствовать телескоп из класса астрономии, чтобы они могли посмотреть на Марс, и друзья договорились о встрече во вторник.
* * *
Римус сделал несколько завершающих штрихов и откинулся на спинку стула.
— Готово. Кто бы мог подумать, что школа такая огромная и в ней будет столько скрытых ходов.
Джеймс с восторгом разглядывал продукт их кропотливых трудов. Они корпели над разными частями Карты больше года, и наконец она была закончена — в том смысле, что включала в себя все локации замка и территории. Им всё ещё предстояло проработать массу деталей.
— Шедевр. Нужно отметить это событие, использовав её сегодня. Куда отправимся?
— Хогсмид, — тут же отозвался Сириус, с самым праздным видом оплетавший столбики своей кровати паутиной.
— Ни разу не видел существа, так легко поддающегося скуке, — ухмыляясь, заметил Джеймс. — Давайте возьмём Карту, поужинаем и отправимся мародёрствовать.
В седьмом часу четверо друзей вышли из Большого зала. Проскользнув в маленький холл, где первокурсники обычно ждали церемонию отбора, они вытащили казавшийся чистым листок пергамента, и Джеймс важно произнёс: «Торжественно клянусь, что замышляю только шалость». Весь Хогвартс и прилежащие к нему территории предстали перед ними с крохотными точками, над каждой из которых парило имя.
Некоторое время они изучали Карту, споря над тем, куда следовало отправиться. Римус покосился на край пергамента и постарался незаметно свернуть ту секцию Карты, однако его жест не ускользнул от внимания Сириуса.
— Что там? Что-то интересное? — спросил он.
— Не особо, — ответил Римус, но Сириус всё равно развернул Карту.
— Эй, Сохатый. Погляди-ка сюда. Эванс и Нюниус торчат вместе у озера. У этой девчонки какой-то странный вкус на парней. Я думал, ты сказал ей держаться от него подальше.
Джеймс посмотрел на две точки.
— Думаю, нам стоит нанести визит к озеру.
Весь путь вниз по утёсу Римус пытался уговорить друзей вернуться в замок.
— Они ведь не причиняют никому вреда, — настаивал он.
— Может, он обучает её тёмной магии и убеждает присоединиться к Пожирателям смерти. Что бы они ни делали, мы положим этому конец.
— Этому или поцелуям, — расхохотался Сириус. — Поцелуям мы тоже положим конец. Даже не представляю, что за девчонка согласится его целовать. — По какой-то причине Джеймс не нашёл шутку друга забавной.
То, что они увидели, не имело отношения ни к тёмным искусствам, ни к тайному роману — оно было настолько неожиданным, что все четверо замерли, не в силах проронить ни слова. На берегу на высоком штативе был установлен телескоп, и Лили внимательно вглядывалась в окуляр на небо. Северус стоял у трубы по правую руку от Лили.
— Видишь спутники? — спрашивал он.
— Только один. Довольно яркий. Неужели он так далеко отражает солнечный свет?
— Возможно. В такой темноте даже самый слабый луч может быть заметен.
— Кажется, теперь я вижу второй. Он куда бледнее.
По необъяснимой причине эта сцена разозлила Джеймса больше, чем уроки тёмной магии и страстные поцелуи, которые он предполагал увидеть. Он медленно поднялся из кустов и вышел на узкий пляж.
— Так-так, — тихо проговорил он, когда Лили и Северус обернулись на звук его шагов, — две влюблённые пташки любуются звёздами. Что же нам с вами делать?
Северус почувствовал, как его разум закрывается, готовясь к бою. Оценивая положение, в котором оказался, он невольно отметил, насколько автоматической была его реакция. Совсем как в тот зимний день тремя годами ранее, когда Северусу пришлось отбиваться от Рабастана с Родольфусом, разве что сегодня противников было четверо, а ему следовало защитить Лили.
Очевидно, Лили не считала, что её нужно было защищать.
— Чего вы здесь болтаетесь и мешаете людям? — гневно спросила она. — Я ещё ни разу не видела, чтобы кто-то так любил совать нос в чужие дела.
Сириус подошёл и встал рядом с Джеймсом, Римус и Питер остались слегка позади в темноте.
— Своеобразного ты себе выбрала парня, — протянул Сириус.
— Парня? — возмутилась Лили, но затем хитро прищурилась. — И что, если так? Вам-то какое дело? — спросила она, подвинувшись ближе к Северусу.
— Лучше отойди, — тихо сказал Северус. — Мне нужно больше места.
— Ты не можешь с ними драться, их же четверо.
— Двое и две половины. А может, двое, половина и четверть.
Сириус боком отходил от Джеймса с палочкой наготове, намереваясь зайти на Северуса слева.
— Дерзкий у тебя язык, Нюниус. Вы слышали, Римус? Питер? Нюниус считает, вы недостаточно хороши для него.
— Римус! — воскликнула Лили. — Ты ведь не с ними. Ты выше этого.
Римус неловко переминался с ноги на ногу.
— Ты не знаешь, в чём он замешан, Лили. Он опасен. Он обучает ребят тёмным искусствам.
— Это не даёт вам права нападать на человека толпой.
— Лили, отойди в сторону, — голос Северуса звенел ледяным спокойствием.
— Ты не можешь с ними драться!
— Они не оставляют мне выбора.
Вдруг Римус обошёл Джеймса и повернулся к нему, закрыв спиной Лили и Северуса.
— Она права, — сказал он. — Это нечестно. Я не с вами. Если продолжите наступать, то будет три на три.
— Мне не нужна твоя помощь, — сказал Северус.
— Я не тебе помогаю, слизеринец. Я староста. Это моя работа, — твёрдо ответил ему Римус, а затем снова повернулся к Джеймсу: — Клянусь, я сдам вас Макгонагалл. И сниму по десять очков с каждого из нас, включая себя. Угомонись.
Джеймс с Сириусом опустили палочки и отступили.
Не оборачиваясь, Римус обратился к Лили:
— Возьми телескоп и возвращайся в замок, Лили. Мы за тобой.
Северус не стал спорить. Между храбростью и безрассудством существовала тонкая грань, и он не собирался переступать её этим вечером. Он подождал, пока Лили сложит штатив, позволил ей первой направиться к утёсу и зашагал следом. Джеймс, Сириус и Питер остались у воды.
Когда трое подошли к замку, Лили раскинула руки и радостно обняла Римуса.
— Я знала, что ты лучше них! — улыбнулась она, а затем повернулась к Северусу: — Вообще-то ты тоже мог бы сказать что-нибудь.
Северус недолго подумал.
— Спасибо за то, что передумал меня избивать, — прохладно произнёс он.
— Пожалуйста, — так же бесстрастно ответил Римус.
Позже вечером Римусу предстояло объясняться с разъярёнными Джеймсом и Сириусом. Он провёл много времени, размышляя над тем, что им скажет.
— Предатель! Изменник! Сменил сторону в разгаре битвы! Он был у нас в кармане!
— Успокойся, Сириус. Ещё будет шанс. Теперь мы всегда знаем где он, у нас есть Карта. В следующий раз Лили не окажется рядом.
Джеймс задумался.
— Думаешь, стоило подождать, пока Эванс уйдёт?
— Она не позволит собой помыкать. Чем усердней будешь пытаться их разлучить, тем упрямей она будет его поддерживать.
— Значит, нужно придумать другую стратегию.
— Дашь знать, когда появятся идеи, — кивнул Сириус.
С тех пор Северуса и Лили ни на минуту не оставляли одних. Они пробовали встречаться у озера в разное время, но одному из четвёрки — обычно Джеймсу или Сириусу — всегда удавалось перехватить либо Северуса, либо Лили по пути в назначенное место и сорвать их свидание. Друзья пытались увидеться у Запретного леса, у ворот на пути в Хогсмид, в разных классах замка… Казалось, будто четверо гриффиндорцев всегда знали, где они находятся. Единственным способом обсудить посадку «Венеры» оставалось использование заклинания Муффлиато на сдвоенных занятиях.
На последние выходные октября была назначена первая вылазка учеников в Хогсмид. Лили предложила встретиться там, так что Северус отправился к профессору Слизнорту за разрешением.
— Раньше ты не ходил в Хогсмид, — удивился Слизнорт.
«Раньше у меня не было денег».
— Мой отец не хотел подписывать бумаги, но бабушка подпишет, если я отправлю ей копию.
Он выслал форму школьной совой и следующим утром получил подписанный документ. Лили уже бывала в Хогсмиде и объяснила Северусу, как добраться до окраины деревушки.
Каждому студенту Хогвартса, посещавшему Хогсмид, хотелось увидеть Визжащую хижину, стремительно приобретавшую репутацию самого страшного дома призраков в Британии. Однако увидев её однажды, ребята редко к ней возвращались. Вопреки легендам, Хижина верещала лишь раз в несколько недель, а не ежедневно, к тому же всегда только ночью. В результате эта достопримечательность была довольно скучной по сравнению с остальными в Хогсмиде. В первый же час смотровая площадка у её забора пустела.
Поскольку ни за Северусом, ни за Лили к Хижине никто не последовал, друзья провели весьма приятный полдень на опушке находившегося рядом леса. Лили всё ещё испытывала трудности с невербальными заклинаниями.
— Акцио палочка. Просто скажи про себя «Акцио палочка» и сосредоточься на палочке. Верхняя правая часть мозга. — Тонкое древко лениво дёрнулось и отказалось повиноваться.
— Я безнадёжна. Может, попробуем что-нибудь другое?
— Давай вернёмся к Левикорпусу. Ему полагается быть строго невербальным. Может, с ним будет легче.
Через несколько минут безуспешных попыток Лили вдруг сказала:
— А попробуй на мне? Может, если я испытаю действие заклинания на себе, то сумею его применить.
— Я не могу.
— Почему нет?
Северус покраснел.
— Ты ведь в мантии. Заклинание переворачивает тебя вверх тормашками.
Лили рассмеялась:
— Другие мальчишки не стали бы волноваться о таких мелочах.
— Я — не другие мальчишки.
— Это точно.
Пока Лили бегала в деревню за какой-нибудь верёвкой, чтобы подвязать мантию на щиколотках, Северус подыскивал мягкое, мшистое место, поскольку контрзаклинание имело свойство опускать объект не слишком плавно. Затем, заливаясь звонким смехом, Лили оказалась подвешенной в воздухе вниз головой. Это стало поворотным моментом в их занятиях: мысли Лили наконец сложились в цельный образ того, чего она пыталась достичь. Ещё некоторое время они подвешивали друг друга вверх ногами, а после перешли к не менее полезным невербальным заклинаниям. Когда пришла пора возвращаться в Хогвартс, Лили заметно продвинулась в своём умении колдовать, не произнося формулы вслух.
* * *
— Мы их упустили! Как мы могли их упустить?
— Тебе не кажется, что ты реагируешь острее, чем должен? — Сириусу не всегда нравилась драматичность Джеймса, поскольку та пересекалась с его собственной.
— Судьба гриффиндорки висит на волоске.
— Точно. Как будто тебе было до неё дело, пока ты не узнал, что ей нравится ненавистный тебе слизеринец.
— Речь идёт об эксперте по тёмным искусствам, который со второго курса якшается с Беллой и Лестрейнджами. Мы говорим о готовящемся Пожирателе смерти. А она этого не понимает. Она не знает, насколько он опасен.
— Чем сильней будешь пытаться отговорить её, тем больше она будет сопротивляться. Ты сам себе всё усложняешь, Сохатый.
С этой оценкой Сириуса Джеймс спорить не мог.
Понедельник, 17 ноября 1975 (день до полнолуния)
— Ты не видел ни одной игры? Где ты был последние четыре с половиной года?
— Не делай такой удивлённый вид. Мы знакомы десять лет и почти никогда не обсуждали квиддич.
— Нельзя учиться в Хогвартсе и не побывать ни на одном матче. Идём завтра со мной.
— Кто играет? Будет странно, если Слизерин против Гриффиндора.
— Будет Гриффиндор против Когтеврана. Мы в фаворитах на кубок.
— Я не собираюсь сидеть на гриффиндорской трибуне.
— Значит, мы оба прошмыгнём к пуффендуйцам. Давай, будет весело!
Северус согласился пойти, и Лили раздобыла у приятелей пару плащей со значками и два жёлто-чёрных шарфа. Они встретились во дворике с фонтаном и переоделись, натянув на головы капюшоны, будто хотели защититься от холода. Замаскированные, друзья отправились смотреть первый в жизни Северуса матч по квиддичу. Пуффендуйцами, пустившими их на трибуну, были те самые ребята, с которыми Северус познакомился в купе Хогвартс-экспресса тремя годами ранее.
К его великому удивлению, Северус получил от игры массу удовольствия. Отчасти потому, что болел за бладжеры — крайне увлекательную часть всего действа, особенно когда те атаковали охотников. Северусу понадобилась половина матча, чтобы понять правила, но с подсчётом очков он разобрался сразу.
— Если у обеих команд сильные ловцы, то игра будет скучной, да?
— Что? О чём ты говоришь? — рассеянно спросила Лили, сосредоточенно наблюдавшая за игрой.
— Закончится слишком быстро. Никакой интриги. Но когда разница между командами в пятьдесят очков, шансы на победу есть у каждой. Чем хуже ловцы, тем длиннее игра, тем больше действия. Так его! — заорал Северус, когда бладжер чуть не сбил гриффиндорского ловца с метлы.
Северус не рассматривал себя в качестве игрока в квиддич. Полёты на метле были единственным курсом в учебной программе Хогвартса, который он провалил с громким треском. Казалось, мётлы инстинктивно понимали, что он не может с ними совладать, и задорно пытались сбросить его на землю. Поднимись он когда-нибудь выше, чем на шесть футов, то непременно разбился бы насмерть, вопреки всем наставлениям Лили.
Гриффиндор одержал победу, и ради подруги Северус скрыл своё разочарование за разносом бездарной игры когтевранцев. Затем он сосредоточился на том, что происходило после матча, и ему явилось откровение.
Девочки со всех четырёх факультетов высыпали на поле, чтобы пораболепствовать перед игроками. Даже к проигравшей команде восхищённые фанаты слетались, как мухи на гнилое мясо. Северус наблюдал за этой сценой, и его взгляд остановился на одном из охотников команды Гриффиндора, Джеймсе Поттере. «Если они продолжат так наступать, они его раздавят. Джеймс Поттер, затоптан до смерти толпой девчонок. Приятная мысль». Северус также заметил его метлу — новую, дорогую, лучшую среди прочих. Джеймс Поттер был богат не меньше Блэков.
«Избалованный, заносчивый богатенький мальчик, имеющий всё, чего бы ни пожелал, к тому же пользующийся успехом у сверстников. Какое ему до меня дело?»
— Только посмотри на него. Сочится богатством. Неудивительно, что он думает, будто может всеми помыкать. — Северус и Лили гуляли у озера. По какой-то причине после матча их никто не остановил и, очевидно, не стал даже преследовать.
— Ты не можешь знать наверняка, что он именно такой. Он бывает довольно милым.
— Оба они. Поттер и Блэк. Богатые и заносчивые. Все, кто не относится к их социальному классу, — отребье.
— Неужели ты не встречал дружелюбных богачей?
— Целую толпу, когда им от тебя что-то нужно. В остальных же случаях нет. Ну, может, одного встречал.
— И всё-таки ты их не знаешь. Недостаточно для того, чтобы судить.
— Разве? Они травили меня со второго курса. Думаю, у меня была возможность хорошенько узнать их тёмную сторону.
— Знаешь, у тебя ведь тоже есть тёмная сторона.
Северус резко развернулся, кипя и задыхаясь от злости. Она не воспринимала его мнение всерьёз, пыталась доказать, что он ошибается. Она не имела права так себя вести. Она должна была поддерживать…
Северус опомнился. По лицу Лили он понял, что его собственное выражение стало холодным и жёстким. Холодным и опасным. Демон внутри пробудился и почти захватил над ним контроль. Почти.
Северус закрыл глаза и заставил себя сделать глубокий вдох. Заставил себя замкнуться, закрыться, запереть демона там, где он никому не причинит вреда.
— Ты права, — сказал он наконец. — У меня тоже есть тёмная сторона.
* * *
Хагрид не торопился с осмотром, но под конец был вынужден признать, что Северус находился в относительно добром здравии.
— Хорошо ешь, стало быть, даже упражняешься. А со сном как? Вот и славно. Другие какие проблемы, может?
— Проблемы? Нет. Ничего, с чем бы я не справился. А почему ты спрашиваешь?
— Да бывало ведь уже в прошлом-то. С другими учениками. Ну, проблемы, то есть.
— Я не понимаю, о чём ты говоришь.
— У тебя самый страшный случай гордыни, что я видел за все годы в Хогвартсе.
— Гордыни? — удивился Северус. — Я не гордый.
— Не гордый? Заявляется в больничное крыло, будто драный кот, и говорит, у него палочка выскользнула. Чуть не поколочен толпой однокашников и как ни в чём плетёт Дамблдору, что они толковали об лете. Ни в жизнь не заикнётся о помощи и говорит, что не гордяк.
— Ты обсуждал меня за моей спиной?
— Здравствуй. Это школа. Учителям приходится обсуждать учеников, это часть их работы. Давай-ка лучше выкладывай, чего у тебя там с ними?
— Ничего, с чем бы я не справился.
— Говорю же, — хмыкнул Хагрид. — Гордяк.
Все студенты пятого курса пребывали в начальной стадии нервного срыва из-за экзаменов СОВ грядущей весной. Ещё до Рождества Северус оказался завален просьбами о дополнительных занятиях. Количество подходивших к нему слизеринцев, сообщавших, что на праздники они останутся в Хогвартсе, и просивших подтянуть с ними зелья и чары, было настолько внушительным, что Северус предложил устроить настоящие классные уроки во время каникул. Его предложение было встречено с огромным энтузиазмом.
По мере того как первый семестр подходил к концу, приближая Рождество, Северус размышлял над тем, как организует свои уроки. К тому времени ему уже довелось позаниматься с большинством из ребят индивидуально, и потому он имел приблизительное представление об их сильных и слабых сторонах, с которыми легко было работать по отдельности, но сложно координировать в группе. Северусу хотелось сделать всё правильно, поскольку совмещённые занятия обещали принести ему солидную сумму.
«Вот чем всё время приходится заниматься учителям? Надеюсь, им хорошо за это платят».
* * *
— Привет, Снейп. Как семестр?
Белла уже давно не заговаривала с Северусом, так что он удивился, когда та подсела к нему в общей гостиной за день до начала рождественских каникул.
— Нормально. Не жалуюсь.
— Те бандиты из Гриффиндора тебе больше не докучают?
«У меня что, фингал на лице? Почему все спрашивают, нет ли у меня проблем с шайкой Поттера?»
— Ерунда. На самом деле, они ведут себя сдержанней, чем в прошлые годы. А что?
— Уверена, ты слышал о том, что происходит во внешнем мире, на волшебников нападают… — Северус кивнул. — Вот только Министерство умалчивает о том, что мы в опасности. Магглы развели охоту на ведьм, а некоторые из наших подливают масла в огонь, потому что хотят больше власти.
— Я слышал обратное. Говорят, что охота ведётся на магглов.
— Они хотят, чтобы ты в это верил. Но магглы всегда ненавидели и изводили нас. Разве никто из твоей семьи не пострадал от их рук?
«Кэтрин Хьюитт и другие ланкаширские ведьмы. Как раз в Пендле, где живёт Нана».
— Да, кое-кто пострадал. Но это было давно. Триста лет назад.
— Это случится снова. Не хочу тебя пугать, но мы должны быть готовы. Появился новый лидер, он не боится поднимать вопрос об этой опасности. Он ищет поддержки, чтобы мы, объединившись, могли себя защитить.
— Эта опасность кажется мне маловероятной.
— Просто подумай над этим.
Рождественские каникулы пролетели незаметно, возможно потому, что у Северуса было много забот. Он проводил уроки с полудюжиной учеников за раз, стараясь подбирать группы так, чтобы в них входили ребята приблизительно одного уровня подготовки. Одним из преимуществ статуса «учителя» было то, что иногда студенты забывали о его присутствии, пока работали над своими зельями. Северусу довелось услышать несколько любопытных сплетен.
Его не особенно впечатлило то, чем Серендипида Корман занималась с Хенгестом Кембервеллом, но информация о том, что девушка проделывала это с ещё по крайней мере четырьмя юношами, добавила остроты его в остальном унылому дню. Или же сведения о «подлинном» источнике богатства Патерностеров — те тоже стали неплохим поводом для улыбки. Внимательней всего Северус прислушивался к упоминаниям о Блэках. Именно так он вспомнил, что у Беллы с Нарциссой имелась сестра. «Сестра, очернившая имя семьи своим браком с магглом. Белая ворона Блэков. Если Белла когда-нибудь начнёт расспрашивать о моей семье, я спрошу её об Андромеде».
Северус слышал и другое — гнусные комментарии о грязнокровках и дворнягах. Ему стоило быть готовым к той степени чистокровного снобизма, с которым он столкнулся, и всё же он не переставал ему поражаться. Один из разговоров заставил Северуса кипеть в немом бессилии.
— …если б не нуждался так в его помощи с СОВами, живо научил бы знать своё место.
— Расслабься, он же прислуга. Тебе что, никогда не нанимали репетиторов?
— Вот-вот. Он ведь не пытается стать одним из нас, так только, прокатился пару раз в нашем вагоне на Экспрессе. Он не переступает черту.
— Ну, если смотреть на это так…
Всё сводилось к деньгам. Тебе следовало быть обеспеченным, иначе ты оставался уязвимым к любым капризам судьбы, к каждому повороту экономики. Северус проглотил гордость, которой, по словам Хагрида, в нём было через край, и продолжал давать свои уроки. Они учил богатеньких деток, они платили ему деньги, но теперь он не считал, что обязан быть с ними любезным. Вместо этого Северус принялся вымещать злобу в едких замечаниях, касавшихся их глупости и невежества, и тогда ему становилось немного лучше.
* * *
Сириус Блэк встретил Рождество в доме Поттеров. Это было во всех смыслах приятнее, чем всякий праздник, проведённый дома, даже несмотря на то, что Джеймс без конца болтал о гриффиндорских девчонках и спрашивал мнение Сириуса на этот счёт.
День Рождества выдался особенно весёлым.
— Что, ради всего святого, это такое? — вопрошал Джеймс, держа в руках тяжёлую, переливчатую разноцветную тряпку, отдалённо напоминавшую мантию.
— Семейная реликвия, до которой ты наконец дорос, — улыбалась миссис Поттер. — Примерь её, милый. Думаю, ты хорошо будешь в ней смотреться.
Джеймс повернулся к Сириусу, скривившись в отвращении. Он находил мантию до ужаса безобразной, но не собирался озвучивать это в присутствии матери.
— Давай же. — Сириус давился от беззвучного хохота. — Примерь её. Ты хорошо будешь в ней смотреться.
Джеймс примерил, и смех Сириуса оборвался в восхищённом вздохе.
— Ты и впрямь хорошо в ней смотришься. На самом деле, дружище, ты в жизни не выглядел лучше. Это же мантия-невидимка!
Мальчики принялись по очереди примерять мантию и планировать серию многочисленных вылазок по возвращении в Хогвартс.
* * *
— Ты как будто изменился, — заметила Лили, когда они с Северусом встретились после каникул. — Что-то случилось?
— Нет. Просто провёл две недели, наблюдая обратную зависимость между богатством и мозгами.
Лили усмехнулась.
— Ох уж эти глупые богатые детки?
— Почти все из них. Может, деньги имеют свойство загрязнять генофонд? Но постой-ка… Если обычные бассейны чистят от микробов хлоркой, значит, и генный можно как-то очистить от богатства.
— Кое-кто из твоих так помешан на чистоте, что о богатстве генофонда здесь говорить не приходится.
— Неплохо! Мне нравится.
Ещё некоторое время они называли глупых богатых студентов «незамутнёнными».
* * *
— Эй, Эванс!
Лили с каменным лицом повернулась к Джеймсу, когда тот поравнялся с ней в коридоре.
— Идёшь на трансфигурацию? — спросил он.
— Ты знаешь, куда я иду.
Они зашагали рядом, поскольку направлялись в один класс.
— Я хотел с тобой поговорить…
— Если это опять о том, с кем мне позволено общаться, а с кем нет, то я не желаю ничего слышать.
— Мне жаль, что мы тогда... Нет, неправда. Мне не жаль, потому что он не тот, с кем тебе стоит водить дружбу. Но мне жаль, что я пытался давить на тебя.
— Ты понятия не имеешь о том, кто он.
— Слушай, Эванс, мы живём в крайне опасное время. На людей нападают. Некоторых убивают. Не только ведьм и волшебников, магглов тоже. Родные Сириуса одни из самых верных сторонников Тёмного Лорда. Они обрывают все связи с теми, кто имеет хоть малейшее отношение к магглам, они же входят в группу, которая возглавляет нападения. Вот откуда я столько знаю. Думаешь, мне было бы дело до какого-то чудика-слизеринца, не води он тесную дружбу с Блэками начиная со второго курса? Назови хоть одного ученика в Хогвартсе, который знал бы о тёмных искусствах больше, чем он. Он пришёл в эту школу, зная больше, чем кто-либо. Его семья, должно быть, такая же тёмная, как и Блэки.
— Это лишь подтверждает то, как мало ты о нём знаешь. Он полукровка.
Джеймс удивлённо остановился, но затем снова её догнал.
— Правда? Это странно. Он гостил у Беллы на рождественских каникулах. Дважды. Никогда бы не подумал, что они пустят под крышу полукровку. Это всё ухудшает.
— Каким образом?
— Разве ты не понимаешь? Если такая семья, как Блэки, готова терпеть полукровку, даже покровительствовать ему, значит, он…
— Что?
— Ценный. Значимый. Опаснее, чем я думал.
На лице Лили появилось обеспокоенное выражение.
* * *
— Зачем ты с ними общаешься?
Северус замер, сжимая между пальцев плоский камешек, который собирался кинуть в воду.
— С кем?
— С людьми вроде Беллы Блэк. Эвана Розье. Алоиза Малсибера. С ними.
— Я с ними не общаюсь. Это они снисходят до общения со мной. Я же принимаю их деньги. К тому же ты пробовала когда-нибудь не общаться с соседками по комнате? Это несколько сложно.
— Ты проводишь у них каникулы.
— И что?
— Блэки не терпят магглов и полукровок. Чем ты их так привлёк?
— Ты говорила обо мне за моей спиной. С кем? С выскочкой Поттером?
— Я серьёзно. Погибают люди.
— Да, волшебники и волшебницы.
— И магглы тоже. Почему ты не ответил на мой вопрос?
— Какой вопрос?
— Чем ты отличаешься от других полукровок?
— Я отвечу на твой вопрос, если ты ответишь на мой.
— Ладно. Поттер захотел со мной поговорить. Я сказала ему, что он не знает, какой ты на самом деле.
— Надеюсь, и не узнает. Теперь к твоему вопросу. Я им полезен. Я подтягивал Беллу с зельями, чтобы она могла сдать СОВ. Они выделили мне комнату прислуги на чердаке, и я был вынужден проводить там всё время в одиночестве. Довольна?
— Да, очень. Я рада, что ты не один из них.
Пятница, 9 января 1976 (первая лунная четверть)
После ужина Северус отправился на семинар по астрономии. Он гордился своими познаниями в этом предмете и потому бесконечно досадовал на то, что школьный курс фокусировался больше на астрологии и знаках зодиака. Между тем при расчётах координат всё же требовалась малая толика геометрии, так что в глазах Северуса учебная программа была не полным провалом.
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он мельком посмотрел вниз и замер. Лили выходила из Большого зала, Джеймс Поттер направлялся внутрь, и двое остановились, чтобы поговорить. Северус хорошо видел лицо Лили, но не Джеймса, и поначалу довольно отметил презрение, с которым Лили смотрела на однокурсника. Однако удовольствие быстро сменилось тревогой, когда Северус начал замечать её жесты.
Лёгкий наклон головы, то, как она заправила прядь волос за ухо, то, как дерзко вскинула подбородок, то, как бросала на него косые взгляды. Правая рука упиралась в бок, левая нога притоптывала в нетерпении, затем Лили гордо отвернулась и зашагала прочь к входным дверям замка, а Джеймс, посмеиваясь, скрылся в Большом зале.
Северус потрясённо опустился на ступени. Лицо Лили и, предположительно, голос излучали презрение, но тело её флиртовало. Флиртовало с Джеймсом Поттером. Неосознанно, подсознательно — бесстыдно с ним заигрывало. «Возьми себя в руки, идиот. С каких пор ты умеешь читать язык женского тела? Может, она просто сдерживалась, чтобы не наброситься на него и не выцарапать ему глаза». Но безусловно, это было всего лишь попыткой выдать желаемое за действительное.
Лили нравился выскочка Поттер.
* * *
Джеймс скучал. Сириус развернул масштабную кампанию по завоеванию утраченного расположения Ариадны Масгрейв, в которой участие его верного товарища Поттера было совершенно лишним. Римус одержимо строчил эссе по древним рунам, а Питер и вовсе куда-то исчез. У друзей родилось подозрение, что Петтигрю вовсю пользовался своей новообретённой анимагической формой для того, чтобы совершать набеги в комнаты девочек, но доказательств тому пока не нашлось. «Вот что бывает, когда твой друг крыса».
Вытащив Карту Мародёров, Джеймс уныло ткнул в неё палочкой и произнёс: «Торжественно клянусь, что замышляю только шалость», но торжества при этом не испытывал. Какое веселье в том, чтобы слоняться по замку в одиночку? Он безучастно развернул пергамент. Лили Эванс покидала башню Гриффиндора.
Джеймс быстро просмотрел остальную Карту. Как и ожидалось, Северус Снейп только что вышел из гостиной Слизерина. Джеймс наблюдал, как Лили направлялась к озеру, а Нюниус к воротам в Хогсмид. Затем Лили повернула налево, Нюниус направо, и теперь оба двигались в сторону Запретного леса. В густых сумерках. В снегопад.
«Вечер обещает быть не таким уж скучным». Джеймс спрятал мантию-невидимку под школьный плащ и скользнул во мрак за своей добычей.
— С днём рождения! — улыбалась Лили, вручая Северусу традиционный маленький торт. — Даже не верится, что в следующем году мы станем совершеннолетними. Ты тоже ждёшь, когда можно будет трансгрессировать?
— И да, и нет. Ужасно неприятные ощущения, но куда лучше, чем поезд с Юстонского вокзала.
— Когда ты трансгрессировал?
— С бабушкой, после смерти родителей. Не лучший опыт.
— А мне прямо-таки не терпится попробовать. Только подумай обо всей той свободе!
— Ты не рассматривала другие заклинания? Трансгрессия не единственный способ перемещения с очевидными преимуществами.
Лили захихикала.
— На каникулах я пыталась повторить те, которым ты меня учил. И позорно провалилась. Даже не знаю, что я делала не так.
— И хорошо, что провалилась. Министерство Магии предъявило бы тебе за колдовство будучи несовершеннолетней. Тем более в доме магглов. Как думаешь, в чём ты ошиблась?
— Не знаю. Я вспоминала Ливикорпус…
— Вот и ответ. Хоть оно и невербальное, ты всё равно должна мысленно произносить правильный звук. Первый слог чуть более открытый, звучит как «ле». Левикорпус. Попробуй так.
Лили опробовала заклинание на камне, и оно сработало. Они также повторили Либеракорпус, чтобы убедиться, что оно тоже получится. К тому времени стало очень холодно, и оба были готовы вернуться в замок.
В темноте они не заметили ещё одну цепочку следов, которая тянулась от озера. Цепочку следов, которая обрывалась почти рядом с ними в сугробе. Скрытый мантией-невидимкой, Джеймс принялся обдумывать план.
На следующий день три слизеринца оказались подвешенными вверх ногами в туалете мальчиков на четвёртом этаже; их мантии и рубашки задрались по пояс, и Розье, найдя товарищей в беде, побежал за Северусом в библиотеку.
«Не может быть. Это не моё заклинание. Только Лили и я знаем моё заклинание». Охваченный дурным предчувствием, Северус на секунду зажмурился, затем взял себя в руки и приказал Розье и другим собравшимся ловить первую жертву. Сделав глубокий вдох, он мысленно произнёс: «Либеракорпус!» — и чары подвешивания были отменены, уронив мальчика на пол. Двое других были освобождены следом.
— Вот это да, Заклинатель! — шумно возликовал Розье. — Что это было?
— Чепуха для первого курса, — пробормотал Северус, покидая уборную. Ему требовалось подумать.
Времени на размышления оставалось немного. Учеников Слизерина атаковали и подвешивали в местах, куда преподаватели наведывались реже всего. Пока что жертвами оказывались только мальчики, но вероятность скорых нападений на девочек не должна была игнорироваться. В общей гостиной созвали военный совет.
Белла и Родольфус возглавляли собрание, в центре внимания которого оказался Северус.
— Как ты узнал, что это за чары? — требовательно спросила Белла.
— Я не знал. Я просто… читал о подобном раньше и решил проверить, сработает ли заклинание освобождения. Оказалось, я был прав.
— И слава Салазару. Научишь нас? Будет здорово отплатить им той же монетой. — Родольфусу очень хотелось отплатить, несмотря на то что к числу пострадавших он не относился.
— Это будет сложно для большинства из вас. Заклинание невербальное. Даже зная формулу, волшебники не всегда могут применить эти чары.
— Значит, ты нас научишь.
Решение было принято. Студенты шестого и седьмого курсов уже умели применять невербальные заклинания, поэтому Северус показал им Левикорпус и Либеракорпус тем же вечером. На следующий день он принялся обучать невербальной магии младших учеников. Получалось далеко не у всех, и всё-таки тех, кому удавалось, было достаточно для того, чтобы вскоре гриффиндорцы оказывались подвешенными вниз головой в самых неожиданных местах.
Левикорпус оказались самыми популярными чарами того года.
* * *
— Тогда как они о нём узнали, если ты не говорила? — Северуса трясло от обиды. — Я уж точно ничего не рассказывал. Они ведь мои враги!
— И ты решил, что это сделала я. Прекрасно. Вот так ты мне доверяешь? — Лили гневно поджала губы.
— Ну а кто ещё? Думаешь, я расхаживаю по замку, демонстрируя свои заклинания всей школе? Думаешь, у меня целая толпа «друзей» — ходи только да выбирай, кого им учить?
— Я удивляюсь, как у тебя вообще есть друзья!
Северус побледнел и умолк, словно из лёгких выбили весь воздух. Когда он снова заговорил, голос его звучал ровно и холодно.
— Ты не понимаешь, да? Ты — единственная, кого я учил своим заклинаниям. Единственная. Выходит, у меня совсем нет друзей. Зато теперь я знаю, кто твои.
— Как это понимать?
— Ты этого даже не скрываешь. Всякий раз, когда он с тобой заговаривает, ты принимаешься хлопать ресницами. То ещё зрелище.
— Да о ком ты толкуешь?
— О выскочке Поттере. Он тебе нравится. Ты хочешь, чтобы он тебя заметил. Ты поэтому рассказала ему о моём заклинании?
— Я никогда не рассказывала ему о твоих заклинаниях. Хотя, может, и стоило. Он вполне дружелюбный. Не то что некоторые.
— Трудно оставаться дружелюбным, когда тебя предают.
— Может, я и подружусь с Поттером. Он внесёт приятное разнообразие в мой круг общения.
— Привыкай быть частью гарема.
— Он хотя бы меня не бил!
В ледяной тишине Северус развернулся и спокойно зашагал прочь.
Без встреч с Лили у Северуса оставались всего три вещи, на которых он мог сосредоточиться: его учёба и подготовка к СОВ, его занятия со студентами и преумножение скромных сбережений в весьма солидную сумму, а также тёмные искусства, изучение которых он продолжал с превеликим рвением.
Одним из его новых изобретений стало заклинание Фусалида. Оно создавало вокруг Северуса защитный пузырь, помогающий отразить его собственный Левикорпус. Что было толку от школьных одежд, скрывающих его нищету, если Северус оставался уязвимым перед лицом более позорной атаки? Много дней подряд он держался мест, которые часто посещали преподаватели, поскольку студенты осмеливались использовать подвешивающие чары лишь в укромных уголках замка.
К счастью, зная принцип действия Левикорпуса, Северус смог сделать заклинание Фусалида ориентированным на определённые чары. Оно защищало его от подвешивания вверх ногами, но в остальном не поддавалось обнаружению. Однако проблема с заклятиями заключалась в том, что в любой момент можно было придумать новые. Кто знал, какие ещё бывают создатели, изобретающие всё новые сглазы и порчи, совсем как Северус в Хогвартсе? Тёмные искусства были постоянно меняющейся, опасной средой, требующей неустанной бдительности и умения приспосабливаться.
Именно поэтому Северус так их любил.
Четверг, 12 февраля 1976 (три дня до полнолуния)
Несмотря на занятость, Северус всё острее ощущал своё одиночество. Однако накануне Дня святого Валентина всё начало меняться.
Он направлялся из библиотеки в подземелья на урок зельеварения, когда топот бегущих ног заставил его резко развернуться, чтобы отразить возможную атаку. Это были Уилкис и Малсибер, и они, казалось, в панике от чего-то бежали, не переставая при этом гоготать. Повернув к лестнице, они хотели было спуститься, но вдруг Малсибер заметил Северуса.
— Снейп! — прошипел Малсибер, остановившись на верхних ступенях. — Идём с нами! Скорей! — Уилкис тянул Северуса за мантию, побуждая двигаться.
— Зачем? — спросил Северус с подозрением.
— Да неважно, пойдём!.. — Звуки за спиной напомнили Малсиберу о погоне, он оглянулся, а затем, казалось, принял быстрое решение. Оставив лёгкий путь к отступлению в виде лестницы, он побежал, схватив Северуса за мантию. — Бежим, быстрей. Они не должны тебя видеть.
— Но…
— Ты в слизеринской форме. Им будет плевать, что это сделал не ты. — Даже объясняя, Малсибер не переставал толкать Северуса по коридору до пустого класса, Уилкис следовал за ними. — Нужно спрятаться, — выпалил Малсибер, задыхаясь от бега. — Если нас здесь засекут…
— В угол, быстро, — скомандовал Северус. Трое мальчиков притаились у окна, Северус взмахнул палочкой и прошептал: «Контего!» И хотя внешне ничего не изменилось, двое слизеринцев доверились ему и остались сидеть на корточках. В коридоре послышались голоса.
— Они не стали спускаться по лестнице, иначе мы бы их видели. Они должны быть где-то рядом. Ты иди туда, я проверю здесь, — голос принадлежал Сириусу Блэку.
— Ты прав, Бродяга. Крикнешь, если понадоблюсь.
Дверь резко распахнулась, и в класс вошёл Блэк. По крайней мере, голос принадлежал Блэку, но Северус не мог знать наверняка, поскольку лицо вошедшего покрывала длинная, густая, чёрная как смоль борода. Из его ушей и ноздрей во все стороны торчали волосы, а брови были длиной добрых шесть дюймов. Северус зажал рот руками, чтобы не расхохотаться.
Блэк оглядел аудиторию, ничего не увидел и вышел в коридор, продолжая в своих поисках открывать дверь за дверью. Спустя пару минут, когда голоса затихли, слизеринцы поняли, что Поттер и Блэк ушли.
Малсибер поднялся и протянул Северусу руку, помогая тому встать.
— Контего, — проговорил он. — Надо запомнить. Спасибо. — И он похлопал Северуса по плечу. — Пора на зелья. Мы уже опаздываем.
Уилкис усмехнулся.
— Скорей бы увидеть, как Блэк будет мешать в своём котле со всеми этими космами.
— Вы уже могли быть там, — заметил Северус. — Вы могли не останавливаться ради меня.
— И позволить им тебя сцапать? — воскликнул Малсибер. — Вот уж дудки! Ни один гриффиндорец не тронет слизеринца и пальцем, пока другой молча стоит и смотрит.
— Я думал, это не распространяется на «дворняг» и «грязнокровок».
Малсибер задиристо вскинул голову:
— Ты, может, и дворняга, но ты дворняга Слизерина, а значит, один из нас. Идём, пора на зелья.
Они вошли в класс Слизнорта вместе. Поттер и Блэк ещё не появились, но Лили уже была там и обеспокоенно наблюдала за их троицей.
Суббота, 14 февраля 1976 (день до полной луны)
За субботним завтраком все говорили о Хогсмиде. Такие разговоры случались раз в семестр, обычно Северус не принимал в них участия. Однако на этот раз Малсиберу захотелось обсудить Хогсмид именно с ним, и Северусу пришлось присоединиться.
— Какое у тебя любимое место в Хогсмиде?
— У меня его нет, — ответил Северус. — Я не хожу в Хогсмид.
— Хочешь сказать, ты ни разу там не был?
— Довелось один раз, на третьем курсе. Я не нашёл там ничего интересного. — О его последней встрече с Лили Малсиберу было знать не обязательно.
Малсибер широко ухмыльнулся.
— Готов поспорить, сейчас кое-что найдётся.
Северус пожал плечами и покачал головой.
— На день Валентина? Сомневаюсь. А ты с кем идёшь? С Вильгельминой? — Показателем того, как изменились их отношения после пряток от Блэка с Поттером, служила возможность Северуса обсуждать с Малсибером такие темы.
— Нет, она в прошлом. Я веду Дорис в кафе мадам Паддифут. Идём с нами?
— Тебе говорили, что число три это уже толпа?
Малсибер расхохотался.
— Что мне в тебе нравится, Дворняга, так это то, что ты умеешь вывернуть фразу как никто другой. — В том, как Малсибер назвал его дворнягой, было нечто, обратившее старое оскорбление в дружеское прозвище. Северус слышал, как его отец с приятелями обзывали друг друга, но всё это значило, что они хорошие друзья. Северус не обиделся.
— Так что, — продолжил Малсибер, — пойдёшь с нами в Хогсмид?
— Что там такого, что будет хотя бы немного занятно?
— Может, Хижина заверещит.
— Какая хижина? — Не было ничего плохого в напускной глупости, если за ней таилась осведомлённость.
— Ты что, ни разу не слышал о Визжащей хижине? О ней стали говорить, когда нас только зачислили на первый курс. Это такой полуразваленный дом на окраине Хогсмида, в котором почти четыре года назад поселился то ли гуль, то ли ещё кто-то. Говорят, оно часто ревёт и воет по ночам. Надеюсь услышать это хотя бы раз до выпуска.
Предложение зазвучало интереснее, поскольку периодичность, которой Северус не мог найти объяснения раньше, начала обретать смысл.
— И когда она верещит? — спросил он, изображая лишь вялую заинтересованность.
— Ночью. Поэтому февраль — лучшее время, чтобы туда отправиться. Солнце заходит около пяти, так что мы ещё будем в Хогсмиде после наступления темноты. Есть шанс услышать.
Заинтригованный, Северус отказался проводить в Хогсмиде весь день, но пообещал Малсиберу выбраться в деревню перед закатом, чтобы проверить, удастся ли им услышать вопли в Хижине.
Тем вечером, когда солнце скрылось за грядой окружавших Хогвартс гор, а его место заняла полная луна, Северус спустился к главным воротам. Никто из студентов не двигался в направлении замка, и Северус решил, что все они надеялись на то же, что и он: воспользоваться ранним закатом, чтобы услышать вопли Хижины.
Определить её местоположение оказалось несложно, стоило лишь следовать за остальными. Казалось, будто все тянулись к невысокому холму на дальнем краю деревни, где уже собралась внушительная толпа студентов. Северус заметил Малсибера с Дорис и направился к ним. Малсибер обернулся и помахал ему. Из-за того, что людей было много, близко подобраться к забору, ограждавшему Хижину, они не смогли.
Внезапно морозный воздух прорезал низкий, резкий вопль. Северус почувствовал, как волосы на шее у него встали дыбом, а толпа студентов вздрогнула и замерла затаив дыхание. Воцарилась тишина. Вдруг Хижина заверещала.
Северус никогда не слышал — никто никогда не слышал — ничего похожего. Глухой рокот перерос в пронзительный крик, от которого кровь стыла в жилах. Дикие завывания протяжно пульсировали в воздухе, обращались в отрывистый лай и снова резонировали истошным воплем. Хижина визжала и ревела, стонала и всхлипывала, а затем заходилась в нечеловеческом хохоте. Не прошло и минуты, как некоторые ученики прижали ладони к ушам, чтобы заглушить худшие из криков, и когда профессора подоспели, чтобы увести всех обратно в замок, никто не сопротивлялся.
Северус шагал вместе с остальными и размышлял над демоническими воплями, не переставая поглядывать на идеальный диск луны, мерцающей в тёмном небе.
Небольшой круг, в который Северус теперь был допущен, слегка расширился, когда к ним вновь присоединилась Белла Блэк, а вместе с ней Родольфус Лестрейндж, Кеннет Эйвери и третьекурсник Регулус Блэк. Северус знал Регулуса ещё с того вечера, когда они вместе с Нарциссой и Беллой игрались с Рукой славы в доме Блэков. Он знал, что Регулус был братом Сириуса, но ни в чём его не винил, поскольку Регулус казался ему вполне славным парнем.
Что касалось соседей по комнате, Северус решил, что никогда не доверится Уилкису и Розье, однако Эдисон и Малсибер, ни разу не относившиеся к нему столь же гнусно, стремительно становились ему почти что приятелями, которых у Северуса прежде не было. Впервые в жизни Северус был посвящён в таинство товарищества и общих шуток, доселе ему недоступных.
— Йо! — воскликнул Малсибер, когда они шли на обед в один из понедельников марта. — Магглошхуна по правому борту! Этой по силам изменить моё мнение о грязнокровках.
Упомянутой «магглошхуной» оказалась Пейшенс Фергюсон из Когтеврана, чья распустившаяся женственность живо напоминала юношам о гальюнных фигурах, которыми в прошлом украшали носовые части парусных суден. Пейшенс нередко оставляла ребят с часто колотящимися сердцами и высунутыми языками. Северус наблюдал за ней с неожиданно открывшимся ему эстетическим наслаждением и возможностью подталкивать приятелей под бок в выражении этого наслаждения, хотя и знал, что ничего не сможет с ним поделать, если не хочет будить демона.
Кроме прочего, Малсибер оказался забавным в самом безумном из смыслов. Он выбрал курс маггловедения исходя из принципа «Знай своего врага» и теперь часто требовал у Северуса растолковывать ему малопонятные вещи. Когда Северус объяснил Малсиберу понятие электричества и рассказал, как работает электрический свет, тот забросал его целой серией шуток.
«Сколько нужно чистокровок, чтобы поменять лампочку? Ни одного. Они и не знали, что их надо менять».
«Сколько нужно полукровок, чтобы поменять лампочку? Двое. Один будет менять лампочку, а второй следить за тем, чтобы чистокровки не путались под ногами».
«Сколько нужно грязнокровок, чтобы поменять лампочку? Один, если он будет сам по себе, но если к нему присоединится второй, им придётся созвать соседей, собрать совет и проголосовать».
«Как различить чистокровку, дворнягу и грязнокровку? Испытай их, когда им стукнет одиннадцать. Тот, что не сможет завязать шнурки, — чистокровка. Тот, что не сможет разменять галлеон, — грязнокровка. Тот, что смеётся над этими болванами, — дворняга. Избавься от дворняги. Больше никогда не повторяй этот тест».
Северусу вполне нравились шутки Малсибера, поскольку полукровки в них никогда не казались глупее чистокровок и грязнокровок. Он совершенно забыл, что раньше обижался на прозвище дворняги — во всяком случае, теперь он не обижался, когда так к нему обращался Малсибер. С Уилкисом всё обстояло иначе.
Уилкис одной лишь интонацией мог обратить слова в оскорбление. Когда те же слова произносил Малсибер, они звучали шутливо и дружелюбно. Северус не совсем понимал, как это работает, но знал, что для Малсибера слова были просто словами, но для Уилкиса они были оружием. Северус осторожно относился к выбору слов, поскольку не был уверен, что из его уст они звучали так же безобидно, как из уст Малсибера.
— Эй, Макдональд! — прокричал как-то Малсибер через лужайку в середине марта, когда слизеринцы пятого курса направлялись в теплицы и пересеклись с гриффиндорцами, возвращавшимися с занятия. — Это правда, что у грязнокровок… — И в научных терминах упомянул некоторые анатомические особенности. Макдональд густо покраснела и побежала к соседкам по комнате, не в силах сдержать слёз.
Группка мальчишек, ради которых Малсибер развернул своё представление, состояла из четверых его соседей по комнате, а также Эйвери и Регулуса Блэка. Северус нашёл замечание Малсибера забавным и был раздосадован тем, что Макдональд не нашлась для него с одинаково едким ответом.
— Кажется, там твоя подружка, Сев, — сказал Розье, кивнув на стайку девочек, среди которых была и Лили.
— Что ты имеешь в виду? — Северус немедленно насторожился, не зная, к чему тот ведёт.
— Ты сам знаешь. Та, с которой ты часто виделся в коридоре третьего этажа на первом курсе. Та, с которой ты продолжал…
— Точно, — вклинился Блэк. — И на Астрономической башне!
— Вы знали об этом? — спросил Северус, попутно гадая, почему, если это правда, никто ему ничего не сказал.
— Конечно, — ответил Эйвери. — Узнать было несложно, особенно если нам хотелось узнать. Но Белла сказала оставить тебя в покое. Она поняла, что в конце концов ты и сам смекнёшь, что та девчонка — гнилое дело. Зачем ей вообще понадобилось запускать свои клешни в тебя, когда у неё целый выводок гриффиндорцев под боком?
Северус спокойно — разум был собран и замкнут — наблюдал за тем, как Лили повернулась оглядеть их группу со жгучим презрением. Он вспомнил все её встречи с Люпином, то, как она кокетничала с Поттером, и теперь размышлял над словами Эйвери. Что, если он прав? В конце концов, все его краткие встречи с Лили можно было пересчитать по пальцам. Он не имел понятия о том, что Лили делала остальное время, хотя слизеринцы, очевидно, знали. Ко всему прочему, она рассказала гриффиндорцам о его заклинании…
Однако даже тогда Северус отдал бы что угодно в надежде вернуть всё как было, в надежде иметь человека, которому мог доверять до самого конца, человека, которому мог полностью открыться. В глубине души ему хотелось верить, что Лили сказала правду, несмотря на все доказательства, свидетельствовавшие о правоте Эйвери.
Лили подловила Северуса во дворике с фонтаном пару дней спустя, схватила его за руку и отвела в пустой коридор противоположной галереи.
— Что тебе сделала Мэри, что ты так гадко с ней обошёлся? — требовательно спросила она.
— Я твоей Макдональд ничего не говорил, — ответил Северус. — Хочешь кого-то отчитать, отчитай Малсибера. А ещё лучше — вашего клоуна Сириуса Блэка. Почти то же он сказал Олдертон. Что-то я не вижу, чтобы ты пылала праведным гневом из-за этого.
— Мне нет дела до Сириуса Блэка, как и до того, что он и кому говорит. Мне есть дело до того, что говоришь и делаешь ты. Весь гриффиндор знает, что мы дружили годами и…
— То есть теперь ты беспокоишься о своей репутации?
— Ты прекрасно знаешь, что моя репутация здесь ни при чём!
— И откуда мне это знать? Ты годами жалась по углам, скрывая от всех нашу дружбу, а теперь говоришь…
— Я? Это я скрывала нашу дружбу? Если я правильно припоминаю, это ты постоянно дрожал, боясь, как бы твои «друзья» из Слизерина не узнали…
— Они знали всё это время и ни разу не приставали ко мне с этим после первого курса. Единственными, кто не давал мне прохода по этому поводу, были гриффиндорцы. Теперь я понимаю, что всё было из-за тебя!
— Из-за меня? Чтобы ты знал… — Лили осеклась, и Северус понял — понял, увидев образ, всплывший в её сознании, — что она вспоминала все разы, когда Поттер предостерегал её насчёт их с Северусом дружбы. Лили сменила тактику. — Северус, ты ведь знаешь, что они пользуются тёмной магией.
Северус рассмеялся вслух, искренне наслаждаясь испуганным непониманием, отразившимся на её лице.
— Тебе стоит с этим поработать, если хочешь сдать СОВ по защите, — пожурил он. — Есть тёмные артефакты, но заклинаний, которые относят к исключительно тёмным, всего три. С остальными всё зависит от намерений их применяющего, даже с простейшими заклинаниями. Если я помогаю тебе убираться в совятне, чистящие чары — всего лишь бытовое заклинание. Если я использую его, чтобы причинить вред человеку, — это тёмная магия. Даже такие… как ты, должны это понимать.
— Конечно я это понимаю! Но твои «друзья», вроде Эйвери или этой Беллы Блэк, они ведь не помогают людям своей магией. Их магия тёмная.
— Думаешь, выскочка Поттер пытался помочь Бертраму Обри, когда раздул тому голову? Любой сглаз, чары и заклятие, которые он использует, чтобы заставить людей повиноваться или просто повыкаблучиваться, — всё это тёмная магия, потому что его намерения гнусны и эгоистичны. Даже то моё заклинание, которое ты стащила.
— О чём ты говоришь?
— Я создал его для самозащиты. Я собирался применять его, только если на меня нападут. Это светлая магия. Затем старина Выскочка прибрал его к рукам и стал использовать для атак и унижения. Это тёмная магия. — Северус огляделся по сторонам, словно пытаясь отыскать Поттера. — Что-то я не вижу, чтобы ты его отчитывала. Так что разберись сперва со своими. Если бы на нас не напали, нам бы не пришлось защищаться.
— Случай с Мэри не был самозащитой.
— В случае с Мэри не было магии. Мальчишка дразнил девчонку, не применяя заклинаний. Скажи Макдональд, пусть отрастит кожу потолще. Приложи она его в ответ, все бы смеялись над ним.
— Это было гадко. Тебе не стоит с ним общаться.
— Полагаю, мне стоит общаться с ворами заклинаний. Выходит, других вариантов у меня нет.
— Я не давала твоё заклинание Поттеру!
— Нет? Ну, может, ты показала его Люпину, а тот выболтал Поттеру. Гриффиндор ведь одна большая счастливая семья, да?
Лили гневно притопнула, дрожа от разочарования.
— Симпатизировать тебе становится всё сложнее!
— Обещаю, если когда-нибудь буду нуждаться в твоей симпатии, то дам тебе знать.
Повисла звенящая пауза, затем Лили развернулась, расправила плечи, словно желая сохранить достоинство, и удалилась в замок. Северус наблюдал за тем, как она уходит, ощущая внутри странную пустоту. Немного погодя он тоже покинул галерею и спустился в гостиную Слизерина.
Одним из обрядов пятикурсников была обязательная апрельская беседа с профессором Слизнортом, посвящённая выбору будущей карьеры. Поскольку в социальном положении Северуса мало что изменилось, он ожидал, что собеседование будет кратким.
— Что ж, Снейп, кажется, с вашей успеваемостью всё в порядке. Полагаю, у вас не возникнет трудностей со сдачей СОВ. Вы ещё не задумывались насчёт того, чем хотите заняться после Хогвартса?
— Я разрываюсь между нумизматикой и спелеологией.
— Эм, да. Что ж, эм, ваши оценки определённо позволяют вам выбрать любую из этих специальностей, но я, эм, не уверен, что они подойдут такому, эм, волшебнику, как вы.
— Считаете, мне не хватит баллов по травологии? У меня высшие оценки по астрономии и зельеварению, так что я ещё задумывался над палеоантропологией.
— Что ж, кажется, вы много размышляли над этим. Наверное, мы остановимся здесь, пока не придёт время выбирать предметы для шестого курса.
— Спасибо, профессор.
— А теперь — марш на занятие!
* * *
— Разве ты не ходишь в Хогсмид, Снейп? — Белла поджидала Родольфуса, чтобы отправиться на первую весеннюю вылазку в деревню. — Там масса занятного.
— Иногда хожу, но там интересно, только если у тебя есть компания и деньги.
— Ты мог бы пойти с нами. Деньги у тебя есть.
Северус покосился на Беллу, поймал её предостерегающий взгляд, адресованный кому-то за его спиной, и повернулся, чтобы увидеть только что подошедшего Родольфуса. Несомненно, его кислое выражение лица было реакцией на идею Беллы взять Северуса третьим лишним. Северус не обиделся. Ему было даже почти жаль бедолагу Родольфуса, поскольку нежелание Лестрейнджа видеть Северуса в Хогсмиде не имело ничего общего с его материальным положением и статусом, но прямо зависело от желания побыть наедине с Беллой.
— Не так уж много, — ответил Северус. — С тех пор как умер отец, каждая монета на счету, к тому же летом предстоит позаботиться об имуществе. Нужны кое-какие реновации. — Он не солгал, а лишь сформулировал идею так, чтобы Белла проявила воображение, гадая, что же это за «имущество».
— Как хочешь. Но знай: мы всегда рады твоей компании.
Они ушли, как и большинство студентов Слизерина, кроме первых и вторых курсов. Северус остался в спальне с учебником по расширенному зельеварению, когда-то принадлежавшему его матери. Теперь почти каждая страница была исписана его тонким неразборчивым почерком и хранила не только заметки к рецептам, но также созданные им сглазы, порчи и боевые заклинания. Северус не сомневался, что на шестом курсе войдёт в класс зельеварения, имея больше знаний, чем Слизнорту удалось собрать за всю свою жизнь.
* * *
Хагрид заметил Лили сидящей на низком бортике клумбы во дворике с фонтаном.
— Доброе утро, Лили. Как твои дела?
— Доброе утро, Хагрид. Я в порядке, спасибо.
— Я ищу Северуса. Ты его, случаем, не видала?
Лили помрачнела.
— Мистер Снейп не посвящает меня в подробности своего расписания.
— Ну это ничего, подумал, спрошусь у тебя, будет нелишне. Хорошего тебе дня.
— Спасибо, Хагрид.
По пути в хижину Хагрид обратил внимание на знакомую тощую фигурку, маячившую на опушке леса. Северус, казалось, делал вид, что не слышит тяжёлой поступи, приближавшейся к нему.
— Вот ты где. Пора бы показаться на осмотр.
— Тебе не кажется, что я несколько вырос для осмотров?
— Может и так, но это уж профессору Дамблдору решать.
— Может, мне стоит поговорить с профессором Дамблдором.
— Может и стоит. А пока у меня приказ. Давай-ка, идём.
Северус выпрямился во весь рост, но всё равно едва доставал Хагриду до груди.
— Я тебе не прислуга. Не надо мною командовать.
Хагрид внезапно вспомнил о словах профессора Макгонагалл, когда-то сравнившей мальчика с острым обсидиановым клинком.
— Ну как знаешь, — ответил он беззаботно, но в хижину возвращался, обеспокоенно нахмурившись.
Сперва Лили, теперь Северус. Что-то между ними произошло, и Хагриду хотелось знать, что именно. Сильнее всего его встревожила упрямая жёсткость, холодная отчуждённость, которую он почувствовал в мальчике. Словно вся их с Дамблдором работа прошла насмарку.
* * *
— Эй, Эванс! Чего такая кислая?
Лили метнула быстрый взгляд исподлобья. Меньше всего на свете этим утром ей хотелось видеть Джеймса Поттера.
— Ничего, — буркнула она. — Уроки. СОВы.
— С какой стати тебе переживать о СОВах? Ты же лучшая ученица почти по всем предметам. Держу пари, ты всё сдашь с лёгкостью и блеском.
Лили пожала плечами.
— Слушай, Эванс. Я хотел с тобой поговорить… Да не об этом, не кипятись. Просто выслушай меня. Я не так хорош в зельях, как ты, и подумал, может, ты согласишься объяснить мне пару тем, которые я не понимаю. Их немного, но мне очень нужна «превосходно» по зельям. Уверен, у тебя она будет.
— Не знаю. Я ни с кем раньше не занималась.
— Я был бы очень признателен.
— Я подумаю.
Джеймс настоял, что не может заниматься в общей гостиной Гриффиндора, поскольку ему следовало беречь свою репутацию. Вместо этого он выбирал пустынные места вроде лужайки за стадионом для квиддича и Большого зала в промежуток между завтраком и обедом. Он был очень осторожен и не торопил события, сохраняя деловой тон их встреч. Когда Лили убедилась, что Джеймс действительно нуждался в помощи, холодок, с которым она всегда к нему обращалась, исчез.
Сириус наконец понял, что интерес Джеймса к Лили не ограничивался одной лишь обеспокоенностью тёмной магией. Он верно исполнял роль караульного, чтобы никто не мешал встречам друга с Лили. С особенным вниманием Сириус следил за тем, чтобы Джеймса с Лили не увидел Северус.
Весенние месяцы сменяли друга друга, пора экзаменов всё приближалась.
В мае Лили решилась на ещё один шаг. Как и множество раз в прошлом, она сунула записку в один из учебников Северуса: «Лес. Обед. Прошу тебя». После урока она как можно скорее добралась до назначенного места и принялась ждать, скрывшись за кустарником на опушке леса.
Северус появился через полчаса. Оглянувшись по сторонам и никого не увидев, он собирался уйти, но услышал рядом приглушённое: «Пс-с-с». Лили поднялась и поманила его к себе.
— Я хотела с тобой поговорить, — сказала она, когда он подошёл.
— Говори.
— В общем, во-первых, мне очень жаль, что я тогда припомнила, как ты меня ударил. Это было нечестно. Это не имело отношения к нашему разговору, и это давно в прошлом. А ещё я не должна была отчитывать тебя за выходку Малсибера. Я хотела извиниться и попросить у тебя прощения.
— Это всё? — спросил Северус и немедленно пожалел о своей жёсткости, увидев, как у Лили покраснели глаза. Он потупил взгляд, а затем перевёл его на озеро вдалеке. — Извини. Я не должен был этого говорить. Кажется, мы оба несём чепуху, когда злимся. Конечно я тебя прощаю. А ты меня простишь?
— Конечно. Что было, то было.
Они неловко молчали несколько минут, не зная, что делать дальше. Лили нашлась первой:
— Я волнуюсь за тебя. Слизеринцы — с тобой уже говорили о Пожирателях смерти?
— Почему ты спрашиваешь?
— Разве ты не читал «Ежедневный пророк»? На людей нападают, иногда даже убивают из-за этого тёмного волшебника, этого Лорда… ну, ты знаешь.
— Я знаю, что мы в опасности, но большинство нападений совершают гр… магглы на наших людей, а Министерство ничего с этим не делает. Кто-то должен нас защитить.
— О, Северус! — удручённо воскликнула Лили. — Ты даже говоришь, как они. Разве ты не понимаешь? Они хотят, чтобы ты в это верил, чтобы заманить тебя на свою сторону. Разве ты не знаешь, что все твои друзья из Слизерина служат ему? Сириус говорит, что их отцы — Пожиратели смерти: Лестрейнджа, Эйвери, Малсибера, Розье… Ты ведь не примкнул к ним? Ведь нет?
— Никто не просил меня никуда примыкать, так что если твой любимый Сириус сказал, что просили, — он тебе врёт.
Лили облегчённо вздохнула.
— Я рада это слышать. Но мне было бы гораздо спокойнее, знай я, что ты с ними не общаешься. Мне так жаль, что мы поссорились. А насчёт заклинания… — Северус молча смотрел на неё, не останавливая и не помогая. — Ума не приложу, как кто-то мог о нём узнать. Я знаю, что это был не ты, потому что чары начал использовать Гриффиндор. Ты сказал, что никого им не учил. Я знаю, что это была не я, но, опять же, всё началось с Гриффиндора. Я подумала, может, я разговариваю во сне… Это единственное объяснение, которое приходит мне в голову. Если я и правда проговорилась во сне, то я не нарочно. Ты ведь мне веришь?
— Да. Я тебе верю, — ответил Северус. — В любом случае это уже не важно. Все знают. Оставим это в прошлом. Мир?
— Мир. Ещё увидимся? «Викинг» уже на подходе к Марсу.
— Трудно сказать. Я сейчас ужасно занят уроками и подготовкой. Не знаю, будет ли свободное время перед СОВами. Может, после.
— Хорошо. Тогда после.
Их разговор прервали.
— Эй, Эванс! Что ты тут делаешь? — Северус и Лили повернулись и увидели, как к ним шагал Джеймс, Сириус следовал неподалёку. — Мы же договорились встретиться после обеда. Я тебя ждал.
Северус вопросительно покосился на Лили.
— Подтягиваю его к СОВам, — шепнула она и двинулась навстречу Джеймсу, чтобы тот не успел с ними поравняться.
— Эй, Снейп! — позвал Джеймс, остановившись и поджидая, пока Лили подойдёт к нему. — Хорошего тебе вечера. Уверен, мой пройдёт замечательно.
Проводив взглядом направившуюся в замок троицу, Северус принялся отрабатывать Сектумсемпру на ближайшем кусте.
— И что ты в нём нашла? Он мрачный, нелепый, погряз в тёмной магии… Чего ты так о нём печёшься?
— Это не твоё дело. Твоё дело — заниматься зельями.
— Слушай, Эванс, ты ведь уже поняла, что СОВ здесь почти ни при чём. Нас связывает нечто большее, ты знаешь это.
— Довольно. Наши уроки окончены.
— Нет, ну постой. Я очень хочу проводить тобой больше времени. Ходить в Хогсмид, обедать вместе. Я целый месяц ждал, чтобы позвать тебя на свидание.
— Будь ты хоть последним парнем на земле, я не стала бы с тобой встречаться. — Лили захлопнула учебники и направилась в общежитие.
— Стала бы ты встречаться с ним, будь он последним парнем на земле? — произнёс Джеймс, ни к кому не обращаясь. — Стал бы он встречаться с тобой, если бы знал… — На его лице появилась улыбка.
* * *
Северус замер, увидев, как из уборной для мальчиков показался Сириус. Коридор четвёртого этажа был пуст, большинство студентов наслаждались приятным июньским вечером, возможно последним перед чередой экзаменов.
— Кое-кто хочет с тобой поговорить, Нюниус.
Северус повернулся и увидел, что путь к отходу ему отрезали Питер и Римус. «Как им всегда удаётся меня подловить?»
— Что вам надо?
— Не им. Мне, — отозвался справа Джеймс, появляясь из-за статуи в нише. — Я просто хотел сообщить тебе кое-что.
— И что же? — Северус осторожно шагнул к левой стене, чтобы прикрыть себе спину.
— Помнишь то твоё заклинание — то, что поднимает людей в воздух? Это я всем о нём рассказал. Просто хотел, чтобы ты был в курсе.
— Ты лжёшь.
— Мерлин упаси! Знаешь, откуда оно у меня? От Эванс.
Северус почувствовал, как внутри что-то оборвалось.
— Этого не может быть.
— Уверен? Сперва у неё не получалось, она неправильно произносила формулу, думала, что надо «Ливикорпус». Всё встало на свои места, когда ты подсказал ей, в чём была ошибка. Это всё, что я хотел тебе сообщить.
Четверо гриффиндорцев ушли, смех Джеймса и Сириуса ещё какое-то время отдавался эхом от стен. Северус стоял один в пустом коридоре четвёртого этажа, чувствуя себя так, словно его миру пришёл конец.
Неделя с 6 по 12 июня, 1976 (растущая луна)
У него не было времени на размышления о дружбе и вражде, доверии и предательстве, и даже о конце света. Северусу ничего не оставалось, кроме как замкнуться в себе и отключить мысли обо всём, кроме экзаменов. Это ему всегда удавалось без труда. Во вторую неделю июня в его жизни не было вещи важнее, чем СОВы. Теоретическая часть проводилась по утрам, практическая — после обеда.
Первый экзамен по чарам в понедельник он сдал с лёгкостью, что было вполне ожидаемо. Половину заклинаний с палочкой и каждое заклинание без неё Северус выполнял безупречно благодаря матери. Эйлин развлекала его пустяковыми чарами, когда он был ребёнком, объясняла ему базовую магию, когда ему исполнилось шесть, заставляла фокусироваться, обучая искусству магической дуэли, когда ему было девять, а также развила в нём дисциплину и самоконтроль, которыми не мог похвастаться ни один из сверстников. В Хогвартсе Северус не узнал ничего, кроме нескольких магических формул.
Экзамен по трансфигурации во вторник оказался сложнее. Тоби Снейп потратил большую часть сознательных лет на попытки преобразить своё жалкое существование в золото семейного счастья. Возможно, то, что в этих попытках он обратился к философскому камню алкоголя, было отчасти не его виной. В результате Северус унаследовал определённую неспособность преображать вещи в то, во что ему хотелось их преобразить.
Свой успех на тесте по травологии в среду Северус посвятил Нане. Поскольку травология требовала внимания к многочисленным особенностям живых существ, она так и не стала любимым предметом Северуса; впрочем, он обладал всеми необходимыми знаниями и умениями и понимал, что Нана никогда не оставит попыток сделать из него целителя — что, по мнению Северуса, оставалось самой интригующей из всех волшебных профессий.
Всё это время Северус держал эмоции под контролем, не смотрел по сторонам и старался избегать всего, что могло бы отвлечь его от экзаменов. Ни разу за эти дни он не видел Лили и даже не думал о ней.
Утренний тест по защите от тёмных искусств в четверг проводился в Большом зале. Четыре стола, за которыми ученики обычно обедали, исчезли, и теперь их заменяло множество одиночных парт. Лучи июньского солнца пробивались внутрь через высокие окна, окрашивая всё в оттенки каштана, меди и золота. Северусу не позволили держать палочку близко к руке, и потому он спрятал её в складки мантии на время экзамена. В качестве талисмана он раздумывал повесить на шею одну из сморщенных голов, что достались ему в наследство от Венсли Снейпа, но решил, что у многих это вызовет шок, и отказался от своей затеи. К тому же на этом экзамене он не нуждался в удаче.
Северус прошёл к своему месту и тщательно осмотрел предоставленные чернильницу, перо и свиток пергамента. Не было сомнения, что экзаменационные принадлежности заколдовывали против списывания, но заговаривали ли их против удачи — Северус хотел это знать. Казалось, всё было в порядке. Профессор Флитвик, преподаватель по чарам, помогал следить за проведением экзамена. Билеты с вопросами вознеслись над головами студентов, затем в один момент опустились на парты, и тест начался.
Пробежав взглядом по списку вопросов, Северус понял, что его главной проблемой будет время. «Как я успею изложить всё, что знаю, всего за пару часов? Придётся писать очень быстро и опустить некоторые мелкие детали». Он схватил перо и принялся строчить ответы очень мелким, паучьим почерком, наклоняясь к листу как можно ближе, чтобы легче видеть всё, что пытался уместить на пергаменте.
Едва Северус закончил, профессор Флитвик провозгласил:
— Перья на стол, пожалуйста! Вас это тоже касается, Стеббинс! Пожалуйста, не покидайте своих мест, пока я не соберу ваши работы. Акцио! — Пергамент Северуса свернулся в трубочку и присоединился к остальным, теперь плывущим в сторону крохотного профессора. Среди учеников послышались смешки, когда свитки завалили Флитвика с головой и нескольким студентам с первых парт пришлось ему помочь. Затем он объявил: — Очень хорошо, друзья. Теперь можете идти!
Северус прихватил билет с собой, но не стал убирать его в сумку, намереваясь снова пробежаться по списку вопросов. Один из пунктов навёл его на мысли во время работы, и теперь Северус силился вспомнить, о чём тогда подумал. «Где-то в середине списка, между вопросами десять и пятнадцать».
После пары часов, проведённых в Большом зале, студенты высыпали на солнце. Большинство слизеринцев быстро разбрелись кто в общежитие, кто в другие части замка. Поскольку Когтевран и Пуффендуй в любом конфликте принимали сторону Гриффиндора, ученики Слизерина приучились избегать мест, где оказывались бы в меньшинстве.
Северус не заметил, что его товарищи по факультету разошлись. Как бы там ни было, он не думал, что под окнами замка на виду у преподавателей могло что-то случиться. Ему не хотелось читать на ходу, поэтому он спустился по зелёному склону к лужайке рядом с озером и устроился в тени кустарника. Там Северус продолжил изучать свой билет, стараясь припомнить, на какой из вопросов его разум отозвался тревожным сигналом.
Наконец он сдался, решив на время оставить тщетные попытки, поднялся с земли, свернул листок и отправил его в сумку. Он уже шагал по лужайке в сторону замка, как за его спиной раздался громкий голос:
— Ну как ты, Нюниус?
Северус развернулся, готовый встретить неприятеля, но палочка его была не в рукаве, и, пока он тянулся за ней в складки мантии, Джеймс воскликнул: «Экспеллиармус!» Древко отлетело на десяток футов назад. Северус кинулся за своим оружием, но заклинание Импедимента, запущенное Сириусом, уронило его на землю и выбило из лёгких весь воздух. «Один против двух. Здесь, на глазах у половины школы, я позволил себе угодить в засаду и теперь должен драться один против двух».
Северусу казалось, будто его прижало к земле тяжёлыми тюками. Одновременно стараясь набрать в грудь воздуха, сосредоточиться и подняться, он слышал, как двое гриффиндорцев приближались к нему. Он отчаянно пытался вспомнить хотя бы одно беспалочковое заклинание, которое оказалось бы полезным в дуэли.
— Как тебе экзамен, Нюнчик?
— Я видел его, сидел и возил своим сальным шнобелем по пергаменту. Готов поспорить, вся бумага будет заляпана жиром, никто ни в жизнь не разберёт, чего он там понаписал.
Вокруг послышались смешки и хохот. Гриффиндор, Когтевран, Пуффендуй — и, возможно, ни одного слизеринца. Северусу удалось слегка освободиться от заклинания, но этого хватило лишь на то, чтобы повернуться к Джеймсу:
— Вот… подожди, — всё ещё задыхаясь, выпалил он. — Только подожди…
— Чего подождать? — раздался откуда-то бесстрастный голос Сириуса. — Что ты нам собираешься сделать, Нюнчик, вытрешь о нас свой сопливый нос?
— Остол…беней… Петриф…фикус Тота…лус. — Заклинания не имели эффекта из-за магических верёвок, сдавливающих его грудь. — Ты, трус…ливый уб…людок. Катись к ч… чер…тям.
Джеймс был холоден как лёд.
— Ох и грязный же у тебя язык. Экскуро!
Эти чары предназначались для чистки полов и грязной посуды, но не для применения их на человеке. Северус вдруг ощутил, будто жёсткие щётки принялись скрести у него во рту, а горло и ноздри забила мыльная пена. Он плевался, кашлял, задыхался, отчаянно нуждался в воздухе… Пока он бился в агонии на земле, издалека послышался чей-то крик:
— Оставь его в ПОКОЕ!..
Лили приближалась к ним вне себя от ярости.
— Оставь его В ПОКОЕ!
— Как дела, Эванс? — Удивительно, но даже посреди неприглядной сцены Джеймс заигрывал, обращаясь к девушке приятным, низким, немного интимным тоном.
На Лили это не произвело эффекта.
— Оставьте его в покое. Что он вам сделал?
Джеймс притворно нахмурился, словно размышляя над ответом:
— Ну… тут скорее сам факт его существования, если ты понимаешь, о чём я…
— Считаешь себя таким остроумным, но на деле ты просто заносчивый самовлюблённый задира, Поттер. Оставь его в покое.
— Оставлю, если согласишься со мной встречаться. Ну же, Эванс, сходи со мной на свидание, и я больше никогда не подниму палочку против старины Нюнчика.
— Я не стану с тобой встречаться, даже если придётся выбирать между тобой и гигантским кальмаром! — ответила Лили.
— Не повезло, Сохатый, — расхохотался Сириус.
Чары Импедименты сходили на нет, и к Северусу наконец вернулась способность двигаться. Чувствуя тошноту от мыла и головокружение от нехватки воздуха, он разразился рвотой, заполнившей его нос пеной и желчью, и всё же теперь горло его прочистилось и он снова мог дышать. Несмотря на туман в голове, Северус понял, что Джеймс и Сириус отвлеклись, и пополз за палочкой, всё ещё отплёвываясь от мыла. Сомкнув пальцы на рукояти, он вывернул руку и молча послал в сторону Джеймса заклинание Сектумсемпра, которое рассекло тому щёку и оросило мантию кровью.
Взбешённый Джеймс резко развернулся и запустил в Северуса Левикорпус. Северус ощутил, как ноги утянуло в воздух, а мантия и рубашка задрались ему на лицо. Он услышал хохот в толпе учеников, и голос, в котором Северус наконец узнал Лили, произнёс, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться — рассмеяться над ним…
— Опусти его.
— Как скажешь.
Северус рухнул на землю. Пошатываясь, он с трудом поднялся с палочкой наготове, но Сириус тут же ударил его проклятием Локомотор Мортис, и Северус вновь повалился на траву, будто подкошенный. Это была безнадёжная битва, поскольку как бы Северус ни отражал атаки одного, со спины его всегда поджидал другой. Страх и отчаяние скрутили ему живот, пока он беспомощно ждал, что с ним сделают дальше. Сквозь панику он слышал, как Лили разговаривала с Джеймсом. Лили, которая предала его, продала, вручила в руки врагов, чтобы его опозорили, унизили и пытали. Демон вырвался и теперь бушевал: Северус ненавидел Лили каждой клеткой своего тела.
Вдруг он почувствовал, что свободен. Джеймс смотрел на него, широко ухмыляясь. Высокомерный богатенький недоносок, снизошедший до никчёмного мусора у себя под ногами.
— Ну вот, — усмехнулся Джеймс, наблюдая, как Северус силился встать. — Тебе повезло, что Эванс оказалась рядом, Нюниус…
Демон неистовствовал. Глядя на Лили с Джеймсом, Северус проорал:
— Мне не нужна помощь поганых грязнокровок!
Лили потрясённо замерла.
— Прекрасно. В следующий раз не стану вмешиваться. И кстати, Нюниус, на твоём месте я бы постирала свои портки.
Джеймс торжествовал. Он двинулся на Северуса с одной стороны, пока Сириус наступал с другой.
— Извинись перед Эванс!
Лили взвилась, словно рассерженная кошка:
— Не нужно за меня заступаться! Ты ничем не лучше него…
— Что? Я бы НИКОГДА не назвал тебя…
Северус услышал лишь часть их разговора, поскольку изо всех сил старался взять себя в руки. Его трясло от бешенства, он отчаянно пытался запереть ярость на замок, помня, что такое уже случалось раньше и только Хагриду удалось его остановить…
— Меня от тебя ТОШНИТ! — крикнула Лили Джеймсу, затем развернулась на каблуках и зашагала прочь.
— Эванс! Эй, Эванс! Да что на неё нашло?
— Что-то мне подсказывает, она считает тебя чутка зазнавшимся, дружище, — усмехнулся Сириус.
— Что ж… — сказал Джеймс, оглядываясь по сторонам в поисках того, на чём бы отыграться. — Что ж. — И Северус снова был вздёрнут в воздух своим же заклинанием. — Кто хочет посмотреть, как я стяну с Нюнчика подштаники?
— Тронешь его ещё раз, Поттер, и я превращу твой язык в пробку!
Джеймс оглянулся и увидел Беллу Блэк, возвышавшуюся над ним с зелёного склона с палочкой в руке и десятком слизеринцев за спиной.
— Глядите-ка, — протянул он. — Злая Ведьма Запада явилась за своим щенком. — Он небрежно взмахнул палочкой, уронив Северуса на землю. — Я буду счастлив сразиться с тобой, Беллатриса. Один на один, как мужчина с мужчиной.
Толпа студентов расступалась вокруг них, несколько гриффиндорцев шагнули к Джеймсу и Сириусу в качестве подкрепления. Кто-то из учеников побежал в замок за преподавателями. Спектакль из весёлого превращался в опасный.
— Забавно слушать твой лепет о равных поединках теперь, когда ты сам оказался в меньшинстве. Забавно, что, обладая преимуществом, ты не обременял себя мыслями о какой-то там дурацкой справедливости. Ты и правда задира, Поттер. — Белла надвигалась на него, не опуская палочки. Всё больше студентов Слизерина присоединялись к ней.
— Акцио палочки! — Проталкиваясь сквозь толпу, профессор Макгонагалл с профессорами Флитвиком и Слизнортом вышла в центр образованного студентами круга. Палочки повылетали из рук у обеих сторон и собрались в объёмную кучку у её ног. Не обращая на них внимания, Макгонагалл обратилась к толпе: — Каждый, кто принял участие в этой позорной демонстрации вражды и насилия, понесёт наказание. Любой, кто поднимет палочку против товарища, будет незамедлительно отчислен. Как вам не стыдно устраивать здесь побоище! Вы и вы, — указала она на Джеймса с Сириусом, — живо в мой кабинет. Ученики Слизерина отправятся в кабинет к профессору Слизнорту. Все остальные должны быть готовы выступить свидетелями…
Закончить ей не удалось. Измотанный издевательствами, Северус с трудом поднялся с земли. Напряжение, копившееся весь семестр, наконец взяло над ним верх. Снова лишённый палочки, он что есть сил бросился на Джеймса, повалил того с ног, и юноши покатились по траве, колотя, дёргая и пиная друг друга.
Остальные весело заулюлюкали и быстро окружили дерущихся соперников. Ещё больше студентов подтянулись из замка и территорий, словно каждый подросток обладал точным радаром, всякий раз уведомлявшем их о том, что где-то завязалась драка. Трое преподавателей сдерживали давление толпы, но не могли подобраться достаточно близко, чтобы обездвижить Джеймса или Северуса. Несмотря на то что спортивные тренировки обеспечили Джеймсу преимущество в мышечной массе, оба юноши были приблизительно одного сложения, к тому же ярость прибавляла Северусу сил и потому уравнивала шансы. Каждый удар кулаком и пинок коленом встречался восторженными воплями увлечённых наблюдателей. Сириус попытался вмешаться и помочь Джеймсу, но несколько студентов из трёх факультетов удержали его на месте.
Из своей хижины неподалёку Хагрид заметил толпу и немедленно понял, что происходит. Кряхтя, он поспешил к озеру, растолкал студентов и проложил себе путь к центру сутолоки. Он схватил обоих мальчишек за шиворот, расцепил их и теперь держал каждого на расстоянии вытянутой руки. Оба изворачивались и вырывались, пытаясь продолжить драку, так что он хорошенько их встряхнул, пока трое преподавателей пробирались к ним. Хагрид повернулся, чтобы обратиться к профессору Макгонагалл, и его хватка ослабла. Почувствовав свободу, Северус снова бросился на Джеймса, будто дикая кошка.
— Старосты! — крикнула Макгонагалл.
Римус был старостой Гриффиндора и вместе со старостой Пуффендуя помог удерживать Джеймса. Северус оказался в руках старост из Слизерина и Когтеврана. Они сверлили друг друга взглядом по разные стороны круга, пока Макгонагалл не приказала увести смутьянов в замок. Сперва их доставили в больничное крыло, чтобы успокоить кровоточащие носы и позаботиться о многочисленных синяках и ссадинах, а затем в кабинет Дамблдора для ответа за хаос, который они устроили на школьных землях.
Сказать, что Дамблдор был зол, всё равно что описать Сирс-тауэр в Чикаго как высокую: будучи фактически верным, это утверждение дало бы крайне малое представление о её масштабах. Джеймса и Северуса развели по углам класса защиты от тёмных искусств и к каждому приставили по конвоиру, пока Дамблдор опрашивал студентов из всех четырёх факультетов. Затем нарушителей порядка доставили к нему в кабинет, Джеймса первым, а Северуса — следом за ним, чтобы исключить вероятность новой стычки на спиральной лестнице.
— Присаживайтесь, мастер Поттер, мастер Снейп. — Дамблдор указал на два стула, стоявших по разные стороны от массивного стола. Хагрид уселся в кресло посередине. — Я побеседовал со студентами, наблюдавшими ваше столкновение, и очевидно, что бой на кулаках начали вы, мастер Снейп, когда напали на мастера Поттера. Вы оба воздержитесь от комментариев, мастер Снейп. Тем не менее на эту атаку вас спровоцировала серия заклинаний, применённых к вам мастером Поттером и мастером Блэком, разговор с которым состоится позже. Мастер Поттер, потрудитесь объяснить, почему вы заклинали мастера Снейпа?
— Я подошёл поздравить его со сдачей экзамена, но он поднял на меня палочку. Я был вынужден защищаться.
— Мастер Снейп?
— Когда он подошёл, палочка уже была у него в руках. Он атаковал, прежде чем я мог обернуться.
— Заклинанием Экспеллиармус. Затем мастер Блэк применил к вам чары Импедимента.
— Всё верно.
— Давайте на секунду предположим, что вы пытались себя защитить, мастер Поттер. Мастера Снейпа только что обездвижили чарами Импедимента. По какому поводу вы применили заклятие Экскуро к товарищу по курсу?
— Он нас оскорбил.
— И вы использовали на беспомощном сопернике чары, которые применяют для чистки совиных клеток?
— Да, сэр.
— Я вас понял. Мастер Снейп, вы умышленно напали на одного из студентов и завязали драку. За это вы понесёте двухдневное наказание. Хагрид, будь добр, отведи мастера Снейпа к себе, соверши осмотр и обсуди с ним серьёзность его проступка. Мастер Поттер, своим легкомысленным и злонамеренным применением опасного заклинания вы подвергли риску здоровье и жизнь другого студента. Вы останетесь в моём кабинете, и мы обсудим тяжесть вашего поступка, а также наказание, которое за ним последует. Вам грозит вероятность отчисления из этой школы. Хагрид, вы можете идти.
Хагрид поманил Северуса, и они вышли из кабинета.
— Стал быть, ты добрался до Джеймса Поттера и воздал ему по заслугам.
— Полагаю, что так.
— Фингал у тебя будет тот ещё. Но это ничего, мы с тобой махом от него избавимся.
— Не знаю. У меня ещё не было фингалов. Этот можно носить как знак почёта. Жаль, мне не удалось сломать ему нос. У него такой нос, который заслуживает, чтоб его сломали.
— Уж не мне об таком судить. И всё-таки нельзя вам здесь было драться.
— Как думаешь, его вышвырнут?
— Сомневаюсь. Но ему предстоит отдраить целую кучу классов.
— Отлично.
Тем вечером луна вступила в фазу полнолуния, но Северус так и не вспомнил, отчего именно звенели тревожные звонки в его голове во время теста по защите от тёмных искусств. Экзамены продолжались всю следующую неделю. В пятницу «Викинг-1» достиг Марса, но Северус был не в настроении это заметить. Наконец наступила последняя неделя учебного года и все принялись готовиться к началу летних каникул.
В течение всего этого времени Северус и Лили ни разу друг с другом не заговаривали.
Северус понял, что добираться домой на поезде с ночной остановкой в церкви Святого Панкратия ему предстояло в последний раз. На шестом курсе ему исполнится семнадцать, и он научится трансгрессировать. Ещё одну поездку он совершит перед шестым курсом, и со старой традицией будет покончено. Однако уже в этом году он решил немного от неё отступить.
Северус ни разу не был в Косом Переулке, но знал, где тот находится и как туда попасть. С помощью метро ему удалось добраться до Чаринг-Кросс-роуд, а оттуда — к грязноватому кабачку под названием «Дырявый котёл». Пройдя через кирпичную стену, Северус оказался на многолюдной торговой улочке волшебного мира.
Ему хотелось посетить лишь одно место — книжный магазин Флориша и Блоттса. Северус провёл пару приятных часов, листая книгу за книгой, и наконец выбрал те пять, которые мог себе позволить. Четыре из них он оставил в камере хранения на вокзале Кингс-Кросс, а «Процессы над ведьмами семнадцатого века» взял с собой, чтобы читать в церкви и на поезде до Ланкашира.
Нана встретила Северуса в Колне, они юркнули в переулок за зданием станции, откуда она смогла перенести их домой в тайне от любопытных глаз. За чаем Северус пояснил, почему до сих пор носит на лице следы синяка. «Молодец, — одобрительно кивнула Нана. — Можешь за себя постоять».
Спустя неделю Северус вернулся в дом родителей с корзиной еды, которую ему собрала Нана. Он планировал провести там несколько дней и кое над чем поработать. Распаковав вещи, он приступил к уборке. Электричество и газ были перекрыты, но вода в кранах ещё бежала, ржавая от долгого застоя в трубах. Северус нашёл небольшой запас свечей и решил, что с углём и свечами электричество ему не понадобится. Даже свечи ему бы не пригодились, если он собирался вставать и ложиться по солнцу.
Прошло почти два года со смерти Эйлин и Тоби, и теперь Северус был готов разобраться с кровавым пятном на половике у подножья лестницы. Он скрёб его полчаса, кровь стала светлее, но ему не удалось избавиться от неё полностью. Сумерки запустили по дому хоровод длинных теней, Северус поужинал и поднялся в свою спальню. Она, как и всё остальное в доме, теперь казалась ему куда меньше, чем он помнил.
«Вернись в постель, Тоби. Ты сегодня перебрал, ты до сих пор пьян. Проспись, а потом пойдёшь. — Оставь меня в покое, женщина! Мужчина имеет право ходить куда вздумается, и ни одна баба не встанет у него на пути! — Я тебя не пущу! Ты не в том состоянии, чтобы расхаживать по улицам. — Пошла прочь!»
Раздался крик и глухой стук, словно что-то тяжёлое покатилось по лестнице. Северус вскочил, готовый прийти матери на помощь. Он вылетел из комнаты и… никого не увидел. «Сон. Мне это приснилось». Он вернулся в постель и пролежал там до утра, но звуки больше не повторились.
На второй день Северус принялся расчищать кладовку и сортировать вещи по группам. Всё то, что он нашёл полезным, он перенёс вниз. Вещи, которые ему были не нужны, он оттащил в спальню родителей. Он не посмел бы использовать её для чего бы то ни было, но не увидел ничего предосудительного в том, чтобы хранить там вещи. Из кладовки он подумывал сделать мастерскую или лабораторию.
Той ночью ему снова снилось, как мать скатывается вниз по ступеням. Проснувшись на этот раз, он остался в кровати и прислушался. В доме было тихо. Северус поднялся и вышел на лестницу, но там никого не было. «Сон. Всего лишь сон».
На третий день Северус устроился на полу в гостиной и принялся разбирать книги, пытаясь решить, где разместит для них стеллажи. Если он продолжит зарабатывать деньги уроками, то сможет купить себе больше книг, а потому должен обустроить место для их хранения.
В кухне раздался хлопок, означавший, что в дом кто-то трансгрессировал. Озадаченный, Северус поднялся, чтобы посмотреть, кто это мог быть, и увидел Нану, выходившую из кухни в поисках внука.
— Вот ты где, дитя. Хорошо, что одет. Нам нужно спешить.
— Что такое, Нана?
— Это насчёт твоей бабушки. У неё инсульт.
Вместе они перенеслись в дом бабушки Снейп.
Всё кончилось прежде, чем они были там. Инсульт оказался обширным, и бабушка прожила менее часа после того, как это случилось. Северус и Нана отправились в больницу Колна, а затем снова в дом Леоноры, чтобы Северус мог позаботиться об организации похорон, налогах и имуществе. Соседи знали его по прошлым визитам и пришли выразить свои соболезнования. Все были необычайно добры, хотя и поглядывали на Нану с опаской.
Прощание состоялось в маленькой церкви. На примыкающем к ней кладбище уже был участок с могилой дедушки Северуса, и бабушку похоронили рядом с ним. Тоби и Эйлин лежали там же. Нана взяла один из трёх костюмов, оставшихся после Эдварда Снейпа, и подогнала его под Северуса, так что тот выглядел весьма достойно в качестве единственного близкого родственника умершей. Северуса поразило количество людей, пришедших попрощаться с его бабушкой.
После похорон Нана провела в доме поминки. Весь вечер люди подходили к Северусу и рассказывали истории о его бабушке: о том, как она работала механиком во время войны, о том, как носила еду демонстрантам во время забастовки на фабрике, о том, как помогла родиться на свет мальчику Андерсонов, когда акушерка слегла с гриппом. Северус глубоко опечалился тем, что так мало знал о Леоноре Снейп.
Следующие несколько недель они с Наной разбирали вещи в доме. Порядок был несложный: оставить, продать или отдать на благотворительность. Большинство из вещей отправились на продажу. Северус забрал книги и те из вещей, что сильнее всего напоминали ему о бабушке, а также всё, что выглядело как когда-то принадлежавшее Венсли.
Затем дом заперли и выставили на торги. Северус провёл пару дней у Наны и наконец вернулся, чтобы продолжить работу в доме родителей.
Той ночью ему снова снилось, как Эйлин падает с лестницы. Наутро Северус спустил всё, что оставалось нужного из верхней части дома в нижнюю. Осмотрев скудный запас отцовских инструментов, он выбрал тяжёлый молот и лом.
Первый удар молота пришёлся на одну из стоек и разбросал по комнате сноп щепок. Аккуратно и методично, Северус разломал перила лестницы. Затем, начиная с верха, ломом он принялся поддевать и снимать каждую ступень и подступенок и наконец с помощью обоих инструментов убрал тетиву.
Парой тяжёлых ножниц он вырезал часть половика у подножья разломанной лестницы и сжёг его на заднем дворе.
После этого кошмары Северуса больше не мучили.
Обломки лестницы оказались полезными: из них Северус начал сооружать свой первый стеллаж для книг. На это ему понадобилась почти неделя, поскольку работу приходилось постоянно переделывать и подгонять детали друг под друга, но в конце концов у него появилось место для большинства книг из кладовки. Книги бабушки Снейп Северус решил разобрать следующим летом, когда горечь утраты немного утихнет.
Тогда Северус снова принялся бродить по округе. Целыми днями он пропадал в пустошах, заново обходя хорошо знакомые ему места и поляны, где они с мамой когда-то тренировались. Он перелез через забор вокруг старой полуразваленной фабрики и исследовал громадные цеха с их пыльными безмолвными машинами. Однажды вечером, осознав, что за последние три дня не проронил ни слова, Северус решил наведаться к миссис Хэнсон, но там узнал, что она отправилась проведать сестру с Манчестере. От дома миссис Хэнсон Северус пересёк старый мост и прошёл мимо школы к детской площадке, где он впервые сказал Лили о том, что она волшебница. Он просидел там весь день и вечер, пока поздний летний закат не окрасил небо в красный. После Северус медленно побрёл к опустевшему дому в опустевшем городе, где ни одна душа не знала, кто он такой, и никому не было до него дела. Назавтра он вернулся к Нане.
Остаток августа Северус провёл с Наной, работая у неё в саду и готовя целительные зелья. Ему было странно осознавать, что Нана стала единственным живым членом его семьи, и Северуса вдруг осенило, что он был единственным оставшимся членом её семьи почти уже два года. Он принялся выпытывать у неё истории о её родителях и их родителях, как и всё, что она знала о Принцах. Северус купил тетрадь и бегло записывал туда каждую мелочь, опасаясь, что если Нана внезапно умрёт, вся эта память будет утеряна. Внезапная смерть была одной из постоянных переменных в его жизни.
Нана сделала для Северуса ещё кое-что: помогла заново обрести ориентир. В конце концов, это Нана всегда считала «маггл» гадким словом и напоминала ему о том, что все они люди. Там, в мирной деревушке на востоке Ланкашира, Северусу было легче заметить узы, связывающие маленькое сообщество, — общие невзгоды, которые соседям удавалось пережить лишь вместе. Школа с её факультетским противостоянием казалась такой далёкой, а шёпот «ты знаешь…» совсем нереальным. Северус решил, что слово «маггл» и вправду звучало оскорбительно, а «грязнокровка» — и того хуже. Он дал себе обещание, что снова попытается поговорить с Лили.
Наступил конец августа, а вместе с ним пора возвращаться в Хогвартс.
Среда, 1 сентября 1976 (первая лунная четверть)
В этом году Северус прибыл на платформу и сел на Экспресс заранее, чтобы ни с кем не видеться и самому остаться незамеченным. Беллы и Родольфуса там, безусловно, не было, поскольку те окончили седьмой курс и навсегда покинули школу. Северус сомневался, что кроме них кому-то захочется его отыскать. Он устроился в хвосте состава и всю дорогу наблюдал за проплывающими в окне пейзажами.
В Хогвартсе избегать знакомых уже не представлялось возможным. Северус слегка опасался встречи с товарищами по факультету после страшного унижения, которому его подвергли Джеймс и Сириус, но оказалось, что из прошлогодней сцены все больше помнили затеянную им драку и теперь приветствовали его почти как героя. Всю церемонию отбора и праздничный пир Северус старался воздерживаться от разговоров за столом. Он гадал, заметит ли это Лили.
На следующий день был четверг и их первое сдвоенное занятие по зельям. Северус подложил в учебник Лили записку: «Озеро. После ужина. Прошу тебя». Он так нервничал, что не мог есть, а потому почти сразу ушёл из Большого зала и принялся ждать её у воды. Он пробыл там два часа, но Лили так и не появилась.
В пятницу на травологии Северус предпринял ещё одну попытку. И снова Лили его проигнорировала. Он хотел поговорить с ней в выходные, но большую часть дня она проводила в башне Гриффиндора и выходила лишь в окружении подруг. Тем временем Северус общался с соседями по комнате односложными фразами или не разговаривал вовсе, и в целом старался оградиться от всех вокруг.
Воскресным вечером, не страшась комендантского часа и гриффиндорских задир, Северус поднялся на седьмой этаж и сел в коридоре прямо перед портретом Полной Дамы. Час был настолько поздний, что его акция едва не сорвалась, но, к счастью, соседки Лили по комнате Дирборн и Макдональд припозднились после ужина.
— Что ты тут забыл, слизеринец? — презрительно ухмыльнулась Дирборн.
— Можете передать Эванс, что я жду её здесь? Мне нужно с ней поговорить.
— Почему бы мне не передать это кое-кому другому и позволить им отделать тебя, как в прошлом июне? — прошипела она и напоследок ядовито прибавила: — Нюниус.
— В самом деле, почему нет? Иди и скажи им, — ответил Северус. — Может, тогда она выйдет посмотреть, как двое травят одного. Это ведь гриффиндорское понятие о веселье, верно? — Обратившись к Макдональд, он добавил: — Скажи ей, если придётся, я просижу здесь всю ночь.
Девушки прошептали Полной Даме пароль и гордо проплыли мимо него в гостиную, но, по всей видимости, передали его слова Лили, поскольку через несколько минут та вышла к нему в халате, наброшенном поверх пижамы.
Северус вскочил на ноги.
— Лили, прошу тебя. Мне нужно с тобой поговорить. Я хотел сказать, что мне жаль…
— Меня это не интересует.
— Прости меня!
Лили сложила руки на груди, словно хотела от него закрыться.
— Побереги дыхание. Я пришла только потому, что Мэри сказала, ты грозился здесь спать.
— Это правда. Я остался бы здесь. — Северус затараторил, осознав, что Лили не собиралась задерживаться: — Я не хотел называть тебя грязнокровкой, это просто…
Она не дала ему закончить.
— Сорвалось с языка? Слишком поздно. Все эти годы я искала тебе оправдания. Никто из моих друзей не понимает, зачем я вообще с тобой разговариваю. Ты и твои драгоценные дружки-Пожиратели смерти… — Северус открыл было рот, но она не позволила. — Видишь, ты даже не отрицаешь! Ты даже не отрицаешь того, что сам собрался стать одним из них! Тебе уже не терпится примкнуть к Сам-Знаешь-Кому, да?
Северус снова попытался возразить, но был так ошеломлён, что слова не шли ему в голову. Лили уже всё решила и не собиралась его слушать.
— Я больше не могу притворяться. Ты выбрал свой путь, я выбрала свой, — она ясно давала понять, что больше его не задерживает.
— Нет… — запнулся Северус. — Послушай, я не хотел…
—…называть меня грязнокровкой? Но ты зовёшь грязнокровками всех, кто, как и я, родился в неволшебной семье, Северус. Чем я так от них отличаюсь? — С этими словами Лили скрылась в проёме.
Северус стоял, уставившись на портрет и чувствуя, как в груди закипает нестерпимая злость. Она не дала ему закончить ни фразы. Вместо того чтобы выслушать, она перебивала его снова и снова, выпаливая бестолковые, предвзятые ответы на собственные вопросы, и, вероятно, как все гриффиндорцы, была достаточно глупа, чтобы полагать, будто всё, что она себе вообразила, было именно тем, что он пришёл ей сказать. У него не укладывалось в голове, как он мог считать хорошей такую озлобленную, самолюбивую, жестокую, неразумную и ограниченную персону.
В понедельник началось непривычное противостояние. Северус ничего не планировал, но утром, стоя с Розье в вестибюле, увидел, как Лили с подругами спустилась на завтрак, и, поддавшись внезапному порыву, громко сказал:
— Знаешь, как попадают на Гриффиндор, Эван? Распределяющая шляпа замеряет уровень интеллекта. Если он ниже цифры твоего возраста, значит, тебе в Гриффиндор.
Розье усмехнулся и, осознав, что происходит, решил выбить дополнительные очки.
— У тебя ведь была подруга из Гриффиндора?
— Просто родители не разрешали мне завести питомца. Будь у меня рыбка или черепашка, я бы не нуждался в гриффиндорках. Черепахи куда лучшая компания, знаешь ли.
Лили с подругами пронеслась мимо них, сделав вид, будто ничего не слышала, и Северус не стал продолжать. Позднее на травологии он заметил, что Олдертон села за парту рядом с Лили. Он подошёл и демонстративно передвинул учебники слизеринки подальше.
— Осторожнее, Мина, — предостерёг он, — кое-кто может стащить твои вещи, если не будешь за ними приглядывать. — Он не стал смотреть, как Лили отреагирует на его выпад, но покосившись на неё чуть позже, отметил, что та покраснела и крошила корешки с явным остервенением.
Третья возможность представилась у класса по чарам. На этот раз Северус разговаривал с Малсибером.
— Ал, — начал он чуть громче, чем нужно, — как отличить гриффиндорку от кобры?
Малсибер усмехнулся.
— Не знаю, Сев. Как?
— Легко. Заставь их покусать друг друга. Та, что сдохнет первой, — кобра.
По пути на ужин Северуса в вестибюле остановила Макдональд.
— Она хочет с тобой увидеться. Сказала, ты знаешь, где её искать.
Северус решил было не идти, но любопытство взяло над ним верх. Лили уже ждала его на своём камне, неподвижно глядя на воду.
— Я здесь, — без выражения объявил Северус.
Она не шелохнулась.
— Я хочу знать, почему ты так себя ведёшь.
— Я считаю, что вёл себя в высшей степени сдержанно.
— Ты весь день говорил про меня гадости.
— Ты довольно гадко говорила со мной вчера.
— Ты пришёл, чтобы оправдываться.
— Откуда тебе знать, ты не дала мне вставить ни слова.
— У меня была на то причина. Я злилась на тебя. Я до сих пор на тебя злюсь. В прошлом году ты назвал меня… сам знаешь как.
— Учитывая то, как я ещё мог тебя назвать, я всё же считаю, что был в высшей степени сдержан.
— Я ведь пыталась тебе помочь!
— С какой стати? Совесть замучила?
— О чём ты говоришь? — Лили наконец повернулась к нему.
— Я думал, раз ты учила его моим заклинаниям, тебе стало стыдно, когда он начал отрабатывать их на мне.
— Я уже говорила. И продолжаю повторять. Я никогда не учила его твоим заклинаниям.
— Поттер с тобой не согласится.
Лили осеклась и побледнела.
— Что он тебе сказал? — спросила она почти шёпотом.
— Он рассказал, как ты пыталась научить его Левикорпусу, но произносила формулу неправильно, поэтому тебе пришлось ещё раз увидеться со мной, чтобы выяснить, что ты делала не так. Он даже сказал, как ты его произносила.
— Этого не может быть.
— Тогда как он узнал?
На это у Лили не было ответа, но она собиралась его выяснить.
— Эй, Эванс!
Лили не остановилась, и Джеймс прибавил шагу, чтобы поравняться с ней.
— Я хотел спросить, не пойдёшь ли ты со мной в Хогсмид? Я знаю, до него ещё несколько недель, но хотел быть первым, кто тебя позовёт.
— Я не хожу на свидания с обманщиками.
— Я не обманщик, — нахмурился Джеймс.
— Нет? Разве не ты сказал моему другу, что я передавала тебе его заклинания?
— Нюниусу? Ты до сих пор беспокоишься о старине Нюнчике?
— Ты сказал, да? Говорю же, обманщик.
— Знаешь, я не обязан всё это выслушивать. Вокруг куча девчонок, которые будут счастливы со мной встречаться.
— Вот и прекрасно. Может, тогда ты оставишь меня в покое.
— Ну и пусть катится! — воскликнул Сириус тем же вечером в их комнате. — Пригласи кого-нибудь ещё. Она тебя не заслуживает.
— Я не хочу приглашать кого-нибудь ещё. Я просто хотел их поссорить, а теперь она ненавидит меня. Что она вообще в нём нашла?
— Только представь, как они целуются… Его длинные патлы лезут ей в лицо…
Джеймс запустил в голову Сириуса ботинком.
— Ну и подлец же ты!
— Я знаю, как ей понравиться. Обзаведись телескопом. Я слышал, с ними такое можно проворачивать…
Джеймс выскочил из спальни, пересёк общую гостиную и вылетел из портрета Полной Дамы, сквозь зубы понося Сириуса на чём свет. Ему хотелось начать всё с чистого листа, но он запорол свои шансы по-королевски. Сириус был прав: ему стоило забыть о Лили и начать встречаться с другими девушками. Проблема была в том, что Джеймс не хотел встречаться с другими девушками. Он хотел встречаться с Лили.
В последнюю субботу сентября, вооружившись Картой Мародёров, Джеймс отправился искать Северуса.
Маленькая точка с надписью «Северус Снейп» почти три часа оставалась на четвёртом этаже в библиотеке, пока Джеймс поджидал его в одном из коридоров. К счастью, большинство студентов отдыхали на улице, наслаждаясь осенней погодой, так что когда Северус наконец вышел из библиотеки, четвёртый этаж был практически пуст.
— Эй, Снейп! — окликнул Джеймс, поспешив к нему.
Северус немедленно вытащил палочку и встал спиной к стене, быстро оглядывая коридор на наличие Сириуса, Римуса и Питера. Ещё месяц назад такая реакция позабавила бы Джеймса, но сейчас заставила лишь сильнее разозлиться на самого себя.
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Где твоё подкрепление?
— Я в нём не нуждаюсь. С тобой я мог бы разделаться сам.
— Неужели? Ты ни разу не пробовал.
Джеймс поднял руки в примирительном жесте.
— Я без палочки. И без подкрепления. Я просто хочу поговорить.
— В пустом коридоре четвёртого этажа без свидетелей.
— Вот чего ты усложняешь?
— Не знал, что обязан облегчать тебе жизнь.
Джеймс сделал глубокий вдох.
— Я просто хотел сказать, что соврал. Насчёт Эванс.
Северус прищурился:
— Тебя Лили подослала?
— Она ничего об этом не знает. И она отказывается со мной разговаривать, — Джеймс осёкся: он сказал больше, чем ему хотелось.
— Значит, у ней достаточно здравого смысла.
— Я подслушивал вас, когда ты показывал ей свои заклинания, но сделал вид, будто она сама мне о них рассказала. Я хотел вас поссорить.
— Вот теперь ты лжёшь. Ты никак не мог нас подслушать. Если бы ты подобрался настолько близко, я бы тебя увидел. Тебя Лили подослала. Может, хоть теперь признаешься зачем?
— Нет, она не знает, что я здесь.
— Ясно. Продолжай в том же духе.
Северус отошёл от стены и зашагал по коридору, не убирая палочки на случай, если Джеймс всё же решится напасть.
Но Джеймсу хотелось лишь биться головой о стену.
Вскоре после встречи с Джеймсом Северус вспомнил, что так привлекло его внимание во время экзамена СОВ в прошлом июне. Вопрос номер десять: «Назовите пять признаков, по которым можно определить оборотня». Северус размышлял о полнолунии и вспомнил о загадочных недомоганиях Римуса, которые длились по три дня каждый месяц — всякий раз, когда луна была полная.
Конечно, мысль о том, что Римус Люпин — оборотень, показалась Северусу смехотворной. Если бы последние пять лет в Хогвартсе жил оборотень, все бы об этом знали. Были бы нападения и смерти, и Люпина бы непременно разоблачили. Нет, ответ крылся чём-то в другом, но всё же имел отношение к луне. Северус решил, что непременно узнает правду.
Помимо этого, Северус рассудил, что стоило присматриваться к Джеймсу с Лили. Его беспокоило, что Лили заставила Джеймса сознаться во лжи, когда само признание было откровенно ложным. Ещё подозрительней казалась готовность Джеймса сделать вид, будто он в самом деле просит прощения. За всем этим что-то скрывалось, и, зная Джеймса, это что-то не предвещало ничего хорошего Северусу Снейпу. Северус лишь надеялся, что Лили не была в этом замешана.
Четверг, 7 октября 1976 (полнолуние)
Римус не появился на уроке зельеварения, однако Северус и не ждал его там увидеть. Всю вторую половину дня он старался не упускать из виду хотя бы одного из оставшейся троицы, полагая, что в какой-то момент они захотят навестить приболевшего друга.
— Вон он торчит, — проворчал Сириус, оторвавшись от Карты Мародёров. — Прямо у окон, на первом этаже. Стоит и пялится.
Джеймс повернулся и посмотрел на замок. И в самом деле, в одном из окон виднелся наблюдавший за ними Северус. Через мгновение он исчез.
— Спускается по лестнице. Будет у главного входа через несколько секунд. — Сириус спрятал Карту под мантией: нельзя было, чтобы к ней проявляли лишний интерес.
— Надо его отвлечь, — сказал Джеймс. — Отправить куда-нибудь в другое место. Оторвёмся от него, и тогда можно будет идти к Римусу.
— А я думаю, надо взять его с собой. После такого он бросит путаться у нас под ногами.
— Не пори ерунды. — Вдруг лицо Джеймса оживилось. — У меня идея. Дай сюда Карту. Как только увидите, что он увязался за мной, идите в Хижину.
Маленькая точка с именем «Лили Эванс» парила во дворике с фонтаном. Джеймс двинулся по лужайке к озеру, намереваясь сделать петлю и вернуться в замок. Если всё пойдёт по плану, он сумеет убить двух зайцев. Как и следовало ожидать, спустя минуту точка с именем «Северус Снейп» поплыла вслед за ним, и тогда Сириус с Питером направились в противоположную сторону к Хижине.
Лили сидела на скамейке, погрузившись в учебник по расширенному зельеварению. Джеймс сделал глубокий вдох и подошёл к ней.
— Привет, Эванс. Не против, если я присяду?
— Я занимаюсь, — неприязненно процедила она.
Джеймс сел на землю рядом со скамьёй, опершись спиной о стену. Краем глаза он заметил чёрно-зелёную тень, мелькнувшую в узкой крытой галерее.
— Я просто хотел сказать тебе, что попытался, — проговорил он немного громче обычного.
— Что попытался?
— Помириться со стариной Нюниусом…
— Какой же ты мерзкий! Зачем ты его так зовёшь? У него есть имя.
— Ты сама его так называла.
— Я была рассержена.
— Ладно, ладно. Со Снейпом. Я пытался помириться со Снейпом. У меня не получилось.
— А что ты для этого сделал? Снова наврал ему и принялся обзывать?
— Да нет же! Я пытался сказать ему правду… что я вас подслушал. Он мне не поверил. Сказал, что я не мог подойти так близко.
— Если подумать, я тоже тебе не верю. Мы были у леса, и там не было ни души. Как ты мог нас подслушать?
Ответ не занял много времени.
— Это заклинание, которое улучшает слух. Почти как слуховая трубка, ну или микрофон.
— Я тебе не верю.
— Как знаешь. Но я пытался. Можешь сама у него спросить.
— Он со мной не разговаривает, и это полностью твоя вина. И я тебя ненавижу. Уходи.
Джеймс поднялся и удалился. Уже на лужайке он вытащил Карту. Северус больше за ним не следовал, а направлялся к озеру. Лили продолжала сидеть во дворике. Джеймс ухмыльнулся. Его план сработал куда лучше, чем он надеялся. С лёгким сердцем он отправился к друзьям.
Северус долгое время провёл у озера, запуская в воду камешки и размышляя над тем, что услышал. Сказанное не укладывалось у него в голове, он обстоятельно рассматривал каждый из возможных сценариев.
Сперва он остановился на предположении, что и Джеймс, и Лили говорили правду. Это значило бы, что Джеймс подслушал разговор, а Лили ничего об этом не знала. Это было самым удобным объяснением, имевшим, однако, значительный недостаток: заклинания, которое описал Джеймс, просто не существовало, хотя люди и пытались его изобрести. При его существовании уже никакой секрет не был бы в безопасности, поскольку расстояние, с которого Джеймс утверждал, будто всё услышал, насчитывало по меньшей мере двести ярдов. Это было бы самым желанным, самым востребованным, а потому самым известным заклинанием в мире волшебников.
Нельзя было исключать, что оба они лгали, и что Лили всё-таки рассказала Джеймсу о заклинаниях. Это было простым, понятным — учитывая, что Джеймс нравился Лили, — и очень неприятным Северусу объяснением. Однако это бы значило, что увиденная им сцена была отыграна, чтобы сбить его с толку. В конце концов Северус отказался от этой версии, не в последнюю очередь потому, что знал: Лили не была настолько хорошей актрисой.
Если Джеймс лгал, а Лили говорила правду, всё ещё оставался вопрос о том, как Поттеру удалось подслушать разговор с большого расстояния, а предположение, будто Джеймс говорил правду, а Лили лгала, вообще не имело смысла. Северус не забыл и объяснение Лили — о том, что она разговаривает во сне, — но тогда зачем Джеймсу понадобилось выдумывать истории о несуществующих заклинаниях?
С какой бы стороны он ни подступался, Северус видел лишь опутанную противоречиями головоломку.
Эта загадка, а также уроки и выполнение домашних заданий заняли всё его внимание на второй день полнолуния, а потому Северусу ничего не оставалось, кроме как ждать, пока не пройдёт ещё один месяц. Теперь у него была масса дел. Семикурсники подходили к нему с просьбами о подготовке к ЖАБА, а пятикурсники — к СОВ. Количество обращений от робких первокурсников и второгодок выросло настолько, что Северусу пришлось организовать небольшие семинары, где он повторял с учениками материал, который они проходили каждую неделю. Факультет Слизерина больше не испытывал проблем с успеваемостью по зельеварению.
Северус, в свою очередь, больше не испытывал проблем с деньгами. Его единственной заботой оставалось лишь то, что студенты платили ему галлеонами, сиклями и кнатами. Тогда он придумал брать за свою помощь две трети от привычной суммы, если оплата осуществлялась в маггловской валюте. Полукровки были вне себя от радости, а отчаяние чистокровок привело к резкому росту цен на фунты и пенсы на незатейливом чёрном рынке Хогвартса — или, по крайней мере, слизеринской его части.
Вскоре был продан дом бабушки Снейп. Нана отправила Северусу сову с известием, что теперь у него имелся личный счёт в банке «Барклей». Северусу пришлось поехать с ней в Лондон и подписать целую кипу бумаг, однако доселе неведомое чувство обладания номером счёта и чековой книжкой ещё много дней подряд окутывало его мягким облаком удовлетворения.
Суббота, 16 ноября 1976 (полнолуние)
Следующее полнолуние пришлось на выходные. К большому счастью или несчастью, на те же выходные была назначена вылазка студентов в Хогсмид. Северус решил, что на этот раз пойдёт с остальными. На этот раз у него были деньги. Впрочем, пока большинство без умолку обсуждали «Сладкое королевство», сувенирные лавки и кафе, Северус думал о книжном магазине, которым так хвастался Хогсмид.
В тот день солнце садилось рано; его сменила полная луна, медленно поднимавшаяся в темнеющем вечернем небе. Погружённый в книги Северус пребывал в упоении, из коего был скоро вырван криками с улицы: «Хижина! Хижина верещит!»
Северус выбежал за остальными. Нельзя было упустить возможность не единожды, но уже дважды стать свидетелем феномена самого загадочного дома с привидениями в Британии. В тесной толпе студентов, на безопасном расстоянии от Хижины, Северус снова прислушивался к воплям и стонам, перемежаемым трудноописуемыми стенаниями и завываниями. Толпа одобрительно ликовала и вздрагивала от самых пронзительных криков, а после ученики вернулись в школу, совершенно довольные тем, как провели день.
Немного погодя Северус стоял на лужайке перед замком, отрешённо глядя на яркий диск луны. Луна была полная, Люпину нездоровилось, а Хижина верещала. «Я никогда не придавал этому значения, потому что не ходил в Хогсмид кроме того раза. Неужели Хижина верещит только в полнолуние? И какое отношение это может иметь к Римусу Люпину?»
В декабре полнолуние совпало с итоговыми экзаменами, а рождественские каникулы были заняты семинарами и занятиями по зельеварению. Январское полнолуние пришлось пропустить из-за начала нового семестра и волны домашних заданий. Расписание Северуса ещё никогда не было таким плотным, и он начинал задумываться, стоили ли того деньги, которые он зарабатывал. У него почти не было времени на размышления о ссоре с Лили. Скорее всего, у них не нашлось бы времени на разговоры, даже если бы они разговаривали друг с другом.
Затем январь подошёл к концу, учебные будни потекли своей чередой, и Северус наконец смог вздохнуть свободно. Февраль начался с Имболка по старому стилю, за которым на второе число пришлось Сретение, а третьего по удачному совпадению наступило полнолуние. Северус в очередной раз задумался о таинственных недомоганиях Римуса Люпина и вновь решил разобраться, в чём дело.
Тем временем Джеймс не оставлял упорных попыток завоевать расположение Лили. Он здоровался с ней, часто обращался к ней за советом, паясничал в её присутствии, стараясь рассмешить, выставлялся дураком и позволял ей обзывать себя по первой прихоти. В целом, Джеймс мог бы стать превосходным парнем для Лили, если бы хоть немного ей нравился. Пока же он пребывал в бесконечном отчаянии, поскольку его сияющая цель продолжала оставаться недосягаемой.
Рождественские каникулы привели под кров Поттеров Сириуса, но толку от него было мало, поскольку тот не видел девчонок дальше толпы квиддичных фанаток. Джеймс томился в ожидании дней, когда Лили снова будет топтаться по его сердцу, а потому с нетерпением ждал начала нового семестра.
Четверг, 3 февраля 1977 (день до полнолуния)
Сириус раздражённо смотрел в Карту Мародёров.
— За нами опять увязался Нюниус. И чего он вечно суёт свой сальный нос в наши дела?
— Забудь о нём. — Джеймс не отрывал взгляда от спиральной лестницы, ведущей из гостиной Гриффиндора в спальни девочек, куда только что удалилась Лили. Был вечер, недавно закончился ужин, и они ждали, пока гостиная опустеет, чтобы выскользнуть из общежития. — К тому же как он за нами увязался, если мы сидим тут?
— Он ждёт снаружи у ступеней замка. Думаю, он решил найти Римуса. Думаю, он хочет, чтоб его исключили.
— Ты бредишь. Он ничего не знает о Римусе.
— Разве? Тогда объясни, почему он шпионит за нами всего раз в месяц, господин Всезнайка? В общем, я пошёл. Надо с ним потолковать.
Джеймс тут же вскочил на ноги.
— Ни о чём ты не будешь с ним толковать.
— Почему? Потому что он щенок твоей подружки? И что она сделает, отлупит тебя?
— Я не дам причинить ему вред, Сириус. Сириус! — Серьёзно окрикнул его Джеймс, видя, что тот не слушает и направляется к выходу.
— Я в курсе, что я Сириус. Обещаю, я и пальцем его не трону.
Сириус вернулся двадцать минут спустя, довольный, будто наевшийся сметаны кот.
— Всё, — объявил он. — Проблема устранена.
Джеймс взглянул на него.
— И как ты от него избавился?
— Сообщил ему всё, что он хотел знать.
— А именно? — В комнате внезапно похолодело.
— Я сказал ему, где найти Римуса, правда, он думает, что найдёт вас там вместе. — Сириус усмехнулся. — Я наплёл ему про то, как мне надоело, что ты вечно таскаешься за Лили, и что у вас с Римусом есть секретное место вне замка. Рассказал про Иву и нарост. Сказал, что лучше будет поймать вас обоих, тогда вас исключат за нарушение комендантского часа. И тогда ты оставишь Лили в покое.
— И он поверил?
— Нет конечно. Назвал меня идиотом. Я едва сдержался, чтоб не придушить поганца. Но, думаю, любопытство возьмёт над ним верх, и мы наконец от него избавимся.
У Джеймса упало сердце.
— Ты отправил его в тот лаз, не сказав, что его там ждёт?
— И что с того? Так ему и надо, любителю совать свой нос, куда не требуют.
— Нет. Любопытство не наказывают смертью. Ты его остановишь.
— Нашёл дурака! Если б я мог, то занял бы место в первом ряду.
Не смея терять ни минуты, Джеймс вскочил с кресла и выбежал из гостиной.
Как только Сириус скрылся в дверях замка, Северус начал спускаться по холму к иве. Он размышлял об этом дереве раньше. Старшекурсники рассказывали, что её привезли и посадили уже взрослой. Это было за год до того, как Северус поступил в Хогвартс. То, зачем на территории школы понадобилась гремучая ива, оставалось для всех загадкой. Но каким-то образом у Сириуса Блэка имелся ключ к этой загадке, и этот ключ касался Римуса и Джеймса — если, конечно, нарост и правда существовал и Сириус не стоял сейчас на холме, ожидая, как Северуса отхлестает дерево.
«Момент. Нужно улучить момент. Если я прыгну вперёд и сразу назад, оно не успеет меня ударить…» Северус сделал глубокий вдох и бросился к огромному, изогнувшемуся аркой словно над входом в пещеру, корню. Ива яростно забила ветвями, но Северус уже был на земле и нашёл нарост. Он нажал на него, и дерево замерло. «Поразительно. Сириус Блэк сказал правду».
Под аркой корня простирался низкий земляной тоннель, ведущий в направлении Хогсмида. Полная луна за спиной Северуса освещала школьные земли ярким серебристым светом, но внутри стояла кромешная темнота. Северус вытащил палочку. «Люмос», — пробормотал он и скрылся во мраке.
Джеймс добежал до края лужайки, откуда мог видеть Гремучую иву. Дерево не двигалось. «Хоть бы успеть. Пожалуйста, я должен успеть». Он метнулся вниз по склону и нырнул в лаз. «Я даже не могу обратиться. Нужно поговорить с ним, и, наверное, придётся использовать магию. Я должен предстать перед Римусом человеком».
Джеймс зажёг палочку и как можно скорее пустился вперёд по низкому неровному тоннелю, подумав, что сможет нагнать Северуса, поскольку в отличие от него уже знал дорогу. Но как быстро бы он ни бежал, он не видел впереди ни чёрного силуэта, ни магического огонька. Джеймс с ужасом представил, что может найти на другом конце лаза, и почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.
Затем тоннель повёл вверх, и Джеймс наконец оказался в нижней комнате Визжащей хижины. Дверь в прихожую была слегка приоткрыта, за ней он услышал тихие шаги. Скрипнула доска. Вдруг раздался кошмарный треск ломающегося дерева и грохот, от которого задрожал весь дом.
Джеймс ринулся в прихожую и у подножья лестницы увидел бледного Северуса, с ужасом глядевшего в жёлтые глаза огромного свирепого оборотня, возвышавшегося над ним с верхней площадки. Монстр прыгнул вниз.
С криком: «В СТОРОНУ!» — Джеймс рванул вперёд, схватил Северуса и повалил его на пол, спасая от волчьих когтей. Затем, развернувшись, он вытянул палочку и проорал: «Импедимента!» Волк оторопело попятился, Джеймс вскочил на ноги и потянул Северуса под локоть.
— Вставай! Поднимайся! Нужно убираться отсюда!
Северус с трудом поднялся, но между ними и комнатой с выходом в тоннель стоял волк. Чары Импедимента сходили на нет. Северус решительно поднял палочку, но Джеймс, осознавший, что тот собирается сделать, схватил его руку:
— Не убивай его! Это Римус!
Волк бросился на них, и мальчики кинулись на пол.
Джеймс оказался прямо перед дверью. Он повернулся и пустил в волка ещё одно заклинание, давая Северусу время подняться, но второе не возымело того же эффекта, что первое. Оборотень пошатнулся, затем обнажил клыки и, рыча, двинулся на них.
— На три! Раз, два… — Двойное Импедимента сбило волка с ног, Джеймс и Северус забежали в комнату и захлопнули за собой дверь. — Давай в тоннель! Скорее! Он не увяжется следом, слишком огромный.
— А ты? — запыхаясь, спросил Северус. Оборотень царапал дверь массивными когтями, и было ясно, что долго она не продержится.
— Я за тобой. Шевелись!
Северус скользнул в проём, Джеймс нырнул за ним как раз в тот момент, как оборотень сорвал дверь с петель, одним прыжком преодолел комнату и сунул морду в тоннель. Они бежали, согнувшись, спотыкаясь и падая на неровной земле лаза, пока не убедились, что оторвались. Только тогда они зажгли палочки и при слабом зеленоватом свете двинулись дальше.
Добравшись до выхода, они присели, чтобы отдышаться. Северуса трясло, Джеймс заметил, что и сам не перестаёт дрожать. Они посмотрели друг на друга, и Северус сдавленно процедил:
— Он пытался меня убить.
— Он себя не контролирует, когда обращается. Он не знал, что делает.
— Не он — Блэк. Блэк пытался меня убить. Я его достану. Клянусь, я ему отомщу.
— Может, оставим эти войны?
— Не я их начал.
— Ладно. Но не обязательно драться сегодня. Давай убираться отсюда.
Джеймс вывел их из лаза и нажал на нарост, чтобы пройти мимо Ивы. К замку они шли молча. Когда пришла пора разделиться, Северус повернулся к Джеймсу.
— Спасибо, — проговорил он. — За то, что спас мне жизнь.
— Пустяки.
Той ночью оба они спали плохо.
Когда фаза полнолуния подошла к концу, Сириус встречал Римуса словно героя.
— Ты заставил старину Нюнчика подмарать портки. Жаль, я этого не видел. Знатное выдалось шоу!
Римус покачал головой.
— Я не понимаю, о чём ты.
— Присядь, — посоветовал Джеймс. — Такое будет непросто услышать. А ты, Бродяга, помалкивай. Снейп следил за нами. Он понял, что у нас есть секрет, но не знал, в чём он заключается. Сириус подумал, будет «забавно» рассказать ему, как пройти мимо Гремучей ивы и попасть в тоннель. И сказал, что мы с тобой бегали в Хогсмид без разрешения.
— Но он ведь не пошёл проверять? Ты же его остановил?
— Когда я появился, вы смотрели друг на друга с разных концов лестницы. Опоздай я на десять секунд, и ты бы его разорвал. У него тоже был шанс убить тебя, но я попросил не делать этого, и он послушал.
Римус побледнел и выглядел так, словно борется с приступом тошноты.
— Я ещё никого не убил. Все эти годы мне так везло, что я никому не причинил вреда. А потом ты! — Он бросился на Сириуса в гневе, который друзья видели впервые. — Ты отправляешь его прямиком туда, где я могу его убить!..
— И что? Это всего лишь Нюнчик.
— Заткнись! — хором заорали на него Джеймс и Римус.
Северус сидел на дальнем конце стола Слизерина, не спуская глаз с гриффиндорской четвёрки. Он никому не рассказал о своей встрече с Римусом, однако продолжал взвешивать все плюсы и минусы такого решения. Закончив ужин, он поднялся и вышел из Большого зала. Четверо друзей встали из-за своего стола и последовали за ним.
Северус знал об этом. Дойдя до середины главного вестибюля, он остановился и развернулся.
— Вам не кажется, что тут слишком много свидетелей? — спросил он. — Впрочем, я забыл. Вам нравится публика.
Джеймс выступил вперёд, удерживая Сириуса на месте.
— Нас это не касается, — сказал он. — Мы останемся здесь. Это между вами с Римусом.
Римус отделился от друзей.
— Мне нужно с тобой поговорить. Может, пройдёмся?
Они вышли на лужайку, залитую серебряным светом. Несколько секунд Римус с горечью смотрел на убывающую луну, затем произнёс:
— Я хотел попросить у тебя прощения.
— За что?
— За то, что произошло.
— Когда именно?
Римус растерялся.
— А сколько раз ты ходил в Хижину?
— А, ты об этом. За случай в Хижине можешь не извиняться. Это не твоя вина.
— Я мог тебя убить.
— Нет. Оборотень мог меня убить. У меня всё-таки высший балл по защите, знаешь ли.
— Тогда о каком случае ты говоришь?
— Случаях. Во множественном числе. Первый — когда ты держал меня, пока у меня забирали палочку, а потом затащили в пустой зал и заставили пить слизняковый отвар.
— Меня не было в том зале.
— Но ты помогал нести меня до общежитий Слизерина и оставил там парализованным. Последний — когда староста Гриффиндора молча сидел и смотрел, как я давлюсь мыльной рвотой. Между ними было ещё несколько, но эти два выделяются среди прочих.
— Зачем ты всё усложняешь?
— Почему вы ждёте, что я стану облегчать вам жизнь, когда вы сделали всё, чтобы превратить в ад мою? Признаться, будь у меня выбор между извинениями и выблёвыванием слизней, я бы с радостью выбрал первое.
— Ты тоже на нас нападал.
— Но никогда не вчетвером на одного. Даже не вдвоём.
Римус не знал, что ответить. Внезапно он почувствовал себя очень усталым.
— Слушай, — начал он. — Мне жаль. Прости меня, за всё это. Ты прав, я безвольно шёл у них на поводу. Я отдал бы что угодно, чтобы вернуться и всё исправить, но я не могу. Я знаю, что друзьями нам никогда не стать, но может, мы хотя бы не будем врагами?
— Ты говоришь только за себя?
— Только за себя.
— Ладно. Мы не враги.
Последовав случайному порыву, Римус протянул ему руку.
— Мир? — спросил он.
Северус колебался, его холодные глаза поблёскивали в лунном свете. Затем он кратко пожал Римусу руку.
— Мир, — согласился он.
— Давай прогуляемся, — предложил Джеймс Римусу, когда тот присоединился к друзьям и четверо начали подниматься в башню Гриффиндора. — Только мы с тобой. — Затем он обратился к Сириусу, который уже был на следующем пролёте: — Мы с Римусом прогуляемся немного, встретимся в гостиной чуть позже.
Двое спустились на лужайку под луной.
— Как всё прошло?
Римус на мгновение задумался.
— Лучше, чем я заслуживаю. Он ужасно злится, но разве можно его винить? По крайней мере, он согласился прекратить вражду.
— Так мы теперь не враждуем?
— Не вы — только я и он. Думаю, тебе будет сложнее.
— Наверное, да. Но с тобой он всё-таки заключил перемирие. Это вселяет надежду.
— Удачи.
— Она мне понадобится.
Джеймс сидел в общей гостиной, Карта Мародёров была надёжно спрятана между страниц книги, которую он делал вид, что читает. Рядом на полу лежала необычно светлая сумка для учебников. Когда точка с именем «Северус Снейп» пересекла гостиную Слизерина, Джеймс схватил сумку и побежал вниз по лестнице башни Гриффиндора.
Они встретились в главном вестибюле.
— Мне надо с тобой поговорить, — запыхаясь, объявил Джеймс. — Может, здесь? — Он махнул в сторону зала, в котором первогодки обычно ждали распределения.
— Я не люблю тот зал, — проговорил Северус.
— Понимаю, — кивнул Джеймс, а затем, повинуясь порыву, запустил руку в карман мантии и вытащил палочку. Держа за кончик, он протянул её Северусу: — В знак доброй воли.
Северус принял палочку.
— После тебя.
Они вошли в зал: Джеймс первым, Северус — вслед за ним.
— Я хочу раскрыть все свои карты, — решительно начал Джеймс.
— Я не играю в карты, — ответил Северус.
— Любишь ты всё…
— Усложнять. Да, я знаю.
Джеймс сделал глубокий вдох.
— Мне нравится Эванс. Думаю, я тоже мог бы ей понравиться, но, кажется, она считает меня заносчивым придурком.
Северус молча поднял брови.
— Ладно! Я и правда заносчивый придурок! Но она злится, что ты с ней не разговариваешь, и думает, что это моя вина. Это и правда моя вина. Так что я хочу рассказать, как всё было. — Джеймс потянулся в сумку и вытащил из неё мерцающую перламутровую ткань. — Мне подарили её на прошлое Рождество. — Он накинул полотно на себя, и почти всё его тело тут же исчезло.
Северус не издал ни звука, но добрых пять секунд простоял с открытым ртом.
— Это мантия-невидимка.
— Не совсем. Просто старая тряпка, которая умеет делать тебя невидимым.
Северус вовремя откашлялся, скрыв смешок, и облегчённо опустился на один из стульев.
— Так значит, ты надел её тогда и шёл за нами?
— До самой опушки Запретного леса. Лили сказала, что у неё не получается заклинание. Ты объяснил, что она делала не так. На следующий день я разболтал его всей школе.
Северус встал и подошёл к Джеймсу. Медленно и осторожно, он протянул руку и дотронулся до переливчатой материи.
— Ты знаешь, насколько они редкие?
— Я вообще мало что о них знаю. Родители дали её мне, сказали, это семейная реликвия или что-то вроде того. Слушай, может, попробуешь помириться с Лили? Я знаю, ты не в восторге от мысли о нас с ней, но так будет только честно. Если она и дальше продолжит меня игнорировать, мне конец.
— Я поговорю с Лили, — пообещал Северус.
На этот раз записка с просьбой «Озеро, после ужина» появилась в учебнике Лили.
Лили пришла пораньше, Северус — в назначенное время.
— Что ты хотел? — спросила она, немедленно перейдя к делу.
— Я говорил сегодня с Поттером.
— И что он сказал?
— Оказывается, у него есть мантия-невидимка. Он получил её в подарок на прошлое Рождество.
— Такие вообще существуют?
— Эта существует. Он показал её мне. Думает, у каждого богача такая есть. В его понимании «редкая» и «дорогая» — это синонимы.
Возникла неловкая пауза. Лили не хотелось задавать вопрос, Северусу было непросто решиться. Наконец он сдался.
— Он был в ней тем вечером, когда подслушал наш разговор.
— Выходит, я ничего ему не говорила.
— Получается, что так. — Повисла ещё одна неловкая пауза. «Так ли неприятно извергать из себя слизней». — Я, эм… Я был неправ. Я… должен был тебе поверить. Прости меня.
— Пустяки. Надо же, мантия-невидимка. Кто бы мог подумать?
— Как твои занятия?
— Как и всегда. Зелья становятся сложнее. Их так легко варить, но анализировать совсем не просто. Я до сих пор не поняла закон Голпалотта.
— Если понадобится помощь…
Они не стали задерживаться: час был поздний, они замёрзли, назавтра у обоих были занятия, ко всему прочему, тем для разговоров больше не нашлось.
На следующий день Джеймс подошёл к Лили и сделал робкую попытку её рассмешить. Лили улыбнулась, и он довольно просиял в ответ.
Зельеварение оказалось куда большим кошмаром, чем Лили была готова признать. Она всегда делала в нём успехи и благодаря помощи Северуса стала лучшей ученицей на курсе, однако приготовление зелий принципиально отличалось от их анализа, не говоря уже о теоретической стороне предмета, и потому теперь занятия давались ей с огромным трудом.
На последнем семинаре февраля Слизнорт дал классу сложнейшее задание, которое заключалось в практическом применении третьего закона Голпалотта. Каждый студент получил по смешанному яду и в течение двух уроков должен был проанализировать его содержимое, а также сварить противоядие, которое нейтрализовало бы одновременно каждый из компонентов зелья. Северус был спокоен. Задача требовала сложной и скрупулёзной работы, однако была абсолютно выполнимой. Уверенно и методично, он приступил к разгадыванию тайны своего яда.
У Лили работа не заладилась. Она провалила первый тест и была вынуждена начать всё сначала. Затем неправильно рассчитанный ею объём важного катализатора привёл к сильно искажённым результатам. Время подходило к концу, но Лили даже не приступила к изготовлению противоядия.
Погружённый в собственные опыты, Северус не замечал её смятения почти до конца второго урока, а Лили не хотелось просить его о помощи: их отношения всё ещё оставались слишком напряжёнными. Он закончил работу и оглянулся на Лили, расстроенную и измотанную. Поймав её взгляд, Северус понял, что происходит, кивком указал ей на свой учебник, а затем нагнулся и нацарапал в нём пару слов.
Дождавшись, когда Слизнорт отвернётся, Лили тихонько подкралась к столу Северуса, сделав вид, что направляется за ингредиентами. На желтоватой странице поперёк длинного списка противоядий чернела свежая запись: «Просто суй им в глотки безоар». Едва не смеясь от облегчения, Лили скрылась на секунду в кладовке с ингредиентами, а затем вернулась к своему месту, крепко сжимая что-то в руке. Когда Слизнорт подошёл ознакомиться с результатом её работы, она протянула ему безоаровый камень.
Слизнорт расхохотался.
— Не совсем то, чего я ожидал, Эванс, но, боюсь, я должен присвоить вам очки за нестандартный подход!
Лили и Северус переглянулись через весь класс. На тот миг они снова ощутили себя командой.
В марте объявили, что занятия по трансгрессии начнутся через неделю. Всем студентам, которым уже исполнилось семнадцать, а также тем, кому семнадцать должно было исполниться до первого апреля, разрешалось записаться на курс. И Лили, и Северус внесли свои имена в список в первый же день.
* * *
Хагрид поднял взгляд от тщательно вспаханного участка, на котором к осени должны были вырасти огромные тыквы.
— Мать честна! Давнёхонько тебя не видать. Выглядишь сносно. Сколь тебе уже? Семнадцать?
— «Сносно», — протянул Северус. — Должен признать, это лучше, чем «при смерти», Хагрид, но не без намёка на неполноценность. И да, мне всё же удалось дотянуть до семнадцати. Как твои дела?
— Да по-всегдашнему. Работа-то одна и та же из года в год. Ученики приходят новые, а проблемы всё те же.
— Проблемы всё те же, — согласился Северус. — Дамблдор сказал, одного осмотра в год теперь будет достаточно. Потому я и здесь, если ты не слишком занят.
— Не занят, если обождёшь пятнадцать минут. Присядь пока. Слыхал, вы учитесь трансгрессировать. — Хагрид нагнулся к земле и принялся рассаживать семена.
— О да. Замечательная вещь — трангрессия. Больше никаких билетов на поезд и ночёвок в Лондоне. И теперь я могу колдовать дома, не боясь вмешательств со стороны Министерства.
— А чего ты надумал там у себя колдовать?
— Разные мелочи. Хочу кое-что улучшить. Нужно поставить защиту от магглов. Я тебе рассказывал, как прошлым летом собирал полки для книг? Молотком и гвоздями? Плотник из меня неважный.
Хагрид усмехнулся.
— Уж не всем дано руками управляться.
Они зашли в хижину, и Хагрид принялся измерять его рост, вес, проверять состояние зубов, рефлексов… Северус терпеливо исполнял все его просьбы.
— Одна из твоих обязанностей — следить за лесом, да? — спросил он, когда Хагрид изучал внутренности его правого уха.
— Ну да. Это сама по себе большая работа. Лес-то вон какой огромный.
— Значит, ты должен обращать внимание, когда на территорию заходят нездешние существа?
— Разумеется. Они нарушают баланс.
— Получается, если бы завёлся крупный хищник, вроде волка, то разобраться с ним предстояло бы в первую очередь тебе?
— Точно так. Правда, у нас такой напасти с зимы пятьдесят четвёртого не бывало.
— Совсем никаких волков?
Хагрид призадумался, нахмурив косматые брови.
— Не могу сказать, что не было совсем. Но я ни одного не видел.
— Конечно нет. Какие волки рядом с Хогвартсом?
Позднее тем вечером Хагрид навестил Дамблдора.
— Он спрашивал про волков на территории.
— Так-так… Я займусь этим. Спасибо, Хагрид.
* * *
Дамблдор смотрел на серьёзного юношу с некоторой теплотой.
— Как видите, все эти годы ситуация оставалась под контролем.
— И вы можете гарантировать, что он ни разу не покидал ту хижину?
— Есть ли какая-то причина, мастер Снейп, по которой вы считаете себя более компетентным для оценки сложившихся обстоятельств? Если да, я был бы признателен её услышать, поскольку не хотел бы допустить ошибки в таком деликатном вопросе.
— Нет, сэр.
— Может быть, у вас есть конкретные доказательства того, что ученики подвержены опасности?
— Нет, сэр.
— Тогда мне придётся попросить вас держать подозрения при себе. Пока вы не можете или не готовы подкрепить их фактическими доказательствами, я вынужден настаивать на сохранении статус-кво. Вам это понятно?
— Да, сэр.
На следующий день Сириус Блэк остановил Северуса на третьем этаже, когда тот спускался из библиотеки.
— Ты донёс на нас Дамблдору?
— Что, Блэк? О чём ты говоришь?
— Мы проторчали у него полчаса, и теперь я наказан. Я тебе это припомню, мелкий паршивый стукач.
— Знаешь, Блэк, если не отучишься делать скоропалительные выводы, то однажды что-нибудь себе подпалишь.
— Я этого так не оставлю. Я за тобой слежу.
— О, мне так страшно. Смотри, я весь дрожу.
Блэк негодующе развернулся и зашагал прочь. Северус дождался следующего занятия по зельеварению, чтобы поговорить с Лили. Беседа велась шёпотом, но даже так было очевидно, что Лили рассержена.
— С твоей стороны очень подло так говорить о Римусе. Представь, что было бы, разойдись этот слух по школе. У него бы совсем не осталось друзей. И ты ошибаешься. Ему просто часто нездоровится.
— Нездоровится в полнолуние, к тому же сомневаюсь, что ты найдёшь его в больничном крыле в это время. И друзей бы он не растерял, потому что его друзья уже знают об этом. Я не собираюсь распускать сплетни, Лили, но я не хочу, чтобы ты пострадала. Тебе нужно быть осторожной.
— Он проучился с нами шесть лет. Ничего не случилось, не было даже слухов. Сев, я думаю, ты ошибся.
Их глаза встретились впервые за пару десятков месяцев. Северус почувствовал, как стены в его голове рушатся, а двери распахиваются настежь. Всего на миг — на краткий миг — он позволил этому случиться, а затем отвёл взгляд.
— Почему мы не можем быть друзьями как раньше? — спросил он тихо.
Лили внезапно погрузилась в работу над своим зельем.
— Не знаю, — ответила она. — Можем ли мы забыть всё, что произошло? Ты изменился. — Должно быть, она заметила, как напряглись его спина и плечи, и потому добавила: — Мы оба изменились. Мы больше не дети. Мы теперь не те, кем были раньше. У тебя свои… друзья, у меня свои.
— Они мне не друзья. Они меня терпят, а я их использую. У меня был всего один… — На этот раз уже Северус нашёл содержимое своего котла необычайно интересным. Спустя минуту он прошептал: — Разве мы не можем попробовать? Когда-то мы были лучшими друзьями.
— Не знаю. Дай мне над этим подумать.
На семнадцатый день рождения Малсибера Эйвери пронёс в комнату шестикурсников бутылку огневиски. Теперь все они — Северус, Уилкис, Розье, Эдисон и Малсибер — были семнадцатилетними, но студентам запрещалось распивать в общежитии алкоголь, более того, к друзьям присоединился несовершеннолетний Регулус Блэк, и посему всё их собрание технически являлось нарушением школьных правил.
— За именинника, — объяснил Эйвери, толкая в руку Северуса стакан.
Северус посмотрел на блестящую янтарную жидкость и вспомнил отца. Сам он никогда не пробовал алкоголя и теперь гадал, сделает ли огневиски из него то же, что из Тоби Снейпа делал джин. Он протянул стакан обратно.
— Не думаю, что… — начал он.
— Да ладно тебе. Ничего с тобой не будет от одного глотка. Ты должен выпить за именинника. Это не обсуждается.
Северус оставил напиток. Единственным, кто твёрдо придерживался тыквенного сока, был Эдисон, который уже давно снискал себе репутацию ханжи.
— Господа! Поднимем же бокалы за Алоиза Малсибера! — провозгласил Эйвери.
Остальные пятеро, включая Эдисона с его тыквенным соком, подняли бокалы в воздух, вторя: «За Алоиза Малсибера!» — и осушили их до дна. Опустошая свой стакан, Северус заподозрил, что Регулус уже делал это раньше, однако внезапно отвлёкся на жгучую волну, окатившую его горло и желудок, и зашёлся в кашле.
— Всё когда-то бывает впервые, — посмеивался Уилкис, хлопая Северуса по спине. — Держи, выпей ещё. Это остановит кашель.
Уилкис оказался прав: это и впрямь остановило кашель. Совсем скоро их маленькое собрание охватило веселье и Северус обнаружил, как смеётся почти над всем, что скажет именинник, потому что вдруг осознал, каким остроумным человеком был Малсибер. На какое-то время юноши затеяли шуточный бой, стараясь оставить на лицах друг друга магические отметины, затем Эйвери посетила идея:
— Пошли бродить по замку, может, наткнёмся на что-нибудь интересное!
Эдисон отказался и уговорил Северуса остаться вместе с ним, чтобы отправить Регулуса спать. Если бы Регулуса заметили в замке захмелевшим, всем им грозили бы серьёзные неприятности.
Регулус заснул и был уложен в постель (точно в таком порядке) задолго до начала комендантского часа. Северус всё ещё пребывал в состоянии, когда всё вокруг кажется забавным, но Эдисон постепенно приводил его в чувства. Вскоре вернулись Эйвери и остальные, ввалившись в общую гостиную так, будто спасались от погони. Немного отдышавшись в безопасности слизеринских покоев, они неторопливо направились в спальню, не переставая гоготать.
— Видели её физиономию? — ревел Эйвери. — Я думал, помру со смеху! Где ты вообще откопал это заклинание, Ал?
— Я нашёл эту штуку в «Зонко», хотя сомневаюсь, что её задумывали такой… разоблачающей, — ответил Малсибер.
Уилкис хохотал как одержимый.
— Я думал, она со злости лопнет, когда поняла, что оно под одеждой, но эти прекрасные расстёгивающие чары… Ещё бы одну пуговку, вот было бы зрелище!
— О чём это вы? — спросил Эдисон.
— О девчонках! — отозвались хором Уилкис и Розье, и Розье продолжил: — Мы дошли до пятого, а там гриффиндорки с когтевранками поднимаются в свои башни, в основном дворняги и грязнокровки, включая Фергюсон. — Он провёл руками над грудью, чтобы показать, насколько щедро природа одарила Пейшенс Фергюсон. — У Ала оказалась парочка заклинаний… — Он ухмыльнулся.
— Клянусь, — горланил Уилкис, — мы её расстегнули вот досюда, пока она не спохватилась. А гриффиндорке подняли юбку почти до самой… Фух!
— А чары щекотки! Он так скакала, как будто ей под мантию залетела пчела!
— Мне не надо было, чтоб она скакала, — усмехнулся Малсибер. — Я хотел, чтобы она разделась. У меня всё-таки день рождения.
— Да мы бы все развлеклись, — отозвался Розье и пояснил: — Кен согнал их на лестничную площадку пастушьим заклинанием, там бы их никто не услышал. Ещё бы каких-то десять-пятнадцать минут и — блаженство!
— Что за гриффиндорки? — посмеиваясь, спросил Северус. Его внимание наконец переключилось со всеобщего веселья на начало истории.
— Пухлая, — ответил Эйвери. — Как её? Макдональд. Они с Фергюсон были самые старшие, остальные с курсов помладше. Такое бы устроили для нас шоу.
— И почему не устроили? — негромко спросил Эдисон. Он был единственным, кто не нашёл историю забавной.
— Да там… — начал Малсибер. — За нами шли несколько когтевранцев и увидели, что мы делаем. Пришлось удирать. Но мы всё равно повеселились.
И четверо продолжили развлекать впечатлениями себя, а также Северуса, карикатурно изображая, как девушки старались удержать на себе одежду, сопротивляясь действию раздевающих заклинаний. Затем Северус внезапно провалился в сон и проснулся уже утром, не совсем уверенный в том, как оказался в своей постели.
Прошло три дня, перед тем как он заметил неладное. Лили провела большую часть их сдвоенного занятия по чарам с Поттером и Люпином, и потому Северус надеялся поговорить с ней наедине после обеда. Он осторожно проследовал за ней из замка и, дождавшись, когда она отделится от друзей, негромко окликнул её:
— Лили, подожди минутку.
К его удивлению, она вздёрнула нос и продолжила шагать, будто ничего не услышала.
— Лили! Лили, постой, — снова позвал Северус, всё так же тщетно. Он нагнал её у начала закрытой галерейки. — Лили, что-то не так?
— Я не хочу с тобой говорить, — твёрдо сказала она, смерив его сердитым взглядом. — Я тебя ненавижу.
— Ненавидишь меня? Но что я сделал?
— Ты ничем от них не отличаешься.
— От кого?
— Одного поля ягоды, — отрезала Лили и пронеслась мимо него во дворик.
Северус поспешил за ней, чувствуя, как закипает.
— О чём ты говоришь? Знаешь, Лили, было бы неплохо, если б ты объяснила, чем я тебя так разозлил. Я ведь не могу залезть к тебе в голову. Лили! Я думал, мы друзья? Лучшие друзья?
Лили резко повернулась к нему, но продолжала пятиться по дворику.
— Мы и есть друзья, Сев, но мне не нравятся люди, с которыми ты водишься. Уж извини, но я терпеть не могу Эйвери и Малсибера! Малсибер! Что ты вообще в нём нашёл, Сев? Он же жуткий! Ты знаешь, что он на днях пытался сделать с Мэри Макдональд? — Она упёрлась спиной в колонну и остановилась, изучая его лицо.
Воспоминание мелькнуло у него в голове — смазанное, но довольно полное.
— Это же пустяки, — сказал Северус. — Просто шутка, только и всего… — Проделка друзей и правда казалась ему забавной, когда он о ней слушал.
— Это была тёмная магия, и если ты считаешь это смешным…
Северус начал терять терпение, внутри пробуждался демон. Это были всё те же предрассудки, те же двойные стандарты, которые Лили применяла ко всему с той самой минуты, как сортировочная шляпа определила её на Гриффиндор. Двойные стандарты, которые Дамблдор и Макгонагалл лишь поощряли. Его соседи по комнате не причинили девочкам вреда; их проделка не шла ни в какое сравнение с тем, как Бертрама Обри отправили в больничное крыло, или как Северуса пытались задушить мыльной пеной, или как его обманом послали на расправу к оборотню. Все выходки гриффиндорцев считались мальчишеской забавой, но когда дело доходило до Слизерина, все их шутки — как правило, гораздо более безобидные — внезапно оказывались тёмной магией.
— А что насчёт выходок Поттера и его шайки? — жёстко спросил он, оставляя логику и переходя к сути их ссоры.
— Какое отношение это имеет к Поттеру? — спросила Лили.
«Прямое. Розовые очки, через которые ты смотришь на Поттера, имеют прямое отношение ко всему этому». Ему хотелось сказать Лили всё, что он думает, но слова не складывались нужным образом, и Северус осознал, что снова заикается, перечисляя уже известные ей причины:
— Они… шатаются ночью по замку. С Люпином творится… что-то странное… — «Об этом подробно написано на триста девяносто четвёртой странице нашего учебника по защите за третий курс…» — Куда он вечно пропадает? — «Ну же, думай, Лили, думай».
— Он болен, — начала Лили так, будто пересказывала заученный текст. — Они сказали, что ему нездоровится…
— «Они! Поттер и Блэк, разумеется!» Каждое полнолуние? — «Вспомни, что я тебе говорил!»
Лили внезапно переменилась в лице, стала холодной и отстранённой.
— Я знаю твою теорию. Но какое тебе до них дело? Почему ты так обеспокоен тем, чем занимаются по ночам?
«Потому что ты позволяешь им избежать ответственности за попытку убийства. Потому что Дамблдор и Макгонагалл позволяют им избежать ответственности за попытку убийства. Потому что если ты богат, красив и вращаешься в правильных кругах, весь мир позволяет тебе избежать ответственности за попытку убийства».
— Я пытаюсь сказать… тебе, что они не такие замечательные… какими их все видят.
— Но они не используют тёмную магию, — парировала Лили и, не дожидаясь его гневных возражений, снизила голос почти до шёпота. — А ты вообще неблагодарный. Я слышала, что случилось той ночью. Ты пошёл в тот лаз под Гремучей ивой, и Джеймс Поттер спас тебя от того, что тебя там ожидало…
Северус потрясённо отшатнулся. Дамблдор запретил ему говорить об инциденте, но, по всей видимости, не стал обременять теми же ограничениями Поттера, Блэка и Люпина.
— Спас? — прошипел он в бешенстве. — Спас? Думаешь, он герой? Он всего лишь спасал собственную шкуру и шкуры своих друзей! — У Северуса не укладывалось в голове, как Лили могла быть так к нему несправедлива. — Ты не… — заикался он. — Я тебе не позволю...
— Не позволишь мне? — разъярённо закричала Лили. — Не позволишь мне?!
Они сверлили друг друга взглядом, и Северус почувствовал, как шлюзы открываются и выпускают наружу всё, что находилось у него внутри. Он всегда знал, кто был главным в их отношениях, и никогда не ставил под сомнение сложившийся порядок вещей.
— Я не это... имел в виду… — Он снова заикался. — Я просто не хочу… чтобы ты ошиблась… — Вдруг Северус умолк. «Карты на стол — так сказал Поттер». — Он за тобой увивается! Джеймс Поттер за тобой увивается! Но он не тот… кем его все считают… Звезда Квиддича…
Лили непонимающе смотрела на него, затем её лицо прояснилось. Она ухватилась за предоставленную возможность.
— Я знаю, что Джеймс Поттер — заносчивый задира. Не нужно мне об этом сообщать. Но представления Малсибера и Эйвери о смешном просто отвратительны. Отвратительны, Сев. Я не понимаю, как ты с ними общаешься.
Северус растворился в ощущении покоя, которое ему всегда дарили глаза Лили. Он так по нему скучал. Лили была рядом, говорила с ним, позволяла смотреть ей в глаза и, более того, ещё не поддалась на уловки Поттера. В мире ещё оставалась надежда.
Лили отошла от колонны, Северус зашагал рядом.
— Ты перестанешь с ними видеться, Сев? Ты сможешь?
— Это не так просто, Лили. Мы живём вместе. Мы спим в одной комнате. Не с Эйвери, конечно. Разве ты смогла бы перестать общаться с соседками по комнате?
— Мои соседки по комнате ведут себя прилично.
— Мои тоже. По крайней мере, большую часть времени. Лили, тогда был день рождения у Малсибера, и Эйвери принёс бутылку огневиски. Они все были навеселе…
— Это случилось не впервые. Они всегда себя так ведут. Пообещай, что попробуешь держать с ними дистанцию. Прошу тебя.
Северус согласился. Он был настолько занят подготовкой учеников к предстоящим СОВ и ЖАБА, что его товарищи даже не заметили, как он возвращался в аккурат перед комендантским часом и утром уходил одним из первых. Никто не возражал, никто не задавал ему вопросов.
 |
|
|
Посмотрим-посмотрим... =)
1 |
|
 |
|
|
Продолжения... Требую продолжения.
Порадовало описание деталей быта и культуры Британии 70 - 80 . Именно Британии , а не "русифицированный вариант событий". Хороший перевод. 4 |
|
 |
|
|
Спасибо огромное за перевод. Скачала, прочла махом. С нетерпением жду новых глав. Творческого вдохновения:)
1 |
|
 |
tallmuchпереводчик
|
|
Крысёныш
Благодарю за рекомендацию!) Cat in black glasses33 В оригинале история закончена, ооочень рекомендую, если читаете фики на английском) Продолжение однозначно будет, правда, я из тех, кто работает очень медленно ;) Harmonyell А вам спасибо за рекомендацию! Рада, что вам так понравилась сама история) |
|
 |
|
|
Прекрасный фанфик об одном из самых неоднозначных героев поттерианы. И сама история, и перевод настолько крутые, что невозможно оторваться от чтения. С нетерпением буду ждать продолжения перевода:)
1 |
|
|
|
|
Отличная работа. И перевод замечательный.
1 |
|
 |
|
|
Отличная работа
1 |
|
|
tallmuchпереводчик
|
|
chef
Благодарю! |
|
|
tallmuchпереводчик
|
|
Ольга Туристская
Спасибо большое! |
|
|
tallmuchпереводчик
|
|
Bukafka
Согласна с вами, история потрясающая! Благодарю!) |
|
 |
|
|
Спасибо большое! история замечательная, перевод отличнейший. очень ждем ))))
1 |
|
|
tallmuchпереводчик
|
|
sopelka
Вам спасибо за отзыв! В процессе) |
|
 |
|
|
С Возвращением! Спасибо большое за перевод ! Очень интересная история! Буду ждать новых глав)))
1 |
|
|
tallmuchпереводчик
|
|
Persefona Blacr
Благодарю) Вам спасибо, что читаете! История и правда затягивает) 1 |
|
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу