О море, цветах и любви (джен)

Разлука ослабляет неглубокие чувства и усиливает большие, подобно тому, как ветер гасит свечи и распаляет костры.

Франсуа де Ларошфуко

Камадзи не знает, чем всем так нравится его котельная. Здесь жарко, пыльно и постоянно стоят разные запахи. Нельзя сказать, что они неприятные, просто есть некоторые травы, которые не стоит смешивать с другими. И до появления нового работника добровольно оставался в котельной только Камадзи.

Новичок довольно симпатичный. У него угольно-черные прямые волосы, нежная бледная кожа и глаза цвета летних листьев, которые он широко распахивает. Мальчик напоминает Камадзи фарфоровую куклу. Несмотря на стройное телосложение, вместо хрупкости в нем странная стальная пружина, благодаря которой он получил работу, став учеником Юбабы. Никто из тех, кто служил ей, не сохранял своей доброты — во всяком случае Камадзи о таком никогда не слышал, — но этот мальчик не похож на остальных.

Заглядывая в котельную, он приносит обед: две плошки риса вместе с тритоном, который слишком сильно хрустит на зубах, но Камадзи ценит этот жест. Поначалу мальчик помалкивает и, наблюдая за работниками в котельной, подкармливает их зернышками риса. В конце концов Камадзи не выдерживает, и любопытство берет верх:

— Как тебя зовут, мальчик?

Он смотрит на него широко раскрытыми глазами. Ни у одного духа, с которым доводилось встречаться Камадзи, нет такого взгляда: в нем мерцают искорки, но, наверное, все дело в огне, горящем в котельной.

— Хаку...

Они оба знают, что это имя ненастоящее, но больше ему нечего сказать. Хаку то пропадает неделями, то приходит в котельную каждый день. Камадзи к этому уже привык.

— Бросай здесь работу, слышишь, — говорит он однажды, когда Хаку сидит, свернувшись в клубок, со свитком в руках. — Возвращайся домой.

В глазах цвета нефрита появляется странное выражение.

— Я не могу, — говорит Хаку. — У меня нет дома.

Камадзи не знает, что ему сказать, хотя это довольно обыденная ситуация. Многие работники купален приходят сюда, потому что им больше некуда идти, но Камадзи так надеялся, что у этого тихого умного мальчонки есть родители, которые его ждут, а может, брат или сестра. Кто-то, кто будет скучать по нему, пока его нет дома.

* * *

Через несколько месяцев после появления Хаку теряется одна из служанок. У нее яркие карие глаза, а волосы подстрижены коротко, по-мальчишески.

Камадзи и Хаку моргают, вытаращившись на новенькую.

— Простите! — говорит она. — Я потерялась и никак не найду эту дурацкую кухню, а идиот-начальник не может нормально объяснить, куда надо идти! Терпеть не могу жаб!

Звук, похожий на жидкое серебро, не так сильно удивляет Камадзи, как то, что это смеется Хаку.

— За направлением лучше обращаться не к жабам, — знающим тоном говорит он, и так начинается их дружба, которую иначе как странной не назовешь.

Рин — так представляется новенькая — любит компэйто. Когда Хаку признается, что никогда их не пробовал, Рин заявляет, что это кощунство, и делится корзинкой со сладостями с ним, Камадзи и, конечно же, работниками в котельной, которым конфеты очень быстро приходятся по вкусу.

Хаку пожимает плечами, пробуя компэйто на вкус. Они вкусные, говорит он, но ему все же больше нравятся натуральные сладости: например, фрукты. После его слов Рин закатывает глаза каждый раз, когда видит, как Хаку ест персик или сливу. По всем вопросам у них разные мнения, начиная от умения жаб — или, вернее, его отсутствия — находить дорогу и заканчивая ценой саке в месте, которое находится в семи остановках езды на поезде.

К сожалению, Рин не может остаться в котельной подольше. У нее, как и у Камадзи, тяжелая и утомительная работа. К тому же они оба обожают поспать. Но Хаку, как отмечает Камадзи, по-прежнему спускается в котельную и просто сидит, прислонившись к стене, которая пахнет самыми разными травами.

Камадзи никак не может понять, почему Хаку снова и снова здесь появляется. В котельной ему не место. Она полна огня, пепла и пыли, а в мальчишке слишком много воды, что видно по глазам.

Иногда Хаку приносит с собой книгу или свиток и, сворачиваясь в клубочек, погружается в нее. Порой он зачитывает вслух какой-нибудь параграф, не нарушая этим спокойствие котельной, и все заканчивается тем, что Камадзи накидывает одеяло на спящего мальчика, когда ночь подходит к концу. За день выстывает даже котельная.

Рин не умеет читать, что выясняется еще в момент первой встречи. Хаку поражен этим. Он усаживает ее рядом и учит читать и писать.

* * *

Камадзи готов поклясться, что его сердце остановилось на целых три минуты, когда это произошло впервые. Хаку трясется, как осиновый лист, кожа бледнеет и сверкает, а тело удлиняется. Нога задевает ящики в котельной, а хвост чуть ли не хлещет Камадзи по лицу. Он заставляет Рин теснее прижаться к стене, чтобы с ней ничего не случилось, и они стоят так, пока тело не перестает биться в конвульсиях, а там, где только что сидел Хаку, не лежит, замерев на месте, серебристый дракон.

Рин, не утратив своего бесстрашия, подходит к нему. Дракон приподнимается, опираясь на передние лапы, и Камадзи дергается: его взгляд кажется одновременно и знакомым, и чужим. Камадзи столько раз видел эти глаза цвета нефрита и летних листьев, но теперь они покрылись льдом. Дракон рычит, обнажая впечатляющий ряд зубов, и, судя по его взгляду, совсем их не узнает. Рин замирает, когда он снова бьется в агонии, рычит и ревет.

Когда Хаку просыпается, он ничего не понимает, и у него сильно болит голова. Что случилось, Хаку не помнит.

* * *

После случившегося тот Хаку, которого они знали, становится другим. Изменения едва заметные, но Рин и Камадзи слишком хорошо его знают, чтобы обмануться. Хаку ведет себя чуть холоднее и официальнее, походка становится более решительной, а грация, которой он обладал раньше, исчезла. Движения по-прежнему остаются изящными, но все же это совсем не то. Раньше казалось, что у Хаку есть мышцы там, где у обычных призраков они отсутствуют. Теперь же его жесты стали змеиными, а новая грация — зимним двойником прежней.

Теперь Хаку говорит резко и в конце концов пропадает на несколько месяцев. Рин ворчит и жалуется, заглядывая в котельную на обед.

Говорят, что Хаку стал лучшим помощником Юбабы. Камадзи не хочет этому верить, но доказательств обратного у него нет.

В следующий раз, когда Хаку приходит в котельную, Камадзи не сразу узнает его. Кожа Хаку болезненно бледная, и он опирается на стену, чтобы не упасть. Камадзи думает, что Рин накричит на Хаку и смерит его сердитым взглядом, но она, увидев его, лишь проходит через комнату и закидывает руку Хаку себе на плечо, поддерживая его за пояс.

Никто из них не умеет лечить, но Камадзи до сих пор помнит кое-что из того, что делала когда-то его мать. Укрывая Хаку одеялом, они кладут ему на лоб платок, меняя его каждый раз, когда он нагревается. Камадзи также готовит самый простой травяной чай, который должен сбить жар, хотя заставить Хаку его выпить очень трудно.

Они ничего не слышат и, лишь оборачиваясь, замечают, что его больше нет. Тот мальчик, которого они знали, исчез, а на его месте появился величественный дракон. На этот раз он не щелкает зубами и не рычит, но никто из них толком не знает, как нужно заботиться о больном драконе. Камадзи и Рин снова укрывают его одеялом, но берут вместо платка целое полотенце.

Дракон забывается мирным сном до раннего утра, и Камадзи так и не успевает заметить обратного превращения. Он знает, что Хаку изменился, но этот момент походит на распустившийся цветок. Камадзи не видит, как он расцветает, но стоит ему обернуться, и хвоста больше нет, глаза уже не такие большие, а нос становится короче и больше походит на человеческий.

Рин приходит с ужином и смотрит на Хаку. Его взгляд, обычно яркий, на этот раз тускнеет и становится рассеянным.

— Доброе утро, Спящая Красавица.

Хаку резко вскидывает на нее глаза. Его голос кажется грубым и хриплым и, по мнению Камадзи, походит на битое стекло.

— Что произошло?

— Мы надеялись, что ты сам нам расскажешь, — говорит Рин, давая Хаку немного воды.

Ему до сих пор тяжело глотать, но все же он выпивает немного.

— Я умер?

— Непохоже.

— Хорошо, — шепчет Хаку едва слышно и, с трудом садясь, прислоняется к шкафчикам. — Голова не должна так болеть у мертвецов.

Рин подталкивает к нему плошку с рисом, и становится понятно, что простила она его не до конца.

— Постарайся подкрепиться. Понятия не имею, когда ты ел в последний раз.

Хаку выдавливает из себя слабую благодарную улыбку. Они давно знакомы, и он знает, что не стоит обращать внимания на ее грубый тон. Рин со всеми так общается. Поначалу пальцы не слушаются его, и Хаку далеко не сразу съедает половину плошки. На большее у него не хватает сил.

— Не хочешь объяснить, с чего ты вдруг стал ящерицей, о которой нам пришлось заботиться? — наконец спрашивает Рин.

Ей уже давно хочется получить ответы, и она больше не выдерживает.

Хаку замирает.

— Не ящерицей.

— Это и так понятно. Что случилось?

Хаку слегка пожимает плечами, и видно, что от его природной грации почти ничего не осталось.

— Такова моя суть.

— Мы никогда не видели раньше, чтобы ты превращался, мальчик, — напоминает ему Камадзи.

Хаку хмурится, и на лбу у него появляется складка.

— Я… кажется, со мной что-то сделала Юбаба. Я мало что помню, но вроде бы это была она.

Камадзи и Рин смотрят друг на друга. Они слышали, что Юбаба проверяла магические заклинания на своем помощнике, но особого значения этим слухам не придавали.

— А раньше ты их контролировал, эти свои превращения? — подумав, спрашивает Камадзи.

Его мать была травницей в деревне, и он смутно помнит, о чем она спрашивала тех, кто приходил к ней. Что болит? Что изменилось недавно?

— Ну конечно.

— А ты у нее ничего не крал?

Рин уверена, что Хаку достаточно умен и не станет обворовывать могущественную ведьму, но бывали случаи, когда он вел себя не очень-то разумно.

Хаку качает головой и тут же жалеет об этом, когда комната начинает кружиться. Рин закатывает глаза и начинает готовить травяной чай, который, по словам Камадзи, должен помочь от головных болей. У нее их тоже хватает, в шумных-то купальнях.

Пока Хаку пьет чай, Рин рассказывает ему о том, что успело здесь произойти. Она отмечает, что той девушке, которая живет с ней в одной комнате, Шайне, нравится Хаку. Рин думает, что его стоит предупредить, так как она уверена, что именно Хаку отваживал различных духов, которые интересовались ею. Рин, в общем-то, и не против: большинство духов, положивших на нее глаз, были жабами, а их она терпеть не могла.

Рин также жалуется, что им приходится убирать большие ванны и вспоминает духа луковицы, из-за которого бедные девушки, прислуживающие ему, рыдали в три ручья. Дух же обладал огромным самомнением и полагал, что они восхищались его красотой. После этих слов Хаку кашляет, поперхнувшись чаем, а потом на его губах появляется улыбка.

Рин вспоминает жабу, на которую сел посетитель в большой ванне, и мясные пироги, сделанные по новому рецепту. Она обещает стащить остатки для Хаку, когда он сможет ими насладиться.

Рин говорит и говорит, пока не настает время отправляться на работу, и перед уходом строго велит ему отдыхать. Хаку улыбается, и в его улыбке видно прежнее очарование.

— Как я могу не послушаться?

Рин бросает в Хаку корзину с компэйто, и Камадзи смеется над их выходками, которые уже давно стали совершенно обычным делом.

* * *

Юбаба не оставляет Хаку в покое, продолжая проверить на нем свою магию, и каждый раз после этого он с трудом спускается в котельную, преодолевая невероятное количество ступенек. Камадзи и Рин укрывают его одеялом цвета морской волны, которое уже кажется изношенным, и задаются вопросом, каким был Хаку, до того как Юбаба вцепилась в него и начала экспериментировать над его драконьей сущностью.

* * *

— У тебя отросли волосы, — спокойно — так, как может только он, — отмечает Хаку, перебирая пряди Рин, которые спадают уже до середины спины.

— Умеешь же ты говорить очевидное, господин Хаку, — поддразнивает она его.

Рин заметила, что Хаку отлично умеет работать руками. На ее последний день рождения он сплел для Рин браслет цвета океана, и она его носила не снимая. Его почерк куда красивее, чем ее каракули, хотя Хаку и уверяет Рин, что каракули хоть как-то можно разобрать, а ее прописи состоят из одних непонятных закорючек. После этого Рин выливает на него ведро с водой.

Однажды рано утром Хаку проскальзывает в женскую спальню и будит ее. Она рассерженно шипит, но, когда он предлагает ей прогулять работу и обещает прикрыть, Рин соглашается. Нечасто такое случается: обычно они оба слишком заняты. Хаку вежливо отворачивается, ожидая, когда Рин оденется. Они никогда не стеснялись друг друга — возможно, потому что никаких особенных чувств между ними не было.

Хаку и Рин подходят к самому краю поля. Оно огромное: ему нет ни конца ни края, и вечером, когда сядет солнце, здесь разольется вода. Хаку делится с Рин онигири. Она так и не узнала, где он научился их готовить, но по вкусу они лучше, чем то, что предлагают повара купален. Они мало говорят: Рин упоминает свою мечту сесть на поезд и уехать отсюда, а Хаку говорит о тех местах, которые он повидал, летая по поручениям Юбабы. Но в основном они сидят в уютной тишине.

— Кажется, мне нужна помощница, — говорит Рин, опираясь на загрубевшие от работы руки.

— Почему ты так думаешь?

— Спина все время болит, а руки я уже и поднять не могу. В прошлые месяцы прибавилось работы.

Хаку больше ничего не говорит на этот счет, и они остаются в поле, пока не начинает подниматься вода и не приходит пора возвращаться в купальни.

* * *

Когда Хаку отстраняется от них в следующий раз, снова становясь безликой фигурой в холодной фарфоровой маске, в котельную он уже не возвращается. Рин замечает, как Хаку расхаживает по коридорам, время от времени беседуя о чем-то с посетителями, но не видит в нем того, кого знала когда-то. Порой он смотрит прямо на нее, но она молчит, потому что Хаку, как видно по его глазам цвета нефрита, совсем ее не узнает.

Хаку снова нет месяцами, и Рин изо всех сил старается убедить себя, что ее это волнует. В самом деле, с какой стати она будет переживать о каком-то вздорном мальчишке-драконе, который даже не соизволил объяснить ей и Камадзи, что с ним происходит?

Конечно, Рин слышит какой-то шум у моста, и, когда они моют полы, Шайна небрежно сообщает ей, что Хаку вернулся. Рин отмечает, что нужно сообщить об этом Камадзи, когда настанет пора нести ему обед.

Нагибаясь, она проходит через низкую дверь в котельную. Руки заняты подносом с плошкой риса и корзинкой с компэйто. Рин замирает, когда видит девочку, засыпанную углем вплоть до костлявых коленей.

— Человек!

Так вот из-за кого поднялся весь тот шум, который до нее доносился. Непонятно, правда, как эта человеческая девочка оказалась именно здесь, в котельной.

— Это внучка моя. — Камадзи знает: Рин известно, что он никогда не был женат. Но нужно же им какое-то прикрытие. — Хочу, говорит, здесь работать, а у меня работы нету. Слышь, отведи-ка ты ее к Юбабе?

Камадзи вовсе не обязательно подкупать ее жареным тритоном, но так будет быстрее. Человеческая девочка, спотыкаясь, торопится вслед за Рин.

— А дедушку Камадзи забыла поблагодарить? — напоминает ей Рин. — Ведь это он тебя спас.

У девочки довольно высокий голос, и Рин не знает, то ли она боится, то ли всегда так пищит.

— Смотри, нос оторвет.

Рин говорит эти слова резче, чем хотела. Она сегодня немного на взводе, и ей не хочется срывать зло на этой девочке из мира людей, но в последнее время было не на ком отыгрываться. Рин отправляет ее в лифте на верхний этаж и от всей души надеется, что Юбаба не превратит девчонку в поросенка. С тех пор как Рин узнала, кем раньше были здешние свиньи, свинину она есть больше не могла.

* * *

— Три дня здесь поест, и запах совсем исчезнет.

Рин узнала бы этот голос где угодно, хотя сейчас он ей совсем незнаком. Хаку отдает распоряжения спокойным тоном, требуя тишины от собравшихся работников.

— А если будет отлынивать от работы — сварите ее в котле. А ну-ка живо за работу! — Следующие слова ее удивляют. — Куда делась Рин?

— Что?! Ее ко мне, что ли?! — возмущается она.

Хаку понимает по лицу Рин, что она сердится на него, и теперь ее гнев вспыхивает с новой силой. А вот Хаку все свои чувства тщательно скрывает.

— Ты вроде просила помощницу.

Рин никогда не думала, что Хаку падет так низко и затронет в работе их личные беседы. Это было у них одним из неписаных правил.

— Ладно, с тебя причитается. Слышишь, Хаку?

Она зовет его, но он так и не оборачивается.

* * *

— Поешь, выспишься — полегчает.

Рин никогда не думала о том, как влияет ее мир на людей, но выглядит эта девочка не очень-то хорошо. Рин отмечает, что нужно попросить завтра у Камадзи травы для чая.

— Ты знаешь Хаку?..

Становится ясно, что она пищала так, потому что здорово перетрусила. Рин напрягается, но все же отвечает.

— А что?

— Здесь что, сразу двоих так зовут?

Она как будто повторяет мысли Рин и Камадзи, которые посетили их впервые, когда Хаку стал к ним холодно относиться. Рин не хочется об этом вспоминать.

— Двоих? Его и одного-то слишком много. — Это правда: она и так его не может выносить. — Ты поосторожней с ним, ведь он помощник Юбабы.

Свернувшись в клубок, девочка из мира людей начинает хныкать, и Рин думает, что надо сходить за травами уже сегодня вечером. Когда просыпается Шайна, Рин понимает, что с нее завтра стребуют объяснение.

Когда Рин просыпается на следующее утро, новенькой Сэн рядом нет. Вместо нее она видит маленький сверток, внутри которого находит онигири, сделанные Хаку, и крошечную записку, написанную его изящным почерком: «Спасибо. Х».

* * *

Однажды Шайна будит ее рано утром, и Рин понимает: случилось что-то серьезное. Шайна обычно не торопится вставать.

— В купальни пришел новый посетитель. У него полно золота, которое он раздает всем вокруг.

Помнится, Рин как-то попросила Хаку узнать, сколько стоят билеты на поезд. Он поначалу не хотел ей ничего говорить, но потом все-таки назвал цену. Хитрить было не в его правилах. Услышав стоимость, Рин содрогнулась. Даже проработай она здесь двадцать лет, столько денег ей не получить.

Руки посетителя блестят, и Рин, понимая, что у нее появилась возможность выбраться отсюда, тут же ухватывается за нее. В купальнях довольно жадных рабочих, но раньше Рин никогда не становилась в их ряды.

— Мне нужен Хаку! — говорит Сэн, стоя на верху лестницы.

Прошла почти неделя, с тех пор как она оказалась здесь, а Сэн уже успела измениться. Она ведет себя совсем по-другому, и Рин думает, не переменилась ли она сама когда-то точно так же.

— Да оставь ты его в покое.

Если бы Хаку нужна была помощь, разве он не пришел бы в котельную и не попросил бы помочь ее и дедушку Камадзи?

* * *

В котельной гораздо тише, чем в их спальне, и поэтому намного приятнее. Рин хочет уйти подальше от шума, укутаться в изношенное одеяло и прислушаться к несмолкающему гудению кипятильных баков.

Как только она заходит, ей в нос бьет медный запах, и Рин не может отвести взгляда от комнаты. Пол и настенные шкафчики, чуть ли не выпадающие из стены, заляпаны кровью, а Сэн стоит посреди комнаты, и по ее лицу видно, что она переживает.

— Сэн! А я тебя везде ищу. Юбаба рвет и мечет, тебя разыскивает. Этот наш щедрый клиент на самом деле оказался оборотнем, Безликим. Юбаба говорит, это ты его впустила.

Рин не может не похвалить Сэн за честность, но тут к ним подходит Камадзи, сжимая в руках клочок бумаги.

— Вот они! Нашел!

Рин таращится на то, что он держит в руках.

— Билеты на поезд?.. — Сколько лет они с Хаку провели в купальнях, а о билетах Рин узнала только сейчас. Они ведь давным-давно могли сбежать отсюда, как и мечтали когда-то. — Откуда ты их взял?

— Остались, сорокалетней давности.

Рин хочет знать, что таится за этими словами и почему Камадзи не уехал, когда мог. Но она понимает, что, как бы Сэн ему ни нравилась, рядом с человеком он ничего рассказывать не будет. И Рин считает, что будет только справедливо, если Камадзи поделится этой историей и с Хаку.

Она уже привыкла видеть бледного и больного Хаку на футоне. Случилось что-то плохое, ясное дело, но Рин ничем помочь не может. Впрочем, как бы она ни беспокоилась о Хаку — чья еще кровь могла заляпать здесь стены? — Рин видит, что Сэн переживает еще больше.

— Да что здесь творится?

Об этом надо было спрашивать с самого начала. Камадзи смотрит на нее и, кажется, улыбается.

— А ты не видишь? Творится любовь.

Камадзи прав. Рин действительно этого не видит, ведь раньше она ни в кого не влюблялась. Ей приходилось слышать истории о любви: Шайна рассказывала Рин о принцессах, которых освобождали их принцы, и они после этого жили долго и счастливо. Стоило ей услышать что-то подобное, и Рин презрительно хмыкала. Уж она-то не собирается сидеть сложа руки, пока ее будет кто-то спасать. Рин и сама выберется из купален. Но думать о том, что она могла бы влюбиться, было приятно.

* * *

Хаку едва заметно шевелится, как раз когда Рин слышит грохот наверху. Она прислоняется к шкафчикам и слышит его дыхание, которое кажется чересчур громким.

— Ну и напугал же ты ее, Хаку. Я о Сэн.

Он не сразу находит Рин взглядом, но ее это не удивляет.

— Что…

Его голос по-прежнему невыразительный, и Рин уверена, что Хаку до сих пор чувствует привкус крови во рту.

— Сэн сейчас рискует жизнью, чтобы спасти тебя. Надеюсь, ты об этом знаешь. Нет, даже не пытайся вставать, — говорит Рин, когда Хаку пытается опереться на локти. — Она уже все решила и получила билеты на поезд. Я помогу ей добраться до станции и окажусь там во второй раз. Просто невероятно. Сэн отправляется к Дзенибе на шестую станцию, Дно болота. Когда сможешь взлететь, встреть ее там. Думаю, ей будет приятно.

Хаку молчит, но ей хватает и признательности в его глазах, которые намного больше похожи на прежние.

* * *

Когда Хаку просыпается в следующий раз, он впервые за долгое время чувствует себя лучше. Тело до сих пор болит, причем даже там, где, как ему казалось, боли взяться неоткуда, но теперь он хотя бы может встать. Хаку будит Камадзи.

— Хаку, ты очнулся.

В голосе Камадзи чувствуется облегчение, потому что в этих глазах больше нет жесткости, а холодная маска впервые за долгое время не скрывает юные черты лица.

— Со мной все хорошо, — уверяет его Хаку. — Дедушка, а где Сэн? Я слышал ее голос, или мне показалось?

Он смутно припоминает, как Рин говорила что-то о Дне болота, но хочет убедиться, что это было на самом деле.

— Я помню ее голос в темноте, — говорит Хаку, и Камадзи снова узнает спокойного умного мальчика, с которым познакомился много лет назад. — Еще помню, как Тихиро все время меня звала. Я рвался к этому голосу, а потом очнулся и увидел, что я здесь, в подвале.

— Тихиро? Значит, ее имя Тихиро? Вот она, волшебная сила любви, — говорит Камадзи и едва сдерживает улыбку, когда видит замешательство, проскальзывающее во взгляде Хаку. Он и не думал, что кто-то из двух детей котельной узнает это чувство. — Заклятие Дзенибы разрушено. Тихиро ушла, чтобы вернуть золотую печать и спасти тебя.

— На Дно болота? — уточняет Хаку.

— Да.

Не успевает Камадзи опомниться, как Хаку поднимается на ноги и проходит через комнату. Камадзи этому совсем не удивляется. Пусть Хаку и не замечает проявленной к нему любви, он остается добрым и честным мальчиком, который старался поступать правильно, до того как попал к Юбабе.

— Удачи, — желает ему Камадзи, когда Хаку выходит через черный вход.

* * *

Кажется, морю нет ни конца ни края, и Хаку скользит над водой, потому что ему всегда это нравилось. Для полета Хаку не нужно прилагать никаких усилий. Поток воздуха подхватывает его, и он взмывает выше. Солнце начинает опускаться на горизонте, окрашивая море в яркие цвета.

Хаку не считает станции и не следит за путями. Ветер шепчет ему на ухо, раскрывая тайны и указывая проходы в неведомые места, но самый главный из секретов — это расположение маленького домика с фонарем, приветствующим Хаку. Когда он опускается на землю, ветер на мгновение обдает его могучей струей ветра, прощаясь.

— Бабушка, Хаку поправился!

Он наклоняет голову, не зная толком, за что ему надо извиняться. Он понимает, что украл у Дзенибы золотую печать, но никак не может вспомнить, что толкнуло его на это.

— Дракон Хаку, я прощаю тебя за то, что ты сделал. И запомни: ты должен беречь эту девочку.

Его не нужно об этом просить, он и сам собирался дать себе это обещание. Но таким образом их договоренность станет официальной, ведь дух всегда должен держать свое слово.

Тихиро сидит на спине у Хаку. Она согревает его, придавливая всем телом, но Тихиро такая легкая, что кажется, будто ее здесь нет. Хаку летит осторожно, не давая ей упасть. Поднимается луна, и ее лучи пробиваются сквозь облака.

— Хаку, знаешь. — Тихиро то шепчет, то кричит ему в ухо, пытаясь перекрыть шум ветра. — Мне мама рассказывала — сама-то я почти ничего не помню. Когда я была маленькая, я как-то упала в реку. Сейчас эту реку засыпали, там построили дома, но я только что вспомнила. Вспомнила, как она называлась. Она называлась Янтарная речка. Кохакугава. Твое настоящее имя — Кохакугава.

Хаку и опомниться не успевает, как все меняется. Он дрожит всем телом, и чешуйки неестественно изгибаются. Слышится звук стекла, и Хаку кажется, что он распадается на части, утрачивая свою суть, но разве это возможно? Хаку потерял себя давным-давно. Сейчас же все происходит иначе: маленькие стеклянные кусочки мозаики как будто наконец становятся на место.

Он падает — вернее, они падают вдвоем, — но Хаку не боится, ведь он и раньше парил в этих небесах без крыльев. Гораздо сильнее его беспокоит хранитель Янтарной реки, упомянутый Тихиро, ведь Хаку его совсем не знает. Кажется, что он надел рубашку не по размеру, понимая при этом, что она принадлежит именно ему.

Тихиро хватает Хаку за руку, а он не может поверить, что это все по-настоящему.

— Тихиро, спасибо! — Он уже давно не звал ее по настоящему имени, и оно отдается сладостью на языке. — Мое настоящее имя — Нигихаями Кохаку Нуси.

— Нигихаями?

— Нигихаями. Хозяин реки.

— Вот это имя. Как у божества.

Тихиро сказала, что его реку засыпали, и теперь Хаку понимает, почему не может покинуть этот мир. Он падает, испытывая смешанные чувства. Какой прок в имени, если дома не осталось никого, кто его знает?

— Я тоже вспомнил, — говорит Хаку, — вспомнил тебя маленькую: как ты упала в реку, хотела туфельку подобрать.

«Не очень-то ценят это слово — „помнить“», думает Хаку. Ему кажется, что лучше слова он не слышал.

* * *

Солнце поднимается, прогоняя ночную тьму, а вместе с ней и дурные воспоминания . Они легко опускаются на мостовую, и земля под ногами после долгого полета кажется странной.

— Госпожа Юбаба, вы обещали, — напоминает ей Хаку, и знание своего имени (не сути — ее он пока не может понять и сам) придает ему сил. — Немедленно верните Тихиро и ее родителей обратно в мир людей!

— Все не так просто. Между прочим, есть определенные правила.

Собравшиеся работники возмущенно галдят.

— Бабушка, я иду к вам! — Тихиро ступает по мосту с уверенностью, о которой Хаку знал, но никогда не видел на деле. — Хаку объяснил мне правила, и я согласна пройти испытание.

Он видит на крыше Рин и Камадзи. Удивительно: истопник вот уже сорок лет не выходил из котельной.

— Бабушка Юбаба, тут нет моих папы с мамой, — говорит Тихиро.

Раздаются торжествующие возгласы, и Хаку улыбается, потому что Тихиро теперь отпустят, и она это заслужила, как никто другой. Здесь ей нет места, в отличие от мира людей, где у нее есть семья и будущее. Хаку не может отрывать Тихиро от дома, ведь она так упорно трудилась, чтобы уйти отсюда.

Хаку берет ее за руку, и ему кажется, что ничего естественнее этого жеста быть не может. Рин когда-то пересказывала Хаку истории, которые так любила Шайна и другие ее соседки: влюбленные там гораздо больше подходили друг другу, чем они двое, но им довольно и того, что есть.

— А где папа с мамой?

— Когда ты прошла испытание, они очнулись по ту сторону реки и теперь ждут тебя.

Не сосчитать, сколько раз Хаку был на этой бескрайней равнине. Как бы он ни любил море, этот океан из травы ему тоже по-настоящему приглянулся. Хаку очень нравятся зеленые травинки, колющие его, и чистый, без примесей, запах земли.

— Вода исчезла.

— Мне дальше идти нельзя.

Хаку впервые лжет Тихиро. Не так уж сложно пробраться сквозь высокие стебли травы, но заставить себя он не может. Не сегодня. Не сейчас, когда Хаку толком не знает, кто он, и сам себе кажется незнакомцем. Нельзя отправляться вслед за Тихиро в ее мир, где, как он уверен, уже забыли о духах, купальнях и морях. В конце концов у Тихиро есть собственная жизнь, которую Хаку не может разделить с ней. Во всяком случае не сейчас.

— Иди к тем воротам, из которых вы пришли, но, главное, ни в коем случае не оборачивайся, пока не выйдешь из туннеля.

Потому что, возможно, ей захочется остаться, а он не сможет смотреть на то, как Тихиро тратит здесь впустую свою жизнь.

— Хаку, а ты? Что ты будешь делать?

— Я разберусь с Юбабой и уйду из учеников, — говорит он с улыбкой, пытаясь ее успокоить. — Не волнуйся, я ведь вернул свое имя. И я тоже вернусь в прежний мир, Тихиро.

— Мы ведь еще встретимся?

Как же ему не хотелось слышать этот вопрос, ведь у него нет ответа.

— Конечно, встретимся.

Это ложь: Хаку не знает, сбудутся ли его слова, но что еще можно сказать? Надеяться на лучшее? Люди, кажется, говорили, что у истории любви должна должна быть надежда на хороший финал?

— Правда?

— Правда. — Теперь Хаку связан своими словами, став добровольным рабом своих слов. — Ну беги. Только не оборачивайся.

Когда она выпускает его руку, ему чего-то не хватает.

* * *

Рин улыбается, когда Хаку садится рядом с ней, как раз перед черным входом в котельную.

— Теперь все будет по-другому, — говорит она, и ему хочется знать, какое имя у нее было раньше; какой уголок исчез из мира человеческой природы, чтобы Рин оказалась здесь.

— Удивлена? — спрашивает Хаку.

Он перебирает в пальцах стебелек травы, сорванный в поле.

— Не-а. — Рин отклоняется назад, опираясь на руки. — Но, может, я наконец-то начну получать достойную зарплату и смогу выбраться отсюда.

Хаку смотрит на Рин, видит кривую улыбку и копирует ее.

— Вечно одно и то же, да?

Он рад тому, что Рин остается собой, но не собирается об этом говорить, а она ни о чем не спрашивает.

— Ну конечно. Найди мне того, кто захочет остаться в купальнях на всю жизнь.

— Точно не я.

— Вот и я об этом, мальчик-дракон.

Его впервые так называют, и Хаку выгибает бровь. Рин смеется, увидев выражение его лица.

* * *

Еще через год Хаку находит Рин на балконе рядом с женской спальней.

— Ты хотела поговорить со мной?

Рин опирается на перила и перебирает что-то в руках.

— У меня получилось. — Хаку ничего не понимает и тут же сообщает ей об этом. — Я наконец-то заработала столько, сколько мне нужно.

Рин показывает ему то, что мнет в ладонях. Это билеты на поезд. Конечная остановка — четвертая станция, Правый выступ.

— Наконец-то я уйду отсюда.

— Поздравляю, — выдавливает он из себя.

Хаку представить себе не может, как купальни будут существовать без Рин. Несмотря на то что он появился здесь раньше, ему кажется, что Рин в его жизни была всегда.

— Сходи повидай ее, — говорит ему Рин. — Не трать больше времени.

— Не знаю, получится ли, — признается Хаку.

— Конечно, получится, мальчик-дракон. — Она ослепительно ему улыбается. — В любом случае ты никогда не узнаешь, есть ли у тебя шанс на успех, пока не попробуешь.

После ее ухода он долго стоит на балконе и смотрит, как она садится на поезд.

* * *

Хаку не знает этот город, не разбирается в улицах и не понимает, что это за здания под видом огромных металлических изваяний. А те конструкции, которые люди называют машинами?

Также Хаку не знает, что вид цветов может успокаивать, пока не заходит в цветочный магазин, желая избежать толп людей.

— Здравствуйте, господин! — Хаку оборачивается и видит за прилавком девушку, но ищет он не ее. — Хотите подарить что-то особенное подруге?

Хаку качает головой и продолжает бродить по магазину. Запах цветов естественен, и он рад этому, потому что некоторые из них пахнут, как травы Камадзи, собранные в многочисленных ящиках. Растения с яркими лепестками тоже помогают ему успокоиться, так как цвета в современном мире кажутся более тусклыми по сравнению с красками, к которым он привык дома.

Отвлекшись на знакомые цветы, Хаку не замечает, как сталкивается с кем-то.

— Ой! Господи, мне так жаль! — Ему протягивают тонкую и слегка загорелую руку. — Вот, давайте я вам помогу.

Он берется за предложенную руку и поднимается.

— Простите, это я во всем виноват. Я отвлекся.

Хаку указывает на цветы с прекрасными нежно-голубыми цветами, которые напоминают ему небо, в котором он парил, возвращаясь домой.

— У вас хороший вкус. — У девушки ровный мелодичный голос, и он никак не может вспомнить, где мог слышать его раньше. — Мне тоже нравятся эти цветы. Они называются незабудками.

Хаку впервые смотрит на девушку и с удивлением понимает, что знает это лицо. Оно чуть вытянулось, стало менее круглым, а его выражение утратило былую невинность. Щеки больше не такие пухлые, а глаза не такие широкие, но цвет их перепутать нельзя. Они так и остались нежно-карими. Резинка сверкает в мягком свете цветочного магазина.

Рин жаловалась, что Хаку слишком уж вырос за прошлый год, вытянувшись так, как и подобает мальчикам. Девушка достает ему до плеча, и видно, что в ее плавных изгибах нет ничего детского.

Она слегка хмурится, рассматривая его.

— Мы, кажется, знакомы...

— Вас зовут Тихиро?

Хаку не знал, как искать ее. Главное было — пересечь границу между мирами.

Тихиро улыбается, и видно, что ее улыбка осталась прежней.

— Да. Я плохо запоминаю имена, так что дайте мне минутку… кажется, ваше имя начинается на «х»… Хару? Нет. Хатсу? Нет, не то. Хаку?

Он широко улыбается, и она роняет цветок, который до этого держала в руках — Хаку рассеянно замечает, что это бледно-оранжевая тигровая лилия, — и крепко обнимает его за пояс. Он не знал, что время течет в их мирах по-разному, и не понимал, что, пока он провел год в мире духов, здесь прошло больше десяти лет. Но его это не волнует, потому что рядом с ним Тихиро, и Хаку думает, что со временем привыкнет и к блестящим зданиям, и к гулу двигателей машин.

В конце концов ради нее он готов на все.