Знакомьтесь, Джо Блэк (гет)

Из личных записей Гермионы Уизли:

Работа целителя сложна в первую очередь тем, что необходимо найти баланс личного отношения и непредвзятого, профессионального. Чуть больше личного (я этим страдаю!), и ты привязываешься к пациенту, что не идёт никому на пользу. Чуть больше чем надо профессионального, и что-то очень важное, что не опишешь в формулах и в точных терминах, ускользает, а это тоже — плохо… Белинда ругает меня и говорит, что лучше быть более холодной и профессиональной, чем позволять проблемам пациентов проникнуть под кожу…

Сентябрь, 18, 2000 год

Это был не он. Этот мужчина, стоявший рядом с входом в клинику ее родителей и поправляющий воротник легкого и очень щегольского пальто, не мог быть профессором Снейпом.

Все-таки надо пойти к наставнице и признать: «Белинда, я схожу с ума. Думала — пройдет, думала, помогая другим в Мунго, — справлюсь сама, но не вышло. Я всюду вижу умерших. И ладно бы Фреда или Лаванду, но Снейпа…» Мужчина, между тем, вытащил мобильный телефон и, сразу видно — привычно, набрал номер. Гермиона, наложив на себя дезиллюминационные чары, стояла не шевелясь, будто он ее мог увидеть. На секунду ей показалось, что мужчина и правда смотрит в упор на нее, но он замахал рукой, рядом остановилось такси, и мужчина уехал. Можно было выдохнуть, снять чары и зайти к родителям, попытавшись припомнить, какое именно дело привело ее сюда. А вот о встрече со «Снейпом» полагалось забыть.

После войны ей то и дело чудилось, что в толпе мелькает разноцветная макушка Тонкс или смеется Фред. Однажды она едва удержалась, чтобы не броситься на шею мужчине, похожему на Люпина. Сначала она надеялась, что это пройдет само, что время притупит боль и позволит смириться, но не выходило. Наверное, она и на работу в Мунго, на самое сложное отделение под начало мегеры Белинды Кэррол пошла из-за того, что ей требовалось унять свое чувство вины, помогая и спасая. Комплекс отличницы, комплекс спасителя, комплекс заучки — она могла бы и ночью рассказать о любой патологии — серьезной и не очень. За шесть лет она стала отличным целителем ментальных нарушений, не забыв всесторонне изучить магловскую литературу по психиатрии. Потеря памяти и комплексы, тяжелые душевные недуги и сезонные обострения хронических заболеваний. Она училась и работала, как обычно, стараясь изо всех сил, потому что иначе — зачем? Даже мегера-Кэррол признала, что у нее есть кое-какие способности (от Белинды это была высшая похвала). Вот только вернуть умерших она не могла и смириться с этим — не могла. Если бы к ней пришел кто-то другой с такой проблемой, она решила бы, что это не самый сложный случай, но себе помочь не могла. Рон расстраивался, Гарри вздыхал после ее рассказов о том, что ей опять померещилось в толпе знакомое лицо, и она перестала говорить с друзьями об этом.

Последние месяцы Гермионе казалось, что все наконец-то пошло на лад: они существенно продвинулись в работе с Алисой Лонгботтом (Фрэнк умер вскоре после победы), Гермиона дневала и ночевала в больнице и только изредка вырывалась домой, не уставая благодарить высшие силы за понимающего (и точно так же пропадающего на работе) Рона. Призраки умерших перестали тревожить ее и вот — опять. И ладно бы привиделся кто-то из своих, любимых, но Снейп? При всех его заслугах нельзя было сказать, что кто-то по нему скучал. И уж точно — не Гермиона.

— Привет, как жизнь? Миссис Грейнджер свободна, а вот у твоего отца — еще один пациент, но там не пульпит, только кариес, так что — максимум полчаса, зуб не сложный, — девушка на ресепшене поздоровалась с Гермионой, не переставая сортировать истории болезни.

— Привет, Вив, — Гермиона остановилась у стойки. — А кто это только что вышел из клиники? Очень знакомое лицо.

— А, мистер Блэк. Между прочим, один из самых модных шеф-поваров Лондона по версии журнала «Tatler». Вот, держи, — и она достала из стопки журнал, — почитай. Правда, там только про ресторан. Но я читала, что он сейчас один из самых завидных холостяков, в наше-то время: и натурал, и с деньгами, и такой демонический… Но у тебя есть Рон, а у меня Боб, так что — бог с ним. Ресторан, кстати, обалденный, реально. Кухня фьюжн и все дела, рекомендую — меня Боб водил в прошлом месяце, ну, просто чума! Однако столик надо бронировать чуть ли не за год.

— Спасибо, — Гермиона взяла журнал. Нет, это не мог быть Снейп. Снейп не пошел бы лечить зубы к врачу с фамилией Грейнджер, да он вообще не пошел бы лечить зубы! И уж тем более, скрываясь — зачем? — он не стал бы брать фамилию заклятого врага. Или это извращенное чувство юмора? И мог бы Снейп стать поваром, пусть даже с приставкой «шеф»?

— Гермиона? — Вив помахала у нее перед носом рукой.

— Прости, задумалась, — она свернула журнал, прошла к кабинету матери, но остановилась на пороге. — А когда мистер Блэк придет снова?

— Через две недели в четверг, — Вив сверилась с журналом записи. — У него там какой-то сложный случай, будут долго возиться. Записан на шесть вечера, — Вив усмехнулась. — Думаешь проникнуть в ресторан в обход очереди? — она шутливо погрозила пальцем. — Ай-ай-ай!

— Грешна, — не стала спорить Гермиона, скрываясь в кабинете матери. Она сама не понимала, зачем спросила Вив про следующий визит этого Блэка, ясно же, что он не может быть Снейпом…

И все же Рону она рассказала о том, что ей опять мерещился один из тех, кого они оплакивали шесть лет назад.

— Мне привиделся Снейп, представляешь!

Рон заварил чай и стоял рядом, пока Гермиона резала кекс.

— А все почему? Потому что работаешь без сна и отдыха, еще чуть-чуть — и начнет мерещиться тот, кого уже давно можно называть как угодно.

— Сам такой, — беззлобно ответила Гермиона, отряхивая руки от сахарной пудры. — Кто весь прошлый месяц домой только переодеваться приезжал?

— Я, это был я, — Рон широко улыбнулся. — Зато мы все-таки поймали этих жуликов с порт-ключами. Нет, мы точно без работы не останемся, обязательно найдется кто-нибудь, кто захочет какую-нибудь фигню придумать и загнать подороже.

Они переместились на диванчик, стоящий напротив камина. Молли уверяла их, что это просто очень большое кресло на одного, но Рон с Гермионой считали, что это диванчик для влюбленных, потому что сидеть на нем можно только обнявшись.

— Так кто там привиделся? — чай был допит, и Гермиона положила голову на плечо мужа.

— Снейп. Я бы поняла еще — Ремус или Тонкс, но Снейп, да еще выходящий из клиники моих родителей. А потом оказалось, что это магл-повар… Глупо так, — она зевнула.

— Глупо, — согласился Рон и замолчал.

Живя в мире волшебства, отучаешься верить в чудо: ты точно знаешь, что смерть — это навсегда, что есть та грань, которая однажды и тебя отделит от живущих. Ты сможешь стать привидением и, возможно, частица твоей души станет жить в портрете, но возврата из мира мертвых нет. Рон, Гермиона была уверена, думает о том же.

— А ведь он мог выжить, его тела не нашли, — сказал Рон. — Этот змей мог выжить! — он хотел добавить: «а вот Фред — не мог», но промолчал. Гермиона понимала это и просто сменила тему.

Следующие две недели Гермиона то и дело вспоминала о том, что может еще раз увидеть мистера Блэка и убедиться окончательно и бесповоротно, что он — не Снейп. Возможно, не будь того разговора с Роном, она бы давно думать об этом перестала, но слова мужа зародили сомнения. А что, если Снейп выжил? Правда, намного вероятнее было то, что пожар, дотла спаливший Визжащую хижину, уничтожил и тело.

Гермиона несколько раз меняла решение. Идея еще раз увидеть мужчину, который напомнил ей Снейпа, то казалась полнейшим бредом, то виделась самым разумным решением — увидеть и убедиться, что никакой это не Снейп и жить спокойно, пока в очередной раз не примерещится кто-то из погибших.

В четверг, стоя на противоположной стороне улицы, Гермиона смотрела на двери клиники родителей. Видимо, с зубами у Блэка было не очень — Гермиона уже дважды накладывала согревающие чары: несмотря на то, что было начало мая, вечерами еще было холодно. Наконец мужчина появился, не стал останавливаться, как в прошлый раз, а сразу пошел по улице в сторону Темзы. Гермиона направилась следом. Она зря накладывала на себя чары невидимости — мужчина не оглянулся ни разу. Пока они шли — он впереди, она так, чтобы не терять его из виду, Гермиона размышляла о том, что «похож» — это далеко не только о внешности. В Испании, куда они выбрались с Роном на медовый месяц, каждый второй напоминал Снейпа, местные мужчины были как на подбор: темноглазые, жилистые и стремительные, носатые. Но там ни разу у нее не возникало ощущения, что она видит живого Снейпа. Что-то в том, как он поворачивает голову или походка, что-то неуловимое, присущее только Снейпу, было в этом мужчине. «Точно пора к Белинде на супервизию, — думала Гермиона, ускоряя шаг. — Сдался мне этот магл!»

Блэк остановился у ресторана, кинул пару слов статному швейцару на входе и вошел в закрытую решеткой арку, ведущую во внутренний дворик. «Полнолуние» — гласила вывеска над рестораном. Он пришел на работу, можно было и не выслеживать его так рьяно. Гермиона несколько секунд раздумывала, но потом все же решилась и направилась к парадному входу.

— Вы бронировали столик? — спросила девушка-метрдотель, удивительно красивая мулатка с холодными глазами.

Гермиона вспомнила, как всего пару дней назад распекала Гарри и Рона: они со смехом рассказывали, как применили Конфундус к ничего не подозревающему маглу. И никакие их заверения, что дело того стоило, не смогли удержать Гермиону от нотации. Применять к маглам Конфундус — это плохо! И кто бы мог представить, что она будет готова сама использовать его! Сделав зарубку на память больше не читать нотаций мужу, Гермиона прошептала заклинание.

— Я посижу у стойки и подожду друзей, не правда ли?

Мулатка заторможенно кивнула, и Гермиона прошла в зал.

Она ожидала увидеть мрачный интерьер в готическом стиле, на худой конец — что-то напыщенное и величественное, возможно — аскетическое, но все было иначе. Огромные люстры, напоминавшие гигантских медуз, бесшумно скользили вниз и вверх, наполняя помещение теплым светом и отражаясь в лазоревом, с искрой, полу. Столы покрывали старомодные кружевные скатерти, с которыми на удивление гармонично смотрелись легкие, современные стулья. Кухня находилась за стеклянным экраном, и гости могли наблюдать за тем, как готовят их блюда. Повара, все как один, были укутаны в подобия скафандров, видимо, чтобы ни один волосок даже случайно не испортил великолепных закусок, десертов и основных блюд. Официанты в черных фраках неслышно скользили по сияющему полу. Несомненно, владелец этого места сделал все, чтобы его ресторан как можно меньше походил на «нормальные» рестораны, но, несмотря ни на что, тут было на удивление уютно. В винной карте, слава Мерлину, нашлись вполне узнаваемые напитки, и Гермиона заказала себе мартини с соком, который можно было тянуть достаточно долго, по крайней мере, пока она не решит, что делать дальше.

Ждать пришлось всего полчаса, за которые Гермиона вдоволь налюбовалась на Блэка, трудящегося над блюдами на кухне, и задумалась о том, что никогда не видела Снейпа, самолично варящего зелья, и не помнила его рук. Наверное, они должны были быть как у этого Блэка? Такие же умелые, длиннопалые? Наверное, он так же лихо орудовал ножом? И если бы они на уроках хоть раз увидели, как он сам варит зелья, возможно, все бы пошло иначе, просто потому, что невозможно было не очароваться тем, кто делает что-то мастерски.

Тут к одному из столиков официант вывез тележку, накрытую металлическим колпаком. Следом вышел Блэк. С ее места было не очень хорошо видно, что за представление устроено, было похоже, что Блэк что-то режет, потом взметнулось пламя, гости зааплодировали, Блэк поклонился, улыбаясь, и Гермиона решила, что пора уходить. Снейп никогда и ни за что не стал бы паясничать подобным образом. Снейп и улыбаться-то не умел! Но вместо того, чтобы направиться к выходу, Гермиона прошла вглубь помещения, вытаскивая палочку и накладывая отвлекающие чары. Скользнуть за Блэком в служебные помещения не составило труда, оставалось только загадкой, что делать дальше. Но Блэк направился не к кухне, а к туалету, и Гермиона осталась поджидать его у дверей.

Он вышел через несколько минут, тщательно вытирая руки.

— Профессор Снейп, мне надо поговорить с вами, — она сняла чары. Сейчас она стояла так близко к нему, что могла бы разглядеть шрамы на шее, если бы только на нем не было этого дурацкого скафандра.

— Вы меня с кем-то перепутали, я никогда не был профессором, — он улыбнулся, оглядываясь. — Как вы тут оказались?

Голос. Сколько раз она слышал его во сне, когда Снейп влеплял ей «слабо» или даже «тролля». Он мог постричься хоть налысо, поменять одежду, вставить линзы, вести себя как угодно глупо, но голос! Голос стал чуть более хрипловатый, но это был точно голос профессора Снейпа!

— Нет, я не путаю! — сказала она уверенно. — И нам надо поговорить, прошу вас! Пять минут времени. Я Гермиона, Гермиона Грейнджер, Гриффиндор.

Он смотрел на нее как на сумасшедшую:

— Милая барышня, я не понимаю, о чем вы говорите, и я не один, если… Грейнджер? Это фамилия моего дантиста, вы…

— Это неважно! Пять минут!

— Вы журналист? Так? Я не даю интервью и я…

— Мне нет дела до вашего ресторана. Честно! Пожалуйста, пять минут!

— Хорошо, минута, не более. Так что вы хотели мне сказать?

Он нервничал, и это было видно. Это было еще одной странностью: он был открыт, он показывал свои эмоции, она могла читать его как книгу. Разве можно было бы такое сказать о профессоре Снейпе, у которого непроницаемая маска лишь изредка искажалась гримасой презрения?

— Вы не помните меня? Я была вашей студенткой шесть лет назад.

— А я, значит, был профессором?

— Вы не помните?

Он смотрел на нее в упор, и взгляд этот ничего хорошего не обещал. Блэк злился.

— Вы — волшебник!

— Вот не надо, — он поморщился. — Пустая лесть, я хороший повар, но…

— Я не в переносном, а в самом прямом смысле, — Гермиона уже сто раз пожалела, что не заготовила речь, понадеялась, что сможет импровизировать или не верила, что сможет начать разговор? Глупо все как-то вышло. — Вы — маг, колдун, как и я!

Он расслабился и засмеялся.

Нет, она все же ошиблась — он не мог так смеяться. Кто угодно, но не Снейп. Открыто, запрокидывая голову, не таясь.

— Господи, вы — прелесть, но вам надо что-то делать с головой. Наркотики, мисс, до добра не доводят. Идите домой.

— Я не наркоманка, — она не позволила себе повысить голос. — Я не пью ничего крепче вина, да и его не более бокала за обедом. Я говорю правду. Вы меня не узнаете?

— Я не верю в волшебство, в эльфов и в инопланетян, прощайте, — он повернулся к ней спиной.

«У вас не будет второго шанса на первое впечатление», — вспомнилось Гермионе, когда она вытащила палочку и пробормотав: «Простите, профессор», послала ему в спину Обездвиживающее заклятие, а потом, поднеся палочку к его виску, произнесла: «Обливиэйт».

Дома горел свет, Рон на кухне, зябко переступая ногами, прямо из миски доедал вчерашний пирог с лососиной и салат.

— Остался кусочек? Привет, — Гермиона скинула туфли и подошла к мужу, — почему стоя?

— Жрать хотел — не передать, весь день на ногах и только этот мерзкий кофе. И чего это маглы его так любят? Фу-у-ух… — Рон взял тарелку и положил еду Гермионе. — А все эти порталы. Теперь весь отдел будет еще месяц писать отчеты. Невыразимцы, видите ли, ждут. На, садись и ешь, а я пока сделаю чай нормальный. А вот когда мы от них хоть минимальной помощи ждем — фигушки и мерлиновы подштанники вам вместо помощи.

Они уселись на диванчик. Гермиона ела, размышляя, что рассказывать Рону, а что — нет. Ей было немного стыдно за свое приключение и большей частью за то, что оно вышло какое-то… неподготовленное. Отвыкла она за мирное время планировать спецоперации или решила, что ей все и всегда удается само? Забыла, что их удача часто зависела от того, как она подготовилась к неожиданным происшествиям.

— Я вспомнила, как после войны таскала всюду сумочку с чарами расширения, уже другую, но…

— Она весила как чемодан.

— Да уж… Но мне так было спокойнее.

— И мне тоже, — Рон взял с ее тарелки кусочек помидора.

— Я и не думала, что смогу стать легкомысленной.

— А ты стала? — заинтересовался Рон.

— Ну-у-у, как сказать, — она уже собиралась поведать мужу о своих приключениях, но в последний момент передумала, — ту самую сумочку я с собой давно не таскаю.

— Верх легкомысленности, — согласился Рон.

Они поболтали о том и о сем, пока Рон не стал отчаянно клевать носом.

Он давно уже спал, сердито хмуря во сне брови, а Гермиона лежала без сна, рассматривая тени за окном. Она все гадала, кто же на самом деле Джо Блэк — выживший из ума Снейп? Или профессор получил от кого-то Обливиэйт и теперь ничего не помнит? Или двойник, ведь бывают же настолько похожие люди! Или Снейп совершенно здоров и водит ее за нос? Но Снейп бы точно не стал поворачиваться к ней спиной, не стал бы, да, точно, не стал бы лечить зубы у врачей с фамилией Грейнджер. Значит, все-таки проблемы с памятью? Или это — не Снейп? Она попыталась вспомнить профессора, но, оказалось, что она помнила только смутный образ, самыми яркими деталями которого были вечно немытые волосы, черная мантия и кислое выражение лица.

Она не понимала, а не понимать чего-либо Гермиона не любила. Накладывая на Блэка чары забвения, она хотела провести и диагностику, самую простую, которую применяют колдомедики к детям, чтобы проверить наличие магических способностей, но условия были явно неподходящие…

Гермиона снова перевернулась на другой бок, Рон с тяжелым вздохом, бормоча что-то про ужей на сковородке, которым не место в отделе тайн, крепко обнял ее и задышал в затылок. Гермиона замерла, улыбнулась и закрыла глаза, решив, что подумает обо всем завтра.

Но на следующий день все мысли о Блэке вылетели из головы: Алисе Лонгботтом опять стало хуже. Еще недавно Гермиона радовалась, что теперь Алиса благодаря новому зелью стала запоминать некоторые события прошедшего дня. Ее память не хранила воспоминаний прошлого, и возвращать их ей, как считали все без исключения, не надо. Но ее взгляд стал более осмысленным, она выучилась считать до десяти и помнила несколько детских считалок. Ей рассказали, и она запомнила, что молодой человек, приходящий к ней по средам, ее сын, Невилл, и она с теплой улыбкой встречала его и вполне осмысленно слушала его рассказы о цветении Перьевого Капутника и тяжелом характере Зловредной Нуменолии.

— Вечером же все еще было в порядке! — сокрушалась целительница Адамс, дежурившая накануне. — Она даже согласилась заняться вышиванием, а сегодня… — целительница махнула рукой.

Алиса лежала, подтянув колени к груди, лицом к стене. Глаза она зажмурила и выглядела ребенком, который старательно делает вид, что спит.

— Спасибо, — Гермиона присела на кровать Алисы, Адамс с видимым облегчением покинула палату.

— Алиса, что случилось? — спросила Гермиона, впрочем, не слишком рассчитывая на ответ.

— У меня в голове черные пауки, — прозвучал глухой ответ. — Там больно, очень больно и страшно. Фрэнк… он же… — Алиса всхлипнула.

— Посмотри на меня, Алиса, пожалуйста, — Гермиона ненавидела применять Легилименс, но иногда без него было не обойтись. — Я постараюсь осторожно.

Алиса повернулась и доверчиво посмотрела на Гермиону.

Гермиона подумала, что было бы здорово позвать Белинду или кого угодно еще, только бы не лезть в мысли Алисы самостоятельно, и произнесла заклинание.

Привычный туман, в котором плавали цветные отрывочные воспоминания недавних дней. Никаких ярких и ясных картин: туман повсюду. Гермиона поставила ментальный якорь и стала пробираться сквозь туман, попутно отмечая, что цветных воспоминаний, отдаленно напоминавших магические фотографии, становилось все больше, и там, где были они, серый туман отступал, закручиваясь в спирали. Гермиона нахмурилась: раньше над туманом, напоминая клубок змей, плавал черный шар — воспоминания о жутких пытках. Теперь шара не было, зато его ошметки были повсюду и, кажется, росли, угрожая поглотить рассудок Алисы полностью.

— Вот же драконьи яйца!

Гермиона вернулась к якорю и вынырнула из мыслей Алисы.

— Алиса… я помогу тебе, обязательно помогу. Ты устала?

Алиса, сдерживая слезы, кивнула. Сейчас она выглядела трогательной старушкой в своей аккуратной белой длинной рубашке с кружевами.

Гермиона протянула Алисе успокаивающее зелье, Алиса снова свернулась клубочком и отвернулась к стене. Вскоре ее дыхание стало ровным и тихим. Гермиона укрыла ее одеялом и вышла из палаты. Раньше она бы понеслась к Белинде, а сейчас спокойно прошла в ординаторскую, бросила в чашку пакетик чая (с легкой руки маглорожденного Сневанса чай в одноразовых пакетиках пили почти все целители Мунго), плеснула кипяток и села за свой стол.

Надо было признать, что успех с Алисой Лонгботтом был временным, и цена за него будет высокой: пройдет совсем немного времени, и ее сознание будет черным-черно, а вместе с этой темнотой придет боль. Гермиона вздохнула, вспоминая слова наставницы: «Иногда, Гермиона, надо просто признать поражение». Конечно, Белинда была права, уже столько раз Гермионе приходилось признавать свое бессилие — не сосчитать. Пациенты умирали, просто потому, что приходил их срок, и никакая магия не могла вдохнуть в них жизнь, пациенты оставались больными на всю оставшуюся жизнь, потому что — как и у маглов — разрушать всегда легче, чем создавать или врачевать. Другие целители, и Гермиона это видела, смирялись — кто быстрее, кто чуть медленнее. И только она одна настырно пыталась переломить ситуацию. Каждый раз она сражалась до конца с таким упорством, будто дело шло о спасении мира, каждый раз — о спасении мира. «Ты себя спалишь, — как-то бросила Белинда, — всех не спасешь. Надо набраться мужества и признать это». Но Гермиона была уверена, что мужество требуется как раз для того, чтобы не сдаваться.

— Ты что такая грустная? Алиса, да? — Ханна Эббот тоже работала целителем, но на другом отделении — детском. Принимала роды, возилась с новорожденными, устраняла самые разнообразные последствия спонтанных выбросов магии. У нее было чутье, особый талант к целительству и, глядя на Ханну, Гермиона иногда с горечью думала, что занимается не своим делом.

— Алиса, — вздохнула Гермиона. — Становится хуже. Я посмотрела, лучше уже и не будет.

Ханна взяла свою чашку, села рядом с Гермионой.

— Ты думаешь, еще можно… попытаться что-то сделать?

Гермиона нервно повела плечами.

— Я, когда на тебя смотрю, думаю, как меня взяли в Мунго? — продолжила Ханна, сбрасывая туфли и забираясь на диван с ногами. — Может надо было спокойно заниматься травами, потому что… вот ты — целитель, ты за каждого сражаешься, ты такая… а я… у меня бы давно опустились руки.

— Мое упорство — это не всегда хорошо, — ответила Гермиона. — И я бы с детьми не справилась никогда, да что там я — никто лучше тебя не справится.

— О, да у нас вечеринка! — в комнату ввалился всегда веселый и довольный жизнью Сневанс. — Я тоже хочу чаю. Гермиона, тебя кличут в приемное, там помутнение рассудка: приезжая, американка, пятьдесят пять лет. Она видит себя вейлой. Умора, с учетом того, как она выглядит. Правда, — под осуждающими взглядами коллег Сневанс перестал хохотать и нахмурился, — ее мужу, вроде как, не очень смешно.

По дороге в приемное отделение Гермиона отчего-то вспомнила Блэка. Наверное, потому, что считала его еще одной неудачей. Может, она устала? Может — это такое проклятие и стоит попросить Белинду о диагностике? О супервизии, которая уже маячила в планах, Гермиона вспоминать не хотела. Две неудачи подряд — что-то многовато, и рассказывать о них не хочется.

С «вейлой» тоже вышло не очень удачно, пришлось накладывать серьезные заклинания и переводить в палату по соседству с Локхартом. Слава Белинде, которая добилась, что пациенты с такими нарушениями должны лежать в отдельных палатах.

День шел своим чередом и в короткие минуты передышки Гермиона все время возвращалась в мыслях к Блэку. Она должна была решить эту загадку, хотя бы для того, чтобы больше не мучиться сомнениями. И чтобы одной неудачей стало меньше. Постепенно, к вечеру, план стал вырисовываться, оставалось навести кое-какие справки, тщательно подготовиться и… набраться смелости, нет, поправила себя Гермиона, смелость тут ни при чем, надо было как-то договориться с собой на тему применения заклятий к маглам. По этому вопросу они часто спорили с Роном и Гарри, которые были абсолютно уверены, что если заклинание безобидное, вреда не наносит и человек о нем не знает, то и говорить не о чем, все в порядке! А она им рассказывала о свободе воли и праве каждого знать, что с ним делают. И вот теперь она сама собиралась использовать на человеке пару заклинаний, безобидных, и все же — без ведома и не спрашивая. Она собиралась обманывать и пока не могла придумать оправдания, которое примирило бы ее с собой.

План был готов через неделю.

А как только был готов план, сомнения исчезли. Недаром Гермиона так любила списки и составляла их мысленно, даже когда просто собиралась выйти из дома на работу. План, в котором были предусмотрены самые разные варианты развития событий с расчетом лучшего времени воплощения задуманного (нумерология оставалась увлечением Гермионы до сих пор), позволял поверить, что все под контролем.

Все получилось. В выбранный заранее день Гермиона аппарировала к «Полнолунию», подождала, когда появится Блэк (да здравствуют расчеты — ждать пришлось сущую ерунду), оставалось всего-то пройти мимо, случайно задев его локтем и оставить на рукаве магический маячок, позаимствованный у Рона — новая разработка по мотивам «Карты мародеров»: маячок, как живой паучок, должен был перебраться на открытую кожу и слиться с ней, после чего маячок было невозможно ни смыть, ни потерять. Теперь на специальной карте Лондона месяц-другой будут отражаться все перемещения Блэка.

Несколько дней Гермиона прилежно изучала его маршруты и записывала в специальную таблицу.

Алисе становилось все хуже и хуже, и Гермиона места себе не находила, а когда становилось совсем тоскливо и хотелось сдаться, она запиралась в маленькой пустующей палате, вытаскивала карту и таблицу и возилась, пока не становилось легче. Поначалу она была уверена, что всех перемещений Блэка будет путь из дома на работу и обратно, но оказалась неправа. Вставал он рано, если учитывать, что ложился за полночь, считай, что совсем и не спал (Гермиона сделала пометку в графе «общее со Снейпом»). Утром он то отправлялся на рынок (тут все ясно — по работе надо), то гулял, бродил без цели, то бегал: на карте вычерчивались причудливые круги и восьмерки. Иногда он заходил в художественную галерею на Адамс роуд, иногда — в ресторан или кафе. Неизменным было его появление на работе в три пополудни. После этого он если и отлучался, то редко и ненадолго. Заполняя таблицу, Гермиона размышляла, с кем он ходит в кафе? С какой-нибудь подругой? Или один? Зачем то и дело наведывается в галерею? Любит искусство? Она смотрела на причудливую вязь, покрывшую карту Лондона, как будто траектория движения Блэка могла дать ответы на вопросы.

Прошло еще две недели. Алисе становилось то чуть-чуть лучше, то совсем плохо. Белинда назначила консилиум.

— Зелье «Сна без сновидений» ей давать больше нельзя… — Гермиона как ведущий целитель рассказывала остальным, как обстоят дела. Можно было бы и не повторять — все целители их отделения знали историю болезни Алисы чуть ли не наизусть, но никто не знал, что делать. Боль и страх поглощали разум Алисы и вместе с тем непостижимым образом оживляли давно умершие воспоминания. Алисе казалось, что она опять маленькая девочка и, теребя край свой сорочки, она звала маму плаксивым высоким голосом, наотрез отказываясь общаться с кем-то другим. А потом резко заваливалась на бок и выгибалась дугой, словно на нее все еще была направлена палочка Белатрикс Лестрейндж… Об этом и о другом Гермиона рассказывала спокойно и четко, вычленяя главное и не позволяя эмоциям прорваться наружу. Ей хотелось плакать, она знала, что Алиса страдает с каждым днем все больше, но поделать ничего не могла и, что хуже всего, была уверена, что в этом ее вина. Не стоило пытаться улучшить состояние Алисы, надо было проявить мужество и остановиться…

Белинда выслушала Гермиону, за ней — всех целителей отделения (их было пятеро, да пара пришла из общего отделения), помолчала — все ждали затаив дыхание, будто Белинда могла одним взмахом волшебной палочки помочь Алисе раз и навсегда.

— Вы молодцы, все до одного. Но мы волшебники, а не боги… Миссис Уизли, я назначаю новую схему лечения. Это не будет лечением в полном смысле этого слова, мы должны купировать боль и позволить ситуации идти своим чередом. Гермиона, — сказала она чуть мягче, — поговорите с Невиллом, ему потребуется все его мужество. Я знаю, к такой потере нельзя подготовиться, но все-таки… Все свободны, — она тут же принялась записывать новую схему, иногда сверяясь с объемным справочником, который сам перелистывал страницы.

Все ушли, кроме Гермионы.

— Это моя вина. Я знаю, не надо было тогда настаивать на своем решении.

Белинда посмотрела на нее поверх очков:

— Вы думаете, я бы допустила, чтобы вы вели Алису, если бы не была уверена в правильности ваших действий? — она хмыкнула и вернулась к записям.

Гермионе не осталось ничего другого, как выйти из кабинета.

Давным-давно, в другой жизни до победы, сидя в палатке и тщетно пытаясь придумать хоть что-то, что приблизило бы их к победе над Волдемортом, Гермиона позволяла себе помечать. Это не были мечты или планы в полном смысле слова, но Гермионе становилось легче, когда она представляла себе, что возвращается в Хогвартс и заканчивает учебу (этого не случилось, и доучивались они экстерном), или как они с мамой и папой пьют чай в гостиной их старого дома (это сбылось наполовину, потому что родители купили другой дом, уже в Лондоне). Она представляла себе во всех подробностях, в какой квартире будет жить, когда пойдет работать. Она видела себя то министром, то борцом за права магических существ, продумывала программу действий, всерьез, пусть только мысленно, составляла официальные речи. Она позволяла себе грезить, чтобы отвлечься от холода, голода и страха, преследовавших их по пятам. Теперь, спасаясь от тяжелых мыслей об Алисе, Гермиона составляла план по выяснению, кто же такой Блэк. И чем больше она раздумывала над этим, тем менее вероятным ей казалось, что он — спасшийся Снейп.

Лето пришло незаметно — холодный май сменился дождливым июнем. Джинни называла такой затяжной, мелкий дождь «Слезами ведьм».

— Ты сделала все, что могла, — Джинни укачивала сына на руках, стоя посреди гостиной на Гриммо. — Не казни себя. Вы с Гарри как брат с сестрой, вам вечно кажется, что вы в ответе за весь мир и за все смерти.

— Я иногда думаю, что лучше бы мне не вмешиваться вовсе, — Гермиона наконец оторвалась от созерцания дождя. — Меня же Белинда предупреждала.

— Но потом дала добро?

— Дала, — вздохнула Гермиона, — но мне кажется только потому, что была уверена — я и без нее начну лечение.

Джеймс уснул, и Джинни переложила его в люльку. Один взмах волшебной палочкой, и люлька стала тихонько раскачиваться под негромкую мелодию.

— Надеюсь, тебе тоже пригодится заклинание «качающаяся колыбель», — прошептала Джинни, — очень грустно быть единственной мамочкой среди подруг. — Еще взмах палочкой, и на столик перед диваном спланировали чашки, чайничек и вазочка со сладостями. — Зато я теперь дока во всяких хозяйственных заклинаниях, кто бы мог подумать!

— А знаешь, к чему сложнее всего привыкнуть, когда попадаешь из простого мира в волшебный? — Гермиона взяла предложенный чай. — Сложнее всего понять и принять, что маг — не всемогущ. Сказка это же… когда все возможно и смерти нет, даже если герой умер, то его оживят, это закон. Я думала, я сама однажды смогу так… И не смогла.

— Гермиона…

— Нет, Джинни, я все понимаю, но смириться не могу, — она снова стала смотреть на дождь. — Никто не знает, но больше всего я виню себя в смерти Снейпа.

— Снейпа? — Джинни подвинулась поближе. — Почему?

— Гарри в Годриковой лощине чуть не убила Нагайна. Я тогда так перепугалась! А когда мы оказались в Ракушке, я сварила зелье. Не знаю, помогло бы оно от укуса Нагайны, но я могла бы попробовать. У меня было еще и кровоостанавливающее, даже безоар был. Но я в тот момент ненавидела Снейпа, я готова была в него плюнуть, помочь скорее сдохнуть, сама задушить за все, что он сделал… А потом… потом выяснилось, что он не предатель и убийца, а благородный герой, шпион и защитник учеников… Разве это взыскание за попытку украсть меч — отправить вас к Хагриду?

— Ты не могла этого знать.

— Вот поэтому мне и нравится работа целителя, спасать и лечить надо любого, не гадая, достоин ли он помощи или нет. — Гермиона натужно улыбнулась. — Все это ерунда. Это усталость просто, пройдет. Давай о чем-нибудь веселом. Лучше расскажи, как там дела у Луны. Она тебе писала?

Гермиона любила бывать в гостях у Джинни, но сегодня даже тут ей было неуютно. Банальная истина — от себя не спрячешься. Она теребила свой браслет, настроенный так, чтобы стать горячим, как только Алисе станет совсем плохо — знание, что у ее постели постоянно кто-то дежурит, Гермиону от беспокойства не спасало.

— Я пойду, загляну еще в Мунго, — сказала она примерно через полчаса. Джинни понимающе кивнула.

— Иди. Спасай. И не вини себя, ладно?

Алиса спала, во сне крепко сжимая руку Невилла, примостившегося на кресле рядом.

— Мне кажется, — прошептал он, — ей со мной спокойнее.

— Да, похоже, — привычным жестом Гермиона провела палочкой над головой Алисы, произнося диагностическое заклинание.

— Ей хуже? — спросил Невилл.

— Сейчас даже чуточку лучше, чем вечером. Я не буду вам мешать…

— Спасибо, — прошептал Невилл.

Гермиона покачала головой:

— Я не могу ее спасти! — подобное разочарование в себе она впервые испытала, случайно сломав палочку Гарри. Можно было сколько угодно раз повторять себе, что она не виновата, но на душе от этого легче не становилось.

— Ты и так сделала больше, чем возможно.

Она вышла из палаты, встала рядом с дверью, закрыв лицо руками. Прощение Невилла и его благодарность терзали не хуже, чем пересуды некоторых коллег за спиной: «Кого она найдет себе вместо несчастной Алисы? Ей бы только науку двигать! Ей все равно, кто и как мучится, главное — чтобы вышло по ее!». Ме-ерлин, она всего-то и хотела помочь, она пыталась делать свою работу лучше, отчего же тогда одни считают ее спасительницей, которой она не является, а другие — сухарем-заучкой, которой наплевать на людей, подавай только науку?

И когда, скажите, она перестанет лезть туда, куда ее не просят?

Сомнения по поводу плана возникли с новой силой, стоило ей аппарировать. Блэка пока не было.

Скорее всего, не получится. Все это глупости. Слишком сложный путь. Она не умеет знакомиться, она общаться-то как следует не умеет. Надо просто применить магию и выяснить все, пока он будет в отключке. Это, конечно же, было бы проще, но это было неправильно. Магии должно быть по минимуму. Если он — магл (а он скорее всего — магл), то она не имеет права применять к нему магию, иначе грош цена ее убеждениям. Сейчас не военное время, и целью сейчас средства точно не оправдаешь. Тем более уравнения показывают, что все должно получиться!

Нумерология была прекрасным успокаивающим: четко обозначала вероятность события, показывала, как ее увеличить, приблизить к единице, просто правильно выбрав место и время. И сейчас было самое лучшее время для второй попытки, можно сказать — единственный шанс.

Блэк появился через минуту, Гермиона вышла навстречу, держа перед собой листок с адресом той самой галереи, куда Блэк то и дело наведывался. Он побывала там раньше и присмотрела пару картин.

— Простите…

Он остановился. Надежда, что по случаю хорошей погоды он будет одет в одежду, открывающую руки и шею, оказалась напрасной — на нем была тонкая ветровка, застегнутая под горло. Что ж… Тогда — план «Б».

— Не подскажете, как пройти вот в эту галерею? — и протянула листок. Он прочел, посмотрел на нее с интересом.

— Это недалеко… я иду туда сам, если хотите — провожу.

Она кивнула, и они пошли рядом. Он молчал и смотрел перед собой.

Отступать было поздно, и волнение улеглось. Надо было просто сделать то, что она планировала. Если что-то пойдет не так, она просто исчезнет и откажется от дальнейших попыток, но если все сложится удачно, то она убедится, что этот человек — магл и все. Поставит в своем списке неоконченных дел галочку и возьмется за что-то другое, более нужное, более понятное, более полезное.

— Мы пришли… Мало кто приходит сюда вот так — с улицы. Кто вам посоветовал сюда зайти?

— Мой папа, — Гермиона улыбнулась и прошла в предупредительно распахнутую Блэком дверь. — А вы… вы хорошо разбираетесь в живописи?

— Не знаю, — он рассматривал ее. Он смотрел на нее, как иногда на нее смотрели другие мужчины, и это никак не вязалось с тем, что он мог оказаться Снейпом. Не вязалось настолько, что Гермиона не выдержала и улыбнулась, с трудом сдерживая смех.

— Я вас смущаю?

Ей показалось, или он с ней заигрывал?

— Немного, — она отвернулась к одной из картин. Все шло немного не так, как она планировала, и надо было срочно менять направление беседы. — У моих родителей скоро годовщина свадьбы, мне хотелось бы подарить им картину. Мама все время жалуется, что в холле клиники скучные стены, но у них с папой нет времени выбирать что-то подходящее.

Блэк кивнул и подошел к одной из картин.

— Насколько большая картина должна быть? Если помещение большое…

— О нет, что-то скромное. Они дантисты, и у них своя клиника на Лоер роуд.

Он остановился на полпути к другой картине.

— Постойте. Лоер роуд? Грейнджер?

— Да, я — Гермиона Грейнджер. А вы знаете моих родителей?

Дальше беседа пошла именно так, как планировала Гермиона. Он представился, и тут уже она разыграла партию: «Неужели вы тот самый Блэк из «Полнолуния»?»

К ним подошел продавец, Блэк отослал его: «Мы сами, Дин, мы сами». Он показал ей те картины, которые, на его вкус, подошли бы, Гермиона обещала подумать и решить.

— Ну…. Мне пора. Спасибо за помощь, и рада знакомству, — она протянула ему ладонь, он сжал ее и не торопился выпускать.

— Да, и для вас и ваших друзей я могу забронировать лучший столик на любой день.

— О, не стоит, вы и так мне помогли! Вот если только… вы не сочтете за грубость мою просьбу? Вы могли бы научить меня готовить хоть… салат! Я совершенно не умею готовить. — Она зябко спрятала руки в широкие рукава свитера, чтобы незаметно взять палочку и, если понадобится, снова, чтоб его, использовать Конфундус.

Блэк смотрел ей прямо в глаза, и Гермиона была уверена, что сейчас он рассмеется ей в лицо и скажет: «Хватит ломать комедию, мисс Грейнджер!», но вместо этого он спросил:

— Вы не побоитесь прийти к одинокому мужчине домой? Тогда научу.

Страшно ей не было — что может магл против ведьмы? Но то, как он пригласил ее, было… волнующе? За ней никто никогда не ухаживал, ее никто и никогда не соблазнял, если с ней и флиртовали, то она этого не замечала. Заигрывания Макмиллана в школе вряд ли можно было считать ухаживанием, ровно как и общение с Виктором не походило на соблазнение. Да и война — не самое лучшее время для легкомысленных романов. Рон, которого она любила, всегда был рядом и всегда был не только возлюбленным, но и другом. Это, конечно же, было очень здорово, это делало их отношения надежными, но приходилось мириться с тем, что романтика была чем-то таким, что бывает с другими.

— Не побоюсь, но я… не свободна.

— Мы же собираемся делать салат? Вполне невинное занятие, — было неважно, что он говорил. То, как он это говорил, наводило на мысль о том, что лично он собирается заниматься отнюдь не резкой овощей. — Дайте ваш номер телефона, я позвоню.

— У меня нет сотового, давайте договоримся сейчас.

— Хорошо, раз так… — Блэк достал записную книжку, вырвал страницу и быстро написал адрес. — Но вечерами я занят, приходите утром в понедельник, в одиннадцать, и не опаздывайте.

— Хорошо, — она взяла записку и убрала ее в сумку. — Я пойду, мне надо торопиться.

— Вас проводить?

— Нет, это лишнее, — она не знала, что добавить, и не хотела уходить, чувствуя на спине его изучающий взгляд. Он смущал ее, и это было совершенно неожиданно, это мешало.

— Я буду ждать вас.

Она кивнула, сердясь на себя все больше и больше, развернулась и постаралась с максимальным достоинством удалиться. На улице она ускорила шаг, повернула в первый проулок и аппарировала к Мунго. Она не могла видеть, как Блэк выбежал на улицу через секунду после того, как она вышла и озадаченно озирался, пытаясь разглядеть ее в толпе.

 

В понедельник она долго выбирала одежду и остановилась на простых черных брюках и светло-серой водолазке.

— Ты собираешься в магловский Лондон?

— Да, обещала родителям кое в чем помочь, — ответила она рассеянно, мысленно обещая себе обязательно рассказать все Рону прямо сегодня, как только она убедится, что Блэк — обычный магл. — Я буду дома вовремя, — добавила она, — а ты?

— Знать бы! Мы сидим над отчетами. Ненавижу. Это хуже, чем в школе писать никому не нужные эссе. Бр-р-р, — он схватил мантию, поцеловал Гермиону и поспешил к выходу.

— Постой, ты забыл, — она протянула ему магоопределитель.

Эту изящную штучку, немного напоминающую маховик времени, Рон принес домой несколько недель назад. На тяжелой витой цепочке висели прозрачная сфера, в которую был заключен красноватый камень, и постоянно двигающиеся кольца из мерцающего белого металла.

— Что это? — Гермиона поднесла к нему руку, и огонек сделался чуть ярче.

— Выдавили из невыразимцев. Ты не представляешь, сколько у этих скопидомов есть полезных штук, но нет, нам нельзя, потому что нельзя, — Рон стянул через голову футболку с надписью «I LOVE LONDON». — Мы же сейчас по всему магловскому Лондону скачем как мантикорой укушенные, ну вот, а эта штука показывает наличие магических предметов в помещении.

— Только предметов? — Гермиона как зачарованная рассматривала изящное украшение.

— Угу. Ну, маг или не маг я и так примерно определить могу.

— Как? — заинтересовалась Гермиона.

— Они по-разному реагируют, если прижать. И у магов всегда есть палочка, скажу по секрету, — Рон надел свежую рубашку, — да и видно же, если маг косит под магла. А наоборот и не бывает.

— Но почему он, — она провела по кулону пальцем, — определяет только артефакты?

— Если честно, то не знаю. Я не очень слушал. Там такой занудный парень их приволок. И нудел, и нудел. Что-то там про поток магии, что у предметов он стабильный, вроде как, а у человека — нет, и про фон собственный. Для меня главное — с этой штукой проще работать, остальное мелочи. Смотри, видишь — наливается красным? Это твоя волшебная палочка, остальное он воспринимает, как мое, ну, на всем тут есть след моей магии. Давай палочку.

Гермиона принесла палочку, Рон дотронулся ею до медальона, тот вспыхнул ярко-оранжевым и снова стал мерцать.

— А если ты принесешь, например, новую волшебную книгу, он будет гореть оранжевым, вот.

Рон отказывался уносить магоопределитель на работу и, по слухам, получал за это ежедневный нагоняй, но — по его словам — лучше выслушать нудную лекцию о том, как надо хранить рабочие инструменты, чем эти самые инструменты выколупывать из цепких лапок Риммита Вимзи.

Сегодня он тоже не стал брать магоопределитель с собой:

— Не, путь дома висит. Принесу на работу, сразу заберут, знаю я их, а мне он завтра будет нужен. Все, пока, — он кинул в камин летучий порох и шагнул в пламя.

Гермиона несколько секунд смотрела на кулон, потом решительно надела его на шею. Так будет еще проще — у мага должна быть хоть какая-нибудь волшебная вещь.

 

У дома Блэка она была за пять минут до назначенного часа и без одной минуты одиннадцать позвонила в звонок его квартиры.

— Это вы, мисс Грейнджер?

— Да… — она собралась с духом, — я пришла.

Зажужжал замок, со щелчком открылась дверь.

Его квартира располагалась на последнем этаже нового многоквартирного дома. Сам Блэк ждал Гермиону на лестничной площадке.

— Я рад вас видеть, — он распахнул перед ней дверь.

Такая квартира не могла понравиться профессору Снейпу, по крайней мере, исходя из того, что о нем знала Гермиона. Никакого черного — почти исключительно белый. Мало вещей и никаких безделушек, пара хороших картин на стенах, много магловской техники, явно более новой, чем у родителей. Стерильная, как и в ресторане, чистота. И сам Блэк сегодня был совершенно не похож на профессора, и Гермиона гадала, как она могла так ошибиться? Короткие волосы, чистая кожа, улыбка, открывающая белые зубы. Он был одет в бледно-голубые джинсы и почти такой же, как у нее, с высоким воротом светло-серый тонкий кашемировый свитер, закрывающий горло. Современный мужчина, как их называет мама — «метросексуал», куда до него сальноволосому и словно потрепанному Снейпу? Он и выглядел моложе, чем профессор перед своим побегом, а главное теперь было очевидно — он иначе смотрел и иначе двигался. И все же… что-то не давало покоя, выбивалось из этого образа лощеного и знающего себе цену мужчины…

— Я… я принесла сок. Он тыквенный и… волшебный, — она выдавила из себя улыбку.

Он словно почувствовал, что она сожалеет о том, что пришла.

— Проходите. Я вас не съем, не бойтесь. Давайте начнем с кофе? Или вы хотите свой волшебный сок?

— Кофе был бы кстати.

— Ванная в конце коридора, я провожу.

Он подождал, пока она вымоет руки, и протянул ей полотенце. Он был вежлив и предупредителен. Слишком вежлив и предупредителен.

Пока они возвращались в гостиную, Гермиона теребила в руках волшебный кулон, который так и переливался мягким светом. В этом доме не было ни одной волшебной вещи и не было волшебной палочки, кроме ее собственной.

— Присаживайтесь…

Она села на удобный, белый — а как же иначе? — диван.

Кухня была огорожена от огромной просторной гостиной стеклянной стеной, кофе-машина стояла в комнате, видимо, на кухню без скафандров хозяин не пускал.

— Капучино?

— Да, отлично.

— Хоть что-то я угадал.

Он заправил машину зернами, она заурчала, перемалывая их, зажужжала, готовя кофе, зафыркала, взбивая молоко.

— Вы не работаете?

— Работаю. Я врач, психиатр.

— Вот как? Больница?

— Частная клиника. Простите, я связана контрактом и не имею права говорить о работе.

— Суровые условия. Надеюсь, они того стоят. Вы любите свою работу? Об этом говорить можно?

— Люблю. Я помогаю людям, что может быть лучше?

— Помощь бывает разной… — он улыбнулся, явно вспоминая что-то свое и очень личное.

Гермионе было интересно, о чем он думает, ей был интересен он сам. Все говорило о том, что все-таки она ошиблась и перед ней простой человек, только немного напоминающий профессора, но ее интуиции было сто раз плевать на любые факты, что-то заставляло ее сидеть и слушать этого мужчину и опять искать лазейку, чтобы доказать — в первую очередь себе, что перед нею маг, перед ней — профессор Снейп. Она понимала, насколько это глупо выглядит со стороны, и именно поэтому все оттягивала супервизию с Белиндой. Именно поэтому не рассказывала друзьям. Они не стали бы смеяться, но точно бы посоветовали или бросить это дело, или проверить этого типа более радикальными способами.

— Вам, мне кажется, везло на людей? — спросила Гермиона.

Он кивнул.

— Если бы не друзья, не видать бы мне ресторана. Настоящий владелец — мой друг. Ничего не понимает в готовке, но гений маркетинга. Поверил в меня, когда я сам в себя не верил, и все удалось. Правда, звезды Мишлен нам не светят, скорее всего, ну и пусть…

— Почему?

Он не ответил, сделав вид, что не расслышал.

— Вы интересная, мисс Грейнджер.

— Да?

— Нет мобильного телефона, хотя молодежь помешана на них. Одеты… так не одеваются девушки вашего возраста. Вам же нет двадцати пяти?

— Вы разбираетесь в моде? — искренне удивилась Гермиона.

— Как сказать… Мне нравится наблюдать за людьми. Ресторан — отличное место для этого. В вас есть что-то… интригующее.

— Вы мне льстите.

— Нет, я даже не пытаюсь вас соблазнить. Я сам сбит с толку. В последнее время в моей жизни — до вашего появления — все было проще и понятнее.

Блэк поставил перед Гермионой чашку кофе, на которой пеной было нарисовано сердце.

— Наши бариста рисуют настоящие картины, но у меня нет их талантов.

— Благодарю. Во мне нет ничего загадочного. Я… я как все. Работа и дом…

— Любимый парень.

Она кивнула.

— И никаких секретов? — он сел напротив, в кресло. Сложил руки на груди. Он смотрел на нее так, что она на долю секунды почувствовала себя на уроке зельеварения, под строгим взглядом Снейпа.

— У каждого есть секреты. Кофе очень вкусный, — торопливо добавила она. — У меня всего пару часов, надо потом на работу.

— Простите, — он словно очнулся. — Я редко готовлю дома, но не тащить же вас в ресторан ради одного салата. Я научу вас делать салат со свеклой.

— Свеклой?

— Именно потому, что все так кривятся, а потом просят добавку, я и выбрал этот рецепт. Вам понравится. Правда, подавать к нему лучше вино, розовое, или белое, а не сок.

Он подошел к ней и протянул руку, помогая встать с дивана:

— Раз уж мы вместе готовим салат, то, возможно перейдем на менее официальный тон? Зовите меня Джо.

— Да. Хорошо. Гермиона.

— Так лучше. Итак, Гермиона. Вот мои условия, кроме, ясное дело, скидки на лечение у вашего отца: слушаться меня на кухне беспрекословно. Это раз. Два — переоденься в этот комбинезон. Волосы убрать, руки вымыть еще раз.

— Мы будем оперировать или делать салат? — проворчала Гермиона.

— Я не потерплю грязи на своей кухне.

Гермиона, уже сделавшая шаг в сторону ванной, остановилась. Тон и интонации были один в один как у профессора. Джо будто нарочно дразнил ее, то притворяясь Снейпом, то притворяясь Блэком, и, если бы это не было лишено логики, она решила бы, что так и есть. Мерлин, почему он не мог лечить зубы где-нибудь на другом краю Лондона? И почему ей было до всего этого дело? Когда же, наконец, она перестанет по доброй воле впутываться в сомнительные предприятия?

Комбинезон оказался удобным, но вот шапочка уродовала ее неимоверно, чему Гермиона даже немного обрадовалась — взгляды Блэка ее смущали. Волосы так и норовили выскользнуть из-под этого недочепчика и Гермиона зафиксировала их магией. Когда она вернулась на кухню, сам Блэк был уже облачен в такой же костюм и доставал продукты из холодильника.

— Вставай слева от меня, внимательно смотри и слушай, — он разложил перед собой и перед Гермионой по набору ножей. — Выполняй мои команды, и тогда появится шанс, что ты не испортишь хорошие продукты. Итак. Главное — ингредиенты…

Он рассказывал о свекле и кунжуте так, словно это были необычные деликатесы. Они еще не приступили к готовке, а у Гермионы уже текли слюнки.

Смотреть на него и слушать его было отдельным удовольствием, он двигался грациозно и, кажется, мог готовить с закрытыми газами. Было совершенно ясно, что он обожает то дело, которым занимается.

— О чем мечтаешь? Ты неправильно держишь нож! — Он положил свою руку на ее запястье. — Нож — продолжение руки, вот так, — он стал за ее спиной, вынуждая ее прижиматься к его груди. И очень сложно было, осознавая это, продолжать резать и резать правильно.

— Ты совершенно не умеешь готовить, так? — он снова встал рядом, продолжая смотреть, как она справляется с нарезкой. Зря она полагала, что, умея варить зелье, она без труда справится с салатом. Кулинария и зельеварение оказались удивительно далеки друг от друга.

— Ну, почему, я могу пожарить мясо, — не очень уверенно начала Гермиона, — и салаты я тоже делаю…

Он так многозначительно хмыкнул, что продолжать дальше перечислять, что она умеет, Гермиона не стала.

Он давал четкие указания, поправлял ее без ехидных замечаний, и вскоре две порции салата были готовы. «Если бы Снейп так вел себя на уроках, даже у Невилла вполне могли бы получаться сносные зелья», — подумала Гермиона.

— Будем снимать пробу? — он аккуратно протер ножи и сложил их в чехол.

— С радостью, я только переоденусь.

Когда Гермиона вернулась, он уже расставил тарелки и бокалы на столе в гостиной.

— Будем пить сок, — он откупорил бутылку и разлил по бокалам.

Салат оказался великолепным. Правда, от восхищения тыквенным соком Джо воздержался.

— Никогда бы не подумала, что свекла бывает вкусной, но это… Это восхитительно!

Джо довольно кивнул.

— Мне нравится удивлять. Мне нравится пробовать новое и экспериментировать. Ты слышала про молекулярную кухню?

— Нет.

— Это сногсшибательно! Вообще, за последние годы открыто столько всего нового, наука действительно стала служить людям. Вот ридеры, например, когда…

— Что, прости?

— Ридеры… — он посмотрел на нее с удивлением. — Ты живешь в параллельной реальности? — знал бы, насколько он близок к истине.

— Я вся в работе и что-то проходит мимо меня.

— Ридеры, электронные книги. В одной книге может храниться собрание сочинений Джека Лондона, Голсуорси, и… не знаю даже, сколько всего. Они не так давно появились, но я уверен, скоро они будут так же распространены, как компьютеры. А интернет? Кто бы мог подумать, что любая информация будет настолько доступной.

Гермиона слушала его, понимая, что ей нечего сказать. Интернет, компьютеры… она слышала об этом от родителей, от их друзей, но ее знания были поверхностны. Как мог помочь ей интернет в лечении Алисы?

— Ты много читаешь? — она постаралась перевести разговор на более понятные ей темы.

— Раньше, было время, только и делал, что читал. Все подряд, от Шекспира до Чейза. Сейчас читаю мало, времени нет почти на это. Из последнего прочитанного — Хокинг, его «Краткая история времени» — великолепна! Согласись, это невероятно, что могут люди…

Он рассказывал увлеченно, Гермиона слушала с неподдельным интересом, с горечью понимая, что неволшебный мир закрыт от нее навсегда, слишком многого она о нем не знала, многое забыла. Литература, наука, искусство — все только немного, совсем чуть-чуть. Раньше она об этом не думала, просто не было повода, да и времени на посторонние увлечения не оставалось ни у нее, ни у Рона.

— А фантастика, эм, фентези?

— Сказки? — Джо скривился. — Глупости для подростков. В начале двадцать первого века думать и мечтать о волшебстве могут только маленькие девочки. Человек, у которого есть хотя бы зачаток критического мышления, понимает, что магия — полная ерунда. Я понимаю, раньше, мечтать о добром волшебнике, который одним махом сделает тебя богатым и счастливым, но сейчас, в наше время? Зачем? Разве не магия — возможность снять трубку и позвонить куда хочешь? Самолеты? А квантовая теория — это же реальное волшебство. Знаешь, я б подумать не мог, что смогу вникнуть в квантовую теорию. Но Фейман!⁽¹⁾ Понятно, я просто любопытный дилетант… — он махнул рукой и задел бутылку с соком. Он не мог поймать ее на лету, не мог, но он поймал. Сосредоточившись на этом, он не заметил, как все приборы, стоявшие на столе, на мгновение оторвались от столешницы и зависли в воздухе, а потом плавно опустились на свои места.

Это была спонтанная магия. Так случалось с детьми-магами, когда они не хотели, чтобы их игрушки падали. Один из первых признаков, что у ребенка есть магические способности, появляется чаще всего в возрасте трех лет, Гермиона помнила это точно. Но Джо, который ничего не заметил, точно не был ребенком и точно не мог быть магом! Или — мог?

— Мне надо идти, я совсем потеряла счет времени, — Гермионе срочно требовалось остаться одной и поразмыслить обо всем этом как следует.

— Моя вина, нашел хорошего слушателя и увлекся, — он тоже поднялся из-за стола.

— Все было прекрасно, спасибо за науку и… Спасибо, — она протянула руку.

— Ты мне нравишься. Я хочу увидеть тебя снова, — он сказал это совершенно спокойно, глядя ей в глаза.

— Я… я была не совсем честна, — она не отвела взгляда. — Я замужем и люблю своего мужа.

— Вот как, — он грустно улыбнулся, — но что это меняет? Как это может изменить то, что ты мне нравишься и я хочу с тобой общаться?

— Мы знакомы пару часов. Я не могу вот так взять и понравиться, нужно время и…

— Ты говоришь как психиатр? Ты все знаешь о том, как бывает? — он стоял в проеме двери, загораживая ей проход. — Приходи с мужем в мой ресторан, я буду рад видеть тебя в любом случае. С этого дня для тебя всегда будет забронирован столик.

— Спасибо, это щедро…

— Я ведь не смогу тебя найти? У тебя и правда нет телефона? Ни мобильного, ни городского, ни домашнего, хотя — да, я забыл. Муж…

— Я не могу ответить сейчас, все слишком… Я должна подумать. Я обещаю, что не пропаду вот так, просто так.

Он кивнул, поднял руку. Гермионе показалось, что он сейчас обнимет ее или проведет по щеке, но он прервал движение, безвольно опустив руку…

— Дежавю… Мне кажется, все это уже было: девушка с солнцем в волосах…

— Прости. Мне действительно надо идти.

В ответ он только кивнул, и она побежала вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.

---

1) Ри́чард Фи́ллипс Фе́йнман — американский ученый. Основные достижения относятся к области теоретической физики. Один из создателей квантовой электродинамики. В 1943—1945 годах входил в число разработчиков атомной бомбы в Лос-Аламосе.

Вернуться к тексту

Гермиона аппарировала домой, только чтобы вернуть на место кулон Рона и захватить рабочую мантию, и тут же перенеслась в Мунго.

— Ты почему так рано? — целительница Адамс выглядела обескураженной. — Ты сегодня с четырех, разве не так?

— Мне надо кое-что найти в библиотеке, — Гермиона посмотрела на коллегу, и та сразу отвела взгляд. — Что-то с Алисой? Что происходит? — браслет на руке был теплым, показывая, что все в порядке.

— Ничего, — Адамс отвернулась и занялась приготовлением чая.

— Значит — ничего? — Гермиона наскоро переоделась и, вместо того, чтобы идти в библиотеку, направилась прямиком к палате Алисы.

Невилл стоял у окна, бледный, но решительный, сжав подоконник так, что казалось, тот сейчас треснет. Около кровати стояла Белинда и новый штатный зельевар Мунго, Гермиона не могла вспомнить его фамилию, кажется, Макус.

— Гермиона, ты как раз вовремя, — Белинда и бровью не повела, глядя на разъяренную Гермиону. — Мистер Лонгботтом принял верное решение прекратить страдания матери. Мистер Макус принес зелье, модифицированное, Алиса просто уснет и упокоится с миром.

— С каких пор родственник больного вправе принимать подобные решения?

— С тысяча семьсот восемьдесят четвертого года, миссис Уизли, — Белинда была сердита, о чем красноречиво говорили поджатые губы и ледяной тон. — Вам зачитать положение о безнадежно больных?

— Мне казалось, что с тысяча семьсот восемьдесят четвертого годы магия шагнула вперед. Алисе… ей же было лучше, вчера! Я проверяла, она почти стабильна!

— Гермиона, — вмешался Невилл, — не надо. Пожалуйста…

— Вы… Так нельзя! Я ищу способ вернуть ее! Я найду. Ей было лучше! Позвольте… позвольте применить легилименцию, я должна…

— Это опасно для вас, миссис Уизли, и этот риск не оправдан. Не хотелось бы видеть вас в моем отделении в качестве пациента, — перебила ее Белинда.

Макус, хранивший до этого момента молчание, вмешался:

— Меня ждут, госпожа Кэррол. Я оставлю фиал тут, пять капель, всего пять капель, — он откланялся и ушел, протиснувшись мимо стоявшей в дверях Гермионы.

— Вы хотели сделать это без меня, — Гермиона встала рядом с Невиллом.

— Я ожидала от тебя подобной реакции. Иногда, Гермиона, несмотря на твой ум, здравый смысл тебе отказывает. Однажды ты можешь сильно пострадать от этого. В нашей работе надо уметь отстраняться от собственных эмоций. Если ты не можешь — меняй профессию, пока не поздно. Мы уже ничем не можем помочь миссис Лонгботтом, мы только продлеваем ее страдания. Я, с согласия родственников, имею право из милосердия прекратить это. В истории болезни зафиксированы все наши действия и я уже проверила ее разум. Те улучшения, о которых ты говорила… это как найти целую чашку в разрушенном доме.

Ей нечего было возразить, а то, что она чувствовала неправильность происходящего — разве кто-то примет в расчет?

— Невилл, мне уйти или остаться? — Гермиона положила свою руку на его ладонь.

— Я думал, мне одному будет легче, но нет… лучше останься.

Так они и стояли, сжав ладони друг друга, пока Белинда отсчитывала пять капель зелья, превращая их в сияющие перламутром шарики. Взмахом волшебной палочки она переместила их к губам Алисы, слегка надавила на подбородок, и шарики легко проскользнули — один за другим — в рот. Алиса глубоко вздохнула, на мгновение открыла глаза и тут же безвольно обмякла.

— Все… — прошептал Невилл, сжимая руку Гермионы. — Все… — он отвернулся к окну, закрывая руками лицо. Гермиона стояла, боясь моргнуть, гладя его по спине и с трудом сдерживая слезы.

— Через пять минут придут, чтобы заняться телом. Мистер Лонгботтом, пройдите в мой кабинет, пожалуйста. Миссис Уизли, вы явились на работу раньше не только из-за миссис Лонгботтом?

— Не только, — нехотя признала Гермиона.

— Тогда вернитесь к своим делам, миссис Уизли, а если у вас есть свободное время, то идите в приемный покой, там всегда не хватает рабочих рук.

Невилл поцеловал мать в лоб и вышел следом за Белиндой. Гермиона задержалась. Она села на кровать, поправила съехавшее набок тонкое одеяло, пригладила растрепавшиеся волосы Алисы.

— Простите меня, пожалуйста, простите, — прошептала она.

Оставшееся время Гермиона провела в больничной библиотеке. Не было средства лучше от любых невзгод, чем чтение. Она искала хоть какую-то информацию про спонтанные выбросы магии у маглов, но почти все, что она смогла найти, касалось мошенников и ловких фокусников, которые дурили простых людей. Было несколько упоминаний о сквибах, которые считались маглами, поскольку их родство с магами терялось в глубине веков, но выбросы у таких «маглов» были редкими, случайными и сами собой затихали. Вероятнее всего, в роду у Блэков тоже кто-то был магом.

На этом можно было бы остановиться, если бы в одной книге подробно не рассказывалось об обскурах. Магия, наполненная страданием и болью, магия, которая управляет волшебником, а не наоборот. Автор подчеркивал много раз, что носителем обскурии является в девяноста девяти процентах случаях ребенок, но в начале двадцатого века был зафиксирован случай, когда относительно молодой, но уже взрослый маг стал носителем «этой мерзости» и чуть не разрушил половину Нью-Йорка: только благодаря слаженным действиям местных мракоборцев удалось предотвратить катастрофу. Возможно (подтвержденных данных для такого утверждения было мало), обскуром была и сестра Альбуса Дамблдора, Ариана. Автор допускал, что иногда маглы, у которых есть дальнее родство с магами, в определенных ситуациях могли становится носителями обскурии и в более зрелом возрасте. Правда, автор тут же давал обратный ход, таких случаев зафиксировано не было, возможно потому, что такие носители погибали от собственной магии, не успев причинить никому вреда. Слабое утешение…

Гермиона отложила книгу. А что если Блэк — носитель обскурии? Да, он уже давно не ребенок, да и молодым человеком его назовешь вряд ли, но что если выбросы магии будут сильными, и он, не умея управлять ими, постарается сделать вид, что ничего особенного не происходит? Что если он попадет в ситуацию, когда ему будет грозить опасность? Что если…

— Нет, не может быть! — Гермиона собрала книги, поглядывая на часы — до ее дежурства оставались считанные минуты. Нет, такого не может быть. Но факт оставался фактом — словно в замедленной съемке она видела, как летит в сторону бутылка с соком, как Блэк тянется за ней, и время словно замораживается, бутылка перестает падать, а другие предметы на столе слегка поднимаются в воздух. Доли секунды хватило, чтобы Блэк дотянулся до бутылки, и как только он ее поймал, все предметы — тарелки, вилки, ножи, стаканы — снова мягко опустились на свои места. Он не заметил, сконцентрировавшись на том, чтобы не дать соку залить пол… Сейчас мысль о том, что Блэк на самом деле — Снейп, казалась более привлекательной, чем даже минимальная возможность появления в Лондоне обскура.

Работа отвлекала ровно до того момента, пока Гермиона, войдя в палату Алисы, не увидела нового пациента. Она слышала, что тело Алисы уже переправили в родовое поместье Лонгботтомов, и все равно замешкалась на мгновение.

Еще одна потеря, в которой виновата она. Сдалась, отступила. И словно этого мало — Блэк, о котором она уже не могла не думать. Не надо даже раздумывать. И так ясно, и любой здравомыслящий человек скажет: об этом надо рассказать хотя бы Гарри и Рону, а лучше — Белинде или сразу всем. Но Гермиона хорошо представляла, чем это может закончиться, и теперь еще меньше, чем раньше, хотела втянуть в эту историю мужа и друга — это в школе можно было нарушать правила, сейчас они рисковали работой, согласись они вести неофициальное расследование. Официальное же расследование могло стоить Блэку в лучшем случае знакомства с несколькими неприятными заклинаниями, а потом — с заклятием забвения, а в худшем — свободы или даже жизни. И это тоже было свинством. Но если он все-таки обскур?

Мысли о Блэке не отпускали, и несколько дней Гермиона едва успевала поесть и поспать, занимаясь решением рабочих вопросов или ища новую информацию о проявлении спонтанной магии у взрослых маглов. Информации было до обидного мало — волшебников мир простых людей не интересовал совершенно и Статут принимался не для того, чтобы облегчить жизнь маглов, не для того, чтобы защитить их, а для того, чтобы проще жилось волшебникам, не желающим ничего менять. Проблемы маглов оставались проблемами маглов, пусть это были мелочи вроде внезапных выбросов магии у какого-нибудь бедолаги или крупные проблемы наподобие изобретения атомного оружия. Гермиона только дивилась такой самоуверенности и делала себе зарубки на память обсудить это с Гарри и Роном.

Вернувшись с похорон, на которые собралось неимоверное количество народа, будто ныне покойная миссис Лонготтом последние двадцать лет не лежала в Мунго, а вела активную светскую жизнь, Гермиона хотела вновь вернуться к чтению: на ночном столике лежала пара книг, в которых должны были упоминаться случаи проявление магии у взрослых магов, но поняла — не может, нет сил, устала.

— Зачем Невилл пригласил такую уйму народа? — она вытянулась на кровати и посмотрела на Рона, который срывал с себя галстук, словно тот собирался его удушить.

— А он и не приглашал. Они сами. Невилл думал, будут только близкие, ну а эти… Сама знаешь, все чистокровные так или иначе в родстве. Видела, даже хорек приполз белобрысый?

— Бедный Невилл, год назад — бабушка, теперь мама. Он выглядел совсем потерянным.

— Ну после того, как Луна влила в него что-то своего изобретения, он немного воспрял.

Рон сел рядом.

— Не грусти, Гермиона, то есть… я понимаю, Алиса, она… ты столько вложила в это дело.

— Это не грусть. Это злость на себя. Я не должна была сдаваться. Или не надо мне было идти в целители. И Белинда мне об этом намекнула.

— Да вот еще! — Рон снова вскочил и потянул за руку Гермиону, заставляя подняться и ее. — Ты — самая лучшая ученица Хогвартса за все время его существования! Ты умеешь столько всего, ты… ты мне руку спасла, помнишь? А на первом курсе…

— Рон, — она прижала палец к его губам. — Целительство, тем более ментальное, это нечто иное. Тут мало быть… знающей. Мне не хватает чего-то важного.

— Ты просто расстроена. Тебе надо отвлечься. Я знаю по себе, когда все время решаешь одну задачу, можно рехнуться. Хочешь я расскажу тебе историю о том, как дед застукал отца за чтением магловских журналов?

— Неприличных? — притворно ужаснулась Гермиона.

— Ха! Круче — научных!

Он подхватил ее на руки, закружил, заставляя теснее прижиматься к нему, упал на кровать, по прежнему не выпуская Гермиону из объятий. Он без устали травил байки, половину из которых — Гермиона была уверена — выдумывал на ходу. Его речь успокаивала, было так спокойно и тепло в его объятьях, и все проблемы наконец-то отступили…

Еще несколько дней понадобились Гермионе, чтобы окончательно решиться при необходимости использовать заклинания для выяснения — кто такой Блэк на самом деле. Она надеялась, что до этого не дойдет — все-таки она психиатр и сможет его разговорить без сыворотки правды, а если нет… Мерлин помоги, тогда она использует сыворотку, которая как раз будет готова через три недели. Уж лучше она сама использует сыворотку, чем за Блэка возьмутся авроры и министерство.

В конце недели она аппарировала к одному неприметному кафе и позвонила из него в «Полнолуние». Было около трех часов дня и в ресторане еще не началась горячая пора — Джо позвали к телефону сразу.

— Привет. Я обещала не пропадать.

— Ты всегда делаешь, что обещаешь?

— Я очень стараюсь, — Гермиона невольно улыбнулась. — Ты сказал, что хочешь общаться со мной. Так вот… я тоже хочу, но…

— Это «но» все портит. Я помню, что у тебя есть любимый муж. Ты предлагаешь дружескую встречу, а не свидание. Так?

— Так. Завтра днем? У меня потом — работа, вторая смена.

— Хочешь, я научу тебя готовить соус? Специально, чтобы порадовать мужа? В одиннадцать, устроит?

 

Он был одет как и в прошлый раз, только цвет свитера сегодня был не серый, а светло-синий. Как и в прошлый раз он встречал ее на лестничной площадке, гостеприимно распахнув дверь квартиры. Только вот вид у него был такой, словно он и не ждал ее или был не рад ее приходу.

— Проходи, Гермиона, — он отошел в сторону. — Кофе?

— Да, капучино.

Она наблюдала за ним, пока он молча делал кофе.

Он все время пытался то так, то сяк склонить голову, потирал основание шеи. Под глазами залегли темные круги, он снова и снова облизывал пересохшие губы. Ей прекрасно были знакомы эти признаки надвигающейся мигрени.

— У тебя болит голова? — спросила она

— Начинает... Ничего, сейчас выпью кофе... — он поставил на стол две чашки.

— Можно? — Гермиона поднялась и встала за его спиной. — Садись. Я ходила на курсы массажа, — соврала она, — я знаю точки...

— Уверена?

— Я все-таки врач, не бойся. Просто расслабься.

Он сел, дважды смерив ее недоверчивым взглядом.

— Закрой глаза и постарайся расслабиться. — Гермиона стала тихонько массировать его плечи, поднимаясь все выше и выше. Для этого заклинания не надо было даже волшебной палочки: база целительства, не сложнее, чем превратить засохший цветок в порхающую бабочку. Главное — не торопиться: если слишком резко снять боль, он может удивиться, хотя вряд ли что-то заподозрит, раз уж так последовательно не верит в волшебство...

Она попыталась отогнуть воротник его свитера, но он мягко пресек это движение. Через ткань прощупать, есть ли на шее шрамы, не получалось.

Он будто ей не доверял, не верил, она чувствовала, как напряжены его мышцы. Легко массируя их, она добралась до шеи, размяла точку, в которой собиралась вся боль — она видела это и без диагностирующего заклятия. Джо одобряюще застонал:

— Черт возьми, мне действительно легче.

— Боль уйдет минут через пять, — она легко сдавила руками его виски, зарываясь пальцами в его волосы. Он действительно расслабился, запрокинув голову, и наконец-то доверяясь ей. Он наслаждался ее прикосновениями и ей — и это было неправильно — не хотелось прерывать это занятие. Руки снова спустились ниже, на шею.

— Хватит, — сказал он хрипло, — спасибо. Все прошло. Я твой должник. Освободить от боли — это ценнее, чем научить готовить соус, определенно.

Она была смущена и сбита с толку. Джо ей был симпатичен, как был симпатичен Невилл и Гарри, но к этой симпатии примешивалось что-то еще, о чем не хотелось ни думать, ни знать. Стоило запомнить: не надо к нему прикасаться, не стоит сокращать дистанцию.

— Итак — соус?

— Да, соус, — он провел рукой по волосам. — Даже три соуса. Говорят, что настоящий повар должен уметь готовить суп, салат и соус.

— О, супы терпеть не могу.

— Просто ты никогда не ела суп, который приготовил я…

Атмосфера разрядилась, и час пролетел незаметно. Один соус получился у Гермионы почти таким же, как и у Джо, второй — не получился вовсе, третий они делали сообща, постоянно смеясь над рассказами Джо о слушателях кулинарных курсов.

Все шло именно так, как надо. Гермиона тщательно следила, чтобы не давать повода Джо к лишним касаниям и чтобы самой ненароком не касаться его. Она блестяще умела пользоваться своим разумом, она — как ей казалось еще недавно — хорошо разбиралась в чувствах и эмоциях, своих и чужих, но вот реакция тела ставила ее в тупик. Она не должна была чувствовать то, что чувствовала по отношению к Джо, особенно учитывая, что выглядел он как профессор Снейп, пусть даже в улучшенной версии. Тем более, существовала крохотная вероятность, что он и есть — Снейп, правда, как ни старалась Гермиона, она не могла придумать как Снейп превратился в Джо.

Пока они колдовали над соусами, в духовом шкафу поднимался, наполняя весь дом невероятным ароматом, домашний хлеб…

— Я не ела ничего вкуснее! Просто хлеб и соус, а… нет, я не знаю, как описать эти ощущения. Блаженство? Слабо сказано…

— Мне приятно, спасибо. Что-нибудь еще? Сок?

— Да, спасибо. Хотя черносмородиновый не самый мой любимый, но у тебя даже он — вкусный. — Больше всего ей хотелось уснуть прямо здесь, на диване, и ни о чем не думать, не расспрашивать Джо, забыть обо всем — и о нем, и о умершей Алисе, о которой никак не удавалось не думать…

— Ну недаром же я шеф-повар «Полнолуния».

— Расскажи мне о себе, — она расслабленно откинулась на спинку дивана. — Ты не очень похож на стандартного повара.

— Ты знаешь многих?

— Кроме тебя? Ни одного, но мне всегда казалось, что они должны быть такими, как на картинках в детских книжках, обязательно румяными, с круглым животиком и с усами.

— Ты только что описала моего друга и владельца «Полнолуния», Игги. Он на самом деле не Игги, но его русское имя выговорить просто невозможно. Если бы не он, работать мне в столовой для бездомных. Я поздно начал, у меня не было шансов и тут — Игги, — он ухмыльнулся. — Мне вообще чертовски везло последние годы, просто невероятно.

— Ну, а до этого?

— До этого… — он не хотел говорить, и с Гермионы слетели последние остатки сонливости. — До этого много чего было. Но… я не хотел бы об этом говорить, моя жизнь до определенного момента мне чести не делает.

— Почему?

— Я не хотел бы об этом говорить, — повторил он спокойно, но твердо. — Не хочу вспоминать. То, как у меня болит голова теперь, не идет ни в какое сравнение с тем, как она у меня болела раньше. До потери кусков биографии, — он потер лоб. — Однажды оказался на другом конце Лондона и понятия не имел — как.

— В чем же тут твоя вина? — тихо спросила Гермиона, тщетно успокаивая сердцебиение. Неужели — обскур? Неужели?

— Думаю, все это результат моей прошлой жизни. Мне повезло, что я смог начать все с чистого листа. Но прошлое никуда не делось, и я боюсь, что однажды оно напомнит о себе. Но все, хватит обо мне, расскажи о себе. Мне кажется, это куда веселее.

Знал бы он, до чего веселой ее жизнь была шесть лет назад! Мог бы он подумать, что под боком в конце двадцатого века шла война, в которой гибли люди?

— Ничего особенного. До одиннадцати лет училась в обычной школе, потом — в закрытой в Шотландии. Потом институт, теперь вот… — она запнулась, — ординатура. С Роном…

— Это муж?

— Да, так вот, с Роном мы дружим со школы, мы — друзья... Не густо с захватывающими событиями, ничего интересного, — она взяла бокал, потянулась за ломтиком яблока, стакан выскользнул из рук и разбился, залив не только белоснежную скатерть, но и забрызгав свитер и джинсы Джо.

— Прости, я такая неловкая! Но зато я умею сводить пятна! Только снимай свитер сейчас, надо замыть…

— Черт! Черт-черт, — Джо без разговоров стянул свитер через голову.

Чуть выше кисти правой руки начиналась затейливая, цветная татуировка, оплетала руку, поднималась по предплечью на плечо и кончалась чуть выше ключицы, спускаясь, по-видимому, на спину.

Она так жадно всматривалась в татуировку, что смутила Джо.

— Грехи молодости, — он вытянул руку, сам рассматривая татуировку, — теперь вот приходится ходить с длинным рукавом, если надо сделать вид, что я степенный и законопослушный гражданин.

— Я сейчас… я только застираю, — Гермиона прошла в ванную и закрыла за собой дверь, вывернула кран и достала палочку, быстро очистила свитер, потом смочила его водой.

Вот значит как. Татуировка, ровно на том месте, где могла бы быть метка — у пожирателей она не исчезла, но побледнела и потеряла подвижность. А там, где могли бы быть шрамы от укуса Нагайны — тоже татуировка. Вот и гадай — совпадение или нет? А она-то, роняя стакан, рассчитывала на однозначный ответ. Что ж… Гермиона закрыла воду и вернулась в гостиную.

— Вот, отстиралось…

Джо уже переоделся в другие джинсы и простую, с коротким рукавом, футболку.

— Можно посмотреть? Татуировку?

— В закрытых школах такого не делают?

— Нет, — она подошла к нему, бросив свитер на спинку стула, дотронулась до протянутой руки кончиками пальцев. Там, где должен был быть череп со змеей, высунув язык, смеялся Арлекин, его колпак с бубенчиками чуть выше обрастал розами с огромными шипами, которые в свой черед превращались в дорогу. В причудливый орнамент из языков пламени, продолжающих дорогу, вплетались птицы. Крыло одной из них, словно веер, закрывало большую часть шеи.

Гермиона провела пальцами по руке, обычно она могла даже не глядя почувствовать метку, сейчас ей не давал сосредоточиться все учащающийся пульс — то ли ее, то ли Джо. Она, не поднимая глаза, провела рукой выше и почти уже дотронулась до его шеи, когда он перехватил ее ладонь.

— Что ж ты творишь, Гермиона? — спросил он хрипло. — Я не из железа и я сказал тебе, что ты мне нравишься. Не стоит поступать так с мужчинами, которые к тебе неравнодушны. Это может быть опасно.

— Ты… — подняв на него глаза, Гермиона предпочла тут же опустить голову и уставиться на пятно сока на скатерти. — Ты не сделаешь… — она лихорадочно подыскивала правильные слова.

— Я не сделаю того, чего ты не хочешь. Вот только бы понять, чего ты хочешь на самом деле... — он нежно, но сильно притянул ее к себе, наклонился и поцеловал.

Нужно было его оттолкнуть, но сначала... Сначала надо было убедиться в том, что на шее не было и следов от шрамов. Она высвободила руку из его цепкой хватки, погладила его по щеке, но стоило опустить руку чуть ниже, как он тут же перехватил ее и резко отстранился.

— Так кто ты, Гермиона Грейнджер? Ты действительно та, за кого себя выдаешь? Что если мы поедем сейчас в клинику твоих родителей? — сейчас он смотрел на нее зло и был как никогда похож на профессора Снейпа.

— А кто ты? — Гермиона выдернула руку. — Кто — ты?

— Значит, я прав… ты заявилась не просто так. Я похож на идиота, который не может сложить два и два? Случайная встреча, и так удачно — мы заочно знакомы. И твоя просьба... Я подозревал, что это все — не просто так. Меня сбило с толку то, что ты не попыталась сразу залезть ко мне в койку, придумала мужа. Психиатр! Кто ты? Лучше расскажи сама, пока я не отправил тебя в полицию.

— Я не врала тебе, и я действительно — Гермиона Грейнджер. Если хочешь, поедем к родителям, но объяснять, почему мы вместе, ты будешь сам, — Гермиона села на диван. — Поверь, если бы я хотела тебе навредить, я бы уже сделала это. Я друг, я хочу помочь.

— Мне не нужна помощь.

— Скажи, как тебя зовут на самом деле? Ты — не Джо Блэк, так?

Он посмотрел на нее внимательно, сел рядом. Он выглядел напуганным и потерянным.

— Возможно, я делаю самую большую ошибку в своей жизни, — вздохнул он, — вся мировая литература вопит о том, что мужчин губят женщины. Но… пусть так… — он смотрел ей в глаза, сжав губы, будто собирался броситься с высоты вниз. — Я не помню, как меня зовут на самом деле…

— Я не знаю, как меня звали раньше. Ты знала меня? Поэтому подошла тогда, на улице? — он был обеспокоен и даже, кажется, немного боялся. И не думал этого скрывать.

— Мне показалось, что ты похож на одного человека. Но мы не были знакомы близко.

— А теперь?

— Теперь я не уверена, что ты — это он.

— Кем он был? — Джо встал, прошелся по комнате.

— Может быть ты расскажешь, как…

— Нет, — перебил он ее резко, — нет.

— Хорошо, — Гермиона тоже встала, подошла к окну, из которого открывался прекрасный вид на Лондон. — Он был моим учителем.

— Учителем? — он встал рядом. — Это точно не я. Не представляю себя в этой роли.

— Ну, учителем он был так себе, если честно, — сказала Гермиона, улыбаясь, — но… — она повернулась к нему. — У нас в школе случилось кое-что, один… маньяк напал и… в общем, многие погибли — и ученики, и учителя. Я могла бы спасти тебя… его и не спасла.

— Вот как, — он смотрел на нее задумчиво. — История, мало напоминающая правду.

— Другой нет.

— А что если, — он сжал ее подбородок, заставляя смотреть в глаза, — а что если мои криминальные дружки из прошлой жизни нашли меня и подослали тебя? Мне кажется, это более правдоподобно.

Гермиона резко высвободилась, с трудом удерживаясь от желания вмазать ему по носу изо всей силы.

— Никто меня не посылал! Да, я думала, что ты — это он, но не могла понять, почему ты меня не узнаешь!

Про магию говорить было не ко времени.

— Прости, — он снова сел на диван, сцепляя руки в замок и не глядя на нее, — прости. Я очнулся в больнице, раненый, отравленный какой-то дурью. Меня еле откачали, врач, повезло, попался въедливый, он меня с того света вытянул просто на упрямстве. Жизнь вернулась, а память — нет. Я надеялся, что однажды все прояснится, но… Ни документов, ни телефона, ничего. Татуировка на руке и шрамы на шее, вот и все…

— Татуировка и шрамы, — эхом повторила Гермиона.

— Я, видимо, был удачлив до определенного момента — не было отпечатков в базе данных, никто меня не искал, или плохо искал... Потом я смылся из больницы, выживал как-то. Это длинная и достаточно унылая история…

— Я могу помочь тебе вспомнить, — Гермиона села рядом с ним, — это немного неприятно, но зато действенно.

— Нет, — он помотал головой, — если бы ты соврала мне, что в той жизни мы были вместе, я бы еще подумал, но — нет. Мой акцент говорит о том, что я вырос не в самых респектабельных районах. Меня никто не искал, значит — я был никому не нужен, татуировки и то, что я был почти что убит, тоже наводит на не очень веселые мысли. Я не хочу вспоминать.

Гермиона подозревала, что Снейп был упрям, и, видимо, Джо мог поспорить с профессором своей упертостью. Применять же Легилименс насильно она хотела меньше всего, если он — просто магл, то неизвестно, как на него, потерявшего память, подействует это заклинание, а если — профессор Снейп, потерявший каким-то образом память, то надо быть аккуратнее вдвойне.

— Хорошо, — она встала и направилась к двери. — Наверное, нам не стоит больше встречаться?

— Ты мне не перестанешь нравиться, даже если ко мне внезапно вернется память… И я буду ждать тебя, ну, например — через два дня, тут, как обычно в одиннадцать. Ты придешь?

Стоило приходить? Была ли возможность не приходить, когда уверенность в том, что перед нею чудом спасшийся Снейп, росла?

— Я приду, — сказала она, с печалью замечая, как просветлело его лицо.

Дома, наскоро перекусив и заставив посуду мыться самостоятельно, а белье — стираться, Гермиона села за обеденный стол и взяла чистую тетрадку из стопки таких же. Написала на обложке: «Джо Блэк (Северус Снейп???)» и несколькими пассами волшебной палочки зачаровала тетрадь так, чтобы никто, кроме нее, ее прочитать не смог. Обычная практика, Белинда приучила — частная жизнь пациента свята.

Надо было записать все, что она знала на сегодня, но Гермиона медлила, составляя в голове примерный план. Ей не хотелось признаваться себе: она не хотела писать об этой истории сухим языком историй болезней. «Пациент Дж.Блэк рассказал, что не помнит никаких событий, которые предшествовали его ранению. Он не помнит никаких значимых событий своей жизни. Отказывается верить в магию. Привычки значительно отличаются от привычек С.Снейпа…» От таких фраз Гермиону передергивало. Она закрыла тетрадь и отложила ее в сторону. Она успеет еще записать…

Гермиона прошла по дому, взмахивая палочкой, словно дирижируя оркестром. Она наводила порядок: отправила грязные вещи в стирку, расставила по местам разбросанные книги, поменяла белье в спальне на хрустяще-свежее. Она распахнула все окна, впуская в дом теплый ветер, смешанный с ароматом азалий, цветущих в саду. Метелка следовала за ней по пятам, аккуратно заметая в скользящий следом совок мусор. Через полчаса дом засиял чистотой и не осталось уловок, которые бы позволили не возвращаться к истории болезни Джо.

Открывая тетрадь, Гермиона спросила себя, хотела бы она, чтобы Джо оказался Снейпом, но отвечать не стала. Неважно — Снейп он или нет, теперь ее обязанностью было максимально быстро разобраться с ситуацией и передать ее (и Джо тоже) тем, кто был более компетентен.

Она стала быстро писать:

Джо Блэк (Северус Снейп?) потеря памяти. Если предположить, что Дж.Б. — магл, то возможно, диагноз поставлен верно — диссоциативная фуга. Однако, наблюдался спонтанный выброс магии (поймал упавшую бутылку, при этом остальные предметы, находящиеся рядом спонтанно левитировались Дж.Б.) Есть вероятность (внешнее сходство, спонтанная магия), что Джо Блэк — Северус Снейп, считающийся до настоящего времени умершим в 1998 году. Возможно, использовав порт-ключ (?), он перенесся в магловский Лондон, в больницу, однако комплекс причин (яд Нагайны, плюс медицинская магловская, а не магическая помощь, плюс окклюменция) привели к тому, что воспоминания оказались заблокированы.

Однако, как и при магловской диссоциативной фуге, первоначальная личность оказалась полностью поглощена новой.

Гермиона отложила в сторону перо. Надо было максимально подробно описать все встречи, но ей не хотелось не только описывать, а даже вспоминать, как она вела пальцем по его руке, как он перехватил ее ладонь, как одновременно угрожающе и беспомощно потребовал остановиться. Было ли в Джо хоть что-то от Снейпа? Гермиона не слишком хорошо помнила нелюбимого гриффиндорцами профессора, ни разу в школьные годы не рассматривала его пристально и уж тем более не задумывалась о том, каков он вне школьных стен, наедине с женщиной. Даже сейчас, только недавно расставшись с Джо, она не могла представить Снейпа в роли соблазнителя. Сколько бы разумных доводов ни приводила она сама себе в пользу того, что Джо может быть Снейпом, Гермиона не могла в это поверить. Потому что — ну не мог ей понравиться Снейп, никак не мог!

Снейп был, конечно, гениальным волшебником (по некоторым данным, останься он жив, считался бы самым сильным), выдающимся зельеваром и настоящим героем, но при этом он был желчным, злобным и, что было тоже важно — неопрятным. Он мог быть сто раз некрасивым, но что мешало ему быть аккуратным? Или это вечная нехватка времени и сил? Тяжелое детство, когда просто никто не научил следить за собой, юность, когда все усилия на этом поприще кажутся напрасными? Ну а потом, в относительно тихие, спокойные времена? Привычка? Видимо, теперь Джо отдувался за все годы неопрятности — он был даже чересчур аккуратным и брезгливым чистюлей. Снейп, как мужчина, не понравился бы ей никогда, но Джо… Мог ли Снейп так смешить, быть таким предупредительным и веселым, мог очаровывать, откровенно заявляя о своей симпатии? Был ли он так умел в приготовлении зелий, как Джо — в приготовлении соусов? Было бы так же интересно наблюдать за тем, как он разделывает ингредиенты для Веритасерума, как Джо — свеклу для салата? Было ли в Снейпе хоть что-то привлекательное? Гермиона не знала и знать не хотела, потому что ей нравился Джо. Оставалось только повторять себе, что от искренней симпатии до более глубоких чувств — пропасть.

Гермиона не стала писать дневник наблюдений, ругая себя за малодушие и обещая исправиться прямо завтра. Но следующий день оказался тяжелее обычного: в Лютном, прямо посреди улицы, какой-то последователь дела Наземникуса умудрился устроить взрыв. От незадачливого торговца краденым даже и мизинца не осталось, погибших никого, кроме него, не было, но взрывом зацепило многих.

— Когда же наведут порядок, и Лютный навсегда исчезнет? — один из целителей с трудом оторвал от скамейки вцепившегося в неё волшебника. Тот смотрел на мир расфокусированным взором и ни за что не хотел покидать своего места. — Вот что с ним такое?

— Никогда Лютный не исчезнет, — Белинда подошла к несчастному, пару раз провела над его головой палочкой. — Вас что, не учили диагностику проводить? Что не ясно?

Целитель кивнул и занялся лечением прямо на месте.

Через пару часов «тяжелые» были отправлены в нужные отделения, большинство — в отделение Белинды Кэррол, остальные отпущены по домам с обязательством прийти на повторный осмотр.

— А публика та еще, — заметила Белинда, когда она и Гермиона вместе возвращались на отделение, — ты заметила того, рябого? Ему бы у нас полежать, но как прытко он смылся, как только полегчало.

— Вельмина Вайс, белокурая, такая пышечка… У нее проблемы с памятью?

— Надеюсь, это ненадолго. «Приближение» должно помочь.

«Приближение» было зельем, появившимся случайно в ходе наблюдения и лечения Алисы. Гермиона вздохнула. Надо было назвать зелье именем Алисы, но тогда это казалось ненужным. А теперь было поздно что-то менять.

— Ты все еще ходишь унылая, — Белинда резко остановилась, — вздыхаешь. На тебя это не похоже. И ты пропустила две супервизии. Не говори, что ты была загружена. Супервизия — часть твоей работы. Я жду тебя сегодня в семь вечера.

 

У кабинета Белинды Гермиона остановилась, чтобы собраться с духом. Надо же, еще недавно она шла на супервизию, точно зная, что после ей станет легче, а вопросы, которые тяготили, найдут свое решение. Сегодня идти к Белинде не хотелось: из-за Алисы, из-за Джо и из-за тех чувств, которые вызывали в ней обе истории.

Белинда, посмотрев на стоявшую на пороге Гермиону, кивнула в сторону удобного кресла (специально трансформированного из стула) и встала, чтобы заварить чай. Белинда готовила чай только сама. На небольшой спиртовке стоял стеклянный чайничек, в котором уже закипала вода, рядом располагалась шкатулка с заваркой. Шкатулка была волшебной: в зависимости от того, кто ее открывал, в ней менялся сорт чая. Гермионе сегодня попался Ройбуш, кисловато-сладкий, с успокаивающим ароматом. Чаинки танцевали, складываясь в рисунок и пробуждая сожаления о том, что она не верит в предсказания.

— Мы можем сидеть хоть до полуночи, Гермиона, но я все-таки питаю надежду оказаться дома еще сегодня. Итак... Алиса Лонгботтом. Мне кажется, эта ситуация снова требует разбора. И я надеюсь, ты сама сможешь мне показать, где твое поведение было непрофессиональным, а вместе мы разберемся с тем, почему так случилось.

Подумать только — раньше такая привычка Белинды тут же обозначать болевые точки и намечать план по решению вопросов восхищала Гермиону, но сегодня она почувствовала только глухое раздражение.

— Может быть, ты просто устала? Не стоит гореть на работе, никому на пользу такое горение не идет… — Белинда заговорила чуть мягче.

— Я виновата в том, что случилось с Алисой. Я взялась, и у меня не вышло. Надо было проявить больше старания, больше… нельзя было отвлекаться на другое!

— На что?

— Это личное, — Гермиона спокойно встретила сканирующий взгляд Белинды. — Это не только моя тайна. Я расскажу, но потом…

— Что же мне делать с тобой, Гермиона? — Белинда смотрела на нее без осуждения, скорее сочувственно, и если бы Гермиона не знала, какой жесткой она может быть, ни за что бы не поверила — столько теплоты было в ее голубых глазах.

— Понимаю, что последнее время я вела себя не совсем правильно. Но я уже обдумала это и обещаю не взваливать на себя больше, чем могу потянуть. И обещаю, что в стенах клиники буду вести себя… профессионально и… корректно.

— Тебе тут тесно, Гермиона. Тебе кажется, что мелкие задачи — не для тебя? Возможно, так и есть. Ты мне очень напоминаешь одну девушку, которая… которая когда-то считала так же, но и из нее вышел толк. Я верю в то, что ты сможешь найти баланс, и я помогу тебе. Я сейчас тоже веду себя не совсем правильно, — Белинда отпила из чашки. — Но давай прекратим это и все же проведем супервизию. Итак, начнем сначала…

И все же Гермиона решила не рассказывать о Джо, боясь, что Белинда убедит ее как минимум познакомить их. Нет, для этого было еще рано.

Прощаясь на пороге клиники, Гермиона как бы невзначай спросила Белинду:

— Что бывает, если маг потеряет память где-нибудь, где никто его не знает и никто не может помочь? В смысле — не будет магической помощи?

— Не сталкивалась с такими случаями, — Белинда с интересом посмотрела на Гермиону. — Могу только предположить. Потерявший память маг будет думать, что он обычный человек. Но в определенных ситуациях, если случится что-то, то, скорее всего, будет спонтанный выброс такой силы, что убьет мага. Зависит от того, насколько сильным был маг, почему потерял память. Если способности незначительные, то, может, и жив будет, а окружающие решат, что он... — Белинда щелкнула пальцами, вспоминая нужное слово, — экстрасенс. В средневековье могли бы и сжечь. Впрочем, все это — почти голая теория.

— Спасибо, — Гермиона задумалась и едва кивнула в ответ на слова прощания Белинды.

Она еще пару минут постояла в переулке, после чего аппарировала к дому.

"Неизвестно, — думала Гермиона, — что проще — научить Джо магии или вернуть ему память. А главное — что лучше для него?"

Через несколько дней она аппарировала на задний двор дома, в котором жил Джо. Огляделась и вышла на улицу, где сразу же заметила его. Джо ждал ее у подъезда, подняв воротник пиджака и сдвинув солнечные очки на лоб, и выглядел немного нелепым и — Мерлин, помоги! — милым.

— Хочу гулять. День классный, не сидеть же нам все время дома? И суп ты не любишь, а поэтому — к черту суп, — он протянул ей руку. — Привет?

— Привет.

Не выпуская ее руки он пошел вдоль по улице.

— Ты же не возражаешь? Или, — он резко остановился, — ты боишься, что нас увидят вместе?

— Все в порядке. Я с радостью погуляю, — ответила она, но стоило ему отвлечься на звонок мобильного, как Гермиона тут же наложила на них чары, рассеивающие постороннее внимание.

— Я покажу тебе мой Лондон. Нет, вру, это только часть моего Лондона. Ты хотела, чтобы я рассказал о себе? Что ж…

Они зашагали рядом, но встречная толпа разделила их — Гермионе пришлось пропускать степенных матрон, и тогда Джо поймал ее, приобнял за плечи, так легко и спокойно вламываясь в ее личные границы, как когда-то Снейп в сознание Гарри. Он сразу заговорил, не давая ей времени возразить, держал крепко, не давая вывернуться, а ей, по правде говоря, не очень-то и хотелось. Он был друг, просто друг и только друг, особенно если не вспоминать про случайный поцелуй.

Они шагали в такт по улицам, и он рассказывал ей о Лондоне, о том, как узнавал этот город — возможно заново, а может быть — впервые. Он рассказывал, как ходил по этим улицам, как несколько раз заблудился, как не мог понять равнодушия прохожих, не замечавших красоту, среди которой они жили.

Он завел ее в маленький магазин — сама бы она его никогда и не заметила. В нем торговали индийскими товарами, в том числе — специями. Джо растирал между пальцами кумин и рассказывал, как познакомился с хозяином этой лавочки, а тот уже спешил к ним с небольшим подносом, на котором стояли чашки с самым вкусным в мире чаем.

И дальше, дальше, дальше...

Они запрыгнули на площадку туристического автобуса, поднялись наверх. Ветер растрепал ее прическу, он отвел волосы от ее лица и посмотрел так серьезно, что у нее дух захватило. Это переходило все границы и следовало это все остановить.

— Джо, что ты делаешь? — спросила она тихо.

— Рассказываю о себе, — он пожал плечами, пряча глаза за темными очками, — я решил, что не буду от тебя ничего скрывать. Кем бы ты ни была и чем бы это для меня ни кончилось. Понадеюсь на удачу. Смотри-смотри, сейчас будет отличный вид…

Он видел красоту деталей, и Гермиона стала понимать, почему он ходил в небольшую галерею, где и началось их знакомство. Ему нравилось искать необычное в обычном, его душа жаждала волшебства и магии, чего-то удивительного, мистического, как бы он ни пытался убедить себя в обратном…

— А ты расскажешь о себе? — они опять шли пешком, вдоль Темзы.

— В другой раз. Джо… подумай о том, чтобы все-таки попытаться вспомнить свое прошлое. Если это диссоциативная фуга, то однажды ты проснешься и не поймешь, где ты и как ты тут оказался, забудешь все, что было за эти годы, и не вспомнишь об мне. Если ты читал, то знаешь — конец стадии фуги означает стирание всех воспоминаний новой личности, наряду с восстановлением прежней личности. Если ты только захочешь, я помогу тебе сохранить воспоминания о том, что было… что было все эти годы.

Он смотрел на нее, хмурясь.

— Я прочитал про фугу все, что возможно, и решил, что у меня что-то другое. Я не уезжал, хотя... черт его знает. Я привык думать, что та жизнь кончилась навсегда и теперь у меня — иная жизнь.

— Если бы я могла оставить все как есть, я бы оставила, — сказа она серьезно, — но так нельзя. Это опасно и для тебя.

— Опасно?

— Плохо, нехорошо.

— Что ты знаешь обо мне такого, чего не хочешь говорить? Мне не верится, что дело только в том, что однажды фуга внезапно закончится, хотя мне лестно было бы думать, что ты боишься стать для меня никем. Но я так не думаю. Дело в другом. Я все-таки не был твоим учителем? Было что-то иное, так? Я прав?

— Нет, ты был учителем, и я подумать не могла, что однажды буду гулять с тобой вот так, как сейчас. Ты не совсем обычный человек. У тебя есть способности…

— Сейчас ты мне скажешь, что мир полон людей Икс и я один из них? — он поморщился.

— Люди Икс? Это кто?

— О, боги, ты что, фильмы совсем не смотришь? Ты кроме работы что-то видишь?

— Очень редко и очень мало. Не уводи тему в сторону, я все равно…

— Тогда… я не понимаю. Зачем ты пришла сегодня? — он снова резко остановился и снова резко опустил очки на глаза. — Зачем? Если я тебе не нравлюсь, то для чего ты приходишь? Только из-за того, твоего учителя? В нем все дело? Но ты говорила, что вы не были ни близки, ни дружны. Загладить вину перед почти чужим человеком?

— Мои друзья, да и я… мы были несправедливы к нему, правда, и мы не знали всего и…

— Это неважно теперь. Его нет, я — не он в любом случае, даже если по какому-то фантастическому стечению обстоятельств был им когда-то. Я не хочу возвращаться в ту жизнь.

— Неужели тебе не интересно, кем ты был, каким ты был? Какой была твоя жизнь?

— Я был счастлив?

— Я не знаю…

— Да ладно, Гермиона. Был?

— Я не могу судить.

— Значит не был. Семья? Любимая женщина? Лучшая в мире работа? Хотя ты говорила — учитель, ужас просто. Что было там такого, ради чего стоило бы туда возвращаться?

— Это очень сложно объяснить. И не здесь, посреди улицы.

— Значит, у меня есть шанс увидеть тебя снова. Давай сегодня не будем о моей памяти. Я чертовски проголодался. Тут рядом есть итальянский ресторан. Никогда никому бы не признался, но тебе можно — там отличная паста. Пойдем?

Если бы не то, что он — возможно — Снейп, если бы не то, что он может быть опасен для себя и окружающих, если бы не Рон, которого она любит, если бы… Если бы они встретились в иных обстоятельствах, что было бы тогда? Он же не мог ей нравиться, не мог и все же — он ей нравился.

Просто нравился, как нравились многие мужчины. В это же не было ничего угрожающего для ее брака. Симпатия — одно, любовь — совсем иное. Симпатия необходима для того, чтобы общение было приятным, но слишком много ее надо, чтобы она переросла в любовь. И уж точно это не случится со Снейпом. К этому нет никаких предпосылок. А то, что она думала о нем часто, объяснялось просто: он ее пациент, пусть пока сам об этом не знает…

Права Белинда, нельзя уходить в работу с головой.

Если бы он был просто Джо Блэком! Вот если бы он был просто Джо.

Она размышляла об этом, сидя в ординаторской и делая записи в документах для выписки, рассеяно скользила глазами по страницам, перечитывала по нескольку раз. Ей казалось, что в воздухе до сих пор витает запах базилика и фоном звучит тихая грустная песня на итальянском. Гермиона захлопнула очередную историю болезни и уронила голову на руки.

Надо было уйти сразу, не позволять ему снова вести ее за собой, снова бродить с ним по улицам. И нельзя было позволять ему снова целовать ее. Они уже попрощались, договорившись, что Гермиона позвонит на днях, он задержал ее руку в своей, а потом коснулся губами ее губ. Легко, почти случайно.

— Тебя не смущает, что я — замужем?

— А тебя? Ты приносила клятвы верности, не я. Тебе и решать — выполнять их или нарушать.

— Я люблю Рона.

Он развернулся к ней, упираясь в стену так, чтобы не дать ей ускользнуть. Пристальный, почти немигающий взгляд завораживал, ей снова почудилось — он врет, он все помнит и сейчас произнесет: "Легилименс!" и узнает все ее тайны. Гермиона отвела взгляд.

— Ты так настойчиво пытаешься вернуть мне воспоминания. Зачем? Что тебе надо от меня, Гермиона? Или кому-то другому? Что такого важного я должен вспомнить?

— Я хочу помочь тебе как другу. Можешь считать, что я дура, но я верю в дружбу между женщиной и мужчиной. У меня есть друг, он...

— Да, — он прижал пальцы к ее губам, и у нее перехватило дыхание от этого интимного жеста больше, чем от поцелуя. — Конечно, дружба между женщиной и мужчиной возможна, но я сказал — дружба между нами. Между мной и тобой. Ты действительно веришь в это?

Она вполне владела собой, своими эмоциями, но тело ее предавало. Сердце колотилось так громко, что его было слышно, наверное, на соседней улице. Горло пересохло, а колени подгибались. Если бы он не стоял так близко, она бы наплевала на все и аппарировала прямо у него под носом и пусть будет, что будет. И все же она не решалась пошевелиться — любое, даже незначительное движение уменьшило бы и так минимальное расстояние между ними. Воздух вибрировал, загустевал вокруг них, становился горячее и суше. Гермиона слышала, как хрустят ветки над ее головой: будто дерево в ужасе пыталось отодвинуться от них.

— Отпусти меня, Джо, — голос звучал неестественно высоко. Мерлин, да что ж такое! Как взять себя в руки?

— Не я тебя держу, Гермиона, — он оттолкнулся от стены и сложил руки на груди. А вот ехидная улыбка— знакома, разве что злобы в ней меньше, чем в школе. И стоило ему отодвинуться от нее, как все встало на места: утих ветер, пропала жара и дерево с едва заметным шелестом опустило свои ветви…

Надо было что-то сказать, обидное, хлесткое, сломать ход беседы, надо было сделать хоть что-то!

— Я же тебе не нужна. Тебе просто надо поставить галочку в каком-то своем длинном списке? Модный шеф-повар, завидный холостяк, мечта девушек и вдруг встретил отказ? Ты хочешь уложить меня в койку просто ради спортивного интереса?

Он рассмеялся:

— Списки? Никто и ничто не зставит меня общаться с женщиной, если она мне не нравится. Я всегда говорю прямо, я ненавижу эти пиздострадания и попытки обмануть себя. Ты мне нравишься и это все.

— Ну что за глупости, — вот теперь она действительно рассердилась.

— Хорошо, — он рассмеялся, — я влюбился в тебя.

— Еще лучше! Чтобы влюбиться, сперва надо узнать человека и…

— Ты же так не считаешь, правда? Не прячься за банальностями. Когда влюбляешься, тогда и хочется узнать человека лучше, иначе не бывает, хотя… ты у нас психиатр, тебе виднее.

— Ну что ты нашел интересного во мне?

— Может быть, мне интересно, почему запах твоих волос напоминает о Рождестве? Мне интересно, какого цвета твои глаза в сумраке осени. Они у тебя меняют цвет, ты знаешь? И почему, когда ты грустишь или сердишься, как сейчас, то все равно кажется — ты вот-вот улыбнешься. Мне интересно это и еще много чего, — он легонько коснулся пальцем ее лба. — И мне интересно, о чем ты думаешь и что чувствуешь, как без этого?

— Послушай, Джо, — она стала говорить с ним, как с ничего не понимающем с первого раза Локхартом, — мы взрослые люди, так? И мы вполне можем остаться в рамках дружеских отношений, потому что…

— О, боги! Ты будто в своей клинике! Все проще. Просто давай проведем эксперимент, — он резко развернулся, поймал ее подбородок пальцами, дернул вверх. И снова взгляд глаза в глаза. — Один поцелуй. А потом решим, что делать. Возможно, мне после твоих слов уже и не понравится, и вот тогда-то мы будем дружить.

Она даже не успела кивнуть или оттолкнуть его.

Как же хорошо, как правильно это было! Это был поцелуй, который мог заменить собой все — еду, сон, отдых и, кажется, даже воздух, его хотелось длить и длить до бесконечности. Джо тихо застонал, резко прерывая поцелуй:

— И ты предлагаешь мне дружить? Мне не восемнадцать, и я был уверен, что с легкостью контролирую свое тело, но, черт возьми, не с тобой. — Он положил руку ей на затылок, прижался лбом к ее лбу. Его дыхание было тяжелым, таким же, как у нее. — Ну! Значит, дружба? Отвечай!

Да. Дружба. Не более того. Она скажет ему это, но сейчас... Сейчас она не хотела говорить ни о чем. Один поцелуй. Еще всего один, ей хватит этого впрок, хватит, чтобы не сожалеть.

Она провела ладонью по его лицу от виска к подбородку, изумляясь, до чего трясутся у нее руки, и сама поцеловала его.

Он вжимал ее в стену, словно хотел слиться с ней воедино, вобрать ее, чтобы не приходилось расставаться.

— Нет, нет. Нет, — она вывернулась из его объятий, сорвалась с места, завернула за угол, не позволяя себе оглянуться и, убедившись, что на улице никого нет, аппарировала.

Зря она все это затеяла. И зря продолжала. Жаль, даже маховик времени не поможет ничего исправить, а как было бы заманчиво отмотать время обратно и никогда не узнавать, что есть такой — Джо Блэк. Никакой это не Снейп! Еще ни разу так отчетливо не было видно — Джо совсем, совсем другой! Он один из миллиона простых людей. Никаких мук совести за убийства, за то, что все равно не в силах был изменить. Он так органично вписан в этот мир, а теперь — тащить его в магический? Мерлин, помоги! Скажет ли он ей спасибо? Не возненавидит ли, и не разойдутся ли их дороги? Хотя... они конечно же должны разойтись, так должно быть в любом случае, даже если он все-таки — не Снейп. Тогда, выходит, она создаст ему кучу проблем и оставит в магловском мире? Но его выбросы магии — как с ними быть? У нее своя жизнь, у него — будет своя, та, которую он выберет. И, наверное, они смогут встречаться, как друзья, если он ее не убьет за все то, что она сделала.

Гермиона закрыла глаза, с ужасом понимая, что она не переживет, если им придется расстаться навсегда.

Рон пришел домой через пятнадцать минут после нее и выглядел, несмотря на поздний вечер, вполне бодрым и веселым.

— О, привет, привет, а я думал — успею раньше, — он вытащил из-за пазухи букетик нежно-розовых цветов. — Хотел тебя порадовать, что-то ты в последнее время совсем кислая.

— Спасибо, — она взяла цветы и выдавила из себя улыбку.

— Не нравится? — Рон погрустнел.

— Что ты! Мне очень нравится… ох, Рон! — она обняла его со всей нежностью, на которую была способна.

— Ты что, милая, опять на работе что-то случилось? — он легко подхватил ее на руки и отнес на диванчик. Зажег Инсендио огонь в камине, отправил цветы в вазу, спохватившись, наполнил ее водой с помощью Агуаменти.

Он шептал ей нежности и глупости, он водил пальцами, едва ощутимо, по коже между поясом юбки и футболкой, он замолкал, только чтобы поцеловать ее — в висок или в щеку, в уголок губ, больше успокаивая, чем соблазняя.

— Не надо, Рон. Только не сегодня, пожалуйста, у меня… я, похоже, заболела. День был — ужас, и вчера, и сегодня. Я лягу пораньше, а завтра… завтра все будет иначе, все будет… хорошо.

Она сбежала, стараясь не вспоминать ошарашенное лицо Рона. Никогда раньше между ними не случалось такого. Бывали и ссоры, когда Рон хлопал дверью и уходил к Гарри за дружеской поддержкой; бывало, когда она сама жаловалась Джинни, что Рон абсолютно невыносим и жить с ним вместе невозможно. Всякое бывало, но всегда, как бы они ни ссорились, между ними не было неловкости, оба знали, уж она-то точно, что все эти ссоры, как перец в супе — разжуешь, поморщишься и забудешь. Но никогда раньше не было такого, чтобы один сбегал от другого, не рассказав о своих печалях, не поделившись, сбегал в момент нежности, сбегал, потому что стыдился.

А Гермиона стыдилась, и, моя руки, остервенело и раздраженно, она не смотрела в зеркало над раковиной, боясь себе в глаза взглянуть. Мысли о Джо затопляли ее — медленно и тягуче. Она чувствовала себя лодкой, идущей ко дну. И ладно бы это было сексуальное влечение, с этим она бы справилась, но это было чем-то иным, ядом с отсроченным действием. Вроде еще — все в порядке, все как было вчера и позавчера, но отчего-то начинает ныть сердце в предчувствии беды… Гермиона умылась, собралась с духом и мысленно отчитала себя за истерику.

Она вернулась обратно. Рон на кухне с хмурым видом наблюдал, как закипает чайник. Гермиона подошла сзади и обняла его, он положил свою ладонь поверх ее.

— Ты самый лучший, — проговорила она ему в спину.

— Что мы делаем не так? Много работаем? Надо как-то снизить скорость? Я не сержусь, просто… обидно, что ли.

— Пойдем, поваляемся, — она выключила пыхтящий чайник, взяла Рона за руку и потянула за собой, в спальню.

Нокс.

Свет погас, в темноте, закрыв глаза, было проще отдаться на волю ощущений, было проще не думать, совсем не думать. И в какой-то миг возбуждение, наконец-то, пересилило, и образы, мельтешащие перед внутренним взором, превратились в яркий узор, чтобы через мгновение разбиться и слиться с темнотой.

Утром, собираясь на работу, Рон счастливо насвистывал магловский хит «Тохiс».

— Давай соберем в субботу всех наших? А то видимся теперь на день победы, на похоронах и свадьбах.

— Это называется — взрослая жизнь, все заняты. — Гермиона встала рядом с мужем. — Застегни цепочку.

— Мы волшебники или где? В наших силах сделать жизнь веселее. Так что ты думаешь? Готовить не будем, все равно Кричер нагрузит Джинни под завязку. О, можно пиццу заказать! Завяжи мне этот проклятущий галстук!

— Пицца — это прекрасно. А по какому случаю такая официальность?

— Я рассказывал: провожаем на пенсию старого маразматика Прегора, будет сам министр. Заместитель главы аврората, это тебе не просто так, хотя толку от него меньше, чем от стула… — Рон накинул парадную мантию. — Так собираем наших?

— Я поговорю с Джинни и попрошу ее организовать.

— Отличная идея, а то сестренка явно не знает, куда себя деть.

— Ну да, сидеть с ребенком — это так легко и просто, — проворчала Гермиона, вызывая Джинни через каминную сеть.

Джинни с радостью откликнулась на предложение, пообещав разослать письма и согласовать удобное время, напоследок спросив:

— Ты куда пропала? Не заходишь.

— Очень много работы, — Гермиона отвела глаза. Джинни обладала неимоверной интуицией, скрывать что-либо от нее было почти невозможно, а Гермиона не хотела сейчас делиться откровениями на тему Блэка, который может оказаться Снейпом.

— Работа, ну-ну, — Джинни нахмурилась. — Если что, ты знаешь, я тебя поддержу и помогу всем, чем смогу.

— Спасибо, Джинни, ну… мне пора? — и Гермиона с облегчением прервала общение.

Блэк. Мерлин его дери! Он проникал в ее жизнь, был незримо рядом, все время заставляя думать о себе, переживать, размышлять, анализировать. Дьявольские силки! О чем бы она ни думала, что бы она ни делала, все оборачивалось мыслями о нем.

Ей просто надо было выдержать паузу, пока ее состояние не станет стабильным и нормальным. Стабильно-нормальным. И еще она собиралась снова засесть в больничной библиотеке и найти всю возможную информацию по потере памяти у магов. Вот только тогда, вернув себе душевный покой и вооружившись знаниями, она и позвонит Джо Блэку.

Тоска и правда отпускала, понемногу, по чуть-чуть, и Гермиона уверилась, что ее симпатия, ее тяга к Джо была чем-то сродни гриппу. Хватит недели, ну пусть двух, чтобы излечиться от этого полностью. К субботе она, похоже, оправилась совсем.

В доме давно не было так шумно и весело. Гермиона стояла в проеме, отделяющем кухню от гостиной, и смотрела, как Джордж, Джинни и Рон играют в «Дартс». Джинни вела с разгромным счетом, парни то и дело громко возмущались, подозревая Джинни в мухлеже, и взывали к общественности, но общественность не реагировала. Гарри болтал о чем-то с Невиллом; Луна со своим женихом, Рольфом, наперебой уговаривали Ханну ехать с ними в экспедицию за новыми животными для Запретного леса… На Гермиону накатила волна счастья, она уже стала забывать, как это бывает, когда тебе просто хорошо, когда можно расслабиться и не думать ни о каких проблемах.

— У нас осталось магловское пиво? — Рон протиснулся мимо нее в кухню.

— И пиво, и пицца, все под чарами, одно — чтобы не нагрелось, другое — чтобы не остыло. Сними и потом наложи обратно.

— Угу, потом? — Рон взял в одну руку стопку коробок с пиццей, в другую — несколько бутылок с пивом.

— О, Мерлин, — Гермиона помогла мужу, отлевитировав бутылки на стол, следом чинно пролетела пицца.

— Да, точно, можно и так! — Рон схватил еще пару бутылок. — Эй, давайте посидим все вместе. Кто еще не пил пиво "Хайнекен", налетайте. Это надо попробовать!

Беседа скакала с одного на другое, то и дело взрываясь смехом. Джордж сыпал шутками, которые тут ж подхватывал Рон. Он все время старался заполнить брешь, зияющую рядом с Джорджем после смерти Фреда, но не получалось, и Гермиона порой испытывала совершенно неоправданную неловкость. И все же, несмотря на не всегда удачные шутки Рона, на неразговорчивость спутника Луны, на грусть в глазах Невилла, вечер удался. Им было хорошо всем вместе, и Гермиона вскользь подумала, что ни Джо, ни Снейпу здесь места нет.

Уже уходя, Луна взяла Гермиону за руку и сказала, склонившись к самому уху.

— Ты в опасности. Вокруг твоей головы сегодня вечером кружат мозгошмыги. Я бы не советовала тебе так глубоко задумываться, а то не успеешь оглянуться, и твои мысли — тебе не принадлежат.

— Ты не представляешь, как я этого боюсь, — вполне серьезно ответила подруге Гермиона. — Я буду осторожна…

На следующий день к ней в больницу зашел Гарри.

— Ты по служебным делам?

— Нет, просто соскучился.

— Не ври, мы виделись вчера.

— Это не считается. Давай перекусим, позавтракать не успел.

— Как и Рон. Подожди, я предупрежу…

Они прямиком направились в кафе, находящееся неподалеку. Хозяин, выполнявший заодно и роль бармена, был сквибом и умело разводил поток волшебников из Мунго и случайно забредших к нему маглов по разным залам. Гермиона села за свой любимый столик, стоявший почти что в углу. Уж если она и выбиралась из больницы выпить чашку кофе и подумать, то хотела делать это обычно в одиночестве, а не с шумной компанией коллег.

Гарри заказал жаркое из баранины, Гермиона — салат. Беседа текла ровно, как и бывает у старых друзей — о работе, о семье, о том, что всего не успеть, что хочется в отпуск и неплохо б отвезти Джеймса на море, что бабушки балуют детей, что надо прочесть уйму всего, но где — опять же — взять на это время?

Гермиона ждала расспросов, но Гарри болтал о том и о сем, не делая попыток выйти на какую-нибудь скользкую тему и не задавая дурацких вопросов: «Как там дела у тебя с Роном?» Уже прощаясь рядом с Мунго, Гарри трансфигурировал валяющуюся старую картонную коробку в подобие скамейки, присел на нее, приглашая Гермиону сделать то же самое.

— Я тороплюсь, Гарри.

— Всего минуту, а потом опять — в бой.

Они сели, как бывало когда-то давным-давно, спина к спине.

— У тебя бывает, что… ну… будто мы — лишние тут? — спросил он делано спокойно. — Я сам себе иногда не верю, когда серьёзно рассуждаю о чем-либо. Все как будто ненастоящее… Нет, все хорошо, но просто иногда ощущение, что я занят не тем, что я что-то важное упускаю. Не знаю, что, может, где-то новый Темный Лорд, а с ним никто не сражается, пока я занят всякой ерундой.

— Комплекс спасителя. У меня то же самое. Даже работа не помогает, — в тон ему ответила Гермиона.

— Но это пройдет?

Раньше бы она ему уверенно ответила, что — да, надо только постараться, что еще немного и они научатся жить в мирное время и перестанут бросаться спасать всех и вся, просто потому что не могут иначе.

— Я не знаю, — сказала она ему сегодня.

И что она могла ответить еще, после истории с Джо?

Сидение в библиотеке приносило только крохи новых знаний по интересующей Гермиону теме. Ей все время казалось, что она упускает что-то важное, что-то лежащее чуть ли не на поверхности.

Слова Белинды о том, что ей не хотелось бы видеть Гермиону пациенткой, уже не казались шуткой. Гермионе казалось, что она сваливается в безумие. Всегда, в любых обстоятельствах она знала, что может положиться на свой разум, на логику, отыскать смысл, взвесить и принять правильное решение. Несмотря на презрение к Предсказаниям, она видела свою дорогу жизни на много лет вперед: за свадьбой — карьера, потом дети, обязательно двое: мальчик и девочка, умненькие и веселые. И снова работа, научная деятельность и почетное положение в обществе... Она не боялась трудностей и полагала, что, зная, «что такое хорошо и что такое плохо», она всегда сможет сделать правильный выбор. Она всегда была верна себе и своим принципам. Даже страдая от неразделенной любви к Рону (Мерлин, это было жизнь назад!), она знала, что все устроится правильно, так, как надо. Вот удивилась бы Трелони, если бы Гермиона призналась, что знает, видит — им с Роном суждено быть вместе. Их любовь вызревала медленно, не торопясь. Она брала свое начало из дружбы, укреплялась совместными приключениями, подпитывалась их ревностью, закалялась разлуками. Их свадьба была настолько же предрешена, насколько может быть предрешен восход солнца каждый день. Это было естественным и разумным, в этом была логика и смысл. В отношении к Джо ни логики, ни смысла не было, и Гермиона тонула без привычных опор, захлебываясь непонятными, бессмысленными чувствами, которые словно принадлежали кому-то другому, не ей. Несколько раз она была готова аппарировать к его ресторану или квартире, просто чтобы увериться — с ним все в порядке, и каждый раз одергивала себя, читая мысленно длинную отповедь. Она — целитель, она — профессионал и она, фестрал задери, любит Рона!

Прошло около двух недель с последней встречи с Джо, когда в одной из стопок книг, отложенных для изучения, Гермионе попалась небольшая брошюра Ньюта Скамандера «Обскуры, обскурии и причины их появления. Теория и практика». Некоторые истории болезни были толще этой книжечки. Гермиона открыла брошюру и начала читать.

«…видимо, во многом на рост обскурии влияет появление рядом с обскуром волшебника с высоким или хотя бы средним магическим потенциалом. Все изученные мной случаи свидетельствуют о том, что проявляться спонтанная (темная) магия начинает после нескольких контактов носителя обскурии с магами. Возможно, я стал причиной смерти той девочки….»

Гермиона прикрыла рот рукой. Мерлин всемогущий…

«…опасность, угроза жизни, насилие и прочие травмирующие факторы ускоряют выход обскурии из-под контроля (или заставляют личность мага слиться с обскурией и передать ей власть над собой)…»

«…взрослые маги не бывают обскурами по ряду причин: во-первых, в наше время ребенку с явными способностями, который по той или иной причине не был обучен, тяжело избежать травмирующих событий, и обскурия быстро набирает силу. Это приводит к гибели юного мага. Во-вторых, взрослые волшебники чаще всего обучены и знают, как совладать с силой, дарованной им. Обучение магии — это в первую очередь обучение контролю над своей силой… Важно, чтобы информация обо всех маглорожденных детях поступала в Хогвартс и эти дети получали магическое образование…»

Не нужно было подходить к нему. Не нужно. Он мог бы жить до конца своих дней в магловском мире, спонтанные выбросы магии списывались бы на удачливость или случайности — чего только не бывает на свете, но стоило появиться ей, Гермионе, и магия, запертая до этого в Блэке, проснулась и, возможно, стала набирать силу. Все приведенные Ньютом Скамандером примеры просто вопили об этом: рядом с обскуром появлялся сильный маг и после этого носитель обскурии был фактически обречен.

Она заставила себя читать дальше:

«…замечено, но не является подтвержденным, что носители обскурии привязываются (импринтинг?) к магам, которые начинают общаться с ними раньше других и проявляют к ним симпатию любого рода. Так было со мной, и поэтому я считаю себя виноватым в смерти несчастной девочки, так было — по некоторым сведениям — с Грейвсом (Гриндевальдом) и несчастным Криденсом…»

— Так случилось и с Джо Блэком? — тихо произнесла Гермиона.

Больше тянуть было нельзя. Если она не хотела, чтобы кто-то пострадал, надо было вернуть Джо память, а потом уже решать, что делать дальше. Гермиона посмотрела на часы: было уже почти восемь вечера и Джо должен был быть в ресторане.

— Подмени меня, хорошо? — вид у нее был такой, что Снэванс решил не спорить и только кивнул растерянно — чтобы Гермиона Уизли просила ее подменить и уходила посреди дежурства?

Через пять минут Гермиона была около «Полнолуния», через семь выяснилось, что Джо на работе нет. Она выругала себя за поспешность — могла бы свериться с картой, на которой до сих пор высвечивались маршруты Джо и которую Гермиона сама от себя спрятала пару дней назад. Еще несколько минут, и она в знакомом дворе, рядом с его домом. Гермиона не стала звонить, открыла дверь Аллохоморой, взбежала на последний этаж. Что же она так несется, словно обскур уже бушует в центре Лондона? Ничего же не случилось и, возможно, все ее теории — пыль. Она перевела дыхание и уже спокойно постучала в дверь.

Джо открыл через томительные несколько минут, когда она уже собиралась уходить. Выглядел он неважно — мятая футболка, темные круги под воспаленными глазами, сгорбленная спина…

— Какого…Ты? — он выпрямился, вглядываясь в ее лицо. — Я брежу?

— Я пришла…

Он посторонился, позволяя ей войти.

— Что случилось, Джо?

Квартиру было не узнать: мебель перевернута, картины сброшены со стен, пара из них порвана, повсюду рваная и, кажется, местами обгоревшая бумага.

— Что здесь было?

Он смотрел на беспорядок, потирая лоб, словно пытался что-то мучительно вспомнить.

— Я не знаю. Я вчера почувствовал себя плохо и… кажется… пошел домой. Лег спать и все… Как же болит голова! — он сжал ладонями виски.

Она помогла ему добраться до кресла, стала за спиной:

— Закрой глаза и помолчи, пожалуйста, — не таясь она достала палочку. В этот раз это была не просто головная боль. Таким темно-багряным, неспокойным цветом аура пылала только у тех, кто подвергался магическим пыткам или воздействию ядов. Но это было исключено. Возможно… Нечего было гадать. Надо было использовать Легилименс и выяснить все одним махом.

— Не уходи, — прошептал он. — Приходи когда хочешь, просто приходи. Хочешь, я поклянусь, что не трону тебя, я готов на все, только не пропадай вот так. Я сперва, — он нервно рассмеялся, — я думал, что бросила, ну и к черту. Не первая и не последняя женщина. Потом просто скучал, а потом тоска стала невыносимой, я не испытывал такого никогда. Никогда, так…

— Тихо, тихо. Сейчас будет легче, только не открывай глаза, — она водила над его головой палочкой, изгоняя боль, поминая всех богов и Мерлина в придачу, чтобы не навредить, не сделать хуже. Что же она наделала, что она наделала! Не жилось ей спокойно!

— Я согласен быть другом. Черт с ним. Дружба, — он поднял руку, вслепую пытаясь дотронуться до нее. — Я жалок и смешон, но, кажется, я люблю тебя. Ничего о тебе не знаю, но люблю.

— Это не любовь, — она нахмурилась. — Джо, давай попробуем вернуть тебе воспоминания.

Он открыл глаза, развернулся так, чтобы видеть ее.

Ее пальцы заботливо и нежно перебирали его волосы, унося последние остатки боли, она смотрела в его глаза, не отрываясь, и реальный мир становился зыбкой, крошащейся по краям иллюзией. Было так заманчиво нырнуть в общую на двоих темноту и забыть обо всем на свете…

— Я прошу тебя. Пожалуйста…

Он резко отстранился от нее, осмотрелся.

— Потом… ты уйдешь?

— Потом, велика вероятность, ты не захочешь меня видеть.

Он смотрел на нее, и ей хотелось обернуться невидимкой, закрыться от его взгляда или, наоборот, прижаться к нему, только чтобы не видеть, как он на нее смотрит.

— Хорошо, что я должен делать? — он сел прямо, складка пролегла между бровями. Сегодня, словно в насмешку, в черной футболке и в черных джинсах, уставший от боли, сломленный, но не сдавшийся, он как никогда походил на Снейпа. На профессора Снейпа, со вздохом поправила себя Гермиона.

— Смотри сюда, на огонек, — она вытащила палочку и невербально зажгла свет на ее кончике.

— Лазерная указка, забавно.

— Что? Ах, да, лазерная… это что-то вроде гипноза, тебе может показаться, что я — у тебя в голове…

— Ты все время в моих мыслях, я привык, — он послушно смотрел на палочку.

— Тогда начнем, — она повела палочкой из стороны в сторону, тихо прошептав: «Легилименс».

Она умела скользить по чужим воспоминаниям изящно и почти невесомо, оборачиваясь ветром и облаками. Она знала, что искать, и давно уже не отвлекалась на то, что ее не касалось. Все же она позволила себе посмотреть на их последнюю встречу его глазами и ощутить всю горечь от своего побега. Он видел ее красивее, чем она была на самом деле. Она последовала дальше. Женщина с мягким взглядом темно-карих глаз, другая женщина — с губами тонкими и бескровными и таким звонким смехом… Гермиона уняла ненужную ревность — как бы то ни было, ее это не касалось. Дальше, дальше. Радости и горести, победы и поражения, друзья и злопыхатели. Ресторан и его открытие, знакомство с Игги, темный дом, рождественская песня и почему-то — страх. Клетушка, с трудом напоминающая комнату, аскетичная обстановка. Снова женщина, даже девушка, чуть младше Гермионы, с серьгой в носу и татуировками. Другая квартира, больница, взгляд на себя в зеркало и понимание, что ничего, никаких воспоминаний не осталось и… Гермиона остановилась перед темной стеной. Дальше она пройти не могла, как ни старалась. Стена была похожа на огромную темную студенистую массу, залившую все вокруг. От нее веяло холодом, а если присмотреться — в ее глубине едва различались призрачные силуэты. С таким Гермионе дело иметь не приходилось. Стертая память Локхарта напоминала пустыню, по которой ветер гнал обрывки воспоминаний. Все новое, что он узнавал за день, этот ветер разбрасывал с жестокой последовательностью. Гермиона видела разные стены, которые закрывали воспоминания — невероятно высокие каменные и зыбко прозрачные, словно туман, темные, как ночное небо, и она знала, что делать в таких случаях, но память Блэка была словно погружена в мутный сироп. Только тронь — и утонешь сам, пропадешь, завязнешь. Гермиона поставила якорь и дотронулась рукой до стены. Ее вышвырнуло из разума Джо с такой силой, что все тело тут же отозвалось глухой болью, будто она упала с порядочной высоты на асфальт.

— Гермиона, — он, белее своей самой стерильной формы, стоял рядом с ней на коленях, поддерживая ее голову, — что… что происходит?

— Ты — не обскур. Слава Мерлину, — прошептала она, после чего мир померк.

Каждый из нас получил офигительный шанс сварганить себе новую жизнь. Это круто, старик. Вопрос только — как долго она продлится...

Из письма Игнатия Седовского (Игги Седофф) Джо Блэку

Когда-то он такое уже испытывал. Дикая боль, вспышка не света, а темноты, если возможно такое представить. Он был готов заорать, когда внезапно все кончилось. Он разлепил веки и увидел, как Гермиона оседает на ковер.

— Гермиона… что происходит?

Он рванулся к ней и упал на колени: ноги не слушались, перед глазами все плыло. От злости хотелось кричать в голос, но сил даже на это не было. Черт, ну что за черт!

Она пробормотала что-то непонятное и отключилась, а у него не было сил встать.

— Гермиона!

Он почувствовал основательно подзабытый, но такой узнаваемый страх.

За шесть лет он научился жить так, как живут обычные люди. Он сам создал свое прошлое, в котором было все, что бывает у простых людей — любящие родители, хорошие друзья, интересное дело. Он придумал, что родители мирно умерли от старости, а друзья просто растерялись из-за переездов или по каким-то другим не менее банальным причинам — такое тоже бывает. Тем более, ему везло на людей и потихоньку он оброс связями и знакомствами. Он был дружелюбен, обходителен, остроумен, невольно копируя главных героев популярных фильмов, он был открыт, понимая, что все равно беззащитен перед прошлым: если кому-то захочется его убить, он не сможет помешать, так что толку переживать? Он нашел дело по душе и был уверен, что однажды найдет и женщину, которая станет частью его жизни. И он подумать не мог, что захочет, чтобы этой женщиной стала Гермиона.

Как только она обратилась к нему тогда, на улице, он почувствовал смутную тревогу, интуиция — а только ей он доверял на все сто — взвилась пожарной сиреной, что эта девушка не случайно оказалась тут, не случайно встретилась, но вместо желания тут же избавиться от нее, тем более это было проще простого, он зачем-то зазвал ее к себе домой. И тут его не покидала эта двойственность: тревога, которая могла обернуться настоящим страхом, и вместе с тем неуместная радость из-за того, что Гермиона пришла. Рядом с ней непроницаемый мрак, окутывавший его прошлое, становился не таким плотным, шел трещинами и казалось — сделай усилие и все вспомнишь. Если б он только хотел. Но теперь он не хотел. Те времена, когда он готов был отдать все, только бы понять, кто он такой на самом деле, давно остались в прошлом. Теперь он — Джо Блэк. Он — удачливый парень, без пяти минут бизнесмен (Игги уже заводил разговор о партнерстве). У него есть все, о чем несколько лет он только мечтал. И теперь он боялся, что стоит вспомнить себя настоящего, и эта спокойная, сытая, стабильная жизнь рухнет.

Джо выдохнул, поднялся и, все еще чувствуя ломоту во всем теле, поднял и переложил Гермиону на диван, а сам, напоминая себе старого деда, поплелся на кухню. Выпил ледяной воды прямо из-под крана и, прихватив минералку и пару стаканов, вернулся в комнату.

Гермиона приходила в себе: она лежала, сжимая ладонями виски и не открывая глаз.

— Держи, — он плеснул в стакан воды, — в фильмах это лучшее средство от обмороков, в жизни — не знаю, — свой голос показался ему чужим. Так бывало, восстановленные с большим трудом связки иногда не слушались.

— Спасибо, — она села на диване, он опустился рядом.

— Ты как? И что это было? Почему тебя выключило? Ничего себе гипноз.

— Это не гипноз, это…

— Потом поговорим, — поспешно перебил он ее. — Отдохни. Я понимаю, происходит что-то странное, но я не хочу знать — что. Не сейчас.

Она упрямо покачала головой:

— Твоя головная боль сама по себе не пройдет, будет хуже. Но мне не все ясно, я думаю…

— Нет, не сейчас, — он привлек ее к себе, прижал, позволяя руке скользнуть вверх по спине, к тугому пучку, освободить волосы от шпилек, вдохнуть ее запах, ожидая, что сейчас она оттолкнет его.

Сумерки становились гуще, комната в красноватом отблеске заходящего солнца казалось ему чужой.

— Я бы хотела ошибаться, — пробормотала Гермиона, он едва смог разобрать слова.

— Ты не хочешь, чтобы я оказался им, твоим учителем…

— Я бы хотела, чтобы все было иначе, совсем все.

— Чтобы мы не встретились?

Он нашел ее губы, поцеловал, стараясь быть нежным, хотя никогда и ни с кем таким не был. Он боялся ее спугнуть, он чувствовал, как под тонким свитером напряжены ее мышцы, она была готова оттолкнуть его и снова уйти, но она, он хотел в это верить, не хотела уходить.

— У нас есть только этот вечер. Завтра ты мне все расскажешь и я… я соглашусь. Попытался убежать от судьбы, не вышло, ладно уж, — прошептал он, — но сейчас позволь мне быть просто Джо и не думать ни о чем? — он не стал дожидаться ответа, снова целуя ее.

Она была из тех людей, для которых слова и обещания — не пустой звук. Она была цельной — ценное качество, редкое и такое притягательное. В ней чувствовалась сила, огромная сила, и он робел перед ней, и даже привычные уловки мужчин всех времен и народов — объявить ее такой нежной и слабой — не срабатывали. Он сдавал позиции без боя, позволяя ей проникать в его мысли, в его кровь, в его жизнь. Он не представлял, что можно влюбиться так по-детски быстро и по-стариковски глубоко, когда жизнь без вот этого, одного из миллиарда, человека теряет смысл. Он повторял себе, что это пройдет, что раз это настолько остро, то значит не может длиться вечно! Но вчера он чуть не умер, окончательно приняв, что Гермиона ушла навсегда и он ее не увидит. Он ругал себя за поспешность, ругал за неторопливость, ругал, что вообще заговорил с ней, что позвал к себе, что отпустил. Он был готов на все что угодно, только чтобы увидеть ее снова. В результате он приполз домой, чуть живой от боли, уверяя себя, что это просто вирус и… и позволил боли поглотить себя без остатка.

— Джо… — она отстранилась от него. Он не видел ее лица, но мог поклясться, что она серьезна и собрана. — Ты сам пожалеешь о том, что…

— Что был несдержан? Я пожалею, если отпущу тебя.

— Нет, так нельзя…

— Нельзя… — он соглашался с ней, но его руки так требовательно скользили по ее плечам, по ее спине и она выдохнула, сдерживая стон, едва слышно, но от этого звука закружилась голова. Он сдерживался, Бог свидетель — сдерживался, нежно оглаживая колено, губами едва касаясь шеи, молча, чтобы не сказать глупость, которая разрушит их хрупкое единение. И все же она, тяжело дыша, вырвалась из его объятий.

— Мне кажется, я схожу с ума, — она отошла к окну.

Злость — не на нее, на того, кем он, возможно, когда-то был — поднялась горькой волной.

— Скажи, почему ты пришла сегодня? Именно сегодня. Это совпадение?

— Да, — она повернулась к нему. Было странно разговаривать в полутемной комнате, почти не видя друг друга, но ни он, ни она не торопились включать свет.

— Ты вернешься? — он почти жаждал услышать «нет», чтобы позволить злости и отчаянью выплеснуться на волю.

— Да, я не могу тебя оставить, пока мы не решили, что делать дальше с твоей памятью.

Как спокойно звучал ее голос. Никаких сомнений!

— Значит, милосердие? Сострадание к больному — вот и все, что ты испытываешь? — теперь к злости примешивалась обида.

— Ты мне не безразличен, — сказала она все тем же ровным тоном.

Господи, пойми женщин! Попробуй понять хоть одну из них!

— Тебе, думаю, в той же мере не безразличны многие… пациенты. Я понимаю, что не имею права рассчитывать на большее, — он надеялся, что его голос был таким же спокойным, как у нее.

Ему вспомнился фильм о связи взрослого китайского богача и бедной юной белой девчонки. Он смотрел и недоумевал, как эта пигалица быстро скрутила в бараний рог взрослого и неглупого мужика. Теперь можно было только удивляться собственной быстрой капитуляции.

— Ты достоин большего, чем милосердие. Ты сильнее, чем думаешь…

Вот только не это, только не эти избитые, банальные фразы о том, что он достоин лучшего!

— Сильнее? — он подошел и встал рядом с ней, близко, но не касаясь. — Куда девается моя сила, когда тебя нет рядом? Ладно, хорошо… пусть будет так. У меня нет ни одного шанса, верно?

Он пытался совладать со злостью на себя, с разочарованием, с ненужной никому надеждой, с отчаянной верой в то, что все может измениться.

Гермиона молчала, видима подбирая слова, чтобы не так ранить его. Милосердная…

— Ты уйдешь, и я тебя больше не подпущу к себе. Я лучше сдохну, чем… — он сделал шаг и осторожно обнял ее, сплетая пальцы в замок на ее животе. — Я сам разберусь со своей памятью. Я не потревожу тебя никогда и тебе не позволю ломать мою жизнь, — он наклонился к ее уху и прошептал: — Потому что твоего сострадания мне мало. Но это завтра, а сейчас… скажи, что ты чувствуешь ко мне?

— Я... я не могу без тебя, — сказала она после паузы, резко поворачиваясь к нему. — Прости меня! Я опять… я все время пытаюсь что-то исправить, изменить, помочь, но у меня ничего не выходит. И опять!

Она врала или была честна с ним, с собой? Он не собирался думать об этом. Он услышал: «Я не могу без тебя», и радость смыла все остальные эмоции. Он взял ее за руку и потянул на себя, отступая к дивану. Не рассчитал, рухнул, словно диван дал под колени, но не отпустил ее руки, и Гермиона упала на него.

— Я не могу, мы не можем! — она не сделала ни движения, чтобы высвободиться.

— Я исчезну завтра из твоей жизни навсегда, сделаешь вид, что меня и не было.

— Нет, так не выйдет, — она уперлась руками в его грудь.

— Я не могу отпустить тебя, не могу, — он задыхался, уже плохо контролируя себя. От ее близости он хмелел быстрее, чем от виски. — Неужели ты не видишь? Не могу…

— Джо… — она трясущейся рукой провела по его волосам, по лицу, уткнулась в плечо, — прости меня.

— За все и на сто лет вперед, — выдохнул он, сдирая с нее свитер.

Джо не мог отдышаться — воздух в комнате изменился, загустел, каждый мускул вибрировал от напряжения.

Она была рядом. Податливая, нежная, знакомая миллионы лет и совершенно неизвестная. В ней все было так, как надо, как будто его мечты воплотились в земную женщину, и только слабый отголосок здравого смысла кричал: «Так не бывает!», но что до рассудка, когда невозможно понять — где заканчиваешься ты и начинается другой?

Темнота, плотно окутывающая его прошлое, вдруг подернулась, словно приглашая заглянуть за завесу, и если бы у него были силы или желание — он бы смог вспомнить хоть что-то, хотя бы свое имя, но вместо этого он плотнее сомкнул веки. Какое дело до прошлого и до будущего на пике блаженства?

Оргазм был настолько сильным, что ему казалось — сердце не выдержит, разлетится вдребезги. Он закричал, и от его крика взорвалась стеклянная перегородка, отделяющая комнату от кухни, бумаги, разбросанные на полу, взлетели под потолок, раздался жуткий треск ломающейся мебели. Тишина…

— Кажется, мы сломали диван, — прошептала Гермиона.

Джо скатился с нее, обнял, поцеловал в лоб, в спутанные волосы над виском и рассмеялся — легко и радостно.

 

Он сначала вспомнил все, что было вчера, где-то на грани сна и яви, а потом только окончательно проснулся и рывком сел. Солнце отражалось в окнах дома напротив. Джо взглянул на часы — раннее утро. Он прислушался, но в квартире было тихо. Обернув простыню вокруг бедер, он поднялся, осматриваясь. Если бы не то, что он проснулся на диване, если бы не запах Гермионы, который, кажется, въелся в его кожу, если бы не шпилька, лежащая на полу, если бы не воспоминания тела, он бы решил, что вчерашний день ему привиделся: перегородка между кухней и комнатой была на месте, хотя он отлично помнил, как она разлетелась вдребезги. Картины висели на стенах, правда, немного в другом порядке, ножки дивана — целы, бумаги лежали на столике, у которого, если он правильно помнил, не хватало вчера одной ноги…

— Чертовщина…

Неужели ему все приснилось? Неужели вчера он был настолько не в себе?

Джо принял душ, оделся, сварил себе кофе.

Он пытался найти способ соединить свои воспоминания о вчерашнем вечере и сегодняшнюю реальность, но не представлял, как это возможно — или Гермиона не приходила и ему все приснилось, или… Только выходя из квартиры, он заметил оставленную ею записку: «Я вернусь и все объясню».

В ресторане еще никого не было. Джо сам открыл двери и прошел в свой кабинет, вытянулся на диване. Дел было море — текучка, которая не кончается никогда. Он все чаще занимался административной работой, оставляя на Чо Ванга кухню. Парень талантливый и скоро на него вполне можно будет оставить ресторан или открыть под него еще один… Если только…

Если только Гермиона не убедит его вспомнить свою прошлую жизнь.

Что с того, успокаивал он сам себя. Он вспомнит, и что? Почему это должно изменить его сегодняшнюю жизнь? Проснется тяга к преподаванию? Так он ее вполне удовлетворяет, обучая — а чаще переучивая — своих поваров кулинарным премудростям. Но сколько он ни убеждал себя в том, что обретенные воспоминания ничего не изменят, в душе крепла уверенность — изменится все.

Он вышел из кабинета, прошел по залу, провел рукой по шероховатой поверхности барной стойки, снял стулья с ближнего столика и застелил скатерть. Через полчаса должны были прийти официанты и повара, метрдотель. Сегодня, кажется, работает Мона… Ресторан заживет, задышит.

Скрипнула дверь, и Джо оглянулся. Пришли первые сотрудники. Рабочий день начался, пора было отбросить размышления о вечном, впереди был насыщенный день.

Рабочая суета вносила упорядоченность в его день, заставляя забыть о том, что напрямую не относилось к работе. Он уставал, но такая усталость ему была по душе, особенно когда посетители были довольны.

Вечером, когда он вышел лично поприветствовать важного гостя — русского миллионера, приятеля Игги, его поймала Мона.

— Ты не звонил мне несколько недель, у тебя все в порядке? Или я чем-то обидела тебя?

— Не сейчас, Мона, потом… — что он мог ей ответить?

— Ты поменял меня на… кого-то другого? — голос Моны дрогнул.

— Послушай, детка, — его чуть не перекосило от собственного тона, от пошлости слов, — у меня сейчас очень непростой период в жизни. Не усложняй его мне, ладно? Я разберусь и тогда…

— И сколько мне ждать, Джо, год?

Слава Богу, его позвал Чо и, чмокнув Мону на прощание в щеку, Джо с радостью ретировался на кухню.

Он не терял надежды, что Гермиона появится в любой момент, даже когда день стал клониться к концу. Но она не пришла, ни в этот вечер, ни на следующий день…

Гермиона пришла в субботу, рано утром. Просто появилась рядом с кроватью.

— Я сплю? — он протянул к ней руку, она присела рядом, улыбнулась.

— Как ты здесь очутилась? Я не запер дверь? Черт, я стал рассеянным, нехорошо. Вчера пару раз чуть не напутал со знакомыми рецептами, — он сел, протер глаза. — Ты мне не снишься?

— Нет.

— Ты не спала? Ночная смена?

Кивок. Смущена, отводит глаза. Уставшая, осунувшаяся и все равно самая красивая, куда Моне до нее!

— Мне надо было кое с кем встретиться, поговорить и… подготовить твое возвращение, — теперь она смотрела прямо на него, едва ли не с вызовом.

— Ого…

В нем боролись необходимость объясниться и желание потянуть ее за руку, прижать к себе, снять с нее одежду и остаться в кровати на весь день.

— Моего возвращения?

— Это долгая история.

Она не отвела глаз, когда он встал и натянул джинсы и футболку.

— Пойдем, накормлю завтраком.

Он провел ее прямо на кухню и заметил, как она удивилась.

— Я не настолько фанат чистоты, как можно подумать, просто не люблю пускать сюда тех, кто…

— Не близких?

— Что-то вроде, — он достал из холодильника овощи, пророщенную пшеницу, бананы, молоко. Руки делали привычную работу, которая приносила успокоение. Блендер взвыл, перемалывая и перемешивая. — Вот, пей, — Джо поставил перед ней стакан, Гермиона с подозрением принюхалась. — Это вкусно, — он отхлебнул из своего стакана. — Как ты относишься к банальной яичнице?

— Отлично. Джо, послушай… Мне много надо тебе рассказать, объяснить. Я понимаю, почему ты не хочешь меня слушать, не хочешь ничего менять... Если бы это было возможно, я бы не пришла сегодня, я бы оставила тебя в покое. Я виновата перед тобой. Возможно, если бы я не стала выяснять, всего этого бы не было… Но ты должен знать, кто ты. Я знаю теперь, как вернуть тебе память.

Он вымыл руки и сел напротив нее.

— Ты хочешь, чтобы я стал прежним?

— Мое желание не имеет значения.

— Как и мое?

— У нас есть два варианта решения, — она говорила, словно заучила слова заранее. — И в любом случае, я должна тебе все рассказать и объяснить. Ты сможешь выбрать, что делать дальше, правда, выбор не широк.

— Давай сперва покончим с яичницей, а потом уже с моим темным прошлым.

— Джо!

— Я серьезно, я не могу решать такие вопросы на пустой желудок.

Он поймал ее взгляд. Так смотрят на поправившихся вопреки всем прогнозам больных.

— Ты все еще гадаешь, кто я?

— Я почти уверена, что ты — это… — она замолчала, — лучше я расскажу тебе все по порядку.

Он вернулся к готовке.

— Мы с ним настолько похожи?

— Мне трудно судить. Я не знала его хорошо и все же, я думаю, что сейчас — ты другой. Джо на данный момент полностью вытеснил прежнюю личность. Мне кажется, ты даже выглядишь моложе, насколько помню. Но мы были тогда детьми. Нам все, кто старше тридцати, казались ужасными стариками.

— Сколько ему лет? Должно было быть?

— Сейчас? Сорок четыре.

— После больницы я думал, что мне все пятьдесят, — он не поворачивался к ней, так было проще. Да и зелень сама не нашинкуется. Он снял бекон, вылил на сковороду взбитые яйца, уменьшил огонь.

— Мне жаль, — повторила она.

— Не стоит жалеть. Ты стоишь того, чтобы ради тебя и забыть, и вспомнить, если надо.

— Это ты сейчас так думаешь…

Он обошел стол, склонился над ней.

— Если есть шанс не вспоминать — я использую его, вот мой выбор. Я не хочу становиться тем, кого ты… не любишь и не сможешь полюбить. А мне хочется верить, что ты все-таки будешь со мной.

— Хорошо. Пусть будет так, — она кивнула, нахмурившись. Ни слова о том, что он только что признался ей в любви.

— Как поживает муж? — он снова вернулся к готовке.

— Не знаю. Я… я ему призналась в измене, и он ушел.

— Что? — он не поверил своим ушам. — Ты призналась…

Собственно, что его удивило? Гермиона — цельная и честная, такая не будет жить двойной жизнью.

— Ты призналась, потому что невыносимо врать, или потому что…

Она закрыла глаза, задирая подбородок и сглатывая слезы:

— Только не будем сейчас обо мне. Я сама себя загнала в такую ловушку, как когда-то на втором курсе… Неважно. Сперва надо разобраться с тобой, потом уже я…

— Бог ты мой, — он снял сковороду с огня, — умеешь ты удивлять.

— То ли еще будет.

Он разложил еду по тарелкам, достал соусы и хлеб, сел напротив Гермионы.

Так странно было сидеть на кухне и завтракать вместе с ней. Он позволил себе представить, что это — их обычное утро, что так было и так будет. Можно было помечтать, что сейчас они пойдут гулять по Лондону или в кино. Можно было сделать вид, что нет тайн, нет его амнезии, нет ее мужа, что прошлого — нет, а впереди только светлое будущее.

Он смотрел на нее, запоминая, хотя лучше других теперь знал, насколько ненадежная штука — память.

— Пойдем гулять? Или в кино, — он постарался, чтобы предложение звучало беспечно.

— Нет, сначала ты выслушай меня. И спасибо, очень все вкусно, мне действительно давно надо было подкрепиться.

— Не за что, заходи почаще, — он хотел собрать посуду со стола, но Гермиона остановила его.

— Подожди. И лучше сядь.

— Хорошо, — он послушно сел на место.

Гермиона достала свою указку, которой уже пыталась его загипнотизировать, взмахнула, пробормотав что-то вроде: «Вино, град, лиса и оса» — и тарелки взмыли со стола и неторопливо отправились в раковину, вода включилась, подчиняясь воле указки Гермионы, дозатор сам налил на подлетевшую к нему губку мыло. Губка принялась мыть тарелки, которые то так, то эдак подставляли ей бока. За тарелками в сторону раковины отправились чашки.

Джо сидел, стараясь не шевелиться. Он знал, что это невозможно, но сейчас сам видел это.

— Знаешь, — произнес он, когда чашки наконец встали рядом с раковиной, — лучший вариант, что я все еще болен, и мне это снится. Худший — что я в больнице, в коме и все это — начиная с ресторана и заканчивая вот этой сценой — мой предсмертный бред.

— Это не бред. Это волшебство, магия. И ты так мог когда-то, и не только мыть посуду, — она превратила на его глазах блюдце в красивую стеклянную вазу, налила — прямо из воздуха — воды, и в пустой вазе у него на глазах выросла роза. Гермиона взмахнула указкой, и ваза по воздуху приплыла к нему в руки. Он ощутил прохладу стекла, почувствовал аромат цветка и провел рукой по листьям и стеблю, уколовшись шипом. Кровь на пальце была самая настоящая.

— Когда мне было почти одиннадцать, к нам в дом пришла странно одетая женщина. Она сказала, что я — волшебница, и показала мне и моим родным, что она может. Родители не спали всю ночь после ее визита, а я… я не могла поверить. Я была самым простым ребенком, ходила в обычную школу. У меня были друзья, не много, но были, у меня был котенок, я, конечно, мечтала о чудесах, но была уверена, что это невозможно. Я хотела стать врачом, как родители… Мне было ужасно страшно. Та женщина сказала, что если я не буду учиться, то не смогу совладать со своей силой, со своим даром и кто-нибудь пострадает. У нас пару раз происходили дома странности, но родители как-то находили более-менее путные объяснения этому. Я не хотела ехать в школу волшебства, я не хотела в одиннадцать лет оказаться один на один с совершенно новым миром, но кто тогда смог бы обучить меня контролю? Я прочитала о волшебном мире достаточно и поняла, что мне будет непросто. А потом... потом я решила, что учеба — это просто учеба. Я стала лучшей ученицей. Когда учишь формулы, кажется, что всему этому есть рациональное объяснение. Я решила для себя, что магия — разновидность науки, просто очень продвинутый ее вариант. А потом я привыкла.

Она замолчала. Он осторожно поставил вазу на стол, встал и прошелся по кухне.

— Сейчас я жалею, что не курю. Было бы кстати, — он снова сел. — Ты хочешь, чтобы я поверил, что есть… магия?

Это было дико и глупо, это было невероятно, но, черт возьми, становилось понятно, почему перегородка — целая, а картины висят на местах и мебель починена.

— Это невозможно, — упрямо повторил он. — Это наркотики? Или гипноз? Гипноз, да?

— Нет, — Гермиона вздохнула, — я знаю про гипноз, я много читала, но никогда не практиковала. Я использовала заклинание, чтобы просмотреть твои воспоминания.

Он дернулся, как от удара. Это было неприятно, но чему удивляться — если на минуту допустить, что магия возможна, почему бы не читать чужие мысли, раз можешь легким движением руки восстановить разгромленную квартиру? И все же он не удержался, чтобы не спросить язвительно:

— Было интересно?

— Я сделала это не из любопытства и не рассматривала то, что не касалось проблемы утраченной памяти. Мне сложно объяснить, но… представь плотину, которая сдерживает поток воды. Вот такая плотина отделяет твои воспоминания. Ты был прекрасным окклюментом, ты закрыл сознание от вторжения, а потом... Потом тебя чуть не убили, и ты как-то попал к маглам.

— К кому?

— К простым людям, к не-волшебникам. Если бы ты остался в Хогвартсе, в школе, то, возможно…

— Я бы умер?

— Или выжил бы и вернул себе память сам.

Он потер переносицу, снова вскочил. Новая информация никак не втискивалась в привычные шаблоны. Самым верным решением было бы выгнать Гермиону. Или позвонить и сдать ее на руки психиатрам и самому сдаться, потому что забыть ее фокусы уже вряд ли получится.

— У тебя в руках…

— Это не указка, конечно. Это волшебная палочка.

— И я тоже с ее помощью смог бы…

— Не знаю, тебя она может и не слушаться.

Он вспомнил, как выбросил похожую, разломанную надвое деревяшку, так и не поняв, почему она была среди его личных вещей.

Растерянный, он стоял посреди кухни, не зная, что делать.

— Так нельзя, — он опустился на колени перед Гермионой, — все слишком быстро и слишком невероятно. Я схожу с ума? — он позволил себе обнять ее ноги, прижаться щекой к коленям. — Мне не одиннадцать лет, мне не так-то просто смириться с тем, что твой рассказ — правда. И я… не верю тебе, хотя и знаю, что ты не врешь.

Ее ладонь опустилась на его затылок, скользнула по волосам.

— Я понимаю. Я покажу тебе наш мир, он закрыт от обычных людей. Ты сможешь все увидеть сам.

— Только не сейчас, — его руки скользили по ее бедрам, задирая подол платья. — Чувствую себя, как приговоренный, выторговывающий последнее желание.

— Джо… не надо, — она остановила движение его рук. — Нет. Это, как ни посмотри, неправильно.

Сидеть у ее ног, слушать будничные, привычные звуки большого города и не думать о том, что он — разве это возможно? — часть другого мира: вот чего бы он хотел.

— Ладно, пойдем на экскурсию, если ты хочешь, — он со вздохом встал и подал руку Гермионе. Что толку мечтать о том, что не сбудется? — Хотя я все еще надеюсь, что все это часть какой-то непонятной мне мистификации. Я даже подозреваю, что это дело рук Игги, у русских очень странное чувство юмора.

— Это не розыгрыш. Тебе надо переодеться во что-то более респектабельное и выпить это, — она поставила на стол небольшой старомодный флакон с искрящейся темной жидкостью.

— Что это?

— Оборотное зелье. Действует пару часов. Не думаю, что идти в своем настоящем облике — хорошая идея.

— Оборотное зелье? И ты хочешь, чтобы я это выпил? — он хмыкнул. — Ясно. «Выпей меня и ты увидишь небо в алмазах, голубых единорогов, небесные города и множество других чудес…»

— Единорогов сегодня не будет, обещаю. Это не наркотики. Это действительно оборотное зелье, ты будешь выглядеть как другой человек.

— Как другой?

— Да, как мой папа.

Он рассмеялся. Трудно было не смеяться над собой, ведущим шизофренические разговоры, стоя на собственной кухне.

— Ты слышишь себя? — он сделал шаг к ней, обнял за плечи. — Оборотное зелье, волшебный мир… Бред, просто бред. Мы заигрались.

— Кто разбил перегородку, кто переломал почти всю мебель в квартире? Кто оказался на другом конце Лондона, не поняв — как?

Он перестал смеяться — ответ на эти вопросы он знал, но проще было сделать вид, что всего этого не было.

— Этому должно быть рациональное объяснение. Например, что кто-то пытается свести меня с ума, а ты — помогаешь. Технологии шагнули так далеко, что трудно удивляться чему-то. Ты видела Копперфильда? Он летает, он заставляет исчезнуть статую Свободы. Или он тоже из ваших?

— Я не знаю, о ком ты. Как тебе доказать…

Он коснулся ее лица, провел по щеке, вниз, и она, зажмурившись, прижалась к его ладони.

— Джо, если бы ты знал, как я хотела бы все изменить, но это невозможно! Фокусы, мытье посуды и выращивание роз — это милые забавы, а есть магия темная, страшная, и ты… ты знал в ней толк. Я боюсь за тебя, я боюсь, что ты навредишь себе или кому-нибудь еще, я боюсь, что кто-то кроме меня случайно встретит тебя и что тогда?

— Ты только поэтому пришла? — прошептал он, сокращая дистанцию между ними. — Неужели только поэтому? Из-за страха?

Она распахнула глаза и посмотрела на него в упор.

— Нет. И это меня тоже пугает. Я любила Рона и я… я не могла же его разлюбить? Он хороший, очень хороший, милый, он… мы столько пережили вместе, он — часть меня, и я...

Он молча подхватил ее на руки и понес в спальню. Его колотило от злости на неизвестного ему Рона. Наверняка сильный, высокий, красивый и молодой. Ровесник Гермионы. Шалопай и душа компании. Милый! Черт возьми — милый!

Стакан на тумбочке задрожал, и Джо заметил, с какой тревогой уставилась на него Гермиона. Боится, действительно боится, что от его гнева штукатурка посыплется? Он успокоился и, глубоко вздохнув, заставил себя выкинуть мысли о ее муже из головы. Он ушел — и слава Богу, что думать о нем?

Было слишком много света, но так не хотелось вставать и задергивать тонкие занавески: свет они пропускали хорошо, но лишали соседей напротив интересного зрелища. Гермиона взмахнула палочкой, шторы задернулись.

— Может, в магии действительно что-то есть? — пробурчал он, стягивая с себя футболку.

Он не отпустит ее. Не сейчас. К черту магию, и реальность — к черту. Один раз мир уже рассыпался крошевом, и он смог его собрать, сможет еще раз, тем более, есть, ради кого.

Гермиона не отталкивала его, но и страсти не проявляла, словно не хотела быть повинной в происходящем, словно это не она, а кто-то другой лежал на его кровати.

Он стянул с нее трусики, приподняв бедра. Языком медленно и тягуче провел от лодыжки вверх, до колена, по внутренней поверхности бедра, где кожа так тонка и чувствительна. Гермиона застонала, пытаясь уклониться от его ласк.

— Я хочу тебя, — прошептал он, целуя ее живот, грудь, шею. — Я хочу тебя, я хочу быть с тобой всегда, не отпускать. Я хочу тебя…

Она перестал делать вид, что ее тут нет, ее глаза стали темнее, взгляд — глубже, волосы разметались по подушке. Ни одна из его женщин в момент близости не была столь прекрасна. Ни одна не вызвала такие противоречивые чувства. Наверное, во всем были виноваты их недавние разговоры, но Джо казалось, что он чувствует исходящую от нее силу, которой хотелось подчиниться и которую хотелось подчинить.

Она сама потянула его на себя, сама поцеловала его губы, требовательно выгибаясь навстречу.

— Скажи мне, скажи, — он медлил, с трудом сдерживая желание.

— Я хочу тебя, — прошептала она чуть слышно, и он перестал сдерживаться.

— Джо…

— М-м-м? — миру возвращалась резкость. Мягкий свет солнца, пробивающийся сквозь занавески, золотил кожу Гермионы. Джо не удержался, провел ладонью по ее бедру, но Гермиона перехватила его руку.

— У меня мало времени, нам надо торопиться.

— Торопиться? Куда? А, да, — он перевернулся на спину, требовательно обнимая Гермиону и прижимая ее к себе, — экскурсия в мир магии, розовых пони и радуг.

— Кто первый в душ?

— Раз мы торопимся, то предлагаю идти вместе.

— Значит, первая — я, — она, не стесняясь, встала, собрала свои вещи и направилась в ванну.

Ему совершенно не хотелось никуда идти. Все рассказы о магии, и даже сама собой моющаяся посуда сейчас представлялись ему сущей ерундой. Ну есть и есть, что с того? Тело было наполнено приятной тяжестью, хотелось закрыть глаза и поспать.

Джо повернулся на живот. Сквозь ресницы, стараясь не уснуть, он смотрел на деревянную палочку, на волшебную палочку. Невзрачная, без алмазов-изумрудов. Он, конечно, не знаток, но представлял себе такие артефакты как-то иначе, богаче и величественнее, что ли. Неужели с помощью этого прутика можно колдовать? Если всерьез поверить в то, что это в принципе возможно. Он потянулся, осторожно дотронулся до палочки и тут же отдернул руку — ничего не случилось. Он сел и прислушался к шуму воды в душе. Как подросток, ворующий отцовские сигареты, он, не дыша, взял палочку Гермионы в руки и неловко взмахнул ею. Сноп алых искр с оглушительным хлопком вырвался из кончика палочки и подпалил занавески, Джо в ужасе махнул рукой снова и внушительный кусок деревянного резного изголовья кровати обрушился на пол. Он бросил палочку в сторону.

— Черт, черт, черт!

Появившаяся в дверном проеме Гермиона неодобрительно покачала головой. Завернутая в его полотенце, с каплями воды на плечах, она была возмутительно юной и невозможно притягательной.

— Может, ну ее к черту — и экскурсию, и магию? — он чувствовал себя исключительно глупо.

— Нет, ты должен увидеть наш мир. И ты должен научиться управлять своей магией.

— Научиться?

— Я научу тебя самым простым заклинаниям, это не так сложно. И да, — она последним взмахом палочки восстановила изголовье, — мы купим тебе подходящую палочку.

Пока Гермиона одевалась в спальне, он принимал душ. Обычно вода приносила успокоение, проясняла мысли. Только вот сегодня ни успокоения, ни ясности мысли он так и не ощутил. Ему было страшно, он, вопреки тому, что видел, вопреки тому, что чувствовал, когда взял ее палочку, не мог поверить в происходящее. Наверное, приземлись на соседнем доме тарелка с пришельцами, он бы поверил быстрее. И он не хотел ничего менять, ничего узнавать, но и трусом выглядеть не хотел.

Гермиона ждала его на кухне, пока он переодевался — стояла и смотрела на улицу, но, кажется, не видела ничего, что происходило вокруг, и вздрогнула, когда он подошел.

— Давай свое пойло и пошли, — сказал он устало. — Ты права, дел по горло.

— Вкус — так себе, — она указала на флакон, стоявший на столе, — глотай быстро. Будет неприятно, это просто надо перетерпеть. Папа немного ниже и плотнее, я подгоню одежду потом.

Он немного помедлил и откупорил флакон. Зелье пахло, конечно, не фиалками, но терпеть было вполне можно. Заманчиво было вылить эту гадость в раковину, но он задержал дыхание и выпил жидкость одним глотком.

Ничего не происходило, и он уже собирался ехидно поинтересоваться, когда пора начинать смеяться, как внутренности скрутило жгутом. Боль была такой внезапной, что он с трудом удержался на ногах, кожа зачесалась, стала зудеть, как от сильного ожога. Он смотрел на свои руки — пальцы укорачивались, ногти меняли форму у него на глазах, кожа покрылась мелкими темными веснушками. Боль кончилась так же резко, как и началась. Он, чувствуя, насколько теснее стала одежда, прошел в холл и уставился на себя в зеркало. На него смотрел мистер Грейнджер собственной персоной. Единственная разница с настоящим отцом Гермионы была в идиотском выражении лица.

Пока Джо пытался смириться с новым обликом, Гермиона превратила его джинсы в темно-синие слаксы, любимую футболку с Губкой Бобом в рубашку-поло с вышитым маленьким крокодильчиком, а удобные кроссовки — в респектабельные мокасины.

— Пойдем? Папа нечасто бывает на Косой аллее, так что можешь удивляться сколько хочешь. Мы сейчас аппарируем, перенесемся сразу к «Дырявому котлу», — Гермиона взяла свою сумочку. — Держись крепче, — она обняла его за талию, прижалась тесно-тесно, и он собирался пошутить — и на тему своей внешности, и их якобы родственной связи, и перемещений с места на место, но тут почувствовал противный рывок, похожий на удар кулаком в солнечное сплетение, его поволокло, голова закружилась. По сравнению с этим принятие зелья было сущей ерундой.

Его чудом не вырвало, и он схватился за кирпичную стену, поддерживаемый заботливой Гермионой.

— Черт возьми, а можно было на метро?

— Можно, но долго. Стоять можешь?

Он кивнул в ответ, Гермиона направила палочку на кирпичную кладку чуть выше его плеча.

— Сейчас откроется проход…

Он встал рядом с Гермионой.

Кирпичи заплясали, как кубики в компьютерной игре, и сами собой стали расходиться в стороны. Джо заглянул в образовавшийся проход. Перед ним была широкая улица со старомодными лавками по обе стороны. Ни одного автомобиля, а пешеходы… казалось, что он попал не в волшебный мир, в прошлый век.

— Пойдем, — Гермиона взяла его под руку, и они шагнули в проем. Стена за ними почти моментально стала непроницаемой.

Они шли медленно, словно прогуливаясь, и Гермиона тихонько рассказывала ему о том, что привлекало его внимание: "Да, тут продают метлы и на них можно летать... Да, а тут — компоненты для зелий... Да, почта, да, совиная..."

— Совиная?

— Не кричи.

— Это сколько же ждать письма?

— На самом деле, совы летают очень быстро, у них свои пути, важно, что письмо доставляют быстро, адресату в руки, и неважно, где он находится, сова отыщет.

— Ты мне напишешь?

— Напишу, — она улыбнулась, — я иногда посылаю сов маме и папе, но они предпочитают каминную сеть…

Они миновали магазин мантий мадам Малкин: «Вы на полном серьезе носите это?»

Прошли мимо кафе Фортескью: «Нет, мороженое и конфеты меня сегодня не прельщают, особенно если ты собираешься — как это называется? — аппарировать опять».

Джо рассматривал все со сдержанным интересом. Тут все было совершенно не так, как он представлял. И правда — никаких единорогов и ядовитых красок, ничего потрясающего. Местами мрачно, местами не так уж чисто, все очень… по-человечески и по-настоящему, и вместе с тем тут было иначе, не из-за метел, выставленных в витрине и не из-за людей в странной одежде. Он чувствовал себя дома, и это ощущение его пугало больше любого проявления волшебства.

— Мы все посмотрели, можем вернуться? — спросил он, не выдерживая нахлынувших ощущений. Это было похоже на дежавю — закрой глаза, пойди туда, куда тебя влечет, и окажешься… Нет, он не хотел знать, куда его могло завести воображение или чутье, или воспоминания, которых не должно было быть.

— Нам надо купить тебе палочку, — Гермиона настойчиво потянула его к одному невзрачному магазину с пыльными витринами.

Внутри было тихо и прохладно, вокруг — высоченные стеллажи, уставленные небольшими плоскими коробками.

— Чем могу быть полезен? — продавец, кажется, материализовался из пыли, кружащейся в луче солнечного света. — Миссис Уизли? Рад встрече.

— Добрый день, мистер Кидделл, — ответила Гермиона, — нам нужна палочка. И нам пока что необходимо сохранить инкогнито.

— Конфиденциальность — наше кредо, — пропел Кидделл. Джо он напомнил упитанного, но, несмотря ни на что, грациозного кота.

Кидделл легким взмахом закрыл дверь на внушительный засов.

— Палочка нужна вам, мистер… Ох, простите — никаких имен! — он лукаво улыбнулся. — Что ж, — он внимательно посмотрел на Джо, потом, постукивая себя по губам указательным пальцем, прошелся вдоль стеллажей. — Вот… возможно, возможно. И вот… и еще… — он вытащил с разных полок три коробочки и выложил перед Джо. — Прошу, только умоляю — осторожно и… нежно.

Джо оставил комментарии при себе: после утреннего происшествия размахивать палочкой не было никакого желания. Он внимательно посмотрел на предложенные палочки, и ему хотелось рассмеяться. Он на полном серьезе стоял в какой-то лавке и выбирал себе волшебную палочку. Нет, или мир сошел с ума, или он все-таки не в себе, а как жаль, как жаль!

— Ну же, — прошептала рядом Гермиона, сжимая его ладонь.

Первая палочка была длинная, из золотистой древесины. Джо осторожно вынул ее из футляра.

— Отличный выбор, — запел тут же Кидделл, — тополь, сердцевина — волос единорога.

Джо отложил эту палочку и взял следующую, темную и простую.

— А эта — из черного дерева, — тут же стал комментировать Кидделл. — Сердечная жила дракона.

Джо взмахнул палочкой, из нее вырвался сноп искр, Кидделл ловко увернулся от них и тут же восстановил порядок в развороченном за его спиной шкафу.

— Так-так, — он был воодушевлен, забрал последнюю палочку, даже не дав Джо прикоснуться к ней, и убежал куда-то вглубь лавки.

— Мой друг Гарри рассказывал, что пока он выбрал подходящую палочку, разнес половину лавки, — тихо прошептала Гермиона.

— А ты?

— А я? Только немножко золотых искр, но я думала, что так и надо, а вот сейчас сомневаюсь.

— Вот, — Киддел положил перед Джо темный футляр. — Ясень, перо феникса. Попробуйте.

Джо взял палочку. Дрожь узнавания прошла по телу, казалось, что палочка — продолжение его самого, так легко и правильно она легла в руку. Он крутанул ее в пальцах, и палочка ответила ровным свечением.

— Она выбрала вас, — Кидделл сложил руки на груди, явно гордый собой, — с вас пять галеонов.

Гермиона вытащила круглые монеты, отсчитала нужное количество и убрала палочку, любовно упакованную Кидделлом, в сумочку.

— Она не могла туда поместиться, — заметил Джо, когда они вышли на улицу.

— Могла, — улыбнулась Гермиона. — Это просто магия.

— Возвращаемся? — ему хотелось оказаться у себя дома, закрыться на сто замков, сделав вид, что ничего этого не было в его жизни. Во только тогда бы пришлось делать вид, что и Гермионы — не было.

— Да, если ты…

Он остановился как вкопанный — в витрине книжного магазина лежала книга, на обложке которой он или кто-то весьма похожий на него, сложив руки на груди, смотрел на прохожих, то и дело изгибая губы в презрительной усмешке. «Северус Снейп. Сволочь или святой?»

— Северус Снейп, — произнес он вслух, с ужасом ожидая, что воспоминания вот этого человека обрушатся на него. — Ты хочешь сказать, что я могу оказаться им? — он повернулся к Гермионе. — Я похож на него? Он же весь мир ненавидит!

— Это не самая удачная колдография, и автор этой якобы биографии — Рита Скитер, а она умеет так преподнести факты, что правда сама на себя не похожа. Не стоит это читать и...

— Я хочу эту книгу. Сколько она стоит?

— Неважно. Я расскажу тебе сама и…

— Я верну тебе сегодня в тройном размере и за деревяшку тоже. Но сейчас я хочу ее купить, — прошипел он.

— Хорошо, — Гермиона пожала плечами, — но я тебя предупреждаю — то, что там написано, может быть страшно далеко от действительности.

— Ничего, разберемся совместными усилиями.

Они зашли в лавку… Джо изо всех сил старался не показывать вида, насколько ему интересна книга. Он позволил Гермионе взять ее и еще пару книжек, делая вид, что разглядывает стеллажи. Впрочем, тут было на что посмотреть и чему удивиться, и если бы Гермиона не позвала его, он бы еще долго ходил вдоль книжных шкафов, читая диковинные названия.

— Возвращаемся? — они совсем недалеко отошли от книжной лавки, но ему не терпелось покинуть эту улицу.

— Если ты готов.

Они снова оказались в его прихожей, второй раз перемещение произвело на его желудок меньший эффект, но все равно Джо привалился к стенке.

— И я так могу перемещаться? Наверное, удобно, если к этому можно привыкнуть.

— Сможешь, если захочешь. Я взяла учебники, будем понемногу учиться, если ты все-таки решишь не возвращать себе память, — она посмотрела на часы. — Действие зелья закончится через пять-десять минут.

— Я уже начал привыкать.

— Ты просто себя со стороны не видел. Только незнакомых можно было бы обмануть, встретили бы мы Рона или Гарри… Поэтому, кстати, обороткой редко пользуются. Сложно обмануть того, кто хорошо тебя знает.

Они прошли в гостиную, Гермиона села на диван, сбросив туфли. Джо расхаживал по комнате.

Жизнь шла трещинами, и как бы старательно он ни делал вид, что все под контролем, это было не так. И это было несправедливо.

— Послушай, если я вспомню, а я, наверное, однажды все-таки вспомню, — сказал он, не поворачивая головы, — это все изменит? Я не смогу остаться тут?

— Я не знаю. Но я очень плохо представляю его…

— Снейпа?

— Да, я плохо представляю его в роли повара. И в этой квартире… И я не знаю, — она тяжело вздохнула, — что будет дальше.

Обратное превращение в Джо прошло легче, не было такой удушающей боли, только что-то вроде щекотки, да одежда стала свободнее.

— Фините Инкантатем, — Гермиона взмахнула палочкой, и его одежда приняла привычный вид. — Ну вот и все. А сейчас мне надо бежать.

— Постой, — он взял ее руку, поцеловал запястье, ладонь, — у меня столько вопросов…

— Я понимаю, но мне действительно надо идти. Я вернусь.

— Как мне найти тебя?

— Я пришлю тебе сову, ночью.

— Я буду ждать, — он с сожалением выпустил ее руку.

— Не колдуй без меня, пожалуйста, — Гермиона обулась, выложила из сумочки книги, футляр с палочкой, крутанулась на месте и исчезла.

Выходить из дома следовало минут через двадцать, Джо убрал футляр с палочкой в шкаф, посмотрел на книгу, которая лежала вверху стопки. Тип с перекошенной физиономией неприятно ухмылялся, глядя на него. Молчал, и слава Богу. Джо принес упаковочную бумагу и обернул книгу, чтобы не видеть фотографии, и чтобы другие случайно не увидели. В субботу брать книжку в ресторан было верхом самонадеянности — субботние вечера всегда самые сложные, и все же он решил прихватить ее с собой.

Конечно, не то, чтобы почитать — просмотреть ее времени не нашлось. Вечер выдался на редкость суматошным даже для субботы. Он устал до чертиков, и когда двери за последним посетителем наконец-то закрылись, вышел в зал, встал у барной стойки и потребовал у бармена коньяка.

Мона подошла сзади, положила руки на плечи и уткнулась лбом в его спину. Питер тактично отошел от них, старательно восстанавливая порядок в баре.

— Что за вечер… Ты устал?

Он кивнул.

— Поедем ко мне?

— Мона, — он положил свою руку на ее ладонь, пожал ее пальчики. — Мона, милая, я без сил, как и ты. От меня толку — ноль, я могу только прийти и упасть спать, даже не раздеваясь.

— И спи. Я люблю смотреть, как ты спишь. И я люблю просыпаться с тобой, а этого так давно не было. Сделаю тебе завтрак, потом поваляемся перед работой, посмотрим какой-нибудь хороший фильм… У меня есть на диске «Реальная любовь» с Рикманом и «Рекрут», там Аль Пачино, отличный фильм…

— Не сегодня, Мона, — он развернулся к ней, поставив бокал на стойку, — я, честно, очень устал и настроение у меня мерзкое. — Он говорил с ней нежно, и хоть Мона никогда не была дурой, но отчего-то всегда позволяла ему обманывать себя.

— У тебя кто-то появился, Джо?

— У меня появились дополнительные проблемы, я говорил, мне надо их разрулить, а сил нет совсем.

— Ты… не врешь? — она закусила губу и была готова заплакать.

— О, боги, нет конечно! Иди сюда, — он поцеловал ее. Она всхлипнула, прижалась к нему и стала шептать всякую ерунду, которую обычно говорят женщины в таких ситуациях. Он не слушал, только гладил по волосам и повторял, что все будет хорошо, а сам страстно желал оказаться у себя дома и даже немного пожалел, что пока не умеет аппарировать и домой ему придется ехать привычным способом.

 

Прежде чем начать читать, он пролистал книгу. Фотографий — колдографий — было немного, этот Снейп не любил свои изображения и правильно делал.

Одна фотография в самом начале книги, небольшая и немного смазанная, старая, привлекла внимание Джо. «Эйлин Принц, последний год обучения в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс. Мать Северуса Снейпа». Фотографии отца не было. Джо разглядывал девушку на фотографии, та хмурилась, упрямо сжимая губы. Мать. Возможно — его мать. Он резко захлопнул книгу.

Это было невыносимо. Общество Гермионы примиряло со всем этим, работа отвлекала, но ночь и эта книга… Ему было страшно, как было давным-давно после больницы, когда боль могла застать врасплох, делая его совершенно беспомощным. Страшнее этой беспомощности он пока не знал ничего.

Пришлось идти на кухню, искать алкоголь, хоть какой-нибудь. Нашлась подаренная бутылка русской водки, конечно же — презент Игги, который уверял, что это единственное, что можно пить из всех крепких напитков.

Водка противно пахла, и Джо опрокинул в себя стопку, стараясь не дышать. Тепло разлилось по телу, но иррациональный страх не отпустил.

— Ладно, не помогла водка, поможет… что-нибудь другое, — он включил стереосистему, поставил последний альбом Стинга. Стало немного легче дышать. Он переместился с книгой из спальни на диван и принялся за чтение. Он решил прочитать пару глав, но книга не отпускала. Рита Скитер несомненно обладала талантом и прытким пером. Факты хотелось ставить под сомнение, с автором хотелось спорить, но от чтения было не оторваться. Намеками, вопросами, противоречиями Рита удерживала внимание читателя как тисками. Прошло пару часов, на востоке стало золотиться небо, а Джо так и сидел в гостиной, перелистывая страницу за страницей.

Стук в окно заставил его вздрогнуть: на карнизе сидела небольшая сова и очень недовольно стучала в стекло клювом. Джо впустил птицу, та важно вошла и протянула лапку, к которой был привязан свернутый пергамент.

«Если ты хочешь отправить мне письмо, напиши ответ на пергаменте. Пожалуйста, дай сычику немного печенья или орехов. Я не смогу прийти к тебе завтра, так что начнем занятия с понедельника. Ты не против? Гермиона».

Он, чертыхаясь, стал искать орешки или печенье и чудом нашел пакетик жареного арахиса. Сычик принял угощение благосклонно.

— Только не летай тут, я сейчас напишу ответ, — добавил он, чувствуя себя последним идиотом. Но сычик посмотрел на него осмысленным, понимающим взглядом, немного потоптался на месте, нахохлился и закрыл глаза.

Гелевая ручка не очень-то хорошо писала по пергаменту, но Джо как-то наловчился нацарапать несколько слов: «Буду ждать понедельника». Он поразмыслил, стоит ли писать о том, что он скучает и чувствует себя ужасно без нее, но не стал, вместо этого приписал чуть ниже: «Снейп — редкостный мудак. Надеюсь, что я — не он».

Он решил лечь спать и сделать перерыв в чтении, но проворочался без сна полчаса и снова включил и свет, и музыку. Книжка не была такой уж толстой, чтобы откладывать чтение на завтра.

На работу на следующий день он явился разбитым и усталым, и впервые за все время ему безумно хотелось уйти. Если раньше именно «Полнолуние» вытягивало его из подступающей тоски, то сегодня даже тут ему было плохо.

— Ты опять выглядишь неважно… Что происходит, Джо? — Мона положила ладонь на его лоб.

— Я же сказал, у меня есть ряд проблем, — ответил он раздраженно. — Прости и… просто не трогай меня, — он скрылся ото всех в кабинете и закрылся на ключ.

Черт бы побрал эту книгу! Он по прежнему не помнил ничего из своей предыдущей жизни, но теперь видел, возможно, даже там, где и причин-то не было, видел в своих реакциях, в своих привычках, в своих симпатиях — Снейпа. Он стоял темной тенью за спиной, и не было никакой возможности от него избавиться. Права была Гермиона, не стоило это читать.

Неудачник, думал Джо, раздав всем указания.

Снейп был классическим неудачником, сумевшим похерить свою жизнь, заодно угробив уйму народу. Не видел дальше своего носа, всегда оказывался не в том месте и не в то время, всегда нелюбимый и ненужный. Ни друзей, как таковых, ни семьи… Хотелось завопить во все горло: «Я не хочу быть таким мудаком! Не хочу! Не хочу!»

В книге было и о Гермионе, правда, всего несколько строк, зато вот в учебнике «История магического мира для маглорожденных юных волшебников», который Джо нашел уже утром, ей отводилась большая глава. Пролистать учебник пришлось, потому что половину того, что описывала Скитер, он понять не мог. Война? Ордены? И это в канун двадцать первого века? Дикость и бред. Учебник оказался кстати, Гермиона умница, что сообразила прихватить и его, но почему ж она не рассказала, кто она на самом деле? Героиня войны, лучшая ученица и прочая, и прочая, и прочая. На ее фоне Снейп выглядел еще большим мудаком. И неужели он, Джо, им был?

Нет. Невозможно.

Но он совсем недавно считал абсолютно невозможной магию, а вчера сам пил оборотное зелье и выбирал себе — Господи, помоги! — волшебную палочку!

Разум метался, как пьяный по болоту, все глубже и глубже проваливаясь, не находя опор, пытаясь уцепиться хоть за что-то.

«Ладно, ладно, если я — это он, — думал Джо, наблюдая за работой поваров, — я уже стал другим. Даже если вернутся воспоминания, я не забуду этих лет, я смогу…»

Что он сможет? Не быть Снейпом и быть Джо? Стать магом, но остаться поваром? Забыть снова то, что ему не нравится? Не вспоминать, что умудрился из всех возможных фамилий выбрать фамилию человека, которого ненавидел и презирал?

Он понимал сомнения Гермионы: отношения Снейпа со всеми людьми были, мягко сказать, не очень-то простыми, а взаимоотношения с «Золотым трио», как величали Гермиону и ее друзей историки — и подавно не отличалось душевностью и теплотой. И ее муж, Рон Уизли, явно подходил ей куда лучше, чем идиот Снейп.

«Ничего, ничего, — думал Джо, тщательно намыливая руки и стараясь не смотреть в зеркало, боясь увидеть там не свое лицо, а гримасу Снейпа, — Ничего. Зато он — сильный маг и это, наверное, хорошо?» Скитер таким соловьем разливалась, расписывая все то, что умел Снейп. И даже осуждающий резкий тон не смог скрыть ее восхищения.

«А еще верность, — Джо мучительно выискивал в Снейпе хоть что-то привлекательное, шагая домой по темной улице, — смелость и выдержка. В конце концов, шпион — это… романтично».

Сколько раз до прошедшей ночи он думал о том, какой была его жизнь раньше, сколько раз строил гипотезы — как ему тогда казалось, одна другой хлеще, но реальность послала в нокаут все теории, оказавшись настолько невероятной, что и подумать было страшно.

Не доходя до своего дома, он присел на скамейку, уперся локтями в колени и закрыл лицо руками.

Он не мог заснуть — проваливался в сон и тут же просыпался с колотящимся сердцем. Он-то думал, что научился не бояться опасностей прошлого! Дурак! Если он — Снейп (Господи, только не это!), то его недруги похлеще любого бандита, и ему с ними не справиться без магии.

Устав ворочаться, он встал, взял футляр, открыл его и несколько минут смотрел на палочку из золотистого дерева, не решаясь вытащить ее. Кажется, кроме истории магии он видел учебник «Простейшие заклинания для начинающих волшебников». Он взял книгу, лишь пробежал глазами введение и принялся за первую главу. Прочитал несколько раз, оторвал от старого журнала небольшой лист и положил его на столик перед диваном. Значит, «Вингардиум левиоса». Он повел палочкой так, как водил ею человечек на рисунке в книжке. Джо бы предпочел нормальное видео с нормальным разрешением, но вряд ли у волшебников водились видеозаписи уроков магии.

Движение рукой, слова заклинания… и обрывок бумаги, дрогнув, поднялся на пару дюймов вверх.

Вспоминать заклинания было так же легко, как в свое время вспоминать простейшие вычисления или чистописание. Навык никуда не делся, и стоило начать практиковаться, как остановиться стало почти невозможно.

Джо читал заклинание за заклинанием, а рука вычерчивала в воздухе странные зигзаги. Ему не надо было сверяться с учебником, (здесь можно было бы кбрать "но", а то ждешь какого-то противопоставления, а его нет) но он посматривал на страницы, так, на всякий случай. Магия переполняла его, и через три четверти часа он и понять не мог — как он жил без нее?

Он расхохотался, обессиленно опускаясь прямо на пол и попытался убрать палочку в рукав… Это был не его жест. Он так никогда не делал! Но он никогда и не колдовал. Чужая воля водила его рукой. Джо закрыл глаза. Стена, отделяющая его воспоминания, стала матовой и почти прозрачной, за ней вились тени, мелькали вспышки. Стоит просто подойти к ней, и она рухнет, а он… Задыхаясь, Джо распахнул глаза, вытянулся на ковре во весь рост и зарычал, как зверь, пойманный в капкан.

На часах было около девяти утра, когда Джо с трудом поднялся и поплелся в душ. Скоро придет Гермиона, и он знал, что скажет ей.

Она появилась в гостиной, когда он готовил себе кофе.

— Привет.

Он подошел к ней, обнял, прижал к себе.

— Что случилось? — она немного отстранилась. — Все в порядке?

— Я вспомнил…

Она побледнела.

— Нет, я всего лишь вспомнил, как это — колдовать. Оказывается, это не сложнее, чем вспомнить, что пятью четыре — двадцать. И, видимо, — он прижал ее к своему плечу так, чтобы она не видела его лицо. — Я думаю… что я знаю, как мне вспомнить все остальное, и я… почти готов.

— Джо… — выдохнула Гермиона. — Джо!

— Не знаешь, почему мне кажется, что это смахивает на самоубийство? Но я же… я же буду помнить эти года, так? Я же… я же не стану таким, как написано в книге, уже не стану?

— Постой, — она высвободилась из его рук, — если ты можешь колдовать, то… зачем вспоминать? Ты не хотел.

— Я и сейчас не хочу, но Снейп имел кучу недоброжелателей. Если ты случайно наткнулась на меня…

— Ну знаешь ли, заявиться лечить зубы к моему отцу! Я глазам не поверила! И долго не верила, между прочим.

— Ты следила за мной?

— Немножко, — Гермиона отвела глаза.

— На меня может наткнуться тот, кто винит меня или в смерти родных или в предательстве этого, — он нахмурился, — Лорда? Господи, детские игры какие-то! Темный Лорд! Но неважно. И этот кто-то вряд ли будет за мной «немножко следить». Я не смогу защитить себя, и что хуже — я подставлю тебя. И еще… — он отпустил ее и вернулся к приготовлению кофе. Простые, обыденные действия успокаивали, даря иллюзию, что здесь и сейчас ничего страшного не случится и, может быть, если делать вид достаточно долго, то и не случится никогда.

— Я меняюсь, я чувствую это. Вчера я был в своем ресторане и понял, что меня уже не так трогает все, что там происходит. Я словно чужим тут становлюсь. Я должен вернуться, но я должен вернуться с воспоминаниями. Только вот мне надо уладить дела.

— Мерлин, — Гермиона вздохнула, — ты прав. Я… К твоему возвращению почти все готово. Нужно соблюсти некоторые формальности, но, надеюсь, это не затянется. Одна беседа с Гарри…

— А, спаситель магической Британии? Господи… только этого мне не хватало…

— Гарри — мой друг, он простой аврор, но он герой и кое-что он может сделать. Он постарается, чтобы твое дело не попало в Визенгамот. Правда, твой дом… тот, что в Паучьем тупике, он отошел каким-то дальним родственникам твоего отца, и они продали его несколько лет назад.

— У меня есть эта квартира.

Вот как чувствуют себя те, кому озвучен страшный диагноз и установлен срок. Никакого надрыва, даже страха нет. И можно пить кофе и говорить о том, что надо сделать до того, как…

— Тебе полагалась пенсия, как герою войны. Тебе выплатят ее, за все шесть лет. Этих денег хватит на первое время, пока… пока ты освоишься.

— Да.

— Ох, Джо… — она подалась навстречу ему, и он обнял ее, будто им предстояло расставаться прямо сейчас.

— Я не хочу им быть. Он… даже если только половина того, что написала эта Скитер, правда, даже если треть — я не хочу. И я не хочу помнить, что я таким был. Он… — Джо пытался подобрать слова. — Я сойду с ума! И тебе не может нравиться Снейп. Не может!

— Я не знаю Снейпа. Помню смутно. Учитель, не самый любимый, мы старались пореже с ним пересекаться. Последний год — совсем не видели… потом… я видела его…

— В той хижине, где он вроде как умер? — они стояли, обнявшись, посреди квартиры и говорили о его смерти. Это было еще более странно, чем держать волшебную палочку, точно зная, что можешь колдовать.

— Да… мы были уверены, что он — враг. Гарри до сих пор удивляется, что послушал его и собрал воспоминания. Он их никому не показал, уничтожил, но Риту было уже не остановить…

Она говорила это не ему, а Снейпу, заранее говорила, чтобы он, став прежним высокомерным идиотом, не наломал дров. Заботилась и о нем, и о Гарри.

— Мне надо на работу. Мне надо… — он сам разорвал объятия. — Надо что-то делать с документами Джо? Или оставить себе возможность вернуться сюда? Как думаешь, у него получится? Черт! — зарычал он. — У нас нет времени, совсем нет!

Страсть была с горьким привкусом разлуки. На краю, на выдохе, когда прикосновения как ожог, когда все — важно и одновременно не имеет значения. Он знал, что бесполезно пытаться запомнить — память все исказит, переврет, переиначит, доверять ей нельзя. Он знал, что этот день не повторится и, возможно, они оба будут жалеть о нем. Он знал, что не сможет отказаться от Гермионы, даже став другим. Признавая собственную глупость, ревновал Гермиону к Снейпу, потому что он, Джо, уйдет, превратившись в воспоминание, от которого, возможно, захотят избавиться, а Снейп — Снейп будет жить, будет видеть Гермиону, будет решать, что делать дальше.

Они почти не говорили, только перевели дыхание и перебрались в спальню. Они обнимались, целовались, смотрели на облака, сплетали пальцы, творили волшебство: Гермиона заставила кружить под потолком снежинки, а он раскрасил их в бирюзовый цвет.

Он принес из кухни фрукты, она наполнила пустые стаканы водой. Они хрустели яблоками, и голова Гермионы покоилась на его плече.

Время неумолимо приближалось к трем.

Джо закрыл глаза. Сейчас мысль о любых делах вызывала тошноту.

— Есть такие заклинания, которые останавливают время?

— Нет. Были «Маховики времени», но их уничтожили… Раньше можно было вернуться обратно, правда всего на несколько часов…

— Я бы длил этот час бесконечно, — прошептал он, склоняясь к Гермионе.

На работу он опоздал. Мона уже ждала его, куря около дверей.

— Ты сегодня выходная? — на бегу спросил он.

— Решила выйти. Ты последнее время сам не свой.

— Думаешь, можешь помочь?

— Ты изменился. Даже ребята заметили. Стал… желчным. Такого раньше не было. Я волнуюсь, Джо. Что происходит? Ты же знаешь — я люблю тебя, всегда любила, и ты можешь на меня рассчитывать… — она замолчала, ожидая его слов.

— Пойдем, не на пороге же…

Они прошли в кабинет, Джо сел за стол, Мона нависла над ним.

— У тебя кто-то появился, я вижу. И ты пахнешь… ты пахнешь женщиной и сексом.

— Я только из душа, не придумывай.

Мона усмехнулась и уселась на диван.

— Я знала, что ты меня не любишь, так что не мне тебя винить… Только не ври мне сейчас, скажи все прямо, и я отстану.

— Мне придется уехать, возможно, навсегда, — он крутил шарик, в котором над Лондоном кружился снег. — Это связано с моим прошлым. Я… мне придется отойти от дел.

Мона побледнела, кинулась к нему, ударилась бедром об угол стола, неуклюже попытавшись обнять Джо.

— Господи! Тебе грозит опасность?

— Возможно, но я думаю, что справлюсь, вот только жить и работать тут… я больше не смогу. У нас много работы. Вызывай Джил, готовь документы, позвони Тому, пусть все же выходит. Ты будешь нужна мне тут.

Мона всхлипнула и расплакалась, пытаясь сдержать слезы и прикрыв рот рукой.

— Не смотри, я некрасивая сейчас, — она выбежала из кабинета.

Нельзя. Нельзя больше быть Джо. Нельзя идти на поводу эмоций. Стоит разрешить себе это сейчас и он будет колебаться снова и снова, пока воспоминания сами прорвутся, как гной из раны и отравят в самый неподходящий момент. Или, что тоже вероятно, пока кто-то из его прошлого случайно не встретит его на улице и не пошлет в спину проклятье.

Джо решительно снял трубку телефона.

— Игги, привет. Мне нужно поговорить с тобой… Нет, по телефону не подойдет… Да, через два часа вполне устроит.

К вечеру он устал так, что даже перспектива превратиться в Снейпа уже не так пугала. Хоть в кого, только б дали отдохнуть. Львиная доля сил ушла на разговоры с друзьями. Игги был единственный, кто почти не задавал вопросов.

— После того, что было в рашке в девяностые, меня ничем не удивишь. Самому приходилось на дно залегать с одним чемоданом, а бывало, что и без. Тебе, может, что надо? У меня братки… — достав дорогую сигару, изрек Игги.

Джо от помощи отказался и пообещал слать весточки, чуть не пошутив, что пришлет сову, как только сможет.

После Игги потекли ручейком работники ресторана — Мона растрезвонила о его отъезде всем. Это было приятно — видеть искреннюю готовность помочь и неподдельную печаль от расставания, но и утомительно — успокаивать, утешать, уверять, что все хорошо. Тем более, что ничего хорошего не ожидалось. Он все больше и больше ощущал себя тяжело больным, в ожидании смерти отдающим последние указания. Атмосфера была именно что похоронная.

Он вышел из ресторана, когда работа была еще в разгаре. Вышел через парадный вход, остановился, разглядывая вывеску и вспоминая, как они с Игги спорили о том, какая она должна быть… Мона выбежала следом.

— Обещай, что дашь знать, я прошу тебя!

— Обещай, что не будешь меня ждать и страдать по мне.

Она снова заплакала — обреченно, тихо. Он обнял ее, поцеловал в лоб.

— Все, иди.

Она ушла, он еще недолго постоял, глядя как гости заходят в «Полнолуние».

Нет незаменимых. Пройдет время, а «Полнолуние» будет все так же встречать гостей. И Чо будет выходить в зал, чтобы эффектно закончить приготовление какого-нибудь изысканного блюда на глазах у публики… Пора идти. Тем друзьям, с которыми хочется проводить много времени, а получается только созваниваться иногда, можно позвонить по дороге. Как выяснилось, у него не так уж много дел, которые требовали бы вдумчивого окончания. Он бы погулял по городу, просто так, чтобы оттянуть время, но дома его ждала Гермиона.

Она, сидя на ковре среди разложенных книг, читала Хокинга.

— Ого, какой выбор, — он сел рядом и откусил от яблока, которое она грызла.

— Я ничего не знаю о магловской науке, об искусстве. Мне этих пробелов вовек не восполнить.

— А надо ли? Знаешь ли, очень мешает, когда ты прочитал кучу книг и уверен, что волшебство в принципе невозможно. Не знаю, как Снейп переживет такой разрыв шаблонов, — он лег рядом с ней на спину и уставился в потолок.

— Ты говоришь о нем, будто это — не ты, — у нее сегодня были распущенные волосы, одна прядь упала на лицо, она заправила ее за ухо. Джо не удержался, коснулся ее щеки, с удовольствием следя, как теплеет ее взгляд.

— Я — не он. Но я готов… я готов стать им. Знаешь, дел у меня оказалось куда как меньше, чем я ожидал. Вот что значит правильная организация. Несколько часов — и все улажено. А если что-то забыл, значит, придется Снейпу напрячься.

— Ты говорил… что через несколько дней.

— Если я буду ждать, я передумаю, — он закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Я думаю, что и сам знаю, как вернуть воспоминания. Это окклюменция, так? В ней дело? Снейп — талантливый парень, хоть этого у него не отнять. Черт, — он встал и отвернулся, чтобы она не видела его страха, не видела его сомнений, его неуверенности. — Не будем тянуть.

Она села по-турецки, держа спину неестественно прямо и сжав губы в тонкую полоску.

— Хорошо. Все равно один вечер ничего не решит. Ты прав, ты сам выстроил стену, сам закрыл все воспоминания разом. Эту стену можно пробить, но ее проще просто убрать тебе самому, — она перевела дыхание. — Ты готов?

— Вполне, — он подал руку Гермионе, помогая ей подняться, и тут же поцеловал, без страсти, но так, как целуют того, кого любят давно и сильно.

Стоять рядом, обнявшись, зная, что произойдет через минуту, было невыносимо. Гермиона отошла к окну.

— Тогда начнем.

Джо кивнул и закрыл глаза.

Май-декабрь 1998 года

1.

Темнота раскололась. Наполнилась звуками. Светом. Болью.

Два пятна. Лица.

Слова выплывали неохотно. Смысл ускользал.

— ...и задержите дыхание, я выну эту штуку из вашего горла. На счет "три"...

Три? Раз-два-три...

Боль. Воздух. И снова все плывет. Опять темнота, раскалывающаяся на части. Свет, цвет, звуки.

Звуки складываются в слова, значение которых пока ускользает.

— ...жите, сколько пальцев я вам показываю?

Что? Пальцы?

— Два...

Боль. Кашель. Спазм. Боль. Вода.

— Это пройдет. Ничего, все будет в порядке. Я зайду немного позже.

И снова темнота.

Звуки. Голос. Песня. Свет. Цвета. Солнечный свет.

— Оу! Вы очнулись! Классно! Позову доктора Шелдона, он с вами носится, как курица с яйцом, будет рад до ус... короче, будет рад. Я сейчас.

— Стойте... — горло царапает боль, но спросить важнее. — Подождите... Где я? И... кто я?

 

Первые два дня после того, как он пришел в себя, бодрствование не слишком отличалось от сна. Сны, или скорее — видения, неясные, муторные, изматывающие, прерывали медсестры и врачи. Общение с ними не слишком отличалось от общения с теми, кто приходил к нему в темноте. Позже он списывал это на действие лекарств, которые ему давали в каких-то невероятных количествах.

На третий день стало легче, не то, чтобы сильно, но сны, похожие на наркотический бред, прекратились — словно отрезало, и он проснулся чуть более бодрым, чем обычно. Девушка с розовыми волосами, не переставая болтать, сделала ему укол и вместо того, чтобы уйти, стала поправлять трубки, идущие от запястий к монитору, стоявшему рядом.

— Как вы, сэр? Меня зовут Прюденс, я работаю сегодня, а потом через два дня. График — не дай Бог никому, но пока так. Ладно, я разве жалуюсь? Денег платят столько, что ординаторы завидуют, а ответственности меньше. Вот Шелдон....

Она говорила и говорила, он закрыл глаза, жаль, пока не было сил заткнуть уши.

Ее слова лились потоком, из которого он мог выхватить и понять только часть. Неотступно билось в висок: "Кто я?" Этот вопрос все сильнее его беспокоил. Кто он и как оказался здесь. Больница. Он знал, что такое больница, он знал, что он мужчина, а перед ним — женщина. Он мог с легкостью вспомнить названия цветов и счет до десяти, и он помнил, что каждый человек имеет воспоминания. Так куда же делись его?

— Сэр, я включу вам телек, ладно? Вот так... Хоть чуть-чуть повеселее. Вы о себе что-то вспомнили? — она воровато покосилась на дверь. — Придет Шелдон, будет вас пытать. Он уверен, что может вылечить всех. Тоже мне, целитель нашелся. Но это пройдет, это всегда проходит. Ну ладно, пока мне не влетело, я пошла. Вы, сэр... вы вот на эту кнопку нажмите, если что... — и она, всунув ему в руки какую-то штуку, ушла.

По телевизору (а он-то все гадал — что это за черный ящик висит напротив кровати!) мужчина с серьезным, вытянутым лицом говорил о мировой угрозе, о цене на нефть и прочих вещах, которые, по-видимому, были очень важными. Наверное.

Он застонал. Он словно стоял перед стеной, которая отгораживала его от прошлой жизни.

Кто же он? Кто?

— Я вижу, вы уже смотрите телевизор, мистер незнакомец? — в палату влетел — полы халата развевались как крылья — молодой человек. — Шелдон. Доктор Шелдон. Ваш лечащий врач. Ну что? Вспомнили, кто вы и откуда?

Он отрицательно покачал головой.

Шелдон едва заметно нахмурился, отобрал у него штуку, которую оставила розововолосая девушка, направил на телевизор и тот погас. Ясно, эта штука для управления телевизором. Хорошо.

— Ничего. Давайте последовательно. Знаете, укус змеи в Лондоне — это что-то из ряда вон. Да еще такие раны! Кто, интересно, вас так пожевал? Неудивительно, что у вас такой шок. Но я надеюсь, это скоро пройдет! Итак, — он подвинул к кровати стул спинкой вперед и оседлал его, — давайте начнем... Ваше имя, сэр?

— Не помню.

— Тогда я буду называть тебя Джо, нормально?

— Да.

— Сколько тебе лет.

— Я не помню.

— Какой сегодня год, месяц?

— Тысяча девятьсот... — он наморщился, — нет, не знаю.

— Дважды два?

— Четыре.

— Вот видишь! — воскликнул Шелдон, словно это хоть о чем-то говорило. — Что-то ты помнишь! Давай-ка прошвырнемся по школьной программе.

Говорить было больно, но Шелдона это не смущало. Он заявил, что связки не задеты, трахея цела и все будет прекрасно, если понемногу говорить. "Немного" оказалось очень долгим, и когда Шелдон ушел, Джо чувствовал себя так, словно только что прошел путь от Лондона до Рима и обратно, но зато какие-то знания всплыли в памяти. Правда, были они разрозненные и неполные. Математику он знал в пределах арифметики, литературу почти не помнил, правда, смог прочитать (с заминками) пару сонетов Шекспира. Химия — ноль, зато ботаника — очень даже неплохо. Физика — нет, совсем, а вот английский — превосходно. География, по словам Шелдона "на троечку", ну и пусть. Шелдону, похоже, нравилось гонять пациента, ему было любопытно, как бывает интересно зевакам на ярмарках. Кстати, вот о том, что бывают ярмарки, он помнил, зато о телевидении знал очень мало, считай — ничего, какие-то банальные (по словам Шелдона) области жизни были залиты такой же непроницаемо черной краской, как и воспоминания о собственной личности.

Стемнело, несколько раз приходила санитарка и с бесстрастным лицом подсовывала под него судно. Это было чертовски унизительно, но его попытки хоть как-то отлепиться от кровати пока успехом не увенчались — голова тут же начинала кружиться, а руки — мелко и противно дрожать. Надо было набраться терпения... Интересно, раньше он был терпеливым человеком?

Сон не шел, по-видимому, он умудрился выспаться впрок. Он снова включил телевизор, выключенный строгой санитаркой только что. Он переключал каналы, задерживаясь то на фильме, то на информационной передаче. Музыкальные каналы, как и детские, он пропускал, чувствуя глухое раздражение из-за резких звуков и чрезмерно ярких картинок. А вот канал о природе и географии ему понравился.

Ну что ж — пока он не помнит, кто он, пока он не может вспомнить элементарных вещей, но жить как-то дальше надо, а судя по телевизору, простой жизни ожидать не приходится.

Когда он наконец выключил телевизор, уже светало, и он задал себе тот вопрос, от которого старался отгородиться, но который упорно лез в голову, особенно после просмотра слащавых рекламных роликов, где семья сливалась в экстазе после покупки какого-то нового товара. Где его семья, где его родные? И почему никто не ищет его?

 

На следующий день наконец-то сняли все трубки, которые держали его, словно на привязи.

— Ты просто как-то невероятно быстро поправляешься, Джо, — сказал Шелдон с таким видом, словно был недоволен таким течением дел. — Такие раны, такой яд... Очень, очень любопытный случай... Но руководство клиники, эти бюрократы, — Шелдон вздохнул, — если бы твоей жизни до сих пор грозила опасность, я бы смог тебя продержать тут еще хоть немного, но ты, как назло, быстро поправляешься! И никто тебя не ищет, документов при себе никаких! Отпечатков пальцев в базе нет! Ничего нет, совсем, — он вздохнул, — что тут можно сделать!

Все упиралось в деньги. Все вообще всегда упиралось в деньги, если верить телевизору. Джо стало жутко: его выкинут на улицу и что тогда?

— Я поговорю с Веерсом, — пробормотал Шелдон, — он должен что-то придумать.

— Помогите мне встать, сэр, — прохрипел он. — Я хочу встать.

— Давай попробуем.

Шелдон помог ему сесть и спустить ноги на пол. Голова не кружилась, слабости не было, может, только немного мутило, но это скорее всего от ожидания, что он может упасть. Джо поднялся, опираясь одной рукой на плечо Шелдона, другой — на спинку кровати. Выпрямился.

— Руки у тебя не как у рабочего, — заметил Шелдон, помогая Джо сделать первый шаг, — судя по рукам, ты точно не гвозди забивал. Да и вообще, не похож ты на работягу.

Джо остановился:

— Зеркало.

— Точно! Вот я болван! Надо было в первый же день тебе принести! — они медленно добрались до зеркала, висящего над раковиной.

Темные волосы неаккуратными прядями падали на лоб, скрывали высокие скулы. Слишком узкие губы под слишком большим носом. Морщина на переносице и колючий взгляд черных глаз. Насколько он мог судить, красавцем он точно не был, девицам больше по душе были такие, как Шелдон — с открытым, немного придурковатым взглядом, широкой белозубой улыбкой и... неважно. Не красавец и черт с ним, важнее было то, что стена, прятавшая его воспоминания, даже не дрогнула. Ни-че-го. Отразись в зеркале маленький лысый толстяк или волоокий русый красавец — у него была бы точно такая же реакция.

— Ну? — нетерпеливо пританцовывал рядом Шелдон.

— Я его не знаю, — Джо хмуро кивнул в сторону зеркала. — Не знаю.

— Ничего-ничего, слишком мало времени прошло, слишком большой шок! Все наладится, обычно амнезия редко бывает длительной, крайне редко, хотя... бывает. Да и вообще, эта область — сколько не изучай — все время сюрпризы. И я не специалист, хотя когда-то мечтал пойти в психиатрию... — он проводил Джо до постели. — Устали?

— Немного, — он закрыл глаза, мечтая, чтобы Шелдон ушел и оставил его в покое, но Шелдону, видимо, было нечем заняться. — А, еще же татуировка! Она ни о чем не говорит?

— Нет, — отрезал Джо, который налюбовался этим мерзким изображением прошлым утром, — ничего!

Нет, и этого он тоже — предсказуемо — не помнил, откуда и почему на его руке появился череп с вылезающей змеей, но одного взгляда на татуировку хватало, чтобы ощутить железный привкус крови во рту. Это точно было как-то связано с его ранами и с его амнезией, но как? И стоило ли это выяснять?

— Черт! — Шелдон поморщился. — Все же пойду к Веерсу, он — мозг! — он постоял еще минуту у монитора, о чем-то размышляя, и наконец-то ушел, но в одиночестве Джо побыть не дали — в палату прошмыгнула Прюденс.

— Привет, как ты?

Он хотел указать ей на то, что она забыла добавить "сэр", но не стал. Надо было бы окоротить девочку — по виду он дал себе не меньше пятидесяти лет, а этой — хорошо если лет двадцать пять, но, с другой стороны, может, это только в кино все держатся официально, а в жизни нормально начинать тыкать на второй день знакомства? Тем более пациенту? Кто знает.

— Все так же, — ответил он сухо.

— А я тебе принесла книги, — она подвинулась к нему близко, чуть ли не легла на постель. Такое вторжение ему не понравилось, он инстинктивно отодвинулся, но Прюденс сочла это за жест доброй воли и устроилась удобнее. — Тут много всякого, я не знаю, что ты любишь читать. Прочтешь это, принесу еще. А то тут от скуки спятить можно.

Он бегло просмотрел книги. Названия ничего ему не говорили.

— Я зайду еще? — Прюденс смотрела на него выжидающе, видимо, ожидая благодарности.

— Конечно, — он был удивлен вопросом. Вроде как она была на работе и могла заходить куда угодно по необходимости.

— Ну пока, — она улыбнулась на прощание... игриво. Точно, в каком-то фильме герой так говорил об улыбке героини, которой он нравился.

— Спасибо, — сказал он ей вслед, Прюденс обернулась и ответила сияющей улыбкой.

За Прюденс проверить его состояние зашли еще шесть медсестер. Это раздражало, но не более: книги, принесенные Прюденс, стали просто спасением, и он не сильно-то отвлекался, пока вокруг него прыгала то одна, то другая девушка.

Читать ему нравилось намного больше, чем смотреть телевизор: если телевизор скуку едва приглушал, то чтение прогоняло ее совершенно. Он чувствовал себя, как человек, которым владела жажда, и которому дали воду. Если бы не пульсирующая боль в шее (сильное обезболивающее ему перестали давать, а обычное почти не действовало) и необходимость прерываться, чтобы поесть или доплестись до туалета, он бы чувствовал себя совсем хорошо.

Но он знал — долго это не продлится. Ему и так намекнули, что его скоро выкинут из больницы или, как минимум, переведут в общую палату. Снаружи его поджидала реальная жизнь, и хотя он к ней не стремился, миновать ее было невозможно. Единственное, он надеялся, что за эти дни хоть немного узнал о том, что его ждет.

 

Прюденс появилась, когда все отделение погрузилось в сон. Он не спал — читал.

— Если ты будешь читать ночью, я отберу у тебя книги, — заявила она, — ты должен спать. Сон — это тоже лекарство.

В ответ он хмыкнул.

— А что читаешь? — она снова бесцеремонно уселась рядом.

— Скучную классику. Диккенса, — он все-таки отложил книгу. — Ко мне сегодня было паломничество.

— Ты приобрел славу таинственного незнакомца. Амнезия, необычная внешность, укус змеи... ты такой весь из себя романтичный.

— Романтичный? — ему иногда казалось, что значение каких-то слов он тоже забыл или путает.

Прюденс закатила глаза:

— О, Мадонна! Есть всякие виды романтики! Есть — розовые сопли, сахар-сахар-сахар, оборочки-рюшечки. Но это старо и уже ни фига не романтично, это сладко до блевотины. А сейчас модно, когда готично, когда вампиры, когда... ну, все черное. Рок... — она задумалась, — короче, ты очень похож на героя из книги. И это круто. А смазливые идиоты нравятся только безмозглым курицам!

Он не хотел продолжать разговор, думая о том, что совершенно не готов к жизни. Совсем. И лучшим выходом было бы спрятаться от всех в укромном месте, но где его взять? И на что там жить? Хотел он или нет, ему предстояло заново выстроить свою жизнь, хоть как-то.

— Но ты — не курица? — спросил он насмешливо. Он действовал скорее интуитивно и не был уверен в успехе, но ему был нужен хоть кто-то, пусть даже розововолосая глупая Прю, чтобы продержаться первое время. Он не собирался ее использовать, но он был бы рад ее помощи, а значит, надо попытаться быть милым, насколько это возможно.

— Я — нет! — она пристально посмотрела на него, он не отвел взгляда, совершенно не представляя, чего она ждет от него. — Я поменялась дежурствами, Илона меня давно просила, а я все не соглашалась, — шепотом произнесла она. — Я буду тут завтра.

— Приходи, — ответил он так же тихо,— я буду ждать.

Она улыбнулась, и он порадовался, что ответил именно так, как надо.

 

2.

Он сидел на кровати, хмуро разглядывая выключенный телевизор. Доктор Шелдон пытался сделать вид, что все идет прекрасно, хотя даже дурак, у которого от памяти остались одни ошметки, мог понять, что ничего уже хорошо не будет. Рядом с постоянно дергающимся Шелдоном стоял грузный доктор Веерс. Он уже давно растерял весь энтузиазм в неравной борьбе с человеческими недугами в больнице Святой Екатерины Нижнего Лондона.

— Итак, давайте суммируем, что мы имеем на данный момент, — Шелдон поклонился Веерсу. — Пациент прибыл к нам неделю назад — всего неделю, коллега! Если быть точнее — был обнаружен на полу в приемном покое. Рваные раны на шее, кровопотеря почти пятьдесят процентов! Яд в организме, правда, концентрация невысокая — спасла как раз кровопотеря. Предприняты стандартные реанимационные действия. Отмечается высокая регенерация тканей, но это бывает... Так, результаты анализов... Исследования... Так... По состоянию внутренних органов и... бла-бла-бла... примерно сорок пять лет... Это все неинтересно, вот. Пациент не помнит, кто он и как оказался в больнице. Опять исследования... Никаких поражений мозга, первоначальный диагноз — диссоциативная амнезия... Пациент помнит отдельные события детства, но, возможно, это и не воспоминания... Да, владеет знаниями в рамках начальной школы... рекомендован перевод под наблюдение психиатра. Вот так-то... — И Шелдон посмотрел на Веерса.

Веерс только вздохнул.

— Уважаемый, — он подошел и легко коснулся плеча пациента рукой. Тот поднял на него бесстрастное лицо. — Уважаемый, вы понимаете то, что рассказал мой коллега?

— Вполне, — голос был хриплый, царапающий. И было в нем что-то еще, что Веерсу совершенно не понравилось. Этот человек, кем бы он ни был, не нуждался в их сочувствии, но это не означало, что он не нуждался в их помощи.

— Отлично, давайте тогда я обрисую ваши перспективы... — он прошел по палате в одну и в другую сторону. — Память может вернуться, а может и не вернуться никогда. Лекарств для возвращения воспоминаний не существует. Гипноз, психотерапия, арт-терапия и прочие методики — это все, что возможно. Увы, амнезия — очень сложный случай, а такая, как у вас — еще и редкий. Позвольте мне прибегнуть к метафорам. Это похоже не на стену, а на капсулу, в которую ваше подсознание упрятало огромный кусок вашей жизни, почти целиком. То, что по мнению вашего подсознания необходимо для выживания — ряд навыков, самых элементарных, — осталось нетронутым. Вы словно сами расщепили себя, словно пытались защититься от чего-то... Так бывает и так... не бывает. Каждый случай уникален, и каждый раз мы ищем дорогу заново. Ваше положение осложняется тем, что нет никого, кто мог бы пролить свет на вашу личность. В привычной обстановке, рядом с близкими людьми выздоровление идет быстрее, но... — он развел руками, — я очень сомневаюсь, что вы сможете наладить жизнь в социуме, хотя мы и готовы вам помочь.

— Вы собираетесь отправить меня в сумасшедший дом?

— Я обязан буду это сделать, — мягко проговорил Веерс, — мы не знаем о вас ничего, попытки найти хоть какого-то родственника, близкого, того, кто искал человека, похожего на вас, ничего не дали. Подумайте, что вас ждет. Мы предлагаем вам комфортабельную жизнь под наблюдением хороших специалистов. И сейчас мы не называем эти места "сумасшедшим домом". Клиника неврозов, например, или...

— Это не меняет сути, — оборвал его пациент, — я все понял. Я могу остаться сейчас один?

— Конечно, конечно, мы сейчас уйдем... И вот что еще... Обычно длительное пребывание в больнице оплачивается из страховки...

— Которой у меня нет.

— Которой у вас нет.

— Я все понял, — пациент демонстративно включил телевизор, прибавив звук.

Врачи вышли.

— Печальный, печальный случай, — поджав губы, сказал Веерс. — Но вы сделали все правильно. Он жив и относительно здоров. Оформите бумаги на перевод, правда... ох, администрация нас съест за пациента без социальной страховки!

— Будем оптимистами! — заявил Шелдон. — Память — вы же сами сказали — может и вернуться! А с администрацией мне разбираться не впервой!

— Дай бог вам удачи, — коллеги раскланялись и каждый пошел по своим делам.

* * *

 

— Привет, как дела? Ты сегодня мрачный что-то, — Прюденс привычным жестом закрепила жгут, взяла с подноса шприц, щелкнула по нему ногтем, — по слухам, вас переводят, мистер... — в коридоре, за стеклянной перегородкой все еще говорили Веерс и Шелдон, и Прю на всякий случай делала равнодушный вид.

— Ты же в курсе, что я не знаю, как меня зовут? Или у тебя тоже амнезия? Я вообще мало что знаю, а то, что узнаю, — он показал на экран телевизора, — вызывает желание сразу забыть, — он переключил канал. — И я все прочитал.

— А, вот в чем причина хандры? Это ерунда, я принесу книги завтра, — Прюденс легко попала иглой в вену. — Вот так... — развязала жгут, — пятнадцать минут...

— Руку не разгибать — у меня амнезия, а не склероз.

— Оу, сэр уже знает, что есть склероз?

— Я смотрю сериал про больницу, сегодня по Аш-один гоняют без перерыва, очень познавательно.

— Значит, до завтра? — она взяла книги и подошла к двери.

— Вряд ли. Завтра меня переведут к сумасшедшим.

— Вот черт, — Прюденс вернулась и плюхнулась на его кровать, — но ты — не сумасшедший!

— Уверена?

— Ну не больше, чем я!

— Глядя на твои красные лохмы и серьгу в носу, я бы не счел это доказательством нормальности.

— Да сейчас все так ходят! Слушай... Если хочешь смыться, то я — помогу, — в ее глазах зажегся азартный огонек.

— Почему?

— Просто вы мне нравитесь, сэр, — она улыбнулась.

— А если я преступник? Скорее всего это так...

— Из-за татуировки? Да ты бы видел тату у моей восемнадцатилетней кузины, обзавидовался бы. Это все Диккенс, картина мира после него — того, немного съехавшая всегда. Я в детстве читала — жуть же!

Он выключил телевизор, посмотрел на Прюденс пристально — она заерзала под его взглядом.

— Значит, ты мне поможешь?

— Фигня вопрос!

— Научишь как жить?

— Ну... конечно... то, что сама знаю... расскажу и покажу, — она облизала губы и прошептала, — мне всегда нравились такие вот романтичные безумные герои.

Он усмехнулся:

— Я — не герой...

 

3.

Они ушли из больницы ранним утром. Прюденс принесла ему одежду: черные простые джинсы, голубую рубашку, потертую куртку и кроссовки, которые немного жали. Он быстро оделся и она вывела его какими-то темными, пахнувшими острым неприятным запахом коридорами. Потом он думал — как хорошо, что он оказался на улицах Лондона, пока город еще спал. Редкие прохожие, свежий, но уже по-летнему теплый воздух...

Они долго ехали на автобусе, потом шли, пока не добрались до ее квартирки, которая была чуть больше его палаты в больнице. Одна комната, в которой помещались кровать, небольшой старый диван, кресло и два встроенных шкафа (один с одеждой, другой с разным хламом, среди которого, правда, попадались и книги). На кухне двоим было не разойтись, а откидной столик почти не давал возможности передвигаться и одному, если другой ел. Санузел, в котором ютился унитаз, душевая и маленькая раковина, пугал размерами, но радовал почти что больничной чистотой.

— Ну... вот, — Прюденс обвела взглядом свое жилище, — это, конечно, не "Холидей Инн", но жить можно.

Он кивнул. От долгой поездки и новых впечатлений его мутило и больше всего хотелось лечь и лежать в темноте. Ему даже на мгновение показалось, что надо вернуться в больницу. И пускай упекают, куда хотят, может, так будет лучше?

— Ты устал, надо отдохнуть, — Прюденс взяла халат и направилась в ванную, — я скоро, ты можешь занять кровать, но чур — только на время или по очереди, — она смотрела на него выжидающе.

Он снова кивнул и с трудом выдавил из себя:

— Как скажешь.

Пока Прю принимала душ, он стянул с себя рубашку и кроссовки, лег на кровать и натянул полосатый плед, который был короток и приходилось поджимать ноги. Но несмотря на непривычные запахи, на резкие звуки, доносящиеся с улицы, он очень быстро уснул.

Он проснулся, когда на улице было темно, и не сразу понял, где он. Ужас накатил волной и тут же отхлынул, когда он увидел мирно сопящую рядом Прю. Во сне она чуть приоткрыла рот и выглядела совсем юной. Он повернулся на спину и уставился в потолок. В больнице можно было делать вид, что главная задача — выбраться, можно подумать, он кому-то там нужен и они бросятся его искать. Но теперь там, за окном, реальная жизнь. Что дальше?

Во-первых, нужны документы и деньги. Сколько он ни смотрел передач в эти дни — никакой полезной информации по этому вопросу не узнал, но что-то ему подсказывало, что обращаться к властям не стоило: он не сможет даже доказать, что он — гражданин Британии. Ну кто докажет, кто поручится за него? Да и даст ли что-то такое поручительство? Возможно ли найти работу без документов? Наверное, да. Но, судя по тем же передачам, в страну ежедневно приезжает столько мигрантов со всей Европы и с Востока, и из Африки... но, может быть то, что он — белый, будет ему на руку? Но кем он может работать, что делать?

Он закрыл глаза и попытался вспомнить: он представлял себя маленьким мальчиком, рядом с матерью и отцом. Наверное, мама была маленькой и хрупкой, а отец — высоким и носатым. Наверняка он в отца. В школе он учился, наверное, не очень, да и жизнь у него складывалось, наверняка, неинтересно...

Нет, все это было чушью. Вместо того, чтобы вспоминать, он занялся придумыванием для себя новой биографии. Но какую бы историю он себе не выдумывал, укус змеи и рваная рана на горле никак не желали вписываться в придуманные жизни.

Он вспомнил фильм про шпиона, который даже в смертельных передрягах не терял лоска, усмехнулся сам себе — был бы он шпионом, его бы давно или убили, или увезли куда-либо....

Он измучился и извертелся и, конечно же, разбудил Прю.

— Привет, герой, — улыбнулась она ему и протянула руку, — что-то фигово выглядишь, я сейчас, — она проворно соскочила с кровати, словно и не спала вовсе, бодрая и веселая, — сейчас мы тебе вколем кое-чего...

— У тебя будут из-за меня неприятности, — скорее констатировал, чем спросил Джо.

— Да сейчас! — она перетянула его руку жгутом. — Конечно! Я скажу, что сделала тебе вот этот укол, — она потрясла шприцем в руке, — а потом не видела тебя. Ты думаешь, они кинутся тебя искать? Ты думаешь, в этом городе кто-то кому-то нужен?

— Думаю, да. Раз ты согласилась приютить меня.

— Я ненормальная, — вздохнула Прю, — была бы жива мать, устроила бы мне головомойку, она всегда говорила, что я плохо кончу.

— Расскажи мне о ней, о себе, — попросил он. Ему было необходимо услышать реальную историю настоящей жизни.

— Ладно, — Прю сняла жгут, задумалась ненадолго, вертя его в руках и потом сказала: — Хорошо, слушай, хотя ничего интересного, многие так живут... Хотя, знаешь, все равно, что бы там ни было — жизнь очень клевая штука.

 

Он все время пытался понять — кто он? Кем был в прошлой жизни. Нет, не вспомнить — попытка вспомнить приносила головную боль и больше ничего — но попытаться догадаться, нащупать. Он думал, что сможет воссоздать себя, догадаться, что ему нравилось, а что он ненавидел, к чему лежит душа, и попытаться пройти путь снова. Может быть, более правильным было бы все же обратиться к тому же Веерсу, попросить помощи и смириться с тем, что помощь может в большей степени навредить, чем облегчить жизнь. Но... нет. Ему хотелось верить, что от прошлой жизни осталась привычка решать свои проблемы самому. Он верил, что сможет как-то наладить свою жизнь и вернет долг Прю — не так, так иначе.

После следующего дежурства Прю принесла из больницы его вещи: обыкновенные черные брюки, ботинки — тоже черные, черный старомодный сюртук и черный плащ — не плащ, какую-то тряпку с рукавами и длинными полами. Он осмотрел все внимательно, но предсказуемо ничего не понял, не вспомнил, не почувствовал.

— Выброси все это, — сказал он спокойно, — все равно носить невозможно.

— Ага, в больнице всегда все режут, вжик и все, так быстрее, — Прю сложила вещи обратно в пакет, задержав взгляд на непонятном плаще, — а я сперва подумала, что ты из этих, на всю голову толкиенутых...

Он вопросительно изогнул бровь.

— Они по лесам бегают в таких вот плащах, машут палочками, типа волшебными, представляют себя то эльфами, то еще кем. "Властелин колец", огромная книжища, я не осилила, но говорят, она улет. Так вот, у тебя вот что еще было, — она вытащила из сумки целлофановый пакет. В нем было несколько монет, платок и палочка. Он взял ее в руки. Повертел так и эдак. Треснутая, почти сломанная деревяшка из темного дерева так легко и правильно легла в его руку...

— Даже если я и был, как ты сказала, толкиентутый, то это уже в прошлом. Я это не помню и вспоминать не намерен. Выбрось и забудь, только монеты оставь, пусть будут, — палочку он кинул следом за сюртуком.

С Прю они жили как соседи, установив — с нее деньги на еду, с него — уборка и готовка.

Прю учила его простым вещам.

Вот душ. Мыться надо два раза в день, вечером и утром. Не только мыться, нет, надо мыть голову. Нет, не только водой, вот гель для душа, вот шампунь для головы. Дай я тебя подстригу, а то лохмы у тебя отвратительные... Зубная паста, щетка... К стоматологу тебе надо, точно, но это потом, стоматологи — это для богатых.

Вот кухня. Давай начнем с азов. Варка яиц... Теперь каша... Вот тебе книга о вкусной пище...

Вот телефон... Возьми мой старый, не модный, но вполне живой...

Вот пылесос...

Вот стиральная машина...

Вот...

Прошло почти два месяца, когда они впервые переспали. Инициатором была, конечно же, Прю. Он не помнил — как это, даже тело не помнило: он словно одеревенел, когда она села ему на колени и прошептала в губы: "Ну сколько можно?"

— Я тебе в отцы гожусь, наверное...

— Да и к чертям!

— Я страшный и не помню, как нужно... а может и не умею...

— Если ты освоил мою чертову плиту, то уж секс точно не покажется чем-то сложным. Ну, смотри... Вот я...

Утром он впервые подумал, что жизнь действительно может быть клевой.

Он все так же смотрел телевизор, много читал, очень много читал. Он примерял на себя чужие жизни, чужие судьбы. Путешественник? Нет, перемена мест его не прельщала. Бухгалтер? Нет, слишком скучно и явно не тот темперамент. Артист? Или весьма хреновый или не артист вовсе, иначе его рожа хоть где-то мелькнула бы и кто-нибудь, да узнал бы. Нет, не знаменитость, точно. Может — учитель? Нет, сто процентов не учитель, одна мысль о детях, особенно о чужих, вызывала изжогу, а фильмы об этих сеятелях прекрасного — желание выбросить телевизор. Тогда кто? Врач? Программист? Клерк? Точно одинокий — его никто не искал, точно нелюдимый — вряд ли темперамент поменялся. Кем может быть одинокий циник? И все чаще и чаще в голову приходили мысли, что он все же был связан с криминальным миром. Что ж, тогда правильно — залечь на дно и не привлекать внимания. Вот только такая жизнь начинала тяготить, как и, в общем-то легкие, отношения с Прю.

О любви между ними не было и речи. Прю слишком любила всех людей, а он не был готов любить хоть кого-то, но они оба с уважением относились к «личным особенностям партнера», как заявила однажды Прю, придя домой под утро. От нее несло виски и мужским одеколоном. Он помог ей раздеться, умыться и улечься спать, а сам улегся на старом диване, на котором спал первые две недели. Он ворочался и думал, что делает в этой квартирке с этой женщиной. Думал, где бы он хотел оказаться и как строить свою жизнь дальше, и решил, что пора уходить. Остаться здесь — так и не стать никем, превратиться в брюзжащего старика, которого Прю однажды так или иначе попросит убраться. Но куда он мог пойти?

Утром Прю выглядела виноватой, прятала глаза и не знала, как себя вести.

— Пей, — он протянул ей стакан воды, в которой почти растворились две таблетки Алка-зельцера, — и хватит изображать раскаяние. Все нормально, Прю, я тебе всегда буду признателен, что ты меня приютила. И я понимаю, ты не из тех, кто готов хранить верность и... — он сел за стол, — все это ерунда. Не грузись.

Она улыбнулась:

— Когда ты так говоришь, то это — смешно. Мне кажется, что ты должен говорить... — она сделала пас рукой, — изысканно.

— Почему?

— Черт тебя знает, хотя, — она выпила почти половину воды залпом, — хотя... у тебя такая осанка, и губы ты поджимаешь, словно принц наследный, и взгляд. Когда ты так смотришь, мне хочется слиться со стеной. Честно.

— Все так плохо? — он не смог сдержать улыбки.

— Почему плохо? Это даже немного... заводит, — она перебралась к нему на колени, — ты и правда не сердишься?

— Сержусь. Но не ревную. Тебе надо строить свою жизнь, а ты занимаешься ерундой, пригрела меня... Нам обоим надо двигаться дальше.

— Ты хочешь уйти? Ты все-таки обиделся?

— Мне придется однажды уйти, — он постарался сказать это как можно мягче, — но не сейчас. Ты мне поможешь еще раз?

— Чем смогу, — она обняла его за шею и посмотрела серьезно, — ты что-то вспомнил?

— Вспомнил, — он усмехнулся, — что время не ждет. Мне нужны документы и какая-то работа.

Прю нахмурилась:

— Я спрошу Алекс, она работает в социальном департаменте, может она что-то придумает?

— Спроси.

— А имя Джо чем тебя не устраивает? — так его начали звать еще в больнице, так его продолжала звать Прюденс, — например — Джо Блэк, звучит!

— Почему Блэк?

— Ты был весь в черном. Девчонки в больнице, из приемного, рассказывали, у тебя даже белье черным было, одуреть. Только рубашка была белой, но от крови красной, ой, прости, что я несу... — она сконфуженно замолчала.

Он только передернул плечами — это был не он, это все было в какой-то иной жизни, которая к нему, сидящему в маленькой кухне, с молоденькой девушкой на коленях, не имела ровным счетом никакого отношения.

— Джо Блэк, — повторил он медленно, — звучит неплохо, пусть будет Джо Блэк.

 

Встреча с Алекс состоялась в маленьком кафе, недалеко от ее работы.

— Ничем не могу вас порадовать, — она отодвинула от себя чашку с недопитым кофе, автоматически став серьезной. — Даже если сейчас начать официальное расследование, на это могут уйти годы! Отпечатки пальцев?

— Да, брали в больнице, — Джо тоже отодвинул чашку. Он уже понимал, что можно встать и уйти, и только из вежливости продолжал разговор. — Ничего нет, ни фотографий, ни отпечатков, ни изображения татуировки — ничего ни в каких картотеках. Ничего.

— К вам прикрепят следователя, который будет заниматься вашим делом, — со вздохом, монотонно, явно не в первый раз стала рассказывать Алекс, — можно нанять адвоката, он инициирует дело в суде и судья, может быть, постановит, что вам нужны новые документы, но... — она понизила голос, — некоторые умирают, так ничего и не получив.

Джо кивнул:

— Пойдем, Прю.

— Нет, погоди, погоди, — Прю не собиралась сдаваться, — но должен же быть выход!

— Он и есть, — Алекс пожала плечами, — можно купить документы. Само собой, я ничего такого вам не говорила, — добавила она поспешно. — Прю, помнишь Джефа из соседнего дома? Ричардса?

Прю нахмурилась, потом кивнула.

— Поговори с ним.

— Не стоит, у меня нет денег, — тихо, но твердо сказал Джо.

— Как знаете, — Алекс достала кошелек и положила банкноту на стол, — я на работу, удачи вам, ребята.

Жизнь вернулась в свою колею. В летнем воздухе уже явно чувствовалось приближение осени: ночи становились все холоднее, дожди — монотоннее. Хандра накатывала все чаще.

Каждый день Джо начинался с похода в магазин — он раз и навсегда запретил Прюденс покупать готовые полуфабрикаты и готовил каждый день что-то новое и на кухне выстроились в ряд книги по кулинарии. Джо нравилось ходить в магазин, выбирать продукты — и да, нос в этом был прекрасным помощником!

Вернувшись домой, он варил кофе — двойную порцию, если Прю была дома, или только для себя, если у нее было дежурство. Потом готовил завтрак. Читал или смотрел фильм. Потом — обед и снова чтение. Потом — ужин. Он научился делать всю работу по дому, и вроде бы его жизнь была не так плоха, но теперь ему все чаще казалось, что вариант отправиться в сумасшедший дом был не такой уж плохой идеей.

Зря он отказался от возможной помощи этого Джефа. Но, ясно же, что документы будут стоить не два фунта, и откуда он возьмет деньги? Опять у Прю? Он не видел выхода, но и жить так, как жил — не хотел.

Он не хотел жить так, в этой квартире. Он не хотел превращаться в домохозяйку. Он не хотел... Он совсем не хотел прожить всю свою жизнь с Прю! Она была милой и помогла ему, но... Но она стала его раздражать, впрочем, как и он ее. Стоило честно признаться, что они устали друг от друга. Секс перестал приносить радость, которую дарит только поначалу, а чего-то иного, объединяющего, у них не было и быть не могло. Он много читал и очень выборочно смотрел телевизор, она же предпочитала сериалы и говорила, что слишком устает на работе, чтобы еще и читать. Она была безалаберной и неопрятной, он же возвел гигиену и чистоту в культ, и его просто бесила разбросанная по всему дому ее одежда, которая к тому же нуждалась в чистке. Он не хотел знакомиться с новыми людьми, а Прю требовался праздник если не каждый день, то уж каждый выходной точно. Он заметил, что тело просит движения и, несмотря на погоду, стал помногу гулять — ему нравилось быстро ходить или даже бегать и он стал выходить на пробежку каждое утро. Прю в свободный день предпочитала валяться в постели. А еще она, когда ела, облизывала пальцы, чем выводила его из себя.

— Боже! Божебожебоже! Это не соус, это... Я никогда в жизни ничего подобного не ела! — соус тек по ее пальцам, и она слизывала его, уверенная, что это дико сексуально. Джо встал, взял опустевшую миску от салата и свою тарелку и сразу принялся их мыть. — Да ладно, брось, давай посидим. А пива нет?

— Нет, — он поморщился.

— Слушай, — ее голос изменился, и он, заинтригованный, повернулся к ней, отставив тарелку.— Слушай, Джо. Не считай меня дурой. Я же все вижу. Я знала, да и ты говорил, что однажды уйдешь. Ты не уходишь просто потому, что некуда, так? Меня это не устраивает. Можешь считать меня недалекой, но я...

— Мне нужны документы, Прю, — сказал он мягко, — мне надо искать работу, мне надо что-то делать. Это не дело, что ты работаешь и берешь дополнительные смены, а я сижу дома.

— О, но ты так ведешь хозяйство, так умеешь планировать, как я в жизни не смогу!

— Прю...

— Я понимаю, — она приободрилась, словно он только что пообещал на ней жениться, — тебе надоело сидеть дома. Я сегодня же узнаю все у Джефа.

И Прюденс навестила Джефа в тот же день и вернулась домой далеко за полночь, повторяя, какое счастье, что завтра — выходной.

— Ты уверена, что его информация стоит твоего похмелья? — он с трудом сдерживал раздражение. Ему уже до чертиков надоело то и дело приводить перебравшую Прю в чувство.

— Ни фига она не стоит! — она пьяно засмеялась. — Он загнул такую цену, что просто улет. Две тысячи фунтов, мать твою! Две тысячи фунтов!!!

— Ничего, я что-нибудь придумаю.

— Да что ты придумаешь, — сказала она устало, — ничего ты не придумаешь. Смирись.

В ответ он только усмехнулся.

Утром следующего дня Прю проснулась, когда он собирал вещи.

— Сбегаешь? — она села на кровати и тут же со стоном повалилась обратно.

— Нет, что ты, просто ухожу, — он положил в сумку пару рубашек, несколько футболок, свитер и джинсы.

— В никуда?

— На соседнюю улицу, буду работать в магазине.

— Прости, Мадонна! Куда?

— К Элис, твоей подруге. Буду помогать ей.

— Я даже знаю, в чем, — Прю вскочила с кровати, — да она просто хочет затащить тебя в койку!

— Уймись, Прю, — он взял маленький мешочек, единственное, что оставалось в шкафу на его полке. В мешочке звякнули монеты. — Она хочет помочь тебе в первую очередь. Она прекрасно понимает, что тебе пора устраивать свою жизнь.

— Она у меня была устроена, — заявила Прю. — Не уходи.

— Я не могу. Я не знаю, кем я был, но так я не могу. Прости, Прю...

— Ты такой же идиот, такой же... гад, как и все остальные! Убирайся! — она ушла в ванную и хлопнула дверью, но защелку не закрыла, явно рассчитывая, что он пойдет ее утешать и останется.

Интересно, как бы он поступил...

Джо тряхнул головой — пора отучаться от привычки думать о том, как бы он поступил раньше. Это неважно. Сейчас он не собирался менять решение. Он кинул мешочек с монетами в сумку, застегнул молнию. Кроссовки, куртка. Ключи — под зеркало. Вот и все. Он последний раз обвел взглядом комнату и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

 

4.

Разнорабочий — не предел мечтаний, но когда ты не знаешь, кто ты, и пока не разобрался, что хочешь, тем более, когда почти ничего не можешь — выбор невелик. Как ни странно, пока работа Джо нравилась — она предполагала общение, но не утомляла: как-то он наблюдал за работой Роуз, кассирши, и думал, что рехнулся бы от такого плотного потока общения уже через день. Он помогал разгружать товар и выносил мусор, следил, чтобы товар был выставлен в зал, помогал Роуз утихомирить подвыпивший молодняк по пятницам и субботам, наводил порядок на складе. Его ценили, хотя своим не считали и относились к нему — он видел — немного с опаской. Пусть. Он должен был накопить денег и купить документы, и пока другого пути не видел.

Осенние холода сменились зимней стужей. В его комнатке было всегда промозгло и холодно, его все еще донимали приступы острой боли, раскалывающей голову надвое, и иногда шрамы на шее горели, словно собирались раскрыться снова. Он то и дело чувствовал себя старым и ненужным, но ни разу не подумал вернуться к Прю, тем более — и слава всем богам — у нее появился неплохой парень, по словам Элис — интерн. Сама Элис если и питала к Джо какой-то интерес, то умело это скрывала. Они стали неплохими друзьями, иногда вместе ужинали — готовил всегда Джо — и болтали обо всем на свете. Джо уже подумывал попросить у нее в долг, но каждый раз удерживался: скорее не от гордости, а от страха, что если Элис откажет, рухнет надежда начать новую жизнь.

Чем ближе было Рождество, тем тоскливее ему становилось. Как бы Джо ни убеждал себя, что никто ему не нужен, ему казалось, что одиночество — это не тот выбор, который он сделал по собственной воле, и все чаще думал, почему его никто не искал. От прошлой жизни всего-то и осталось, что несколько странных монет.

Накануне сочельника он вытащил мешочек с монетами. Глупо было рассчитывать, что они хоть чего-то стоят, но вдруг? Он развязал шнурок и высыпал монеты на стол. Всего десять монеток, три — под золото — большие, несколько серебряных и совсем мелкие остальные. Мелочь он сразу отодвинул в сторону, рассмотрел серебряные, но так и не понял — действительно ли они из серебра.

Снова стала подбираться головная боль. Как обычно, взяла для начала в тиски шею, стала подниматься вверх, холодя затылок. Еще чуть-чуть, и станет тяжело смотреть на свет, звуки — любые — будут раздражать до рвоты... Роуз и Элис знали о его проблемах и позволяли отлежаться в комнате, когда начинался приступ. Но сегодня было как-то особенно плохо, и он было подумал позвонить Элис, но вспомнил, что к ней на праздники приехали дети, и решил не беспокоить.

Он принял таблетки, заранее зная, что они мало чем помогут, разве что немного отсрочат боль, но отменить не смогут. Надо было лечь в постель, выключить свет и не шевелиться. Джо сгреб монеты в мешочек, оставив на столе "золотые", взял один из них, повертел в ладони и почувствовал резкий толчок под ребра. Воздух словно разом кончился, а мир померк.

Он не знал, сколько времени прошло, и понятия не имел, где находится. Медленно, щурясь от яркого света, он стал подниматься, нашарив за спиной стену. Холл дома, где-то был слышен веселый смех и голоса. Как он тут оказался? И что это за место? Ответа не было. Его прошиб холодный пот: неужели память теперь все время будет проделывать такие кульбиты? Да что же за черт!

Одно было хорошо: он все еще помнил, что он — Джо Блэк.

Отдышавшись и стараясь не крутить головой, которая с каждой минутой болела все сильнее, он пошел туда, откуда доносились голоса людей и музыка. Он не успел дойти до цели, когда в коридор вышел мужчина и застыл на месте.

— О, черт, именно сейчас, — произнес он тихо, подскочил к Джо и втянул его в другую, темную комнату. Включил свет, заозирался. — Почему сейчас, в праздник? И как вы попали в дом? Хотя что я спрашиваю, для вас же это — мелочь, — он нервно хихикнул, — стойте здесь, я вас умоляю, — и скрылся за дверью. Он вернулся через три минуты, держа в руках простой пакет из ближайшего супермаркета.

— Вот, и запомните — я простой честный гражданин и не хочу больше иметь дела ни с кем из ваших. Не хочу. У меня семья, мы ждем... малыша, если в вас есть хоть что-то человеческое — не трогайте меня. Я и так сделал больше, чем мог. Больше года — жизнь в страхе, больше года!

Из глубины дома донесся женский голос.

— Меня зовут. Уходите, ну, пожалуйста! — хозяин проводил Джо до двери и, выставив на крыльцо, тут же захлопнул дверь.

Джо заглянул в пакет. Там ровными пачками лежали деньги. Он скрутил пакет, оглядел пустую улицу. Он спит или бредит. У него разболелась голова и он уснул и теперь видит сон, что его проблема с документами решена. Точно.

Вот только холод пробирался под свитер и рубашку, ноги мерзли в тонких домашних туфлях. Он чихнул: нет, на сон это не очень похоже. Надо как-то принять, что это — реальность. И если исходить из этого, то, наверное, на фоне головной боли он вспомнил адрес человека, которому в той жизни оставил на хранение деньги. Отлично, судя по испугу этого парня, у него точно криминальное прошлое, просто прекрасно! Лишний повод не высовываться, обзавестись новыми документами и окончательно сгинуть.

Джо ощупал карманы: слава богу, в джинсах лежала кое-какая мелочь и телефон. Он прочитал название улицы — не так далеко от дома, но холодный ветер и отсутствие верхней одежды исключали возможность добраться до дома пешком, и Джо вызвал такси.

В тепле салона он еще раз открыл пакет и посмотрел на деньги. Этого не могло быть, но это было. Кто бы мог подумать — Санта не забыл и про него.

Память — это то, что делает нас теми, кто мы есть.

Выписанная цитата (источник не указан). Дневник Гермионы Уизли.

 

Это был не он. Этот человек в одежде Джо, с его глазами, с его лицом, с его фигурой — не мог быть Джо.

— Добрый вечер, профессор, с возвращением, — произнесла Гермиона спокойно. Ей надо было срочно обо что-то опереться — силы кончились как-то резко, разом, и она отстраненно подумала, что до этого мгновения вопреки всему надеялась, что возвращение памяти ни на что не повлияет. Он останется Джо Блэком, который помнит, что когда-то был Северусом Снейпом.

Снейп сделал шаг к ней, и ей потребовалось все ее мужество, чтобы не сдвинуться с места, не зажмуриться. Он придвинулся к ней вплотную и теперь рассматривал, словно видел впервые.

— Как странно… — он отошел от нее, огляделся. — Забавные ощущения.

— Забавные? — меньше всего она ожидал услышать, что ему — забавно.

— При диссоциативной амнезии, насколько я помню, возвращенные воспоминания начисто стирают накопленные за время самой амнезии. В этом, определенно, милость природы. Потому что сейчас у меня ощущение, что ко мне кто-то забрался в голову. И этот паразит меня раздражает.

— Вы о Джо? Он часть вас…

Он резко повернулся к ней. Удивительно, только что и джинсы, и футболка с надписью о бренности мира смотрелись на нем вполне органично, но сейчас казалось, что Снейп зачем-то вырядился в чужую одежду.

— Расспросите, миссис Уизли, на досуге вашего друга Поттера, каково ему было все время ощущать присутствие Волдеморта.

— Это несравнимо.

— Да неужто, — он усмехнулся, — а на мой взгляд — вполне.

— Вы бы предпочли забыть?

Он вместо ответа подошел к ней ближе, коснулся ее волос — она почти перестала дышать, вопреки всему надеясь, что он рассмеется и скажет, что он — Джо и так классно разыграл ее.

— Я пока не знаю. Меня разрывает на части, — он понизил голос до шепота, — но я разберусь с этим. — Он склонился еще ниже и выдохнул: — А ты, Гермиона, ты бы хотела забыть?

Она посмотрела ему прямо в глаза и увидела, как меняется его взгляд. Щиты вновь были опущены — теперь уже по его свободной воле.

— Нет, я не хочу забывать. Даже свои ошибки.

Он был так близко, что должен был слышать, как колотится ее сердце. И ведь наверняка слышал, видел, как действует на нее его близость. Хорошо, что ментальные щиты она давно наловчилась ставить, а то наверняка он уже копался бы в ее мыслях.

— О, так все, что тут происходило — одна большая ошибка? — спросил он холодно.

Насколько просто было с Джо, даже когда он ворчал и упрямился, настолько же со Снейпом было нелегко.

— Не цепляйтесь к словам, профессор, я… — она отошла от него, он прислонился к стене, сложив руки на груди.

— Я давно не профессор, миссис Уизли. Или уже опять мисс Грейнджер?

Больше всего ей хотелось развернуться и уйти, чтобы не слышать и не видеть его, аппарировать прямо сейчас, оказаться пусть в пустом, но своем доме.

— Для вас снят дом на окраине Хогсмида, — деловой тон всегда помогал ей в самых сложных ситуациях. — Небольшая вилла, хозяева уехали на несколько лет во Францию. Место уединенное, в доме есть все, что необходимо: еда и даже одежда. Я свяжусь с Гарри, и он пришлет вам сову. До этого времени вам лучше не выходить. Все же не каждый день возвращаются…

— С того света? — он отлепился от стены и теперь обходил комнату, рассматривая обстановку, будто был здесь впервые.

— Вот данные для аппарации, — она вытащила из сумочки лист бумаги с координатами дома. — Если нужна помощь…

— Помощь не потребуется. Я помню, как аппарировать.

— Тогда…

— Ты же навестишь меня там, Гермиона? Или будешь прятаться и избегать?

Мерлин! Он стоял за ее спиной, она чувствовала его дыхание на своей шее, она слышала его голос, голос Джо. Она ощущала аромат его одеколона. Только вот она знала, что стоит обернуться, и магия разрушится, она наткнется на нечитаемый взгляд Снейпа.

Он приблизился к ней вплотную, она поняла это по едва уловимому колебанию воздуха, нагнулся и поцеловал в ключицу, немного отодвинув ворот блузки.

Гермиона лихорадочно пыталась придумать, что сказать. Все эти «не надо», «нельзя», «зачем» — казались неуместными, лишними и ничего не значащими. Какой ответ он мог ей дать, что сказать на ее «нет»? И что она сама хотела услышать от него?

— Джо?

Он отошел от нее стремительно.

— Не стоит, миссис Уизли, на это имя больше некому откликаться. До свидания.

Когда она обернулась, он уже аппарировал. Гермиона опустилась на диван.

Совсем недавно она сидела на этом месте и гадала, кто перед ней — Снейп или не Снейп. Совсем недавно она приходила в себя после применения к нему легилименции. Совсем недавно они так страстно предавались любви, что сломали этот диван… Гермиона невольно улыбнулась, вспоминая, как они хохотали — невероятно свободные и счастливые. Потом Джо уснул, а она тихо собрала вещи и ушла, напоследок приведя квартиру в порядок и зная, что тем самым лишает себя возможности соврать ему.

В тот день — кажется, это было вечность назад! — она вернулась домой, к Рону, заранее готовя речь. Врать она не хотела, но была уверена, что Рон поймет и простит.

 

Он ждал ее, не спал, хотя и делал вид, что все в порядке — бывало, что она задерживалась на работе до утра. Но они, наверное, слишком давно и долго знали друг друга, слишком многое пережили вместе и проросли друг в друга.

— Что случилось? В смысле, ты чего так долго, — он вскочил со стула, на котором сидел, ожидая ее.

— Я очень устала, Рон, давай не сейчас.

— Ты… где ты была? — она попыталась пройти мимо него к ванной, но Рон поймал ее, схватил за руку крепко и зло.

— Рон!

— Прости, — он слегка ослабил хватку, — я просто чуть с ума не сошел. Весь вечер сердце не на месте. Я был в больнице, мне показалось… впрочем неважно. Мне сказали, что ты ушла… — он был бледен, глаза лихорадочно блестели. Он так сжал зубы, что на скулах выступили желваки.

До этого момента она собиралась все честно рассказать Рону о том, что встретила магла, похожего на Снейпа, и решила все выяснить, что выяснение несколько затянулось, но она хотела опустить детали о том, чем все это кончилось. Сейчас, глядя на Рона, она понимала — он не поверит. Он уже знает, хоть себе пока не признается, что она изменила ему, и мечтает услышать ее ложь, а она уже не может соврать.

— Рон, мы поговорим через пять минут, — отрезала она и заперлась в ванной.

Она не боялась Рона, но для Джо он был смертельно опасен. Выдержка иногда Рону отказывала, и он мог натворить бед, а если он увидит, что предполагаемый соперник похож на Снейпа… Лучше было не давать волю воображению.

— Ты меня разлюбила, так?

Она вернулась в гостиную, полная решимости очень строго и по-взрослому поговорить с Роном, но увидела его сгорбившимся, несчастным, и вся ее решимость растаяла.

— Нет, Рон, что ты! Я люблю тебя, честно!

— Тогда… — он протянул ей руку, усадил на колени и поцеловал.

Нет, это не для нее. Целоваться с одним, потом с другим. Возможно, кто-то так может, но она — нет. Ей была нужна передышка, хоть короткая передышка, ей было необходимо настроиться, забыть о Джо и вспомнить о том, какой хороший Рон.

— Значит — любишь? — Рон резко встал, Гермиона вскочила, с трудом удерживая равновесие, — так любишь, что не хочешь поцеловать? Ты думала, я не заметил ничего? Ты в последнее время сама не своя, ты изменилась, очень. Задумчивая, все время о чем-то, нет — о ком-то думаешь! Ты перестала меня замечать! Я валил все на усталость и работу, но нет, дело не в этом. Так ведь? Только не ври!!! — выкрикнул он ей, подходя ближе. — Не ври, не ври мне!!! Ты изменила мне? Кто он, кто эта сволочь?

— Да, Рон, ты прав, и я не буду тебе врать, но я все равно люблю тебя и ближе тебя…

Он впился в ее губы поцелуем. Она изо всех сил оттолкнула его:

— Ты с ума сошел! Что ты хочешь доказать? Что?

— Ты говорила, что у меня эмоциональный диапазон зубочистки? Да я… Я… Я верил тебе! И я… я бы никогда не поступил с тобой так! — на его глазах выступили слезы, он махнул рукой и побежал в спальню. С грохотом опрокинулся тяжелый стул, Рон выругался, выдирая из шкафа вешалки с рубашками.

— Подожди, Рон!

— Не подходи ко мне сейчас, Гермиона, не подходи, — он выставил вперед руку с палочкой. — Не суйся.

Она могла бы сказать, что его рука дрожит так, что он не сможет попасть и в слона, она могла бы сказать, что он не сможет проклясть ее, она могла бы напомнить о каких-нибудь его неблаговидных поступках, но она молчала и смотрела, как он мечется по дому, собирает вещи и аппарирует.

Мерлин, когда все вышло из под контроля?

Потом, конечно же, в камине появилась Джинни. Заспанная и недовольная, с вопросом, что такого натворил ее непутевый брат, что ворвался к ним только что и заперся в гостевой комнате?

— Это я натворила, а не он, Джинни.

— Оу… Погоди-ка, — Джинни исчезла, только чтобы через минуту появиться уже во плоти в гостиной.

— Рассказывай. Ты — натворила. Мир сошел с ума или я сошла с ума от сидения дома? — Джинни отряхнулась от дымолетного порошка и села рядом с Гермионой. — Тебе нужна помощь?

— Не знаю. Мне порой кажется, что я тоже сошла с ума. Я встретила магла и мне показалось, что он — волшебник…

— Погоди, — перебила Джинни, — показалось, что он волшебник?

— Не требуй рассказать в подробностях, у меня нет на это сил и желания, пока — нет. В общем, все стало развиваться немного не так, как я планировала и я…. Я изменила Рону.

— С маглом?

— Тебя удивляет только то, что это магл? Джинни!

— Нет, скорее меня удивляет, что это сделала ты. Я б поставила на Рона, — Джинни смотрела на нее с сомнением. — А ты не выдумываешь? Хотя, конечно, таким не шутят. Гермиона…

— Если ты спросишь, что на меня нашло — я закричу. Я…

— Влюбилась? Рон же у тебя был первым и единственным?

— Ты думаешь, мне не хватает приключений?

— Нет, но ваши отношения… Ты прости, но все сомневались, что вы будете вместе, то есть — долго. Потому что, ну сколько можно? Все время, с одиннадцати лет рядом. Одуреть, если честно. Я так и думала, что однажды что-то такое случится, но мне казалось, что Рон сделает глупость первым.

— Может, у него хватает ума скрывать это?

Джинни покачала головой.

— Я знаю брата, поверь — у него никого не было все эти годы, но вот что он решит делать сейчас, Мерлин знает.

— Теперь ты меня возненавидишь?

— Вот еще, братьев у меня много, а подруга — одна. На самом деле, какое я имею право судить? Кто без греха? — Джинни обняла ее сильно-сильно, поцеловала в лоб. — Не грусти. Все наладится так или иначе.

После ее ухода Гермиона почувствовала себя еще хуже. Лучше бы Джинни попыталась ее проклясть…

На следующий день появился Гарри.

— Опять соскучился? — она была уставшей и больше всего на свете ей хотелось лечь на кушетку и провалиться в сон, а не вести беседы с Гарри.

— Ага. Пойдем погуляем.

Если бы он завел разговор о Роне, они бы поссорились, но Гарри просто взял ее за руку, и они пошли бродить по улицам. Гарри умел поддержать ее, всегда точно знал, как можно помочь, всегда оказывался рядом в нужное время. И он умел молчать.

Когда ноги уже гудели, и они присели на скамейку в незнакомом сквере — Гарри вытянулся, подставляя лицо солнцу и закрыв глаза — Гермиона рассказала ему все. Основательно, но без лишних подробностей, так, чтобы он сам мог сделать выводы. Единственное, о чем она умолчала — о тех чувствах, которые будил в ней Джо.

Гарри смотрел на нее с недоверием.

— Ты уверена, что он — Снейп?

— Не на сто процентов, но на девяносто — да. Хотя… он больше похож на Сириуса Блэка, чем на Северуса Снейпа. То есть — внешность-то Снейпа. Но в остальном… Это совсем другой человек. Он стал, то есть сделал себя другим. Он счастлив. Был, до моего появления. Я, Гарри, очередной раз все испортила!

— Я хочу увидеть его.

— Нет ничего проще, я дам тебе адрес ресторана.

— Нет, пойдем вместе. Надо же будет кому-то не дать мне броситься Снейпу на шею от радости?

— Прямо вижу это, — Гермиона не смогла сдержать улыбку. — Хорошо, Гарри, а ты поможешь с его возвращением? Он, кстати, пока не в курсе, что волшебник.

— Ты не сказала ему?

— Скажу. Завтра, или послезавтра. Потом.

— Не хочешь его видеть?

Хотела ли она видеть его? Нет, конечно же нет. Но вот эта тянущая тоска и чувство, что чего-то не хватает, что мир перекосился, и только его присутствие может снова сделать его четким, ясным, правильным — было. Но видеть — видеть Джо она не хотела. Объясняться с ним — не хотела. И не хотела думать о том, что скоро он станет Снейпом.

— Это не Снейп! — сказал она с непонятной ей самой горячностью. — Понимаешь? Не Снейп! Это — Джо. Он другой и я своими руками должна, считай, его убить, уничтожить, чтобы мог существовать Снейп! Я надеюсь, что что-то от Джо в нем останется, а вдруг — ничего? И он возненавидит меня за все, что я сделала! За то, что не спасла давным-давно, за то, что влезла в его жизнь сейчас… Почему я все время лезу туда, куда не надо?

Гарри молча обнял ее за плечи.

— Прости, что разнюнилась, — она встала. — Пойдем. Работа сама себя не сделает. И нам завтра будет нужна оборотка… — они направились к больнице, по пути составляя план на завтра.

Оказалось, что они не так далеко ушли от Мунго. Прощаясь в холле больницы, они договорились встретиться на завтра в обед.

— Не говори Рону, пожалуйста. Я одна виновата в этой ситуации, и мне не хотелось бы, чтобы он устраивал разборки с ничего не подозревающим Джо… — сказала Гермиона на прощание.

 

Надо было возвращаться домой, хватит воспоминаний. Гермиона встала с дивана, осмотрелась еще раз. Ей не хотелось уходить, будто сидя здесь она могла силой своего желания вернуть Джо. Надо было признать — его больше нет, надо возвращаться домой и пытаться выстроить свою жизнь заново. Поговорить с Роном, извиниться еще раз. Надо сосредоточиться на работе. Надо снова собрать всех друзей, надо...

Гермиона подошла к стеклянной перегородке, отделяющей кухню. Вспомнила, как Гарри глазел в ресторане на одетого во все белое Джо. Тот отдал распоряжения и скрылся, видимо, собираясь выйти в зал. Гермиона подобралась, поправила волосы, будто Джо мог узнать ее в немного полноватой блондинке. Гарри, слава Мерлину, не заметил ее нервозности.

 

— С ума сойти, — пробормотал он, — просто сойти с ума. Снейп. Или не Снейп. Знаешь, я тебя понимаю… Тут кто хочешь растерялся бы.

Джо, не обратив на них никакого внимания, прошел мимо, поздоровался за руку с каким-то тучным и очень важным мужчиной. Сам провел его к лучшему столику. Метрдотель — та самая красивая мулатка, которая встречала Гермиону в первый ее визит сюда, проводила Джо таким влюбленным взглядом, что Гермиона с трудом удержалась от желания наградить ее проклятьем несводящихся прыщей.

— Мерлиновы подштанники, ушел, — Гарри смотрел на закрывшуюся за Джо дверь. — Я не рассмотрел толком.

— Закажи блюдо от шеф-повара, Джо выйдет к нам.

Гарри подозвал официанта, подробно и занудно, войдя в роль богатого и противного клиента, расспросил его обо всех блюдах и только после этого сделал заказ.

Джо, конечно же не узнал их. Был обходителен и любезен, шутил и улыбался, приняв крайнюю степень изумления Гарри на счет своего искусства приготовления мраморного мяса. Когда мясо было разложено по тарелкам и Джо ушел, Гарри наконец-то отмер:

— Это — не Снейп. Если бы он так общался с людьми раньше, если бы он так вел уроки, то был бы одним из самых популярных учителей. И ты права — он напоминает Сириуса, с таким хочется дружить. Ты уверена, что это Снейп?

Гермиона не слышала его, глядя через стеклянную перегородку на кухню, где в своем белом скафандре снова царствовал Джо.

— Ты скучаешь? — спросил Гарри.

— Нет, что ты. Просто вся эта история… выбила меня из колеи. Я все время пытаюсь сделать правильно, но выходит раз за разом все хуже и хуже.

— Я подумаю, что можно для него сделать. Главное, чтобы об этом раньше времени не прознала Скитер, — заметил Гарри, когда они уже вышли из ресторана.

Гарри! Она должна была сообщить Гарри, что больше нет Джо Блэка, а Северус Снейп ждет вестей.

Хватит вспоминать! Что толку в воспоминаниях. Прошлое не вернешь и не изменишь. Она последний раз осмотрелась, на полу все так же лежала раскрытая книга — Хокинг, «История времени». Гермиона подняла книжку, прижала к груди.

Гермиона аппарировала домой. Раньше она бы просто связалась с Гарри по каминной сети, но теперь, не желая наткнуться на Рона, который все так же жил у сестры, написала письмо, разбудила сычика и наказала ему найти Гарри как можно быстрее.

Не прошло и часу, как Гарри постучал в дверь.

— Я на секунду. Как водится — ночь самое время для работы. Так значит…

— Джо больше нет, зато Снейп вернулся. Он ждет от тебя сову.

— Он действительно — Снейп?

— Не перепутаешь. Я думала, что основательно забыла, каким он был в школе. Так вот — у меня воспоминания тоже вернулись и расцвели новыми красками. Язвит, как и в школе, отвечает вопросом на вопрос и выворачивает любое слово наизнанку. И от былой открытости не осталось и следа.

— Ну что ж… — Гарри замялся, явно не зная, как реагировать на ее слова и на ее печальный вид. — Ты помогла ему, это ж здорово? Остальное — не твоя печаль. Я напишу ему, договорюсь о встрече и все тебе расскажу. А сейчас мне пора.

— Гарри.

— Да?

Она прислонилась к дверному косяку.

— Гарри, дай мне мантию-невидимку.

— Ты хочешь пойти со мной? Уверена?

— Я хочу посмотреть, как он. Просто чтобы удостовериться, что с ним все в порядке. Он, считай, мой пациент.

— А, ну да, пациент. Хорошо. Я пришлю сычика.

Гарри аппарировал.

Как же неуютно и одиноко теперь было дома. Все напоминало о ее ошибках и о ее слабости, все напоминало о том, что она натворила, но больше всего Гермионе не нравилось то, что она не ощущала раскаянья.

Потому что было что-то магнетически-притягательное в Джо, в том, как он смотрел на нее, в его желании, в его страсти. Он видел ее лучше и красивее, чем она была, и ей хотелось на самом деле быть такой — красивой, смелой, сильной. Ей не хватало его, как иногда в погожий солнечный день не хватает дождя. Она могла без него жить и знала, что проживет и даже — когда-нибудь — сможет быть счастливой, но она не хотела этого. Было бы легче, если бы он просто умер? Если бы не было ни малейшей надежды? Если бы Снейп забыл, что был когда-то Джо?

Она взяла тетрадь, в которой все это время сухим языком записывала свои наблюдения, вытравила имя «Джо Блэк», оставляя только «Северус Снейп». Она пролистала записи, в которых не было ни слова о их страсти, о том, как она сама, по своей воле, целовала его и выгибалась навстречу его ласкам, как туманился ее взгляд, как прерывалось дыхание. Никому не нужные заметки. Она взмахнула палочкой, тетрадь закружилась в воздухе, еще один взмах — и тетрадь превратилась в миллион бумажных обрывков.

Завтра она увидит Джо, то есть — Снейпа, в последний раз, после чего начнет новую главу. Она сможет, у нее получится.

Сычик нашел ее на работе, сел на окно и с любопытством смотрел на то, как Гермиона оказывает помощь пожилому волшебнику, непонятно как намертво склеившему себе руки. «Фините» не действовало, волшебника трясло и шатало от ужаса, что не облегчало работу. Наконец, снять заклятие удалось и Гермиона поманила сычика. Тот с готовностью спланировал на ее плечо. Записка от Гарри была явно написана на бегу. «5 ч. веч. Хогсмид. У «Сл.Кор»». Гермиона невольно улыбнулась, и ее настроение поползло вверх. О причинах она постаралась не думать, тем более, до вечера было далеко, да и работы — много.

Гарри немного опоздал, ввалился в «Сладкое королевство» через пять минут после назначенного срока и сразу же потащил Гермиону на улицу.

— Ты не представляешь, что творится в Министерстве. Скучно живем, — он невесело усмехнулся, — такой ажиотаж, столько слухов. Снейп еще и не вернулся, считай, а шуму… Рон, кстати, тоже в курсе, пока только не совсем уверен в твоей роли в этой истории. Все через одно место! Я же предупреждал Министра, но мне кажется, он мне тогда не очень поверил, поэтому и помочь обещал, а теперь… Мне придется тащить Снейпа в Министерство лично. И не сказать, что я в восторге от этой перспективы, — они остановились у поворота тропинки. Еще немного — и покажется вилла, где обосновался Снейп.

— Подожди! То есть… они не хотят признавать его живым?

— Ну как не хотят… По-моему, им просто интересно на него поглазеть. Слушай, давай я не буду рассказывать два раза. Ты же все равно все услышишь. А мы сейчас опаздываем, насколько я помню, Снейп жутко не любил опозданий. Вот, надевай мантию и пошли. Если что, то встречаемся здесь.

Мантия легла на плечи невесомым грузом, Гермиона тихонько пошла следом за Гарри.

Он еще раз оглянулся на крыльце, после чего постучал в дверь. Снейп открыл почти сразу.

— Добрый вечер, профессор, рад видеть вас в добром здравии, — вежливо поздоровался Гарри.

— Не могу ответить тем же, — сказал Снейп. — Проходите, надеюсь, разговор будет коротким. Вы уже и так отняли у меня время, опоздав. — Он захлопнул дверь прежде, чем Гермиона успела войти внутрь.

Ей пришлось использовать Алохомору и радоваться, что дверь не скрипит.

Гарри и Снейп расположились в небольшой гостиной, Гермиона помялась в дверях и все же решилась: прошла в комнату, моля Мерлина и Моргану чтобы половицы не скрипели, и села в кресло, стоявшее в нише. Она видела и Гарри, и Снейпа в профиль, Гарри было не по себе и он делал видимые усилия, чтобы не глазеть на Снейпа, а Снейпу — казалось — было совершенно наплевать.

— Итак?

— Возникли непредвиденные сложности, профессор.

— И какие же, Поттер, не томите. Министр мечтает выслать меня обратно к маглам? Или закопать, согласно документам?

— Вы должны явиться в Министерство. Туда будут вызваны двое, те, кто могут подтвердить вашу личность и с кем вы не встречались в последнее время. Если они скажут, что вы — Северус Снейп, то вам выдадут документы, ну и бумажная волокита с выплатой причитающихся вам денег закончится. Еще…

— Еще?

— Скорее всего, вам все-таки предстоит выступить перед Визенгамотом, — Гарри смотрел виновато, — думаю, им просто любопытно. Хотят услышать вашу историю — как вы умудрились выжить… Никаких обвинений нет и…

Снейп встал, прошелся по комнате, остановился у окна.

— А если я откажусь?

— Тогда у нас будут проблемы.

— Вы хотели сказать, у меня?

— Нет. У нас. Я пообещал Гермионе, что ваше возвращение пройдет без официальных слушаний, без прессы и всего прочего. И если у меня не получится… Значит, это и мои проблемы.

— Гриффиндор, как он есть, — пробормотал Снейп, — одна бросается спасать того, кто в этом не нуждается совсем, другой ей в этом помогает.

— Вы не рады вернуться?

— Не ждите от меня исповеди, Поттер, — Снейп повернулся к нему и сложил руки на груди. — Я не собираюсь рассказывать о том, что чувствую. Ни вам, ни кому-то другому, — и снова отвернулся к окну.

Гарри осмотрел комнату, пытаясь понять, где сидит Гермиона, и демонстративно закатил глаза.

— Хорошо. Тогда завтра жду вас в холле министерства, в десять утра. В это время там нет столпотворения.

— Я буду. Кого вызовут в качестве… свидетелей? — он многозначительно направился в сторону прихожей, показывая, что аудиенция окончена.

— Я не могу сказать, вы не должны знать, — Гарри встал, явно не зная, что делать, и рядом ли Гермиона.

— До завтра, мистер Поттер, — Снейп распахнул дверь. Гарри кивнул и вышел.

Гермиона сидела, стараясь не дышать. Она надеялась, что Снейп уйдет или по крайней мере сядет, и она сможет незаметно ускользнуть, но он запер дверь на ключ.

— Миссис Уизли, хватит прятаться, я знаю, что вы тут.

Вот же Мерлин всемогущий!

— Я слышу, как вы сопите. И ваш запах…

Она сняла мантию:

— Врете, я приняла душ и не пользовалась духами.

Он усмехнулся.

— Хорошо, считайте, что я блефовал и не знал, что вы тут, но все же… Зачем вы пожаловали? Любопытство? Или нечто большее?

Они стояли на разных концах комнаты, но Гермионе казалось, что он прижимает ее к стене.

— Профессиональный интерес, — если он хотел вывести ее из себя, то она не собиралась ему в этом помогать. Она давно не ребенок и отвечать на дурацкие подколки умеет.

— Ах, вот как… Ну что ж. Зато я имею возможность поблагодарить вас, миссис Уизли, за заботу. Прекрасный дом, — он сделал шаг к ней. — И еда хороша, вы нашли даже мой любимый сорт чая…. А в лаборатории с умом подобранные компоненты для зелий. Это же тоже вы подготовили? — еще один шаг. — Не скажу, что мечтаю окунуться в зельеварение с головой, но за возможность — спасибо. Ах, да, — снова шаг, — подшивка «Пророка» за все годы моего отсутствия и новые книги по зельям и трансфигурации, даже по защите от темных искусств. Познавательно. И одежда подобрана со вкусом… — еще шаг и он стал бы к ней вплотную.

— Но я смотрю, магловская вам больше нравится?

Он был одет в простые черные брюки и черную же водолазку, которой еще пару дней назад здесь, в шкафу, не было.

— А вы бы хотели, чтобы я встретил вас, миссис Уизли, в наглухо застегнутом черном сюртуке?

Он стоял напротив, заложив руки за спину, глядя ей прямо в глаза. Она закрылась окклюменцией, просто так — на всякий случай.

— Какое значение имеют мои желания?

— О, возможно, решающее? — его голос был мягче бархата. В школе на уроках ничего хорошего такие интонации не обещали. Он скользнул к ней, встал за спиной. — Возможно, Гермиона, только твои желания и стоит принимать в расчет?

Как легко было обмануть себя, представляя, что сейчас рядом — Джо.

— Ты скучала? — как же нежно звучал его голос! — Я — да.

Разве мог такое сказать Снейп? А вот Джо — мог.

— Я скучаю по Джо Блэку, но я знаю, что его больше нет. А вас, мистер Снейп, я не знаю. Как я могу скучать по вам?

— Ой ли, — его руки легли на ее плечи, — разве? Я так сильно отличаюсь от него?

— Вам лучше знать, но думаю — вам и вполовину не стать таким искренним и открытым, не стать таким… смелым. Вам…

Он провел руками по ее спине, и она запнулась на полуслове, не в силах выдохнуть. Так заманчиво было закрыть глаза и позволить ему… Мерлин! А ведь она чувствует сейчас не так остро. Что было бы, если бы не спасительное действие окклюменции? Уже бы бросилась Снейпу на шею?

— Отпустите меня, сэр, — выговорила она с трудом.

— Я и не держу тебя.

— Послушайте, — она повернулась к нему, избегая его взгляда и глядя куда-то за его плечо, — нам надо договориться… решить… Вы сами сказали, что хотите вытравить из себя все, что связано с Джо, я не хочу этого видеть. Я… мне тяжело с этим смириться. Так дальше не может продолжаться, и вам будет легче, если вы не будете меня видеть, ведь так? А нам придется сталкиваться и…

— Это ты пришла сюда, я не заставлял и даже не звал. Но я... я — рад, что ты тут, — он подцепил ее подбородок, вынуждая поднять на него взгляд. — Однажды ты уже пыталась поступить правильно, вышло? Ты думаешь, что можешь руководствоваться разумом, что, зная законы ментальной магии, можешь подчинить свои чувства рассудку? Попробуй… — он демонстративно убрал от нее свои руки, но не сдвинулся ни на дюйм.

Лучше бы он попробовал ее поцеловать. Или — вышвырнул бы за дверь. Лучше б он сам решил, что делать в этой ситуации. Но он не собирался облегчать ей задачу, и ей предстояло самой сделать несколько шагов от него, забрать мантию-невидимку и уйти. Самой. Она отвела глаза.

Она смогла пошевелиться, отвернуться и сделать пару шагов, смогла взять мантию и аккуратно свернув, убрать в сумочку, она направилась к двери, не позволяя себе смотреть на него. Он так и стоял посреди комнаты. Она потянулась к двери и открыла ее, когда его магия захлопнула дверь перед ее носом.

— Мы не попрощались, — он шел к ней.

— Всего доброго, профессор, — произнесла она быстро и снова потянула дверь на себя.

— Всего доброго, Гермиона, — он склонился к ней, пресекая возможность бежать, поцеловал ее быстро, зло, напористо. И ей хватило секунды, чтобы забыть обо всем, чтобы вновь стало казаться — с ней рядом Джо. И сумочка полетела на пол. Гермиона хваталась за него, словно от этого зависела ее жизнь, и он целовал ее так жадно, будто они не виделись вечность.

А может, она все-таки сможет сделать вид, что он — Джо? Но разве это честно?

— Нет. Нет, нет, нет, — она оттолкнула его. — Мерлин, что мы делаем?

Он тяжело дышал и смотрел исподлобья:

— Я не отпущу тебя. Я не смогу без тебя. Думал — смогу, но нет… Ты нужна не только Джо.

Гермиона замотала головой. Нашарила за спиной ручку двери и выскочила на крыльцо. Аппарировала туда, где ее ждал Гарри.

Снова сбежала, потому что быть рядом с ним для нее было опасно. Он, как самый настоящий наркотик, в первую очередь отключал возможность мыслить критически. И с этим надо было что-то делать. Гермиона прикоснулась дрожащими руками к губам. Только вот что она могла с этим сделать?

— Гермиона, ты в порядке? Мерлин, я так и знал, что он тебя поймает.

— Прости, Гарри, — она обессиленно опустилась на камень, — я оставила там сумочку и мантию. Я заберу, но потом. Не сейчас.

— Хочешь, — Гарри сел рядом с ней, — я сам схожу за твоей сумочкой, ну и за своей мантией?

Она пожала плечами. Сейчас ей хотелось, чтоб в жизни все опять стало благословенно просто и ясно: вот враг, а вот друг, и никаких сомнений.

Гарри аппарировал к дому Снейпа. Его не было буквально пару минут.

— Не отдал. Сказал, что сумка твоя и отдаст он ее тебе сам, а что в ней — не моего ума дело.

— Все потом, Гарри, — сумочка волновала ее меньше всего. — Пора на работу, еще не хватало получить нагоняй…

Нагоняй она все же получила, пусть и в очень вежливой форме.

Корректно и сухо Белинда попросила ее явиться после обхода пациентов, когда у нее найдется свободная минутка. И это явно не было приглашением попить чайку перед ночным дежурством.

— Миссис Уизли, у вас все в порядке? — Белинда сидела за столом, сложив руки в замок — верный признак того что разговор будет не из простых.

— Да, вполне.

— Вы сделали за прошлую неделю пару грубых ошибок. Это было бы простительно вам пять лет назад, это можно было бы простить начинающему целителю. Как это расценивать? Вы устали? Вам нужен отпуск?

— Только не отпуск. Простите… подобное больше не повторится, — что она могла еще сказать, тем более Белинде всегда хватало формальных извинений, все равно она судила только по последующим делам.

Белинда встала и принялась заваривать чай. А Гермиона так надеялась, что все закончится выволочкой, но нет, Белинда была настроена поговорить:

— Говорят, — она сделал паузу, чтобы ополоснуть чайник, — что некто Северус Снейп вернулся. Вы знали его?

Мерлин, до чего быстро разносятся слухи!

Гермиона кивнула:

— Он был моим учителем зельеварения.

— Вот как… учителем. Еще говорят, что он все это время жил, полагая себя маглом. И что кто-то помог ему вернуть память, а вместе с тем возможность колдовать. Вам что-нибудь известно об этом?

Гермиона кивнула, с вызовом глядя на Белинду.

— И этим кем-то были вы? Вот почему вам последнее время не до работы? Почему вы не сказали мне?

— Потому что это мое личное дело, — отчеканила Гермиона.

— Это спорный вопрос, — Белинда поставила перед Гермионой чашку чая. — И я могла бы помочь.

— Я не была уверена, что это он, — Гермиона устыдилась своего тона. Еще немного пообщается со Снейпом — и начнет бросаться на людей. Белинда же права, совершенно права! — Я не была уверена до момента, пока он не стал… не стал самим собой. Я сомневалась до последнего.

— Теперь, я надеюсь, история закончена?

— Да. Завтра, я надеюсь, все формальности в основном будут улажены. Я... я ничем больше не могу быть полезна мистеру Снейпу.

— Отлично. Тогда, Гермиона, я прошу тебя быть внимательнее и не распыляться, не расходовать несомненный целительский талант на сомнительные мероприятия. И уж если ты будешь ввязываться в них, то ставь меня в известность.

Ночная смена прошла на удивление спокойно, и Гермиона решила пойти домой пешком. Все равно ее никто не ждал, не к кому было спешить.

Поднимаясь по крыльцу, она ощутила странное чувство. Остановилась. Или ей мерещится или…

— Мистер Снейп, я знаю, что вы здесь.

— Думаете, появиться из ниоткуда на крыльце вашего дома, миссис Уизли, хорошая идея? — прошептал Снейп прямо над ухом.

— Заходите, — она придержала дверь, позволяя ему пройти.

Он скинул мантию-невидимку.

— Удобная штука, но под ней все же душновато.

— Как вы здесь оказались?

— Принес сумочку. Судя по активности Поттера, у вас там настолько ценные вещи, что магический мир без них рухнет.

— Спасибо, я не вправе вас больше задерживать.

— И даже не поинтересуетесь, как все прошло в Министерстве? Не предложите гостю чаю?

— Вчера вы мне чаю не предложили.

— Вы слишком поспешно ушли, — он ходил по дому, осматриваясь, хмыкнул, красноречиво глядя на кресло у камина, взмахом палочки задернул все шторы и заблокировал камин.

— Вы небрежны, миссис Уизли. В ваш дом пробраться — проще простого.

— Каминная сеть блокируется, как только я ухожу. Сама. И охранные чары тоже активизируются сами, мне не надо делать это каждый раз.

— Это не чары, а так, ерунда. При желании к вам влезет даже неопытный воришка.

— Значит, чай? — интересно, он специально ее злил, специально выводил из себя, или у него такая манера общаться? — И как там Министерство?

— Ваш муж попытался… как он выразился? Набить мне рожу.

— О Мерлин, что с Роном?

— Наш штатный спаситель, Гарри Поттер, встал грудью на мою защиту, поэтому ваш муженек не пострадал. Тем более палочку у меня отобрали еще на входе.

— Ясно, — мысль о Роне уже привычно отозвалась тянущей болью. — А… все прочее?

— Интересно было бы узнать, кто выбирал свидетелей? Малфой и МакГонагалл. Люциус был мне не очень рад, впрочем, Минерва тоже. Но она — кремень. Ссыхается и становится только крепче, как палубная доска. Госпожа директор задала мне пару вопросов, выслушала ответ и сказала, что я — Северус Снейп, потому что кроме меня никто не знал про те два случая в Хогвартсе. Это был наш с ней секрет, — он усмехнулся. — Люциус, недолго думая, повторил этот маневр и тоже подтвердил мою личность. Оба, после того, как они заверили с помощью палочек свои показания, постарались смыться побыстрее. Видимо, хотели избежать неловкого момента. Интересно, — Снейп наконец устроился именно на том стуле, на котором любил сидеть Рон, — как Люциусу удалось снова выкрутиться?

— С большими потерями.

— Да, я читал, но все равно, после всех его подвигов…

Гермиона пожала плечами. Семейство Малфоев ее совершенно не волновало. Она поставила на стол чайник, чашки, молочник и вазу с печеньем.

— У вас пыльно.

— Я почти не бываю… — начала она оправдываться и сама себя оборвала. — Какое вам дело, пыльно у меня или нет? — Гермиона уперлась в стол, нависая над сидящим Снейпом, но его, кажется, это только рассмешило.

— Ночуешь на работе, Гермиона? Домой не торопишься?

— Так, послушайте, сэр, — Гермиона села, невольно копируя позу Белинды. — Между нами ничего не может быть, потому что… Потому что вы — не Джо и доступно мне это объяснили. И даже если предположить, что у Северуса Снейпа что-то ко мне есть… не знаю, страсть или иллюзия, что я единственная родная душа во всем мире, то потом, когда страсть схлынет и Северус Снейп окончательно станет собой, то что останется? Вы будете язвить и ворчать по поводу пыли, а я — жить на работе?

— Ого, ты уже планируешь нашу будущую жизнь? Лестно, лестно. Я не заглядывал так далеко. Мне, именно мне, Северусу Снейпу, хочется быть с тобой здесь и сейчас, так что толку думать, что будет потом? Ты планировала свою жизнь с Уизли, и что осталось от этих планов? Я не отпущу тебя…

— Я — не домовой эльф. Я — свободный человек и меня не надо отпускать, я и так свободна.

— Хорошо, — он налил себе чаю. — Хочешь, я буду за тобой ухаживать? Я наловчился. Знал бы я раньше… смотрел бы нужные фильмы лет в пятнадцать, вместо того, чтобы слушать идиота Люциуса. И все было бы иначе... Пригласить тебя в кино? Или ты предпочитаешь оперу? Или спеть самому серенаду под окном?

— Только не серенаду.

— Я тоже думаю, что это лишнее. Значит — опера? «Тоска»? «Аида»? Или что-то более современное? Мюзикл Вебера?

— Я не нужна вам, — она встала, — я нужна Джо. А вам… вам только кажется, что я нужна, это просто случайность, единственный относительно знакомый человек. Это иллюзия, моя нужность. И это пройдет, обязательно пройдет.

— Это не ветрянка, — он тоже встал. — Это не пройдет. Ни через неделю, ни через год. Меня тянет к тебе. Если ты не подливала мне амортенцию, значит, это не магия. Кому и что ты пытаешься доказать? Тебя же тоже ко мне тянет. Ведь так?

— Меня тянет к Джо, — упрямо заявила она. — Он пока здесь, но, предполагаю, что вы, мистер Снейп, вытравите все, что в вас есть от него.

— Нет. Я подумал над этим, и кое-что от Джо я оставлю, помимо его нежного отношения к тебе. Магловские кашемировые свитера удобнее сюртуков, да и гортексовские ботинки, полагаю, лучше заклинания сухих ног. Мне нравится эта стрижка, и я буду продолжать бегать, правда, не по Хогсмиду, думаю, наши не готовы к такому зрелищу. Что-то еще?

— Умение слышать?

— Я слышу даже то, о чем ты не говоришь, — он взял ее руку, нежно погладил большим пальцем вену на запястье. — Какое волшебство сотворить для тебя, Гермиона?

— Вернуть Джо.

— Это не в моих силах и ты знаешь. Я волшебник, но не Бог.

Он наклонился и прижался губами к ее запястью.

— Снимите окклюменцию, — она не знала, зачем просила, возможно, чтобы убедиться в собственной правоте? В том, что она лучше его знает: от Джо и следа не осталось.

— Назови меня по имени, — он смотрел ей в глаза и улыбался, едва-едва, кончиками губ.

Северус. От имени веяло ледяной надменностью. Выбранным и осознанным одиночеством. Оно не ложилось на язык, кололо и жгло.

— Северус, пожалуйста…

Его взгляд теплел, становился глубже и мягче, и она проваливалась в эту глубину, как в кроличью нору.

Страх, любовь, ненависть, вера, неприязнь, надежда.... чувства и эмоции сталкивались, как мощные течения, волна за волной, не разберешь — где чье. Разбитые мечты Северуса, везучесть Джо, верность Северуса, легкомысленность Джо, умение любить…. Чье?

— Простите, — она отвела глаза, — пожалуйста, простите, я не должна была лезть с этим.

Эгоистка! Какая она эгоистка. Думала только о себе. О своих страданиях из-за того, что Джо больше нет. Не подумала, каково ему. Он же… Как щепка в водовороте! Как его еще не сломало, не разбило? Как он держится?

— Неприглядное зрелище? — снова ледяной тон и такой же взгляд. Только теперь понятно — не от нее прячется, от себя.

— Я была неправа. Я думала только о себе.

Он застыл, с непониманием глядя на нее.

— Гермиона… ты жалеешь меня? Мерлин, — он усмехнулся, — как я не подумал! Жалость. Ты жалела бедненького магла Джо, который попал в такой переплет! То ли обскур, то ли нет? То ли маг, с проплешинами памяти, то ли тот самый Снейп, которого и по имени назвать противно? А теперь ты снова жалеешь меня? Побереги свою жалость для пациентов, мне от тебя нужно совсем иное, — сказал он презрительно.

— Ах, значит вы, мистер Снейп, будете решать, какие мои чувства вам подходят, а какие — нет? — подумать только, две секунды назад она готова была разрыдаться у него на груди и просить прощения! Дура! Диктатор, которому надо чтобы все было по его, все, даже чувства других!

— Ни один мужчина не согласится на такое. Ни один, если он в своем уме. Страсть, — он схватил ее повыше локтя и встряхнул, — любовь. Да, черт побери, ненависть лучше, чем жалость!

— Узнаю профессора Снейпа — куча пафоса на пустом месте! — она попыталась вырваться, но он держал крепко, Гермиона выдернула волшебную палочку и уперла ему в шею. — С такими знаниями о психологии неудивительно, профессор, что ваша личная жизнь не задалась.

Он отпустил ее так резко, что она чуть не упала.

— С вашими знаниями непонятно, как вас терпит Белинда. До свидания.

Он аппарировал прямо из дома. И на том спасибо. Из вредности мог выйти на улицу через парадный вход и постоять, чтобы его рассмотрели все окрестные сплетники. Гермиона села за стол и уронила голову на руки. Спать. Спать и еще раз спать. И пусть все идут к Мерлину, она устала и будет спать!

Снейп не беспокоил ее ни в этот день, ни в следующий, а она не могла не думать о нем. Чем он занимался? Читал день напролет или вспоминал рецепты зелий? Бывал ли в Лондоне, бегал по утрам, как собирался? Наносил визиты старым знакомым из магического мира или встречался с друзьями из неволшебного? Например, с той красавицей из ресторана. Или как сыч сидел сиднем дома и даже в Хогсмид не выбрался?

Как бы то ни было, писать или приходить к нему первой она не собиралась. Да, в чем-то она была неправа, да, она должна была помнить, что ему тяжело примирить в себе Снейпа с Джо (если такое вообще возможно), но и он был неправ. Ему, видите ли, не нравилась жалость!

«Но жалость бывает разной, — думала Гермиона, помогая малышке трех лет, которая пострадала от стихийного выброса магии своей старшей сестры. — Жалость сострадательна и деятельна, жалость открывает сердце другим чувствам, жалость позволяет сопереживать, а куда без этого в работе целителя?»

«Но с другой стороны, — размышляла она, устраиваясь на неудобной кушетке, чтобы хоть немного подремать под утро, — когда кроме жалости нет ничего, то это действительно мало…»

Гарри прислал «Пророк» с огромной статьей Скитер о Снейпе. Единственное, что было правдивым, это факт: Снейп вернулся в магический мир после потери памяти, остальное было вольной фантазией Риты на заданную тему. Между прочим упоминалось, что Снейп холостой. Гарри на полях приписал: «По-моему, Риту пора уложить в соседнюю с Локхартом палату». Гермиона выкинула газету, надеясь, что Рита переключится на другие интересные новости. Но слухи множились быстрее, чем докси в захламленном доме. Гермиона спиной ощущала заинтересованные взгляды коллег и пациентов, слышала обрывки разговоров о ее роли в этой истории. Хорошо еще, никто не решался лезть с расспросами.

Прошло еще три дня. Снейп молчал. Наделся, что она не выдержит первой? Хоть Гермиона уже решила, что несколько перегнула палку в разговоре с ним, но просить за это прощения не собиралась. И прежде всего надо было разобраться с собой.

Она взяла чистый лист пергамента и перо, заперлась в свободной палате и поклялась, что не выйдет, пока не решит, что и как делать дальше. Подумав, Гермиона разделила лист на три столбика. Первый озаглавила — «Рон», второй — «Джо» и третий «Снейп». С Джо, вроде бы, все было ясно — его больше не было, и то, что она искала его проявления в Снейпе, говорило только лишь о ее слабости — она не хотела смиряться с потерей. Гермиона резко зачеркнула имя Джо, еще и еще раз. Вот так. Нет больше Джо, ищи не ищи.

Рон. Она уже так давно не видела Рона: он избегал ее. Гарри говорил, что Рон погрузился в работу с головой и хоть всем своим видом показывает, что в жизни все прекрасно, но выглядит при этом, как плохой актер на сцене. На несколько писем Гермионы с предложением все-таки обсудить ситуацию ответ был один: «Нам не о чем говорить!». И все же он оставался ее мужем, а она — его женой. Каждый раз, когда она слышала «миссис Уизли», она воочию видела, как за Роном захлопывается дверь их общего дома. Вот только все остальное время она о нем почти не вспоминала, и это ее пугало едва ли не больше. Любила ли она его еще?

Гермиона вспомнила о том, как они обсуждали, что же такое любовь, на девичнике перед свадьбой Джинни и Гарри. Ей эти разговоры были не очень интересны, и она больше молчала и слушала, уверенная, что девчонки слишком много внимания уделяют этому вопросу. Ведь все так просто — ты хочешь быть с человеком, тебе нравится, когда он тебя касается, и амортенция пахнет так же, как его волосы после душа. Тебе нравятся его поцелуи и даже глупые шутки вызывают умиление… Тогда она была уверена, что любовь — данность, и если делать минимальные усилия, заниматься своим развитием, оставаться интересным собеседником, с уважением относиться к причудам партнера, то этого будет достаточно, чтобы любовь никогда никуда не исчезла. На замечание Луны, что любовь это ветер, который приходит и уходит, неподвластный желанию, она только усмехнулась: у кого как. Она была уверена, что сможет удержать все под контролем — не только чувства Рона, но и свои. И что теперь? Она сидит в палате, спрятавшись от всех, и не может решить, любит ли она своего мужа или уже нет?

Рон… Она стала выписывать в столбик: добрый, веселый, смешной, с ним связано больше половины жизни, его родители любят ее, а ее — его, он лучший друг (Гермиона поставила знак вопроса), он… Он очень хороший, но он не вызывает в ней и половину тех чувств, которые будит… Снейп. Гермиона от досады чуть не закричала. Снейп! Как такое возможно? Мысли вновь понеслись по кругу: разве он — Снейп, разве опыт Джо не изменил его? Разве Снейп мог быть таким… притягательным? Или мог, просто они, дети, и не думали над этим, воспринимая учителей, как продолжения Хогвартса? Что она видит, когда смотрит на него? Собирательный образ, свои представления о нем или живого человека?

Гермиона в клочья порвала лист. Старые, проверенные методы не работали. Что толку гадать, как изменился Снейп, если она сама менялась, но не готова была это признать? Лучшим выходом в таких ситуациях было сосредоточиться на работе, тем более пару дней назад поступил новый пациент с пока не до конца диагностированным помутнением памяти.

Вечером она уже собиралась домой, но вместо этого аппарировала к жилищу Поттеров. Дома была одна Джинни.

— Можно мне подождать Рона? Нам надо наконец поговорить.

— Надо… — Джинни смотрела на Гермиону с нескрываемым интересом, — пока ждешь, может побеседуешь со мной?

— Мне уже начинать бояться?

— Пока нет, — ответила Джинни, пропуская Гермиону в дом. — Тут ходят слухи…

— Про меня и Снейпа.

— Так это — он, тот самый магл-не магл?

— Если бы это был кто-то другой, — Гермиона не стала садиться и на всякий случай нащупала волшебную палочку, — это что-то бы изменило?

— Рон вне себя. Он хотел его прибить, но Гарри не позволил.

— Я в курсе.

— Знаешь, чем страшна измена? — Джинни села на диван, и Гермиона пристроилась на соседнем кресле.

— Подрывает доверие.

— Ерунда. Хотя и это, конечно. Она лишает второго самоуважения, ну и уважения других, что еще хуже. Прикинь, каково сейчас Рону? Ты знаешь, он уже пару раз за эти дни влип в неприятные истории, защищая твою и свою честь. Никто еще ничего про вас со Снейпом не знает, но твое имя уже вовсю полощут, пока только по поводу того, где и зачем ты выкопала «этого упыря». Он герой только пока мертв, живой он тут никому не нужен. Просто измену Рон бы простил, остыл и простил бы, но вот это… Он зол, и я, честно говоря, тоже.

— Я понимаю и я должна попросить у него прощения.

— Ты любишь его? Или все, новая любовь и новые планы?

— Я не знаю. Всегда знала, что и зачем я делаю, как к кому отношусь. Все было таким… ясным, но сейчас…

— Оказалось, что все не так просто?

— Я знала, что просто не бывает, но я могла как-то упорядочить…

Звякнул дверной колокольчик, и в дверях показался хмурый Рон. Он остановился на пороге комнаты, как вкопанный.

— Что ты тут делаешь? Привет, Джинни.

Джинни встала, поцеловала брата, в знак поддержки сжала его руку.

— Я вас оставлю, — сказала она и ушла на кухню.

— Ты зачем пришла? — Рон прошел в комнату, но садиться не стал, стоял, расставив ноги и сложив руки на груди, и смотрел исподлобья.

— Я хочу извиниться перед тобой. Я каждый раз думаю, что знаю, как будет лучше, и каждый раз попадаю из-за этого в дурацкие ситуации.

— Ты в нее не попала. Ты ее создала. Ты же самая умная, так? — он зло усмехнулся. — Умная Грейнджер и простак Рон Уизли. Знаешь, что мне тут сказал один? Что всегда знал, ты не просто бросишь меня, а бросишь ради кого-то поумнее. Он в шутку сказал. Им всем кажется, что это дико весело, подначивать меня, мол моя жена не просто так отыскала этого ублюдка и вернула ему память. Ну да, она врач, — и так хихикают… Снейп! — он сжал руки в кулаки. — Шутят они! Знали бы они, что ты не только память ему вернула. А ведь узнают! Вот тогда начнутся шутки — закачаешься. Спасибо тебе за это. Жаль Гарри не дал мне врезать этому гаду. Мерзкий ублюдок! Не подох, подумать только! Восстал из мертвых! Почему он? Почему он выжил, почему ты…. Ты с ним! — он смотрел на нее чуть ли не с брезгливостью. — Ну о чем нам с тобой говорить?

— Скажи... ты меня больше не любишь? — голос предательски дрогнул.

— Это не имеет значения, — он подошел и наклонился к ней. — Развод — не получишь.

Она кивнула, стараясь сохранить самообладание. Когда Рон бывал в таком состоянии, говорить с ним было бесполезно.

— Я могу уйти из дома. Пожить у родителей. Я — виновата, мне и уходить.

— К родителям? — он рассмеялся. — К родителям! Ага, конечно!

— Рон, я действительно сожалею, что так поступила. Я была неосмотрительной и допустила ошибки. Если сможешь, прости меня, пожалуйста.

— Уходи. Уходи, пока я не поступил неосмотрительно, — он отвернулся от нее.

Гермиона вышла в прихожую, крикнула Джинни, но та или не услышала, или не хотела слышать.

Ей не оставалось ничего другого, как аппарировать.

Следующие несколько дней Гермиона работала, как одержимая. Белинда сделала ей замечание, велев пойти и выспаться, но Гермиона проигнорировала его — вот еще, спать! Можно прекрасно поспать и на кушетке в ординаторской. Работа была единственным способом не думать ни о Роне, ни о Снейпе, и это было благословенно прекрасно. Она аппарировала домой, только чтобы переодеться и принять душ, и снова возвращалась на работу. В один из таких дней не успела она войти в дом, как на плечо спланировала сова Гарри.

«Со Снейпом что-то случилось. Он не отвечает на письма, а нам надо срочно урегулировать вопрос со слушанием в Министерстве, Министр меня убьет! Дом под чарами, мне не пробиться, может, тебя он пустит?» — гласило письмо.

Гермиона застонала. Она не хотела идти к нему, только-только восстановив шаткое душевное равновесие. Но она знала — пока не удостоверится, что Снейп просто в силу характера игнорирует сов Гарри и самого Гарри тоже, не успокоится.

Она аппарировала прямо в сад. Дверь черного хода была закрыта, Гермиона подергала ручку, перепробовала все известные отпирающие заклятия, но дверь так и не поддалась. Гермиона обошла дом, на всякий случай осматривая окна — предсказуемо, все закрыто наглухо, занавески задернуты. Парадная дверь тоже была закрыта и, конечно же, ни Алохомора, ни другие заклинания на нее не подействовали. Гермиона приложила ухо к двери: ей показалось, что в доме кто-то ходит.

— Ладно же, — она взяла камень и бросила в окно. Камень отскочил, как резиновый мячик от стенки. Гермиона набрала полную горсть камней и стала швырять в дом, вымещая всю скопившуюся злость. Камни отскакивали от стен и окон, не причиняя дому ни малейшего ущерба. Когда силы Гермионы были на исходе, в проеме двери показался Снейп. Сгорбленный, со сведенными судорогой руками.

— Что с вами… — она бросилась к нему.

— Опять вы? Мерлин всемогущий, как вы умудряетесь являться именно тогда, когда я… — он поморщился и схватился за косяк. — Исчезните. Приходите послезавтра, когда я буду в форме.

— И не подумаю, — Гермиона юркнула под его руку и прошла в дом. — Что с вами опять приключилось? Стоит оставить вас без внимания на пару дней, и вы влипаете в неприятности! Еще немного, и я решу, что вы делаете это специально.

— Пару дней, — сказал он ворчливо, — вы считать не умеете? Я тут специально неделю тихо загибаюсь, чтобы вы нашли мой холодный труп и расстроились. Умно, браво.

— Вы опять простудились? Что с вами?

— Я не простужаюсь и вообще не болею. Не болел, пока вы не появились на горизонте. Со мной почти все в порядке!

— Только что вы сказали, что умираете.

— Я этого не говорил! Со мной все отлично, убирайтесь — я вас не звал!

— Ну конечно, — она уже заметила характерные темно-синие, почти черные звездочки, покрывающие кожу рук. Пальцы он разогнуть не мог, словно они были сведены судорогой.

— Раздевайтесь, — она прошла в ванную, чтобы вымыть руки.

— Идите к черту, — проворчал он, возвращаясь в гостиную и ложась на диван.

— Только вместе с вами, — она села рядом с ним, положила руку на лоб.

— Сочту за комплимент, — он сбросил ее руку и, кряхтя, сел. — Я знаю, меня прокляли. Старуха в Хогсмиде. Так честила меня… Я бы справился сам.

— Но руки вас не слушаются. Вам надо в Мунго.

— Торопитесь сбагрить меня коллегам? Не утруждайтесь, просто идите домой, миссис Уизли.

— Да что вы за упрямец! Палочку вы держать не можете? Нет! И как вы собираетесь сами? Вы балбес, мистер Снейп! Или вы слушаетесь меня, или я вас обездвижу и сделаю все, что надо, в том числе, в таком виде доставлю в Мунго.

— После того, как я поправлюсь, вам не поздоровится, миссис Уизли, — это звучало бы угрожающе, если бы его голос не был настолько слаб.

— Очень страшно. Сидите спокойно, — она помогла ему снять рубашку и чуть не ахнула — проклятье расползалось медленно, но верно: спина напоминала один большой синяк. — Вы точно знаете, кто проклял?

— Знаю, знаю. Даже знаю, за что. Проклятье фамильное... Не такое уж страшное, но жизнь…. Жизнь делает веселой, — он застонал.

— Ложитесь, — Гермиона завязала волосы в пучок, — не шевелитесь. Одно и то же проклятье имеет свои вариации. Это как с летучемышиным сглазом. Если вы назовете фамилию, мы разберемся с этим быстрее. И виновный понесет наказание.

— Я разберусь сам.

— Заведите себе пару-тройку нормальных оберегов. Наложите на мантию защитные заклятья или давайте это сделаю я. На худой конец, можно купить в Косой аллее простую отражающую мантию!

— Миссис…

— Помолчите. Я целитель и знаю, что делать, — она вела палочкой над его телом. Сияние было рваным, показатели скакали, как полоумные, но, слава Богу, пока — ничего угрожающего жизни. Надо, конечно, посоветоваться. — Зря вы думаете, что проклятье не угрожает жизни, паралич мышц постепенно доберется и до сердца. Почему вы не обратились за помощью? Почему не позвали меня?

— Мне надоело, что вы все время меня спасаете. Я бы справился сам, — повторил он упрямо, — все для зелья, нейтрализующего это проклятье, у меня есть, и я почти... почти приготовил его.

— Сейчас у меня нет времени спорить с вами, сэр. Мне надо отлучиться, я вернусь.

— Гермиона! — в его глазах мелькнула и тут же исчезла тревога.

— Я вернусь быстро, я через камин.

— Он заблокирован.

— Да что ж такое!

— Сними… Пароль — твое имя.

Она не нашлась, что ответить. Сняла блокировку и, кинув щепотку дымолетного пороха, шагнула в зеленое пламя.

Белинда, слава Мерлину, была у себя, и ее не пришлось искать по всей больнице.

— Белинда, мне нужна ваша помощь… — Гермиона сжато, по-деловому рассказала о ситуации. Белинда кивнула.

— Как я понимаю, пациент отказывается от госпитализации?

— Я могу его понять, не всем по душе, что он вернулся в магический мир. Здесь он будет еще более уязвим.

Белинда уже складывала в несессер то, что считала необходимым:

— Не стоит терять времени. Через камин?

Гермионе показалось, или за то недолгое время, пока она отсутствовала, он стал выглядеть хуже? Она обеспокоенно покосилась на Белинду.

— Здравствуй, Северус, — Белинда подошла к дивану, — ничего тебя не берет, ни Темный Лорд, ни Нагайна, ни проклятье матери, потерявшей ребенка.

— Привет, Белинда, сто лет тебя не видел и не видел бы еще. Пришла позлорадствовать?

Белинда усмехнулась:

— Что ты, я рада, что ты выжил. Гермиона, мне потребуется теплая вода в кувшине и пара мисок.

Из кухни Гермиона слышала, как Белинда о чем-то спокойно переговаривается со Снейпом. Когда Гермиона вошла в комнату, они разом замолчали, сделав вид, что и не говорили ни о чем.

— Миссис Уизли, я оставлю вот это зелье, по три капли каждый час, завтра — по пять капель три раза с равными промежутками…

— Белинда, это проклятье память не отшибает, я помню, как что и как принимать, — не удержался Снейп.

— Мазь нанести на кожу, она поможет намного быстрее снять все симптомы. Одного раза должно быть достаточно, если будет необходимость — повторите еще раз. А с вами, молодой человек, мы поговорим послезавтра. Придете ко мне на прием, в Мунго.

Белинда откланялась.

— Значит, три капли, — Гермиона решила, что сохранять деловой тон — лучшее решение. Она развела зелье водой и подала стакан Снейпу.

Он выпил его залпом и поморщился:

— Ваш зельевар — или халтурщик, или вор. Или одновременно и то, и другое. Я бы даже сейчас сварил лучше.

— Кто бы сомневался, — она зачерпнула мазь и стала медленно втирать ему в кожу. Он замолчал и закрыл глаза. Плечи, грудь, живот…

Его рука легла на ее ладонь.

— Руки снова двигаются? — спросила она, мягко высвобождая ладонь.

— Двигаются, — ответил он хрипло. — Дальше — я сам.

— Да, но спина…

Он молча лег на живот.

Она массировала его спину, нежно втирая мазь, и с радостью отмечала, как отступает болезненная синева.

— Нет, это невозможно, — он резко повернулся на спину и дернул Гермиону за руки на себя.

— Вы что!

— Я чуть не сбрендил в эти дни. Мало того, что я чувствую себя ненормальным с раздвоением личности, мало того, что мне пришлось сражаться с этой пакостью, так еще ты, ты не приходила. Я поклялся себе, что больше не буду тебя домогаться, но разве такое возможно, Гермиона… — он прикусил ее кожу на ключице через тонкую ткань блузки и сжал ее талию почти до боли. Она и ахнуть не успела, как он подмял ее под себя, задирая юбку.

Он был нетерпеливым и резким, он не хотел ждать: содрал с нее одежду, трусики полетели прочь. Он замер, тяжело дыша.

— Скажи, скажи мне, ты… хочешь?

— Нельзя, ты…

— Ты — хочешь? — он отстранился и заглянул в ее глаза. Ее хватило только на кивок.

Он зарычал, запрокидывая голову и одним рывком вонзаясь в нее. Старый диван жалобно скрипнул.

— Северус… — прошептала она, с наслаждением вонзая ногти в его плечи. Что он в ней будил? Она и не знала, что может быть такой. Она прикусила его кожу и он тут же ответил поцелуем на ее укус, она сжала его бедра ногами, и он выгнулся, стараясь войти в нее еще глубже. Он чувствовал ее и откликался на любое движение. Он, с закрытыми глазами, отдавшись страсти, словно читал ее мысли, те, которые она скрывала даже от себя.

Она закричала, ощущая спазм внизу живота и он подхватил ее крик.

Диван скрипнул последний раз и спинка, зашатавшись, отвалилась.

— Похоже… ломать мебель… становится традицией, — заметил Северус.

 

Гермиона решила, что он уснул — по ровному дыханию и тяжести руки, лежащей на ее животе, но только она решила тихонько встать и уйти, как он притянул ее к себе, прижал спиной к животу.

— Нет. Ты не уйдешь тайком, иначе это будет слишком похоже на то, как ты оставила беднягу Джо в полной растерянности. Это, кстати, было жестоко.

— Я вернулась.

— Через несколько дней, — он целовал ее шею.

— Мне надо идти.

— А как же прием лекарства? И вдруг мне станет хуже?

— Я приду. Чуть позже.

— Что ж… — он отпустил ее, сел и стал одеваться.

Она исподтишка рассматривала его. Северус встал, надел рубашку, не переставая сверлить ее тяжелым взглядом, и она натянула повыше плед.

— Почему ты тогда все время ощетиниваешься? Что не так?

— Мне надо разобраться с собой. И тебе надо. Нельзя все время закрываться окклюменцией, ты же знаешь — это кончится ужасными головными болями и… испорченным характером, потому что…

— Чем активнее подавляешь чувства, тем более вероятно, что в один прекрасный день они сведут тебя с ума, выйдут из под контроля и бла-бла-бла. Я знаю. Но если я не буду этого делать, то сойду с ума еще быстрее.

— Я могла бы помочь, или Белинда.

— Я сам разберусь. Просто на это надо время.

— Мне надо в ванную, отвернись.

Он усмехнулся, но послушно повернулся к ней спиной. Гермиона быстро подобрала одежду и скрылась в ванной. Вот кто бы ей сказал, почему она совершенно не стеснялась Джо и так стесняется Северуса Снейпа?

— Я навещу тебя вечером, перед дежурством, — из ванной она вышла одетая и причесанная. — Если что-то будет беспокоить, сразу вызывай меня. Хорошо? И свяжись с Гарри, он шлет тебе сову за совой.

— Конечно, — он подпирал стенку, скрестив руки на груди. — И да — мы еще поговорим об окклюменции и ее использовании.

Она сама подошла к нему, встала на цыпочки и поцеловала, с удовольствием наблюдая, как ему не удается удержать кислое выражение лица, как меняется его взгляд.

— До вечера, — она ловко ускользнула от его объятий и, бросив порох, шагнула в камин.

Работать не хотелось совершенно. Хотелось вытянуться на кровати и потянуться так, чтобы прочувствовать каждую мышцу. Хотелось принять ванну, а не душ, полежать в горячей воде, закрыв глаза. Хотелось поесть — не перекусить на ходу, а пообедать нормально за столом, перемежая трапезу разговорами с интересным собеседником.

Все то, что мучило и беспокоило последние дни, улеглось, словно из разрозненных пазлов наконец сложилась картинка. Она могла остановить его, но не стала, сдалась — не ему, а своей страсти. Последний шаг.

Она призналась: ей был интересен Северус Снейп, и, если следовать логике Джо Блэка, она была влюблена: она хотела узнать его лучше, а все попытки увидеть в нем Джо могли быть причиной, а могли быть оправданием — это не меняло главного. Она сдалась и почувствовала себя победительницей — прежде всего над самой собой — для того, чтобы признаться себе в некоторых вещах, порой нужна та самая гриффиндорская смелость.

— Тебя ищет Белинда, — сообщил Адамс, заглянув в палату, где Гермиона записывала очередной рассказ Локхарта. Иногда — очень редко — он вспоминал какие-то эпизоды своей жизни, возможно, это были выдумки, но до чего же причудливые. Он словно погружался в транс. Загадкой осталось то, что при этом — стоило заглянуть в разум — там была все та же бесплодная пустыня, все тот же ветер, несущий обрывки воспоминаний. На более глубокий уровень воспоминаний, которые и воспоминаниями являются только отчасти, где все, что было в жизни, причудливо преображается и превращается в фантазии и мечты, лезть было опасно и для пациента, и для врача. Поэтому оставалось только фиксировать рассказы Локхарта. Раньше Гермиона планировала заняться его состоянием более дотошно — она надеялась излечить Алису, а потом вытащить из пустыни и Локхарта, но теперь она не торопилась, потому что (и в этом она пока не собиралась себе признаваться) боялась.

— Я зайду, — кивнула Гермиона.

К Белинде, кстати, тоже идти не хотелось, но не прятаться же от нее? Локхарт затих с блаженной улыбкой на лице и взглядом, обращенным внутрь. Гермиона подождала немного, провела стандартную диагностику — ничего не менялось. Вот что удивительно — его фантазии словно жили отдельно от него. Она занесла все данные в карту и только после этого направилась в кабинет Белинды.

— Я не помешаю?

— Присаживайся, — Белинда закрыла книгу, которую изучала. — Мне интересно твое мнение, — она взмахнула палочкой, и перед Гермионой в воздухе развернулась таблица, заполненная аккуратным почерком Белинды: имя Гермионы и часы присутствия в больнице.

— Как ты думаешь, Гермиона, можно ли доверять врачу, который фактически живет на работе и при этом почти не спит?

Вопрос был риторическим.

Белинда нахмурилась:

— Не пытайся решить личные проблемы таким образом, будет хуже. Ты обещала, что вся эта история не будет отражаться на работе. И что я вижу? Такое рвение ничуть не лучше, чем прогулы, хотя может и показаться иначе. Гермиона, я буду вынуждена тебя отстранить от работы как минимум на месяц, пока ты не придешь к согласию с собой и не решишь, что тебе делать и как жить дальше. Мы имеем дело с ментальными нарушениями, и наши ошибки могут быть фатальны. Я взяла тебя без опыта и без нужных знаний прежде всего потому, что ты показалась мне очень цельной и умеющей выделять главное, идти к цели несмотря ни на что. И? Что с тобой происходит?

Гермиона почти автоматически накинула покров окклюменции.

— Я говорю с тобой сейчас даже не как супервайзер, хотя в друзья набиваться глупо, — она все-таки пыталась незаметно проникнуть в разум, как подумала Гермиона, но промолчала, только переместила взгляд так, чтобы не было зрительного контакта. — И я не буду говорить, что вы все тут для меня как дети, но я по-человечески за тебя беспокоюсь. Это третий, если мне не изменяет память, разговор с тобой, и с каждым разом мне все больше кажется, что ты неправильно выбрала дело жизни. Ты хоть с кем-нибудь обсуждала все, что происходит с тобой в последнее время, если на супервизию, которую ты обязана посещать, у тебя нет времени?

— У меня не самый простой период. Это так, но я думаю, я справлюсь. Я разберусь. И я уверена в своем выборе дела жизни, — теперь она посмотрела на Белинду с вызовом.

— Я не враг, — Белинда устало вздохнула. — И я вижу, что у вас с Северусом что-то происходит, как бы ты ни пыталась доказать обратное. Между вами летают искры величиной с бладжер. Только слепой не заметит.

Мерлин помоги, ну почему всем есть дело до ее личной жизни?

Или щиты окклюменции для Белинды не были помехой, или вопрос был написан у нее на лице.

— Можешь считать меня любопытной старухой, можешь — мегерой, можешь — другом. Сути не меняет. Я не буду вытаскивать из тебя откровенные признания, но… — Белинда встала. — Я знала Северуса еще мальчишкой, потом мы встретились при весьма неприятных обстоятельствах. Мой муж делал артефакты и умел находить старинные. Само собой, Волдеморта он очень интересовал. Тогда он еще не был таким чудовищем, точнее, тогда он это скрывал и пользовался чаще шантажом, чем Круцио. Он хотел, чтобы и я работала на него… — Белинда стояла, повернувшись спиной к окну и сложив руки на груди. — Он хотел, чтобы я учила Северуса взламывать сознание жертв. У самого Лорда, — титул прозвучал как ругательство, — не было времени на эти пустячки. Муж велел мне уворачиваться, но не отказываться, а я была молодой и страшно боялась. Так вот… Мы общались с Северусом, и я могу тебя уверить — в пожиратели его не тащили на веревке. Он присоединился к ним сам, по своей воле, вполне осознавая, что делает…

— Вы не говорили…

— Если ты не считаешь нужным сообщать мне о некоторых событиях своей жизни, то я уж тем более вправе ничего не говорить тебе. То, что Северус стал шпионом Альбуса, мало что меняет. Я знаю, что пришлось пережить тебе, но… — она снова села, — он не просто пережил войну, ему пришлось быть дважды предателем, ему пришлось делать многое из того, что делать не стоит никогда, и даже не из моральных принципов, а потому что это наносит непоправимый вред. Он давно раскололся надвое, и эта история с превращением в магла Джо меня не очень удивляет. Прекрасный рыцарь, милый парень, тот, кем он хотел когда-то быть, но никогда не был, наконец-то получил шанс, но теперь… Ты играешь с огнем, Гермиона. Он опасен и не только для себя.

— Вы меня пугаете?

— Я хочу, чтобы ты трезво оценивала ситуацию. Романтические отношения, страсть, влечение — все это может обернуться настоящей трагедией — и для него, и для тебя. Твое желание помочь понятно, но если это действительно что-то большее… И вот еще что: не думай, что его оставят в покое. Мертвый — он герой, а живой он может быть опасен для тех, кто делает вид, что в войну ромашки нюхал. Северус слишком много знает неприятных тайн, и то проклятье — только начало.

Белинда была права, сто раз права. Вот только если любую другую это оттолкнуло бы, то Гермиону только утвердило в ее решении. Белинда ждала ответа или откровенного рассказа, но Гермиона не собиралась откровенничать. Не здесь и не сейчас. И не с ней.

— Хорошо, — Белинда снова вздохнула. — Первое. Чтобы неделю я тебя на работе не видела. Отгулов тебе хватит до конца года, но мы с тобой встретимся и поговорим через неделю, и я приму решение. Второе — Снейп должен прийти ко мне завтра, и я должна обследовать его.

— Вы действительно думаете, что он может быть опасен?

— Он не «может», он опасен. Я хочу убедиться, что он сам это осознает и контролирует.

— Это паранойя, — Гермиона встала. — Он хороший человек, который совершал ошибки. Но кто без греха?

— Ты не понимаешь! — Белинда повысила голос. — Темная магия меняет мага, меняет его магию, она как рак — проникает и выедает. Все эти разговоры, что может быть убийство из милости и так далее — дурость! Ты же читала исследования! Авада выжигает того, кто ее использует, какие бы благородные цели он ни преследовал. Гермиона, ну неужели ты не помнишь? Любой человек всегда оправдает себя тем, что действует во имя идеала. Даже Волдеморт, я уверена, считал, что несет свет всем волшебникам! Но магии все равно, как ты оправдываешь себя.

Гермиона вскочила на ноги.

— Так нечестно! Он… я…

— Ты должна ему помочь? История с Алисой не дает покоя?

Гермиона села, закрыв лицо руками. Только сейчас она почувствовала насколько устала — от борьбы с собой, от попыток разобраться, от всего-всего. Больше, чем в лесу Дин, где опасность была осязаема. Вот тогда она знала, кто враг, а сейчас? Мир крошился, и она не могла удержать его, не могла собрать снова и сделать целым.

— Неделя отпуска. И завтра Снейп должен быть тут. Все, идите, миссис Уизли. И да — я наложу запрет на ваше нахождение в Мунго как сотрудника.

Гермиона кивнула, вставая, и вышла, не обернувшись и не попрощавшись.

Она вихрем промчалась по Мунго. Ей требовалось остаться в одиночестве. Ее душила злость на Белинду, которая лезла не в свое дело, и вместе тем ее отрезвляло понимание, что в чем-то Белинда права.

В окнах ее дома горел свет. Гермиона нахмурилась, вытащила палочку и резко открыла дверь.

— Быстро на центр, палочку в сторону, или я за себя не ручаюсь! — сказала она громко и четко.

Из спальни вышел Рон.

— Мерлин, Рон! Я перепугалась.

— Знала бы ты, как я испугался. Надоест в Мунго, иди в авроры, тебя возьмут точно, — он усмехнулся и потер шею. Рон всегда делал так, когда смущался. — Ты прости, я не предупредил, но, честно говоря… Ну, мне надо было… и я решил, что…

— Все нормально, я сейчас уйду, только возьму кое-что, — она прошла мимо него в спальню, решив, что возьмет какую-нибудь одежду и аппарирует к родителям.

— Стой, погоди, — он шагнул к ней и заключил ее в объятия, шумно вздохнул, прижался щекой. — Мерлин… как я соскучился.

Она стояла, не дыша, не в силах вырваться, не в состоянии остаться.

— Рон…

— Ты скучала? Давай поговорим. Я осел, что тогда психанул, но я не был готов к нашему разговору. Понимаешь, все крутил и крутил в голове, как мы с тобой… о чем… что я скажу, как ты… А когда увидел там… и все забыл, разом, только злость осталась. И боль, — он неловко поцеловал ее в затылок. — Ну, не может же все так кончиться? Просто взять — и кончиться, правда же? И из-за кого! Из-за Снейпа!

— Рон, — она мягко высвободилась и села в кресло, — давай поговорим завтра? Сегодня я не в состоянии. Я устала.

Рон тут же насупился.

— Ты собираешься к нему, так? Ты сейчас уйдешь… туда? — он помрачнел, сел на стул, оседлав его и сложив руки на спинке. — Ты — с ним? Даже сейчас ты — со Снейпом? Ты спишь с этим упырем? Не противно?

— Ты действительно считаешь, что я буду говорить с тобой в таком тоне?

— Прости, — он тут же пошел на попятную, лицо исказилось гримасой боли, — я не знаю, что несу. Мерлин! Это так больно, я даже представить не мог! — он вскочил, стул полетел в сторону. — Ну почему все — так? Я думал, мы всегда… — он стал мерить шагами комнату. Гермиона молчала. Меньше всего она была готова после разговора с Белиндой вторым раундом выяснять отношения с Роном.

— Мы обещали друг другу любить вечно!

— Рон, я думала, что никто и никогда не изменит моего отношения к тебе. Я любила тебя с четвертого курса. Любила и ревновала, а ты не замечал, — она вымученно улыбнулась. — И потом…

— Я знаю, — он перебил ее, — ты так и не простила мне того бегства, в лесах? Да? Но я тоже его себе не простил. До сих пор! Столько лет прошло, а я себя до сих пор виню.

— Ох, Рон, дело не в этом, просто… мы давно не дети, понимаешь? Мы меняемся, и я… мне надо понять — кто я и чего хочу, с кем хочу быть. Эта история, она и меня меняет.

Он встал перед ней на колени, взял ее руки в свои и прижался щекой к ладони.

— Я думала, что все знаю наперед и без предсказаний, что все контролирую.

Он посмотрел ей в глаза.

— Я все еще люблю тебя. И я готов простить, забыть и не вспоминать. Давай… попробуем снова? Я стану… книжки читать всякие скучные, я буду… ну не знаю, домой приходить и готовить тебе ужин. Чего ты хочешь? Что он может тебе дать? Чем он лучше меня?

— А он и не лучше.

— Тогда почему?

Она сама бы хотела знать почему, но не знала. Рон, спроси кого хочешь, был лучше: молодой и веселый, герой, с перспективами и легким характером. И их действительно многое связывало. А Снейп? Некрасивый, с сомнительным прошлым и еще более сомнительным будущим, с вредным характером и с раздвоением личности, которое он пока еще сдерживал, с кучей проблем, о которых живописала Белинда. Неужели выбор не был очевиден?

Рон поднялся и отпустил ее руки, отвернулся к окну.

— Тебя вызовут в Визенгамот. И меня с Гарри тоже. Гарри пытался доказать, что не стоит ворошить прошлое, но кое-кто считает иначе. Снейпа вряд ли упекут в Азкабан, не волнуйся. Но слушание будет. И чем оно кончится, не знает никто. Мы можем прийти с тобой вместе и показать, что все грязные слухи — это брехня. Что ты — отличный целитель, ты помогаешь даже таким, как Снейп.

— Подожди, — Гермиона опешила, — слушание? Но он же признан героем!

— Посмертно. Видишь ли, ситуация изменилась. Он — двойной агент, — в эту фразу Рон постарался вложить все презрение, на которое был способен, — он слишком много знает. Они хотят прощупать, насколько он опасен и какие у него амбиции, — Рон криво усмехнулся. — Ходят слухи, что он метит в новые Лорды.

Гермиона рассмеялся: и Рон туда же.

— Глупее такого предположения не найти.

— Да что ты о нем знаешь? — разозлился Рон. — Ты знаешь, что воспоминания можно и подделать? А уж Снейпу это — раз плюнуть. Откуда ты знаешь, что у него в голове на самом деле? Это же Снейп!

— Рон, чего ты хочешь? Я устала, мне надо отдохнуть. Давай обсудим все это завтра.

— Завтра? Значит, завтра. Тебе что, совсем на меня наплевать? Что тут обсуждать? Мы или вместе, или нет. О чем тут думать? — сказал он зло и тут же, словно вспомнив, что собирался быть нежным: — Милая, это же я. Помнишь, как мы с тобой на пляже в Тарагоне? А твой день рождения в Норе, тот первый, после войны? Наши вечера у камина? Ты же не можешь это все просто взять и вычеркнуть.

Он был прав, она не могла. Вспоминала, и такая тоска охватывала сердце. Ледяное предчувствие, что этого больше не будет, как не будет встреч с друзьями у них на этой вот кухне. Даже если она останется с Роном, если они снова соберут всех и сделают вид, что никакого Снейпа не было и нет, даже если все подыграют, все равно так, как было раньше — не будет.

— Я не собираюсь вычеркивать, Рон, — сказала она как можно мягче, — но это все — уже прошлое. Нам надо думать, что дальше. Мне нужно время.

— Вот как, время? — его голос зазвенел от с трудом сдерживаемого гнева. — Видимо, в твоем будущем места для меня не предусмотрено?

Она сжала виски ладонями.

— Я хочу получить от тебя ответ. Ты… — его голос дрогнул, — Ты меня не любишь? — последние слова прозвучали так тихо, словно кто-то наложил на него заклятие немеющего языка. — Ты любишь меня?

Когда она вышла из камина в доме Снейпа, уже смеркалось. В доме было подозрительно тихо.

— Есть кто? — в окно она увидела, как Снейп в саду сражался с явно им же созданным растением. Куст нападал, Снейп защищался.

Это могло бы выглядеть комично, если бы не та ярость, с которой Снейп наносил удары. Куст плетями и ветвями пытался дотянуться, атакуя, увертываясь и нападая снова. Можно было подумать, что он наделен сознанием. Одна ветка умудрилась тихо и незаметно подползти к ноге Снейпа и обвить лодыжку.

Гермиона выпустила заклятье, стоя на крыльце, ветка разлетелась на щепки.

— Фините, — Снейп снял заклятье, и на месте дьявольского растения теперь рос неприметный орешник. — Опять вы, мисс Грейнджер, — сказал он сухо, но она видела — по его глазам и едва заметной улыбке — он рад. А может (все-таки ее разговор с Белиндой и Роном не прошел даром) только хотела видеть улыбку?

— Я обещала навестить вас, мистер Снейп, — она разве что книксен не сделала, проигнорировав то, как он к ней обратился, — не рано ли для тренировок?

— Как бы не было поздно, — он бросил полотенце, которым отер пот со лба, на венский стул и облокотился на его спинку. — Думаю, пустяковое проклятие старухи только начало. Мне следовало начать тренироваться сразу же. Вот они — последствия привычки жить в безопасном мире.

— Эта безопасность иллюзорна, сэр, — она так и стояла на крыльце, не торопясь сойти на тропинку.

— Не кажется ли вам странным, мисс Грейнджер, обращаться ко мне так официально после того, что произошло сегодня днем? — он не выдержал и сделал шаг ей навстречу, протягивая руку.

— Вы первый начали, сэр, — сказала она, делая свой шаг.

Они замерли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Насколько проще было, когда обоих охватывала страсть. Словно под воздействием амортеции — можно было сделать вид, что не отвечаешь за себя, но при свете догорающего солнца, в саду его дома, все было иначе. То, что происходит после любовной близости, соединяет намного прочнее, чем самый страстный секс: невинный поцелуй после разлуки в сто раз важнее, чем самый развратный в пылу страсти.

— Северус, — выдохнула она, словно произнесла заклинание, окончательно признавая, что готова, как минимум, попробовать его узнать.

— Гермиона, — он поцеловал ее ладонь. — Я ждал тебя.

Он смотрел ей в глаза и был открыт — никакой окклюменции.

— Как ты? — она смутилась и отошла к столу.

Он налил в бокалы лимонад из запотевшего графина.

— Нормально, насколько это возможно. Составишь мне компанию? Честный бой, а потом — вкусный ужин.

— Ты сделал ужин? — изумилась она.

— Ни одного слова о Джо. Так что? Поединок? Или ты боишься проиграть? — таким тоном он спрашивал у Невилла на уроках, что тот положил в котел.

— Я устала и голодна, да и смеркается.

— Ну да, враги буду ждать, пока станет светло и погода будет подходящая, а что касается усталости — я только недавно пришел в себя после мерзкого проклятья, так что мы наравне.

— Я давно не практиковалась.

— А я еще дольше. Последний бой, если не считать этого куста, но он так себе противник, у меня был с Макгонагалл в Хогвартсе, да и то не бой, а одно название...

— Ладно, — Гермиона скинула кардиган и порадовалась, что переоделась в джинсы и футболку: в платье было куда неудобнее скакать от заклятий.

— Никаких непростительных.

— Ты хочешь на полном серьезе палить в меня боевыми? — вот к этому она точно не была готова. Она, не раздумывая, применяла боевые заклинания в тот последний бой, когда, казалось, Хогвартс обрушится им всем на головы. Но тогда был страх и явное осознание того, что им не выжить, не выбраться. И вместе с тем — отчаянное веселье, больше похожее на истерику. В таком состоянии использовать серьезные заклятья было совершенно естественным, но сейчас, под стрекот цикад, рядом с раскидистым старым дубом и глядя на заходящее солнце… Немыслимо.

— И от тебя ожидаю того же. Ты все-таки боишься?

— Конечно, — проворчала Гермиона, пытаясь настроиться серьезно и выжать из себя злость, — мне же тебя потом лечить. Вместо ужина.

Он усмехнулся и отошел на несколько шагов:

— На счет «три»?

— Инкарцеро! — она не стала дожидаться счета.

Он увернулся:

— Так нечестно, — рассмеялся, выдавая, судя по взмаху палочки, мерзкое удушающее Апноэ.

— О, враги, конечно, досчитают до десяти, чтобы вы, сэр, подготовились! — Гермиона выставила щит и тут же нанесла ответный удар. Тоже невербально.

Дальше бой проходил в полной тишине.

Гермиона использовала простые, но действенные заклятия, но ничего такого, что могло нанести реальный вред. Судя по всему, Снейп — пока — придерживался того же правила.

Она его почти уже связала, снова используя Инкарцеро, как он аппарировал, уходя от заклятия и через секунду оказался у нее за спиной. Его палочка упиралась ей под лопатку.

— Вот это, действительно, нечестно! — сказала она, не шевелясь.

— Не буду спорить, — сказал о насмешливо. — Еще раз?

— Нет, — она опустилась прямо на траву, сбросила с ног туфли, — у меня было уже два боя до этого. На сегодня, пожалуй, хватит.

— И с кем же вы сражались, мисс? — он сел рядом.

Она прислонилась к его плечу спиной и прикрыла глаза. Возможно, он был опасен, но сейчас она впервые за последние несколько часов чувствовала себя расслабленно.

— Белинда и Рон. Кстати, — Гермиона вздохнула, — Рон сказал, что и меня, и его, и Гарри, и еще многих вызовут в Визенгамот. Давать показания по делу Северуса Снейпа.

Его рука, лежавшая на ее бедре напряглась.

— Дело… Вот как…

— Это какая-то ерунда, — она порывисто развернулась к нему. Он смотрел куда-то в сторону, губы были сжаты в полоску, и морщина на переносице, которая днем была лишь едва заметна, снова стала глубокой и резкой.

— Все правильно, — сказал он глухо, прижимая ее к себе, — чего еще можно было ожидать? Когда служишь двум господам, то и тумаков получаешь в два раза больше. Я всем враг, это нормально.

— Ничего тут нет нормального! — Гермиону взбесило его спокойствие. Она ожидала чего угодно — что он притворится Джо и легкомысленно отмахнется от ее слов, что станет плеваться ядом и острить, как настоящий профессор Снейп, но вот это его спокойствие? — Надо что-то делать, надо бороться, нельзя отступать и идти у них на поводу! Ересь — признать героем, а потом разбирать какое-то «дело»!

Снейп резко встал и потянул ее за собой, схватил за локоть и аппарировал в дом. Все окна одновременно захлопнулись с такой силой, что чудом не полопались стекла, дверь впечаталась в косяк, и на пол посыпалась облупившаяся краска, занавески с шорохом упали вниз, погружая дом в темноту.

— Люмос, — они засветили палочки почти одновременно.

Гермиона с вызовом смотрела на Северуса.

— Не стоит говорить о таких вещах в саду, где на каждом кусте может сидеть достойный продолжатель дела Риты Скитер или она сама.

Он зажег свечи и камин.

— Поужинаем, а обо всей этой ерунде поговорим после, — он направился на кухню.

— Это не ерунда! — Гермиона пошла за ним следом.

— Лучше сделай салат.

По столешнице прямо ей под руки скользнула разделочная доска, миска, полная свежих овощей, и дуршлаг, в котором лежал кресс-салат.

Северус занялся свежим лососем, молча и сосредоточенно орудуя ножом. Гермиона, тоже молча, принялась за салат. Не хочет говорить? Нет проблем, она сегодня уже и наслушалась, и наговорилась. Тишина ее вполне устраивала.

— Это ерунда, — сказал он, аккуратно выкладывая рыбу на шипящую сковороду. — Они думают, я буду претендовать на особые привилегии или попытаюсь выкачать из кого-нибудь из них деньги. Они успокоятся, как только поймут, что я не несу опасности.

— А ты — не несешь? — она оставила нож, который стал самостоятельно крошить зелень. Северус подошел и перехватил нож, стал резать сам.

— Не готовь с помощью магии, испортишь все. У еды будет совсем иной вкус.

Так мог говорить Джо, если бы тон был другой, если бы он не смотрел так мрачно на ни в чем не повинный помидор…

— Ты сам не веришь в то, что говоришь, — Гермиона облокотилась на столешницу. — И ты не считаешь это ерундой.

— У меня прохудилась метальная защита?

— У тебя ее сейчас нет, и ты знаешь, что я не полезу в твои мысли.

Он вскинул голову, отложил нож и взял ее за плечи.

— Я справлюсь сам. Не лезь. Я должен справится сам. И с Визенгамотом тоже.

— Я не могу остаться в стороне, — она покачала головой. — Они вызовут меня свидетелем.

— Не вызовут. После того, как меня допросят, они не станут вызывать тебя.

— Это зависит от того, что им надо. Кому это выгодно?

— Кто из нас последние шесть лет страдал амнезией?

— Я далека от политики.

— Неважно, кому и что надо. Что за упрямство? Я обещаю, тебя не тронут, не будут вызывать. Поттер тоже постарается. Уж на это, я надеюсь, его хватит, — он отпустил ее и снова взял нож, который подскакивал на доске.

— Да при чем тут я? Мне они точно ничего не сделают. Гарри… Гарри не появлялся?

— Он час назад вломился ко мне, воспользовался тем, что я не заблокировал камин после твоего ухода, — Северус закончил резать салат и отлевитировал его на стол.

— И?

— Просил прощения, убивался, обещал выступить свидетелем. Видимо, готовит пылкую речь. Я его предупредил, что если он попытается хоть обмолвиться о том, что видел в моих воспоминаниях, одним героем в Англии станет меньше.

— Не думаю, что их беспокоит твое прошлое. Их беспокоит, что ты знаешь об их прошлом и что хочешь с этими знаниями сделать, — Гермиона слишком поспешно отправила на стол бокалы, и они звякнули, столкнувшись боками.

— Нет, это вряд ли, — сказал Северус раздраженно, — иначе бы они не устраивали слушания, разобрались как-то более… тихо.

— Тебя хотят использовать?

— Возможно. Надо будет сказать, что мне покоя не дают лавры Скитер, и я задумал писать мемуары. Кстати, — взмахом палочки он потушил огонь под сковородой с рыбой, — она прислала мне сову. В письме было предложение перевыпустить книгу обо мне. Издание второе, дополненное и расширенное. Вот кто никого и ничего не боится.

— Ты ей ответил?

— Конечно, — он улыбнулся так, что Гермионе стало не по себе. — Пригласил на чашку кофе. Надеюсь, после личной встречи она придет к выводу, что не стоило выпускать эту писанину вообще.

— Нет, то, что есть книга, в который все-таки Рита склоняется, что ты настоящий герой и… впрочем, не важно, доказывает, что твои воспоминания, отданные Гарри — не подделка.

— Подделка?

— Рон сказал, что в отделе тайн доказали — воспоминания можно подделать. Окклюменция позволяет это, и то, что ты пропал…

— Рон, снова этот чертов Уизли! — кажется, о том, что статус героя может быть снят и возвращен статус врага магического мира, Северуса беспокоило значительно меньше, чем визит Рона. Это было бы забавно, если бы ситуация располагала к веселью. — Что ему от тебя было надо? Зачем он пришел?

— Мы столкнулись случайно дома, он пришел кое-что забрать, а я — переодеться.

— Он просил тебя вернуться? — голос Северуса звучал делано спокойно, он переправил блюдо с рыбой на стол и накрыл чарами стазиса. — Твой… муж, конечно же, хочет, чтобы ты вернулась, — он повернулся к ней спиной.

Гермиона подошла и обняла его, утыкаясь лбом между лопаток. Он сжал ее ладонь.

— Не надо, Гермиона, строить планов по моей защите. Как ни бейся, все равно выйдет только хуже.

— Но почему?

— Потому что я — Северус Снейп. Джо повезло встретить тебя и других прекрасных людей, обзавестись друзьями, но даже тут мое невезение догнало, и пришлось возвращаться. Всегда, абсолютно всегда даже что-то хорошее оборачивалось против меня. Или я сам переворачивал все… неважно. Столько надежд, связанных с Лили, и ее смерть, покровительство Альбуса и его убийство, — он говорил зло и устало. — Пост директора, который даром не нужен, и ненависть всех без исключения учеников и преподавателей, даже Кэрроу, которых приходилось держать в узде и пытаться не вызвать подозрений. И, словно этого мало, кроме меня, некому было сказать Поттеру, что он должен пойти и дать себя убить. Мне повезло, — он содрогнулся, — мне чертовски повезло, что вы полезли в хижину. Я успел, смог. Решил, что умираю и наконец-то вся эта поебень кончится, забыл, идиот, что принял меры… Ладно, выжил, начал новую жизнь и встретил тебя… дальше можно не продолжать.

— Ты жив, и все еще может наладиться…

— Ты вернешься к Уизли, потому что у вас и прошлое и будущее, а мне нечего тебе предложить, кроме неприятностей, — он повернулся и взял ее за плечи, посмотрел в глаза. Гермиона почувствовала прикосновение к разуму, легкое, как просьба войти. — Я прав?

— Нет. Не вернусь. Потому что в любом случае — так нельзя. Ты хочешь доказательств?

Он поспешно покинул ее сознание, так и не сделав шаг вглубь.

— Если ты так говоришь… — он отпустил ее, отвернулся, но тут же обернулся, схватил в охапку, прижался губами, словно доказывая себе, ей, всему миру, что здесь и сейчас нет места для Рона Уизли. Даже в мыслях нет!

Северус подхватил Гермиону, усадил перед собой, сметая со столешницы на пол все, что мешало. Стащил с нее джинсы, ругаясь под нос, она скинула футболку.

Его поцелуи были больше похожи на укусы, Гермиона чувствовала, с каким трудом он сдерживает себя, чтобы не причинить ей боль, удержаться на грани.

Каким он был раньше? Каким он был любовником? Жестоким и эгоистичным, который не думал о той, которая рядом, стремился получить собственное удовольствие и утолить голод, чтобы потом страдать по своему идеалу в тиши кабинета? Каким бы он мог быть с Лили и не искал ли он в Гермионе образ давно умершей возлюбленной?

— Посмотри мне в глаза, посмотри, — приказал глухо.

Она провалилась в его сознание. Не воспоминания, грезы — картины, одна жарче другой. Она, она одна, все время — она, и ни следа Лили. Красивее, распутнее, смелее, раскованнее, чем в жизни, и все-таки — она. Вот, о чем он грезил, вот, кого он хотел. Она вынырнула из его сознания, краснея от его откровенности, стыдясь того, что возбудилась от этого.

Он провел по ее спине ногтями, она замерла — еще чуть-чуть и остались бы царапины. Он поцеловал так, что перехватило дыхание, поддерживая рукой за затылок и не давая возможности увернуться.

Он шел по лезвию и тянул ее за собой. Опасный. Да, пожалуй сейчас она готова была согласиться, что он опасен. Сможет ли удержаться, сможет ли она удержать его?

— Прекрати думать! — потребовал он.

Разве это было возможно? Он будил столько вопросов, он сам был сплошным вопросом…

Он жестко взял ее за подбородок, снова заставляя смотреть в глаза. И она ухнула куда-то вниз, мысли закружились в череде чужих образов, слишком быстро сменяющихся, чтобы суметь различить их. Тело приобрело невероятную легкость и вместе с тем — чувствительность. Любое прикосновение к коже отзывалось дрожью во всем теле. Ничего подобного с ней не было никогда. Удовольствие на грани боли, желание длить это состояние и потребность немедленно получить разрядку…

Она закричала, вцепилась в его плечи и закрыла глаза, приходя в себя.

Он нагнал ее, застонал глухо, обнимая с такой силой, что едва не хрустнули ребра, и не торопясь отпускать.

Он прошептал на выдохе: «Mea vita…»⁽¹⁾, она в ответ поцеловала его, чувствуя себя так, словно кости растворились. Ей казалось, что если он отпустит ее, она упадет.

— Даже не знаю, чего мне хочется больше, есть или спать, — проговорила она, когда дыхание восстановилось. Перестать упираться в его плечо, перестать чувствовать его тело — было невыполнимой задачей.

— Тогда — есть, — он помог ей встать, оделся сам, а на нее накинул призванный с дивана в гостиной плед, усадил за стол, трансфигурировав стул в удобное кресло.

Если он хотел, чтобы она отстала от него с разговорами о грядущем разбирательстве в Визенгамоте, то он своего добился. Ее сил хватало только на то, чтобы держать глаза открытыми, да съесть кусок великолепно приготовленного лосося.

— Ты останешься со мной? — прозвучало, словно издалека.

— Надо домой, — неуверенно сказала она, — я вот только минутку посижу… — ей надо было отдохнуть, после всех долгих дней и ночей в больнице, после изматывающей и ни к чему не приводящей борьбы с собой. Ей надо было всего на несколько минут закрыть глаза и ни о чем не думать, наслаждаясь удивительной легкостью и ясностью, пониманием, что все устроится именно так, как надо, и она все-все сможет преодолеть и всех-всех защитить…

Он отвел ее в спальню, уложил и накрыл одеялом.

— Десять минут… — сказала она, как ей показалось, вполне твердо.

— Конечно.

Гермиона проснулась, когда солнечный свет стал проникать под плотно закрытые веки. Почему она вчера не задернула шторы? Она укрылась одеялом с головой, но так было душно. Пришлось открывать глаза и… Она резко села в постели. Мерлин! Работа!

Она соскочила с кровати, еще плохо понимая, почему вокруг все чужое, хотя и смутно знакомое, и снова села на кровать. Она проспала всю ночь рядом со Снейпом — она помнила тяжесть его руки на своем бедре, но ночью ей казалось, что ей просто снится такой сон… Гермиона нахмурилась. Одежда была сложена на стуле, самого хозяина не было видно.

Гермиона оделась и спустилась вниз.

Он снова тренировался в саду, куст опять был зачарован и, кажется, приобрел сноровку, или Снейп не выспался и не так ловко отбивал атаки.

— Доброе утро.

Он обернулся на ее голос, куст воспользовался шансом, сделал подсечку, и Северус рухнул на землю, выругался, перевернулся и выпалил в куст поджигающим. Гермиона тут же наколдовала воду, которая вылилась и на куст, и на Северуса заодно.

— Весьма доброе, — Северус поднялся, отфыркиваясь и тряся мокрой головой.

И снова неловкая пауза… Каждый раз они начинали сближение заново.

— Как спалось? — он вытер голову и снял мокрую насквозь футболку.

— Отлично, хотя мне кажется, я планировала попасть домой.

— Я честно будил тебя пару раз, но ты отказалась наотрез не то что уходить, просыпаться. — Он наклонился к ней и неловко поцеловал в щеку.

— Я… Белинда закрыла мне вход в Мунго. Принудительный отпуск на неделю, чтобы определиться с тем, что я хочу делать дальше и подходит ли мне моя работа… ну, и подумать, с кем я связалась.

Они сели за столом под дубом. Гермиона повела палочкой, дуб опустил ветви, а кусты боярышника, растущие вдоль изгороди, стали выше и плотнее, чтобы загородить их от случайных взглядов с дороги.

— Еще она просила передать, что ты обязан явиться к ней сегодня.

— Страшно представить, чем мне может грозить неповиновение, — усмехнулся Северус, но взгляд его был тревожен. — Не буду, пожалуй, злить старую мегеру.

— Она сказала, — Гермиона тщательно подбирала слова, — что вы знакомы с тех времен, когда ты был настоящим, то есть… когда ты поддерживал Волдеморта по своей воле.

— Даже смерть не избавляет от прошлого, — он откинулся на спинку плетеного кресла, на лице застыла кривая усмешка. — Не буду отрицать, по молодости его идеи казались весьма… прогрессивными. А когда перестали такими казаться, было уже слишком поздно.

Шум крыльев заставил его прерваться. Две совы, похожие друг на друга до рисунка на перьях, опустились на стол. У обеих к лапкам был привязан пергамент, запечатанный министерской печатью. Гермиона отвязала свиток, быстро сломала печать и пробежала глазами текст. Вторая сова ухала, всячески привлекая к себе внимания Снейпа, тот лениво потянулся к птице и снял пергамент.

— Слушание состоится послезавтра, — Гермиона отложила письмо. — Так быстро…

— Они долго тянули, прошло не так мало времени с моего возвращения… — Северус с явной неохотой дал совам по кусочку печенья, и те синхронно взмыли в небо. — Возможно, ты права, и это слушание будет не только цирковым представлением с моим участием. Интересно, что им надо? Впрочем, — он жестом остановил Гермиону, которая был готова вслух начать думать, анализировать и сопоставлять информацию, — не будем портить хорошее утро. У нас будет время подумать над этим. Ты останешься со мной?

Гермиона задумалась. Провести целый день со Снейпом, ожидая, когда он снова начнет язвить и показывать свой характер? Или уйти домой и там… там думать о Снейпе. Можно было бы выбраться к родителям, погулять по Лондону, купить ненужную тряпочку, в конце концов, отпуск у нее случался нечасто. И нужно было бы встретиться с Гарри, попытаться что-то объяснить Джинни и…

— Пока что мне некуда спешить, — Гермиона потянулась, — но что мы будем делать?

— Конечно же варить зелья, — ответил он совершенно серьезно.

Варить зелья они не стали. Вместо этого занялись завтраком, как будто это было обычным делом. Гермиона рассказывала про Алису, про Локхарта и про свои отчаянные попытки помочь им. Северус задавал толковые вопросы и слушал ответы с явным интересом. Ментальные практики, как выяснилось, всегда привлекали его больше, чем зельеварение.

Если бы еще можно было сделать вид, что ее совсем не тревожит расставание с Роном. И не то чтобы она думала об этом постоянно, но какие-то мелочи, слова, поворот в разговоре невольно вызывали воспоминания, и сердце болезненно сжималось. Разве забудешь его лицо — осунувшееся и вмиг постаревшее, словно все яркие веснушки сошли махом. «Я не понимаю — за что? Почему ты меня разлюбила?» — будто это был ее выбор или словно она его наказывала. Но разве она могла ему соврать? Она попыталась объяснить, но для этого требовалось время, его готовность слушать и ее желание объяснить. Она хотела сказать, что она любит его, просто уже иначе, что он навсегда-навсегда останется близким и любимым, но только — она и сама не знала об этом раньше — этого может быть мало. Иногда с человеком может ничего не связывать, а ты без него уже не можешь, словно привязан невидимой бечевой…

Когда завтрак был съеден, а чай выпит, Гермиона решилась.

— Я хотела тебя спросить… Ты вправе не отвечать, но…

— Я проспорил сам себя три сикля, — Северус полулежал в кресле, прикрыв глаза, — ты хотела узнать, как я выжил и почему оказался в магловской больнице?

— Да. Это настолько очевидно?

Он кивнул.

— Ты расскажешь?

— Это еще одна иллюстрация моей невероятной удачливости, — сказал он с сарказмом. — Меньше всего я хотел выжить. Я уже давно себя похоронил, единственное что меня удерживало — необходимость защищать Поттера. И Альбус задал отличную задачу напоследок, не находишь? Сперва сделать мальчишку свидетелем того, как я убиваю обожаемого всеми директора, а потом с портрета смотреть, как я буду выкручиваться, придумывать, как же заставить Поттера поверить мне!

Он не открывал глаз и говорил спокойно, но Гермиона не верила в его деланое равнодушие.

— Я обязан был протянуть до эпохального разговора, понятия не имея, как осуществить то, что мне поручено. Я не боялся, что меня убьют, тем более — Лорд, мне казалось, что мое положение вполне устойчиво, но война есть война. С большинством проблем я мог справиться сам. Но мне нужен был план на экстренный случай. Я — полукровка, и я имел дело с магловской медициной. Они могут откачать практически в самых безнадежных случаях. Авада, впрочем, не считается. Я на всякий случай зачаровал запонки, если пульс становился критически низким, они превращались в порт-ключ. Я был уверен, что сниму это украшение после разговора с Поттером, но… ты в курсе, после мне было как-то не до того.

— А змея? — тихо спросила Гермиона.

— Весь ближний круг пил антидот последний год. Лорд вел себя как помешанный, а Нагайна была слишком сильно связана с ним. Она могла просто цапнуть кого-нибудь, так, между делом. Ее яд не то чтобы убивает сразу, но все время был нужен антидот, раны гноились, — Северус поморщился. — Неважно и неинтересно. Коротко — мы все пили лично мной сваренное зелье на всякий случай. Ну, я и помыслить не мог, что Лорд натравит эту гадину на меня.

Он замолчал. Гермиона не знала, что сказать.

— Что-нибудь еще? Вопросы про мою личную жизнь и воспоминания? — спросил он холодно.

— Меня это не касается, — ответила она твердо, — хотя и интересно ужасно, — добавила она. — И все-таки, почему магловская больница?

— И в Мунго, и в больничном крыле Хогвартса шансы на то, что меня просто-напросто добьют, повышались многократно, а друзей с домовыми эльфами, которые бы выхаживали меня, как-то вокруг не наблюдалось.

— А как же… Малфои?

— С чего ты взяла, что мы были друзьями?

— Но твое отношение к Драко.

— Драко... Малфои оказывали мне покровительство. Но к дружбе это не имело никакого отношения. Я им не ровня.

Он резко встал:

— Пора размяться, что-то воспоминания настраивают на воинственный лад. Как ты?

Гермиона прислушалась к себе. История с Визенгамотом здорово действовала на нервы, и, пожалуй, спустить пар в поединке было хорошей идеей.

---

1) Mea vita et anima es (лат.) Ты моя жизнь и душа

Вернуться к тексту

Сова от Гарри прилетела как раз в тот момент, когда Северус ушел в дом, предварительно искромсав Сектумсепрой куст можжевельника.

— Никуда не годится! — прошипел он.

— Ты… всегда… должен… побеждать? — чтобы отдышаться после последнего боя, Гермионе требовалось время. Он ее совершенно измотал, и победа стала приятной неожиданностью. Честно говоря, она считала, что Северус действительно должен был бы легко выиграть: она никогда не любила поединки, никогда не чувствовала азарта борьбы, ей не нравилось нападать. Но, возможно, он не мог драться в полную силу, потому что его противником была именно она?

— Я старше тебя почти вдвое, и у меня опыт!

— Кто-то вчера меня убеждал, что мы на равных, ууууф, — раньше его вспышка гнева заставила бы Гермиону раздумывать об истинных причинах и надуманных поводах, но возраст, да и опыт в Мунго сделали свое дело — она просто села в плетеное кресло под дубом, призвала стакан с лимонадом, охладила его и с удовольствием выпила. Снейп, не найдя, что ответить, просто ушел в дом.

Она как раз думала, что ему сказать (и стоит ли?), чтобы подбодрить, когда на стол приземлился, скользя лапами по столешнице, белый филин. Записка от Гарри была короткой — он просил о встрече в кафе рядом с Мунго.

Гермиона посмотрела на часы — до назначенного времени оставалось пятнадцать минут. Потянулась с наслаждением и отправилась в дом, предупредить Северуса.

— Мне нужно в Лондон.

— Зачем? Я тебя обидел? Я был резок, прости…

— Нет, просто Гарри прислал сову.

— Конечно же, — Северус нервно забарабанил по столу пальцами, — сейчас все магическое сообщество кинется возвращать тебя в лоно семьи!

— Вряд ли, — Гермиона улыбнулась. Подумать только, в детстве вот такие проявления уязвимости их пугали. Как мало надо детям — сурово сдвинутые брови да голос громче и, кажется, что нет никого страшнее профессора Снейпа. — Он наверняка хочет обсудить завтрашнее заседание.

— Я… — он подошел к ней и быстро заправил завиток, упавший ей на лоб, за ухо, обвел кончиками пальцев подбородок, — впрочем, не важно. Ты вернешься?

— Я обязательно зайду вас проведать, сэр, — она поцеловала вену, бьющуюся на его запястье. Он тут же просветлел лицом и кивнул.

— Я буду ждать…

 

Когда Гермиона вошла в кафе, Гарри был уже на месте и успел заказать ее любимый салат, а сам поглощал что-то из высокой тарелки с ручками.

— Только не говори никому, потому что я не признаюсь даже под пытками, но тут повар готовит, наверное, лучше даже, чем Молли и чем Кричер тоже. Фантастика!

— Усилитель вкуса, и никакой магии.

— Неважно, не лишай меня удовольствия.

— Ты меня позвал, чтобы спокойно поесть в моей компании?

— Нет, — Гарри с сожалением отвлекся от еды, — просто в последнее время ем на бегу.

— Не тяни, Гарри, говори, — она сцепила руки в замок. Когда Гарри вел себя, словно пародия на Рона, ничего хорошего это не сулило.

— Снейп… все, что с ним связано, в общем — чем дальше, тем сложнее. Понимаешь… Мне удалось кое-что узнать, и я думаю, что одним слушанием дело не ограничится.

— Почему?

— Он всем мешает. Он слишком много знает и понимает. Тот же Малфой смог обелить себя только потому, что Снейп считался умершим. Других не слушали, судили пожирателей и все, но этот удав так щедро отсыпал денег, что смог заткнуть почти всех, кого надо, и опять оказалось, что он чуть ли не самый ярый противник Волдеморта и борец с пожирателями. Бред, но никто не хочет ворошить старое, тогда столько всего вскроется… Он один из тех, кто боится, что Снейп может рассказать о том, как было дело на самом деле.

— Ну и что? Влияние Малфоя столь велико?

— Просто это единственный вопрос, в котором с Малфоем солидарен даже министр. Снейпа надо заткнуть, а лучше убрать куда-нибудь…

— И для этого назначить слушание? Верх логики. Гарри, ты что-то путаешь.

— Его не будут слушать, будут говорить другие, в том числе — ты. И все, что будет сказано, они сумеют повернуть против него. Надо быть Дамблдором, чтобы пойти против них всех, понимаешь? Снейпа признают или невменяемым, или… или просто вышвырнут из волшебного мира, лишив палочки.

— Почему ж не Азкабан? — Гермионе казалось, что в кафе тайком проникла пара дементоров, иначе чем объяснить, что ей стало холодно до озноба.

— Потому что проще всего объявить его сумасшедшим, и пусть болтает, что хочет. Азкабан — непонятно, как воспримут простые маги. Министерство держит курс на демократию, справедливый суд и бла-бла-бла. Все это политика, я ни черта в ней не смыслю. Я прижал Перси, и тот сказал, что дело почти решенное — у Снейпа нет выхода. И я… я не знаю, что делать.

— Его не за что лишать палочки, — жестко сказала Гермиона.

— Они вынудят его уйти самого, вынудят самого выбрать изгнание.

— Волшебник, который не может колдовать, скорее всего, погибнет. Сила должна использоваться и перераспределяться. Я уже молчу о тех, кто воспользуется случаем, чтобы бросить ему в спину проклятие позаковыристее.

— Он прожил без магии шесть лет.

Гермиона сжала пальцами переносицу:

— Это какой-то бред!

— Сириуса без суда бросили в Азкабан…

— Тогда было почти военное время!

— Именно поэтому сейчас тюрьма Снейпу не грозит, но о справедливом суде и думать нечего.

— О суде? Он — герой. На истории магии детям об этом рассказывают!

— Даже герои могут сойти с ума. И это не мои слова, Гермиона. И знаешь, уже шушукаются, что если бы Волдеморт победил — Снейп бы вывернулся, доказал бы, что он всегда был за дело Лорда, а притворялся перед Орденом. Он двойной агент. Не доказать, что он был действительно на нашей стороне. И воспоминания… это только отрывки, тем более, что Снейп запретил мне о них говорить.

Гермиона откинулась на спинку стула. Театр абсурда! Суд, признание невменяемым! Но что она знала о правовой системе магической Англии? Ровным счетом ничего. Пожиратели были наказаны, аврорат ловил преступников, их вина не вызвала сомнений, и они закономерно отправлялись в Азкабан. Были ли среди них те, кто на самом деле был невиновен? И все ли виновные сидели в Азкабане? Достаточно вспомнить про Малфоя, который был не только свободен, он, получается, мог влиять на важные решения Визенгамота.

— В такие минуты мне начинает казаться, что мы в той войне победили не до конца. Мерлин помоги, мы-то думали, что, убив Волдеморта, ты стер зло с лица земли. Наивные.

— Возможно, — Гари снял очки и близоруко сощурился, глядя на улицу, — возможно, если бы Снейп… если бы он сам уехал, всем бы стало проще. Его бы не стали преследовать.

— Преследовать? Я не верю, что слышу от тебя такое. Ты же сам говорил, что он… Гарри!

— Он, конечно, герой, он, конечно, достоин жить спокойно. Но, Гермиона, ему не дадут тут жить спокойно, не дадут! И тебе… ты понимаешь, что… — он осекся.

Гермионе стало до рези в глазах жалко Гарри. Он относился к семейным узам куда как серьезнее ее и даже Рона. Не имея семьи в детстве, он ценил семью во сто раз больше, чем они, кому родительского внимания и любви хватало. Она помнила, как Гарри был счастлив — просто до смешного счастлив — когда они с Роном поженились. Теперь, через семью Уизли, они тоже стали родственниками. Получается, сейчас он попал между молотом и наковальней. С одной стороны — вроде как ей и Снейпу помогать надо, а с другой…

— Прости, Гарри, — она протянула руку, и Гарри пожал ее ладонь. — Я понимаю. Рон... вне себя от злости, да? А Джинни уже готовит мне проклятье?

— Они оба опустошены. Рон второй день сидит у себя в комнате. Только в туалет выходит. Не разговаривает ни с кем, не ест. Джинни психует. То обзывает тебя… неважно, то уверяет, что ты просто слишком хорошая и пожалела этого му… тоже неважно, — Гарри вздохнул. — Я чувствую себя как перед турниром трех волшебников, бесполезным идиотом, который ничего не может. Если Снейп уедет, ты же останешься, так? И все наладится? Потому что… ну как Рон без тебя, и ты без него? Разве такое — возможно?

Он не мог представить свою жизнь без них и был уверен, что они — такие же.

— Рон меня не простит, Гарри. Это только кажется, что можно все вернуть обратно. Так не выйдет.

— Да с чего ты взяла!

— А если простит, то я не смогу с ним. Потому что он будет жить, зная, что меня тянет к другому.

— Тянет? Он же опять стал Снейпом! Он же… Ну, Джо я бы еще понял, но Снейп… как к нему может тянуть?

Гермиона рассеянно пожала плечами. Какая разница — тянет или нет, сейчас было важнее другое:

— Что тебе еще удалось узнать?

— Ничего конкретного. Заседание будет закрытым, но свидетелей вызвали столько, что о тайне дела и говорить нечего. Это будет показательная порка, а ему и защититься не дадут… Гермиона, — Гарри снял и снова надел очки. — Он тебя ничем не опоил? Это не чары?

— Нет, не чары, — ей было и смешно, и грустно одновременно. — Просто… Джо как-то сказал, что мы всегда влюбляемся в незнакомцев, которых хотим узнать получше. А я думаю, что тот, кто рядом с нами — всегда незнакомец. Мы все время меняемся, и пока нам хочется узнавать того, кто рядом — мы любим.

— Получается, Рона тебе узнавать не хочется? А я думаю, что все не так. И любовь — это другое. Я не умею так красиво формулировать, но — другое. И я думаю, что ты поймешь и вернешься к Рону. Я уверен, что так и будет. Потому что… потому что у вас было настоящее.

— Не будем обсуждать мою личную жизнь, мы друг другу ничего не докажем, только поссоримся, — Гермиона отодвинула тарелку — к салату она так и не притронулась. — Спасибо, что предупредил. И постарайся не злиться на меня.

Гарри покачал головой:

— Я не злюсь. Завтра ты пойдешь с нами или…

— Я приду сама по себе, на всякий случай. — Гермиона поднялась. — Спасибо, — она легко поцеловала Гарри в щеку и поспешно ушла.

Она почти бежала по улицам, не особо задумываясь, куда идет. Пожалуй, впервые она была в растерянности. Слишком мало времени: ей в одиночку не успеть изучить книги, которые надо бы еще найти, и понять, как строить защиту. Ей нужна помощь, очень нужна помощь. Она чуть не снесла с дороги импозантного джентльмена, когда в голову пришла спасительная идея. Хогвартс. В Хогвартсе нуждающийся всегда получит помощь. Красивые слова, в которых истины меньше, чем пафоса, и все же стоит попытаться обратиться к директору. Минерва была истинной дочерью своего факультета, вот уж кто точно никого и ничего не боялся, если она хорошо относилась к Северусу Снейпу когда-то, то, возможно, поможет. Что будет, если она относилась к Северусу не так хорошо, Гермиона старалась не думать.

Гермиона аппарировала почти к воротам Хогвартса. Запрет на аппарацию действовал только на территории школы и в самом замке. Но теперь не для того, чтобы враг не мог проникнуть извне, а для поддержания какой-никакой дисциплины среди достойных продолжателей дела близнецов Уизли.

Минерву пришлось сперва искать, а потом ждать под дверью одного из классов: даже будучи директором она не собиралась полностью отказываться от преподавания и вела продвинутый курс трансфигурации для выпускников.

— Я рада видеть тебя, Гермиона, выпьем чаю? — они остались в самом классе, и Гермиона была признательна своему бывшему декану, что та не ведет ее длинными переходами в директорский кабинет: в классе Гермиона чувствовала себя раскованнее. Минерва между делом трансформировала пару стульев в удобные кресла, а учительскую кафедру в чайный столик.

Пока домовые эльфы шустро накрывали на стол, Гермиона и Минерва болтали о пустяках, но стоило последнему домовику исчезнуть с негромким хлопком, Гермиона перешла к делу.

— Профессор, простите, что я ворвалась к вам без предупреждения… Завтра будет слушание дела Северуса Снейпа. Он — мой пациент. И мне… я волнуюсь. Гарри сказал, что его хотят…

— Его постараются выжить из нашего общества, — Минерва сделала глоток чаю и кивнула, поджав губы. — Ну что ж… Он ждет моей поддержки? Или он не знает о твоей инициативе? Я собиралась и собираюсь рассказывать только и исключительно правду, но, видишь ли, мои слова могут быть истолкованы и против него. Впрочем, как любые другие. Ни у кого из нас нет доказательств того, что Северус был действительно на нашей стороне. Был бы жив Альбус… Но его нет. И убил его — и тут ничего не изменишь — Северус Снейп, сам.

Гермиону замутило от четкого осознания бесполезности этого разговора. Надо было бы встать и попрощаться, но она сидела и слушала размышления МакГонагалл о том, что любой министр склонен к популизму, а иначе быть не может, что никто не ожидал, что Северус воскреснет, что…

— Ему нужна помощь, — прервала Гермиона рассуждение МакГонагалл. — Ему действительно нужна помощь.

Минерва вздохнула:

— Гермиона, ты уверена в этом? Ты говорила с ним? Возможно, он выберет другой путь?

— Уйдет сам? Вы об этом? Это было бы так удобно для всех, — Гермиона чувствовала, что с таким трудом подавленное раздражение накатывало снова. Хорошо, у Минервы хватило такта не сравнивать профессора Снейпа с домовиками, которых Гермиона пыталась спасти без их ведома. — Простите, что отняла у вас время, — Гермиона порывисто встала.

— Пусть Северус мне напишет сам. Я постараюсь помочь, — сказала Минерва, вставая.

— Спасибо, — злость улетучилась, словно ее и не было. Гермиона порывисто обняла Минерву.

— И ты даже не попросишь меня дать тебе допуск в библиотеку?

— Нет. Вы правы, мне надо поговорить с профессором Снейпом.

Гермиона не успела и пару шагов сделать от ворот Хогвартса, когда от темной кладки стены, словно из лежащих на траве и камнях теней, соткалась темная фигура. Гермиона добрым словом вспомнила последние тренировки с Северусом — палочка сама легла в руку, а в голове моментально выстроился четкий план отражения атаки и последующего нападения.

— Добрый вечер, миссис Уизли. Или уже — мисс Грейнджер?

— Мистер Малфой? Чем обязана? — убирать палочку Гермиона не торопилась. — Вы поджидаете меня?

— Да, вас, мэм. Мне сообщили, что вы почтили альма-матер своим присутствием, и я решил переговорить с вами в неформальной обстановке.

— Будем, я так понимаю, не погоду обсуждать.

Она не боялась Мафлоя, может, это было самонадеянно, но ей казалось, что она сильнее его, решительнее — так уж точно, но от него исходил кислый запах нечестной игры. В прямой схватке она окажется на высоте, но в словесной дуэли — не факт.

— Отчего, можно и погоду, — он подошел ближе и стал ее откровенно разглядывать. — Неужели это правда? Неужели вы, мэм, нашли Северуса и вернули ему память? Интересно… Зачем бы вам это было нужно?

— Вы считаете, всеми движет корыстный интерес, сэр? — холодно осведомилась Гермиона.

— Безусловно. Иногда он маскируется под благородные цели, под милосердие, но в основе всегда личная выгода. Вот вы — вы пошли в целители, чтобы доказать себе и миру, что вы сильнее смерти и безумия, вам мало быть лучше другого человека, вам важно быть сильнее смерти, не так ли? Сильнее природы.

— Ерунда, я просто помо…

— Вы можете убеждать меня или даже себя, но если вы найдете смелость посмотреть в свою душу…

— Простите, сэр, но со своей душой я разберусь сама. И если вам нечего мне сказать…

— Постойте, мэм, — он сделал еще шаг к ней. — У вас была хорошая жизнь, зачем вы портите ее? Зачем вы связались со Снейпом?

— Если исходить из вашей логики, вам этот разговор зачем-то нужен и, наверное, вами движет не сострадание ко мне, так? Какое вам дело до меня, сэр?

Он неприятно ухмыльнулся, и Гермиона в который раз подумала, насколько отталкивающей иногда может быть красота.

— Я думаю, что все было несколько иначе, не так, как рассказывают сплетники, мэм. Снейп залег на дно и вдруг решил выплыть. Зачем? И почему он обратился к вам, вот что интересно. И я предлагаю вам все честно рассказать мне, а я… я постараюсь отплатить вам по справедливости.

— Вы знаете, что такое справедливость? — искренне изумилась Гермиона. — В любом случае, я вынуждена вас разочаровать: то, что говорят сплетники, весьма близко к истине, сэр. Да, мы встретились случайно, и я ему просто помогла. У него были стихийные выбросы магии. Вот и все.

— Вы действительно думаете, что я поверю такой чуши, миссис Уизли? — Люциус отошел от нее и надел перчатки. — Вы считаете себя умнее всех? Боюсь, вы сильно ошибаетесь в отношении нашего общего друга. Снейп смог водить за нос и Лорда, и вашего… — он нервно дернул плечом, указывая на замок. — Возможно, вы искренне верите, что Снейп все забыл и превратился в магла. Но вы ошибаетесь. Он хитер и коварен. Я уверен, он использует вас, мэм, просто использует. И когда он вас выбросит за ненадобностью… Не говорите потом, что вам не предлагали поддержку. Прощайте, — и он аппарировал, не дожидаясь от нее ответа.

Гермиона глубоко вздохнула и, отказавшись от идеи прогуляться, аппарировала к тому самому камню, неподалеку от дома Северуса, около которого она совсем недавно встречалась с Гарри. Подумать только, тогда ее беспокоило только то, осталось ли в Снейпе хоть что-то от Джо. Она и думать не думала о том, какие трудности поджидают его. «Нет, нас», — поправила она сама себя.

Она медленно шла по тропинке, гадая что и как рассказать Северусу, а потом остановилась у изгороди и сорвала веточку боярышника.

Он ждал ее на крыльце. Его фигура четко выделялась на фоне белой двери. Руки скрещены на груди. Прямая, слишком прямая спина. Гермиона вступила в сад, прикрыв за собой калитку, и остановилась.

— Они… они хотят признать тебя сумасшедшим…

Он в несколько шагов преодолел расстояние между ними, подхватил ее на руки и опустился в кресло под дубом.

— Ерунда, не бери в голову, — он вынул из ее прически шпильки, и кудри рассыпались по плечам.

— Нет, не ерунда! Ты не понимаешь? — она хотела вскочить, но он удержал ее. — Они даже не дадут тебе слова сказать. Под благовидным предлогом, мол, мы вас не судим, мистер. Они опросят свидетелей и упекут тебя на обследование в Мунго. И меня — не подпустят. После тебя объявят сумасшедшим. И потом, что бы ты ни сказал, как бы ты ни доказывал…

— Тихо, тихо, — он улыбнулся, — расскажи по порядку.

— Хорошо, хотя не понимаю, чему тут радоваться...

Она сосредоточилась и рассказала почти все, все же умолчав о том, что и Гарри, и Минерва оба намекнули, что хорошо бы ему уехать самому. И чем дальше, тем лучше.

— А еще меня подкарауливал Малфой…

Если до этого Северус слушал рассеяно, то теперь напрягся.

— Угрожал?

— Напротив, звал в союзники. Бред. Он уверен, что ты притворялся и использовал, используешь меня, — она все-таки встала и теперь расхаживала, поглаживая себя по плечам, словно в ознобе. — Есть такая сказка, в детстве она мне казалась невероятно жуткой. Там тролли разбили зеркало дьявола, и осколки попали людям в сердца, и люди стали злыми. Так вот, мне последние дни кажется, что мы в той сказке. Только вместо зеркала — душа, или что там у него было? — Волдеморта.

— Ты переживаешь из-за того, что эта история отразится на тебе? — он спросил совершенно спокойно.

Гермиона резко остановилась и с непониманием посмотрела не него.

— На мне? Нет. То, что происходит — это несправедливо! Так нельзя!

— Ах, да, справедливость, — он взмахнул палочкой, и Гермиона почувствовала, как ее обволакивает тепло. — Ты замерзла, холодает.

— Да, спасибо. Но что теперь делать? — от собственного бессилия ей хотелось плакать.

— Выход есть всегда. Я могу уехать. Мир большой.

— Уехать? — она подошла к нему вплотную, он потянул ее за руку, вновь усаживая к себе на колени.

— Уехать. Мне, в принципе, все равно где жить.

— Но тут… дом.

— Дом, — он недобро усмехнулся. — Далеко не всегда это то место, в которое мечтаешь вернуться. Меня держит тут иное. И если ты, если ты поедешь со мной, то я готов отправиться хоть к пингвинам на южный полюс.

Она смотрела на него, еще не до конца осознавая, что он ей предложил.

Северус поцеловал ее ладонь, и, глядя ей в глаза, буднично и спокойно, так, словно делал это сто миллионов раз сказал:

— Я люблю тебя.

Мы меняемся, и наша память меняется. Мы сами не замечаем, как корректируем свои воспоминания по чуть-чуть, по капле, добавляем красок или убираем резкость... Мы делаем это неосознанно. И ты знаешь — зачем...

Отрывок неотправленного письма Северуса Снейпа неизвестному адресату.

(Опубликованный в книге Риты Скитер).

 

 

Идиот! Зачем он это сделал?

Он не собирался признаваться ей в любви, хотя себе в том, что стал от нее зависим, давно признался. Зачем? Зачем опять те же грабли? И так некстати вспомнилось: он только один раз произносил эти слова. Конечно — Лили. Всегда — Лили. Он долго набирался смелости и когда произнес, ощущая, как немеет язык, показалось, что воздух враз кончился, а Лили… Лили поцеловала его в щеку, сказала: «Я тоже люблю тебя, Сев!» — и вернулась к чтению книги, лежа с ним бок о бок на пледе под той самой ивой. И он сразу понял, что его «люблю» и ее весят по-разному и значат — разное. Она сказала про свою любовь так легко. Слишком легко. Так говорят «люблю» сестрам или матерям, братьям и дядюшкам, старым друзьям, но не тому, от кого дух захватывает. Он тогда моментально и отчетливо понял, что она потеряна навсегда, что как бы он ни лез из кожи, что бы ни делал, найдется кто-то (не дай Мерлин, Поттер), кто уведет его Лили прочь. Так и вышло, хотя к тому моменту он смог себя сто раз убедить, что у него есть шанс. Не было. И сейчас — не было. Пусть внутри и трещал придурок Джо, что все нормально, и Гермиона просто немного удивлена, она просто не ожидала, и вообще, парень, будь проще. Она целует тебя, ее глаза темнеют от страсти, когда ты обнимаешь ее, чего еще тебе надо?

— Северус, я… — она растеряна и с трудом подыскивает слова.

Но только не это! Только не отговорки, что они еще плохо знают друг друга, что она не готова, что он достоин лучшего. Будучи Джо, он сам несколько раз блеял нечто подобное и слышать такое не хотел точно.

— Молчи, — он прижал палец к ее губам. — Если ты мне не можешь ответить тем же, просто промолчи. Сделаем вид, что я ничего не говорил.

Растерянность прошла, она явно испытала облегчение. Идиот, зачем, ну зачем он ей признался в любви? Теперь захочешь, не сделаешь вид, что ничего не было, и будешь мучиться в ночи, почему она промолчала, почему послушалась и не стала ему врать, уверять, что она его полюбит, и снова придется гадать, что значит ее молчаливое согласие, и в глубине души знать, что значить это может только одно — собственную ненужность. Боль тут же тюкнула в висок, пока несильно, но он знал, во что это может вылиться. Он почти инстинктивно укрылся за окклюменцией, блокируя одновременно обе свои сущности — и Снейпа, и Джо.

Никто не представлял, да и представить не мог, как ему жилось вот так, расколотому надвое. Он смотрел на себя в зеркало и вспоминал выставку одного модного фотографа, который снимал супружеские пары, друзей, отцов и детей, а потом накладывал изображение одно на другое. Черты просвечивали, странно накладываясь друг на друга, зрелище получалось жутковатым, но завораживающим. Вот и он, глядя в зеркало, не мог понять — кого он видит перед собой, и кто этот незнакомец.

Ни Снейп, ни Джо не были ему сейчас близки. Он бы и хотел, но уже не мог не видеть все свои, по меткому выражению магла-Джо, «косяки». Это раньше, будучи Снейпом, он умело перекладывал ответственность за свои горести на других — от Альбуса до Волдеморта, от матери до Лили, но стоило хотя бы попытаться провернуть сейчас такое, как та его часть, которая хранила в себе частицу Джо, коротко и емко итожила: «мудак!». Но и Джо, успешный и легкий, удачливый, дерзкий и веселый, был невыносим. Что он знал, что он понимал? Несколько недель страданий в больнице, да редкие мигрени. В остальном ему везло — и с друзьями, и с женщинами. Никаких серьезных проблем, никакого шпионажа, выбора и вечного страха позора и смерти. Он был везунчиком, как тогда был везунчиком Сириус Блэк… И, кстати — да, Джо просто невероятно удачно выбрал себе фамилию! И кто после этого мудак? Нет, Джо совсем не нравился Снейпу. Он был баловнем судьбы ровно до момента серьезных испытаний, он был слаб. А Снейп ненавидел быть слабым.

Единственным, из-за чего две его сущности не враждовали, была Гермиона. Тут царило полное взаимопонимание. Сейчас она была его ориентиром, той нитью, которая прошивает расползающуюся под руками ткань реальности. Она приходила, и хаос превращался в порядок. С ней он мог опять быть сильным, одновременно показывая свою уязвимость. Она примиряла его с самим собой, в ее присутствии он становился цельным, кем-то третьим — не Снейпом и не Джо. Поняв и приняв это, он стал раздумывать сам о том, что неплохо было бы навсегда уехать из Англии, туда, где его никто не знает и не будет судить по прошлым грехам и заслугам. Но он хотел уехать вместе с Гермионой. Только вот она — не поедет, тут даже надеяться нечего. Скоро страсть поутихнет, скоро она устанет от его характера, скоро она заскучает по прежней жизни и по друзьям, которые никогда и ни за что не примут его. Еще немного, только исчезнет необходимость его то и дело спасать, она найдет того, кто нуждается в ней больше, и он ее потеряет. Тут не надо в хрустальный шар заглядывать.

— Северус?

Он слишком глубоко задумался, и Гермиона напомнила о себе, прижавшись к нему крепче. Чувствует себя виноватой. Смотрит немного снизу, так, как ей не свойственно. Естественно: мало того, что смолчала в ответ на признание, так еще не смогла спасти, перевернуть мир за несколько часов. Хорошая девочка, смелая и добрая, цельная… Хвала Мерлину, что есть окклюменция! Он плотнее сдвинул щиты, задвигая малейшие чувства и вызывающие их мысли как можно дальше.

— Ты устала. Завра тяжелый день. Голодная?

— Нет… Я…

— Тебе надо домой. Мы увидимся завтра, в Министерстве.

Она неуверенно кивнула.

Он не предложил ей войти в дом, не предложил даже воды, он опасался, что стоит хоть немного пойти на поводу своих желаний, и он не удержит их. Плюнет на все и опять в который раз спросит: «Ты останешься со мной?», а она в который раз подумает, что он говорит о текущем моменте.

— Но нам надо поговорить! — она словно очнулась. — Обсудить, решить, что делать! Ты же не можешь просто так пойти туда, и все! Ты не понимаешь, они…

— Не беспокойся, Поттер слегка сгустил краски, я уверен. Заседание! Пустая формальность.

— Что ты задумал?

Ему не хотелось пока делиться с ней своими мыслями на этот счет. Он ждал визита Малфоя и был немного сбит с толку тем, что Люциус подкараулил Гермиону. Сейчас Северусу было необходимо побыть одному, еще раз обдумать все, что он знал, и о чем, пускай сумбурно, поведала Гермиона.

— Ничего я не задумал, — он поцеловал ее в лоб и легонько толкнул, помогая встать. Поднялся сам.

— Но я вижу! — настойчиво повторила Гермиона. — У тебя вид… будто ты замышляешь что-то.

— Я обдумываю ситуацию, а не замышляю. Замышлять, особенно глупости, всегда было привилегией Гриффиндора.

Гермиона закатила глаза и улыбнулась.

— Ну, хорошо. Значит, до завтра?

— До завтра. И… лучше сделать вид, что нас связывают отношения, гм, пациента и врача, не так ли?

Гермиона нахмурилась и отвела глаза.

— Ты же умеешь врать, когда надо?

— Умею, — гордо вздернутый подбородок, — но не люблю.

— Не волнуйся понапрасну. Все это сущие мелочи, — он испытал мимолетное желание напоить ее чаем, подмешав туда немного сонной травы, и уложить спать в своем доме. Смотреть на нее, просто знать, что она рядом… — он тряхнул головой. — Иди. Отдохни как следует, забудь до завтра обо всем. Займись… покупками?

Она посмотрела на него с преувеличенным недоумением.

— Ну, или почитай.

Она потянулась к нему, замялась, видимо, считая, что что-то от ее молчания между ними могло измениться и разладиться. Он поцеловал ее, повторил: «Иди», и она, кивнув, аппарировала.

Вот тогда-то он спокойно трансформировал стул в подобие деревянного манекена и отвел душу, сняв окклюменцию. Гермиона, наверняка, ужаснулась бы, узнай, какие заклятия он мог бы применить в настоящем бою…

Он вернулся в дом, успокоившись после того, как от манекена, смутно напоминавшего Малфоя, остались только опилки. Приняв душ и выпив чашку кофе, он написал пару писем и аппарировал на Косую аллею: пора было завести свою сову.

Его появление и в этот раз не было встречено с особой радостью, большинство из прохожих неубедительно делали вид, что не узнают его, другие кивали и ускоряли шаг. Впрочем, сегодня он был этому только рад. День неуклонно клонился к вечеру, а у него была еще масса дел, и совершенно не хотелось тратить его на пустячные размышления. Северус поплотнее запахнул мантию (по совету Гермионы — с охранными чарами). Кто знает, какой еще старухе придет в голову между делом бросить в него каким-нибудь мерзким проклятьем? Он зашел в лавку и выбрал себе филина, который понравился ему огромным клювом, весьма кустистыми бровями и недобрым взглядом. Мало у кого останутся сомнения, чья это птица принесла письмо. Он тихо дал указание сове, едва выйдя на улицу, привязал к ее лапке письмо и отпустил.

Ответ от Малфоя пришел через четверть часа, когда Снейп был уже дома. Сова возмутилась, когда Северус, едва дав ей угоститься, снова привязал к лапке новое послание. Выпустив сову, он аппарировал в свою магловскую квартиру.

Он несколько раз приходил сюда — за одеждой, которая действительно была удобнее традиционных сюртуков и рубашек, за книгами и чтобы послушать музыку: больше всего в доме в Хогсмиде Снейпу не хватало хорошей стереосистемы, но он бы не признался в этом ни за что на свете.

В квартире было пыльно, и появился запах дома, в котором никто не живет, едва уловимый, но неприятный. Северус открыл окна, намочил тряпку, жалея, что не знает хозяйственных заклинаний, вытер пыль, включил музыкальный центр и снова поставил диск Стинга, вспоминая ту ночь, когда читал книгу о себе. Сама книга, открытая на последних страницах, валялась в спальне.

Его не тянуло сюда, но и желания как можно быстрее уйти он не чувствовал, похоже, Снейп и Джо все больше сливались в одно целое. Тем лучше: уж больно тяжела была первая неделя после возвращения памяти. Тогда, стоя вот на этом месте, вернув себе воспоминания, он почувствовал, что его будто наизнанку вывернули. Такое было только однажды, когда Волдеморт решил показать, кто из них настоящий легилимент. Слава Богу, на этот раз он смог почти инстинктивно опустить щиты, и стало хоть немного легче. Он тогда бежал не столько от Гермионы, сколько от страха скорчиться у ее ног и вопить от боли. Потом в одиночестве он долго отлеживался в новом доме, пропитанном чужими запахами, мечтая сдохнуть. Несколько раз посещала мысль связаться с Гермионой и попросить помощи, и будь он Джо — так бы и сделал, но Снейп только сильнее сжал зубы, доковылял до лаборатории и, подглядывая в учебник, намешал себе зелье. Странное дело — память вернулась вроде полностью, но рецепты вспоминались куда как сложнее, чем пассы палочкой. Поэтому он взялся за чтение: перемежая изучение монографий по зельеварению просмотром «Пророка». Холодильный шкаф был битком набит едой, равно как и полки в кухне, и потребности заявляться в Хогсмид не было никакой, но он все-таки не удержался и поперся в деревню. Но если бы не то проклятье, кто знает, прибежала бы к нему Гермиона?

Вспоминая последние недели, Северус переоделся, специально разыскал стоптанные кроссовки, которые все руки не доходили выкинуть, и злорадно подумал о том, как вытянется лицо Малфоя, когда он увидит его вот в этих Найках и в футболке со Спанч Бобом. Ему и в школе нравилось доводить Люциуса до белого каления своим видом, а сейчас сбить Малфоя с толку было просто необходимо. Политик хренов!

До назначенной встречи оставалось всего несколько минут. Северус выключил музыку, дослушав «Shape of my heart» до конца, накинул на плечи мантию и аппарировал на поляну неподалеку от поместья Малфоев. Он прибыл раньше Люциуса, внимательно осмотрелся, ища ловушки, но ничего не нашел.

— Потерял что-то, Северус? — раздался насмешливый голос Малфоя.

Он резко обернулся. Люциус уже трансформировал массивный булыжник в удобное кресло и уселся в него, всем своим видом выражая презрение к этому миру.

Снейп скинул мантию, с радостью наблюдая, как кривится Малфой, трансформировал ближайший камень в кресло, но не в старомодное вольтеровское, а в крутящееся офисное, с удобными подлокотниками и возможностью менять положение.

— Ты меня специально бесишь? — поинтересовался Люциус.

— Услуга за услугу. Ты начал первым. К чему этот цирк с завтрашним заседанием, моим изгнанием, заключением не то в Мунго, не то в Азкабан?

— Откуда мне знать? — Малфой вполне достоверно изобразил удивление. — О тебе ничего не было слышно столько лет, потом ты появляешься. Министерство хочет разобраться.

— Министерство — это кто? Или ты хочешь мне доказать, что теперь все действительно решает Визенгамот? На такие детские провокации могут повестись только трепетные гриффиндорцы. У меня была амнезия, но я никогда не страдал слабоумием. Что ты хочешь, Люциус, и почему ты сразу не пришел ко мне?

Малфой несколько минут молча разглядывал кроссовки Снейпа, тянул паузу, Северус терпеливо ждал.

— Я могу тебя уничтожить. Или, что было бы забавнее, сделать так, чтобы ты под присмотром своей ненаглядной Грейнджер пускал пузыри в Мунго. У меня есть возможности, но… поверь, я не хочу этого.

— И, видимо, не из-за излишней доброты?

Люциус слегка склонил голову в знак согласия.

— Ты — пока что — герой. И твои слова о том, что я помогал тебе в годы правления Сам-знаешь-кого, сильно бы упростили мою жизнь. Политическая борьба — муторное дело, я многое потерял и восстанавливаю свое состояние и достоинство по крупицам. Мне нужен союзник. Такой, как ты.

Северус сощурился:

— Был бы так силен, как мне сейчас вещаешь, то моя помощь не понадобилась бы.

— Много ты понимаешь. Политика никогда не была той сферой, в который ты хоть что-то понимал, — сказал Малфой дружелюбно. — Это не твой конек, так и не лезь туда снова. Если ты дашь мне обет, что будешь — когда понадобится — свидетельствовать в мою пользу и по мере сил помогать, то завтра все это заседание станет сущей формальностью.

— Я ничего не понимаю в политике, — легко согласился Северус, — но я давно знаю тебя, Люциус, и понимаю, что все немного не так, как ты мне рассказываешь. Ты думаешь, я испугаюсь заседания? Серьезно?

— Ты — нет. Но подумай о миссис Уизли. Она не настолько сильный маг, не настолько владеет боевой магией, а уж ее желание помогать всем делает ее такой уязвимой, — Люциус улыбнулся. — А тебя всегда подставляет твое желание быть благородным рыцарем. Наивный романтик! Куда тебе в рыцари? Сколько не вытаскивай человека из Коукворта, Коукворт все равно в нем останется…

— А если я просто убью тебя сейчас? — сдерживать рвущееся из души желание проучить Малфоя набирало обороты. Вот и еще один вопрос, по которому Снейп и Джо разногласий не имели, разве что Джо хотел бы дать Люциусу в морду так, чтоб тонкий аристократический нос свернулся набок, а Снейп предпочел бы что-нибудь вроде медленного удушающего.

— А если я не вернусь через десять минут домой, то от Грейндежер через одиннадцать минут и мокрого места не останется. Защита у ее дома — просто решето какое-то.

А вот это было серьезно. Что же задумал Малфой, что ему требовалась помощь любой ценой?

— Выкладывай, что тебе от меня действительно надо. Ты что, пытался возродить Лорда?

— Нет, конечно, — возмутился Малфой, — зачем он мне?

— Твоя семейка втягивает меня все время в очень сомнительные предприятия, и мне это не нравится. И вот что… если Гермиона хоть ногу подвернет, я решу, что это твоих рук дело, достану тебя на том свете и спущу шкуру тонкими-тонкими лоскутами. И начну с твоей напыщенной физиономии. Ты понял?

— Ну хорошо, — Люциус вздохнул и встал. — Мы цивилизованные люди. Поговорим спокойно, без варварских угроз. Что если я тебе предложу хорошую должность в Министерстве?

Снейп засмеялся. Недаром Лорд считал Малфоя лучшим вербовщиком. Не мытьем, так катаньем он мог уговорить любого. Не получалось уговорить — можно было запугать, не выходило запугать — можно было попробовать купить. Все имело свою цену, считал Малфой. Интересно, во сколько он оценивал Северуса Снейпа?

— Мне действительно нужен свой человек и верный человек.

— Ты предлагаешь кота в мешке.

— Послушай, скоро сменится министр, и это будет мой протеже. Потихоньку на ключевые посты встанут мои люди…

— А ты останешься в тени?

— Хоть ты ничего не понимаешь в политике, но угадал. С моей репутацией, пусть и добела отмытой, мне министром не стать — очевидно. Так что, я буду в тени.

— А что с Кингсли?

— Аврорское прошлое, знаешь ли, на здоровье благотворно не сказывается, — Люциус выглядел опечаленным.

Северус накинул мантию, встал, превратив кресло обратно в камень. Простой выбор — что думать. Изгнание или удар в спину — с одной стороны и пост в Министерстве — с ума с от смеха сойти можно — с другой.

— Я должен подумать.

— Утром я буду ждать от тебя сову. Просто «да» — этого будет достаточно, — Люциус встал и аппарировал тут же, не затрудняясь тем, чтобы вернуть своем креслу прежний облик.

Северус лениво трансформировал кресло сначала в буфет (тот получился кривобоким и неестественно высоким), потом вернул прежнюю форму. Интересно, неужели есть люди, которые мечтают о посте в Министерстве?

Он закрыл глаза. Желание убить Малфоя не становилось меньше. На плечо, заставив вздрогнуть, опустилась сова, посмотрела недовольно и протянула лапку.

Ну что ж… Второй визит отменялся — Кингсли, ссылаясь на занятость, от встречи отказался. Возможно, к лучшему, пора было нанести визит Белинде Кэррол.

Разговор с Белиндой прошел не то, что бы гладко, но Снейп остался доволен.

Вот еще бы она не спрашивала, зачем ему все это надо…

— А зачем тебе надо сидеть в Мунго? Насколько я помню, у тебя отродясь не было необходимости работать. Тем более здесь, — вместо ответа сказал он.

Белинда усмехнулась.

— Я — это я. Не ровняй. Зачем тебе?

— Мне нужно время.

— Что ж, — она задумчиво посмотрела за окно, — хорошо. Но помни, я помогаю не тебе…

— Конечно. Тебе это тоже выгодно, — и он откланялся.

Он аппарировал к дому Гермионы, встал на противоположной стороне улицы. За домом наверняка следили, знать бы кто. Надо было бы написать Поттеру, но все существо протестовало против даже формального общения с ним. Северус постоял немного в тени деревьев, наблюдая за домом Гермионы. Одно из окон было открыто — недопустимая небрежность — из него доносилась музыка, и так захотелось легко взбежать по ступенькам, открыть дверь, самому, не стучась и увидеть радость на лице Гермионы.

Он отступил чуть глубже в тень и аппарировал.

В его собственном доме в окнах тоже горел свет, хорошо хоть музыка не звучала, зато кто-то переговаривался. Северус вытащил палочку и тихо взошел на крыльцо. Голос был знакомый. Однако…

— Добрый вечер, господин министр, не ожидал.

Кингсли кивнул какому-то блеклому субъекту, и тот моментально испарился, аппарировав.

— Добрый, Северус.

— Ты же вроде сильно занят? — Снейп сел в кресло напротив, призвал графин с огневиски, которым Кингсли, судя по полупустому стакану в его руках, уже воспользовался.

— Знаешь, присылать сову Министру с такой просьбой — не лучшая идея. Да еще такую сову. Ты ее где откопал? Она секретаршу чуть до обморока не довела, — Кингсли отхлебнул из бокала.

— Как вы сняли защиту с дома?

Бруствер усмехнулся:

— Так я и выложил тебе все секреты. Сняли, дело не самое хитрое, особенно когда дом принадлежит служащему министерства.

Северус плеснул виски в стакан. Пить он не собирался: зная Кингсли, лучше было не начинать, а то на заседание завтра кто-то из них, а то и оба, не попадут.

— Ну, как память? Вернулась? Помнишь боевое прошлое? — спросил министр после паузы.

— Помню.

— Очень хорошо… — Кингсли прикрыл глаза. — И какие… планы?

— Какие у меня могут быть планы? Спокойная тихая жизнь вдали от основных событий, особенно, политических.

— Значит, Гарри был прав. Что ж… — Бруствер пригубил напиток. — Со скуки не помрешь? Чем занимаешься? Зелья варишь?

— Мешаю потихоньку. Исключительно для себя.

— Мне сваришь?

— А у меня будет возможность? Завтра заседание…

— Ох, брось, — Кингсли поморщился, — посидим тесным кружком. Тем более о политике ты говорить не хочешь. Я тоже о ней наговорился, аж тошнит. Но некоторым не надоедает, прямо не знаю, как их успокоить… Денег много, заняться нечем, вот и лезут…

— Да, такие часто мешают жить, — согласился Снейп.

— Ты, кстати, где ходишь-то? Я тебя минут десять жду, — со стороны могло показаться, что они два друга, которые привыкли вот так запросто встречаться вечерком за стаканчиком виски.

— В Мунго был.

— Здоровье пошаливает?

— Нет, но Белинда хотела удостовериться лично, что со мной все в порядке, с головой в том числе. Кстати, мы с ней обсуждали вопрос возможного… сотрудничества.

Кингсли усмехнулся:

— Вот как. Значит, с Кэррол. Знаешь, главный целитель в ее присутствии дышать боится. Ей, кстати, предлагали место главного целителя. Отказалась. Почему люди отказываются от таких предложений?

— Потому что знают, к чему это обязывает? Я бы тоже не согласился… на подобное. Тихая лаборатория в Мунго… самое лучшее место.

— Действительно, — Кингсли встал. — Тогда и правда, надо зайти в Мунго. Министр должен поправлять здоровье при помощи своих врачей. А то, слышал, под меня копают всякие, типа я продался янки, своим не доверяю. Отравить тут пытались, — он махнул рукой. — Такая тоска, эта работа министром… Но пока я уходить не намерен, — он недобро усмехнулся. — Кто бы что ни думал по этому поводу.

Северус кивнул:

— Смена правительства редко когда оборачивается добром.

— Вот именно, — Кингсли поставил стакан на стол. — И вот еще что… Мы своих, — он выделил последнее слово, — не бросаем и защитить можем.

— Спасибо, — Северус отвесил поклон, прекрасно понимая, что он пока в категорию «своих» не входит, и не факт, что войдет. Но на душе стало легче: Гермиона под присмотром.

— Не ходил бы ты ночами по улицам, а то опять прилетит в спину чего-нибудь, — Кингсли взял мантию. — Отличная майка, кстати. Обожаю магловские мультики, очень хорошо прочищают мозги, жаль времени на них нет, — и с улыбкой аппарировал.

Снейп повалился в кресло. Дай Мерлин, что он все сделал правильно и правильно понял Кингсли.

Он думал, что не уснет, и не стал ложиться. Взял книгу, устроился в кресле и сам не заметил, как задремал.

Ему приснилась Лили. Впервые за долгие-долгие годы.

Даже когда он был влюблен без памяти, она снилась ему редко и даже во сне она уходила от него, даже так он не мог быть с ней. После ее смерти он мечтал, что она будет приходить к нему, и хотя бы во сне он сможет вымолить у нее прощение, увидеть ее еще раз, заглянуть в ее глаза. Но ему снилось все, что угодно, но только не она. Наверное, это было еще одной гранью его наказания, словно было мало пытки работой учителем, приказов Альбуса, возрождения Лорда, неизбежности встречи с ее сыном…

И вот теперь — она приснилась, а он не испытал ничего, кроме тоски по ушедшему чувству и сожаления, что их жизнь сложилась так. Он встал, размял мышцы. За окном светало, и смысла ложиться спать не было. Он сварил себе кофе и вышел в сад.

Наверное, Лили приснилась не просто так. Он опять полюбил женщину, которая не будет с ним. Только вот он уже не тот Северус Снейп, который будет врать себе и надеться, что Гермиона прозреет…

Он пил кофе, глядя, как лениво всходит солнце. Как же обидно было осознавать свое хроническое одиночество. Он всегда был один, даже в детстве, но до недавнего времени не хотел сам себе в этом признаваться. Отец относился и к нему, и к матери, как к опасным, противным животным, вроде ядовитых жаб и старался реже сталкиваться с ними в коридорах старого дома. Мать считала жалость недостойным чувством и никогда не жалела маленького Северуса, повторяя, что он сам должен справляться с проблемами. И только короткие и до обидного редкие встречи с Лили давали надежду, что все изменится когда-нибудь. Стоило ли удивляться, что в Хогвартсе не стало лучше? Его никто и никогда не любил, словно на нем стояло клеймо неприкасаемого. Расстояние между ним и Лили, его Лили, росло с ужасающей скоростью, но он старался не замечать этого, просто чтобы не сойти с ума. Учителя, бранившие мародеров, если те задирали других детей, словно не замечали, как они изводили Снейпа. Слизеринцы просто делали вид, что его не существует. Как же — полукровка на факультете. Малфой стал общаться с ним только потому, что видел возможность его использовать и завербовать, а он был настолько изголодавшимся хотя б по подобию дружбы, что с радостью откликнулся.

Права была Белинда, он вступил в ряды Пожирателей по своей воле. Он наделся обрести что-то, хотя бы отдалено напоминавшее семью, но быстро понял, что снова ошибся, а потом…

Он с трудом удержался, чтобы не разбить чашку с остатками кофе о ствол дуба. Кто бы мог подумать: для того, чтобы получить то, о чем он так мечтал — дружбу, любовь, работу, которая вызывает жгучий интерес, уютный, настоящий дом, — потребовалось забыть о магии и оказаться в мире маглов. Ирония, какая ирония! Смешнее только то, что ему пришлось вернуться, отказавшись от всего этого, и его иллюзорное счастье было разрушено Гермионой, без которой ему теперь было не нужно ничего: ни магический мир, ни простой…

Он постарался отвлечься от невеселых дум и сконцентрироваться на том, что надо сделать.

Принять душ. Побриться. Одеться: старомодные рубашка и брюки, тесные ботинки. Так… Галстук. Сюртук. Будет жарко, но плевать, зато в таком одеянии проще держать спину прямо и корчить надменную мину. Мантия с охранными заклинаниями. Палочка.

Он посмотрел на свое отражение в зеркале. Не Снейп — не хватает неухоженных патл до плеч, но и не Джо — он бы ни за что так не вырядился. Незнакомец. Что ж, посмотрим, насколько этот третий — везунчик.

Он аппарировал в тихий проулок, неподалеку от Лондонского моста, посмотрел на часы — можно позволить себе немного пройтись. Северус накинул на себя чары невидимости: хотя в Лондоне мало кого удивишь нелепой одеждой, он уже не был частью этого города и чувствовал себя неуютно.

Он был сосредоточен и собран. Если он все сделал правильно, то заседания как такового не будет: его вынудили вылезти из раковины и сделать выбор. Министр хотел его лояльности — он ее получил, Малфой хотел его поддержки — он знает, что он ее не получит. А цирк не нужен ни Кингсли, ни Малфою. Вряд ли последний будет пакостить сразу, но то, что теперь в полку врагов прибыло, надо учитывать…

* * *

Северус надеялся, что избежит в коридорах Министерства ненужных встреч: он бы предпочел пройти в зал, когда все уже соберутся, но нет — не с его везением. Когда он протянул свою палочку для регистрации, в атриуме появились Поттер и Уизли. Оба на секунду замялись, словно натолкнулись на препятствие, и тут же Уизли ускорил шаг. Поттер попытался схватить приятеля за рукав, но тот вырвал руку и разве что бегом не припустил. На ходу вытащил и показал значок аврора дежурному и подлетел к Северусу. Ярость Уизли была почти что физически ощутима. Он приблизился вплотную и зашипел Северусу в лицо:

— Послушай, ты! Не знаю, как у тебя это вышло, что ты сделал с Гермионой, но поверь, я тебя уничтожу.

— Думаешь, Уизли, она после этого к тебе вернется? — спросил Северус, чувствуя, как и в нем разгорается желание уделать этого сопляка прямо здесь и сейчас — хоть палочкой, хоть голыми руками.

— Рон! — как всегда встрял Поттер.

— Не волнуйся, Гарри. Здесь, — Уизли выдели слова «здесь», — я ему ничего не сделаю.

— Так в себе уверен? Или смелый, только пока у меня палочки нет? — не удержался Северус.

Дежурный, который с открытым ртом наблюдал сцену, не торопился вернуть Северусу палочку.

— Бояться тебя? — усмехнулся Уизли. — Герой гребаный! Воспользовался тем, что Гермиона вечно жалеет убогих!

— Тебя тоже жалела? — спросил Северус делано безразличным тоном.

— Да ты! — Уизли занес кулак, но Гарри перехватил его руку.

— Рон, не то место и время.

— Да, ты прав, — Уизли отступил. — Ублюдок… — он потер кулак. — Сегодня. В десять вечера. Рядом с твоим домом, — и, не дожидаясь ответа, ушел. Поттер, ни слова не сказав, последовал за другом.

Дежурный, отводя глаза, отдал Северусу палочку.

— Господин С-снейп, — пробормотал он, — заседание будет проводиться в другом зале. Вас проводят.

Рядом появился домовой эльф и, качая головой и поминутно оглядываясь, посеменил впереди.

Если бы не необходимость прибегнуть к окклюменции, чтобы потушить зачатки боли, которая снова грозила разбить голову надвое, Северус стал бы гадать, хороший ли знак перенос слушания в другой зал. Не хотелось бы оказаться в том самом зале, где стоит кресло с цепями и сумрак наполнен гнилостным запахом отчаянья. Хвала Мерлину, эльф вел его совсем в другую сторону, светлыми широкими коридорами, пока не остановился у обычных дубовых дверей.

— Приложите палочку вот сюда, сэр, — проблеял эльф, показывая на едва заметную выемку на раме рядом с ручкой и испарился.

Стоило коснуться указанного места палочкой, дверь распахнулась.

Перед Северусом была большая комната, только отдаленно напоминавшая залы, в которых заседал Визенгамот. Никакого сумрака, никакого амфитеатра, ни следа кресла, в котором чувствуешь себя как под прицелом. И, конечно же, никаких цепей и клеток, все очень… цивилизовано и почти по-магловски.

Северус прошел вперед и остановился. За ним появилось кресло.

— Присаживайтесь, — сказал председательствующий Кингсли. Рядом с ним сидел субъект, с которым Кингсли приходил вчера, а по другую руку — темнокожая молодая девушка. Кажется, с Когтеврана, закончила Хогвартс лет десять назад.

За этой троицей располагалось несколько рядов кресел. Заняты были далеко не все. Гермиона уже была здесь, сидела между Поттером и своим мужем, и Северусу пришлось сделать усилие, чтобы потушить моментально вспыхнувшие ревность и ярость. За спиной у троицы возвышалась Минерва, и, хотя вид у нее был строгий, Северус заметил на ее губах тень улыбки, обращенную несомненно к нему. И он почувствовал себя виноватым за то, что не нашел время выбраться в Хогвартс.

Чуть в стороне, словно оказался здесь случайно, сидел Малфой и зевал, рядом с ним пристроились неизвестные Северусу молодые люди. Было еще человек пять, все как один старые маги, кто-то с искренним любопытством разглядывал Северуса, кто-то с трудом сдерживал зевоту. Как ни старался Северус, он смог вспомнить фамилию только одного старика и то не был уверен, что правильно.

Северус поискал глазами Белинду, но ее пока не было.

— Начнем? — Кингсли, строя из себя демократичного лидера, оглянулся и кивнул. — Начнем.

Девушка поднялась, дотронулась до пергамента, лежащего перед ней, палочкой, и стала читать. Кажется, всех присутствующих решили познакомить с его биографией. Было так странно слушать о себе: когда родился, где учился. Северус живо вспомнил, как, будучи Джо, читал о себе книгу и поражался, каким мудаком был. Ему казалось, что было бы так просто и естественно жить иначе. Он задумался и перестал слушать, скользил взглядом по собравшимся и снова чувствовал себя лишним, ненужным. Сейчас почти все, кроме Гермионы и Минервы, сидели со скучающими лицами. Не надо и легилименцию применять, чтобы понять — им всем до чертиков хотелось уйти, отправиться по своим делам, а не слушать о Северусе Снейпе и решать, что с ним делать. Его самого подмывало встать и предложить закончить представление и разойтись, но он прекрасно понимал, что в этом спектакле придется участвовать до конца.

Как ни старался, он не мог сосредоточиться на том, что происходило здесь и сейчас. Помощница Бруствера все говорила и говорила и, кажется, не собиралась останавливаться вовсе. Ее прервал почтенный старец откуда-то с третьего ряда.

— Мы хотим знать, — сказал он неожиданно твердым голосом, — зачем Северус Снейп или тот, кто за него себя выдает, после стольких лет вернулся сюда? Что тебе нужно? — обратился он прямо к Снейпу.

— Послушайте… — начал Бруствер, но тут отворилась дверь, и в зал вошла Белинда.

— Прошу прощение за опоздание, — она слегка склонила голову.

— Ничего страшного, мы только собрались перейти к сути, — по лицу Бруствера было трудно судить, рад ли он появлению Белинды или напротив — недоволен, что она пришла именно сейчас. Министры, они что у магов, что у маглов, мастаки менять маски.

— К сути? — Белинда подошла к Северусу и положила руку на его плечо. — Тогда я действительно вовремя, — она говорила спокойно и уверенно. — Позвольте я внесу ясность.

Северус видел, как изменилось лицо Гермионы, она не понимала, что происходит, переводя взгляд с него на Белинду.

— Итак, миссис Уизли случайно встретила мистера Снейпа, тогда носившего другое имя, в Лондоне. Было решено собрать информацию, сделать вывод, насколько этот человек действительно может быть мистером Снейпом. Не буду утомлять вас профессиональными терминами, но миссис Уизли смогла провести под видом гипноза сеанс легилименции и установить, что воспоминания предполагаемого мистера Снейпа блокированы магическим образом. Чаще всего так бывает, если маг воспользовался окклюменцией. Лучше в таком случае объяснить ему, что надо делать, и маг может сам разблокировать свои воспоминания. Так и произошло: после того, как миссис Уизли объяснила мистеру Снейпу, что надо делать, он сам смог вернуть себе воспоминания. Все это, конечно, было отражено в истории болезни и…

— И мы, конечно, можем ее увидеть и изучить? — выкрикнул с места молодой человек, сидящий по левую руку от Малфоя.

— Конечно же нет, Анри, — сказала Белинда материнским тоном, сразу же показывая выскочке его место. — Что за нелепый вопрос? История болезни пациента не может быть вынесена на обсуждение.

— Более того, после возвращения мистер Снейп находился под контролем — моим и миссис Уизли. Чтобы всем — и магическому сообществу и самому мистеру Снейпу — было спокойнее, я предложила ему место в Мунго, конечно же, по согласованию с Главным целителем. Мы нуждаемся в зельеваре, наш штатный зельевар с трудом справляется с потоком повседневных заказов, наше отделение и еще несколько нуждаются в более сложных зельях, требующих особых условий и высокого уровня подготовки специалиста. Мистер Снейп согласился. Таким образом, я смогу наблюдать процесс выздоровления мистер Снейпа, а магическое сообщество, — Белинда позволила себе улыбнуться, — может не ломать себе голову, для чего вернулся мистер Снейп. Он — колдун, его место здесь, среди нас. Каждый из присутствующих здесь может оказаться в подобной ситуации и каждый должен быть уверен, что магическое сообщество не только не будет препятствовать возвращению, но и окажет посильную помощь в реабилитации.

Повисла тишина, к Малфою наклонился один из хлыщей, Люциус только раздраженно дернул плечом, улыбаясь так, что у Северуса не осталось иллюзий — даже видимости хороших отношений больше не будет. Он с трудом сдержался от ответной улыбки. Как же все это было… мелко. Мелко и тоскливо.

— Вопросов ни у кого нет?

Большинству и дела не было до Северуса Снейпа, остальные не настолько были в нем заинтересованы, чтобы открыто конфликтовать. Никто не стал выступать, Люциус только перехватил трость иначе и высокомерно задрал острый подбородок. Вот и славно.

Северус позволил себе принять более расслабленную позу и скользнул взглядом по залу. Гермиона сидела, сдвинув брови и сжав губы в тонкую полоску.

— У меня назначено следующее заседание, — Кингсли многозначительно посмотрел на часы. — Если не будет возражений и дополнений, то предлагаю разойтись. Белинда Кэррол, с этой минуты вы официальный поручитель Северуса Снейпа, через три месяца мы вернемся к этому вопросу. Если все будет… спокойно, то необходимость в поручительстве отпадет, — добавил Бруствер, вставая.

Северус вышел из зала первым вместе с Белиндой.

— Жду вас завтра к девяти, не опаздывайте, и, напомню, что я не поощряю личные отношения между сотрудниками на рабочем месте. Тем более, когда один из них связан брачными обетами.

— У меня была амнезия, а не склероз, Белинда, — он поклонился и прибавил шагу, направляясь прямиком к каминам.

Он не успел отряхнуть порох с мантии, как за ним, едва не врезаясь ему в спину, из камина вышла Гермиона.

— Что это было? — без предисловий начала она. — Я… я не понимаю. И это — то самое заседание? Это на нем ожидались разоблачения, признания и… Да более скучного мероприятия я и не вспомню, — она стала расхаживать по комнате. — Я не могу поверить, что это — все.

— Они получили то, что хотели. Всегда все решения принимаются за кулисами, — он снял галстук, скинул сюртук и расстегнул пару пуговиц на рубашке.

— Они загнали тебя в ловушку? — она подошла и встала прямо перед ним. — Ты… ты вчера встречался с кем-то?

— Да, меня ждала Белинда, и за осмотром, слово за слово… Она сказала, что ей нужен нормальный зельевар, а не халтурщик вроде вашего Макуса.

— И ты сразу согласился? Просто так?

— Что ты знаешь о Белинде?

— Она отличный целитель.

— Она очень влиятельная фигура в нашем небольшом волшебном мирке, — он сел на диван, закрыл глаза. — Мерлин всемогущий, как же не хочется снова жить под контролем!

— Ты думаешь, другого выхода не было? — она села рядом, поджав одну ногу и опираясь рукой на спинку.

— Этот был самый простой, — он посмотрел на Гермиону, желая коснуться ее волос, просто обнять, привлечь к себе, почувствовать тепло ее тела, но не сделал и движения. Признание, вместо того, чтобы сблизить, развело их. — Все, кто стоит за Бруствером, получили доказательство моей лояльности…Я не знаю, о чем мечтает Малфой, но он понимает — я вне игры, пусть и временно, а большего ему и не надо. Он знает, что Белинда, как страж на границе, свято блюдет нейтралитет. Она сейчас своего рода гарантия стабильности.

— Почему я этого не знаю? Я и подумать не могла, что Белинда…

— Не думай об этом, это старые интриги, старые дрязги, которые будут всегда, вне зависимости от того, кто у власти, и не появился ли новый маньяк, мечтающий о мировом господстве. Часто самые авторитетные фигуры находятся в тени. Скучная политика, в которой, по-моему, мало кто разбирается.

Повисла пауза. Гермиона потянулась к нему, положила руку на плечи и коснулась губами губ, не робко, но так, словно была готова в любой момент отпрянуть.

Он ответил на поцелуй. Какая, к черту разница, что она ответила на его признание, если она сейчас тут, рядом, если она, кажется, впервые, сама тянется к нему?

И так некстати вспомнился сон и Лили. Когда-то он в любом ее поступке, в любом слове пытался увидеть симпатию, хоть намек если не на любовь, то на возможность любви. Он себя обманывал долго и старательно, пока не прочитал статью о ее свадьбе, но даже тогда, глупец, иногда позволял себе думать, что она «прозреет»! Раздражение на себя и на весь мир стало подниматься, как испорченное зелье в котле.

— Все же позади? — она отстранилась от него, глядя вопросительно. — Или нет? Я не могу поверить, что все так просто разрешилось.

— Просто? Ты действительно думаешь, что мне просто жить под присмотром Белинды Кэролл и работать зельеваром в Мунго? — он сбросил ее руку с плеча и встал с дивана. — Я хороший зельевар, но… это не то, о чем я мечтал.

— А о чем ты мечтал?

Он остановился, повернулся к ней, понимая, что сейчас наговорит лишнего, но уже был не в состоянии сдержаться. Последние время он слишком часто загонял все свои чувства за щиты, и сил сдерживаться уже не было. Он ощущал, как адреналин начинает бурлить в крови, наполняя все тело звенящей готовностью действовать.

— Зачем ты пришла? Ты не любишь меня, тогда какого черта? Сострадание? Интерес? Хочется разнообразить свою жизнь или почувствовать себя спасительницей? Что тебе до моих желаний? Я тебе говорил и повторю — я справлюсь со всем сам, понимаешь — сам.

— До чего же ты… упертый! Как с тобой нелегко! — она тоже вскочила с дивана. — Тебе надо или все, или ничего? Я не бросаюсь громкими словами, и не готова к признаниям, но это не значит, что я к тебе ничего не чувствую, но… я растеряна, да. Ты же…

— Снейп? Ну да, как такого вообще можно любить? — он повысил голос. — И ты не сможешь, это и понятно. И к гадалкам не ходи, чтобы узнать, как это все закончится. Новизна и приятное головокружение от запретных утех уйдут, и захочется простого и понятного, надежного. Рональда Уизли, например, так?

— А тебе… тебе захочется кого-то покрасивее? Вроде той, из ресторана?

— Что за чушь?

— Чушь? Значит, если ты думаешь, что можешь судить о моих чувствах — это не чушь, а если это делаю я — чушь? Ты сомневаешься во мне, а говоришь о любви! Это — не любовь…

Он попытался ее перебить, но Гермиона не дала.

— Я не верю тебе. Не верю! Я все-таки знаю психологию, я знаю, как в таких ситуациях привязываются к тому, кто просто оказался рядом. Я знаю, что пациенты…

Он оперся о стол, вцепившись в столешницу по краям, приподнял его, а потом со всей силы обрушил обратно на пол. Гермиона, не ожидавшая такого, испуганно ойкнула.

— Я — не твой пациент, — процедил сквозь зубы. — И это — раз. Я знаю сам, что я чувствую. Это два. Три, ты что, считаешь, что случайная встреча дает больше преференций? Давай, найди маховик, отмотай назад и все исправь, если так невмоготу! Сделай так, что мы бы не встретились, ты же сможешь. Определись, наконец, признайся, что ничего, кроме любопытства, у тебя ко мне нет, и уже пошли меня к черту, раз и навсегда!!!

— Не ори на меня! — она отскочила, вытаскивая волшебную палочку. — И не смей мне указывать, что…

— Что указывать мне? Только гениальная Грейнджер имеет право учить жизни других? Вот только себя, — он понизил тон и протянул с издевкой, — вот только себя никак не научит!

— Ты только думал, что любишь Лили Эванс, — сказала она спокойно. Думала, бьет по больному? — Просто выбрал ее и не желал смотреть на кого-нибудь другого. Это все твое упрямство и никакой любви!

— И что? — он сделал шаг к ней, игнорируя, что она стоит в боевой стойке.

— Ты сам себе придумываешь… чувства, — палочку она не опустила, — теперь ты нашел новый объект. И тебе, если уж по-честному, плевать, что я думаю на этот счет.

— Вот как, — он остановился. Надо все же было закрыться окклюменцией, да поздно. — Значит, мне плевать? Значит, я вытягивал из тебя признания? Или насиловал? Ты, значит — бедная жертва, а я — преследователь. Ты не хотела, ты сопротивлялась, это же не ты шептала мне на ухо… постой: «Да, Северус! Еще, Северус!». Это мне привиделось? Потому что я зациклен на тебе?

— Ты передергиваешь. Я сказала, что ты хочешь быть со мной просто потому… — она сделала шаг назад. — Это не любовь!

— По-твоему выходит, — он взял с каминной полки фарфоровую вазочку, — что и Лили я не любил? Просто — зависимость?

— Да. Любить женщину, которая выбрала другого, которая умерла…

Договорить ей он не дал, бросив вазочку в стену. Пусть сейчас он не чувствовал к Лили и десятой части того, что раньше, это были его чувства и его жизнь, черт возьми!

Он ожидал чего угодно, но не того, что Гермиона попробует ударить в него обездвиживающим. Он рефлекторно выставил щит и тут же попытался магией скрутить ей руки, она увернулась и веревки слетели с запястий.

— Что ты делаешь?

Она еще удивляется!

— Ты сильная ведьма и здорово дерешься, и я не позволю тебе разделаться со мной просто на том основании, что ты — это ты! Черта с два! — он ударил снова. Конечно же, она выставила щит.

Ее удар, его защита и тут же — его ответный. Они сражались в совершенной тишине, перемещаясь по комнате под защитой мебели. Он готов был рассмеяться, его потряхивало от странного сплава ощущений: он боялся причинить ей реальный вред, но при этом — шел на риск. Разрезал ей платье, от плеча до плеча, она ахнула и попыталась то ли срезать пуговицы на рубашке, то ли исполосовать его Сектумсепрой. Задела, из раны потекла кровь. Он, прижавшись спиной к шкафу, быстро залечил порез. Он должен был победить. Обязан. Сколько можно сдаваться ей на милость?

Он выглянул, она стояла спокойно, держала палочку легко и свободно. Лицо сосредоточенное и такое юное.

Он снова использовал Инкарцеро, и в этот раз веревки плотно связали ей руки. Гермиона выронила палочку. Он подошел к ней, встал рядом. Все эмоции разом схлынули, остались только усталость и покорность судьбе.

— Не смотри на меня так, будто я собираюсь тебя пытать. Ты отличный боец, — он поднял ее палочку, покрутил в руках и положил ей в карман. Привел в порядок платье. — Я не позволю обращаться со мной так, как тебе вздумается. Поумерь пыл. Я все-таки Северус Снейп, а не магл Джо. Трать свою неуемную энергию на пациентов и свою жалость — на них же. Но я буду рад видеть тебя просто так, приходи, моя зависимость от тебя, — он отвесил ей шутовской поклон, — никуда не денется. Если захочешь, потренируемся в более подходящих условиях. А теперь — вон, — он распахнул двери и магией выставил ее на крыльцо. И только после этого произнес: «Фините». Он захлопнул дверь, услышал хлопок аппарации и принялся за работу: после их экспромта в доме надо было основательно прибраться.

День едва перевалил за полдень, и впереди было сколько угодно времени для того, чтобы сто раз пожалеть о каждом сказанном слове, о каждом жесте. Нет, наверняка был шанс все исправить. Будучи Джо, он научился просить прощения: для этого требовались всего лишь бутылка вина, конфеты, красивый букет и покаянное выражение лица. Но стоит ли просить прощения у Гермионы, когда впереди поединок с Уизли, и не факт, что получится его одолеть: со школы рыжий идиот вырос и стал шире в плечах, да и вряд ли в аврорате держат полных дебилов, значит, что-то Уизли может. К тому же, сколько не проси прощения, в глубине души живет уверенность: он снова все испортит, раньше или позже.

Северус навел порядок в доме и вышел в сад. Он мог бы провести время с Гермионой, а вместо этого… вместо этого стоило подумать о том, что делать дальше. Три месяца в Мунго, а потом относительная свобода. Надо всего лишь не попадать в истории, доказать свою благонадежность. И, конечно, самое лучшее — начать ее доказывать прямо сегодня, подравшись с бравым аврором Уизли. Но не отступать же? Интересно, притащит ли Уизли за собой Поттера, или явится один?

Чтобы отвлечься, Северус вернулся в дом и засел в кабинете: стоило освежить знания по сложным зельям.

Когда он почувствовал усталость и желание отвлечься, выяснилось, что прошло всего два часа. А раньше он мог просидеть над фолиантами чуть ли не до ночи, не замечая времени.

День был в разгаре, солнце припекало, можно было подумать, что на дворе еще лето, но ветер нес в себе острую прохладу еще далекой зимы. Если бы он был Джо, то в это время он как раз стал бы собираться в ресторан…

Он оставил книги и отправился на кухню.

Вот так. Он мог состряпать любое зелье, он мог бы сотворить любое сложное блюдо, но ни одно, ни другое не привлекало его так, как когда-то. Чего же он, новый, хотел?

Он хотел быть рядом с Гермионой. Но что если допустить — она права, и он ищет в ней спасение, вцепился в нее только из-за страха перед неясным будущим? Нет, чушь.

Он вернулся к книгам, раздосадованный тем, что так медленно тянется этот день. И надо было чем-то занять его, дотянуть до драки с Уизли, продержаться ночь, а утром явиться к Белинде. Уж она позаботится, чтобы он больше не скучал, чтобы не имел ни одной свободной минуты для пустых размышлений.

О чем бы он ни думал, все мысли были устремлены к Гермионе. Магловская жизнь, жизнь в магическом обществе, работа поваром или зельеваром, все это — мелочи. Он был готов стать кем угодно, жить где угодно, лишь бы не быть больше одному, без нее, но… и мысли снова понеслись по кругу. Он все испортил. Сам. А если бы не испортил сегодня, то натворил что-нибудь через день. Неделю. Однажды она бы все равно поняла, что не с тем связалась.

Он стянул с себя рубашку, отшвырнул ее в сторону. Проходя мимо зеркала, ему показалось, что он видит не свое отражение, а Джо.

— Ну, что скажешь?

Отражение хмуро молчало.

— Сам знаю, что мудак. Сам знаю, что…

Все это было ерундой. Все его размышления и попытки доказать, что однажды она его бросит, были самообманом. Самая большая чушь — страдать сейчас, чтобы не страдать потом. Кто его знает, что там будет? Не его ли жизнь доказательство того, что свое будущее не предскажешь?

Он натянул футболку, сменил брюки на джинсы и чуть ли не бегом бросился к камину.

Камин Гермионы не был заблокирован, и Северус одновременно и обрадовался этому (нет необходимости аппарировать на ее крыльцо и стоять там, как идиоту), и рассердился — она вообще о безопасности не думает?

Он сделал шаг.

Гермиона стояла посреди гостиной. Волосы подвязаны так, что кудряшки падают на лоб, топорщась в разные стороны. Подол юбки заткнут за пояс, в руках мокрая тряпка.

— Ты?

Он посмотрел на то, как она держит тряпку, и ощутил желание ретироваться обратно, но все-таки сделал еще один шаг к ней.

— Я вел себя как придурок. Я был неправ, — он протянул ей огромный букет. — Я сам себя накрутил и… ты можешь называть мои чувства к тебе как хочешь. Я просто не могу без тебя сейчас.

Гермиона выпустила тряпку из рук.

— Я сейчас! — метнулась в ванную. Полилась вода.

— Я не ожидала, что ты… что ты умеешь извиняться, — наспех высушив руки полотенцем, Гермиона вернулась и приняла цветы.

— Научился.

— Я тоже не во всем была права. И не стоило вспоминать Лили. Это не мое дело. Прости.

— За все и на сто лет вперед.

Они замолчали.

— Ты моешь пол руками? — наконец спросил он, чтобы хоть что-то сказать.

— Мама всегда говорила, что, когда хочется кого-то убить, лучше всего заняться уборкой. Очень помогает. Успокаивает.

Он усмехнулся.

— Все еще требуется… трудотерапия?

Гермиона сделала серьезное лицо.

— Пожалуй… уже в меньшей степени, — она достала палочку, взмахнула ею пару раз, и тряпка принялась сама тщательно вытирать пол, полоскаться в ведре и отжиматься. — Вот так лучше…

— У меня сегодня последний день свободы. Завтра начнется… работа в Мунго.

— А у меня еще несколько выходных, — Гермиона искренне вздохнула. — У тебя есть планы?

— До вечера — нет. Потом надо все-таки подготовиться к первому рабочему дню. Ты же понимаешь, Белинда не даст мне спуску…

— Тогда… — Гермиона на секунду задумалась, — я хочу показать тебе одно место. Когда-то ты, то есть Джо, показал мне Лондон, а я… Впрочем, лучше увидеть. Погоди минутку, — она ушла в спальню и вернулась через несколько минут, одетая, как и он, в футболку и джинсы, с небольшой сумочкой в руках.

Они аппарировали на песчаный берег какой-то бухты. Справа возвышались скалы, слева была тропинка, но, чтобы взобраться по ней на крутой берег, определенно требовалась сноровка. Море было спокойным, и Северус на мгновение засомневался, что они все еще в Англии.

— Это юг Англии, Сассекс. Я нашла это место случайно… То есть я искала что-то такое… — Гермиона вытащила из своей маленькой сумочки то, что поначалу можно было принять за большой носовой платок, на деле оказавшимся удобным мягким пледом.

— Та самая сумочка, о которой упоминается в «Истории второй магической»? — он сел на плед, Гермиона устроилась рядом, опять опираясь на его плечо.

— Нет, та пропала... Эту я собрала после войны. Мне все время казалось, что ничего не кончилось, что война не может закончится вот так, разом. То есть, я понимала умом, но с такой походной сумочкой мне было спокойнее. Я тогда была… потерянная. Знаешь… когда мы скрывались, чаще всего аппарировала я. В те места, которые были связны у меня с чем-то хорошим. В лесу Дин мы были с родителями, а, впрочем, неважно. Просто я думала, что эти воспоминания если и не защитят, то поддержат. Но все вышло иначе, страх был сильнее, и когда я после войны оказалась в Девоншире, а потом в лесу Дин и… от хороших, довоенных воспоминаний ничего не осталось. Страх, голод, холод, растерянность, злость, отчаянье. Мы словно эти места отравили всем вот этим. А я… — она закрыла глаза и сглотнула, — я не знала, что делать дальше. И почему-то не выходило опереться на других. Нет, было ясно, что надо сдать экзамены. А дальше? Вся эта мирная жизнь казалась чем-то таким несерьезным по сравнению с войной. Чем-то поверхностным, чем-то бессмысленным, совершенно бессмысленным…

— Я знаю, что это значит, — Северус поцеловал Гермиону в висок, она прижалась к нему теснее. — Очень хорошо знаю.

Он прекрасно понимал, о чем она. Страдая по навсегда потерянной для него Лили, он мечтал умереть, ненавидя Дамблдора за то, что тот его же собственными обещаниями пригвоздил его к миру живых до поры до времени. Тогда ему казалось, что ничто не имеет смысла. Он чуть не умер от голода, просто перестав есть, и если бы не домашние эльфы, вездесущие шпионы-сплетники, возможно, он себя бы уморил, но Дамблдор напомнил о том, что Северус поклялся быть рабом, что сам пообещал все, что угодно, и подтвердил свои клятвы, пообещав защищать сына Лили, и теперь должен был жить...

— В общем, я решила, что надо найти такое место, где я могу набраться сил и подумать обо всем спокойно. Я увидела этот берег на какой-то фотографии, Семь Сестер в Сассексе⁽¹⁾. Потрясающе, правда? Я… всегда приходила сюда одна.

Он вспомнил, как уходил в Запретный Лес, куда, кроме Хагрида, оказавшимся на удивление тактичным, никто бы и не вздумал соваться. Там он проводил дни в полном оцепенении, глядя в небо, или разглядывая какой-нибудь цветок. Мысли мчались по кругу, шло время и — он сам не знал, почему — становилось немного легче, ровно настолько, чтобы подняться на ноги и вернуться в замок….

— Я именно тут решила, что обязательно верну родителей и вымолю у них прощение. Я не должна была стирать им память.

— Ты боялась за них.

— Да, боялась, но… я сделала это еще потому, что была уверена — я погибну. Нет, я хотела жить, я не мечтала совершить подвиги, мне было ужасно страшно и… я просто рационально просчитала шансы. Я понимала, что скорее всего не выживу. Маглорожденная, подруга Гарри…

В ее словах он слышал свою историю. Он точно так же бы уверен, что не выживет в этой войне. Точно так же рационально просчитал все шансы. Кто бы ни победил, его бы не пощадили. Он смирился с этим, хотя — как и Гермиона — питал иррациональную надежду на счастливый финал.

— А еще я так мало знала о ментальной магии. Знай я вполовину больше — не рискнула бы. Вот. Неудивительно, что, когда я решила вернуть родителям память, выяснилось, — она невесело усмехнулась, — что стирать, как и ломать, проще, чем восстанавливать и строить. У меня ничего не вышло в первый раз. Мистер Бруствер тогда смог сделать так, чтобы они приехали сюда на какой-то конгресс стоматологов. В общем, времени было в обрез, и я еще испугалась, что сделаю хуже.

— И Кингсли отправил тебя к Белинде?

— Ага, отправил к Белинде. И она помогла, предварительно отчитав, а потом сказала, что у меня есть определенные задатки целителя. Правда, она добавила, что задатки не ахти какие, но я тогда подумала: «Вот оно! Эврика! Исцелять — что может быть лучше, что может быть более… настоящим? Не оценивать, не решать — хороший или плохой человек перед тобой, — а просто помогать…» В этом был смысл.

Он подумал о том, что главная разница между ними в том, что он когда-то сдался, а она — нет. Он сразу поставил крест на своей жизни после смерти Лили, а Гермиона, опустошенная войной и смертью друзей, собрала волю в кулак и стала сама создавать новый мир вокруг себя. Он был уверен, даже если бы погибли все, кого она любила, Гермиона нашла бы в себе силы стать счастливой самой и помочь обрести радость другим…

— Сейчас ты так не думаешь?

— Думаю, — она открыла глаза, приставила руку ко лубу на манер козырька и посмотрела на него, — просто я часто действую, как слон в посудной лавке… Мне кажется, что я плохой целитель.

— Сомневаешься в выборе?

Когда утром она говорила, что растеряна и не знает, что чувствует к нему, он слышал только одно: «Не люблю!». Он не мог представить, что она сомневается не только в своих чувствах. Может, не так и не права была Гермиона, говоря, что он любит не ее, а какой-то образ? Думать об этом не хотелось, по крайней мере, сейчас, и он только крепче прижал ее к себе.

— Белинда… она видит меня насквозь. Я злилась, что она дала мне эту неделю, а сейчас… время идет, и я остываю, и все чаще думаю, что может быть Малфой был прав?

— Малфой — прав? Не думаю. Что тебе это павлин общипанный наговорил?

— Он сказал, что в целители идут не для того, чтобы помогать другим, а чтобы доказать что-то; что это своего рода тщеславие: «смотрите, как я могу!» Может, это действительно так?

— Кроме тебя никто не скажет, как на самом деле.

Она ничего не ответила, села, обхватив колени руками и пристально вглядываясь в море.

— Возможно, в тот момент целительство было лучшим выбором, — продолжил он. — Но кто сказал, что выбор остается правильным в течение всей жизни? Мне когда-то хотелось возродить род Принцев, — он усмехнулся. — Потом… потом почти ничего не хотелось, только подохнуть побыстрее…

— А теперь? — спросила Гермиона тихо. — Что тебе хочется теперь? Ни за что не поверю, что зельевар в Мунго — предел твоих мечтаний.

— Раз так вышло, что мы оба на перепутье… — он был рад, что она смотрит на море, — то можно придумать что-то такое, где нужен мой опыт и трезвость мышления, твои знания и оптимизм.

— Ты серьезно? — она снова повернулась к нему.

— Ну, — он посмотрел на чистое небо, — например, фонд по защите, эм… кого у нас сейчас притесняют?

— Или можно уехать в экспедицию с Луной и ее мужем, он классный парень. Между прочим, потомок того самого Скамандера, который написал «Волшебных существ».

— Главное, не учителем.

— Это точно, боюсь из меня учитель хуже, чем из тебя! — она рассмеялась.

— Не думаю, что может быть хуже. Я ненавидел преподавание, — он содрогнулся, вспоминая первые уроки, после которых ему хотелось броситься вниз с астрономической башни! Будучи студентом-семикурсником, он мечтал покинуть Хогвартс, оказавшийся отнюдь не тем волшебным местом, о котором он грезил ребенком. Что ж могло быть хуже, чем оказаться запертым в замке, словно джин в лампе?

— Тогда исследования?

— Нужен спонсор, то есть кто-то будет диктовать, что ты должен исследовать. Опять хозяин. Правда, если у тебя в заначке есть средства, чтобы оборудовать лабораторию, закупить все, что требуется... И да — еще должно остаться на хлеб насущный.

— Что-то не слишком большой у нас выбор. Я думала когда-то, что волшебство дает больше возможностей, но, кажется, в плане профессиональной реализации это не так.

— Мир несовершенен… — он вытянулся на песке и закрыл глаза. — Я на досуге, кстати, перечитывал Статут. Он, как «Маасдам» — почти на девяносто процентов состоит из дырок. Заметь, я читал расширенную версию. Там столько исключений, исключений из исключений…

— Ты думаешь, нам надо заняться переработкой Статута?

— Не обязательно. Можно, например, заняться контрабандой на магловскую сторону какого-нибудь зелья. Думаю, чиновники это и так проделывают, почему бы нам не составить им конкуренцию?

— Ты серьезно? — она нависла над ним, загораживая солнце. Он открыл глаза, улыбнулся и схватил ее в охапку. В ее обществе время шло удручающе быстро, и он не хотел его терять.

— Не знаю. Может, и серьезно. Я, как и ты, растерян, — и не давая возможности ответить, поцеловал ее.

Когда они попрощались, прежде чем Гермиона шагнула через каминную сеть из его гостиной в свою, часы показывали восемь.

Они провели чудесный день: составили пару планов по захвату волшебного мира — на берегу; отказались от них в пользу побега в магловский мир — выбирая продукты на рынке в Лондоне; обсудили несколько идей по созданию различных фондов — после обеда на кухне Северуса; передумали и решили послать сову Луне, чтобы узнать можно ли присоединиться к экспедиции — только что, в спальне. И после этого всего не было ни сил, ни желания думать о поединке с Уизли. Северус поразмыслил немного и аппарировал к воротам Хогвартса.

Он стоял перед громадой замка и не мог заставить себя сделать последние шаги. С этим местом его связывало множество воспоминаний, и только малая толика из них была радостная. Он так рвался сюда ребенком и так горько разочаровался. Уже к пятому курсу он мечтал скорее сдать экзамены, веря, что сможет всем доказать, и, в первую очередь, Лили, что чего-то стоит. Ирония — он оказался прикован к этому месту на долгие восемнадцать лет… Он поднялся к замку, прошел по холлу к лестницам: в это время коридоры должны быть пусты, студенты — сидеть по гостиным, а директор — у себя в кабинете.

Он шел, узнавая и не узнавая замок. После войны многое изменилось, пару раз он оказывался в тупике, и хорошо, что портреты подсказали правильный путь и, по всей видимости, донесли Минерве, которая вышла встречать его самолично.

— Северус… Ты все-таки пришел. Я рада, — она скупо улыбнулась.

— Минерва… — он церемонно поклонился.

— Я рада, что ты здесь, и рада, что с этим глупым заседанием все так удачно вышло. Сомневаюсь, что ты пришел посплетничать, но, надеюсь, от чашки чая ты не откажешься?

— Не откажусь… — он поднялся за ней следом мимо горгульи и остановился перед кабинетом.

Он был уверен, глядя на каменную кладку замка, на озеро вдали, на ступени знакомых лестниц, что сумеет сохранить самообладание, что ничего, кроме досады за потерянные годы не осталось, что он уже ничего не чувствует и дела ему нет до Хогвартса, но для того, чтобы переступить порог директорского кабинета, который он занимал год — самый жуткий и тяжелый год в его и так непростой жизни — ему пришлось сделать над собой усилие.

Все было почти так, как когда-то: стол с бумагами, конторка для ведения бухгалтерских записей, книжный шкаф, окна с цветными витражами и портреты бывших директоров.

— Северус, мальчик мой, — услышал он и, словно преодолевая усилие, обернулся. Дамблдор смотрел на него с парадного портрета с интересом и участием. — Как радостно видеть тебя. Говорили, что ты погиб…

— Теперь говорят, что я мечтаю занять пустующее место Темного Лорда. Добрый вечер, Альбус.

Альбус на портрете улыбнулся:

— Уверен, они ошибаются.

— Слава Мерлину, все уже позади. Белинда Кэррол поручилась вчера за Северуса, — вмешалась Минерва, — так что с завтрашнего дня, если я правильно поняла, Северус будет работать в Святом Мунго. Присаживайся, Северус. Альбус, прости, но я обещала напоить Северуса чаем.

— Я надеюсь, Северус, ты еще придешь сюда. Поболтать? — и Альбус снова немного приторно улыбнулся.

— Всенепременно, — Северус поклонился, с горечью осознавая, что портрет никогда не сможет даже частично заменить умершего. Во всем этом разговоре, как и в улыбке Альбуса, чувствовалась какая-то фальшь.

Каждый директор привносил что-то свое в убранство кабинета. При Альбусе обстановка была призвана удивлять и отвлекать. В свое время Северус убрал все, на его взгляд, лишнее и оставил только необходимое: кабинет стал казаться больше и строже. Минерва сделала его комфортным для работы и приема посетителей, поставив маленький чайный столик и пару кресел в алькове, добавив милые безделушки и колдографии.

— У тебя до сих пор самый лучший чай во всей Британии, — сказал Северус, сделав первый глоток. Минерва совсем по кошачьи фыркнула и дернула плечом, словно он только что заявил, что дважды два — четыре, но Северус знал, что ей приятно это слышать. Минерва всегда гордилась тем, что превосходно разбирается в сортах чая и умеет каждый заваривать так, чтобы лучше раскрыть букет.

— Ты пожаловал не мой чай хвалить, так ведь? Я, если честно, ждала тебя значительно раньше, несколько недель назад.

— Я не знал. Нельзя сказать, что мы расстались друзьями.

— Да уж… Я только потом поняла, почему ты не выпустил в меня ни одно боевое. Только защищался. Как же я была слепа в тот год, — она покачала головой. — Но мы оба были не в силах действовать иначе, ведь так?

Он коротко кивнул. Он даже мысленно не хотел возвращать те дни. Воспоминания о них потускнели, и это его вполне устраивало.

— Я хотел узнать, что стало с моими вещами? Записями и книгами.

Минерва сделала глоток, будто хотела скрыть смущение.

— Слава Мерлину, книги и записи хранятся в кладовых, и если тебе они нужны, то я могу отдать их тебе хоть сегодня.

— А все прочее? — на самом деле он и не собирался спрашивать, заранее смирившись, что все было уничтожено. Ну, кому могли понадобиться его вещи? Но когда Минерва нехотя сказала, что личные вещи в один момент были уничтожены Филчем… он почувствовал одновременно злость, обиду, досаду и множество других чувств, которые были так знакомы Снейпу. Хорошо, что Джо, как обычно вовремя, предложил не париться — потому что ему нынешнему те вещи, даже самые ценные, такие как клочок письма с подписью Лили, ее тонкий шарф и прочие «сокровища» были уже ни к чему.

Северус откинулся на спинку стула.

— Отлично, — сказал он к облегчению Минервы, — меньше хлопот. Книги и записи я заберу.

— Я попрошу Киси, он доставит.

Тотчас же появился эльф. Минерва дала распоряжения, Северус сказал адрес. Эльф, поклонившись, исчез.

— Значит, опять зельеварение, но теперь в Мунго? — спросила Минерва.

— И новый хозяин. Вернее, хозяйка, — сказал Северус с усмешкой.

— Я думаю, ты справишься. Я смотрю на тебя и вижу, как сильно ты изменился. Надеюсь, ты не наделаешь новых ошибок… Ко мне приходила Гермиона, совсем недавно…

Он был готов к тому, что Минерва начнет читать проповедь на тему: «Не порть жизнь девочке», и очень удивился, услышав:

— Ты уверен, что ты не повторяешь старые ошибки и не обрекаешь себя на новые страдания?

— Нет, Минерва, не уверен. Но я и правда сильно изменился, — он посмотрел на часы за спиной МакГонагалл. — Прости, у меня назначена еще одна встреча. Я должен идти.

— Я рада, что ты пришел к нам, пусть даже и из-за нужных тебе записей, — они встали, и Минерва порывисто пожала ему руку. — Приходи просто так.

Как будто ветер подул, сметая прочь мусор, освобождая другие воспоминания: как однажды они вдвоем с Минервой искали ученика, умудрившегося потеряться по дороге из деревни в замок, промерзли, решили отогреваться виски и перебрали так, что на следующий день голова гудела, как котел. Или каким азартным игроком в магический преферанс была Хуч, и как Флитвик подбивал других слегка жулить, чтобы позлить ее. Он вспомнил заботу добрейшей Помфри, которая все время подсовывала ему какие-то удивительные бальзамы, о которых он, профессор зельеварения, знать не знал… Он чуть не забыл, что в этом замке долгие годы многие его принимали, а некоторые любили на свой лад. Его факультет…

— Я приду, — голос прозвучал как чужой, но Минерва тепло улыбнулась.

— Ну вот и славно...

Альбус на протрете спал (или делал вид), в любом случае не пришлось прощаться и снова досадовать на то, что Альбус нарисованный только слабое подобие себя настоящего. Северус легко прошел через холл, поборов желание спуститься в подземелья и посмотреть, как и чем нынче живет Слизерин. Не стоит. Тогда уж надо было расспросить обо всем Минерву. Он и так помнил — читал в «Пророке» — что Гораций Слизнорт умер, что на его место пришла Кэтрин МакДауэл, спокойная, полная внутреннего достоинства девушка. Когда-то он бы уверен, что Кэтрин повторит судьбу Нарциссы, став превосходной женой какому-нибудь надутому индюку. Похоже, эмансипация добралась даже до отсталых аристократов. Но… все это его уже не касалось.

Он ускорил шаг. Не оглядываясь, дошел до ворот и аппарировал сразу, даже не бросив прощального взгляда назад. Хорошие воспоминания и плохие — все это уже не имело над ним власти, и менять это он не собирался.

В следующую секунду он стоял у калитки своего сада. Рыжая макушка Уизли маячила за зарослями боярышника. Подумать только, Уизли пришел не просто вовремя, а на пять минут раньше!

— Осматриваетесь? — спросил Северус с насмешкой.

Уизли тут же развернулся и наставил на него палочку. Северус вытащил свою, оценивая почти молниеносную реакцию противника.

— Значит, никаких магловских драк?

— Руки марать не хочется, — ответил Уизли сквозь зубы.

— Ну что ж, начнем.

Они встали друг напротив друга, подняли палочки.

— Дуэль или драка? — спросил Северус.

— Драка, — предсказуемо ответил Уизли.

Перед дуэлью заключался своего рода обет, по которому обе стороны обязывались не использовать заклинания, способные убить противника. Магия сама выступала секундантом, ослабляя любое мало-мальски опасное заклинание. При драке никаких ограничений не было.

Уизли напал первым. Невербальный Экспеллиармус. Словно хотел напомнить о том случае на третьем курсе, когда троица весьма эффектно вырубила его. Потом были и Левикорпус, и Сектупсемпра. Уизли не просто хотел одолеть его, он хотел унизить. Дрался он ловко и умело, чувствовалась школа. Никаких лишних движений, полная сосредоточенность. Покажи Уизли в Хогвартсе хоть половину такой целеустремленности, как сейчас, ходил бы в круглых отличниках. Северус только успевал отбиваться и наносить ответные удары.

Очень быстро стало ясно, что силы примерно равны и исход поединка в большей степени зависит от удачи, чем от умения. Оставался еще шанс обоим рухнуть от усталости и истощения в какой-то момент: кто продержится дольше, тот и победил.

Уизли кинул каким-то мощным, но неизвестным заклятием, Северус огородился щитом, от которого заклятье срикошетило с такой силой, что Уизли с трудом устоял на ногах, в последнюю минуту успев прикрыться Протего.

— Да ты ж, сучий потрох, — выругался Уизли, и из его палочки вытянулся и хлестнул по воздуху огненный хлыст, кончик задел левую руку Северуса, обжигая болью. Лицо Уизли было искажено злобой, он был готов убить без раздумий. А вот Северус убивать был не готов.

— Если ты даже убьешь, — уходя от очередного заклятия, выкрикнул Северус, — это не поможет!

— Мне уже плевать! — заорал Уизли, — я всю жизнь мечтал надрать тебе задницу, и я не упущу шанс!

Можно было бы аппарировать — умирать совсем не хотелось, но убежать с поля боя означало бы признать полную победу Уизли.

— Что ты скажешь Гермионе, если убьешь меня? — он ударил простым, но действенным заклинанием помех и получил возможность подойти к Уизли чуть ближе. — Что ты ей скажешь? И что ты услышишь от нее?

— Я тебя ненавижу! — в этом крике было столько боли, что Северусу стало на мгновение жаль его, но в следующую секунду Уизли ударил с новой силой и стало не до сентиментальных чувств.

— Ладно, — Северус окружил себя сияющей оболочкой защитной сферы, — выслушай! — Это было чистой воды безумие, но кто-то, как пить дать — Джо, подзуживал рискнуть. — Я сейчас положу палочку и, если хочешь, можешь меня убить. — Он кинул палочку на землю. Сфера, словно огромный мыльный пузырь, с негромким хлопком исчезла. Северус развел руки в сторону.

Он был уверен, что каким бы классным парнем ни был — по рассказам — Рон Уизли, но он не удержится от соблазна прикончить соперника. Северусу захотелось взлететь. Сколько раз это умение спасало ему жизнь. Когда-то он ненавидел полеты, особенно на метле, но Лорд требовал, чтобы слуга время от времени сопровождал его, а на метле было «слишком медленно», и Волдеморт научил его летать, а если точнее — потребовал, чтобы Северус стал летать, и он стал, ибо кто бы мог ослушаться Лорда?

Толчок, заклинание, еще одно и еще одно, и вот ты паришь. Первый раз у него зашлось сердце, и он чуть не умер от страха, но потом, убедившись, что держится в воздухе, как хороший пловец в воде, научился получать удовольствие от полетов. В принципе, его репутация «летучей мыши» сложилась в том числе и благодаря его любви к полетам по ночам.

— Чтоб тебя… — Уизли сплюнул под ноги и опустил палочку. — Ты, выродок, думаешь, что я убью безоружного? Кретин! Из-за тебя я в Азкабан точно не сяду! — он сделал шаг к Северусу, засучивая рукава, хоть и качался от усталости.

— Послушай, Уизли, — стоять прямо было тяжело, и Северусу очень хотелось опереться хоть обо что-то, — если ты хочешь продолжить в магловском стиле, милости прошу завтра. Сегодня это будет бесславное зрелище. Позор для нас обоих. В это же время завтра?

— Я сам решу, когда тебе харю начистить, — Уизли развернулся и аппарировал.

Северус тяжело осел на траву, а потом лег. Летать! Доползти бы до дома! Он глухо рассмеялся и смеялся, пока слезы не потекли из глаз.

---

1) Википедия говорит, что Севен-Систерс (Семь Сестер; англ. Seven Sisters) — группа меловых утесов в Великобритании, государственный парк. Расположены вдоль побережья Ла-Манша в Восточном Суссексе между городами Сифорд и Истборн, они составляют часть территории меловых образований Саут-Даунс. Юго-восточнее утесов расположен мыс Бичи-Хед — высочайшая (162 м) меловая скала Великобритании. Интересно, что несмотря на название, пиков в группе скал не 7, а 8.

Побережье вдоль утесов Севен-Систерс менее подвержено влиянию человека, и съемки Дуврских скал в исторических фильмах иногда проходили именно в этой местности («Робин Гуд: Принц воров», «Искупление» и пр.).

Вернуться к тексту

Тело болело, и Северус больше дремал, чем спал. Не было еще и шести утра, когда он встал, разминая ноющие мышцы спины. Он сварил себе кофе и медленно выпил его, глядя, как постепенно тусклый свет осеннего солнца окрашивает небо. На душе было неспокойно, впрочем, так было все последнее время, если только рядом не было Гермионы. Он невольно улыбнулся, вспоминая вчерашний день. Как бы он ни не хотел признавать, но Джо зачастую лучше знал, что делать, хотя и был маглом, ничего не смыслящем в волшебстве.

Северус подготовил одежду, в которой собирался отправиться в Мунго, и, удобно устроившись у камина прямо на полу, принялся разбирать свои записи, доставленные из Хогвартса. Старые работы учеников он не глядя отправлял в огонь. Пергаменты горели плохо (он убеждался в этом не раз), и к Трелони не ходи — придется хоть магией, хоть нет, чистить камин, но желание окончательно и бесповоротно поставить точку в своей карьере учителя было сильнее. Учебные планы, планы уроков, записки деканам других факультетов — он сжигал все, только мимолетно оценивая, что выбрасывает. Он не знал, как в этом хаосе мог сохраниться маленький клочок бумаги. «Люблю. Лили». Он прекрасно помнил, как оторвал этот кусочек от письма, предназначенного не ему, украл, как крал на последнем курсе ее улыбки, шпионя за ней. Он был уверен, что это свидетельство его слабости было уничтожено с его вещами, но нет. Ему предстояло самолично решить, что делать с ним дальше. Он подержал его на раскрытой ладони, словно взвешивая свое прошлое, а потом бросил в огонь. Обрывок почти моментально стал алым, как лепесток мака, и через мгновение посерел и рассыпался. Северус продолжил прилежно перебирать бумаги и собирался закончить с этим перед тем, как настанет пора отбывать в Мунго, но едва пробило восемь, в гостиную с диким клекотом влетела взъерошенная сова. Затормозила, оставляя на столешнице борозды от когтей.

— Тише, тише, — он, вставая, уже видел, что к лапке привязан свежий, воняющий волшебными чернилами выпуск «Ежедневного пророка».

Он не успел отвязать газету, когда следом в открытое окно спланировала еще одна сова, по расцветке — явно министерская.

— Черт, Мерлин и все святые угодники, — Северус наконец-то отмотал газету и теперь снимал с другой птицы послание. Совы ждали угощения, но Северусу было не до них. Во всю первую полосу «Пророка» была его фотография. Где в редакции нашли снимок с такой зловещей рожей, он понятия не имел, но фото явно было свежее. Буквы заголовка разве что не подпрыгивали: «Мужественный аврор один на один с силами зла!». Северус тяжело опустился в кресло и размотал свиток. «Живо ко мне! К.Б.» — было написано размашистым почерком Бруствера.

— Ну да, конечно, — пробормотал Северус и стал читать статью. Было ясно, что кто-то вчера с интересом наблюдал за его дракой с Уизли, и этому кому-то, вероятно, Люциус позолотил ручку, потому что в статье явно прослеживался ядовитый малфоевский след. «Кто позволил недобитому Пожирателю спокойно жить? Почему Министерство попускает?! Повторяется история: когда-то Министерство до последнего скрывало возрождение Темного Лорда, а теперь!..» Его обвиняли во всех смертных грехах, вспомнили и год директорства, но, тем не менее, статья был направлена не против него, она била по министру. Между строчками звучало: «Сменим власть, и все опять станет хорошо, а пока — угроза рядом, враг не дремлет, вот он — у ваших ворот».

Северус переоделся, тщательно застегнул все пуговицы на сюртуке, взял палочку, оглядел дом, подозревая, что может сюда и не вернуться, и аппарировал.

В Министерстве народу было мало, и моментально становилось ясно, кто уже ознакомился с передовицей «Пророка» — на Северуса смотрели исподволь со смесью брезгливости и страха и моментально отводили взгляд, стоило ему повернуться.

В кабинете Кингсли уже находился Рон Уизли.

— Молодцы, просто молодцы! — бушевал Кингсли. — Я понимаю тебя, Рон, но ты… — у министра не было слов. Он заметил Северуса и обратился к нему:

— А ты, старый дурак, чем думал? Ты не понимал, что творишь?

— Я не думал, что мы будем не одни, — Северус остался стоять у двери, облокотившись о косяк. — В любом случае, что сделано, то сделано.

— Ну да, вы решаете свои личные, да-да, личные проблемы, а разгребать — мне! Было же все тихо и спокойно, тебе надо было всего три месяца посидеть за спиной Белинды!!! — взревел на последних словах Кингсли. — Всего-то! И что? Сейчас из этой истории, — Бруствер потряс «Пророком», — раздуют скандал планетарных масштабов, из тебя сделают монстра, из него, — Кингсли кивнул в сторону Рона, — нового избранного, и что?! Ты понимаешь, что я должен как-то реагировать? Я должен что-то предпринять! Я не могу объявить, что вы бабу не поделили!

Рон, нахмурившись молчал, глядя в занавешенное окно.

— Молчите?

— Я не хотел бы впутывать Гермиону, — хрипло произнес Уизли.

— Впутывать! — передразнил Бруствер, усаживаясь за стол. — Даже если я дам опровержение, это будет смотреться по-идиотски, ты это понимаешь, Рон? — спросил Кингсли обманчиво спокойно. — Люди давно шушукаются о том, что новое правительство не оправдало, что вот раньше… Люди до сих пор боятся, а тут такое отличное пугало! И тут я с заявлением — не волнуйтесь, это всего лишь разборки по поводу того, кому достанется жена Рональда Уизли!!! Идиотизм! Нашли время! — Кингсли снова вскочил, сжал руки в кулаки и грохнул по столу. — Тебе, Рон, я потребую вкатать выговор, останешься без премии и будешь сидеть, бумажки разгребать. Месяц, нет, год!

Уизли равнодушно пожал плечами.

— А ты… — Кингсли, набычившись, смотрел на Северуса. — Случись это до слушания, ты бы уже сидел в Азкабане! Мерлин! Я даже в тюрьму тебя не могу посадить, ты официально оправдан!

— Так и напиши это, что я официально оправдан, что мы с Рональдом Уизли выпили лишнего и устроили безобразную драку.

— Заткнись, Снейп, лучше заткнись, — оборвал его Бруствер, — я…

Из камина полыхнуло зеленым и в кабинет шагнула Белинда, подтянутая и спокойная. Снейп кивнул ей в знак приветствия, размышляя, какие отношения действительно связывали Белинду и Кингсли, раз она может вот так спокойно в любой момент вломиться в кабинет Министра.

— Белинда, — в голосе Кингсли надежда на помощь смешалась с легким раздражением.

— Доброе утро, министр. Доброе утро, Северус, мистер Уизли, — она прошла по кабинету и встала рядом с Северусом. — Я понимаю, министр, дело более чем серьезное, но мне очень нужен зельевар, очень нужен. Если тебя это устроит, я могу не выпускать его с работы, эльфы вполне обеспечат Северуса едой, а в лаборатории есть пристройка. Проводите следственные действия, объявите, что Северус Снейп в Азкабане. Я прослежу, чтобы он использовал палочку только для того, чтобы готовить зелья.

— У меня есть выбор? — прервал их разговор Северус, старясь не смотреть на Уизли, который буравил его тяжелым взглядом.

— Нет! — рявкнул Бруствер. — Пока я не разберусь с этим! — он поднял «Пророк» и кинул в сторону. — Это только повод, только повод, — повторил он тихо, глядя на Белинду, стоявшую напротив.

— Не драматизируй, — сказала Белинда. — Я забираю Северуса, — добавила она, словно вопрос был уже решен.

— У меня есть право на… — Северус чуть не сказал «звонок»! Он усмехнулся: кто бы мог подумать, как прочно засели в мозгу магловские штампы. — Я могу написать короткую записку?

— Нет, не можешь. Сгинь с моих глаз, пока я не передумал, — ответил Кингсли.

— Пойдем, Северус, — Белинда первой прошла к камину, уверенная, что он идет следом. — Мистер Уизли, всего хорошего, — бросила она, не поворачивая головы.

Северус шагнул в камин следом за ней, отчетливо выговорив: «Кабинет Белинды Кэролл, больница святого Мунго!»

— Чаю? — Белинда зажгла небольшую горелку под изящным чайником. — Я только собиралась выпить чаю, когда увидела «Пророк», — она покачала головой. — Но я не ожидала, что тебя придется за уши вытаскивать из министерства.

— Ты производила впечатление человека, который все знал заранее.

— Долгие тренировки, Северус, долгие тренировки.

— Значит, опять заключение. А если я сбегу? — Северус село в кресло. — Белинда, я должен…

— Послушай, Северус, ты наворотил дел, и Кингсли сейчас в затруднительном положении.

— Мерлин, это всего лишь драка! Ты же понимаешь это сама!

— Я понимаю, — Белинда, не глядя на него, заварила чай, накрыла чайничек салфеткой, достала с полки две тонкостенные чашки. — А ты понимаешь, что сейчас идет игра, в которой ты только пешка?

— Опять пешка.

— Ты никогда не стремился стать ферзем.

— Мне всегда хотелось сыграть в иную игру.

— Трудно играть в вист, если перед тобой доска для шахмат, — Белинда усмехнулась и стала разливать чай. — Ты серьезно думаешь, что кто-то из нас выбирает игру? Еще сторону — куда ни шло…

— Почему ты меня не бросила сейчас? Какие твои резоны? Зачем ты мне помогаешь? Ты и так сделала больше, чем достаточно.

— А кто говорит, что я помогаю тебе? Я помогаю Кингсли не совершить ошибок, а еще мне нужен хороший зельевар, мы, кажется, в прошлый раз это всесторонне обсудили: Макус или халтурит, или просто не умеет работать на высоком уровне. Ничего с того момента не изменилось. Мне нужен ты, Северус. И то, что ты теперь будешь все время в Мунго, меня невероятно радует.

— Я хочу увидеть Гермиону, — заявил он. Раз уж Белинда открывает карты, не имеет смысла ходить вокруг да около.

— Я не могу запретить вам общаться, тем более, завтра она возвращается на работу, но я настоятельно тебе рекомендую не делать шагов, о которых и ты, и миссис Уизли могли бы пожалеть в будущем. А теперь, — Белинда допила свой чай, — позволь показать тебе лабораторию.

— И место моего заключения, — не мог не ввернуть Северус.

— Там весьма комфортно, к лаборатории примыкают личные комнаты, небольшие, но оборудованные ванной и небольшой кухней. Эльфы общебольничные, личных нет, но они расторопны и сообразительны и не пытаются все время себя наказывать…

Пока они дошли до лаборатории, Белинда успела посвятить Северуса в детали больничной жизни.

— Я не буду забирать у тебя палочку и я надеюсь на твое благоразумие, но выход, прости, я запечатаю. Если тебе надо будет со мной связаться, то просто напиши тут, я увижу…

— Интересное решение, — Северус рассматривал небольшой, с виду совершенно магловский блокнот.

— У меня такой же, и он всегда со мной, очень удобно. А сейчас, прости, у меня летучка, — Белинда вышла из лаборатории и заперла дверь.

Лаборатория была оборудована прекрасно, но Северус отметил, что волшебники, привыкшие к тому, что почти любой вопрос можно решить с помощью магии, проигрывали в организации пространства маглам, которые были вынуждены заниматься эргономикой. Он был готов поспорить на пару галеонов, что на его кухне в «Полнолунии» работать было в сто раз удобнее, чем здесь. Он внимательно обошел лабораторию, с помощь магии удлинил ножки рабочего стола, переместил несколько шкафов, переставил еще кое-какую мебель, иначе расставил котлы. Бегло просмотрел книги, отметил, что справочников было ровно столько, сколько нужно. Хоть он и потратил время на изучение последних тенденций в зельеварении, но теория — теорией, а практика — практикой: не пройдет и нескольких дней, и он сможет сварить почти любое зелье, не заглядывая в справочники, но сейчас рисковать не стоит — варить зелья для больных, это вам не в классе упражняться.

Он с сожалением понял, что ему не хватает музыки. В Хогсмиде, в маленьком доме все время слышались какие-то звуки: пение птиц, шелест листвы, разговоры случайных прохожих, но здесь была настолько гулкая тишина, что ему хотелось наполнить ее звуками.

— Так, что тут у нас? — оставалось только говорить с самим собой. — Посмотрим.

Единственное, что он не тронул — зачарованная доска. Северус снял сюртук, закатал рукава рубашки и подошел ближе к доске, на которой каллиграфическим почерком было составлено несколько списков. Первый из них был списком ингредиентов. Некоторые составляющие, казалось, просто написаны мелом на доске, цифры напротив других слабо светились и их значение уменьшалось, напротив некоторых звенел маленький нарисованный колокольчик. Видимо, Макус варил зелья и, судя по тому, какие составляющие уменьшались, зелья были самые простые, вроде бодроперцового. Северус палочкой коснулся базового зелья, готовой составляющей для многих других, более сложных зелий. В ту же секунду пузатая баночка с хорошо притертой крышкой материализовалась у него на столе.

— С ингредиентами разобрались, — пробормотал Северус, переходя к изучению следующего списка.

Следующий список составляли зелья высшей категории, самые сложные. Некоторые названия и цифры напротив них, обозначающие количество, не шевелились, другие мерцали, и их значение уменьшалось, напротив других тревожно звенел колокольчик. Если Северус правильно понял, то требовалось в первую очередь сварить те зелья, которых или не было, или которые варились только непосредственно перед употреблением и требовались как можно быстрее. Он оценил объем работ и, напевая под нос что-то из Норы Джонс, приступил к работе.

Через два часа Северус невероятно сожалел, что не в состоянии сотворить своего клона: ему приходилось достаточно часто заглядывать в справочники, это отвлекало, а ему и без этого не хватало лишней пары рук.

— Мне нужен помощник! — написал он в блокноте, стараясь почерком и восклицательными знаками дать понять Белинде, насколько он зол. В этот момент он одновременно готовил три сложных зелья и физически не мог разорваться между тремя котлами, которые — все три без исключения! — требовали пристального внимания. Варить по очереди зелья он тоже не мог — все три требовались очень, очень срочно, о чем без обиняков пели тоненькими человеческими голосками нарисованные колокольчики.

Через пятнадцать минут дверь открылась.

— Добрый день, — тихо проговорила стоящая на пороге девушка.

Северус нахмурился. Кажется, Эббот, имени он не помнил. Она вроде бы должна была закончить в тот год, когда он был директором, но может быть и нет.

— Ой, — дверь с грохотом закрылась, наподдав мнущейся девушке так, что она влетела в кабинет и чуть не опрокинула стоящий на пути маленький столик с инструментами, — простите.

— Белинда вас прислала? — с сомнением спросил Северус.

— Да.

— Опыт есть?

— Я умею варить зелья, — прошептала девушка, не поднимая глаз.

— Очень на это надеюсь, — бросил он, — не стойте столбом! Ну же! Приступайте, мисс, и не забудь сначала вымыть руки.

Девушка еще на секунду замешкалась, но потом споро вымыла руки и вытерла их полотенцем. Северус нахмурился, внимательно рассматривая ее.

— Вставайте вот тут, — он мотнул головой в сторону котла, над которым то и дело вспыхивали голубые звездочки. — Зелье «Прояснения», надо мешать…

— Десять минут, все время только по часовой стрелке, пока зелье не приобретет характерный перламутрово-голубой цвет. После наложить чары стазиса.

— Похвально, редко кто знает, как готовить это зелье… На каком отделении вы работаете?

— Я… эм… — девушка замялась, осторожно забирая из его рук ложку и начиная аккуратно и уверено мешать зелье, — сейчас… сейчас я работаю с малышами.

— Вот как… — он окинул ее фигурку взглядом: ничего особенного, невзрачная, обыкновенная, хотя и милая. — Как вас зовут? Я не могу вспомнить, хотя мне кажется, я вас знаю. Вы учились у меня?

— Да, сэр. Ханна Эббот. Пуффендуй.

— Хорошо. Не отвлекайтесь. Закончите мешать, я скажу, что делать дальше.

Работать стало легче, одно зелье требовалось настоять, и Северус наложил на него чары, поддерживающие определенную температуру. Ханна закончила мешать, отложила ложку на специальную подставку и уставилась на него.

— Теперь, мисс, необходимо увеличить огонь под котлом ровно в полтора раза, когда я скажу. Сумеете? — девушка кивнула. — А потом, по моей команде, наложить чары стазиса.

— Хорошо, — Ханна вытащила свою волшебную палочку, кивнула и заправила прядь за ухо. Северус усмехнулся.

— Три, два, один, вперед!

Ханна взмахнула палочкой и огонь разгорелся сильнее.

— Это напоминает варку кофе. Всегда есть шанс, если отвлечешься, прохлопать момент и пена зальет всю плиту. Правда… Гермиона?

Она вздрогнула, замерла, а потом улыбнулась.

— Ты меня узнал! А я думала, что смогу тебя обвести вокруг пальца.

— Ты вчера вытирала руки, когда я принес тебе цветы. Очень характерное движение. Я уже молчу о палочке, которую я знаю почти как свою. Это, не забывай, была первая волшебная палочка, которую видел Джо. И ты… — он поманил ее к себе, потому что сам не мог отойти от котла, — ты всегда поправляешь волосы, вот так, — он заправил пшеничную прядь ей за ухо. — Почему ты не сказала сразу?

— Вообще-то я хотела, а потом… Потом стало интересно, узнаешь или нет.

— Через пять секунд накладываем стазис.

Зелье вспузырилось, запенилось.

— Пять, четыре… — стала считать Гермиона. Они одновременно проговорили заклинания. Гермиона наложила стазис, Северус потушил огонь и закрыл котел специальной крышкой.

— Я потерял былую сноровку, даже пришлось просить о помощи... Белинда знает, что ты тут? — Он оперся о стол за спиной, Гермиона обняла его, прижимаясь щекой к его плечу.

— Нет, не знает. Узнала бы, уже выволокла меня силой. Я получила «Пророк», потом сову от Рона… Какое-то сумбурное письмо. Я попыталась связаться с тобой, но камин в твоем доме заблокирован, а когда я аппарировала... Дом обыскивают, Северус. И мне все это не нравится. Я пробилась к Кингсли.

— Он посоветовал тебе держаться от меня подальше?

— Да. А еще он сказал, что тебе повезло. Если бы ты не был зельеваром, если бы Белинде не нужны были редкие зелья…

— Они ничего не найдут.

— Откуда ты знаешь?

— Мерлин, помоги, — он нежно отстранил Гермиону и зашагал по лаборатории, — это шпионский магловский детектив или боевик? — Он резко остановился и повернулся к ней. — Я бы сбежал, если бы… если бы знал, что так будет лучше для тебя. Я мог бы уехать один.

Ханна была от природы белокожей, а сейчас стала белее стены.

— Нет. Нельзя бежать.

— Как скажешь, — он не видел смысла уезжать одному, но он готов был исчезнуть, если это сделает ее жизнь проще. Он не видел смысла сражаться, если ее не будет рядом, но готов был стоять до последнего, если она решит, что так надо. — Но, возможно, Белинда и Кингсли правы, тебе не стоит быть рядом со мной сейчас.

Она снова подошла к нему, встала напротив, чтобы он видел ее глаза.

— Это неправильно, что ты видишь сейчас не меня… А мне надо убегать, чтобы Ханне не влетело. Мне стыдно признаться, но я даже обрадовалась, что так вышло, что все стало хуже.

— Интересно… — он смотрел на Ханну, но видел Гермиону: так порой сквозь один рисунок просвечивает другой.

— Не перебивай. Я все время хочу, чтобы все было правильно. Столько раз я понимала, что так не бывает, и вот снова… Я говорила тебе, что мне нужно время. Это неправда. Мне просто было страшно, страшно честно ответить себе на вопросы. Честно признаться себе. Честно признаться себе, что я влюбилась в Северуса Снейпа. Но сегодня я так испугалась, я испугалась, что больше не увижу тебя и… Не смотри на меня, — она обняла его, — я люблю тебя, Северус. Люблю.

Он был оглушен. Он хотел заглянуть Гермионе в лицо, но только сильнее обнял ее.

— Ты меня задушишь, — Гермиона высвободилась из его объятий. Северус отвернулся, силой воли подавив желание тяжело опереться на стол.

— Мне надо уходить, у меня осталось всего семь минут. Ханна ждет меня недалеко от Мунго, мне надо спешить.

— Погоди, — он поймал ее за руку. — Я люблю тебя.

— Я знаю, — ответила она спокойно, улыбнулась, и снова сквозь чужие черты проступили другие. Действительно, близкого обороткой не обманешь… — Я приду завтра, и мы решим, что делать.

Она ушла, а он несколько минут стоял, сосредоточенно разглядывая трещину на стене. Он привык в любой ипостаси быть один. Джо делал этот выбор сознательно, зная, что возможностей избавиться от одиночества у него предостаточно, а у Снейпа и выбора-то не было. И, в любом случае, он всегда предполагал, что взаимность, на самом деле, все всегда усложняет.

Подумать только, он так мечтал, что Гермиона произнесет эти слова, а сейчас был готов просить ее забрать их назад. Ему стало страшно, как бывает перед прыжком в воду, когда ты похвастался перед соседскими мальчишками, что для тебя это раз плюнуть, и непонятно, что хуже — сделать решительный шаг или отойти от края.

Раздражая, в голове рождалось миллион мыслей: «Ты не справишься! Ты только всем докажешь, какой ты мудак. Снова! Ты — неудачник, и она это скоро поймет! Ты не сможешь быть с кем-то все время, просто не сможешь!» Северус, сжав зубы, заставил себя очистить разум. Благослови окклюменцию! Он закрыл глаза и напомнил себе, что все — неважно. Гермиона хочет быть рядом и собирается сделать, нет — сделала шаг навстречу, неужели он отдернет руку? Он усмехнулся и вернулся к работе.

И все равно, к вечеру, несмотря на его умение держать мысли в узде, раздражение достигло пика. Поняв, что запорол самое сложное зелье, Северус снял щиты и с удовольствием хрястнул несколько пробирок о стену. На душе немного полегчало.

— Переводишь ингредиенты? — Белинда не могла найти лучшего времени для появления.

— Ну, чего тебе? — Снейп разверзнулся на каблуках. — Пришла проверить, не сбежал ли?

— Ох, ты думаешь, что если ты отсюда улизнешь, я не узнаю? — Белинда усмехнулась и, мимоходом трансформировав высокий стул, села в удобное кресло. — Как прошел первый день?

— А ты как думаешь? Просто восхитительно! — сказал он желчно. — Я не смог распланировать правильно процесс, потому что… потому что меня бесят эта чертова доска и эти драккловы колокольчики!

— А как же… помощница?

Северус запнулся на полуслове. Пусть Белинда смотрела на него чистыми глазами, но вот эта маленькая пауза в вопросе вряд ли была случайной.

— Спа-спасибо, но проблема не в отсутствии лишних рук. Я же сказал, — он магией собрал осколки от разбитых пробирок. — Я сказал, что не смог правильно распланировать время. Надо было начинать варку не одновременно… Надеюсь, ничего непоправимого не произошло?

— Нет, я не позволяю в этих стенах происходить непоправимому просто потому, что кто-то не может организовать процесс. Я подстраховалась, но надеюсь, ты быстро войдешь в рабочий ритм. Ты мне нужен, Северус, и ты мне нужен тут, — Белинда встала, не сводя с него жесткого холодного взгляда. — Поверь мне, торопиться сейчас не стоит. Ни с зельями, ни с принятием решений.

— Так и подмывает спросить, сколько будет стоить мне моя свобода? — уж что-что, а видеть скрытый смысл в простых фразах он научился.

— Дорого, Северус, дорого, — Белинда подошла к нему вплотную. — В твоем доме полный камин золы. Ты жег бумаги, Северус, а это всегда вызывает вопросы.

— Это были старые работы учеников, ничего больше.

— Лучше бы ты их оставил как есть, трудно по виду пепла доказать, что это были эссе по зельеварению. Даже маги не могут из пепла воссоздать пергамент.

— Это глупо, Белинда, и ты это знаешь. Мерлин, меня просто вынуждают начать что-то делать!

— Поздно пытаться стать ферзем и…

— Тем более, когда играешь в покер? — перебил ее Северус. — Не пугай меня, Белинда.

Белинда улыбнулась:

— Если мне что-то и нравилось в тебе, так это ершистость…

— Нравилось во мне? Особенно когда ты давала мне уроки по заданию Лорда. Я ощутил твою симпатию сполна.

— Мне казалось, мы забыли те эпизоды и смогли остаться если и не друзьями — к этому война не располагает, — то и не врагами. Не пытайся поссориться со мной, Северус, ни тебе, ни мне этого не надо. Отдыхай. Я пришлю к тебе домовика, я знаю, ты не ел. Мне не нужно, чтобы ты падал от усталости и недосыпа. Мне нужно, чтобы ты работал эффективно и стабильно. До завтра, Северус, — и Белинда вышла, не дожидаясь ответа.

Северус взял еще один фиал с испорченным зельем и с размаха запустил его в стену. Легче не стало, иначе бы он перебил все стекло в этой гребаной лаборатории. Невозможность действовать выводила его из себя. Он был вроде как свободен, но заперт тут, без возможности выйти, найти Гермиону, отправиться на все четыре стороны наконец! Именно сейчас, лишенный возможности уйти, он страстно захотел оказаться в другом месте, в другом, не волшебном мире. Как раньше он не замечал его ограниченность? Неужели магия позволяла не видеть границ?

Он все же взял себя в руки, съел принесенный незаметными больничными эльфами ужин и улегся в кровать. Чего он хотел? И на что был готов ради этого? И чего хочет Гермиона? Северус думал, что не уснет, но усталость сломила его, и он забылся, словно хлебнул зелье «Сна без сновидений».

Он снова проснулся рано, кликнул эльфа, не открывая глаз потребовал кофе, и потом лежал, мысленно планируя день. Он учел вчерашние ошибки и решил распланировать работу так, чтобы иметь возможность следить за всеми зельями. Это было ему вполне под силу, и дело было только в правильной организации. Он хотел доказать больше себе, чем Белинде, что вполне в состоянии справиться со сложной работой. Умение варить и составлять зелье было тем, чем он действительно гордился, хотя и не любил так, как Джо любил поварское искусство. И еще возможность думать о работе притупило тоску — он с трудом отказался от идеи сделать на волшебной доске подобие календаря, где прошедшие дни вычеркивались бы сами собой, показывая, сколько осталось до конца его заключения.

Он встал, быстро принял душ и выпил кофе, который был совершенно не таким, как надо. Что ж, не в его положении привередничать. Он уже начал подготавливать ингредиенты, когда эльф появился снова, протянул ему свежий номер «Пророка» и тут же исчез.

Было ясно, что эльф не по своей воле притащил газету. На первой полосе снова красовался его портрет. Рядом — портрет Гермионы. «Сенсационное признание героини войны Гермионы Грейнджер!»

Северус опустился на стул, не в силах поверить своим глазам.

«Вчера миссис Гермиона, скоро снова Грейнджер, дала частное интервью о том, что ее связывает с Северусом Снейпом, бывшим Пожирателем Смерти, находящимся под следствием. Оказывается…»

Он потряс головой. На мгновение ему показалось, что он все еще спит и видит сон, потому что такого просто не могло быть. Гермиона рассказала все, почти все, уклончиво, насколько возможно, но все ж ответив об их отношениях, и напоследок подтвердив, что подала на развод с Рональдом Уизли и что причиной «той самой драки» стала она сама.

Он перечитал статью два раза и встал, отложив газету, готовый выйти из лаборатории, наплевав на все запреты, но в этот момент дверь открылась.

— Доброе утро, Белинда.

— Доброе, Северус, — она стояла, скрестив руки на груди, — не торопись. Она скоро появится сама. Я, надо признаться, недооценивала миссис Уизли. Тебе повезло с ней, ты это понимаешь?

— Понимаю. За все годы невезения, видимо, у мироздания передо мной накопился долг.

— Возможно, — он прошла и села. — Что ж, пусть так. Но везение, Северус, может закончится так же внезапно, как началось.

Он коротко кивнул:

— Мне ли не знать?

— Не сбегай, — Белинда устало потерла лицо. — Мне действительно нужны эти зелья. Не мне, пациентам. Макус безбожно халтурит.

— Я не собирался сбегать, но возвращаться домой после работы намного приятнее, чем сидеть взаперти.

Повисла пауза.

— Скажи мне, Белинда, кому и зачем я стал нужен? — первым не выдержал Северус.

— Ответ «всем и никому» тебя устроит? Ты просто вовремя подвернулся под руку Малфою, он давно хотел раздуть скандал вокруг Кингсли, сместить если не самого Министра, то тех, кто его окружает. В мутной воде рыба ловится проще, так, кажется, говорят?

— Слишком спокойные времена настали, видимо, что надо было ждать моего возвращения, — Северус недобро усмехнулся. — Насколько все это… мелко.

— А тебя бы порадовала новая драма, трагедия?

— Нет. Меня бы порадовало, если бы все оставили меня в покое.

— Осталось совсем немного потерпеть, — Белинда встала, выпрямила спину. — Я все же надеюсь, что ты сможешь стать частью нашего коллектива, Северус.

Примерно то же самое когда-то давным-давно ему говорил Дамблдор. И тогда юный Северус верил, что это действительно может случиться, сейчас он таких иллюзий не питал.

Он вернулся к работе, стараясь сосредоточиться только на том, чтобы отсчитать правильное количество нужных ингредиентов. Он поставил варить одно зелье, выждал, пока можно было переключить свое внимание на другое. Сегодня работалось легче. Медленно и тягуче, но знания возвращались, руки постепенно вспоминали как это — резать Полынную Траву, а не кресс-салат, крошить панцири золотых жуков, а не грецкие орехи. Он отвлекся от подготовки только для того, чтобы снять первый котел с огня и аккуратно разлить зелье по фиалам, закупорить их и выставить в ряд на специально подготовленном для этого столе.

— Я не помешаю? — Гермиона пришла, когда он собирался поставить на огонь третий котел. — Я могу помочь, сэр, по зельям у меня было «Выше ожидаемого», — она улыбалась, но в ее глазах читался вопрос.

— Проходи, подожди минуту, — он уменьшил огонь, высыпал нежные розовые лепестки в подготовленную основу, помещал зелье три раза по часовой стрелке и удовлетворенно кивнул. — Когда не чувствуешь себя рабом, работается куда как приятнее.

— Ты… — она закрыла за собой дверь и оперлась на нее.

— Я видел «Пророк», и Белинда уже была у меня… Я… я ошарашен, — признался он честно. — Я не думал, что ты… — Он сам подошел к ней, протянул руки.

— Я… я подала на развод, — она сжала его ладонь, словно прося поддержки. По крайней мере ему хотелось так думать.

— Да. Я знаю.

— Да… И я сказала родителям. А еще… я увольняюсь, — она посмотрела ему в глаза. — Я подала документы на получения гранта Луизианского Магического Университета. От своего и твоего имени.

— Что? — он сделал шаг назад.

— Я хочу уехать. Вместе с тобой. Они готовы дать тебе место, я уже обо всем договорилась, ну почти… Я была у министра. Всех устроит это, — проговорила Гермиона быстро. — От нас слишком много шума, слишком много проблем. Кингсли сказал, что от меня проблем даже больше, чем от тебя, — она улыбнулась. — Ты же хотел уехать!

— Я хотел, — проговорил он медленно, отчего-то чувствуя себя обманутым и не понимая — почему, — я хотел справиться с этим сам. Я бы смог.

— Я знаю, но…

— Я бы смог! — рыкнул он, отходя в другой конец кабинета. — Смог!

— Ты говорил, что хочешь уехать. Мы обсуждали с тобой, и я…

— Вот именно, мы обсуждали! Я бы никогда не принял решения один, не принял бы решение за тебя! Я не Рональд Уизли, чтобы скомандовать мне: «Вперед!», и я рванусь выполнять команды!

Ее щеки вспыхнули, но взгляд остался холодным.

— Если бы не было нашего разговора, тогда, на берегу, я бы ни за что не стала… Но ты говорил, ты сам говорил!

— Мы мечтали, — он стремительно подлетел к ней, взял за плечи, — мы — мечтали! Мы собирались, прости Мерлин, организовать контрабандные поставки зелий маглам! И что? Почему ты не выбрала этот вариант? Или любой другой, сама? Не важно — Луизиана или Берег Слоновой Кости! Кого интересует мое мнение, так? Неужели ты не понимаешь?

— Я думала, ты обрадуешься. Мы… мы можем стать свободными от всего. Никто не будет косо на нас смотреть, мы можем начать с нуля! Я готова бросить все, потому что хочу быть с тобой, а ты…

Он успокоился как-то разом.

— Не надо таких жертв, Гермиона. Оно того не стоит. Ты остынешь и поймешь, что поступила… неосмотрительно.

— Неосмотрительно? Я поступила неосмотрительно, когда пошла за тобой в «Полнолуние», но не сейчас. Я все проанализировала, так будет лучше для всех, для нас!

— Мерлин! — выкрикнул он. — Я хочу сам решать, как мне жить. Хочу обсуждать с тобой, хочу слышать тебя, но решать, что делать мне — я хочу сам! И я не могу ехать сейчас: я пообещал Белинде, что не сбегу, и я — не сбегу, ясно? Я не боюсь косых взглядов, я, знаешь ли, так жил почти всю жизнь, меня все всегда ненавидели, мне не привыкать!

— Джо любили!

— Я — не Джо! — заорал он, сметая со стола какие-то склянки. — Я — не Джо! Я — Северус Снейп! Запомни это, мантикора всех задери!

Она сделала несколько шагов от него, качая головой, словно не веря в его слова.

— Да, — ее голос звучал глухо. — Ты — не Джо. К сожалению, — она вышла из кабинета и тихо закрыла за собой дверь.

Он вылетел следом за ней:

— Стой! Не смей уходить! — в два счет он настиг ее, схватил за руку и потащил обратно.

Она выдернула руку и тут же направила на него волшебную палочку.

— Не подходи ко мне! — в ее глазах не было ни злости, ни страха, Гермиона была совершенно спокойна, и ее спокойствие словно приковало его к месту.

Он стоял, тяжело дыша, наблюдая, как она стремительно уходит по коридору. И только Гермиона скрылась за поворотом, как он обрушил всю свою злобу на ни в чем не повинную стену. Удар вышел что надо, только вот Мунго строился не из гипсокартона. Резкая боль в костяшках отрезвила, но только слегка. Он вернулся в кабинет и шарахнул об пол еще пару склянок. Тяжело оперся о стол, пытаясь восстановить дыхание и шаткое душевное равновесие.

Что он наделал? Что она наделала? Что они…

— Твою ж мать! — выругался он, пытаясь вспомнить исцеляющее заклятие, и не вспомнил, нашел среди банок-склянок ту, в которой лежали листья Ахиллесовой травы, размял кое-как и приложил к ссадинам на руке.

Надо было сосредоточиться на работе, надо было заставить себя не думать о Гермионе, о том, что только что произошло. Идиот, что ему мешало использовать окклюменцию сразу, как она пришла? Расслабился, мудак! Она, конечно, была не права, но она… она пошла на то, чтобы всем рассказать правду, чтобы вывести его из-под удара. Она сделала это ради него. Она сказала, что любит. Что ему стоило не орать из-за Луизианы, тем более, ничего против переезда он действительно не имел. Что за бес подначивал его все испортить?

Он старательно собрал с пола осколки, починив попутно то, что можно было починить и уничтожив то, что уже не восстановишь. Навел порядок, сделал глубокий вдох и, очистив сознание, опустил щиты: надо было работать, и при этом, по возможности, не испортить зелья снова.

Сова из министерства, на этот раз с сухим официальным письмом, прилетела ближе к обеду: Кингсли назначил встречу на вечер. Белинда зашла перед уходом и ни словом не обмолвилась о Гермионе, пожелала хорошего вечера, довольно покивала, глядя на доску, на которой не осталось строк со звонящими колокольчиками. Попрощалась: «Завтра в девять, не опаздывай», — и ушла.

Северус был даже немного рад, что перед тем, как вернуться домой, ему надо было зайти в Министерство.

Кингсли встретил его глубоким вздохом.

— Раздави тебя носопотам, Снейп. Пока ты не объявился, как спокойно и скучно мы жили! А теперь? Все время — веселье. Не одно, так другое.

— Ты меня позвал сообщить это? — Северус, несмотря на приглашающий жест Кингсли, остался стоять.

— Когда ты уезжаешь? Мне надо как-то привести в порядок документы, и надеюсь, Снейп, очень надеюсь тебя больше никогда в жизни не видеть.

— Я не собираюсь уезжать.

Кингсли замер с пером, занесенным над пергаментом.

— То есть?

— У меня испытательный срок, насколько я помню, и я не хочу нарушать закон, каким бы идиотским он ни был. У меня есть личная договоренность с Белиндой. Я обещал, что она может на меня рассчитывать, и я не собираюсь отказываться от своих слов. Этого достаточно?

— Но Гермиона сказала, что вы… — Кингсли откинулся в кресле.

— Видимо, она меня не так поняла.

— Ты бы знал, Снейп, как ты мне за последние недели надоел, — Кингсли нахмурился, барабаня пальцами по столу. — Через три месяца чтобы твоего духу не было в Англии, Снейп. С Грейнджер или без нее — мне, честно говоря, все равно, хотя… лучше с ней. Что-то мне кажется, с ней скоро проблем будет больше, чем с тобой.

— Это угроза?

— Это дружеское напутствие, идиот. Не стоит дразнить гиппогрифов. Ты не вовремя объявился, и лучше тебе снова уйти в тень, переехать там, и чем дальше, тем лучше.

Северус коротко кивнул, усмехаясь.

— Дружеское напутствие… что ж, прощайте, министр, — он преувеличенно церемонно поклонился и развернулся, чтобы уйти.

— И вот что еще! Лучше сиди в своем Мунго, а то опять с кем-нибудь сцепишься, и вряд ли Гермиона сможет снова вытащить тебя из неприятностей.

— Я учту ваши пожелания, сэр, — кинул Северус через плечо и ушел.

Он не собирался слушать советов Кингсли, ничьих советов, но тем не менее он аппарировал в особняк только для того, чтобы переодеться и собрать вещи. Он сам решил, что в Мунго — пока — ему будет сподручнее. Можно работать и ночью, почему нет? И, что важнее, Мунго было наполнено суетой, светом, гамом, там даже ночью вовсю кипела жизнь, впрочем, обходя стороной его лабораторию. А в доме было слишком тихо и спокойно, и это, он знал наверняка, заставит его ждать стука в дверь.

В доме был бардак. Авроры, проводившие обыск, явно не стеснялись.

«Интересно, — подумал Северус, поднимая с пола разворошенную стопку газет, — что они искали? Действительно надеялись найти планы по захвату мира? А если нет, то откуда такое рвение? Или просто хотели хоть так отомстить тому, кто был когда-то для них всех хреновым учителем?»

Что-то подсказывало, что так и было. Он грустно усмехнулся и поднялся в спальню, вытянулся на кровати и закрыл глаза.

На него опустилось какое-то странное спокойствие, будто не было ссоры с Гермионой, словно ему только что не намекнули, да что намекнули — прямо не сказали, чтобы он убирался из Англии. Все было так, как и должно было быть. Это магл Джо умудрился найти свое место в мире и не задавать себе вопрос — кому он нужен, но Северус Снейп знал точно — он не может быть нужен никому, его удел — быть всегда и везде лишним. Жаль, как жаль, что нельзя снова стать беззаботным маглом…

От подушки исходил едва уловимый аромат духов Гермионы. Северус вскочил, набросил на постель покрывало, переоделся поспешно и стал собирать вещи: весь скарб поместился в небольшую сумку, да и к чему брать много? Он еще раз оглядел беспорядок и аппарировал из дома.

В Мунго он кликнул эльфа, велел ему разобрать вещи и между прочим спросил, не на месте ли миссис Уизли. Эльф, прядая ушами, пропищал, что миссис Уизли будет на месте всю ночь. Нет, она не в приемном, у себя. Пишет.

Северус живо представил Гермиону, склонившуюся над историями болезни. Грызет кончик карандаша, брови сдвинуты, взгляд серьезный… Его тянуло к ней, и он не стал противиться: взял пару фиалов со столика и решил отнести их к ней в отделение. Можно всегда сказать, что его просила Белинда.

Гермиона действительно сидела за столом и писала истории болезни, покусывая кончик карандаша.

— Позвольте войти, — он тихо открыл дверь и прошел в ординаторскую. На диване дремал какой-то молодой недоумок.

— Эм, — парень потер глаза, потом, видимо, понял, кто перед ним стоит, улыбнулся радостно во весь рот, потом перевел взгляд на Гермиону и, пробурчав что-то про срочную работу, ретировался.

— У тебя очень понимающие коллеги…

Она не ответила, выжидательно глядя на него.

— Собственно, — он подошел ближе, — я принес зелье. Подумал… Белинда говорила, что у вас его не хватает. Это для прояснения сознания.

— Да, у нас оно быстро расходуется, — она, вставая, кивнула на консоль под полками, — поставь туда.

Он прошел, чувствуя себя невероятно глупо.

— Я… еще я хотел извиниться. Я вел себя как идиот. Опять и… И это не изменится, Гермиона, — он подошел к ней ближе, но не рискнул дотронуться до нее. Она стояла прямо, спокойно смотрела ему в глаза, но он видел, чувствовал, как она напряжена. — Мы все время будем ссориться и мириться, я все время буду срываться по поводу и без. Я не умею жить с кем-то, не умею и… я не смогу сделать тебя счастливой.

Она кивнула головой:

— Да.

— Поэтому…, — он сбился, уверенный, что она будет возражать, — поэтому лучше тебе сказать, что я наложил на тебя Империо, что ты… — он перевел дыхание. — И вернуться к Уизли.

Она усмехнулась, потерла лоб и села за стол.

— Я получила письмо от Луны. Если мне не подтвердят грант, то я уеду к ней, у них очень интересный проект, они ездят по всему миру.

— Ты…

— Я не буду ничего никому рассказывать, уж тем более не буду говорить, что была под Империо. И развод — дело решеное, он же не из-за того, что я себе придумала будущее, он из-за того, что я уже сделала. Это не исправишь.

— Гермиона, я…. — он хотел сказать ей, что любит ее, что готов по капле отдать за нее кровь, но понимал, насколько лживо прозвучат эти слова после того, как он отказался с ней уехать. — Я не хотел, чтобы так вышло. Я — старый дурак, и тебе нужен кто-то более…

— Замолчи, — сказала она тихо, — и уходи. Я ни о чем не жалею, но если ты не уйдешь, то будь уверен — я тебя прокляну. И не приходи ко мне больше, — она отвернулась от него и стала что-то быстро писать на пергаменте.

Он протянул к ней руку и отдернул, так и не посмев дотронуться. Они все сделали правильно. Северус вышел из кабинета, тихо закрыл за собой дверь. На душе было легко и пусто.

Весть, что они с Северусом расстались, быстро разнеслась по Мунго и вышла за его пределы, но Гермиона так устала от шумихи, что ей было все равно. Не все равно было Рону, который на следующий день рано утром постучал в дверь.

— Это правда?

— Мерлин, Рон, ты меня напугал! Есть же камин.

— К Мерлину камин. Правда, что этот ублюдок посмел тебя бросить?

— Входи, — Гермиона за руку втянула его в дом. — Я послала бумаги на развод и мнения менять не буду, вне зависимости от…

— Что он с тобой сделал? — Рон наклонился к ней, серьезно всматриваясь в ее лицо. Он сильно похудел, отчего черты лица проступали четче, под глазами залегли тени.

— Рон, он ничего со мной не делал, я устала повторять. Он меня не бросил, просто… когда все происходит так, сложно надеяться, что… Я столько читала об этом в книгах. Люди начинают встречаться под воздействием внешних стрессовых условий, а потом не выдерживают.

— Вернись. Давай начнем с начала, — он сжал ее руки сильнее. — Я прошу тебя. Мы же любили друг друга, а это — со Снейпом — это не может быть серьезно, ну, то есть настолько серьезно, как у нас. Что вас может связывать? У нас же было… чего только не было!

— Рон, — она аккуратно высвободилась, — ты же сам понимаешь, да? Ты понимаешь, что ничего не будет таким, как прежде? Мерлин, мы ходим по кругу. Мы уже говорили об этом! Тебе сейчас кажется, что мы сможем сделать вид, что этих недель в нашей жизни не было, но мы не сможем.

— Я смогу, — упрямо повторил Рон.

— А я — нет.

— Ты любишь его? — он снова схватил ее за руку и притянул к себе. — Почему?

— Я не знаю, Рон, и я не хочу говорить об этом с тобой. Не хочу тебе делать больно.

— Больнее просто невозможно, — проговорил он глухо. — Я не могу понять, как так вышло? Что я, я — что делал не так?

— Ты все делал так, дело не в тебе. Я… — она посмотрела ему прямо в глаза. — Я не знаю, почему так вышло. И я не знаю, люблю ли я Северуса Снейпа, но я тоскую по Джо, — она почувствовала, как на глазах наворачиваются слезы. — Прости меня, Рон, пожалуйста, не проси вернуться, я не смогу. Это будет нечестно, несправедливо, в первую очередь, по отношению к тебе.

Он дернулся от нее, потом огляделся, сел рядом со столом, провел рукой по столешнице.

— Ты тоскуешь по нему, а я тоскую по тебе. Что же нам делать?

— Подождать. Возвращайся, живи тут. Я пока поживу у родителей, они тоже скучают. Я уеду, попытаюсь разобраться с собой и когда я вернусь…

— У меня есть шанс? Хоть один на тысячу? Я буду тебя ждать.

— Я не знаю, Рон, не знаю.

Рон вздохнул, отошел к окну и остался стоять, молча перекатываясь с пятки на носок.

— Я подпишу все бумаги, — он повернулся снова к ней, но подходить не стал. — Я много думал о нас, о тебе. Я не буду тебе желать счастья с этим упырем, но… и держать тебя не буду.

— Спасибо.

— И сюда не вернусь, слишком тяжело. Присмотрю себе какую-нибудь квартирку… ладно, — он вымученно улыбнулся, — ничего. Где наша не пропадала? Ты… пиши из своей Луизианы. И будь осторожнее, у них колдуны на всю голову больные, говорят.

— Я буду очень осмотрительна, честно.

Они неловко обнялись, неловко поцеловали друг друга в щеки.

— Можно через камин?

Она кивнула.

— Рон, — крикнула она, когда он уже готов был бросить дымолетный порошок в камин, — прости меня!

— Я постараюсь.

В этот же день она пришла к Белинде и положила на стол заявление об уходе.

— Значит, вот как? — Белинда перевела взгляд с заявления на Гермиону. — Одна?

— Одна.

— Ты не хочешь поговорить об этом?

— Нет. Нет, не хочу. И, думаю, теперь и не обязана?

— Если ты уверена в своей правоте, и у тебя нет желания посмотреть на ситуацию с другой стороны, — Белинда поставила свою подпись под заявлением и отложила его в сторону. — Надеюсь, тебе не покажется обременительным отработать пару недель? У нас, сама знаешь, все время нехватка рук и светлых голов.

— Да, конечно. Я могу идти?

— Постой… Ты всерьез полагала, что Северус уедет сразу? Ты думала, я его отпущу?

— Да, я думала, вы его отпустите, и вы бы…

— Я бы отпустила. Если бы ты пришла вместе с ним, если бы вы поговорили со мной. Мы бы договорились, но ты… ты решила все сама. За всех.

— Да, вы правы, я ошиблась. А Северус… он поступил правильно, предложив расстаться.

— Я оставлю свое мнение при себе, — Белинда улыбнулась. — И раз супервизии не будет, то давай вернемся к работе. Ее, как всегда, непочатый край.

 

— Ты уедешь, да? — Ханна поймала ее в коридоре, взяла под руку, приноровилась к быстрому ходу. — С ним, да, с ним? Ой, мамочки!

— Одна, Ханна. Ты, наверное, единственная, кто не обсудил последнюю сплетню, как Северус Снейп бросил Гермиону, бывшую Уизли.

— А он бросил? — совершенно серьезно спросила Ханна.

— Нет, мы решили вместе. Мы не пара. Мы все время ругаемся, все время ссоримся, так невозможно.

— И ты уедешь одна? А работа?

— Отработаю пару недель, думаю, в Луизиане подождут, пока Белинда меня не отпустит и все.

— А твой день рождения?

— Отмечу тут. То есть… Я отмечу с родителями. Сейчас нет настроения для праздника. Все будут чувствовать себя скованно, в первую очередь — я.

В свете всего произошедшего, последнее, о чем хотелось думать, был собственный день рождения. Ханна понимающе закивала.

— Ты знаешь, если что — я рядом. Заходи, поболтаем. А еще у нас есть комнатка, в которой очень классно прятаться, когда хочется побыть одной, — неожиданно заявила Ханна.

— Я учту, — они обнялись и разбежались — каждая на свое отделение.

Несколько дней Гермиона не видела Северуса. Все необходимые зелья появлялись сами, в самых ответственных случаях за ними посылали Сневанса. А она впервые за долгие годы открывала для себя прелесть одиночества. Она привыкла быть все время с кем-то — в Хогвартсе делила с девочками спальню, скиталась с Гарри и Роном, а потом сразу оказалась частью большой семьи Уизли, пока они с Роном не присмотрели свое жилье. Оказывается, она и не знала, что такое — одиночество. Прошло полторы недели с памятного разговора со Снейпом, и каждый день Гермиона с любопытством отмечала, что ей нравится в свободной жизни, а что — нет. Она узнавала себя заново, как будто жизнь бок о бок с другим человеком неизбежно приводила к искажению собственного образа. Гермиона знала, что не хотела бы прожить всю жизнь так, но была уверена, что этот опыт пойдет ей на пользу. Еще она была уверена, что Северус будет искать с нею встреч, но он не появлялся, а то, что она то и дело ощущала на себе его взгляд, могло быть самообманом. Ей приходилось сознательно сдерживать себя и не оглядываться, не искать его глазами и не спрашивать о нем.

Они должны были столкнуться неизбежно, Гермиона это понимала, но когда это произошло в столовой Мунго, похожей на Большой зал Хогвартса, оказалась не готова. Здесь обедали только врачи, размером столовой было далеко до Большого Зала, но столы были общими, пусть и не такими громадными. Рассаживались, кто как хотел, обед тянулся долго, одни приходили, другие уходили. В зале стоял мерный гул. Кто-то беседовал, но находились и те, кто, усевшись с краю, читали или писали. Гермиона любила здесь бывать, хотя частенько обедала вне Мунго или перекусывала прямо в ординаторской.

Она думала, что в общую столовую Снейп точно никогда не придет, но он пришел. Остановился на пороге, осмотрелся, позволяя всем прочим прийти в себя от его появления: наверное, две трети присутствующих когда-то учились у него, прочие — учились с ним, лишь единицы были только наслышаны о Северусе Снейпе. Окинув взглядом помещение, он кивнул Гермионе так, как мог кивнуть любому старому знакомому. Еще пара кивков, улыбка, и он направился в противоположную от Гермионы сторону. Сел к столу, откуда ему махал рукой неугомонный Сневанс. Гермиона порадовалась, что уже закончила обед, и смогла спокойно удалиться, даже не обернувшись.

На следующий день Снейп опять пришел на обед. И через день тоже. Теперь его появление ни у кого не вызывало никаких эмоций, он стал одним из них. Его приветствовали: мужчины пожимали руку, девушки кивали, а некоторые лезли целовать в щеку и при этом совершенно по-идиотски (по мнению Гермионы) хихикали. Он, конечно, не стал кумиром и душой компании, но Гермиона сама слышала, как он вел оживленные беседы и даже смеялся, сидя за соседним столом. Их расставание, как и роман, перестали будоражить сплетников — в Мунго всегда хватало свежих новостей.

Все так и должно было быть, но почему-то она чувствовала горечь каждый раз, когда видела его. Она думала о нем, когда не было не малейшего повода. Она тосковала, но наделась, что тоска пройдет, кода она не будет видеть его каждый день.

 

* * *

Из Луизианы пришло несколько писем: одно официальное, на огромном пергаменте, со множеством волшебных печатей, которое сообщало, что Гермиона Джейн Грейнджер зачислена в штат Магического департамента Луизианы. Второе письмо, менее официальное, было от куратора Нила Гиминейма, который выражал надежду, что Гермиона сможет начать работу по более глубокому изучению нарушения памяти у магов уже в скором времени. Оставалось назначить дату, собрать вещи и… И было еще несколько дел, которые Гермиона считала важными сделать. Первым значился разговор с родителями, потом следовало поговорить с Гарри, который не появлялся слишком давно, чтобы считать это случайностью, и с Джинни.

Родители выслушали новости со стоическим спокойствием: после того, как их жизнь несколько раз поменялась кардинально, их сложно было чем-то удивить. Правда, маме пришлось много раз повторить, что она не собирается уезжать навсегда, что обязательно вернется и что будет навещать их гораздо чаще, чем когда училась в Хогвартсе. И когда Гермиона сказала, что хочет отметить день рождения с ними в каком-нибудь магловском ресторане, мама растрогалась окончательно. Папа, правда, сказав, что хочет спросить ее мнения о книге, увел в кабинет и расспросил о Снейпе, о котором сама Гермиона упомянула только вскользь.

— Папа, я тоже хотела бы как вы, влюбиться один раз и на всю жизнь. Я думала, так и будет, но случилось вот так. Прости.

— За что — прости? — отец нахмурился и стало так отчетливо заметно, что он разменял пятый десяток. — Мы хотим, чтобы ты была счастлива. Все остальное — детали.

— Я буду. Честно, — она села поближе и обняла отца за плечи, — я буду.

С Джинни вышло иначе, хотя она и согласилась встретиться, но назначила встречу в Косом переулке, давая понять, что в дом Поттеров Гермионе вход закрыт.

— Послушай, Гермиона, — Джинни начала сразу, едва кивнув головой в знак приветствия, — ты все думаешь, что такая благородная и добрая, все для других. Но это не так. Ты все и всегда делаешь так, как считаешь нужным. Есть только твое мнение. Так что ты получила то, что заслужила.

— Ты права, Джинни.

— А дело не в том, кто прав. Я все еще злюсь на тебя и я не вижу ни одного повода перестать. Если тебе нужно мое благословение или одобрение, то оставь надежду.

Гермиона ничего не ответила. Она понимала Джинни, но вот только сделать ничего не могла.

— Прости.

Джинни нахмурилась:

— Не мне тебя прощать, но мне жаль, что ты теперь не часть нашей семьи.

— Гарри тоже так считает?

— Спросишь у него сама. Вы же должны встретиться, завтра?

— Если он придет. Он не ответил на письмо.

— Он придет.

Гарри действительно пришел, усталый и какой-то помятый.

— Прости за опоздание, я прямо с задания.

— Тогда пойдем пить кофе?

Они взяли кофе в больших стаканах и пошли бродить по городу. Гермиона молчала, ждала, пока Гарри заговорит первым. Кофе давно кончился, стаканы были брошены в урну, и Гермиона уже стала терять надежду, когда Гарри наконец-то остановился, развернулся и взял ее за руку.

— Все так глупо получается. Рон сказал, что вы разводитесь. Он сказал, что вы говорили и что ты… Он все еще надеется. Я не знаю, что говорить. Все это безумно глупо, и я ругаю себя, что стал тебе помогать, потом думаю — ну а как бы я не стал тебе помогать? И Снейпа придушить хочется за то, что вернулся, за то, что был с тобой, а потом бросил.

— Он не бросал.

— Он не удержал! Выходит, что все было зря? И ты одна, и Рон один, и даже Снейп один, но ему-то хоть не привыкать.

— Гарри, это точно не конец света.

— Я знаю, только все равно…

— Гарри! — Гермиона порывисто обняла друга. — Гарри, все будет. Просто иначе. Мне нужно уехать, чтобы понять, где и с кем я хочу быть.

— А тут не разобраться? — он отошел от нее, зло пнул подвернувшийся камень.

— Выходит, что нет, — она грустно улыбнулась.

— Я дико скучаю по нашим вечерам, когда вы приходили к нам в гости.

— Я тоже, но ты же понимаешь, даже если сейчас я вернусь, даже если мы с Роном начнем жить в нашем доме… Это будет неправдой. Так нельзя.

Гари кивнул.

— Прости…

— Да я все понимаю, — он подошел к ней, посмотрел в глаза. — Головой понимаю, но… я все равно надеюсь. Как и Рон.

— Я ничего не буду обещать.

Он кивнул и у Гермионы защемило сердце. На секунду ей захотелось повернуть время вспять и, действительно, вернуть все, вернуть такую уютную беззаботность, такую теплую уверенность в своем завтра…

— Ладно, — Гари выдавил из себя улыбку. — Ты там береги себя, ладно?

— Я буду осторожной и аккуратной.

— И пиши, — он протянул ей руку, вместо того, чтобы обнять.

— Конечно.

— И… пиши, в общем, — он потер лоб в том месте, где был когда-то шрам, взлохматил волосы, и Гермионе показалось, что время сделало кульбит, и они снова дети, которые расстаются на каникулы и кажется, что каникулы — это вся жизнь.

— Я буду писать, обещаю.

 

* * *

На день рождения от Гарри и Джинни пришла волшебная открытка, взорвавшаяся посреди гостиной родителей фейерверком и оставившая в воздухе на целый вечер надпись «Поздравляем!». Рон прислал дюжину роз и ее любимые волшебные сладости. Коллеги, когда она заглянула в Мунго, одарили магическими блокнотами для записей и самыми разными приспособлениями, необходимыми любому целителю. Белинда преподнесла книгу по магии Вуду. Снейп не подарил ничего. Не пришел поздравлять со всеми, не прислал записки с совой, ничего. И Гермионе пришлось честно признаться себе, что она огорчена.

Было трудно собраться с силами и вечером в ресторане делать вид перед родителями, что все прекрасно. Она все время возвращалась мыслями в прошлое, вспоминала все свои дни рождения.

 

Гермиона отчетливо помнила день своего одиннадцатилетия. Помнила гостей и подарки, помнила, что котенок, будто специально, сделал лужу на лестнице между первым и вторым этажом. Она помнила, что было жарко, непривычно жарко для середины сентября, и родители решили рискнуть, вынесли столы со сладостями на открытую террасу. Помнила, как радовалась новенькой, пахнущей магазином игровой приставке и картриджам с играми и как не терпелось их опробовать. И конечно же, она помнила, как вечером, когда все разошлись, пришла странно одетая женщина. Родители знали о ее визите, сожалели, что не смогли отвертеться, и удивлялись — почему представительница закрытой школы для одаренных детей в Шотландии так хочет их видеть. Гермиона была прилежной девочкой, но не вундеркиндом.

— Добрый вечер, — гостья сняла легкую, длинную накидку и осталась в старомодном платье, которые до этого Гермиона видела только в театре да в кино. — Профессор МакГонагал, — она посмотрела на Гермиону поверх очков и улыбнулась.

— Гермиона Грейнджер, — Гермиона выпрямила спину и протянула руку.

— Ну вот и познакомились, — МакГонагал пожала руку Гермионы и села на диван.

Родители смотрели на нее, как смотрят на коммивояжера, который точно ничего хорошего и дельного предложить не может.

— Я не буду ходить вокруг и около. Разговор предстоит серьезный…

Гостья рассказывала и рассказывала обстоятельно и подробно про магию, про магический мир, про способности детей магов и про необходимость уметь эти способности контролировать. Родители еще улыбались, но в их улыбках не было былой уверенности, они выглядели растерянными. А Гермиона… было так смешно вспоминать — возможность наконец-то распаковать игровую приставку в тот момент занимала ее куда больше.

Уже потом, когда родители, думая, что она спит, спорили, а она сидела под дверью их спальни и подслушивала, Гермиона почувствовала тревогу.

— Ты понимаешь — интернат! Ей всего одиннадцать! Всего одиннадцать! — сокрушалась мама.

— Ей будет почти двенадцать.

— Какая разница? Она будет там одна. В этом… магическом мире. А что если все это вранье? Это все вранье, просто это гипноз. Зачем, зачем они хотят ее забрать? Я не отдам! Я мать и я не отдам ее!

— Постой, но если это правда, и она может навредить себе?

— А что если это вранье и ее продадут… в рабство? Или… столько жутких историй про незаконные трансплантации и… и… — мама зарыдала.

Гермиона обхватила себя руками, натягивая ночную сорочку как можно ниже и упираясь в колени подбородком. Она не чувствовала страха, ну разве что тревогу.

— Они все покажут, ты все увидишь.

— Она сказала, что школу мы увидеть не сможем! Господи, как можно опустить ребенка неизвестно куда?

— Подожди, никто никуда пока не едет!

— Я боюсь за нее, господи, я так за нее боюсь!

Гермиона тихо пробралась обратно в свою комнату и попыталась представить — как это, быть волшебником? Честно говоря, истории про фей ее перестали интересовать лет в девять: она ими объелась — феи были повсюду — в мультиках, фильмах, игрушках. Магия давно потеряла свою волшебную ауру, и Гермиона, как ни старалась, не могла представить себя ведьмой или колдуньей. К одиннадцати годам перестаешь даже в Санта-Клауса верить, не то что в волшебников.

Но странная профессор МакГонагалл появлялась снова и снова, а потом оказалось, что меньше чем через год ей предстоит уехать из родного дома в загадочный Хогвартс. Мама не плакала, но была словно немного удивлена своим решением отпустить дочь учиться в школу чародейства и волшебства.

— Это просто более продвинутый вариант науки, — говорил папа, чтобы успокоить и их, и себя.

— Это более продвинутый вариант науки, — повторяла себе Гермиона, штудируя учебник за учебником.

И весь год ей снилось, как она входит в комнату с множеством дверей, стоит и с ужасом ждет, как та дверь, через которую она вошла, захлопнется за ней. К прошлому не вернешься. Сложный урок, когда тебе нет и двенадцати. Легче об этом не думать, а идти вперед, отбрасывая все, что мешает, стараясь не замечать, что все твои усилия — напрасны, и как ни старайся, в этом мире ты останешься чужаком. А потом, на Рождество, дома пришлось заново привыкать обходиться без палочки, пользоваться благами цивилизации, потерявшими свою былую привлекательность, как заброшенная, а когда-то такая желанная игровая приставка.

Она росла, менялась, все отчетливее понимая, что магловский мир уже не будет ее миром, придется выбирать. Пока в обычном мире все жили, уверенные в собственной безопасности, в магическом мире нарастало предчувствие скорой войны, пока из призрачной угрозы не превратилось в реальность…

Гермиона привыкла принимать решения и делать это быстро, отбрасывая то, что мешает. И все-таки, прежде чем поднять палочку и произнести заклинание, которое обезопасит жизнь родителей и сделает ее собственную жизнь хоть чуточку проще, она долго сидела в своей комнате и рассматривала фотографию, сделанную в день ее рождения, всего семь лет назад, целых семь лет назад. Ей предстояло снова захлопнуть одну дверь, чтобы открыть следующую…

 

— О чем задумалась? — вырвал ее из размышлений отец.

— Вспоминала, как мы праздновали мои одиннадцать.

— Я тоже иногда вспоминаю. С того дня все изменилось, все. Мне до сих пор жаль, — мать вздохнула, — что мы тебя отпустили в этот Хогвартс. Мне до сих пор кажется, чтобы должен был быть способ оставить тебя дома, — она порывисто пожала ладонь Гермионы.

— Не ругай себя, мама, вы все сделали правильно.

— Как знать, — отец вскинул руку, чтобы привлечь внимание официанта, — пойдем к нам, посидим-поболтаем.

— Пойдем.

— Вот так просто? — отец удивился.

— Ты хочешь, нет, мама хочет меня расспросить о том, что со мной происходит, но не хочет портить ужин?

— Ты такая проницательная! — отец расплатился и отпустил официанта. — Мы тревожимся за тебя, пусть ты и взрослая, и волшебница, и даже герой, все равно…

— Все, на самом деле, хорошо. Несмотря ни на что, все… правильно. Все как надо.

— Что-то не чувствуется радости в голосе, — заметила мама, виновато улыбаясь. — Прости, мы лезем не в свое дело?

Гермиона на минуту замешкалась.

— Я привыкла все время всех спасать, я все время пыталась соответствовать какому-то идеалу. Я так боялась, что меня признают негодной для волшебного мира и выставят вон… Потом война, там надо было быстро решать, и мальчишки так часто тупили. Я привыкла быстро действовать, мне все это даже нравилось. А когда война кончилась, и я смогла вернуть вас, и вы меня простили… Я жила по… по накатанной, я не пыталась разобраться в себе, было так важно соответствовать! Белинда сказала, что у меня есть дар, и я кинулась в целительство. Мне все время казалось, что если я буду все правильно делать, то должен получиться предсказуемый, правильный результат.

— А потом появился Джо? — спросила мама.

— Или Северус Снейп. И все полетело к черту. Зато теперь я могу попробовать стать собой.

— Очень странно звучит, не находишь?

— Очень сумбурно, — согласилась Гермиона. — Просто… пора двигаться дальше. Прежде чем спасать других, надо разобраться с собой.

— И для этого ехать в Луизиану? — губы матери задрожали.

— Мама, это только грант, это работа на год, максимум — на два, и не забывай, что я волшебница: я могу примчаться со скоростью света, или что-то около того.

Мать грустно улыбнулась:

— А Рон? Такой хороший мальчик!

— Да, хороший мальчик. И с ним все будет в порядке.

— Может, вы помиритесь? — отец посмотрел на нее с горечью. — Надо было ему половину зубов удалить без анестезии, этому Джо Снейпу! Но раз так получилось, может, все-таки стоит помириться с Роном? В семейной жизни, знаешь, многое бывает. Надо уметь прощать.

— Мне не за что его прощать, а Рон меня… не думаю, что сейчас у него получится. И вообще, — Гермиона хлопнула ладонями о стол. — Я не хочу сейчас отношений, никаких. Честно.

 

На следующий день Снейп вырос перед ней словно из ниоткуда прямо посреди коридора Мунго.

— Я могу попросить зайти ко мне? Когда будет время? Есть один вопрос… Я бы хотел обсудить.

— Я освобожусь поздно, — она обогнула его и продолжила свой путь.

— Я ночую в больнице, заходи в любое время… — он пошел рядом.

— Ты что, живешь тут? — от удивления она резко остановилась, и он чуть не налетел на нее.

— Лондон мне больше по душе, чем Хогсмид, да и смысл мотаться туда-сюда?

Ей очень хотелось спросить, только ли в Лондоне дело, но она сдержалась и кивнула:

— Хорошо, зайду, если будет минутка, обычно я заканчиваю около девяти.

— Отлично, — он смотрел на нее так, что она сочла за лучшее закрыть мысли. Не столько для того, чтобы он их не прочел, сколько чтобы успокоиться самой. Меньше всего ей хотелось признаваться, что он ее волновал.

И до девяти она сто раз пожалела, что согласилась, что не пошла к нему сразу, чтобы не мучиться вопросами — зачем он ее пригласил. То есть, конечно же, само собой, ему надо знать ее мнение по поводу зелья для какого-то пациента, но… Она зачем-то заготавливала фразы, никак к работе не относящиеся, и одергивала себя: Снейп прекрасно дал понять, что границу, которая прочертила она сама, он переходить не намерен. Но ведь они могли бы быть друзьями? Гермиона с грустью вспомнила тот поцелуй, один из первых, когда он, прижимая ее к стене на одной из улочек Лондона, шептал: «Ну, просто дружба? Только дружба?» Мерлин, что же он за человек такой — без него тоскливо, с ним — невыносимо, и друзьями с ним не стать, потому что — и тут он прав — то, что она к нему чувствовала до сих пор, к дружбе никакого отношения не имело.

Впервые за время, которое прошло с их последнего разговора, Гермиона позволила себе задуматься, что с ними будет дальше. Она не давала себе права думать об этом, гнала эти мысли, но… он сказал ей, что любит ее, она призналась ему в том же самом, а потом выяснилось, что они, несмотря на чувства, не могут быть вместе. Не из-за того, что кто-то разлучает их, а потому что… Потому что — что? Любовь — это выбор в пользу другого. Она думала, что готова к этому, она думала, что так и поступает, но оказалось, что она ничего не понимает в любви. Печально, что и Снейп не был в этом силен. Два слепых дурака.

Гермиона посмотрела на часы, была почти половина десятого. Она проверила, как выглядит, пригладила волосы и застегнула верхнюю пуговицу на халате, вздохнула, посмотрев на себя в зеркало, но, ничего не поменяв, отправилась в лабораторию.

Она собиралась постучать, но дверь открылась сама, словно приглашая войти.

— Погоди минуту, — Снейп предостерегающе поднял руку, досчитал вслух от десяти до нуля и погасил огонь под горелкой. — Спасибо, что пришла. Проходи. Насколько я могу подойти к тебе, чтобы в меня не полетели проклятья? — он не сделал ни шагу в ее сторону.

— Я тогда погорячилась. Никаких проклятий. Здравствуй, — она сама подошла к нему и протянула руку.

— Я рад, что опасность миновала. Тогда… я только день назад узнал, что у тебя грядет день рождения. Прости, не смог поздравить вчера, не успел. Вот, — он протянул плоский сверток, в котором без труда угадывались очертания книги.

— Спасибо, — она сняла обертку и с удивлением стала рассматривать что-то едва похожее на обыкновенную книжку.

— Та самая электронная книга. Немного колдовства, и она пригодна для чтения даже там, где магический фон зашкаливает. Оказывается, Уизли торгуют такими защитами очень бойко. Куда катится мир, — он усмехнулся, — скоро в Хогвартсе появятся мобильники. Держись, Альма матер… Смотри, — он взял книгу из рук Гермионы, — вот тут включаешь. Одно но: заряжать придется где-нибудь у маглов, где есть нормальные розетки, но я думаю, что в Луизиане полно кафе, где можно не только кофе попить, но и зарядить ридбук. Я закачал сюда много книг, магловских. Кстати, вот бы оцифровать все магические книги, но я отвлекся. Вот так открывается меню…

Он говорил, рассказывал и показывал, а Гермиона украдкой бросала на него взгляды, и ей хотелось расплакаться от желания просто провести по его лицу рукой, просто обнять его. Мерлин с ними, с поцелуями, она хотела просто выпить чаю с ним вместе и поболтать. Слушать все его рассказы о книгах, которые он собрал в гаджет для нее, и улыбаться от счастья.

— Ты меня слышишь? — Северус прервался на полуслове.

— Да, конечно, просто… Просто это очень неожиданно и приятно и… спасибо тебе огромное! Это невероятный подарок, множество книг в одной! Думаю, я смогу разобраться.

— Когда ты уезжаешь?

— Документы пришли… я дорабатываю последние дни. Портал заказан на субботу.

Он молча смотрел на нее, не спуская глаз.

— Мне надо идти. Спасибо за подарок, — она чувствовала, как лицо заливает краска, и поспешила выскочить в коридор. Мерлин помоги! Как же все запуталось, и нет ни малейшей мысли, как это все распутать.

Ночью Гермиона не сомкнула глаза. Локхарт, словно чувствуя, что она уезжает, не хотел ее отпускать. Стоило ей выйти, как срабатывал датчик, что пациент находится в опасном состоянии, и она снова шла в его палату, садилась около него и слушала бессвязные рассказы. Никакие зелья не помогали, будто за годы лечения он выработал к ним иммунитет. Ближе к утру, поставив якорь, Гермиона нырнула в его сознание. Небо над пустыней было чистым, как и пески, заполнявшие собой все, насколько было видно глазу. Что-то изменилось: воспоминания, даже отрывочные, стерлись окончательно. Гермиона задумалась и, выныривая из сознания Гилдероя, уже обдумывала план.

На следующий день, притащив из архива все записи, которые делала и она сама, и те, кто до нее пытались помочь Локхарту, она села за работу. Писала, сверяла, сопоставляла, снова писала, делала пометки, возвращалась к написанному, исправляла. К вечеру был исписан пухлый магловский блокнот, и с ним Гермиона поспешила к Снейпу.

Дверь была заперта, и Гермиона решила, что Снейп все же выходит из добровольного заточения, но стоило постучать, как ей открыли.

— Что-то случилось? — оглядев ее, с тревогой спросил Северус.

— Нет, но… не случилось, но мне нужна твоя помощь.

Он посторонился, позволяя ей войти.

— Вот, — она положила на стол блокнот. — Помнишь, как-то я рассказывала тебе о Локхарте? О том, что его сознание, как пустыня, по ней ветер гоняет только клочки воспоминаний? Но при этом Локхарт как-то умудряется генерировать сюжеты. Я иногда записывала. Очень причудливо, но на бред похоже только отчасти. Логика там точно есть. Так вот, сейчас даже следов воспоминаний на поверхности не осталось. Я не стала лезть в более глубокие слои памяти, а кроме меня это никому никогда не было нужно, ну или другие тоже побоялись. Помнишь, мы обсуждали это?

Северус кивнул. Гермиона села за стол, раскрыла блокнот.

— А вчера меня озарило! — она стала листать блокнот, чтобы найти нужную страницу и собраться с духом для дальнейшего разговора.

Он не стал садиться рядом, нависая над ней так, что она почувствовала его дыхание на своем затылке.

— Что ты хочешь от меня? Чтобы я за ним… присмотрел?

— Нет, что ты. У меня появилась идея для зелья, но я не уверена, что моя догадка верна. Ее надо проверить, возможно — переработать, может быть внести изменения по ходу лечения.

— Зелье, возвращающие воспоминания? Кто только не пытался, но это невозможно.

— Вот именно! — Гермиона развернулась, чтобы видеть его лицо, и оказалась с Северусом нос к носу. Она поспешно отвернулась. — Вот именно: не надо возвращать воспоминания. Его память — пустыня, на которой ничего не приживается. Прости за пафосное сравнение, но что если превратить пески в землю? В то, что сможет усваивать зерна нового? Нам не надо возвращать воспоминания, но мы можем наполнить его сознание новыми образами. Начать с нуля. Главное, чтобы воспоминания стали… приживаться! Мы все время думаем о том, чтобы вернуть прошлое, но иногда надо просто начать с нуля!

— Начать с нуля. Интересно, — он взял блокнот, мимолетно коснувшись руки Гермионы. — Посмотрим… Ты оставишь записи? — пролистывая блокнот он отошел к окну.

— Да, это выжимки, но я могу попросить, чтобы тебе принесли все записи и истории болезни. Их много, очень много, — Гермиона тоже встала.

Снейп коротко кивнул.

— И ты будешь мне писать, чтобы сообщить, как идут дела?

— Мои или Локхарта? — без тени иронии спросил Северус.

— Твои. И Локхарта.

Он смотрел на нее так, что она невольно вспоминала его поцелуи. И это было почти невыносимо.

— У меня приготовлен чудесный чай, не хочешь? Вид у тебя такой, будто ты не спала сутки.

— Примерно так и есть, правда, я не думала, что это так заметно. Я… — наверное, правильным было бы отказаться, но она согласилась, — я с удовольствием выпью чашечку чая.

К чаю у Северуса оказались прекрасные, тающие во рту печенья. Он потушил все свечи, кроме тех, которые стояли на столе, трансфигурировал стулья в кресла. Гермиона была признательна ему за заботу и еще больше за то, что они избежали неловкой ситуации, оставшись пить чай в самой лаборатории, а не в его личных комнатах. Можно было подумать, что они на самом деле старинные друзья или сподвижники, захваченные одной идеей. Когда чай был выпит, Гермиона, с трудом сдерживая зевоту и желание остаться в этой комнате с горящими свечами, поднялась.

— Спасибо за чудесный вечер. Я пойду.

— Спасибо тебе.

Они стояли друг напротив друга, Гермиона протянула Северусу руку, которую тот галантно поцеловал.

— Почему мы не могли так раньше? Почему все время ссорились? — не удержалась она, ругая себя за несдержанность.

— Возможно, оказались близко слишком резко? Я не знаю. Впрочем, думаю, моих предков кто-то проклял, — сказал он с усмешкой. — Мать, да насколько знаю и дед, не были счастливы в личной жизни. С чего бы мне стать исключением?

— Я не верю в такие проклятия.

— Если честно, я тоже…

Повисла неловкая пауза.

— До свидания? — она уже повернулась к двери, когда он ее окликнул.

— Ты придешь завтра? Обсудить… Локхарта? — он указал на оставленный ею блокнот.

— Приду, — улыбнулась она.

Им оставалось всего три вечера. Каждый вечер, около семи, Гермиона приходила в лабораторию. Каждый вечер они подробно обсуждали тактику действий, а потом пили чай с нежными пирожными и вели неспешные разговоры, будто у них впереди не несколько дней, два дня, всего один день, а вечность.

В последний вечер, в пятницу, Гермиона сообщила, что поговорила с Белиндой и добилась от нее официального разрешения на ведение исследований по разработке нового зелья (Белинда понимала, какие бонусы это принесет). Гермиона замолчала: его взгляд смущал и будил воспоминания, к теме разговора не относящиеся. Он, встав за ее спиной, положил руки ей на плечи. Он дотронулся до нее, если не считать случайных, едва ощутимых прикосновений, впервые со времени их ссоры. Гермиона осеклась и замолчала, наслаждаясь моментом и не зная, что говорить и делать.

— Гермиона… — произнес он чуть слышно.

— Да?

— Я не буду просить тебя остаться, — сказал он тихо.

— И я не буду просить тебя поехать, — отозвалась она.

Она позволил себе закрыть глаза и слегка откинуться назад, чувствуя, как он склоняется к ней.

А потом оказалось, что они стоят лицом к лицу и целуются, словно сбежавшие после отбоя из своих спален шестикурсники. Но стоило поцелую прерваться, как Гермиону затопило сожаление.

— Сейчас… — она поправила волосы, — сейчас это как-то неправильно.

— А что у нас с тобой было правильно? — он не отпускал ее руки, дышал тяжело. — Черт, я что, должен отпустить тебя? Просто позволить уехать?

— Но я же отпустила, когда ты сказал, что нам лучше не встречаться и не быть вместе?

Он дернулся, как от пощечины.

— Возможно, мой отъезд — самая правильная вещь, которую я делаю за последние время. Все слишком запуталось.

— Я все равно… — он осекся.

— Ты… Пиши мне. Обо всем. Я буду ждать твоих писем. И я буду писать, — она попятилась к двери, ощущая, как тает ее решимость уйти, как хочется остаться, наплевав на здравый смысл.

— Тогда — до свидания? — он смотрел на нее так спокойно, что сомнений быть не могло — закрылся от всех и от всего окклюменцией, и она, вторя ему, сделала то же самое.

— До свидания.

— Уходи, — он закрыл глаза.

Она, не говоря ни слова, выбежала из лаборатории.

 

* * *

Письма от Северуса Снейпа лежали в верхнем ящике стола аккуратной стопкой. Гермиона вытащила одно — наугад, чтобы перечитать.

Ей казалось, что Северус пишет послания к ней быстро и легко, почти не задумываясь над формулировками, и завидовала этой легкости, отточенности фраз. Он писал о буднях Мунго, сетовал на то, что Белинда пытается перетащить его на работу в свое отделение. Отчитывался ворчливо о том, как продвигаются дела с зельем и с лечением Локхарта. Он писал интересно, и Гермиона каждый раз жалела, даже когда получала послания по нескольку листов, что написано так мало. Она бы тоже хотела писать ему такие письма, но ей, которая в школе строчила эссе в два раза больше, чем надо, ей, которая с легкостью сочиняла милые послания даже Рону, не говоря о Гарри, ей никак не удавалось написать нормальное письмо Снейпу с первого раза. Ей все время казалось, что между строчек без труда читается, как она скучает, сомневается в своем решении уехать, и что найти себя не так просто, особенно, когда рядом нет никого, кто готов подставить свое плечо…

Нет, в Луизиане было совсем не плохо и очень, очень интересно. Совсем иная культура, совсем другой подход к магии. Первое время Гермиона не могла привыкнуть, что о магии знают все, а к секретности относятся с изрядной долей легкомысленности. Колдуны, самые настоящие, вывешивали рекламы над входами в свои «салоны» и за небольшие деньги занимались нехитрой ворожбой, но те, кого Гермиона назвала бы темными волшебниками, жили на болотах, куда мог добраться не каждый смельчак. «Это Луизиана, детка, — говорила ей новая знакомая, Джули, невероятная чернокожая красотка. — Я-то знаю, о чем говорю. Мои предки привезли колдовство на эту землю. Тут каждый знает, что такое настоящая магия, та самая, изначальная. Это потом ее загнали в тиски, но здесь, на болотах, осталось настоящее волшебство. И я бы не стала проверять, устою ли я с моим обалденно крутым образованием и с палочкой против нее».

Работа в Департаменте шла по накатанной, Гермиона влилась в работу существующего отдела и была приятно удивлена отлаженностью механизма: ей четко поставили задачу, объяснили, что от нее ждут и к кому обращаться с вопросами. Она с горечью понимала, что оторванность от мира маглов играла с волшебниками Англии плохую шутку, а вот здесь, в Луизиане, где сотрудничество было куда как органичнее, маги брали от маглов (от не-магов, поправляла себя Гермиона), все самое лучшее. Правда — делиться не спешили. Прямо как Северус Снейп.

Работа перемежалась недолгими обедами с Джули и иногда с другими коллегами, прогулками после работы, поездками в попытках осмотреть все возможные достопримечательности этого невероятного штата. Гермиона специально старалась путешествовать, не аппарируя, наслаждаясь новыми знаниями и впечатлениями. Жаль, разделить их с другими она могла, только написав письмо.

 

Гермиона рассказывала о своих буднях и о новых знакомых в письмах родителям и друзьям, даже Рону выходило писать вполне милые и интересные письма, но стоило начать письмо Северусу, как на нее словно нападало косноязычие. Даже обращение вызвало сомнение. Он все время писал «Дорогая мисс Грейнджер!» и не испытывал, похоже не малейшего сомнения в правильности формулировки. Заканчивал письма он всегда двойной «С», наверное, специально, чтобы она помучилась. Он не давал ей повода думать, что он все еще влюблен, как не давал повода усомниться в этом. И она пыталась вторить ему. Писала о том, что зима тут, само собой, не похожа на зиму, что коллеги все очень милые, но она вновь чувствует невидимую стену между собой и другими. Она была чужой, и хотя ее приняли хорошо, подпускать чересчур близко не спешили — присматривались, и она, уважая такое решение, не навязывалась и проводила много времени в одиночестве. Она пыталась писать об этом без ноток сожаления или сомнения в своем выборе, но все время ее не оставляло ощущение, что она как будто жалуется ему. Она рвала письмо и начинала снова. Она писала, что, наверное, сможет вырваться в Лондон только в январе, да и то — не факт, но если получится, то… Нет, предлагать первой встречу она не хотела, поэтому снова рвала письмо.

Вот и теперь она сидела над пустым пергаментом, грустно глядя на сову, которая, нахохлившись, дремала на подоконнике. Или птица устала, летая неведомыми путями, или Снейп наказал ей без ответа не возвращаться. Гермиона в сотый раз перечитала письмо:

«Дорогая Мисс Грейнджер!

Я бы хотел уточнить ваши планы на ближайшее время. Скоро начнется обычная для магов и маглов свистопляска, связанная с Рождеством и Новым Годом. Боюсь, количество пациентов Мунго возрастет. Белинда задалась целью перетащить меня в свое отделение, и вполне резонные мои замечания, что целительство не мое ровно в той же степени, как не мое — преподавание, ее не останавливают. Возможно, ей тоже невредно подлечиться. Мои наблюдения, которые приложены к письму, говорят о том, что зелье готово к апробации. Все необходимые исследования, которые можно было провести, я провел (результаты прилагаю). Далее следует взять на себя смелость и начать давать зелье нашему пациенту. Мне кажется, что вы должны присутствовать при этом. Есть ли у вас возможность навестить Лондон в январе? С уважением. С.С.».

— Ну что ж, — сказала Гермиона сове, — если ты такая настойчивая, то придется сочинить что-нибудь.

«Дорогой мистер СС!

Среди целителей Мунго не так много тех, кто составит вам конкуренцию как легилимент или окклюмент. Я понимаю желание Белинды заполучить такого помощника и покрепче привязать вас к Мунго. Что касается Локхарта: вы провели огромную работу, и последний этап вполне может проходить и без моего присутствия, тем более, что я не смогу выбраться в Лондон. Проведу Рождество и Новый год в одиночестве, если не считать вечеринки в отделе. Меня, на самом деле, приглашали к себе коллеги, но я решила отказаться».

Гермиона перечитала письмо, взмахнув волшебной палочкой и без сожаления стерла написанное.

«Уважаемый Мистер Снейп! — начала она снова.

Я рада узнать, что исследования, проводимые вами, оказались успешны, и зелье практически готово. Заслуга изобретения зелья принадлежит исключительно вам, я только дала первоначальный толчок, поэтому так ли необходимо мое присутствие? Тем более, в январе я не смогу посетить Лондон. Исследования, в которых принимаю участие я, и о которых кратко сообщала в предыдущем письме, вошли в ту стадию, когда уехать будет непозволительно. Однако, возможно, вы найдете возможность как-нибудь при случае навестить меня тут и поделиться той информацией, которая будет открыта? Мы работаем в схожем направлении, и такой обмен будет полезен для всего волшебного сообщества.

С уважением, Гермиона Грейнджер».

Она удовлетворенно кивнула. Конечно, письмо не было лучшим образцом эпистолярного жанра, но оно было… вполне сносным. Угостив сову, Гермиона привязала к ее лапке письмо и открыла окно.

 

Гермиона не ждала быстрого ответа и старалась не давать себе ни малейшего шанса затосковать. Все было замечательно, действительно — замечательно. Она накупила всем отличных и очень необычных подарков, с любовью упаковала и подготовила к отправке, рассчитывая на невероятный сервис магического подразделения DHL: эльфы на санях с оленями развозили подарки от магов магам по всему миру, гордясь тем, что подарки попадают адресату всегда в срок. Она украсила свою небольшую квартирку гирляндами и зачаровала окна, на которых появились морозные узоры. Ну и что, что ветер, трепавший волосы, пока она катила на велосипеде на работу, был теплым, а снега здесь отродясь не видели. Гермиона чувствовала приближение праздников и совершенно искренне надеялась, что даже в одиночестве сумеет провести их отлично.

Вечеринка на работе удалась на славу, все были воодушевлены и общими успехами, и возможностью как следует отдохнуть, и она, зараженная общим весельем, пошла домой пешком, весело напевая.

У входа в дом, где она снимала квартиру, кто-то стоял.

Гермиона замедлила шаг, остановилась. Она потрясла головой, пытаясь понять, как смогла опьянеть всего с пары бокалов шампанского до такой степени. Это был не он. Этот мужчина, стоявший рядом с входом в ее дом и поправляющий воротник легкого и очень щегольского пиджака, не мог быть профессором Снейпом.

— Белинда, я схожу с ума, мне стал мерещиться Снейп, — прошептала она.

— Я уж думал, мисс, вы заночуете на работе. Как я понимаю, с моим везением я прибыл в неудачное время? — он подошел к ней, так и стоящей столбом, сам. — У вас тут, кстати, не так тепло, как я думал.

— Пойдем…те, сэр, — Гермиона стала поспешно искать ключ в сумке и никак не могла найти.

— Аллохомора? — он крутанул палочку в руках.

— Нет, здесь используют магические ключи. Просто, но действенно. Блокируются любые отпирающие заклятия.

— Вот как, интересно…

Она наконец нашла ключ и отперла дверь.

Они вошли в темный дом, старательно избегая касаться друг друга, но стоило Гермионе покачнуться в попытке изящно сбросить с ног неудобные шпильки, Северус подхватил ее под локоть. Они замерли, стоя в темноте, слегка разбавленной светом с улицы.

— Я приехал уговаривать тебя вернуться, — прошептал он.

— А я… я собиралась навестить тебя в Лондоне, чтобы уговорить все-таки приехать сюда, — так же тихо сказала она.

— Ты же понимаешь, легко не будет.

— Я понимаю, а ты?

— Люмос, — на конце его палочки зажегся свет. — А я… Я готов дать непреложный обет, что, даже если будет невыносимо тяжело, никогда больше не предложу разойтись.

Ей очень хотелось ответить что-то пафосное, сохранив самый серьезный вид, но вместо этого она рассмеялась, обнимая его за шею:

— Я тоже, я — тоже…