Приключения пацанки в Хогвартсе (джен)

Письмо оказалось таким, как и описывали его в книге. Толстый желтоватый конверт с сургучной печатью. Приписка «чулан под лестницей» тоже присутствовала — не зря же я плюшевого зайца раз в неделю магией напитывала: у меня аурного видения нет и магию не вижу, может, на доме следилка на меня настроенная, Дамблдор ведь не идиот, все на самотек пустить; потому и подсуетилась, оставила обманку, мол, в доме живу, а то, если мой гараж увидят, вопросов прибавится.

Письмо я спрятала, а остальную почту дяде отнесла. Отношения у нас, кстати, были прекрасные, у них с тетей, похоже, медовый месяц снова наступил (уж больно у Вернона морда лица была довольная, хотя Петунья все равно волком смотрела). Я им глаза не мозолила, только иногда завтракать приходила, чтобы не потеряли. Дадли меня не трогал и не обзывал, он вообще предпочитал меня не замечать, особенно после того, как я наконец избила всю их компашку и пригрозила прирезать, если не отвяжутся. Так что погоняло «Бешеная» ко мне вернулось, ладно хоть без прибавки «сука»; но все равно обидно, я больше на сумасшедшую похожа, чем на бешеную. Никакой фантазии у людей.

Дождавшись, когда дядя уедет на работу, а кузен свалит на улицу, взяла письмо и пошла к тетке. Лучше бы я этого не делала…

— Тетя, нам надо поговорить, — начала я без предисловий, бросив конверт на стол.

Петунья раздраженно передернулась и оглянулась меня отчитать, но при виде конверта ее лицо перекосилось от ярости и пошло пятнами. «Как бы у нее удар не случился», — подумала я.

— Ты никуда не поедешь, — процедила она сквозь зубы.

— Нет, поеду, — возразила я. — Вы знали, что я ведьма, и молчали, когда могли бы рассказать мне о магии. Может, тогда бы я раньше научилась ей управлять, а все, что вы делали — это обзывали меня ненормальной и уродкой, хотя точно знали причину, что я — волшебница.

— Да, — завизжала она. — Да, я знала, что ты ведьма, ведь моя прелестная сестрица была такой. Родители так радовались — конечно, в семье появилась волшебница. И только я знала, кто она на самом деле: чудовище… Ей тоже пришло письмо, и она уехала в эту вашу уродскую школу, а потом вышла замуж за Поттера. Потом их убили, а тебя подкинули нам. Мы столько лет пытались выбить это из тебя… сделать нормальной, и вот, когда нам, наконец, это удалось, ты хочешь все испортить. Не позволю! Ты никуда не поедешь.

С этими словами она решительно прошла мимо меня в гостиную, даже не прикоснувшись к письму.

Постояв в полном офигении пару минут, ринулась за ней. Петунья нашлась в кресле у журнального столика, на котором стояла початая граненая бутылка с жидкостью цвета чая, а в руках у нее был пузатый бокал, к которому она часто и нервно прикладывалась.

— Чего тебе надо? — нахмурилась она и зло на меня посмотрела. — Я все сказала. Ты никуда не едешь, и точка, и чтобы я больше не слышала о волшебстве в этом доме.

— Нет, я поеду, — упрямо возразила я, — и вы меня не остановите. Вы завидовали маме из-за ее дара, а теперь и мне завидуете, потому и не хотите меня отпускать, — припечатала я, стянув версию из книги.

Петунья резко отшатнулась, от чего часть жидкости выплеснулась ей на блузку, но она, похоже, этого даже не заметила. Ее лицо исказилось, после чего она неожиданно откинула голову и рассмеялась, громким и совершенно сумасшедшим смехом. Потом смех резко оборвался на высокой ноте, и она, залпом допив из бокала, который так и не выпустила из рук, отбросила его в сторону и вскочила. Все ее движения говорили о помешательстве, в глазах плескалось безумие, угрожая вырваться на волю и затопить все к чертовой матери. Развернувшись ко мне, она скривила губы в сумасшедшем оскале и неожиданно спокойно и ровно сказала:

— Ты ошиблась, девчонка, я вам не завидую, я вас ненавижу… Слышишь?! — уже не сдерживаясь, заорала она, срываясь на визг. — НЕНАВИЖУ!

У меня по телу от ужаса побежали мурашки, а по спине потек холодный пот: слишком сверхъестественно это выглядело, словно она была одержима. Тетка стремительно бросилась на выход и, перехватив меня у двери, резко откинула на диван.

— Оставайся на месте, девчонка, — прошипела она, — или я за себя не ручаюсь.

После чего пулей вылетела в коридор и, судя по звуку, понеслась вверх по лестнице.

Напряженно сидела там, куда она меня отбросила, не в силах сдвинуться с места, и размышляла о том, что свихнувшееся тетя, видимо, побежала в спальню, где дядя хранил ружье. Смерти я не боялась и, может, даже в глубине души ее желала, но неадекватность тети напрягала.

Ожидание не продлилось долго. Петунья вернулась, не останавливаясь, прошла к своему креслу и села, бросив мне на ходу конверт.

— Посмотри, — приказала она, шаря взглядом вокруг стола — видимо, искала стакан, после чего просто взяла бутылку, прямо из горла сделала пару больших глотков и устало прикрыла глаза.

Увидев, что с теткой все более-менее в порядке, я с опаской открыла конверт и достала из него недовязанную пинетку и кусок картона, на котором было написано «Элизабет Вернон Дурсль». Перевернув картонку, я увидела снимок УЗИ; у меня и самой когда-то такой был, когда я Полю ждала.

— Что это, тетя? — спросила я, уже догадываясь, что она скажет.

— Это моя доченька, моя принцесса, моя голубоглазая девочка с золотыми локонами, — спокойно ответила она, не открывая глаз, что не помешало ей еще пару раз приложиться к горлышку. Потом немного помолчала и стала рассказывать. Слова текли из нее плавно, как алкоголь из бутылки, который она периодически отпивала.

— Ты права, Гарри, — сказала она, от чего я вздрогнула: это был первый раз, когда она назвала меня по имени. — Я завидовала своей сестре, причем задолго до того, как узнала, что она ведьма. Я завидовала ее свободе… Я старшая сестра в семье, и родители всегда предъявляли ко мне повышенные требования. Они распланировали мою жизнь, радовались и гордились, когда я оправдывала их ожидания, а я не могла их огорчить.

Лили была прелестным ребенком, и ее все обожали, но со временем стала замечать, что она не такая, какой кажется. Она была слишком капризной и жадной до внимания. Начиная с песочницы, где она устраивала истерики, потому что у другой девочки платье, на ее взгляд, было красивее, чем у нее, и заканчивая тем, что она отбивала всех кавалеров у меня и у других девчонок, потому что неважно, с кем парни пришли на вечеринку, в центре внимания должна быть только она одна. Вернон, кстати, единственный мужчина, которому она никогда не нравилась, — может, потому я за него и вышла.

Когда ей пришло письмо, она вообще загордилась: конечно, она особенная. А потом я сделала глупость и написала директору этой вашей школы. Просила его разрешить мне учится с сестрой, но он не позволил. Лили и этот оборванец Снейп знатно посмеялись надо мной. Они думали, я завидую их магии, а я просто хотела уехать подальше от дома и вечной опеки родителей. Почему?.. Почему Лили может делать все, что захочет, а я — только то, что захотят родители? «Какая художественная школа, какое рисование,» — передразнила кого-то тетя пьяным голосом, — «разве, малюя картинки, заработаешь на жизнь? Нет, милочка, иди лучше на курсы иностранных языков, все пользы больше, и пианино… на пианино записаться не забудь, приличные девочки должны получить обязательное музыкальное образование. А? Почему Лили на танцы и вокал записали? Так у нее талант»… И так всегда. Лили из своей школы только на каникулы возвращалась, а я — под бдительным оком родителей, по одной половичке ходи…

Дальше — хуже. Поняв, что я разгадала ее двуличную натуру, она перестала притворяться. Она не только презрительно называла меня магглой прямо в лицо, но и родителей, правда, за глаза. Колдовать на каникулах было нельзя, но она обходила этот запрет. То поменяет чашки и вазы на подставные, которые неожиданно превращались в крыс, то порошок в одежду подсыпет, от которого я вся чесалась. Пришивала мне пуговицы на блузки, которые потом превращались в жуков и ползали по мне, а я бежала домой чуть ли не голая. А сколько вещей она мне испортила, брызгая их чем-то невидимым, а через несколько часов все проявлялось пятнами… Я уж не говорю про лягушачью икру, червей и мерзкую слизь в ее карманах — она ведь не стирала. Она вообще ничего в доме не делала. Мама ее защищала. «Лили ведь так устала в своей школе, ей надо отдохнуть, тем более она так редко приезжает»… Ага, как же. Так палкой своей махала, что аж притомилась.

Потом папа умер… Он в аварию попал, а мама слегла. Мне пришлось учебу бросить, чтобы за матерью присматривать. Хорошо, Вернон и его сестра Мардж с похоронами помогли, а то не знаю, что бы я делала.

Лили даже на похороны не приехала. Написала, что не отпустили, экзамены у нее. Она вообще последние пару лет редко домой приезжала, все у друзей гостила.

Через семь месяцев умерла мама. Мне, как всегда, помог Вернон. Лили прислала письмо с соболезнованиями и не приехала.

Вернон сделал мне предложение, и я согласилась. Он, может, и не красавец, но надежный и не бросил меня, несмотря на то, что сестра на нашей свадьбе устроила. Не хотела ее приглашать и надеялась, что никогда ее не увижу. Но она сама неожиданно приехала, через полгода после смерти мамы. Просила родительский дом продать, мол, неприятности у нее, деньги нужны. Я не против была, Вернон как раз этот дом купил — у него тоже родители умерли и им с сестрой наследство оставили. Так что пришлось ее на свадьбу пригласить, когда она за деньгами приехала.

На свадьбу она не одна пришла, а с женихом и его другом: сразу видно было, богатенькие мальчики. Ей и на свадьбу наплевать было, она пришла, чтобы мне показать, какого она себе жениха отхватила, мол, не чета твоему. Кавалеры ее сначала просто ходили, пальцы гнули да морщились — мол, магглы вокруг. А потом им скучно стало, и они такое устроили, что вспомнить страшно. Один взорвавшийся торт чего стоит, а уж волосы дыбом, фурункулы по всему лицу и свинья вместо стола, которая за собой все закуски уволокла… А когда я на сестру набросилась, чтобы она угомонила своих провожатых, она только плечами пожала и сказала, что, мол, нервничать, они ничего не вспомнят. И правда, эти клоуны натешились и всем гостям память стерли. А мне с той поры жизни нет: поняла я, что мы, магглы, для колдунов мусор. Тебя могут пытать, насиловать, заставить делать что душа захочет, а потом память сотрут — и ты ничего и не узнаешь. И бесполезно с оружием под подушкой спать, детей из школы встречать, потому что, если маги захотят, их ничего не остановит.

Какое-то время мы спокойно жили, и я надеялась никогда больше о колдунах не слышать, а потом тебя на порог подбросили, как щенка какого. Ни документов, ни объяснений — родителей убили, воспитывайте. Честно скажу, сразу тебя в приют отдать хотела, но побоялась. Ведь если им нужно было, чтобы именно мы тебя растили, то они нам просто мозги промыли бы и все равно своего добились, а мы и не узнали бы ничего.

Ты у нас уже больше полугода жила, когда я сумочку свою старую нашла. Мне ее мама сшила и подарила, вместе со счастливой брошкой — единственное, что после нее осталось. Сумочка уже старая совсем. Я туда мелочи разные на счастье кладу. Так вот, полезла я в нее, а там это. Тут меня словно по голове шарахнуло, даже сознание потеряла, а когда очнулась, вспомнила. Тебя когда подкинули, я беременная была, пятнадцать недель. Я даже Вернону не говорила еще — как с УЗИ пришла, так к сумочке счастливой кинулась. УЗИ на таком сроке пол не показывает, но я очень о дочке мечтала, вот и подписала снимок и вместе с девчачьей пинеткой в сумочку положила, чтобы мамино благословение мне помогло и ребеночек девочкой оказался. Глупость, конечно…

Как ребенка потеряла и все забыла, вспомнить не смогла, но без ваших тут точно не обошлось. Или они посчитали, что мы троих детей не потянем и в приют тебя отдадим, — может, так и было бы, у нас тогда денег не много было, Вернон уже много позже поднялся и зарабатывать стал. Может, это ты постаралась, выбросом магическим. А может, кто-нибудь тебя навестить приходил, и ему биоматериал потребовался, на зелья ваши проклятые или на ритуалы, вот он и подсуетился — теперь уже и не узнаешь. Только с той поры я на тебя спокойно смотреть не могу — ненависть, как ил со дна, поднимается. И детей иметь не могу тоже. Может, повредили мне чего или блок какой поставили. Потому я на сына наглядеться не могу: как представлю, что с ним делать могут, а нам с мужем память сотрут, как в прошлый раз, и мы и знать не будем, что он у нас был.

Вот и весь рассказ, — устало откинулась она на спинку кресла и замолчала.

— Тетя, — робко вмешалась я, нарушив ее одиночество. — Может, ты не права. Если все, что ты сказала, правда, то ты бы не смогла ничего вспомнить, даже увидев эти вещи. Магглам такое не под силу.

— А я не маггла, — усмехнулась она, — я сквиб. — Она глянула в мое потрясенное лицо и улыбнулась моему удивлению. — Я сама ничего не знала, а вот когда маме совсем плохо стало, она мне все и рассказала. Они с отцом оба сквибы, побочной линии древних родов. Мама сама из Шотландии, из рода Барклай, он по основной линии прервался давно. Если бы мой сын был волшебником, то мог бы претендовать на титул, да мне оно без надобности. А отец — из побочной немецкой линии Гриндевальд, но там вроде наследник живой есть, отец папы из Германии сбежал, там заварушка какая-то началась, да и бог с ней, — тут она неожиданно рассмеялась. — Лили-то всех уверяла, что она Обретенная, а сама грязнокровка и есть, самая настоящая.

Женщина с трудом встала и, пошатываясь, направилась к выходу. Возле меня она затормозила, подняла конверт и, посмотрев на меня, сказала абсолютно трезвым голосом:

— Я тебя не отговариваю, знаю, что все равно не послушаешь и поедешь. Так что покажи там этим магам. Гарри бы не смогла, а у тебя получится.

Я похолодела и нервно сглотнула.

— Да не бойся, — усмехнулась она, но как-то по-доброму, — я никому не скажу, тем более по крови ты мне племянница. Может, оно и к лучшему, Гарри бы точно оттуда не вернулась, а у тебя шанс есть… Но не жди, что теперь я к тебе отношение поменяю, — неожиданно заявила она и, потрепав меня по волосам, направилась на выход. — Прибери тут и посуду помой, — добавила, скрываясь за дверью. — И это… спасибо, что выслушала, а то я все в себе держала, не могу же я Вернону рассказать. Пусть спит спокойно, — донеслось до меня из коридора, после чего хлопнула дверь в хозяйскую спальню.

Выбрасывая пустую бутылку, пылесося и моя посуду, размышляла о том, что сегодня услышала. Может ли рассказанное тетей быть правдой? Сердце и интуиция говорили мне, что может. Сам момент извлечения плода маги могли стереть Обливиэйтом, а потом приложить заклятьем памяти, вот оно-то и спало с тети, потому что, будь ты хоть трижды сквиб, Обливиэйт не побороть. Но Гриндевальд в родне — это неожиданно. Пока не знаю, к плохому или к хорошему, время покажет. Сейчас меня больше волновали письма, вернее, их нашествие. Будет или не будет? По идее, не должно, ведь Дурсли письмо Гарри не отдали и он его не открыл, значит, контракт не подтвердил. Я же его открыла, и потому где-то зафиксировалось, что письмо до адресата дошло. Посмотрим, короче, а пока ждем Хагрида, мозгами пораскинем, а то ситуация больно любопытная вырисовывается.