Стая (джен)

Рядом с Сирусом два пустых места, по правую и левую руку. Он сел за гриффиндорский стол, и никто не пожелал сидеть рядом. Но Сириусу не обидно, ему очень весело. Он — Блэк, и он там, где ему хочется быть. И ничего, ничего не может быть лучше. А что места пустуют — так это ненадолго!

Ремус опускается рядом, улыбается Сириусу. Сириус ухмыляется в ответ.

— А ты боялся!

— Я не… — Ремус пожимает плечами. — Но мало ли…

— Да ну! Эта шляпа со мной даже не спорила. Даже неинтересно было!

— Вот и хорошо, что неинтересно.

На них косятся сокурсники, все пытаются понять, что же не так с этим Блэком, а Сириуса подмывает показать им язык. Даже старостам. С этим Блэком все в совершенном порядке, в отличие от всех остальных Блэков. И скоро все в этом убедятся!

Джеймс наконец-то плюхается рядом и хлопает его по плечу.

— Ну ты даешь!

— Я ж тебе говорил. — Сириус пожимает плечами. — А ты — «не пустят, не пустят». Надо знать подход к шляпам!

— И что ты ей сказал?

— О-о, — тянет Сириус, закатив глаза, — это тебе еще рано знать, приятель. Фамильная магия Блэков!

— Да ну.

— Конечно. Нам совершенно невозможно отказать!

Какая-то рыжая девчонка напротив гневно фыркает. Сириус берет ее на заметку. Что-то надо придумать, чтобы она убедилась — Блэки, а в особенности данный Блэк, полностью неотразимы.

— Странно… — говорит Ремус негромко, и Сириус поворачивается к нему. Ремус смотрит на продолжающееся распределение.

— Что странного? — Сириус оглядывает нераспределенных, и старается не смотреть дальше, на уже-не-его стол. Староста Слизерина сверлит его неодобрительным взглядом, в этом Сириус уверен. И если он посмотрит в сторону Малфоя, то не удержится от победного жеста. На виду всей школы. Этого Малфой не простит. Лучше отложить… На пару дней.

— Там мальчик, я его не помню… Он странно… — Ремус осекается.

— Странно что?

Ремус пожимает плечами.

Макгонагалл поднимает свиток повыше и громко провозглашает:

— Снейп, Ссс!

По залу проносятся смешки — и правда, что за дурацкое имя?

Некий Снейп — тощий и с носом-крюком, в черном балахоне — скользит к шляпе.

На самом деле скользит. Ничего себе!

— Это как он так делает? — удивляется Сириус вслух. — У него там что, колесики?

Джеймс фыркает. Ремус же хмурится.

— Он… неправильный.

— А то, ты глянь на его клюв! Прям ворона.

Колесиков у Снейпа нет: когда он садится, мантия задирается и открывает его ноги. На левой сине-черно-белый носок, а на правой — желто-рыже-красный. И сандалии. Это осенью-то.

— Точно не с нами приехал, — говорит Сириус. — А откуда он тогда взялся?

На голову Снейпа надевают Шляпу. Шляпа улыбается. И молчит.

И молчит.

Снейп болтает ногами в разных носках.

Макгонагалл наклоняется к шляпе и что-то очень тихо говорит. Шляпа шумно вздыхает.

— Какие все торопыги… ГРИФФИНДОР!

Снейп встает. Снимает шляпу — благодарит ее, вот оригинал! — и скользит к столу Сириуса. Как, как он это делает? Его ноги, похоже, вообще не шевелятся. Тоже мне, привидение.

Парень оглядывает стол — и Сириусу как-то не по себе. Взгляд у носатого странный. И от него будто чешется в голове.

— Эй, — говорит он, потому что не собирается давать себя запугать, особенно какому-то носатому непонятно кому, — ты как это делаешь?

На него невыразительно смотрят. И отворачиваются.

— Так, — говорит Снейп.

И перелетает через стол, к рыжей, которая показывала на свободное место рядом с ней.

Перелетает.

Мерлин его покусай.

— Офигеть, — говорит вежливый Джеймс.

Сириус солидарен.

«Ну, держись, носатый. Теперь ты не отвертишься. Я тоже хочу так уметь!»

Свист ветра сидит на подоконнике гриффиндорской спальни и смотрит в темноту. Ему слишком жарко, но окна не открыть, ручку заело. За стеклами угадывается то, что Белая башня называет «лес», и можно представить, что это море. Ветер гудит почти как дома.

Он так ждал, когда появятся другие. «Люди тоже составляют стаи, — говорил Белая башня, — это называется семьей и друзьями». Но пока он не видит ничего похожего. Вокруг шумят и бегают, и на самом деле он один. Никакого отклика. Никто из них не умеет говорить. Только разбрызгивают вокруг ощущения, как сироп. Свисту ветра липко от их мыслей. Он опускает круговую стену, как учит Белая башня. Внутри становится совсем тихо. И слышно пустоту. Его мысли пытаются дотянуться до стаи, но ответа не приходит, даже отзвука.

Никого-никого-никого.

— Эй.

Сбоку возникает самый шумный из громких. Визгливый, как один из Отдающих приказы.

— Расскажи, как ты это делаешь! Как летаешь!

— Не летаю, — уточняет Свист ветра, смотря в окно. В темном стекле отражаются его неправильное лицо и лицо шумного. Шумный показывает зубы, это называется улыбка, и это — выражение дружбы. Свист ветра все еще не привык к человеческим улыбкам. Тилли никогда не показывал зубов.

— Да ну. — Шумный подходит ближе. — Ты перелетел через стол!

Свист ветра пожимает плечами. Он не знает, как объяснить разницу неуклюжим человеческим языком.

— И как это тогда называется? — Шумный не отстает.

— Падать медленно, — отвечает Свист ветра самое близкое, что может придумать.

«Попытайся пойти им навстречу. Они понимают только похожих на них самих. Непохожим на первых порах сложно живется», — сказал Белая башня позавчера. Свист ветра тогда решил попытаться, но сейчас не понимает, зачем. Зачем ему глухая стая?

У него уже есть своя.

Только так далеко.

— Не хочешь отвечать — ну и ладно. Но я все равно не отстану! Зачем ты сидишь на подоконнике?

— Жарко.

— Чего-о? — приятель Шумного, Громкий, плюхается на ближайшую кровать. — Да тут же дубак. И тебе жарко? Серьезно?

Свист ветра молчит: у людей странная манера повторять уже отвеченный вопрос, помня ответ. Ни Белая башня, ни Сладко-коричная леди-лекарь не могли объяснить причину.

— Ты откуда такой взялся? — спрашивает приятель Шумного.

— Северное море, — говорит Свист ветра.

— Вот прям море? Остров, что ли?

Можно ли считать Азкабан островом? Свист ветра вспоминает определение и кивает.

— И тебя на самом деле зовут «Ссс»?

— Нет.

— Во, я ж говорил! — восклицает Громкий и лохматит себе волосы. Зачем? — А как тебя на самом деле зовут?

— Не произнесешь.

— Приятель, — тянет Шумный, — да ты даже представить не можешь, что мы можем произнести! Ну — так как?

Свист ветра отворачивается от окна, смотрит на них. Белая башня говорил, что люди спрашивают имена друг друга, когда хотят создать стаю. Свист ветра не понимает, чего хотят эти двое на самом деле. Они хотят включить его в… стаю «Гриффиндор»? «Попытайся», — говорил Белая башня.

Свист ветра опускает мысленные стены и окружает Шумного и Громкого своим именем. Холодный ветер свистит среди каменных башен.

Шумный белеет, хватается за голову. Громкий отшатывается и падает с кровати на пол.

Свист ветер осекается. Они услышали, но…

— Ты что? Как это ты? — бормочет Шумный, от него плещет смятение, горько-соленое. — Ты влез мне в голову?

— Ты спросил, — говорит Свист ветра.

— Мне показалось, — бормочет Громкий, поднимаясь на ноги, — шторм. И холод. Это ты? Это ты сделал?

Свист ветра отворачивается к окну. Прижимается лбом к стеклу. Закрывает вокруг себя стены.

Глупые вопросы. Глухая, немая стая.

Нет смысла отвечать.

— Он не человек, точно говорю! — взмахивает вилкой Джеймс.

— Может, он нам вообще приснился, — бурчит Сириус.

Утром «Ссс» в комнате уже не было. Даже кровать его оказалась застелена — криво, правда, так Сириус и определил, что Носатый в ней все-таки спал. И на завтрак он тоже не пришел. Мерлиново привидение.

Вечером Сириусу расхотелось расспрашивать Носатого дальше, но наутро он передумал. Он же грифф! Такое приключение нельзя упускать!

— Он человек, — не соглашается Ремус. — Я читал, есть такая магия, ментальная…

— Еще как есть, — говорит Сириус, — но я тебе точно говорю, это штука страх какая сложная. Иначе бы я ее давно уже всю изучил. Ты прикинь — знать все вопросы учителей наперед!

— Может, он — сын человека и баньши, — заявляет Джеймс. — Если подумать, то все сходится.

— А что, баньши вопят не звуком, а в голове? — удивляется Сириус. Джеймс смущается, пытается вспомнить, а Ремус кивает.

— Сириус прав. Они кричат звуком. Это в учебнике третьего курса… И мы уже опаздываем на чары!

А все из-за Носатого. Где его только носит? Он точно нелюдь: какой же человек встанет раньше, чем нужно?

Они выбегают к лестницам и останавливаются. Надо вспомнить, куда бежать, но Сириус уверен — Ремус это отлично вспомнит без его участия. Так что ничего не случится, если он сам поглазеет на портреты — ему ведь не показался вчера жираф? — и на… на Носатого.

Носатый черной тряпкой висит над лестничным пролетом двумя этажами выше и треплется о чем-то с портретом булочницы. Даже руками размахивает.

— Эй, Снейп, — кричит ему Сириус, окончательно решив, что вчерашнее неожиданное приключение ему понравилось, — мы на чары опаздываем!

Носатый кланяется портрету, смотрит на Сириуса и шагает в сторону. И медленно планирует вниз. В провал. Джеймс округляет глаза, а Ремус хмыкает.

— Лестница сейчас повернется, — говорит он.

И верно, Носатый приземляется на поворачивающуюся лестницу — которая завершает оборот и упирается в площадку под их ногами. Носатый машет им рукой, поворачивается и скользит прочь. Сириус кидается следом.

— Э-эй! Погоди! Да погоди же! Ты откуда так лестницы знаешь?

Носатый пожимает плечами и чуть замедляется. И ничего не отвечает.

— Сириус, — негромко говорит Ремус, — это же очевидно: он здесь наверняка жил летом.

— А так разве можно? — удивляется Джеймс.

— Я тоже думал, что нельзя, — задумчиво произносит Ремус. — Но это же все объясняет. Особенно сандалии на распределении.

Носатый молчит, будто не слышит, что его обсуждают. Или ему совсем все равно. Но как так может быть?

— И что это за портрет? — спрашивает Сириус. — Знакомая, что ли?

Носатый кивает.

— Давала сдобу.

— Тебя чего, тут не кормили? — Сириус ухмыляется. — Тут сладкого — завались!

— Не такого, — бросает Носатый. И ускоряется.

Сириус переходит на бег. Не на того напал, «Ссс», Блэки так просто добычу не выпускают!

— Да погоди ты! Почему «не такого»? Как вообще можно кормить нарисованной сдобой?

— Так же, как разговаривать, — отвечает Носатый.

— В смысле?

— Портреты нормально разговаривают, — заявляет догнавший их Джеймс. — Как мы.

— Без горла, — в ровном голосе Носатого Сириусу чувствуется издевка, и это просто отлично! Все-таки есть там что-то живое, у этого баньши замороженного. Теперь бы его разозлить как следует, чтоб подраться, — и будет нормальный свой парень.

О том, что разозленный «Ссс», скорее всего, просто вышибет Сириусу мозги, Сириус старается забыть.

— Так магия же, — говорит Сириус.

— Так магия же, — повторяет Носатый.

— Нигде не написано, что портреты владеют магией мысли, — говорит Ремус. Он даже не запыхался.

Носатый пожимает плечами. И тут они добегают до класса чар и разговор приходится прервать.

Чары — странный предмет. Интересный, но странный. Зачем поднимать перо в воздух без рук, если можно — руками?

— Ну, как у вас дела? — К Свисту ветра подходит учитель, Свист ветра пожимает плечами. Синяя быстрота — хороший учитель. И он слышит. Он умеет говорить. Хоть и медленно, но это так… Холодный ветер после жары.

«Тяжело-легко-непонятно. Легкое-проще рукой-тяжелое-проще без рук-зачем?-почему бессмысленно, разве лучше, проще?»

Учитель улыбается. Не показывает зубов. Кивает.

«Проще для них, проще представить возможность. Тяжелое они не поднимут рукой, вывод: не смогут поднять вообще. Они — не взрослые, они — не смогут».

«Возможность — абсолютна».

Учитель улыбается чуть шире.

«Люди. Общество-устои-традиции-возможность-воспитание-связывает, ограничивает, заслоняет».

«Люди: сложно».

— Палочку вверх, — мягко говорит учитель вслух.

Сидящая рядом рыжая девочка дергается. Непонятно. Рядом учитель. Можно спросить.

Свист ветра берет в правую руку палочку — отполированную ветку, он сам ее нашел и сам отнес Человеку-палочке. Человек-палочка остался доволен.

«Яблоко-солнце-огонь-девочка справа, что хочет?»

«Помочь, научить».

«Смысл? Учитель существует, присутствует, знает».

«Ох…» Учитель пытается уложить слова в связку, но Свист ветра и так понимает: люди. Культурная условность. Сложно.

— Вингардиум Левиоса, — очень четко интонирует девочка рядом. Не для учителя — для него.

Сложно. Как много слов.

«Слова — обязательно?»

От учителя доносится удивленное отрицание.

«Сложно произнести?»

Свист ветра пожимает плечами, наставляет палочку на перо. Не сложно. Непонятно-ненужно. То, что поднимает, — вокруг. Надо только представить и сказать. Направление. Желание. Так же как вытянуть из человека эмоции. Направление, желание. Формулировка.

«Перо. Пять дюймов вверх. Стоп».

Перо зависает над столом.

Свист ветра кивает сам себе. Учитель прав: палочка удобна для направления. Чтобы переместить перо проще повести палочку, ощутить-увидеть, не представить.

— Ты не сказал слова, — шепчет ему девочка-Солнце.

«Очень хорошо, (холодный ветер свистит меж башен)», говорит Учитель. Отходит дальше, к соседу Шумного. Шумный смотрит на Свист ветра и показывает оттопыренный большой палец. Это что-то значит. И зубы тоже показывает — улыбается. Одобрение?

Свист ветра кивает ему и возвращается к перу. Насколько точно можно задать передвижение с помощью палочки? И, наверное, рукой будет точно так же?.. Но Белая башня просил не выделяться.

Свист ветра оглядывается. У всех палочки. Никто не водит рукой. Часть людей — незнакомые — думают к нему враждебность. Из-за того, что получилось, или потому что он не сказал слов?

— Слова — сложно, — говорит Свист ветра девочке и опускает перо на парту. — Повтори?

Она сияет. Он мысленно кивает себе. Он попробует не выделяться.

Носатый пытается улизнуть из класса первым, но Сириус тоже умеет быстро бегать и останавливает его за самой дверью класса.

— Ты зачем дал Эванс себе помочь? — спрашивает он.

Носатый смотрит с недоумением.

— Не следует? Причина?

— Ну что ты как не знаю кто! — восклицает Сириус. — Ей же только дай! Она теперь тебе будет всегда помогать! Она же у нас самая умная, сама так сказала!

Носатый пожимает плечами.

— Для замка она не права, — говорит он. — Возможно, права для вас.

Пока Сириус ищет ответ на такое чудовищное заявление, рядом, разумеется, возникает сияющая Эванс.

— Снейп, ты прелесть! — заявляет она, чмокает Носатого в щеку и бежит дальше, задрав нос.

Носатый смотрит ей вслед обескураженно. Пожалуй, это первый раз, когда Сириус видит на его лице чистую эмоцию.

— Причина? — спрашивает он после паузы.

— Да какая тут причина, приятель! — заявляет Сириус. — Девчонка! Нам их не понять.

Носатый медленно кивает.

— Культурная особенность, — говорит он.

Сириус воздевает бровь.

— Типа того. Я и не догадывался, что ты знаешь такие длинные слова! Почему тогда односложно разговариваешь? А?

Носатый пожимает плечами.

— Сириус, я тут подумал, — сзади подходит Джеймс и толкает Сириуса в плечо, — и у меня есть предположение. Слушай, приятель, — обращается Джеймс к Носатому. — Скажи честно, английский — не твой родной язык?

И Сириус хлопает себя по лбу. Точно! Как же он сам не понял?

— Так можно сказать, — отвечает Носатый после паузы.

— А какой тогда родной? — спрашивает Сириус.

Носатый вновь пожимает плечами и отворачивается к картине напротив двери класса. С картины ему машет, подпрыгивая, гомункул. Обитательница же картины, дородная ведьма в синем, забралась с ногами на табурет и в ужасе заламывает руки.

— Ой, ой, ой, — пищит она, как только замечает, что Сириус на нее смотрит, — ой, помогите же, помогите, какой он противный!

Гомункул молчит. Но Носатый явно что-то слышит. Явно. Кивает. И гомункул удирает прочь — как раз вовремя: с противоположной стороны картины в раму вносится свора гончих, а за ними следует всадник.

— Ах, прекрасная дама, кто-то посмел вам угрожать?

— Эй, Снейп, ты куда? — восклицает Джеймс, и Сириус отвлекается от зрелища «добродетельная дама на табуретке благодарит галантного спасителя». Снейп и правда очень резво скользит в сторону, противоположную кабинету трансфигурации.

— Эй!

Но тот не останавливается и совсем теряется в толпе бегущих на урок учеников.

— Вот идиот! — восклицает Джеймс.

— Кто? — спрашивает наконец-то вышедший на волю Ремус.

Сириус подходит к картине и спрашивает, прервав затянувшиеся благодарности добродетельной дамы:

— Что сказал этот гомункул?

— Прости, дорогой? — удивляется дама. — Гомункул? Они же не говорят, противные создания.

— Но…

Но он же сам видел. Но Снейп же точно что-то слышал — и как он слышал, хотелось бы знать?

А как он сам слышит портреты? Может, они вообще не разговаривают? Может, мы их слышим, только когда обращаем внимание?.. Тьфу. Проклятые, любимые дядюшкой логические парадоксы.

Надо найти Носатого и спросить.

— Сириус, чего ты на картину пялишься? Мы к Макгонагалл опоздаем!

— Иду я, иду.

И все-таки… Как у этих получилось поговорить так, что их никто не слышал? Это же как удобно может быть… Портреты наверняка и в учительской есть, завести пару шпионов, пусть ответы контрольных подглядят…

Надо обязательно найти Носатого!

«Элли. Беда-беда-беда!»

Гомункула послал волшебник-в-красном, сосед Элли. Он — почти человек, но все же не совсем, чтобы развлекаться, говоря неправду. Такую. Что значит — беда? Какая? Он бы не стал — если бы дело было только в чужих кошках, которые не давали Элли покоя. Кошки назывались тигры и любили играть в картине Элли, а она с визгом убегала к волшебнику…

Но зачем звать его? Они же знают, что ученикам нельзя ходить когда угодно и где угодно. Зачем — звать? Он умеет так мало…

«Элли-Элли, ты за Элли?» птица на ближайшей из картин подает голос, и Свист ветра замирает.

«Да».

Они не живые — эти двигающиеся краски на холстах, но и не мертвые, не как мебель. Они — внутри магии, как Те-кто-внутри-дементоров, они не решение-воля-задание-приказ художника. Сами по себе. Почти как Те-кто-внутри… Если не смотреть дальше. Нет настоящей сложности. Почти ни в ком. Но — так похожи…

Нарисованные мысли отличаются по вкусу, и все же они его слышат. У Тетушки Марты — почти настоящие печенья, почти как у Тилли. Он показал ей вкус, и она передала его назад, но другим, и это другое оказалось так важно, что ему хотелось все чаще приходить к ней. Хлеб как у Тилли, пирог как у Тилли. Как дома. Не совсем — не замена, не подмена, очень похоже, чтобы вспомнить то, что забыл, чего и не знал, но забыл, на что не обращал внимания…

Элли говорила с ним о море. У нее на картине была река, она впадала в море, но Элли никогда не видела моря, и они так и не нашли картину с морем…

«Элли, Элли, беда, внизу».

«Покажи мне. Покажи».

Он бежит вниз. Скользит вниз, едва задевая ногами ступени, — вниз, совсем вниз, к подземельям. Его ведут разноцветные птицы, они пролетают картины насквозь, на них оборачиваются. А потом сразу забывают.

Картины так быстро забывают. Только немногие помнят. Такие, как Тетушка Марта, или Маг в красном, или Кентавр в колпаке, или Страшный воин, который вечно бродит из картины в картину, ищет свою невесту и не может забыть.

Невеста — это очень важный человек, так объяснял Тилли, когда читал ему сказки. Это весь клан в одном человеке. Свисту ветра очень жаль Страшного воина, хоть у того и острый меч и он рубит в картинах мебель. Мебель в картинах легко поправить, только напомнить холсту, какой она была…

Его доводят до закутка в подземелье, до узкого коридора. Там всего одна картина.

На ней нет моря, но есть дорога к маяку.

На дороге лежит Элли.

На дороге лежит то, что должно быть Элли. Что было Элли. Элли-по-отдельности.

На алом песке вокруг сидят радужные птицы и плачут. И гомункул в углу, зацепившись за подпись автора, смотрит на Свист ветра.

«Исправь».

Так лежал тот, кто пытался сбежать. Два года назад. Дома. Вылез в окно. Лежал внизу, на камнях северного двора, камни были красные…

Свист ветра сглатывает.

Нет, это картина. Это неправда. Это все — неправда. Ну же, ну вспомни — ты должна быть живой, ну же… Ты должна быть… Элли?

Он тянется к ней. Но ее нет в холсте. Есть то, что было, но что уже не будет, но Элли — морской теплый ветер, солнце, — нет здесь. Нигде нет. Но ведь так не может быть? Она — ненастоящая, ненастоящие не исчезают насовсем, они же не…

Свист ветра ведет ладонью по картине, краска шершавая, мазки неровные. На дороге к морю лежит Элли. Которой больше не будет.

Он тянется к тому, кто, наверное, услышит, и зовет, что есть силы.

«Белая башня до Луны! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, мне нужно, очень, как вернуть, как сделать правильно, как?»

«Мой мальчик, — приходит ответ, — что стряслось? Ты повредил профессору Макгонагалл? Ученику?»

Отвечать словами вежливо, но слишком долго-больно-неправильно, и он передает Белой башне, что сейчас видит сам. Вместе с тем, что пытался сделать.

Тот охает. Ему — неприятно? Больно? Но Белая башня отмахивается от извинения-вопроса.

«Не уходи никуда, — отвечает он, — я сейчас приду».

Свист ветра кивает и упирается ладонями в раму картины. Смотрит на Элли прямо. Вспоминает ее правильной, вколачивает воспоминание в холст, но ничего, ничего не меняется. Но он не останавливается.

Когда Белая башня до Луны находит его, он все еще пытается.

Снейп отсутствует на трансфигурации. Макгонагалл поджимает губы, ничего не говорит, но Сириус Носатому не завидует. Эванс, рядом с которой никто не сел, выглядит разочарованной. Эванс-то полезно, но где, Мерлин его покусай, Носатый?

Носатый появляется к середине урока, когда Сириус уже устает смотреть по сторонам: у него-то иголка из спички получилась с первого раза, он уже извел коробок и ему скучно. Над слизеринцами, что ли, подшутить? Но вот как?..

В разгар раздумий открывается дверь, и профессор Дамблдор вводит понурого Носатого. «Ну ты и влип», думает Сириус, но профессор Дамблдор всего лишь просит Носатого садиться и зовет профессора Макгонагалл на пару слов.

Носатый опускается рядом с Ремусом, будто бы и не заметив призывного взгляда Эванс. А может, и вправду не заметив, кто его разберет.

Сириус уже предвкушает, как прямо сейчас расспросит Носатого, во что же он такое влип, но Макгонагалл, выходя, оставляет дверь открытой. Не пошумишь, не расспросишь — и, что особенно обидно, не подслушаешь учителей: те поставили какую-то защиту и ни слова не слышно.

Страшно полезная вещь. Нужно узнать, что это такое. И можно ли ее применить наоборот: орет, к примеру, матушка, а ты и не слышишь…

Прежде чем Сириус решает Носатому написать, Макгонагалл возвращается, и урок продолжается, будто ничего не случилось. Носатому выдают коробок спичек, и он проводит время до звонка, таращась на одну из них. Спичка даже не заостряется.

В конце урока Эванс получает пять баллов и сам Сириус тоже пять, хоть это и несправедливо, он сделал гораздо больше спичек. Носатого Макгонагалл даже не ругает.

— Постарайтесь всё же понять принцип трансфигурации, мистер Снейп, — говорит она. А тот кивает. Будто так и надо!

— Это какие принципы ты не понимаешь? — вмешивается Сириус после урока, пока с тем же вопросом к Носатому не подбежала Эванс.

— Зачем иголка, если это все рано спичка? — спрашивает тот хмуро.

— Иногда надо что-то зашить, — говорит Сириус. И мысленно добавляет «наверное». Он не специалист в зашивании.

— Будет плохая, — говорит Снейп. — Иголка-но-спичка, не то и не то. Зачем?

— Ну… Если совсем внезапно надо что-то зашить?

— Да это ж всего только пример, — фыркает Джеймс, — чтобы мы научились. А так, Репаро-то всяко лучше.

Носатый хмурится.

— Быстрее учиться на бесполезном?

— На простом, Снейп. Но в чем-то ты прав. Так что с тобой случилось?

Требуется весь обед, чтобы вытянуть из Носатого, что же случилось и при чем тут директор.

— Мы должны осмотреть место преступления! — в конце концов заявляет Джеймс. — Так во всех книгах делают.

— Каких книгах? — спрашивает Сириус. В известных ему местом преступления гордятся. И Джеймс рассказывает удивительное: оказывается, маглы пишут книги о выдуманных преступлениях и их раскрытии.

— Выдумать можно что угодно, — говорит Сириус, но в глубине души он завидует самому себе: это ж надо, рядом, оказывается, целый мир книжек, которые можно читать, а он про них и не знал. А теперь знает. Везет ему все-таки!

— Так ведь и тут картина, значит, выдуманное… Снейп, ты чего молчишь?

Снейп продолжает молчать. Смотрит на профессорский стол, на профессора Дамблдора. Пристально. Интересно, у директора тоже чешется в голове от такого его взгляда?

— Джеймс прав, — говорит Ремус. — Осмотреть нужно. Но не сейчас. Сейчас у нас зелья. Осмотрим потом, это должно быть рядом.

Вот так всегда. Уроки сильно мешают приключению — а ведь это всего-то первый день учебы. Домашку еще не задали…

— Снейп, двигай!

Носатый встает. Почему-то улыбаясь, хотя только что был кислый.

Что это с ним?

Белая башня не нашел виновника, но сказал, что с Элли все будет хорошо. Она же портрет, он вернет ее.

Свисту ветра хочется забыть о зельях, добежать до ее портрета и увидеть. Что она снова Элли. Спросить, почему она пошла так далеко. Спросить почему-кто-зачем? Зачем?

Но он обещал, что не станет. Этот учитель поранится о его отсутствие. А он немой и не слышит, ему не покажешь, как есть.

Свист ветра уже видел котел летом, но издали. Рядом — очень жарко. Тяжко дышать.

На зельях варят специальные супы. Как Тилли. Только из другого.

Другое пахнет-ощущается скособоченно. И то, что называется корни, и то, что жуки. Воду в бутылке, которая не вода, Свист ветра видит синей, зеленой и алой.

— Она прозрачная, — говорит Шумный. — Это ж слизь, ты чего?

Свист ветра пожимает плечами. Глухому не объяснить цвет, который у тебя в голове, а не в глазах.

Но рецепт на доске складывается в понятное — если смотреть на ингредиенты. Часть уже подходит по цвету, часть, наверное, нужно трансформировать. Да, нужно. Нарезать. Натереть. Перемешать.

— Откуда они узнали, как? — спрашивает Свист ветра. Шумный рядом мешает котел, цвет в котором неверен. Трясет головой.

— Что — как?

— Как правильно? Чтобы был тот цвет, а не прежний?

— Понятия не имею, о чем ты.

К ним подходит учитель, подушка, мягко-шершавая и алая. Смотрит в их котлы.

— Ну-с, и как у нас дела? Неплохо, неплохо. А у вас, молодой человек, — он смотрит на Свист ветра с предвкушением, так смотрят на вкусную пищу, — просто замечательно. Директор, — учитель переходит на что-то подразумевающий шепот, — поделился с вами знаниями, не так ли?

Учитель-подушка ошибается по смыслу вопроса, но не по смыслу слов, и Свист ветра пожимает плечами.

Урок заканчивается. Они сдают образцы сваренного, выходят за дверь, и Шумный поворачивается к Громкому. Тычет пальцем в Свист ветра.

— Ты представляешь, его аж Дамблдор учил зелья варить!

— Нет, — говорит Свист ветра.

— Но ты ж сам сказал. Ну ладно, Слагхорн сказал, но ты-то не возразил!

— Учил. Не зельям.

— А чему?

К ним подходит Мохнатый в клетке, и они идут к картине с маяком. Свист ветра думает о понятных словах.

— Всему остальному, — говорит он наконец. — Не предметам.

— Английскому, что ли? — хмыкает Шумный.

— Нет.

Они доходят до места, где он видел картину с маяком. Но ее там нет. Значит, у Белой башни получилось, Элли вернулась. Свист ветра улыбается — у него еще есть время, чтобы добежать до ее картины и убедиться, что Элли снова есть.

Остальные идут за ним, громко обсуждая, зачем Белая башня снял картину. Хотя ведь там, очевидно, должны были остаться следы. Смерть всегда оставляет следы. Наверное, сняли, чтобы их убрать. Как Тилли мыл двор тогда…

Картина Элли — берег лесной реки и домик среди стволов — такая же, как обычно. И Элли сидит на берегу. Оборачивается к ним и улыбается.

— Здравствуйте, мальчики, — говорит она. — Я тут совсем новенькая, давайте знакомиться?

— Ничего не понимаю, — говорит Сириус. Носатый рядом пытается просверлить картину взглядом. Девушка на ней смотрит на него с опаской и отвечает на вопросы недоуменно. Она точно видит его впервые.

— Она ничего не помнит, — сокрушенно говорит маг в красном с соседней картины. — Директор привез ее уже такую…

— Но вы-то помните! — Джеймс подходит к магу и представляется. — Вы можете нам рассказать, что случилось. Кто позвал ее вниз?

— Никто. — Маг пожимает плечами. — Мы разговаривали о море и вспомнили, что внизу есть картина с маяком… Она решила посмотреть, не видно ли с маяка море.

— Вы можете видеть то, что не нарисовано? — удивляется Сириус.

— Иногда, — улыбается маг. — Только если наш художник подразумевал это «что-то», но не нарисовал. Согласитесь, молодые люди, маяк без моря полностью бессмысленен.

Сириус соглашается. Маг в красном переводит взгляд на донимающего девушку Носатого и качает головой.

— Это бесполезно, юноша, она не вспомнит. Неужели вы не понимаете?

— Если забыл — можно вспомнить, — хмуро говорит Носатый. — Всегда можно.

Ну да, как же. Хотя если уметь копаться в голове, как Носатый, — кто его знает.

— Люди тоже забывают, — не соглашается Джеймс. — Не все же ментальные маги, как ты!

Носатый оборачивается на Джеймса с недоумением.

— Я — не это. Неважно. Люди не забывают. Если потерял путь, не значит, что нет места, куда шел.

Почему он не в состоянии разговаривать по-нормальному?

— Картины — не люди, — отвечает Джеймс. Сириус кивает.

Носатый пожимает плечами.

— Да. Не до конца. Не возражение.

Сириус вздыхает: понять Носатого иногда совершенно невозможно.

— Они — картины, приятель. Нарисованные, понимаешь? У них нет того, чем запоминают насовсем.

Снейп качает головой.

— Память есть. Они — есть.

— Души нет, — тихо говорит Ремус. Выглядит он хмурым и усталым. — Это не личности, а иллюзия.

— Магические конструкты! — заявляет Джеймс. — Это так называется. Они ненастоящие.

— Ну, я бы попросил, молодой человек, — недовольно морщится маг в красном.

Носатый сереет. Чего это он? Джеймс же все правильно сказал.

— Настоящие, — холодно говорит Носатый. И отходит от них на шаг.

— Эй, — вмешивается Сириус, — ты что, за картину обиделся? Так ей же никакого вреда не было. Вон — такая же, как раньше!

Носатый не отвечает, разворачивается спиной и летит, как привидение, куда-то в коридоры.

На историю магии он, разумеется, не является. Как и на ужин. И вечером ни с кем не разговаривает, ни с Сириусом, ни с Джеймсом. Сидит себе на своем подоконнике, таращится в темное окно и никого не слышит. Ну и пусть, нашелся обидчивый. Знать бы еще, почему обиделся. Не за картину же?

На завтрак он не приходит тоже. Зато является на защиту от сил зла самым первым, уже сидит за столом у стены, когда их запускают в класс. Особенный, тоже мне. Сириус, разумеется, садится рядом. А рыжая немедленно наклоняется от соседнего стола и шепчет:

— Снейп, ты вообще ел?

— Эванс, не лезь, — буркает Сириус, который хотел спросить примерно то же: его интересует, где именно Снейп нашел еду.

Она фыркает. А носатый ей кивает.

— Так у тебя заначка? — спрашивает Сириус. — Или ты знаешь, как пройти на кухню?

— Знаю, — говорит Снейп. — Но мне не надо.

— То есть тебе лично все носят, что ли?

— То есть, — и Носатый зубасто ухмыляется, — я могу есть не еду.

Сириус открывает рот, но не успевает спросить, что это значит: профессор грозит лишением баллов за разговоры и начинает урок. Который оказывается еще скучнее истории магии. У Биннса хоть поспать можно, а тут — сиди ровно и внимай всему, чему Сириуса научили еще в пятилетнем возрасте.

— …Существуют так же существа смертельно опасные, но не являющиеся живыми. Кто мне назовет хоть одно?

Эванс вскидывает руку — единственная в классе. Сириус может назвать хоть десять, но ему лениво.

— Да, мисс Эванс?

— Дементоры, профессор.

— Пять баллов Гриффиндору. Совершенно верно, дементоры являются магическими конструкторами и не являются живыми…

Носатый белеет, сжимает губы и вскакивает так быстро, что Сириус не успевает поймать его за рукав. Чего его вдруг укусило?

— Это неверно, — заявляет Носатый громко.

— Мистер Снейп, — учитель поднимает брови, — сядьте на место и не спорьте с преподавателем.

Носатый трясет головой.

— Неправильно. Мы живые.

Мы?

— Мистер Снейп! — рявкает профессор. — Что бы вы там себе ни воображали, вы — человек и в таковом качестве, несомненно, являетесь живым. Но, к вашему сведению, дементоры не являются ни живыми, ни разумными, они не способны ни на эмоции, ни на радость. Это — магические машины убийства, которых, к сожалению, не уничтожили, когда…

— К сожалению?.. — шипит Носатый и подается вперед.

И профессор отшатывается, подавившись фразой. Поднимает палочку — на Носатого. Профессор чем-то безумно испуган, но думать — чем именно, нет времени: сейчас нападет, Сириус таких глаз повидал достаточно. Он вскакивает, хватает Носатого за руку и волочет к двери. Тот даже не сопротивляется, только голову поворачивает, смотрит на профессора, улыбается… Он что, колдует? Рядом с ним холодно.

Сириус выпихивает его в коридор, толкает к стене. Позади хлопает дверь.

— С нас минус пятьдесят баллов, — говорит Ремус.

— Снейп, ты в уме повредился от голода? — Это Джеймс.

— Что ты с ним сделал? — спрашивает Сириус, смотря на Носатого в упор. Тот отвечает взглядом тоже в упор, совершенно пустым. От него по спине продирает льдом. — Не пугай, я пуганый.

— Съел эмоции, — говорит Носатый.

— Чего?

— Раздражение. Возмущение. Страх не стал. Считают, мы можем только позитивные. Это не так.

— Кто «мы», Снейп? — Джеймс подходит ближе.

Носатый улыбается. Сириус уже догадывается, что он ответит, но — не верится. Он же живой, этот Снейп. Живой!

— Дементоры, — говорит Носатый.

— Врешь, — решительно заявляет Сириус. — Они не такие, как ты. Я точно знаю.

Он видел очень подробную иллюстрацию, нарисованную тем, кто их сделал. Они совсем не люди. Серые, слепые, с воронкой вместо рта и носа. А Носатый все-таки…

И тут ему становится очень холодно и очень, очень безразлично. На какое-то мгновение. Глаза Джеймса расширяются — и он бьет Снейпа без замаха, прямо в нос, но не успевает. Снейп уже за десять шагов. Кривит губы.

— Палочкой попробуй, — бросает он. — Убивающим. Проверишь. Есть ли у меня душа.

И исчезает.

За нападение на учителя его выгонят из этой школы. И пусть. Пусть.

Свист ветра идет наверх, к Тетушке Марте. Внутри крутится хмарь. Он лишь попробовал эмоции учителя, и если бы их можно было вытошнить, его бы давно вывернуло наизнанку. Портреты вокруг перешептываются. Он почти не обращает внимания, держит стены вокруг своих мыслей. Наверное, Белая башня зовет его… Пусть.

— Ты расстроен, — говорит Тетушка Марта, когда он поднимается к ее портрету и зависает над поручнем лестницы. Тетушка Марта печет пироги. На столе, на тарелке уже лежит горка. — Хочешь?

Она протягивает ему пирог, он прижимает ладонь к картине. Закрывает глаза. Ухватить нарисованный вкус сложно, нужно всунуть голову внутрь, в придуманные краски, и только тогда ухватить — и отдать благодарность присутствию рядом. Тетушка Марта так похожа на Марту-пятую… Корица, сладость, мягкость, тепло.

— Спасибо.

Ему нерадостно из-за будущего отъезда. Он вернется домой. Но оставит ее. Оставит Элли. И он так и не узнал, как же помочь стае.

— Он вернется, — вздыхает Тетушка Марта. — Директор обещал… Но…

Свист ветра убирает руку и смотрит на нее удивленно.

— Кто?

— Ох. — Тетушка Марта прижимает выпачканные в муке ладони к щекам. — Ты не знаешь? Мага в красном… его, как Элли. В картине с пещерой, в подземельях. Сегодня утром. Но Директор обещал, что восстановит его, но…

Свист ветра сглатывает. Маг — и он тоже. Он теперь тоже его не помнит. Кто — кто следующий? Вдруг Тетушка Марта?

— Кто?

Она качает головой.

— Я пыталась узнать, но ты же понимаешь, все же ходят друг к другу. Дикая охота проносилась, Страшный воин, говорят, разнес чью-то комнату на ряд выше… Мы так нелюбопытны…

Страшный воин?

— Узнаю, — говорит Свист ветра. Гладит холст — и Тетушка Марта касается его ладони с той стороны, улыбается и качает головой.

— Не стоит. Мы же только картины. У тебя должно быть много других дел.

— Нет, — говорит Свист ветра и идет к Элли.

Сейчас он должен быть на каком-то уроке. Наверное. Уже неважно.

У картины Элли и пустой рамы Мага в красном стоит Белая башня.

«Ты напугал профессора Маккорник, мой мальчик».

Свист ветра пожимает плечами. Он не станет объяснять.

«Дом, возвращение?»

«Только если захочешь сам. — И Белая башня улыбается его замешательству. — Профессор тебя спровоцировал, это дурно».

«Я напал без распоряжения».

Дома за это Отдающие приказы бьют белым огнем. Пока Те-кто-внутри не перестанут кричать и быть, пока нарушивший не потеряет имя.

«Детям свойственно непослушание».

Свист ветра смотрит на Белую башню озадаченно. Те-кто-еще-не-имеют-имени никогда не нарушают правил.

«Человеческим детям», — уточняет Белая башня.

«Я не это».

«Надеюсь, ты передумаешь. Пока же — иди на занятия».

Свист ветра мотает головой.

«Маг-в-красном, опасность, несправедливость, опасность другим, узнать-понять-найти».

«Я разберусь, — говорит Белая башня. — Мне это не нравится. Маг же в красном… смотри».

Белая башня ведет рукой по картине Мага, и под его ладонью, под тяжестью его приказа темнота сползает с красок. Похоже на то, как Тилли очищает стены от лишайника, только приказом Белой башни старые камни заменяются новыми.

Когда Белая башня опускает руку и отступает на шаг, в картину заходит Маг, кланяется ему, улыбается Свисту ветра.

— Здравствуйте, директор, чем могу помочь? Молодой человек новенький?

Свист ветра отворачивается.

Сириус не ожидает, что Снейп явится на травологию, но немного разочарован, когда тот и в самом деле не является.

— Его, наверное, исключили, — бормочет парень справа, как его… Пит, точно. — Он же профессора хотел ударить…

— Он с ума сошел, — авторитетно заявляет какая-то слизеринка, и вот этого Сириус стерпеть не может. Всякая змеюка еще будет оскорблять гриффа, пусть этому гриффу Сириус и сам вломил бы — потому что нечего чужое жрать, — но это их дело!

— Да ты завидуешь, — ухмыляется Сириус, смотря на слизеринку в упор. — Именно у нас, а не у вас на факультете целый полудементор! Который еще и летать умеет.

— Не городи чушь. — Слизеринка задирает нос. — Полудементоров не бывает.

— Дорогуша, — Сириус наклоняется к ней и говорит громким шепотом, — я Блэк — я лучше знаю, что бывает. Хочешь поспорить?

Она отодвигается. Смотрит опасливо.

Сириус хмыкает и возвращается к своей рассаде. Ветку обрезать, макнуть в зелье, сунуть в горшок, полить. Повторить. Скучно.

— Полудементоров правда не бывает, — очень тихо говорит Ремус. — Это невозможно, они не размножаются.

— Мало ли чего не бывает, — отмахивается Сириус. — Не бывало, а потом взяло и стало! Куда он делся-то?

— Хочешь его найти?

Сириус пожимает плечами. Куда Носатый денется. Но…

— Врежу — и будем квиты.

— Давайте после урока расспросим картины, — предлагает Джеймс. — Как раз обед, успеем. Может, кто его видел?

Снейпа, как оказывается, много кто видел. Но шел он почему-то в разных направлениях. Шахматисты на стене у трансфигурации указывают влево, девушки на качелях у лестницы — вправо, а алхимики в конце этого «право» качают головами и говорят: «Негоже людям летать без метлы!» и машут руками куда-то по диагонали.

— Зачем он по замку-то носится? — раздраженно бросает Сириус у портрета очередного министерского мага. Обед подходит к концу, а от забегов вверх-вниз по лестницам желудок уже грозит обернуться вокруг позвоночника.

Министерский портрет принимает оскорбленный вид.

— В мое время, молодой человек, юношей лучше воспитывали.

Сириус моргает, к этому дубине он вообще не обращался, будто непонятно, что такого расспрашивать бессмысленно. Но на картине рядом недовольно хмурятся аристократы-охотники, которых он расспросить как раз хотел.

— Мой друг хочет сказать, — вмешивается Джеймс, разговаривавший с дородной дамой через два холста, — что… э…

— Что у такого важного человека, как вы, наш друг наверняка просил совета, — быстро договаривает Ремус. И очень искренне улыбается портрету. Министерский кривит губы, распрямляется, открывает было рот…

— Он искал Охоту! — вскрикивает дородная дама, от которой отвернулся Джеймс. — Вы только подумайте: Охоту!

— Полная потеря разума, — недовольно бросает министерский. Испепеляюще зыркает на даму.

— Ужасно, — неискренне соглашается Сириус. Лет в пять он очень хотел увидеть настоящую Дикую Охоту и попроситься к ним. Специально залезал на крышу ночью. — А зачем он ее искал?

Портреты не знают. Даже охотники.

Джеймс вздыхает.

— Пошли обедать, — говорит он. — У нас дальше защита от сил зла. Как-то нехорошо получится: с бурчащими животами — и от сил зла.

Сириус и Ремус переглядываются. Сириусу не хочется бросать охоту за Носатым, Ремусу, похоже, тоже, но они все же кивают. Джеймс в чем-то прав…

Пять минут спустя они проходят мимо Мага в красном и Элли, и Сириуса осеняет.

— Леди Элли, — говорит он, а та машет на него руками, мол, какая же из нее, крестьянки, леди, — к вам вчерашний мальчик не приходил? Ничего не рассказывал? А то мы ищем, ищем…

Элли улыбается.

— Приходил, вот как раз недавно. Рассказал, но я не совсем… Я тут пока никого не знаю, понимаете? Какой-то воин куда-то увел его тетушку? И он собрался охотиться. На воина, — заканчивает она недоуменно. — Разве на воинов охотятся?

— Я мог бы и сам догадаться, — стонет Джеймс и хлопает себя по лбу. — Ну конечно же, этот Снейп пошел к Элли!

— Он все еще не верит, что его друга тут больше нет, — негромко замечает Ремус.

Только он мог додуматься дружить с портретами. Сириус морщится. Оглядывается на часы, нарисованные в нише, — обед непоправимо заканчивается. Но они же только взяли след!

— Может… Закончим? — спрашивает он.

Ремус шумно вздыхает, передергивает плечами и отрывисто кивает.

— Закончим охоту.

Джеймс ухмыляется.

— Я и сам хотел предложить.

И они идут по следу Охоты, что оказывается гораздо проще, чем отслеживать Носатого. Если, конечно, не забывать спрашивать, когда именно Охота пролетала сквозь восхищенно жалующиеся портреты. Впечатляющие разрушения — даже вековой давности — портреты отчего-то помнят отчетливо.

— Ну как же, — ухмыляется ведьма в синем, когда Сириус, решившись, задает ей зудящий вопрос: «Но как вы можете помнить Охоту десятилетие назад, но не знать, была ли она здесь сегодня?»

— Всё же так просто. Если нечего в подробностях обсуждать с соседями, зачем мне это помнить? Я и вас тут же забуду, не сомневайтесь. А та Охота была столь сильна, что чуть не прорвалась к вам. Как такое не помнить?

— Знаете что, — говорит Джеймс, когда они отходят от ведьмы в синем, — нам бы ускориться.

— На защиту мы уже опоздали, — замечает Ремус.

— Мне скажется, — говорит Джеймс, — тут что-то очень не так. Чего-то я не заметил. Мне это не нравится.

— А что тут так? — спрашивает Сириус, но они ускоряются.

След Охоты — потоптанные лужайки, испуганное зверье и восхищенные ведьмы — ведет в подземелья.

Страшный воин увел Тетушку Марту. Пришел к ней в холст, съел пирог, остальные раскидал, схватил ее, и они вышли. Куда-то. Не в соседние холсты — значит, куда-то еще, где тоже есть дверь. Из любой двери можно попасть в любую дверь, из любого окна в любое окно, но нельзя из окна в дверь и наоборот, хотя и то, и другое — только места соприкосновения. Там, где картины-как-они-есть перевязаны друг с другом. Много паутин, одна на другой.

Свист ветра не помнит всех дверей, только большинство, и слишком долго кидается от одной к другой. Просит охотников помочь — и те смеются: «Разве пекарша дичь?» Просит Мага в красном, а тот отвечает, недоумевая: «Но зачем же, молодой человек? Все и так будет как прежде. Разве мы с Элли изменились? Наши картины стали даже лучше».

Свисту ветра хочется закричать, но он молчит. Он бежит дальше, к анимагу на третьем этаже, просит пройти по следу, но ему возмущенно отказывают: «Разве я охотничья собака?», и тогда он замечает проносящуюся напротив Дикую охоту, и прыгает к ним через пропасть, даже забыв, что не умеет летать по-настоящему.

Охота просвистывает мимо через пять картин, — черные лошади, воины, ведьмы и предводитель в закрытом шлеме, — и, смеясь, исчезает в нарисованном лесу, а он бежит следом. Из леса — только в лес. Картин с лесом совсем мало… Если кто-то и может найти в паутинах картин Страшного воина — это Охота. Охота знает все дороги.

Он встречает Охоту у картины со спящим городом, на самом верху лестниц, у коридора в Астрономическую башню. Охота возникает из леса, и пока она не ускакала в облака, он кричит ей:

— Прошу помощи!

Словами — и настоящей речью. И предводитель Охоты осаживает коня.

«Страшный воин — убийца, Тетушка Марта, хочет убить, сотрет воспоминания, нельзя, помогите, помогите, пожалуйста!»

Прежде чем Свист ветра повторяет то же человеческой речью, предводитель кивает. Взмахивает рукой, и Охота меняет направление.

«Спасибо!»

Охота рушится вниз — и Свист ветра прыгает следом, летит следом, и вовсе не страшно, только вниз нельзя смотреть…

Вниз, вниз, до пола, до нижнего этажа, и еще ниже, быстрее по лестнице вниз, вниз, в подземелье…

На стене коридора — гобелен, старый, с травами и единорогами. Посреди него лежит Тетушка Марта, а над ней стоит Страшный воин, высокий, в шлеме с рогами, с мечом в руке, и кровь капает с клинка на разломленный пирог у ног Воина.

Охота врывается в гобелен, подхватывает Страшного воина, тот не успевает даже среагировать. Предводитель Охоты кивает Свисту ветра, и Охота скачет прочь.

Свист ветра думает им благодарность и кидается к гобелену.

«Тетушка Марта! Не умирайте! Как помочь, чем, что дать, как?..»

Он падает на колени и упирается руками в старую ткань, накрывает Тетушку ладонями.

«Возьмите, ну же, ну очнитесь, ну пожалуйста…»

И чувствует отклик.

«Ты… отдаешь добровольно?»

«Да! Да, конечно, конечно!»

«Тогда я возьму…»

И холодные ладони касаются его рук.

Дикая охота проносится им навстречу, когда они, спустившись в подземелье, ищут, куда же идти дальше. Охота пролетает мимо — великан в рогатом шлеме на одной из лошадей смотрит на них и показывает на лестницу.

— Кажется, нам туда. Эй, Снейп! — кричит Сириус. — Ты там? Вылезай!

Снейп не отвечает, и они спускаются вниз.

Носатый сидит у какого-то гобелена, привалившись к нему, и не двигается.

— Эй! Ну чего так переживать…

Рядом шипит что-то непонятное Ремус, выхватывает палочку, и Сириус наконец-то замечает: то, что ему показалось отсветами, лежащими на голове Снейпа, на самом деле — руки. Руки из гобелена. Руки женщины в алом платье.

Он сглатывает.

— Отпусти его, гадина!

Она наклоняется вперед, из гобелена, наружу, чепец соскальзывает с ее волос и падает вниз. На пол. Рядом с ногой Снейпа. Женщина поднимает голову и улыбается бешеной улыбкой. Сириус отступает на шаг: у нее в глазах безумная слепая жажда.

— Что это? — шепчет Джеймс. — Чем ее? Чем?

— Огнем, — задушенно отвечает Ремус. — Но я не помню… я не помню заклинания!

Он тоже… Нет. Он помнит. Он вычитал его год назад. Он поджег любимое мамино платье, и ему приказали забыть это заклинание, и поэтому…

Сириус сжимает палочку, направляет в скалящуюся рожу и орет:

— Инсендио! В пыль тебя! В пепел! — Женщина отшатывается в глубину, Снейп оседает на пол, а она кидается к краю гобелена, и Сириус ведет огонь следом. — Чтоб тебя больше никто никогда не видел, гадина, не убежишь!

— Инсендио! — Ремус направляет огонь к противоположному краю. А Джеймс, выругавшись, ныряет под струи огня и оттаскивает Снейпа из-под когтей женщины. Она цапает Джеймса за рукав, он дергается и выдирается, оставив ей разодранную мантию, отползает подальше.

Гобелен горит уже с двух сторон. Женщина сжимается в комок в центре — пламя раздирает в клочки кричащих от боли единорогов, но она молчит.

Она молчит до конца.

Потом появляется директор и отправляет их всех в больничное крыло. Снейпа понятно почему, Джеймса — потому что у него обгорело ухо и эта безумная тетка его поцарапала, самого Сириуса — потому что он умудрился обжечься своим же заклинанием (в героической версии это нужно будет вырезать), а Ремуса — за компанию.

Два часа спустя Снейп сидит на застеленной кровати с укрепляющим зельем в чашке с цветочками, а они на стульях вокруг, и смотрят на директора, а директор на них.

Снейп хмурится.

— Я полагаю, — мягко говорит директор, — что в этой ситуации было бы вежливым говорить вслух.

— Я ошибся, — говорит Снейп. — Я допустил опасное. Какое наказание?

Это первое, что он хочет спросить? Серьезно?

— Мне кажется, что хуже предательства друга нет ничего, — отвечает директор. — А эта Марта предала тебя.

— Так что вообще случилось-то? — вмешивается Сириус. — Это она убивала, что ли?

Снейп качает головой.

— Страшный воин, — говорит он глухо. — Это он. Но она ему сказала. Пирог. Как я не понял.

— Чего?

— Какой еще пирог? — спрашивает Джеймс.

— Пожалуй, я расскажу по порядку, — говорит директор. — Не возражаете, мистер Снейп?

Тот безучастно качает головой. У него совсем пустое лицо.

— Портрет «Тетушки Марты», как выяснилось был писан магическим художником Бэзилом Холлуордом с его родной тетки Марты. Каковая тетка спустя двадцать лет была приговорена к поцелую дементора за массовые убийства и порабощение магглов. С помощью своих пирогов. Ее называли «Серсея», ей служила вся ее деревня. Вы ее знали, мистер Снейп, верно?

Он — знал? Это как?

Снейп кивает.

— Марта-пятая… меня учила. Травы. Она не такая! — и у него в глазах вспыхивает огонь. — Они не такие больше!

Директор кивает.

— Я вам верю. Вполне возможно, что внутри дементора оказывается только неповрежденная, чистая часть души…

Внутри дементора?..

Сириус переглядывается с Джеймсом и Ремом. Это — как? Значит Носатый и вправду что ли?..

— …Но портрет писали с нее самой, и отпечаток души остался там со всеми изъянами… К сожалению, мы очень мало знаем о портретах, — продолжает директор. — Но эта женщина, будучи портретом, решила стать живой.

— Разве такое бывает? — спрашивает Ремус. — Они же совсем все-таки ненастоящие …

— Магия, мистер Люпин, может многое. Особенно если чрезвычайно сильный ментальный маг желает этого всем сердцем. А чтобы он пожелал…

— Она убила его друзей-портреты, — говорит Сириус. Ему больше не хочется смеяться над дружбой с портретом. Его мутит.

— Именно так. Руками одурманенного Страшного воина-викинга убила друзей, а потом показала себя умирающей. И правильно рассудила, что мистер Снейп сделает все, чтобы спасти связь с домом, которую он ощущал, — возможно, не осознавая.

— Осознавая, — говорит Снейп мертво. — Я знаю, что думаю.

— Мистер Снейп…

Носатый мотает головой и утыкается в кружку.

— И все же, мистер Снейп…

«У меня есть имя!» — яростно проносится сквозь голову Сириуса. Кажется, в мозгу звенит. Рядом трет лоб Джеймс. Ремус держится за виски, а у директора очень странное выражение лица. И Сириус вздыхает.

У них на самом деле немало общего — если Носатый и впрямь из Азкабана. Дом Блэков тоже… не курорт.

— Эй, Ссс, — говорит Сириус.

Тот поднимает голову. На его лице едва держится безразличие. Тронь — упадет.

— Научи меня, — говорит Сириус.

В воздухе явно ощущается вопрос.

— Твоему имени. Научи меня.

Директор вздыхает, открывает было рот, но Снейп вскидывает ладонь, и он молчит. Смотрит, прищурившись, как Снейп думает.

— Научи и меня, — говорит Снейп наконец. — Как быть. Когда человек.

И Сириус ухмыляется и протягивает руку.

— Заметано!

Снейп смотрит на его ладонь, что-то явно вспоминает.

А потом пожимает ее.