Проклятие невежества (гет)

Солнце золотило пальмы и кипарисы, фруктовые сады и мощёные дороги, играло бликами на воде каналов.

Тьма отступала, словно вода при отливе, оставляя в канавках тенистых улиц и лужицах укромных скверов застигнутых утром ночных гуляк.

Но эти двое… — да-да, вот эти: что сидят во дворике перед небольшой прибрежной таверной, — особенно бросались в глаза. Уж больно резко отличались они от прочей публики: на столике перед ними были разложены не вино, лепёшки и фрукты, а большие листы, покрытые чертежами, а спорили они так громко и вдохновенно, что из кроны рожкового дерева на другой стороне канала на мгновение высунулась недовольная беличья мордочка, повела ушами и возмущённо фыркнула.

Собеседники казались очень разными. Один имел внешность резкую и почти отталкивающую: глубоко посаженные глаза, кустистые брови, длинноватый нос и плотно сжатый рот делали его старше своих лет. Но голос его был окрашен какой-то почти детской мечтательностью.

Другой же был приятный, вальяжный господин, с обходительными округлыми жестами, тёмными сияющими глазами и небольшой бородкой, окаймлявшей пухлые губы. Они были до странного яркими, эти губы, а крепкие белые зубы, видневшиеся за ними, казались слишком острыми, создавая тревожное впечатление, жадное и чувственное.

Дочь трактирщика распахнула окно на втором этаже — и вместе с морским воздухом в коридор ворвались отголоски разговора:

— Нет, Арес, даже смотреть не хочу…

— Но послушай, Гефест, дружище…

— Ты уже подвёл меня однажды… не желаю, чтобы моё изобретение… использовали подобным…

Порывистый ветер уносил слова и целые кусочки фраз, и они порхали в воздухе, как лепестки пепла, пока, наконец, не улетали куда-то в море.

«Если бы он дул в другую сторону, я могла бы наловить разлетевшиеся разговоры и посадить в аквариум, — думала девушка. — Я бы кормила их философскими книгами и математическими теоремами, чтобы они росли длинными, умными, сложными и важными, а потом слушала бы их речи и гладила по блестящей шёрстке, пока они не начали бы светиться от удовольствия». Девушку звали Аглаей, и она была младшей из трёх дочерей Океана⁽¹⁾.

Она замерла, прижавшись виском к ставне и пытаясь прислушаться:

— …создавал, чтобы помочь людям. Чтобы свет не гас, сырые дрова легко разжигались ⁽²⁾ и…

— Но Гефест! — обиженно выпятил нижнюю губу Арес. — Пойми: такие вещи лучше продаются…

— Я занимаюсь этим не за деньги, — сердито помотал головой Гефест. — Я хочу создать другой мир. Нынешний слишком… одинаковый, медлительный, дикий. Будто мы недалеко ушли от животных. Нельзя стоять на месте, это противно духу и уму. Будущее за прогрессом.

Аглая вздохнула и закусила губу. Какой он замечательный, право же! Она подумала бы: «Я могу его полюбить», — но знала, что такие слова — вслух или про себя — сразу призывают её госпожу, принцессу морских островов Афродиту. А потому заперла вертлявую мысль в самый дальний и тёмный угол головы. Аглая стояла в стороне от окна, скрытая шторой, но ей было отлично видно всё, что происходило на площади…

Вот Арес всплеснул руками и картинно прикрыл ладонью глаза:

— Дружище, ну почему ты так неприспособлен к жизни? Тебе ведь нужно оборудование для экспериментов, верно? А чтобы власть имущие были тебе рады и закрывали глаза, когда на стадий ⁽³⁾ вокруг твоей лаборатории каждый куст вдруг становился синим или начинал играть музыку, а птицы на деревьях — гавкать?

— Да, но…

— Так вот, Гефест, для этого надо дружить с деньгами, с властью… а значит — делать то, что они любят. Скажем, предметы роскоши. Или оружие. Дай им немного — но получи больше. Получи возможность. Открыть нечто новое. Сделать всех счастливыми. Построить новый мир.

Гефест нахмурился. На лице его отразилась борьба, видно было, что ему не хочется принимать эти слова, что они ему не нравятся. Но у него никогда не получалось так ловко находить слова, как это выходило у Ареса. Поэтому он только вздохнул и махнул рукой…

— Ладно. Ты меня убедил. Но я всё равно не хочу видеть, как ты используешь мои изобретения во зло. Зачем надо, чтобы я смотрел твои расчёты?

Арес скорчил озабоченную гримаску. «А вот его я не люблю», — подумала Аглая и тихо охнула, зажав рот рукой. Но поздно — золотисто-розовые искорки порскнули прочь, точно стайка рыбок, и скрылись из виду: отправились разыскивать свою хозяйку.

— Да потому, что это твоя теория, Гефест! — Арес не терял времени, мигом расстелив на столе свои выкладки и развернув их в сторону своего визави. — Только ты можешь проверить, всё ли там правильно. Я учусь, учусь и тружусь каждый день, но… будем честны, — он вперил в Гефеста свой пристальный и лучистый взгляд, прямо-таки источавший искренность и прекраснодушие, — мне до тебя далеко. Я всего лишь твоя тень.

* * *

Аглая видела, как они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Гефест вскоре пропал из виду, а это значило, что вскоре он будет здесь, если, конечно, не заглянет на кухню на первом этаже, где уже хозяйничала старшая сестра Аглаи, Евфросина.

На лестнице послышались тяжёлые шаги с пришаркиванием — и Аглая поспешно отошла от окна и порывисто обернулась, едва не сбив постояльца с ног.

— Ах, это вы! — Гефест неловко поддержал её под локоть, но сейчас же убрал руку. — Знаете, я загадал, что если первой увижу вас, а не ваших сестёр, то у меня всё получится.

Аглая буквально расцвела от этих слов.

— У вас и так бы всё получилось, я уверена! А что именно вы загадали? Если не секрет.

Она лукаво прищурилась, и Гефест чуть потупил взгляд, принявшись разглядывать свои крупные ладони, все в мозолях и мелких шрамах.

— Да так… — наконец, промолвил он, — думаю, я знаю способ, как сделать всех счастливыми. Чтобы никому больше не надо было тяжело трудиться… если они, конечно, сами не хотят.

Аглая мигом нахмурилась. Да что там — она расплакаться была готова от этих слов.

— Вы мне не верите? — с тревогой спросил Гефест.

— Да нет… — тяжело вздохнула она. — Как раз верю. Но это значит… это значит… Вы вообще знаете, что это за место?

— Атлантида, страна, где небо встречается с землёй. Так сказывают… — он недоумённо повёл плечами и тяжко опёрся на трость. — А что?

Тени, до того свернувшиеся калачиками по углам и подрёмывавшие в ожидании сумерек, навострили уши и вытянулись, пытаясь подобраться поближе. Аглая заметила это и недовольно топнула ногой. Тени испуганно скукожились, и коридор залил нестерпимый свет.

— Не сейчас, — помотала головой она. — Вы не спали всю ночь и, должно быть, очень устали. Да и стоять вам, наверно, тяжело, — она сочувственно проследила взглядом, как крепко, обеими руками, он сейчас вцепился в свою трость. — Знаете что? Сегодня особый день: над нами будет пировать сам Гелиос. Приходите в полдень к солнечным часам на площади. И когда все тени исчезнут, я вам расскажу, идёт?

Она ободряюще похлопала его по руке и упорхнула — раньше, чем он успел сказать «да» или «нет». «Удивительная девушка, — подумал Гефест. — Как будто у неё внутри какой-то сложный механизм с тысячей шестерёнок и рычажков — никогда не знаешь, что за что зацепится». Он покачал головой и отправился в свою комнату — спать.

1) Есть и такая версия происхождения Харит :) Младшая Харита, Аглая, символизирует славу и почёт, даже тщеславие.

Вернуться к тексту

2) Возможно, он имеет в виду «греческий огонь», легендарный горючий состав, который не гас в воде.

Вернуться к тексту

3) Греческая мера длины.

Вернуться к тексту

Аглая ждала его, нервничая и кусая губы. Но вот, передвигаясь своей пришаркивающей хромой походкой, появился Гефест. За пять минут до полудня и — один, как они и договаривались. Он хотел было заговорить с ней, но Аглая только поднесла палец к губам, расстелила большой-пребольшой платок на земле и знаками показала ему лечь.

— Ложиться? Но зачем?

— Не спрашивайте, ах, не спрашивайте! — она даже всплеснула руками. — Вы же знаете оптику и много других наук и ремёсел, так догадайтесь сами! Я вам сейчас помогу.

Он и хотел бы отказаться от помощи, но без Аглаи лечь прямо на землю ему было сложно — после одного неудачного эксперимента Гефест хромал, а колени его сгибались совсем плохо. Но вот они расположились на раскалённых солнцем камнях площади. Колесница Гелиоса пылала прямо над их головами. Тени исчезли, в страхе разбежавшись от её жара. И Аглая начала свою историю:

— Атлантида — особая земля. Здесь любая сказка становится реальностью, а реальность — всего лишь сказка. Здесь можно за день встретить всех богов и героев, а за ночь — всех чудовищ. А можно перепутать день с ночью — и всё-таки оказаться правым. Знаете ли вы, кто верховный бог Атлантиды?

— Не думал об этом… Но разве не Зевс, как везде?

— Раньше так и было, — вздохнула Аглая. Но потом… кто-то говорит, что между богами вышел спор, кто-то — что Зевс просто устал… но случилось так, что однажды он бросил слово, а слово бога — нерушимая клятва, что готов уступить корону тому, кто докажет, что может быть царём. А доказать он должен тем, что сумеет управиться с Атлантидой.

Ничего подобного Гефест никогда прежде не слышал, но он вообще не интересовался политикой: её ведь не надо было ковать или полировать, она не преломляла лучи и не давала летать над морем, её нельзя было разобрать и собрать заново… А главное — политика была ужасно ветрена и изменчива. Если ты плавишь медь, она всегда размягчается при одной и той же температуре, а каждая примесь меняет её ковкость, блеск или прочность. Меняет одинаково, что сегодня, что тысячу лет назад. Но политика никогда не давала одного и того же результата. Порой она вообще его не давала или вдруг преподносила сюрприз, когда никто ничего с ней не делал. Потому политикой всегда интересовался Арес. И вот сейчас Гефест пытался уследить за мыслью Аглаи, но никак не мог понять, к чему она ведёт.

— Так кто стал верховным богом?

— Никто.

— Что, совсем? — пришёл в ужас Гефест. — Но почему? И… как же вы живёте?

— Вот так и живём, — улыбнулась она. — Поэтому-то мифы и сказки совсем у нас распоясались, тени подслушивают разговоры, а слова порхают стайками, а то и устраивают настоящие брачные игры. Вчера, скажем, я видела такую странную пару: «адронный коллайдер». Наше слово — такое большое, сильное, хорошо откормленное — лежало на берегу ручья, а второе — я его не узнала, оно какой-то чужой породы, видимо, путешественники занесли — так и липло к нему ⁽¹⁾. Представляете, какие у них будут дети? Наверное, и предметов для этих слов ещё не придумано…

— Так почему никто так и не стал вашим богом? — напомнил ей Гефест.

Голова у него и так уже шла кругом от жары и всех этих чудес.

— Ах, это главное! Потому что Зевс решил, что миром нельзя править без… — Аглая на мгновение запнулась, пытаясь подобрать слова и никого не вызвать, — без романтической привязанности. К миру, к жизни, ко всему. Вот он и послал свою дочь Афродиту сюда, в Атлантиду. И приказал скрываться, чтобы только тот, кто действительно знает, что такое… чем-то дорожить и интересоваться — мог её найти. Таково первое испытание и первая причина. А вторая… — и из-за этого я за вас тревожусь — здесь все ужасно любят власть. И не хотят, чтобы она досталась кому-то другому. Строят из себя «маленьких людей», чтобы никто даже не подумал, что они хотят стать царями, а на самом деле только и мечтают, как бы всех подчинить. Вот, скажем, мой отец…

— Он владеет целой таверной, разве это мало? — Гефест по-прежнему не понимал, к чему она клонит, но почти не перебивал: у неё был такой чудесный голосок, и она сказала, что у него всё получится…

Аглая рассмеялась:

— Таверна — мелочь, знали бы вы, сколько от неё убытков! Отец вечно ругается с постояльцами, а постояльцы вечно не платят. А он делает вид, что очень удручён, но ничего не предпринимает. Знаете почему?

Гефест только молча помотал головой.

— Потому что на самом деле он работает на таможне! Он же Океан, мимо него ни один корабль не прошмыгнёт! Он часто говорил, что остров по праву его, что он здесь и так царь и бог. Чуть с Посейдоном не поругался — тот вместе с отцом работает, только уже не в таможне, а в пограничной охране. Да только Афродиту им обоим не сыскать никогда: из моря она вышла, но больше в него никогда не зайдёт… Так вот: вы! — прервала Аглая сама себя. — Вы, вы, вы — самое важное! Вы не боитесь говорить, что хотите построить новый мир. Это опасно. Молчите. Иначе все решат, будто вы стремитесь стать царём. Ох, как вам будет плохо, милый Гефест…

От облегчения он даже рассмеялся:

— Только и всего? Да что они могут мне сделать? Я человек пришлый, к власти не стремлюсь… А впрочем… Почему нет? Я ведь и вправду хочу научить этот мир прогрессу, мои изобретения могут принести огромную пользу. Вдруг у меня получится? Вдруг, я отыщу Афродиту? Я ведь умею любить!

И стоило ему произнести слово «любить», как его речь превратилась в розово-золотые искры и улетела куда-то прочь.

Аглая, увидев это, только вздохнула. Вот так всегда. Сначала она не удержалась, а теперь и он сам. Скоро её госпожа будет здесь. И тогда сердце Гефеста будет разбито. Только Аглая знала, как ненадёжна привязанность Афродиты и как холодна её немилость.

«А ещё я хотела бы его для себя, — подумала Аглая. — Его голос слишком тих, а ведь он говорит о том, что есть этот мир, и каким он может стать. Я бы сделала так, чтобы к его словам прислушивались. Чтобы Мастерство ценили и преклонялись перед ним».

Но полдень уже минул, у предметов появились тени, и в их присутствии Аглая не решалась говорить открыто. Как мало отведено для жизни без притворства и разговоров на чистоту! Всего-то два дня в год по десятку минут за раз ⁽²⁾. Но кое-что она бы сказала в любом случае, даже если бы её слушали все тени мира:

— Будьте осторожны, милый Гефест. Будьте верны себе — и у вас всё получится. Но не доверяйте Аресу. Он хорош в словах, а в наших краях слова часто могущественнее дел.

Она помогала Гефесту подняться и не заметила, как несколько теней — от куста креозота, от магнолии и от старой скамейки — вдруг изменили форму, побледнели и исчезли, словно куда-то ушли.

1) «Адрон» — греческое слово, означает «мощный, сильный, тучный». «Коллайдер» — восходит к латинскому «липнуть», «соединяться»

Вернуться к тексту

2) Точка абсолютного полудня — когда исчезают тени — двигается между тропиком рака и тропиком козерога. Места, где такое явление возможно, как правило, остаются без тени дважды в год.

Вернуться к тексту

Весь вечер после этого Гефест бродил в розовых садах. Он был как пьяный — от мечты о неизведанном. «Она — сама любовь, сама красота. И, конечно, она не только прекрасна, но и милосердна, — думал он, — ведь красота рождается из математической гармонии частей, а злоба нерациональна и ассиметрична. Конечно, ей понравится моя идея: ведь она сошла в этот мир, чтобы помочь ему стать лучше. Чтобы найти того единственного, что достоин им управлять. А значит, она ещё и мудра».

Так он и размышлял, когда ноздрей его достигло вдруг благоухание, по сравнению с которым розы пахли просто мокрым сеном. Он обернулся — и замер, поражённый.

Между рядами кустов шла женщина. Волосы её были золотыми, как солнце, а одежды — белыми и полупрозрачными, как лепестки роз, что росли вокруг. И сердце замирало от такой красоты.

Она была всё ближе, ближе… её очарование стало почти нестерпимым, как боль. И язык Гефеста вдруг присох к нёбу. Он столько хотел сказать, но не смог вымолвить ни слова, издать ни звука. Он лишь пал ниц перед ней, как жертвенный бык на празднике в честь Посейдона. А она мельком скользнула по нему недоумённым взглядом — и ушла прочь.

Афродита была очень разочарована.

* * *

Чуть позже, когда тени сгустились настолько, что полностью поглотили свет, и только лепестки роз призрачно белели среди густого мрака, а Гефест всё ещё сидел в розовом саду, уронив голову на руки и горько раскаиваясь в своём косноязычии, его нашёл Арес.

— Гефест, дружище, ты ли это? Что приключилось? Кто посмел тебя обидеть?

Его голос звучал обнадёживающе и уверенно, а на последних словах окрасился праведным гневом. Гефест отнял руки от лица.

— Скажи, Арес… ты ведь знаешь, чего хотят другие? Самые разные?

— Ну да. А что?

— А… — Гефест замялся, не зная, как сказать. — Такие… особые другие. Загадочные. Красивые.

Арес расхохотался:

— А, понял! Ты говоришь о женщинах?

Гефест только кивнул.

— В сущности, всё просто. Сначала…

* * *

Улочки Атлантиды вились лабиринтом, утыканным балконами, портиками, лестницами и скверами, как пень — опятами. Но Гефест точно знал, куда идти: стоило представить себе Афродиту — и как будто сразу становилось понятно, каким переулком она могла пройти, каких цветов коснуться и в какую арку свернуть. Можно сказать, Гефеста вела любовь.

Арес же на память не полагался. Вызвавшись сопровождать «лучшего друга», он незаметно ставил на стенах пометки, чтобы суметь потом вернуться. Но Гефест ничего не замечал — он был слишком занят, отыскивая свою суженую.

К груди он прижимал подарок — диадему из пойманных солнечных лучей. Так он хотел выразить, что Афродита — венец каждого дня и лучшее, что может быть под солнцем. Но вот и показался дом, где — как он чувствовал — она должна была жить. Арес отстал, спрятавшись в тени, а Гефест робко позвонил в колокольчик над дверью.

Его впустили. И он, ощущая себя ещё более неуклюжим и нелепым, чем обычно, прошёл в комнату, потупившись и вертя в руках коробочку.

Афродита остановила на нём взгляд своих прекрасные голубых глаз и слегка склонила голову набок:

— Ты… тот странный прохожий. Из розового сада. Верно? — в её глазах зажглись искорки смеха. — Скажешь что-нибудь на этот раз? Или ты немой?

— Я… — он сделал колоссальное усилие, чтобы собраться с мыслями. Даже ворочать тяжёлым молотом было легче. — Я не немой. Просто… от вашей красоты любые слова кажутся грубыми и ненужными.

Она чуть подалась вперёд, то ли заинтересованная, то ли просто любопытствующая. И Гефест, ободрённый, продолжил:

— Я не большой мастер слов. Я больше люблю делать. Мастерить что-нибудь. Создавать. Придумывать…

Она, казалось, снова заскучала — и он оборвал свою речь. Просто протянул ей коробочку:

— Вот. Это я умею лучше.

Афродита вытащила венец — и тот засиял в её руках, отбрасывая солнечные зайчики на стены и потолок. Она замерла на мгновение, зачарованная.

— Я мог бы заново пересоздать целый мир…

— Но зачем? — лениво приподняла она бровь. — Кто сказал вам, что мне это необходимо? Или… Может быть… Кто-то из городских был слишком болтлив? — она нахмурилась и в её голосе зажурчала сталь. — Может, вы стремитесь не ко мне, а… к власти?

Гефест яростно замотал головой. Он и вправду думал об Афродите, как о сложной задаче. Но лишь до тех пор, пока не увидел её своими глазами.

— Но разве самый прекрасный бриллиант не нуждается в самой достойной оправе? — тихо пробормотал он, но она его услышала.

Подошла, взяла его ладони в свои, покрутила, разглядывая так и сяк: будто решая, сумеет ли о выполнить обещанное. И, наконец, ласково поцеловала Гефеста в лоб.

— Наконец-то я нашла того, кто выдержал первое испытание, — прошептала она. — Покажи же, на что ты способен.

И Гефест, обрадованный, со всех ног («будто и не было хромоты!») бросился из дома Афродиты — чтобы создать для неё новое чудо. И только Арес, стоявший в тени за колонной недалеко от окна, а потому всё слышавший, — только Арес беззвучно давился смехом. «Ну, я старался! — думал про себя он. — Но быть таким наивным бараном — значит, добровольно подставляться под удары судьбы. Это же надо — убежать прочь, когда женщина зовёт тебя к себе!»

* * *

Несколько недель к ряду Гефест присылал Афродите то одну, то другую чудную вещицу. А один раз занедужил. Невероятная случайность, что накануне вечером он пил вино в компании Ареса.

И уж конечно, Арес вызвался доставить Афродите очередной подарок из чисто дружеских побуждений.

Во всяком случае, если бы его кто-то спросил, он бы так и ответил. Он крался по узким улочкам — от отметки до отметки, от крестика до крестика — пока не добрался до дома Афродиты. Иначе он нипочём бы не нашёл его, ведь любви в его сердце было не больше, чем в пригоршне речных камней.

Но он знал нужные слова, а слова в Атлантиде — влиятельнее поступков. И когда Афродита спросила его о Гефесте, Арес лишь рассмеялся:

— Он — моя тень, госпожа. Моя тень и моя воля. Я говорил ему, а он лишь исполнял. Я — идея, что стоит за каждым его поступком, я слово, что прежде всего. Если хочешь, испытай меня — и я скажу тебе каждую речь, что говорил тебе он, но скажу и много других, что ему неведомы!

И Афродита, конечно же, поверила ему.

И сочеталась с ним браком.

И назвала его царём Атлантиды.

Долго ли облетают листья? Долго ли растут деревья? Долго ли заживает сердце?

Дольше чем жизнь, но быстрее чем миг.

Ведь всё проходит.

И Гефест забыл бы легкомыслие Афродиты. Забыл его, но не поругание своего таланта.

Как часто он вспоминал слова Аглаи: «У тебя всё получится, если ты не изменишь себе». И другие: «Аресу — не доверяй».

Гефест изменил себе — когда делал вместо своих любимых механизмов жалкие побрякушки, когда перестал изобретать новое и хотел лишь, чтобы мгновение замерло…

«Я был наказан, — думал он. — Но и они будут наказаны».

А время шло.

И когда Афродита спросила Ареса, когда же он собирается доказать, что достоин быть не просто верховным богом Атлантиды, но и мира, тот ответил ей:

— Любимая! Владеть достоин тот, кто сам берёт всё, что ему положено. Я завоюю весь мир. Но не для себя, а потому что ты достойна быть царицей не какого-то там острова, а всей ойкумены. Ты — единственная правда. Если кто-то чтит иных богов или любит иные обычаи, если кто-то не знает тебя — он блуждает во мраке. Но я принесу свет. Твой свет.

А время шло.

Арес прибрал к рукам все чертежи Гефеста, все формулы, все изобретения — и с их помощью покорил все земли по ту сторону Геркулесовых столпов. И на знамёнах его была красота и свобода нравов. А кто пойдёт против красоты и свободы?

Разве что тот, кто знает, как равнодушна она бывает, как жестока и фальшива. Кто знает, что ей по душе лишь роскошь, а сострадание — неведомо. Кто знает, что она умеет судить лишь по одёжке. И по словам.

А время шло.

И однажды Афродита заскучала. Обняла Ареса и промурлыкала ему на ухо:

— Что же ты теперь медлишь? Неужели не видишь, что в Афинах ахейцы нас презирают? Или твоё мужество истощилось? Или я больше не вдохновляю тебя на свершения?

Арес нахмурился, но ничего не сказал. Уже давно он повелел заточить Гефеста в темницу, и каждый день грозил ему страшными карами, если тот что-нибудь не придумает. Какое-нибудь новое оружие, что поразит проклятых ахейцев и заставит их считаться с великолепной Атлантидой. Но Гефест каждый день отвечал только одно:

«Лучше казни».

— Дорогая, — наконец, произнёс Арес. — Это всё из-за моей строптивой тени.

— Всего-то? — удивилась она. — А ну, стража! Привести Гефеста сюда. Хотя нет: выведите его на площадь для казней!

«Я знаю, как с ним разговаривать», — шепнула она Аресу. Тот лишь нахмурился сильнее.

* * *

И вот Гефест пришёл.

Афродита встала перед ним, более прекрасная и грозная, чем когда-либо. У многих людей в толпе перехватывало дыхание от восхищения. Кто-то даже падал в обморок.

Рядом с ней Гефест казался особенно хромым и некрасивым, достойным разве что насмешки. И в толпе многие улыбались.

— Тень! — воскликнула она. — Как ты посмел не исполнять приказы твоего хозяина?

— И что же он хочет? — промолвил Гефест и выпрямился в полный рост.

Неужели его голос стал звонче и больше не дрожит, когда он с ней говорит? Или просто показалось?

— Самое разрушительное оружие, способное покарать за спесь и невежество, — холодно отчеканила Афродита.

Гефест чуть склонил голову, словно соглашаясь:

— Я никогда не мог тебе отказать. Да будет по-твоему.

Она вскинула подбородок, довольная произведённым эффектом.

— И когда ты приступишь к делу?

— О… — улыбнулся Гефест. — Мне нет нужды приступать. Твой муж уже создал это оружие. И когда его применят, великое царство будет повержено навеки, получив сполна и за спесь, и за невежество.

Она склонила голову набок:

— Ты говоришь правду?

— А разве я умею лгать, госпожа?

Вдруг он возвысил голос. Так, чтобы его слышал каждый человек на площади:

— В одном из моих чертежей есть ошибка. Роковой просчёт. Если сделать оружие по этим чертежам, оно погубит не других, а вас самих. Но ваш царь, безусловно, сможет найти ошибку… Если, конечно, он главный автор, а я лишь «его тень».

И с этими словами Гефест развернулся и пошёл прочь.

Стражники хотели его задержать — но он знал, как устроены их доспехи, — и они осыпались с них, как листья осенью.

В него летели стрелы, но он проектировал эти арбалеты, а потому болты прямо в полёте вдруг отклонялись в сторону.

Арес кинулся на него с мечом, но и меч этот выковал Гефест, а потому тот рассыпался, не сумев причинить вреда своему создателю.

В душу Афродиты впервые закралось сомнение: а что если она и впрямь выбрала фальшивку вместо подлинной силы? И тогда, собрав всё своё очарование, всю мощь своего голоса, всю красоту своего взгляда, всю чарующую прелесть улыбки, она произнесла лишь одно слово:

— Останься!

И цветы пробились сквозь камни. И пали на колени храбрые воины. И каждая тварь лесная или полевая поспешила ей навстречу.

Только Гефест продолжал идти. Пока не дошёл до края толпы.

Там он протянул руку Аглае — и она приняла её.

И они отправились прочь из Атлантиды, чтобы больше никогда там не появляться.

* * *

А что же сгубило Атлантиду?

Кто-то говорит — ахейцы.

Кто-то — что Атлантида утонула.

(будто бы Океан решил отомстить за то, что не стал царём, — да и открыл все шлюзы и разрушил дамбы… но это ведь лишь слухи, верно?)

Но те, что знают больше, говорят, что погубили её спесь и невежество.