Jinger Beer

Проснулся он от того, что кто—то барабанил по борту автобуса. Вейнара уже почти села. Небо потемнело, и на нем стали видны самые яркие звезды и подсвеченные низким солнцем бледно—розовые размытые полосы, оставляемые взлетающими кораблями. Горы железа отбрасывали густые тени и на свалке уже воцарились сумерки.
Викки вскочил, выглянул в окно, боясь увидеть там охотников Банита. Но там оказалась одинокая фигура, опирающаяся на какую—то палку. Именно этой палкой он и барабанил по автобусу, догадался Викки.
— Ну, выспался? – спросил незнакомец, когда Викки выбрался из автобуса. В руке у него оказалась не палка, а шоковый разрядник, из тех, какими обычно вооружены стражники. Но незнакомец опирался на него, как на трость и не проявлял враждебности.
— Добрый вечер, — вежливо поздоровался Викки. – А вы откуда знаете, что я спал?
— В мониторе видел, как ты устроился. Думаешь, тут у меня шаляй-валяй и делай, что хочешь? Тут все под охраной.
— Даже в мыслях не было думать, что шаляй—валяй,— уверил незнакомца Викки. – Я к когда к воротам приехал, никого не было. Только робот на столбе. А вы кто?
— Я—то? Сомфит-гарт, хозяин этого ржавого барахла, — Сомфит-гарт обвел рукой свалку. А ты сам—то кто будешь и откуда тебя занесло?
Сомфит-гарт присмотрелся к логотипу на рукаве Викки и глаза его чуть сузились.
— Меня зовут… Фигус-кун!
— Фигус –кун, значит. Ну, пошли, Фигус-кун, в сторожку, чаю попьем, там расскажешь, что и как.
Викки с сомнением посмотрел на хозяина свалки. Сомфит-гарт был крепкий старик, с длинными седыми волосами, зачесанными назад и заплетенными в косу, по старой моде. Так же носил и отец. Левое ухо Сомфит-гарта было когда—то обрублено почти на треть, а на правом красовалось несколько давным—давно затянувшихся надрезов. На загорелом лице светились умом серые глаза. Одет старик был неброско, темно—серые штаны и такая же практичная куртка, явно не из местной, марисской ткани. Викки обратил внимание, что левая нога была механическим протезом.
Старик почему—то располагал к себе. Викки вздохнул и снял скутер с подножек.
— Твоя игрушка? – спросил Сомфит-гарт.
— Угнал, — честно ответил Викки. – Пришлось.
— Ты не похож на вора или хулигана, — сказал Сомфит-гарт. – Хотя комбинезон у тебя…
— Это тоже не мой. Одна хорошая знакомая отдала.
— Ясно. Хотя вру, ничего не ясно. Расскажешь?
— Только без имен, ладно?
— Ладно.
Они подошли к домику, который Сомфит-гарт назвал сторожкой.
— Поставь сюда драндулет, — указал он рукой на навес. – Кажется, скоро дождь пойдет.
— Так на небе ни облачка! – удивился Викки.
— Ну и что? Видишь мой предсказатель погоды? – старик постучал тростью о протез, отозвавшийся металлическим звуком. – Лучше любого метеокалькулятора!
Они прошли в домик, и оказались в уютной комнате, которая служила старику кухней и обеденным залом. В углу стояла на изонутых ножках чугунная печь, и от нее исходили волны приятного тепла. На печи тихо шуршал чайник.
Викки осмотрелся. Стены были завешаны фотографиями и голографиями, бережно вставленными в деревянные рамки. Они представляли собой, в основном, пейзажи других планет, фото улиц чужих городов, на некоторых был Сомфит-гарт, гораздо моложе, без протеза и одетый в одежду, которую носят в космическом флоте.
— Ого, это вы! – с неподдельным восхищением воскликнул Викки. Марисцев в космос брали редко, инсекты считали, что эта вассальная раса слишком нежная для суровых будней звездоплавателей. Так что оказаться на космическом корабле шансы были, если только записаться в колонисты.
— Да, было дело, — ухмыльнувшись, ответил Сомфит-гарт. Он знал, что произвел впечатление на юношу.
Пока Викки рассматривал фотографии и немногочисленные сувениры с других планет, старик разлил ароматный чай, поставил на стол розетки с вареньем и насыпал в большое блюдо горку дешевого печенья.
— Садись, Фигус-кун, угощайся, — позвал он. – Фигус! Фи—гус!
— А?
— Ты же Фигус?
— Ага.
— А чего не реагируешь?
— Простите, Сомфит-гарт, залюбовался вашими фотографиями.

— А у тебя какая должность, уважаемый? – спросил Викки, стараясь не отстать от Жакуя в узком корабельном коридоре.
— Я – кок! – Жакуй остановился резко, так что новичок чуть не врезался в спину. Фавн развернулся, неуловимо мягким движением оказался рядом, так что носы разделила дистанция не более длинны пальца и, строго уставившись на опешившего новоиспеченного матроса, добавил: — А еще я — корабельный врач! Может и не второй после бога, как капитан, но тот, кого обычно видят последним, перед встречей с ним. Особенно, если кое-кто будет нарушать правила биологической защиты или технику безопасности проведения работ!
— Я не буду нарушать! – фанатично блестя глазами, заверил Жакуя Викки Кун, отлипая от переборки, куда, сам не заметил, как вжался.
— Посмотрим, посмотрим… — Жакуй как бы сомневаясь, окинул взглядом матроса, провел выпрыгнувшим из кончика указательного пальца когтем по усам и вновь припустил по коридору. Бежевая мохнатая дорожка гасила звуки и без того тихих его шагов.
— Уважаемый Жакуй!
— Послушай, Викки, — кок опять остановился. – Нет ли у тебя менее громоздкого обращения, чем «уважаемый Жакуй»? Ты не подумай, что я считаю себя не уважаемым, но в обиходе, знаешь, когда за день тебе триста раз скажут «уважаемый», это слово износится и, как бы сказать, поблекнет. Девальвируется. Потеряет сакральный смысл. Будет как на одной планете, где мне как-то пришлось побывать. Там тоже взяли моду друг друга называть «товарищами». Слово хорошее, наше, торговое. А потом понеслось, от частого употребления потеряло смысл. И уже не «товарищ» говорили, а какой-нибудь «трищ». А писать стали вообще «т-щ» или просто «т» с точкой. И от хорошего слова осталось не пойми чего. Врубаешься?
— Э… Честно говоря, не очень, — озадаченно подергал себя за ухо Викки Кун.

Бог создал Еву как отражение Адама