Языки (гет)

Небольшое вступление от 22.10.18

Это некая «вторая редакция» фанфика, начатого в далеком 2011 году.

Я попыталась исправить максимум ошибок, где-то переделала предложения, что-то добавила в описания или, наоборот, убрала. Короче, слегка причесала текст. Я бы не решилась переписать все полностью, так как это просто огромное графоманское произведение. Главная цель — завершить историю, потому что она не дает мне покоя. Спасибо, если вы новый читатель. Спасибо, если вы зашли после долгого перерыва. Надеюсь, вам понравится финальное детище.

"Языки" изначально — порождение воспаленного, едва ли не детского воображения. Позже я стала придавать ему все большее значение, писать долго и вдумчиво, делать паузы на полгода, год, редактировать предыдущие главы. И вот — четыре года спустя — я снова к нему возвращаюсь. Не буду ничего обещать, никаких больше сроков. Я только клянусь, что допишу его.

I

Небольшое AU относительно некоторых мелочей. Алкоголь, курение, нецензурная лексика, секс — все вкупе. Последнее в более поздних главах.

____________________________________________________

Сейчас, захлопнув дверь и скатившись по ней вниз, она сидела и смотрела в пустоту, согнув ногу и нервно обхватив ее. Она стукнула затылком дверь, которая отделяла ее от Поттера. По телу пробежала легкая дрожь сладкой боли, и мысли прояснились.

Ага, Лили слышала слова Макгонагалл. Что-то типа: «Джеймс Поттер — один из главных нарушителей порядка, — бла-бла-бла, — возможно, должность Старосты разбудит в нем совесть».

Как же. Лили не знала, смеяться ей или плакать. То, что она теперь — Староста Девочек, совершенно неудивительно. Лучшая ученица факультета, ответственная, не нарушающая правила и все такое.

Это ее не удивило.

Хоть ей и не улыбалось проводить большую часть времени за выполнением заданий профессоров и патрулированием коридоров до ночи. Но Поттер в качестве ее «сотрудника» — полнейший абсурд. Перед Макгонагалл Лили лишь удивленно подняла бровь, а рядом — Поттер, любующийся своим значком Старосты и улыбающийся во весь рот. Да. Для него это была отличная возможность поглумиться над младшими и сдернуть баллы со Слизерина.

И поиздеваться над ней.

Вряд ли Макгонагалл имела в виду, что ответственность старосты его исправит. Нет, конечно нет. Она надеялась, что Лили собственной персоной промоет ему мозги, заставляя составлять расписания дежурств, обдумывать планы грядущих мероприятий и вытаскивая на патрулирование каждый чертов вечер. Как же. Этот придурок и часу усидеть не сможет, не устроив какую-нибудь пакость. Хотя расписание они уже составили…

Лили вздохнула. Поттер. Самовлюбленный навязчивый кретин.

Вообще-то, навязывался он исключительно ей, и это бесило еще больше. Его постоянное внимание выводило из себя, Лили еле сдерживалась, чтобы не запустить в него какое-нибудь заклинание, когда он снова и снова пожирал ее глазами, изучал каждую клеточку тела. Это ощущалось физически, она чувствовала, как Поттер будто проникает внутрь, выворачивая ее наизнанку. Хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, ощущая спиной его взгляд — будто ножи врезаются в тело.

И, боже, она не хотела, чтобы он доводил ее до такого состояния. Она не хотела бороться с желанием вырвать и растоптать его наглые зенки, которые всегда были устремлены в ее сторону, стоило только оказаться в его поле зрения — будь то кабинет трансфигурации или берег пришкольного озера.

А теперь все стало еще хуже. Когда им приходилось работать вместе в одной комнате, в одном помещении, он изучал ее, изредка поглядывая на пергаменты. Лили не видела — она чувствовала всем телом. Спиной, руками, губами — чем бы то ни было. Чаще всего он смотрел на губы, а все, наверно, из-за ее дурацкой привычки прикусывать нижнюю губу, когда приходилось думать.

Но Лили терпела. Она не могла позволить себе сорваться, не могла дать ему победить в этой дурацкой игре.

Игра — да-да. Поттер пытался привлечь ее внимание, словно поймать квоффл на Квиддиче. Квиддич. Да, без сомнений, в этом он тоже считает себя лучшим. Еще одна причина его зазнайства — охотник со второго курса. Лучший игрок своего поколения. Наплевать.

Но еще больше раздражало то, что все девчонки вешались ему на шею. Не только ему, конечно: еще и Блэку, Люпину, Петтигрю. Ну, Петтигрю в меньшей степени. Можно сказать, что к нему они вообще не подходили. Или подходили — только для того, чтобы узнать, где его друзья.

Это тоже было игрой. Кто кого раньше поимеет.

— Джеймс, спорим, я завалю ее первым? — гоготал Блэк, тыкая пальцем в обворожительную скромную блондиночку (брюнеточку, шатеночку), а Поттер согласно кивал.

Противно было наблюдать. Не за этими ублюдками, а за тем, как эти шлюхи велись на это и проводили с ними незабываемые ночи.

Лили поежилась.

Она старалась обходить их всех стороной. Поттера, Блэка, Люпина и Петтигрю.

А теперь все разрушилось. Лили придется спать с одним из них в одном помещении, делить, блин, ванную комнату.

Она его ненавидела. Ненавидела этого непревзойденно-блестящего Поттера.

Особенно когда они каким-то чудом оставались одни, например, в гостиной Гриффиндора. Поттер подсаживался к ней, делал недвусмысленные намеки, невзначай касался ее рук, плеч, ног. У Лили живот скручивало от отвращения. Она огревала его чем-нибудь по лохматой башке, поднималась и уходила.

Но это в прошлом. Теперь все стало еще хуже. Гораздо, мать его, ужаснее и отвратительнее.

Раздался напористый стук в дверь. Он отдался вибрацией по двери, а потом по голове и телу, возвращая от мыслей к реальности.

— Эй, Эванс!

Лили встала. Ноги успели затечь, поэтому это далось ей нелегко. Но она протянула руку к дверной ручке, повернула ее и распахнула дверь.

Перед ней возвысилась фигура Поттера, который прислонился к дверному косяку. Он, как и всегда, взъерошил волосы, чтобы выглядеть эффектнее, но от этого стал еще больше похож на петуха.

Лили переступила с ноги на ногу и положила руку на бедро. Он даже не смотрел на нее, будто и не заметил, что дверь открыта настежь. Она подождала еще несколько мгновений и, не дождавшись ответа, сказала:

— Ну, говори уже, Поттер.

Он поднял взгляд, до этого устремленный в пол. Вскинул брови, будто не знал, где он и кто она, блин, такая. До чего же он тупой. Раскрыл рот, постоял так, а потом начал:

— Там… — он показал рукой назад, — к тебе пришли, — он вздохнул. — Кажется, это был Нюнчик.

Лили удивленно подняла брови, но тут же вернулась к своему прежнему обреченному виду.

— Отлично, — пробормотала она. — Это все?

Он потянулся. Это был оправданный жест, ведь сейчас было, кажется, за полночь.

— Нет, еще кое-что, — выдохнул он. — Я больше не буду ходить сюда с поручениями, особенно ночью.

Лили почти закатила глаза, но сдержалась.

— Уйди с дороги, петух.

Он стоял прямо посреди дверного проема, не давая прохода, снова потягиваясь.

— А, да, — промямлил он, прервав зевок, и отошел в сторону.

Лили прошла мимо него в гостиную, Поттер вышел за ней, захлопнув дверь.

Здесь было теплее, чем в комнате. На столе около дивана лежал какой-то учебник, пергамент и перо с чернилами. Поттер уселся на диван, закинув на него ноги.

Ага, теперь ясно, почему Поттер до сих пор не спит. Болван не может с домашкой справиться, что там говорить об обязанностях старосты? Хотя он был не так туп, как наговаривала на него Лили. Гребаный отличник.

А она? Она-то почему не спит?

Интересно, она, задумавшись, застыла посреди комнаты или успела обдумать всю эту чепуху по пути?

Как бы то ни было, Лили подошла к портрету.

Что ему нужно? Вроде как, давно все решили — у них разные дороги, все такое. Она встряхнулась и приоткрыла портрет, выглянув в коридор.

Он стоял, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Ничего не изменилось. Он был все тот же забитый Северус. Волосы такие же сальные и длинные, почти до плеча. Он все еще сутулился, нос все такой же крючковатый, складка между бровей никуда не делась, лоб стал еще морщинистей, чем прежде…

Распахнув портрет до конца, она вышла в коридор, тяжело вздохнула и выпрямилась, закрыв портрет и прислонившись к нему спиной. Рыцарь, изображенный на нем, что-то пробормотал, но Лили проигнорировала его негодование.

Северус поднял на нее взгляд. Если и он будет тормозить, то она, в конце концов, свихнется.

Она только сейчас поняла, что хочет спать. Побыстрее избавиться от него и лечь в теплую кровать. Как не вовремя.

Он выпрямился, откашлялся и раскрыл рот. И, представьте себе, тоже постоял с раскрытым ртом и только потом заговорил:

— Привет.

— Привет.

Лили вздохнула и выжидающе посмотрела на собеседника.

— Рада новой должности?

Она не знала, что ответить. Прошло больше двух месяцев с момента назначения ее старостой. И к тому же он пришел слишком поздно. И, как старосте, ей надо бы прогнать его, сняв баллы с факультета за то, что он ночью шляется по школе.

— Обязательно обсуждать это прямо сейчас?

Северус промолчал и снова опустил глаза. Лили фыркнула и склонила голову набок. Он переступил с ноги на ногу и сглотнул.

— Вообще я хотел сказать, что… — он замялся, а потом посмотрел ей в глаза, — что я рад за тебя, — он помолчал, перебирая слова в голове. — И за Поттера.

Теперь ей всерьез захотелось прогнать его. И снять баллов сто. Пятьдесят за то, что он не в постели, и еще пятьдесят — за то, что он здесь и сейчас отнимает ее время, плавно переходя к разговору о том, как сильно он ненавидит Поттера. Они оба.

— Это все? — сказала она. — Знаешь, можно было сказать завтра на перемене, за завтраком, обедом, ужином или, на худой конец, во время урока. А еще со Слизерина придется снять баллов пятьдесят за то, что ты гуляешь по ночам, и еще пятьдесят за то, что я хочу спать, а ты собираешься отнять кучу времени ради…

— Нет, это не все, — настойчиво перебил Северус.

Лили удивленно распахнула глаза, поморгала и уставилась на него.

— Ты не ответила.

— На что?

Он раздраженно выдохнул.

— Ты рада новой должности?

— Да! Я просто счастлива проводить круглые сутки в компании Поттера, — ответила Лили с жутким сарказмом. — Ты в своем уме? Конечно нет. Мы года два назад обсуждали мое желание стать старостой, если ты не забыл.

— Я забыл? — возмутился он со слабым отголоском отчаяния.

Он подошел к ней почти вплотную. Каким бы его ни называли хлюпиком и нюнчиком, он был на голову выше Лили.

Она почувствовала, как пробежал холодок внутри. В груди, в животе, в горле — везде. Она его не ненавидела — нет. Она охладела к нему. Ей было противно находиться рядом с ним. Северус — типичный слизеринец, помешанный на чистоте крови, равнодушный ко всему, хладнокровный. Она убедилась в этом. Но, блин, он был ее другом. Когда-то. Они целые дни проводили вместе, смеялись, поддерживали друг друга, были лучшими друзьями. Поэтому она не могла его ненавидеть. И у нее скрутило желудок, когда он навис над ней.

Лили откашлялась и выпрямила спину, почувствовав себя капельку увереннее. Только капельку. Она почти задела макушкой его крючковатый нос, но вовремя отошла в сторону.

— Как ты можешь так говорить? — тихо сказал Северус, прислонившись лбом к портрету, к которому мгновение назад прислонялась она.

Лили вздохнула.

— Северус, давай не сегодня…

— Будто потом ты меня выслушаешь, — усмехнулся он. — Ты успешно избегала меня весь прошлый год, а теперь будет еще проще, правда?

Угрызения совести настойчиво заскребли где-то в желудке. Но разве она виновата в том, что он был таким… таким… слизеринцем? Она поморщилась, вспомнив, что он водится с Эйвери и Мальсибером. Отвязными подонками, размахивающими палочками налево и направо в попытках продемонстрировать свои познания в Темной магии. Она вспомнила бедную Мэри, которая больше месяца пролежала в больничном крыле.

Внутри снова пробежал холодок. Хоть Северус ни к чему этому и не был причастен, он водился с этими ублюдками. До сих пор.

— Я хочу спать, Северус. Уйди с дороги.

Он резко обернулся, встретившись с ней взглядом. В его глазах был гнев. Отчаянный гнев. А чего он хотел? Считал, что она простит его? Если думал, что ее злость и обида улягутся за один гребаный учебный год, то он явно ошибался.

Она подошла к портрету, но Северус не двинулся с места, преграждая ей путь.

— Отойди, — тихо попросила Лили, посмотрев в его несчастные глаза. Да, она подобрала слово. Несчастные. Несчастный Северус. Ей до сих пор было жаль его. Но уже не так. Не осталось сочувствия. Была только жалость.

Он сверлил Лили взглядом, будто врываясь внутрь. Казалось, что он видел ее насквозь, читал мысли. Если и так, то он ничего не мог разобрать, потому что мысли запутались, запрыгали в разных направлениях так, что он не мог бы ухватиться за одну единственную. В ней вскипели ярость, жалость и смущение. Кажется, она даже покраснела. Он, в самом деле, был у нее в легких, в животе. Даже скрутило желудок и дыхание участилось. Казалось, он смотрел не в глаза, а внутрь, гораздо глубже.

Его глаза. Блин. Его глаза были такими сосредоточенными. Но за ними не было ничего, она не могла увидеть в них ничегошеньки, кроме пустоты.

Смущение, обида, злость — и в итоге Лили нахмурилась и опустила голову, чтобы не позволять глазам смотреть в его сторону вообще.

Северус разочарованно вздохнул. Он был прямо перед ней, точнее, она была прямо перед ним. Это ее смутило, и Лили сделала шаг назад, все еще не поднимая взгляд на Северуса. Он сделал шаг в сторону, освобождая дорогу к портрету.

Кажется, он только что назвал ее по имени, и она подняла голову, встретившись с его взглядом. Снова. Кажется, он уже не надеялся на разговор. Он выглядел уставшим, ведь он тоже, наверняка, хотел спать.

Поэтому Лили сделала шаг к портрету, потом еще один и еще. Когда она успела отойти так далеко? Лили буркнула пароль, портрет распахнулся, и она зашла внутрь гостиной старост.

Тепло окутало ее тело, и она расслабленно выдохнула. Оказывается, в коридоре было очень холодно, по сравнению с теплой гостиной, где все еще приятно потрескивал камин.

Она кинула взгляд на столик. Поттер уснул прямо там, сложившись на пергаменте, наверняка размазав чернила. Каким-то чудом он не задел локтем чернильницу, хотя, без сомнений, он сделает это во сне, и вся его работа насмарку.

Лили стало жаль его, но она тут же выбросила эти мысли из головы и стремительно направилась к двери в свою комнату. Поттер сонно замычал, и Лили услышала, как чернильница свалилась на бок, и чернила полились на стол. Она обернулась. Тот даже ухом не повел и продолжал спать, но уже в более удобном положении: вытянув руку вперед и положив на нее голову.

Лили усмехнулась. Она не собиралась его будить. Пускай с утра проснется и увидит, что весь его труд насмарку. Вот смеху-то будет. Мысленно кивнув, она зашла в комнату, закрыла дверь и наложила на нее заклинание: нелишняя защита от Поттера.

Кажется, она слишком шумно закрыла дверь, потому что услышала ругательства Поттера за стеной. Ему предстояло узнать, что все его лицо тоже измазано, как руки и рубашка.

Лили засмеялась бы, но ограничилась лишь довольной улыбкой, услышав, как он несется в ванную, разделявшую их комнаты. Лили подошла к двери в ванную и прислонилась ухом. Она усмехнулась. Поттер, увидев свое ненаглядное личико, испачканное чернилами, матерился во весь голос, ей даже не стоило подходить к двери, чтобы слышать, но она все еще стояла, прислонив ухо. Лили слышала, как он омывает лицо водой снова и снова…

…пока не стих.

Лили нахмурилась и прижалась к двери всем телом, пытаясь расслышать хоть какое-нибудь движение, но слышала только воду, которая все еще текла из крана в раковину. Он не мог вытираться, потому что для того, чтобы взять полотенце, надо пересечь комнату, но шагов она точно не слышала. Она еще больше нахмурилась, когда прошло уже, по меньшей мере, пять минут, а вода все еще текла, и Поттер, кажется, умер.

Забавно.

Но почему-то Лили не было смешно. Она заволновалась и почувствовала что-то вроде укола совести. Что, если с ним что-то случилось? Ведь виновата, в итоге, окажется она: именно она не убрала чернила и не разбудила его, прежде чем он толкнул чернильницу рукой. Мало ли что с ним случилось. Да что вообще может случиться в ванной? Ей никак не приходило в голову.

Не проще ли самой сходить и проверить? Глубоко вздохнув, она потянулась к ручке.

Второй раз за день она открывает дверь, чтобы увидеть Поттера.

Повернув ручку, Лили приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Она облегченно выдохнула. Забавное зрелище: Поттер, опершись на раковину, стоял с закрытыми глазами, грудь равномерно поднималась и опускалась. Он уснул.

Не зная точно, что делать, она медленно подошла к нему. Что она собирается сделать? У нее была возможность разглядеть его, за что она, собственно, и принялась. Встав рядом с ним, она посмотрела на его лицо: чернила почти смылись, но осталась пара влажных пятен на подбородке и лбу. Вода капала в раковину с мокрых кончиков волос, и он иногда тихо пошмыгивал, и Лили снова улыбнулась. Удивительно, как очки держались на кончике носа? Она опустила взгляд на руки. Синяя вода стекала из-под его пальцев на дно раковины. Тыльные стороны ладоней все еще были грязными, а оба рукава синие до локтей.

Лили закрыла кран.

Не зная, что делать дальше, она легонько ткнула его пальцем в бок. Он покачнулся, но все еще невозмутимо продолжал спать. Лили фыркнула и ткнула его сильнее, но он снова покачнулся, никак не отреагировав. Она посмотрела в потолок, издав непонятный удрученный стон, и выкрикнула:

— Поттер!

Он вздрогнул и слегка подпрыгнул, широко распахнув глаза. Лили усмехнулась, когда он испуганно повернулся к ней. Она никогда не видела его испуганным.

— Эванс, твою мать!

Она невозмутимо посмотрела ему в глаза. Он тяжело дышал, чуть приоткрыв рот. Она почти усмехнулась.

— Чего?

— Нечего меня будить!

— Нечего спать в ванной.

Он оглянулся только сейчас осознав, что находится в ванной. Он будто забыл о том, что Лили застала его врасплох и, почесав затылок и зевнув, он пересек комнату, взял полотенце и стал вытираться, тем самым еще больше размазав еле заметные пятна по лицу.

— Поттер, ты размазня.

— Чего? — возмутился он, повесив полотенце, ставшее вместо белого — белым с синим пятном посередине.

— Лучше вымой лицо еще раз, — сказала Лили и направилась к выходу.

— Эванс!

Лили обернулась на пятках и выжидающе взглянула на него. Он с пару секунд помолчал, а потом сказал:

— Не смей так больше делать.

— Как так?

— Как? — он всплеснул руками. — Так, как ты только что сделала.

— Напугала бедного Потти?

— И не называй меня так.

— А ты мне не указывай.

— А ты не забывайся.

— Это ты не забывайся.

Он втянул воздух сквозь стиснутые зубы и прищурился.

— Мы оба старосты, Поттер, — сказала Лили, положив руки на бока и глядя на Джеймса строгим взглядом. — У нас одинаковые права. И обязанности, кстати.

— Это ты к чему?

— К тому, что нужно дежурить с сегодняшнего дня, а ты…

— Ты тоже, Эванс.

— Что?

— Ты тоже забыла про дежурство.

Лили опустила глаза в пол. Она действительно забыла про дежурство, но откуда ему знать, что она не дежурила? Он ведь шлялся где-то со своими дружками почти до полуночи. Хотя плевать. Она снова посмотрела на размазню — теперь это его новое прозвище.

— Я к тому, чтобы завтра ты не забыл, — вывернулась. Это звучало почти жалко и слишком похоже на оправдание.

— Я-то не забуду, а вот ты, Эванс. Это тебе стоит напоминать, потому что, я чую, Нюнчик будет таскаться сюда каждый вечер.

— Не называй его так.

Она не хотела этого говорить. Ведь это неправильно. По идее они с Северусом не общаются уже больше года и ненавидят друг друга.

— Отлично, — сказал Поттер, подойдя к двери в свою комнату и открыв ее. — Там, в коридоре успели помириться? — он смотрел на нее почти равнодушно, только дышал он чуть-чуть тяжелее обычного.

— Какое тебе дело? — кажется, она снова покраснела. Не от смущения, конечно, а от злости.

Он пожал плечами и скрылся за дверью в свою комнату. Лили простонала в потолок и закрыла за собой дверь из ванной.

* * *

Захлопнув дверь и закрыв на замок, Джеймс скатился по ней вниз, стукнувшись затылком. Он закрыл глаза, пытаясь унять прерывистое дыхание и бешеный стук сердца, но у него ничего не получалось, поэтому он поднялся и сел на кровать.

Ему нравилось быть старостой — были свои привилегии. Отдельная комната, ванная, возможность сдирать баллы с ненавистного Слизерина.

Поэтому с каждым днем количество изумрудов в нижней половине огромных песочных часов уменьшалось, а рубинов, наоборот, увеличивалось. Он с упоением смотрел, как сверкающие зеленые камни поднимаются, принижая Северуса Снейпа и возвышая над ним его самого — Джеймса Поттера.

Но была еще одна радость в должности старосты: теперь он будет гораздо чаще — да почти всегда — видеться с Лили. Разделенные одной только ванной комнатой, а не целой лестницей, как это было в башне Гриффиндора.

По правде сказать, Джеймс был удивлен, когда к нему прилетела сова с письмом и значком старосты в конверте. Он кинул взгляд на мантию, к которой был прикреплен этот самый значок. Как же Сириус был рад. Особенно он радовался тому, что теперь они могут не беспокоиться о том, что Слизерин получит кубок школы. Джеймс усмехнулся в ответ, но сам думал лишь о том, что в письме было написано имя Старосты Девочек — Лили Эванс.

Теперь упрямой дуре от него не спрятаться, теперь он точно до нее доберется. Разве можно… разве можно столько лет отвергать его?

Джеймс уже не помнил, сколько времени просто сохнет по ней, чахнет от невозможности коснуться ее. Хотя бы раз, хотя бы один гребаный раз затащить ее в постель, как затаскивает долбанутых поклонниц.

Ему даже не надо прилагать усилий: ненавязчивое «пойдем ко мне», и любая сама понесется в комнату, нетерпеливо стянет с себя одежду и ляжет — нет — запрыгнет в кровать. И это было мерзко.

С другой стороны, Джеймс всегда мог воспользоваться этим, чтобы унять свое возбуждение при виде рыжей башки Лили. И это ему нравилось.

Но все равно это было не то.

Ему не нравилось, когда они произносили его имя не ее голосом, ему не нравилось видеть под собой брюнетку или блондинку вместо этой самой рыжей сучки.

Она заставляла лезть на стену, блин, он не мог отвести от нее взгляд. Ее дурацкая привычка прикусывать нижнюю губу заставляла сглатывать слюну. Грязную слюну, текшую при виде блестяще-непорочной Эванс.

Даже Сириус его не понимал. Болтал что-то типа: «Да она же ебанутая». За это хотелось ему врезать. И Джеймс понимал, что однажды не выдержит и даст ему в челюсть, чтобы из его хренова рта больше не смогли вылетать гнусные слова. Касающиеся Эванс, конечно же.

А сегодня? Только что? Неужели они со Снейпом помирились? Он сжал руки в кулаки. Вряд ли они успели. Хотя Джеймс отрубился минуты через две после того, как она ушла, мог и не услышать.

Почти смешно. Джеймс сплюнул, представив, что Нюнчик силен в этих делах. Да и вряд ли он вообще мог к ней прикоснуться. Будто Джеймс сам не видел, что Эванс игнорировала Снейпа весь шестой курс, как бы этот сопляк ни пытался с ней заговорить.

Джеймсу стало капельку легче, когда он осознал это.

Раньше его мучил вопрос: почему Снейп, а не он?

Но сейчас, еще с прошлого года, Джеймса мучают другие: почему никто? почему бы не он? почему, черт возьми, она его отвергает? Если бы у нее был кто-то другой, Джеймс все равно ничего не мог бы поделать, он бы не смог причинить ей боль. Он ведь не… не прикасался к Снейпу. Разве что глумился, но это ведь не бойня на кулаках, которой он так жаждал. Он съехал с катушек, стал слишком мягким, он вообще рехнулся, помешался на этой рыжей суке, которая без устали продолжает его ненавидеть.

Хоть ты лезь на стену, она не отдастся, а заставлять ее Джеймс не мог. Он навязывался, долгое время соблазнял ее всеми способами. Весь шестой курс. Но, твою мать, он ведь не выдержит.

С каждым днем, особенно теперь, Джеймс все больше хотел просто взять Эванс за шиворот, зажать рот, не давая сказать ни слова в ответ, ни одного мерзкого, колкого, режущего, словно нож, слова, которое могло бы его остановить. Отыметь, не давая двигаться, чтобы не смогла уйти, взмахнув своими ярко-рыжими волосами, которые так же сводили с ума, как и гневные красные щеки, и глаза, мечущие молнии каждый раз, когда они ловили его пожирающий взгляд.

Ни одна девица не могла сравниться с ней.

Джеймс хотел выкинуть ее из головы, но проще было бы вырвать себе глаза, чтобы они больше не смотрели на нее.

Но даже от этого она не исчезнет, не испарится. Ее образ всегда будет в голове, во снах, в его самых извращенных фантазиях.

Он подошел к стене и ударил. Казалось, вся кровь прилила к кулаку, и его пронзила боль. От кончиков пальцев до запястья.

Сладкая боль — единственное, что могло выбросить из головы ее образ.

Но боль была слишком слабой.

И он ударил еще раз. Костяшки заныли.

Еще раз. Другой рукой, другим кулаком. Новая волна боли. Представляя вместо стены ее лицо, губы, улыбающиеся не ему, глаза, смотрящие не в его сторону.

Разорвать, разбить, изувечить, изуродовать, лишь бы перестала сводить его с ума. Прекратила это безумие, которое продолжается уже… с давних пор.

Кулаков было мало, хотелось биться головой, чтобы выкинуть ее оттуда, разломать ее образ. Прямо посередине, на две части. А потом разбить на мелкие осколки, чтобы они разлетелись в разные стороны, пронзая его тело новой болью.

Джеймс скатился вниз по стене, разжав кулаки.

Он был выжат, как лимон. Хотелось спать, веки налились свинцом. Костяшки болели, но он не придавал этому значения — пройдет. Он опустил голову и закрыл глаза, не в силах подняться и лечь в постель.

Откуда-то издалека послышался стук о дерево, но Джеймс не двинулся с места.

Звук становился все настойчивее и громче. Не без усилий он приоткрыл глаза и прислушался. Через мгновение понял, что это стук в дверь, а еще через пару секунд вспомнил, что закрыл ее на замок.

Он тяжело втянул воздух через нос.

— У тебя есть… — он прервался, удивившись своему сиплому голосу. Откашлялся и повторил: — У тебя есть палочка, Эванс, — да, так уже лучше.

Он не собирался открывать для нее дверь. Не собирался вставать.

Кажется, прошло две минуты, прежде чем щелкнула затворка, и дверь со слабым скрипом приоткрылась.

Джеймс медленно повернул голову в сторону двери. Из-за нее выглянула рыжая башка Эванс. У нее на лице было что-то вроде беспокойства, хотя он не мог сказать точно — очки он кинул на прикроватную тумбочку, и перед глазами все плыло.

Рыжая башка откашлялась.

— Что ты тут… — Эванс тоже охрипла. Она снова прочистила горло и повторила: — Что ты тут вытворяешь?

Он снисходительно хмыкнул и посмотрел на свои руки. Костяшки были ободраны, из ранок сочилась кровь. Старые ссадины не зажили, а он добавил еще.

Кажется, Эванс тоже посмотрела на его руки. А потом на стену, на которой, наверно, остались кровавые пятна.

— И зачем ты это сделал?

Ему хотелось, чтобы она ушла. Не мучила его своим присутствием, особенно когда он уже был близок к тому, чтобы уснуть. Но нет, ей надо было появиться прямо сейчас.

Он устало вздохнул.

— Уйди.

— Что, прости?

Джеймс не смотрел на нее, но представил, как она чуть-чуть склонила голову набок и подняла брови. Да, именно так она возмущалась. Он знал это лучше, чем кто-либо на этой долбаной планете.

— Съебись отсюда, Эванс.

Он поднял на нее тяжелый, усталый взгляд. Эванс раскрыла рот, закрыла и уставилась на него. Подождала пару мгновений, не двигаясь, а потом резко развернулась и ушла, захлопнув дверь. Злобно и возмущенно.

Джеймс облегченно вздохнул и поднялся на ноги.

Стянул с себя рубашку, дальним уголком разума заметив, что рукава грязные ровно так же, как и его руки. Эванс сказала ему, чтобы он умылся еще раз, значит, лицо тоже было грязным. Но откинув мысли в сторону (особенно мысли об Эванс), он свалился, наконец, в кровать.