Языки (гет)

Пустота и безнадежность. Джеймс ненавидел себя за испытываемые им чувства: он никогда бы не подумал, что все прояснится так неожиданно и легко. Он был потрясен не столько чувством, сколько впечатлениями от этого, ощущениями. Противоречиво: радость и грусть, пустота и переполненность. Казалось, все эмоции могли потечь из ушей.

Он не мог стоять на месте, руки тряслись, ноги носили его из стороны в сторону, он не мог смириться с тем, что нуждался в Эванс.

Гребаная необходимость видеть ее каждую минуту. Касаться ее, обнимать, целовать ее губы. Он наслаждался этой близостью, когда обнимал ее со спины. Он сходил с ума от ее запаха, кожи, тела. Казалось, она была идеальна, была тем, что ему нужно.

Джеймс хотел видеть ее улыбку, ее взгляд на себе. Он наконец осознал, что это не просто вожделение, это был не только азарт, — это была потребность.

С одной стороны, он готов был прямо сейчас подойти к ней и выпалить все, что разрывало его, а с другой — не хотелось вообще никогда и никому об этом говорить, тем более ей. Он стыдился этого, не хотел верить, он словно был болен, и это бесило.

Он резко рванул к портрету, ведущему в коридор, но так же неожиданно затормозил и пошел назад.

Во-первых, он не знал, где ее искать, а во-вторых, понятия не имел, с чего начать. Нельзя было делать это сгоряча: мог бы наболтать лишнего. С другой стороны, если не сделать это сейчас, то потом он совсем запутается и будет еще сложнее что-то объяснить. Он умел импровизировать и распоряжаться словами, но боялся ее отказа, потому что был уверен, что она откажет. Эванс? Ни в коем случае. В лучшем случае его ждала едкая усмешка, в худшем — унизительный монолог, а в самом ужасном она развернется и уйдет, не сказав ни слова.

Да, он боялся, что она совершенно это проигнорирует.

Сделав еще один рывок к выходу, он снова остановился. В отчаянии пнул учебник, валяющийся на полу, и закрылся в своей комнате.

* * *

— Куда-то спешишь, рыжая?

Лили остановилась и обернулась. Она спокойно шла на субботний обед. Накануне она ела только один раз. Совершенно не было аппетита после недавних событий.

— Блэк, — огрызнулась она. Только его не хватало.

Он подошел ближе. Лили было неуютно в его компании: он порой казался ей призраком, который мог убить одним взглядом.

— Не слишком радушное приветствие, — осклабился Блэк и положил руки в карманы брюк.

— А с чего бы мне любезничать? — без выражения спросила она.

Хотелось сбежать. Каждый раз — одно и то же. Приветствие, словно по какому-то сюжету, всегда одинаковое. Они настолько привыкли пререкаться, что это уже было не всерьез. Оба это понимали, но никогда не прекращали.

Он пожал плечами и добавил:

— Из простого уважения к своему однокурснику.

— Было бы за что уважать, — фыркнула Лили в ответ.

Он как-то устало закатил глаза. Она понимала, потому что тоже устала от этого сценария.

— Забудь, я здесь не за этим, — он рассеянно отмахнулся. — Есть разговор.

Лили выжидающе подняла бровь и кивнула. Она знала, о чем пойдет речь, и не очень-то этого хотела, но понимала, что дискуссия была неизбежна. Блэк не оставил бы все как есть, — ему нужны были объяснения. Ремус мог смириться, про Петтигрю и говорить нечего, но Блэк — ни за что. Что-то менялось, и она боялась представить, насколько его сводило с толку все это недопонимание. И почти наверняка он накручивал себе все самое отвратительное, что только можно представить.

— Что ты делаешь с Джеймсом?

Лили клацнула языком. Его непробиваемая тупость и поверхностность убивали.

— Я — ничего, — она сложила руки на груди. — Мне самой интересно, что с ним происходит: его поведение необъяснимо.

Вранье. Все объяснимо и очевидно, но только не для Блэка, нет. Ей не хотелось разбирать с ним все по полочкам. По крайней мере, не сейчас.

Очередь Блэка фыркать.

— Пиздишь и не краснеешь.

Лили поджала губы.

— Скажи мне, что между вами? — устало начал Блэк. Он лениво хрустнул шеей и положил руки в карманы брюк.

— Ничего, — слишком легко ответила она. Меньше всего ей хотелось оправдываться и объясняться.

— Вы трахаетесь?

Лили сложила брови и как-то покосилась в его сторону. Она не была удивлена этим предположением, но слова вышли из его уст слишком легко и резко, будто только это его и беспокоило.

— Нет, с чего ты взял? — руки тряслись, но она сжала ладони в кулаки.

— С того, блять, что Джеймс никогда не вылезает из своей ебучей комнаты, — сквозь зубы цедил он, буравя Лили ненавидящим взглядом.

— О, так это означает, что мы спим? — саркастично спросила она.

Ей не было стыдно или неловко, потому что нечего было стыдиться. Блэк донимал не того человека. Лили ничего не сделала, ведь единственным, кто виноват во всем этом дерьме, был Джеймс.

Блэк неподражаемо злился. В выражении лица не было чего-то особенного, но его взгляд почти обжигал — с такой ненавистью и отвращением он смотрел. Лили неловко опустила взгляд и нащупала палочку в кармане мантии. На всякий случай. Казалось, он мог сейчас же ее зарезать, расчленить, закопать останки — и ничего, ничего при этом не почувствовать. Абсолютное равнодушие, только кипящая в жилах кровь.

— Это не имеет никакого отношения ко мне, — в первую очередь она обманывала себя, хотя все уже давно было решено. — Почему бы тебе не спросить у него?

— Потому что он ни за что не признается. Джеймс умеет контролировать эмоции, а ты — нет. По тебе видно, что ты течешь при одной только мысли о… нем, — Сириус хрипло откашлялся.

Лили уже давно не задевала его грубость: она предпочитала это игнорировать.

— Даже сейчас, — не унимался он. — Жалкое зрелище, Эванс. Ты так старательно все это игнорируешь, но не получается, ничегошеньки у тебя не получается.

Блэк вздохнул.

Лили сощурилась и посмотрела Сириусу в глаза. Он не намеревался причинять ей боль, не хотел ее оскорблять. Хотел лишь разобраться во всем, поставить точку и успокоиться. Лили отпустила палочку в кармане и убрала из него руку.

— Прекрати, — тихо добавил он.

— Что? — озадаченно уточнила она.

— Не своди Джеймса с ума.

— Я ничего не делаю. Да ради бога, я буду только рада, если это дерьмо прекратится!

Она начинала злиться. Он заблуждался, считая, что все это — ее инициатива. Она не планировала этого, не хотела, и в мыслях не было сходить с ума от прикосновений, взглядов.

— Неужели? — с недоверием усмехнулся он. — Тебе не хотелось бы, чтобы он приходил к тебе каждую ночь? Каждый раз лез тебе в трусы и заставлял стонать до хрипоты и…

— Нет, — нетерпеливо огрызнулась она. Потому что сама бы приходила. Каждую гребаную ночь, если бы не… что-то. Какое-то обстоятельство, которое мешало ей сломать этот барьер. Она не могла определиться с тем, что чувствовала по отношению к Джеймсу. Смесь ненависти и привязанности. Она уже устала разбираться в этом, была полностью опустошена. Блэк не способствовал ее желанию успокоиться и отвлечься от этой проблемы.

— Мы ведь не дети, Эванс, — с какой-то особенной нежностью произнес он, словно та действительно была ребенком. — Это не будет длиться вечно. Эта страсть — она пройдет. Не поддавайся, ты же не глупая. И не тащи за собой Джеймса.

— Я не… — Лили закусила губу.

Сириус молчал, ожидая. Лили собрала всю волю в кулак.

— Я не хочу, чтобы это прекращалось.

Он удивленно поднял брови.

— Надо же. А я хочу, — едко, с безнадегой в голосе ответил он.

— Твое мнение здесь значения не имеет, — Лили покачала головой.

Блэк терпеливо вдохнул и медленно, очень медленно выдохнул, прикрыв глаза. Лили даже нравилось выводить его из себя.

— Я не позволю тебе утянуть его за собой. Ты жалкая. Посмотри на себя, — с омерзением сказал он, окинув ее оценивающим взглядом, и Лили немножко поежилась. — Где твоя гордость? Я мог уважать тебя за вечно поднятый нос: ты с таким энтузиазмом несла крест бесчувственной суки. Что случилось, м? Джеймс что, изменился? Или это ты его изменила?

— Здесь нет ничьей вины, Блэк, — спокойно ответила Лили. — Джеймс показал себя с другой стороны.

— А может, ты просто не замечала этой… другой стороны?

Лили пожала плечами.

— Может, и так.

Блэк кивнул.

— Не нужно, — он вымученно поднял руки. — Эванс, твою мать, не поддавайся, не давай Джеймсу повод, ему не нужна надежда.

— О чем ты, Блэк? — ее удивление было напускным, усталым, она почти не вникала в то, что он нес.

— Он ведь… — Сириус запнулся. — Почему ты не хочешь, чтобы это прекратилось?

Лили вдруг замерла. Ответ был очевиден. Он так неожиданно появился, что было даже смешно, и она улыбнулась.

— Чего лыбишься, Эв…

— Он мне нужен.

Блэк раскрыл рот, а Лили вдруг подняла на него уверенный взгляд.

— Ты так спокойно говоришь, будто это в порядке вещей, — хмурился он.

— А что? Мне разрыдаться на месте?

— Ты совсем ебанутая? Ты столько лет…

— Он всегда мне был нужен, — Лили вздохнула. Ее словно осенило. — Если бы не он, мой образ «бесчувственной суки», — пальцами она изобразила кавычки в воздухе, — не имел бы смысла. В нем не было бы никакой нужды. Без Поттера я была бы никем, а с ним… — она выдержала паузу. — Мы две крайности, — она горько усмехнулась. — Нам друг без друга никак.

Сириус взялся за голову.

— Тогда какого хуя…

— Не знаю, честно. Наверно, так надо было. Мне нужно было его отшивать. Если бы я этого не делала, была бы я ему нужна?

— Ты ему не нужна. Ты просто мишень, в которую он не может попасть, — очередное соревнование. Он привык, что у него есть все. Кроме тебя. Ты его с ума сводишь, он потерял всякую гордость, так ради тебя унижается, а ты… — он помолчал одну секунду. — Не внушай ему эту... необходимость. Ты понятия не имеешь, что происходит.

— Ты прав. Не понимаю, — призналась Лили. — А ты понимаешь?

— Он же дебил, м? — Сириус ухмыльнулся, проигнорировав или не услышав ее вопрос. — Как ты там говорила? Потаскун? Алкоголик? — он словно бы открывал ей глаза на жизнь, но она все это понимала и смирилась. Казалось, что она могла верить Поттеру. Беспрекословно.

— Ты пытаешься меня отговорить?

— Нет, я лишь убеждаюсь, что ты учла все. Может, он разносчик венерических болезней; ты и это учла? — отчаянно, без всякой надежды, даже словно бы в шутку добавил он.

Лили подняла бровь. Блэк вздохнул и опустил голову.

— Не говори ему, — тихо сказал он, разобравшись, что ее уже ничто не разубедит, — что он тебе нужен. Уговор?

— С чего бы спустя сотню лет мне ему об этом говорить?

— Да вы оба там в конец ебанулись, — Сириус потер лоб. — Идите вообще нахуй, делайте что хотите.

Он развернулся и на ходу вяло салютовал ей.

— Передавай этому уебищу привет, — поворачивая за угол, крикнул он.

Лили улыбнулась.

— Передам, — тихо, в пустоту ответила она и быстрым шагом направилась в гостиную старост.

* * *

Джеймс сидел на стуле, небрежно закинув ногу на ногу, и грыз ноготь большого пальца. Он не сводил глаз с двери, будто хотел открыть ее одним взглядом. Нахмурившись, он размышлял.

Несмотря на все внутренние противоречия, он был удивительно спокоен. Единственное, что могло его выдать, так это изгрызенный ноготь. Он не мог решить, что делать. Зная себя, он мог лишь утверждать, что не успокоится, пока во всем не признается и не услышит ответ.

«Ты рехнулся, Поттер, — убеждал себя. — Не делай этого, — отговаривал. — Это же Эванс — она уничтожит тебя, ты будешь раздавлен, размазан по полу, ты станешь маленьким назойливым червем, который не оставит ее. А она будет смотреть в другую сторону, как и всегда, а ты, — ты — как дебил, будешь с благоговением наблюдать за ней. Тебе это нужно?»

Да.

Она нужна ему.

Джеймс вскочил со стула и открыл дверь, за которой стояла запыхавшаяся Эванс.

Джеймс попятился назад.

Чувства смешались, он не мог собраться и выдавить из себя хоть что-то вразумительное. Она слишком неожиданно появилась, и Джеймс понял, что был еще не готов.

Он на мгновение закрыл глаза и открыл вновь, будто убеждаясь, что она действительно здесь. Да, и впрямь — вот она. Стоит и смотрит на него пустым, наивным взглядом.

— Ты-то мне и нужна, — тихо сказал он, опустив голову, а потом посмотрел ей в глаза.

В них было что-то странное, чуждое ему, совершенно новое. Эванс была подозрительно спокойна, будто уже знала, что произойдет, и была решительно настроена что-то сделать, но ждала от него чего-то. Это было видно по тому, как она нетерпеливо сложила брови и поджала губы, но от этого не выглядела как-то… раздраженно — нет — выглядела так, словно была готова выпалить все прямо сейчас, но, наверно, считала, что это была его реплика.

— Я хочу сказать тебе, что…

— Я тоже должна тебе сказать… — резко выпалила Лили, но Джеймс приложил к ее губам палец и раздражено поджал губы, однако переменился в лице, когда понял, что должен был говорить.

— Ты нужна мне, — эти слова дались ему очень тяжело. Втянув побольше воздуха через нос и встретившись с ее удивленным и не верящим взглядом, он медленно убрал палец от ее губ. — Вчера я сказал тебе, что сделаю что угодно, если ты поймешь. Так вот. Мне важно, чтобы ты поняла, что нужна мне, и как сильно я в тебе нуждаюсь, как тяжело оторвать от тебя взгляд и отпустить тебя, когда ты на расстоянии вытянутой руки. Потому что, Эванс, я понял, что это не только похоть или недотрах, — это необходимость видеть тебя рядом все время, понимаешь? Я хочу, чтобы ты принадлежала мне, потому что я боюсь увидеть тебя с кем-то еще. Тогда ночью… — Джеймс сглотнул, закрыв глаза в попытке собраться с мыслями, — когда я увидел тебя со Снейпом. Ты не представляешь, что я тогда чувствовал. Мне было страшно как никогда в жизни. Я так боялся, что эта ущербность сделала тебе больно, боялся, что он успел… он ведь не успел… в общем… боялся, что я не успел помочь тебе, не спас. Я понял, что хочу всегда быть рядом с тобой, потому что ты… ты же катастрофа. Тебе всегда нужна помощь, и почему-то мне кажется, что мне нужно быть рядом. И ты должна быть только со мной и ни с кем другим, Эванс. И мне так тяжело с этим справляться, с этими эмоциями, я сейчас взорвусь... ты понимаешь меня?

Он наконец-то сфокусировал взгляд, когда она резко прижалась к нему и обхватила спину. Он едва удержался на ногах.

— Боже, Джеймс, я не знаю, что мне…

— Заткнись нахер, — зло сказал Джеймс и прижал ее к груди, вцепившись в ее волосы и уткнувшись носом в макушку.

Он мог сравнить это только с похмельем. Так болела голова, но в ней словно бы все опустело. Он зажмурил глаза и еще крепче вцепился в волосы; наверно, ей было больно, но это было последним в списке беспокоящих его вещей. Она понимает, вне всяких сомнений. Стало настолько легче, но все еще что-то мешало и злило его.

Он отпустил ее талию и поднял подбородок.

Так хотелось посмотреть ей в глаза.

— Взгляни на меня, — все так же зло сказал он.

Она покорно подняла на него взгляд. Такие чистые, наивные глаза. Он все еще хотел их вырвать и растоптать, потому что по-прежнему не мог им верить.

— Я не… я не могу больше сопротивляться, — прямо ей в лицо сказал он. — Я хочу тебя, Эванс, ты не представляешь…

— Не сопротивляйся, Джеймс, — тихо сказала Лили, но с такой уверенностью в голосе, что он едва не потерял рассудок.

Ее губы мягко коснулись его подбородка, дрожащие пальцы стянули с носа очки, и она повисла у него на шее, не отводя глаз.

— Ты не знаешь, что делаешь, — сказал Джеймс. В горле стоял ком.

— Не имею ни малейшего понятия.

— Ты с ума сошла.

Она кивнула.

Джеймс опустился к ее лицу и поцеловал. Лили потянулась ему навстречу, а он взялся за ее талию и с силой прижал. Может быть, надави он чуть сильнее, ее кости сложились бы пополам, но его волновал только ее язык, обжигающий рот. Неумело, но так уверенно она пыталась доказать ему, что все понимает. Он ненавидел ее. Он не мог мириться с этой зависимостью. Стоила ли она тех мучений? Ее язык, руки, тело — сейчас она полностью принадлежала ему, он чувствовал это всем нутром и буквально терял голову. Сжав ее волосы в кулак, тянул голову вниз, кусал и всасывал нижнюю губу и снова целовал. Такая уязвимая, глупая и беззащитная. Она совершенно не понимала, на что шла, но была так в этом уверена.

Это придавало уверенности ему самому. Спустя годы он наконец-то мог прижать ее к себе, поцеловать, взять в охапку и положить на кровать. Нависнуть над ней. Снять с нее одежду и сделать то, что было так необходимо, — просто взять и трахнуть.

Хотя он и понимал, что теперь это была не только похоть: но гребаная необходимость почувствовать ее изнутри сводила с ума.

Он поднял ее над полом, поднес к своей одноместной кровати и положил спиной на одеяло. Начал беспорядочно расстегивать пуговицы ее рубашки, но Лили убрала его руки и стала расстегивать сама. Джеймс быстро снял с себя мантию и стянул рубашку через голову. Эванс бросила свою у подножия кровати и неожиданно притянула его к себе, обвив руками спину. Он едва удержал равновесие и навис над ней. Она смотрела на него с нетерпением и страхом. Ей было страшно.

— Блядь, Эванс, — выдохнул он и поцеловал ее.

Он застонал ей в рот. Он чувствовал, как сильно напрягся член, как штаны казались все теснее. Не отрываясь от ее рта, он потянулся за ремнем и быстро расстегнул его.

Эванс вдруг замерла, перестав водить руками по его спине и притягивать ближе. Нет, только не сейчас.

— Твою мать, все нормально, — Джеймс посмотрел на нее сверху вниз, опершись руками по обе стороны ее плеч. — Если ты не…

— Заткнись, Джеймс.

Он прикусил язык и в упор посмотрел на нее.

Эванс медленно выдохнула, прикрыла глаза и кивнула.

— Хорошо, а теперь — смотри на меня, слышишь? Не своди с меня глаз.

Она снова кивнула.

Джеймс провел губами по ее губам. Эти прикосновения вызывали новую дрожь. Каждое касание: губы, щеки, подбородок, шея, ключицы. Когда его язык скользил вдоль ее живота, когда губы сжимали сосок. Прекрасные, просто непередаваемые ощущения. Она слабо выгибалась навстречу. Ей тоже было нужно чувствовать его. Близость, тот жар, что был так необходим. Он брал ее под согнутое колено и смотрел ей в глаза. Ни на секунду она не переставала смотреть. Так и нужно было.

Оторвавшись от ее рта в последний раз, он взялся за край ее совершенно мокрых трусов под юбкой и опустил их до колена, чтобы она могла вынуть из них ногу.

Джеймс сглотнул и облизнул губы. Эванс глядела на него в упор и тоже облизывала губы, опухшие, красные.

Он тряхнул головой, чтобы унять вожделение. Он не мог позволить себе забрать, ничего не дав взамен.

Он опустил руку между ее ног и осторожно пробрался пальцами между складок. Тишину прервал ее тихий стон, и он едва не зарычал. Когда он провел большим пальцем по клитору, она запрокинула голову назад. Он смотрел на ее лицо, следил за каждым движением: то, как она поджала губы, а потом закусила нижнюю, не отрывая от него глаз. Она так отчаянно нуждалась в его прикосновениях. Тогда он легко ввел один палец внутрь, и Эванс напряглась. Он нагнулся к ней и легко провел губами по ее губам. Еще раз. Ему так нравилось это движение. Оно словно успокаивало их обоих.

Он поводил большим пальцем вокруг клитора и постепенно начал двигать другим внутри. Все ее тело напряглось, она чувствовала каждое движение, утопала в ощущениях. Джеймс с такой жаждой наблюдал, изучал ее. Раньше не бывало такой возможности. И даже тогда, в ее комнате, он не мог видеть ее — он мог только чувствовать и слышать. Это было чем-то совершенно другим.

Она больше не могла фокусировать на нем взгляд, когда второй палец плавно скользнул внутрь. Он чувствовал, как ее мышцы вокруг его пальцев напряглись, сжались. Так охуительно прекрасно и бесподобно. Никто больше не смог бы свести его с ума своими движениями и стонами. Сердце билось как сумасшедшее. Становилось тяжелее дышать. Он видел под собой Эванс, прямо под собой. Одна только мысль сводила его с ума, и он понятия не имел, что с ним произойдет, когда это случится на самом деле.

— Смотри на меня, Лили, — прорычал он, вводя пальцы до самого конца, так сильно, как только можно было.

Она посмотрела на него. Ее дыхание совсем сбилось, она больше не была способна себя контролировать.

Задавая ритм, Джеймс наблюдал за ней. За тем, как меняются ее движения. Как ее спина начинает выгибаться. Она хотела, отчаянно хотела чувствовать его глубже, сильнее, быстрее… Она постанывала, пыталась что-то сказать. Джеймс прикусил губу так сильно, что проступила кровь.

Свободной рукой он взялся за ее ногу и положил под себя, прижавшись членом к бедру. Из глаз посыпались искры. Он был до боли возбужден и не мог больше ждать. «Эванс, я не могу так, не-могу-больше, мне необходимо, мне нужно внутрь».

Но он ускорялся. Он двигал пальцами быстрее. Из плавных ритмичных движений они превратились в беспорядочные, совершенно хаотичные.

— Джеймс!.. — простонала она, выгнувшись и сжав кулаками простынь.

Ее мышцы сжались, и он стал замедляться. Он почти что ощущал ее наслаждение. И, блядь, как же он хотел почувствовать ее изнутри. Необъяснимо сильно.

Обмякнув, Лили упала на спину и закусила палец, зажмурив глаза.

Он снова навис над ней и приблизился к лицу. Его рука была совершенно мокрой, и он подвел влажные пальцы к губам. Лили тяжело дышала и зачарованно наблюдала, как он облизывал эти самые пальцы. Он не знал, чего хотел добиться этим, но поцеловал ее. Он не хотел знать, о чем она думала. Было важно только то, что она пробовала себя на вкус. Могла смаковать ту влагу, которая доказывала, окончательно и бесповоротно, что она — Лили Эванс — принадлежала ему. Эта мысль сбивала с толку. Джеймс рычал ей в рот, стонал. Он расстегнул ширинку, не отрываясь от нее, опустил резинку своих трусов и протяжно застонал, освободившись от плена потной ткани. Он втянул воздух через зубы и заметил взгляд Эванс, устремленный между его ног.

«Да, Эванс, смотри — что ты со мной делаешь. Тебе так легко это дается», — думал он, беря ее ноги под согнутые колени. Ее губы были немного приоткрыты, щеки розовели, весь ее вид был истомленным. Она снова начала порывисто дышать, когда Джеймс устроился между ее ног и уперся в нее головкой члена. Эванс резко вдохнула.

Джеймс посмотрел на нее, ища хоть что-нибудь — хотя бы тень сомнения. Она смотрела на него умоляющим взглядом. И даже если бы она попросила его не делать этого, он не смог бы. Не сумел бы остановить себя: он слишком долго ждал и был совсем близко и… ее согласие настолько все упрощало.

Он толкнулся вперед, одним движением погружаясь в нее до конца. Джеймс низко простонал: наконец-то — вот оно — ее мышцы, напряженные, обволакивали его болезненно возбужденный член.

Эванс закусила указательный палец и зажмурилась, терпя резкую боль внизу.

Джеймс хотел начать двигаться, но не мог — не мог и все — пока она была не готова. Он ждал. С помощью чудовищных, колоссальных усилий он заставил себя ждать.

Он слегка покачивал бедрами, пока все его тело замерло. Все остановилось, кроме бешеного стука сердца, разгоняющего кровь по венам.

Он открыл глаза, чтобы посмотреть на нее. Она дрожала. Он не знал — от боли или в предвкушении. Он сам чувствовал, как руки еле держали его: они дрожали; все тело содрогалось от наслаждения. Так хотелось…

Руки обвили его шею, Джеймс чуть дрогнул, когда она наклонила его ниже и поцеловала в подбородок и едва-едва коснулась губ. Блядь, на что была способна эта девчонка.

— Джеймс… — дрожа, прошептала она и впилась ногтями в спину и слабо кивнула, не сводя с него глаз.

Он втянул воздух сквозь зубы и полностью выскользнул из нее, прежде чем войти снова. До самого конца, напрочь забыв, кто сейчас лежал под ним. Он не мог сфокусировать взгляд. Влажность, ее горячая плоть — нет-этого-не-может-быть, слишком хорошо, чтобы быть правдой, слишком просто и реально. Но он полностью отдавался этому, потеряв последнюю нить самоконтроля, не видя и не слыша ничего, кроме стука собственного сердца и беспорядочных, совсем неразборчивых мыслей в голове. Он не следил за тем, с какой силой толкался, не обращал внимания на то, как больно впивались ногти Эванс в его кожу — это неважно, абсолютно ненужные и лишние мысли.

Лили стонала. Чувствуя его близость, ощущая его на себе каждой клеткой своего тела, каждым миллиметром кожи, где они соприкасались друг с другом. Ближе быть просто невозможно. Лили нравилось, действительно нравилось то, как он отдавался этим эмоциям, чувствам — эта страсть, влага, жар между ними — все, что сейчас могло волновать. Не было того, что было раньше. Та стена, которую она построила, разваливалась по кусочкам, с дребезгом, невероятным шумом, перебиваемым их общими стонами, прерывающимися вдохами и его низким рычанием каждый раз, когда она впивалась ногтями в его теплую, даже горячую, покрытую капельками пота, кожу. Он совершенно точно этого не замечал, не осознавал, но все еще чувствовал.

И, черт возьми, да, теперь никто и никогда не смог бы доказать, что она ему не принадлежала.

Она не руководила тем, что делала — она следовала своим эмоциям. Впервые она просто-напросто отключила разум и шла, руководствуясь слепым чувством.

Она видела его таким, какой он есть. В самом ужасном, низком положении — прямо под ним — только так она могла видеть его настоящего. И не то чтобы она только этого и добивалась — узнать его — нет, ей тоже нужно было чувствовать это. Этот жар, чувствовать этот запах — запах пота и выделений, слышать шлепки влажной кожи. Она с упоением прижималась к нему, точно зная, что не сможет полноценно насладиться моментом, что она будет хотеть еще и еще — чувствовать его, пробовать на вкус, не стыдясь, доверяя этому чувству…

Чувство? Что это за чувство? Не сейчас, нет, только не сейчас.

…это было едва ли не приятно: болезненных ощущений почти не осталось. Лили начинала испытывать короткие волны удовольствия.

Джеймс стал терять ритм. Иногда ему казалось, что он что-то говорил, неосознанно: слова будто вытекали изо рта и он не мог это контролировать. Он не хотел нести бред, не хотел ляпнуть лишнего, не сейчас, нет. Он на ощупь, губами, нашел ее губы и поцеловал. Жадно, самозабвенно, впившись зубами в ее губу, наплевав на то, что ей могло быть больно. Он сильнее двинул бедрами и едва не вдавил ее в матрас, жестко, не контролируя себя, чувствуя, как волна наслаждения и какого-то облегчения начинала поглощать его. Он выгнул спину и с усилием выскользнул из нее, прежде чем кончить на ее бедро и на одеяло.

Джеймс простонал Лили в рот и почувствовал, как медленно, равномерно его локти стали подкашиваться.

Он, обессиленный, опустошенный, перекатился на спину и лег рядом с Лили. Он потерял контроль над дыханием и сердцебиением. Его грудь могла бы взорваться. В то же время его голова была пуста. Наконец-то, спустя столько времени, его мысли не тревожило ничего.

Он с силой зажмурил глаза и старательно вкушал последние слабые, едва ощутимые волны наслаждения.

Спустя пару мгновений, а может, минут, а может, и часов Джеймс повернул голову в сторону Лили и открыл глаза.

Она смотрела на него. Ее дыхание уже выровнялось, ее глаза были почти пусты — в них только горел чуть живой огонек.

— Прости, не лучш… — начал он, но почувствовал, как теплые пальцы коснулись его ладони, и не смог договорить.

— Чшш, — шепнула она, и Джеймс понял, что это был один из тех немногих моментов, когда нужно было просто промолчать.

Он сжал ее пальцы и поднял глаза к потолку.

Картинка перед глазами была размыта. Он смотрел будто бы через плохо настроенный телескоп. Он попытался прислушаться к своим мыслям, но их не было. Пустота, и только звон в ушах.

Пот стекал со лба, вдоль виска и ниже — по щеке. Горячий пот. Он надеялся, что вместе с этим уйдут все проблемы, весь внешний мир перестанет существовать, и они останутся здесь навсегда. Именно так — едва соприкасаясь пальцами рук.

Он верил в это изо всех сил.