Языки (гет)

Небольшое вступление от 22.10.18

Это некая «вторая редакция» фанфика, начатого в далеком 2011 году.

Я попыталась исправить максимум ошибок, где-то переделала предложения, что-то добавила в описания или, наоборот, убрала. Короче, слегка причесала текст. Я бы не решилась переписать все полностью, так как это просто огромное графоманское произведение. Главная цель — завершить историю, потому что она не дает мне покоя. Спасибо, если вы новый читатель. Спасибо, если вы зашли после долгого перерыва. Надеюсь, вам понравится финальное детище.

"Языки" изначально — порождение воспаленного, едва ли не детского воображения. Позже я стала придавать ему все большее значение, писать долго и вдумчиво, делать паузы на полгода, год, редактировать предыдущие главы. И вот — четыре года спустя — я снова к нему возвращаюсь. Не буду ничего обещать, никаких больше сроков. Я только клянусь, что допишу его.

I

Небольшое AU относительно некоторых мелочей. Алкоголь, курение, нецензурная лексика, секс — все вкупе. Последнее в более поздних главах.

____________________________________________________

Сейчас, захлопнув дверь и скатившись по ней вниз, она сидела и смотрела в пустоту, согнув ногу и нервно обхватив ее. Она стукнула затылком дверь, которая отделяла ее от Поттера. По телу пробежала легкая дрожь сладкой боли, и мысли прояснились.

Ага, Лили слышала слова Макгонагалл. Что-то типа: «Джеймс Поттер — один из главных нарушителей порядка, — бла-бла-бла, — возможно, должность Старосты разбудит в нем совесть».

Как же. Лили не знала, смеяться ей или плакать. То, что она теперь — Староста Девочек, совершенно неудивительно. Лучшая ученица факультета, ответственная, не нарушающая правила и все такое.

Это ее не удивило.

Хоть ей и не улыбалось проводить большую часть времени за выполнением заданий профессоров и патрулированием коридоров до ночи. Но Поттер в качестве ее «сотрудника» — полнейший абсурд. Перед Макгонагалл Лили лишь удивленно подняла бровь, а рядом — Поттер, любующийся своим значком Старосты и улыбающийся во весь рот. Да. Для него это была отличная возможность поглумиться над младшими и сдернуть баллы со Слизерина.

И поиздеваться над ней.

Вряд ли Макгонагалл имела в виду, что ответственность старосты его исправит. Нет, конечно нет. Она надеялась, что Лили собственной персоной промоет ему мозги, заставляя составлять расписания дежурств, обдумывать планы грядущих мероприятий и вытаскивая на патрулирование каждый чертов вечер. Как же. Этот придурок и часу усидеть не сможет, не устроив какую-нибудь пакость. Хотя расписание они уже составили…

Лили вздохнула. Поттер. Самовлюбленный навязчивый кретин.

Вообще-то, навязывался он исключительно ей, и это бесило еще больше. Его постоянное внимание выводило из себя, Лили еле сдерживалась, чтобы не запустить в него какое-нибудь заклинание, когда он снова и снова пожирал ее глазами, изучал каждую клеточку тела. Это ощущалось физически, она чувствовала, как Поттер будто проникает внутрь, выворачивая ее наизнанку. Хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, ощущая спиной его взгляд — будто ножи врезаются в тело.

И, боже, она не хотела, чтобы он доводил ее до такого состояния. Она не хотела бороться с желанием вырвать и растоптать его наглые зенки, которые всегда были устремлены в ее сторону, стоило только оказаться в его поле зрения — будь то кабинет трансфигурации или берег пришкольного озера.

А теперь все стало еще хуже. Когда им приходилось работать вместе в одной комнате, в одном помещении, он изучал ее, изредка поглядывая на пергаменты. Лили не видела — она чувствовала всем телом. Спиной, руками, губами — чем бы то ни было. Чаще всего он смотрел на губы, а все, наверно, из-за ее дурацкой привычки прикусывать нижнюю губу, когда приходилось думать.

Но Лили терпела. Она не могла позволить себе сорваться, не могла дать ему победить в этой дурацкой игре.

Игра — да-да. Поттер пытался привлечь ее внимание, словно поймать квоффл на Квиддиче. Квиддич. Да, без сомнений, в этом он тоже считает себя лучшим. Еще одна причина его зазнайства — охотник со второго курса. Лучший игрок своего поколения. Наплевать.

Но еще больше раздражало то, что все девчонки вешались ему на шею. Не только ему, конечно: еще и Блэку, Люпину, Петтигрю. Ну, Петтигрю в меньшей степени. Можно сказать, что к нему они вообще не подходили. Или подходили — только для того, чтобы узнать, где его друзья.

Это тоже было игрой. Кто кого раньше поимеет.

— Джеймс, спорим, я завалю ее первым? — гоготал Блэк, тыкая пальцем в обворожительную скромную блондиночку (брюнеточку, шатеночку), а Поттер согласно кивал.

Противно было наблюдать. Не за этими ублюдками, а за тем, как эти шлюхи велись на это и проводили с ними незабываемые ночи.

Лили поежилась.

Она старалась обходить их всех стороной. Поттера, Блэка, Люпина и Петтигрю.

А теперь все разрушилось. Лили придется спать с одним из них в одном помещении, делить, блин, ванную комнату.

Она его ненавидела. Ненавидела этого непревзойденно-блестящего Поттера.

Особенно когда они каким-то чудом оставались одни, например, в гостиной Гриффиндора. Поттер подсаживался к ней, делал недвусмысленные намеки, невзначай касался ее рук, плеч, ног. У Лили живот скручивало от отвращения. Она огревала его чем-нибудь по лохматой башке, поднималась и уходила.

Но это в прошлом. Теперь все стало еще хуже. Гораздо, мать его, ужаснее и отвратительнее.

Раздался напористый стук в дверь. Он отдался вибрацией по двери, а потом по голове и телу, возвращая от мыслей к реальности.

— Эй, Эванс!

Лили встала. Ноги успели затечь, поэтому это далось ей нелегко. Но она протянула руку к дверной ручке, повернула ее и распахнула дверь.

Перед ней возвысилась фигура Поттера, который прислонился к дверному косяку. Он, как и всегда, взъерошил волосы, чтобы выглядеть эффектнее, но от этого стал еще больше похож на петуха.

Лили переступила с ноги на ногу и положила руку на бедро. Он даже не смотрел на нее, будто и не заметил, что дверь открыта настежь. Она подождала еще несколько мгновений и, не дождавшись ответа, сказала:

— Ну, говори уже, Поттер.

Он поднял взгляд, до этого устремленный в пол. Вскинул брови, будто не знал, где он и кто она, блин, такая. До чего же он тупой. Раскрыл рот, постоял так, а потом начал:

— Там… — он показал рукой назад, — к тебе пришли, — он вздохнул. — Кажется, это был Нюнчик.

Лили удивленно подняла брови, но тут же вернулась к своему прежнему обреченному виду.

— Отлично, — пробормотала она. — Это все?

Он потянулся. Это был оправданный жест, ведь сейчас было, кажется, за полночь.

— Нет, еще кое-что, — выдохнул он. — Я больше не буду ходить сюда с поручениями, особенно ночью.

Лили почти закатила глаза, но сдержалась.

— Уйди с дороги, петух.

Он стоял прямо посреди дверного проема, не давая прохода, снова потягиваясь.

— А, да, — промямлил он, прервав зевок, и отошел в сторону.

Лили прошла мимо него в гостиную, Поттер вышел за ней, захлопнув дверь.

Здесь было теплее, чем в комнате. На столе около дивана лежал какой-то учебник, пергамент и перо с чернилами. Поттер уселся на диван, закинув на него ноги.

Ага, теперь ясно, почему Поттер до сих пор не спит. Болван не может с домашкой справиться, что там говорить об обязанностях старосты? Хотя он был не так туп, как наговаривала на него Лили. Гребаный отличник.

А она? Она-то почему не спит?

Интересно, она, задумавшись, застыла посреди комнаты или успела обдумать всю эту чепуху по пути?

Как бы то ни было, Лили подошла к портрету.

Что ему нужно? Вроде как, давно все решили — у них разные дороги, все такое. Она встряхнулась и приоткрыла портрет, выглянув в коридор.

Он стоял, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Ничего не изменилось. Он был все тот же забитый Северус. Волосы такие же сальные и длинные, почти до плеча. Он все еще сутулился, нос все такой же крючковатый, складка между бровей никуда не делась, лоб стал еще морщинистей, чем прежде…

Распахнув портрет до конца, она вышла в коридор, тяжело вздохнула и выпрямилась, закрыв портрет и прислонившись к нему спиной. Рыцарь, изображенный на нем, что-то пробормотал, но Лили проигнорировала его негодование.

Северус поднял на нее взгляд. Если и он будет тормозить, то она, в конце концов, свихнется.

Она только сейчас поняла, что хочет спать. Побыстрее избавиться от него и лечь в теплую кровать. Как не вовремя.

Он выпрямился, откашлялся и раскрыл рот. И, представьте себе, тоже постоял с раскрытым ртом и только потом заговорил:

— Привет.

— Привет.

Лили вздохнула и выжидающе посмотрела на собеседника.

— Рада новой должности?

Она не знала, что ответить. Прошло больше двух месяцев с момента назначения ее старостой. И к тому же он пришел слишком поздно. И, как старосте, ей надо бы прогнать его, сняв баллы с факультета за то, что он ночью шляется по школе.

— Обязательно обсуждать это прямо сейчас?

Северус промолчал и снова опустил глаза. Лили фыркнула и склонила голову набок. Он переступил с ноги на ногу и сглотнул.

— Вообще я хотел сказать, что… — он замялся, а потом посмотрел ей в глаза, — что я рад за тебя, — он помолчал, перебирая слова в голове. — И за Поттера.

Теперь ей всерьез захотелось прогнать его. И снять баллов сто. Пятьдесят за то, что он не в постели, и еще пятьдесят — за то, что он здесь и сейчас отнимает ее время, плавно переходя к разговору о том, как сильно он ненавидит Поттера. Они оба.

— Это все? — сказала она. — Знаешь, можно было сказать завтра на перемене, за завтраком, обедом, ужином или, на худой конец, во время урока. А еще со Слизерина придется снять баллов пятьдесят за то, что ты гуляешь по ночам, и еще пятьдесят за то, что я хочу спать, а ты собираешься отнять кучу времени ради…

— Нет, это не все, — настойчиво перебил Северус.

Лили удивленно распахнула глаза, поморгала и уставилась на него.

— Ты не ответила.

— На что?

Он раздраженно выдохнул.

— Ты рада новой должности?

— Да! Я просто счастлива проводить круглые сутки в компании Поттера, — ответила Лили с жутким сарказмом. — Ты в своем уме? Конечно нет. Мы года два назад обсуждали мое желание стать старостой, если ты не забыл.

— Я забыл? — возмутился он со слабым отголоском отчаяния.

Он подошел к ней почти вплотную. Каким бы его ни называли хлюпиком и нюнчиком, он был на голову выше Лили.

Она почувствовала, как пробежал холодок внутри. В груди, в животе, в горле — везде. Она его не ненавидела — нет. Она охладела к нему. Ей было противно находиться рядом с ним. Северус — типичный слизеринец, помешанный на чистоте крови, равнодушный ко всему, хладнокровный. Она убедилась в этом. Но, блин, он был ее другом. Когда-то. Они целые дни проводили вместе, смеялись, поддерживали друг друга, были лучшими друзьями. Поэтому она не могла его ненавидеть. И у нее скрутило желудок, когда он навис над ней.

Лили откашлялась и выпрямила спину, почувствовав себя капельку увереннее. Только капельку. Она почти задела макушкой его крючковатый нос, но вовремя отошла в сторону.

— Как ты можешь так говорить? — тихо сказал Северус, прислонившись лбом к портрету, к которому мгновение назад прислонялась она.

Лили вздохнула.

— Северус, давай не сегодня…

— Будто потом ты меня выслушаешь, — усмехнулся он. — Ты успешно избегала меня весь прошлый год, а теперь будет еще проще, правда?

Угрызения совести настойчиво заскребли где-то в желудке. Но разве она виновата в том, что он был таким… таким… слизеринцем? Она поморщилась, вспомнив, что он водится с Эйвери и Мальсибером. Отвязными подонками, размахивающими палочками налево и направо в попытках продемонстрировать свои познания в Темной магии. Она вспомнила бедную Мэри, которая больше месяца пролежала в больничном крыле.

Внутри снова пробежал холодок. Хоть Северус ни к чему этому и не был причастен, он водился с этими ублюдками. До сих пор.

— Я хочу спать, Северус. Уйди с дороги.

Он резко обернулся, встретившись с ней взглядом. В его глазах был гнев. Отчаянный гнев. А чего он хотел? Считал, что она простит его? Если думал, что ее злость и обида улягутся за один гребаный учебный год, то он явно ошибался.

Она подошла к портрету, но Северус не двинулся с места, преграждая ей путь.

— Отойди, — тихо попросила Лили, посмотрев в его несчастные глаза. Да, она подобрала слово. Несчастные. Несчастный Северус. Ей до сих пор было жаль его. Но уже не так. Не осталось сочувствия. Была только жалость.

Он сверлил Лили взглядом, будто врываясь внутрь. Казалось, что он видел ее насквозь, читал мысли. Если и так, то он ничего не мог разобрать, потому что мысли запутались, запрыгали в разных направлениях так, что он не мог бы ухватиться за одну единственную. В ней вскипели ярость, жалость и смущение. Кажется, она даже покраснела. Он, в самом деле, был у нее в легких, в животе. Даже скрутило желудок и дыхание участилось. Казалось, он смотрел не в глаза, а внутрь, гораздо глубже.

Его глаза. Блин. Его глаза были такими сосредоточенными. Но за ними не было ничего, она не могла увидеть в них ничегошеньки, кроме пустоты.

Смущение, обида, злость — и в итоге Лили нахмурилась и опустила голову, чтобы не позволять глазам смотреть в его сторону вообще.

Северус разочарованно вздохнул. Он был прямо перед ней, точнее, она была прямо перед ним. Это ее смутило, и Лили сделала шаг назад, все еще не поднимая взгляд на Северуса. Он сделал шаг в сторону, освобождая дорогу к портрету.

Кажется, он только что назвал ее по имени, и она подняла голову, встретившись с его взглядом. Снова. Кажется, он уже не надеялся на разговор. Он выглядел уставшим, ведь он тоже, наверняка, хотел спать.

Поэтому Лили сделала шаг к портрету, потом еще один и еще. Когда она успела отойти так далеко? Лили буркнула пароль, портрет распахнулся, и она зашла внутрь гостиной старост.

Тепло окутало ее тело, и она расслабленно выдохнула. Оказывается, в коридоре было очень холодно, по сравнению с теплой гостиной, где все еще приятно потрескивал камин.

Она кинула взгляд на столик. Поттер уснул прямо там, сложившись на пергаменте, наверняка размазав чернила. Каким-то чудом он не задел локтем чернильницу, хотя, без сомнений, он сделает это во сне, и вся его работа насмарку.

Лили стало жаль его, но она тут же выбросила эти мысли из головы и стремительно направилась к двери в свою комнату. Поттер сонно замычал, и Лили услышала, как чернильница свалилась на бок, и чернила полились на стол. Она обернулась. Тот даже ухом не повел и продолжал спать, но уже в более удобном положении: вытянув руку вперед и положив на нее голову.

Лили усмехнулась. Она не собиралась его будить. Пускай с утра проснется и увидит, что весь его труд насмарку. Вот смеху-то будет. Мысленно кивнув, она зашла в комнату, закрыла дверь и наложила на нее заклинание: нелишняя защита от Поттера.

Кажется, она слишком шумно закрыла дверь, потому что услышала ругательства Поттера за стеной. Ему предстояло узнать, что все его лицо тоже измазано, как руки и рубашка.

Лили засмеялась бы, но ограничилась лишь довольной улыбкой, услышав, как он несется в ванную, разделявшую их комнаты. Лили подошла к двери в ванную и прислонилась ухом. Она усмехнулась. Поттер, увидев свое ненаглядное личико, испачканное чернилами, матерился во весь голос, ей даже не стоило подходить к двери, чтобы слышать, но она все еще стояла, прислонив ухо. Лили слышала, как он омывает лицо водой снова и снова…

…пока не стих.

Лили нахмурилась и прижалась к двери всем телом, пытаясь расслышать хоть какое-нибудь движение, но слышала только воду, которая все еще текла из крана в раковину. Он не мог вытираться, потому что для того, чтобы взять полотенце, надо пересечь комнату, но шагов она точно не слышала. Она еще больше нахмурилась, когда прошло уже, по меньшей мере, пять минут, а вода все еще текла, и Поттер, кажется, умер.

Забавно.

Но почему-то Лили не было смешно. Она заволновалась и почувствовала что-то вроде укола совести. Что, если с ним что-то случилось? Ведь виновата, в итоге, окажется она: именно она не убрала чернила и не разбудила его, прежде чем он толкнул чернильницу рукой. Мало ли что с ним случилось. Да что вообще может случиться в ванной? Ей никак не приходило в голову.

Не проще ли самой сходить и проверить? Глубоко вздохнув, она потянулась к ручке.

Второй раз за день она открывает дверь, чтобы увидеть Поттера.

Повернув ручку, Лили приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Она облегченно выдохнула. Забавное зрелище: Поттер, опершись на раковину, стоял с закрытыми глазами, грудь равномерно поднималась и опускалась. Он уснул.

Не зная точно, что делать, она медленно подошла к нему. Что она собирается сделать? У нее была возможность разглядеть его, за что она, собственно, и принялась. Встав рядом с ним, она посмотрела на его лицо: чернила почти смылись, но осталась пара влажных пятен на подбородке и лбу. Вода капала в раковину с мокрых кончиков волос, и он иногда тихо пошмыгивал, и Лили снова улыбнулась. Удивительно, как очки держались на кончике носа? Она опустила взгляд на руки. Синяя вода стекала из-под его пальцев на дно раковины. Тыльные стороны ладоней все еще были грязными, а оба рукава синие до локтей.

Лили закрыла кран.

Не зная, что делать дальше, она легонько ткнула его пальцем в бок. Он покачнулся, но все еще невозмутимо продолжал спать. Лили фыркнула и ткнула его сильнее, но он снова покачнулся, никак не отреагировав. Она посмотрела в потолок, издав непонятный удрученный стон, и выкрикнула:

— Поттер!

Он вздрогнул и слегка подпрыгнул, широко распахнув глаза. Лили усмехнулась, когда он испуганно повернулся к ней. Она никогда не видела его испуганным.

— Эванс, твою мать!

Она невозмутимо посмотрела ему в глаза. Он тяжело дышал, чуть приоткрыв рот. Она почти усмехнулась.

— Чего?

— Нечего меня будить!

— Нечего спать в ванной.

Он оглянулся только сейчас осознав, что находится в ванной. Он будто забыл о том, что Лили застала его врасплох и, почесав затылок и зевнув, он пересек комнату, взял полотенце и стал вытираться, тем самым еще больше размазав еле заметные пятна по лицу.

— Поттер, ты размазня.

— Чего? — возмутился он, повесив полотенце, ставшее вместо белого — белым с синим пятном посередине.

— Лучше вымой лицо еще раз, — сказала Лили и направилась к выходу.

— Эванс!

Лили обернулась на пятках и выжидающе взглянула на него. Он с пару секунд помолчал, а потом сказал:

— Не смей так больше делать.

— Как так?

— Как? — он всплеснул руками. — Так, как ты только что сделала.

— Напугала бедного Потти?

— И не называй меня так.

— А ты мне не указывай.

— А ты не забывайся.

— Это ты не забывайся.

Он втянул воздух сквозь стиснутые зубы и прищурился.

— Мы оба старосты, Поттер, — сказала Лили, положив руки на бока и глядя на Джеймса строгим взглядом. — У нас одинаковые права. И обязанности, кстати.

— Это ты к чему?

— К тому, что нужно дежурить с сегодняшнего дня, а ты…

— Ты тоже, Эванс.

— Что?

— Ты тоже забыла про дежурство.

Лили опустила глаза в пол. Она действительно забыла про дежурство, но откуда ему знать, что она не дежурила? Он ведь шлялся где-то со своими дружками почти до полуночи. Хотя плевать. Она снова посмотрела на размазню — теперь это его новое прозвище.

— Я к тому, чтобы завтра ты не забыл, — вывернулась. Это звучало почти жалко и слишком похоже на оправдание.

— Я-то не забуду, а вот ты, Эванс. Это тебе стоит напоминать, потому что, я чую, Нюнчик будет таскаться сюда каждый вечер.

— Не называй его так.

Она не хотела этого говорить. Ведь это неправильно. По идее они с Северусом не общаются уже больше года и ненавидят друг друга.

— Отлично, — сказал Поттер, подойдя к двери в свою комнату и открыв ее. — Там, в коридоре успели помириться? — он смотрел на нее почти равнодушно, только дышал он чуть-чуть тяжелее обычного.

— Какое тебе дело? — кажется, она снова покраснела. Не от смущения, конечно, а от злости.

Он пожал плечами и скрылся за дверью в свою комнату. Лили простонала в потолок и закрыла за собой дверь из ванной.

* * *

Захлопнув дверь и закрыв на замок, Джеймс скатился по ней вниз, стукнувшись затылком. Он закрыл глаза, пытаясь унять прерывистое дыхание и бешеный стук сердца, но у него ничего не получалось, поэтому он поднялся и сел на кровать.

Ему нравилось быть старостой — были свои привилегии. Отдельная комната, ванная, возможность сдирать баллы с ненавистного Слизерина.

Поэтому с каждым днем количество изумрудов в нижней половине огромных песочных часов уменьшалось, а рубинов, наоборот, увеличивалось. Он с упоением смотрел, как сверкающие зеленые камни поднимаются, принижая Северуса Снейпа и возвышая над ним его самого — Джеймса Поттера.

Но была еще одна радость в должности старосты: теперь он будет гораздо чаще — да почти всегда — видеться с Лили. Разделенные одной только ванной комнатой, а не целой лестницей, как это было в башне Гриффиндора.

По правде сказать, Джеймс был удивлен, когда к нему прилетела сова с письмом и значком старосты в конверте. Он кинул взгляд на мантию, к которой был прикреплен этот самый значок. Как же Сириус был рад. Особенно он радовался тому, что теперь они могут не беспокоиться о том, что Слизерин получит кубок школы. Джеймс усмехнулся в ответ, но сам думал лишь о том, что в письме было написано имя Старосты Девочек — Лили Эванс.

Теперь упрямой дуре от него не спрятаться, теперь он точно до нее доберется. Разве можно… разве можно столько лет отвергать его?

Джеймс уже не помнил, сколько времени просто сохнет по ней, чахнет от невозможности коснуться ее. Хотя бы раз, хотя бы один гребаный раз затащить ее в постель, как затаскивает долбанутых поклонниц.

Ему даже не надо прилагать усилий: ненавязчивое «пойдем ко мне», и любая сама понесется в комнату, нетерпеливо стянет с себя одежду и ляжет — нет — запрыгнет в кровать. И это было мерзко.

С другой стороны, Джеймс всегда мог воспользоваться этим, чтобы унять свое возбуждение при виде рыжей башки Лили. И это ему нравилось.

Но все равно это было не то.

Ему не нравилось, когда они произносили его имя не ее голосом, ему не нравилось видеть под собой брюнетку или блондинку вместо этой самой рыжей сучки.

Она заставляла лезть на стену, блин, он не мог отвести от нее взгляд. Ее дурацкая привычка прикусывать нижнюю губу заставляла сглатывать слюну. Грязную слюну, текшую при виде блестяще-непорочной Эванс.

Даже Сириус его не понимал. Болтал что-то типа: «Да она же ебанутая». За это хотелось ему врезать. И Джеймс понимал, что однажды не выдержит и даст ему в челюсть, чтобы из его хренова рта больше не смогли вылетать гнусные слова. Касающиеся Эванс, конечно же.

А сегодня? Только что? Неужели они со Снейпом помирились? Он сжал руки в кулаки. Вряд ли они успели. Хотя Джеймс отрубился минуты через две после того, как она ушла, мог и не услышать.

Почти смешно. Джеймс сплюнул, представив, что Нюнчик силен в этих делах. Да и вряд ли он вообще мог к ней прикоснуться. Будто Джеймс сам не видел, что Эванс игнорировала Снейпа весь шестой курс, как бы этот сопляк ни пытался с ней заговорить.

Джеймсу стало капельку легче, когда он осознал это.

Раньше его мучил вопрос: почему Снейп, а не он?

Но сейчас, еще с прошлого года, Джеймса мучают другие: почему никто? почему бы не он? почему, черт возьми, она его отвергает? Если бы у нее был кто-то другой, Джеймс все равно ничего не мог бы поделать, он бы не смог причинить ей боль. Он ведь не… не прикасался к Снейпу. Разве что глумился, но это ведь не бойня на кулаках, которой он так жаждал. Он съехал с катушек, стал слишком мягким, он вообще рехнулся, помешался на этой рыжей суке, которая без устали продолжает его ненавидеть.

Хоть ты лезь на стену, она не отдастся, а заставлять ее Джеймс не мог. Он навязывался, долгое время соблазнял ее всеми способами. Весь шестой курс. Но, твою мать, он ведь не выдержит.

С каждым днем, особенно теперь, Джеймс все больше хотел просто взять Эванс за шиворот, зажать рот, не давая сказать ни слова в ответ, ни одного мерзкого, колкого, режущего, словно нож, слова, которое могло бы его остановить. Отыметь, не давая двигаться, чтобы не смогла уйти, взмахнув своими ярко-рыжими волосами, которые так же сводили с ума, как и гневные красные щеки, и глаза, мечущие молнии каждый раз, когда они ловили его пожирающий взгляд.

Ни одна девица не могла сравниться с ней.

Джеймс хотел выкинуть ее из головы, но проще было бы вырвать себе глаза, чтобы они больше не смотрели на нее.

Но даже от этого она не исчезнет, не испарится. Ее образ всегда будет в голове, во снах, в его самых извращенных фантазиях.

Он подошел к стене и ударил. Казалось, вся кровь прилила к кулаку, и его пронзила боль. От кончиков пальцев до запястья.

Сладкая боль — единственное, что могло выбросить из головы ее образ.

Но боль была слишком слабой.

И он ударил еще раз. Костяшки заныли.

Еще раз. Другой рукой, другим кулаком. Новая волна боли. Представляя вместо стены ее лицо, губы, улыбающиеся не ему, глаза, смотрящие не в его сторону.

Разорвать, разбить, изувечить, изуродовать, лишь бы перестала сводить его с ума. Прекратила это безумие, которое продолжается уже… с давних пор.

Кулаков было мало, хотелось биться головой, чтобы выкинуть ее оттуда, разломать ее образ. Прямо посередине, на две части. А потом разбить на мелкие осколки, чтобы они разлетелись в разные стороны, пронзая его тело новой болью.

Джеймс скатился вниз по стене, разжав кулаки.

Он был выжат, как лимон. Хотелось спать, веки налились свинцом. Костяшки болели, но он не придавал этому значения — пройдет. Он опустил голову и закрыл глаза, не в силах подняться и лечь в постель.

Откуда-то издалека послышался стук о дерево, но Джеймс не двинулся с места.

Звук становился все настойчивее и громче. Не без усилий он приоткрыл глаза и прислушался. Через мгновение понял, что это стук в дверь, а еще через пару секунд вспомнил, что закрыл ее на замок.

Он тяжело втянул воздух через нос.

— У тебя есть… — он прервался, удивившись своему сиплому голосу. Откашлялся и повторил: — У тебя есть палочка, Эванс, — да, так уже лучше.

Он не собирался открывать для нее дверь. Не собирался вставать.

Кажется, прошло две минуты, прежде чем щелкнула затворка, и дверь со слабым скрипом приоткрылась.

Джеймс медленно повернул голову в сторону двери. Из-за нее выглянула рыжая башка Эванс. У нее на лице было что-то вроде беспокойства, хотя он не мог сказать точно — очки он кинул на прикроватную тумбочку, и перед глазами все плыло.

Рыжая башка откашлялась.

— Что ты тут… — Эванс тоже охрипла. Она снова прочистила горло и повторила: — Что ты тут вытворяешь?

Он снисходительно хмыкнул и посмотрел на свои руки. Костяшки были ободраны, из ранок сочилась кровь. Старые ссадины не зажили, а он добавил еще.

Кажется, Эванс тоже посмотрела на его руки. А потом на стену, на которой, наверно, остались кровавые пятна.

— И зачем ты это сделал?

Ему хотелось, чтобы она ушла. Не мучила его своим присутствием, особенно когда он уже был близок к тому, чтобы уснуть. Но нет, ей надо было появиться прямо сейчас.

Он устало вздохнул.

— Уйди.

— Что, прости?

Джеймс не смотрел на нее, но представил, как она чуть-чуть склонила голову набок и подняла брови. Да, именно так она возмущалась. Он знал это лучше, чем кто-либо на этой долбаной планете.

— Съебись отсюда, Эванс.

Он поднял на нее тяжелый, усталый взгляд. Эванс раскрыла рот, закрыла и уставилась на него. Подождала пару мгновений, не двигаясь, а потом резко развернулась и ушла, захлопнув дверь. Злобно и возмущенно.

Джеймс облегченно вздохнул и поднялся на ноги.

Стянул с себя рубашку, дальним уголком разума заметив, что рукава грязные ровно так же, как и его руки. Эванс сказала ему, чтобы он умылся еще раз, значит, лицо тоже было грязным. Но откинув мысли в сторону (особенно мысли об Эванс), он свалился, наконец, в кровать.

Джеймс открыл глаза. Ну, попытался это сделать. Верхние ресницы слиплись с нижними, и Джеймс удрученно уронил вытянутые перед собой руки обратно на кровать. Он потер глаза, но все без толку. Тогда он стал отскабливать гной ногтями.

Джеймс полагал, что именно из-за гноя у него испортилось зрение, потому что, когда с отскабливанием было покончено, картинка перед глазами расплывалась еще хуже, чем это обычно бывает без очков. Тогда Джеймс потянулся за очками, но рука обнаружила подушку. Теперь он приподнялся на локтях, посмотрел вокруг себя и снова удрученно свалился на кровать. Он так и спал всю ночь поперек кровати, в том же положении, в каком свалился ночью. А потом он вспомнил, что не стянул с себя брюки, а потом даже не удивился тому, что ноги жутко затекли в согнутом положении.

Джеймс простонал в потолок и посмотрел на него. Несмотря на то, что картинка расплывалась, он мог точно определить, что потолок все еще идеально белый. Как и каждую бессонную ночь или похмельное утро. И сейчас он задался вопросом: который час? Хотя это не так важно, ведь суббота на дворе. По идее.

Джеймс смачно зевнул и, не без усилий и жуткого покалывания в мышцах, встал на ноги. Он еле стоял на ногах и держал равновесие, но ему нужны были очки, лежащие на прикроватной тумбочке. В такие моменты Джеймс чувствовал себя сорокалетним мужиком, вспомнившим молодость, кем-то вроде своего отца.

На кой черт он вставал, если можно было перекатиться по кровати? Но дело было сделано, и Джеймсу оставалось только взять очки.

И он взял очки, надел их и кинул взгляд на часы. Картинка все еще расплывалась, но он старательно сфокусировал взгляд на стрелках. И тут же облегченно выдохнул. Только полдень. От осознания этого даже ноги болеть перестали.

Первая трезвая мысль, пришедшая в голову, — надо помыться. Руки, лицо и шея все еще должны были быть грязными, а завтрак он уже проспал, значит, попросит домовых эльфов притащить хотя бы фруктов.

В шкафу он откопал чистую рубашку (и отметил, что надо бы ее погладить) и полотенце и подошел к двери в ванную, потянул ее, но она не поддалась.

— Какого…

Эванс. Наверняка Эванс. Только ничего не слышно, она, видимо, наложила заглушающее заклинание. Тогда он пнул дверь и, уже через другую, вышел из своей комнаты в гостиную.

Когда Эванс вышла из ванной, Джеймс уже грыз яблоко, сидя на любимом большом диване. Он чуть не поперхнулся, увидев, что она в одном только полотенце, обернутом вокруг тела, и еще одно полотенце у нее на голове.

Лили замерла на какое-то мгновение. Джеймс не заметил и капли стыда, что он ожидал увидеть на ее лице. Она даже не покраснела. Ну, как сказать, — она все еще была покрыта румянцем после горячей ванны, но она не побагровела, как обычно бывает, когда она злится.

— Доброе утро.

Джеймс выгнул бровь. Он откашлялся и принял прежнее положение: левая рука закинута на спинку дивана, а правая рука держит яблоко около губ. Но он не наградил ее ответом.

Эванс подошла к дивану.

— Это ты пнул дверь, да? — она села рядом и потянулась за вторым яблоком. Джеймс обратил внимание на то, что капли воды все еще стекают по ее тоненькой шее, и невольно облизнулся. — Ванная свободна.

Джеймс снова выгнул бровь и оглядел ее с ног до головы. Она, видимо, не имеет привычки вытираться после душа, потому что ее ноги все еще были покрыты капельками воды, как и плечи, руки… блин. Он положил яблоко на столик и, схватив полотенце и рубашку, все еще не сводя с Эванс взгляда, салютовал и подошел к двери в ванную.

— Кстати, Эванс, — она подняла на него томный взгляд, — погладь мою рубашку, — и он метко кинул свою рубашку прямо в лицо Лили.

— Пошел к черту! — она кинула рубашку обратно, но та врезалась в закрытую дверь, за которой скрылся Джеймс.

— В чем ты обычно спишь? — спросил Джеймс, разжевывая виноград.

Оба сидели и пялились на камин и жевали зеленый виноград. Джеймс уже успел выяснить, что он у Эванс любимый.

Она нахмурилась.

— В пижаме.

Джеймс почти рассмеялся, но воздержался, закинув три виноградины в рот. Он еле отводил взгляд от ее шеи.

— Что это ты такая разговорчивая?

— Тебя это не устраивает?

— Это не ответ.

Эванс снова нахмурилась и откинулась на спинку дивана. Она все еще сидела в полотенце, обернутом вокруг тела. Джеймс не переставал сглатывать слюну, думая о ее полуобнаженном теле. С одной стороны, он был рад, что она не стыдится ходить при нем в таком виде, но с другой стороны — это было странно. Эванс ведь такая правильная. Когда она посмотрела на портрет из гостиной, он понял, что ответа не дождется.

— Зачем ты долбил стену? — она обернулась и посмотрела прямо в глаза. Эти глаза… черт. Нахмурилась и ждала ответа.

Джеймс ожидал этого вопроса, но не готов был отвечать. Потому что он и сам не знал. Хотелось сказать, что это из-за нее, но он упрямо сглатывал эти слова. Потому что это не то. Не из-за нее. В любом случае не только из-за нее. Что-то еще. Наверно, необъяснимое возбуждение при ее виде. Хотя тогда… этой ночью… он был так зол. Необъяснимо зол. На Снейпа. И на нее. На них.

И Джеймс пожал плечами.

— Скажи!

Она требовала ответа, а Джеймс не мог ответить. У него не было слов. Не мог же он ответить всем тем, что вертится в его голове. «Я схожу с ума». Да, это, наверно, было самым точным объяснением. Но он не мог сказать об этом, потому что все еще хотел от этого избавиться. Он еще не смирился.

— Я был пьян.

Вранье. Хотя она должна была поверить, потому что он не раз за это время являлся в гостиную, еле стоя на ногах. Шумел, орал во всю глотку и крушил все, что попадалось на пути. Хотя он точно не знал, что делал. А Эванс… он не помнил, что она. Наверно, тупо стояла в стороне и закатывала свои зеленые зенки. Иногда он даже боялся по пьяни сболтнуть лишнего, но пока что все обходилось. Во всяком случае, она не подавала вида, что он сказал что-то не то. У него скрутило желудок.

Эванс задумалась. Она снова стала покусывать нижнюю губу, и Джеймс плотоядно сглотнул. Ему становилось все противнее от этого.

— Ладно, — Эванс кивнула.

Джеймс чуть не вздохнул с облегчением, но снова заткнул свой рот виноградом.

— Но я знаю, что это неправда.

Джеймс нахмурился. Наверно, она помнила, что он ровно стоял на ногах и от него не несло перегаром. Он не мог упрекнуть ее за недоверие.

— Ты… — она закрыла рот, подумала и снова открыла: — ты объяснишь потом?

Какой наивный вопрос. Джеймс уставился на нее и проглотил виноградину.

— Почему ты спрашиваешь?

Лили удрученно пожала плечами и потянулась к винограду.

— И все же? — еще раз спросил он.

Она проглотила виноградину и сказала:

— Наверно потому, что ты меня разбудил. Должен же ты объяснить свое поведение. — Она моргнула. — И извиниться, кстати.

Этого Джеймс не ожидал, но где-то, в самом уголке сознания, он понимал, что виноват, хоть и самую малость. Он должен был извиниться.

— Да, извини.

Лили кивнула.

Джеймсу не нравилась напряженная атмосфера. Его это почти выводило из себя. Только почти, потому что это редкость — вот так болтать с Эванс. Он был благодарен хотя бы за это. За возможность чуть-чуть пооткровенничать, выкачать из нее хоть какую-нибудь информацию кроме той, что он уже знает наизусть: «Я ненавижу тебя, Поттер». Но вот такие посиделки пробуждали в нем надежду на обратное. Или, если не на обратное, то на что-нибудь между, что-то нейтральное. Но Лили была какой-то подавленной, будто ей всю ночь снились кошмары. Наверно, только из-за подавленности она с ним и разговаривала. Ей больше не с кем. Какой печальный факт, у Эванс действительно почти не осталось друзей. После их ссоры с Нюнчиком.

Джеймс фыркнул.

Хотя бы поэтому он имел право ненавидеть Снейпа.

А был ли сам Джеймс ее другом? В такие моменты он надеялся на это. На что-то кроме ненависти, на что-то теплое и хотя бы дружеское. Но это глупо. Конечно нет, он не был ее другом. В любом случае, она этого никогда не признает. Неужели он ее даже не привлекает? Внешне? Физически? Ему никогда не понять, в чем разница между Эванс и его поклонницами. Но что-то же было, было какое-то отличие, из-за которого она не увивается за ним. Это сводило с ума. «Ты сводишь меня с ума».

Она потягивалась, вскинув руки над головой и выгнув спину, выставляя вперед свою грудь. Ненамеренно, конечно. Хотя черт ее знает. После того, как она вышла к нему в одном только полотенце, Джеймс уже ничему не удивится. Он провел языком по нижней губе, и у него в глазах помутнело. Это было слишком по-животному — вот так запросто сходить с ума, видя, как она всего лишь выгибает спину. Она была такой маленькой, миниатюрной… Ничего не стоит взять и прижать ее к себе. Сжать лицо в ладонях и заставлять смотреть на него, не отводя взгляда.

Он приобнял ее за плечи. Лили этого не ожидала и удивленно выпучила глаза, так и не подняв взгляд на Джеймса. Она застыла, а Джеймс прижался к ее макушке, закрыв глаза. Вдыхая запах ее чистых волос, скорее, ее шампуня, но… закружилась голова. Он зарылся в ее волосах, сильнее прижимая к себе.

— Поттер, что ты…

Джеймс повернулся к ней всем корпусом и коснулся ее молочно-белой шеи. Легонько, пальцами… он мог бы… так хотелось… Он почти не соображал, что делал, когда прижался губами к ее шее, еще раз коснувшись пальцами. Руки почти дрожали, так…

— Поттер… — ее голос дрожал от… — Ты что себе позволяешь?! — …от возмущения. И гнева. Еще ярости и, пожалуй, ненависти.

Джеймс нехотя выдохнул ее запах, отпрянув от нее. Теперь он не обнимал Эванс за плечи, рука упала на спинку дивана, когда возмущенная Лили пролетела мимо него, прямо перед носом, направляясь к двери.

— Скажи мне одну вещь, — начал Джеймс, от чего Лили замерла в проходе.

Она вся пылала, грудь неровно поднималась и опускалась, лицо налилось кровью так, как обычно. Именно то, что он ожидал увидеть, когда она зашла в комнату в одном полотенце. И Джеймс почти забыл, что хотел сказать.

— Ты девственница?

И дверь захлопнулась, покачнувшись в дверном косяке.

Эванс безупречна в гневе.

* * *

Лили мучилась уже, кажется, целую вечность, но день только-только подходил к обеду.

А она не пойдет. Ни за что после такого оскорбления. Будто это так просто — взять и… когда она почти в отчаянии. Почти, черт возьми! Потому что, несмотря на то, что у нее не осталось друзей, у Лили все еще была должность старосты. Она хваталась за нее, словно за соломинку, утопая в бездне тоски и одиночества.

Бессмысленные вопросы, не имеющие ответа, снова закрутились в рыжей тупой башке.

Зачем Поттеру надо было так ее унижать? Когда они сидели, разговаривали или… боже, да она уже не помнит, что они там делали, но размазне все равно удалось все испортить! Поттер-катастрофа. Все было нормально. Ну, если сравнивать с их обычными «Поттер-я-тебя-ненавижу» и «я-тебя-тоже-лохматая-сука», то это просто комильфо! Она даже… она чуть было… не позволила ему… Господи!

Дурацкие вопросы почти умиляли.

«Это твой любимый виноград, да?»

«В чем ты обычно спишь?»

Блин!

Лили схватила подушку и кинула ее в стену, и та медленно сползла на пол, смявшись прямо посередине.

Злости на него не хватало. За то, что иногда ему все-таки удается расположить ее к милому разговору. Как бы не сболтнула чего лишнего.

Лили поежилась и стала прокручивать весь разговор в голове. Что она там говорила? Виноград, пижама… Пижама! Она не сказала, что это за пижама? Какой на ней рисунок, сколько ей лет? Кажется, нет. Но она не была уверена. Ладно, а еще что? Вроде… вроде ничего.

Тогда Лили вздохнула и зарылась во вторую подушку. Хотя ей очень хотелось бы разорвать ее в клочья, чтобы перья летели во все стороны и накрыли пол мягкой пеленой, но она лишь впилась ногтями в наволочку, сильнее уткнувшись в ткань.

«Ты девственница?»

И Лили завыла в подушку, всем сердцем желая выбежать из комнаты и выплюнуть ему в лицо все то, что кипело у нее внутри, выблевать все, что она думает, ему в ноги, чтобы он подавился тем, что ей не безразлично. Чтобы знал о ее неравнодушии к происходящему.

«Эванс, ты бесчувственная». Он всегда так говорил. Как она может быть бесчувственной, если из-за такой фигни, которую нагородил Поттер, у нее слезы на глаза наворачиваются?

Да она себе-то боялась признаться в том, что… а размазне тем более!

Почему этот вопрос так вывел ее из себя? Ну почему она так пылает от гнева? Спроси кто другой, она бы фыркнула и сказала что-то о правилах хорошего тона. Хотя она сама-то этих правил не особо придерживалась. Но это ничего не меняло, все равно упрямые слезы взяли свое.

Лили села и подняла глаза к потолку. Перед глазами все плыло, и она смахнула слезинки с глаз.

«Поттер, я тебя ненавижу. Я так тебя ненавижу…»

* * *

Джеймс шел впереди всех, оглядываясь в поисках хорошего укрытия.

Ночные школьные коридоры должны внушать ужас, но Мародеры уже привыкли благодаря своим почти еженощным вылазкам, начало которым было положено на пятом курсе.

— Ну что ты как сопля! — злобно шикнул Сириус Питеру, который нехило отставал от компании.

Джеймс закатил глаза, но вернулся к прежнему занятию. Наконец ему на глаза попались две стоящие рядом огромные горгульи. Джеймс прикинул, что за каждой смогут укрыться двое, переглянулся с Ремусом, тот кивнул, и Джеймс решил, что лучше уже не придумать. А если и придумать, то не сейчас, потому что у них оставались какие-то три-четыре минуты.

— В смысле? — спросил запыхавшийся Хвост, нагнав наконец остальных.

— Еле тащишься! — снова шикнул Бродяга, отвесив толстяку подзатыльник.

— Заткнитесь! — вполголоса рявкнул Джеймс, от чего два идиота покорно обернулись. — Спрячемся за этими горгульями, — он указал в сторону каменных статуй, стоящих совсем недалеко от них.

— Там мало места, — огрызнулся Сириус, поправляя съехавший в сторону галстук. Он даже не посмотрел в сторону, где стояли горгульи.

Джеймс снова закатил глаза, схватил Бродягу с Хвостом за шивороты и пихнул в сторону ближайшей глыбы.

— Нет времени обдумывать.

Сириус согласно кивнул и шмыгнул за горгулью, потащив за собой Питера.

Ремус и Джеймс спрятались за соседней, которая была ближе к повороту, откуда должен появиться тот, кого они ждут.

— Как вы собираетесь ее забрать? — спросил Ремус, выглядывая из-за спины Джеймса. — И как вы отвлечете старика?

— Сейчас узнаешь, — загадочно усмехнулся староста.

Да уж, порядочный староста, вылезающий в коридоры посреди ночи, намереваясь ограбить завхоза, да еще и привлекающий к этому других учеников.

Джеймс перестал корить себя за это еще в середине сентября, несмотря на негодование Ремуса, который больше всех удивился решению сделать Старостой Мальчиков Джеймса.

— Ты? Староста? — Ремус долго не мог унять хохот. — Да из тебя староста, как ловец из Хвоста!

Зато Ремус — единственный, кто одобрял его симпатию к Лили. Симпатию? Ну и слово. Скорее нужда, необходимость в ней.

Сириус и Питер не переставали огрызаться, но Джеймс старательно не обращал на это внимания, высматривая в темноте Филча.

И наконец он разглядел его еле заметный силуэт в конце коридора. Его догадки подтвердило мяуканье бессмертной (что им удалось не единожды проверить) Миссис Норрис.

— Идет, — шепнул Джеймс Ремусу, после чего тот вполголоса попытался привлечь внимание двоих подопечных, но потерпел фиаско.

Тогда Джеймс снова закатил глаза и отпихнул Ремуса в сторону. Сириус держал Питера за шиворот, готовясь нанести удар.

— Идет! — прикрикнул Джеймс. — Хорош херней заниматься! Хвост, твой выход, — Джеймс ткнул пальцем в сторону Питера.

Сириус отпустил галстук потенциальной жертвы и опустил кулак, позволяя Питеру выйти из укрытия, но он медлил, встав, как гребаный член.

— Если он нас заметит, — грозно сказал Джеймс, понизив голос до угрожающего шепота, — если он нас заметит, то будет еще хуже!

Тогда Питер кивнул и, сглотнув, вышел из убежища и направился навстречу Филчу.

— Что он делает? — нахмурился Ремус.

А Джеймс наоборот повеселел.

Он оглянулся на Сириуса, который еле сдерживал смех в предвкушении предстоящего зрелища, тогда Джеймс заулыбался во весь рот и посмотрел на Петтигрю.

Он оглядывался по сторонам, старательно избегая взглядов в сторону приближающегося Филча, неуклюже перекатываясь из стороны в сторону и устремляя взгляды то на спящие портреты, то на факелы, которые ничем не отличались от факелов в других коридорах. Джеймс невольно сравнил Хвоста с пингвином. Пьяным пингвином.

Теперь он устремил взгляд на Филча, который застыл на месте в попытке разглядеть нарушителя, а потом как завопил:

— Ученик не в постели!!! — и Джеймс не смог подавить смех, и прикрыл рот ладонями, согнувшись пополам, не позволяя себе рассмеяться в голос.

Питер аж подпрыгнул от неожиданности и резко (насколько это возможно для пьяного пингвина) обернулся, побежав в противоположном направлении.

Тогда Джеймс повернулся к Сириусу, который тоже еле контролировал смех. Внутри Джеймса все кричало о том, что надо позволить смеху вырваться изнутри, но он упрямо проглатывал смешки.

Даже тихоня-Ремус весь засиял, но потом его лицо сменилось, и тогда Джеймс понял, что пора вжиматься в стену.

И он вжался в стену, пока Питер пробегал мимо горгулий, а Филч бежал — точнее плелся — вслед за ним.

Сегодня нельзя было попадаться, иначе Филч не отойдет от своего жалкого кабинета, и больше не будет возможности ее забрать. Забрать, а не украсть. Потому что она целиком и полностью принадлежит им.

Шаги стихли. И Джеймс собирался выглянуть из-за горгульи, но Сириус опередил его.

— Пора, — сказал Сириус и вылез из убежища.

Джеймс пошел за ним, но все еще оглядывался — мало ли что.

— Забей, Сохатый, — убеждал его Сириус, — его не поймают, в крайнем случае спрячется за углом и сделается крысой.

Этот факт действительно успокаивал. Уж что-что, а выпутываться из дебильных ситуаций Хвост умел лучше всех.

Они направились вперед по коридору к кабинету Филча.

«Алохомора», — и все трое уже прочесывают каждый угол в поисках вожделенного пергамента.

— Нашел! — воскликнул Сириус, подняв над головой сжатую в руке Карту Мародеров.

* * *

Лили возвращалась с патрулирования. Она потерла виски, проклиная Макгонагалл за параноидальность, а Поттера — за безответственность. Ну просила же помочь, так бы не пришлось мотаться по всем коридорам, можно было бы разделиться.

Лили схватилась за голову. Она ужасно устала и зевала всю дорогу до коридора, где находился портрет в гостиную старост.

Не успела она подойти к портрету, как увидела напротив него мрачную фигуру Северуса.

Она закатила глаза и всплеснула руками:

— Ну чего тебе? — снисходительно спросила она.

— Прости меня.

Лили выгнула бровь.

— Что?

— Прости меня, — повторил Северус, подойдя к ней.

Лили попятилась назад, вжавшись в стену.

— Ч-что? О чем ты? — она заикалась, заворожено наблюдая за тем, как он медленно, шаг за шагом, приближался к ней. Ей стало страшно. Она пыталась схватиться за стену пальцами, но ногти лишь скоблили холодный камень.

— Ты знаешь, о чем я, — он повысил голос, нависнув над ней и стукнув рукой стену у ее уха.

Лили невольно вздрогнула и зажмурилась. Ей не хотелось, чтобы он кричал. Ей не хотелось, чтобы он вообще к ней приближался, особенно так… близко. Опасно близко.

Его крючковатый нос был совсем близко к ее лбу, почти касался его.

— Что ты, твою мать, вытворяешь? — выдавила из себя Лили, осмелившись поднять на него взгляд.

Северус был зол, ее это даже не удивило. Ведь было за что злиться, хоть это и было нечестно.

— Прости меня, — процедил сквозь зубы Северус, щурясь.

— За что? — повторила Лили.

Конечно, она знала за что. Пускай он скажет, ей есть чем ответить. В ней столько злости, которую хотелось выплюнуть ему в лицо.

— За то, что… — казалось, что он глотал эти слова, всем своим сердцем желая не повторять их снова, — что я… — он снова замялся, но Лили была довольна, что он признавал свою вину, — что я назвал тебя грязнокровкой. — Последнее слово он сказал совсем тихо, почти прошептал, повернув голову в сторону и опустив ладонь, которая до этого все еще была прижата к стене рядом с ухом Лили.

Лили выдохнула. Гадкие, тошнотворные воспоминания полезли в голову. Она всем сердцем желала забыть о них, забыть о том, кто он такой. Она пыталась не обращать на это внимания, но выхода не было. Ничего не оставалось, кроме как сказать правду. Всю колющую глаз правду, разрывающую голову на куски, разъедающую мозг и сжимающую сердце колючей проволокой.

— Я не могу, Северус, — он разочарованно выдохнул, отстранившись от нее и прижавшись к другой стене, а Лили наоборот отошла от стены и подошла ближе к Северусу. Всего на два-три шага, которые могли бы показать ее решительность. — Ты злой, противный и упрямый мальчишка, живущий мечтами. Я не имею ничего против мечтаний, но пора вырасти, Северус. Я не прощу тебя, как бы ты ни старался. Я не хочу причинять тебе боль, но если иначе никак, то... — Она набрала побольше воздуха, и слова сами посыпались изо рта. — Посмотри на себя, Северус. Во что ты превратился? Какого хрена с тобой случилось? Кто ввязал тебя в это? Кто заставил тебя? Я не верю, что ты сам выбрал темную сторону, ты не мог, или я тебя совсем не знаю. Я полагаю, что ты многое от меня скрывал, — в общем-то, так оно и было, не зря же ты связался с Эйвери и Мальсибером. Какого хрена, Северус? Почему ты никогда не говорил мне, куда вы постоянно уходите? Где вы шлялись ночами, зачем вы ходили в Запретный лес, зачем крали книги из запретной секции? Я не хочу знать, — сказала она, когда Северус было открыл рот, чтобы объяснить. — Слишком поздно, раньше надо было объяснять. — Лили втянула воздух через нос. — В конце концов, ты — Пожиратель Смерти. Ты даже не отрицаешь! Дежавю, да? Все это уже было, Северус! Я повторяла тебе сотню раз, что я тебя не прощу хотя бы потому, что ты — Пожиратель Смерти! Ты прислуживаешь убийце, чьи взгляды и идеалы отличаются своей бесчеловечностью и кровожадностью! Волдеморт не человек! Чем ты, мать твою, думал, когда принимал Метку? — Северус поднял до этого устремленный в пол взгляд на Лили. Он выпучил глаза, но Лили уже не могла остановиться: — Я тебя ненавижу! Ты — само зло! И я жалею, что вообще с тобой связалась, что я с тобой дружила! Ты этого не заслуживаешь! Я готова прямо сейчас пойти к Дамблдору и сообщить о том, что ты прислуживаешь Волдеморту! Но я не могу, потому что мне жаль тебя, Северус. Потому что во мне еще есть человечность, а в тебе больше нет.

Лили задыхалась. Это была лишь малая часть того, что она хотела сказать, и она это понимала. Могла сказать больше, но ей было жаль его. Она не хотела причинять больше боли и делать больше зла. Потому что она не такая, она не Северус, она не могла… не могла выплюнуть все, что думала, как бы ей этого ни хотелось.

Северус сделал шаг ближе, но Лили молниеносно достала палочку из кармана и направила на него.

— Еще хоть один гребаный шаг…

Но ей не пришлось утруждаться.

Из-за угла появилась фигура Поттера. Даже в тени было видно, что он пылал от ярости. Прерывистое дыхание, брови нахмурены, кулаки сжаты. Лили полагала, что костяшки пальцев побелели.

Волоски на шее встали дыбом.

Палочка выскользнула из руки и упала на холодный пол. Звук стукнувшегося о камень дерева прервал ужасающую тишину, наполнившую темный коридор.

Поттер сделал шаг вперед, выходя из тени. Его лицо теперь было освещено светом, исходящим от факела — единственного источника света в каменном коридорчике. Вид Джеймса пугал: скулы напряжены, глаза мечут молнии, а взгляд устремлен на Лили.

Она чуть не охнула, когда заметила это. Она часто заморгала, приходя в себя. И тут она поняла, что не дышит, и сделала протяжный выдох.

Теперь он знал. Поттер знал, что Северус — Пожиратель Смерти, а это ничего хорошего не предвещало. Лили не знала, что делать дальше, поэтому наклонилась за палочкой, подкатившейся к ногам Северуса. Дрожащей рукой она схватила палочку, поспешно встала и прижалась к стене, противоположной той, у которой стоял Пожиратель Смерти.

Теперь не надо было скрывать, не стоило даже прогонять эту мысль из головы, ведь в скором времени об этом узнает вся школа, потом Дамблдор. А что потом? Неужели его отправят в Азкабан? Ему семнадцать, так что это вполне реально.

Лили поежилась. Азкабан. Какая ему достанется участь? Поцелуй дементора или пожизненное заключение?

Она не могла уложить в голове мысль о заключении Северуса в Азкабан. Это просто немыслимо.

Тогда Лили посмотрела на Северуса. Он застыл и смотрел на Поттера в упор, но его лицо не выражало ничего. Абсолютно. Оно было каменным и бледным, будто он только что увидел… Поттера. Да, именно при Потере его лицо каменело и переставало выражать всякие эмоции. Наверно, в нем таилась ни с чем не смешанная ненависть, чистейшая, сверкающая.

Так же и Поттер. Он тоже ненавидел Северуса, только вся его ненависть была написана у него на лице.

И он все еще продолжал смотреть на Лили. Ей хотелось провалиться сквозь каменный пол, лишь бы он не смотрел на нее. Что она сделала? Почему он смотрит именно на нее, а не на Северуса? А тот все еще продолжал смотреть на Поттера. Какое-то безумие.

Откуда он только взялся? Что он опять вытворял со своими дружками посреди ночи?

Поттер сделал шаг вперед и протянул руку Лили. Лили выпучила глаза и посмотрела на его руку. Она не была вспотевшей и даже не дрожала, хотя все лицо Поттера выражало ненависть и злость, которые должны были бы заставить его дрожать, но он был почти спокоен, если бы не его покрасневшие щеки, прищуренные глаза и слегка прерывистое дыхание.

— Пошли, Эванс, — спокойно сказал он.

Лили непонимающе нахмурилась.

— Куда? — не менее спокойно спросила она.

— К Дамблдору, конечно, — он закатил глаза, будто она была совершенной идиоткой.

Рука все еще протянута в ее сторону.

Сердце Лили упало. Вот так сразу? Даже не рассказав своим друзьям, не похваставшись тем, что узнал об этом первым во всей гребаной школе?

— Нет, — ответила Лили и отвернулась.

Северус все еще стоял там. Куда он смотрел, Лили не знала, потому что отвернулась от него и от Поттера.

— Не будь дурой, Эванс, — он схватил ее за плечо и повернул к себе, — хоть раз в жизни поступи правильно и послушай меня.

— Наверно, ты хотел сказать послушайся.

— Да причем здесь это? — он уже выходил из себя, Лили не смотрела ему в лицо, а немного левее, пытаясь увидеть, куда смотрит Северус, но башка Поттера мешала.

— А зачем идти к Дамблдору?

— Ну, я даже не знаю! — он демонстративно всплеснул руками. — Может быть для того, чтобы сообщить о Пожирателе Смерти, поселившемся в нашей школе?

Лили молчала и смотрела на Северуса, который почему-то все еще стоял у стены, хотя мог бы давным-давно уйти.

Какое-то недоразумение.

— Смотри на меня! — Поттер тряхнул Лили за плечи.

— Да какого хрена ты вытворяешь? — Лили все больше хотелось, чтобы он не приходил, не появлялся в этом коридоре. — Что ты такого услышал?

Лили стало интересно, сколько он услышал. От начала до конца или только от слов «ты — Пожиратель Смерти»?

— Я услышал достаточно, чтобы сделать выводы, — ответил Поттер, понизив голос, но он все еще злился. Он был опасно близко.

— О, и какие же такие выводы ты сделал?

— Да какая нахрен разница, Эванс? Этот ублюдок — Пожиратель Смерти, а ты молчала! Ты прикрывала его, идиотка! Да ты только подумай, что он может натворить, что он может сделать с тобой!..

Поттер покачнулся в сторону.

Звук ударившейся о щеку ладони раздался эхом по всему темному коридору, где теперь остались только Лили и Джеймс.

Лили даже не знала, что может так сильно ударить человека, но она потерла ладонь, выдохнула и теперь посмотрела в лицо Поттера, который ошарашено держался за щеку.

— Заткнись, — с невероятным спокойствием произнесла она. — Я не буду в этом участвовать, делай что хочешь.

Поттер все еще стоял в недоумении и нахмурил брови.

— Какого хрена… — он недоумевал, — ты его защищаешь?

Лили растерялась, но не подала виду.

— Не говори глупости, — ответила она, проверив палочку в кармане, — я просто не подставляю людей.

— Что? — он вскинул брови. — Не подставляешь? Я что-то пропустил? Все время, сколько я тебя знаю, ты ябедничала учителям о том, как мы тебя доставали, а тут ты не хочешь рассказать о гребаном Пожирателе Смерти?

— Да.

Поттер клацнул языком.

— Ясно.

И скрылся за портретом, оставив Лили наедине с собой.

* * *

Портрет захлопнулся за спиной, и Джеймс застыл на месте.

Он смотрел на камин, который почему-то не горел, на столик, стоящий около дивана, на книжные шкафы, закрывающие почти каждый сантиметр стены, на две висевшие над потухшим камином картины: одна изображала какого-то седого волшебника, презрительно оглядывавшего пустующую комнату, а вторая — единорога и девушку (или женщину), довольно симпатичную на вид. И все это лишь бы не думать.

Не допускать мысли о том, что Эванс защищает Снейпа. Джеймс даже встряхнул головой, о чем пожалел, покачнувшись в сторону. Ноги не слушались, щека все еще горела, но недомогание не могло сравниться с его непониманием и удивлением.

Джеймс рухнул на диван и достал Карту Мародеров, которая в этот раз досталась ему.

— Торжественно клянусь, что замышляю только шалость.

На смятом пергаменте стали проявляться чернила, образовывая надпись «Карта Мародеров».

Джеймс устроился поудобнее, положив голову на подушку и закинув ноги на подлокотник, и раскрыл Карту. Появились силуэты коридоров, а потом и следы с именами. Их было бесчисленное количество, и среди них Джеймс стал искать коридор, где только что произошла стычка с Эванс и Снейпом.

Он глубоко вздохнул и забегал глазами по коридорам, ища нужный. И когда коридор наконец нашелся, Эванс там не оказалось. Джеймс удивленно поднял брови, поджал губы и забегал глазами по карте, отыскивая следы под именем «Лили Эванс», но не нашел.

Наверно, он и не особенно старался, ведь на кой черт ему это надо? Он быстро нашел гостиную Гриффиндора, убедился, что остальные Мародеры у себя и никуда без него не свалили, и кинул карту в сторону.

«Я тебя ненавижу! Ты — само зло!»

Джеймс готов был ликовать. Эванс даже ему самому таких слов никогда не говорила.

«Я тебя не прощу хотя бы потому, что ты — Пожиратель Смерти!»

Она его не простит. Никогда не простит. Джеймс весь сиял, несмотря на все еще горящую щеку. А он волновался насчет того, что между ними что-то до сих пор есть. Что-то кроме ненависти и отвращения. Ему даже стало наплевать на то, что Нюнчик мог выкинуть. Что бы он ни сделал, теперь это не коснется Эванс.

Но Джеймса до сих пор смущало то, что Снейп навязывался ей. Это бесило. Охренеть как выводило из себя. Она ведь посылает его, что тут непонятного? Она не простит его. Никогда.

Если с Джеймсом она разговаривает коротко и ясно, то со Снейпом она общается чересчур дотошно, что невозможно не понять ее отношение к нему. Даже такой тупица, как Нюнчик, должен понять, что у него нет шансов. Ни одного.

Теперь Джеймс был уверен, что никто и ничто больше ему не помешает. Даже не пришлось прилагать усилий для устранения помехи. Помеха сама нарвалась, сама убралась и больше не появится на пути.

* * *

Лили сидела в библиотеке, скрывшись за стопкой книг и открыв «Древние руны», и делала вид, что читала, хотя на самом деле даже не начинала.

Поттер все знает. До последнего.

Но Лили не теряла рассудка. Конечно, он не слышал самого начала ее монолога. Ей казалось, что услышь он все с начала до конца, он бы непременно вклинился в разговор, вылез бы из-за угла раньше, и она не успела бы закончить.

А она сказала почти все. Очень многое. Не все, конечно. Лили так хотелось забросать Северуса матами. Всеми самыми жестокими, мерзкими и обидными, чтобы он отвалил к чертям и не появлялся на пути.

Внутри вдруг всплыла такая злость. Если где-то глубоко внутри до этого еще оставалось сожаление, то теперь его нет. Он ее вымучил. Она докатилась до того, что стала срываться. Это ненормально. Даже Поттер не выводил ее из себя. Даже Поттеру она не говорила все, что думала. Почти все.

Лили запустила пальцы в волосы и впилась в кожу ногтями. Было больно. В голове был такой хаос, такая невыносимая боль, злость, обида и страх. Страх, что Поттер проболтается. Что он сдаст Северуса. Что тот попадет в Азкабан. Что это все из-за нее. Потому что она проболталась. Потому что она не умеет себя контролировать.

А ведь все потому, что Северус — глупый баран. Настырный. Заслужил. Так и надо. Осточертел.

Лили захлопнула книгу, расставила всю стопку по полкам и отправилась в гостиную старост, забыв попрощаться с библиотекаршей.

Буркнула пароль, и портрет открылся.

Втянула воздух через нос и ступила за порог.

Лили простонала в потолок.

Джеймс ходил по комнате, качаясь, и держал в руках бутылку. Лили не было интересно, что было в этой бутылке, но не было сомнений, что это что-то алкогольное.

И он что-то напевал. Наверно, какую-нибудь дурацкую песню про квиддич или очередную пошлую выдумку компании собутыльников и его самого. Она слышала только странные отрывки про любовь, дружбу и бухло.

Поттер отшатнулся к стене, все еще стоя спиной к Лили, а сама Лили прислонилась к косяку и стала наблюдать. Или, скорее, ждать пока он свалится на пол, и она сможет пройти в свою комнату, не опасаясь огромной пьяной туши, шатающейся туда-сюда по гостиной.

— О, Лили! — Поттер обернулся в ее сторону и заметил, что она там. — А я не заметил, как ты зашла.

Лили удивлялась, как в таком состоянии его голос оставался ровным, а язык не заплетался. Только говорил он слишком громко и откровенный бред.

Джеймс стал приближаться к ней, исполняя странные повороты и зигзагообразные вывороты ногами. Лили рассмеялась бы, если бы ее не пугало то, что он мог сделать. А он мог сделать все, что угодно. Сейчас он поет, а через пару секунд он может раздолбать столик, стоящий около дивана, и кинуть обломки в горящий камин, а потом дьявольски рассмеяться, будто он совершил охренительное злодейство.

От него несло алкоголем за версту. Вот почему она не поверила его словам о том, что он был пьян прошлой ночью. Вот сегодня Джеймс был пьян как никогда.

А Поттер, зигзаг за зигзагом, приближался. Лили хотелось отойти, но мало ли что он выкинет. Не то чтобы она боялась, просто ей было противно. Жутко противно, что такой распущенный мудак стал старостой. О чем думали преподаватели? А он все неутомимо приближался. Вот он уже прошел мимо столика (теперь Лили не боялась, что он его раздолбает), и вот он почти отошел от камина, а Лили это уже наскучило.

И, наконец, он подошел к ней. Постарался встать как можно ровнее, выпрямил спину, поставил ноги так, чтобы перестать качаться, — скрестил их.

Джеймс был на расстоянии одного метра от нее и протянул дрожащую руку.

Лили вскинула бровь. Второй раз за эту ночь Поттер протягивает ей руку. Но ладно, тогда он сказал зачем, а сейчас его рука дрожала и была вспотевшей, что Лили даже не хотелось спрашивать, к чему это он.

Но спрашивать не пришлось.

Джеймс откашлялся и произнес:

— Потанцуем?

Лили замерла. А потом взорвалась смехом.

Джеймс покосился, но не опускал руки.

Лили не могла остановиться, но взяла себя в руки, глубоко вдохнула и протяжно выдохнула.

— Ты это серьезно? — она издала последний смешок. — Ты, малолетний алкаш.

— Ни хрена не малолетний, мне уже семнадцать.

— Ладно, взрослый алкаш.

А рука Джеймса все не опускалась.

Лили ждала.

Джеймс уже еле стоял — еще хуже, чем до этого, ноги дрожали, но он упорно не опускал руку, которая тоже дрожала все сильнее.

— Ну так?

— Нет, Поттер. Даже не мечтай.

— Ну пожалуйста.

«Пожалуйста» он мог сказать только по пьяни, так что Лили всерьез эти слова не воспринимала.

— Прошу тебя. Всего один раз.

— Иди к черту.

Он сделал шаг вперед.

— Ты мне отвратителен, Поттер. И я уже сказала: нет! — Лили отмахнулась.

Джеймс пробормотал что-то невнятное и резко приблизился к ней.

— Какого хрена, Поттер? — от него жутко воняло.

Джеймс навис над ней и кончиками пальцев коснулся ее ладони. Лили вздрогнула.

— Что ты…

— Всего один танец, Эванс.

Его пальцы оказались между ее, и он резко притянул Лили к себе. Еще ближе.

Лили нахмурилась.

Джеймс закинул ее руку себе на плечо, а свою руку положил ей на талию.

Она посмотрела ему в глаза.

Он был пьян. Отвратительно пьян. Почему она не оттолкнет его? И тогда она пихнула его в грудь, но он только сильнее обхватил ее.

— Пусти меня, идиот.

Джеймс усмехнулся.

— Убери от меня свои грязные лапы.

Лили стала биться с ним. Пинать, ударять ничтожно маленькими кулачками в грудь, а Джеймс усмехался и прижимал ее к себе, пытаясь кружиться по комнате, приподнимая Лили над полом, но он был слишком пьян, поэтому ничего у него не получалось.

А Лили теперь было страшно, что он свалится и задавит ее, но он, кажется, старался изо всех сил.

Что за кретин.

— Да пусти меня! Ты еле стоишь на ногах, какие нафиг танцы?

— Неа, не пущу.

Лили фыркнула, а Джеймс встал на месте, все еще держа ее мертвой хваткой.

— От тебя несет за километр. Ты отвратителен.

— Если только самую малость. В остальном я — совершенство.

Лили промолчала. Что спорить с идиотом? Пускай считает, что она согласна, все равно утром уже ничего не вспомнит.

— Ты так не считаешь? — спросил Джеймс, опустив голову и выдохнув прямо ей в лицо.

Лили поморщилась. Какой же он мерзкий. И все равно она не удостоила его ответом. «Когда же ты вырубишься?»

— Ну?

— Да, ты просто великолепен, — выдавила она и снова попыталась оттолкнуть его, но тот только усилил хватку.

Лили сдалась и спросила:

— Что тебе нужно? Мы уже потанцевали, — она могла бы рассмеяться от своих слов, — что дальше?

Джеймс пожал плечами.

— Побудь со мной.

И он обнял ее, положив голову на плечо и обхватив спину крепкими объятиями.

Лили замерла.

— Пожалуйста, — сказал Джеймс и запустил пальцы в копну нечесаных рыжих волос.

— Ты ведешь себя по-свински, — тихо сказала Лили и отпрянула.

Его руки на удивление легко разомкнулись и выпустили ее из объятий.

Лицо Джеймса было красным и отекшим. Он устал, он слишком много выпил. Утром у него будет жутко болеть голова. И Лили знала, что он вот-вот вырубится, но он смотрел на нее, не отрывая взгляда.

— Ну что еще?

Джеймс шагнул вперед и навис над Лили. Его лицо было совсем близко. От него воняло, а при такой близости Лили даже начало тошнить от этого запаха. И еще он выдохнул ей в лицо. Лили поморщилась и сглотнула, чтоб ее не вырвало прямо на и без того омерзительного Поттера.

И он неожиданно прижался к ее губам. Сначала мимо, а потом прямо в яблочко. Мимолетное соприкосновение губ, попытка пихнуть язык в рот Лили, и Джеймс Поттер рухнул на пол.

Лили облегченно выдохнула. Облизнула губы и сплюнула противный привкус чего-то алкогольного.

Джеймс свалился набок и громко захрапел.

Лили щелкнула языком и перешагнула через пьяную свинью, направляясь в свою комнату.

Но она увидела какой-то клок пергамента на диване. Оглянувшись, она убедилась, что Поттер забылся беспробудным сном до вечера завтрашнего дня, и подошла к дивану.

Оказалось, что это совсем не клок, а полноценный пергамент, сложенный несколько раз. Лили взяла его в руки и прочитала надпись: «Карта Мародеров». Она вздохнула и раскрыла очередное бесполезное или вредоносное изобретение Мародеров.

Лили с любопытством стала рассматривать множество непонятных линий и надписей, а потом поняла, что это карта Хогвартса. Затем она обратила внимание на движущиеся надписи, где указывались имена учеников. Ее взгляд пал на кабинет директора. Дамблдор расхаживал в своем кабинете. И надписи двигались. То есть по этой карте можно было определить место расположения и траекторию движения любого ученика, который находится в Хогвартсе.

Лили ахнула и тут же закрыла рот, снова оглянувшись на Поттера, который перевалился на спину, издавая при этом непонятные стоны.

Так вот откуда он узнал, что она не дежурила в тот вечер. Так вот как он… вот ублюдок!

Лили сложила карту, положила в карман мантии и отправилась в свою комнату, захлопнув дверь и закрыв ее на замок.

— Мудак, где Карта?!

Кто-то с силой пнул Джеймса в бок, и он хрипло охнул. Захотел было выругаться, но кто-то взял за шиворот и начал трясти, отчего он больно ударялся затылком о каменный пол.

— Ты, блядь, что вытворяешь… — просипел Джеймс, приоткрыв глаза.

Сквозь щелки он размыто увидел чью-то взъерошенную голову.

— Какая нахрен карта… — Джеймса отпустили, и он снова ударился затылком. — Бля…

Попытался вспомнить, какого хрена он делает на полу, но вспомнил вчерашний (вчерашний же?) день только до тех пор, пока у него в руках не оказалась бутылка.

— Вот сволочь… — пробормотал себе под нос Джеймс, стараясь отыскать очки.

— Держи, размазня. Разбиты.

Кто-то пихнул очки в руку, и один из осколков порезал палец, но он не издал ни звука, бросив очки на пол.

Хотелось пить, болела голова, саднило затылок, еще этот ублюдок стучал своими ногами по полу.

Джеймс охнул и взялся за голову.

— Где Карта?! — Сириус топнул ногой в очень Блэковской манере.

— Да сдалась тебе эта Карта. Лучше принеси мне воды. Или хоть встать помоги.

Джеймс распластался по полу.

— Ее здесь НЕТ, понимаешь, придурок?! — Сириус орал во всю глотку, а Джеймс беспомощно брался за голову.

Сириус снова схватил Джеймса за шиворот, тот собрался взяться за голову, но вдруг поднялся и встал на ноги.

— Стоять можешь? — спросил Сириус и отпустил Джеймса.

Он закачался и чуть не упал, но друг подхватил его за локоть.

— У-у, — Сириус закинул руку друга на плечо и довел до дивана. — Сейчас воды принесу.

Джеймс свалился на диван, зазвенело в ушах, а глаза устлала тьма.

— Ты мне лучше антипохмельное принеси! — хрипло крикнул он и закашлялся.

— А где оно у тебя?

Джеймс постарался вспомнить, куда в последний убирал пузырек.

— В ванной на полке.

Сириус скрылся за дверью, и Джеймс закрыл глаза.

— Эй! — крикнул Сириус прямо в ухо. — Хватит спать! Как ни зайду в гости — ты спишь.

— В гости? — просипел Джеймс, старательно расклеивая нижние и верхние ресницы.

— Ну, это же не только твои… э-э… владения, — Сириус почесал затылок. — Слышь, я не нашел. Там разные тюбики с маггловскими кремами, наверно, Эвансовы. — Бродяга сделал паузу и выдал: — Вы прям как семейная пара! — рассмеялся и пихнул Джеймса в бок.

— Заткнись и найди антипохмельное. Сам знаешь, как хреново. — Джеймс снова прикрыл глаза, чтобы не видеть прыгающих белых пятен на лице Сириуса.

— Нет уж, вот вернусь из гостиной Гриффиндора, так ты должен бодрствовать. — Сириус поводил пальцем перед носом Джеймса, тот отмахнулся.

— Легко сказать, кретин.

Сириус ушел, и Джеймс уже не мог задремать. Он пытался вспомнить, что было после появления в его руке бутылки огневиски. Блэк снова его напоил. Страшно хотелось ему врезать, но в таком состоянии он не мог даже пихнуть его в грудь.

— На, — Сириус вернулся и кинул в руки два пузырька антипохмельного.

Джеймс моментально проглотил содержимое обоих пузырьков и ощутил холодок, наполняющий изнутри, и ему стало гораздо лучше: в ушах прекратился звон, на голову перестал давить невидимый камень, а во рту снова образовалась слюна, и Джеймс лучезарно посмотрел на друга, несмотря на носящиеся туда-сюда пятнышки на его лице.

— Так зачем ты меня напоил? — спросил он, оглядывая комнату. Одна бутылка валялась рядом с диваном, а вторая, наполовину полная, лежала на столе, и капельки горького напитка все еще медленно и размеренно падали на стол, издавая смешные булькающие звуки.

— Ну, — Сириус почесал затылок, — ты сказал, что Нюнчик больше не препятствует продвижению твоих отношений с Лили, и я решил обмыть это событие.

— А меня ты спросить не забыл?

— Не забыл! — Сириус многозначительно поднял палец. — Прежде всего я спросил тебя, следуя не только своим побуждениям.

— Ага, только почему я ничего этого не помню? — Джеймс скептически покосился на довольного собой Бродягу.

— Потому что я пришел, а ты уже был с бутылкой в руках, — он закинул руки на спинку дивана, а ноги на журнальный столик, явно не обращая внимания на замешательство друга.

Джеймс задумался и постарался что-нибудь вспомнить, но все без толку — он помнил лишь тот момент, когда сделал первый глоток: тогда он сидел развалившись на диване и напевал какую-то песенку, придуманную командой по Квиддичу, неимоверно счастливый и довольный собой. А потом темнота. Неужели его разнесло от одного лишь глотка? Он фыркнул и оглянулся на Сириуса.

— Я ни хрена не помню, — Джеймс поднял брови от удивления, — помню только, как достал бутылку и глотнул из нее. Я не помню даже вкуса, — он облизал губы, удивившись, что антипохмельное не спасло от жажды.

— А оно тебе надо? — хмыкнул Сириус. — Мало ли что ты там натворил, потом до конца дней стыдно будет, — он пихнул Джеймса в бок.

Джеймс заволновался. Не пришла ли Эванс? «Конечно пришла. Тогда вечер был, а она позже полуночи не приходит», — подумал он и взялся за голову.

— Блин!

Сириус покосился на потрепанного собеседника.

— Блэк, я сто лет так не нажирался! — воскликнул он. — Когда ты ушел?

Сириус потер подбородок.

— Ну, тебя совсем разнесло, и я решил свалить, пока ты меня не убил. Нет, не подумай, я не просто так тебя бросил! — стал оправдываться он, когда Джеймс осуждающе посмотрел ему в глаза. — Просто я обещал встретиться с одной из Хаффлпаффа, — он блаженно улыбнулся. Явно не жалел о прошедшей ночи, а Джеймса теперь мучила тревога: мало ли что он там натворил.

— Так где Карта, Джеймс? — вдруг вспомнил Сириус, обеспокоено оглядывая гостиную. — Я обрыл все в твоей комнате и не нашел ее.

— Так она здесь, у дивана лежала… — Джеймс посмотрел на пол, где оставил Карту, но ее там не оказалось.

— Блэк, — Джеймс замер.

— Чего? — Сириус тоже застыл.

— Сегодня ведь воскресенье?

— Через полчаса уже понедельник.

Джеймс облегченно выдохнул.

— Поможешь мне патрулировать? — попросил Джеймс, поднимаясь с дивана.

* * *

Оставалось полчаса до конца патрулирования, и Лили негодующе ходила туда-сюда по коридору пятого этажа. Она разогнала парочку третьекурсников с Гриффиндора и одного Хаффлпаффца с первого, который потерялся среди коридоров, и ей пришлось отводить его до гостиной.

Сегодня Лили очень устала: во-первых, ей снова приходилось патрулировать одной, а во-вторых, она не выспалась из-за стонов Поттера за дверью. Ему, кажется, снились кошмары, а спросонья она не догадалась применить заглушающие чары.

Первую половину ночи она потратила на выбор безопасного места для карты Хогвартса (язык у нее не поворачивался называть ее «Картой Мародеров»), где любопытный нос Поттера ее не достанет. Так она его и не нашла и решила, что будет таскать ее с собой во внутреннем кармане мантии, куда Поттер точно не полезет.

Лили обошла еще несколько пустых наводящих ужас коридоров и решила отправиться спать. Ее шаги повторялись гулким эхом, чем были страшно возмущены спящие портреты, и Лили неуклюже извинялась перед каждым из них и желала спокойной ночи, пряча недовольную гримасу.

Подходя к коридору, где находилась Комната Старост, Лили услышала голоса, чьи обладатели даже не старались говорить тише. Она устало вздохнула, поправила мантию, выпрямилась и зашла за поворот, где шли нарушители порядка, не обращая внимания на ворчание портретов.

Лили видела только их спины и сделала вывод, что это шести— или семикурсники. Тогда она закатила глаза и ускорила шаг.

— Какого черта вы шляетесь по коридорам? — она схватила того, что самую малость повыше, за плечо и отшатнулась в сторону, узнав в нем Сириуса Блэка.

— О, а мы за тобой… — Джеймс пихнул Сириуса в бок, и Лили нахмурилась, — короче… эм… — он замялся и скривил губы в непонятной полуулыбке.

— Я отправлял Сириуса в гостиную Гриффиндора, — сказал Джеймс и схватил Сириуса под локоть.

Сириус непонятливо нахмурился, но тут же исправился, сказав:

— Ага, я стоял во-он у того окна, — он ткнул пальцем в сторону ближнего окна, которое давным-давно заросло паутиной, и никто к нему даже близко не подходил: в этом коридоре вообще редко люди появлялись.

Лили посмотрела на Блэка, чуть-чуть наклонив голову и выгнув бровь, потом клацнула языком и обошла их стороной, не желая продолжать разговор.

— Эванс! — окликнул ее Джеймс, и Лили повернулась на каблуках в сторону нерадивого старосты. — Не запирайся в комнате, надо поговорить, — сильнее схватил Блэка за локоть и повел вверх по коридору, от чего Сириус недовольно ворчал.

Лили отмахнулась и отправилась в противоположную сторону.

* * *

— Ты уверен, что она не запрется в комнате? — шепотом спросил Сириус.

— Нет, не уверен, — с досадой ответил Джеймс, — но зная ее любопытство...

Пройдя еще пять-шесть метров Джеймс отпустил Сириуса, оглянулся и сказал, чтобы он шел в гостиную Гриффиндора и не светился. Сириус пожал плечами.

— Держи, я починил, — он вытащил очки Джеймса из кармана своей мантии.

Джеймс надел очки, и Сириус ушел.

По пути Джеймс думал, с чего начать разговор. Поначалу он придерживался тактики «лучшая защита — нападение», но тогда они ничего этим разговором не добьются, даже, может быть, не обмолвившись и словом о Карте. Еще полдороги Джеймс ругал себя за неосмотрительность и глупость, из-за чего Карта оказалась (он не сомневался) в руках Лили. Зачем ей Карта? Чтобы рассказать Макгонагалл? Или Дамблдору? Ему будет слишком жаль потерять одно из лучших изобретений, которое не раз спасало их от лап Филча.

Джеймс подошел к портрету, так ничего и не придумав, буркнул пароль и как можно тише вошел в гостиную. Он даже не позаботился о беспорядке, который устроил, и Лили пришлось убираться самой, взмахивая палочкой то туда, то сюда, и все вещи плавно возвращались на свои места. Джеймс с благоговением наблюдал за ее движениями и за тем, насколько она спокойна, когда думает, что его нет поблизости, и прислонился к косяку портрета, сложив руки на груди.

И вот она повернулась в сторону входа в гостиную, и все ее спокойствие как рукой сняло, Джеймс даже подумал, что ему привиделось, и Эванс никогда не пребывает в покое, пока он существует в этом мире, ее глаза стали холодными.

Она раскрыла рот, и Джеймс уже было подготовился к водопаду оскорблений.

— Блэк в гостиной?

Джеймс кивнул, все еще прислоняясь к косяку. Лили тоже кивнула и убрала палочку в карман мантии.

— Ты что-то хотел мне сказать, — она не спрашивала, а утверждала.

Джеймс снова кивнул, отошел от портрета и сделал несколько шагов ближе к Эванс. Решив импровизировать, он откашлялся и положил руки в карманы мантии.

— Вчера вечером я был пьян. Уверен, я натворил кучу вещей, за которые буду стыдиться всю жизнь, так что лучше не рассказывай. — Лили кивнула, и Джеймс продолжил: — У дивана, вон там, — он указал на подножие дивана, где больше не валялась пустая бутылка, — лежал сложенный пергамент, и я на все сто процентов уверен, что ты присвоила его себе, — в глазах Лили что-то промелькнуло, но Джеймс не успел разобрать, что именно, — этот пергамент мой. Будь добра, верни его, — он протянул руку, надеясь на порядочность Лили, но она лишь заулыбалась.

— Если бы я не знала, что это за пергамент, я бы не раздумывая вернула его тебе, но, — она подняла руку, останавливая Джеймса, который раскрыл рот для возражений, — я еще не знаю, нарушает ли эта Карта Мародеров (она сказала эти два слова с великим отвращением) правила школы, и я не верну ее, пока не буду убеждена в ее легальности.

Джеймс возвел глаза к потолку и взялся за голову.

— Эванс, ты — помешанная, — он сказал это очень отчетливо, но ни одна мышца на ее лице не дрогнула. — Я твердо убежден, что ты никогда и ни за что не вернешь Карту. Мне интересно, зачем тебе это нужно? Ты будешь меня шантажировать? Ты будешь угрожать мне, что сожжешь ее? Тогда мне придется разочаровать тебя — эта карта не может сгореть, — улыбка Лили слегка потускнела, и Джеймс почти заликовал, — и чернила с нее не сотрешь, ее не порвать и не смять, даже Филч не смог ее уничтожить! Сложить ее можно только по изгибам, которые мы сделали специально, чтобы она была компактнее и помещалась в карман. — Джеймс был уверен, что еще пожалеет об этих словах, но не мог налюбоваться на то, как радость все тускнела в глазах Лили, как их снова наполняли ненависть и злость. Она снисходительно хмыкнула и прикусила нижнюю губу.

— Тысяча любезностей, Поттер, но неужели ты считаешь, что благодаря твоим пламенным речам я верну этот клочок неуничтожаемого пергамента?

Джеймсу было все равно, потому что он найдет Карту. Это не так трудно, хоть пергамент и нельзя призвать заклинанием Акцио. Потому что Джеймс знал, что она может спрятать его либо в своей комнате, либо таскать его всюду с собой. Ведь кто подойдет к ней? Кто полезет в карманы ее мантии? Кто зайдет в ее комнату? Кто станет рыться в ее вещах? Он был сведущ в заклинаниях, которые ей даже не снились. Он может снять любое заклинание невидимости, которое она, несомненно, использовала на Карте. Она слишком предсказуема, поэтому он сделал шаг вперед.

— Ты такая предсказуемая, — он лукаво улыбнулся и мягко притянул Лили к себе, невесомо взявшись за ее талию.

Она стала сопротивляться, пихая его в грудь, но Джеймс взял ее лицо в свои ладони и заставил Эванс смотреть на него. В ее зеленых глазах было чистейшее недоумение, которое ему не приходилось видеть до этого. А еще, где-то глубоко-глубоко, в этих глазах затаился гнев, и губы Джеймса скривились в ухмылке.

— Даже слишком, — он коснулся ее губ своими губами, наблюдая, как глаза сначала распахиваются до предела, а потом медленно закрываются, и ее губы позволяют его языку проникнуть внутрь рта, обжечь ее язык своей влагой и теплом.

Не отрываясь от нее, Джеймс опустил руки и взялся за ее талию, старясь не закрыть глаза и не сойти с ума от теплоты ее губ и языка, который неловко переплетался с его языком. Ее руки неожиданно потянулись к его шее и притянули Джеймса ближе, и его глаза закрылись на короткий миг, но он взял себя в руки и коснулся верхней пуговицы ее мантии.

Он почувствовал неуверенность, когда ее язык на мгновение застыл, но убрал руки от мантии и запустил пальцы в ее волосы. У Лили перехватило дыхание, она нахмурилась.

Он как можно медленнее, осторожнее, выпустил ладонь из ее волос и скользнул обратно к мантии. Расстегнул первую пуговицу, и Эванс тихонько всхлипнула, от чего Джеймс улыбнулся, не отрываясь от ее губ. Она пыталась что-то сказать, но Джеймс схватился за ее талию и прижал к себе. «Заткнись-дай-мне-закончить». И полез под ее мантию, ища внутренний карман. Лили забрыкалась, изо всех сил пытаясь выбраться из его объятий, но он уже схватился за краешек пергамента, вынул его из кармана и убрал в свой.

Эванс оторвалась от его рта и презрительно посмотрела на него. Он радостно заулыбался и прижался к ее губам еще раз, напоследок, так крепко, что закружилась голова, но ее рот больше не раскрылся, и Эванс ударила его по лицу, и пришлось отпустить ее.

Этот удар оказался гораздо слабее предыдущего. Наверно, обмякла от удовольствия, подумал Джеймс и поводил пергаментом перед ее лицом, но Лили не шевельнулась.

— Ты… — Лили задыхалась, и ее грудь прекрасно вздымалась и опускалась под расстегнутой мантией. Она заметила его взгляд на свою грудь, которая была так некстати закрыта белоснежной рубашкой, и взялась застегивать две несчастные пуговицы. Это давалось ей нелегко, потому что руки дрожали и пальцы не слушались, а Джеймс был страшно доволен тем, что довел ее до такого состояния.

Она глубоко вздохнула, часто поморгала и улыбнулась.

— Не думай, что я такая дура.

Джеймс сдвинул брови.

— В этом нет никаких сомнений, глупышка, — наигранно нежно сказал он. — Честно говоря, не думал, что это будет так легко, — он посмотрел на пергамент и заметил, что с ним что-то не так.

Он развернул его и обнаружил, что это обычный лист пергамента, который даже вполовину не такого размера, как Карта Мародеров.

— Сучка, — выдохнул он, смяв пергамент и бросив его в сторону.

Лили все еще лукаво улыбалась. Теперь Джеймс понял, что лукаво.

— Где Карта? — черты его лица обострились: брови нахмурены, а губы сжались до почти незаметной тонкой линии.

— Думаешь, все так просто? — она была так довольна собой, что Джеймс начинал злиться.

Он обратил внимание, что она не отошла ни на шаг, и они все еще были слишком близко друг к другу — так, что он мог бы схватить ее за шею и поднять над полом.

— Где Карта? — не отступал он.

— Спрятана, — невозмутимо ответила она, сдув надоедливый локон волос с лица.

Он в самом деле боролся с желанием придушить ее. Нет, не придушить. Пригрозить, схватив ее за шею и сжав пальцы так, чтобы она еле дышала. Мерзкая хитрая сука.

— Где? — он медленно вдохнул воздух через нос, чтобы не сорваться на крик.

— В надежном месте.

Он сжал кулаки до боли в пальцах. Чего она хочет?

— Что тебе нужно? — выдавил из себя Джеймс, стараясь не отводить взгляд от ее лица.

Лили рассмеялась, подняв голову к потолку. Джеймс был в недоумении, и это его только больше злило. Он поморщился от своей же беспомощности.

— Мне, Поттер? — она вздохнула так протяжно, словно только что пробежала милю. — Я лишь хочу убедиться в легальности Карты. Будь уверен, я перечитаю весь свод правил школы, и если Карта нарушает хоть одно из них, — она подняла указательный палец и поднесла его к носу Джеймса, и ему захотелось сломать его, услышать, как жалобно хрустят эти тоненькие косточки, — то я понесусь к Дамблдору со всех ног.

— Ты хочешь, чтобы меня выгнали из школы? — усмехнулся он. — Или чтобы меня отстранили от должности старосты? Знаешь, ты могла бы давным-давно настучать на то, что я напиваюсь в говно, или, например, на то, что я вылезаю почти каждую ночь и шастаю по коридорам. А? Зачем же тебе мучиться, перечитывать все правила, если ты можешь прямо сейчас выдумать что-нибудь такое, чего я даже не делал, — он сказал это с завидным спокойствием и сдержанностью, чем был удивлен даже сам.

— Это было бы слишком просто, — ответила она и опустила руку.

Вот так легко. Ей это доставляет удовольствие. Играть с ним, шантажировать, издеваться, а он не может ничего сделать. Он не может даже угрожать ей, потому что прогадал. Она не так проста. Может быть, Карты нет даже в ее комнате. Может быть, она нашла в школе какой-нибудь ход, о котором никто не знает, и спрятала ее там. И Джеймс поник.

— Делай что хочешь, — отмахнулся он и свалился на диван.

Лили подняла брови.

— Ты так легко сдаешься? — она сложила руки на груди и повернулась к дивану. Джеймс обратил внимание, что из-за огня, горящего в камине, ее волосы казались еще рыжее обычного.

Он поджал губы.

— Да, Эванс. Только не вынуждай меня подняться и задушить тебя.

Лили усмехнулась и развернулась, чтобы уйти в свою комнату, но тут Джеймс решил спросить:

— Скажи, Эванс, тебе понравилось?

Лили развернулась на каблуках.

— Что понравилось?

— Как я тебя целовал.

Лили снова усмехнулась.

— Я думаю, это тебе должно было понравиться.

Джеймс нахмурился. Слишком часто он это делал в последнее время.

— В каком смысле? — он поднялся с дивана и, блять, снова, сделал шаг ближе к Лили.

— Ты думал, что разыграл меня? — она говорила почти шепотом.

Он склонил голову набок в манере Эванс.

— Думал, я так легко могла бы отдаться в твои объятия?

— А что, нет? — он улыбнулся.

Лили покачала головой и протянула обе руки к его лицу, от чего Джеймс дернулся, но она всего лишь поправила его очки.

— Никогда так не думай, — она сказала эти слова прямо ему в губы. Джеймс почувствовал ее теплое дыхание, и его рассудок помутнел. Он чуть-чуть наклонился вперед, легко коснувшись ее губ. Они были влажными и опухшими, но он заставил себя отпрянуть и сделать шаг назад.

И на ватных ногах он подошел к двери в свою комнату.

* * *

Джеймс точно знал, что не уснет.

Он стянул с себя мантию и бросил ее в сторону.

Ему становилось все тяжелее. Он не думал, что ее губы сведут его с ума. Настолько. Если бы он коснулся их сейчас, там, у двери в ее комнату, он бы не смог остановиться. Он бы схватил ее за волосы и потянул назад, прижимаясь все сильнее, вонзился бы зубами в одну из ее покрасневших губ и всасывал бы ее в рот, пока совсем не сойдет с ума, пробуя ее язык на вкус, запоминая каждую секунду, каждое мгновение.

Мыслей было слишком мало. Джеймсу хотелось прийти в ее комнату и проверить все это на практике. Стоила ли она его усилий, нервов, бесконечных мыслей и мечтаний, сводивших с ума с каждым днем все сильнее. Было сложнее отвлечься от этих бестолковых мыслей.

Особенно теперь, когда он был так близок к тому, чтобы воплотить эти мысли в жизнь. Он проклинал и благодарил Карту за этот момент. Благодарил за то, что он был, проклинал за то, что он прекратился слишком быстро. Он не успел, ему не удалось запомнить вкус ее губ, влагу языка, движения, неловкость короткого мига.

Джеймс даже не сосредоточился, не смог толком осознать, что вообще целует ее. Его ум был занят тем, что надо стащить Карту, но все зря. Карты там не оказалось, а момент был напрасно истрачен. А Эванс не подпустит его к себе за километр.

Джеймс взялся за голову. Он бы снова задолбил в стену, но слишком устал, обмяк, а все Эванс. Хитрая стерва.

Где Карта? Джеймс не мог сфокусировать мысли на самом необходимом на данный момент. Сириус его убьет, Ремус скажет «я-же-говорил», а Питер почешет затылок, пробормочет что-то бесполезное и свалит куда-нибудь подальше от эпицентра разборок пса и оленя.

Джеймс правильно выбрал свой анимагический образ. Он олень, самый что ни на есть олень. Безмозглый рогатый дебил.

Он отправил патронус в спальню мальчиков Гриффиндора с вестью: «Карта упущена, сбор в три».

Джеймсу не хотелось вылезать из спальни, но лучше разобраться со всем сразу. Особенно с Сириусом, который будет в бешенстве и изобьет его до полусмерти, а потом потребует объяснений.

Что скажет Сириус? Что он сошел с ума. Совсем рехнулся. Отдал Карту самой непредсказуемой дамочке в школе, которая «понесется со всех ног к Дамблдору» с компроматом на них всех.

Ведь на Карте так и написано — «Карта Мародеров».

Джеймс хлопнул себя по лбу и взвыл от своей дебильности. Это ведь была его идея. Чтобы никто ее себе не присвоил.

В окно влетел серебристый пес и встал напротив рассевшегося на полу Джеймса.

— Ты долбоеб, — вполголоса произнес патронус и растворился.

Джеймс закатил глаза и развел руками.

— Спасибо, Бродяга, — пробормотал он себе под нос и поднялся с пола.

— Сириус рассказал нам, что ты напился, Эванс этим воспользовалась и забрала Карту. Давай не будем вдаваться в подробности этого события, а сразу приступим к поиску решения, — монотонно пробормотал Ремус, листая какую-то книгу, сидя на диване.

Джеймс фыркнул. Будто он мог вспомнить эти самые подробности. Впрочем, он и не собирался в них вдаваться — сейчас его волновал подбитый Сириусом глаз и то, что вскоре под ним появится яркий болезненный синяк.

Питер вешал на доску объявлений пергамент с надписью «Сто восемьдесят шестое собрание совета Мародеров», а потом стал любоваться своим творением.

Джеймс снова фыркнул.

— Хвост, сядь уже на задницу, — рявкнул Сириус, и Питер покорно забрался в кресло с ногами.

Джеймс не злился на Сириуса за удар, просто он был слишком неожиданным. Сам Джеймс прекрасно понимал, что без этого не обошлось бы, но не сразу же, когда он только-только переступил порог гостиной! Он, конечно, дал ему по лицу в ответ, но не так сильно, скорее просто — инстинктивно.

Пауза затянулась. Ремус, видимо, придумывал решение, Сириус безучастно глядел в потолок, а Питер ерзал в кресле, ожидая начала. Как и всегда. Что касается Джеймса, то он держался за глаз, потому что он неприятно пульсировал.

— Ты вообще пытался отобрать Карту? — спросил Ремус, перелистывая очередную страницу.

— Да.

И тихо усмехнулся. Его попытка была настолько жалкой.

— Значит, не старался, — сказал Сириус и развалился на диване.

Джеймс понятия не имел, что делать или говорить, поэтому молча бездействовал.

— Пригрози ей. Что ты, не знаешь, что ли, чем ее запугать? — снова заговорил Сириус, не отрывая глаз от потолка.

Джеймс промолчал и на этот раз. Ему почему-то казалось, что Сириус говорит не с ним, а с кем-то другим. С чем-то неодушевленным, с чем-то, что и не должно отвечать на его реплики. С потолком, к примеру.

Джеймс не хотел скидывать груз раздумий на друзей, но ему было нечего сказать, нечего придумать. Он заранее мысленно отвергал все их пути решения. Впервые на «Собрании совета Мародеров» Джеймс ничего не говорил.

— Ты ведь знаешь о ней что-нибудь, что может испортить ее репутацию пай-девочки, — опять бормочет Сириус.

Он не считал эту проблему нерешаемой. Для него все так легко и просто. Конечно, Джеймс знал «что-то такое», но ему не хотелось идти этим путем. Путем угроз и шантажа. Не так, как сделала сама Эванс.

Это не задевало его самолюбие или что-то вроде того. Он даже не знал, в чем дело. Ему хотелось, чтобы она просто взяла и отдала ему Карту. Без разговоров.

Подошла, может быть, извинилась бы, протянула Карту, виновато глядя ему в глаза. Оставалось бы только взять.

Не Эванс. Карту, конечно.

Что она там говорила? Проверит и все. Может быть, так и будет. Может быть, Карта и вправду не нарушает никаких школьных правил.

Может быть да кабы.

— Правда ведь? — спрашивает Сириус у потолка.

Джеймс кивает, понимая, что Сириус, или Ремус, или даже Питер не увидят.

Все так легко. Так просто. Ради Карты Джеймсу придется побороть потребность в Лили.

Эта мысль угнетала его, но от этого никуда не деться.

— Делай что хочешь, Сохатый, но Карту ты обязан вернуть.

Сириус будет в бешенстве.

Лили шла по коридору, оглядываясь по сторонам.

Было раннее утро, когда библиотека только-только должна открыться. В огромные окна светили бледные лучи солнца, освещающие пыльный коридор своим тусклым светом. Казалось, что она могла бы сосчитать каждую пылинку.

Вообще-то, Лили никогда не обращала внимания на погоду. Для нее она не значила ровным счетом ничего: гораздо большее значение имели числа календаря. Например, сегодня третье ноября, значит — оставалось меньше двух месяцев до Рождественских каникул.

Подойдя к массивным дверям библиотеки, Лили сперва постучалась: может быть, библиотека еще не открылась, ведь еще едва перевалило за шесть утра.

С чего бы Лили так рано вставать? Она и не спала совсем. Ни капельки. Ни в одном глазу.

Слишком уж голова была забита мыслями о Поттере и злополучной Карте.

За всю ночь она так и не разобралась, зачем ей сдался этот кусок пергамента. Ладно, предмет довольно любопытный, но она совсем не собиралась прочесывать весь свод школьных правил, чтобы настучать на Поттера и его дружков.

Слишком много усилий. Оно того не стоило. Но она вылезла из своей комнаты в шесть утра, чтобы прийти в библиотеку и хоть немножко да прочесать этот самый свод правил, чтобы не оказалось потом, что она соврала.

Двери со скрипом раскрылись — это происходит всегда, когда библиотека начинает свою работу, и Лили скользнула в библиотеку, где сонная библиотекарша с улыбкой встретила ее словами:

— И не лень тебе в такую рань приходить, — зевнула и добавила: — Какая книга тебе нужна?

— Я не знаю, книга ли это, и не уверена вообще, что такое есть в библиотеке, но мне нужен свод правил школы, — на одном дыхании выговорила Лили.

Библиотекарша удивленно посмотрела на нее, но потом снова улыбнулась:

— Сейчас принесу.

Ее глаза светились от удовольствия и радости. Лили считала, что лучше мадам Пинс для работы в библиотеке не найти. Она исчезла среди стеллажей, а Лили села за стол.

Карта была во внутреннем кармане. Она до сих пор гордилась своей предусмотрительностью: тем, что подложила в карман обычный пергамент, но все еще понятия не имела, зачем ей это нужно. К чему все эти игры? Наверно, ее слишком злила мысль о том, что Поттер следил за ней, но сейчас она беспокоила все меньше.

Мадам Пинс появилась со свернутыми пергаментами, запылившимися и пожелтевшими от старости.

— Ты с ними поаккуратнее, — добавила она и ушла в конец библиотеки.

Лили удивилась тому, насколько стары эти пергаменты. Наверно, они были написаны во времена создания Хогвартса. Мурашки пробежали по телу, когда она коснулась их. Она будто бы дотронулась до самой истории, будто бы эти пергаменты содержали великие тайны. Но в них были написаны всего лишь занудные бесчисленные правила и, наверное, меры наказаний за их нарушение, о которых так любил рассказывать Филч. Наверняка эти пергаменты могли доказать, что учеников никогда не подвешивали за большие пальцы и не били плетями.

Лили посчитала их — девять листов, исписанных мелким аккуратным почерком. Их не потрудились напечатать как учебники. Наверное, директора заботились о том, чтобы ни одно из правил не изменилось.

Она стала просматривать их все и обнаружила, что пять листов из девяти предназначены для директора, учителей, завхоза, эльфов и остальных рабочих Хогвартса, и лишь четыре исписаны правилами для учеников.

Ей стало страшно интересно, какие же правила не должен нарушать Филч.

Завхозу запрещено:

портить имущество школы, в том числе швабры, мочалки, мыло и прочие средства для уборки;

Лили прыснула: какие забавные мелочи учтены.

устанавливать наказания для учеников, ровно, как и приводить их в действие;

Фактически Филч не устанавливал наказания, а лишь преувеличивал провинность ученика, когда отправлялся настучать на него. Впрочем, он и не наказывал их, а только отводил на место наказания.

Дальше были написаны его обязанности и права. Она огорченно вздохнула, выяснив, что никаких правил Филч не нарушает, разве что моральные.

Она заинтересованно прочитала правила эльфов, которые могли бы выполнять их, даже не читая свод своих прав и обязанностей, благодаря своим врожденным принципам.

Мельком посмотрела директорские и учительские, затем библиотекаря и лесничего и отложила пять из девяти пергаментов, приступая к оставшимся четырем.

Сначала были написаны запреты:

Ученикам запрещается:

приносить, передавать, использовать спиртные напитки и табачные изделия;

применять физическую силу для выяснения отношений и вымогательства;

брать без разрешения чужие вещи;

выражать свое отношение к окружающим нецензурными выражениями, оскорблять человеческое достоинство;

портить имущество школы.

Лили не нашла ни одного запрета, которого не нарушали бы Поттер и компания.

Тут ее взгляд пал на «брать без разрешения чужие вещи».

Она нахмурилась. Считается ли это нарушением для нее? Она ведь староста, может быть, где-нибудь написаны права старост.

Она мигом стала перебирать листы в поисках пункта, который касался привилегий старост, наконец, она нашла его одним из последних:

Староста имеет право:

взимать баллы с того или иного факультета за нарушение одного или нескольких правил;

устанавливать наказание за нарушение (после чего должен сообщить об этом декану своего факультета или факультета наказуемого);

конфисковать предметы учеников, нарушающие школьные правила или подозреваемые в их нарушении вплоть до выяснения легальности или нелегальности предмета;

Лили облегченно выдохнула. Она не нарушила никакого правила и даже воспользовалась своим правом.

У нее отпало всякое желание проверять легальность Карты, потому что теперь она запросто сможет оправдать себя тем, что всего лишь подстраховалась и сможет даже ткнуть Поттера носом в свод своих прав и обязанностей.

Посмотрев на огромные настенные часы, Лили охнула: без четверти девять.

Она быстро сложила пергаменты, отдала их мадам Пинс, поблагодарила и отправилась в Большой зал, где совсем скоро начнется завтрак.

* * *

— Ты можешь рассказать мне сейчас, — тихо пробормотал Сириус, опустив голову к тарелке. — Они заняты, — он чуть заметно указал подбородком в сторону Ремуса и Питера, которые о чем-то спорили.

Джеймс нахмурился.

— О чем ты? — спросил он, ломая вилкой яичницу.

— Что ты знаешь об Эванс, — Сириус поднял брови, будто Джеймс был абсолютным идиотом. — Надо же с кем-то это обсудить, а?

— Ты считаешь, об этом нельзя говорить при них? — Джеймс, как и Сириус, указал в их сторону подбородком. — Если бы я хотел… обсудить эту тему, я бы сделал это на «Сто восемьдесят шестом собрании совета Мародеров». — Он усмехнулся и покачал головой.

— Шутишь, что ли? — Сириус издал смешок и пихнул друга в бок. — Колись давай, что ты там о ней знаешь.

Джеймс снова покачал головой.

— Окей, поговорим наедине, — Бродяга пожал плечами и запихнул в рот всю яичницу разом.

— Да я вообще не хочу на эту тему! — рявкнул Джеймс, стукнув вилкой по столу. — Завали, ладно?

Все сидящие рядом обернулись на неожиданный шум.

— Чего уставились? Жрите, пока не остыло, — огрызнулся Сириус, и все покорно вернулись к своим делам.

— Вы чего, ребят… — застенчиво спросил Питер.

— Ничего, Хвост, — спокойно ответил Джеймс, — мы уже закончили, — он многозначительно посмотрел на Сириуса, тот кивнул.

Дверь резко распахнулась, и в Большой зал вошла Лили, задумчиво глядевшая перед собой.

Джеймс резко встал, бросил приборы на тарелку и направился к выходу.

* * *

— Ну да, ты прав, — Джеймс развалился на своем любимом диване в гостиной старост, — наверно, мне просто стремно было говорить на людях.

— Выпьем? — охеренный шутник этот Сириус.

— Да пошел ты, — Джеймс усмехнулся и уставился в потолок. — Я завязываю.

Сириус аж пополам сложился от смеха.

— Я серьезно, — очень серьезным тоном сказал Джеймс, Сириус даже нахмурился. — У меня новая жизнь.

Обычно он не воспринимал такие реплики всерьез, но тут ему показалось, что Джеймс говорит взаправду. Без всяких шуток и скрытых подтекстов.

— Ты чего? У тебя температура? Утром бладжером башку сшибло? — наигранно заботливо вопрошал Сириус, приложив свою ладонь ко лбу Джеймса.

— Да убери лапы! — рассмеялся Джеймс, ударив Сириуса по ладони.

— А скоро ведь игра, — Сириус упал на кресло, стоящее рядом с диваном.

— Да, с Хаффлпаффом не трудно будет, — отмахнулся Джеймс, — сегодняшняя тренировка была лишней.

Джеймс задумался, а Сириус спокойно смотрел на него.

— А вообще дерьмовое время для этих игр, — сказал Джеймс, перевернувшись на бок лицом к Сириусу.

— Почему?

— Ну, Волдеморт этот, вся эта дребедень… — Джеймс хрустнул костяшками пальцев, и у Сириуса побежали мурашки от этого противного звука. Джеймс заметил и извинился.

— Как раз самое время. Надо отвлечься. Не сегодня-завтра сдохнем, а? — Сириус усмехнулся и уселся на край дивана, где валялся Джеймс.

— Я тебя и на том свете достану.

Сириус усмехнулся.

— Мы вообще не это собрались обсуждать.

Джеймс закатил глаза:

— Нет, давай уж лучше об этом попиздим.

Сириус сжал кулак и поднес его к лицу друга:

— Видишь?

— Ну.

— Чем пахнет?

— Дерьмом, Сириус, дерьмом несет!

Сириус рассмеялся и провел костяшками по его щеке.

— Ты такой придурок, Джим.

Джеймс закатил глаза. Он ненавидел, когда его так называют, а Сириус делал это очень часто.

Он прижался лбом ко лбу Джеймса. Джеймс не отводил от него глаз, и Сириус улыбнулся.

— Че, смазливый, да? — он провел пальцами по своим чернющим волосам, прилизывая их.

— Чего-о? — Джеймс нахмурился и оперся на локти.

— Глаз с меня не сводишь, — лукаво подмигнул Сириус.

— Иди нахуй, Белоснежка! — Джеймс столкнул его с дивана, и тот упал на пол, хорошенько ударившись копчиком.

Джеймс заржал как конь, Сириус потащил его на пол за ногу, и Джим взвизгнул, как девка.

— Я всегда знал, что ты педик! — усмехнулся Сириус, когда Джеймс свалился на пол рядом с ним.

— Я-то педик? — рявкнул Джеймс и навалился на Сириуса, обхватив его за талию, чтобы не смог увернуться.

Но ему стало щекотно, и Сириус стал выворачиваться, крича во всю глотку, но Джеймс ловил от этого кайф и начинал щекотать всерьез.

— Блин! — среди его истеричных вскриков можно было разобрать слова. Во всяком случае, он так думал. — Прекра… прекрати! Тв-вою м-мать!

— Да заткнись, я ничего не делаю, — Джеймс не прекращал смеяться.

— С-сука… мой копчик… тварь ты бездушная, — Сириус скорчился, попытавшись встать.

А его друг катался по полу.

Он обожал его в такие минуты.

Он осторожно сел в кресло, стараясь как можно меньше задевать копчик.

— Джеймс, что с тобой?

Джеймс перестал смеяться и сделался серьезным.

— О чем ты?

— Ты сам не свой. Что там наколдовала твоя вожделенная Эванс?

— Она поцеловала меня, — тихо сказал Джеймс, вытянув ноги перед собой.

Брови Сириуса стали медленно ползти вверх.

Джеймс выдохнул.

— Ладно, это я ее поцеловал.

Сириус оставил одну бровь наверху, а другую опустил.

— Я серьезно, Блэк!

— Нахрена? — Сириус все не мог поверить, что он сделал это и, скорее всего, не продолжил.

— Я пытался отобрать Карту.

— Так что ж не отобрал? — фыркнул Сириус.

— Она водила меня за нос, — Джеймс почесал затылок, приподнявшись на локтях.

— Кто бы мог подумать! — он всплеснул руками, и его копчик неприятно потерся о кресло, и Сириус нахмурился.

— Да хрен с этой Картой, Сириус.

— Чего?! — вскрикнул Сириус. — Ты это серьезно?! Джим, что с тобой не так? Мы эту Карту месяцами делали! Годами! Ты что, забыл? Тебе не обидно оставить ее этой гадине?

— Обидно… — Джеймс поджал губы.

Сириус вскочил с кресла и даже не заметил, как подошел к Джеймсу и схватил его за воротник.

— Верни нам Карту! Нашу Карту! Эгоист ты хренов!

Джеймс с силой оттолкнул его. Психованность Сириуса начинала бесить.

— Позаботься о том, чтобы Карта была возвращена до Рождества.

Джеймс кивнул. После недолгой паузы он встал и ушел из гостиной.

Сириус кивнул самому себе, отметив про себя, что они так и не поговорили о том, как же завести рыжую суку в заблуждение. Или запугать ее.

— В общем, я знаю кое-что о Нюнчике, — Сириусу удалось вытащить Джеймса на улицу и разговорить его. Спустя неделю. За это время он мог сотню раз забрать Карту, а Сириус все не понимал, в чем проблема.

— И? Они же вроде как поцапались.

Джеймс кивнул.

— И-и? Как это нам поможет? — его все это определенно задолбало.

— Он Пожиратель.

Сириус замер.

— Какого хрена ты молчал?! — заорал он.

Он догадывался, что с этим пареньком что-то нечисто.

Шел снег, около озера почти никого не было, только маленькая кучка младшекурсников, которые обернулись на шум, а потом, видимо, признав всем известных сорвиголов, разбежались в разные стороны.

— Ты еще сразу понесись его убивать, — спокойно пробормотал Джеймс.

— Ты… ты это серьезно? Взаправду? — Сириус почти что потерял дар речи.

Джеймс кивнул.

Сириусу вдруг захотелось его придушить. Как он может быть так спокоен? Как он до сих пор не убил этого уебка?

— Что с тобой, Джим… я не понимаю… — Сириус покачал головой.

Джеймс опустил глаза.

— Я тоже.

Шел снег. Берег озера пустовал. И Сириусу не хотелось продолжать разговор.

Он наконец-то понял, что дело плохо.

* * *

Лили была в гостиной старост и зубрила арифмантику.

Как гром среди ясного неба в комнате появился Поттер.

Он стащил свою излюбленную мантию с головы и кинул ее в сторону.

— Эванс.

Лили отложила учебник и уставилась на него.

— Верни мне Карту.

Она, не мешкая, вытащила ее из кармана мантии и протянула Поттеру.

Он удивился, но взял, пользуясь моментом.

Лили на это и рассчитывала.

— Что, не нарушает никаких правил? — спросил он.

Лили покачала головой и взяла учебник, снова уткнувшись в него.

— Тогда какого хрена Филч забрал ее у нас? — спросил он и уселся рядом с ней.

— У него есть такая обязанность, — на автомате пробормотала Лили.

— О, так ты что, правда прочесала все правила школы? — он заинтересованно уставился на нее.

Она кивнула, не отрываясь от учебника. Хотя она ни слова не понимала, думая о чем-то другом. Ну, не о чем-то. О ком-то.

— И что у него за обязанность такая?

— Взимать подозрительные предметы.

— А там не было написано, что он должен их возвращать?

Лили пожала плечами. Она и вправду не помнила. Она запомнила только права и обязанности старост.

— А ты умница. Ну, знаешь, что не обманула меня.

Лили вздрогнула и уставилась на него.

— Умница? — процедила она сквозь зубы. — Да ты знаешь, в какую рань я встала? Сколько я не спала из-за вашей этой Карты?! — Лили вдруг сорвалась на крик. Она даже сама этому удивилась.

— Эй, эй! Успокойся, умница! Ты слишком на этом зациклена, тебе надо…

— Отдохнуть, да? — она стала говорить чуть тише. Только чуть. — Да нам ЖАБА сдавать! Ты, разгильдяй хренов! А тут еще этот Волдеморт, эта гребаная война, о которой боятся говорить вслух. Я из-за тебя… из-за вас… столько нервов… столько…

Из ее глаз потекли слезы.

Так неожиданно.

Ей бы хотелось никогда-никогда не плакать. Она слишком устала, слишком вымоталась. А еще этот Поттер со своей невыносимой довольной рожей. Со своими руками, губами…

Его руки были такими теплыми, но по коже ее шеи побежали мурашки. Пальцы коснулись ее лица и смахнули слезу.

А слезы все еще текли. Наверно, Джеймс почувствовал их на своих губах.

— Джеймс… — выдохнула она, когда он взял ее на руки и поднял с дивана.

Перед глазами все плыло, слезы не прекращались. Их было так много. Столько просто не бывает.

Он осторожно уложил ее в постель и поцеловал в лоб.

Щелкнул дверной замок, и Лили уснула.

* * *

Лили проснулась.

Не от будильника, как это всегда бывало, а сама.

И, блин, вот тут она поняла, что проспала все на свете.

— Вашу мать… — просипела она, стягивая с себя одеяло.

— Ай-ай-ай, ты знаешь такие слова? — голос Поттера раздался ниоткуда.

Она встряхнула головой, увидев его, сидящего у ее кровати на стуле.

— Ты-то что тут делаешь?

— Я был здесь всю ночь.

— Как?! — Лили наверняка покраснела и, от того что поняла это, покраснела еще больше. — Ты же… я слышала, как ты запер дверь.

Джеймс рассмеялся.

— Дурочка, я закрыл ее изнутри, а ты так и уснула. Блин, ты так мило сопишь во сне.

— Заткни свою пасть! — Лили кинула в него подушку. — Зачем? Ну нахрена ты здесь?

Джеймс положил подушку себе на колени, и Лили осталась с одной единственной подушкой, на которую тут же и свалилась.

— Я… в общем, сегодня ты никуда не идешь, — он почесал затылок.

— Что… да как ты… сколько времени? Я еще успею на несколько занятий, — Лили вскочила с кровати и обнаружила, что ей и собираться-то не надо: она спала в школьной форме. Потом она зашарила по карманам в поисках палочки. Ее не было.

— Поттер, отдай мне палочку.

— Нет.

— С ней или без нее я все равно уйду.

— Ага, — усмехнулся Джеймс.

Лили подергала за дверную ручку и простонала в потолок.

— Ты ублюдок.

— Как скажешь, но сегодня никаких занятий. Ты совсем себя измучила.

— Ты мне не мамочка! — воскликнула Лили, топнув ногой.

— И слава богу.

Лили уселась на кровать, сложив руки на груди.

— Ты будешь торчать здесь весь день?

— Посмотрим на твое поведение.

Лили фыркнула.

Они бы просидели так, наверное, и вправду весь день, если бы не послышался шум в гостиной, а потом стук в дверь Джеймса.

Он нахмурился.

Лили уже поняла, что это его дружки. Она даже не удивилась, что они знали пароль.

— Джеймс, открой! — вопил Ремус, и Джеймс запаниковал.

Он вытащил палочку (свою или ее, Лили не разобрала) и открыл дверь.

— Что такое?

— Ты… — Питер потерял дар речи, увидев, что Джеймс вышел из комнаты Лили.

— Что случилось, Ремус? — вздохнул Джеймс.

— Там… — он еле дышал, как, впрочем, и Питер, — Сириус… и Снейп… на улице, — он мог бы свалиться на пол, но не свалился.

Сердце Джеймса екнуло.

Слишком быстро.

— Нет, Эванс, ты остаешься здесь!

— Как я… я не могу! Там же…

— Что там? Снейп? Сириус? Сиди здесь!

— НЕТ! — взвизгнула Лили. — Я староста! Я должна…

— Да ни хрена ты не должна, — Джеймс затолкнул ее обратно в комнату и запер дверной замок заклинанием.

— Выпусти меня! — визжала Лили, барабаня дверь кулаками. — Ублюдок ты фигов! Ремус, Питер, хоть вы! — голос Лили срывался, и Джеймс решил, что она сейчас разрыдается, поэтому быстрее побежал к выходу.

— Где? — спросил он, доставая свою палочку и убирая эвансову во внутренний карман.

— У озера, — хором сказали Ремус и Питер, выбегая в коридор вслед за Джеймсом, оставляя вопли Эванс позади.

У озера.

Джеймс не думал, что все произойдет так быстро. Он надеялся, что этого вообще не случится. Но Сириус ведь не из тех, кто ждет, не из тех, кто прощает.

Как он мог оставить Сириуса в таком состоянии? Ненависти, ярости, злобы. Он же знал, что тот захочет отомстить. Может быть, Джеймсу и не хотелось его останавливать…

Что они успели сделать? Поубивали друг друга и теперь истекают кровью на снегу?

Джеймс бежал, не чувствуя под собой ног, не думая, куда направляется.

Питер и Ремус что-то говорили, а Джеймс не слышал. В ушах звенело. Он ожидал худшего: Сириус лежит на окровавленном снегу, Снейп валяется рядом; и самое ужасное — Сириус истекает кровью, а Снейпа и след простыл.

Джеймс хотел бы не думать и не представлять все эти ужасные, отвратительные вещи.

Вчера Сириус был зол. Он был в ярости, он ненавидел Джеймса. С ним что-то происходило.

Он не сказал о Снейпе.

Ему насрать на Квиддич.

Ему насрать на Карту.

Он поцеловал Эванс.

В ушах звенело. В глазах все плыло: очки запотели. Он снял их и небрежно запихнул в карман, где была палочка Эванс.

Питер и Ремус все еще говорили. Может быть, кричали. Может быть, Сириус уже сдох, и они пытаются об этом сказать, а он не слышит. Не хочет слышать.

Коридор за коридором, шаг за шагом. Пробегая мимо школьников, учителей, которые, наверно, орали о том, что нельзя так носиться по школе. Может быть, сейчас урок. Может быть, они орут еще и поэтому. Джеймсу было плевать.

Сириус.

«Я тебя и на том свете достану».

Казалось, что он сейчас разревется. Как последняя плаксивая, слабая девчонка. Сириус дал бы ему по морде. Еще ведь ничего неизвестно. Может быть, это Снейп там умирает, а Сириус ржет во всю глотку. Радуется. Плачет от радости.

Джеймс побежал еще быстрее.

Если он… если этот сукин сын убил Сириуса, он же и его прикончит. Разорвет глотку, выколет глаза, отрежет язык, переломает все конечности и станет наслаждаться хрустом его слабеньких податливых костей.

Даже если не убил.

Даже если ранил.

Даже если пригрозил.

Джеймс слишком сильно любил Сириуса.

* * *

Лили ходила туда-сюда по комнате, в конце концов сложилась на кровати в позу эмбриона и беззвучно заплакала.

Ей не хотелось видеть и знать, что там происходит, что уже произошло, как они будут бить друг другу морды, вопить во всю глотку, пугать учеников, изрыгать оскорбления и ругательства, которые ничего им не дадут, кроме еще большей ненависти и злости.

А потом их исключат.

Вот чего Лили не хотелось. Их не должны исключить.

Ей было плевать, что там между ними случилось, что Блэк вдруг напал на Северуса. Или, может быть, это Северус на него напал?

Лили зарыдала в голос. Не то чтобы без причины. Казалось, будто сейчас самое время рыдать. Пока никто не видит, не слышит. Никто не сумеет ее упрекнуть и дать пощечину за то, что она слабая и трусливая. Совсем не такая, какой должна быть староста.

* * *

Джеймс распахнул ворота и побежал к озеру. Ветер ударил по лицу, сырой снег заляпал щеки и глаза, и он ничего перед собой не видел. Но это было не важно. Важен Сириус, который устроил дуэль утром. Утром! А может, это была инициатива Снейпа? Невозможно, точно Сириус.

Джеймс бежал изо всех сил, утопая в мерзком липком снегу. Мантия промокла насквозь.

«Джим, ты идиот», — подумал Джеймс.

Он слышал сквозь порывы ветра обрывки фраз.

— …остаться… прости…

Джеймс помотал головой.

— Трудно не присоединиться к блядскому мордобою. Вы не могли остаться.

Он очень надеялся, что сказал это вслух, а если сказал — надеялся, что они услышали. Больше он этого не повторит.

* * *

Лили поднялась с кровати на подкашивающихся ногах. Невидящими глазами она посмотрела в окно.

Все потемнело, и Лили свалилась на пол, не успев удержаться за край кровати.

Ударилась головой — в ушах зазвенело. Она всхлипнула и попыталась подняться, но голова тянула ее вниз, и Лили беспомощно опустилась на пол.

Идеально белый потолок. Только темные пятнышки носились туда-сюда перед глазами, раздражая Лили.

«Джеймс, ты такой придурок. Я тебя ненавижу, я не могу понять, как ты доводишь меня до такого состояния. Это бессмысленно. С одной стороны я всем сердцем желаю, чтобы ты там сдох, а с другой — чтобы тебе не досталось. Чтобы ты не убегал туда ради своего Сириуса, а остался бы здесь и раздражал меня дальше своим существованием на этой планете».

Лили снова сложилась в комочек и беззвучно заплакала.

* * *

Их не было. Ни одного: Бродяга и Снейп просто испарились. Остались только следы на снегу, которые никуда не вели. Только назад, откуда прибежали Джеймс, Ремус и Питер.

Джеймс свалился на колени.

Какой же он олень.

* * *

Сириус бросил сырую мантию и рубашку в сторону, стянул с себя брюки и свалился на кровать. Взял с тумбочки пачку сигарет, спички и закурил.

Он знал, что Джеймс вот-вот залетит в комнату, весь мокрый, недовольный и злой. Просто он был слишком предсказуем, а Сириус — нет.

Он затянулся до упора, ощущая легкими тепло и горечь табака, и постепенно успокаивался, выравнивая дыхание.

— Зачем ты меня позвал?

Сириус ухмыльнулся.

— Я всегда знал, что с тобой что-то нечисто.

Нюниус нахмурился, явно не догоняя, что Сириус имел в виду. Сириус поднял палочку.

Они стояли метрах в двух друг от друга. Снейп боялся сделать шаг ближе, а Сириус просто не хотел. Он мог бы быть еще дальше от него, чтобы борьба была труднее и занятнее, но тогда бы Нюнчик подумал, что он струсил, а этого допустить никак нельзя.

— Я не хочу драки.

Сириус снова ухмыльнулся, все еще не опуская палочку.

— Поэтому ты согласился прийти?

— Я не знал, что ты вызываешь меня на дуэль, — он говорил громко, чтобы Сириус мог услышать сквозь порывы ветра. Сириус не мог разобрать, боится он или нет.

— Надо было прислать тебе перчатку? Прости, я не подумал.

Снейп неуверенно вытащил палочку из кармана.

Пошел мерзкий сырой снег.

Фильтр обжег пальцы. Сириус бросил окурок в сторону.

Сейчас все на уроках, в спальне было пусто. Место Джеймса теперь занимал какой-то ботаник, чьего имени он даже не знал. По словам Ремуса, он — их однокурсник, но Сириусу было плевать. Он закурил еще одну сигарету.

Он вздохнул и посмотрел на свое тело. Вся грудь была в шрамах и ссадинах, которые неприятно покалывали. Но могло быть хуже.

Сириус снова затянулся.

— Ты — сраный Пожиратель, — процедил сквозь зубы Сириус.

Злоба переполняла его, она кипела и обжигала изнутри, заставляя прерывисто и тяжело дышать через нос.

Нюнчик замер на мгновение. Кажется, в его глазах что-то промелькнуло. Сириус не разобрал, что именно, но это было что-то знакомое.

— Боишься, Снейп?

Он ухмыльнулся и направил палочку прямо в грудь Сириусу.

— Еще чего.

Сириус не запомнил то блядское заклинание, которым Нюнчик воспользовался, но оно оставило множество мелких ран на его груди и животе.

Единственное, что Сириус понял, — это то, что заклинание не возымело нужного эффекта. Лицо Снейпа исказилось в страхе и недоумении. Сириус воспользовался моментом и бросил в него «Ступерфай».

— Импедимента, — добавил Сириус, прежде чем Нюнчик успел очнуться и двинуться с места.

Он пытался что-то сказать, но нельзя было разобрать ни слова, потому что он лежал мордой в землю.

Сириус поправил сырую мантию, которая противно хлюпала, откашлялся и подошел к Нюнчику. Тот упорно пытался что-то сказать. Сириус пихнул его ногой и перевернул на спину. Его лицо было в грязи и крови, мантия — тоже. Сириус наслаждался этим зрелищем. Снейп держал в руке палочку. Сириус ухмыльнулся и наступил на сжатый кулак, слушая бессвязное мычание Снейпа и хруст его несчастных косточек.

Он мог бы убить его на месте. Так хотелось. Но, чего доброго, в Азкабан ему загреметь не хотелось.

Палочка Снейпа сломалась. Развалилась на два бесполезных кусочка, которые больше никогда не смогут изрыгать заклинания, придуманные хозяином.

— Чтоб ты сдох.

Сириус плюнул ему в лицо.

Сириус ухмыльнулся и бросил окурок на пол.

Внизу были слышны шаги.

* * *

Он не был уверен, что идет в правильном направлении, до тех пор, пока не почувствовал запах табака, поднимаясь в спальню его друзей. Джеймс откашлялся. Говнюк этот Сириус.

— Привет, Джим.

Джеймс стиснул зубы и сжал кулаки. Сириус сидел на кровати, держа во рту сигарету. На полу валялись окурки. Много окурков. И когда он только успел?

— Прекрати эту хуйню, Блэк, — Джеймс резко подошел и выдернул сигарету из зубов невозмутимого друга, потом растоптал ее и посмотрел на него сверху вниз. Джеймс тяжело дышал, а Сириус, кажется, совсем прекратил.

Сириус поднялся с кровати, и теперь их лица были на одном уровне. Он выдохнул весь сигаретный дым, который остался в легких, Джеймсу в лицо. Тот закашлялся и стал размахивать руками, чтобы развеять едкий дым, потом его кулак ударил Сириуса по лицу. По носу, кажется.

Сириус слегка шатнулся в сторону, но не упал. Джеймс пожалел, что не размахнулся сильнее. Он откашлялся и поправил сырую мантию. Под его ногами уже образовалась небольшая лужица из растаявшего снега.

Сириус выпрямился и шмыгнул. Все-таки по носу. Над ноздрей образовалась ссадина, которая чуть-чуть кровоточила. Только чуть-чуть.

Джеймс почувствовал, как сильно его зубы стукнулись друг о друга, как больно двинулась нижняя челюсть и как он падает назад.

— Это тебе за Карту, — выплевывает Сириус, потирая костяшки правого кулака.

Джеймс потер подбородок и подвигал челюстью, дабы убедиться, что все в порядке и бешеный дружок ничего ему не сломал.

— Подавись ты своей Картой.

Джеймс вытащил Карту из внутреннего кармана мантии и бросил ее в руки Сириусу. Он удивленно уставился на Карту, а потом на Джеймса.

— Ты это… как? Отлизал ей, что ли?

Джеймс неодобрительно покосился на друга. Сириус нервно усмехнулся.

— Ну да, это вряд ли.

Он положил Карту на подоконник, чтобы обсохла.

— Палочкой не судьба? — фыркнул Джеймс.

— Лучше поболтаем, — Сириус плюхнулся на диван.

— Брюки напяль сначала.

Сириус оглянулся на друга.

— А что такое? — и шутливо выпятил зад.

Джеймс опять закатил глаза.

— Просто надень брюки! — он поднял их с пола и кинул Сириусу в рожу.

— Ладно, пусть я простужусь и сдохну, — фыркнул Сириус, расправил брюки и стал натягивать их на себя. Очень медленно, раздражающе медленно.

— Как там Эванс поживает? — между делом спросил Сириус.

Джеймс не знал, что ответить. Вообще-то — знал, но понятия не имел, стоит ли говорить. Он сел рядом с Сириусом.

— Отдала мне Карту и развела истерику на пустом месте, потом разревелась, я потащил ее в комнату в полусонном состоянии и просидел рядом всю ночь, как дебил, — монотонно пробормотал Джеймс.

У Сириуса отвисла челюсть. Он не отводил от Джеймса глаз.

— Что?

— Ты ее трахнул?

— Да отъебись ты! — рыкнул Джеймс и свалился на кровать, зарывшись лицом в подушку.

— Что я такого сказал?

До чего же он искренне недоумевал, этот Сириус. Ему никогда не понять, что переполняет Джеймса. Какие-то эмоции. Да он и сам не понимал.

— Ты же ее хочешь.

«Да. И что? Тут что-то не так, Сириус. Со мной что-то не то».

— Эта Эванс. Она какая-то несчастная, Сириус, — Джеймс поднялся с подушки и сел, опершись локтями назад.

Сириус вдруг стал серьезным. Джеймс решил, что надо продолжить. Ну и продолжил.

— У нее ведь друзей нет. Ну совсем нет, Сириус. Ты можешь представить свою жизнь без друзей? Без Ремуса, Питера, без меня? А еще этот Нюнчик. Он ведь ее предал, Сириус. Мне ее жаль. Правда.

Джеймса передернуло от последних слов.

— Я чувствую себя ублюдком.

Почему? За что? Что он сделал? Именно — ничего. Джеймсу хотелось помочь ей. Сейчас. Больше всего хотелось. Ему казалось, что он готов был сдохнуть ради этой Эванс. Что она сейчас делает? Он, мудак, оставил ее взаперти. Она даже в туалет сходить не сможет, не говоря уж о том, чтобы пойти завтракать.

Полдень. А столько всякой хуйни произошло.

— Сегодня полнолуние, Джим. Помнишь?

Джеймс кивнул. Конечно помнил.

— Что у вас там со Снейпом?

Сириус фыркнул.

— Ничего с ним не случилось. Я только его палочку сломал. И, наверно, пару пальцев.

— Долбоеб.

Сириус обернулся и посмотрел на Джеймса, сощурившись и поджав губы. Джеймс издал смешок, который разлился общим хохотом. Из-за этого мудилы, который смеялся во всю глотку, Джеймс чуть не разревелся полчаса назад.

* * *

Ремус и Питер сидели внизу в гостиной, Джеймс кивнул им, убеждая, что все хорошо. Они облегченно выдохнули. Особенно Ремус, он волновался больше всех.

— Рем, все нормально. Он только палочку его сломал. И, возможно, пару пальцев.

Ремус кивнул и поднялся с дивана. А Питер остался сидеть, поджав ноги и съежившись. Джеймс фыркнул.

— Пит, иди к ним.

Питер поднял на него глаза. Джеймс кивнул.

Питер шустро поднялся и побежал вверх по лестнице.

Джеймс мог бы расслабиться, но есть еще одна проблема, помимо Карты и Эванс.

Снейпа можно было понять и простить, но все внутри сжималось от злости и негодования. Как бы сильно он ни ненавидел их, Мародеров, это не могло оправдать его решение ступить на темную сторону.

Но сейчас — Эванс. Нужно что-нибудь сделать.

Поднимаясь на этаж, где была их общая гостиная, Джеймс перебирал в голове всевозможные оправдания. Их, вообще-то, не было, но он пытался что-нибудь придумать, чтобы Эванс в бешенстве не налетела на него с кулаками и воплями.

Вот что она там делает? Колотит дверь? А может, она ее выбила вообще?

Джеймс не знал, чего от нее ожидать, а не зная, чего ожидать, нельзя предугадать, как отреагировать. Молчать или бросаться громкими словами?

Джеймс, кажется, уже целую вечность не думал о том, как сильно он хочет эту рыжую… Эванс. Невообразимо сильно, не передать словами. И у него была одна проблема. Глобальная, нерешаемая проблема. Каждый раз, когда она заходит в комнату, он думает о ее языке. У себя во рту. Джеймс все больше жалел, что не использовал возможность тогда, когда пытался забрать Карту. В тот самый момент, когда она водила его за нос, а Джеймс повелся, как… олень.

А сейчас зайти в комнату придется ему самому. Интересно, о чем она думает, когда Джеймс заходит в комнату? О том, какой он безмозглый мудак. Наверняка. Или, например, о том, как сильно она его ненавидит. Как ей страшно хочется разорвать ему грудь, переломать ребра и вырвать сердце.

Войдя в гостиную, он не услышал ни криков, ни плача, ни кулаков, бьющих деревянную дверь, ни злобного топота — ничего. Звенящая тишина.

Ушла? Нет. Быть того не может. Джеймс проверил, была ли во внутреннем кармане ее палочка. Была. И его палочка — тоже.

Джеймс давно забыл о том, что его мантия промокла насквозь. Сейчас эта мысль промелькнула в голове, но также быстро испарилась без следа.

Он устал. Жутко устал. Он не спал всю ночь, наблюдая за Эванс. Не из сочувствия или чего-то другого — ему просто не хотелось спать. Разве можно уснуть, когда перед тобой лежит беззащитная Эванс? Умиротворенная, тихая, спокойная, не думающая о том, что рядом этот ненавистный Поттер. Этот петух, этот бесчувственный мудак. Нельзя сказать, что она была не права, но было обидно, что так и есть, что у него нет чувств, помимо неутолимой жажды ее тела.

Почему Джеймс не может, как Сириус, взять и трахнуть? Со шлюхами это всегда прокатывало без запинок.

Именно — шлюхи. Эванс не такая. Но все равно — какого хера? Почему он не мог прошептать ей на ухо о том, с каким огромным удовольствием он бы засунул руку ей в трусы и залез пальцами туда, внутрь. Он бы раздвинул ее ноги, а потом с жадностью наблюдал за телом Эванс, за ней, извивающейся под ним от невообразимого удовольствия.

Это имело смысл. Но… не с Эванс. Казалось бы, вот он — способ избавиться от этих извращенных, соблазняющих мыслей. Но все, что легко, — плохо. Наверно, это его и останавливало. То, что Джеймс не мог поступить с Эванс плохо.

А еще этот Сириус. Гребаная истеричка.

Он тихо подошел к двери в комнату, прижался к ней, но ничего не услышал. Опять — звенящая тишина.

Щелкнула затворка, Джеймс открыл дверь и вошел в комнату.

Эванс была там. Конечно была! Он думал, что она, может, лежала на кровати, спала или читала книжку, в конце концов. Ну или стояла у двери с каким-нибудь толстенным справочником наизготовку, чтобы огреть Джеймса по башке, на этот случай в углу ее комнаты стоял шкаф с кучей справочников, учебников, энциклопедий и прочей херни, которую можно почитать для общего развития. Короче — он ожидал чего угодно, но не Эванс, стоящую у стены со сложенными на груди руками и смотрящую куда-то мимо Джеймса. То есть смотрящую не на него, а рядом с ним, немного правее, будто он и не входил вовсе.

Его очки все еще были в кармане, Джеймс подумал было надеть их, чтобы разглядеть лицо Эванс, но передумал в то самое мгновение, когда услышал всхлип. В очках не было нужды.

Эванс плакала все это время. Мантия валялась на кровати в скомканном виде, будто все это время она мяла ее, сжимая в своих маленьких слабых кулачках, а потом бросила это занятие. Жаль, он не мог видеть ее лица так, как хотелось бы. Джеймс старательно выбирал слова, но не придумал ничего лучшего, чем:

— Почему ты плачешь?

Это прозвучало жалко, потому что, в общем-то, надежды на ответ не было.

Лили переместила взгляд сначала на него, а потом в пол. Ее руки все так же были сложены на груди. Джеймс сделал несмелый шаг ближе.

— Ответь.

Надо было что-то говорить, хоть что-нибудь, пусть даже последнюю несусветицу, только не молчать. Джеймс не хотел больше слушать тишину.

— Слушай, Лил, я…

— Заткнись.

Он хотел сбежать отсюда, не смотреть на такую Эванс. Разбитую, какую-то потерянную, нуждающуюся в поддержке кого угодно, но только не его. Но ноги несли ближе. Он ощущал ступнями каждый шаг, будто тысячи иголок вонзались в кожу, но он шел. Не отступал. Потому что знал — так нужно. Неважно, откуда, главное — знал.

Возможно, каждый шаг он делал очень медленно, а, возможно, он молниеносно оказался напротив Эванс. Совсем рядом. Одурманивающая близость. В нескольких сантиметрах друг от друга. Он мог видеть ее лицо, красное, отекшее, щеки блестели от слез, а глаза смотрели вниз, на его ботинки. Джеймс точно знал, именно на его ботинки.

Одно движение, и Джеймс поднял ее подбородок, безмолвно прося посмотреть на него, прямо в глаза. Попытаться исправить ситуацию. Хотя бы самую малость. Джеймс уже точно знал, что надо делать.

Эванс была напряжена, Джеймс почти чувствовал вибрацию, исходящую от ее тела. Ненависть ли, усталость ли причина такого состояния — все равно.

Лили смотрела на его пальцы, ладонь, запястье — куда угодно, только не в глаза.

Безнадежно. Это сводило с ума. Сейчас Джеймсу хотелось встряхнуть ее, поставить эвансовы колоссальные мозги на место.

«Ты не Эванс. Та Эванс плакать не умеет, она борется с трудностями, она меня ненавидит, она бы сейчас дала мне по яйцам и забрала свою палочку, чтобы пульнуть Ступерфай или еще чего получше. А эта Эванс — размазня».

Ее подбородок был влажным от слез. Большим пальцем он провел по нижней губе. Медленно, как можно мягче. Эванс выдохнула через нос, и Джеймс почувствовал тепло ее дыхания. Она старалась успокоиться, прекратить внутреннюю борьбу, но все бесполезно.

«Прекрати, Эванс, прекрати».

Джеймс не мог выдавить ни слова.

— Что с Северусом? — спросила Эванс, все еще не глядя Джеймсу в глаза.

Его передернуло от этого имени, произнесенного ее губами. Но делать было нечего, пришлось отвечать.

— Все с ним нормально. Ему только немного влетело.

Джеймсу нечего было удивляться. Не о Сириусе же ей спрашивать. Но было мерзко говорить о том, что со Снейпом все в порядке. Будто в рот насыпали песка и заставили жевать.

— Каким образом? — ее голос твердел и, кажется, она пыталась поднять взгляд.

Джеймс ухмыльнулся. Ее подбородок все еще был в его руке. Она не пыталась уйти, не пыталась упрекнуть. Вот что было странно.

— От его палочки остались только щепки.

Эванс не отреагировала. Наверно, она почувствовала облегчение, ведь Снейпа не сложили пополам, не переломали все кости и не вправили нос. О чем Джеймс теперь жалел.

Она снова напряглась. Скорее всего, ее волновало что-то еще. Но Джеймсу было все равно. Почти. Так или иначе, теперь он знал, что нужно делать.

Она хлюпала носом, стараясь делать это как можно тише.

Зачем она это делает?

Неважно.

Джеймс наклонился, приближаясь к ее лицу.

Их глаза встретились. У нее они мокрые, опухшие, красные. Краснющие.

Он все еще не понимал, почему она плакала, что так сильно ее задело. Но понимал, что так надо, ей это нужно. Но еще больше нужно это прекратить. Ей необходимо было расслабиться.

Джеймс взял ее лицо в ладони.

— Я хочу кое-что сделать.

Она подняла на него взгляд в недоумении, но все должно было проясниться, когда Джеймс подхватил ее за талию, и ее ноги больше не касались пола. Эванс упала на кровать.

— Что… — произнесла Эванс, когда Джеймс придвинул ее к краю и по-хозяйски свесил ее ноги. Он сел на корточки. — Какого черта ты вытворяешь?

Джеймс держал ее за икры. Его руки были теплыми, а кожа Эванс — такой холодной. Он гладил ноги, поднимаясь выше, и, коснувшись колен, остановился.

Лили начала охватывать паника. Постепенно, поднимаясь от пяток до колен, на которых лежали горячие ладони Поттера, и все сильнее, когда он пропихнул между ними руки и стал раздвигать.

— Нет! — взвизгнула Лили, резко сдвинув колени и сжав кулаки, крепко схватившие одеяло. От удивления ее глаза раскрылись до боли. — Не смей! — она попыталась отпихнуть его, но все бесполезно. Поттер перехватил запястья и повалил ее на кровать, нависнув над ней. Поразительно быстро, в одно мгновение.

Он тяжело дышал, Лили чувствовала его горячее дыхание на своих мокрых от слез щеках. Как же стыдно быть увиденной в слезах. А еще стыднее оказаться под ним самым ужасным образом. На своей же кровати, стоящей у стены. Чуть-чуть ближе, и голова упрется в нее.

— Рано или поздно это должно случиться, — выдохнул Поттер.

Было непривычно видеть его без очков, но без них он выглядел не так глупо, как обычно.

— Что — это? — процедила сквозь зубы Лили, попытавшись вырваться. Не очень старательно, но лучше, чем ничего.

Джеймс не ответил. Но если это считается ответом, то он ответил поцелуем.

Лили замерла на одно мгновение, пока до нее доходило, что произошло, но потом забрыкалась и стиснула губы, пока поганый язык поганого Поттера не залез ей в рот.

Слишком упрямая. Джеймсу пришлось припечатать ее руки к стене и перехватить запястья одной рукой. Ему не хотелось так делать, но пришлось. Она извивалась и мотала головой, не давая Джеймсу сделать что-нибудь.

— Совсем долбанулся! Пусти меня!

Джеймс рыкнул и схватил ее лицо свободной рукой. Эванс больше не могла мотать головой, пытаться укусить его или еще чего. Ей оставалось только смотреть ему в глаза. Близко-близко.

— Я не собираюсь тебя насиловать, дура!

— Да ну? — саркастично промычала Лили, неспособная говорить нормально под натиском его руки.

Джеймс слегка ослабил хватку, убедившись, что она будет его слушать.

— Я не буду лишать ваше высочество девственности, пока вы сами не попросите.

Лили вспыхнула, в ее глазах загорелся недобрый огонек.

— Пошел ты. Отвали. Отпусти меня! — взвизгнула Лили, но Джеймс снова наклонился и поцеловал ее.

Слишком неожиданно. Зубы стукнулись друг о друга, языки столкнулись, и Лили ощутила это — тепло, влагу, настойчивость его языка. «Поттер-нет-пусть-он-меня-отпустит-пожалуйста-отвали». Она чувствовала, что теряет голову, не думая о том, что горячие руки Поттера отпускают ее лицо и руки, больно прижатые к стене. Головокружение, эйфория, а потом…

Джеймс не мог поверить. Хотел остановить этот момент навсегда. Пока Эванс притягивает его к себе, неважно — желая того или нет. «Мне-плевать-только-не-останавливайся». Ее тепло, ее тело — под ним. И так с-ума-сойти близко. Опускаясь ниже, пропуская эту белоснежную рубашку, чтобы не порвать тонкую нить самоконтроля. Ее юбка. Не было колготок и ничего другого, что могло бы помешать залезть рукой в эти самые эвансовы трусы…

Лили вздрогнула, когда Поттер поднял ее юбку, и замерла.

Он тяжело дышал. Снова. Точнее — все еще. Лили все еще ощущала его дыхание на себе.

— Пожалуйста.

Он что-то сказал?

— Ты ведь понимаешь.

Нет, Поттер. Я ничегошеньки не понимаю.

— Что? — промямлила Лили, пытаясь выровнять дыхание. Она все еще держала его рубашку.

— Я… Мне нужно это сделать, — он сглотнул, не отводя глаз от Лили.

— Что именно?

Это была очень глупая ситуация. Поттер, как идиот, держал подол ее юбки как можно выше, а Лили держалась за его рубашку, притягивая ближе. Боясь отпустить. Боясь того, что он собирался сделать.

Не было никакой паузы, неловкого молчания и нерешительности. Поттер убрал ее руки от своей рубашки, поцеловал и слез с нее.

Джеймс спустился и встал на колени у кровати. Лили села с краю, глядя на него сверху вниз. Это было неправильно. Аморально и, блин, соблазнительно. К черту все.

Джеймсу нужно было одобрение. Явное и бесповоротное, чтобы потом не убиваться из-за того, что он сделал. Такое явное, что можно было бы потрогать.

— Раздвинь ноги.

Эванс раскрыла рот, а потом снова закрыла. Она смотрела на него в недоумении, а он ждал. Ведь было совершенно очевидно, что она все понимает. Ну, может, не все, но основное — точно. То, что он хотел сделать.

Она отвела взгляд в сторону и положила руки на колени. Лили было жутко стыдно. Ей не хотелось этого делать, но было бы еще стыднее сдаться его рукам. Так было бы проще, верно? Если бы он все сделал сам. Но ведь у нее тоже есть какая-то доля уверенности. Своя собственная воля. Хоть Лили ничего и не понимала, но ее ноги раздвинулись. Прямо у Поттера на глазах. Стыд и неуверенность поглотили ее целиком.

Джеймс коснулся ее ног. Облегчение нахлынуло волной, гора с плеч, камень с шеи и все что угодно. Он мог с упоением вдыхать запах ее белой кожи, гладить ее ноги, считать пальцами каждый сантиметр ее тела, поднимаясь выше.

Лили держала юбку. Свою собственную, блин, юбку, чтобы этому паршивцу было удобнее. Но она уже сделала свой выбор. Она выбрала прикосновения. Наслаждение от того, как его руки скользят вдоль ног, как его губы оставляют невидимые следы на бледной холодной коже.

Лили дернуло от неожиданности, когда Джеймс высунул язык и провел влажную дорожку от ее бедра...

Джеймс не хотел медлить. Он слишком долго ждал. А сейчас, будучи между ее ног, он не мог понять, как вообще мог ждать. Отпихнув трусы в сторону, Джеймс припал губами к заветной точке.

Лили тихо простонала. Будто ждала этого целую вечность. Будто с того самого момента, как Джеймс зашел в ее комнату, она только и думала о том, чтобы он коснулся ее. Чтобы целовал ее губы, пихал руки ей в трусы, заставляя ее стонать и извиваться от удовольствия.

Лили упала на спину. Она чувствовала влажный жар его твердого языка. Джеймс крепко сжал ее бедра снизу и поднял, чтобы прижаться сильнее и… он нашел какой-то невероятный ритм. Чудесно-потрясающий. Лили не заметила, когда схватилась за волосы Джеймса и стала притягивать его к себе, удерживать между своих ног.

Джеймс не мог остановиться. Он боялся сделать ей больно, но не останавливался. Стараясь контролироваться себя, стараясь быть нежнее. Он отпустил одно бедро Лили и схватился за простыню и сжал ее в кулак до боли в пальцах, до хруста костей, только бы не причинить ей боль, лишь бы… о, боже.

Эванс. Эвансэванс-бля-эванс. Лили. Опять Лили. Джеймс мог попробовать ее, вылизать, запечатлеть этот вкус в своей памяти.

Лили стонала. Издавала какие-то невероятно пошлые звуки и почти — почти — попросила Джеймса не останавливаться. Дыхания не хватало, и она произнесла что-то вроде: «О боже нет не... пожалуйста», — делая паузы на каждом слоге. А он будто понимал.

Лили раскинула руки в стороны и сжала простынь в кулаки. Его язык, блин, горячий, влажный, может вытворять такие потрясающие вещи. Может заставить ее сходить с ума. Заставляет выгибаться, ерзать бедрами.

Джеймс не верил. Не понимал. Неужели… неужели это Эванс? Неужели это он делает с ней все эти похабные вещи? И, блин, боже, это было неповторимо. Просто охуительно. Слышать ее стоны, касаться ее тела, лизать, сосать, смаковать ее.

По телу пробежала дрожь. Лили опять взяла Джеймса за волосы и прижала к себе. Совсем близко. И слишком быстро.

Джеймс хотел бы, чтобы этот момент никогда не кончался, но, когда Эванс выгнула спину, он посмотрел на нее, не останавливая движения языка. Она восхитительно-блядь-неповторимо-прекрасно застонала, а потом обессилено распласталась на кровати и затихла.

Слишком быстро. Член болезненно напрягся. Сейчас было бы как никогда просто и легко взять ее, использовать возможность, но он же сказал.

Пока она сама не попросит.

Нечеловеческими усилиями заставив себя отойти от этой проклятой кровати. От проклятой Эванс. Он развернулся и открыл дверь.

Заставив себя не оглядываться.

Лили беспомощно валялась на кровати. Все в той же позе — поперек, будто ее перестало смущать это неудобное положение.

Она не знала, что только что произошло. Не могла объяснить, почему согласилась, и не знала, почему сейчас об этом не жалеет, почему ей не противно то, что этот ублюдок лишил ее всякого самолюбия и самоуважения.

Лили в жизни не испытывала такого оргазма. Такого, что искры из глаз, дрожь по телу — от пяток и до самой макушки. И было стыдно. Она не могла себя контролировать. Бесстыдно стонала, извивалась. И это был Джеймс Поттер. Тот самый Джеймс, мать его, Поттер, который выворачивал ее наизнанку одним своим видом, а теперь он буквально вторгся в нее. Теперь он знал о Лили все. Хотя, судя по тому, что он делал так, как ей нравилось, все было известно уже давно. Или у него был настолько невероятно огромный опыт, что по одному выражению лица он мог определить, как повернуть язык так, чтобы девчонка кончала до потери сознания.

Она чувствовала, что каждая клетка ее тела в эту секунду была благодарна ему за то, что случилось. Она понимала, что это простая физическая потребность, но все слишком противоречиво.

Лили его ненавидела. За все это. За то, что он с ней вытворял, какие вещи заставлял вытворять самой. Он знал вообще, что делает? Он управляет ею. Сознательно или нет — все равно.

Потому что ее голову должны забивать не эти мысли. Не такие безобразные, пошлые, из ряда вон выходящие. Потому что она — староста. Потому что они — старосты. Может быть, префекты и прикрывают их, а может, наоборот ничего не делают и радуются тому, что нет никаких занудных собраний, кои им обещали в письме, пришедшем летом. Второе предположение было наиболее вероятным.

Они, Джеймс и Лили, должны отвечать за происходящее. Видимо, в это Рождество не будет никакого праздника, потому что два отвечающих за это придурка ничего не предпринимают. Занимаются своими делами, балуются, занимаются извращенными вещами. Разве такими должны быть старосты? Главные старосты.

Отвратительно.

Лили тошнило от самой себя. Не то чтобы ей хотелось быть ответственной старостой, которую можно было бы ставить в пример малолеткам — еще чего. Просто… Лили привыкла выполнять обещанное. Она обещала Макгонагалл и Дамблдору, что будет добросовестно относиться к возложенным на нее обязанностям (Поттер, кстати, — тоже), но что-то по ней не видно. Сколько раз Лили была на дежурстве? Два? Три? Прошло гребаных два месяца, а она дежурила только несколько раз! Про Поттера можно даже не вспоминать.

Лили не винила его. Не будь она глупой и наивной, то была бы вполне себе сносной старостой. А может, она создана не для этого? Не ради этой обязанности Лили уродилась такой добросовестной и умной. Может, на ее плечи возложена какая-то другая миссия? Ага, обжиматься с Поттером — самое то для добросовестной и умной.

Она закатила глаза от собственных мыслей. Что толку? Самобичеванием ничего не добьешься, нужно действовать. Или хотя бы попытаться что-то сделать. Надо поговорить с ним. Перебороть свою гордость и поговорить.

Только… надо в ванную.

Лили была свежа, чиста и довольна. Последнее — отчасти. Она провела в душе около часа, от нее вкусно пахло кокосовым маслом, и она была готова поговорить, попытаться восстановить свое… положение и свою репутацию пай-девочки, выполняющей указания учителей. Той самой Лили, какой она была раньше. Заучка Эванс. Ее вполне устраивало старое положение вещей, а новое было неправильным, потому что было простым. Ведь легче всего — ничего не делать, ждать манны небесной. Это было не в ее характере. Лили не сможет работать одна, поэтому разговор был просто необходим.

Стуча в дверь, она была полностью уверена в том, что делает. Не нужно было ждать, лучше сразу, потому что потом желание делать что-то пройдет. Нужно ловить момент.

Только так.

* * *

— Джеймс… Можно войти?

— С каких пор эта чокнутая зовет тебя по имени? — усмехнулась какая-то старшекурсница и, будто ничего не произошло, наклонилась и обвела языком его губы.

— Отвали, — Джеймс отпихнул ее в сторону, по-быстрому натянул джинсы и отпер дверь.

За ней стояла Эванс. Самая обычная Эванс. Просто до невозможности, Джеймс мог бы блевануть от этого повседневного вида. Ее почти ничего не выдавало. Почти — потому что она была вся пунцовая. То ли от стыда, то ли от усталости, то ли от невероятного оргазма, который получила примерно час-полтора назад. Какой насыщенный день, блядь. И все бы хорошо, если бы не та шлюха, прямо сейчас лежащая на его кровати.

— Что? — невозмутимо спросил Джеймс. Если бы она только знала, насколько ему хотелось, чтобы она сейчас же убралась отсюда.

— Кажется, я не вовремя, — пробормотала Эванс, заглянув в комнату через плечо Джеймса.

— Блестящая дедукция, — Джеймс всплеснул руками. — Нет уж, говори теперь, что хотела.

Эванс облизнула губы. Член напрягся, но Джеймс старался не обращать на это внимания.

— Вообще-то, ничего настолько важного, чтобы отвлекать тебя от такого приятного времяпрепровождения.

Джеймс скрипнул зубами и взялся за дверной косяк.

— Не зли меня. Лучше говори, что ты хотела.

— Ничего, забудь, — Эванс развернулась, чтобы уйти, но Джеймс схватил ее за руку.

Сердце бешено колотилось, вот прямо сейчас выскочит изо рта и будет биться у нее под ногами. Эванс буравила его своими зеленющими глазами. Уже который раз ему хотелось вырвать их и растоптать.

— Что? — равнодушно бросила она.

Его большой палец был прямо на той точке, где бился пульс. И он был таким быстрым. Беспрерывное «туктуктук». Джеймс притянул Эванс ближе, больно изогнув ее руку в локте. Она тихонько ойкнула, и ей пришлось подойти.

— Почему ты так волнуешься? — тихо спросил он. Не то чтобы этот вопрос требовал ответа, просто ему очень нравилась ее реакция: глаза сузились в щелочки, ноздри раздулись, губы поджались. В этом вся Эванс. Вся эта неповторимая рыжая заноза в заднице. — Тебя смущает мое тело? — его рот скривился в ухмылке.

Джеймс притянул ее руку к своей груди. Холодные пальцы коснулись горячей кожи. Вдоль позвоночника пробежали мурашки, Эванс закрыла глаза. На полсекунды дольше, чтобы принять это за моргание.

— Чувствуешь, да?

Эванс убрала ладонь и сделала шаг назад. Джеймс не отпускал ее руки. Черт знает, почему.

— Отпусти, — мямлила Эванс, цепляясь за его руку, вонзая свои ноготки в кожу, чтобы причинить боль, чтобы отпустил, чтобы разомкнул пальцы, но нет, нет, Эванс, не уходи, зачем ты пришла, не для того же, чтобы уйти, верно? Останься, не оставляй меня, я рехнусь, с ума сойду, буду рушить стены, останови это, останови меня. Не уходи.

Но его пальцы разомкнулись. Эванс постояла секунду, бросила уничтожающий взгляд в его сторону и убежала в свою комнату, а Джеймс стоял в дверном проеме. Разбитый, уничтоженный. Зачем она приходила?

«Сука, ты все разрушила».

— Джейми, мы продолжим?.. — пропищал кто-то с кровати.

— Ты еще здесь? — разочарованно вздохнул Джеймс, не поворачиваясь к ней лицом.

— А куда я, по-твоему, должна была деться?

— Исчезнуть, — буркнул Джеймс. — Уйди.

— Я думала…

— Ты ошиблась, — он наконец развернулся и всплеснул руками. Поднял с пола майку и кинул на кровать. — Уходи.

Она разочарованно фыркнула, натянула майку, подняла с пола юбку и встала с кровати. Джеймс безучастно стоял у распахнутой двери.

— Ты уверен?

— Да, — ответил Джеймс. Хотя его стояк был категорически против.

Семикурсница оценивающе оглядывала его тело. То, что ниже пояса.

— Зато твой член — нет, — она подошла к нему вплотную, закрыла дверь и приложила руку к его горящему паху. Джеймс издал бесстыдный стон. Когда она опустилась на колени, он сдался.

* * *

Все куда-то провалилось. Лили сама провалилась. В никуда. Черта возьми, Джеймс Поттер сводил ее с ума!

Теперь.

Лили поспешно заперла дверь и наложила на нее все заклинания, которые могли спасти от его общества.

Она не могла стоять рядом с ним. Не сможет устоять на ногах. И как она только не рухнула, когда дверь распахнулась?

Весь стыд, все смущение снова снедали ее. Вы серьезно? Разговаривать? После того, что было? Она даже смотреть на него не сможет. На его губы, скрывающие за собой язык, который вытворял такие вещи…

Когда он притянул ее к себе, к своей груди, Лили чувствовала его жар, его тепло, а, коснувшись рукой, она чуть было не потеряла рассудок, потому что это… это было… прекрасно.

Блинблинблин.

Она сгорала от стыда. Хотелось провалиться под землю, закопаться самой.

И кто-то лежал в его постели. Разумеется, это была одна из тех, что «на один раз».

Почему это вообще должно иметь какое-то значение?

Лили закусила нижнюю губу.

Она сама пошла к нему в комнату, чтобы поговорить. О чем? О том, какой он безответственный ублюдок? Сейчас, когда всего полтора часа назад Поттер буквально поимел ее.

Лили схватилась за волосы. Поимел? Чушь! Да она сама раздвинула ноги! Упростила задачу! Ему оставалось только придвинуться, высунуть свой гадкий язык и… язык, блин, его язык.

Лили трясло. Некуда прятаться. Что она натворила? Как исправить? Оправдываться? Ну да. Ах, Поттер, я тут ноги перед тобой раздвинула, но ты это всерьез не воспринимай. Чего я так стонала? Так это я всегда так, брось!

Глупости. Теперь ему прекрасно было известно, что она ослепительно-блин-невинная девственница. Лили даже не отрицала, когда он говорил это… как там? «Я не буду лишать ваше высочество девственности.

Пока вы сами не попросите».

Лили вспыхнула.

Какого черта?

* * *

Джеймс считал это просто необходимым. Хоть иногда кончать в рот девчонке. Сжимая ее волосы в кулак, толкаясь концом в горло.

Лежа на кровати, он с наслаждением перематывал в голове эти моменты.

Только благодаря этой семикурснице ему удалось избежать печальной дрочки. Он был почти благодарен. Не совсем, потому что зашла Эванс а эта шлюха была здесь и Эванс увидела и он предстал не в лучшем свете и о-чем-он-вообще-думает.

Ему стыдно?

Это чувство было ему не знакомо. До сих пор.

А все Эванс. Все эта ебаная Эванс, она что-то с ним делала. Дура. Зачем ей понадобилось заходить в самый неподходящий момент? Добавки попросить?

А может… правда?

Джеймс фыркнул.

Глупости.

Эванс? Потрахаться? Да сто пудов приперлась со своим мозгоебством о том, какой он моральный урод и ублюдок и все, что только можно. Он виновен во всех смертных грехах.

В похоти — точно.

И в этот момент — легка на помине — в комнату влетела Эванс. Вот так беспардонно, в стиле Джеймса или даже Сириуса, но никак не нашей Эванс.

Он лежал в наполовину стянутых джинсах, раскинув ноги в стороны, а член — блять — едва прикрыт трусами. Чтоб ее, эту семикурсницу.

Джеймс быстро застегнул джинсы и снова как ни в чем не бывало развалился на кровати и приподнял голову, чтобы видеть Золотую Старосту.

— Что-то забыла? — спросил Джеймс, зевнув и тем самым подтвердив свою позицию похуиста.

Та замерла в недоумении. Наверно, ошиблась дверью.

— Ванная дальше, — бросил Джеймс и начал разглядывать свои ногти. Ему было слишком зашибись, чтобы тратить свои нервы и портить чудесное настроение разборками с Эванс.

А она стояла. Прямо в дверном проеме и пялилась на него. Впрочем, Джеймсу-то плевать, он увлечен своими ногтями.

— Сегодня мы идем дежурить.

«Серьезно, Эванс? Ты так старалась только ради этого? В таком случае, я разочарован».

Но сказал он другое:

— Обломись, сегодня никак. Одна подежуришь.

— Что значит «сегодня никак»? Нам каждый будний день дежурить надо! — Эванс смешно жестикулировала, будто это могло улучшить ее положение и придать словам больше значимости. В любом случае, сегодня его не заставил бы дежурить и сам Дамблдор. Потому что сегодня полнолуние.

— И ты вспомнила об этом только сейчас? — Джеймс даже отвлекся от своих безупречных ногтей.

— Какая разница, — отмахнулась Эванс. — Надо… в общем, — она рыкнула и сощурила глаза. — Нужно же с чего-то начинать?

Джеймс начинал злиться. Все-таки настырности у нее хоть отбавляй.

— Слушай, Эванс, отвали. Я бы на твоем месте сейчас валялся на кровати, — Джеймс оглянулся, вспомнив, что и сам лежит. — Последуй моему примеру, — поспешно добавил он.

— Ленивая ты задница, — пробормотала Эванс, но достаточно громко, чтобы он слышал.

Джеймс клацнул языком:

— Бинго. А ты — заморачиваешься из-за всякой хуйни.

Кажется, тут ей нечего было добавить.

И правильно — ведь по ней было видно, что ничего из этого ей не нужно. Ни эта должность, ни все эти обязанности. Ей просто невыносимо быть в этой коморке, именуемой гостиной старост. Но больше всего — больше всего — Эванс ненавидела быть в постоянном обществе Джеймса. Вынужденном. Может, она пережила бы все это, не будь его на горизонте. Все это вкупе — страшнее адских мук.

— Тебе это не нужно.

— О чем ты?

— О дежурстве. О нас. Обо всем этом, — Джеймс развел руками и поднялся с кровати.

В ее глазах было ослепительно чистое недоумение, такое искреннее, что он мог бы расплакаться.

Она смотрела на него в упор и, кажется, даже не заметила, как он оказался в шаге от нее.

Смотрел на нее сверху вниз, она была готова слушать, смотрела на него с непониманием и интересом. Эти наивность, доверчивость сводили с ума. Джеймс никогда не смог бы обмануть ее или причинить боль.

— Иди отдохни, Лил.

— Объясни, что ты имел в виду.

— Потом.

— Не обращайся со мной, как с ребенком, — огрызнулась Лили.

Джеймс ухмыльнулся.

— Заткнись и пиздуй. Так лучше?

Лили злобно сощурилась, а Джеймс осклабился. Но она не двинулась с места.

— Хочешь объяснений? Тогда сначала скажи, зачем ты так не вовремя пошла ко мне.

— Ты про сейчас или про до этого?

— И то и другое, — недолго думая, ответил Джеймс.

— Тогда — насчет дежурства, а сейчас… — она закусила губу.

Джеймс закатил глаза.

— Знаешь, лучше подумать, прежде чем что-то делать.

— Я думала! — голос Лили срывался.

— Ты это… что?.. Оправдываешься?

— Что? Нет! Даже не мечтай, я просто… — Эванс аж покраснела.

Джеймс поднял бровь.

— Я не понимаю, к чему все это… то, что в комнате, ты… — кажется, сейчас разревется. Этого Джеймс не хотел.

— Ты правда не понимаешь? — вклинился он. — То есть все это зря?

— Что — зря? О чем ты? О том, что ты надругался надо мной?

— Надругался? — Джеймс не сдержал усмешку. — Да я тебе помог!

— Ты так думаешь? — в ее голосе слышались истерические нотки, ему хотелось заткнуть ее рот, только слов было слишком много. — Да что ты вообще можешь знать! Ты возомнил, что сможешь мне помочь? Ты знаешь о моих проблемах? Что ты вообще обо мне знаешь, что ни с того ни с сего решил, что сможешь мне помочь! Ты ничегошеньки обо мне не знаешь! И ты… ты сделал только хуже! Ну почему? Почему ты делаешь все еще хуже, чем было? Ты воспользовался моментом! Когда я была чуть ли не в предобморочном состоянии. Ты использовал меня, а потом доказал это, приведя какую-то шлюху… Я бы ни за что не зашла в твою комнату, если бы знала, что ты… что там…

Нет, Эванс, все не так, прекрати, я не выдержу. Ты не права. Ты не права, ты никогда еще так не ошибалась.

Ее трясло, его трясло. А слова не прекращались, они бились непрерывным потоком. Он прислушался и услышал…

— …ты не представляешь, насколько ты ошибаешься, Эванс. И я готов прямо сейчас задушить тебя, но не могу, не могу, и хуй его знает, почему, но не могу. Потому что это будет равносильно тому, что я себя задушу. Вот почему. И тебе этого не понять, потому что ты не поняла даже того, что было чертовски очевидно, ты переиграла это в своей башке так, как тебе больше всего хотелось. А все не так, блин, Эванс, ты сводишь меня с ума, у меня уже мозги плавятся от того, какая ты дура, — он уже схватил ее лицо двумя руками и смотрел прямо в эти зеленющие глаза. — Все не так, пойми. Я… я бы ни за что не причинил тебе боль.

Слез не было, была злость, была чистая ненависть.

Джеймс опустил руки.

— Ты все усложняешь. В тебе это природой заложено — все усложнять.

— Да пошел ты, — Эванс развернулась, но Джеймс опять схватил ее за руку. Скоро это войдет в привычку.

Снова этот презрительный взгляд.

— Не думай, что больно только тебе.

И он обнял ее. Все, что Джеймс мог сделать, — это обнять ее.

— Не смей прикасаться ко мне, — сказала Эванс, оттолкнула его и ушла.

Теперь это невозможно, Эванс.

Теперь это было невозможно.

* * *

— Что значит «я не приду»? — Сириус поперхнулся. Определенно, обед не самое лучшее время для заявлений. — Ни один из нас ни разу не пропускал этот… день.

— Ты хотел сказать ночь, — поправил Луни.

— А ты что молчишь, Рем?

— Кажется, только что я что-то сказал… нет? — он наигранно удивленно оглянулся на Джеймса и Пита.

— Ты лучше скажи, Джим, что за хуйня с тобой творится? Что эта Эванс там мутит?

— Я знаю, что я мудак, что я нарушаю клятву и все такое…

— Вот именно! Чувак, тебе надо к Помфри, — буркнул Сириус.

— Или в Мунго… — тихо добавил Рем.

— Ты всерьез собираешься дежурить?

Джеймс кивнул.

— Не пизди. Это все Эванс, — злобно ворчал Сириус.

— Да что ты заладил с этой Эванс! — Джеймс старался говорить тише, но ничего не выходило.

— Да потому что кто еще на этой планете может заставить тебя кинуть своих друзей! — Сириус закипал. Сейчас пар из ушей повалится. — Я по твоей роже вижу, что у вас что-то было.

— И что, если было? — не унимался Джеймс.

— А то, что ты мне ничего не рассказываешь, Джим! Тебя будто не существует. Закрылся там в своей Комнате Старост и не вылезаешь. Ты случайно не стал импотентом?

Джеймс закатил глаза.

— А, ну да, стань ты импотентом, тебе бы ни к чему было связываться с Эванс.

Джеймс сжал вилку так сильно, что костяшки побелели.

— Видишь, — тихо, будто бы с жалостью сказал Сириус. — Это все она. Этого не должно происходить. Ты всегда наслаждался той жизнью. Распутной, развязной. А сейчас тебя хуй куда-нибудь вытащишь. Ты только вдумайся, — Сириус склонился над его ухом, — ты собираешься пропустить полнолуние. Ты собираешься бросить Рема ради бабы. — Джеймс повернулся к нему лицом, Сириус двинул бровью. — Если ты не придешь, можешь больше никогда не подходить ко мне. И к Рему. И к Питу. Ты не будешь одним из нас, ублюдок ты несчастный.

Джеймс хрустнул костяшками пальцев, но ничего не сделал. Даже не ответил.

Ремус бросил вилку и поднялся из-за стола.

— Рем, — Джеймс встал с места и взял друга за плечо, — Рем, я приду.

— Не делай одолжений, ладно? Лучше разберись, что тебе нужнее и дороже.

Джеймс не смог бы пропустить вылазку. Ни разу не пропускал, ни при каких обстоятельствах. А сегодня, вот сейчас, ему хотелось сбежать отсюда. Сбежать от этой луны, от звезд, от ночи — туда, в замок, где сейчас расхаживала Эванс.

Вне всяких сомнений — расхаживала.

Было мерзко. Потому что эта Эванс, она заставляла думать не о том, о чем следовало бы. О друзьях, о Ремусе. Он не мог понять, что происходит. Он чуть было не оставил Рема, чуть было не потерял дружбу, которой дорожил больше всего на свете.

Он бы хотел, чтобы Эванс не существовало. Никогда. И как было бы просто: он не хотел бы касаться ее, прижимать к себе, не представлял бы ее на месте других.

Но, честно говоря, без Эванс не было бы смысла. Ведь все, чего он добился, было ради нее — чтобы расположить ее к себе, чтобы она полюбила, восхищалась им, как те, с которыми он спал ради удовольствия.

Нельзя было приравнивать ее к шлюхам. Джеймс это понимал и корил себя за свои мысли. Это неправильно, потому что Эванс не такая, и сколько-раз-блин он себе это повторял, бил и пинал стены, старался не представлять ее, когда дрочил, когда трахался. Никакая шлюха с кукольным личиком и блестящей фигурой не сравнится с ней. И никакая девственница или застенчивая извращенка.

Потому что Эванс — вот она, и не надо никого искать. Она ближе всех и дальше всех одновременно. Это ломало его мозги, Джеймс не мог понять, что в ней такого, что притягивает его так сильно. И олений облик не помогал с этим разобраться.

* * *

— Эванс, — послышался голос за спиной. Тот самый голос, из-за которого вдоль позвоночника бежали мурашки.

Лили развернулась на каблуках в сторону, откуда шел звук. Сгорбленная фигура Снейпа была в нескольких шагах от нее.

— Что тебе нужно? — как можно более уверенно спросила Лили.

— Это ты их натравила, да? — игнорируя вопрос, бросил Снейп.

— Что? — Лили понимала, о чем он, но не знала, с чего он решил, что это все она. — Нет, постой, с чего ты взял?

— Я поразмыслил и понял одну закономерность, — монотонно бормотал Снейп, будто это совсем не имело значения, — пару недель назад, когда ты решила излить всю свою ненависть, за углом стоял Поттер. Что-то мне подсказывает, что он был там не случайно. Не ты ли его натравила?

— Чушь собачья, — злобно ответила Лили.

Ее затрясло от возмущения: как он мог подумать такое?..

— А может, я ошибался в тебе, а, Лили? — он подходил все ближе и ближе.

— Ты рехнулся, — тихо, с опаской прошипела Лили.

— Я теперь ни в чем не уверен.

Лили закатила глаза.

— Я понимаю, ты обижен за то, что я тебя не прощаю, но и ты пойми: ты причинил мне боль, ты меня предал…

— Заткнись, грязнокровка, — рявкнул Снейп, сердце Лили встало поперек горла, — речь не о том.

Ей было наплевать на Северуса. Искренне. Но мысли перемешались, сердце билось так сильно, что было тяжело дышать. Сейчас Снейп был вне всяких сомнений опасен.

И он был все ближе и ближе, шаги не были слышны, он будто парил над землей, словно призрак.

— Чего ты хочешь? — скрепя сердце, спросила Лили.

— А через несколько дней прилетает сова от Блэка, — игнорируя вопрос, продолжает Снейп. — Не думал, что, узнав такую новость, Поттер не расскажет об этом сразу всей школе. Но ведь не рассказал.

— К чему ты клонишь?

Лили не заметила, как оказалась прижатой спиной к стене, а Снейп нависал над ней, не касаясь, хотя они были на расстоянии всего пары сантиметров, и Лили чувствовала его дыхание на своем лице.

У него был свой талант — талант угнетать людей.

— К тому, Эванс, что это все ты. Ты подговорила их. Сказала Поттеру, чтобы он никому ничего не рассказывал, а потом шепнула об этом Блэку, который не столь терпелив.

— Ты сошел с ума, Сев…

— Не называй меня по имени.

— Чего ты хочешь? — вкрадчиво переспросила Лили.

— Узнать, когда и чья очередь.

— Прекрати говорить глупости, мне и в голову прийти не могло… кого-то там подговаривать, натравливать. Это чушь, Снейп, и ты это прекрасно понимаешь. Это не в моем характере — я предпочитаю сидеть в стороне и никого не трогать, как и ты, — тихо и медленно выговорила Лили, выдержав долгий холодный взгляд Северуса.

— Я тебе не верю, — шепнул он и взял Лили за подбородок.

Лили замахнулась для удара, но он перехватил ее руку и отвел в сторону. Она начинала паниковать.

— Я совершил ошибку, когда полюбил тебя. Ты была такой доброй, такой чистой и невинной, а эти ублюдки испортили тебя. Клянусь, я бы перегрыз им глотки.

— Им? — Лили совладала со своим голос, несмотря на руку, все еще державшую ее подбородок. Его ледяные пальцы держались крепко. — Ты ошибаешься. Если кого и винить, то не их, а Поттера.

Снейп склонил голову и сузил глаза.

— Он что-то с тобой сделал?

— О да, — ухмыльнулась Лили. Она не знала, что делала, но считала это правильным. Выбить его из колеи, разозлить. — Он сделал гораздо больше, чем ты мог бы себе представить. Он изменил меня. Я не знаю, в лучшую или в худшую сторону, — это тебе решать. Но это так, да, Северус, ничего уже не вернуть, как бы ты ни старался.

Его ноздри раздулись, грудь неровно двигалась, он закипал, он был зол, а Лили была только рада. Она не любила причинять людям боль, злить их, но этот случай доставлял ей огромное, неестественное удовольствие.

— А то, что ты себе навыдумывал, — натянуто за уши. Я не знаю, что это было, но, честно говоря, я в тебе разочарована, — она отпихнула его руку и толкнула в грудь, освобождая себе дорогу.

Все было кончено, казалось бы. Но произошло что-то невероятное.

Снейп схватил Лили за локоть и притянул к себе. Она врезалась спиной ему в грудь. Резко и шумно. Тихо прикрикнув, и замерла, когда его дыхание коснулось ее уха.

— Пусти, — прошипела Лили, попытавшись пихнуть его локтем в живот, но хватка была слишком, слишком сильной.

В коридоре было очень темно, хоть глаз выколи. Единственным источником света была луна, светящая в окно. Сейчас Лили понимала только одно — безысходность. Чертова беспомощность, Лили боялась даже закричать, потому что Снейп был опасен, черт возьми.

Его волшебная палочка уперлась ей в поясницу, и Лили вздрогнула.

— Хоть один звук, — шептал он ей в ухо, — и тебе конец. Ясно?

Лили сглотнула, боясь отвечать.

— Кивни, если поняла.

И она кивнула. Сдалась, сломалась от испуга, беспомощности, своей же слабости. Потому что Снейп — темный маг, и он мог сделать все, что угодно. Лили не было стыдно за свой страх, он был оправдан. Она боялась, не зная, что он задумал.

Резкий разворот, и Лили припечатана грудью к стене. Дыхание перехватило, воздуха стало не хватать.

Тяжелое прерывистое дыхание над ее ухом вовсе не успокаивало, только больше пугало и заставляло паниковать. Палочки у поясницы больше не было, ее заменила ладонь, скользящая вдоль талии и оказавшаяся на животе. Одно движение, Лили оказалась под ним в согнутом положении. Вторая рука давила между лопаток, наклоняя ее ниже.

«Нет-господи-пожалуйста-только-не-это».

На глаза наворачивались слезы. Лили было страшно, больно. Ладони упирались в стену, пока Снейп по-хозяйски закидывал ее мантию на спину и поднимал юбку, бормоча что-то себе под нос. Его рука все еще давила между лопаток, не давая выпрямиться. Лили боялась шелохнуться, несмотря на то что у него больше не было палочки. Ее словно парализовало. Она стояла и молча глотала слезы.

— Почему ты плачешь, Лили? — едко спрашивал Снейп. — Я не сделаю тебе больно.

Кажется, он и вправду не понимал, что ей больно, когда он давит между лопаток. Но Лили не смела сказать хоть что-нибудь. Потому что было чертовски страшно, отвратительно и, черт возьми, она могла бы дать ему ногой по яйцам, но боялась.

Слезы стекали с кончика носа. Неужели все произойдет именно так? В темном холодном коридоре у каменной стены и… с ним?

Снейп остановился. Сердце Лили заколотилось в надежде, что ничего не будет, что он передумал, что она избежит этого позора. Он убрал руку с ее спины.

Лили неуверенно вздохнула и стала выпрямляться, но:

— Не так быстро.

Рука снова вернулась на спину, и Лили снова нагнулась. Слезы душили. Обида, горесть и отчаяние. Пока его руки лезли под рубашку, нашаривая расстежку лифчика, ее трясло, руки затекли.

«Поттер, спаси меня».

Не было никаких шансов, что он пройдет по этому коридору. Она была в самой заднице школы. Она и сама не до конца понимала, что привело ее сюда. Еще интереснее — что привело его сюда?

Он следил за ней. Все то время, что она дежурила. Если бы Поттер пошел с ней, возможно, ничего бы не произошло. Если бы.

Но было только сейчас. И никуда не деться. От этих ледяных рук и тяжелого дыхания над ухом.

Она решилась и попыталась пнуть его между ног, но он сжал ее ногу своими ногами. Она попыталась закричать, но холодная ладонь сразу же зажала рот, и она снова почувствовала, как палочка уперлась ей в спину. Он прошептал какое-то заклинание, и она больше не могла разжимать губы.

Слезы беспрерывно стекали по щекам и падали на каменный пол.

Луна скрылась, осталась беспроглядная удушающая тьма, слезы и чужие пальцы, расстегнувшие лифчик.

Рука переместилась на живот, заскользила выше. Соски затвердели от холода. Вдоль позвоночника пробежали мурашки, когда Снейп замял левую грудь.

Беспомощный всхлип. Это было мерзко, отвратительно. Все было отвратительно.

«Прошу, Поттер, появись, разыщи меня со своей Картой…»

В голове Лили эти слова сопровождались нескончаемыми всхлипами, которые не могли по-настоящему сорваться с губ.

Дыхание Снейпа учащалось, становилось каким-то прерывистым.

Лили хотела бы отвлечься от реальности, подумать о другом, но в голову не приходило ничего, кроме мыслей о спасении. О Поттере, который сейчас смертельно занят со своими дружками.

Неожиданно Снейп отпустил ее грудь и приложил ладонь к ее рту.

Лили выпучила глаза и замычала, тщетно пытаясь укусить его за палец, но все зря, все без толку, все кончено, сейчас все это прекратится, и он изнасилует ее. И только потом поймет, что совершил ошибку, только потом, когда будет поздно.

Она сама виновата, она его спровоцировала своими же словами, которые не содержали ничего, кроме зла и лжи. Потому что Поттер ничего с ней не сделал, он не изменил ее, он просто вмешался в ее жизнь, перевернул все с ног на голову, но ее он не изменил. Она сама изменилась, по собственному желанию и тем самым разозлила Снейпа. Свела его с ума.

Это все она, она сама виновата. Некого винить, только саму себя. И было бы эгоистично звать кого-то на помощь, тем более Поттера. Потому что больше некого.

— Что за… Люмос.

Снейп замер, Лили замычала, а потом поняла — это ее шанс.

Она резко подняла ногу, но Снейп снова свел ноги, зажав ее щиколотку.

Лили не знала, кто это был, но была благодарна ему, как никому прежде за всю свою жизнь. Несмотря на то, что он ничего не делает, он был здесь. Он остановил это безумие.

Руки и спина ныли от боли.

Но это было не важно.

— Ах ты ебаный ублюдок.

Лили замерла, сердце пропустило удар. Это был Джеймс. Джеймс Поттер.

Она не видела, что происходило за ее спиной. Но Снейп больше не наваливался на нее сверху. Тогда Лили выпрямилась и развернулась. Она почувствовала, что заклинание перестало сжимать ее губы, вздохнула и стала их облизывать.

Поттер не раздумывая ударил Снейпа по челюсти, так, что даже она смогла услышать, как его зубы стукнулись друг о друга. Она вскрикнула, когда Снейп рухнул на пол и заорал от боли.

Он не успел подняться, как Поттер сразу же стал изо всех сил пинать его в грудь, живот, ноги и да-кто-там-смотрит, и он вопил от боли, а Джеймс был в ярости, не жалея сил и злости, он наверняка раскрошит ему все ребра, наверняка Снейп останется гребаным инвалидом.

Лили рыдала, ревела от страха, глядя на обезумевшего Поттера, на обезумевшего Снейпа, не зная, что делать, у нее не было сил бежать, и она села на пол, поджала колени и спрятала лицо между ними, не глядя на происходящее, рыдая во весь голос.

«Прекратите-это-безумие, мать вашу, я не хочу, чтобы это происходило, просто оставьте друг друга в покое, пожалуйста-прошу-умоляю».

Она заткнула уши, чтобы не слушать слова, сопровождающие животные удары, крики боли и злости. Все заполонила тишина. И только гребаные мысли о гребаном спасении, которое так и не пришло.

Опять чьи-то руки — не такие, как у Снейпа, они были теплыми и сильными. Они поставили ее на ноги и заключили в объятия.

— Все нормально, Лил, теперь все хорошо.

Она не переставала всхлипывать, слезы не кончались, она все рыдала и рыдала, прижавшись к груди Джеймса. Взявшись за края его мантии и сжав их до боли в пальцах.

Он гладил ее волосы, успокаивающе похлопывал по спине.

— Мне страшно… — сипела Лили ему в грудь. Он наверняка не расслышал, не понял. Было тепло, было хорошо, но казалось, что весь этот ужас еще не закончился.

Она боялась посмотреть на тело Снейпа. Избитое, изувеченное. Потому что, мать вашу, именно так оно и было. Это то, чего Поттер так сильно хотел. Он сумасшедший. Весь этот мир с ума сошел, с ног на голову перевернулся.

— Не бойся. Все нормально. Я здесь.

Лили отпустила мантию и обняла его, потихоньку успокаиваясь.

Все кончено. Все нормально.

Он здесь.

Джеймс чувствовал, что воротник был мокрым от слез. Слезы. Так много слез. Откуда они только брались? Целое море.

Джеймс знал, что ботинки были обляпаны кровью. Ее было не так много, как хотелось бы. Этому ублюдку стоило выблевать все, что в нем было. Джеймс знал, что с упоением будет соскабливать эту кровь собственноручно.

А слезы. От слез было никуда не деться. Эванс беспомощно подрагивала, прижимаясь к его груди, впиваясь ногтями в кожу, защищенную грязной тканью рубашки. Под Ивой к концу осени всегда было грязно. Он хотел бы, чтобы вмятины, оставленные ее ногтями, никогда не исчезали. Джеймс упивался этой болью и знал, что позже, у себя в спальне, будет колотить стену.

Но не сейчас. Нет. Он еле слышал, как ублюдок взбирался на ноги, а потом заскребся вдоль по коридору. Джеймс зажмурился и крепко стиснул зубы, подавляя желание нагнать его и убить.

Он бы не заметил, как сильно прижал к себе Эванс, если бы она не начала пихать его в грудь. Поначалу он не понял, что случилось, а потом резко отнял руки.

Эванс отошла, держась за плечо и глядя в пол — на палочку Джеймса.

Он шумно дышал через нос, а Эванс, кажется, вообще дышать перестала. Она не шевелилась, только шмыгнула один раз и застыла.

Блядь.

Джеймс сжал кулаки и резко зашагал в обратную сторону, в гостиную. Не туда, куда ушел Снейп.

— Джеймс.

Хрипотца голоса заставила его замереть. Джеймс дал понять, что слушает, чуть повернув голову назад. Она этого не видела, но будто поняла. Наверно, заведомо знала, что он выслушает.

— Не… — запнулась. — Проводи меня.

Джеймс сглотнул. Наверно, сначала она хотела сказать: «Не уходи». Он почувствовал себя последним ублюдком.

— Пожалуйста.

Он бы все равно не оставил ее здесь одну. Его бы загрызла совесть, но Эванс опередила.

— Пошли, — тихо сказал Джеймс, повернувшись к ней и сунув руки в карманы брюк.

Эванс повернулась, не поднимая глаз.

Он чуть мотнул головой, подгоняя ее. В ответ Эванс подняла палочку, лежащую под ногами, подошла к нему и протянула.

Джеймс чертыхнулся.

— Спасибо, — сказал и торопливо взял палочку.

Он зашагал вперед. Эванс пристроилась рядом и пошла с ним в ногу.

Звук шагов ударял по ушам. Джеймс не мог этого выносить и сказал первое, что пришло в голову:

— Как так вышло?

Да, прекрасный способ отвлечься. Джеймс выругался про себя. Лучше было не затрагивать эту тему. Ему самому было не по себе.

— Я сама виновата, — сипло сказала Эванс.

Джеймс вспыхнул.

— Ты не можешь быть виновата.

— Я его спровоцировала…

— Нельзя спровоцировать на такое, виноват насильник, а не жертва.

Возникла пауза. Джеймс чертыхался про себя. Он не хотел, чтобы она винила себя за произошедшее и в то же время не хотел обсуждать это прямо сейчас.

— Как тебя вообще занесло в самую задницу школы?

Он смотрел на Эванс, ссутулившуюся, пялящуюся куда-то под ноги. Она пожала плечами.

Джеймса и вправду беспокоил этот вопрос. Как она здесь оказалась? Это было противоположное крыло, где им не поручено было дежурить. Здесь обычно бродил Филч со своей доисторической кошкой. А еще интереснее, откуда здесь взялся Снейп?

Он сжал Карту, сложенную в кармане брюк. Если бы не она, он бы не нашел Эванс. Чуть не опоздал. Или все-таки?.. Нет. Джеймс дернул плечами, отбрасывая отвратительные мысли в сторону.

— А тебя? — от ее хриплого голоса все еще было не по себе.

Джеймс поднял брови.

— Что — меня?

Эванс судорожно выдохнула.

— А ты здесь откуда?

— А, — он вытащил Карту из кармана и протянул Эванс.

Она бросила на нее взгляд и кивнула. Джеймс тоже зачем-то кивнул.

Краем глаза он продолжал рассматривать. Мантия была нараспашку, рубашка застегнута только на несколько пуговиц по центру. Но Эванс это, кажется, не слишком заботило. Она все держалась за плечо.

— Что с плечом? — на автомате спросил Джеймс.

Эванс дернулась. Не ожидала, наверно. Он вновь мысленно выругался.

— Ничего, — просто ответила она. — Руки деть некуда.

Джеймс легко этому поверил. Ему тоже было некуда деть свободную от палочки руку, поэтому сминал ею Карту в кармане брюк. А у Эванс карманов не было. Да и Карты тоже.

Охуительно логично.

Она зажала в кулаки края мантии. Весь ее образ был каким-то… нервным. Джеймса это бесило.

— Прекрати, твою мать, — процедил он сквозь зубы.

Эванс снова дернулась. Его опять кольнула совесть.

— Прости, — тут же исправился он.

Блядь, о чем он вообще? Джеймса смущала эта ситуация в целом. Не в том смысле, что ему было неловко, а в том, что он не привык к такому. Странно было плестись по коридору бок о бок с Эванс в ночное время. Особенно после того, что ему пришлось увидеть. Сделать.

Пережить.

Ему? Только ему? Это Эванс, блядь, чуть не изнасиловали, а изводится он. Что она там вообще думает?

— О чем думаешь?

Блядь. Откуда только весь этот словесный понос. Почему бы ему просто не заткнуться, пока не наплел лишнего.

Эванс пожала плечами.

Его передернуло от этого ее несчастного, обреченного вида. Не то чтобы не было на то причины. Ему было бы легче просто уйти, оставить ее одну. Не видеть этого.

Но ей, должно быть, было страшно. Определенно.

Он не смог бы оставить ее одну. Как бы сильно ему ни хотелось.

Оставшуюся дорогу Джеймс старательно молчал. Даже язык прикусил, чтобы не ляпнуть чего. Но отвести взгляд не мог. Он все смотрел на ее измятую мантию, полурасстегнутую рубашку, юбку, перевернутую задом наперед. Он с трудом подавлял желание остановиться, чтобы застегнуть все пуговицы и развернуть юбку.

Он нещадно сжимал Карту у себя в кармане.

* * *

Почему?

Лили обессилено рухнула на кровать и зарылась лицом в подушку.

Почему так вышло? За что?

За что ей пришлось такое пережить? Как ее занесло в этот чертов коридор, как туда занесло Снейпа? За что?

Он следил за ней. Безусловно. Иначе нельзя было объяснить их встречу. Не могло случиться так, что они оба случайно пришли в противоположное крыло. В запретное крыло.

Лили ушла дальше, чтобы суметь все обдумать. Чтобы была возможность остаться наедине с собой. И без того многое произошло. А теперь…

Ее до сих пор трясло. Места, которых касались его руки, все еще горели, как ожоги. Они отпечатались так глубоко, что невозможно было забыть о них ни на секунду.

Не думать? Она не могла: воображение снова и снова воспроизводило эту ужасную сцену. Безысходность и страх. Боль и ненависть. Беззащитность. Было стыдно, что она — бесстрашная гриффиндорка — так легко сдалась. Почти не попыталась бороться. В том была и ее вина. Она, безусловно, сама спровоцировала Снейпа, но кто бы мог подумать, что он на такое способен.

Поттер сказал, что виноват насильник. Наверно, он прав. Но ей было так сложно отбросить чувство вины.

Незабвенный Поттер. Почему она надеялась именно на него? А на кого еще можно было надеяться? Если бы пришел кто-то другой, она бы никогда не смогла забыть позора. Мысли о нем сами навязывались. Она наперед знала, что Поттер ее вызволит, стоит ему только увидеть. Стоит только представить. И у него была Карта.

Лили чувствовала себя эгоисткой. Последней сукой. Поттер ничем не был ей обязан, он не должен был ее спасать. Если бы он прошел мимо, она бы не смела его обвинять, корить за это. Просто она… надеялась. Доверяла ему.

Просто больше некому.

И даже те отвратительные вещи, которыми занимался с ней Поттер, меркли в контрасте с тем, что чуть было не сделал Снейп.

И когда он пришел, когда Джеймс пришел и вызволил ее из этого ада, она была благодарна. Искренне, как никогда в своей жизни. Никто никогда не помогал ей, никто, Лили была одна. Всегда. После Снейпа — всегда.

И обнял. Прижал к себе. Его руки придавали чувство безопасности, защищенности, они искренне согревали своей заботой, своим теплом. Настоящим.

Она часто ошибалась в людях, но теперь знала наверняка, что Джеймсу Поттеру она могла доверять.

Лили видела, как он менялся рядом с ней. С ним что-то происходило, она производила на него какой-то эффект, что Джеймс-брутальный-Поттер становился заботливым и понимающим Потти. Казалось, все это было фальшиво. Раньше — казалось.

Он защищал ее, он был зол, был жесток, когда размазывал Снейпа по полу. В какой-то момент, там, в коридоре, ей показалось, что он подойдет и ударит. Он был… ужасен.

Лили закусила край наволочки.

И как легко он изменился, позабыв о Снейпе. Как легко он подошел и поднял ее на ноги, как просто эти жестокие, сильные руки сумели ее успокоить.

И как легко она обмякла. Взяла и разрыдалась у Поттера на груди. Не только она что-то с ним делала, он с ней — тоже.

Пора было смириться с этим гребаным влиянием. Джеймс изменил ее. Он определенно что-то перевернул, раз она могла просто взять и показать все свои эмоции, наплевав на всякое самолюбие и гордость.

Лили знала, что он не будет никому говорить, не будет ей напоминать об этом. Просто потому, что это Джеймс Поттер. Он не предает и не подставляет. У него все эмоции на лице написаны. И это не фальшь, как она раньше думала, — это его настоящее. Потому что даже самый искусный лжец не сможет так легко сменить ярость на заботу.

Лили усмехнулась.

Казалось, Джеймс Поттер не мог быть благородным рыцарем. Казалось, Джеймс Поттер и благородность — понятия из параллельных вселенных. Он был, скорее, принцем, который имеет все с рождения: деньги, смазливая мордашка, известность.

Лили это отпугивало. Он был человеком, которому нечего добиваться, не к чему стремиться, потому что все уже было под носом. Поклонницы толпами носились за ним, не требуя ухаживаний. Деньги были приготовлены знатными родителями. Умом он не был обделен, как и красотой.

И он был ей отвратителен, как никто другой.

Но он, сам того не ведая, показал, что деньги и слава не все, что ему нужно. Не все, чем он дорожит.

«Что-нибудь принести?»

Эти мелочи теплили ее сердце.

«Уверена, что все в порядке?»

Лили было немного стыдно, что она отвечала только мотанием головы и кивками, не поблагодарив его. Но, казалось, он был доволен и этим. Ему было спокойнее, когда он знал, что «нет, ничего не нужно» и «да, все нормально».

Она обязательно поблагодарит его. Позже. Он должен был понять, что ей плохо, что нужно было как-то переварить в голове ситуацию.

Но…

Лили услышала грохот. Она резко подняла голову с подушки и прислушалась. Последовал еще один удар, и Лили обреченно закрыла голову подушкой.

«Только не опять, Поттер, пожалуйста».

Конечно, было бесполезно силой мысли заклинать его прекратить.

В ход пошла вторая подушка, но и это не помогало: грохот все еще бил по ушам.

Лили перекатилась на спину и вздохнула. Посчитав, что обычным заглушающим заклятием на двери не будет удовлетворена, она лениво поднялась с кровати. Кое-как пригладив волосы, Лили зашла в ванную, разделяющую их комнаты. Усилием воли не посмотрев на свое отражение в зеркале, прошла мимо. Страшно было даже представить, как чудовищно она выглядела.

Дверь в комнату Поттера оказалась не заперта, и Лили зашла.

Тот даже не замечал ее присутствия и продолжал колотить шкаф.

Лили чуть смутилась. Она опять пришла к нему в комнату фактически без причины. Она могла бы отвязаться заклинанием. Могла бы.

— Джеймс, — тихо сказала Лили.

Удары были нечастыми: он словно выжидал, пока боль в одной руке утихнет, и только потом ударял другой. Кулаки были в крови. Он был зол. Очень. Зачем она пришла? Лучше было бы оставить его в покое, чтобы перебесился, а она бы отдохнула.

— Джеймс, — чуть громче повторила Лили.

Но было стыдно оставить его одного. Казалось, ему нужна помощь. Нужно было, чтобы кто-то его остановил. Казалось настолько правильным то, что именно Лили должна была его остановить. И никто другой.

А кто еще? Не видно, чтобы его друзья знали о том, что он периодически нападает на стену. Или шкаф.

Чувство благодарности царапало легкие. Может быть, остановив Джеймса, Лили сможет его отблагодарить.

— Джеймс!

Все прекратилось. В комнате натянутой струной повисло напряжение.

Он замер. Неровное дыхание прерывало тишину.

— Твою мать, ты издеваешься надо мной? — сквозь зубы процедил Джеймс.

Лили будто ударили по лицу. Она не ожидала такого ответа. Дура.

Она сглотнула.

— Перестань, пожалуйста, — эти слова звучали так жалко. Она чувствовала себя ничтожеством.

— Что? — Джеймс стянул с себя мантию и бросил ее в сторону, после чего внимательно посмотрел на Лили.

Он был в нескольких шагах от нее, но Лили буквально осязала его напряжение.

— Перестань шуметь, я не могу уснуть.

Джеймс оценивающе оглядел ее с ног до головы, Лили скривилась.

— А ты готова ко сну?

— Не меняй тему! — огрызнулась Лили.

Поттер усмехнулся, но резко снова посерьезнел.

— Уйди.

Лили вспыхнула. Вдруг стало очень жарко. Ее злило такое обращение.

— Ты собираешься вот так меня игнорировать?

— Ты же меня игнорировала, когда я спрашивал, нужно ли тебе что-нибудь, — Джеймс демонстративно потянулся. Он явно не был настроен на разговор, но Лили не собиралась отступать.

— Ты просто невыносим, я не…

— Тогда зачем ты пришла? — резко оборвал Джеймс. — Ты могла бы наложить заглушающее на дверь — и все, — он щелкнул пальцем. — Стоит ли оно этого бессмысленного трепа?

— Мне надоело, что это повторяется каждый раз, когда ты чем-то недоволен. Надоело, — повторила Лили. — Ты должен прекратить это, иначе я…

— Что? — Поттер поднял бровь.

Лили закусила губу. Иначе — что?

— Я откажусь от должности старосты.

Джеймс нахмурился.

— Думаешь, меня это волнует? — фыркнул Джеймс.

— Да.

Джеймс смерил ее взглядом.

— Уйди, — повторил он.

— Нет, — Лили помотала головой.

— Я не хочу… — он сглотнул, — тебя видеть.

— Я тебя тоже.

— Тогда в чем проблема? — Джеймс подошел к ней.

— Пообещай мне, — медленно начала Лили, — что больше никогда не будешь долбить этот бедный шкаф. И эти стены. И вообще что-либо — среди ночи, когда я пытаюсь уснуть.

Джеймс ухмыльнулся.

— Иди.

— Обещай, — Лили снова начинала злиться.

Джеймс нахмурился и посмотрел на нее поверх очков. Лили вдруг захотелось разбить их и выколоть осколками глаза этому эгоистичному ублюдку.

— Уйди, пожалуйста, — вкрадчиво произнес он. Будто предупреждая. Но Лили упрямо стояла на месте, глядя на Джеймса снизу-вверх и сложа руки на груди.

Он бледнел и начинал дышать все чаще. Лили посмотрела на ободранные костяшки его кулаков. Если бы не ссадины, они бы побледнели, потому что Джеймс сжал их, наверно, до боли. Казалось, он сейчас ударит ее.

— Я не могу тебе этого обещать, Эванс, — еще более вкрадчиво произнес он.

Лили подняла брови.

— Просто пойми это, дура, и уйди, пока я не…

— Что? — Лили всплеснула руками. — Что ты мне сделаешь? Ударишь? Вперед — живая мишень лучше какого-то там шкафа. Я пришла сюда не потому, что не могу уснуть, а потому, что мне это осточертело! Что ты постоянно, все время творишь какое-то дерьмо, будто специально, чтобы мне жизнь медом не казалась! Чтобы я больше нервничала, заводила больше истерик, чаще приходила к тебе и чтобы ты снова и снова прогонял меня. Нет! Я не уйду! Потому что хоть один раз ты должен меня выслушать! Прекрати это, прекрати долбить гребаный шкаф! Неужели это так трудно? Я не понимаю, Поттер, какого хрена с тобой происходит, и, честно говоря, понимать не хочу, но перестань заниматься фигней! Ты только что избил человека, так тебе и этого мало. У тебя даже ботинки в его крови! Ты этим не удовлетворен? Разорви одеяло, покричи в подушку, но не делай столько шума! Это невыносимо — все время находиться в шуме, особенно после того, что произошло час назад! Как ты не поймешь, что мне нужно…

Джеймс обхватил ее лицо ладонями и посмотрел в глаза.

— Я тебя не слышу, Эванс. Ты делаешь столько бесполезного шума, что голова кругом идет, — он опустил руки и отошел на шаг. — Я, может, и смог бы ответить, но я не уверен, нужно ли тебе это, нужно ли это мне, в конце концов. Ты пытаешься что-то изменить своим присутствием? Зря стараешься. Если правда хочешь, чтобы это прекратилось, то перестань пересекаться со Снейпом, не избегай меня, поцелуй, врежь — что-нибудь, только не устраивай монологи.

Его голос был слишком спокоен. Он поднял глаза на Эванс. Та стояла, опешив. Наверно, не думала, что он сможет ей ответить. Нет — стопроцентно не ожидала. Наконец совладав с эмоциями, Эванс совсем тихо сказала:

— Прости, я только… хотела разобраться, что с тобой не так.

Она смотрела куда-то в сторону.

— М-м, разобралась? — все так же тихо и устало спросил Джеймс.

— Нет, — обернулась, подошла к двери и открыла ее.

Джеймс чуть не вздохнул с облегчением, но Эванс не была бы Эванс, если бы не продолжила.

— Ты такой эгоист, — это полностью противоречило недавним размышлениям в комнате. — Думаешь, что плохо только тебе.

— И ты ищешь утешения в моей комнате? — он сглотнул.

Эванс побагровела.

— Я только хочу, чтобы ты перестал калечить себя. — Он приподнял бровь. — И мои нервы, — быстро добавила она.

— Ты хочешь сказать, что печешься обо мне? — с усмешкой спросил Джеймс.

Эванс сложила руки на груди, облизнула губы и ответила:

— Да.

— Ого, — с сарказмом. — Ты конечно извини, но я в это не верю.

— И не стоит, — бросила она, потирая нос и переступив с ноги на ногу.

Джеймс усмехнулся ее неуместному волнению.

— Тебя никто не держит, Эванс, ты можешь валить на все четыре стороны.

— Я не могу, пока ты продолжаешь колотить стены.

— Сейчас, Эванс, я ничего не делаю, — Джеймс показал ей руки, подтверждая свои слова.

— Да, но будешь. Потом. Когда-нибудь. А я хочу, чтобы это никогда не повторялось, слышишь?

У Лили колотилось сердце. Она не могла объяснить и побороть свое волнение. «Тебе нужно всего лишь развернуться и уйти. Давай, чего тебе стоит?» Но она продолжала стоять на месте, ожидая.

— Это бессмысленно, ты меня не заставишь. Это зависит не от меня, а от ситуации.

После короткой паузы он добавил:

— Но знаешь, есть кое-что, что остановит меня.

Лили в надежде посмотрела на него.

— Хочешь знать? Уверен, что нет.

— Говори уже, Поттер.

Джеймс демонстративно почесал подбородок, изображая раздумье.

— Нет.

Эванс раскрыла рот, чтобы возразить, но сказала лишь:

— Ладно.

— Что?

— Я сказала — ладно. Мне пофиг. Я теряю время, и ради кого, черт возьми! — она развернулась к открытой двери и уже занесла ногу, чтобы шагнуть, как вдруг Поттер обнял ее сзади. Она опешила. Опять. Но было тепло, на удивление уютно в его руках.

— Эванс, — выдохнул он ей в макушку. — Я не хочу тебя заставлять, пойми.

— О чем ты? — она совершенно терялась, оказываясь вот так близко. Пока что ей удавалось подавлять желание обнять его, но была уверена, что со временем это будет все сложнее.

— Я хочу, чтобы ты сама поняла, — он прижал ее сильнее.

— Что поняла? — с нажимом спросила Лили. Ее руки были прижаты к груди и сжаты в кулаки до боли, ногти впивались в кожу.

— Я думаю, — он тяжело дышал, — когда-нибудь до твоих колоссальных мозгов дойдет. Ты ведь охеренно умная, м?

Лили попыталась выбраться из его объятий.

— Обещаю, — он полушептал. У нее задрожали колени. — Когда ты поймешь, я сделаю все, что угодно.

Она хотела что-то ответить, но Джеймс мягко оттолкнул ее и закрыл дверь.

Той ночью из его комнаты не донеслось ни звука.

Пустота и безнадежность. Джеймс ненавидел себя за испытываемые им чувства: он никогда бы не подумал, что все прояснится так неожиданно и легко. Он был потрясен не столько чувством, сколько впечатлениями от этого, ощущениями. Противоречиво: радость и грусть, пустота и переполненность. Казалось, все эмоции могли потечь из ушей.

Он не мог стоять на месте, руки тряслись, ноги носили его из стороны в сторону, он не мог смириться с тем, что нуждался в Эванс.

Гребаная необходимость видеть ее каждую минуту. Касаться ее, обнимать, целовать ее губы. Он наслаждался этой близостью, когда обнимал ее со спины. Он сходил с ума от ее запаха, кожи, тела. Казалось, она была идеальна, была тем, что ему нужно.

Джеймс хотел видеть ее улыбку, ее взгляд на себе. Он наконец осознал, что это не просто вожделение, это был не только азарт, — это была потребность.

С одной стороны, он готов был прямо сейчас подойти к ней и выпалить все, что разрывало его, а с другой — не хотелось вообще никогда и никому об этом говорить, тем более ей. Он стыдился этого, не хотел верить, он словно был болен, и это бесило.

Он резко рванул к портрету, ведущему в коридор, но так же неожиданно затормозил и пошел назад.

Во-первых, он не знал, где ее искать, а во-вторых, понятия не имел, с чего начать. Нельзя было делать это сгоряча: мог бы наболтать лишнего. С другой стороны, если не сделать это сейчас, то потом он совсем запутается и будет еще сложнее что-то объяснить. Он умел импровизировать и распоряжаться словами, но боялся ее отказа, потому что был уверен, что она откажет. Эванс? Ни в коем случае. В лучшем случае его ждала едкая усмешка, в худшем — унизительный монолог, а в самом ужасном она развернется и уйдет, не сказав ни слова.

Да, он боялся, что она совершенно это проигнорирует.

Сделав еще один рывок к выходу, он снова остановился. В отчаянии пнул учебник, валяющийся на полу, и закрылся в своей комнате.

* * *

— Куда-то спешишь, рыжая?

Лили остановилась и обернулась. Она спокойно шла на субботний обед. Накануне она ела только один раз. Совершенно не было аппетита после недавних событий.

— Блэк, — огрызнулась она. Только его не хватало.

Он подошел ближе. Лили было неуютно в его компании: он порой казался ей призраком, который мог убить одним взглядом.

— Не слишком радушное приветствие, — осклабился Блэк и положил руки в карманы брюк.

— А с чего бы мне любезничать? — без выражения спросила она.

Хотелось сбежать. Каждый раз — одно и то же. Приветствие, словно по какому-то сюжету, всегда одинаковое. Они настолько привыкли пререкаться, что это уже было не всерьез. Оба это понимали, но никогда не прекращали.

Он пожал плечами и добавил:

— Из простого уважения к своему однокурснику.

— Было бы за что уважать, — фыркнула Лили в ответ.

Он как-то устало закатил глаза. Она понимала, потому что тоже устала от этого сценария.

— Забудь, я здесь не за этим, — он рассеянно отмахнулся. — Есть разговор.

Лили выжидающе подняла бровь и кивнула. Она знала, о чем пойдет речь, и не очень-то этого хотела, но понимала, что дискуссия была неизбежна. Блэк не оставил бы все как есть, — ему нужны были объяснения. Ремус мог смириться, про Петтигрю и говорить нечего, но Блэк — ни за что. Что-то менялось, и она боялась представить, насколько его сводило с толку все это недопонимание. И почти наверняка он накручивал себе все самое отвратительное, что только можно представить.

— Что ты делаешь с Джеймсом?

Лили клацнула языком. Его непробиваемая тупость и поверхностность убивали.

— Я — ничего, — она сложила руки на груди. — Мне самой интересно, что с ним происходит: его поведение необъяснимо.

Вранье. Все объяснимо и очевидно, но только не для Блэка, нет. Ей не хотелось разбирать с ним все по полочкам. По крайней мере, не сейчас.

Очередь Блэка фыркать.

— Пиздишь и не краснеешь.

Лили поджала губы.

— Скажи мне, что между вами? — устало начал Блэк. Он лениво хрустнул шеей и положил руки в карманы брюк.

— Ничего, — слишком легко ответила она. Меньше всего ей хотелось оправдываться и объясняться.

— Вы трахаетесь?

Лили сложила брови и как-то покосилась в его сторону. Она не была удивлена этим предположением, но слова вышли из его уст слишком легко и резко, будто только это его и беспокоило.

— Нет, с чего ты взял? — руки тряслись, но она сжала ладони в кулаки.

— С того, блять, что Джеймс никогда не вылезает из своей ебучей комнаты, — сквозь зубы цедил он, буравя Лили ненавидящим взглядом.

— О, так это означает, что мы спим? — саркастично спросила она.

Ей не было стыдно или неловко, потому что нечего было стыдиться. Блэк донимал не того человека. Лили ничего не сделала, ведь единственным, кто виноват во всем этом дерьме, был Джеймс.

Блэк неподражаемо злился. В выражении лица не было чего-то особенного, но его взгляд почти обжигал — с такой ненавистью и отвращением он смотрел. Лили неловко опустила взгляд и нащупала палочку в кармане мантии. На всякий случай. Казалось, он мог сейчас же ее зарезать, расчленить, закопать останки — и ничего, ничего при этом не почувствовать. Абсолютное равнодушие, только кипящая в жилах кровь.

— Это не имеет никакого отношения ко мне, — в первую очередь она обманывала себя, хотя все уже давно было решено. — Почему бы тебе не спросить у него?

— Потому что он ни за что не признается. Джеймс умеет контролировать эмоции, а ты — нет. По тебе видно, что ты течешь при одной только мысли о… нем, — Сириус хрипло откашлялся.

Лили уже давно не задевала его грубость: она предпочитала это игнорировать.

— Даже сейчас, — не унимался он. — Жалкое зрелище, Эванс. Ты так старательно все это игнорируешь, но не получается, ничегошеньки у тебя не получается.

Блэк вздохнул.

Лили сощурилась и посмотрела Сириусу в глаза. Он не намеревался причинять ей боль, не хотел ее оскорблять. Хотел лишь разобраться во всем, поставить точку и успокоиться. Лили отпустила палочку в кармане и убрала из него руку.

— Прекрати, — тихо добавил он.

— Что? — озадаченно уточнила она.

— Не своди Джеймса с ума.

— Я ничего не делаю. Да ради бога, я буду только рада, если это дерьмо прекратится!

Она начинала злиться. Он заблуждался, считая, что все это — ее инициатива. Она не планировала этого, не хотела, и в мыслях не было сходить с ума от прикосновений, взглядов.

— Неужели? — с недоверием усмехнулся он. — Тебе не хотелось бы, чтобы он приходил к тебе каждую ночь? Каждый раз лез тебе в трусы и заставлял стонать до хрипоты и…

— Нет, — нетерпеливо огрызнулась она. Потому что сама бы приходила. Каждую гребаную ночь, если бы не… что-то. Какое-то обстоятельство, которое мешало ей сломать этот барьер. Она не могла определиться с тем, что чувствовала по отношению к Джеймсу. Смесь ненависти и привязанности. Она уже устала разбираться в этом, была полностью опустошена. Блэк не способствовал ее желанию успокоиться и отвлечься от этой проблемы.

— Мы ведь не дети, Эванс, — с какой-то особенной нежностью произнес он, словно та действительно была ребенком. — Это не будет длиться вечно. Эта страсть — она пройдет. Не поддавайся, ты же не глупая. И не тащи за собой Джеймса.

— Я не… — Лили закусила губу.

Сириус молчал, ожидая. Лили собрала всю волю в кулак.

— Я не хочу, чтобы это прекращалось.

Он удивленно поднял брови.

— Надо же. А я хочу, — едко, с безнадегой в голосе ответил он.

— Твое мнение здесь значения не имеет, — Лили покачала головой.

Блэк терпеливо вдохнул и медленно, очень медленно выдохнул, прикрыв глаза. Лили даже нравилось выводить его из себя.

— Я не позволю тебе утянуть его за собой. Ты жалкая. Посмотри на себя, — с омерзением сказал он, окинув ее оценивающим взглядом, и Лили немножко поежилась. — Где твоя гордость? Я мог уважать тебя за вечно поднятый нос: ты с таким энтузиазмом несла крест бесчувственной суки. Что случилось, м? Джеймс что, изменился? Или это ты его изменила?

— Здесь нет ничьей вины, Блэк, — спокойно ответила Лили. — Джеймс показал себя с другой стороны.

— А может, ты просто не замечала этой… другой стороны?

Лили пожала плечами.

— Может, и так.

Блэк кивнул.

— Не нужно, — он вымученно поднял руки. — Эванс, твою мать, не поддавайся, не давай Джеймсу повод, ему не нужна надежда.

— О чем ты, Блэк? — ее удивление было напускным, усталым, она почти не вникала в то, что он нес.

— Он ведь… — Сириус запнулся. — Почему ты не хочешь, чтобы это прекратилось?

Лили вдруг замерла. Ответ был очевиден. Он так неожиданно появился, что было даже смешно, и она улыбнулась.

— Чего лыбишься, Эв…

— Он мне нужен.

Блэк раскрыл рот, а Лили вдруг подняла на него уверенный взгляд.

— Ты так спокойно говоришь, будто это в порядке вещей, — хмурился он.

— А что? Мне разрыдаться на месте?

— Ты совсем ебанутая? Ты столько лет…

— Он всегда мне был нужен, — Лили вздохнула. Ее словно осенило. — Если бы не он, мой образ «бесчувственной суки», — пальцами она изобразила кавычки в воздухе, — не имел бы смысла. В нем не было бы никакой нужды. Без Поттера я была бы никем, а с ним… — она выдержала паузу. — Мы две крайности, — она горько усмехнулась. — Нам друг без друга никак.

Сириус взялся за голову.

— Тогда какого хуя…

— Не знаю, честно. Наверно, так надо было. Мне нужно было его отшивать. Если бы я этого не делала, была бы я ему нужна?

— Ты ему не нужна. Ты просто мишень, в которую он не может попасть, — очередное соревнование. Он привык, что у него есть все. Кроме тебя. Ты его с ума сводишь, он потерял всякую гордость, так ради тебя унижается, а ты… — он помолчал одну секунду. — Не внушай ему эту... необходимость. Ты понятия не имеешь, что происходит.

— Ты прав. Не понимаю, — призналась Лили. — А ты понимаешь?

— Он же дебил, м? — Сириус ухмыльнулся, проигнорировав или не услышав ее вопрос. — Как ты там говорила? Потаскун? Алкоголик? — он словно бы открывал ей глаза на жизнь, но она все это понимала и смирилась. Казалось, что она могла верить Поттеру. Беспрекословно.

— Ты пытаешься меня отговорить?

— Нет, я лишь убеждаюсь, что ты учла все. Может, он разносчик венерических болезней; ты и это учла? — отчаянно, без всякой надежды, даже словно бы в шутку добавил он.

Лили подняла бровь. Блэк вздохнул и опустил голову.

— Не говори ему, — тихо сказал он, разобравшись, что ее уже ничто не разубедит, — что он тебе нужен. Уговор?

— С чего бы спустя сотню лет мне ему об этом говорить?

— Да вы оба там в конец ебанулись, — Сириус потер лоб. — Идите вообще нахуй, делайте что хотите.

Он развернулся и на ходу вяло салютовал ей.

— Передавай этому уебищу привет, — поворачивая за угол, крикнул он.

Лили улыбнулась.

— Передам, — тихо, в пустоту ответила она и быстрым шагом направилась в гостиную старост.

* * *

Джеймс сидел на стуле, небрежно закинув ногу на ногу, и грыз ноготь большого пальца. Он не сводил глаз с двери, будто хотел открыть ее одним взглядом. Нахмурившись, он размышлял.

Несмотря на все внутренние противоречия, он был удивительно спокоен. Единственное, что могло его выдать, так это изгрызенный ноготь. Он не мог решить, что делать. Зная себя, он мог лишь утверждать, что не успокоится, пока во всем не признается и не услышит ответ.

«Ты рехнулся, Поттер, — убеждал себя. — Не делай этого, — отговаривал. — Это же Эванс — она уничтожит тебя, ты будешь раздавлен, размазан по полу, ты станешь маленьким назойливым червем, который не оставит ее. А она будет смотреть в другую сторону, как и всегда, а ты, — ты — как дебил, будешь с благоговением наблюдать за ней. Тебе это нужно?»

Да.

Она нужна ему.

Джеймс вскочил со стула и открыл дверь, за которой стояла запыхавшаяся Эванс.

Джеймс попятился назад.

Чувства смешались, он не мог собраться и выдавить из себя хоть что-то вразумительное. Она слишком неожиданно появилась, и Джеймс понял, что был еще не готов.

Он на мгновение закрыл глаза и открыл вновь, будто убеждаясь, что она действительно здесь. Да, и впрямь — вот она. Стоит и смотрит на него пустым, наивным взглядом.

— Ты-то мне и нужна, — тихо сказал он, опустив голову, а потом посмотрел ей в глаза.

В них было что-то странное, чуждое ему, совершенно новое. Эванс была подозрительно спокойна, будто уже знала, что произойдет, и была решительно настроена что-то сделать, но ждала от него чего-то. Это было видно по тому, как она нетерпеливо сложила брови и поджала губы, но от этого не выглядела как-то… раздраженно — нет — выглядела так, словно была готова выпалить все прямо сейчас, но, наверно, считала, что это была его реплика.

— Я хочу сказать тебе, что…

— Я тоже должна тебе сказать… — резко выпалила Лили, но Джеймс приложил к ее губам палец и раздражено поджал губы, однако переменился в лице, когда понял, что должен был говорить.

— Ты нужна мне, — эти слова дались ему очень тяжело. Втянув побольше воздуха через нос и встретившись с ее удивленным и не верящим взглядом, он медленно убрал палец от ее губ. — Вчера я сказал тебе, что сделаю что угодно, если ты поймешь. Так вот. Мне важно, чтобы ты поняла, что нужна мне, и как сильно я в тебе нуждаюсь, как тяжело оторвать от тебя взгляд и отпустить тебя, когда ты на расстоянии вытянутой руки. Потому что, Эванс, я понял, что это не только похоть или недотрах, — это необходимость видеть тебя рядом все время, понимаешь? Я хочу, чтобы ты принадлежала мне, потому что я боюсь увидеть тебя с кем-то еще. Тогда ночью… — Джеймс сглотнул, закрыв глаза в попытке собраться с мыслями, — когда я увидел тебя со Снейпом. Ты не представляешь, что я тогда чувствовал. Мне было страшно как никогда в жизни. Я так боялся, что эта ущербность сделала тебе больно, боялся, что он успел… он ведь не успел… в общем… боялся, что я не успел помочь тебе, не спас. Я понял, что хочу всегда быть рядом с тобой, потому что ты… ты же катастрофа. Тебе всегда нужна помощь, и почему-то мне кажется, что мне нужно быть рядом. И ты должна быть только со мной и ни с кем другим, Эванс. И мне так тяжело с этим справляться, с этими эмоциями, я сейчас взорвусь... ты понимаешь меня?

Он наконец-то сфокусировал взгляд, когда она резко прижалась к нему и обхватила спину. Он едва удержался на ногах.

— Боже, Джеймс, я не знаю, что мне…

— Заткнись нахер, — зло сказал Джеймс и прижал ее к груди, вцепившись в ее волосы и уткнувшись носом в макушку.

Он мог сравнить это только с похмельем. Так болела голова, но в ней словно бы все опустело. Он зажмурил глаза и еще крепче вцепился в волосы; наверно, ей было больно, но это было последним в списке беспокоящих его вещей. Она понимает, вне всяких сомнений. Стало настолько легче, но все еще что-то мешало и злило его.

Он отпустил ее талию и поднял подбородок.

Так хотелось посмотреть ей в глаза.

— Взгляни на меня, — все так же зло сказал он.

Она покорно подняла на него взгляд. Такие чистые, наивные глаза. Он все еще хотел их вырвать и растоптать, потому что по-прежнему не мог им верить.

— Я не… я не могу больше сопротивляться, — прямо ей в лицо сказал он. — Я хочу тебя, Эванс, ты не представляешь…

— Не сопротивляйся, Джеймс, — тихо сказала Лили, но с такой уверенностью в голосе, что он едва не потерял рассудок.

Ее губы мягко коснулись его подбородка, дрожащие пальцы стянули с носа очки, и она повисла у него на шее, не отводя глаз.

— Ты не знаешь, что делаешь, — сказал Джеймс. В горле стоял ком.

— Не имею ни малейшего понятия.

— Ты с ума сошла.

Она кивнула.

Джеймс опустился к ее лицу и поцеловал. Лили потянулась ему навстречу, а он взялся за ее талию и с силой прижал. Может быть, надави он чуть сильнее, ее кости сложились бы пополам, но его волновал только ее язык, обжигающий рот. Неумело, но так уверенно она пыталась доказать ему, что все понимает. Он ненавидел ее. Он не мог мириться с этой зависимостью. Стоила ли она тех мучений? Ее язык, руки, тело — сейчас она полностью принадлежала ему, он чувствовал это всем нутром и буквально терял голову. Сжав ее волосы в кулак, тянул голову вниз, кусал и всасывал нижнюю губу и снова целовал. Такая уязвимая, глупая и беззащитная. Она совершенно не понимала, на что шла, но была так в этом уверена.

Это придавало уверенности ему самому. Спустя годы он наконец-то мог прижать ее к себе, поцеловать, взять в охапку и положить на кровать. Нависнуть над ней. Снять с нее одежду и сделать то, что было так необходимо, — просто взять и трахнуть.

Хотя он и понимал, что теперь это была не только похоть: но гребаная необходимость почувствовать ее изнутри сводила с ума.

Он поднял ее над полом, поднес к своей одноместной кровати и положил спиной на одеяло. Начал беспорядочно расстегивать пуговицы ее рубашки, но Лили убрала его руки и стала расстегивать сама. Джеймс быстро снял с себя мантию и стянул рубашку через голову. Эванс бросила свою у подножия кровати и неожиданно притянула его к себе, обвив руками спину. Он едва удержал равновесие и навис над ней. Она смотрела на него с нетерпением и страхом. Ей было страшно.

— Блядь, Эванс, — выдохнул он и поцеловал ее.

Он застонал ей в рот. Он чувствовал, как сильно напрягся член, как штаны казались все теснее. Не отрываясь от ее рта, он потянулся за ремнем и быстро расстегнул его.

Эванс вдруг замерла, перестав водить руками по его спине и притягивать ближе. Нет, только не сейчас.

— Твою мать, все нормально, — Джеймс посмотрел на нее сверху вниз, опершись руками по обе стороны ее плеч. — Если ты не…

— Заткнись, Джеймс.

Он прикусил язык и в упор посмотрел на нее.

Эванс медленно выдохнула, прикрыла глаза и кивнула.

— Хорошо, а теперь — смотри на меня, слышишь? Не своди с меня глаз.

Она снова кивнула.

Джеймс провел губами по ее губам. Эти прикосновения вызывали новую дрожь. Каждое касание: губы, щеки, подбородок, шея, ключицы. Когда его язык скользил вдоль ее живота, когда губы сжимали сосок. Прекрасные, просто непередаваемые ощущения. Она слабо выгибалась навстречу. Ей тоже было нужно чувствовать его. Близость, тот жар, что был так необходим. Он брал ее под согнутое колено и смотрел ей в глаза. Ни на секунду она не переставала смотреть. Так и нужно было.

Оторвавшись от ее рта в последний раз, он взялся за край ее совершенно мокрых трусов под юбкой и опустил их до колена, чтобы она могла вынуть из них ногу.

Джеймс сглотнул и облизнул губы. Эванс глядела на него в упор и тоже облизывала губы, опухшие, красные.

Он тряхнул головой, чтобы унять вожделение. Он не мог позволить себе забрать, ничего не дав взамен.

Он опустил руку между ее ног и осторожно пробрался пальцами между складок. Тишину прервал ее тихий стон, и он едва не зарычал. Когда он провел большим пальцем по клитору, она запрокинула голову назад. Он смотрел на ее лицо, следил за каждым движением: то, как она поджала губы, а потом закусила нижнюю, не отрывая от него глаз. Она так отчаянно нуждалась в его прикосновениях. Тогда он легко ввел один палец внутрь, и Эванс напряглась. Он нагнулся к ней и легко провел губами по ее губам. Еще раз. Ему так нравилось это движение. Оно словно успокаивало их обоих.

Он поводил большим пальцем вокруг клитора и постепенно начал двигать другим внутри. Все ее тело напряглось, она чувствовала каждое движение, утопала в ощущениях. Джеймс с такой жаждой наблюдал, изучал ее. Раньше не бывало такой возможности. И даже тогда, в ее комнате, он не мог видеть ее — он мог только чувствовать и слышать. Это было чем-то совершенно другим.

Она больше не могла фокусировать на нем взгляд, когда второй палец плавно скользнул внутрь. Он чувствовал, как ее мышцы вокруг его пальцев напряглись, сжались. Так охуительно прекрасно и бесподобно. Никто больше не смог бы свести его с ума своими движениями и стонами. Сердце билось как сумасшедшее. Становилось тяжелее дышать. Он видел под собой Эванс, прямо под собой. Одна только мысль сводила его с ума, и он понятия не имел, что с ним произойдет, когда это случится на самом деле.

— Смотри на меня, Лили, — прорычал он, вводя пальцы до самого конца, так сильно, как только можно было.

Она посмотрела на него. Ее дыхание совсем сбилось, она больше не была способна себя контролировать.

Задавая ритм, Джеймс наблюдал за ней. За тем, как меняются ее движения. Как ее спина начинает выгибаться. Она хотела, отчаянно хотела чувствовать его глубже, сильнее, быстрее… Она постанывала, пыталась что-то сказать. Джеймс прикусил губу так сильно, что проступила кровь.

Свободной рукой он взялся за ее ногу и положил под себя, прижавшись членом к бедру. Из глаз посыпались искры. Он был до боли возбужден и не мог больше ждать. «Эванс, я не могу так, не-могу-больше, мне необходимо, мне нужно внутрь».

Но он ускорялся. Он двигал пальцами быстрее. Из плавных ритмичных движений они превратились в беспорядочные, совершенно хаотичные.

— Джеймс!.. — простонала она, выгнувшись и сжав кулаками простынь.

Ее мышцы сжались, и он стал замедляться. Он почти что ощущал ее наслаждение. И, блядь, как же он хотел почувствовать ее изнутри. Необъяснимо сильно.

Обмякнув, Лили упала на спину и закусила палец, зажмурив глаза.

Он снова навис над ней и приблизился к лицу. Его рука была совершенно мокрой, и он подвел влажные пальцы к губам. Лили тяжело дышала и зачарованно наблюдала, как он облизывал эти самые пальцы. Он не знал, чего хотел добиться этим, но поцеловал ее. Он не хотел знать, о чем она думала. Было важно только то, что она пробовала себя на вкус. Могла смаковать ту влагу, которая доказывала, окончательно и бесповоротно, что она — Лили Эванс — принадлежала ему. Эта мысль сбивала с толку. Джеймс рычал ей в рот, стонал. Он расстегнул ширинку, не отрываясь от нее, опустил резинку своих трусов и протяжно застонал, освободившись от плена потной ткани. Он втянул воздух через зубы и заметил взгляд Эванс, устремленный между его ног.

«Да, Эванс, смотри — что ты со мной делаешь. Тебе так легко это дается», — думал он, беря ее ноги под согнутые колени. Ее губы были немного приоткрыты, щеки розовели, весь ее вид был истомленным. Она снова начала порывисто дышать, когда Джеймс устроился между ее ног и уперся в нее головкой члена. Эванс резко вдохнула.

Джеймс посмотрел на нее, ища хоть что-нибудь — хотя бы тень сомнения. Она смотрела на него умоляющим взглядом. И даже если бы она попросила его не делать этого, он не смог бы. Не сумел бы остановить себя: он слишком долго ждал и был совсем близко и… ее согласие настолько все упрощало.

Он толкнулся вперед, одним движением погружаясь в нее до конца. Джеймс низко простонал: наконец-то — вот оно — ее мышцы, напряженные, обволакивали его болезненно возбужденный член.

Эванс закусила указательный палец и зажмурилась, терпя резкую боль внизу.

Джеймс хотел начать двигаться, но не мог — не мог и все — пока она была не готова. Он ждал. С помощью чудовищных, колоссальных усилий он заставил себя ждать.

Он слегка покачивал бедрами, пока все его тело замерло. Все остановилось, кроме бешеного стука сердца, разгоняющего кровь по венам.

Он открыл глаза, чтобы посмотреть на нее. Она дрожала. Он не знал — от боли или в предвкушении. Он сам чувствовал, как руки еле держали его: они дрожали; все тело содрогалось от наслаждения. Так хотелось…

Руки обвили его шею, Джеймс чуть дрогнул, когда она наклонила его ниже и поцеловала в подбородок и едва-едва коснулась губ. Блядь, на что была способна эта девчонка.

— Джеймс… — дрожа, прошептала она и впилась ногтями в спину и слабо кивнула, не сводя с него глаз.

Он втянул воздух сквозь зубы и полностью выскользнул из нее, прежде чем войти снова. До самого конца, напрочь забыв, кто сейчас лежал под ним. Он не мог сфокусировать взгляд. Влажность, ее горячая плоть — нет-этого-не-может-быть, слишком хорошо, чтобы быть правдой, слишком просто и реально. Но он полностью отдавался этому, потеряв последнюю нить самоконтроля, не видя и не слыша ничего, кроме стука собственного сердца и беспорядочных, совсем неразборчивых мыслей в голове. Он не следил за тем, с какой силой толкался, не обращал внимания на то, как больно впивались ногти Эванс в его кожу — это неважно, абсолютно ненужные и лишние мысли.

Лили стонала. Чувствуя его близость, ощущая его на себе каждой клеткой своего тела, каждым миллиметром кожи, где они соприкасались друг с другом. Ближе быть просто невозможно. Лили нравилось, действительно нравилось то, как он отдавался этим эмоциям, чувствам — эта страсть, влага, жар между ними — все, что сейчас могло волновать. Не было того, что было раньше. Та стена, которую она построила, разваливалась по кусочкам, с дребезгом, невероятным шумом, перебиваемым их общими стонами, прерывающимися вдохами и его низким рычанием каждый раз, когда она впивалась ногтями в его теплую, даже горячую, покрытую капельками пота, кожу. Он совершенно точно этого не замечал, не осознавал, но все еще чувствовал.

И, черт возьми, да, теперь никто и никогда не смог бы доказать, что она ему не принадлежала.

Она не руководила тем, что делала — она следовала своим эмоциям. Впервые она просто-напросто отключила разум и шла, руководствуясь слепым чувством.

Она видела его таким, какой он есть. В самом ужасном, низком положении — прямо под ним — только так она могла видеть его настоящего. И не то чтобы она только этого и добивалась — узнать его — нет, ей тоже нужно было чувствовать это. Этот жар, чувствовать этот запах — запах пота и выделений, слышать шлепки влажной кожи. Она с упоением прижималась к нему, точно зная, что не сможет полноценно насладиться моментом, что она будет хотеть еще и еще — чувствовать его, пробовать на вкус, не стыдясь, доверяя этому чувству…

Чувство? Что это за чувство? Не сейчас, нет, только не сейчас.

…это было едва ли не приятно: болезненных ощущений почти не осталось. Лили начинала испытывать короткие волны удовольствия.

Джеймс стал терять ритм. Иногда ему казалось, что он что-то говорил, неосознанно: слова будто вытекали изо рта и он не мог это контролировать. Он не хотел нести бред, не хотел ляпнуть лишнего, не сейчас, нет. Он на ощупь, губами, нашел ее губы и поцеловал. Жадно, самозабвенно, впившись зубами в ее губу, наплевав на то, что ей могло быть больно. Он сильнее двинул бедрами и едва не вдавил ее в матрас, жестко, не контролируя себя, чувствуя, как волна наслаждения и какого-то облегчения начинала поглощать его. Он выгнул спину и с усилием выскользнул из нее, прежде чем кончить на ее бедро и на одеяло.

Джеймс простонал Лили в рот и почувствовал, как медленно, равномерно его локти стали подкашиваться.

Он, обессиленный, опустошенный, перекатился на спину и лег рядом с Лили. Он потерял контроль над дыханием и сердцебиением. Его грудь могла бы взорваться. В то же время его голова была пуста. Наконец-то, спустя столько времени, его мысли не тревожило ничего.

Он с силой зажмурил глаза и старательно вкушал последние слабые, едва ощутимые волны наслаждения.

Спустя пару мгновений, а может, минут, а может, и часов Джеймс повернул голову в сторону Лили и открыл глаза.

Она смотрела на него. Ее дыхание уже выровнялось, ее глаза были почти пусты — в них только горел чуть живой огонек.

— Прости, не лучш… — начал он, но почувствовал, как теплые пальцы коснулись его ладони, и не смог договорить.

— Чшш, — шепнула она, и Джеймс понял, что это был один из тех немногих моментов, когда нужно было просто промолчать.

Он сжал ее пальцы и поднял глаза к потолку.

Картинка перед глазами была размыта. Он смотрел будто бы через плохо настроенный телескоп. Он попытался прислушаться к своим мыслям, но их не было. Пустота, и только звон в ушах.

Пот стекал со лба, вдоль виска и ниже — по щеке. Горячий пот. Он надеялся, что вместе с этим уйдут все проблемы, весь внешний мир перестанет существовать, и они останутся здесь навсегда. Именно так — едва соприкасаясь пальцами рук.

Он верил в это изо всех сил.

— Ты трахнул Эванс, — едва понимая происходящее, цедил сквозь зубы Джеймс.

Он стоял перед зеркалом, опершись на раковину, и рассматривал свое лицо. В голове все перемешалось, он не мог сложить мозаику — последние пазлы ускользали.

— Ты трахнул Эванс.

Он выдерживал паузу после каждого слова, будто впитывая их смысл.

— Джеймс Поттер выебал Лили Эванс.

Он тряхнул головой и широко раскрыл глаза. Было чувство достижения цели всей его жизни. Он мог расправить плечи и идти дальше, неся свой трофей. Ведь он не только трахнул ее — он был еще и первым. Разве не чудесно?

— Пиздец.

Спина Джеймса покрылась мурашками, когда он лег на холодный кафель.

Нет, это не было чудесно. Теперь этот случай с Эванс будет лежать на его плечах тяжелым грузом.

Повторится ли это снова? жалеет ли она? а он?

Он закусил нижнюю губу. Водил ладонями по полу и размышлял.

Это не было так уж плохо. Вообще можно ли назвать секс с рыжей плохим? Это была случайность. Нелепая, спонтанная, ужасная случайность. Чего он только ни наговорил, перед тем как она упала в его объятия. Конечно же Эванс жалела и кусала локти. Джеймсу понравилось бы, если бы она жалела.

Такое вот удовольствие — видеть, как Эванс страдает.

Заслужила. Он тоже страдал. Много.

Она должна была страдать еще больше.

Он провел ладонью по волосам.

Но по-прежнему его не отпускало чувство нужды в ней.

Джеймс до последнего верил, что стоит только вставить ей, как потребность испарится, словно по волшебству.

— Волшебство, ха.

Он горько усмехнулся своим мыслям.

Стоило ли все с ней обсудить?

— Эванс, ну как, тебе понравилось? Хочешь еще? Я — да. Наверно, тебе все-таки не понравилось, но если мы попробуем еще раз, то, может, у тебя даже получится кончить. Я постараюсь. Ты ведь так красиво кончила, когда я вылизывал твой клитор. Ну и, конечно, перед тем как вставить тебе, я изрядно обработал твою дырку своими пальцами. Надеюсь, ты это еще помнишь. Надеюсь, я не совсем жалок. И надеюсь, ты тогда реально кончила, а то мой член так изнывал, что я не особо вникал в то, что ты там чувствовала. Но я правда старался. Честное слово.

Он проговаривал все это вслух и смеялся. Джеймс правда понятия не имел, что их ждало дальше. Это можно было считать за «да, Поттер, теперь мы встречаемся и трахаемся»? Он бы хотел, чтобы все было так просто. Но это же Эванс. Без комедии не обойдется.

Он услышал стук в дверь, очень тихий и неуверенный.

— Да, Эванс, я слушаю.

— Я забыла передать тебе привет.

Джеймс нахмурился.

— От кого?

— От Блэка.

Сердце ёкнуло.

Он встал на ноги, быстро подошел к двери и резко распахнул.

Эванс стояла там и смотрела на него.

— Когда?

— Несколько часов назад.

— «Несколько» — понятие растяжимое, — раздраженно сказал Джеймс.

— Я не совсем уверена, сколько времени мы… провели вместе, — ей тяжело дались последние слова, — но я встретила его в коридоре прямо перед тем, как пришла сюда.

— Вы что, разговаривали? — с недоверием спросил Джеймс.

Лили отвернулась.

— Кажется, вам с ним нужно поговорить.

Джеймс снова нахмурился.

— Кажется, это не твое дело.

— Мое, когда твой дружок начинает оскорблять меня, — обиженно сказала Лили и отошла в сторону.

Джеймс не был удивлен, что Сириус оскорблял Эванс. Возможно, он обвинял ее в том, что Джеймс изменился. И был прав, если так сделал.

— Тебе ведь нет никакого дела до его слов, — тихо сказал Джеймс и вошел в комнату, чтобы найти рубашку с очками и пойти к Сириусу.

* * *

Минуту назад первое место в его мыслях занимала Эванс, а теперь — Сириус.

Такой он человек — этот Сириус — никогда не даст о себе забыть. Джеймс не мог перестать удивляться и по-своему восхищаться им.

Он не мог знать наверняка, что Сириус был в спальне, но больше ничего не оставалось, и Джеймс не спеша миновал коридор за коридором, пока не оказался в гостиной и не застал его именно там — лениво лежащего на диване и пожевывающего папиросу.

— Привет, олень, — радостно поприветствовал Сириус, поднялся с дивана и подошел к нему с распростертыми объятиями.

Джеймс неуверенно, но весело пошел ему навстречу.

Сириус переменился в лице, схватил его прямо за шиворот и повалил на пол.

— Я ненавижу тебя, — процедил он сквозь зубы ударил Джеймса кулаком по спине.

Он закряхтел, но понимал, что так и нужно: он правда заслужил, было за что ненавидеть, но было больно.

Он вывернулся и резко оттолкнул Сириуса в сторону.

Дышать было тяжело, где-то в горле застрял ком.

Сириус выплюнул папиросу и подал Джеймсу руку.

— Легко отделался.

— Пошел нахуй, Блэк, — зло сказал Джеймс, хватаясь за руку, которая только что была сжата в кулак и только что без сожаления нанесла удар.

Наверно, это было правильно.

Он поднялся, несмотря на боль в спине.

— Кажется, ты мне что-то сломал, — неуверенно пробормотал Джеймс, распрямляя спину.

Сириус усмехнулся и с силой хлопнул его по ребрам.

— Жить будешь.

— И на том спасибо, — крякнул Джеймс.

Сириус снова сел на диван, закинув ноги на подушку, взял новую папиросу и закурил с помощью палочки.

— Знаешь, люблю я тебя, Джеймс. Ты все без слов понимаешь. Не спросил, за что я тебя ударил, не обиделся. Охуительный ты человек, — он затянулся. — Садись, есть разговор.

Джеймс выдохнул и сел рядом, взяв пачку папирос и закурив одну из них. Сириус проследил за его движениями, но ничего не сказал.

— Вид у тебя не очень. Что-то случилось? — издалека начал он.

— Да так, Эванс трахнул, — наигранно безразлично ответил Джеймс.

— Напиздела, значит, — вздохнул он и затянулся еще раз.

— На тот момент не напиздела, — он покачал головой и потушил папиросу, передумав.

— Эй, не переводи добро, — Сириус ударил его по руке за то, что смял папиросу.

— Отъебись, — огрызнулся Джеймс, норовя вырвать другую из его зубов.

— Не-а, не трожь.

Джеймс горько усмехнулся.

— Охуеть. Даже не знаю, поздравлять тебя или нет, — покачал головой Сириус и довольно хмыкнул.

— Я тоже не знаю, — тихо сказал Джеймс. — Как считаешь, это правильно? Мне это правда нужно?

Сириус вздохнул.

— Олень ты, Джеймс. Сначала делаешь, потом думаешь.

Он опустил ноги с дивана и уставился в одну точку. После минутного молчания ответил:

— Если ты этого правда так сильно желал, то все правильно. А ты желал. Тек по ней, как второкурсник.

С сожалением Сириус легонько толкнул Джеймса.

— Я думал, что все пройдет.

Сириус нахмурился, Джеймс сжал челюсти.

— Казалось, выебу ее и забуду. Как всегда. Как минутную слабость. В какой-то момент так и показалось, но…

— Ты ее любишь, да? — горько спросил Сириус.

— Громко сказано, — усмехнулся он.

Слово «любовь» очень резало ухо. Это было не то определение.

Он так и не смог закончить предложение. Не знал, что имело место после «но». Это «но» существовало просто так и не давало покоя. Пока им только предстояло разобраться. Начало было положено.

— Ремус очень переживает, — тихо сказал Сириус.

Джеймс кивнул.

— Все так сложно. Это выше меня.

— Лучше бы Эванс не существовало, — зло бросил Сириус.

Джеймс опять кивнул.

— Прости, Бродяга. Я справлюсь с этим и…

— Вернешься? — он издал нервный смешок.

Джеймс не нашелся что ответить. Он поднялся с дивана и вышел из гостиной.

* * *

Лили была словно в похмелье. У нее жутко болела голова, и даже холодный душ не помог до конца прийти в себя. Она чувствовала себя ужасно. Плюс ко всему создавалось впечатление, будто ее использовали, ведь Джеймс так легко ушел, стоило только упомянуть имя Блэка.

Но было не столь важно то, что его сейчас нет. Важно то, что он был и что они делали. Лили могла бы себя упрекать, рвать волосы на голове, но все это было бы бесполезно, поэтому она просто смирилась со своей слабостью. И признала, что Джеймс был хорош собой.

Она впервые видела его так близко и наконец смогла разглядеть всю данную ему природную красоту. Она действительно это оценила и теперь могла понять, почему едва ли не каждая готова была лечь под него. Она чувствовала себя такой же грязной, как и они, но больше не могла отрицать, что Джеймс Поттер ей небезразличен. Он даже заслуживал восхищения.

Но Лили было трудно отказаться от мысли, что, возможно, она для него лишь простушка на один раз. Может быть, Блэк прав. Может быть, он действительно достиг своей цели и теперь пойдет за другой. В этот раз это будет сероглазая шатенка с шестого курса.

Были и вещи, которые он сказал Лили перед тем, как уложить в койку. Они-то и не позволяли решительно сказать, что она лишь на одну ночь.

Как в тот раз. Спустя какое-то время он привел сюда другую девушку и благополучно переспал с ней.

Но хотела бы Лили еще?

— Да, — выдохнула она и ушла в свою комнату.

Даже не ждала, чтобы Поттер пришел к ней и заговорил. Наверно, в его голове был беспорядок. Да и вообще им обоим нужен был отдых.

Легла в кровать и уснула.

* * *

Прошло две недели после случившегося. Джеймсу было невдомек, что мрачное утро было утром первого декабря.

Еле волоча ноги, он подошел к шкафу, чтобы найти чистую рубашку и мантию. Их там не оказалось. Джеймс устало фыркнул и подошел к стулу, где была испачканная одежда, взял всю кучу в охапку и отнес в ванную комнату. Набрал целую ванну и бросил туда одежду, посыпав сверху первым попавшимся под руку порошком. Решив, что и так сойдет, махнул рукой и ушел в свою комнату, чтобы благополучно проспать завтрак и два первых урока.

Проснувшись, он спросонья опять заглянул в шкаф, после чего пошел в ванную за одеждой. Все было чуть лучше, чем ужасно. Джеймс ударил ладонью по лицу, сходил в комнату за палочкой, использовал несколько заклинаний, чтобы вычистить, высушить и погладить одежду. Покрутился у зеркала в ванной, привел себя в божеский вид и отправился на занятия.

Он чувствовал себя просто кошмарно.

— У тебя вид, будто ночью устроил оргию, — шепнул Ремус во время травологии, Сириус хмыкнул. Профессор лишь недовольно покосилась, Джеймс же грустно улыбнулся в ответ.

После занятий Ремус словил его и отвел подальше от группы однокурсников.

— Все в порядке? — озабоченно спросил он, взяв руку Джеймса в ладони.

— Нет, Рем, не все, — он уперся спиной в стену и устало вздохнул.

— Ты не хочешь… поделиться? — очень вкрадчиво спросил Ремус, и Джеймс задумался.

Наверно, надо было все рассказать. Ремус бы обязательно понял и поддержал.

— Я трахнул Лили. — Ремус слушал очень внимательно. — Я вроде бы достиг своей цели, но мне все равно неспокойно. Меня аж трясет, когда я о ней думаю, — он дернул плечом и провел ладонью по лицу. — Еще Сириус. Он так недоволен, бесится, что я меньше времени провожу с вами. Я по-прежнему… люблю вас. Просто я в таком дерьме. Мне хочется побыть одному, но не могу быть один, потому что мне хуево, мне нужен кто-то рядом, но кто — не знаю. Меня будто поставили перед выбором: друзья или Эванс. Хотя с другой стороны Эванс никакой не выбор. Эванс — это пиздец.

Ремус смотрел на него с сожалением.

— Нет, не смотри так, меня сейчас вырвет, — сказал Джеймс и сымитировал рвотные позывы.

— Может, нам стоит поговорить с ней, — предложил Ремус.

— О чем? — он покачал головой. — Нет, я сам поговорю.

Ремус недоверчиво нахмурился.

— Да, наверно, так будет правильнее, — сказал Джеймс и похлопал его по плечу. — Я пойду.

— Только не переусердствуй, ты ведь можешь.

Джеймс улыбнулся.

— Спасибо, я постараюсь. Я знал, что ты меня поймешь.

— Пожалуйста, — улыбнулся он и проводил Джеймса взглядом, пока тот не свернул за угол.

* * *

Лили зашла в гостиную, бросила сумку рядом с диваном и устало на нем улеглась.

Едва успев расслабиться, она услышала быстрый и шумный топот в коридоре. Портрет распахнулся и в гостиную ворвался Джеймс. Лили вжалась в диван.

— Привет, Эванс.

Он улыбался туповатой улыбкой во все тридцать два зуба. Она не знала, стоило ли отвечать на приветствие, поэтому просто не сводила с него испуганный взгляд.

— Я так рад, что ты здесь, — с напускным радушием сказал он и подошел к дивану. — Можно присесть?

Он говорил очень едко, настолько, что она поморщилась.

Лили кивнула и поджала ноги. Она не знала, чего ожидать, чувствовала свое сердцебиение и не могла сглотнуть ком в горле.

Он сел совсем рядом, положил руку на спинку дивана и закинул ногу на ногу. Видимо, ее ожидал неприятный разговор. Что ж, к этому она была готова. Лили немного расслабилась и расправила плечи.

— Поговорим?

— Я всегда готова к цивилизованной беседе.

— Боюсь тебя разочаровывать, но эта беседа не будет цивилизованной.

Она закатила глаза.

— Так забавно было оказаться с тобой в замкнутом пространстве, — он резко смягчил тон. — Еще в начале учебного года, ты тогда так изумилась, я было решил, твои глаза выпадут из орбит. Вот как сейчас.

Лили сдержанно смотрела ему в глаза. Они были так спокойны. Совсем как у сумасшедшего.

— За все это время мы так и не обсудили наше отношение к данным нам должностям.

— Я решила, все очевидно.

— Ну, после того как я тебя выебал, — нет. — На самом деле, он не хотел грубить. Оно само собой вырывалось, он ничего не мог с этим поделать. Так нравилось называть вещи своими именами.

Лили сжала челюсти до зубного скрипа, но внешне никак не показала своего возмущения.

— Ты все еще хочешь быть старостой? — спросил Джеймс, двинув бровью.

— Я никогда не хотела быть старостой.

Он сморгнул. Его это удивило, и Лили это понравилось.

— Что, считаешь, любой зубрила до смерти желает быть старостой? — бросила она. — А ты, Джеймс, когда-нибудь в жизни думал, что получишь такую должность?

Джеймс щелкнул языком.

— Я обрадовался, когда увидел твое имя в письме. Теперь я проклинаю весь мир за то, что получил эту должность и оказался с тобой в этой комнате. Но что поделать, придется смириться и вытерпеть твой вид до конца учебного года. Потом все закончится и, вероятно, мы больше никогда не встретимся.

— Я думала, это мне стоит говорить, — ядовито сказала Лили.

— Тебе стоит меньше думать.

— Тебе стоит меньше болтать.

— Тебе стоит прекратить строить из себя суку! — крикнул Джеймс.

Лили ненароком зажмурилась. В ушах зазвенело от его резкого крика.

— Ты меня бесишь, Эванс, — не меняя тон, продолжал он. — Не знаю, как тебе это удается, но ты парой фраз можешь выбить меня из колеи.

Джеймс встал с дивана и подошел к ней. Она снова была напугана. «Вдруг правда придушит?»

Он схватил ее за руку, и она поднялась с дивана, оказавшись с ним лицом к лицу.

— Я ненавижу тебя. Ты принесла в мою жизнь беспокойство и боль. Я желаю, чтобы тебя никогда не было. Лучше бы ты не врывалась в мою жизнь со своим надменным взглядом и высокомерием. Ты меня с ума сводишь, бесишь, меня бросает в дрожь от одной мысли о тебе. Вот как я тебя ненавижу.

Лили вырвала свою руку из его ладони, больше не чувствуя страха, остались лишь злость и ненависть к этому человеку. Тех слов, которые он говорил тогда, словно и не было. Будто все этой ей приснилось.

«Как ты смеешь?»

Он сумел задеть ее. И ее просто разрывало изнутри от противоречивости того, что он болтал.

— Знаешь что, Джеймс, — она резко толкнула его в грудь, и он отошел на шаг назад. — Я не врывалась в твою жизнь. Это ты, эгоистичный ублюдок, ворвался в мою. Это ты бросал мне колкие фразочки, это ты пытался ко мне подкатить, всегда мешал мне, отрывал от важных и нужных мне дел. Я всячески игнорировала, отвергала тебя, и теперь ты смеешь обвинять меня в том, что я мешаю тебе…

— Игнорировала! Отвергала! Вот чем ты мне мешала! — резко выпалил Джеймс и стал размахивать руками в такт своим словам. — Вот чем выбивала меня из привычного течения жизни! Если бы ты согласилась, я бы сразу же и забыл, но ты настолько самовлюбленна и эгоистична…

— Это ты мне говоришь?! — Лили сорвалась на крик, почувствовала, как в горле запершило, но продолжала, продолжала и продолжала говорить: — Ты, Джеймс-сучий-сын-Поттер, решил, что все принадлежат тебе. Присвоил, воспользовался и бросил. Мне опротивело наблюдать за этим, я не хотела быть частью поттеровского стада. И — о, какая неожиданность — этим-то тебя и задела! Так глубоко проникла в разум, что стала навязчивой идеей. И теперь каюсь за это! Наверно стоило согласиться и больше никогда тебя не тревожить. И ты бы меня не тревожил. И все было бы замечательно. Да вот только это не так! Я отказала тебе! И ты бесишься! Ты ненавидишь меня за это! Как же так — Джеймсу отказали. Что за невиданная дерзость! Какая-то рыжая заучка решила выделиться, задрать нос и махнуть на него рукой. А теперь ты не можешь выбросить ее из головы, даже после того, как все случилось! Ты кретин. Ты самовлюбленный, избалованный выродок. Это тебя не должно быть на земле. Не было бы пролито столько слез и не было бы потрачено столько нервов. Вот как я тебя ненавижу!

Лили задыхалась. Чувствовала, что все ее лицо покраснело, но важнее всего было то, как искривилось лицо Джеймса. Его будто задели за все живое, что в нем было. И Лили это нравилось.

Он отошел к противоположной стене и без сил скатился на пол.

Лили, также обессиленная, села на диван и сглотнула наконец болезненный ком в горле.

Долго стояла тишина. Она взялась за голову и постаралась выровнять дыхание. Хотелось уйти, но что-то подсказывало ей, что разговор не окончен. Но не было сил продолжать.

Джеймс смотрел в одну точку и о чем-то думал.

Лили почувствовала, что руки дрожат. Поднесла их к лицу, чтобы в этом убедиться, после чего снова взялась за голову и крепко зажмурилась в попытке успокоиться.

Джеймс сменил позу, она повернулась к нему и встретилась с его взглядом.

— Ты поцеловала меня, прежде чем я повалил тебя на кровать.

Эти слова болезненно врезались ей в уши. Она хотела слышать об этом меньше всего.

«Нет-нет, даже не спрашивай».

— Что ты пыталась этим сказать? — тихо спросил Джеймс. — Ты издевалась надо мной? — его голос дрожал.

Лили чувствовала, что к глазам подбирались слезы. Она шмыгнула и промолчала.

— Я хочу знать, — настойчиво сказал Джеймс.

— Все, что ты говорил мне, — правда? — задала она встречный вопрос.

Он пожал плечами. Лили посмотрела ему в глаза и тоже пожала плечами.

— Вот мой ответ, — она поднялась на ноги и еще раз пожала плечами.

Джеймс устало усмехнулся.

— Хочешь сказать, это был просто секс?

Лили поджала губы.

— А для тебя?

Она неустанно задавала встречные вопросы, чтобы избегать ответов.

— Я задал этот вопрос тебе.

Лили не знала, что ответить. Совсем терялась в суматохе мыслей. Сколько ни пыталась оправдать себя, ничего не выходило.

— Ты соблазнил меня, — выдавила она. — Тебе же ничего не стоит соблазнить очередную вертихвостку. Я чувствую себя такой же грязной, как и они.

Это были все ее беспорядочные мысли. Всего в нескольких предложениях она признала свою слабость.

— И ты жалеешь? — задал еще один вопрос Джеймс.

Она ненавидела этого человека всем сердцем, и та ночь была словно сном, будто этого и не было вообще.

Этого не могло быть.

— Лили, — обратился он, и она повернулась в его сторону, — ты оттолкнешь меня, если я подойду?

Она отрицательно покачала головой, не в силах проронить ни слова.

Джеймс с трудом поднялся и подошел к ней вплотную. Он дышал ей в макушку, Лили опустила руки и зажмурилась.

— Все это в прошлом. Эта ненависть была лишь недосказанностью. Пора забыть об этом. Мы больше не враги.

Лили шмыгнула, едва сдерживая слезы. Его голос был очень мягким. Он говорил с ней как с ребенком.

— А кто мы?

Джеймс хмыкнул и поднял ее подбородок.

— Любовники.

Она дала волю слезам и сквозь рыдания говорила:

— Ты всерьез считаешь, что это реально? Ты и я — вместе? Смешно.

Чушь, собачий бред. Она готова была отрицать это вечно.

— Ты просто не можешь это принять… — в отчаянии говорил Джеймс.

— Не могу, потому что это невозможно! — повысила голос Лили, но снова задохнулась рыданиями.

Нет, она не откажется от своей позиции.

— Почему? — шепнул Джеймс.

Лили покачала головой.

— Это слишком. Я не могу этого вынести.

— Не растягивай все это на сотню лет, — умолял Джеймс.

— Мы не любовники, ты рехнулся.

— Наверно, это не то определение…

— Любовники спят друг с другом, потому что им хорошо вместе. А мне с тобой плохо.

— Я могу это исправить.

Лили подняла на него ошарашенный взгляд.

— Ты несешь чушь.

— Это ты несешь чушь.

Лили казалось, он не воспринимал их разговор всерьез. Для него все уже было решено.

Лили почувствовала его губы на своей мокрой от слез щеке и затряслась от этого ощущения.

— Ты сводишь меня с ума, Джеймс, — призналась Лили.

— Прости, — шепнул он и провел пальцем по тому месту, где коснулся губами.

— Тебе не жаль, — огрызнулась она.

— Конечно нет, но от моего извинения тебе легче, — еще мягче сказал он.

Лили кивнула и сглотнула слезы.

— Перестань все отрицать, Лили. Ты не можешь всю жизнь от всего отказываться.

— Не могу, — она снова зарыдала.

Джеймс крепко прижал ее к себе.

Она задыхалась от слез, словно тонула в них. Было трудно дышать в его объятиях. Она не могла так просто все принять.

— Мне нужно время…

— Нет, Лили.

— Да. Позволь мне отдохнуть хотя бы несколько дней.

— Это означает, что ты принимаешь меня?

— Это означает, что я подумаю, — всхлипнула она.

Джеймс помолчал несколько мгновений.

— Ладно. Пусть будет так.

Он отошел от нее и ушел в свою комнату.

Вскоре Джеймс вышел из комнаты в пустующую общую. Он опасливо постучал в дверь к Лили, в ответ — тишина. Разочарованно вздохнул, после устало лег на диван и сложил руки за головой.

— И что мне теперь делать? — спросил он у потолка.

Он закрыл лицо ладонями и взвыл.

Потом остановился. Плечи затряслись, и он стал смеяться. Дыхание начало перехватывать, Джеймс залился громким, диким хохотом.

— Как же я жалок, — вздохнул и перестал смеяться.

Неправильно ржать в такой ситуации, думал Джеймс. Но прыснул и снова рассмеялся.

Все было настолько плохо, что смешно.

— Я такой ебанутый.

Жаль, Сириуса рядом не было.

Джеймс действительно чувствовал себя жалким и беспомощным. Пытаться добиться чего-то от Эванс — все равно что бросать горох в стену. Только по башке получишь, и больше ничего.

У него оставалось лишь последнее средство — трахнуть ее так, чтобы даже матушка почувствовала. Чтобы это было для нее настолько незабываемо, что попросит еще. Сама.

Он больше не мог ползать перед ней на коленях. Все-таки у него оставались гордость и самолюбие.

И его метод убеждения — ебля.

Джеймс улыбнулся этой соблазнительной перспективе.

Тишину прервал стук.

Он не переставал улыбаться до тех пор, пока не распахнул портрет и не увидел напротив себя Снейпа.

— Ты что тут забыл? — он мигом забыл обо всех своих заботах, и в центре внимания оказался патлатый ублюдок.

— Где Лили? — зло бросил Снейп. Это только больше взбесило Джеймса.

— Нигде, — он потянул портрет, но Снейп не дал закрыть его, поставив ногу в проем. — Не стоит этого делать, — пригрозил Джеймс.

— Мне нужно поговорить с Лили, — тот не сводил с него горящего взгляда. Джеймс готов был вцепиться ему в глотку.

Собственно, ничто ему не мешало.

Он схватился за горло Снейпа обеими руками — так быстро, что тот не успел понять — сжал пальцы достаточно сильно, чтобы вспугнуть.

— Мне нужна Лили, — хватая воздух ртом, пробормотал он.

— Тебе нечего здесь делать, — он взялся еще крепче, и тогда Снейп скривился, из его горла вырывались булькающие звуки.

Джеймс был рад слышать этот хрип. Он хотел видеть его страдания, слышать предсмертные возгласы. Хотел прикончить его, раздавить, стереть в порошок.

Опомнился, когда почувствовал, как ему в грудь уперся кончик палочки, и Снейп выговорил:

— Ос-толбе-ней.

— Нет! — услышал Джеймс из-за спины и врезался в источник звука.

В ушах звенело, но он быстро пришел в себя и понял, что рухнул на Лили.

«Ты-то здесь откуда взялась?»

— Твою… — рыкнул он и поднялся на ноги. — Ты в порядке?

— Да, — резко ответила Лили, убирая волосы с лица.

Джеймс протянул ей руку, но она поднялась сама и бросила на него недовольный взгляд. Он опустил руку и неуверенно хмыкнул.

— Лили! — хрипло воскликнул Снейп, держась за горло и откашливаясь. — Стой, я должен сказать тебе…

— Заткнись, отродье! — завопил Джеймс, но почувствовал ладонь на плече.

— Заткнись, Джеймс, — спокойно сказала Лили.

Он опешил и посмотрел на Снейпа, глаза которого засияли от грубого обращения к Джеймсу.

— Ты что, после всего будешь слушать его оправдания?

Но Лили бросила еще один строгий взгляд, что он почувствовал себя ребенком. Это злило, но он промолчал.

Он хотел выбросить Снейпа в окно.

— Говори, — кивнула она и убрала руку с плеча Джеймса.

— Ему обязательно здесь находиться? — нахмурился Снейп, и Джеймс закатил глаза.

— Да, — ответила Лили.

Джеймс уставился на нее, после довольно ухмыльнулся и сложил руки на груди.

— Я не хотел так поступать. На меня наложили заклинание, — сказал Снейп.

— Пиздеж! — взбеленился Джеймс.

— Я просила тебя заткнуться.

Он сглотнул и отошел на шаг в сторону от Лили.

— Это была неудачная шутка Эйвери.

Джеймс вспыхнул, но не проронил ни звука.

— Это все? — спросила Лили.

Северус опустил взгляд.

— Ну… да.

Она кивнула, подошла к портрету, закрыла его перед носом у ошарашенного Снейпа и обернулась к Джеймсу.

Он на мгновение замер, едва понимая происходящее. Лили отвергла Снейпа. И это было окончательно.

Он подошел к ней на шаг, улыбаясь. Она сдержанно улыбнулась в ответ.

— Не будь таким самодовольным, — грубо произнесла она, но улыбка выдавала ее.

— Ты меня удивляешь, — признался он.

Они засмеялись. Джеймс был рад видеть улыбку на ее лице. Негодование как рукой сняло.

Лили задержала на нем взгляд, но отошла и направилась в свою комнату.

— Зачем ты уходишь? — разочарованно спросил Джеймс.

— А что ты хочешь, чтобы я сделала? — она всплеснула руками и повернулась лицом к нему.

— Хочу, чтобы ты пошла в мою комнату, — недвусмысленно ухмыльнулся он.

— Не думай об этом, — покачала головой Лили.

— Я хотел предложить подраться подушками, извращенка! — скривившись, шутливо махнул рукой Джеймс.

Она улыбнулась.

— Странно, что мне лезут в голову не те мысли, — понизив голос, она мыслила вслух.

— Именно те! — триумфально провозгласил Джеймс и подскочил к ней в один широкий шаг. — Я могу дать вам второй шанс, юная леди.

— Ох, вы так снисходительны, — с придыханием ответила Лили.

Джеймс заулыбался.

— Это значит — да?

Она опустила взгляд на его ботинки.

— Ты очень жесток.

Он нахмурился.

— Не начинай, Лили.

— Я думаю, Северусу и так от тебя досталось.

Сердце ухнуло. Что, опять?

— Ты его защищаешь? Веришь оправданиям? Рехнулась? — кровь тут же подступила к лицу, он был в ярости и не мог это контролировать.

Столько нелогичных, неуместных слов.

В голове все перемешалось. Еще мгновение назад они беззаботно беседовали, и ей удалось все испортить парой каких-то бестолковых слов.

— Речь вообще не о нем, а о тебе, — с раздражением ответила Лили. — Мне иногда страшно то, как легко меняется твое настроение, — тихо добавила, посмотрев ему в глаза.

— Я не знаю, чего ты от меня ждешь, — сдержанно, поджав челюсти.

— Я просто делюсь с тобой тем, что думаю, и ничего не жду.

— Тогда к чему это? — повышая голос.

— Ни к чему, всего лишь стараюсь быть честной, — Лили нахмурилась. — Ты меня пугаешь. Сложно мириться с твоей жестокостью.

Кажется, он понял. Он закрыл глаза, глубоко вдохнул и медленно выдохнул, чтобы успокоиться. Несколько мгновений спустя спросил:

— Ты боишься, что я поступлю жестоко с тобой?

Она неуверенно кивнула.

Он не был готов к такому разговору, но постарался сосредоточиться и понять.

— Это сложно объяснить, но я никогда не смогу причинить тебе боль. Не буду лгать — я часто думал о том, чтобы придушить тебя… но это всего лишь мысли. Ненависть к Снейпу и... злоба от твоих выходок — два разных чувства. Ты правда не понимаешь?

Даже сейчас он злился. И желание придушить действительно было, но в то же время он хотел прижать ее к стене, поцеловать, облапать, а потом утащить в комнату. Но эти слова были бы слишком резки для ее слуха.

— Я понимаю, Джеймс. Просто страшно смотреть, как ты едва не убиваешь человека. — Лили сложила руки на груди и собралась с мыслями. — Я вышла из комнаты, как только услышала его хрип. У меня дыхание прервалось, когда я увидела, как ты его душишь. Ты просто чудовищен, когда зол. Сложно убедить себя в том, что ты не поступишь так со мной.

— Почему ты меня не остановила? — резко спросил он.

Было странно, что она видела, как Джеймс душит его, но не попыталась это прекратить.

Лили ответила не сразу. От этого небольшого колебания потеплело в груди.

— Потому что он сам в состоянии себя защитить.

— Просто признай, что ты на моей стороне, — настаивал он.

— Я ни на чьей стороне! — прикрикнула Лили. — Ни на его, ни на твоей. Вы оба, как оказалось, жестокие свиньи.

Он был уверен в ее ненависти к Снейпу. Просто она была очень терпеливой и всегда старалась всех понять. Лили всегда-готова-выслушать Эванс. Хорошо, что она смогла покончить со Снейпом. Если он не совсем дебил, то больше не придет.

— Я не могу себя контролировать, Эванс, — бросил Джеймс. — Оно само собой получается. Я не такой сдержанный, как ты, я очень импульсивен.

— Знаю не понаслышке, — огрызнулась она.

— Твоя сдержанность, кстати, тоже не самое большое преимущество, — он начинал раздражаться. Она его бесила. — Не могу даже представить, во скольком ты себе отказываешь.

— Просто я очень ответственная.

Наверно, эти слова ее оскорбили. Он постарался хорошенько подумать, прежде чем ответить.

— Нет, Лили, — покачал головой Джеймс. — Ты боишься упрека и придерживаешься образа Лили Эванс — ученицы, не допускающей ошибок.

— Конечно, этот образ не доставляет никакого удовольствия, но так я стараюсь держать все под контролем… — с меньшей уверенностью, отведя взгляд.

— Ограничить себя.

— Остеречь от сомнительных поступков.

— Отказываешь себе в удовольствии.

— Не делаю глупостей.

— Скучно.

— Правильно.

Джеймс ухмыльнулся и облизнул губы.

Соблазнительная, неукротимая Эванс.

— Ты хочешь меня.

— Что? — возмутилась Лили.

— Да, запретный плод.

Она засмеялась и пренебрежительно махнула рукой.

— Не трудись.

— Тот, кого ты не должна подпускать даже близко, — вкрадчиво произнес Джеймс.

Она смотрела на него с улыбкой, но он не прекращал.

— Ведь так нужно, так правильно. Он такой самовлюбленный и похотливый, самый настоящий потаскун. Но так умен и красив.

— Ты слишком хорошего о себе мнения, — усмехнулась Лили, с интересом наблюдая.

— И так хорошо целуется.

Она стиснула челюсти, Джеймс хмыкнул, но продолжил, подходя к ней.

— Хорошо бы остаться с ним наедине. Дать волю желанию и подпустить ближе. А потом не суметь остановиться и сократить дистанцию до минимума, — Джеймс наклонился к ее лицу. Почувствовал запах какого-то фрукта и на секунду чуть не потерял рассудок.

— Исчезни.

Он наклонился к ее уху и едва слышно шепнул:

— Ты уже знаешь, каково это.

Он еле сдерживал желание наброситься на нее в ту же секунду.

— Когда ты прекратишь свои штучки? — с раздражением сказала Лили, отойдя на пару шагов. — Пора вырасти, Джеймс. Я не поведусь на детские выходки.

Вопрос, крутящийся на языке долгое время, вырвался:

— Интересно, Снейп предлагал тебе перепихнуться?

— Не забывайся!

— Да разве он мог бы со мной сравниться? — Джеймс самодовольно указал на себя руками.

Лили пихнула его в грудь. Ее лицо покраснело. Она злилась, а его это веселило.

— Я могу показать тебе, на что я способен, Лили.

— Неужели это все, о чем ты можешь думать, Поттер?

В ушах щелкнуло. Поттер. Что-то не так.

— Твой дырявый мозг может сменить пластинку?

Нет-нет. Стоп. Надо было сдавать назад.

— Забудь, Лили. Неважно, — Джеймс растерянно всплеснул руками.

— Тебе больше не надо говорить эти вещи. С тобой и так все ясно, — с каким-то разочарованием продолжала Лили.

— Я не то хотел… Извини. Меня что-то занесло.

«Дебил ты, Джеймс Поттер».

— Ничего. Со всеми бывает.

— Что? — удивился он.

— Пошел ты — вот что, — резко бросила Лили, тяжело дыша.

Ее ярость сводила с ума. Красные щеки, приоткрытый рот, руки, сложенные на груди.

«Бля…»

Он сглотнул. Она была на расстоянии вытянутой руки.

— Иди сюда, — он притянул ее к себе за ладонь. — Что ты собираешься делать? — как можно более сладко спросил он. — Запереться у себя? Не заебало?

— А тебе не надоело говорить одно и то же? — парировала она, пытаясь освободить руку.

— Ну сказал глупость, ну прости. Я ведь такой, — он крепче сжал ее запястье и прижал к себе.

Никакого сопротивления в ответ. Смирение и повиновение вперемешку с раздражением. Все выдавало ее желание.

— Импульсивный. Уже уяснила, — с раздражением ответила она.

— Верно. Не могу себя контролировать.

— Похотливый ублюдок, — плюнула она.

— Какой есть, — он пожал плечами и улыбнулся.

Лили смотрела все так же зло, с отвращением.

Ее бесило то, насколько легко он ее возбуждал, потому и отказывала. Старалась не быть слишком доступной. Джеймс был в этом уверен. Но его ни капли не волновало то, насколько сложно или легко она отдастся. Ему просто нужно ее тело, и тогда он сможет манипулировать ею и сумеет добиться своего.

«Отдайся мне, поверь мне».

— Я хочу тебя, — тихо сказал он. — Прямо сейчас.

— Держи себя в руках...

У него помутнело в глазах и пересохло во рту. Он держал ее за талию, прижимал к себе. Чувствовал тепло, приятный запах. Перевел взгляд на ее губы. Что-то болтала, а он не слушал, хотя следовало бы, ведь все и так ни к черту.

— Да плевать, — неоднозначно сказал Джеймс, опустился к ее лицу и прижался к губам.

Она стиснула зубы, но он не останавливался. Ее губы были такими теплыми и влажными, хотелось укусить.

Он зажал нижнюю губу зубами и легко потянул на себя. Лили поморщилась.

— Что, больно? — ухмыльнулся Джеймс, отпустив.

— Сотри ухмылку с лица, — недовольно сказала она.

— Блядь, Эванс, — он покачал головой. — Тебя надо хорошенько оттрахать.

Судя по виду, ей было неприятно то, что он говорил. Но Джеймс был уверен, что она не оттолкнет. Хотя знал, что самоуверенность не доведет до добра.

Он взял ее лицо в ладони и опять прильнул к губам, и на сей раз она не сжимала зубы.

Джеймс снова почувствовал ее горячий, влажный язык. Казалось, прошла целая вечность с той ночи. Член напрягся от одного воспоминания.

Всего какой-то жалкий поцелуй выбивал его из колеи.

Она была так напряжена, все тело было сковано какими-то невидимыми цепями. Она не верила самой себе, своим чувствам, эмоциям, желаниям. Было необходимо выбить из нее последние сомнения.

Он отпустил ее лицо и стянул с нее мантию. Лили взялась за пуговицы его рубашки. Джеймс был доволен происходящим и улыбался. Отпрянул и сказал:

— Раздеваю только я.

Лили поджала губы и кивнула, начав расстегивать свою рубашку.

Он с силой опустил ее руку и вкрадчиво повторил:

— Только я.

Он с трудом верил, что Эванс ему подчинялась. Это возбуждало еще больше. Самостоятельная, гордая Эванс готова была раздеться прямо перед ним, но у него был другой замысел.

— Когда-нибудь, непременно, можешь раздеться сама.

Джеймс опять ухмыльнулся. Только ухмылка могла выразить его удовлетворение. Эванс покрывалась румянцем. Он схватил ее за руку еще крепче, повернул спиной и прижал к себе. Сжал подол юбки и взялся за ягодицу.

— Задница у тебя никудышная, — выдохнул он с улыбкой.

В ответ — молчание.

Свободной рукой он убрал волосы с шеи и поцеловал. Теплая и мягкая. Потом приложил к бледной коже губы и облизнул.

Лили задержала дыхание.

— Ты что, собираешься…

В ответ Джеймс улыбнулся. Лили могла почувствовать это движение губ на своем теле.

Она судорожно вдохнула.

— Ладно, мне все равно.

— Нет, тебе не все равно, — осклабился он. — Ты потечешь еще больше.

Он приложил губы, высунул язык и втянул этот участок кожи в рот. То сильнее, то слабее, то отпуская совсем и снова втягивая, он оставил смачный засос на изгибе шеи рядом с плечом.

— Чудесно, — сказал Джеймс и резко повернул ее лицом к себе.

Лили хотела приложить руку к тому месту, но Джеймс не позволил. Эти жесты доставляли ему нереальное удовольствие. Своеобразная власть над ней — то, что было недоступно ему в обычной дискуссии.

— Нет, я не хочу… — начала отнекиваться она.

Он проигнорировал эти слова и грубо прижал ее к стене между камином и книжным шкафом. Она посмотрела на него взглядом «что-ты-опять-выдумал». Джеймс провел большим пальцем по ее нижней губе.

Блядские губы.

Блядская Эванс.

Умопомрачительная.

Поцеловал подбородок, провел губами по шее, чувствуя, как учащается ее дыхание, как тело отзывается в такт его движениям. Поднял юбку и залез под резинку трусов. Поводил пальцами, одновременно целуя шею в разрезе рубашки. Старался не терять контроль над собой. Нащупал клитор, обвел и провел по нему пальцем.

Эванс слегка выгнулась.

Лучше быть не могло.

Она была совсем мокрой, палец легко скользнул внутрь. Лили крепко взялась за его плечо, а другой рукой оперлась на шкаф.

— Бля, — выдохнул Джеймс, нашел ее губы своими, обвел их языком и поцеловал.

«Язык, этот охуительный язык…»

С трудом оторвался и опустился на колени. Эванс ахнула и посмотрела на него сверху вниз.

— Что, хорош вид? — улыбнулся он.

Она молчала. Все лицо раскраснелось, губы опухли, волосы в конец растрепались — так она выглядела лучше всего.

Потянул трусы вниз, минуя бедра, колени, икры — нет-нет-только-не-целуй. Подняла одну ногу, чтобы снять их совсем. Он облизнул губы. Придвинулся и взялся за бедра. Наклонил лицо совсем близко между ее ног, высунул язык и облизнул клитор.

Она слегка согнула колени, но не издала ни звука.

Он обвел языком еще раз, прижался губами и слегка втянул кожу в рот, стараясь не задеть зубами. Лили издала сдержанный стон. Джеймс набрал воздух через нос и стал задавать ритм языком, облизывая и водя кончиком. Крепче сжимал бедра, чувствуя, что ее ноги слабеют. Но в том все удовольствие.

Она должна запомнить это навсегда. Случайный, совершенно спонтанный секс у стены. Его губы и язык должны оставить такой отпечаток, который не стереть из памяти.

Боже, да любая бы ей позавидовала.

Она выгибалась, водила ладонью по стенке шкафа, царапала ее ногтями.

Становилось жарче. Пот стекал по спине.

Когда он отвел лицо, чтобы нормально вдохнуть, Эванс в беспамятстве взяла его за волосы.

Джеймс снова прижался ртом между ног, провел языком промеж складок и стал заново водить им вокруг и по клитору, ускоряясь.

Она водила по волосам и с силой тянула, прижимая к себе сильнее.

Он резко отодвинулся, и Лили растерянно убрала руку. Вытер тыльной стороной ладони рот и поднялся на ноги.

Эванс посмотрела на него с мольбой. Чуть приоткрытый рот, ее горячее дыхание. Оно обжигало лицо. Голова вскружилась.

Стоило только возбудить, как она была готова умолять.

На лбу Джеймса образовались капельки пота, он небрежно убрал их рукавом рубашки. Наклонился к возбужденной до дрожи в коленях Эванс и поцеловал. Смазка смешалась со слюной. Одной рукой он расстегнул брюки и достал напряженный до предела член.

Эванс облизнула губы.

Джеймс взял ее за талию и приподнял над полом. Она обняла ногами его бедра, оперлась спиной на стену и положила руки ему на плечи.

Рукой он пристроил член головкой к влагалищу — и вошел.

Из глаз посыпались искры, он протяжно застонал — как и в первый раз. Наконец-это-снова-случилось. Замер на мгновение, чтобы прийти в себя и дать ей привыкнуть.

Эванс водила пальцами по его шее. Поджала губы и закрыла глаза.

Она тоже ждала. Что бы там ни говорила, все равно Эванс тоже его хотела. Сейчас, может быть, даже больше, чем он ее.

Он подхватил ее за ягодицы и сильнее прижал к стене. Качнул бедрами и едва не взвыл от удовольствия. Влажная, узкая…

Эванс впилась ногтями в кожу его шеи. Он рыкнул и посмотрел на нее. Ее глаза блестели. Она тяжело дышала и все также умоляюще смотрела на него.

— Еще… — едва слышно произнесла она.

Джеймс по-прежнему боялся причинить ей боль, поэтому не позволял себе слишком резких движений. А потом:

— Нахуй.

Он вошел в нее на всю длину члена.

— Ты меня нереально возбуждаешь.

Он не был уверен, что произнес это вслух. Он ни в чем не был уверен, лишь задавал ритм, двигаясь быстрее, чем следовало бы.

Перестал контролировать силу, крепко сжал ее ягодицы — вероятно, останутся синяки. И стал забывать о своей цели — дать Эванс кончить.

Несколько резких движений, и он опомнился, услышав ее тихие, прерывистые стоны. Вел непосильную борьбу со своим желанием, неконтролируемой похотью.

Рубашка была сырой от пота. Эванс стонала все менее и менее сдержанно — она давала волю своим ощущениям. Джеймс добивался своего самым привычным путем.

И это было прекрасно.

Он начал ускоряться, чувствуя, что мышцы Лили, обволакивающие член, все больше напрягались и сильнее сжимали его.

Она запрокидывала голову, почти крича от удовольствия. Выгибалась, старалась покачиваться в такт.

Джеймс двигался все быстрее и быстрее, крепче держась за ягодицу, второй рукой обхватив ее спину, стискивая челюсти.

Она с силой провела ногтями по его шее, тело напряглось, она протяжно застонала и в истоме опустила голову Джеймсу на грудь.

Он крепко зажмурился, закусил нижнюю губу, несколько раз качнул бедрами и вышел из нее.

Стоило больших усилий отпустить Лили, застегнуть брюки и с мертвецким стояком уйти к себе в комнату.

Там лечь на кровать и додрочить, чтобы это не доставило ему никакого удовлетворения. У него было чувство незавершенности и разочарования. Все его тело просило еще, но Джеймс решил, что дождется нужного момента.

Потерпит, пока не увидит в ее глазах ту же мольбу, что и несколько минут назад.

Лили услышала стук.

Ее помутненное сознание какое-то время не позволяло сообразить, что стучались в дверь. Собравшись с мыслями, открыла и увидела перед собой совсем не того, кого можно было ожидать.

— Что ты тут делаешь? — опешила она.

— Хочу поболтать. — Ремус протянул плитку шоколада и тепло улыбнулся.

Уже через несколько минут эльфы принесли в комнату две чашки с чаем.

Ремус и Лили сидели и разговаривали о мелочах вроде экзаменов, Квиддича и скорого Рождества. Она словно проснулась.

Она никогда не испытывала особой неприязни к Ремусу, но и не была с ним близка. Оказалось, он умен и достаточно смешлив. Было трудно представить, как он оказался в компании Мародеров, но она не стала спрашивать.

Ее мир ограничивался Джеймсом, обязанностями старосты и учебой. И вот этот ничем не примечательный Ремус помог разбавить ее серые, безысходные будни красками непринужденной беседы.

— Вообще-то, Лили, я пришел не просто поболтать.

Конечно, она это знала. И была уверена, что речь пойдет о Джеймсе, и не имела ничего против, поскольку это не было противоестественно. Джеймс — его друг. А еще он — неотъемлемая часть ее жизни. Когда его не было поблизости, ей становилось одиноко и пусто. Вот так нелегко и в то же время просто Поттер добился своего.

— Что ты хочешь знать, Ремус?

— В общем-то, все. — Он пожал плечами, положил чайную ложку на салфетку и сложил руки на письменном столе в ожидании повествования.

Лили сцепила пальцы рук, поджала губы и уставилась в чашку с остывшим чаем.

Он хотел знать все.

— Джеймс надо мной надругался. — Лили прерывисто вдохнула. — Попросту унизил. И если в первый раз я была подавлена, то потом в целом мне даже… нравилось.

Ремус слушал со вниманием, а ей почти не было стыдно.

— В последнее время я только и думаю о том, что же со мной происходит. Мне не столько интересно, что будет с нами, сколько то, что в конце станет со мной. Все происходящее — это только начало или уже финишная прямая? Не знаю, что ему от меня нужно. С ним сложно общаться. Наверно, стоит в себе что-то изменить, потому что в последнее время мне вообще нелегко дается общение с людьми.

Она стала нервно дергать пуговицу мантии, стараясь не смотреть на Ремуса. Становилось стыдно, но она подавила в себе это чувство и вновь заговорила. Так ей могло бы стать легче.

— Одновременно я понимаю, что без него я была бы никому не нужной заучкой. И мне даже льстит его внимание в мою сторону, но… он слишком озабочен. Трудно поверить, что я какая-то особенная, да и не тешу себя этими мыслями. Просто та рыжая стерва, которая ему не дала. А потом все равно дала, — горько усмехнулась она. — Цель достигнута, можно двигаться дальше. Но он не двигается. Все время пытается что-то мне доказать, сделать своей, но я не хочу ему принадлежать. А может, и хочу… Слабо представляю, что он может мне дать. Вот так.

Ремус протянул руку к ее, Лили вздрогнула. Он это почувствовал и крепко сжал.

— Вы должны сами разобраться. Но я хочу помочь только одним.

Лили замерла.

— Я предложу себя на пост старосты вместо Джеймса.

Она широко раскрыла глаза и впилась ногтями в его руку. Тот, кажется, даже не заметил.

— Вернее, я уже это сделал, — признался он. — Вам следует отдохнуть друг от друга, вы оба так измучены, что больно смотреть. — Он сложил брови так, будто сочувствовал всем сердцем, но Лили не смогла проникнуться его переживанием. Не понимала, почему его вообще это так волновало. Неужели он и вправду пекся о ней? Или это простая вежливость, напускное? А может, это только из-за Джеймса?

Сердце звучно ухало в груди. Она не знала, что чувствует. В ней смешались «наконец-я-от-него-отделаюсь» и «я-потеряю-последнее-что-есть-в-моей-жизни».

— Хорошо, — ответила она.

* * *

— Ты рехнулся, Рем? — Джеймс был в ярости, он ходил вдоль и поперек гостиной Гриффиндора. — Зачем ты вообще лезешь? Это наше с Эванс дело, мы сами в состоянии все решить.

— Лили считает иначе, — покачал головой Рем.

Джеймс снова вспыхнул.

— Хочешь сказать, она сама тебе предложила занять мое место?

— Отдохни от нее, — невозмутимо ответил Рем. — Я о тебе пекусь в первую очередь. Взгляни на себя!

Джеймс недовольно фыркнул, но посмотрел на свое отражение в зеркале над камином. Снял очки и всмотрелся в собственное лицо. Отеки под глазами ничуть его не украшали, как и кожа, за которой он скрупулезно ухаживал, а сейчас — этот странный прыщ на подбородке.

— Тьфу, — бросил он, надел очки и сел, сложив руки.

— Так или иначе, дело уже решено. Директор согласился отдать мне эту должность. Остались мелочи, — размышлял Ремус. — Тебе нужно забрать свои вещи.

— Давно пора было это сделать, Луни, — гаркнул Сириус, подбрасывая перед собой пачку сигарет.

Сириус был рад тому, что Эванс и Джеймс наконец могли разойтись по своим углам, ничто больше не станет их связывать. Никто больше не будет волновать Джеймса. Он вернется к своей размеренной жизни. Они снова будут веселиться, как и все прошлые годы. Сириус в это верил.

— Может, так будет лучше, — смирился Джеймс. Он уставился в камин, а Сириус уставился на него.

«Нет, — решил он. — Безнадежно».

* * *

Джеймс выкатил свой чемодан из комнаты. Лили сидела за столом у камина и писала. Наверно, что-то по делам старосты. Джеймса все это никогда не интересовало. Он до сих пор не мог понять, зачем его назначили. Не только ведь для того, чтобы он исправился. Они не могли в самом деле на это надеяться, правда? Но тем тяжелее было уходить из этого помещения.

— Ты уже сменила пароль, да? — спросил он.

Лили подняла на него усталый взгляд.

— Какая разница? Все равно Ремус тебе его сообщит при надобности.

— Нет никакой надобности, если ты не захочешь меня видеть.

Рука, держащая перо, на мгновение замерла, а потом снова задвигалась.

Джеймс сглотнул. Он был огорчен ее безразличием. Хоть он и знал, что ей не было все равно. Она все еще боялась признать, что нуждалась в его близости.

— Сперва я хочу отдохнуть.

— Я тебе не верю, Эванс, — нахмурился Джеймс и пошел к выходу. Положил руку на портрет и замер. — Я, вообще-то, буду скучать.

— По мерзкому перепихону со мной? — не отрываясь от пергамента, спросила Лили. Она все сильнее жала на перо.

— По тебе.

— А что еще нас с тобой связывает? — наконец отложила перо и посмотрела ему в лицо.

Он сжал челюсти, открыл портрет и бросил сквозь зубы:

— Упрямство.

Портрет резко захлопнулся.

— Овца, — со злостью сплюнул Джеймс и покатил за собой чемодан.

* * *

Лили сложила пергамент и убрала в сумку. Это было лишь расписание занятий первокурсников.

Она убрала волосы с лица и в сердцах пнула стол.

— Осел.

Разве он не мог уйти молча? Где его гордость?

— ГДЕ?!

Она резко смахнула вещи со стола, бросила диванную подушку в стену, взяла вторую с тем же намерением, но бросила ее на пол и со всей силы пнула. Оглянулась в поисках чего-то еще, но не было ничего, кроме стен, безмолвных книжных шкафов и ужасающей тишины. Она вдруг стала рычать, потом кричать, потом топать ногами, а потом плакать, громко, навзрыд, с ребяческими всхлипами. Села на пол, обняла колени, чтобы плакать, плакать и плакать.

— Он мне нужен, он мне нужен, — сокрушалась Лили. Она почти услышала, как все вмиг рухнуло.

Начала раскачиваться на месте, туда-сюда. От «он-мне-нужен» до «катись-все-к-черту».

— Я дура, я дура, я дура…

Горькие слезы. Будто родители оставили ее одну дома, обделили вниманием.

Она — капризный ребенок, оставшийся ни с чем. Что-то изнутри ее пожирало, что-то, что раньше никогда не беспокоило. На что она решила просто наплевать, растоптать, а сейчас — оно ее мучает. Точно так же втаптывает в грязь.

— Ты его любишь, — услышала она за спиной.

Обернулась и увидела за собой Ремуса у открытого портрета. Она не слышала, как он вошел.

Она закивала, потом снова уткнулась в свои колени. Услышала шаги за собой, а затем — хлопнула дверь. Мысли в голове поутихли. Может, она сумеет справиться со своим чувством. Но для чего? Почему она не могла довериться Джеймсу? Неужели и вправду упрямство?

— Я тут шахматы принес, — он достал доску из чемодана.

Она чувствовала, что все лицо опухло, глаза даже болели от слез, но поднялась и сказала, чуть заикаясь:

— Спа-сибо, Ремус.

— Зови меня Рем.

Она снова кивнула. Ушла в ванную, чтобы умыться, а вышла уже когда Ремус расставил шахматы на доске. Игра была отличным способом отвлечься и размять мозги.

* * *

Джеймс лежал в кровати и глядел в потолок. Такой же белый, как и там.

— Ты рад? — спросил Сириус с соседней кровати.

Он промолчал. Джеймса поглотила пустота. Он хотел чем-то ее заполнить.

— Может, курнем? — отвлекся Сириус. Будто читал мысли. — Тут мне кое-что подкинули, говорят, хорошая штука.

Он кивнул, не раздумывая. Сириус протянул самокрутку. Джеймс затянулся.

— Давно я ничего такого не пробовал, — признался Сириус и тоже затянулся.

Скоро они начали жутко пошлить, смеяться и откровенничать. Как и в обычном состоянии, но намного глупее и свободнее. Ничего их не беспокоило. Как и раньше. Было плевать на все, что было до, и все, что могло быть дальше. Они признавались друг другу в неземной любви, вечной преданности. Обзывали друг друга, шутливо дрались и много, много смеялись. И Джеймс чувствовал, как пустота понемногу затягивалась. Понимание, что у него были друзья, придавало уверенности в себе. А Сириус был бесценным другом, несмотря на вспыльчивость. Джеймс извинялся, едва не плакал от переполняющих его чувств, прижимался к нему, как ребенок. Сириус обнимал его и ржал. А потом и Джеймс вместе с ним. Они бросались друг в друга подушками, обматывали друг друга одеялами, не давая двигаться, они были в отчаянном угаре и наслаждались тем, что были друг у друга.

Утомившись, Джеймс лег лицом в подушку рядом с Сириусом.

— И вправду неплохая вещь, — сказал Сириус и глупо прыснул.

— Успокойся уже, — устало хмыкнул Джеймс, не поднимаясь с подушки.

Они помолчали. Оба чувствовали, как трава переставала действовать. И Джеймса снова поглотила пустота.

Он завыл в подушку.

— Эй, ты чего? — Сириус обеспокоенно потряс его за плечо. — Из-за Эванс, что ли?

Он и сам все знал. Зачем спрашивать?

— Зачем ты спрашиваешь? — со злостью спросил Джеймс.

— Опаньки. — Сириус всплеснул руками. Джеймс это почувствовал.

Он поднялся с подушки и сел.

— Прости.

— Ты уже передо мной извинялся. Чуть не рыдал.

— Но я это искренне. Все — Эванс. Выбила меня из колеи.

— Ага, но сейчас-то ее здесь нет, — покачал головой Сириус.

Джеймс закусил нижнюю губу и уставился в пол.

— Мне даже не верится, что ты влюбился. Придурок.

— Влюбился? — возмутился Джеймс.

— А что, нет? Течешь, как сука, хотя ничего в ней особенного. Ни жопы, ни сисек. Диагноз — влюбленный ебантяй.

Сириус сказал это с таким отвращением, будто хуже быть ничего не могло.

Джеймсу не приходило такое в голову. Он бы почувствовал, что влюбился, правда?

— Мне кажется, я просто помешался. Мне надо…

— Въебать?

Джеймс нахмурился.

— Ты ее ненавидишь? — спросил он.

— ДА! — воскликнул Сириус и встал с кровати.

— За что?

Тот начал ходить по комнате и размахивать руками.

— За что?! — кричал он. — Эта рыжая блядь уничтожила тебя, превратила в гадкое бесхребетное месиво. Ты готов целовать ей пятки, ты едва не боготворишь ее. Ты весь пропитан этой вонючей, отвратительной любовью. Разлюби ее, Джеймс! Или дай мне ее убить, прошу. Я не вынесу, если…

— Если — что? — Джеймс тоже повысил голос. Он изо всех сил сжал подушку. — Ты не хочешь, чтобы мы были вместе? Значит, ты хочешь, чтобы я был несчастлив. — Он сглотнул. — И… не оскорбляй ее.

— Вот оно! — провозгласил Сириус. — Ты не хочешь ее проклинать за то, что с тобой происходит. Чтоб она сдохла…

— ПРЕКРАТИ!

— Давай, ударь меня, — подначивал Сириус. Он ходил по комнате и потирал кулаки. — Она и есть сука. Вонючая дырка, слишком уж много из-за нее проблем.

— Это у тебя — проблемы.

Джеймс поднялся и встал напротив Сириуса, сжимая кулаки.

— Я не брошу тебя, даже если мы с Эванс будем вместе, — тихо и вкрадчиво заговорил он. — То, что я влюблен, не значит, что я больше никого не вижу и не слышу. Она мне просто нужна, потому что может сделать меня лучше и счастливее.

— Нихуя она не может! — кричал Сириус. — Что, сейчас ты счастлив?

— Нет, потому что ты не хочешь меня понять…

Джеймс откинулся в сторону от удара по лицу, споткнулся обо что-то и упал.

— Потому что здесь нечего понимать! — слышал Джеймс откуда-то со стороны. В ушах зашумело. — Она — вина всему происходящему. А ты не хочешь признать, что нет в ней ничего хорошего.

Джеймс потер щеку. Гадкий ком застрял у него в горле.

— Что ты за истеричка, Блэк? — хмыкнул Джеймс.

— Тогда ударь меня! — вопил он.

— Нет, я не хочу делать тебе больно. Потому что ты мне дорог.

Джеймс посмотрел на Сириуса. Тот был в ужасе.

Сириус вдруг сел перед ним и осмотрел ссадину на щеке.

— Я не… — он потерял дар речи.

— Ты, да. Это ты меня ударил. Как и хотел.

Сириус в спешке стал рыться в своем ящике, достал какую-то мазь и снова сел напротив Джеймса.

Он выдавил немного на ладонь и приложил к его больной щеке.

Стало очень холодно, а потом боль ушла. Сириус выдавил еще и намазал всю щеку. Джеймс спокойно наблюдал за его действиями и ни о чем не думал. Потому что все было хорошо.

Сириус смотрел на него, нахмурившись.

— Я тебя прощаю, — хмыкнул Джеймс.

— Спасибо.

— Хоть ты и придурок.

— Просто мне страшно, — признался Сириус.

Джеймс протянул руку. Тот наклонился, и они крепко обнялись. Мазь размазалась по плечу Сириуса, но они этого не заметили.

— Я буду с тобой, Блэк. Всегда.

— Не зарекайся, — гаркнул тот.

— Смотри, не накаркай, — засмеялся Джеймс и отпустил его. Сириус поднялся и убрал мазь в ящик.

— Слушай, это не выглядело по-гейски? — спросил он.

— Выглядело.

— Вот блять.

Они оба заржали.

— Я решил так, Сириус, — начал Джеймс. — Я не стану к ней приставать. Грубо говоря, я на днях ее оттрахал. Так, что она рухнула на пол и не могла прийти в себя очень долго. Я решил ждать, чтобы она сама пришла ко мне.

Сириус подумал.

— Ты уверен, что она придет?

— Когда я уходил, она так нервничала, что готова была воспламениться. Она просто упрямится. Придет, — улыбнулся Джеймс.

— Может, тебе стоит потрахаться с другой? — очень, очень неуверенно спросил Сириус.

— Я смотрю, ты проникся моими чувствами, — смеялся Джеймс.

— Просто понял, какой я эгоист.

Сириус сел на кровать и уставился в потолок. А Джеймс сидел на полу и смотрел на него.

— Каково это — любить?

Джеймс задумался, а потом сказал:

— Я еще сам не понял.

* * *

На другой день Лили отправила письмо Северусу, где попросила его прийти в библиотеку после ужина. На ужине она его не увидела, а когда пришла в библиотеку, он уже был там и сидел за самым дальним столом у окна.

— Здравствуйте, — сказала она библиотекарше и, взяв первую попавшуюся книгу, направилась к столу у окна.

Им было что обсудить. Лили настроилась на цивилизованный беспристрастный разговор, постаралась проглотить обиду, вспомнив его слова о том, что то — была проделка Эйвери.

Когда она села рядом, он даже не оглянулся. Он смотрел в окно невидящим взглядом и будто бы ничего вокруг не замечал. Лили осторожно коснулась его руки, лежащей на книге. Северус не дрогнул и медленно повернулся к ней.

— Лили, — сказал он, убрав руку со стола.

Она сжала пальцы и раскрыла книгу, просто чтобы занять чем-то руки. Его голос показался ей сухим, будто это говорил не он, а призрак.

— Мне нечего тебе сказать, — добавил он, не сводя с нее глаз.

Лили посмотрела на него и увидела привычно бледное лицо, печальные глаза и уголки губ, опущенные вниз. Будто и вправду — призрак.

— Я понимаю твою злость. Я бы на твоем месте… В общем, ты хотела мне что-то сказать? — исправился Северус и постарался выпрямиться.

— На самом деле, я просто хочу все обсудить. Мы с тобой не глупые люди, — говорила она, стараясь выглядеть уверенной. Но это было вовсе не так. — Не хочу, чтобы между нами остались какие-то недосказанности.

— Мне нечего тебе сказать, — повторил он и отвел взгляд.

— А мне — есть что спросить.

Северус посмотрел на ее руки, теребящие края страниц. Лили видела, что он был изнеможен. Не знала, из-за чего — может, из-за мыслей, а может, из-за каких-то дел с его союзниками. В ней на мгновение вскипела ненависть, но она поерзала на месте, закрыла книгу и посмотрела ему прямо в лицо, откинув посторонние мысли.

— Почему ты остался с этими людьми, Северус?

Ни один мускул не двинулся на его лице. Он словно ждал этого вопроса и ответил:

— С ними я чувствую себя полезным. Им нужны мои способности, меня могут оценить по достоинству.

— Кто — они? — с опаской спросила Лили.

— Мои друзья.

Друзья.

— Ты не считаешь их друзьями, так ведь? Ты просто нашел, где себя показать. И называешь их друзьями потому, что на тебя обратили внимание…

— Что ты знаешь о дружбе? — спокойно прервал он, все тем же сухим голосом, глядя в пустоту.

Эти слова задели ее.

— Я не… — Лили откашлялась. — Я не пытаюсь тебя переубедить. Я хочу понять. Ведь это не выход.

— Ты была моим другом, — сказал он, словно не слыша ее слов. — Стоило мне только начать общаться с другими, на меня посыпались твои упреки. Они вовсе не глупы, не ограничены. Ты просто не понимаешь, Лили, — он покачал головой.

— Тогда объясни мне, Северус. Я не хочу, чтобы мы с тобой остались врагами, — призналась Лили. Она едва подавляла в себе обиду и горечь. Ей было жаль, очень жаль, что Северус стал ей чужим человеком. После всего, что он совершил, они не могли быть близки, но ей так хотелось все уладить. Сказать все, выяснить, но он отчаянно избегал этого. Когда он приходил к ней, все ограничивалось пустыми извинениями, а теперь, когда она сама позвала, он не хотел идти на контакт. Это ее задевало, но, как показывала ситуация, гордость не была помощником.

— Объяснить… Хорошо, я тебе объясню. — В его глазах загорелся огонек. — Хоть я и думал, что ты сама сможешь понять, но, видимо, придется хорошенько разжевать. С первого же курса я оказался мальчиком для битья. Я уже давно прошел тот этап, когда жалел себя и проклинал остальных. Но дело в том, что ты была единственным человеком, который меня поддержал…

— Я это понимаю, — прервала Лили и увидела, как он недовольно нахмурился, и больше не перебивала.

— Но, тем не менее, у тебя были другие друзья. Все время, что ты была с ними, я учился. Я изучал то, что не давали в школьном курсе, крал книги из запретной секции, изучал и практиковался. Мне было скучно на уроках. И на это обратили внимание другие, похожие на меня. Они видели мою успеваемость и предложили свою компанию. С ними было интересно. Ты никогда не смотрела дальше учебника, твой ум не настолько пытлив, ты больше витаешь в облаках, чем думаешь о материальном. В конце концов, я стал Пожирателем. Меня меньше волнуют их убеждения, чем то, что для них я полезен. — Он постучал пальцем себе по лбу. — Я могу применить свои способности. Смог бы я сделать это, будучи в компании ограниченных, глупых, как Поттер? Я чувствую себя особенным, выше их всех. Вот почему я оказался по другую сторону от тебя. Я тебе не нужен таким, какой я есть.

Лили слушала его, нахмурившись. Он был эгоистом. Лили всегда это знала. В нем всегда была заносчивость. Что бы он там ни думал, Северус не многим отличался от Джеймса. Самоуверенный, эгоистичный, упрямый.

— Но я люблю тебя, — услышала она.

У Лили зазвенело в ушах.

— А тот случай… Мне гадко об этом говорить, но я был под Империусом. Ты знаешь, что это?

Лили кивнула.

— Разумеется, ты знаешь, — тоже кивнул он. — Эйвери знает, что я в тебя влюблен. Он был пьян и…

Он положил руки на стол и поводил ладонью по другой.

— Тебе, наверно, не надо этого слышать.

Лили покачала головой.

— А я люблю Джеймса, — сказала она. — Вот так.

Северус медленно кивнул, глядя перед собой.

— Это было неизбежно, — сказал он.

Она снова покивала, переведя взгляд на его холодное лицо. Казалось, дотронешься — треснет.

— Я очень ценила твою дружбу, жаль, ты этого не понял. Но я бы не была с тобой, даже если бы ты не был Пожирателем.

— Почему? — его голос дрогнул.

— Мне нужно больше, чем ты мог бы мне дать.

— А что может дать тебе он? — тихо, почти шепотом спросил Северус.

— Уверенность в себе. Ты за пять лет не смог сказать о своей любви, хотя ближе тебя у меня никого не было. Мои друзья? Где они сейчас? Испарились — пуф — стоило мне стать старостой. Наверно, решили, что я слишком занята, и забыли обо мне. Что, в целом, не так далеко от правды. А ты — дурак. Ума у тебя навалом, способностей — тоже. Но ты упустил свою возможность быть со мной, когда назвал меня грязнокровкой. Думаешь, меня обидело это слово? Вот уж нет. Меня обидело то, что ты выбрал их. Предпочел моей светлой дружбе их темные делишки. Что ж, надеюсь, ты самоутвердился.

Лили встала из-за стола, поставила книгу на место и ушла.

* * *

Она сидела у себя в комнате и ела конфеты, которые ей оставил Ремус. Он был чудесным соседом и незаменимым старостой. Сейчас большую часть ответственности он взял на себя.

«Ты и так три месяца выполняла все обязанности, которые рассчитаны на двоих. После рождественских каникул будем работать вдвоем, а пока что я справлюсь».

И она была ужасно благодарна за его помощь. До каникул оставалась пара недель, и она не могла дождаться момента, когда вернется домой, увидится с родителями и сестрой, они станут обмениваться подарками и впечатлениями. Она скучала по дому, очень скучала. Но в то же время ее угнетала мысль, что после каникул они уже не будут видеться с Джеймсом так часто. Больше не будет делить с ним пространство, он больше не будет докучать ей. Не хватало его близости.

Лили его полюбила. Когда именно — непонятно. Возможно, это ее эгоизм и потребность во внимании, но все равно при мысли о том, как их губы соприкасались, как его руки гладили спину, что-то внутри больно кололо.

Странно, что именно разлука помогла ей понять это. Когда она увидела его с чемоданом у выхода, она едва не стала умолять о том, чтобы он не уходил. А все упрямство и остатки гордости. Все казалось ужасно глупым и бессмысленным. Эти их ссоры, ее отрицания, его крики и прикосновения. Наверно, иначе не могло сложиться. И не жалела о том, что именно он лишил ее девственности. Ни капельки.

Лили уже плохо помнила, что он перед этим говорил, но что-то, что заставило ее разум на мгновение пробудиться. Без этого она бы не решилась.

Она возбудилась от этих мыслей.

Знакомые ощущения внизу живота, и она легла на кровать, спустила колготки и залезла рукой в трусы. Пальцами провела по промежности, и на них осталась влага. Спустила трусы до колен и без труда проникла одним пальцем внутрь. Закусила губу и стала вспоминать.

Представила, что это пальцы Джеймса проникают в нее. И то, как он нависает над ней всем своим красивым телом, шумно и тяжело дышит, проводит большим пальцем по клитору, двигает другими внутри и целует, целует своими влажными опухшими губами, прикусывает, дразнит, улыбается, а она, беспомощная, возбужденная, оказывается на самом пределе. И он останавливается. Мучает. Достает свой член и входит в нее, заполняет своей плотью, горячей, такой желанной. И двигается. Меняет амплитуду и скорость, прислушивается к своим ощущениям, следит за ее реакцией, а потом… потом…

Она выгнулась на кровати, хватаясь свободной рукой за подушку и изо всех сил стараясь не издать ни звука, потому что в другой комнате должен был спать Ремус.

Этот оргазм не шел ни в какое сравнение с тем, что она испытывала с Джеймсом. Ей стало грустно.

Она поднялась и отправилась в ванную, чтобы принять душ. Потом она лежала на кровати, читала какую-то из заданных книг, но не могла понять ни слова, потому что из головы не выходила мысль о том, чтобы пойти к Джеймсу. И сказать все, что испытывала. Как она скучает, какая она глупая и как стыдно за все мучения, которые из-за нее им обоим пришлось пережить. Ну, не только из-за нее.

Но гордость не давала покоя. Иногда, на мгновение, казалось, что она ошибается, и на самом деле ему было все равно. Но каким-то образом знала, что он тоже любит. Возможно, не может этого понять, так же как и она не могла, но так или иначе его мучают те же мысли.

Странное чувство, потому что одновременно она ненавидела этого человека за то, что он заставляет ее испытывать, и была рада, что тот вообще есть на свете.

Она не заметила, как уснула с этими неспокойными мыслями.

Они игнорировали друг друга. Не смотрели друг на друга на занятиях, не пересекались в столовой, расходились в разные стороны в коридорах.

— Я же сказал, она сама придет. Нужно подождать.

— Да, конечно. Жди. И храни верность, — смеялся Сириус. Ремус улыбался в ответ.

— Ремус, давай, скажи мне, что она без меня страдает, — умолял Джеймс, не без злости.

Ремус откусил кусочек от шоколадной плитки и снова улыбнулся.

— Да вы все сговорились! Через неделю рождественские каникулы, она что, так и не подойдет? И все каникулы я буду в неведении?

Сириус гоготнул:

— Зато мы будем вместе, Джейми.

Джеймс недовольно фыркнул.

— Погоди, я что, не еду к тебе?.. — начал Сириус, но Ремус его перебил:

— Сказать по правде, я не замечал, чтобы она сильно горевала, — соврал Ремус. Чего стоили ее рыдания в общей комнате. Но он знал, что не стоило об этом говорить. Он уже достаточно вмешивался. Что-то ему подсказывало, что все закончится хорошо. — Она усердно учится.

— Как она вообще может учиться? У меня нет сил и желания заниматься, я чувствую себя полным кретином. Она что, правда так просто обо мне забыла? — сокрушался Джеймс. Он взялся за голову и уселся напротив камина.

Сириус и Ремус понимали, что Лили не придет к нему.

— Я идиот? Я зря трачу время? Мне пойти к ней?

Сириус мотал головой, а Ремус кивал.

— Вы мне вообще ни капли не помогаете. А что я ей скажу? Что мне ей предложить?

— Ты можешь ей что-нибудь подарить, — предложил Луни.

— Ага, Эванс-то как раз на это поведется, — он махнул рукой.

— Сохатый, ответь, я же еду к тебе на эти каникулы?

— Конечно едешь.

Сириус облегченно выдохнул и отобрал у Ремуса шоколадку.

* * *

Джеймс вышел на улицу, чтобы покурить. Вообще он редко курил, но сейчас очень захотелось. Он отошел подальше от здания, чтобы его не застукали, закурил палочкой и уставился в небо. Было уже поздно, шел снег.

Даже спустя две недели он не мог свыкнуться с тем, что они больше не были соседями. Да и вообще — он очень привык к отдельной комнате, где можно было побыть одному. Теперь он снова жил в общежитии, благо соседи — друзья.

Без Эванс было странно. Три месяца они жили по соседству, пользовались одной ванной, постоянно пересекались, общались, если это можно так назвать. И эта их драма.

Он злился на Ремуса и был ему благодарен одновременно. Вместе с Эванс им просто было тяжело. Для них это было слишком.

Она забыла обо всем, как о страшном сне? Или просто так же горда, как и он? Ему стоит плюнуть и пойти к ней?

Нет, Джеймс решил подождать еще немного. Ему казалось, что он прав, что она придет к нему. Он почти признался ей в любви, разве это не имеет для нее значения?

Хотя он помнил, как это произошло. Да и вообще это больше было похоже не на признание, а на отчаянную нужду в сексе. Но большее он не мог из себя выдавить, не тогда и не сейчас. Они даже не пара, какие там признания?

С другой стороны, зачем ей приходить? Что бы она могла сказать? Признаться в любви? Смешно. Но Джеймс хотел бы, чтобы она как-то проявила свои чувства.

— Ты придурок, Джеймс, — сказал он себе под нос и бросил окурок в снег.

Он знал, что она не придет. Ведь он даже не был уверен в том, что ей не все равно. Еще пара дней. Всего пара дней, и он сам к ней пойдет.

* * *

Она почти выбросила его из головы. Да, она движется в правильном направлении. Учеба, работа старосты — несмотря на все уговоры Ремуса отдохнуть и оставить все ему. Но ей так хотелось участвовать в подготовке к Рождеству. Ведь столько учеников останется в школе на эти каникулы, им нужна атмосфера праздника, красивая елка в конце концов.

Она гоняла префектов с кучей указаний: купить новые игрушки в Хогсмиде, организовать мастер-классы для младшекурсников по склеиванию украшений для елки, расклеить плакаты о предстоящем рождественском спектакле, да и вообще велела им одеваться как-нибудь по-праздничному, но при этом сдержанно.

Ремус был отличным соседом, она не могла нарадоваться. Тихий, спокойный, чистоплотный. Она и не осознавала, какой ужасный бардак царил в общей комнате: теперь все блестит, ничего не валяется на столе и на полу. Ванная преобразилась: зубная паста не разбрызгана по зеркалу, а сырые грязные полотенца не валяются по полу.

И стало так тихо.

Слушая Макгонагалл, она не оглядывалась назад. Усердно игнорировала мысль о том, что в конце класса сидел Джеймс. Сегодня была лекция, и это очень огорчало Лили. Ей хотелось занять руки каким-то продуктивным занятием, а не записыванием. Да и к тому же, мысли были не о том. И вовсе не о Джеймсе. Нет. Не о нем.

Всегда было тихо. Никто не врывался в ее комнату, никто не шумел и не доставал. Она могла спокойно делать домашние задания и заниматься делами старосты. И вообще, в конце года будет ЖАБА, поэтому она готовилась заранее.

Она неустанно прокручивала в голове мысли о том, что все в порядке, что снятие Джеймса с должности — лучший исход. Им обоим от этого будет только лучше, просто нужно немного подождать, отвлечься. Она была уверена, что после рождественских каникул она уже и не вспомнит о нем.

Конечно, она думала о другом варианте — быть с ним. Но он не пытался с ней заговорить. Наверняка он уже все забыл, а она — идиотка — до сих пор не может выбросить его из головы. У него куча вариантов получше. Среди его поклонниц точно есть знатные особы из чистокровных семей, красивые и безотказные. Он забыл о ней.

«Забудь о нем», — вывела она пером на полях пергамента.

Он не был в ее вкусе. Ей всегда нравились спокойные, скромные парни. На третьем курсе она влюбилась в Дэна Коутса, хаффлапаффца с четвертого курса. Он неловко за ней ухаживал, дарил ромашки. Они повстречались какое-то время, но почему-то он неожиданно решил с ней расстаться. Потом, на пятом курсе, был Вэй Лу, когтевранец китайского происхождения, семикурсник. Он прекрасно владел английским, хотел быть профессиональным зельеваром и работать в Министерстве. Он закончил школу, и они расстались. Лили до сих пор немного горевала, он ей тогда очень нравился.

А тут — Поттер. Квиддич, популярность. Она даже не знала, кем он хочет стать. Уйти в спорт? Или взяться за голову и сдать ЖАБА? У него бы получилось, он ведь мозговитый, хоть и недалекий.

Она неосознанно продолжала обводить «Забудь о нем».

— Мисс Эванс.

Лили вздрогнула.

— Да, профессор?

Кто-то в стороне хихикнул.

— Я попросила открыть учебник на странице сто шестьдесят девять.

— Да, простите, профессор.

Лили схватилась за сумку и поняла, что у нее не было с собой учебника. Она тяжело вздохнула.

— Возьми мой, — послышалось с задней парты. — У нас с Ремусом два.

Она почувствовала, что покраснела. «Черт».

Она взмахнула палочкой, не обернувшись в его сторону, и учебник приземлился напротив нее.

— Спасибо.

Все было тщетно. Стоило ему напомнить о себе, как все рухнуло. Все убеждения оказались пылью. Ничего она не забыла, он все так же был в ее мыслях, она по-прежнему скучала. Она стыдилась этого, ей не хотелось по нему скучать. Она бы хотела встретить кого-то достойного, уравновешенного, не настолько озабоченного. Хотя можно и чуть-чуть озабоченного… В любом случае, она не считала Поттера лучшим вариантом. Скоро закончится школа, а значит, нужно думать о будущем, разве нет?

Она не хотела идти с ним в никуда. Ну разве могло у них все получиться нормально? Джеймс слишком зациклен на себе. Он эгоистичный, безрассудный, импульсивный. Полная противоположность того, что ей было нужно.

Лили не хотела тратить свои нервы на такого придурка. Это просто ошибка. Так называемая ошибка юности. Никто не умер от того, что она лишилась с ним девственности. И вообще — это устаревшие социальные нормы. Мама была убеждена, что нужно хранить себя до свадьбы. Лили никогда в это не верила. Она сможет двигаться дальше, она найдет кого-нибудь еще. Кого-нибудь, кто будет о ней заботиться, кто будет делать ей комплименты, водить на свидания, дарить цветы. А потом они будут жить вместе долго и счастливо.

Лили чувствовала слезы на щеках. Ей было страшно. Она хотела быть с Джеймсом, но не знала, что ее ждало. Если это просто страсть, то ей это не было нужно. А если это что-то серьезное, то нужно было, чтобы он дал ей это понять. Она не пойдет к нему сама, никогда не пойдет. Ни за что. Это было бы унизительно. Да и что она могла бы сказать? «Джеймс, прошу, будь со мной. Согрей меня, будь нежен, заботься обо мне». Лили фыркнула и вытерла слезы.

Это не про Джеймса. Он так не умеет. Она хотела защиты. Хотела на кого-то положиться. Особенно в такое неспокойное время.

Ремус постучался в дверь. Ей пора было идти на дежурство.

* * *

Все стало нарастать снежным комом. После того, как он заговорил с ней на трансфигурации, он не мог перестать нервничать. Это не было тем самым «я-к-ней-подойду», просто вырвалось. Нашелся повод с ней заговорить, и он заговорил. Это ее сухое «спасибо» убило его. Она даже не обернулась. Она его ненавидела.

Джеймс ходил туда-сюда по гостиной Гриффиндора, был час ночи. Он не мог уснуть.

Еще день. Всего один день. Ты сможешь, Джеймс. Может, для нее это тоже было той самой последней каплей? Может, теперь она к нему придет? Вдруг она тоже так сейчас ходит по своей комнате?

Да нет, не ходит, это же Эванс. Она вообще может не спать по ночам? Наверно нет. Только если ей мешают спать, а так — вряд ли.

Он чесал затылок и продолжал ходить туда и обратно по общей гостиной.

Он был истощен. Он так хотел остаться с ней наедине. Ему так не хватало ее в соседней комнате: ничего не стоило бы пойти к ней и заговорить, и при этом все не выглядело бы так, будто он старается. Ведь тогда нужно было бы пройти всего пару метров, а тут — нужно идти в другое крыло. Нет, он не выставит себя таким дураком. Особенно среди ночи.

Еще день, Джеймс. Всего один день.

Он тратил время зря. Он метался между гордостью и предчувствием, что она не придет к нему. Даже если захочет — все равно не придет.

Он перечеркнул своими действиями все, что тогда сказал. Про то, что хочет быть рядом и защищать. Потому что он не верил в это и надеялся, что после секса все забудется, но не забылось. Он хотел больше — быть рядом, когда нужна защита. И когда не нужна защита. Он хотел, чтобы ей с ним было хорошо.

Нужно дать ей это «хорошо» как-то иначе.

* * *

— О, какими судьбами?

Ремус не ожидал увидеть Джеймса в два часа ночи. Дежурство закончилось час назад, Ремус собирался спать.

— Мог бы хоть Патронуса прислать.

— Мне не до того. — Видно было, что Джеймс не слушал его. — Эванс спит? — тот почти шептал.

Что-то явно случилось. Джеймс не бывает таким нетерпеливым без веской причины.

— Да, спит.

— Блин. Разбуди ее по какому-нибудь поводу, — протараторил он.

— Что? Спятил? По какому, например? — Ремус, конечно, надеялся, что Джеймс проявит инициативу первым, но желательно без его посредничества.

— Ну, какой вы там фигней занимаетесь? Первокурсник сломал ногу, привидение воет на всю школу. Ну, давай, давай, иди. — Джеймс развернул Ремуса и подтолкнул в сторону комнаты Лили.

Ремус закатил глаза. Он подошел к двери и тихо постучал. Ответа не последовало. Он постучал еще раз, на этот раз увереннее.

— Что такое? — раздался тихий сонный голос.

— В коридоре влюбленный семикурсник не дает никому спать.

Джеймс с недовольством хлопнул его по плечу.

— Что? Чем не повод? — шепнул Ремус с усмешкой.

Послышалось движение. Спустя минуту Лили открыла дверь.

— Какой еще семикурсник? — Лили сначала посмотрела на Ремуса, потом на Джеймса у него за спиной. Лицо ее изменилось так, словно она и не спала две минуты назад.

Ремус рассмеялся. Отчасти из-за своей удачной шутки, отчасти из-за ее пижамы с крольчатами.

— Вот этот, — Ремус подтолкнул Джеймса в сторону Лили.

— О, Мерлин, — вздохнула Лили.

Ремус ушел в свою комнату. Последнее, что он видел, — то, как Джеймс неловко поправляет волосы на голове и говорит:

— Ты пойдешь со мной на свидание?

XIV

Джеймс нервничал.

— Какое еще свидание?

— Эм… — он растерялся. — Ну, погулять и покушать где-нибудь в Хогсмиде.

Лили зависла. Джеймс нервно заморгал.

— Ну, пошли, — голос ее был очень сонным. — А когда?

Когда? Он даже не подумал. Да могли бы хоть сейчас, но была ночь.

— Завтра. Во сколько встретимся?

— Хм. В шесть. У чайной лавки Мадам Паддифут.

Поздновато. Он хотел провести с ней весь день. Но раз уж ей так хочется…

— Надень свое лучшее платье, — подмигнул он, развернулся на каблуках и ушел.

Ему было ужасно неловко вспоминать этот разговор. Он шел к ней и нервничал, не зная, примет ли она его приглашение. А когда приняла, он стал нервничать, думая о том, как в итоге пройдет свидание.

Он поспал всего часа три и с раннего утра был на ногах. Сегодня, к тому же, был последний день перед отъездом домой на Рождество, нужно было успеть собрать вещи. Он не знал, уезжает ли Лили.

«Кстати, это тема для разговора», — отметил он про себя.

Джеймс никогда не был на свиданиях. Теоретически он знал, как свидания проходят, но на практике — нет.

Он отправил Патронус Ремусу, чтобы он пришел к ним в Башню. Все собрались, чтобы поддержать. Он чувствовал себя девчонкой, но в то же время был благодарен.

— Ремус, ты ходил на свидания, скажи, что там обычно делают и обсуждают? — нетерпеливо спрашивал Джеймс.

Сириус хихикал в стороне, а Питер с интересом следил за беседой и даже иногда включался, чтобы что-то посоветовать.

— Так со всеми девчонками по-разному: одни любят поболтать ни о чем, другие любят повеселиться, сходить кафе. Сам я больше за поболтать, чем повеселиться. — Джеймс подметил, что в их компании Ремус наоборот любит веселиться. Значит, с девушками он другой. Как и сам он — другой с Лили. — Но я всегда дарю цветы на первом свидании.

— Цветы? — Джеймс припомнил, что отец иногда дарил цветы матери. — А где их достать?

— Можно сходить к Мадам Стебль, — Ремус задумался. — А еще в Хогсмиде продают.

— Так, я могу прийти в Хогсмид пораньше и купить цветы…

— Тогда тебе нужно прийти за два часа, ведь Эванс всегда приходит раньше всех, — добавил Питер.

— Ты прав! — воскликнул Джеймс. Он даже не подумал об этом, когда приглашал. Может, и хорошо, что назначили на шесть.

— А что ты наденешь, ловелас? — серьезно спросил Сириус.

— Что я надену?.. — Джеймс озадачился и вдруг вспомнил: — Я кретин! Я в шутку сказал ей: «Надень свое лучшее платье». Она же теперь оденется, как на бал!

Ремус и Сириус приложили руки ко лбам в негодовании.

— Ты действительно кретин, — сказал Сириус и клацнул языком. — Ладно, я считаю, ты должен выглядеть просто и круто одновременно, даже если она правда наденет платье. Где та твоя джинсовка?

Джеймс стал рыться в своем шкафу и нашел ее без труда. Это была утепленная джинсовка, которую он купил до начала учебного года, как раз для рождественской погоды — еще не ударили морозы, но и осенней слякоти уже нет.

— Да, класс. А под нее свитер и рубашку.

— Свитер? — гоготнул Сириус. — Ты когда вообще в последний раз свитер носил?

— Да и ты в нем спаришься, — поддакнул Ремус.

— Ладно, тогда просто рубашку и шарф.

— Только не гриффиндорский, вы же на свиданку, а не на матч по Квиддичу собрались.

— Нет, все-таки свитер. Нахуй шарф, ненавижу шарфы, — буркнул Джеймс, достал тонкий свитер с геометрическим узором, надел это все и посмотрелся в зеркало.

Он был похож на себя. Это ему нравилось. Меньше всего он хотел выряжаться так, как не стал бы никогда в жизни.

Сириус оценивающе измерил его взглядом.

— Только смени брюки на джинсы, и будет конфетка.

— Я не хочу выглядеть, как «конфетка», — фыркнул Джеймс, но все же надел джинсы. Стало лучше.

Ремус одобряюще поднял большой палец вверх.

Джеймс любил следить за своим внешним видом. Но он никогда не одевался для кого-то — всегда для себя, по настроению. Ему не нравилось то, что приходилось подстраиваться. «Все ради тебя, Эванс».

— Так, ладно, черт с ней с одеждой.

Джеймс стянул с себя джинсовку и свитер, остался в рубашке.

— Что делать на свидании? О чем говорить? Как себя вести?

Джеймс чувствовал себя полным идиотом. Он поверить не мог, что так нервничал перед каким-то нелепым свиданием.

— Слушай, я уверен, все будет в порядке, — успокаивал его Ремус. — Обдумывать заранее — так себе затея. Позволь всему случиться самому.

Как показала практика, у них плохо все получалось само по себе. У него никогда не было плана, и на этот раз был нужен хоть какой-то. Чтобы держать ситуацию хоть немного под контролем, а не как обычно. Чтобы Эванс почувствовала себя нормальной. И он — тоже.

— Я хочу, чтобы Эванс понимала, что быть со мной — нормально. Что я могу делать все то, что делают всякие парочки. Я никогда не был в такой ситуации, ни с кем не встречался — вы и сами знаете — но вот с ней — хочу.

Он взялся за голову. Он начинал жалеть о своем решении. Может, не надо было? Что, если все пройдет ужасно? Если он облажается по полной? Вдруг она решит, что он — полный псих и может выражать чувства только физически? Он никогда не пробовал по-другому, ему не нужно было, не приходилось. С другими девчонками все складывалось само по себе. Но никогда не длилось долго. Чертова Эванс.

Джеймс хотел, чтобы с ней все длилось долго. Хотел быть уверенным в том, что может проводить с ней время всегда, в любой день. Как-нибудь — просто быть рядом, гулять, болтать, заниматься сексом. Главное — чтобы это было надолго. Не на одну ночь.

Он не знал, насколько долго. Не был уверен. Может, у них ничего не выйдет. Но он был готов хотя бы попробовать.

— Каково это, Ремус?

Тот пожал плечами.

— Мой опыт совсем не похож на ваш с Лили. Из-за ликантропии я никогда не сближался ни с одной девушкой, как ты или Сириус.

Джеймс кивнул.

— Понимаю. Но я спрашиваю скорее про… флирт, заигрывания. Все это. Все, что до физической близости.

Ремус задумался.

— Это… весело? — он смутился и попытался подобрать слова для объяснения. — Для меня это что-то непринужденное, что-то, что отвлекает от всего. В такие моменты ты не думаешь ни о чем, кроме того, что вам приятно проводить время вместе.

Джеймс задумался. Он совершенно не представлял, что это такое, и объяснения Ремуса не помогли. Но раз он говорит, что это должно быть приятно и весело, то ничего плохого случиться не должно.

— Дам тебе совет, — тихо сказал Сириус. — Ты, конечно, делай как знаешь, но… не бросай пошлые шуточки. Ну, или делай это поменьше.

Джеймс улыбнулся. Он был рад, что Сириус больше не относился к Лили, как к врагу.

— Спасибо, возьму на заметку.

* * *

Лили не могла узнать себя в отражении зеркала.

— Надень свое лучшее платье.

У нее не было ни одного платья. Даже если бы и было, она бы его не надела.

Черная стрелка на одном глазу была толще, чем на другом. Голубые тени ужасно распределились по правому веку. Пытаться накрасить ресницы она уже не хотела.

«Перед кем я собираюсь красоваться?»

Точно не перед Джеймсом. Он видел ее разной: сонной, бодрой, заплаканной, после душа, томной… И всегда без макияжа. Ей было плевать, что он подумает о ее внешнем виде.

Было одно «но». Их увидят все. О да, абсолютно все. Все его бывшие шлюхи, все ее бывшие подруги, все зеваки, однокурсники, даже учителя…

«Она потеряла всякую гордость» или «она тоже стала одной из шлюх» или «Поттер опустился до этой заучки» или «интересно они проводили время в Комнате Старост».

Все глаза будут устремлены на них. Она будет чувствовать их на себе. Они будут словно черви проникать внутрь и портить абсолютно все. Она не сможет расслабиться.

Ей совершенно не хотелось идти на «свидание».

Боже, свидание? Обычно на них ходят еще до того, как займутся сексом.

«Ну и что?»

Она стала с остервенением смывать с себя макияж, втирая мыло в кожу изо всех сил. Она не хотела притворяться, хотела быть собой. Чувствовать себя нормальной, обычной. Это обычный день в Хогсмиде. Сотни парочек ходят туда каждый выходной.

«Сотни обычных парочек. Мы — все что угодно, но не обычная парочка».

Для чего она сравнивает себя с другими? Мерлин, неужели нельзя просто хорошо провести время вдвоем?

Лили была поражена его приглашением. Сперва она подумала, что ослышалась.

— Какое еще свидание?

Она вообще как будто услышала это слово в первый раз.

Каким оно будет с Джеймсом? Раньше она была на свиданиях, и все до одного были жутко неловкими: неуклюжие хватания за руки, неуместные объятия и совершенно бестолковые поцелуи. Но с другими она никогда не думала о том, что подумают вокруг. Потому что она не встречалась ни с кем примечательным. А Поттер — просто суперзвезда Хогвартса. Мародеры — сраные Queen, Джеймс — сраный Фредди Меркьюри.

Она откопала мятую клетчатую рубашку и коричневую шерстяную юбку по колено. Надела это все на себя, покрутилась у зеркала.

«Идеально, — подумала она. — Ничего необычного, никакой выделяющейся одежды. Буду выглядеть, как все».

Натянула на себя бежевое замшевое пальто, кожаные сапоги и нахлобучила красную шапку на голову.

Это будет самое обычное свидание. Что может пойти не так? Ну, что может случиться?

Лили закрыла глаза, глубоко вдохнула и медленно выдохнула.

Она чувствовала себя так, будто участвует в премьере какого-то фильма. Фильма, в котором заранее не были известны актеры. И вот — все узнают. Абсолютно все.

Лили чертыхнулась.

В полпятого она уже сидела на скамейке у лавки Мадам Паддифут.

«Зачем я так рано притащилась?»

Она наблюдала, как парочки одна за другой заходят и выходят из этого смешного кафе.

Все было украшено к Рождеству, но ей не было никакого дела. Даже не хотелось рассматривать все эти веночки, гирлянды, шарики.

Лили никак не могла справиться с волнением. У нее словно все сжалось внутри. Когда Джеймс подойдет, она точно рухнет без сознания.

Лили смотрела на свои перчатки и нервно дергала их. Она попыталась сосредоточиться на чувствах.

Что, если никого вокруг нет? Вот если постараться представить, что вокруг — ни души. Они будут просто кушать, пить чай. Потом, наверно, гулять по Хогсмиду. Он, наверно, будет держать ее за руку. Может, он подарит ей цветы? Наверно, обнимет и поцелует.

Ей этого хотелось. Хотелось быть рядом с ним. Да какая разница, что там подумают? Она хотела быть нормальной. Хотела, чтобы они были нормальными. Не хотела думать об этом, как о конце света.

Наконец, они смогут просто пообщаться.

— Я так и думал, что ты придешь раньше.

Она подняла взгляд и увидела цветы.

— Если бы я подарил тебе лилии, тебя бы, наверно, стошнило.

Розовые пионы угрожающе смотрели на нее.

— Отлично выглядишь. — Его голос был веселым и совсем не нервным.

— Не уверена, что меня не стошнит от чего-нибудь другого, — все, что она смогла из себя выдавить, прежде чем невозмутимо подняться с лавки и взять пионы.

Джеймс рассмеялся.

— Ну, если это случится не сразу, я сочту свидание успешным.

Джеймс взял цветы в первой попавшейся лавочке и быстро пошел в сторону того дурацкого кафе — он уже забыл название, но помнил, как оно выглядит.

— Эй, ты что, на свидание собрался? — по пути он встретил Фрэнка Лонгботтома.

— Э-э, да!

Фрэнк не смог скрыть удивление. Джеймс не стал останавливаться для разговора, махнул ему рукой и пошел дальше.

Он увидел Лили издалека и остановился.

Она сидела на лавочке и смотрела на перчатки. Он усмехнулся.

Она красивая. До этого Джеймс как-то не подмечал ее красоту. Ничего особенного, но — красивая.

И смешная. Надо же было такую шапку на себя нахлобучить!

* * *

Он подставил локоть, чтобы Эванс взяла его под руку. Та явно этого не ожидала, подумала где-то десять секунд, прежде чем неуверенно подать свою. Он крепко ее прижал.

— Ну что, пойдем внутрь?

— У меня что-то пропал аппетит, — призналась Эванс, и все ее лицо выражало неудовольствие.

Начало не очень, конечно.

— Да, от таких украшений любому плохо станет, — он демонстративно скривился, глядя на напыщенные гирлянды. — Прогуляемся?

Эванс снова задумалась, а потом пожала плечами.

Они шли по главной улице и молчали. Джеймса убивала эта тишина, но он и сам не знал, что сказать. Ремус говорил, что нужно отпустить ситуацию, и дать всему случиться самому. Но как все случится само, если ничего не происходит?

— Знаешь, я не люблю пионы. — Наконец, Эванс разрушила тишину. Не самым элегантным образом, но это лучше молчания.

Джеймс заметил, что не расстроился от этого заявления. Он не подарил бы цветы сам, если бы не Ремус. Он даже не надеялся, что угадает.

— Пойдем к Мадам Стебль, и ты выберешь самый необычный цветок? В цветочной лавке так себе выбор, пионы были самыми свежими на вид.

Он не соврал, пионы в самом деле были лучшими среди всех. Наверно, хорошие цветы разбирают еще в начале дня.

Лили фыркнула.

Джеймс взял ее за руку и повел в сторону дороги, которая вела к замку, а там и до теплицы Мадам Стебль рукой подать.

Он почувствовал, как сильно она сжала его руку. Остановился и повернулся к ней.

— Погоди-ка.

Лили не улыбалась, не показывала интереса, она как будто думала о чем-то другом. Он посмотрел ей в глаза, а она их отвела.

— Что тебя беспокоит?

Она не отвечала, но он и не ждал. Эта девчонка никогда не отвечала на вопросы. А если отвечала, то не напрямую.

Он подошел к ней вплотную и взял руки в свои. Она крепко сжала их в ответ, но не сразу. Неуверенно. Он начинал злиться, но сдерживал себя.

«Нужно время. Все будет нормально. Мы просто гуляем».

Он оглянулся по сторонам: вокруг много людей. Все шли по своим делам. Было много парочек и просто зевак. Некоторые оглядывались на них. Он решил спросить иначе:

— Что-то не так?

— Э-э, — та стала оглядываться по сторонам. — Тут так много людей…

Джеймс стиснул зубы. Она что, стыдится его?

— И что с того?

Он только сейчас заметил, что Эванс вся покраснела.

— Я не знаю. Я не готова…

Он взял ее лицо в ладони и приложил губы к ее губам. Она застыла. Джеймс услышал, что кто-то вдалеке присвистнул.

— Либо сейчас, либо никогда, — тихо сказал он и очень серьезно посмотрел на нее. Ему не хватало терпения на ее стеснение. Какое нахрен стеснение, когда все между ними уже случилось?

— Это что, угроза? — Эванс нервно усмехнулась и снова огляделась по сторонам.

— Перестань дергаться, — он очень постарался сказать это без злобы, но, видимо, не получилось, потому что лицо ее потемнело. — Ты стыдишься меня?

— Я… нет, не тебя. Просто… Что они все подумают? Мы будем главной темой для сплетен. Я не могу перестать думать об этом.

— Да наплевать на них, — Джеймс закатил глаза. — Какая к черту разница? Да — я впервые на свидании, да — ты согласилась встречаться со мной. Ну и что? Мы взрослые люди, можем менять мнение и принимать решения самостоятельно.

Эванс замялась. Она впервые не находила слов. Это его повеселило, он не сдержал улыбку.

— Так ты действительно впервые на свидании? — сказала она неожиданно бодро и весело.

Он промолчал. Она и так это знала — зачем спрашивать?

— Можешь язвить, если тебе от этого легче, — ухмыльнулся он.

— Да, немного легче.

* * *

Джеймс привел Лили к теплице Мадам Стебль. По пути им никто не повстречался, что немало ее обрадовало.

Когда они подошли, Лили заподозрила, что в теплице никого нет. Дверь была закрыта, и внутри не горел свет.

— Видимо, Мадам Стебль в замке, — сказала она, ожидая, что визит отменен.

Джеймс подошел к двери в теплицу и достал палочку:

— Алохомора.

— Что ты творишь? — Лили вспыхнула от злости. Как легко ему удается принимать такие бездумные решения.

— Не будь такой занудой. — Он пнул дверь. — Все равно не открывается.

— Наверняка ты не первый, кто попытался вломиться в теплицу. Мадам Стебль наложила необходимую защиту.

Она выдержала паузу.

— Предлагаю вернуться, пока нас не заметили.

— Смотри-ка, над дверью открыта форточка! — Джеймс будто ее не слышал.

— И что теперь? Ты туда не пролезешь.

— Ты пролезешь.

— Чего? Ни за что!

— Давай я тебя подсажу.

— Что?..

Не успела она закончить вопрос, как Джеймс подхватил ее за ноги и поднял до самой форточки. Букет с пионами выскользнул из ее рук и упал в сугроб.

— Поттер, ты что творишь? — она говорила негромко, боясь привлечь внимание, но тон передавал ее негодование.

— Сейчас я возьмусь за твою задницу, только не кричи.

Лили не успела придумать остроумный ответ. Джеймс действительно схватился за ее ягодицы и с силой подтолкнул к форточке. Пальто и юбка неприлично задернулись.

— Так, я тебя держу. Дотянешься до ручки двери?

Лили решила смириться с судьбой, ведь наполовину она уже была внутри теплицы. Она пролезла в форточку с руками и попыталась дотянуться до ручки, но не хватало совсем чуть-чуть.

— Не могу дотянуться! — Ей становилось больно от того, что она уперлась ребрами в деревянную раму.

Джеймс тяжело вздохнул, взялся за ее правую щиколотку и сказал:

— Я буду держать тебя за ноги, а ты опустись до дверной ручки.

— А потом что?! Я ведь упаду!

— Верь мне.

Она не видела его лица, но голос выдавал его ухмылку.

— Черт возьми. Ладно, давай.

Джеймс мацнул ее ягодицу, прежде чем взяться второй рукой за другую щиколотку.

Лили просунулась дальше в форточку. Джеймс крепко держал ее за ноги, но страх рухнуть головой вниз все равно не отступал.

Она закрыла глаза, вдохнула и резко выдохнула, опустившись вниз. Она чувствовала, как пальцы Джеймса еще крепче сжали ее щиколотки. Ноги поднимались вверх, а туловище опускалось все ниже, пока пальцы наконец не дотянулись до щеколды.

— Достала!

— Открывай скорее! — Джеймс пыхтел.

Щеколда открылась, и дверь легко распахнулась наружу, едва не ударив Джеймса. Она увидела его вверх ногами: руки были высоко подняты и держали ее ноги.

У Лили начало темнеть в глазах.

— Сейчас я отпущу тебя и сразу поймаю.

— Что?!

Она успела вытянуть руки к полу, прежде чем начала падать вниз, но Джеймс быстро обхватил ее руками и не дал удариться головой. Она оперлась руками на пол.

— Сейчас буду понемногу опускать тебя.

Наконец, она сидела на полу и приходила в себя. Темнота в глазах стала отступать.

— Я могла свернуть шею и умереть.

— Не в мою смену.

— Как ты вообще мог подвергнуть меня такой опасности?

Джеймс фыркнул.

— Если это кажется тебе опасным, то тебе лучше не знать, чем мы с Мародерами занимаемся.

— О, наоборот, я хотела бы знать все.

— Не сомневаюсь.

— У меня теперь затяжки на пальто.

— Уверен, ты это переживешь. Как твоя голова?

— Нормально. — Лили встала с пола. — Знаешь, было даже немного весело, — призналась она и улыбнулась.

— Что ж, буду почаще придумывать для нас приключения.

— Но лучше, чтобы приключения не нарушали правила школы…

Он закатил глаза и обреченно вздохнул.

— Тогда это не было бы приключением.

Джеймс закрыл дверь в теплицу.

Она только начала чувствовать облегчение от того, что они проводят время не в Комнате Старост, как они вновь оказались в четырех стенах.

Но это было совсем по-другому. Она сама согласилась пойти с ним на свидание, сама согласилась пролезть в эту дурацкую теплицу. Наконец-то выбор делала она, а не он. Хотя бы частично.

Лили оглянулась вокруг. Было темно.

— Люмос, — тихо произнесла она, достав палочку из кармана пальто.

Света была достаточно, чтобы рассмотреть разнообразные растения.

Джеймс ходил между грядок и с неподдельным интересом разглядывал все растения с бутонами.

— Как насчет этих?

Джеймс показал на петунии. У Лили что-то сжалось в груди.

— Мою сестру зовут Петуния.

— О, так вот как эти цветы называются.

— Как ты вообще можешь быть отличником, черт возьми?

— А Петуния старшая или младшая сестра?

Лили замялась. Они с Петунией не были близки, но она все равно скучала.

— Она старше на два года.

— Вы ладите? Судя по твоему энтузиазму — не очень.

— Когда Петуния узнала, что я — волшебница, отношения немного испортились.

— Наверняка она просто завидует.

— То, что она — маггл, не делает ее жизнь хуже моей. Как и магия не делает мою жизнь лучше. — Джеймс подошел к ней и взял за руку. — Просто мы живем с ней в разных мирах, вот и все.

— Мне не понять, каково это, но я сочувствую. Когда-то я хотел брата или сестру.

Лили сжала его руку.

— У тебя есть друзья. Уверена, они тебе как братья.

— Да, они для меня родные люди.

Джеймс улыбнулся ей самой теплой улыбкой, которую она только видела. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

Он даже вздрогнул от неожиданности.

— Так, эм, какие цветы ты возьмешь? — он неловко усмехнулся и взлохматил свои волосы.

— Я не против петуний. Они красивые.

Джеймс достал палочку из внутреннего кармана джинсовки, взмахнул ею, и три петунии взлетели с грядки и собрались в букетик, после чего подлетели к Лили. Она взяла цветы и еще раз поцеловала Джеймса в щеку. На этот раз он не вздрогнул.

* * *

Джеймс повел ее в сторону Гремучей ивы. Как-то само собой получилось: они пошли от теплицы, разговаривая обо всем подряд. И где-то минут через двадцать он понял, что ноги сами повели его к иве. Туда, куда они ходили с Ремусом.

Сначала Джеймсу стало не по себе, он инстинктивно захотел повернуть назад. Но не повернул — подумал, что, раз само собой получилось, значит, так надо.

По пути они узнали немного больше друг о друге: о семьях, о друзьях, о планах на Рождество. Лили уезжала домой завтра, как и он.

— У меня есть для тебя подарок, — сказала Лили, когда они добрались до ивы.

Джеймс очень удивился и понял, что сам ничего не приготовил. Дебил.

— Не переживай, я не сама его выбирала, — усмехнулась она, видимо, заметив его замешательство. Она достала из кармана пальто конверт. — Родители подарили мне билеты на концерт Queen, сказали сходить с какой-нибудь подружкой. Похоже, ты — моя единственная подружка.

Джеймс взял конверт и в недоумении посмотрел на него. А потом крепко прижал Лили к себе.

— Это лучший подарок.

Это был не самый дорогой, но точно самый неожиданный подарок в его жизни. Эванс обо всем подумала, все предусмотрела. А он — идиот. Ума хватило только пригласить, а все продумать — нет.

— Извини, я ничего не приготовил для тебя.

Лили помотала головой и улыбнулась.

— Мне нравятся эти цветы, — она подняла петунии, которые все еще держала в руке.

— Давай что-нибудь тебе купим в каком-нибудь магазине? Одежду? — он понимал, что начал нести глупости от волнения.

— Я что, плохо одеваюсь?

Он прикусил язык.

— Нет, я не это имел в виду. Просто — что там любят девчонки?

Лили вдруг залилась смехом.

Джеймс опешил. Он ничего не понимал. Ему это совершенно не нравилось. Но — с другой стороны — Лили смеялась, и это хорошо.

— Что? — нервно усмехнулся он.

Она едва смогла унять смех и сказать:

— Ничего, просто никогда не видела тебя таким неуверенным.

«Это все из-за тебя, Эванс. Из-за тебя и для тебя».

— Давай ты просто сходишь со мной на этот концерт и спасешь тем самым билеты? Это будет отличным подарком.

Джеймс раскрыл конверт, чтобы посмотреть дату. Май следующего года, Лондон.

— До концерта еще сто лет. До этого еще твой день рождения — вот тогда я точно что-нибудь крутое придумаю.

— Не зарекайся, — улыбнулась Лили.

— Пошли в замок, уже становится темно и холодно, — он снова подставил ей локоть, как при встрече.

Она подала свою руку — на этот раз уверенно — и кивнула.

* * *

В Комнате Старост не оказалось Ремуса. Наверно, Джеймс так и планировал.

На этот раз все было по-другому. Так естественно и без сомнений. Когда он снимал с нее одежду, она не чувствовала себя так, словно это ошибка, и она потом будет жалеть. Нет.

Джеймс целовал ее, и она ощущала каждый поцелуй всеми клетками тела, а не только губами, шеей, грудью… Где он только ее не целовал.

Прикосновения были спокойными и даже нежными. Никакой грубости и спешки. Он гладил ее волосы и целовал щеки, нос, лоб. Она водила руками по его груди, спине, плечам. Хотела захватить все его тело и не отпускать никогда. Целовала так крепко, как только умела. Казалось, их языки никогда не расплетутся.

Они долго обнимали и целовали друг друга, прежде чем раздеться полностью. Она даже не заметила, как это произошло. Не помнила, когда именно он вошел в нее, но каждый момент, каждое движение были приятными, как никогда до этого. Джеймс кончил и опустился между ее ног. Он не торопился и словно получал от этого больше удовольствия, чем она сама. Когда кончила, Лили лежала еще несколько минут, не двигаясь, и смаковала весь кайф до последнего.

А потом они просто лежали в обнимку.

Они не проронили почти ни слова.

Все словно встало на свои места.