Хогвартский комиссар (джен)

Широким шагом Гиппократ пересек залитую волшебным светом прихожую Мунго, миновал регистрационную стойку с привет-ведьмой и прошел к лестницам, в упор игнорируя лифты. Бодрой рысцой взбежал по ступеням, на бегу похлопывая по бедру свернутой газетой. Добравшись до пятого этажа, он тем же широким быстрым шагом промчался по коридору до палаты Януса Тики, войдя в которую, тут же закрыл дверь на ключ. Окинул пристальным взглядом большое продолговатое помещение, помедлил и направился к двум койкам, стоявшим в самом конце палаты. Зайдя за ширмы и не глядя на пустые постели, Гиппократ подошел к стене, обклеенной фантиками, и нажал ладонью на блестящую обертку от шоколада. Что-то лязгнуло, загудело, потом со скрипом сдвинулась стена, открывая неширокий проход, куда Гиппократ и шагнул. Пройдя по тайному ходу, Сметвик вошел в светлую, уютно обжитую комнату. В ней стояли кресла, диван и большая двуспальная кровать, за которой находился встроенный гардероб. На диване с вязаньем в руках сидела женщина, в кресле, чуть в стороне пристроился мужчина с книгой.

Подойдя, Гиппократ развернул газету, зашуршав ею, и негромко позвал:

— Фрэнк, Алиса, всё кончено. Старика больше нет.

Мужчина и женщина синхронно повернули головы и внимательно посмотрели на него. Потом, после некоторого колебания, Алиса кинула взгляд в сторону двери, отложила рукоделие и протянула руку за газетой. К ней с кресла тут же пересел Фрэнк, и статью про смерть Дамблдора они читали вместе, склонившись головами.

Сметвик сел в освобожденное Фрэнком кресло и задумчиво уставился на их поседевшие макушки, вспоминая обстоятельства появления здесь четы Долгопупсов десять лет назад…

Хэллоуинские праздники только начались, и в Мунго поступили первые пациенты, перепившиеся-передравшиеся на почве фантасмагории. Ибо летучие мышки — это, конечно, круто, но пляшущий скелетик — это ещё круче, а кто не согласен… Та-а-ак, ты меня не уважаешь? Ну так получи! Вот тебе сглаз во всю рожу, а тебя украсит рука, торчащая из груди… ой, мама, че я сделал?!

И двое спятивших, доставленных мракоборцами из резиденции Долгопупсов, никого не удивили. Наскоро осмотрев и найдя их условно мирными, спихнули Сметвику, попросив поместить в палату к Янусу до разборок.

Спихнули и унеслись нянчиться с другими пострадавшими, чьи травмы требовали немедленного вмешательства. А он, осмотрев пациентов, пришел в полное недоумение, увидев, что супруги Долгопупс только притворяются чокнутыми. Хоть и продолжали дрожать от последствий многочисленных круциатусов, сумасшедшими они явно не были.

Поняв, что их обман раскрылся, Фрэнк с Алисой признались, что приняли это сложное решение после того, как Белла в горячке боя крикнула, что Лорд всё равно не доберется теперь до второго ребёнка пророчества, несмотря на все обходные дорожки Дамблдора, потому что мертв, мертв, мертв! И это отныне её долг — отомстить за дорогого Лорда, она сама прибьет второго мальчишку!

Вот как? Темный Лорд собирался убить не одного мальчика, а двух? А при чем тут Дамблдор и его обходные дорожки?

А при том, что старик является Хранителем Тайн Поттеров и Долгопупсов разом, но их почему-то легко нашли Пожиратели! И вот теперь Поттеры убиты, а до Невилла Лорд просто не добрался, потому что был остановлен первым ребёнком — Мальчиком, Который Выжил. А Дамблдор, вместо того, чтобы передать осиротевшего малыша в семьи крестных, засандалил всех его родственников куда подальше. Он и Алису хотел убить, но та, к счастью, догадалась прикинуться малость неадекватной, напугав до полусмерти матушку Августу. А когда Великий Светоч подозрительно покосился на Фрэнка, тому тоже пришлось срочно изобразить придурка, ибо ясней ясного было понятно, что для исполнения пророчества требуются полные сиротки. Так не лучше ли подыграть страшиле-Дамбу, чем и впрямь расстаться с жизнью?

Вот так они и оказались здесь, в тайной комнате, на попечении Гиппократа Сметвика, который полностью включился в дело: узнав заранее день и час визита Августы и Невилла, он приводил Алису с Фрэнком в общую палату и оставлял их на койках, огороженных ширмами от остального зала. Ну а те старательно изображали репу и морковку, благо усилий для этого никаких и не надо, главное, тупо смотреть перед собой и мычать — для матушки и прочих взрослых родственников; для Невилла же, если того осмеливались оставить на пару часов, они становились нормальными — тетешкали и развлекали малыша…

Так что вполне понятно, что ребёнок всеми силами рвался в Мунго — навестить любимых маму с папой. А будучи смышленым, сам начал подыгрывать родителям: скорбно помалкивал при бабушке-дедушке, а потом, пользуясь занятостью взрослых, тихо просился посидеть тут, «чуть-чуть, пожалуйста, я буду тихохонько сидеть и никому не помешаю». Сметвик добродушно басил, что пусть малец пообщается, тут вон, весь персонал за ним присмотрит, не извольте беспокоиться…

Ну а стоило бабусе с дедом трансгрессировать от больницы, как Невилл превращался в живой счастливый ураганчик, заливался смехом и купался в ласке родителей, которым приходилось прятаться здесь от большого мира. Почему и зачем они прячутся, Невиллу объяснили уже очень давно, и мальчик заочно невзлюбил Дамблдора ещё до того, как увидел его воочию. А увидев — возненавидел. Дамблдор пришел в гости к дедушке Элджи, долго попивал чаёк, съел все конфеты (гад!) и журчал до-о-олгими монологами на тему всеобщего блага. И главное, всё глазками своими сверкает, Невилла рассматривая, маслено так, приторно улыба-а-ается, как педик какой-то… Невилл, увы, теперь понимал, что такое «педик», это когда чужой дед смотрит на тебя, как на лимонную дольку, а их старик, видимо, любил больше всего.

Дед-то Элджи брюзжит, жалуется на то, что внук сквибом растет, ни капли магии в нём, а гость знай маслится, довольный-предовольный сидит, чуть ли не ликует. Маленькие дети видят куда больше взрослых со своего необычного низенького ракурса, вот и Невилл тоже — видел то, чего совсем не замечал полуслепой двоюродный дед Элджи. Двуличность и лживость Дамблдора. И всё яснее понимал маленький Невилл, что правильно мама с папой сделали, спрятавшись от злобного старикашки за надежными стенами палаты Януса Тики.

И не сквиб он вовсе! А очень даже волшебный волшебник, просто незачем пока. Что он и доказал, приложив деда Элджи нехилым таким выбросом, когда тот с досады выкинул ребёнка в окно, так Невилл не только в живых остался, поскакав по дорожке аки мячик, он ещё и деда в жабу превратил… Да-да, в того самого, в Тревора, очень уж дед походил на квакушку — широкоротый, лысый, пучеглазый и весь в бородавках пупырчатых, как тот жаб… Так он, бедняга, та-а-ак впечатлился, что прямо-таки воспылал пламенной любовью к внуку — стал постоянно держаться рядом. Ага, в надежде, что тот его пожалеет и расколдует… Увы и нет. Бедного Элджернона-Тревора осмотрел сам Сметвик и с удовольствием констатировал, что колдовство необратимое (стихийный детский выброс же!), что отныне Элджернону до конца своих дней суждено провести в жабьем образе.

Невилл поначалу трепал Тревору нервы, целых три года с восьми до одиннадцати включительно, с детской беззлобной жестокостью подвергая дедушку-лягушку всяческим испытаниям вроде утопления в пруду, где Тревора чуть не сожрала голодная цапля, и катания в игрушечной карете по всем ухабам, в которой деда-жабу так растрясло и расплющило, что он в триллионный раз пожалел, что издевался когда-то над внуком.

В школу Невилл Тревора брать не хотел и даже честно потерял на платформе, заставив бабушку понервничать. Но Тревор, как мы знаем, теряться не хотел и сам трансгрессировал в лодку к внуку. Зачем, он и сам не мог бы теперь объяснить… Привык, наверное. Или надеялся по-прежнему, что его кто-нибудь расколдует. Тихо и скромно сидел в неудобном кармане, дожидаясь распределения внучка, с той же кротостью просидел первую ночь в холодной ванне, куда его кинул Невилл, не пожелавший селить деда рядом с собой в спальне. И дальше жил незаметно рядышком, становясь молчаливым свидетелем того, как живет и учится нелюбимый когда-то внук.

А Невилл постепенно тоже привык к ненавязчивому присутствию тихой жабы рядом с собой, перестал ассоциировать его с противным когда-то дедом, вредным и желчным. Но в спальню не допустил, считая её своей личной территорией, которую, кстати, делил с Гарри и Рексом. Ну да Элджи не протестовал, покорно занял ванну, покидая её на время мытья мальчиков. Таким образом мирное сосуществование оказалось вполне возможным.

Перечитав несколько раз сообщение о том, как Дамблдор тихо-мирно скончался в своем доме в Годриковой впадине и похоронен там же, рядом со своей сестрой Арианой, Алиса опустила газету на колени и вымученно улыбнулась Гиппократу.

— Неужели и правда всё кончилось? — прошептала она. Фрэнк молча приобнял её за плечи и вопросительно взглянул на Сметвика.

— Нам больше не нужно притворяться? Мы можем наконец-то зажить нормальной жизнью?

— Можете, — тепло улыбнулся Сметвик. — Дамблдора больше нет. Вы правильно поступили, спрятавшись здесь, этот человек был действительно страшен, он вполне мог вас убить: несмотря на то, что Лорд отметил Поттера равным себе, над Невиллом Дамоклов меч всё ещё висел нескончаемой угрозой, Дамблдор-то ещё играл в своих солдатиков. В день раздачи писем это было очень хорошо заметно, он что-то ещё сочинял против Гарри: построил лабиринт глубоко в подземельях, хотел кого-то своего отправить за мальчиком, вселил в Квиррелла какую-то пакость, которая его медленно убивала, и был очень недоволен тем, что Шляпа отправила Гарри и Невилла в Пуффендуй. Как она любезно сообщила на допросе в суде, Дамблдор очень хотел, чтобы мальчики были распределены на Гриффиндор.

— Невилл на Пуффендуе? — заулыбалась Алиса.

— Да, — ответно улыбнулся Сметвик. — И если вы готовы выписаться, то можете успеть к Родительскому дню в Хогвартсе. Он состоится восемнадцатого октября. Эти дни ввел новый директор Хогвартса, Аргус Филч, он постановил, что их очень не хватает детям, вынужденным на десять месяцев покидать родителей, а раз так, то пусть теперь родители посещают своих чадушек. Так что отныне каждое восемнадцатое число каждого месяца, кроме декабря, апреля и июня — Родительский день. В сентябре не получилось: Дамблдор был ещё жив, а Филч лаялся с попечителями, пытаясь внедрить нововведение. Его самого, кстати, только десятого числа официально утвердили на пост директора, до этого всё копались в архивах, искали, правда ли, что в директорах сквибы заседают? Чинуши гр-рребанные…

Фрэнк потряс головой, прогоняя образ Шляпы на допросе в суде, и жалобно взмолился:

— Целитель, я ничего не понимаю! Шляпа в суде, неожиданная смерть мерзавца-Дамблдора, директор-сквиб… Что там вообще в большом мире случилось? Из-за чего все эти радикальные перемены?

— Рекс случился, — подумав, решил Сметвик. — В школу Хогвартс пришел комиссар Рекс и навел свой порядок.

— Это кто? — удивились супруги Долгопупс.

— Сами увидите, — ушел от прямого ответа Сметвик, хитро улыбаясь. — Съездите к Невиллу и познакомитесь с этой весьма примечательной личностью.

Гермиона, страстно сверкая глазами, подлетела к Гарри, едва тот вошел в Большой зал. Схватила за руку и запрыгала перед ним.

— Гарри, одолжи мне Дементора, пожалуйста! Я хочу маму с папой пригласить в Хогсмид, восемнадцатого числа будет Родительский день, и я хочу, чтобы они приехали ко мне! Гарри, ну, одолжишь?

— Да он ещё от моих-то не прилетел, я его вчера с письмом к дяде с тётей отправил… — озабоченно ответил Гарри, обозревая потолок Большого зала. — Слушай, как только прилетит, я тебе сразу же скажу, ладно?

Но Гермиона уже унеслась доставать других. В результате ей сову одолжила второкурсница Чжоу Чанг. А Дементор прилетел с ответом к Гарри только к вечеру. Как выяснилось из письма, он задержался по своей собственной вине, перепугав до полусмерти Дурслей. Почерк был таким неровным, что Гарри без труда догадался, что рука у тёти тряслась всё время, пока она писала…

«Дорогой Гарри.

Твое приглашение стало полной неожиданностью для нас с Верноном, но ещё более неожиданным было явление твоей птицы. Боже, это было что-то с чем-то… Мы как раз поужинали и преспокойненько сели к телевизору, посмотреть тривиальный боевичок. Ну и вот, сидим мы, не дышим, смотрим во все глаза, как на экране залитый кровью и потом парень всех валит из пулемета, стереосистема, как ты знаешь, у нас на высшем уровне — самая лучшая, колонки грохочут, усиливая эффект от пальбы, эхо разносится от стен и потолка, пол и стекла в окнах гудят…

И тут пушечным залпом как ударит за окном. Мы с Верноном обмерли прям, посмотрели, а там… Ну тьма же кромешная, ночь на дворе, так она ещё и моргает. Синими очами луп-луп. Тьма, в смысле, глазастая.

Как ты думаешь, Гарри, мы сразу осмелились подойти к окну и посмотреть поближе, что за тьма там моргает на нас из-за стекла? Нет, конечно, мы, наоборот, убежали из гостиной и спрятались в своей комнате. Прости за это, Гарри, но только утром мой храбрый Вернон рискнул подойти к окну и посмотреть — убралось ли это глазастое нечто? И поди ж ты, только при свете дня мы рассмотрели, что это какая-то ушастая сова, похожая на филина, черная, как ночь, с синими глазами. После этого я вспомнила, что совы носят письма…

Гарри, мы ничего не знали про твоего Дементора и тем более поражаемся его верности — он всю ночь просидел на подоконнике снаружи, терпеливо дожидаясь, когда абоненты осмелеют и заберут у него корреспонденцию. Он — чудесная птица, Гарри, мы рады что он есть у тебя. А насчет приглашения… Восемнадцатого, говоришь? Думаю, наш гость не будет против и с удовольствием присоединится к нам в совместной поездке в Шотландию».

Кто? Тётушка Мардж, что ли? Гарри озадаченно перечитал про гостя ещё раз — да нет, не она, иначе бы тётя Петунья написала бы «гостья», это кто-то другой и, скорей всего, мужчина. Успокоившись, он снова погрузился в чтение.

«Мы постараемся добраться в срок, Вернон после обеда стал названивать в аэропорты и железнодорожные вокзалы, расспрашивал, есть ли билеты на те рейсы? Пока нашел только один из аэропорта до Инвернесса семнадцатого числа. Думаю, за сутки мы успеем добраться до Грампианского региона, в случае чего, переночуем в Даффтауне. Спасибо за адрес фермы, дорогой Гарри.

До встречи, с любовью, Петунья».

Дочитав письмо, Гарри с улыбкой посмотрел на Дементора, сидящего перед ним на кровати.

— Н-да, нагнал ты шороху, пугало моё глазастое.

Сказал он это с любовью, теплым голосом, Дементор довольно распушил перья, отчего стал похож на огромную черную пуховку.

Восемнадцатого числа, первого Родительского дня, дети ждали, как манны небесной, особенно вторые-третьи и прочие курсы, для которых это новшество стало таким сюрпризом… Шутка ли, возможность увидеть родителей раз в месяц в течение всего учебного года, а не только на каникулах в Рождество и на Пасху. На нового директора Филча с некоторых пор стали смотреть с обожанием — он был первым на их памяти, кто вообще ввел Родительский день. А сам Хогвартс как будто знал об этом или догадывался, во всяком случае, многие пустующие помещения в замке вдруг приобрели статус жилых, в них появились прекрасно обставленные спальни с гостиными, заработали дополнительные ванные, душевые и туалеты. А в холле, побок Большого зала, возникли новые двери, за которыми обнаружился малый Гостевой зал с большущим гардеробом вдоль одной стены. В самом зале стояли диваны и софы, низенькие скамеечки и кофейные столики. Все дети так и представили, как они здесь устраиваются с родителями вокруг огромного центрального камина и, обнявшись, начнут задушевно общаться… Ей-богу, многие аж всплакнули.

С той же целью была создана небольшая гостиница в Хогсмиде для родителей-магглов. Открылась она пока в частном доме одного из профессоров Хогвартса, ведь магглорожденных так мало, на весь Хогвартс едва ли наберется десяток душ. Ну сколько их? Гермиона, Джастин, кто-то со старших курсов, вот и всё.

Наличие чистокровного Гарри Поттера среди них могло бы удивить, если б не знали, что он вырос в семье магглов, но дети знали и тепло дышали рядом с ним, ожидая автобуса со станции. Он должен был подъехать с фермы в Даффтауне, где устроили контрольно-приемный пункт: фермеры — люди весьма башковитые, вот и МакДугал сообразил, какую прибыль он получит, если откроет гостиницу на своем ранчо — стабильный поток туристов ежемесячно… найдите такого идиота, который откажется от навара!

Прочие родители — волшебники — добирались своими способами, коих было немало: общественные камины в Хогсмиде, автобус «Ночной Рыцарь», собственная трансгрессия, порталы, метлы, фестралы и кареты с пегасами. Кто на что горазд.

Рекс, стоявший рядом с Гарри, навострил уши, и мальчик весь напружинился, глядя с нетерпением на мерзлую дорогу — о, неужели он их увидит, тётю и дядю, и проведет с ними весь день?! Филч, я люблю тебя, ты лучший из директоров!!! Вот он! Вот он, едет драгоценный автобус, рычит мотором, переваливается с боку на бок! Скорей, родненький, скорей!..

Двенадцать ребят, четверо первокурсников и прочие с разных курсов вплоть до шестого, с воплями ломанулись к дверям автобуса, едва тот остановился. И, счастливо смеясь, расхватали своих пап и мам, бабушек и дедушек, с такими же воплями Гарри облапил дядю, потом тётю, держащую на руках Эрнестину, краем глаза отмечая, как Рекс с визгом пляшет вокруг длинного тощего мужика в бежевом пальто…

Гостем оказался Штокингер. Он приехал из Зальцбурга в Англию проведать Рекса, старого ветерана венской полиции. Приехал, искренне переживая за верного друга, всё-таки чужая страна, чужой язык, обычаи, порядки. Вот и не выдержал Штокингер, по телефону-то с собакой не поговоришь, а хозяева что угодно скажут, только не правду…

Ну, Дурсли-то правду как раз и сказали — Рекс уехал в школу-пансион с одним из мальчиков. Но поверить на слово — не равно убедиться своими глазами. И вот он, Рексушка, живой, здоровый, счастливый, полон сил и бодрости, прыгает высоко и мощно. Рядом дети, обнимающиеся с родителями, под ногами снуют кошки и маленькая лохматая собачка. С крыши автобуса любопытно моргают несколько разных сов, среди которых выделяется огромный черный филин. Невысокий паренек потянул от автобуса маму и наткнулся на Рекса, чуть не рухнув при этом. Беззлобно крикнул:

— Да осторожней ты, комиссар Рекс!

У Штокингера — ощущение дежавю, он не помнит, чтобы называл в присутствии Дурслей Рекса комиссаром. Но несмотря на это, по лицу его расползлась широкая улыбка. Ну Рекс, я не сомневался в тебе, даже здесь, в чужой стране, ты каким-то непостижимым чудом добился прежнего своего звания!

А Рекс стоял на задних лапах, обняв передними талию Штокингера, лизал руки и радовался его приезду. Ты так меня обрадовал, Штоки, ты приехал ко мне! Люблю тебя!

И ликующе громко закричал Невилл, когда в дверях Хогвартса появились его родители, Фрэнк и Алиса Долгопупс, с растерянной и почему-то как будто оглушенной бабушкой позади…