Мост в рассвет (джен)

Ярр с большим трудом доволок гроб с Мареной до грота с пересохшим источником Мёртвой воды. Хрусталь больше не играл светом луны и не плыл легко над поверхностью земли. Капли не стекали по его заледеневшим граням. И мутная пелена заволокла бледный лик Марены. Она словно больше не хотела смотреть на мир, который едва не отдал её змеям.

Когда Ярр добрался до грота, уже почти рассвело, но на улицах было пустынно. Он провёл рукой по камню, и узкий разлом рассёк сплошную глыбу. Он быстро расширился, образуя вход — только Хранитель Моста мог открывать и запечатывать его. Изнутри брызнула темнота. Самоцветы в глубине пещеры еле тлели, но глаза быстро привыкли к полумраку, и Ярр дотолкал гроб до постамента, почти безнадёжно опустился на колено и потрогал пальцем каменную чашу. Пусто. Беспощадно и беспомощно пусто. Взглянув на прощание на Марену — лицо всё так же мутнело в толще хрусталя — Ярр вышел из грота и запечатал вход. Впереди целый год без неё. Велик соблазн ходить сюда хоть каждый день, когда-то Ярр так и делал, но, к своему разочарованию, быстро понял, что Марена показывала лицо лишь в свой день. Весь остальной год только угадывалась во льду её фигура: глубокая синева платья, уголь волос и белизна лица.

Ярр прислонился спиной к камню. Кажется, Навь-Костра постепенно пробуждалась: где-то каркал Гор, Мельница Кладезя дрогнула и провернула гигантские лопасти, с треском выкинули последнего посетителя из "Трёх горл". По небу прошла тень — Алконост разминала крылья. А за ней, почти теряясь на фоне серого неба и слегка поводя крыльями, — вещая птица Гамаюн. Ярр проводил птицедев взглядом. Вот с Гамаюн бы он побеседовал. Но она появлялась и исчезала в одном только ей ведомом ритме, и встретить её можно было случайно и не всегда желанно. Говорили, что она обитает на Пустом холме, но Ярр, поднимаясь на него, всякий раз убеждался, что холм действительно пуст, и только травы шелестели и будто шептались там в неподвижном воздухе Навь-Костры. Говорили, что Гамаюн перемещается между мирами, между прошлым и будущим. Говорили, что раз в тринадцать лет она улетает из города, чтобы отложить лиловое яйцо в глубь океана, высидеть его, а после остаться на дне, и вместо неё прилетает её птенец. Говорили… Да мало ли что говорили в "Трёх горлах" после пятого стакана. О прошлом в Навь-Костре вспоминать боялись. О будущем думать не любили. Время застыло вязким мутным студнем, сгущённое и законсервированное Мёртвой водой. А сейчас Ярр явственно ощущал, как что-то меняется. Быстрее бегут по небу облака. Там — есть ветер. Пристальнее взгляды. А ещё — тревожнее, тоскливее, с постоянной оглядкой на Мост. Обмолвки. Руки, прикрывающие рты. Выросший спрос на медовуху. Долгие уговоры украдкой пересёкших Мост душ, которые не хотят раскрывать свои тайны. И даже с неприкаянными. Что-то, давно замершее, как ржавый механизм, медленно, со скрежетом пыталось провернуться. Тускнел Зимний крест Марены на коже навь-костринцев. Начался третий год без Мёртвой воды.

Ярр оттолкнулся локтями от камня. Вроде Гамаюн полетела в сторону Пустого холма. Так много вопросов, что в скованном Печатями молчания и забвения городе ищешь ответов даже в неясных предсказаниях ве́щей птицы. Но её не встретишь, когда захочешь, — лишь когда она сама сочтёт, что пришёл час.

Что-то тоскливо кольнуло сердце, и Ярр не сразу понял, что в утреннюю тишину вплелась грустная нота, словно напомнила о себе птица Сирин. Ярр своими глазами видел, как она падала в Огненную реку, как теряли форму, рассыпа́лись её очертания. Но вдруг?.. Детская вера в чудо участила дыхание. А песня стала громче, и над головой пронёсся золотой силуэт: Алконост пела печаль вместо сестры. Многое изменилось в Навь-Костре… Того и гляди солнце дойдёт до зенита или поднимется ветер.

Волос мягко коснулось что-то почти невесомое, но Ярр вздрогнул от неожиданности. Перо — серебристое, лёгкое, почти прозрачное. Знакомое перо. То, которое боится и втайне жаждет получить каждый в Нави. Так Гамаюн зовёт слушать вещие песни. Ярр бережно провёл кончиком пальца по перу. Он же сам хотел встречи с вещей птицей, почему медлит? Может, потому, что в тот единственный раз, когда он удостоился её внимания, она изрекла нечто неясное, но отдающее холодом, как ледяной хрусталь? Слова, услышанные вскоре после исчезновения матери, прозвучали в голове, как наяву.

Пренавь поманит,

Явь обманет,

Навь помянет,

Правь не взглянет.

Одна спит под Зимним крестом,

Вторая скрыта хрусталём,

А третья у верной в крови,

Аспид, Аспид ищет их,

Покуда не рухнет Мост.

Ярр осознал, что бессмысленно смотрит перед собой, заткнул перо за ухо и быстро пошёл к Пустому холму. Он с трудом сдерживался, чтобы не проверять поминутно, не выпало ли оно, не передумала ли самая загадочная птицедева Нави. Но перо прочно сидело в волосах, и Ярр понял, что его ждут.

Пустой холм был тих, будто затаился, грозя самыми зловещими предзнаменованиями. Ярр подошёл к подножию, огляделся — никого — и стал карабкаться вверх, стараясь не тревожить шепчущие без ветра травы. Десять минут сбивающего дыхание подъёма — и Ярр ступил на вершину. Вроде бы она была пуста, но стоит отвернуться — появятся по углам зрения священные камни, как на Капище. Быстро обернёшься — и снова лишь шелестящие травы и пустота.

— Ты хотела меня видеть? — громко произнёс Ярр. Он не знал, будет ли ответ, но в этот же миг боковым зрением уловил движение. Едва успел удержаться, чтобы не повернуть голову… Но Гамаюн не любила, когда на неё смотрели прямо. Ярр застыл, глядя перед собой, и был вознаграждён за это: между призрачными камнями прошла и встала в центр холма серебристо-серая птицедева.

Может быть, её сёстры и знали, как она выглядит. Но Сирин покоилась на дне Огненной реки, если так можно сказать о пепле и жаре, а Алконост говорила очень туманно, когда кто-то пытался её расспрашивать. Ярр инстинктивно скосил глаза — тонкий спокойный профиль птицедевы казался светящимся и чуть размытым на фоне тумана, который часто окутывал вершину Пустого холма.

— Я слышу зов с той стороны Моста, — прошептал он. Любые громкие звуки были неуместны, когда являла себя Гамаюн.

— Порядок веками священ.

Незыблем Мост меж Явью и Навью, — прошелестела в ответ Гамаюн.

— Я знаю это. Но голос зовёт меня перейти Мост, — сказал Ярр. Слова Гамаюн навсегда впечатывались в память. Потом можно попытаться понять, что они значат…

- В Тени, куда пала Сирин,

Скован без сил,

Твёрд, но смирен

Сломан на три.

— Кто?..

Гамаюн промолчала. Ярр подождал, но он точно знал, что она не ответит. Тогда он попробовал снова:

— Мёртвая вода не пришла второй год.

- Забытьё не вредит,

Губит память.

— Мёртвая вода отнимает память? — Он и сам догадался об этом.

Гамаюн затихла, и Ярр снова скосил глаза, чтобы убедиться, что она не исчезла так бесшумно, как умела она одна.

— А из глаза Марены торчит игла! — не выдержал Ярр, повысил голос. Очень хотелось повернуться к пророчице и получить прямой и ясный ответ, а не череду бессвязных фраз. Но он сдержался.

Гамаюн помолчала несколько секунд и сдвинулась чуть назад — Ярр почти перестал её видеть даже боковым зрением и думал уже, что она не ответит.

- Хранительница Нави закована в лёд.

Слёзы льёт,

Пока не выйдет игла,

Что соберётся из трёх.

Аспид, Аспид ищет её,

Покуда не рухнет Мост.

— Ответы — по ту сторону Моста?! — Ярр стремительно повернулся всем телом и на миг оказался лицом к лицу с птицедевой. Один миг он видел её серебристо-струящееся оперение, лунно-белые волосы, юное нечеловеческое лицо… А потом очертания словно отодвинулись, растворяясь в тумане, и Ярр обругал себя за нетерпеливость.

— Плачь, плачь по Марене… — донеслось до него откуда-то издалека и сверху.

Ярр коснулся пера в волосах, чтобы убедиться, что всё это не причудливый сон. И медленно побрёл с холма.

Кто скован в Тени? Что за Аспид? Почему он ищет эту иглу? Может, поэтому змеи так обезумели, когда Ярр приблизился с гробом Марены к Мосту? Нет, ответы Гамаюн тут не помогут.

Предсказание о незваном госте, который нарушит порядок в Нави, тоже таило много неясностей. Йагиль тогда ещё не нарушила Печать молчания, и именно ей Гамаюн изрекла это пророчество.

Не мечена Зимним крестом кожа,

Волосы темны и светлы,

Глаза темны и светлы,

Речи складны, плечи ладны -

Предвестия Аспида.

Аспид, Аспид выслал вперёд -

Живёт — не живёт,

Покуда не рухнет Мост.

Поэтому и перетрусил Городничий. Он подслушал, когда Йагиль рассказывала об откровениях Гамаюн Ядвиге. Так что весь город оказался в курсе и теперь с подозрением смотрел на Сирин. Городничего вполне устраивало, что, засни на сто лет — и ничего не изменится в Навь-Костре. Но новая Сирин… Рыже-золотые волосы, синие глаза — можно сказать, что они "темны и светлы"? Без натяжки никак. "Речи складны"... Она больше молчала или говорила порывисто, от души. Плечи… Пожалуй, "ладны". Как и всё остальное — не то чтобы он её разглядывал, но отрицать очевидное глупо. Зимнего креста на ней нет, это главное, но Ярр доверял Йагиль, которая весь год ненавязчиво не спускала с Сирин глаз. А теперь он сам познакомится с ней поближе, и тогда уж точно не случится ничего с Мостом…

Ярр очнулся от своих мыслей оттого, что, лёгок на помине, навстречу ему шёл Городничий. Этот-то не выносит "Трёх горл" и всякий раз ворчит, что сие недостойное заведение располагается на "его" холме. Так что сейчас он трезв, не выспат и желчен.

— Ярр! — явно обрадовался Городничий. — Я тебя искал! — Вот незадача… — Ну как, справился с гробом?

— Справился. — Если не вдаваться в подробности.

— Я вот что хотел сказать… Тут вчера оказия такая, прямо перед общим сбором на Марин день, я чего употел-то так… Не хотел перед церемонией говорить, а потом не до того как-то стало. В общем, мелкие аспиды повздорили с Незваной. — Ярр чуть резче вдохнул неподвижный воздух. Мелкими аспидами Городничий часто называл Косохлёста и Ситничка, единственных детей Навь-Костры. По крайней мере, внешне они оставались детьми. И по поведению тоже — самыми невыносимыми детьми на всём потустороннем свете. Тоже загадка Нави: эти существа остались детьми на вид, а Ярр вырос, хотя по возрасту ещё вопрос, кто из них старше…

— Что произошло?

— Не подумай, что я защищаю Незваную… — зачастил Городничий. Ярр едва сдержал вспышку гнева, услышав прозвище, которым недавно ещё вовсю пользовался сам. — Но эти бесята нарвали в чаще огнь-травы (и не побоялись, я бы не пошёл туда так далеко!) и хотели набросать охапок между Курганов, поджечь и почувствовать себя настоящими Хранителями Моста. Уж Неприкаянные бы развылись!.. А Незваная обнаружила их за этим делом да и отчитала, как детей малых, будто забыла, что её никто сюда не звал. — Кажется, Городничий забыл, на чьей он стороне и на кого пришёл жаловаться. — А там и Йагиль с Алконост налетели, ну ты знаешь, какой словарный запас у Алконост, не считая песен. — Он скривился, будто у него вдруг разболелся зуб.

Да, Алконост остра на язык, но Ярр догадывался, что на этом история не закончилась.

— Ну так вот, — подтвердил его опасения Городничий. — И разбойники решили ей отомстить. Косохлёст меня порой удивляет своей мелкой злопамятностью, ну как девчонка, право слово! — обиженно заметил он.

Что же они сделали Сирин?.. Это не было похоже на гнев — что-то другое, сжимающее грудь, как у гроба Марены.

А Городничий, не дождавшись вопроса, продолжил сам:

— В общем, они потом подстерегли Незваную у Избы-на-птичьих-лапах и воткнули стёклышко между чешуек одной из лап… — несмело дорассказал он, глядя на застывшее лицо Ярра.

— Они же знают, как сложно ей остановить кровь… — словно про себя проговорил Ярр. Городничего он не видел. Видел только, как течёт по тонкой коже слишком красная для Нави струйка…

А вот теперь пришёл привычный гнев. Ярр с облегчением поддался его горячему потоку, это гораздо яснее и приятнее, чем прежний холод в груди. Городничий на грани слышимости бормотал что-то про ведьмину синьку…

Завтра же! Завтра он преподаст Сирин первый урок!!! Мысль о том, что кидаться со смертоносным серпом пусть и на подлых недоростков — это чересчур, даже не пришла в голову. Заодно и они получат урок.

— Где они? — резко спросил Ярр. — И где она?!

Наверное, он был страшен, потому что Городничий попятился, глаза его забегали.

— Э-э… Шляются где-то, как и всегда, — беспомощно развёл руками он. — А её Йагиль с Алконост приголубили… Они уже знают, как справляться, хотя рана, кажется, глубокая…

Косохлёст с дружком часто дразнили змей, стоя на безопасном удалении от Огненной реки, вводили в заблуждение души, крали медовуху из "Трёх горл" и взрывчатые вещества у Ум Кладезя. Однажды они пытались подорвать вход в грот Марены. И когда Ярр, дрожа от ярости, стоял над ними, выясняя, зачем они это сделали, они невинно ответили, что хотели "наковырять светящихся камушков". Всё равно, де, Марена их не видит. Ярр тогда лишил их дежурства у Моста на месяц — единственного, что вносило разнообразие в откровенно скучную жизнь Навь-Костры. Он бы посадил их под домашний арест, но никто не знал, есть ли дом у Косохлёста — главного заводилы. Но сейчас они перешли все границы.

Ярр ещё перебирал в уме варианты наказания, когда Городничий невразумительно попрощался и поспешил прочь от Хранителя-Моста-в-гневе.

А мелкий, чумазый, всклокоченный Косохлёст подворотнями пробирался к Мосту. Может, он сошёл с ума, но всё казалось ему, что, когда расходится тёмное облако на вершине Моста, кто-то машет ему рукой на той стороне. Кто-то одного с ним роста.

* * *

Кроме самого Косохлёста и Ситничка, все в городе были слишком взрослые, помыкать Ситничком за сотню или больше лет надоело до смерти, а тут ещё эта выскочка Незваная запорола развлечение…

А ещё последние два года без Мёртвой воды какая-то смутная тревога свила гнёздышко в душе. Косохлёст то и дело заглядывал себе за спину, где на правой лопатке был начертан Зимний крест. Иногда просил Ситничка, с нарочитой усмешкой, всякий раз выискивая повод.

— А-а-а! Быстро глянь!!! У меня на спине паук!!!

Ситничек доверчиво стряхивал то, чего не видел, и возражал:

— Нету никакого паука.

— Под рубаху заполз, гад. Лови! Я его… м-м… Незваной подброшу. Там, где Зимний крест, ползает зараза, гляди в оба!

— Нету. Только…

— Что?!

— Зимний крест какой-то блёклый. Едва виден.

— Ну и что ты пялишься?..

Косохлёст стал бояться труб. Маленький, юркий, он прекрасно справлялся с их чисткой, и за это его хоть как-то терпели в городе. Конечно, он же не "вну́чек" самого влиятельного дельца Навь-Костры — Старого Беса. На Ситничка умилялся весь их в прямом смысле чёртов род, поэтому сильно его работой не грузили, и он мог днями и ночами болтаться в "дурной компании" Косохлёста. Они гордились своей свободой, своим исключительным положением, но довольно скоро настроили против себя весь город злыми проделками. Особенно терпеть их не мог Городничий, потому что они нарушали порядок, как могли.

Никто уже не помнил, чертёнок ли Косохлёст на самом деле или его кожа стала чёрной от частого контакта с сажей. Он любил лазать по трубам, но ещё больше он любил торговаться, набивая цену на свои услуги. Наглый и неуступчивый, без дома, потому что не хотел себя им ограничивать, он появлялся и исчезал в любом закоулке Навь-Костры, словно ведомый хулиганской чуйкой, — там, где мог чем-то поживиться или что-то разнюхать.

Но теперь на все просьбы о чистке он вяло откликался, что пока и так сойдёт и вообще он занят. А сам с ужасом представлял, как залезет снова в узкое горло трубы, а там, внизу — обжигающе лизнёт пятки пламя… Или схватит кто-то за ногу и вытянет из укрытия невольного свидетеля… Как будто так уже когда-то было.

— Косохлёстушка, будь лапочкой, слазай в трубу, — раздался над ухом дребезжащий голос. Дед Ситничка, Старый Бес, даром, что с палкой, подошёл неслышно, словно копыта тканью обтянул. Ну и нюх у старикана!

Косохлёст вздрогнул и исподлобья взглянул на Беса. Хоть вокруг глаз того и лучились добрые морщинки, хитростью он обладал неописуемой, старый интриган. Дурак Городничий, например, боялся, что Бес его подсидит. Только зачем тому, кто держит город за все "Три горла", составлять график дежурств и следить, чтобы никто не отлынивал? За два года без Мёртвой воды дела Беса пошли в гору.

— А где Ситник? — неприветливо спросил Косохлёст.

— Ситничка на пасеку услал, медовуха-то в чести нынче… Хватит уж шлындать-то без дела. — Старый Бес поохал, как бы сетуя на отсутствие Мёртвой воды. — Ты трубу-то глянь, дружок, мёд тепло любит, а то не забродит, а скиснет. А у меня горит плохо, тяги нет. А я в долгу не останусь. — Он радушно растянул старческие губы в улыбке.

Косохлёст кисло усмехнулся. Ну и ладно! Глупо бояться каких-то труб! Он же лучший трубочист в городе! Откажешь — Старый Бес припомнит, в долгу не останется.

Косохлёст решительно направился к медоварне. Бес шибко поспевал следом. И вот показались разновысотные трубы. Опытным взглядом Косохлёст оценил, что одна из них натужно пыхтит, а не выпускает ровные кольца дыма.

— Эта, — указал он пальцем на трубу.

— Эта, эта, Косохлёстушка.

Косохлёст незаметно вздохнул и зашёл в растопную. Повскакивали с мест чумазые черти-истопники, до этого бесконечно курившие, пока старший не смотрит.

— Перекур с дремотой? — ласково осведомился Старый Бес. Черти встали навытяжку, незаметно сплёвывая самокрутки из одолей-сон-травы. — Ничего, детушки, Косохлёст мигом наладит дело. Да? — Приглашающий взмах когтистой руки.

Косохлёст по-хозяйски подошёл к массивной печи. Там ещё тлело несколько угольков, так что пришлось взять щипцы и выложить их на поддон. Опять хорошее дерево жгут, но это пусть Городничий их ловит, если ему охота. Косохлёст заглянул в дымоход. Ничего не видно, значит, либо всё совсем плохо, либо там изгиб. Давно он тут не был…

— Я за щёткой, — бросил он хозяину, но тот ретиво всунул Косохлёсту в руки ершистую палку для чистки труб и прочную верёвку. Подготовился, гад. Потому что Косохлёст хотел по-тихому слинять под предлогом отсутствия инструмента. — Тогда на крышу, — неохотно принял он щётку и верёвку. Туда, наверх. Где всегда чувствуешь себя выше тех, кто почему-то вырос.

Косохлёст в два счёта взобрался на конёк крыши и, цепляясь за черепицу, пополз к нужной трубе. А добравшись, заглянул в её чёрный зев — и словно отнялись ноги, всё ещё стоявшие на крыше. Он падал, падал в бесконечно чёрную бездну, а на дне, всё ярче разгораясь, сияли красными самоцветами раскалённые угли. Он падал с Моста в Огненную реку, и не было конца падению, а мимо проносились годы и вёрсты пройденных дымоходов. И там, почти на дне, невидимый, струящийся змеями в уши голос злорадно произнёс:

— Он связал себя узами и стал уязвим. Теперь Явь моя! Надо только захватить Марену и…

Косохлёст не узнал, что ещё хотел сказать незнакомец — по всем приметам жуткий гад. Тот резко оборвал свою речь, и стало тихо, как могиле — чёрной, всей в саже. А ещё через мгновение Косохлёст увидел его лицо — с горящими злобой немигающими глазами, зловещим оскалом тёмных губ на голубовато-белом лице. Тонкое лицо. Даже красивое. Если бы не было таким страшным. Косохлёст дико и как-то по-девчачьи пискнул, попытался податься назад… Руки с длинными пальцами метнулись к нему — и одновременно что-то с силой потянуло его за ноги. И вскоре он уже сидел на трубе, ошалело крутя головой. Ситничек, тяжело дыша, взирал на него и тёр испачканные сажей, ободранные руки.

— Ты чего?! — набросился он на Косохлёста. — Белены объелся?!

— А ты чего? — вскинулся Косохлёст, хотя внутри у него трепетал комок ужаса, а перед глазами стояло жуткое лицо, взглянувшее в дымоход. Он украдкой посмотрел в трубу. Чёрный пустой лаз. — Т-там, в-внизу — что? — слегка заикаясь, спросил он у Ситничка.

— Что внизу? — глупо переспросил тот. — Чёрт-те что! Черти ждут, Бес бесится.

— Ч-чертовщина какая-то, — пробормотал Косохлёст. — Сны наяву…

Он уже почти перевёл дух, но вдруг темнота шепнула полупрозрачным облачком сажи: "И рухнет Мос-ст…"

Косохлёст подскочил на половину своего роста и почти скатился с крыши. Несколько черепичек сорвалось вслед за ним и разбилось о мостовую. Всё это уже было! Немигающие глаза, словно выточенное из голубоватого камня лицо со змеиной улыбкой в чёрной пасти дымохода. Давным-давно, перечёркнутое Зимним крестом Марены. Там, по ту сторону Моста… Там, где часто машет рукой кто-то призрачный и так похожий на тебя самого.

Косохлёст, не обращая внимания на окрики Ситничка, на ласковую брань Беса, со всех ног припустил к Огненной реке. Прочь от несущего смерть лица, от чёрных, как внутренности змей, дымоходов, от всего… Прочь от собственных неудобных слёз. Мальчишки не плачут! Плачут только слабые девчонки!

Не помня себя от ужаса, он оказался у подножия Моста. Тёмное облако на вершине казалось полупрозрачным. И несмотря на изгиб, на то, что Мост должен был бы закрыть обзор, Косохлёст видел того мальчишку. Будто преломлялся свет и можно было заглянуть за угол, не высовываясь. Он действительно стоял на той стороне — белел смутный силуэт, приветственно взметнулась рука…

Косохлёст не остановился у подножия Моста. Наоборот, ускорился — свистело в ушах, заглушая шелест.

Не переходи Мос-ст…

Куда угодно, только не здесь! Едва ноги коснулись камней Моста, поднялись по бокам огненные волны, но Косохлёст лишь прижался всем телом к обжигающим камням и резво-резво, как ящерица, пополз вперёд. Он уже почти достиг вершины Моста. В лопатку словно воткнули раскалённую вилку — не пускал Зимний крест. Пытался пригвоздить нарушителя. Но он растерял былую силу… Косохлёст пригнулся — прошла над самой макушкой волна пламени — и напружинился для последнего рывка. И в этот момент его перехватили поперёк туловища жёсткие руки.

— Куда?! — взревел Хранитель Моста. В ночных глазах бешено плясали блики пламени. Но всё равно это было не так жутко, как там, в дымоходе…

— Туда! — дерзко бросил Косохлёст. — Подальше отсюда!

— Нельзя! Быстро назад! — приказал Ярр. Так же, как и Косохлёст, он распластался по камням, и языки пламени касались змеиного жилета и опаляли волосы.

— А тебе, значит, можно? — взъярился Косохлёст. — Сколько раз видел, как ты тут ошиваешься и всё хочешь перейти! Пусти! — Он дёрнулся всем телом, пытаясь вырваться из мёртвой хватки Хранителя Моста. — Меня там ждут!!! — Из горла вырвалось нежданное рыдание. И это породило ещё бо́льшую злобу и решимость. — Ты! Трус!!! У самого кишка тонка перейти! — выпалил Косохлёст и саданул ногой наугад.

Волосы опалило пламенем, заперло от жара дыхание, но хватка как будто ослабла на мгновение… Быстрее, пока ещё и змеи не наползли!.. Косохлёст рванулся и выскочил. И когда он пересёк самую высокую точку Моста, с раскрытым ртом нырнув в тёмное облако, голова бешено закружилась. Косохлёст покачнулся и припал к камням, чтобы не сорваться вниз. Перед глазами лопались чёрные и огненные круги, а в ушах свист перемежался со скрежетом. Он с трудом поднял голову и посмотрел вперёд — тот перестал белесовато мерцать и стал похож просто на мальчишку — чуть повыше ростом, белобрысого, со светлым лицом. Косохлёст быстро оглянулся через плечо — сейчас Ярр его схватит, и прощай, друг. Он оттолкнулся и кубарем скатился на ту сторону. Там его действительно ждали.

* * *

Ярр всегда проводил следующий после Мариной ночи день у Моста. Обычно горожане вели себя странно, выпив Мёртвой воды, и, хотя она теперь не появилась, всё равно пришёл к берегу Огненной реки, чуть в стороне от Моста. Нужно было переждать острый приступ гнева, иначе Косохлёст рисковал стать ещё в два раза короче.

Поэтому Ярр наблюдал — сначала с недоверием, а потом с какой-то постыдной ревностью, как кто-то другой (не он!) решительно и без сомнений пересекает Мост. Но это длилось лишь секунды. В следующий миг Ярр опрометью бросился ловить мелкого безумца.

Огненные струи пролетали над головой, как змеи, хотя сами змеи почему-то затаились, будто не хотели мешать перебежчику.

— Трус! — выкрикнул в лицо Ярру проклятый мальчишка, лягнулся и выскользнул из рук.

Не переходи Мост,

— оглушительно громыхали в голове невидимые камни.

Я жду тебя, Ярр,

— призывно шелестел незнакомый шёпот.

Хлестнул наискось огненный бич — Ярр перекатился на спину. Над ним во всём своём могучем великолепии вздымалась Огненная река, выбрасывая почти зрячие языки, готовые изжарить любого, кто посмел её пересечь. Грудь нестерпимо жгло Зимним крестом — Мост встречал нечестивцев калёным железом. Ярр крутанулся опять на живот и, прищурившись, попытался разглядеть, что там с Косохлёстом. Чёрные камни были пусты. Неужели его сбила в реку огненная волна? Вот уже и буря пламени, кажется, начала стихать, словно получила положенную жертву. Ярр сначала приподнялся на руке, а потом осторожно встал, каждую секунду готовый вновь приникнуть к камням. И лишь только он встал в полный рост, твёрдая поверхность будто ушла из-под ног. Небо, Мост, Огненная река поменялись местами, закружились вокруг Ярра, а гул пламени превратился в протяжный стон. Ярр покачнулся, судорожно пытаясь удержаться, и даже успело мелькнуть сожаление о том, что на Мосту нет перил… И всё встало на место. Небо — над головой, внизу — успокоившаяся река огня, а под ногами — незыблемо — Мост.

Ярр посмотрел назад. Навь клубилась за спиной, зыбкая, как мираж. Он стоял на вершине. Тогда он посмотрел вперёд и тут же увидел чёткую фигуру баламута Косохлёста. А рядом с ним стоял ещё один мальчишка, повыше ростом. Яркий свет бил прямо в глаза — гораздо ярче и белее, чем в Нави. Камни Моста на этой стороне светились белизной, отражая лучи тоже низкого, но такого ослепительного солнца. Поэтому Ярр не сразу заметил, что у дерева, растущего у самого края пропасти, стоит девушка — золотоволосая, в сияющем белом платье, с серебряным обручем на лбу.

Она открыто улыбнулась Ярру, протянула ему навстречу руки и произнесла тем самым голосом:

— Я Вию́н, Хранительница Моста. Добро пожаловать в Явь.