Хогвартский комиссар (джен)

Перелет прошел нормально. В аэропорту Хитроу большой контейнер с собакой сгрузили с багажного эскалатора и, водрузив на тележку, доставили на платную стоянку, где семейство Дурслей терпеливо дожидался вместительный «Воксхолл». Тут произошла заминка: гигантский пэтбокс не влезал в багажник, а правила запрещали грузить его на крышу машины. Вернон чуть не заплакал, когда понял, что придется впустить собаку в салон автомобиля!

— Петунья, это не-воз-мож-но! У него когти, он всю обивку подерет!.. И шерсть!!! Я её потом вовек не отчищу!

— Ага, а у мальчишки грязные ноги и… эта… его ненормальность! — вызверилась Петунья. — Не говори ерунды! Новую машину купишь! Где проблема?!

Хоть это и было альтернативой, Вернон уперся рогом, и Петунье пришлось выкапывать со дна багажника плед, который они брали для пикников, и застелить заднее сиденье. На нем устроились Дадли и Рекс, пёс тут же высунул нос в приспущенное окно, восторженно внюхиваясь в прохладный влажный воздух Туманного Альбиона. Ох, как здорово дышится после вонючего и темного отделения для вещей в самолете, битком забитого всевозможными запахами! Это же с ума сойти, сколько там ароматов со всех сторон — кожа, пластик, нефть от сернистого авиатоплива, уж им-то Рекс надышался по самое некуда… Человеку он, может, не очень воняет, но ему, Рексу, с его чувствительным нюхом пришлось не сладко. А жженая резина с колес шасси?! Вот где ужас! Запах гари стоял весь полет, и Рекс от страха даже глаза боялся закрыть, чтобы подремать.

Сразу вспомнился прежний вылет в Рим, тогда тоже воняло жженой резиной и авиабензином. Тогда, в первый раз, было по-настоящему страшно, ведь это так непонятно — чуять гарь и при этом не видеть огня. Так и казалось, что небесная машина охвачена пламенем, что она где-то горит невидимо… Но сейчас Рекс имел какой-никакой опыт и не так сильно трусил, понимал, что это просто пахнет так, а на самом деле ничего не горит.

Зато сейчас точно всё в порядке, он сидит в безопасной привычной машине и дышит свежим воздухом. Правда, было бы лучше, если бы его посадили на переднее сиденье, но впереди сидела женщина, и Рекс не рискнул оспаривать её право. Неизвестно ещё, как она отнесется к его привычкам, здесь правила всё-таки люди устанавливают, эти человеки пока незнакомы Рексу, так что он подождет своего часа. И он занялся важным в данный момент делом — смотрел в окно на пролетающие мимо улицы и нюхал воздух, собирая свою собачью информацию. Этот город пах, как и все города, большой чистой свалкой. Автомобильными выхлопами, бензином, людским потом, пыльными деревьями, кислым молоком, размороженным холодильником… Позже, когда машина покатила по пригороду, запахи стали чище и свежее. Запахло пашнями и луговыми цветами, прогретым асфальтом и стриженой мокрой травой газонов.

Рядом завозился толстый мальчик, и Рекс насторожился, поняв по поведению ребёнка, что они подъезжают к концу пути. Весь обратившись во внимание, он пристально всматривался и внюхивался в однотипные двухэтажные домики, стоявшие по обеим сторонам широкой тихой улицы.

Когда они наконец остановились на стоянке гаража перед одним домом, снова вышла заминка — на сей раз дошло до Петуньи, что придется завести в дом вот эту… м-мм, шерстистую тварь.

— Вернон, это не обсуждается! Я не могу позволить собаке осквернить своим присутствием нашу чистенькую гостиную. А моя кухонька?!

— А на задний дворик? — предложил альтернативу Вернон.

— О нет! Там мои драгоценные розы!

— Мам, — хныкнул Дадли. — А мы собачку не мне брали?

Это разрешило конфликт: интересы родителей были задвинуты подальше и забыты, ведь и слона в доме стерпишь ради сыночка, приди ему такая блажь… Только благодаря капризу Дадли Рекс был допущен в святая святых — в чистенький вылизанный домик Дурслей. Ну а Рекс — пёс основательный, помня наказ Штокингера, он перво-наперво обследовал новую территорию, носом отмечая самые стратегические точки для наблюдения. Так… неширокая, но длинная прихожая с лестницей в конце. Отсюда отличный вид на три точки сразу: на кухонную и парадную двери и на лестницу. Мазнув носом по ковролину у подножия лестницы и таким образом оставив свой запах, Рекс устремился к двери под лестницей — ему показалось, что за ней пахнет как-то по-особому. Подковырнув край двери когтями и помогая себе мордой, Рекс приоткрыл её и просунулся вовнутрь чулана. Осмотрел-обнюхал это маленькое помещение, отметив стол, кушетку и застарелый запах немытого детского тела. Запах не походил на запах толстого Дадли, из чего Рекс уяснил, что, возможно, в этом доме живет ещё один ребёнок. Держа это в голове, пёс продолжил знакомство с территорией — обошел весь первый этаж, заглянув за все двери, потом, продолжая нюхать пол, поднялся по лестнице наверх и так же скрупулезно ознакомился со вторым этажом. Здесь были четыре спальни: одна пропахла хозяевами, другая пахла толстым мальчиком, ещё одна пахла его вещами и была похожа на кладовку, а в четвертой спальне Рекс уловил только слабый запах Петуньи, почти выветрившийся за две недели. Судя по всему, женщина делала уборку в этой комнате перед отъездом. Пятая дверь вела в уборную. Подумав, Рекс заглянул в «кладовку» и, покопавшись в завале, выкопал клетку, но увы, птица давно улетела, от неё даже запаха не осталось…

Снизу донесся голос Вернона, Рекс прислушался, но толстяк говорил по-английски, и слушать стало неинтересно. А так как речь была непонятна, то пёс срочно спустился вниз, чтоб хотя бы посмотреть, что он делает. Вернон разговаривал по телефону, и Рекс успокоился — вот в чем дело! Потеряв к этому интерес, Рекс вернулся к чулану: почему-то из всех помещений в доме он ощущался самым обжитым. Ещё раз понюхав продавленный матрас, Рекс понял — почему: маленький обитатель чулана круглосуточно сидел на этом матрасе, покидая это помещение очень ненадолго. Ещё раз подумав, Рекс принялся искать этого ребёнка — снова обошел весь дом, теперь в поисках этого человечка из чулана, попутно подыскивая место для самого себя.

Вернон повесил трубку и, грузно топая, прошел к гостиной, где Петунья перебирала и разбирала вещи: сувениры из Рима — на журнальный столик, грязную мятую одежду — в бельевую корзину и прочие мелочи туда-сюда. Ей Вернон сообщил басом, перекрикивая телевизор, в экран которого уткнулся Дадли:

— Мы все уложились в срок — мальчишка из летнего лагеря приезжает завтра.

— Вот и хорошо, Вернон, — рассеянно отозвалась жена. — Ты уже придумал, где будет спать пёс?

— Нет, — Вернон поскреб седой коротко бритый затылок. Недовольно буркнул: — В чулан бы его, к мальчишке…

— Не поместятся, — подумав, изрекла Петунья.

— А может, ужмутся как-нибудь?

— А разве это вопрос? — встрял Дадли, оторвавшись от телевизора. — Моя собака будет спать со мной в моей комнате. Мама, ну он же мой?

— Твой-твой! — торопливо заверила Петунья, уловив слезные нотки в голосе ненаглядного Дадлички. И сердито глянула на мужа, мол, нечего тут обсуждать.

Однако Рекс не позволил собой вертеть, он уже выбрал стратегически важное место на застекленной террасе с выходом в сад на заднем дворе. По центру террасы располагалось французское окно в пол, ведущее в обеденную зону, по сторонам окна стояли уютные диванчики, кроме того, здесь находился маленький телевизор, что особенно понравилось Рексу, к тому же на террасе было светло и очень много воздуха. Запрыгнув на один из диванчиков и покрутившись волчком, Рекс убедился, что отсюда открывается прекрасное широкое поле обозрения на все входы-выходы, включая кухню, совмещенную со столовой и гостиной, расположенные в одном просторном г-образном помещении. Улегшись, пёс глубоко и удовлетворенно вздохнул: всё, место он себе нашел. Что странно, Дурсли не посмели возразить Рексу с его решением, потому что вовремя сообразили, что больше негде, и раз собака выбрала это помещение, то пусть тут и остается.

Дадли, правда, не согласился, он хотел, чтобы пёс был с ним, но Петунья, к счастью, догадалась рассказать, что собачка ночью может захотеть в туалет, и как тогда быть? Дадли подумал и тоже додумался, что не захочет вставать с постели, чтобы выпустить собаку в сад.

Остаток дня и вечера ушел на мелкие переделки: Вернон убрал с террасы мелочи в виде картин и фотографий, столик с вазочками и фарфором, хотел забрать и маленький телевизор, но Рекс не позволил, впервые подав голос:

— Р-р-ррру-уу…

Отдернув руки от телевизора, Вернон испуганно посмотрел на пса, Рекс удовлетворенно отвел уши назад, подтверждая всем своим видом, что дядя всё правильно понял — телевизор не трогать! Вернон не поверил: потянул руку к телеку, пёс снова вытянул губы в трубочку и внушительно повторил:

— Р-р-ррру-уу…

Вот теперь Вернон точно понял и поверил — собаке нужен телевизор. Это его так поразило, что он не решился оспаривать собачье мнение. Покорно забрал коробку с мелочью и на цыпочках покинул террасу, которая отныне стала вотчиной четвероногого жильца.

На кухне Вернон был похож на хомяка, ошпаренного током — круглые офигевшие глаза и вставшие дыбом короткие волосы. Разумеется, Петунья заметила и раздраженно осведомилась, что это с ним такое? Вернон ткнул пальцем в сторону террасы и наябедничал:

— Этот пёс у нас телевизор отжал!

Петунья не поверила, более того, она возмутилась, вооружилась полотенцем и пошла наводить порядок. Вошла она в тот момент, когда Рекс нажимал носом на кнопку на панели телевизора… Включив телек, он тем же носом стал жать кнопки вверх-вниз, выбирая каналы, потом, выбрав канал о дикой природе, принялся за кнопки звука «вперед-назад», установив нужную для себя громкость, Рекс вернулся на диванчик и стал наблюдать за жизнью львиного прайда.

Назад в кухню Петунья возвращалась весьма странным манером — по стеночке. Добралась до кухонной стойки с графином, налила себе воды и долго пила стакан за стаканом, пока не усосала всю жидкость. Вернон опасливо моргал со стула. А Петунья, чувствуя, как булькают в раздувшемся животе выпитые ею два литра, осоловело-наставительно изрекла:

— Вернон, пёс не отжал у нас телевизор, он его одолжил. Смотрит передачу про львов. Кстати, не помнишь, где у нас пустые железные миски?

Вернон молча ткнул пальцем в посудный шкафчик над головой. Петунья так же молча повернулась и, открыв дверцы, принялась искать подходящую миску для странной немецко-итальянской собаки.

* * *

Гарри очень не хотелось возвращаться в дом дяди и тёти, где, как он знал, снова будет сидеть в чулане, выбираясь оттуда лишь для работы по дому. Но… Его смена закончилась, дальнейшее пребывание никто не оплатит, а койку надо уступить следующему мальчику или девочке. Вздохнув, Гарри оглядел большую комнату, уставленную двухъярусными койками, посмотрел на свое имя, вырезанное на исподе верхней полки рядом с именами Стива и Аманды, которых он никогда не видел, ведь они приезжали в первую и третью смену. Ещё раз вздохнул. Последнее лето в летнем лагере «Грейт Уингинг», в следующем году он уже не сможет приехать сюда, так как перейдет в пансион «Хай Камеронс», а тот где-то далеко. Тут Гарри немного приободрился, всё-таки возможность уехать от Дурслей на целых десять месяцев выглядела крайне привлекательной идеей.

Настроившись на эту оптимистичную мысль, Гарри подтянул на плечо лямку рюкзачка и с легкой душой побежал к школьному автобусу. Сев в самом конце салона, он посмотрел на яркие домики спорткомплекса, прощаясь с лагерем, в котором проводил двухнедельные смены каждое лето, начиная с восьмилетнего возраста, с тех пор, как дядя Вернон получил те же двухнедельные отпуска. То, что они путешествуют по Европам и берут с собой Дадлика, Гарри не волновало, у него было свое счастье — целых две недели без опостылевших Дурслей!

Сейчас это счастье, увы, закончилось, но впереди был август, ему исполнилось десять лет и была целая вечность до осени и последнего года в младшей школе Литтл Уингинга. А потом он уедет в Хай Камеронс и будет приезжать только на каникулы, на два коротеньких месяца в году, и это неземное счастье обещало длиться целых семь лет.

Молодецки рыча мотором, несся по дорогам школьный автобус, радостно смеялись дети, перекрикиваясь, делясь впечатлениями от проведенного времени и предвкушая встречи с родителями. Один только Гарри сидел тихо и молча смотрел в окно на пробегающие мимо поля. Хоть и ездил он в лагерь каждое лето вот уже третий год подряд, прочными знакомствами так и не обзавелся. Не смог перебороть свою стеснительность. А дети его, к сожалению, сторонились, не зная, как вообще подобраться к этому фрику, и стоит ли? Молчаливый, зажатый, на вопросы отвечает кивками или головой мотает, если ответ отрицательный, кроме того, в движениях этого мелкого очкарика была замечена некая неуклюжесть, как при диспраксии. Он не умел завязывать шнурки, плохо бегал, в играх с мячом вообще был никакой. Ему вроде десять, но выглядит куда моложе своих лет — на восемь примерно. На нем синяя рубашка в черную и белую клеточку, в ней он был и в прошлом году, даже те же прошлогодние джинсы, только дыр прибавилось, а кроссовки уже не каши просят, а прямой утилизации. А ещё от него пахнет. Он, наверное, не любит мыться…

Вот и сторонятся дети странного фрика Поттера. Хоть Гарри и мылся в лагере вместе со всеми, как и положено, но приезжал-то он вонючим в начале смены, и это, увы, замечалось другими детьми и инструкторами-кураторами. Невольно напрашивался вопрос — а не бомж ли он? Не приехал ли он из-под моста? Таким образом вокруг Гарри сам собой образовался вакуум, никто не горел желанием с ним пообщаться. А сам Гарри ни к кому не рвался, Дадли в младшей школе быстро отбил у него охоту к новым знакомствам. И своим дружкам велел не приближаться к Поттеру, разрешал только гонять и бить.

Вот и конечная остановка — младшая школа Литтл Уингинга. Дети с веселым гвалтом ссыпаются с автобуса и веером разносятся во все стороны к своим домам. Гарри вышел последним, в руке он нервно мял листок — бланк от лагерного врача. В нем строгим столбиком синими чернилами было написано непонятно, но очень пугающе примерно следующее:

Симптомы синдрома слабости синусового узла и брадиаритмии:

головокружения;

предобмороки и обмороки;

одышка;

резкая слабость;

загрудинная боль;

ощущения перебоев в работе сердца;

Электролитные нарушения и последствия перенесенной пневмонии в раннем детстве.

Электролитные — не получал достаточного количества калия, магния, кальция с едой в течение детства.

Перенесенная пневмония дала преходящую привычную гипоксию, которая, в свою очередь, ударила по сердцу.

Эту записку врач строго-настрого велел передать тёте Петунье после того, как Гарри объяснил, что у него нет мамы, а только тётя Пэт. И вот теперь Гарри разрывался между наказом врача и страхом перед Петуньей. Ему было очень страшно. Из всего описанного в столбике он за собой замечал пока только одышку и некоторую слабость. Иногда головокружение. А теперь выясняется, что всё это может вырасти в… Гарри бросил взгляд в листок — в гипоксию и брадиаритмию. Что это такое, кстати?

Тоскливо вздохнув, он медленно поплелся от школы к своей улице. Вот и его дом на Тисовой. Очень неохотно Гарри поднялся на крыльцо и взялся за ручку двери, сейчас, в одиннадцать часов, она должна быть открытой. Так и вышло. Снова вздохнув и простившись со свободой, Гарри открыл дверь и переступил порог. Зашел, прошел к чулану и, закинув туда свой рюкзачок, двинулся на кухню — надо было показаться Дурслям, сказать им, что он приехал.

Петунья косо глянула на него и кивнула на плиту, приказывая взять себе порцию ланча. Есть не хотелось, но Гарри не осмелился возразить и покорно взял тарелку. Положил себе тушеные овощи и развернулся обратно к столу, да так и замер — на пороге террасы стояла крупная красивая овчарка и, чуть наклонив голову, внимательно смотрела ему прямо в глаза.

Дадли радостно захохотал, видя смешную реакцию кузена, и крикнул, показывая на него толстым пальцем:

— Рекс, фас! Куси его, куси!

Думал, видимо, маленький негодяй, что будет теперь так веселиться — травить злой большой собакой ничтожного очкарика. Гарри внутренне подобрался, понимая, что обречен. Житья ему теперь совсем не будет — у Дадли появилась новая игрушка…

Рекс, не обращая внимания на подзуживания толстого мальчика, с интересом смотрел на маленького тощенького ребёнка, вдыхал его запах и понимал — это он, ребёнок из чулана. Потом до его нюха долетел слабый, едва ощутимый аромат лекарств, которыми обыкновенно пахнут руки врача. Медицинский спирт точно ощущался. Он исходил от бумажного листка, торчащего из кармана джинсов. Подойдя, Рекс, осторожно, чтобы не напугать ребёнка, забрал у него листок и отнес Петунье, весьма красноречиво всовывая бланк ей в руку, тем самым заставляя читать. Чем она и занялась от растерянности. Дадли проныл:

— Ну Ре-е-екс, фа-а-ас…

И вжался в спинку стула, когда Рекс недобро сверкнул в его сторону глазами. Петунья трясущейся рукой подала бланк Вернону. Ведь в их случае гипоксия объяснялась пребыванием в душном непроветриваемом помещении, то бишь в чулане, а отсюда и брадикардия, нарушения, обмороки и прочий букет…

Видя всё это, Гарри поставил тарелку на стол и с пониманием посмотрел на пса. Встретил добрый теплый взгляд невероятно умных глаз, протянул руку и положил на загривок, нащупал цепочку и сжал её пальцами. Рекс, как я рад, что ты здесь…