Покой и воля (Книга II) (джен)

Разменяв вторую сотню лет, директор Хогвартса по-прежнему не знал, что такое одышка. Сухое легкое тело служило ему безотказно и если бы не длинный подол мантии, он мог бы перемещаться по лестницам замка не шагом, а бегом. Но на бегу плохо думается, а директору было о чем подумать, пока ноги пролет за пролетом поднимали его к Выручай-комнате.

Альбусу Дамблдору посчастливилось учиться у гения. С другим гением дружить долго и горячо, затем победить и унизить. Фламель до сих пор вызывал чувства, близкие к сыновнему почтению, воспоминания о Гриндевальде отзывались притупившейся за годы болью.

Третий гений мог бы стать лучшим учеником Дамблдора. Слушая, как Распределяющая Шляпа отправляет Тома на Слизерин, преподаватель ЗоТИ⁽¹⁾ в первый и последний раз пожалел о том, что занимает свою должность. Будь он деканом... Старина Гораций знает свое дело, но гений — это сплошное исключение из правил, к нему нельзя с общими мерками, успеет ли Слагхорн разобраться в нем, прежде чем станет поздно?

Не успел. И вина Слагхорна ничуть не больше вины его, Дамблдора, потому что не к Слагхорну, а к нему приходил взрослый Реддл просить должности, давая последний шанс не выпустить в мир гения страха — Темного Лорда.

И теперь, чтобы достойно противостоять ему, необходимо понять его до конца, спуститься в бездну, которую породил животный, бессловесный страх.

Первый шаг уже сделал Снейп, заглянув в сознание Поттера, которое непонятным пока образом может контролировать Волдеморт. Альбус, не доверяя словам, попросил у Северуса воспоминания об «уроках окклюменции» и тоже увидел черное пятно, услышал детский плач, женский крик и обрывок Непростительного. Чтобы сложить фрагменты в целое, особые способности не нужны: память младенца запечатлела момент гибели матери, а сознание подростка воспроизвело его. Но откуда взялось пятно и что оно такое?

Лестницы Хогвартса вместо коридора с гобеленом Варнавы Вздрюченного вывели директора к туалету Плаксы Миртл — замок любил испытывать терпение всех обитателей, невзирая на годы и заслуги. Но вежливой просьбе допустить на восьмой этаж внял, и дверь в Выручай-Комнату образовалась в стене без промедления.

Альбус остановился, обозревая монбланы всевозможного старья, терявшиеся в глубине этой самой удивительной части Хогвартса. Здесь не было ни окон, ни фонарей; сами вещи сочились бледным светом, похожим на зябкий утренний туман над водой.

Комната молчала, и, мнилось, наблюдала за человеком. Он, как и все прочие до него, пришел сюда потому, что оказался в тупике.

Том, создавая хоркруксы, воспроизводил один и тот же ритуал: выбор предмета, убийство жертвы, перемещение части своей души в предмет, становившийся хоркруксом. Так было с дневником, наверняка так же — с диадемой. Вероятно, оставшиеся три реликвии Основателей постигла та же участь. Лишь один случай выбивается из стройной схемы: то, что произошло в доме Поттеров в ночь Хэллоуина. Очевидно, уже тогда от души Тома остался совершенно ничтожный осколок, иначе бы волшебник не развоплотился после убийства Лили. Но где же, где этот безусловно последний хоркрукс?! Может быть, его «собрат», диадема Ровены, подскажет ответ на вопрос, который неотступно преследовал директора.

Футляр с диадемой по-прежнему лежал в мятой жестяной коробке. Следуя чутью опытного чародея, Дамблдор вытащил ее из-под груды пыльного хлама, раскрыв ближайший сундук.

Повинуясь движению волшебной палочки, серебряный обруч плавно поднялся и замер на уровне глаз. Воздух вокруг него тонко зазвенел от сумасшедшей концентрации магической энергии. Альбус глубоко вздохнул и опустил веки: внутреннее зрение требовало предельной концентрации.

Он редко использовал это изматывающее умение, после которого реальность надолго теряла краски и оставалась расплывчатой, точно виделась сквозь мокрое стекло; но не было лучшего способа проникнуть в самое сердце вещи или живого существа. Вот и сейчас все предметы словно уменьшились, поблекли и отодвинулись далеко в стороны — все, кроме диадемы. Она же сделалась прозрачной, невидимые прежде магические токи огненными жгутами обвили серебро, каждая янтарная капля вспыхнула маленьким солнцем, таким ярким, что не сразу удалось разглядеть уродливую черную кляксу в одном из камней.

Дамблдор открыл глаза. Диадема упала в подставленную ладонь, ударила ее неожиданной для столь изящной вещицы тяжестью и ожгла морозным холодом. Но волшебник не заметил ни удара, ни ожога — все заслонило проклятое пятно.

Подавив дрожь в руках, он уложил хоркрукс обратно в футляр и присел на первый попавшийся стул.

Изумительная работа. Дамблдор на своем веку перевидал достаточно артефактов, чтобы с уверенностью утверждать: бывший приютский мальчишка показал мастерство высочайшего уровня. И повторил свой опыт не менее пяти раз, если учитывать не найденные пока реликвии. То, чего сильнее смерти боится любой нормальный маг — раскол души, — Том не единожды проделывал именно из-за смертного страха! И ему в самом деле не страшна Костлявая, ибо ей нечем поживиться: у Тома нет души, и, следовательно, нет жизни. Альбус грустно покачал головой, оценивая извращенный парадокс.

Можно ли собрать осколки в целое? Гениальный ум, должно быть, предусмотрел и это, но жизненный опыт подсказывал Дамблдору, что бессмертный и всемогущий Волдеморт едва ли пожелает возвращения к смертному бытию Тома Реддла. Хоркруксы бесконечно продлят его существование, пока кому-либо не удастся извлечь осколки души и уничтожить их. Нет, проще уничтожить хоркруксы. Но проще ли? И пятно в ауре Гарри так странно напоминает пятно в диадеме...

Списать его на какую-нибудь ошибку в ритуале? Неправильно произнесенное слово заклинания, неверный жест волшебной палочкой — и вот вам пузырек воздуха во внешне безупречном бриллианте, ничтожный изъян, простительный гениальному мастеру... Нет, перебил сам себя директор, именно ему и не простительный. И тем более не мог гений дважды повторить ошибку. Значит, пятно ДОЛЖНО там быть. И в нем, возможно, вся суть хоркрукса.

Члены Отряда Дамблдора разминулись с директором в Выручай-Комнате не больше, чем на час. Тем же вечером их выдала Амбридж Мариэтта Эджком и директору пришлось временно покинуть Хогвартс.

Что ж, размышлять о хоркруксах он мог в любом месте.

* * *

Высокий холодный голос не мог похвастать богатством оттенков. Возрожденный Волдеморт вообще оказался неважным оратором и монотонной манерой говорить напоминал Снейпу Катберта Биннса. А в любви к длинным бессмысленным собраниям Темный Лорд соперничал с госпожой Амбридж, которая, сделавшись директором, развела в Хогвартсе махровую бюрократию.

Этим вечером, повинуясь Метке, Северус вместе с другими Пожирателями прибыл в Малфой-мэнор и теперь стоял — черный плащ среди черных плащей, — слушая, как Волдеморт в очередной раз неторопливо рассуждал о превосходстве чистокровных волшебников. В самой просторной зале малфоевского дома соорудили особое возвышение, водрузили на него роскошное, как трон, кресло, с которого Темный Лорд и вещал, снисходительно поглядывая на выстроившихся полукругом приспешников. У подножия трона свила кольца Нагини. Время от времени она поднимала голову и обводила собравшихся взглядом, исполненным почти человеческого презрения.

— Жрать хочу, сил нет, — шепотом признались позади Северуса. — Как раз ужинать собирался...

— Тихо ты, — одернули его. — По «Круциатусу» соскучился? Не ровен час, хозяин услышит...

— Я на пустое брюхо плохо соображаю.

— А этого и не требуется. Стой слушай.

Кому пустое брюхо, а кому гора непроверенных ученических работ и рухнувшие надежды выспаться, подумал Снейп. Но насчет необязательности мозговых усилий неизвестный советчик прав: месяц за месяцем, от собрания к собранию всем Пожирателям Смерти полагалось одно: в молчании внимать речам повелителя да с почтительным полупоклоном отвечать на вопросы — всегда неожиданные и порой очень странные. Так, Волдеморт как-то раз оборвал на полуслове «тронную» речь и потребовал у Руквуда точное число вагонов в Хогвартс-экспрессе. Растерявшийся невыразимец ляпнул наугад какую-то цифру. «Не ври своему господину! — торжествующе осклабился Темный Лорд. — Круцио!» Северус подозревал, что его не интересует ответ, он просто утверждает свою власть и наслаждается чужим унижением и болью.

Говорили, что Волдеморт выжидает, тянет время, вынуждая Министерство сделать опрометчивый шаг. Кто-то, кажется, тот же Руквуд, пустил слух, будто где-то в Отделе Тайн хранится нечто чрезвычайно важное, без чего повелитель не может перейти к активным действиям. Многие при этом косились на Снейпа: все знали, что он ближе всех к Поттеру, тому самому мальчишке, который позарез нужен Лорду, и недоумевали, отчего щенок еще не в Малфой-мэноре, если декану-Пожирателю достаточно протянуть руку... Сам декан в ответ только пожимал плечами, мол, приказа не поступало, а что бывает за неуместную инициативу — общеизвестно.

На каждой сходке появлялись новые лица: слизеринцы прошлого и позапрошлого выпусков, десяток бывших студентов Рэйвенкло, кое-кто из «старой гвардии» — ровесники Уолдена Макнейра и даже старше. На фоне однообразных черных одежд ярким пятном выделялся наряд Беллатрисы Лестрейндж, одной из трех женщин, допущенных на собрания. Другими двумя были горластая Алекто Кэрроу, похожая на раскормленную моль, и всегда державшаяся за спиной мужа тихая Нарцисса Малфой.

Сегодня Снейп впервые увидел сразу всех азкабанских беглецов; до нынешнего вечера они появлялись по двое-трое. Ходячими скелетами уже не выглядели, но и цветущими здоровяками их никто бы не назвал. Они держались особняком, словно годы, проведенные в одной тюрьме, сделали из них подобие семьи. Понаблюдав за ними, Северус определил, что глава этого странного клана — Долохов: обычно он занимал место в центре группы и к нему чаще всего обращались остальные. Один Мальсибер становился в стороне от них, в первом ряду, напротив трона. Со стороны могло показаться, что бывший сиделец стремится выслужиться, почаще попадаясь на глаза повелителю, но Северус достаточно хорошо знал своего факультетского товарища, чтобы не обманываться его поведением. В напряженном внимании, с каким Эдгар слушал, в глубокой складке между бровями и плотно сжатых губах едва ли скрывались верноподданнические чувства. С той памятной ночной беседы в зимнем лесу он сделался молчалив и если открывал рот, то говорил исключительно о погоде. Лишь однажды обронил вполголоса: «А Этти все-таки права...» «Еще не поздно последовать совету матери», — заметил Снейп. «Думаешь?» — невесело усмехнулся Мальсибер и перевел разговор на бушующую за окном майскую грозу.

— ...все больше. Но есть и те, кто малодушно решили бежать, будучи уверенными в собственной безнаказанности...

Задумавшись, Северус обнаружил, что Волдеморт давно ушел от темы чистокровных, и навострил уши.

— Каркаров и ему подобные полагают, что избежали справедливого возмездия за отступничество, — между тем продолжал Темный Лорд. — Быть может, кое-кто из вас тоже уверен, что расстояния или толстые стены способны защитить от моего гнева? — Красные глаза остро блеснули. В зале повисла гробовая тишина. — Тот, кто так думает, преступно заблуждается. Из нашего круга есть только один выход — смерть. А беглецы очень скоро будут найдены. Не так ли, наш славный Петтигрю?

— О, да, мой господин, — Хвост с поклоном выступил вперед. Вместе с металлической кистью Петтигрю получил репутацию сообразительной сволочи, по-собачьи преданной Темному Лорду и способной решительно на все. Многие начали переглядываться, гадая, что затеял этот плюгавец с бегающими глазками и неприятно блестящей рукой, которую он любил держать на виду при разговоре.

— Моею волей Петтигрю получил способность разыскать любого носителя Метки, где бы тот ни скрывался, — провозгласил Волдеморт. — Разыскать и беспощадно покарать! И Каркаров станет первым. Как думаешь, Люциус, где лучше разместить частокол, который мы украсим головами ренегатов?

— Полагаю, в парке, повелитель... — язык плохо повиновался Малфою. — Сколько... сколько кольев прикажете заготовить?

— По числу собравшихся, — бледное горло задергалось, послышался глухой свистящий смех. Кое-кто из Пожирателей угодливо подхихикнул. Волдеморт оборвал веселье и брюзгливо распорядился: — Долохов, собери своих. Малфой, задержись. Остальные вон.

Уходя, Снейп перехватил красноречивый взгляд Мальсибера: что, ты по-прежнему предлагаешь бежать?

1) Директором Дамблдор стал уже после Второй Мировой войны, тогда как Том поступил в Хогвартс перед самой войной. Теоретики «Большой Игры» полагают, что Дамблдор все это время преподавал Защиту.

Вернуться к тексту