История другой семьи: Хроники Снейпа (джен)

Тысяча девятьсот шестьдесят четвёртый год был также годом, когда в семье Расса заговорили о школе.

— Он отправится в Хогвартс, — говорила Нана. — Всё равно, что Эйлин была единственной из учившихся там Принцев. Мальчик проявил способности к магии. Они не могут его не принять.

Эйлин была мамой Расса, а Нана была её мамой, и почти всегда всё делалось так, как скажет Нана, потому что она была самой сильной ведьмой. Расс пока не понимал, что Нана и мама были единственными ведьмами в округе, и считал, что быть самой сильной — здорово.

— Ага, точно, — сказал папа, который почти никогда не соглашался с Наной. — И что я, по-вашему, скажу своим парням? Что отправил мальца учиться в школу под названием «Хогвартс»? Уже представляю, что они скажут.

— Было бы прекрасно, Тобиас, если бы ты больше заботился об образовании сына и меньше о том, что скажут тебе твои «парни».

— К чему толковать об этом сейчас? — продолжал папа. — Он всё равно не сможет отправиться в эту вашу фон-баронскую школу, пока ему не стукнет одиннадцать. Нужно думать, что будет в следующем году, когда ему станет пять.

— Его следует обучать на дому, — ответила Нана.

— Она права, Тоби, — сказал Венни. — Мальчика нужно подготовить к Хогвартсу. Обычная школа не даст ему необходимых знаний.

Венни был папой папиного папы. У папы Расса не было папы, потому что он умер — убился при обвале шахты. Расс знал, что шахта — это место, где работает папа, обвал — что-то очень плохое, убивать — делать кого-то мёртвым, а мёртвый значило то, что тебе нужно уйти и ты никогда не сможешь вернуться, даже если захочешь. Мамин папа умер ещё до рождения Расса. У мальчика не было воспоминаний о дедушках.

Мама говорила следующей и соглашалась с папой. Расса это обрадовало, потому что он знал: когда мама соглашается с папой, у папы всегда хорошее настроение.

— Нет, Венсли, — говорила она, — Тоби прав. Кто будет его учить? Я не могу. Мне нужно искать подработки, и у нас нет денег, чтобы платить кому-то. Или, быть может, кто-то из вас согласится оплачивать гувернантку? Если нет, то я не вижу, каким образом вас это касается.

Они всегда говорили о деньгах. Расс не слишком в этом разбирался. У него была своя коллекция из пяти монет: фартинг, на который раньше можно было что-то купить, но теперь уже нет, полупенсовик, пенни, два пенса и три пенса. Другие монеты ему иметь не полагалось, потому что их нужно было тратить. Он решил, что обучение на дому стоит много шестипенсовиков, раз у взрослых нет на это денег.

На этом разговор о школе закончился. Венни наклонился к Рассу, всё это время рисовавшему кусочком угля на обрывке плотной бумаги, в которую обычно заворачивают мясо: «Хочешь сегодня пойти ко мне, Северус? Думаю, твоим маме и папе нужно немного побыть одним». Венни опирался на трость. Теперь он всегда ходил с ней, что, по мнению Расса, было потрясающе, потому как у тростей Венни всегда были интересные рукоятки. Эта была выполнена в виде головы дракона. Её сделали в месте, которое называлось Уэльс.

Расс кивнул и немедленно вскочил на ноги. Он навещал Венни всякий раз, когда родителям хотелось побыть одним, и всякий раз, когда возвращался, папа был в хорошем настроении. Рассу нравилось ходить в гости к Венни ещё и потому, что в его доме была масса интересных вещей. Он весело побежал за курткой, а потом выскочил из дома, бросив родителям на прощание: «Пока, мам, пап!»

Ходить с Венни по улице тоже было весело. Мужчины, которых Расс не знал, останавливались, приподнимали шляпы и говорили что-нибудь вроде: «Добрый вечер, Капитан». Иногда они обращали внимание на Расса. «Кто этот молодой человек?» — спрашивали они, и Венни отвечал: «Это мой правнук. Поздоровайся с джентльменом, Северус». И тогда Расс протягивал им руку и серьёзно говорил: «Как поживаете?», а мужчины в ответ приподнимали шляпу, приветствуя его, как они приветствовали Венни.

Венни жил неподалёку от города, в старом, очень старом особняке с буйно разросшимся садом. В саду Наны всё было опрятно и росло на своих местах, она всегда рассказывала Рассу, как что называется и для чего может использоваться, но сад Венни был диким миром, полным растений, которые не имели названий. Расс мог срывать и изучать всё, что хотел, при условии, что не будет тянуть это в рот. Ему нравились оба сада, но в саду Венни играть было куда веселее.

Ещё интереснее было внутри дома. У Венни было множество вещей, которых больше ни у кого не было. Там были настоящие человеческие головы, такие маленькие, что умещались в ладони, и куклы, в которые можно было воткнуть иголку, и тогда какому-нибудь человеку становилось плохо. Там были свиные кости и разрисованные карты, предсказывающие будущее, духовые трубки и отравленные дротики, которые Рассу трогать не разрешалось, потому что они могли убить тебя, если уколешься. Там были восьмирукие статуи, змеиные кожи и даже когти динозавров. Был засушенный глаз существа, когда-то жившего на вершине самой высокой горы в мире, фиал с землёй с могилы вампира и зубы акулы-людоеда. В доме было полно ящиков и сундуков, набитых такими штуковинами, и Рассу нравились они все.

Но самым лучшим были книги, потому что во всех них были картинки. Расс ещё не умел читать, но знал, на каких картинках нарисованы вампиры, а на каких — зомби. Он знал, как выглядят оборотни и вурдалаки, гарпии и горгоны, банши и драконы, гремлины и василиски, циклопы и минотавры, кентавры и сатиры. Он часами мог лежать на животе, внимательно изучая страницы старых фолиантов, насквозь пропахших солью и плесенью.

Рассу ещё не было и пяти, но он уже знал о травах, зельях, тёмных искусствах и магических существах больше, чем любой другой ученик, который в возрасте одиннадцати лет пересекал озеро к замку Хогвартс, чтобы быть распределённым на один из четырёх факультетов.

Среда, 1 сентября 1965 (один день до первой четверти)

В первый день школы Расс стоял перед матерью и отцом, одетый в новую школьную форму. Она была слишком ему велика. Отчасти потому, что форму его размера никто не шил, но также и потому, что куплена она была на вырост.

Это были серые шорты и белая рубашка, тёмно-синие галстук и пиджак, серые кепка и носки и чёрные ботинки. Вещи свободно висели на маленьком Рассе, делая его немного похожим на огородное пугало. Он этого не понимал. Его родители были очень горды сыном.

— Посмотри на него, — растроганно говорил папа. — Мой сын идёт в школу.

— О чём ты должен помнить, Расс? — спросила мама. — Как тебя зовут?

— Ричард Северус Снейп.

— Где ты живёшь?

— Конец Паучьего тупика, рядом с фабрикой.

— Родители?

— Тобиас и Эйлин Снейпы.

— Кем работает папа?

— Шахтёром.

— Теперь цифры.

— Один, два, три… — он пробормотал их все до ста.

— Алфавит?

— А, Б, В…

Это было легко.

— Молодец, Расс. Идём, нам пора.

Папа отправился на шахту, а мама взяла Расса за руку и повела его к зданию школы, расположенному в центре города в полумиле от их дома. Когда они подошли к мосту через реку, мама наклонилась, чтобы поправить Рассу галстук.

— Что самое главное, о чём ты должен помнить? — тихо спросила она.

— Не делать ничего «такого», — ответил Расс. Это правило он выучил так давно, что уже не помнил, когда именно — «Никогда не делай ничего „такого“, если это могут увидеть другие».

Они перешли мост и поднялись к школе. Другие ученики тоже направлялись туда, и кого-то из них, так же, как и Расса, вели за руку мамы. Расс был взбудоражен и немного напуган.

Мама оставила его в большой комнате с партами и стульями. Учительница — устало выглядящая молодая женщина со светлыми волнистыми волосами, которая представилась как мисс Донелли, — показала ему его место, и уже скоро класс был заполнен взволнованными пятилетками. Расс сидел сгорбившись, потому что не хотел, чтобы на него смотрели другие ребята. На большинстве из них форма не выглядела такой мешковатой.

Учительница начала называть имена и задавать детям вопросы. Некоторые из вопросов были лёгкими, вроде: «Как называется светлое пятно в небе?» или «Сможешь посчитать от одиннадцати до двадцати?»; другие были сложнее, например: «Назови трёх животных с четырьмя лапами». Расс знал имена многих растений, но его знакомство с миром немагических существ было почти нулевым. Учительница назвала имя ученика, который не отозвался.

— Ричард?

Дети начали вертеться на местах. Расс тоже оглянулся по сторонам. Ричарда нигде не было.

— Ричард? — повторила учительница, а затем встала и подошла к Рассу. — Ричард Снейп? Это ведь ты, верно?

В классе захихикали. Расс уткнулся взглядом в ладони, сгорая от стыда.

— Да, мисс, — пробормотал он, ненавидя себя за то, что не помнил своего полного имени.

— Хорошо, Ричард. Скажи мне, как называется страна, в которой ты живёшь?

Расс задумался. Его родители не сообщили ему ответа на этот вопрос.

— Пендл, — ответил он. Снова послышалось хихиканье.

— Англия, Ричард, — сказала учительница. — Ты знаешь, какой город является столицей Англии? Столица — это большой и очень важный город.

Расс изо всех сил старался припомнить названия городов, которые ему были известны. Одно нашлось.

— Блэкпул, — ответил он. Ещё больше смешков.

— Не волнуйся, Ричард, — сказала учительница. — У нас ещё будет время узнать о Лондоне.

Это был ужасный день. Раз за разом Расс сталкивался с вещами, о которых ничего не знал. Он винил в этом не учительницу, а себя. Он винил себя за то, что был слишком глупым и не знал того, о чём знали остальные. С ним было что-то не так. Нана и Венни были правы: его следовало оставить дома, потому что он не был готов идти в школу.

Когда мама пришла забрать его, Расс был тихим и совсем несчастным. Он молчал и тогда, когда они вернулись домой и Эйлин дала ему стакан воды со сладкой булочкой.

— Как всё прошло? — спросила она наконец, садясь рядом с ним за кухонный стол со своей чашкой.

— Нормально, — хмуро ответил Расс. Он пока не знал, как называлось чувство стыда, которым был охвачен, оно было новым и неприятным. Расс не хотел, чтобы мать знала об этом чувстве. Она была так уверена в том, что у него всё получится.

— Как-то непохоже, — заметила Эйлин. — Давай-ка посмотрим. — Она наклонилась к нему поближе, чтобы заглянуть в глаза.

Расс запаниковал. Впервые в жизни ему не хотелось показывать маме свои воспоминания и мысли. Он хотел, чтобы она им гордилась, а если бы она увидела, то не смогла бы. Вдруг, непроизвольно, — словно это был рефлекс, как, например, когда отдёргиваешь руку от чего-то горячего, — он вспомнил, как работал над рисунком. Это было приятно.

— О, вы рисовали, — сказала Эйлин. — Что ты нарисовал?

— Сад Наны с цветами, — ответил Расс. Ему хотелось нарисовать сморщенные головы Венни и кукол вуду, но он не знал как. Учительнице цветы понравились.

— Покажи мне ещё что-нибудь.

Расс понял, что если опустит плохие моменты, то сможет показать маме вещи, которым она порадуется. Тому, как учительница читала им историю, например. Или песне, которой она хотела их научить. Ребятам, бегавшим по школьному двору. Расс затолкал позорные воспоминания туда, где мама никогда бы не стала искать и… На самом деле, он не совсем понимал, как это делает, но это напомнило ему об их кухонной двери, выходившей на задний двор: если дверь не закрыть, ветер мог распахнуть её. Но Расс закрыл.

К тому времени, как вернулся папа, у Расса уже была готова история. Он рассказал о рисунке, об уроке музыки и о том, как весь класс учил алфавит. Тоби был доволен.

— Мам, а что такое страна? Это место, где живёт Нана? — спросил Расс после ужина, когда Эйлин мыла посуду.

— Что? Нет, Расс. Это совсем другое. Когда мы говорим, что Нана живёт в другой стороне, мы имеем в виду, что она живёт за городом. За городом не живёт никто, кроме Наны, и везде только вересковые пустоши и поля. А страна — это огромное место с множеством деревень, ферм, с маленькими и большими городами.

— Англия — это страна?

— Верно. Мы живём в Англии. Помнишь, как в прошлом месяце мы с бабушкой ездили в Блэкпул? Всё время, пока мы ехали, и даже в Блэкпуле, мы были в Англии. Мы могли ехать дальше много часов напролёт и всё равно были бы в Англии.

На следующий день учительница уже не спрашивала об Англии и Лондоне, даже несмотря на то, что у Расса были готовы для неё ответы.

Пролетали дни и недели, и, хотя вопросы на занятиях перестали ставить Расса в тупик, школа оставалась для него пыткой. Скоро он обнаружил, что почти все его действия вызывали у ребят смех, и поэтому ненавидел, когда его о чём-то спрашивали или вызывали к доске. Даже если Расс знал ответ, он не мог чётко его произнести, и тогда получалось что-то вроде: «Л-Лондон» или «Я н-не знаю». Дети считали это уморительным.

Перемены Рассу нравились, потому что, пока остальные ребята играли, он мог найти себе укромное место и думать. Через трещины в асфальте по краям школьного двора пробивались дикие цветы, и Расс узнавал старых друзей: бедренец, анютины глазки и льнянку.

Книги были ещё одной вещью, приносившей ему радость. Расс научился складывать из букв слова, прибавлять и вычитать, узнал много нового об Англии и Ланкашире. Он научился находить свою страну на глобусе и прочёл, как солнце делает день и ночь, пока крутится Земля, узнал, что такое температура и что растения сами производят себе еду.

Из плохого было то, что Расс понял, что он бедный и что та часть города, в которой он жил, была не самым лучшим местом для детей. Большинство семей переехали оттуда, когда закрылась фабрика, поэтому сейчас в школе училось мало ребят из его района. Всем было достаточно лишь взглянуть на него, чтобы понять, где он живёт.

Ещё Расс знал то, о чём ему нельзя было говорить остальным: о ведьмах, волшебниках, магии и Хогвартсе. Они все были магглами и никогда бы этого не поняли.

Через неделю после начала занятий Эйлин перестала отводить Расса в школу и забирать его оттуда. Дорогу он уже знал, а ей нужно было работать, иначе семье не хватало бы денег на еду. Расс сознавал важность денег, поэтому отнёсся к такой перемене спокойно. К тому же это значило, что теперь он мог начать исследовать.

Самой важной вещью в исследованиях было то, что нельзя было оставаться на том берегу реки, где располагалась школа. Если ты будешь там бродить, люди станут следить за тобой и делать тебе замечания, потому что знают, что ты с другого берега. На школьной стороне у домов росли цветы, а мамам не нужно было работать, поэтому у них было время следить за тем, чтобы занавески не марались от грязного воздуха. На берегу фабрики всё было иначе.

Через реку шёл каменный мост, достаточно широкий, чтобы по нему мог проехать автомобиль. Река текла мимо старой, давно закрытой фабрики, вода дурно пахла. Рассу не разрешалось заходить в неё, пить и даже прикасаться к ней. Люди кидали в неё мусор, словно это был длинный заболоченный мусорный бак.

Несмотря на всё это, у реки была пара местечек — по большей части на школьной стороне, — где росли ветвистые деревья, напоминавшие всклокоченные вихры уличного мальчишки. Было приятно сидеть под одним из таких тихим вечером, если никто тебя не видел. В школе училось несколько ребят, которые, как и Расс, жили на фабричной стороне, но все они были гораздо старше. Расс не хотел, чтобы его видели, потому что тогда они стали бы смеяться над его одеждой и тем, что его отец постоянно пропадает в пабе. К тому же Расс понял, что нельзя позволять людям слишком долго говорить с тобой и смотреть на тебя, потому что, заглянув тебе в глаза, они могли украсть твои мысли. Мама Расса так умела, поэтому Расс считал, что другие тоже могут. Маме он доверял.

Поначалу на фабричной стороне можно было легко потеряться, потому что все улицы здесь походили друг на друга. Дома из серо-коричневых кирпичей были сплошь покрыты чёрной сажей. Булыжники, с помощью которых когда-то мостили здешние дороги, теперь все были в трещинах или совсем расколоты. Сами улицы были узкие, с тесными тротуарами, вдоль которых к центру тянулись ливневые канавы, и нигде не было ни деревьев, ни цветов. Когда Расс начал обращать внимание на дома, чьи окна были заколочены досками, ему стало легче понимать, на какой улице он находился.

Скоро Расс побывал во всех важных местах: в магазине, где мама покупала чай и сахар, в булочной и в мясной лавке. Все они были очень маленькими и предлагали скудный выбор продуктов — Расс знал это, потому что на школьной стороне видел магазины куда больше и богаче. Но Расса это не заботило, поскольку он понимал, что его семья отличалась от других, так что для него такое положение дел было в порядке вещей. Может, он и приставал бы к родителям, но со всеми разговорами отца о том, как сложно нынче достать еду, Расс никогда не был по-настоящему голоден. Он был щуплый и всегда мало ел. Но даже у них случались редкие случаи, когда по пятницам отец приносил рыбу с особенным, жаренным во фритюре, картофелем. В их жизни были свои радости.

Рассу также было известно, где находится паб. Нужно было остерегаться, чтобы отец не увидел его поблизости с этим местом, потому как Рассу не позволялось шататься по улицам после школы, так что когда он видел отца выходившим из паба, то скорее бежал домой, чтобы оказаться там раньше. Мама обычно отрывалась на минуту от готовки, уставшая после долгого дня подённых работ в качестве уборщицы или прачки, и спрашивала Расса, когда тот забегал на порог: «Уже идёт, да? Хорошо, что ужин почти готов».

После месяца исследований Расс добрался до старой фабрики. Он смутно помнил, что когда-то давно, может быть, год назад, его отец работал в месте, называвшемся фабрикой. Это было ещё до того, как её закрыли и всем пришлось искать работу в другом месте, которое называлось шахтами. Окна фабрики были заколочены, а сама она — окружена забором, но Расс нашёл в нём брешь, в которую можно было протиснуться. Он начал наведываться туда каждый день, в надежде отыскать вход в здание, но найти его так и не удалось, потому что внезапно весь город взбудоражило неприятное событие.

Шла третья неделя октября, когда все матери в городе вдруг стали внимательнее следить за детьми. Ребят, которые обычно ходили в школу самостоятельно, теперь стали приводить родители. Однажды вечером мама Расса поговорила с несколькими женщинами и после этого начала снова отводить сына в школу. Во время перемен на школьном дворе дежурили учителя, и когда Расс хотел посидеть один в уголке, ему было сказано, что нужно держаться ближе к остальным. Слухи, ходившие среди второклашек и третьеклассников, были ужасающие.

«Они делали с ней плохие вещи, а потом убили и закопали в пустошах» — так звучала основная история, а некоторые ребята ещё демонстрировали, как тебя могут задушить. Во вторник в пустошах нашли тело ещё одного мальчика, и Эйлин провела с Рассом беседу, объясняя, что ни в коем случае нельзя разговаривать с незнакомцами и соглашаться, когда они предлагают тебя подвезти. Убийства происходили в Манчестере, а не в Пендле, но никогда не знаешь, как всё обернётся. Мир — опасное место.

Плюсом необходимости держаться рядом с остальными на переменах стало то, что у старших ребят были небольшие радиоприёмники на батарейках, поэтому Расс мог слушать песни и разговоры других учеников, обсуждавших любимых исполнителей. В школе он не осмеливался, но дома стал часто напевать запомнившиеся ему строчки.

Пение Рассу давалось не слишком хорошо, так что когда он в первый раз громко затянул: «Эй! Мне нужна помощь! Эй! Здесь не всяк поможет!», Эйлин прибежала на его крики, думая, что сыну действительно нужно с чем-то помочь. «Эй, а ну-ка спрячь свою любовь» была ещё одной любимой песней Расса⁽¹⁾. Он продолжал напевать их без остановки целыми днями.

Ещё ему хотелось носить причёску подлиннее. «Мой сын не станет расхаживать патлатым, как какая-нибудь девчонка!» — запрещал Тоби, но в итоге сдался, потому что большинство молодых людей уже несколько лет ходили с длинными волосами, а он хотел, чтобы его сын был «нормальным».

Вскоре после Рождества Эйлин, не обращая внимания на мужнины отчаянные знаки остановиться, спросила Расса, не хочет ли он пригласить на свой день рождения кого-нибудь из одноклассников.

— Не-а, — протянул Расс. — Кучка надменных воображал, вот они кто.

Тоби такое определение понравилось, и он довольно потрепал сына по голове со словами: «Моя школа!»

На самом деле, никого даже не удивляло то, что Расс не завёл в школе друзей. Он был сыном бедного шахтёра, вынужденного каждый день отправляться на заработки в соседний город, и жил по ту сторону реки, где заколоченные окна и безлюдные улицы говорили о безнадёжном упадке, который повлекло за собой закрытие фабрики. Напротив, было бы странно, если бы мальчик проявил желание общаться с ребятами, в социальный круг которых он не входил.

Летом 1966 года Расса отправили провести несколько недель с Наной. Ему исполнилось шесть с половиной, пальцы его стали куда послушней, чем у пятилетнего, так что Нана дала ему задание полоть клумбы и прищипывать цветы в саду. Расс хотел было сделать это с помощью своих способностей, но Нана тут же запретила использовать магию для ухода за её травами, и он подчинился. Ему также было велено собирать гусениц, тлей и всё, что пожирало листья и тянуло из них соки. Тех насекомых, что опыляли растения, Рассу было сказано не трогать. Нана не верила во все эти ужасные спреи.

— Не шарахайся ты так, дитя! — порой кричала она ему через сад. — Пчела не ужалит тебя, если ты сам её не вынудишь. Твой укус поболит пятнадцать минут и перестанет, но пчела будет мертва. Двигайся плавно, дай ей время, и она улетит.

Тогда же Расс впервые узнал о крапиве. Поначалу он думал, что его ужалила пчела, пока Нана не осмотрела ожог и, не найдя в коже жала, не взглянула на растение, к которому он прикоснулся.

— Сегодня можно будет сварить крапивный суп, — сказала она и усмехнулась, заметив выражение, отразившееся на лице внука. — Не бойся. Суп из крапивы очень полезен, а при готовке все её волоски теряют жалящий сок. На самом деле, когда ты крепко хватаешь стебли, крапива жалит не так сильно, как когда ты случайно касаешься её листьев. Иногда, чтобы заполучить какую-то вещь, ты должен позволить ей тебя ужалить. Всё зависит от того, насколько сильной будет боль и как сильно нужна тебе эта вещь. Но всё же надень перчатки, когда будешь собирать зелень. — Крапивный суп получился очень вкусным.

У Наны жила серая неясыть по имени Нельсон. Нельсон был на год старше Расса, и Нана сказала, что если Расс не будет осторожен, то Нельсон проживёт куда дольше, чем он. Рассу это показалось забавным, но Нана объяснила, что в волшебных семьях совы обычно живут по двадцать или тридцать лет.

— Я знаю многих волшебников, которые умерли прежде, чем им исполнилось тридцать, а всё потому, что они не были осторожны с заклинаниями.

Именно Нана стала первой, кто начал обучать Расса магии. Мама не могла этого делать, поскольку, во-первых, волшебство заставляло папу нервничать, а во-вторых, они жили в месте, где водилось слишком много магглов. Нельзя было использовать магию там, где её могли увидеть магглы, если они не являлись членами семьи, как бабушка, так что мама никогда не колдовала. Она сказала Рассу, что всё равно никогда не была в этом хороша.

Зато Нана была. Она достала старую палочку мужа и показала Рассу, как её следует держать.

— Мама говорит, мне нельзя колдовать палочкой, — сказал Расс. — Я ещё слишком мал.

— Твоя мать понабралась каких-то странных убеждений в своей школе, — строго возразила Нана. — Министерство — это просто кучка бестолковых канцеляристов, любящих совать нос не в свои дела. Ты в моём доме, и они никогда не разберутся, кто это делает: ты или я. Волшебник должен учиться магии с детства, иначе как ты собираешься в ней преуспеть? Теперь подними палочку и держи её так, как я тебя учила. Я покажу тебе, как чинить сломанные вещи. Это заклинание лишь соединяет расколотые части, так что если у тебя не будет их всех, то ничего не получится, но если ты делаешь это сразу после того, как что-то сломал, то всё в порядке. Просто укажи кончиком палочки на вещь, назови её имя и добавь: «Репаро!»

Это стало первым знакомством Расса с магическим языком, поскольку на английском колдовать было нельзя. Если тебе хотелось восстановить бутылку (он тренировался на бутылке, которую разбивал, а затем соединял её осколки снова и снова), нужно было сказать «Ампуллам Репаро!», потому что слово «бутылка» на языке магии звучало как «ампулла». Ещё следовало понимать, что заклинание нельзя использовать на людях, поскольку они не «чинятся» как вещи.

— У тебя получается лучше, чем у твоей матери в своё время, — задумчиво произнесла Нана после того, как Рассу удалось соединить осколки в бутылку несколько раз подряд. — Я не удивлена. До неё не было ни одного Россендейла или Принца, который был бы плох в магии. Быть может, всё дело в поколении.

— Кто такие Россендейлы?

— Я — Россендейл. Меня звали Константина Россендейл, перед тем как я вышла замуж за Ричарда Принца и стала Константиной Принц.

— Тогда я тоже Россендейл? — спросил Расс. Это была интересная мысль.

— Определённо. Ты и Россендейл, и Принц — так же, как и мать. — Нана покрутила старую палочку мужа в руках. — Кажется, она подходит. Быть может, достанется тебе, когда подрастёшь.

Четверг, 1 сентября 1966 (первый день полной луны)

Той осенью жизнь стала напряжённее. Главной причиной тому был отец Расса. Тоби вдруг начал ненавидеть американцев. Дело было даже не в их войне с той страной, что находилась южнее Китая (Рассу никак не удавалось отыскать её на глобусе), хотя его отец всегда говорил, что им там делать нечего. Нет, проблема была в угле. Рассу казалось, что если бы не уголь, то отец не стал бы так расстраиваться из-за войны.

Американцы продавали уголь дешевле, чем англичане. Это значило, что все хотели покупать уголь у американцев. Расс понимал, что если никто не будет покупать уголь у англичан, то папа может потерять работу. Если англичане снизят цену на свой уголь, тогда у шахт станет меньше денег, и тогда папа может потерять работу. Хуже всего было то, что в Лондоне поговаривали о присоединении к Европе. Если Англия согласится на это, тогда Германия станет продавать ей свой уголь, и тогда папа потеряет работу.

Теперь Тоби Снейп напивался гораздо чаще и куда сильнее, чем для уже привычного «поднятия настроения». Он возвращался домой, бушуя от переполнявшей его ненависти к миру, в гневе и ужасе браня свою судьбу на чём свет. В первый раз Тоби ударил Эйлин в начале сентября, в тот день, когда в школе обычно начинались занятия. Он ввалился в дом поздно ночью, зовя Расса.

— Где мой мальчик? Весь мир ополчился против мужчины, но у него есть сын! Его утешение!.. Моя чёртова надежда на проклятое будущее! Расс! Иди и посиди немного с отцом!

Эйлин попыталась помешать мужу подняться наверх, где Расс уже спал в своей комнате.

— Пошла прочь, женщина! — прорычал Тоби, толкнув её в плечо, отчего Эйлин отлетела и ударилась спиной в стену. Тоби начал подниматься по лестнице, ревя: — Расс! Живо выходи оттуда!

От шума Расс проснулся и высунулся из комнаты, уже привычный к пьяным скандалам отца. Однако одного взгляда на искажённое яростью лицо мужчины хватило, чтобы Расс вскрикнул от ужаса и юркнул обратно, попытавшись закрыться изнутри. Такой жест только взбесил Тоби. Он рванулся вперёд, распахнул дверь настежь и вцепился в Расса, приговаривая:

— Запереться от меня вздумал, ведьмино отродье! Где ваша магия, когда она так нужна? Только и знают, что насмехаться, палец о палец не ударят, чтобы помочь отцу! Я покажу тебе, как закрываться!

Тоби расстегнул ремень, вытащил его из брюк и замахнулся на сына. Мальчик не носил пижам — они не могли позволить себе лишние траты, — так что сейчас на нём были только трусы и майка. Удар пришёлся на заднюю поверхность бёдер, и Расс закричал — скорее от испуга, чем от боли, поскольку Тоби был слишком пьян, чтобы выпороть сына как следует. Ремень свистел в воздухе, заставляя ребёнка вопить что есть сил, пока на пороге комнаты не появилась Эйлин и не прокричала: «Экспеллиармус!» Ремень вылетел из рук Тоби. От удивления тот ослабил хватку, и Расс бросился прочь из комнаты вниз по лестнице.

Палочка исчезла, Эйлин тут же принялась успокаивать ошарашенного мужа: «Ничего не было, Тоби. Тебе привиделось или что-то вроде того. Всё хорошо, идём спать. Ты устал, нужно отдохнуть». Что было дальше, Расс не услышал. Он выбежал через кухню на задний двор, где присел на корточки и притаился, ёжась от холода.

Через двадцать минут Эйлин вышла к нему.

— Всё хорошо, милый, можешь зайти. Он уснул. — Расс просеменил в дом; лицо его было сплошь мокрым от слёз. — Давай взглянем на тебя, — сказала мама, осматривая всё ещё красную кожу на его ногах. — Болит?

Расс помотал головой, но она всё равно наложила на следы ударов холодные компрессы и обнимала его до тех пор, пока он не перестал всхлипывать и не расслабился в её руках.

— Этот мир очень несправедлив к простым людям, Расс, — пыталась объяснить Эйлин. — Они выбиваются из сил, стараясь заработать хоть какие-то крохи, но мир отнимает даже это. Иногда человек не выдерживает всего, что на него давит, и срывается.

Обдумывая произошедшее, Расс спросил:

— Ты использовала магию против папы?

Эйлин напряглась.

— Нет. Я не использовала магию против него. Я использовала магию на ремне, сделав так, чтобы тот отлетел в сторону. Я не использовала магию против твоего отца. — Эйлин усадила Расса к себе на колени, заставляя его посмотреть ей в глаза. — Расс, волшебники никогда, никогда не должны использовать магию против магглов. Это нечестно. Это неправильно. Мы владеем тем же оружием, что и они: у нас есть слова, кулаки и всё остальное. Нет ни единой причины, мешающей нам бороться с ними на равных. Пользоваться магией в немагическом мире нечестно.

— Но ты ею воспользовалась там, наверху.

— Я применила её к ремню, а не к человеку. И только потому, что не хотела сломать этому человеку нос.

Расс захихикал. Эйлин уложила сына на диване в гостиной, а сама отправилась спать в его комнату, пока Тоби храпел на супружеской кровати в большой спальне. К тому времени, как Тоби проснулся следующим утром, Расс уже был на занятиях.

В школе дела обстояли не лучше. Перед обедом у класса был урок рисования, и Расс взял последнюю коробку карандашей из общей корзины.

— Эй, — окликнул его Нил Филипс, — вообще-то я собирался их взять.

— Ну… а я взял их… первым, — ответил Расс и отправился на своё место.

На большой перемене Расс нашёл во дворе скамейку, где собирался пообедать сэндвичем, который ему сделала мама. Там к нему подошли трое старших ребят, на вид лет девяти. За их спинами маячил Нил.

— Эй, чудила, — обратился к Рассу первый мальчик. — Давай-ка потолкуем.

Расс встал и попытался уйти, но они преградили ему дорогу.

— Я сказал, что хочу с тобой поговорить. Это правда, что ты не знал своего имени, пока тебе не исполнилось шесть? — Мальчики засмеялись. — Меня зовут Брайан. Нил — мой младший брат. Я хочу, чтобы ты оставил его в покое.

Расс ничего не ответил. Он хотел обойти их, но для прохода было слишком мало места.

— Ты понял меня, чудила? — затем Брайан повернулся, обращаясь к друзьям: — Не слишком сообразительный попался, а? Как тебя зовут, страшилище?

— Р… Ра… Ричард, — тихо ответил Расс.

— Что ж, Ра-Ра-Ричард. Людям, как ты, положено ждать своей очереди и всегда пропускать таких, как мы, вперёд. Именно поэтому мы живём в хороших домах, а вы — в убогих свинарниках. Понял?

— Д… да, — отозвался Расс. Он не мог ничего сделать. Они были крупнее, их было больше. Скорее всего, никто и не заметил бы его среди них, потому что он был куда ниже.

— Отлично, — сказал Брайан. Он протянул руку и небрежно дёрнул лацкан его пиджака. — И скажи родителям, пусть купят тебе тряпьё по размеру. На тебя же смотреть больно.

И мальчики ушли, громко хохоча.

Расс сел на скамью, чтобы доесть сэндвич. Внутри всё кипело. «Вот подождите, — думал он, — только подождите, когда я стану взрослым и смогу колдовать. Тогда я вам покажу. Я лучше вас. Ещё посмотрим, кто кого будет пропускать вперёд». Вдруг ему в голову пришла новая мысль: магглы. «Вот вы кто — магглы. Обычные магглы. А я волшебник! Какая разница, что вы там обо мне думаете. Когда мне исполнится одиннадцать, я отправлюсь в другую школу, а на таких, как вы, даже не взгляну. Там я научусь творить великую магию, и буду таким же, как все, и мы будем над вами смеяться. Кому нужны друзья-магглы? Когда мне будет одиннадцать, у меня появятся друзья-волшебники».

Эта мысль помогла Рассу дотерпеть до конца занятий, подпитывая его чувство собственного достоинства, которое другие видеть не могли. Расс не обращал внимания на то, как Нил корчил ему рожи за спиной учительницы. Он доделал задания и сдал работу, а когда пришло время идти домой, спокойно вышел из школы. Ему снова разрешалось ходить одному, без присмотра взрослых. По дороге он заметил, как сильно меняется пейзаж, когда переходишь каменный мост через реку: на этой стороне дома выглядели более старыми и неухоженными. Увидев, как с порога ему машет мать, Расс отметил, что одета она была беднее, чем мамы других ребят. Это не имело значения. Она была ведьмой, и это делало её лучше остальных.

Отец встретил Расса с виноватым видом. Тоби не помнил, что делал накануне, но похмелье было таким сильным, что позволяло предположить худшее. Эйлин рассказала, как он пытался выпороть сына и что ему удалось нанести пару серьёзных ударов, прежде чем она его утихомирила, и потому теперь Тоби хотелось всеми способами загладить свою вину.

После ужина он обратился к Рассу.

— В этой вашей школе… говоришь, вас учат складывать?

— Да, — ответил Расс.

— Сколько будет семь и восемь?

— Пятнадцать.

— А шесть и девять?

— Пятнадцать.

— Хочешь, научу тебя игре, в которую мы постоянно играем с твоим прадедом?

— Тебе не кажется, что ему ещё рано? — спросила Эйлин.

— Так у него будет больше времени в ней разобраться. Ну, что скажешь, сын?

— Ладно, — согласился Расс и принялся внимательно вникать в объяснения отца о том, как сдавать карты, вести счёт и двигать колышки на доске.

Это была сложная игра, поэтому Расс не мог освоить её в один вечер. За все выходные Тоби ни разу не появился в баре; вместо этого он оставался трезвым и учил сына играть в криббедж. К началу ноября Расс уже был настолько в нём хорош, что иногда обыгрывал отца в пух и прах. Они не пошли смотреть на костёр в ночь Гая Фокса, потому что у них не было ненужного хлама, который можно было отдать на сожжение. Теперь даже хлам имел для них ценность. Без него идти не было смысла. Тоби остался дома с семьёй и играл с сыном в карты.

Венни умер в канун Рождества. Он был в магазине, где выбирал подарок для бабушки, и там у него случился обширный инсульт. Через пару минут он скончался. На похороны собралось множество пожилых мужчин, с которыми Венсли Снейп ходил в море, когда все они были моложе, потому как он и правда всю жизнь прослужил капитаном дальнего плавания. Были даже двое, прибывших из самого Ливерпуля.

Позже выяснилось, что расходы Венни несколько превышали его месячное пенсионное пособие, и, когда все долги по счетам были выплачены, его снохе, внуку и правнуку почти ничего не осталось. Тоби, конечно, получил кое-какие деньги, но большая их часть ушла на празднование сего факта. Рассу по наследству досталось несколько коробок.

Открыв их, они обнаружили кукол вуду, отравленные дротики и массу других увлекательных тёмных вещичек, которые так нравились Рассу. В одной из коробок были книги с захватывающими картинками — Расс ещё не мог их читать, потому что написаны они были на языке, которому не учили в школе. И всё-таки среди них нашлась пара фолиантов, изложенных на понятном для Расса языке; мальчик особенно впечатлился, когда узнал, что волшебники, помимо всего прочего, могли насылать на людей проклятия. Несколько вечеров он провёл, жадно вчитываясь в страницы, описывающие различные сглазы и порчи, и жалея о том, что он не у Наны, где мог бы попросить палочку дедушки, чтобы опробовать хотя бы один из них.

Полное осознание утраты пришло к Рассу уже после седьмого дня рождения. Круг его общения сузился ровно на треть. С Наной и бабушкой он виделся лишь изредка; а Венни жил в одном городе со Снейпами, и, хотя Расс не навещал его каждую неделю, пару-тройку раз в месяц им всё-таки удавалось увидеться. Теперь единственными людьми, с кем Расс общался вне школы, были его родители, и то, если отец возвращался после работы трезвым.

Смерть Венсли повлияла и на Тоби, хоть и не так очевидно, как на Расса. В их маленькой семье лишь Тоби имел широкий круг знакомств: у него были товарищи по работе и приятели из бара. Некоторые являлись и тем, и другим — именно с ними Тоби возвращался домой с шахты, останавливаясь по пути, чтобы пропустить пару стаканчиков. И всё же Венсли значил для него гораздо больше, чем «парни». Венсли был спасительной соломинкой, гаванью в бушующем море. Тоби знал, что даже в худшем случае, если ему придётся отправиться на заработки далеко от дома, старый Венсли всегда присмотрит за его женой и сыном. Теперь чувство безопасности исчезло, и Тоби не на кого было рассчитывать, кроме как на себя.

Ещё одной вещью, повлиявшей на их семью после ухода Венсли (Расс был ещё слишком мал, чтобы это понять), было то, что теперь Эйлин и Тоби гораздо реже могли оставаться одни. Терпение Тоби постепенно сходило на нет, и всё чаще он срывался на Рассе, которого начал подсознательно воспринимать как соперника в борьбе за внимание Эйлин. Теперь Тоби гораздо чаще был склонен поднимать руку, кулак или ремень, когда напивался, и довольно часто под них попадал именно Расс. На ногах, спине и руках мальчика стали часто появляться синяки — хорошо, что рукава его одежды были длиннее, чем следовало.

Затем начались банные войны.

Дом был очень старый, и если планировка ещё предусматривала небольшой туалет, то ванной комнаты в нём уже не было. Тоби свои омовения совершал на шахте, где для рабочих была оборудована большая умывальная комната, чтобы они могли смывать с себя пыль и сажу после того, как вылезут из «ямы».

Эйлин умывалась в раковине, каждый день у неё было время позаботиться о своих нуждах, пока дома никого не было. Расс же обычно мыл лицо, руки и шею, но пару раз в неделю ему приходилось стоять посреди кухни голым, в большом корыте для стирки, стенки которого едва доставали ему до колен, пока мама намыливала его и поливала с головы до ног чистой водой из ведра. Когда Рассу исполнилось семь, этот ритуал вдруг стал для него унизительным, позорным, невыносимым.

— Мам, ну пожалуйста, — умолял он, когда она в очередной раз расстёгивала на нём рубашку и штаны. — Позволь мне самому. Я ведь уже не маленький! — Он не знал, как объяснить, что теперь стесняется перед ней раздеваться, хоть и делал это всю жизнь.

— Ты ещё не настолько взрослый, чтобы мыться как следует. Для отвода глаз только потрёшься и улизнёшь.

— Пожалуйста, мам. Не нужно. Я сам.

Несмотря на все его попытки помешать, Эйлин стянула с Расса одежду, вынудив его стыдливо прикрыться. Она покачала головой и цокнула языком, но всё же провела привычный ритуал как можно скорее, чтобы он мог завернуться в полотенце и снова чувствовать себя презентабельно. Эта вдруг открывшаяся в нём стыдливость озадачила Эйлин; она не могла понять ни причин, ни внезапности такого сильного смущения сына.

Вторник, 4 апреля 1967 (третий день последней четверти)

В первый вторник апреля мать встретила Расса из школы на пороге в одном халате, вручая ему сумку с домашней одеждой и комплектом сменного белья. «Ступай к миссис Хэнсон, Расс. Сегодня переночуешь у неё, она тебя уже ждёт. Она всё объяснит». Взглянув за плечо мамы, Расс заметил, что отец был дома. Это было странно: обычно он возвращался с работы на четыре часа позже. Расс не стал спорить. Он взял у матери сумку и отправился к миссис Хэнсон.

Она и впрямь ждала его.

— Мы с тобой отлично проведём время, Расси, — заверила она с энтузиазмом. — Ох, и много же воды утекло с тех пор, как я за тобой присматривала. Боже мой, как ты подрос! Настоящий маленький джентльмен. Заходи, выпьешь молока с печеньем.

— У мамы с папой что-то случилось? — спросил Расс, как только вошёл в дом. — Она сказала, вы объясните.

— Брось, дитя, ничего не случилось, и всё замечательно! Ты знал, что твои мама и папа поженились в этот самый день, восемь лет назад? Так что у них сегодня, можно сказать, день рождения. Они ведь разрешают тебе звать друзей в гости на именины, верно? Так и ты, на их годовщину должен оставлять родителей наедине.

Расс решил пропустить замечание о друзьях и именинах.

— Хотите сказать, они не сердятся на меня? Или друг на друга?

— Бог ты мой, да нет конечно! Они рады-радёшеньки, и чем дольше мы позволим им оставаться одним, тем счастливей они будут. Твой отец сегодня даже подошёл к старшему и умолял отпустить его домой пораньше, согласившись потерять оплату за неотработанные часы, лишь бы побыть днём с женой, а Эйлин решила выгадать для них целую ночь. Прибежала ко мне вне себя от радости. Тоби, надо полагать, сейчас такой же — он-то надеялся только на вечер!

Расс всё ещё ничего не понимал, кроме того, о чём знал раньше: родителям нравилось оставаться одним. По крайней мере, миссис Хэнсон он смутно помнил из детства, так что решил, что сможет неплохо провести у неё время. «Куда я могу положить вещи?» — спросил он, показывая ей собранную матерью сумку.

Миссис Хэнсон была, как она сама себя называла, вдовой на двух пособиях. Её первым мужем был сержант морского десанта. Они поженились как раз накануне дня высадки союзных войск в Европе, куда он был направлен вместе со своим экипажем и убит в одном из сражений⁽²⁾. Второй муж погиб во время пожара на фабрике, который случился меньше, чем через год после их свадьбы. Миссис Хэнсон жила в доме своих покойных родителей и получала две вдовьих пенсии. Дом был очень неплохим.

Начать следует с того, что в нём было больше комнат, чем в доме Расса, — две комнаты миссис Хэнсон даже сдавала квартирующим жильцам, — и Рассу была отведена отдельная спальня на нижнем этаже. Во-вторых, там была настоящая ванная комната, посреди которой на ножках, выполненных в виде львиных лап, стояла большая белая ванна. В-третьих, в доме миссис Хэнсон был телевизор. Ужин подали рано; за столом Расс вёл себя очень скованно и тихо, потому что оба квартиранта ели вместе с ними. Он не поднимал взгляда от своей тарелки, поскольку боялся, что они захотят в него заглянуть. Дверь, скрытая за его глазами, была крепко заперта. Расс облегчённо вздохнул, когда после ужина мужчины разошлись по своим комнатам.

В тот вечер Расс совершил две новые для себя вещи. Во-первых, он принял настоящую ванну в настоящей ванной комнате, где он мог закрыться от остальных и быть совершенно один. Во-вторых, он посмотрел две первые телепередачи в своей жизни, обе из которых были американскими. (Миссис Хэнсон включила телевизор на пять минут раньше перед их началом, потому что аппарат должен был хорошенько прогреться.) В первой рассказывали про женатую пару. Женщина была немного взбалмошной; она работала на фабрике, где ей полагалось раскладывать шоколадные конфеты по коробкам, вот только лента крутилась всё быстрее и быстрее, так что женщине приходилось съедать часть конфет, чтобы поспевать за ней. Расс громко смеялся, наблюдая за этим.

Вторую передачу понимать было сложнее из-за странных акцентов и незнакомых выражений, но Рассу она понравилась больше, потому что сюжет рассказывал о бедняках, которые внезапно разбогатели. Они оставили свой плохонький дом и переехали в огромный особняк, но вели себя так же просто, как раньше. Ещё они были умнее, чем богачи. Рассу приятно было помечтать о том, как это — внезапно разбогатеть.

Следующим утром Расс отправился в школу от миссис Хэнсон, а когда вернулся домой, мама испекла торт. Папа пришёл с работы не поздно, попустив в баре всего пару пинт; весь вечер они с Рассом играли в криббедж. Они были счастливы. Мысли Расса крутились вокруг того, что он видел по телевизору; иногда он даже расхаживал по дому, то и дело выкрикивая слоган: «Кровь земли. Чёрное золото. Всё верно — это нефть!». Ему это казалось очень забавным.

С тех пор Расс время от времени — когда его родителям удавалось сэкономить немного денег — проводил субботы у миссис Хэнсон. Субботние вечера ему нравились, потому что после принятой ванны он смотрел самые разные телепередачи. Благодаря «Диксону из Док Грин» Расс наконец понял, что из себя представляет Лондон; ещё ему нравились «Мстители», он считал миссис Пил прекрасным бойцом; но его самым любимым персонажем всё-таки стал Доктор Кто, потому что у него была своя машина времени «Тардис». Рассу тоже захотелось путешествовать во времени, но миссис Хэнсон объяснила, что это невозможно.

В конце июня, когда у школьников начались летние каникулы, Расса на две ночи отправили к миссис Хэнсон. Суббота ничем не отличалась от предыдущих, но вечер воскресенья обещал стать по-настоящему особенным. Рассу предстояло наблюдать, как «вершится история», потому что в этот вечер в мире должно было состояться первое прямое телевизионное вещание между странами. Расс ждал этого, как и квартиранты миссис Хэнсон.

«Это всё из-за спутников, которые они запустили в космос», — объясняла миссис Хэнсон. Ей эта тема была понятна не до конца, но один из постояльцев сказал, что спутники летали в космосе так далеко от Земли, что их не было видно, и направляли радио и видео сигналы друг другу и обратно на Землю, чтобы все могли смотреть одну и ту же передачу одновременно; Расс должен был увидеть это вместе со всем миром.

Всё воскресенье, играя во дворе перед домом миссис Хэнсон, Расс поглядывал на небо, надеясь увидеть спутники и размышляя над тем, как им удаётся висеть в воздухе и не падать.

Тем вечером, слушая объяснения взрослых, помогающих ему понять то, что он видит, Расс смотрел на жизнь в разных уголках Земли. Им показали торговый район в северной Африке и ускоряющееся движение транспорта в Париже; дом, в котором встречались президенты Соединённых Штатов и России, — там были люди, они что-то говорили, но Расс их совсем не понимал. Затем он увидел настоящего ковбоя в Канаде.

В Японии и Австралии было уже завтра, почти пять часов утра, в Токийском метро суетились рабочие, поезда везли людей на работу в Мельбурне.

Когда на экране появилось изображение огромной тарелки радиотелескопа, Расс заворожённо застыл на месте. Он не мог поверить не только в то, что смотрит на утро завтрашнего дня, но и в то, что видит вещь, способную улавливать что-то, находящееся в миллионах миль от Земли. Спутники и телескопы — с той минуты Расс был влюблён.

В конце вещания показали группу «Битлз». Расс слышал их песни, но никогда не видел самих музыкантов. Их имена появлялись на экране, так что теперь Расс знал, кто есть Пол, а кто Ринго. Они записывали новую песню с целой толпой людей и оркестром. Расс отметил, что нос Джона выглядел совсем как нос его отца, а когда всё закончилось, отправился в постель, напевая: «Всё, что тебе нужно — это любовь».

На следующий день Расс рассказал родителям о том, что видел. Он не стал описывать буквально всё, потому что многие моменты были ему непонятны, особенно те, где серьёзные мужчины говорили о серьёзных вещах, — это было скучно, — но ему удалось передать им в общих чертах, как выглядят улицы Парижа и пляжи в Канаде; он даже пытался нарисовать, как выглядит огромный австралийский радиотелескоп. Тоби не был уверен, что столь обстоятельное знакомство с окружающим миром полезно для мальчика из бедной семьи рабочих: от такого невольно задумаешься о жизни и поймёшь, что у кого-то она лучше. Эйлин же, напротив, порадовалась за сына.

Тем летом, пока Тоби пропадал на работе, Эйлин начала говорить с Рассом о Хогвартсе.

— Это огромный замок на холме, рядом с ним есть озеро — в том озере живёт гигантский кальмар, поэтому там никто не плавает, — а студенты могут летать на мётлах и играть в игру под названием «Квиддич». Все живут в четырёх разных частях замка, в общежитиях своих факультетов. Скорее всего, ты попадёшь на тот, где училась я, — Пуффендуй. Тебе там понравится. В школе учатся разные, совсем не похожие друг на друга ребята, но все они работают сообща.

— Ты тоже играла в квиддич, мам?

— Бог с тобой, ребёнок! Полёты на метле мне никогда не давались. Зато я была капитаном команды по плюй-камням.

Затем в августе Эйлин и Расс отправились провести пару дней у Наны, и всё изменилось.

Они работали в саду, пропалывая грядки, собирая жуков и прищипывая цветы, чтобы предотвратить распространение семян, и Эйлин рассказывала сыну о Хогвартсе.

— Декана факультета Пуффендуй зовут профессор Мюллейн. Он преподаёт травологию, так что тебе следует с ним поладить. Он даже слышал о нашей Нане, хотя она никогда не училась в Хогвартсе. Общежития Пуффендуя располагаются на нижнем этаже, зайти в них можно через стену рядом с кухнями. В этих кухнях работают только домовые эльфы. До того как поступить в Хогвартс, я никогда о них не слышала и, конечно же, не видела…

— Лин, — окликнула её Нана c другого конца сада, — подойди сюда на минутку. — Женщины стояли около двери, ведущей в дом, но Расс всё-таки мог слышать их разговор в тихом летнем воздухе.

— Не стоит тебе настраивать мальчика на Пуффендуй, — остерегающим тоном сказала Нана, — его, быть может, ещё туда не поместят.

— Конечно поместят, — возразила Эйлин. — Дети всегда попадают на тот же факультет, что их родители. И так как я училась на Пуффендуе…

— Вчера я ходила к Табите Поллард. Она составила карту на семьдесят первый.

— Я уже проверила, мам, — сказала Эйлин. — Меркурий в четвёртом доме, он будет в знаке Девы с двадцать седьмого июля до первого октября. С Рассом всё будет в порядке.

— Нет, Лин. Начиная с тринадцатого августа Меркурий становится ретроградным. Тридцатого он возвращается в знак Льва и не перейдёт в Деву до одиннадцатого сентября. В день сортировки Меркурий будет в знаке Льва.

Возникло молчание, и, по напряжению, сквозившему в тишине, Расс понял, что мама пытается справиться с внезапно охватившим её шоком.

— Нельзя отправлять его на Слизерин, — сказала она наконец. — Таким полукровкам, как он, там… Его ведь загрызут.

— Не говори ему об этом. На Слизерине должны быть и другие полукровки. Не думаю, что в Англии осталось так уж много чистокровных семей. Если его подготовить, может быть, ему там будет неплохо. Просто не настраивай мальчика, что он обязательно попадёт в Пуффендуй. Убедись, что он будет готов и к Слизерину.

С того дня их разговоры о школе изменились. Эйлин старалась рассказывать Рассу об остальных факультетах не меньше, чем о Пуффендуе, уделяя особое внимание Слизерину. Она сказала, что все слизеринцы честолюбивы и стремятся достичь заметного успеха в жизни. Ребята, учащиеся на Слизерине, сплочены сильнее остальных, так что, если они твои друзья, они всегда прикроют тебе спину и вступятся за тебя. Ещё она сказала, что деканом факультета был профессор Слизнорт, он преподавал зельеварение; Расс должен был преуспеть в этом предмете, поскольку уже много знал о зельях.

Тогда же Эйлин начала учить Расса защищаться. Они взяли у Наны старую палочку деда Принца и, когда вернулись домой, стали часто выходить тренироваться в пустоши, где их магию не могли отследить из места, которое мама звала «Министерством». Она также учила Расса читать других людей.

— Смотри им в глаза, — говорила она. — В глазах ты всегда увидишь намерение прежде, чем тебя атакуют, даже прежде чем тебе что-то скажут. — Она объяснила, что нужно закрывать свой разум от противника. — Не позволяй им читать тебя, — предупреждала она, — иначе они будут знать о каждом твоём шаге.

Это было легко. С самого детства Расс умел закрываться. Он закрывался от всех, кроме матери, а иногда прятал кое-что и от неё. Никто об этом не знал, конечно, потому что люди не умели его читать. Теперь, по приказу матери, он полностью запирал свои мысли даже от неё, когда они упражнялись в магических дуэлях.

— Отлично! — хвалила она его. — Схватываешь на лету. Теперь поработаем над реакцией.

Той осенью Расс начал ввязываться в школьные драки. Когда это случилось в первый раз, учительница не могла позвонить его родителям, потому что у них дома не было телефона. Вместо этого она дала Рассу записку и попросила передать её матери.

— Что с тобой случилось? — воскликнула Эйлин, когда Расс появился на пороге с синяком на щеке и рассечённой губой.

— Нил Филипс хотел меня побить, — ответил он и отдал ей записку учительницы.

В записке говорилось, что это Расс начал драку. Он без причины напал на сына Филипсов, и тому ничего не оставалось, кроме как защищаться. Учительница просила Эйлин прийти назавтра в школу вместе с Рассом, чтобы обсудить произошедшее.

Встреча прошла ужасно. На ней присутствовала и миссис Филипс; она не только утверждала, что таким мальчикам, как Расс, следует запретить появляться в школе, но также заявила, что мама Расса — неряшливая хозяйка, совсем не следящая за домом, хотя прекрасно знала, что это не так, потому что часто ходила в гости к Снейпам, когда Расс и Нил были малышами, так что Эйлин назвала её злоязычницей и матерью задиры. Расс настаивал на том, что Нил собирался на него напасть, Нил всё отрицал, и несколько его друзей подтвердили, что Нил в этой ситуации оказался жертвой. Так как у Расса не было товарищей, которые могли бы за него вступиться, дело было тут же решено и закрыто. Расса на три дня отстранили от занятий. Нил торжествовал.

Когда о случившемся узнал Тоби, он вытащил ремень и выпорол Расса за то, что тот затеял драку и тем самым опозорил семью. После этого он начал учить сына боксировать.

— Старина Нел Тарлтон, — серьёзно говорил Тоби Рассу. — Ты должен думать, как он. Чемпион Великобритании и мира по боксу в полулёгком весе. Мне даже довелось его увидеть разок, в Манчестере, — как оказалось, то был его последний бой. Мне тогда было четырнадцать, папаше пришлось занимать и умолять, доставая билеты, чтобы я мог увидеть чемпиона хотя бы раз. Нелу было тридцать девять, а Элу Филипсу всего двадцать пять. Нел начал вести с левой, нанёс пару коротких прямых ударов и снова был на дистанции — Филипс даже опомниться не успел. Он был очень быстрым, старина Нел. Редко кому удавалось его ударить, он выходил с целой кучи боёв без единой царапины, кроме разве что следов от канатов на спине. Да, этому парню даже канаты на ринге играли на руку! Настоящий учёный. Всегда думал, всегда всё просчитывал. Только когда он вышел на пенсию, я узнал, что у него было одно лёгкое. Представь, столько боёв — и всего с одним лёгким! Мой папаша говорил, что заставить самого Эла Формана драться с ним можно было только если бы они сократили число раундов до двенадцати, потому что если Нел отправил бы его в пятнадцатом в нокаут, то стал бы чемпионом не только в полулёгком, но и в лёгком весе!

Теперь Расс учился наносить удары — прямые и боковые, — но не был слишком хорош в этом. Что ему прекрасно удавалось, так это уклоняться и делать ложные выпады. Если достаточно уворачиваться и вводить противника в заблуждение, а потом нанести ему парочку хороших прямых ударов, у тебя есть шанс выиграть. Тренироваться с отцом было весело, к тому же эти учебные бои вселили в Расса уверенность: после них ему не страшно было драться даже со старшими ребятами.

— И запомни, — предупреждал отец, — никогда не начинай драку первым, но если к тебе лезут — устрой им тёмную!

О своей неприязни к одноклассникам Расс рассказывал маме.

— Они вечно шпыняют меня и обзываются. Джофф был у меня за спиной, и по глазам Нила стало ясно, что он собирается толкнуть меня, а Джофф схватит. Так что я ему врезал! И я готов. Пусть только подойдёт ко мне — я ему ноги свяжу. Приклею ему язык к нёбу.

Эйлин озабоченно посмотрела на сына.

— И как же ты собираешься это сделать? — спросила она.

— Локомотор Мортис! — ответил Расс. — Ещё есть заклинание, позволяющее приклеивать язык…

Эйлин больно схватила сына за руку.

— Где ты узнал об этих заклинаниях? — строго спросила она. — Где? Я ведь тебе говорила, нельзя использовать магию против магглов! Если я узнаю, что ты использовал магию против маггла — шкуру с тебя спущу! Где ты узнал о них? Отвечай!

— Из книг. Из книг, что оставил мне Венни, — Расс испугался. Его мать очень редко так на него сердилась.

— Я их конфискую. Подумать только, вздумал учиться таким заклинаниям! Обещай мне, что никогда не применишь магию против маггла.

— Обещаю, — сказал Расс, жалея, что мать запретила ему и думать о заклинаниях, которые могли бы показать таким задирам, как Нил и Джофф, что он был сильнее них. Расс стал усерднее заниматься боксом.

В своём исследовании окрестностей он забредал всё дальше и дальше. Вместо того чтобы держаться фабричной стороны реки, где всё давно было изучено, он начал часто уходить в вересковые пустоши. Он обошёл свой маленький городишко вдоль и поперёк и обнаружил, что в любую его часть можно попасть без необходимости идти по главной улице у всех на виду. Расс узнал, где живёт Нил Филипс, но не собирался ничего с этим делать, потому что Нил был всего лишь вонючим магглом, который не стоил его внимания.

Иногда, когда мама укладывала отца спать после очередной буйной попойки в пабе, Расс уходил в пустоши на полчаса, которые ей требовались, вместо того, чтобы оставаться на кухне или на заднем дворе. Если ночь была ясной, можно было видеть за тысячи миль вперёд. Расс начал брать в школьной библиотеке книги о звёздах; его захватывали фотографии «обратной» стороны Луны, сделанные русскими за год до его рождения. И американцы, и русские пытались попасть туда, а Расс пытался как можно больше узнать об их космических программах. Учитывая то, кем он был и где жил, делать это было сложно. Расс страстно мечтал о телескопе и с чувством, близким к голоду, лелеял мысль, что в Хогвартсе сможет изучать астрономию.

Следующие пару лет их жизнь продолжала идти по наклонной. Девальвация фунта в Великобритании сгладила проблему зависимости страны от экспорта угля, но отрицательно сказалась на других отраслях. Нефть подорожала, и теперь они могли позволить себе лишь то, что было выращено или произведено в Англии. Тоби работал всё так же на износ, но за меньшую плату, и пьянствовал ещё чаще. Он всё чаще доставал ремень, потому что Расс всё чаще ввязывался в драки, хотя теперь никогда не бил первым. Дом миссис Хэнсон стал для Расса настоящим убежищем, и он с нетерпением ждал тех редких выходных, когда ему разрешалось провести с ней время, но этого было недостаточно, чтобы скрасить всё остальное.

Что ещё хуже, Расс наконец-то начал расти. Почти в девятилетнем возрасте он выглядел всего на шесть или семь. Если он прилагал усилия, люди верили, что ему восемь, но не больше. Это он считал даже плюсом. Огромным минусом было то, что его одежда в одночасье превратилась из очень большой в очень маленькую. И дело было не в том, что он располнел — он стал выше. Теперь в нём было уже больше трёх с половиной футов, он всё ещё оставался самым низким в классе и почти самым низким в школе, но уже был велик для своей старой, изрядно поношенной школьной формы. Брюки торчали на несколько дюймов выше щиколоток, а рукава едва доходили до запястий. С домашней одеждой дела обстояли лучше, но даже джинсы и куртка стремительно становились ему малы.

К тому времени Расс уже пламенно ненавидел всех детей в своей школе и давно понял, что его считали странным, потому что у него не было даже приятелей. Все кругом обсуждали вещи, которые были ему недоступны: «лучших друзей», дни рождения и даже такие мелочи, как перебрасывание записками в классе, когда учитель на минуту отвернётся, записывая что-то на доске. Рассу не позволялось участвовать во всём этом. Его возмущала их дружба, он ненавидел высокомерный тон, с которым они обращались к нему всякий раз, когда у них не получалось избежать с ним контакта; и он раз за разом повторял себе, что всё это не имело значения. Он был другим. Он был волшебником, а они — всего лишь магглами. Расс знал, что настанет день, когда он им всем покажет.

На девятый день рождения мама приготовила Рассу особенный подарок. Она отдала ему книги, по которым занималась в Хогвартсе. Там были учебники по истории магии, чарам, трансфигурации, нумерологии и маггловедению. Но всё же самыми любимыми у Расса стали зельеварение, защита от тёмных искусств и особенно — астрономия. Расс помнил, что хоть он и был наполовину Снейпом, в нём также текла кровь Принцев; он помнил, что был волшебником-полукровкой. На обратной стороне каждого учебника своим убористым крючковатым почерком он старательно вывел: «Эта книга является собственностью Принца-полукровки».

У Расса также появилась страсть, первая настоящая страсть в его жизни, и имя ей было — Аполлон. Интерес к спутникам и телескопам в возрасте семи лет, и к звёздам — в возрасте восьми, стал мостом, приведшим Расса к ракетам «Сатурн» и капсулам космических кораблей, которых они уносили в космос. Плюсом маггловской школы было то, что теперь Расс понимал, почему спутники не падают, и знал, что такое орбита; ему было известно не только о том, что американцы собираются отправиться на Луну, но и о том, когда они это сделают. Расс часто копался в мусоре, выуживая из баков уже прочитанные кем-то газеты, чтобы найти в них статьи об американской космической программе. Он лелеял в сердце надежду на то, что когда-нибудь тоже сможет полететь на Луну.

А затем в мае, почти в конце четвёртого года обучения, случилось чудо. Это было такое удивительное чудо, что Расс сначала даже не поверил, что оно произошло. Всё случилось в школе.

Расс решал задачу, когда услышал короткий щелчок. Он оторвался от своей работы и поднял глаза. Оказалось, что девочка, сидящая впереди через три парты от него, уронила на пол ручку. Она наклонилась, чтобы поднять её, тогда-то и произошло чудо. Пальцы были всё ещё в нескольких дюймах от ручки, но вдруг она легко взметнулась вверх и оказалась в ладони девочки. Расс не поверил своим глазам. Маггл только что сотворил беспалочковые Манящие чары. Рыжеволосая, ничем не примечательная девчонка-маггл, которую, насколько он помнил, звали Лили Эванс.

---

1) Help! («На помощь!») и You’ve Got to Hide Your Love Away («Ты должен скрыть свою любовь») — песни группы The Beatles из альбома Help, выпущенного в 1965 году.

Вернуться к тексту

2) Высадка в Нормандии — морская десантная операция, проведённая 6 июня 1944 года в Нормандии (Франция) во время Второй мировой войны силами США, Великобритании, Канады и их союзников против Германии.

Вернуться к тексту