Пустой дом (гет)

Кадди припарковалась у обочины, еще раз посмотрела в телефон, чтобы сверить адрес, и на пару мгновений замерла в нерешительности. Наконец, резко выдохнув, она вышла на тротуар и захлопнула дверцу. Какое-то время они с домом смотрели друг на друга. Ее взгляд был встревоженным и изучающим, она искала хоть какие-то признаки жизни и не находила их. Темные глазницы дома взирали на нее в ответ с холодным равнодушием. Что-то странное шевельнулось в душе Лизы — похожее на суеверный, не свойственный ей страх. Она тряхнула головой, прогоняя его, но, даже уверенно стуча каблуками на каменистой дорожке, чувствовала неприятную вязкость в ногах и едкий холод внутри.

Немного помедлив, она поднялась по ступеням крыльца и оглядела захламленную открытую террасу. Краска на перилах кое-где облупилась, разбегаясь тонкими трещинами, в беспорядке сложенная мебель покрылась слоем копоти и паутиной, в многочисленные щели забилась листва. От всего этого веяло заброшенностью и безысходностью. Лиза отвернулась.

Дверной звонок эхом разнесся внутри, не вызывая никакого отклика. Не было слышно шагов, нигде не зажегся свет. Этот дом был пустым. А что если все это — просто идиотский розыгрыш? Или ловушка? Теперь уже холод заструился у нее по спине, но Лиза одернула себя. Что за чушь? Кому и зачем могло понадобиться притворяться ее умирающим другом? Другом, которого по всем медицинским показаниям уже не должно быть в живых…

Кадди прокрутила в голове их короткий разговор и вновь убедилась: да, это был он. Джеймс. Его голос, пусть больной и надтреснутый, его интонации и неловкие попытки подшучивать. Когда она нажала отбой, ее глаза застилала пелена слез, а теперь что же — она побоится зайти в этот чертов дом? Лиза толкнула дверь и шагнула в темный холл.

— Эй? Есть кто?.. Уилсон? Это Кадди.

Ответом ей послужила тишина, но сделав несколько неуверенных шагов и очутившись в огромной сумрачной гостиной, она увидела приглушенный свет со стороны лестницы, ведущей на второй этаж.

— Джеймс?

— Он наверху. Но сейчас, наверное, спит — я недавно сделал ему укол.

Вздрогнув всем телом, Лиза повернулась в сторону скрытого в полутьме кресла и захлебнулась вдохом. Перед глазами все поплыло, мозг отказывался воспринимать увиденное… Мир завертелся волчком, и тогда тьма решила проглотить и ее тоже.

— Никогда бы не подумал, что ты способна на это, — все тот же голос колющей болью отозвался в висках, лицу было мокро и холодно. — Я легко мог представить падающего в обморок Уилсона, но не тебя.

Лиза попробовала сфокусироваться на дыхании. Аккуратный вдох, медленный плавный выдох. Еще раз. И еще. А потом подняла взгляд и снова чуть не провалилась в пустоту.

— Эй. Не заставляй меня хлестать тебя по щекам.

И вот тогда, кажется, до нее наконец дошло. Она резко села, вцепившись в спинку дивана. В затылке пульсировала тупая боль, но все же недостаточно сильная — видимо, он все-таки успел как-то смягчить падение. От этой мысли сердце на мгновение омыл ледяной страх, но Кадди совладала с собой и в упор посмотрела на Хауса.

— Ты… Ты.

Пожалуй, это было все, что она могла сейчас сказать. Больше, чем когда-либо рассчитывала. И слишком мало для того, кто повстречал призрака.

— Во плоти, — отозвался он, усмехнувшись уголком губ.

Но блекло-голубые глаза не улыбались, изучая ее со знакомой въедливостью.

— Как ты… Хотя знаешь что — не отвечай, — сухо сказала она и, сделав над собой сверхусилие, поднялась на ноги. — Уилсон наверху? — спросила, отводя в сторону руку Хауса, пытавшегося помочь ей удержать равновесие.

Он кивнул.

Не говоря больше ни слова, Кадди направилась в сторону лестницы. Ее все еще пошатывало, но чем дальше она от него окажется — тем лучше. Правило, которое она усвоила раз и навсегда. Даже в том случае, когда он воскрес из мертвых. А точнее — устроил идиотский розыгрыш, в очередной раз наплевав на чувства и жизни окружающих. Если она и подумает об этом, то не сейчас. Не здесь.

Чем дальше — тем лучше.

Поднявшись на второй этаж, Кадди завернула за угол и прижалась спиной к стене. Ноги предательски подкашивались. В груди болело и скреблось, словно там поселилась огромная встрепанная птица. Хотелось убраться отсюда как можно скорее. Чтобы осмыслить, как-то осознать происходящее. Но именно этого она и не могла себе позволить. Ведь она здесь не ради себя и уж тем более — не ради того, кого втайне, мучительно и горько, оплакала. Ведь было так правильно говорить и думать: «Этого следовало ожидать». Еще правильнее было об этом не говорить и не думать. И не приходить на прощание, вызывая перекрестные взгляды. Но прийти потом в одиночестве и проститься, отпустить ему грехи, словно это было в ее праве. Там, стоя над могильным камнем, она прощала его, потому что глупо злиться на мертвых. Не то чтобы нельзя, но глупо. Кадди глупости не любила. Она хотела отпустить и жить дальше. И ей казалось, что у нее неплохо получается. Со своими оговорками — но когда было иначе? И вот, полтора года спустя он просто… Он просто здесь. И теперь это знание стояло у нее в глотке, мешая сделать нормальный вдох.

Он здесь.

Выпрямившись, Кадди пошла к двери, из-под которой лился свет. Если Уилсон спит — она просто уйдет и вернется позже...

Но стоило ей заглянуть в комнату, как из головы вымело все посторонние мысли. Уилсон не спал. Истончившийся до полупрозрачности, он недвижным взглядом смотрел в окно. Ее и без того сжавшееся сердце трепыхнулось в испуге, но затем он медленно повернул голову, и в следующее мгновение его губы растянулись в улыбке искренней радости и облегчения.

— Кадди… ты все-таки пришла. Я так рад.

Она сглотнула, вспомнила кто она, зачем она здесь, и ответила ему самой теплой из своих улыбок.

— Разве могло быть иначе?

— Я не смогу сделать то, о чем он просит, — отрывисто сказала Кадди, останавливаясь в нескольких шагах от Хауса.

Недолгий разговор с постоянно задремывающим Джеймсом вымотал ее сильнее, чем ежемесячные встречи с инвесторами. Видеть его таким, слушать просьбы, которые она не в силах выполнить…

Хаус сидел в том же кресле и что-то читал в тусклом дневном свете, льющимся из окна. Прежде чем ответить, он заложил страницу и снял очки.

— Можешь. И сделаешь, — сказал он, пожав плечами.

Кадди обожгло гневом. Хотелось ответить грубостью, но она знала, что это ошибка. Их перепалки остались в прошлом, как и они сами.

— Нет. Или ты уговоришь его лечь в больницу, или я ничем не смогу помочь. Мы не частная клиника.

— Именно, — Хаус поднялся, подхватил трость и отправился на кухню, едва не задев Кадди плечом. — Услуги частной клиники нам не по карману. Я знаю, какой изворотливой ты можешь быть, Лиза. Придумай что-нибудь. Хочешь кофе?

Она стиснула челюсти. Ее имя в его устах — здесь, сейчас, — прозвучало как пощечина. И ощущалось так же.

— То, о чем ты просишь, невозможно, — повторила она. — Это сложно выполнимо технически и почти невыполнимо — с юридической точки зрения. Хотя когда это тебя волновало...

— Об этом прошу не я, — напомнил он, а потом с него вдруг слетело все это показное спокойствие, и он в пару быстрых шагов преодолел расстояние между ними, нависая над застывшей от испуга Лизой. — Думаешь, я не пытался его уговорить? Не юлил, не обманывал, не затаскивал туда силой? Он не ляжет в больницу! Он слишком хорошо знает, что это такое, и будет умирать здесь, корчась от боли, если ты ему не поможешь! Мои возможности выпросить лекарства и при этом не загреметь в тюрьму стремительно приближаются к нулю. Скоро мне нечем будет помочь. И нет, ты не виновата в этом. И да, ты будешь винить себя до конца своих дней, зная, что даже не попыталась. А теперь иди и скажи ему об этом сама!

— Пошел ты… — в глазах помутнело от ярости и слез, — пошел ты, Хаус!

Резко развернувшись на каблуках, Кадди выскочила из дома и, только оказавшись в своей машине, дала волю слезам. У нее не было больше сил и причин сдерживаться.

* * *

Она вернулась через три дня. Один ей понадобился, чтобы взять себя в руки и найти выход, два — чтобы уладить формальности. Выход всегда был, чертов эгоист прав. Иногда выход — это задним числом вписать умирающего друга в давно запущенную программу, договориться с персоналом и найти деньги. Иногда — бросить обжитое, потом и кровью доставшееся место главного врача, лишь бы больше не встречаться с одним-единственным человеком. Что ж, не все решения одинаково удачны. Или эффективны. Поэтому Кадди с тревогой наблюдала за тем, как выгружается медицинское оборудование, как его заносят в дом и поднимают на второй этаж, в комнату Уилсона, и старалась совсем не смотреть на Хауса. Он все время молчал и поднялся лишь тогда, когда за работниками закрылась дверь. Приблизился на пару неловких шагов — трость осталась стоять, прислоненная к креслу.

— Спасибо.

Кадди нахмурилась. Она ждала чего-то другого. Что-то вроде: «Видишь, это было не так уж трудно». Или какой-то более очевидной издевки. Но вместо этого получила одинокое, угловатое «спасибо» и почему-то чувствовала себя обманутой.

— Это не ради тебя.

— Я знаю.

Она встретилась с ним взглядом. Он постарел, промелькнула в голове мысль. Это действительно он, пронеслась следующая, выталкивая все прочие. Ей не показалось. Она не сошла с ума.

Хаус жив.

— Я теперь официально лечащий врач Уилсона, — снова заговорила Лиза, потому что молчание изнуряло, — а значит, буду появляться здесь, как минимум, раз в два дня. Чаще, если получится. Сестра Дэвис будет здесь в будние дни. Все таблетки и капельницы под моим строгим контролем — количество, объем, дозировка. Никакого самоуправства, Хаус, ты меня понял?

Он только кивнул.

— И никакого воровства.

Он снова кивнул.

— Я не шучу!

— Я тоже, — он пожал плечами. — Я давно привык обходиться без таблеток. Уилсону было нужнее.

Кадди поджала губы и молча отправилась к Уилсону. Пусть она согласилась помочь, пусть будет вынуждена видеться с Хаусом, но выслушивать очередную ложь она не обязана.

— Не могу поверить, что это сработало, — сказал Уилсон, спуская ноги на пол.

После укола прошло около получаса, и впервые за долгое время он чувствовал в себе силы дойти до толчка, не вцепляясь в чужую руку. Больше не придется скрупулезно высчитывать дозировки и убеждать себя, что выламывающая мышцы и кости боль действительно притупилась.

Хаус пожал плечами, глядя на отъезжающую от дома машину.

— Это же Кадди, — сказал он так, словно это все объясняло. — Столько лет работы бок о бок с главным психопатом Принстон Плейнсборо не прошли бесследно.

— Мне кажется, или я слышу в твоих словах гордость? — усмехнулся Уилсон.

— Скорее что-то, что легко за нее принять, — Хаус хмыкнул и отвернулся от окна. — Обед будет готов минут через двадцать.

Уилсон кивнул. А потом его лицо приняло странное выражение — одновременно упрямое и просящее.

— Хочу спуститься.

Хаус смерил его долгим взглядом.

— Хорошо. Я вернусь и помогу тебе, — сказал он, стараясь не замечать вспыхнувшую на лице Джеймса жалкую радость.

Спускаясь по лестнице, Хаус думал, что они идиоты и что куда лучше для аренды им подошел бы дом поменьше и желательно — со спальнями на первом этаже. Но три месяца назад, когда перебираться от отеля к отелю стало решительно невозможно, да и небезопасно, этот вариант — полузаброшенный, дешевый, в тихом месте почти на самой окраине Трентона, показался настоящей удачей. Свою роль сыграло и то, что агенту было совершенно плевать, на кого именно будет оформлена аренда, хотя самого Уилсона он не видел в глаза.

На кухне Хаус первым делом заглянул в кастрюлю с овощами. Почти готово. Полностью разварились, осталось только размять и разбавить бульоном. Тогда будет шанс, что они удержатся внутри Уилсона. Ну, или хотя бы какая-то часть.

— О чем вы разговариваете? — спросил Хаус, кидая быстрый взгляд на монитор.

Состояние Уилсона оставалось стабильным. Пусть даже стабильно хреновым, но все же. Почти месяц прошел с тех пор, как Кадди появилась в их жизни со своими лекарствами и регулярными осмотрами. И если первое очевидно шло на пользу — у Джеймса появился намек на аппетит и он мог передвигаться по дому, не вцепляясь в каждый угол непослушными пальцами, то второе вызывало призрак былого любопытства. О чем эти двое могли так долго беседовать?

С самим Хаусом Лиза придерживалась своего воинственного нейтралитета. Разговаривала колко, коротко и по существу, никак не реагируя на вялые попытки вывести ее из себя, а чаще всего обходилась вообще без слов.

— Да… ни о чем таком, — Уилсон показал глазами на сестру Дэвис, которую Хаус привычно игнорировал.

Миниатюрная, с темными блестящими волосами и высокой грудью, которой очевидно гордилась, она ассоциировалась скорее с нагретыми солнцем улицами Сен-Тропе и туфлями на неприлично высоких каблуках, чем с больничными стенами и капельницами. Но она прекрасно справлялась со своими обязанностями, и Хаус почти не находил, к чему придраться.

— Ой, да брось, — закатил глаза Хаус, — младший медперсонал обожает сплетни. Поэтому поднапрягись и дай уже нам обоим хороший повод.

Уилсон закатил глаза, а сестра Дэвис поднялась и вышла в коридор, сообщив, что ей нужно в уборную. В общении с Хаусом она придерживалась, по его же словам, генеральной линии партии. Не отвечала на провокации, не заводила посторонних бесед и ничем не выдавала своего неодобрения, кроме поджатых губ. Тоже довольно привлекательных, если бы кто-то спросил его мнения. Но никто не спрашивал. Впрочем, когда это его останавливало?

— Симпатичная штучка, — в который раз заметил он, удовлетворенно хмыкнув, — и с перчинкой. Все, как ты любишь. Кадди определенно умеет проявлять заботу.

— Прекрати, — поморщился Уилсон. — Я вообще не обращаю на это внимания.

— Ха-ха, — Хаус насмешливо сморщился. — Давай просто сделаем вид, что ты ничего не говорил. Уверен, что ты даже на своих похоронах сумеешь выделить симпатичную мордашку. Ну, или что пониже.

— В отличие от тебя у меня не будет такой возможности, — напомнил Уилсон.

— Верно… Ну так что? О чем вы секретничаете?

Не то чтобы ему действительно было дело. Более того, он мог предположить возможные темы с точностью до девяноста девяти с половиной процентов. Но самое интересной порой крылось в оставшихся ноль пяти. К тому же появление Кадди растревожило нечто, казавшееся за ненадобностью давно сдохшим и глубоко зарытым. Некий отголосок азарта, призрак прошлой во всех смыслах жизни.

— Если хочешь знать, спрашивала ли она о тебе, так и скажи, — хмыкнул Уилсон, поправляя сбившийся катетер.

В бугрящихся венах не так-то просто было найти нетронутое место. Хотя Уилсон отказался от новых обследований, ему пришлось пойти на уступки и позволить Кадди контролировать показатели крови.

— Не хочу.

— Ну, хорошо, — глянув на него, сказал Джеймс, откидывая тяжелую голову на подушку. — Мы говорим о моем самочувствии — раз. О ее работе — два. А еще обо всякой ерунде вроде погоды, последних новостей, медицинских иссл…

— Так она спрашивала? — перебил Хаус.

Уилсон усмехнулся. Посмотрел на него своим фирменным долгим взглядом и осторожно, словно боялся расплескать что-то внутри, покачал головой.

— Нет, Хаус. Я рассказал ей в общих чертах историю наших с тобой приключений, но не заметил, чтобы это ее слишком интересовало.

Хаус кивнул. Вполне ожидаемый ответ.

Он приблизился к окну. Пустынная пыльная улица, изредка оживляемая проезжающими авто, но куда чаще — подростками на велосипедах и досках. Высокие, неухоженные тополя с густой кроной, спасающей комнату Уилсона от прямых солнечных лучей даже в самые жаркие дни. Заброшенный двор и терраса.

— О чем думаешь? — спросил Уилсон.

Хаус обернулся.

— О том, что тебе бы не повредило хотя бы изредка выходить на воздух.

* * *

Припарковавшись на обочине, Кадди бросила взгляд на наручные часы — скорее привычка, чем необходимость, и допила остывший кофе в пару коротких глотков. На языке осела горечь. Теперь ее воскресенья начинались и заканчивались одинаково. Впрочем, только ли теперь? Кадди нахмурилась, не желая признавать, что ее личная жизнь давно впала в состояние близкое к коме. Просто много работы, просто усталость, просто нежелание узнавать кого-то и предпринимать неискренние попытки к сближению… ничего необычного. Или нового. Она смяла стаканчик и вышла из машины, оглядываясь в поисках мусорки, но была вынуждена признать поражение. Все еще комкая пальцами картон, она подняла глаза, которые раздражал бледный утренний свет, равномерно заливший улицы и дворы спящего пригорода.

Каждый раз, оказываясь напротив дома на Делрей-авеню, Кадди чувствовала, словно за ней следят. Словно дом по-прежнему присматривается к ней, не доверяет и определенно — недолюбливает. Она прекрасно понимала, в чем, а точнее, в ком тут дело, но избавиться от иррационального ощущения чужеродности не могла. Как будто здесь жил не сам Хаус, а его дух, впитавшийся в старые перегородки и скрипучие полы, слившийся с клубившимся по углам пыльным и мрачным сумраком. А вдруг так оно и есть, проносится в голове саркастичная мысль. Слишком едкая, чтобы принадлежать ей одной. Может ты свихнулась, а, доктор Кадди? И общаешься с мертвецами.

Слегка передернув плечами, Лиза зашагала по расчищенной от опавшей листвы дорожке, поднялась по ступенькам и без раздумий толкнула дверь. Некому и незачем было стучать.

Стоило ступить за порог, как полумрак привычно проглотил Лизу, давая отдых глазам. В воздухе стоял запах кофе и горячих тостов. И, пожалуй, чего-то еще, чуть терпкого, пряного. Корицы? Да, но не только.

Кадди сглотнула. Когда-то очень давно, в прошлой или даже позапрошлой жизни, она иногда просыпалась от этого запаха. Боль в ноге могла поднять Хауса и среди ночи, но чаще — вместе с рассветом. И тогда поутру ее сердце сначала сжималось от жалости и смутного страха. Но потом они сидели вдвоем на кухне, стараясь не разбудить Рейчел, пили сваренный Хаусом кофе и ели тосты. И Хаус смотрел. Просто смотрел на нее.

«Что? — спросила она как-то с тихим смешком. — Прекрати. Я могу подавиться».

«На самом деле ты ведь этого не хочешь?» — светлые глаза блеснули.

«Нет», — она покачала головой.

Только не прекращай смотреть на меня.

Кадди вздрогнула, и плащ, который она пыталась приладить на хлипкую вешалку, с тихим шелестом упал к ногам.

— Проклятье.

Она вдохнула, выдохнула и только потом подняла его. Определенно, сейчас было не самое подходящее время для воспоминаний. Для этих воспоминаний вообще не было подходящего времени. Но после его смерти она позволяла себе иногда… Смерти. Эта мысль привычным осклизлым клубком свернулась в желудке. Не было никакой смерти. Очередная забава. Грегори Хаусу было проще умереть, чем встречаться с последствиями своего выбора и поступков. Проще влететь на полной скорости в ее гостиную и оказаться за решеткой, чем признать поражение и пережить свою боль.

Но все это дела давно минувших дней, напомнила себе Лиза. Она ведь быстро пришла в себя после инцидента. Инцидент. Так называли случившееся в ее семье. Губы привычно скривились. Новая работа, покладистый коллектив. В личном плане, конечно, не срасталось, но чему тут удивляться. Отношения никогда не были ее сильной стороной. Последней попыткой был… кажется, Майк. Впрочем, возможно, его звали Марк. Несколько свиданий, секс на крепкую би, а потом кто-то из них перестал выходить на связь. Может быть даже она. А второй оказался либо слишком горд, либо занят, либо не слишком заботился. Так заканчивалось большинство ее романов. Или все. Всего-то парочка исключений. Хаус и не-Хаус.

— Хочешь кофе? — голос настиг ее на нижней ступеньке лестницы, заставляя нервно обернуться.

Шагов она почему-то не слышала. А тростью на короткие расстояния Хаус пользовался не всегда.

— Я уже попила.

— Есть еще тосты.

Кадди покачала головой.

— Нет, спасибо.

Она зашагала наверх.

— Кадди, — он окликнул ее на середине. — Иногда тосты это просто тосты.

Их взгляды наконец встретились. Вокруг его глаз ожидаемо собрались морщинки. На мгновение ей захотелось улыбнуться в ответ. Отвернувшись, она застучала каблуками по лестнице.

В груди снова заклокотала злость. Или все-таки обида? Не важно. Кофе он действительно варил превосходный. Да и готовил так, как ей и не снилось. Но что с того?

Когда спустя час она вышла от Уилсона, Хауса нигде не было видно, и это стало небольшим облегчением. Впрочем, недолгим. Он нашелся на террасе. Почти вся старая мебель и прочий хлам были выкинуты на лужайку (что объясняло регулярный приглушенный грохот, который они с Джеймсом приписали соседям). Два приличных на вид ротанговых кресла с почти уцелевшим плетением и круглый столик, были милостиво оставлены и отмыты. На руках у Хауса ярко желтели хозяйственные перчатки. В ногах стояло ведро с помутневшей водой. Тряпки, щетки и губки были разложены по подоконнику в каком-то ему одному ведомом порядке. Стену подпирали потрепанная метла и трость.

Она замешкалась на мгновение.

— Подумал, что Уилсону будет полезно иногда выходить, — он привалился спиной к стене, стянул одну перчатку и вытер блестевший от пота лоб. — Хочешь чай? Кажется, еще оставался виски... хотя нет никаких гарантий. Сама понимаешь, утро воскресенья.

Она молча прошла мимо, но замерла на полпути и резко обернулась.

— Знаешь что, Хаус? Ты просто… ты… даже и не думай, вот что! — она круто развернулась и зашагала к машине.

Он посмотрел ей вслед и усмехнулся уголком губ.

— Я и не думал, — пожал он плечами и продолжил выметать многолетний мусор, время от времени перенося вес тела на покалеченную ногу, чтобы сделать короткий, болезненный шаг.

Кадди вернулась спустя минут двадцать. Кажется, она даже не села в машину, а просто обошла квартал, но он бы не поручился. Молча взялась за тряпку, молча присоединилась к работе.

— Я все еще не думаю, — сказал он, когда она случайно или нарочно все-таки зацепила его взглядом после долгого молчания.

Лиза тихонько фыркнула в ответ и принялась с удвоенный энергией оттирать почерневшую раму.

Спустя пару часов работы чай на террасе все-таки захотелось выпить. Они сделали это втроем. И сидя между ними двумя, Джеймс поглядывал то на одного, то на другого, и, кажется, прятал улыбку за бледно-голубой фарфоровой чашкой с тонкой трещиной на боку.

Чтение помогало. Почти всегда.

Хаус пробежал глазами по строчкам. Потом еще раз. И еще. Бесполезно. Он отложил книгу и уставился в посеревший прямоугольник окна. Сумерки сгущались медленно, будто нехотя, жидко разбавленные электрическим светом. Напротив дома стояло два фонаря, но лампа в одном из них постоянно перегорала, и на дороге случался короткий провал в темноту. В голову пришла мысль о прогулке. Вечер смазал бы лица прохожих, воздух прочистил мозги, а не дающие читать звуки остались бы закупорены в доме. Хаус потянулся, размял руками затекшую шею, глянул в сторону лестницы, но так и не поднялся.

Над каминной полкой гулко тикали часы. Он сам купил и поставил в них батарейки. Иначе, когда Джеймс забывался сном, в доме становилось слишком тихо. Тогда навязчивое тиканье становилось своего рода мостиком между безжизненной тишиной и надсадными звуками. Хаус балансировал на нем как умел.

Джеймс стал выходить на улицу. Подставлял выцветшее лицо солнцу и рассеянно улыбался. Иногда в такие моменты Хаусу хотелось зарядить ему в нос. Он представлял, как брызнет кровь, как зальет алым подбородок и судорожно прижимаемые к лицу худые, паучьи пальцы. Мысль о них почти всегда приводила в чувство. И Хаус подливал Джеймсу чай или подавал печенье.

— Хаус…

Он слышал, как она спускалась, но не поднял головы. Слишком хрупким было их военное перемирие. Никакого случайного огня. Никаких грубых шуток или честных слов. Дипломатия никогда не была его сильной стороной. Впрочем, это тоже было ложью. Из него бы вышел превосходный дипломат, но так было еще хуже.

— Я поменяла кое-какие назначения. Увеличила дозировку…

— Зачем?

Все-таки не сдержался. Она чуть поджала губы, но все еще сохраняла видимость.

— Зачем ― что? Джеймс сказал, это было твоей идеей. Чтобы снизить сонливость и…

— Зачем ты передо мной отчитываешься? — он пожал плечами. — Уилсон врач. Ты, кажется, тоже. А Дэвис выполнит любое твое распоряжение. Я тут определенно лишний.

Ее глаза сверкнули в темноте гостиной. На секунду это показалось ему забавным. Он всегда подозревал, что Кадди в родстве с кошачьими. Или это касалось всех женщин?

— Верно.

От ее голоса температура в комнате упала на пару градусов. Она отвернулась и пошла к выходу.

— Он кашляет, — тихо сказал Хаус, а потом посмотрел в идеально прямую спину замершей Кадди. — Он все время кашляет.

Линия ее плеч смягчилась. Он хорошо знал эти плечи. Изучил их за годы работы, мог предсказать по ним количество часов в клинике и погоду. И он знал, какие они под ладонями. Хотя предпочитал, конечно, кое-что пониже.

— Это нормально, Хаус.

Она посмотрела на него с тем, что у Лизы Кадди могло сойти за сочувствие, и он кивнул. Интересно, что могло сойти за сочувствие у него самого?

Дверь за ней закрылась, и он снова взялся за книгу. И даже включил торшер одним ловким ударом трости.

Чтение помогало. Почти всегда.

Врач ведь не должен вздрагивать от кашля. Или морщиться. Или представлять, как спалит этот чертов дом дотла. С другой стороны, ему всегда было глубоко плевать на то, что должен или не должен врач. А одного пепелища вполне достаточно, если, конечно, выражаться буквально. Зашвырнув книгу на диван, Хаус поднялся и, подхватив трость, поковылял к лестнице.

* * *

— Вот и она! Наша Гермиона Грейнджер от медицины, — Хаус отсалютовал Кадди кружкой.

Кажется, заговорить с ней все-таки перестало быть проблемой.

— Не знала, что ты поклонник Гарри Поттера, — сказала она, шагнув на террасу.

— Шутишь, что ли? Мальчишка обошел систему и прикончил ублюдка. Конечно, без балбеса и всезнайки ему пришлось бы туго, но ведь мы все не идеальны. Взять хотя бы меня…

Лиза все-таки не сдержала улыбки, продолжая стоять и явно колеблясь. Вряд ли Хаус оставил без внимания тот факт, что она проводила в их доме все больше времени. Заезжала не через день, а почти каждый, по выходным нередко разделяла с ними обед или ужин. Если самочувствие Джеймса и погода позволяли, подолгу засиживалась на террасе. Хауса, конечно, никто не гнал, но он сам часто уходил в дом, словно его темнота и сырость были ему необходимы. Лизе же нравилось наблюдать за тем, как ложатся на лужайку перед домом длинные прозрачные тени и густеет вечерний воздух. Они с Уилсоном могли подолгу молчать, не испытывая неловкости.

— Кстати, чай я заварил только что, — добавил Хаус.

Немного помедлив, Кадди все же опустилась в кресло, наполнила кружку и откинулась на жесткую спинку. Легкий ветер приятно касался лица, шевелил волосы и холодил шею.

— Уилсон спустится? — спросил Хаус.

Она покачала головой.

— Сказал, что хочет подремать.

Он бросил на нее быстрый хмурый взгляд.

— Тошнота?

— Нет, но ночью и днем были сильные боли, и только сейчас стало легче.

— Он не говорил.

— Мне тоже. Узнала от сестры Дэвис.

Хаус кивнул и усмехнулся.

— Конечно, кому нужны друзья, когда рядом такая красотка.

Кадди закатила глаза.

— Она прежде всего профессионал.

— Одно ведь другому не мешает, верно? — он глянул на нее, чуть прищурившись, а потом скользнул взглядом сверху-вниз, чтобы у нее не оставалось сомнений.

Отчего-то это ее развеселило.

— То есть ты все-таки признаешь, что я профессионал?

— Ну, в чем-то — безусловно. Я встречал дерьмовых начальников, но ты не из их числа. Впрочем, если мы оставим работу в покое, то можем найти и другие области, где ты очень даже…

— Хаус! — воскликнула Лиза, понимая, что находится в полушаге от того, чтобы смутиться.

А она-то думала, что это давно в прошлом.

Он довольно усмехнулся, а она прикрыла глаза, подставляя лицо мягкому вечернему свету. Но следующий вопрос Хауса заставил ее широко распахнуть глаза.

— Как там Рейчел?

Кадди посмотрела на него с подозрением.

— Ой, да перестань, — он то ли фыркнул, то ли поморщился, — даже ты не можешь считать меня таким уж чудовищем.

— Во-первых, у меня есть для этого все основания, — напомнила она. — А во-вторых, твоя забота всегда настораживает.

— А любопытство?

Кадди вздохнула.

— Все хорошо. Она довольно сообразительна для своих лет, но не настолько, чтобы тебе это было интересно.

— Повезло, — кивнул Хаус. — Интересные мне люди редко бывают счастливы.

Они встретились взглядами, и мир споткнулся.

Кадди отвернулась первой. Потянулась за конфетой, но передумала, вновь оплетая пальцами теплый фарфор.

— Я тут вспоминал, последние шесть-семь лет… насколько все изменилось, — снова заговорил Хаус спустя несколько минут молчания, один шумный тарантас, заплевавший улицу дымом, и полчашки чая. — Не то чтобы я был душевным и отзывчивым, но все же… Желчи было поменьше.

— Поменьше, — согласилась она, глянув на него из-под ресниц.

— Ты тогда носила такие милые твидовые пиджачки и убирала волосы в пучок, а у меня была дурацкая кепка. Мы бы прекрасно смотрелись в то время.

Губы Кадди тронула мимолетная улыбка.

— Знаешь, может ты и прав, — немного помолчав, сказала она. — Может быть, для всего есть свое, самое подходящее, время.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Ну, или все дело в том, что я стал гораздо реже смотреть сериалы. Они здорово снимали стресс.

Она все-таки рассмеялась. Птица в груди сложила крылья и задремала. Кадди сделала большой жадный вдох. Это помогло ей решиться.

— Как думаешь, можно ли уговорить его обследоваться еще раз? Все сроки давно вышли, а он… — она запнулась

— Все еще жив, да, — Хаус кивнул.

Он не выглядел рассерженным или раздраженным. Скорее усталым.

— Нет, — он покачал головой, глядя на соседские крыши, вызолоченные по краю закатившимся солнцем. — Я перепробовал все. Да и, в конце концов, он прав. Чудес не бывает. Сейчас это только вопрос времени.

В начале ноябре Уилсону стало хуже. Когда однажды утром сестра Дэвис сбежала вниз по ступеням, срывая голос, Хаус успел поверить в худшее. Но это был просто приступ, хотя и сильнее всех предыдущих. Слизь смешивалась с кровью, оставляя на белой футболке грязно-бурые разводы.

— Помоги мне переодеться, — прохрипел Уилсон отдышавшись.

— Уверен, что предпочитаешь меня?

Он кинул взгляд на Дэвис, и успел заметить легкий тремор в сжавшихся в кулачки руках.

— Хаус… — Уилсон с трудом вытолкнул его имя, на осуждение сил уже не осталось.

— Я скоро вернусь, — сдержанно сказала она.

Должно быть, ей нужно было умыть лицо. Или выпить стакан воды. Или просто пописать, в конце концов. Но Хаус ставил на первое.

Он кивнул.

— Только в следующий раз орите немного потише, а то я начинаю думать, что мой друг умирает, — сказал он, и она молча вышла.

— Хаус, — на этот раз сил хватило.

Грегори достал чистую футболку из комода.

— А ты ей и правда нравишься, — сказал он, помогая Уилсону приподняться и даже слегка придерживая поднятые вверх руки.

Раньше такого рода помощь превращалась в настоящее шоу, приходилось балансировать, находить несколько точек опоры. Со временем он наловчился. А еще неплохо помогало то, что боль в ноге стала значительно тише. Словно обеззубела или признала свое поражение. Уилсон оказался важнее.

— Перестань, — фыркнул Джеймс, откидываясь на подушки. — Помнишь? Умирающих все жалеют.

— Но не все хотят. Я вот точно нет. Вот если бы вместо тебя здесь лежала сама Дэвис…

— Хаус! — на этот раз он сумел даже приподняться. — И, между прочим, у нее есть имя. Очень красивое. Амелия.

По губам Хауса скользнула улыбка. Вот же сукин сын. Уилсон фыркнул, помолчал, ненадолго прикрыв глаза, а потом снова пытливо взглянул на него:

— Ты правда так думаешь?

Хаус задумчиво посмотрел на него.

— Оставлю тебя мучиться в неведении, — сказал он и вышел, в дверях столкнувшись с сестрой Дэвис.

Амелией Дэвис, мысленно поправил он себя и усмехнулся. Он был уверен, что прямо сейчас Джеймс бросит бесполезные попытки просверлить ему взглядом спину и сосредоточится на своей очаровательной сиделке.

— Простите, что напугал, — раздался его сиплый после надсадного кашля голос.

— Все хорошо… Джеймс.

О, как. Кто-то уже попросил называть его по имени.

— Спасибо, Амелия.

Хаус закатил глаза и пошел вниз по лестнице. Такими темпами Уилсон успеет на ней жениться. А может быть даже и развестись.

Когда позже в этот день пришла Кадди, он сидел перед растопленным камином со стаканом бурбона в руках. На коленях у него покоилась очередная книга, и он то читал ее, то прислушивался к звукам наверху, то возвращался к размышлениям, на которые его натолкнул дневной инцидент.

Впервые за очень долгое время он думал о Доминике. Ни во что не вписывающийся, алогичный эпизод той катастрофы, что звалась его личной жизнью. Симпатичный, маленький самообман, такой приятный и такой по итогу болезненный. Интересно, как она сейчас? Скорее всего, отлично. А может ее прикончил какой-нибудь очередной сожитель. Никогда нельзя быть уверенным до конца.

— Нальешь? — спросила Кадди, спустившись.

Он взглянул на нее снизу вверх.

— Только если ты сама сходишь за стаканом.

Когда она вернулась, и он плеснул ей выпивки, они еще какое-то время молчали, глядя на тусклое рыжее пламя.

— Сестра Дэвис сказала, что днем было резкое ухудшение.

Хаус молчал.

— Ему нужно в больницу.

Снова ничего.

— Хаус!

— Это что, игра такая? — он мельком взглянул на нее. — Будем по очереди говорить очевидности? Ну, хорошо… — он сделал вид, что задумался, а затем знакомо просканировал ее взглядом. — У тебя сегодня классная прическа — мне нравится, когда твои волосы свободно лежат на плечах, да и декольте на пятерку. Но вид усталый, а на правой туфле грязь и чуть припухла лодыжка — ты подвернула ногу, когда бежала под зонтом от машины до дома. Ты мало спишь, много волнуешься, и поэтому у тебя нарушена координация. Стоит что-то с этим сделать, пока это не отразилось на работе.

Лиза вздохнула. Она терпеть не могла, когда кто-то лез в ее жизнь или пытался анализировать. Возможно потому, что никому никогда не удавалось это так, как Хаусу. Когда-то давно, все в той же позапрошлой жизни, прижимаясь к нему под одеялом, она подумала, что иногда это заводит сильнее любой прелюдии. Тогда он тоже сделал несколько весьма метких замечаний, возможно даже рассчитывая вывести ее из себя, а она вместо этого избавила их обоих от одежды и лишних слов.

— А ты все такой же наблюдательный стервец.

Он ответил ей внимательным взглядом. Возможно слишком внимательным. Кадди отвернулась к огню.

— Останешься на ужин?

Она покачала головой.

— Верно. Сегодня четверг. У Рейчел нет дополнительных занятий, а значит, у вас традиционный семейный ужин.

— Знаешь… иногда так хочется просто ненавидеть тебя, — Кадди устало улыбнулась.

— Знаю. Многим удавалось. В конце концов почти всем, кроме Уилсона... И я все еще не уверен насчет тебя.

Лиза беззвучно хмыкнула. Хотела бы она знать ответ на этот вопрос. Ненавидела ли она его когда-нибудь по-настоящему? В разные моменты жизни она ответила бы по-разному. А сейчас предпочла бы воздержаться. Потому что прошло всего три месяца, а она снова может находиться рядом с ним. Нет, не так. Она этого почти хочет. А ведь когда-то она клялась себе, что не осталось больше ничего, кроме брезгливости. Ну и, быть может, толики сожаления. Этим она объясняла себе нежелание идти на похороны. Этим, а вовсе не своей неготовностью поставить точку.

— Мне тоже так и не удалось, — все-таки призналась она.

Хаус недоверчиво приподнял брови.

— Что ж, тогда ты будешь первой и единственной в своем роде.

— Ты имеешь в виду Стейси? Вряд ли она…

— Не только.

— Доминика?

Имя отозвалось знакомым скребущим чувством под ребрами, захотелось до боли прикусить губу или хотя бы нахмуриться. Но Кадди не позволила себе ни того, ни другого. Кажется, тогда она и была ближе всего к тому, чтобы ненавидеть. Иронично, учитывая все то, что случилось после.

Хаус молчал, и это сказало ей больше, чем она хотела знать.

— Почему вы расстались? — Лиза пожалела о вопросе, едва он прозвучал.

Хаус взглянул на нее с интересом.

— Ты будешь шокирована, я знаю, — сказал он, — но я ей солгал.

— Я в шоке, — подыграла она, и они невольно усмехнулись друг другу.

Хаус продолжал смотреть, и от этого взгляда внутри появилось тянущее беспокойство.

— Знаешь, Рейчел действительно скоро будет дома, так что…

— Кадди, — оборвал он ее. — Скажи, дело и правда было только в викодине? Нет, я знаю, что облажался по-крупному, поверь, я действительно это знаю. Но мы так долго справлялись — куда дольше, чем я мог предположить, а ведь я человек по-своему азартный, ты знаешь, — хмыкнул он, — но ты так легко…

— Легко? — перебила она, испытывая почти неодолимое желание на пальцах объяснить ему, насколько «легко» ей тогда было. Он вгляделся в ее лицо со странной жадностью, словно действительно верил в то, что сказал, и лишь спустя несколько долгих мгновений неуверенно кивнул. — Но ты прав: это были не отношения, а бег с препятствиями.

Хотела ли она говорить об этом сейчас? Хотела ли она вообще снова к этому возвращаться? Все давно уже было перебрано, разложено по полочкам и запечатано. Архив мыслей и чувств под кодовым именем, которое в ее доме было не принять произносить. Но разве он не имел права спрашивать? Пожалуй, что нет, подсказывала ее рациональная часть. Но другая напоминала о том, что он плевать на это хотел. Но почему-то не злилась. В этом-то и была проблема. Из-за той, другой, когда-то все и стало возможным...

— Ты же понимаешь, что так можно сказать о любых отношениях.

— Да, но не сразу, — Лиза покачала головой. — Не на износ. Не сутки напролет. Мы были вымотаны, проблем и противоречий становилось все больше… И потом, помнишь благотворительный вечер?

— На который я не явился? Конечно.

— Ты сказал тогда, что из-за меня ты становишься плохим врачом, что…

— Я помню, — перебил он. — Не обязательно повторять каждый сказанный мной драматический идиотизм.

— Но тогда ты верил в это, и я подумала… Точнее я вспомнила о том, что ты сказал о моей матери — через день или через месяц ты решишь, что спишь с человеком, который убил твою мать. И я поняла, что ты имел в виду. Через день или через месяц ты бы понял, что живешь с человеком, который лишил тебя того, что ты считал самым главным в жизни, лишил тебя самого себя. Наверное, уже тогда я поняла, что счастливого конца не будет.

Долгое время тишину нарушало лишь потрескивание догорающих дров и приглушенный кашель Уилсона. Лиза поднялась. То, что она когда-то так долго, так мучительно обдумывала, произнесенное вслух словно бы лишилось своей магической силы. И еще, самую малость, смысла.

Их действительно заносило. Обоих.

— Знаешь, может в этом и проблема, — сказал Хаус и поднял на нее взгляд. — Люди, которые слишком много думают, редко бывают счастливы.

— Довольно банально, не находишь? — отозвалась она, хотя ее мысли приняли тот же опасный оборот.

— Верно. Но мы можем развить эту мысль, и окажется, что счастливы редко бывают вообще все. С другой стороны, я бы не хотел родиться и жить идиотом. Умереть еще можно, но вот все что до…

— Тогда тебе повезло, — Лиза улыбнулась, а потом сделала то, чего пожалуй не ожидал ни один из них — легко прикоснулась кончиками пальцев к его плечу. — Тебе это не грозит.

Он поймал эти робкие пальцы, заставляя ее вздрогнуть и замереть. В голове успела промелькнуть ехидная мысль, что зато, вероятно, грозит ей…

К середине месяца Уилсону снова полегчало. Со второго этажа все чаще доносился не только кашель, но и смех. Такая суровая на вид Амелия Дэвис оказалась той еще болтушкой, да к тому же очаровательно розовела от комплиментов Уилсона. Впрочем, очаровательным это считал только сам Уилсон. Кадди такие вольности явно не одобряла, но не говорила ни слова. Хауса происходящее скорее забавляло, когда он его замечал. День ото дня он становился задумчивее, и Лиза с Джеймсом часто ловили на себе его пристальные взгляды, строя каждый на этот счет свои предположения.

Утро первого декабря выдалось солнечно-немощным, бледный свет не грел, но отражаясь от пятен подтаявшего снега, слепил глаза. Прикрыв их, Хаус долго сидел неподвижно, так что кофе успел остыть, а солнце поднялось достаточно высоко, чтобы на изнанке век перестали появляться розоватые вспышки. Он вышел из задумчивости так же быстро, как погрузился в нее. Резко поднялся, прихватив трость, и несколько раз прошелся по гостиной туда и обратно.

Лиза наблюдала за ним с интересом и легкой тревогой. Пока он молчал, она не беспокоила его, размышляя о работе и составляя список дел на неделю, одновременно ранжируя их по степени важности и срочности — те, что получали две мысленные галочки, автоматически попадали на первые позиции. И привычно толпились там, не желая уступать друг другу.

Наконец на очередном круге Хаус прошагал к лестнице и начал подниматься. Лиза открыла было рот, чтобы окликнуть его, но передумала. Если она правильно поняла происходящее, расспросы только собьют или разозлят его.

Хаус зашел в комнату Уилсона без стука и стремительно приблизился к постели. Какое-то время молча рассматривал осунувшееся лицо и проступающие под одеялом контуры тела Джеймса. Тот не спал, но блуждал где-то на грани яви и сна, тяжело, но ровно дыша.

— Есть разговор, — сказал Хаус, даже не пытаясь приглушить тон.

Уилсон глубоко, прерывисто вдохнул, стряхивая дремоту, сощурился, глядя на друга и приподнялся на подушках. Его кадык дернулся, в груди булькнуло, но кашля не последовало.

— Помнишь свою кузину? — спросил Хаус.

— Кузину? — Уилсон недоуменно моргнул.

— Ту девицу, которую ты назвал своей кузиной… кажется, она была учительницей.

Джеймс знакомо приподнял брови, отвел взгляд, сосредоточился, а затем неуверенно кивнул.

— Да... кажется, да.

— Помнишь, что я сказал тогда?

Наконец на лице Уилсона появилось понимание. Он усмехнулся, но без раздражения, и Хаус посчитал это хорошим признаком.

— Ты сказал, что рак — это скучно. Собственно, как и в этот раз.

— Да-да, я повторяюсь, я понял, — Хаус закатил глаза и делано фыркнул. — Но проблема в том, что мне снова становится интересно.

— Хаус, мы уже говорили об этом. Синдром Рубика, помнишь?

— Полгода назад, — весомо произнес Хаус. — Тогда ты говорил о спонтанной ремиссии, и я с тобой согласился. Но сейчас… ты же понимаешь, что должен быть мертв уже, как минимум, трижды.

— Ты жалеешь, что я не умер?

— Я жалею, что не настоял на своем раньше, — обрубил Хаус. — Тебе нужно заново обследоваться.

— Хаус, мы все это уже… — а вот теперь Джеймс начал заводиться.

— Нет. На этот раз ты меня выслушаешь. Либо что-то в твоем теле противостоит раку — и тогда нам нужно ему помочь, либо мы облажались…

— Но мы не облажались!

— Не знаю… я уже не уверен. Та доза химии была убийственной. Но рак устоял, а потом, когда ты оказался в полном его распоряжении, вдруг затаился. Скажи мне ты, онколог с огромным опытом, так бывает?

— Бывает очень по-разному. Ты и сам это знаешь, — Уилсон чувствовал, что проигрывает.

И тому, помимо множества сопутствующих, была одна простая причина. Пусть он устал от этого затянувшегося, подвешенного между жизнью и смертью состояния. Пусть хотел сводить Амелию хотя бы на одно настоящее свидание. И пусть Хаус редко ошибался в своих выводах. Все это меркло на фоне тех мучений, через которые он лично проводил множество своих пациентов. В конце концов, он не был готов поставить ни на одну из них. Но, кажется, задавленный однажды усилием воли инстинкт снова брал верх над разумом. Над осторожностью. Над страхом. Да, черт возьми, он все еще хотел жить. И в самом этом желании было столько необузданной, первобытной силы, что сопротивляться ей становилось все сложнее. Если бы ему становилось паршивее день ото дня, он, возможно, мечтал бы об избавлении. Но Хаус был прав, рак словно играл с ним в прятки или в поддавки. Нападал и отступал без понятных на то причин, то вгрызался в грудь со звериной яростью, то напоминал о своем присутствии лишь эхом ноющей боли и дурнотой.

— Но не настолько, — качнул головой Хаус, продолжая вглядываться в лицо друга, и на его губах обозначилась улыбка — должно быть, он действительно знал Джеймса не хуже него самого, — не настолько.

— Он согласился? — спросила Лиза, ожидая его у подножия лестницы.

Хаус неловко шагнул, покачнувшись и вцепляясь пальцами в перила, и фактически навис над нею, глядя в расширившиеся от волнения зрачки.

— Согласился.

Она ненадолго прикрыла глаза и, не думая, подалась вперед. Он отбросил трость и крепко прижал ее к себе. В конце концов, не воспользоваться такой возможностью было бы просто глупо.

— Это была идиотская сделка, — сказал Хаус, опускаясь на кровать рядом с Джеймсом и обтирая его покрытой испариной лоб.

Он проснулся посреди ночи от надсадного кашля и помог Уилсону добраться до толчка, где и остался их нехитрый ужин.

— Но ты пошел на нее.

— Какой смысл ждать до конца месяца, если можно начать обследования прямо сейчас? — раздраженно спросил он. — Ты теряешь силы и теряешь вес, а если речь зайдет о химии, они тебе здорово пригодятся. И если не зайдет, тоже.

Уилсон молчал. Его состояние стремительно ухудшалось последние десять дней, словно тот разговор нарушил какое-то негласное соглашение между ним и раком, где ни один не пытается уничтожить другого. Нелогичная, глупая мысль, но она продолжала царапаться в черепной коробке дни и ночи напролет, не растворяясь полностью даже в беспокойных, бредовых снах.

— У тебя были ухудшения и раньше, — словно считав его паранойю, сухо заметил Хаус.

Уилсон согласно кивнул, не имея сил и желания спорить. Да и о чем спорить? Он давно сбился со счета, сколько раз успел проститься с жизнью за последние полтора года.

Хаус вырубил верхний свет и устроился в кресле под ночником.

— Иди спать, — сказал Уилсон, но тот даже не повернул головы, откинув ее на спинку и закрывая глаза.

Джеймс тоже смежил веки, стараясь не обращать внимание на постыдное облегчение. Когда Хаус был в комнате, спалось лучше.

Новый приступ кашля разбудил их почти на рассвете. Край неба неохотно бледнел. В комнате заметно похолодало. Хаус заварил им обоим чай и вернулся в кресло, укутав ноги пледом. Кажется, последние полгода он спал под ним гораздо чаще, чем под нормальным одеялом. Как ни странно, это его устраивало.

Тишина была почти умиротворяющей.

— Хаус, я хочу, чтобы ты знал, — первым нарушил ее Уислон, — если вдруг окажется, что ты прав, и мне каким-то чудом удастся… Я больше не буду врачом.

Хаус дернул уголком рта и сделал глоток.

— Пойдешь мести улицы?

— Не знаю, — Уилсон пожал плечами, — пойду в социальную службу, стану ведущим новостей, начну писать мемуары… или заведу блог — например о сумасшедшем диагносте, который мучает всех до смерти и одновременно от нее спасает, — Хаус фыркнул, так что на колени посыпались крошки. — Да что угодно. Надо будет — пойду мести. Но только не обратно в больницу. Я немного устал от рака.

— Быть врачом это все, что ты умеешь, — заметил Хаус и откусил очередной кусок обсыпанного сахаром рогалика.

Вроде бы их вчера принесла Кадди.

— Нет, Хаус, это все, что умеешь ты. Я более универсальный вариант.

— Заведешь очередную женушку, парочку очаровательных ребятишек…

— Да, очень может быть.

— Ты же понимаешь, что разведешь с этой стервой через пару-тройку лет, а потом остаток жизни будешь горбатиться на алименты?

Уилсон встретил его взгляд и задумчиво сощурился. Хаус мог оказаться прав. Да он и был прав, по большому счету. Если бы не одно но — тот тупик, в котором они оба топтались последние несколько лет.

— Не знаю, Хаус. Ты ведь и сам не раз говорил мне — пора перестать подстраиваться, проявлять жесткость, не искать вовне то, что должно быть во мне самом…

— Ты меня бросаешь? — Хаус сделал испуганное лицо.

Уилсон усмехнулся.

— За последние годы мы как будто окуклились, ты все больше стервенел, а я окончательно размяк.

— Ну, насчет тебя я не уверен… Вот Кайл был ничего так.

— Зато я уверен. Не знаю, как это смотрелось со стороны, но я окончательно потерялся и опустел. Не удивительно, что рак…

— Ты же понимаешь, что это бред, — оборвал его Хаус.

Но Уилсон только покачал головой.

— Я тут вспоминал, как мы встречали Рождество лет восемь назад, у тебя дома, — сказал он, — нам было хорошо вместе. По-настоящему хорошо. Мы смеялись, болтали о всякой ерунде. Но чем дальше, тем реже я видел эту твою улыбку. Яда становилось все больше… И я не говорю, что дело только в тебе. В нас обоих.

Хаус с интересом посмотрел на него, а потом неопределенно хмыкнул.

— А я как раз тут подумал, что, наверное, люблю тебя больше Кадди.

— Что прости?

— Помнишь этого своего придурковатого дружка, который заставил тебя отдать ему кусок печени?

— Он меня не заставлял, — упрямо возразил Уилсон.

— А ты точно хочешь отрастить себе яйца? А то пока не очень заметно.

Уилсон закатил глаза и вздохнул. А потом все-таки кивнул, соглашаясь.

— Ну, хорошо. Ты прав. Он манипулировал мной, а я поддался. Но я все равно не жалею об этом. И не потому, что я тряпка. Тогда это было важно для меня.

— Допустим, — отмахнулся Хаус, явно не убежденный. — Просто я подумал, что сумел тогда преодолеть себя и прийти. Но с Кадди…

— Скорее уж наоборот. Ты настолько боялся ее потерять, что…

— Тебя я боялся потерять не меньше.

— Ну, значит я лучше в постели.

— Что ж, — Хаус драматично вздохнул, — теперь я могу этого и не узнать.

Они помолчали.

— Но, скорее всего, дело как раз в том, о чем я говорил, — тихо заметил Уилсон. — Проблема не в том, как ты относился ко мне или в Кадди. Просто ты изменился...

— И очевидно, не в лучшую сторону, — закончил за него Хаус, и Джеймс не стал возражать. — Знаешь, мы с Кадди тоже говорили об этом.

— Вы с Кадди говорили о прошлом? Это прогресс, — оживился Уилсон.

А Хаус подумал, что, возможно, дело как раз таки в этом. Просто Уилсон всегда был на его стороне. Даже себе во вред. Даже когда делал вид, что это не так, пытаясь убедить в этом то ли Хауса, то ли самого себя.

— Она считает, что нам стоило переспать еще тогда, — вместо этого сказал он.

— Даже так? Знаешь, может она и права. Все это нагнеталось годами, ожидания оказались слишком высоки, так что итог…

— Был немного предсказуем.

— Именно, — Джеймс кивнул и устроился на подушках, одновременно довольный и утомленный этим разговором.

Хаус дождался, пока тот задремлет, и потихоньку вышел из комнаты, забрав чашки. Через пару часов придет Дэвис, внизу с вечера оставалась посуда, а еще нужно было успеть дойти до молочного лавки в паре кварталов — у них закончились молоко и сыр, а Лиза теперь пила кофе со сливками.

Рождество они встретили вдвоем. Без елки и подарков, зато с косяком, который ненадолго притупил тошноту и боль.

— Оно того стоило, — утерев слезы после затяжного приступа кашля, заявил Джеймс. Ему потребовалось время, чтобы сфокусировать взгляд на Хаусе. — Ни за что не поверю, что ты не сумел раздобыть второй.

Тот пожал плечами и сделал глоток виски.

— Ты ведь понимаешь, что это весьма условное разделение? — Уилсон кивнул на стакан в его руке.

Хаус только усмехнулся. Но стоило Джемсу отвернуть голову, как его взгляд снова с дотошным вниманием ощупал впалую грудь, беспокойные, шершавые руки, бледное, с алыми пятнами румянца, лицо. Хаус знал, что это не первый такой осмотр. Помнил, что не в первый раз ему на ум приходило: «Неделя, максимум две». Но это не уменьшало страх. Может быть, даже наоборот. Поначалу предсказуемость и неизбежность были союзниками. То, на что нельзя повлиять, стоило просто вычеркнуть из повестки, сосредоточившись на остальном. Сделать так, чтобы поездка в рай стала по-настоящему запоминающейся. Так, чтобы живым и здоровым стало мучительно завидно и обидно.

Им это удавалось. Они с Уилсоном оттягивались, как умели. В меню были даже откровенные разговоры и трогательные признания. Когда еще щекотать себе нервы по-настоящему, как не перед смертью? Но вот загвоздка: каждое новое ухудшение сменялось улучшением, снова и снова. Состояние Уилсона не возвращалось к прежнему, но выравнивалось. Спринт все больше напоминал марафон, и до боли знакомое «Мы что-то упускаем» все настойчивее долбилось в висок. Заселяясь в этот дом, Хаус думал о стабильности и спокойствии, которые были до тошноты скучными, если речь шла о неизлечимой болезни. Но являлись необходимым условием, если бы она перестала быть таковой. И да, он злился на Кадди за ее вопросы. Но лишь потому, что все чаще задавался ими сам.

И вот им удалось договориться. Каких-то несколько дней… Хватит ли их? Не слишком ли долго он решался и ждал? Да, Уилсон умел быть упрямым. Но какого черта он его вообще слушал? Когда его останавливало чье-то упрямство или желания, если уж на то пошло?

— Хаус, — позвал Уилсон, их взгляды встретились. — Прекрати терзаться. Ты уже ничего не можешь изменить. И никогда не мог, — он помолчал. — Знаешь, раньше я иногда думал, на кой черт мне вообще сдалась эта наша дружба...

— И что? У тебя случилось прозрение?

Джеймс покачал головой.

— Нет. Но последнее время я все чаще думаю, на кой черт она сдалась тебе.

Хаус хмыкнул.

— Кажется, мы недавно выяснили, что это любовь, — напомнил он. — А у любви нет причин. Она бессмысленная и беспощадна.

Но Уилсон не поддался. Он протянул руку. Хаус помедлил, с сомнением ее разглядывая, а потом все-таки ненадолго сжал.

— Как бы там ни было… и чем бы все ни закончилось, — сказал Джеймс, устраивая голову на подголовнике кресла и смежив веки, — это было классно. И стоило каждый потраченный на тебя цент.

Хаус хрипло рассмеялся и тоже откинулся в кресле. Уилсон сделал очередную затяжку. Инструментальная музыка медленно плыла в сизых клубах дыма. От камина шел ощутимый жар.

— Так ты уверен, что нашел очередную вторую половинку? — спросил Хаус, меняя тему. Уилсон лишь мягко улыбнулся, не открывая глаз. — Между прочим, я интересуюсь из корыстных соображений. Вдруг у нее есть симпатичная сестра или подружка…

— Хаус. Во-первых, заткнись и дай мне расслабиться. Во-вторых, ты свою уже давно нашел, вам просто нужно перестать маяться дурью и повзрослеть. Обоим.

Он хотел было возразить, но не стал. Какой смысл напоминать о том, что именно говорил Уилсон четыре месяца назад, когда он впервые предложил обратиться к Кадди за помощью.

«Да она выскочит отсюда, как ошпаренная, едва завидев тебя. И заметь, я сейчас вовсе не о том, что она считает тебя мертвым… Хотя и об этом тоже».

Кажется, это было одно из самых невинных предположений. Хаус лишь закатывал глаза и парировал их одно за другим с нарочитой небрежностью.

«Ну, если она до сих пор злится так, как ты говоришь, значит по-прежнему меня хочет. Других объяснений нет».

«Ну, конечно, — фыркнул Уилсон. — И не может заснуть без спиритического сеанса».

Хаус сделал новый глоток и лениво улыбнулся. Кадди действительно злилась. Но не ушла — это было предсказуемо, и не ограничилась помощью на расстоянии — а вот это уже не было.

— Хаус, — позвал Уилсон, хихикнув, — а о чем бы ты попросил Санту на это Рождество? Только, пожалуйста, без банальностей, — поморщился он.

— Ха, — он фыркнул, — всерьез думаешь, что я стал бы тратить на тебя свое желание? А вообще-то… я бы не отказался от хорошей сигары. Ну, или, на крайний случай, от средней руки проститутки.

— Сделаю вид, что поверил, — усмехнулся Джеймс. — Ты ведь все равно не скажешь правду. Если, конечно, сам ее знаешь.

Хаус не стал отвечать. Но на этот раз он знал. И желания эти на самом деле были банальны до безобразия: чтобы его друг жил, а Кадди бросила бы свою дурацкую семью и встречала Рождество с ними.

Тридцать первого декабря стало казаться, что Санта действительно существует. У Джеймса наметились улучшения, а Лиза сама предложила накрыть небольшой стол внизу и отметить втроем.

И это был хороший вечер. Вечер воспоминаний. Скромных подарков. Отличных шуток — иногда на грани пристойности, но, в конце концов, они же не могли выставить Хауса за дверь. Легкая, постная, но ароматная еда.

— Ты мог бы стать шефом, — сказала Кадди, смакуя нежнейший кусочек тушеного мяса.

— Поддерживаю, — кивнул Уилсон, осторожно отправляя в рот ложку запеченных овощей.

У него уже давно появилась эта привычка договариваться с едой. Словно, если он будет относиться к ней с достаточным уважением, та не встанет поперек горла и не будет проситься наружу.

Хаус ненадолго прикрыл веки, а потом без улыбки посмотрел на Лизу.

— Шеф из меня, прямо скажем, так себе, — сказал он. — В любой области. Но, полагаю, я мог бы быть полезен в качестве консультанта.

Уилсон взглянул на него с интересом и толикой удивления. Взгляд Кадди тоже заострился, но она промолчала.

Их разговоры с Хаусом становились все длиннее, обстоятельнее и, пожалуй, теплее. Но речь о будущем в них не заходила ни разу. Этот дом, его неожиданное спокойствие и даже уют словно были укрыты от внешнего мира особыми чарами. Время тут замедлялось, кружило на месте, пряталось меж страниц медицинских журналов — одна из немногих слабостей, которые по-прежнему позволял себе Хаус, или раскачивалось на маятнике часов, словно маленькая девочка на качелях в парке...

— Как тебе удалось? — спросила Лиза, подходя к Хаусу со спины.

Тот вышел «подышать воздухом», что на деле означало ту самую сигару, которую он так хотел и которую она для него нашла.

— Уточни, — он глянул на нее через плечо. — Мне много чего удалось в этой жизни. Конечно, оно едва ли сравнится с тем, что мне не…

— Викодин, — прервала она его пространные рассуждения, догадываясь, что на самом деле он все прекрасно понял.

Хаус пожал плечами и выпустил в заиндевевшее небо густое облако дыма.

— Это было легко.

— Хаус…

— Я не шучу. В какой-то момент мои возможности обеспечивать обезболивающим нас обоих иссякли. Уилсону было нужнее.

Кадди какое-то время переваривала эту мысль. Это такое простое, но чертовски сложное решение. Интересно, если бы это она умирала, Хаус бы тоже бросил или сторчался окончательно?

— То есть мы были правы, — не удержалась она. — И все это не более чем психологическая…

Хаус резко обернулся, так что они оказались вплотную друг к другу, и Кадди поперхнулась собственными словами.

— Это приносит тебе чувство морального удовлетворения?

Он склонился к ее лицу, и Лиза могла разглядеть свой силуэт в почти затопивших радужку зрачках. Она медленно покачала головой.

— Нет… не приносит.

— Вот и мне тоже.

Он поднял руку и коснулся костяшками пальцев ее щеки. Лиза накрыла его ладонь своей и замерла в нерешительности. Все в ней отзывалось на это прикосновение, словно по занемевшему телу наконец побежала горячая, беспокойная кровь.

— Хаус…

Он положил большой палец ей на губы.

— Останься сегодня.

В его голосе звучала неуверенность. Волнение. Просьба. И это всегда было ее слабым местом. Она прекрасно справлялась, когда он давил, хамил, язвил и говорил мерзости. Почти всегда. Но его боль, его открытость снова и снова вынимали из нее душу…

Когда они вернулись, Уилсон почти сразу ушел к себе. Он смотрел на них тепло, весело, с пониманием, которого Кадди смущалась, а Хаус словно бы не замечал.

Они перемыли посуду вместе, передавая друг другу тарелки, едва соприкасаясь бедрами и пальцами. Когда они поднимались наверх, у Лизы подкашивались колени. Сфокусировать взгляд было почти невозможно. Она не хотела и не могла видеть. Только чувствовать…

* * *

Утро выдалось солнечным. Пробиваясь сквозь тонкий тюль, солнце золотило витые ручки комода и вытертые половицы паркета. Аккуратно задернув шторы, Лиза нырнула обратно под одеяло и осторожно прижалась к теплому боку. Она и не знала, что можно скучать вот так — всем телом.

Она поняла, что Хаус не спит за пару мгновений до того, как его рука легла ей на поясницу. Они позволили себе несколько минут тишины. Почти бездумных, почти счастливых. Без неловких фраз и вопросов. Без страха, потому что Уилсон коротко закашлялся, но почти сразу перестал.

Сердце Хауса стучалось в ладонь Лизы, и она считала эти удары, словно они были ее собственные.

— Знаешь, я кое-чему научился за последние месяцы, — первым заговорил он.

— Да, и чему же? — она провела кончиками пальцев по его руке, не в силах перестать касаться.

Наверное, какая-то часть нее только сейчас до конца уверилась, что он жив.

— Подставлять плечо. Может быть, я даже пожизненно его вывихнул. Раньше мне казалось, что потом только бездна отчаяния и боли и…

— Это не так?

— Конечно, так. Но это еще и проживание вместе, это дурацкая, необъяснимая вера и… это близость. Да, теперь можешь издеваться, сколько влезет: я познал близость с Уилсоном.

— Неужели только сейчас? — она сощурилась, взглянув на него снизу вверх, тепло и насмешливо улыбаясь, а потом посерьезнела. — Я рада слышать это. Я думала…

— …что я не подлежу починке.

— Вроде того, — тихо согласилась она.

Он задумчиво кивнул, затем потянулся и прижался ненадолго губами к ее макушке.

— Еще одно мое открытие. Точнее я всегда знал это, но никогда не примерял к себе... Люди не меняются. Но их можно обучить новым трюкам. В редких случаях — если они этого захотят, и гораздо чаще — когда заставляет жизнь.

— Что ж, — усмехнулась она, — не скажу, что это самая позитивная концепция на свете, но, с другой стороны, это гораздо больше, чем я когда-либо надеялась от тебя услышать.

— Радует, что ты в принципе на что-то надеялась.

— Ну, как ты всегда и говорил, я — идиотка.

Лиза приподнялась на локтях, заглянула в улыбающиеся глаза и прижалась губами к его губам, как бы говоря, что разговоров уже достаточно. Его ладонь покинула облюбованное место, опускаясь ниже. Вторая легла между лопаток, и по спине потек жар. Что-что, а намеки Грегори Хаус всегда ловил на лету.

Уилсона не стало второго января. Должно быть, он решил, что еще один год ему просто не под силу.

— Его мать смотрела на меня так, словно это я придумал рак, — сказал Хаус, тяжело откидываясь на кровать и упираясь безжизненным взглядом в потолок.

Этот взгляд появился у него сразу, как только он прижал пальцы к шее Джеймса. Лишний, бессмысленный, почти неуместный жест. Все стало очевидно, стоило им переступить порог спальни Уилсона. Тот ушел тихо, во сне. А может, они просто его не услышали, слишком занятые друг другом.

Они вернулись с похорон меньше получаса назад. Молча выпили по чашке пустого чая, молча поднялись наверх.

Кадди осталась стоять в дверях. Черный строгий костюм делал ее старше и без того немолодых лет, убранные в пучок волосы подчеркивали худобу и бледность лица. Оно странно светилось в лениво вползавших в комнату сумерках.

— Он выбрал умирать с тобой, а не с ними, — сказала она, сделав движение, чтобы зайти, но осталась.

— Верно, — сказал Хаус, прикрывая веки. — Выбрал компанию под стать, — его рот скривился в подобие усмешки.

— Кстати об этом, — он резко поднял голову, и Лиза едва сдержала желание передернуть плечами. — Помнится, ты говорил что-то о частном консультировании. Я подумала и… в общем, для этого тебе в любом случае придется снова стать собой.

Какое-то время они изучали друг друга так, словно очень давно не виделись.

— Уверена, что хочешь этого? — Хаус снова лег.

Кадди закатила глаза, ее плечи опустились, тело слегка расслабилось. Она знала, что сейчас плохое время для этого разговора. Как и то, что другого не будет. Крохотное, почти несуществующее окно между болью и тем механизмом, который она запускала с безжалостной точностью.

— Ты ведь понимаешь, о чем я. Да, конечно, будет непросто, — она все-таки сделала шаг внутрь. — В конце концов, придется объясняться с полицией, придумать какую-то более-менее правдоподобную версию…

— Например, я мог потерять память на пожаре и бродяжничать, — задумчиво сказал Хаус.

— Да, как вариант, — энергично кивнула Лиза, — или…

— С другой стороны, если они проявят хотя бы толику усердия, то запросто выяснят, где и с кем я провел последние полтора года.

Он с усилием сел, а потом и поднялся.

— Да, конечно, будет непросто, но… — голос Лизы дрогнул и смолк.

Он подошел к ней и теперь смотрел сверху вниз все тем же ничего не выражающим взглядом.

— Хаус… Хаус!

Как громко нужно было кричать, чтобы он услышал?

— Знаешь, в чем был твой главный просчет? На самом деле мне всегда нравилось, когда ты кричала. Особенно мое имя. Так что я бы вынужден изыскивать все новые и новые поводы.

Она ломко улыбнулась. Положила ладонь ему на затылок.

— А мне нравилось его произносить. И злиться тоже... если уж говорить откровенно.

— Выходит, мы оба жульничали?

— Выходит, — Лиза потянулась, привставая на цыпочки, и прижалась губами к холодным губам, которые едва шевельнулись в ответ. — Хаус, я не могу встречаться с призраком, — выдохнула она, стараясь, чтобы голос не звучал отчаянно.

Но он звучал.

Потому что сейчас он как никогда прежде походил на него.

Хаус отстранился и посмотрел на нее с деланным удивлением.

— А мы встречаемся?

Лиза убрала руку. Кивнула. Внутри стало пусто и холодно, словно там тоже кто-то умер.

— Ты знаешь, где меня найти, если передумаешь, — сказала она, прежде чем переступить через порог.

— Кадди… — она обернулась. — Погаси свет, когда будешь уходить.

Он наблюдал за ней через окно, скрывшись за линялой портьерой. Видел, как Лиза последний раз окинула взглядом темный дом. Когда машина скрылась за поворотом, Хаус нащупал в кармане баночку с викодином — давняя заначка, которую он разорил еще три дня назад. Судя по звуку, там осталось не больше восьми-десяти штук. Хватит на два дня максимум. Потом надо будет что-то придумать. В конце концов, самый легкий путь он только что отрезал сам. То единственное, что он мог и должен был для нее сделать. Не использовать.

Крышка открылась с сухим щелчком. Две капсулы послушно выкатились на ладонь. Он улыбнулся им с радостью обреченного.

Больше их ничто не разделяло.

— Все находится в равновесии. Буддисты называют это кармой, христиане золотым правилом, евреи называют… я не знаю, у раввина Гиллеля было подходящее слово. Вселенная всегда уравнивает счет.

— Правда?

— Нет, но должна бы.

(Хаус и Кадди, 2x13)

Лиза ушла от них рано утром первого, а вернулась только третьего, и не одна, а в компании.

— А он что здесь делает? — спросил Хаус, глядя на улыбающегося, недоверчиво разглядывающего его Чейза.

Тот давно изменился, больше не напоминая вертлявого, потерянного мальчишку, готового выгрызать себе в медицине дорогу и не гнушаться при этом средствами, которые иные (в том числе его бывшая женушка) сочли бы недостойными. Взгляд его стал более цепким и посуровел, хотя в нем по-прежнему проглядывала та проницательная насмешливость, что когда-то и заинтриговала Хауса. Глазами австралийца с модельной внешностью на него порой смотрел кто-то слишком знакомый.

— Он лучший, — Лиза поймала его взгляд и закатила глаза. — После тебя.

— Здравствуйте, Хаус, — Чейз шагнул вперед, протягивая руку.

Рукопожатие было уверенным и крепким. А странное тепло, разлившееся в груди, до смешного напоминало гордость.

— Уилсон, смотри, мой блудный сын вернулся. Снова! — с порога спальни заявил Хаус, насмехаясь в первую очередь над самим собой.

— Скорее уж наоборот, — возразил Джеймс и неуверенно улыбнулся вошедшим. — Лиза, Чейз.

— Здравствуйте, Уилсон, — окинув комнату беглым профессиональным взглядом, Роберт шагнул к кровати. — Рад вас видеть….

— Живым? — подсказал Джеймс.

— Не без этого.

— Вот, между прочим, мне он ничего такого не говорил, а я вообще, считай, умер, — съехидничал Хаус, вызывая смешки.

— Живые и мертвые понарошку впечатляют меня чуть меньше, — парировал Чейз. — Но раз уж вы так настаиваете, то спешу отчитаться — отдел в порядке, Форман все та же высокомерная задница, Тауб держит нос по ветру, а вы скоро станете дедушкой. Не желаете податься в крестные?

Хаус довольно усмехнулся.

— А он хорош, да? — сказал он, встретив слишком понимающий взгляд Уилсона. — Но сначала спроси, как к этому отнесется Адамс, — обратился он уже к Чейзу. — Итак, с чего ты хочешь начать, о лучший из моих учеников?

— У вас же уже есть теория, — пожал плечами тот. — Так что давайте пропустим эту часть. Выслушаем сначала великого сэнсэя, затем Уилсона и Кадди, как его лечащего врача, а уж потом я скажу, что обо всем этом думаю, и с чего мы можем начать.

Хаус перевел взгляд на Лизу и сделал большие глаза.

— Нет, ну ты видела, как власть дурманит людям голову?

Спустя почти час, когда первые решения были приняты и согласованы, Чейз догнал Хауса на лестнице.

— Хаус! — окликнул он. — Можно спросить — почему Адамс? Как вы угадали?

— Я думал, это очевидно, — тот сощурился.

— Но не тогда, когда вы уходили.

— Отнюдь. Вы оба настрадались от себе подобных и думали, что сумеете всех перехитрить. Что, возможно, вам от этого будет лучше.

— Но это не так?

Хаус пожал плечами.

— Может, и так. Но это не имеет значения. Потому что самого себя не проведешь. — Он посмотрел вниз, на Кадди. — По крайней мере, не надолго и уж точно — не навсегда.

— Но ведь вы постоянно подкалывали нас с Пак...

На губах Хауса появилась такая знакомая самодовольная ухмылка.

— Это называется многоходовка. Просто у меня не было возможности довести ее до конца. Я даже подумывал отправить тебе смску, но решил, что если ты хорошенько поднапряжешься, то сумеешь разобраться в собственной личной жизни.

— Да идите вы, — фыркнул Чейз. — Вы такой же, как прежде.

— Как и ты. Да и с чего бы нам меняться? Мы и так лучшая версия самих себя.

Чейз смотрел на него какое-то время, не мигая, а потом откинул голову и расхохотался.

— Лучшая версия самих себя, — бормотал он себе под нос, покачивая головой и спускаясь по лестнице. — Знаете, Хаус, смерть определенно не лишила вас чувства юмора.

— У меня сложилось впечатление, что Чейз был не слишком удивлен новостями о тебе, — сказала Кадди, проводив Роберта и возвращаясь на кухню.

Хаус протянул ей кружку утреннего кофе и, немного поколебавшись, она ее приняла.

— Он знал? — спросила она напрямую, так и не дождавшись ответных слов.

Хаус пожал плечами.

— Скажем так, я оставил подсказку. Правда не Чейзу, а Форману. Был уверен, что уж этот сумеет держать язык за зубами. Но, как видишь, — он развел руками. — Никому нельзя доверять! Даже черным — а ведь мы связывали с ними такие надежды.

— Подсказку? — Лиза сощурилась.

— Так… безделушка на память.

— Ясно, — ее губы сжались в тонкую полоску.

— Мы же не будем из-за этого ссориться? — спросил он, неловко шагнув в ее сторону.

Лиза отвернулась к окну, и он зарылся носом в ее волосы.

— Не хочется показаться мелочным, но ты даже не пришла на мои похороны, — сказал он, когда она так и не поддалась на его попытки заглянуть ей в лицо.

— Фальшивые похороны! — напомнила Лиза, все же повернувшись.

Но ведь она-то об этом не знала. Это было слишком очевидно, чтобы произносить вслух. Она смотрела на него одновременно раздраженно и растерянно. Удивительное, особое умение Лизы Кадди.

— Просто я… — она сглотнула, решаясь. — Кажется, я не была к этому готова. Не хотела прощаться с тобой.

— Знаю. Я тоже.

Так очевидно, почти банально, но он долго ходил запутанными мысленными кругами, прежде чем сумел принять эту данность. Кадди не явилась ему в галлюцинациях по одной простой причине: он не хотел этого.

Она нужна была ему настоящей.

— Это будет непросто… я имею в виду Уилсона, — быстро добавила Лиза.

— Это будет непросто во всех смыслах.

Она посмотрела на него, слегка задрав голову. Хотела что-то сказать, но передумала, просто кивнув и прижавшись.

Дом опустел. Уилсон съехал на свою квартиру и теперь был в состоянии заняться собой, своей жизнью и любимой медсестричкой.

Хаус сидел спиной к двери, ровно так же, как в день возвращения Кадди в его жизнь. Он вдруг ощутил хорошо знакомый змеящийся между лопаток холод. А что, если ему просто почудилось? Появление Кадди, Чейз, тяжелое, но эффективное лечение Уилсона… Привиделось в долгом, запутанном бреду? И он сидит тут один, возможно, не первые сутки, а наверху разлагается тело его лучшего друга.

Хаус дернул плечом и хмыкнул. Он знал, что скорее заигрывает со страхом, чем боится по-настоящему. Впервые за долгие годы, а может и во всей жизни, он чувствовал, что ему есть на что опереться. И эту опору он обрел здесь, в этом самом месте, когда казалось, что жизнь вот-вот заберет у него последнее.

Он вспомнил о другом доме — охваченном огнем. О том, как бессовестно лгал себе, даже оказавшись на самом краю.

Пациент был идиотом, угробившим свою жизнь, а догадка без подтверждения стоила немногого. С другой стороны, он никогда не планировал никого убивать, по крайней мере — сознательно. Более того, сколько бы он ни повторял свое «наплевать» и ни путал их имена, все это было лишь частью игры.

Он действительно хотел, чтобы они жили.

Всегда. И не только потому, что это было очко в его пользу. Как бы ни хотелось порой быть бессердечным ублюдком, удавалось только казаться. Пусть и довольно успешно.

Поэтому в том, что он сказал пациенту о своих сомнениях, не было ничего сверхъестественного. На самом деле плевать он тогда хотел на его помощь, плевать хотел на поддержку Формана и покрывательство Уилсона. Все это уже ничего не значило. К тому времени программа самоуничтожения была запущена... И все же он не смог.

Уверовал ли он в то, что небезнадежен, или осознал глубину идиотизма и пошлости ситуации, а может, так сработал инстинкт самосохранения, обманув самое себя, — уже неважно. Просто это случилось. И в этом, как ни странно, был смысл.

Тряхнув головой в попытке прогнать меланхолию, Хаус кинул взгляд на часы и поднялся. Да, Уилсон съехал, отправился в свою новую жизнь, какой бы она ни была для того, кто никогда не сможет жить без сильнейших препаратов и постоянных осмотров. Но и у самого Хаус были сегодня планы. А если лимит его везения окончательно не исчерпан, то, возможно, и нечто большее…

В парке пахло утренней прохладой и зрелостью позднего лета. Густой, бархатный аромат еще не случившейся осени.

— Привет, — Кадди неуверенно улыбнулась, придерживая дочь за плечи.

Хаус кивнул Лизе и с интересом посмотрел Рейчел.

— Ты меня, наверное, совсем не помнишь?

— Неа, — немного робея, Рейчел огляделась по сторонам в поисках хоть какого-то развлечения.

Очевидно, мама будет болтать с этим серьезным мужчиной, а ей придется быть паинькой и ходить туда-сюда по бесконечным парковым дорожкам, умирая со скуки.

— А у меня для тебя кое-что есть, — сказал Хаус. — Пойдем.

Взглянув на мать и получив еле заметный кивок, она последовала за прихрамывающим мужчиной к скамейке, испытывая смесь смущения и любопытства.

— О! — воскликнула Рейчел и едва удержалась от желания захлопать в ладоши. — Это же воздушный змей! Мама давно обещает, что научит меня, но у нее никогда нет времени, — со свойственной ребенку непосредственностью заявила она.

— Значит, сейчас мы это исправим. Но только я не смогу с тобой бегать, — он показал на свою ногу, — но смогу быть твоим инструктором. Идет?

— Идет!

Следующие полчаса Кадди наблюдала как Хаус — то подбадривая, то провоцируя — учит ее дочь запускать воздушного змея. Ее не звали участвовать, и она предпочла остаться.

— Мама, мама, смотри! Он летит! — закричала Рейчел.

Полет был недолгим, но лицо дочери светилось от счастья.

— Давай, иди к нам!

— Иду, — Кадди поднялась, и вскоре над лужайкой разносились крики и смех Рейчел, мягкие увещевания Лизы и вполне доброжелательные шутки Хауса.

В конце концов, занятие им наскучило. Рейчел успела познакомиться с ровесницей и убежала играть на площадку. Хаус и Лиза вернулись на скамейку.

— Это было… мило, — сказала Лиза.

— Пфф, я вообще милый.

— Так что… — немного помолчав, спросила она, — ты принял решение?

Какое-то время Хаус молчал, наблюдая за Рейчел, а потом посмотрел на Кадди.

— Выходи за меня.

— Прости, что? — она, должно быть, ослышалась.

— Я серьезно. Поверь, лучше меня тебе не найти. С другой стороны, и хуже тоже.

— Погоди… — Лиза тряхнула головой, — о чем ты вообще?

— Я говорю, что сделаю все, о чем ты просишь: сдамся полиции, покаюсь, снова сяду, если нужно, но только при условии, что ты будешь ждать меня, а когда я выйду — мы поженимся.

— Ты ведь не серьезно? — она сощурилась и даже слегка отстранилась, словно боялась, что он сейчас крикнет «Бу!» или устроит что-то еще в этом роде.

— Вполне, — Хаус пожал плечами. — Знаю, что не лучший вариант. Но еще я знаю, что ты давно научилась справляться сама, а я буду пытаться делать то, что могу, — он помолчал, ненадолго отыскав глазами Рейчел. — Речь не о том, что я изменился. Но я понял, что дальше ничего… пустота. Пустота это страшно, Лиза.

Она кивнула, слишком хорошо понимая, о чем идет речь. Даже дочь и любимая работа не заполняли ее до конца. Всегда оставался зазор.

— Мы хорошо знаем и давно любим друг друга, — продолжал Хаус, — и еще ты единственная, кто может хоть немного привести меня в чувство. Если, конечно, мы не будем тут вспоминать всяких раковых симулянтов... А я определенно делаю твою жизнь интереснее.

— Это уж точно! — Кадди фыркнула и посмотрела на него с сомнением. — Ты всегда пестовал свое одиночество, носился с ним больше, чем с ногой, — что изменилось?

— Все. Нет, оно конечно классное и все такое, но иногда с ним буквально не о чем поговорить.

— Так тебе нужен собеседник?

— Мне нужна ты. Всегда была, наверное. И всегда будешь.

— Рейчел! Осторожнее, детка! — Кадди приподнялась, но затем опустилась обратно.

Она долго молчала, глядя на едва тронутый патиной парк, на плавающие в небольших лужицах листья, на свои руки с аккуратным маникюром.

Хаус неопределенно хмыкнул и отвернулся.

— Хорошо.

— Что? — громко переспросил он.

— Я говорю — хорошо, — повторила Лиза. — Ты разберешься со всем, и мы поженимся.

Хаус сощурился, пристально глядя на нее.

— Это акт милосердия?

— Заткнись, пожалуйста. И обними меня.

Хаус притянул ее к себе, прижимаясь щекой к виску.

— И все-таки, чего мне это будет стоить?

Кадди продолжала наблюдать за дочерью. Она думала о своей ответственности. А еще о том, что он прав. В каком-то смысле это был выбор без выбора.

— Кажется, этот вопрос стоило бы задавать мне, — сказала она. — Но если ты настаиваешь — то кольца с брильянтом, небольшой, но элегантной свадебной церемонии, и еще ты начнешь носить халат на работе, если сумеешь вернуться к практике.

Хаус молчал, кажется, тоже нуждаясь во времени для осознания.

— Ладно, насчет халата я пошутила.

— А я уже готов был согласиться.

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Я ненормальная, да?

— Определенно. Но другая мне бы и не подошла. Кстати, имей в виду, если ты надумаешь бросить меня, пока я в тюрьме, или выскочишь за другого…

— То что?

Ее передернуло. Она вспомнила, как крупно дрожали руки. Как долгие месяцы ее сердце заходилось от любого громкого скрежета или стука. Как она просыпалась по ночам, захлебываясь от страха, шарила рукой по кровати в поисках Хауса, а потом вспоминала, что он и был причиной ее кошмаров.

— То я разобью палатку под вашими окнами и буду жить там, пока не умру от тоски… или голода.

— Не волнуйся, я буду тебя подкармливать, — она попыталась улыбнуться.

— Это утешает.

Кадди положила голову ему на плечо и решила, что подумает обо всем этом позже. А еще лучше — никогда. Хаус это Хаус. Неуправляемый, опасный, иногда пугающе уязвимый, определенно гениальный. Она любит его или даже больше — она как-то связана с ним, и с этим можно только смириться. Да, глупо думать, что он изменится. Но, возможно, еще глупее думать, что изменится она сама. Стоило признать, ни один мужчина в ее жизни не вызывал в ней и половину тех чувств, которые вызывал Хаус. В памяти вдруг всплыли когда-то брошенные ему в запале слова: «Смысл моей жизни — говорить тебе нет. Так сделай мою жизнь невыносимой и попроси что-то, на что я смогу ответить согласием!» У нее вырвался смешок.

— Что?

— Ничего. Просто подумала о том, сколько человек предложат мне обратиться к психотерапевту.

— Ты всегда недооценивала людей. Речь скорее пойдет о психиатре.

Кадди снова улыбнулась, на этот раз вышло естественнее. Хаус приподнял ее лицо за подбородок и заглянул в глаза.

— Я буду стараться.

— Я знаю.

Он поцеловал ее. Страх перед совместным будущим сделал крохотный шаг назад, освобождая грудь для вдоха и радости.

— Ой, мама, вы что, целуетесь? — незаметно приблизившаяся Рейчел округлила глаза.

— Да, я теперь буду твоим папой!

— Хаус! — Кадди всплеснула руками.

Господи, неужели она действительно сказала то самое «да»?

— На что ты так внимательно смотришь? Не знаю как тебе, а мне хочется поскорее убраться отсюда — это место наводит на меня тоску, — Уилсон поежился, глядя на дом, в котором когда-то собирался умирать.

Но в итоге съехал раньше Хауса, который лишь недавно перебрался к Лизе. Грегори наклонился, поднял крупный камень с неухоженной клумбы и задумчиво взвесил его в руке.

— А я подумываю о том, чтобы его купить.

— Что? — Джеймс изумленно посмотрел на него. — Ты ведь несерьезно? А как же Кадди? Она ни за что не согласится тут жить.

— Ну, рано или поздно она и сама поймет, что нам втроем не очень-то удобно жить в ее доме, а дальше посмотрим… — его глаза хитро блеснули.

— Святые угодники, эту женщину уже не спасти!

— Именно, — Хаус довольно улыбнулся. — Это отличный дом. И он станет мне отличным напоминанием… обо всем.

— Хаус, дом это просто дом. А ты — это ты. Хотя это уже не так просто.

— Не важно. Мне он нравится. Я долго представлял, как умру в нем в одиночестве, а теперь, возможно, отправлю из него Рейчел на выпускной.

Уилсон задрал голову и посмотрел на зарумянившиеся к вечеру облака.

— Что ты там выглядываешь?

— Смотрю, не полетят ли с неба камни.

— Очень смешно, — фыркнул Хаус, зашвырнул свой булыжник в соседский двор и захромал по дорожке прочь.

— Лиза, подумай еще раз… после всего, что случилось. Ты действительно уверена?

Кадди невольно усмехнулась, вспомнив их с Хаусом разговор годичной давности. Странно, что только в день свадьбы сестра все-таки решилась заговорить об этом. Все остальное время и она, и их общие друзья либо скорбно молчали, либо неловко подыгрывали. Только мать выглядела подозрительно довольной. И вот вдруг, за несколько минут до церемонии… Впрочем, кажется, Хаус предупреждал ее, что такое возможно. И как только ему удается знать все и обо всем? Ужасно раздражает. И ужасно заводит.

Лиза улыбнулась своим мыслям.

— Посоветуешь мне хорошего терапевта или группу поддержки?

Сестра посмотрела на нее долгим, внимательным взглядом и покачала головой.

— Нет, пожелаю вам счастья. И постараюсь полюбить его.

— Хочу сразу предупредить, на это могут уйти годы! — заявил появившийся на пороге Хаус. — Ты готова?

Кадди окинула внимательным взглядом его худощавую фигуру в элегантном смокинге, который они выбрали вместе, и осталась довольна.

— Да.

— Хорошо, очень хорошо… Но больше никому так не улыбайся. Ты слишком соблазнительна в этом платье, да еще с таким вырезом.

— Будет зависеть от того, как ты будешь себя вести.

— Сурова. Но справедлива. Как и всегда, — сказал Хаус, обращаясь к ее сестре, заставляя ту слабо улыбнуться.

Сжав руку Лизы в своей, Грегори повел ее в небольшой светлый зал, где уже собрались самые близкие люди. Осталось пережить церемонию и прием, выслушать с десяток банальных речей, а потом…

Потом он попробует. Он действительно попробует.